КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Бриллианты Вольштейна [Лоуренс Блок] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лоренс Блок Бриллианты Вольштейна

Глава 1

Ночь выдалась подходящая. Серый хмурый день медленно перетек в сумрак, а потом в темноту. Жара не спадала, влажность увеличивалась. Тяжелые тучи нависли над землей. Нью-Йорк затих в ожидании дождя.

Я быстро поел в кафетерии на углу. Вернулся в свою квартиру, поставил пластинку на проигрыватель. Сел в кресле и закурил. Слушал музыку, всматривался в ночь. Тучи черной краской замазали луну и звезды. Где-то между одиннадцатью часами и полуночью зарядил дождь. И тут же подул сильный ветер. Я снял с проигрывателя пластинку Моцарта и поставил квартет Бартока: перемена погоды требовала другой музыки. В такую ночь добропорядочные люди сидят дома, смотрят телевизор и пораньше укладываются спать. Я надеялся, что жители Восточной 51-й улицы именно так и поступят.

Пластинка доиграла до конца, я выключил проигрыватель, достал из стенного шкафа длинный плащ и шляпу с широкими полями, которые каждый частный детектив приобретает в день получения лицензии. Потом скатал восточный ковер, лежавший в прихожей, захватил его с собой, спустился по лестнице и вышел в дождь. Погода была хуже некуда. Капли дождя барабанили по моему плащу, другие скатывались с полей шляпы. Нашлись и такие, что попали в трубку и загасили ее. Я сунул трубку в карман и зашагал по пустынной улице, неся ковер под мышкой.

Автомобиль я держал в подземном гараже на Третьей авеню, между 84-й и 85-й улицами. Лицо паренька, работавшего в ночную смену, пылало угрями. К тому же он сильно гнусавил, наверное, из-за аденоидов.

— Мистер Лондон, — мое появление явно удивило его. — Вам понадобился автомобиль в такую ночь?

Я заверил его, что так оно и есть. Он отложил комикс с Бэтменом и побежал за автомобилем. Я тем временем стряхнул капли дождя с ковра. Он подкатил в моем «шеви», заглушил двигатель, вылез из-за руля, оставив дверцу открытой, и протянул мне ключи.

— Лучше бы поднять верх, иначе вас зальет водой.

Я дал ему четверть доллара, в надежде, что он отложит их на операцию, бросил ковер на заднее сиденье и сел за руль. По Второй авеню покатил к 51-й улице. Адрес, который продиктовал мне Джек Энрайт, Восточная 51-я улица, дом 111, производил впечатление. Если держишь любовницу в таком районе, значит, в жизни ты преуспел. Светловолосую любовницу Джека звали Шейла Кейн, и я ехал на встречу с ней.

51-я улица уже отходила ко сну. Еще час-полтора, и погаснут последние. Когда все спят, любой пешеход вызывает подозрение. А вот проезжающий автомобиль остается незамеченным.

Я медленно проехал мимо 111-го. С облегчением отметил отсутствие швейцара. Удостоил квартал почетного круга, нашел место для парковки в двух десятках ярдов от подъезда и вылез из «шеви», захватив с собой ковер. С минуту постоял в нише у подъезда, изучая список жильцов. Четвертый этаж делили с мисс Ш. Кейн трое: доктор медицины Хубер, некая Анжела Уикс и миссис Ларон Клаймен. Я надеялся, что все они сладко спят. Насчет Шейлы Кейн я не волновался. Конечно, я выбрал не самое лучшее время для визита, но знал, что она возражать не будет. Потому что умерла.

Один из ключей, который дал мне Джек Энрайт, подошел к наружной двери. Я вошел в холл, с ковром под мышкой направился к лифту. Он тащился медленнее черепахи, но доставил меня на четвертый этаж. Аккуратная медная табличка на одной из дверей подсказала мне, что именно за ней и проживает Шейла Кейн, хотя это уже не соответствовало действительности. Я вставил в замочную скважину ключ, полученный от Джека, и повернул. Дверь беззвучно распахнулась. Я переступил порог, закрыл за собой дверь. Поискал рукой выключатель. Где-то, в другой квартире кто-то слушал «Смерть и преображение». Более чем уместную музыку.

Включив свет, я понял, что испытал Джек: шок!

Большая гостиная, пол, от стены до стены застланный толстым серым ковром, у стен со вкусом подобранная французская мебель. А посреди гостиной, в центре пустого пространства — женщина. В чулках и поясе она выглядела даже более обнаженной, чем в наряде Евы. Этакая сюрреалистическая трехмерная композиция в стиле Дали. Эффект усиливал царивший в гостиной абсолютный порядок. Все вещи лежали на своих местах. Ни тебе окурков в пепельницах, ни пустых стаканов на столах. Лишней была лишь эта женщина, лежащая на спине, широко раскинув руки, практически голая, с лицом, превращенным в кровавое месиво. Вытекшая кровь запачкала ковер у ее головы и светлые волосы.

Должно быть, она была очень хорошенькой. Теперь — нет, лицо, в которое стреляли в упор, не может быть красивым. Лицо это являло собой смерть, а смерть и красота несовместимы. Труп редко можно принять за спящего. Ее тело пыталось отрицать смерть. Такое юное, упругое, розовое, оно выглядело живым. Упругая грудь, тонкая талия, длинные, стройные ноги.

Я прошелся по квартире. Спальня, ванная, маленькая кухонька. Везде чистота и порядок. Кровать застелена, раковина блестит, тарелки вымыты и убраны. Оставалось только гадать, зачем убийца раздел ее и что сделал с одеждой. Может, унес с собой. Как сувенир. Логического объяснения случившемуся я не находил. Когда гангстер убивает гангстера, это никого не волнует, поскольку общество от этого только выигрывает. Но какой смысл убивать красивую женщину?

Работа мне предстояла неприятная. Заниматься ею не хотелось. Я бы предпочел отправиться сейчас домой и сделать вид, что знать не знаю никакого Джека Энрайта и никогда не был в квартире на четвертом этаже дома 111 по Восточной 51-й улице. Что не было никакой Шейлы Кейн, и не лежало ее тело на полу в гостиной. Я долго смотрел на убитую. Потом раскатал рядом с ней ковер, который принес с собой, присел и переложил сто с небольшим фунтов углерода и водорода на ковер. Бренная плоть, холодная и тяжелая. Я закатал ее в ковер. А затем прошел в ванную и поднял крышку унитаза. Меня вырвало. Сразу чуть полегчало.

Я еще раз обошел квартиру, хотя и чувствовал, что зря теряю время. Интуиция меня не подвела. Ничего интересного я не обнаружил.

Впрочем, и смотреть-то было не на что. Хорошая квартира, комфортабельная, но у меня сложилось ощущение, что в ней не жили. Квартира словно ждала, когда придет риэлтер и покажет ее новому жильцу. Только какой-то идиот оставил труп посреди гостиной.

Я нашел в чулане маленький коврик и прикрыл им кровяное пятно. Уж не знаю, зачем. Если бы кто-то стал искать кровь, то обязательно бы нашел. Затем закинул на плечо ковер с телом женщины и понес к двери. Тяжелый, очень тяжелый груз придавливал меня к земле. Я выключил свет и открыл дверь. Лифт ждал меня. Я занес ковер с телом в кабину, нажал кнопку. Дверь закрылась и кабина медленно поползла вниз.

Лифт вызывала женщина. Седая, за пятьдесят, в норковой накидке и с лорнетом. В руке она держала сложенный зонт.

— Этот дождь — просто кошмар, — поделилась она со мной своими впечатлениями.

— Все еще льет?

Она мне улыбнулась. Опыт подсказывал, что ее муж, отойдя в мир иной, оставил ей приличную страховку.

— Моросит. Но этот лифт. Его давно пора заменить. Еле ползает.

Я ей, конечно же, тоже улыбнулся в ответ. Она вошла в кабину и поднялась на третий этаж. Сие, скорее всего, означало, что с Шейлой Кейн она не знакома. Я вышел из подъезда абсолютно уверенным, что она меня не узнает. Такие женщины живут в собственном, обособленном от остальных, мире. Их главные заботы — лифт и дождь.

Действительно, дождь уже не лил, но ночь оставалась такой же темной. Уличные фонари пытались разогнать мрак, правда, без особого результата. Ковер с телом Шейлы я положил на заднее сиденье. Сам сел за руль, выехал на Пятую авеню, свернул к Центральному парку. Машин стало еще меньше. Я взглянул в зеркало заднего обзора, чтобы убедиться, что никто не следует за мной. Никто и не следовал.

Центральный парк — это оазис в пустыне или большая поляна посреди джунглей. Я петлял по нему в поисках укромного местечка. Наконец вроде бы нашел. Съехал на траву, заглушил двигатель и полной грудью вдохнул чистый, свежий воздух. Казалось, я совсем и не в Нью-Йорке. Открыл заднюю дверцу, вытащил ковер, положил на траву. Взялся за свободный торец, потянул. Ковер развернулся, тело Шейлы Кейн выкатилось на землю, дважды перевернулось и застыло, уткнувшись лицом в траву. В бардачке «шеви» лежал фонарик. Я достал его и бросил последний взгляд на женщину. Пуля не осталась в ее голове, вылетела наружу, проделав аккуратную дырочку в затылке. Я достаточно хорошо разбирался в криминалистике, чтобы предсказать заключение экспертов: убийца — мужчина, белый, тридцати или тридцати двух лет, в синем пиджаке, правша. Наука — это чудо. Я-то, увидев выходное нулевое отверстие, мог лишь сказать, что убийца унес пулю с собой.

Я выключил фонарик. Скатал этот чертов ковер, швырнул на заднее сиденье. Меня тошнило от ковров и трупов, запахов Центрального парка и смерти. Я подумал о Шейле Кейн, лежащей в темноте на мокрой траве, подумал о ньютоновском законе инерции. Тела, находящиеся в покое, должны оставаться в покое, но убитая женщина нарушила этот закон, потому что уже после смерти перенеслась из одного места в другое. И до окончательного упокоения ей было еще ой как далеко. Сначала ее ждала поездка в морг. Потом вскрытие. И лишь после этого — могила.

Я сел за руль, выехал из Центрального парка, завез ковер домой (незачем трясти его перед этим парнем в гараже) и, отогнав «шеви» в гараж, передал его из рук в руки Аденоидам с Прыщами.

До дома я добрался без проблем. Никто не огрел меня по голове и не нырнул ножом. Надо отметить, я этому особо и не удивился. Ковер я положил на прежнее место. Влажной губкой вытер несколько пятнышек запекшейся крови. Ее следы, конечно, остались, но меня это не тревожило. Никто не стал бы тщательно исследовать мой ковер, потому что никто не мог связать меня с Шейлой Кейн, потому что никакой связи и не было.

Покончив с работой, самое время расслабиться. Я достал трубку, набил табаком и раскурил ее. Налил в бокал коньяка, выпил маленькими глоточками. От коньяка по телу разлилось приятное тепло.

Но расслабиться мне не удалось. Перед глазами стояла картинка, оставшаяся в памяти: мертвая блондинка, убитая выстрелом в лицо, в чулках и поясе, с кровью на волосах, лежащая посреди идеально прибранной комнаты. Отвратительная картинка, которую трудно забыть. Но я сумел переключиться. На свою сестру, Кэй. Милый человек, моя сестра. Женщина, приятная во всех отношениях.

Я думал о ней несколько минут, потом подумал о ее муже. Звали его Джек Энрайт.

Глава 2

Звонок задребезжал около трех пополудни. Я как раз решал кроссворд в «Таймс». Только успел разобраться с точной наукой из десяти букв, положил газету на стол и пошел открывать. Нажал кнопку домофона, впустив его в подъезд, вышел на лестничную площадку, дожидаясь, когда он поднимется на второй этаж. Поднялся он быстро, даже запыхался.

Джек Энрайт. Муж моей сестры. Высокий, крупный мужчина сорока двух или сорока трех лет, пожалуй, с избытком веса. Отлично играл в гандбол, неплохо в сквош, правда, в тот момент он ничем не напоминал бывшего спортсмена. Плечи поникли, лицо осунулось, глаза провалились. Галстук сбился набок, пуговицы пиджака он не застегнул. Короче, выглядел ужасно.

— Мне надо поговорить с тобой, Эд, — начал он.

— О чем?

— Обо всем. Мне надо с тобой поговорить. У меня неприятности.

Я пригласил его в квартиру. В гостиной предложил сесть. Джек тяжело опустился в кресло.

— Выкладывай. — Я сел на диван. — Что случилось?

— Эд… — Он произнес мое имя и замер. Даже не закрыл рот. Я нашел бутылку коньяка, заполнил на четверть высокий стакан и протянул ему. Он уставился на стакан пустым взором, словно не видел его.

— Выпей, Джек.

— Еще нет четырех, — промямлил он. — Джентльмен не берет в рот спиртного до четырех часов. И…

— Четыре уже есть. Если не в Нью-Йорке, то в другом месте, — заверил я его. — Выпей, Джек.

Коньяк он выпил одним глотком, даже не распробовав вкуса. Это я могу гарантировать. Поставил стакан, тем же пустым взглядом уставился на меня.

— Что-нибудь с Кэй?

— С чего ты взял?

— Она — твоя жена и моя сестра. Иначе чего тебе приходить ко мне.

— Кэй в порядке, — ответил он. — У нее все хорошо. В помощи нуждаюсь я, Эд. Она мне просто необходима.

— Расскажешь, в чем дело?

— Куда деваться. Не знаю только, с чего начать.

Коньяк действовал, но очень уж медленно. Впервые я видел всегда уравновешенного Джека Энрайта в таком состоянии. Меня это не могло не тревожить. Он — врач, очень хороший врач, у которого нет отбоя от пациентов. Жена любит его, две дочери — обожают. Я всегда представлял его гибралтарской скалой, о которую могла опереться моя не столь уверенная в себе сестра. И вдруг такая паника.

— Выкладывай, Джек, — повторил я.

— Ты должен мне помочь.

Он вздохнул, кивнул, потянулся за сигаретой. Руки его дрожали, но прикурить он сумел. Набрал полные легкие дыма, выдохнул его длинной струей. Уставился на кончик сигареты.

— 51-я улица. Дом 111 по Восточной Пятьдесят первой улице. Квартира на четвертом этаже. Там женщина, Эд. Мертвая женщина. Кто-то убил ее… выстрелом в лицо. Думаю, с близкого расстояния. Лицо… изуродовано. Ее не узнать. — Он содрогнулся.

— Ты не…

— Нет! — Джек встретился со мной взглядом. — Конечно же, нет. Я ее не убивал. Ты хотел спросить об этом, да?

— Пожалуй. А чего ты так нервничаешь? Ты же врач, так что смерть для тебя — не диковинка.

— Только не эта.

Я взял трубку, начал набивать ее табаком и неторопливо раскурил, чтобы дать ему время собраться с мыслями. И он продолжил, едва я оторвался от трубки и вновь посмотрел на него.

— Я ее не убивал, Эд. Я лишь нашел тело. Такого шока еще не испытывал. Открыл дверь. Вошел. Огляделся. Поначалу ее не увидел. Она лежала на полу, Эд. Когда входишь в комнату, под ноги обычно не смотришь, не так ли? Я едва… едва не споткнулся об нее. Опустил глаза… Она лежала на спине, с кровавой дырой на месте лица.

Я налил ему вторую порцию коньяка. Секунду или две он смотрел на стакан, потом залпом выпил коньяк.

— Ты позвонил в полицию?

— Я не мог.

— Конечно, можешь и дальше толочь воду в ступе, Джек, но пользы от этого не будет. Давай по делу, хватит ходить вокруг да около.

Он начал разглядывать ковер. Его соткали на Востоке, и по качеству он значительно превосходил тот, что лежал в прихожей. Но Джека никогда не интересовали восточные ковры, просто он не мог смотреть мне в глаза.

— Кто она?

— Шейла Кейн. И последние три месяца я оплачивал аренду квартиры. — Джек все смотрел на ковер. Голос уже не дрожал, но в нем слышались виноватые нотки. — Я оплачивал аренду квартиры, покупал ей одежду, давал деньги на карманные расходы. Я содержал ее, Эд. А теперь она мертва.

Он замолчал. Мы оба сидели и вслушивались в тишину.

Неожиданно Джек рассмеялся, только очень уж невесело.

— С мужчинами такое случается. У тебя идеальная семья, ты любишь жену, она — тебя. А потом ты вдруг слышишь песню сирен. Встречаешь ослепительную блондинку. Почему они всегда блондинки, Эд?

— Шейла Кейн была блондинкой?

— Темной блондинкой. Но она осветлила волосы и стала золотой. Они ниспадали на ее обнаженные плечи и… — У него перехватило дыхание, но после паузы он продолжил. — Я ее не убивал, Эд. Господи, я никого не могу убить. Я же не убийца. У меня нет даже револьвера. Но в полицию я позвонить не могу. Ты же знаешь, к чему это приведет. Многочасовые допросы, яркий свет в глаза. Раз за разом они будут спрашивать у меня об одном и том же, в надежде, что я проколюсь, пройдутся по мне паровым катком, поджарят на углях.

— Но потом отпустят.

— Так же, как и Кэй. — Его глаза переполняла мольба. — Твоя сестра — удивительная женщина, Эд. Я люблю ее и не хочу терять.

— Если ты так ее любишь…

— …то почему пошел на сторону? Не знаю, Эд. Клянусь Богом, такое случилось со мной впервые.

— Так ты влюбился в эту Шейлу?

— Нет. Да. Возможно… Я не знаю.

— Как это началось?

Джек понурился.

— Тоже не знаю. Уж точно не по моей инициативе. Однажды она пришла ко мне на прием. Случайно. Нашла мою фамилию в справочнике. Она опасалась, что беременна, и хотела, чтобы я ее осмотрел.

— Беременность была?

— Нет. Обычная задержка, такое случается сплошь и рядом. Я осмотрел ее и сказал, что беспокоиться не о чем. Но она хотела знать наверняка и попросила меня сделать анализ. Я сказал, что отошлю ее мочу в лабораторию, а потом позвоню. Она ответила, что телефона у нее нет, но она зайдет еще раз через пару дней.

— Зашла?

— Да. В лаборатории подтвердили, что беременности нет. Это я ей и сказал.

Теперь он держался более уверенно. И я видел, что измена жене тревожит его куда больше, чем гибель этой Шейлы Кейн. Он мне уже все рассказал, вот на душе и полегчало.

— У нее не было ни цента, Эд. Она не могла мне заплатить. Я ответил, что это ерунда, расплатится, когда сможет. А если не расплатится, тоже не беда. Я практикую в Ист-Сайде. Клиентура там богатая. Так что пятнадцать долларов меня не разорят. Но она из-за этого так нервничала, что я пригласил ее в приличный ресторан и угостил ленчем. Эд, она вела себя, как ребенок в кондитерской. Вот так все и началось. Глупо, не правда ли? Любовные романы не должны начинаться с гинекологического обследования.

— Они могут им заканчиваться, — вставил я. Он даже не улыбнулся.

— Наверное, я просто созрел для этого, если ты понимаешь, о чем я. Засосала меня эта рутина. Девочки выросли, Кэй увлеклась благотворительностью, жалобы пациентов осточертели. Хорошее приедается. Вот я и решил, что мне недостает чего-то остренького. Почему люди лезут в горы? Потому что они есть. Так я, во всяком случае, слышал.

— Потому-то ты и залез на Шейлу Кейн?

— Пожалуй. — Он поднес зажигалку ко второй сигарете, а я тем временем выбил трубку. — С ней я становился другим, Эд, обретал вторую молодость. Она увлеклась мною, видела во мне романтическую фигуру. Пару раз я водил ее на дневные спектакли на Бродвей. Давал ей книги, пластинки. И вырастал в собственных глазах, чуть ли не превращаясь в Бога. — Он глубоко затянулся. — Приятно, знаешь ли, ощущать себя Богом. Твоя сестра видит меня таким, какой я есть. Так уж устроена семейная жизнь. Понимает меня, знает мои сильные стороны, не корит за слабости. Но… да ладно! Я круглый дурак, Эд.

— Ты встречался с ней три месяца. Что произошло потом?

Он вскинул на меня глаза.

— Она не заводила разговор о женитьбе?

— Нет. Абсолютно. В этом вопросе у меня не было никаких сомнений. Решение я принял однозначное: одно ее слово о женитьбе, и мы расстаемся. Ты должен меня понять, я не переставал любить Кэй, не думал о разводе. Но Шейла ничего не требовала, ей нравилось сидеть и ждать, когда я к ней приду. Это фантастическое чувство — безграничная власть над человеком. Теперь она мертва. — От его голоса веяло арктическим холодом.

— И ты не можешь позвонить в полицию.

— Эд…

— А как насчет анонимного звонка? Тогда бы они начали искать убийцу.

Джек так яростно замотал головой, что я даже испугался, не оторвется ли она.

— Я оплачивал аренду квартиры, давал ей чеки, проводил много времени в ее квартире. Соседи могли запомнить меня, а хозяин дома знает мою фамилию. — Теперь его лицо блестело от пота, в глазах смешались злость и страх. — Так что копы будут искать меня. Найдут и попытаются навесить убийство на меня. Будут утверждать, что ее убил именно я. Сначала нашел где-то пистолет, а потом выкинул его. Я буду главным подозреваемым, так?

— Скорее всего.

— И Кэй все узнает, — добавил он. — Можешь себе представить, как она отреагирует.

Я мог. Если Джек называл свою семейную жизнь рутиной, то у Кэй ничего не было, кроме семьи. Она жила в раю, где всегда светило солнце, на деревьях росли деньги, а если чего и боялась, так это проиграть подряд две партии в бридж. Муж любил ее, она — мужа, Бог был на небесах, а вокруг царили тишь да благодать.

— Что же мне делать, Эд?

— Давай сформулируем вопрос иначе. Чего ты от меня ждешь?

— Помощи.

— И как я могу тебе помочь?

Он отвел глаза.

— Допустим, я твой клиент. Допустим, я пришел бы к тебе и…

— Я бы двинул тебе в ухо. Или позвонил бы в полицию. А может, и двинул бы, и позвонил.

— Но я — не клиент. Я — муж твоей сестры.

Он продолжал говорить, но я его уже не слушал. Черт, будь он моим клиентом, я бы умыл руки. Вышвырнул его и не стал бы соучастником убийства. Потому что, если бы я его не знал, если бы он не был моим шурином, я бы поставил на то, что убийца — он. У него нет оружия? За сотню долларов в половине ломбардов Нью-Йорка можно приобрести незарегистрированный револьвер или пистолет. А уж вышвырнуть его в канализационный люк — пара пустяков. Так что шансов на спасение у него было немного. Хороший прокурор завязал бы его узлом.

— Нельзя допустить, чтобы ее нашли в квартире, — услышал я свой голос. — Иначе они сложат два и два, и возьмутся за тебя.

Он поморгал, потом кивнул.

— Следовательно, они не должны ее опознать, — продолжил я. — Если опознают, выйдут на квартиру. А уж от квартиры до тебя рукой подать. Она из Нью-Йорка?

Он покачал головой.

— В городе у нее много знакомых?

— Практически никого. Но… Я лишь хотел сказать, что проводил с ней далеко не все время. Возможно, у нее были и другие интересы. Мы практически не говорили о том времени, что проводили врозь. Даже не знаю, что и сказать, Эд. Вроде бы она хотела пробиться на сцену. Роль не получила, правда, никогда об этом не говорила, но откуда-то я об этом знаю. Может… у нее были знакомые в театральном мире.

Я сказал, что такое возможно.

— Однако у полиции все равно возникнут проблемы с опознанием, если ее найдут не в квартире. Ее отпечатков, возможно, нет в картотеке. Если тело найдут, скажем, в Центральном парке, она пройдет по разряду неопознанных жертв. Возможно, они не выяснят даже ее фамилию, не говоря уже о твоей. В любом случае, ты выиграешь время. Твои чеки уйдут в банковские архивы, а владелец дома забудет тебя.

— Но настоящий убийца…

— … останется на свободе, — закончил я за него. — Не обязательно. Во-первых, настоящий убийца — ты. Не перебивай, я знаю, что ты ее не убивал. Но полиция прекратит поиски, как только выйдет на тебя. У них будет достаточно косвенных улик для того, чтобы предъявить тебе обвинение в убийстве. А тем временем настоящий убийца окончательно заметет следы. — Тут я сделал паузу, чтобы перевести дыхание. — Если они находят тело в Центральном парке, они не смогут сразу свалить все шишки на тебя. Им придется начинать следствие с нуля и, возможно, они-таки выйдут на настоящего убийцу.

Он аж просиял.

— Но это еще не все. Я буду знать то, что не известно им, и смогу провести собственное расследование. Возможно, у кого-то была веская причина прострелить голову Шейле Кейн. Постараюсь это выяснить.

— Ты думаешь…

— Скажу тебе честно, сейчас я ни о чем не думаю. Но постараюсь не допустить крушения вашего семейного корабля. Надо уберечь Кэй от лишних переживаний, и я не хочу, чтобы тебя судили по обвинению в убийстве. По всему выходит, что мне придется перевезти труп из квартиры в Центральный парк.

Он поднялся, закружил по комнате. Я наблюдал, как он складывает одну руку в кулак и бьет им по ладони другой. Видать, так и не смог совладать с нервами. Я смотрел на него и пытался его возненавидеть. Он женился на моей сестре и изменил ей. Вроде бы достаточное основание для ненависти. Но не получалось. Он увлекся симпатичной блондинкой. Со мной такое тоже случалось. Конечно, он женат, а я — нет, но узы брака не влияют на основной инстинкт. А теперь он попал в беду, и я считал себя обязанным ему помочь.

— Могу я что-нибудь сделать, Эд?

Я покачал головой.

— Справлюсь один. Но займусь этим не сейчас. Попозже, когда стемнеет и опустеют улицы. Это рискованно, но я готов рискнуть. Если у тебя есть ключи, они мне не помешают.

Он сунул руку в карман, вытащил кольцо с двумя ключами. Я взял их у него, положил на кофейный столик.

— Иди домой. Попытайся расслабиться. — Он кивнул, но не думаю, что услышал меня.

— Самое трудное еще впереди, когда я до конца осознаю, что она мертва. Сейчас она неотделима от той передряги, в которую я попал. Но через несколько часов я пойму, что больше не увижу ее. Буду думать о том, как ты поднимаешь ее, словно куль с мукой, везешь в парк, бросаешь… Извини. Я несу чушь. Я понимаю, это глупо, Эд… но будь с ней помягче, хорошо? Она была очень хорошим человеком. Тебе бы она точно понравилась.

— Джек…

Он скинул мою руку с плеча.

— Да ладно. Я в норме. Слушай, если у тебя будет возможность, позвони мне завтра на работу. И будь осторожен.

Я проводил его взглядом. Затем подошел к окну, посмотрел, как он шагает к своему большому черному «бьюику», припаркованному у соседнего дома. Он сел за руль, завел двигатель и уехал. Я взглянул на небо. Тучи становились все темнее.


Я допил коньяк и вновь наполнил стакан. Вспомнил его слова: «Будь с ней помягче, хорошо?» Помягче. Мягко так закатай в ковер, мягко положи на заднее сиденье автомобиля, мягко сбрось на влажную траву. И оставь там.

Я тоже попал в передрягу. Частный детектив не раскрывает преступление, пряча улики. Он не занимается незаконной перевозкой трупов. Наоборот, он всегда играет в одной команде с полицией и держит руки в чистоте. За это ему и платят клиенты. Платят неплохо. Он может позволить себе арендовать большую квартиру, ездить в автомобиле с откидным верхом, курить дорогой табак и пить выдержанный коньяк.

Мне нравились мои квартира, автомобиль, табак и коньяк. Поэтому у меня были резоны играть в одной команде с полицией и держать руки в чистоте. Обычно я так и делал. Но теперь ко мне обратился не клиент, а муж моей сестры, и речь шла не о расследовании. Вот и пришлось поступиться принципами.

Я взглянул на часы. Четыре утра. После четырех джентльмен может позволить себе что-нибудь выпить. Хорошо чувствовать себя джентльменом. На джентльменах держится весь мир. И хотя мой стакан вновь опустел, в бутылке коньяка еще хватало.

А когда опустела бутылка, я пошел спать.

Глава 3

Заря, серая дама с покрасневшими глазами и сигаретным кашлем, разбудила меня и вытряхнула из постели. Я обозвал ее нехорошими словами, поплелся на кухню и поставил на плиту чайник с водой. Помылся, почистил зубы, побрился. Насыпал в чашку ложку растворимого кофе, залил кипятком. Потом закурил сигарету и попытался убедить себя, что окончательно проснулся. Получалось не очень. В голове толпились блондинки, все, как одна, мертвые. Блондинка с кровавым месивом вместо лица. Еще одна в чулках и поясе. Третья, завернутая в ковер. Четвертая, уткнувшаяся носом в мокрую траву Центрального парка.

Пришла пора разыскивать убийцу, а я понятия не имел, с чего начать. Шейла Кейн умерла, я исполнил роль ее могильщика, но более я ничего о ней не знал. Блондинка, умерла, любовница Джека Энрайта. Исчерпывающая информация.

Вроде бы начинать следовало с Джека. Скорее всего, он мог дать ответы хотя бы на некоторые интересующие меня вопросы. Не хотелось гадать, чего он недоговорил, в чем солгал, что позабыл. А чего просто не знал.

Я вновь поставил чайник на плиту, насыпал в чашку еще ложку кофе. Когда вода закипела, наполнил чашку. И размешивал кофе, когда зазвонил телефон. Джек.

Он выдохнул так шумно, словно на другом конце провода лопнуло автомобильное колесо. И тут же затараторил.

— Даже не знаю, как мне отблагодарить тебя, Эд. Ты вытащил меня из дерьма. Мы должны встретиться и… — Он замялся, и я знал почему. С изобретением подслушивающих устройств телефон превратился в орудие пытки. Кому охота говорить о личных делах в присутствии посторонних? Так что я пришел ему на помощь.

— У меня что-то побаливает спина, и я все равно собирался к тебе заскочить. Сможешь принять меня во второй половине дня?

— Одну минуту.

Я ждал. Вновь в трубке послышался его голос. Надрыв исчез, остались профессиональные нотки.

— Пациентов много, но я нашел маленькое окошко. В половине третьего, Эд. Тебя это устроит?

Я взглянул на часы. Начало одиннадцатого. До встречи с ним оставалось четыре с половиной часа, без нескольких минут.

— Вполне. До встречи. Не волнуйся, Джек.

Он пообещал, что постарается, вновь поблагодарил меня и положил трубку. Я постоял еще секунду-другую, глядя на динамик, словно ожидал, что он заговорит сам по себе. Потом положил трубку на рычаг и пошел допивать кофе.


Я нашел в «Таймс» нужную мне заметку, но поиски отняли немало времени. В Нью-Йорке сообщения о неопознанных трупах на первые полосы не попадают. Их слишком много. Желтые газетенки определили бы Шейлу на третью или четвертую страницы, но «Таймс» — не из тех газет, что клюют на наготу, прикрытую лишь чулками да поясом. О моей блондинке написали на предпоследней странице, две колонки мелким шрифтом под заголовком:

Убитая женщина найдена в Центральном Парке

Строгая заметка, содержащая только факты. Тело молодой женщины, лет двадцати с небольшим, обнаружено в восточной части Центрального парка, неподалеку от 91-й улицы. Предварительная медицинская экспертиза показала, что женщину не изнасиловали, а смерть наступила от выстрела в голову с близкого расстояния. Пули не нашли, но полиция полагает, что стреляли из пистолета или револьвера 32-го или 36-го калибра. Полиция высказала предположение, что женщину убили в другом месте, труп привезли в парк, где на него и наткнулся случайный прохожий, возвращающийся домой после ночной смены.

Убивая время, я просмотрел и остальные страницы. Мировые новости, национальные, местные. Просто удивительно, как в остальные дни я обходился без этой животрепещущей информации. Эпидемия холеры в Индии. Акции «Джерси стандарт» чуть упали, «Телефон» поднялись, «Полароид» просто рухнули. Критики разнесли в пух и прах новую постановку пьесы Стриндберга.

В половине одиннадцатого я сложил газету и бросил в мусорное ведро. Принял душ, оделся, набил трубку табаком, закурил. И тут зазвонил телефон. Я взял трубку, поздоровался с микрофоном. Больше ничего сказать не успел, потому что в динамике заскрипел мужской голос:

— Лондон? Слушай внимательно. Товар у тебя, и он нам нужен. Учти, мы — люди серьезные.

Я, конечно, спросил, о чем, собственно, речь.

Мне ответил неприятный смех.

— Понимай, как знаешь. Мне известно, где ты был и что там взял. Если у тебя есть цена, отлично. Главное, чтобы она была разумной. Тогда мы заплатим.

— Да кто это, черт побери?

На этот раз мой собеседник обошелся без смеха.

— Не выкобенивайся, Лондон. У тебя репутация умного парня, вот и не дури. Ты всего лишь частный детектив. Работаешь в одиночку. А у нас организация. Мы многое можем выяснить и сделать. Мы знаем, что ты побывал в квартире этой телки. Знаем, что забрал ее и выбросил. Господи, или ты думаешь, что имеешь дело с дилетантами? Мы можем сыграть грубо, учти это. Выбор за тобой: или хорошо заработаешь, или получишь в лоб. Решай сам.

— Что я получу, если соглашусь?

— Во всяком случае, больше, чем в любом другом месте, — он хохотнул. — Мы предложим тебе самые лучшие условия. У нас…

— Организация, — мне этот разговор уже надоел. — Знаю. Вы говорили.

Голос сразу стал злее.

— Мы прикончили телку. Можем прикончить и тебя. Если не прекратишь умничать.

— Пошел ты к черту!

— Мы с тобой свяжемся, Лондон. Как говорится, не звони нам, мы сами тебе позвоним. — И в трубке запикали короткие гудки. Я швырнул ее на рычаг, достал изо рта потухшую трубку, раскурил и сел в кресло.

Ситуация кардинально менялась. Если раньше я только гадал, каков мотив убийства и кто его совершил, то теперь я получил ответ на оба эти вопроса: мотив — некий товар, который хотел выкупить у меня мой таинственный собеседник. Убийца — этот самый собеседник. Оставались сущие пустяки: выяснить, что это за товар и как зовут незнакомца.

Действительно, что за товар? Определенно он стоил денег, но для того, чтобы их получить, требовались связи. Наркотики, оружие, государственные секреты… Список я продолжать не стал. Толку в этом не было.

Собеседник со скрипучим голосом ничем мне не помог. Даже не намекнул, что за товар он готов приобрести у меня, почему Шейла Кейн получила пулю в голову. Не узнал я и главное: каким образом ему удалось выйти на меня. Возможно, что-то я мог выяснить у Энрайта, но мы договорились встретиться в половине третьего, то есть через несколько часов. И я мог потратить их на то, чтобы навести справки о Шейле Кейн, отталкиваясь от тех крупиц информации, которыми поделился со мной Джек.

Она не из Нью-Йорка, в городе практически никого не знала, но, возможно, пыталась пробиться на сцену. В большом городе таких провинциалок хоть пруд пруди. Они слетаются, как мотыльки — на горящий фонарь. Конечно, на Бродвее ей делать было нечего. Бродвейская публика готова платить за билеты бешеные деньги, но и требования предъявляет очень высокие. Но Шейла могла попытать счастья в маленьких театрах, где актерам платили лишь установленный Гильдией минимум заработной платы, и ценили в них не столько мастерство, сколько красивое тело и отсутствие чрезмерной стыдливости. Отсюда следовало, что мне пора позвонить Мэдди Парсон.

Ее номер довольно-таки давно значился в моей записной книжке. Пока телефон звонил, я думал о Маделейн Парсон, миниатюрной, стройной брюнетке с овальным личиком и грациозной шеей, какие любил рисовать Модильяни. По глупым голливудским стандартам — не красавица. А по моим — лучше не бывает.

Актриса. Непризнанный талант, зарабатывающий те самые сорок пять баксов в неделю, если удавалось ухватить какую-то роль в третьесортном театре. Женщина, для которой слово Театр всегда писалось с большой буквы. Женщина, ждущая своего шанса и никогда не унывающая. Истинная актриса, по призванию.

Она схватила трубку на четвертом гудке. И с такой надеждой произнесла «алле», что у меня защемило сердце.

— Расслабься, — только и мог сказать я. — Это не агент, не продюсер, не режиссер. Всего лишь дилетант.

— Эд! Эд Лондон! — радостно воскликнула она. Просто беда с этими актерами. Она на сцене двадцать четыре часа в сутки. И так трудно отличить искренние чувства от игры.

— Ты сейчас работаешь, Мэдди?

— Шутишь, Эд? Я грызу ногти от досады. Гриннелл собирался дать мне роль Агаты в «Звоне далеких колоколов», но спонсор решил, что нефтяные акции прибыльнее внебродвейской постановки. На трех последних просмотрах я была второй. Но вторым не платят.

— Значит, этим вечером ты свободна?

— Как вольный ветер. А что?

— Я бы хотел с тобой повидаться. Накормлю тебя обедом, и мы проговорим до глубокой ночи. Звучит неплохо?

— Более чем. Звучит так хорошо, что видится второй план. Ты хочешь поразвлечься, Эд, или у тебя ко мне какое-то дело?

Я заулыбался.

— Есть и дело, Мэдди. Мы поиграем в вопросы и ответы.

— Я-то надеялась, что тебя влекут ко мне мои красота и обаяние. Но в принципе не возражаю. Только за вечер в моей компании тебе придется заплатить. Я стребую с тебя очень дорогой бифштекс, а до того два коктейля. Чтобы проучить тебя.

— Стоимость ужина я спишу на производственные расходы. Семь часов тебя устроят?

— К тому времени я буду умирать от голода. Как насчет половины седьмого?

На том и договорились. Я пообещал, что заеду за ней, положил трубку и вышел из квартиры. Разговоры о бифштексе пробудили во мне чувство голода. Я понял, что пора и позавтракать.

На улице было тепло, официантка в маленьком ресторанчике приветливо мне улыбнулась. Я съел яичницу и жареную куриную печенку, выпил две чашки кофе. Настоящего, не растворимого. И практически забыл о трупе женщины, который бросил в Центральном парке, и скрипучем голосе мужчины, который грозил меня убить.


Кабинет Джека Энрайта располагался в высоком кирпичном здании на углу Пятой авеню и 88-й улицы. Швейцар в униформе открыл мне дверь такси, затем поспешил обратно, чтобы распахнуть входную дверь. Кабинет Джека располагался на первом этаже, в конце коридора. Дорогу я знал.

Регистраторша в белоснежном накрахмаленном халате улыбнулась мне, не показав ни единого зуба и спросила, кто я такой. Я ответил.

Она дважды повторила мою фамилию, чтобы хорошенько ее запомнить. Потом поднялась из-за стола и исчезла за тяжелой дубовой дверью. Я постоял у ее стола, разглядывая пациентов Джека. Худой, невысокий мужчина в очках с толстыми стеклами читал свежий номер «Нью-йоркер». Молодая беременная женщина изучала «Журнал для родителей». Четверо или пятеро остальных разглядывали меня. И их взгляды переполнила черная зависть, когда регистраторша вернулась, чтобы сказать, что Великий исцелитель желает меня видеть.

Короткий коридор за дверью привел меня к кабинету Джека. Он восседал за громадным деревянным столом, а вдоль стен выстроились стеллажи, уставленные медицинскими монографиями. Нашлось на них место и забранным в кожу полным собраниям сочинений Энтони Троллопа и Чарльза Диккенса. У стола меня ждало удобное кресло. На столе — бокал с коньяком. Я отпил маленький глоточек, дабы доставить удовольствие вкусовым сосочкам языка.

— Так что?

Я поставил бокал на стол, пожал плечами.

— Ты вышел сухим из воды. Пока у них нет ничего, чтобы связать тебя с убитой. Но стопроцентной гарантии я дать не могу. Пока убийца на свободе, существует вероятность того, что он наведет на тебя полицию. Какое-то время расследование убийства будет идти очень активно. Газеты об этом уже позаботились. Я видел дневной выпуск «Пост». Там есть все. Секс, красивая женщина, убийство, попытка спрятать труп в парке. Хорошая статья. Увлекательная.

Он кивнул.

— И ты тоже собираешься искать убийцу?

— Другого выхода у меня нет. — Я уже хотел сказать ему, что разговаривал с убийцей, но в последний момент передумал. — Я пришел, чтобы задать тебе несколько вопросов, Джек. Без ответов мне не обойтись.

— Что тебя интересует?

— Все, что ты знаешь. Все, включая самые мелкие, как тебе кажется, несущественные подробности. Фамилии людей, которые она упоминала, места, куда ходила. Мне нужна ниточка, за которую я смогу потянуть, чтобы распутать весь клубок.

Из одного кармана я выудил трубку, из другого — кисет. Пока я набивал трубку табаком, он сидел и думал. Пробежался пальцами одной руки но волосам, пальцами другой побарабанил по столу.

— Рассказывать мне практически нечего, Эд. Я все старался понять, как так получилось, что я ничего не знал о женщине, с которой был близок. Вроде бы, родом она из какого-то маленького городка в Пенсильвании. А может, в Огайо. Не помню. О родителях она никогда не говорила. Если у нее есть братья и сестры, я о них ничего не слышал.

— А насчет городка?

— Тоже. Видишь ли, Эд, рядом со мной она была… женщиной без прошлого. Вела себя так… словно не существовала до нашей встречи.

Я посмотрел на него.

— Это ты называешь романтикой?

— Ты понимаешь, о чем я. Она не говорила о том, что происходило с ней до того, как у нас завязался… роман. Вот тебе пример: она пришла ко мне, думая, что беременна, но не сказала, кто этот мужчина, или мужчины. Иногда мне казалось, что вижу лишь малую ее часть.

— Ту, которую она позволяла тебе увидеть.

— Возможно. Она была, как айсберг. Я видел лишь то, что находилось над водой.

— Тогда давай забудем о ее прошлом. Будем считать, как ты и сказал, что она — женщина без прошлого.

— И без будущего, Эд… — Он опять разнервничался.

— Возьми себя в руки, — одернул его я. — Давай зайдем с другой стороны. У нее наверняка были в Нью-Йорке знакомые, с которыми она виделась, когда ты не мог находиться рядом. Не могла же она проводить в квартире двадцать четыре часа в сутки.

— Ты, вероятно, прав, но…

— Ты что-то говорил о театре. Она хотела получить роль в пьесе. Жаждала выйти под свет «юпитеров»?

— Не уверен. — Он помолчал. — Но у меня сложилось такое ощущение, Эд. Может, из-за манеры ее разговора, поведения. Но ничего конкретного я не знаю. Только ощущение, не больше.

— Она об этом не говорила?

— Впрямую — нет.

— О чем же вы с ней говорили, черт побери? Вы не обсуждали прошлое, настоящее и будущее. Не касались ее друзей и родственников. Неужели вы все время проводили в постели?

Он кивнул. Очень медленно.

— Мы с ней говорили. О музыке и литературе, о мире, нас окружающем. Вели философские дискуссии, более подходящее место для которых — какая-нибудь кофейня в Гринвич-Виллидж. Я многое могу о ней рассказать, Эд. Она — интересный человек. Была интересным человеком. Так трудно смириться с тем, что ее больше нет. — Он встал, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, сжимая пальцы в кулаки и тут же их разжимая. Лев в клетке. Я молчал. — Она предпочитала Брамса Вагнеру, а Моцарта Гайдну. Не любила стереосистемы, потому что, слушая, приходилось сидеть в одном месте, а ей нравится… нравилось… движение. Набожностью она не отличалась, но в Бога верила. Абстрактного Бога, который создал вселенную, а потом позволил ей развиваться по собственным законам. Предпочитала длинные романы коротким: если герои заинтересовали ее, ей не хотелось с ними расставаться. — Он затушил окурок в пепельнице, тут же закурил вновь. — Она любила красный цвет. Однажды я подарил ей красный банный халат, так с тех пор она постоянно ходила в нем по квартире. Ей нравилась вкусная еда. Готовить она не умела, но часто возилась на кухне. Как-то раз поджарила бифштексы, мы открыли бутылку «Божоле» пятьдесят седьмого года и поели при свечах. И таких историй я могу рассказать много. Но ничего о ее прошлом, о том, чем она занималась, о круге знакомств. А вот о ней самой я могу говорить и говорить.

Я продолжал молчать, потому что он все равно не услышал бы меня. С головой ушел в воспоминания о женщине, которую больше никогда не увидит, о женщине, которую любил. Меня лишь удивляла легкость, с какой он менял образ. Любящий Муж в мгновение ока становился Страстным Любовником, чтобы тут же опять превратиться в Любящего Мужа. Он говорил, что любит Кэй, и я ему верил. Как верил и в то, что он любил Шейлу.

— Предпримем еще одну попытку, — нарушил я затянувшуюся паузу. — Я, конечно, понимаю, что тебе не хочется к этому возвращаться, но давай вернемся к ее квартире. К вчерашнему дню, когда ты обнаружил тело.

— Она была мертва, — вымолвил он. — Вот и все… она была мертва. Я знаю, о чем ты. Но какой смысл об этом говорить? Ты видел то же, что и я. Что ты хочешь от меня услышать?

— Мы смотрели на все разными глазами. Возможно, ты заметил то, что упустил я.

— Не думаю. Я ничего и не видел, Эд. Только ее мертвую. Везде царил разгром. По квартире словно пронесся ураган. Я лишьпосмотрел на нее, к горлу подкатывала тошнота, и я убежал, словно ошпаренный. Прямиком к тебе… что с тобой?

— Квартира, — рявкнул я. — Ты сказал, что по ней словно пронесся ураган.

Он как-то странно взглянул на меня.

— Конечно. Разве ты этого не заметил? Стулья перевернуты, пол засыпан какими-то бумагами. То ли она отчаянно сопротивлялась, то ли этот мерзавец убил ее, а потом перевернул все вверх дном. Ты же… в чем дело? Почему ты на меня так смотришь?

Я ему объяснил. Рассказал, в каком состоянии нашел квартиру, как меня поразили царящие там чистота и порядок. А, рассказывая, пристально наблюдал за ним. Его глаза округлялись и округлялись, рот раскрывался все шире. Описание увиденного мною поразило его не меньше, чем меня — его рассказ об урагане, пронесшемся по квартире Шейлы.

— Господи, — прошептал он. — Так ты ее не раздевал? В газетах я прочел, что полиция нашла ее полураздетой. Я подумал, что ты раздел ее, чтобы но одежде полиция не смогла установить ее личность.

— Не раздевал. Она лежала голая.

Он покачал головой.

— Я нашел ее одетой, Эд. Вроде бы в свитере и юбке. Точно сказать не могу, у меня сразу поплыло перед глазами. Но, будь она голой, я бы это запомнил, не так ли?

— Такое зрелище забыть трудно.

— Вот-вот. А когда я прочитал газету… но я не мог поверить, что ты раздел ее. Не думал, что ты способен на такое. Это святотатство, раздевать мертвых, — у него перехватило дыхание. — Поэтому я решил, что какой-нибудь извращенец нашел ее до того, как появилась полиция. Или репортеры добавили эту пикантную подробность. Я не знал, что и думать. Но, если ты нашел ее голой…

Фразу за него закончил я.

— Значит, кто-то побывал в квартире после тебя и до меня. Так оно и было. Этот кто-то навел чистоту, раздел Шейлу и растворился в ночи.

— Но зачем? — На этот вопрос я ответить не мог.

— Это же бессмысленно, — взорвался он. — Кому такое могло прийти в голову? Сначала убить Шейлу, потом раздеть. Какое-то безумие!

Чувствовалось, что еще чуть-чуть, и он снова сломается.

— Врач, исцелися сам! — Я указал на бутылку «Курвуазье».

Он налил коньяка нам обоим, мы выпили. А потом я быстренько ретировался из кабинета, захватив с собой единственную фотографию Шейлы, которая нашлась у Джека. Хотел показать ее Мэдди. Положил фотографию в бумажник, сказал Джеку что-то ободряющее и оставил на растерзание пациентов.


Ярко светило солнце, я полной грудью вдохнул достаточно чистый и свежий после ночного дождя воздух. Направился к дому, по ходу подмигивая хорошеньким девушкам. Одна или две улыбнулись в ответ.

Я не заметил слежки. Может, потому, что не оглядывался. А следовало бы.

Глава 4

И пули я не услышал, пока она не пролетела мимо моего уха.

Я вошел в свой дом, поднимался по лестнице, когда за моей спиной что-то грохнуло. Я упал лицом вниз, и пуля вонзилась в стену. Штукатурка, естественно, посыпалась на меня. Внутренний голос подсказывал: замри, не шевелись. Но внутренний голос давал плохой совет. Тот, кто стрелял, находился позади меня, а неподвижное тело — прекрасная мишень. Поэтому к внутреннему голосу я не прислушался. А когда повернулся, нелегкое дело, если стоишь на четвереньках на лестнице, стрелок уже исчез. Дверь за ним захлопнулась, так что я никого не увидел.

— Мистер Лондон?

Я вскинул голову. Через перила перегнулась седоволосая миссис Глендоуэр. На ее лице отражалось недоумение.

— Стреляли, не так ли? Или мне послышалось?

Я уже выпрямился, постарался изобразить недоумение.

— Скорее всего, вы слышали хлопок в глушителе проезжающего автомобиля.

— Меня так напугал этот грохот, мистер Лондон.

Я вымученно улыбнулся.

— Не только вас, миссис Глендоуэр. Я от неожиданности споткнулся и чуть не упал. Последнее время я стал что-то очень уж нервный.

Миссис Глендоуэр такое объяснение вполне устроило. Она довольно улыбнулась, и ее голова исчезла.

Я зашел к себе в квартиру, глотнул коньяк, вернулся в подъезд и посмотрел на дырку в стене. Мысленно прочертил траекторию пули и понял, что стрелявший не собирался меня убивать. Потому промахнулся как минимум на пять футов. И причина крылась не в том, что он был никудышный стрелок. Просто меня предупреждали. Мужчина со скрипучим голосом напоминал о своем существовании.

Я нашел на кухне банку с замазкой, замуровал пулю, подождал, пока замазка засохнет, потом закрасил пятно краской. По цвету она чуть отличалась, но я сомневался, чтобы у кого-либо возникло желание приглядеться к стенам моего подъезда. Покончив с этим, я прошел в квартиру и уселся в любимое кресло.

Уравнение получалось со многими неизвестными. X — убийца, скрипучий голос в телефонной трубке. Он убил женщину, обыскал квартиру и убежал. Потом пришел Джек, увидел труп и тоже убежал. За ним явился кто-то еще, навел порядок, раздел женщину и убежал. Наконец, прибыл я, унес труп… и вот к чему это привело. Но общая картина не складывалась. Точно так же, как не складывается алгебраическое уравнение, пока не найдены все неизвестные. И пока я не мог ничего предпринять, не знал, с чего начать. Да, в стене у моей двери застряла пуля, но вытаскивать ее не имело смысла. Зачем она мне? Какая разница, какого она калибра, 32-го или 38-го? Что это изменит? Калибр мне бы ничего не сказал. Так что, к черту пулю.

Я взял с полки книгу, снова сел. Прочитал три страницы, а потом поднял голову, потому что до меня дошло, что я не помню ни слова. Поставил книгу на полку, снова налил себе коньяк. Никаких идей не возникало. Только увяз я по самое горло. Джек-то вышел из игры: я об этом позаботился, взяв на себя роль героя-спасителя. Негодяй, который пустил пулю в голову Шейлы, знал, кто я и где живу, а я даже представить себе не мог, кто он такой. А еще он вбил себе в голову, что я прихватил из квартиры некую вещь, на которую он положил глаз. И, соответственно, должен продать сей предмет ему. Я бы и продал. Да только не было у меня того, что он хотел заполучить. Я даже не знал, о чем идет речь.

Короче, в передрягу попал я. Джек, аки ангел, остался в незапятнанной белой тоге, мог возвратиться к жене, то есть к моей сестре, мог сделать вид, что все у него в порядке, что он как бы и не грешил.

Я поставил пластинку на проигрыватель, попытался вслушаться в музыку. Достал из бумажника фотографию Шейлы Кейн, которую дал мне Джек. Длинные золотистые волосы собраны в конский хвост. Голова чуть закинута назад, глаза сверкают. Она смеялась. Даже в толстом свитере под горло и широкой юбке смотрелась Шейла как королева красоты. Я смотрел на фотографию и вспоминал, что говорил о ней Джек. Пытался представить себе, что это была за женщина, сопоставлял фотографию с его словами. Действительно, личность получалась интересная. Бедная Шейла, подумал я. Бедная, бедная Шейла.


— Бедный Эд.

Я взглянул на Мэдди Парсон. Мы сидели за столиком на двоих и она, сияя, улыбалась мне поверх второго стакана «дайкири».

— Бедный Эд, — повторила она. — Ты же не знал, что я так раскручу тебя. Обед обойдется тебе как минимум в двадцать долларов.

— Твоя компания того стоит.

Мы сидели в «Макгроу» на 45-й улице, неподалеку от Третьей авеню. Некоторые женщины предпочитают французскую кухню. Другие посещают исключительно модные заведения; независимо от того, что и как там готовят. Третьи обожают экзотические рестораны, в которых даже официанты не знают, что скрывается за тем или иным названием блюда в меню. Но есть и такие, их, правда, единицы, которым нравится внушительных размеров бифштекс с кровью, поданный с большущей картофелиной, сваренной в мундире. Мэдди Парсон принадлежала к последним, потому-то мы и подались в «Макгроу».

Можно сказать, что «Макгроу» специализируется на бифштексах. С тем же успехом можно назвать Большой Каньон дырой в земле. Это правда, но далеко не вся правда. «Макгроу» — это явление.

Витрина на 45-й улице открывается в ледник, где висят и лежат на льду аппетитные куски мяса. Обеденный зал — мечта американца XIX столетия: стены, забранные панелями из темного дуба, темно-красный ковер на полу, массивные кожаные кресла. Меню нет. Вам надо лишь сказать седовласому официанту, какой вы желаете бифштекс и чем будете его запивать. Если вы не заказываете бифштекс с кровью, официант огорчается. Мы не разочаровали пожилого джентльмена.

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Почему бы не с себя?

Мэдди закатила глаза.

— Актерская доля не из счастливых. Тем более у актрис. Я чуть не пошла работать, Эд. Можешь себе такое представить? И я говорю не о работе, каким-то боком связанной с театром. Для нас это обычное дело — продавать билеты в театр или затачивать продюсеру карандаши, убеждая себя, что ты осваиваешь новую профессию. Я едва не начала работать в шляпном магазине. Понимаешь? Подумала, ну до чего здорово, продаешь шляпы, продвигаешься при этом по служебной лестнице, со временем уже не стоишь за прилавком, а закупаешь товар для магазина. А… — Должно быть, все, что я мог на это сказать, она прочитала на моем лице и рассмеялась. — А потом позвонил мой агент и сказал, что Швернер набирает состав для мюзикла «Любовь среди падающих звезд». Я сложила воображаемые шляпы в воображаемые коробки для шляп и побежала петь. Роль я не получила. Впрочем, и до прослушивания было ясно, что она не для меня. Но зато у меня пропало желание продавать шляпы.

— Ты дождешься своего шанса, Мэдди.

— Разумеется, дождусь. И мне необходим этот шанс, Эд. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы штурмом взять Бродвей. Я была лучшей актрисой округа, и мне оставалось лишь показать миру, как я хороша. Конечно же, я ничего не умела, Эд. Да и сейчас мне многому надо учиться. Так что Хейес и Корнелл могут не волноваться. — В ее взгляд закралась тревога. — А если я не получу этого шанса? Что мне тогда делать? Продавать шляпы?

Я покачал головой.

— Встретить какого-нибудь счастливчика и выйти за него замуж. Жить в собственном доме и воспитывать детей. Все лучше, чем продавать шляпы.

— Ага. — Ее губы медленно разошлись в улыбке. — Это забавно, Эд, но недавно я получила такое предложение.

— Нет в этом ничего забавного. И таких предложений у тебя должно быть много.

— Тут особый случай. Не какой-нибудь болван, сквайр или обыватель. Очень хороший человек. Тридцать шесть лет, заместитель директора респектабельного издательства, который мечтает купить один из этих прекрасных особняков в округе Баскс и заполнить его детьми. Он умеет говорить, умеет слушать и недурен в постели. Господи, я веду себя, как утомленная успехами актриса, рассказываю одному мужчине о том, каков в постели другой. Ненавижу я себя за такие разговоры. Но ты понимаешь, к чему я клоню, Эд. Он очень мил, и он хотел, чтобы я вышла за него замуж.

— Но ты не вышла.

— Нет.

— Почему?

Она закрыла глаза.

— Подумала о том, каково это, быть замужем, каждое утро просыпаться в постели, где будет лежать кто-то еще. Может настать день, когда у меня возникнет желание уехать в путешествие, или меня затошнит от моего дома и захочется пожить где-нибудь еще, или я встречу какого-то мужчину и захочу узнать, каков он в постели. Мне придется от всего этого отказаться, потому что до самой смерти я буду привязана к одному мужчине, к одному дому, к одному образу жизни. Никакой свободы, одна ответственность. И я подумала, Господи, надо очень любить мужчину, чтобы взваливать себе на плечи такой груз. Вот до такой степени я его не любила. Какие-то чувства я, конечно, к нему питала, но не более того.

Я молчал. А овальное личико Мэдди превратилось в маску, глаза остекленели. Хорошая актриса может как скрывать эмоции, так и выставлять их напоказ.

— Поэтому я здесь. Свободная, независимая, двадцатисемилетняя. Я уже не так молода, Эд. В скором времени другой милый мужчина пригласит меня к ближайшему алтарю, я не буду любить его, но тогда этот аргумент уже потеряет актуальность, и я отвечу согласием. В этом моя трагедия, Эд. Я слишком стара, чтобы играть в такие игры, но слишком молода, чтобы это признать. — Она оглянулась и просияла. — А вот и наши бифштексы. Теперь можно повременить с разговорами.

Седовласый джентльмен поставил на стол наши бифштексы, и мы перестали говорить. В «Макгроу» разговор за едой считается дурным тоном. Раз уж вам подали бифштекс, вы должны сосредоточиться только на нем, ни на что не отвлекаясь. А поговорить можно и потом. Мы набросились на бифштексы, словно тигры. Черные снаружи и сырые в середине, ни с чем не сравнимые по вкусу.

Когда мы покончили с бифштексами, Мэдди принесли бокал «драмбуе», мне — коньяк. Я наклонился вперед, чтобы поднести спичку к ее сигарете, затем раскурил свою трубку. Наблюдал, как она глубоко затягивается и медленно выпускает дым через приоткрытые губы. Она отдавала предпочтение темно-красной помаде.

— Который час, Эд?

— Начало десятого.

— Время летит, — она вздохнула. — Что ж, пришла пора поговорить о делах. У вас есть вопросы, сэр. Желаете задать их здесь или где-то еще?

— Пожалуй, где-то еще. Куда пойдем?

— Естественно, в самое тихое и дорогое кафе на пятидесятых улицах. Так следовало бы мне ответить. Но я — девушка сознательная и знаю, когда надо остановиться. Давай вернемся в мою квартиру.

— Отлично.

— В конце концов, ты там уже бывал.


Она жила под самой крышей трехэтажного дома на Западной 28-й улице, рядом с Восьмой авеню. Дом этот давным давно предназначили к сносу и официально в нем никто не жил, но Мэдди и домовладелец нашли обходной путь. Согласно договору об аренде, она использовала помещение для уроков актерского мастерства, а вовсе и не жила там. Домовладелец ежемесячно умасливал пожарных, так что все были счастливы. Мэдди могла жить там, пока крыша не обрушилась бы на ее маленькие ушки.

Первый этаж старого кирпичного здания занимала авторемонтная мастерская. На втором царила старуха-гадалка, мадам Синдра. По деревянной скрипучей лестнице мы взобрались на третий этаж. Мэдди открыла дверь.

Переступая порог, входящий словно переносился в другой дом и даже в другой город. Огромная гостиная, декоративный камин у одной стены, большущий диван у другой. Мебель, по виду, очень дорогая, но Мэдди подбирала ее не один год, покупая на аукционах-распродажах на Юниверс-Плейс, так что сэкономила на этом немало долларов. Книжные шкафы ломились от книг в обложках, на них стояли заляпанные свечным воском бутылки из-под мозельского.

— Лучше этого дома мне не найти. Присядь, Эд. Расслабься. Выпивки у меня нет, но расслабиться можно и без нее.

Я сел на диван. Она уютно устроилась рядом, подсунув ноги под маленькую аппетитную попку.

— Задавайте ваши вопросы, мистер Лондон. Начинайте расследование. Я ничего от вас не утаю.

Я достал из бумажника фотографию Шейлы. Мы вместе посмотрели на нее.

— Кто это? — спросила Мэдди.

— Шейла Кейн. Это тебе ничего не говорит?

— Нет. А должно?

— Возможно. Вроде бы она каким-то боком связана с шоу-бизнесом.

— Актриса?

— Не исключено. Вот я и подумал, а вдруг ваши пути где-то да пересекались.

— Фамилия мне не знакома. Но кого только не встречаешь в этой безумной и удивительной жизни…

Я рассмеялся.

— Приглядись повнимательнее. Возможно, вас не представляли друг другу. Но ты могла видеть ее на какой-нибудь тусовке.

Она наклонилась вперед. Ее черные шелковистые волосы коснулись моего лица. Я вдохнул ее сладкий аромат. Духами Мэдди не пользовалась. И без них у меня перехватило дыхание.

— Конского хвоста не было, — внезапно заявила Мэдди. — Волосы свободно падали на плечи. И звали ее не Шейла Кейн.

— Так ты уверена, что видела ее?

— Скорее да, чем нет. Как ты, однако, оживился. Настоящий детектив за работой!

Я сурово глянул на нее.

— Рассказывай.

— Рассказывать особенно нечего. — Она пожала хорошенькими плечами. — И не о чем. Я встречалась с ней только раз… шесть или семь недель тому назад. Могу даже назвать точную дату. День премьеры «Долгожданной свадьбы». Видел этот спектакль? — Я покачал головой. — Оно и понятно. Его показали только пять раз. Никого это не удивило, а многих обрадовало. Все знали, что он обречен на провал.

— Ты в нем не участвовала?

— К счастью, нет. Хотя обычно я попадаю в спектакли, которые идут на сцене не больше недели. Но в этот раз не получилось. Однако в «Свадьбе» играли несколько моих хороших друзей, и меня пригласили на банкет. Участь спектакля ни для кого не составляла тайны. Но какой актер пропустит вечеринку с бесплатным угощением? Мы все крепко набрались.

— И там была Шейла Кейн?

— С одним из спонсоров. Она не актриса. Весь вечер провисела на руке сурового господина с сигарой во рту. Его звали Клей, а ее Алисия, и больше я о них ничего не знаю. Они меня совершенно не заинтересовали. Он выглядел, как отошедший от дел боксер-тяжеловес, она — как институтка, подрабатывающая своим телом. Чем они могли меня заинтересовать?

— Клей…

— Клей и Алисия, и не спрашивай меня ее фамилию или его имя. Я не знаю, сколько денег он вбухал в спектакль, но его это нисколько не волновало. Он курил сигары, пил красное вино и всех игнорировал. Она же внимательно всех разглядывала, словно богатая туристка, пришедшая на экскурсию на улицу Бауэри, которой любопытно поглядеть на все эти ночлежки и притоны, но так, чтобы не запачкать своих чистых ручек. Я ее сразу невзлюбила. Я всегда доверяю своему первому впечатлению. Так уж устроена. Невзлюбила, и все тут.

— Был с ними кто-нибудь еще?

— Не заметила. И я не помню фамилии других спонсоров. Пьесу ставил Ли Брогхэм, думаю, он скажет тебе, кто давал деньги, если только не решит, что ты хочешь увести от него спонсоров для своей постановки. Но найти его сложно. Я слышала, что он улетел в Калифорнию. В провале «Долгожданной свадьбы» его вины нет. Отвратительная пьеса. Ее вообще не следовало ставить.

Больше я из нее ничего не вытянул. После вечеринки с Шейлой она не встречалась, ничего о ней не слышала. Я попытался сопоставить новую информацию с тем, что уже знал о Шейле Кейн. Теперь ее звали Алисия, и она несколько отличалась от идеального образа, нарисованного Джеком Энрайтом. Зато я заполучил еще одну фамилию. Мистер Клей. Джо Клей? Сэм Клей? Том, Дик или Гарри Клей? К черту. Еще один элемент наборной картинки, и со временем он займет положенное ему место. А сейчас хотелось сменить тему. Но я забыл, что имею дело с Мэдди Парсен.

— А теперь выкладывай, — заявила она.

Я попытался изобразить недоумение.

— Сейчас моя очередь играть в детектива, мистер Лондон, сэр. Если вы думаете, что можете выжать меня досуха, ничего не рассказав о Шейле или Алисии, то мне придется вас разочаровать.

— Мэдди…

— Что ты знаешь об этой женщине? — обрубила меня Мэдди голосом шерифа. — Говори.

— Она мертва, Мэдди.

— Ой! Я так и подумала. И теперь жалею, что невзлюбила ее. Я не желала ей…

— Я знаю.

— Расскажи все, Эд. Дальше меня это не пойдет. Обещаю. Рассказывай.

Я рассказал. Почему нет? Она не имела к этой истории ни малейшего отношения, никого не знала, зато я мог проверить на ней идеи, которые роились в моей голове. Я дал ей полный отчет, начиная с той минуты, когда Джек Энрайт вошел в мою квартиру.

По ее телу пробежала дрожь, когда я рассказал о том, как в меня стреляли. Она скорчила гримаску, когда я описывал квартиру блондинки. Но в остальном она слушала очень внимательно, затаив дыхание.

— Получается, что ты одновременно охотишься за убийцей и прячешься от него. И ты думаешь, что убийца — Клей?

Я пожал плечами.

— Может, и так, но я ничего о нем не знаю.

— Он похож на убийцу. Будь осторожен, Эд.

— Я всегда осторожен. Потому что трус.

Она улыбнулась мне. Я — ей. Мы встали, улыбаясь друг другу. А мгновения спустя она уже прижималась ко мне, а я гладил ее шелковистые волосы. Потом она оторвалась от меня.

— Буду с тобой откровенна, Эд. Предельно откровенна. Домой ты сейчас не пойдешь. Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Я тоже этого не хочу.

— Я рада. — Она взяла меня за руку. — Очень рада, Эд. И не думаю, что мы должны оставаться здесь. Думаю, нам следует пройти в спальню. — Мы двинулись к спальне. — Она за этой дверью, — указала Мэдди. — Но ты это знаешь. В конце концов, ты там уже бывал.

Глава 5

Она была теплой, мягкой, нежной. Ее губы покусывали мое ухо.

— Не уходи, — прошептала она. — Останься на всю ночь. Утром я приготовлю завтрак. Я варю отличный кофе, Эд.

Я подтянул ее ближе, зарылся лицом в шелковистые волосы. Ее тело прижалось к моему. Сон все сильнее туманил голову. Не хотелось вылезать из этой теплой, очень теплой постели. Шейла Кейн, Джек Энрайт, мужчина по фамилии Клей. Кто они, как не щепки, плавающие на поверхности темной воды. Чтоб им утонуть, подумал я. Вообще хотелось забыть обо всем, кроме теплого тела Мэдди, что прижималось ко мне. Но что-то меня останавливало.

— Я должен идти.

— Не уходи, Эд. Видишь, какая я бесстыжая? Что ни предложение, то просьба. Останься со мной. В этой кровати иной раз так одиноко. Это большая кровать. Для меня одной тут слишком много места. Не уходи. — Она молчала, пока я вылезал из кровати и одевался. Я наклонился, чтобы поцеловать ее в щечку, но она не шевельнулась, не произнесла ни слова. А когда я завязывал шнурки, села и заговорила. Простыня упала, открыв ее маленькие грудки. Растрепанные волосы, сонные глаза… в падающем из гостиной свете она выглядела языческой богиней.

— Будь осторожен, Эд. Я не шучу. Ты мне нравишься. Я хочу, чтобы ты всегда был рядом, поэтому, пожалуйста, будь осторожен. Твой рассказ встревожил меня. Эти люди опасны. Господи, один из них пытался убить тебя…

— То было предупреждение. Пожалуйста, не волнуйся.

— Разумеется. Я буду волноваться. Это исключительное право женщины. Волнение пробуждает во мне материнский инстинкт. Если бы я умела вязать, то связала бы тебе очень теплый свитер. Теплый шерстяной свитер с пуленепробиваемой подкладкой. Ты бы не возражал?

Я улыбнулся.

— Отнюдь.

Тон ее вновь стал серьезным.

— Только не забудь позвонить мне завтра, негодяй. Иначе я рассержусь. А в гневе я способна на все. Ты и представить себе не можешь, что я могу сотворить в гневе. Могу даже натравить на тебя мафию. — Она нахмурилась. — Так что лучше тебе позвонить.

— Обещаю.

— Но не раньше полудня. — Тихий вздох. — Я люблю спать допоздна. Жаль, что ты не можешь остаться со мной, Эд. Мы бы оба спали допоздна, а потом я бы приготовила завтрак, такая домашняя, словно пара шлепанцев. Может, я свяжу тебе пару шлепанцев. — Я рассмеялся. — А теперь поцелуй на прощание. Вот так. И немедленно выметайся отсюда, а не то я начну рыдать, потому что сцена очень уж трогательная. Ты знаешь, что я могу плакать по заказу? Это талант. До свидания, Эд. Будь осторожен. Позвони мне. И…

Я снова поцеловал ее. В теплые, мягкие губы. Она уже закрыла глаза. Я оставил ее и вышел в ночь.


Ехал я по практически пустым улицам. По Восьмой авеню добрался до площади Колумба, пересек Центральный парк, выехал на угол Пятой авеню и 67-й улицы. Парк навеял неприятные воспоминания. Совсем недавно я привозил сюда необычного пассажира. Труп.

Подъезжая к гаражу, я готовился к очередной встрече с прыщавым юношей. Но в этот день у него был выходной, чему я только порадовался. Заменял его мрачный тип с квадратной челюстью и татуировках на предплечьях. На одном красовалась женщина с невероятных размеров грудью. На другом я заметил якорь и слово «Мама». Говорливостью он не страдал. Я отдал ему «шеви» и зашагал домой. Часы показывали половину третьего. Я полной грудью вдыхал чистый воздух. Мои шаги гулко отдавались в тишине ночи. Такси скрипнуло шинами на повороте. Я оглянулся, убедился, что никто не преследует меня. И слава Богу. Дом, в котором я жил, построили на века, дыры в стенах, безусловно, ослабляли их несущую способность. Я открыл наружную дверь, быстро поднялся по лестнице. Остановился у двери своей квартиры, набил трубку табаком, раскурил. Только потом вставил ключ в замочную скважину, повернул и распахнул дверь. Зажег свет и увидел его. Он сидел в моем любимом кресле и курил сигарету. Не улыбался и не хмурился. Как мне показалось, нервничал.

— Пожалуйста, закройте дверь, — обратился он ко мне. — И, пожалуйста, сядьте, мистер Лондон. Мне надо с вами поговорить. — В левой руке он держал маленький пистолет. Не целился в меня, просто держал в руке с виноватым видом. Вроде бы извинялся за то, что вынужден угрожать мне оружием.

Я закрыл дверь, прошел в гостиную. Пистолетом он указал на второе кресло. Я сел.

— Очень сожалею, что все так вышло. Откровенно говоря, я надеялся найти брифкейс и уйти до вашего возвращения. К сожалению, мои надежды не сбылись. Очень тщательный обыск лишь показал, что ваши вкусы по части музыки и литературы не совпадают с моими. Вы предпочитаете камерную музыку, я же люблю что-то более драматическое. У вас чудесная квартира, чудесная. Этот ковер — бокхара, не так ли?

Я кивнул. Очень маленькому, очень аккуратному человечку. В итальянских туфлях с заостренными мысками, черном, сшитом по фигуре костюме, шейном платке, белой накрахмаленной рубашке. По всему чувствовалось, что он иностранец. Одежда, чуть раскосые глаза, смуглая кожа, черные, без малейших признаков седины, волосы. Но акцента я не уловил. Он лысел со лба, и его без того круглое лицо становилось еще круглее.

— Мы оба — благоразумные люди, — продолжил он. — Рационалисты. Я уверен, вы понимаете, что я не полез бы в вашу квартиру без крайней нужды. Я воспользовался отмычкой, которая не повреждает замок.

— Благодарю.

Он чуть улыбнулся.

— Вы на меня обижены, не так ли? Это объяснимо. Но я надеюсь, что вы сможете сдержать обиду. Поскольку мы с вами по одну сторону баррикад, мистер Лондон…

Последовала многозначительная пауза.

— Мы находимся не в равных условиях, — первым заговорил я. — Вам известна моя фамилия.

— Можете звать меня Питер Армин. Вам это ничего не скажет, а как имя и фамилия это сочетание ничем не хуже любого другого. — Я промолчал.

— Вернемся к главному. Брифкейс. Вам он совершенно не нужен, а я готов хорошо за него заплатить. Простая сделка. Я знаю, как им воспользоваться, вы — нет. Это естественная основа для экономического сотрудничества, не правда ли?

Значит, из квартиры Шейлы пропал брифкейс. Мне оставалось только гадать о его содержимом.

— Брифкейсом интересуетесь не только вы.

— Разумеется, нет. В противном случае вы бы отдали мне его за гроши. Но я предлагаю вам более внушительную сумму. Пять тысяч долларов.

— Не пойдет.

Он пожал плечами. Я уловил запах его сигареты. Табак то ли турецкий, то ли египетский.

— Я вас понимаю. Конечно же, брифкейс стоит дороже. Десять тысяч долларов. Вот мое новое предложение. Вас это устроит?

— Возможно. А если я скажу, что брифкейса у меня нет?

— Скорее всего, я вам не поверю.

— Почему?

Улыбка стала шире.

— Потому что ваше утверждение расходится с логикой. У мистера Баннистера брифкейса нет. Я в этом уверен. И очень этому рад. Неприятный он человек, этот мистер Баннистер. Грубый. Он вам совершенно не понравится, мистер Лондон. Вы можете испытывать ко мне неприязнь, но мистер Баннистер вызовет у вас отвращение.

Я пригляделся к пистолету в его левой руке. «Беретта». Двадцать второго калибра. Мелькнула мысль: уж не из него ли убили Шейлу.

— У Баннистера брифкейса нет, — рассуждал Армин. — Он ему нужен, но брифкейса у него нет. И я сомневаюсь, что он даст за него мою цену, скорее, попытается силой завладеть брифкейсом. Грубый, жестокий человек. Поэтому вам лучше продать брифкейс мне.

— Допустим, его у меня нет.

— Но он должен быть у вас! Вы побывали в квартире этой женщины. Там же находился и брифкейс. Сейчас его там нет, потому что вы его взяли. Одно следует из другого.

— Как ночь следует за днем. А если в ее квартире побывал кто-то еще?

Он вновь пожал плечами. И лицо его стало грустным-прегрустным.

— Я тоже там побывал. Но точно знаю, что брифкейса у меня нет. Будь он у меня, я бы не сидел здесь, хотя мне и приятна ваша компания. И мистер Баннистер побывал в ее квартире. Но брифкейса у него тоже нет. Остаетесь вы.

— Круг замкнулся?

— В принципе, да. Поэтому вы не можете утверждать, что брифкейса у вас нет. Он вам совершенно ни к чему, тогда как вы без труда найдете применение десяти тысячам долларов. А вот мне очень нужен брифкейс. Можно сказать, позарез. Так не перейти ли нам к делу?

Я раскурил потухшую трубку, посмотрел на Армина. Никак не мог понять, кто он. Француз, грек, итальянец? А может, испанец или даже кубинец? Говорил-то он практически без акцента.

— Ладно. Брифкейс у меня. Что в нем?

Он почесал подбородок.

— Если брифкейс у вас и вы знаете, что в нем лежит, отвечая вам, я лишь впустую потрачу время. Если брифкейс у вас и вы не понимаете, что попало к вам в руки, объяснять вам что к чему — глупо. И существует мизерная вероятность того, что вы говорите правду, и брифкейса у вас нет. Тогда зачем мне рассказывать вам о его содержимом?

— Кто такой Баннистер? И кто вы? — Он улыбнулся.

— Кто убил женщину? За что ее убили? — Он промолчал.

— Кто стрелял в меня? — Он пожал плечами.

Я шумно выдохнул.

— Вы напрасно тратите время. Как свое, так и мое. Брифкейса у меня нет.

— То есть он не продается?

— Если вам так будет угодно. Брифкейса у меня нет, и он не продается.

Он печально вздохнул. Встал. Пистолет он держал в руке, по-прежнему не целясь в меня.

— Если вы хотите получить больше денег, я ничем не смогу вам помочь. Для меня десять тысяч — предельная цена. Я допустил ошибку, предложив поначалу в два раза меньше. Обычно я называю реальную цену и не отклоняюсь от нее. — Он пожал плечами. — Может, вы передумаете? Звоните в любое время. Позвольте дать вам мою визитную карточку.

Его правая рука нырнула во внутренний карман пиджака. К этому времени я тоже поднялся, а ствол револьвера он направил в пол. Тут я его и ударил. Врезал правой рукой в солнечное сплетение, а левой ухватил пистолет. Ударил сильно, сильнее, чем рассчитывал. И он рухнул в кресло. Пистолет остался в моей левой руке. Я тут же перебросил его в правую и навел на незваного гостя. Он сгорбился, его глаза переполняла скорбь. Он потирал то место, куда пришелся удар. Его лицо разочарованно вытянулось.

— Вы меня ударили. Но зачем вы это сделали?

Ответа у меня не нашлось.

— Брифкейс, — рявкнул я. — Расскажите мне о нем. Расскажите о себе и Баннистере. Расскажите, кто убил женщину. — Он опять вздохнул.

— Вы, похоже, не понимаете. Положение патовое. Нам следует сотрудничать, а не соперничать. Я не угрожал вам пистолетом, мистер Лондон, по той простой причине, что угрозы ни к чему бы не привели. Теперь пистолет у вас, но с его помощью вы тоже ничего не добьетесь. Можете задавать мне любые вопросы. Я на них не отвечу. И что вы предпримете? Пристрелите меня? Изобьете? Позвоните в полицию? Ничего такого вы не сделаете, мистер Лондон. Вот я и говорю, положение патовое.

Больше всего меня злила его правота. Я стоял с пистолетом в руке, чувствуя себя круглым идиотом, и жалел о том, что ударил его. Во-первых, этим я действительно ничего не добился. Во-вторых, мне начал нравиться этот маленький мошенник. Я попытался представить себе, как стреляю в него, бью или вызываю полицию. Как-то не складывалось.

— Вы понимаете, о чем я, не так ли, мистер Лондон. Мы очень похожи, вы и я. Нам обоим чуждо насилие, мы можем прибегать к нему лишь как к последнему средству. В этом смысле мистер Баннистер имеет перед нами неоспоримое преимущество. Он бы избил нас или приказал избить только потому, что мы оказались у него на пути. Вот почему вы и я должны быть союзниками. Но, возможно, вы хорошенько подумаете и согласитесь на мое предложение.

Он с трудом поднялся, держась за живот. Вновь его правая рука нырнула во внутренний карман. За бумажником. Из бумажника он достал визитную карточку, протянул мне. Я прочитал:

«Питер Армин… отель „Раскин“… номер 1004… телефон 692-1560».

— Отель «Раскин», — пояснил он. — На 44-й улице. Я пробуду там еще несколько дней.

Я положил визитку в карман. Он стоял, не шевелясь, и только тут я вспомнил, что пистолет по-прежнему направлен на него. Я опустил руку.

— Мистер Лондон. — Он уставился в пол. — Могу я получить мой пистолет?

— Хотите застрелить меня?

— Отнюдь. Хочу получить мой пистолет, ничего больше.

— Вам он не нужен. К насилию вы прибегаете, как к последнему средству.

— Возможно, мне придется защищаться.

— Не только вам. Сегодня кто-то в меня стрелял.

— Мистер Баннистер?

— Возможно. Так что ваш пистолет я пока оставлю у себя. Рано или поздно он может мне понадобиться. — Я пожал плечами. — И потом, я вас в дом не приглашал.

Тут он заулыбался.

— Как вам будет угодно. В отеле у меня есть другой.

— Тридцать второго калибра? Из которого вы застрелили женщину?

Он даже рассмеялся.

— Я ее не убивал. А если бы убил, то едва ли оставил у себя орудие убийства. Нет, в отеле у меня «беретта», двойник пистолета, который вы сейчас держите в руке. Спокойной ночи, мистер Лондон.

Я не сдвинулся с места. Он же направился к двери, более не обращая на меня внимания. Вышел из квартиры, плотно закрыл за собой дверь. Я вслушивался в его удаляющиеся шаги, потом хлопнула дверь в подъезде. Я шагнул к окну. Он пересек улицу, сел в темно-бордовый «форд» прошлогодней модели и уехал.

Я остался у окна, ожидая, что он обогнет квартал и вернется. Десять минут спустя, так и не дождавшись его, я прошел к двери и закрыл ее на задвижку, потому что надежность замка вызывала у меня большие сомнения. Налил в стакан коньяк, выпил. Перебирая имена и фамилии, Питер Армин, Баннистер, Алисия, Шейла, Клей, попытался подставить их в человеческое уравнение с неизвестными Иксом, Игреком и Зет. Ничего не складывалось. Но, по крайней мере, я знал, что́ мы все ищем. Брифкейс. Правда, я не мог понять, какая мне от этого польза. И пришел к выводу, что моя первоочередная задача — выяснить, что лежит в брифкейсе. По всему выходило, что задача не из легких.

Я похвалил себя за то, что устоял перед искушением и не провел всю ночь с Мэдди. В этом случае я бы не встретился с Армином.

Или встретился бы? Я не мог не улыбнуться. Возможно, этот забавный малыш, дожидаясь меня, просидел бы в темноте всю ночь, со своим игрушечным пистолетом в руке. Я посмотрел на пистолет, понюхал ствол. В последнее время из него не стреляли. Я сунул пистолет в ящик комода и пошел спать.

Глава 6

Я сидел в большом кресле посреди просторной комнаты. В камине пылал огонь, в языках пламени танцевали Икс, Игрек и Зет. Мужчина по фамилии Клей вошел в комнату под руку с женщиной. В деловом костюме и шляпе. Из угла рта свисала сигара. Зеленоватый дымок поднимался к потолку. Глаз у него не было.

С него я перевел взгляд на женщину. И увидел скелет с длинными светлыми волосами, одетый в нейлоновые чулки и пояс.

Я повернулся и увидел Баннистера. Фигурой он напоминал орангутанга. Руки едва не доставали до пола. В одной он держал кусок свинцовой трубы, в другой — бейсбольную биту. «Брифкейс, — проскрипел он. — Брифкейс брифкейс брифкейс брифкейс».

Я посмотрел вниз. Брифкейс лежал у меня на коленях. Пах хорошей кожей и смертью. Я схватил его и прижал к груди. А когда вскинул голову, Баннистер уже превратился в Питера Армина. Он целился из «беретты» в Клея, который тоже изменился, став Джеком Энрайтом. «Помоги мне, Эд», — попросил меня Джек. «Помоги мне», — хором откликнулись Икс, Игрек и Зет. Они все танцевали над огнем. Армин повернулся, наставил «беретту» на меня.

— Я, мистер Лондон, благоразумный человек. И вы, мистер Лондон, благоразумный человек. Насилие нам не свойственно. — И выстрелил в меня.

Я взглянул на скелет. Волосы черные, лицо Мэдди Ларсон. Она пронзительно закричала. Раз, другой.

На третий я понял, что это вовсе не крики, а телефонные звонки. Они-то и вернули меня в реальность, вырвав из цепких объятий кошмара. С некоторым усилием я сумел сообразить, что лежу в собственной постели, на дворе уже утро, а телефон звонит и звонит.

— Эд? Это Джек.

Я спросил, который час.

— Восемь. Начало девятого. Эд, я звоню тебе из автомата. Можем мы поговорить?

— Да. Что случилось?

— Они ее опознали.

— Они опознали Шейлу Кейн?

— Именно так.

Такого просто не могло быть. Я предполагал, что им это удастся, но далеко не сразу. Разве что через несколько недель, но уж не на следующий день.

— Газета у тебя под рукой, Эд?

— Я прочитаю ее позже. Джек, у тебя серьезные неприятности. Если они опознали ее, до тебя доберутся быстро. Поэтому тебе лучше самому прийти к ним. Свяжись с отделом расследования убийств, скажи, что ты явился с повинной, что не убивал ее, что на тебе лишь сокрытие улик. В этом случае…

— Эд?

Я замолчал.

— Эд, ты выписываешь «Таймс»?

— Конечно, но…

— Там все написано, мне лучше не объяснить. Я подожду у телефона. Возьми газету и прочти эту заметку. На странице тридцать четыре. Вторая страница второй тетрадки. Прочти, и ты все поймешь.

Спорить с ним сил у меня не было. Я сумел выбраться из кровати, нашел в стенном шкафу халат, надел. Босиком прошлепал через гостиную к двери, открыл ее, взял газету. По пути к телефону бросил первую тетрадку на пол. Пробежался взглядом по тридцать четвертой странице, нашел нужную заметку. Заголовок гласил:

Полиция опознала тело, найденное в Центральном Парке

Заметка состояла из семи абзацев, но мне хватило начала первого, чтобы понять, что Джеку незачем обращаться в полицию. Совершенно незачем.

Потому что опознали блондинку как Алисию Арден, двадцати пяти лет, проживавшую в доме 87 по Банковской улице в Гринвич-Виллидж. И с опознанием у полиции не возникло никаких проблем. Отпечатки пальцев покойной отправили в Вашингтон, в центральный архив ФБР. Идентичные отпечатки уже имелись в архиве и принадлежали Алисии Арден. Четыре года тому назад ее арестовали в Санта-Монике по обвинению в нарушении общественного порядка. Срок она получила условный и сразу уехала из Калифорнии.

Остальная часть заметки интереса не представляла. Об убийце полиция ничего сказать не могла. У мисс Арден не было ни друзей, ни родственников. Ее квартира в Виллидж состояла из одной комнаты и ванной. Соседи по дому о ней ничего не знали.

По словам репортера «Таймс», на данный момент полиция отрабатывает несколько версий. Но у меня сложилось впечатление, что это убийство так и останется нераскрытым. Потому что репортер процитировал слова сержанта Леона Тоблера: «Мне представляется, что это преступление совершено на почве секса», — хотя экспертиза показала, что женщину не изнасиловали.

Практически все нераскрытые убийства на Манхэттене классифицируются, как преступления на почве секса. Полиции меньше хлопот, желтой прессе — больше читателей. Рука руку моет.

Я вновь взялся за трубку. За то время, что я читал заметку, Джек успел осипнуть.

— Ты прочитал? Теперь понимаешь, о чем я?

На оба вопроса я ответил утвердительно.

— Не могу в это поверить, — продолжил он. — Наверное, они ошиблись.

— С отпечатками пальцев ошибок не бывает. А если они и ошиблись, едва ли обе женщины могли исчезнуть одновременно. Ошибки нет, Джек.

— Это невероятно.

— Наоборот. Шейла… Алисия… вела двойную жизнь. Я это понял уже вчера вечером. Моя знакомая опознала ее, видела на какой-то вечеринке. Там она представлялась Алисией. Так что эта газетная заметка меня не удивила. В отличие от тебя.

— Тогда почему она сказала, что ее зовут Шейла Кейн?

— Она пришла к тебе, чтобы проверить, беременна она или нет, — напомнил я. — И автоматически назвалась чужим именем. А потом решила оставить все, как есть, чтобы не признаваться во лжи.

Последовала долгая пауза.

— Нарушение общественного порядка… Что это означает, Эд?

— Все, что угодно. Маленькая полицейская хитрость. Нью-йоркские копы подразумевают под этим проституцию. Проще доказывать. А что это означает в Санта-Монике, известно только Господу Богу. Может, появление на улице в обтягивающей юбке.

— Ты помнишь, что я тебе рассказывал о том, какой она человек. Если судить по этой заметке, речь идет совсем о другой женщине.

— Пожалуй.

— Это не она, Эд. Я не знал, кто она и откуда приехала, но уж в ее-то характере я разобрался. Не могла она, черт побери, быть шлюхой!

— С тобой — нет.

— Разве может человек так кардинально меняться?

— Может. — Я взял сигарету, закурил. — Если ведет двойную жизнь. На Банковской улице она была Алисией Арден, с тобой становилась Шейлой Кейн. Может, у нее было раздвоение личности, и тебе досталась лучшая половина. Ты открыл ей ту сторону жизни, которой она не знала. Вспомни свои слова. Ты пригласил ее на ленч, и она вела себя, как ребенок, попавший в кондитерскую. Ее поразила не роскошь, а респектабельность.

— Быть содержанкой — это респектабельно?

— Да, если раньше она была обычной проституткой. Ты многое для нее значил, Джек. Уважаемый, уверенный в себе мужчина, поселивший ее в районе 50-х улиц. Она же перебежала дорогу весьма неприятным личностям, которые не церемонятся с такими, как она. Потому, кстати, ее и убили. Но с тобой она могла расслабиться, забыть о своих проблемах, превратиться в спокойную, уравновешенную, образованную женщину. Она переносилась в мир грез, где могла ждать от жизни только хорошее. Естественно, в этом мире она становилась другой. Твоими заботами.

— Но мне казалось, что она такая честная, Эд.

— Все так. Она могла бы наврать тебе с три короба, придумать любое прошлое. Вместо этого прошлое она просто отсекла, словно его и не было. Можно сказать, поступила честно.

— Наверное, ты прав. Только… трудно со всем этим сжиться. Эд, но я по-прежнему не понимаю, что произошло. Знаешь, что я почувствовал, когда утром увидел эту заметку? Глянув на заголовок, решил, что полиция заявится ко мне с минуты на минуту. Потом прочитал первый абзац и подумал: Господи, речь идет о ком-то еще, а Шейла жива. Мне потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки.

Я ничего не сказал. Возникли новые идеи, и мне хотелось поскорее избавиться от Джека, чтобы хорошенько их обдумать. Человеческое уравнение наконец-то начало принимать удобоваримый вид.

— Ты сказал, что она кому-то перебежала дорогу, Эд. Это шутка?

— Нет.

— Тогда о чем речь?

— Еще не знаю. Она ничего не говорила тебе о некоем брифкейсе?

— Нет. Никогда.

— В квартире ты его не видел?

— Нет. А что?

— Спросил на всякий случай. Слушай, ты свободен, как ветер. Если полиция опознала ее под одним именем, второго ониискать не будут. Если они знают, что она жила на Банковской улице, на 51-ю не заявятся. Так что перестань волноваться и начинай жить. Как пишут в книгах.

Секунду-другую он молчал.

— Понятно. И что мне теперь делать?

— Вновь становись примерным семьянином. Заботься о жене и детях. Вырезай аппендициты, получай хорошие гонорары и радуйся жизни.

И положил трубку до того, как он смог поблагодарить меня, поделиться оставшимися проблемами или рассказать, что он собирается делать. Во-первых, он уже вышел из игры, во-вторых, изрядно мне надоел. Сходил налево, по уши влез в дерьмо, но я его вытащил, и теперь он благоухал, как роза, хотя и не заслуживал этого. Я же получил последнее предупреждение, в меня стреляли и вообще разозлили. Я решил, что пошлю мерзавцу счет.

Завтракать я отправился в кафетерий: не хотелось начинать день с растворимого кофе. За завтраком я пролистывал «Таймс», но не мог сосредоточиться на чтении, потому что думал о человеческом уравнении с Иксом, Игреком и Зет. Получалось, что Икс убил Шейлу, Игрек прибрался в ее квартире, а Зет унес брифкейс. И я располагал фамилиями, которые мог ввести в уравнение вместо неизвестных.

Питер Армин. Я не мог поставить его на место Икса, убийцы. Не годился он на эту роль. И я знал, что брифкейса у него нет, иначе он не приходил бы ко мне. Получалось, что Армин — Игрек. Тот самый, что прибрался в квартире и раздел Шейлу. Пока я не мог понять, по какой причине, но сделать он это мог. Потому что ему удалось досконально обыскать мою квартиру, вернув все вещи на прежние места. Оставались Икс и Зет. Если…

— Хорошее утро, — ворвался в мои размышления голос официантки.

— Правда? Я и не заметил.

Она начала смеяться. Наверное, я сказал что-то очень забавное, потому что смеялась она до визга, до слез. Я понял, что об Иксе и Зет мне придется подумать в другом месте и в другое время, расплатился, дал ей на чай и отбыл.

Домой я вернулся аккурат к телефонному звонку.

Звонил мужчина со скрипучим голосом.

— У тебя было время подумать. Теперь ты можешь приехать и получить бабки. Сколько ты хочешь, Лондон?

— Сколько за что?

— За брифкейс. Хватит тянуть резину. Твоя цена?

— У меня его нет.

— Это твоя легенда? У тебя его нет?

— Это моя легенда.

— Даю тебе последний шанс. Последний шанс, Лондон. Парень ты умный. Я играю очень грубо. Сколько ты за него хочешь?

— Вы — Баннистер?

— Я — Аль Капоне. Твоя цена, Лондон?

— Пошел ты к черту, Аль, — и я положил трубку.

Сварил кофе, раскурил трубку, сел в кресло, задумался. Судя по всему, по телефону я говорил с Баннистером. Я практически не сомневался, что Баннистер — это Икс. Именно он убил Шейлу-Алисию или заказал ее убийство.

Оставался Зет и оставался Клей, вот я их и объединил. Получилось, что брифкейс у Клея.

На этом я не остановился. Логика подсказывала, что Шейла-Алисия и Клей объединились, чтобы противостоять Баннистеру. А может, Шейла-Алисия, заполучив то, что Баннистер считал своим, отдала добычу Клею. За это Баннистер ее и убил. Наверное, я мог придумать и другие варианты, но не стал тратить на это время, потому что решил, что мне явно не хватает фактов.

К примеру, не помешало бы имя Баннистера. Или имя Клея.

Хотелось бы узнать, что лежит в брифкейсе.

Я отвлекся от раздумий, вновь взялся за телефонную трубку, позвонил Мэдди. Я понимал, что звоню слишком рано, что для приличия надо бы выждать еще несколько часов, но в тот момент мне было не до приличий. Мне вот поспать не дали, наговорили Бог знает чего, так почему я не мог ответить тем же?

Правда, набирая номер Мэдди, я все-таки испытывал угрызения совести, ожидая услышать сонный, недовольный голос. Она меня удивила, весело и радостно прощебетав: «Алле?»

— Выспалась?

— Никак, это Эд? Привет, Эд. Да, выспалась. Проснулась сама, ужасно голодная. Вы упустили отменный завтрак, сэр. Апельсиновый сок, булочки с настоящим кленовым сиропом, хрустящий бекон.

Я рассмеялся, представив себе, как она сидит сейчас на кровати, с сигаретой в одной руке и телефонной трубкой в другой. В брючках и мужской рубашке. В таком наряде выглядела она великолепно.

— Черт бы тебя побрал, — внезапно услышал я.

— А что такое?

— В такой час ты звонишь не для того, чтобы узнать, выспалась ли я. Я никогда не просыпаюсь так рано, и тебе это известно. Хочешь, чтобы я опять что-то разузнавала?

— Боюсь, ты права.

— Вот я и говорю, черт бы тебя побрал. Что теперь?

— Клей.

— Клей, — повторила она. — Что тебя интересует?

— Кто он?

— Это задание не из легких. Вот если бы ты попросил узнать, что он ест на завтрак и какую предпочитает марку сигарет… То есть сигар. А ты хочешь…

— У меня есть только его фамилия. Хотелось бы добавить к ней имя. Если сможешь выяснить, как его зовут.

— Ли Брогхэм должен знать. Но, вроде бы, он в Калифорнии. Я тебе говорила. — Она помолчала. — Узнать будет непросто.

— Боюсь, ты права.

— Ну и разговорчик у нас получается. Ты все боишься, а я все права да права. Дай подумать, Эд. Я могу узнать, кто был режиссером «Долгожданной свадьбы». Никто, конечно, не будет хвалиться этим спектаклем, но кто-то его ставил, и я смогу выяснить, кто именно. А у режиссера должен быть список спонсоров, и он, возможно, позволит мне заглянуть в него. Клей может в нем значиться. Гарантий дать не могу, Эд. Это выстрел наугад.

— Больше все равно стрелять некуда.

— Тогда я приступаю. На розыски у меня может уйти и час, и шесть часов, и даже три недели. Прошлой ночью произошло что-нибудь интересное?

— По большому счету, нет. Какую-то ее часть я провел с женщиной.

— С кем?

— С тобой. Помнишь? Мне есть что тебе рассказать, когда приедешь ко мне.

— Куда?

— Сюда.

— В твою квартиру? Нет, не говори еще раз, что ты боишься, а я права. Ты не хочешь делиться со мной важной информацией по телефону, а хочешь, чтобы я прискакала за ней. Так?

Мэдди вздохнула.

— Мне придется носиться по всему городу на такси. И у меня есть предчувствие, что вечером вам, мистер Лондон, придется расплачиваться приглашением на обед.

— Это все производственные расходы, — ответил я. — Посмотрим, что ты сможешь выяснить.


Я раскуривал трубку, когда в дверь позвонили.

После разговора с Мэдди прошел час. Может, чуть больше. Раскурив трубку, я направился к двери и остановился на полпути.

Для Мэдди рановато. Следовательно, за дверью мог стоять кто угодно, от электрика, который пришел проверить показания счетчика, до скаута, продающего пирожки. Но я занервничал. Вернулся к комоду за «береттой» Армина, надеясь, что заявился ко мне не скаут. Открыл дверь с пистолетом в руке, полагая, что выгляжу нелепо. И показался себе круглым идиотом, когда здоровяк выбил пистолет из моей руки.

Гостей было двое — здоровяк и недомерок. Не просто здоровяк — гигант. Чуть выше меня ростом и на порядок шире. С расплющенным носом боксера и тупым взглядом кретина. Его пиджак чуть не лопался на могучих плечах. Маленькие глазки прятались под покатым лбом. Второго мужчину, в костюме, шляпе, при галстуке, недомерком, пожалуй, называть не следовало. Но он смотрелся козявкой рядом со своим напарником — человеком-горой. Руки он засунул в карманы брюк. Губы изгибались в улыбке.

— Дай пройти, — процедил он. — Шевелись.

Я не шевельнулся. Здоровяк протянул руку. Вроде бы едва коснулся меня, а я отлетел назад, как мячик от стены, и едва не упал. Но еще до того, как расстояние между нами начало увеличиваться, здоровяк успел выхватить у меня пистолет. Они переступили порог. Здоровяк пистолетом указал мне на кресло. В его лапище «беретта» казалась детской игрушкой. Недомерок притворил дверь, закрыл ее на задвижку. Повернулся, окинул меня пренебрежительным взглядом.

— Вот теперь мы поговорим. О брифкейсе.

Глава 7

Здоровяк поднял руки на уровень груди, согнул и разогнул пальцы. С левой стороны из-под пиджака недомерка что-то выпирало, то ли одна грудь, то ли наплечная кобура. Я вспомнил Питера Армина, подумал о благоразумных мужчинах. Эти двое таковыми не выглядели.

— Вы ошиблись адресом. Брифкейса у меня нет.

— Босс говорил, что то же самое ты сказал и ему.

— Это правда.

Мысли на их лицах не читались: они напоминали маски.

— Босс велел попросить тебя по-хорошему, — продолжил недомерок. — Сначала попросить по-хорошему, а если не отдашь брифкейс, отделать тебя.

— Он послал вас двоих?

— Двоих, — подтвердил недомерок. — Одного — чтобы попросить по-хорошему. Второго — чтобы отделать. Я — прошу. Остальным займется Билли.

— Брифкейса у меня нет.

Недомерок обдумал мои слова, потом сощурился и цокнул языком.

— Билли, ударь его.

Билли ударил меня в живот. Кулак у него был, что паровой молот. Ноги превратились в желе, я повалился на пол. Когда открыл глаза, увидел маленькие черные круги. Отогнал их, посмотрел на Билли. Он опять держал руки на уровне груди, сжимая и разжимая пальцы. И улыбался. Так улыбаются опытные мастеровые, гордящиеся тем, что свою работу они всегда делают отлично.

Невероятным усилием воли я заставил себя подняться. Меня качало. Оставалось только гадать, ударит он меня вновь или нет. Не ударил. Я смотрел на него, а он улыбался все шире и шире. И тогда я сказал пару слов о нем, о его матери и об их возможных взаимоотношениях.

Он не мог не понять меня, речь моя состояла, главным образом, из ругательств, — зарычал, двинулся на меня.

— Не выходи из себя, Билли.

— Но, Ральф…

— Не выходи из себя. Ты знаешь, что происходит, когда ты выходишь из себя. Бьешь от души, слишком сильно, человек может и не оклематься. Ты же помнишь, что сказал босс. Еще один такой случай, и он выставит тебя.

— Не должен он меня так называть.

— Его не научили хорошим манерам. Никто же не думает, что он говорит правду. Твоя мать — прекрасная женщина.

— Я ее люблю.

— Разумеется, любишь. Не обращай внимания на слова этого недоноска. Забудь о них.

Тут он повернулся ко мне.

— Не надо так говорить с Билли, Лондон. Он — бывший боксер. Если на ринге кто-то его обзывал, он терял контроль над собой, махал кулаками, как безумный. Если попадал, то выигрывал. Иногда промахивался, но такое случалось редко. Тут он не промахнется, поэтому не надо обзывать его.

Я промолчал.

— Ты вспомнил, где брифкейс?

— Я же сказал.

— У нас приказ, Лондон. Так что не вешай нам лапшу на уши. Отдай брифкейс, и мы уйдем.

— А если не отдам? Вы забьете меня до смерти?

— Мы обыщем квартиру. Босс полагает, что брифкейс ты держишь в другом месте, но квартиру мы обыщем, чтобы знать это наверняка. Потом отделаем тебя. Живым останешься, даже в больницу не попадешь. Но урок получишь. Чтобы в следующий раз брал под козырек, если босс о чем-то тебя попросит.

Я понял, что ко мне пришли два запрограммированных робота. Убеждать их в чем-либо не имело смысла. Выйти за рамки программы они не могли.

— Без побоев можно и обойтись, — доверительно сообщил мне Ральф. — Билли, конечно, тебя не убьет, но достанется тебе крепко. А результат будет тот же. Все равно брифкейс придется отдать. А в следующий раз у тебя в голове появится дырка. Босс не любит прибегать к этому средству, но иногда ему не оставляют выбора.

Я уже открыл рот, чтобы сказать, что нет у меня этого чертова брифкейса, но потом закрыл. Зачем повторять одно и то же, словно заезженная пластинка. Ральф, глядя на меня, пожал плечами.

— Ты сам на это напросился. Если передумаешь, пока Билли будет тебя обрабатывать, скажи. По моему приказу он остановится. А я скажу ему, когда ты выхаркнешь брифкейс. — Недомерок повернулся к здоровяку. — Приступай, Билли. Поначалу не усердствуй. Пусть он прочувствует.

Билли отреагировал мгновенно, словно боксер на ринге — на звук гонга. Шагнул ко мне. Я успел подумать, нет, сукин сын, больше ты меня не ударишь, и ударил правой ему в челюсть. Он перехватил мой удар своей левой, отвел в сторону, как коровий хвост отгоняет мух. Потом ударил меня в живот. Я повалился на колени и обеими руками обхватил живот, чтобы внутренности не разлетелись в разные стороны. На этот раз я и не пытался подняться. Билли мне помог, одной рукой взяв за грудки, ударил второй, и я вновь оказался на коленях.

— Прислони его к стене, — предложил Ральф. — Тогда он не будет падать после каждого удара. И, пожалуйста, сдерживайся. Ты бьешь слишком сильно.

— Я и так не напрягаюсь.

— Говорю тебе, сдерживайся. У него мягкий живот. Долго он не выдержит.

Билли поднял меня, приставил к стене. Ударил еще три раза. Вроде бы ему приказали сдерживаться. Может, он и подчинился. Не знаю.

В животе бушевал огонь. Когда я открыл глаза, комната поплыла перед глазами. Я их закрыл, но к лучшему ничего не изменилось. Он держал меня одной рукой, бил второй, а я стоял, как мешок с песком.

— Прервись, — бросил Ральф.

Билли отпустил меня, и я медленно сполз на пол. Получился прямо-таки эпизод из какого-то чаплинского фильма, только мне было не до смеха. А Билли поднял меня и вновь приставил к стене.

— Достаточно, Лондон? — полюбопытствовал Ральф. — Хочешь поговорить?

Я послал его к черту.

— Герой, — покивал Ральф.

Я не был героем. Я бы отдал ему брифкейс, будь он набит государственными секретами. Но, чтобы что-то отдать, надо это что-то иметь.

— Порадуй героя оплеухой, Билли. Только сначала сними перстень. Следов на нем оставлять не велено.

Билли снял массивный перстень со среднего пальца правой руки. Затем, держа меня левой, начал методично отвешивать оплеухи правой — ладонью, тыльной стороной, ладонью, тыльной стороной. После каждого удара я еще бился затылком о стену. Оплеуха, удар, оплеуха, удар… Вскоре я уже не чувствовал боли. Потом перестал видеть и слышать. Оплеуха сменялась ударом, чтобы опять уступить место оплеухе.

— … не хочет говорить, — откуда-то издалека долетел голос. Следующие несколько слов я не уловил. — … обыщем квартиру. Скорее всего, ничего не найдем, но босс сказал, что поискать надо. Разберись с этим недоноском, и начнем обыск.

Я приоткрыл глаза, чтобы посмотреть, как со мной будут разбираться, и увидел, что Билли замахнулся кулаком. Огромным, как орудийное ядро. А потом кулак взорвал мою челюсть, и я провалился в темноту.


В себя я приходил медленно, урывками. Знакомый мне мир появлялся, чтобы исчезнуть вновь. Я слышал чьи-то тихие голоса. Их сменяла черная тишина.

Звонил телефон. Я хотел встать, чтобы взять трубку. Но остался на прежнем месте и лишь считал звонки. Сбился со счета, начал считать вновь. Наконец, звонки прекратились, а я вновь отключился.

Потом очнулся, разом, окончательно. Я лежал на полу у стены, той самой стены, к которой прислонял меня Билли. Голова гудела, челюсть болела, в животе образовалась дыра размером с большой человеческий кулак. Подняться я смог лишь со второй попытки. Доплелся до ванной, поблевал. Достал из флакона, что стоял в аптечке, четыре таблетки аспирина, отнес их в гостиную, запил стаканом коньяка.

Коньяк оказался эффективнее аспирина. Согласно инструкции, аспирину, чтобы раствориться, требовалось как минимум две секунды. Коньяк же начал действовать сразу, снимая боль в голове и теле. У меня уже не плыло перед глазами, колени не подгибались при каждом шаге, живот перестал привлекать к себе столько внимания. Выпив коньяк из стакана, я приложился к бутылке. И только тут заметил, что они сделали с квартирой. Нет, нет, я не мог сказать, что по ней пронесся ураган. Ураган не отличается избирательностью. Он сметает все подряд. Эти ребята не стремились смести все. Но квартиру испоганили.

Ковер они скатали, но пола я не увидел. Слишком много на нем валялось вещей. Они выбросили из шкафов все книги. Должно быть, подумали, что я прячу брифкейс за ними. Я взглянул на коллекцию первых изданий Стивена Крейна, поднял с пола «Маленький отряд». Корешок лопнул. Из обоих кресел торчала набивка. Ральф, или Билли, невелика разница, кто, вспорол кожу ножом. Поверх книг лежали две репродукции. Их вытащили из рамок.

Я нашел пачку сигарет, закурил. Мне не хотелось смотреть на то, что они натворили в гостиной. Я прошел в спальню, сел на кровать. Тут они тоже постарались, хотя такой разрухи, как в гостиной, в спальне я не обнаружил. И я ведь знал, что они ничего не ломали специально. Ко мне же пожаловали два робота, и действовали они в строгом соответствии с заложенной в них программой. Им вот приказали только избить меня, не убивать, не калечить. И они в точности выполнили приказ. Я уже был на ногах, и о побоях напоминали лишь тупая боль в животе да гудение в голове. Я знал, что к утру гудение пройдет, а вскоре поправится и живот.

Я затушил окурок в пепельнице. Так кого я должен ненавидеть? Конечно же, Баннистера. Именно он отдал приказ, он направил ко мне двух роботов в человеческом обличии, он убил блондинку, он едва не вышиб мозги из частного детектива, и ему придется за все это ответить.

А как же Ральф и Билли? Как я мог ненавидеть Билли? Обезьяна с одной извилиной и горой мускулов. Он ничего не умел, кроме как махать кулаками. На ринге ему платили за то, что он дубасил других боксеров. Теперь он делал то же самое, только без канатов и перчаток. Можно ли ненавидеть машину? Или Ральфа? Да, он стоял на ступеньку выше, чем Билли, но все равно оставался мелкой сошкой. С тем же успехом он мог работать на «Дженерал моторс», Джимми Хоффу или ЦРУ. Он даже старался оградить меня от побоев. Чего ж мне его ненавидеть? Я не испытывал к ним ненависти, ни к Билли, ни к Ральфу. Такие ненависти не заслуживали. Но за ними числился должок, а я относился к тем людям, которые сами отдают долги и не жалуют должников. За ними числились побои и разгромленная квартира. И я собирался взыскать с них этот должок. Я собирался их убить.


Я вернулся в гостиную, несколько долгих минут взирал на погром. Потом снял телефонную трубку, позвонил Коре Джонсон. Очень умной двадцатипятилетней женщине, выпускнице Городского колледжа. Негритянке, которая зарабатывала на жизнь домашней уборкой. В Соединенных Штатах выпускники колледжа иной раз выбирают себе очень странные занятия.

Я спросил, сможет ли она приехать ко мне через час или два, и получил утвердительный ответ. Я предупредил, что квартира в ужасном состоянии, и она должна сделать лишь то, что в ее силах, и не горевать, что прежнего порядка навести не удастся. «Книги просто поставь на полки, — уточнил я. — Расставлю я их потом. И постарайся хоть немного привести квартиру в жилой вид. Ключ я оставлю под ковриком у двери».

Она не поинтересовалась, что произошло. Я знал, что не поинтересуется и в дальнейшем и никому не расскажет о том, что увидела. За это ее и ценили. Я положил трубку и как раз раздумывал над тем, куда пойти и с кем повидаться, когда звякнул дверной звонок. И я сразу понял, кто ко мне пожаловал. Конечно же, Ральф и Билли. Вернулись, чтобы посмотреть, усвоил ли я полученный урок и готов ли вручить им брифкейс. Только на этот раз их ждал сюрприз.

Признаю, в тот момент в голове у меня помутилось. Я нашел «беретту» на полу, они даже не потрудились забрать пистолет с собой, поднял, указательный палец правой руки лег на спусковой крючок. Я шагнул к двери, взялся за ручку левой рукой, готовый нажать на спусковой крючок, как только увижу их. На этот раз Билли не удалось бы выбить пистолет. Я выстрелил бы раньше.

Повернул ручку, рывком раскрыл дверь, наставил пистолет на моих незваных гостей. Мэдди Парсон испуганно вскрикнула.


Ей понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться.

— Ты так шутишь? — голос ее дрожал. — Поверь, это не смешно. Сердце у меня чуть не выскочило из груди. Он заряжен, Эд?

— Надеюсь, что да. Заходи. — Я отступил в сторону. — Расслабься. Все в порядке.

Она зашла, огляделась, и у нее отвисла челюсть. На добрые три дюйма.

— Понятно. Что произошло?

— Я уронил часы.

— Наверное, потому, что налетел ураган. Выкладывай, Эд. С начала и до конца.

Я не стал объяснять, чем Ральф и Билли отличались от урагана. Она бы не уловила сути. Выбрал самый простой путь: усадил и рассказал обо всем, начав с Армина и закончив Ральфом и Билли. Опустил лишь имена и особые приметы. Когда я, наконец, замолчал, лицо ее стало серым, как пепел.

— Святой Боже! Они же могли тебя убить!

— Посмотри на меня. Мне даже не разбили нос. Не сломали и пальца. Сейчас я насосался коньяку и не чувствую боли. Завтра, конечно, боль даст о себе знать, но послезавтра она заметно утихнет. А еще через день я про нее забуду. Так что инвалидность мне не грозит, Мэдди. Эти двое — профессионалы.

— Они — животные.

— Значит, они выдрессированные животные. Дилетант мог случайно меня убить, сломать ребро или два. Но эти двое знали свое дело. Они получили приказ и в точности его выполнили.

Мэдди содрогнулась. Я обнял ее, она приникла ко мне. Я увидел прозрачную капельку, побежавшую по ее щеке, подхватил ее пальцем.

— Черт, а ты была права, — она удивленно вскинула на меня глаза, — когда говорила, что можешь плакать по заказу.

— Заткнись. А не то я врежу тебе по животу. По крайней мере, сейчас у меня будет возможность сыграть роль сиделки. Укладывайся в постель, Эд.

— Заснуть я не смогу при всем желании. Не до сна мне сейчас, Мэдди. Двуногие бомбы бегают по городу, готовые взорваться.

— И ты хочешь, чтобы они взорвали тебя.

— Я хочу присутствовать при взрыве. Может, заложу и пару своих бомбочек.

— Тебе надо лечь в постель.

Я покачал головой и тут же пожалел об этом: моя голова требовала более бережного отношения.

— Здесь мне все равно оставаться нельзя, Мэдди. Я позволил им прийти ко мне, Мэдди. Раньше в этом был смысл. Но теперь я перехожу в разряд движущихся мишеней. Пришла пора активных действий.

— Тогда поедем в отель. А утром…

— Утром будет поздно.

Она вздохнула. Очень по-женски. Ей-то хотелось уложить меня в постель, укрыть, подоткнуть с боков одеяло и послушать мои молитвы. Материнский инстинкт умирает одним из последних.

— Хорошо. — В голосе слышалась грусть. — С чего ты собираешься начать?

— Пожалуй, с Армина. Маленького человечка, который ждал меня прошлой ночью. Мистера Аккуратиста. Его зовут Питер Армин и проживает он в отеле в центре города. Думаю, он обрадуется моему визиту.

— Почему с него?

— Потому что я знаю, где его искать. Потому что я хоть что-то о нем знаю. И потому, что он мне поможет.

— С какой стати?

— Потому что я могу помочь ему. Слушай, а ты что-нибудь узнала? Насчет Клея?

Ее словно громом поразило. Потом она сложила миниатюрные пальчики в кулачок и постучала им по челюсти. После чего долго качала головой, глядя на меня.

— Я совершенно забыла. Господи, какая же я глупая! Ну разве можно быть такой глупой? Я слушала и слушала, напрочь позабыв обо всем остальном.

— О чем именно?

— Может, это и ерунда. — В голосе Мэдди слышалось сомнение. — Я обегала весь город в поисках этого режиссера, Эд, но найти его не смогла. Никто не знает, где он. Дело в том, что иногда он впадает в запой.

Я ждал, пока она доберется до главного. Если б она сказала мне, кто такой Клей, мне не пришлось бы идти к Армину, потому что в составленном мною уравнении оставалось только одно неизвестное — этот самый Клей. Нынешний обладатель брифкейса.

— Так вот, режиссера я найти не смогла, зато заарканила другого парня, который коллекционирует списки спонсоров, чтобы продюсеры знали, у кого можно урвать денег. Нашелся у него и список спонсоров «Долгожданной свадьбы».

— И в нем значился Клей?

— Видишь ли, мистера Клея в списке не было. Но тут меня осенило: вдруг Клей — имя, а не фамилия. Поэтому я вновь проглядела список и нашла человека с именем Клейтон. Но без адреса.

— Должно быть, он. И какая у него фамилия?

— Одну минуту. Так и вертится на языке, Эд. Похоже на Рейл. Кейл? Крейл? Да нет же, черт… Фамилию я записала. А чертыхаюсь потому, что не могу ее вспомнить. Сейчас найду.

Я ждал, пока она рылась в сумочке, продолжая чертыхаться. Наконец выудила кошелек, а из него — сложенный листок. Развернула и гордо улыбнулась.

— Вот оно. Только имя и фамилия, без адреса. Клейтон Баннистер, — прочитала она. — Тебе это о чем-то говорит?

Глава 8

Человеческое уравнение выпало из рук, ударилось об пол и рассыпалось. Меня так и подмывало опуститься на четвереньки и начать собирать осколки. А до чего красиво все получалось. Баннистер и Армин хотели заполучить брифкейс, который прихватил Клей…

Облажался я по полной программе. Я рассказывал Мэдди о моих расчетах и наблюдал, как ее глаза вылезают из орбит. Двое подозреваемых слились в одного. Клей и Баннистер, две стороны одной чертовой медали.

— Тогда у кого же сейчас брифкейс? — пожелала знать Мэдди.

— Очень хороший вопрос, — ответил я. — Мы должны это выяснить. Приступим.


Я схватил пиджак и шляпу, и мы отбыли. Заперев дверь, я положил ключ под коврик для Коры. Затем мы вышли из дома.

Мэдди хотела, чтобы я накормил ее обедом, но мне удалось внушить ей, что времени на ресторан у нас нет. Поэтому мы завернули в закусочную, в которой круглолицый мужчина с кустистыми бровями принес нам два сэндвича с салями и две бутылки холодного голландского пива. Фартук, обтягивающий его пивной животик, сверкал белизной. Наверное, потому, что мужчина не вытирал об него грязные руки. И хотя по полу ползали тараканы, аппетит у нас не пропал. С сэндвичами мы расправились в считанные секунды, запили их пивом и вновь очутились на тротуаре.

— А теперь посажу тебя в такси и отправлю домой, — безапелляционно заявил я.

Но она и слышать об этом не хотела.

— Я еду с тобой. Моя помощь, Эд, может оказаться весьма кстати. А ты в таком состоянии, что тебя никуда нельзя отпускать одного. Ты, возможно, прекрасный детектив, но забываешь элементарные вещи.

— Например?

— Например, Клейтон Баннистер, — ответила она. — Господи, ты даже не заглянул в телефонный справочник, а ведь у тебя есть и имя, и фамилия.

— Его номера нет в справочнике.

— Ты уверен? Настолько уверен, что даже не хочешь и раскрыть справочник?

Спорить с Мэдди — все равно, что плавать в бассейне со ртутью. Перспективы нет никакой. Мы завернули в аптечный магазин, и я пролистал телефонные справочники Манхэттена и Бронкса, других не было. На Манхэттене проживал двадцать один Баннистер, в Бронксе — девять, с именем Клейтон — ни одного. Правда, один из Баннистеров значился, как К. Мэдди уже хотела позвонить ему, но я резонно указал, что этот К. проживает на Эссекс-стрит, а нужный нам человек не может иметь ничего общего с трущобами Ист-Сайда.

Поэтому Мэдди позвонила в «Телефонную справку», чтобы узнать, нет ли Клейтона Баннистера в Бруклине или Куинсе. Оператор изо всех сил старалась ей помочь. Она проверила не только Бруклин и Куинс, но даже Стейтен-Айленд.

Так что я выиграл битву, но проиграл войну: не смог избавиться от Мэдди. Она поехала со мной, помогать разыскивать Армина.

Аптечный магазин мы покинули через черный ход, на случай, если Баннистер установил за нами слежку. По проулку добрались до улицы, поймали такси, нырнули в кабину. Я чувствовал себя героем американских легенд: одной рукой обнимаешь женщину, другая сжимает рукоятку «беретты». Не хватало только фляжки с горячительным.

Я едва подавил безумное желание крикнуть: «Следуй за этим автомобилем»! И лишь потому, что никакого автомобиля перед нами не было. Поэтому пришлось назвать водителю адрес «Раскина».


Двенадцатиэтажный отель стоял на углу Восьмой авеню и 44-й улицы и помнил те времена, когда Вест-Сайд считался едва ли не самым престижным районом Манхэттена. Было это очень давно, а теперь Бродвей отдали на откуп зрелищам, а Восьмая авеню стала вотчиной проституток.

Вот «Раскин» и наблюдал глазницами окон, как ранним вечером в дверных арках распускаются бутоны-проститутки, сорняки, заполонившие когда-то цветущий сад. В холле стояли большие, удобные кресла, с высокого потолка свешивались люстры. Мы направились к регистрационной стойке, с каждым шагом все более уходя в прошлое.

Я наблюдал, как меняется выражение лица портье, мужчины средних лет. Мэдди и я не женаты — у нее нет кольца. И у нас нет багажа. Для адюльтера рановато, не так ли? И мы не похожи на проститутку и клиента.

Однако он остановился на последнем варианте, и тут мы его разочаровали. Я попросил соединить меня по внутреннему телефону с номером 1104. Он сразу погрустнел, указал на стоящий на стойке телефонный аппарат, а сам повернулся к коммутатору. Питер Армин снял трубку на первом же гудке.

— Алле?

— Эд Лондон, — представился я. — Можно к вам подняться?

В трубке послышался вздох облегчения.

— Конечно же. Буду рад вас видеть. Дайте мне пять минут, чтобы я мог прибраться в номере, а потом поднимайтесь.

Я ответил, что пять минут у него есть, и положил трубку. Спросил портье, где в отеле бар. Он указал на широкую дверь в боковой стене. Я взял Мэдди под руку и увлек в указанном направлении.

— Я не хочу пить, — упиралась она. — Почему бы не подождать в холле?

— Потому что люди Баннистера могут держать «Раскин» под наблюдением. Возможно, его человек не обратил на нас внимания, когда мы входили в отель, но обязательно засечет, если мы будем отираться в холле.

— Логично.

— На самом деле, нет, — ответил я. — Но мне хочется выпить.

Старомодностью бар не уступал холлу. Скорее напоминал таверну. Я заказал «Курвуазье». Пока бармен наполнял бокал, Мэдди передумала и пожелала выпить «дайкири».

— Ты вроде бы не хотела пить, — подколол ее я.

— Не хотела, — согласилась она. — Эд, я волнуюсь.

— Я же предлагал тебе ехать домой.

Она затрясла головой.

— Если б я оставила тебя одного, то волновалась бы еще больше. Слушай, ты хоть представляешь себе, что нас ждет? Вдруг мы попадем в западню?

— В западню? Единственное, что он может сделать — встретить нас с пистолетом в руке. На его месте я бы так и поступил. На случай, что мы приведем с собой Баннистера. Но западню он устраивать не будет. Он уже поймал меня в моей собственной квартире. Я ему не нужен. Он охотится за брифкейсом.

— Так же, как и Баннистер. Но посмотри, что сделали с тобой его люди.

Я сказал ей, что Баннистер и Армин — две большие разницы. Мозги у них устроены по-иному.

— И что ты собираешься ему сказать?

— Что нам следует сотрудничать. Ему нужен брифкейс. Мне — убийца. Сие означает, что нам нет нужды соперничать. У меня есть ощущение, что мы с ним в одинаковом положении. Думаю, он работает в одиночку, и союзник придется ему очень даже кстати.

— И ты выступишь на его стороне?

По тону я не мог сказать, одобряет она такое решение или порицает. Я отпил коньяк.

— Пока не знаю. Буду разбираться. По меньшей мере, мы сможем поделиться информацией. Он наверняка знает ответы на множество вопросов.

— Каких?

— К примеру, что́ в брифкейсе и почему за ним так гоняются. Или за что убили женщину, и какое отношение имеет она к этой истории. Я оказался в гуще событий, но не понимаю, что же, черт побери, происходит. Армин сможет мне помочь.


Мы вышли из лифта и, следуя указателям, без труда нашли номер 1104. Я постучал в дверь, и голос Армина пригласил нас войти.

Он сидел в кресле с пистолетом в руке. Всякий раз при встрече со мной он сидел и держал в руке пистолет. «Беретту», вылитую копию той, что лежала у меня в кармане.

— История повторяется, — изрек я, и он опустил пистолет.

А Мэдди разжала пальцы, сжимавшие мою руку.

— Я искренне об этом сожалею, — печально улыбнулся Питер Армин, — но вы, конечно же, меня понимаете. Я же не мог знать наверняка, что увижу только вас. Но я крайне невежлив, не так ли? Вы же не один. Мне представляется, что я не знаком с этой молодой леди.

— Моя секретарь.

Он понимающе кивнул. Вновь я отметил его безупречный вкус в выборе одежды. Светло-серые фланелевые брюки, рубашка цвета зеленого лайма, воротник на пуговичках, без галстука. Носки и туфли черные.

— Я рад, что вы пришли. Боялся, что у вас возникнет желание поговорить по телефону. Я же не люблю говорить о делах по телефону. Пропадает элемент общения.

Он немного потянул время: искал сигареты, потом предлагал открытую пачку нам. Мы поблагодарили и отказались. Он же закурил, выпустив к потолку струю дыма.

— Так вы решили продать мне брифкейс, мистер Лондон?

Теперь уже я потянул время: достал трубку, набил ее табаком. Мэдди взяла сигарету, я дал ей прикурить. Затянувшуюся паузу нарушил я.

— Вы — благоразумный человек, Армин.

— Стараюсь таким быть.

— Тогда позвольте мне немного порассуждать. Выслушаете меня?

— С удовольствием.

— Хорошо, — кивнул я. — Давайте исходить из того, что брифкейса у меня нет и я не знаю, что в нем. Согласны вы на такой постулат?

— Если это только рассуждения, да.

— Хорошо. Сегодня я познакомился с людьми Баннистера. Они заявились в мою квартиру. Двое. Ральф и Билли. Один говорил, второй — действовал.

— Я этого ожидал, — печально вздохнул Армин. — И пытался вас предупредить, мистер Лондон.

— Естественно, но брифкейса у меня нет. Не забывайте, что исходим мы из этого постулата. — Я глубоко затянулся. — Насколько я понимаю, вы и Баннистер находитесь по разные стороны баррикад.

— Совершенно верно. И баррикады эти очень высокие, мистер Лондон.

— Мы с вами — люди благоразумные. Баннистер — нет. Если бы мне пришлось брать чью-то сторону, я, естественно, выбрал бы вашу.

— Логичный вывод. Позвольте напомнить, что во время нашей вчерашней… конференции я именно об этом и говорил. Это выбор между умом и грубой силой.

— Вот-вот, — я посмотрел на него. — То есть мы с вами — естественные союзники. А Баннистер — наш общий враг. Вам нужен брифкейс. Мне нужен Баннистер, чтобы обвинить его в убийстве… убийстве Алисии Арден. Брифкейс вы оценили в десять «штук»…

— Он стоит больше. Но я могу заплатить за него только десять тысяч.

— Пусть он стоит десять тысяч. А чтобы посадить Баннистера на электрический стул, мне придется затратить массу времени и усилий.

— Это благородная цель, мистер Лондон.

Я улыбнулся. Армин не мог мне не понравиться. Нельзя ненавидеть человека, который говорит на одном с тобой языке, у которого голова работает так же, как у тебя. И с каждой минутой нашего общения нравился он мне все больше и больше.

— Я предлагаю вам союз.

— Против Баннистера?

— Совершенно верно.

— Продолжайте, — кивнул он. — Ваше предложение меня заинтересовало.

— Мы будем работать в паре. Обменяемся имеющейся информацией, тут делиться, в основном, придется вам, и объединим силы. Вы поможете мне повесить убийство на Баннистера, а я помогу вам добыть брифкейс. Если он попадет ко мне в руки, я отдам его вам за пять тысяч долларов, половину той суммы, которую вы готовы за него заплатить. Если вы доберетесь до него первым, он будет вашим безо всякой оплаты.

Армин аккуратно затушил сигарету в маленькой стеклянной пепельнице.

— Я в любом случае заплачу вам пять тысяч долларов, — ответил он после короткой паузы. — Такой вариант меня устраивает гораздо больше. Иначе при определенных обстоятельствах у вас может появиться искушение пойти своим путем. Кто бы из нас ни добрался до брифкейса первым, я заплачу вам пять тысяч долларов.

Возражений у меня не нашлось, о чем я не преминул сказать Армину. Он же глубоко задумался, прежде чем продолжить.

— Вот что меня смущает, мистер Лондон. На чем основана ваша уверенность в том, что я не убегу и не оставлю вас один на один с Баннистером после того, как заполучу брифкейс? Или что я заплачу вам за него?

— Такой уверенности у меня нет.

Он вскинул руки, ладонями вверх. Пистолет давно уже лежал на кресле у подлокотника.

— Тогда…

— Но ведь и у вас нет уверенности в том, что я не пошлю вас к черту, добравшись до Баннистера? Рискуем мы одинаково, Армин. И я готов вам довериться. Думаю, вам можно доверять.

Он радостно рассмеялся.

— Может, вы правы. Знаете, что я вам скажу? Я верю, что у вас нет брифкейса, мистер Лондон. И никогда не было.

— Я вам об этом уже говорил.

— Тогда я вам не поверил.

— А теперь верите?

— Вам приходилось сталкиваться с профессиональными мошенниками?

— Пожалуй, что нет.

— В этой области у меня есть кое-какие познания, — доверительно сообщил он. — Чтобы выжить, приходится заниматься Бог знает чем. Вы знаете Первый закон мошенничества?

Я не знал.

— Он очень простой: если объект мошенничества не понимает, какую прибыль вы рассчитываете получить, ему можно продать поместье на Юпитере. Если он не видит причин, по которым вы могли бы его надуть, не составит труда ободрать его, как липку. — Армин широко улыбнулся. — А теперь давайте исходить из другого постулата. Предположим, брифкейс у вас. Если так, то какую выгоду вы надеетесь извлечь из нашей сегодняшней встречи? Желаете получить пять тысяч долларов, если я уже предлагал вам десять? Я склонен думать, что вы говорите правду, мистер Лондон, и брифкейса у вас нет. Иначе не понимаю, какую прибыль вы рассчитываете получить.

Мэдди улыбалась. Она пришла в номер Армина, заранее возненавидев маленького человечка. Теперь он ей нравился. Умел этот сукин сын очаровывать людей.

— Я принимаю ваши условия, — продолжил он. — Будем работать в паре. Договорились?

Я замялся.

— Не договорились?

— Есть одна закавыка. Насчет брифкейса. Если в нем шпионские сведения, ничего не выйдет. Я про документы, которые могут подорвать национальную безопасность Соединенных Штатов Америки… Я понимаю, это заезженный штамп, но… Я — американец. Конечно, я не размахиваю флагом, не говорю всем и каждому, какой я патриот. Но и предателем не стану.

Армин затянулся, выпустил струю ароматного дыма.

— Понимаю. Я, как вы, наверное, уже догадались, родился не в этой стране. Моего государства в настоящее время уже нет. Раньше оно находилось на Балканах. Лоскутное одеяло Европы, так их когда-то называли. Я поездил по миру, мистер Лондон. Многое повидал. Но теперь живу в Соединенных Штатах. Женился на американке и несколько лет назад получил американское гражданство. — Он улыбнулся. — Эту страну я предпочитаю всем остальным. Не думаю, конечно, что США — рай на земле, а все остальные страны ад. Я был во многих и знаю, что это не так. Не производит на меня особого впечатления и то обстоятельство, что вы выбираете чиновников всех уровней, и эти выборы, если не считать некоторых городов, честные. Я — эгоист, мистер Лондон. И личный комфорт мне гораздо важнее абстрактной справедливости.

— Не только вам.

— Скорее всего. Но я лишь хочу сказать, что в Америке жить легче и приятнее, чем в других странах. Полиция, возможно, не отличается честностью, но и не кичится своей продажностью. Они могут пару раз врезать, но не забьют до смерти. И человеку здесь проще жить собственной жизнью, в которую никто не будет совать свой нос. — Он вздохнул. — Не могу сказать, что никогда не предам Соединенные Штаты. Я слишком хорошо себя знаю. Могу и предать, но за очень высокую цену.

На несколько секунд в комнате повисла тишина. Я посмотрел на Мэдди — она ловила каждое слово. Повернулся к Армину. Он затушил сигарету. Я задался вопросом, хотел ли он все это сказать, или его просто понесло?

Армин поднял голову, его глаза ярко блеснули.

— Иногда я становлюсь слишком болтлив. — В голосе слышались извиняющиеся нотки. — Вы задали простой вопрос, а я позволил себе длинную лекцию, в которой не нашлось места ответу. Успокойтесь, мистер Лондон. Я — не шпион, и в брифкейсе нет государственных секретов.

— Это хорошо.

— Значит, все проблемы улажены, преград к нашему сотрудничеству не осталось. Или у вас еще есть вопросы?

— Нет.

— То есть мы работаем вместе? Вы согласны?

— Согласен.

Глава 9

Он вытряхнул из пачки новую сигарету, начал катать ее большим и указательным пальцами правой руки. Не закуривал. Катал и катал. А потом пожал плечами и сунул сигарету обратно в пачку.

— Я слишком много курю. И вообще, трачу даром массу времени. Но очень трудно определить, с чего же начинать. Я хочу дать вам как можно больше информации, но при этом отнять у вас минимум времени. Время нынче дорого. Как для вас, так и для меня. Действия могут принести больше пользы, чем слова. Однако без слов тоже не обойтись. — По очереди он уделил пристальное внимание полу, потолку, своим ухоженным ногтям. Потом посмотрел на меня. — Позвольте мне начать пусть и не с самого начала, но с достаточно далекого прошлого, мистер Лондон. Вы — детектив, и по долгу службы многое знаете как о преступниках, так и о преступлениях. Возможно, вы слышали о драгоценностях Вольштейна?

В глубинах памяти что-то шевельнулась, но я ответил, что никогда и ничего не слышал об этих драгоценностях.

— Франц Вольштейн был вторым сыном одного прусского промышленника. Родился он в самом начале двадцатого столетия. Конечно, его отец не стоял в одном ряду с Круппом или Тиссеном, но фирма у него была достаточно крупная. Старшего брата Франца, кажется, его звали Рейнхардт, готовили в преемники отцу, поэтому он набирался опыта, работая под началом старшего Вольштейна. Францу особого внимания не уделяли. И в начале тридцатых годов он прибился к печально известному австрийскому фельдфебелю. Или, если хотите, Шикльгруберу. Франц Вольштейн не отличался ни умом, ни хорошими манерами. Среди последователей фашизма и то, и другое редкость. Его единственным достоинством была абсолютная преданность этой сомнительной идее. Франц не стал важной шишкой, но сумел подняться на уровень, который гарантировал ему безбедное существование. Обладая внешностью истинного арийца: высокий рост, светлые волосы, синие глаза, он поступил в СС, элитную гвардию Гиммлера. А во время войны его назначили заместителем коменданта одного из больших концентрационных лагерей. Вроде бы в Бельзене, но точной уверенности у меня нет. И вот тут выяснилось, что, служа идее, Франц старался не забыть и себя. Он крал.

Я раскурил трубку.

— Вы что-то говорили о драгоценностях.

— Совершенно верно, — кивнул Армин, но продолжил рассказ, словно его и не прерывали. — При поступлении в концентрационный лагерь у заключенных конфисковывались все ценности. После их ликвидации в газовых камерах выдирались даже золотые зубы. Теоретически собственность заключенных автоматически становилась собственностью Третьего рейха, но практика зачастую расходилась с теорией. Геринг, к примеру, ограбил всю Европу, собрав прекрасную коллекцию произведений искусства. Охранники брали часы для себя, браслеты для жен и любовниц. Франц Вольштейн следовал установившимся правилам. Особенно его интересовали драгоценные камни. Еслизаключенному, попадающему в лагерь Вольштейна, удавалось сохранить при себе драгоценности, в итоге они оказывались в сейфе заместителя коменданта. — Армин поднялся, глубоко вдохнул. — Дела у Вольштейна шли прекрасно, чего нельзя было сказать о нацистской Германии. Война подошла к концу. И Вольштейн, верный служака государственной машины, превратился в преследуемого преступника. Конечно, его искали не так активно, как Бормана, Эйхмана или Гиммлера. Но в списках разыскиваемых его фамилия значилась. Жена его как раз забеременела и стала обузой. Он оставил ее в Германии, собрал драгоценности и бежал из страны. Добрался до Мексики. Но политический климат вскоре изменился, и через несколько месяцев ему пришлось вновь сниматься с места. На этот раз он выбрал страну, особенно благоволившую к бывшим нацистам. Он выбрал Аргентину.

Я вытряс трубку, коротко взглянул на Мэдди. Слушала она внимательно, так же, как и я. Но мне бы хотелось, чтобы он поскорее добрался до главного. Баннистер и брифкейс казались мне куда более важными, чем вороватый нацист и его драгоценности.

— Аргентина стала ему вторым домом. Он встретил там много соотечественников. В Буэнос-Айресе половина населения говорила на немецком. Вольштейн обжился, купил себе хороший дом в респектабельном пригороде, женился на местной женщине, позабыв развестись с женой, которая осталась в Германии. Изменил имя и фамилию, став Гансом Линдером, основал импорто-экспортную фирму. Ходили слухи, что фирма эта занимается контрабандой, в том числе и наркотиков, но никто ничего не доказал. Как бы то ни было, коллекция драгоценностей Вольштейна-Линдера росла. Вроде бы они хранились в стенном сейфе на втором этаже его дома.

— И кто-то ограбил сейф?

— Не совсем так, мистер Лондон. Вольштейна не забыли. Группа израильских агентов, вроде той, что поймала Эйхмана, продолжала розыск бывших эсэсовцев, в том числе и Вольштейна. Два агента проследили его путь до Мехико, но там следы Вольштейна затерялись. А несколько лет спустя агенты вновь вышли на него, уже в Буэнос-Айресе.

Память пришла мне на помощь.

— Теперь вспомнил. Случилось это год тому назад. Его нашли мертвым в Аргентине и опознали как Вольштейна. «Таймс» дала об этом маленькую заметку.

Армин, улыбаясь, покивал.

— Совершенно верно. Писать было не о чем. Израильтяне не собирались устраивать над ним суд, как над Эйхманом. Птица не того полета. Они ставили перед собой другую цель — рассчитаться с Францем Вольштейном. Поэтому выследили его, ворвались в дом, убили и бросили. На сенсацию такое не тянуло. Официальные лица Аргентины отрицали, что убитый — Вольштейн, чтобы избежать обвинений в том, что они укрывают военных преступников. Утечку информации допустили израильтяне, но особого резонанса она не вызвала.

— Агенты застрелили Вольштейна и взяли драгоценности.

— Нет, конечно же, нет. Они были киллерами, а не ворами. Выполнили задание и оставили труп в доме. Но известие о его убийстве привлекло внимание профессиональных преступников, которые специализировались на операциях с драгоценностями. Банда из Канады прилетела в Буэнос-Айрес и украла драгоценности. Подробностей я не знаю, но сработали они отлично. Ворвались в дом, связали вдову и служанку, вскрыли сейф, взяли драгоценности и улетели первым же самолетом. Насколько мне известно, они не провели в Аргентине и двадцати четырех часов. Но, возможно, это преувеличение. Во всяком случае, они все сделали быстро и не оставили следов.

— Как насчет страховки?

— Украденных драгоценностей? Это вряд ли. Он же считался мелким коммерсантом и не хотел привлекать к себе внимание, застраховав коллекцию драгоценностей. Зачем так рисковать?

Я кивнул.

— Продолжайте.

Он вытряс из пачки сигарету, опять покатал большим и указательным пальцами, но на этот раз закурил.

— Извините, — сказал я. — Не хотел переводить разговор на другое.

— Но вы и не перевели. Отсутствие страховки — немаловажное обстоятельство, имеющее самое прямое отношение к нашей истории. Что вам известно о ворах, специализирующихся на драгоценностях?

Если я что-то о них и знал, то немного.

— Вроде бы это элита преступного мира. Они крадут драгоценности и продают их скупщику. Пожалуй, все.

— Они — элита, — согласился Армин. — Остальное не соответствует действительности. — И улыбнулся, увидев мои взлетевшие брови. — Для профессиональных грабителей драгоценностей, скупщик — последнее прибежище. А прежде всего они связываются со страховой компанией.

Я его не понял.

— Допустим, что коллекция драгоценностей застрахована на полмиллиона долларов, мистер Лондон. Как только кража признается совершившимся фактом, компания обязана выплатить держателю полиса всю сумму страховки. А теперь предположим, что уполномоченный ворами посредник обращается к агенту страховой компании и предлагает продать драгоценности, скажем, за двести тысяч долларов. Компания платит, потому что экономит триста тысяч долларов. И профессионалы предпочитают иметь дело со страховой компанией. Во-первых, они получают больше денег, чем от скупщика, во-вторых, меньше риск, что их кинут. Компания должна поддерживать хорошую репутацию в криминальном мире. Я не шучу, мистер Лондон. Это звучит нелепо, но полностью укладывается в законы логики. Может, потому, что страховые компании поощряют такую практику. Им без разницы, сколько воров окажется за решеткой. Главное для них — прибыль.

— Это… это несправедливо! — подала голос Мэдди.

— Несправедливо? Для кого, дорогая моя? Для держателя полиса все справедливо: драгоценности возвращаются к нему в целости и сохранности. И для страховой компании тоже: она экономит деньги. Ворам тоже жаловаться не на что. Так кто же будет взывать к справедливости?

— Но для общества…

— Общество тоже остается в выигрыше, — прервал ее Армин. — Любые потери отражаются как на дивидендах, так и на налогах, выплачиваемых государству. Поэтому уменьшение расходов компании обществу только на пользу.

— Но… — Тут она замолчала и оглядела нас. Чувствовалось, что она не может найти нужных слов. Я поспешил ей на помощь.

— Итак, драгоценности застрахованы не были, и у канадцев возникли сложности.

— Совершенно верно, — кивнул Армин. — Возникли. Из Буэнос-Айреса они прилетели в Нью-Йорк, оттуда отправились в Торонто, на свою базу. Добычу спрятали в тайнике, а сами поселились в отелях на Йонг-стрит.

— Сколько их было?

— Четверо.

— И сколько стоили драгоценности?

— Трудно сказать. Стоимость краденого определить практически невозможно, мистер Лондон. Надо учесть слишком много факторов. Бриллиант «Надежда», к примеру, бесценен, а для вора не стоит и цента. Потому что продать его он не сможет.

Меня интересовали факты, а он все ходил вокруг да около.

— В данном случае ситуация иная. Настоящие владельцы драгоценностей неизвестны, опять же, едва ли не все мертвы.

— Правильно. Для продажи драгоценностей Вольштейна не было никаких препятствий. Проблемы возникли с оценкой. Как я где-то слышал, вместе они тянули где-то на четыреста тысяч долларов.

Я присвистнул. Мэдди глубоко вдохнула. А Питер Армин улыбнулся.

— Это большие деньги, — заметил я.

— Конечно. Но прежде чем их получить, ворам предстояло найти скупщика. Двое из них залезли в долги и остро нуждались в наличных. Они не могли продавать добычу частями, и хотели сбыть все сразу. Соглашались на сто тысяч долларов.

Картина начала прорисовываться, хотя еще и оставались неясности. Мне хотелось его поторопить, хотя я и понимал, что толку от этого не будет: Армин настроился на долгий рассказ.

— Воры знали несколько надежных скупщиков, но ни один из них не мог выложить такую кучу денег. Воры могли бы разделить добычу на части и продать ее нескольким скупщикам, но на это ушло бы гораздо больше времени. А они хотели продать все целиком и быстро. В Торонто нужного им скупщика не нашлось. Зато он жил в Нью-Йорке, однако воры ни разу не имели с ним дела и знали о нем только понаслышке.

— Баннистер?

— Разумеется. Мистер Клейтон Баннистер. Что вам о нем известно, мистер Лондон?

— Я знаю, что играет он грубо, а голос у него отвратительный. И я знаю, что он мне совсем не нравится.

— Неординарная личность. Свою деятельность начал во время Второй мировой войны. Работал с двумя партнерами, Фербером и Марти. Разбогатели они на черном рынке. Спекуляции с талонами на бензин и все такое. На войне они заработали очень прилично, мистер Лондон. Из троих в живых остался только мистер Баннистер. Фербер и Марти умерли. Их убили.

— Баннистер?

— Безусловно, но никто это не доказал. И потом он богател и богател на нелегальном бизнесе. У него прекрасные связи с мафией, и при этом работает он, в основном, в одиночку. Среди прочего скупает краденое. Возможно, занимается оптовой торговлей героином, золотом, алмазами. Под его началом небольшая, но эффективная команда, и все ее члены верны ему до гроба. Потому что верных он вознаграждает, а предателей убивает. Правильная политика.

— Как он выглядит?

— Настоящая горилла. Но я могу показать вам его фотографию. Кстати, фотографируется он крайне редко. Смотрите.

Армин достал из бумажника маленькую фотографию и протянул мне. Должно быть, фотографировался Баннистер на паспорт или какой-то другой документ. На меня смотрел мужчина лет сорока, с массивной, практически лысой головой, квадратной челюстью, маленькими, широко посаженными глазками. Тонкие губы, обычный, ничем не примечательный нос. Я передал фотографию Мэдди.

— Этот мужчина был на вечеринке?

Мэдди всмотрелась в фотографию.

— Накиньте пять лет, — уточнил Армин. — И добавьте двадцать или тридцать фунтов. А также вонючую сигару, какие он обычно курит. И вы получите мистера Баннистера.

— Думаю, это был он, — согласилась Мэдди.

— Но ты не уверена?

— Почти уверена, Эд. Он был в шляпе и ни на секунду ее не снимал. А лысина на этой фотографии — доминирующая черта. Я пытаюсь представить его в шляпе. Честно говоря, тогда я к нему не приглядывалась, да и прошло уже несколько месяцев. Но я практически уверена, что это был он.

— Наверняка он, — заверил ее я и повернулся к Армину. — Но как воры связались с ним?

— Они не связывались. Напрямую — нет. — Он закурил очередную сигарету, посмотрел на меня сквозь пелену сизого дыма. — Вроде бы мистер Баннистер подходил им по всем статьям, но они ему не доверяли. Никто из них его не знал. Честный вор — это романтическая выдумка, и у них не было оснований полагать, что мистер Баннистер — человек слова. Они хотели иметь с ним дело, но так, чтобы он не мог до них дотянуться.

— Естественно. Он мог отнять у них драгоценности и послать ко всем чертям.

— Именно так. И они не смогли бы подать на него в суд. Они могли рассчитывать только на ум и хитрость, тогда как на его стороне была грубая сила. Они прибегли к услугам посредника.

— Вот тут на сцену и вышли вы?

Армин рассмеялся.

— Нет, не я. Отнюдь. Один из воров спал тогда с американкой. Они послали ее в Нью-Йорк, чтобы она передала их предложение мистеру Баннистеру.

— Шейла Кейн, — вставила Мэдди.

— Если угодно. Но воры знали ее как Алисию Арден. Молодая женщина, очень неординарная. К ней не липла грязь, в которой она обреталась. Потерянная душа, поэтическая, ранимая. В Сан-Франциско она тусовалась с хиппи. В Лос-Анджелесе — с бандитами. В Торонто жила с вором. Он проинструктировал ее, и она отправилась в Нью-Йорк.

Я попытался представить себе Шейлу-Алисию. «Молодая, к ней не липла грязь, в которой она обреталась». Девушка, которая общалась с ворами, которая боготворила Джека Энрайта. Странный получался образ. Всякий раз, когда я узнавал о ней что-то новое, он исчезал, чтобы появиться вновь уже совсем другим.

— Алисия приехала в Нью-Йорк с образцами драгоценностей и начала поиски мистера Баннистера, — продолжал Армин. — Тот изображал из себя сквайра. У него большое поместье в Авалоне на Лонг-Айленде. Он патронирует искусство, поддерживает одного или двух бедных художников, регулярно жертвует деньги нескольким музеям, иногда выступает в роли спонсора театральной постановки. Так или иначе, Алисии удалось с ним встретиться и передать ему предложение воров.

— Предложение ему понравилось?

— Тут мы вступаем в область предположений. Должно быть, мистер Баннистер предложил Алисии перейти на его сторону и кинуть воров. Пообещал ей двадцать или тридцать тысяч долларов, гораздо больше, чем она получила бы от своего дружка. В любом случае, она пошла на сговор с мистером Баннистером. Сообщила ворам, что они могут привезти драгоценности в Нью-Йорк. Они сказали ей, где остановятся, а она известила об этом Баннистера. Потом принесла ворам сто тысяч долларов. Расплатилась с ними. Она рассчитывала, что они отдадут ей драгоценности, но ее ожидания не оправдались.

— То есть воры кинули ее?

Армин покачал головой.

— Нет. Свою часть сделки они выполнили честно. Но они опасались мистера Баннистера и хотели выбраться из города до того, как он сможет до них добраться. Поэтому вместо драгоценностей они отдали Алисии брифкейс.

— Я ожидал, что в конце концов речь дойдет и до него. Так что же хранится в брифкейсе?

— Инструкции. Инструкции и пара ключей, которые позволят владельцу брифкейса найти драгоценности. Они думали, что этим смогут обезопасить себя. Рассчитывали, что мистер Баннистер не решится убить их до того, как заполучит драгоценности. Они ошиблись.

— В каком смысле?

— Алисия обменяла деньги на брифкейс и ушла. А несколько минут спустя к ворам ворвались громилы Баннистера и отняли деньги. Сами воры исчезли.

— Вернулись в Торонто?

— Я в этом очень сомневаюсь. Скорее всего на них надели цементные галстуки, и теперь их можно найти где-нибудь на речном дне.

По телу Мэдди пробежала дрожь. Я обнял ее и прижал к себе. Армин посмотрел на нас, одобрительно кивнул.

— Итак, Алисия завладела брифкейсом. Он стоил гораздо дороже, чем те двадцать или тридцать тысяч, которые она могла получить от мистера Баннистера. И она превратилась в Шейлу Кейн. Должно быть, она все тщательно продумала и отступила на заранее подготовленные позиции.

— Может, она боялась оказаться на дне реки. Или хотела сначала получить двадцать штук, а уж потом расставаться с брифкейсом.

Армин признал, что возможно и такое.

— Она исчезла. Прошло несколько недель. А потом все одновременно нашли бедняжку. Мистер Баннистер нашел ее и убил, но брифкейса не получил. Вы нашли ее, но брифкейс не достался и вам. Я не сомневался, что он у вас, но, как видите, ошибся. И я нашел ее, но не брифкейс.

Я посмотрел на Армина.

— Пора бы нам поговорить и о вас. Вы не вписываетесь в общую картину. Какова ваша роль в этой истории?

— Никакой роли у меня нет. — Я уставился на Армина, а он улыбнулся в ответ. — Сейчас поясню, мистер Лондон. Я получил информацию. Источник моих доходов — умение узнавать информацию, которая может принести прибыль. Я узнал о сложившейся ситуации, положил немало усилий на то, чтобы найти эту женщину, но опоздал. Однако по-прежнему ищу брифкейс, потому что его содержимое не только компенсирует мои расходы, но и принесет прибыль. — Его улыбка стала шире. — Я ответил на ваш вопрос?

— Полагаю, что да.

Он вскинул руки.

— Я внес свою долю. Теперь очередь за вами. Что вам известно?

Я рассказал ему практически все. Опустил разве что имя и фамилию мужа моей сестры, да некоторые несущественные детали. Он слушал внимательно.

— Что ж, ваш рассказ многое объясняет. К примеру, мне понятно, как вы оказались в той квартире. Я-то думал, что вас интересует исключительно брифкейс, поскольку другого повода не находил. И мне понятно, почему ей удалось с такой легкостью превратиться из Алисии в Шейлу. Благодаря вашему другу она просто отступила на заранее подготовленные позиции. Да, теперь с этим все ясно.

Возникшую паузу нарушила Мэдди.

— Вы сказали, что приходили в квартиру… — обращалась она к Армину, — уже после того, как Шейлу… Алисию… убили?

— Совершенно верно. Я побывал там после приятеля мистера Лондона, но до него самого. Около десяти вечера.

— И квартира? Как она выглядела?

— Как и говорил мистер Лондон. Все прибрано, женщина на ковре, в поясе и чулках.

— То есть вы увидели то же, что и я? — вставил я.

— Совершенно верно. Я, естественно, тщательно обыскал квартиру, но оставил все в неприкосновенности.

— Значит, после моего приятеля и до вас в квартире побывал кто-то еще.

— Возможно. Хотя и не обязательно. Ваш приятель, мистер Лондон, не преступник и не детектив. Он пришел, ужаснулся, убежал. Возможно, он увидел то же самое, что я и вы, но в памяти у него отложилось совсем другое. Увиденное не лишило нас с вами эмоционального хладнокровия. Но ваш приятель мог увидеть только свою мертвую любовницу, и ничего больше. Фон дорисовало его воображение.

— Не перебор ли это?

— Я не утверждаю, что так оно и было, мистер Лондон. Это всего лишь предположение. Но оно не лишено здравого смысла, не так ли?

— Не лишено, — признал я.

— Давайте реконструируем события того дня. В квартире все прибрано. Алисия дома. Приходят Баннистер или его люди, обыскивают квартиру, ничего не находят, убивают ее, возможно, даже насилуют. Обычно он нанимает именно…

Я напомнил ему, что экспертиза не обнаружила признаков изнасилования.

— Их могло и не быть, — пожал плечами Армин. — Девственности Алисия лишилась давным давно. Ну хорошо, они только раздели ее, чтобы обыскать. Потом убили и ушли. Следом появился ваш приятель, увидел труп, в голове у него помутилось, он убежал. После него пришел я, обыскал квартиру, ушел. А последним, глубокой ночью, явились вы, забрали тело и увезли в Центральный парк.

Анализ получился достаточно убедительным. Спорить я не стал. Те вопросы, которые еще оставались, до поры, до времени решил оставить при себе. Встал, повернулся к Мэдди.

— Пошли.

— Уже уходите? — на лице Армина отразилось разочарование.

— Пора. Хочу понять, как мне добраться до Баннистера. А вы пока сосредоточьтесь на брифкейсе. Идя разными путями, мы, возможно, быстрее доберемся до цели.

— Надеюсь на это.

— Мы уже значительно продвинулись вперед, — сказал я ему. — Но прежде, чем мы уйдем… — я достал из кармана его «беретту». Мне кажется, в тот момент он подумал, что сейчас я его застрелю. — Это ваш пистолет. Возьмите его.

Он посмотрел на меня в упор, потом расхохотался. И прошло несколько минут, прежде чем смех стих.

— Забавно, очень забавно. Но у меня есть точно такой пистолет, мистер Лондон. А поскольку мы работаем вместе, я бы хотел, чтобы этот вы оставили себе. Для самозащиты. Он может вам пригодиться. — Он вновь начал смеяться.

— Действительно, забавно. Очень забавно.

Глава 10

Армин еще смеялся, когда мы выходили из номера. Спустились на лифте вниз. Я остановился, чтобы раскурить трубку, и правильно сделал. Иначе не заметил бы этого парня. Мог бы, между прочим, и не заметить. Он сидел в большущем кресле, прикрывшись «Морнинг телеграф», но поглядывал на нас поверх газеты. Мы обзавелись хвостом.

Я раскурил трубку, взял Мэдди под руку и увлек к двери. Услышал за спиной характерный шелест: мужчина начал складывать газету.

— Не оглядывайся, — предупредил я Мэдди. — За нами следят. Невысокий такой мужчина.

— Как нам избавиться от него?

Если точно знаешь, что за тобой тянется хвост, избавиться от него не проблема. Можно попросить таксиста совершить пару-тройку сложных маневров, можно войти в здание через один вход, а выйти через другой, можно выскочить из вагона подземки аккурат перед закрытием дверей. Но мне не хотелось просто оторваться от хвоста. Приставил его ко мне Баннистер, и я решил, что он вернется к хозяину изрядно потрепанным, потому что фокусы Баннистера изрядно мне надоели.

— Сможешь сыграть небольшую миниатюру? Ты — актриса. Вот я и хочу предложить тебе роль. Согласна?

Я объяснил Мэдди, чего от нее хочу, и она согласилась. Выйдя из «Раскина», мы прошагали квартал до Сорок третьей улицы. А свернув на нее, нырнули в нишу у подъезда, дожидаясь, пока нас догонит наш приятель. Вести слежку он не умел. Обогнул угол и, не заметив нас, промчался мимо.

Теперь мы сели к нему на хвост. А он, должно быть, думал, что мы находимся впереди, смешавшись с толпой, и продолжал «преследовать» нас до самого Бродвея. Мы прибавили шагу и нагнали его. Поравнявшись с ним, Мэдди коснулась его бочком и издала такой пронзительный вопль, что его услышали все, кто находился в ближайших трех кварталах. Конечно же, на ней скрестились десятки взглядов. Воззрился на Мэдди и наш «хвост».

Тут вступил в дело и я. С воплем: «Ах ты, сукин сын!» — я схватил его за грудки одной рукой, а второй врезал под дых. Он отлетел к стене. Лицо перекосилось от боли.

— Это ужасно, — объясняла Мэдди всем, кто хотел ее выслушать, а таких уже собралось немало. — Грязный извращенец… Облапал меня… О, это ужасно!

Я ударил «извращенца» второй раз, и его очки с толстыми стеклами полетели на тротуар. Тут же их кто-то и раздавил. Я еще бил его, когда появился коп. Здоровенный ирландец, пожелавший знать, чем это я тут занимаюсь. Мне не пришлось ничего говорить. Толпа, и довольно-таки большая, объяснила ему, что я вступился за честь женщины. Коп со вздохом повернулся к «извращенцу».

— Я мог бы забрать его в участок, да только потом хлопот не оберешься. Вам придется писать жалобу, давать свидетельские показания в суде. И мне надо будет заполнить кучу бумаг. Одна морока. — Я понимающе покивал. — Вот что я вам скажу. Почему бы не отвесить ему еще пару тумаков и не забыть об этом досадном происшествии? Я уверен, больше он себе такого не позволит. Ваш урок обязательно пойдет ему впрок.

Идея показалась мне привлекательной. Я приставил бедолагу к стене и врезал по физиономии. Он лишился нескольких зубов, из носа потекла кровь.

— Скажешь Баннистеру, чтоб катился к чертовой матери, — наказал я ему и ударил вновь. Он медленно сполз на тротуар, а мы с Мэдди сели в такси и уехали.


— Убрал бы ты эту штучку, — попросила меня Мэдди. — Она меня пугает.

Я проверял, заряжена ли «беретта». Выяснил, что да. Вставил обойму в рукоятку, положил пистолет в карман пиджака.

— Сними пиджак, — посоветовала мне Мэдди. — Расслабься.

Я повесил пиджак на ручку двери и вновь опустился на диван. Мы сидели в квартире Мэдди. Такси доставило нас к ее дому.

— Бедный Эд, — проворковала она. — Как ты себя чувствуешь?

— Коньяк больше не обезболивает. И живот вновь дает о себе знать. По дороге следовало купить бутылку.

— А ты загляни на кухню.

Я ответил долгим взглядом, поднялся, прошел на маленькую кухню. Линолеум в красную и белую клетку, в одном углу древняя газовая плита, в другом — холодильник, тоже не первой молодости, а на столике полная бутылка «Курвуазье». Я осторожно взял ее, отнес в гостиную. Мэдди широко улыбалась, глаза ее весело блестели.

— Вчера ее здесь не было.

— Великий детектив прав.

— А ты коньяк не пьешь. То есть купила ты ее не для личного пользования, Маделейн.

Она восхитительно покраснела.

— Великий детектив прав и на этот раз. Я купила ее днем, перед тем, как отправилась выполнять твое задание, надеясь, что в скором времени ты вновь заглянешь ко мне. А теперь наполняй свой стакан.

Свой стакан я наполнил до краев, ей налил не больше унции. Отпил коньяк и сказал своему животу, что он может расслабиться. Затем передал Мэдди ее стакан и сел на диван рядом с ней. Потягивал коньяк, курил, и мое самочувствие улучшалось с каждой минутой.

— Сегодня ты домой не пойдешь, — заявила Мэдди. — Не переоценивай своих достоинств, Эд. Я не собираюсь домогаться тебя, во всяком случае, когда ты в таком состоянии. Я же не хочу твоей смерти.

— Тогда…

— … лучше уйти. Что еще ты можешь сказать? Давай не тратить силы и время на споры, Эд. На ночь ты остаешься здесь, и точка. Тебе нельзя возвращаться в свою квартиру. Слишком многим хочется пристрелить тебя.

— Насчет многих ты загнула, — возразил я. — И потом, всегда можно переночевать в отеле.

— Нет, — отрезала Мэдди. — Сначала тебе придется искать отель, потом ты долго не сможешь заснуть. А моя квартира — лучший отель Нью-Йорка, Эд. Тебя накормят, напоят, убаюкают. Опять же, к твоим услугам телефон, который никто не прослушивает. Чего еще можно желать?

— Этого хватит с лихвой. У тебя убедительные доводы.

— Разумеется, убедительные. Ты остаешься. Договорились?

Я кивнул. Обнял ее, отпил коньяк. Усталость все сильнее придавливала меня к дивану, но спать не хотелось. Правда, не хотелось и что-либо делать.

— Меня осенило, — внезапно нарушила тишину Мэдди. — Не следует тебе вставать на сторону Питера Армина.

— Чего ты так решила? Мне показалось, что он тебе понравился.

— Да, понравился. Но он — преступник, Эд, хочет наварить деньги на украденных драгоценностях. Если брифкейс попадет к тебе в руки, ты отдаешь его Армину?

— Да.

— Хотя это противозаконно?

— Мы заключили сделку. Кроме того, я ищу убийцу, а не горсть драгоценностей. Меня интересует только убийца, ничего больше, — продолжил я. — Какая мне разница, к кому попадут драгоценности? У Армина прав на них не меньше, чем у любого другого. Кому они принадлежат? Вольштейн мертв. Его аргентинская жена не имеет на них никаких прав: они не принадлежали ему, да и брак у них, по существу, фиктивный, поскольку Вольштейн не развелся с первой женой. Настоящие владельцы погибли или пропали без вести. Кто еще в списке претендентов? Правительство Аргентины? Драгоценности станут наградой за укрывательство нацистов? — Я глубоко вдохнул, чтобы перевести дух. — На драгоценности мне наплевать. Как и на то, что Армин — преступник. Если он поможет мне добраться до убийцы, пусть катится со своим брифкейсом на все четыре стороны.

— Тогда почему ты попросил у него пять тысяч долларов?

— Потому что в противном случае он принял бы меня за психа. И потому, что мальчики Баннистера разгромили мою квартиру и едва не покалечили меня. В меня стреляли, за мной следили. А ведь я не выполняю чей-то заказ. Так что небольшая компенсация не помешает. Применение пяти «штукам» я найду. — Она покивала, обдумывая мои слова. Не знаю, одобрила она мою логику или нет. Но ведь я не святой. Кто из частных детективов святой?

— И занимает меня только одно: степень правдивости истории Армина?

— Ты думаешь, он лгал?

— Безусловно. — Я пожал плечами. — Кто поверит, что действует он лишь на основе анализа некой стекающейся к нему информации? Это объяснение для простачков, и мне хотелось бы знать о его истинной роли.

— Есть идеи, мистер Лондон?

— Да, мэм. Ты заметила, как формально он держится. Не только ты называешь меня «мистером Лондоном». Он обращался ко мне только так. Даже Клей у него исключительно «мистер Баннистер».

— Но такая манера свойственна многим.

— Согласен. Но Шейла-Алисия для него всегда «Алисия». И мне представляется, что он хорошо ее знал, когда она была просто Алисией. Припомни нашу беседу. У меня сложилось впечатление, что он мог многое о ней рассказать, если бы захотел поделиться своими воспоминаниями.

— Тогда я ничего не заметила. Но после того, как ты об этом упомянул…

— Теперь, когда я об этом упомянул, думаю, что он один из похитителей драгоценностей, или дружок Алисии из далекого прошлого, которого она призвала на помощь, чтобы сорвать крупный куш.

Мы посидели, обдумывая мою последнюю версию. Я набил и раскурил трубку, продолжая посасывать коньяк.

— Но прежде всего надо разобраться с брифкейсом, — поделился я своими мыслями с Мэдди. — Его нет ни у кого, и вокруг него ломаются все копья. Завтра мне следует позвонить Джеку Энрайту. Думаю, он рассказал мне далеко не все. Шейла не могла не нервничать, провернув такую аферу с Баннистером, и, возможно, упомянула о брифкейсе.

— Но он же сказал…

— Я знаю, что он сказал. Память любит подкидывать сюрпризы. Я поделюсь с ним версией Армина о том, кто и в каком порядке побывал в квартире Шейлы. Глядишь, он что-нибудь и припомнит. У него была одна забота — выйти сухим из воды и уберечь семейную идиллию. Но прошло уже два дня, он успокоился и, возможно, что-то да вспомнит.

Она взяла мою трубку, положила в пепельницу.

— По-моему, пора на покой. У тебя был трудный день, Эд. Допивай коньяк, и в постель. Спать, — уточнила она. — Только спать.


Утром Мэдди меня потрясла. Сделала омлет, поджарила бекон и гренки из ржаного хлеба и не пыталась заговорить со мной, пока я не выпил вторую чашку крепкого кофе. Впервые мне встретилась очаровательная женщина, которая еще и знала, как вести себя по утрам. Я тут же поделился с Мэдди этими мыслями, и она просияла.

— Ты собирался позвонить Энрайту, — напомнила она.

Я снял трубку, набрал его номер. Женский голос поинтересовался моей фамилией и попросил подождать. Потом трубку взял Джек.

— Я должен с тобой поговорить, Джек. По важному делу.

— О Боже, — вырвалось у него. Последовала пауза, заполненная детскими воплями. — Сейчас я ужасно занят, Эд. Ты дома? Я позвоню тебе, как только выдастся свободная минутка.

Я продиктовал ему телефон Мэдди.

Мы убрали со стола грязную посуду. Мэдди мыла тарелки, я их вытирал. Потом посидели в ожидании звонка. Словно семейная пара. Мне уже не терпелось вырваться из квартиры. Наконец раздался звонок, и я поднялся, чтобы взять трубку.

— Может, это меня, — подала голос Мэдди.

Она сняла трубку, Я остался рядом, ожидая, что Мэдди передаст трубку мне. Звонили ей. Потом она поговорила с неким Мори. В какой-то момент посмотрела на меня и начала что-то писать по воздуху. Я понял, что ей нужны бумага и карандаш. Принес. Она что-то накарябала на листке, попрощалась, дважды поцеловала микрофон, — положила трубку на рычаг и повернулась ко мне со сверкающими глазами.

— Звонил Мори. Мой агент. Лон Каспар ищет актрису на главную роль в «Доме Бернардо Альбы». Это пьеса Лорки, которую хотят восстановить на Второй авеню. Просмотр сегодня, и Мори думает, что у меня есть все шансы… — Тут у нее перехватило дыхание. Я спросил, когда ей надо быть в театре.

— В половине двенадцатого, если успею. Который час?

— Без четверти одиннадцать.

— Что?!

— Мы долго спали и медленно ели. Так что тебе бы лучше поторопиться, Мэдди. А роль учить не надо?

— На сегодня намечена только читка. Господи, надо спешить. Боже, я должна бежать. Мне же на другой конец города. Ты оставайся здесь и жди звонка, Эд. Замок защелкнется сам, только закрой дверь.

Я ее поцеловал. На секунду она прижалась ко мне, потом отпрянула.

— Черт, я так хотела провести с тобой весь день. Думала, что мы вместе будем охотиться за убийцей, а тут этот просмотр.

— Я бы не взял тебя с собой.

— Ты не смог бы меня остановить. Но один звонок от Мори… черт!

— Роль хорошая?

— Прекрасная. Просто чудесная. И Мори думает, что я ее получу. Говорит, что Каспар знает меня и ему нравится, как я играю. Должна бежать, Эд. Думаю, вернусь домой ближе к вечеру. Позвони мне.

Она все говорила и говорила, открывая дверь и сбегая по лестнице. Из окна я видел, как она ловит такси. И моя улыбка провожала ее, пока машина не свернула за угол.

Я налил третью чашку кофе, добавил коньяк. Подумал о Джеке Энрайте. Подумал о Кэй, его жене и моей сестре. О вечерах, проведенных в их доме: мы трое плюс женщина, с которой Кэй пыталась свести меня в тот момент. «Тебе пора жениться, Эд Лондон. Негоже мужчине жить холостяком. Тебе надо познакомиться с хорошей девушкой и остепениться». И я думал о Мэдди, о том, сколько радости она доставила мне. В свете этих мыслей слова Кэй звучали очень даже здраво. Меня это пугало.

Телефон зазвонил через полчаса после отъезда Мэдди. Я снял трубку. Джек.

— Извини, что пришлось закруглить разговор. Работы по горло, а по своему телефону я говорить не мог. Сейчас звоню из автомата. Твоя линия не прослушивается?

Я заверил его, что нет.

— Ты видел газету, Эд? Они написали о Шейле. Она общалась с гангстерами, и они убили ее.

Мне оставалось лишь удивляться, как об этом пронюхали репортеры.

— Это правда.

— Тогда почему полиция не прекращает расследование? Ты же знаешь, как работает мафия. Киллера привозят с другого конца страны, а после выполнения задания отправляют обратно. Такое преступление раскрыть невозможно. Нечего и пытаться. Зачем попусту тратить время?

— Ты волнуешься о моем времени, Джек?

Тяжелый вздох.

— Ладно. Признаю, я напуган. Если ты что-нибудь разузнаешь, тебе придется передать эти сведения в полицию. И тогда все выплывет наружу. Я напуган, Эд. Мне есть, чего бояться. Я могу потерять и семью, и работу. А я не хочу их терять.

— Я смогу не впутывать тебя в это дело. А вот отойти в сторону мне не удастся, даже если бы я этого и хотел. Двое громил вчера избили меня, и еще кто-то едва не пустил пулю в спину. Так что придется с этим разбираться.

— Господи, — вырвалось у него. — Они пытались запугать тебя?

— Хотели, чтобы я отдал им брифкейс, которого у меня нет.

— А у кого он?

— Не знаю, Джек. Шейла ничего не говорила о брифкейсе? О драгоценностях и ворах?

— Нет. Никогда. Дай подумать. — Я молчал, не прерывая ход его мыслей. — Никогда. Я рассказывал, о чем она говорила. О брифкейсе, драгоценностях или ворах речи не было.

Я не стал напирать, сменил тему.

— Вернемся к квартире. К тому моменту, когда ты нашел Шейлу. Может, ты ошибся? Может, в комнатах царил порядок, Шейла голой лежала на ковре, а твое подсознание сыграло с тобой злую шутку? Для тебя это был шок, Джек. Ты мог увидеть то, чего на самом деле не было и в помине. Ты знаешь, как человеческий мозг реагирует на шок.

— Думаешь, что на самом деле мы с тобой видели одно и то же?

— Совершенно верно.

— Меня это тоже смущало. Я чуть не позвонил тебе вчера вечером. Хотел об этом рассказать.

— Выкладывай.

— Я думал об убийстве, о том, как нашел тело. В памяти у меня все перемешалось. Вроде бы я видел перевернутую вверх дном квартиру. Но на увиденное накладывалась другая картина. Обнаженная Шейла на ковре, а в квартире все прибрано, все вещи на своих местах. И я не знаю, то ли эта вторая картина реальна, то ли возникла она под воздействием твоего рассказа. Оба варианта возможны.

— Понятно.

— Я не могу отдать предпочтение какому-нибудь из них. Но, если ты считаешь, что разгром мог мне привидеться, я готов с тобой согласиться. Здравому смыслу такое допущение не противоречит.

Я его успокоил, сказав, что с людьми случается и не такое. Он выразил надежду, что мне удастся не впутать его в эту историю. Я заверил его, что приложу для этого все силы. На том мы и распрощались. Я положил трубку на рычаг, вылил в чашку остатки кофе.

Разговор с Джеком никакой пользы не принес. Он старался как можно быстрее забыть о том, что изменил жене и оказался замешанным в убийство. И хотелось ему только одного: выйти сухим из воды. В своих словах и поступках Джек руководствовался именно этим желанием. Если моя версия могла этому помочь, отчего же с ней не согласиться?

Я допил кофе, вымыл чашку, поставил на сушилку. Нашел щетку и подмел пол. Написал Мэдди записку, положил на стол в кухне, прижал коньячной бутылкой. У двери окинул квартиру последним взглядом, подумал о женщине, которая здесь жила. Спустился по лестнице и вышел на улицу. День выдался жаркий и солнечный. На Восьмой авеню я поймал такси, назвал шоферу мой адрес, откинулся на спинку заднего сиденья и задумался. Некоторые вопросы по-прежнему оставались без ответа. И Армин, и Баннистер знали, что я побывал в квартире Шейлы. Контакта они не поддерживали, информацией не обменивались. Выходило, что оба меня видели? Как? Они не могли одновременно держать квартиру под наблюдением. Оба знали, что я вошел в квартиру, ни один не знал, что я вышел из нее без брифкейса. Почему?

Логичного объяснения я предложить себе не мог. Когда мы добрались до Сорок второй улицы, мысли мои перекинулись на мою квартиру. Как справилась с заданием Кора Джонсон, что утеряно безвозвратно? Когда проезжали «Раскин», я подумал о Питере Армине. Покроют ли пять «кусков» нанесенный ущерб?

Боль в животе меня больше не тревожила. В отличие от Ральфа и Билли. Их я забыть не мог. Их я ненавидел. Я сунул руку в карман, нащупал «беретту». Гладил холодный металл и думал о Ральфе и Билли.


Я поднялся по лестнице, достал из-под коврика ключ. Кора никак не могла поверить, что ключей у меня два, и всегда клала чертов ключ на то самое место, где он ее и дожидался. И, не открыв дверь, я не мог узнать, прибралась она у меня в квартире или нет. Я наклонился еще раз, поднял «Таймс», вставил ключ в замок, затаил дыхание и толкнул дверь. Прибралась. Мысленно я поблагодарил Кору. Квартира вновь обрела жилой вид. Черт, да она выглядела отменно. Все книги на полках, ковры чистые, мебель отполирована. Я бросил газету на стул, решив, что прочитать ее я еще успею, а пока куда интереснее пройтись по квартире.

Некоторые книги выглядели инвалидами. Но переплетчик без труда мог привести их в божеский вид. При условии, что я отнесу ему книги. И обивка кресел осталась вспоротой. Но Кора потрудилась на славу. Я вдохнул полной грудью, довольный окружающим миром вообще и Корой Джонсон в частности. А потом мой взгляд упал на кофейный столик, и комната поплыла у меня перед глазами. Я замер, широко раскрыв рот, с вытянувшимся лицом.

Потому что на столике лежал светло-коричневый кожаный брифкейс, который я видел впервые в жизни.

Я подошел к полке, плеснул коньяк в стакан, выпил и обернулся. Брифкейс лежал на прежнем месте.

Один из журналов несколько лет тому назад вел рубрику, которая называлась: «Что не так в этой картине?» И действительно, репродукция, помещенная в журнале, отличалась от оригинала лишь одной деталью: Мона Лиза не улыбалась, а хмурилась, у мужчины было две левых руки, на лице отсутствовали брови. Так что внимательный читатель без труда решал этот ребус.

И тут я легко ответил на вопрос журнальной рубрики. Брифкейс никак не вписывался в интерьер моей квартиры. Его тут быть не могло, а он преспокойно лежал на кофейном столике. Ирония судьбы. Я положил столько сил, чтобы таки убедить Армина в том, что брифкейса у меня нет и никогда не было, и на тебе! В голову даже закралась мысль о том, что он все время был в квартире, и Кора выгребла его из какого-нибудь дальнего угла. Но мысль эта не выдерживала никакой критики. Брифкейс кто-то принес, пока я находился у Мэдди. Кто-то сделал мне подарок. Но почему?

В тот момент я не собирался искать. Шагнул к двери, запер ее на замок и задвижку. Взял с кофейного столика брифкейс, сел в кресло, покрутил в руках, словно ребенок, получивший рождественский подарок и гадающий, что скрывается под блестящей оберткой, тряхнул его. Внутри ничего не задребезжало.

Брифкейс произвел на меня впечатление. Кожа высшего качества, сработан опытными руками. Судя по всему, сделали его в Англии. Лучшие брифкейсы, продающиеся в Соединенных Штатах, привозили оттуда. Мне не оставалось ничего другого, как открыть его. Я и открыл. Внутри оказалось длинное письмо, отпечатанное на простом белом листке. Без даты, подписи и обратного адреса. Начиналось оно, как обычное деловое послание, словами: «Уважаемый господин!» Далее следовали инструкции. В брифкейсе вроде бы лежали и два ключа. Один — от ячейки камеры хранения на Центральном терминале в Буффало, штат Нью-Йорк. В ячейке стоял маленький сейф, который открывался вторым ключом. В сейфе лежал еще один ключ, от ячейки камеры хранения одной из станций подземки в Торонто. В этой ячейке и хранились драгоценности Вольштейна.

Неизвестный, написавший письмо, извинялся за столь сложный путь, который вел к драгоценностям, и выражал надежду, что читатель поймет, почему приняты такие меры предосторожности. Использование двух ячеек и одного сейфа приводило к тому, что человек, каким-то образом заполучивший одни ключи, без инструкций до драгоценностей не доберется. Если кто-то взломает ячейку в Буффало, его добычей станет ключ, открывающий неизвестно что. Конечно, тот, кто случайно взломал бы ячейку в Торонто, мог считаться везунчиком: ему доставались драгоценности. Но в принципе без этих инструкций найти в Торонто нужную ячейку не представлялось возможным.

Мне пришлось прочитать письмо три раза, прежде чем я разобрался, какой ключ что открывал и когда, что и как надо делать. А разобравшись, не мог не восхититься предусмотрительностью автора письма. Без внимания не осталась ни одна мелочь. Письмо решало и еще одну немаловажную задачу: пока тот, кому оно предназначалось, выполнял изложенные в нем указания, воры могли беспрепятственно покинуть город.

Но желаемого результата не получилось. Воры с тем же успехом могли положить в брифкейс драгоценности. Баннистер сумел отправить их всех на дно реки, возможно, за исключением Армина, и вернул деньги.

Итак, брифкейс все-таки попал ко мне. Далее, согласно уговору, следовало передать его Питеру Армину, получив за труды пять тысяч долларов. Но что-то меня удерживало. Пока. Я сказал Мэдди правду — в первую очередь меня интересовал убийца, и я не хотел ломать голову над тем, кто такой Армин и какое он имел отношение к драгоценностям. Но брифкейс мог мне пригодиться. Я бы использовал его как живца, с тем, чтобы поймать на него убийцу. В конце концов, подумал я, ничего не изменится, если я обменяю брифкейс на деньги не сегодня, а через пару дней, и с уважением взглянул на него. Передо мной лежала мина, которая могла взорваться в любую минуту. Я решил ее обезвредить.

Прочитал письмо-инструкцию. Четвертый раз подряд. На этот раз практически все заучил наизусть. Собственно, заучивать пришлось самую малость. Пару номеров ячеек камер хранения. Когда они намертво отпечатались у меня в памяти, я нашел лист писчей бумаги, вставил в каретку портативной пишущей машинки и слово в слово отпечатал письмо, заменив лишь номера ячеек. После чего порвал настоящее письмо на мелкие кусочки и спустил их в унитаз. Чем-то я напоминал себе персонаж из плохонького фильма Митчама.

Ключи я нашел в кармашке брифкейса. Номера с них заботливо спилили. Я заменил их двумя своими ключами. Один — от квартиры в Гринвич-Виллидж, где я жил несколько лет тому назад, второй — от квартиры женщины, с которой я одно время встречался. Но теперь она вышла замуж, так что и этот ключ мне потребоваться не мог.

Напильником зачистил обе стороны ключей, положил в кармашек, закрыл на молнию, сунул в брифкейс новое письмо-инструкцию и захлопнул крышку.

Теперь мина превратилась в детскую игрушку. Но знал об этомтолько я.

Глава 11

Прыщавый парнишка почесывался, когда я вошел в гараж. Одарил меня улыбкой, быстренько нашел мой автомобиль и подогнал к воротам.

— Я думал, ты работаешь по ночам.

— Обычно, да, — ответил он. — Но иногда приходится выходить в день. А сегодня прокатиться в автомобиле с откидным верхом — одно удовольствие. Можно еще и загореть.

— Это точно. Дольешь бензина?

Он взглянул на приборный щиток.

— Незачем. Бак почти полный. Чтобы его опорожнить, ездить надо долго. Дольем, когда вернетесь.

— Ехать мне далеко. Залей полный бак.

Он залил, всем своим видом показывая, как ему не хочется этого делать. Я попросил его внести стоимость заправки в счет и выкатился из гаража, взяв курс на Лонг-Айленд.

По Второй авеню добрался до тоннеля Куинс-Мидтаун, по нему из Манхэттена въехал в Куинс. Сворачивая с одной автострады на другую, пересек Куинс, округ Нассау, оказался в округе Саффолк. Если у вас достаточно денег, вам не нравится Нью-Йорк, а в округе Уэстчестер и штате Коннектикут, по вашему разумению, слишком много адвокатов и богемы, то вы, скорее всего, поселитесь в округе Саффолк. Города здесь поменьше, дома пониже и расположены на больших расстояниях. Верх я не поднимал и чуть не задохнулся от свежего воздуха. От такого мои легкие давно уже отвыкли.

Баннистер, если верить Армину, жил в Авалоне. Адрес я записал на обороте фотографии, полученной от Армина. Въехав в Авалон, я остановил машину у тротуара и рылся в бумажнике, пока не выудил фотографию. Посмотрел на нее, дабы запомнить, какой из себя Баннистер, потом перевернул и вновь прочитал адрес. Жил он на Эмори-Хилл-роуд.

Бензина еще хватало, однако четверть бака я израсходовал, а потому завернул на автозаправку. Парень в комбинезоне залил бак до горлышка, протер ветровое стекло, проверил, достаточно ли масла в картере и воды в радиаторе, попытался впарить мне новый бензонасос, а также сказал, как попасть на Эмори-Хилл-роуд. Следуя полученным указаниям, я без труда нашел улицу, а уж на ней и нужный мне дом, в котором проживал Клейтон Баннистер. Не дом — особняк, в котором невероятным образом смешались архитектурные стили XVII и XX веков, лишившись всех достоинств, но оставшись при недостатках. Ничего подобного видеть мне еще не приходилось. Барокко XX века. Летящие контрфорсы никак не вязались с большими окнами, предназначенными для того, чтобы любоваться открывающимся видом. Архитектор, должно быть, застрелился.

К особняку примыкали два маленьких домика. Один, вероятно, предназначался для гостей, второй — для автомобилей. Я увидел «роллс-„Серебряный призрак“» и «Мерседес-300». Действительно, на чем мог ездить Баннистер, как не на «роллсе» или «мерседесе».

«Шеви» я остановил напротив парадного входа. Поставил на ручник, выключил двигатель и вылез из кабины. Оглядел ухоженные лужайки, клумбы, обсаженные кустами дорожки. Набил трубку табаком, раскурил, бросил спичку на траву, в надежде, что из искры разгорится пламя. А затем, с брифкейсом под мышкой, двинулся по дороге, ведущей в ад. Вместо добрых намерений ее вымостили плитами. Когда расстояние между мной и особняком сократилось до тридцати ярдов, дубовая дверь распахнулась, и из дома выскочил человек-гора с револьвером в руке. Билли. Неуклюже подбежал ко мне и застыл, перегородив дорожку.

— Чего надо?

— Отведи меня к своему лидеру боссу. — Я показал ему брифкейс. — Для босса. Подарок. — Он протянул к брифкейсу свою лапищу, но я вновь сунул его под мышку. — Не тебе, Билли. Боссу. Мистеру Баннистеру. Королю.

Он все еще размышлял над моей тирадой, когда в дверях появился его напарник, Ральф. Быстрым шагом подошел к нам, взял у Билли револьвер, выслушал мое пожелание.

— Пойди к боссу и расскажи, кто здесь и что ему надо, — приказал он Билли. — А я подержу его на мушке.

Он стоял и держал, пока Билли нес Баннистеру добрую весть. Говорить нам было не о чем, поэтому мы обозревали окрестности. Но револьвер он не опускал. По его физиономии чувствовалось, что ему хочется, чтобы я дернулся, а он с чистой совестью прострелил бы мне живот. Я же спокойно стоял, не испытывая ни малейшего желания потрафить ему. Ральфа это огорчало. И он первым нарушил молчание.

— Я думаю, босс прикажет Билли забрать у тебя брифкейс и дать пинка.

Я молчал.

— Я думаю, ты хочешь, чтобы тебе за него заплатили. Если спросишь меня, скажу, что это глупость. Он бы тебе заплатил раньше, когда просил продать ему брифкейс. Ты не продал, и тебя пришлось отделать. А теперь ты пришел, чтобы продать брифкейс? Скорее всего, тебе дадут в ухо. Мог бы сэкономить бензин и послать его по почте или позвать нас, чтобы мы забрали его. Ты опять сглупил.

Я ему не ответил. На соседнем дереве пела какая-то птаха, ветер шелестел листвой. Вновь открылась дубовая дверь, из-за нее высунулась голова Билли.

— Босс велел привести его.

Ральф, конечно, удивился, но виду не показал. Медленно кивнул, отступил в сторону, махнув револьвером в сторону особняка. Я взглянул на револьвер. Размером поболее «беретты», что лежала в моем кармане.

— Иди первым, — распорядился он. — Я пойду следом и буду держать тебя на прицеле. Так что без глупостей.

Без глупостей я обошелся. Поднялся по трем мраморным ступеням и через дверь прошествовал в холл. Билли указал мне другую дверь, в которую и вошел первым. Вела она в гостиную. Ральф последовал за мной.

Гостиная мне не понравилась. Толстый ковер, громадные балки на высоком потолке, массивная, некрасивая мебель, шкафы с книгами в дорогих кожаных переплетах. Я мог поставить последний доллар, что их не только не читали, но и никогда не брали в руки. Но смотрел я не на мебель, не на Билли и Ральфа с его револьвером, а на Клейтона Баннистера. Выглядел он совсем не так, как на фотографии. Лысина не проглядывалась, потому что даже в собственном доме он не снимал шляпы. Серые брюки, красная рубашка с отложным воротником, дорогие туфли и большая сигара, которую он не вынимал изо рта, даже когда разговаривал.

— Ты, однако, непредсказуемый. Я-то думал, что ты постараешься не показываться мне на глаза. Чего тебе надо, Лондон?

— Я принес вам подарок.

— И думаешь, что я за него заплачу? Ты упустил свой шанс. Я бы заплатил за брифкейс. Двадцать «штук». Может, тридцать. Теперь я возьму его за так, дурень.

Я пожал плечами.

— Вы бы заплатили мне двадцать «штук», а потом послали бы своих парней, чтобы они отняли деньги и вышибли у меня мозги. По-вашему, так мне следовало поступить?

Его лицо побагровело.

— Не умничай. Мне это не нравится. Отдай мне эту штуку.

Я бросил ему брифкейс. Поймал его Баннистер на удивление легко. Открыл, не спуская с меня глаз, потом посмотрел, что внутри. Быстро прочитал письмо, изредка кивая. Вновь перевел взгляд на меня.

— Где ключи?

— В кармашке, закрытом на молнию.

— Надеюсь на это, — угрожающе прорычал он, дернул молнию и достал два ключа. Оглядел их со всех сторон, улыбнулся, сунул в кармашек, закрыл его на молнию, положил письмо в брифкейс, захлопнул крышку, бросил брифкейс на большой диван.

— Ты знаешь, о чем идет речь, Лондон?

— О драгоценностях. Драгоценностях Вольштейна.

— Молодец. — Он вытащил сигару изо рта, указал ею на меня, глянув сначала на Ральфа, потом на Билли. Они стояли по бокам Баннистера, Ральф — с револьвером в руке, Билли — со сжатыми кулаками. — Перед вами умный парень. Посмотрите на него. Послушайте, как он говорит. Слова складывает куда лучше, чем вы. Даже лучше меня, а я далеко не дурак. Такие считают себя культурными людьми. — Баннистер вздохнул. — И при этом он дурень. Понимаете? — Оба согласно кивнули. — Скажи, Лондон, ты обратил внимание на мое поместье? Дом, территорию? Деревья, обстановку?

— Впечатляет.

— Впечатляет, — повторил он, решив, что это комплимент. — Ты думаешь, я что-нибудь понимаю в архитектуре? Я знаю, чего хочу, все это знают, но не больше. Видишь картину на стене? Матисс. Это все, что я могу о ней сказать. Готов спорить, об архитектуре ты знаешь больше моего. И об искусстве. И о Матиссе тоже. Я прав?

— В какой-то степени.

— Но я также готов спорить, что такого дома у тебя нет. И на стене у тебя не висит картина Матисса. Я имею в виду не копию, а чертов оригинал. Я прав?

Я ответил, что да, но не стал говорить, что не стал бы жить в его доме и за большие деньги, а Матисс мне совсем не нравится. Не хотел выводить его из себя.

— У меня есть такой дом и такая картина, а у тебя их нет, Лондон. Знаешь, почему?

— Наверное, причина в деньгах.

— Правильно. В деньгах и силе. Если мне нужен дом, я иду к архитектору и говорю ему, чего мне хочется. Если мне нужна хорошая картина, я звоню дилеру и говорю, чтобы он подыскал мне самую лучшую. Вот почему я получил и этот брифкейс.

Он подошел к приземистому столику из красного дерева с уродливыми кривыми ножками, вдавил сигару в пепельницу.

— Ты это испытал на собственной шкуре, Лондон. Брифкейс был у тебя, а я хотел его получить. Я предложил тебе продать брифкейс, но ты отказался. Не захотел взять мои деньги. Тогда пришел черед силы. Я послал к тебе двух парней, чтобы показать, что я не шучу. Они задали тебе хорошую трепку. В итоге брифкейс у меня, а ты не получишь ни цента.

Я молча смотрел на него.

— Без силы никак не обойтись, — назидательно добавил он. — Сколько просидит в своем кресле президент, если у него не будет армии? А возьмем бизнес. Как создавались профсоюзы? Рабочие, эти бездельники, принимали решение бастовать. Не желали работать. Тогда босс нанимал крепких ребят и приказывал им разбить пару-тройку голов. И забастовки как не бывало. Все работали.

Я напомнил ему, что профсоюзы все еще в деле. Он окинул меня презрительным взглядом.

— А знаешь, почему? Они поумнели. Обзавелись своими крепкими парнями и при необходимости сами могут разбить голову тем, кто им мешает. Сечешь?

Я кивнул. Посмотрел на Билли, типичного представителя многократно упомянутых крепких парней. Сильного и глупого. Посмотрел на Ральфа. Он, скорее, тянул на правую руку босса, чем на крепкого парня. Извилин у него было побольше, да и револьвер его выглядел грозно. Не то, что моя «беретта». Уж не из этого ли револьвера убили блондинку, подумал я.

— А тебе, Лондон, ума не хватило. И вместо денег ты получишь пулю в лоб. Одно мое слово, и Ральф тебя прикончит. Только не здесь… незачем пачкать кровью ковер.

— В квартире женщины вы ковер запачкали.

Он как-то странно взглянул на меня.

— Билли велит тебе выйти из дома, и ты выйдешь, потому что не захочешь возобновить знакомство с его кулаками. Потом Ральф прострелит тебе голову, Билли выроет глубокую могилу и похоронит тебя. А садовник разобьет над ней клумбу. — Тут он расхохотался. — Нет, Билли не будет рыть могилу. Он даст тебе лопату и ты выроешь ее сам. Думаешь, что не будешь рыть? Думаешь, мы тебя не заставим? — Я понимал, что такие заставят. — Мы прикажем тебе рыть, и ты будешь рыть. Мы прикажем тебе лечь в могилу, и ты ляжешь. А потом мы пристрелим тебя, забросаем землей и разобьем клумбу. И ты исчезнешь. Словно тебя и не было.

Я медленно кивнул.

— И все потому, что на вашей стороне сила.

— Ты все понял, Лондон.

— Крепкие парни, — я покачал головой. — Хорошо, конечно, когда они работают на тебя, но возникают проблемы.

— Ты о чем?

— Приходится с ними общаться.

— Ты говоришь о Билли?

— Я говорю о Билли. — Я глубоко вдохнул и подумал, действительно ли они заставят меня рыть себе могилу и хватит ли у меня духу не подчиниться им. — Полагаю, вы знаете о нем далеко не все.

На лице Баннистера отразилось недоумение. Я же смотрел на Билли и вспоминал, с какой силой могут бить его кулаки. Думал о том, что сказал при нашей прошлой встрече Ральф, и надеялся, что Билли отреагирует на мои последующие слова именно так, как я того и жду.

— Наверное, вы не знаете, чем он занимается со своей мамашей. Он с ней спит, Баннистер. И не только. Он…

Тут мой монолог прервался.

Билли бросился на меня. Я увидел, как за его спиной Ральф поднял револьвер и прицелился в меня. Но стрелять явно не собирался. Зачем? Он полагал, что кулаков Билли хватит с избытком. Все произошло очень быстро. Билли целил мне в голову. Я отклонился, и огромный кулак просвистел над моим плечом. Я же использовал его руку, как рычаг, подсел под него и развернул его на сто восемьдесят градусов. Далее все сделала инерция. Мне осталось лишь направить его на Ральфа. И паровоз-Билли полетел на него. Может, Ральф хотел выстрелить в меня, может, он случайно нажал на спусковой крючок. Не знаю. Так или иначе, прогремел выстрел, и футболка Билли окрасилась кровью. А потом оба они повалились на пол — грохот от их падения силой не уступал выстрелу — и остались лежать. Я повернулся к Баннистеру. Тот держал в руке револьвер. Направленный на меня.

И такая тишина установилась в гостиной, что я слышал, как за стенами особняка поют птички и стрекочут цикады. Я посмотрел на Баннистера, потом на револьвер, вновь перевел взгляд на Баннистера.

— Видите, как бывает. Сила Билли обернулась против него. А все потому, что мозгами природа его обделила.

Револьвер не дрогнул. Губы Баннистера искривились в улыбке, но взгляд остался ледяным.

— Ловко. Очень ловко. Что это? Дзю-до?

— Что-то вроде этого.

— Использование против него его же силы. Да, я понимаю. У меня когда-то работал японец, худой, как спичка. Он мог без труда швырнуть мужчину моих габаритов через комнату. Знаешь, что ты сейчас сделал?

Я молчал. Почему не послушать умного человека?

— То же, что и Билли. И использовал свои мозги против себя. Через минуту-другую я тебя пристрелю, и ты умрешь. Твои мозги разлетятся по ковру. И какой тогда от них будет прок?

Как бы невзначай я сунул руки в карманы пиджака. «Беретта» лежала на прежнем месте. Я старался не думать о том, что бы могло произойти, если бы Ральф или Билли обыскали меня и забрали пистолет. В критической ситуации о таком лучше не думать.

— Вы бы все равно меня убили. Не вижу разницы.

— Может, и убил, может — нет.

— Убили бы, это точно. Убийств на вашем счету много. Еще одно ничего не изменит.

Он рассмеялся.

— Болван. За четырнадцать лет я никого не убивал сам. Ты будешь первым, если только Ральф не очнется и не избавит меня от лишних трудов.

Я взглянул на Ральфа, погребенного под тушей Билли, и решил, что если тот и очнется, то нескоро.

— Пусть сами вы на спусковой крючок не нажимали, но приказывали другим. А это одно и то же. Вы — убийца, Баннистер. Вы убили воров, укравших драгоценности, чтобы сэкономить сто «штук». Вы убили женщину, которая попыталась вас обмануть. Теперь убьете меня. Поздравляю. — Как мне показалось, мои обвинения его только забавляли. Я же сжал «беретту», указательный палец лег на спусковой крючок. Оставалось только радоваться, что оружейные фирмы изготовляют такие маленькие пистолеты. «Беретта» даже не оттопыривала карман. — Вы — свинья, — продолжил я словесную атаку. — Со всеми вашими деньгами и властью вы не желаете вылезать из канавы. Нравится вам валяться в грязи. Вы убиваете, как животное, и будете жить, как животное, пока кто-нибудь не разнесет вам голову, или вас не посадят на электрический стул.

Но Баннистер разительно отличался от Билли. Он даже не разозлился. Его скрипучий голос остался ровным и спокойным.

— Дурень. Знаешь, что у тебя вместо мозгов? Вместо мозгов у тебя дерьмо. И всякий раз, когда ты пытаешься сказать что-нибудь умное, ты дуреешь и дуреешь.

— Неужели?

— Можешь не сомневаться, болван. Думаешь, я заказываю убийство ради того, чтобы убить? Просто так не убивают. Это глупо. Воришек убили только потому, что они пытались обмануть меня. Если кто-то тебя обманывает, ты обязан ударить в ответ. Они пришли ко мне и попросили за свои драгоценности сто «штук». Я им заплатил, а они попытались удрать и с деньгами, и с драгоценностями. Поэтому их убили, а деньги вернулись законному владельцу.

— А как насчет женщины?

Он пристально смотрел на меня.

— Алисии?

Я кивнул.

— Ты действительно глупеешь на глазах. Мы ее не убивали. Зачем нам ее убивать?

— Потому что она вас обманула.

— Она обманула всех. И не могла уйти от возмездия. Но зачем убивать ее до того, как она отдала бы мне брифкейс? Черт, я даже не знал, где она пряталась. Она слишком быстро исчезла.

— Тогда как вы узнали, что брифкейс у меня? Если вы не знали, где она жила, то не могли видеть, как я выходил из ее квартиры. Как вы меня засекли?

— Никто тебя не засекал.

— Вчера вечером вы организовали за мной слежку. Я как следует отделал вашего парня. Щуплый такой мужчина. Он зацепился за меня в «Раскине», где живет Армин. А потом…

Лицо Баннистера расплылось в широкой улыбке.

— Вот, значит, где он остановился.

Я попытался зайти с другой стороны. В странную я попал историю. Чем больше узнавал, тем больше все запутывалось.

— Итак, вы не видели, как я выносил тело Алисии, но решили, что брифкейс у меня. Так?

— Ну ты и тупица. Мне позвонили. По телефону можно узнать многое. Вот я и узнал, что брифкейс у тебя. И ты действительно мне его принес.

— Кто вам позвонил?

— Какая разница? Ты задаешь слишком много вопросов. Мне уже надоело на них отвечать. Сейчас я в тебя выстрелю, и ты умрешь. Ты умрешь, и все для тебя закончится. Через час тело твое закаменеет. Руки и ноги станут белыми. Белыми, как мел. А через пару дней твое тело начнет разлагаться. И твои мозги тоже будут разлагаться. Вместе с вопросами и ответами. Так чего спрашивать?

— Из любопытства.

— Любопытным на базаре нос отрывают, Лондон.

Не доставая руку из кармана, я навел на Баннистера «беретту» и тщательно прицелился. Я не мог не признать его правоты. Задавать вопросы нужды больше не было. Все интересующие меня ответы я уже получил, а если какие-то вопросы и остались, то задавать их следовало не Баннистеру. Так что я более не нуждался в его услугах.

— …вот и тебя я убивать не собирался, — скрипел и скрипел Баннистер. — Не видел в этом смысла. Черт, да ты же оказал мне услугу, принес брифкейс. Я бы просто вышвырнул тебя за дверь. Что ты мог сделать? Ничего. Ты бы не пошел с этими сказочками в полицию. Знаешь, что они тебе не поверят. Я бы смахнул тебя, как лошадь хвостом смахивает овода.

— Вы по-прежнему можете вышвырнуть меня за дверь.

Он покачал головой.

— Нет. Ты убил одного из моих парней.

— Его убил Ральф.

— Нет, его убил ты. И теперь пришла твоя очередь. Ты действительно не веришь в рай? Может, хочешь перед смертью помолиться?

Он мог бы говорить еще с полчаса, но мне надоел его скрипучий голос, не говоря уже о словах, которые слетали с его языка. Надоело слушать его, надоело видеть нацеленный на меня револьвер. Поэтому я плавно надавил на спусковой крючок «беретты». Я не ожидал, что выстрел будет таким громким. Целился я в лицо, но пуля попала ниже, в горло. Лицо Баннистера перекосило от ужаса. У него подогнулись ноги, а когда колени коснулись пола, раздался выстрел. Пуля вонзилась в ковер. Сам же Баннистер упал лицом вниз. Кровь хлынула струей. Большую часть впитал ковер, но не все. В тот момент я почувствовал себя леди Макбет. «Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови». Но мадам замучило чувство вины, я же испытывал лишь глубокое удовлетворение. Если уж кто и заслуживал смерти, так это Баннистер. Для проформы я проверил пульс. Убедился, что Баннистер-таки умер. Подошел к Билли, убедился, что и он ничуть не живее своего хозяина. Посмотрел на Ральфа. Он тоже не дышал. Не прощупывался и пульс. Может, подумал я, у него случился сердечный приступ. Или он испугался до смерти?

Тут я увидел капельки крови, выступившие из ушей Ральфа, и все понял. Билли рухнул на Ральфа с такой силой, что у того треснул череп. И он умер.

На толстом ковре лежали три трупа. Три трупа лежали под мощными балками потолка в особняке на Лонг-Айленде. Три выстрела — три трупа.

И на том же ковре, под тем же потолком стоял один частный детектив, которому очень хотелось выпить. Внезапно перед моим мысленным взором возникла другая картина. Аккуратно прибранная комната, посреди которой — мертвая женщина. Сцена, которую я лицезрел в тот момент, была столь же сюрреалистична. Может, сюрреалистична и сама Смерть, подумал я.

В особняке меня больше ничего не держало. Я протер все поверхности, к которым мог прикоснуться. Ручку двери, стул, стол. Еще раз оглядел три трупа. Несколько минут тому назад они были еще живы, но моими стараниями отправились в мир иной. И я об этом ничуть не сожалел. Я помнил, как они избили меня, во что превратили мою квартиру. Я подумал о всех тех людях, которые натерпелись от них не меньше моего. Нет, я их не жалел. Они получили по заслугам.

Я поднял брифкейс, вынес его из дома, протер латунную ручку дубовой двери, плотно закрыл ее. В особняке я оставил лишь один сувенир — пулю, пробившую шею Баннистера. Но я знал, что баллистическая экспертиза ничем не поможет копам. Питер Армин не стал бы пользоваться «засвеченным» оружием, которое могло бы вывести на него полицию. Сев за руль, я в последний раз окинул взглядом особняк. Ярко светило солнце. Меня это удивило. Я-то ожидал увидеть черные тучи. Но реальный мир никогда не придерживался баланса, свойственного готическому роману.

Я завел двигатель и двинул «шеви» с места. Откидной верх поднимать не стал, и поток чистого воздуха разогнал остатки печали. Проехав несколько миль, я свернул на обочину, чтобы раскурить трубку. В правом кармане пиджака появилась маленькая дырочка, пробитая пулей. С черными, обугленными краями. Пистолет словно прибавил в весе, хотя на самом деле полегчал на один патрон. Но мне казалось, что он стал куда тяжелее. Я вновь вывел «шеви» на дорогу, и мы двинулись дальше.

Совесть меня все-таки мучила: я избил маленького человечка в очках с толстыми стеклами, который, если только Баннистер не врал, не следил за мной по его поручению. Но я решил, что разбираться с этим еще не время, потому что дел было невпроворот. Я уже знал все ответы, неизвестных в человеческом уравнении не осталось. Все они обрели конкретные имена и лица.

Округ Саффолк остался позади, я пересек округ Нассау, с максимально разрешенной скоростью промчался по Куинс, проехал под Ист-Ривер, вынырнул из тоннеля уже на Манхэттене и радостно огляделся. Я — городской житель. Здесь родился, здесь живу, только здесь и чувствую себя, как дома. Бруклин и Куинс — уже пригороды, а Лонг-Айленд и вовсе деревня. Моя же среда обитания — город.

Я припарковал «шеви» в квартале от дома, сунул брифкейс под переднее сиденье, направился к подъезду, прикрывая правой рукой карман пиджака. В квартире снял пиджак, выложил содержимое карманов на стол, открыл люк, бросил пиджак в печь для сжигания мусора. Конечно, пожалел об этом, пиджак-то хороший, почти новый, но ничего другого не оставалось. Надел новый, разложил по карманам бумажник, носовой платок и пистолет, налил себе коньяк, сел в кресло и, изредка пригубливая коньяк, пролистал «Таймс».

Нельзя сказать, что я убивал время. Во-первых, мне хотелось выпить. Во-вторых, я рассчитывал найти в газете дополнительную информацию, связанную с расследованием убийства Алисии. Поэтому я сидел, пил коньяк и переворачивал страницу за страницей. Об Алисии Арден «Таймс» ничего не написала. Но газету я листал не зря.

На заметку, очень маленькую, я обратил внимание только потому, что ее сопровождал фотоснимок. На внутренних страницах фотоснимки помещают редко, а этот еще и удался: мертвый мужчина у кирпичной стены какого-то склада. Заметку я прочитал. Ничего сенсационного. Обычная городская история. Мужчину небольшого росточка, с грустным лицом, нашли ранним утром. Его убили двумя выстрелами в грудь. Полиция обнаружила тело в районе Западных Тридцатых улиц, неподалеку от Восьмой авеню. Убили его где-то еще, а потом бросили тело у стены склада. Судя по синякам на лице, еще и избили. Опознать покойника полиции пока не удалось. Ни бумажника, ни документов при нем не нашли, в полицейском архиве отпечатков его пальцев не было. Однако на правом предплечье обнаружился шестизначный номер. Я узнал покойника с первого взгляда, потому что уже видел его. Именно его я избил днем раньше на Таймс-сквер, в полной уверенности, что он следит за мной и Мэдди по поручению Баннистера.

Я вернулся к машине. Брифкейс лежал там, где я его и оставил. Я достал его, положил рядом с собой и завел двигатель. Вот теперь я мог отдать брифкейс Армину и получить полагающееся мне вознаграждение.

Глава 12

Небо затянуло облаками. Восьмая авеню готовилась к вечеру. Перед табачным магазином стояли два хорошо одетых негра-сутенера. Мужчина в строгом деловом костюме, поставив на асфальт «дипломат», лениво пролистывал глянцевый журнал с полуобнаженной красоткой на обложке. Таксисты жали на клаксоны, пешеходы спешили перебежать улицу. Призывно поблескивали неоновые рекламы секс-шопов и кинотеатров, где крутили порнографические фильмы.

Я припарковал «шеви» на 53-й улице. С брифкейсом под мышкой вошел в «Раскин». Прямиком направился в бар, заказал двойную порцию коньяка, выпил, и приятное тепло быстро разлилось по телу.

В холле я снял трубку местного телефона и позвонил Питеру Армину. Он поднял трубку на первом же гудке.

— Лондон, — представился я. — Заняты? — Неотложных дел у него не было. — У меня есть для вас подарок. Могу подняться к вам?

Он рассмеялся.

— Вы удивительный человек, мистер Лондон. Конечно же, поднимайтесь. Жду вас с нетерпением.

Я положил трубку на рычаг, направился к лифту. На одиннадцатом этаже вышел из кабины, направился к номеру Армина и постучал. Он тут же открыл дверь.

— Мистер Лондон. Пожалуйста, заходите.

Я переступил порог. Он закрыл дверь и повернулся ко мне. Но смотрел он не на меня, а на брифкейс. Улыбка его становилась все шире. Он встретил меня в новом наряде: брюки цвета шоколада, темно-коричневая шелковая рубашка, желтовато-коричневый кашемировый кардиган. Видать, возил с собой не один чемодан.

— Вы удивительный человек, — повторил он. — Мы с вами заключаем договор. И не проходит двадцати четырех часов, как вы приносите брифкейс. Недоверчивый человек мог бы предположить, что он все время был у вас, но я уверен, что это не так. Могу я узнать, как он к вам попал?

Я пожал плечами.

— Мне его подбросили.

— Чудеса, да и только. А мистер Баннистер? Есть у вас новости о мистере Баннистере?

— Он мертв.

— Вы его убили?

— Думаю, он умер от сердечного приступа.

Армин вновь хохотнул.

— Прекрасно, мистер Лондон. Значит, он покойник. О покойниках принято говорить или хорошее, или ничего. Однако не могу не отметить, что этот сердечный приступ случился очень даже кстати. Вы — экономный человек, мистер Лондон. Не тратите попусту ни времени, ни слов. В наши тяжелые времена такое сочетание — большая редкость. — Он замолчал, сунул руку в карман кардигана, достал пачку турецких сигарет. Как обычно, предложил мне. Я, как обычно, отказался. Он достал сигарету, закурил.

— Могу я взять брифкейс?

— После того, как мы уладим оставшуюся формальность.

— Какую?

— Рассчитаемся. Вроде бы речь шла о пяти тысячах.

Он рассыпался в извинениях, поспешил к комоду, выдвинул нижний ящик, достал металлический сейф-коробку, запертый на номерной замок, повернул диски и поднял крышку. Внутри лежал конверт. Армин взял его и торжественно протянул мне.

— Пять тысяч ровно. Если хотите пересчитать…

— Я вам верю. — Конверт исчез во внутреннем кармане пиджака.

— Теперь брифкейс мой?

— Разумеется. — Я протянул ему брифкейс, он взял его чуть дрожащими миниатюрными ручками. Я наблюдал, как он садится в кресло, открывает брифкейс.

Его последующие действия не вызвали у меня ни малейшего удивления. На письмо он не обратил ни малейшего внимания, сразу полез в кармашек за ключами. Достал их, оглядел, и его лицо вытянулось. На несколько мгновений он просто лишился дара речи. Потом все-таки заговорил.

— Произошла какая-то ошибка, мистер Лондон. Это не те ключи. Их подменили.

— Совершенно верно. Я это знаю, мистер Вольштейн.

Мои слова дошли до него не сразу. Потом его взгляд оторвался от ключей и переместился на меня. Глаза Вольштейна широко раскрылись, когда он увидел нацеленный на него пистолет. Какое-то время он молчал. Выражение его лица менялось несколько раз, я видел, что он ищет выход, но всякая попытка заканчивается неудачей. Заговорил он голосом глубокого старика. Голосом человека, который очень долго и очень быстро бежал, чтобы в конце пути обнаружить, что с самого начала выбрал неправильное направление.

— Это потрясающе. И что вы узнали, мистер Лондон?

— Практически все.

Вольштейн вздохнул.

— Расскажите мне. Любопытно узнать, что вам известно и каким путем получены вами эти сведения. С одной стороны, пользы мне это не принесет. С другой, человеку важно знать, где и когда он перерезал себе горло.

— Ваши руки должны быть на виду.

— Разумеется. — Он положил руки на колени, ладонями вниз. — И я буду вам очень признателен, если вы направите пистолет куда-то еще…

В моей квартире он именно так и поступил, поэтому я не смог отказать ему и опустил пистолет.

— Вас зовут Франц Вольштейн, — начал я. — В нацистской Германии вы занимали достаточно важный пост. Собрали неплохую коллекцию драгоценностей и в 1945-м сумели выскочить из-под рушащейся крыши. Убежали в Мексику, потом перебрались в Буэнос-Айрес. Занялись импортными операциями под фамилией Линдер и немало в этом преуспели. Потом израильтяне вновь вышли на ваш след.

— Они безжалостны.

— Но вас предупредили, к сожалению, буквально накануне операции израильтян. Вы не успели продать ни фирму, ни дом, зато позаботились о том, чтобы ваш след оборвался в Буэнос-Айресе. Нашли человека, которого при определенных условиях могли принять за вас. Абсолютный двойник и не требовался: за пятнадцать лет вы могли сильно измениться. Вы привели его домой и застрелили. — Слушал он с непроницаемым лицом. — Возможно, вы купили содействие чиновников. Как я понимаю, в Аргентине это не проблема. В любом случае, вы оставили мертвого двойника в своем доме, а убийство приписали израильтянам. Потом имитировали ограбление, набили чемодан драгоценностями и первым же рейсом улетели в Канаду. В эту страну попасть гораздо проще, чем в Соединенные Штаты. Однако устроиться там с такой же легкостью, как в Аргентине, вам не удалось. Вы привыкли жить на широкую ногу. И деньги быстро закончились. А заработать новые возможности не было.

— Долги росли, как снежный ком, — кивнул он. — Человек в бегах не может позволить себе подвести кредитора. — По губам Вольштейна проскользнула тень улыбки.

— Но у вас оставались драгоценности. Они стоили немалых денег, особенно при продаже по частям. Но вас это не устраивало. Вы хотели получить деньги, сохранив и драгоценности. Вы ценили красоту и не хотели с ней расставаться. — Я выдержал паузу, потом добавил. — Пока я прав?

— Более или менее. Я мог получить лишь малую часть от их фактической стоимости. А камни-то прекрасные, мистер Лондон.

— Должно быть. Пойдем дальше. Вы встретили Алисию Арден. Она знала скупщика краденого — Баннистера. Вы могли продать ему драгоценности, да только вам по-прежнему хотелось оставить их у себя. И вы двое придумали, как провести Баннистера. Нашли трех или четырех профессиональных воров и убедили их стать посредниками по продаже драгоценностей. По вашему плану именно они брали на себя непосредственный обмен драгоценностей на деньги.

— Это обычная практика, — вставил Вольштейн. — Они работали за процент от сделки.

— Естественно. Вы даже позволили им спрятать драгоценности и изготовить единственный набор ключей. Тем самым вы лишались возможности украсть драгоценности и оставить Баннистера с носом. Как вы и упомянули, они были честные воры, да только недостаточно бдительные. Вы и Алисия вели дело к тому, чтобы в итоге и они, и Баннистер не увидели бы ни денег, ни драгоценностей.

— Вам известны подробности, мистер Лондон?

— Это всего лишь догадки, но, думаю, они близки к истине. Алисия поехала в Нью-Йорк вроде бы на переговоры с Баннистером. В действительности — чтобы предложить ему план, позволяющий получить драгоценности и остаться с деньгами. Потому-то Баннистер не стал сбивать цену. В назначенное время Баннистер отдал бы ей деньги, чтобы она отправилась к ворам. Алисия обменяла бы деньги на брифкейс, но, вместо того, чтобы отдать брифкейс Баннистеру, оставила его себе.

Вот тут в игру вступали вы. Отнимали деньги у воров и оставляли их самих Баннистеру, который не мог их не убить. А вас ждало радужное будущее. Воры не могли вам отомстить, потому что Баннистер отправил бы их в мир иной. А о вашем существовании Баннистер даже не подозревал. В итоге вы с Алисией оставались и при деньгах, и при драгоценностях. — Я глубоко вдохнул, чтобы перевести дух. — Но она сыграла не по правилам, не так ли?

— Совершенно верно, — ответил он.

— Она затеяла свою игру, втайне от вас.

Вольштейн выдавил из себя улыбку.

— Обмен намечался на среду. Она провернула все на день раньше. Я узнал об этом слишком поздно.

— Она отдала ворам деньги и получила брифкейс, — продолжил я. — Потом позвонила Баннистеру и сказала, что они не выполнили условия сделки. Он убил воров и вернул деньги. Алисия осталась без ста тысяч долларов, зато драгоценности теперь принадлежали ей. А они стоили гораздо больше ста «штук». Вы же начали розыски Алисии. Вы очень хорошо ее изучили, а потому знали, где искать и на что смотреть. В отличие от Баннистера, вы действовали в одиночку, но ваши знания оказались эффективнее усилий всех подручных Баннистера. Им найти Алисию не удалось. А вот вы ее нашли. — Я выдержал театральную паузу. — Ворвались в квартиру и убили ее. Не из «беретты». Вы использовали другое оружие и выстрелили ей в лицо. Вы убили ее, не спрашивая, где брифкейс. Она обманула вас, и вы рассвирепели. Баннистер искал ее только потому, что она лишила его прибыли, на которую он рассчитывал. Он мог бы убить ее, но лишь после того, как узнал бы, где брифкейс. Но вы желали ее смерти. Возмездие вы ставили выше брифкейса.

Его лицо потемнело.

— Каждый человек убивает то, что любит, — процитировал он. — Я любил ее, мистер Лондон. Человеческая слабость. Благоразумный мужчина не влюбляется. Потому что там, где начинается любовь, заканчивается благоразумие. Я ее любил. А когда она предала мою любовь, убил ее. Обычное дело.

— По логике вещей, убийцей могли быть только вы, — заметил я. — Если бы ее убил Баннистер, он бы перевернул квартиру вверх дном. Вы же аккуратист. И не путаете обыск с беспорядком. После того, как поиски брифкейса не увенчались успехом, вы вернули все вещи на прежние места.

— Для меня так проще, знаете ли.

— Труп вы оставили в гостиной, а квартиру взяли под наблюдение, на случай, что кто-то знает, где тайник, и захочет вынести брифкейс. Но работали вы в одиночку и не могли постоянно следить за квартирой. Поэтому не видели, как туда заходил мой приятель. А меня вы засекли и решили, что брифкейс я унес с собой.

Он покачал головой.

— Я подумал, что он все время был у вас. Решил, что вы работали с ней в паре.

— Это одно и то же, — я пожал плечами. — Вы также стреляли в меня, когда я поднимался по лестнице к своей квартире. Выстрел был предупредительным, чтобы я стал более сговорчивым, когда вы предложите мне объединить усилия.

— Я не пытался вас убить.

— Разумеется, нет. Если вы хотите кого-то убить, то не промахиваетесь. Как прошлой ночью.

— Прошлой ночью?

— Я знаю и об этом. Мужчина, которого вы убили, сидел в холле «Раскина» и последовал за нами, когда мы с Мэдди покинули отель. Может, он подумал, что я — ваш сослуживец. Может, хотел поговорить со мной. Не знаю. Вас-то он знал с давних пор. Кто он? Не подскажете?

— Фамилии не знаю.

— Невзрачный человечек в очках. Один из тысяч заключенных концентрационных лагерей. Он разыскивал вас. И разыскал. Долго он шел по вашему следу?

— Он не шел. Он жил в Нью-Йорке, мистер Лондон. Случайно увидел меня. И узнал.

— За это его и убили.

— Он убил бы меня, — вновь пожатие плеч. — Он решил рискнуть своей жизнью, потому что думал только о мести.

— Он умер не зря. Если б не он, я бы так и не понял, кто вы. Но шестизначный номер, вытатуированный на предплечье, дал ответ на этот вопрос. Стало ясно, что вы — Вольштейн.

— Вам повезло.

— Знаю. Я рассказал все. Близко к истине?

Вольштейн рассмеялся.

— Очень близко. Невероятно близко. В каких-то мелочах вы, конечно же, ошибались. Но именно в мелочах, мистер Лондон. Никакого существенного значения они не имеют, — он тяжело вздохнул. — Никогда бы не подумал, что вы узнаете так много. Как вам это удалось?

Я наблюдал, как он достает сигареты. Похоже, он совсем не нервничал. Его интересовал не выход из западни, в которой он оказался. Он хотел понять, где же допустил ошибку. Я решил все ему растолковать. Почему нет? Никакой выгоды извлечь из этого нельзя.

— Фокусник сказал бы, что вы перестарались, отвлекая зрителей. Моя подруга-актриса сказала бы, что вы переигрывали. С самого начала мне пришлось искать ответ на вопрос: а какова ваша роль в этой истории. Утверждение о том, что вы зарабатываете на жизнь, появляясь в нужном месте в нужное время, не выдерживало никакой критики. Вы слишком много знали, то есть варились в гуще событий. Поначалу я предположил, что вы — один из воров.

— Именно эту мысль я и старался вам внушить.

— Но перестарались. Вы подробно описали мне Вольштейна, причем, по вашим словам, он не имел с вами ни малейшего сходства. Блондин, высокого роста, истинный ариец. А вы, наоборот, маленький, смуглый, темноволосый. Неприятный тип, этот Франц Вольштейн, совсем не такой человек, как вы.

Легкая улыбка.

— Может, так оно и есть.

— Не знаю. Но у меня возник вопрос: если вы один из воров, то откуда так много знаете о Вольштейне? Вроде бы не должны знать. И вы потратили так много времени, рассказывая о нем. Мне не оставалось ничего другого, как прийти к выводу, что за простого вора принимать вас не стоит.

— Это все?

Я покачал головой.

— Отнюдь. Вы рассказали мне достаточно о профессиональных проблемах воров, но не обмолвились ни словом о самом ограблении дома Вольштейна. Вот я и предположил, что никакого ограбления не было. Вольштейн — это вы, и вы унесли с собой собственные драгоценности.

Он покивал, переваривая мои слова.

— И я с самого начала связал вас с Алисией Арден. Не потому, что вы о ней говорили. Вам удалось обойтись без конкретных деталей. Но вы всегда называли ее Алисией, опуская фамилию. Я же был у вас мистером Лондоном. Баннистер — мистером Баннистером.

— Я этого даже не осознавал. Она всегда была для меня только Алисией. Это естественно. — Вольштейн встретился со мной взглядом. — Я мог бы предложить вам много денег. Но ключи у вас. Вы можете забрать драгоценности без моей помощи. И потом, подозреваю, вы не берете взяток.

Я заверил его, что так оно и есть. Он вздохнул.

— Что теперь, мистер Лондон? Ваши дальнейшие действия?

— Это зависит от вас.

— Позволите закурить, мистер Лондон?

Я позволил. И взял его на прицел, но он обошелся без лишних движений. Вытряс из пачки сигарету, взялся за один кончик губами, поднес ко второму зажигалку. Сигарета не взорвалась и не ослепила меня. Зажигалка оказалась настоящей, не переделанной в пистолет. Вольштейн глубоко затянулся. Я опустил «беретту».

— Если вы сдадите меня в полицию, у вас могут возникнуть осложнения. Полиция заинтересуется вашей ролью в этой истории. Вы нарушили пару-тройку законов. Перенесли тело с места преступления. По существу стали сообщником убийцы. Не сообщили полиции важную информацию — это тоже преступление. Не говоря уже о сердечном приступе мистера Баннистера.

— Сердечный приступ можно списать на самозащиту.

— Вам придется доказывать это полиции. Они могут классифицировать случившееся как убийство. Вас посадят в тюрьму.

Я пожал плечами.

— Не посадят, если я сдам им вас. Думаю, в этом случае они пойдут на уступки.

Он поджал губы.

— Вы — официально зарегистрированный частный детектив, не так ли? Они могут аннулировать вашу лицензию?

— Если захотят.

— Столько проблем. И они, возможно, даже не повесят меня. Могут, конечно, но я в этом сомневаюсь. Доказать, что я — убийца, будет нелегко, еще сложнее — преднамеренность. Я могу получить пожизненное заключение, но смертный приговор — вряд ли.

— Вы только что цитировали «Балладу Редингской тюрьмы», — напомнил я. — Помните и другие строки?

Он кивнул.

— Я очень люблю Оскара Уайльда.

— Тогда вы не забыли его описание тюрьмы. Разумеется, у вас есть и личные впечатления о тюрьмах.

— Наши тюрьмы были хуже, мистер Лондон. Гораздо хуже. Этот австрийский фельдфебель не любил людей. Американские тюрьмы не идут ни в какое сравнение с немецкими.

— Американские тоже не благоухают розами, — ответил я. — А если суд отправит вас на электрический стул, мало не покажется. Ожидание неминуемой смерти — занятие не из приятных.

Минуту или две мы смотрели друг на друга. Словесная перепалка не доставляла мне удовольствия. Хотелось выбраться отсюда и больше его никогда не видеть.

— Получается, что создавшаяся ситуация не устраивает нас обоих. Самое простое — отпустить меня. Но вы на это не пойдете.

— Нет.

— Потому что я — Франц Вольштейн?

— Потому что вы убили эту женщину.

Долгий, тяжелый вздох.

— Должно быть, вы — человек высоких моральных принципов, мистер Лондон. Это печально.

Я покачал головой.

— Дело не в морали. Жить в мире с собственной совестью нелегко. И будет еще труднее, если я отпущу вас. Так что я исхожу из сугубо практичных мотивов.

— То есть для вас проще сдать меня в полицию, чем отпустить?

— Да.

— Несмотря на проблемы, которые могут при этом возникнуть?

Мы опять помолчали. Небо все чернело с твердым намерением разразиться дождем. Я гадал, как прошло прослушивание у Мэдди, где она сейчас и что делает. Очень хотелось быть с ней.

— Мистер Лондон… Я уже это говорил, хотя и в другом контексте. Мы оба — здравомыслящие люди.

— Конкретнее.

— Разумеется. Есть способ, который позволит вам достигнуть цели без лишних хлопот. Мы оба решим все проблемы. Так будет лучше для нас обоих.

Я кивнул.

— Вы знаете, о чем я?

— Думаю, что да.

— Справедливость восторжествует. И с совестью вам удастся договориться. — Он поднялся. — А теперь не спускайте с меня глаз. Держите на прицеле. Потому что я убью вас, если вы предоставите мне такую возможность. Не давайте мне этогошанса.

Я не дал. Держался сзади, наставив на него «беретту». Он прошел в ванную, открыл дверцу аптечки, достал стеклянный пузырек с капсулами, долго разглядывал его содержимое.

— Я вожу их с собой много лет. Мы запаслись ими, когда рухнул Рейх. Некоторые носили их во рту, чтобы всегда иметь возможность раскусить капсулу. Как Гиммлер. Его захватили в плен, но он сумел уйти, пусть и в мир иной. — Я молчал. — Они всегда были при мне. Даже когда я чувствовал себя в относительной безопасности. Одну я чуть не раскусил в Мехико. Я сидел в здании аэропорта в ожидании самолета, и два израильских агента прошли мимо на расстоянии вытянутой руки. Капсулу я держал во рту. И раскусил бы ее, если бы они меня узнали. Но они не узнали. — Он свинтил с пузырька крышку, наклонил его. На ладонь выкатилась большая коричневая капсула. — Ту капсулу я выбросил. Не в Мехико. В Буэнос-Айресе. Я вынул ее изо рта, как только вошел в самолет, и во время полета держал в руке. Я опасался, что агенты встретят меня у трапа, но обошлось. В Буэнос-Айресе я снял квартиру и выбросил капсулу. Правда, сохранил другие. И теперь пришла пора воспользоваться одной из оставшихся.

На полочке над раковиной стоял стакан в целлофановой обертке. Вольштейн положил капсулу на полочку, снял обертку, пустил воду и наполнил стакан до краев.

— Не знаю, что мне делать. Проглотить капсулу или раскусить? Проглотить проще. Но оболочка может не рассосаться. Она же не рассосалась, когда я держал капсулу во рту. — Он говорил и говорил, наверное, рассуждал вслух. — Я мог бы плеснуть водой вам в лицо. У меня появился бы маленький, но шанс. Впрочем, вы успели бы выстрелить. Могли не убить, а ранить меня. Значит, опять полиция, суд. Зачем мне это нужно? — Он вылил воду в раковину, поставил стакан на полочку. Взял капсулу, зажав ее большим и указательным пальцами. — Смерть должна быть безболезненной и мгновенной. Надеюсь, так оно и будет. Я ужасно боюсь боли, мистер Лондон.

— Вы смелый человек.

— Это неправда. Смелость и смирение — не синонимы. Я — трус, который смирился с неизбежным. — Он положил капсулу в рот. Передумал, снова достал.

— Еще одно уточнение. Думаю, вам следует об этом знать. Алисия не была голой, когда я уходил, после того, как убил ее.

— Я знаю.

— Вы знаете, в чем она была?

— Да.

— Вы так много знаете, мистер Лондон. А вот мне открыто далеко не все. Очень хотелось бы знать, что меня ждет после того, как я раскушу эту капсулу. Неужели это конец? Трудно поверить в религиозные мифы, но я готов и на это. Даже ад лучше, чем ничто. В этом ошибка церкви, знаете ли. Ничто куда страшнее любого ада.

— Может, вы просто уснете.

Он покачал головой.

— Сон предполагает пробуждение. Впрочем, чего гадать, если через мгновение я смогу найти ответ на этот вопрос.

Я уже хотел сказать ему, что он может положить капсулу в пузырек и убираться на все четыре стороны, но подумал о мертвой блондинке, мертвых ворах, о мертвом двойнике в Аргентине, подумал об очкарике, убитом у кирпичной стены склада, о шести миллионах его соплеменников, сожженных в нацистских печах. И все-таки мне хотелось его отпустить.

Он улыбнулся. Бросил капсулу в рот и закрыл глаза. Его челюсти сомкнулись, раскусывая капсулу. На мгновение он открыл глаза, посмотрел на меня, а потом повалился на пол, уже мертвый.

Глава 13

Я отогнал машину в гараж. Дежурил все тот же прыщавый парень. Что-то он мне такое сказал. Но я не услышал, потому что не слушал.

В воздухе пахло грозой. Похоже, история эта начиналась и заканчивалась одинаково, под проливным дождем. Я зашагал домой с брифкейсом под мышкой. Поднялся по лестнице. На этот раз никто не выстрелил мне в спину. Я открыл дверь, переступил порог, зажег свет. Никаких сюрпризов: ни незваных гостей, ни брифкейса на кофейном столике, ни вываленных из шкафов вещей и книг. Только моя квартира. В том самом виде, в каком я ее и оставил.

Я наполнил стакан коньяком. Пил его маленькими глотками и думал. О любви и смерти. Об Алисии Арден, о том, какой она была и какой ее видели влюбленные в нее мужчины. Подумал о своей женщине и заулыбался. Снял трубку и набрал номер Мэдди.

— Привет. Как прошло прослушивание?

— Эд, — радостно чирикнула она. — Все отлично, потом я тебе об этом расскажу. Как ты? С тобой все в порядке? Ты не ранен? С тобой ничего не случилось?

— Я цел и невредим. И все расскажу, когда увижу тебя.

— Ты сможешь приехать прямо сейчас? Или приехать мне?

— Ни то и ни другое. Я приеду где-то через час с небольшим. И приглашу тебя на обед.

— Обед я приготовлю сама, Эд. Сегодня мне хочется повозиться на кухне. Почему бы тебе не приехать прямо сейчас? Как я понимаю, с делами ты покончил.

— Почти. Буду у тебя максимум через два часа. Приготовь обед. Только учти, что я буду голоден, как волк.

Я постоял у телефонного аппарата, думая о Мэдди, вспоминая ее голос. Задался вопросом, что нас ждет, сможет ли она ужиться со мной, а я — с ней. Подумал о любви, о том, как она действует на некоторых моих знакомых: или превращалась в главную движущую силу, или человек полностью обходился без нее. И я не мог решить, какой вариант более предпочтительный, потому что оба обладали как немалыми достоинствами, так и существенными недостатками.

Я раскурил трубку, набрал еще один номер. Трубку взяла Кэй. Узнав мой голос, затараторила, как пулемет.

— Ой, Эд. Я так о тебе волнуюсь. Что случилось?

— Вроде бы ничего. Ты, собственно, о чем?

— Ну, не знаю. Ты звонил Джеку, виделся с ним, вот я и волнуюсь.

— Со мной все в порядке. Проблемы у Джека. Ему потребовался детектив, и он решил, что лучше обратиться к родственнику. Некоторые его клиенты не заплатили по счетам, вот он и попросил меня разыскать их. — Я импровизировал на ходу. — Не думаю, что тебе надо из-за этого волноваться.

— Но я волнуюсь. — В голосе Кэй зазвенела радость. — Я волнуюсь, потому что ты один-одинешенек в этом мире.

— У меня есть дорогая сестра…

— Ты знаешь, о чем я. Если б у тебя была жена, которая заботилась бы о тебе, я бы не волновалась.

— Может, я и обзаведусь женой. В самом ближайшем будущем.

— У тебя появилась женщина?

— У меня их десятки. Но к одной я, похоже, отношусь не так, как к остальным. В скором времени я тебе все расскажу. А теперь, пожалуйста, позови мужа.

Кэй сказала мне что-то приятное, я сказал ей что-то приятное, и она передала трубку Джеку. С ним разговор был короткий.

Потом я принял душ. Быстро побрился. Видать, слишком быстро, потому что сильно порезался. Карандаш кровотечение не остановил, пришлось воспользоваться пластырем. Я посмотрел на себя в зеркало и ухмыльнулся. За последние дни меня били, в меня стреляли, а физиономию я попортил себе сам, собственной бритвой. Что ж, от пореза мог даже остаться боевой шрам. Я вернулся в гостиную и уселся в одно из кожаных кресел, дожидаясь Джека.


Он постучал в дверь. Я крикнул, что открыто, и он вошел, чуть запыхавшись, с растрепанными волосами. Лицо покраснело больше обычного, в глазах стоял страх, который мне уже доводилось видеть.

— Я приехал, как только смог. Надеюсь, не заставил тебя ждать. Что случилось, Эд?

Я поднялся, шагнул к нему, швырнул в него брифкейс. Он инстинктивно поднял руки. Брифкейс ударился о них и упал на пол.

— Это твое. Ты забыл его, когда побывал здесь в последний раз.

— Ради Бога, Эд!

— Сукин ты сын. Мерзкая сволочь.

Я ударил его в лицо. Он отпрянул, закрыл лицо руками, и я врезал ему под дых. А когда он согнулся пополам, снова ударил в лицо, и он повалился на пол.

— Оставайся на полу, Джек. Если встанешь, я вышибу из тебя последние мозги. Я никогда не подозревал тебя. Никогда. Черт, я не хотел подозревать тебя. Ты — муж Кэй, я лишь оказывал тебе услугу. А ты обвел меня вокруг пальца. Какая же ты сволочь, Джек!

Он открыл рот. Я ждал, что он что-нибудь скажет, но в последний момент он передумал, прикусил губу и закрыл рот.

— Как ты встретился с Алисией?

— Я тебе говорил. Она пришла ко мне в кабинет.

— Так это правда? — Он кивнул. — Значит, на этом правдивая часть твоего рассказа заканчивается. Вы встретились, тут же прыгнули в постель и остались довольны друг другом. Она не только знала свое дело, но и оказалась очень уж разговорчивой. Рассказала о Вольштейне, Баннистере и украденных драгоценностях стоимостью в полмиллиона баксов. И произошло это не на Восточной 51-й улице. Произошло это в ее квартирке в Виллидж. Потому что большая квартира и новые имя и фамилия появились позже. Она бы до этого не додумалась. Идея принадлежала тебе. Ты предложил оставить с носом и Баннистера, и Вольштейна, не так ли?

— Так уж получилось. Ты понимаешь, о чем я. Мы говорили… о драгоценностях. И мы оба подумали…

— Я уверен, что идея исходила от тебя, Джек. Она же была попрыгуньей-стрекозой. Жила, как живется, не стремилась изменить ход событий. Нельзя сказать, что жилось ей легко, но она приспособилась к такой жизни. Она была любовницей Вольштейна, и он ее боготворил. А если бы все прошло, как он и задумал, у него хватило бы денег, чтобы содержать ее много лет. Нет, ей бы и в голову не пришло обманывать его. Так что идея могла исходить только от тебя.

Я смотрел на него и видел, какой он жалкий слабак. Надеялся, что он встанет, и тогда я смогу снова двинуть ему в челюсть. Я вспомнил, как Вольштейн сказал, что насилие мне чуждо. Но сейчас мне ужасно хотелось избить Джека в кровь.

— Ты снял ей квартиру, — продолжил я. — Дал ей новые имя и фамилию. И на всякий случай забрал у нее брифкейс. Почему? Ты не доверял ей?

— Разумеется, доверял. Я любил ее, черт побери!

— Тогда почему ты взял брифкейс? Почему не оставил его ей? Брифкейс все время был у тебя, Джек. Потому-то Вольштейн и не нашел его после того, как убил Алисию. В квартире его не было. Если ты доверял Алисии, почему хранил брифкейс у себя?

— Я полагал, что у меня он будет в большей безопасности.

— От кого же ты его берег?

— От Вольштейна, Баннистера, от всех.

— Значит, ты полагал, что для Алисии угроза не миновала? — Он недоуменно уставился на меня. — Несмотря на новые квартиру, имя, фамилию, ты чувствовал, что ее могут найти, и позаботился о том, чтобы они нашли только ее, а не брифкейс. Она не имела для тебя никакого значения. Не то, что драгоценности.

— Это ложь!

— Неужто?

Он вновь уставился в пол.

— Я ее любил, а на драгоценности мне было наплевать. Я думал только о ней.

Я не стал его опровергать.

— Ты придумал, как оставить на бобах Вольштейна и Баннистера. Алисия претворила твой план в жизнь. А потом вы затаились, с тем, чтобы через какое-то время покинуть страну. Куда вы собрались?

— В Бразилию.

— Чтобы жить там долго и счастливо. Но Вольштейн добрался до нее первым. Он тоже любил ее. Похоже, все любили Алисию, Джек. Он так ее любил, что не смог простить предательства и убил. А Вольштейн был из тех людей, для кого убийство — последнее средство.

— Он был преступником. — Глаза Джека сверкнули. — Проклятый нацист.

— Но человеческими качествами он тебя превосходил. Он убил Алисию и обыскал квартиру. Но брифкейса не нашел, потому что ты хранил его у себя. Увидев ее труп, ты запаниковал, Джек. Мир, который ты собирался с ней строить, рухнул, как карточный домик. Ты до смерти перепугался. Но не убежал из квартиры, а раздел Алисию. — У него отпала челюсть. — Да, раздел ее. Наверное, потому, что ее одежда могла вывести полицию на тебя. Во всяком случае, ты подумал, что выведет. Я даже могу предположить, в чем она была. Ты как-то сказал, что она обожала расхаживать по дому в мужском банном халате, который ты ей купил. На ней был этот халат, когда ее убили? — Джек медленно кивнул. — Может, под халатом были чулки и пояс. Может, она была голой, ты начал ее одевать, но запаниковал. Так или иначе, женщину, в которую ты влюбился, убили, и теперь ты думал только о том, как выйти сухим из воды. С благородством у тебя не очень, Джек.

Он закрыл глаза.

— Я ничего не соображал. Я не знал, что творю.

— Это понятно. Однако, уйдя из квартиры, ты сообразил, что можешь сжечь все банные халаты Нью-Йорка, но не отведешь от себя подозрений. Если труп останется в квартире, след обязательно приведет к тебе. Но сделать это самому духу у тебя не хватило. Ты прибежал ко мне с наспех придуманной историей, признался в измене Кэй с тем, чтобы скрыть все остальное. И ты обвел меня вокруг пальца. Я тебе поверил. Увез тело Алисии и вывел тебя из-под удара. Помнишь, что ты сказал мне несколько минут тому назад? Насчет того, что плевать ты хотел на брифкейс и думал только об Алисии. — Он кивнул. — Ты солгал. Брифкейс ты хранил у себя, так что смерть Алисин тебя особо не волновала. У тебя и в мыслях не было рассказать мне о брифкейсе.

— Я не хотел… усложнять ситуацию.

— Ты не хотел расстаться с целым состоянием. Так будет точнее. Пока я вывозил труп, ты уже договаривался с Баннистером. Ты позвонил ему, чтобы продать брифкейс и сорвать на этом большой куш. Алисия умерла, так что о поездке в Бразилию речь больше не шла. Но ты нашел бы применение ста «штукам», которые ты не собирался вносить в налоговую декларацию. Ты позвонил Баннистеру и попытался договориться с ним. Он захотел узнать, кто ты такой. Ты испугался.

— Я подумал, что он может меня убить.

— Тогда ты бросил ему кость — назвал ему мою фамилию.

— Я ничего не соображал.

— Удобная отговорка, не так ли? Да только ты слишком часто ее повторяешь. Она уже приелась. В общем, Баннистер показал, что он умнее тебя. Позвонив мне, он сразу понял, что первый раз разговаривал с другим человеком. Но ты дал ему ниточку, потянув за которую, он надеялся размотать весь клубок. Кроме моей фамилии у него ничего не было, и он решил прощупать меня. Прислал двух горилл, и они как следует отделали меня. По твоей вине.

— Я не знал…

— Ты никогда ничего не знал. Ты изгадил все, к чему прикасался. Показал себя полным идиотом. Ты лгал так неуклюже, что я тебе верил. А глупость твоих действий не позволяла их анализировать. Сначала ты планировал уехать из Америки с Алисией и драгоценностями. Потом, когда Алисию убили, попытался сбыть драгоценности Баннистеру. Наконец, попал на такой тонкий лед, когда боялся даже вздохнуть. Деньги уже не грели душу. Когда я позвонил тебе этим утром, ты едва не помер от страха, так?

— Да. Я боялся.

— И решил избавиться от брифкейса. А узнав, что меня нет дома, сразу сообразил, как это сделать. Пока я ждал твоего звонка, ты примчался сюда. Может, собирался положить брифкейс под коврик, но нашел ключ, открыл дверь и вошел в квартиру. Бросил брифкейс на кофейный столик и позвонил мне с моего же телефона. Ловкач. И решил, что уж теперь тебе точно ничего не грозит. Кэй и дети по-прежнему при тебе, пусть ты и не думал о них… Только не рассказывай мне, как сильно ты их любишь. Обрыдли мне твои признания в любви. Жена, дети, положение в обществе и практика остались при тебе. О романтике больше не хотелось и думать. Ты радовался тому, что тебя не втянули в эти разборки. Вот почему ты так быстро согласился с моим предположением, что погром в квартире тебе лишь привиделся. Ты бы согласился с чем угодно, лишь бы тебя сняли с крючка.

Он молчал. Я повернулся к нему спиной, со слабой надеждой, что он бросится на меня и я смогу снова ему врезать. Но, откровенно говоря, бить его больше не хотелось. Ярость и ненависть уступили место презрению. Кому охота марать руки о такую дрянь?

— Поднимайся, — приказал я. На его лице отразилась тревога. — Живее. Поднимайся. Бить я тебя не собираюсь. Надоело мне смотреть на тебя. Ты выглядишь чертовски глупо, когда лежишь на полу.

Он поднялся. Со страхом в глазах.

— Джек, почему?

Я наблюдал за ним, пока он обдумывал ответ. А когда он заговорил, у меня создалось ощущение, что разговор он ведет с самим собой.

— Даже не знаю. Я… Кэй и я давно уже не любим друг друга. Чувства притупились.

— И в этом причина?

— В том числе. Еще эта занудная работа. Может, я сделал ошибку, выучившись на врача. В медицине я видел лишь деньги, уважение, положение в обществе. Особого интереса она у меня не вызывала. А потом я встретил Алисию. — Он помолчал, переводя дыхание. — Мы были созданы друг для друга. И при нашем контакте произошла какая-то реакция. Можно сказать, химическая реакция. Взрыв. Она порхала по жизни, не зная, что произойдет с ней на следующий день. Была проституткой, курила марихуану, работала в паре с мошенником. От некоторых ее историй у меня волосы вставали дыбом. Благодаря ей у меня вновь проснулся интерес к жизни. Мне представилась возможность начать все заново. Деньги, которые мы могли выручить за драгоценности, открывали перед нами весь мир. Я не мог упустить такой шанс.

— И сколько бы прошло времени, прежде чем тебе наскучила бы и новая жизнь?

— Такого быть не могло, — отрезал он.

— Ты уверен?

— Эд, мы любили друг друга.

— Понятное дело. Когда-то ты любил Кэй, не так ли?

Он вздохнул.

— Это было давно. Тогда я бы другим человеком. И любовь у нас была другая. Я очень любил Алисию.

— Поэтому и убил ее.

Он уставился на меня. Хотел что-то сказать, но я поднял руку, показывая, что ему лучше помолчать.

— Ты ее убил. Ты и Вольштейн любили ее, и оба приложили руку к ее смерти. Ты подставил ее под пулю. Если б не ты, она и Вольштейн реализовали намеченный план и укрылись бы в Канаде. Ты заставил Алисию предать Вольштейна, и он ее убил. Он показал себя мужчиной, Джек, в отличие от тебя. Он убил ее мечом, а ты — поцелуем.

Он долго молчал, потом медленно кивнул. Я ждал, что он скажет.

— Ты должен меня убить.

Я покачал головой.

— Сегодня я убил слишком много людей. Четверых. Поверишь ли? Четверых. И каждый из них лучше тебя. Но мне надоело убивать, надоело изображать Господа Бога. Тебя я убить не могу.

— Что… что ты собираешься со мной делать?

— Не могу я и сдать тебя в полицию. Потому что этим принесу Кэй и детям куда как больше вреда, чем тебе. Не могу даже избить тебя. Ты — мерзкий, отвратительный тип, а я ничего не могу с тобой поделать. Убирайся отсюда. И держись от меня подальше. Не хочу больше тебя видеть, разговаривать с тобой. Возвращайся к Кэй и играй роль любящего мужа. Ты ей нужен. Я не понимаю, кому может понадобиться такое дерьмо, но ты ей нужен. Так что будь при ней.

Он стоял, как истукан.

— Убирайся, черт бы тебя побрал!

Он повернулся и направился к двери. Открыл ее, вышел на лестничную площадку, закрыл дверь за собой. Я услышал, как под ним заскрипели ступени. Во время нашего разговора зарядил дождь. Большие, тяжелые капли падали на асфальт. Я открыл окно, чтобы проветрить помещение.

Глава 14

Она сидела напротив меня, размешивала сахар в чашке черного кофе. Не поднимая глаз. В простом зеленом свитере, надетом поверх белой блузки. Очень красивая. Я думал о том, каково это, два-три раза в день сидеть с ней за одним столом. И решил, что это не самое худшее времяпрепровождение. Независимо от того, вести ли речь о неделе, или о всей жизни.

— Любопытнее и любопытнее, сказала Алиса, — нарушила Мэдди затянувшуюся паузу.

— Ты не понимаешь?

Она покачала головой.

— Не в этом дело. Я понимаю, что́ произошло и как. А вот люди ставят меня в тупик.

— Я знаю.

— Этот Питер Армин. Наверное, я должна называть его Вольштейном? Не получается. Он… не похож на нациста. Я не могу представить себе, как он вскидывает руку и кричит: «Хайль Гитлер»! Такое просто не укладывается в голове.

— Он же не был штурмовиком, Мэдди.

— Разумеется. Скорее, он работал у… ну, у этого, который занимался пропагандой. Ты знаешь, о ком я.

— У Геббельса, который возглавлял министерство пропаганды. Мозговой центр Третьего рейха. Думаю, ты права. Вольштейну там было бы самое место.

Она скорчила гримаску.

— Мне понравился Армин. Глупо, не так ли? Но он мне действительно понравился.

— Мне он тоже понравился.

— А Энрайт оказался таким мерзавцем. Он не понес никакого наказания.

— Ты не права.

— Неужели?

Я кивнул.

— Видишь ли, для Баннистера и его подручных самое ужасное наказание — смерть. Так же, как и для Вольштейна. А вот для Джека Энрайта самое худшее наказание — жизнь.

Она откинулась на спинку стула, обдумывая мои слова.

— Пожалуй, я понимаю, о чем ты. — Она поднялась, взяла с плиты кофейник, наполнила наши чашки. Я пригубил свою. Слишком горячо. Поставил чашку на стол, чтобы дать кофе остыть. Мне нравилось, как она варила кофе. Мне нравилось, как она готовила.

— Должно быть, она незаурядная женщина.

— Алисия?

— Да. Или Шейла. У всех по два имени. Ты заметил? Запутаться — пара пустяков. Но ты знаешь, о ком я. Незаурядная.

— Исходишь из ее поступков?

— Да нет же. Я говорю об эффекте, который она производила на мужчин. Вольштейн и Энрайт влюбились в нее. А ведь у них нет ничего общего.

— Может, каждый из них видел в ней другую женщину.

Я вновь пригубил кофе.

— Они действительно очень разные. Поэтому я так долго не мог разобраться в ситуации. Вольштейн был профессионалом, тогда как Энрайт — стопроцентный дилетант. Они вели себя по-разному и лгали по-разному. Но, как только я сообразил, что к чему, все встало на свои места. Вольштейн пытался увести меня в сторону. Будучи профессионалом, он и лгал профессионально. Энрайт не знал, как лгать. Потому-то ничего и не мог рассказать об Алисии. Чувствовал, что я поймаю его на первой же фразе. А вот Вольштейн придумал ей целую «легенду», чтобы я сбился с пути. Джек же прикидывался, что для него прошлое Алисии — тайна за семью печатями.

— Он сказал, что она имела какое-то отношение к театру…

— Вот-вот. Чистая фантазия. Должно быть, она упоминала про вечеринку, на которой побывала с Баннистером. Джек и бросил мне эту кость, чтобы я грыз ее и не задавал новых вопросов. — Мэдди кивнула. — Он соврал и насчет разгрома в квартире.

— Да. И он, и Вольштейн лгали по-своему. Точно так же, как любили Алисию. И убили ее.

Я взял ее за руку, погладил по тыльной стороне ладони. Посмотрел на макушку. Чистые, ароматные волосы. Я прислушался к каплям дождя, барабанящим по окнам, вдохнул запах кофе.

— Эд? Я вот о чем подумала. Полиция проведет расследование, да?

— Черт, им ничего другого не остается. Три трупа в Авалоне, один — в «Раскине». Если они не займутся расследованием, их забросают камнями.

— Они могут выйти на тебя?

— Ни в коем разе. С Вольштейном они разберутся быстро. Самоубийство. Они даже не будут искать отпечатки пальцев. «Беретту» я оставил в его номере. Если проведут баллистическую экспертизу, то повесят на Вольштейна убийство Баннистера. Тем самым смогут закрыть сразу два уголовных дела.

Мэдди кивнула.

— А как насчет денег? Пять тысяч долларов, которые ты взял у Армина.

— Я оставлю их себе.

— Но…

— А что еще мне с ними делать? Наследников у него нет. Пять «штук» мне не помешают, Мэдди. Я имею на них полное право.

Она вновь задумалась.

— Наверное. А драгоценности?

— Их я оставить не могу. Полмиллиона — не пять тысяч. Я даже представить себе не могу, что делать с такими деньгами. Так или иначе, они превратят меня в своего раба.

— Так что же ты будешь с ними делать?

— Я уже все сделал. Положил ключи и письмо с подробными инструкциями в конверт и отправил в израильское посольство. Настоящие владельцы, конечно же, мертвы. Но они хотели бы, чтобы их драгоценности послужили на пользу Израиля. Полагаю, это наилучший вариант.

— Понимаю.

— По правде говоря, для меня это лучший способ избавиться от них. А что сделают с ними израильтяне — мне без разницы. Пусть обводняют пустыню Негев или покупают оружие, чтобы отстреливать босоногих арабов. Мне все равно, какому делу послужат теперь эти драгоценности. Главное для меня — избавиться от них.

Она не ответила. На смену разговору пришла длинная пауза, прервать которую мы могли только одним способом — сменив тему. Я смотрел на Мэдди и пытался понять, согласится ли она с теми решениями, которые я уже принял. А потом задался вопросом, а почему, собственно, меня должно волновать ее мнение. Я подумал, что, возможно, люблю ее (что бы это ни означало), подумал о двух других мужчинах, которые влюбились, подумал о том, что сделала с ними эта любовь, и что они сделали из-за любви.

Дождь все лил. К Мэдди я приехал на такси, оставив «шеви» в гараже, и я знал, как мы проведем этот вечер. После долгого обсуждения решим, что в такой дождь ловить такси — сущее мучение, а потому мне лучше провести ночь у Мэдди. Посидим, послушаем тихую музыку и в должное время заберемся в постель.

На этот раз молчание нарушил я.

— Прослушивание. Ты обещала рассказать, как оно прошло.

Мэдди хлопнула в ладоши, словно счастливый ребенок.

— Господи! Как я могла об этом забыть! Но твои новости потрясли меня, Эд. Я прочитала роль и понравилась ему.

— Ты получила контракт?

— Он хочет послушать меня еще раз. Во всяком случае, он так сказал. Но, пока я ждала тебя, позвонил Мори и заверил меня, что дело в шляпе. Каспар от меня в восторге и считает, что лучшей исполнительницы ему не найти. Так что второе прослушивание не более, чем формальность.

Я сказал ей, что это прекрасно.

— Не только прекрасно, но и удивительно, бесподобно, потрясающе. — Лицо ее стало серьезным. — Возможно, это тот шанс, о котором я мечтала, Эд. Каспар — превосходный режиссер и роль чудесная. Действительно, чудесная. И критикам наверняка понравится. Новые постановки Лорки вызывают у них щенячий восторг. Последняя была полтора года тому назад и продержалась очень короткое время. Я ее видела. Чистая самодеятельность. Состав ужасный, режиссура ниже всякой критики. Зато ворох хвалебных рецензий. — Она глубоко вдохнула, переводя дыхание. — Второго такого шанса может не быть.

— Когда начинаются репетиции?

— Мори точно не знает. Ничего определенного Каспар еще не сказал. Он никогда ничего не говорит до самого последнего момента. Но Мори знает, что репетировать он собирается вне Нью-Йорка. И премьера будет в каком-нибудь другом городе. Так уж у него заведено. Наверное, мы уедем в середине месяца и проведем лето в какой-нибудь дыре, а откроем сезон в Нью-Хэвене или Бостоне. Но это только догадки. — Она улыбнулась. — Ты будешь скучать по мне, Эд?

— Конечно. Особенно по ночам.

Потом мы поговорили о всяких пустяках, готовясь к неизбежному путешествию в спальню, куда нас обоих тянуло с все большей силой. А в голове у меня мелькали мысли о том, как она выглядела утром, как она будет выглядеть, приходя домой, сочетаются ли имя Мэдди и фамилия Лондон. Такие вот мелькали мысли. Глупые мысли. Юношеские. Через неделю или две она уедет из города на несколько месяцев. Уедет без оглядки. Да и я буду провожать ее без сожаления. Может, что-то и сладится у нас осенью, после ее возвращения. Может, и нет.

Чашки с кофе мы перенесли в гостиную. Она поставила на проигрыватель пластинку, мы устроились на диване, послушали тихую музыку. Она прижималась ко мне, теплая, нежная, домашняя.

— Очень уж здесь уютно, — изрек я.

— Тебе нравится?

— Более чем.

Мэдди сладко улыбнулась.

— Должно нравиться. В конце концов, ты здесь уже бывал.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14