Первый день в Кейптауне ознаменовался тем, что мой белый бульдог Майк цапнул полицейского, и мне пришлось уплатить десять долларов за порванные штаны. И вот не прошло и часа, — как «Морячка» пришвартовалась в порту, а я остался без гроша в кармане.
Следующим, кого я встретил, был не кто иной, как Шифти Керрен, менеджер Крошки Делрано, жуликоватый тип, скупавший денежные расписки. Я наградил этого достойного человека суровым взглядом, но у того хватило наглости приветливо улыбнуться и со счастливым видом протянуть мне руку.
— Вот это да! Стив Костиган! Не может быть! Привет, Стив! — старательно изображал радость, затараторил бесчестный лицемер. — Рад тебя видеть! Ты прекрасно выглядишь, парень! И старый, добрый Майк с тобой! Славная собака!
Он наклонился погладить пса.
— Рррр! — прорычал старый, добрый Майк, явно намереваясь сжевать руку Шифти. Я оттолкнул Майка ногой и произнес:
— У тебя еще хватает наглости любезничать со мной после того, как в последнюю встречу ты поносил меня всякими непотребными словами?
— Да ладно, Стив! Не глупи и не держи на меня зла! Я всегда тебе говорил, Стив, бизнес есть бизнес!
— Гаххх! — выдохнул я. У меня не было ни малейшего желания связываться с этим парнем, и хотелось поскорее отделаться от него.
Мне приходилось драться с Крошкой дважды. В первый раз он победил меня в десятираундовой схватке в Сиэтле, но не причинил ни малейшего вреда моему телу, потому что, хотя он и был первоклассным боксером, удар у Делрано был слабоват.
В следующий раз мы встретились на ринге во Фриско. Крошка победил меня в честном поединке из десяти раундов, затем, в напрасной попытке остановить меня, нанес удар самому себе и разразился бранью. Я нокаутировал его в одиннадцатом раунде, потом в двенадцатом, а в четырнадцатом нанес удар правой, погрузив кулак в солнечное сплетение, отчего тот вырубился. Однако у него хватало ума схватиться за пах и скорчиться от боли, а Шифти скакал возле него и вопил:
— Нечестно!
Он вопил так, что рефери испугался, смутился и дисквалифицировал меня. Клянусь, я вел честный бой! Я тяжело рухнул на канат. Решение было принято официально, и это больно задело меня.
Поэтому сейчас я сверкнул глазами и спросил Шифти:
— Чего тебе от меня надо?
— Стив, — ответил он, дружески положив мне на плечо руку. — Я знаю, что у тебя золотое сердце! Ты не оставишь в беде своего соотечественника, правда? Нет! Конечно, не оставишь! Ты же старый, добрый Стив! Так вот, слушай: мы с Крошкой попали в передрягу и разорились. Крошка в тюрьме. Мы тут провернули одно дельце, а эти британцы дисквалифицировали Крошку за то, что он побил одного из английских неумех. Крошка не имел против парня ничего плохого, просто он очень возбудим!
— Да уж я знаю, — проворчал я. — Эта крыса оставила мне зарубку на шее. Со мной он тоже очень быстро возбудился!
—. Ну так вот, — поспешно произнес Шифти, — нам здесь не позволяют устроить поединок, и мы решили отправиться в Иоганнесбург. Там сейчас гастролирует юный Хилан, и Крошка мог бы сразиться с ним. Но Крошка в тюрьме, и его не выпустят, пока мы не внесем штраф в шесть фунтов. Это, знаешь ли, тридцать долларов! А мы разорены, Стив! Я взываю к твоей национальной гордости! Крошка — такой же американец, как ты, но сидит в заточении только за то, что вступился за честь своей страны!
— Ух ты! — Я навострил уши. — Как это?
— А вот так! Он ворвался в паб, где трое британцев-моряков возводили напраслину на американский флот. Ну, ты же знаешь Крошку — гордый, свободолюбивый импульсивный парень! Настоящий мужчина! Он, конечно, не моряк, но такие заявления в адрес его страны оскорбили его и заставили ввязаться в драку. Он хорошо поддал этим англичанам, но тут появилась полиция, его схватили, отвели в магистрат и назначили штраф, который мы не можем заплатить. Ты только подумай, Стив! — разглагольствовал Шифти. — Крошка, чьего триумфального возвращения в Штаты ожидают тысячи поклонников, сидит в тюрьме на хлебе и воде! А тюремщики издеваются над ним за то, что он вступился за свой флаг и нацию! За то, что защитил честь американских моряков, к которым, напомню тебе, принадлежишь и ты! Я спрашиваю тебя, Стив, неужели ты останешься в стороне и допустишь, чтобы твой соотечественник томился в цепях британской тирании?
— Ни за что! — воскликнул я, охваченный внезапным патриотизмом.
— Кто старое помянет, тому глаз вон! У всех моряков есть неписаный закон: на берегу они обязательно должны заступаться друг за друга.
— Не для того я дрался с англичанами во всех портах мира, чтоб теперь отдать им на растерзание американца! Сейчас, Шифти, у меня нет ни цента, но я достану деньги! Встретимся через три часа в Американском Морском Баре. Я или добуду деньги для Крошки, или буду знать, как их достать. Понимаешь, я это делаю не только для Крошки. Я все еще мечтаю когда-нибудь победить его! Но он американец, а я не настолько мелочен, чтобы из-за личной неприязни не помочь соотечественнику в беде!
— Вот снова настоящего мужчины! — зааплодировал Шифти, и мы с Майком поспешили прочь.
После непродолжительной прогулки мы оказались у здания в портовом квартале, на котором красовалась вывеска: «Южно-Американский Спортивный Клуб». Все здание было ярко освещено, а изнутри доносились вопли, говорившие о том, что идет поединок. Билетер сообщил, что матч только что начался. Я попросил вызвать владельца, Херди, по прозвищу Буйвол, с которым имел честь когда-то сразиться, но человечек поведал, что Буйвол у себя в офисе, небольшой комнатке радом с билетной кассой, и мне стоит пройти прямо туда.
Я вошел и увидел Буйвола, беседующего с высоким, тощим джентльменом, при виде которого мои волосы на голове зашевелились.
— Привет, Буйвол! — произнес я, игнорируя его дурака-собеседника и сразу же переходя к делу. — Я хочу сразиться сегодня, прямо сейчас. Если у тебя есть кто-нибудь, кто желает подраться, ты разрешишь мне выйти на ринг и подзаработать немного деньжат?
— Странное совпадение! — заметил Буйвол, подергивая длинные усы. — Брент-Хвастун просит меня о том же!
Мы с Брентом с неприязнью посмотрели друг на друга. Мне уже приходилось иметь дело с этим хлыщом. Добрая часть моей боксерской репутации обязана тому, что я всегда побеждал долговязого Хвастуна.
А он, как вам должно быть известно, крепкий орешек! Являясь бессменным победителем во всех боях на своем судне, Брент и на берегу не упускал возможности выступить на профессиональном ринге; впрочем, я тоже не терялся.
Несколько лет назад моей глупости хватило наняться на «Элинор», на которой Брент служил помощником капитана. Он австралиец, а «Элинор» — австралийское судно. Обычно команды австралийских судов славятся своей дисциплиной, но «Элинор» была исключением. Ее капитан представлял собой настоящий пережиток прошлого, а все помощники — прирожденных забияк, а среди них особенно выделялся Брент. Недаром к нему прочно прилипло прозвище «Хвастун».
Однако, будучи на мели, и стремясь добраться до Мадагаскара, где надеялся перехватить «Морскую Леву», я в Бристоле нанялся на «Элинор».
Брент начал задирать меня задолго до того, как мы снялись с якоря. Несколько дней я сносил его злые шутки, но вскоре мое терпение иссякло, и мы сошлись в бою. Бой длился на протяжении почти всей вахты и перемещался от бизаниевого салинга до бушприта.
И все же я не назвал бы это настоящей проверкой стойкости, потому что в ход шли не только кулаки, но и свайки, и гандшпуги. Все это смахивало на грубую потасовку.
В конце концов бой выиграл я, швырнув Хвастуна на полуют. Он крепко ударился о палубу и в течение всего рейса чувствовал себя неважно, страдая от боли в сломанной руке, трех треснувших ребрах и сломанном носе.
С тех пор капитан подходил ко мне с приказом почистить якорь только с пистолетами в руках, хотя я и не помышлял о том, чтобы хоть пальцем тронуть эту старую, пропахшую ромом развалину.
И вот сейчас мы с Хвастуном сидели в офисе Буйвола, поглядывая друг на друга, а уж воспоминаний в наших головах было предостаточно!
— Вот что я вам скажу, мальчики, — произнес Буйвол, — после основного матча я позволю вам десять раундов. Даю пять фунтов, и победитель получит еще!
— Это меня устраивает, — проворчал Хвастун.
— Шесть фунтов сойдет, — сказал я.
— Договорились! — заключил Буйвол, не понимая, какую ошибку совершает, позволив мне бороться за тридцать долларов на его ринге.
Хвастун противно захихикал:
— Наконец-то я разделаюсь с тобой, проклятый янки! На этот раз я не поскользнусь и не свалюсь! А ты не будешь бить меня гандшпугом!
— Хорош же ты, если вспомнил о гандшпуге, — зарычал я, — после того, как пытался оторвать планшир, чтобы ударить меня!
— Хватит! — прервал нас Буйвол. — Приберегите свой гнев до ринга!
— А есть здесь люди с «Морячки»? — осведомился я. — Хотелось бы, чтобы распорядитель проследил и прихвостни этого хулигана не подсыпали допинг в мою воду.
— Странно, Стив, но ребят с «Морячки» я здесь сегодня не видел, а вот распорядителя непременно обеспечу!
Закончился основной поединок. Казалось, он длился целую вечность, и моему негодованию не было предела: ведь из-за каких-то увальней откладывалось выступление такого боксера, как я. В конце концов рефери объявил ничью и выставил обоих с ринга. Буйвол прыгнул за канат и остановил публику, спешившую к выходу, словами:
— Теперь я предлагаю бесплатно посмотреть матч между моряком Костиганом и Хвастуном Брентом!
Для Буйвола это был хороший бизнес. Толпа возбужденно заревела и расселась по местам. Многие видели нас на ринге, хотя и не в схватке друг с другом.
Буйвол оказался прав: в зале не оказалось ни человека с «Морячки». Возможно, многие валялись пьяными по канавам или отсиживали срок в тюрьме, зато было много шпаны с «Нептуна», теперешнего судна Брента. Все они, как один, поднялись и стали выкрикивать в мой адрес всякие колкости. Забавные все-таки люди, эти моряки! Я знал, что Брент сидит у них в печенках, но сейчас они подбадривают его, как братья!
Я не реагировал на крики, сохраняя спокойное и равнодушное молчание, предварительно заявив, что разорву на части их любимчика и предупредив, чтобы они не вздумали валять дурака за моей спиной, иначе Майк сжует их ноги. Они приветствовали мои замечания оглушительным хриплым ревом, но на пса взирали с почтительным страхом.
Судил поединок англичанин, имени которого я не запомнил. По-видимому, он давно не бывал в этой древней стране, а все больше околачивался в изысканных атлетических клубах Англии.
Он начал с того, что сказал нам:
— А теперь, паршивцы, уразумейте: когда я скажу «брек», то не потерплю никаких грубостей! Помните, пока я здесь — это зал для настоящих джентльменов!
По американским правилам рефери находился на ринге вместе с нами. Хвастун, длинный, тощий, бледный и костлявый, с продолговатым лицом и невыразительными светлыми глазами. Не ошибусь, если замечу, что Брент — плохой актер. У меня же десять футов роста и сто девяносто фунтов веса. Он выше меня на дюйм и три четверти, а весит, пожалуй, на фунт меньше. Бой начал Хвастун, ударив левой, но мое внимание было приковано к его правой руке. Я знал, что удар правой Брента подобен взрыву тротиловой шашки и он очень умело этим пользовался.
Секунд через десять он так врезал правой, что искры посыпались из моих глаз. Я попятился, и через миг он оказался вплотную ко мне, молотя обеими руками и явно стремясь нокаутировать. Ударами он гонял меня по всему рингу. Я не получил серьезных повреждений, хотя он, возможно, считал иначе. Его друзья, видевшие меня на ринге раньше, орали:
— Постерегись!
Но Хвастун не внял их советам.
Прижатый спиной к канату, я не смог блокировать удар правой, а Хвастун тяжелым левым хуком еще и откинул назад мою голову.
— А ты не так уж и крепок, паршивый янки, — усмехнулся он, заехав мне в челюсть.
Бам! Я ответил правым апперкотом в левую руку противника, и сильный удар сотряс его тело.
Я помог подняться Бренту с пола и усадил, а он сидел и смотрел на рефери пустыми ледяными глазами. Его болельщики орали:
— Мы тебе говорили, будь осторожен с этой гориллой, самодовольный осел!
Но Хвастун был крепок. Он собрал всю свою волю и при счете — девять-, пошатываясь, вскочил, полный жажды борьбы и совершенно озверевший. Я решил окончательно добить Хвастуна и ударил прямо по его смертоносной правой руке. На какое-то мгновение показалось, что у меня снесена половина головы, но я собрался и треснул Брента левым хуком в диафрагму. Он поспешно ретировался, прикрывая свое отступление меткими ударами левой. Гонг застал меня безуспешно гоняющим противника по всему рингу.
В начале следующего раунда многие держали пари, что победит Хвастун, и подначивали его крепче колотить меня и уворачиваться от ударов. Те же, кто ставили на меня, орали, чтобы он уклонялся от боя.
Но он продолжал придерживаться своей тактики и не шел на открытый бой. Закрывшись, согнутой правой рукой он прикрывал диафрагму, подбородком оперся в плечо, а левую выставил вперед, чтобы отразить мой удар. Этой левой он периодически поколачивал меня, но я не обращал на это ни малейшего внимания, хотя из моей разбитой губы текла кровь. Еще нет такой левой, что могла бы вырубить меня! К концу раунда он опять пустил в ход правую, ударил меня в лицо, а я, приняв удар, ответил ему правой по ребрам.
От его удара у меня брызнула кровь. Толпа вскочила и начала орать, не заметив меткого удара, который я нанес по его ребрам. Но он, держу пари, заметил, повалившись на землю и тяжело дыша. Изумленные фанаты орали, чтобы он не придуривался и добил проклятого янки. Толпа обычно не видит многого, что происходит на ринге прямо у нее на глазах. Она видит бешеные свинги, жестокие хуки, но пропускает большинство настоящих ударов, наносимых с близкого расстояния.
Теперь я стал преследовать Брента, сосредоточив внимание на его худом, длинном теле. Согнув плечи, опустив голову на волосатую грудь, я смело ринулся вперед, позволив ударить себя в ухо и по макушке, а сам обеими руками одновременно нанёс удары в живот и диафрагму. От левого хука под печень у Хвастуна перехватило дыхание. Он завилял, как мачта на ветру, но отчаянным апперкотом заехал в мой подбородок, да так, что у меня закружилась голова. Когда прозвучал гонг, мы боролись у каната в клинче. Помощник Буйвола, охваченный азартом, поставил фунт, что я выйду победителем и нокаутирую Хвастуна. Он чуть не исколотил ни в чем не повинного служащего ринга, который, болея за Брента, показывал знаменитый «смокер» Фитцсиммонса. Я никогда не слышал о таком ударе! По-видимому, Хвастун понял, что дело худо, и с ударом гонга выскочил из своего угла, как кенгуру, прыгнув на меня. Я не сразу понял, что Брент изменил тактику.
В бешеной схватке проворный, способный боксер может на несколько минут выставить своего соперника в неприглядном виде, нанося удары быстрее и чаще. Но в итоге все решает мастерство. Удары неумех в счет не идут.
Когда Хвастун набросился на меня, толпа обезумела. Он колотил обеими руками мои голову и корпус так быстро, как только мог. Со стороны казалось, что я окончательно побит, но те, кто меня знал, утроили свои ставки. Брент не причинил своим наскоком никакого вреда, ну, подумаешь, немного поцарапал! Его удары были слишком быстрыми, чтобы повредить!
Вскоре, сквозь шквал ударов, мне все же удалось до него добраться. Рычание Брента раздавалось по всему залу. Он бросил обе руки к моей голове, но я ответил ему ударом левой по корпусу.
Наша борьба напоминала схватку быка с тигром. Он бросался на меня, быстро колотя, словно кошачьими лапами, а я, пригнув голову, время от времени бодал его в живот. Сильные удары моих рук несколько спустили пары соперника, и его шаги замедлились, а удары все больше напоминали легкие шлепки. Наконец я заметил его дрожащие колени! Именно тогда мне удалось изо всей силы двинуть его в челюсть.
Хвастун даже не пошевелился при счете «девять», и прозвучал гонг. Зрители ревели как сумасшедшие. Им казалось, что последний удар случайный, и нанес его отчаявшийся, потерянный человек. Ну как же: ведь Хвастун повалился именно тогда, когда все думали, что он победитель!
Но старые, опытные болельщики были не так просты. Откинувшись в своих креслах, они удовлетворенно подмигивали друг другу, как бы говоря:
— Видели? А мы что говорили?
Приятели Хвастуна хорошо поработали над ним и к началу четвертого раунда привели того в чувство. Что они с ним делали, я не видел, но он казался абсолютно свежим и полностью восстановившим силы.
Он двинулся на меня с вытянутой левой рукой, и я заметил, что перчатка у Брента влажная. Наверное, на него вылили немало воды!
Я проворно скользнул вперед, а Хвастун сунул мне прямо в лицо вытянутую руку. Сначала я не обратил на это никакого внимания, но, когда перчатка оказалась в дюйме от моих глаз, в мой нос ударил специфический, противный запах. Я увернулся, но не достаточно быстро. В следующее мгновение мои глаза буквально обожгло огнем! Его перчатка была полита скипидаром!
Увернувшись, я схватил его за запястье. С бешеным ревом, который и по сей день стоит в моих ушах, другой рукой я схватил противника за локоть и, не обратив никакого внимания на его удар правой по уху, мазнул по лицу Брента его же перчаткой. Раздался душераздирающий вопль. Зрители недоуменно заорали, а рефери бросился к нам выяснить, что происходит на ринге.
— А ну! — пронзительно кричал он, пытаясь разнять клубок сцепившихся тел. — Что здесь происходит? Как вам не стыдно? Ох-х-х!
По несчастливому стечению обстоятельств, ослепший от скипидара Хвастун принял рефери за меня и нанес последнему сокрушительный свинг между глаз смоченной скипидаром перчаткой.
Я же, упустив врага, испугался нападения сзади. К этому моменту, будучи уже совершенно ослепшим и не зная, где находится Хвастун, я, опустив голову, начал молотить наугад обеими руками. Позже мне рассказали, что Хвастун проделывал то же самое, а рефери бегал по рингу, как скаковая лошадь, призывая на помощь полицию, армию, флот и всех остальных! Толпа совершенно спятила, не понимая, что происходит.
— Ох уж этот гад Брент! — выл скачущий рефери. — Он плеснул в меня купоросом, чтоб ему повылазило!
— Выше голову, приятель! — кричали из толпы. — Надо же, оба слепы!
— Как же тут судить? — вопил рефери, совершая замысловатые кульбиты. — Что происходит на ринге?
— Хвастун свингом заехал своему тренеру! — весело орала толпа. — Моряк вошел в клинч со стойкой!
Услышав это, я с досадой понял, что налетел на какой-то предмет и, принявшего за Хвастуна, повалил его. По восхищенному реву зрителей понятно было, как я ошибся. Обезумев от боли в глазах и постигшей меня неудачи, я бросился вперед и левым хуком заехал кому-то в голову. Так как рефери метался по рингу, я решил, что это Хвастун, и не ошибся, потому что немедленно получил удар в живот.
Проигнорировав эту грубость, я держал его за шею и молотил почем зря. Примерно рассчитав, где должна быть челюсть Брента, я нанес сокрушительный удар и оттолкнул его. По тяжести удара о брезент я понял, что отключил противника на всю ночь.
Ощупью пробравшись в угол ринга, я стал протирать глаза. Рефери, поднявшись на ноги, вопил:
— Ну как можно слепым судить матч в этом сумасшедшем доме? Что там происходит?
— Хвастун лежит! Считай! — кричали ему.
— Где он? — вопил несчастный рефери, носясь по рингу.
— В трех футах по левому борту! — орали сочувствующие.
Споткнувшись, он упал на корчащегося Хвастуна.
Рефери поднялся и торжествующе стал считать, при каждом счете ударяя ногой по ребрам Брента.
— Восемь! Девять! Десять! С тобой все кончено, проклятый убийца, пират паршивый! — заорал он, нанося последний пинок.
Я же перелез через канаты, и тренер повел меня в раздевалку. Вам когда-нибудь попадал в глаза скипидар? То-то же! Никогда не знал ничего болезненнее! Так можно ослепнуть насовсем!
Но когда тренер умело промыл мне глаза, я пришел в полный порядок. Забрав у Буйвола свой заработок, я направил стопы в Американский Морской Бар, где меня должен был ждать Шифти Керен. Время, назначенное для встречи, давно прошло, а его все не было. Я поинтересовался у бармена, знавшего этого пройдоху, не видел ли он Керена, на что тот ответил: «Шифти был, подождал с полчаса и снялся с якоря». Он же поведал мне, где живет Шифти.
Бармен любезно согласился до моего возвращения подержать у себя Майка, потому что пес люто ненавидел Делрано, а я не хотел, чтобы он покусал Крошку, когда мы с Шифти будем забирать его из тюрьмы. Придя по указанному адресу, я поднялся в комнату Шифти, которую мне, ворча, показала хозяйка дома, и уже было хотел постучать, как услышал голос. Похоже, что говорил Крошка, но смысла я не разобрал, поэтому постучал и вошел.
В комнате трое мужчин играли в карты. Это были Шифти, Билл Слейн, тренер Крошки, и сам Крошка.
— Привет, Стив, — воровато подмигнул Шифти. — Что ты здесь делаешь?
— Как это что делаю? — удивился я. — Я принес деньги, чтобы уплатить за Крошку штраф, но вижу, что это уже не требуется, раз его выпустили!
Делрано вытянул шею, желая удостовериться, не привел ли я Майка, и с довольно противной усмешкой спросил:
— Что это с твоей физиономией, Стив? Тебе по носу заехала уличная девчонка?
— Если хочешь знать, — зарычал я, — я заработал для тебя шесть фунтов! Шифти сказал, что ты попал в передрягу, а у меня не было денег, поэтому я дрался в Южно-Африканском Клубе, пытаясь вытащить тебя, заплатив штраф!
Крошка со Слейном разразились хохотом, к ним присоединился и Шифти.
— Над чем смеетесь? — взбесился я. — Думаете, вру?
— Да нет, не врешь, — смеялся Крошка. — Но ты, парень, все же дурак! Впрочем, чего можно ждать от такой образины, как ты!
— Видишь ли, Стив, — начал Шифти, — Крошка…
— Заткнись, Шифти! — бросил Делрано. — Пусть этот простофиля узнает как его прокатили! Я расскажу, каким дураком он оказался! С ним ведь нет его проклятого бульдога, а с нами троими ему не справиться.
Делрано встал и придвинул ко мне ухмыляющуюся физиономию.
— Из всех слабоумных простаков, которых я знал, — чеканил он, словно ударяя хлыстом, — ты просто супер! Успокойся, Костиган, я не разорился и не сидел в тюрьме! Хочешь знать, почему Шифти надул тебя? Мы с ним заключили пари на десять долларов, что ты, при всей твоей ненависти ко мне, обязательно попадешься на душещипательную сказочку и выложишь последний цент! Так и произошло! Подумать только, ты дрался за деньги ради меня! Ха-ха-ха! Ну ты и болван! Непроходимый болван! Веришь всему, что бы тебе ни сказали! Никогда ты ничего не добьешься! Посмотри на меня — я бы и слепому не дал ни цента, даже если бы он помирал с голоду! Но ты! Ну и дурак! Да если бы Шифти и очень хотел выиграть свои десять баксов, он не стал бы ждать тебя в баре, а ты все равно отдал бы эти деньги! Ну да ладно! Я полностью удовлетворен нашим розыгрышем и рад, что тебя крепко побили, когда ты зарабатывал деньги на мой штраф! Ха-ха-ха!
Гневный туман залил мне глаза. Мои огромные кулаки сжались так, что побелели суставы, а когда я заговорил, мой голос срывался от злости.
— Такие крысы, как вы, живут везде! Если бы вам удалось обчистить мои карманы или избить толпой из-за денег, я бы понял. Если бы вы обыграли меня краплеными картами, я бы и тогда не возмутился. Но вы воззвали к лучшей части моей натуры! Вы воззвали к моему патриотизму и прирожденному чувству товарищества, а против этого не устоит ни один приличный человек! Вы воззвали к моей национальной гордости. Я сделал это не ради тебя, Крошка, и не ради такого тупицы, я пролил кровь и рисковал глазами! Я сделал это ради принципов, над которыми вы смеетесь и которые втаптываете в грязь: ради чести нашей страны и дружбы американцев во всем мире! А вы просто грязные свиньи! Вы недостойны называться американцами. Слава Богу, на одного такого, как вы, есть десять тысяч приличных людей вроде меня. И если выручить соотечественника в чужой стране по-вашему называется быть дураком, я благодарю Бога за то, что оказался болваном. Пусть я дурак, но не такой уж размазня, чтобы не проучить вас! Почувствуйте это для разнообразия!
С этими словами я неожиданно ударил левой Крошке в глаз. Он завопил и ответил мне ударом в челюсть, но ему не повезло. Он побеждал меня на ринге, но ничего не мог сделать со мной голыми руками в тесной комнатенке, где парню негде было увернуться от моих хуков. Ослепленный яростью, я боднул его в живот и перевернул, как норовистого быка. Не помню, ударил ли он меня в ответ. Знаю только, что каскадом сокрушительных ударов отбросил Крошку в угол комнаты, где он и остался лежать с заплывшим глазом и переломанной рукой на обломках трех или четырех стульев. Затем я повернулся к его войску и уложил Билла Слейна ударом в челюсть. Шифти бросился к двери, но я поймал его и с размаха отшвырнул в угол.
Тихо и величаво я прошел по всей улице, но меня переполняло чувство горечи. Из всех грязных, подлых делишек, с которыми мне приходилось сталкиваться, это было самое мерзкое. А может быть, — они правы, называя меня простаком? Мне уже казалось, что я поддаюсь на любые уловки. Я сошел с ума! Я окончательно сошел с ума!
К немалому удивлению прохожих, я погрозил кулаком всему миру, чем напугал ни в чем не повинных людей.
Теперь, решил я, я буду более твердым! Я не поддамся ни на какие провокации! Больше никто не получит от меня ни цента!
В этот момент поблизости послышался какой-то шум. Несмотря на поздний час, перед дверьми третьеразрядного пансиона собралась многочисленная толпа. Довольно привлекательная молодая блондинка, рыдая, умоляла о чем-то крепкую на вид даму, которая, подбоченившись, сурово и непреклонно стояла на крыльце.
— О, пожалуйста, не прогоняйте меня! — причитала девушка. — Мне некуда идти! У меня нет работы! Ну, пожалуйста!
Для меня невозможно слышать рыдания женщины. Протиснувшись поближе, я спросил:
— Что здесь происходит?
Девушка продолжала рыдать.
— Эта шлюха задолжала мне десять фунтов, — прорычала дама. — Пусть платит или выметается!
— Где ее вещи? — спросил я.
— Я забрала их в счет долга! — огрызнулась дама. — А вам-то что за дело?
Девушка стала тихо оседать на землю. Я подумал, что если сегодня ее вышвырнут на улицу, то завтра в заливе выловят еще один труп, и сказал хозяйке:
— Вот, возьмите, здесь шесть фунтов ровно.
— А больше у вас нет?
— Нет! — честно признался я.
— Ладно, сойдет и это! — она выхватила деньги, как чайка хватает рыбу. — Так и быть, — обратилась она к девушке, — можешь остаться еще на недельку! А там или найдешь работу, или еще какой-нибудь тупоголовый янки заплатит за тебя!
Она скрылась за дверью, а толпа разразилась хвалебными криками, отчего моя грудь выпятилась чуть ли не на полфута. Девушка подошла ко мне и робко произнесла:
— Благодарю вас! Я не могу выразить, как ценю ваш поступок!
Совершенно неожиданно она обняла и поцеловала меня, а потом взбежала по ступенькам крыльца и скрылась в доме. Толпа продолжила восхвалять меня, а я в приподнятом настроении зашагал по улице.
«Игра стоила свеч! — думал я. — Никогда не жаль денег на доброе дело, но темными делами меня больше не проведут!»
Я зашел в Американский Морской Бар, где меня заждался Майк. Он завилял обрубком хвоста и оскалил широкую морду. Нащупав в кармане штанов два американских пятицентовика, о которых совсем забыл, я заплатил бармену одну монету за миску пива для Майка. Когда мой пес лакал угощение, бармен, посмотрев на зал, сказал:
— Похоже здесь появилась пансионерка-Кейти!
— Что ты хочешь сказать? — не понял я.
— Кейти, — объяснил он, приглаживая усы, — обделывает свои делишки по всей Австралии и западному берегу Африки, но в Южной Африке я вижу ее впервые. Она промышляет тем, что берет в долю какую-нибудь хозяйку пансиона и та делает вид, что выгоняет ее за долги. Кейти рыдает, причитает и все такое, а тут обязательно появляется какой-нибудь сердобольный морячок и отдает хозяйке деньги, которые ей якобы должна Кейти. А потом они делят выручку пополам!
— Ух ты! — сказал я, скрипнув зубами. — А эта Кейти часом не блондинка?
— Естественно! — подтвердил бармен. — И чертовски пикантная. А что?
— Да нет, ничего! Налей-ка мне пивка и возьми этот пятицентовик, пока его никто у меня не отобрал!
