КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

За стеной [Гарт Никс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Гарт Никс «За стеной»

Анне, Томасу, Эдварду и всем членам моей семьи и друзьям

Пролог

Четыре года тому назад, после Рождественского обеда, мой младший брат пустил по кругу малюсенькую «книгу» из четырех скрепленных страниц, которую он нашел, помогая маме расчищать подвал нашего дома. Книга состояла из четырех рассказов, написанных корявыми заглавными буквами, и парочки иллюстраций, сделанных цветными карандашами. На первой странице почерком человека явно не старше шести лет, было написано: «Рассказы» и «Гарт Никс».

В числе этих историй был и «Монетный дождь». Рассказ очень короткий. Вот он:

Мальчик вышел на улицу.

Начался дождь.

Он собрал все монетки.

Я не помнил об этом рассказе, да и обо всей книжице, и сначала подумал, что все это шуточки моего брата, но родители вспомнили, что я в том возрасте уже писал рассказы и издавал их.

Я написал «Монетный дождь» и другие рассказы той книги около тридцати пяти лет тому назад. С тех пор и пишу. Пишу не всегда беллетристику. За время моей писательской карьеры я создал множество самых разных вещей, начиная с речей и заканчивая брошюрами о каменных конструкциях и о новых технологиях Интернета.

Сначала, в возрасте шестнадцати-семнадцати лет, я писал сценарии для ролевых игр «Темницы и Драконы» и «Странники» и статьи для журналов Австралии и Соединенного Королевства. Я пытался «расколоть» американский журнал «Дракон», но мне ничего не удалось туда продать.

Мои незначительные достижения в создании сценариев ролевых игр и статеек привели к тому, что я попытался опубликовать кое-что из своей беллетристики. Без всякого успеха я разослал в журналы несколько рассказов. Когда мне исполнилось девятнадцать лет, я отправился в путешествие по Соединенному Королевству и Европе, которое расширило мои горизонты. С маленькой пишущей машинкой, парой записных книжек и множеством книг я путешествовал на стареньком «Остине 1600». Каждый день я что-то записывал в свои блокноты, а вечером или на следующее утро перепечатывал написанное. (Это вошло в привычку — большинство своих романов я написал от руки, перепечатывая потом каждую часть на компьютере. У меня сохранилось больше двадцати таких записных книжек).

Теперь я не всегда начинаю писать от руки, иногда первые строчки возникают на клавиатуре. Но большинство моих коротких рассказов начинаются с рукописных заметок, некоторые ключевые предложения я пишу надежной авторучкой и лишь потом начинаю печатать. Ручка снова вступает в дело, когда я правлю рассказ. Бывает, я редактирую небольшой кусок рассказа шесть-семь раз, прежде чем писать дальше. А случается, приходится редактировать потому, что рассказ долго оставался недописанным, и возвращение к началу текста необходимо для того, чтобы снова почувствовать его настроение.

Рассказы, собранные в этой книге, прошли стадию набросков, затем — абзацев, затем — нескольких страниц и каким-то образом дошли до законченного повествования. Вероятно, это лучшее, что было создано мною за пятнадцать лет писательского труда. При этом они относятся к разным периодам моего творчества: рассказ «Вниз, по кварталу Подонков» был написан неопытным писателем двадцати пяти лет, а «Николас Сэйр и тварь в витрине» является, возможно, более отшлифованной работой зрелого писателя сорока лет.

Надеюсь, вы найдете здесь рассказы, от которых получите удовольствие, или которые заставят вас задуматься. Но если вашим любимым рассказом окажется «Монетный дождь», пожалуйста, не пишите мне, что по сравнению с тем, что я написал в шесть лет, все остальные мои рассказы — гораздо хуже.

Гарт Никс

1 декабря 2004 года Сидней, Австралия

Николас Сэйр и тварь в витрине

— Дядя, я возвращаюсь в Старое Королевство, — сказал Николас Сэйр. — Что бы тебе ни говорил отец. Так что нет никакого смысла пытаться удержать меня работой или женитьбой. Я еду с тобой на эту вечеринку, которая, несомненно, будет чудовищной, только потому, что окажусь ближе к Стене на несколько сотен миль.

Дядя Ника, более известный как почтеннейший Эдвард Сэйр, премьер-министр Анселстьерры, захлопнул книгу в красной кожаной обложке, когда их тяжело вооруженный автомобиль покачнулся на ухабах дороги. Звук внезапно захлопнувшейся книги заставил охранников, сидевших на переднем сиденье, оглядеться по сторонам.

— Разве я говорил что-нибудь о работе или о браке? — спросил Эдвард, глянув сначала на свой длинный, аристократический нос, а потом на девятнадцатилетнего племянника. — Кроме того, без пропуска с моей подписью ты не продвинешься ни на милю внутри Периметра и не перейдешь за Стену.

— Я могу получить пропуск у Льюиса, — угрюмо сказал Николас, имея в виду только что вступившего в должность третейского судью. Предыдущий третейский судья, дед Льюиса, умер от сердечного приступа во время бунта Королини полгода назад.

— Нет, не можешь, и ты это знаешь, — сказал Эдвард. — Льюис достаточно сообразителен, чтобы не вмешиваться в дела правительства.

— Тогда я перейду за Стену без всякого пропуска, — сердито заявил Николас, даже не пытаясь скрыть чувство разочарования, которое росло в нем все предыдущие шесть месяцев вынужденного пребывания в Анселстьерре. Ему хотелось сразу же после разгрома Разрушителя вместе с Лираэль и Сэмом покинуть Анселстьерру. Но он был очень слаб, и в нем жили страх и страстное стремление совсем не думать об ужасном прошлом. При этом он понимал, что забыть прошлое невозможно. Он не мог игнорировать ни свои действия, общие с Хеджем и Разрушителем, ни свое возвращение к жизни на руках — или лапах — Невоспитанной Собаки. Он должен был стать кем-то другим, а найти этого другого он мог только в Старом Королевстве.

— Тебя почти наверняка застрелят, если ты попытаешься нелегально перейти на ту сторону, — сказал Эдвард. — Судьба, которую ты вполне заслуживаешь. Особенно с тех пор, как не позволяешь мне помогать тебе. Я не понимаю, почему ты так стремишься отправиться в Старое Королевство — год моей службы в должности генерала на Периметре научил меня тому, что этого места лучше избегать. Мне не хотелось бы огорчать твоих родителей, но СУЩЕСТВУЮТ некоторые обстоятельства, при которых я могу дать тебе разрешение на пересечение Периметра.

— Что?! Правда?

— Да, правда. Разве я когда-нибудь брал на домашние вечеринки тебя или других своих племянников?

— Насколько я знаю, нет…

— А есть ли у меня привычка посещать вечеринки, которые устраивает в такой глухомани кто-то вроде Аластора Дорранса?

— Я полагаю — нет…

— В таком случае, можешь пошевелить мозгами и догадаться, почему ты нынче со мной.

— Впереди сторожка, сэр, — перебил Эдварда охранник, когда машина, завернув за угол, стала замедлять ход. — Опознавательные сигналы — верные.

Впереди, на расстоянии нескольких сотен ярдов, у дороги притаилась приземистая сторожка с деревянными воротами. По обеим сторонам ворот были припаркованы два двухместных автомобиля, их охраняло несколько вооруженных человек в плащах. Один из мужчин размахивал желтым флагом, он произвел серию сложных движений, которые прекрасно понял Эдвард, да и Николас решил, что тоже их понял.

— Продолжай движение! — рявкнул премьер-министр. Шофер медленно двинул машину вперед, и она проехала под поднятым шлагбаумом. Люди в плащах отдали честь. Кортеж охраны состоял из шести мотоциклистов, следовавших сразу за машиной премьер-министра, двух автомобилей, идентичных тому, в котором ехали Николас и его дядя, полудюжины полицейских мотоциклов и четырех грузовиков с солдатами, вооруженными до зубов. Выступление Королини было подавлено, и с тех пор можно было не ждать сюрпризов от партии «Наша страна», но правительство продолжало тревожиться за безопасность премьер-министра.

— Так что происходит? — спросил Николас. — Почему ты здесь? И почему я здесь? Ты хочешь, чтобы я что-то сделал?

— Ну, наконец, хоть какой-то всплеск мысли. Ты когда-нибудь интересовался, чем на самом деле занимается Аластор Дорранс, кроме того, что три или четыре раза в год наведывается в Корвер, чтобы на публике поупражняться в своей эксцентричности?

Ник вспомнил статью в газете о недавнем визите Дорранса в город. Тогда Дорранс для всех учащихся устроил на Холиоук Хилл пикник, на котором подавали жирные ростбифы, пиво и дешевое, гадкое красное вино в неограниченном количестве. Результат этого пикника можно было предвидеть заранее.

— Все эксцентрические выходки Дорранса — это просто шоу, — сказал Эдвард. — Дезориентация. На самом деле он — глава Департамента Тринадцати. Дорранс Холл является базой основных исследований Департамента.

— Но Департамент Тринадцати просто выдумка, для кино. Он ведь в действительности не существует…

— Официально — нет. На самом деле — да. Каждому государству нужны шпионы. Департамент Тринадцати обучает наших шпионов и руководит ими. Он регулярно выполняет задания правительства. Но могу тебя заверить, за работой Департамента ведется тщательное наблюдение.

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Департамент Тринадцати очень успешно следит за нашими соседями и отмечает все, что у них происходит, но есть одно исключение. Старое Королевство.

— Я не буду шпионить за своими друзьями!

Эдвард вздохнул и отвернулся к окну. Дорога за сторожкой вела по свежескошенным лугам, сено было собрано в копны, его уже можно было грузить на телеги и увозить. За лугами, над опушкой дубовой рощи высились каминные трубы загородного дома.

— Я не буду шпионом, дядя, — повторил Ник.

— А я тебя об этом и не прошу, — сказал Эдвард, глянув на племянника. Лицо Николаса побледнело, он прижал руки к груди. Все, что случилось с ним в Старом Королевстве, привело его в очень подавленное состояние, от которого он еще не до конца оправился. И хотя доктора Анселстьерры не находили у Ника признаков серьезных повреждений, его рентгеновские снимки были странным образом затуманены, а все медицинские исследования показывали, что это организм человека, страдающего от тяжелых ранений, полученных в сражениях.

— Я хочу, чтобы ты провел уикенд с работниками Департамента, — продолжал Эдвард. — Нужно ответить на некоторые вопросы о том, что ты испытал в Старом Королевстве. Я сомневаюсь, что от этого будет какая-то польза, я, как ты знаешь, твердо следую мудрым принципам моих предшественников и не вмешиваюсь в дела этой страны. Но в последние двадцать лет ее жители не обижали нас своим вниманием. У Дорранса всегда был зуб на Старое Королевство, а теперь неприятие обострилось еще больше благодаря… ммм… событиям у Форвин-Милл. Быть может, в разговоре с тобой он обнаружит что-то полезное. Так что, ответив на его вопросы, ты получишь пропуск в Периметр на утро понедельника. Если ты все еще хочешь туда — иди.

— Так или иначе, — настойчиво сказал Ник, — я перейду за Стену.

— Тогда я полагаю, что предложенный мной способ — лучший. Ты же знаешь, что твой отец хотел быть живописцем, когда ему было столько же, сколько тебе сейчас. Если верить старому Менри, у него был талант. Но наши родители и слышать об этом не желали. Думаю, это была серьезная ошибка. Нельзя сказать, что он бесполезен в политике, но его душа блуждает где-то далеко, а величия невозможно достичь, если не отдаваться делу всем сердцем.

— Значит единственное, что мне нужно сделать, это ответить на вопросы?

Эдвард вздохнул, как вздыхает взрослый и мудрый человек при разговоре с молодым, рассеянным и нетерпеливым родственником.

— Ну, ты должен некоторое время присутствовать на вечеринке. Обед и все прочее. Возможно — игра в крокет или гребля на озере. Дезориентация, как я уже сказал.

Николас крепко пожал руку Эдварда.

— Дядя, ты самый лучший!

— Хорошо. Я рад, что все устроилось, — ответил Эдвард. Он выглянул в окно. Они уже проехали дубовую рощу, показался портик входа с шестью колоннами, и под колесами машины захрустел гравий. — Тогда мы высадим тебя здесь, и я увижусь с тобой в понедельник.

— А ты не останешься? На вечеринку…

— Не глупи! Я не выношу вечеринки. Я остановлюсь в «Голден Шииф». Великолепный отель недалеко отсюда. Я часто езжу туда, чтобы ознакомиться с секретными документами. К тому же у отеля есть собственное поле для гольфа. Думаю, я завтра смогу поиграть. Веселись!

Дверь машины широко открылась, и личный охранник Эдварда помог Нику выйти из машины.

Николас зажмурился от яркого дневного света, всю поездку скрытого за дымчатыми стеклами автомобиля. А кавалькада, сопровождающая премьер-министра, снова двинулась в путь, и армейские грузовики проложили в гравии глубокие борозды.

— Мистер Сэйр?

Николас оглянулся. К Нику обратился крепко сбитый мужчина, одетый в темно-синий костюм. Сразу было заметно, что он — полицейский, или действующий, или недавно вышедший на пенсию.

— Да, я Николас Сэйр.

— Добро пожаловать в Дорранс Холл, сэр. Меня зовут Хедж…

Николас отскочил от протянутой руки и чуть не упал на лакея. Выпрямившись, Николас сообразил, что мужчина сказал «Ходж», а потом добавил второй слог.

ХОДЖМЭН. А не ХЕДЖ.

Черный маг Хедж был мертв. Лираэль и Невоспитанная Собака победили его, и Хедж ушел за Девятые Врата. Он не вернется обратно. Ник понимал, что Хедж не может угрожать ему, но понимал это только рассудком. В глубине всего его существа имя «Хедж» навсегда было связано с почти первобытным страхом.

— Простите, — тихо сказал Ник. Он шагнул к мужчине и пожал его руку. — У меня подвернулась нога. Как вы сказали?

— Меня зовут Ходжмэн. Я — помощник мистера Дорранса. Остальные гости прибудут позже, к вечеру, поэтому мистер Дорранс предлагает для начала осмотреть дом.

— Ммм… разумеется, — ответил Ник. Он не позволил £ебе поддаться острому желанию оглянуться, но, поднимаясь по ступеням, еле удержался, чтобы не пробежать, крадучись, из тени в тень, как делают шпионы в кинофильмах.

— Дом был построен около четырехсот лет тому назад, но от той весьма оригинальной архитектуры мало что сохранилось. Большая часть современного дома построена дедом мистера Дорранса. Самое красивое помещение — большой зал библиотеки. Может быть, оттуда и начнем?

— Как угодно, — ответил Николас. Интересно, как часто этот человек, в качестве «дезориентации», как сказал дядя, играет роль гида, развлекая случайных посетителей?

Библиотека производила сильное впечатление. Пока Ник стоял, задрав голову и рассматривая под высоким куполом живописные картины штормового моря, Ходжмэн закрыл двойные двери входа. Волны, накренившиеся корабли и низкие, стремительно несущиеся облака вызывали при долгом разглядывании какое-то щемящее чувство тревоги. Стены библиотеки были сплошь, на высоту двадцати или даже двадцати пяти футов от пола, заставлены книжными стеллажами. В библиотеке стояла тишина; окна плотно занавешены тяжелыми бархатными портьерами, но газовые фонари над полками горели очень ярко.

— Сюда, сэр, — сказал Ходжмэн. Он подошел к одной из полок и потянул скромный, темный том, украшенный лишь гербом Доррансов.

Книга чуть сдвинулась и замерла.

Ходжмэн посмотрел наверх. Ник сделал то же самое.

— Что-то должно произойти?

— Иногда она застревает, — ответил Ходжмэн и снова потянул книгу. На этот раз ему удалось достать ее. Ходжмэн открыл переплет, вынул из углубления, прорезанного в страницах, ключ, раздвинул две книги на нижней полке и вставил ключ в замочную скважину. Ключ повернулся с легким щелчком, но за этим ничего не последовало. Ходжмэн положил ключ обратно в книгу и вернул том на полку.

— А теперь, пожалуйста, пройдите сюда, — сказал Ходжмэн и повел Ника в центр библиотеки. Диваны бесшумно разошлись, на их месте раздвинулись два обрамленных сталью сегмента пола, открывая ведущую вниз винтовую лестницу. Лестницу освещали тусклые электрические лампочки.

— Как в книжке про шпионов, — заметил Ник, спускаясь по лестнице.

Ходжмэн шел следом и не отвечал, но Ник спиной почувствовал его неодобрительный взгляд. Ступеньки закончились у стальной двери с глазком. Ходжмэн нажал на тусклую кнопку звонка у двери, и спустя секунду глазок открылся.

— Сержант Ходжмэн и мистер Николас Сэйр, — сказал Ходжмэн.

Дверь медленно отворилась. За ней никого не было, лишь тянулся вдаль, ярдов на тридцать-сорок, длинный, мрачный коридор с белыми бетонными стенами. Этот коридор упирался в еще одну стальную дверь. Ник шагнул в дверной проем, и его внимание привлекло еле заметное движение справа. Там была ниша, где находились стол с красным телефоном и стул. За столом сидел охранник — еще один одетый в штатское полицейский, похожий на Ходжмэна, только в рубашке с короткими рукавами и с револьвером в кобуре. Охранник молча кивнул Нику, но не улыбнулся.

— К следующей двери, пожалуйста, — сказал Ходжмэн.

Ник кивнул в ответ и пошел по бетонному коридору, эхо его шагов совпадало с эхом шагов Ходжмэна. Ник услышал, как в нише тихо подняли телефонную трубку, и низкий голос охранника произнес что-то неразборчивое.

Процедура со шпионским глазком повторилась и у следующей двери. За нею находились двое полицейских.

Ходжмэн кивнул охранникам, те неторопливо ответили ему. Ник улыбнулся, но в ответ улыбки опять не получил.

Рядом было две двери, обе некрасивые, окаймленные большими заклепками.

— Левая дверь, пожалуйста, — указал направление Ходжмэн.

Ходжмэн шагнул в правую дверь, а Ник толкнул левую, но она отворилась прежде, чем он нажал на ручку. За дверью была комната, очень похожая на комнату учителя Ника в Санбире: четыре больших кожаных клубных кресла вокруг стола, у стены — шкафчик для спиртного, на котором возвышался большой, черный радиоприемник. В кабинете находились три человека.

Ближе к Нику сидел высокий, хорошо одетый мужчина со смешными бачками, в котором Ник узнал Дорранса. За ним стоял человек лет пятидесяти в плотном твидовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях. Кожа его толстой шеи нависала над воротником, а жирное лицо было слишком велико для полумесяцев очков, торчащих на носу. За спинами этих двух людей скрывался неподдающийся описанию, невысокий, явно нездоровый человек, одетый почти как Ходжмэн, но более неопрятно, его, скорее, можно было принять за слугу, а не за полицейского.

— А, вот и мистер Николас Сэйр, — сказал Дорранс. Он поднялся, шагнул навстречу Нику, пожал ему руку и подтолкнул в центр комнаты. — Я — Дорранс. Как хорошо, что вы решили выручить нас. Это профессор Лакридж, он ведет наши научные изыскания.

Жирнолицый человек без особого энтузиазма, но очень крепко пожал руку Ника. Где-то в далеком прошлом, заподозрил Ник, профессор Лакридж, должно быть, играл в регби. А может, был боксером.

— А это — мистер Малтан, он… независимый советник по делам Старого Королевства.

Малтан кивнул и сделал неопределенный, сдержанный жест руками, будто пригладил жалкие остатки волос. Этот жест был знаком Нику.

— Вы из Старого Королевства? — спросил он Малтана.

Редко встретишь жителя Старого Королевства столь далеко на юге. Очень немногие путешественники могли получить от короля Тачстоуна или от правительства Анселстьерры разрешение на пересечение Периметра и переход за Стену. Но даже эти немногие не заходили южнее Бэйна. А Бэйн находился, по крайней мере, в ста восьмидесяти милях к северу от Дорранс Холла.

К тому же, у человечка не было на лбу Знака Хартии, что делало бы более оправданным его пребывание по эту сторону Стены.

Ник инстинктивно отвел в сторону челку, чтобы показать свой Знак Хартии. Знак при прикосновении остался пассивным и не подал никакого сигнала о взаимодействии с магическими силами Старого Королевства.

Малтан ясно увидел Знак, хотя другие его не заметили, шагнул ближе к Нику и на одном дыхании, жалостливо произнес:

— Я торговец, из Билайзера. Я всегда вел дела с парнями в Бэйне, так же, как мой отец и мой дед. У нас есть разрешение от короля и допуск от вашего правительства. Я лишь время от времени появляюсь здесь, когда у меня есть что-нибудь интересное для мистера Дорранса. Мой старый отец помогал прадеду мистера Дорранса…

— И мы хорошо платим за то, что нас интересует, мистер Малтан, — перебил его Дорранс. — Ведь так?

— Да, сэр, именно так. Только я не…

— Малтан был нам очень полезен, — вступил в разговор профессор Лакридж. — Хотя мы не должны особенно доверять его… гм! рассказам путешественника. Он доставляет нам интересные артефакты и весьма колоритные наблюдения.

— Я всегда говорю правду, — сказал Малтан. — Молодой человек может это подтвердить. У него есть Знак. Он знает.

— Да, знак культа на лбу, — заметил Лакридж, с интересом поглядев на лоб Ника. — Социологически это представляет интерес. Особенно прискорбно, что им обладают почти все члены Разведки Северного Периметра. Полагаю, что в вашем случае, молодой человек, это всего лишь некоторое кокетство?

— Это не имеет отношения к религии, — осторожно сказал Ник. — Знак, скорее… связь с… как вам это объяснить… с невидимыми силами. Магия…

— Да, да, я понимаю, вам это кажется магией, — сказал Лакридж. — Но зачастую это можно объяснить, как галлюцинации, как влияние таблеток, как истерию и так далее. Лишь немногие явления не поддаются объяснению, но при этом очевиден их физический эффект, например, взрыв у Форвин-Милл. Нас это очень интересует. — И он глянул поверх полумесяцев своих очков на Николаса.

Взгляд Дорранса стал еще пристальнее.

— Исследования, которые мы провели, указывают на то, что взрыв был эквивалентен двадцати тысячам тонн нитроцеллюлозы, — продолжал Лакридж. Он постучал костяшками пальцев по столу и воскликнул: — Двадцать тысяч тонн! Мы не понимаем, как двумя бомбами можно достичь такой силы взрыва. Ведь это были всего лишь две металлические полусферы, каждая не более десяти футов диаметром. Не так ли, мистер Сэйр?

У Ника пересохло горло, на лбу выступил пот, в груди и в правой руке возникла знакомая острая боль.

— Я… Я не знаю, — сказал он после паузы. — Я был очень болен. Лихорадка. Но это были не бомбы. Это был Разрушитель. То, чего наши ученые не могут объяснить. Я тоже думал, что все можно объяснить научно, исходя из законов природы. Я ошибался.

— Вы устали и все еще неважно себя чувствуете, — сказал Дорранс. Его голос звучал доброжелательно, но глаза оставались холодными. — У нас, разумеется, еще много вопросов, но они могут подождать до утра. Профессор, почему бы вам не показать Николасу наше заведение? А после экскурсии возвращайтесь наверх, к обычной жизни. Что? Да, Николас, мне напоминают, что все, услышанное здесь, абсолютно секретно. Когда вы вернетесь в дом, нельзя упоминать о существовании этих помещений. Естественно, за обеденным столом вы увидите меня, профессора Лакриджа и других, но в наших обычных ролях. Большинство гостей даже не подозревают, что под их ногами расположен Департамент Тринадцати, и не стоит разрушать их неведение. Думаю, у вас не возникло никакого недопонимания?

— Нет, нет, — пробормотал Ник. А про себя думал, как избежать ответов на вопросы, но при этом получить пропуск для перехода Периметра. Лакридж явно не верит в магию Старого Королевства, и это вовсе не удивительно. В конце концов, Ник раньше тоже был таким. Но в голосе и в поведении Дорранса не было скепсиса. А обсуждать тему Разрушителя и его природы с тем, кто серьезно рассматривает причину взрыва у Форвин-Милл, у Ника не было никакого желания.

Не хотел он обсуждать и магию Старого Королевства, без точных инструкций, да еще в двухстах милях от Стены.

— Следуйте за мной, Николас, — сказал Лакридж. — И вы, Малтан. Я хочу показать вам кое-что, связанное с теми фотографическими пластинами, которые вы нашли.

— Мне нужно успеть на поезд, — проворчал Малтан. — Мои лошади… стоят около Бэйна… за это надо платить… я тороплюсь домой.

— Мы заплатим вам больше, — сказал Дорранс, и по тону его голоса можно было безошибочно понять, что у Малтана нет выбора. — Мы должны показать вам один артефакт… Увидимся за обедом, Николас.

Дорранс пожал руку Ника, сделал неопределенный жест в сторону Лакриджа, и, не глядя на Малтана, вернулся к столу. Ник обратил внимание на пресс-папье, стоящее на деревянном ящичке. Это был осколок камня с замысловатой надписью на нем. Надпись представляла собой символы, которые не светились и не двигались, но Ник понял их природу, хотя и не разгадал скрытой силы или значения. Это были Знаки Хартии.

Ник снова посмотрел на Дорранса и решил, что не станет отвечать на его вопросы, даже если придется искать другую возможность перейти через Периметр. Или будет отвечать туманно и неточно и изобразит из себя круглого дурака.

Следуя за профессором и Малтаном, Ник вспомнил, что Хедж был уроженцем Анселстьерры. Дорранс вселял в него ужас, он казался Нику одним из тех, кем могло овладеть искушение пойти по той же дорожке, по которой пошел Хедж.

Они быстро преодолели массу коротких коридоров и одинаковых металлических дверей в заклепках.

— Вас смущает этот путь, да? — заметил Лакридж. — Потерпите немного. Отец Дорранса построил оригинальный туннель для своей подземной электрической дороги. По модели метро в Корвере. Сейчас мы должны взглянуть на вещицы, привезенные с севера или найденные около Стены на нашей стороне.

— Вы упоминали фотографические пластины, — сказал Ник. — Но ведь у Стены фотоаппараты не работают!

— Эти отпечатки с негативов стеклянных пластин сделаны в Бэйне, — небрежно пояснил Лакридж, — с книги, которая была перенесена через Стену.

— Что за книга? — спросил Ник у Малтана.

Малтан обернулся, но не захотел посмотреть Нику в глаза.

— Фотографии сделала моя бывшая подруга. Я не знаю, что это за книга. Она самовоспламенилась и сгорела через минуту после того, как были сделаны фотографии. Пока я вез пластины на юг, половина из них расплавилась.

— А как называлась книга? — спросил Ник. — И почему «бывшая» подруга?

— Потому что она сгорела вместе с книгой, — прошептал Малтан и задрожал. — Я не знаю названия книги. Я не знаю, где Рэлис ее достала.

— Видите, с какими проблемами мы сталкиваемся, — сказал Лакридж, поглядев на Малтана и усмехнувшись. — Он, вероятно, купил пластины на школьном празднике в Бэйне. Книга представляет собою некий бестиарий. Мы пока еще не можем прочесть текст, но в ней очень хорошие гравюры — изображения зверей и всяческих тварей.

Профессор остановился, отпирая дверь большим медным ключом, и сказал:

— Фотографии эти очень важны. Мы уже имеем независимое свидетельство того, что, по крайней мере, одна из описанных в этой книге тварей существует, вернее, когда-то существовала в Старом Королевстве.

— Независимое свидетельство? — пискнул Малтан. — Что за…

— Вот перед вами образец, мумия! — заявил Лакридж, открывая дверь шире.

Подвал был заставлен ящиками, коробками и сундуками. На секунду взгляд Ника остановился на двух больших фотографиях Форвин Лоха. На одной — индустриальный пейзаж прошлого века, а на другой — повреждения, нанесенные Ораннисом-Разрушителем.

В середине комнаты находился стеклянный цилиндр около девяти футов высотой и пяти футов диаметром. Внутри этой витрины стояло существо, будто пришедшее из ночного кошмара.

Тварь смутно напоминала человека, она имела голову, торс, две руки и две ноги. Но ее кожа странного лилового оттенка была очень грубой, похожей на крокодиловую, иссеченной пересекающимися линиями. На вывернутых назад ногах — копыта. Руки свисали почти до пола, вместо кистей — какие-то клюшки, покрытые острыми, длиною в дюйм, колючками. Торс был тонким, скорее похожим на туловище осы. Голова сидела на длинной, раза в два длиннее человеческой, шее. Две узкие щели вместо ушей; черные с лиловыми белками глаза, словно их сделал из стекла искусный таксидермист, занимали половину лица. Рот твари, в два раза более широкий, чем у человека, был почти закрыт, но Ник разглядел мерцание языка. И черные зубы блеснули, как отполированный гагат.

— Нет! — вскрикнул Малтан. Он выбежал в коридор, но вторая дверь уже была заперта. Он заколотил по двери кулаками, и эта барабанная дробь эхом разнеслась по коридору.

Ник вежливо отодвинул Лакриджа.

— Извините.

Он чувствовал, как сильно колотится сердце, но оно колотилось не от страха. Это было возбуждение. Возбуждение от прикосновения к открытию, от познания чего-то нового. Прежде он часто испытывал такое чувство, но, откопав металлические сферы Разрушителя, казалось, утерял его навсегда.

Ник потянулся вперед, коснулся витрины и почувствовал, как по его пальцам пробежала странная дрожь, будто от удара электрическим током. В тот же момент возникла сильная головная боль, настолько сильная, что он отступил назад и прижал два пальца ко лбу.

— Неплохой образчик, — сказал Лакридж. Он говорил так, будто призывал к разговору, но при этом смотрел на Ника в упор. — История его происхождения слегка мрачноватая, но он находится в стране уже, по крайней мере, три сотни лет, а последние тридцать пять — в Библиомансе Корвера. Один из моих сотрудников изучает местные летописи, выискивает артефакты и информацию о наших северных соседях. Когда мы получили фотографии Малтана, Дорранс вспомнил, что в детстве видел где-то мумию такого существа. Я перепроверил записи в Библиомансе, нашел эту вещь, и мы привезли ее сюда.

Ник рассеянно кивнул. Головная боль отступала. Она исходила от Знака Хартии, а ведь Знак абсолютно пассивен на таком далеком расстоянии от Стены. Разве что штормовой ветер с севера разбушевался над Департаментом Тринадцати, но здесь, в подземелье, невозможно знать, что происходит наверху.

— Вещь эта, трижды перевязанная цепями, найдена на нашей стороне в десяти милях от Стены, — продолжал Лакридж. — Одна цепь была из серебра, другая — из свинца, а третья — плетеная из обыкновенного нивняка. Они, конечно, не сохранились, я прочел о них в записях. Если там и была серебряная цепь, то она стоила порядочную сумму денег. Разумеется, задолго до времен Периметра. Согласно записям, местные жители хотели оттащить это к Стене, но, к счастью, там находился с визитом капитан-дознаватель, который плыл на корабле на юг. Не надо было в свое время избавляться от капитанов-дознавателей. Полагаю, что теперь их уже никто не вернет. Слишком много трусов… в современном правительстве… исключая вашего дядю, разумеется…

— Мой отец заседает в Совете, — напомнил Ник.

— Что ж… не обращайте на меня внимания, — сказал Лакридж. Он вышел в коридор и крикнул: — Вернитесь, Малтан. Оно вас не укусит!

И тут Нику показалось, что глаза существа в витрине двинулись. Еле заметное движение, но оно определенно было. Возбуждение улетучилось в одну секунду, его сменил все нарастающий страх.

«ОНО ЖИВОЕ», — подумал Ник.

Он отступил к двери, чуть не натолкнувшись на Лакриджа.

«ЭТА ТВАРЬ — ЖИВАЯ. НЕПОДВИЖНАЯ. СБЕРЕГАЕТ СВОЮ ЭНЕРГИЮ, ХОТЬ И НАХОДИТСЯ ТАК ДАЛЕКО ОТ СТАРОГО КОРОЛЕВСТВА. ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ТВОРЕНИЕМ СВОБОДНОЙ МАГИИ. И ТОЛЬКО ЖДЕТ СВОЕГО СЛУЧАЯ…»

— Спасибо, профессор Лакридж, но сейчас я не против выпить чашку чая, — быстро заговорил Ник. — Как вы думаете, может, лучше рассмотреть этот образчик завтра?

— Я хотел заставить Малтана прикоснуться к витрине, — сказал Лакридж. — Дорранс очень на этом настаивал. Нужно посмотреть его реакцию.

Ник выглянул в коридор. Малтан скорчился у двери.

— Я думаю, его реакцию вы уже увидели, — сказал Ник. — Продолжать мучить человека — жестокость, не имеющая ничего общего с наукой.

— Он всего лишь торговец из Старого Королевства, — сказал Лакридж. — Он здесь даже не совсем легально. Условная виза. Мы с ним можем поступать, как угодно.

— Что?! — воскликнул Ник.

— В пределах разумного, — поспешно добавил Лакридж. — Я имею в виду — никаких решительных мер. Желая ему только добра.

— Я думаю, что ему нужно сесть на северный поезд и уехать в Старое Королевство, — жестко сказал Ник.

С каждой минутой Лакридж нравился ему все меньше и меньше, да и весь этот Департамент Тринадцати казался все более сомнительным. Хорошо дяде Эдварду рассуждать о нелегальных делах правительства, но где-то должна быть граница, и Нику казалось, что Дорранс и Лакридж не знают, где ее провести. А если и знают, то, не задумываясь, переступают ее.

— Я посмотрю, что с ним, — добавил Ник. Он вышел в коридор, увидел скрюченного, дрожащего человека, прижавшегося к двери, и неожиданно для себя сказал: — Пожалуй, мы уйдем отсюда вместе.

— Мистер Дорранс так настаивал…

— Я уверен, что он не будет возражать, ведь я тоже настаиваю. На том, чтобы проводить Малтана.

— Но…

— Я на этом настаиваю, — повторил Ник.

— Если вы будете так себя вести… — дерзко возразил Лакридж. — Нас заверяли, что вы готовы содействовать нам в исследованиях.

— Я буду содействовать, но считаю, что Департаменту Тринадцати Малтан больше не нужен. — Ник помог торговцу из Старого Королевства подняться. Как сильно он дрожал! Он был просто охвачен паникой и, лишь когда Ник положил руку ему на плечи, немного успокоился. — А теперь, пожалуйста, покажите нам выход. И пусть Малтана доставят к железнодорожной станции.

— Вы не понимаете, насколько важна наша работа, — сказал Лакридж. — И наши методы — тоже. Наблюдение за реакцией суеверных северян — это законная и потенциально полезная информация.

Этот протест был лишь проформой, потому что, произнося речь, Лакридж отпер дверь и быстро повел их через коридоры. Спустя несколько минут Ник почувствовал, что Малтана больше не надо поддерживать.

В конце концов, после бесконечных поворотов и отпирания замков они подошли к широкой стальной двери с двумя глазками. Лакридж постучал, и их пропустили в комнату охраны. Четверо полицейских пили чай и ели громадные сандвичи. Пятым был Ходжмэн, он держался очень официально, наверное, ждал появления гостей.

— Сержант Ходжмэн, — слишком громко сказал Лакридж. — Пожалуйста, проводите мистера Сэйра наверх, и пусть один из ваших офицеров доставит Малтана на станцию и проследит, чтобы он уехал на север ближайшим поездом.

— Хорошо, сэр, — ответил Ходжмэн. Мгновение он поколебался, но затем со странно неприятным ударением сказал: — Констебль Риптон, проследите за Малтаном.

— Минутку, — сказал Ник. — Я тут подумал… Малтан может передать от меня записку моему дяде, премьер-министру, в «Голден Шииф». А уж кто-нибудь из дядиных слуг отправит его на ближайшую станцию.

— Эту записку может отвезти один из моих людей, сэр, — сказал сержант Ходжмэн. — Отель на целых двадцать миль дальше, чем станция.

— Спасибо, — сказал Ник. — Но я хочу, чтобы премьер-министр поговорил с Малтаном о некоторых делах, касающихся Старого Королевства. Это ведь не составит проблемы, а? Малтан, я только напишу записку, передайте ее Гаррану, секретарю моего дяди.

Ник вынул записную книжку и золотую самописку и прислонился к стене. За ним наблюдали все: пятеро полицейских — с интересом, маскирующимся под гостеприимство, Лакридж — с откровенной злостью, Малтан — с печалью обреченного.

Ник тихонько насвистывал сквозь зубы, будто бы не замечая сфокусировавшейся на нем агрессии. Он торопливо написал, вздохнул и притворился, что перечитывает написанное, затем вырвал страницу, смял ее и начал писать снова.

— Очень трудно сосредоточиться в вашей подземной камере, — сказал Ник Лакриджу. — Не понимаю, как тут можно работать? Подозреваю, что здесь водятся тараканы… а, может быть, и крысы… Вот это, что это такое?

И он указал карандашом в угол. Обернулись только Малтан и Лакридж. Полицейские, не моргнув глазом, продолжали таращиться на Ника. Ник тоже уставился на них, но почувствовал, как в животе начинает расти легкий страх. Они ведь не рискнут сделать что-нибудь с племянником ЭДВАРДА СЭЙРА? И все же… эти люди явно планировали что-то недоброе, по крайней мере, по отношению к Малтану. Ник не должен этого допустить.

— Ах, это только тень, но бьюсь об заклад, что у вас тут крысы. Под землей, — сказал Ник, вырывая вторую страницу. Он сложил листок, надписал «Мистеру Томасу Гаррану» и протянул записку Малтану, одновременно шагнув вперед, чтобы скрыть от всех следующее действие. Сделав шаг, он натолкнулся на Лакриджа.

— О, извините! — воскликнул Ник и в суматохе столкновения вложил в ладонь Малтана первый листок.

— Я… ах… все еще не оправился от событий в Форвин-Милл, — пробормотал Ник, когда Лакридж, проглотив ругательство, отпрыгнул назад.

Полицейский шагнул вперед, чтобы подхватить падающего Ника. Они были начеку, но так и не разгадали его маневр.

— Нетвердо держусь на ногах, — продолжал Ник. — К несчастью, безо всякой выпивки. А теперь я должен подняться и переодеться к обеду. Кто отвезет Малтана в «Голден Шииф»?

— Я отвезу, сэр. Констебль Риптон.

— Вот и хорошо, констебль. Я позвоню в отель, слуги моего дяди будут вас ожидать и закажут вам обед.

— Спасибо, сэр, — сухо сказал Риптон.

Ник напряженно следил за полицейскими, поэтому заметил, как молодой констебль дважды моргнул, глядя на сержанта Ходжмэна. Этот знак — просьба о помощи. Подмаргивая Ходжмэну, неопытный офицер спрашивал, как поступить в данной ситуации.

— Так отправляйтесь, констебль, — сказал Ходжмэн, звучание его слов было столь же двусмысленным, как и выражение лица.

— Пойдемте наверх, — сказал Ник с наигранным оживлением. — Я за вами, сержант. Малтан, идемте, я провожу вас до машины. У меня есть к вам парочка вопросов по поводу Старого Королевства, думаю, вы мне на них ответите.

— Что угодно, что угодно, — промямлил Малтан и подошел к Нику так близко, что чуть не обнял его. — Давайте выберемся из-под земли. С этим…

— Да, я согласен, — перебил его Ник. Он указал рукой на дверь и встретился взглядом с сержантом Ходжмэном. Все полицейские придвинулись к ним. Всего на несколько шагов.

Лакридж прокашлял что-то, похожее на «Дорранс», стремительно подошел к двери, ведущей в туннели, открыл ее лишь настолько, чтобы протиснуться в проем, и выскользнул наружу. Ник хотел было окликнуть его, но тотчас отказался от этой мысли. Не нужно показывать свою слабость.

Но с исчезновением Лакриджа стало еще опаснее. Ник понимал, что Малтана в Департаменте Тринадцати никто в расчет не берет.

Сержант Ходжмэн переставил ногу в тяжелом ботинке, и его лицо оказалось лишь в дюйме от лица Ника. Положение стало угрожающим, этого сержант и добивался. Ник, пройдя школу кадетов, хорошо понимал, как важно психологически сломить противника.

Ходжмэн ничего не говорил. Он уставился на Ника злобным взглядом и, видимо, соображал, вправе ли он арестовать Малтана, и что можно сделать с Николасом Сэйром, не вызвав неприятностей.

— Мой дядя — премьер-министр, — очень мягко прошептал Ник. — Мой отец — член Совета. Маршал Харнгорн — дядя моей матери. Мой кузен — третейский судья.

— Будь по-вашему, сэр, — громко сказал Ходжмэн и отступил. Звук его каблуков будто пробил напряжение, нависшее в комнате. — Надеюсь, вы знаете, что делаете.

Это было предупреждение о последствиях. Ник жалел Малтана, но в этот момент о спасении чужого человека думать не хотелось. Желание было одно — вырваться отсюда наверх, к солнцу, туда, где между ним и тварью в клетке окажется как можно больше земли, бетона и запертых дверей.

Однако, когда дневное солнце уже ласково грело его лицо, беспокойство не покинуло Ника. Он проводил Малтана и констебля Риптона до маленького зеленого автофургона. Увидел, что прибыли несколько блестящих, дорогих автомобилей, доставившие блестящих, дорогих пассажиров. Почти всех гостей он знал. Это были люди, которых он назвал бы пустышками. Даже прекрасные молодые женщины не производили на него впечатления, привлекая внимание лишь на мгновение. Мысли Ника были далеко.

Ник думал о Малтане и двух записках, которые тот вез. Одна была адресована Томасу Гаррану, личному секретарю дяди Эдварда. Она гласила:

Гарран, дядя захочет минут пять поговорить с подателем сего письма (Малтан, торговец из Старого Королевства). Пожалуйста, убедитесь, что Малтан препровожден к Периметру людьми Фокса или капитана Свенсона, а не Д13. Попросите дядю срочно мне позвонить. Слово Сэйра.

Николас
Во второй записке, тайной, было написано:

Пошлите телеграмму: ДЛЯ МАГИСТРИКС УИВЕРЛИ КОЛЛЕДЖ НИК ОБНАРУЖИЛ ДОРРАНС ХОЛЛЕ ДУРНОЕ СУЩЕСТВО КОРОЛЕВСТВА ПРОСИТ ПОМОЩЬ АБОРСЕН

Ник допускал, что ни одно послание до адресата не дойдет. Все зависело от замыслов Дорранса и его окружения. И еще от того, что они вправе сделать с Николасом Сэйром прежде, чем он доставит им слишком большие неприятности.

Ник поежился и вошел в дом. Он попросил телефон, и лакей отослал его к дворецкому. Дворецкий, будто бы извиняясь, отвесил ему несколько поклонов и объяснил, что линия испорчена и, вероятно, не будет работать еще несколько дней, а телеграмму в отель посылать бессмысленно, потому что телеграфное агентство в стране, как известно, работает очень медленно.

Потерпев неудачу, Ник отправился переодеться к обеду. В комнате он первым делом написал отчет дяде и еще одну телеграмму магистрикс в Уиверли Колледж. Он спрятал отчет в подкладке своего чемодана и отправился на поиски камердинера, который, как он знал, сопровождал одного из прибывших гостей, немолодого денди, Херикорта Дэнжера. Все постоянные слуги Дорранс Холла наверняка были агентами Департамента Тринадцати или, по крайней мере, его осведомителями. Но слуги приехавших гостей, скорей всего, не имели никакого отношения к Департаменту.

Камердинер Дэнжера славился среди слуг своим искусством чистить ботинки гуталином, шампанским и секретным маслом. Так что никого не удивило, что племянник премьер-министра ищет его, держа в руке пару ботинок. А сам камердинер слегка удивился, когда нашел внутри ботинка записку с просьбой сходить в деревню и тайно послать телеграмму, но поскольку записка была завернута в четыре банкноты по две гинеи каждая, не отказался исполнить просьбу. Разумеется, после того, как закончит свои дела.

Вернувшись в комнату, Ник стал быстро одеваться. Автоматически завязывая галстук, он размышлял, что еще можно сделать. В мыслях пронеслось множество планов, но они были отвергнуты как непрактичные, глупые или только ухудшающие положение. Ник вынул из кейса большой кожаный бумажник. В бумажнике лежали три вещи, две из которых — письма на толстойбумаге, написанные разными почерками.

Первое письмо было от старого друга Ника, принца Сэмета. Оно содержало первоначальный план проекта Сэма, который был иллюстрирован на полях маленькими диаграммами. Судя по этому письму, почти все свое время Сэм посвящал изготовлению волшебной руки для Лираэль, а также строительству рыбачьей хижины в дельте Раттерлин. Сэм не объяснял, почему хочет построить рыбачью хижину, и не ответил на письмо Ника. В этом не было ничего необычного. Сэм писал редко, к тому же между Ансельстьеррой и Старым Королевством не было регулярного почтового сообщения.

Ник не стал перечитывать письмо Сэма. Он отложил его в сторону, аккуратно раскрыл второе письмо и стал читать в сотый или в двухсотый раз в надежде, что теперь-то уж он обнаружит скрытый смысл в безобидных словах.

Это было короткое письмо от Лираэль. Почерк чрезвычайно аккуратный, ни единой помарки, скорее всего, переписано с черновика. Если так, то что бы это значило? Неужели Лираэль всегда пишет письма в черновиках, а потом переписывает набело? Или это только для него?

Дорой Ник,

надеюсь, что ты благополучно выздоравливаешь. Мне уже гораздо лучше, и Сэм говорит, что моя рука будет скоро готова. Эллимер научила меня играть в игру твоей страны — теннис, но мне действительно нужны обе руки. Еще я начала работать с Аборсеном. Я имею в виду Сабриэль, хотя мне все еще трудно так ее называть. Я все еще смеюсь, когда вспоминаю, как ты называл ее «миссис Аборсен, мадам, сэр». Это был странный день, правда? Мы лежали бок о бок на носилках в ожидании того, что все объяснится и мы сможем двинуться домой, а вокруг столько всего происходило. Мне стало легче, когда ты рассказал о моем друге, Невоспитанной Собаке. Очень тебе за это благодарна. Сэм сказал, что тоже послал тебе письмо.

Всего хорошего.

Лираэль,
наследная Аборсен
Закончив читать, Ник несколько минут смотрел на письмо, затем аккуратно сложил его и спрятал в бумажник. Потом он вынул третью вещь, которая пришла в пакете вместе с письмами три недели тому назад. Эта вещь шла долго, она явно покинула Старое Королевство, по крайней мере, за месяц до получения. Маленький, очень простенький кинжал голубой стали, с рукояткой, обернутой медной проволокой. Головка рукоятки была в виде большой капли металла. Ник поднес кинжал к свету. Он различал на лезвии тусклые выгравированные символы и больше ничего. Тусклые выгравированные символы, Не живые, движущиеся Знаки Хартии, яркие и текучие, сияющие золотом на солнце, как на обычных, заговоренных Хартией мечах. Ник знал, что знаки на металле должны находиться в постоянном движении.

Раздался стук в дверь. Ник быстро вложил кинжал в ножны.

— Да, — отозвался он. Кинжал был все еще у него в руке. Он лихорадочно подумал, что стоит поменять кинжал на узкий автоматический пистолет, лежавший в кармане чемодана. Но когда услышал голос за дверью, то успокоился.

— Николас Сэйр?

Это был женский голос. Смеющийся голос молодой женщины. Возможно, это одна из тех прекрасных молодых женщин, за прибытием которых он только что наблюдал. Вероятно, не очень знаменитая актриса или певица, обычное украшение типичных домашних вечеринок.

— Да. Кто там?

— Терсия. И не говорите, что вы со мной незнакомы. Возможно, вы вспомните меня с первого взгляда. Впустите. У меня есть бутылка шампанского. Я подумала, что мы можем выпить перед обедом.

Ник ее не помнил, но это ничего не значило. Она, наверное, вычислила его, посмотрев план размещения гостей за столом и припомнив имя. Ник решил, что вежливее открыть и попросить, чтобы она оставила его в покое. Вежливость по отношению к женщинам, даже к охотницам за удачей, была заложена в нем с самого детства.

— Ну, только по бокалу, а?

Ник еще несколько секунд колебался, затем заткнул кинжал за пояс, приставил ногу к двери на случай, если придется ее сразу же закрыть, и повернул ключ.

Он увидел многообещающий взгляд. Бледные, меланхоличные глаза на белом лице, напряженная улыбка слишком красных губ. Позади нее стояли двое мужчин. Один из них плечом держал дверь, другой схватил Ника за волосы и приложил к его лицу небольшую подушечку.

Ник, отскочив назад, постарался задержать дыхание, но тошнотворно-сладкий запах хлороформа уже проник в его легкие. Двое мужчин не дали Нику удержаться на ногах. Один толкнул его на пол, а другой заломил правую руку. Ник отбивался левой, но кулак уже не слушался. Рука повисла, как резиновый шланг, а плечо будто онемело.

Ник все-таки пытался отбиться, но у его лица снова оказалась подушечка, и все ощущения разлетелись на кусочки, как расколотая мозаика. Единственный запах, который он ощущал, был запах дешевых духов, плохо имитирующих аромат цветов.

Через несколько секунд Ник уже был без сознания.


Он очень медленно приходил в чувство, словно слишком много выпил накануне. Сознание еще было затуманено, а в голове и желудке разлилась дурнота. Было темно, и Ник не мог понять, где находится. Попытался сделать какое-то движение и с ужасом подумал, что парализован. Потом почувствовал, что его что-то держит, и понял: он был привязан к столу или, возможно, к деревянной скамье.

— Ага, он приходит в себя, — сказал голос в темноте. Затуманенное сознание начало воспринимать звуки. И он узнал голос. Голос Дорранса. — Вы хотели бы посмотреть, что произошло? — спросил Дорранс и сделал несколько шагов. Ник услышал щелчок выключателя. С этим щелчком возник настолько яркий свет, что он зажмурил заслезившиеся глаза.

— Посмотрите, мистер Сэйр. Посмотрите на свою работу.

Ник медленно открыл глаза. Сначала он видел лишь очень яркую электрическую лампу, качавшуюся прямо над его головой. Поморгав, посмотрел вбок. Там, прислонившись к бетонной стене, стоял Дорранс. Он улыбался и указывал пальцем в сторону.

Ник повернул голову и сразу дернулся, стараясь разорвать веревки, которыми колени, бедра и руки были привязаны к стальному операционному столу с рельсами.

Прямо рядом с ним находилась тварь из витрины. Она вытянулась на соседнем столе, что был дюймов на десять ниже стола Ника. К металлическому штативу, стоящему у головы твари, от кисти Ника тянулась красная резиновая трубка, которая кончалась на расстоянии дюйма от чуть приоткрытого рта отвратительного создания. Из трубки капала кровь, маленькие темные капли падали в щель между черными зубами.

Кровь Ника.

Его охватила паника, но он продолжал отчаянно выпутываться из веревок, которые не поддавались, и трубка не пошевелилась. Затем силы его иссякли, и он замер.

— Вам не о чем беспокоиться, мистер Николас Сэйр, — сказал Дорранс. Он обошел стол, чтобы посмотреть на тварь, и легонько коснулся ноги Ника, проходя мимо. — Я возьму у вас всего лишь одну пинту. Наутро это покажется вам ночным кошмаром, который вы вспомните с большим трудом, а дюжина людей поклянется в том, что вы слишком увлеклись бренди.

В тот момент, когда Дорранс договорил, лампа над ним внезапно загорелась горячим белым блеском и с резким звуком взорвалась, рассыпаясь в пыль. В комнате стало темно. Ник заморгал, нить накаливания светилась белой линией остаточного свечения. Но при этом Ник видел и другой свет — две лиловые искры, сначала тусклые, а потом все более яркие.

В этих искорках Ник узнал глаза твари. И в тот же момент почуял сильный кислотный запах, от которого зажгло в ноздрях. Металлическое зловоние, так хорошо ему знакомое.

Запах Свободной Магии.

Лиловые глаза задвигались, посмотрели наверх. Ник почувствовал, что резиновая трубка выдернулась из кисти, закапала кровь.

Глаза твари двигались очень быстро, потом тварь встала и прошла по комнате. Она не обращала внимания на Ника, хотя он снова изо всех сил пытался освободиться от веревок. Он не понял, что произошло потом, но что-то… или кто-то… бросился на него, и толчок был настолько сильным, что стол чуть не опрокинулся.

— Нет! — крикнул Дорранс. — Не уходи! Я дам тебе крови! Какой хочешь…

Раздался треск, комнату внезапно залил свет. Ник увидел силуэт твари на фоне двери. Ухватившись за тяжелую дверь, тварь вынула ее из стальных петель, бросила в сторону и вышла в коридор, издав такой высокий шипящий визг, что у Ника зазвенело в ушах.

Ник слышал, как трижды повернулся диск телефона. Затем Дорранс выругался, постучал по трубке и снова набрал номер. На этот раз ему ответили, и Дорранс очень быстро сказал:

— Привет! Лакридж? Вы меня слышите? Да… не обращайте внимания на треск. Ходжмэн рядом? Скажите ему «Ситуация Дора». Все пожарные двери должны быть перекрыты, на выходах нужно опустить решетки. Нет, скажите ему сейчас же… «Дора»… Да, да. Сработало, даже слишком. Она полностью активизировалась, и я впервые отчетливо слышал, как она напрямую обращается к моему сознанию. Кровь Сэйра слишком сильная, и в этом есть что-то неправильное. Ее нужно разбавлять нормальной кровью… Что? Энергичная! Выбежала наружу! Разумеется, вы в опасности! Ей все равно, чья кровь… Нам нужно удержать ее в туннелях; потом я найду кого-нибудь… из слуг. Только задержите ее!

Ник молчал, но помнил о кинжале у бедра. Если он заведет руку назад и дотянется до кинжала, то сможет разрезать веревки.

— Итак, мистер Сэйр, — сказал Дорранс. — Почему же ваша кровь не такая, как у всех, обладающих Знаком Хартии? Вы меня огорчили, выходит, я дал ей не ту кровь.

— Я не знаю, — поколебавшись, прошептал Ник. Он хотел притвориться, что все еще не пришел в сознание, но Дорранс его уже вычислил. Вдалеке резко, настойчиво зазвенел электрический звонок. Сначала в коридоре было тихо, затем там началось какое-то движение. И в тот же момент свет за дверью стал мерцать, а потом погас совсем, выдав россыпь брызг. Комната погрузилась в полную темноту.

Спустя несколько секунд рядом с головой раздался щелчок, запахло керосином, и язык пламени высотой в четыре дюйма осветил помещение. Дорранс поднял зажигалку и поставил ее на полку, на уровне головы.

Он взял с полки бинт и стал забинтовывать руку Ника.

— Ненужный, нежеланный, — сказал Дорранс. — Даже если кровь ваша подпорчена, все равно она подействовала так прекрасно, как я и не надеялся. Я давно мечтал оживить эту тварь.

— Вы это задумали… — прохрипел Ник.

Дорранс завязал бинт, а затем резко, наотмашь ударил Ника по лицу.

— Вы не смеете говорить о ней! Вы этого не достойны! Она — богиня! Богиня! Ее нельзя упустить! Мой отец был дураком! К счастью, я не такой!

Ник молчал и ждал следующего удара. Но не дождался. Дорранс глубоко вздохнул, а затем залез под стол. Ник повернул голову, чтобы разглядеть, что он там делает, но лишь услышал стук металла о металл.

Дорранс появился из-под стола с двумя старомодными наручниками, которые закручивались, а не запирались ключом. Он быстро приковал запястья Ника к металлическим опорам стола.

— Ловко вы задумали сыграть неверующего в Магию Хартии, — сказал Дорранс, прикручивая наручники плотнее. — Но возможно, ваша магия вам теперь послужит… и эти веревки с легкостью сгорят или перетрутся. Отдыхайте, малыш Николас. Моей хозяйке, возможно, скоро понадобится вторая порция питья.

Дорранс подергал наручники, чтобы убедиться в их надежности, взял все еще горящую зажигалку и ушел, что-то бормоча под нос, слов Ник не расслышал. В этом бормотании было что-то не вполне нормальное, но Нику и не надо было разбирать смысл странных слов Дорранса, он уже понял, что Дорранс — вовсе не безобидный эксцентрик, каким представляется публике, и не ловкий шпион с секретной жизнью. Он — безумец, он сошел с ума из-за твари Свободной Магии.

Как только Дорранс ушел, Ник проверил, можно ли разогнуть наручники, но не смог дотянуться до винтов. Однако кончиками пальцев он дотянулся до навершия кинжала. После нескольких неудачных попыток, он все-таки вытащил лезвие из ножен и разрезал веревку на левом запястье.

И тут раздались первые выстрелы и крики. Затем выстрелы и крики участились, а потом постепенно затихли, видимо, тварь уходила все дальше и дальше.

Это, в сущности, ничего не меняло. Ник с досадой колотил наручниками по столу. Самому ему не освободиться. Нужно выработать план и заставить Дорранса снять наручники. Ник должен его чем-то удивить. Если Дорранс вернется. А до тех пор нужно отдыхать и набираться сил. Придется неподвижно лежать на этом стальном операционном столе в секретном подземелье, устроенном безумцем, которого свело с ума создание Свободной Магии.

Ник лежал в тишине минут пятнадцать или целый час: невозможно судить о времени, если вокруг темнота и ты связан по рукам и ногам. В такой обстановке любой шум кажется громче и значительнее.

Ник снова услышал выстрелы, но криков не было. Выстрелы повторились еще через несколько секунд, теперь они стали громче и ближе, а за ними последовало хлопанье металлической двери и торопливые шаги. Шаги нескольких человек.

— Помогите! — закричал Ник. — Помогите! Я привязан!

Он решил, что есть смысл кричать. Даже фанатичные служащие Департамента Тринадцати должны теперь догадаться, что Дорранс — сумасшедший, который вовлек их во что-то ужасное.

— Помогите!

Шаги раздались ближе, и луч фонарика, ворвавшийся в комнату, ослепил Ника. В желтом нимбе света Ник разглядел два силуэта.

— Снимите наручники и развяжите его, — приказал один. Ник узнал голос. Это был констебль Риптон. Вторым человеком, шагнувшим вперед, был профессор Лакридж. Бледный, трясущийся Лакридж стал возиться с винтами наручников. Риптон держал в руках револьвер и направлял его на Лакриджа.

— Простите, что так долго, сэр, — спокойно сказал Риптон. — Но тут такая паника.

Ник вдруг понял истинный смысл слов Риптона. В сознании Ника пробежали слова дяди:

МОГУ ТЕБЯ ЗАВЕРИТЬ, ЗА НИМИ ВЕДЕТСЯ ОЧЕНЬ ТЩАТЕЛЬНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ.

— Вы на самом деле не из Д13? Вы один из людей моего дяди?

— Да, сэр. Но не в непосредственном подчинении. Я отчитываюсь перед мистером Фоксом.

Как только наручники были сняты, Ник сел и быстро выскользнул из ослабленных веревок. Он вовсе не удивился, увидев тусклое мерцание Знаков Хартии на клинке.

— Вы можете идти, сэр? Нам нужно уходить.

Ник кивнул. У него слегка кружилась голова, но в общем-то все было в порядке, наверное, он потерял не так уж много крови.

— Извините, — заговорил Лакридж, как только Ник соскользнул со стола и встал на ноги. — Я никогда… никогда не думал, что такое может случиться. Я никогда не верил Доррансу и всегда над ним подсмеивался. Он говорил, что она разговаривала с ним во сне, и если бы она пробудилась, то… Мы надеялись раскрыть тайну бодрствующей мыслительной коммуникации… Это было…

— Контроль над сознанием — вот цель Дорранса, — перебив Лакриджа, сказал Риптон. Он похлопал по карману своего плаща. — Здесь ваш дневник. Контроль над сознанием через сны людей. И вы безропотно выполняли указания Дорранса, тупая вы скотина.

— Что же произошло? — спросил Ник. — Она кого-то убила?

Лакридж просипел что-то неразборчивое.

— Кого-нибудь! Она убила почти всех в подземелье, а теперь, вероятно, убивает наверху, — сказал Риптон. — Ружья рядом с ней не стреляют, пули от нее отлетают, решетки с пропущенным по ним электрическим током просто шипят, когда она проходит сквозь них! Насколько я понимаю, она пытается выйти наружу. Нам надо немедленно убираться отсюда…

— Мы не можем так поступить, — сказал Ник. — А гости? И слуги? Даже если они работают на Д13, их нельзя бросить.

— Мы бессильны, — возразил Риптон. Он больше не излучал спокойствие. — Я не понимаю, что это за штука, но точно знаю, что она уже убила дюжину хорошо обученных, вооруженных до зубов оперативников Д13. Она убивала… и пила их кровь. Мне… мне больше не хочется этого видеть…

— Это создание Свободной Магии из Старого Королевства, — сказал Ник. — Ее не берут ни ружья, ни электричество. Правда, я надеялся на пули…

— Они отскакивают. Я видел брызги свинца, в которые они превращаются… Вот фонарик. Идите вперед, профессор. Держите наготове ключ.

— Мы должны попытаться спасти людей наверху, — жестко сказал Ник, когда они вышли в коридор, и луч фонарика пробил темноту. — Она точно вышла из подземелья?

— Я не знаю! Она прошла через вторую комнату охраны, но могла задержаться в библиотеке. На выходе из нее вращающиеся бетонно-стальные плиты. Полагаю, их не взорвать…

— А есть другой путь наверх?

— Нет, — ответил Риптон.

— Есть, — сказал Лакридж. Он вытянул руку — на ладони блеснул медный ключ. Риптон отступил назад, и его палец лег точно на курок.

— Лифт! — выпалил Лакридж. — Я знаю, что он находится в винном подвале, как раз под нами, и проходит через офис в буфетную.

— Который час? — спросил Ник.

— Примерно половина восьмого, — ответил Риптон.

— Гости обедают, — сказал Ник. — Они не слышали, что творилось внизу. Если мы поднимемся на этом лифте в буфетную, то сможем вывести всех из дома прежде, чем тварь пробьется через библиотеку.

— И что потом? — спросил Риптон. — Хорошо, обсудим, пока будем выходить. Вперед, в офис, профессор.

— Эта тварь — не Мертвец, так что от воды толку мало, — сказал Ник. — Может быть огонь, хотя… Нам надо сделать ограждение из сена и поджечь его… По крайней мере, это привлечет к нам внимание. Люди придут на подмогу.

— Не думаю, что здесь можно ожидать помощи, — сказал Риптон. — Я никогда не был на севере, но здешних людей я знаю. В этом месте раньше ничего подобного не происходило.

— Верно, не происходило, — ответил Ник. — И не произошло бы, если бы Дорранс не напоил эту тварь моей кровью.

— Не понимаю, — сказал Лакридж, он пыхтел, еле поспевая за ними. Теперь, когда у них появилась возможность выйти, он стал чуть спокойнее. — Я не верил ему… но… Дорранс думал, что кровь одного из тех, кто связан с Хартией, оживит тварь. Это не должно было представлять опасности. А потом он увидел, что у вас есть Знак Хартии и воспользовался обстоятельствами…

— Заткнись! — рявкнул Риптон. В отличие от Лакриджа, который слегка успокоился, полицейский еще больше занервничал.

— Дорранс поклоняется этой твари, но не думаю, что он ожидал от нее такой активности, — резко сказал Ник. — Я не могу объяснить вам всего, но в моей крови есть как Свободная Магия, так и магия Хартии. Полагаю, что именно эта комбинация так сильно подействовала на тварь… Теперь она пытается разбавить мою кровь другой… Интересно, может ли сила, которую она получила от меня, иссякнуть? И когда это произойдет?

Лакридж покачал головой, будто все еще не мог поверить в то, что услышал, несмотря на всю очевидность происходящего.

— Во всяком случае, не исключено, что тварь вернется за следующей порцией вашей крови, — сказал Риптон. — Вот он, офис. Вперед, профессор.

— А что, если существо окажется там?

— Именно поэтому вы и пойдете первым, — сказал Риптон и подтвердил свои слова взмахом револьвера. Лакридж не двинулся с места, тогда Риптон сильно толкнул его. Грузный экс-боксер отскочил от двери и остановился, глаза его лихорадочно блестели, губы дрожали.

— Ох, так и быть, я пойду первым! — сказал Ник. Он оттолкнул Лакриджа в сторону, повернул ручку двери и вошел в офис Дорранса. Эту комнату он вспомнил сразу — кожаные клубные кресла, стол и шкафчик для спиртного.

— Здесь пусто — входите!

Риптон захлопнул за собой дверь, затем задвинул верхний и нижний засовы.

— Я что-то слышу, — прошептал он. — Может, она возвращается. Говорите тише.

— Где лифт? — спросил Ник.

Лакридж прошел к полке и нажал на нее. Полка сдвинулась на дюйм, Лакридж приподнял ее край и открыл проход. Ник осветил фонариком квадратное помещение, фута в три высотой — славный маленький лифт.

— Мы должны уходить по одному, — сказал Риптон. Он засунул револьвер в кобуру, положил фонарик на стол и придвинул тяжелое кожаное кресло к двери. — Идите первым, мистер Сэйр. Я думаю, она могла нас услышать или унюхать: за дверями библиотеки что-то движется…

— Дайте мне пройти! — вскипел Лакридж и кинулся к лифту. Но не успел он шагнуть, как Риптон ударил его по коленке. Лакридж упал.

Ник чуть помедлил, но потом забрался в лифт. Там он увидел две кнопки со стрелками «вверх» и «вниз», но ни одна из них не работала. В потолке лифта был люк и, открыв его, Ник разглядел вертикальную шахту с кабелями. Стены шахты были сложены из желтых кирпичей, с промежутком в несколько футов некоторые из них были вынуты, так что эти выемки могли послужить ступеньками.

Ник высунул голову из кабины лифта и сказал:

— Лифт электрический, он не работает. Мы должны как-то вскарабкаться наверх…

Его голос заглушил гулкий звук ударов по металлической двери, будто зазвонил громадный колокол. Под напором страшной силы дверь начала прогибаться.

— Огонь! — крикнул Ник, выпрыгивая из лифта. — Подожгите обивку двери!

Он кинулся к шкафчику для спиртного и распахнул его, а тварь продолжала колотить в дверь. От этих ударов сорвалась верхняя задвижка, часть двери отвалилась, и в отверстии показался черный силуэт с лиловыми глазами. В тот же момент фонарик Риптона на секунду ярко вспыхнул и погас.

Второй фонарик, оставленный в лифте, продолжал неуверенно гореть. Ник бросил бутылки с джином и виски на кресло, загораживающее дверь, Риптон чиркнул спичкой, но спичка сломалась. Зато от второй спички кресло вспыхнуло голубым пламенем, и шар огня взметнулся к двери, опалив брови Ника.

Тварь, издав громкий клекот, отпрянула от двери. Ник и Риптон отбежали к стене, дым заполнил всю комнату. Лакридж все еще неподвижно лежал на полу, и дым клубился над его спиной.

— Идем! — закашлялся Риптон, указывая пальцем на лифт.

— А что делать с этим?..

— Оставьте его!

— Идите!

Риптон покачал головой, но, когда Ник склонился над Лакриджем, полез в лифт. Профессор был жутко тяжелым, слишком тяжелым, чтобы Ник мог его поднять. Когда он попытался подтащить профессора к лифту, позади взорвалась еще одна бутылка со спиртным, осыпав спину горячими осколками. Дым с каждой секундой становился все плотнее, было невыносимо жарко.

— Вставайте! — закашлялся Ник. — Здесь вы умрете!

Лакридж не шевелился.

Пламя лизало спину Ника, он почувствовал, что загорелись волосы. Он ничего не мог сделать для профессора и своими попытками спасти его лишь уменьшал шансы на собственное спасение. Прикрыв голову руками, Ник нырнул в лифт.

Он надеялся, что в лифте воздух будет чище, но шахта лифта работала по типу каминной трубы и втягивала в себя весь дым. Ник почувствовал, что ему нечем дышать, что у него ослабли руки и ноги. Он заставил себя пролезть в люк, выбрался на крышу лифта и закрыл люк. Затем, кашляя и отплевываясь, нашел первую выемку в кирпичной стене и начал взбираться наверх.

Он слышал, как где-то над ним кашляет и ругается Риптон. Пробралась ли тварь через огонь, поднимется ли она по шахте?

Дым немного рассеялся, но был еще достаточно густым, и Ник, поднявшись приблизительно на сорок футов, врезался головой в ботинок Риптона.

— Простите! — охнул Ник. — Надеюсь, она нас не догонит.

— Вот она, дверь. Я стою почти на пороге, но не могу сдвинуть эту проклятую штуку… Ага, получилось!

В шахту ворвался свет. Риптон вылез за дверь и помог выбраться Нику.

Они оказались в длинной комнате, от пола до потолка уставленной полками со всевозможными припасами. Консервные банки и коробки, пакеты и мешки, бутылки, бочки и банки. В другом конце комнаты была еще одна дверь, из-за которой, разинув рот, на них таращился поваренок.

— Пожар! — крикнул Ник, отмахиваясь руками от дыма, который клубами катился вслед за ним. Ник двинулся вперед, продолжая кричать, хотя его голос совсем осип от дыма. — В подвале огонь! Всем уходить… Где ближайший луг с сеном?

— Поляна у дома, — прохрипел Риптон, прокашлялся и повторил: — Поляна у дома.

— Скажите всем слугам, чтобы уходили из дома на эту поляну, — скомандовал Ник. — А я выведу гостей.

— Да, сэр, — заикаясь, ответил поваренок. Несмотря на то, что Риптону удалось закрыть за собой дверь, дым все-таки ворвался в кухню. — Повар рассердится!

— Поторопись! — крикнул Ник. Он прошел мимо поваренка по короткому коридору и оказался на кухне, где полдюжины человек в безукоризненно белых одеждах под командованием маленького, худенького человека в высочайшем и белейшем поварском колпаке совершали сложный танец у кухонных столов.

— Пожар! — зарычал Ник. — Бегите на поляну у дома! Пожар!

Он вышел через крутящуюся дверь в обеденную залу.

Как Ник и думал, гости за обеденным столом так шумели, что не могли услышать всей сумятицы, происходившей глубоко под землей. Даже когда он выскочил из двери и рухнул на пустой стул во главе стола, только пятеро или шестеро гостей оглянулись на него.

Тогда Риптон два раза выстрелил в потолок.

— Леди и джентльмены, прошу меня извинить, — выкрикнул Ник. — В доме пожар! Пожалуйста, немедленно поднимайтесь и следуйте за мистером Риптоном на поляну у дома!

Лишь полсекунды царило молчание, затем посыпались вопросы, замечания и смешки. Половина гостей подумала, что это опять шуточки Дорранса, четвертая часть пожелала вернуться в свои комнаты и забрать драгоценности, любимые пальто и ноутбуки, а еще одна четверть решила продолжать есть и пить, хоть весь дом сгори.

— Это не шутки! — воскликнул Ник, его голос с трудом пробивался сквозь болтовню гостей. — Если вы сейчас же не уйдете отсюда, то через пятнадцать минут погибнете! Несколько человек уже мертвы!

Возможно, с десяток гостей услышали Ника. Шестеро отодвинули стулья и встали. После этого движения наступило временное затишье, и Ник сделал еще одну попытку.

— Я — Николас Сэйр, — сказал он и показал на свои спаленные волосы, почерневшую рубашку и окровавленные руки. — Племянник премьер-министра. Я не играю в игры Дорранса. Посмотрите, посмотрите на меня! Немедленно убирайтесь отсюда, иначе вы погибнете!

Гости толпой побежали к выходу, едва не сбив с ног дворецкого.

— Вы из Д13, верно? — спросил Ник дворецкого. — Внизу произошел несчастный случай. Там пожар, и… сбежало… животное. Вроде тигра, но гораздо сильнее и злее. Его не удержат никакие двери. Нам нужно вывести всех на поляну у дома и сложить там круговое ограждение из сена. Мы соберемся внутри круга и будем поддерживать огонь, чтобы животное не смогло проникнуть на поляну. Вы меня поняли?

— Думаю, что да, сэр, — сказал дворецкий с низким поклоном и быстро взглянул на Риптона, который кивнул ему в ответ. Затем дворецкий обернулся к лакею, неподвижно стоящему у стены. А мимо бежали гости, некоторые из них кричали, другие хихикали, но большинство, испугавшись, удирали молча.

Дворецкий крикнул пронзительным голосом:

— Джеймс, Эрик, Лансел, Бенжамин! Вы ведете гостей к поляне у дома. Лукас, Нед, Лютер, Зикал! Скажите миссис Крэйн, мистеру Роунтри, мистеру Гоуингу и мисс Грэйн, чтобы они взяли своих слуг и немедленно отправились на поляну у дома. Вы их будете сопровождать. Патрик, идите и непрерывно звоните в гонг, созывающий к обеду, звоните в течение трех минут, затем тоже бегите на поляну у дома.

— Не позволяйте никому оставаться в доме, — крикнул Ник, — а если можете взять с собой на поляну бутылки с парафином или спиртом, берите! Риптон, ведите меня в библиотеку.

— Нет, сэр, — сказал Риптон. — Моя задача — вывести вас отсюда. Идемте!

Ник почувствовал, как его грудь и руки обхватили медвежьей хваткой. Он попытался вырваться, но не смог, его чуть приподняли от земли, и ноги заболтались в воздухе.

— Извините, сэр, — сказал Риптон. — Приказ. Заберите его на поляну, Лью.

Ник откинул голову и увидел, что его держит очень высокий и широкоплечий лакей.

— Не-а, хозяин, из моих объятий вам не выбраться, — сказал Лью, вынося Ника из столовой. — Я семь раз выигрывал бои на ярмарке в Эпплтвике. Устройтесь поудобнее и отдыхайте. До поляны еще идти и идти.

Ник сдался и расслабился. Они присоединились к колонне людей, выходящих через главный вход на дорожку перед домом. Было еще достаточно светло, но уже поднималась полная, добрая, золотая луна. По мере того как испуг от слов Ника стал ослабевать, ослабевала и истерия. Была прекрасная ночь, и милая поляна у дома, казалось, приветливо приглашала к себе. На поляне стояли копны сена, работы по устройству круга еще не начались, хотя дворецкий уже отдал приказ.

На полпути Ник внезапно выгнул спину и попытался вывернуться из рук Лью, но великан лишь рассмеялся.

Газон и поляну разделяли изгородь и канава. Гости и слуги переходили канаву по узенькому, изящному мостику. Но Лью просто спустился вниз. Они уже почти добрались до поляны, когда позади раздался жуткий, зловещий крик, пронзительный вой, который не мог издать ни человек, ни какой-нибудь зверь Анселстьерры.

— Отпустите меня! — приказал Ник. Он не видел, что случилось, но люди впереди вдруг бросились бежать врассыпную, совсем не туда, где, как считал Ник, будет безопасно. Если бы они могли быстро разбросать сено и поджечь его…

Ник оглянулся. Одно крыло дома было окутано дымом, толстым, пышным червяком с красными всполохами в основании поднимавшиеся к небу. Но не к этому было приковано внимание Ника.

Тварь стояла на ступеньках дома, ее голова склонилась над человеком, которого она небрежно держала под мышкой. Даже издалека Ник видел, что тварь пьет кровь.

К поляне еще бежали люди, но их уже было немного, и если секунду тому назад они шли неспешно, то теперь неслись с бешеной скоростью. В какой-то момент Ник подумал, что всем удалось уйти из дома. Но потом увидел какое-то движение в дверях. Прямо за чудовищным созданием появился еще один человек: тварь оглянулась на него, и Ника охватил ужас… Но, к его удивлению, тварь быстро вернулась к пойманной жертве, а человек так и остался стоять рядом с нею.

— Дорранс, — сказал Риптон. Он вынул револьвер и стал прицеливаться, но вдруг остановился и спрятал револьвер в кобуру. — Слишком далеко. Дождусь, когда ублюдок подойдет ближе.

— Сейчас не стоит заниматься Доррансом, — сказал Ник. Гости столпились в центре круга, и только слуги под командованием дворецкого укладывали сено. Ник покачал головой и пошел к гостям. Они кинулись к нему и заговорили все разом.

— Я требую, я желаю знать…

— Что происходит?

— А это… это животное на самом деле…

— Толком ничего не поймешь…

— Это незаконно! Кто несет ответственность…

— Заткнитесь! — зарычал Ник. — Заткнитесь! Это животное из Старого Королевства! Оно убьет нас всех, если мы не окружим себя огнем. Всем немедленно укладывать круг из сена! Быстро!

Не дожидаясь ответа, Ник побежал к ближайшей копне, ухватил огромный пласт сена и положил его на границу круга. Некоторые из гостей последовали его примеру, но большинство продолжали ворчать и жаловаться.

Ник глянул на дом. На ступенях лестницы твари уже не было. Там валялось тело, Дорранс тоже исчез.

— Начинайте поливать спиртом! — крикнул Ник. — Кладите побольше сена! Она уже идет сюда!

Дворецкий и лакеи начали поливать сено спиртом из больших фляг.

— Кто-нибудь, у кого есть спички или зажигалки, подойдите к нам! — вопил Ник. Он не видел твари, но у него начал пульсировать затылок, а когда он на дюйм вытащил кинжал, на лезвии загорелись Знаки Хартии.

Вдруг два человека выпрыгнули из круга и побежали по поляне, направляясь к главным воротам. Это были молодые мужчина и женщина. Женщина на бегу отбросила в сторону туфли. Ник узнал ее — именно она приходила к дверям его комнаты. Кажется, она назвала себя Терсия.

— Вернитесь! — крикнул Ник. — Назад…

Голос захрипел, когда высокая тень возникла из-за изгороди у канавы и двинулась вперед. В сумерках ее руки казались невероятно длинными, и ног было три, а не две. Она медленной трусцой двинулась за парой беглецов, и в какое-то мгновение Ник подумал, что у них, пожалуй, есть шанс убежать.

Затем тварь наклонила голову. Ноги ее вытянулись, она сделала рывок и в одну секунду настигла мужчину и женщину. Она повалила их на землю ударом когтистых лап, и с интересом смотрела, как жертвы пытаются подняться.

Терсия закричала, но крик прекратился, как только тварь склонилась над ней.

Ник огляделся и увидел у ног пятно высоких желтых цветов. Нивняк обыкновенный под ярким светом луны…

…ЗАМОТАНА ТРЕМЯ ЦЕПЯМИ, ОДНА СЕРЕБРЯНАЯ, ОДНА СВИНЦОВАЯ И ОДНА, СПЛЕТЕННАЯ ИЗ НИВНЯКА ОБЫКНОВЕННОГО…

— Риптон!

— Да, сэр! — голос Риптона раздался прямо около него.

— Пусть все, кто могут, плетут веревки из этих цветов, маки тоже годятся. Девушки должны знать, как это делается.

— Что?

— Я понимаю, что это звучит странно, но есть вероятность удержать эту тварь цепью из цветов нивняка.

— Но…

— Старое Королевство. Магия. Просто плетите цепи!

— Я знаю, как плести цепи, — сказал Лью, наклонился и сорвал пук желтых цветов. — И мои родственницы знают, мои племянницы, Элин и Элис, они горничные, и у них в карманах фартуков есть иголки и нитки.

— Тогда, пожалуйста, займитесь этим делом, — сказал Ник. Он посмотрел туда, где лежала молодая пара. Тварь исчезла. — Проклятье! Кто-нибудь видел, куда она отправилась?

— Нет, — рявкнул Риптон.

— Поджигайте сено! Поджигайте сено! Быстро!

Риптон стал сражаться со своими спичками, но другие оказались проворней. Гости начали поджигать сено своими дорогими, платиновыми и золотыми зажигалками, повара зажигали длинные спички с толстыми головками, а слуга из буфетной вытащил откуда-то зажигалку для сигар.

Наконец сено вспыхнуло ярким пламенем. Но не везде. Если на большей части сенного вала пламя взметнулось высоко, и дым кольцами стал подниматься к луне, то один сегмент круга упорно оставался темным, мокрым и никак не загорался.

— Вот она!

Тварь появилась из тени дубов, растущих у дома. Ее странные ноги мелькали с чудовищной скоростью, она двигалась пугающе быстро, стремительно приближаясь к внешнему краю круга.

Она вот-вот должна была оказаться у темной части круга. Но к этому месту уже бежала молодая служанка, в правой руке она зажала тоненькую свечку, а левой придерживала свой фартук.

Тварь бежала быстрее, но бежала издалека и храбрая девушка могла ее опередить. Тварь прибавила скорость, ее движения слились в сплошное несущееся вперед темное пятно.

Все внутри круга следили за мчащейся тварью, и с отчаянием понимали, что огонь не успеет распространиться сам по себе, что их спасение зависит сейчас от девушки в фартуке, который был слишком длинен для нее.

Ей осталось несколько шагов до сена, когда фартук соскользнул вниз. Девушка споткнулась, упала, уронила свечку, но тут же вскочила на ноги. Твари оставалось лишь чуть-чуть напрячься, чтобы сделать последний рывок, когда девушка подняла все еще горящую свечку и бросила ее в центр темного участка сенного вала.

Там, где в ямках остался спирт, тут же занялся огонь. Голубое пламя полыхнуло по сену и взметнулось к желтой луне.

Тварь взвизгнула от ярости. Ей пришлось резко затормозить. На какой-то момент показалось, что тварь попытается перепрыгнуть огонь, но она повернулась, помчалась назад к изгороди и исчезла из виду.

Ник и Риптон, тяжело дыша, будто сами бежали с бешеной скоростью, присели на корточки и положили руки на колени.

— Твари не нравится огонь, — сказал, откашлявшись, Риптон. — Но у нас мало сена, его хватит, чтобы поддерживать огонь в течение часа. А что делать потом?

— Не знаю, — ответил Ник. Ничего этого не случилось бы, если бы тварь не выпила его крови! Именно ЕГО кровь разнеслась по телу твари и придала ей столько ярости. Он не знал, на что еще способна его кровь, почему она наделена такой силой, что создание Свободной Магии должно разбавлять ее кровью других людей.

— А вы владеете магией Старого Королевства, о которой рассказывают скауты?

— Нет, — ответил Ник. — Я… Боюсь, что я бессилен. Я собирался отправиться в Старое Королевство… чтобы поучиться там, ну… разным вещам.

— Значит, по-прежнему в опасности, — сказал Риптон. — Когда огонь догорит, эта тварь станцует тут вальс и убьет нас всех.

— Надо надеяться на помощь, — возразил Ник.

Риптон засопел.

— Какая может быть помощь… Пули ее не берут. Сомневаюсь, что ее прошибешь артиллерийским залпом.

— Говорите тише, — пробормотал Ник. Большинство людей сгрудились в центре круга для того, чтобы быть подальше от дыма, и, как им казалось, подальше от твари. Но полдюжины гостей и слуг были поблизости. — Я имею в виду помощь из Старого Королевства. Я послал с Малтаном сообщение.

Риптон опустил голову и что-то промямлил.

— Что? Что вы сказали?

— Малтан не добрался до отеля, — пробормотал Риптон. — На перекрестке я передал его двум людям Ходжмэна. Это был приказ. Я должен был выполнить его, чтобы не выдать себя.

Ник молчал. Он думал о печальном, напуганном, жадном человечке, который теперь, вероятно, лежит мертвым в нескольких милях отсюда.

— Ходжмэн сказал, что вы никогда не узнаете, что случилось с Малтаном, — продолжал Риптон. — Он сказал, что такие люди, как вы, никогда не будут заниматься судьбой какого-то торговца, не будут тратить на это время.

— Я бы потратил, — сказал Ник. — Я бы не оставил камня на камне от этого дома. Уж поверьте мне.

Он посмотрел на огненный круг. Некоторые секции уже прогорали, от них шел дым, но огня почти не было.

Если бы шесть часов тому назад Малтан послал телеграммы, то была бы маленькая вероятность, что Аборсен… или Лираэль… или кто-то знающий, как обращаться с подобными тварями, были бы уже здесь.

— Так или иначе, но Ходжмэн мертв. Тварь убила его одним из первых.

— Я отправил еще одно сообщение, — сказал Ник. — Я подкупил камердинера Дэнжера, чтобы он сходил в деревню и отослал телеграмму.

— Отсюда ничего нельзя послать, — сказал Риптон. — Д13 контролирует все коммуникации. Ближайший телефон в доме полковника Врэйла, что в десяти милях отсюда.

— Я и не надеялся, что ему удастся…

Ник оборвал фразу и внимательно оглядел людей, стоящих поблизости, а потом тех, кто сбился в кучку в центре.

— А где Дэнжер? Я что-то не помню, чтобы он сидел за обеденным столом. Кстати, как зовут дворецкого?

— Уайткрейк, — ответил Риптон, но Ник уже шагал к дворецкому, раздававшему приказы лакеям, которые подкладывали сено в огонь.

— Уайткрейк! — крикнул Ник. — Где мистер Дэнжер?

Уайткрейк повернулся с таким достоинством, будто это поворачивались пушки дредноута, и поклонился.

— Мистер Дэнжер уехал с вечеринки в пять часов, — сказал он. — Я думаю, он расстроился, что занавески в столовой были сделаны из той же ткани, что и его жилет.

— Его слуги уехали вместе с ним?

— Естественно, — ответил Уайткрейк. — Полагаю, мистер Дэнжер отправился на машине в Эпплтвик.

Ник почувствовал, как его шея и плечи расслабились, по телу пробежала дрожь облегчения.

— Все будет в порядке! Камердинер Дэнжера должен послать телеграмму! Давайте подсчитаем… если они приехали в Эпплтвик около половины восьмого… то телеграмма должна быть в Уиверли самое позднее в восемь… Они передадут сообщение в дом Аборсена… Затем, наверное, кто-то полетит в Уиверли на Бумажном Крыле, так называются аэропланы для полетов на юг… хотя я не думаю, что они полетят ночью…

И снова вернулось напряжение, поскольку Ник сообразил, что даже если Аборсен или гвардия короля Тачстоуна уже получили сообщение, они не появятся в Дорранс Холле раньше утра.

Риптон, Уайткрейк, несколько лакеев, парочка служанок и многие гости старались уловить каждое его слово.

— Помощь придет, — твердо объявил Ник. — Но мы должны как можно дольше поддерживать огонь. В этом круге должно быть собрано все, что может гореть. Каждая соломинка, лишняя одежда, бумаги, даже банкноты… все нужно собрать. Мистер Уайткрейк, займитесь этим. Риптон, давайте отойдем на минутку.

Никто не возражал против того, что Ник взял на себя командование, а сам он этого и не заметил. Он часто становился лидером среди друзей в колледже, потому что обычно оценивал ситуацию быстрее, чем другие ребята, а аристократическое происхождение обеспечивало ему более чем достаточную самоуверенность. Он отошел в сторону, ближе к огню, Риптон последовал за ним, как покорная тень.

— К раннему утру может поступить какая-то помощь, — зашептал Ник так тихо, что его голос едва можно было различить за треском огня. — Я имею в виду помощь из Старого Королевства. Помощь, которую обеспечит телеграмма, посланная человеком Дэнжера.

Риптон посмотрел на горящую солому и сказал:

— Если мы сделаем круг уже и попытаемся раздувать угли, возможно, огонь и будет гореть до рассвета. А вы… Вы не знаете… Может быть, тварь боится солнца так же, как огня?

— Не знаю. Я на это не рассчитываю. Я слышал, что создания Свободной Магии передвигаются как днем, так и ночью.

— Может, она испугается дыма, — предположил Риптон. — Вы говорили, Дорранс даже не представлял себе, что она проснется, а она ведь носится…

— Что это за шум? — перебил его Ник. Порыв ветра неожиданно донес далекий резкий звук. — Это колокол?

— Ох, нет… — тяжело вздохнул Риптон. — Это бригада пожарных-добровольцев из деревни. Хотя они знают, что им сюда нельзя приезжать, что бы ни случилось…

Ник оглядел круг огня и громадный столб дыма, который поднимался над Дорранс Холлом. Ни одна пожарная команда не могла не откликнуться на такой призыв.

— Это только начало, — сказал он спокойно. — При такой луне дым виден на многие мили вокруг. Приблизительно через час здесь появится бригада из города и добровольцы со всех окрестностей. Я должен их остановить.

— Что?! Стоит вам выйти из круга, и в ту же минуту чудовище схватит вас!

Ник покачал головой.

— Я уже об этом подумал. Тварь бежала от меня, когда выпила немного моей крови. Дорранс вопил что-то о том, что необходимо разбавить мою кровь другой. Тварь легко могла бы убить меня тогда, но не сделала этого.

— Вы не можете выйти из круга, — сказал Риптон. — За последний час она достаточно разбавила вашу кровь! Возможно, она уже готова получить следующую порцию. И именно ВАША кровь вернула ее к жизни. Она убьет вас и станет еще сильнее!

— Мы не можем допустить гибели пожарников, — упрямо сказал Ник и двинулся к краю круга. Риптон поспешил за ним. — Я должен нанести ей удар… убить ее… вот этим.

Ник вытащил кинжал Сэма и поднял его. От клинка отражались блеск огня и лунный свет, по нему пробегали зеленые, синие и золотые искры — это по металлу медленно проплывали Знаки Хартии. Еще не полностью активные, но странные и великолепные под светом луныАнселстьерры.

Казалось, это не произвело на Риптона особого впечатления.

— Вам не удастся настолько приблизиться к твари, чтобы использовать этот ножичек. Лью! Лью!

— Второй раз вы меня не поймаете, — сказал Ник, не замедляя движения. Он уложил кинжал в ножны и поднял грабли, чтобы освободить себе проход. Оглянувшись, увидел, как поднялся собирающий цветы гигант Лью. — На этот раз, если я решу выйти, вы меня отпустите.

— Слишком поздно, — сказал Риптон. — Вот они, пожарные машины.

Человек четырнадцать добровольных пожарных ехали на лошадях, тянувших устаревшие, сохранившиеся только в сельской местности цистерны. На всех сверкали начищенные медные каски. Несколько пожарных ехали на пожарной машине, а за машиной двигался деревенский трактор с кучей добровольцев, вооруженных баграми и ведрами.

— Как они…

— Из деревни есть еще один выезд. В полумиле от главного.

Ник бросился на огонь и граблями оттянул пласт горящего сена, но ему пришлось отступить из-за дыма и жара. Отдышавшись, через несколько секунд он снова бросился вперед и расширил проход. Но для того чтобы вырваться, ему нужно было несколько минут, и пожарники могли его опередить.

После третьей попытки Ник забарахтался в объятиях Лью.

— Крепенько я его держу, хозяин! — сказал Лью.

— Тварь на них не нападает! — крикнул Риптон. — Успокойтесь и посмотрите.

Ник перестал бороться. Пожарная машина остановилась ярдах в пятидесяти от дома, чтобы люди и лошади могли выдерживать жар пламени. Пожарник спрыгнул на газон и начал возиться со шлангом. Два пожарника на лошадях продолжали двигаться к поляне, подковы лошадей простучали по мостику через канаву.

— Тварь схватит всадника, — сказал Ник. — Она, скорее всего, прячется в канаве.

Но всадники беспрепятственно проехали по мосту и подобрались совсем близко к огню.

— Что тут творится? — крикнул один из них.

Ник не ответил. Он напряженно высматривал тварь. Почему она не нападает? Он увидел ее сквозь завихрения дыма. Она не собиралась нападать, она, крадучись, пробиралась через поляну к дороге. На ее спине, как ребенок на причудливой, движущейся игрушке, ехал Дорранс. Он указал на домик у ворот, и тварь побежала.

— Она убегает! — воскликнул Риптон.

— Она убегает, — эхом ответил Ник. — Интересно, куда?

— Да какая разница! — радостно воскликнул Риптон.

— Большая, — сказал Ник. Он выскользнул из ослабевших объятий Лью, глубоко вдохнул, побежал вперед и прыгнул в уже проделанное им отверстие в круге сена.

Он ловко приземлился и быстро покатился по траве, чтобы сбить пламя с одежды.

Оглянувшись, он увидел, как Риптон и Лью яростно раскидывают сено, но не смеют прыгнуть за ним. Ник поднялся и побежал к газону, к машинам, к пожарникам, к горящему дому.

Только по одной причине тварь улепетывала из Дорранс Холла. Она не боялась никакого оружия, которое могли бы применить в Ансельстьере. Она могла бы остаться, убивать всех подряд и пить их кровь. Тварь решила убежать, потому что сила, данная кровью Ника, начинала убывать, а получить от него еще одну порцию крови она больше не смела. Значит, она должна двинуться на север, к Старому Королевству и там искать новые жертвы, чтобы пополнить свои силы. Жертвы, у которых на лбу есть Знак Хартии.

Ник не мог этого допустить.

Он подбежал к ближайшему автомобилю и прыгнул на водительское место, он уже не слышал ни рева огня, ни шума насосов. Никто из пожарников на него и не оглянулся. Звук работающего мотора маленькой машины потонул в гуле пожара.

Машина была очень похожа на ту, на которой Ник ездил в Санбире. Ник выжал сцепление и мягко отпустил ручной тормоз. Машина дернулась назад, затем вперед и остановилась. Кто-то закричал, возможно, хозяин машины. В боковом зеркале Ник увидел приближающегося пожарника. А слева через изгородь перебирались Риптон и Лью.

Ник отпустил сцепление, опять включил двигатель, надеясь, что делает все правильно. Машина снова попятилась, прыгнула на шесть футов вперед, мотор издал сладостный, барабанный звук. Спидометр перестал плясать вниз-вверх и встал на уровне тридцати пяти миль в час. Ветерок ворвался в открытое окно и взъерошил волосы Ника.

Машина, набирая скорость, двинулась по дороге, из зеркала бокового вида исчезла медная каска пожарника. Риптон и Лью подбежали к машине так близко, что чуть-чуть не дотянулись до бампера, но и они тоже остались позади. Ник не расслышал, что крикнул Риптон, но секундой позже почувствовал, как что-то коснулось его плеча и скользнуло на сиденье рядом с ним. Он глянул вниз и увидел цепь из желтых цветов нивняка с вплетенными в нее цветками красного мака.

Ник и не подумал включить свет фар. Луна была настолько яркой, что показания приборного щитка читались легко, да и дорогу видно было хорошо. Ник не видел твари с Доррансом, но рассудил, что они направились к главным воротам. Стена, окружающая поместье, вероятно, не была серьезным препятствием для твари, но если есть ворота, ей ни к чему взбираться на стену.

Его предположение подтвердилось. За воротами было темнее, дорогу с двух сторон затеняли деревья. Но проехав сотню ярдов, Ник увидел странный силуэт твари с сидящим на ее спине Доррансом. Они перевалили через косогор и очень быстро исчезли из виду.

Ник мчался за ними. Когда он до упора выжимал газ, машина начинала вибрировать, скорость подступала к предельной. Но даже на этой скорости он не мог догнать Дорранса и тварь. Дорога делала плавный поворот, и если цель Ника была где-нибудь на расстоянии в милю, он увидел бы ее в ясном, холодном свете громадной луны.

В голове Ника проносились разные варианты развития событий. Тревожней всего была мысль о том, что они увидели его, спрятались у дороги, и тварь готовится прыгнуть на него. Но этот страх быстро сменился другой мыслью. Как раз у поворота к главной дороге присоединялась другая дорога. Тварь могла двинуться по ней.

Ник слишком резко повернул, и машина, взметнув тучу пыли, съехала с мощеной дороги на обочину. На какой-то момент ему показалось, что машину заносит и руль не слушается. Затем колеса выправились, Ник тридцать ярдов ехал, виляя хвостом, пока не взял управление под полный контроль.

Ни твари, ни Дорранса на дороге не было. Но эта дорога через сотню ярдов заканчивалась маленькой железнодорожной станцией. Станция была размером с сигнальную будку, там был один крошечный зал ожидания, а невдалеке стоял домик начальника станции. Одноколейный путь делал петлю, пробегал мимо платформы и возвращался назад, чтобы соединиться с главной линией, которая проходила в нескольких минутах ходьбы от станции.

Это Дорранс Холт, личная станция Дорранс Холла. У платформы стоял поезд, его локомотив пыхтел серым дымом, а из-под колес вырывался пар. За локомотивом шли шесть вагонов-платформ, а затем — личный вагон. Вагон Дорранса, с его гербом на дверях.

Внезапно Ник догадался о значении серебряной цепи на гербе. Пра-пра-пра-и-так-далее-дедушка Дорранса мог быть капитаном-дознавателем, который нашел тварь, и деньги от продажи серебряной цепи были частью того, что наследовал Дорранс.

Стал понятен и смысл пустых платформ. Они должны были отделить локомотив от любого влияния Свободной Магии, проявленного тварью. Дорранс все очень тщательно продумал. Наверное, он заранее планировал увезти тварь на поезде. Главной задачей было возвращение ее в Старое Королевство.

Даже несмотря на то, что Ник двигался на своей маленькой машине с предельной скоростью, он опоздал. Локомотив свистнул и отошел от станции. Когда последний вагон миновал станцию, электрические фонари на ней вспыхнули и взорвались. Поезд медленно набирал скорость, клубы дымы из его трубы летели все быстрее.

И все-таки Ник выжал газ до отказа, съехал с дороги, промчался через пристанционный садик, ломая на пути заборчик и кусты томатов, чтобы въехать на платформу и не дать твари сбежать.

Но не успел — только изо всех сил вдавил педаль тормоза, сдерживая автомобиль и не давая ему съехать с платформы.

Ник стоял и смотрел, как поезд переходит на главную линию. На мгновение ему показалось, что он увидел блеск лиловых глаз твари, смотревшей на него из заднего окна вагона. Но, сказал он себе, вешая цветочную цепь на плечи, а затем прыгая в помятый автомобиль, это, вероятно, просто отражение луны в стекле.

От звука, раздавшегося из вокзальчика, Ник вздрогнул, выхватил кинжал, но тут же спрятал его. Человек, одетый в железнодорожную форму поверх полосатой пижамы, стоял в дверях и смотрел на уходящий поезд.

— Куда идет этот поезд? — требовательно спросил Ник. — Когда будет следующий?

— Я… я… видел истинное чудовище! — сказал железнодорожник. Он вытаращил глаза, и то, что Ник сначала принял за шок, на самом деле было восторгом.

— Вам повезло, вы остались в живых, — сказал Ник. — А теперь отвечайте на мои вопросы! Вы начальник этой станции, да? Возьмите себя в руки!

Мужчина кивал головой, не глядя на Ника. Он по-прежнему таращился на главный путь, хотя поезд уже исчез из виду.

— Куда идет этот поезд?

— Я… я не знаю. Это личный поезд мистера Дорранса. Он ждал хозяина несколько дней, машинисты ночевали в моем доме… Час назад он позвонил и велел, чтобы все было готово. Поезд пришел прямо с Центрального вокзала Корвера и движется на север, это все, что я знаю. Полагаю, он идет в Бэйн. Знаете, никогда бы не подумал, что увижу такое! Эти огромные глаза и руки, утыканные шипами… Ни здесь, ни…

— Когда будет следующий поезд на север?

— Бэйнский экспресс, — автоматически ответил мужчина. — Но он здесь не останавливается.

— Когда он должен пройти?

— В десять ноль пять.

Ник посмотрел на часы в зале ожидания, но они были электрическими, поэтому не работали. Из кармана начальника станции свисала цепочка для часов. Механические предметы не так страдали от Свободной Магии. Было без трех минут десять.

— Как вы подаете сигнал, если на дороге возникает препятствие? — рявкнул Ник.

— Три сигнальные ракеты: две снаружи, одна на путях, — ответил мужчина. Он, словно очнувшись, посмотрел на Ника. — Но вы же не…

— Где ракеты?

Начальник станции покачал головой, но инстинктивно бросил взгляд на большой красный ящик на стене слева от окошка билетной кассы.

— И не пытайтесь меня остановить, — очень агрессивно сказал Ник. — Оправляйтесь домой и, если ваш телефон работает, звоните в полицию. Скажите им… Ох, уже нет времени! Скажите им, что хотите…

Старые сигнальные ракеты по форме напоминали длинный батон. Они состояли из двух частей, и чтобы вызвать химическую реакцию, при которой в сердцевине ракеты загоралась магнезия, эти части необходимо было соединить. Ник схватил ракеты и кинулся через боковые пути на главный. Там рядом шли четыре колеи, и Ник не знал, по какой из них Дорранс отправился на север. Впрочем, неважно: каждый машинист, увидев три сигнальные ракеты, должен остановиться. Ник соединил части ракеты и бросил их на пути. Ракеты загорелись ярким пламенем, а Ник перешел пути и спрятался под деревьями, поскольку не желал пускаться в объяснения.

Ждал Ник недолго. Он только раз оглянулся на все расширяющееся облако дыма над Дорранс Холлом, которое теперь уже занимало четверть неба, и тут же услышал далекий звук быстро мчащегося поезда. Через секунду он увидел три фонаря. Спустя мгновение раздался визг свистка, а затем ужасный скрежет металла о металл — поезд тормозил. Этот скрип с каждой секундой становился все сильнее — друг за дружкой стали включаться экстренные тормоза всех вагонов.

Ник, услышав жуткие звуки, раздавшиеся при экстренном торможении, увидев быстро приближающиеся огни поезда, вдруг вспомнил, как на севере хвастались тем, что их поезда несутся со скоростью сто десять миль в час. Ник пришел в ужас, сообразив, какую страшную ошибку он совершил. Одно дело было рисковать своей жизнью, преследуя тварь, но… что если в поезде погибли пассажиры!

Поезд постепенно замедлил ход и встал как раз около горящих ракет.

Еще до того, как поезд полностью остановился, машинист выпрыгнул из кабины, и из всех пятнадцати вагонов выскочили проводники. Все они вышли на перрон, так что Нику не составляло труда вскарабкаться в вагон второго класса незамеченным.

Ник заглянул в первое купе. Там было восемь мест, а пассажиров — шестеро. Один пассажир спал, другой читал газету, остальные сгрудились у окна. Ник хотел войти в купе, но тут же отказался от своего намерения. Эти люди провели вместе уже несколько часов, и появление окровавленного, испачканного сажей молодого человека с обожженными бровями не прошло бы незамеченным и, естественно, вызвало бы вопросы. Почему-то Ник не сомневался, что любое его объяснение не удовлетворит пассажиров.

И тогда он посмотрел на багажную полку, которая шла вдоль всего вагона. Она была почти вся заполнена багажом, но он углядел на ней пустое место. Когда он взобрался наверх и обнаружил, что его место оказалось рядом с принадлежностями для гольфа и зонтиком, паровоз дал два гудка, хлопнули двери и появился проводник.

— Не понимаю, что происходит на железной дороге!

— Разруха и безобразие, вот что!

— Ну, ну, джентльмены, ничего плохого не случилось. Увидите, мы нагоним время. Мы рассчитывали прибыть в двадцать пять минут первого, Бэйнский экспресс никогда не опаздывает. За счет железной дороги вам будет предоставлена порция выпивки в пристанционном отеле.

Николас Сэйр выждал, пока люди успокоились, затем устроился чуть поудобнее и расправил цветочную цепь так, чтобы она не смялась. Он лежал и думал о том, что произошло и что могло бы произойти, и строил план за планом, будто вернулся в детство, когда строил башни из спичек. Правда, башни всегда рушились.

В конце концов, до него дошло. Дорранс и тварь уехали. Его роль во всем этом печальном деле сыграна. Личный поезд Дорранса прибудет в Бэйн, по меньшей мере, за пятнадцать минут до Ника. Есть шанс, что Риптон смог позвонить, тогда власти будут предупреждены. Полиция в Бэйне обладает достаточным опытом обращения с теми, кто переходит за Стену из Старого Королевства. Там есть помощники — Маги Хартии из скаутов Переходного Пункта. Они более квалифицированные, чем он, они справятся с тварью.

«И вообще, я устал, — подумал Ник. — Когда я увижу Лираэль… и Сэма… и Аборсен, тогда я смогу честно сказать, что сделал все, что было в моих силах. Если бы мне удалось их поймать, не знаю, удалось бы с ними справиться. Может быть, сработал бы мой заговоренный Хартией кинжал… может быть, я попытался бы сделать что-нибудь еще…»

Ник почувствовал, что очень устал, что он болен, и слабость его была сильнее, чем боль. У него ныли ноги, и только тут, впервые, он сообразил, что на нем домашние тапочки. Он был уверен, что его ботинки замечательно блестели, когда превращались в пепел в руинах Дорранс Холла.

Ник вздохнул, откинулся на мешок с принадлежностями для гольфа и сразу же заснул.

Проснулся он, почувствовав, что кто-то схватил его за плечо. Он инстинктивно махнул рукой и попал во что-то мягкое.

— Ой!

На Ника, прикрыв рукой нос, смотрел молодой человек в светлом костюме для гольфа. В коридор уже вышли и другие пассажиры с поклажей в руках. Поезд прибывал в Бэйн.

— Вы разбили мне нос!

— Простите! — сказал Ник, спускаясь вниз. — Я ошибся, принял вас за другого. Подумал, что это чудовище.

— Нет, нет, подождите! — выкрикнул молодой человек. — Нельзя ударить человека и просто убежать!

— У меня очень срочное дело! — ответил Ник и кинулся к двери, расталкивая пассажиров, которые в недоумении отступали в стороны. — Меня зовут Николас Сэйр. Тысяча извинений!

Он спрыгнул на платформу, почти уверенный в том, что увидит полицию, солдат и кого-то из медиков. Он хотел доложить обо всем властям, а затем отправиться в отель, чтобы как следует отдохнуть.

Но увидел лишь большой вокзал и суматоху, обычную при прибытии поезда. Пассажиры выходили из вагонов. Носильщики собирали чемоданы. Газетчик торговал вечерним выпуском «Таймс», выкрикивая:

— Наводнение убило пять человек! Покупайте газету! Наводнение убило…

В следующем выпуске будут другие заголовки, хотя это почти наверняка будет воспринято спокойно. Скорее всего, будет написано: «Пожар в загородном доме», поскольку редактору заплатят за молчание. Вероятно, Ник прочтет это за завтраком. Эта мысль напомнила, что он жутко голодный, и ему необходим поздний, сильно задержавшийся обед. Разумеется, если бы у него были деньги, можно заказать еду, а это значит…

— Извините, сэр, можно ваш билет?

Движение мыслей Ника было жестоко нарушено. Рядом стоял контролер и сурово смотрел на взъерошенного, измазанного сажей молодого человека в домашних тапочках и разодранном вечернем костюме, с цепью из цветков нивняка вокруг шеи.

— А, добрый вечер, — ответил Ник, Он похлопал себя по бокам и постарался притвориться подвыпившим и смущенным, что было вовсе не трудно. — Похоже, я потерял билет. И плащ. И галстук. Но если бы я мог позвонить, все устроилось бы.

— Вы студент, сэр? — спросил контролер. — Вас посадили в поезд друзья?

— Что-то в этом роде, — признался Ник.

— Для начала мне нужно ваше имя и название колледжа, — строго сказал контролер. — Затем мы подумаем о телефонном звонке.

— Николас Сэйр, — ответил Ник. — Санбир.

— Сэйр? — переспросил контролер. — А вы не…

— Да, это мой дядя, — сказал Ник. — Вот ему-то мне и нужно позвонить. В отель «Голден Шииф» около Эпплтвика. Я уверен, что он бы все уладил.

— Вы купите билет перед тем, как покинете вокзал, — сказал инспектор. — Что же касается телефона — следуйте за мной, и мы сможем…

Контролер в растерянности замолчал, когда Ник рванулся в сторону и уставился на пешеходный мост, который проходил над железнодорожными путями. Справа, в направлении пристанционного отеля и большей части города, на мосту было много пассажиров экспресса, которые торопились в отель или домой. Но слева было пусто. Электрические фонари замигали и потухли. Они гасли один за другим, когда мимо них проходили два носильщика с очень длинным и высоким ящиком.

— Это, должно быть… но ведь Дорранс был, по крайней мере, на пятнадцать минут впереди экспресса!

— Вы участвуете в шуточках мистера Дорранса? — Контролер улыбнулся. — Его поезд пришел на старый путь. Частные поезда не занимают линии экспрессов. Эй! Сэр! Вернитесь!

Но Ник перепрыгнул барьер и побежал, не обращая внимания на крики контролера. Все его спокойствие мгновенно улетучилось. Тварь здесь, и он — единственный человек, который об этом знает.

Ник перепрыгивал через три ступеньки. На верхней он чуть не упал, но удержался и помчался через мост.

В конце моста он замедлил бег и вытащил кинжал. Внизу, у дороги лежал на боку открытый ящик. Около ящика вытянулся один из носильщиков, у него было вспорото горло.

Вдоль улицы тянулся ряд закрытых, темных магазинов. Одинокий уличный фонарь уже не горел. Луна к этому времени начала опускаться, и тени стали длиннее. Ник спускался по ступенькам, держа наготове кинжал. Знаки Хартии, проплывающие по лезвию кинжала, давали достаточно света. Ник слышал позади свистки полицейских и понимал, что эту погоню организовал разозлившийся контролер, но пока на улице никто не обращал на него внимания.

До тех пор пока Ник не ступил на последнюю ступеньку, все было тихо. Но как только он шагнул на тротуар, тварь внезапно возникла из ниши между двумя магазинами и бросила второго носильщика на землю. Сейчас ее лиловые глаза светились глубоким внутренним огнем, а зубы полыхали красным пламенем. Тварь издала звук, похожий и на шипение, и на рычание одновременно, и подняла лапы в шипах. Ник напрягся, ожидая нападения, и стал левой рукой нащупывать на шее цветочную цепь.

Из-за плеча твари высунулся Дорранс, он прошептал ей что-то в ушную щель. Тварь моргнула, единственное веко скорее затуманило, чем закрыло горение ее лиловых глаз. И вдруг она прыгнула, больше чем на двадцать футов, но в противоположную от Ника сторону. Дорранс, прицепившийся к твари, крикнул:

— Отойди, Сэйр! Она просто хочет попасть домой!

Ник бросился бежать, но остановился, как только тварь исчезла в темноте. Тварь, очевидно, не истратила всю силу, полученную с кровью Ника, или ей добавляло энергии то, что она приближалась к Старому Королевству.

Тяжело дыша от напряжения, Ник посмотрел назад. По лестнице спускались двое полицейских с дубинками. Они не видели твари.

Ник спрятал кинжал и поднял руки. Полицейские замедлили шаги. Затем Ник увидел одинокую фару мотоцикла. Ник ступил на мостовую и отчаянно замахал руками, пытаясь остановить мотоциклиста.

Мотоциклист затормозил рядом с Ником. Это был юноша с высоко подбритыми усиками.

— Что случилось, старик?

— Нету… времени… объяснять, — выпалил Ник. — Мне нужен твой мотоцикл. Меня зовут Сэйр. Николас.

— А! Мастер боулинга! — воскликнул юноша, меняясь с Ником местами. И странный наряд Ника, и крики полицейских, которые трусцой бежали к ним, оставили юношу невозмутимым. — Я видел, как вы играли в прошлом году. Потрясающий был матч! Если не трудно, завезите мою старушку в Бэйн святому Джону Утену.

— С радостью! — сказал Ник, заводя мотоцикл. Он сорвался с места прямо перед полицейскими, один из которых успел ударить его по плечу дубинкой.

— Хороший удар! — крикнул парень, но полицейский уже не мог остановить ревущий мотоцикл. Ник сбежал от полиции с той же легкостью, с какой тварь сбежала от Ника.

Несколько минут Ник думал, что скоро нагонит свою добычу. Мотоцикл был новый, могучий, совсем не такой, как старенький «Вернал Витрикс», на котором он гонял в Сомерсби. Но несколько раз соскользнув с сиденья при поворотах и вихляя на скорости, Ник понял, что ему просто не хватает сноровки. Он снизил скорость, решив не испытывать свои возможности, и ехал так, чтобы хоть изредка видеть впереди Дорранса и тварь.

Как Ник и предполагал, они вскоре миновали окраины Бэйна и, двигаясь на север, повернули к Бэйн Хай Роуд. На дороге было мало машин, к тому же почти все они шли навстречу. Но тварь и здесь вносила хаос. Машины съезжали с дороги или останавливались, как только шофер видел чудовище.

В автомобилях сразу отключались все электрические приборы. Ник, проезжая мимо через минуту, видел лишь пустые кабины и салоны. Водители немедленно улепетывали от дороги.

На вопрос о том, что тварь сделает у первого Контрольного пункта Периметра, ответить было легко. Ник, увидев предупреждающий знак, замедлил движение, поскольку не хотел, чтобы его застрелили. Но когда он подъехал к шлагбауму в красную полоску, то увидел уложенных в рядок четырех мертвых солдат. Тварь убила их. Никто из них не успел даже выстрелить, хотя у офицера в руках был револьвер. Здесь, далеко на юге, солдаты не носили защитной одежды или особых шлемов, прикрывающих нос и шею, созданных специально для гарнизона Периметра.

Этот самый южный пропускной пункт был относительно дружелюбным и лишь поворачивал назад путешественников без пропуска. Никто из солдат не готовился к нападению с севера.

Ник уже готов был на всей скорости рвануть вперед, но вспомнил, что там, уже перед самым Периметром, есть более строгий пропускной пункт, и шанс быть застреленным за нарушение правил возрастает. Он остановил мотоцикл и, осмотревшись по сторонам, взял офицерский плащ. На каждом обшлаге плаща была вторая лейтенантская звездочка. Владелец плаща был, вероятно, того же возраста, что и Ник, и должно быть, всего какие-то мгновения назад был гордостью своей маленькой команды.

Ник решил, что плащ цвета хаки пригодится ему, поможет объяснить на пропускном пункте, зачем он преследует тварь. Он влез в плащ, но не застегнул его, оставив под ним цветочную цепь, и вернулся к мотоциклу.

Еще не доезжая до пропускного пункта, он услышал несколько выстрелов и быстрое стаккато пулеметной очереди, за ними последовал взлет ракеты в ночное небо. Ракета распалась на три красных парашюта, которые медленно поплыли на север и северо-восток. Их нес южный ветер, который, обычно любили солдаты Периметра. Они не ожидали от этого ветра никаких неприятностей.

Второй пропускной пункт был гораздо более серьезным местом, чем первый. Там дорогу преграждали кольца колючей проволоки, протянувшиеся далеко на запад и восток, и двое деревянных ворот — тяжелых, перевязанных цепями, установленных между бетонными дотами, которые обозначали первую защитную линию Периметра.

Напрасно Ник думал, что у этого пропускного пункта тварь будет действовать иначе: первые ворота были сорваны с петель, на земле за ними лежало много тел. Защитная солдатская форма не спасла солдат от нападения разъяренной твари.

Ник двинулся вперед, как слаломист проводя мотоцикл между телами, обломками ворот и несколькими уцелевшими, уставившимися на север солдатами, которые тряслись от страха. Ник уже собирался уезжать, когда его окликнули.

— Эй, вы, на мотоцикле! Остановитесь!

Ник быстро открыл дроссель, и мотоцикл взревел, но рассудок поборол инстинкты. Ник остановился и обернулся, неудачно зацепившись за колючую проволоку и порвав тонкую подошву домашнего тапочка.

Человек, остановивший Ника, подбежал к мотоциклу и совершенно неожиданно вспрыгнул на сиденье позади Сэйра.

— Догоняйте!

У Ника было только мгновение, чтобы глянуть на своего неожиданного пассажира. Это был офицер, одетый в форму полицейского, на вид ему было не больше двадцати одного года. У него на рукавах блестели три капитанские звездочки, а на плече сияла металлическая эполета со знаком СРУП — Северное Разведывательное Управление Периметра, более известное как скауты Контрольного пункта.

— Я ведь вас знаю, верно? — очень громко крикнул капитан, стараясь перекричать гул мотоцикла и рев ветра. — Это вы на прошлой неделе проверяли скаутов?

— Ох, нет, — так же громко крикнул Ник. Он только теперь сообразил, что знает пассажира. Это был Фрэнсис Тиндалл, который шесть месяцев назад находился в Форвин-Милле в чине лейтенанта. — Боюсь… я… что ж, я — Николас Сэйр.

— Ник Сэйр! А я-то, глупец, надеялся, что уже не случится ничего похожего на то, что происходило, когда мы встречались последний раз!

— Эта тварь — существо Свободной Магии!

— Она взяла заложника. Костлявого старика. Не понимаю, какой смысл его тащить? Чтобы мы не стреляли? А мы все-таки будем стрелять.

— Он не заложник, а сообщник. Эта тварь убила уже очень много людей.

— Не переживай, мы справимся с этим делом, — уверенно крикнул Тиндалл. — Кстати, ты не знаешь точно, к какому типу Свободной Магии она принадлежит? Не могу сказать, что я видывал подобное. Я и представить себе не мог, что увижу этакое во время ужина у окна на втором Контрольном пункте.

— Да-а-а. Но она пуленепробиваемая и получает энергию, когда пьет кровь магов Хартии.

То, что Тиндалл сказал в ответ, утонуло в звуках выстрелов впереди; на этот раз стрельба продолжалась долго, одиночные выстрелы винтовок дублировали автоматные очереди, и Ник видел красные очереди трассирующих пуль.

— Сбавь скорость! — скомандовал Тиндалл. — Ведется продольный огонь. Они перестанут стрелять, только если тварь порушит ворота у первого Контрольного пункта.

Ник послушно замедлил ход. Перед ними лежала прямая дорога, но стало темно, луна была уже очень низко. Виднелись только красные следы трассирующих пуль, которые пересекали дорогу на расстоянии четырехсот-пятисот ярдов перед ними.

Затем в унисон ударили большие орудия.

— Ракеты, — сказал Тиндалл. — Спасибо, хоть ветер южный.

Не успел он это сказать, как высоко в небе взорвались четыре маленьких солнца, и все вокруг стало черным и белым — или резко освещенным, или утонувшим в темнейшей тени.

При этом свете Ник увидел следующую линию глубокой защиты из рядов колючей проволоки и ворота. А еще он увидел тварь, которая, вовсе не замедляя движения, просто перепрыгивала кольца проволоки высотой в тридцать футов. При этом она сбила на своем пути двух или трех глупых солдат, которые пытались попасть в нее штыками, когда она снова побежала.

Дорранса на ее спине уже не было.

Спустя минуту Ник увидел его — он лежал на середине дороги. Резко нажав на тормоз, Ник потерял контроль над мотоциклом. Машина взлетела вверх, потом рухнула вниз, выбросив их с Тиндаллом на дорогу, но, к счастью, уже не на скорости.

Ник минуту лежал неподвижно, от удара у него перехватило дыхание. Но потом медленно встал. Капитан Тиндалл уже поднялся.

— Повредил колено, — сказал он и, хромая, подошел к Доррансу. — Ну и ну, это же идиотский шут Дорранс! Черт возьми, зачем этот тип связался с тварью?

— Я прислуживал ей, — прошептал Дорранс. В старика выстрелили несколько раз, вся грудь у него была в крови, он умирал. Но его глаза были открыты, он смотрел прямо на Ника, хотя явно видел что-то или кого-то другого. — Я видел ее в своих снах, когда был ребенком, и никогда не думал, что она реальна. Потом пришел Малтан, я увидел ее изображение и вспомнил, что отец велел увезти ее подальше. Знаете, он был безумцем. Для меня ее снова нашел Лакридж. Это ее голос я слышал в своих снах… Она хотела всего лишь попасть домой. Я должен помочь ей. Я должен…

Голос его затих, и глаза затуманились. Больше Дорранс не будет изображать дурачка в Корвере.

— Она хочет оказаться на севере. Полагаю, это еще хуже, чем просто перейти за Стену, — сказал Тиндалл, Он махнул кому-то на Контрольном пункте и, дважды скрестив руки, подал какой-то сигнал. — Если, конечно, ей это удастся. Мы можем послать голубя в охрану Бархедрина, и пусть они решают, что делать.

— Нет, я так не могу, — сказал Ник. — Я… Я уже несу ответственность за Разрушителя. Тогда я ничего не сделал, чтобы помочь. И теперь повторяется то же самое. Если бы не я, то тварь не вырвалась бы на свободу. Я не могу переложить все на Лираэль, то есть на Аборсен… или на кого-то еще.

— Некоторые дела следует оставлять тем, кто лучше с ними справится, — сказал Тиндалл. — Я никогда не видел создания Свободной Магии, которое двигалось бы так, как это. Пусть идет.

— Нет, — возразил Ник. И пошел по дороге. Тиндалл выругался и похромал за ним.

— Что ты собираешься делать? Ты обладаешь Знаком, я знаю, но разве ты маг?

Ник покачал головой и побежал. Через ворота шли сержант и два человека с носилками, солдаты целеустремленно шагали за ними. Поскольку ракета все еще освещала округу, Нику было хорошо видно, что за воротами находится плац с обзорной башней, дальше стоят домики и бункеры, а по направлению к северу зигзагами тянутся траншеи для коммуникаций.

— Сегодняшнее слово — «Коллекция», пароль — «Сопрано», — крикнул Тиндалл. — Удачи!

Ник в знак благодарности помахал рукой и пошел вперед, не обращая внимания на боль в ногах. Оба его тапочка были изодраны в клочья.

Сержанту Ник отдал честь, люди с носилками не обратили на него внимания, но два солдата у ворот направили на него свои ружья и потребовали сказать пароль. Ник сказал, поблагодарив про себя Тиндалла, и солдаты его пропустили.

— Лейтенант! Докладывайте! — крикнул майор, который уже бежал навстречу Нику по северной части траншеи. Но Ник проигнорировал приказ и увернулся от офицера. Еще несколько шагов вперед, и он почувствовал, как что-то теплое ударило его по спине. Руки и кисти внезапно осветились огнем Магии Хартии. Это было совсем не больно, он даже почувствовал себя лучше, и него установилось спокойное дыхание. Он бежал вперед, что, конечно, поразило оказавшегося позади него мага Хартии, который ударил его сильнейшим заклинанием на неподвижность.

Солдат, стоявших по обочине, насторожило сияние Магии Хартии. Некоторых обрадовало появление мага, поскольку они видели несущуюся мимо них тварь. Солдаты боялись, что тварь может вернуться до того, как приедут скауты. Только скауты могли с ней расправиться, как расправлялись со многими другими существами, приходящими с севера.

Спрыгнув в траншею, Ник оказался среди большого отряда гарнизонной пехоты. В траншее протяженностью меньше шестидесяти ярдов скопилось больше ста человек, и все они приготовились к стрельбе. Все еще дул южный ветер, так что их ружья почти наверняка должны были действовать, но пока никто не стрелял.

Капитан озабоченно обернулся, чтобы посмотреть, что послужило причиной внезапно пробежавшего между его людьми волнения, и увидел странно одетого лейтенанта, озаренного золотым пламенем. Капитан с облегчением охнул, спустился вниз и вытянулся перед Ником.

— Вовремя появились. Двигаясь к Стене, она пропахала проволочные заграждения. В нее стреляли, но это бесполезно, поэтому мы отступили. Она ведь не собирается возвращаться, а?

— Вероятно, нет, — сказал Ник. Он увидел приставную лестницу, быстро забрался наверх и встал на парапет.

Впереди, после полосы земли, опутанной проволочным заграждением, на расстоянии ста ярдов от траншеи высилась Стена. Там, среди металлических опор и проволоки, повсюду стояли деревянные резные столбы, тихонько посвистывающие на ветру. Ветряные флейты Аборсен, преграда идущим из Смерти. Великое множество людей погибло у Стены и в Периметре, в таком месте было очень легко пересечь границу между Жизнью и Смертью.

Ник уже видел Стену, когда прощался с Сэмом, уезжавшим на каникулы. Но, отогнав прочь призрачные воспоминания, ныне окутанный яростным золотым огнем, он понял, что всегда считал Стену наследием старины, подобно другим, хорошо сохранившимся средневековым руинам. Сейчас он увидел, что по камням во всех направлениях движутся Знаки Хартии.

И еще он увидел тварь. Она была окружена яркими белыми искрами, которые вырывались из ее когтистых лап, когда она сминала колючую проволоку и шагала прямо к туннелю в Стене.

— Я иду за ней, — сказал Ник. — Прикажите не стрелять. Если подойдут скауты, скажите им, чтобы остановились. Эта тварь особая, ей требуется кровь магов Хартии.

— Кому я должен сказать?..

Ник, не обращая внимания на капитана, двинулся по траншее к той точке, где тварь начала прокладывать себе путь. Солдат там не было, кругом только признаки панического бегства, на земле валялись обмундирование и оружие.

Ник выбрался наверх и двинулся к Стене. В Старом Королевстве была ночь, очень темная, безлунная ночь, но ракеты лили свой свет и над Стеной, и Нику показалось, что за Стеной лежит снег, хотя ни одна снежинка не залетала на юг.

Ник левой рукой поднял над головой цепь из цветов нивняка, а правой вынул кинжал. Цветы помялись, лепестки опали, но сама цепь не порвалась, хорошо, что была простегана льняной нитью. Лью и его племянница и вправду хорошо знали свое дело.

Ник был уже на полпути, он шел по ничейной земле, когда тварь достигла Стены. Но она не вошла в туннель, лишь на полминуты присела на корточки, а потом вскочила и повернула назад. Она все еще была окружена белыми искрами, и даже за тридцать ярдов от нее Ник слышал кислотный запах нагретого металла. Он тоже остановился и напрягся, приготовившись к нападению.

Тварь медленно подходила к Нику. Он поднял гирлянду, готовясь бросить ее на шею твари. Но тварь не ускорила шаг, она не собиралась нападать. Она подошла совсем близко и низко согнула длинную шею.

Ник ни на секунду не спускал с нее глаз. Как только он будет уверен, что цель достижима, он набросит гирлянду на тварь. Цепь висела у него на плечах, желтые и красные цветки от потрескивающих искр приобрели голубоватый оттенок.

— Давай поговорим и заключим перемирие, как приказывает мне глаз этого дня, — холодный, резкий голос раздался прямо в сознании Ника. Его уши не слышали ничего, кроме ветра во флейтах и позвякивания жестянок, привязанных к проволоке. — Ты и я — мы не должны ссориться.

— Нет, — сказал Ник. — Ты убила много моих людей. И будешь убивать еще.

Тварь не двигалась, но Ник почувствовал мысленный эквивалент недоверчивого фырканья.

— Ты говоришь об этих бледных, безвкусных созданиях? В тебе струится кровь великих, она сильнее всего, что я пила раньше. Ну же, сбрось свою временную плоть и пойдем в нашу страну, что за этой тюремной стеной.

Ник не отвечал, поскольку пребывал в некотором смущении. Какой-то частью разума он понимал, что мог бы покинуть свое тело и пойти вместе с тварью, которая неожиданно стала в его глазах прекрасной и привлекательной. Он чувствовал, что обладает силой, которая поможет ему сбросить свою кожу и стать чем-то иным, странным, свирепым и могущественным. Он мог бы перелететь над Стеной, отправиться куда угодно и сделать все, что захочется.

Однако вместе с сильным желанием преодолеть любые препятствия и быть свободным, существовал и другой набор ощущений и желаний. Он хотел измениться, это правда, но хотел и остаться самим собой. Быть человеком, понять, что он значит для людей, особенно для людей из Старого Королевства, поскольку знал, что больше не хочет жить в Анселстьерре. Он хотел снова увидеть своего друга Сэма, хотел поговорить с Лираэль…

— Идем, — снова сказала тварь. — Мы должны уйти прежде, чем кто-то из Астарелей доберется до нас. Поделись со мной капелькой твоей крови, чтобы я могла невредимой пройти за Стену.

— Ты говоришь, Астарели? — спросил Ник. — Аборсены?

— Называй их, как хочешь, — ответила тварь. — Один придет, но будет здесь не скоро. Я чувствую это через землю под моими ногами. Дай мне попить, только немножко.

— Только немножко… — задумчиво протянул Ник. — Боишься выпить много?

— Боюсь, — сказала тварь, еще ниже склоняя голову. — А кто не боится мощи Девяти Ярких Блестящих, высочайших из высоких?

— А что, если я не дам тебе напиться и не сброшу свою плоть?

— Как хочешь, — сказала тварь. — Я тогда вернусь назад и соберу урожай среди тех, кто носит Знак Хартии, среди этих слабых остатков моего древнейшего рода.

— Тогда пей, — сказал Ник. Он перерезал повязку на кисти руки, скривился от боли и открыл рану, нанесенную Доррансом. И тут же заструилась кровь.

Тварь наклонилась вперед, и Ник повернул свою кисть так, чтобы кровь падала прямо в открытую пасть. Каждая капля крови начинала шипеть, попадая в горло твари. Упало лишь двенадцать капель. Тогда Ник взял кинжал и сделал рану еще глубже. Кровь потекла свободнее и забулькала в пасти твари.

— Хватит! — сказал голос в сознании Ника. Но Ник не убирал руку, и тварь не двигалась. — Хватит!

Ник поднес руку еще ближе к пасти твари, и искры, обволакивающие его пальцы, встретили золотое пламя. Взвихрились синь и золото, и стало видно, как Магия Хартии берет верх над Свободной Магией.

— Достаточно! — пронзительно визжал голос в голове Ника, изгоняя оттуда все мысли и чувства. Ник ослеп, оглох и потерял все ощущения, он даже не чувствовал, как бьется его сердце. — Достаточно! Достаточно! Хватит!

У ослабевшего Ника больше не было сил. Он закачался, руки повисли, как плети. Кровь уже не попадала в пасть чудовища. Тварь тоже зашаталась и упала на бок. Голос в голове Ника наконец-то замолчал.

Через несколько секунд зрение и слух вернулись к Нику. Он лежал на спине и смотрел в небо. Луна уже почти зашла, но он не видел уходящей луны, ее диск наискось отрезался Стеной.

Ник понимал, что должен встать и посмотреть, движется ли тварь, готова ли она идти в атаку на солдат, чтобы снова разбавить его кровь. Еще он понимал, что должен забинтовать руку, потому что чувствовал, как кровь все еще капает на пальцы.

Но Ник не мог подняться. То ли от большой потери крови, то ли от усталости. А может быть, это давал себя знать ледяной голос в его мозгу. Ник чувствовал себя слабым и беспомощным, как тряпичная кукла.

«Я соберусь с силами, — думал он, закрывая глаза. — Еще минутку, и я поднимусь. Только минутку…»

Что-то теплое коснулось его груди. Ник заставил себя чуть приоткрыть глаза. Луна опустилась уже совсем низко, сейчас она выглядела, как плохо отрезанный кусок тыквы.

В груди становилось все теплее и теплее, и Ник почувствовал, как с этим теплом прибавлялись силы. Он широко открыл глаза, приподнял голову.

Витки спиралей сотен сияющих серебром и золотом Знаков Хартии, подобно небесному звездному сверлу, медленно проникали в его грудь. Ник чувствовал, как с каждым входящим в него Знаком его тело наполняется силой. У него стали подергиваться руки, он поднял их и увидел аккуратную, чистую повязку на кисти.

— Ты меня слышишь? — спросил мягкий голос невидимого существа. Женский, хорошо знакомый голос.

Ник повернул голову. Он все еще лежал около Стены, там же, где упал. Тварь тоже лежала на месте, в нескольких шагах от него. Рядом с Ником стояла на коленях молодая женщина. Молодая женщина, одетая в бронированные латы из пластин, поверх которых был наброшен плащ с золотыми звездами Клэйр, поделенными на четыре части серебряными ключами Аборсен.

— Да, — прошептал Ник. Он улыбнулся и сказал: — Лираэль.

Лираэль не улыбнулась. Рукой в золотой перчатке она откинула назад свои черные волосы.

— Заклинания странно действуют на тебя, но все-таки действуют. Я лучше займусь Хрюл.

— Тварью?

Лираэль кивнула.

— А я не убил ее? Я думал, моя кровь должна ее отравить…

— Она перенасыщена твоей кровью, — сказала Лираэль. — Но когда она переварит эту кровь, станет еще более могущественной.

— Тогда лучше убить ее.

— Ее нельзя убить, — сказала Лираэль. Но подняла очень странное копье — простой сук дерева, верхушка которого была утыкана головками только что сорванного чертополоха, и подошла к твари. — Ни камень, ни металл не может пронзить ее плоть. Только чертополох вернет ее земле. На время.

Лираэль подняла копье высоко над головой и изо всех сил вонзила его в грудь твари. Удивительно, но чертополох не сломался об ее шкуру, от которой отскакивали пули. Копье вонзилось в тело так же легко, как рука входит в воду. Несколько мгновений копье дрожало, а затем взорвалось, разлетаясь, как споры грибов. Пыль от этого взрыва оседала на грудь твари, и в этих местах плоть расплавлялась и пропитывала собой землю. Через секунду от твари ничего не осталось.

— Откуда ты знала, что нужно захватить с собой чертополох? — спросил Ник и тут же проклял себя за глупость. Он снова поднял голову и попытался перевернуться, но Лираэль быстро встала на колени и ласково удержала за плечо.

— А я и не знала. Я прибыла сюда лишь час тому назад в ответ на довольно путаное сообщение магистрикс из Уиверли. Я думала, что мне нужно просто появиться здесь, и не предполагала встретить редчайший экземпляр Свободной Магии. И… и тебя. Я перевязала твои раны и немного поколдовала, чтобы подлечить тебя, а потом пошла искать чертополох.

— Я рад, что ты пришла.

— Мне повезло: в юностия читала множество бестиариев, — сказала Лираэль, смущенно отводя глаза. — Я не уверена, что даже Сабриэль знает особенности природы Хрюл. Ну, мне надо поторапливаться. Тебя сейчас перенесут в дом. Думаю, с тобой теперь все будет в порядке. Серьезных повреждений нет. Я хочу сказать, что Хрюл тебе ничем не навредила. Она не повлияет в дальнейшем на твое состояние, которое… Мне действительно нужно уходить. По-видимому, появился кто-то из Мертвых — послание не очень понятное…

— Послание было об этой твари, — сказал Ник. — Я послал сообщение магистрикс. Я шел за тварью от самого Дорранс Холла.

— Тогда я должна вернуться к охранникам, которые сопровождали меня, — сказала Лираэль, но не двинулась с места, а только нервно покрутила локоны рукой в золотой перчатке. — Им не нужно возвращаться в Бархедерин. Я там оставила свое Бумажное Крыло. Теперь я могу полететь и одна. Я имею в виду, я все еще…

— Я не хочу возвращаться в Анселстьерру, — выпалил Ник. Он попытался сесть, и на сей раз ему это удалось. Лираэль потянулась к нему, чтобы помочь, и тут же отпрянула. — Я хочу вернуться в Старое Королевство.

— Но раньше ты не хотел, — сказала Лираэль. — Когда мы уехали, и Сабриэль сказала, что ты должен вернуться домой из-за того… из-за того, что с тобой случилось… Я удивлялась… что так. Сэм позже сказал, что, возможно, ты не хотел… что тебе нужно было остаться в Анселстьере из-за какой-то особы, то есть, я хочу сказать, что причиной…

— Нет, — перебил ее Ник. — Меня ничто не держит в Анселстьере. Боюсь, что…

— Боишься? Чего боишься? — спросила Лираэль.

— Не знаю, — ответил Ник. Он снова улыбнулся. — Дашь мне руку, чтобы я встал? Ох, твоя волшебная рука! Сэм на самом деле сделал тебе новую!

Лираэль согнула свою золотую, заговоренную Хартией руку и разогнула пальцы, чтобы показать Нику, что новая рука такая же хорошая, как и другая, из плоти и крови, а потом уже робко предложила ему обе руки.

— Она у меня только неделю, — застенчиво сказала Лираэль, глядя на Ника, который стоял рядом с ней. — И не думаю, что она будет действовать далеко на юге. Сэм действительно очень полезный племянник. Как думаешь, идти сможешь?

— Если ты мне поможешь, — ответил Ник.

На дне озера

И снова Мерлин пришел вниз, где нет света, где сплошная темнота. Темнота и гнет. Пришел туда, где вода холодная и плотная, как сталь. Сам он излучает свет, и такой яркий, что моим глазам больно, я должна закрывать их и отворачиваться. Мерлин светит слишком сильно, зная, что я этого не выношу, как не выношу и того, что он видит то существо, каким я стала.

Он обладает силой, и по этой причине я в конце концов отдам ему все, что он хочет. Да, он обладает силой, и только он может дать мне то, что мне нужно. Он об этом знает, но, как и в любой сделке, ему неизвестно, в какой момент он выиграет. Поскольку у меня есть две вещи, которые ему нужны, а он знает цену лишь одной из них.

Я полагаю, он выберет Эскалибур, потому что даже ему трудно размышлять здесь, внизу, на дне озера. Мы оба видим нить времен, которая будет разматываться из-за этого выбора, но я не думаю, что Мерлин видит во тьме так же далеко, как и я. Он выберет меч для своего Артура, хотя мог бы получить чашу Грааля.

Допустим, ему кажется, что меч легче пустить в дело. Разумеется, вместе с ножнами. Но Мерлин не оглядывается назад, он смотрит только вперед, и то, что он узнал о мече, всего лишь малая толика всей истории.

Если бы он выбирал не вслепую, я могла бы рассказать ему больше. Но свет слишком мучителен, и у меня нет желания продлевать нашу беседу. Пусть он говорит, а я просто буду отбрасывать мысли. Это нужно еще и для того, чтобы избежать заклинаний, которые он так предусмотрительно вставляет между словами. Один Мерлин пытается меня обманывать, хотя все знает лучше меня. Пусть он заговорит, а я буду отправлять его заклинания назад. Обратно в то время, когда я гуляла под солнцем, по земле, которая называлась Лайоннессой.

Обратно в то время, когда варвары впервые высадились на чудные брега Лайоннессы, и люди пришли ко мне, умоляя дать им оружие, которое их спасет. В те дни у них не было страха передо мной, поскольку я подолгу пребывала в человеческом обличье и никогда не нарушала соглашения, которое давным-давно заключила с их предками. Но во времена мира и изобилия люди не разыскивали меня, потому что помнили и то, что я ничего не делаю бесплатно.

Так я сделала, когда они просили меня создать меч, меч, который может сделать из землепашца героя, из свинопаса — спасителя. Меч, дававший тому, кто им обладает, силу реки Флиир, когда ее наполняют тающие снега, меч, дававший скорость стрижей, летающих вокруг холма, и прочность великого камня из моего тайного убежища в холме.

Они боялись варваров, поэтому хорошо заплатили. Сто девушек вошли в мою холодную каменную дверь, думая, что будут служить мне и жить в каком-то подземном дворце со сводчатыми пещерами. Но мне не нужны были слуги, мне нужны были их жизни. Я кормилась их годами, а в их крови я закаливала меч. Я все еще относилась к людям так же, как ко всем животным, и ничего не чувствовала, когда они кричали и плакали. Я не догадывалась, связывая мощь реки, скорость стрижей и прочность камня с металлом, что наполняю меч тоской и отчаянием смерти.

Они дали мечу имя — Эскалибур, и, казалось, им больше ничего от меня не нужно. Прошло много месяцев, прежде чем они более или менее поняли двойственную природу меча. С его помощью несколько человек добились великих побед над варварами. Но в каждом бою владельца меча сражало безумие битвы и тоска, и, благодаря этому, он один бесстрашно бросался в гущу врагов. Все, владевшие мечом, были сильными, стремительными и неутомимыми, но, в конечном счете, страдая от множества ран, всегда бывали повержены.

Люди пришли ко мне снова и потребовали, чтобы я исправила меч, чтобы он не лишал людей рассудка, чтобы владельца меча нельзя было ранить, мол, тогда меч и будет идеальным. Люди спорили, говорили, что я не полностью выполнила условия сделки, и потому они больше платить не будут.

Но я молча сидела в своем холме, а варвары все шли и шли тысячами, и находились все-таки редкие смельчаки, которые отваживались владеть Эскалибуром, зная, что наверняка погибнут.

И тогда люди привели двести юношей, как я потребовала. Некоторые из них пришли с радостью, думая, что встретят своих возлюбленных, которые ушли раньше. На этот раз я была осторожней и забирала их будущее без предупреждения, так что они не успевали испытать боль, отчаяние или тоску. Я свила ножны из их волос, и это дало владельцу меча возможность прожить сотни жизней между рассветом одного дня и рассветом следующего.

В ту пору я еще ничего не знала о человеческой любви, иначе потребовала бы более молодых юношей, которые еще не знали девушек, пришедших ко мне в холм год назад. Ножны защищали владельца меча от всяческих ран, но вели себя, как страстный любовник, притягивали к себе меч, не позволяли любому воину вытащить его. Из ножен меч мог вытащить только человек с могучей волей или колдун, а в Лайоннессе было несколько колдунов, но я их не любила.

Многие из тех, кто хотел стать героем, так и умирали, не вытащив меча из ножен.

И каждый раз меч и ножны возвращались ко мне и к тому месту, где они были созданы. И каждый раз я отдавала их обратно людям Лайоннессы, поскольку они продолжали свои неудачные войны с варварами. А меня не заботило, кто выигрывает битву, я просто любила аккуратность в соблюдении традиций.

В те времена, когда шли войны, ко мне приходило много людей, несмотря на договор, в котором были указаны времена года и конкретные дни, когда я должна их выслушивать и уделять внимание их делам. Потребляя людей, я начала понимать, что такое человеколюбие и что за магия скрывается внутри их быстротечных жизней. Мне захотелось как следует изучить этот предмет, и я стала гулять по ночам, обучаясь тем единственным способом, который я знала. Вскоре мне пришлось учиться у варваров, поскольку местные люди возобновили привычку скреплять волосы сучками рябины и вспомнили, что нельзя гулять при лунном свете. Детям снова стали давать маленькие серебряные монетки, и они вдевали их в уши как серьги. В иную ночь я собирала много окровавленных монеток, но не запасалась ни жизнями, ни знаниями.

Со временем и варвары тоже кое-чему выучились, и в один холодный День Середины Зимы, между заходом солнца и восходом луны ко мне пришли послы. Местные люди, которых я знала очень хорошо, и варвары объединились во имя одной цели. Они хотели, чтобы я установила мир во всей Лайоннессе, чтобы никто не мог начать войну.

Плата, которую они приготовили, была поразительной — так много жизней, что мне хватило бы пропитания на тысячу лет. При всем моем интересе к человечеству, цель оказалась для меня завораживающей, потому что впервые за все время моего существования я не знала, как выполнить просьбу людей.

Они стали расплачиваться, и в течение семи дней шеренга мужчин, женщин и детей двигалась в мой холм. У меня уже был опыт, и в этот раз я дала им пищу, вино и табак, отчего они быстро заснули. Пока они спали, я собирала урожай их снов, ходила между ними и пила их дыхание.

Сны я собрала в сеть из лучей света, отнесла эту сеть вниз, в глубину земли, где плавятся скалы; там я начала делать чашу Грааля. У меня получалась вещь такой красоты, наполненная такой надеждой, что в изумлении от своего творчества я забылась и вложила в чашу и свои сны, а также и большую часть своей силы.

Возможно, что-то исчезло из моей памяти, пока я делала чашу, я забыла, что значит моя сила для Лайоннессы. Весь долгий путь, пока я выбиралась наверх из глубины земли, я не отводила глаз от своего создания и не задумывалась о грохоте и покачивании почвы у меня под ногами. Земля была неспокойна. Я не обращала внимания на это ворчание, сопровождавшее меня по дороге к свету.

Я вышла из своего холма и обнаружила, что послы, не выдержав рева и сотрясения земли, убежали. Я подняла вверх чашу Грааля и закричала, что она принесет мир всем, кто из нее напьется. Но в это время горизонт поднялся, как подол одежды, и голубизна неба пропала в темноте моря. Море вздыбилось волной невообразимой высоты, выше моего холма и стоящих за ним гор. И только тогда я сообразила, что это не море поднялось, а Лайоннесса упала. И я вспомнила.

Давно, очень-очень давно, я сделала опоры для основания земли. Теперь же, создавая чашу Грааля, я разрушила эти опоры. Лайоннесса должна утонуть. Но я не собиралась тонуть вместе с ней. Я превратилась в большого орла и поднялась в небо, зажав в когтях чашу. Я изо всех сил старалась ее не уронить. Крылья мои яростно бились, но чаша Грааля держала меня на месте. Я пыталась сдвинуть ее, но мне это не удавалось, а волна подходила все ближе, она закрыла собой солнце, и уже поздно было куда-то улетать.

И вот тогда я поняла, что чаша Грааля несет с собой не только мир, но и кару. Я наполнила чашу снами тысяч людей, это были сны о мире и справедливости. Но я позволила вползти в нее и другим снам, и один из них был тем сном, за который белый демон, воровавший сны людей в лунные ночи и сеявший среди людей смерть и страх, должен был понести наказание.

Волна дошла до меня, когда я снова приняла человеческий облик, она обрушила мощь воды, подняла вверх и меня, и чашу Грааля. Я пролетела без воздуха и света над всей ширью Лайоннессы, и только тогда волна отпустила меня. При падении я была так изуродована, что мой человеческий облик уже невозможно было восстановить. Я приняла новый облик, лучшее, что мне удалось сделать, хотя теперь мой вид не мог порадовать ни мои, ни чужие глаза. Вот мера благодарности чаши Грааля, которая оказалась серьезным наказанием. Только тогда я выпустила чашу из рук и позволила ей упасть.

Я дала ей уйти от меня, но никогда не теряла ее из виду, потому что теперь, даже бодрствуя, я вижу сны о народе Лайоннессы, который погиб под этой волной, и только чаша Грааля дает мне безмятежный отдых.

Шли годы, я проскользнула из моря в реку, потом в озеро, пока, наконец, следуя за перемещениями чаши Грааля, не оказалась здесь. Меня не удивило, что Эскалибур все еще в ножнах и все еще светится, несмотря на то, что так долго гостил в глубине, дожидаясь меня. Похоже, он по-прежнему годился для всего, что я вложила в него, и для дела, и для судьбы. Даже чаша Грааля, кажется, согласилась спокойно ждать будущего, которое было мне неведомо.

Не помню, когда Мерлин впервые нашел меня здесь, но в этом не было ничего странного, мы ведь родились вместе. И очень давно. Он изучал человечество внимательнее, чем я, и употреблял свою силу гораздо осторожнее.

Вот так! Его чары остались в моем далеком прошлом, до потопа, и теперь мы будем серьезно торговаться. Он говорит, что вернет мне мой человеческий облик в обмен на меч. Он понимает, что от этого предложения я не смогу отказаться. Что для меня меч в сравнении с теплом солнца на моей мягкой коже, с красками, которые снова увидят мои глаза, с холодным ветром, который приласкает мое лицо?

Я отдам ему меч. И подарю Артуру торжество победы, но вместе с мечом он получит и печаль, как это бывало всегда. Его победы никогда не будут собственными победами. Ножны будут его спасать, но принесут гибель, поскольку человека, который не может быть ранен, никогда не полюбит женщина.

Мерлин умен. Сам он не прикоснется к мечу, но скажет мне, когда я должна отдать его Артуру. И только тогда я получу то, что обещано. Очень любопытно снова испытывать ожидание и надежду.

Даже яркий свет не так сильно действовал на мои глаза, или, возможно, Мерлин просто решил быть хорошим. Да, теперь он говорит о чаше Грааля и просит меня отказаться от нее. Я думаю, Мерлин не понимает, какова природа чаши, иначе не стал бы пытаться ею воспользоваться.

Чаша Грааля подождет, говорю я Мерлину. Иди, приводи своего короля, своего Артура. Я дам ему меч и ножны, и пусть он правильно ими пользуется.

Мерлин умеет ждать. Он всегда умел ждать. Он прыгнул вверх в потоке света, а я скользнула в свою пещеру, свернувшись кольцом вокруг ямки, в которой хранятся мои сокровища. Вчера еще чаша Грааля была там, но теперь ее не было. Если бы я решила, что Мерлин украл ее, я бы рассердилась. Возможно, я стала бы преследовать его до самых теплых, светлых вод, чтобы посмотреть, так ли велика его сила по сравнению с той, что остается во мне.

Но я не стала его преследовать, поскольку знала, что чаша Грааля покинула меня, как делала уже тысячу раз прежде, и это вовсе не проделки Мерлина. В прошлом я всегда следовала за чашей в поисках облегчения, которое она мне давала. Теперь, я думаю, той же цели служило время, только не так хорошо. Время, холод и глубина. Время замедляло течение мысли и притупляло память. Я догадалась, что только приход Мерлина оживлял меня, и в этом заключалась ирония нашего обмена.

Я отдам меч Артуру, но не думаю, что без чаши Грааля надолго сохраню человеческий облик. Она учила меня греху, учила пить до дна. Без нее я буду слишком много думать и слишком многое помнить. Я буду жить при свете, который ослепляет меня, до тех пор, пока не покончу со всеми жизнями Лайоннессы, которые лежат в моем желудке.

Нет. Чаша Грааля ушла. Я вернусь во тьму и холод, в то место, где глупые змеи спят без сновидений. И буду пребывать там до тех пор, пока снова не подчинюсь зову силы и печали, любви и тоски, справедливости и мира. Всего того в магии человека, чего не знала, пока не сделала меч и ножны, и что было мне неведомо до тех пор, пока я не создала чашу Грааля.

Кролик Чарли

Аббас проснулся от воя сирены. Еще полусонный, он свалился с верхней койки и тряхнул брата, который спал внизу.

— Джошуа! Вставай!

Братишка приоткрыл один глаз, но не пошевельнулся. Шестилетний Джошуа был очень непослушным. Одиннадцатилетний Аббас в сравнении с ним был практически взрослым человеком.

— Я не хочу прятаться в дыру под полом, — заныл Джошуа. Он все еще не открыл второй глаз.

Аббас скинул с Джошуа одеяло и стянул брата на пол. Кролик Чарли, которого братишка всегда укрывал своим одеялом, тоже упал с койки. Его длинные, болтающиеся уши накрыли босые ноги Аббаса. Джошуа схватил своего дружка и прижал его к груди.

— Это подпол, а не дыра, и мы должны туда спуститься!

Джошуа улегся на пол и закрыл глаза. Аббас поднял его и посадил, но Джошуа болтался из стороны в сторону, словно уши кролика Чарли. Как только Аббас отступил, братишка снова свалился на пол.

— Мам! — закричал в панике Аббас. Он почувствовал, как дрожат стены и пол, и за воем сирены услышал отдаленный гром. Это была не гроза. Это по южной стороне города били реактивные снаряды. Следующая волна ударов прошла ближе к дому. Он должен увести Джошуа в укрытие. — Мам!

Ответа не было. Когда Аббас звал маму, он еще не совсем проснулся, а сейчас воспоминание обожгло его острой болью. Вчера днем при воздушном налете мама была ранена, ее увезли из дома. В больницу, надеялся Аббас, ведь хоть одна больница еще существует. Должны были приехать дедушка и бабушка, но почему-то не приехали. Аббас ждал их до позднего вечера, потом положил Джошуа в кровать, и, измученный, провалился в сон.

Он пытался не думать о том, что могло случиться с дедушкой и бабушкой. Точно так же он старался не думать об отце, которого призвали восемнадцать месяцев тому назад. Единственная открытка, полученная от него, все еще была приколота к стене их комнаты. Края открытки завернулись, а чернила уже выцвели.

Окончательно проснувшись, Аббас понял, что им никто не поможет. Он сам должен позаботиться о Джошуа.

— Ну, тогда оставайся! — крикнул Аббас. Он выхватил кролика Чарли из рук Джошуа и побежал к двери. — Кролик Чарли пойдет со мной!

— Подожди! — завизжал Джошуа. Он вскочил и потянулся к своему кролику. Но Аббас держал его над головой и бежал к лестнице. Джошуа, хныча, побежал за старшим братом и, чтобы остановить Аббаса, вцепился в его пижаму. Таким образом они вместе спустились по лестнице, и Аббас сохранил не только свою пижаму, но и терпение.

Люк, из которого вниз шла длинная, узкая лестница находился в кухне. Когда Аббас открывал крышку люка, снаружи раздался ужасный грохот. Дом затрясся, и с потолка посыпался град из обломков штукатурки. Лампочка около плиты вспыхнула и погасла, наступила темнота. Джошуа покачнулся, упал и едва не свалился в люк. Хорошо, что Аббас оказался на пути и успел схватить Джошуа в охапку. Младший брат завыл.

— Спускайся по лестнице! — закричал Аббас. Он подхватил малыша и потащил его в люк.

— Чарли! Чарли! — вопил Джошуа. Он повис, держась за лестницу одной рукой, а другой вцепился в Аббаса и пытался вырвать своего кролика.

— Чарли идет с нами! Спускайся вниз! Вниз!

Еще один реактивный снаряд разорвался совсем близко. Аббас почувствовал, как от этого взрыва все вокруг снова задрожало. На какой-то момент взрыв лишил его всяких чувств. Он очнулся на полу кухни и не сразу понял, где находится люк, где — Джошуа. Он вообще ничего не слышал, только что-то вроде школьного звонка звенело у него в ушах.

Ослепленный и оглушенный, он наконец догадался, что лежит, прислонившись спиной к холодильнику. Значит, люк должен быть справа. Он пополз направо и нащупал край люка. Но где же Джошуа?

Внизу, у лестницы должен лежать электрический фонарик. Аббас понял, что нужно добраться до фонарика и найти Джошуа. Он спускался в люк, когда рядом взорвался еще один реактивный снаряд. В этот раз Аббас увидел вспышку, и это означало, что темные шторы на окнах упали. Или, возможно, упали сами стены. Он быстро спустился вниз, захлопнув за собой крышку люка.

Слух начал возвращаться к Аббасу еще до того, как он достиг дна. В уши проник далекий, пронзительный голос. Голос Джошуа.

— Тут темно! Где Чарли? Чарли!

— Сиди тихо! — скомандовал Аббас значительно громче, чем услышали его уши. — Я найду Чарли, как только зажгу свет.

Он пошарил вокруг лестницы. Ящик с вещами на экстренный случай был на месте, в ящике лежал и электрический фонарь, которым они пользовались в лагере. Год назад, когда еще были каникулы и можно было выезжать из города без специального пропуска.

Аббас щелкнул кнопкой, но фонарик не загорелся. Аббас чуть не заплакал. Они же специально на такой случай берегли батарейки. Батарейки не могли разрядиться…

Прежде чем Аббас всхлипнул, появился слабый свет, который постепенно усиливался, и наконец загорелся ярким белым огнем. Аббас оглянулся. Джошуа уже поднял кролика Чарли. Малыш измазался, но, похоже, у него не было никаких повреждений.

— Не ушибся? — спросил Аббас.

Джошуа потряс головой и спрятал лицо в уши кролика Чарли.

Аббас огляделся. Давным-давно «дыра» была ледником, пещерой, выкопанной в толстом слое глины под домом. Там, где раньше складывали блоки льда, теперь было временное укрытие. Два тяжелых стола с отпиленными ножками, поставленные под углом и скрепленные поверху, образовывали домик в форме буквы А, у подножья которого лежали мешки с песком.

Разорвался еще один снаряд, земля под ними задрожала. С потолка посыпалась пыль.

— Идем… в укрытие, — почти шепотом сказал Аббас, толкая брата в деревянный домик, в букву А. Наконец-то Джошуа послушался и даже взял из рук Аббаса электрический фонарик. А Аббас вернулся к лестнице и поднял тяжелый ящик со всем необходимым на экстренный случай. В ящике лежали два старых одеяла, какая-то еда и бутылка воды.

Аббас сделал только два шага по направлению к укрытию, когда реактивный снаряд попал в соседний дом. Взрыв встряхнул всю улицу, смел с лица земли все дома с легкостью кузнечного молота, сбивающего домик из спичек.

Земля под ногами заходила ходуном, и все вокруг наполнилось жутким, пронзительным криком. Взрывной волной Аббаса подняло вверх, затем бросило вперед, к укрытию. Он ушибся, упав на бок, но у него не было времени думать о боли. Крик на улице затих, его перекрыл страшный вой, будто от боли выл человек, только звук был гораздо громче любого человеческого голоса.

Это стонал дом. Аббас посмотрел наверх и увидел, что потолок прогнулся и каждой своей балкой сопротивлялся ужасному давлению. Дом должен был вот-вот обрушиться.

Ни секунды не колеблясь, Аббас подтащил ящик с вещами к укрытию и нырнул в букву А. Через секунду на то место, где он только что находился, рухнула огромная потолочная балка.

А потом сдвинулся, поехал весь пол, и вниз посыпались обломки деревянных балок, доски, штукатурка, плиты перекрытий, кирпичи каминной трубы, мебель, книги и даже ванна.

Деревянные стены укрытия гудели и сотрясались. Аббас старался затолкнуть Джошуа подальше, в глубину. Когда же обломки, вздымая клубы густой, липкой пыли, начали падать у входа в домик, стало трудно дышать, и свет фонаря потускнел.

И тут Джошуа начал кричать. Аббас хотел было приказать ему замолчать, но понял, что и сам кричит. Загнав крик глубоко внутрь, он заставил себя замолчать и пополз в самый дальний конец укрытия, таща за собой брата и кролика Чарли.

Когда грохот от падения обломков начал стихать, крик Джошуа перешел во всхлипывание. Аббас крепко прижимал братишку к себе, и это успокаивало не только малыша, но и его самого. Оба вздрагивали и подпрыгивали каждый раз, когда по крыше домика ударяло что-то особенно большое и тяжелое. Выдержит ли крыша? Сможет ли удержаться?

Крыша выдержала. В какой-то момент падение обломков прекратилось. Еще несколько мелких кусков потолка осыпалось у входа в домик, но больше ничего тяжелого не падало.

Джошуа всхлипывал все реже. Он откашлялся и что-то проговорил. Аббас не сразу понял, что он спросил: «Мы умерли?»

— Нет, мы… — начал Аббас. Он остановился и закашлялся. В воздухе стояло столько пыли, что трудно было дышать, не то что говорить.

— Не умерли! Не двигайся. Я… достану воду.

Он пополз к ящику. Ящик был погребен под кусками дерева и штукатурки, но Аббасу удалось до него добраться. Вход в укрытие был полностью завален упавшими обломками. Наружу выйти было невозможно.

Аббас пытался открыть бутылку с водой, но у него слишком дрожали руки. Он поставил бутылку между колен, снова попытался ее открыть и наконец отвинтил крышечку. Сделал небольшой глоток и выплюнул сгусток пыли. Затем дал бутылку Джошуа, уверенный, что брат не сможет выпить много и тоже захлебнется пылью. Но Джошуа жадно делал глоток за глотком, и Аббасу пришлось отобрать у него бутылку.

— Еще! — потребовал Джошуа.

Аббас покачал головой и крепко завинтил колпачок на бутылке.

— Сейчас больше не дам, — спокойно сказал он. — Потом.

Нижняя губа Джошуа задрожала, но он не стал возражать. Только крепче прижал к себе кролика Чарли. Маленькое личико Джошуа сморщилось от страха и удивления.

Аббас вытер пыль с фонарика. Свет стал ярче, но фонарь освещал лишь крошечный пятачок.

Они были погребены под руинами своего дома.

Аббас слышал, что снаряды продолжают рваться, но теперь уже где-то вдалеке. Это означало, что шансов на то, что их спасут, очень мало или вовсе нет. Вокруг, должно быть, тысячи разрушенных домов. Никто не будет проводить поиски именно под их домом. Никто не знает, что они оказались под руинами.

Джошуа что-то пробормотал, но его слова потерялись в ушах кролика Чарли.

— Все в порядке, — сказал Аббас. Ему хотелось, чтобы голос звучал поувереннее. Он прокашлялся и добавил: — Теперь мы в безопасности.

— Где мама? — спросил Джошуа более внятно. — Я хочу к маме.

Аббас на секунду прикрыл глаза. Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ХРАБРЫМ. Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ХРАБРЫМ.

— С ней тоже все в порядке. Она… утром она придет и вытащит нас.

— А когда будет утро?

— Скоро. Постарайся заснуть.

Джошуа уставился на брата.

— Я не могу заснуть.

— Давай я расскажу тебе сказку.

— Сказку про кролика Чарли?

— Ну… может быть. Дай мне минуточку подумать.

Джошуа, соглашаясь, кивнул.

Аббас и не пытался придумывать сказку. Он просто хотел сообразить, что теперь делать. Он вспоминал, что говорил отец об этом укрытии, о том, как надо вести себя в подобных ситуациях. Но это было год тому назад, и он тогда не очень-то прислушивался к словам отца…

— А кто еще был в этой сказке?

— Что?

— Кто еще, кроме Чарли, был в этой сказке?

Аббас пожал плечами. Ему не хотелось отвечать, но Джошуа требовал сказку. Его надо было отвлечь оттого, что происходит.

— Там были два мальчика, их звали…

— Аббас и Джошуа?

— Да, Аббас и Джошуа. Давным-давно они жили в городе белых цветов, в прекрасном и мирном королевстве, В этом королевстве все были счастливы, там было много еды и вкусных напитков, и горячий шоколад. Аббас и Джошуа ходили в школу, там было очень много книг, и по каждому предмету был свой учитель. Но однажды появился ужасный великан. Он потребовал, чтобы каждый горожанин отдал ему половину своего золота или…

— Он их съест?

— Нет, или он разрушит их город. Великан был таким громадным и таким страшным, что у людей не оставалось другого выбора. У Аббаса и Джошуа не было золота, но их родители отдали великану половину всего, что они накопили. Великан забрал золото и ушел, и все снова зажили счастливо.

— А они не звали на помощь кролика Чарли?

— Нет, пока еще не звали. Они думали, что великан больше не придет. Но на следующий год великан явился снова и привел с собой других великанов. Они топали ногами, кричали и требовали отдать все золото, что оставалось. Великаны грозились, что если им не отдадут золото, то они сотрут всех людей в порошок.

— А почему люди не сражались? Спорю, Аббас и Джошуа должны были сражаться.

— Они не могли сражаться. Великаны были слишком сильными, они могли взять кусок громадной скалы и забросить его за десять километров. Поэтому жители города отдали им все свое золото и понадеялись, что больше никогда не увидят великанов.

— Но великаны вернулись?

— Да, великаны вернулись. В этот раз они уже не просили золота. Они сказали, что разобьют город на мелкие кусочки, и никто не сможет им помешать…

— Кроме кролика Чарли!

— Да, но никто не знал, где живет кролик Чарли. Он куда-то убежал.

— Нет, он вернулся!

— Ну, сначала Аббас и Джошуа решили разыскать кролика. Но не успели выйти из дома, великаны начали кидать на город скалы. Огромные скалы. Эти скалы падали с неба и все ломали и разбивали. Аббас и Джошуа поняли, что не смогут выйти из дома, и по узкой лестнице забрались в пещеру. В пещере начинался секретный туннель, который выходил за городские стены. Но когда Аббас и Джошуа спустились в пещеру, очень большая скала обрушилась прямо на них!

Джошуа судорожно вздохнул. Огромными глазами он уставился на Аббаса, с тревогой ожидая, что же будет дальше.

— Пещера обрушилась, и мальчики оказались в западне.

— А что случилось потом?

— Потом… — начал Аббас, но не смог продолжить. У него задрожали губы, на глаза навернулись слезы. — Потом…

— Потом вернулся кролик Чарли, — сказал Джошуа, решив побыстрее закончить сказку. — Кролик Чарли учуял мальчиков через туннель и откопал их. Потом кролик Чарли стал прыгать на великанов и колотить их своими большими ногами. Бам! Бам! Бам! Бам! Великаны убежали, и все обрадовались, а кролику Чарли дали много-много морковки.

Аббас кивнул.

— Да… вот так все и получилось.

— А теперь я хочу поспать, — заявил вдруг Джошуа. Он вытянул из ящика старое одеяло и завернулся в него. — Разбуди меня, когда кролик Чарли начнет нас откапывать.

— Разбужу, — сказал Аббас. Он понимал свою полную беспомощность. Если бы только БЫЛ секретный туннель… или настоящий кролик Чарли…

Секретный туннель. Другой путь наружу.

Аббас стал вспоминать то, что когда-то говорил ему папа. БЫЛ, БЫЛ другой выход наружу. Укрытие упиралось в старый лоток, по которому с улицы в подвал когда-то спускали куски льда.

Аббас глубоко вздохнул и закашлялся. От того, что в воздухе стояла пыль, а может быть, в укрытии просто стало меньше воздуха. Аббас снова вздохнул и пополз к дальнему концу укрытия, где уперся в стену из твердой глины. Аббас постучал по ней, и пустота за стеной ответила ему гулким звуком. Он всхлипнул, потом засмеялся и начал скрести стену. За глиной оказалась деревянная дверца люка, прогнившая настолько, что стала крошиться, стоило лишь к ней прикоснуться. Аббас, не обращая внимания на впивающиеся в ладони занозы, начал яростно толкать дверцу.

За дверцей он увидел узкий лоток. Аббас прополз немножко наверх, потом остановился и подумал о крепко спящем Джошуа, удивляясь его безмятежному детскому сну. Не проснется ли он, пока Аббас ищет выход? И где уверенность в том, что лоток доведет до улицы?

Аббас поколебался и пополз к брату. Когда он вернулся в укрытие, Джошуа уже проснулся. А откуда-то из завала доносился странный звук.

— Аббас! Тут мокро!

В одну секунду Аббас оказался по колено в воде. Вода была ледяной и прибывала очень быстро.

ПРОРВАЛО ТРУБУ ВОДОПРОВОДА! МОЖЕТ БЫТЬ, БОЛЬШУЮ. НАМ НУЖНО ВЫХОДИТЬ НАРУЖУ.

— Джош, все в порядке, — быстро сказал Аббас. Он поднял фонарь и показал Джошуа выход. — Я нашел туннель. Иди первым. Скорее.

Джошуа стал карабкаться по лотку. Он еще не совсем проснулся и забыл взять кролика Чарли. Аббас полез вслед за братом, прихватив кролика. Брат потом наверняка вспомнит о нем.

Аббас взбирался вверх по лотку, а вода уже бурлила около его колен. Она поднималась очень быстро, слишком быстро. Аббас стал подталкивать Джошуа, заставляя его двигаться поскорее.

— Поторопись!

Они взобрались, по крайней мере, футов на тридцать, а вода все равно плескалась у ног Аббаса и иногда доставала до щиколоток. Джошуа двигался то быстрее, то медленнее, и Аббас все время подталкивал его.

Потом Джошуа совсем остановился и заревел, когда Аббас снова подпихнул его.

— В чем дело? Лезь, не останавливайся!

— Не могу, — сказал Джошуа.

Аббас зажег фонарь и увидел над лазом крышку люка. Но она была сломана и болталась на одной петле, а там, где должен быть выход на свободу, лежала огромная бетонная плита, и арматура свисала с нее, как корни большого дерева.

Это была крыша автобусной остановки, что стояла напротив их дома на другой стороне улицы. Взрывом ее подняло и бросило прямо на крышку люка. Теперь у них действительно не было выхода наружу.

Аббас огляделся по сторонам. Вода медленно закрывала его ноги. Холодная, темная вода, которая все поднималась и поднималась. Им удалось подняться на крохотную площадку между сломанной крышкой и бетонной плитой.

— Ляг на бочок, — сказал брату Аббас. Джошуа свернулся клубочком, и Аббас лег рядом с ним. Они тесно прижались друг к другу. Между ними снова оказался кролик Чарли, и Джошуа радостно ухватился за его уши.

Аббас посветил фонарем на бетонную плиту, которая закрыла им выход. В одном углу была маленькая дырочка, размером чуть больше детского мячика. Аббас дотянулся до этого отверстия и попытался поскрести край плиты, но только оцарапал пальцы.

— А ты можешь… можешь пробраться через эту дырку? — с надеждой в голосе спросил он брата. Вода уже снова подобралась к коленям.

Джошуа затряс головой. Дырка была слишком маленькой.

Аббас приложил руку к стене. Он больше не слышал взрывов. Воздушный налет закончился. Спасатели, наверное, уже вышли на улицы. Но как привлечь к себе их внимание? Минут через десять — двадцать они утонут.

— Помогите! — закричал Аббас, он не успел даже подумать, прежде чем слово сорвалось с его губ. Джошуа вздрогнул от неожиданности. — Помогите!

Крик отозвался эхом от бетонной плиты и воды, но Аббас понимал, что наружу крик не донесся. Никто их не услышал.

— Мне холодно, — захныкал Джошуа. — Тут мокро.

— Я стараюсь позвать на помощь, — сказал Аббас. — Я стараюсь…

— А кролик Чарли…

— Заткнись ты со своим кроликом! — заорал Аббас. Он схватил кролика и от злости и отчаяния чуть не оторвал ему уши. — Кролик Чарли — игрушка!

Джошуа начал всхлипывать, и от глубоких, сильных рыданий затряслось все его тельце.

Аббас отпустил кролика и уставился на его большеглазую, длинноносую меховую мордочку. Кролик Чарли был игрушкой. Славной игрушкой.

— Шшш-шш, все в порядке, — уже спокойнее сказал Аббас. — Прости меня. Кролик Чарли нам поможет.

Рыдания Джошуа перешли в сопение.

— Кролик?

— Кролик, — подтвердил Аббас. Он отодрал от разбитой крышки люка большую щепку и просунул ее в дырку в бетонной плите. Затем открыл панель на спине кролика Чарли. — Только нам придется посидеть немного в темноте, потому что Чарли нужны батарейки. Ради Чарли не будешь бояться?

— Не буду…

Аббас посадил Чарли между ними, открыл фонарь и вынул оттуда батарейки.

ОДНА БАТАРЕЙКА ВОШЛА, ПОПАЛА В ПАЗ… ВСЕ НУЖНО ДЕЛАТЬ ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНО… ОНИ БУДУТ РАБОТАТЬ…

Аббас вставил батарейки, переключил движок на «максимум» и закрыл панель. Будет ли Чарли работать? И даже если он заработает, поможет ли им это? Вода уже дошла до пояса, и было так холодно, что Аббас не чувствовал своих ног.

— Джошуа, — прошептал Аббас, — пощупай Чарли, поверни его носик.

Джошуа зашевелился. Затем вдруг вспыхнул свет и раздался первый звук. Кролик Чарли задергался, его глаза засияли глубоким, ярко-зеленым блеском, лапки задвигались вверх-вниз, и он запел свою знаменитую песенку:

Я — попрыгушка, попрыгушка, попрыгушка,
Есть у детей веселая игрушка,
Морковку кролик Чарли обожает,
Кто ест ее, тот славно поживает.
Я — попрыгушка, я скачу на месте,
Давайте будем веселиться вместе…
Внезапно песенка остановилась.

Аббас затаил дыхание в надежде снова услышать дурацкую песенку, или чей-нибудь оклик, или… что-нибудь еще… Но ничего не произошло. Холоднющая вода добралась до рук, но поднималась уже не так быстро.

— Джошуа, — сказал Аббас, — поднимись как можно выше и подставь лицо к дырке.

— Кролик Чарли приведет к нам помощь, — уверенно сказал Джошуа, свернувшись в крошечный комочек.

— Да, — ответил из темноты Аббас. Он закрыл глаза и склонил голову, вода стала ласкать его шею. Теперь ему уже не было холодно, ему было все равно. — Кролик Чарли приведет к нам помощь…

— Я попрыгушка, я скачу на месте, давайте будем веселиться вместе, — вдруг запел Джошуа. — Аббас!

— Что?

— Смотри, Аббас! Свет!

Аббас открыл глаза, Бетонная плита поднималась вверх, бетонная плита зависла в воздухе. Электрический свет был таким белым, таким резким, что Аббас закрылся от него рукой. Потом чьи-то руки подхватили Джошуа, затем выбрался и Аббас, заливая землю стекавшей с него водой. Вокруг них раздавались громкие голоса, кто-то кричал, кто-то задавал вопросы, было слишком шумно, чтобы хоть что-то понять. Аббас разобрал только тоненький голосок, который прорезался сквозь весь этот шум. Дрожащий в ночи голосок Джошуа.

— Чарли! Где мой кролик Чарли?

На маяке

Прибытие

Когда причаливал золотой корабль, все собрались на пристани. Люди сошлись вовсе не потому, что им так было велено, хотя некоторые все-таки считали, что существовала некая инструкция или даже приглашение. Нет, на пристань их привело простое любопытство.

Охотники Крэйню встретили яхту за пять рилгусов от берега и, обнаружив, что Крэйню отказывается подняться сквозь горячие лунки и дневной туман, образовали вокруг корабля своего рода эскорт. Когда селяне увидели, что охотники в два ряда идут на лыжах по обеим сторонам большого корабля с парусами цвета солнца, они, естественно, пошли посмотреть, какую награду получат искатели.

Маркус Килман видел все это совсем в другом свете. Стоя на корме «Шустрого Овода», он помахивал левой рукой, как махал бы правитель своим новым вассалам. Он был в новехоньком, хрустящем белом костюме. В туфлях на золотых каблуках он достигал роста в пять футов один дюйм и, благодаря еженощным упражнениям со свинцовыми грузилами, мочки его ушей свисали так низко, что могли бы считаться красивыми.

Когда «Шустрый Овод» пришвартовался к пристани, для которой был пробит лед в Летних Полях острова, и команда выстроилась на фордеке, бывший боцман экс-сенатора флота просвистел в свисток. Килман воспринял это как салют в свою честь, но на самом деле боцман просвистел мотивчик из комической оперы «Великий Крэйню из Глубины». Как всегда команда ухмыльнулась, затем смех превратили в кашель. Килман быстро заставил Боунсмена проверить, не больны ли у матросов легкие или горло. Он боялся любой инфекции. Впрочем, на корабле Килмана Боунсмен никогда инфекции не находил.

Килман спустился с кормы и шагнул на сходни. Толпа встречающих островитян, которая помалкивала скорее из учтивости, нежели от благоговения, искренне его приветствовала. Уважение! Наконец-то он нашел место, не испорченное идеалами равенства! Он будет королем, а они — его вассалами.

— Народ Лисдена! — с пафосом произнес Килман, и голос его сорвался на высокой ноте, как будто у трубача не хватило воздуху. — Я — Маркус Килман, я купил этот остров. Я — ваш новый владелец.

Островитяне восприняли это сообщение с невозмутимым спокойствием. По мнению Килмана, восторженные аплодисменты должны были продолжаться десять секунд, но после шести секунд неловкого молчания все-таки решил снова заговорить.

— Народ Лисдена! Я принес вам новую эру мира и процветания, понижение налогов и хорошее правительство.

На это заявление последовала хоть какая-то реакция. По толпе пробежал легкий шепот, от одной группы людей — к другой, как бежит по воде от лилии к лилии жук-водомерка. В Лисдене уже был мир; было такое процветание, которое их вполне устраивало, люди они были не жадные; налогов вообще не существовало, так как объединение Крэйню снабжало из своей прибыли всем, что нужно; и единственным правительством был совет объединения, членом которого становился каждый взрослый островитянин. Теоретически остров был департаментом правительства материка, которое присматривало за его делами, но уже много лет назад все бумаги, касающиеся острова, были потеряны, и, соответственно, на материке о существовании острова вообще забыли.

Килман оценил подобную реакцию толпы как сдержанную радость по поводу хорошей новости и готов был и дальше делать грандиозные заявления, когда из толпы вышла женщина и ступила на сходни. Она была много моложе Килмана, но выглядела так, что ее возраст — от шестнадцати до тридцати — трудно было определить точно, к тому же ее рост и внешность производили очень сильное впечатление. Она была, по крайней мере, шести футов и двух дюймов роста, а в своем простом черном платье с длинным серебряным шарфом, как стрела перекинутым через плечо, выглядела еще выше.

— Сэр, — сказала она на языке материка, причем сказала с таким акцентом, что ясно было — этот язык для нее не родной. — Могу я спросить, у кого вы приобрели этот остров?

— Что ж, малышка, — ответил Килман, глядя на женщину с верхнего уровня сходен и надеясь, что она не станет подниматься выше, — я приобрел этот остров у Аисденской Рыболовной Экспортной Кампании за сумму в один, точка, семь пять миллионов золотых византинов.

— Ах, — сказала женщина, которая знала, что Лисденскую Рыболовную Экспортную Кампанию сто семьдесят шесть лет тому назад сменил Лисденский Рыболовный Предпринимательский Кооператив, так что Кампания не могла ничего никому продать. Женщина повернулась и на родном языке быстро объяснила толпе, что этот бедняжка-коротышка в плохо прилаженном паричке — сумасшедший миллионер, который стал жертвой опытного обманщика.

— Над ним остается лишь посмеяться, но в этом щекотливом положении следует пощадить. Будем к нему добрей, а со временем расскажем ему всю правду о его приобретении, — предложила она.

В толпе кто-то закивал головой, кто-то выразил свое согласие словами, и люди стали расходиться, посмеиваясь и переговариваясь. Килман сердито, о чем говорили морщины в уголках губ, наблюдал за их уходом.

— Почему они расходятся? — рявкнул Килман. — Я еще не разрешил им это делать.

— Они решили подготовить достойную встречу нашему новому владельцу, — ответила женщина, видя, что он сильно уязвлен и рассержен.

Ей было жаль Килмана с амбициями размером с Великого Крэйню Охотника Ремма, но маленького, как лунка, куда Крэйню заманивает искателей. Она отступила на несколько шагов.

— А вы-то кто такая? — спросил гордый владелец Лисдена, когда женщина отошла. Неожиданно он стал испытывать к ней интерес и даже почувствовал зарождение любви. Она оказалась вовсе не высокомерной, как он сначала подумал.

— Меня зовут… на материке вы сказали бы — Маллетта, или Мэйрин… даже, возможно, Мэргон.

— Хорошо, Маргаллетта, — сказалКилман, который точно запоминал только цифры. — Почему бы вам не показать мне мои владения?

— С большим удовольствием, — ответила Маргаллетта (согласившись на новое имя). Она поскользнулась и ухватилась за поручень сходней, намеренно демонстрируя свою слабость.

Экскурсия

В свое время была создана теоретически невероятная система мотивировки, в основе которой лежал отказ от вращения чего-либо с той же скоростью, с которой вращается вся планета. Поэтому колесного транспорта на Лисдене практически не было. Был автомобиль на паровой тяге, средство передвижения двухсотлетнего возраста и сомнительного происхождения. Его уже много раз чинили, он работал, но уже нельзя было определить, где его произвели. Со временем украшения и значки износились, а потом и вовсе исчезли. Перед паровым котлом свисал матерчатый попугай, но этот элемент украшения был явно не фабричного производства.

Маргаллетта села или, скорее, провалилась за руль. Килман уселся сзади. Вместо кожаной обивки сиденье было покрыто ковром с бахромой. Маргаллетта сказала Килману, что это местная традиция — у правителя острова всегда ковер, как в карете, или как попона у слона или верблюда. Килману такое высказывание понравилось, он не догадывался, что все это — сплошная выдумка. Он не догадывался, что на Лисдене слонов и верблюдов видели только на иллюстрациях нескольких очень старых книг.

При всей своей странности этот паровой автомобиль издавал звуки, присущие настоящему механизму. Сам автомобиль был еще достаточно прочен, но клапан тревожно повизгивал. Маргаллетта вступила в бой со всеми шестью колесами и помчалась вверх по дороге, к главной горе острова, как по американским горкам, резко сворачивая на поворотах, выбирая ту сторону дороги, которая ей больше нравилась.

Килман, стараясь казаться строгим, расспрашивал о безопасности горной дороги, но его голос выдавал плохо скрываемый страх. Тогда Маргаллетта сказала, что на острове существует один-единственный автомобиль, да к тому же все знают, что она везет гостя на гору. Так что не стоит опасаться попавшейся навстречу телеги или случайного верблюда. О да, в дикой природе выводят верблюдов для церемоний.

Килман уставился в окно. Он хотел увидеть верблюдов, но видел лишь глубокую сине-серую зелень моря, внезапно переходящую в голубое сияние льда; рыболовецкую деревню, гнездившуюся в вершине треугольного залива; апельсиновые и лимонные сады, поднимающиеся по террасам склонов. Все это благополучно поддерживалось Летним Полем, которое делало возможными существование этого оазиса среди обширного моря льда, возникшего тысячу лет тому назад в результате неправильного обращения с Зимним Полем. Древние ученые, выдумавшие и то, и другое, оказались очень удачливыми в начале, когда включали поля, и феноменально неудачливыми в финале, когда стали их выключать.

Никто не собирался выключать поле Лисдена или уничтожать его, поскольку никто на самом деле не знал, что заставило поле возникнуть. Некоторые говорили — зеркала в небе, другие — огонь и стихия льда, смешавшиеся друг с другом.

Килман, разумеется, тоже не хотел перемен в этом оазисе. Несмотря на все загадки, среди богатых горожан уже росло желание совершить в Лисден необыкновенное путешествие с хорошо организованными приключениями. Тем более что забраться сюда можно всего за восемнадцать дней.

Лисден должен отлично воспринять требования новой индустрии. В своем воображении Килман видел отели и сады, которые расплодятся по всему берегу. Там будут устраиваться вечеринки, изюминкой которых станут охотники Крэйню с дымящимися гарпунами. В лимонных рощах можно будет устраивать развлечения вроде блужданий по лабиринту, где сопровождающие слуги шалунов в масках будут предлагать освежающие напитки по непомерным ценам.

Маргаллетта, которая обладала очень острым слухом и очень острым зрением, слышала, как Килман шепчет что-то сам себе, и видела, как движутся его толстые губы, как слюна намочила нижнюю губу, будто он уже поплевывал на пальцы, чтобы считать деньги. Больше она его не жалела. Килман никакой не владелец острова, зато сам в этом уверен, и с таким человеком, в конечном счете, надо поступать соответственно.

— На вершине горы есть обзорная площадка, — объявила Маргаллетта, чуть замедляя скорость на следующем повороте. — Оттуда вы сможете осмотреть… все ваше царство.

— Мое царство… — повторил Килман. Он закивал, его подбородок затрясся, а правая рука очутилась между третьей и пятой блестящими пуговицами пиджака. Он чувствовал себя богом. — Мое завоевание!

Маргаллетта от отвращения передернула плечами. Вот-вот — «завоевание»! Этот человек оказался еще неприятнее, чем показалось сначала, он не достоин жалости. А еще он очень опасен. Богатство Килмана — его оружие, а он лишен и морали, и ума, чтобы мудро распоряжаться этим оружием.

Но если он назвал остров своим завоеванием, то сейчас должен прояснить роль Маргаллетты.

Завоевать территорию, значит, завоевать и врага. Если он и вправду завоевал остров, то она должна быть его врагом. Если она его враг, то должна вести себя, как враг. Она была не сильна в логике, но логика редко бывала ей нужна, поскольку она обладала хорошей интуицией и здравым смыслом.

— Эта дорога должна быть расширена, — произнес Килман несколько минут спустя, когда они пронеслись еще через один поворот. — По крайней мере, до четырех полос. Или, быть может, мы сделаем эту штуку на канатах… ну, вы знаете.

Маргаллетта знала. В отличие от большинства островитян, она побывала с родителями во многих частях света: ее родители считали, что путешествия значительно важнее школьного образования.

Одним из самых неприятных воспоминаний об этих путешествиях было многочасовое сидение в древнем фуникулере, качающемся над расселиной в леднике. Перемотка кабеля заняла тогда шесть часов, и Маргаллетту до сих пор преследовали ночные кошмары.

Молчание Маргаллетты не остановило Килмана, которого захлестнуло вдохновение.

— Железная дорога! Поезд может пройти по всей горе, останавливаясь через каждые сорок пять градусов окружности. Обзорные платформы. Бары. Летние рестораны. Экспресс Килмана.

— Железная дорога? — спросила Маргаллетта. — У нас когда-то была. С путями по часовой стрелке, чтобы забирать отходы из шахт по добыче глазмия.

— Глазмий! Мне никто не говорил о глазмии! — пронзительно закричал Килман. В его голосе боролись страх и жадность, стрелка весов качалась, не останавливаясь. Маргаллетта решила нанести ему еще один удар.

— О, теперь глазмия уже нет, — радостно сказала она. — Остались только пустые шахты, которые используются во время наводнения как волноломы, и деревня. Никто и не вспоминает о дороге.

Килман немного помолчал, а затем Маргаллетта увидела, как он вытащил из правого рукава немножко испачканного сонного голубя.

Это было новое средство сообщения, живая бумага, мало живущая, но быстрая. Килман с привычной таинственностью что-то прошептал птице и кинул ее в окно. Ветер принял голубя и понес к стоящему внизу кораблю.

Маргаллетта развеселилась. Она легко победила Килмана, ложь ее была такой же тупой, как тупая лисденская треска.

На следующем повороте дороги голубь вернулся назад. Он вежливо уселся на колени к Килману и вздохнул, снова став бумагой с намокшим сообщением в клюве.

— Волноломы и деревня? — пробормотал Килман, читая сообщение. — Что ж, я считаю, что на нижнем уровне должен залегать мощный слой глазмия. Мой Боунсмен говорит, что у него просто череп раскалывается. А что, мисс Маргаллетта, шахты давно засыпаны?

Неожиданная контратака всегда более эффективна. Маргаллетта вздрогнула, нехотя кивнула и выпрямилась, став выше еще на несколько дюймов. Теперь Килман вызывал в ней отвращение. Оказавшись умнее, чем она думала, он еще сильнее пугал ее. После разговора о глазмии его прежнее хорошее настроение рассеялось, он становился все мрачнее. Он устал от дороги, устал сидеть в машине, устал от водителя.

— Когда мы наконец заберемся на эту проклятую вершину? — спросил он ворчливо, будто опаздывал на завтрак из нескольких блюд. — И что нас там ждет?

— По-моему, я говорила вам о том, что вы увидите, — жестко ответила Маргаллетта. — Особенно эффектно, если смотреть с маяка.

— Маяк! Почему вы мне об этом не сказали? Я люблю маяки!

Он любил маяки, хотя его нога ни разу не ступала на маяк. Ему нравились изображения маяков и их назначение. Но, к сожалению, маяки только потребляли деньги, вместо того чтобы делать их. Вот почему они являлись естественной монополией правительства. С точки зрения Килмана, все, на что надо было тратить деньги и что не приносило дохода, было делом Республики. Он подозревал, что Лисденский маяк не приносил прибыли.

Этот маяк начал свою жизнь с глупости Лайрагийского колониального правителя, возмужал при Хамаллише и был превращен Тритоном в площадку для отстрела чаек. Но сейчас даже старожилы помнили только о том, что главное его назначение — служить гигантской шпалерой для лозы фрукта страсти. Урожай, который собирали раз в два года, был богатым и приносил хороший доход.

На первый взгляд, Килману показалось, что маяк выкрашен в необычайно роскошный зеленый цвет. Его воображение добавляло к картине вспышку горевших ярким пламенем газа букв: «Обсерватория Килмана». Надпись должна быть огромной и видной со всех сторон, должна быть знаком для всех посетителей острова, фоном для организованной и дорогой деятельности…

Килман не заметил плетей лозы даже когда они остановились у входа, и Маргаллетта, выпрыгнув из машины, стала отпирать дверь маяка.

Отъезд

— Высота маяка равна шестидесяти четырем мерадам, или ста восьмидесяти девяти пядям, — сказала Маргаллетта, когда они двинулись вверх по лестнице. — Здесь двести двадцать семь ступеней разной высоты, ведь в течение семидесяти семи сотен лет маяк возводили разные строители и применяли самые разные конструкции.

— Где тут определитель высоты? — нелепо хихикая над собственной шуткой, спросил Килман.

Он понимал, что такое маяки. Он видел их схемы. Видел снежный купол, покрывающий знаменитый маяк на какой-то скале Боратического Океана. Он забыл, как этот маяк называется.

Маргаллетта поднималась по растрескавшимся ступенькам, слыша позади себя тяжелое дыхание Килмана. Она молилась, чтобы у него случился сердечный приступ. Не то чтобы она верила в единого Бога, просто молилась.

Килман дышал тяжело, но сердечного приступа у него не предвиделось. Оба добрались до верха на последнем дыхании, с раскрасневшимися лицами, но сердца у обоих работали исправно. Маргаллетта открыла дверь. Неожиданно ворвавшийся ветер откинул назад ее растрепавшиеся волосы, с утра уложенные в аккуратный пучок. Паричок Килмана оказался менее дисциплинированным: он поднялся с лысины и трепыхался, как дверца на петлях, пока хозяин за спиной Маргаллетты смущенно и торопливо не прихлопнул его рукой.

…Маргаллетта постояла на башне несколько минут, затем заперла дверь и стала спускаться вниз. Фрукты страсти, как обнаружила Маргаллетта, еще не дозрели, на верхней лозе до сих пор были колючки. Ей снова бросилось в глаза одно противное голое место на стене маяка, как раз там, где должны были находиться балки, поддерживавшие балкон. Возможно, это правитель Тривор разрушил или поджег их при Хамаллише.

Довольно странно, но один из голубей мистера Килмана выпал из его рукава и благополучно приземлился у подножья маяка. Маргаллетта подняла голубя, пошептала ему что-то на ушко, и ее дыхание потихоньку вернуло птичку к жизни.

— Привет. Это корабль мистера Килмана? Боюсь, произошел несчастный случай. Я сообщила мистеру Килману плохие новости о его приобретении, и он… он…

Маргаллетта выпустила голубя на ветер. Она проследила за его полетом до золотого корабля и начала хихикать, смеяться, хохотать, как безумная, и звук этого смеха эхом обвился вокруг маяка и поднялся в ярко-голубое летнее небо.

Гора

Роуэн сразу почувствовал ужасный запах больницы, встретивший его у входной двери. Смесь антисептики и болезни, надежды и отчаяния висела в воздухе, который из-за кондиционера всегда был то слишком холодным, то слишком теплым.

Роуэн прошел мимо стола регистратуры, поскольку за ним никого не было, и пошел по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, не замечая, что за ним следят старческие глаза.

Комната его прадеда была первой слева после поста медицинской сестры, но и там не было никого. Роуэн послонялся вокруг, уверился, что повсюду пусто, и отправился к телевизору, стоявшему в конце холла. Подходя к нему, он замедлил шаг. Ему совсем не хотелось оказаться в компании стариков, жестоко страдающих от болезни Альцгеймера или от старческого слабоумия. Они не могли разговаривать и самостоятельно передвигаться, поэтому просто сидели и смотрели телевизор. По крайней мере, сидели, повернув лица к телевизору. Роуэн не был уверен, что они там что-то видят.

Старики были на месте, но его прадедушки среди них не было. Сестра Эйми помогала какой-то старой леди встать с кресла. Сестра увидела Роуэна и улыбнулась ему.

— Пришли проведать прадедушку? — спросила она. — Он в саду.

— Спасибо, — сказал Роуэн. — А он…

— Сегодня у него хороший день, — сказала Эйми. — Сияет, как начищенная пуговица, благослови его Господь. Хотелось бы надеяться, что я в его возрасте буду такой же. Даже если так и останусь толстой. А теперь пойдемте, миссис Росси!

Миссис Росси повисла на плечах Эйми. Роуэн пробормотал «до свиданья» и вылетел из холла с единственной мыслью — как можно скорее оказаться на свежем воздухе. Он был рад, что у прадеда сегодня хороший день. Значит, все пройдет гораздо легче. В плохие дни старик не желал разговаривать или просто не мог, временами казалось, что он вовсе никого не слышит.

Но, как сказала Эйми, он все еще вызывал всеобщее изумление, даже в плохие дни. Когда он хотел разговаривать, то говорил очень ясно и умно. Когда он хотел ходить, то ходил, правда, с помощью двух палочек. Для своего возраста он был просто чудом. Альберт Сэлуэй был самым старым человеком в Доме, самым старым в городе, самым старым в штате, а быть может, даже самым старым во всей стране. Он родился в последнем десятилетии девятнадцатого века, а сейчас остался всего один день до начала двадцать первого. Ему было сто восемь лет, и он, в сущности, приходился Роуэну пра-пра-прадедушкой. Но он всегда говорил, что получается слишком много «пра», и предпочитал, чтобы Роуэн называл его просто Берт.

Альберт Сэлуэй сидел на скамейке рядом с розами, наблюдая, как на ветру трепещут их лепестки. Он был хорошо одет, как всегда, когда выходил на улицу. На нем были молескиновые брюки, фланелевая рубаха, твидовый пиджак и шляпа. Две его тросточки из черного дерева с поблескивающими на солнце медными ручками были аккуратно приставлены к скамейке.

— Привет, Берт, — сказал Роуэн. Он сел на скамейку, и они пожали друг другу руки. Рука старика в руке мальчика была легкой и хрупкой, пожатие его пальцев было чуть заметным. Берт улыбнулся, и в улыбке показались золотой зуб с одной стороны рта и дырка — с другой. Кроме одной этой дырки и золотого переднего зуба все остальные зубы были совершенно здоровыми. Берт пережил четырех дантистов, которые не могли понять секрета его зубов.

— У тебя неприятности, мой мальчик, — сказал Берт. — Я вижу это по твоему лицу. В школе?

— Нет, — ответил Роуэн. Он закашлялся, не зная, с чего начать.

— Хмм-мм, — сказал Берт. — Ты не знаешь, как мне сказать. О девушке?

— Нет, — сказал Роуэн. — О папе.

— Ага, — сказал Берт, выдохнув со свистом. — И что же мой пра-правнук наделал?

— Он… он продал Гору, — выдавил из себя Роуэн. Он понимал, что должен рассказать об этом Берту, но боялся, что новость очень жестоко ранит старика. Может быть, даже убьет.

Берт уставился на Роуэна, его острые карие глаза, казалось, смотрели сквозь Роуэна, куда-то далеко-далеко. На Гору, подумал Роуэн. Гора — это все, что осталось от семейного имущества. Большая седловина из земли и камня, увенчанная древними каучуковыми деревьями, господствующая над равниной с фермами.

Гора была центральной и наиболее важной частью пяти тысячи акров, которые принадлежали семейству Сэлуэйев с тысяча восемьсот семьдесят восьмого года.

— Он не мог продать эту землю, — в конце концов произнес Берт.

— Но он все-таки ее продал! — воскликнул Роуэн. — Я слышал, как прошлой ночью он рассказывал об этом маме. Он получает три миллиона долларов, и мы все переезжаем в Сидней. Но я не хочу туда ехать. И не хочу, чтобы что-то случилось с Горой.

— Он не может продать эту землю, — повторил старик. Он начал подниматься, его скрюченные, трясущиеся руки взяли палки. — Возьми меня под руку, Роуэн.

— Что ты собираешься делать? — взволнованно спросил Роуэн.

— Мы пойдем и соберем мои вещи, — ответил Берт, наклоняясь к палкам. Роуэн поддержал его, когда он сделал первый шаг. — Затем мы отправимся к Горе. Я кое-что покажу тебе там, Роуэн. Я не был на Горе уже несколько месяцев.

— Ты что, сам поднимался на Гору? — спросил Роуэн и от удивления чуть не отпустил руку старика. — Как? Я хочу сказать, что даже я в этом году не бывал там. В прошлый раз я ездил на велосипеде и потратил на это три часа. Когда я вернулся, папа накричал на меня и сказал, чтобы я держался от Горы подальше.

— Такси, — сказал Берт. Ему было трудно разговаривать при ходьбе.

У них возникли некоторые трудности при выходе из Дома, но Берт с давних времен был знаком с матроной, или директором «Гостиницы, поддерживающей здоровье», как теперь назывался Дом. Они быстро поговорили, а потом она сама вызвала по телефону такси.

— Проследите, чтобы он не промок и не простудился, — сказал она Роуэну, подсаживая Берта в машину. — Удачи, Берт.

По дороге они остановились, чтобы купить немного еды, воды в бутылках, одеяла и керосин для старой печки в домике. У Берта с собой было много денег, старых пятидесятидолларовых бумажных купюр, которые несколько лет тому назад заменили на полимерные. Сначала девушка в банке не хотела принимать бумажки, особенно от Роуэна, но смягчилась, когда он показал на ожидающего в такси Берта и объяснил, что дед не любит «новые деньги».

На такси они доехали до Горы за полтора часа. Роуэн ожидал, что ворота будут заперты, и переживал, что Берту придется взбираться по тропе, но ворота были открыты. Дорога была неровной, но шофер такси сказал, что это не его машина и волноваться за ее сохранность следует хозяину.

— Кроме того, — добавил он, — если такой большой «мерседес» смог взобраться наверх, то и мы сможем.

Он указал вперед, и Роуэн и Берт увидели, что рядом с домиком припаркован большой темно-синий «мерседес». Около машины стояли два человека В одном из них Роуэн узнал отца и почувствовал, что большой комок тревоги, который жил в его животе весь день, превратился в ужас. Второй человек, в костюме и в темных очках, был ему незнаком.

— Папа уже здесь! — воскликнул Роуэн.

— Припаркуйтесь прямо у домика, молодой человек, хорошо? — попросил Берт.

Оба мужчины обернулись, чтобы посмотреть на прибывших. Вид у них был весьма озадаченный, затем лицо отца налилось кровью. Он подскочил к машине, рванул дверь и схватил Роуэна за шиворот.

— Какого черта?! Что ты тут делаешь, сынок? — крикнул он.

— Он мне помогает, — сказал Берт, медленно вылезая из другой двери машины. Его предупредительно поддерживал шофер такси. — Опусти его, Роджер. И потом, у тебя и твоего друга остается только две минуты, чтобы убраться из моих владений.

— Из ваших владений? — переспросил, улыбаясь, человек в костюме. Он посмотрел на Роджера. — Я так не думаю.

Берт расхохотался, блеснул его золотой зуб.

— Еще одна прыткая задница из города, которая не выучила урока, — сказал он. — Быть может, мне стоит представиться? Я — Альберт Сэлуэй.

— Сэлуэй? — повторил человек. — Сэлуэй!

Он посмотрел на Роджера Сэлуэя, и с его лица сошли улыбка и безмятежность. Теперь и он рассердился.

— Роджер, кто он вам? Может ли он каким-то образом претендовать на эту землю?

— Он мой пра-прадедушка, — пробормотал Роджер, стараясь не смотреть в глаза человеку в костюме и не отвечая на второй его вопрос.

— Это моя земля, — повторил Берт. — И была таковою почти семьдесят лет. И, как я уже сказал, у вас есть всего одна минута, чтобы убраться прочь из моих владений.

— Что ж, мы, кажется, начали с неверной ноты, — сказал бизнесмен, снова пытаясь улыбнуться. — Позвольте и мне представиться. Я — Джон Рэйгюл, представитель Первой Службы Космических Кораблей. Мы планируем построить здесь космодром. Нам нужен этот холм, поскольку… ну, он необходим для запуска кораблей.

Роуэн был поражен. Он впервые слышал о том, что Гора может быть использована для запуска спутников. Его очарование космосом было почти столь же велико, сколь и любовь к Горе, и в какой-то момент он подумал, что здорово иметь космодром рядом с домом. Но потом вспомнил, что они, в любом случае, переедут в Сидней и что космодром будет построен здесь только в том случае, если они потеряют Гору.

— Гора не продается, — сказал Берт. — Вы можете строить свой космодром в любом другом месте, мистер Рэйгюл. Таких мест множество.

Он оперся на одну палку, а другой широко обвел шепчущие на ветру огромные серые каучуковые деревья, стоящие подобно армии гигантов.

— Здесь есть деревья, которым по сто лет, — сказал Берт. — Здесь животные, которые сбежали из города. Птицы, которых вы больше нигде не сыщете. Здесь — в каждом камне и в красной глине, в коре деревьев и в листьях, в муравьях и пауках, в кенгуру и ехиднах — свои сказки. Вы построите космодром, и все они уйдут отсюда навсегда. А теперь у вас остается лишь тридцать секунд. Роджер, можешь повесить замок на ворота.

— Черта с два я повешу! — сказал Роджер. Он кинулся к старику и, казалось, хотел его встряхнуть, но увидел шофера такси, который наблюдал за этой сценой, — татуировка в виде змеи на его предплечье подергивалась вверх-вниз. И тогда Роджер наклонился к деду и зашептал:

— Берт, мы можем продать это место за три миллиона долларов! Три миллиона! Нам больше никто никогда не предложит таких денег!

— Эта земля не продается, — сказал Берт. — В любом случае, нам здесь не нужен космодром!

— Что ты городишь, старый дурак! — рявкнул Роджер. — Три миллиона! И я ПРОДАМ это, даже если должен буду для этого объявить тебя выжившим из ума и недееспособным!

— И все-таки, она не твоя, ты не можешь ее продать, — сказал Берт. Он поднял палку и слегка толкнул ею Роджера. — А теперь — пошел вон с моей земли.

— Я вернусь! — крикнул Роджер, краснота с его лица уже распространилась на шею и уши. — Я вернусь с постановлением суда о том, что я твой опекун. Я упрячу тебя обратно в Дом, и ты будешь там до тех пор, пока не помрешь. Надо было сделать это несколько лет назад!

Казалось, он снова хочет ударить Берта, но вместо этого он внезапно повернулся и направился к Роуэну, который прятался за ближайшим деревом.

— А что касается тебя, то лучше прячься, когда мы вернемся домой! — зарычал он, кинувшись к мальчику. Но Роуэн уже летел дальше, в кусты, он продирался сквозь заросли, сквозь паутину, ломая маленькие веточки и колючие кустарники. Когда он понял, что убежал достаточно далеко, то оглянулся назад. Боль от множества порезов и царапин добавилась к большой боли, которую он ощущал внутри.

— Я не вернусь домой! — крикнул он. — Я никогда не вернусь домой!

Ответом ему был красивый звук мотора «мерседеса» и скрип гравия под колесами машины. А затем наступила тишина, тишина зарослей. Роуэн почувствовал, что устал, и неожиданно быстро нашел короткую дорогу к домику.

Шофер такси помог Берту сесть в старое кресло возле домика и начал выгружать вещи из машины. Роуэн стал помогать, а шофер протянул ему руку.

— Меня зовут Джейк, — сказал он. — Твой отец — грязный ублюдок, верно? Тебе следует его остерегаться.

— Ага. А меня зовут Роуэн, — сказал мальчик. — Повезло, что вы были здесь.

— Сколько времени вы собираетесь здесь пробыть? — спросил Джейк, когда они вытащили последнее одеяло, и он захлопнул багажник.

— Я не знаю, — ответил Роуэн, пожав плечами и пряча за этим жестом свою тревогу. — Думаю, это зависит от Берта.

Он посмотрел на старика, который, казалось, заснул на своем стуле. Его палки широко раскинулись рядом, будто весла.

— Он, пожалуй, староват, чтобы жить здесь, — с сомнением в голосе сказал Джейк. — Как считаешь, твой папаша может объявить его выжившим из ума?

— Берту сто восемь лет, — с гордостью сказал Роуэн. — И он всегда был крепче других. У него в городе полно друзей и людей, которые знают его всю жизнь. Я считаю, что папаше придется здорово потрудиться, чтобы вывести Берта из строя.

— Официально — может быть, — сказал Джейк, глядя на старика. — Но он может придумать что-нибудь еще. Слушай, как ты думаешь, я могу вернуться сюда попозже, чтобы посмотреть, все ли у вас в порядке?

— Не знаю… — сказал Роуэн, глядя на змею-татуировку. Джейк казался славным парнем, и он предотвратил приступ ярости у отца. Но он же видел деньги Берта…

— Мне хочется воспользоваться случаем и поговорить с Бертом, — добавил Джейк. — Не каждый день выпадает случай поговорить с кем-то из прошлого века. Ведь завтра получится, что он жил в трех веках! Может, я привезу с собой и жену?

— Ладно, — чуть поколебавшись, согласился Роуэн. — Тогда увидимся.

— Мы приедем, когда я закончу работу. Около восьми.

— Хорошо, — кивнул Роуэн. Подумал об отце и добавил: — Если хотите, приезжайте раньше.

Когда Джейк уехал, Роуэн пошел к Берту. Похоже, с ним было все в порядке. Он сидел, уставившись на кусты, временами моргал и что-то напевал про себя. Роуэн решил прибраться в домике, выгнать оттуда всех пауков и муравьев.

Он старательно трудился, когда услышал звук подъехавшей машины. Держа щетку в руках, Роуэн вышел наружу, и у него отчаянно заколотилось сердце. Это был отец на старом красном тракторе. Трактор заскрипел и остановился у ворот.

— Что будем делать? — прошептал Роуэн, встав около Берта.

— То, что должны сделать, — вздохнув, ответил старик. — Знаешь, Роуэн, когда я был мальчиком, заросли доходили до самого города. Тогда не было машин и аэропланов, не было радио, телевидения и компьютеров. В твоем возрасте я даже не видел телефона. Когда наступил двадцатый век, я не думал, что жизнь сильно изменится. Разумеется, я был не прав. Завтра мы окажемся в двадцать первом веке, и сейчас все ожидают перемен. Перемены, перемены, перемены, и никто не задумывается, какова цена того, что нельзя менять. Я видел твое лицо, когда тот человек сказал, что он построит здесь космодром. Ты захотел этого, правда?

— Нет, если при этом исчезнет Гора, — взволнованно сказал Роуэн, все еще глядя на дорогу. — Они могут построить космодром где-нибудь еще. Но что мы будем делать с папой? Он меня убьет!

— Нет, не убьет, — ответил Берт. — Помоги мне подняться.

Берт встал и шаркающей походкой направился к зарослям. Роуэн шел вслед за ним, следя, чтобы дед не упал. Красный трактор заворчал и двинулся за ними.

— Куда мы идем? — спросил Роуэн. — Он поймает нас!

— Я и хочу, чтобы он догнал нас, — сказал Берт. — Но на нужном месте.

На минуту он остановился, оглядывая скалы и большие каучуковые деревья, как будто забыл, куда нужно идти. Затем глаза его блеснули, он поплелся направо, и Роуэн пошел рядом с дедом, но все его внимание было сосредоточено на том, что происходит сзади. Отец уже вылез из трактора и бежал, ломая кусты.

Роуэну показалось, что Берт дает возможность Роджеру избить его без свидетелей. Сейчас они уже были вдали от домика, на переднем склоне Горы. Хуже всего то, что оттуда некуда бежать. Склон резко обрушивался вниз скалистыми утесами, и даже Роуэн не стал бы пытаться спуститься по ним с Горы. А Берту вообще оттуда не сползти.

— Вот оно, — сказал Берт, когда Роуэн отчаянно старался придумать, что же делать. Может, просто лечь на землю, в надежде, что отец не слишком сильно его изобьет?

— Что? — спросил Роуэн. Он не расслышал, что сказал Берт.

— Вот оно, — повторил Берт, указывая на расселину в скале, такую узкую, что в сумерках ее трудно было разглядеть. — Мы сейчас проскочим по этому бревну. Спорю, твой отец не помнит о Теснине.

Роуэн смотрел на расселину, которую они всегда называли Тесниной. Она выглядела темной и отвратительной, узкий рот, протянувшийся через весь холм, и была не очень глубокой. Руэн много раз карабкался по ней вверх и вниз. Когда он был маленьким, отец помогал ему подниматься и спускаться, стоя в прохладной тени внизу.

— Он помнит!

— Нет, не помнит, — сказал Берт. — Если бы помнил, то не пытался бы продавать Гору.

Поколебавшись, старик поставил ногу на давным-давно упавшее бревно, которое служило мостом через Теснину.

— Берт… — начал Роуэн, но слова замерли на его языке, когда из кустов, отдуваясь, появился отец с дергающимся, красным, безумным лицом. Роуэн в ужасе пробежал по бревну.

Роджер несся вперед, под его ногами ломались сучки, и ветки стегали его. Он мычал, и размахивал руками, и Роуэн понимал, чем это грозит. Отец был в такой ярости, что мог бы ударить и Берта.

— Не смей! — крикнул Роуэн. — Не смей!

Роуэн не знал, хотел ли он криком предупредить отца о Теснине, или это была слабая попытка остановить его от ужасного поступка.

Но все это не имело никакого значения, потому что Роджер в своем гневе уже ничего не слышал. В какое-то мгновение он встал прямо перед ними. Лицо его было таким же красным, как заходящее солнце, рот извергал слова, которые звучали, как звериный вой.

И тут отец исчез. И наступила тишина.

Берт переместился к краю расселины и посмотрел вниз. Роуэн тоже посмотрел туда, одним глазом, потому что двумя глазами смотреть было слишком страшно…

— Во всяком случае, он жив, — сказал Берт, когда снизу раздались стоны. — Как ты там? Ты в порядке, Роджер?

Дожидаясь ответа, Роуэн затаил дыхание. Наконец раздался ответ. Голос отца был жалким и тихим, вся ярость из него испарилась.

— Я думаю… я сломал кисть.

— Забыл о Теснине, да? — доверительно спросил Берт. — Ты, бывало, частенько тут лазил, когда был ребенком. И ни ты, ни твой отец никогда ничего не ломали.

— Папочка, — сказал Роджер. Роуэн подумал, что отец несколько повредился в уме. Он уже тысячу лет не слышал, чтобы отец говорил так спокойно.

— А вот теперь ты со своей рукой… — сказал Берт. — Много крови потерял? Может, еще что-то сломал?

— Нет, — кротко ответил Роджер, — только кисть.

— Это наше семейное, — сказал Берт Роуэну, заворачивая рукав, чтобы показать шрам на предплечье. — У меня не было перелома. Просто поцарапался, оттаскивая камни.

— Я сам не смогу выбраться, — сказал Роджер. Они его уже не видели, ночь заливала Теснину. Вверху ярче засияли звезды. В городе этого нельзя было увидеть, свет звезд там перебивал свет искусственного освещения.

— Понимаю, что не сможешь, — сказал Берт. — Так что посиди и послушай, что я расскажу.

— Я слушаю, — сказал Роджер. Роуэн услышал, как отец передвинулся, усаживаясь на камень.

— Первое. Гору никто не продаст, — сказал Берт. — Ни при моей жизни, ни после. Я больше десяти лет назад собрал команду законников, чтобы быть в этом уверенным. Семья будет лишь попечителем, не более. Если бы ты изволил заранее меня расспросить, то я бы тебе об этом рассказал. Второе. Я полагаю, ты просто сорвался. Я отложил порядочную сумму денег. Не три миллиона, но сумма значительная. Я собираюсь все это оставить Роуэну. Если он захочет, то сможет поделиться с тобой. Так что если тебя заботят деньги, то лучше научись нормально разговаривать с сыном вместо того, чтобы показывать свою власть. Ты тоже будешь долго жить. Быть злым — плохо для сердца.

Берт договорил, и наступило продолжительное молчание.

Роуэн глядел на звезды, не веря тому, что услышал. Гора не будет продана. Отец должен с ним разговаривать, а не бить.

Чуть погодя, хотя Роджер все еще ничего не ответил, Берт пошел обратно по бревну, для равновесия расставив руки в стороны. Роуэн шел позади него, очень близко, чтобы, если понадобиться, успеть поддержать старика.

— Куда вы пошли? — спросил Роджер. В голосе его прозвучала легкая паника.

— Думаю, что следует на время оставить тебя в одиночестве, тебе нужно поразмыслить, — сказал Берт. — Мы ждем гостей. Сегодня канун Нового года, вспомнил?

— А как же я?

— Мы вернемся в следующем веке, — ответил Берт. — Разумеется, ты должен согласиться с тем, что надо хорошо себя вести.

Потом он захихикал и стал взбираться на Гору.

— Подождите! — закричал Роджер. — Я согласен! Я согласен!

Берт, не останавливаясь, шел дальше. Роуэн смотрел то на него, то на Теснину. Отец звал их, отчаяние слышалось в его голосе. Вдалеке послышался шум мотора. Это, должно быть, Джейк, хотя, наверное, еще нет восьми часов…

— Пошли, — сказал Берт. — Мы должны встретить Джейка. За Роджером можно прийти позже.

— Но, — сказал Роуэн, — как он там будет…

— Мы оставим его ненадолго, — ответил Берт. — Ему нужно немного времени, чтобы он успел сообразить, как надо себя вести.

— Например? — беспокойно спросил Роуэн.

— Никаких примеров, — сказал Берт. — Я хочу, чтобы он во всем разобрался сам.

— Так что же? Все будет в порядке? — спросил Роуэн.

Берт пожал плечами. Затем он раскинул дрожащие руки, будто охватывая ими Роуэна, Гору, ночь и звезды.

— Никогда не знаешь, что принесет Новый год, даже если ты повидал их уже больше сотни, — сказал он. — Иногда видишь, что он приближается, и ничего не можешь с этим поделать. А иногда — можешь.

Он замолчал, глубоко вдохнул воздух, пахнущий эвкалиптом, обнял своего пра-пра-внука и добавил:

— Как раз сейчас, я полагаю, все настолько близко к тому, что должно быть, что именно так оно и произойдет.

«Несущий Молнию»

Шесть лет тому назад, в пасмурный день, спустя несколько недель после того, как мне исполнилось десять лет, я впервые встретил Несущего Молнию.

Именно тогда я изобрел это имя, хотя никогда его не произносил, и никто из людей так его не называл. Большинство горожан звали его «мистер» Джексон. Люди не понимали, почему они называют его «мистер»: он был похож на обычного бродягу. Хотя, конечно, он был не из тех бродяг, которых забирает полиция.

С самого первого мгновения я понял, что он — иной. Я выходил из школьных ворот, а он стоял рядом, склонившись к своему мотоциклу. Его мотоцикл выглядел как «Харли-Дэвидсон», только он был не «Харли-Дэвидсон». На нем не было никакой марки. Человек наклонился к мотоциклу, потому что был высоким, пожалуй, шести футов и трех или четырех дюймов высотой. Его мускулы теснились под черной майкой, а на предплечье были вытатуированы две синие молнии. Длинные волосы, что-то среднее между блондинистыми и рыжими, были подвязаны банданой в белый и красный горох.

Но главное, что я отметил, — это его аура. Большинство людей обладают тусклым, неопределенным мерцанием. Его же аура состояла сплошь из голубых искр, прыгающих так, будто они собирались убить кого-нибудь, как убивают преступника на электрическом стуле.

Сначала казалось, что у парня какие-то неприятности. Но потом он улыбнулся, и если вы не видели его ауры, то по этой улыбке каким-то образом становилось понятно, что у него все в порядке, что он байкер с золотым сердцем, что он бродяга, который разъезжает по округе, помогая старикам, или что-нибудь в этом духе.

Но я-то видел, как из его ауры и улыбки выпрыгивает часть его энергии, и эта энергия будто сотни сверкающих змеиных языков, тянется к скучным цветам ореолов окружающих его людей.

Он очаровывал людей. Я видел, как это происходит, видел эти языки, которые выскакивали и освещали серые будни даже старших ребят. И потом я увидел, как все электрические потоки собрались в один, чтобы ласкать одну, особенную ученицу — Кэрол, самую красивую девочку во всей школе.

Мне тогда было только десять лет, так что я по-настоящему не ощущал, что такое Кэрол. Конечно, мне было понятно, что она выглядит, как кинозвезда с иссиня-черными волосами и большими карими глазами, с грудью и талией, какие у нее и должны быть, и с ногами, которые она взяла взаймы у куклы Барби. Но я смотрел на все это чужими глазами. Я знал — все думают, что она здорово выглядит, но сам не понимал почему. Сейчас меня волнует даже мысль о том, какова она была, когда, например, играла в баскетбол в своей узкой маечке и в плиссированной юбке… По крайней мере, я помню, что с ней произошло…

В тот день она выглядела особенно хорошо. Оглядываясь в прошлое, я полагаю, что она уже догадывалась, что очень привлекательна для мужчин, и это придавало ей определенную самоуверенность. Она вела себя как кот, который знает, что всегда получит свою порцию сливок.

Когда улыбка Несущего Молнию протянулась к ней, ее глаза затуманились, и она, как лунатик, двинулась к нему, будто больше ничего на свете не существовало. Они немного поговорили, и потом она ушла. Но оглянулась назад — дважды — и электричество бродяги все летело, трещало, обвиваясь вокруг нее, будто это были пальцы, которые уже расстегивали большие белые пуговицы ее школьного платья.

Затем она завернула за угол, и я понял, что все кончилось. Остались только я и человек, склонившийся к своему мотоциклу. Проследив за мной, сине-голубые щупальца упрятались обратно, в светящуюся раковину вокруг мотоциклиста. Затем он, откинув голову назад, рассмеялся, и смех его послал сине-белую энергию в небо.

Его смех до ужаса напугал меня, я внезапно почувствовал себя кроликом, который сообразил, что смотрит прямо на горящие огни несущейся на него машины.

Как и множество кроликов, сообразил я это слишком поздно. Я с трудом поднял ногу, уже готовый убежать, когда бродяга вдруг вырос надо мной, и пальцы его впились в мои плечи, как корни старого дерева впиваются в землю. Он вонзился в мою плоть, будто смял гнилое яблоко.

Я начал кричать, но он так меня тряханул, что я тут же замолчал.

— Слушай, детка, — сказал он, и голос его был хриплым и ломким голосом, какой бывает после недавно выпитой бутылки виски. — Я не сделаю тебе больно. Ты ВИДИШЬ, ведь верно?

Я понимал, что он говорил не об обычном зрении. Я кивнул, и он ослабил хватку.

— Я скажу тебе кое-что, задаром, — сказал он очень серьезно. Он опустился на одно колено и стал смотреть прямо мне в глаза, правда, я опустил голову, так что только одну секунду этот яростный взгляд желтых глаз прожигал мой мозг.

— Наступит день, когда ты станешь таким, как я, — прошептал он, его голос маленькими молниями, ползком пробирался в мою голову. — Ты видел, как эта девушка смотрела на меня? Я этой ночью возьму ее. Я могу получить любую женщину, какую только захочу — или любого мужчину, если бы у меня была к этому склонность. И никто даже не тронет меня. Я делаю то, что мне хочется. И знаешь, почему? Потому что я родился с Властью. Эта Власть — выше всего, видимого и невидимого, эта Власть над людьми и над полями, Власть над ветром и водой. У тебя она тоже есть, парень, но ты пока еще не знаешь, на что она способна. Если ты не будешь за ней присматривать, то она может уйти от тебя. Ее нужно всегда содержать в действии. Ты должен ею пользоваться, парень. Это правда. Ты должен кормить Власть!

Потом он поцеловал меня, точно в лоб, и вокруг моего черепа вспыхнуло пламя, и я почувствовал, как мои загоревшиеся волосы запахли горячим железом, и я кричал, и кричал, и тогда мир стал кружиться, и кружиться, и я захотел выскочить, но оказалось, что я лежу, а вокруг все черным-черно.

Когда я пришел в себя, близнецы Дарли выворачивали мои карманы, они думали найти там деньги. У меня все еще кружилась голова, но я, все еще лежа на земле, ударил одного из близнецов, и он упал на другого, так что я поднялся и поколотил их, и они убежали на улицу.

От этого я почувствовал себя лучше и подумал, что самое плохое сегодня уже случилось, а дальше, начиная с этого момента, все будет лучше и лучше.

Но я ошибался.

В эту ночь мне не было покоя. Как и всем остальным. Воздух был горячим и липким, над горизонтом нависали черные громыхающие тучи, но они стояли на месте, и жара не спадала. По телевизору не было ничего интересного, мы все ворчали и жаловались до тех пор, пока мама не потеряла терпение и не попыталась отправить всех по кроватям, включая папу, но он тоже вышел из себя, и они начали ссориться, что у нас бывало крайне редко, так что мы поскорее отправились спать.

Я помню, что думал, будто не смогу заснуть, но я заснул. Ненадолго. Мне снился ужасный сон о Несущем Молнию, будто он пробирается к нам в дом, поднимается по лестнице, и вокруг его ботинок прыгают синие искры. Потом его рука с татуировкой опускается вниз, пальцы его обвиваются вокруг моей шеи, и тут раздается неправдоподобно громкий раскат грома, и я с криком просыпаюсь.

Гроза была реальной, в ней потонул мой крик. Она принесла холодный ветер, отчего в ритме ярких вспышек молнии задребезжали ставни. Но все остальное было сном. В комнате не было никого, кроме моего брата Томаса, и он крепко спал.

И все-таки меня ужасно трясло. Я не мог понять, почему я еще не подошел к окну и не выглянул наружу. Почему бы не увидеть то, что ты видел в кошмаре.

Что ж, я и увидел. Я увидел Несущего Молнию на его мотоцикле, он остановился на нашей улице и смотрел прямо в мое окно. С ним была Кэрол, ее руки цепко обвились вокруг его могучей груди, закованной в черную кожу. На Кэрол была ярко-красная куртка и джинсы, а вместо шлема — красная шерстяная шапочка.

Несущий Молнию улыбнулся и помахал мне рукой. Затем он произнес несколько слов, которые я понял, даже не слыша их. Мне кажется, что эти слова, которые перебивались вспышками далеких молний, проникали прямо в мой мозг.

— Я могу получить все, чего хочу, малыш. И ты можешь быть таким же, как я.

Затем мотоцикл взревел, и они помчались по дороге, которая вела к горе, а вслед за ними неслись молнии.

Ни я, ни все остальные больше никогда не видели Кэрол. Ее, обгоревшую и почерневшую, нашли несколько дней спустя. Ее небывалая красота сгорела вместе с жизнью.

— Удар молнии, — сказал коронер. — Смерть от несчастного случая.

Никто, кроме меня, не видел ее с Несущим Молнию. Никто, кроме меня, не думал, что это нечто иное, чем трагический случай. Надо было быть дурочкой, чтобы пойти гулять в грозу, и в любом случае глупобыло выходить так поздно ночью из дома.

Некоторые говорили, что ей еще повезло, что ее ударила молния.

Я был единственным, кто знал, что у нее не было выбора и что убила ее не обычная молния. Но я ничего никому не говорил. С кем я мог об этом говорить?

Хотелось бы сказать, что после того дня я никогда больше не думал о Несущем Молнию и о том, что он сказал, но в таком случае я соврал бы. Я думал о нем все следующие шесть лет. А с тех пор, как стал интересоваться девушками, я думал о нем каждые пять минут. Я пытался забыть обо всем этом, но не мог выбросить из головы взгляда Кэрол, которым она смотрела на него. Я хотел, чтобы девушка вроде Кэрол так смотрела на меня и делала со мной кое-что еще.

Бывало, я думал о Несущем Молнию перед уроком танцев, когда у меня еще не было свиданий. Если честно, то это бывало перед всеми уроками танцев вплоть до последних двух месяцев. Когда я встретил Анью. Она не смотрела на меня, как Кэрол смотрела на Несущего Молнию, и она не выглядела так, как выглядела Кэрол. Но она была хорошенькая, у нее было интересное лицо и умные глаза, и, случалось, она знала, о чем я думаю, даже если я этого не говорил вслух. Например, когда я захотел расстегнуть ее лифчик, она так повернулась, что я не смог дотянуться до застежки.

Это меня расстраивало, но она все равно мне нравилась. При этом у нее была интересная аура, немножко похожая на абрикосовый джем. Я имею в виду цвет абрикосового джема, и ее аура была довольно толстой, а не расплывчатой и тонкой, какие я видел вокруг. Мне часто было интересно, видит ли она ауру и как выглядит моя, но я стеснялся спросить ее об этом. Я стеснялся говорить с ней о сексе, и, может быть, поэтому она не давала мне целовать себя больше минуты.

Может быть, она бы и не возражала, если бы я с ней об этом заговорил. Может быть. Однажды я попытался не обращать внимания на ее попытки отстраниться и продолжал ее целовать, скользя руками по джинсам. Тогда она задрожала, и я подумал, что она возбудилась, но потом сообразил, что она напугана и хочет вырваться. Я отпустил ее и сразу извинился, потому что увидел по ее ауре, что она действительно испугалась. Я сам тоже испугался. Как бы то ни было, она почти целую неделю злилась на меня и целых две недели после этого даже не позволяла мне взять ее за руку.

Прошло всего несколько дней, как мы опять стали держаться за руки, как снова появился Несущий Молнию. За воротами школы, на своем мотоцикле, точно, как шесть лет тому назад. Когда я его увидел, то почувствовал, как у меня остановилось сердце, будто при дневном свете появилось нечто из ночного кошмара. Ужасный страх внезапно стал реальностью.

Что так и было, потому что в этот раз он улыбался Анье. Моей Анье! И к ней потянулись все его электрические усики и завитки. Синие, искрящиеся щупальца осьминога обвивали и ласкали ее, что и я хотел бы делать, но не знал как.

Я пытался оттащить ее назад, но она не обращала на меня внимания, и я чувствовал, что она дрожит, как дрожит собака, когда ее чешешь в правильном месте. Затем Анья вынула свою руку из моей руки и оттолкнула меня, и я увидел, что она смотрит на Несущего Молнию, точно так же, как шесть лет назад смотрела Кэрол, рот ее был слегка приоткрыт, язык облизывал губы, и грудь ее вздымалась так, что чуть не отлетели пуговки…

Я закричал на этого человека, но он только рассмеялся, и голубая энергия, хлынувшая из его смеха, ударила меня, как рукой, и я упал, будто меня сдуло ветром. Он снова рассмеялся и снова ударил меня своей Силой, так что я с трудом отполз в кусты у ворот школы, где меня вырвало.

Когда я наконец поднялся, Несущий Молнию и Анья уже уехали. Я попытался сказать себе, что она ушла домой, но знал, что это не так. У нее не было такой возможности. Если Несущий Молнию хотел ее, он должен был ее получить. И он станет делась с ней все, что ему захочется, пока он не устанет, и тогда с ней произойдет то же, что и с Кэрол. Несчастный случай от удара молнии.

Я думаю, именно тогда я и сообразил, что Анья не просто мне нравилась, а что я был в нее влюблен. Шесть лет после появления Несущего Молнию я жил в оцепенении, запуганный тем, что он мог бы сделать, но еще более темный ужас охватывал меня от мысли о том, что я могу быть таким же, как он.

Но сейчас меня заботила только Анья, и мной овладело безумное желание увести ее назад, в безопасность, до того как грозовые облака соберутся над городом и над горой. Потому что я знал: Несущий Молнию поехал именно туда. Я чувствовал это всем нутром. Он должен быть как можно ближе к облакам, и он должен призывать грозу. Гроза отвечала ему, тучи уже строились на небе, и, содрогаясь, ему отвечала земля. Скоро все они соединяться в одно целое.

Я думаю, именно в этот момент меня и подбросило. Я просто сошел с ума. Так или иначе, но близнецы Дарли позже говорили, что они видели, как я без рубахи, с кровоточащими порезами по всему телу, с пеной у рта, мчался по горной дороге. По-моему, пену они выдумали, но порезы действительно были.

В сущности, я превратился в зверя, который испытывает лишь одно чувство. Я следил за ними по следам, оставленным ее абрикосовой аурой, и по синим вспышкам, оставленным Несущим Молнию. Эти следы смешивались, и в глубине сознания я понимал, что они целовались, и его руки-плети сжимали ее, а ее руки так крепко обвивали его, как никогда не обвивались вокруг меня.

Я думаю, эта мысль заставила мою звериную часть завыть… но я быстро остановился, потому что мне нужно было равномерно дышать. И тут как раз надо мной прокатился первый раскат грома, дунул холодный ветер, упали первые жирные капли дождя, и сзади вспыхнула ужасная молния.

Я побежал еще быстрее, страшно кололо в боку, воздух обжигал легкие, и, наконец, увидев на смотровой площадке силуэт черного мотоцикла на фоне испещренного молниями неба, я рухнул. В отчаянии я оглянулся и просто носом учуял следы его ауры на земле. Затем я их увидел. Несущий Молнию придавил своим закованным в черное телом Анью, а она спиной прижалась к гранитному камню. Она была обнажена, школьное платье унесло грозовым ветром, губы ее были жадно раскрыты навстречу рту мужчины, руки ее сжали его голову. Я в оцепенении смотрел, как эти руки двинулись вниз, расстегнули молнию кожаных штанов и затем пальцы обхватили его мускулистые ягодицы.

Он поднял на себя ее ноги, затем ударил вперед, а руки его дотянулись до неба. Странная способность моего зрения дала мне увидеть потоки, взлетающие из его вытянутых пальцев, потоки, отчаянно желающие соединиться с электрическими щупальцами, которые стремились с неба вниз. Когда они соединились, то через поднятые руки мужчины и через Анью проскочил миллион вольт.

Тогда я ринулся вперед, вспрыгнул на спину Несущего Молнию и поднял руки над его руками, приняв на себя те потоки, которые он посылал вверх. Он покачнулся, и Анья упала и чуть прокатилась вниз по горе.

Затем ударила молния. В одну долю раскаленной секунды она заполнила меня чистым светом, зарядила меня Властью, слишком большой, чтобы ее удержать, Властью, которая требовала освобождения. Это была боль сдерживаемого удовольствия за мгновение перед оргазмом, увеличенная в тысячи раз. И она высвободилась прежде, чем удовольствие сожгло все мои ощущения. Внезапно я стал понимать то, что понимал Несущий Молнию, понимать, как я мог бы иметь не только Власть, но и испытывать исступление, и позволить этому исступлению пробежать через меня и сжечь все на своем пути, и не заботиться ни о чем, а лишь получать удовольствие.

— Ты видишь! — каркнул он, скрючившись передо мной и прикрывая рукой глаза, чтобы их не сожгла моя аура, превратившаяся в пылающий ад. — Ты видишь! Бери ее, выпусти свою Власть! Накорми ее Властью!

Я посмотрел вниз на Анью. Я впервые видел ее обнаженной, ее бледная кожа сверкала на фоне черного гудрона автостоянки. Она была напугана и уже почти свободна от влияния Несущего Молнию.

Я двинулся к ней, и она закричала, закрыв лицо руками. И где-то посреди горящей, летящей Силы я вспомнил о ее страхе — и еще кое о чем.

— Я люблю ее, — сказал я Несущему Молнию. А потом поцеловал его точно в середину лба.

Я не знаю, что случилось потом, поскольку я потерял сознание. Анья говорит, что мы с ним оба превратились в один огромный, огненно-синий шар из многих молний, который прыгал взад-вперед по всей автостоянке, шар иногда взрывался пламенем и растопил мотоцикл и бронзовую плиту на камне. От Несущего Молнию не осталось и следа.

Когда я пришел в себя, я не мог сообразить, что со мной, потому что голова моя лежала на коленях Аньи, и я смотрел вверх, на нее и несколько секунд не мог понять, кто она такая. На ней снова было надето платье или то, что от него осталось. У нее в глазах были слезы, но я был не в том состоянии, чтобы оценить их.

— Тебе лучше уйти, — прокаркал я ей, и голос мой был до ужаса похож на голос Несущего Молнию. — Он может вернуться.

— Не думаю, — сказала она, покачивая меня взад-вперед, будто меня надо было успокоить. Честно говоря, мне это понравилось.

— Я такой же, как он, — прошептал я, вспомнив, как не мог остановиться, целуя ее, вспомнив ощущение Власти и желание испробовать свою неотразимость, утолить свою страсть к ней, сделать ее вместилищем удовольствия…

— Нет, ты не такой, — сказала она, улыбаясь. — Ты всегда давал мне возможность выбирать.

Я думал об этом, пока пляшущие черные точки перед моими глазами не начали расплываться, пока звон в моих ушах не стих до уровня шума школьного звонка.

— Анья… а ты видишь ауру? — спросил я.

— Иногда, у людей, которых я хорошо знаю, — прошептала она, наклонившись, чтобы поцеловать мои глаза, и ее грудь коснулась моих ушей.

— Какого цвета моя аура? — спросил я. В этот момент мне было очень важно это узнать. — Она не синяя… и не… не электрическая?

— Нет! — твердо ответила она, снова наклонившись, чтобы поцеловать меня в губы. — Она оранжевая с проблесками золота. Немножко похожа на мармелад.

Вниз по кварталу Подонков[1]

Как играть

1. Решите, будете вы жулить или нет. Большинство людей в своих одиночных приключениях начинают жульничать, даже если поначалу они этого себе и не позволяют. Если вы не собираетесь жульничать, получите шестерочную смерть.

2. Отправляйтесь в местный магазин, где дают напрокат костюмы, и возьмите наряд одного из Трех Мушкетеров. Это называется «входить в роль».

3. Если вы достаточно взрослый человек, то по пути домой остановитесь у винного магазина и купите несколько бутылок дешевого красного вина.

4. Возьмите напрокат видео «Три мушкетера». Начните смотреть фильм и попрактикуйтесь. Вам надо научиться сбивать горлышки бутылок вашей пластиковой рапирой. Это называется «создавать атмосферу».

5. После того как вы сломаете свою рапиру, сложите оружие и откройте бутылку штопором. И выпейте вино.

6. Прочтите «Вступление».

7. Выберите пять предметов из списка снаряжения (если не сжульничаете, то в таком случае будете считать, что у вас есть все, что вам нужно).

8. Отправляйтесь к разделу «Приключение начинается!»

9. Тщательно оцените ситуацию, выберите направление действий, отправляйтесь к указанному параграфу и, когда нужно, кидайте кости.

Простой способ:

Получите сторону с шестеркой и игнорируйте 2–5.

Вступление

Ваша прекрасная госпожа, леди Ойзокс, была похищена. Есть только одна тонюсенькая ниточка, которая может привести вас к ней — записка, наскоро написанная на ее паланкине бледно-золотой краской для век.

«Ох! Это ужасно, что меня похитили! Они везут меня куда-то, чтобы продать вождю племени из пустыни, на аукционе, который, как я думаю, будет происходить в полночь, где-то около реки, и я пропущу сегодняшнюю вечеринку. А я собиралась надеть мое новое платье, расшитое рубинами и золотом и взять веер из павлиньих перьев…»

Эти несколько слов и брошюра «На продажу», которую вы держите в руке, одетой в лайковую перчатку, дают вам основание подозревать, что леди Ойзокс держат в имеющем дурную репутацию плавучем борделе «Набережная вонючих крыс», сейчас стоящем на илистом дне реки Слейн.

Потратив лишь минуту на то, чтобы уложить свою рапиру в ножны, вы закутываетесь в плащ и мчитесь в темноту ночи — к Слейн — в отвратительный, мерзкий… (бросить кости)… квартал Подонков в Старом Городе!

Вы весьма храбро проходите несколько ярдов и затем несетесь назад домой. Только полный идиот отправляется в порочный, отвратительный, мерзкий квартал Подонков без пистолета и кинжала, или даже двух. Быть может, надо было позвать ребят из Фехтовальной Академии… но на это уже нет времени. Выберите пять предметов из нижеследующего списка, прежде чем снова выскользнуть во тьму ночи…

Снаряжение

Кинжал

Пистолет (с порохом и пятью пулями)

Кошелек с 20 золотыми византинами

Портрет леди Ойзокс (квадратный, 3 фута б дюймов)

Надушенный носовой платок

Алебарда

20 футов веревки

Часы с боем

Бутылка лучшего коньяка

2 пары шелковых чулок

Кукла Сирано де Бержерака (для кукольного театра)

Маленькая пластмассовая икона

Бутылка духов с запахом опоссума

Острога с пятью зазубринами

Приключение начинается!

1. Перемещаясь из тени в тень, шагая по широкому Бульвару Муз, вы чувствуете себя как истинный искатель приключений, который спешит спасти свою возлюбленную. Вы настолько поглощены мыслями о ней, что не замечаете шестерых стражей, следующих за вами по пятам, и только в глубокой тени вы обнаруживаете, что на вас направлен свет их фонарей.

Если вы выбрали алебарду или острогу с пятью зазубринами, отправляйтесь на 50.

Если вы ничего этого не выбрали — идите на 30.

2

Как вы думаете, кто вы такой — незаконнорожденный отпрыск Трех Мушкетеров или Майкл Йорк? Бросайте кости.

1–3 Вы, по крайней мере, сделали выпад и попали в чей-то левый глаз. Печально, если это был ваш глаз. Затем вы воткнули шпагу в свою левую ногу… Наемный убийца пожалел вас и позволил вам ухромать от него. Минус один на все будущие очки на костях, соответственно и за глупость, и за ущерб. Отправляйтесь на 50.

4 Вы оба уверенно фехтуете, с криками «Карамба!» и «А вот так! Итак! И еще разочек! Итак, так!» Разумеется, вы уже настолько устали, что опираетесь на свою шпагу и можете только шептать: «Ага! Грязный разбойник!» и т. д. Наемному убийце это надоедает, и он покидает поле боя. Вы немножко отдыхаете, а потом продолжаете свой путь. Идите на 52.

5–6 Ваш учитель по фехтованию может гордиться вами. Вы фехтуете, парируете и наносите ответный удар так мастерски, как будто с самого детства были близко знакомы с Эрролом Флинном. Вы стараетесь удержать противника на расстоянии. Наемный убийца ранен и отступает, истекая кровью, к ближайшему дому. Вы продолжаете свой путь. Идите на 52.

3

Спустившись на следующий этаж, вы обнаружите себя в парикмахерской, где все стены увешаны зеркалами. Там есть четыре двери, шестнадцать зеркал и ловушка.

Вы идете в дверь, где нарисован тигр? Идите на 85.

Или в дверь, где нарисована дама? Идите на 39.

Или через дверь, где нарисованы и дама, и тигр? Идите на 92.

Или вы идете в ловушку, на которой нарисована баранья отбивная? Идите на 58.

4

Не очень приятно находиться в ноздре Императора Августа. Четыреста или пятьсот летучих мышей, похоже, в течение веков использовали это место как туалет. Побудьте там несколько минут, а затем появитесь неожиданно, как комический персонаж, в виде холма из нечистот летучих мышей. Аэростат все еще на месте, но кто бы в нем ни был, он вас не узнает. Добавьте одно очко к вашим будущим сражениям за отталкивающий внешний вид. Вы направляетесь на юг. Идите на 54.

5

Вы мерзко ухмыляетесь и подходите к тигру, бормоча «славная пусечка… хороший котенок…» Вы наклоняетесь, чтобы почесать его живот, и он хватает вас обеими лапами и откусывает голову. Когда ваша душа становится изящной бабочкой и улетает в холл отеля, вы понимаете, что этого никогда бы не случилось, если бы вы в детстве читали «Книгу Джунглей». Конец.

6

ЗАПАДНАЯ СТЕНА

Западная Стена, которая строилась, чтобы удержать варваров, пала, превратившись в руины, когда варвары стали более цивилизованными и купили город в результате тайных переговоров. Теперь, когда развалины населяют только воры, головорезы и священники-расстриги, редко кто навещает это место.

Вспомните об этом, когда священник-расстрига, покачивая свой горшок с фимиамом, набросится на вас с опасным намерением.

Вы вытаскиваете острогу с пятью зазубринами, злобно смотрите и говорите: «Сколько вы хотите проколов, и где?» Идите на 77.

Вы бежите назад к Триумфальной Арке? Идите на 99.

7

Вы стоите перед главным входом на Причал Вонючих Крыс. Это огромный, разукрашенный дом-корабль, нынче прочно вросший в илистое дно Слейна. У дверей стоят двое крепких мужчин (которые подозрительно похожи на бобров) и требуют за вход пять византинов.

Вы им платите? Идите на 55.

Скажете: «Прочь! Я из квартала Подонков»? Идите на 36.

Предлагаете им бутылку выдержанного коньяка? Идите на 17.

8

Повиснув на одной руке, вы привязываете веревку к парусу и перебираетесь по вантам. Затем вы пролезаете через окно внутрь мельницы. Идите на 35.

9

Вы взламываете дверь и впрыгиваете в нее. Но удастся ли вам ускользнуть от тигра? Бросьте один раз игральную кость.

1–3 Проклятье! Круглая дверная ручка оказалась слишком тугой… Вы наполовину повернули ее, чтобы, как храбрый воин, встретить свою погибель, но тигр сваливает вас на пол, и вы издаете жалобный писк. К счастью, точно так же пищат тигрята! Тигр в изумлении останавливается, в то время как вы ползете через комнату и выползаете в другую дверь. Идите на 79.

4–6 Дверь захлопывается, когда тигр толкает ее с другой стороны. Вы, обливаясь потом от страха, всем телом наваливаетесь на дверь и пытаетесь ее удержать. Идите на 79.

10

Вы открываете флакон духов с запахом опоссума и разбрызгиваете жидкость в сторону ужасной ведьмы. Прекрасный аромат заполняет комнату, и ведьма, отплевываясь и посылая проклятья, отступает назад. «Пошел прочь, дьявол вонючий!» — кричите вы, разбрызгивая духи, которые, как кислота, обжигают ее вытянутые руки, а потом бросаете флакон на пол. Вы не оглядываетесь назад. Идите на 79.

11

Как раз когда вы чуть было не совершили прыжок через всю комнату и не вонзили свою шпагу в сердце ничего не подозревающей женщины, звучит большой гонг… и время останавливается. Когда эхо гонга замирает вдали, комнату наполняет голос из пространства, он утомленно произносит: «Век рыцарей официально окончен». Время внезапно возобновляет свой ход, но ваше сердце уже не готово к бешеной атаке, поэтому вы просто нападаете на тигра. Он отвечает вам рычанием, вы поворачиваетесь к другой двери и ныряете в нее. Когда вы покидаете комнату, женщина бросает куклу вуду в вашу голову. Вычтите единицу из всех будущих сражений. Идите на 79.

12

АЛЛЕЯ РЫБЬЕЙ КИШКИ

А вы думали, что улица Рыботорговцев плохо пахнет! Очевидно, это там, где кончаются все рыбьи кишки, которые во второй раз попытались съесть нищие. В другом конце аллеи стоит громадный человек и держит в руке дубину, усеянную шипами.

Вы подходите к нему? Идите на 57.

Или возвращаетесь на Рыбную улицу? Идите на 47.

13

Поскольку ваша рука лежит на рукоятке шпаги, вы начинаете бой и драматически закатываете глаза. На исчадии ада надет Черный Фартук Мастера Кливер-Фу — смертельного военного искусства. С таким противником вы, скорее всего, не сможете справиться! Идите на 62.

14

На кораблях ужасный беспорядок. Вам наскучило бороться с грязным приливом, поднимающимся вверх по реке, или против наплыва сточных вод из города, спускающихся вниз. Но тут! В порту вы увидели разукрашенный корабль, крепко засевший в илистом дне реки. Пышные, тяжелые шторы окон (и фальшивая позолота на водосточных трубах) убеждают вас в том, что это знаменитый Причал Вонючих Крыс.

Вы героически спрыгиваете с корабля, когда проходите мимо Причала Вонючих Крыс, делаете тройное сальто в воздухе и приземляетесь на тонкую палубу с высокомерным видом? Идите на 64.

Или осторожно подплываете к борту корабля, привязываете свою шлюпку и проникаете на корабль тихо, как крыса? Идите на 26.

15

Вы неожиданно оказываетесь в длинном коридоре с разными надписями. Справа — дверь с надписью: «Полезное действие». Слева — дверь с надписью: «Неполезное действие».

Вы идете налево? Отправляйтесь на 80.

Вы идете направо? Тогда отправляйтесь на 23.

16

РЕКА СЛЕЙН

Вы проскальзываете мимо карманников Южных Ворот и выходите наружу… Затем ваши глаза широко открываются и вы понимаете, что смотрите на картину, прибитую к двери с надписью. Вы открываете дверь и приближаетесь к затянутой дегтем, угольно-черной воде, где в такой черноте и грязь не кажется грязной — к настоящей реке Слейн. Вниз к реке ведут ступени, и вам кажется, что вы видите корабль, который стоит на якоре…

Вы спускаетесь вниз? Идите на 27.

Или возвращаетесь назад, где вас убьет альбатрос, молнией падающей с неба? (Это называется предчувствие.) Идите на 45.

17

«Прежде чем вы опуститесь до полного коммерческого урегулирования, — учтиво скажете вы, — у вас есть возможность позаботиться о капле… прекрасного коньяка». Вы держите бутылку перед ними, а они несуг чепуху и протягивают пальцы, желая выхватить ее из ваших рук. Затем швыряете бутылку в Слейн! Два стражника кидаются в тину, отчаянно стараясь ухватить бутылку прежде, чем она с бульканьем погрузится в мрачную глубину. Секундой позже, чуть прихрамывая, вы взлетаете на мост. Идите на 61.

18

Торговец возвращается назад, с его левого уха свисает рыбка. От страха он что-то мычит и падает на прилавок другого торговца. Через секунду Рынок Камбалы становится бурлящей беспорядочной массой торговцев, покупателей и подброшенной в воздух рыбы. Надо уходить! Вы бежите к Триумфальной Арке. Идите на 99.

19

На костях единица.

1–3 Входит человек в черном. Ваши руки великолепно манипулируют куклой Сирано, и его шпага движется вперед и назад, сверкая в свете двухсотваттной люстры, горящей наверху. Зет подбирается ближе и ближе… Меч куклы отсекает половину уса Зет! Взвизгивая, он выбивает дверь и убегает прочь. Идите на 100.

4–6 Вы немного нервничаете, и Сирано движется подергиваясь, производя весьма неважные выпады своей шпагой. Зет некоторое время выжидает, затем восклицает: «Нон! Нон! Это есть не тот способ, что упрежняевается Тибалд! Отдавать это мне!» Вы протягиваете куклу. Зет уверенно ведет Сирано и отражает семьдесят семь выпадов сеньора Риккардо. Вы, крадучись, выходите. Идите на 100.

20

«Двадцать!» — восклицаете вы, демонстрируя глубокие знания истории, которая еще не произошла, потому что текущий год, по идее, является альтернативой 1634-му. «Что за анахронизмы между друзьями?» — бормочете вы про себя. Зет принимает это за загадку и склоняет голову в глубоком раздумье.

Спустя шесть часов он все еще не может ответить на ваш вопрос, его мозг закипает и отказывается работать. Вы выходите из бессознательного состояния и покидаете комнату. Идите на 100.

21

АВЕНЮ ШАМПИНЬОНОВ

Широкая, покрытая листьями авеню заполнена бандами мятежников из Зеленой и Голубой фракций бегов обезьян с повозками. По авеню прохаживаются наемные убийцы, выискивая противников из соперничающих фракций.

Вы одеты в голубое трико? Идите на 33.

Вы одеты во что-то другое? В любом случае, идите на 33.

22

Вы стоите там и зеваете. Тень от воздушного шара все ближе и ближе, и вонь от навоза уже становится невыносимой. Человек в полосатом костюме смотрит на вас и говорит: «Не-а, у него нет того, что нужно», и воздушный шар улетает. Дуракам закон не писан! Идите на 54.

23

Вы открываете дверь с надписью «Полезные действия» и оказываетесь лицом к лицу с хихикающим евнухом, которого вы не имели счастья встречать раньше. Рядом с ним — худой, болезненный человек, который несет кожаный саквояж в одной руке и блестящий скальпель — в другой. Евнух хихикает: «Это он, док!» и прыгает вперед, чтобы схватить вас своими пухлыми руками.

Вы подставите ножку евнуху, используете его как трамплин, подпрыгнете в воздухе, ударите головой доктора, сделаете сальто и, посвистывая, приземлитесь на ноги? Идите на 68.

Или сделаете прекрасный пируэт и вылетите за дверь? Идите на 47.

24

Ваша шпага вынута из ножен еще до того, как затянутый в черное человек превратил вашу одежду в лохмотья. Маленькое «зет» порезано на мельчайшие кусочки ткани и кожи. С вас свалились штаны.

Вы готовы продолжать эту шуточную дуэль? Идите на 73.

Или скажете: «Простите, ошибся дверью» и отступите, поддерживая штаны обеими руками и зажав шпагу в зубах? Идите на 94.

25

— Вы уверены, что это всего лишь острога с пятью зазубринами? — спрашивает сержант. — Потому что острога с шестью зазубринами — это совсем для другого чайника…

— Алебарды? — предполагаете вы.

— Правильно, для алебард — другой чайник. А теперь продолжайте свой путь.

Вы покидаете сержанта и его людей, размышляете, как же выглядит чайник для алебард, и продолжаете путь на улицу Рыботорговцев. Идите на 41.

26

Вы направляете нос своей шлюпки к южной стороне разукрашенного чудовища и аккуратно пришвартовываетесь. За вами наблюдают несколько стражников, но вы хорошо помните уроки Мандрагоры. Несколько гипнотических пассов убеждают стражников, что вы — безобидный придурок, который думает, что он крыса. Возбужденно попискивая, вы перебираетесь на палубу. Вам нужно лишь несколько мгновений, чтобы проникнуть в соседнюю дверь. Идите на 44.

27

Вы с грохотом прыгаете в шлюпку, как, бывало, прыгал капитан Сильвер, но у него была только одна нога, так что ему это простительно. Вы все-таки выпрямляетесь, хватаете весла, поднимаете брам-стеньгу и вяжете три узла. Это все требует сноровки! Проплыв вниз по течению, вы видите на воде розовые огни и ощущаете дешевый запах одеколона. Это знаменитый Причал Вонючих Крыс. Вы отталкиваетесь веслом. Идите на 14.

28

На костях единица.

1–2 Вы высовываете язык, поскальзываетесь на какой-то скользкой рыбе и прикусываете кончик языка. Боль все усиливается! Вы роняете шпагу и начинаете выть. Громила в ужасе убегает. Идите на 95.

3–4 Не тратя слов, громила наносит несколько хорошеньких ударов и сажает вам синяк под глазом прежде, чем вы его проводите с несколькими порезами на лице. Вычтите единицу из будущих сражений. Идите на 95.

5–6 Шпага входит в грудь громилы. Громила удивлен. Впрочем, как и вы, ведь вы размахивали шпагой в страшнейшей панике. Громила качается, шпага все еще в его груди. Вы подскакиваете к нему и вытаскиваете шпагу из его груди, он падает и испускает дух. Вы проводите быстрый поиск и добываете серебряные Биксби — пару щипчиков для бисквитов с длинными ручками. Идите на 95.

29

Тигры улеглись, пока вы сидите, а две женщины объясняют, что они играют в местный вариант покера, где красная двойка называется «тигр» и может быть использована, как любая карта. В игре есть еще несколько специальных правил, но вы уверены, что вам все понятно. На костях единица.

1–3 Вы проиграли все свои деньги и имущество, кроме одежды и шпаги. Вы уверены, что обман продолжается, но каждый раз, когда вы пытаетесь поближе рассмотреть руки игроков или увидеть, что находится под столом, тигры подходят и тяжело дышат вам в ухо, лижут свое клеймо и истекают слюной. Спустя час вы изящно отступаете через другую дверь, отклоняя их предложение «сыграть еще разок». Идите на 79.

4–5 Через пятнадцать минут вы понимаете, что они жульничают. Тигры читают ваши карты и, шевеля усами, подают сигналы женщинам. Поняв это, вы несете минимальные потери — и лишаетесь лишь половины денег. После десяти конов, вы поднимаетесь «размять руки» и удираете через другую дверь, тигры бегут по вашим следам. Идите на 79.

6 Ох, за этот длинный день вы еще посещаете вашего дедушку в камере 3-Б Пастилии (печально известная тюрьма). Вы видите, как ваш дорогой дедушка жульничает и выигрывает двадцать восемь византинов в шестнадцати сдачах. Вы повторяете его маневр, изящно раскланиваетесь, благодарите дам за игру и медленно удаляетесь, злорадствуя по поводу выигранного богатства. Идите на 79.

30

«Чиво, я говорю, чиво у нас есть?» — говорит сержант на том специфическом языке, на котором повсюду разговаривают охранники. — «Ой, я дмаю (думаю) мы должны меть (иметь) Нимой (человека, которого ищут) тута (в этом месте)… возможно, ищут его потерявшуюся демозель (леди, которая пьет много сладкого белого вина)». Пока другие охранники пытаются перевести слова сержанта с помощью карманного словаря, вы крадучись выходите и продолжаете свой путь. Идите на 41.

31

РЕЗНЫЕ ГОЛОВЫ ПОСЛЕДНИХ ИМПЕРАТОРОВ

Резные головы последних императоров были однажды определены как четыреста шестнадцатое чудо света. Сейчас лишь двадцать из шестидесяти голов, вырезанных на Восточной Стене, хорошо видны. Вы тут же их обнаруживаете, но сзади приближается Монгольфьер.

Вы прячетесь в Каменной Ноздре Императора Августа? Идите на 4.

Взбираетесь к профилю ЕИВ Алфредо (известного как «Алфредо Безподбородный»)? Идите на 89.

32

Ведьма поднимает свой большой нож, когда вы залезаете к ней в камзол, а когда вы предлагаете ей шелковые чулки, роняет нож на пол. «Как раз то, что я хотела иметь для моего любимого занятия, для удушения!» — восклицает она, мягко засовывая чулки в нос и оглядываясь вокруг в поисках шеи, на которой можно было бы испробовать подарок. Вы долго шли сюда, а убегаете, как молодой жеребенок (т. е. на трясущихся ногах) через другую дверь. Идите на 79.

33

Пока вы медленно прогуливаетесь по авеню в своих скромных синих чулках (или в чем-нибудь еще), на вас выпрыгивает наемный убийца. У вас есть всего лишь мгновение, чтобы сообразить, что он одет во все зеленое, прежде чем он начинает с вами сражение.

Вы дрожите от страха, коленки ваши стучат друг об друга, и вы начинаете рыдать? А как только он начинает смеяться, вы вытаскиваете пистолет и бьете разбойника по лицу? (У вас должен быть пистолет.) Идите на 76.

Или делаете ложный выпад к его левому глазу и, получив ответный удар в левое плечо, вонзаете шпагу в его сердце? Идите на 2.

34

Когда вы входите, женщина с грубым лицом смотрит на вас из-за своей куклы Вуду и кричит: «Грабитель! Так его, Тиггумус!» Тигр прыгает на вас с полки.

Вы бежите назад? Идите на 9.

Совершаете прыжок через всю комнату и пронзаете женщину? Идите на 11.

Стреляете в тигра из пистолета? Идите на 43.

35

Сейчас вы на одном из этажей мельницы. Это жуткое место, белое от муки. Скрежет крыльев и механизмов мельницы эхом отдаются из всех уголков и щелей. Странные зубцы и механические пальцы двигаются взад-вперед, и центральное колесо движется со сверхъестественной скоростью.

Это лежащий на полу кусок бумаги. Вы поднимаете его? Идите на 60.

Или игнорируете его, идете быстрым шагом и падаете на центральное колесо, а оттуда — на жернова? Идите на 70.

36

Они смотрят на вас, забирают ваше дешевое пальто, три византина за стрижку и грязные ботинки. «Нужно десять византинов, чтобы стать сообразительным», — говорит один, разламывает камень и подбирает обломки, чтобы показать, какой тот крепкий.

Вы платите десять византов? Идите на 55.

Возвращаетесь назад на конец линии? Идите на 7.

Или следуете к восточной стороне реки, надеясь найти другой путь к Причалу Вонючих Крыс? Идите на 52.

37

У вас все больше и больше устают руки, а тут поднимается ветер, и начинается дождь. Вы в отчаянии начинаете карабкаться. К сожалению, вы соскальзываете и катитесь вниз по крыше мельницы и дальше… вниз, по крайней мере, на сорок футов. К счастью, при падении вы валитесь на горбуна… и вы ломаете обе ноги. Пока горбун не пришел в сознание, вы отползаете прочь. Для вас это приключение окончено, и вы готовы начать другое. (См. «Яростный Билл из Ортопедического Кабинета Фу Манчу», приключение 27 в этой серии).

38

На костях единица.

1–6 Перестаньте пороть чепуху, хватит! Этот парень так быстро крутит свою дубинку, что может работать по совместительству ветряной мельницей. Он отправляет вас назад, на площадь Камбалы и теряет к вам интерес. Идите на 83.

39

В противоположном углу стоит чучело с острыми когтями, а с полки над дверью раздается громкое, опасное рычание. Идите на 85.

40

Тигр останавливается и смотрит по сторонам, XJ будто хочет выяснить, не следит ли кто-нибудь за ним. Затем он начинает крутиться на спине и издает мурлыкающие звуки.

Вы перешагиваете через тигра и чешете его животик? Идите на 5.

Или со скоростью ветра бежите к другой двери? Идите на 79.

41

УЛИЦА РЫБОТОРГОВЦЕВ

Это и в самом деле вонючая улица. Гнилые рыбьи кишки и люди, которые пахнут так, будто они несколько лет тому назад утонули в море, а выглядят так, будто умерли несколько веков тому назад. Вы торопитесь скорее пройти это место, заткнув ноздри полами своего платья — это модно на улице Рыботорговцев.

Ближе к концу улицы фарфоровая скульптура рыбо-жабы указывает на аллею Рыбьей Кишки, а статуя обнаженной русалки (с вращающимися камбалами) кивает на площадь Камбалы.

Если вы пошли по аллее Рыбьей Кишки, то идите на. 12.

Если вы, прогуливаясь, отправились на площадь Камбалы, то идите на 83.

42

Если вы говорите: «Нет, большое спасибо», то из полосатого костюма агента высовываются вилкообразный хвост, а на голове вырастают рога. Он вынимает вилы из-за ремня на плече… только слишком поздно. Сверкает голубая молния, и агент из «Выбирайте приключение» теперь уже не более, чем расплывшееся маслянистое пятно. Проходит человек в белом костюме. Под солнцем в его нагрудном кармане блестят золотые крылья. Он выдувает дым из ручки размером с большую винную бутылку и засовывает ее обратно в карман. «Делаете успехи, — говорит он. — Заканчивайте, мне нужны деньги».

Вы киваете и отправляетесь на юг. Идите на 54.

43

Когда тигр прыгает, вы молниеносным движением вынимаете пистолет, взводите курок быстрее, чем вол тянет телегу, поджигаете порох и… На костях единица.

1–3 Поздравляю. Все эти неистовые движения гипнотизируют тигра. Он, не веря себе, вытаращил глаза. Это заставляет вас удалиться, так что вы не стреляете, а уходите в другую дверь. Идите на 79.

4–6 Он прыгает на вас прежде, чем вы успеваете выстрелить, так что вы, извиваясь, но сохраняя спокойствие и строгость, боретесь с ним! Повезло вам, вы — герой. Вам удается выстрелить, тигр умирает, а вы до конца своей трагической жизни остаетесь с ужасным шрамом на мизинце от удара, нанесенного зверем. Вы останавливаете кровь и в огорчении смотрите на царапину. Обязательно будет шрам, печально думаете вы, когда выходите в другую дверь. Идите на 79.

44

САЛОН

Вы открываете дверь Салона, входите и быстро закрываете дверь за собой. Внутри все в дыму, и вашим глазам нужно несколько минут, чтобы присмотреться. Из угла слышится какое-то сопение, и вы начинаете вынимать свою шпагу прежде, чем соображаете, что это… обольстительное дыхание. Ваши глаза уже адаптировались, вы видите сказочную куртизанку Иветту, лежащую на кушетке, ее чулки, похожие на рыбачьи сети, поблескивают на красном плюше. Она вяло вытягивает тонкую руку и манит вас.

Вы забываете о своей миссии, кричите: «Мужчина всегда прав» и бросаетесь к ней? Идите на 67.

Позволяете ей соблазнить вас, платите ей, а затем возобновляете поиски своей настоящей любви? Идите на 53.

Призываете сэра Галахада, Чистого Рыцаря, помочь вам справиться с искушением? Идите на 71.

45

Вы возвращаетесь к Южным Воротам. На небе сверкают молнии. Звуки грома отдаются в туннеле, в котором вы укрываетесь от падающих альбатросов. Появляется древний моряк и стреляет в вас из самострела. Последние слова, которые вы слышите, это слова выжившего из ума старика: «Смешно. Я мог поклясться, что это альбатрос. Должно быть, молния…» Конец.

46

Появляется и лениво прохаживается выпь, вы дотрагиваетесь до своей шпаги. Вы думаете, что она не представляет опасности и двигаетесь к краю площади. И в эту секунду выпь кидается и сильно клюет вас пониже спины. Вы с криком бежите через площадь, прижав руку к заднице, чтобы защититься от второго удара. Идите на 93.

47

Вы захлопываете за собой дверь и придавливаете ее, но на нее наваливается великан-евнух.

Вы ждете, что он снова пойдет в атаку, и оставите дверь открытой? Идите на 75.

Или выстрелите через дверь из своего пистолета (если он у вас есть)? Идите на 87.

48

Вы начинаете двигать дурацкой алебардой взад-вперед, как какая-то машинка для стрижки газона, но громила от этого становится еще злее. Его рубашка прилипает к спине, он напрягает мускулы, и… надевает очки. Вы в ужасе смотрите на него, когда он хватает качающуюся алебарду и ломает ее на несколько кусков, а затем движется на вас с самой острой щепкой и при этом глупо ухмыляется… но это все продукт вашего лихорадочного воображения. Вы не должны так сильно раскачивать алебарду! На самом деле, громила убегает, как только вы убираете алебарду. Идите на 95.

49

Ведьме не удается вас перехватить. Она в ярости воет, когда вы на скорости пролетаете через дверь, бежите вверх по лестнице и выскакиваете наружу. Идите на 79.

50

«Алло, алло, алло, — говорит сержант. — Чиво у нас тута, солнце светит? Это лебарда торчит из твоего пальто?» А вы —

Говорите: «Нет, это острога с пятью зазубринами»? Идите на 25.

Говорите: «Да, я собираюсь навестить тещу»? Идите на 72.

Говорите: «Получай, мусор!» и нападаете? Идите на 65.

51

Одной рукой вы не можете нащупать статуэтку святого и начинаете падать. К счастью, ваши блестящие, белые, героические зубы успевают ухватиться за парус. Вы молитесь о чуде (молча), но слишком требовательно. Поэтому роняете пластикового святого и хватаетесь за парус. Святой падает на голову горбуна, тот смотрит наверх и снова запускает мельницу. Вы изящно отступаете и, грациозно приземлившись, перекрещиваетесь. Горбун ударяет головой по вашей очень чувствительной области (он не мог достать выше), вы скрючиваетесь от боли, а он бросает в вас куски пластика. Вы с воем ковыляете прочь. Идите на 54.

52

ЮЖНЫЕ ВОРОТА

Несколько лет назад мрачный комплекс башен, барбаканов, мрачных провалов и донжонов Южной защитной стены был превращен в удивительную аркаду. Итак, идя от Колеса Фортуны до Безголового Чревовещателя, вы находите у Южных Ворот семью нищих, которые предлагают свои услуги. Только двадцать византинов за всю семью или сорок, если вы не хотите в конце дня забрать детей к себе… но это надувательство для вас не имеет смысла. Все ваши мысли — о спасении сказочной дамы… как ее зовут… Ойзокс. Вы игнорируете Южные Ворота и идете

На юг (по крайней мере, вы считаете, что на юг). Идите на 16.

Приблизительно на восток. Идите на 88.

53

Хорошо бы поразвлечься, но на Причале Вонючих Крыс надо платить. Если у вас нет сотни византинов, которые требует Иветта, то она звонит в маленький колокольчик. Спустя мгновение появляется огромный служитель-евнух и препровождает вас в Главный Зал борделя. Идите на 61.

54

ПРИЧАЛ ВОНЮЧИХ КРЫС (СО СТОРОНЫ БЕРЕГА)

Наконец вы добрались до Слейна! Вы не видите реку через разрушенные пакгаузы и верфи, но запах разложившейся гнили и сточных вод может идти только от реки. На другой стороне пакгаузов вы видите полуразвалившийся мост и множество фонарей, которые создают буквы «В…чих Кр…с» (там, должно быть, сотня этих фонарей). Высвободив шпагу из ножен, вы шагаете вперед. Идите на 7.

55

Стражник с подозрением принимает ваши византины, пробует их на зуб, затем с отвращением ставит вам на руку печать с сегодняшней датой и с символом борделя, вонючей крысой. Он разрешает вам пройти на вздыбленный мост и предупреждает, что не надо приближаться к старому троллю, который живет под мостом. Вы быстро пересекаете мост и входите… в Причал Вонючих Крыс. Идите на 61.

56

На костях единица.

1–3 Вы, наклонившись, бежите, когда осознаете, что больше не можете выносить криков выпи. Вы медленно оглядываетесь по сторонам и слышите, что выпь переходит на шепот, планируя в воздухе, меняя направление и выдувая из клюва маленькие облачка пара. Слишком поздно, вы снова пускаетесь бежать… и выпь жестоко клюет вас в ваши шарики. Вы просто не верите своему счастью… у вас в карманах полно теннисных мячей. Хорошо, что вы собирались этим утром поиграть в теннис. С облегчением вздохнув, вы быстро уходите. Идите на 93.

4–6 Вы на милю впереди выпи, которая вдруг превращается в безобидную Хихикалку. Онаочень похожа на выпь, но клюв у Хихикалки не твердый, а перышки на затылке более золотистые. Питание тоже иное, особенно по средам, когда Хихикалку видят у кухонных дверей модных ресторанов, где она клюет фуа гра и пытается допить остатки со дна бутылок из-под шампанского. Тут ей и нужен клюв. Ее нашли попавшей в ловушку с бутылкой Пом Деринйон 47… но у нас нет времени на орнитологические наблюдения. Идите на 93.

57

Вы добрались до громилы. Заткните нос, вы видите, как он позеленел? От запаха этого места каждого затошнит.

— Простите, поселянин, — мило говорите вы. — Покажите мне путь к реке Слейн, да поскорее.

Он рычит, рыгает и поднимает дубинку, собираясь напасть.

Вы бежите обратно на площадь Камбалы? Идите на 83.

Спокойно смотрите на него стальным взглядом, высовываете язык и приканчиваете его одним простым выпадом? Идите на 28.

Пятитесь и смотрите, куда сбежать? Идите на 38.

Берете свою алебарду (если она у вас есть) и метитесь в его коленки? Идите на 48.

58

Вы катитесь вниз по длинному склону, движение все ускоряется, вы несколько раз переворачиваетесь, затем влетаете в плохо освещенную комнату. Кудахтающая старая ведьма поднимает свое туловище, на печи посреди комнаты булькает огромный котел с дьявольским запахом, на столе лежит пирог с ракушками, а в углу висит большая картина с автографом, изображающая отвратительного парикмахера.

Вы выбегаете в дверь? Идите на 49.

Пытаетесь взобраться обратно на склон? Идите на 78.

Нападаете на великана? Идите на 13.

59

МАМИНО ПОЛЕ

Направившись к северу-северо-западу, вы прибываете на Мамино поле — маленькое пятнышко растительности, где пожилые женщины возделывают сады. Над другим концом поля проплывает великолепный красно-золотой воздушный шар, в корзине сидит человек, который разбрасывает на поле примитивные удобрения. Воздушный шар подплывает поближе, и человек в нем явно проявляет к вам интерес.

Вы бежите прочь по направлению к Резным Головам Последних Императоров? Идите на 31.

Как дурачок остаетесь на месте? Идите на 22.

60

Вы держите лист бумаги у окна, вернее, вы должны были бы держать, если бы там было окно. Вы разглядываете крепкие стены без окон, а потом снова смотрите на бумагу. В смутном, неземном свете, вы видите, что это — приглашение «провести остаток ваших дней в Лабиринте Мельниц месье Муркока». Вы тяжело вздыхаете и открываете ближайший люк. Почему, ну почему, спрашиваете вы себя, в каждом приключении есть лабиринт? Идите на 3.

61

ГЛАВНЫЙ ЗАЛ

Вы входите в Главный Зал Причала Вонючих Крыс и испытываете шок от благоговения! Базилика Св. Петра, висячие сады Вавилона, Сказочный Город Золота — не могут сравниться… поскольку они порождены еще более благоговейным вдохновением. Но Главный Зал — это великолепная выставка дурного вкуса. Фиолетовый мех покрывает стены и пол, прорастая между огромными пластиковыми скульптурами Афродиты и Эроса. Стеклянный Купидон качается на цепях из посеребренной стали и запутывается в папоротниках из папье-маше. Вдоль стен тянутся красные плюшевые кушетки, где посетители, леди и джентльмены, листают каталоги с предложениями мужчин и женщин дурной репутации, и старая мадам постоянно разбрызгивает из огромного пульверизатора дешевые духи.

Вы проходите через зал и выходите в дверь на другой стороне? Идите на 44.

Или проходите через зал и выходите в дверь на другой стороне, чувствуя, что вашей жизнью манипулируют неземные силы? Идите на 44.

62

Вы вынимаете шпагу, представляя себе неминуемую смерть от чудовищно искусных рук Мастера Кливер-Фу. Но великан странно неподвижен, и вы осознаете, что благодаря капризному повороту судьбы вы окажетесь на свободе. Вы проходите за великаном в дверь. Идите на 79. (Пожалуйста, заметьте: на все приключения приходится только один капризный поворот судьбы.)

63

Адреналин вскипает, и вы проходите мимо тигра. Он, конечно, попытается усыпить вас обманчивым ощущением безопасности, и поэтому, когда вы проходите мимо, тигр, рыча, прыгает на вас. Вы выбиваете дверь и выпадаете на улицу, бормоча: «Славный мистер Тигр. Славный мистер Тигр, не кусайтесь. Я перечисляю деньги во Всемирный Фонд Диких животных. Шестьдесят византинов в каждое полнолуние. Во всяком случае, буду перечислять. Начиная со следующего года. Честно, мистер Тигр…» Вы перестаете бормотать, когда догадываетесь, что дверь за вами уже закрылась. Идите на 79.

64

Когда ваша шлюпка вплотную приближается к борту плавучего дома, вы прыгаете! На костях единица.

1–2 Плюх! Вам удается совершить полтора сальто, прежде чем войти в Слейн под тупым углом. Куртизанки, жиголо и гости подходят к перилам плавучего дома и смеются над тем, как течение крутит, вертит и утягивает вас прочь. Вы, смертельно удивленный, решаете пойти ко дну Слейна и покончить со всем. Однако, когда вы доныриваете до дна, там оказывается так противно, что вы меняете свое решение и плывете к берегу. Идите на 7.

3–5 Когда вы прыгаете, то мудро решаете совершить сальто. Вам удается уцепиться за нос плавучего дома, и вы изо всех сил стараетесь вскарабкаться наверх во имя своей дорогой жизни. Вы готовитесь ко второму прыжку через ограждение, но при этом теряете самообладание, проскальзываете под ограждением и ползете по палубе. Идите на 44.

6 Вы взлетаете в воздух на восемнадцать футов, делаете три полных сальто, помахиваете шляпой и приземляетесь на палубу перед знатными гостями. У них от изумления захватывает дух, а вы спокойно закуриваете сигарету и шагаете к двери Салона. Идите на 44.

65

Пока вы сражаетесь с алебардой, пытаясь вытащить ее из-под плаща, сержант отступает назад, и все четыре стражника наставляют на вас свои мушкеты и стреляют.

Вы еще не успели выбраться из этой смертельной заварушки, а уже думаете, не оставили ли глинтвейн под огнем обстрела. Он ведь может высохнуть… Конец.

66

Вы — маленький коварный червяк! Прекрасно, оставьте леди Ойзокс на милость вождя степного племени! Не становитесь образцом для подражания на Причале Вонючих Крыс или… или… просто не найду слов. Надеюсь, вы будете участвовать в битве «Тезей в Кноссе: выбирайте приключение-288» в роли Минотавра. Да!!! Вы можете забыть о прекрасном, выдержанном коньяке!

67

Вы кидаетесь к прелестной Иветт, а вас встречают поднятым коленом. Захныкав, вы отскакиваете назад, а она спокойно звонит в маленький колокольчик. Огромный слуга-евнух входит, хихикает и поднимает вас на руки. «Новый рекрут, миледи» — шепелявит он. Она смеется, а вас, все еще хнычущего, уносят прочь. Идите на 90.

68

Провал! Евнух не такой медлительный, каким выглядит! Не моргнув глазом, он проводит полунельсон! Вы безуспешно боретесь с сильной хваткой евнуха. Доктор открывает свой саквояж, вынимает пару ножниц и дьявольски усмехается. Но тут, испытывая такой прилив адреналина, которого вы прежде никогда не испытывали, вы вздымаете каждый мускул своего тела, превращаясь в супермена, рядом с вами Арни Шварценеггер — просто ничтожество. Яростно рыча, как бешеный берсеркер, вы поднимаете триста фунтов евнуха над своей головой и бросаете их на доктора, предусмотрительно пробив евнухом стену в соседнюю комнату. Идите на 93.

69

«Я требую двадцать византинов за порванную одежду, ты, мерзкий кусок сала!» — негодующе кричите вы на торговца.

Он подобострастно потирает руки, предлагает четыре биллиона покорных поклонов и начинает с вами торговаться. Спустя пять минут вы уходите без византинов, но на вас теперь вместо вашей одежды красуется ярко-голубой, цельный комбинезон из тюленьей кожи с бронзовыми пуговицами, что, как торговец заверяет вас, будет служить совершенной маскировкой в приречных трущобах. Вы отправляетесь к Триумфальной Арке, радуясь, что получили от торговца такую одежду. Идите на 99.

70

Неужели вы на самом деле так глупы? Вы выздоровели, вы путешествуете и только что ухватились за железное кольцо люка, чем спасли себя от неминуемой смерти. Расслабившись после потрясения, вы отползаете назад и поднимаете лист бумаги. Идите на 60.

71

Вы выкрикиваете: «Сэр Гэлэхэд, придите мне на помощь!» Вдруг комнату заливает белый свет. Это взрыв белых лепестков. Проносится шторм в миниатюре, и раздается похоронный звон большого колокола. Появляется человек и кланяется. Он шести футов и шести дюймов росту, невероятно красивый, а его улыбка ослепляет на расстоянии тридцати шагов. Это может быть только… Сэр Гэлэхэд! Он кидает взгляд на Иветт и говорит: «Хорошо! О ней я позабочусь!»

Иветт говорит: «Да, пожалуйста!», и вы выходите с легким подозрением, что Гэлэхэд совсем не так безупречен, как все думают. Затем вы видите, как он вынимает молитвенник и указывает на иллюстрированный псалом. Вы понимаете, что он будет исправлять эту женщину. Вы открываете другую дверь и стремительно несетесь вперед в поисках леди Ойзокс! Идите на 15.

72

Сержант на секунду поднимает брови и машет рукой, чтобы вы проходили. Вы идете по улице Рыботорговцев, которая отмечает начало квартала Подонков. Позади вас стражники обсуждают алебарды, а, возможно, и чью-то тещу. «Конечно, ты можешь забраться…» «Не-а, то, что ты сделаешь с ручкой в шесть футов…» Идите на 41.

73

Нет смысла продираться сквозь кусты. Я скажу вам прямо, без околичностей, называя вещи своими именами. Это плохие новости, но где в наши дни хорошие? Цена на суперкрасавцев подскочила до четырехсот византинов за тонну, король резвится в апельсиновых садах, страна катится ко всем чертям… это все плохие новости. О, да… Зет-О убивает вас. Прямо в сердце. Чпок! И все кончено… а вы были так близки к успеху… Конец.

74

Вы слышите вой и рев евнуха и доктора с другой стороны стены. Вы смутно слышите, как ваш мозг говорит вам, что именно это впоследствии грозит неприятностями. Но есть и другая дверь.

Вы открываете другую дверь? Идите на 80.

Или напрягаете все свои бешеные силы берсерка, чтобы пробить смежную стену? Идите на 93.

75

Вы слышите, как евнух пятится, затем с шумом движется к разбитой двери. Вы распахиваете ее и отскакиваете в сторону, а огромная ревущая масса пролезает в дверной проем и врезается в другую дверь. Доктор, видя, что его защитник без сознания лежит на полу, молит вас о снисхождении.

— Где правильные действия? — строго спрашиваете вы. Дрожащий доктор указывает на дверь с надписью: «Правильные действия». Вы киваете и продолжаете в упор смотреть на него. Легкая улыбка, похожая, как вам кажется, на улыбку Клинта Иствуда, пробирается по вашему лицу, и вы берете ножницы из его безжизненных пальцев и дважды щелкаете ими. Он объят страхом и падает в обморок. Ножницами вы подстригаете кончик вашей ван-дейковской бородки и выходите в другую дверь, наступая на евнуха, который все еще лежит без сознания. Идите на 80.

76

На костях единица, что соответствует высокореалистичной развязке этой ситуации.

1–3 Он не смеется. Ваши глаза затуманиваются слезами, разум немеет от напряжения. Вы с трудом замечаете, что его шпага отрезает вас от булькающего затча (не спрашивайте, что это такое). Вы плачете навзрыд… затем все кончается. Ваши последние мысли — о дурацком путеводителе, который учил, что этот одурманивающий маневр — всегда беспроигрышный. Конец.

4–6 Он грубо хохочет. Он чуть не задыхается от смеха. У него глаза вылезли на лоб. Еще до того как вы вытаскиваете ваш пистолет, он уже лежит на земле, болтает ногами и глупо хохочет. Вы перестаете плакать и продолжаете свой путь. Идите на 52.

77

Если у вас нет остроги, то ваша голова врезается в экс-священника. Время пробежало. Конец. Так-то вот.

Если у вас есть острога, то на костях единица.

1–3 Ваша острога длиннее, чем кадило священника. Он делает несколько выпадов, прежде чем ретироваться.

4–5 Вы напутываете цепь кадила на вашу острогу и улепетываете. Лишенный своего оружия, священник-расстрига отдыхает и размышляет о бесконечности.

6 Расстрига ударяет вас своим кадилом. Это не очень больно, но от ладана вас тошнит. Он крадет у вас острогу.

Пока вы не умерли, возвращайтесь к Триумфальной Арке. Идите на 99.

78

Вы пытаетесь взобраться по крутому склону, но он слишком отвесный. Сзади вы слышите странный звук. Вы оборачиваетесь и видите, что ведьма, потрясая большим ножом, продвигается к вам. У вас сжимается сердце, когда вы осознаете, что на ней Черный Фартук Мастера Ножик-Фу.

У вас есть две пары шелковых чулок? Идите на 32.

Или флакон духов с запахом опоссума? Идите на 10.

Или вы вытаскиваете шпагу, чтобы попытаться проложить себе дорогу? Идите на 62.

79

Вы снова стоите у мельницы. На вас с любопытством смотрит горбун и размышляет, бормоча: «Она дала мне воду. А я заказывал вина…»

Вы можете пойти на север—северо-запад. Идите на 59.

Или на юго-юго-запад. Идите на 54.

80

Вы сносите открытую дверь и оказываетесь у больших бронзовых ворот, усеянных рубинами и изумрудами. Перед воротами стоит могучий джинн, сжимающий в руке ятаган из зеркальной стали… это «Вниз по зыбучим пескам Самарканда», приключение 31 из этой серии. На самом деле…

Вы выбиваете дверь и обнаруживаете прихожую. Там есть и другая дверь, на ней надпись: «Тайна. Настоящие правильные действия». Вы вступаете в комнату, и дверь за вами захлопывается с отчетливо слышным щелчком, и это означает, что она автоматически закрылась. Из тени, потрясая шпагой, выступает человек. У вас есть только одно мгновение, чтобы осознать, что у него черная шляпа, черная маска, черная рубашка, черные штаны, черные ботинки, черная пелерина, кольцо с буквой «Зет» и глупые маленькие усики. А потом вы кричите: «Гарде!»

Вы ругаете его по-испански и вытаскиваете свою шпагу? Идите на 24.

Вытаскиваете куклу-перчатку Сирано де Бержерак, восхищаете его импровизированным представлением, в котором кукла — искусный фехтовальщик, а затем прижимаете меч куклы к его носу? Идите на 19.

Говорите: «Малыш, насилие — это последнее прибежище неумехи!» и решаете уйти? Идите на 86.

81

Первоначально это был блистательный параграф с деталями битвы взбешенного краснозадого бабуина. Однако когда приключение 46 «Вниз, к Хлорофилловым Джунглям», оказалось коротким, пришлось все свернуть. И вы, должно быть, чувствуете себя обманутым.

82

Восемьдесят два — тоже был блистательный параграф, он описывал устрашающего вида илистую змею, появляющуюся из Слейна в стратегически важный момент. И снова этот параграф был отложен для «Вниз, к Хлорофилловым Джунглям». Честно говоря, я не знаю, как Стив Джаксон и Ян Ливингстон с этим справляются. Наверное, они хорошо умеют считать или еще что-нибудь…

83

ПЛОЩАДЬ КАМБАЛЫ

Это верхняя часть рынка на улице Рыботорговцев — приятное, открытое место, усыпанное провонявшими скелетами моллюсков и клешнями креветок, оставленных на солнце. Улыбающиеся торговцы предлагают вам чуть более свежие продукты.

Вы проходите мимо, глядя на них свысока, не желая заключать какие-либо сделки, когда из-за большого ящика выскакивает без предупреждения жирный торговец и валит вас с ног своим животищем!

Вы вскакиваете и шлепаете парня большой рыбиной? Идите на 18.

Вскакиваете и требуете двадцать византинов за порчу одежды? Идите на 69.

Лежите и надеетесь, что он на вас не наступит? Идите на 98.

84

Вы хватаетесь за один из парусов ветряной мельницы и вскоре поднимаетесь над городом. Это несколько утомительный метод для обозрения окрестностей, но очень познавательный. Вы никогда не видели городских ям, развалин, поломанных водосточных труб и трущоб, находящихся там, где прежде было прекрасно. Когда парус поднимает вас на самую высокую точку, из мельницы появляется горбун и говорит: «Она дала мне воду». Он в гневе останавливает мельницу. Вы болтаетесь на высоте семидесяти футов, и ваши руки начинают уставать.

У вас есть веревка в двадцать футов длиной? Идите на 8.

Или пластиковый святой? Идите на 51.

Если у вас нет ничего, то идите на 37.

85

Когда вы открываете дверь, взрослый бенгальский тигр прыгает сверху и, рыча, продвигается вперед.

Вы выскакиваете обратно? Идите на 9.

Стреляете в тигра из пистолета (если он у вас есть)? Идите на 43.

Говорите: «Славная пусечка» и уходите в дверь напротив, на которой написано ВЫХОД? Идите на 40.

86

Зет выглядит удивленным, затем по его лицу медленно расплывается улыбка. — Вы правы! — восклицает он. — Но я не могу позволить вам пройти, пока вы не победите меня в каком-нибудь соревновании. Мммм… как насчет того, чтобы поиграть в загадки?

С большим нежеланием вы принимаете предложение. Вы давным-давно читали «Хоббита» и знаете, что загадки могут преподнести какой-нибудь сюрприз.

Он задает загадку:

«Возьмите миг смертной жизни, меньший, чем дважды два,
Добавьте цифру, равную тройному сборищу колдуний,
Уменьшите год, но не век
Наиболее знаменитой золотодобычи в Америке».
Вы бормочете что-то по поводу рифмы, но перестаете высказывать претензии, когда он рассеянно обрезает шпагой крылья у пролетающей мухи. Идите к Ответу.

87

Вы приставляете свой пистолет к двери и стреляете. Раздается оглушительный «Трах-тарарах!». Во все стороны разлетаются щепки, вырывается дым, и вы ругаетесь, кашляете и кричите от боли. Вы отрываете несколько щепок, затем заглядываете в проделанную в двери дырку. Не видно ни евнуха, ни доктора, поэтому вы перезаряжаете пистолет, пинаете дверь и ведете ваш пистолет по всем углам комнаты с криком: «Руки вверх!» Но эта театральность — пустая потеря времени, поскольку быстрый взгляд в окно дает вам понять, что евнуха и доктора тянет прочь мягкое течение Слейна, и их преследует илистая змея из параграфа 82. Вы проверяете комнату, но там нет другого выхода, и леди Ойзокс тоже не видно. Вы идете по коридору к двери с надписью «Неправильные действия». Идите на 80.

88

ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА

Посреди города расположено поле. А посреди поля — ветряная мельница. Почему она здесь? Есть только одна причина: за нее ловко цепляются крючком драчуны во время дуэли.

Вы можете пойти на север—северо-запад. Идите на 59.

Или вцепиться в один из парусов ветряной мельницы. Идите на 84.

89

Трудно ухватиться за подбородок, которого нет. Вы еле-еле справляетесь с поручнем, когда воздушный шар приземляется, и оттуда спускается человек в полосатом костюме. Он представляется агентом «Выбери приключение» и предлагает вам участвовать в качестве героя в «серьезном» одиночном приключении.

Вы принимаете предложение? Идите на 66.

Вы вежливо отказываетесь? Идите на 42.

90

Евнух тащит вас в помещение Турецких бань, в которых никого нет. Он швыряет вас на лавку и исчезает в пару, пришепетывая: «Я сейчаф приведу доктора, фтобы покончить ф ним».

Вы чувствуете, что дожидаться доктора неразумно, и вы выползаете за дверь. Идите на 15.

91

ПЛОЩАДЬ ВЫПИ

Вы пытаетесь пробраться, но… о, нет… наступаете на палку около гнезда выпи. Вы слышите «крак!» палки, и затем грозное «уокка-уокка-уокка», издаваемое выпью.

Вы стоите на месте и размахиваете над головой шпагой? Идите на 46.

Или, как пламя, мчитесь в ближайшую аллею на другой стороне площади? Идите на 56.

92

Две женщины у маленького круглого стола играют в карты. Рядом спят два тигра. Когда вы входите, тигры с рычанием вскакивают.

Вы бежите обратно? Идите на 9.

Или берете стул и говорите: «Примите и меня. Что за игра? Кнопка, ничья, три наверх, два вниз, экартэ, винге-е-ун, огонек, канаста, внезапная смерть, джин-ром, пятьсот, голый валет?» Идите на 29.

93

Бум! Трах! Шлеп! Вы, подобно быку, пробиваете одну… две… три… четыре стены в доме, оставляя за собой хвост визжащих посетителей и их супруг (не говоря уж о щепках, разбитой мебели, конфузе и т. д.). Это забавно! Бам! Тарарам! Парарам! Вы падаете в Слейн, в зверской ярости плывете по-собачьи и выбираетесь на берег. Приятно расслабившись, вы немного отдыхаете, потом приводите себя в движение. Вы направляетесь обратно к Причалу Вонючих Крыс. Идите на 7.

94

Вы забыли, что дверь заперта. Вы пятитесь назад, коленки дрожат от страха, и вы бормочете что-то вроде: «Ошибся комнатой… извините… Я искал… мммм… дааа». Он говорит: «О, все в порядке. Я думал, что вы пришли сюда после правильного действия. Сейчас возьму ключ и выпущу вас наружу».

Он кладет свою шпагу в ножны и возвращается в кабинет. Вы прыгаете вперед, ударяете его рукояткой шпаги и улыбаетесь на три четверти дюйма шире. Прежде чем он успевает оправиться, вы несетесь через комнату и открываете другую дверь. Идите на 100.

95

Это последний громила. Вы собираетесь с силами и продолжаете свой путь. Скоро аллея Рыбьих Кишок будет разветвляться на две.

Вы идете на юг (вернее, туда, где должен быть юг)? Идите на 88.

Или на юг, но немножко на запад? Идите на 52.

96

Дракон выгибает спину, его голова в радужной чешуе бьется в агонии, когда ваш меч глубоко погружается в его первый мозг. Но второй мозг все еще функционирует, и вы видите, как ходуном ходит его хвост, как ядовитая слюна готова полететь прямо туда, где вы стоите, опасно балансируя между огромных желтых глаз чудовища.

Вы нажимаете кнопку и выбрасывается клинок меча? Идите на 426.

Или спрыгиваете со спины чудовища, в полной уверенности, что ваши батарейки не сели? Идите на 507.

97

Водоем сияет неземным светом. Наверняка это источник, производящий детей, которых эльфы оставляют взамен украденных, та питательная среда, где Техномансер вырастил нервную систему своего ужасного создания. Вы приближаетесь, оглядываясь в поисках опасности. В визуальном спектре ничего нет, но некроспектр показывает какое-то движение под полом. Вы настораживаетесь, отпрыгиваете назад и вынимаете свой меч, эмульсионный спрей 45-го калибра дергается у вас в левой руке.

Мордикант возникает из-под плит пола, и его руки, долго зажатые могилой, корчатся в конвульсиях!

Вы отрубаете ему голову? Идите на 650.

Или брызжете фиолетовой эмульсией на основание его мозга? Идите на 202.

98

Ааууааа! Невыносимая боль пронзает вас, когда толстый торговец садится на вас, приняв за удобный стул. Ваш дикий крик смущает его, он вскакивает и мчится прочь.

Вы медленно поднимаетесь на четвереньки и ползете к Триумфальной Арке (или куда-нибудь еще). Отнимите единицу из всех будущих сражений, которые будут еще более жестокими. Идите на 99 или на 91.

99

ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА

Огромный монумент воздвигли в честь доблестного императора, увековечив его подвиги с верблюдами. Триумфальная Арка находится около Западной стены города.

Вы продолжаете двигаться на запад (или куда-нибудь еще). Идите на 6.

Повернете на широкую авеню, которая ведет на юг. Идите на 21.

100

Вы распахиваете обитую бархатом дверь и становитесь во внушительную позу в дверном проеме. Ваша любовь, леди Ойзокс, сидит у зеркала и надевает серьги. Сначала она не обращает на вас внимания, затем говорит:

— Если уж вы пришли, то заходите. Ой! И помогите мне с сережками. Кстати, почему вас так долго не было? Раньше вы спасали меня быстрее. Подозреваю, вы устали от меня. Нет, и не говорите, что не устали. Я знаю, вы устали, иначе были бы здесь час тому назад (всхлипывает)…

Вы останавливаете ее недовольство страстным поцелуем, хватаете даму на руки и прыгаете за окно — на палубу удобно проходившей мимо роскошной гондолы. Музыканты из струнного квартета выглядят удивленными, а затем начинают играть «Историю любви». Официант откупоривает шампанское, вы и ваша леди откидываетесь на подушки, пахнущие лавандой, и гондола плывет к заходящему солнцу, к долгой счастливой жизни.[2]

Заветное желание

— Чтобы поймать звезду, ты должна знать ее тайное имя и место на небе, — прошептал Мерлин. Его рот почти касался ее уха, его дыхание щекотало ее, ей даже захотелось рассмеяться. И только потому, что дело было слишком серьезным, она удержалась от смеха. Наконец, после многих лет ее ученичества Мерлин готов был рассказать то, что ей всегда и хотелось узнать, ради чего она трудилась долгих семь лет.

— Ты должна послать на небо это имя, как белую птицу. Ты должна написать его на зеркале. Ты должна обернуть падающую звезду своим заветным желанием. И все это надо успеть сделать в то единственное мгновение, которое существует между концом ночи и началом дня.

— И это все? — тихо спросила Нимью. — Это последняя тайна?

— Да, — не сразу ответил Мерлин. — Это последняя тайна. Но не забывай, какова ее цена. Твое заветное желание будет поглощено звездой. А из пепла, оставшегося от твоего желания, родится сила.

— Но мое заветное желание в том и состоит, чтобы иметь силу! — воскликнула Нимью. — Как же я могу в одно и то же время и достигнуть, и потерять?

— Даже маги не могут понять свое сердце, — с тяжелым вздохом ответил Мерлин. — Пойми, желание твоего сердца будет всеобъемлющим, оно будет желанием прошлого, желанием настоящего и желанием будущего. Ты покинешь время…

Мерлин наблюдал, как она смотрит на звезды. Он видел молодую женщину с темным лицом, с волосами Пикты, с горящими от возбуждения глазами. Она не была красавицей, не была даже хорошенькой, но лицо ее было строгим и живым, а каждое движение говорило о едва сдерживаемой энергии. Она была одета в простое белое платье без рукавов, ниспадающее до щиколоток, на руках блестели тонкие золотые браслеты с аметистами. Эти браслеты подарил ей Мерлин, и они вмещали в себя намного меньше магии, чем та, которой Нимью научилась у Мерлина за последние три года.

Была и другая магия, которой обладал Мерлин, обладал, даже не задумываясь о ее природе, это был дар, полученный от падающей звезды. Он видел то, чего не видела она. Он видел прошлое, настоящее и будущее. Одновременно.

В прошлом — упрямая девушка лет четырнадцати разыскала его в простом доме на мысе Корнуолл. Он велел ей уйти, но она сидела на ступеньках крыльца много недель, питаясь лишь моллюсками и водорослями, до тех пор, пока он не смягчился и не впустил ее в дом. Сначала он отказывался учить ее магии, но она выиграла и это сражение. Он не мог отрицать, что она обладает даром, и что, обучая ее, он испытывал радость. С годами эта радость превратилась во что-то большее, хотя Мерлин никогда этого не показывал. Он был почти в три раза старше Нимью и прожил много лет, готовясь к грядущей печали. Он не представлял себе, что произойдет именно так, что он просто влюбится в девушку.

В настоящем — они стояли вдвоем у черного камня, под лучами восходящего солнца.

В будущем — перед ними в разных направлениях простиралось множество дорог. Если бы Мерлин захотел, он мог бы направить Нимью к тому будущему, которое казалось ему единственно правильным. Но он не стал этого делать. Выбор был за ней.

— Мое заветное желание — добиться совершенного мастерства в Искусстве, — медленно проговорила Нимью. — Я могу приобрести это мастерство, лишь заполучив звезду, но для этого я должна принести в жертву мое заветное желание. Интересная загадка.

— Постой здесь и подумай об этом, — сказал Мерлин. Он отошел от камня, центрального в круге. Этот круг из камней он построил почти двадцать лет тому назад. Трудней всего было создать этот черный камень, хотя он был небольшим и плоским, не похожим на стоящие в круге гранитные монолиты. Он нашел этот камень в глубинах земли, камень был дымящимся и текучим, как вода. Это он, Мерлин, придал камню его теперешние очертания. — А меня призывает завтрак, и я хотел бы ответить на призыв.

Нимью улыбнулась и, скрестив ноги, села на камень. Она смотрела вслед удалявшемуся Мерлину. Когда он шагнул из круга камней, его окружал мерцающий воздух, вокруг головы и рук, извиваясь, заплясали яркие столбы света. Свет потонул в волосах Мерлина, и волосы стали такими белыми, что он показался ей совсем глубоким старцем. Нимью знала, что он воспользовался магией. Возраст ассоциировался с мудростью, и Мерлин находил полезным являться миру старым и немощным. Нимью подумала, что она, вероятно, делала бы то же самое, если бы получила силу и власть. Старуха всегда более убедительна, чем девушка.

Нимью очень хотелось стать взрослой женщиной. У нее были четкие планы, касающиеся этого шага. И Мерлин был частью этого плана, хотя еще не знал об этом. Нимью не нужен деревенский парень или один из рыцарей Артура. Единственным мужчиной, которого Нимью хотела видеть в своей постели, был Мерлин. За последние годы находилось много желающих повлиять на ее выбор и преодолеть ее нерешительность. Она превращала этих наглецов в лягушек, и некоторые из них до сих пор прыгали среди камышей на озере, квакая и грея на солнышке свои бородавчатые спины. Нимью удивляло, что они так долго живут. Большинство мужчин умирало после таких превращений. Иногда она жалела выживших и кормила их мухами, но никогда не позволяла дотронуться до себя. Никому. Ни лягушкам, ни мужчинам.

Нимью вернулась от мыслей о незадачливых кавалерах к загадке, предложенной Мерлином. Как же возможно обрести силу, потеряв заветное желание?

Она почесала затылок и улеглась на камень, подставляя солнцу ладони, ловя его лучи. Солнце было источником энергии, которой она умела пользоваться, даже не владея очень сильной магией. Особенно ей это удавалось при ясном небе. Нимью могла получать силу и от многих других источников — от земли, от бегущих потоков, даже от дыхания животных и людей.

«А что потерял Мерлин? — с интересом подумала Нимью. — Что было его заветным желанием?»

Он должен был так же, как и она, хотеть власти и силы. Он получил это и, насколько она видела, не лишился ничего. Он был самым выдающимся чародеем эпохи. Советником и создателем королей. Не было знания, каким он не обладал бы, не было заклинания, которого он не знал.

«Возможно, ему и нечего было терять», — подумала Нимью.

Заветное желание, которое могло бы осуществиться, но не осуществилось, не было потерей. Видеть будущее — не то, что жить им. Возможно, она должна увидеть свое заветное желание в сердечном огне и понять, что оно никогда не исполнится. Насколько же тогда велика потеря?

Ничто не могло сравниться с возбуждением, которое дает магия.

— Сегодня ночью, — прошептала она и свернулась на черном камне, как кошка, которая отдыхает, готовясь к очередной проделке. — Этой ночью и навсегда.


Мерлин не спал, когда она пришла в его комнату. Он лежал на кровати с открытыми глазами, они светились в тонком луче лунного света, падающем из окна башни. Нимью чуть замешкалась у двери, внезапно засмущавшись и испугавшись. Она решила прийти обнаженной, но так, чтобы ее длинные черные волосы были и покрывалом, и приглашением. Ей понадобилось много времени, но сейчас они держались, благодаря магии и заколкам.

— Мерлин, — прошептала она.

Мерлин не отвечал. Нимью вплыла в комнату. Ее кожа, казалось, сияла внутренним светом, а улыбка обещала большое наслаждение. Любой мужчина вскочил бы и тут же отнес бы ее в постель. Но не Мерлин.

— Мерлин, я пойду к черному камню перед рассветом. Но я пойду как женщина, познавшая мужчину. Как твоя женщина.

— Нет, — прошептал Мерлин. Он не шелохнулся, он лежал неподвижно, будто известняк, врезавшийся в траву холма. — В деревне много мужчин. Сегодня к Артуру приехали два рыцаря. Оба — хорошие, молодые и неженатые.

Нимью покачала головой и шагнула вперед. Когда она встала на колени у кровати, ее прическа распалась, магия истончилась, и заколки не смогли удержать массу черных волос.

— Я хочу тебя, — яростно сказала Нимью. — Тебя! И никого другого. Ты тоже хочешь меня! Я знаю это так же хорошо, как знаю десять тысяч названий зверей и птиц, которым ты меня научил.

— Я хочу, — прошептал Мерлин. — Но я — твой учитель, и понимаю, что мы не должны быть вместе, мы не равны ни по годам, ни по силам. Возвращайся к себе.

Нимью окаменела. Затем она поднялась, топнула ногой, вихрем кинулась прочь, и вслед ей заплясали свет и тени. У двери она оглянулась, и сквозь темноту комнаты сверкнула ее улыбка.

— Завтра я буду сама себе хозяйка, и ты не будешь властен надо мной, — сказала Нимью. — Я поймаю свою звезду, и мы сможем стать мужем и женой.

Мерлин не пошевельнулся и ничего не ответил. Нимью ушла, и в комнате наступила тишина. Луч лунного света медленно прокрался по лицу Мерлина, а темнота сокрыла слезы, которые струились из его ясных синих глаз. Из глаз молодого человека, из глаз, не затуманенных ни возрастом, ни чарами.

— Ну, и хорошо, — пробормотал он. — Ну, и хорошо.

Это были слова, которые отец Мерлина произнес на своем смертном одре. Простые слова, лишенные магии, приветствующие удел, которого нельзя избежать.

Нимью не пошла спать. Она надела свое самое лучшее льняное платье, которое подсинила корой дерева исатис и расшила серебряной нитью, вытянутой из глубины земли.

Серебряная нить засияла в лунном свете, когда Нимью вышла из дома и направилась на мыс. На западном конце мыса был прудик, его наполняли источники и дожди, в нем была мягкая вода. Прудик всегда был спокойным, как зеркало, и являл собою резкий контраст морю, которое разбивалось о скалы лишь в нескольких шагах от него, но на двести футов ниже. Над прудиком склонялся древний боярышник, его ветки с шипами отбрасывали причудливую тень. Из-за этого боярышник часто принимали за великана или за странное существо. Каждую ночь перед днем зимнего солнцестояния какой-нибудь злополучный пришелец, желавший получить силу от прудика, испугавшись боярышника, в панике бежал прочь. И всякий раз эти несчастные добегали до края мыса и падали в море, которое разбивало их тела о берег.

Нимью встала у края прудика и обхватила себя руками, защищаясь от порывов холодного предрассветного ветра. Она шептала сама себе, готовясь к решительному мигу:

Найти тайное имя звезды,
Спросить луну, которая тоже владеет небом.
Заметить место между ветвями боярышника.
Послать имя на крыльях птицы в небо.
Сжечь имя в огне над зеркальными водами озера.
Обернуть звезду в заветное желание
Между тьмой и дневным светом.
Тогда ты будешь магом…
Нимью посмотрела на небеса и нашла большой, желтый диск луны. Она дала свету луны упасть на лицо и на поднятые к нему руки, она приняла его силу. Но желтая луна была не тем, чего искала Нимью. Она молчаливо ждала, боярышник мягко стонал под ветром, далеко внизу разбивались буруны прибоя.

Луна медленно начала садиться. Желтый цвет померк, и по лику ночного светила стал разливаться серебристо-голубой оттенок. Нимью ощутила перемену и улыбнулась. Скоро она спросит у луны имя своей звезды. Она ее уже выбрала. Яркую звезду, но не настолько яркую, чтобы подавить ее магию. Не Вечернюю Звезду, которая никогда никому не служила и не будет служить. Она выбрала звезду такую же яркую, как звезда Мерлина, только не такую красную. Она должна быть равна Мерлину по силам.

Подала голос птица, чей-то сонный крик разбудил ее раньше времени. Ветер уснул, и боярышник затих. Нимью почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Всего лишь минута до рассвета. Луна стала серебряной — пора действовать.

Нимью призвала луну, этого призыва не могли услышать человеческие уши. Сначала ответа не было, но Нимью знала, что так и должно быть. Она снова позвала луну, использовав ту силу, которую днем взяла у солнца. В ответ на этот зов луна стала светиться чуть ярче, и сквозь безвоздушное пространство донесся ее серебряный голос. Голос луны был тихим и исполненным печали, голос звучал только для Нимью.

— Джаалиел.

Когда имя возникло в голове Нимью, она упала на одно колено и посмотрела сквозь ветви боярышника. Там, в развилке, где встречались две ветки, она увидела свою звезду, ярко светившую между двумя полосами темноты.

Нимью плеснула водой из прудика, и капли воды полетели в воздух, став белым голубем. Крылья его бились так, что поднимали птицу прямо в небо, и имя звезды голубь нес в клюве, как однажды принес в клюве оливковую ветвь.

Прудик был спокойным, спокойным и блестящим, в нем отражались женщина, дерево, луна и небо. Указательным пальцем, через который Нимью направила всю энергию, оставшуюся в ней от энергии солнца, она написала огнем по зеркалу вод три руны, которые читались, как имя «Джа-ал-иел».

В небесах падала звезда. Луна зашла, и солнце встало.

В одно мгновение между ночью и днем Нимью поймала свою звезду и привязала ее к себе навсегда, пообещав ей свое заветное желания.

Нимью почувствовала, как что-то покидает ее, и в глазах начали скапливаться слезы. Но она не знала, что потеряла, и ликовала от ощущения силы.

Нимью побежала на вершину мыса и бросилась в воздух. Как перышко, она опускалась вниз, ветер бил ее, но не причинял боли. Прежде чем холодная вода обняла ее, она стала дельфином, врезалась в волну, проскользнула под воду. Она смеялась, как смеются дельфины.

Раньше Нимью превращалась в дельфина, но превращал ее Мерлин. Это сила его звезды придавала ей облики разных существ. Теперь она сама, по собственному желанию, могла совершать эти превращения. Нимью снова подпрыгнула, поднялась над морской водой и стала соколом, взмывшим над пеной волн. Точнее, кречетом, мерлином, вот в чем была ее шутка. Изогнув назад крылья, она промчалась над мысом, оставила позади прудик и устремилась к восходящему солнцу и к Мерлину.

Острым взглядом кречета она увидела, что тот уже поднялся и ждет ее в круге камней. Он стоял на черном камне, он не был окутан чарами, и Нимью почувствовала, что в ее сердце растет любовь, такая же яркая и сильная, как поднимающееся солнце.

Она взлетела еще выше, оказалась прямо над ним, и он затенил глаза рукой, чтобы посмотреть на нее. Тогда она сложила крылья и стала падать, падать вниз в его раскрытые руки.

Они успели лишь один раз поцеловаться, лишь один раз обняться, и тут их звезды оттолкнули их друг от друга, и сам воздух разжал их объятья. Нимью закричала и направила свое желание к своей только что обретенной силе, но это не подействовало. Ее отшвырнуло от черного камня, и она упала, распластавшись в круге камней.

Мерлин не кричал. Он упал на спину, и его втянуло в черный камень, будто это был вовсе не камень, а торфяное болото, которое засосало неосторожного путника.

Мерлин не кричал, но голос его громко и ясно прозвучал в ушах Нимью, когда она попыталась подняться на ноги.

— Нимью, ты была моим заветным желанием, я ждал тебя, ждал исполнения желания. Ты была ценой, которую я заплатил за Искусство. Любовь не осуществилась. Прости меня.

Его руки вытянулись из камня. Нимью схватила их, как будто могла вытащить его назад. Но ее руки сомкнулись в воздухе, а его — исчезли под поверхностью камня. Яркая звезда зажглась в ямке ее шеи, звезда, обещавшая силу и мудрость, даже большую, чем та, о которой она мечтала. Но внутри был холод, холод осознания того, что эта сила не является ее заветным желанием. Ее истинное заветное желание лежало погребенным в темном камне. И она уже никогда в жизни не коснется его.

Или нет? Нимью сжала свою звезду и посмотрела в небо. Такое светлое! Если звезда могла упасть с неба, то, наверное, могла бы и вернуться туда? Снова занять свое место на небесном своде, распутав все нити времени, которыми она была опутана, когда падала. Если бы это произошло, то наверняка Мерлин мог бы свободно ходить по земле, а он освободил бы свою звезду и получил бы обратно свое заветное желание.

Но в мире были и другие силы. И другие места, где можно получить знание. Нимью вытянула тонкие руки над головой и в одно мгновение стала птицей с широкими крыльями. Она поймала западный ветер над открытым морем и улетела из Британии.

А с ней ушли и вся мудрость, вся сила Мерлина, все надежды на королевство Артура. Королевство, которое должно было превратиться в руины, как случилось с заветным желанием Нимью, когда оно погрузилось в камень.

Глаза Гензеля

Гензелю было десять лет, а его сестре Гретель — одиннадцать, когда мачеха решила от них избавиться. Сначала они об этом не догадывались, потому что Мамаведьма (так они тайно называли мачеху) всегда их ненавидела. Оставить их в супермаркете или позабыть забрать из школы — было для нее в порядке вещей.

Только когда папа принялся читать в газете об «исчезнувших детях», ребята поняли, что все очень серьезно. Папа, конечно, был слабым человеком, но дети думали, что он любит их и сможет заступиться перед Мамойведьмой.

Они поняли, что ошиблись, в тот день, когда он повез их в лес. Гензель хотел поиграть в поход, поэтому взял с собой бутылку воды, компас и карту, но папа сказал, что им это не понадобится. Прогулка будет короткой.

А потом папа их бросил. Только ребята вышли из машины, как он тут же уехал. Они не попытались его догнать. Они поняли, что это означает. Мамаведьма снова загипнотизировала его.

— Думаю, ее ждет неприятный сюрприз, когда мы явимся обратно, — сказал Гензель, вытаскивая карту, которую спрятал под рубашкой. Гретель молча вынула из носка и протянула брату маленький компас.

Им понадобилось три часа, чтобывернуться домой, сначала они шли пешком, затем ехали на патрульной машине. Когда они подъехали к дому, Мамаведьма разговаривала в телефонной будке. Гензель и Гретель услышали, как она завизжала. Но дома она улыбалась и целовала воздух около их щек.

— Она что-то задумала, — сказала Гретель. — Что-то нехорошее.

Гензель согласился, и они легли спать в одежде, с картами, компасом и конфетами в карманах рубашек.

Гретель снился ужасный сон. Вот Мамаведьма в бархатных тапочках, как кот, крадется к их комнате. В руке у нее большая желтая губка, которая приторно пахнет сладким, так приторно, что противно. Она подходит к кровати Гензеля и прижимает губку к его лицу. Его руки и ноги дергаются, а потом бессильно падают.

Гретель пыталась выбраться из этого сна, но когда она, в конце концов, открыла глаза, перед ней была желтая губка и улыбающееся лицо Мамыведьмы, а затем сон ушел, и уже не было ничего, кроме полной, кромешной темноты.

Гретель проснулась и поняла, что лежит в какой-то аллее. Сердце колотится и ей не хочется открывать глаза, потому что солнце светит слишком ярко.

— Хлороформ, — прошептал Гензель. — Мамаведьма отравила нас, а папа увез и выбросил.

— Меня тошнит, — пожаловалась Гретель. Она заставила себя подняться и обнаружила, что исчезло все, что они прятали под рубашками — карты, компас и конфеты.

— Плохо наше дело, — вздохнул Гензель. Он заслонился рукой от солнца и разглядел кучи мусора и разбитые окна. В воздухе пахло гарью от недавнего пожара. — Мы в старой части города, которую обнесли забором после беспорядков.

— Она, должно быть, надеется, что нас кто-нибудь убьет, — сказала Гретель. Она нахмурилась, подняла осколок стекла и обернула его какой-то старой тряпкой, теперь этот осколок можно было использовать как нож.

— Возможно, — согласился Гензель. Он был вовсе не глуп. Он понимал, что Гретель испугана не меньше него.

— Давай осмотримся, — предложила Гретель. Лучше что-то делать, чем просто стоять и чувствовать, как становится все страшнее и страшнее.

И они молча пошли вперед, плечом к плечу. Аллея перешла в широкую улицу, но и улица оказалась совершенно пустынной. Единственными живыми существами были голуби.

Но, завернув за угол, Гензель так резко попятился, что стеклянный ножик Гретель чуть не вонзился ему в бок. Она испугалась и отбросила ножик в сторону. Звон разбитого стекла разнесся по пустынной улице и спугнул стаю птиц.

— Я чуть не зарезала тебя, придурок! — воскликнула Гретель. — Почему ты остановился?

— Там магазин, — ответил Гензель. — Совсем новый.

— Дай-ка взглянугь, — сказала Гретель. Она так долго смотрела за угол, что Гензель потерял терпение и потянул ее за воротник.

— Это магазин, — подтвердила Гретель. — Магазин игровых приставок. И в витрине выставлено множество игр.

— Странно, — сказал Гензель. — Я думаю, он не работает. Тут же некому покупать.

Гретель нахмурилась. Магазин чем-то напугал ее, и чем больше она старалась не думать об этом магазине, тем больше это ее тревожило…

— Может быть, он случайно остался, — добавил Гензель. — Знаешь, когда они после пожара обносили все это забором…

— Может быть… — кивнула Гретель.

— Давай проверим, — предложил Гензель. Он видел, что Гретель обеспокоена, но ему магазин показался хорошим знаком.

— Мне не хочется, — сказала Гретель, покачав головой.

— Ну, постой тут, а я схожу, — вызвался Гензель. Но не успел он сделал шесть или семь шагов, как Гретель догнала его. Гензель про себя усмехнулся, Гретель ни за что не останется одна.

Магазин был очень странным. Окна витрины — такие чистые, что можно разглядеть весь торговый зал. Все игровые приставки соединены с большими телевизионными экранами, а у стены — аппараты с баночками колы и сладостями.

Гензель нерешительно прикоснулся пальцем к двери. Часть его разума хотела, чтобы дверь оказалась заперта, а другая — чтобы дверь приоткрылась. Но дверь не просто приоткрылась. Она автоматически сдвинулась, и в лица ребят подул прохладный воздух кондиционера.

Гензель шагнул внутрь. За ним неохотно последовала и Гретель. Дверь закрылась, и тут же зажглись все экраны, и оживились все игры. Затем аппарат с кокой со звоном выдал две банки, а аппарат со сладостями зажужжал, заворчал, и в щель вывалилась целая куча леденцов и шоколадок.

— Восторг! — счастливо воскликнул Гензель, шагнул вперед и схватил банку колы. Гретель протянула руку, чтобы остановить его, но было поздно.

— Гензель, мне это не нравится, — сказала Гретель, отступая к двери. Во всем происходящем было что-то очень странное — мерцание телевизионных экранов дотягивалось до ребят, подзывая поиграть, пытаясь затащить их обоих в…

Гензель не обратил никакого внимания на слова сестры. Он отпил большой глоток колы и начал играть в какую-то игру. Гретель потянула брата за руку, но его глаза не отрывались от экрана.

— Гензель! — закричала Гретель. — Мы должны уйти отсюда!

— Почему? — спросил мягкий голос.

Гретель задрожала. Голос был вполне человеческим, но в сознании девочки немедленно возникла картинка: паук приглашает мух в свою паутину. Гретель медленно обернулась, говоря себе, что на самом деле здесь не может быть никакого паука.

Действительно, вместо огромного, восьминогого паука с жирным брюхом и с чудовищными ядовитыми клыками перед ней была всего лишь женщина. Но легче от этого Гретель не стало. Женщина, может быть, лет тридцати пяти, в простом черном платье, протягивала к ней руки. Длинные, мускулистые руки с узкими кистями и длинными, цепкими пальцами. Гретель взглянула на ее лицо, увидела сверкающий от ярко-красной помады голодный рот и темнейшие очки и поспешила отвести взгляд.

— Ты не хочешь поиграть в игры, как твой брат Гензель? — спросила женщина. — Но ты ощущаешь их силу, а, Гретель?

Гретель не могла пошевелиться. Ее тело пронзил страх, эта женщина все равно была пауком, пауком на охоте, и они с Гензелем попали в ловушку. Гретель, не задумываясь, выпалила:

— Паук!

— Паук? — рассмеялась женщина, ее красный рот широко растянулся, обнажив желтые от никотина зубы. — Я не паук, Гретель. Я — тень, темная ночная тень, поймай-если-можешь… Я — колдунья!

— Колдунья! — прошептала Гретель. — И что вы собираетесь с нами сделать?

— Я хочу предоставить вам выбор, прежде я никогда никому не предоставляла выбора, — прошептала колдунья. — У тебя есть кое-какая сила, Гретель. Тебе снятся вещие сны, и они настолько сильные, что мое искусство не может поймать тебя в этих снах. Семя колдовства лежит в твоем сердце, и я хочу присмотреться и вырастить его. Ты будешь моей ученицей и познаешь тайны силы, тайны ночи и луны, тайны сумерек и рассвета. Магию, Гретель, магию! Силу, свободу и власть над животными и людьми! Или можешь пойти другим путем, — продолжала колдунья, придвинувшись совсем близко, Гретель едва не задохнулась от запаха сигарет и виски. — Путь, который заканчивается смертью, Гретель. Путь, на котором из тебя вынут сердце и легкие, печенку и почки. Ты же знаешь, как требуются человеческие органы для трансплантации, особенно для больных детей очень богатых родителей! Странно, но эти богатые родители никогда не спрашивают меня, откуда я беру органы!

— А Гензель? — прошептала Гретель, не думая ни об опасности, которая грозит ей самой, ни о семени колдовства в сердце, которое молит, чтобы она стала колдуньей. — Что же будет с Гензелем?

— Ах, Гензель, — вскричала колдунья. Она щелкнула пальцами, и Гензель пошел к ней, как зомби, пальцы его все еще дергались, будто он продолжал держать в руках джойстик.

— Насчет Гензеля у меня есть особый план, — промурлыкала колдунья. — Насчет Гензеля с его прекрасными-распрекрасными голубыми глазами…

Она откинула голову Гензеля назад, так что глаза его, поймав луч света, замерцали голубизной. Тут колдунья сняла очки, и Гретель увидела, что ее собственные глаза сморщены, как изюм, и покрыты толстыми белыми линиями, будто паутиной.

— Глаза Ганзеля отправятся к особенно важной персоне, — прошептала колдунья. — А что с ним станет? Это зависит от Гретель. Если она будет хорошей ученицей, мальчик будет жить. Лучше быть слепым, чем мертвым, как ты думаешь? — С этими словами она хлопнула в ладоши и схватила Гретель, не дав ей двинуться к двери. — Нет, ты, Гретель, не сможешь уйти без моего разрешения, — сказала колдунья. — Ах, снова видеть! Ясно и чисто! Смотреть на мир голубыми и яркими глазами. Лазарус!

Мягко ступая, к рукам колдуньи подошел зверь. Это был огромный кот. Он дотягивался почти до талии колдуньи, полоски голой кожи бежали между пятнами меха разных цветов. Даже уши были разноцветными, а хвост, казалось, сделан из семи самых разных сортов меха. Гретель затошнило, когда она догадалась, что это лоскутное одеяло сшито из многих котов, и оживила его магия колдуньи.

Потом Гретель заметила: куда бы колдунья ни поворачивала голову, кот делал то же самое. Если колдунья смотрела вверх, кот смотрел вверх. Если она поворачивала голову налево, то и кот поворачивал голову налево. Колдунья видела мир глазами кота.

Женщина подтолкнула Гретель вперед и свистнула Гензелю, чтобы он следовал за ними. Они двинулись в глубь магазина, и кот все время шел рядом с хозяйкой. Затем они долго спускались по винтовой лестнице. Внизу колдунья ключом из отполированной кости отперла дверь.

За дверью оказалась огромная пещера, плохо освещенная семью закопченными фонарями. Вдоль одной стены стояли пустые клетки, в каждой из которых мог разместиться ребенок.

А еще там была огромная холодильная комната, из щели над дверью свисали толстые сосульки — холодильная комната занимала всю противоположную стену пещеры. Рядом с холодильником лежала мраморная плита, которая служила столом, позади этого стола с крюков, вбитых во влажные стены пещеры, свисала дюжина ножей и страшных стальных инструментов.

— В клетку, малыш Гензель, — приказала колдунья, и Гензель послушно выполнил приказание. Пятнистый кот скользнул за ним и одним ударом лапы запер задвижку. — Итак, Гретель, — сказала колдунья, — будешь колдуньей или хочешь быть разорванной на кусочки?

Гретель посмотрела на Гензеля в клетке, затем на мраморную плиту и на ножи. Похоже, выбора не было. В конце концов, если она начнет учиться колдовству, то Гензель только… только… потеряет глаза. И, возможно, у них появится шанс бежать.

— Я буду учиться колдовству, — сказала она после раздумий. — Если вы обещаете не брать у Гензеля ничего, кроме его глаз.

Колдунья рассмеялась и схватила ладошки Гретель своими костлявыми руками, не обращая внимания на то, что девочка трясется от страха. А потом она начала плясать и раскручивать Гретель, круг за кругом, а между ними прыгал и зловеще кричал Лазарус.

Во время пляски колдунья запела:

Гретель хочет колдовать,
Гензель должен пострадать.
Сестра умней, а брат глупей,
Все смешалось у детей.
Потом колдунья резко остановилась и отпустила Гретель. И Гретель, завертевшись, пролетела всю пещеру и врезалась в дверь одной из клеток.

— Ты будешь жить здесь, внизу, — сказала колдунья. — В холодильной комнате есть еда, а в последней клетке — даже ванна. Каждое утро я буду давать тебе задание. Если попытаешься убежать — будешь наказана.

Гретель кивнула, но не смогла отвести взгляда от ножей, сверкающих на фоне стены. Колдунья и Лазарус тоже посмотрели на стену, и женщина снова рассмеялась.

— Никакая сталь меня не зарежет, никакая розга не оставит следа на моей спине, — сказала она. — И запомни: если ты попробуешь это сделать, то расплачиваться будет Гензель.

Потом колдунья ушла, и Лазарус мягко засеменил рядом с ней.

Гретель немедленно кинулась к Гензелю, но он все еще был под властью заклинания, его глаза и пальцы сосредоточились на какой-то воображаемой игре.

Гретель попробовала толкнуть дверь, попробовала вставить в замок нож, но от лезвия только брызнули искры и обожгли ее. Дверь в холодильную комнату открылась достаточно легко, оттуда вырвались морозный воздух и флюоресцентный свет. В этой комнате было гораздо холоднее, чем в обычном холодильнике. По одной стене до самого верху стояли коробки-холодильники, на каждой из них был знак красного креста и яркая наклейка, гласящая: СРОЧНО: ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ТРАНСПЛАНТАНТЫ. Гретель постаралась не смотреть на эти камеры и не думать, что в них содержится. Другая стена была заполнена коробками со всевозможной пищей. Гретель взяла шпинат. Она ненавидела шпинат, но сейчас она даже подумать не могла о том, чтобы есть мясо.

На следующий день колдунья приказала Гретель чистить и упаковывать коробки в специальные мешки для посылок. Затем колдунья стала учить Гретель колдовству, например, заклинанию на то, чтобы ей и Гензелю было тепло.

Гретель постоянно жила в страхе ожидания, что колдунья приведет в подвал какого-то ребенка и разрежет его на мраморной плите, или что она заберет глаза у Гензеля. Но колдунья появлялась одна, просто смотрела на Гензеля глазами Лазаруса и говорила:

— Не готов.

Изо дня в день Гретель работала, училась, кормила Гензеля и шепталась с ним. Она все время уговаривала его прийти в себя, понимая, что он все еще находится во власти заклинания.

Шли дни, потом недели, и Гретель вдруг поняла, что обучение колдовству доставляет ей большое удовольствие. Она с нетерпением ждала следующего урока и иногда на несколько часов забывала о Гензеле, забывала, что он вскоре лишится глаз.

Когда Гретель поняла, что однажды она навсегда может забыть о Гензеле, она решила убить колдунью. В эту ночь она разговаривала с Гензелем, нашептывала ему о своих страхах и пыталась что-нибудь придумать. Но ей ничего не приходило в голову, ведь Гретель научилась колдовству и понимала — колдунью нельзя зарезать, нельзя даже взорвать.

На следующее утро Гензель вдруг заговорил во сне в то время, когда колдунья оказалась в подвале. Гретель мыла пол, она испуганно крикнула и кинулась к брату, но было слишком поздно. Колдунья подошла к нему и внимательно уставилась на него сквозь решетку.

— Значит, ты притворяешься, — сказала колдунья. — Тогда я заберу твой левый глаз, заклинание для пересадки его в мою глазницу должно питаться твоим страхом. А твоя сестра будет мне помогать.

— Нет, не буду! — закричала Гретель. Но колдунья только рассмеялась и дунула на девочку. Ее дыхание проникло к сердцу Гретель, и жар колдовства вспыхнул, разросся и стал распространяться по всему ее телу. Он поднимался все выше и выше, пока мозг Гретель не превратился в послушный инструмент, который мог действовать только по приказу колдуньи.

Затем колдунья вытащила Гензеля из клетки и связала его. Она положила его на мраморную плиту, туда же вспрыгнул Лазарус, чтобы колдунья его глазами могла хорошо видеть происходящее. Гретель принесла ей пучок трав, палочку из слоновой кости, палочку из гагата и палочку из рога. А потом колдунья начала нараспев читать заклинание.

Когда Гретель пришла в себя, Гензель был в своей клетке, и один его глаз был забинтован толстым слоем паутины. Он посмотрел на Гретель другим глазом, полным слез.

— Другой она собирается взять завтра, — прошептал Гензель.

— Нет, — сказала, всхлипывая Гретель. — Нет.

— Я знаю, что ты не хотела помогать ей, что ты была под заклинанием, — сказал Гензель. — Но что ты можешь поделать?

— Не знаю, — ответила Гретель. — Мы должны ее убить. Но, если мы попытаемся и потерпим неудачу, то накажет она тебя.

— Я бы хотел, чтобы это был сон, — сказал Гензель. — Сны кончаются, и ты просыпаешься. Но я не сплю, а? Здесь слишком холодно, и у меня… болит глаз.

Гретель открыла клетку, обняла брата и создала заклинание на тепло. Но мысли ее были о холоде — и о колдунье.

— Если бы мы могли каким-то образом заманить колдунью и Лазаруса в холодильную комнату, они бы замерзли там до смерти, — медленно сказала Гретель. — Но для этого надо, чтобы в холодильной комнате стало намного холоднее, чем сейчас, тогда она не успеет произнести заклинания.

Они осмотрели холодильную комнату, Гензель увидел в углу бочонок с жидким азотом, и тут его осенила идея.

Через час ловушка-заморозка для ведьмы была готова. Воспользовавшись ножом, Гензель отвинтил внутреннюю ручку двери, таким образом теперь невозможно было выйти наружу. Затем они установили бочонок на стопку коробок за дверью и разлили по всей комнате воду, так что пол превратился в сплошной лед.

А потом они легли спать и спали до тех пор, пока Гретель не услышала, как колдунья поворачивает ключ в замке двери. Девочка вскочила и пошла в холодильную комнату. Оставив дверь приоткрытой, она осторожно встала на лед и сняла крышку с бочонка. Затем вышла наружу, зажав нос и делая вид, что задыхается.

— Что-то не в порядке, Хозяйка! — воскликнула она. — Там все сгнило!

— Что?! — крикнула колдунья и бросилась через пещеру, сверкая одним голубым глазом. По привычке, Лазарус бежал у ее пяток, хотя она уже не нуждалась в его зрении.

Когда колдунья вбежала в холодильную комнату, Гретель отступила в сторону и сильно толкнула ее. Колдунья заскользила по льду, врезалась в коробки и упала на спину как раз в тот момент, когда опрокинулся бочонок с жидким азотом. И в то же мгновение последний крик колдуньи потонул в облаке леденящего испарения.

Но Лазарус, более шустрый, чем обыкновенные коты, сделал сальто назад. Древние швы его шкуры разошлись, и взорвалась колдовская серебряная пыль, которая наполняла кота и давала ему жизнь.

На мгновение, пока пыль скрывала зверя, Гретель расслабилась, но тут же закричала: на нее, щелкая зубами, прыгнула передняя часть Лазаруса. Гретель пнула его ногой, но кот не почувствовал удара, а его огромные челюсти схватили девочку за коленку.

Гретель снова закричала, и рядом оказался Гензель, он стал вытряхивать странную пыль из разломанного туловища, будто выбрасывал пыль из пылесоса. За несколько секунд от Лазаруса не осталось ничего, лишь голова и пустая шкура. Но даже и эти остатки не желали умирать, тогда Гензель поддел его пасть половой щеткой и впихнул рычащие куски зверя в одну из клеток.

Гретель смотрела, как остатки кота кусают клетку, зеленые глаза Лазаруса все еще были наполнены колдовской жизнью и ненавистью.

— Гензель, — сказала Гретель, — твой глаз заморозился вместе с колдуньей. Но я помню одно заклинание — так что глазик у кота надо бы забрать.

Когда позже они вошли в холодильную комнату, чтобы взять костяной ключ из замерзших, скрюченных пальцев колдуньи, Гензель уже смотрел на мир двумя глазами, одним — голубым, а другим — зеленым.

Еще позже, когда они добрались до своего дома, вид зеленого глаза вызвал сердечный приступ у Мамыведьмы, и она умерла. Но папа так и остался слабым человеком, и через год он задумал жениться на женщине, которая тоже не любила его детей. Правда, новая Мамаведьма встретилась не с обычными детьми, а с Гретель, которая была наполовину колдуньей, и с Гензелем, которого колдовской зеленый глаз кота наделил загадочной силой.

Но это уже другая сказка…

Сундук с приданым

В одно пыльное, медленное утро лета 1922 года, когда после пятиминутной стоянки поезд с молоком вышел из Динилбарга, на платформе остался плачущий пассажир. Сначала за свистком паровоза, за вздымающимися клубами пара и дыма, за стуком колес по стальным рельсам никто этого не заметил. Молочник был занят бидонами, начальник станции — почтой. А больше на станции никого и не было.

Когда поезд завернул за поворот и увез с собой все шумы, плач стал слышен явственно и отчетливо. Молочник и начальник станции оторвались от работы и увидели плачущего пассажира.

На самом краю платформы, на громадном сундуке, в котором обычно перевозят багаж пассажиры больших океанских лайнеров, лежал ребенок, плотно закутанный в розовое одеяло. С каждым криком, с каждым движением ребенок скатывался все ближе к краю сундука. Если он скатится, то упадет не только с сундука, но и с платформы, прямо на рельсы, на четыре фута вниз.

Молочник перепрыгнул через бидоны, повалив два из них, и его каблуки разбрызгали разлившееся молоко. Начальник станции выронил мешок, откуда в разлившееся молоко каскадом полетели письма и пакеты. Оба ухватили ребенка как раз в тот момент, когда он уже скатывался с сундука. Оба отошли от края платформы, наступая друг другу на ноги. В их руках покачивался ребенок.

Вот так Алиса Мэй Сьюзан Хопкинс прибыла в Динилбарг и заполучила двух неродных дядей с одинаковыми именами — дядю Билла Кэйри, начальника станции, и дядю Билла Хугинера, молочника.

Первым, на что обратили внимание оба Билла, когда поймали ребенка, была записка, приколотая к розовому одеялу. Слова, написанные темно-синими чернилами на красивой, плотной бумаге, поблескивали на солнце. Записка гласила:

«Алиса Мэй Сьюзан, родилась в Саммер Солтис в 1921 году. Позаботьтесь о ней, и она позаботится о вас».

Для того чтобы новости об Алисе Мэй Сьюзан разнеслись по городу, много времени не понадобилось. Не больше чем через пятнадцать минут пятьдесят процентов взрослых женщин города были уже на станции, тридцать восемь из них так сгрудились над бедным ребенком, что девочка чуть не задохнулась. К счастью, Эулалия Фалкрик, как всегда, взяла на себя руководство и установила расписание для объятий, поцелуев, разглядывания, суетливой заботы, причитаний и сюсюканья.

Позднее в это расписание добавился уход за Алисой Мэй Сьюзан. Девочка передавалась от одной замужней женщины к другой и каждый месяц меняла фамилию, переходя из семьи в семью. Все в один голос говорили, что она — прелестная малышка, и Эулалия Фалкрик должна была, наконец, определить, кто удочерит ребенка.

Ее окончательное решение было принято благодаря одной простой вещи. В то время как все женское население возилось с девочкой, почти все мужское население городка было занято тем, что пыталось открыть сундук, на котором нашли плачущую малышку.

На первый взгляд сундук был огромным, но обыкновенным. Он был около шести футов длины, трех футов ширины и двух футов высоты. Его обвивали два кожаных ремня, а в скважину медного замка можно было вставить палец. Только никто этого не делал после того, как Торранс Виб всунул туда палец, а вытащил обрубок.

Кожаные ремни тоже не поддавались. Такой кожи в Динилбарге никогда прежде не видывали. Ремни невозможно было разрезать или разорвать. Каждый, кто пытался сладить с ними, доходил до бешенства.

Шли разговоры о черной магии и о заграничном волшебстве, пока Билл Кэйри, который понимал в багаже больше, чем все остальные в городе, не указал на медную табличку, на которой было написано: «Сделано в США. Сундук защищен от грабежа». Тогда все стали гордиться научным прогрессом и сожалеть, что неизвестно, какая фирма это производит, потому что все в Динилбарге захотели приобрести такой сундук, но не знали, куда посылать заказы.

Единственным мужчиной, который не пытался открыть сундук, был Джейк Хопкинс, аптекарь. Так что когда Стелла Хопкинс сказала, что они хотели бы взять малышку Алису Мэй Сьюзан, Эулалия Фалкирк поняла, что причиной этого заявления было искреннее сочувствие к девочке, а не желание заполучить сундук.

Вот так Алиса Мэй Сьюзан присоединилась к семейству Хопкинсов и стала расти вместе с дочерьми Стеллы и Джейка — Джейнис, Джесси и Джейн, которым в то время было десять, восемь и четыре. Сундук водрузили на чердак, и Алиса Мэй Сьюзан стала еще одной Хопкинс. Ничем не выделявшейся, обычной, типичной девочкой из Динилбарга.

До тех пор, пока ей в 1937 году не исполнилось шестнадцать лет.

В ее шестнадцатый день рождения дома из всех сестер была только Джейн, которая наслаждалась каникулами. Джейнис и Джесси уже вышли замуж и жили больше чем в двадцати милях от дома. Джейн отличалась от своих сестер. Она выиграла стипендию, и это позволило ей учиться в колледже на востоке. Там Джейн набралась всяческих идей. Она постоянно критиковала все, что Алиса Мэй Сьюзан делала или говорила, и считала дни, когда сядет в поезд и уедет из запыленного городка к тому, что она называла «цивилизацией».

— Ты бы получше училась, тогда уехать из этого места будет легче, — сказала Джейн Алисе, когда они сидели на веранде, ели именинный торт и наблюдали, что происходит в мире. Пока там ничего не происходило, мимо прошел только кот Проуэллов.

— А мне здесь нравится, — сказала Алиса Мэй. — Зачем мне отсюда уезжать?

— Затем, что тут ничего нет! — возразила Джейн. — Ничего! Ни жизни, ни цвета, ни… событий! Ничего никогда не случается. Все девушки просто выходят замуж и рожают детей. Никакой романтики, ни в чем и ни в ком!

— Не все выходят замуж, — ответила Алиса Мэй после короткой паузы.

— Ты имеешь в виду Гвенифер Корбен? — спросила Джейн. — Она — директор школы. А директора школ всегда бывают старыми девами. Ты ведь не хочешь быть директором школы?

— Может и хочу, — ответила Алиса Мэй и серебряным вихрем покрутила в пальцах вилку для торта.

— В самом деле? — спросила Джейн, оторопев. — Директором школы?

Алиса Мэй нахмурилась и швырнула вилку в стену. Вилка вонзилась в дерево и задрожала, рядом были видны крошечные дырочки, которые указывали на несколько лет практики изящного искусства метания в стену вилок для торта.

— Не знаю, — сказала Алиса Мэй. — Я чувствую… я чувствую, что чего-то хочу. Просто не знаю, чего именно.

— Учиться, — жестко сказала Джейн. — Упорно трудиться. Ехать в колледж. Образование — это единственный путь для женщины, которая хочет быть самостоятельной.

Алиса Мэй кивнула, чтобы избежать дальнейшей дискуссии. Это был ее день рождения, и ей было жарко и скучно, а вовсе не весело. Торт получился восхитительный, состоялся очень приятный ланч с семьей и несколькими друзьями из школы, но почему-то этот день рождения казался ей незаконченным, неполным. Оставалось что-то, что она должна была сделать, но она не понимала — что именно. Что-то более срочное, чем рассуждения о ее будущей жизни.

Понадобилось не больше двух часов качания в кресле-качалке на веранде, чтобы догадаться, что необходимо сделать, и дождаться для этого подходящего момента.

Сундук. Она уже давным-давно на него не смотрела. Раньше она часто разглядывала его, в одиночестве или в компании с кем-то. Были времена, когда она поднималась на чердак каждый день, чтобы проверить, не открылся ли сундук. Но были и времена, когда она забывала о нем на многие месяцы. Но в каждый день рождения она делала попытку его открыть.

Даже когда она забывала о сундуке, мысль о нем всегда жила у нее в подсознании. Он был напоминанием о том, что она не совсем такая, как другие девочки Хопкинс. Иногда это было приятно, но чаще — нет, особенно, когда она повзрослела. Алиса Мэй вздохнула и решила еще раз попытаться открыть сундук. Уже наступил вечер, и стало прохладней. Она взяла фонарь, чуть подрезала фитилек и вошла в дом.

— Сундук? — спросил приемный отец Джейк, когда она проходила через кухню. Он консервировал лимоны. Аккуратность аптекаря сказывалась и на его кулинарном искусстве. Больше никто в Динилбарге не консервировал лимоны, а может, просто не знал, что делать с этими консервами.

— Сундук? — переспросила Стелла, которая шила в рабочей комнате.

— Сундук?.. — удивилась Джейн, когда Алиса Мэй проходила мимо нее по лестнице. — Сундук?

— Разумеется, сундук, — огрызнулась Алиса Мэй. Она сердито подвинула приставную лестницу и стала взбираться на чердак.

Это был очень аккуратный чердак в очень аккуратном доме. На чердаке был только сундук, стоящий напротив маленького окна, сквозь которое падали последние лучи жаркого летнего солнца. Красный жар исходил от медного замка и глянцевитых кожаных ремней.

Алиса Мэй злилась. Она поставила фонарь на пол, ухватилась за ремень и потянула его. Когда ремень вдруг поддался, она упала навзничь и ударилась об пол головой. Звук этот эхом разнесся по всему дому. После небольшой паузы вверх взлетел хор из трех голосов:

— С тобой все в порядке?

— Да! — крикнула Алиса Мэй еще злее. Она ухватилась за другой ремень, и он тоже сдался. В тот же самый момент замок сделал «КЛИК!» Этот «клик» не был мягким щелчком замка. Это был медленный, продолжительный «клик», будто внутри неспешно стал поворачиваться могучий металлический механизм.

Крышка сундука приоткрылась на полдюйма.

Алиса Мэй прошептала:

— Он открывается.

Она наклонилась над сундуком и чуть приподняла крышку. Крышка двинулась так легко, будто ее петли только что смазали маслом.

— Он открывается! — в ужасе завопила Алиса Мэй. — Сундук открывается!

Безумные выкрики, донесшиеся снизу, заверили ее, что в этот раз все услышали ее слова. Прежде чем родственники оказались наверху, Алиса Мэй полностью откинула крышку сундука. У нее брови полезли на лоб, когда она увидела, что лежит внутри. Всю свою жизнь она дожидалась, когда сундук откроется, и боясь, и надеясь, что найдет там какой-то ключ к тайне своего рождения и прибытия в Динилбарг. Бумаги, письма, быть может, семейную Библию.

Но в сундуке не было ничего подобного. Вместо этого к задней стенке сундука было прикреплено ружье, старое ружье с хорошо отполированным прикладом из темного дерева и восьмигранным стволом из темно-голубой стали с выгравированными на нем серебряными цветами.

Внизу лежали два револьвера в кобурах. Два больших револьвера. На их стволах тоже был выгравирован цветочный узор, который повторялся и на кобуре, но темной линией, выглядевшей на коже очень мрачно. Патронташ был свернут и лежал между револьверами. Он был сделан из более темной кожи с еще более темным рисунком.

В левой стороне сундука стояла коробка из тикового дерева с выжженном на крышке словом ПАТРОНЫ.

В правой стороне находилась шкатулка для драгоценностей из темно-лилового бархата.

Под коробкой с боеприпасами и под шкатулкой для драгоценностей, на дне сундука, лежало белое платье. Алиса Мэй уставилась на странную комбинацию ковбойского снаряжения и свадебного платья, сшитого из превосходнейшего, белейшего шелка. Рукава и жилетка платья были расшиты мельчайшими жемчужинками. Платье выглядело чуть великоватым для Алисы Мэй и неподобающе коротким и для свадебного платья, и для одежды девушки-ковбоя.

— Винчестер 73-го калибра, — сказал за ее спиной Джейк, указывая пальцем на ружье. Он не сделал никакого движения, чтобы приблизиться и прикоснуться к ружью. — И два кольта 45-го калибра. Я имею в виду револьверы. Похожи на тот, что висел над камином в старом доме моего дедушки.

— Странно, — сказала Джейн.

— А что в шкатулке? — спросила Стелла. Она говорила так тихо, будто они были в храме. Алиса Мэй подняла глаза и увидела, что Джейк, Стелла и Джейн столпились за крышкой сундука, будто не хотели подходить ближе.

Алиса Мэй наклонилась и подняла шкатулку для драгоценностей. Когда она прикоснулась к бархату, то почувствовала, как по рукам пробежала странная дрожь, будто ее ударило электрическим током. Нельзя сказать, что эта дрожь была неприятной, и Алиса Мэй ощутила ее снова, когда открывала шкатулку — от макушки до кончиков ног ее пронзил трепет душевного возбуждения.

В ящичке лежала металлическая звезда. Похожая на бляху шерифа, но на ней не было никаких надписей. Звезда сияла гораздо ярче, чем те звезды, которые Алиса Мэй когда-либо видела на представителях власти. Сверкающее серебро ухватило последний жар красного солнечного света и усиливало и очищало его до тех пор, пока Алисе Мэй не показалось, что она держит в руках ацетиленовую горелку, слепящий свет которой заставил ее отвернуться и прикрыть звезду ладонью.

Свет померк, оставив в глазах Алисы Мэй танцующие черные точки. Она увидела, что на обороте бляхи есть застежка, но и там не было никакой надписи. Алиса Мэй вздохнула, положила звезду обратно в шкатулку и закрыла ее. Громкий выдох позади нее засвидетельствовал, что ее семья все это время тоже стояла, затаив дыхание.

Затем Алиса Мэй вытащила ружье из ремней, которые прижимали его к стенке сундука. Руки Алисы Мэй охватило странное ощущение, и она, не сознавая, что делает, проверила, пуста ли обойма, и выстрелила. Секундой позже она поняла, что никогда не умела обращаться с оружием, но теперь могла не только заряжать и стрелять, но и разбирать ружье, и чистить его. Эти знания непонятно откуда взялись у нее в голове.

Алиса Мэй положила ружье в сундук и взяла оба револьвера. Они были тяжелыми, но она снова инстинктивно знала, как с ними обращаться, и ловким движением застегнула кобуру на бедрах. Ручки револьверов были вырезаны из кости, покрытой темными пятнами. Когда она смотрела на револьверы, цветочный узор на их стволах, казалось, двигался и летел.

Алиса Мэй подняла один револьвер, вытащила барабан, повернула его, убедилась, что он пуст, защелкнула его, взвела курок, поставила его на предохранитель и вложила револьвер обратно в кобуру. Она проделала все это так быстро и мастерски, что семья в растерянности даже глазом не успела моргнуть.

Алиса Мэй отстегнула кобуру и положила револьвер в сундук. Она даже не посмотрела на коробку с надписью ПАТРОНЫ и резко захлопнула крышку сундука. Замок снова защелкнулся, и Алиса Мэй быстро закрепила ремни. Затем обернулась к родным.

— Будет лучше, если мы не станем об этом болтать… — начала она. А потом заметила, как они смотрят на нее. В этом взгляде были и смущение, и благоговение, и страх.

— Эта звезда… — начал Джейк.

— Такая яркая, — продолжила Стелла.

— У тебя руки… дрожали, — заметила Джейн.

— Мне это не нужно! — взорвалась Алиса Мэй. — Это не… это не для меня! Я — Алиса Мэй Сьюзан ХОПКИНС!

Она оттолкнула Джейн и чуть не свалила приставную лестницу, когда неслась вниз. Остальные, не торопясь, последовали за ней. Алиса Мэй уже была в своей комнате, и все услышали ее всхлипывания.

Джейк вернулся к лимонам. Стелла — к своему шитью. Джейн подошла к двери Алисы Мэй, но в последнюю минуту передумала заходить и пошла писать письмо подруге о том, что в Динилбарге ничего, ничего, ничего не происходит.

Когда после бессонной ночи Алиса Мэй сошла к завтраку, все приветствовали ее радостными улыбками. А когда она на всякий случай попробовала заговорить о том, что произошло, то выяснилось, что у ее семейства то ли память отшибло, то ли они не желали об этом разговаривать.

Алиса Мэй ничего не забыла. В своих снах она видела сияющую звезду и часто просыпалась с таким чувством, будто приклад ружья прижимается к ее плечу, или ощущала тяжесть револьверов на своих бедрах.

Вместе со снами пришло глубокое чувство страха. Алиса Мэй понимала, что оружие и звезда принадлежат ей по праву рождения, но вслед за этим пришло и понимание того, что однажды она этими вещами воспользуется. Она с ужасом ждала, что этот день наступит, и не могла даже вообразить, в кого… или во что… она могла бы выстрелить. Представление о том, что она должна убить человека, казалось ей самым страшным. Но иногда ее приводила в ужас странная мысль, что она, в конечном счете, должна встретиться лицом к лицу с чем-то нечеловеческим.


Прошел год, и снова наступило лето, даже более жаркое и сухое, чем прошлое. На полях засохли весенние всходы, и вся маленькая надежда фермеров и горожан Динилбарга возлагалась только на новую рассаду.

В это же самое время разорились многие солидные банки. Это было полной неожиданностью, особенно потому, что в два предыдущих года банки раздувались, как пузыри. Банкротство банков сопровождалось неуверенностью в прочности валюты, государство вместо золотых и серебряных монет стало выпускать алюминиевые и медные, которые не имели никакой ценности.

Один из рухнувших банков был банк «Третье Национальное Доверие», в нем хранилось большинство сбережений жителей Динилбарга. Алиса Мэй узнала об этом, когда вернулась домой из школы и обнаружила в кухне всхлипывающую Стеллу. Джейк с белым лицом механически крошил тыкву.

В какой-то момент казалось, что они потеряют аптеку, но муж Дженис хранил очень много нелегальных наличных. Их продажа в «лицензионную коллекцию монет» принесла достаточно денег, чтобы покрыть долги Хопкинса и сохранить аптеку.

Однако Джейн оставила колледж. На ее обучении неблагоприятно сказалась инфляция, и Джейк со Стеллой больше не могли платить за учебу. Все ждали, что Джейн вернется домой, но она не вернулась. От нее пришло письмо, она писала, что нашла работу, хорошую работу с прекрасными перспективами.

Только спустя несколько месяцев выяснилось, что Джейн работает в политической организации «Слуги государства». Джейн прислала тонатип, где она была изображена в черной униформе с нашивками пожарника и с нарукавной повязкой. Джейк и Стелла почему-то не поставили тонатип на камин, где стояли тонатипы ее сестер.

Прибытие тонатипа Джейн совпало с тем временем, когда Алиса Мэй, как и все остальные, проводила много времени в размышлениях о «Слугах». Долгие годы казалось, что это вполне безобидная группировка. Просто еще одна правая, фанатичная, реакционная, псевдомилитаристская политическая организация с несколькими местами в Конгрессе и с парой очень незначительных консультантов при дворе.

Но к тому времени, когда Джейн присоединилась к этой партии, все переменилось. «Слуги» где-то нашли нового вождя. Этого человека называли Мастер. В газетах он выглядел достаточно ординарно — невысокий, со специфической бородкой, с длинной прядью волос на лбу и с вытаращенными глазами. Он был слегка похож на кинетокомика Харри Хоралонга, у которого была такая же выстриженная козлиная бородка, только Мастер не был таким забавным.

Мастер явно обладал харизмой, которую не мог уловить процесс тонатипирования или печать. Он постоянно ездил по стране и, где бы ни появлялся, всюду раскачивал местных политиков, важных деловых людей и большинство населения. Мэры оставляли свои партии и присоединялись к «Слугам». Нефтяные и танталовые бароны делали большие пожертвования партии. Профессора писали эссе, поддерживающие экономические теории Мастера. Толпы валили приветствовать нового лидера и едва ли не молились на него.

Везде, где росла популярность «Слуг», начинались убийства и поджоги. Противники «Слуг» погибали. Меньшинство подвергалось преследованиям, особенно «Первые люди» и последователи их ересей. Даже ортодоксальные храмы, чьи предсказатели не соглашались с судьбой, угодной «Слугам», сжигались дотла.

Ни оскорбления, ни побои, ни убийства, ни поджоги, ни изнасилования, совершенные во имя «Слуг», должным образом не расследовались. А если и расследовались, то дела никогда не доходили до суда или до императорского двора. Местная полиция предоставляла «Слугам» полную свободу вершить свои дела.

Император, теперь уже совсем старик, усевшийся на насесте во дворце в Вашингтоне, не делал ничего. Люди с тоской вспоминали о тех славных днях, когда он исполнял свои обязанности и охотился на медведей. Но это было очень давно, теперь он был слабоумным, а кронпринц почти всегда предавался лени и был дружелюбным шутом, который ни во что не вмешивался.

В Динилбарге Алиса Мэй была в значительной степени изолирована от всего, что происходило в стране. Но даже в этом маленьком, сонном городке она видела, как поднимаются «Слуги». Окна двух магазинов, которые принадлежали тем, кого «Слуги» называли «другие», а это были почти все, кто не был белым и регулярно не поклонялся «Слугам», были замазаны красной краской и потеряли большинство своих покупателей. В других городах владельцев магазинов избивали или мазали дегтем и обваливали в перьях, но в Динилбарге такого пока не случалось.

Люди, которых Алиса Мэй знала всю свою жизнь, говорили о международном заговоре «других» и о том, как это отражается на неудаче с банками, на неудаче с урожаем и на всех других бедствиях.

Осознание того, что происходит нечто действительно серьезное, пришло в дом Алисы Мэй в тот день, когда мимо прошел дядя Билл Кэйри не в зелено-синей форме начальника станции, а в черно-красной одежде «Слуг». Алиса Мэй выскочила на улицу спросить, что это с ним. Но когда она остановилась перед дядей, то увидела в его глазах странную пустоту. Это был не тот Билл Кэйри, которого она знала всю жизнь. Ее приемный дядя, которого она знала и любила, переменился, присущее его натуре человеколюбие утонуло где-то внутри и заменилось чем-то ужасным и отвратительным.

— Хвала Мастеру, — лязгнул Билл, когда Алиса Мэй посмотрела на него. Его рука пробралась к плечу, а затем рванулась через грудь, изобразив приветствие «Слуг».

Больше он ничего не сказал. Его странные глаза смотрели вдаль, и Алиса Мэй попятилась. Он прошел мимо, а она кинулась в сторону с ужасным приступом тошноты.

Позже она узнала, что накануне дядя был в столице государства, в Джаравак Сити. Вместе со множеством других людей из Динилбарга он побывал на выступлении Мастера и вернулся домой абсолютно преданным идее «Слуг».

Алиса Мэй попыталась поговорить о дяде Билле с Джейком и Стеллой, но они не пожелали ее слушать. Они боялись обсуждать «Слуг» и не хотели допускать даже мысли о том, что с Биллом произошло что-то дурное. Их рассуждения не заходили дальше того, что он просто движется по течению.

— Когда наступают трудные времена, люди начинают верить всему на свете, чтобы потом можно было кого-то обвинить, — сказал Джейк. — Билл Кэйри — хороший человек, но из-за инфляции он стал неплатежеспособным. Я подозреваю, что он просто хочет продержаться какое-то время на плаву, и Мастер каким-то образом вселил в него надежду.

— Надежду, связанную с ненавистью, — огрызнулась Алиса Мэй. От воспоминания о Билле в красно-черной униформе глубоко на дне желудка Алисы Мэй снова зашевелилась тошнота. Это было хуже, чем тонатип Джейн. Реальнее, ближе. Это было неправильно, неправильно, неправильно.

Стук в дверь прервал беседу. Джейк и Стелла обменялись испуганными взглядами. Алиса Мэй нахмурилась, разозлившись на то, что ее приемные родители боятся простого стука в дверь. Прежде они так никогда не вздрагивали. Она вихрем кинулась открывать дверь и так быстро пронеслась через холл, что задела и уронила на пол портрет прадеда. Стекло разбилось, и рама разломилась пополам.

Снаружи никого не было, но под дверью лежала записка. Алиса Мэй подняла ее, увидела изображение красно-черного горящего факела и кинулась в дом, поспешно захлопнув за собой дверь.

— Мастер приезжает в наш город! Сегодня днем! — воскликнула она, махнув бумажкой. — На специальном поезде. Он будет выступать навокзале.

Она провела пальцем под последней строкой.

— Тут говорится: «Все должны присутствовать», — мрачно произнесла она.

— Нам лучше пойти, — пробормотала Стелла. И Джейк кивнул.

— Что? — закричала Алиса Мэй. — Он всего лишь политик. Оставайтесь дома.

Джейк потряс головой.

— Нет-нет. Я слышал, что случается с теми, кто не приходит на его выступления.

— Мой дедушка был владельцем гостиницы, — мягко сказала Стелла. Она посмотрела на пол и стала подбирать осколки стекла и смятый портрет. — Мы не должны давать им повода трогать нашу семью. Мы должны быть там.

— Я не пойду, — заявила Алиса Мэй.

— Ты пойдешь, потому что живешь в этом доме, — рявкнул Джейк, редко терявший самообладание. — Я не хочу рисковать нашими жизнями и средствами к существованию из-за фантазий глупой девчонки.

— Я не пойду, — повторила Алиса Мэй. Она чувствовала себя удивительно спокойной, несомненно, более спокойной, чем Джейк, чье лицо вспыхнуло внезапным жаром, или чем Стелла, которая стала бледной, как смерть.

— Тогда тебе лучше уйти совсем, — с яростью сказал Джейк. — Уходи и ищи своих настоящих родителей.

Когда он это сказал, Стелла заплакала и вцепилась в его руку, но не возразила.

Алиса Мэй смотрела на них, на людей, которых она считала родными. Ей казалось, что все это происходит в кинетоплее, и все они находятся в ловушке сценария. В словах Джейка прозвучало подчинение неизбежному, но при этом казалось, что он и сам удивляется, произнося такие слова, также, как удивляются Алиса Мэй и Стелла. Алиса Мэй видела в глубине его глаз ужас и стыд. Джейк уже испугался того, что сделал, испугался, куда завел его страх перед «Слугами».

— Я уложу вещи, — сказала Алиса Мэй. У нее в глазах стояли слезы, и потому голос ее прозвучал как-то тускло. Она понимала, что все это сказал не настоящий Джейк. Он был человеком робким. Он не понимал, что значит — быть храбрым, и от собственной трусости мог убежать только в гнев.

Алиса Мэй не стала укладывать вещи. Она зашла в свою комнату, чтобы взять пару сапог для верховой езды, и поднялась на чердак. Она открыла сундук, с облегчением вздохнув, когда ни ремни, ни замок не оказали сопротивления, взяла коробку с надписью ПАТРОНЫ, поставила ее на пол, а рядом положила револьверы в кобуре и патронташ.

Затем она сдернула с себя нижнее белье и надела белое платье. Оно оказалось точно по ней. За год, прошедший после первого его осмотра, она так выросла, что две верхние, незастегнутые пуговицы могли вызвать крушение мыслей большинства мальчиков, которых она знала, и некоторых мужчин.

У этого платья был высокий вырез, перед тем, как разлететься складками, оно обхватывало грудь и талию, и было лишь на дюйм ниже колен. Жилет тоже был выкроен так, чтобы подчеркнуть фигуру. Странно, жилет был кое-где расшит ниткой из скрученных светлых волос такого же оттенка, как и ее волосы.

Платье было холодным, будто оно попало сюда из ледника. Температура на улице заставляла ртуть в стареньком термометре у дверей кухни держаться на самом верху, и на чердаке было душно. А Алисе Мэй в этом платье было очень холодно.

Потом она пристегнула кобуру и перекинула через плечо ремень ружья.

Коробка с патронами открылась с легкостью. Она содержала дюжину меньших коробочек из голубой жести. Почему-то Алису Мэй не удивили описания, которые были на этикетках. На шести коробочках было написано «Кольт, 45 четырехрядный серебряный крест» и на других шести — «Винчестер, 44–40 серебряная нарезка».

Она открыла коробочку для кольта. Толстенькие медные патроны были уложены свинцовыми головками вверх, но на каждой крест-накрест были проведены серебряные линии. Это было настоящее серебро. Патроны 44–40 были все из серебра.

Алиса Мэй быстро зарядила оба револьвера, а потом и ружье и заполнила ячейки патронташа и теми, и другими патронами. Инстинкт подсказал ей, что надо положить обойму 45 серебряного креста слева от пряжки с орлом, а 44–40 — справа.

В сундуке оставалась еще одна вещь. Алиса Мэй взяла шкатулку для драгоценностей и открыла ее. Звезда совсем не блестела, но как только Алиса Мэй приколола ее на жилет, тут же засияла. Звезда тоже была тяжелой, тяжелее, чем казалась на первый взгляд.

Несколько секунд Алиса Мэй стояла совершенно неподвижно, она медленно дышала, привыкая к тяжести амуниции. С каждым вздохом свет звезды медленно тускнел, и знак стал просто куском светлого металла, отражающим солнце. Потом вдруг все осветилось. Револьверы, патронташ, звезда — и ее собственный дух.

Алиса Мэй закрыла сундук, села на него и натянула сапоги. Затем она подняла ружье и спустилась по приставной лестнице.

Внизу никого не было. Разбитое стекло и рама от портрета все еще валялись на полу, что было абсолютно нехарактерно для Стеллы.

Алиса Мэй вышла через черный ход и быстро пошла через улицу к дому дяди Билла. Другого дяди Билла, Билла Хугинера. Молочника. Она хотела поговорить с ним прежде, чем приступать к действиям.

На улице было необычно тихо. Дул горячий ветер, вздымая пыльных чертиков, которые крутились по краям дороги из гравия. На улице никого не было. Даже играющих детей. Никто не шел, не ехал, не скакал на лошади. Только шуршал горячий ветер, и раздавался негромкий стук сапог Алисы Мэй по гравию. До дома Билла Хугинера было сто ярдов по диагонали.

Она остановилась у частокола. На чуть приоткрытую калитку кто-то плеснул красную краску, краска была еще свежей и капала на землю. Руки Алисы Мэй сами легли на приклад ружья, и она толкнула калитку носком сапога.

Прохлада от платья распространялась по всему телу, но сейчас ей стало еще холоднее. Билл был потомком прихожан, которые каждое воскресенье исправно, из века в век посещали церковь, но сам он этого не делал. К таким людям «Слуги» испытывали особое отвращение.

В гостиной все было разломано. Все картины Билла, изображающие город и горожан, труды всей его жизни были смяты и валялись на полу.

А еще на полу была кровь. Много крови, темный океан у двери и озеро поменьше, ведущее в дальнюю часть дома. Кровавые отпечатки пальцев на двери кухни показывали, как кто-то, нет, не кто-то, подумала Алиса Мэй, а Билл, ее дядя Билл ухватился за дверь, чтобы хоть на что-то опереться.

Она переступила через обломки. Она осматривала кухню и вместе со взглядом переводила из угла в угол ствол ружья с узором из серебряных цветов. Палец ее плотно лежал на предохранителе у курка, в мгновении от выстрела, от смерти.

Дядя Билл был в кухне. Он сидел, прислонившись спиной к плите, лицо его было бледным, а на фоне желтой эмалированной дверцы духовки — почти прозрачным. Глаза — широко открытые и невероятно чистые, белок — белее молока, которое он развозил, но один голубой зрачок стал черным, как бабочка дяди Билла, которая с оборванной резинкой свисала ему на грудь.

Его открытый рот зиял бесформенной дырой. Алиса Мэй с ужасом поняла, что дяде вырезали язык.

Одежда Билла, обычно безукоризненно белая, стал черной от пропитавшей ее крови. Кровь все еще медленно капала в лужицу под ногами. Кто-то неуклюже нарисовал этой кровью символ «Слуг» на полу и написал два слова. Слова расплылись, и их невозможно было прочесть.

Алиса Мэй уставилась на убитого. В городе не было незнакомцев. Она должна знать убийц. Она поймет, кто это.

Люди, одетые в черно-красную униформу, выпив виски, становятся очень храбрыми. Она в деталях представляла себе картину убийства. Они, должно быть, множество раз прошли мимо дома, прежде чем постучали в дверь Билла. Возможно, в первые минуты они разговаривали с ним нормально, а потом втолкнули внутрь. Затем стали надвигаться на него, в то время как он, не понимая, что происходит, и не оказывая сопротивления, отступал назад.

Билл Хугинер умер от рук своих соседей, так и не поняв, что случилось.

Но Алиса Мэй точно знала, что происходит. Она ощущала это всем своим существом. Мастер был посланником дьявола, совратителем душ. «Слуги» были не слугами государства, а рабами какой-то ужасной, коварной отравы, которая изменяла их природу и позволяла совершать страшные преступления.

Алиса Мэй шагнула к кровавой луже. Ей эхом ответили другие шаги на дворе, за кухонной дверью.

Алиса Мэй, прислушиваясь, застыла на месте. Открылась дверь. Вошел мужчина. На нем был черный плащ «Слуг», накинутый на халат. На плаще она заметила брызги крови. Кровь была и на его руках. Это был Эверетт Кэйл, помощник мясника. Как-то он принес букет Джейн Хопкинс и дал Алисе Мэй один бархатец из этого букета.

Звезда Алисы Мэй стала разгораться, и Эверетт поднял голову. Он увидел девушку, звезду, поднятое ружье. Его рука дернулась к ножу, качавшемуся в ножнах на боку.

В тесном пространстве кухни выстрел прозвучал очень громко, но Алиса Мэй даже не вздрогнула. Она так быстро выстрелила, что звук, казалось, отстал от движения рук. Тогда она повторила выстрел, и человек вывалился спиной в открытую дверь. Он был мертв уже после первой пули.

Когда Алиса Мэй вышла на улицу, ее встретили крики и возгласы удивления. Во дворе стояли три человека и смотрели на мертвого мясника. Они несли в дом Билла три бутылки темного пива и выронили эти бутылки, когда в дверном проеме появилась Алиса Мэй с поднятым ружьем.

Они были вооружены тоненькими, новенькими автоматическими пистолетами, которые уютно устроились в кобурах, висящих на черных плащах. Никто из них даже не успел вынуть оружие. Секунда — и они упали на землю, их кровь смешивалась с темным, пенящимся пивом, их агония проходила на постели из осколков разбитых бутылок.

Алиса Мэй спокойно смотрела на них из странного и страшного места своего сознания. Она была с ними знакома, но не испытывала никаких угрызений совести. Мясник, булочник и рудокоп. Все жители этого города.

Ее руки совершили убийство. Ее руки и ее ружье. И теперь те же самые руки перезаряжали ружье, брали пули из патронташа и с аппетитным щелчком вкладывали их в барабан.

Где-то между открытой парадной дверью дома Билла и входом в кухню Алиса Мэй превратилась в наблюдателя, который поселился внутри ее собственного тела. Но ее это не пугало. Она чувствовала, что делает все правильно и отвечает за свои действия. Она — не зомби. Она в состоянии решить, куда идти дальше, а ее тело и оружие должны помочь ей сделать то, что нужно.

Она обогнула все еще дергающиеся в агонии тела и вышла за ворота, на пустую, пыльную улицу, под жестокий, горячий ветер.

Уже давно должна была собраться толпа желающих узнать, что это за выстрелы. Должны были появиться на одинаковых серых лошадях двое городских полицейских. Но на улице была только Алиса Мэй.

Она пошла к станции. Гравий хрустел под ее сапогами. Никогда прежде она не слышала такого ясного и громкого звука.

Ветер переменил направление и теперь дул прямо в лицо, он был еще сильнее и жарче, чем раньше. Поднималась пыль, тяжелая пыль, которая при порывах ветра прихватывала и куски земли. Но ни один комок не ударил Алису Мэй, и пыль не попадала ей в глаза. Ее белое платье словно отражало пыль, ветер будто обходил ее стороной, потоки грязи и камней пролетали мимо, не задевая.

Слева открылась дверь, и Алиса Мэй повернула голову, держа палец на курке. Из двери высунулся человек. Старый мистер Лэккер, в своем лучшем костюме и с флагом «Слуг государства» в трясущейся руке. В левой руке.

— Оставаться дома! — приказала Алиса Мэй. Голос ее прозвучал громче, чем она ожидала. Звук этот легко прорезал ветер.

Лэккер сделал еще один шаг и поднял флаг.

— Оставаться дома!

Еще один шаг. Еще одно движение флагом. Затем Лэккер полез в пиджак и вытащил оттуда крошечный карманный пистолет, древний, из тусклой меди.

Алиса Мэй нажала на курок и пошла дальше, а из-под лацкана пиджака старика Лэккера забил фонтан крови.

По дороге Алиса Мэй перезарядила ружье. Она не хотела убивать мистера Лэккера. Он был старым, безобидным, безопасным. Он не мог бы ударить ее, даже если бы она стояла рядом с ним.

Но ее руки и ружье были с ней не согласны.

Алиса Мэй знала, куда идти. На железнодорожную станцию, куда через час прибудет Мастер. Она должна пойти туда и убить его.

Неразумно было идти по главной улице, поэтому Алиса Мэй пошла через поле за школой. С холма, поднимавшегося за полем, она увидела станцию и железнодорожные пути.

Специальный поезд уже стоял у платформы. Паровоз, тендер и единственный личный вагон, покрашенный черным и красным. На паровозе был прикреплен щит. Щит с ярко горящим факелом «Слуг». Поезд, должно быть, пятился всю дорогу от Джаравак Сити, поскольку балкон в конце личного вагона был обращен на поворотный круг в конце главной улицы.

На поворотном круге собралось очень много народу. Люди пришли пораньше, чтобы их не отметили как опоздавших или не желающих поддерживать «Слуг». Здесь было все население города, многие — в красно-черной униформе и с флагами.

Алиса Мэй спустилась с холма и пошла между железнодорожными путями.

Все внимание собравшихся было направлено на единственный вагон поезда, но Мастер еще не появлялся. Толпа выкрикивала приветствия, и городской оркестр играл какую-то мелодию.

Алиса Мэй перешла линию и, согнувшись, пробралась к паровозу. Вниз как раз спустился машинист. На нем были джинсовый халат, черная шапка и красная повязка «Слуг».

Руки Алисы Мэй зашевелились. Приклад ружья дал отдачу, и машинист упал на рельсы. Какое-то время он еще ползал, пытаясь подняться, а Алиса Мэй спокойно дожидалась следующего всплеска выкриков толпы, усиленных шумом барабанов и медных труб. А когда дождалась, то еще раз выстрелила в голову машиниста.

«Я — убийца, — думала она. — Лучше бы они не появлялись у меня на пути».

Алиса Мэй поднялась на балкон личного вагона. Она попыталась заглянуть внутрь, но окно было из дымчатого стекла. Алиса подергала дверь, убедилась, что она не заперта и открыла ее левой рукой, держа наготове ружье.

Она думала, что попадет в маленькую, но богато меблированную комнату. А то, что она увидела, оказалось невероятно длинным коридором, конец которого терялся из виду.

Толпа вдруг замолчала.

Алиса Мэй вошла в коридор и закрыла за собой дверь.

В коридоре сразу стало темно, но путь освещала ее ярко разгоревшаяся звезда. Полированное дерево, металлические детали и несколько ступенек к двери в купе.

Она продолжала как можно спокойнее идти по коридору. При каждом шаге она слышала какой-то звук и, застывая на мгновение, прикладывала палец к курку. Но звуки шли из-за закрытых дверей купе, и это были звуки моря, или ветра, или льющегося дождя.

Коридор все еще тянулся, и Алиса Мэй пошла быстрее, а затем побежала. Она должна была оказаться в конце длинного коридора прежде, чем Мастер закончит говорить, прежде, чем его яд проникнет в сердца ее приемных родителей, в сердца всех, кого она знала.

Быстрее и быстрее, сапоги грохочут, дыхание прерывается, но ей все еще холодно. Ей казалось, что она наваливается на какую-то преграду, что преграда эта в любой момент сломается, и она вырвется на свободу из этого длинного коридора.

Преграда сломалась. Алиса Мэй ворвалась в курительную комнату, полную «Слуг», в длинную комнату, набитую черно-красной униформой.

Руки Алисы Мэй начали стрелять еще до того, как она поняла, где находится. Ей показалось, что патроны кончились за одну секунду, но каждая пуля попала в цель. «Слуги» валились на стулья, скрючивались на полу, ныряли в укрытия, хватались за оружие.

Алиса Мэй отбросила в сторону ружье и вытащила револьвер, ее движения были такими быстрыми, что «Слугам» показалось, будто ружье в ее руках само превратилось в револьвер. Выстрелы следовали один за другим с ужасающей скоростью.

Алиса Мэй вытащила другой револьвер, ее левая и правая руки действовали совершенно синхронно. Но слева уже не в кого было стрелять. Дым от выстрелов смешался с сигаретным и сигарным дымом и крутился у вращающихся вентиляторов под потолком. Слуги откашливались последним кровавым кашлем, и их предсмертные крики уносились прочь вместе с дымом.

«Так вот что подразумевается под словом склеп», — думала Алиса Мэй, когда оглядывала комнату, спокойно наблюдая откуда-то из глубины своего существа за последними содроганиями и конвульсиями умирающих людей.

Ее руки — нет, не ее руки, потому что ее-то руки, наверняка, должны были бы трястись — перезаряжали револьверы. Затем они подняли ружье и перезарядили и его.

Открылась дверь курительной комнаты. Алиса Мэй уловила быстрый взгляд Мастера, уловила несколько слов в его крике, который звучал почти как пронзительный визг.

Ее ружье поднялось, когда в комнату вошла молодая женщина в черно-красном.

Это была Джейн. Алиса Мэй понимала, что это Джейн, и все-таки ее палец прижался к курку.

— Привет, Алиса Мэй, — сказала Джейн. Она не взглянула на убитых и не подумала отступить назад из-за моря крови на полу. — Мастер сказал, чтобы ты шла к нему. Я смогу тебя остановить, сказал он, потому что ты не выстрелишь в свою сестру.

Она улыбнулась и взяла со стола револьвер. Его предыдущий владелец сполз вниз, оставив на спинке стула влажный след крови.

Палец Алисы Мэй нажал на курок, она выстрелила в Джейн. Только последнее, отчаянное усилие воли отвело ее выстрел от груди сестры на правую руку.

— Мастер всегда прав, — сказала Джейн.

— Нет, — сказала Алиса Мэй, когда Джейн шагнула вперед и взяла левой рукой другой револьвер. — Мастер ошибся, Джейн. Я застрелю тебя. Я снова буду в тебя стрелять. Я… я ничего… не могу поделать с этим. Не…

— Мастер всегда прав, — повторила Джейн со спокойной уверенностью. И подняла пистолет.

В этот раз Алиса Мэй оказалась недостаточно сильной, чтобы проявить сопротивление безжалостному ружью. Его ствол упрямо направился к точке на груди Джейн и не отвернулся в сторону.

Выстрел, показалось, прозвучал громче, чем другие. Джейн рухнула на колени. Она умерла раньше, чем упала на груду трупов.

Алиса Мэй опустилась на колени около Джейн. Слезы скатывались с ее платья, как дождь со стекла. Белая ткань не покрывалась пятнами. Она отбрасывала в сторону кровь, как отбрасывала на улице пыль и грязь.

— И ничего не случается в Динилбарге, — прошептала Алиса Мэй мертвой сестре.

Она встала и открыла дверь на балкон. К собравшейся толпе и к Мастеру.

Он закричал, когда она вышла наружу, поднял руки над головой и ударил по перилам балкона так сильно, что перила задрожали.

Алиса Мэй не услышала, что он сказал. Она навела ружье на его затылок и нажала на курок.

Результатом был сухой, жалкий щелчок. Алиса Мэй привела в действие рычаг, пулю выбросило, медь звякнула и покатилась с балкона на рельсы внизу. Она снова взвела курок и снова безрезультатно. Мастер перестал говорить и повернулся к ней лицом.

Звезда на груди Алисы Мэй вспыхнула ярким светом.

Вблизи Мастер выглядел совсем смешным. Он казался маленьким, нелепым человечком. До тех пор, пока вы не встретились с ним взглядом.

Алисе Мэй захотелось отвернуться. Его глаза казались бесконечным коридором, который вел в вакуум.

— Значит, ты убила свою сестру, — сказал Мастер. Его голос звучал почти как мурлыканье, визг и крик куда-то исчезли. Несомненно, все стоявшие у поезда слышали его. — Ты убила Джейн Элизабет Сьюки Хопкинс. Ты убила Эверетта Кэйла, Джима Башби, Роско О'Фална, Хьюберта Дженкса и старика Лэккера. Ты убила моих людей в поезде. Ты убила целый город, чтобы заполучить меня, да?

Алиса Мэй не отвечала, хотя слышала, как толпа зашевелилась и охнула. Она бросила ружье и потянула револьвер. Он плотно сидел в кобуре. Алиса Мэй попыталась вытащить другой револьвер, но он тоже будто прилип к коже.

— Не так-то легко, а? — прошептал Мастер, наклонившись, чтобы говорить только с ней. Его дыхание было таким же, как воздух в комнате, из которой она только что вышла. Оно пахло кровью и ужасом. — Знаешь, между тобой и мной установлены определенные правила. Тебе не удастся выстрелить. И, какими бы быстрыми ни были твои движения, ты не сможешь сравняться со мной в скорости действия. Все окажется напрасным. Все смерти. Вся кровь на твоих руках.

Алиса Мэй шагнула назад. Она не отваживалась посмотреть на толпу. Вместо этого она смотрела на свои руки.

— Послушай, ты можешь сдаться, — прошептал Мастер. — Займешь место своей сестры в моем окружении. Даже в моей постели. Знаешь, ей это нравилось. Тебе тоже понравилось бы.

Мастер облизал губы. Алиса Мэй не смотрела на его длинный, остроконечный, жесткий язык. Она разглядывала свои руки.

Он чуть попятился, все еще нашептывая:

— Нет? Это твой последний шанс, Алиса Мэй. Присоединяйся ко мне и все обернется наилучшим образом. Никто не будет обвинять тебя в убийстве Джейн и других, а то, что я дам тебе…

Его руки затрепетали. Алиса Мэй вытянула револьвер…

Они выстрелили одновременно. Алиса Мэй даже не поняла, откуда у него появилась винтовка. Она почувствовала, как что-то сильно ударило ее в грудь, и повалилась назад, на перила балкона. Но она направила свой револьвер точно в цель, и ее левая рука нажала на курок один… два… три… четыре… пять раз.

И барабан опустел. Алиса Мэй позволила револьверу упасть и, схватившись за грудь, упала сама. Она не могла дышать. Сердце быстро колотилось, понимая, что идут последние секунды жизни.

Что-то упало ей в руку. Это что-то было горячим, покоробившимся от жара. Она тупо смотрела на свою ладонь. Конечно, она видела, что это пуля, странно деформированная, будто и не пуля, а мертвенно-бледный камень.

Алиса Мэй посмотрела на свою грудь. Но крови на платье не было, ее жилет был чистым, лишь с маленькой круглой дырочкой на правом боку, точно на уровне помутневшей серебряной звезды, приколотой слева. Алиса Мэй осторожно коснулась дырочки. Но ее пальцы почувствовали только скрученные волосы. Под жилетом не было дырки, не было и крови.

Алиса Мэй села. Мастер лежал на спине у дальней стороны балкона. Теперь он выглядел просто маленьким, мертвым человеком. Страх, который испытывала перед ним Алиса Мэй, ушел.

Она подползла к нему поближе, но не успела дотронуться до него, как его плоть начала дрожать и расползаться, цвет лица поменялся с редисочно-красного на тускло-серебристый. Затем тело Мастера начало расплавляться и превращаться в ртуть. Жидкость выплескивалась из его одежды и текла в дырочки на полу, в углу балкона. Вскоре от Мастера не осталось ничего, кроме маленького автоматического пистолета, кучи тряпья и пары пустых сапог.

Алиса Мэй оглянулась на толпу. Все уже набились в вагон. Люди снимали с себя униформу «Слуг». А другие просто уходили. У всех были опущены головы, и никто не произнес ни слова. Алиса Мэй стояла, прижав руки к ребрам, чтобы унять боль. Она высматривала среди толпы своих приемных родителей и дядю Билла.

Она нашла их, но, как и все остальные, они не смотрели в ее сторону. Они повернулись к ней спиной, и их глаза упорно смотрели на город. Джейк и Стелла, крепко держась друг за друга, направились к главной улице. Дядя Билл бочком ходил по платформе. В какой-то момент Алиса Мэй подумала, что он все-таки решится посмотреть на нее. Но он так и не посмотрел.

Четвертая девочка Хопкинсов, как и третья, умерла в Динилбарге.

Алиса Мэй равнодушно подняла ружье и револьвер и перезарядила их. Патронташ был почти пустым.

Ее удивило, что паровоз свистнул. Он, казалось, только и ждал, чтобы двинуться по рельсам.

Поезд дернулся. Над ним поднялся дымок, и тут же завизжали колеса. Алиса Мэй открыла балконную дверь и вошла в вагон. Курительная комната исчезла, забрав с собой Джейн и все мертвые тела. Перед Алисой Мэй снова был длинный коридор, а у ног стоял ее сундук.

Алиса Мэй ухватилась за край сундука, открыла дверь купе и втащила сундук внутрь.

За медленно отбывающим поездом наблюдал с платформы начальник станции, дядя Билл. Поезд пошел по ветке, которой там прежде никогда не было, которая исчезла в глотке туннеля, растаявшем в воздухе. Растаял и ушедший в темноту личный вагон.

Билл утер слезы. Он оплакивал друга-тезку, оплакивал город, который потерял невинность, оплакивал почти дочку, которая заплатила высокую цену, чтобы спасти их всех.

Мои новые, действительно эпические, фантастические серии[3]

Я собираюсь прочесть пролог к моим новым сорока семи книгам из серии эпической фантастики, которые в данное время называются «Гарбелиад». Вот названия первых восьми книг:


Книга первая: «Время Штурвалов»

Книга вторая: «Трон Игр»

Книга третья: «Дракон, который умер молодым»

Книга четвертая: «Тридцать семь учеников колдуна»

Книга пятая: «Ведьминский гардероб льва»

Книга шестая: «Наступает тьма»

Книга седьмая: «Седьмая книга»

Книга восьмая: «Возвращение короля, которого преследовали по ошибке»


Говоря по правде, в остальных тридцати девяти книжках я не был абсолютно уверен, хотя и поигрывал с названием книги двадцать шестой — «Книга, название которой нельзя произносить». Знаете, задумывая серии, попадаешь в довольно жуткую атмосферу.

Как бы то ни было, я решил, что прежде чем начну писать эти книги, я должен проанализировать все компоненты эпической фантастики. Надо было понять, когда можно впервые упомянуть дьявола — должно это быть на странице сорок второй или на странице шестьдесят седьмой? Кое-что я установил довольно быстро — для начала необходим пролог, а также некое пророчество. Взгляд с высоты птичьего полета сразу премируется, и вы можете к прологу и пророчеству добавить что-нибудь еще, но это несущественно.

Итак, вот он пролог и пророчество первой книги из моей новой серии, состоящей из пятидесяти восьми книг — я только что решил, что мне нужно еще одиннадцать книг, чтобы изложить все как полагается; сорока семи для этого не хватит.

Пролог: ИЗ СЕКРЕТНОГО ГРОССБУХА

Высоко над пыльной равниной, широко раскинув крылья, парил орел. Парил, парил и… парил. Орлиные глаза зорко смотрели на землю, выискивая аппетитных зайцев.

Вот его глаз уловил какой-то блеск. Это не был блеск скучного зайца, Нет, это блестел металл.

Орел сложил крылья, которые прежде были широко раскинуты, и стал падать, как падает орел. Он падал, подобно свинцовому грузилу, вниз, вниз и вниз, пока на расстоянии двухсот тридцати футов и семи дюймов над землей вновь не раскинул крылья. Орел остановился в воздухе.

Когда орел, великая птица охоты, хищник небес, владыка птиц пришел в себя после столь внезапной остановки, то увидел, что блеск исходил от металлического значка. Металлического значка, пристегнутого к полям. К полям шляпы. Шляпы, которая была на голове. На голове, крепко сидящей на плечах. На плечах человека, который был путешественником. Путешественник не был пищей. И все-таки орел кружился над ним, наблюдая и прислушиваясь, Потому что этот орел не всегда был орлом. Когда-то он был яйцом. Но даже тогда он понимал человеческую речь. Он мог и сам говорить, но плохо. Он заикался, потому что клюв у него был выгнут дугой.

Вот что услышал орел, когда человек с металлическим значком на полях шляпы заговорил. Этот человек говорил с другим человеком, у которого не было металлических значков, и потому от него не исходил тот блеск, который привлек внимание орла, который парил в небесах.

ВОТ ЧТО СКАЗАЛ ЧЕЛОВЕК С МЕТАЛЛИЧЕСКИМ ЗНАЧКОМ НА ПОЛЯХ ШЛЯПЫ:

— Рассаживайтесь вокруг, неприятные знакомцы, и хоть немного послушайте историю о наших предках с обезьяньими конечностями и о битвах, с которых они сбежали. Наша летопись пропала три недели назад, когда Согрен Пьяница сжег музей. Но я вспоминаю историю… почти десятилетней давности, историю о том, как Амосс Щедрый Дурак давал праздник в день Зимнего Солнцестояния, и произошел несчастный случай на катке.

Знаю и еще более древнюю историю — о почти легендарных, совершенно невероятных временах, что были двадцать лет тому назад. Это было время, когда до Нижнего Королевства дошли слухи о новой, темной силе, растущей на севере без добавления минеральных удобрений. Имя предводителя темной силы, Владыка, первое время произносилось мягко, но тайно, и тревожило советников. По темным углам губы произносили его шепотом, а потом дрожали, потому что изо всех сил старались не рассмеяться.

Поскольку имя Владыки было Сисил, а было известно, что он шепелявит, то достаточно естественно, что он предпочитал, чтобы к нему обращались по имени «Владыка». А если его агенты слышали его истинное имя, то незамедлительно следовала жестокая расправа. Никто не чувствовал себя в безопасности. Результатом невинного упоминания имени Сисил становилось отвратительное, магическое уничтожение всех, находящихся на таком расстоянии, на котором можно было расслышать слово.

В дни первого восстания город Сисила полностью испарился, и несчастные бедолаги, которым при крещении было дано имя Сисил, должны были поменять свое имя на Ардравен или Белокназар, или на какую-нибудь другую кличку.

Как же я сейчас осмелился произнести вам имя Сисил? У меня есть вот этот амулет, который волшебным образом уничтожает слово «Сисил» в сознании слушателей по прошествии десяти минут. Вы будете помнить нашу беседу лишь со слабым отголоском звуков в том месте, откуда было вычищено имя Сисил.

Но я отклонился. Где я остановился? Да. Отчаянное послание от гномов осталось без ответа, поскольку их посыльный слишком долго шел через горы, и это страшное предупреждение, в сущности, получили спустя три года. Так или иначе, но Фэланор и Эминхолм не были готовы к тому, чтобы послать людей на войну. Вместо этого они выставили отряд вооруженных обезьян и весь состав реформированных школ для младших детей.

Отборные силы отправились в горы, и никто из воинов не вернулся живым. Однако они вернулись обратно мертвецами, даже более ужасными, чем были на службе у Сисила… я имею в виду Владыку.

Королевство было в шоке и объявило массовую мобилизацию, а в личные кареты королей для бегства были запряжены добавочные лошади. И все же, даже когда короли изъяли из своих сокровищ все самое ценное, было уже слишком поздно.

Силы Сисила выступили маршем. Правда, медленным, поскольку мертвые гномы идут маршем куда медленнее, чем живые. И все же Мудрецам стало ясно — в следующие семнадцать лет должно что-то случиться.

Казалось, что на юге нет силы, которая могла бы сопротивляться Владыке, поскольку он был самым могущественным колдуном своего века, собравшим все золотые медали на Играх Семнадцати Магиад. К тому же он был чемпионом по скоростной стрельбе, и упорно тренировался на черепах своих врагов. А его команда гоблинов, специалистов по синхронному плаванию, могла пересечь любой ров с водой, могла в любое время оказаться в частном бассейне или даже, одевшись в клоунские костюмы, внедриться через водосточные трубы.

И вот тогда Мудрецы вспомнили о словах, начертанных на серебряной салатнице, которой последние сто лет пользовались на официальных обедах. Салатницу принесли из кухни и, несмотря на все царапины и вмятины на посудине, Мудрецы все же смогли разобрать руны, которые гласили: «Пророческое Блюдо Сивиллы. Сделано в Свичборген-орген-сорген-лорген специально для эеки».

На другой стороне салатницы ничего не было, но когда на нее побрызгали оливковым маслом, вокруг ободка появились странные руны. Медленно, букву за буквой, Мудрецы начали произносить:

«М-о-р-я-к п-о-ш-е-л в м-о-р-е в м-о-р-е в м-о-р-е ч-т-о п-р-е-д-с-т-а-л-о е-г-о в-з-о-р-у в-з-о-р-у в-з-о-р-у».

Проходили дни, затем недели, затем месяцы. Если бы был другой обходной путь, Владыка уже торжествовал бы победу. В конце концов, Мудрецы сложили все пророчество:

Моряк пошел в море, в море, в море,
Что предстало его взору, взору, взору.
И все, что предстало его взору, взору, взору,
Было дном глубокого синего моря, моря, моря.
Мудрецам сразу стал понятен смысл пророчества. Они поняли, что где-то в Нижнем Королевстве родился мальчик, который станет моряком и использует силу моря, чтобы победить Владыку. Мальчик с глазами такими черными, как дно глубокого синего моря. Мальчик, у которого были уже исчезнувшие у людей жабры и несколько чешуек или, может быть, что-то похожее на плавник на спине.

Но Мудрецы знали, что и Владыке должно быть известно это пророчество, поскольку его шпионы были повсюду, особенно среди официантов Клуба Мудрецов. Они знали, что он знал, что они знали, что он знал.

Все они знали, что сначала Мудрецы должны найти мальчика, обладающего силой, которой подчиняется море, а потом отвезти его туда, где он рос бы, не зная ни о своем могуществе, ни о своей судьбе. Мудрецы должны были отыскать мальчика раньше, чем это сделает Владыка, поскольку он повернул бы мальчика к силам тьмы.

Но кто был этим мальчиком? Где был этот мальчик? Была ли вторая салатница со вторым стихом пророчества давно утеряна, как думали Мудрецы? Известна ли вторая часть пророчества древней старухе в лесу Хазчиллен-бокен-вокен близ моря, где маленький мальчик с глазами цвета темного ила плавал вместе с дельфинами?

Да, это было именно так.

Три розы

Это рассказ о садовнике, который вырастил единственную и самую прекрасную розу, какую когда-либо видел мир. Это была черная роза, и она цвела целый год, что было невозможно.

Услышав об этой розе, король пожелал сам посмотреть на нее. Со всей своей свитой он целых семь дней скакал к скромному домику садовника. Утром седьмого дня он, наконец, доехал и увидел розу. Она была даже прекрасней, чем представлял король, и он пожелал такую иметь в своем саду.

— Как вам удалось вырастить эту прекрасную розу? — спросил король садовника, который молча стоял рядом.

— Я посадил эту розу в тот день, когда умерла моя жена, — ответил садовник, глядя на цветок. — Этот глубокий черный цвет как раз и есть точный цвет ее волос.

Король обернулся к слугам и сказал:

— Выкопайте этот розовый куст и перенесите его во дворец. Он слишком красив, чтобы расти не у меня, а у кого-то другого.

Но когда куст пересадили во дворец, он прожил только год, а потом сморщился и погиб. Король, который смотрел на него каждый день, рассердился, решив, что в этом виноват садовник, и тут же решил его наказать.

Но когда король прибыл в домик садовника, то был поражен, увидев, что там растет розовый куст с единственной розой. На этот раз роза была зеленой и даже более прекрасной, чем черная.

Король снова спросил садовника, как тот вырастил такую прекрасную розу.

— Я посадил эту розу в годовщину смерти моей жены, — сказал садовник, глядя на цветок. — Цвет этой розы — это цвет глаз моей жены, в которые я смотрел каждое утро. Роза выросла благодаря моей любви к жене.

— Забрать розу! — приказал король, повернулся и целых семь дней скакал обратно к себе во дворец. Такой прекрасный цветок не должен расти у обычного человека!

Зеленая роза цвела два года, и король любовался ею каждый день. И вот однажды утром роза умерла, куст скрючился, лепестки опали на землю. Король собрал лепестки и два дня ни с кем не разговаривал. Затем сказал, успокаивая себя:

— У садовника наверняка есть другая роза.

Короля обуяло такое нетерпение, что он скакал дни и ночи напролет, но дождями смыло мосты, и ему все равно пришлось потратить семь дней, чтобы добраться до домика садовника. И там снова был розовый куст с единственной розой. Красной розой, такой прекрасной, что свита короля молчала, пораженная ее красотой, а сам король лишь махнул рукой дворцовому садовнику, чтобы тот забрал куст.

И хотя король не задавал вопросов, садовник сам заговорил, прежде чем лопаты коснулись земли вокруг розового куста.

— Я посадил эту розу по прошествии трех лет со дня смерти моей жены, — сказал он. — Цвет этой розы — это цвет ее губ, которые я впервые поцеловал в полнолуние, в самую жаркую летнюю ночь. Эта роза растет благодаря моей любви.

Король, казалось, ничего не слышал, он просто не мог оторвать взгляда от розы. В конце концов, он отвел от нее глаза и повернул лошадь к дому.

Дворцовый садовник посмотрел, как король уезжает.

— Твои розы — это самое прекрасное, что я когда-либо видел, — сказал он. — Они растут только благодаря твоей великой любви. Но зачем их растить, если у тебя все равно забирают эти воспоминания?

Садовник улыбнулся и ответил:

— Мне не нужно ничего, чтобы помнить о жене. Когда я иду в одиночестве под ночным небом, то вижу черноту ее волос. Когда луч света попадет на зеленое стекло бутылки, я вижу ее глаза. Когда заходящее солнце окрашивает красным цветом холмы, а ветер касается моих щек, я чувствую ее поцелуй. Я вырастил первую розу, потому что боялся, что могу забыть. Когда розы не стало, я понял, что ничего не потерял. Никто не может забрать память о моей любви.

Дворцовый садовник нахмурился и снова начал копать землю у куста. Затем спросил:

— Но почему же ты продолжаешь выращивать эти розы?

— Я выращивал их для короля, — ответил садовник. — У него нет собственных воспоминаний и нет любви. И, в конце концов, это же всего лишь цветы.

Окончания

У меня есть два меча. Один зовут «Печаль», а другой — «Радость». Это не настоящие их имена. Не думаю, что есть на свете хоть один живой человек, который знает буквы, выгравированные на их черно-синей стали.

Я — знаю, но я не живой. Однако, и не мертвый. Ни то ни се, колышущееся в сумерках, и проснувшееся, и спящее, помещенное в некие границы, приколотое к доске, отчего я не могу двинуться ни назад, ни вперед.

Я отдыхаю, но я не сплю и не дремлю. Я просто вспоминаю, а воспоминания наваливаются одно на другое, смешиваясь и соединяясь до тех пор, пока я не запутываюсь, когда или где, как или почему. В сумерках становится совсем невмоготу, и я поднимаюсь из моей ужасной постели, чтобы выть на луну или бродить по коридорам…

Или сидеть под мечами в старом плетеном кресле, надеясь на стук случайного посетителя, надеясь на перемену, на шанс…

У меня есть две дочери. Одну зовут Печаль, другую — Радость.

Это не настоящие их имена. Не думаю, чтобы даже они помнили, как их звали в далекие дни их юности. Ни они, ни я не помнят имени их матери, хотя иногда, во время моих дневных мечтаний, я могу уловить мелькание ее лица, ощущение ее кожи, вкус ее губ, шуршание рукава, когда она покидает комнату… и мои воспоминания.

Они, мои дочери, всегда голоднее, чем я, и все еще испытывают жажду… крови.


У этого рассказа два конца. Один называется «Печаль», другой называется «Радость».

Вот первый конец.

Когда садится солнце, в мой дом неосторожно заходит великий герой. Он — во цвете лет, высокий, стройный и надменный. В саду он встречает моих дочерей, стоящих в тени большого дуба. Вот-вот солнце скроется, и герой достаточно умен, чтобы этим воспользоваться, он умен и силен. С обеих сторон на него нацеливаются клыки. Однако герой со своим серебряным ножом проворней, и солнце еще не зашло.

Серебро жалит, и огонь сжигает, и это конец Печали и финал Радости.

Герой приходит, намереваясь закончить эпос, который был создан о нем. Он находит меня в плетеном кресле, и надо мной — Печаль и Радость.

Я предлагаю ему выбор и называю имена.

Он выбирает Печаль, не догадываясь, что это то, что он выбирает для себя, просто меч называется точно так же.

Я не испытываю жалости ни к нему, ни к моим дочерям, мне жаль только себя.

Я пью его кровь. Все это было давно… и он был героем.


А вот второе окончание.

Молодой человек, еще недостаточно мудрый, чтобы быть героем, великим или малым, на закате приходит в мой сад. Он следит за мной, и хотя я никуда не спешу, я все-таки вынужден выбраться из моего плетеного кресла и отправиться в кровать.

У моих ног лежат кости и череп, плоть давно исчезла. Я не знаю, чьи это кости. В этом доме много костей и черепов.

Мальчик влезает в окно, загораживая луч солнца. Я жду в тени двери, наблюдая, как он изучает мечи. Губы его двигаются, озадаченные тем, что там написано, или мне это лишь кажется. Возможно, алфавит или язык когда-то действительно были утеряны.

Он не получит помощи от древней надписи, от древней жизни.

Я называю оба имени, которые дал мечам, но он не отвечает.

Я не вижу, какое оружие он выбирает. Воспоминания уже устремляются ко мне, толкают меня, бьют и окружают. Я не знаю, что происходило, что происходит или что должно произойти.

Я в своей постели. Юноша стоит надо мной, кончик меча колет мою грудь.

Это Радость, думаю я, меч, выбранный благодаря мудрости, а не благодаря удаче. Кто мог ожидать этого от мальчика, еще недостаточно взрослого, чтобы бриться?

Сталь холодна. Конец. Но из раны пузырится только пыль.

Затем приходит второй удар, в старые кости шеи.

Я давно ждал этого конца.

Ждал кого-то, кто выберет за меня.

Даст мне Радость, а не Печаль.

Примечания

1

«Вниз по кварталу Подонков» — безобидная пародия в формате игры. В этой игре также отдается дань уважения одной из моих самых любимых книг — роману Александра Дюма «Три мушкетера» и двум сериям киноверсии этой книги — «Три мушкетера» и «Четыре мушкетера».

(обратно)

2

Закоренелые циники могут предложить альтернативный, реалистический, неромантический конец (включающий отвратительные поступки, трагедию и отчаяние), если пришлют автору два доллара.

(обратно)

3

Это началось, когда я написал короткий рассказ для заседания Всемирного Конгресса в Мельбурне в 1999 году. Я уже давно понял, что лучше прочесть перед аудиторией что-нибудь короткое и смешное, чем длинное и серьезное, и что лучше избегать отрывков с диалогами, если вы не наделены актерским даром.

Я написал теоретическую выкладку о новых эпических фантастических сериях, которые собираюсь сочинить. Понимая, что выступление будут слушать чрезвычайно продвинутые читатели фантастики, я подумал, что они оценят мягкую шутку о стереотипах и характерных чертах жанра. В предварительном вступлении я добавил извинение перед теми авторами, чьими названиями я манипулировал в своей игре, на тот случай, если какой-нибудь фанат начнет выступать с возражениями.

Этот рассказ хорошо прошел на Конгрессе, я повторял его несколько раз на разных аудиториях и, конечно, поместил его у себя на веб-сайте. Я не мог и представить себе, что получу письма от читателей по поводу этой вещицы. Один из них предлагал не писать такие длинные серии и высказывал пожелание, чтобы я писал больше рассказово Старом Королевстве. Другой читатель хотел знать, когда выйдет первый из сорока семи романов, поскольку ему не терпится выяснить, что случилось с мальчиком с глазами цвета темного морского ила.

Каким-то образом эти послания по электронной почте объяснили мне, что шутить надо в меру, и я понял, что больше не буду повторять подобные шутки…

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Николас Сэйр и тварь в витрине
  • На дне озера
  • Кролик Чарли
  • На маяке
  •   Прибытие
  •   Экскурсия
  •   Отъезд
  • Гора
  • «Несущий Молнию»
  • Вниз по кварталу Подонков[1]
  •   Как играть
  •   Вступление
  •   Снаряжение
  •   Приключение начинается!
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  •   20
  •   21
  •   22
  •   23
  •   24
  •   25
  •   26
  •   27
  •   28
  •   29
  •   30
  •   31
  •   32
  •   33
  •   34
  •   35
  •   36
  •   37
  •   38
  •   39
  •   40
  •   41
  •   42
  •   43
  •   44
  •   45
  •   46
  •   47
  •   48
  •   49
  •   50
  •   51
  •   52
  •   53
  •   54
  •   55
  •   56
  •   57
  •   58
  •   59
  •   60
  •   61
  •   62
  •   63
  •   64
  •   65
  •   66
  •   67
  •   68
  •   69
  •   70
  •   71
  •   72
  •   73
  •   74
  •   75
  •   76
  •   77
  •   78
  •   79
  •   80
  •   81
  •   82
  •   83
  •   84
  •   85
  •   86
  •   87
  •   88
  •   89
  •   90
  •   91
  •   92
  •   93
  •   94
  •   95
  •   96
  •   97
  •   98
  •   99
  •   100
  • Заветное желание
  • Глаза Гензеля
  • Сундук с приданым
  • Мои новые, действительно эпические, фантастические серии[3]
  •   Пролог: ИЗ СЕКРЕТНОГО ГРОССБУХА
  • Три розы
  • Окончания
  • *** Примечания ***