КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

С субботы на воскресенье [Михаил Яковлевич Черненок] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Михаил Черненок С СУББОТЫ НА ВОСКРЕСЕНЬЕ Повесть

1. «Визитная карточка»

Звонок зазвенел неожиданно и очень громко. За время отпуска Антон отвык от таких побудок. Не открывая глаз, протянул руку к будильнику. Звонок притих, но тут же зазвенел пуще прежнего. Антон вспомнил, что с вечера не заводил будильник — в запасе было еще два отпускных дня, и только после этого сообразил: звонит телефон. Нехотя поднявшись с постели, зажмурился от утреннего июльского солнца, снял телефонную трубку и глухим спросонья голосом сказал:

— Бирюков слушает.

Звонил оперуполномоченный уголовного розыска Слава Голубев. Торопливо поздоровавшись, он как из автомата выпалил:

— Быстро собирайся, товарищ Бирюков, сейчас мы за тобой заедем.

Антон потянулся:

— Я в отпуске, товарищ Славочка.

— Распоряжение подполковника, а приказы начальства не обсуждаются.

— Что случилось?

— Промтоварный магазин возле Сельхозтехники обворовали.

— Кроме меня, в уголовном розыске сотрудников нет?

— Поехали, поехали, — не то серьезно, не то шутя сказал Голубев и положил трубку.

«Вот заполошный», — ругнулся про себя Антон и пошел умываться. Едва он после умывания оделся, под окном остановилась оперативная машина милиции. Антон закрыл на ключ свою холостяцкую квартиру и вышел из дома.

Голубев предупредительно распахнул дверцу, приглашая к себе на заднее сиденье. Рядом с ним сидел хмурый пожилой следователь Маслюков с капитанскими погонами на милицейском пиджаке. Место возле шофера занимала незнакомая худенькая девушка в форме лейтенанта милиции. Не успел Бирюков поздороваться и захлопнуть за собой дверцу, машина, разбрызгивая лужи, помчалась к окраине райцентра.

— Дождь, что ли, ночью был? — удивленно спросил Антон.

Голубев улыбнулся:

— Вот даешь! Такая гроза под утро молотила, что мертвого могла разбудить.

— После поезда я первую ночь по-человечески дома спал.

— Как отдохнулось под южным солнцем? Как самое синее в мире Черное море мое?

— Шумит, Славочка, море, шумит… — Антон вздохнул и оглядел присутствующих в машине. — Почему кинолога не взяли?

— Барс чего-то приболел, работать не может. Да там дело, кажется, пустяковое.

— Зачем в таком случае меня поднял?

— Ты сегодня в роли старшего оперативного уполномоченного выступаешь.

— С какой стати? А Кайров где?

— На прошлой неделе уволился. Сейчас — юрисконсульт райпо, полностью гражданский человек.

— С чего бы это вдруг? — удивился Антон.

— Говорит, платят больше, ответственность меньше. Словом, рыба ищет где глубже…

— И подполковник отпустил?

— Чего ж держать? Как говорится, силой мил не будешь. Тут еще семейный конфликт на почве ревности у Кайрова произошел… — Слава взглянул на девушку рядом с шофером и неожиданно воскликнул: — Да! Леночка, я ведь вас не познакомил. Вот это и есть Антон Игнатьевич Бирюков, который с сегодняшнего дня будет исполнять обязанности старшего оперуполномоченного уголовного розыска вместо известного тебе капитана Кайрова, беспечно покинувшего милицию.

Девушка обернулась, слегка наклонила голову. Лицо ее было симпатичным, темные волосы заплетены в толстую косу, уложенную на затылке.

— Это наш новый эксперт-криминалист Лена Тимохина. Уже полмесяца служит у нас верой и правдой, — продолжал Слава и, повернувшись к Антону, лукаво подмигнул: — Власть над нами теперь в твоих руках. Надеюсь, по старой дружбе сильно прижимать не будешь?

— Кончай болтать, — с усмешкой сказал Антон.

— Ого! С ходу начинается закручивание гаек, — шутливо обиделся Голубев. — Нет, Игнатьич, серьезно. Как только я доложил подполковнику о ЧП в магазине, он говорит: «Звони Бирюкову. Если вернулся из отпуска, пусть с сегодняшнего дня исполняет обязанности старшего опера». Так что поздравляю. — Слава помолчал, лицо его стало серьезным. — Вообще-то нам с Леной сегодня выпало суматошное дежурство. Среди ночи на районной подстанции дежурный электромеханик сгорел. Хмельной сунулся под напряжение, а оно там — не дай бог. Пришлось прокурора вызывать. Только с подстанции вернулись в отдел, началась гроза. Едва на небесах отгремело, звонит участковый — у промтоварного магазина замок взломан и стекло из окна выставлено. Вот и мчим туда.

Лена Тимохина, повернувшись к Бирюкову, проговорила:

— Ужасное зрелище на подстанции. У потерпевшего даже руки обуглились. Никогда не видела столь сильного поражения электротоком. До сих пор не могу прийти в себя.

— На нашей работе, Леночка, всего насмотришься, — с наигранным спокойствием сказал Голубев.

Бирюков посмотрел на следователя Маслюкова:

— Что-то Василий Алексеевич молчит?..

— Приедем — на месте происшествия наговорюсь, — мрачновато ответил следователь.

У промтоварного магазина толпились любопытные. Среди них выделялся одетый по форме усатый милиционер, в котором Антон узнал участкового инспектора. Когда машина остановилась, участковый подошел к ней и виновато сказал:

— Вот, понимаете ли, беда стряслась…

Оперативники вылезли из машины.

— Давно обнаружили? — спросил участкового Маслюков.

— Гроза стихла в шесть утра. Как сердце чувствовало, пошел по участку. Подхожу к магазину — стекло в окне выставлено. Я — к дверям. На парадной, тэ сказать, все запоры целы, а со двора — замок вместе с пробоем выдернут, — участковый показал на круглолицую румяную женщину. — Вон заведующая магазином…

Видимо, догадавшись, что разговор коснулся ее, женщина подошла к оперативникам, поздоровалась.

— Как охранялся магазин? — спросил следователь.

— Как все магазины, — робко ответила завмаг. — Сигнализация раньше исправно действовала. Бывало, чуть что — звонок на всю округу тарабанит. А тут что-то не сработала…

Маслюков пригласил из толпы любопытных двух понятых, объяснил им права и обязанности и приступил к наружному осмотру магазина. Грозовой ливень основательно размыл все следы. Под ярким утренним солнцем вокруг блестели лужи. Лишь вдоль задней магазинной стены сохранилась примерно метровая полоска сухой земли, прикрытая низко свисающим карнизом. Здесь и обнаружили обрубок стального прута. Судя по вмятинам на двери, этим обрубком, как рычагом, был выдернут пробой.

Оформив с понятыми вещественное доказательство, следователь упаковал обрубок в целлофановый пакет, затем осторожно открыл дверь магазина. В небольшом торговом зале все было перевернуто вверх тормашками. В витринах прилавка — расколотые стекла, на полу — упаковочные коробки, вороха обуви, кипы бюстгальтеров, мужские кепки, флаконы с одеколоном, детские игрушки, поваленные вешалки с зимними пальто и куртками.

Лена Тимохина начала фотографировать место происшествия. По подсказке следователя она зашла за прилавок и вдруг громко сказала:

— Здесь труп!

Как по команде, все разом сгрудились к прилавку. За ним, неестественно подвернув под себя правую руку, а левой прижимая к груди коробку с тройным одеколоном, лежал лицом кверху небритый мужчина с перекошенным ртом и полуприкрытыми остекленевшими глазами.

— А, мамочки! — вскрикнула завмаг. — Это ж Гога-Самолет. Вчера перед закрытием магазина три флакона тройного купил. Неужто мало показалось…

— Совершенно точно, при мне покупал, — подтвердил участковый.

Следователь спросил у него:

— Телефон поблизости есть?

— Рядом, в конторе Сельхозтехники.

— Позвоните в райотдел, чтобы срочно организовали выезд сюда судмедэксперта и прокурора.

Участковый вышел из магазина. Тимохина сфотографировала труп с разных точек. Крупным планом сняла перекошенное лицо. Маслюков осторожно поднял с пола пустую коробку от тройного одеколона.

— Выручка дневная тут была, т-тысяча рублей, — проговорила завмаг и заплакала.

— Почему не сдали деньги инкассатору? — спросил следователь.

— По субботам я всегда сдавала выручку в кассу райпо, а в этот раз нечистая сила попутала, — заведующая прикрыла лицо руками. — Выходной у нас завтра, в понедельник. Со вторника другой продавец заступает. Думала, последний день, то есть сегодня, отторгую и сдам все деньги разом…

— Где включается охранная сигнализация?

Завмаг рукой показала в направлении взломанной двери. Антон Бирюков вместе со всеми подошел к выключателю. Ручка находилась в положении «Выключено». Заведующая магазином, увидев это, испуганно заторопилась:

— Точно помню, включала сигнализацию. Да разве ж я враг себе, чтобы не включить. Вот так вот включала… — Она потянулась к выключателю, но стоявший рядом с нею Бирюков успел перехватить руку и попросил Тимохину:

— Лена, снимите с выключателя отпечатки пальцев.

Предупредив завмага, чтобы она ничего не трогала, следователь вместе с Бирюковым, Голубевым и понятыми внимательно принялся осматривать пол возле прилавка. На глаза попался пустой флакон из-под тройного одеколона, а чуть позже — измятая в комок сигаретная пачка «Нашей марки», тоже пустая. На остром крае выставленного оконного стекла обнаружили бурую точку, похожую на засохшую капельку крови. Остановившись около следователя, пишущего протокол осмотра места происшествия, Бирюков задумался.

Создавалось странное положение. Если сигнализация, как уверяет заведующая магазином, была включена, то в момент, когда преступник выставил стекло, она должна была сработать. Должен был зазвонить колокол и при взломе дверного замка. Но он не зазвонил. И еще: кому и зачем понадобилось одновременно взламывать дверь и выставлять окно?

Эксперт-криминалист Тимохина, закончив с выключателем, стала проверять проводку охранной сигнализации. Проводка оказалась исправной. Колокол зазвонил тотчас, как только следователь повернул рукоятку в положение «Включено». И умолк он лишь тогда, когда его выключили.

Вернулся участковый инспектор, доложил, что судмедэксперт и прокурор вот-вот подъедут. Заведующая магазином сразу запричитала:

— Сергей Васильевич, миленький, вы ж вчера присутствовали при закрытии магазина. Видели, как я включила сигнализацию.

— Точно, видел, — подтвердил участковый.

— Почему ж она не сработала? Ну, как же это так, Сергей Васильевич?

Участковый недоуменно развел руками. Бирюков, стараясь ничего не сдвинуть с места, осторожно прошелся по магазину. Остановился у разбросанных на полу серых мужских кепок. Одна из них привлекла внимание — старая, с темными масляными пятками. Внутри кепки, на подкладке, химическим карандашом было написано: «Ф. КОСТЫРЕВ». Подошли Слава Голубев и участковый. Увидев надпись, Голубев удивился:

— Впервые встречаюсь со столь галантными ворами. Даже визитную карточку оставили.

— Федора Костырева кепка! — не меньше Голубева удивился участковый. — Живет, понимаете ли, на моем участке. Столяром в райпо работает. Семья очень порядочная. Да и сам парень трудяга, хотя молод. Правда, не так давно отбывал пятнадцать суток за хулиганство. Сдружился с Павлом Моховым. Тот учинил пьяный дебош, а Костырев в его защиту полез. Мохову наказание не в новинку — за угоны мотоциклов привлекался, а Федор впервые правонарушение допустил.

Бирюков кивнул в сторону прилавка, за которым лежал труп:

— О нем что знаете?

— Фамилия Гоганкин. Прозвище — Гога-Самолет. Когда-то работал в областном аэропорту. У нас появился позапрошлым летом. Устроился в Сельхозтехнику электриком. Башковитый, понимаете ли, в электрике был. Только вот это дело, — участковый щелкнул по горлу, — губило мужика. Пил всякую гадость, в какой хоть капля спирта есть. Предполагаю, в магазин за одеколоном забрался. Видели, закоченел, а коробку с одеколоном не выпустил.

— В таком случае лучше было забраться в продовольственный и набрать водки, — сказал Антон.

— В нашей округе продовольственные магазины спиртным не торгуют, а до винно-водочного больше часа надо добираться. Его ж прижало, видно, невтерпеж.

— Семья у Гоганкина есть?

— Какая у пропойцы может быть семья. Пристроился тут к одной, себе подобной, пьянчужке. Дунечкой ее зовут. Вдвоем беспробудно забутыливали. Желаете, можно сходить до нее. Через три усадьбы от магазина живет. Возможно, даст какие показания. Только я в этом сомневаюсь. Непутевая женщина.

На машине «скорой помощи» приехали располневший лысоватый судебно-медицинский эксперт Борис Медников и помощник районного прокурора — высокий кудрявый мужчина со звездочками в петлицах новенького форменного пиджака. Они вместе со следователем Маслюковым долго осматривали труп и, не обнаружив никаких телесных повреждений, кроме пустякового пореза на руке, отправили его в морг. Посоветовавшись с помощником прокурора, следователь решил, что пока он будет заканчивать протокол осмотра места происшествия, Слава Голубев отыщет Федора Костырева, кепку которого нашли в магазине, а Бирюков и участковый инспектор побывают у Дунечки, сожительницы Гоганкина.

2. Пустой номер

Покосившаяся глинобитная избушка Дунечки сиротливо стояла среди захламленного всякой всячиной двора. От калитки, еле-еле державшейся на проволоке, к крыльцу тянулась редкая цепочка вдавленных в грязь кирпичей — своего рода тротуар на время слякоти. Перекошенная, с полуоторванной ручкой дверь избушки была приоткрыта, однако участковый инспектор для порядка громко постучал. На стук ответил хриплый женский голос:

— Заходи! Чего там…

Вслед за участковым Антон Бирюков шагнул в избушку и сразу почувствовал сильный запах тройного одеколона. Избушка была настолько тесной, что в ней с трудом вмещались потрескавшаяся русская печь, грязный, с объедками и флаконами из-под одеколона, стол и низкая, вроде раскладушки, кровать. На кровати лежала женщина. Под правым ее глазом расплылся лилово-кровавый, в полщеки, синяк, чуть прикрытый растрепанными космами желто-сивых волос.

— Здравствуй, Евдокия, — сказал участковый.

— Черт тебя принес, — буркнула в ответ женщина, прикрыла волосами подбитый глаз и лениво натянута на себя грязное байковое одеяло.

Антон понял, что это и есть Дунечка, сожительница Гоги-Самолета. Не рассчитывая на приглашение, он хотел было сесть на узкую скамейку у стола, но скамейка и стол так густо кишели мухами, что садиться было неприятно. Пришлось остаться на ногах. Поморщившись от духоты, Бирюков спросил:

— Где ваш муж?

— Объелся груш, — прежним тоном ответила Дунечка.

— Мы по служебному делу пришли, Евдокия, — строго сказал участковый, — поэтому отвечай на вопросы, которые тебе задают, со всей серьезностью.

— Со всей серьезностью с жены спрашивай.

— Евдокия! — участковый нахмурился. — Добром прошу, говори, где Гога-Самолет.

— Вы б не приперлись, я столько бы знала, где вы шляетесь.

— В какое время и куда он вчера ушел?

Дунечка плюнула на пол и зло прохрипела:

— Катись ты со своими вопросами.

Участкового словно ударили по лицу. Усы его задрожали. Он глянул на Бирюкова, потом на Дунечку и вдруг изо всей силы хлопнул ладонью по столу:

— Встать, Евдокия!

Со стола звонко посыпались флаконы. По избушке заметался встревоженный рой мух. Дунечка села на кровати и ошарашенно уставила на участкового мутные глаза.

— Опять вчера забутыливали? — строго спросил участковый.

— На какие шиши? Копейки в доме нет.

Участковый носком сапога показал на свалившиеся со стола флаконы:

— А это что?

Дунечка заплакала:

— Больная я, Сергей Васильевич. Лечиться надо, иначе подохну от болезни, как собака.

— Сколько раз тебе об этом говорено!

— Решимости, Сергей Васильевич, набраться не могу. Сам подумай, какая жизнь после лечения будет? Стопки в рот нельзя взять. От скуки тогда подохну.

Участковый сокрушенно вздохнул:

— Беда мне с тобой, Евдокия.

— Думаешь, мне самой легко? Не от удовольствия пью — здоровье поправляю.

— Почему не отвечаешь на вопрос, в какое время и куда ушел от тебя Гога-Самолет?

— Вот те крест, — Дунечка перекрестилась, — не знаю. Ну, выпили вчера самую малость, чтоб чуток поправиться. Поговорили недолго. Потом улетел Самолет. Куда — он мне не докладывает. А часов у меня в доме нет, чтобы время глядеть.

— Если что знаете, не скрывайте, — вмешался Антон. — Дело очень серьезное.

Дунечка удивленно повернулась к нему заплывшим глазом, будто только сейчас заметила, что в избе, кроме участкового, есть еще посетитель.

— Чего мне скрывать? — торопливо захрипела она. — Кто мне Самолет? Кум, брат, сват?.. — и опять заканючила, размазывая по опухшему лицу хмельные слезы: — Больная я насквозь, лечиться надо…

Так ничего и не добившись, Бирюков с участковым вышли из душной, пропахшей тройным одеколоном избушки и, оказавшись на свежем воздухе, глубоко вздохнули. Сияло яркое июльское солнце. Под голубым небом буйно зеленели умытые ночным ливнем высокие тополя.

Участковый первым нарушил молчание:

— Знает пьянчужка что-то о Самолете. Вон как отрекаться от него начала. И синяк, как я приметил, свой прикрывает, вроде стесняется. Раньше подобных украшений не стеснялась, напоказ все выставляла. Не Гога ли Самолет огрел ее по глазу?

— Надо бы повежливее с нею, — сказал Антон.

— Думаете, превысил полномочия? С Дунечкой по-вежливому нельзя — вмиг обматерит. В вытрезвитель, товарищ Бирюков, надо ее отправить. Трезвая она покладистей становится, все расскажет.

— Не такая уж она и хмельная, — безнадежно махнул рукой Антон и, попросив участкового, если появятся новые сведения о магазине, немедленно сообщить их уголовному розыску, поехал на автобусе в райотдел.

Слава Голубев тоже вернулся ни с чем.

— Пустой номер, — не дожидаясь вопроса, сказал он Бирюкову. — Костырев и Мохов два дня назад выехали из райцентра неизвестно куда.

— С кем разговаривал? — спросил Антон.

— С матерью Костырева. Говорит, сын завербовался на север. Больше ничего не знает. Был у родителей Мохова. Они вообще не ведают, где их чадо обитается.

3. Ловля «блох»

На следующий день Бирюков пришел на работу раньше обычного, рассчитывая, пока никто не мешает, на свежую голову обмозговать происшествие. Отомкнув ключом дверь, прошелся по узкому своему кабинетику, сел за стол. Казалось, отпуска вовсе и не было. Как всегда поутру, пол кабинета чисто вымыт, на столе — ни пылинки и даже на перекидном календаре сегодняшнее число — 16 июля, понедельник. «Преступление совершено в ночь с субботы на воскресенье», — машинально подумал Антон и стал размышлять.

Создавалось впечатление, что в магазин, словно соревнуясь, проникли два преступника. При этом — каждый своим путем: один влез через выставленное окно, другой — через взломанную заднюю дверь. Или это — своего рода маскировка, чтобы запутать следствие? И еще труп Гоганкина…

«Позвоню-ка Медникову, как у него дела», — решил Бирюков и придвинул к себе телефонный аппарат. Услышав в трубке знакомый голос судмедэксперта, сказал:

— Здравствуй, Боря. Чем порадуешь?

— Земные радости ничтожны, — в обычной своей манере изрек Медников. — Строчу вот следователю заключение.

— Ну, что там? Скажи коротенько.

— Коротенько говоря, смерть гражданина Гоганкина наступила в результате острой сердечной недостаточности. Еще короче — умер от разрыва сердца.

— С чего бы вдруг этот разрыв произошел?

— Причин медицина знает много. Слабенькое сердчишко может отказать от большой физической перегрузки, от чрезмерной радости, испуга… от алкогольного отравления. Энциклопедические сведения, думаю, тебе не нужны, поэтому в своем заключении указываю две предполагаемых причины смерти. Первая — от испуга, вторая — от алкогольного отравления. Труп буквально пробальзамирован тройным одеколоном, а внутренние органы настолько разрушены, что более наглядного примера для иллюстрации пагубного влияния алкоголя трудно подыскать.

— Тебе не показалось, что лицо мертвеца было какое-то необычное?

— Нет. Этого мне не показалось, — Медников помолчал. — Все дело в том, что Гога-Самолет даже в лучшие свои годы не был красавцем. Черты его лица, строение черепа лишний раз подтверждают дарвиновское учение, что человек произошел от обезьяны.

— Все шутишь?

— Отчасти. У Гоганкина — череп врожденного дебила, рот набок и в придачу с глазными мышцами не все в порядке. Встречал когда-нибудь людей, спящих с полуоткрытыми глазами? Вот Гоганкин из них.

— Выходит, смерть не насильственная?

— На трупе, кроме пустячного пореза руки, нет ни малейших следов насилия. Расследование кражи пойдет, как говорится, по вашему ведомству.

— Спасибо, обрадовал, — со вздохом сказал Антон.

Вскоре после этого разговора в кабинет к Бирюкову зашел следователь Маслюков. Передавая Антону тощенький скоросшиватель, он хмуро заговорил:

— Запарился, Антон Игнатьевич, я с хищением на продовольственной базе, а тут еще это ЧП свалилось. Подполковник говорит, что из оперативников вы с Голубевым будете мне помогать. Полистай материал, ознакомься. Здесь постановление о возбуждении уголовного дела, протокол осмотра места происшествия, показания некоторых свидетелей, но многое надо уточнять. Скоро должны прийти завмаг и ее сменщица. Допроси их еще разок, что-то они скрывают. Потом надо будет все-таки разыскать Костырева и Мохова. После, когда закончится в магазине учет и станет известна точная сумма убытка, посовещаемся. К тому времени эксперты наши дадут заключения…

— Понятно, Василий Алексеевич, — ответил Бирюков. — Начинаю работать, словно трактор после капитального ремонта.

— Давай. Будут вопросы — я у себя.

За чтением материалов начатого расследования Антон не заметил, как промелькнуло время. В дверь кабинета осторожно постучали. С повесткой в руке робко вошла девушка лет двадцати, не больше. Смущенно сказала:

— Чурсина…

Бирюков показал на стул, приглашая сесть, и уточнил:

— Чурсина Лидия Ивановна?

— Да.

— Заведующая магазином, Мария Ивановна, не родня вам?

— Нет. У нас одинаковое отчество и только.

Девушка осторожно присела на краешек стула. Сцепив в пальцах руки, прикрыла ими обнаженные колени. Чтобы дать ей время успокоиться, Антон неторопливо заполнил формальную часть протокола и попросил:

— Расскажите, что вам известно о происшествии в магазине.

— Ничего, — Чурсина покраснела. — Мы с Марией Ивановной работаем поочередно. Неделю она, неделю — я. Пересменка в воскресенье вечером. Вчера я пришла в магазин, чтобы принять смену, а там… Сами знаете.

— Что же привело воров в ваш магазин?

Чурсина пожала плечами. Лицо ее горело нервными пятнами, а сцепленные на коленях пальцы рук заметно дрожали, хотя было видно, что она изо всех сил старается эту дрожь сдержать.

— Не за тройным же одеколоном воры лезли, — не дождавшись ответа, сказал Бирюков. — Видимо, было в магазине что-то ценное.

— Может, на золотые часы позарились, — тихо проговорила Чурсина. — В пятницу Мария Ивановна получила с базы партию золотых часов.

Антон насторожился:

— И все они украдены?

— Нет. Больше половины в тот же день с оплатой по перечислению закупила Сельхозтехника для премирования своих рабочих. Двое были проданы в субботу, об остальных ничего не знаю.

— Откуда вам известно, сколько продано, сколько Сельхозтехника закупила, если ни в пятницу, ни в субботу вы не работали?

— В субботу, узнав, что поступили часы, я зашла в магазин и купила себе одни часики, а другие купил пришедший со мной товарищ. О Сельхозтехнике мне Мария Ивановна сказала.

— Фамилию своего товарища назвать можете?

Лицо Чурсиной стало ярко-красным.

— Мы мало знакомы.

— Но имя хотя бы, надеюсь, знаете?

— Нет, не знаю.

— Странное знакомство…

Чурсина промолчала. Уставившись взглядом в пол, она, как капризный ребенок, на все вопросы стала отвечать одним и тем же: «Не знаю, не знаю, не знаю…» В конце концов Бирюкову надоело толочь в ступе воду. Антон прекратил допрос и, положив перед Чурсиной заполненный протокол, попросил:

— Прочитайте, пожалуйста, Лидия Ивановна, распишитесь и можете быть свободны. Если понадобитесь в дальнейшем, я вас вызову.

Чурсина, не читая протокола, поставила в нужных местах свою подпись и, еле слышно сказав «до свидания», вышла из кабинета. Спустя несколько минут в кабинет заглянула заведующая магазином.

— Проходите, Мария Ивановна, садитесь, — как старую знакомую пригласил ее Бирюков и, показав на листки вчерашнего протокола допроса, спросил: — Что можете добавить к тому, что уже рассказали следователю?

Заведующая поставила возле стула хозяйственную сумку, поправила на голове полинявшую косынку и, глядя на Бирюкова, стала дословно повторять прежние показания. Антон, кивая головой, добросовестно слушал, стараясь уловить что-нибудь новое. Пересказав уже записанные показания, заведующая смущенно спросила:

— Вам, наверное, не интересно одно и то же слушать? Честное слово, не могу вспомнить, что украдено. Плановый отчет давно был, а ежедневного учета проданных товаров мы не ведем, поэтому… — И развела беспомощно руками.

— Неужели ничего конкретного так и не вспомнили?

Заведующая пожала плечами, будто сомневаясь, стоит ли говорить, и вдруг решительно сказала:

— Кое-что вспомнила. Три опасных бритвы исчезло. Год назад я получила их пять штук и ни одной не продала. Опасные теперь никто не покупает. Всем подавай электрические или хорошие лезвия к безопасным. Вот пять опасных бритв целый год на витрине у меня перед глазами и пролежали. Как сейчас помню: пять штучек с коричневыми ручками. А после кражи только две осталось.

— Может, запамятовали?

— Что вы! Как сейчас помню! — заведующая магазином оживилась. — И еще три пары золотых часов пропало. За день до воровства привезла я с базы восемнадцать часиков. Девять из них тотчас забрал представитель Сельхозтехники, одни на следующий день купила Лидочка, продавщица моя, другие — ее товарищ. Стало быть, шесть часиков осталось в магазине и ни одних не стало.

— Как же вы такое сразу не могли вспомнить? — с укором спросил Бирюков.

— Разве до этого было! С перепугу начисто памяти лишилась. Тюрьма, думаю, верная. А тут еще сигнализация… Не могу понять, что с ней произошло. Почему она оказалась выключенной…

— Меня тоже это интересует, — сказал Антон и задал новый вопрос. — Вы Костырева и Мохова знаете?

— Не так, чтобы уж очень, но знаю, — ответила заведующая. — Федя Костырев — парень хороший, а Пашка Мохов — уголовник. Сергей Васильевич, наш участковый, мне как-то его показал и предупреждал: «Гони из магазина, набедокурить запросто может».

— Накануне преступления был кто-нибудь из них в магазине?

— Недели две, пожалуй… Ну, да! Две недели тому назад Костырев прилавок ремонтировал. Он же столяром в нашей организации работает. После того встречала Федю в конторе райпо несколько раз, а Мохова уж не помню, когда видела.

— Не замечали, Костырев сигнализацией не интересовался?

Заведующая испуганно махнула руками:

— Что вы! Федя — порядочный парень, труженик безотказный, из хорошей семьи. У них и мать, и отец работящие. Нет-нет! Костырев не может воровством заняться.

— Как же кепка его в магазине оказалась?

— А это он, когда прилавок ремонтировал, ее позабыл. Помню, встретила его в конторе и говорю: «Ты что ж, Федя, не забираешь свою кепку? Возьму продам ее». А он: «Ее и бесплатно, теть Маш, никто не возьмет. Выбрось, она — старье».

Что-то подозрительным показалось в ответе завмага. Почему на предыдущем допросе она ни слова не сказала об этом следователю? Не повидался ли уж с ней Костырев? Не припугнул ли? Нахмурившись, Бирюков строго спросил:

— Вчера вы и это не могли вспомнить с перепугу?

— Истинный господь, до смерти перепугалась.

— А что за товарищ был с Чурсиной, который тоже золотые часы купил?

— Красивый обходительный молодой человек. Выправкой и одеждой похож на физкультурника. Правда, старше Лидочки лет на десять. Я первый раз его видела. Тихонько, помню, спросила Лидочку, когда он отошел в сторонку: «Жених?» Лидочка стушевалась: «Что вы, Марь-Иванна! Просто знакомый. Из Новосибирска по делам приехал».

— Чурсина никогда вам о нем не рассказывала?

— Никогда, Лидочка вообще до невозможности стеснительная. Последнее время, правда, побойчее стала, а вначале… тихоня тихоней была.

Заканчивая допрос, Антон поинтересовался мнением завмага о Гоганкине и Дунечке. Заведующая тяжело вздохнула:

— Мнится мне, что пьяницы они горькие, попрошайки, но не воры. Если б Самолета не нашли в магазине, мысли б не допустила, что он на такое способен. Не иначе, как кто-то подбил его на преступление, а потом пристукнул.

— Дунечка не могла этого сделать?

— Господь с вами! — завмаг испуганно подняла руку, словно хотела перекреститься. — Самолет хоть и худенький мужичонка был, а жилистый. Где ей, бабе, с ним справиться! Нет, нет…

— Дунечка работает где-нибудь?

— В пивном баре «Волна» уборщицей.

— Давно ее знаете?

— Можно сказать, с девчонок. Годов-то ей чуть поболе тридцати. Это из-за беспробудной пьянки она видом под старуху стала. А девушкой очень даже интересной на внешность была. Техникум закончила, на железной дороге работала, все ладно было. Потом женихи довели до ручки. С молодости очень неравнодушна к мужчинам была, раза четыре замуж выходила. Пить начала и…

— Ну, а о Гоге-Самолете что скажете?

— Отлетался, голубчик, — заведующая помолчала. — Самолета я мало знаю — недавно к нам залетел. По электричеству подрабатывал и вместе с Дунечкой пропивал все до копейки. Мужик недрачливый был, услужливый. Только попроси утюг электрический починить, плитку, машину стиральную и прочие разные механизмы, за стопку мигом сделает.

— Сигнализацию у вас в магазине он никогда не ремонтировал?

— Что вы! По сигнализации особые мастера имеются. Без специального разрешения никого к ней не допускаем. У нас с этим очень большие строгости. Упаси бог, мы не враги себе, чтобы кого попало к сигнализации допускать. До сих пор ломаю голову, отчего она оказалась выключенной? Ведь включала же я ее перед закрытием магазина, включала! Участковый сотрудник Сергей Васильевич при этом присутствовал. Он чуть не каждый раз перед закрытием магазина к нам обязательно заходит.

Коротко стукнув в дверь, в кабинет вошел Слава Голубев. Увидев, что Бирюков не один, спросил:

— Занят?

— Проходи, — предложил Антон и, закончив формальности с протоколом допроса, отпустил заведующую магазином. Когда она вышла, Голубев сел на освободившийся стул, торопливо, как всегда, зачастил:

— Отыскал в нашем архиве кое-что о Павле Мохове. Кличка Клоп, задерживался за угоны мотоциклов, но однажды пробовал и в магазин забраться. Сигнализация тот раз подвела, не смог отключить. Есть основание предполагать, что в данном случае спелся с Гогой-Самолетом, возможно, еще с кем-то. На прилавке отпечатки его пальцев обнаружены, сейчас Лена Тимохина заканчивает экспертизу.

В кабинет ввалился Борис Медников:

— Здорово, знатоки!

— Здорово, эскулап, — ответил Бирюков.

— Вы — как геологи, ничего не теряли, а все ищете?

— Все ищем, Боренька.

— Успехи?

— Будут.

— А пока, как при ловле блох, много движений — мало достижений? — Медников улыбнулся. — Или я ошибаюсь?

— Точно, Боря. Пока ловим «блох», — сказал Антон и посмотрел на Голубева. — За блохами Клопа бы не упустить.

— Не упустим, — уверенно заявил Слава. — На Мохова и Костырева еще вчера ориентировку в областное управление направил. Далеко не уйдут.

— На Костырева, видимо, зря тень наводим. Кепку он раньше в магазине оставил, сейчас заведующая рассказала. Говорит, вчера с перепугу не могла вспомнить.

— Да?.. — удивился Голубев. — Ну, ничего, перестраховка не повредит.

Медников положил перед Бирюковым заключение о смерти Гоганкина и опять же с улыбкой сказал:

— Там у дежурного свидетельница одна к тебе прорывается.

— Я вроде бы на сегодня никого не вызывал.

— Она без вызова.

— Кто такая?

— Сейчас увидишь. Можно, поприсутствую?

4. Дунечка

Она не вошла, а скорее — ворвалась, Столкнувшись в дверях с выходившим из кабинета Славой Голубевым. Тяжело переведя дыхание, словно только что скрылась от бешеной погони, прислонилась к стене, икнула и, посмотрев сначала на Медникова, затем на Бирюкова одним глазом, спросила:

— Кто из вам расследует грабеж магазина?

Желто-сивые волосы ее были растрепаны, правый глаз чернел запекшимся кровавым пятном, платье измятое, грязное. Антон не успел ответить — в кабинет почти вбежал дежурный по райотделу. Схватив Дунечку за руку, он потянул ее к двери и виновато проговорил:

— Не доглядел, товарищ Бирюков, когда проскользнула.

— Подожди, — остановил Антон. — Она по делу ко мне.

— Какие дела с ней могут быть? — удивился дежурный. — Машину из вытрезвителя уже вызвал.

— Машина подождет.

Дежурный отпустил Дунечку, козырнул и вышел из кабинета.

— Цербер, — зло бросила ему вслед Дунечка. — Нашел, чем женщину пугать. Да вытрезвитель — мне дом родной. Понял?! — и, как ни в чем не бывало, повернулась к Бирюкову. — Ты, что ли, старший? Свидетельские показания по смерти Гоги-Самолета надо?

Бирюков утвердительно кивнул. Она, шаркая стоптанными мужскими ботинками без шнурков, подошла к свободному стулу, не дожидаясь приглашения, села.

— Пиши. Травкина Евдокия Алексеевна. Беспартийная, образование среднетехническое. Устраивает?

Антон улыбнулся:

— Вполне.

— Вот так. Это я перед лопухами богомольную дуру изображаю. Дуракам легче живется. Понял? А если по правде, то образование имею не меньше, чем некоторые. Хочешь, поговорим о культуре поведения?

— Давайте лучше — о Гоганкине.

— Папироской или сигареткой угостишь? А то я спички дома оставила.

— Не курю и вам не советую.

— Молод еще мне советовать. Не таких соколиков видела. — Дунечка опять икнула и бесцеремонно почесала голову, еще больше растрепав желто-сивые космы. — Все советуют! Все учат! Думают, уборщица, дура набитая… Я уборщица с дипломом!

Бирюков, нахмурившись, пригрозил:

— Будете кричать, мигом дежурного сотрудника вызову.

— Не пугай сотрудником. Моя милиция — меня бережет, — хрипло хохотнула. — Подумаешь, обидчивый. «Кри-ча-а-ать…» У меня разговор такой с мужиками. Терпеть вас не могу, алкаши. Всю жизнь, сволочи, поломали! — морщинистое серое лицо ее болезненно передернулось. Дунечка показала на подбитый, почерневший от запекшейся крови глаз и спросила: — Видишь?

Антон секунду помолчал:

— Вижу.

— Кавказец.

— Что кавказец?

— Долбанул.

— За что?

— Спроси его, дурака, — Дунечка уткнулась лицом в ладони и запричитала: — Все против меня, сволочи! Больная я насквозь… Лечиться надо, иначе подохну от болезни… Три рубля дашь за помощь, которую окажу следствию? — неожиданно спросила она.

Бирюков сделал вид, что тянется к телефону.

— Обожди, божди, божди… — проглатывая начала слов, заторопилась Дунечка. — Значит, так, все без утайки, по порядку. Выпили мы с Самолетом самую малость в субботу вечером, чтоб здоровье поправить. Чуточку не хватило. Пошли к другу, чтоб сообразить на «Стрелецкую» или бормотушку. Пришли — друг в ночь дежурит. Попробовали сблатовать его бабу. Куда там! Трезвенницу разыграла, гавкать, как Бобик, начала. Плюнули, идем домой. Ночь, темно, хоть глаз выткни. Лампочки на столбах не горят, тучи перед грозой небо затянули. Подходим к магазину — мама родная!.. — изображая испуг, Дунечка широко открыла глаз. — Кавказец в окно полез! Что делать?.. Шепчу Самолету: «Спасать надо госимущество». Вижу, трусит. Не отступаюсь: «Ну, чего скосоротился, когда на твоих глазах тянут общественное добро? Не ночевать же кавказец туда полез». Дошло до Самолета, принимает решение, меня направляет к задним дверям, чтобы ворюга, значит, через них не смылся, сам хватает железяку и через окно за кавказцем нырь. Я — за кирпичину и к задней двери. Слышу, битва внутри магазина пошла. Заревел Самолет белугой и моментом утих. Я — к дверям, чтобы, значит, Самолету помощь оказать. А из дверей выпуливается кавказец и без всяких разговоров бенц рукояткой кинжала мне между глаз!.. — Дунечка интригующе помолчала и развела руками: — Сознание мое, не поверишь, в один миг, как пташка, фырк — и улетело. Пока очухалась, кавказца Митькой звали, и след его простыл. Приволоклась домой, Самолета нет. А вчера люди рассказывали, что утром его мертвого в магазине нашли. Это тот кавказец Гогу угробил. Понял?

— Понять-то понял, — Бирюков нахмурился, — однако надо уточнить. К какому другу вы с Гоганкиным ходили? Что за кавказец?

— Какая тебе разница? — Дунечка зябко передернулась. — К другу, и вся любовь! А кавказец — черный, как негр. Фамилии не назвал.

— Жена друга, к которому ходили, подтвердит, что вы у нее были в тот вечер?

— Она, собака, все подтвердит. Чтоб ей, жадюге… — Дунечка резко протянула руку. — Ну, дай три рубля. Верну с получки.

— Вы не ответили, к кому ходили.

— Вот зарядил. «К кому? К кому?»… К Ивану Лаптеву ходили, что на подстанции сгорел, — Дунечка прижала ладони к лицу. — Два таких друга в одну ночь расстались с жизнью! Да их с оркестром хоронить надо! — убрала от лица руки, повернулась к Бирюкову и без всякого перехода потребовала: — Гони трояк!

Антон усмехнулся:

— На оркестр, что ли?

— Не прикидывайся, — возмутилась Дунечка. — За мою помощь плати. Если б не рассказала, откуда б ты правду о гибели Самолета узнал? Я ж тебе целый рассказ наговорила.

— Милиция рассказов не печатает, чтобы за них платить.

— Ни… ни копейки не … не дашь?

Бирюков отрицательно покрутил головой. Дунечка взорвалась:

— Жадюга! Чтоб тебя под старость дети так кормили! Чтоб… Чтоб… Как порядочному, пришла на помощь, расписаться под показаниями хотела. Теперь во распишусь! — она показала кукиш, вскочила со стула и, чуть не оставив впопыхах ботинки, ринулась к двери. Запнувшись о порог, оглянулась и, зло сверкнув глазом, отрывисто спросила: — Где тут у вас туалет?

— Там… — неопределенно махнул рукой Антон. — Дежурный покажет.

Дунечка молча еще раз выставила кукиш и захлопнула за собою дверь. Бирюков быстро набрал номер телефона Голубева.

— Слава, — сказал он, — из моего кабинета только что вышла гражданка…

— Дунечка? — перебил Голубев.

— Точно. Отправь-ка ее в медвытрезвитель и попроси ребят, чтобы, как протрезвеет, доставили к нам. Кажется, знает она что-то о магазине.

— Бегу! — выпалил Голубев.

Медников, навалившись грудью на стол, содрогался от смеха.

— Чего ржешь, эскулап? — положив телефонную трубку, улыбнулся Антон.

— Финал допроса, беспрецедентный: «Где тут у вас туалет?» — Медников вытер повлажневшие от смеха глаза. — Кому ты поверил, сыщик? Неугомонное племя алкоголиков неистощимо в изобретении способов сравнительно мирного отъема денег, когда их прижимает похмельная нужда.

— Понимаешь, после ее «рассказа» у меня появилась мысль. Если подтвердится… Кстати, зачем и какого кавказца она в дело впутывает?

— Надо знать Дунечку. У нее каждый смуглый здоровый мужчина — кавказец. Что-то вроде символа мужской силы.

Вошел Слава Голубев. Поглаживая руку, сердито сказал:

— Укусила, разбойница. Отправили кое-как.

— Ты Мохова и Костырева в лицо знаешь? — спросил Бирюков.

— Приходилось встречаться, когда их дебош разбирал. Мохов — маленький, плоский, как клоп. Костырев — здоровый черный верзила. А что?

— Дунечка сейчас здесь выступала. Говорит, кавказец кинжалом ударил ее у магазина. Не Костырева ли она имела в виду. Что-то не верится мне, что он кепку во время ремонта прилавка оставил.

Голубев небрежно махнул рукой:

— У нее чем-то тупым кожа под глазом рассечена. Я специально приглядывался. Наверное, шарахнулась об угол по пьянке.

— Возможно, — нехотя согласился Антон. — Но привлекает в Дунечкином «рассказе» еще один факт: погибший на подстанции электромеханик Лаптев и Гоганкин были друзьями. Предлагаю версию: электромеханик отключает энергию и тем самым обесточивает сигнализацию. Гога-Самолет в это время по сговору проникает в магазин.

Голубев задумался:

— Логично, только… На подстанции вышел из строя ртутный выпрямитель. Лаптев стал его восстанавливать, произошло короткое замыкание. Дальше, — продолжал Слава, — если было так, как ты предполагаешь, то зачем взламывать дверь и одновременно выставлять окно? Вдобавок: труп Гоги-Самолета нашли в магазине, а вещички утопали. Они что, самоходные?

— Я вовсе не сказал, что Гоганкин один был в магазине…

Зазвонил телефон. Бирюков снял трубку. Разговаривал он недолго, односложно повторял: «Так… так… так…» В конце разговора сказал:

— Хорошо, Сергей Васильевич, примем к сведению. Будет новое, сразу докладывайте. Спасибо, — и положил трубку.

Голубев с Медниковым начали было прерванный телефонным звонком разговор, но Антон перебил их:

— Звонил участковый. Дунечка вчера в пивном баре рассказывала, что Гогу-Самолета кавказец убил на улице и труп спрятал в магазин. Говорит, задушил его кавказец.

— Чушь несусветная! — возмутился Медников. — На трупе нет даже малейших следов насильственной смерти.

5. Света может рассказать

Оперативное совещание проводил сам начальник райотдела подполковник Гладышев. Докладывал следователь Маслюков. Результаты криминалистической экспертизы, по его мнению, превзошли ожидания.

Во-первых. Отпечатки пальцев Гоганкина обнаружены на оконном стекле магазина, прилавке, выключателе сигнализации и на флаконе из-под тройного одеколона, вероятно, опустошенном Гоганкиным прямо в магазине.

Во-вторых. Обнаруженная на выставленном оконном стекле капля человеческой крови той же группы и с тем же резус-фактором, что у Гоганкина.

В-третьих. Отпечатки на замке и обрубке стального прута, которым был взломан запор магазина, идентичны отпечаткам пальцев Павла Мохова, хранящимся на дактилоскопической карте в уголовном розыске. Такие же отпечатки обнаружены на разбитом стекле прилавка.

В-четвертых. На обрубке стального прута обнаружены следы крови с признаками, характерными для крови женщин, и прилипший седеющий волос, слабо окрашенный хною, что придает ему желтоватый цвет. Волосы такого цвета у Дунечки.

— Все это наводит на мысль, что Гоганкин, воспользовавшись отсутствием электроэнергии, когда на подстанции произошло короткое замыкание, проник в магазинчерез окно и отключил сигнализацию. Мохов пробрался через взломанную дверь. Он же ударил Дунечку металлическим прутом, — начал делать выводы следователь.

— За прилавком магазина обнаружена мятая пустая пачка из-под сигарет «Наша марка» Ростовской табачной фабрики, — сказала эксперт-криминалист Тимохина. — На целлофановой упаковке сохранились отпечатки пальцев Мохова и другие, которых в нашей картотеке не числится.

— А что, продают сейчас ростовскую «Нашу марку»? — спросил подполковник.

— По официальной справке райпо, ни у нас в районе, ни в Новосибирске этих сигарет больше года в продаже не было. Нет их и в настоящее время, — ответил следователь.

— Может, не зря Дунечка кавказца приплела, — шепнул Бирюкову на ухо Слава Голубев. — Не из Ростова ли какой гусь к нам залетел…

Подполковник помолчал:

— Гоганкин курящим был? Мохов?..

— У Гоганкина в кармане обнаружена Пачка папирос «Волна» Бийской фабрики, — следователь вздохнул. — Насчет Мохова не знаю.

— Какую предлагаете версию?

Следователь глянул на Бирюкова:

— У нас с Антоном Игнатьевичем сложилось только начало. Предполагаем сговор Гоганкина с дежурным электромехаником Лаптевым. В условленное время Лаптев, отключив энергию, обесточил магазин. Гоганкин влез через окно. Вероятно, в магазине побывал и Мохов. Скорее всего, проник он через дверь, но на основании имеющихся материалов установить невозможно, раньше Гоганкина он это сделал или позже. Кепка Костырева, найденная в магазине, навела нас на след Мохова, так как, по заявлению участкового, Костырев последнее время задружил с Моховым. Однако здесь надо предусмотреть два варианта: либо Костырев — соучастник преступления и обронил кепку в магазине в силу каких-то обстоятельств, либо кепка подброшена преступниками с целью увести следствие в ложном направлении и тем самым выиграть время. Не исключено, что Костырев действительно, как показывает завмаг, забыл кепку в магазине две недели назад, когда ремонтировал там прилавок.

— Отпечатки его не обнаружены?

— Костырев не привлекался к уголовной ответственности и в нашей регистрации не числится. На стекле прилавка много самых различных свежих отпечатков. Возможно, среди них есть и костыревские, но сверить не с чем.

— На какие мысли наводит вас пачка «Нашей марки»?

— Можно предположить, что один из участников преступления был приезжим. И приехал совсем недавно, коль у него сохранились сигареты, купленные не в нашей области.

— Сколько всего участников насчитываете?

— Активных подозреваем пятерых: Гоганкин, Дунечка, Мохов, Приезжий и… будем считать, Костырев. Шестой — пособник, электромонтер Лаптев.

— Вместе они действовали и передрались или, как говорится, вор у вора дубинку украл?

— На этот вопрос пока трудно ответить.

— Экспертиза подтвердила, что Лаптев действительно в опьяненном состоянии погиб?

— Да.

— А такого не допускаете, что Лаптева специально подпоили, чтобы, воспользовавшись опьянением, без его ведома отключить электроэнергию?

— Нет, товарищ подполковник, — вместо следователя ответил Голубев. — С Лаптевым дежурил молодой монтер, который с дежурства не отлучался. Клянется честным комсомольским, что никто из посторонних к пульту управления не подходил.

— Проверьте получше этого монтера. Быть может, с перепугу стал клясться, а когда одумается, другое заговорит. Кроме того… — подполковник посмотрел на Бирюкова. — Надо побывать у родителей Костырева, выяснить его связи с Моховым. Поинтересуйтесь, не было ли кого приезжих… Поговорите с соседями, друзьями, знакомыми Костырева. Вполне возможно, что он никакого отношения к делу не имеет.


Небольшой потемневший домик Костыревых среди добротных соседских домов казался съежившимся, словно человек, переживающий горе. Пожилая, скромно одетая мать Костырева встретила Антона Бирюкова настороженно, тревожно. Антон, стараясь не показать, что заметил эту тревогу, спокойно сел на предложенный ему стул и, разглядывая красивую полированную мебель, сказал:

— Добротная работа.

— Что?.. — отчужденно спросила Костырева, перебирая в пальцах краешек ситцевого передника, и непонимающим взглядом уставилась на вместительный, занимающий чуть ли не четверть комнаты шифоньер. — Сын делал, Федя, — вдруг сказала она, погладила ладонью почти зеркальную стенку шифоньера и заплакала.

— Что с вами? — участливо спросил Бирюков.

— Будто не знаете…

За время работы в уголовном розыске Антон насмотрелся всяких слез. Теперь они уже не вызывали у него растерянности и безрассудного сочувствия, как было поначалу, но эту немолодую, с натруженными руками, женщину вдруг стало жалко.

— Нам ведь сказали, что Федину кепку нашли в обворованном магазине, — почти прошептала Костырева.

— Кто вам мог сказать?

— Лида, продавщица. В воскресенье вечером за молоком прибегала. Корову мы держим. А вчера сказывала, что в милиции ее допрашивали. Как чувствовало сердце: еще утром в воскресенье, когда молоденький парень из милиции Федей интересовался, что неладное с ним случилось.

— Где сейчас Федор?

— В пятницу собрал чемодан, выписался в паспортном столе и уехал. Сказал, пришлет письмо с нового места, будто на севере, где много платят, работу облюбовал. С работы его не хотели отпускать, в райпо столярничал. Золотые руки у парня, полтораста с лишним рублей в месяц получал, мало показалось… Это все Пашка Мохов с панталыку Федю сбил, тюремщик. Они школу в одном классе начинали. Потом Пашка по исправительным колониям пошел, а Федя восемь классов закончил. Никогда их дружбы не замечала, а последний раз, как Пашка освободился из колонии, зачастил к нам. И все сманивал Федю на север, все длинные рубли расхваливал.

Бирюков слушал внимательно. Костырева горой стояла за своего сына, однако старалась быть объективной:

— Последнее время, не скрою, вино Федя попивать стал. Как будто стряслась у него неприятность. Скрытничал, злился. Наверно, Пашка в свою шайку его втянул. Федя парень здоровый, а Пашка сопля. Драку заведет, Федя выручит. Так до милиции дело дошло. Федю на пятнадцать суток посадили, каких-то мужиков, заступаясь за Пашку, избил. С тех пор совсем озверел. Затвердил: «Уеду отсюда, и все!» Я так думаю, стыдно ему за пятнадцать суток стало. А до этого все хорошо было. С девушкой Федя дружил. Светой ее зовут. В вечерней школе учился, хотел на инженера поступить. Кто Света? В соседях с нами жили. Березовы фамилия. В прошлом году дом продали и уехали в Новосибирск. Люди зажиточные, сам-то счетным работником. А Света — дочка их. Нравился ей Федя, хотя родители косо на него смотрели. Только она не слушала родителей. И сейчас приедет из Новосибирска к подружкам, перво-наперво к нам забежит. Она-то и заставила Федю в вечерней школе учиться.

— Муж ваш на работе? — спросил Антон.

— Отдыхает, — Костырева взглядом показала на прикрытую ситцевой занавеской дверь в маленькую комнатушку. — После ночной смены. На железной дороге он дежурным по станции работает.

За занавеской раздался кашель, из-за нее появился крупный, почти под потолок ростом, мужчина, похожий на цыгана, только без бороды и усов.

— Какой тут отдых, — растирая ладонями лицо, сказал он и грузно опустился на табуретку.

— Вот опять из милиции, — виновато проговорила Костырева и заплакала.

— Теперь мы к милиции привязаны. Нюни распускать ни к чему. Раньше жалеть надо было.

— Разве я не жалела?

— Не с той стороны, видно, жалела, — глядя себе под ноги, хмуро отрубил Костырев и, не поднимая головы, спросил, адресуя вопрос Бирюкову: — Словили уже воров?

— Пока нет, — ответил Антон.

— Что так долго не можете словить? Третий день пошел… Ну, ничего, словите. Куда паршивцы от милиции денутся?

Бирюков высказал предположение, что, может статься, Федор не имеет никакого отношения к преступлению, однако Костырев, в отличие от жены, не стал защищать сына:

— Как не имеет! Заодно он с Пашкой. Если Мохов был в магазине, значит, и наш там. Костыревы за чужие спины никогда не прятались. Словите паршивца, дайте на всю катушку. Пусть поймет! Опозорил перед миром. Мать перед вами расплакалась, с пути сбили, видишь ли, ее сыночка… Порядочного человека никто с пути не собьет. А уж коли сбился, то не человек это, а дерьмо самое настоящее.

— Но ведь Федор уехал из райцентра в пятницу. Магазин же обворовали в ночь с субботы на воскресенье, — попробовал возразить Антон.

— Верно, в пятницу, верно, — обрадованно подхватила Костырева.

— Ты провожала? — оборвал ее муж. — Нет. И я не провожал. Никуда Федька в тот день мог не уехать. Для отвода глаз унес из дома чемодан. Я только в одном уверен: Гогу-Самолета не эти паршивцы прибили. Пашка Мохов — трус, а наш на убийство ни за какие пряники не пойдет. В этом ручаюсь.

Слушая, Бирюков посмотрел в окно. На противоположной стороне улицы, у остановившихся рядом с конторой Сельхозтехники автомашин, разговаривая, курили шоферы. За конторой виднелся обворованный магазин. Над его крышей безмятежно кружились голуби.

Выяснив, что последние дни никакие друзья и знакомые, кроме Павла Мохова, к Федору не заходили, Антон поднялся. Костырева вышла проводить. У калитки торопливо заговорила:

— Не слушайте нашего отца. Суровый он. Намедни со Светой поругался из-за Феди. Она долго у нас не была, экзамены за институт сдавала. А вчера — как снег на голову. Письмо какое-то получила. Тревожная, нервничает. Не поздоровалась даже — и сразу: «Где Федя?» Сказали мы про кепку, не стали скрывать. Аж побледнела, говорит, догадывается, откуда ветер дует, и сразу собралась уезжать. Пообещала всех дружков на чистую воду вывести. А понадобится, на суде в защиту Феди выступит, никого не побоится. Тут отец и напустился. Дескать, Федя не заслуживает того, чтоб его защищать. — Костырева вытерла слезы. — Вы уж, ради бога, поговорите со Светой. Света может рассказать, чего мы с отцом не знаем.

Антон записал новосибирский адрес Березовой и попрощался. В райотделе его ждала новость. При попытке продать по спекулятивной цене дефицитную женскую кофточку в аэропорту Толмачево задержали Павла Мохова, вместе с ним и Федора Костырева. В их чемоданах, кроме личного дешевенького белья, обнаружены дорогие вещи с фабричными ярлыками, две новые, в упаковке, опасные бритвы и билеты на самолет до Якутска. Об этом сообщил подполковнику Гладышеву начальник отдела уголовного розыска областного управления Степан Степанович Стуков.

В этот же день по поручению следователя Бирюков срочно выехал в Новосибирск.

6. Разговор в «Космосе»

Электричка бойко постукивала на стыках рельсов. Мимо мелькали подступающие почти вплотную к железнодорожному полотну березки, лениво тянулись просторные ярко-зеленые поля. Глядя в окно, Бирюков перебирал в памяти обстоятельства дела. В общем-то, если бы не труп Гоганкина, оно не представляло большой сложности. Учетом выявлена недостача в три с половиной тысячи рублей. Сумма не ахти какая. По вещам и опасным бритвам, обнаруженным у Мохова и Костырева, можно наверняка доказать причастность их к преступлению. К тому же — отпечатки пальцев Мохова на разбитом стекле прилавка и на обрубке металлического прута, которым был выдернут дверной запор, — улика серьезная, и отрицать ее бессмысленно. Труднее установить связь преступника с погибшим электромехаником Лаптевым.

«Так ли уж обязательна эта связь? — задавал себе вопрос Антон. — Преступники могли воспользоваться отсутствием электроэнергии, скажем, заметив, что погас свет в районе магазина». Мысли вернулись к Гоганкину. И опять закружились в голове вопрос за вопросом. По сговору с Лаптевым действовал Гога-Самолет или по случайности? Заодно с Моховым или самостоятельно? Как попала в магазин сигаретная пачка ростовской «Нашей марки»? Каких друзей собирается вывести на чистую воду Светлана Березова?

Чем дальше размышлял Бирюков, тем больше и больше возникало вопросов. «Прежде всего надо встретиться с Березовой», — в конце концов твердо решил он, за размышлениями не заметив, как в дороге пролетело время. Электричка уже отстукивала в черте Новосибирска. Слева тянулась широкая Обь с маленькими издали, будто игрушечными, катерами. Мелькнула пристань «Октябрьская». Нырнул под железнодорожный виадук нарядный Красный проспект, заполненный встречными потоками автомашин, троллейбусов и пешеходов. Город с почти полуторамиллионным населением жил обычной размеренной жизнью.

Дом Березовых Антон отыскал сравнительно быстро. Уже по внешнему виду кирпичного особняка, обнесенного свежевыкрашенным высоким забором, можно было догадаться, что живут Березовы в достатке. Едва только Антон взялся за ручку калитки, как во дворе заскребла по проволоке цепь и послышался грозный собачий лай. Появившаяся на высоком крыльце женщина прикрикнула на здоровенного пса:

— Дозор! На место!

Пес послушно прогремел цепью и настороженно лег у конуры. Бирюков вошел в ограду, поздоровался с женщиной и спросил:

— Могу я видеть Светлану Березову?

Женщина посмотрела на него строго. Прежде чем ответить, подумала.

— Света в институте, — сказала она. — У вас к ней дело?

— Да, служебное.

— Вы Светин знакомый? — Женщина придирчиво разглядывала Бирюкова. — Учитесь с нею вместе?

«Воспитанные люди вначале приглашают сесть, а уж потом начинают задавать вопросы», — с какой-то неожиданной неприязнью подумал Антон и ответил:

— Я из уголовного розыска. Надо поговорить со Светланой об одном ее знакомом.

Женщину словно подменили.

— Извините, на вас гражданская одежда… — смущенно проговорила она и протянула руку. — Мы не познакомились. Я Светина мама, Нина Михайловна.

— Оперуполномоченный Бирюков, — сухо отрекомендовался Антон.

Лицо Нины Михайловны еще более подобрело:

— Проходите в дом, пожалуйста.

— Спасибо. Подожду, как говорят, на свежем воздухе.

— Пожалуйста, пожалуйста, — быстро согласилась Нина Михайловна. — О ком же вы хотите со Светой поговорить?

— О Федоре Костыреве. Знаете такого?

— Конечно, знаю. Больше двадцати лет прожили с Костыревыми в соседях. Мы ведь только в прошлом году из райцентра в Новосибирск переехали, мужа повысили по работе, — последнее Нина Михайловна роде бы даже подчеркнула. — Интересно, что натворил Федор?

— Ничего особенного, — уклонился от ответа Бирюков.

На лице Нины Михайловны появилось недоверчивое выражение.

— Странно. Почему же им интересуется уголовный розыск? — проговорила она и заторопилась, словно из опасения, что ее вот-вот перебьют и не дадут высказаться. — Очень нехороший юноша Федор Костырев. Необразованный, грубый. Натерпелись мы от него. Одних огурцов поворовал с грядок ужас сколько!

— Светлана о нем такого же мнения?

Нина Михайловна вздохнула:

— Трудная молодежь пошла, о будущем совершенно не думает. Глядя на сверстников, и Света от родительских советов отмахивается. Мы с мужем столько на нее сил потратили! Не преувеличиваю, жизнь ей свою отдаем. И вот в благодарность она, видите ли, берет шефство над хулиганом Костыревым. Он, дескать, не похож на всех: у него доброе сердце, он умница! Скажите, может быть умницей взрослый юноша, не окончивший школу?

— Школа дает образование, ум — природа, — с претензией на афоризм ответил Антон.

— Допустим. Только Костырев Свете не пара. Как увижу их рядом, сердце обрывается. Федор неотесанный какой-то, а Светочка… Знаете, какие ребята за ней ухаживают? Володя, например, такой воспитанный мальчик. Скромница, студент. Придет, весь вечер со мной проговорит о житейских делах. И отец Светочке твердит: выходи за Володю замуж.

Лежавший у конуры пес вдруг вскочил, завилял хвостом. Щелкнула чека калитки, и в ограду почти вбежала похожая на школьницу-выпускницу девушка. Увидев Бирюкова, она удивленно остановилась, перекинула рукой с плеч на спину пушистые, темно-каштановые волосы:

— Здравствуйте.

Бирюков наклонил голову, но ответить не успел. Его опередила Нина Михайловна:

— Светочка, — ласково сказала она, — товарищ из уголовного розыска интересуется Федором Костыревым. Сколько я предупреждала…

— Мама! Это же… — Девушка будто задохнулась от возмущения. — И вообще!..

— Что с тобой, доченька? — испугалась Нина Михайловна. — Что значит вообще?

— Лить на человека грязь! Ты уже наговорила… Наговорила, да? Я знаю твой характер.

На глазах Нины Михайловны выступили неподдельные слезы.

— Света… Ты не считаешься с моим сердцем, ты вгоняешь меня в гроб, — почти прошептала она.

— С тобой невозможно говорить! — Девушка резко повернулась к Антону. — Уйдемте отсюда.

Нина Михайловна сложила на груди руки и беспомощно втянула голову в плечи.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо, — успокоил ее Бирюков.

Березова, нетерпеливо сжимая в руках ремень дамской сумочки, дожидалась его за калиткой. Едва Антон вышел, резко спросила:

— Федю арестовали?

— С чего бы?.. — Антон покосился на прохожих. — Где бы нам спокойно поговорить?

Светлана на секунду задумалась, гордо подняла голову и рукою стала поправлять волосы, как будто они ей мешали.

— Поедемте в кафе «Космос». Люда устроит за служебный стол, никто не будет мешать. — И, не дожидаясь согласия, бросилась к остановке троллейбуса.

Пока ехали до кафе, Бирюков узнал, что Березова только что окончила электротехнический, что Люда Суркова, ее двоюродная сестра, работает в «Космосе», что это, пожалуй, единственное из приличных кафе, где вечером можно заказать шампанское, и что, когда Костырев приезжал в Новосибирск, они сидели только там.

Кафе на самом деле было хорошим. Два зала, разделенные стеклянной перегородкой, сияли свежестью и чистотой. На стенах — современная глянцево-черная мозаика с крупными золотистыми звездами и пересекающимися линиями орбит. Небольшие столики на четверых, удобные кресла.

Народу в кафе было много, но через несколько минут Березова и Антон сидели за служебным столиком, для порядка взяв бутылку минеральной воды. Люда была чем-то расстроена. Она хотела заговорить со Светланой, однако та остановила ее:

— Не мучайся, ради бога. Так надо. Заявление твое уже передала куда следует. После поговорим. Хорошо?

Люда ничего не сказала и ушла. Березова нервно хрустнула суставами пальцев, пристально посмотрела на Бирюкова.

— Федю арестовали? — снова, как тогда, за калиткой, спросила она.

Антон, наливая из бутылки в фужеры воду, кивнул. Светлана вспыхнула:

— Федя ни в чем не виноват. Его запутали.

— Кто?

— Не знаю.

— Слабая аргументация. Надеюсь, вы это понимаете?

— Я не дурочка.

— В таком случае давайте вести разговор спокойно и по порядку. Расскажите мне о Костыреве.

— Я только хорошее могу о нем сказать.

— Ваше право, — Бирюков придвинул к Березовой фужер с пузырящейся водой, улыбнулся. — Пейте, Света. Говорят, нервы успокаивает.

— Терпеть минералку не могу, — Березова решительно отодвинула фужер. — Федор Костырев, если хотите, добрейший парень. С чувством юмора, которого, к сожалению, многим недостает. По развитию не уступает большинству студентов, хотя не имеет законченного среднего образования. Честен до безупречности. Женщина для него — божество. Если ребята делали для девушек что-то хорошее, Федя восторгался: «Вы же настоящие мужчины, мальчики!» Нет, правда… — Березова тревожно уставилась на Бирюкова. Глаза у нее были выразительные, с крупными зеленоватыми зрачками. — Вы совершенно мне не верите?

— Говорите, говорите, — попросил Антон.

— Нет, я знаю, вы не верите. Мама успела наплести на Федю нехорошего. Уверяю, в этом нет правды ни на каплю. У мамы тяжелый характер, она, уж если кого невзлюбит, теряет всякую объективность.

— Давайте о Костыреве.

— С Федей случилось что-то ужасное. Он прислал мне письмо. К сожалению, слишком поздно.

— Письмо?.. — Бирюков спокойно посмотрел на Березову. — Оно сохранилось? Можете мне его показать?

Березова недолго подумала, будто соображала, как поступить, но тут же решительно открыла сумочку.

Антона удивил красивый, четкий почерк Костырева. Письмо было несколько сентиментальным и коротким. «Света! Сегодня мне очень тяжело, но ни в чем тебя не виню. Видимо, рано или поздно так и должно было случиться. Зачем ты порываешь с человеком своего круга, если можешь быть счастлива с ним? У нас же с тобой ничего не получится — судьбы разные и Нина Михайловна не позволит. Все нелепо и глупо, но уже не исправить. Прощай». Ниже стоял постскриптум: «Уезжаю на север. Всегда буду помнить тебя».

Бирюков осторожно вложил листок в конверт и посмотрел на почтовый штемпель. Письмо было отправлено из райцентра накануне преступления, в пятницу. В этот же день Костырев ушел из дома.

Светлана опять открыла сумочку, достала из нее другой, сложенный вдвое, конверт и тоже подала Антону.

— Одновременно со своим письмом Федя прислал мне вот это, — быстро сказала она.

В конверте, адресованном Костыреву, лежал размашисто исписанный с одной стороны листок из общей тетради.

«Дорогой, хороший Василий Михайлович! Не знаю, как Вас благодарить за доброту, участие и помощь. Дипломную закончила. Кажется, защищусь нормально. И все благодаря Вам! Самое искреннее, самое сердечное спасибо. Получила посылку с книгами и письмо. Горько, досадно обижать Вас, но углублять, как Вы предлагаете, наши отношения не могу. Есть очень веские причины. Не надо больше мне писать, звонить и подавать телеграммы. Ради бога, не сердитесь на меня. Света».

Антон вопросительно посмотрел на Березову. Та смущенно вспыхнула, будто случайно или опрометчиво доверила постороннему человеку сокровенную тайну. Нервно, порывисто заговорила:

— Не удивляйтесь. Это — мое письмо к инженеру Василию Михайловичу Митякину. Он возглавляет конструкторское бюро одного из крупных московских заводов. Я была там на практике, и Василий Михайлович руководил моей дипломной работой. Обаятельнейший человек. У нас сложились самые деловые отношения, но… В последнем своем письме Митякин намекнул на большее. Я вынуждена была ответить…

Бирюков, еще раз прочитав на конверту фамилию и адрес Костырева, сочувственно улыбнулся:

— И по рассеянности отправили письмо Федору?

Лицо Березовой стало внимательно-настороженным, пальцы рук вздрогнули и нервно забарабанили по столу.

— В том-то и загадка, что нет! — горячо сказала она. — Это письмо Василий Михайлович получил. Несмотря на мою просьбу, он все-таки прислал телеграмму, где сообщил, что очень жалеет о нашем разрыве, но волю свою навязывать не собирается.

— Странно.

— Очень даже, — подхватила Березова. — Тем более, что адрес на конверте к Феде написан не мною. Это фальшивка.

— Письмо или только адрес?

— Да, адрес. Письмо — подлинник.

Антон внимательно сличил почерк на конверте с письмом и заметил, что конверт действительно написан другой рукой, хотя пишущий и старался подделать почерк Березовой. Почтовая марка была погашена штемпелем Новосибирского главпочтамта.

— Каким образом письмо, полученное адресатом в Москве, могло очутиться в Новосибирске, чтобы отсюда улететь к Костыреву? — задумчиво спросил Бирюков.

— Не знаю, — отрывисто сказала Березова.

— Василий Михайлович после получения этого письма был здесь, в Новосибирске?

— Однажды писал, что собирается в ближайшее время проездом побывать в нашем городе — у него здесь какой-то друг живет. Возможно, и приезжал, но дело-то ведь не в том. Митякин очень порядочный человек. Уверяю, он не способен на подобную гнусность, и вообще… Тем более, что о наших с Федей отношениях ему ничего не известно.

— Я заберу у вас эти письма. — Бирюков еще раз перечитал письмо Костырева и, не найдя ни единой ошибки, высказал предположение: — Для Федора, по-моему, грамотно написано. Не по подсказке ли писал?

— Вы совершенно его не знаете! — вспыхнула Березова. — Федя в грамотности никому не уступит.

— А в электротехнике?

— При чем здесь электротехника?

— Интересуюсь, нет ли среди друзей или знакомых Федора, кто работает… скажем, электромехаником, монтером.

Светлана сильно наморщила лоб, задумавшись:

— Таких не знаю. Радиотехник-любитель у него есть знакомый. Валерка. Смышленый мальчишка, сам телевизоры ремонтирует и даже собирает. Только не здесь надо искать корни. Федина мама рассказывала о Мохове, — Березова хрустнула пальцами. — С Моховым мы учились в начальных классах. Мохов подлец, и если окажется, что Федя замешан в нехорошем, то это не обошлось без влияния Мохова. Клянусь всеми святыми, Федя не способен на преступление. Его могли обмануть, запутать…

— Запугать, — добавил Антон.

— Нет. Федя не из робкого десятка. Что угодно, только не страх. Вот вы опять мне не верите, между тем держу любое пари.

— Я пока не беседовал с Федором, но улики против него есть. И серьезные, — Бирюков посмотрел Березовой в глаза. — Факты — упрямая вещь, как говорится.

Березова гордо вскинула голову.

— Как вы не понимаете, что чепуха все это! Случилось что-то ужасное… Нет, вы не понимаете.

— Света, вы любите Костырева, — вдруг сказал Антон.

— И не скрываю этого. — На лице Березовой мелькнуло недоумение, сменившееся тревогой. — Скажете, любовь слепа? Лишает человека объективности?

— Нет, просто уточняю. — Бирюков опустил взгляд и, чтобы не затягивать разговор, ради которого встретился со Светланой, попросил: — Расскажите подробней о характере Костырева. Что он за человек?

— Я же сказала, порядочный, честный.

— Что могло сблизить его с Моховым?

— Не знаю. Последний раз я видела Мохова с месяц назад здесь, в «Космосе». Федя, я и Люда сидели за этим столиком, за которым мы с вами сидим, а вот там, — Березова показала в противоположный конец зала, — студенты из медицинского пили шампанское. С ними почему-то был Мохов. Он несколько раз подходил к нам, вмешивался в разговор, уговаривал Люду перейти за их столик. Федя не вытерпел и на какую-то минутку с ним отлучился. После этого Мохов забыл о нашем столике… Сейчас припоминаю тот вечер и думаю, что никакой близости у Феди с Моховым тогда не было. Они знали друг друга как бывшие соклассники, и только. Вообще какой-то грустный был вечер. Федя хандрил, иногда на него находит. Вдобавок во время танца у меня порвались бусы и горохом брызнули под ноги танцующих. Медики с хохотом объявили конкурс, кто больше соберет бусинок. Это было смешно и почему-то неловко. — Рассказывая, Березова задумчиво смотрела вдоль зала, переводя взгляд со столика на столик. — Потом Федя провожал нас с Людой домой. Неподалеку от кафе, у остановки троллейбуса в сторону железнодорожного вокзала, его окликнул Мохов и спросил, когда он едет домой. «С последней электричкой», — ответил Федя. «Вместе, значит, покатим», — ответил Мохов.

— С кем он был?

Светлана перестала рассматривать зал, повернулась к Антону.

— Я особо не приглядывалась. По-моему, Мохов разговаривал с одним из парней, с которыми сидел в кафе. Рядом с ними стояла такая эффектная молодая блондинка. Она точно была в компании медиков, это я приметила. Затем к ним подошел… сумасшедший, которого при встрече я каждый раз пугаюсь до ужаса. Есть у нас в городе один помешанный. Пожилой высокий мужчина, одет всегда в черный костюм и, самое любопытное, на поводке возит за собой игрушечную розовую собачку, вроде детской лошадки на колесиках. Как-то я рассказала о нем маме. Она говорит, видимо, у этого человека была любимая собака, которая умерла. Помню, всю ночь не могла заснуть…

В кафе заиграла музыка. Несколько пар почти одновременно поднялись танцевать. За соседним столиком длинноволосый парень в пестрой ковбойской рубахе, разговаривая с девушкой, вертел в руках распечатанную голубую пачку сигарет. Видимо, ему очень хотелось закурить, но в кафе курение не разрешалось. Девушка поднялась и позвала парня к танцующим парам. Бирюков посмотрел им вслед и вдруг вспомнил найденную в магазине пачку из-под «Нашей марки».

— Света, знакомый ваш москвич курит? — неожиданно спросил он Березову.

Она недоуменно подняла брови:

— Курит.

— Папиросы или сигареты?

— Я не курильщица, такие тонкости не подмечаю. Не пойму, к чему этот вопрос?

— Мещанское любопытство, — отшутился Антон и, посмотрев на почти не тронутую бутылку минеральной воды, предложил: — Поужинаем?

— Что вы! — Березова испуганно покрутила головой: — Мама и так наверняка корвалол глотает.

7. Гражданин с розовой собачкой

День кончался. Поблескивая стеклами, безостановочно хлопали двери магазинов, поглощая и выталкивая покупателей с авоськами. Люди толпились на транспортных остановках, выстраивались в очереди у газетных киосков за «Вечеркой». Расставшись со Светланой Березовой, Бирюков, не теряя времени, направился к Степану Степановичу Стукову.

В сумрачном по-вечернему коридоре уголовного розыска никого не было. Пахло свежей масляной краской и известью. Пройдя почти в самый конец коридора, Антон открыл знакомую дверь кабинета с табличкой «Начальник отдела розыска С. С. Стуков». Степан Степанович оторвался от чтения «Вечерки» и, складывая газету, через старомодные роговые очки, вроде как исподлобья, посмотрел на него.

— Антоша! — обрадовался он, молодо поднялся из-за стола и развел руки, словно намеревался обнять. — Заявился наконец-то.

— Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила, — шутливо продекламировал Бирюков, поставил на один из стульев свой видавший виды портфельчик и протянул Стукову руку: — Здравствуйте, Степан Степанович.

— Здравствуй, Антон Игнатьевич, здравствуй. Полдня тебя жду. Звонил Гладышеву, тот сказал, что ты давно выехал. Ну, садись, рассказывай о своих злоключениях.

За два года Стуков почти не изменился. Сняв очки, он все так же, как и прежде, щурился и улыбался, разглядывая Бирюкова. Только, пожалуй, взъерошенный чубчик стал совсем белым от седины.

— Что рассказывать… — присаживаясь к столу Степана Степановича, проговорил с улыбкой Антон. — Почти нечего рассказывать.

— В нашей работе всегда так, Антоша. Это ведь только у продавца-торопыги быстро получается: «Сорок да сорок — рубль сорок. Спички брали? Нет. Пять двадцать!» Нам такая бухгалтерия не годится. Бывает, действительно поначалу сказать нечего, а когда обмозгуется все, смотришь, и разговор получается, а?

Бирюков вздохнул и стал рассказывать. Стуков слушал внимательно. Дымил сигаретой, изредка задавал уточняющие вопросы. Когда Антон пересказал содержание разговора со Светланой Березовой, он долго сидел задумавшись, будто припоминая что-то серьезное. Бирюков заговорил снова:

— Доказать причастность Мохова, а возможно, и Костырева, по-моему, будет нетрудно. Опасаюсь другого: как бы не улизнул кто из соучастников. Ведь если Мохов и Костырев знают о смерти электромеханика с подстанции и Гоганкина, — а такое вполне возможно, — то они до посинения будут отрицать связь с ними и утверждать, что действовали самостоятельно. Связь же эта — ну, прямо-таки напрашивается. К тому же, пачка из-под ростовских сигарет, которые давным-давно в нашей области не продаются…

— Три с половиной тысячи, говоришь, недостача? — переспросил Стуков. — Сумма не то чтобы большая, но и не маленькая. Приманкой, по всей вероятности, послужили золотые часы. В придачу к ним выручка да вещички — это уже кое-что. Средней руки воришка может пойти на такое дело. Но, прежде чем идти, надо видеть приманку или хотя бы знать о ней. Давай подумаем, кто мог выступить в роли наводчика. Продавцы, в первую очередь. Затем работники базы, которые отпускают товар, и госбанка, поскольку, как ты сказал, Сельхозтехника платила за часики перечислением. Кто-то из знающих подсказал, что в такой-то день, в таком-то магазине будет восемнадцать золотых часиков…

— Но ведь большую часть их сразу забрала Сельхозтехника, — возразил Бирюков.

— Вот этого как раз «знающий» и не знал. Поэтому круг сужается, — Стуков прищурился, закурил новую сигарету. — Не будем, Антоша, пока над этим ломать голову. Завтра предварительно допросишь Мохова и Костырева, прощупаешь их. Смотришь, горизонт и расширится, дело прояснится. Меня другое в твоем сообщении заинтересовало. Березова, кажется, упомянула Николая Петровича Семенюка…

— Какого Семенюка?

— Гражданина с розовой собачкой.

— Да. Такой гражданин подходил на троллейбусной остановке к Мохову, разговаривающему со студентом-медиком. Вы знаете этого… с собачкой?

— Доводилось встречаться. Крайне несчастный человек. Заведовал в одном из институтов кафедрой электросварки, попал в автокатастрофу и с тех пор заболел. Не так давно после припадка в состоянии помрачненного сознания Семенюк выбил стекло в книжном магазине. Вот акт медицинской экспертизы. — Стуков достал из сейфа заполненный бланк и подал его Бирюкову.

Начинался акт обычным канцелярским вступлением, затем шло описание происшедшего случая. Антон быстро пробежал глазами необходимые при экспертизе вводные и, дойдя до заключения врачей психоневрологического диспансера, стал читать внимательно.

«…На основании изложенного комиссия приходит к заключению, что гражданин Семенюк Н. П. страдает хроническим психическим заболеванием в форме травматической эпилепсии со значительным снижением интеллекта и изменением личности по эпитипу. На это указывают данные о перенесенной им травме головного мозга с последующим развитием судорожных припадков, а также данные настоящего обследования, выявляющие у испытуемого нарушение мышления, снижение интеллекта и памяти в сочетании с нарушением критических способностей.

Степень указанных изменений столь значительна, что не позволяет испытуемому давать отчет в своих действиях и руководить ими. Поэтому в отношении инкриминируемого ему деяния гражданина Семенюка Н. П., как душевнобольного, следует считать НЕВМЕНЯЕМЫМ».

* * *
Антон вернул Степану Степановичу акт и спросил:

— С кем он живет, этот Семенюк, на какие средства?

— У него были сбережения. К тому же, пенсию назначили. Сам Николай Петрович, разумеется, деньгами пользоваться не может. Врачи хотели устроить в стационар, но отыскался племянник. Вот его и определили опекуном. Живут вдвоем. — Стуков спрятал акт в сейф и положил ключи в карман. — А заинтересовал меня Семенюк тем, что на троллейбусной остановке подошел к Мохову. Обычно он к незнакомым людям не подходит.

8. Дело не проясняется

Прежде чем допрашивать Мохова и Костырева, Бирюков ознакомился с протоколом задержания и перечнем вещей, обнаруженных в чемоданах задержанных. Все похищенные из магазина вещи находились в чемодане Мохова. Не было только часов и одной бритвы. Зато наличных денег, с учетом стоимости купленных до Якутска авиабилетов, оказалось на триста с лишним рублей больше исчезнувшей из магазина выручки. В чемодане Костырева, кроме сменного белья, зубной щетки с мыльницей и электробритвы, лежал небольшой сборник стихов Петрарки. На титульном листе знакомым для Антона почерком Березовой было написано: «Солнышко! Не сердись на меня». Бирюков несколько раз прочитал надпись, стараясь понять, по какому поводу она сделана. Полистав страницы, пробежал взглядом несколько коротких стихотворений, затем положил книжку на место и решил начинать допрос.

Федор Костырев — здоровенный парень, смуглостью и лицом похожий на отца, — казался старше своих двадцати трех лет. Поправляя широкой ладонью то и дело падающую на лоб густую прядь черных волос, он понуро смотрел в пол, изредка бросал взгляд на никелированную головку микрофона, через который допрос записывался на магнитофонную ленту. На все вопросы, касающиеся магазина, упрямо твердил: «Ничего я не знаю».

— Вас задержали с Моховым. Где и когда вы с ним встретились? — начал с другого конца Антон.

— В пятницу, в райцентре, — коротко бросил Костырев.

— Куда собирались уехать?

— Не уехать, а улететь в Якутск. Билеты же у нас отобрали. Чего лишний раз спрашиваете?

— Почему именно в Якутск?

— Потому что дальше билетов не достали. Справки так какие-то надо в кассу предъявлять.

— Значит, дальше собирались?

— Собирались. Мохов давно уговаривал меня на север завербоваться.

— Почему только в пятницу вы на это решились?

— Решился, и все. Какое вам дело — почему?

— В ночь с субботы на воскресенье в райцентре обворовали магазин, — строго сказал Бирюков. — В чемодане Мохова обнаружены краденые вещи.

— С него и спрашивайте, — буркнул Костырев.

— А что вы на это скажете?

— Ничего. Закладывать Мохова не собираюсь.

— Блатной жаргон уже успели изучить?

— С кем поведешься — от того и наберешься, — Костырев усмехнулся. — В изоляторе урки со стажем сидят, научат.

— Запугали?

— Тот еще не родился, кто меня запугает.

— Давно с Моховым дружите?

Костырев исподлобья коротко глянул на Бирюкова.

— Какая у нас дружба? Я на севере собирался работать, не воровать.

— А Мохов, выходит, воровать собирался?

— Не ловите на слове.

— Вы Гоганкина знаете?

— Гогу-Самолета?.. Знаю.

— Так вот, Федор… — Бирюков сделал паузу. — В обворованном магазине обнаружили труп Гоги-Самолета и вашу кепку.

Наступила затяжная пауза. На скулах Костырева заиграли желваки.

— Кепку я оставил в магазине, когда прилавок ремонтировал, а Гогу — сто лет уже не видел, — наконец ответил он изменившимся, глухим голосом и с натянутой усмешкой добавил: — Но если не можете найти преступника, пишите на меня. Мне терять нечего.

— Поймите, — спокойно заговорил Антон, — совершено преступление. Допустим, вас накажут, а настоящий преступник-запевала останется на свободе. Он может совершить более страшное преступление.

— Это ж хлеб для вас, — ухмыльнулся Костырев;

— Поменьше б такого хлеба.

— Смотря кому… Обвиняйте, валите все шишки на меня.

— Не могу. Хочется иметь чистую совесть.

— Пусть совесть вас не мучает. Вину свою признаю по собственной воле, под давлением неопровержимых улик, как говорят в суде. Кепку-то мою нашли в магазине.

— Слушайте, Федор! — не сдержался Бирюков. — Что вы чудака разыгрываете?! Мохов обворовал магазин?

— У него спрашивайте, — глядя в пол, пробурчал Костырев.

Антон взял себя в руки, заговорил спокойно:

— Первый раз из-за Мохова вы получили пятнадцать суток, сейчас можете попасть в колонию на несколько лет.

— Пятнадцать суток я из-за себя получил. Не могу видеть, как пятеро здоровых мужиков лупят одного хиляка. Не вытерпел, заступился.

— Что у вас произошло со Светланой Березовой? — Бирюков решил показать свою осведомленность. — Почему такое письмо ей прислали?

Костырев подался вперед, будто его неожиданно толкнули в спину:

— Какое? Никаких писем я не писал! Зачем Березову путаете?

— Затем, что читал это письмо, а вы отрицаете…

— Ну, и работенка у вас… Везде нос суете. Ну, написал я Светлане. Пожалел девчонку. Пусть ищет достойную пару. Чего ей с уголовником делать? Мне теперь по колониям мотаться.

— Любит она вас, — серьезно сказал Антон.

— Это уж в следственную компетенцию не входит. Не путайте девчонку, не позорьте. Она ни в чем не виновата.

— С кем Мохов был в «Космосе», когда вы там сидели последний раз со Светланой Березовой и Людой Сурковой?

— Кто его знает, с кем.

— В охранной сигнализации Мохов разбирается?

— Не знаю.

— Кто отключил сигнализацию?

— Не знаю.

— На районной электроподстанции у Мохова друзья или знакомые есть?

— Не знаю я всех его друзей и знакомых.

— Вы курящий?

— Нет. И никогда не курил.

— Почему пить в последнее время стали?

— Из интереса попробовал.

— Ну и как?..

— Плохо. Больше не буду.

— Вы знали, что Мохов обворовал магазин?

— Какая разница: знал — не знал?

— Большая. За укрывательство уголовная ответственность положена. Так, знали или нет?

Костырев промолчал, будто не услышал вторичного вопроса.

— Не хотите говорить? — снова спросил Антон.

Опять молчание.

Бирюков выжидающе посмотрел на понуро опустившего голову Костырева и сказал:

— С сегодняшнего дня вас переведут в следственный изолятор, как подозреваемого в преступлении.

Костырев пожал плечами:

— Переводите, подозревайте…

Павел Мохов оказался противоположностью Костырева. Тщедушный, с широкой и плоской грудью, он, оправдывая свою кличку, и впрямь походил на клопа увеличенных размеров с непропорционально большой головой. Зачесанные назад давно не мытые волосы доходили до плеч. С первой минуты допроса Мохов повел себя бывалым уголовником. Отвечал быстро, ничуть не смущаясь, глядя Бирюкову в глаза. Было похоже, что он подготовил хитрую лазейку, и допрос следовало вести осторожно. Нужен был какой-то необычный вопрос, чтобы спутать план Мохова, какая-то неожиданность. Закончив анкетную часть протокола, Бирюков внезапно спросил:

— Закурить ничего нет?

Мохов опешил:

— Чо-о-о?.. — и тут же расплылся в улыбке. — На дурачка подлавливаешь? Вроде не знаешь здешних порядков. Мое курево в изоляторе пикнуло. Полная пачка сигареток с фильтрами уплыла.

— Каких?

— «Портрет тещи».

— «Лайка», что ли?

— Ну, ленинградская, пальчики оближешь.

— Я «Лайку» не курю. К ростовской «Нашей марке» привык.

Физиономия Мохова еще больше расплылась:

— Денька на три раньше, угостил бы и «Нашей маркой». Шикарные сигаретки, хоть и не ленинградские.

Сердце Антона застучало, будто у заядлого рыболова-любителя, долго сидевшего над неподвижным поплавком и вдруг увидевшего резкую поклевку. Произошло то, что часто называют везением, — Мохов «клюнул», как говорится, с ходу, Сейчас надо было дать ему возможность поглубже заглотить «крючок».

Бирюков, словно уличая Мохова в неискренности, недоверчиво покосился:

— Серьезно?

— Чего?..

— Насчет «Нашей марки».

— Гадом стать, полпачки было!

— Я не про то, что у вас была «Наша марка», — опять схитрил Антон. — Я про то, что хорошие сигареты, хотя и ростовские. Других курильщиков угощаю — плюются. Говорят, слабоваты по сравнению с ленинградскими или московскими.

— Не понимают сявки. Сигареты — люкс! Знакомый у меня есть. Ба-а-ашка человек, толк в куреве знает и кроме «Нашей марочки» ростовской ничего не признает.

— У него брал «Нашу марку»?

— Не, в магазине.

— Свежо предание, но верится с трудом…

— Чо-о-о?

— В Новосибирске эти сигареты давно непродают. Мне их из Ростова присылают. Специально знакомых ребят прошу.

— Так уж и специально… так уж и из Ростова… — неуверенно проговорил Мохов. — Слово даю, курил «Нашу марку»!

— И в Новосибирске покупал?

— Не, последний раз не покупал. Стрельнул полпачки у одного чувака.

— У знакомого?

На какую-то секунду замешкался Мохов, чуть-чуть у него не сорвалось что-то с языка, но он вовремя спохватился, покрутил косматой головой и ответил:

— Не. На железнодорожном вокзале, у проезжего.

«Фокус не удался», — расстроенно подумал Антон. Мохов разглядел, уловил подсечку и «выплюнул крючок». Попробуй найти теперь этого приезжего «чувака». Скоротечна порою удача ведущего дознание, хотя каждый раз от нее что-то остается. Мохов нервно сжал ладони. Почему он вдруг начал нервничать? Почувствовал, что скользнул по острию, чуть не выдав поставщика «Нашей марки», или вспомнил брошенную в магазине сигаретную пачку?

Чтобы еще больше не насторожить Мохова, Бирюков на всякий случай, подражая Борису Медникову, когда тот очень хотел курить и ни у кого не мог стрельнуть сигаретку, тяжело вздохнул:

— Покурили, хватит. Соловья баснями не кормят. Давайте говорить о деле. Как с магазином было?

Мохов удивленно вылупил глаза:

— Не понимаю, начальник. С каким магазином?

«Чудака решил разыгрывать? Хорошо. Долго не наиграешь. Пойдем с другого хода, посмотрим, чем ответишь», — подумал Антон.

— Если с магазином непонятно, расскажите, каким образом в ваш чемодан попали краденые вещи.

— А-а-а… Так бы сразу начинал. С вещичками и чемоданом, как в сказке: пришел, увидел, скарабчил, — Мохов натянуто улыбнулся. — Не мой это чемоданчик, гражданин начальник. Краденый он, вместе со шмотками.

— Не первый раз с уголовным розыском объясняетесь. Говорите подробней, без уточняющих вопросов. У кого? Когда? Где украли?

— У проезжего, на главном новосибирском вокзале, в воскресенье, — с наигранной лаконичностью отчеканил Мохов и сразу добавил: — Сявка какой-то из деревни подвернулся.

Ложь была беспардонно грубой. Нет, не на высоте умственные способности Мохова. Нервишки, к тому же, подводят. Соврал и сам не верит: глаза заюлили. Наверняка знает о магазине, иначе не стал бы примитивно добавлять: «Сявка какой-то из деревни подвернулся».

— Так не пойдет, Мохов. Сказку для первоклашек сочиняете.

— Чо я, Амундсен — сказки сочинять?

Бирюков вздохнул:

— Амундсен был выдающимся полярным исследователем, а фамилия знаменитого сказочника — Андерсен. Умные, хорошие сказки сочинял, не то, что вы плетете.

— Мы университетов не кончали, — на лице Мохова появилось выражение, похожее на обиду, но глаза забегали еще сильнее. — Наше образование, как говорит один мой карифан, нищее: четыре класса, пятый коридор.

— Это не делает вам чести и, тем более, не дает права лгать уголовному розыску.

— Не веришь? Хочешь, скажу, у кого увел угольник?

Бирюков поморщился:

— Хватит сочинять. Как попали в магазин?

— Чужое дело не клей, начальник. Не был я в магазине, — шея Мохова вытянулась и тут же укоротилась, будто он хотел втянуть непомерно большую косматую голову в плечи. — По магазинам я не специалист. Угольник со шмотками прихватил между делом у Гоги-Самолета… — И уставился на Антона, стараясь определить, какое произвел впечатление.

— Когда?

— В воскресенье утром.

— Где?

— Толковал же уже: на главном новосибирском вокзале.

— Любопытно… — Бирюков нахмурился. — Как это вы умудрились встретиться с Гоганкиным, если он в ночь с субботы на воскресенье умер?.. Труп его обнаружили в магазине.

— Бодягу разводишь, начальник…

Антон неторопливо достал из портфеля увеличенный фотоснимок мертвого Гоганкина. Мохов с тупым выражением лица долго рассматривал фотографию, потом растерянно уставился на Бирюкова и без всякой надежды сказал:

— Может, Гога-Самолет после встречи со мной копыта откинул.

— К вашему сожалению, нет. На фотографии достаточно хорошо видно, где сфотографирован труп. И еще могу добавить: в магазине обнаружены ваши отпечатки и пустая пачка «Нашей марки», которую вы курили три дня назад. Надеюсь, понимаете, что голословно отрицать такие улики — бессмысленное занятие. Только запутаетесь в доску. Говорите все начистоту.

— Слово даю, не был в магазине! — взвизгнул Мохов.

— Каким образом вещи к вам попали?

— Увел у сявки.

— Сказка про белого бычка… Вы знали, что Гоганкин обворовал магазин или собирался обворовать. Откуда эти сведения?

— Накалываешь, гражданин начальник! — снова закричал Мохов. — Мокроту хочешь пришить? Не выйдет! Не занимаюсь я мокрыми делами. Зачем мне на рога лезть?!

Бирюков поморщился:

— Улики, гражданин Мохов, улики… Кроме чистосердечного признания, вам ничего другого не остается. Неужели не можете понять? Будете говорить правду?

В глазах Мохова появился испуг. Антон глядел на него и все больше убеждался, что Мохов — мелкий, трусливый воришка, способный на любую ложь и предательство ради спасения собственной шкуры. И не ошибся.

Мохов огляделся, словно хотел убедиться, нет ли в кабинете посторонних, и почти прошептал:

— Костырев… Костырев был в магазине, — опять огляделся и еще тише добавил: — Он там кепку свою посеял. Сам мне говорил, что свалилась с головы и в темноте не мог нашарить.

— И Дунечку Костырев ударил?

— Какую Дунечку? Из пивбара «Волна»?.. — Мохов вроде бы задумался, но тут же угодливо закивал. — Ага, и Дунечку Федька саданул железкой, когда со шмотками из магазина выпуливался.

Тонкая нить попала в руки Бирюкову. Наметилось совпадение с показаниями похмельной Дунечки, и он, стараясь эту нить не порвать, сделал вид, что верит Мохову.

— Зачем же вы все краденные вещи в свой чемодан сложили?

— Костырев чистеньким хотел остаться.

— Куда золотые часы дели и одну бритву?

— Загнали по дешевке. Хотели все тряпье сплавить, да на кофточках засветились.

— Кто продавал, Костырев или вы?

— Я, — Мохов жалобно скривился. — Федька заставил. Пусть теперь, гад, идет по делу паровозом. Будет отпираться и крутить динамо — не верь, гражданин начальник.

— А если скажу, что вы не продавали часы и бритву? — спросил Антон и, заметив, как насторожилось лицо Мохова, добавил: — Вы их отдали тому, кто помог отключить сигнализацию.

— Откуда у нас деньги в таком разе? — Мохов оживился. — Тряпки я продать не успел, они все в ажуре, а выручка всего тысяча была.

— Допустим, — согласился Бирюков. — Только… кто у вас опасную бритву купил? Опасные теперь не в моде.

— Костырев их две взял.

— Есть документы, что три. Одну себе, другую вам. Кому третью?

— Групповую мажешь? Не был я в групповой. Костырев в одиночку магазин ломанул. Моя профессия — не магазины.

— А ведь пробовал и магазин обворовать…

— Разок только попытался стать кооператором. Как загремел охранный колокол на всю деревню, с тех пор поллитровкой меня к сельскому магазину не затянешь.

— Кто в этот раз отключил сигнализацию?

— Слово даю, не знаю! — Мохов перекрестил живот. — Крест во все пузо!..

— С чего бы вдруг Костырев пошел на магазин?

— Чтоб денег подкалымить. На север мы с ним собрались умотаться, а куда без дензнаков сунешься?..

— Раньше он на север не соглашался. Вам долго пришлось его уговаривать. Почему?

— А-а-а… Любовь у Федьки лопнула. В Новосибирске чувичка у него была. Жениться, дубина, на ней хотел. А она ему финт ушами сделала, с московским инженером снюхалась. Федька про это узнал и говорит: «Ну их всех, образованных… Поехали, Пашка, на север, деньгу закалымим — не таких чувичек отхватим». Я толкую, мол, с хрустами жидковато, на билеты не хватит. А он мне: «В сельхозтехниковском магазине навалом золотых часиков появилось. Если трусишь, один пойду на дело, а ты после толкнешь часики хотя бы по дешевке». Честно, думал, Федька горбатого лепит, а он на полном серьезе магазин ломанул и меня за глотку: толкай, мол, часики…

— Откуда Костырев узнал о часах?

— Он же в райпо вкалывал, там все расчухал.

— Кто помог отключить сигнализацию? — настойчиво спросил Антон.

— Федька сам управился. Он мастак в этом деле.

— Почему Гоганкин оказался в магазине?

Мохов стукнул кулаком в грудь.

— Крест, не знаю!

Бирюков прекратил допрос. Через полчаса на служебной машине Костырева и Мохова увезли в пригородный поселок, где нашелся магазин, оборудованный точно такой сигнализацией, как в райцентре. Следственным экспериментом было установлено: ни Костырев, ни Мохов в охранной сигнализации совершенно не разбираются.

После допроса дело не прояснилось. Наоборот — своими показаниями Мохов напустил еще большего тумана.

9. Нештатный следователь

— Березову видел? — снимая очки, спросил Степан Степанович, едва Бирюков переступил порог его кабинета. — Только что была здесь, спрашивала тебя.

— Есть что-то новое?

— Она, видишь ли, кроме товарища Бирюкова, ни с кем не желает беседовать, — Стуков поправил бумаги, лежавшие перед ним на столе, лукаво прищурился. — Как говорят наши подшефные, вошел ты у нее в авторитет.

— Не сказала, куда пошла?

— Дома будет ждать.

— Придется ехать. Вероятно, что-то новенькое, существенное у Светланы появилось.

— Не спеши. За Березовой пошлем служебную машину, а сами в это время пошевелим мозгами. У меня тут кое-что из свежих мыслей есть…

Стуков позвонил дежурному по управлению. Договорившись насчет машины, он достал из сейфа тонкую бумажную папку и открыл ее. В папке лежал тетрадочный лист, исписанный красивым женским почерком без единой помарочки, аккуратно. Антон ожидал, что Степан Степанович тут же даст прочитать написанное, но Стуков не торопился.

— Оказывается, со Светланой Березовой я раньше тебя познакомился. Вот по этому заявлению, — он постучал пальцами по тетрадному листку. — Позавчера принесла. С двоюродной сестрой ее произошла неприятность.

— С Людой Сурковой? — быстро спросил Бирюков.

— Правильно, — Степан Степанович улыбнулся. — Ты, оказывается, уже родственников Березовой знаешь?

— Вчера в «Космосе» встречались, когда был там со Светланой. Симпатичная такая, печальная девушка. Светлана какое-то заявление упоминала…

— Видимо, это заявление как раз и есть. — Стуков глазами показал на листок. — В прошлое воскресенье Люда была выходная. Одна из подружек по работе обещала ей достать билет на какую-то приезжую эстраду. Люда вечером прибегает к подружке в «Космос» за билетом, а та, оказывается, ничего не достала. Вечер испорчен. В кафе компания вполне приличных молодых людей отмечала день рождения. Именинник знакомится с Людой и уговаривает ее остаться в компании. От нечего делать Люда соглашается, тем более, что именинник — парень собою видный: возраст — около тридцати, общителен, внешне — картинка, одет безупречно. Ну как тут устоишь от соблазна познакомиться с таким кавалером? Пели, шутили, танцевали. Именинник был галантен, усердно угощал. Люда не из пьющих, но все-таки стакан шампанского выпила и через какое-то время… катастрофически стала засыпать. Он вызвался проводить домой, а вместо этого привел на какую-то квартиру. Стал приставать, угрожал бритвой. Она — вырываться, кричать. Соседи открыли дверь… Где была, как ушла из квартиры, не помнит совершенно. Только на следующий день хватилась, что на руке нет кольца девятьсот пятьдесят восьмой пробы, стоимостью свыше двухсот рублей, — Степан Степанович замолчал.

— И все исходные данные? — спросил Бирюков.

— Почти все. Даже имени толком не запомнила, вроде бы Игорь или Олег, вроде бы кандидат медицинских наук или артист. Твердо уверена в одном: раньше много раз видела его в «Космосе».

— Администрация кафе ничего не знает? Обычно для массовых увеселений столы заранее бронируют.

— На этот раз брони не было. Пришли стихийно. Повеселились, расплатились и… ищи ветра в поле.

— Хотя бы обстановку в квартире запомнила? Или район, где находится квартира.

— Квартира благоустроенная, в новом многоэтажном доме. Кругом сплошь такие дома. Запомнились ковры, пианино, дорогие украшения, но… Не будешь же водить Суркову по всем новым многоэтажным домам, чтобы она опознала эти ковры, пианино и украшения.

— Мутное дельце, — покачал головой Антон.

— Уголовные дела, Антоша, поначалу, как ты знаешь, все мутные, — Стуков спрятал папку с заявлением Сурковой в сейф. — Особой сложности, конечно, здесь нет. Суркова может опознать именинника, поскольку она до этого часто его в кафе видела. Собственно, рассказал эту историйку не для детективного интереса. Не из «Космоса» ли к вашему магазину ниточка потянулась? Прошлый раз, по воспоминаниям Березовой, Мохов повышенный интерес к Люде Сурковой проявлял, теперь же ни с того ни с сего именинник за ней ухаживать принялся. Тогда медики-студенты шампанским стреляли, сейчас кандидат медицинских наук этим же вином угощает, да еще, судя по всему, и снотворного в стакан подсыпает… — Степан Степанович помолчал и вдруг словно спохватился: — Да! Узнал я на одном из заводов, что знакомый Березовой московский инженер, Василий Михайлович Митякин, месяц назад был в нашем городе. Сейчас находится в Томске. На днях должен проездом еще ненадолго у нас остановиться, так что у тебя появится возможность прозондировать, как письмо Светланы, адресованное в Москву, попало в райцентр к Костыреву?

— Мохов на допросе показал, что Костырев из-за знакомства Березовой с этим инженером решил уехать на север, — сказал Антон. — Кстати, Степан Степанович, какое ваше мнение о Светлане?

Прежде чем ответить, Стуков несколько секунд подумал.

— Бескомпромиссная девушка, по-моему, — улыбнулся он. — Такие могут только или любить или ненавидеть. Категоричность суждений крайняя. Нервная система подрасшатана.

— Вам не кажется, что в отношении Костырева она ведет себя как капризный ребенок, которому не купили понравившуюся игрушку? Мама-то против ее дружбы с Костыревым…

— Мне довелось говорить со Светланой только по делу Сурковой. Насколько понял из этого разговора, она трезво на вещи смотрит, принципиально. И Суркову заставила написать заявление в уголовный розыск. Когда принесла его, смотрит на меня своими большущими глазами и спрашивает: «Почему подлецы должны оставаться безнаказанными?»

— Примерно представляю, как она спрашивала, — с улыбкой сказал Бирюков, прошелся по кабинету и задумчиво остановился у окна.

Дверь неожиданно широко распахнулась. В кабинет почти вбежала Светлана Березова, словно торопилась, чтобы не дать Стукову и Антону договорить до конца. Привычно отбросив с плеч на спину пушистые волосы, она резко взмахнула сумочкой, будто хотела ею ударить, и с ходу напустилась на Бирюкова:

— Глупее вы ничего не могли придумать?! Нет, конечно, не могли!

В первую секунду Антону показалось, что Светлана за дверью подслушивала разговор. Он, вроде бы, даже смутился, но тут же, стараясь перевести выпад в шутку, в тон Березовой спросил:

— Ну, а при чем здесь конь?! При чем?!

— Какой конь?.. — Березова недоуменно вздернула брови, однако быстро сообразила, что ее разыгрывают, и взорвалась пуще прежнего: — Прислали дурацкую машину! Шофер как остолоп: «Вас приказано немедленно доставить в уголовный розыск». У мамы инфаркт, папа чуть заикой не стал, а вы после этого пытаетесь еще плоско острить!

— Светлана, вы же — сибирячка. Не надо так темпераментно разговаривать. — Антон усадил Березову, налил ей из графина в стакан воды. — Будем говорить спокойно. Мы ведь не дети знойного юга, мы взрослые люди. Что случилось? Вы искали меня?

Березова, чуть не опрокинув, поставила стакан на стол, съежилась и замолчала так же неожиданно, как ворвалась в кабинет. Какое-то время она, будто нахохлившийся воробей, переводила взгляд то на Стукова, то на Бирюкова. Затем вдруг открыла сумочку и протянула Антону почтовый конверт:

— Это тоже письмо Феди Костырева. Прислано, как видите, моей маме и отправлено в тот самый день, когда и мне.

Антон вынул из конверта точно такой же листок, на каком было написано письмо Светлане, и увидел тот же, костыревский, разборчивый грамотный почерк, «Нина Михайловна, я сделаю все так, как вы просите. Умоляю Вас: берегите Светланку! И никогда больше не пишите мне подобных писем. Я буду их сжигать, не читая. Прощайте».

Бирюков нахмуренно вложил письмо в конверт. Посмотрел на Березову, спросил:

— Что писала Федору ваша мама и о чем его просила?

Березова, словно испугавшись, отпила из стакана несколько глотков воды и заговорила:

— Вчера, когда я вернулась домой после «Космоса», мама стала интересоваться, почему уголовный розыск собирает сведения о Феде. У нас состоялся крупный, серьезный разговор, после которого мама отдала мне это письмо. Она клянется всеми святыми, что ничего не может понять. Мама ничего не писала, не говорила и ни о чем никогда не просила Федю. Теперь вы понимаете, что его кто-то спровоцировал?.. — недоверчиво посмотрела на Антона. — Нет, вы ничего не понимаете!

Наступило молчание. Степан Степанович взял у Бирюкова письмо, несколько раз внимательно перечитал его и внезапно спросил Березову:

— Вы можете съездить к родителям Костырева?

— М-могу… — Светлана непонимающе уставилась на Стукова. — Но что хорошего я им скажу? Для чего это нужно? И вообще…

— Мать Костырева с вами будет откровеннее, чем с работниками уголовного розыска. Узнайте у нее, получал ли последнее время Федор письма. Если получал, попробуйте их разыскать.

— Когда мне ехать?

— Чем раньше, тем лучше.

Разговор прервал телефонный звонок. Березова хотела что-то сказать, но Степан Степанович предупредительно поднял руку и снял телефонную трубку. Ответив, он сразу подозвал Бирюкова:

— Тебя. Голубев…

Бирюков разговаривал не дольше пяти минут. По тому, как изменилось его лицо, Стуков понял, что разговор серьезный и не для свидетелей. Когда Антон медленно опустил телефонную трубку на аппарат, Березова заговорила:

— Я выеду сегодня вечером. Согласна стать вашим нештатным следователем. Или у вас иначе должности называются? Может быть, пистолет дадите? — с иронией спросила она. — Федя ведь пишет маме, что меня надо беречь.

— Вас, Света, беречь мы будем, — с самым серьезным видом сказал Бирюков. — Я поеду домой этой же электричкой.

Степан Степанович удивленно взглянул на него:

— Постарайтесь ехать в разных вагонах.

— Даже интересно становится, — Березова чуть улыбнулась и, попрощавшись, направилась к двери.

Когда за нею захлопнулась дверь, Стуков быстро спросил Бирюкова:

— Что передал Голубев?

— Отравилась сменная продавщица обворованного магазина. Молоденькая девчушка, Лидия Ивановна Чурсина.

10. Голубоглазая наивность

Несмотря на вечерний час, жарко пекло солнце. В ожидании электрички Бирюков задумчиво стоял, облокотившись на перила виадука, пересекающего паутину привокзальных железнодорожных путей. Отсюда хорошо просматривались перрон и посадочные площадки. От лотков с мороженым вдоль перрона тянулись длинные хвосты очередей. Мимо, энергично размахивая сумочкой, прошла Светлана Березова. Она спустилась по широкой многоступенчатой лестнице с виадука и неторопливо двинулась вдоль пригородного поезда, на который только что началась посадка. Распахнувшиеся двери вагонов дружно осадили отъезжающие. Пассажиров было не особенно много, но, по необъяснимой причине, каждый из них хотел войти в вагон первым.

Стараясь проследить, в какую дверь войдет Березова, Антон глядел ей вслед. Помахивая сумочкой, Светлана спокойно шагала вдоль состава. Видимо, надумав купить мороженое, подошла к лотку, где бойко орудовала дородная суровая лоточница, и вдруг занервничала. Оглянулась на виадук, шагнула было к нему, но быстро повернула к поезду и, еще раз оглянувшись, торопливо поднялась в вагон. Пытаясь сообразить, что так внезапно встревожило Березову, Антон сосредоточился. Отъезжающие быстро всасывались в вагоны, людей на перроне с каждой секундой становилось все меньше. Неподалеку от лотка, к которому подходила Светлана, Бирюков увидел пожилого мужчину в черном старомодном костюме. Выставив вперед седоватую профессорскую бородку, мужчина разговаривал с молодой блондинкой, державшей в правой руке вместительный баул. Рядом с ним, на асфальте, стояла розовая игрушечная собачка на колесиках.

Бирюков быстро спустился с виадука и, сделав вид, будто соображает, в какой вагон лучше сесть, вразвалочку направился к разговаривающим.

— Нет, нет. Вам не следует уезжать из дома, — горячо уговаривала собеседника блондинка. — Как же вы поедете без билета? Задержит ревизор, будут неприятности.

— Я извинюсь перед ним, — устало сказал мужчина.

— Нет, нет, — снова загорячилась блондинка, поставила на асфальт баул, достала из кошелька три рубля и подала их мужчине. — Пойдите в кассу, купите билет. Так будет лучше.

— Спасибо, доченька.

Зажав в руке зелененькую измятую купюру, мужчина неторопливо направился к виадуку. Собачка, подпрыгивая на неровностях асфальта, покатилась за ним. Блондинка подняла баул и взялась за поручень вагона. Бирюков услужливо подставил под баул руку.

— Разрешите помочь?

— Данке шон, — несколько высокомерно, однако с улыбкой обронила женщина.

— Шпрехен зи дойч? Вас ист дас? Вир фарен нах хаузе? — залпом выпалил Антон почти весь свой запас немецких слов.

Блондинка засмеялась, и они вошли в вагон. Сели друг против друга. На вид ей было не больше двадцати пяти. Лицо усталое, со следами пудры и густо засиненными веками чисто голубых глаз. Волосы обесцвечены перекисью. Она заметно нервничала. Уставившись в окно вагона, то и дело ровными белыми зубами прикусывала накрашенные губы, а у виска часто-часто вздрагивала чуть приметная жилка.

Стараясь казаться равнодушным, Бирюков тоже посмотрел в окно. Перрон уже опустел. Дородная продавщица мороженого собирала с лотка вырученную мелочь. Когда до отправления поезда оставалось меньше минуты, со стороны виадука показался мужчина с розовой собачкой. Он неторопливо поравнялся с мороженщицей. В это время двери электрички шумно захлопнулись, состав вздрогнул и стал быстро набирать скорость. Мужчина, неуклюже развернувшись, опрокинул лоток. Разъяренная мороженщица всплеснула руками.

— Отстал! — Антон потянулся к стоп-крану и поглядел на блондинку. — Остановить?

— С ума сошли! — испугалась она.

— Отец ваш отстал.

— Какой отец? Просто пожалела человека. Вы разве не заметили, что он помешанный?

— Он же вас доченькой назвал…

— Вы для него стали бы сыночком, если бы деньги дали.

— По нечетным дням не подаю, — сделал попытку пошутить Антон.

Блондинка открыла книгу и уткнулась в нее. Разговор не завязался. Бирюков скучающе посмотрел вдоль вагона, не заполненного пассажирами даже наполовину, и через дверное стекло увидел в тамбуре Березову. Судя по выражению лица, Светлана хотела что-то сказать. Антон вроде бы от нечего делать вышел в тамбур. Кроме Березовой, там никого не было. Гулко стучали колеса электрички, лязгали металлические переходные площадки между вагонами.

— Эта белокурая женщина, с которой вы сейчас сидите, в тот вечер, помните, я рассказывала, была в «Космосе» с медиками, — быстро выпалила Светлана. — И сумасшедшего с собачкой видели на перроне?

— Видел, Света, все видел, — так же быстро сказал Бирюков. — Вы далеко не отлучайтесь, а я пойду еще поухаживаю за этой симпатичной дамой.

Березова понимающе кивнула и через переходную площадку ушла в соседний вагон. Бирюков, для порядка постояв в тамбуре несколько минут, вернулся на свое место. Блондинка, отложив книгу, задумчиво смотрела в окно.

— Скучаете? — спросил Антон.

— Скучаю, товарищ Бирюков, — призналась она и, видимо, заметив на лице Антона удивление, засмеялась. — Поражены, что знаю вас? Боже мой! В райцентре каждый холостяк на примете, — и, вроде бы смутившись, добавила: — Кайров мне вас заочно представлял. Он мой хороший знакомый.

— Да?! — почти машинально вырвалось у Бирюкова. — В таком случае назовите свое имя.

— Бэлла, — кокетливо произнесла блондинка и протянула узкую холеную руку таким жестом, каким раньше великосветские дамы подавали ее для поцелуя. — Давайте познакомимся по-настоящему.

— Давайте, — Антон слегка пожал руку. — Кайров мне ни разу о вас не говорил.

— Зато я о вас наслышана, несколько раз видела со стороны вместе с Кайровым в райцентре, — Бэлла устало поморщилась. — Дыра ужасная. После большого города — невыносимая скучища. Пообщаться не с кем.

— Что же вас заставило забраться в эту, как вы говорите, дыру?

— Разные непредвиденные обстоятельства.

— Где работаете, если не секрет?

Бэлла опять поморщилась, недовольно махнула рукой:

— Работа скучная, неинтересная. Послезавтра кончается отпуск. Как подумаю, что на работу надо выходить, мурашки по коже.

— Далеко отдыхать ездили?

— Путевку на юг прозевала. Пришлось у родителей в Новосибирске большую часть отпуска провести. Затем вернулась домой, в райцентр. Дня три отсыпалась от городской суеты, а в прошедшее воскресенье опять друзья пригласили в Новосибирск развлечься. Вот возвращаюсь. Устала ужасно.

Бирюков исподволь приглядывался к попутчице. В общем-то она производила приятное впечатление, но порою в небрежных движениях ее и, особенно, во взгляде проскальзывало что-то наигранное, словно Бэлла хотела казаться лучше, чем она есть на самом деле. В такие моменты голубые открытые глаза, припухшие, яркие от помады губы и вся поза Бэллы будто кричали: «Смотри, какая я ручная, наивная и любвеобильная!» Антон старался отогнать подозрения, но, несмотря на это, никак не мог отделаться от чувства, что «голубоглазая наивность» очень тонко хитрит. Поддерживая банальный разговор, она так же, как и он, преследует свою цель. Неясно только, что в основе этой цели: желание иметь еще одного поклонника или стремление завести знакомство с сотрудником уголовного розыска.

11. «Хоть на час тебе жених…»

Медленно наступали сумерки. В вагоне вспыхнули световые плафоны. Электропоезд сбавил скорость, стал тормозить, и динамик прохрипел название райцентра. Бэлла заторопилась к выходу. Бирюков взял увесистый баул и пошел за ней.

— Жалкая провинция, даже такси нет, — сказала Бэлла, сойдя на перрон.

— Откровенно не Рио-де-Жанейро, — с иронией проговорил Антон. — Придется двигать на своих двоих.

Он поправил в руке баул, оглянулся. Из соседнего вагона вместе с другими пассажирами вышла Светлана Березова, мельком взглянула на него и затерялась в толпе. От вокзала к ним шел Кайров. В белой, с засученными рукавами рубашке, черных брюках и сияющих даже при свете перронных фонарей туфлях бывший старший оперуполномоченный уголовного розыска был так же подтянут и изящен, как и в форменной одежде. Галантно поздоровавшись, он с наигранной серьезностью сказал:

— Если не ошибаюсь, вам требуется носильщик.

— Вообще-то мы можем и вдвоем управиться, — игриво ответила Бэлла и повернулась к Бирюкову. — Как считаешь?

— Я не здешний, — уклончиво пошутил Антон.

— Смотрите, какой осторожный, — Бэлла весело засмеялась, показала на Кайрова. — Вот отчаянный мужчина, галантен с женщинами до невозможности. Ты специально нас встретил, чтобы нести баул?

Кайров театрально вздохнул:

— К сожалению, не специально. Со дня на день жду из отпуска жену. Замаялся с дочуркой.

— Я тебе что говорила? Надо было дочь с ней отправить.

— Какая жестокость!

— Ой ли? Балуешь женушку. Вот бы мне такого мужа…

— Таких, как я, с гитарой поискать…

— Утти-путти, — бантиком сложив губы, произнесла Бэлла. — Какие мы сегодня гордые!

— Одним из факторов, дающих человеку гордость, является свобода, — с пафосом сказал Кайров. — Сегодня мы ею как раз и располагаем.

— В таком случае, гордец, возьмите баульчик. Кстати, в нем шесть банок растворимого кофе, который ты обожаешь.

Кайров подмигнул Антону:

— Растворим полбанки?..

В тоне, каким это было сказано, сквозила необычная для Кайрова искренность и простота. Уклоняться от компании не следовало хотя бы ради того, чтобы знать, что за дружба связывает Бэллу с Кайровым и знает ли что-либо Кайров об отношениях Бэллы с Николаем Петровичем Семенюком.

— Почему ты не познакомил меня с Бирюковым раньше? — спросила Кайрова Бэлла.

Тот улыбнулся:

— Зачем мне лишний конкурент…

— Как прикажешь тебя понимать?

— Боялся, женишь Антона на себе.

— Разве это плохо?

— Смотря для кого. Я, к примеру, не жгу за собой мостов.

— Циник ты, Кайров.

— Бэлка, не бей ниже пояса.

Бирюков молча шел рядом с Кайровым, приглядывался к нему и все больше не узнавал своего бывшего непосредственного начальника. Антон впервые оказался с ним в столь непринужденной обстановке и сейчас удивлялся перемене. Красивое, обычно строгое лицо Кайрова теперь было беззаботным и легкомысленным. В то же время чувствовалось, что в чем-то Кайров играет, испытывая неловкость от двусмысленности своего положения. Он как будто даже заискивал перед Антоном, словно хотел растопить когда-то возникший между ними лед.

Болтая, прошли по мосту через реку. Возле дома культуры разгуливали парочки, слышалась музыка. У районного узла связи Бэлла неожиданно остановилась. Достала из баула кошелек, подала Кайрову ключ от английского замка и категорично сказала:

— Квартиру знаешь. Вскипяти кофейник. Я забегу на телеграф. Если Тоська скоро сменяется, приглашу, чтобы зашла после смены. Повеселимся.

— Понял что-нибудь? — поглядел ей вслед Кайров и опять подмигнул Бирюкову, как тогда, на перроне. — Девица, без предрассудков. За коллектив — горой. Не хуже Славы Голубева.

— Давно с ней знаком?

— Порядком, — неопределенно сказал Кайров и сразу же спросил: — Ты магазином занимаешься?

— Я.

— Мутно?

— В свое время прояснится.

— Продавщица сегодня утром отравилась, знаешь?

— Знаю.

— Ну и что?..

— Из-за этого и приехал из Новосибирска.

— Туда концы ведут? Нащупал что-нибудь?

Бирюков улыбнулся:

— Ты вроде в уголовном розыске не работал.

— Извини. Профессиональное любопытство, еще не могу отвыкнуть, — смутился Кайров. — По райцентру сплетни поползли. Мол, целая шайка-лейка преступников работает. Будто Лиду Чурсину в субботу с главарем видели, будто этот главарь, чтобы концы скрыть, приказал ей отравиться. Короче говоря, мелят такое, что волосы дыбом.

— Откуда эти слухи?

— Черт их знает. Экспедиторы в конторе трепались — магазин ведь наш. Прицыкнул на них, замолкли.

— А твое мнение?

Кайров перебросил баул в другую руку:

— Заходил я в магазин, мельком оглядел место происшествия. Впечатление — передрались преступнички в торговом зале. Вешалки с одеждой повалили, штабель упаковочных ящиков рассыпали. Загадочен и характер проникновения в магазин. Вроде бы кто-то побывал в нем, совершил преступление, а затем еще одна группа нагрянула. Короче, черт-те что и сбоку бантик…

Свернули к подъезду одного из многоквартирных благоустроенных домов. Поднялись на второй этаж. Кайров, как свою собственную, быстро открыл ключом дверь и пропустил Бирюкова вперед.

Квартира у Бэллы была просторной. На полу валялись журналы мод; на диване — гитара, кофточки, платья; на столе — немытая посуда. Казалось, хозяйка оставила квартиру, страшно куда-то торопясь. Но даже и этот беспорядок не мог скрыть того хорошего вкуса, с каким были обставлены комнаты.

Бирюков ступил на ворсистый, чуть не во всю комнату ковер и с улыбкой спросил:

— Мы в квартире дочери авиаконструктора?

— Полковника в отставке всего лишь, — ответил Кайров. — Старики, наверное, всю свою мебель из Новосибирска сюда перевезли.

— Девочка недурно живет. «Жигулей» или другой подобной тачки, случайно, не имеет?

— Можешь сделать блистательную партию. В качестве приданого тачка системы «Волга» гарантируется.

Антон усмехнулся:

— К сожалению, золотой запас жениха составляет с процентами всего сто один рубль ноль четыре копейки.

— Не имеет значения. Хозяйке этих апартаментов до звона в ушах хочется замуж. В таких случаях, смею заверить, основную роль играет общественное положение жениха, а не его запас, — Кайров ушел на кухню, брякнул крышкой кофейника. Обращаясь к Бирюкову, спросил: — Тебе который годик от роду?

— Двадцать шестой миновал.

— И уже старший оперативный уполномоченный уголовного розыска!

— Временно исполняющий обязанности.

— Не заметишь, как постоянное исполнение начнется. Парень ты неглупый, настырный. Дело у тебя хорошо пойдет.

— Скажи откровенно, почему ты уволился из милиции? — спросил Бирюков.

Кайров вернулся в комнату, сел на диван, взял гитару и положил ее к себе на колени.

— Мне уже за тридцать, — с оттенком грусти ответил он. — Социологи утверждают, что в этом возрасте нормально развитые люди начинают искать свое место в жизни.

— Не жалеешь, что ушел?

— В чем-то жалею, в чем-то нет. Конкретнее? Ты вот сейчас маешься и не видишь просвета с магазином. А мне все до лампочки. Моя работа теперь такая: шесть часов вечера пропикало — у меня и головушка не болит. Как говорят, спасибо за компанию, подайте шляпу…

В коридоре коротко звякнул звонок. Бирюков подошел к двери, отвел защелку. В квартиру, запыхавшись, влетела Бэлла:

— Должна огорчить, мальчики. Тоська дежурит до утра. Присутствовать не сможет. А жаль: веселая девчонка, с ней не заскучаешь.

Она быстро пронеслась по квартире, и сразу кофточки с платьями оказались в шкафу, журналы — в тумбочке, а посуда со стола — на кухне. И уже из кухни раздавались ее команды:

— Бирюков, доставай из серванта кофейный сервиз, ложечки, сахар и все такое. Кайров, не сиди истуканом, вместо Тоськи весели нас!..

Антон подошел к серванту. Открыл один ящик — в нем лежали чистые салфетки. Во втором увидел столовые ножи, серебряные ложки и вилки. Поверх них лежала распечатанная пачка сигарет и развернутая телеграмма. «Срочно приезжай. Игорь», — мельком прочитал Антон, отыскивая чайные ложечки, затем выставил на стол три кофейных чашки. После этого достал сахарницу. Кайров аккордами попробовал на гитаре струны, подстроил их. Глядя на кухонную дверь, за которой орудовала Бэлла, грустно запел:

Призрачно все в этом мире бушующем —
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим
Именно он называется жизнь…
На кухне глухо хлопнула дверца холодильника. Бэлла вошла в комнату, держа в одной руке тарелку с бутербродами, в другой — вскипевший кофейник.

— У нас испортилось настроение? — удивленно обратилась она к Кайрову.

Кайров прижал ладонью струны:

— С чего ты взяла?

— По репертуару чувствую, — Бэлла принялась сервировать стол. — Ну-ка, рвани что-нибудь поэнергичней! Не спать собрались…

Кайров подмигнул ей, бодро ударил по струнам:

Занавесишься ресниц занавескою,
Хоть на час тебе жених, ты невеста мне.
Коридорного шаги — злой угрозою,
Было небо голубым — стало розовым…
Бирюков почти с нескрываемым интересом смотрел на Кайрова и не узнавал его. Как будто другим человеком стал Кайров, как уволился из милиции. Он, словно не привыкший к армейской дисциплине солдат-первогодок, оказавшись в увольнении, захлебывался краткосрочной свободой. Глядя на него, и Антон окунулся в такое состояние, будто все реальное превратилось в яркий сон: издалека-издалека доносился поющий голос Кайрова, над чем-то смеялась голубоглазая Бэлла, рассматривая ярко расписанную кофейную чашку. «Она, похоже, совершенно равнодушна к Кайрову, — вдруг подумалось Антону. — Если так, то ради чего организована вечеринка? Неужели ради меня? А почему бы и нет?.. Что я, урод какой-нибудь?..» От этой мысли стало неловко, вроде бы, даже в краску бросило. А Бэлла, словно обрадовавшись его смущению, подсела совсем рядышком, чуть ли не обняла и зашептала на ухо:

— До чертиков совестно, что не прибрано в квартире. В воскресенье забыла будильник завести и малость не проспала на электричку. Совсем обленилась за отпуск, такая соня стала — подумать страшно…

— Куда отпускники торопятся? — улыбнулся Антон. — Можно было позднее уехать.

— Что вы! Не хотелось последние отпускные денечки терять. Да и компания там славная подобралась: юмору — полный вагон! День рождения справляли…

— Твой?

— Одного знакомого.

«Так вот, значит, куда Бэлла торопилась, не успев прибрать в квартире. В серванте, где лежит телеграмма, — пачка сигарет. Какие это сигареты? Вдруг ростовская «Наша марка»? Рассеянность, дорогой, рассеянность», — упрекнул себя Бирюков и неуверенно проговорил:

— Закурить бы, что ли… У тебя ничего нет?

— Ой, ты знаешь, я некурящая. Хотя… Погоди! Тоська иногда балуется табаком. Кажется, что-то она у меня оставляла, — Бэлла вскочила из-за стола и достала из серванта початую пачку сигарет «Столичные».

«Промах, не те сигареты», — вроде бы с сожалением подумал Антон, разглядывая красивую упаковку. Выхода не было, коль напросился — хочешь не хочешь, закуривай. На третьей или четвертой затяжке захлебнулся дымом и закашлялся, как Борис Медников, «стрельнувший» у подполковника «Казбек».

— Плохие сигареты? — испуганно спросила Бэлла.

— Хорошие, я курильщик плохой. Дымлю иногда, для забавы.

Кайров, вроде бы не слушая их разговора, играл на гитаре что-то грустное. Вообще его сегодня тянуло на грустное. Бэлла приготовила для всех еще по чашке кофе.

— Кайров, говори безалкогольный тост! — потребовала она.

— На двух вэтках сыдэли двэ птычки, — с акцентом начал Кайров. — Подул ветер — ветки закачались. Птички поцеловались и разлетелись. Так выпьем этот кофе за ветреную любовь.

Бэлла весело засмеялась, погрозила Кайрову пальцем и осторожно поднесла к губам чашку. Бирюков отпил несколько глотков. Кайров — тоже. Потрогал струны гитары, словно хотел убедиться, не расстроилась ли она, переглянулся улыбчиво с Бэллой и опять грустно запел:

Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия,
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я?
Мигом одним, только мигом одним…
Бирюков вслушивался в слова песни и не мог понять: то ли намекает Кайров на что-то, то ли выясняет какие-то отношения с Бэллой. Двусмысленность вызывала неприятное чувство. От сигареты горчило во рту. Антон без всякого предупреждения поднялся из-за стола и сказал:

— Спасибо, братцы, за компанию. Сидят, сидят да уходят.

Кайров загородил дорогу:

— Обиделся? За что?

— Какая может быть обида? Надо с Голубевым переговорить.

— Голубев на рыбалке. Я его встретил с удочками, когда на вокзал шел.

— Устал чертовски за день, — попытался найти другую причину Бирюков. — Душно…

— Сейчас балкон открою, — забеспокоилась Бэлла. — В самом деле: чего ты заторопился? Время детское, еще двенадцати нет. В конце концов, приляг на диван, отдохни…

Антон улыбнулся:

— Не хочу с Кайровым конкурировать.

Кайров положил гитару, сухо сказал:

— Шуток не понимаешь. Тогда и я ухожу.

— Вот сумасшедшие, — обиделась Бэлла. — От тоски умрешь с вами.

Кайров мрачно усмехнулся и послал Бэлле воздушный поцелуй.

Теплая, совсем не сибирская ночь, сияла звездами, густо рассыпанными по темному небу. Несколько минут шли молча. Кайров первым нарушил молчание.

— Чего ты взбеленился? — вроде бы с ухмылкой спросил он. — Если бы мне предложила отдохнуть такая шикарная блондинка…

— Терпеть не могу женихов и невест на час.

— Женишься — пожалеешь, что, в холостяках дураком ходил.

— Каждый по-своему с ума сходит.

— Устами юноши глаголет истина, — Кайров засмеялся, но сразу посерьезнел и спросил: — Как ты с Бэллой познакомился?

— Случайно сели в один вагон.

— Ее провожал кто-нибудь в Новосибирске?

— Нет вроде.

— Осторожный ответ и неоткровенный.

Бирюков чуть подумал и решил рассказать все начистоту. Кайров внимательно ловил каждое слово. В темноте нельзя было разглядеть его лицо, но чувствовалось, что слушает он сосредоточено и серьезно. Дослушав до конца, тихо заговорил:

— Никаких сумасшедших с розовой собачкой среди ее знакомых не знаю. Возможно, на самом деле пожалела человека. Бэлка — баба откровенная и к чужой беде чувствительная.

— Когда ты с ней познакомился? — спросил Антон.

— Около года назад. Она работает в Госбанке с моей женой.

Бирюков насторожился: работая в Госбанке, Бэлла могла знать о поступающих в магазин золотых часах. Кайров, то ли не заметил настороженности, то ли не считая нужным что-либо скрывать, продолжал прежним тоном:

— Фамилия ее Бураевская. Была замужем. После окончания института бросила мужа и взяла направление в райцентр. Как молодой специалист быстро получила здесь квартиру, а родители постарались благоустроить.

— Кто ее муж? Почему бросила его?

— Таких вопросов никогда не задаю женщинам, поскольку в девяносто девяти случаях из ста в ответ начинают врать даже самые бескорыстные. — Кайров помолчал. — Кажется, закружил ты Бэлке голову.

— Ревнуешь?

— С какой стати. У меня с ней ничего не было. Просто Бэлка странно сегодня вела себя. Возбуждение какое-то так и рвалось из нее наружу.

— Вы, пожалуй, оба были в своей стихии.

— Я компанию поддерживал, а она искренне за тобой приударила. Раньше не замечал с ее стороны такой внимательности к парням. — Кайров повернулся к Бирюкову и вдруг спросил: — А с чего это ты курить начал?

— Для солидности. Надо же как-то мужать, — шуткой ответил Антон.

— Не темни. Я твой фокус с сигаретами сразу приметил. На Бэлку след выводит?.. — Не получив ответа, извинился: — Прости. Опять излишне любопытствую…

Медленно дошли до реки. На мосту, не сговариваясь, облокотились на перила. От воды тянуло прохладой, в лоснящейся черноте высвечивали отражения мостовых фонарей. Сонную тишину изредка разрывали короткие сигналы маневренного тепловоза, доносящиеся со стороны станции, да где-то далеко отстукивали чечетку колеса идущего поезда. На берегу трепыхался слабенький огонек рыбацкого костра.

— Твой Голубев сидит, — показывая на костер, сказал Кайров. — Налимов таскает.

— Нет желания сходить к нему? — спросил Антон.

— Поздно,пора по домам расходиться.

— Меня никто дома не ждет.

— А у меня теща с дочуркой осталась, контроль… — Кайров протянул руку. — Желаю удачи.

— Спасибо.

Бирюков опять облокотился на перила. Под мостом лениво плескалась об устои река. Огонек костра затрепетал ярче, видимо, ухватился за новую порцию подброшенного хвороста. Антону вспомнилось, как несколько лет назад на том месте, где сейчас горит костер, веселой компанией устраивали пикник, справляли день рождения одной из своих сотрудниц. Точно на таком же костре жарили шашлыки, играли на гитаре, много шутили и смеялись. А наиболее отчаянные пробовали даже купаться, хотя вода в реке в ту пору была до чертиков холодной. Сколько времени прошло с той поры: три или четыре года?.. Захотелось побывать на том месте. Вдобавок, надо было узнать у Голубева подробности отравления молоденькой продавщицы.

Бирюков спустился с моста к реке и направился по тропинке вдоль берега. Задумавшись, неторопливо подошел к костру. Чуть поодаль от огня, зажав ладони под мышки, сидел нахохлившийся Слава Голубев.

— Бог в помощь! — громко сказал Антон.

Голубев удивленно обернулся и вскочил на ноги. Узнал Бирюкова, смущенно проговорил:

— Игнатьич… так и перепугать можно. Что, как тать ночной, бродишь?

Присаживаясь к огню, Бирюков улыбнулся:

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

— Только что намеревался смотать закидушки и заглянуть к тебе домой, — сказал Слава. — Думал, ты с самой последней новосибирской электричкой приедешь.

Он тоже сел у костра, рядом с Бирюковым. Подбросил несколько сухих веток. Огонь оживился, затрепетал.

— Что с Чурсиной? — спросил Антон.

— Ничего хорошего, — Голубев нахмурился, пошевелил веткой в костре. — Жила Лида, оказывается, в одном доме с Марией Ивановной, заведующей обворованного магазина. Занимала комнату и кухоньку с отдельным входом. Поэтому все сведения — со слов завмага. Очень скупые сведения. Около шести утра услышали через стену «душераздирающий крик». Словно убивают кого или режут. Переполошились, выскочили с мужем во двор. Попытались войти к Чурсиной — дверь на крючке. Крик вроде смолк, потом опять повторился. Взломали дверь — Чурсина уже полуживая, в одной ночной сорочке, валяется на полу, будто судороги ее крутят. Сразу вроде узнала заведующую и в слезы: «Марь-Иванна, миленькая, простите». За что простить? Неизвестно. Пока муж бегал вызывать «скорую помощь», завмаг ни на шаг не отлучалась. Чурсина вроде бы потеряла сознание, стала заговариваться. Бред был какой-то необычный. Будто у нее катастрофически растет голова, удлиняются руки и ноги, будто ей приказывают их отрубить, а она не соглашается. Затем закричала: «Я все сделала, как ты говорил! Почему так жутко?!», — Голубев помолчал. — Машина «скорой помощи» приехала быстро. Врачи констатировали отравление. Увезли в терапевтическое отделение, подняли на ноги всех специалистов, чтобы спасти жизнь.

— Так она еще может выжить? — обрадовался Бирюков.

— Вероятность, как сказал Борис Медников, очень малая, но врачи не теряют надежды на спасение.

— Что подполковник?

— Внешне спокоен, однако чувствуется, что встревожен — для райцентра небывалое явление. Приказал немедленно вызвать тебя, связаться с прокуратурой, с врачами и, не теряя времени, вести расследование, как говорится, по горячим следам.

— Кайров сообщил мне о каких-то разговорах насчет связи Чурсиной с преступниками. Как будто какой-то «главарь» приказал ей отравиться…

— Разговоров много. Сам понимаешь, подряд два трупа и отравление — для районного городка чэпэ невиданное. Плетут что попало, вяжут все в один клубок. Но есть факты, заслуживающие внимания. Буквально на следующий день после кражи к Чурсиной приезжал ненормальный «профессор», как его окрестили здесь, с розовой игрушечной собачкой. Бывал он у Чурсиной несколько раз и до этого. Ходит, как от мира отрешенный, а между тем мозги светлые имеет. Как-то у конторы Сельхозтехники проводили электросварочные работы. Случилась серьезная поломка в сварочном агрегате. Несколько часов над ее устранением бились. Даже Гоганкин ничего не мог поделать, а Гога-Самолет, по признанию специалистов, соображал в электрике. Так вот. Этот чокнутый профессор шел со своей собачкой мимо. Поглядел-поглядел на мающихся сварщиков, скинул пиджак и за несколько минут устранил неисправность. Теперь и плетут, что он возглавляет банду, которая обворовывает магазины. Сам якобы непосредственного участия в воровстве не принимает, а только отключает охранную сигнализацию. Причем отключает одному ему известным способом, который до сих пор не может разгадать самая квалифицированная экспертиза, — Голубев прутиком пододвинул к костру отлетевший уголек. — Все это, конечно, обывательская фантазия, но отравление не случайно. Есть достоверные сведения, что в субботу, накануне совершения кражи, Чурсина прогуливалась в лесочке за Сельхозтехникой с каким-то приезжим парнем. Была очень грустной, задумчивой. Это подтверждает и завмаг Мария Ивановна, видевшая их во время обеденного перерыва. И вообще, заведующая магазином говорит, что уже больше месяца Чурсина словно заболела, стала нелюдимой. Даже когда узнала о часах, о которых давно мечтала, сразу отказалась их покупать, сославшись на отсутствие денег, а потом пришла в магазин с тем парнем, с каким прогуливалась, и купила часы без видимой радости, вроде как под его нажимом. Вот, пожалуй, и все, что мне удалось выяснить.

Голубев замолчал и уставился на огонь. Костер потрескивал сушняком, стреляя яркими отлетающими искорками. Все окружающее тонуло в кромешном ночном мраке.

— Ненормального «профессора» с розовой собачкой отыскать пара пустяков, — нарушил молчание Бирюков. — О нем я кое-что знаю. Когда-то заведовал кафедрой электросварки в одном из институтов, как сказал мне Степан Степанович Стуков. Не удивительно, что он сумел запросто отремонтировать примитивный сварочный агрегат. А вот если Чурсина не придет в сознание и не назовет парня, с которым прогуливалась, дело будет сложнее. Записки она никакой не оставила? Обычно такие, кто намеренно травится, оставляют…

— На столе нашли тетрадку с вырванным листом, а записки нету.

— Как Дунечка себя ведет?

— Знаешь, согласилась на лечение, — Голубев повеселел. — Эксперт наша, Лена Тимохина, и следователь Маслюков с ней душеспасительные беседы проводили, какой-то ключик подыскали.

— Сам ты не разговаривал с ней?

— Разговаривал. О магазине ни слова не мог вытащить. Как в рот воды набрала. Буркнула только, что чепуху в уголовном розыске намолола. Хотела тройку на похмелье заполучить.

— В этой ее «чепухе» кое-что есть. Помнишь, заключение экспертизы, что на металлическом пруте, которым взломана дверь магазина, имеется след крови Дунечкиной группы и прилипший волосок?..

— Группа крови — шаткий аргумент. К тому же, вполне могли в другом месте стукнуть, затем подбросить прут к магазину, — перебил Голубев, пошевеливая прутиком угольки в костре.

— Ты слушай, — продолжал Бирюков. — Мохов показал, что Дунечку ударил Костырев, когда выбегал из магазина с крадеными вещами. Известно Мохову и о том, что Гоганкин был в магазине, но он не знал, что Гога-Самолет там умер. Конечно, принимать показания Мохова полностью за чистую монету нельзя, однако зерно правды в них есть.

— А что Костырев показывает?

— Пока ничего, но я уверен, что он разговорится, — Антон помолчал. — Кстати, Слава, ты Бэллу Бураевскую знаешь?

— Блондинка с голубыми глазами? В Госбанке работает? Знаю, уже больше года в райцентре живет.

— Сегодня, уезжая из Новосибирска, я видел ее на главном вокзале разговаривающей с ненормальным «профессором». Надо выяснить, не приезжал ли этот «профессор» к Бураевской сюда накануне кражи.

— Выясню, — решительно сказал Голубев.

Ночь, мигая звездами, остужала нагретую за день землю. Река чуть слышно хлюпала у берегов, наполняла воздух прохладной свежестью.

12. Игорек курит «Нашу марку»

Степан Степанович имел привычку приходить на работу пораньше. Первым делом он знакомился у дежурного со сводкой происшествий и, таким образом, к началу рабочего дня был в курсе последних дел. И на этот раз Стуков зашел к дежурному, когда все служебные кабинеты были еще закрыты. Поздоровавшись, шутливо спросил:

— Что новенького на незримом фронте?

— Пустяк. Припадочный эпилептик с собачкой опрокинул у мороженщицы лоток.

— Когда и где это произошло?

— Вечером на главном железнодорожном вокзале, — дежурный устало расправил плечи и потянулся. — Надо устроить человека в больницу, чтобы город не позорил.

Случай, как догадался Стуков, произошел с Николаем Петровичем Семенюком. В журнале происшествий были записаны фамилия, инициалы и домашний адрес. Опять эпилептический припадок, но на этот раз, вместо выбитого стекла в книжном магазине, опрокинутый лоток с мороженым. Никакого криминала, разумеется, в случившемся не было. Зарегистрировали его только по настоянию скандальной мороженщицы, которая заявляла, что у нее испорчено продукции чуть не на двадцать рублей, и требовала взыскать с Семенюка причиненный ущерб.

Открывая ключом дверь своего кабинета, Степан Степанович услышал настойчивый телефонный звонок междугородней станции. Звонил из райцентра Бирюков. Очень кстати рассказанное им о Николае Петровиче Семенюке заинтересовало Стукова. Отложив другие дела, по просьбе Бирюкова, он решил тут же навестить своего знакомого.

Жил Семенюк в одном из обновленных районов города, неподалеку от центра. Стукову пришлось изрядно поплутать среди многоэтажных домов-коробок, похожих друг на друга, как две капли воды, прежде чем нашел нужный номер. Дом, в котором находилась квартира Семенюка, отличался от других, пожалуй, только тем, что перед его фасадом зеленели густые заросли акации, прорезанные ровными асфальтированными дорожками.

У одной из квартир на третьем этаже Степан Степанович нажал кнопку звонка. Никто не ответил. Стуков позвонил еще раз. Из соседней квартиры на лестничную площадку выглянула пожилая женщина и сказала:

— Игоря Владимировича нет дома.

— Мне нужен Николай Петрович Семенюк.

— Он болен.

— И его никак нельзя повидать?

Женщина окинула взглядом милицейскую форму Стукова, замешкалась с ответом, будто соображала, как ей поступить.

— Вчера с вашим соседом случилась неприятность, по поводу которой в милицию поступило заявление, — сказал Степан Степанович.

— Это насчет мороженщицы?

— Да.

— Ах, какая горластая мороженщица! — женщина оживилась. — Такой тарарам здесь учинила, словно у нее миллион украли. С милиционером ведь привезла домой Николая Петровича, а ему после аварии, в какую попал несколько годов назад, противопоказано ездить в автомобилях. Почти сознания лишился, пока везли его с вокзала сюда. И убыток-то, как потом оказалось, пустяковый. Игорь Владимирович без всяких слов с ней расплатился, а она такой скандал учинила, такой скандал…

— Где же теперь Николай Петрович? — перебил женщину Стуков.

— В квартире, у себя. Игорь Владимирович — племянник Николая Петровича — только что ушел на работу, передал мне ключ и попросил присмотреть за дядей. Сами понимаете, больной человек. К тому же, в последнее время Николай Петрович без разрешения Игоря Владимировича стал часто уходить из дома и несколько раз даже уезжал куда-то из Новосибирска. Игорь Владимирович очень за него переживает, но постоянно находиться возле него не может. Сами понимаете, работа. Если у вас очень важное к Николаю Петровичу, могу открыть квартиру, и вы с ним увидитесь.

— Будьте любезны, — попросил Стуков. — Мне крайне надо его видеть.

Женщина на несколько секунд скрылась за своей дверью. Вернувшись, быстро отомкнула замок соседней квартиры и, заглянув в прихожую, громко сказала:

— Николай Петрович!.. К вам гость.

— Кто там, Вера Павловна? — послышался из комнаты глуховатый мужской голос.

— Из милиции, по поводу вчерашнего.

— Пусть проходит ко мне.

Стуков по голосу узнал Семенюка.

— Когда будете уходить, предупредите, пожалуйста, — шепнула женщина. — Надо будет закрыть дверь на замок.

Степан Степанович вежливо наклонил голову и прошел в просторную, комфортабельно обставленную квартиру. Мебель сияла темным лаком. Одну из стен полностью занимали книжные стеллажи, другую — импортный высокий шкаф, рядом с дверью на балкон — пианино. Дорогие ковры и картины на стенах. Около пианино, на журнальном столике, замерла в танце фарфоровая балерина. У ее ног стояла массивная из хрусталя пепельница и в ней открытая пачка сигарет.

Семенюк, одетый по-домашнему, в длинном халате и шлепанцах на босу ногу полулежал в мягком кресле-качалке. Возле него стояла розовая игрушечная собачка.

— Здравствуйте, мой дорогой, — нараспев протянул он при виде вошедшего Стукова и устало показал рукой на кресло рядом. — Убедительно прошу садиться. Чем обязан?..

— С вами вчера на железнодорожном вокзале случилась неприятность, — сев в предложенное кресло, сказал Степан Степанович.

— Простите великодушно старую развалину. Отстал от поезда, очень расстроился. На этой почве все и произошло.

— Далеко хотели ехать?

— Сущий пустяк! Два часа с небольшим езды до районного центра. Какая там великолепная природа! Воздух — чистый нектар. Ни малейших газовых примесей. Тишина изумительная, как в раю.

Стуков участливо улыбнулся, спросил:

— У вас там знакомые?

— Да, конечно. — Семенюк вдруг нахмурился, сильно потер лоб и, прихватив правой рукой свою профессорскую бородку, внимательно посмотрел на Степана Степановича. — Простите, мой дорогой, за нескромный вопрос: мы с вами раньше никогда не встречались?

Степан Степанович утвердительно наклонил голову.

— Встречались. После неприятного для вас случая в книжном магазине.

— Да, да, да… Кажется, вспомнил! — Семенюк обрадовался, словно ребенок. — Тогда я просил в магазине оформить подписку на последнее собрание сочинений Федора Михайловича Достоевского. Меня обозвали чудаком, а заведующая, которой я хотел пожаловаться, поступила со мной как с ненормальным. Она буквально пыталась выставить меня за дверь. С виду обаятельнейшая дама, но воспитание — оставляет желать лучшего. Я очень тогда расстроился. Простите, как вас по имени-отчеству…

— Степан Степанович, — подсказал Стуков.

Семенюк еще радостнее закивал:

— Спасибо вам, дорогой Степан Степанович! Вы так меня выручили прошлый раз. Помнится, книжные работники предъявляли мне кучу вздорных претензий. Да, да, да… И еще помню, прошлый раз мы с вами очень мило побеседовали о творчестве Достоевского. Знаете, я по специальности технарь. Когда работал в институте, на художественную литературу совершенно не оставалось времени. И вот только теперь, устранившись от служебных дел, по-настоящему увлекся ею. Я буквально открыл Федора Михайловича Достоевского! Какая это глыбища…

— Извините, Николай Петрович, — осторожно перебил Стуков. — Меня интересует: к кому вы вчера хотели ехать в райцентр?

Семенюк удивленно посмотрел на Степана Степановича:

— Хотел ехать в райцентр?.. Да, да, да! Хотел ехать, хотел. Там живет знакомая моего племянника. Очень милая, воспитанная девушка. Она всегда принимает меня, как родного.

— Бураевская Бэлла?

— Как вы сказали? Бэлла?.. Бэлла… — Семенюк болезненно поморщился, потер лоб и вдруг воскликнул: — Вы напомнили мне интересную мысль! Ее высказал лермонтовский Печорин: «Радости забываются, а печали никогда». Вероятно, поэтому, мысленно перелистывая еще раз страницы Достоевского, мы в первую очередь вспоминаем такие мрачные эпизоды, как убийство старухи-процентщицы, или жуткие сны Раскольникова, или фантастическую и вместе с тем до жути реальную сцену самоубийства Кириллова…

Лицо Семенюка сделалось отчужденным. Он уставился взглядом в пространство, будто выступал перед большой аудиторией или, на спор, дословно вспоминал давно прочитанное. Из прошлой встречи Степан Степанович знал, что если сейчас Семенюка не остановить, то его запала хватит минут на десять. Тратить понапрасну время было ни к чему. Стуков совсем уже собрался перебить собеседника, как в квартиру вошла соседка, которая открывала Степану Степановичу дверь.

— Николай Петрович, — проговорила она, — здесь вот Игорю Владимировичу принесли телеграмму. Я расписалась за нее. Возьмите, пожалуйста, — и подала Семенюку сложенный телеграфный бланк.

— Спасибо, Вера Павловна, — с замедлением, уже после ухода женщины, поблагодарил Семенюк, неторопливо прочитал телеграмму и показал ее Степану Степановичу со словами: — Полюбуйтесь, дорогой. Круговая забота обо мне, как о несовершеннолетнем подростке.

Телеграмма была послана из райцентра накануне вечером и адресована Айрапетову Игорю. Текст ее был, в общем-то, ясным и в то же время несколько загадочным: «Николай Петрович опять хотел уехать Новосибирска зпт не понимаю твоего равнодушия его судьбе». Подписи в телеграмме не было.

— Кто это о вас заботится? — спросил Стуков.

Семенюк пожал плечами:

— Вероятно, Игорек знает, коль скоро ему адресована сия депеша.

— Игорь ваш племянник?

— Сын моей младшей сестрички. Способный гинеколог. На днях защищает кандидатскую. Коллеги пророчат ему блистательную карьеру. — Николай Петрович замолчал и, мучительно напрягая память, уставился на Степана Степановича. — Запамятовал, дорогой мой, на чем мы остановились?

— Вы не сказали, знакомы или нет с Бэллой Бураевской.

— Бураевская, Бураевская… — повторяя фамилию, начал тереть лоб Семенюк. — Бэлла Бураевская… К сожалению, не имею чести знать.

— К кому же вы ездили в райцентр? Как имя и фамилия знакомой вашего племянника?

— Лидия… Я называю ее Лидочкой. Очень милая девушка, до удивительности воспитанная. А фамилия… Фамилия… Похоже, Чурина.

— Может быть, Чурсина?

— Да, да, да! Совершенно правильно, Лидия Ивановна Чурсина, — обрадовался Семенюк. — Простите великодушно старую развалину. Полнейший склероз начинается. Один мой знакомый любил говорить: «Бей склероз в зачатке!» Хотя… У меня всегда была отвратительная память на фамилии. Своих студентов я запоминал только по именам.

— Давно вы знакомы с Чурсиной?

— Давно, давно, очень давно, — зачастил было Семенюк и неожиданно сник.

«В беседе быстро истощается», — вспомнил Степан Степанович заключение врачей-психиатров. Чтобы сэкономить время, он решил не давать больше Семенюку возможности отклоняться от темы и стал задавать конкретные вопросы:

— Когда вы были у Лидии Ивановны Чурсиной последний раз?

— Сущий пустяк. — Николай Петрович поднял голову. — Не дальше прошедшего воскресенья. Помнится, в тот день у Лидочки произошла какая-то серьезная неприятность.

— Она вам жаловалась?

— Что вы! Лидочка никогда не жалуется, у нее нет такой привычки. Обаятельнейшая, вежливая девушка, а на этот раз была очень скучной.

— Где она работала? Или работает, — быстро поправился Степан Степанович.

Семенюк растерянно развел руками:

— К своему стыду, ни разу не поинтересовался местом ее работы,

— Вы сказали, что Лидия Ивановна — знакомая вашего племянника. Как они познакомились?

— Право, такие подробности меня никогда не интересовали. Лидочка так приветливо всегда встречала! У нее в доме даже специальная раскладушка для меня была куплена.

— Вы по делам к ней ездили?

— У меня давно нет никаких дел, я превратился в старую развалину… — Николай Петрович грустно улыбнулся: — Ездил в райцентр — как на своеобразную дачу. Какая там великолепная природа! Воздух удивительно чистый…

— Кроме Лидии Ивановны, у вас есть еще знакомые в райцентре? — не давая Семенюку повторяться, спросил Стуков.

— К сожалению, никого нет. Только Лидочка. Знаете, очень устаю сидеть в этих стенах. Раньше Игорек позволял мне совершать вечерние прогулки, изредка бывать у Лидочки. Теперь запретил и эти маленькие радости. Утверждает, что сильно ухудшилось здоровье. Я, напротив, никаких ухудшений не чувствую. Игорек не хочет слушать, уговорил Веру Павловну не выпускать меня из дома. Он очень заботлив.

Степан Степанович, слушая Семенюка, внимательно изучал телеграмму. «По всей вероятности, ее послала Бураевская. Однако, почему она заявила Бирюкову, что встретила Семенюка на вокзале впервые и дала ему деньги чисто из жалости? Почему Семенюк отрицает знакомство с ней? Если не Бураевская, то кто из райцентра не может понять равнодушия Игоря Айрапетова к судьбе Николая Петровича?!» — спросил себя Стуков и протянул Семенюку телеграфный бланк, который до этого держал в своей руке.

— Положите на журнальный столик, — устало попросил Семенюк. — Игорек придет с работы, прочитает. Сегодня он обещал рано вернуться.

Степан Степанович поднялся из кресла, подошел к столику. Взгляд его задержался на хрустальной пепельнице, точнее, на лежащей в ней распечатанной пачке сигарет «Наша марка». «Такая же пачка найдена в обворованном магазине райцентра и сейчас находится в научно-техническом отделе на исследовании», — подумал про себя Стуков, а вслух спросил:

— Вы курите, Николай Петрович?

— Что вы, дорогой мой! Это Игорек постоянно коптит. Если хотите, закуривайте, закуривайте. Я привычен к табачному дыму.

— Спасибо. Хорошие сигареты. Где Игорь их покупает?

Семенюк привычно развел руками:

— Не могу сказать. Знаю лишь, Игорек постоянно курит «Нашу марку». У него полно этого зелья.

— Скажите, Николай Петрович, вам не приходилось в райцентре, где живет Лидия Чурсина, ремонтировать электросварочный аппарат? — снова спросил Стуков.

На лице Семенюка появилось такое выражение, словно он решал непосильную умственную задачу. Внезапно глаза его оживились, стали осмысленными, и он, словно экзаменуемый студент, внезапно вспомнивший правильный ответ, радостно закивал:

— Да, да, да! Приходилось, дорогой мой, приходилось устранять неисправность. Не так давно, будучи в гостях у Лидочки, я помог механикам найти фазу. В бытность мою на кафедре электросварки подобные повреждения умели ликвидировать даже студенты-третьекурсники, — и с упоением окунулся в теоретические рассуждения.

Стуков показал на часы:

— Извините, Николай Петрович, у меня время ограничено.

— Уже уходите? Какая жалость… Позвольте вас проводить.

— Нет, нет, — Степан Степанович предупреждающе поднял ладони. — Не нарушайте запрет племянника.

— Да, мой дорогой, да… — Семенюк вздохнул и опустил голову на грудь. — Отвратительная штука — одиночество. Безмерно вам благодарен за содержательную беседу, — почти шепотом проговорил он.

Уходя, Стуков не сомневался в правильности медицинской экспертизы относительно здоровья Семенюка. Своим поведением Семенюк подтверждал заключение врачей. Без всякой утайки Николай Петрович признался, что неоднократно бывал в райцентре у Лидии Ивановны Чурсиной — хорошей знакомой своего племянника, Игоря Айрапетова. Игорь курит сигареты «Наша марка». Надо срочно выяснить отношения Чурсиной с Айрапетовым и узнать, кто из райцентра отправил Игорю телеграмму.

Видимо, услышав, как открылась соседняя дверь, из своей квартиры выглянула Вера Павловна.

— Побеседовали? — спросила она. — Можно закрывать Николая Петровича?

— Закрывайте, — сказал Стуков.

Вера Павловна щелкнула ключом и просяще обратилась к Степану Степановичу:

— Будьте любезны, зайдите ко мне на минуточку. По личному вопросу. Хочу с вами посоветоваться.

Квартира Веры Павловны отличалась от квартиры Семенюка как размером, так и обстановкой. Две заботливо прибранные комнатки и кухонька были обставлены скромной устаревшей мебелью, без всякой претензии на роскошь. Вера Павловна пригласила Стукова сесть и смущенно заговорила:

— Внук живет у меня, Генка. В шестом классе учится. И, знаете, стал от рук отбиваться. Вы, судя по возрасту, давно в милиции работаете. Подскажите, может, мне на учет его поставить в милицейской инспекции, какая несовершеннолетними занимается?

— Он, что же, внук ваш, хулиганит? — спросил Стуков.

— Слава богу, пока этого не замечала, чтобы хулиганил. Но вечерами не могу домой загнать. Один раз в кармане обнаружила табачные крошки, другой — мелкие деньги, а вчера, к слову сказать, самую настоящую бритву отобрала, — Вера Павловна сходила на кухню. — Вот полюбуйтесь, какими игрушками стал заниматься. Спрашиваю: «Где взял, варнак?» Отвечает: «Во дворе нашем, в акации нашел». Сами понимаете, похоже, врет. Не дай бог, с уголовниками связался…

Степан Степанович внимательно оглядел совершенно новую опасную бритву с коричневой ручкой. Тренированная память сразу подсказала ему случай с Людой Сурковой. Он посмотрел на Веру Павловну:

— В прошлое воскресенье вы не слышали шума в квартире Николая Петровича?

— В прошлое воскресенье Николай Петрович куда-то уезжал.

— Вероятно, Игорь Владимирович был дома…

Вера Павловна чуть помедлила:

— И Николай Петрович и Игорь Владимирович очень порядочные люди. Мы давно живем в соседях.

— Гости у них часто бывают?

— Не без этого. Игорь Владимирович молод, внешностью привлекательный. Иной раз приходит с друзьями, с подругами. Включает музыку, но не на всю громкость, как некоторые, а в меру, без шума… — Вера Павловна помолчала и вернулась к своему наболевшему вопросу: — Так что посоветуете делать с Генкой? Ума не приложу, как сорванца удержать в руках.

— Постараюсь вам помочь, — пообещал Степан Степанович. — А вот бритву, конечно, придется у Гены забрать. Сейчас я приглашу понятых и оформим все юридически.

— Зачем оформлять? Забирайте без всякого оформления.

Стуков вздохнул:

— Без оформления нельзя, Вера Павловна. Порядок у нас такой, все надо делать по закону.

13. Бег на месте

Судмедэксперта Бориса Медникова Антон Бирюков разыскал в ординаторской районной больницы. На вопрос: «Как состояние Чурсиной?» — тот буркнул:

— Все под богом ходим.

— Жить будет?

— А я в предстоящей денежно-вещевой лотерее выиграю? — Медников поискал в пепельнице окурок. — Состояние крайне тяжелое. В сознание еще не приходила и, кто знает, придет ли… Может, причину отравления сказать?

— Скажи, коль знаешь.

— Двенадцатинедельная беременность.

— Ты шутишь, Боря… — не поверил своим ушам Антон. — Чурсина совсем еще девочка!

— Бывает, и девицы рожают.

— Чем она отравилась?

— Пахикарпином. Таблетки такие есть, стимулирующие родовую деятельность. Три-четыре штучки уже представляют опасность для здоровья. Чурсина же проглотила их не меньше десятка, по всей вероятности, рассчитывая прервать беременность.

— Кто-то подсказал ей…

— Разумеется, не в журнале «Здоровье» прочитала, — Медников повертел в пальцах окурок и бросил его в пепельницу. — Случай, скажу тебе, криминальный. Почему? Хотя бы потому, что пахикарпин можно достать только по рецепту, как говорится, с круглой печатью. Во-вторых, порекомендовать такую дозу, какую приняла Чурсина, может только или дремучий в медицине человек, или осведомленный злонамеренный убийца.

В райотдел Бирюков вернулся расстроенным и злым. Было такое состояние, будто уже который день продолжается бег на месте. Много потрачено сил, а сдвигов — почти никаких. Мало того, с каждым днем дело все больше и больше осложнялось.

Вскоре в кабинет забежал Слава Голубев. Он еще раньше Бирюкова успел повидаться с Медниковым и с присущей ему оперативностью уже объехал на служебной машине все аптеки райцентра. Ни одна из них, как выяснилось, в последние дни официальным путем пахикарпин не отпускала. Неофициальные каналы так быстро, конечно, проверить было нельзя.

Скороговоркой доложив Бирюкову о проделанной работе, Голубев передохнул и зачастил снова:

— Интересные сведения откопал на подстанции. Помнишь, подполковник давал задание проверить молоденького монтера, который дежурил с погибшим Лаптевым? Так вот, этот монтер, Валерка Шумилкин, хорошо знаком с Федором Костыревым.

Антону вспомнилось сказанное Светланой Березовой в кафе «Космос»: «Радиотехник-любитель у него есть знакомый. Валерка. Смышленый мальчишка, сам телевизоры ремонтирует и даже собирает».

— Из каких источников узнал? — спросил Бирюков.

— Сам Шумилкин рассказал.

— Что думаешь по этому поводу?

— Валерка — отличный парень. Комсомолец, дружинник. Словом, за него ручаюсь, как за самого себя. О связи с преступниками не может быть и речи. Интересно другое — не перебивай, слушай. Два года назад Лаптев лечился от запоя в областной психоневрологической больнице. После лечения спиртным не злоупотреблял, однако в пивной бар «Волна» заглядывал частенько. Был он там и в субботу, накануне последнего в своей жизни дежурства. Валерка собственными глазами видел, как Лаптев тянул пиво в компании с Моховым, Костыревым и еще с каким-то парнем. Возле них услужливо вертелась Дунечка.

— Гоганкина не было?

— Нет.

— Зачем Шумилкин в бар заходил? Тоже пиво пить?

— Нет. Забежал перед дежурством за сигаретами. Там ничего табачного в продаже не оказалось. Валерка заторопился в магазин, но у выхода из бара его остановил Костырев. Был хмельным в дугу, бормотал, что уезжает на север, мол, в райцентре все опостылело. Затем подошел Лаптев и предупредил, что немножко опоздает на дежурство.

— Насколько он опоздал?

— Явился минута в минуту.

— Пьяный?

— Почти нет. Валерка говорит, что Лаптев всегда таким приходил.

— Еще какие новости узнал?

— Около одиннадцати вечера на подстанции побывали Дунечка и Гога-Самолет. После их ухода Лаптев стал нервничать. Закрылся в своей дежурке. Через час вышел оттуда заметно навеселе. Проверил пульты и, обнаружив непорядок в работе ртутного выпрямителя, спустился в аккумуляторную. В два часа пятнадцать минут ночи Валерка услышал из аккумуляторной крик… Оказывается, вместо нужного рубильника Лаптев снял энергию с линии освещения района Сельхозтехники и полез ремонтировать выпрямитель, находящийся под напряжением.

Доложив Бирюкову свежую информацию, Голубев ушел. Антон через окно задумчиво стал рассматривать людей, ожидающих на противоположной стороне улицы автобус. Хотелось поговорить с подполковником Гладышевым, но идти к начальнику райотдела ни с чем было неловко — логически обоснованная версия, несмотря на дополнительно полученные сведения, никак не выстраивалась.

Подошедший автобус высадил на остановке пассажиров. Среди них Бирюков увидел Светлану Березову. Размахивая неизменной своей сумочкой на длинном ремне, она почти бегом пересекла улицу, направляясь к райотделу. Антон сел за стол и через несколько секунд услышал решительный стук в дверь кабинета. Березова вошла порывисто, поздоровалась и сразу же достала из сумочки почтовый конверт.

— В этом конверте было последнее письмо, полученное Федей, — сказала она, садясь против Антона на предложенный стул.

Бирюков заглянул в конверт. Березова тяжело вздохнула:

— Письма нет — Федя прочитал его и сжег. Федина мама говорит, что после этого начались все неприятности. На расспросы только сказал, будто письмо от моей мамы. Но почерк на конверте вовсе не мамин. Это я гарантирую. И вообще…

Антон стал разглядывать конверт. Марка была погашена штемпелем Новосибирского главпочтамта, как и на том конверте, который Костырев прислал Светлане с ее письмом к московскому инженеру Митякину. Тот же штемпель, та же дата отправления из Новосибирска. Почерк, заметно измененный, с наклоном влево, походил на женский.

— Может, ваша мама попросила кого написать? — высказал предположение Бирюков.

— В нашей семье не принято обманывать.

— Ну, а Федина мама что еще вам рассказала? Хоть что-нибудь еще узнали?

— Ничего. Интересно, что говорит блондинка, за которой вы ухаживали в электричке?

— Не все делается так быстро. С блондинкой пока на эту тему разговора не было.

— Чего вы тянете. Убеждена: Федя не виновен! Понимаете, он… Нет, вы ничего не понимаете!

— Мы, Света, многое понимаем, но… Люди, как правило, идут к нам с бедой и хотят, чтобы сразу произошло чудо.

— А между тем вы… — задиристо начала Светлана, однако Бирюков перебил ее:

— А между тем мы такие же люди, как все. И в наших мозгах нет электронно-вычислительных автоматов, которые с молниеносной быстротой выдавали бы желаемый результат.

Березова смущенно опустила глаза, нервно завязала ремень сумочки узлом.

— Не обижайтесь, пожалуйста. У меня часто язык опережает мысль, — виновато сказала она и сразу спросила: — Я больше не нужна вам? Можно ехать домой?

— Можно.

Едва Бирюков проводил Березову, раздался протяжный звонок междугородной. Звонил Стуков.

— Здравствуй, Антоша. Как дела? — спросил Степан Степанович.

— Как у водолаза, — пошутил Антон. — Иду ко дну, настроение бодрое.

— Готовься к всплытию, — в тон ему проговорил Стуков. — Интересные фактики появились.

— Какие?

— Отыскалась третья бритва, а наша экспертиза установила хозяина тех пальчиков, которые отпечатались на сигаретной пачке, найденной в магазине, помимо пальцев Мохова.

— Серьезно, Степан Степанович?! — обрадовался Бирюков.

— А ты как думал… — Стуков помолчал. — Смотри, чтобы от успеха голова не закружилась. Работа еще предстоит большая.

— Я понимаю, но все-таки… Кто же он, этот хозяин? Где бритву отыскали?

— Сведения не для телефонного разговора. Потерпи немного.

— Понимаю. У меня здесь тоже кое-что дополнительно появилось. Светлана Березова не зря в райцентр приезжала.

— Это обсудим при встрече, тем более, что возникают новые предположения. Сейчас тебе надо срочно побывать в районном узле связи и узнать, кто вчера вечером оттуда отправил телеграмму на имя Айрапетова Игоря Владимировича — племянника Семенюка.

— Не иначе, Бураевская, — тотчас высказал предположение Антон, вспомнив, как Бэлла забегала в узел связи за Тоськой.

— Николай Петрович Бураевскую не знает. Говорит, кроме Чурсиной, никого знакомых в райцентре у него нет. Знакома Чурсина и Игорю Владимировичу, но… Лида отравилась утром, следовательно, вечером того же дня дать телеграмму никак не могла. Кстати, как с ней дело?

— Беременность двенадцать недель.

— Веселенькая история… — Степан Степанович присвиснул и, заканчивая разговор, посоветовал: — С телеграммой не откладывай. Сходи в узел связи сейчас же. Как разберешься, сразу выезжай ко мне, кажется, цепочку нащупали.

Найти телеграмму в узле связи было парой пустяков. В предыдущий день их всего отправили из райцентра не больше сотни. Бирюков, начав с конца, стал перебирать заполненные разными почерками телеграфные бланки и через несколько минут отыскал то, что нужно. Телеграмма, адресованная в Новосибирск Игорю Айрапетову, была написана крупным разборчивым почерком. В самом низу ее, где пишется адрес отправителя, стояла фамилия Бэллы.

14. Оригинальное замужество

Пришлось несколько раз продолжительно нажимать на кнопку звонка, прежде чем Бураевская открыла дверь. Увидев перед собою Бирюкова, она растерялась:

— Ты?.. Ты ко мне?..

— Можно?

— Пожалуйста!

Антон шагнул в дверь. Бэлла, словно не зная, куда его усадить, начала переставлять стулья, заметалась по квартире, будто пойманная в клетку птица. Он сам выбрал место, сел у стола. Она присела напротив, но мигом вскочила и закрылась в спальне. Уже оттуда проговорила:

— Извини… Одну минуточку, надо по-человечески одеться.

— Никого там не прячешь? — вроде бы шуткой спросил Бирюков. — Разволновалась, как будто невесть какой знаменитый или долгожданный гость явился.

— Боже мой! Совершенно тебя не ждала. Наверное, ужаснулся моего вида? Ну, чисто деревенская баба.

Антон внимательно посмотрел на Бураевскую, когда она, переодевшись, вышла из спальни, и без обиняков спросил:

— Скажи, Бэлла, ты знаешь Игоря Айрапетова?

Лицо Бураевской вспыхнуло и медленно стало блекнуть. В округлившихся голубых глазах застыло недоумение.

— Игорь Айрапетов мой бывший муж, — почти шепотом ответила она.

— Почему же ты говорила, что вчера на вокзале в Новосибирске встретила Николая Петровича Семенюка впервые? Ведь Семенюк — родной дядя Игоря Айрапетова.

— Каюсь, солгала.

— Зачем понадобилась эта ложь?

Бураевская посмотрела на Антона. Лицо ее опять покраснело.

— Дело в том, что замужество мое было… несколько оригинальным. — Она опустила глаза и замолчала.

Бирюков терпеливо ждал, зная, что в подобных случаях преждевременно сказанное слово может насторожить и замкнуть человека, решившегося на откровенность.

— Ты не поверишь… Это со стороны, вероятно, очень странно, — помолчав, заговорила Бураевская, — но мы с Айрапетовым были знакомы лишь один вечер, а прожили вместе всего четыре дня. Дядя Игоря находился в то время в больнице. Собственно, Николай Петрович и не знает, что его племянник был женат. Если, конечно, наши отношения с Игорем считать женитьбой, — Бэлла опять помолчала, коротко глянула на Бирюкова. — Извини, но… Почему я должна тебе это рассказывать? С чего ты вдруг заинтересовался моим прошлым?

— Меня интересует Айрапетов.

— Игорь сделал что-то?

— Трудно сказать.

— Значит, в электричке ты оказался со мной рядом не случайно?

— Разве это имеет значение? — чуть улыбнулся Антон.

Бэлла ладонями обхватила локти, поежилась, словно ей вдруг стало холодно, и спросила тихо, с упреком:

— Зачем разыгрывать таинственный детектив? Я без игры могу рассказать все, что тебя интересует в моих отношениях с Игорем.

— Только без придумывания, Бэлла.

— Такое нельзя придумать… — Бураевская уставилась взглядом в стол… — Рассказывать все подробно?

— Что касается Айрапетова…

— Игорь Айрапетов очень сложный человек. Таких мало. Он может поразить великодушием и через минуту стать до бессердечия жестоким. Может заступиться за женщину перед толпою пьяных хулиганов и до смерти испугаться ничтожной неприятности на работе. Порою он щедр до расточительности, а в другой раз готов битый час задыхаться в переполненном троллейбусе, чтобы сэкономить рубль на такси. На моих глазах Игорь делал широкие жесты для ничтожных людей и совершал заведомую подлость по отношению к порядочным… Тебе, Антон, может показаться, что слишком гладко говорю, как прокурор, но… Я очень много думала о Игоре, анализировала, сравнивала, и то, что говорю сейчас, мною выношено давно… Вот чего не отнимешь у Айрапетова — это работоспособности и необычайно изворотливого ума. Намеченных целей Игорь добивается сам, без всяких протекций, — Бэлла взглянула на Антона, усмехнулась. — Не подумай, что это наблюдение четырех супружеских дней. Эти выводы я сделала позже. Через четыре дня дядя Игоря выписался из больницы, и я ушла из их квартиры.

«Не выставил ли тебя Айрапетов? — подумал Антон. — Вот и говорит теперь оскорбленное самолюбие».

Бураевская словно угадала его мысли:

— Я не виню Игоря в случившемся. Шла к нему добровольно. В тот вечер, когда мы познакомились, у меня было жуткое настроение, казалось, жизнь повисла на волоске… Не хочу объяснять причину — она не имеет отношения к Айрапетову. Скажу только: не будь в тот вечер Айрапетова, ушла бы с другим… — Бэлла прикусила губу, помолчала. — Все значительно сложнее, чем ты можешь подумать. Я ни капельки не любила и до сих пор, не люблю Игоря.

— А он тебя?

— Трудно его понять. Я уже сказала, что Игорь очень сложный человек. Во всяком случае, несколько раз он настойчиво предлагал мне пойти в загс и расписаться. Поначалу чуть не согласилась. Но, когда представила, что всю жизнь придется провести с нелюбимым мужем, ужаснулась, стала избегать встреч с Игорем. А он словно преследовал меня. То я из окна останавливающегося троллейбуса вдруг видела Игоря на остановке, то сталкивалась с ним в дверях кафе, то становилась в очередь за «Вечеркой» и с ужасом замечала, что впереди стоит Айрапетов. Это был какой-то кошмар. Кое-как я дождалась защиты диплома, сама попросила направление в район и вот уже больше года живу здесь.

— Все это время ни разу его не видела?

— Не встречались мы ровно год. Месяц назад, может, чуть побольше, в выходной день я поехала к родителям в Новосибирск. Вечером решила сбегать в кино. И опять случайность — на улице лицом к лицу столкнулась с Айрапетовым. Игорь страшно обрадовался, потянул в кафе «Космос». Мне стало его жалко, и я согласилась. Подобралась веселая компания. Пили шампанское — Игорь, кроме пива и шампанского, ничего спиртного не пьет, — танцевали. Айрапетов принялся за старое, стал соблазнять загсом. Поначалу хотела придумать отговорку, солгать, но Игорь из тех людей, которые различают ложь за три версты. Он был очень настойчив, и мне пришлось сказать: «Ты в общем-то хороший парень, но у меня нет к тебе ни малейшего чувства». Как раз в это время у одной из танцующих девиц порвались бусы и градом посыпались на пол. Айрапетов, сделав вид, что не расслышал моих слов, громко засмеялся и объявил конкурс, кто больше соберет рассыпавшихся бусинок. Награда победителю — бутылка шампанского. Началась потеха… — Бураевская внимательно посмотрела на Антона. — Кстати сказать, бусы порвались у той девушки, с которой ты вчера разговаривал в тамбуре электрички, когда мы выехали из Новосибирска. Я запомнила ее. У нее такое выразительное нервное лицо и приметные каштановые волосы. Девушка была в кафе с каким-то здоровым мрачным парнем. Они сидели за служебным столиком. С ними сидела еще одна девушка, молоденькая и очень симпатичная. После забавы с бусами Игорь без отрыва выпил полный стакан шампанского, чего с ним почти никогда не бывает, глазами показал на ту девушку и прошептал мне на ухо: «Клянусь честью, вон тот цветочек займет твое место». У меня мурашки по спине пробежали — Айрапетов не бросает слов на ветер, умеет добиваться цели. За нашим столиком был один парень. Он оказался знакомым с тем мрачным здоровяком, который сидел с девушками за служебным столиком. Игорь тут же стал сбивать его, чтобы он переманил девушку за наш стол. Между здоровяком и парнем назрел скандал. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы Айрапетову не нужно было ехать на железнодорожный вокзал встречать друга из Москвы…

— Инженера Митякина? — быстро спросил Антон, вспомнив письмо Березовой.

— Да, Василия Михайловича, — удивилась Бураевская. — Тебе дальнейшее известно?

— Нет, Бэлла,продолжай.

— Собственно, продолжать почти нечего. Игорь уговорил меня поехать на вокзал. С нами увязался тот парень, зовут его… Кажется, Павлом. У троллейбусной остановки встретились с Николаем Петровичем — он может без конца бродить со своей собачкой по городу. Поскольку врем» было уже позднее, Игорь забрал дядю с собой.

— Айрапетов знакомил тебя с ним?

— В прошлом году. Но у Николая Петровича никудышная память, и, как я убедилась, он совершенно забыл меня.

— Как встретили московского друга?

— Хорошо. Поезд пришел по расписанию. Посидели в вокзальном ресторане. Потом взяли такси, завезли Митякина в гостиницу и сами разъехались по домам.

— Павел куда делся?

— Отстал от нас, когда вышли из ресторана. Ему куда-то на электричке надо было ехать.

— О чем разговаривали в ресторане?

— Обо всем в общем и ни о чем в частности, как обычно бывает, когда встречаются долго не видевшиеся школьные друзья. Митякин сейчас руководит крупным конструкторским бюро. Игорь все выпытывал, сколько он зарабатывает. Василий Михайлович отшучивался. Кстати сказать, он произвел на меня очень хорошее впечатление. Знаешь, такой благородный человек, с достоинством и остроумным юморком…

Постепенно Бураевская перестала нервничать, заговорила спокойно, с непонятной для Антона грустью. Рассказанное ею о кафе «Космос» в точности совпадало с показаниями Березовой. Как догадался Бирюков, парень, принимавший участие во встрече Митякина, был не кто иной, как Мохов, и спросил:

— Что связывает Айрапетова с тем парнем, который вместе с вами встречал москвича?

— Он был при Игоре вроде мальчика на побегушках. Кстати, у Айрапетова необычный талант на самые различные знакомства. Игорь одинаково общителен и с профессорами, и с инженерами, и с дворником, — Бураевская нахмурилась. — В прошедшее воскресенье, опять же в кафе «Космос», отмечали день рождения Игоря. Так, знаешь, каждый второй из посетителей кафе оказался его знакомым. Не преувеличиваю, честное слово. Даже какой-то похожий на бандита мужик и тот преподнес Игорю букет цветов и назвал его своим спасителем. Я сделала замечание, что надо быть разборчивым в знакомствах. Игорь засмеялся и сказал: «Этот «бандит», между прочим, отличнейший сапожник — такие туфли мне отмочил, похлеще импортных».

«Ведь Люду Суркову тоже в воскресенье и тоже именинник увел из «Космоса», — мелькнула у Бирюкова мысль.

— Как ты попала к Айрапетову на день рождения? — спросил он Бураевскую.

— В субботу неожиданно получила от него телеграмму. Никакого желания встречаться с ним у меня не было, поехала лишь от скуки. Думала, будет рядовой кейф, оказалось — именины. — Бураевская открыла ящик серванта и положила на стол телеграфный бланк, который Антон мельком видел вчера, отыскивая в серванте чайные ложки. — Вот документ…

Бирюков внимательно посмотрел телеграмму. Она была отправлена из Новосибирска в субботу, в шесть часов вечера местного времени.

— Торжество началось отлично, — продолжала Балла, — ребята умеют это организовать. Затем, не знаю как, в кафе появилась ты симпатичная девушка, которую месяц назад облюбовал Игорь. Видимо, на зло мне Айрапетов уговорил ее сесть на стол и принялся напропалую разыгрывать показуху с ухаживанием. Мне стало противно, и я ушла.

— Значит, ты не до конца была в кафе?

— Нет.

— Мохов был на дне рождения? — снова спросил Антон и, заметив на лице Бэллы недоумение, уточнил: — Тот «мальчик на побегушках», который встречал с вами московского инженера.

— При мне не было, — ответила Бураевская.

— Айрапетов интересовался у тебя райцентровскими новостями?

— Так, между прочим.

— Что ты ему рассказала?

— Чепуху всякую, что услышала в электричке. Вроде сгоревшего на подстанции электромеханика, обворованного магазина…

— Как Игорь на это реагировал?

— Никак. Его такие сенсации не интересуют.

— Тебе что-нибудь известно об отношениях Айрапетова с продавщицей из обворованного магазина Лидой Чурсиной?

— С Лидочкой? — Бураевская поморщилась. — Лидочка год назад поступала в медицинский институт и провалилась. Там они и познакомились. Между ними, по-моему, ничего серьезного не было. Чурсина нужна Айрапетову, чтобы время от времени сплавить к ней дядю. Когда Николай Петрович уезжает, Игорь приводит на квартиру девиц. Мне об этом Вера Павловна рассказывала, их соседка и домработница. — Бэлла нервно прикусила губу, потупилась. — Мне, Антон, стыдно за прошлую ложь. Теперь признаюсь: не позволила Николаю Петровичу уехать на нашей электричке только ради того, чтобы спутать карты Игорю. У женщин, знаешь, вспыхивает иногда нелепая ревность.

— Ну, а зачем же было вчера Игорю телеграмму давать? — недоверчиво спросил Бирюков.

Бэлла смутилась, пожала плечами:

— Решила нервы Айрапетову пощекотать, он до ужаса боится всякой загадочности. Я специально не подписала телеграмму, чтобы Игорь поломал голову, от кого она.

— А сам Айрапетов любит загадывать загадки?

Бураевская с недоумением посмотрела на Антона:

— Не подозреваешь ли ты его в каком-то преступлении?

— Это исключено?

— Полностью. Игорь материально обеспечен крепко. Он очень много работает: кроме основной должности, что-то читает в институте, выступает с популярными лекциями, консультирует по женской части в психоневрологической больнице, дежурит в «Скорой помощи». И везде получает ставку, полставки, четверть ставки. Короче говоря, заработок у него — дай боже! В деньгах он не нуждается.

— Ты слышала о том, что Лида Чурсина отравилась?

Красивые голубые глаза Бураевской удивленно насторожились:

— Не пойму тебя. Бред какой-то…

— Вчера наглоталась пахикарпина. Скажи, Айрапетов может достать без рецепта эти таблетки?

— Игорь заведует женской консультацией. Там всяких лекарств, как говорится, полный вагон и маленькая тележка. Только ты напрасно… Нет, нет, Антон. Не подозревай Айрапетова. Несмотря на все мои с ним несуразности, несмотря на все его человеческие недостатки, даже мысли не допускаю, что Игорь свяжется с преступниками или ядами.

— Он когда-нибудь приезжал сюда, в райцентр?

— Не… не знаю. Нет, по-моему.

— Последний вопрос, Бэлла: чем вызвано твое знакомство с Кайровым.

— Боже мой! — лицо Бураевской стыдливо порозовело. — Антон, ты во всем подозреваешь умысел. Пойми, все свои двадцать пять лет я прожила в большом городе. Мне скучно и тошно здесь, а с Кайровым весело. Только из-за ревности его жены между нами все кончено, — Бураевская порывисто встала, прислонилась спиною к стене и обхватила ладонями плечи: — Если, не дай бог, и в моем поведении по отношению к тебе ты что-то заподозрил, то просто… Просто мне до чертиков тошно жить без друзей.

15. Исключительный случай

И вновь Антон Бирюков ехал в Новосибирск, на этот раз вместе со Славой Голубевым. Напротив них, уткнувшись в книгу, сидела Светлана Березова, возвращавшаяся домой от Костыревых. Все трое молчали: для служебного разговора обстановка была неподходящей, а вести пустую болтовню никому не хотелось. На вокзал Новосибирск-Главный приехали вечером. Город кипел разноцветьем рекламных огней, рябил освещенными окнами многоэтажек. Проводив Березову до троллейбусной остановки, сели в автобус и поехали в управление уголовного розыска, к Степану Степановичу Стукову.

Несмотря на позднее время, Стуков сидел в своем рабочем кабинете. Поздоровавшись с Бирюковым и Голубевым за руку, он устало вздохнул:

— Звонила Люда Суркова, обещала зайти «по серьезному вопросу», но что-то задерживается. Пока ее нет, выкладывайте свои новости.

Бирюков обстоятельно пересказал содержание разговора с Бураевской. Выслушав его, Степан Степанович удовлетворенно заговорил:

— Интересные сведения. Очень интересные. Кажется, по делу Сурковой наступает ясность, а вот по магазину… При телефонном разговоре я тебе уже говорил, что отыскалась третья бритва. Подросток тут один уверяет, нашел в кустах акации, под балконом квартиры Семенюка-Айрапетова. Правда, следов на ней ноль целых и столько же десятых. Видимо, в росе пролежала какое-то время. Однако эксперты дают безоговорочное заключение: бритва — родная сестра двум другим, обнаруженным в чемодане Мохова. Но самое интересное не в этом. На сигаретной пачке, оставленной в обворованном магазине, кроме отпечатков Мохова, наши дактилоскописты обнаружили отпечатки пальцев Игоря Владимировича Айрапетова.

— Для меня этот Айрапетов загадочная личность, — сказал Антон. — Вы о нем что-нибудь знаете?

— Тридцатилетний холостяк. Заведует женской консультацией. Судя по характеристике с места работы, способный врач и очень порядочный человек. Скоро защищает кандидатскую, и вот… очень уж мала вероятность, чтобы без пяти минут кандидат медицинских наук связался с уголовниками.

— Кандидаты бывают разные, — темпераментно вмешался в разговор Слава Голубев. — Может, он вовсе никакой не кандидат — туманит девицам мозги и только. У меня такая мысль: когда Валерка Шумилкин — монтер с подстанции — в субботу забегал в пивной бар «Волна», Лаптев, Мохов и Костырев пили с каким-то парнем пиво. Так? Не Айрапетов ли был с ними? Он же знаком с Моховым. И к Лидочке Чурсиной какой-то тридцатилетний парень приезжал в субботу из Новосибирска. Чурсина — знакомая Айрапетова…

— Шумилкин был в баре в пять тридцать, — сказал Бирюков, — а в шесть часов вечера того же дня Игорь из Новосибирска отправил телеграмму Бураевской. За полчаса из райцентра в Новосибирск он разве только на самолете мог прилететь. Самолеты же, как известно, к нам, в райцентр, не летают.

— Может, заранее кого-то попросил настрочить для алиби телеграмму, — не сдавался Голубев.

— Сомнительно, чтобы Айрапетов ехал в райцентр, заранее приготовив алиби, — возразил Степан Степанович и достал из сейфа какую-то записку. — Вот наши ребята установили, что сегодня после полуночи, когда у Игоря Владимировича взяли образцы отпечатков пальцев для сравнительного исследования, он послал телеграмму в один из южных городов некой Айрапетовой Евгении Петровне. Любопытная, на мой взгляд, телеграмма… — поправив на носу очки, Стуков прочитал: — «Сроки защиты не меняются. Нужны деньги. Вылетай немедленно. Игорь».

— После защиты диссертации обычно соображается приличный банкет, — высказал предположение Бирюков. — Не просто приличный, а с размахом.

— Это рублей пятьсот-шестьсот… — Степан Степанович помолчал. — У обеспеченного человека, каким является Айрапетов, такая сумма должна быть. Видимо, ему надо значительно больше денег. Зачем?..

Все трое переглянулись, помолчали.

— Не высвечивается у меня нить с костыревскими письмами, — Антон достал конверт, найденный Березовой у Костырева, и подал его Степану Степановичу. — Вот еще одна фальшивка. Кому и для какой цели эти письма нужны были?

Стуков нахмурился.

— Завтра передам экспертам. Попрошу, чтобы сравнили с предыдущими материалами.

Разговор внезапно прервался. Чуть слышно постучав, в кабинет робко вошла Люда Суркова. В светлом брючном костюме, она вовсе не походила на ту грустную девушку, какой ее видел Антон в кафе «Космос», когда был там со Светланой Березовой. Тихо поздоровавшись, Люда растерянно остановилась у двери, словно по ошибке попала не туда, куда следовало,

Степан Степанович, глянув на часы, с улыбкой сказал:

— Думал, вы уже не придете.

— У Березовых задержалась, — все так же тихо проговорила Люда. — Со Светой несчастье.

— Какое?! — удивленно спросил Бирюков. — Мы с ней расстались всего два часа назад.

— У самого дома напали хулиганы, вырвали сумочку. Света бросилась за ними, ее сбили с ног. Падая, ударилась виском о фонарный столб и лишь чудом не угодила под проходящий троллейбус.

— Где она сейчас?

— В горбольнице. Ее увезла машина «скорой помощи».

Бирюков резко повернулся к Голубеву:

— Слава! Отыщи Березову и постарайся узнать все подробности.

— Возьми у дежурного служебную машину, — подсказал Степан Степанович, когда Голубев без лишних вопросов заторопился из кабинета.

Суркова ожидающе стояла у двери. Стуков предложил ей сесть возле стола и принялся выяснять обстоятельства нападения на Березову, однако Люда ничего толком не знала.

— Я, в основном, пришла сказать, что кольцо мне вернули, — Суркова смущенно потупилась. — Принес в кафе какой-то мальчишка.

— Мальчишка?.. — заинтересовался Степан Степанович. — Как он выглядит?

— Не разглядела. Почти тайком сунул колечко в кармашек передника и скрылся.

— Эх, надо было его задержать.

— Зачем?

— Чтобы через него отыскать вашего знакомого… Именинника.

— Кольцо же возвращено.

— После того, как возникла угроза ответственности, — Стуков, рассматривая очки, задумался. — Люда, а если мы с вами сейчас съездим к одному товарищу и предложим вам опознать его?..

— Ни за что! — испугалась Суркова. — Кому это нужно?..

— Уголовному розыску.

— Зачем?

— Видите, у вас, к счастью, все кончилось благополучно, а у других может… — начал Степан Степанович, но Люда не дала ему договорить…

— Пусть другие так не напиваются. Я работаю в кафе и достаточно насмотрелась. Некоторые «динамистки», как мы их называем, специально приходят в «Космос», чтобы повеселиться за счет парней. В воскресенье я вела себя ничем не лучше таких девиц. Откуда имениннику было знать, что я не такая? Понимаете, у меня нет на него зла. Я не хочу мстить.

— Что ж, дело ваше, — вздохнул Стуков и посмотрел на Бирюкова. — Придется, Антон Игнатьевич, нам одним наведаться к Игорю Владимировичу.

— Думаете, отказываюсь из каких-то корыстных соображений?— чуть не со слезами спросила Суркова.

— Нет, так мы не думаем, — ответил Степан Степанович.

— Поверьте, мне очень-очень стыдно за свой поступок. Я ни под каким предлогом не смогу посмотреть в глаза… имениннику.

— Верю и хочу по этому поводу сказать, что чрезмерная стыдливость порядочных людей всегда на руку подлецам. Они-то своих поступков никогда не стыдятся. Напротив, из-за стыдливости потерпевших преступники-наглецы начинают верить в безнаказанность и еще более наглеют.

— Может быть… — Люда неуверенно поднялась. — Извините, но я, пожалуй, пойду?..

— Да, идите, — Стуков улыбнулся. — И не переживайте больше, чем следует. Мы постараемся разобраться, как говорят, своими силами.

— Спасибо.

— Не за что, — с прежней улыбкой сказал Степан Степанович.

Когда Суркова вышла из кабинета, Бирюков будто рассуждая сам с собою, высказал предположение:

— Не уговорил ли ее Айрапетов «замять» дело?..

Стуков вздохнул:

— Нет, Антоша, на мой взгляд, Люда действительно стыдится огласки. Ее надо понять и пожалеть. А вот с Айрапетовым мы должны побеседовать безотлагательно.


…На глухое урчание электрозвонка ответа не последовало. Казалось, в квартире Семенюка-Айрапетова спят непробудным сном. Степан Степанович, переглянувшись с Бирюковым, еще раз продолжительно надавил кнопку. Щелкнул замок соседней двери и из нее выглянула уже знакомая Стукову Вера Павловна.

— У них никого нет дома, — словно обрадовалась она. — Игорь Владимирович сразу после обеда увез Николая Петровича в больницу и с тех пор не появлялся.

Стуков посмотрел на часы — заканчивался десятый час вечера. Вера Павловна поняла его взгляд:

— Игорь Владимирович часто задерживается. То на работе дежурит, то, сами понимаете, дело молодое, холостяцкое… Да вы заходите к нам, подождите. Возможно, Игорь Владимирович вот-вот появится.

Степан Степанович, входя в квартиру, спросил:

— Как ваш внук Гена?

— Бродит, сорванец, где-то на улице, — подавая стулья, огорченно ответила Вера Павловна. — Самым строгим образом наказывала, «Генка, не будь на улице долго!» Нет, неймется парню. Ох, уж это подрастающее поколение…

В аккуратно прибранной комнате царил необычный для городской квартиры крестьянский уют. Так, во всяком случае, показалось Бирюкову. Под потолком светилась простенькая трехрожковая люстра, окно прикрывала штапельная штора в цветочках, на самодельной тумбочке в углу — похожий на игрушечный, с маленьким экранчиком, телевизор.

Поговорив с Верой Павловной о «подрастающем поколении», Стуков перевел разговор к Айрапетову. Вера Павловна долго отнекивалась, уходила в сторону от прямых вопросов, но в конце концов все-таки призналась, что в прошлое воскресенье вечером у Игоря Владимировича «произошел небольшой шумок с нетрезвой молоденькой девушкой, одетой в белый костюмчик и брючки». Девушка еле держалась на ногах, Игорь Владимирович уговаривал ее отдохнуть, однако она не хотела его слушать.

— Между ними была ссора? — спросил Степан Степанович.

— Скорее — недоразумение. Дверь в квартиру Игоря Владимировича открывается вовнутрь, а девушка хотела открыть ее наружу. Застучала. На этот стук выскочили я и другие соседи.

— Дверь не замкнута была?

— Раньше, сами понимаете, не знаю. А когда я толкнула, отворилась легко. Все это видели.

— Айрапетов силой удерживал девушку?

— Ой, нет! Ласково уговаривал, а девушка буянила.

— Вы уж, пожалуйста, правду говорите, — попросил Стуков. — Понимаю, Игорь Владимирович ваш сосед, однако…

Вера Павловна смущенно посмотрела на него:

— Когда я дверь открыла, Игоря Владимировича не было в квартире. Он подошел, когда девушка уже вырвалась на лестничную площадку.

— Кто же ее удерживал?

— Сами понимаете, неудобно выносить сор из избы… Надеюсь, вы никому не передадите, что откровенничаю с вами?

— Почему вас это пугает?

— Нет, я не пугаюсь, но как бы не причинить Игорю Владимировичу беды какой. Словом, девушка была в квартире с Олегом, жена которого, Оля, работает вместе с Игорем Владимировичем.

— Значит, этот Олег и привел девушку на квартиру?

— Вероятно.

— А сам Айрапетов часто приводит женщин?

— Бывает, не скрою. Сами понимаете, парень видный. К тому же зарабатывает хорошо. Невесты так и льнут. Только он не увлекается ими. Большей частью деловые у него встречи. К примеру, Оля — врачиха бывает, о которой я уже упомянула. Черненькая такая, миловидная дамочка. Они с Игорем Владимировичем по науке, как ее… В общем, ученую работу пишут. Подолгу засиживаются. Иной раз Оля с Олегом приходит, с мужем, значит. Вот тот любитель до водочки. Как только заявляется, Игорь Владимирович без разговора усаживает его на кухне и ставит бутылку на стол. Чтобы не мешал, значит, им с Олей работать. Как-то я Олегу сказала: «Чем водку глушить, тоже какой ни есть наукой занялся бы, чтоб от жены не отставать». Он смеется: «Я, теть Вер, артист — мое место в буфете. Некогда науками заниматься. А за женами пусть ослы гонятся. Жены, теть Вер, как цари: приходят и уходят. Мужья остаются». Веселый такой парень, Олег. Косматый, будто поп, и, видать, верующий. На днях в церкви видела, когда свечечку заходила купить. В тамошнем хоре поет. Вот ведь иной раз в жизни случается: жена научные открытия делает, а муж религию признает.

— Фамилию его не знаете? Где работает?

— Фамилию свою он не называл. А вот работает… говорил как-то, что в ресторане «Сибирь». То ли поет там, то ли играет на музыке — точно не скажу, не знаю.

— Ну, а что с Николаем Петровичем случилось?

— После случая с мороженщицей он вроде как поглупел. И так-то человек был нездоров, а тут совсем расстроился, заговариваться самым настоящим образом стал.

— Часто он из дома уезжал?

— Нет, не особенно.

— Куда ездил, не говорил?

— Где-то в районе живет знакомая Игоря Владимировича. Красивенькая, как куколка, девушка. Я, правда, всего один раз ее здесь видела. Вот к ней Николай Петрович и наведывается иногда. Говорит, отдых там сильно хороший.

— В его отсутствие Айрапетов приводит гостей?

— Как вам сказать… — Вера Павловна пожала плечами, вроде и говорить ей откровенно не хотелось и в то же время надо было отвечать на прямо поставленный вопрос. — Бывает иной раз, чего греха таить. Только все по-любовному делается, по-хорошему. Вот разве последний случай с девушкой, сами понимаете, какой-то странный… Исключительный, что ли…

В коридорчике трижды коротко тренькнул звонок. Вера Павловна впустила худощавого подростка и всплеснула руками:

— Генка! Где ты как лоб рассадил?!

— Это Сашка Чернов кирпичем… — шмыгнув на кухню, хмуро ответил подросток.

— Гена, — позвал Степан Степанович.

— Что? — буркнул тот из кухни.

— Иди-ка сюда, мой хороший.

Подросток загремел посудой, будто бы принялся за неотложную кухонную работу. Вера Павловна заглянула к внуку и строго спросила:

— Оглох, что ли?

— Ну, чо?

— Чирей — на плечо! Из милиции за тобой пришли. Будешь дальше бродяжить — в колонию посадят.

Подросток, закрыв ладонью лоб, подошел к дверному проему, исподлобья глянул на милицейские погоны Стукова.

— Кто посылал тебя сегодня в кафе «Космос»? — спросил Степан Степанович.

— Никто.

— Почему обманываешь? — Голос Степана Степановича стал строгим. — Где ты взял золотое кольцо, которое передал в «Космосе» одной девушке?..

— Никто меня туда не посылал, — Генка, набычась, опять кинул взгляд на погоны. — Дядя Игорь Айрапетов попросил отвезти кольцо Люде и рубль нам с Сашкой дал на мороженое.

— Вот такой он, Игорь Владимирович, — подхватила Вера Павловна. — То конфет этим шалопаям напокупает, то мороженым до посинения обкормит. Подумать надо! До кафе сбегал — и рублевку получил. Да Генке на другой конец города добежать легче, чем дураку с горы скатиться. Разве можно ему за это деньги платить?

— Еще о чем тебя дядя Игорь просил? — Стуков нахмурился. — Только, пожалуйста, не обманывай, Гена. Милицию нельзя обманывать, все равно правду узнаем.

Генка долго молчал. Сопел.

— Ни о чем больше не просил.

— А где ты бритву взял?

— Честное пионерское, в акации нашел. В прятки мы играли, и я случайно на бритву наткнулся.

— Не обманываешь?

— Я же честное пионерское сказал…

Степан Степанович погрозил пальцем:

— Смотри, Гена… В следующий раз увижу на улице после девяти вечера или бабушка на тебя пожалуется — не сдобровать тебе. С милицией шутить нельзя. Милиция порядок любит, — и уже миролюбиво добавил: — Иди, Гена, ужинай. Одним мороженым, пожалуй, сыт не будешь.

Подросток мгновенно скрылся в кухне.

— Парень вроде бы не глупый, — потихоньку, чтобы не слышал внук, заговорила Вера Павловна. — Без троек, на четверки и пятерки, учится, а вот по поведению хромает. И в кого такой неугомонный удался? Родители инженеры, непьющие, смирные. Последний год на Чукотке дорабатывают по договору. Боюсь, как бы к их приезду совсем мальчонка от рук не отбился…

Возвращаясь к интересующей его теме, Стуков спросил:

— Вера Павловна, среди знакомых Айрапетова не знаете Бэллу Бураевскую.

— Фамилию не скажу, а Бэллу — красивую белокурую дамочку с голубыми глазами — знаю. Примерно год назад захожу к Игорю Владимировичу — я у них в квартире убираю, — он и познакомил с Бэллой. Сказал: «Моя жена». По наружности прямо-таки замечательная парочка. Игорь-то Владимирович собою тоже красавец. Пожелала, как водится, им счастья, через неделю гляжу — нет уже Бэллы. Спросила Игоря Владимировича. Улыбнулся: «Не сошлись характерами».

— И после этого ее не видели?

— Долго она здесь не появлялась, с год, наверное. А в прошлое воскресенье утром нагрянула. Игоря Владимировича в тот момент дома не было, Николай Петрович тоже в отъезде находился. Посидели мы вдвоем с Бэллой, посудачили. Оказывается, она теперь в районе живет. Вскорости Игорь Владимирович подошел, и они отправились день рождения его отмечать. Вот после дня рождения и произошел исключительный случай с той девушкой в белом костюмчике и брючках…

Время было за полночь, когда Степан Степанович Стуков и Антон Бирюков попрощались с разговорчивой Верой Павловной. Ни Айрапетов, ни Семенюк в этот вечер дома так и не появились.

16. Дальше в лес — больше дров

Слава Голубев познакомился с Айрапетовым раньше Бирюкова. Когда со Светланой Березовой случилось несчастье, Игорь как раз дежурил в «Скорой помощи». По его рассказу Голубев сделал вывод, что все произошло именно так, как сообщила Люда Суркова. За исключением, пожалуй, одной детали: сумочка Березовой нашлась. Когда пришла машина «скорой помощи», кто-то из толпы передал сумочку санитарам. Здоровью Светланы, по заверению Айрапетова, большой угрозы нет. От удара возникло помрачение сознания. Предполагается незначительный ушиб головного мозга, но это может не подтвердиться. Словом, как понял Голубев, относительно Березовой Игорь был настроен оптимистично.

Из «скорой помощи» Светлану увезли не в горбольницу, как считала Люда Суркова, а по протекции Айрапетова направили в хирургическую клинику. Там компетентные врачи в течение нескольких суток окончательно установят состояние здоровья и примут необходимые меры. Голубев, не тратя времени, махнул в клинику, надеясь переговорить с самой Светланой. Однако попасть в палату оказалось не так-то просто. Через дежурную медсестру пришлось отыскивать лечащего врача, убеждать его, что уголовный розыск интересуется здоровьем Березовой вовсе не случайно. Только после этого врач разрешил медсестре пригласить Светлану в коридор приемного покоя.

В длинном больничном халате, с перебинтованной головой, Светлана внимательно выслушала Голубева и уверенно повторила рассказанное Людой Сурковой и Айрапетовым. Сумочку у нее вырвали из рук подростки — это она видела точно, хотя дело было уже в сумерках. Почему сумочка оказалась у санитаров? Видимо, убедившись, что в ней никаких ценностей нет, хулиганы бросили. Внешность подростков Березова вразумительно охарактеризовать не могла, но твердо заявила, что при надобности опознает их.

Все это Слава Голубев доложил Бирюкову и Стукову обычной своей скороговоркой в течение нескольких минут и, устало потянувшись, прошелся по кабинету. Рабочий день только начался. Яркое солнце играло на оконном стекле прыткими зайчиками.

— Всю ночь не спал? — сочувственно спросил Голубева Антон.

— Угу, — подтвердил Слава. — В «Скорой помощи» всех опросил.

— Как Айрапетов тебе показался?

— Шустряк парень. По-моему, не глупый. Авторитетом в «скорой» пользуется беспрекословным.

Степан Степанович накручивал диск телефона. Голубев еще раз потянулся и, посмотрев на Бирюкова, сказал:

— Если срочного ничего нет, пойду в гостиницу. Вздремну минут шестьсот.

Когда Слава ушел, Антон обратился к Степану Степановичу:

— Выходит, вчера Игорь Владимирович дежурил, а мы его дома ожидали.

— Выходит… — многозначительно проговорил Степан Степанович, не отрываясь от телефона.

Айрапетов появился в уголовном розыске через час после того, как Стуков позвонился к нему на работу. Пожав Степану Степановичу руку, будто старому знакомому, он учтиво кивнул Антону, сел на предложенный стул и обаятельно улыбнулся:

— Ну взял меня в оборот угрозыск. То отпечатки пальцев для какого-то сравнения снимает, то вот сюда зовет. В чем дело, товарищи?

— Вчера вечером мы приходили к вам домой, — уклончиво ответил Стуков, прикуривая сигарету. — Ждали до полуночи, но так и не дождались.

Айрапетов не спеша достал из кармана брюк пачку «Нашей марки». Щелкнув зажигалкой, тоже закурил.

— У дяди резко ухудшилось здоровье, пришлось устраивать его на стационарное лечение. Затем, как раз до полуночи, дежурил в «Скорой помощи». После дежурства идти в пустую квартиру не захотел. Остался ночевать у друзей, — Игорь спокойно, очень даже спокойно, как показалось Антону, посмотрел на Стукова: — Случилось что-то серьезное?

— Что у вас произошло с Людой Чурсиной? — вместо ответа спросил Степан Степанович.

— С какой Людой?.. — на смуглом красивом лице Айрапетова мелькнуло недоумение. Будто припоминая, он нахмурился и вдруг воскликнул: — Ах, Люда! Девушка из «Космоса»?.. Извините, не понял вашего намека.

— Вы знакомы с ней?

— Относительно.

— А поточнее?..

Айрапетов глубоко затянулся сигаретным дымом.

— Банальная история. Познакомились в кафе. Танцевали. Пили шампанское. Неожиданно Люда опьянела до невменяемости. Как джентльмен, я не мог бросить девушку на произвол судьбы. Привел к себе, поскольку она была не в состоянии назвать своего адреса. Чтобы избежать сплетен и нежелательных разговорчиков, пригласил с собою мужа одной из своих сотрудниц. Зовут его Олегом. Большой любитель выпить, а у меня, как на грех, в доме не оказалось спиртного. Пока бегал к друзьям за бутылкой, Люда учинила скандал, стала ломиться, что называется, в открытую дверь. Собрала толпу соседей, выбежала из квартиры… С ней что-то случилось плохое?

— Почему золотое кольцо Сурковой осталось у вас?

— Я вернул. Правда, не сам. Самому неловко с ней встречаться. Она же по-своему, превратно, мои благие намерения истолковала.

— Для чего вы оставили кольцо у себя? — спокойно повторил вопрос Стуков.

— Чтобы присвоить и разбогатеть, — с улыбкой ответил Айрапетов и расхохотался. — Милые работники уголовного розыска, ради бога — поверьте: я не нуждаюсь в дешевых побрякушках.

— Кольцо высшей пробы, стоит недешево.

— Для сотрудницы кафе с ее мизерным заработком, возможно, и недешево. Не спорю. Для меня, поверьте, чистый пустяк, — Айрапетов внимательно поглядел на Стукова. — Неужели вы действительно считаете, что я хотел обогатиться за счет официантки?

— Думаю, у вас была другая цель… — Степан Степанович недолго помолчал. — Видимо, вы хотели еще раз встретиться с официанткой. Кольцо — повод для встречи? Ошибаюсь?

Айрапетов покраснел, несколько раз кряду затянулся сигаретой и, потупившись, ответил:

— Это всего-навсего ваши предположения, хотя… Отчасти так, но в основном я опасался, что дорогой Люду ограбят какие-нибудь ханыги, а она по пьяной лавочке свалит беду на меня.

— Вот вы, Игорь Владимирович, врач, — издалека начал Стуков, — и, насколько мне известно, по женской линии квалифицированный специалист. Скажите, сколько нужно женщине выпить шампанского, чтобы опьянеть так, как опьянела Люда?

— Сам был удивлен, — быстро ответил Айрапетов. — Выпила Люда очень немного. По всей вероятности — с ней произошло то, что может произойти с некурящим человеком, если его заставить выкурить взатяжку полную сигарету. Такой человек может потерять сознание.

— А если подсыпать в вино снотворного?..

Игорь театрально выставил перед собой руки.

— За нашим столом не было авантюристов и преступников.

Бирюков не вмешивался в разговор. Исподволь он рассматривал Игоря, прислушивался к оттенкам его чуть глуховатого приятного голоса. Одет Айрапетов был модно, но не броско. Светлые брюки, лакированные, с замысловатым узором, туфли и дорогая трикотажная рубашка с золотистой «молнией» делали его похожим скорее на спортивного тренера, чем на врача-гинеколога. В манере держаться сквозила естественная легкость, присущая людям, привыкшим быть на равных в любом обществе.

— Вы Люде не угрожали? — продолжал задавать вопросы Степан Степанович.

— Что вы, право!.. Я уговаривал ее остаться, но ни угроз, ни силы не применял. Если она пожаловалась вам, то, уверяю, виною во всем является возбужденное алкоголем воображение.

— А Олег не рассказывал, почему Люда стала ломиться в дверь?

Айрапетов чуть повел бровью.

— Говорит, сидел на диване, дремал, когда Люда вскочила и напустилась на него: «Куда вы меня привели?! Что со мной сделали? Чего хотите?!», и все в таком духе. На журнальном столике лежала бритва, она схватила ее, замахнулась. Во избежание недоразумений Олег отобрал бритву и выбросил в открытую балконную дверь.

— Вы уверены, что было именно так, как говорит Олег?

— У меня вроде бы нет причины лгать.

— А если я вам сообщу, что эта бритва… украдена из магазина?

— Вы разыгрываете меня? Или… — Айрапетов побледнел: — Черт знает что? Как могла попасть ко мне ворованная бритва?

— Вот и нас это интересует.

Игорь впервые за время разговора посмотрел на Бирюкова. Их взгляды встретились, и Антон не понял, чего больше в глазах Айрапетова: страха или оскорбленного подозрением самолюбия.

— Откуда у вас эта бритва? — не давая Игорю долго раздумывать, спросил Стуков.

— Из ребят кто-то подарил на дне рождения. Теперь модно дарить архаичные безделушки.

— Постарайтесь вспомнить, чей это подарок.

— День рождения отмечали в кафе. Приглашенных было около двадцати человек. Кто из них что дарил… — Айрапетов растерянно улыбнулся. — Расстреляйте — не могу сообразить.

— Павел Мохов был на дне рождения?

Игорь не вздрогнул, не испугался. Ответил как ни в чем не бывало.

— Мохова в тот вечер я не видел.

— Давно с ним знакомы?

— Несколько лет… — Айрапетов задумчиво наморщил лоб и вдруг повеселел. — Кажется, предполагаю, кто мог подсунуть бритву. В кафе каким-то образом оказался один из моих бывших пациентов. Некто Остроумов Владимир Андреевич. Работает на обувном комбинате. Несколько лет назад, точную дату не помню, его доставили на «скорой помощи» вместе с Моховым в хирургическое отделение, где я в то время работал оперирующим врачом. Ранения у того и другого были серьезными. Пришлось крепко их «поштопать». С тех пор оба считают меня своим спасителем и при встрече лезут с любезностями. Вот и на этот раз в кафе Остроумов презентовал огромный букетище цветов, а когда началось шутовство с подарками, тоже что-то сунул под шумок. Помню, мы с Олегом принесли подарки домой, бросили их на диван. Бритва упала на пол, я поднял ее и положил на журнальный столик.

Айрапетов посмотрел на Стукова таким взглядом, каким ученик, желающий убедиться в правильности ответа, смотрит на строгого учителя. Степан Степанович равнодушно разглядывал свои роговые очки. Прищурившись, он опять спросил:

— Почему предполагаете, что бритву мог подарить Остроумов?

— Вы сказали, что она украдена из какого-то магазина. Из всех присутствовавших в кафе моих знакомых только Остроумов может вызвать подозрение.

И опять, едва Игорь замолчал, Степан Степанович задал вопрос:

— Что за отношения у вас с Бураевской? Как познакомились?

— Знакомство чисто случайное, но я хотел на ней жениться, — чуть удивившись, однако без заминки, ответил Айрапетов.

— Что помешало?

— Об этом у нее надо спрашивать, — на лице Игоря появилось выражение не то боли, не то обиды. — Смотрю, уголовный розыск располагает обо мне сведениями, как о настоящем преступнике.

— Простите, Игорь Владимирович, — извинился Стуков. — Вы должны понять, что стечение обстоятельств, как, например, случай с Людой Сурковой, украденная бритва, бросают на вас некоторую тень. Наша задача — отвести от вас подозрения.

— Какой разговор. Я прекрасно все понимаю. Однако… неприятно чувствовать за спиной тяжелые вздохи. Мне больше по душе правда, пусть горькая, но в глаза, — Айрапетов неожиданно посмотрел на часы. — Извините, товарищи, мне надо срочно ехать в аэропорт — мама прилетает.

Степан Степанович повернулся к Антону:

— У тебя есть вопросы? — И пояснил Айрапетову: — Это сотрудник уголовного розыска Бирюков из райцентра, где обворовали магазин. Он расследует кражу.

У Антона была уйма вопросов: о Чурсиной, Лаптеве, Костыреве, Мохове, однако он воздержался выяснять их в спешке и отрицательно повел головой.

Айрапетов, торопливо попрощавшись, вышел из кабинета. Бирюков посмотрел в окно. Оттуда хорошо было видно, как Игорь почти выбежал на улицу, огляделся по сторонам и, «проголосовав», остановил такси. Антону пришла внезапная мысль. Он быстро набрал номер гостиницы и попросил дежурную пригласить к телефону Голубева. Услышав в трубке заспанный голос, заговорил:

— Слава, есть срочное дело. Айрапетов только что укатил от нашего управления на такси в аэропорт. Надо проконтролировать. Понимаешь?

— Пока я сплю, враг не дремлет? — пошутил Голубев. — Один момент, Игнатьич, умоюсь и лечу на всех парусах к самолетам.

— Давай, Славочка, давай… — Антон положил трубку и по взгляду Степана Степановича понял, что поступил правильно.

— Какое впечатление? — спросил Стуков. — Кажется, ты не поверил в искренность Игоря Владимировича.

— Подстраховка не повредит. А впечатление неплохое. Парень знает себе цену. Не заискивает, не юлит.

— И правду в глаза любит, — Степан Степанович вздохнул. — К сожалению, в нашей работе эту правду нельзя преждевременно выкладывать. Как в пословице, правда хорошо, а счастье лучше.

Бирюков усмехнулся:

— А еще говорят: дальше в лес — больше дров.

— Остроумова имеешь в виду? Сходились наши стежки-дорожки.

— Интересный человек?

— Оригинальный. Есть у нас в архиве его жизнеописание. Сейчас полистаем.

Стуков поднялся из-за стола и вышел из кабинета. Через недолгое время он вернулся с двумя толстыми папками. В одной из них Бирюков нашел фотоснимки. Остроумов был снят стандартно: правый профиль, фас, полный рост. На фотоснимках значились имя, отчество, фамилия и год рождения. Снимки были отчетливые, фиксирующие каждую морщинку на вытянутом худом лице с большими глазами. На облысевшей голове — ни волоска.

— Много раз судим? — спросил Степана Степановича Антон.

— Своеобразный рецидивист-неудачник. Из сорока с лишним лет жизни половину провел в исправительно-трудовых колониях. Последний раз при задержании клятвенно обещал мне, что поставит точку. Видимо, не сдержался. Еще разок решил попытать счастья. Эх, Остроумов, Остроумов… Вот этот может и сигнализацию отключить, и компаньонов найти, и человека, под руку подвернувшегося на деле, прикончить, — Стуков подал Антону телефонный справочник. — Звони в отдел кадров обувного комбината. А я тем временем эти папки для памяти полистаю.

Ответивший. Бирюкову начальник отдела кадров без колебаний заявил, что Владимир Андреевич Остроумов работает на комбинате не первый год. Сейчас находится в цехе. Будет там до пяти вечера. Антон положил трубку и решил, не откладывая, ехать на комбинат.

— Будь внимательным, — предупредил Степан Степанович. — Остроумов хоть и неудачник, но голой рукой его не возьмешь.

17. Рецидивист-неудачник

Посмотрев на небольшую вывеску обувного комбината, Бирюков нырнул в узкий коридорчик проходной и с ходу чуть не наскочил на деревянный барьер. За барьером, держа перед глазами, как лорнет, очки с отломленной дужкой, стандартный старичок-вахтер самозабвенно разглядывал картинки в потрепанном «Крокодиле». Поздоровавшись со старичком, Антон спросил:

— Как увидеть Владимира Андреевича Остроумова?

Вахтер положил на барьер журнал, одной рукой поправил форменную фуражку и заговорил издалека:

— Увидеть любого человека — не трудная штука, а в данном конкретном случае у тебя, милок, ничего не получится, потому как вышел с комбината товарищ Востроумов, — старичок поднес к глазам свой «лорнет», поразглядывал Бирюкова и вроде из любопытства поинтересовался: — Случаем, не брательник Востроумову будешь?

— Сосед, — сказал Антон первое, что пришло на ум.

— А я думал брательник… Суседу могу сказать конкретно. Отпросился Востроумов у начальника цеха брательника встречать. Через час, может, пораньше как штык будет на рабочем посту. Мужик он у нас до строгости аккуратный и тверезый, хотя и из этих…

— Из кого, из этих?

— Как так?.. — вахтер подозрительно наклонил голову. — Сусед и не знаешь.

— Недавно мы в соседях, — выкрутился Бирюков. — Можно сказать, друг друга еще толком не знаем.

Подозрение на лице вахтера сменилось добродушием.

— Другой коленкор. А то: сусед… Сусед об суседе все должен знать. В таком разе тебе и сказать можно, что Востроумов больше двух десятков годов смотрел на небо через решетку.

— Серьезно? — изобразил удивление Антон.

— Куда сурьезней, — довольный произведенным впечатлением, вахтер почесал затылок. — Только, милок, теперича то время для Востроумова в прошлом осталось, а в данном конкретном случае он передовик труда. Вдвоем с женкой больше четырех сотен как пить дать каждый месяц заколачивают. Думаешь, зазря он старое ремесло бросил? Зазря и болячка не привяжется. Понял Востроумов скус честно заработанных денег. Дом купил. Мы вот тоже со старухой хатенку новую сообразить намерены — али домик так небольшенький…

Рассуждения о покупке домов для Бирюкова интереса не представляли. Он посмотрел на часы, посожалел, что не располагает временем для хорошей беседы, и вышел из проходной. От нечего делать побродил по близлежащим улицам. Зашел в какой-то павильончик, перекусил. Потом заглянул в кинотеатр и около часа сидел в пустом зале, разглядывая на экране полуцветные от старости кадры документального фильма. Из кинотеатра сразу было направился к проходной обувного комбината, но, увидев на пути телефон-автомат, решил позвонить Степану Степановичу.

— Отдел розыска. Стуков, — послышалось в трубке.

— Остроумова нет на работе. Говорят, отпросился встречать брата, — сказал Антон.

— Срочно приезжай, — проговорил Степан Степанович. — Остроумов в вытрезвителе.

Через несколько минут Бирюков уже находился в кабинете Стукова.

Оказывается, за переход улицы в неположенном месте Остроумова остановил для воспитательной беседы постовой милиционер. Заметив, что нарушитель уличного движения основательно пьян, постовой, недолго думая, отправил его в медвытрезвитель. Там у Остроумова обнаружили шесть золотых часов. Заподозрив нечистое, сообщили о необычном клиенте Стукову. Услышав от дежурного по медвытрезвителю фамилию «клиента», Стуков распорядился немедленно доставить его в отдел розыска.

— Должны вот-вот привезти, — закончил Степан Степанович.

— Если он хмельной, нельзя его допрашивать, — сказал Бирюков.

— А мы и не будем допрос учинять. Мы только убедимся, тот ли это Остроумов, который нам нужен.

— Неужели Айрапетов предупредил? От Голубева звонка не было?

— Молчит Голубев. Не вижу, Антоша, в предупреждении логики. Этим Айрапетов себя под удар ставит.

— Случайность?

— Не похоже. Скорее, ход какой-то…

О большем они не успели переговорить. В сопровождении молодого розовощекого сержанта в кабинет вошел Остроумов. Осторожно снял с лысой головы новенькую серую кепку; он заискивающе улыбнулся Степану Степановичу и поздоровался с ним, назвав по имени-отчеству.

— Здравствуйте, — сухо ответил Стуков. — Кажется… Кудрявый?

— Кличку до сих пор помните, — Остроумов в улыбке блеснулметаллическими зубами. — Ну и память!

— Ничего память, пока не подводит, — Степан Степанович нахмурился. — А кличку вашу вспомнил потому, что встреча служебная. Опять за старое взялись?

Остроумов развел руками и часто-часто заморгал. Он, на удивление, казался совершенно трезвым. Стуков вопросительно посмотрел на сержанта. Тот понял взгляд, виновато кашлянул, но доложил бойко, по-уставному:

— Гражданин перед тем, как у него обнаружили часы, успел таблетку проглотить.

— Какую таблетку?

— Во такая малюсенькая, — показывая кончик ногтя на мизинце, угодливо пояснил Остроумов, — японская. Одну штучку с перепоя заглотишь — и как огурчик свеженький. Лишь в темечке иголкой покалывает.

Сержант передал Стукову шесть коробочек с золотыми наручными часами и, попросив разрешения, вышел из кабинета. Степан Степанович хмуро посмотрел на Остроумова:

— Опять за магазины принялись, Кудрявый? — взглядом показал на стул и коротко бросил: — Садитесь.

— Всегда прежде времени кусаю локти, — усаживаясь, Остроумов прижал к груди руки. — Прошу учесть, Степан Степанович, на этот раз шел в уголовный розыск с повинной. Клянусь, просветление озарило. Точка! Вспомнил ваши святые слова, что неудачник я самый последний. Ой, как мне тяжело, Степан Степанович…

— Поздновато каетесь.

— Лучше поздно, чем никогда.

— Начистоту говорить будете?

— Как перед господом богом!

— А с чего это вдруг вы раскаялись?

— Полностью осознал безысходность преступного пути и, если хотите, в знак благодарности за доброту человеческую.

На лице Остроумова опять появилась заискивающая улыбка, опять блеснули вставные зубы, и с видом кающегося грешника он начал рассказывать, как вышел последний раз на свободу вместе с Павлом Моховым, встретился со старыми «корешками», как те предложили «дело», но он наотрез отказался. Рассказ был витиеватым и не имел отношения к тому, что интересовало Стукова и Бирюкова.

— Ближе к делу говорите, — строго перебил Степан Степанович.

— Ближе так ближе, — угодливо согласился Остроумов и вытер вспотевшую лысину. — Ребятки на меня страшно обиделись, что добровольно машу им ручкой. Произошел пьяный хипиш, после которого машина «скорой помощи» подобрала меня чуть не жмуриком с тремя ножевыми ранами и со штопором вот в этом мягком месте… — приподнявшись со стула, он хлопнул себя ладонью ниже спины. — Да, да, Степан Степанович! С обыкновенным глупым штопором, каким открывают бутылки, ввинченном в мое тело на полную катушку. Из меня, как из дырявой банки, во все щели хлестала кровь. Я подыхал, как последний пес… На счастье, попал в руки гуманному доктору. Знали бы вы, какой это благородный человек! Он больше часа зашивал на мне дырки вдоль и поперек. Не считаясь с моим прошлым, поделился со мной своей собственной кровушкой. Он жизнь мою беспутную спас!.. Через его золотые руки прошел и Павлуша Мохов, имевший неосторожность при хипише заступиться за меня. Ребятки чем-то тверденьким Павлушу по темечку тюкнули.

Лицо Остроумова сделалось скорбным. Он замолчал, видимо, ожидая, что Стуков задаст уточняющий вопрос. Вопроса не последовало, и тогда Остроумов продолжил дальше:

— Врача, который вырвал нас с Павлушей из когтей смерти, зовут Игорем Владимировичем. В прошлое воскресенье я встретил его в «Космосе». У Игоря Владимировича состоялся торжественный день рождения. Культурные друзья стали дарить подарки. Я был выпивши, растрогался до слез и от чистого сердца тоже вручил… — Остроумов в который раз провел ладонью по мокрой от пота лысине. — А сегодня Игорь Владимирович звонит мне по телефончику и толкует, что из-за моего подарочка уголовный розыск тянет его под эшафот. Ах, думаю, такое козырное дело по-дурному засветил! Прикинулся шлангом, дескать, не понимаю, а он: «Как же так, уважаемый Владимир Андреевич? На свою беду я спас вашу жизнь?» Боже-боже, что произошло со мной после этого!..

— Решились на раскаяние? — покачав головой, спросил Стуков.

— Не верите?

— Нет.

Остроумов растерянно замигал. Глаза его повлажнели, и слезы медленно поползли по впалым щекам.

— Я полжизни мотался по исправительным колониям, полжизни жрал казенные харчи и таскал параши. Я почти забыл свое имя. Как собака отзывался на кликуху, которую вы мне сегодня напомнили. У меня на черепе не осталось ни одной ворсинки, во рту нет ни одного собственного зуба, но… Почему вы, Степан Степанович, считаете, что вместе с волосами и зубами у меня пропала совесть? Почему?!

Остроумов закрыл было лицо кепкой, но сразу убрал ее. Слезы катились по его щекам и часто-часто капали на колени. Руки дрожали. Казалось, он силился сдержать слезы и не мог. И тогда он заговорил, не обращая на них внимания, облизывая кончиком языка верхнюю губу.

— При первой судимости, когда я был в расцвете сил, мне отвалили полную пятерку за копеечную мелочевку дореформенными деньгами. Пусть я украл их, пусть… Но не жестоко ли за медяшки давать такой срок? Пять пасок — подумать страшно! — Остроумов вытер лицо кепкой. Глаза его стали злыми, красными. — Я обалдел от возмущения и решил мстить. Мне давали срок за каждое мое дело. Я отбывал наказание и принимался за прежнее. Опять садили… Да что базарить! Вы, Степан Степанович, все знаете — память у вас светлая. За четверть века моей преступной деятельности меня не пожалел ни один человек! И только Игорь Владимирович… своей добротой перевернул мои уголовные потроха. Я стал работать, у меня золотые руки. Хотите, такие фасонные туфельки отчебучу, что ахнете! Который год не воровал…

— И все-таки не вытерпел.

Остроумова заколотит мелкий озноб. Лысина вспотела, словно на нее брызнули водой. Он раз за разом вытирал голову кепкой, но она потела еще больше.

— Встретился с Павлушей Клопом, магазинчик с часиками подвернулся. Увидел золотишко — затмение нашло, не устоял… — Остроумов умоляюще посмотрел на Стукова. — Отложите допрос до завтра. Все как на духу расскажу. Сейчас мочи нет говорить, мозги дымят, мысли путаются… С горя выпил для смелости, таблеточку проглотил, в темечке иголкой колет… Ой, как сильно колет…

Пока Стуков связывался со следователем и прокурором, чтобы направить задержанного в следственный изолятор, пока выполнял необходимые при этом формальности и вызывал конвоира, Остроумов сидел, уткнувшись лицом в ладони, как будто происходящее его не касалось. Когда Остроумова, наконец, увели, Степан Степанович проговорил:

— Вот это и есть тот самый Владимир Андреевич, рецидивист-неудачник. Какой-то он необычный сегодня… Впервые таким вижу.

— Не от таблетки ли? — предположил Бирюков.

— Возможно, — Стуков задумчиво помял в пальцах сигарету. — А Игорь Владимирович предупредил-таки Остроумова. Не утерпел.

— Для чего он это сделал?

— Трудно сказать.

Бирюков задумался. В поведении Айрапетова на сей раз не было логики. Его телефонный звонок Остроумову, если таковой на самом деле состоялся, смог явиться сигналом тревоги для рецидивиста. Рассчитывать на джентльменский жест матерого уголовника мог только наивный человек. Айрапетов впечатления наивного не производил. Не верилось и в то, что Остроумов действительно шел с повинной и случайно нарвался на постового милиционера. Сомнений не вызывали лишь шесть золотых часов, обнаруженных у Остроумова. Ровно столько исчезло их из магазина. Значит, соврал Мохов, что успел продать часы. Видимо, Остроумов захватил себе львиную долю.

— Сейчас поеду в изолятор и еще поговорю с Костыревым и Моховым, — после бесплодных размышлений сказал Антон.

— Попробуй, — согласился Степан Степанович.


Замкнутый и угрюмый Федор Костырев, несмотря на все тактические старания Бирюкова, ничего не хотел говорить. Он полностью отрицал знакомство с Остроумовым, Айрапетовым и электромехаником с подстанции Лаптевым. Признался лишь в том, что хорошо знает монтера Валерку Шумилкина. Когда же Антон заикнулся о загадочных письмах, вообще превратился в истукана и замолчал, словно глухонемой.

Мохов, как и прошлый раз, с ходу начал изображать бывалого уголовника, вроде бы роль подследственного доставляла ему огромное удовольствие. Не дожидаясь, когда Бирюков заговорил, с нахальной улыбочкой спросил:

— Раскололся Федька?

— Раскололся… — Антон сделал паузу, — только не Федька, а Остроумов. Знаете такого?

Всего на секунду растерялся Мохов. Скорее даже — удивился. Но ответил равнодушно:

— Нет, не знаю.

— Неужели забыли Владимира Андреевича? Кличка — Кудрявый..

— Никаких ни лысых, ни кудрявых не знаю!

— А Игоря Владимировича Айрапетова?..

Мохова будто по лбу ударили. Ошарашенно заморгав, он несколько раз проглотил слюну и вдруг взвился:

— Ничего не знаю! Не возьму на себя мокруху! Не возьму!.. Чужое дело шьешь? Хочешь, чтобы Пашка Мохов заложил?!

— Ну, что вы кричите? С Остроумовым срок вместе отбывали, попали в пьяную драку. Айрапетов оказывал вам медицинскую помощь. В кафе «Космос» с ним шампанское лили, московского инженера ездили встречать на вокзал.

Мохов судорожно глотнул:

— Так, а магазин при чем?

Бирюков улыбнулся:

— Вот и я думаю: чего вы раскричались?

— Я не кричу. Разговор у меня такой.

— Как украденные часы попали к Остроумову?

— На барахолке по блату я толкнул часики! Гад буду, за бесценок отдал!

— Как часы попали к Остроумову — настойчиво повторил Антон.

— Не был Остроумов в деле! Век свободы не видать, не был!

— Хватит, Павел…

Мохов ударил кулаком по тощей груди:

— Не хочу туфтить, не знаю. Пусть Федька Костырев раскалывается, его дело.

Бирюков внимательно смотрел на Мохова и понимал, что вся моховская бравада от трусости. Но почему он не боится Костырева? Почему так нагло все валит на него?

В уголовный розыск Бирюков вернулся только к концу рабочего дня. Степан Степанович был на каком-то совещании. Под стеклом на его столе лежала записка. «Антоша! Звонил Голубев. Самолет немного опаздывает. Игорь ведет себя хорошо. Контактов — никаких. Ждет. Ночевать приходи ко мне. Слава тоже будет. Поговорим», — прочитал Антон и, усевшись за стол, подпер руками подбородок.

Телефон зазвонил внезапно. Вроде бы знакомый мужской голос спросил Степана Степановича.

— Стуков на совещании, — сказал Антон.

— Извините, с кем разговариваю?

— С Бирюковым.

— Кажется, вы занимаетесь райцентровским магазином?

— Да.

— Это Айрапетов говорит. Мне надо с вами встретиться. Сегодня же, немедленно.

— Приезжайте. Буду ждать.

— Видите, какое дело… Я только что встретил маму. Не будете возражать, если мы сойдемся через полчаса, что называется, за круглым столом, скажем, в ресторане «Сибирь»? К слову, вы ужинали?

Бирюков вспомнил, что сегодня толком даже не обедал.

— Нет, не ужинал.

— Отлично! Значит, через полчаса — у входа в «Сибирь»?.. — проговорил Айрапетов таким тоном, как будто разговаривал с давним-предавним знакомым.

Антон затянул с ответом. Встречаться в такой обстановке с людьми, причастными к проводимому расследованию, он не имел привычки, но память сейчас подсказывала ему, что с рестораном «Сибирь» что-то связано по ходу дознания. Пауза была недолгой, однако Айрапетов поторопил:

— Ну, что вы раздумываете? Соглашайтесь…

«Там же Олег работает! — вспомнив рассказанное соседкой Айрапетова Верой Павловной об инциденте с Людой Сурковой, вдруг подумал Бирюков. — Надо воспользоваться случаем, чтобы понаблюдать за этим Олегом со стороны». — И ответил:

— Соглашаюсь.

— Отлично! — бодро воскликнул Айрапетов, словно обрадовался, и тут же положил трубку.

18. За круглым столом

У самого входа в ресторан Айрапетов разговаривал с моложавой, но заметно полнеющей женщиной. Он издали увидел Бирюкова и разулыбался так, как будто наконец-то встретил долгожданного друга.

— Знакомься, мама. Это сотрудник уголовного розыска, товарищ Бирюков, — сказал он женщине, когда Антон подошел к ним.

Женщина устало подала темную от загара, с дорогим браслетом руку, вежливо наклонила голову и назвалась:

— Евгения Петровна.

Бирюков тоже сдержанно кивнул, сказал свое имя.

Она бесцеремонно оглядела его, спросила:

— А отчество?

— Игнатьевич.

— Вы знаете, Антон Игнатьевич, на юге ужасные грозы. Нас почти полный день мариновали в аэропорту. Самолет не мог вылететь из-за каких-то невиданных разрядов…

— Мама, — перебил Айрапетов. — Кому это интересно?

Евгения Петровна глянула на него:

— Не сердись, Игорек, я так сегодня перенервничала, — и опять повернулась к Бирюкову. — Это вы такой молодой работаете в уголовном розыске? И не боитесь преступников? Ведь они бывают вооружены. Знаете, в нашем городе недавно был случай, о нем даже писали в газетах…

— Мы пойдем ужинать или будем без конца разговаривать здесь, — с улыбкой опять перебил Евгению Петровну Айрапетов.

— Конечно, Игорек, пойдем. Я ужасно проголодалась. Принципиально не могу есть в самолете, хотя там кое-что и подают.

Бирюков сразу заметил, что Айрапетов не то стесняется своей словоохотливой родительницы, не то боится, как бы она не наговорила лишнего. Игорь пытался перехватить инициативу разговора, но удалось ему это лишь в ресторане, когда Евгения Петровна, с видом знатока принялась сосредоточенно изучать меню.

— Я разыскал того сапожника, — полушепотом сказал он Бирюкову.

— Для чего вы это сделали? — спросил Антон.

— Попав в глупейшую историю, нельзя сидеть сложа руки.

— Мы разобрались бы и без вашего вмешательства.

— Не сомневаюсь. У меня была другая цель, чтобы он пришел к вам с повинной. Согласитесь, это лучший вариант. Ему за чистосердечное раскаяние меньше достанется, а вам работы уменьшится…

— Смотрите-ка, даже бастурма из филе есть! — удивилась Евгения Петровна. — Интересно, как это блюдо здесь готовят? Может быть, только одно название, — она положила меню на стол и грузно поднялась. — Игорек, ты, пожалуйста, заказывай, а я ненадолго отлучусь. Так сказать, в порядке обмена опытом пойду познакомлюсь с руководством этого заведения.

Айрапетов проводил ее коротким взглядом, вроде бы смутился:

— Не удивляйтесь. Мама работает директором крупного ресторана. Профессиональная гордость говорит. — Игорь закурил, положил на стол пачку «Нашей марки» и, повертев в пальцах газовую зажигалку, со вздохом сказал:

— Хотел сделать с сапожником как лучше. Я ведь из-за его дурости в свидетели попал…

— К сожалению, некоторые свидетели, стараясь оказать пользу делу, забывают, что от них требуется только одно — говорить правду, но не вмешиваться в расследование.

— Привычка бороться за справедливость. Не могу сидеть сложа руки, когда… — Игорь глубоко затянулся сигаретой. — Согласитесь сами: считанные дни до защиты диссертации и вдруг… нелепость с бритвой…

— Вы на самом деле спасли Остроумову жизнь?

— Положение было критическим. Однако большого ума для спасения не требовалось. Нужно было срочно сделать переливание крови. У меня оказалась подходящая группа. Операцию делал другой врач.

Бирюков взял лежавшую перед Игорем пачку «Нашей марки», рассеянно поразглядывал ее и спросил:

— Хорошие сигареты?

— Неплохие. Почти десять лет их курю. Привык.

— Необычные для Новосибирска какие-то. Первые раз вижу.

— Их здесь не продают. Это мама мне каждый месяц из Ростова присылает.

— Точно такую же, только пустую, пачку обнаружили у нас в райцентре в обворованном магазине, — как можно равнодушнее проговорил Антон.

— Откуда она туда попала? — удивился Игорь. — Ведь это действительно редкие для Новосибирской области сигареты.

Бирюков пожал плечами. Наступило тягостное молчание. Айрапетов, наморщив лоб, сосредоточено думал.

— Слушайте, — вдруг сказал он, — а ведь я в прошлую субботу был у вас в райцентре. Случайно встретил Мохова. У того не было курева… Чтобы поскорее отвязаться, отдал ему полпачки. Неужели Мохов заодно с Остроумовым?

— Где вы с ним встретились?

— Говорю, случайно, на улице.

— А поточнее?..

— Я плохо райцентр знаю. Где-то… недалеко от вокзала.

— Мохов один был?

— С каким-то здоровым парнем.

— Не с Костыревым?

— Кто такой? — насторожился Айрапетов.

— Дружок Мохова.

— Я с его друзьями не знаком. Первый раз этого парня видел.

Опять помолчали. Бирюков спросил:

— У кого вы были в райцентре?

— У Лиды Чурсиной, продавцом работает. Собственно, был поутру, очень недолго. Ездил проветриться от городской суеты. У вас там великолепная природа, прямо как в Швейцарии. Николай Петрович, дядя мой, готов сутками пропадать у Лидочки.

— Знаете о том, что на днях с Чурсиной произошло несчастье?

На лице Айрапетова появилось нескрываемое удивление. Так удивиться мог только несведущий человек.

— Несчастье? С Лидочкой?.. — недоверчиво переспросил он. — Путаница какая-то. В воскресенье от нее вернулся дядя. Все было нормально, Николай Петрович ни слова мне не сказал.

— К сожалению, путаницы нет, — Антон вздохнул. — Чурсина приняла большую дозу пахикарпина, и в настоящее время неизвестно, удастся ли врачам спасти ее жизнь.

— Пахикарпина?! — опять удивился Айрапетов. — Не могу поверить! Этим лекарством женщины нередко, с позволения сказать, скрытно врачуют себя, чтобы без хирургического вмешательства прервать беременность. Как правило, такое самоврачевание кончается весьма печально. Что толкнуло Лидочку?..

— Видимо, причина была.

— Не ее ли магазин обворовали?

— Да, в котором она работала.

Айрапетов опустил глаза.

— Честное слово, не верится, чтобы Лидочка… Милейшее создание, скромница, тихоня… Вот уж поистине вспомнишь народную мудрость: «В тихом омуте черти водятся».

— Когда вы были у Чурсиной, она никаких признаков беспокойства не высказывала?.

— Абсолютно. Веселая была, улыбалась. Радовалась покупке часов.

— Где Лида могла достать пахикарпин?

— Затрудняюсь ответить. Хотя… Лидочка ведь торговый работник, связи у нее, безусловно, богатые.

К столу подошла официантка, чтобы принять заказ. Айрапетов только-только взял меню и посмотрел на Бирюкова, словно спрашивая, что же заказывать, но в это время появилась оживленная Евгения Петровна.

— Голубушка, заказ оставлен у директора. Будьте любезны, пройдите к нему, — ласково сказала она официантке, тяжело опустилась в кресло и улыбчивым взглядом посмотрела на Антона. — Удалось кое-что организовать, чего в меню нет.

— Мама, у тебя неудержимая энергия, — с упреком сказал Игорь.

— Не возникай против старших, — отмахнулась она и опять заговорила с Антоном: — Вы никогда не были в нашем городе? Непременно должны побывать. Можете остановиться у нас в доме — комната Игорька пустует. Захотите, устрою в гостиницу, будете жить в отдельном номере. Когда надумаете приехать, дайте телеграмму, мы с мужем встретим. У нас собственная «Волга», приличный дом с роскошным фруктовым садом.

— Спасибо, — поблагодарил Бирюков.

— Что «спасибо»? — Евгения Петровна повернулась к сыну. — Игорек, что ты как в рот воды набрал? Уговори Антона Игнатьевича побывать у нас, я вполне серьезно приглашаю.

— Да, да, — рассеянно поддержал Айрапетов. — Мама у нас славится хлебосольством, умеет организовать отдых. Каких только друзей в нашем доме не бывало! И все оставались довольны.

Появившаяся с подносом официантка прервала разговор. По тому, как плотно был загружен поднос судочками, тарелками и запотевшими бутылками с чехословацким пивом «Дипломат», Антон понял: Евгении Петровне удалось «кое-что» организовать недурно. Вроде бы спохватившись, она попросила официантку принести еще и коньяк, но Бирюков наотрез отказался.

— Ни пива, ни спиртных напитков не употребляю, — заявил он и для убедительности приврал: — Спортом занимаюсь.

Евгения Петровна весело засмеялась:

— Коньяк спорту не помеха. Я знаю спортсменов, которые пьют как лошади.

— Каким же видом спорта они занимаются, Винболом? — съязвил Антон. — И на какие средства?

— Не забывайте, что деньги на юге имеют иную цену. Люди едут к нам отдыхать. Они не трясутся над рублем, а ищут место под солнцем теплее…

— Некоторые так сильно увлекаются теплом, что с конфискацией имущества попадают в места, где солнце светит, но не греет, — с улыбкой сказал Бирюков.

— Совершенно правильно, — тоже улыбнувшись, неожиданно согласилась Евгения Петровна. — Живя на одну зарплату, швыряться деньгами не будешь. Вот мы, например, с. мужем неплохо получаем. Однако чтобы купить «Волгу», нам пришлось скапливать сбережения около десяти лет. Примерно столько же копили на дом. Зато теперь живем как в раю. Мне очень хочется, чтобы вы погостили у нас. Приезжайте, честное слово, не пожалеете.

Айрапетов молчал. Он почти не притрагивался к еде, задумчиво тянул пиво и закуривал одну сигарету за другой.

— Игорек, ты много дымишь, — упрекнула Евгения Петровна.

— Случилось несчастье со знакомой мне хорошей девушкой, — раздавливая в пепельнице окурок, проговорил Игорь. — Никак не могу представить…

— Ты был с ней в близких отношениях?

— Ну что ты, мама…

— Тогда к чему так сильно переживать? Понимаю, всякое несчастье причиняет боль. Если ты чем-то можешь помочь этой девушке, то помоги. Если нет, какая польза от твоих переживаний?.. Надо смотреть на жизненные гримасы трезво и не забивать голову чем попало. Не забывай, что у тебя диссертация на носу.

Зал ресторана быстро заполнялся посетителями. Свободных мест почти не оставалось. За соседним столом жгуче-крашеная, похожая на цыганку брюнетка лениво разговаривала с лысеющим мужчиной. Время от времени она откровенно стреляла в Айрапетова черно-сизыми, как переспевшая слива, глазами. Появился сутулящийся косматый парень. Огляделся, торопливо подошел к Айрапетову:

— Привет князю Игорю! — произнес театрально и покосился на свободное место.

— Занято, старик, — не ответив на приветствие, коротко бросил Айрапетов.

Парень нетрезво улыбнулся. Как ни в чем не бывало подошел к брюнетке, бесцеремонно обнял ее за плечи, что-то сказал и подался к эстраде, где музыканты уже настраивали инструменты.

Вентиляторы вытягивали из зала табачный дым, сизыми лентами поднимающийся над столами, приглушали разнобой голосов. Худенькая миловидная певица запела в микрофон песенку, которую Бирюков слышал впервые. На певицу никто не обратил внимания. Казалось, она делает приятное только для самой себя.

— Чувствую, вам надо побыть одним, — неожиданно сказала Евгения Петровна. — Пойду хоть из окна ресторана погляжу на ваш город.

Айрапетов, не говоря ни слова, кивнул, и она грациозно удалилась. Антон рассматривал гомонящую разновозрастную публику, из профессионального интереса пытаясь отличить случайных посетителей от завсегдатаев. Игорь, наоборот, сидел с таким задумчиво-равнодушным видом, как будто окружающего не существовало.

Певицу на эстраде сменил косматый парень, здоровавшийся с Айрапетовым. Шагнув из стороны в сторону, он поднес к губам микрофон, словно хотел его поцеловать, и тотчас громко заиграл оркестр. Гул в зале заметно стал утихать. Посетители удивленно заводили головами, поворачиваясь к эстраде. Парень выждал, пока музыканты закончили играть вступление, еще больше сгорбился и хрипловатым голосом почти заговорил по слогам:

Я сегодня до зари встану
По широкому пройду полю,
Что-то с памятью моей стало —
Все, что было не со мной, помню…
Айрапетов, глянув на певца, с усмешкой бросил:

— Пить меньше надо.

Оркестранты не жалели сил. Мелодия металась в тесных стенах ресторана, дребезжала стеклами окон. Казалось, ей невыносимо больно в этом зале, и она изо всех сил рвется в широкое поле, где «обещает быть весна долгой» и «ждет отборного зерна пашня». А певец, уставившись осоловевшими глазами в пол, не чувствовал этой боли, сутулился старичком и, раскачиваясь с боку на бок, тянул по слогам:

Я от тяжести такой горблюсь,
Но иначе жить нельзя, если…
— Идиот! Такую песню опошляет, — с внезапной злостью сказал Айрапетов.

— Да, — согласился Бирюков, — репертуар не к месту.

— Сейчас я сорву этому соловью голос.

Игорь щелкнул шариковой авторучкой и на бумажной салфетке размашисто написал: «Старик!»… Чуть подумав, густо зачеркнул написанное и, сменив наклон почерка влево, быстро застрочил: «Старик! Пока ты здесь горбишься от тяжести, Ольга в «Космосе» с Юриком Водневым шейк выкручивает. Целую». Сложив салфетку вчетверо, подозвал одну из официанток и показал ей на только что кончившего петь парня:

— Танечка, передай, пожалуйста, вот тому молодому Карузо.

Официантка быстро прошла между столиков и выполнила просьбу. Парень осоловело уставился в записку и вдруг, чуть не запутавшись в микрофонном шнуре, ринулся с эстрады через зал к выходу.

— Порядок, — усмехнулся Айрапетов. — Максимум через десять минут будет в вытрезвителе.

— О какой Ольге вы писали? — спросил Антон.

— Сотрудница моя. По молодости выскочила замуж за этого тенора-алкоголика, теперь мается. Ревнив, как Отелло. Видели, как фамилия Воднева сейчас сыграла? Это отличный парень, бывшая Ольгина любовь. Сменила, дуреха…

— Они что, правда, в «Космосе»?

Игорь засмеялся:

— Юрик второй год на Камчатке служит. Не усек «Отелло» подвоха с пьяных глаз. — И вдруг посерьезнел. — Кстати, это тот самый Олег, с которым у Люды Сурковой произошел конфликт в моей квартире.

— Что ж вы раньше мне не сказали?

— Даже не стукнуло… — Айрапетов приложил палец к виску. — Да и выяснять в таком состоянии что-либо у него бесполезно, он же в стельку пьян.

«Не умышленно ли ты его отсюда выпроводил?» — задал себе вопрос Бирюков и не успел сделать никакого вывода. Айрапетов заговорил снова:

— Если хотите встретиться с Олегом, завтра провожу к нему на квартиру. Или приходите сюда к открытию, утром. Олежка, как пить дать, опохмелиться нагрянет. Хоть и алкоголик, но мужик он сравнительно искренний, крутить перед вами не станет. Если что-то замнет, могу помочь. Передо мною Олег как перед богом…

К столу вернулась Евгения Петровна. Антон решил, что пришло время закругляться, достал деньги и положил на стол.

— Что за фокусы? — удивился Айрапетов. — Я приглашал на ужин, я и расплачусь.

— Ну, зачем же вам расплачиваться. Мы не настолько знакомы, чтобы платить друг за друга.

— Нельзя быть таким щепетильным, — обиделась Евгения Петровна. — Вам не взятку дают, не на сделку сбивают. Просто Игорек хотел с вами откровенно переговорить, я поэтому и уходила от стола. — И она небрежно бросила к пятерке Антона еще десять рублей.

Когда Бирюков заявился к Стукову на квартиру, Степан Степанович со Славой Голубевым пили чай.

— Где ты пропадал? — быстро спросил Слава.

— В «Сибири» ужинал с Айрапетовыми.

— Ого! В какую же сумму Игорю Владимировичу обошлось угощение?

Антон устало сел к столу:

— Не дури, Славочка. Из собственного кармана расплатился.

— Ну и как они, Айрапетовы?

— С руками и ногами. Не пойму, ради чего меня приглашали в ресторан: то ли для того, чтобы Игорь рассказал, что уговорил Остроумова явиться в уголовный розыск с повинной, то ли, чтобы Евгения Петровна зазвала к себе в гости.

— А вот нас со Степаном Степановичем по гостям не приглашают, — Слава шутливо вздохнул и посмотрел на Антона так, как будто знал что-то интересное.

— Не томи, Славочка, — попросил Бирюков. — Рассказывай, как Айрапетов вел себя в аэропорту.

— Игорь Владимирович несколько раз изволил куда-то звонить из кабинки телефона-автомата, — прежним тоном продолжал Голубев. — Заходил в сберегательную кассу, никаких операций там не сделал. Ровно сорок пять минут куда-то катался на такси. Куда, не знаю, потому как догнать не на чем было. Номер машины запомнил, завтра найду таксиста и узнаю. Короче говоря, у меня сведения не густые, а вот у Степана Степановича поинтересней…

— Какие? — оживился Антон.

Стуков отодвинул пустой стакан.

— Светлана Березова, Антоша, нам сюрприз преподнесла. Анализ слюны на конверте, который она нашла у Костырева, показал, что заклеивал конверт мужчина, а почерковедческая экспертиза предполагает — адрес написан измененным почерком Игоря Владимировича Айрапетова. Завтра следователь возьмет у него официальный образец, по которому почерковеды дадут точное заключение.

Бирюков живо представил, как в ресторане Игорь бойко начал записку горбившемуся певцу, потом перечеркнул написанное и изменил наклон почерка влево. С таким же наклоном был подписан конверт, найденный Светланой у Костыревых. По необъяснимой аналогии вспомнился томик стихов Петрарки в чемодане Костырева, на нем — рукой Березовой надпись: «Солнышко! Не сердись на меня». И вдруг в совершенно иной окраске представился случай нападения хулиганов на Березову. Кто-то боялся ее приезда из райцентра. Березову поджидали возле дома, вырвали сумочку, чтобы знать, что она в ней везет. Если бы Светлана заранее не отдала конверт… И снова вплетался Айрапетов. Игорь дежурил по «Скорой помощи», машина которой увезла Березову.

— Завтра утром договорюсь со следователем насчет очной ставки Костырева с Моховым, — твердо сказал Антон. — Заговорит Костырев. Честное слово, заговорит!

19. Счет № 8737 в Сбербанке

Однако утром Бирюкову пришлось изменить свой план. В следственном изоляторе дежурный перехватил записку, которую Остроумов пытался передать Мохову. На измятом клочке бумаги было написано: «Здравствуй, Павлуша. С приветом к тебе Кудрявый. Да, Павлик, Богу стало угодно, чтобы по магазинному делу прошел паровозом я. Завтра первый допрос, а не знаю, что базарить. Начисто забыл, как все это мы сделали. Буду мазать на себя, а ты с кирюхой отмазывай. Золотые бачата пришлось вернуть в полности-сохранности. Получилось худо — шел каяться, а лягавый в пути застукал. Тянуть будем по второй части восемьдесят девятой. Там хоть и есть до шести пасок, но Бог не выдаст — свинья не съест. Кудрявый не подведет. Ты его знаешь».

— Не пойму цели Остроумова, — задумчиво сказал Антон. Передать записку в изоляторе можно только по редкой случайности.

— Случайность — одна из форм проявления необходимости, — отозвался Стуков. — Так, кажется, учит философия? Давай думать, какая необходимость толкнула Остроумова рисковать в расчете на случайность. По-моему, причин может быть две. Во-первых, Остроумов хотел предупредить соучастников, что попался с поличным, и договориться с ними давать одинаковые показания. Во-вторых, фраза «Шел каяться, а лягавый в пути застукал» рассчитана на простака, который, перехватив записку, поверит, что Остроумов на самом деле шел с повинной.

Бирюков еще раз внимательно прочитал каракули в записке и спросил:

— Почему он слово «Бог» пишет с заглавной буквы? И почему этому «Богу» стало угодно, чтобы по магазинному делу Остроумов прошел основным обвиняемым? Кто этот «Бог»? Не состоит ли он из крови и плоти?

— Возможно, так, но, возможно, и по религиозным соображениям. Случается, рецидивисты с удовольствием изображают религиозных фанатиков.

— Вот что, Степан Степанович. — Антон прошелся по кабинету. — Вместо следственного изолятора съезжу-ка я вначале на обувной комбинат. Как-никак Остроумов там работал.

— А я поеду искать того таксиста, с которым Айрапетов на сорок пять минут уезжал из аэропорта, — сказал присутствующий здесь же Слава Голубев.

Вопреки ожиданию, характеристика на Остроумова по месту работы была самая что ни на есть хорошая. За год Остроумов не допустил ни одного нарушения трудовой дисциплины, не совершил ни единого прогула. За перевыполнение плана каждый месяц получал солидные премии. На обувном комбинате работала и его жена — невысокая худенькая женщина. Разговаривая с Бирюковым, она то и дело поправляла на шее светлую косынку и тревожно взглядывала печальными глазами.

По ее рассказу выходило, что и дома на протяжении последнего года — сколько они жили вместе — Остроумов никаких вывихов не допускал, был примерным хозяином.

— Чем он в свободное время занимался? — спросил Антон.

— Больше все на рыбалку мы вместе ездили, по ягоды, по грибы. У нас мотоцикл свой… Каждую субботу и воскресенье дома не сидели.

— А где были в прошлую субботу?

— Ездили до станции Кувшинка, это недалеко от Буготака. Рыбачили на Ине. Правда, клев плохой был, ну хоть отдохнули.

— Когда домой вернулись?

— В тот же день засветло.

— Ночью муж никуда не отлучался?

— Никуда, — Остроумова приложила к глазам уголок косынки. — Сколько живем вместе, первый раз такое случилось. Говорят, отпросился у начальника цеха встречать какого-то брата, а у него нет братьев. Это, наверное, прежние дружки. Когда освободился последний раз, его ведь чуть не убили. Хорошо, врач добросердечный попался. Спас, — всхлипнула, помолчала и подняла глаза на Бирюкова. — В милицию заявить, что ли? На розыск?

— Пока не надо, — сказал Антон и сразу спросил: — Ну, а в воскресенье чем занимались?

— Днем по хозяйству. Ремонт дому кой-какой делали. Вечером в кафе «Космос» сходили, поужинали там, а заодно Владимир врача, о котором я говорила, что спас его, с днем рождения поздравил. Тот с большой компанией там был.

— Этот врач приглашал вас в кафе?

— Нет. Владимир от какого-то парня узнал о дне рождения, ну и предложил мне сходить в «Космос».

— От какого парня?

— Не знаю его. Заявился к нам домой в воскресенье утром. Говорили они недолго, о чем — не слышала. Заметила только, что Владимир грубо его выставил и сам после этого долго не в себе был. Сейчас вот думаю, не из дружков ли его бывших кто заявился.

— Попробуйте хотя бы в общих чертах внешность этого парня вспомнить.

— Да я мельком его видела. Заметила только, что невысокого роста, волосатый. Так нынче все молодые волосатые.

— В кафе имениннику ничего не дарили?

— Владимир букет цветов купил, рублей на десять. Вот и весь наш подарок.

— Может быть, Владимир Андреевич еще что-нибудь дарил?

Остроумова печально поежилась:

— Не знаю. Может, и дарил…

— Много он выпил на именинах?

— Не больше стакана шампанского. За здоровье того врача. Владимир непьющий, хоть и судим много раз. На работе женщины шутят: «Твой по выпивке и на сапожника не похож».

В общей сложности Бирюков провел на обувном комбинате около часа. Ожидая трамвая, строил различные предположения, стараясь установить причину, впутавшую Остроумова в дело. Если жена говорила правду, то непосредственного участия в краже Остроумов принимать не мог. Как же попали к нему краденые часы? Кто приходил к Остроумову домой в воскресенье утром? С какой целью? Чтобы сообщить, что Айрапетов будет в кафе отмечать свой день рождения или… Почему после разговора с приходившим Остроумов долго был не в себе? И опять возникал вопрос: кто приходил? Мохов?..

К трамвайной остановке медленно подкатывалось свободное такси. Молодой чубатый шофер присматривался, не кончилось ли у кого терпение. Бирюков встретился с ним взглядом и в какую-то секунду принял решение.

— В аэропорт, — подбежав к машине, торопливо сказал он шоферу и, захлопнув за собою дверцу, попросил: — Только как можно скорее.

— На самолет опаздываем? — участливо поинтересовался шофер.

— Хуже, друг. Гони вовсю.

Таксист понимающе кивнул и, выжав сцепление, переключил скорость. Машина резко взяла с места. Стрелка спидометра мигом проскочила начальные деления шкалы и перевалила за «50». Бирюков неотрывно смотрел на часы. Стрелка поползла к делению «70». Вырвавшись на Красный проспект, машина понеслась отсчитывать зеленые огни светофоров. Только у одного из них пришлось задержаться. Неопытный любитель, подставив зад своего «Запорожца» чуть не вплотную к радиатору «Волги», прозевал желтый предупредительный свет и никак не мог тронуться с места.

— Козел, какой козел… — цедил сквозь зубы вошедший в азарт таксист. Вывернув машину, он объехал «Запорожца» и рванулся вперед, успев все-таки показать любителю кулак и зло крикнуть: — Трижды козел!

Выскочив из городской сутолоки на загородное шоссе, шофер еще прибавил скорость, и стрелка спидометра теперь уже задрожала за «90». Перед аэропортовским вокзалом таксист лихо развернулся, тормознул и, устало откинувшись к спинке сиденья, спросил:

— Успели?

Бирюков, глядя на часы, отрицательно покрутил головой.

— Из-за того запорожского козла у светофора минуту потеряли, — шофер сердито сплюнул в открытое окно машины. — Быстрее гнать нельзя было. И так на пределе шуровал.

Антон расплатился с таксистом и невесело вошел в здание аэровокзала. Появившееся на трамвайной остановке предположение не подтвердилось — даже гоня такси на предельной скорости, Айрапетов за сорок пять минут не мог успеть съездить из аэропорта до обувного комбината, чтобы встретиться с Остроумовым, и вернуться обратно. На это ему потребовалось бы, в лучшем случае, не меньше полутора часов.

Вокзал был полон пассажиров. Динамики, перекликаясь металлическим эхом, то и дело неразборчиво и хрипло выкрикивали, номера рейсов отлетающих и прилетающих самолетов. На взлетном поле гудели турбины. Сновали носильщики. Бирюков задумчиво прошелся по залу. На глаза попалась вывеска «Сберкасса». Постояв перед нею, Антон решительно вошел в кабинет заведующего и, предъявив удостоверение личности, объяснил суть дела.

— О том, что тайна вкладов охраняется законом, вы, как сотрудник уголовного розыска, безусловно, знаете? — осторожно спросил заведующий.

— Безусловно, знаю, — подтвердил Бирюков. — Но дело очень серьезное и не терпит отлагательства. Буквально каждая минута дорога.

— Без официального запроса ничем не могу вам помочь.

— Запрос при необходимости будет.

— Вот тогда — милости прошу.

Антон тяжело вздохнул:

— Мне всего-то и надо узнать: есть или нет среди ваших вкладчиков Игорь Владимирович Айрапетов. Поверьте, это далеко не праздный вопрос.

После длительных переговоров заведующий наконец смилостивился. Оставив дверь открытой, он вышел из кабинета и зашептался с женщиной, сидящей за стеклянной перегородкой с табличкой «Контролер». Женщина долго перебирала картотеку, потом отрицательно повела головой и тоже стала что-то шептать заведующему на ухо. Пошептав, взяла одну из карточек и подала ему. Заведующий, несколько секунд вроде бы поколебавшись, возбужденно вернулся к Бирюкову, прикрыл за собою дверь и тихо заговорил:

— Смею заметить, Айрапетова Игоря Владимировича в числе наших вкладчиков нет, а вот вчера один довольно подозрительный, по мнению контролера, клиент… Владимир Андреевич Остроумов сделал первый вклад, так сказать, открыл у нас свой счет, — заведующий показал в принесенную карточку пальцем. — Обратите внимание — счет номер восемьдесят семь тридцать семь. Вклад составляет пять тысяч рублей — сумма немалая.

Сюрприз, как сказал бы Стуков, был налицо. Но еще более интересное приготовил. Слава Голубев, отыскавший таксиста, с которым Айрапетов уезжал из аэропорта. В одной из сберкасс города Игорь Владимирович Айрапетов по предварительной заявке снял со своего счета ровно пять тысяч.

— Вот теперь, Антоша, допрашивай Остроумова, — сказал Бирюкову Степан Степанович. — Кстати, в твое отсутствие звонил из вашего райотдела следователь Маслюков и поручил тебе, если потребуется, провести очную ставку Костырева с Моховым.

Остроумов заявился на допрос, понуро опустив лысую голову и по привычке держа руки за спиной. Увидев его, Слава Голубев быстро написал Антону: «Этот человек вчера был в аэропорту после приезда Айрапетова из городской сберкассы». Антон понимающе кивнул.

Показания Остроумов давал по существу, без лишних отступлений. Чувствовалось, что он приучен на допросах говорить под запись.

— Давайте уточним, — сказал ему Бирюков. — Вы утверждаете, что сами в магазине не были, а только навели соучастников на магазин и отключили сигнализацию. В качестве доли за это взяли от Мохова украденные часы…

— Опаску, бритовку, тоже взял, — угодливо добавил Остроумов.

— Как вы умудрились отключить сигнализацию, если сами в райцентре не были?

Остроумов вытер вспотевшую лысину:

— Поверили моему алиби? Объясню. Когда шел на дело, не собирался каяться с повинной. Все насчет чистого хвоста предусмотрел. Съездил на рыбалочку с женой, перед соседями покрутился. Я — стреляный воробей. Меня куда уж только жареный петух не клевал…

— Продолжаете утверждать свое?

— Бог не даст соврать, — Остроумов показал пальцем в потолок. — Всевышний — не фраер, все видит, — и заторопился. — Да вы, гражданин оперуполномоченный, не сомневайтесь. На суде телегу толкать не буду. Какой мне смысл теперь врать? Повторю буква в букву свои показания, какие сейчас запишите. Пройду с Павлушей Моховым экзамен по второй части восемьдесят девятой — кража по предварительному сговору. Там до шести лет, но, учитывая мое чистосердечное раскаяние, Иван Иванович… виноват, гражданин прокурор попросит года два, а граждане судьи и того меньше отвалят. Обвиниловку хоть сей миг готов подписать. Зачем тянуть время? Раньше сяду — раньше выйду.

— В статье восемьдесят девятой есть и третья часть, — Бирюков открыл Уголовный кодекс и прочитал вслух: — «Кража, совершенная особо опасным рецидивистом или в крупных размерах, наказывается лишением свободы на срок от пяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или без таковой». Как видите, прокурор может «попросить» самое малое пять лет.

По вискам Остроумова поползли струйки пота. Он растерялся:

— Зачем так жестоко?.. Добыча моя — фунт дыма. Я с повинной пришел, часики вернул…

— Мы не на базаре, где можно рядиться, — строго сказал Антон. — Рецидивист вы особо опасный — судимостей у вас не перечесть. Убыток, причиненный магазину, является крупным. Поэтому следственные органы обязаны обвинить вас по третьей части, и судьи могут вынести постановление конфисковать не только те пять тысяч рублей, которые вчера вы положили в сберкассу аэровокзала, но и домашнее имущество.

Хотя план допроса Бирюкова был продуман заранее, но такого эффекта Антон не ожидал. Остроумов буквально разинул рот, словно ему мертвой хваткой сдавили горло. Больше минуты он приходил в себя и еле-еле выдавил поникшим голосом:

— Пять тысяч — мои сбережения. Определил их в сберкассу, когда надумал идти с повинной.

— Не узнаюКудрявого, — вмешался Степан Степанович. — Так по-детски вы, Остроумов, никогда на прежних допросах не лепетали.

Плечи Остроумова затряслись. Он уткнулся лицом в ладони и вроде бы заплакал.

— Не надо истерик, — спокойно проговорил Антон. — Рассказывайте правду, это зачтется. Будете лгать, придется напомнить еще одну статью уголовного кодекса. Сто восемьдесят девятую. Знаете такую? Заранее не обещанное укрывательство преступлений, предусмотренных частями второй и третьей статьи восемьдесят девятой, наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.

Остроумов поднял голову и уставился на Бирюкова остекленевшими круглыми глазами. По впалым щекам катились частые слезы, но взгляд был решительным, злым. Проглотив слюну и глубоко втянув воздух носом, он заторопился:

— Деньги дал мне врач Айрапетов, чтобы магазинчик от себя отмести. Чувствую, Игорь Владимирович сблатовал на него Павлушу Мохова и попался с бритвой. Ради всевышнего, не пишите сто восемьдесят девятую, расскажу все, как на исповеди у батюшки.

— А знаете, чем оговор наказывается?

— Кудрявый никогда свою вину не клеил другим! Чужую боль на себя брал, бывало такое, но чтобы свою на кого… — Остроумов вытер лицо, заискивающе посмотрел на Стукова. — Степан Степанович, разве я когда выходил из хомута за счет других?..

— Вы рассказывайте, рассказывайте, — хмуро посоветовал ему Стуков.

— Все расскажу, все! — Остроумов, как заводной, повернулся к Бирюкову. — Игорь Владимирович вчера утром попросил срочно приехать в аэропорт. Встретились в сберкассе. «Выручай», — говорит и пять косых наличными предложил. Я прикинул своей бестолковой: «Пять тысяч — не пять рубликов. За них горбушку надо погнуть! Пристрою на книжечку и пойду с повинной. На худой конец, больше трех лет не отвалят». Для храбрости выпил коньячку, а поскольку этой гадостью не злоупотребляю, раскис хуже бабы. Игорь Владимирович на всякий случай таблеточку дал. Прозевал я с ней, на постового нарвался. — Остроумов опять уткнул лицо в ладони: — Как в воду Степан Степанович глядел — неудачник я самый распоследний. Шальной куш подворачивался — и на том сгорел. Ой, как мне больно сейчас…

Бирюков быстро написал Голубеву, молчаливо слушавшему допрос: «Срочно привези сюда Светлану Березову. Надо, чтобы заговорил Костырев». Голубев прочитал записку и вышел. Остроумов сидел в прежней позе.

— Как Айрапетов оказался соучастником? — спросил его Антон.

— У нас не было времени вести толковище.

— Зачем в изоляторе Мохову писали?

— Надо ж было предупредить Павлушу. Думал, хоть раз в жизни повезет.

— Откуда вам стало известно, что магазин обворовал Мохов?

— В воскресенье утречком он приходил ко мне, предлагал за полцены новенькие шмотки. Клянусь, я послал его к… куда следует. Павлуша заегозил, мол, даже Игорь Владимирович взял у него на таких условиях золотые часики и что, если не верю, могу вечером в «Космосе» встретиться с Айрапетовым, который будет там справлять день рождения. Я, конечно же, пошел. Только не затем, чтобы советоваться, покупать или не покупать ворованные тряпки. Хотел предупредить Игоря Владимировича, чтобы он не пачкался с Моховым. Когда намекнул ему о часиках, Игорь Владимирович засмеялся, сказал, что это фантазия Мохова. А вчера вот телефонный звоночек Айрапетова ко мне подтвердил Павлушины слова. Ой, влипли ребятки, ой, влипли…

— Жить только по-человечески начали…

— Не надо об моей жизни говорить! — почти выкрикнул Остроумов и так стиснул зубы, что на скулах вздулись крупные желваки.

Оформив протокол допроса, Бирюков вызвал конвойного. Остроумов ушел, низко опустив голову и заложив за спину руки. Антон посмотрел на Стукова:

— Вот вам и Айрапетов…

— Не спеши с выводами, — спокойно сказал Степан Степанович.

— Считаете, невиновный выложит ни за что ни про что такую сумму денег?

— Это, Антоша, еще надо доказать, что Айрапетов действительно давал Остроумову деньги. Рецидивисту-неудачнику безоговорочно верить нельзя…

20. Очная ставка

Светлана Березова вошла в кабинет решительно. Лоб ее был забинтован, и повязку, насколько возможно, прикрывали пушистые каштановые волосы.

— Не досмотрели, Света, мы за вами, — словно извиняясь, сказал Антон.

— Ничего страшного не произошло, — ответила Березова. — Сама, разиня, виновата: слишком задумалась и очнулась только тогда, когда сумочку из рук вырвали. Кстати, один из хулиганов вместе со мной лбом по асфальту проехал, надолго запомнит…

— В лицо его видели?

— Нет, он убегал, а я все-таки подножкой достала. По всей вероятности, Генкой звать. Когда за ним бросилась вдогонку, один из мальчиков крикнул: «Рви, Генка!» Его счастье, что я на столб наткнулась.

Вспомнив разговорчивую соседку Айрапетова Веру Павловну и ее «неизвестно в кого уродившегося внука», Антон переглянулся со Степаном Степановичем и опять спросил Березову:

— Как себя чувствуете? Голова сильно болит?

— Ни капельки! И вообще наделали много шума из ничего, — с обычным темпераментом заговорила Светлана. — Это все тот врач из «Скорой помощи»! То ему показалось, что у меня ушиб мозга, то сотрясение… Как будто мой мозг на честном слове держится. Чуть в психбольницу не упек. Идиотизм какой-то… Вы тоже решили проверить, не рехнулась ли я?

— У нас, Света, другие заботы, нежели у врачей, — Бирюков усадил Березову возле стола. — Помогите уговорить Костырева, чтобы он рассказал содержание того письма, конверт которого вы нашли у него дома.

— Я могу увидеться с Федей?

— Нет, свиданья с ним сейчас запрещены. Но если напишите ему записку, я передам.

— О чем писать?

— Чтобы Федор говорил правду и не брал на себя чужую вину. Можете от себя что-то добавить. Согласны?

— Вы еще спрашиваете! Давайте бумагу и ручку.

Через несколько минут Светлана подала Бирюкову размашисто исписанный листок. Смущенно спросила:

— Так можно?..

«Федя! Тебя грязно и подло обманули. Моя мама ничего тебе не писала. Зачем ты связался с подлецом Моховым? Неужели не знаешь его? И вообще! Стань опять Человеком, прошу! Солнышко, не сердись на меня. Я ни в чем перед тобой не виновата. Клянусь всеми святыми. Я люблю тебя. Ты слышишь, солнышко? Люблю!!!» — прочитал Антон и утвердительно кивнул.

Не откладывая дело в долгий ящик, Бирюков поехал в следственный изолятор. Федор Костырев на этот раз выглядел мрачнее тучи. Он с недоверием взял переданную ему записку. Долго читал ее и перечитывал. Потом исподлобья глянул на Бирюкова, с натянутой усмешкой спросил:

— По своей воле Светлана написала или под вашим нажимом?

— Мы, Федор, запрещенных способов не применяем, — ответил Антон.

— А можно мне встретиться с ней?

— К сожалению, пока нельзя.

— Почему?

— Из-за своего упрямства вы оказались в числе подозреваемых, а всяческие контакты с подозреваемыми запрещены до выяснения истины.

Костырев уперся ладонями в колени и опустил голову. Нервно покусывая губы, задумался. Наконец сказал:

— Задавайте вопросы, буду говорить правду.

— От кого пришли вам письма и что в них было? — спросил Бирюков.

Федор поморщился, однако заговорил спокойно, рассудительно:

— От кого — не знаю… Получил их враз оба. Первым прочитал то, у которого конверт был подписан Светланкиной рукой. И чуть не обалдел — это было письмо к московскому инженеру. Подумалось, что Светланка перепутала письма и отправила не тому, кому надо.

— Вы разве не заметили, что адрес на конверте написан поддельным почерком?

— Ничего не заметил… Да такое мне и в голову даже не могло прийти…

— Ну, а второе письмо?

— Оно было написано незнакомым почерком, буквы влево наклонены. С первых строчек понял: пишет Нина Михайловна — Светланкина мама. Разделала она меня, как бог черепаху, а под конец просила оставить ее дочь в покое. Дескать, Светланка любит образованного красивого парня, а со мной, недоучкой, встречается из жалости, — Костырев усмехнулся. — Вы можете подумать: «Здоровый, как бык, а раскис, словно девочка». Смешно, конечно… Теперь понимаю, а тогда все вверх дном перевернулось. У нас со Светланкой были самые чистые отношения, я на нее молиться был готов, и вдруг такая грязь… Короче, чтобы понять мое состояние в то время, надо самому такое пережить. Несколько ночей подряд заснуть не мог, думал, рассудком свихнусь.

— С Моховым когда дружба началась?

— Какая там дружба…

— Но ведь вы как-то оказались с ним вместе…

— Пашка давно уговаривал меня завербоваться на север, дескать, там заработки хорошие, отпуска по два месяца за год и все такое. Не знаю, что он там хотел делать — специальности-то у него никакой нет. Наверное, рассчитывал, что северяне — люди денежные, украсть можно больше. Ну, а меня вроде телохранителя хотел иметь. Силенок у него, как у мышонка, а задиристый, как мартовский кот… Я ж не круглый дурак, понимал, что дружбы у нас не получится. Последнее время даже не встречался с ним, а когда эти письма пришли, Пашка зачастил ко мне — в день по три раза прибегал. И все с разговорчиками насчет севера, вроде как знал, что я в чумном состоянии нахожусь. Так и уговорил. В пятницу я уволился с работы, написал Светланке и Нине Михайловне письма, отправил их. После этого собрал чемодан, взял у матери триста рублей денег и пошел к Мохову. Пашка обрадовался: «Едем, Федя! Едем!», а у самого за душой — ни рублевки. На что билет покупать?.. Триста рублей для двух человек — это же крохи. Пошли по Пашкиным друзьям, надеясь у них занять, а друзья сами девятый день без соли сидят… В одном месте попали на выпивку. Пашка до рвоты нахлебался, я в рот не взял. Вернулись к Мохову. Дело — к ночи, а спать не могу. В субботу с утра Мохов стал клянчить на похмелье. Дал ему пятерку. Он мне стакан водки налил, мол, от бессонницы — самое лучшее средство. Ну я сдуру весь стакан и выпил. Мозги, конечно, сразу вышибло. Пашка опять к дружкам потянул. Помню, в пивной бар «Волна» заходили. Мохов там, кажется, с кем-то пиво пил, а у меня все, как в тумане… Почти четверо суток перед этим глаз не смыкал. Когда вернулись к Мохову, заснул, словно мертвый. Утром в воскресенье Пашка разбудил ни свет ни заря, потянул на вокзал, чтобы уехать с самой первой электричкой в Новосибирск. Спрашиваю: «Где ты деньги взял?» — «Да тут, — говорит, — старый кореш один подвернулся», а сам из какого-то рюкзака вещи в чемодан перекладывает, торопится. Смотрю: вещички новые, даже с магазинными этикетками. Я его за грудки: «Ты чего сочинил, Пашка?! Тебя ж милицию сейчас надо сдать!» Мохов струхнул, залопотал: «Сам со мною сядешь. Между прочим, в сельхозтехниковском магазине твою кепочку видел. Думаешь, поверят, что раньше ее там оставил?.. Фигу с маслом! Уголовному розыску только попадись на крючок! По себе знаю… Да ты не распускай слюни. Упорхнем на самолете из Новосибирска, и пусть ищут-свищут… Тундра просторная! Только смотри, Федя… Кепка твоя в магазине осталась, если что — бери магазин на себя. Впервак больше года не дадут. Будешь на меня валить — групповую примажут. Тогда по шесть лет, как медным котелкам, свободы не видать».

— О Гоганкине Мохов не рассказывал? — спросил Бирюков Костырева, когда тот замолчал.

— Нет, о Гоге-Самолете ничего не говорил.

— Кто помог Мохову отключить охранную сигнализацию в магазине?

— Не знаю, — понуро глядя в пол, ответил Костырев. — Я с ним, со скотиной, после этого принципиально не разговаривал. Когда приехали на электричке в Новосибирск, Пашка куда-то бегал, с кем-то встречался, а я сразу — в Толмачево и с аэровокзала не выходил. Мохов позднее там появился. Веселый, билеты через кого-то достал, засуетился в толпе, а через полчаса милицейский сержант нас в дежурку пригласил… Да вы допросите Пашку в моем присутствии. При мне он, как миленький, правду расскажет.

Бирюков позвонил дежурному изолятора. Посидели молча, думая каждый о своем. В коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, и конвоир впустил в нее Мохова. При виде Костырева Мохов остолбенел, словно загипнотизированный.

— Ну, что уставился, как баран на новые ворота? — с брезгливой усмешкой спросил Костырев. — Не узнаешь?

— Федя!.. — неестественно обрадовался Мохов. — Ты чо такой сердитый?

Костырев начал было угрожающе подниматься, но Бирюков строгим взглядом усадил его на место и сказал:

— Надеюсь, отрицать знакомство не будете.

— Нет, — буркнул Костырев.

— Федя — мой друг, — с натянутой улыбочкой бросил Мохов.

Антон посмотрел на него:

— В таком случае — рассказывайте, как дело было. Предупреждаю: ваш друг уже дал показания. Слово за вами.

Мохов втянул голову в плечи, будто бы съежился, глянул туда-сюда, и Антон заметил, что он рад бы говорить откровенно, но боится. Очень сильно боится. Кого?.. Айрапетова или Остроумова?

— Пашк, рассказывай, не тяни кота за хвост, — требовательно проговорил Костырев.

— Запугиваешь? — окрысился Мохов.

— Чего тебя запугивать? Ты и так осиновым листком дрожишь.

— Сам струсил, думаешь, и другим страшно?

— Не кричи. С детства знаешь, что меня запутать не так-то просто. Прошу: расскажи все честно, и пусть следователи решают, как нас садить: вместе или поврозь.

— Ты о чем, Федя?.. — словно не понял Мохов.

— Не прикидывайся, Паша, дурачком. Я все откровенно рассказал, теперь — твоя очередь.

— А чего рассказывать, один я управился с магазином, — Мохов еще больше съежился, посмотрел на Бирюкова и перекрестил живот. — Во, крест даю — один. Бирюков нажал кнопку магнитофонной записи, сказал:

— Начните по порядку. Как узнали, что в магазин поступили золотые часы?

Мохов передернул плечами, поминутно взглядывая на Костырева, заговорил:

— Если по порядку, то значит… В субботу утречком кирнули с Федей, ну и поволокло нас на подвиги. Пошли к моим корешкам, покалякали об том, об сем, хотели деньжонками у них поживиться. Не вышло. С тоски зашли в пивбар «Волна», чтобы по кружечке от жажды пропустить. Гляжу, Игорь Владимирович Айрапетов с Иваном Лаптевым пиво тянут, а перед ними на столике — гора вяленой рыбки. Подошел, чтобы пару рыбешек стрельнуть. Разговорились. Попросил у Айрапетова денег в долг, сказал, что на север еду, заработаю — рассчитаюсь. Мужик он всегда денежный, а тут зажался. Показывает золотые часики и говорит, мол, в сельхозтехниковском магазине купил, истратился. Спрашиваю: «Еще там остались?» Говорит: «Навалом». У меня сразу мыслеха сверкнула, толкую: «Дай хоть пару червонцев, завтра тебе этих часиков полный карман привезу». Поломался, но четыре пятерки все-таки дал, выручил…

— Костырев слышал ваш разговор с Айрапетовым?

— Не, Федька косым в дупель был, на улице с монтером знакомым базарил.

— Это я с Валеркой Шумилкиным разговаривал, на подстанции работает, — вставил Костырев. — Сейчас вот только вспомнил.

Бирюков повернулся к Мохову:

— Рассказывайте дальше.

— А чего рассказывать… — Мохов покривился. — Федя забалдел капитально, еле-еле дохилял до моей хаты, утыркался спать. Я тоже малость прикемарил. Проснулся — темно. Думаю, пора за часиками топать. Рюкзачок с собой прихватил, выхожу из хаты — хоть глаз вырви. Чернота, гроза нависает. Соображаю: на меня работает — следы заполощет. Подхожу к магазину — еще темней стало. Сразу не сообразил, после врубился, что погасли уличные фонари. Замок свернул тики-так — инструментик ловкий под руку подвернулся. Часы отыскал мигом, да их всего шесть штучек оказалось. Перерыл в прилавке ящики, аж стекло раздавил, а часиков больше тю-тю… Стал шерстить все подряд, втихаря фонариком посвечиваю. Гляжу — кепка, на подкладке Федина фамилия нарисована. Сразу хотел в рюкзак сунуть, но смикитил, если кемель уплывет из магазина, продавец сразу наведет угрозыск на Федин след, и нас с Федей мигом повяжут. Решил оставить кепочку. Специально на видное место положил. Дальше шарю. В пустой коробке выручку нашел, а часиков — как не бывало. Со зла аж курить захотелось. Достаю пачку «Нашей марки», которую в пивбаре у Айрапетова стрельнул, а в ней ни единой сигаретки не осталось. Швырнул сдуру за прилавок… Смотрю, на витрине красивые опаски лежат, бритовки. На всякий случай три штучки в карман сунул и давай рюкзак набивать шмотками, какие получше. Только управился, рюкзак — на плечи, слышу: оконное стекло хрустнуло. Я — за вешалки, где пальто висят, для смелости железяку схватил, которой замку голову отвернул. Выглядываю оттуда одним глазом — мужик по магазину мелькнул. Подскочил к стене, вроде электрическим выключателем щелкнул и сразу к прилавку затопал. Флаконы звякнули, тройным одеколоном запахло, похоже, забулькало что-то… В этот миг молния как полоснет! Смотрю, Гога-Самолет с перепугу за прилавок присел. Я из своей лежки — к дверям. Зацепился, вешалки повалились, ящики какие-то загремели… Гога как заорет!.. Я на крыльцо вывалился — опять молния! Вижу, что-то лохматое к крыльцу прет: не то баба, не то привидение… — Мохов перекрестился. — Во, крест даю, чуть от страха коньки не отбросил. Ладно, железяка в руках была. Этой железякой по лохмачу и шарахнул, а сам, дай бог ноги, завихрил от магазина.

— Как Гоганкин в магазин попал?

— Через окно залез, — Мохов опять закрестился. — Только крест даю, Гога без сговора со мной лез. Богом клянусь, без сговора! Групповой не было, начальник…

— Кто отключил сигнализацию?

— Уже говорил, электричество само погасло.

— С электромехаником Лаптевым договорились?

Мохов ударил себя кулаком в грудь:

— Гад буду, не договаривался. Может, Гога-Самолет с Иваном дотолковался, а я, под шумок, вперед его успел.

Бирюков помолчал:

— Вы Айрапетову полный карман часов обещали. Как намеревались их взять?

— Да я ж для понта Игорю Владимировичу загнул, чтобы денег взаймы вытянуть.

— А ночью в магазин пошли, рюкзак с собою взяли. Как это понимать?

— Нюхом чувствовал, что энергии не будет.

— Наивно, Мохов, очень наивно, — Антон нахмурился. — Куда дели украденные часы?

— Толкнул Айрапетову по дешевке, а одни совсем бесплатно отдал за то, что билеты нам с Федей на самолет добыл. Народу на аэровокзале было битком, без блата к кассе не пробиться.

— Как часы попали к Остроумову?

— Не было в деле Остроумова! — испуганно закричал Мохов.

— Но ведь он принес нам часы.

— Крест… Не знаю!

— Кто писал Костыреву письма? С какой целью?

— Никаких писем не знаю. Никаких! Я малограмотный писарь.

— Кроме тебя, некому, — с презрением сказал Костырев.

— Федя, крест… — начал Мохов, но, столкнувшись с холодным взглядом Костырева, осекся.

Больше, сколько Бирюков ни старался, ничего вразумительного Мохов не сообщил. Создавалось впечатление, что из какого-то безотчетного страха он всеми силами, порою до наивности, скрывает истину.

В этот же день Степану Степановичу Стукову удалось выяснить, что за сумочку Светланы Березовой Айрапетов пообещал соседскому Генке купить абонемент на все хоккейные игры сезона. Бирюкову предстояло самое трудное — допрос Айрапетова. Прежде, чем начинать его, Антон решил встретиться с Игорем Владимировичем, так сказать, неофициально.

21. «Солист» из ресторана

Айрапетов сам назначил Антону место встречи в сквере, против ТЮЗа. То ли оттого, что рабочий день еще не кончился, то ли от сгрудившихся на небе предгрозовых облаков скамейки в сквере пустовали. Бирюков выбрал одну из них, с которой лучше просматривались асфальтированные аллейки, и, развернув газету, сделал вид, что увлечен чтением.

Игорь появился минута в минуту, как обещал по телефону. Легкой, энергичной походкой он подошел к Бирюкову, крепко пожал руку и, садясь рядом, весело проговорил:

— Точность — вежливость королей.

— Я королем не был, поэтому притопал раньше, — шутливо ответил Антон и насторожился — в конце аллеи, откуда только что пришел Айрапетов, замаячила сутулая фигура «солиста» из ресторана. Похоже, он догонял Игоря и еще издали замахал ему рукой. Айрапетов демонстративно отвернулся, с усмешкой сказал:

— Для полного счастья нам этого черта еще не хватало. На похмелье сейчас просить будет.

«Солист», не обратив внимания на Бирюкова, плюхнулся на скамейку рядом с Игорем, прижал ладонь к груди и тяжело передохнул:

— Фу-у… Чуть сердце не выскочило, думал, упущу тебя.

Айрапетов опять усмехнулся:

— Соскучился?

— В вытрезвителе сегодня ночевал.

— Поздравляю.

— Смеешься, а мне хоть плачь. — «Солист» тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб. — Вчера какой-то «юморист» записку подсунул насчет моей Ольги и Юрки Воднева. Сам знаешь — боль сердца. Я рога в землю и попер. Из ресторана вываливаюсь на проспект, с ходу — в объятия к милиционеру. Чуть с копытков его родимого, не снес… Голову надо отворачивать за такие шутки. Встретился бы мне сейчас тот остряк-самоучка!..

— И что произошло бы?

— Как гусаку, шею бы свернул.

Айрапетов засмеялся:

— Давай, Олежек, сворачивай.

— Чего? — не понял «солист».

— Шею. Я тебе вчера записку написал.

«Солист» какое-то время обалдело смотрел на Игоря и вдруг расхохотался до слез, будто до него только что, с запозданием, дошел смысл неимоверно смешного анекдота.

— Ну князь… ты даешь, — вытирая глаза, проговорил он. — Ну, даешь! С тебя причитается.

— Сколько?

— Пару червонцев до завтра, — выпалил «солист» и, видимо, не надеясь на успех, торопливо заговорил: — Понимаешь, обещают в церковном хоре триста целковых отвалить, платят там железно…

— Зачем тебе сегодня двадцатка понадобилась? — перебил Айрапетов. — Ты с похмелья после двух стопок занавески жевать готов.

— Понимаешь… С Цыганкой, которая вчера в ресторане за соседним с тобой столом сидела, договорился. Сейчас ждет в «Сибири» меня — как принца, а я, как нищий, за тобою по следу таскаюсь. Князь Игорь, не унижай Олега. Клянусь совестью, рассчитаюсь.

— На том свете угольками, — Айрапетов стал серьезным. — Попрут тебя из церковного хора, как из ансамбля выперли. Будешь ты от тяжести горбиться по ресторанным подмосткам…

— Игорь! К чему такие мрачные краски? Надо с оптимизмом идти по кругу жизни. Одолжи два червонца, и на малооборудованной для веселья планете одним счастливым человеком станет больше. Неужели тебе этого не хочется? Неужели две красненьких бумажки для тебя сделают погоду? Не веришь, что сам отдам, Ольга рассчитается.

Айрапетов внимательно посмотрел на «солиста», подумал и вполне серьезно сказал:

— Я одолжу тебе, Олег, деньги. Могу даже дать без отдачи, но… Ты должен откровенно рассказать, что у тебя произошло с Людой, когда она стала вырываться из моей квартиры. С той девушкой, из кафе «Космос»… в прошлое воскресенье. Помнишь?

— Такой пустяк?! — удивился «солист» и посмотрел на Бирюкова, словно только сейчас его увидел.

— Это свой человек, — заметив взгляд, сказал Айрапетов. — Можешь говорить при нем.

«Солист» невинно улыбнулся:

— А что у меня с Людой произошло? Ровным счетом — ничего. Прилег к ней на диванчик, а она бузу подняла.

— Ты угрожал ей бритвой?

— Какая угроза? Для хохмы хотел разыграть. Она подумала, что по правде, вцепилась зубами в руку. Во… — и приподнял рукав, — до сих пор след имеется. Вижу, дело керосином пахнет. Швырнул бритву с балкона. И вся любовь. Это ж я рассказывал раньше. Достаточно тебе?

— Почему Люда так сильно опьянела от стакана шампанского? — снова спросил Айрапетов.

— А черт ее знает… Надралась на дармовщину.

— Не хочешь говорить? Ни копейки не получишь.

— Вот привязался, как вчерашний милиционер… — лицо «солиста» стало виноватым. — Я ж не думал, что ты Люду к себе поведешь…

— Рассказывай, Олег, о том, что ты сделал Люде, а не о том, что тебе думалось, — недовольно оборвал Айрапетов.

— Ничего серьезного я не сделал… Подумаешь, снотворного в шампанское сыпанул. Что она, умерла от этого? Ольга перед каждой ночью димедрол глотает и до утра сопит, как молодая телка. Надо же понимать хохмы…

Айрапетов резко показал на Бирюкова:

— Это сотрудник уголовного розыска. Твоя хохма уже до них докатилась.

«Солист» побледнел, на лице его появилась растерянность. Он, видимо, решил, что над ним подтрунивают, но, не будучи в этом твердо уверенным, засмеялся неестественным, вымученным смешком.

— Рассчитываться?.. — посмотрев на Антона, спросил Айрапетов. — Или вы лично с этим «хохмачом» побеседуете?

— Если потребуется, я приглашу его, — ответил Антон.

Игорь достал из кармана две десятки. Глаза «солиста» блеснули бесшабашно-радостно. Он почти вырвал из рук Айрапетова деньги, сунул их в свой карман и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Айрапетов бесцеремонно оборвал:

— Иди, иди к Цыганке, а то не поспеешь.

Ничуть не обидевшись, «солист» бодро вскочил со скамейки, шутливо козыряя, поднес к виску два пальца.

— Иди, Олег… — Айрапетов поморщился. — Иди, моя радость, молча по своему кругу жизни.

— Честь имею, — «солист» еще раз козырнул и, вихляясь, как на шарнирах, развязно зашагал к ресторану. Сутулость его поубавилась, вроде он почувствовал себя окрыленным.

— Оказывается, с Людой Сурковой не все так безобидно было, как этот пошляк раньше мне рассказывая, — нахмуренно глядя ему вслед, проговорил Айрапетов. — Почему вы его не арестовали?

— Арест — крайняя мера пресечения, с ним спешить нельзя, — ответил Антон, а про себя подумал: «Не специально ли эта встреча с «солистом» разыграна?»

— В отношении типов, подобных Олегу, юридическая щепетильность излишня, — убежденно заявил Игорь. — Таких дураков надо учить сразу.

— Ну, это еще как сказать… — Бирюков помолчал и, меняя тему разговора, спросил: — Чем занимается Евгения Петровна?

— Мама в своей стихии. Банкет проворачивает. Защита уже на носу.

— Вам работать надо?

— Пустяки! — Айрапетов небрежно махнул рукой. — Кандидатская сделана без сучка, без задоринки. Оппоненты и те поют дифирамбы, так что защита будет носить чисто формальный характер, — он без всякого предупреждения поднялся со скамейки. — Встаем? Соловья баснями не кормят. Надо бы подзаправиться…

— Давайте просто походим, поговорим, — тоже поднявшись, сказал Бирюков. — Разговор серьезный будет.

Игорь улыбнулся:

— Тем более! Серьезные разговоры не ведутся на улице. Идемте ко мне домой.

Разговаривая, они вышли из сквера. Хмурившееся до этого небо посветлело. Прорвавшийся сквозь облака луч солнца ярко полыхнул, отразившись, как в зеркале, от стекла кабины телефона-автомата. Этот отблеск словно подсказал Айрапетову неожиданно пришедшее решение.

— Подождите, — внезапно остановился Игорь. — Сейчас я Олежке еще одну классическую шутку устрою.

Говорил он по телефону недолго. Вышел из кабины удовлетворенный. Беззаботно подмигнул Антону:

— Через десять минут Ольга нагрянет в ресторан, собственными глазами увидит своего пижона в компании со знойной Цыганкой, — и, подняв руку, остановил подбегавшее такси с зеленым огоньком.

Бирюков исподволь присматривался к Айрапетову, стараясь уловить фальшь, но тот не давал ни малейшего повода усомниться в естественности своего поведения. Казалось, Игорь до мельчайшей клеточки пропитан буйной энергией, которая так и рвется из него. Приведя Бирюкова в свою квартиру, он с ловкостью бывалого официанта принялся выставлять из холодильника на стол закуску, рассказывая при этом смешные истории из медицинской практики.

В коридоре жалобно, как показалось Антону, тренькнул звонок. Айрапетов положил на стол салфетку, которой вытирал и без того чистые, из хрусталя, стаканы, и пошел открывать дверь. Через несколько секунд он гостеприимно провел в комнату молоденькую, с высоким начесом смуглянку и представил ее Антону:

— Оля. Жена Олега, — повернувшись к ней, добавил: — А это товарищ Бирюков — сотрудник уголовного розыска, с которым меня свела судьба благодаря твоему Олежке.

Смуглянка резко глянула на Антона и мгновенно опустила глаза:

— Я, кажется, некстати, но у меня, Игорь Владимирович, неотложная просьба…

— Присутствие очаровательной женщины всегда кстати, — не дал ей договорить Айрапетов.

Несмотря на робкий протест, он все-таки усадил ее в кресло. Оля сжала ладони и, не поднимая глаз, тихо продолжила:

— Я только что заходила в ресторан, Олег действительно сидит там с этой…

— Ты сомневалась, Олечка?

— Нет, лишний раз убедилась в вашей правоте. Одолжите мне сто рублей, — тонкие губы смуглянки дрогнули, будто она сдерживала слезы. — Олег, подлец, утащил из дома все до копейки.

Айрапетов, ни слова не говоря, открыл письменный стол, отсчитал деньги и щедрым жестом протянул их смуглянке.

— Не знаю, как вас благодарить, Игорь Владимирович. Вы так добросердечны… — голос ее дрогнул. — Посоветуйте, что делать с Олегом. Может, лечиться устроить?

Игорь пожал плечами:

— В таком деле, Олечка, трудно советовать. Ты сама врач, прекрасно знаешь, что лечение от алкоголя — крайняя мера. Успех стопроцентно зависит от самого лечащегося, от его силы воли, от его желания раз и навсегда покончить с тяжким недугом. У Олега, насколько мне известно, такого желания нет. Спрашивается: что даст лечение?.. Месяц, от силы два он воздержится глотать спиртное, а затем начнется прежнее и, как ты знаешь, в более страшном виде, потому что подобное лечение не проходит бесследно.

— Я понимаю, но… Что сделали бы вы, будучи на моем месте?

— Немедленно бы развелся, — убежденно проговорил Айрапетов, чуть помолчал. — Постараюсь объяснить. Во-первых, к счастью, детей у вас нет. Во-вторых, все чистое, что между вами было, растоптано и заплевано Олегом. В-третьих, Оля… Твое призвание — медицина, у тебя перспективное будущее. Семейные неурядицы загубят твой талант. У вас с Олегом разные судьбы. Несколько перефразируя известный стих, скажу: тебе пора за дело приниматься, а его удел — катиться дальше, вниз.

— Если я брошу Олега, он погибнет окончательно. Не жестоко ли это будет?

— Нет, по-моему, не жестоко. Олег — не ребенок, которому нужна родительская опека. Гораздо страшнее, если, запутавшись в семейных неурядицах, вы погибнете оба. Кстати, свое решение тебе не навязываю. Это всего лишь мое мнение, — сделав ударение на слове «мое», сказал Айрапетов, подошел к столу и улыбнулся. — Давай, Олечка, как говорят бизнесмены, выпьем за успех будущих предприятий.

— Что вы! — смуглянка торопливо поднялась. — У меня отвратительное настроение, я испорчу вам компанию.

Она решительно пошла к выходу. Игорь посмотрел на Антона и словно угадал его желание: продолжить разговор без свидетелей. Когда он проводил смуглянку и вернулся в комнату, Бирюков встретил его вопросительным взглядом.

— Вы удивлены? — спросил Игорь.

— Не могу сообразить, добро вы сделали или зло, — ответил Антон.

— На мой взгляд добро, — выделив ударением слово «мой», убежденно сказал Айрапетов. — Чем быстрее Ольга развяжется с Олегом, тем раньше сможет по-настоящему заняться медициной, где ее, бесспорно, ждет блистательная карьера.

— Но ведь это из-за вас вчера Олег так блистательно попал в вытрезвитель.

— Я всего лишь написал шутливую записку. Если, прочитав ее, Олег оказался идиотом, не способным думать, то тем самым только ускорил разрыв, который непременно произойдет у него с Ольгой.

— Они могли помириться, если бы вы еще и сегодня не вмешались.

— Олег не стоит Ольгиного мизинца. Он изменяет ей на каждом шагу. Когда вижу, что подонок губит талантливого человека, не могу по-обывательски созерцать. Хоть расстреляйте меня за это. Кстати, с некоторых пор я самым серьезным образом задумываюсь над любопытной гримасой природы. Может быть, и вы обращали когда-нибудь внимание на такой жизненный парадокс: отпетым вертопрахам, как правило, достаются порядочные жены, а умные мужики зачастую женятся далеко не на лучших экземплярах прекрасного пола. Что это: пресловутое притягивание противоположных полюсов или природная закономерность, чтобы усреднять семейное счастье человеческого рода?.. — Айрапетов энергично вскинул красивую голову и удалился на кухню. Вернулся оттуда быстро. Ставя на стол бутылку шампанского, весело сказал: — Пора, по-моему, перейти к официальной части, ради которой мы встретились. Отложим дискуссию о добре и зле до лучших времен.

Бирюков ладонью накрыл свой стакан.

— Разговор будет серьезным, — он посмотрел Айрапетову в глаза. — Могу я рассчитывать на вашу откровенность?

На лице Игоря мелькнуло недоумение.

— Мне всегда близок язык настоящих джентльменов.

Антон задумался. Перед ним сидел умный, обаятельный парень. Материально обеспеченный, без пяти минут, как говорил Степан Степанович, кандидат медицинских наук, превосходно разбирающийся в психологии людей и удивительно легко, вроде бы мимоходом, управляющий их поступками.

— Скажите, что заставило вас написать фальшивое письмо Федору Костыреву? — задал первый вопрос Бирюков.

— Я не знаю такого человека, — чуть подумав, ответил Айрапетов.

Антон достал копию заключения почерковедческой экспертизы, исследовавшей конверт, найденный Светланой Березовой у Костыревых, и положил ее перед Игорем.

— Против вот этого документа возражать трудно, Игорь Владимирович, — спокойно сказал он.

Лицо Айрапетова потемнело. Не отрываясь от чтения, он зубами достал из пачки сигарету, машинально щелкнул зажигалкой и затянулся так, что, казалось, щеки сошлись вместе. Табачный дым клубами поплыл по квартире. Бирюков молча ждал, что скажет Игорь. Тот, закончив читать, возвратил Антону заключение и довольно равнодушно заговорил:

— Сейчас вспомнил. Писал я Костыреву, только забыл его фамилию. Об этом просил меня Мохов. Понимаю, что поступил не по-джентльменски, но не вижу причины, из-за которой письмом заинтересовался уголовный розыск.

— Из-за сфабрикованной вами фальшивки порядочный парень едва не стал преступником.

— Костырев хотел убить предполагаемую тещу? — натянуто пошутил Айрапетов.

— Нет, связался с Моховым и чуть не стал соучастником преступления. Мохов совершил кражу из магазина.

— Не вижу в этом своей вины. Костырев же не обезьяна. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы разгадать фальшивку. К тому же, трудно поверить, чтобы современного парня могло шокировать глупое письмо сумасбродной мамаши.

— А если современный парень впервые столкнулся с вероломной подлостью и растерялся? — спросил Бирюков, глядя в упор на Айрапетова.

Игорь отвел глаза:

— Этого я не предполагал.

— Почему же боялись своего письма и хотели любой ценой вырвать его у Березовой? — опять спросил Антон. Не оставляя Айрапетову лазеек, добавил: — Обещанный соседскому Генке хоккейный абонемент не так уж дешево стоит.

Айрапетов долго молчал. Казалось, он не замечает дымящейся в руке сигареты, однако выражение его лица было спокойным, задумчивым. Такое лицо бывает у неглупого, сдержанного человека, волею случая попавшего в нелепую историю.

— В этом я виновен, — отчетливо произнося каждое слово, наконец, сказал Игорь, еще немного помолчал и стал объяснять: — Полусонная Люда Суркова в тот злосчастный вечер проговорилась, что ее сестра носит в сумочке какое-то загадочное письмо, которое хочет передать в милицию или прокуратуру. Это письмо якобы ей прислал тот мрачный парень, с которым однажды в кафе «Космос» чуть не подрался Мохов. Признаюсь честно, струсил. Решил перестраховаться. Перестраховка, как видите, вышла боком. Поверьте, иногда и на порядочных людей находит затмение.

— В тот вечер Суркова знала о другом письме, на котором вы подписали только адрес.

— О другом?.. — удивился Айрапетов. — Что-то не помню, какие адреса я подписывал.

— Это уже не джентльменский разговор. — Антон с упреком посмотрел на Игоря и положил перед ним копию второго заключения экспертизы, исследовавшей конверт с письмом московского инженера.

Выдержка изменила Айрапетову — на его лице появилась растерянность, и Антону вдруг стало неловко, будто он играет с Игорем, словно кот с пойманной мышью. Имея такие сведения, как показания Остроумова и Мохова, не стоило большого труда припереть Игоря к стенке. Однако, чувствуя уверенность, Антон не торопился раскрывать карты — слишком необычный «игрок» сидел перед ним. Надо было разобраться в мотивах преступления и, главное, установить истинное лицо Айрапетова.

— Вспомнил, — тихо сказал Игорь. — В тот же раз Мохов дал мне какое-то письмо, которое я даже не прочитал, и попросил надписать конверт таким же почерком. Не задумываясь, начеркал ему что-то похожее.

— Для чего нужны были Мохову эти фальшивые письма?

— Он хотел сагитировать друга уехать куда-то на север, а друг не соглашался. Так, во всяком случае, Мохов мне объяснял.

— Вам известно, кто Мохов?

— Я не интересовался подробностями его биографии.

— Напрасно. Там и без подробностей — сплошная уголовщина. Любопытно, что вас заставило общаться с ним?

— Видите ли… Я никогда не ищу в общениях с людьми корыстной цели. И никогда не отталкиваю от себя людей. При положительном влиянии, бывает, даже матерые уголовники бросают свое преступное ремесло.

— Мохов не бросил.

— Значит, я ошибся в нем.

— Как к Мохову попало письмо Василия Михайловича Митякина, которое тот получил от Березовой?

Айрапетов усмехнулся и ответил самым искренним тоном:

— Это для меня новость. С Митякиным мы школьные друзья. Последний раз встречались около месяца назад, на железнодорожном вокзале. Кроме Васи, были я, Бураевская, Мохов и мой дядя Николай Петрович. Ни о каких письмах при встрече не велось разговора.

— После той встречи не виделись с Митякиным?

— Нет. Время меняет людей. Вася Митякин тоже изменился. От школьной дружбы ничего не осталось.

Что-то насторожило Бирюкова в ответе, и он, стараясь сосредоточиться, задал побочный вопрос:

— Игорь Владимирович, чем вызвана привязанность вашего дяди к игрушечной собачке?

— Это давняя тяжелая история. Николай Петрович, с женой и пятилетней дочерью Зиночкой, попал в автомобильную катастрофу и только чудом остался жив. Жена и Зиночка погибли. У каждого, даже самого здорового человека существует предел так называемой физиологической выносливости, и когда этот предел перейден, развивается, говоря языком медицины, психогенное расстройство. Оно у Николая Петровича усилилось полученной в катастрофе травмой головы. Игрушечная собачка — его память о погибших дочери и жене. Мы пробовали собачку спрятать, надеясь, что дядя быстрее забудет трагедию. Однако Николаю Петровичу стало еще хуже — он чуть было не лишился рассудка полностью. Эту игрушку очень любила Зиночка, она была моей сверстницей.

— Зачем Николай Петрович ездил в райцентр в прошлое воскресенье?

— Говорит, отдыхать. Он часто уезжает туда без моего разрешения.

Пришло время задать самый главный вопрос, и Антон спросил:

— Чем вы, Игорь Владимирович, объясните такое совпадение: в один и тот же день у вас снято пять тысяч рублей в сберкассе, а у Остроумова на эту же сумму открыт счет?

— Не может быть… — почти прошептал Айрапетов.

Бирюков положил перед ним выписки из сберкассовских лицевых счетов, сухо проговорил:

— Чтобы не играть в кошки-мышки, добавлю: Остроумов передумал садиться на скамью подсудимых за кражу. Не выгодно ему показалось отсиживать за чужие грехи.

Айрапетов, вскочив из-за стола, заходил из угла в угол по комнате. Затем сел на прежнее место, хотел налить себе вина, но передумал. Смял в пепельнице недокуренную сигарету и, нервно щелкнув зажигалкой, прикурил новую.

— Я действительно заплатил Остроумову деньги, — жадно затягиваясь табачным дымом, заговорил Игорь. — Однако вовсе не потому, что принимал участие в краже. Мохов за бесценок продал мне золотые часы, и когда я понял, что уголовный розыск напал на его след, испугался. У страха глаза велики, под его влиянием я стал ворочать глупость за глупостью…

— Разве вы не знали, какие вещи продаются за бесценок?

— Знал, разумеется. Поэтому и всполошился.

— Неужели без этих часов не могли прожить?

— Мог. И вовсе не разбогатеть на них хотел… — Игорь стыдливо опустил глаза. — Видите ли, все мы, человеки, в душе немного сволочи. Хотел я эти часики раздарить своим оппонентам после защиты диссертации. Этакий великодушный фарс хотел разыграть. Вот и доигрался…

— Что рассказывал Мохов о магазине?

— Ровным счетом ничего.

— Когда состоялась купля-продажа?

— В воскресенье утром.

— Билеты Мохову и Костыреву на самолет вы покупали? — сделав ударение на слове «вы», спросил Антон.

— Я. В аэропорту у меня есть знакомые.

— Мохов знакомил вас с Костыревым?

— Нет.

Допрос только начинался…

22. Портрет без ретуши

Не один день понадобился Бирюкову для выяснения обстоятельств дела. Время шло, а полная картина кражи не прорисовывалась. Не стирались приятные краски ретуши с портрета Игоря Айрапетова, не хватало какого-то очень важного соединительного звена в преступной цепочке Лаптев — Гоганкин — Мохов — Айрапетов. Кто из них запевала? Кто оказался причастным к преступлению по воле случая? Какова доля вины каждого из них?

Но сильнее всего интересовало Бирюкова подлинное лицо Игоря Владимировича Айрапетова. Антон больше склонялся к тому, что преступник не может стать врачом, а вот врач может скатиться на преступный путь. Чем вызвано падение врача Айрапетова? Когда оно началось?.. С фальшивого письма Костыреву? С покупки краденых часиков у Мохова? Скорее всего, значительно раньше… Ведь уже Бураевская в свое время подметила, что Игорь способен на заведомую подлость. Значит, уже тогда он был готов пойти на связь с преступниками.

Загадкой оставалось и письмо Березовой к московскому инженеру Василию Михайловичу Митякину. Каким путем оно оказалось у Мохова? Не организовал ли эту фальшивку с помощью Айрапетова сам Митякин? Хотя Светлана безоговорочно верит в порядочность Митякина, но, если у того по отношению к ней были серьезные намерения, то Костырев мог оказаться третьим лишним и, чтобы от него избавиться, Митякин мог попросить Айрапетова… Ведь ради чего-то они встречались на вокзале. Ради чего?..

С нетерпением ожидал Бирюков возвращения Митякина из Томска. Наконец Василий Михайлович появился в Новосибирске. Договорились встретиться в гостинице «Центральная», где Митякин снял одноместный номер. Направляясь к нему, Антон предполагал увидеть подвижного молодого мужчину, чем-то схожего с Айрапетовым. Однако предположение не оправдалось. Василий Михайлович оказался не по возрасту степенным,высокого роста, с глубокими залысинами в заметно поредевших волосах и с несколько грубоватыми чертами худощавого лица. Предложив Антону сесть в кресло, сам Митякин осторожно присел на краешек стула, предварительно приподняв штанины брюк, словно боялся, как бы не измять элегантно наутюженные стрелки. Чувствовалось, что к появлению сотрудника уголовного розыска он относится настороженно.

Разговор долго не клеился. Даже на второстепенные вопросы, касающиеся Айрапетова, Митякин отвечал, предварительно подумав, осторожно подбирая слова, как будто до смерти боялся сказать лишнее. Убив целый час на беседу, Бирюков смог выяснить, что вырос Айрапетов в обеспеченной семье и со второго или третьего класса за ним закрепилось прозвище «Богатый». В отличие от некоторых зазнаек из обеспеченных семей Игорь был на редкость простецким парнем и учился здорово, без зубрежки. Среднюю школу закончил, чуть-чуть не дотянув до золотой медали, и в медицинский институт поступил без протекции, хотя мама с папой и навязывали ему свои услуги. И в студенческие годы Игорь продолжал оставаться общительным, энергичным, любил веселые компании. Родительских денег не жалел, одалживал их налево и направо, платил за друзей в ресторанах, водил знакомство с легкомысленными девицами, имел массу поклонниц, но своей популярностью у них не злоупотреблял. Были, конечно, и чудачества, но не выходящие из рамок.

— Как его родители на это смотрели? — спросил Антон.

Прежде чем ответить, Митякин достал пачку сигарет — Антон сразу приметил, что Василий Михайлович так же, как Айрапетов, курит «Нашу марку», — долго искал по карманам пиджака спички. Найдя их, неторопливо прикурил, несколько раз затянулся, положил сигареты на стол и только после этого заговорил:

— Во взгляде родителей на поведение Игоря в то время один нюанс был. Игорь рвался из-под родительского крова к самостоятельности. Родители же делали все, чтобы удержать его в своем гнезде. Потому на некоторые чудачества сына смотрели сквозь пальцы.

— Как Айрапетов опекуном дяди стал?

— Подробностей не знаю, но мне известно, что на этой почве у Игоря произошел с родителями конфликт. За то, что Игорь уехал в Сибирь, Евгения Петровна, говоря бухгалтерским языком, полностью перестала его финансировать. Однажды мы с ним встретились в Москве, и я в первый раз увидел Игоря без денег. Он даже попросил у меня на билет до Новосибирска. Через полмесяца вернул долг телеграфным переводом.

— Скажите, Василий Михайлович, чем была вызвана ваша встреча с Айрапетовым на железнодорожном вокзале в прошлый ваш приезд в Новосибирск? — постепенно подводя разговор к письму Березовой, спросил Антон.

— Зная обширные связи Игоря, я телеграммой просил его забронировать приличный номер в гостинице. Он выполнил просьбу. В вокзальном ресторане мы немного поговорили и, по-моему, оба пришли к выводу, что ничего общего между нами не осталось от прежней дружбы. Игоря, например, интересовал один-единственный вопрос: хорошо ли я зарабатываю?

— И последнее… — Бирюков достал письмо Березовой в фальшивом конверте. — Вы узнаете это?..

Митякин с недоумением взял конверт, неторопливо вынул из него листок и, едва взглянув на первые строчки, удивленно спросил:

— Как оно к вам попало?

Антон улыбнулся:

— Без вашей помощи на этот вопрос затрудняюсь ответить.

— Это же мое письмо!

— Знаю, Светлана Березова рассказывала. Загадкой остается, каким образом этот листок оказался в конверте, адрес на котором написал Игорь Айрапетов?

— Письмо я получил незадолго до поездки сюда. Положил, отлично помню, вот в этот карман, — Митякин хлопнул по правой стороне пиджака. — Хотел встретиться в Новосибирске с Березовой и устранить возникшее между нами недоразумение. Светлана ошибочно поняла мое предложение… Собственно, насколько понимаю, вас волнуют не мои отношения со Светланой. Интересно другое — в Новосибирске я не мог найти письма. Оно как испарилось.

Неожиданная догадка вдруг пришла Бирюкову в голову.

— Вспомните, пожалуйста, как вы сидели в ресторане, когда встретились с компанией Айрапетова, — попросил он Василия Михайловича.

— Игорь сидел напротив, рядом с ним — дядя. Слева от меня белокурая молодая женщина или девушка… Справа — часто улыбающийся, какой-то не внушающий доверия парень, назвавшийся при знакомстве, по-моему, Павлом…

— Деньги у вас были в правом кармане?

— Помню, хотел рассчитаться за ужин, но Игорь не позволил и заплатил сам. Десятку, которую намеревался отдать официантке, я сунул, кажется… — Митякин кончиками пальцев задумчиво потер висок. — Ну, конечно, в правый карман!

— И она не пропала?

— Признаться, только сейчас о ней вспомнил. А потерю письма обнаружил уже в гостинице, на следующий день. Перерыл все, но письмо как в воду кануло. Из-за этого и со Светланой не встретился.

— Не допускаете мысли, что его вместе с деньгами у вас вытащили из кармана?

— Это мог сделать только тот парень, который сидел справа от меня. Однако не думаю, чтобы знакомый Игоря пошел на такую мерзость. Раньше, во всяком случае, Айрапетов подобных знакомств не водил, — Митякин внимательно посмотрел на Бирюкова. — Вы очень детально интересуетесь прошлым Игоря. Он в чем-то подозревается или попал в дурную историю?

— Как вам сказать… — замялся Бирюков. — Разбираемся с одним щекотливым делом.

— Если дело связано с воровством и если подозрение упало на Игоря, то, на мой взгляд, это самая настоящая нелепость. Айрапетов порою до бесшабашности энергичный человек, но он не настолько жаден и глуп, чтобы пойти на преступление.

— Со временем люди меняются.

— Согласен, — Митякин утвердительно наклонил голову. — Я, например, заметил, что и Айрапетов изменился, однако больше чем уверен, что эти изменения не настолько велики, чтобы Игорь докатился до преступления. Несмотря на некоторые вывихи, он всегда был порядочным человеком.

Бирюков задумчиво разглядывал лежащую на столе пачку «Нашей марки». Митякин перехватил его взгляд, достал из пачки сигарету и, зажигая спичку, будто между прочим сказал:

— У нас с Игорем одинаковая привычка к ростовской «Нашей марке». Хорошие сигареты. Закуривайте.

— Спасибо, не курю, — отказался Бирюков. Поблагодарив Митякина за беседу и извинившись, что отнял больше часа времени, он поехал в следственный изолятор, чтобы еще раз допросить Мохова.

Теперь Мохов уже не изображал бывалого уголовника. Остриженная под машинку голова его сейчас казалась меньше, чем была прежде, с немытыми космами, но все равно создавалось впечатление, что она склоняется вниз, упираясь взглядом в пол. Бирюков прочитал Мохову показания Айрапетова, касающиеся фальшивых писем к Костыреву, выжидающе помолчал и спросил:

— Что на это скажете?

— Чо говорить, начальник, было дело… Вместе с червонцем из кармана у московского инженера на вокзале царапнул письмишко. Хотел выкинуть, но поглядел — Светки Березовой письмо! Ну, думаю, заделаю вам кошачий концерт, счастливчики. На Федьку Костырева я злой был за то, что в «Космосе» он меня от Светкиной сеструхи отшил. Это ж я по просьбе Игоря Владимировича к ней клеился. Айрапетов тоже на Федьку кирпич затаил, поэтому, когда показал ему письмо, он разом на конверте адрес нарисовал, а другое послание как будто от Светкиной мамани придумал. Вот и вся любовь, — Мохов устало поднял голову. — Пусть следователь быстрее катает обвинительное, чтобы скорее срок мотать. Нечего кота за хвост тянуть, все ясно.

— Нет, не все, — возразил Антон. — Кто из вас, вы или Айрапетов, договорились с Лаптевым, чтобы тот отключил энергию от магазина?

Голова Мохова опять поникла.

— Лично я ни с кем не договаривался, — мрачно буркнул он. — Не было групповой, один шел на дело…

Круг по-прежнему не смыкался. Подтверждения, что Лаптев отключил электроэнергию по предварительному сговору, не было. Собственно, сговор мог состояться вовсе не с Айрапетовым или Моховым, а с Гоганкиным. Ведь приходили же зачем-то Гога-Самолет и Дунечка на подстанцию, о чем-то разговаривали с Лаптевым. О чем?.. На этот вопрос могла ответить только Дунечка, так как ни Гоганкина, ни Лаптева в живых уже нет. Как Дунечку вызвать на откровенность? Сохранилось ли что от того разговора в ее затуманенном алкоголем мозгу? Сможет ли она хоть что-нибудь вспомнить?.. Нужно было искать дополнительных свидетелей.

Перед отъездом из Новосибирска в райцентр Бирюков снова встретился с Айрапетовым. На этот раз в уголовном розыске. За несколько дней, прошедших после допроса на квартире, Игорь, казалось, постарел. Красивое смугловатое лицо его почернело до неузнаваемости, появились отечные мешки под глазами, исчезли энергичные порывистые движения. Вяло поздоровавшись, Айрапетов медленно опустился на стул, по-стариковски сгорбился, закурил и вопросительно посмотрел на Бирюкова. В его взгляде сквозила безнадежная обреченность.

— Утром, с самой ранней электричкой, я уезжаю из Новосибирска, — сказал Антон. — Если что-то хотите добавить к предыдущим показаниям, говорите сейчас. Завтра, Игорь Владимирович, будет уже поздно.

Айрапетов равнодушно пожал плечами, сильно затянулся сигаретным дымом.

— Что добавлять? Попал в историйку… — опять поднес к губам сигарету, выдохнул густой клуб дыма. — Спрашивайте, что вас интересует, буду отвечать.

— Что меня интересует, вы о том умалчиваете, — Бирюков задумался. — Но попробуем, на всякий случай, кое-что уточнить. Например. Вы знакомы с тем мужчиной, с которым пили пиво в баре «Волна» перед тем, как туда зашел Мохов?

— Нет, не знаком. Просто он попросил купить ему кружку пива в обмен на вяленую рыбу.

— Не заметили — Мохов хорошо с ним знаком?

— Предполагаю, хорошо, потому что называли друг друга по именам, вспоминали какие-то совместные пьянки, общих знакомых и все в этом роде…

— В вашем присутствии Мохов ни о чем того мужчину не просил?

— Просил у него денег в долг, но тот сам пиво за рыбу выменивал.

— О магазине разговора не было?

— При мне — нет.

— А у вас Мохов просил денег?

— У меня?.. Денег?.. — вроде бы рассеянно уточнил Айрапетов, и на его лице, как показалось Бирюкову, мелькнула тревога, словно он не ожидал такого вопроса. Однако ответил на него быстро: — Да, просил. Двадцать рублей я ему дал.

— На каких условиях?

— Какие могут быть условия?.. — теперь уже, похоже, искренне удивился Игорь. — Дал, разумеется, без всяких условий — ростовщичеством не занимаюсь.

— Ну вы что, надеялись, Мохов вернет вам эти деньги?

— Ни на что я не надеялся. Это моя давнишняя слабость — широким жестом делать мелочные услуги. Тысячу раз проклинал себя на подобное фарисейство, но никак не могу избавиться от дурной привычки. Собственно, я и на ваших глазах уже нескольким людям одалживал… — возникшее было удивление Игоря сменилось опять тревогой. — Почему вы задали вопрос об условиях? Мохов на меня что-то наговаривает?

— Пока затрудняюсь сказать, кто из вас на кого наговаривает, — Бирюков посмотрел Айрапетову в глаза. — Может быть, очную ставку с Моховым хотите?

На этот раз Игорь молчал дольше обычного, жадно курил затяжку за затяжкой. Прикончив сигарету до самого фильтра, нервно раздавил окурок о дно пепельницы и, наконец, заговорил:

— Не надо тратить время на очные ставки. Мохов по-своему прав. Не буду скрывать. Когда он попросил у меня в долг, я сказал, что истратил все деньги на покупку золотых часов. Он стал нудно клянчить, пришлось сунуть ему двадцать рублей. Вот тогда он и говорит: «Если завтра привезу десяток таких часиков, купишь их за половину стоимости?» Я посчитал, что это обычная алкогольная болтовня, и шуткой ответил: «Привози, куплю». Каково же было мое удивление, когда в воскресенье утром Мохов на самом деле заявился ко мне на квартиру с золотыми часами… Первым желанием было — взять Мохова за шиворот и свести куда следует. Однако в голову стукнула страшная мысль: «Ведь я в пивном баре заявил ему, что куплю часы и тем самым вроде бы поощрил или… вдохновил его на преступление. Он же на первом допросе посадит меня в калошу, и мне нечем будет доказать, что я не верблюд», — взгляд Айрапетова стал умоляющим. — Произошла глупейшая случайность. Мне говорили, что неразборчивость в знакомствах до добра не доведет. Теперь все понимаю, но тогда, поверьте…

— Не могу, Игорь Владимирович, поверить, — сказал Антон. — Давайте рассуждать. По имеющимся сведениям, вы встретились в пивном баре «Волна» с Моховым в субботу около пяти часов дня, а через час уже дали Бураевской из Новосибирска телеграмму с приглашением приехать. Если учесть, что после пяти часов ближайшая электричка отходит из райцентра в семь вечера, то телеграмму за вашей подписью давал кто-то другой, обеспечивая вам алиби. Значит, направляясь в райцентр, вы имели определенный план…

— Никаких планов не имел! Я не на электричке оттуда уехал! — почти выкрикнул Айрапетов. — Подвернулся какой-то частник на «Волге», и я глазом не успел моргнуть, как докатил до Новосибирска. В дороге вспомнил о Бураевской и сразу по приезде отправил ей телеграмму.

— Как это доказать?

— Докажу. Честное слово, докажу. На автозаправочной станции в райцентре частник хотел заправить бензином свою «Волгу» по государственному талону. Дежурная отобрала у него талон и записала номер машины. По этим сведениям нетрудно установить водителя и отыскать его для очной ставки со мною. Я даже прошу вас это сделать.

Лицо Айрапетова повеселело, словно он ухватился за спасительную соломинку. Бирюков некоторое время молчал, стараясь сообразить, к добру или худу вплелась в дело частная «Волга» и ее водитель.

— В этом мы разберемся, — сказал Антон и сразу же спросил: — Как, по-вашему, Игорь Владимирович, связано ли отравление Лиды Чурсиной с магазинной кражей?

Айрапетов ответил с замедлением:

— Трудный вопрос… Если судить по той дозе пахикарпина, которую, по вашим словам, приняла Лидочка, то она рассчитывала на верную смерть. С другой стороны… коль скоро врачами установлена беременность, то мотивы отравления могут быть совершенно иными. Медицина знает много примеров, когда страх предстоящего позора оказывался сильнее страха смерти.

— Она не обращалась к вам, как к гинекологу, за советом?

— Нет.

— Кто же, по вашему мнению, порекомендовал ей пахикарпин?

— Скорее всего, какая-то искушенная женщина. Кстати, это лекарство на разные организмы действует по-разному. Некоторые дамы повышенными дозами пахикарпина достигают своей цели, другие — лишаются жизни. Видимо, Лидочка оказалась из тех, кому пахикарпин противопоказан.

Бирюков молча стал укладывать в папку протокольные листы. Айрапетов тревожно уставился на него и вдруг спросил:

— Как можно сделать, чтобы грязная история, в которую я попал, до зашиты диссертации не стала известна у меня на работе и в институте? Сколько это будет стоить?

— Не понял… — Антон посмотрел Игорю в глаза. — Вы что, предлагаете взятку?

Игорь, словно загораживаясь, протянул перед собой руки:

— Упаси бог! Нельзя судить так прямолинейно. Я готов возместить причиненный магазину ущерб, отблагодарить любой суммой того, кто поможет мне выпутаться из совершенной мною глупости. Уверяю вас, я не преступник, не потерянный человек… Свою вину искуплю честным трудом. Я могу многое сделать для медицины, для человечества… — руки Айрапетова заметно дрожали, он смотрел на Бирюкова умоляюще-преданным взглядом. — Ну, какая обществу будет польза от того, что меня упрячут за решетку? Какая?..

«Вот еще один штрих ретуши стерся с твоего красивого портрета», — глядя на Игоря, подумал Антон.

— Обществу не нравятся люди, которые хотят жить за его счет, — сдерживая внезапное раздражение, проговорил Бирюков. — Так, кажется, Ильф с Петровым писали в свое время?

— Меня арестуют? — почти шепотом спросил Айрапетов.

— В этом пока нет необходимости. Куда вы денетесь?

— Уже за это я вас должен отблагодарить.

— Знаете… — чуть не вспылил Антон. — Лично мне вы ничего не должны, а я должен… установить истину без всяких компромиссов. Это мой служебный долг.

Солнечное утро предвещало жаркий день. До отправления электропоезда оставалось еще целых полчаса. Торопиться было некуда. Бирюков купил в киоске «Союзпечати» свежую газету, вышел к привокзальному скверу и, отыскав у цветочных газонов свободную скамейку, развернул пахнувший типографской краской газетный лист. Облокотившись на простенький портфельчик с материалами проведенного дознания, он настолько увлекся чтением, что не сразу заметил, как к нему кто-то подошел. Удивленно поднял голову — в двух шагах, держа в руке черный внушительный портфель, стояла Евгения Петровна Айрапетова.

— Здравствуйте, Антон Игнатьевич, — с повышенной учтивостью поздоровалась она.

— Здравствуйте, — сказал Бирюков и машинально оглянулся. Поблизости не было ни души.

— Разрешите?.. — Евгения Петровна, не дожидаясь согласия, села на скамейку, поставила между собой и Бирюковым черный портфель и озабоченно проговорила: — Простите Игорька за вчерашнюю нерешительность.

— О чем вы? — не понял Антон.

Айрапетова мило улыбнулась:

— У вас есть личные сбережения?

— А как же! — тоже с улыбкой ответил Бирюков.

— Сколько, если не секрет?

— С процентами сто один рубль ноль четыре копейки.

— Так я и предполагала. У сотрудников уголовного розыска не министерская зарплата, — Евгения Петровна положила холеную, окольцованную дорогим браслетом руку на свой лоснящийся портфель, который красовался рядом с потертым Антоновым портфельчиком, как новейшая автомашина «Волга» перед «Запорожцем» первого выпуска, и сказала: — В нем пять тысяч. Почти столько получает киноартист за исполнение главной роли в односерийном фильме.

«А как вам нравится главная роль в уголовном деле за дачу взятки» — чуть было не сорвалось с языка Бирюкова, но, опасаясь, что неправильно понял Евгению Петровну, он, на всякий случай, осторожно уточнил:

— Покупаете кота в мешке? Предлагаете обменяться содержимым портфелей?

Лицо Айрапетовой ничуть не изменилось, будто речь шла не об уголовно наказуемой сделке, а о. покупке, скажем, килограмма свежих фруктов или иного заурядного пустяка.

— Зачем мне содержимое, — спокойно улыбнулась она. — Вы поможете Игорьку выпутаться из нелепости, в которую втянули его матерые рецидивисты. Понимаете, ему сейчас некогда отстаивать свою правоту, у него ж защита диссертации на носу.

— Так сказать, услуга за услугу? — серьезно спросил Антон. — У вас, как погляжу, беспрекословная вера во власть денег.

— Боже!.. — театрально произнесла Евгения Петровна. — Кто в это не верит?

За время работы в уголовном розыске Бирюкову приходилось сталкиваться с людьми, так или иначе предлагавшими взятки. Одни готовы были купить ящик коньяка, другие осторожно хвастались связями, с помощью которых могут достать что угодно, третьи, смущаясь и краснея, тонко намекали на деньги. Но всех их, как замечал Антон, мучила при этом боязнь, как бы и без того темные делишки еще больше не потемнели. Случалось и смешное. Как-то девяностолетняя старушка, решившая призвать к порядку выпивоху соседа, явилась в уголовный розыск с узелком свиного сала. Узнав, что за подобное приношение можно угодить под суд, она чуть не лишилась языка, перепуганно крестясь, стала убеждать Бирюкова, что «в ранешнее время» следователи даже и разговаривать не хотели с теми, кто приходил с пустыми руками.

Моложавая, нарядная Евгения Петровна не походила на девяностолетнюю, дореволюционную старушку, Евгения Петровна отлично знала, что причитается за подобную сделку, и тем не менее на ее лице Бирюков не мог уловить ни тени смущения, ни боязни. Предлагая взятку, она чувствовала себя хозяйкой положения и не сомневалась в успехе. И вдруг озорная мысль пришла Антону в голову.

— Знаете, Евгения Петровна, кроме пяти тысяч за роль, киноартист получает еще и солидный кусок славы, — с намеком сказал он. — Во всех киосках «Союзпечати» девушки нарасхват покупают цветные открытки с портретами артистов. А где, извините, вы увидите портрет сотрудника уголовного розыска, получившего пять тысяч? Где?.. Разве только в уголовном деле…

— А вы, оказывается, дока… — Айрапетова шутливо погрозила пальцем. — Что ж… прибросим на цветные портреты. Через час в портфеле будет десять тысяч.

Антон застенчиво потупился и тихо обронил.

— Двадцать…

— Чего?..

— Тысяч.

— Боже!.. — ошарашенно удивилась Евгения Петровна. — Куда вам столько?! Таких денег не платят даже кинозвездам.

— Зато портреты их на обложках журналов печатаются и статьи вон какие приятные пишут.

— Вы серьезно?!

— Какие могут быть шутки, когда продается совесть. Мы не дети…

— Но у меня… У меня нет таких денег!

Бирюков пристально посмотрел Айрапетовой в глаза и отчетливо проговорил:

— Вот и хорошо, что у вас нет таких денег.

Евгения Петровна, как в немой сцене, недоумевающее смотрела на него. Когда он стал подниматься со скамейки, схватила за рукав. Испуганно, умоляюще заторопилась:

— Подождите… Подождите. Я дам мужу срочную телеграмму. Он немедленно продаст автомашину, продаст все, что можно продать, и я заплачу вам. Помогите спасти Игорька! Умоляю вас, подождите хотя бы сутки…

Антон посмотрел на часы:

— К сожалению, электричка уходит через пятнадцать минут.

Осторожно отстранив Евгению Петровну, он подчеркнуто учтиво поклонился и, размахивая своим портфельчиком, зашагал к вокзалу.

— Подождите! — с отчаянием крикнула Айрапетова.

Бирюков не оглянулся.

23. По всем инстанциям

Этот день, как обычно, Стуков начал с ознакомления со сводкой происшествий. Ничего существенного за ночь не случилось, и Степан Степанович, поговорив с дежурным об установившейся хорошей погоде, неторопливо поднялся на третий этаж. Придя в свой кабинет, он первым делом достал из кармана пиджака пачку сигарет и закурил. Закашлявшись от первой затяжки, подумал, что пора бы бросить курить, но не так-то легко будет избавиться от многолетней привычки — начинать рабочий день с сигареты. Подошел к окну и открыл форточку. Устремившийся наружу поток воздуха потянул из кабинета струйки табачного дыма. С улицы донесся привычный шум движущихся автомобилей, весело чирикали какие-то пташки, радующиеся освежающей прохладе солнечного утра.

Зазвонил телефон. Степан Степанович снял трубку. Не садясь за стол, привычно ответил:

— Уголовный розыск. Стуков.

— Привет старому чекисту, — раздался в трубке добродушный голос. — Не узнаешь?

— Михаил Максимович?.. — на всякий случай уточнил Стуков, признав по голосу известного в городе профессора медицины, с которым давно был дружен.

— Хорошо ли живется, милейший Степан Степанович?

— Слава богу, ничего, как говаривали в старину.

— Здоровье как?

— Скрипим помаленьку.

— У меня необычная просьба. Знаешь, какая?

— Скажешь, буду знать.

— Хотел сегодня, вот прямо сейчас, к тебе заехать, но времени свободного… ни минуты! — Голос в трубке вздохнул: — Один очень хороший человек попал в неприятную историю. Надо ему помочь…

— Скорая помощь — это по твоей, медицинской, части, — пошутил Стуков.

Профессор кашлянул, вроде бы замялся, раздумывая, как лучше начать изложение существа дела. Наконец заговорил:

— Понимаешь… Не хочу ручаться головой и давать легкомысленных заверений, однако самым серьезным и убедительным образом прошу тебя помочь. Насколько мне известно, ты в курсе дела врача Айрапетова. Так вот, смею сообщить, что являюсь руководителем его научной работы и довольно хорошо знаю Игоря Владимировича не только как талантливого врача, но и как весьма порядочного человека. Ради нашего с тобой многолетнего знакомства прошу поверить, что даю такую характеристику, не вступая в сделку со своей совестью.

— Вполне верю, Михаил Максимович. Айрапетов жалуется на несправедливые действия уголовного розыска?

— Напротив о вашей работе он самого высокого мнения.

— В чем же дело?

— Понимаешь, он подробно рассказал мне о неприятности, в которую попал по воле нелепого случая.

— Ты на сто процентов уверен, что это именно нелепая случайность?

— Пусть не на сто, но на девяносто девять!

— Иногда один процент бывает решающим.

— Согласен. Только в данном случае… Словом, Айрапетов не тот человек, чтобы сознательно связаться с преступниками. Помоги, пожалуйста, ему выпутаться из грязной истории. Надо спасти талантливого врача. Ведь вся следственная и судебная волокита может так сильно травмировать Игоря Владимировича, что он на какое-то время бросит научную работу. Заверяю, это будет непоправимый ущерб для медицины.

— Каким же образом, любезнейший Михаил Максимович, можно помочь Айрапетову, если он, допустим, виновен в совершении преступления и должен по закону нести ответственность?

Профессор опять кашлянул, замялся:

— Я не допускаю мысли, что Игорь Владимирович виновен настолько, чтобы ему пришлось отвечать перед судом, и прошу не о том, чтобы обойти рамки закона, а о том, чтобы ты самым тщательным образом разобрался в случившемся и помог доказать невиновность. Айрапетов прекрасно разбирается в медицине, но не знает уголовных параграфов или статей, как они там у вас называются… По причине незнания может запутаться в дебрях уголовно-процессуальных положений.

— Перед тем как передать материалы дознания следователю, каждый сотрудник уголовного розыска делает все возможное, чтобы двусмысленности в этих материалах не было. Я — не исключение.

— Значит, равнодушно-канцелярский подход к судьбе Айрапетова исключается?

— Безусловно. И не только к его судьбе…

— Спасибо, Степан Степанович. Постараюсь все-таки к тебе сегодня приехать и побеседовать об этом деле обстоятельно.

— Пожалуйста, Михаил Максимович. Всегда рад тебя видеть.

Стуков положил трубку. Нахмурившись, прикурил погасшую сигарету. Подобные разговоры он всегда принимал с неприязнью, каждый раз поражаясь той необъяснимой находчивости, с какой не в меру ловкие и пронырливые люди, попав в неприглядные переплеты, находят самые невероятные пути и знакомства, чтобы «повлиять» на сотрудника, ведущего дознание или следствие. Как раз это, считал Стуков, было и в сегодняшнем разговоре с профессором. Правда, Михаил Максимович, человек умный и порядочный, был, конечно, далек от мысли предлагать сделку с совестью, но его просьба — помочь Айрапетову разобраться «в дебрях уголовно-процессуальных положений» — больно задела Степана Степановича. Как будто без этого влиятельного звонка сотрудник уголовного розыска мог спустя рукава отнестись к судьбе Айрапетова.

Несколько раз кряду затянувшись сигаретой, Стуков сел за стол и достал папку с текущими делами. Однако сосредоточиться не успел. В кабинет вошла миловидная, модно одетая дама. Едва взглянув на нее, Степан Степанович — со слов Бирюкова — узнал Евгению Петровну Айрапетову. Предчувствуя неприятный разговор, сухо предложил ей сесть. Чтобы не выказать своего раздражения, достал новую сигарету. Евгения Петровна устало опустилась на стул, поставила к себе на колени черный внушительный портфель и, отрекомендовавшись, возбужденно заговорила:

— У меня к вам чрезвычайно серьезное дело. Мой сын попал в нелепую историю, и я, как мать, прошу выручить его из беды. Уверяю, Игорек ни в чем не виноват. Его запутали махровые авантюристы. Он невероятно доверчив к людям, почти ребенок в понимании человеческих отношений…

— Простите, — осторожно перебил Степан Степанович, — сколько лет вашему ребенку?

— Игорьку? Тридцать… — Евгения Петровна словно поперхнулась и тут же заволновалась пуще прежнего: — Да разве в возрасте дело! Игорек рос среди порядочных людей и в тридцать лет остался доверчивым, как ребенок. Боже! У него защита диссертации на носу, и вдруг такое горе свалилось. Не представляю, что делать?.. Что делать?..

— Я знаком с вашим сыном и, мягко говоря, с его горем.

— Почему «мягко говоря»? — насторожилась Евгения Петровна.

— Потому что Игорь Владимирович не производит впечатления недоросля. Это красивый, обаятельный, умный и очень сообразительный мужчина.

— Боже! Какой он мужчина! — Айрапетова страдальчески поморщилась. — Игорек даже женат не был ни разу, хотя другие в его возрасте…

Степан Степанович улыбнулся:

— Разве, чтобы стать мужчиной, непременно надо жениться?

— Вы несколько не так меня поняли. Для матери ребенок даже в солидном возрасте остается ребенком. Неужели вы с этим не согласны?

— Согласен, — Стуков наклонил голову, — с той лишь поправкой, что с достижением совершеннолетия «ребенок» уже начинает нести ответственность за свои поступки без участия матери.

Айрапетова растерянно уставилась на Степана Степановича, торопливо достала из портфеля носовой платок и вытерла внезапно появившиеся слезы. Затем жалобно всхлипнула и тихо обронила:

— Если бы вы знали, какая сейчас творится буря в душе Игоря. У него уже нет сил бороться…

— Если он ни в чем не виноват, нет оснований ударяться в панику.

— Но покой Игоря надо беречь! Мой сын — талантливый врач!

— Талантливости у Игоря Владимировича, как врача, никто не отнимает.

— Разве это не главное? — Евгения Петровна нервно смяла в ладонях мокрый от слез платок. — Разве таких людей, как Игорь, можно садить на одну скамью с уголовниками?

— Закон одинаков для всех, и уголовный кодекс не подразделяет преступников на талантливых и бесталанных.

— Боже! Уголовный кодекс, преступник… Какие жуткие слова! Умоляю, помогите мне спасти сына. Я ни с чем не посчитаюсь… — заметив, как нахмурилось лицо Стукова, Евгения Петровна испуганно замахала руками: — Нет, нет!.. Я не предлагаю подарок, я хочу сказать, что оплачу сторицей весь ущерб, причиненный уголовниками, воспользовавшимися доверчивостью моего сына. Ведь, передавая дело в суд, вы можете написать, что Игорька запутали рецидивисты. Вы уже закончили расследование?

Степан Степанович с силой раздавил в пепельнице сигаретный окурок.

— Уголовный розыск, Евгения Петровна, занимается раскрытием преступлений. Мы первыми выходим на преступника, при необходимости задерживаем его. Последнее слово в расследовании скажет следователь.

— Вы опытный человек, посоветуйте ему, чтобы он сказал об Игорьке доброе.

Стуков вздохнул:

— Мой долг — соблюдать максимум объективности.

— Не хотите помочь?

— В таком деле — не могу. Знаете, как говорят: рад бы в рай, да грехи не пускают.

Евгения Петровна оскорбленно поднялась со стула и решительной походкой направилась к выходу. Взявшись за ручку двери, обернулась, встретилась со Стуковым взглядом и заговорила вызывающе сердитым тоном:

— Вы пожалеете о своей черствости! Я дойду до самого главного вашего начальства, пройду по всем юридическим инстанциям! Куплю самого лучшего адвоката, он оправдает Игорька…

— Адвокаты не вещи, чтобы их покупать, — сказал Степан Степанович.

— Боже! Не цепляйтесь к словам! — Айрапетова поморщилась и, не сказав обычного «до свидания», изо всей силы хлопнула дверью.

24. Упрямые факты

Появившись в райотделе, Бирюков прежде всего зашел в кабинет к Славе Голубеву, уехавшему из Новосибирска несколькими днями раньше. Слава обрадованно вскочил из-за стола и, здороваясь с Антоном за руку, воскликнул:

— Наконец-то! Подполковник истосковался по тебе. Просил, как прибудешь, сразу к нему, — и не утерпел, поинтересовался: — Как Игорь Владимирович Айрапетов?..

Антон поставил на пол портфель. Придвигая к столу стул, сказал:

— Игорь Владимирович не глуп. Понял, что нам многое известно. Рассчитывая на смягчение, почти во всем признался, но нужны дополнительные факты, чтобы подтвердить его показания.

— Я сразу приметил, что шустряк он отменный, — Голубев интригующе подмигнул. — Факты есть. Причем упрямые, как говорится. Дунечка показания дала — капитальная сила! Следователь Маслюков все-таки разговорил ее.

— Ну и что она показывает?

— Подробности узнаешь у подполковника. Я только вкратце расскажу. Начну с того, что Дунечка, не колеблясь, опознала Айрапетова по фотографии. Оказывается, два года назад она лечилась в областной больнице от запоя, а Игорь Владимирович консультировал там в женском отделении. Накануне кражи из магазина, в субботу, во второй половине дня Айрапетов зашел в пивной бар «Волна». Дунечку не узнал, зато она его признала сразу, но вида не подала. Объясняет, что постыдилась своего бывшего врача. Игорь заказал кружку пива и стал за свободный столик. К нему быстро подкатился электромеханик с подстанции Иван Лаптев и предложил вяленую рыбу в обмен на кружку пива. Игорь дал ему полтинник. В это время в бар явились Мохов и Костырев — оба крепко выпившие. Мохов и Айрапетов заговорили как старые друзья, стали рассматривать золотые часы, которые показал Мохову Айрапетов. Костырев сторонился компании и через какую-то минуту, встретив монтера Шумилкина, вышел из бара. Вскоре двинул к выходу и Игорь Владимирович, передав перед этим Мохову сколько-то денег. Выйдя из бара, он недолго разговаривал с шофером стоявшей неподалеку «Волги», сел в машину и уехал. Оставшись один на один с Лаптевым, Мохов стал уговаривать его чего-то отключить. Дунечка, убирая с соседнего стола пустые кружки, слышала, как, расставаясь с Лаптевым, он сказал: «Смотри, Иван, чтобы точно с двух тридцати ночи… иначе сам со мною погоришь, — и тайком сунул ему деньги. Лаптев допил пиво, подозвал Дунечку и попросил ее достать что-нибудь покрепче. У буфетчицы «в заначке» имелся коньяк. Лаптев купил бутылку и ушел. Кстати, по словам Дунечки, он появлялся в баре часто. Менял рыбу на пиво и выцеживал чуть ли не по десятку кружек…

— Значит, все-таки Мохов, а не кто другой, договаривался с Лаптевым насчет отключения?.. — спросил Антон.

— Дунечка утверждает так. Слушай дальше. После работы, выпив с Гогой-Самолетом тройного одеколона, она потянула Гогу к Лаптеву. Не найдя того дома, пошли на подстанцию. Лаптев раньше на спиртное «не зажимался», а на сей раз вместо коньячного угощения, на которое рассчитывала Дунечка, пообещал ей и Гоге оторвать головы. Возвращаясь с подстанции не солоно хлебавши, уже далеко за полночь попали под грозу. Чтобы переждать ливень, спрятались под карнизом магазина у Сельхозтехники. Постояв несколько минут, Гога-Самолет заметил, что не горят уличные фонари. В охранной сигнализации Гоганкин толк знал. Поняв, что без особого риска может поживиться тройным одеколоном, он выставил окно и проник в магазин. Дунечка, чуть подождав, завернула за угол, отыскивая туалет. Едва поравнялась с магазинным крыльцом — услышала приглушенный крик Гоганкина. Она растерянно остановилась, тут-то и ударил ее Мохов «железякой между глаз». Если бы не скользящий удар, еще бы один труп был. Понял, какие факты?

Бирюков покрутил пальцем у виска:

— Дунечка в нормальном состоянии показания давала?

— Вполне. У нее, по заявлению Медникова, алкогольный кризис наступил. Который день плачет. Просится на лечение, завтра оформим документы в лечебно-трудовой профилакторий, — Голубев помолчал. — И по отравлению Чурсиной новость есть. Врачам удалось спасти Лидочку. О ней подполковник лучше расскажет. Ты иди к нему. Он вправду ждет.

Подполковник Гладышев встретил почти теми же словами, что и Слава Голубев:

— Появился наконец-то! Скучать уже по тебе начал, — он протянул Бирюкову руку, показал на кресло у своего стола, в котором обычно любил сидеть капитан Кайров, и попросил: — Докладывай коротенько. Об Айрапетове, пожалуйста, подробней. Появились такие факты, что его личность заслуживает особого внимания.

Бирюков достал из портфеля папку с материалами уголовного дела. Гладышев слушал, не перебивая, может быть, чуточку внимательней, чем обычно.

Доложив о стечении обстоятельств, связанных с кражей, и о ходе проведенного дознания, Антон стал рассказывать об Айрапетове. Когда он дошел до того, как Евгения Петровна перестала «финансировать» сына, против ее воли уехавшего в Сибирь к дяде, Гладышев прервал:

— Вот откуда началось падение врача Айрапетова! А я голову ломаю: как образованный, из обеспеченной семьи парень дошел до жизни такой? Чего не хватало человеку? Оказывается, ларчик открывается просто: лишившись щедрой родительской дотации, Игорь Владимирович Айрапетов решил самостоятельно добывать деньги, которые привык швырять налево и направо.

— Мне тоже над этим вопросом пришлось помучиться, — сказал Бирюков. — Однако до сих пор не могу понять: неужели он рассчитывал на безнаказанность? Почему?

Подполковник внимательно посмотрел на Антона:

— Когда я работал в областном розыске, довелось как-то принимать участие в раскрытии преступления, связанного со служебными махинациями довольно способного, можно сказать, талантливого инженера. Дело очень неприглядное было, виртуозно запутанное. Пришлось и следователю и оперативникам потрудиться не меньше, чем тебе с Айрапетовым. Когда все выяснилось, я задал обвиняемому вот этот же самый вопрос насчет безнаказанности. И знаешь, что он ответил? «Считал себя умнее всех. Думал, никакой следователь ко мне не подкопается». — Гладышев помолчал. — Удалось найти тетрадь, на листке которой Лида Чурсина накануне происшествия писала письмо. Самого письма, конечно, нет, но шариковая авторучка отчетливо продавливает страницы. Содержание восстановили дословно, и всплыла весьма печальная картина… Лида сообщала Игорю, что ждет от него ребенка, не знает, что делать, и умоляла срочно приехать. Айрапетов не заставил себя ждать, в субботу прикатил. И вот в такой, казалось бы, далеко не приятной для него обстановке, находясь в райцентре буквально считанные часы, можно сказать, мимоходом заварил дело с магазином. Ведь, если бы он не дал Мохову денег, тому нечем было бы подкупить Лаптева, а с работающей охранной сигнализацией вряд ли Мохов и Гоганкин стали связываться. Мало того, Айрапетов уже заранее пообещал Мохову купить у него ворованные часы, «вдохновил», видишь ли, преступника, на «подвиг», — подполковник, закуривая, помолчал. — А на следующий день утром, как ни в чем не бывало собираясь праздновать день рождения, Игорь Владимирович направляет к Чурсиной с «лекарством» своего дядю — этого, с розовой собачкой. Вот тут самое жуткое… Айрапетов, прекрасно зная о коварном действии пахикарпина, порекомендовал Чурсиной принять повышенную дозу. Врачи почти с того света вырвали доверчивую простушку. Когда ей все объяснили, она чуть с ума не сошла. — Гладышев поднялся из-за стола и, оставляя за собой сизую полоску табачного дыма, прошелся по кабинету. Остановившись, посмотрел на Антона: — Так хладнокровно действовать, скажу тебе, способен далеко не каждый рецидивист.

— Значит, пахикарпин привез Чурсиной Семенюк? — спросил Бирюков.

Подполковник утвердительно кивнул:

— Причем — сам не зная того. Ссылаясь на плохую память дяди, Айрапетов предупредил Лиду, что таблетки будут лежать у Николая Петровича в кармане пиджака и чтобы она сама их достала. Удалось найти упаковку от этих таблеток. Отпечатков пальцев Игоря Владимировича на ней нет. Знал Айрапетов, на какой рискованный шаг идет! Отлично знал!.. — Гладышев снова стал мерить шагами кабинет. — Я внимательно проанализировал поступки Айрапетова и приметил его «почерк» — творить грязные дела чужими руками, за чужой спиной. Изворотливый ум позволял ему манипулировать с ловкостью факира, в нужный момент всегда оставлять себе лазейку для оправдания. Надо избавиться от «солиста» в ресторане? Записка — и «солист» сам сломя голову бежит в вытрезвитель. Отомстить Костыреву за то, что не позволил в первый раз в кафе «Космос» втянуть Люду Суркову в нечистоплотное дело? Мигом стряпает фальшивое письмо и через Мохова запускает его. Сумочку у Березовой вырвать? Соседский подросток Генка сделает! А ведь задумался бы: что из этого Генки под таким влиянием впоследствии получится?.. — Гладышев тяжело вздохнул. — Преступная фантазия Айрапетова не знала границ. Даже на скамью подсудимых вместо себя хотел Остроумова подсунуть. Уникальный случай! Ставку на деньги сделал, на их власть и силу. Обрати внимание на такой факт: имея на собственной сберкнижке десятки тысяч, он дает матери телеграмму, что нужны деньги…

— Это тоже своеобразный ход был, товарищ подполковник, — сказал Антон. — Не опоздай самолет с Евгенией Петровной, Айрапетов рассчитался бы с Остроумовым, как вы только что говорили, чужими руками. Безубыточно и тонко. Ведь если бы он не снял со своей сберкнижки пять тысяч, нам нелегко было бы догадаться и тем более доказать факт подкупа Остроумова.

— Верно, — согласился подполковник и сел за стол. Положив руку на папку с материалами расследования, спросил: — Трудно дело шло?

— Как сказать… — Бирюков пожал плечами. — При раскрытии преступлений мне легко никогда не бывает, а тут еще необычный ловкач попался. Этакий образованный негодяй, подбивающий других на преступления…

В кабинет неожиданно, без стука, заглянул обеспокоенный Слава Голубев:

— Товарищ подполковник, на моем телефоне Антона Игнатьевича междугородная ожидает!

— Иди, — сказал Антону Гладышев. — Как переговоришь, возвращайся. Продолжим беседу.

Бирюков торопливо вышел в коридор, вопросительно посмотрел на Голубева.

— Беги быстрей, Степан Степанович все телефоны в отделе обзвонил, тебя разыскивает. Хорошо, на меня наткнулся, — скороговоркой протараторил Слава.

Мельком подумав, что напрасно перед отъездом из Новосибирска не повидался со Стуковым, и на ходу соображая, какая срочность у того могла случиться, Антон со всех ног бросился в кабинет Голубева. В телефонной трубке, то усиливаясь, то затухая, глухо шумело, словно на другом конце провода ритмично накатывался на берег пенящийся прибой!

— Бирюков у телефона! — громко сказал Антон.

— Здравствуй, Антоша, — слабо прорезался голос Стукова. — Как меня слышишь?

— Как с берега Обского моря. Шум какой-то.

— Автоматика плохо сработала, но перезванивать некогда. Спешу на оперативное совещание. Срочно отправляй нам все материалы по Айрапетову. Подполковнику Гладышеву только что дано телеграммой официальное указание.

— Что случилось, Степан Степанович?

— Наши следователи крепко заинтересовались Игорем Владимировичем. Хотят досконально выяснить полную картину его необузданной деятельности.

— Еще какие-то фактывсплыли?

— Хватит и тех, которые мы знаем.

— А как с Людой Сурковой? Нового ничего не появилось?

— Нет. В данном случае Айрапетов действительно не виноват. До свидания, Антон Игнатьевич, я побежал на оперативку.

— До свидания, Степан Степанович.

В трубке щелкнуло. Антон Бирюков еще несколько секунд послушал утихающий шум «прибоя» и медленно опустил телефонную трубку на аппарат.


1972–1974


Оглавление

  • Михаил Черненок С СУББОТЫ НА ВОСКРЕСЕНЬЕ Повесть
  •   1. «Визитная карточка»
  •   2. Пустой номер
  •   3. Ловля «блох»
  •   4. Дунечка
  •   5. Света может рассказать
  •   6. Разговор в «Космосе»
  •   7. Гражданин с розовой собачкой
  •   8. Дело не проясняется
  •   9. Нештатный следователь
  •   10. Голубоглазая наивность
  •   11. «Хоть на час тебе жених…»
  •   12. Игорек курит «Нашу марку»
  •   13. Бег на месте
  •   14. Оригинальное замужество
  •   15. Исключительный случай
  •   16. Дальше в лес — больше дров
  •   17. Рецидивист-неудачник
  •   18. За круглым столом
  •   19. Счет № 8737 в Сбербанке
  •   20. Очная ставка
  •   21. «Солист» из ресторана
  •   22. Портрет без ретуши
  •   23. По всем инстанциям
  •   24. Упрямые факты