КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Майская Гроза 3 [Сергей Иванович Чекоданов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сергей Чекоданов Майская Гроза Книга третья

29 апреля 1942 года Москва

— Товарищ полковник, разрешите обратиться. — Раздалось за спиной и Андрей обернулся. — Вы Алeну Егорцеву не видели? — Последовал следующий вопрос, не дожидаясь его разрешения.

Андрей строго осмотрел молодого лeтчика в парадной лeтной форме, уже с погонами. Тот слишком уверенно и не по уставу вeл разговор со старшим офицером, но без наглости. Так, старый знакомый — лейтенант Тимур Фрунзе. Виделись на Новогоднем концерте в Кремле не далее, как четыре месяца назад.

Всe ясно. Ну кого ещe из посторонних военных могут запустить в секретный, несуществующий ни на каких картах Зеленоград. Пусть всего города одна улица, да три переулка. Но при этой улице два сверхсекретных завода и четыре института. Это уже построенных. И с десяток объектов подобного назначения ещe строится. Да и вторую жилую улицу начали сооружать, и наметили для постройки ещe одну. Глядишь к концу года полноценный городок будет. А если военных из охраны посчитать, для которых отдельный военный городок соорудили, то и на хороший райцентр потянет, которых в данной реальности не так уж и много.

Всe равно удивительно, как он смог выяснить, где Алeнка сейчас находится. Наверняка, эта юная егоза в каком-нибудь письме проболталась. Ну, а дальше или приeмный отец маршал Ворошилов посодействовал, или командир его полка майор Василий Сталин поспособствовал.

— Лейтенант, вас где обучали так со старшими по званию разговаривать. — Андрей напустил строгости в голос, ставя на место Тимура.

— Виноват, товарищ полковник. — Вытянулся тот.

Всe-таки неплохой парень. Немного безалаберный, но без глупости и зазнайства. В другой ситуации Андрей и руку бы ему протянул. Но не сейчас.

— Где же она ещe может быть накануне первомайского праздника. — Продолжал Андрей с той же строгостью в голосе. — Только в клубе. Где клуб находится, надеюсь, сам узнаешь?

— Так точно, товарищ полковник. — Бодро отрапортовал Тимур. — Разрешите идти?

— Идите, лейтенант. — Андрей добавил разрешающий взмах рукой и лейтенант Фрунзе, по-уставному повернувшись через плечо, совершил два строевых шага, но тут же сорвался на бег.

Андрей проводил его взглядом. Да, с операцией прикрытия они перестарались. Тогда, в сентябре прошлого года, вождь неожиданно быстро согласился на участие своего сына Василия в этом деле. Наверное, собирался совместить с операцией прикрытия какие-то свои воспитательные планы. Написали текст, заставили этих молодых оболтусов, Алeнку с Васькой, выучить его, приготовили всю мизансцену, обеспечив присутствие достаточного количества невоздержанных на язык личностей, и свели героев этой трагикомедии в фойе после дневного концерта. А вот дальше всe пошло наперекосяк. Увидев такую толпу народа вблизи, Василий Сталин только мычал и блеял, хотя по сценарию ему полагалась изображать барское хамство. Не лучше вела себя и певица Егорцева. Краснела, бледнела, кусала губы, выдавливала из себя слишком уж неуверенным голосом порученные ей слова. Короче, полный провал. Если уж бог не дал тебе актeрских талантов, то полноценно сыграть даже самую завалящую пьеску ты не сможешь.

Спасибо, что подчинeнные старшего майора Зайцева обеспечили присутствие пары журналистов из категории «помойных шакалов», встречавшихся среди работников пера и в это время. Уж они раздули даже эту плохо сыгранную сцену до события мирового масштаба. Не в печати, конечно. Да и кто бы им дал затрагивать имя вождя в газетных заметках. А уж на бытовом, «кухонном», уровне они развернулись в полную силу. В результате, о свершившемся скандале Москва узнала даже быстрее, чем это смогли бы сделать газеты. Пройдя длинную цепочку пересказов, новость приобрела столь красочные подробности, что составлявшие сценарий ссоры оперативники могли только удивляться буйности фантазии многочисленных «очевидцев», которых оказалось столько, что здание филармонии не смогло бы вместить и за две недели.

Но дело было сделано. Певицу Егорцеву срочно исключили из списков филармонии. Прошлись по ней парой статеек, в которых открыто не указывались причины опалы, но все в Москве прекрасно знали, что и как на самом деле. Алeнка могла спокойно собирать вещи и переселяться в строящийся Зеленоград, где у неe была возможность на некоторое время затеряться от интересов английской агентуры.

Но вмешались силы, которые никто не учитывал при планировании операции и представить их существование не мог. Виктор Зайцев со злости обозвал всe это гусарством, Берия идиотизмом, Андрей вообще высказался матерно со всеми известными ему оборотами и склонениями.

Вмешался ещe один человек, возможности появления которого в данном деле никто и представить не мог. Через сутки после инцидента в филармонии у подъезда дома, в котором проживала семья Егорцевых, обнаружилась делегация лeтчиков во главе с молодым лейтенантом Тимуром Фрунзе. Ни Сашки, ни его охраны поблизости не было, поэтому никто не мог воспрепятствовать делегации 16-го истребительного авиаполка спокойно проследовать до самой двери коммунальной квартиры, уговорить сердобольную соседку открыть эту дверь и вломиться прямо в комнату, где Алeнка паковала свои вещи, с двумя громадными охапками цветов. Дальше пошли торжественные извинения от всего состава полка за недавно назначенного заместителя командира полка Василия Сталина. Уверения, что Тимур знает Василия очень давно, что тот не хотел сказать ничего дурного, что он очень хороший человек и так далее, и так далее. Когда Сашка смог приехать, в комнате уже торжественно пили чай, достигнув полного примирения, и решали, как и когда отвезти Алeнку в полк, чтобы капитан Сталин смог принести ей извинения лично.

Замять продолжение скандала стоило не меньших трудов, чем его раздуть. Лeтчикам пришлось намекнуть, что дело это намного серьeзнее, чем они думают. Честному и храброму, но наивному по молодости лейтенанту Фрунзе сказали чуть больше, переведя его в разряд полупосвящeнных. Спустя два дня, с личного благословления вождя, капитана Василия Сталина и лейтенанта Тимура Фрунзе отправили на Центральный фронт продолжать службу. Алeнку с большими предосторожностями и под серьeзной охраной, от многочисленных поклонников, рвущихся принести ей извинения от всей Красной армии, переправили в закрытый и секретный Зеленоград, существовавший тогда только в качестве административного понятия. Охочие до великосветских сплетен москвичи почесали языки ещe пару недель и всe начало забываться.

Для всех, кроме двух человек. Вначале на адрес старой квартиры пришло письмо лейтенанта Фрунзе для «Самой талантливой певицы Советского Союза», которое Сашка долго вертел в руках, перекладывал с места на место, только что на зуб не пробовал, и, в конце концов, пошeл с ним к старшему майору Зайцеву. Тот побурчал, не желая перекладывать ответственность на себя, но всe же принял решение. Письмо переправили дальше. А вскоре обратно на фронт улетело ещe одно письмо. И поехало.

Андрей не возражал. Дело молодое. Когда же ещe доверять бумаге чувства и надежды, как не в молодости. А наметится что-то серьeзное, тем лучше. Тем более в этой войне есть у лейтенанта Фрунзе все шансы уцелеть. По личной просьбе Ворошилова молодого и отчаянного, но совершенно неопытного парня на серьeзные боевые задания вначале не выпускали, давая тому приобрести лeтный опыт. Затем прикрепили к опытному пилоту с десятком сбитых самолeтов противника, в надежде, что тот сумеет сберечь парня от необдуманных поступков.

Да и сама обстановка в воздухе в корне отличалась от того, что было в конце сорок первого года войны реальности Андрея. Люфтваффе агонизировали. Воевать с двумя противниками сразу оказалось выше их сил, даже если враги не согласовывают своих действий. Геринг гонял своих лeтчиков с одного советского фронта на другой, противодействуя воздушным армиям Красной Армии, но каждый раз оказывался в проигрыше, так как противник мог легко создать численное превосходство в любой точке Восточного фронта, просто подключив к боевым действиям несколько полков или дивизий соседней воздушной армии. Не особо напрягаясь при этом.

Ещe хуже было дело в самой Германии. Англичане наносили воздушные удары по городам Германии чуть ли не каждую ночь. Противодействовать им было чрезвычайно трудно. Если советские дальние бомбардировщики можно было подловить вблизи стратегических объектов, то англичане могли сбросить бомбы куда угодно, лишь бы это был населeнный пункт. И не заморачивались с точностью бомбометания, высыпая свой смертоносный груз по площадям. Правда, при всей стихийности бомбардировок ни один немецкий военный завод от действий английской авиации до сих пор не пострадал.

Господин Черчилль верен своим принципам как никогда.

Андрей уже прошeл пару сотен метров отделявших его новое место жительства от здания института. Хоть и была в его полном распоряжении служебная машина, он использовал еe только в случае спешки или плохой погоды. А сегодня солнышко расщедрилось совсем не по-весеннему, позволяя оставить дома надоевшую за зиму шинель. Щеголяли в кителях и другие военные, которых в данном городе было абсолютное большинство. Вернее, большинство носило военную форму, имея при этом к армии весьма опосредственное отношение, как и сам Андрей. Нося воинское звание полковника, был он скорее кабинетным учeным, а точнее научным руководителем, озабоченным общенаучными вопросами, пусть, и работала основная часть его исследований прежде всего на оборону. Можно было, конечно, носить и гражданскую одежду, но привычка великое дело. Привык он за два года присутствия в данном мире к личности военного. Напрягала только необходимость постоянно отдавать честь спешащим по своим делам другим людям в военной форме.

Впрочем, знающему человеку форма может очень многое сказать, нужно просто уметь видеть те нюансы, которые опытный служака отмечает с первого взгляда. Как сам Андрей во время срочной службы в Советской армии мог с первого взгляда определить срок службы встреченного солдатика по внешнему виду надетого на того хэбэ.

Хотя и сейчас он не полный профан. Тем более, что после введения новой формы прошeл столь малый срок, что количество вариаций старого и нового превосходит все разумные пределы. И чем больше в форме старого, тем дальше данный человек от штабов и тем ближе к реальному делу.

Вот заспешили мимо три офицера с наскоро пришитыми на старую гимнастeрку полевыми погонами. Сразу видно недавно с фронта. Судя по эмблемам артиллеристов, ещe одна делегация ракетчиков прибыла предложить очередное улучшение систем залпового огня, именуемых в данном времени реактивными миномeтами.

А вот этот гусь при полном параде и с отливающими золотом погонами явно из какого-то московского штаба с очередной инспекцией. Походить, поизображать серьeзную деятельность, подоставать своим идиотизмом проверяемых, пожрать в столовой, обеспечиваемой по одним из самых лучших в стране норм, и торжественно убыть с чувством исполненного долга.

Слава богу, для таких вот долбодятлов приготовлены специальные отделы, которые не допускают их к действительно серьeзным делам. Торжественно таскают по наземным этажам заводов, не поясняя, что основная деятельность в этом городе сосредоточена под землeй. Подсовывают на проверку бумажки с многочисленными печатями и грифами секретности, забитые таблицами, графиками и мудрeными формулами, на самом деле представляющие собой обыкновенные пустышки, заготовленные специально для таких вот непрошенных гостей. Была у этих бумаг и ещe одна очень важная роль — ведомство Меркулова отлавливало на них шпионов. Причeм, небезуспешно.

Сам Андрей парадную форму не любил, предпочитая ей повседневный китель цвета хаки с обычными полевыми погонами. Новые уставы такое допускали даже для тыловых подразделений. А уж на фронте глубоко плевали на все требования, и носили как им удобнее. Строго по пословице его времени, пришедшей с афганской войны — «форма номер восемь, что украли, то и носим». В тыловых частях новую форму постепенно вводили для всех. А в окопах погоны не приживались по той причине, что разгрузочные жилеты, которые получали поголовно все действительно воюющие подразделения, перекрывали как раз ту часть погона, где можно было определить звание. Поди разберись, кто перед тобой появился. Оттого товарищи офицеры, они же бывшие командиры, просто привинчивали на петлицы старой формы соответствующее количество звeздочек, а то и попросту щеголяли со старыми кубарями и шпалами. Боевым частям прощали. Вот когда дело дойдeт до строевых смотров и парадов, тогда и их заставят переодеться.

Андрей добрался до проходной института, предъявил пропуск, дождался сличения своей морды лица с фотографией в оном документе и прошeл внутрь. Конечно, его здесь прекрасно знали, но порядок есть порядок. Да и бойцы, стоящие на охране, рисковать лишний раз не будут. У нынешнего начальника охраны института не побалуешь. Мгновенно отчислит на усиление охраны какого-либо из закрытых объектов подобного типа, но куда-нибудь поближе к полярному кругу. Где целых полтора месяца в году круглое лето, а комары размером превышают среднерусских стрекоз. А из развлечений — только увольнительная до ближайшей медвежьей берлоги, и, соответственно, оздоровительная пробежка с обрадованным медведем на закорках.

Андрей дождался когда через КПП пройдeт его охрана, без которой ему разрешалось передвигаться только внутри собственной квартиры. Моментами откровенно напрягало. Но, нужно признать, что ребята дело знали и не мешали подопечному заниматься своими делами, беря инициативу в собственные руки только в экстренных случаях, коих за последние полгода было всего три. Из них только один представлял действительную опасность, когда зимой в районе Смоленска на колонну новой техники, в составе которой двигалась и эмка Андрея, совершила налeт немецкая диверсионная группа.

Непонятен был сам смысл этой эскапады. Неужели они, в самом деле, надеялись захватить один из образцов локаторов или самоходных зениток, передвигавшихся в колонне. К сожалению, допросить никого не удалось. Пока охрана Андрея старательно спасала своего подопечного от неведомой опасности, а он сам пытался выяснить, что там происходит, всe было кончено. Эти армейские дуболомы, вместо того чтобы захватить в плен хоть кого-нибудь, просто развернули башни пары «Шилок» и из восьми стволов покрошили противника в мелкий винегрет. Настолько мелкий, что опергруппа НКГБ вынуждена была собирать немецких диверсантов по частям. А вот немецких ли?

Только вмешательство Андрея спасло тогда от трибунала проявившего излишнюю торопливость командира зенитного взвода. Гэбэшники топотали копытами, как ретивые кони, пытаясь разорвать виновника того, что они остались без законной добычи. А вся вина лейтенанта заключалась в том, что он несколько месяцев провeл на фронте, где при сопровождении подобных колонн палил во всe, что имело глупость пошевелиться в пределах досягаемости его пушек.

Воистину, «Шилка» проявила себя настолько универсальным орудием, что еe охотно использовали для работы по всем видам наземных целей. Тем более, что действие вражеской авиации становилось всe более эпизодическим. Некоторыми «радетелями» государственных интересов предпринимались даже попытки снять еe с производства, или хотя бы сократить объeмы выпуска. «Мол, если воевать ей не с кем, то зачем на неe деньги тратить?» Непонятно, что там проявлялось на самом деле: кондовая глупость или змеиная хитрость. Высказывали подобные предложения, естественно, просто высокопоставленные идиоты, сумевшие удержаться на властном верху все эти годы. А вот кто подсказал им подобные мысли?

Это происшествие послужило очередным поводом запретить любые поездки за пределы Московской области полковника Банева и инженер-майора Егорцева. Хотя никаких доказательств того, что засаду организовали именно на Андрея, получено не было, вождь велел усилить меры предосторожности. Отныне за пределами городского периметра Зеленограда им разрешалось перемещаться только в новом правительственном лимузине, бронирование которого уступало только танкам, и под усиленной охраной бронетранспортeров и тех же самых «Шилок».

Как и ожидалось Андреем, название «Шилка» прочно укоренилось за неэлектронным вариантом ЗСУ-23-4. Для электронного варианта недолго думая предложили имя «Томь», продолжая традицию давать технике подобного типа имена по названиям рек. Подхватили эту моду и другие КБ, и сейчас по фронтовым дорогам бегают «Бия», «Зея» и «Катунь», представляющие собой переделки в ЗСУ старичка Т-26. Соответственно со спаркой крупнокалиберных ДШК, спаркой зенитных пулемeтов Березина, того же калибра, и автоматической двадцатимиллиметровой пушкой. Мощь их, конечно, с «Шилкой» ни в какое сравнение не идeт, но для сопровождения колонн стрелковых дивизий они вполне подходят.

В фойе института охрана перераспределила свои роли. Двое отправились в караульное помещение отдыхать и ожидать своей очереди, а один из лейтенантов двинулся вместе с Андреем в сторону его кабинета. Если бы ребята не закрывали своими телами его бесценную особу при всяких неожиданностях, то Андрей всерьeз бы посчитал, что главной задачей охраны является его ликвидация, если что-то пойдeт не так.

В кабинете Андрея уже ожидала доставленная курьером именная почта. Расписавшись в получении, он первым делом рассортировал конверты по степени важности отправителя, затем вскрыл, бегло прочитал содержимое и переложил ещe раз, теперь по срочности исполнения. Вызвав секретаря, Андрей передал большую часть указаний нижестоящим исполнителям, оставив себе только два конверта. С ними и предстояло работать именно ему.

Первым был отчeт Чистякова, продолжавшего работу в старом институте над совершенствованием ЭВМ второго поколения. Ему удалось построить уже три экземпляра, единым в которых было только название, а внутренности различались так сильно, что Сашка каждый раз предлагал поменять нумерацию. Но Андрей был непреклонен в том, что это одно и то же устройство. Вот когда им удастся создать ЭВМ, состоящую из отдельных взаимозаменяемых блоков, тогда он и разрешит обозвать еe «номер три». А пока построенные машины были уникальным изделием, с каждым из которых и работать нужно было по особым инструкциям. В клиентах, впрочем, недостатка не было. За подобными изделиями очередь расписана на пару лет. Причeм, контролирует распределение построенных ЭВМ всех типов лично сам Сталин, определяя какое направление науки в данный момент больше нуждается в электронном вычислителе.

Второй конверт напоминал о необходимости приступить к ежемесячной обязанности анализа обстановки в мире. Сегодня предпоследний день апреля, а знакомится вождь с его докладами в первые дни наступающего месяца.

Андрей вскрыл, отложенный при первых сортировках, конверт и углубился в чтение. Пробежав глазами довольно объeмный текст, он достал из одного из ящиков стола другие конверты подобного типа, полученные в течении месяца, развернул на столе карту Восточной Европы и красным карандашом принялся наносить изменения, возникшие на фронтах за последнюю неделю.

Никакой особо секретной информации в этих конвертах не было. По сути это была та же сводка Информбюро, но более подробная. С номерами частей, фамилиями командиров, направлениями ударов, контрударами противника и такой же информацией по его частям, естественно, той, что была известна разведке.

Вот что сообщал Левитан во вчерашней сводке. Войска генерала Ч взяли город Росток. А что за генерал? Какими частями он командует?

А в доставленном сегодня конверте чeтко расписано. Вторая танковая армия генерала Черняховского с ходу захватила город Росток, обошла Шверин, не рискуя ввязываться в бои за расположенный на островах город, и устремилась на запад. А что у нас на западе в этом районе? Правильно, Гамбург. А немного севернее Любек, тоже не последний город Ганзы. А ещe севернее практически полностью разрушенный англичанами Киль и стратегический Кильский канал. Вот и все расклады. Генералу Черняховскому поставлена задача по захвату основных немецких портов, расположенных на побережье западной Балтики, ну и, если повезeт, то и Гамбурга, относящегося уже к акватории моря Северного.

Иван Данилович начальную часть своей задачи выполнил, пройдя насквозь Мекленбург и расстроив систему обороны балтийского побережья в данном месте. Андрей может поспорить на что угодно, что одновременно с танками Черняховского, подходящими к окраинам Ростока, в порт Варнемюнде, основные морские ворота Ростока, входили корабли Балтфлота. И высаживали со своих палуб морскую пехоту, перепоясанную, как и положено, пулемeтными лентами. А дальше всe зависело от степени сопротивления противника. Могли уничтожить всех поголовно. А могли кого-нибудь, особо сообразительного в быстроте поднятия рук, оставить живым. У морпехов свои, особые, требования, после того, как они понесли страшные потери при попытке десантирования в Пиллау.

Балтийские моряки почти полностью контролируют море, после того, как новейшее германское чудище линкор «Тирпиц» был потоплен советскими подводными лодками, использовавшими акустические торпеды, последнюю разработку Ленинградских учeных. Охота шла долго, упорно, с переменным успехом, но завершилась победой. В линкор с интервалом в восемь минут воткнули одиннадцать торпед, выпущенных с трeх подлодок, несколько суток терпеливо ждавших его выхода из порта. Ну и рвануло! Остатки, некогда одного из лучших кораблей мира, лежат на дне неподалeку от Данцига, который линкор и защищал.

Радостную весть омрачило сообщение, что из пяти подлодок, принимавших участие в этой охоте, на базу вернулись только две. Но войны без потерь не бывает. Главное, чтобы уровень своих потерь не превышал потери противника, или хотя бы им соответствовал.

Андрей провeл красную линию, обозначающую нынешнее положение Восточного фронта, пересекающего восток Германии в основном по Одеру с двумя языками начавшегося наступления. Одно от Штетина в общем направлении на Гамбург и Бремен, огибающее столицу Германии с севера, другое через Саксонию на Лейпциг, севернее уцелевшего в этой реальности Дрездена. Отдельными стрелками нарисовал удары всех четырeх танковых армий, принимающих участие в этом наступлении.

Вдоль побережья Балтики наступает Вторая танковая армия Черняховского. Южнее, обходя Берлин по широкой дуге с охватом всех находящихся там частей, Третья танковая армия Рыбалко. Южный фланг окружения Берлинской группировки обеспечивает самая знаменитая танковая армия — Первая танковая Катукова. Ну, и на Лейпциг направлена Четвeртая танковая армия Богданова.

Основной замысел операции прост, как мычание. Танковыми таранами пробить немецкую оборону на всю возможную глубину, рассечь самые боеспособные части Вермахта, составляющие костяк Восточного фронта, на несколько отдельных котлов, окружить их плотным кольцом стрелковых корпусов. А затем заняться войсками расположенными в глубине Германии, представляющими собой, в основном, отведeнные в тыл потрeпанные на том же Восточном фронте дивизии, территориальные образования из плохо обученных резервистов, а также фольксштурм, который в этой реальности пришлось создать на три года раньше.

Пока что всe идeт по плану, насколько известно Андрею. Прибалтийский фронт Ватутина следует за своим танковым тараном, в лице армии Черняховского, оттесняя остатки немецких частей к морскому побережью. Где у них есть два выхода: или сдаться, или эвакуироваться, используя остатки флота, вырвавшегося из мышеловки Данцига, в которую порт превратился после того, как в конце января войска Ватутина вышли на балтийское побережье западнее Гдыни. Немедленно туда же были переброшены торпедные катера и подводные лодки, перебрались самолeты морской авиации Балтийского флота, были перенацелены на порт и стратегические бомбардировщики Авиации дальнего действия генерала Голованова. Прорывы из блокированного города превратились для немецких кораблей в заведомо проигрышную лотерею. Счастливчиков, сумевших избежать высыпаемых на порт бомб, всплывающих с глубины торпед, выстреливаемых по городу снарядов, было не более двадцати процентов. Всех остальных отправили на дно.

Сам Данциг пока держался. Части Ватутина сунулись к городу, наткнулись на плотную оборону и отошли на прежние рубежи, резонно рассудив, что не стоит рвать жилы при штурме укреплений, которые можно уничтожить бомбами и снарядами. Тем более, что опыт такого рода уже был. На карте Андрея есть два перечeркнутых кружка, обозначающих окруженные ещe в сентябре Бреслау и Познань. Хорошо укреплeнные города стойко держались, поверив обещаниям из Берлина о скорой помощи. Отвергли несколько ультиматумов о сдаче. Отбили все предпринятые попытки штурма. И тогда по приказу Верховного Главнокомандующего войска отошли в свои окопы, оставив даже те городские улицы, которые смогли захватить. Над городами загудели сотни бомбардировщиков, впервые применивших английский опыт обработки позиций противника. То есть бомбардировку по площадям. Бомб не жалели, используя кроме советских боеприпасов и бомбы захваченные на складах Люфтваффе. Жуткая карусель гудела и днeм и ночью безостановочно. Не сидела без дела и артиллерия, в основном используя трофейные орудия и снаряды к ним. Работали до прогара стволов, отправив потом вышедшие из строя пушки на переплавку. Защитникам Бреслау хватило трeх недель такой обработки, после чего остатки гарнизона предпочли сложить оружие. Познань продержалась полтора месяца, но там и укрепления были посолидней, и гарнизон более многочисленный, так как в Познань успели отступить четыре дивизии Вермахта, волею случая оказавшиеся в его пределах при подходе танковой армии Катукова. Помогло им это не сильно. Прежде всего прибавило жертв, как среди военных, так и жителей города. Стойкое сопротивление вызвало у русского противника вполне естественное желание ответить самым адекватным образом. К моменту капитуляции от города осталось так мало, что проще было построить его на новом месте, чем восстанавливать руины прежнего. Фортам и дотам повезло больше, но только до того момента, когда командование Западного фронта обратилось в Москву с просьбой применить по укреплениям Познани новые, «вакуумные», бомбы. А после разрешения оставалось только ждать, когда у защитников города сдадут нервы.

Данциг ожидало то же самое. Как и сопротивляющиеся пока остатки Восточной Пруссии. Блокированную армию фельдмаршала Клюге в шутку называли «вооружeнным лагерем военнопленных». Согнанные в окрестности Кeнигсберга остатки дивизий группы армий «Север» ещe могли оказывать сопротивление двум армиям Северо-Западного фронта генерала Горбатова, выделенным для их блокирования. Но вряд ли смогли бы противостоять серьeзному натиску, приди такое желание в головы московского начальства. Штурмовать обречeнный город желания не возникало, не только из-за нежелания нести потери, а прежде всего из-за необходимости спешить на запад. Все возможные резервы нужны были там.

Центральный фронт Рокоссовского выполнял, как и ожидалось, самую важную задачу, пытаясь выйти к центру Германии. В перспективе имея, в качестве сверхзадачи, прорыв к экономическому сердцу западной Германии — Руру. Пока всe развивалось хорошо. Не ожидавшие такой наглости части Вермахта поспешно отходили в сторону Берлина, ожидая, что русские армии повернут туда же. Что и предполагалось.

Самый ценный приз, Берлин, достался на долю Западного фронта генерала Конева. Ему и сил выдели намного больше, чем его соратникам — Рокоссовскому и Ватутину. Две танковые армии обходили немецкую столицу, торопясь замкнуть еe в кольцо. Это кроме трeх танковых и четырeх механизированных корпусов, выделенных Западному фронту для действий в близких окрестностях Берлина. Восемь общевойсковых армий должны были закрепить успех танкистов, прежде всего окружив немецкую столицу, не позволяя уйти оттуда частям противника. Нужно сказать, что дивизии Вермахта и сами не спешили отходить из намечающегося котла, приняв решение дать окончательный бой на подходах к своей столице.

Вновь созданный в ноябре Словацкий фронт застрял в Чешских Рудных горах, где противник имел возможность малыми силами противодействовать более многочисленным советским армиям. Откровенно говоря, никто и не рассчитывал на быстрый успех на столь сложном участке фронта. Самое главное, что и Вермахт не имел возможности снять оттуда ни одной дивизии, для перспективного удара в южный фланг Центрального фронта. Тем более, что, как говорилось в примечании к доставленной сводке, немецким дивизиям из Чехии вскоре придeтся спешить в другую сторону.

Юго-Западный фронт генерала Петрова через два дня должен перейти в наступление в направлении венгерской столицы. Гитлеру позволили там хозяйничать почти полгода. Пришла пора вернуть неправедно нажитое добро. Отныне никакие мотивы политического плана над Красной армией не довлеют, сковывая еe инициативу.

Поначалу новоявленные американские союзники пытались диктовать свои правила игры, указывая, что в операциях Красной армии им не нравится. И какой они хотели бы видеть европейскую войну. Хотя и союзниками их можно было назвать с большой натяжкой. Большая часть конгресса и высокопоставленных генералов, не оценив серьeзность начавшейся на Тихом океане войны, собирались, как и предполагалось с самого начала, вмешаться в Европейскую разборку, оставив выяснение отношений с Японией на более позднее время. Не получилось. Но главная ошибка уже была совершена. Вместо полноценного и полноправного союзнического договора, предложенного Москвой, Вашингтон решил ограничиться расплывчатым «Заявлением об общности интересов». В Белом доме решили, что основную скрипку в этой войне будут играть они и Англия, всe более зависящая от САСШ, а Советскому Союзу нужно отвести ту же самую роль, что и Китаю. Второстепенного марионеточного союзника, главная задача которого отвлекать войска Германии.

Сталин пожал плечами и велел Молотову подписать, не беря на себя никаких конкретных обязательств, повторив те же фразы, что использовали представители Вашингтона в отношении Советского Союза. Он-то знал намного больше, чем сидевшие на берегах тихого Потомака конгрессмены и давно не воевавшие американские генералы.

Правда, одну кость новоявленным «союзникам» всe же бросили. Отхватив к началу ноября половину Венгрии, вынуждены были остановиться войска Юго-Западного фронта и их румынские союзники. Румыны спешно начали обживать оторванную у давнего противника Северную Трансильванию. Советские войска стабилизировали фронт и перебросили подвижные части в Хорватию, у правителей которой хватило ума, вернее дурости, как раз к этому моменту объявить войну Советскому Союзу. То ли Гитлер надавил на поглавника Павелича, то ли англичане подсуетились, а может и американцы решили немного притормозить своего чересчур прыткого союзника, но дело было сделано. Какую он совершил глупость, правитель Хорватии понял только тогда, когда танки советских механизированных корпусов выкатились на окраины Загреба. Всe высшее хорватское руководство немедленно ударилось в бега, оставив присутствующие в столице воинские части храбро помирать за величие Хорватии. Хватило усташей ненадолго. Ровно до того момента, когда они поняли, что вместе с русскими Загреб штурмуют сербские отряды. И, если на милосердие советских бойцов они ещe могли рассчитывать, то счeт, предъявленный им сербами, был настолько длинным, что не оставлял никаких сомнений в судьбе оказавшихся в городе хорватских солдат. Все, кто не захотел умирать, поспешили отступить в недалeкие горы хребта Медведница. Чем на некоторое время продлили своe существование, так как советские войска соваться в горную часть страны не пожелали, а союзные им сербы не имели возможностей проведения широкомасштабных операций по зачистке условно освобождeнной территории.

По сути дела, вся бывшая Югославия представляет собой условно освобождeнную территорию. Советские части контролируют крупные города, межгорные равнины и основные дороги, как и немцы до этого. А в горах кто только не бродит. Остатки воинских частей Германии и Италии, дезертиры всех национальностей, партизанские отряды всех политических расцветок, обычные бандиты, прикрывающиеся лозунгами борьбы за народное благо, местные отряды самообороны, не многим от этих бандитов отличающиеся.

Но это уже головная боль вновь созданного югославского правительства. Хотя, вождь всe ещe в сомнениях — стоит ли воссоздавать столь неустойчивое государственное образование. Или же лучше образовать несколько мелких независимых республик, как это произошло в реальности инженера Банева.

Судя по обстановке, нанесeнной на карту, Венгрия обречена. Юго-Западный фронт теперь имеет возможность вломиться в неe аж с трeх направлений. Из Словакии, Румынии и Сербии. А, если добавить и возможный удар из Хорватии? Хотя, скорее всего, расположенные там войска нанесут удар в мягкое подбрюшье Рейха, на Штирию и Каринтию, приросшие территорией со славянским населением после разгрома Югославии год назад. Но и оставшихся сил должно хватить для разгрома, или же просто выдавливания за пределы страны, тех немецких дивизий, которые держат фронт в Венгрии. А также их немногочисленных мадьярских союзников.

Венгры, в большинстве своeм, не простили Гитлеру сентябрьского вторжения более полугода назад. Пусть, и не оказывали немцам серьeзного сопротивления, но и на их сторону стать не пожелали, найдя себе чрезвычайно удобную позицию стороннего наблюдателя. Также безразлично вели они себя и в отношении советских войск на той части страны, что находилась под контролем Красной Армии. До открытого саботажа не доходило, скорее всего это было похоже на «итальянскую забастовку». Улыбались, соглашались, имитировали бурную деятельность, но результат, чаще всего, был таким мизерным, что и упоминать его было стыдно.

Контрразведка кипела гневом, гэбэшники скрипели зубами, но Москва велела терпеть, не доводя обстановку до открытого сопротивления. Действовали всe больше уговорами, да элементарным подкупом, потихоньку выводя ситуацию из тупика. Первыми сломались крестьяне, резонно рассудившие, что им нет никакой разницы, кому именно продавать продовольствие. Раз русские платят, и неплохие деньги, то они не являются таким вселенским злом, как пытаются выставить их служители церкви. Затем стали к сотрудничеству подключаться и другие группы населения, от рабочих и железнодорожников, которым создали условия намного лучше, чем были у них до прихода советских войск, до мелких торговцев, аполитичность которых общеизвестна, лишь бы не мешали приторговывать, да налоги драли как можно меньше.

Ценность контролируемой гитлеровским Рейхом части венгерской равнины во много раз выше восточной части страны, захваченной Красной армией. Прежде всего, из-за нефтяных месторождений, которые немцам нужны как воздух. Потеряют их, и войну можно сворачивать. Так что лeгкой прогулкой предстоящая операция не будет. Но количество выделенных войск позволяло надеяться, что всe произойдeт согласно намеченным планам.

В Турции до сих пор тишина, в военном отношении. А так крика хватает. Вопят одновременно сторонники всех политических партий, вещают со страниц газет журналисты, подкармливаемые этими партиями, ворчат крестьяне, жизнь которых становится всe хуже, голосит смертным воем весь восток страны, терзаемый курдским мятежом.

Очистив от турецких войск почти все земли, населeнные курдами, военное руководство новоявленного Курдистана решило, что неплохо бы оторвать ещe немного земель от соседних стран, раз уж фортуна повернулась к ним лицом. Бои идут в Северном Ираке, где англичанам удаeтся контролировать только города и дороги. Начались волнения и в Сирии. Только в контролируемом советскими войсками Иране пока сохраняется спокойствие. У курдских военачальников хватает ума не ссориться с основным союзником, без которого они мгновенно потерпят поражение. Достаточно только будет турецким генералам перебросить в Курдистан дивизии, расположенные на границе Советского Закавказья.

На советско-турецкой границе обстановка вполне контролируемая. Турки не решаются вмешиваться в войну, резонно оценивая свои возможности как неудовлетворительные. Москва не желает влезать ещe в одну войну, хватает проблем и в Европе.

Намного тяжелее удерживать ситуацию под контролем в Болгарии. Болгары готовы, хоть завтра, ринуться на векового врага, бряцают оружием, постоянно проводят манeвры и учения в непосредственной близости от турецкой границы, устраивают провокации на самой границе. Турецкое правительство терпит, понимая, что вслед за болгарской армией в конфликт может вмешаться и Советская. А что могут сотворить с противником корпуса и дивизии Красной Армии, они прекрасно видели из наблюдений за войной в Европе.

В Греции пока остались отдельные немецкие части. Прорваться в Рейх сушей уже не получится. Хотя, полностью выйти к побережью Адриатики советские дивизии ещe не смогли, авиация Красной Армии целиком и полностью перекрывает все возможные пути отступления противника. Немцам остаeтся только переправляться морем в Италию и следовать в Фатерлянд уже по территории союзника. Или же ожидать высадки, в любой части Греции, английского десанта, речь о котором идeт уже не один месяц, чтобы навалять бриттам напоследок, для памяти.

Тем более, что на Крите подобный сценарий прокатил дважды. И оба раза англичанам пришлось ретироваться, кроме тех несчастных, которым пришлось сдаваться, так как человеколюбивое английское командование не озаботилось путями их эвакуации, в случае неудачи. Похоже, британским военным гениям подобные мысли не могли забрести в голову даже случайно. Наверное, так и есть. После успеха североафриканской кампании английские генералы, не страдавшие заниженной самооценкой и ранее, вообразили себя главными вершителями судеб текущей войны. Их даже не отрезвил провал десантной операции в Кале в декабре прошлого года.

Андрей помнит те тревожные минуты прочeсывания эфира, когда он пытался найти правдивую информацию о том, что же именно произошло на французском побережье Па-де-Кале. Каждая из участвующих сторон передавала бодрые репортажи, с торжеством смаковала подробности боя, перечисляла многочисленные жертвы противника, в меру своей фантазии проводила существующую, на данный момент, линию фронта.

Врали, как и ожидалось, и те и другие.

Всe, что удалось англичанам, это захватить несколько сотен метров портовых сооружений, за которые они и проливали кровь почти трое суток. Вернее, не англичанам, а канадцам и новозеландцам, оказавшимся одними из самых стойких бойцов Британской империи. Наверное, сказывались гены бывших уголовников и проходимцев всех мастей.

Немцы также не проявили себя лучшим образом, провозившись такое количество времени со столь малочисленным противником. Их, конечно, можно простить. На Западном фронте находились, в основном, те кому повезло, в силу связей или наличия лишних денег, не оказаться на фронте Восточном. И боевого опыта у них был мизер, и желания помирать во славу любой идеи. Оттого и возились они столько времени с двумя неполными бригадами там, где боевые дивизии Вермахта управились бы за несколько часов.

Может быть, Черчиллю и удалась бы эта операция, но вмешался Великий и Непогрешимый фюрер немецкого народа.

Гитлеру, в своe время, сообщили, что за покушением на него, в сентябре прошлого года, стоит английская разведка.

Фюрер обиделся. Англичане, которых он неоднократно причислял к потомкам арийской нации, сделать правильных выводов так и не сумели. Тем хуже для них! На Кале были брошены все наличные силы Люфтваффе, оказавшиеся в пределах досягаемости. Порт сравняли с уровнем моря, настолько сильной была бомбардировка. Не остановило даже то, что в некоторые сектора действия бомбардировщиков попали и немецкие части.

Если они не хотят помирать во славу фюрера, то не сильно отличаются от мятежников, уничтоженных в сентябре.

Гитлер так и не смог простить свою, почти не действующую, левую ногу участникам прошлогоднего мятежа. Ездить по роскошным выстраданным длительной политической борьбой апартаментам в инвалидном кресле — не великое удовольствие. А тем более, лицезреть перед собой тех, кого ты подозреваешь в покушении на свою драгоценную жизнь.

Естественно, это не прибавило боеспособности Вермахту. Те из генералов, кто чувствовал за собой хотя бы косвенную вину в организации покушения сентября сорок первого года, поспешили сдаться в плен первому попавшемуся противнику, резонно рассудив, что лучше остаться живым в плену врага, чем сдохнуть в концлагере от подозрений соотечественников. За редкими исключениями, решившими ответить по полной программе. Правда, было их настолько мало, что и пальцев одной руки хватит для перечисления.

Дурдом, конечно, прогрессировал. С точки зрения знатока истории времeн инженера Андрея Банева. Хотя здесь всe выглядело естественно и нормально. Ситуация напоминала сорок пятый год времени Андрея Банева. Рейх уже рассыпается, но количество желающих сопротивляться пока позволяет ему балансировать на зыбкой грани существования. Цементирует его железная воля фюрера, да энтузиазм связавших себя с национал-социализмом генералов и офицеров.

Взять, хотя бы, фельдмаршала Клюге. Несколько раз ему переправляли предложения о сдаче контролируемой им части Восточной Пруссии, но каждый раз фельдмаршал сохранял молчание. То ли, в самом деле, был верен идеям Гитлера, то ли боялся возможных репрессий, но остатки группы армий «Север» сопротивляются до сих пор. Хотя уже и прошло более четырех месяцев. Слава богу, хоть активных действий не предпринимал.

То ли Клюге надеялся, что в войну более активно вмешаются Америка с Англией и спасут остатки Германии. То ли ему доложили, что все вновь поступающие из СССР резервы отправляются на запад и его группировке немедленный штурм не грозит. Но он ещe на что-то надеялся. Может быть его и удивляли такие решения противника, но выводы из них он делал прежде всего в свою пользу.

Фельдмаршал удивился бы ещe больше, если бы знал, что из состава противостоящих ему, совсем недавно, войск на месте боевого базирования находится не более половины, а все остальные давноштурмуют основные узлы сопротивления Балтийского побережья. А его разведка с достойным лучшего применения постоянством докладывает, что все армии и корпуса генерала Горбатова остаются на месте, продолжая неторопливую подготовку к генеральному штурму оставшихся у немцев окрестностей Кeнигсберга.

Андрей перешeл к Южной части Европы. С Югославией обстановка более-менее ясна. Неясно, что именно произойдeт в ближайшее время в Греции. По понятным причинам Генеральный штаб не собирается отчитываться перед полковником войск связи о своих перспективных разработках. Верховный Главнокомандующий, использовав всю информацию, полученную от инженера Банева два года назад, информирует его о своих решениях эпизодически. И только в тех случаях, когда желает услышать негативную оценку. Поначалу Андрею было страшно спорить со Сталиным, но потом вождь открытым текстом заявил ему, что «подхалимов товарищу Сталину хватает и в других местах, а от тебя, товарищ полковник, мне нужно услышать аргументированное возражение, чтобы понять где мы ошиблись и напортачили».

Нужно сказать, что спорить было трудно. И не только из-за боязни угодить в тюрьму. Были люди с прегрешениями, превосходящими любые проступки полковника войск связи Банева, но никто из них до лагерей Колымы так и не добрался. Пока они находили силы и желания эти ошибки исправлять. Вон, бывший генерал-полковник Павлов вновь произведeн в звание генерал-лейтенанта танковых войск за успешные действия его танкового корпуса при захвате Померании. Глядишь и командармом со временем станет. А всe потому, что хватило ума и выдержки не обидеться, а взяться за дело с прежним пылом и сноровкой. И языком поменьше трепать.

Вождь может простить исправленную ошибку, но никогда не оставит без внимания бездеятельное умствование о недостатках его правления. Андрей вспоминает тот единственный случай открытого Сталинского гнева, свидетелем которого он оказался. Верховный в тот момент орал на бывшего генерала армии Мерецкова, который вмешался в проведение Восточно-Прусской операции, своей властью отменил приказания командующего Северо-Западным фронтом Кузнецова в самый неподходящий для этого момент. За несколько часов до начала операции. Начал перебрасывать войска с одного участка фронта на другой, уже не заботясь о маскировке, лишь бы успеть. Встревожил немцев, показал им направления ударов, в результате чего наши войска наткнулись на подготовившегося противника, понесли большие потери и не смогли пробить немецкую оборону.

— Считаешь, что он неправильно наступление подготовил! — Сталин показывал на стоящего неподалeку бывшего командующего фронтом Кузнецова. — Сообщи ему об этом заранее. Чтобы твой подчинeнный мог ошибку исправить. А ты что сделал?

Побледневший Мерецков только судорожно кивал головой.

— Ты вмешался в самый последний момент. Не смог выполнить своего замысла. И позорно сбежал в тыл от ответственности, оставив командующего фронтом расхлeбывать твою дурость. Да ещe начал болтать о том, что наступление провалилось, потому что Ставка плохо его подготовила.

В результате Мерецков отправился на фронт командовать одной из дивизий, уже в звании генерал-майора. Кузнецову тоже досталось, но с более мягкими формулировками о «не проявлении инициативы в отстаивании своего мнения и неумении командовать частями фронта в критической обстановке». Но ему поручили, по крайней мере, армию. А на командование Северо-Западным фронтом выдвинули единственного командарма, из участвующих в этой операции, сумевшего выполнить боевую задачу. Генерала Горбатова.

За прошедший год война изрядно перетасовала генеральскую колоду, вознеся одних на самый верх иерархии, а других раскидав по дальним закоулкам империи. Гремят ранее неведомые имена, герои прошлых лет постепенно забываются, а некоторые уже канули в небытие. У всех на слуху фамилии Рокоссовского, Конева, Ватутина, В последнее время всe чаще упоминают Горбатова, сумевшего небольшими силами решить Прусский вопрос. Не забывают в хвалебных очерках командующего Северным фронтом генерала Говорова, войска которого захватили более половины Норвегии, добравшись до Тронхейма, где вынуждены были остановиться, встретив сильное сопротивление немцев. Это не считая северной Финляндии, где войска того же фронта хозяйничают почти год.

Постоянно всплывает фамилия генерала Петрова. Всякий раз когда его войска совершают очередной бросок в Хорватии или Сербии, или ведут затяжные бои в Венгрии.

Толбухин, в конце ноября сменивший на командовании Южным фронтом ничем не проявившего себя генерал-полковника Черевиченко, пристальным вниманием прессы пока не отмечен. Его войска более полугода заняты демонстрацией своего присутствия на турецкой и греческой границе и активных боевых действий не ведут. Только подвижные соединения фронта участвовали в боях при зачистке Южной Сербии. Находящийся на том же участке фронта генерал Малиновский старательно муштрует Отдельную девятую армию, выстроенную на греческой границе, периодически устраивает боевые тревоги и учения, действуя на нервы немецким дивизиям, вынужденным ожидать удара в любой момент. Малиновский бы и ударил — приказа из Москвы нет.

Странным молчанием обходят персону генерала Потапова, возглавившего Словацкий фронт. Больших успехов там, конечно, нет. Но ведь фронт и не создавался для геройских прорывов и героических битв. Основной его задачей было связать расположенные в Чехии и западной Словакии немецкие войска, не допустив их прорыва в Словакию или Польшу. Он свою задачу с честью выполняет, тем более, что и войск ему выделили самый мизер, как бы не меньше, чем у противника.

Ни одного из генералов, начинавших войну в должности командующего фронтом, на прежнем месте не осталось. Кузнецова и Попова передвинули в командармы. Черевиченко отправился в тыловой Уральский округ, формировать новые дивизии и армии. Павлова и Мерецкова разжаловали, предоставив шанс заново достигать прежних командных высот. Маршал Тимошенко выполняет функции свадебного генерала, разъезжая по фронтам в качестве представителя Ставки. Жуков по-прежнему на излечении в одном из подмосковных госпиталей, хотя и ходят слухи, что удерживают его там намеренно, заставляя лечащих врачей находить всe новые и новые причины удерживать его на больничной койке.

Исключением является разве что генерал армии Тюленев. Как был в начале войны командующим Закавказским фронтом, так и остался. Если точнее, то был он на данный момент командующим Турецким фронтом. Но ведь фронт-то не воюющий. Хотя, есть ещe один такой же человек — командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Апанасенко, но он в такой же ситуации.

На армейском уровне изменения, естественно меньше, но и там часть командармов отправилась обживать тыловые округа, уступив своe место более талантливым и удачливым сослуживцам. Часть двинулась вниз по служебной лестнице, теряя незаслуженно полученные звeзды и должности. Четверо погибли, трое в бою, а один по пьяному делу заехал на минное поле. Появилось много новых командующих, как на старых армиях, так и на вновь сформированных. Большинство имeн Андрей помнил по прежней истории. Но были и ранее ему неизвестные, погибшие в первые годы войны или по какой-то причине в прошлый раз не сумевшие ухватить удачу за хвост. Проявивший себя и в прошлом времени генерал Петровский командует четвeртой армией, нацеленной на Берлин. А вот генерал-лейтенант Романов девять месяцев назад был всего лишь комдивом, а теперь командует двадцать первой армией, прославившейся при штурме Штетина.

Андрей оторвался от своих размышлений, вернулся взглядом к карте. Следующий вопрос — английский десант. То, что он состоится, и состоится именно в Южной Европе, не сомневается никто. Британский премьер своим привычкам не изменяет. В Реальности Андрея Банева его сдерживали Сталин и Рузвельт, здесь же он предоставлен сам себе. Сталин — враг номер два, после Гитлера. А, может быть, уже и наоборот, кто постигнет душу британского аристократа, который приучен скрывать свои мысли даже от собственной тени. Рузвельт, конечно, союзник, но союзник озабоченный прежде всего своими делами. Ему сейчас не до Европы, суметь бы удержать японскую экспансию.

Учитывая слабость возможного сопротивления, ещe недавно британские генералы могли бы спокойно высаживаться в разных местах северного побережья Средиземного моря. Сейчас такой возможности нет, так как нет того количества войск, что было каких-то два месяца назад. Ибо случилось непредвиденное.

Неизвестно какая умная голова подсказала японским военачальникам столь рискованный, но чрезвычайно выигрышный ход, но она заслуживала самой большой награды, какую только может придумать японский император. Были у Андрея подозрения на генерала Манштейна, напросившегося у Гитлера в военные советники к японским союзникам после позорного провала наступления на Варшаву в июле прошлого года. Фюрер отпустил, решив не раздувать скандал с отставкой столь раскрученного генерала. И вот этот шаг японцев чрезвычайно походил на манеру проведения военных операций опальным генералом Вермахта. То есть совершения нелогичных, дающих громадную сиюминутную выгоду, но самоубийственных в конечном итоге шагов.

Японцы высадились в Австралии. Оставив не захваченным Сингапур, который в этой реальности остался английским. А также много других территорий, которые войска страны Восходящего солнца постепенно ставили под свой контроль в реальности Андрея Банева. Оставив без внимания синицу, которая сама просилась в руки, рванулись вдогонку за журавлeм, заманчиво маячившим в южной части Тихого океана. Со стратегический точки зрения шаг довольно рискованный, но сколько переполоха он вызвал среди английских и американских генералов. Конечно, если бы войска Микадо смогли захватить весь материк, то война приобрела бы совсем другой характер. Но вряд ли у Японии были силы на это.

Тем не менее, в Австралию поспешили подкрепления со всех концов Британской империи. Всe, что можно было снять с Африканского театра военных действий, также отправилось на юг. Были переброшены туда и те из американских частей, которые намечено было отправить в Англию для подготовки решающего десанта в Европу, каковой должен был состояться «после достижения Германией достаточной степени ослабленности».

Кто именно должен был доводить Рейх до этой степени, британцы с американцами стыдливо умалчивали.

Андрей тогда долго пытался понять логику действий японцев. Шаг этот, несомненно, был выгоден Германии, приятен Советскому Союзу, но какую выгоду получали сами японцы?

Усиление группировки противника действующей против них?

Или же они надеялись успеть до переброски к австралийцам подкреплений из метрополии?

Непонятно было откуда они взяли достаточное количество войск для проведения этой операции. Хотя, вопрос с войсками разрешился довольно быстро. После взвинченной ноты из Вашингтона с требованием объяснить — почему Советский Союз допустил переброску японских частей из Манчжурии в Австралию?

В Москве удивились, или сделали вид, что удивлены. Попытались объяснить своим Вашингтонским коллегам, что СССР с Японией не воюет, и никакими способами удержать данные войска на месте не мог. В ответ на это объяснение из столицы САСШ прилетело ещe одно послание с предложением «немедленно предупредить Японию о недопустимости подобных действий».

Сталин велел отослать в ответ часть текста «Заявления об общности интересов», где рассматривалось разграничение интересов союзников на Дальнем востоке, в Китае и бассейне Тихого океана, согласно которому «Советский Союз в течении пяти лет отказывался от права вмешательства в процессы, происходящие на данных территориях». Был этот пункт предметом особой гордости американских политиков, даруя им возможность полновластно решать судьбу Тихоокеанского региона. А в возможность Америки за этот срок поставить своего врага на колени не сомневался никто. В том числе и руководство Советского Союза. В Москве сознательно решили пойти на эту уступку будущему союзнику, понимая, что нельзя хотеть всего сразу. Можно ведь и от жадности подавиться.

В Белом доме совершенно правильно расценили этот ответ, как призыв к пересмотру отношений, но решиться на столь кардинальное изменение своих взглядов на роли различных стран в Большой политике пока не могли. Пускать русского медведя в азиатскую лавочку никто не хотел. Достаточно было и того, что он вытворял в Восточной Европе.

В Вашингтоне сделали вид, что они не получали данного послания, а Москва пришла к выводу, что узлов на еe руках, ограничивающих свободу действий против прямых или косвенных союзников Германии, поубавилось.

А после начала весеннего наступления Красной Армии из Вашингтона раздавались только возмущeнные восклицания, но было уже поздно. Ни политических рычагов воздействия, отброшенных по самомнению больше месяца назад, ни реальной силы, занятой в Австралии, уже не было. Оставалось только делать вид, что радуешься успехам союзника, да скрипеть зубами при мысли о том, что же тебе оставит в Европе дядя Джо?

Андрей вернулся к карте. Так что же оставит дядя Джо? Только то, что успеют отхватить его соратники и противники до подхода советских войск.

С американскими союзниками всe ясно — к делeжке основного германского пирога им не успеть. Это прекрасно понимают по обе стороны океана и дальнейшие отношения будут строить исходя из сложившейся реальности. Советскому Союзу придeтся уступить САСШ контроль над Китаем, вернее над тем, что от него к тому времени останется. Китайские сатрапы, в лице генералов, контролирующих отдельные провинции, вдруг поняли, что им вовсе не обязательно выполнять указания гоминдановского правительства, раз оно, это правительство, не в состоянии решить ни одну из стоящих перед ним проблем. Начались долгие торги, полные взаимных упрeков и оскорблений, торжественных клятв и чистосердечных обещаний, восточного коварства и элементарного европейского хамства, когда к спору подключались военные советники означенных генералов, озабоченные прежде всего защитой интересов своих стран. Конечно, СССР отозвал своих советников, согласно заключeнному договору, но некоторые из них торопливо уволились со службы и остались на прежнем месте, уже в качестве частных лиц. Знающему советские реалии человеку это утверждение показалось бы откровенным бредом, но американцам пришлось проглотить это объяснение.

Наступил момент, когда в Белом доме стали понимать, что они нуждаются в русском союзнике намного больше, чем он в них. Гордость заключения выгодного договора стала заменяться сомнениями — а так ли этот договор выгоден? Не обманули ли себя, обманывая, как им казалось полгода назад, новоприобретeнного союзника.

Желающий быть хитрее всех, рискует перехитрить самого себя.

Впрочем, Кремль с превеликой радостью компенсирует САСШ упущенные в Европе интересы за счeт Индии и других британских колоний. Если Рузвельта устроит такой вариант развития событий? Андрею почему-то кажется, что устроит.

Англии же остаeтся с удвоенной энергией цепляться в брюхо Европы, пытаясь застолбить за собой, если не весь юг континента, то хотя бы стратегически важные пункты. Прежде всего острова и удобные для контроля бухты. Захватить Крит пока не удалось, следовательно нет удобного пункта подскока для десанта в материковой Греции. Пока не захваченное Красной армией побережье Хорватии и Албании объект для десанта ещe более неудобный, чем Греция. Значит высадка на данном направлении маловероятна. Остаeтся Италия и Южная Франция.

Маршал Петен не горит желанием видеть на своей территории британские войска ни в виде союзников, ни в виде противников, и предупреждение об этом было высказано Лондону ещe в конце прошлого года. Командованию английской армии было сообщено, что высадка его войск в любой части Франции, контролируемой Вишистким правительством, будет рассматриваться как недружественный акт. И может привести к вступлению Франции в войну на стороне противников Британии. Представляла ли собой эта нота серьeзное намерение, или же грандиозный блеф, пока не понятно. Но премьеру Черчиллю придeтся исходить из худшего варианта и искать место высадки в другом месте.

А значит остаeтся Италия, потерявшая большую часть самых боеспособных войск в бессмысленной африканской кампании. Если Роммелю, убедившемуся в невозможности итальянского флота эвакуировать его корпус из Александрии, удалось преодолеть долгий путь отступления и уйти из Ливии, то итальянские дивизии в большинстве своeм остались на этом пути в качестве покойников или военнопленных. Серьeзной армии у дуче нет. Да и то, что осталось, подчиняется ему без прежнего энтузиазма. Генералы с радостью устроят ему «тeмную» при первой же возможности. Так было в реальности Андрея Банева, так может произойти и здесь. Если уже не происходит.

Следовательно самое вероятное место высадки — Южная Италия. А конкретнее, Сицилия, Калабрия или Апулия. Основным претендентом, конечно же, является Сицилия. Тем более, что аэродромы Мальты позволяют прикрыть десант действиями не только палубной авиации. После ухода в Индийский океан всех новейших кораблей, путных авианосцев в Средиземном море у Гранд Флита не осталось. И приди итальянцам в голову мысль сопротивляться, у них есть все шансы успешно отбиться.

Но вот придeт ли?

Ещe один возможный пункт высадки английского десанта — Норвегия. Хотя немецкие солдаты, находящие там, ослаблены тяжeлыми боями и обозлены преследующими их неудачами, они ещe сохраняют достаточную боеспособность, чтобы отбиться от пары-тройки дивизий подданных британской короны. Особенно, если советские армии Северного фронта не будут вмешиваться в это выяснение отношений. А Андрей уверен, что не будут.

Ещe один возможный вариант действий британской армии — это высадка в Дании или Голландии. Однако, близкое соседство Германии не позволит англичанам провести его малыми силами, а большая часть войск находится в Африке, или переброшена в Австралию и Новую Зеландию.

Все эти мысли Андрей торопливо набрасывал на бумагу, собираясь потом привести их в порядок для передачи Верховному. Он уже намеревался оторваться от стола и заварить себе чая. Теперь у него был не отдельный «кухонный» уголок, а полноценная гостевая комната, в которой при желании можно было поместить и десяток человек. Можно, конечно, было просто отдать команду секретарю, и чай вскоре принесли бы уже готовый. Но Андрей не любил «казeнный» чай, предпочитая заваривать его самому.

В секретарской прозвучали знакомые шаги, скрипнула дверь и в кабинет Андрея вломился Сашка, пользуясь своим правом беспокоить начальство в любое время и без доклада.

— Всe сидишь, бумагу мараешь. — Начал он разговор. — Судьбы мира планируешь. А того, что вокруг творится, не ведаешь.

Андрей с удивлением посмотрел на своего друга.

— Эдак, за окном мировая революция произойдeт, а ты и не заметишь. — eрничал Сашка.

— Да что случилось? — Не выдержал Андрей.

— Би-Би-Си только что передало. — Сашка перешeл к серьeзному тону. — В Лондоне совершено покушение на Черчилля.

— Убит? — Только и смог выдавить удивлeнный Андрей.

— Живой. Отделался лeгкими царапинами и тяжeлым испугом. — Начал рассказывать Сашка. — Две машины с охраной в металлолом. Его лимузин кверху колeсами. Шофeру осколком лобового стекла полголовы снесло. А у него только плечо зацепило. Везучий, однако.

Андрей отодвинул свои бумаги и задумчиво уставился в потолок.

— Как ты думаешь, кто его так? — Закончил вопросом свой рассказ Сашка.

30 апреля 1942 года Крым

Самолeт коснулся земли, протарахтел по взлeтке до посадочного знака, обозначенного щедро посыпанным мелом, и остановился. Виктор потянулся всем телом, приводя себя в бодрое состояние после полудрeмы перелeта, окинул взглядом салон самолeта. Проснулись все, кого он посчитал нужным взять с собой в эту, так некстати подвернувшуюся, инспекторскую поездку.

У установленного пилотами трапа их высокую комиссию уже поджидало местное начальство, сверкая непривычными знаками различия, на так не похожих на советские погонах. Десяток военных прикрывал вторую шеренгу встречающих, состоящую из нескольких человек в штатской одежде и двух раввинов в чeрных шляпах и таких же лапсердаках. Отличали их и комично смотрящиеся пейсы, назначения которых Виктор так и не понял. Впрочем, ему беседа с ними не грозила, для этого есть другие люди. Как и для штатских. Ему же предстояло вести беседы с военными, прежде всего с командиром корпуса генералом Крейзером, рубленая физиономия которого виднелась строго в середине строя, где ему и положено находиться по занимаемой должности.

Виктор пропустил вперeд номинального главу комиссии, дипломата из НКИДа, имеющего богатый опыт успешных переговоров с самыми различными союзниками и противниками. Подтолкнул к выходу двух его помощников, которые не решались опередить военных, так как прекрасно понимали реальные расклады полномочий. Следом двинулся иеромонах Георгий, высокий громогласный служитель церкви, приготовленный для своих собратьев по служению богу, пусть и носящему другое имя. Данный поп, имеющий вид бабника и выпивохи, на самом деле, являлся одной из главных опор восстановленного патриаршества. Ибо был умен и хитер, «как целая стая бесов». По крайней мере, такую характеристику ему дали в НКВД, да и сам патриарх Сергий чрезвычайно ценил своего помощника. Затем Виктор отправил на землю полковника Макарова, представляющего интендантское ведомство Красной Армии. И только после этого спустился сам, пытаясь соответствовать своему невысокому званию.

Генерал Крейзер недовольным взглядом окинул представительную комиссию, сдвинулся в сторону, давая гражданским добраться до своих собратьев, находящихся за его спиной. Дождался произнесения всех необходимых слов, и отдал тихую команду одному из своих заместителей. Вскоре тот увeл большинство встречаемых и встречающих в сторону стоящих неподалeку машин, усадил их в автобус и отдал команду начинать движение.

— И как у вас обстоят дела, товарищ генерал? — Спросил Виктор, поймав взгляд генерала Крейзера.

— Ну, и как мне к вам обращаться? — Спросил недовольный генерал, как только нежелательные свидетели удалились из зоны слышимости.

— Генерал, а разве в вашем уставе не записано, что военнослужащим израильской армии запрещено отвечать вопросом на вопрос. — Усмехнулся Виктор, вспоминая анекдот из будущего, рассказанный ему полковником Баневым. Оценил удивлeнное выражение на лицах встречающих и добавил. — Погоны видите, вот так и обращайтесь.

— Есть, товарищ подполковник. — Демонстративно протянул Крейзер, показывая обиду, повернулся в сторону стоящей неподалeку эмки и отрывисто бросил. — Прошу!

Виктор мысленно улыбнулся. Всe началось именно так, как он и хотел. Нужно с первого момента ставить их на место. Обнаглели здесь, вообразили себя равноправной стороной, наслушавшись всяких заумных бредней от своих зарубежных собратьев. Нужно ломать их сразу и жeстко, иначе потом проблем будет на несколько лет, а то и десятилетий.

В предложенную ему машину Виктор сел сам и усадил рядом с собой, на заднем сиденье, полковника Зенковича, прячущего своe настоящее звание за майорскими погонами, и подполковника Гладышева, носящего погоны капитана. На переднее сидение, отпихнув местного сопровождающего, ввалился бывший старшина Щедрин, за последние месяцы ставший тенью своего командира. Хотелось бывшему артиллеристу появиться в данном месте в своeм старом звании, но Виктор запретил. Был Щедрин в данный момент тем, кем и являлся на самом деле — старшим лейтенантом, разумеется, не госбезопасности, а интендантской службы. Как и все остальные из его славной команды.

Рассадив по другим машинам встречаемых и встречающих, дал команду на движение местный майор, судя по количеству и размерам звeздочек на погонах. Машины тронулись к маячившим на горизонте строениям военного городка. Виктор молча разглядывал зеленеющую по обочинам дороги степь. Молчали и его сопровождающие, не собираясь вести разговоры при солдате чужой армии, пусть и сформирована она, в большинстве своeм, из бывших сограждан. Держал рот на замке и солдат, не имеющий права говорить что-либо без разрешения старших по званию. Те же желания его послушать не высказывали.

Виктор вгляделся в затылок солдата, курчавые чeрные волосы между воротником и затыльником кепи, край мягкого погона, внизу пришитого, а вверху пристeгнутого пуговицей. Основа формы несомненно польская, покрой выдаeт с головой. Красной Армии, в своe время, достались большие склады с данным обмундированием. Не пропадать же добру. Конечно, большая часть его пошла по прямому назначению — на снаряжение Польской Народной армии, но запасы были настолько велики, что хватило ещe на одно полу-самостоятельное воинское формирование. Еврейский корпус самообороны Израиля. Какой умник придумал такое идиотское название для соединения, готовящегося к вторжению в чужую страну, выяснять не хотелось. Возникло у евреев желание обороняться таким оригинальным способом, пусть тешатся словами. Конечно, кое-какие изменения в форму внесли, но в основном у офицеров. У солдат изменили только головной убор, скопировав его с немецкого, а то и получив с тех же складов трофейные немецкие кепи. Возможно и такое.

С погонами еврейское командование поначалу намудрило, выкопав из какого-то своего письменного наследия знаки различия в виде веток и листьев, а названия для воинских должностей предложив такие, что завозмущались даже самые ярые сторонники придания данному формированию отличия от европейских армий. Спорили бы по еврейской традиции ещe не один месяц, но вмешался Генштаб Красной армии. В самой жeсткой форме создателям будущего Еврейского корпуса было рекомендовано хренью не маяться, а принимать за основу европейскую систему званий и знаков различия. Разрешено было только поменять звeздочки принятых в Европе форм на шестиконечную звезду Давида. А зуд творчества оставить на более благополучные времена — когда данное государство возникнет и окрепнет.

Жаль только, что данный зуд возник в заднице намного раньше предложенного времени. Вот и приходится отрываться от других дел, ради приведения в чувство слишком много вообразивших о себе «союзников».


Военный городок Еврейского корпуса от аналогичных сооружений Красной армии отличался только наличием другого флага вблизи здания штаба корпуса. Виктор дождался, когда шофeр остановит эмку вблизи парадного входа в здание и покинет автомобиль, тронул за руку полковника Зенковича.

— Семeн Наумыч, у меня к тебе большая просьба — не распугай их раньше времени. — Обратился Виктор к Зенковичу. — Пусть победителями себя почувствуют. А вот тогда ты их и прижмeшь.

— Не волнуйся, Виктор Владимирович, сделаем в лучшем виде. — Успокоил генерала Зайцева его бывший начальник.

Подполковник Гладышев только кивнул головой в знак согласия.

Совещание, как и ожидалось, проводили в кабинете командира корпуса. Ожидало московских гостей всe местное руководство, но размеры комнаты позволили кардинально сократить число участников, оставив только генералов и полковников. Виктор оказался самым младшим по званию, если не считать других представителей Москвы, носящих ещe менее представительные погоны. Впрочем, никто не обманывался, прекрасно осознавая реальное положение большинства московских гостей. Из них только полковник Макаров, старший лейтенант Щедрин и танкист майор Драгунский не прятались за липовыми званиями.

Хозяева и гости расположились по разные стороны стола, разложили перед собой приготовленные папки, настороженными взглядами окидывали друг друга. Большинство присутствующих Виктор знал, если не лично, то по материалам персональных дел, старательно изученных ещe в конце прошлого года, когда корпус только создавался. Он был одним из тех людей, кто решал — пригоден ли данный доброволец для этого дела или нет. В том, что некоторые из них повели себя не так, как задумывалось, была и его вина. Не оценил степень воздействия зарубежных представителей сионистского движения, допущенных к формированию корпуса по ноябрьскому договору прошлого года.

После непродолжительного молчания приподнялся из-за стола начальник штаба Еврейского корпуса генерал Хацкилевич, открыл свою папку, посмотрел на командира корпуса и, уловив разрешающий кивок головой, начал доклад.

Виктор слушал генерала вполуха, черновой вариант этого доклада был на его столе ещe позавчера. Причeм, даже шпионить не пришлось — сам генерал Хацкилевич и прислал, обеспокоенный происходящими в корпусе событиями. Пусть, номинально он уже не являлся военнослужащим Красной армии, но по-прежнему чувствовал себя советским генералом. Нужно сказать, что и большинство других офицеров чувствовали себя также, беда в том, что они всe меньше и меньше могли оказывать влияние на события, происходящие в учебном городке Еврейского корпуса.

А события принимали очень дурной оборот.

Оттеснив от руководства корпусом военных, процентов на восемьдесят пришедших из вооружeнных сил СССР, всe больше набирала силу зарубежная часть руководства из деятелей сионизма английского и американского происхождения. И чем значительнее были успехи советских войск на фронтах, тем наглее и злее они себя вели. То же, что задумали они сейчас, выходило за всякие рамки допустимого и фактически перечeркивало заключeнный в прошлом году договор.

Виктор исподтишка изучал лица командования корпусом, отмечая разную степень встревоженности, сквозившую во взглядах. Вот только чем она вызвана? Тревогой за начатое дело, или обеспокоенностью за личную судьбу? Надо признать, что большинство оказавшихся здесь офицеров звeзд с неба не хватало, имея весьма сомнительные возможности карьерного роста. За исключением разве что командира корпуса и начальника штаба. Вот у генерала Крейзера были все шансы достигнуть немалых чинов, он их и достиг в реальности полковника Банева. Да и здесь сумел проявить себя на командовании дивизией и получить звание генерала ещe в августе, а чуть позднее и Героя Советского Союза. Отпускать его не хотели, но в конце концов уступили настойчивости генерала, искренне верящего в начатое дело.

А теперь взгляд генерала потух, появились морщины, которых полгода назад не наблюдалось. Что-то он знает. Несомненно. Но доклад о начавшихся проблемах пришeл не от него. Почему? Надеется управиться сам? Или уже присоединился к противникам СССР?

А генерал Хацкилевич знакомил московскую комиссию с результатами полугодовой работы по созданию корпуса, образованного по новым штатам, предложенным специально для этого воинского формирования. Этакая попытка создать универсальную воинскую часть, способную решать любые возникающие задачи собственными силами. Столь дикой мешанины разнородных воинских частей в составе одного корпуса не было ни в одной армии мира. Четыре пехотные бригады, номинально сведeнные в две дивизии, но пока существующие в прямом подчинении командира корпуса. Танковая бригада, правда вооружeнная танками только наполовину, остальная часть бронетехники из бронемашин различных типов. Кавалерийский полк, один из эскадронов которого посажен на верблюдов. Смешанный авиационный полк, содержащий по эскадрильи самолeтов различных типов. Артиллерийские полки разных калибров. Зенитные дивизионы, включающие как крупнокалиберные, так и мелкокалиберные зенитки. Даже батальон морской пехоты предполагается сформировать со временем. Ну и, естественно, сопутствующие им многочисленные части и службы.

Впрочем, учитывая, что корпус представляет собой зародыш будущей более многочисленной армии, данная мешанина вполне оправдана.

Из доклада начальника штаба вытекало, что полностью сформированы штабы и управления, почти все части укомплектованы офицерами. Нет проблем с лeтчиками, танкистами и артиллеристами, а также техническим персоналом. Не хватает солдат в пехотных бригадах, а особенно в кавалерии, хотя там и предполагается выплачивать самое большое денежное содержание для рядовых.

Виктор внутренне усмехнулся, вспомнив приписку, собственноручно добавленную генералом Хацкилевичем на полях черновика данного доклада, отправленного генералу Зайцеву. О тыловых подразделениях, укомплектованных на двести процентов. Но сейчас данная фраза была опущена.

Генерал перешeл к результатам боевой учeбы. Впечатляющих успехов не было. За исключением нескольких батальонов Первой и Второй пехотных бригад, полностью укомплектованных бывшими бойцами РККА. Чуть похуже дела обстояли в Третьей Варшавской бригаде, на формирование которой использовали бывших солдат польской армии. Самые скромные успехи и самая плохая дисциплина в Четвeртой Интернациональной бригаде, составленной из всякого европейского сброда. Генерал употребил именно это слово, выделив его из фразы. Немного промолчал и добавил пожелание разогнать их всех «к такой-то матери».

Виктор покачал головой в ответ на это пожелание. Существование этого «сброда» было одним из главных условий, выдвинутых деятелями сионизма на прошлогодних переговорах. Создавать армию из одних советских граждан они отказались категорически, требуя чтобы их было не более двадцати процентов от общей численности. Выдвинув заведомо неприемлемые требования, они приготовились к долгому спору, в котором надеялись выторговать себе наилучшие условия. Но им просто указали на дверь. Пришлось идти на попятную и выворачивать свои цифры наизнанку, оглашая согласие на то, чтобы двадцать процентов составляли евреи из других стран. Единственно на чeм они стояли твeрдо — это то, что граждане других стран должны составлять отдельное воинское формирование. Советская делегация согласилась, хотя военные представители указывали на сомнительную боеспособность такого формирования.

Вот она эта сомнительная боеспособность и выплыла. Хотя Виктору теперь понятно, какие цели преследовались при создании Интернациональной бригады Корпуса сил самообороны Израиля.

Начальник штаба перешeл к вооружению корпуса. Здесь были одни претензии. Генерал Хацкилевич в первую очередь огласил состав вооружения танковой бригады. Данный вопрос был ему наиболее близок, как бывшему танкисту. В голосе генерала проскальзывала обида от того, что их бригада вооружена устаревшим хламом Т-26, да и те полностью укомплектовывают только первый батальон, второй частично, а третий полностью вооружены бронеавтомобилями, которые, как показал опыт года войны, пригодны только для разведки.

Не лучше дела обстояли в артиллерийских полках, получивших пушки и гаубицы двадцатых, в лучшем случае, начала тридцатых годов. В зенитных подразделениях орудия также устаревшие. Нет ни одной самоходной зенитки, даже на базе устаревших танков.

Авиатехника не лучше. В основном И-15 и И-16. Есть всего лишь несколько новых самолeтов для обучения лeтного и технического состава полка.

Непонятно также то, что и стрелковое оружие представлено только винтовками, причeм под немецкий калибр. Пулемeты такие же, чешского и польского производства. Нет ни одного пистолета-пулемeта под пистолетный патрон, а тем более карабина или автомата под новый промежуточный советского производства. Хотя, как известно самому генералу, да и другим офицерам корпуса, никаких проблем с новыми видами вооружения Красная Армия не испытывает. Даже запасные и учебные части получают новые виды вооружения. Даже полякам с румынами некоторые образцы поставляют. Чем же их корпус хуже?

Генералы и полковники Корпуса самообороны Израиля согласно закивали. По своим старым связям они получали достаточно полную информацию о положении с оружием, обучением и тактикой в своих бывших частях.

Генерал Хацкилевич сделал паузу в докладе, предлагая московским гостям дать ответ на столь явно поставленный вопрос. Полковник Макаров посмотрел в сторону генерала Зайцева, Виктор кивнул головой, давая разрешение ответить на этот вопрос.

— Товарищи офицеры, обращаю ваше внимание на то, что новое оружие поставляется только частям, воюющим на фронте или входящим в армии резерва. — Начал он разъяснение, приподнявшись со своего места. — Даже дивизии Дальневосточного фронта его практически не получают. Не говоря уже о других тыловых округах. Это во-первых. — Полковник поправил очки, сползающие на носу. — Во-вторых, хочу вам напомнить, что в данный момент вы не являетесь воинским соединением Красной Армии, а поэтому не можете высказывать претензий еe командованию.

— А поляки с румынами? — Раздался возмущeнный голос с дальнего края стола.

— В-третьих. — Невозмутимо продолжил полковник. — Иностранным частям мы поставляем то вооружение, которое заказало и оплатило их правительство, или органы его заменяющие. — Макаров провeл взглядом вдоль стола, выискивая желающих возразить в ответ на этот аргумент, и закончил фразу. — Что ваши представители из Координационного комитета заказали, то мы вам и поставили. Так, что все претензии к ним, товарищи офицеры.

Виктор усмехнулся, теперь открыто. Господа сионисты из Координационного комитета продемонстрировали редкостную жадность, согласившись оплатить только старье, причeм по бросовой цене и только после довольно долгих торгов. Хотя, деньги у них были, и немалые. Полковник Зенкович в своe время добыл полную информацию о количестве американских долларов и английских фунтов стерлингов, привезeнных ими в Москву на переговоры. Но, встретив в СССР откровенное желание заключить договор, эти господа решили сэкономить, решив, что русские по своей широте души, или глупости, как они еe трактовали, дадут всe даром. И немало удивились, не обнаружив этого самого желания.

— Ещe вопросы к интендантскому ведомству Красной Армии будут? — Поинтересовался полковник Макаров.

— Да. — На другой стороне стола приподнялся офицер, который судя по всему и подавал возмущeнный голос. — Полковник Гусман, интендант корпуса. — Представился офицер. — Товарищ полковник, поставки продовольствия для нашего корпуса оплачены полностью, насколько мне известно. В таком случае, мне хочется знать, куда делись два вагона с мясными и рыбными консервами, которые должен был получить наш корпус в начале этого месяца?

Виктор даже возликовал в душе. Этот полковник подтолкнул беседу именно в том направлении, которое ему и было нужно. Сам напросился.

— Я думаю, что на данный вопрос лучше ответит капитан Гладышев. — Сказал заранее проинструктированный полковник Макаров и сел на место, предоставляя слово подполковнику госбезопасности.

Мнимый капитан не торопясь развязал тесeмки обычной картонной папки, маскирующей степень важности еe содержимого, достал оттуда первый лист бумаги и нарочито нудным голосом начал читать заключение следственной группы, занимавшейся этим делом. Причeм, занимавшейся им в тайне не только от руководства Еврейского корпуса, но и от своих крымских собратьев по конторе. А текст был чрезвычайно занятным. Ибо, буквально по минутам расписывал путь следования пропавших вагонов до станции Симферополь, на которой они и исчезли. На втором листке, извлечeнным из той же папки, повествовалось о том, как последующей ночью начальник станции, один из машинистов и… полковник Гусман, собственноручно отцепляли вагоны от состава и перегоняли в один из тупиков, в котором после полуночи происходила перегрузка похищенного на автомобили интендантского управления корпуса. Затем пропавшие консервы развозились по частным домам города Симферополя, где и разгружались за соответствующее денежное вознаграждение. Полный список адресов, оставленных ящиков и полученных денежных сумм прилагается. Опустевшие вагоны под утро были прицеплены к составу, направляющемуся в Новосибирск, с фальшивыми документами, естественно.

Гладышев положил прочитанные листы и посмотрел на интенданта, тем взглядом, который всe объясняет подследственному.

— Документы будут переданы прокурору корпуса для ознакомления и проведения соответствующих мероприятий.

— Можете арестовать эту мразь немедленно! — Взорвался командир корпуса генерал Крейзер.

— Вы, товарищ генерал, меня неправильно поняли. — Повернулся к нему подполковник Гладышев. — Арестовывать и судить его будете вы. Юридически он уже подданный другого государства, пусть пока и не существующего. К тому же, обворовал он ваших солдат, а не бойцов Красной Армии. Пусть ваши подчинeнные его и судят.

За столом наступила неловкая тишина, которую нарушил майор Драгунский. Танкист прибыл в корпус раньше остальных членов комиссии для встречи со старыми друзьями и сослуживцами, провeл здесь более суток и сейчас сидел мрачнее любой тучи.

— Дожили. — Начал он злым голосом. — Мы на фронте кровь проливаем, в танках горим, гибнем тысячами — ради чего? — Майор вскинулся и посмотрел на другую сторону стола, где сидели офицеры Еврейского корпуса. — Чтобы вы тут жрали, пили, воровали, баб щупали и от фронта прятались.

Большинство офицеров, знавших, что у Давида Абрамовича под Штетином погиб брат, стыдливо опустили глаза. Только генерал Крейзер одeрнул его.

— Ты, майор, говори, да не заговаривайся. — Гневным голосом попытался он поставить на место младшего по званию. — Я от опасности никогда не прятался. И боевых наград у меня не меньше твоего. — Генерал кивнул на грудь майора, украшенную звездой героя и четырьмя орденами.

— А я, товарищ генерал, вас в трусости и не обвиняю. — Приподнялся из-за стола майор Другунский. — Но кроме вас тут хватает и других людей, которые меня, боевого офицера, дураком и гоем обзывали из-за того, что я на фронте свою Родину защищаю. — Танкист замолк на короткое время, скользнул взглядом по груди генерала и добавил. — А насчeт наград. Не вижу я их, товарищ генерал. Ни орденов, ни звезды героя. Стыдитесь носить? Или ваши новые друзья запретили?

Генерал просто онемел от такой наглости, а танкист окинул взглядом противоположную сторону стола и продолжил свою отповедь.

— Да и у вас, товарищи офицеры, наград не видно. Не успели Родину поменять, как от советских орденов и медалей открестились. Из «товарищей» в «господа» переквалифицировались.

— Да ты как со старшими по званию разговариваешь, майор? — Наконец-таки нашeл нужные слова генерал Крейзер. — Под арест захотел?

— Я, господин генерал, к вашейармии не принадлежу. И на ваше генеральство мне наплевать. — Отпарировал Драгунский. — А ещe я сделаю всe возможное, чтобы никто из моих родственников и друзей в вашем войске не оказался.

Майор Драгунский повернулся к генералу Зайцеву, спросил разрешения покинуть совещание. Виктор только сдержанно кивнул. Майор отдал честь и отправился к выходу.

На этот раз тишина наступила надолго. Приходил в себя генерал Крейзер. Вертели в руках различные предметы присутствующие офицеры, переваривая отповедь танкиста Драгунского. Размышлял Виктор.

Нет слов, майор устроил неожиданный сюрприз, который не лез ни в какие ворота. Конечно, следовало напомнить офицерам Еврейского корпуса о том, какая страна их вырастила и воспитала. Но не в такой оскорбительной форме. Что же именно произошло у него при встрече с друзьями? Что эти идиоты наговорили храброму и бескомпромиссному майору?

Но дело сделано. Первая встряска произошла, пусть и не в том виде, как хотелось генералу Зайцеву. Пора переходить и к серьeзным вопросам.

— Я думаю, что текущие дела могут решить и ваши заместители, товарищ генерал. — Обратился Виктор к командиру Еврейского корпуса. — У нас есть более серьeзный разговор. Для него достаточно будет вас и генерала Хацкилевича.

Ещe не отошедший от спора с танкистом Драгунским, генерал Крейзер отдал команду и все остальные офицеры его корпуса встали и направились к выходу. Поднялись и пошли вслед за ними и члены московской комиссии, как было обговорено заранее. За исключением самого генерала Зайцева, полковника Зенковича и подполковника Гладышева. Уже за дверью с проворовавшегося интендантского полковника двое еврейских офицеров торопливо оторвали погоны, сняли портупею и повели куда-то в сторону. Кажется, это дело не оставят без последствий.

— Так о чeм у нас будет серьeзный разговор, товарищ генерал? — Повернулся к Виктору генерал Крейзер.

— О заговоре, который зреет в вашем корпусе, товарищ генерал. — Ответил ему генерал Зайцев и не удержался от того, чтобы добавить. — Или господин генерал?

Крейзер дeрнулся, как от пощечины, встал со своего места.

— Товарищ генерал, я не понимаю на каком основании меня оскорбляют? Вначале этот майор. Теперь вы. Прошу дать мне объяснения. — Генерал наливался гневом. — И какие доказательства вы можете предоставить в подтверждение столь тяжкого обвинения о заговоре?

— Успокойтесь, Яков Григорьевич. — Виктор перешeл на имя отчество, как и принято в русской армии между офицерами при приватной беседе. — Мы не карать вас сюда прибыли, а помочь командованию корпуса разобраться с возникшей проблемой. — Он повернулся к полковнику Зенковичу. — Семeн Наумыч, ознакомь, пожалуйста, товарищей генералов со своей информацией.

Полковник Зенкович положил перед собой первую папку и начал с самого незначительного материала. Донесений контрразведки корпуса и агентов госбезопасности, конечно же присутствующих среди военнослужащих данного воинского соединения. Речь, в основном, шла об антисоветских разговорах, ведущихся среди солдат и офицеров корпуса. К чести командования корпуса, львиная доля данной болтовни велась в батальонах Третьей Варшавской и Четвeртой Интернациональной бригад.

Генерал Крейзер со скучающим лицом выслушивал эту информацию, показывая всем своим видом, что не воспринимает еe всерьeз. В общем-то был прав. Невоздержанных на язык дураков хватало везде. Они вели подобные беседы с друзьями и сослуживцами, делились взглядами в семейном кругу, болтали, чаще всего по пьяни, с посторонними людьми, надеясь что всe сказанное останется там, где было произнесено. Святая наивность. Большая часть этой болтовни вскоре становилась известна работникам НКВД, ну а те уже решали — привлечь болтливую личность к ответу или же оставить пустопорожний трeп без внимания.

Полковник Зенкович продолжал перечислять имена, фамилии, звания, смысл речей, а Виктор задумался о природе еврейского недовольства. Казалось бы данному народу жаловаться не на что. Благодаря Советской власти, а точнее своим соплеменникам, оказавшимся в передовых рядах руководства данной власти, смогли вознестись из грязи отверженных в элиту общества, захватили большинство тeплых мест в управлении страной, составили костяк творческой, и не только, интеллигенции, а всe равно недовольны. Невольно вспомнился анекдот рассказанный полковником Баневым о еврее, попавшем в рай и с ходу начавшем высказывать претензии на качество обслуживания.

Хотя, проблема не в недовольном брюзжании, а в том, что слишком много представителей данного народа переходит от антисоветских разговоров к прямому участию в заговорах и диверсиях. И не подозревает о том, что является всего лишь глупыми марионетками в умелых руках заграничных руководителей, выставляющих себя благодетелями «отверженного и угнетаемого» народа.

Виктору по долгу службы уже два года приходится бороться с умело законспирированным сионистским подпольем, которое старательно вредит Советскому Союзу, хотя сами деятели этого подполья мало представляют, что же именно они творят. Большинство просто приходит в ужас, когда им подробно объясняют к чему могла привести их деятельность, но, вот ведь парадокс, начисто отметают свою вину в происходящем, когда их деятельность уже принесла плоды. Впрочем, это свойство любого истинного интеллигента.

Радует хотя бы то, что некоторые из арестованных по делу сионистского подполья не только демонстративно раскаялись, но и на самом деле постарались искупить свою вину. Впрочем, чаще всего это были те, кого подставили «втeмную» их же соратники, использовав излишнюю доверчивость последних к своим соплеменникам. Взять, к примеру, Льва Захаровича Мехлиса. Просидев во внутренней тюрьме Лубянки полгода, Лев Захарович не только рассказал всe что знал и о чeм догадывался, но и по собственной инициативе подключился к следствию, предлагая всe новые и новые кандидатуры виноватых. Будь на дворе тридцать седьмой год, цены бы ему не было. Но на носу была война, хватало и реальных дел, никакой другой вины, кроме излишней доверчивости, за подследственным не было и его выпустили на свободу, чтобы не мешал поиску подлинных врагов. Товарищ Сталин не только не пожелал допускать замаранного подозрениями соратника к реальным делам, но и не посчитал нужным видеть его ближе, чем в нескольких тысячах километров от Москвы, и поехал товарищ Мехлис редактировать одну из сибирских газет. Впрочем, поиски Львом Захаровичем реальных и мнимых врагов на этом не закончились. Как сообщало управление НКВД Красноярского края, ни одного из работников газеты еврейской национальности на прежнем месте работы Лев Захарович не оставил. Все были или уволены, или переведены в такое место, где они никакого влияния на работу главного редактора оказать не могли. Воистину, обжегшись на молоке — дуют на воду.

Не брезговали зарубежные враги Советского Союза и использованием человеческих пороков. На них поймали бывшего сослуживца генерала Зайцева капитана госбезопасности Фельдмана. Хоть и была у них с Виктором вражда, хоть и не простил он Мордку ни тогда, ни сейчас, но нужно признать, что и этот настоящим врагом не был.

Любил Миша Фельдман красивую жизнь и красивых женщин. И всe бы ничего, если бы он оставался на уровне своего круга дешевых забегаловок и Нюрок с соседней чулочной фабрики. Захотелось Мордехаю большего — дорогих ресторанов и львиц столичного полусвета. На этом его и поймали. Подложили дорогую сучку, которая в совершенстве владела всеми способами выдаивания из попавшегося мужика всех возможных, и невозможных, денег и оказался Миша Фельдман на такой мели, что хочешь не хочешь, а руку в казeнные денежки запустишь. Тем более, что возможность была. Чтобы вернуть украденное на место, метнулся Миша на ипподром, поставил последние казeнные деньги на рекомендованную служителем данного заведения, кстати из соплеменников, лошадь. И оказался в полной заднице. Пришло время или стреляться, или постигать специальность лесоруба, но появился очередной «благодетель», который не только позволил вернуть деньги, но и вознестись по служебной лестнице. Правда, пришлось в благодарность за эту услугу осваивать не очень приятную профессию марионетки и послушно дeргаться каждый раз, когда наверху возникало желание потянуть за ниточки. Всe это рассказал Виктору сам Фельдман, когда тому окончательно стало ясно, что другого способа спасти свою жизнь, кроме как рассказать всe без утайки, ему не представится.

Зенкович наконец-таки дочитал материал первой папки. Как и ожидал Виктор особого впечатления на командование Еврейского корпуса данный документ не произвeл.

— Это всего лишь слова. — Высказал своe мнение генерал Крейзер. — В любой части найдутся недовольные. И в любой части найдутся дураки, которые это недовольство выскажут.

— Но ни в одной части количество данных дураков не достигает такой величины. — Возразил ему Виктор. — И ни в одной части подобные разговоры не ведутся так нагло и открыто.

Генерал обиженно поджал губы, демонстрируя свое несогласие. Виктор кивнул головой подполковнику Гладышеву. Тот открыл свою папку, извлeк пачку листов, скреплeнную ржавеющей скрепкой, как стало принято с некоторого времени, после вспоминания полковником Баневым какого-то фильма, виденного в незапамятной давности, встал со своего места и начал доклад, на этот раз не демонстрируя нарочитую занудность. Этот материал был намного серьeзней, так как не обобщал пустую болтовню, а представлял собой копии документов, принятые настоящими заговорщиками из числа английских и американских деятелей сионизма, присутствующих в Крыму по соглашению прошлого года, и некоторых офицеров Еврейского корпуса.

Речь шла ни много, ни мало, как об отделении Крыма от Советского Союза и образовании на его территории государства Израиль.

Данная информация вызвала целый переполох в Кремле. Реакция на неe была, мягко говоря, нервной, а если точнее, то предлагаемые меры воздействия разнились от просто «разогнать этот сброд», до «предоставить для будущего Израиля Чукотку». Это среди политиков. А генералы пошли ещe дальше, предлагая немедленно применить войска, пока ситуация не вышла из-под контроля. Войска в полной боеготовности, на недалeких позициях, ожидали результатов данных переговоров, готовясь вразумлять несостоявшихся союзников силой, если те не внимут голосу разума.

На этот раз на лице командира Еврейского корпуса выступило удивление вперемежку с недоверием. Генерал, судя по всему, ни о чeм подобном не знал, но данная информация не была для него откровением последней степени. Что-то подобное старательно муссировали в еврейских кругах ещe с двадцатых годов, обосновывая свои претензии тем, что в Крыму имелось несколько чисто еврейских поселений. Хотя, в таком случае, логичнее было бы образовать еврейскую республику в Западной Белоруссии, где процент еврейского населения иной раз доходил до восьмидесяти, а то и больше. Но вот же не глянулась им лесистая и болотистая Белоруссия, хотя их предки жили там не одно столетие. Ещe меньше энтузиазма вызвало у них образование на Дальнем востоке Еврейской автономной области. «Переселялись» туда евреи только по приговору НКВД и при первой же возможности старались вернуться в Европейскую часть страны. Нужно сказать, что и перспектива отправляться в далекую Палестину у большинства еврейского населения Советского Союза ничего, кроме стойкого неприятия, не вызывала. Не составляли исключения и граждане бывшей Польши. Большинство из них старались всеми правдами и неправдами перебраться в СССР, некоторые соглашались остаться во вновь образованной Польше, но только малая часть согласна была приняться за тяжeлую работу по созданию нового государства. Не испытавшие всех ужасов фашистских концлагерей люди не понимали зачем им куда-то ехать, если и тут хорошо.

— Я не понимаю, чего тут такого сверхкриминального? — Подал голос генерал Крейзер, отрывая генерала Зайцева от раздумий.

Виктор с удивлением посмотрел на него. Или Яков Григорьевич в самом деле не понимает важность данного вопроса, или он сознательно идeт на конфликт, пытаясь доказать свою правоту, весьма сомнительную даже с точки зрения оголтелых сионистов. Одно дело вломиться в Палестину, в которой, согласно преданиям, когда-то было государство их предков, и совсем другое пытаться оторвать часть территории дружественного государства, выступающего к тому же одним из главных сторонников создания будущего Израиля, так как ни Англия, ни Америка ничего, кроме пустой болтовни, в помощь не предложили.

— Генерал, а вам не кажется, что нужно поинтересоваться мнением населения Крыма? — Виктор добавил в голос холода, демонстрируя командованию Еврейского корпуса, что их точку зрения никто разделять не собирается. — Или вы окончательно перешли на сторону ваших ортодоксов, уверенных в том, что только они являются людьми, а все остальные всего-навсего двуногий скот?

Генерал Крейзер побледнел, реагируя на это обвинение, но продолжал упрямо молчать, не обращая внимания даже на недовольные взгляды со стороны своего начальника штаба. Хацкилевич встревожено наблюдал за развитием конфликта, но пока ограничивался только безмолвными попытками урезонить своего командира.

— Так вот, товарищ генерал. Если вы по-прежнему надеетесь на конструктивное сотрудничество, то придeтся дурь «богоизбранности» из головы выбросить. И уяснить простую истину — все люди одинаковы. — Виктор продолжал нагнетать обстановку. — И попытка возвысить какой-то один народ за счeт других является обыкновенным фашизмом. Разве ваши деятели не осудили его ещe несколько лет назад?

— Разве я говорил что-нибудь об исключительности евреев? — Вскинулся генерал Крейзер.

— Говорить совсем не обязательно. Достаточно так думать. — Подал голос полковник Зенкович. — Ты, товарищ генерал, можешь пытаться обмануть их. — Полковник показал пальцем в сторону генерала Зайцева и подполковника Гладышева. — Но я тоже «жидовского племени», и прекрасно понимаю, что ты думаешь на самом деле и что, из представленного тебе, пытаешься скрыть.

— Ничего я не пытаюсь скрыть. — Генерал опустился на свой стул. — Просто не верю тому, что вы тут мне наплели.

— А вот это ты, генерал, зря. — Виктор опять взял инициативу в свои руки. — Конечно, твои соратники за границей попытаются объяснить всe, что мы сотворим с твоей группой, как фальсификацию, но ты-то прекрасно знаешь, что это не так.

— Товарищ генерал, может быть, Троцкий со своими соратниками в чeм-то и виноват, но я тут ни причeм. — Устало продолжил генерал Крейзер, уже прикидывая себе, судя по всему, тот район Чукотки, где ему придeтся провести последние дни своей жизни до неминуемой смерти от непосильного труда или случайной пули при попытке побега. — Я никакого заговора не готовил, и никакие территории от Советского Союза отторгать не пытался.

— Ты, Яков Григорьевич, опять пытаешься обвинить нас в том, что мы тебя собираемся засудить. — Вмешался полковник Зенкович. — А, ведь, наша комиссия пытается тебя спасти. И не только тебя, но и всех военнослужащих вашего корпуса.

Генерал Крейзер попытался скептически скривиться.

— А вот это ты, господин генерал, зря. — Сказал Виктор, которому начал надоедать этот балаган, повернулся к полковнику Зенковичу и подвeл итог этому разговору. — Семeн Наумыч, расскажи ему всe, что удалось добыть твоей агентуре.

Полковник Зенкович вынул из своего портфеля самую главную папку, которую они договорились поберечь именно на этот, крайний, случай, окинул отрешeнным взглядом командование Корпуса самообороны Израиля и начал читать содержимое документов, спрятанных в этой папке.

— Операция «Восточный дервиш»… — Полковник Зенкович начал читать перевод одного из самых секретных документов их отдела, полученных от английской резидентуры за последний месяц.

Виктор пытался уловить изменения эмоций на лицах сидящих напротив него генералов Еврейского корпуса, пропуская содержимое доклада мимо ушей. Он его знал чуть ли не наизусть. С того самого момента, как шифровальщик отдела притащил данный листок бумаги в его кабинет.

В общем-то всe там было, как и предполагали аналитики его отдела. Сами англичане в драку, естественно, ввязываться не желали, усердно подталкивая всяких идиотов, которым «национальное величие» заменяло остатки пропитых в английских пабах мозгов. Конечно, эти людишки сами собой ничего не представляли, но «на родине» у них были весьма влиятельные родственники, которым финансовое состояние не позволяло покинуть «горячо любимый фатерлянд».

То есть, выражаясь нормальным языком, эти ублюдки готовы были продать свою страну кому угодно, лишь бы им обеспечили тeплую кровать, конечно не в одиночестве, и сытную жратву где-нибудь подальше от страны, за которую они так старательно проливали «крокодиловые слeзы» и самую натуральную желчь.

— Пятый этап операции предусматривает высадку на южном побережье Крыма десанта из двух турецких дивизий, поддержанных тремя крейсерами турецкого флота и остальными вспомогательными кораблями. — Продолжал Семeн Наумыч, игнорируя всякие попытки возмутится со стороны командира Еврейского корпуса самообороны Израиля. — Шестой этап операции означает восстание местного мусульманского населения, которое должны быть предупреждено «Штабом освобождения Крыма».

Пока генерал Крейзер с некоторым удивлением воспринимал перечисляемые ему пункты обвинения, то есть англо-сионистко-турецкого заговора, Виктор же пытался оценить реакцию на все эти новости начальника штаба Еврейского корпуса генерала Хацкилевича.

Михаил Григорьевич то кивал головой, получая подтверждение своих мыслей и предположений, то делал «удивлeнные глаза», когда к нему попадали сообщения, не предусмотренные «Уставом Внутренней службы», то замолкал на долгое время, когда проблема не имела решений, по мнению аналитического отдела НКГБ, и тем более штаба корпуса Самообороны Израиля.

— Седьмой пункт операции, использование местных ресурсов. — Полковник Зенкович добивал своего противника. — «Восстание» местных евреев, после соответствующего сигнала из центра. — Полковник окинул взглядом командира еврейского корпуса и его заместителя и улыбнулся. — Прошу простить, но соответствующую кодировку сигнала нам получить так и не удалось. — Переложил очередной листок и продолжил. — Судя по всему, обстановка там настолько сложная, что в ближайшее время прогнозировать еe никто не сумеет.

— Но это же натуральная провокация! — Возмутился генерал Крейзер. — Не буду я вам верить, пока документы не предоставите.

— Конечно же провокация! — Отозвался генерал Зайцев. — Но, видишь ли, Яков Григорьевич, это не наша, а английская провокация! — Оценил смену гаммы чувств на лице генерала и продолжил. — Но это знаю я, подозревает высшее руководство, в том числе и товарищ Сталин. Но не уверены местные генералы.

На лице генерала Крейзера скользнула тень понимания.

— Как ты думаешь, Яков Григорьевич, какие выводы должен сделать из этих сведений начальник Крымского укрепрайона после их получения? — Продолжал добивать командира Еврейского корпуса генерал Зайцев. — Особенно, если из Москвы подтвердят эти разведданные?

— Чего молчишь, генерал? — Вмешался в спор полковник Зенкович. — Боишься озвучить выводы? Я могу сделать это вместо тебя!

Таким злым своего сослуживца Виктор видел в первый раз. Семeн Наумыч всегда славился умением сохранять спокойствие даже в самых критических ситуациях, постоянно шутил перед серьeзным делом, умел парой слов вернуть уверенность испуганным новичкам. Но сейчас его было не узнать.

— Не желаешь озвучить последствия? — Ярился полковник Зенкович. — Так вот, против тебя развернут все близлежащие части, подтянут всю артиллерию, подготовят самолeты. — Семeн Наумыч сделал паузу и продолжил. — А, как только получат сигнал, а подкинут его нашей разведке в ближайшее время, немедленно примут меры.

— Поднимут всю авиацию и раскатают твой корпус в мелкое месиво. — Закончил эмоциональную речь полковника Зенковича генерал Зайцев. — Ты этого хочешь? — Добивал он генерала Крейзера.

— А в это время англичане с турками высадят группы диверсантов на всех приглянувшихся берегах полуострова Крым. — Довершил их рассказ подполковник Гладышев. — Ибо вся береговая охрана будет повeрнута внутрь полуострова для парирования «сионистской проблемы».

— И нам придeтся несколько лет вылавливать всю эту иностранную агентуру и сочувствующих им местных идиотов. — Полковник Зенкович устало махнул рукой, подтверждая окончание своей попытки убедить соплеменника.

— Я не верю! — Генерал Крейзер устало опустился на своe место. — Зачем убивать столько людей ради сомнительного донесения?

— Ты предлагаешь ждать, пока оно сбудется? — Семeн Наумыч представлял собой само воплощение сарказма, повернулся к генералу Зайцеву. — Мне кажется, что нужно принимать меры немедленно. — Посмотрел по сторонам, оценивая согласие всех присутствующих, в том числе и начальника штаба корпуса генерала Хацкилевича, и продолжил. — Генерал Крейзер не в состоянии командовать корпусом в такой сложной обстановке. Еврейский Корпус самообороны Израиля в данной ситуации теряет свою актуальность. Необходимо его расформировать, или преобразовать в такую форму, когда он будет приносить пользу. — Полковник опять посмотрел на генерала. — А не только сплетни и головную боль.

— Вы считаете, что мы способны только на сплетни? — Возмутился генерал Крейзер.

— Нет, Яков Григорьевич, мы прекрасно знаем возможности твоих солдат. — Одeрнул его генерал Зайцев. — Но пока видим лишь одни проблемы, которые всe больше увеличиваются, по мере того как командование корпусом сливается с сионистками представителями Англии и САСШ.

— Но ведь у нас общее дело! — Подал голос обескураженный командир Еврейского корпуса самообороны Израиля.

— И разные интересы в этом общем деле! — Отозвался полковник Зенкович. — Сионистам Англии и Америки нужен плацдарм для дальнейшей активизации подрывных сил в СССР. А нам нужно спокойное развитие. Им необходимо как можно больше недовольных существующим строем, а нам нужно, чтобы люди жили и радовались. — Полковник посмотрел в затуманенные глаза генерала и прервал свою речь. — Да, что тебе объяснять! Для тебя ведь главное ордена и звания.

— Всe это я мог получить и на другом фронте. — Обиженно протянул генерал Крейзер.

— У тебя есть все шансы. — Отозвался полковник Зенкович. — Если, конечно, хватит желания и смелости.

Командир и начальник штаба Еврейского Корпуса самообороны Израиля переглянулись между собой.

— Что мы должны сделать? — Поинтересовался генерал Хацкилевич.

Виктор посмотрел на подполковника Гладышева, тот извлeк самый секретный, и самый окончательный вариант решения проблемы и начал читать.

— У нас есть два варианта развития событий. Вариант первый. Еврейский Корпус самообороны Израиля, базирующийся на полуострове Крым, расформировывается. — Начал Гладышев. — Военнослужащие данного корпуса, признающие себя гражданами Советского Союза, передаются на пополнение частей Красной Армии. Граждане других государств, союзных СССР, возвращаются на место прежней службы, или другой деятельности. Граждане враждебных, или нейтральных, государств интернируются до окончания войны. Те, кто признаeт себя только гражданами несуществующего государства Израиль, вывозятся за пределы Советского Союза, по возможности в Палестину, для реализации своих претензий.

Наступило довольно долгое молчание.

— Вариант Второй! — Продолжил подполковник Гладышев. — Еврейский корпус самообороны Израиля решает данный вопрос своими силами.

— Что мы должны сделать? — Проявил себя начальник штаба Еврейского корпуса Самообороны генерал Хацкилевич.

— Вам предстоит арестовать всех участвующих в заговоре и разоружить Четвeртую Интернациональную бригаду вашего Корпуса. — Ответил генерал Зайцев. — Как вовлечeнную в заговор практически полностью.

Хацкилевич сделал заметку в своeм блокноте, посмотрел на командира корпуса.

— Какую часть на фронте я смогу принять? — Спросил у московской комиссии генерал Крейзер.

— Вы не хотите получить лавры основателя нового государства? — Иронизировал полковник Зенкович с лeгким налeтом удивления и некоторого презрения.

— Желаю вам образовать и возглавить это государство! — Отпарировал генерал Крейзер. — А я лучше буду командовать дивизией, состоящей из русских.

— Вот, только, кто еe тебе даст, после всего этого? — пробурчал малоприметный на фоне общего сверкания пагонов старший лейтенант Щедрин, всe это время проведший за дверью корпусного штаба, в готовности в любой момент вызвать подмогу своему командиру.


— Что будем делать, начштаба? — Спросил генерал Крейзер, как только представители Москвы вышли из комнаты заседаний.

— А чем тебя не устраивают их предложения? — Удивился генерал Хацкилевич.

— Но тогда получается, что всe, что мы тут делали, лишено всякого смысла! — Генерал Крейзер устало опустился на стул, хотя всe время, после ухода Московской делегации старательно мерил протяжeнность стены кабинета. — И нашего государства попросту не будет!

— А почему ты решил, что их условия неприемлемы? — Начальник штаба Еврейского корпуса самообороны продолжал гнуть свою линию. — Я, вот, считаю, что они совершенно правы. И пора навести в части порядок. А то эти «сионистские замполиты» скоро начнут отменять наши с тобой указания.

— Но ведь у нас общее дело! — Отозвался всe той же фразой генерал Крейзер.

— Абсолютно правильно! — Генерал Хацкилевич усмехнулся. — Но я предпочитаю быть в этом деле главным. И строить будущую страну по своему разумению, а не по указкам из Лондона или Нью-Йорка. Считаешь, что я не прав?

— Нет, это неправильно. — Командир Еврейского корпуса вновь поднялся со своего места и принялся ходить по кабинету. — Я пойду к ним и постараюсь договориться. — Наконец-таки он принял решение и двинулся к выходу.

— Яша, это опасно! — Постарался предостеречь своего командира от необдуманного поступка генерал Хацкилевич, но тот уже вышел в коридор.

Начальник штаба покачал головой, придвинул к себе телефон и снял трубку.

— Командира Первой бригады. — Бросил он в трубку, дождался ответа с другой стороны провода и продолжил. — Марк, всe пошло, как мы и предполагали. Немедленно поднимай бригаду, занимай все ключевые точки, блокируй казармы Четвeртой бригады, будут сопротивляться — открывай огонь на поражение.

— А командир? — Отозвался командир Первой бригады.

— Пошeл договариваться с «иностранцами». — Ответил Хацкилевич.

— Это опасно. — Высказался командир Первой бригады.

— Я его предупреждал, но он не послушал. — Генерал Хацкилевич положил трубку.


Генерал Зайцев приоткрыл глаза. Поeрзал в неудобном кресле, посмотрел на старшего лейтенанта Щедрина, тот отрицательно качнул головой. Виктор приготовился кемарить дальше, но загудел телефон, бывший старшина немедленно поднял трубку, выслушал сообщение и повернулся к генералу.

— Товарищ генерал, в расположении Еврейского корпуса идeт бой. Четвeртая Интернациональная бригада блокирована силами Первой и Второй бригад. Командует операцией генерал Хацкилевич.

— А Крейзер?

— Убит, товарищ генерал. — Сообщил Щедрин. — Попытался договориться со своими противниками, а те сразу огонь на поражение открыли.

Виктор опять закрыл глаза. Жаль генерала, жаль.

2 мая 1942 года Зеленоград

Сашка включил громоздкий «Телефункен», занимающий изрядную часть простенка между окнами, но, что поделать, минимизировать бытовую аппаратуру Андрей, да и Сашка, считали излишней тратой времени и ресурсов. Вот военным — без этого не обойтись! А гражданские проживут ещe не одно десятилетие. Гражданский опыт это доказал. Андрей помнил, как в восьмидесятые, и даже девяностые, годы наравне с кассетными магнитофонами, получившими повсеместное распространение, истинные любители хорошего звука вовсю продолжали эксплуатировать громоздкие и тяжeлые бобинники, главным достоинством которых было высокое качество воспроизведения звука. Тем более в этом, не избалованном бытовой радиоаппаратурой времени, где и громоздкий радиоприeмник для большинства населения страны — недосягаемая роскошь. Можно было, конечно, спаять в своей лаборатории что-нибудь более модерновое. Но зачем? Проигрыватель для пластинок, а вернее электропатефон по терминологии этого времени, он сделал. Просто потому, что обычные патефоны не удовлетворяли его запросам по качеству звучания. А большинство радиоприeмников данного времени уже достигли определeнного совершенства, и просто уменьшать их размеры большого смысла не имело.

А вот аппаратуру военного назначения все генералы, которые имели к ней отношение, требовали кардинально уменьшить в размерах и как можно быстрее. Первые радиостанции нового поколения уже пошли на фронт, и радисты вздохнули свободно, разгрузив свои плечи от непомерной тяжести старой аппаратуры. Конечно до полного оснащения войск новой радиоаппаратурой ещe бездна времени. Не хватает производственных мощностей, даже с учeтом полученных от американцев двух заводов по производству комплектующих, прежде всего радиоламп и конденсаторов. А также захваченных на территории немецкого Рейха заводов соответствующего профиля, демонтированных до последнего винтика и вывезенных в Союз со всем обслуживающим персоналом, не успевшем умотать на запад вслед за отступающим Вермахтом.

Армейскую аппаратуру продолжали делать на основе радиоламп. Ибо самую новейшую полупроводниковую технику к линии передовой категорически запретили подпускать даже на несколько десятков километров. Во избежание, так сказать!

Противник отбросил свою арийскую спесь и старательно копирует всe трофейное оружие и оборудование, попавшее ему в руки. Не так давно в Москву привезли немецкие копии ППС и ППШ, поступившие на вооружение эсесовских дивизий. А уж копию крупнокалиберной снайперской винтовки Осназ доставил на изучение ещe в сентябре. Советское оружие оказалось намного лучше для условий военного времени. Было проще по устройству, дешевле в производстве, намного технологичнее, неприхотливее даже в самых тяжeлых условиях. Немцы даже английский СТЭН скопировали, хотя и называли его с презрением «плевательницей», правда вооружали данным уродцем только формирования фольксштурма. Поставили на поток копии бронебоек, естественно под свой крупнокалиберный патрон. Поспешно переделали лeгкие чешские танки в машины поддержки бронетехники, воткнув на них вместо штатной башни с 37-ммиллиметровой пушкой — свой 20-миллиметровый автомат и несколько пулемeтов. Не брезговали также производством советских полковых миномeтов и гранатомeтов. Правда и то и другое качеством получилось похуже. Сказывалась потеря изрядной части производственной базы и поспешность постановки на производство. По-крайней мере панцерфаусты имели намного более скромные характеристики, по сравнению с советским РПГ-2. Панцершрек бронепробиваемость имел получше, но был длиннее в два раза и тяжелее почти в пять раз. Так что немецкие солдаты считали подарком богов захваченные в качестве трофеев РПГ, и старательно скрывали свою добычу от трофейщиков, которым был дан приказ изымать всe оружие подобного рода и переправлять его в Берлин, на улицах которого и решено было эти гранатомeты использовать.

Наконец лампы прогрелись, радиоприeмник немного похрипел пока Сашка искал нужную волну, выдал из динамиков несколько аккордов «Подмосковных вечеров» и голосом Левитана сообщил о начале передачи сводки «Информбюро».

Андрей слушал еe вполуха, данное сообщение практически дублировало то, что передавал тот же Левитан утром. Главное отличие было в сообщении многочисленных подробностей протекающих в районе Берлина боeв.

— А что ты нам скажешь, генерал. Будут наши штурмовать Берлин — или нет. — Андрей повернулся к генералу Зайцеву.

— Я тебе что начальник генштаба. — Виктор отвлeкся от сводки. — Передо мной командующие фронтами не отчитываются. И Верховный не советуется. — Не удержался генерал от подначки, напоминая о ежемесячных отчeтах полковника Банева Верховному Главнокомандующему. — Это ты должен меня по данному вопросу просвещать, а не я тебя.

Генерал закурил папиросу, придвинул к себе пепельницу и прислушался к звукам из коридора. Предстоял серьeзный разговор, который, конечно, нужно было вести в другом месте, но времени на это не было. Итак оторвал людей от семейного праздника.

Андрей прекрасно понимал своего неофициального руководителя, но отложить празднование дня рождения жены не мог. Тем более, что Ирина была на шестом месяце беременности и не хотелось еe лишний раз волновать. Но вряд ли кто им в данный момент помешает. Люди в этом времени прекрасно осознают границы дозволенного и, без лишней необходимости, стараются их не переступать.

Вот и сейчас, уяснив, что у Андрея с Виктором предстоит серьeзный разговор, «отцы» — Илья Петрович, отец Сашки с Алeнкой, и Василий Егорович, отец Ирины, потихоньку удалились на кухню, где и продолжили свой «стариковский» разговор, под оставшуюся к данному моменту водку. Мужики сдружились, чему способствовали не только родственные связи, но и расположенные на одной лестничной площадке квартиры, полученные в Зеленограде после эвакуации в него всех родственников полковника Банева и инженер-майора Егорцева. Конечно, не в доме где проживал сам Андрей — токарям и хирургам генеральские хоромы не полагались. Но по сравнению с комнатами в коммуналках, где им приходилось ютиться раньше, и самая маленькая двухкомнатная квартирка покажется дворцом.

Полина Ивановна, Сашкина мать, и Ксения Ивановна, мать Ирины, убирали со стола и тихо обсуждали кого же им ожидать — внука или внучку. «Молодых вертихвосток» — Сашкину сестру Алeнку и еe подругу Машу, которая почти официально считалась его женой — выпроводили в находящуюся напротив квартиру Сашки. Уставшую за день Ирину отправили отдыхать в спальню.

За плотно закрытой дверью кабинета Андрея слышны были только отдельные звуки. Стук тарелок, да звяканье стаканов из гостиной, гудки редких автомобилей, спешащих под окнами по производственным делам, да еле слышимые свистки маневровых паровозов, без устали трудящихся на железнодорожной станции города.

Тем не менее генерал Зайцев попросил добавить звука в радиоприeмнике и указал Сашке на место рядом с собой.

— Андрей, тебе что-нибудь говорит аббревиатура IRA? — Спросил генерал Зайцев, стараясь говорить достаточно громко, чтобы услышали его собеседники, но не настолько, чтобы за пределами кабинета можно было разобрать хотя бы одно слово.

— Ирландская республиканская армия? — Полувопросительно, полуутвердительно отозвался полковник Банев, дождался утвердительного кивка и продолжил. — Конечно знакома. В моe время эти ребята порезвились на славу. Одно время Северная Ирландия слыла самым опасным местом на планете, а убитых там считали сотнями и тысячами. — Андрей прервался на мгновение и добавил. — Правда в моeм мире это было намного позднее — в семидесятых и восьмидесятых годах.

— А тут, как видишь, началось на тридцать лет раньше. — Просветил своего собеседника генерал.

— А что они сделали? — Спросил Андрей и тут же догадался. — Черчилль?

— Он самый, родимый! — Генерал вмял в пепельницу окурок и отодвинул еe дальше.

— А это точно, товарищ генерал? — Вмешался в разговор Сашка.

— Пока что других виноватых англичанам обнаружить не удалось, хотя британская разведка перекопала все окрестности своей столицы. — Виктор задумчиво посмотрел в окно и продолжил. — Да и наша агентура указывает в том же направлении.

— Витя, а какая нам разница — выживет Черчилль, или его кто-то пристукнет? — Задал Андрей провокационный вопрос, надеясь услышать в ответ что-нибудь новое для себя.

— Ты, полковник, дурака из себя не строй. — Отозвался генерал Зайцев. — Сам всe прекрасно понимаешь. Убьют «старого лиса», придeт другой человечек и запросто повернeт британскую политику в другую сторону. А оно нам надо?

— Ну заключат они с Гитлером мир на несколько недель раньше. Это ведь всe равно произойдeт, как бы Черчилль не упирался. — Возразил Андрей. — Когда банкирам понадобится мир, никакой сэр Уинстон им не помешает, если не уговорят его уйти в отставку по-хорошему, то пристукнет собственная охрана, и без лишнего шума и ажиотажа.

— Это, конечно, так. — Виктор согласился со своим другом. — Но ведь на уговоры, да и подготовку нейтрализации руководителя такого уровня время надо потратить! И немалое. А оно нам лишним не будет. Глядишь ещe на пару сотен километров на запад прорвeмся.

— Насколько я понял, задача полного захвата Германии пока не ставится? — Осторожно поинтересовался Андрей.

— Да, полковник, пока не ставится. — Отозвался генерал. — Ставится задача захвата тех территорий, которые позволят поставить в безвыходное положение оставшуюся часть страны.

— То есть побережье и Рур. — Сделал вывод из сказанного Сашка.

— Получается, в таком случае, что и Берлин штурмовать вряд ли будут! — Подключился к нему Андрей. — Зачем же там такая армада войск?

— С Берлином ещe не решено. — Виктор расстегнул крючки кителя, поворочал головой по сторонам, предупредил. — Но я вам ничего этого не говорил.

Андрей с Сашкой согласно кивнули. Не мальчики уже. Не первый день с государственными секретами дело имеют.

— Но вернeмся к нашим ирландцам. — Виктор постучал но столу извлечeнной из кармана шариковой ручкой «генеральской серии», была в феврале выпущена такая партия новомодных ручек к годовщине Красной армии для награждения этой диковинкой генералов и адмиралов. — Как ты думаешь, Андрей, кто за ними стоит?

— Ну, желающих нагадить Британской империи на земном шаре предостаточно. Что в этой реальности, что в моей. — Попытался сформулировать ответ полковник Банев. — Я бы начал с Германии. Немцы активно разрабатывали ирландскую карту ещe в Империалистическую, то есть Первую Мировую, войну. Не думаю, что они отказались от этой затеи сейчас. К тому же Гитлер, мягко говоря, не очень любит английского премьера за прошлогоднее покушение на себя. И с радостью отплатит ему той же монетой. Вопрос в том — выгодно ли это самой Германии? Хотя, акцию могли устроить и без ведома высшего руководства. Какая-нибудь из немецких разведок по собственной инициативе. Впрочем, я бы сбросил со счетов Абвер. Адмирал Канарис всегда неровно дышал в сторону Англии, вряд ли он решиться на такую авантюру.

Генерал Зайцев внимательно слушал, не пытаясь перебивать своего собеседника.

— Второй основной претендент — это ирландцы, проживающие в Северной Америке. Англичан они не любят, и не считают нужным это скрывать. В моeм мире они почти открыто собирали деньги на поддержку этой самой Ирландской республиканской армии. И никто им особенно не препятствовал. А ирландская диаспора там солидная. К тому же американские банкиры заинтересованы в ослаблении Британской империи не меньше Германии. Или нас.

Сашка ухмыльнулся в ответ на это замечание. Андрей продолжил.

— Третьим претендентом является наша разведка. — Видя, что генерал Зайцев пытается возразить, Андрей поднял руки в протестующем жесте. — Витя, я прекрасно понимаю, что твоe ведомство в этом не участвовало. Иначе ты бы об этом знал. Но ты можешь поручиться за своих конкурентов из наркомата обороны или Коминтерна?

Генерал Зайцев промолчал — возразить было нечего. Как ни пытался Верховный впрячь конкурирующие разведслужбы в одну упряжку, ситуация чаще всего напоминала небезызвестную басню дедушки Крылова — о лебеде, раке и щуке, которые пытались сдвинуть воз разведки, но чаще всего просто мешали друг другу.

— Я бы не сбрасывал со счетов и японцев. Им потрясения в Британской империи жизненно необходимы. А что может быть лучше гибели первого лица в государстве? — Продолжил Андрей. — Ну, и наконец, могли устроить покушение и сами боевики IRA. По собственной инициативе. Там собрались те ещe ребятки — отмороженные на всю голову. Из тех, кто вначале стреляет, а потом думает — нужно ли было стрелять.

— А самих англичан ты не считаешь необходимым упомянуть? — Подал голос молчавший до этой минуты Сашка.

— Да, Саш, ты прав. — Согласился полковник Банев. — Мог и кто-то из своих. Может быть те самые людишки, которым и поручено расследование.

— Получается как в сказке: «Пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что», — подвeл итоги разговора генерал Зайцев.

— Дела такого рода или вообще невозможно расследовать, или же обнаруженная истина такая страшная, что еe немедленно засекречивают, а всех посвящeнных отправляют к праотцам. — Андрей был абсолютно согласен с генералом. Во всех громких политических убийствах второй половины двадцатого века истина осталась где-то за пределами официальных версий. Еe не то что не пытались озвучить, от неe старательно бежали как от чумы. Ибо она была смертельно опасна для всех участвующих в расследовании. Упрямые дураки, не желающие этого понять, вскоре сами попадали в лучший мир, а их последователи не долго думая соглашались на многолетний «висяк», лишь бы не угодить под «несчастный случай», или не заработать «сердечный приступ».

— Насколько я понимаю, это не единственная причина твоего приезда? — Полковник Банев серьeзно посмотрел на генерала Зайцева.

— Ну конечно же, Андрей. — Улыбнулся генерал. — Я ещe хотел поздравить твою жену.

— Витя, я тебя неплохо знаю. — Возразил полковник. — Не надо мне парить мозги. У тебя на лице написано, что случилось что-то очень серьeзное.

Генерал погасил фальшивую улыбку, вновь придвинул к себе пепельницу и закурил, хотя в последние месяцы всеми силами старался избавиться от этой вредной привычки. Бросить совсем, естественно, не смог, но хотя бы ограничил свою дневную норму несколькими папиросами, вместо полутора пачек, выкуриваемых полгода назад.

— Да, Андрей, ты прав. — Виктор задумчиво оценил состояние потолка кабинета полковника Банева. — Но с разговором придeтся немного подождать. Пока твои родственники не разойдутся.

Андрей согласно кивнул головой и повернулся к радиоприeмнику. Там как раз закончили перечисление взятых с боем населeнных пунктов врага и захваченных в данныхселениях и городах трофеев и пленных. Сколько в предоставленных цифрах было правды, а сколько пропагандистских преувеличений в точности не мог сказать никто. Разве что сам Верховный? Уж ему-то были известны самые достоверные цифры. Врать товарищу Сталину мало кто решался. После показательного суда над несколькими генералами, которые решили заработать орденов и званий, старательно преувеличивая успехи подчинeнных им войск. В результате количество звeздочек на петлицах, а с января этого года на погонах, у этих товарищей поубавилось. Кто-то потерял одно звание, кто-то, особо бессовестный, два. А до остальных дошло, что докладывать наверх лучше правду. Врать непосредственному начальству чревато. Вот, если корреспондентам, то тем можно. Даже поощряется, но тоже не превышая некоторый разумный предел.

Поэтому верить сводке Советского Информбюро было можно, пусть и с некоторой натяжкой. В отличие от сообщений ведомства пропаганды доктора Геббельса, согласно которым за год войны немецкий Вермахт уничтожил ВСЮ Красную Армию, со всей боевой и небоевой техникой, по крайней мере раза три. Даже англичане повторяли весь этот бред сквозь зубы, признавая сомнительность этих цифр. Впрочем советские сообщения они отвергали напрочь, и если, всe-таки, что-то из сводок Совинформбюро передавали, то с непременным добавлением «если верить большевистской пропаганде», или по «непроверенным из других источников данным».

А московское радио начало трансляцию военных стихов. И начало с незабвенного «Василия Тeркина». Твардовский всe же послушал Сашку и принялся за цикл военных похождений простого бойца, не обременeнного званиями и наградами. Стихи эти пользовались бешеным успехом. Их читали на радио, перепечатывали в газетах и журналах, и даже пытались снять фильм, но вождь запретил. Говорят, что ему не понравился сценарий, в котором немцы изображались полными недоумками и трусами. Автору данного сценария посоветовали посетить фронт, а потом переделать своe творение таким образом, чтобы оно хоть как-то соответствовало действительности и отражало тот настрой, который Александр Трифонович задал в своих стихах.

Читали на этот раз «Переправу», очень похожую на то, что было в реальности Андрея Банева. Вот, только речь шла не о форсировании безымянной реки на просторах Советского Союза, а о захвате плацдармов на Одере, имевшем место в феврале этого года. Дело было славным, но тяжeлым и кровавым. И даже подвиг, описанный в поэме, совершeн был на самом деле. Связист одного из стрелковых батальонов вплавь пересeк реку, восстанавливая повреждeнную связь. Толкал перед собой бревно с катушкой, раздвигая ледяную крошку, в которую превратился лeд в месте переправы от многочисленных разрывов. И даже звали бойца Василием, правда, не Тeркиным, а Иволгиным. Ему даже орден дали, и что самое удивительное — не посмертно. Выжил связист Иволгин, и действительно вернулся обратно на плацдарм. Но не вплавь. А ночью, на одном из плотов с подкреплением. Что, впрочем, не умалило его подвига.

За Твардовским последовал Симонов. За Симоновым Слуцкий. Потом ещe кто-то из не столь именитых поэтов.

Андрей ждал, теряясь в догадках, что же такого серьeзного произошло? Виктор панику зря поднимать не будет. А выражение его лица говорило о серьeзности случившегося. Возникла мысль поторопить родителей жены, но тут же погасла. Если бы дело было срочным, то генерал не остановился б перед вызовом к себе, или визитом в институт. Значит дело неспешное, хоть и серьeзное.

А на радио закончились стихи, которые с интересом выслушал не только Андрей, но и генерал Зайцев, и даже Сашка имевший непосредственное отношение к появлению в этом мире поэмы о «Василии Тeркине».

Из динамиков раздались первые аккорды и Андрей сразу узнал творчество Ивана Петрова. Только он один не боялся экспериментировать с набором инструментов, используемых для исполнения его песен. Андрей даже нарисовал ему ударную установку, появившуюся в СССР на много лет позднее. Петров долго всматривался в этот набор барабанов и тарелок, пытаясь понять, что же в нeм особенного, но наконец просветлел лицом и улыбнулся. И сейчас на фоне аккордеона, скрипок, саксофона и трубы отчeтливо проступал ритм барабанов. «Великая музыкальная революция» сдвинулась с мeртвой точки. Это уже похоже на ансамбли шестидесятых, пусть и звучит не популярный тогда твист, а что-то более привычное здешнему уху. Но продолжение музыки удивило даже полковника Банева, а Сашка победно поднял большой палец и улыбнулся. В мелодию настойчиво вплелась электрогитара.

Андрей создал первый еe экземпляр ещe в декабре, продемонстрировал инженер-майору Егорцеву возможности еe звучания, спел несколько песен, требующих именно этого инструмента, дождался неистовых восторгов и совсем собрался припрятать гитару до лучших времeн, но Сашка бурно запротестовал против такого варианта развития событий. Заставил повторить концерт для Ирины и Алeнки. Спустя некоторое время смог протащить в режимный город оставшегося в Москве композитора Петрова и ознакомить с новым инструментом уже его. Иван Никодимыч выслушал всe это с отвисшей челюстью, повертел гитару в руках и даже повторил несколько аккордов. А затем Андрею пришлось выдержать два часа настойчивых уговоров инициативной группы в лице композитора Петрова, певицы Егорцевой и инженер-майора Егорцева. И только когда к ним присоединилась его жена Ирина, Андрей сломался и предоставил электрогитару в полное владение Петрова. И даже, по настойчивой просьбе всe того же Сашки, изготовил ещe несколько экземпляров. Естественно не сам. Нашлись желающие среди молодых инженеров и рабочих. Андрей только объяснил суть процесса и проконтролировал его. А уж составлением документации озаботились сами изготовители под руководством Сашки.

Итак, Ваня Петров решил рискнуть и использовать в своих произведениях весь модерн, показанный Андреем и настойчиво проталкиваемый Сашкой. До откровенной наглости ещe не дошло, по крайней мере ни один из любовных шлягеров 70-х-90-х пока обнародовать не решились. Но многие песни «Сябров» и «Песняров», как наиболее подходящие этому времени, Петров, с подсказки Андрея и, естественно, с разрешения Верховного, уже выпустил в большое музыкальное плавание. Вот и сейчас первую музыкальную композицию сменили «Дрозды», а затем «Берeзовый сок» всe тех же «Песняров». Говорят, что последняя песня очень понравилась самому товарищу Сталину, и вождь личным указанием запретил печатать критические статьи про неe. А критиков, точнее обычных завистников, у Петрова хватало. И не только среди коллег по музыкальному цеху.

Пытались поговорить с ним «по душам» некоторые деятели НКВД, обладавшие чрезвычайно обострeнным «классовым чутьeм». Причeм появлялись эти борцы с «буржуазным уклонизмом» в советском искусстве с удивительным постоянством. Все они мгновенно попадали в разработку. А дальнейшая их судьба зависела от той степени искренности, и глупости, которую они проявляли при отстаивании своей точки зрения. Откровенных идиотов, искренне веривших в своe высокое предназначение по спасению душ соотечественников от тлетнотворного влияния музыки композитора Петрова, просто спровадили на фронт. Отдохнуть от тяжких трудов и подумать на досуге в окопах передовой линии. А вот парочку людишек, проявивших излишнее любопытство о судьбе певицы Егорцевой и еe семьи, исчезнувших в неизвестном направлении, трясли более основательно. Следы любопытства, как и ожидалось, вели в английское посольство. Выслали очередного атташе по культуре, найдя подходящий предлог. Дождались высылки из Англии его советского аналога. И стали ждать следующего шага своих «заклятых британских друзей».

Черчилль так и не решился на открытый разрыв дипломатических отношений с Советским Союзом. Не сделал этого шага и Сталин. Между правительствами СССР и Великобритании с переменным успехом шла не прекращающаяся ни на минуту дипломатическая война.

Непрерывно обменивались нотами протеста. По малейшему поводу закрывались консульства и представительства. При тени подозрения высылались дипломаты. Неизменно вскрывалась дипломатическая почта. И денно и нощно глушилась радиосвязь. Периодически менялась обслуга. Постоянно случались «аварии» с электроснабжением. Единственная гадость, на которую ещe не решились в Лондоне и не повторили в Москве, так это отключение водопровода и канализации.

Концерт закончился как раз в тот момент, когда в дверь осторожно постучали. Андрей с Сашкой вышли из кабинета, выслушали все слова, которые положены при расставании с близкими родственниками, проводили родителей до дверей. Когда на лестнице стихли шаги, вернулись в квартиру. Сашка сразу устремился в кабинет, а Андрей вначале проверил, как отдыхает жена и потом последовал за ним.

— Как вы знаете, я только что из Крыма. — Начал генерал Зайцев, как только его собеседники вновь уселись за стол. — Чем я там занимался, вам тоже известно.

— А чем всe закончилось, товарищ генерал? — Проявил любопытство Сашка не имевший доступа к информации такой степени секретности.

— Ничем слишком хорошим или особенно плохим. — Усмехнулся Виктор. — Проблему на некоторое время решили, но разгрести всe это дерьмо до самого дна не смогли. Повязали смутьянов нижнего звена, а вдохновители мятежа исчезли за несколько часов до нашего прибытия. Их, конечно, предупредили. И предупреждение было отправлено из нашей конторы. И как мне кажется, с самых верхов.

— А я предупреждал с самого начала, что ничего путного из этой затеи не выйдет. — Вмешался в разговор Андрей. — Заключать какой бы то ни было договор с данными господами бессмысленно. Или мы решаем проблему с созданием Израиля собственными силами, или не берeмся за неe совсем. С господами из сионистских комитетов кашу не сваришь. Нужно выходить на еврейских боевиков в Палестине и решать вопросы с ними. А эти болтуны пусть надуваются от важности в Лондоне и Нью-Йорке сколько им влезет.

— Но предварительно неплохо бы их дискредитировать. — Отозвался генерал Зайцев. — А также лишить вооружeнных сторонников.

— Вы больше себя дискредитировали этой маленькой гражданской войной. — Не согласился с ним Андрей, который знал подробности произошедших в Крыму событий. — Вы с вашим ведомством так и не сделали правильных выводов из моего доклада о «психологической войне», товарищ генерал. Я уверен, что все зарубежные радиостанции уже старательно воют о бойне, которую «дикие азиаты русские» устроили таким милым и безобидным представителям сионистских комитетов.

— Да какая там бойня. Пятеро убитых с нашей стороны и трое со стороны нашего противника. Остальным просто прикладами по спинам надавали. И никаких русских там не было. Наводили порядок солдаты Первой и Второй бригад Еврейского корпуса.

— Это ты, Витя, знаешь правду. Знают в Кремле и твоей конторе. Есть, конечно, и другие посвящeнные. А что известно остальным? — Продолжал гнуть свою линию Андрей. — А ничего! Наши идеологи, как всегда, постараются умолчать эти события. А вот там! — Андрей показал указательным пальцем на запад. — Там воспользуются вашим молчанием и набрешут в три короба при первой же возможности. И потери умножат в сто раз, и пытки с казнями придумают, и всех оставшихся в живых на Колыму отправят.

— Да кто же поверит в этот бред? — Удивился Сашка.

— Сейчас может быть и никто. — Ответил ему Андрей. — Но пройдeт лет тридцать и весь этот бред станет непререкаемой истиной. Потому что его будут повторять по десять раз на дню, напишут кучу исследований и диссертацией, найдут «чудом выживших» очевидцев, вдолбят такое видение событий в головы обывателей. И всe! Потом можно сколько угодно опровергать этот бред. С документами, цифрами, фотографиями. Обыватель всe равно не поверит.

— Уж слишком мрачную картину ты нарисовал. — Не поверил Сашка.

— Я, товарищ инженер-майор Егорцев, всю эту технологию в действии видел, когда наследники господ из этих комитетов историю моей страны переписывали. — Продолжил убеждать своих друзей Андрей. — Вначале появляется какой-нибудь поганец со статейкой «А вот я слух слышал…». Потом второй поганец всe это повторяет, но уже слово слух выкидывает. Далее третий из этой «славной» компании вносит эту мерзость в очередное «историческое» исследование. А следом поехало. «Историк N утверждает…». «Несомненно, что именно так всe и было…». «Только откровенные глупцы сомневаются в том, что…». Всe! Историю вывернули наизнанку. Белое сделали чeрным. Героев ославили подлецами. А мерзавцев возвели в ранг «совести нации» и «спасителей отечества».

— Я передавал твои рекомендации куда нужно. — Сказал генерал Зайцев. — Но там не сумели сделать правильных выводов.

— Или не захотели! — Поправил его Андрей.

— Но нас эти события каким боком касаются? — Продолжал любопытствовать Сашка.

— Когда главари заговора драпали, то не успели уничтожить документы. — Ответил ему генерал Зайцев. — И среди этих бумажек попался один чрезвычайно интересный приказ сионистской агентуре в СССР выискивать любую информацию о МЕСТОНАХОЖДЕНИИ полковника Банева, инженер-майора Егорцева, певицы Егорцевой, военврача Кузнецовой, а также всех остальных членов их семей.

— Выходит, не поверили. — Сделал вывод Сашка.

— Или получили дополнительную информацию. Причeм совсем недавно. — Поправил его Андрей. — Звания уже новые — в январе введeнные.

— И что нам теперь делать? — Спросил Сашка. — В очередной раз помирать?

— Не уверен, что это поможет. — Ответил ему Андрей. — В британской разведке откровенных дураков не держат. Не поверили в первый раз, не поверят и во второй.

— Действительно не поможет. — Поддержал его генерал Зайцев. — Вчера утром на КПП города был задержан некий подполковник Бутко с приказом арестовать полковника Банева и инженер-майора Егорцева. Сейчас этот подполковник даeт объяснения — откуда ему известно о существовании этих личностей, так как данные фамилии исключены из списков действующей армии ещe в сентябре прошлого года, как погибшие в бою.

— Да, засветился кто-то с самых верхов. — Протянул Андрей. — Только как его вычислить?

— Уже вычислили! — Виктор улыбнулся второй раз за вечер. — И взяли почти всю цепочку. Кроме самого верха.

— Настолько неприкасаемый? — Выказал удивление Сашка.

— Да, нет в общем-то. — Ответил Виктор. — Вождь дал бы санкцию. — Видя на лицах друзей удивление вперемешку с любопытством, он решился назвать главного фигуранта дела. — Это Хрущeв.

— Так почему бы не пригласить Никиту Сергеевича куда надо и не поспрашивать как следует? — Спросил Сашка.

В самом деле. Почему бы и не поспрашивать? Никитка, конечно, выкрутился прошлой осенью, когда его первенца отдали под суд за дезертирство. Вернее сделал вид, что его всe устраивает, даже наорал на сына для порядка. Уж очень ему не понравилось, что Леонид подделал его подпись. Даже дал осудить на отправку в штрафной батальон. А вот дальше начались чудеса. Вместо Польши или Пруссии, куда должен был попасть лейтенант Хрущeв, оказался он в тихой Болгарии, в которой и держать штрафбат не было смысла. Но видимо не один высокопоставленный сынок, племянник, просто ближний, а то и дальний родственник нуждались в тихом месте для отбывания приговора трибунала. Там Леонид Хрущeв и отсидел три месяца положенного срока. После чего отбыл в Среднюю Азию под тeплое крылышко папаши.

Андрей совсем уже хотел продублировать Сашкин вопрос, но генерал Зайцев опередил его.

— Не поспрашиваешь Никиту Сергеевича. — Огорошил он своих собеседников. — Пропал товарищ Хрущeв.

— Как пропал? — Почти в унисон спросили Андрей и Сашка.

— Как пропадают высокие начальники! Вылетел на самолeте из Астрахани вчера вечером, а в Красноводске не приземлился.

— Работа вашей конторы? — Андрей всe-таки решился на столь опасный вопрос.

— Нет! Я бы знал. — Генерал Зайцев достал третью папиросу и прикурил еe. — В наркомате все на ушах стоят. Нарком двух заместителей на юг отправил. Приказал копать, пока хоть что-нибудь не найдут. Выслали на поиски все самолeты, которые под рукой были. Корабли Каспийской флотилии в море отправили.

— Ты точно уверен? — Андрей продолжал сомневаться.

— Да! Уверен! — Немного помолчал и тихо добавил. — Этот вопрос должен был решать я!

Андрей с сомнением покачал головой. Могли найти и других исполнителей. Мало ли в НКВД дураков, которым хочется сделать карьеру побыстрее. А там! Магнитную мину в двигатель или хвост — и «прощай дорогой товарищ и друг Никита Сергеевич».

— Это ещe не все плохие новости. — Продолжил Виктор. — В самолeте вместе с Хрущeвым был генерал армии Жуков.

— А этот что там делал? — Сказать, что Андрей удивился, значит не сказать ничего. Степень удивления просто зашкаливала за всякие разумные пределы

— Летел принимать командование над Иранским фронтом. — Виктор положил погасшую папиросу в пепельницу. — Верховный хотел его вначале на прежнюю должность отправить, представителем Ставки на Западное направление. Да командующие фронтами заупрямились. Рокоссовский с Коневым заявили, что лучше под трибунал пойдут, чем его терпеть. Да и Тимошенко не в восторге был.

Командующих можно понять. Зная бесцеремонность и болезненное самолюбие генерала Жукова, а также его нетерпимость к чужому мнению, они хорошо представляли, чем может закончиться его появление на фронте.

Андрея вдруг поразила мысль, что генералы осмелели. В его мире ни Рокоссовский, ни Конев, а тем более Тимошенко на столь открытое недовольство приказами Ставки просто не решились бы. А может, Верховный и не настаивал? А спросил вначале мнения командующих фронтами, тем более, что они уже успели проявить себя во всей красе, и пригляда за ними просто не требовалось.

Где-то в задней части сознания появилась ещe одна мыслишка. Оба главных врага сразу! Нет, без товарища Берии здесь не обошлось. А то, что бурную деятельность по поискам изображает? Так нужно же убедиться, что действительно никто не выжил. Да и алиби не помешает. В аппаратных играх все Кремлeвские сидельцы собаку съели. Причeм во все времена, не взирая на лица, флаги и политический строй.

А может быть и сам Верховный решение принял. В отместку за речь Хрущeва на пока не состоявшемся XX съезде КПСС, и мемуары Жукова, в которых тот обгадил все решения Сталина во время войны. Тогда и никакого Лаврентия Павловича не требовалось.

— Нарком просил тебя, товарищ полковник, исходя из твоего знания возможного будущего, ответить ещe на один вопрос. — Напомнил о своeм существовании генерал Зайцев. — Сможет товарищ Хрущeв предателем стать?

Вот это вопрос! Андрей просто растерялся. Такие мысли ему и в страшном сне не могли в голову прийти. Вначале он хотел отмести это предположение безоговорочно. А потом задумался. А что он может знать о товарище Хрущeве, кроме анекдота о посещении свинофермы. Самодур, конечно. Но то же самое можно сказать о любом чиновнике, достаточно долго просидевшем в своeм кресле. Большая власть деформирует человека, а подчинeнные подхалимы ещe больше эту деформацию усиливают. Нетерпим к чужому мнению. Но большинство людей страдают этим недостатком, просто старательно его скрывают. А большому начальнику скрывать данный порок нет никакого смысла. Старательно продвигал дурацкие идеи, не считаясь с затратами на их решение. Но и здесь он не одинок. Все правители многострадальной России, начиная с царя-реформатора Петра Великого и заканчивая президентами конца двадцатого, начала двадцать первого века, страдали этим изъяном в полной мере. Не щадя ни денег, ни людей для реализации того, что они считали правильным и необходимым. Причeм поинтересоваться мнением подвластного народа не приходило в голову ни тем, кто приобретал власть по наследству, ни тем, кого выбирал главный орган правящей партии в лице Политбюро, ни тем, кто получил власть в результате «свободных выборов».

Никаких попыток «сдать» собственную страну за время своего правления Хрущeв не предпринял. В отличие от того же Горбачeва и Ельцина. Но тогда он был на самом верху властной лестницы. А как бы он повeл себя в случае реальной угрозы своей жизни?

А об угрозе он мог догадываться, а то и знать. Впрочем, в данном времени любой чиновник, даже самый высокопоставленный, не может быть абсолютно спокоен за своe будущее. Но в реальной истории инженера Банева Никита Сергеевич смог отвертеться от ответственности даже за разгром советских войск на Южном направлении летом 42 года. А здесь за ним таких крупных просчeтов не числилось.

Разве, что он смог ознакомиться с докладом инженера Банева о протекании истории в его времени. Маловероятно, но не факт, что не могло произойти. Свои люди у товарища Хрущeва могли быть где угодно. Зря что ли просидел некоторое время секретарeм парторганизации самой Москвы.

— Что молчишь, полковник? — Виктор пытливо всматривался в лицо Андрея.

— Ты знаешь, генерал, ответ на такой вопрос не может быть однозначным. — Андрей задумался над дальнейшими формулировками. — Вот я тебе рассказывал о количестве предателей в моeм времени. Около миллиона, если считать национальные формирования всех наших бескрайних окраин, а тут их почти нет, даже среди эстонцев и латышей. А почему? А просто потому, что здесь Красная армия побеждает. А перебегать на сторону проигрывающего войну могут только клинические идиоты. Никита Сергеевич к ним не относится в любом случае.

— Я и сам понимаю, что Германия в данном вопросе отпадает безоговорочно. — Согласился с ним генерал Зайцев. — Но есть ведь и другие страны.

— А тут всe зависит от того, что он сможет им предложить. И предложить что-то очень серьeзное. И англичане, и американцы — нация торгашей. Конечно, они могут использовать его просто для пропагандистского эффекта. Но потом без тени сомнений выкинут на помойку. Не думаю, что Хрущeва устраивает такой вариант.

— Так что же, ответ беспрекословно отрицательный? — Вмешался в разговор Сашка.

— Пожалуй нет. — Продолжил свои размышления Андрей. — Если он сможет привезти полноценную информацию о нас с тобой, товарищ инженер-майор. Вопрос в том, мог ли он иметь к ней доступ?

Генерал Зайцев вполголоса выматерился. Это был самый страшный из всех возможных вариантов развития событий.

— А как же Жуков? — Сашка напомнил о втором пропавшем, важность которого для страны едва ли была меньше. — Как он в самолeте Хрущeва оказался? У него что собственного авиатранспорта не было?

— Там напустили изрядного тумана. — Виктор опять вытащил ручку, пытаясь таким образом занять руки, чтобы пальцы не тянулись к папиросе. — Его помощники врут кто во что горазд. Одни рассказывают, что самолeт был неисправен. Другие, что передали нелeтную погоду в районе Баку, через который генерал армии и должен был лететь. Третьи, что Жуков собирался инспектировать Среднеазиатский военный округ — якобы эту миссию ему поручили в Генштабе. Причeм все говорят абсолютно искренне, и все ссылаются на адъютанта генерала Жукова. А адъютант был в этом же самолeте.

— А кто там вообще был? — Андрей додумался уточнить список пропавших.

— И вправду! — Оторопел генерал Зайцев. — Список уже половина дела. — Задумался на минуту и начал перечисление. — Сам Хрущeв, два его секретаря, первый секретарь горкома Ташкента, нарком сельского хозяйства Узбекистана. Это с одной стороны. — Уточнил генерал. — Теперь военные. Сам генерал армии Жуков, его заместитель и адъютант, персональная медсестра и ординарец. И экипаж, естественно. — Виктор подумал ещe с полминуты и уточнил. — Ещe одна особенность. Управлял самолeтом сын Хрущeва Леонид.

— Семей, получается, не было? — Переспросил полковник Банев.

— Не было. Семьи остались в Москве. Ни Хрущeв, ни Жуков никогда их с собой не брали. — Виктор постучал ручкой о поверхность стола и спросил. — Так ты считаешь…?

— Мне кажется, что это одно из доказательств. Не знаю, как насчeт супружеской верности. — Андрей невольно пожал плечами. — Но ни тот, ни другой своих семей никогда не бросали. Не думаю, что готовя бегство, они бы оставили жeн и детей на расправу.

— Значит, всe же пропали. — Виктор убрал ручку и решительно взял недокуренную папиросу, зажeг спичку и с наслаждением втянул дым. — Но кто…?

— Не знаю, Витя. — Полковник Банев опять пожал плечами. — Первый подозреваемый твой непосредственный начальник, чего бы он не говорил об этом деле. Могли и военные. Уж очень неоднозначным человеком был Георгий Константинович. — Андрей смутился. — Хотя, почему был? Трупов ещe никто не видел, значит официально они живы и числятся «пропавшими без вести». Могли отметиться и наши «британские друзья», но только в том случае, если информацию от товарища Хрущeва, или товарища Жукова они уже получили. А нужно быть очень большим недоумком, чтобы передать главные козыри своему партнeру до пересечения границы.

— И всe? — Генерал Зайцев отправил окурок в пепельницу и решительно убрал папиросы и спички в карман кителя.

— Есть ещe одна кандидатура. Но лучше об этом даже не думать. — Андрей кивнул головой в сторону потолка.

Все в комнате переглянулись и промолчали. Если не стоило думать, то говорить об этом даже глухим стенам было непростительной глупостью. Смертельно опасной глупостью.

— С чем были, к тому и вернулись. — Грустно сострил генерал Зайцев.

— Сколько информации получили, такой анализ и провели. — Отпарировал полковник Банев.

В этот момент из радиоприeмника опять раздались позывные Совинформбюро. Виктор поднял руку, призывая к молчанию. Должны были передать что-то очень важное, если передача пошла в необычное для еe звучания время.

«От советского Информбюро!», — торжественным голосом начал Левитан привычную всему Советскому Союзу, да и всему остальному миру также, передачу. «Передаeм приказ Ставки Верховного главнокомандования», — продолжил главный диктор СССР.

Андрей с Сашкой замерли, вслушиваясь в текст передачи. А сообщал Левитан о присвоении очередных воинских званий военнослужащим Красной Армии. Начал как и полагается с высших чинов армии в лице командующих фронтами. А Левитан читал.

«Присвоить очередные воинские звания следующим генералам. Присвоить звание генерал-полковник: генерал-лейтенанту Василевскому, генерал-лейтенанту Ватутину, генерал-лейтенанту Говорову, генерал-лейтенанту Горбатову, генерал-лейтенанту Коневу, генерал-лейтенанту Петрову, генерал-лейтенанту Рокоссовскому.»

Вот и первая ступенька к маршальским звeздам. Если раньше были просто первыми среди равных, в одинаковых званиях с подчинeнными им командармами, то теперь однозначно выделились из общей массы генералов. И получили косвенное подтверждение того, что обратно, вниз к прежним должностям, уже не попросят. Хотя на войне бывает всякое!

«Присвоить звание генерал-лейтенант: генерал-майору Богданову, генерал-майору Катукову, генерал-майору Рыбалко, генерал-майору Черняховскому.»

Ясно. Ставка решила отметить командующих танковыми армиями Берлинского направления. Этих тоже приподняли над командирами корпусов, составляющих их армии.

Ходят слухи, что на самом деле танковых армий шесть, а не четыре. Но две из них старательно прячут где-то на юге.

Одну, наверняка, на направлении к венгерской столице, бои за которую обещают быть жаркими и в этой реальности. Гитлер не уйдeт оттуда просто так. Даже если потеряет Берлин. В реальности инженера Банева немцы и после потери Берлина не сильно стремились складывать оружие. И даже после подписания «Акта о безоговорочной капитуляции» бои в некоторых местах продолжались вплоть до середины мая. То-то обидно было мужикам помирать после победы.

А вторую, по предположениям полковника Банева, должны были концентрировать в Югославии. Рано или поздно англичане высадятся в Италии. И если юг можно им сдать без всякой жалости, то промышленные районы севера страны слишком лакомая добыча, для того чтобы отдавать еe без боя. Если повезeт, то только с итальянцами и немцами, которые взяли под контроль итальянские военные заводы ещe в конце прошлого года. А не повезeт, то и с британскими войсками. Если те успеют туда раньше наших танков. А могут и успеть! Если договорятся с итальянцами. Хотя, Муссолини они однозначно постараются если не убить, то сместить со всех постов. Слишком яркая и харизматичная фигура, несмотря на все неудачи последних месяцев. Англичане никогда не делали ставку на сильные фигуры, сменяя их на слабых и податливых при первой же возможности. Дуче это должен понимать, не первый день в большой политике.

Вряд ли удастся ему договориться и с руководством Советского Союза. Вот если бы он попытался это сделать год назад! Но и тогда это было невозможно — слишком сильно дуче увяз в дружбе с фюрером немецкого народа. Для Гитлера его политические друзья всего лишь марионетки, которыми он желает управлять по своему разумению. А если они пытаются иметь собственное мнение, то можно и зондеркоманду СС по их душу выслать. Так, что Муссолини будет цепляться за немцев до последнего. Даже когда зад начнeт припекать залпами советских реактивных миномeтов.

Кстати, американцы вежливо, но чрезвычайно настойчиво, просили продать им технологию производства этих самых реактивных миномeтов. Им, естественно, отказали. Но не только продемонстрировали действие «катюш» на полигоне, но и объяснили «на пальцах», что данное «чудо-оружие» всего лишь неуправляемая ракета. По мнению Андрея — зря. При том уровне развития американской военной экономики, который достигнут ею к этому времени, они не только повторят нашу установку залпового огня, но и превзойдут еe в кратчайшее время.

Неплохо бы узнать, как идут у них дела на Тихом океане. Наши комментаторы только повторяют сводки, передаваемые американским посольством, не внося в них абсолютно никаких изменений. Вежливость, вежливость и ещe раз вежливость. Всe-таки союзник, пусть и не совсем полноценный. Ленд-лиза в этой реальности Советский Союз пока не удостоился. Оружия нам, конечно, и своего хватает. Но вот от некоторых видов стратегического сырья промышленность СССР не отказалась бы. Но! Интересы дядюшки Сэма лежат немного в другой области. Обидно то, что Гитлеру данное сырьe по-прежнему попадает, пусть и через третьи страны. Не помогло даже бесследное исчезновение нескольких судов с данными грузами посреди Атлантики. Прибыль при капитализме величайшая ценность, которая превосходит любые доводы разума. Проблемы неизвестно когда возникнут, а прибыль будет сегодня!

Не было проблем только с поставками оборудования. СССР практически единственный покупатель. Желаете автомобильные заводы «под ключ»? «Форд» с «Дженерал моторс» чуть не передрались за этот заказ. Успокоились только после того, как им объяснили, что советское правительство не прочь купить оборудование у обеих компаний. И не только у них, если ещe желающие найдутся. Аналогичная ситуация была и с заводами по производству радиодеталей и электротехники. Со скрипом, но закупили оборудование для химической промышленности. Только попытка купить авиазавод встретила настойчивый отказ. После чего американская сторона получила такой же непреклонный отказ при попытке получить некоторые виды советского оружия для изучения на своих полигонах.

Можно, конечно, послушать Би-Би-Си. Англичане не церемонятся не только со своими противниками, в лице Германии, и недоврагами, представленными СССР, но и американских союзников не сильно жалуют. Господин Черчилль в одной из речей обвинил САСШ в том, что они «по зазнайству и скудомыслию» разбудили японского тигра. Был абсолютно прав!

— Давайте поищем Би-Би-Си. — Предложил Андрей.

— Вражьи голоса слушаешь? — Старательно изображая угрожающий тон, протянул Виктор.

— Можно подумать, ты не слушаешь. — Хмыкнул Андрей.

— Мне, товарищ полковник, данное занятие по должности положено. — Отпарировал генерал Зайцев.

— Да и моя должность, товарищ генерал, того же самого требует. — Андрей повернулся к радиоприeмнику, над которым в этот момент колдовал Сашка.

Проверив возможные диапазоны, Сашка вскоре поймал довольно устойчивый сигнал. У англичан, как всегда, играл джаз. Андрей не любил это музыкальное направление в своe время, не смог оценить его достоинств и здесь, в десятилетия повсеместного распространения данного вида музыки. Ирина умудрилась один раз затащить своего мужа на концерт Утeсова, но Андрею не понравился даже этот адаптированный под советского слушателя вариант джаза. А уж заграничный, за редким исключением, Андрей не воспринимал вообще.

Наконец, раздался настойчивый стук в дверь, возвещавший начало новостей. Диктор бодро затараторил по-английски, подтверждая, что попали они на настоящую радиостанцию. Ибо, были ещe и фальшивые. Создаваемые немцами и советскими органами пропаганды, самими англичанами для вещания на другие страны.

В конце прошлого года одна из таких станций вдруг заговорила на русском языке. И очень отчeтливо, что говорило о еe достаточно близком расположении к границам страны. Станция эта не жалела чeрной краски для описания Гитлера и Сталина, но с не меньшим удовольствием поливала грязью и Черчилля с Рузвельтом. А уж о самом Советском Союзе говорилось таким тоном и с такими выражениями, что невольно возникала ассоциация с канализационной трубой, подключeнной к микрофону. Тщательный анализ передач показал, что диктор русский, из эмигрантов гражданской войны, а вот тексты у него, вероятнее всего, переводы с английского. Радиопеленгация показала на территорию Финляндии. После чего финнам было выслано предложение прекратить вещание.

Финское правительство отписалось незнанием. Оно и не знало. Но не о существовании и расположении радиостанции. Не знало оно о двух разведгруппах советского Осназа, давно обнаруживших неприметное здание на окраине одного из городков неподалeку от Хельсинки, откуда и велось вещание. Группы терпеливо ожидали команды на установку прицельного маяка. И когда срок ультиматума истeк, команда пришла. С барражирующего на высоте восьми километров Пе-8 сбросили две управляемые авиабомбы. Одна обычная фугасная. А вдогонку за ней объeмно-детонирующая максимальной мощности. Чтобы уж наверняка!

Финны, тщательно изучив получившуюся на месте здания радиостанции громадную воронку от фугаски и превращeнные в головeшки окрестности от действия «вакуумной» бомбы, благоразумно промолчали. Зато отметились англичане, прислав очередную ноту протеста «о недопустимости такого способа борьбы со «свободной прессой». Чем окончательно подтвердили свою причастность к данному делу. Вскоре таких радиостанций появилось несколько, но намного более слабых, так как представляли они собой передвижные автомобильные установки. Путешествовали они по дорогам Финляндии и Турции. Выследить их было чрезвычайно трудно. Но и вреда они приносили намного меньше, так как могли охватить вещанием лишь ближайшие к границам районы.

Андрей с самого начала был против проведения данной операции. Всe равно у большинства населения СССР никаких радиоприeмников не было. А те, что имелись, были опечатаны органами НКВД на частоте радиостанций Москвы и других крупных городов страны. Но видимо вождь очень сильно обиделся на какую-то гадость, рассказанную про него на данной станции.

— Андрей, ты что заснул. — Привлeк внимание полковника Банева генерал Зайцев.

Андрей вспомнил про свои обязанности переводчика. Язык он знал в достаточной мере, чтобы понять общий смысл произносимых фраз. Помогла солидная база, приобретeнная в институте при обучении, и постоянные тренировки здесь. А что поделаешь, литературу на английском языке читать надо. Прежде всего техническую по специальности. Ну и американские и английские газеты иногда попадающие в его руки. Пообщавшись достаточно продолжительное время с одним из переводчиков, восстановил он и навыки восприятия устной речи.

Сашке тоже досталось. Но ему выпал немецкий язык, который он учил в школе и институте. Андрей же на немецком знал только расхожие фразы, полученные при просмотре фильмов про войну во времена своего детства и юности.

А английский диктор начал с самых важных для британцев новостей. Со сводок с Австралийских фронтов.

Японцы смогли взять Перт, что для коалиции британских войск обозначало полную потерю Западной Австралии. Британские дивизии и формирования австралийцев отходили к Олбани, оставив для прикрытия две индийские бригады. Было непонятно, что они собирались делать дальше. То ли строить оборону под городом, то ли эвакуироваться из него. А вот в Восточной Австралии дела у войск Микадо были не такими радужными. Тут им пришлось столкнуться с более сильным противником. Английские дивизии и части регулярной армии Австралии в данной части страны поддержали американские солдаты спешно переброшенные сюда после начала высадки японских войск на севере материка. Отчаянный рывок до Брисбена закончился для двух японских дивизий окружением и полным уничтожением. Пришлось откатываться на север Винсленда и зализывать раны. Только пустыни центра страны оставались вне войны. Противники старательно избегали эту столь неудачную для ведения боевых действий часть материка.

Комментатор Би-Би-Си сделал вывод, что ситуация стабилизировалась и у японских воск больше нет серьeзных резервов для проведения операций прежнего масштаба.

Андрей машинально переводил, опуская подробности. Часть из которых он не понял, а часть посчитал несущественными. Ибо ему, да и его друзьям тоже, ничего не говорили номера частей и фамилии командиров. Всe же две фамилии он отметил. Английский генерал Монтгомери и американский Мак-Артур.

Би-Би-Си перешло к анализу боевой обстановки на море. Первое серьeзное морское сражение произошло, как и ожидалось аналитиками советского Генштаба, в районе атолла Мидуэй. В результате столкновения атакующая сторона, японцы, потеряла по утверждению англичан до трети своего флота. В том числе два авианосца из четырeх, Акаги и Кага, один линейный корабль, два тяжeлых крейсера, два эсминцы и более десятка транспортов с десантом. Американские потери составили один авианосец из трeх, Йорктаун, два тяжeлых крейсера, четыре эсминца и, предположительно, три подводных лодки. Японский флот отступил, что подтверждало победу американцев. Английский флот Тихого Океана, в основном сосредоточенный у Новой Зеландии, в данной битве не участвовал.

Андрей сделал вывод, что американские союзники сделали абсолютно правильные выводы из поражения в Пeрл-Харборе. Не потащили с собой через весь океан бесполезные в данной ситуации линейные корабли, сделав ставку на авианосцы. А вот японцы так и не решились столь кардинально отказаться от этих раритетов прошлого.

Несомненно, что САСШ войну с Японией выиграет. И поставит той такие условия, которые пожелает. Хотя, война ещe не закончилась. Даже толком не началась! Японцы до сих пор наступают. Пусть у них начались первые проблемы, но пока они наступающая сторона. И диктуют свои условия проведения операций. Американцам и англичанам ещe придeтся познать горечь поражения, прежде чем они истощат противника настолько, что тому придeтся перейти к обороне захваченного. И отвоевывать отданные в начале войны территории придeтся с большой кровью и не один год.

Андрей переводил, оценивая реакцию своих друзей. Сашка просто воспринимал сообщение, а вот генерал Зайцев явно ждал какую-то конкретную информацию. Чего он ждал, стало понятно, как только диктор начал читать следующее сообщение.

— Крупная авария на американской военной базе в Лос-Аламосе. Громадной силы взрыв уничтожил большую часть построек базы. Американские военные утверждают, что база была основным местом хранения боеприпасов для армии ведущей бои на островах Тихого Океана. — Машинально толмачил полковник Банев, не особо вникая в смысл произносимого. Но обнаружив радостную ухмылку на лице Виктора, споткнулся на очередном слове. Лос-Аламос! Но какая там база? Там же…! Американский ядерный центр!

— Витя, вы совершили диверсию в ядерном центре?!

— Ну, что вы, товарищ полковник. Какие диверсии на территории союзника? — Ерничал генерал Зайцев. — Мы никакого отношения к произошедшему не имеем. Ни одного нашего человека ближе двухсот миль к данному месту не было.

— А как же…? — Андрей кивнул в сторону радиоприeмника.

— А нехера черновики Курчатова так старательно копировать! — Разъяснил ситуацию Виктор. — Сами себе проблему нажили.

— Витя, но теперь все заинтересованные стороны получат подтверждение тому, что атомную бомбу можно создать. — Андрей высказал тревожащие его опасения.

— А никто и не сомневался. — Отпарировал генерал Зайцев. — Кроме нескольких умников из нашей академии наук. Теперь им придeтся объяснять своим заокеанским друзьям: почему они подсунули им липу вместо достоверной информации. А потом тоже самое делать в подвалах НКВД.

Андрей удивился иезуитскому мышлению тех, кто проводил данную операцию. Мало того, что вскрыли агента. Так ещe и подставили его таким образом, что неизвестно доживeт ли он до допросов в «застенках кровавой гебни», или его бывшие наниматели прикончат.

— Может дальше перевeдешь. — Виктор напомнил Андрею об его обязанностях. Одновременно давая понять, что главный разговор по этому событию ещe впереди.

Андрей кивнул и продолжил.

На месте покушения на премьера Черчилля обнаружены трубы гранатомeтов РПГ-2, состоящих на вооружении большевистской армии. Что наводит британскую контрразведку на мысль о «красном следе» в данном деле.

— Тоже мне доказательство. — Подал голос Сашка. — Да на фронте таких улик по обе линии траншей хоть задницей ешь.

— Я думаю, что эти трубы сами англичане и подкинули. — Ответил ему генерал Зайцев. — Чтобы Черчилля поторопить с решением подписать мир с немцами. Вот мол, главный враг теперь по другую сторону фронта.

— Скорее всего, не Черчилля, а английского обывателя. — Вмешался полковник Банев. — Уж, если они нашего премьера не пожалели, то что же эти «азиатские варвары» с простым народом сделают?

Виктор согласно кивнул, а Андрей продолжил. Следующим сообщением Би-Би-Си был пересказ советских сводок Информбюро. Ерничая и постоянно добавляя о «грязной большевистской пропаганде, верить которой не стоит ни в коем случае», диктор всe же сообщил о наступлении советских армий на трeх направлениях, включая берлинское. Старательно высмеивал достигнутые нашей армией рубежи. О немецких потерях сказал только то, что «данные цифры настолько недостоверны, что сообщать ихне имеет никакого смысла».

А вот немецкие сводки с фронтов передал полностью, усердно смакуя утверждения доктора Геббельса о стойкости немецких армий, об оборону которых безуспешно бьются «большевистские варвары». С не меньшим удовольствием перечислил все потери наших армий, сочинeнные в германском министерстве пропаганды.

Сашка даже засмеялся, услышав, что «большевистские орды» за две недели боeв потеряли три миллиона солдат только убитыми без учeта раненых, восемь тысяч танков, пять тысяч самолeтов и далее, и далее, и далее.

— Интересно, там такое количество техники есть? — Глубокомысленно заметил Андрей.

— Есть. — Ответил ему Виктор. — Но вот циферки потерь я бы разделил, как минимум, на десять. А время, за которое такие потери произошли, увеличил бы раз в пять.

— Андрей, а какой им смысл повторять брехню Геббельса. — Сашка покачал головой, оценивая степень преувеличения, к которому прибегли немцы.

— Это, Саша, одна из составляющих психологической войны. — Андрей отвлeкся от передачи, где диктор начал передавать внутрибританские новости. — Сейчас они эту ложь повторили и запротоколировали. Завтра мы раздолбаем Германию и за границей возникнет вопрос: «А почему это произошло?» И тут же появляются «независимые» исследователи, которые на основе «нейтральных» английских данных делают вывод — русские просто «завалили немцев трупами». И потеряли в войне, как минимум, семьдесят миллионов. А вот немцы только два! Потом приплетут какой-нибудь статистический бред и добавят ещe миллионов двадцать.

— Да в стране мужиков столько нет! — Возмутился Сашка.

— А это уже никого не волнует. — Продолжил объяснение Андрей. — Обыватель он считать не любит, если, конечно, это не деньги из его кармана. А некоторые и считать вообще не умеют. Зато они верят радио и газетам. — Андрей перешeл на академический тон. — А там, дорогой инженер-майор, напечатали в качестве доказательства сравнение двух карт — Великобритании и Советского Союза. А обыватель чешет в затылке и думает: «Уж если в крохотной Англии поместилось семьдесят миллионов жителей, то сколько же живeт в этой громадине?» Ему-то невдомeк, что на большей части нашей страны люди встречаются реже, чем волки и медведи.

— Ну это ты зря! — Усмехнулся Виктор. — Про медведей на западе прекрасно известно. Недавно мне принесли перевод статьи в одной из английских газет. Там один из «очевидцев» описывал, как в Москве милиция медведей по улицам гоняла.

Андрей рассмеялся. Эта байка живуча, как ничто другое. Причeм, во все времена.

— Ну мне пора. — Виктор приподнялся со своего места.

— Витя, так ты и не сказал, как нам теперь быть? — Остановил его Андрей.

— Пока живите, как жили. — Генерал Зайцев на минуту задумался, что можно сказать в дополнение к этому, а чего нельзя. — Охрану, правда, мы усилим. В том числе и у всех ваших родственников. Вы объясните им — что к чему.

Андрей поморщился, выслушав данное пожелание. Легко сказать, а как сделать? Не открывая ничего секретного.

— Добавим к вам ещe несколько человек, из ваших хороших знакомых. Пропускной режим в городе сделаем строже. Ну, и так далее. — Закончил объяснение Виктор.

Всe ясно. Продолжается «охота на живца», имевшая место в прошлом году.

— А нам всe равно. А нам всe равно. — Пропел Андрей.

— А это что за песня. — Остановился двинувшийся к двери Виктор. — А ну-ка спой.

Андрей взял лежавшую неподалeку гитару. И Виктор и Сашка любили, когда он пел им песни из своего времени. Только вкусы у них были разные. Виктор предпочитал философские баллады и военные песни. Сашка же отдавал предпочтение более легковесным жанрам. Но сейчас оба ожидали с одинаковым любопытством.

В тeмно-синем лесу, где трепещут осины.

Где с дубов-колдунов облетает листва.

На поляне траву зайцы в полночь косили.

И при этом напевали странные слова.

А нам всe равно, а нам всe равно.

Хоть боимся мы волка и сову.

Дело есть у нас. В самый жуткий час.

Мы волшебную косим трын-траву.

Глаза у Сашки светились. Это означало, что песня ему понравилась. А также то, что он старательно запоминает текст и мелодию и очень скоро постарается ознакомить с ней своего дружка Ваню Петрова, а уж тот отправит еe в свободное плавание. Тем более, что сам Петров скоро окажется в Зеленограде, как следует из слов генерала Зайцева. Андрей мысленно махнул рукой. Спел же он офицерам из Осназа немного изменeнный текст песни Любэ «Давай за». Ну и что? Мир не перевернулся. Вождь к стенке не поставил. А у осназавцев появился свой гимн, который они с превеликим удовольствием поют после возращения из рейда.

— Ну, а ещe что-нибудь. Для меня. — Попросил Виктор после окончания песни.

Андрей немного подумал и тронул струны.

Давай поговорим о вечном, о душе.

Она, ведь есть, хоть мы еe не видим.

Давай поговорим и может быть уже,

Мы завтра даже мухи не обидим.

Поговори со мною по душам.

Вполголоса спокойно, не спеша.

Поговори со мной, поговори.

Жизнь, если честно, всe же хороша.

И до того, как отлетит душа,

Поговори со мной, поговори.

Сашка потянулся за блокнотиком. Этот «мелкий пакостник» на одной песне не остановится. Сумел же он записать текст, запомнить мелодию песни «Капля в море» и передать их Петрову. Алeнка уже вовсю репетирует еe и ожидает только окончания войны, чтобы исполнить на публике.

Андрей допел и решительно отложил гитару. Гости поняли намeк и поднялись со своих мест. Андрей проводил их до двери, попрощался и, по требованию генерала Зайцева, закрыл дверь на замок, хотя в данное время это не считалось обязательным. Тем более в охраняемом доме.

Думая о том, как подготовить жену к появлению охраны, он вернулся в кабинет. И обнаружил сидящую на диване Ирину.

— Странные песни ты поeшь, Андрюша. — Обратилась Ирина к нему, показывая, что она всe прекрасно слышала.

Андрей только пожал плечами. Он спел ей столько «странных песен», что пора перестать удивляться.

— А мне что-нибудь споeшь?

Андрей с готовностью подхватил гитару. Перебирая струны, пытался вспомнить, что ещe он не пел жене из разрешeнного репертуара. Потом мысленно плюнул на все запреты и начал петь. Он спел ей штук пять песен из разных времeн. Начиная с хита 70-х «Чужая ты», продолжил тремя песнями из 80-х, где Ирине судя по выражению лица больше всего понравилась «Всегда быть рядом не могут люди» из музыкального фильма «31 июня», и закончил 90-ми, из которых он выбрал «Позови меня» из репертуара Любэ.

Ирина зачарованно дослушала этот импровизированный концерт, сбросила с себя оцепенение и сказала.

— Андрей, ответь мне пожалуйста на один вопрос. Только честно!

— Если это не связано с государственной тайной, то непременно отвечу. — Андрей прижал к себе жену и погладил еe по округлившемуся животу.

— Даже, если это государственная тайна, всe равно ответь. — Настояла Ирина.

Андрей обречeнно кивнул на это требование жены.

— Андрей, ты человек?!

Андрей просто ошалел от такого вопроса. Хотел вначале отшутиться, даже изобразить пальцами «марсианские» антенны на голове, но потом понял, что отвечать надо серьeзно.

— Да, я человек. Но человек из другого времени!

3 мая 1942 года Минск

Володька проснулся оттого, что очень сильно качнуло вагон. Пути на запад основательно износились за прошедший военный год, и, по-хорошему, их следовало поменять. Но возможности не было. Рельсы и шпалы больше требовались в Польше и Германии, где немецкие войска старательно уничтожали все железнодорожные пути, пытаясь подобным образом задержать продвижение советских войск. Не жалели и мостов, взрывая их при малейшей возможности захвата противником. Не составляли исключения также заводы, фабрики, электростанции, от которых по большей части нашим солдатам доставались лишь дымящиеся развалины. И если сооружения в самом Рейхе немцы хоть как-то жалели, взрывая их при непосредственном подходе дивизий Красной Армии, то польские города они превращали в развалины не жалея ничего.

Нужно сказать, что и польская армия Берлинга не особо церемонилась с немецкими поселениями. В большинстве случаев бывшие польские жолнежи Армии Крайовой пришли в коммунистические части только за одним — мстить. В пяти дивизиях Польской армии они составляли около трети. Поэтому дисциплина в данном формировании оставляла желать лучшего, доставляя массу головной боли как самому генералу Берлингу, так и его советским кураторам. В конце концов, после одного инцендента едва не закончившегося применением оружия между польскими и советскими войсками, командование Красной Армии перебросило столь неуправляемого союзника под Данциг. Всe равно город обещали полякам, как и некоторые другие части Восточной Пруссии, населeнные их соотечественниками. Вот пусть и отвоевывают.

Всe это лейтенант Банев знал со слов одного из курсантов своей учебной роты, успевшего послужить в Первой Польской танковой бригаде. Но покинувшего еe едва возникла возможность перевестись обратно в части Красной Армии. Вот и сейчас он изъявил желание служить в Первой танковой армии, а не возвращаться обратно в Польские части. Володька приподнялся над нарами, рассматривая расположенные у противоположной стены вагона нары. Марек спал, укутавшись в шинель, только лицо белело в полумраке теплушки. Спали и остальные бойцы их взводов, наверстывая бессонные ночи училищ, в которых они провели, как минимум, три месяца. А некоторые, как сам Володька Банев с Мареком Сосновским, по полгода.

Володька перевернулся на спину, уставился в потолок, вспоминая события прошедших месяцев. Отправка в офицерское училище не стала для него большой неожиданностью. Командир батальона поведал об этом старшине Баневу ещe до выхода к Бреслау. Чувство было двояким. С одной стороны льстило. С другой было боязно вешать на себя ответственность за кого либо ещe, кроме собственного экипажа. Но упрашивать старшину Банева никто не собирался. Как только армия блокировала Познань, командир корпуса отдал приказ, и Володька отправился в Челябинск изучать премудрости командования другими людьми.

Челябинск за последние два года превратился в главный центр страны по подготовке танкистов. Кроме офицерского училища были вокруг него сосредоточены учебные части, обучавшие командиров танков, механиков-водителей, радистов, наводчиков, заряжающих. А также учили их заменять друг друга в случае необходимости. В конце срока обучения составляли экипажи, формировали маршевые роты и вместе с готовыми танками отправляли в сторону фронта.

Старшина Банев, как и другие имевшие боевой опыт сержанты и старшины, попал в роту ускоренного выпуска. Полгода зубрeжки командирских премудростей, перемежаемой работой на полигоне, выпускной экзамен и офицерские погоны на плечи. Бывших школьников терзали обучением в два раза дольше, но и то, по мнению преподавателей, готовили из них всего лишь пушечное мясо, из которого может выйти толковый командир, а может и сгореть в первом же бою. Всe зависит от человека. Сержанты с боевым опытом имели больше шансов уцелеть, но и для них срок, всего лишь шесть месяцев, был слишком мал по высказыванию командира их учебной роты.

Капитан Косых, успевший хлебнуть кровавой круговерти трeх войн — Испании, Халхин-Гола и Финской, себя не жалел и своим курсантам спуска не давал. У всей учебной роты единственным желанием было, хотя бы раз в неделю выспаться. Но капитан был неумолим, твердя, что если они будут лениться, то высыпаться им придeтся в могиле, в которую они угодят после первого же неудачного боя. Всe же нескольких человек из своих курсантов он выделял, доверяя им не только поступать по своему разумению, но и обучать других. Оказался среди них и старшина Банев. Внимательно рассмотрев на первом построении Володькины награды, капитан назначил того помощником командира первого взвода. Хотя ордена велел снять и спрятать до лучших времeн. И не только ему, а всем кто имел подобные знаки отличия. Недовольные курсанты побурчали, но приказ выполнили, теряясь в догадках о причинах данного распоряжения. Объяснение оказалось простым. Командир учебного батальона, в который входила их рота, терпеть не мог чужие награды, твердя, что «на фронте их дают кому ни попадя». И если капитан Косых имел солидный боевой опыт, то комбат, майор Кудинов, на войне никогда не был, к линии фронта ближе тысячи километров не приближался, да и не стремился туда.

Кроме него было в училище ещe несколько «сынков», которых высокопоставленные родственники прятали от войны в далeком от фронта тыловом Челябинске. Авторитета среди своих курсантов они не имели никакого, часто злились по этому поводу, устраивали учебным ротам внеплановые проверки и выволочки. Спорили до хрипоты с преподавателями, которым пришлось хлебнуть военного лиха, старательно подсиживали их, пытаясь всеми правдами и неправдами избавиться от тех, кто, по их мнению, «не соответствовал высокому званию советского офицера». В конце концов, смогли спровадить на фронт и капитана Косых. К чести их бывшего командира, он и сам туда стремился, чуть ли не еженедельно подавая своему командованию рапорты об отправке на фронт. Командир училища ругался, рвал рапорт на мелкие части и отправлял своего лучшего преподавателя обратно, готовить из курсантов «командиров, которые не сгорят в первом же бою по причине дурости и зазнайства».

Но всe-таки съели! И сейчас капитан Косых на два вагона впереди со взводом материального обеспечения и персоналом ремонтной летучки, которой придeтся обучать фронтовых ремонтников премудростям обслуживания нового танка. Их маршевой роте достались шестнадцать «сорокчетвeрок», на выпуск которых переключился Челябинский тракторный завод с декабря прошлого года. Такое большое для состава роты количество танков объяснялось очень просто. По прибытию на место маршевую роту раздeргают в лучшем случае по взводам, для того их и пять в еe составе вместо обычных трeх. А в худшем разбросают отдельными машинами по всем нуждающимся подразделениям. Впрочем, лейтенанту Баневу в любом случае возвращаться в родную Шестнадцатую танковую бригаду и свой первый батальон. А с танком ли, или одному большой роли не играло. Скорее всего в одиночку, так как его батальон до сих пор вооружeн «тридцатьчетвeрками». Пусть и модернизированными за это время до неузнаваемости.

Даже, если дадут Т-44, большой проблемы его экипажу это не составит. Разберутся. Танки хоть и различаются, но созданы по одним принципам. Вот, на КВ Володька пересаживаться не хочет, даже учитывая лучшую броневую защиту и более мощное вооружение на последних машинах. После юркой «тридцатьчетвeрки» «Клим Ворошилов» кажется неповоротливым. Знакомили курсантов Челябинского танкового училища с его новейшими образцами. Благо выпускали их на том же Челябинском Кировском заводе, пусть и в меньших количествах чем Т-34 и его младшего собрата — Т-44.

Володька прислушался. А стук колeс изменился. Да и раскачивать стало меньше, кажется, скорость уменьшилась. Впереди какая-то станция. Хотя стоять им на ней ровно столько времени, сколько нужно железнодорожникам для проверки букс, да дозаправки паровоза водой и топливом. От самого Урала им дали зелeную улицу, и они летели сквозь станции и полустанки, оставляя позади бесконечные вeрсты. Мимо Москвы промчались ночью, лишив лейтенанта Банева последней надежды увидеть родителей до окончания войны. Единственное, что ему удалось, это бросить в станционный почтовый ящик письмо где-то под Смоленском. В конверт кроме коротенького письма он вложил и злополучную заметку из Огонька, едва не стоившую ему офицерских погон.

Майор Кудинов подтвердил характеристику, выданную ему капитаном Косых. Причeм, самым подлым образом. Володька так и не узнал, кто именно из его сокурсников нашeл время пролистать подшивку Огонька, чтобы обнаружить фотографию старшины Банева со всеми наградами и статью переведeнную из американского журнала. Шушуканье по его поводу продолжалось с первого дня пребывания в училище, как и пробные вопросы: «А не тот ли он Банев?» Володька отвечал отрицательно, надоели с подобными выяснениями ещe на фронте. Даже усы отпустил, чтобы отличаться от самой знаменитой своей фотографии. Но вот же кто-то настойчивый нашeл эту статью и притащил еe в роту. То, что с ней познакомились сокурсники, было половиной беды. Хуже, что еe обнаружил их комбат, причeм в наихудшем из возможных настроений. Ему в очередной раз отказали при попытке поступить в академию. Причинами отказа назвали отсутствие боевого опыта и правительственных наград. Вот майор и пришeл в их роту сорвать на ком-либо злость. А тут, как нарочно, на самом видном месте учебного класса фотография курсанта с двумя орденами и медалью, и рассказ об одиннадцати подбитых танках. Майор поначалу потерял дар речи, затем велел построить роту, подошeл с журналом к помощнику командира первого взвода Баневу и долго всматривался то в фотографию, то в курсанта, отыскивая схожие черты. Убедившись, что перед ним именно тот Банев, про которого так красочно расписывали в статье, майор развернулся и ушeл. Ушeл только для того, чтобы немедленно написать рапорт об отчислении помкомвзвода Банева, как «неперспективного».

Спас будущего лейтенанта Банева капитан Косых. Вытащил из урны выброшенную комбатом статью и пошeл с ней к начальнику училища. В результате «неперспективного» курсанта допустили к экзаменам, по результатам сдачи которых дали звание лейтенанта. В двух десятках лучших из ста сорока четырeх допущенных. Все остальные удовлетворились званием младшего лейтенанта.

А капитан Косых отправился на фронт, возглавив их маршевую роту.

Володька сел на нарах, понимая, что уснуть уже не удастся. Намотал портянки и натянул сапоги. Повeл плечами, в вагоне было довольно холодно поэтому спали все одетыми. Отбросил в дальний угол нар нагретую за время сна шинель и прошeл к приоткрытой двери, возле которой примостился дневальный, достал кисет и свернул самокрутку. Положенных по довольствию папирос им так и не дали, зато махорки отсыпали не жалеючи. Протянул кисет дневальному, тот не отказался. Вместе прикурили от трофейной зажигалки, найденной старшиной Баневым в немецком блиндаже под Бреслау. Затянулись дымом, оглядывая мелькающие в проeме двери деревья, проводили взглядом очередной переезд.

— К Минску подъезжаем, товарищ лейтенант. — Подал голос дневальный.

— Откуда знаешь, Демкович? — спросил Володька.

— Я на этой дороге, почитай, каждое дерево знаю. — Дневальный неопределeнно хмыкнул. — Кочегаром на паровозе я до войны работал. По этому пути не один десяток составов прогнал.

Володька удивился. На железнодорожников бронь была наложена не менее жeсткая, чем на квалифицированных рабочих. А если они и попадали под мобилизацию, то только в железнодорожные войска.

— Как же ты танкистом умудрился стать? — Высказал он своe удивление.

— Я, товарищ лейтенант, в первый день войны добровольцем ушeл. — Пояснил Демкович. — Тогда приказа о «брони» ещe не было и кем работал не спрашивали. А потом, после приказа, я промолчал о том, что на паровозе работал. Не велика птица кочегар, за неделю обучить можно.

Володька был согласен. Квалифицированного танкиста готовить намного дольше. Тот же Демкович успел пройти все места в экипаже от заряжающего до мехвода, а после ещe три месяца обучался на командира танка. Как танкисту ему цены нет. Попади он во взвод лейтенанта Банева, Володька непременно поставил бы его своим помощником. Хотя, готовый помкомвзвода ожидает его в родном взводе, если Кольку Данилова не перевели в другое место. Последнее письмо от него курсант Банев получил ещe в конце марта. Из прозрачных намeков, пропущенных военной цензурой, было понятно, что армию, а следовательно и бригаду, готовят к новому наступлению, причeм, на Берлинском направлении. А не так давно подтвердила это и одна из сводок Информбюро, которая сообщала, что «танкисты генерала Петрова ведут бои на подступах к Берлину».

Командиру корпуса присвоили генерала ещe в начале марта за февральский бросок его бригад к Одеру. А их взводный Игнатов получил звание Героя за то, что его танк первым выкатился на берег реки. Сразу после этого старший лейтенант Игнатов получил под командование их роту. Так что теперь лейтенант Банев имеет полное моральное право просить себе его бывший взвод. Но «лейтенант предполагает, а генерал располагает». Именно так напутствовал их командир училища, провожая новоиспечeнных офицеров на фронт.

А в просветлевшем небе стали заметны дальние облака, отчeтливо проступили окрестности трассы, промелькнули огоньки близких деревень. Рассвет нагонял их спешащий на запад поезд. Подтверждая правоту бывшего кочегара зачастили разъезды, ушло в сторону несколько веток, поезд ещe больше уменьшил скорость.

Затихла болтанка и стали просыпаться бойцы. Соскочил со своего места Марек, обулся и двинулся к двери. Устроившись между дневальным и Володькой, он свернул самокрутку, похлопал себя по карманам, но не обнаружив спичек, протянул руку к Баневу. Его зажигалка исправно служила всему учебному взводу курсантов Банева и Сосновского все шесть месяцев обучения.

— Где мы? — Спросил Марек, возвращая зажигалку.

— К Минску подъезжаем. — Ответил ему Володька.

— Неужто остановимся? — Удивился лейтенант Сосновский.

Для удивления были немалые причины. Все крупные города по пути их следования неизменно обходили по боковым веткам или старались проскочить ночью. Останавливались только на маленьких станциях и глухих полустанках. Торопливо разносили горячую еду от расположенной на платформе в середине состава кухни. Быстро пробегали вдоль платформ, фиксируя положение техники, поправляли брезенты, укрывающие танки и две самоходные зенитки, находящиеся в начале и конце состава, меняли часовых и опять по вагонам. Исключений пока не было.

Но поезд уже тащился сонной черепахой, проходя входные стрелки станции. Разбежались железным веером рельсы, предвещая именно крупную станцию. Показались последние, а может первые, кто его разберeт без паровоза, вагоны находящихся на путях составов. Поезд всe больше забирал вправо, выискивая себе свободное место на окраине станции. Вскоре весь обзор закрыли вагоны и платформы соседних составов, а поезд продвинувшись вперeд ещe на некоторое расстояние замер на месте.

Проснувшиеся к этому времени бойцы сгрудились около раскрытой дневальным двери теплушки. Напирали друг на друга, стараясь рассмотреть место стоянки. Самые нетерпеливые примерялись к земле, спеша покинуть опостылевший вагон.

— От дверей, бисово племя. — Проорал старшина роты, оказавшийся в их вагоне при предыдущей остановке, приводя в чувство ошалевших от долгого сидения в закрытой теплушке бойцов. — Давно на рельсах никто не был?

— Так мы еньтих рельс, товарищ старшина, и не видали вообще! — Откликнулся кто-то из особо умных.

— Когда ноги отрежет, вспоминать будешь, еньти рельсы, только с матерными воспоминаниями. — Одeрнул чересчур умного бойца старшина роты. Посыпал торопливой матерной скороговоркой, не забывая в еe торопливости передать всю мудрость армейских указаний.

Ибо армия держится на двух незыблемых вещах. Прежде всего, уставе. И, конечно, всепроникающем русском мате, без которого, как известно, любая команда теряет свой исконный смысл, превращаясь всего лишь в благие пожелания начальства своим подчинeнным.

Володька торопливо высунул лицо, оценивая очередную остановку, но сразу стало понятно, что тормознулись они не на десять-двадцать минут, как обычно. Поезд ушeл в глубину станции, оставляя позади стройные ряды вагонов, которым, судя по грузу, самое время находиться не здесь, а в ближних тылах наступающих армий.

— Товарищ лейтенант, разрешите ноги размять. — Протянул просительно кто-то из бойцов.

Володька просмотрел окрестности в обе стороны. Все составы стояли неподвижно и видимой опасности не просматривалось. Кивнул головой и солдаты радостно посыпались вниз, разбежались в разные стороны вдоль соседних вагонов. Вскоре к ним присоединились бойцы других взводов, находившихся в передних вагонах, и началось обсуждение дороги и просто трeп, прерываемый смехом в особо забавных местах. Запиликала губная гармошка, сообщая о том, что еe владелец успел побывать на фронте, где и разжился этим трофеем. Кто-то из особо непоседливых пустился в присядку, хоть мелодия и не соответствовала его настроению.

— Отставить! — Скомандовал Володька, заметив появившегося капитана Косых. — Привести себя в порядок. Построение около своих вагонов.

Бойцы быстро разбежались по местам, подровняли строй, командиры взводов заняли свои места в начале строя подчинeнных им подразделений. Командир роты прошeл вдоль шеренги, указал одному бойцу на расстегнутую пуговицу воротника, дeрнул чересчур свободный ремень, прошeлся взглядом по пыльным сапогам. Остановившись на середине строя, капитан провeл взглядом по лицам подчиненных ему бойцов, кашлянул в кулак и сказал.

— Не боевое подразделение, а ватага разбойников.

Строй чуть заметно напрягся. Банев и Сосновский переглянулись. После таких слов обычно начинался парко-хозяйственный день. Неужели капитан устроит его и здесь, посреди железнодорожной станции. И что придeтся им делать вместо чистки танковых орудий, любимого развлечения третьей учебной роты, в которой они постигали премудрости управления танковым взводом.

Капитан в очередной раз кашлянул и начал раздавать приказы. Володька вполуха выслушивал указания, которыми командир роты озабочивал первые три взвода роты, дожидаясь когда очередь дойдeт до их вагона.

— Сосновский со своим взводом заступает в караул. — Капитан Косых добрался до четвeртого взвода. — Час на подготовку. Оружие возьмeте на постах. Свои оружейные ящики не вскрывать.

На постах стояли с карабинами взвода обеспечения, которому первому пришлось охранять платформы с техникой во время движения и коротких остановок. Положенные танкистам по штатному расписанию ППС и ТТ пока находились в опечатанных оружейных ящиках, как и патроны НЗ, выданные вместе с оружием. Удивляло то, что всe это было получено ещe в пункте формирования, а не на фронте, как в самые первые недели войны. Нападения диверсантов случались и вдали от фронта. И не только тогда. Немецкая разведка изо всех сил старалась оправдаться перед Гитлером за неудачи начала войны. Большого вреда эти мелкие укусы не приносили, но приходилось учитывать возможность нападения даже за тысячи километров от фронта. Сами немцы в такую даль проникать не решались, но охотно засылали вглубь советской территории боевиков из поляков и бывших белогвардейцев. Те, правда, не всегда стремились выполнять полученные указания. Большая часть пыталась просто раствориться на просторах Советского Союза, используя полученные у немцев документы, как шанс начать новую жизнь. Кто-то, не отметившийся большой кровью, решался придти в НКВД и сдаться. Но были и такие, что охотно стреляли и взрывали, мстя за обиды, причинeнные им советской властью в разные времена.

Перед отправкой их роту информировали обо всех подобных случаях, произошедших в этом году. Были три попытки взрыва железнодорожного полотна, и больше десятка раз неустановленные лица обстреливали движущиеся составы из винтовок и пулемeтов. Это на территории Белоруссии. А уж про Польшу и речи вести не стоило. Там это происходило постоянно. Действовали как немецкие диверсанты, так и разнородные формирования поляков, которые и сами порой не знали за кого именно они воюют. Дороги в Польше приходилось постоянно патрулировать вооружeнными летучками из паровоза и нескольких вооружeнных платформ. Включались в их состав и ремонтники с запасом рельсов и шпал. Хотя самым эффективным средством охраны железных дорог были бронепоезда. Этих бронированных гусениц боялись диверсанты всех мастей, стремительно разбегаясь от полотна при малейших признаках их появления.

Но каждому составу бронепоезд не придашь. Вот и приходилось принимать и другие меры. Ещe в Смоленске в состав их поезда поставили две платформы со спаренными 20-миллиметровыми авиационными пушками, которые можно было использовать и против самолeтов и по наземным целям в виде броневиков и лeгких танков. Чтобы не тратить понапрасну снаряды на менее опасные цели, на платформах имелись ДШК и тяжeлые, но мощные и безотказные «максимы». Цеплять их так далеко от границы особого смысла не было, но видно начальство просто не стало ломать порядок, выработанный ещe в начале войны. Желающих возражать не было. Особенно довольны были расчeты платформ, блаженно проспавшие всю дорогу до Минска. Настоящая работа у них начнeтся после пересечения государственной границы, которую боевики Армии Крайовой так и не признали. И если на этой стороне их довольно успешно отлавливали, то в Польше охота за ними затруднялась как поддержкой населения, так и прямым предательством некоторых руководящих лиц Люблинского правительства.

— Банев, отправишься к коменданту станции. — Командир роты добрался до последнего пятого взвода. — Узнаешь надолго ли мы тут застряли. И что там произошло. — Капитан подумал несколько секунд и добавил. — Ордена не забудь надеть.

Володька прихватил с собой сержанта Демковича, который наверняка знал станцию, и отправился выполнять задание.

— Ежу понятно, что диверсия на дороге. — Прокомментировал указание ротного Демкович. — А судя по количеству составов на станции, то скорее всего мост рванули.

Володька согласно кивнул. Сержант прав, но выполнить приказ капитана он просто обязан. Не подходить же к нему со своими догадками.


Паша приоткрыл глаза, глянул на заворочавшегося Ковалeва.

— Иван, ты же снайпер. Должен уметь несколько часов неподвижно пролежать. А тут какой-то час паримся, а ты уже ворочаться начал.

— Так там по делу нужно. — Возразил Ковалeв. — А тут просто от вагона на несколько метров отошли.

Чеканов промолчал. Его вина. Должен был непременно наличие документов проверить. Да понадеялся на авось. Вот и сиди теперь в комендатуре. Принeс же чeрт этого чересчур бдительного бойца, как раз в тот момент, когда они прикупили картошки и уже собрались обратно возвращаться. Командир, конечно, поймeт в чем дело и непременно придeт за ними. Но спустя часа два. А пока нужно потерпеть.

Павел достал из кармана инструкцию по новой винтовке и углубился в чтение. Вот же ведь незадача. Инструкцию взял, а документы забыл. Вообще-то данную книжечку он знал назубок, как и материальную часть всех СВБК, но хотелось убить время ожидания. Вот и сейчас память услужливо подсказывала слова следующие за прочитанными предложениями. Он мог и ночью рассказать любую страницу с любой строчки. Не зря полгода инструктором в снайперской школе пробыл.

Точно так же он мог вспомнить любой из четырeх вариантов снайперских винтовок большого калибра, побывавших в его руках. От первой Гюрзы, родной сестры бронебойки, сделанной под тот же патрон калибра 14,5, до последней разработки тульских оружейников, давших ей имя «Эфа», чтобы отличать своe изделие от работы ковровских конкурентов. Отличия на этом не заканчивались. Туляки создали своe изделие под специальный патрон калибра 9 мм. Что с одной стороны было достоинством — винтовка оказалась легче всех остальных версий. А с другой стороны самым главным недостатком. Ни в каком другом оружии подобный калибр не использовался. И если для Гюрзы-1 можно было в крайнем случае взять патроны от бронебойки, а для второй и третьей от ДШК, как сделал сам старшина Чеканов в сентябре прошлого года, то Эфа после расхода боеприпасов превращалась в бесполезный кусок железа.

По фронтовым впечатлениям и результатам полигонных испытаний инструктор Смоленской школы снайперов младший лейтенант Чеканов написал самый беспристрастный отчeт о достоинствах и недостатках каждого варианта СВБК. Чем несказанно обидел тульских оружейников, искренне считавших, что их вариант крупнокалиберной винтовки самый лучший. Пришлось долго им объяснять суть претензий и расписывать на что именно пригоден тот или иной вариант СВБК.

Первую Гюрзу, по мнению Павла, нужно было использовать непосредственно на линии фронта, для усиления снайперского огня. Большой размер и вес в данном случае не помеха. Бегать с ней долгое время снайперам переднего края никакой необходимости нет. Выследил цель, выстрелил и отползай в тыл, пока тебя из миномeтов не накрыли. А поражающей силы у первой крупнокалиберной винтовки хватит, чтобы гарантированно отправить к праотцам любую цель. Даже если ранение не смертельное для пуль обычного калибра.

Третья Гюрза, с которой снайперской паре младшего лейтенанта Чеканова и старшего сержанта Панкратова пришлось познакомиться на стрельбище снайперской школы, представляла собой переделку под патрон калибром 12,7 автоматической винтовки Симонова. Новоявленная АВС была хороша автоматической перезарядкой, но вот кучность у неe была хуже всех остальных СВБК. Да и тяжелее она была второго варианта, хотя полегче первого. После долгого обсуждения со своим напарником Панкратовым, Павел выбрал для неe судьбу тяжeлого оружия усиления штурмовых групп, действующих в городских условиях. Дальность выстрела там иногда не дотягивает и до ста метров. При таких условиях дальнобойность и кучность на больших расстояниях никакого смысла не имеют. А вот возможность выпустить за несколько секунд все пять патронов из встроенного магазина переходит на первое место.

Четвeртая винтовка, окрещeнная создателями Эфой, чтобы не нарушать принятую традицию именовать подобное оружие наименованиями ядовитых змей, имела меньший вес и длину, неплохую кучность на расстояниях до одного километра. Но, как в очередной раз напомнил конструкторам младший лейтенант Чеканов, имела недостаток, ограничивающий еe применение в фронтовых условиях. Нестандартный патрон, который ничем не заменишь. Вот для охраны руководства страны винтовка подойдeт идеально. А на фронте применение у неe будет весьма ограниченное. Впрочем, Пашкины слова оказались пророческими. Не успели завершить испытания, а охрана Кремля уже заказала несколько десятков подобных винтовок, для каких-то своих, только им известных, нужд.

Сам же снайпер Чеканов из всех рассмотренных вариантов выбрал для себя вторую Гюрзу. Однозарядный вариант под всe тот же патрон от ДШК. Самое наилучшее сочетание необходимых Осназу характеристик. Легче и первой и третьей винтовки. Кучность на вполне соответствующем уровне. На расстоянии километра пробивает любую небронированную цель. От человека же остаeтся гарантированный покойник. Что ещe надо диверсантам? А то, что скорострельность не дотягивает до автоматического варианта, так у снайпера редко бывает необходимость, да и возможность, произвести пять выстрелов за столь короткое время. Если понадобится много пуль, то лучше ДШК для диверсии приспособить. Правда, тащить его на себе, то ещe удовольствие.

— Предъявите к осмотру то, что вы читаете. — Появился перед Пашкой давешний боец, арестовавший их на станции.

Павел с удивлением посмотрел на солдата. Неужели он ещe не понял, кто перед ним. Хотя, что взять с тыловой крысы. На переднем крае их бы вычислили мгновенно. Не спасла бы и немудреная маскировка с солдатскими погонами и эмблемами связистов. Ни осанку диверсанта, ни кошачью плавность движений не скроешь. Вон Ковалeв всего полгода как в Осназе, а движется что твой тигр. Даже Пашка не всегда может его выследить. А уж другие инструктора снайперской школы находили курсанта Ковалeва только тогда, когда он упирал им в спину учебный нож.

— Предъявите к осмотру то, что вы читаете. — Повторил боец второй раз.

— Слушай, парень. — Соизволил обратить на него внимание младший лейтенант Чеканов. — Угомонись. После прочтения этой книжечки, ты до конца войны лес на Колыме валить будешь. Это в лучшем случае…

— Я требую! — Взвизгнул боец, не дослушав до конца предназначенную ему фразу.

Он попытался ухватиться за ремень висящего за спиной карабина, но сбоку от Павла метнулась зелeная тень и незадачливый караульный бессильно повис на руках у Ковалeва.

— Ты его не убил? — Заволновался Пашка.

— Не! Просто пристукнул маленько, чтобы притих хоть на время. — Ответил Ковалeв. — Надоел, честно говоря.

Пашка подумал, что комендачу повезло. Последнего, кто надоел сержанту Ковалeву, два месяца в госпитале лечили, сращивая переломы.

Было это ещe в октябре, когда спешно разбрасывали по другим частям остатки их взвода. К несчастью уцелевших подчинeнных капитана Синельникова, обиженный их командиром полковник ничего не забыл. Ни самого капитана, надававшего ему по морде, ни его подчинeнных, довольно скалившихся в строю.

Кого и куда отправляли тогда их начальники, старшина Чеканов представлял смутно. Большую часть просто перевели в другие группы Осназа, действующие в полосе Центрального фронта. Пашку, как заместителя командира, спровадили в глубокий тыл, аж под Смоленск. Благо, повод представился. Там срочно понадобился инструктор для вновь формируемой школы снайперов. Панкратов, естественно, вместе со своим напарником. А вот с Ковалeвым получилось плохо. Чем-то он не понравился борзому ординарцу обиженного полковника. Привыкла эта сволочь изгаляться над безответными тыловиками, вот и потеряла чувство меры. Попытка заставить воюющего с первого дня Ковалeва выполнять его команды закончилась для ординарца очень плохо. Переломами руки и ноги. Пришлось и Ивана, пока не опомнились служаки особого отдела, сажать на поезд отходящий в тыл. Как курсанта снайперской школы.

Тогда пришлось изрядно понервничать. Теперь-то младшему лейтенанту Чеканову ясно, что никто Ковалeва и не искал. Как и не собирался отдавать под суд ни самого Пашку, ни всех остальных выживших из его взвода. В особом отделе тоже люди, к тому же люди сами неоднократно обиженные этим полковником. И обид они также не забывали.

Но придраться было не к чему. Свои обязанности особисты выполнили в той мере, которую посчитали нужной. Соблюли формальность перед оскорбленным старшим командиром, дав уцелевшим бойцам взвода убраться из зоны их ответственности. Спасли и Ковалeва. Нашли свидетелей, подтвердивших, что ссору и драку затеял пострадавший ординарец полковника. Предложили тому на выбор или промолчать, или отправляться в трибунал вместе со своим обидчиком. Отчитались наверх о проделанной работе. И всe затихло.

Вот только командира спасти не удалось. Отправили его под суд. Приговорили к стандартной «десятке», то есть к трeм месяцам штрафбата. И направили долечиваться в ближайший тюремный госпиталь. Где капитана Синельникова и «пролечили» весь срок нахождения в штрафниках. Вернее, бывшего капитана. Звание всe же сняли.

Пашка не знал об этом до самой середины апреля. Когда две недели назад в казарму ввалился его командир с тремя звeздочками на погонах, инструктор Чеканов, проводящий очередное занятие с личным составом учебной роты, только и смог, что ошарашено промолчать.

— Удивляешься лейтенант. — Командир радостно улыбался. — Или узнавать не хочешь.

— Здравия желаю, товарищ капитан. — Наконец-таки опомнился Пашка, кидая руку к виску.

— Отставить, лейтенант. — Командир махнул рукой, усаживая своего бывшего подчиненного. — Был капитан, да весь вышел. — Синельников перешeл на серьeзный тон. — Паша, нам поговорить нужно.


Тот разговор, случившийся две недели назад, и привeл бывшего инструктора Смоленской школы снайперов младшего лейтенанта Чеканова в комендатуру этой станции.

Ковалeв бережно усадил оглушeнного бойца на место караульного, поставил рядом с ним карабин, предварительно выщелкав патроны, которые рассовал по карманам незадачливого охранника.

— Лейтенант, может быть уйдeм. — Поинтересовался Иван у своего командира.

— Поздно уходить. — Ответил Пашка. — Надо было у вагона это делать. Он нас тогда и толком рассмотреть не успел. А теперь очухается и хай до небес поднимет. Будем его начальство ждать. Надеюсь, там люди поумнее.

Долго ожидать не пришлось. Спустя пару минут дверь приоткрылась и в помещение комендатуры сильно припадая на правую ногу вошeл офицер с погонами капитана. Сопровождало его трое бойцов, двое с карабинами и один с ППШ. Тот, что с автоматом, как оказалось старший сержант, тотчас направил ствол своего оружия в сторону арестантов. Сразу чувствовалось, что человек повоевал, и не в обычной пехтуре, а как минимум батальонной разведке, а то и полковой или дивизионной. Как и капитан, имел он серьeзное ранение. Только не ноги, а руки. Левая, на которой старший сержант примостил ствол ППШ, чернела перчаткой протеза, демонстрируя отсутствие кисти.

Напрягся Пашка, подал Ковалeву сигнал готовности. Противник серьeзный. Это не олух, который сейчас на скамеечке отдыхает.

К удивлению Чеканова капитан повторил его жест, показывая, что знаком с условными знаками Осназа. Расслабился старший сержант, но ствол в сторону не отвeл.

— Кажется наши люди, Майков. — Капитан хлопнул сержанта по плечу, давая отбой готовности. — Откуда вы, орлы, и как к нам залетели? — Капитан усмехнулся и махнул рукой остальным своим бойцам, веля отойти в сторону.

— С эшелона, конечно. — Пашка успокоился, поглядел на арестовавшего их комендача. — Вот этот ваш боец постарался.

— Опять Хомяк выслуживается. — Старший сержант зло сплюнул, почесал здоровой рукой затылок и с какой-то непонятной радостью в голосе добавил. — А ведь он с поста ушeл, товарищ капитан.

— Потом Хомякова обсудим. — Капитан посмотрел на Чеканова с Ковалeвым. — Настоящие имена назвать можете?

Паша переглянулся с Ковалeвым, скользнул взглядом по изуродованной руке сержанта-комендача и решился. Всe равно командиру придeтся приносить настоящие документы, а не ту липу, что им выдали в Смоленске. За раскрытие секретности влетит им, конечно, крепко. Но бог не выдаст, свинья не съест.

— Младший лейтенант Чеканов и сержант Ковалeв. — Павел кивнул в сторону своего товарища по несчастью. — Снайперы СВБК. Осназ Западного фронта.

Старший сержант присвистнул от такой новости, бросил взгляд в сторону других бойцов комендатуры, торопясь убедится, что они достаточно далеко, чтобы расслышать их разговор.

— Как к нам попали? — Капитан продолжил опрос.

— Вышли, товарищ капитан, картошки домашней прикупить. Очень уж захотелось. — Начал объяснение Пашка. — Купили, уже обратно шли, а тут этот ваш деятель с карабином наперевес. Документы проверять. Надо было его там пристукнуть, да побоялись тревогу настанции поднимать.

— А здесь вы его за что? — Капитан кивнул в сторону Хомякова, который начал подавать признаки жизни.

— Полез, товарищ капитан, инструкцию к секретной винтовке отнимать. Пришлось успокаивать. — Пашка немного сгустил краски, оправдывая поступок Ковалeва.

— Зря ты, лейтенант, не дал ему почитать эту инструкцию. — Недовольно пробурчал сержант. — Пусть бы лес немного повалял. Глядишь, и ума бы прибавилось.

Скрипнула несмазанная дверь и в дверях показался старший лейтенант Синельников в сопровождении Усманова, рыжая башка которого выглядывала из-за плеча командира. Пашка виновато опустил взгляд. Сейчас командир взгреет, и что самое обидное, взгреет за реальный проступок.

— Отличились голуби! — Угрожающим тоном начал командир, но тут его перебил радостный возглас.

— Женька! Синельников! Живой!

Комендант станции распахнув от радости руки хромал к двери.

— Витька! — Взревел командир и бросился вперeд.

Столкнувшись у двери они обнимались, хлопали друг друга по плечам и спине, отодвигали от себя, словно торопясь ещe раз убедиться, что перед ним именно тот, которого они не ожидали, но хотели увидеть. Все присутствующие затихли, давая возможность старым друзьям насладиться радостью встречи. И даже очнувшийся Хомяков не пытался нарушить эту идиллию.

Наконец, первый всплеск эмоций прошeл и комендант перешeл к расспросам, настолько тихим голосам, что Пашка с трудом разбирал о чeм именно идeт речь.

— А я думал тебя тогда под трибунал отдали?

— И отдали! — Синельников усмехнулся каким-то своим воспоминаниям. — Жуков, он свои решения отменять не любит. Вывели меня в степь и залп дали. Да то ли повезло мне, то ли расстрельная команда не очень старалась. Живой я остался. Очнулся уже в госпитале, за сотню километров от того места. Кто меня вывозил, кто команду об этом давал — того не знаю. Но всю оставшуюся жизнь ему благодарен буду. Как и всю жизнь комбрига Жукова помнить буду.

— А ты ещe не знаешь? — Удивился комендант. — Нету больше Жукова. Где-то полчаса назад по радио передали. Разбился на самолeте генерал армии Жуков неподалeку от Красноводска.

Старший лейтенант Синельников мелко перекрестился при этой новости, вызвав оторопь у Чеканова с Ковалeвым. Никаких слабостей за своим командиром они не замечали. И это внезапное проявление чувств перевело старшего лейтенанта из разряда бездушных управляющих автоматов, каким, чего греха таить, воспринимали его подчинeнные, в категорию людей, старательно скрывающих свои беды от окружающих.

— Может, отметим встречу? У меня спирт есть. — Предложил комендант.

— Да я за своими людьми пришeл. — Синельников кивнул в сторону Чеканова и Ковалeва.

— Знаю. — Отмахнулся рукой комендант. — Подождут немного, никуда не денутся.

Офицеры скрылись за дверью кабинета коменданта, продолжая что-то негромко обсуждать.


— А скажи-ка, Хомяков, каким образом ты на путях оказался. — Ласковым голосом протянул старший сержант Майков притягивая за пуговицу гимнастeрки провинившегося солдата.

— Никак нет, товарищ старший сержант, ни на каких путях я не был. — Бодро соврал его подчинeнный. — Данные лица арестованы мною около комендатуры.

— Вот же наглец! — Поразился Пашка. — Это каким же образом мы через семь путей перелетели, чтоб вблизи твоей комендатуры оказаться? Ты, боец, ври да не завирайся. Десятка три человек видело, как ты нас сюда вeл. Трое к тебе по фамилии обращались. Прикажешь их всех сюда доставить?

Хомяков всe еще не теряя надежды выкрутиться, начал рассказывать своему сержанту о каком-то звонке, по которому он и вынужден был покинуть порученный ему пост. Называл одно имя, спустя пару минут другое, вновь возвращался к первому варианту, потихоньку доводя старшего сержанта Майкова до «белого каления». С подобным типом людей Пашка впервые столкнулся уже в армии. Столь беспардонно и нагло врать в среде таeжных охотников было не принято. Можно было преувеличить размер добычи, приврать о своих похождениях по девкам, похвалиться отделкой оружия и снаряжения. Но приписывать себе что-то тобою не сделанное, или того хуже отказываться от совершeнного, в глазах жителей Пашкиной деревни было верхом безнравственности. За такое можно было получить по харе. А то и пулю словить в каком-нибудь таeжном распадке, если твоя брехня кому-либо боком вышла.

— Ну, Хомяк, ты меня достал! — Прервал словоизлияния своего подчинeнного старший сержант Майков. — Не хочешь по-хорошему исправиться, будем по-плохому тебя перевоспитывать. Я, думаю, штрафные роты вобьют тебе немного ума, хотя бы в задние ворота. — Майков раздражeнно махнул рукой. — Оружие сдать! Шагом марш в расположение взвода. Завтра будем решать, что с тобою делать!

Провинившийся солдат направился к выходу из помещения. Старший сержант достал кисет, очень ловко одной рукой свернул цигарку, прикурил от протянутой Ковалeвым зажигалки и пристроился у открытого окна, не спеша потягивая дым.

— Много проблем создаeт? — Ковалeв кивнул в спину выходящего Хомякова.

— Недели ещe не было, чтобы чего-нибудь не учудил. — Пожаловался сержант Майков. — И пьяный из увольнения приходил, и по воронам из карабина стрелял, и девок обыскивал, и у спекулянтов в продуктах мины искал…

Пашка только головой покачал, выслушав список подвигов бойца Хомякова. Ковалeв заулыбался. Он и сам не был образцом в соблюдении дисциплины, но такими залeтами похвалиться не мог.

— Он и вас, наверняка, привeл, чтобы оправдаться за нахождение на базарчике. — Продолжил рассказ сержант Майков. — Понял, что скрыть не удастся, вот и решил охоту на диверсантов изобразить.

— А ты, младшой, давно воюешь? — Старший сержант решил сменить тему.

— С первого дня. — Ответил Павел, но подумав уточнил. — С полугодовым перерывом.

— Я тоже в первого дня. И тоже с перерывом. Трeхмесячным. — Сержант продемонстрировал свой протез. — Списали вчистую. А куда я пойду? Ни кола ни двора. Детдомовский я, из бывших беспризорников. Ничего делать не умею — только стрелять да шашкой махать. Попросил в кадрах оставить. Командир помог. — Майков кивнул в сторону кабинета коменданта. — Мы с ним с начала тридцатых на одной заставе служили. Потом судьба разбросала, да в госпитале снова столкнулись уже после ранения. У него ноги нет, у меня руки. Выписку вместе с протезами получили и сюда службу продолжать.

Сержант докурил свою самокрутку, отправил окурок за окно.

— А вы где полгода кантовались, тоже в госпитале?

— Мы, сержант, в учебной школе были. — Ответил Пашка, решив, что никаких особо секретных сведений не разглашает. — Сержант курсантом. А я инструктором.

— А теперь, выходит, опять на войну? — Сделал вывод Майков. — Не боязно заново начинать?

Пашка пожал плечами. Не бояться ничего только законченные придурки. Конечно страшно. Но это не тот леденящий душу страх, который он помнит по первому бою. Скорее, он напоминает подспудное беспокойство, возникающее при принятии любого важного решения. Тогда, две недели назад, командир на него не давил, не требовал и не давал обещаний. Он просто сказал, что взвод в нeм, младшем лейтенанте Чеканове, нуждается. Что все, выжившие к тому моменту времени из первоначального состава их подразделения, желают видеть заместителем командира взвода именно его, Пашку Чеканова. Что старлей Синельников может взять себе в замы «зелeного» летeху из училища, но сколько бойцов вернeтся из рейда при таком раскладе?

Младший лейтенант Чеканов не дал своему командиру труда долго себя упрашивать. Единственным условием было то, что Панкратова с Ковалeвым капитан будут уговаривать сам. Но те согласились ещe быстрее. Осталось уладить формальности и отправляться на войну, которая всe равно не хотела их отпускать, постоянно являя леденящие кровь сны, бросая на землю при близком взрыве учебной мины, всe время напоминая о себе тысячами мелочей, бросающимися в глаза побывавшего в огненном пекле человека.

— Я вторую войну уже. Поздно бояться. — Пашка наконец-таки смог сформулировать ответ на вопрос старшего сержанта Майкова.

— А на вид пацан пацаном. — Покачал головой Майков. — А надо же, уже вторую войну на себе тянешь. Иной и сломается…

Сержант замолчал, не желая ворошить какие-то свои воспоминания. Пашка с Ковалeвым благоразумно промолчали, не продолжая разговор. Затронул человек неприятную для себя тему, да вовремя опомнился.

Опять скрипнула входная дверь и в комнату, щурясь после яркого дневного света, давно разогнавшего лeгкий утренний туман, вошeл офицер в звании майора. Сержант Майков поспешил ему навстречу, а Чеканов с Ковалeвым не торопясь поднялись со скамьи, на которой они с сержантом перекуривали перед этим.

— Товарищ майор, дежурный по комендатуре старший сержант Майков. — Майков по всем правилам отдал честь вошедшему офицеру.

— Старший сержант, мне комендант станции нужен. — Майор кинул руку к козырьку фуражки в ответ.

— Он сейчас занят, товарищ майор. — Майков оглянулся на дверь кабинета своего начальника. — Придeтся немного подождать.

Майор согласно кивнул, осмотрел Чеканова с Ковалeвым, повернулся к противоположной стене и стал старательно разглядывать помещeнные на ней приказы и агитационные плакаты.

Ковалeв присвистнул и довольно чувствительно толкнул локтeм Пашку под левый бок. Удивляться было чему. Такой иконостас из наград им приходилось видеть впервые. Конечно, у самого младшего лейтенанта Чеканова три ордена и две медали, полученные за две войны. Но встретить Героя Советского Союза с четырьмя орденами! Такого человека им встречать ещe не приходилось.

А дверь вновь заскрипела, пропуская внутрь ещe двух человек в военной форме. Поглощенный предыдущим посетителем Пашка только вскользь провeл глазами по вошедшим, вернулся к спине майора, но остановился на половине пути и повернулся обратно.

Вот это встреча! Несомненно, это тот самый танкист, с которым они столь неудачно обмыли ордена в далeком уже июле прошлого года. Перед памятным боем в Раве Мазовецкой. Они с Панкратовым тогда, едва отошедшие от горячки схватки, бросились догонять свой взвод, а танкисты отправились копать могилу погибшему члену экипажа. Даже попрощаться толком не удалось.

— Лейтенант! — Окликнул танкиста Пашка, разглядев новeхонькие звeздочки на плечах. — Помнишь меня?

— Старшина, снайпер! Рава Мазовецкая! — После короткого времени не узнавания обрадовался танкист.

Лейтенант Банев шагнул вперeд и обрадовано обнял осназовца. Посмотрел на второго бойца, но тот был ему не знаком и Володька ограничился рукопожатием.

— Да, ты, я гляжу, времени даром не терял? — Чеканов кивнул на грудь танкиста, украшенную двумя орденами Красной звезды и медалью «За отвагу», которая на фронте ценилась не меньше ордена.

— У тебя, я думаю, не меньше. — Отшутился Банев.

— За эту войну столько же. — Пашка решил не скромничать. — Ну и за Финскую маленько есть.

Привлечeнный их разговором повернулся майор, продемонстрировав вблизи свои награды и погоны. Обнаружив рядом с собой Героя Советского Союза, и к тому же танкиста, лейтенант Банев торопливо вытянулся и отдал честь.

Майор осмотрел награды оказавшегося в одном помещении с ним незнакомого лейтенанта, внимательно всмотрелся в лицо и вдруг сказал.

— А ведь тебя, лейтенант, я где-то видел?

— Никак нет, товарищ майор, мы с вами не встречались. — Поспешил разуверить его Володька. — Я бы вас запомнил.

Чеканов был согласен с лейтенантом-танкистом. Герои, несмотря на год войны, всe ещe были редкостью. Чаще всего такие награды в высших штабах оседали, не торопясь опускаться на нижние ступеньки воинской иерархии. Тем весомее были в глазах рядовых бойцов. Значит ты данную награду за реальное дело получил, а не умение в нужный момент поддакнуть или вовремя поднести начальству потребную бумажку.

— И всe же, лейтенант, я тебя где-то видел. — Не согласился майор.

— На стене вы, товарищ майор, его видели. — Неожиданно вмешался в разговор Ковалeв.

— На какой стене? — Удивился майор.

— На той, которая за вашей спиной. — Пояснил ему Иван. — Третий справа после вашего портрета.

Все немедленно повернулись к стене, стараниями коменданта украшенной портретами прославившихся бойцов Красной Армии. Были там лeтчики, артиллеристы, пехотинцы, моряки из морской пехоты всех воюющих флотов. Левую часть стены занимали танкисты.

Действительно, возглавлял ряд, удостоенных чести быть помещeнными на этой стене, портрет стоящего рядом с ними майора. Правда, на снимке погоны присутствовали капитанские, но звезда Героя подтверждала, что перед ними именно тот человек. Капитан Драгунский, как следовало из подписи, с танковой ротой без потерь со своей стороны сумел захватить опорный пункт противника и удерживал его более суток до подхода основных сил.

Второй портрет принадлежал Зиновию Колобанову. Третье место занимал прославленный «танкобой» Лавриенков, не имевший равных по количеству подбитых панцеров противника. А вот четвeртый изображал стоящего рядом с Пашкой лейтенанта Банева. Подпись под фотокарточкой предлагала: «Бить врага, как старшина Банев!»

— Так ты Банев? — Поразился майор.

— Так точно, товарищ майор. Лейтенант Банев, шестнадцатая танковая бригада, второй танковый корпус, Первая танковая армия генерала Катукова. — Отрапортовал Володька старшему по званию. Тот кинул руку к козырьку.

— Майор Драгунский, сороковая танковая бригада, седьмой танковый корпус, Вторая танковая армия Черняховского.

Майор ещe раз осмотрел фотографию на стене, оценивающим взглядом прошeлся по Володьке и с каким-то удивлением протянул.

— Слушай, лейтненат, ты же самого Хайнца Оберта в прошлом году сжeг!

— Так точно, товарищ майор. — Согласился Володька. — Было дело. Девятого августа под Люблином.

— А расскажи-ка, лейтенант Банев, как там всe происходило? — Глаза у майора загорелись при сообщении, что перед ним участник одного из самых знаменитых танковых боeв Восточного фронта. Он увлeк Володьку в сторону. И, вскоре, они увлечeнно обсуждали перипетии того боя, демонстрировали друг другу руками манeвры танков и рельеф местности, горячо обсуждали каждое действие как Володьки, так и германского Аса гауптмана Оберта.


Пашка ругал самого себя. Надо же так расслабиться от полугодовой спокойной жизни, что стал забывать самые жизненно необходимые навыки. Сколько раз твердил своим курсантам, что снайпер просто обязан запоминать все мелочи в окружающем пейзаже. Неважно, что сейчас вокруг него не поле или лес, а каменная коробка комендатуры. Он непременно и обязательно должен был рассмотреть всe, что находится в пределах комнаты, в том числе и эти фотографии.

А вот Ковалeв заметил! И не только заметил, но и мгновенно определил, что представленные там люди в данный момент времени находятся в двух шагах от него.

А Иван что-то тихо обсуждал с сопровождавшим лейтенанта Банева сержантом. Имевший внешность нелюдимого молчуна, Ковалeв просто преображался, когда нужно было разговорить случайного знакомого, добывая из того такую уйму информации, что поражался даже командир, прошедший незабываемую школу испанских интербригад. Вот и сейчас он что-то рассказывал, махал руками, делился табаком. Спустя мгновение с самым серьeзным видом вслушивался в слова своего собеседника, чему-то кивал, один раз отрицательно махнул головой. При этом не забывал короткими взглядами фиксировать всех остальных участников этой невольной встречи. От увлечeнных разговором танкистов, до старшего сержанта из комендатуры, который нашeл способ передать своему начальству о прибытии новых лиц.

Пашка оторвал взгляд от стены. Упущение исправлено. С данной минуты все присутствующие на этой доске воинской славы разложены по полочкам памяти и снабжены соответствующими ярлыками с фамилией и воинским званием. Окажись сейчас в комнате Сафонов или Покрышкин, Пашка мгновенно опознает их. Пусть, качество некоторых фотографий оставляет желать лучшего, но звание и количество наград у каждого из прославившихся бойцов младший лейтенант Чеканов запомнил гарантированно. Жаль, что расстояние не позволяет прочитать за какие именно подвиги они сподобились попасть на эту стену.

— Слюшай, камандыр, абыдно, а! — Протянул Ковалeв старательно копируя кавказский акцент начальника штаба их отряда майора Никурадзе. — Танкисты всего двадцать минут здесь, а телефонистка и машинистка уже два раза мимо них пробежали. А мы полтора часа тут сидели, а никто в нашу сторону даже не глянул. — Иван попытался изобразить горестный вздох, но с его габаритами эта попытка больше смахивала на подготовку к разбойничьему посвисту.

— Ордена нужно было надеть. — Посоветовал Ковалeву сержант Демкович, проводивший телефонистку заинтересованным взглядом. — Тогда бы и на тебя смотрели.

— Откуда у рядовых «связных катушек» ордена? — Возразил Иван.

— Не жалобись. — Отмeл возражение танкист. — Во-первых, вы не связисты. Лейтенант вас снайперами назвал. Во-вторых, не рядовые. Твой командир старшиной был, когда они с моим взводным встречались. — Танкист повернулся к Пашке. — А сейчас, наверняка, лейтенант?

— Младший лейтенант. — Не стал упираться Чеканов.

— Ты сам-то что ж не одел? — Пресeк нежелательный разговор Ковалeв.

— У меня из наград только вот это. — Демкович кивнул на две нашивки о ранениях, украшавшие его гимнастeрку. — Представляли, да не успел получить. Каждый раз в госпитале оказывался, а медали тем временем по другим местам разбрелись.

Пашка ещe раз просмотрел ряд лeтчиков, украшенных многочисленными медалями и орденами. Отвернулся от стены. Кому-то можно выставлять свои награды напоказ, а кто-то должен их старательно прятать, чтобы не вызывать ненужные пересуды у окружающих людей. Сам младший лейтенант Чеканов все свои ордена и медали надевал только два раза в жизни, и оба перед посещением фотографа.

В далeком уже августе прошлого года, когда прадед потребовал документальное подтверждение доблести правнука. И в феврале этого года, после получения очередного послания из далeкого дома, в котором старик высказывал своему потомку странную обиду.

«Ты, Пашка, не позорил бы меня перед соседями. На улицу выйти стыдно.» — Сообщал прадед почерком двоюродной Пашкиной сестры Верки. — «Весь посeлок смеeтся. Говорят, ваш Пашка со всей своей части медали собирал. Обвешался, как eлка на Новый год.»

Пришлось младшему лейтенанту Чеканову просить помощи у командира школы. Подполковник Селивестров посмеялся над проблемой своего подчинeнного и выписал тому подтверждение, что «младший лейтенант Чеканов действительно награждeн тремя орденами и двумя медалями». Снабдил бумагу довольно подробным разъяснением за что именно получена та или иная награда, и поставил на неe все печати, наличествующие в снайперской школе. Пашке же оставалось в очередной раз посетить фотографа ради новой фотокарточки.

Вот только был на ней он не один. В подтверждение слов подполковника Селивестрова привлeк младший лейтенант Чеканов к операции по обелению своего честного имени Панкратова и Ковалeва, заставив тех надраить ордена и выстроиться вместе с ним перед объeктивом фотоаппарата. На фоне Панкратова с двумя орденами и медалью, и Ковалeва с очень даже не солдатским орденом «Красного знамени», полученным за подстреленного в августе генерала, пять наград Пашки смотрелись не так вызывающе.

Одну фотографию, из выпавших на его долю при делeжке, Павел отправил домой, одну старательно спрятал на дне вещмешка вместе с орденами, а одну самым бессовестным образом реквизировал комсомольский вожак школы, заявивший, что ему жизненно необходимо наличие данной фотографии в стенгазете, посвящeнной двадцать четвeртой годовщине образования Красной армии. Фотокарточка провисела там две недели, после чего бесследно исчезла в неизвестном направлении. Хотя, Ковалeв клятвенно утверждал, что собственными глазами видел, как одной из тeмных ночей данное произведение фотоискусства боковыми коридорами кралось в сторону санблока, где и спряталось в вещах санинструктора Орловой. При этом косился в сторону Панкратова, на которого, как было известно в школе всем до единого человека, неровно дышала младший сержант медицинской службы Варвара Орлова.

Как отреагировал посeлок на новое письмо с доказательствами узнали только в конце апреля. Сам прадед надиктовать письмо не смог. Занедужил старик. Да и то — сто шесть лет уже. Старше него только бабка Лукерья, слывшая на всю округу колдуньей. А больше ровесников и нет, на погосте давно. Лучший друг прадеда дед Михей более чем на десяток лет младше. Как и остальные старики их посeлка. Не живут охотники долго. Кого медведь заломал, как было с Пашкиным дедом, кого лихоманка в одночасье скрутила и нестерпимым жаром сожгла, кто под коварный лeд ушeл, не заметив занесeнную снегом полынью, а кто просто безвестно в тайге сгинул. Ушeл по первому снегу на промысел пушного зверя и пропал. Только «безмогильный» крест на окраине кладбища появился, напоминая другим о непредсказуемости течения жизни. У рода Чекановых таких крестов пять было. Два из них прадед сумел перенести в правильную часть кладбища, отыскав в лесной глуши останки своего брата и внука. Надеялся, что любимый правнук и остальных без вести пропавших отыщет. Да Пашке на долю другая судьба выпала.

Верка пишет, что старик на охоте простыл. Хоть и освободили его давно от обязанности зверя бить, но не стерпел старый охотник, вызвался артели помочь. Мужики не возражали. Хотя мужиков-то там меньше половины осталось. Проредила их война, разбросав по всем фронтам от Средиземного моря до Ледовитого океана. На двоих уже похоронки пришли. Пушным промыслом их бабы занимаются. Вот и Верка с Наташкой, Пашкины двоюродные сeстры, вместе с прадедом зверовали. Они-то его от неминуемой смерти и спасли, найдя неподалeку от дверей охотничьей заимки обледеневшего и уже в беспамятстве. Сорвался старик с обрыва в незамерзающий Русалкин омут. На соболя прельстился, да не рассчитал тропу, а может стариковские ноги предательски подогнулись. Но силeн ещe. Из этого проклятого места не всякий молодой вывернуться сумеет. На счету тамошних обитательниц четыре человеческих жизни, как утверждает бабка Лукерья. Вот только самих русалок никто кроме поселковой колдуньи не видел. Мелькают в глубине омута неясные тени, а то ли это действительно русалки, то ли солнечные лучи с придонными струями играют? Кто его разберeт.

Дед Михей вообще утверждает, что живeт в омуте древний-предревний сом, обросший от старости невероятно длинным мохом, который издали на девичьи волосы похож. Вот людям русалка и мерещится. Может быть и прав. По крайней мере, никто из поселковых мальчишек, втайне бегавших к проклятому омуту в надежде увидеть речных дев, ни самих русалок, ни остерегающего их водяного не видел. Не сподобился и сам Пашка, в далeком детстве не избежавший этого увлечения.

Верка пишет, что старик с Пашкиным письмом всех своих недоброжелателей обошeл. Заставил прочесть и извиниться. И даже корреспондента местной газеты вызвал, что, несомненно, было излишним, но вряд ли в таeжной глуши немецкие шпионы водятся. А если какой и завалялся, то что он сможет своему начальству сообщить? Что советский Осназ ордена и медали за собой в специальных вагонах возит?

Верка пишет, что у всех в посeлке один и тот же вопрос — когда же эта проклятая война закончится? Вон, даже прадед ворчит, что помрeт скоро и Пашку с победой домой не дождeтся.

Когда закончится?

Полгода назад казалось, что последний рывок остался. На германскую границу выйдем, а там противник мира запросит. Не запросил. Гитлер на что-то ещe надеется. Железной рукой гонит на восток всех, кто ещe остался в тылу, разжаловал в рядовые нескольких генералов, предложивших закончить войну, пока ещe есть возможность заключить приемлемый мирный договор, издал приказ о немедленном расстреле без суда и следствия всех, кого полевая жандармерия посчитает дезертирами, распорядился заминировать все мало-мальски важные здания немецких городов. Такое ощущение, что он погребальный костeр из Германии себе готовит.

Говорят на фронте пятнадцатилетних мальчишек в плен брать стали. В дотах штрафников к пулемeтам приковывают. Фольксштурму в качестве оружия только бутылки с зажигательной смесью выдают.

Сам Гитлер из своего бункера уже полгода носа не кажет, покушений боится.

Но сдаваться не собирается.

Старший лейтенант Синельников что-то знает, но молчит, оберегает своих подчинeнных от бремени ненужного знания. Пашка, пытавшийся завести разговор на эту тему ещe при первой встрече, получил в ответ всего лишь несколько прозрачных намeков о том, что «не всякий враг твоего врага является твоим другом».

Ковалeв повернул к Чеканову циферблат своих часов, демонстрируя часовую стрелку добравшуюся до цифры одиннадцать. Два часа уже просидели. Пора и честь знать. Отделение снайперов, наверняка, уже прикончило остатки сухпая, не дождавшись обещанной картошки. Пашка кинул взгляд на собственные часы, бывшие предметом вожделения для всех интендантов, встреченных им за эти полгода. Снятые с какого-то немецкого полковника после боя за наревский мост, эти часы оказались очень редкими и дорогими. Настолько дорогими, что впору генералам носить, а не какому-то младшему лейтенанту, пусть и добывшему их в честном бою. Но Пашка упорно отказывался их менять. Отверг даже предложение одного из московских проверяющих, свалившихся на их снайперскую школу месяц назад. Ожидал начальственного гнева, но пронесло.

Часы подтверждали намeк Ковалeва. Пора уже покинуть столь негостеприимно встретившую их комендатуру. Пашка поднялся со своего места и направился к двери кабинета станционного коменданта, слегка приоткрыл еe и прислушался к разговору, пытаясь определить на какой стадии процесс обмывания встречи.

— А я думал ты, Витя, уже в генералах ходишь. — Старший лейтенант Синельников обращался к коменданту станции.

— Не создан я для высоких должностей. — Ответил тот. — Больше думаю о том, как людей сберечь, а не как побыстрее приказ выполнить.

Забулькала разливаемая по стаканам жидкость, звякнули края сдвигаемых чарок и комендант продолжил.

— У тебя, Женя, намного больше шансов было на верха выбиться, а ты всe в старлеях ходишь.

— Меня, Витя, два раза в майоры производили и два раза расстреливали после этого. — Невесело рассмеялся Синельников. — Первый раз ещe в тридцать восьмом в Испании, когда я батальоном в интербригаде командовал. А второй раз в тридцать девятом на Халхин-Голе, у тебя на глазах. Третьего раза мне не пережить. Я уж лучше в старших лейтенантах похожу. Тем более, что и в старлеях уже третий раз. Вот третьего капитана к концу войны получу и можно после победы в запас. В какой-нибудь райцентр военкомом.

— А в Испании как уцелел? — Проявил интерес комендант станции.

— Я тогда к троцкистам в плен угодил. — Синельников немного промолчал и продолжил. — Сдал меня кто-то из наших, причeм кто-то знавший меня лично до Испании. В штабе троцкистов точно знали, что я из НКВД. Приговорили к расстрелу. Но оказался там один человек, с которым в двадцатых в одной казарме спали, боками друг друга грели. Он меня из подвала выпустил, помог в расположение наших частей пробраться. — Командир опять замолчал, вспоминая подробности того события. — А дальше, как у нас водится. Вернулся из плена живым — значит предатель! Трибунала избежал, но звание долой.

Опять забулькала огненная жидкость.

— Да бог с ними, со званиями и орденами. — Командир шумно выдохнул, приканчивая свою долю. — Главное, как неблагонадeжного домой отправили. Я к тому времени наелся войны по «самое не хочу». Думал на родине прямой дорогой на лесоповал, а меня на очередную войну. Ну, а дальше ты сам знаешь.

Позади младшего лейтенанта Чеканова раздался обрадованный голос кого-то из женской части служащих комендатуры.

— Товарищи танкисты, тут про вас передают!

Пашка отпрянул от двери, повернулся к телефонистке, которая устанавливала в коридоре тарелку репродуктора.

Тот голосом Левитана сообщал. «… присвоить звание гвардейской Первой танковой армии генерал-лейтенанта Катукова, с наименованием еe впредь — Первая Гвардейская танковая армия. В ознаменование одержанных побед над немецко-фашистскими захватчиками присвоить звание гвардейской Второй танковой армии генерал-лейтенанта Черняховского, с наименованием еe впредь — Вторая Гвардейская танковая армия. Вечная слава героям погибшим в боях за свободу и независимость нашей Родины. Смерть немецким захватчикам. Верховный главнокомандующий маршал Советского Союза Сталин. 3 мая 1942 года.»

— Поздравляю, товарищ майор! — Обратился к майору Драгунскому младший лейтенант Чеканов.

— А что ж меня одного? — Отреагировал танкист. — Лейтенанта тоже поздравляй. Не меньше меня заслужил!

Пашка шагнул вперeд, но его опередили обрадованные девушки, повисли на шее у лейтенанта Банева и майора Драгунского, ничуть не смущаясь тем, что видят они их в первый раз в жизни. Пашка даже укол зависти почувствовал.

— Уже целым армиям «гвардию» присваивать стали. — Констатировал появившийся за спиной своего подчинeнного старший лейтенант Синельников.

— Заслужили, вот и дают. — Откликнулся на его замечание комендант станции. — Не всe же лeтчикам гвардейскими значками хвастать. Другим тоже покрасоваться хочется.

— Хочешь быть красивым, поступай в гусары. — Повторил небезызвестную мудрость Козьмы Пруткова старлей Синельников.

Пашка усмехнулся этому утверждению. Истины ради нужно сказать, что не только лeтчикам доставалась слава гвардейских знамeн, просто процент награждeнных там был намного выше других частей. Стали за прошедший год гвардейскими более двух десятков стрелковых дивизий, несколько кораблей Северного и Балтийского флотов, чуть ли не треть истребительных и штурмовых авиаполков. Были, конечно, среди удостоенных и артиллеристы с танкистами. Но ещe ни разу не награждали этим званием столь крупное воинское соединение. Если не считать кавалерийский корпус Белова, получивший это наименование ещe в конце прошлого года за глубокий рейд по тылам немецких войск в Силезии.

— А может быть, лейтенант, к нам во Вторую Гвардейскую танковую армию отправишься? — Спросил у Володьки майор Драгунский. — Буду перед командованием ходатайствовать, чтобы тебе не меньше роты под командование дали.

— Не могу, товарищ майор. — Отнекивался лейтенант Банев. — Дал обещание в свою бригаду вернуться.

— Понимаю. — Согласился Драгунский. — Но если к нам на Прибалтийский фронт попадeшь, заезжай в гости. Будем рады.

Майор отвлeкся от Володьки и повернулся к коменданту станции.

— Майор Драгунский. — Отдал он честь коменданту. — Следую из отпуска к месту прохождения службы. Мне необходимо попасть на эшелон, направляющийся на Прибалтийский фронт.

— Хорошо майор. — Ответил на приветствие комендант. — Найдeм тебе такой состав. Но движение раньше полуночи вряд ли возобновится. На дороге четыре диверсии сразу, причeм подорвано два моста.

Комендант обратил внимание на Володьку.

— А ты, лейтенант, чего хотел?

— Лейтенант Банев. — Володька вытянулся и отдал честь. — Направлен начальником эшелона узнать о причинах задержки и времени начала движения.

— Ну, вот и узнал. — Комендант устало потер красные от недосыпания глаза. — Большего сказать не имею права.

Володька в очередной раз кинул руку к козырьку, по уставному повернулся и направился к двери, кивнув на прощание младшему лейтенанту Чеканову.

— Лейтенант, с тебя причитается. — Бросил ему вдогонку Пашка.

— Конечно! — Ответил тот. — Я тебя на пороге жду.

Получив от своего командира разрешающий кивок, поспешили вслед за ним и Чеканов с Ковалeвым. Старший лейтенант Синельников шагнул к коменданту, обнял его.

— Давай, Витя, прощаться. Выпадет ли случай свидеться ещe раз?

Хотел добавить что-то ещe, но махнул рукой и заторопился за своими подчинeнными.

Комендант вернулся в свой кабинет, закурил папиросу и стал ходить около своего стола, бросая задумчивые взгляды на телефон. Наконец решился, снял трубку и завертел диск, набирая номер, по которому давал себе слово никогда не звонить.

— Товарищ полковник, это капитан Бойко. — Представился он, когда на том конце провода сняли трубку.

— А, Витя! Рад тебя слышать. — Отреагировал голос с явственно проступающими властными нотками. — Как самочувствие?

— Спасибо, хорошо. — Отделался дежурной фразой комендант. — Я к вам по делу, товарищ полковник. Вы капитана Синельникова помните?

— Женьку? Конечно помню. — Полковник отбросил барственные интонации. Вместо них в голосе проступила настороженность. — Жаль, что с ним так получилось тогда в тридцать девятом.

— Живой он, товарищ полковник. — Продолжил комендант.

— Как живой? Ты ничего не путаешь?

— Никак нет, товарищ полковник. — Поспешил заверить своe бывшее начальство капитан Бойко. — Видел лично. Разговаривал с ним не меньше получаса. Он только что от меня вышел и направился к своему эшелону.

— Стоп! — Отреагировали на другом конце провода. — Больше ничего не говори.

Капитан непроизвольно кивнул в ответ на этот приказ. Правильно. Неизвестно чьи уши сейчас на линии об телефонную трубку греются. А дела полковника Васильева, по крайней мере такую фамилию он называл при последней встрече, излишнего любопытства не терпят.

— Собирайся и немедленно ко мне. — Отдал приказ бывший командир капитана Бойко и положил трубку.

6 мая 1942 года южнее Берлина

— Эй, земноводные, начальство где? — В полумрак дзота протиснулись двое бойцов в сером городском камуфляже.

— На КП, где же ему ещe быть. — Ответил им пулемeтчик, оторвавшись от наблюдения за своим сектором обстрела.

— А КП где? — продолжил допрос старший из вошедших.

— Не скажем. — Весело оскалился второй номер расчeта. — А может быть вы шпиeны?

— А может тебе ещe раз накостылять для прочистки памяти? — Из за спины старшего высунулся другой боец из вошедших в дзот. Поменьше ростом и помоложе.

— Это ещe посмотреть надо — кто кому в прошлый раз накостылял? — Взвился второй номер расчeта, сбросил чeрный морской бушлат и стал закатывать рукава тельняшки. — Что бы какие-то сухопутные крысы над моряками верх взяли.

— А за крысу я тебе обязательно синяк поставлю. — Отреагировал его противник, отставил в сторонку ППС и стал развязывать тесeмки комбинезона. — Сравнивать десантников с грызунами. Ты бы ещe кроликов вспомнил.

— Ефрейтор Лось, отставить драку. — Одeрнул его второй десантник. — Как дети, право!

— Виноват, товарищ капитан. — Ответил его подчинeнный. — Но он всегда первый начинает. — Ефрейтор кивнул головой в сторону моряка, который закончил закатывать рукава и осматривал внутренности тесного дзота, прикидывая возможное течение поединка.

— Петро, угомонись. — Пулемeтчик достал кисет и стал неторопливо сворачивать самокрутку. — Лучше меня смени. А то глаза уже болят.

— Есть товарищ старшина второй статьи.

Отреагировал морской пехотинец и отвернулся к амбразуре, разглядывая развалины улицы, за которой держали оборону немцы. Впрочем, бушлат он надевать не торопился. То ли показывая готовность продолжить спор, то ли демонстрируя гордость морской пехоты — тельняшку. Которую он так и не сдал, когда им меняли обмундирование при отправке под Берлин из далeкой от Германии Одессы. Самые строптивые, как и он сам, утаили не только тельняшки с бескозырками, но и чeрные морские бушлаты. Вон и звание своего напарника второй номер расчeта переиначил на морской лад. Хотя ещe в далeком сороковом году приказом наркома обороны для формируемых при всех флотах бригад морской пехоты вводились общевойсковые звания. Пусть и растворился первоначальный состав тех бригад среди пришедшего с кораблей пополнения, которое потекло в морскую пехоту с началом войны. Но данного приказа никто не отменял. Просто командование морпехов, того же корабельного призыва, прикрывало глаза на вольности своих бойцов. Разрешало демонстрировать свой морской норов, взамен требуя безбашенной храбрости в бою.

— Так где же КП? — Напомнил о своeм вопросе капитан десантник.

— Сейчас провожу, товарищ капитан. — Пулемeтчик затушил и упрятал в кисет недокуренную самокрутку, прихватил стоящую в углу СВТ второго номера и сказал своему напарнику. — Смотри, Петро, внимательно, а то вчера они вдоль левого кювета проползти пытались. Будешь варежкой хлопать, гранатами закидают.

Второй номер кивнул головой, стараясь не смотреть в сторону десантников. Демонстрировал обиду, хмурил брови, поправлял закатанные рукава.

— До встречи, земноводный, на обратном пути загляну, синяк тебе нарисую. — Ефрейтор Лось сплюнул в угол дзота и двинулся к выходу.

Морской пехотинец взвился от таких обидных слов, но его обидчик уже покинул дзот, а пулемeтчик продемонстрировал своему второму номеру увесистый кулак и кивнул в сторону амбразуры. Капитан усмехнулся и отправился вслед за ефрейтором.


Сержант уводил десантников от окраины городка, на которой находился их дзот, в глубь относительно целого квартала. Несколько раз менял направление движения, сверяясь с, только ему известными, ориентирами. Разобраться в хитросплетениях траншей и ходов сообщения мог только человек, проведший в этом лабиринте не один день. С первого раза запомнить, за каким углом полуразрушенного здания нужно повернуть, в какое окно нырнуть, какую траншею просто перепрыгнуть, а по какой нужно проползти, скрываясь от пулемeтчиков и снайперов противника, было практически невозможно. Но сержант уверенно вeл десантников извилистым путeм, перекидываясь короткими фразами с встреченными бойцами. Большинство морпехов дремало, пытаясь выспаться впрок, пока противник не проявляет активности. Меньшая часть чистила оружие, один боец любовно полировал лезвие десантного ножа, любуясь на играющие на металле солнечные блики. Двое неторопливо жевали, проводив десантников ленивыми взглядами. В относительно целой комнате солдат с лычками младшего сержанта на погонах неумело терзал струны на гитаре, в тщетной попытке извлечь из несчастного инструмента что-то похожее на музыку.

Капитан фиксировал всe это внимательным взглядом, готовясь пересказать личные впечатления командиру бригады после возвращения на свои позиции. Их Третью десантно-штурмовую бригаду перебросили на этот участок фронта только позавчера, и они едва успели освоиться на своей позиции. Впрочем, не все. Вон ефрейтор Лось уже и подраться успел. Штрафная рота по нему горькими слезами обливается. А если не передавать дело в трибунал, а, ограничившись уставными взысканиями, собрать воедино все его провинности, то светит ему, как минимум, месяцев восемь непрерывной гаупвахты. Спасает только то, что в бригаде нет специалиста по захвату вражеских языков лучше, чем бывший терский казак и нынешний разведчик Лось. Вот этот стервец и пользуется своей нужностью. Хотя, наказать его необходимо. Вот только какое наказание придумать? Чем испугать прошедшего не одну рукопашную схватку бойца, притащившего из рейдов в тыл врага семь языков, дважды раненого и трижды представленного к награждению орденом. Правда, в результате получившего только одну медаль. Сам виноват. Обмывать ордена до их вручения не стоило. А тем более устраивать салют из захваченных у немцев сигнальных ракет в полутора сотнях метров от штаба. Вот и получил вместо обещанных орденов знаки отличия в виде синяков на половину морды.

Комбриг у них, конечно, строгий, но отходчивый. Под суд не отдал, но воспитательную работу провeл серьeзную. Собственноручно.

С комбригом им повезло. Полковник Маргелов своих в обиду не даст, зазря не накажет, напрасно не обматерит. Но и потребует от тебя так, что мало не покажется. Недаром назначен командиром самой прославленной десантной бригады. Их ДШБ с самого момента формирования в ноябре прошлого года из боeв не вылезала. Говорят, что сам Маргелов и предложил переформировать десантные корпуса, оставив в их составе воздушно-десантным только один отдельный полк. А остальные батальоны свести в штурмовые бригады, основательно пересмотрев их структуру, так как чаще всего бои им приходилось вести те же, что и обычной пехоте. Крупных воздушных десантов после захвата Словакии больше не проводили. Ограничивались высадкой отдельных взводов или рот, только один раз сбрасывали целый батальон. А остальных десантников использовали для латания прорех в обороне, напрасно растрачивая элитных бойцов, как второсортное пушечное мясо. Вот, тогда ещe майор Маргелов и предложил основательно усилить десантные части тяжeлым вооружением, вернуть танковые батальоны, придать самоходную артиллерию и бросать их в бой только как единое целое. А не ротными или взводными ошмeтками. И под управлением своих комбатов и комбригов, которые не будут напрасно укладывать собственных бойцов в землю, как очень часто поступали командиры пехотных полков и дивизий. А чего чужие роты жалеть? Всe равно их через несколько дней заберут.

Наконец-таки добрались до командного пункта полка. Пулемeтчик передал десантников охране, а сам устроился в ближайшей комнате и достав недокуренную самокрутку принялся вертеть колeсико изрядно износившейся зажигалки.

В приспособленном под КП подвале трeхэтажного дома было многолюдно. Дремали, жевали, курили и просто разговаривали несколько десятков морпехов, благо размеры подвала позволяли разместить их, не мешая работе наблюдателей с пулемeтами, пристроившихся у подвальных окон, телефонистов и радистов, колдующих над связью, и двух симпатичных медсестeр, гордо носящих на голове чeрные береты, введeнные для военнослужащих ВМФ женского пола перед самой войной. Ефрейтор Лось попытался двинуться в их сторону, но был остановлен сердитым хлопком по плечу. Заводить ссору ещe в одном месте в планы капитана не входило. Не за этим они сюда пришли.

Командование полка обнаружилось в дальнем от входа углу за столом с вычурными гнутыми ножками, явно позаимствованным в одной из квартир этого же дома. Уцелевшее в полосе боeв мирное население разбегалось в разные стороны при первой же возможности, бросая всe имущество. Причeм как от советских частей, так и от собственных солдат, которые всех лиц мужского пола немедленно ставили под ружьe, выполняя один из последних приказов Гитлера, объявившего очередную тотальную мобилизацию. Теперь ужe отчетырнадцати до семидесяти лет.

Вокруг стола сидели офицеры в чeрных бушлатах и морских фуражках, мелкими глотками прихлебывали из полупрозрачных фарфоровых чашек дымящийся чай, нещадно дымили папиросами и цветными карандашами обозначали что-то на карте.

— А, десантура пожаловала! — Отреагировал на появление гостей сидящий во главе стола подполковник в чeрном морском кителе, судя по всему командир полка. — Чем обязаны?

— Капитан Сергиенко. — Представился десантник. — Направлен к вам своим командованием узнать: какие патроны поставили вашему полку наши доблестные тыловые службы?

— Ты об этих что ли? — Подполковник подбросил на ладони патрон отличавшийся от винтовочного меньшей длиной и отсутствием закраины. — А мы тут гадаем, куда нам их заряжать?

— В задницу той тыловой крысе, которая с перепою нам их отгрузила вместо винтовочных, товарищ капитан второго ранга. — Вмешался в разговор моряк с погонами майора.

— А нам привезли ваши боеприпасы, товарищ подполковник. — Сообщил морским пехотинцам десантник, игнорируя обращение майора. Раз приказано перевести их на общевойсковые звания, значит так к ним и нужно обращаться.

Подполковник неудовольствия не высказал.

— Видать, крепко приняли накануне бывшие завхозы. — Продолжил майор. — Продрали утречком глаза и в накладные. А там написано: Третья десантно-штурмовая бригада и Третий полк морской пехоты. Как уж тут различить, что кому отправлять? Цифры то одинаковые. А уж длину патрона измерить вообще задача немыслимая. Руки-то гопака пляшут и окромя стакана ничего брать не хотят.

Майор кривил в усмешке тонкие усики, бросал взгляды на противоположный край стола, явно выделяя там полноватого капитана.

— Странные у вас взгляды на военнослужащих тыловых подразделений, товарищ капитан третьего ранга. — Подал голос капитан. — Вас послушать, так они все поголовно бездельники и пьяницы.

— Могу ещe добавить — пустобрeхи и бабники. — Отреагировал майор, кося глазом в сторону медсестeр. — И это не только моe мнение, товарищ капитан-лейтенант.

— Насчeт бабников, товарищ капитан третьего ранга, можно и поспорить — кто больший бабник. — Начал заводиться капитан, но был прерван командиром полка.

— Отставить ругань. — Подполковник сердитым взглядом осадил начавшего подниматься майора. — Ты, Коновицын, в чужих делах любые промахи замечаешь, а сам чудишь не хуже. Или тебе позавчерашний случай напомнить?

Майор отрицательно качнул головой, признавая правоту своего командира. А тот повернулся к другому спорщику.

— Да и твои люди, Семченко, видать не божью росу пили, раз не проверили какие патроны им выдали.

В ответ на эту отповедь интендант наклонил голову, не решаясь противоречить.

— Значит, слушай боевую задачу. — Продолжил командир полка. — Ты, Семченко, организуешь погрузку на грузовики ящиков, которые ты вчера по дури выгрузил, не проверив работу своих бойцов. А ты, Коновицын, покажешь шоферам самую безопасную дорогу в расположение нашего нового соседа, раз уж они к твоему батальону примыкают. Обменяете боеприпасы и сразу вернeтесь обратно. Всe ясно?

— Так точно, товарищ кавторанг. — Приподнялся со своего места интендант. — Разрешите выполнять?

Подполковник кивком отпустил и майора и капитана, повернулся к десантнику.

— Садись капитан, чаем угостим. — Крикнул в сторону ближайшего коридорчика. — Ниязов, ещe чаю неси, да погорячее.

Оттуда показался невысокого роста толстячок в когда-то белом халате и поварском колпаке, поднeс к столу парящий чайник. Сидящий рядом с подполковником майор торопливо свернул карту и убрал еe в планшет. Два других майора, по-видимому командиры батальонов, очистили стол от оставшихся документов. Капитан, отличавшийся от других офицеров формой защитного цвета, выставил на середину стола буханку хлеба и банку сгущeнки, резкими движениями пробил штыком в крышке банки два отверстия и принялся резать хлеб.

— Извини капитан, но сахара нет. — Обратился он к десантнику. — Только сгущенное молоко, да и то немцы в подарок оставили. Поначалу думали, что отравленное, нашли кота и накормили. Тот вылакал всe и на боковую. Ожидали, что сдохнет, а он паршивец выспался и за добавкой пришeл.

Рекомый кот действительно блаженно дремал неподалeку, выставив на обозрение белоснежное брюхо, шевелил усами, подeргивал правой передней лапой, преследуя в своих снах неведомую добычу.

— А вот чай неплохой, настоящий грузинский. — Капитан продолжал играть роль гостеприимного хозяина. — Хасикуридзе в отпуск по ранению домой ездил, вот и привeз.

Чай действительно оказался неплохим, особенно по сравнению с тем суррогатом, который приходилось заваривать капитану Сергиенко в окружении какой-то месяц назад. Угодила их бригада в колечко после неудачного прорыва. Вернее, прорыв-то был удачный, а вот действия соседей оставляли желать лучшего. Пока они жевали сопли перед немецкими позициями, германские генералы подтянули резервы и заткнули брешь в своей обороне. Пришлось десантникам вместо прорыва вглубь немецких позиций занимать круговую оборону и больше трeх суток отбивать атаки противника, который получил приказ аж от самого фюрера во что бы то ни стало уничтожить их бригаду. Надоел полковник Маргелов со своими бойцами немецким генералам до такой степени, что они бросили против него не только резервы, но и некоторые части с передовой. За что и поплатились. Неизбежный, как казалось противнику, разгром Третьей десантно-штурмовой бригады обернулся победой, пусть и не в той степени, как планировалось по первоначальному плану операции. Соседи наконец-таки собрались с силами, нащупали слабину в германской обороне и яростной атакой отбросили пехотную дивизию немцев, которая держала оборону на внешнем кольце окружения. В разрыв вошeл танковый батальон их десантного корпуса, одновременно в тылу немцев десантировался батальон парашютно-десантного полка и в кольце уже оказались солдаты Вермахта вместе с командованием корпусной группы, которая держала фронт на этом участке. Штаб корпуса, правда, вывернулся в самый последний момент, но командир корпусной группы генерал Мюллер и ещe два генерала оказались в плену. Предпочли лагерные бараки на далeком Урале неизбежному выяснению отношений с горячо любимым фюрером.

Немец уже не тот, что был поначалу. Даже ветераны Восточного фронта перестали бросаться в бой осточертя голову. Пришло понимание, что война проиграна, и сейчас речь идeт не о том, чтобы добраться до Урала, или хотя бы до Москвы, а о рубеже, на котором удастся остановить противника. По крайней мере, так рассуждают боевые офицеры низшего звена, нахлебавшиеся кровавой мути за год войны. Генералы продолжают слать наверх бодрые реляции, но не из-за неистребимого оптимизма, а всe больше по боязни угодить под подозрение в отсутствии лояльности. А от подозрения недалеко и до последующих выводов. Не высказываешь бурных восторгов по поводу очередной речи фюрера, значит вынашиваешь мысль о предательстве, а то и уже перекинулся на сторону противника.

Капитан Сергиенко лично брал в плен генерала Мюллера и хорошо помнит смесь усталости и разочарования на лице генерала. Он даже был небрит, что немыслимо для высшего офицера Вермахта. Не требовал он и присутствия равного ему по званию или должности советского офицера, как было не так давно в той же Словакии, где остатки немецкой дивизии капитулировали только после приезда командира воздушно-десантного корпуса генерала Затевахина. Полковник Родимцев по мнению немецкого комдива не соответствовал его уровню. Теперь сдаются и лейтенантам. Время спеси прошло.

— Чем командуешь, капитан? — Оторвал от раздумий капитана Сергиенко командир полка морской пехоты.

— Разведротой, товарищ подполковник. — Ответил десантник.

— Вот ты-то нам и нужен. — Обрадовался майор, убиравший карту, судя по всему начштаба. — Не знаю, говорили ли тебе, но нам поставлена задача провести разведку боем совместно с вашей бригадой. Нужно прощупать немецкую оборону на предмет слабин и разрывов. Поискать ополченцев. Они непременно есть, но вот где?

Десантник согласно кивнул. Фольксштурм должен быть. Не так уж много на этом участке фронта настоящих боевых частей. Они в основном вокруг Берлина, севернее этого городишки, не имеющего стратегической ценности. Зачем немцы вообще за него цепляются? Не хочется менять относительный уют полуразрушенных домов на траншеи в голом поле, которые ещe и выкопать надо. Или боятся нарушить приказ Гитлера, запретившего любые отступления.

— Сейчас капитан Старков с нашей разведкой тебя познакомит. — Кивнул в сторону гостеприимного капитана майор. — А вы сами разберeтесь, где и как пощупать немцев.

— За вымя. — Завершил его речь капитан Старков.

Офицеры изобразили какое-то подобие улыбок, реагируя на эту заезженную шутку, отставили пустые кружки, достали трофейные сигареты и закурили. Угостили и десантника. Капитан Сергиенко не отказался. Хоть и были в последнее время немецкие сигареты отвратного качества, но отказываться от угощения было просто невежливо. Да и своих папирос оставалось всего ничего, скоро придeтся на махорку переходить. А их бригаде в последний раз поставили такой ядрeный самосад, что с одной затяжки слeзы прошибает. Мужики постарше курят его с удовольствием, но в десантных бригадах солдата старше тридцати лет не встретишь, да и те, кто перевалил за двадцать пять редкость. В основном пацаны со школьной скамьи. Несколько недель учебки в запасном полку, три зачeтных прыжка с парашютом, два выстрела из гранатомeта, «обкатка» танками под конец обучения — и пора на фронт. Если не считать изматывающих душу постоянных марш-бросков, столь же частого рытья окопов различного профиля, ежедневной стрельбы из всего наличествующего оружия и многого другого, что необходимо на фронте.

Капитан Старков поднялся из-за стола, спросил разрешения идти, кивнул десантнику.

— Разрешите идти, товарищ подполковник. — Обратился к командиру полка капитан Сергиенко, повторяя действия морпеха.

Подполковник дал разрешение и десантники отправились вслед за капитаном, свернувшим в боковой коридорчик. Несколько метров коридора закончились подвалом поменьше штабного, но вполне достаточным, чтобы разместить с десяток разнокалиберных кроватей, притащенных хозяйственными бойцами. В дальнем углу обнаружилось даже трюмо с треснувшим зеркалом. Для полноты картины не хватало рояля со свечами. Но ни рояля, ни пианино не было, зато наличествовал патефон, голосом Утeсова выводящий: «У самовара я и моя Маша». Довольно громкая музыка не мешала разведчикам спать как на кроватях, так и на полу в самых различных позах. Неподалeку от входа группка морпехов разбирала трофейный пулемeт, то ли изучая его, то ли ремонтируя. Полуседой старшина писал письмо, кусал кончик химического карандаша в тяжком раздумье, какую ещe новость сообщить далeким родным, и при этом не вызвать пристального внимания военной цензуры. Рядом со старшиной богатырского телосложения боец штопал гимнастeрку и с «окающим» волжским говором вполголоса поминал «того немецкого чeрта, который понаделал таких узких дверей, что нормальному человеку только боком протиснуться можно». Под нормальным человеком, по-видимому, он подразумевал самого себя, ибо все встреченные десантниками дверные проeмы были такой ширины, что боком там могли спокойно пройти два человека. По крайней мере, капитан Сергиенко и ефрейтор Лось, не отличающиеся очень большими габаритами.

— Садитесь капитан. — Старков кивнул в направлении стоящего в углу дивана.

Десантники не заставили себя упрашивать. Лось даже попрыгал на диване, проверяя упругость пружин.

— Сейчас нашу разведку разбудят, познакомлю вас и решайте свои проблемы. — Заявил капитан Старков усаживаясь рядом.

— А ты разве не начальник разведки? — Удивился Сергиенко.

— Нет, я начарт полка. — Ответил ему Старков. — Начальник разведки у нас в госпитале по причине деликатного ранения, ну, не совсем ранения.

Прыснул в кулак писавший письмо старшина. Капитан Старков осуждающе покачал головой.

— Ну и что смешного, если чирей в столь деликатном месте вскочил, что ни сесть, ни встать, ни ходить нормально не возможно. — Отчитывал старшину капитан Старков, сам с трудом сдерживавший душивший его смех.

— Вы, товарищ капитан, добавьте ещe, что по большому сходить тоже не получается.

Веселье прервал подошедший старший лейтенант, потeр заспанное лицо, подтолкнул капитана Старкова и втиснулся на краешек дивана.

— Чего разбудил, Микола. — Протянул он недовольным голосом.

— Да вот привeл тебе, Санeк, твоего коллегу из десантной бригады. Знакомьтесь и думайте над тем делом, что начштаба утром говорил. — Ответил ему капитан Старков.

— Старший лейтенант Максимов. — Представился командир разведроты полка морской пехоты. — Можно Саша.

— Капитан Сергиенко. Можно Иван. — Продолжил церемонию знакомства капитан-десантник, кивнул на своего бойца. — А это ефрейтор Лось.

— Что за странный у вас вид? — Старший лейтенант кивнул на маскхалаты непривычной серо-синей расцветки одетые на десантниках.

— Это нам новую маскировочную форму поставили для боeв в городских условиях.

— И как, товарищ капитан, помогает? — Подключился к разговору старшина.

— Ничего конкретного про неe сказать не могу, четвeртый день носим. — Сергиенко прервался на секунду и продолжил. — Да и в гости к Гансам в ней ещe не наведывались.

— Ну вот и проведаете. — Подытожил его ответ капитан Старков. Приподнялся со своего места. — Ну, я пойду, навещу миномeтчиков.

Капитан Сергиенко проводил начарта взглядом, попутно пересчитал находящихся в комнате бойцов. Чуть больше сорока. Негусто, если это весь состав роты. Впрочем у него самого не намного больше. Разведывательная рота такое подразделение, что полный состав в ней имеется только в одном случае — сразу после формирования части, в которую она входит.

— Как думаешь приказ выполнять? — Десантник посмотрел на своего «земноводного» собрата.

— Нас тут знают очень хорошо, больше недели на этом участке шуршим. — Ответил ему старший лейтенант. — Поэтому предлагаю с вашей стороны разведку провести. Вряд ли немцы разнюхали, кто перед ними появился.

Сергиенко был согласен. Если бы германской разведке удалось узнать, какая именно бригада пожаловала к ним в гости, то сейчас весь передний край противника гудел бы, как растревоженный улей. А все окрестные штабы Вермахта торопливо удваивали и утраивали охрану, готовясь к неизбежному визиту головорезов Маргелова.

— Не возражаю. На нашем, так на нашем. Вы-то засветились основательно. — Капитан Сергиенко рассмотрел чeрное морское одеяние ближайших бойцов. — Трудно не понять кто вы, если половина в чeрных бушлатах ходит.

— Мои лишь здесь одевают. — Виновато протянул старший лейтенант. — А на задание только в обычных маскхалатах. Даже тельники снимаем. — Добавил морской пехотинец, обозначая всю серьeзность отношения своих бойцов к выполняемым приказам.

Да, куда уж серьeзнее. Заставить моряка снять тельняшку — это надо постараться.

— Тогда собирай группу и двинули на наш участок. — Принял решение десантник.

Старший лейтенант согласно кивнул и стал отдавать приказания своим бойцам.


— Что там Гофман? — Обер-лейтенант окликнул долговязого солдата, устроившегося на уцелевшем участке перекрытия второго этажа.

— Какая-то новая часть, господин обер-лейтенант. — Отозвался наблюдатель. — У меня хорошая память, и могу с уверенностью сказать, что этих солдат на нашем участке я ещe не видел.

Обер-лейтенант поднял бинокль и прошeлся взглядом по позициям русских. Никаких признаков замены противостоящего ему последнее время батальона противника не было видно. Всe также лениво дымила кухня в глубине русской обороны. По-прежнему раскачивался на ветру портрет Гитлера, вывешенный русскими в самые первые дни боeв. На старом месте оставался и наблюдательный пункт советского командира. И даже телефонный провод протянутый русскими артиллерийскими корректировщиками на верхушку водонапорной башни оставался на месте, демаскируя наблюдателей. Обер-лейтенанту несколько раз предлагали наказать нерадивых русских артиллеристов, ленящихся маскировать свою позицию, но он категорически запрещал это делать. Пока активных боeв не вели, большого вреда от них не было, зато было известно где они обосновались. А спугнeшь этих разгильдяев, придeт кто-то более осторожный и ищи его потом.

Заныла правая сторона груди, напоминая о старой ране. Очевидно, к непогоде. Обер-лейтенант посмотрел на небо, действительно на востоке показалась тeмная туча, которая явно собиралась пролиться дождeм, если не сегодня, то в самое ближайшее время. Обер-лейтенант потeр повреждeнные русской пулей рeбра, сплюнул густую слюну. Большевики подарили ему весьма надeжный барометр, не подводивший его с самого первого дня выписки из госпиталя в далeком уже июле прошлого года.

Надо будет предупредить офицеров батальона о возможном дожде. Как бы русская разведка не организовала какую-нибудь пакость, прикрываясь непогодой. Они, конечно, вели себя чрезвычайно тихо последние две недели, но ведь и противостояла им всe это время сильно потрeпанная русская дивизия, отведeнная сюда для относительного отдыха. Впрочем, его ополченцам хватило бы и обескровленных советских батальонов. Сожрали бы за неполный час, как было на предыдущем рубеже, с которого им пришлось ускоренно драпать, бросая остатки тяжeлого вооружения. Если можно так назвать две древние пушки, как бы не времeн Седана.

Плохо, если русские действительно заменили своих солдат. В самом городе уже целую неделю маячат большевистские морские пехотинцы. Противник такой, что врагу не пожелаешь. Обер-лейтенант тогда тихо обрадовался и даже вознeс короткую молитву богу, в существовании которого он стал сильно сомневаться последнее время. Обрадовался тому, что его батальон фольксштурма оказался в стороне. А что теперь достанется на его долю?

Гофман неуклюже сполз вниз, цепляясь повреждeнной ногой за все неровности полуразрушенной стены. Обер-лейтенант горько усмехнулся. Сборище комиссованных в более благополучные времена калек, непригодных к службе по причине преклонного возраста седых стариков и безусых мальчишек, место которым под мамкиной юбкой. Вот и весь его батальон. Им бы охранять какие-нибудь склады в далeком тылу, а не торчать на переднем крае, рискуя не только собственными жизнями, но и целостностью обороны этого участка фронта. Вот, взбредeт русским генералам в голову блажь нанести удар именно здесь — и кто их остановит?

Обер-лейтенант развернулся и пошeл вглубь обороны своего батальона. Он увидел всe, что хотел. Захромал позади унтер-офицер Гофман, что-то негромко объясняя Клаусу. Мальчишка всe время прерывал того нетерпеливыми вопросами, Гофман вздыхал и начинал заново. Замыкал шествие дед Клауса. Он шeл молча, топорщил седые усы, перекидывал мундштук с давно погасшей сигаретой из одного угла рта в другой, хмурил брови и подталкивал внука всякий раз, когда тот притормаживал ход.

Обер-лейтенант прислушался. Гофман рассказывал о прорыве из Варшавского котла, в который унтер-офицеру не повезло угодить вместе с дивизией Зейдлица. Они тогда прорвались. Всe-таки Зейдлиц был хорошим генералом, не чета тому напыщенному болвану, который числится командиром их дивизии. Если можно назвать дивизией сведeнные в одно место разношерстные батальоны. Эта престарелая жертва маразма, только по недомыслию вышестоящих генералов получившая право распоряжаться их жизнями, всю свою никчемную жизнь перекладывала бумажки в штабах, никогда не командовала даже батальоном, не представляла всей сложности функционирования полкового организма. А ей, этой дряхлой жертве склероза, вручили дивизию, вернее дивизионную группу, которую и хорошему командиру приводить в божеское состояние не одну неделю.

Обер-лейтенант вновь посмотрел на восток. Из-за наливающейся чернотой далeкой тучи выползли тeмные точки. В недосягаемой для, находящихся на вооружении их дивизионной группы, малокалиберных зениток высоте летели русские самолeты. Утешало, что летели не к ним, а скорее всего на Берлин. Хоть и великий грех радоваться чужому горю, но угрызений совести обер-лейтенант не испытывал. Его задача удержать кусок железнодорожного полотна, перепаханный воронками луг, остовы теплиц и две улицы пригорода, волею судьбы оказавшиеся на участке обороны его батальона, да постараться сохранить жизнь более чем семи сотням человек, отданным под его командование. Или, по крайней мере, не зазря уложить их в землю.

А о Берлине пусть беспокоится фюрер, объявивший город крепостью. А крепости, согласно приказу того же фюрера, не сдаются.

«А если враг не сдаeтся, то его уничтожают!»

Именно эту фразу русские печатали в листовках, высыпаемых на головы защитников Германии во всe возрастающем количестве. Жителям столицы повезeт, если советские бомбардировщики ограничатся только «бумажными бомбами». Но вряд ли. Большевистские самолeты всe ползли и позли, являя на свет божий одну эскадрилью за другой, сменяя плотные ромбы полков, выстраивая рваные ленты дивизий. Такой силищей листовки не возят. Кажется русские решили сравнять злосчастную столицу Германии с землeй.

На КП батальона пожилой начальник штаба приготовил комбату, годящемуся ему в сыновья, отчeт о вооружении батальона. Подслеповато щуря глаза он начал перечислять количество пулемeтов, винтовок и пистолетов разных марок, состоящих на вооружении подчинeнных им солдат, наличие гранат и патронов, состояние материальной части в миномeтной батарее. Обер-лейтенант слушал этот отчeт вполуха, существенных изменений со времени последней инвентаризации не происходило. Разве, что привезли несколько новых чешских пулемeтов взамен того старья, что досталось им при формировании. Фольксштурму выделяли вооружение по остаточному принципу, подразумевая, что боевых действий ополченцам вести не придeтся. Кто ж ожидал, что русские внесут в эти планы столь кардинальные поправки.

Главной задачей этой внеплановой ревизии было приведение вооружения рот и взводов к какому-то подобию стандарта. Раз уж им достались четыре типа винтовок, то пусть они находятся в одном подразделении. Немецкие «маузеры» в первой роте, австрийские «манлихеры» во второй, а третьей придется осваивать трофейные французские и бельгийские винтовки. А то предыдущий комбат не столько готовил своe подразделение к боям, сколько искал повод сбежать в тыл. Нашeл всe-таки. Трудно не найти, если имеешь высокопоставленных родственников. Сейчас он наверняка несeт тяжкую службу в окрестностях Мюнхена, или каком-нибудь другом столь же «опасном» месте.

— Вилли, боеприпасов всего лишь на пару часов серьeзного боя, не больше. — Подвeл итоги своего доклада начальник штаба.

— Если мы продержимся эту пару часов.

Обер-лейтенант проигнорировал обращение по имени. Гауптманн знал своего командира с детства, имел полное право так называть обер-лейтенанта Енеке, ветерана Польской и Французской кампаний и кавалера двух железных крестов, пылящихся дома в серванте вместе с заключением о непригодности данного обер-лейтенанта к военной службе по причине тяжeлого ранения. Сам начальник штаба имел такую же справку, выданную ему в далeком восемнадцатом году. Как и большинство других офицеров и унтер-офицеров батальона, списанных со службы в разное время, но вновь понадобившихся Рейху.

— Плохие новости? — Насторожился гауптманн.

— Да, большевики поменяли стоящий перед нами батальон.

Обер-лейтенант решился сказать это, хотя до последней минуты надеялся, что Гофман ошибся. Но не стоило обманывать самого себя. Если перед батальонами, держащими оборону в городе, ещe неделю назад появились морские пехотинцы, то и перед ними должна произойти смена частей. Вот только кого послало им провидение в лице русского командования?

— И кто перед нами? — Высказал аналогичную мысль начштаба.

— Был бы знаком с русским командармом, спросил бы. — Сыронизировал Вилли.

Гауптманн изобразил подобие улыбки, вытащил из лежащей на столе пачки сигарету, прикурил, сделал две длинные затяжки и, уставившись пустым взглядом в сторону заложенного мешками с песком окна, надолго замолчал. Обер-лейтенант ему не мешал. Говорить не хотелось, да и обсуждать, по большому счeту, было нечего. Всe и так ясно без долгих разговоров и красивых слов. Сейчас свежая русская часть непременно проведeт разведку, обнаружит их «инвалидную команду» и обязательно нанесeт удар именно на их участке. Они сами поступили бы точно также. Так почему противник должен вести себя иначе?

— Что с мальчишками делать будем? — Обер-лейтенант оторвал своего начальника штаба от раздумий.

— Что могли уже сделали. — Вздохнул гауптманн. — Дальше нынешних позиций отводить некуда.

Ещe две недели назад, впервые проинспектировав полученный под командование батальон, обер-лейтенант Енеке приказал всех солдат моложе семнадцати лет свести в два учебных взвода и отправить их на самый тыловой, из возможных, рубежей. Там они и проходили обучение под командой двух пожилых фельдфебелей. Имей он такую возможность, Вилли отправил бы этих молокососов ещe дальше от передовой, но опасался, что там они попадут в руки фельджандармерии. А те любого человека в военной форме находящегося дальше нескольких километров от фронта подозревают в дезертирстве. И попробуй докажи, что это не так. А не смог оправдаться, в лучшем случае штурмовой батальон, в худшем петля на ближайшем подходящем дереве или фонарном столбе. Видели они с начальником штаба такие украшения не далее как позавчера, причeм одному из повешенных на вид было лет шестнадцать, не больше.

На КП заглянул исполняющий обязанности командира третьего взвода фельдфебель Бехер.

— Господин обер-лейтенант, там какое-то начальство пожаловало.

Встревоженное лицо фельдфебеля лучше всяких слов говорило о том, что ничего хорошего от этого визита он не ожидает, как и большинство других солдат батальона. От начальства, тем более незнакомого, не несущего ответственности за твою жизнь, а ещe лучше повязанного с тобой своей жизнью, ничего хорошего в последнее время ожидать не приходится. Примчатся, надают указаний, чаще всего противоречащих приказам предыдущего начальника, а то и вовсе бессмысленных, и с чувством исполненного долга исчезают в далeких тыловых далях. А ты думай, как выполнить приказ или, хотя бы, сделать вид, что исполняешь эти распоряжения, и в то же время не нанести большого вреда обороноспособности своего подразделения.

Бехер в своe время служил в русской императорской армии, дослужился там до командира роты, повоевал в прошлую войну против своих далeких немецких родственников, пока не попал в плен под Ригой. Возвращаться обратно после заключения мира с большевиками не захотел. Обустроился в Фатерлянде, обзавeлся семьeй, но русского языка и русских обычаев не забыл. Несколько раз он верно предугадывал поведение командира противостоящего им советского батальона, научил солдат своего взвода паре русских песен, периодически с помощью найденного в развалинах штаба местного отделения национал-социалистической партии рупора переругивался с Иванами.

Те его быстро запомнили и каждый вечер кричали: «Эй, земляк, давай поговорим». Далее следовала словесная перепалка, прерываемая в особо занимательных местах взрывами хохота со стороны русских траншей. Затем русские затягивали песню, а солдаты Бехера неумело им подпевали, что вновь вызывало веселье у противника.

Кстати, неплохо бы отправить Бехера сегодня вечером провести очередную перебранку с Иванами. Он-то, наверняка, запомнил их по голосам. Вот и пусть проверит, поменялся русский батальон, или Гофман ошибся.

Спустя несколько секунд примчался Клаус, пользуясь своими правами ординарца протиснулся в дверь мимо фельдфебеля, вызвав неудовольствие того, и с забавной смесью восторга и озабоченности на мальчишеском лице выпалил эту же новость. Мальчишке всe ещe в диковинку окружающий его мир, каждое изменение вокруг событие, как минимум, мирового, а то и Вселенского масштаба.

Мальчик всe больше похож на своего отца, даже жесты повторяют гауптманна Мильке, пропавшего без вести на русской границе в начале войны, без малого год назад. Жив ли он?

Обер-лейтенант Енеке обязан ему жизнью. Его, тяжелораненого, тогда отправили в госпиталь по приказу отца Клауса, а сам гауптманн Мильке остался штурмовать проклятую русскую пограничную заставу, стоившую им столь тяжких потерь. Половину личного состава убитыми и ранеными, а потом и всех остальных, когда большевики перешли в наступление. Из устроенной русскими мышеловки не вырвался ни один солдат их батальона.

Что с ними произошло? То ли они погибли в бою, то ли попали в плен, что по утверждению доктора Геббельса одно и то же.

Бехер при этих словах плевался и матерился по-русски сквозь зубы, Клаус кусал губы, сдерживая слeзы, а его дед ворчал, что «не стоит воспринимать всерьeз слова всяких пустобрeхов».

«Как же не верить, ведь он рейхсминистр и заслуженный член партии?» — спросил удивлeнный Клаус.

«Потому и не верь, что он рейхсминистр и заслуженный член партии», — зло бросил его дед, вгоняя мальчишку в ступор своим ответом.

Бывший свидетелем этого разговора обер-лейтенант Енеке сделал вид, что ничего не слышал. Фельдфебель Бехер рассмеялся. А унтер-офицер Гофман припомнил одну из старых эпиграмм, написанных лет сто назад, а то и побольше.

«Забудь за честь, забудь за стыд.

Ведь ты сегодня знаменит!

Стоишь ты у подножья трона.

Не подлежишь суду закона.

Но божий суд каналью метит.

В аду у Сатаны ответит!»

Дед Клауса после этих слов покачал головой и добавил, что «скорее мы к Сатане отправимся». Чем окончательно испортил настроение всем присутствующим при том разговоре.

Вот и сейчас старый Фридрих Мильке, вошедший вслед за внуком, которого он старался не оставлять одного, всe-таки мальчику всего лишь пятнадцать, недовольно сморщился при упоминании о визите командования. Старый солдат, заставший ещe колониальные войны в Восточной Африке, прошедший с первого до последнего дня Великую войну начала века, не испытывал большой любви к штабным офицерам. Легко рисовать стрелки на карте. А пройти под секущим огнeм пулемeтов столь малые, по представлениям тыловых сидельцев, расстояния. А вытаскивать с поля боя воющего от нестерпимой боли раненого друга, понимая, что надежды спасти его уже нет, что тянущийся за ним кровавый след однозначно вычеркнул твоего товарища из списка живых. А говорить слова соболезнования его жене, стыдливо пряча глаза от осуждающего взгляда, в котором написано — а почему ты здесь?

Обер-лейтенант встретился взглядом с начальником штаба. Тот только досадливо пожал плечами, поясняя, что и он не знал об этом визите.

Но нужно было встречать неожиданное начальство. Обер-лейтенант поднялся, надел фуражку и двинулся к выходу.


— Что там, Серeга? — Ефрейтор Лось подeргал за сапог сержанта Курочкина, поднявшегося по завалам кирпича на чердак склада, выбранного разведкой десантно-штурмовой бригады в качестве наблюдательного пункта.

— С этой стороны незаметно подобраться не получится. — Курочкин скользнул вниз, осторожно переступая по битому кирпичу спустился на пол склада. — Справа открытого пространства почти сто метров. А слева в теплицах битого стекла навалом, весь пол устлан. Ползти по нему не получится. А побежишь, хруст на все окрестности слышен будет.

— Тогда лучше на второй точке попробовать. — Предложил третий из их группы.

— Вот, ты Прохор, там и пробуй. — Отреагировал ефрейтор. — Две сотни метров по канаве ползти. С этой стороны она сухая, а ближе к немцам водичка светится. А где вода, там и грязь.

— Ишь, какой культурный нашeлся. — Рассмеялся Прохор. — По грязи ему ползти противно. Жить захочешь и в дерьмо нырнeшь.

— Ныряли уже. — Прервал их спор сержант. — Хватит напрасно языками молоть. Командиру доложим, а он без слишком брезгливых решит где идти.

Разведчики низко пригнувшись миновали пролом в стене, пробежали вдоль глухой стены склада до железнодорожного переезда, спрыгнули в ход сообщения, прорытый солдатами стоявшей на этом участке стрелковой дивизии, и заспешили в сторону расположения их роты.

В станционном пакгаузе, облюбованном разведчиками в качестве временной казармы, командир первого взвода лейтенант Сивцов знакомил морских пехотинцев с вооружением десантников.

— Это СКТ, самозарядный карабин Токарева. По сути дела, та же ваша СВТ, но переделанная под патрон меньшей мощности.

Лейтенант не торопясь разбирал карабин, поясняя каждое своe действие, а морпехи повторяли за ним, осваивая незнакомое оружие.

— Короче, легче, ухватистей. Отдача поменьше, но и дальность прямого выстрела, соответственно уменьшилась. — Лейтенант прервался, взял сигарету из выложенной на снарядных ящиках пачки, закурил и продолжил. — На километр стрелять не советую, но метров с четырeхсот можете открывать огонь. Пока немец до вас добежит, успеете не торопясь все пятнадцать патронов выпустить. Магазин можно поменять за несколько секунд и ещe пятнадцать патронов есть.

— А у него рожок длиннее. — Старшина, бывший у морпехов вторым по старшинству после старшего лейтенанта, кивнул полуседой головой в сторону десантника, снаряжавшего патронами магазины неподалeку от них.

— У него не карабин, а автомат под этот же патрон. — Сивцов повернулся в указанную сторону. — Миронов, неси сюда свой «коробок». И скажи Малахову чтобы ижевский вариант тоже притащил.

Вскоре два бойца выложили на импровизированный стол два автомата отличающиеся от карабина наличием пистолетной рукоятки, более коротким стволом, да магазином раза в два длиннее.

— У нас на испытании два автомата под укороченный промежуточный патрон. — Лейтенант Сивцов поднял левый автомат. — Вот этот создали на Ижмаше. Отличается простотой конструкции и большой надeжностью. Пыли, грязи, воды не боится. За пару часов можно любого бойца обучить сборке, разборке, чистке. Вот, только длинными очередями стрелять нельзя — ствол вверх уводит.

Десантник взял автомат лежащий справа.

— Это ТКБ — тульский Коробова, другой вариант автомата под укороченный промежуточный патрон. Будет полегче. Кучность при стрельбе больше, чем у первого образца. Но устройство у него сложнее и ухода он требует более тщательного.

— Так, какой же лучше? — Подал голос один из морских пехотинцев.

— Трудно сказать. И там и там и хорошие качества есть и плохие. — Лейтенант перевeл взгляд на ижевский автомат, вернулся обратно к тульскому образцу. — Тут больше от бойца зависит. Бывалому солдату я бы ТКБ выдал, а неопытным новобранцам больше ижевский автомат подойдeт.

Лейтенант Сивцов отложил автомат в сторону и взял карабин.

— Автоматы у нас на войсковых испытаниях и только в разведроте, а главным оружием нашей бригады являются карабины. Я вам показал карабин Токарева, им вооружены первый и второй батальоны. А в третьем и четвeртом батальонах основным оружием является СКС — самозарядный карабин Симонова. По внешнему виду они похожи, на первый взгляд и не отличишь. Созданы под один боеприпас, прицельные приспособления одинаковые, штыки и магазины одного образца. Боевые характеристики не сильно отличаются.

— А по мне лучше чем ППС для разведчика не придумаешь. — Высказал своe мнение командир морских пехотинцев.

— Полностью с тобой согласен, Саша. — Ответил ему капитан Сергиенко. — В поиск мы с ними и ходим. А карабины используем, как замену снайперским винтовкам.

— Тем более, что новые автоматы брать в разведку запрещено. Они у нас чуть больше месяца назад появились, и противник про их существование пока не знает. — Дополнил своего командира лейтенант Сивцов. — А этими карабинами мы пользуемся с августа прошлого года. Первый раз в Словакии применили.

Старший лейтенант Максимов взял карабин и без особых затруднений провeл неполную разборку. Его бойцы тем временем набивали магазины патронами, готовясь использовать новое оружие в намеченном совместном с десантниками поиске. Брать длинную и тяжелую СВТ в разведку было просто неразумно, а ограничится одними ППШ и ППС не позволяли поставленные перед обеими командами разведчиков задачи. На этот раз нужно было не только языка притащить, но и организовать в немецком тылу как можно больше шума, вызвав у противника уверенность, что началось полноценное наступление. Скорее это можно было назвать диверсией, а не разведкой.

— Ещe чем-нибудь удивите? — Спросил командир морпехов, откладывая собранный карабин.

— Недавно пулемeты под этот же патрон привезли. — Откликнулся на его вопрос капитан Сергиенко. — Но мы их в бою проверить не успели. А брать незнакомое оружие в поиск, сам понимаешь, неразумно. Ограничимся «дегтярями».

Морпехи согласно кивнули, признавая правоту командира десантной разведроты. Бойцы разбились на группки, десантники помогали своим «земноводным» собратьям подгонять под новые магазины разгрузочные жилеты. Кто-то знакомил моряков со стандартными, для десантников, маскхалатами. Офицеры изучали захваченную в предыдущем поиске немецкую карту. Правда, она оказалась «пустой», то есть не содержала информации о расположении вражеских подразделений, но позволяла определиться с расположением улиц и переулков в районе будущего поиска. Неугомонный ефрейтор Лось выпытывал у Самсонова, того самого богатыря, что жаловался на узкие двери, какой самый большой груз он сможет поднять. Тот хитровато сощурился и сказал, что «больше одной лошади подымать не пытался», вызвав своим ответом врыв хохота у всех присутствующих.

Капитан Сергиенко посмотрел на часы, показал их циферблат старшему лейтенанту Максимову и повернулся к бойцам.

— Пора собираться.

Мгновенно стихли все лишние разговоры, солдаты приступили к сборам, натягивали маскировочные комбинезоны, одевали разгрузочные жилеты, наполняли их многочисленные карманы боеприпасами, проверяли наличие индивидуальных пакетов, наполняли фляжки водой, распределили между собой сухой паек. Два гранатомeтных расчeта, необходимость в которых возникла из-за своеобразных условий нынешней операции, увязывали вьюки с выстрелами для своего оружия. Радисты проводили последнюю проверку аппаратуры. Сапeры упаковывали взрывчатку. Вскоре сборы подошли к концу. Офицеры придирчиво обследовали своих бойцов, заставили их попрыгать на месте, проверяя не звякнет ли предательски какая-нибудь железка в самых неподходящий для этого момент, демаскируя разведчиков, осмотрели оружие.

Капитан Сергиенко построил бойцов сводной разведгруппы в колонну и повeл их к выходу из пакгауза.

6 мая 1942 года южнее Берлина (вечер)

— Какой «жирный гусь»! — С восхищением произнeс сержант Курочкин и передал бинокль капитану Сергиенко.

Командир десантников долго рассматривал так понравившегося сержанту немца, переводил бинокль на окрестные улицы, вернее на остатки того, что раньше называлось кварталом, сверялся с картой и часами, наконец отложил их и сказал:

— Не возьмeм. Даже если сможем захватить, то не сумеем уйти.

Капитан откинулся на спину, прикрыл глаза и затих. Оценив такую реакцию командира, расслабились и остальные разведчики. Только сержант Курочкин, назначенный наблюдателем, по-прежнему рассматривал немецкого офицера, проводившего регконсценировку неподалeку от их засады. Был немец высок, красив и элегантен, щеголял не очень подходящим для данного места длинным кожаным плащом, погоны на котором, вот ведь незадача, отсутствовали. С прекрасно видимым в бинокль брезгливым выражением лица, немец старательно обходил возникающие на его пути препятствия, слегка кривя усмешкой краешки губ, что-то говорил сопровождающим его офицерам, пару раз махнул рукой в сторону Берлина, вернее громадного облака дыма, обозначающего местоположение германской столицы. Окружающие его офицеры облик имели под стать своему предводителю, явно не фронтовой и уж тем более не боевой, своим поведением напоминали толпу наряженных в военную форму женщин на новогоднем маскараде, который сержанту удалось один раз посетить перед войной. Впрочем, одна женщина в свите присутствовала. Затянутая в узкую форму угольно-чeрного цвета, с длинной тонкой сигаретой в ярко накрашенных губах, с кокетливо сдвинутой набок пилоткой на белобрысой голове, являла она собой зрелище, выделяющееся даже среди этой опереточной толпы.

Настораживало одно. Что этой толпе нужно было на фронте? Тем более на ничего не решающем второстепенном участке. Соблазнились мнимой тишиной, и решили отметиться посещением передовой, которым можно будет похвастаться перед такими же тыловыми «вояками».

— Что нужно здесь этим клоунам? — Высказал аналогичные сомнения старшина морпехов.

— Генеральский сынок зарабатывает очередную награду геройским посещением передовой. — Старший лейтенант Максимов отложил трофейный цейсовский бинокль, сдвинулся под прикрытие выщербленной осколками стены и откинул прикрывающий лицо кусок маскировочной ткани.

Ответом ему было молчаливое согласие. Ничем другим, кроме желания покрасоваться перед тыловыми сидельцами, объяснить поведение немцев было нельзя. Какую серьeзную информацию можно добыть, разгуливая на фронте таким многочисленным стадом. Да и фронтом ту наблюдательную площадку, которую выбрали немцы, назвать можно было с большой натяжкой. Даже собственной передовой с данной точки увидеть невозможно, а уж советские траншеи и подавно.

— На приманку похоже. — Высказал своe мнение Самсонов. — Мы в Румынии так их разведчиков отлавливали.

Богатырь с трудом протиснулся в эту полуразрушенную комнату через пролом в стене, едва не обрушив держащиеся на честном слове остатки кирпичной кладки. Собирались использовать его при захвате языка, назначив на эту роль кого-нибудь из немецких связистов, выманить которых в данное место должен был обычный разрыв провода. Уже собирались рвать линию, когда к их засаде вышла столь колоритная группа немцев.

— Во-первых, тут не Румыния. Во-вторых, мы тогда точно знали, куда румынская разведка выйдет. — Отмeл его подозрения старший лейтенант Максимов.

— Неделю тогда за ними следили. — Поддержал старлея старшина, его заместитель. — А сюда мы в первый раз заявились. Да и нашли это место случайно.

— Для приманки хватило бы и пары человек. — Капитан Сергиенко открыл глаза, поeрзал, выбирая более удобную позу, и добавил. — А такой толпой кого угодно насторожить можно.

Капитана Сергиенко мучили сомнения, правильно ли он сделал, что повeл разведгруппу сам. Хватило бы и командира взвода. Но вот же глянул на Максимова и пошeл сам. Раз командир разведроты морских пехотинцев не брезгует ходить в тыл противника, то и ему не грех. Сам Сергиенко ходить в поиск любил, но командир бригады требовал его участия в разведке только в самом крайнем случае. Вряд ли сегодняшний случай подходил под определение случая крайней необходимости.

Комбриг конечно взгреет, отчитает перед всей ротой, напоминая о том, что у каждого офицера есть свои обязанности. И не след командиру выполнять работу своих подчинeнных. Было уже такое три месяца назад в Померании. Тогда ему присвоили капитана и назначили командиром роты разведчиков. Бывалые спецы разведывательного дела смотрели на переведeнного из линейного батальона нового командира без особого восторга. Приказы командования, конечно, не обсуждают. Но кто сказал, что солдаты не имеют право высказать своe отношение к этим приказам. Ну, если не высказать, то хотя бы показать поведением или лицом. Они и показали. Симпатии подчинeнных капитану Сергиенко пришлось буквально завоевывать. За месяц в три рейда сходил, одного языка лично взял. Заработал орден от штаба фронта и нагоняй от командира бригады.

— Твоя задача людьми командовать, действия своих подчинeнных контролировать, а не самому всю их работу делать. — Отчитывал его полковник Маргелов. — Я тоже финкой махать умею, что ж мне теперь поперeд всех лезть, удаль в рукопашной показывать.

Правда, перед строем разведроты не столько ругал, сколько хвалил за умелые действия. За махание ножом тоже. Да и не было у капитана Сергиенко в тот момент выбора. Наткнулся на них немецкий дозор в самый неподходящий момент. Бойцы как раз языка захватили, немецкого лейтенанта, и пеленали его для транспортировки. Оставшиеся не занятыми прятали трупы сопровождающих офицера солдат. Свободным только Сергиенко оставался, пришлось выхватить нож и показать всe, чему его война научила.

Война есть война. Если ты не убил, то тебя убили. Выбор небогатый.

Мутило потом. Одно дело в горячке рукопашной нож в своего врага воткнуть. И совсем иной коленкор с холодной головой человеку горло перехватывать. Двое из немцев и сообразить то толком ничего не успели, а вот третий понял — и испугался. Этот полный ужаса взгляд капитану до сих пор снится. Молоденький совсем парнишка был. Из «очкариков», так на фронте немцев из последнего пополнения называют. Среди тотального призыва этого года солдат в очках действительно много, непропорционально много. Немецкие генералы подгребли всех, кем сознательно пренебрегали все предыдущие месяцы.

После катастрофических потерь конца прошлого и начала этого года понадобились все способные держать оружие. Два раза по полмиллиона в течении трeх месяцев зимы это очень много. Катастрофически много. И пусть Кeнигсбергская группировка уничтожена ещe не до конца, но и еe солдат в окопы под Берлином не посадишь. А по группе армий «Померания» траурные колокола всю вторую половину марта звонили. Одних генералов больше пяти десятков в некрологи внесли. Фельдмаршалу фон Боку торжественные похороны устроили со всеми причитающимися почестями… над пустым гробом. Гитлер объявил всех кто угодил в Померанский котeл мeртвыми. Действительно ли они погибли или попали в плен — значения не имело. «Для Фатерлянда их не существует!»

Выступление «покойного» фельдмаршала фон Бока на московском радио ситуацию не изменило. Умерли и всe!

А уж Московский «парад» пленных немецких солдат, захваченных в Померании советскими войсками, взбесил фюрера до такой степени, что он запретил упоминать в его присутствии имена попавших в плен генералов и номера опозорившихся корпусов и армий.

Бесконечная лента серых шинелей. Белые лица под нахлобученными кепи. Пустые, настороженные, испуганные, просто безразличные взгляды. Клубы пара быстро исчезающие в морозном воздухе. Стук тысяч и тысяч подошв о брусчатку мостовых.

Семьдесят тысяч бывших покорителей мира, проведeнных по улицам вражеской столицы на потeху толпе победителей. Из ста шестидесяти тысяч уцелевших ко времени капитуляции. Из полумиллиона вступивших в битву в канун нового 1942 года.

Эти кадры кинохроники бойцы третьей десантно-штурмовой бригады полковника Маргелова смотрели в числе первых, как одни из наиболее отличившихся. Самого фельдмаршала в плен не брали, но генералы в их улове были, а уж более мелкую сошку и не считал никто. После принятия условий капитуляции частями Вермахта, на позиции десантников пленных вышло едва ли не больше, чем числилось в их бригаде на начало боeв.

Сам Сергиенко этого не видел, в медсанбате отлеживался. Рана хоть и не очень тяжeлая была, но пришлось пару недель на кровати поваляться, пока затягивалась распоротая шальным осколком левая рука. Там же в госпитале пришло понимание того, что его приняли. Делегация бойцов разведроты, выискивающая «своего капитана», взбудоражила сонное болото санбата не хуже внезапной проверки начальства. Ошалевшие медсeстры метались по палатам, пытаясь найти «самого лучшего командира разведроты на их фронте». К их удивлению грозный капитан, «самолично положивший в рукопашной немецкую разведку», саженного роста не имел, громогласным басом не отличался, подковы руками не разгибал. Наивно-удивлeнное «этот что ли?» молоденькой медсестры взорвало хохотом вначале палату, а потом и коридор заполненный любопытствующими «ходячими».

— Не признают в тебе героя, капитан. — Поприветствовал своего командира лейтенант Сивцов. — Говорят роста не геройского. И на девушек внимания не обращаешь.

— Ему нельзя. У него жена есть. — Вмешался в разговор сосед по палате, вызвав этой новостью удивление не только у медсестричек, но и у разведчиков.

— Когда же ты успел, командир? — Высказал удивление Сивцов.

— Ещe в Словакии. — Ответил Сергиенко, немного посомневавшись добавил. — Только она ещe не жена, невеста.

Тогда в августе они с Петрой успели получить разрешение на брак у еe семьи, включая грозного деда, державшего в подчинении многочисленных потомков. Подали заявление командованию тогда ещe лейтенанта Сергиенко. Но пришeл приказ и в сентябре бригаду перебросили вначале в Польшу, а после переформировки в Германию. Петра пыталась вступить в Красную армию, чтобы быть ближе к «своему Ивану», но процедура получения необходимых для этого бумаг затянулась на несколько месяцев. Бюрократы двух государств старательно тянули волынку, доказывая свою необходимость. В конце концов Сергиенко написал своей будущей жене, чтобы она ожидала окончания войны, после чего он приедет к ней и решит все проблемы, в крайнем случае просто увезeт Петру в Советский Союз, поставив чинуш из НКИДа перед свершившимся фактом.


— Командир, мне кажется за нами следят. — Вывел из задумчивости капитана Сергиенко сержант Курочкин.

Капитан рывком переместил своe тело в сторону сержанта, опустил на лицо маскировочную маску и осторожно приподнял голову над обрезом неровного пролома, служащего Курочкину наблюдательным пунктом.

— В левом здании, второй этаж, четвeртое справа окно. — Подсказал своему командиру точку возможного расположения немецких наблюдателей сержант. — Отблеск там был. Два раза. И время между зайчиками неодинаковое.

Капитан внимательно осматривал относительно целый дом, каким-то чудом уцелевший после двухнедельных боeв. Судя по всему, его прикрыли соседние здания, которым досталось намного больше. У одного из них отсутствовала крыша, а верхний этаж являл собой подобие зубцов крепостной стены. Вторая многоэтажка была наполовину обрушена. Капитан осторожно приподнял бинокль, навeл резкость и замер в неподвижности, изучая указанное Курочкиным окно. Минут пять ничего не происходило, а затем, действительно, в глубине окна мелькнул солнечный зайчик. Кто-то на той стороне изучал окрестности, поворачивая или бинокль, или прицел снайперской винтовки вдоль улицы. Но кто? И что он сумел обнаружить?

Разведгруппа вела себя очень тихо всe время пребывания на месте несостоявшейся засады. Да и пришли они сюда таким путeм, что просмотреть его из выбранного немецким наблюдателем, или снайпером, места не представляется возможным. И если это засада, то почему приманка такая многочисленная? И как немецкая ягдкоманда сумела вычислить, что они придут за добычей именно на этот участок.

— Что будем делать, Иван? — Подполз к нему старший лейтенант Максимов. — Уйдeм, или в бой вступим?

— Знать бы кто там. — Сергиенко кивнул в сторону возможной засады. — Если стандартная ягдкоманда, то нынешним составом мы от них отобьeмся.

Командир морских пехотинцев возражений не высказал. В разведгруппе действительно бойцов в три раза больше чем обычно. К тому же усиленных гранатомeтами и пулемeтами. Если немецкие охотники сунутся за лeгкой добычей, то получат по зубам так, что вспоминать будут до самого конца войны. Те, естественно, кто останется живым.

Но потерь не избежать и им. А погибать по-глупому не хочется.

— Предлагаю подождать. — Капитан Сергиенко принял решение, воспользовавшись своей властью старшего группы. — Если там действительно засада по наши души, то слишком долго ожидать они не смогут.

Максимов пожал плечами. Ждать так ждать. Хотя десантник прав. Нет никакой уверенности, что это засада, причeм засада именно на них. Так стоит ли торопливыми действиями выдавать столь удобное место наблюдения. Старший лейтенант переполз на прежнее место, пристроился у такой же дыры в стене и стал ожидать действий противника.


— Господин унтерштурмфюрер, мне кажется, что я наблюдаю русскую разведку. — Сидящий у оконного проeма шарфюрер повернулся к расположившемуся в глубине комнаты офицеру.

— Ты уверен? — Унтерштурмфюрер встал с кресла, найденного его солдатами в одной из соседних комнат, поднял бинокль и принялся наблюдать за домом, в котором по утверждению шарфюрера Шлоссера расположились русские.

Спустя некоторое время он действительно обнаружил тщательно замаскированного наблюдателя, занятого разглядыванием компании штурмбанфюрера Ульриха. Этот повеса и прожигатель жизни не изменял своим привычкам и на краю возможной гибели. Таскал повсюду многочисленную свору прихлебателей, главной обязанностью которых было расхваливать своего покровителя, используя для этого самые превосходные степени. Даже новую шлюшку с собой прихватил, устроив той звание гауптшарфюрера для солидности.

Унтерштурмфюрер почувствовал как накатывает раздражение вперемежку с завистью. Повезло же Ульриху родиться любимым племянником высокопоставленного дядюшки, который души не чает в этом оболтусе, прощая ему многочисленные пьяные дебоши и прилагая все свои связи для спасения этого недоумка от давно заслуженного трибунала.

Можно, конечно, по старой памяти набиться в приятели к Ульриху. Как-никак в одной школе учились. Пусть и не в одном классе, а двумя годами позже, но всe же. Можно было бы при случае напомнить недолгое уличное приятельство. Но характер не позволяет. Не создан унтерштурмфюрер Лангер для лизания начальственных задниц. Не смог перебороть себя, как ни умоляла его мать поступиться гордостью и пойти на поклон к Ульриху.

Ну, не он один такой разборчивый. Шлоссер на той же улице вырос, что и они с Ульрихом. Мог бы перебраться в денщики к штурбанфюреру, но не пошeл. Половину Польши на брюхе прополз, два ранения и один железный крест заработал, но не захотел терять уважения своих сослуживцев, меняя изменчивую судьбу солдата на спокойное житьe тыловой крысы.

Может быть и зря. Вон в компании Ульриха звания меняются с быстротой курьерского поезда. Эта белобрысая сучка какой-то месяц назад была рядовой связисткой одного из многочисленных штабов, а теперь щеголяет высшим унтер-офицерским званием Ваффен СС. Шлоссер свой круговой кант на погоны полтора года зарабатывал потом и кровью. И неизвестно сумеет ли, а самое главное успеет ли, он дослужиться до гауптшарфюрера.

Если война и дальше так пойдeт, то однозначно не успеет. Как и сам унтерштурмфюрер Лангер не дождeтся давно обещанного следующего чина. Может оно и к лучшему. Чем ниже звание, тем меньше с тебя спрос. А спросить могут! И спрашивать есть кому. На той стороне улицы поджидают.

Унтерштурмфюрер убрал бинокль и направился к выходу из комнаты. Стоило сообщить начальству об обнаруженной русской разведке.


— Не понимаю я тебя, Фридрих. — Говоривший вытащил из кармана хорошо сшитого костюма коробку дорогого трубочного табака, извлeк трубку, не торопясь набил еe, прикурил от длинной спички и продолжил. — Почему ты выбрал именно это место для перехода линии фронта? Не лучше ли было сделать это на одном из участков, контролируемых дивизиями СС. Не пришлось бы прятаться от своих.

— Я с вами не согласен, оберфюрер. — Ответил ему высокий худощавый штандартенфюрер. — Там бы пришлось скрываться ещe тщательнее. Там бы начали задавать вопросы, на которые нужно было бы ответить. А что отвечать? Что мы собрались совершить небольшую прогулку в тыл к русским?

Оберфюрер покачал головой то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение, поменял местами скрещeнные ноги и переместил на спинке кресла лысоватую голову. Притащенное солдатами сопровождения кресло было великовато для его небольшого роста, но выбирать не приходилось. Ничего более подходящего в изрядно подчищенном мародeрами доме не нашлось, а проводить поиски в соседних зданиях Фридрих запретил. Хоть и стараются солдаты Вермахта лишний раз не контактировать с военнослужащими войск СС, но простого человеческого любопытства никакими приказами не запретишь. Достаточно того, что ему пришлось переодеваться в гражданскую одежду и добираться сюда на раздолбанном «Опель-капитане», а также подключить к операции дезинформации своего непутeвого племянника. Тот хотел взбрыкнуть по привычке, но встретив сердитый взгляд дяди, счeл за лучшее промолчать и отправился будить и опохмелять своих собутыльников. Харро в последние месяцы как с цепи сорвался, удерживать его в рамках приличий всe труднее и труднее. Фридрих советовал устроить ему протрезвляющую прогулку в окопы Восточного фронта. Неплохо бы. Но Барбара! Сестра окончательно утратила остатки здравого смысла и трясeтся над своим драгоценным сыночком, как наседка над цыплeнком.

Ах, Харро бедненькому приходится слишком рано вставать!

С трудом продрать глаза к десяти дня — это слишком рано? Он, оберфюрер СС, вынужден подниматься в шесть, чтобы успеть выполнить все дела, в том числе и в очередной раз уладить скандалы этого мамочкиного чада. Сколько раз он порывался наказать племянника по-настоящему, но каждый раз натыкался на умоляющий взгляд сестры и остывал. Завтра придeтся выдержать очередную истерику, как только Барбара узнает о командировке еe ненаглядного Харро так близко к линии фронта.

Оберфюрер усилием воли отогнал неприятные мысли. Проблемы будут завтра, а сегодня надо сосредоточиться на задании. Группенфюрер возлагает особые надежды на миссию штандартенфюрера Франка, или как его там на самом деле. Настоящее имя этого индивида не известно даже ему, не в курсе и другие немногочисленные посвящeнные. Выскочил два месяца назад неизвестно откуда, как чeртик из табакерки — просим любить и жаловать: штандартенфюрер Фридрих Франк. Никаких данных по этому Франку найти не удалось ни самому оберфюреру, ни тем из его знакомых, кому можно было поручить поиски, не опасаясь огласки. Единственное в чем можно быть уверенным на все сто процентов это то, что новоявленный штандартенфюрер военный, настоящий военный, а не переведeнный в чeрные дивизии функционер общих СС. Как ни пытается он прятать выправку, военная косточка проглядывает через не слишком умелую и не очень старательную маскировку. А узнать что-либо у вояк с каждым днeм всe труднее и труднее. Они и раньше не жаловали «выскочку из пивной», а тем более теперь, когда проигрыш в войне становится всe более очевидным. Каждое посещение штабов Вермахта это незаживающая рана на душе оберфюрера. Любая мало-мальски значительная особь провожает каждый чeрный мундир настолько презрительным взглядом, что возникает физическое ощущение плевка в лицо. Подойти бы вплотную, да засветить в глаз, как в далeкой фронтовой молодости. Но нельзя! Приказано поддерживать с армейскими если не дружелюбные, то хотя бы нейтральные отношения. И терпеть, терпеть и терпеть!

Время ещe не пришло. Да и придeт ли?

Когда Гитлер рвался к власти, тоже возникало ощущение, что «после победы будем вытирать о буржуев ноги». А что вышло? Как правили Круппы и Симменсы до торжества национал-социализма, так и остались у властного кормила. Пусть не так явно, но всe равно ни одно важное решение без их ведома фюрером не принималось. А вот спросить преданных соратников по борьбе «наци номер один» забывал всe чаще. Да и оповещать об уже принятых решениях не всегда считал нужным.

Прав был Штрассер, когда предлагал объединиться с коммунистами и перевешать всех этих хозяев жизни. Не послушали, посчитали, что Гитлер может дать больше. Он действительно дал. Сытую и богатую жизнь, ощущение собственной значимости и важности, затаeнный страх знакомых и бывших друзей, а также маячащую впереди виселицу, если не удастся задуманное группенфюрером Гейдрихом дело.

Оберфюрер потeр короткую шею. В последнее время у него всe чаще возникало ощущение затягивающейся на шее удавки. Обычными стали ночные кошмары, не дающие возможности забыться и отдохнуть. Пришлось даже к докторам обратиться, не объясняя, впрочем, мозгокрутам причины возникшего недомогания. Выписанное снотворное дарило тяжeлый, мутный сон, с неясными тенями смутных сновидений ни о чeм, но, хотя бы, не приходилось несколько раз за ночь вскидываться в холодном поту, когда ухмыляющийся палач накидывал на него верeвку.

Неисповедимы пути господни. Давно сгнил в земле тот французский солдат, убитый ефрейтором Брокманом в далeком четырнадцатом году. За давностью лет не помнятся ни место, ни условия, в которых столкнулись в рукопашной схватке рота армии Кайзера и противостоящая ей обслуга французской гаубичной батареи. А вот лицо того галла вернулось спустя двадцать семь лет в образе неумолимого палача, чтобы напоминать оберфюреру Брокману о неотвратимости возмездия.

Штандартенфюрер Франк наблюдал за блуждающими по лицу его начальника тенями мыслей. Оберфюреру было страшно, как ни прятал он это чувство за маской деловой озабоченности. От него просто смердело страхом, специфическим страхом приговорeнного к смертной казни убийцы и клятвопреступника.

Когда-то, очень давно, молодой и глупый Фридрих гордился умением чувствовать чужие эмоции. Пока не попал на войну, где страх, боль, ужас, отчаяние, сменяющееся робкой надеждой, не излилось на него неиссякаемым водопадом.

Жуткая то была война — гражданская. Когда вчерашние друзья становились непримиримыми врагами, родственники проклинали друг друга самыми страшными проклятьями, жизнь человеческая не стоила ни гроша, а самой большой ценностью были патроны к главным аргументам во всевозможных спорах — мосинской трeхлинейке и вездесущему нагану.

Сбежал он тогда от всех этих ужасов на родину предков, чужую и непонятную, но относительно спокойную. Бродяжничал, голодал, мeрз в холодных вокзалах, пока не прибился к передвижному цирку где его, как он был твeрдо убеждeн к этому времени, уродство позволило обрести небольшой заработок и уверенность в завтрашнем дне. На арене его и заметили создатели будущего Аннанербе. Отогрели и откормили, дали новую фамилию и устроили в Рейхсвер, где приобретeнные в Императорском Пажеском корпусе умения позволили сделать довольно успешную для выходца из России карьеру. Впрочем, до генеральских погон дослужиться ему не дали, покровителям понадобились его специфические способности и майор Вермахта перебрался в СС, где продолжил зарабатывать звeздочки на погоны и выполнять разные задания: лeгкие и трудные, умные и глупые, серьeзные и смешные, но абсолютно непонятные в большинстве случаев.

Каких только личин ему не пришлось примерять за это время. От аристократа королевских кровей, до нищего с грязных помоек. Теперь изображает почти что самого себя, впрочем, он уже и не помнит, какой он настоящий. Да и был ли этот самый — настоящий. Кто знает, может и не было?

— Как вы собираетесь выполнять задание, Фридрих? — Оберфюрер пытался пополнить ту малую толику знаний о предстоящих событиях, которая ему была известна.

Гейдрих отправляет доверенного человека к русским. Ну, что же вполне разумно. А вот какой по счeту курьер отправляется на ту сторону? И на какой стадии переговоры? Оберфюреру данная информация недоступна. Его не так давно перевели в разряд посвящeнных, да и то не самого высокого ранга.

— Насколько я знаю, на той стороне меня должен ждать человек, которому мне поручено передать устно некоторые сведения.

Штандартенфюрер сказал половину правды. На той стороне его действительно будут ждать, и сведения, которые он должен передать, тоже имеются. Но всe-таки главной его задачей будет определить насколько человек с той стороны правдив, и стоит ли продолжать с ним контакт. Но и это ещe не всe. Когда ему давали задание, малую толику фальши он всe-таки почувствовал, хоть и контактировали с ним, в большинстве своeм, тренированные люди, умеющие скрывать свои эмоции даже от столь сильного эмпата, как штандартенфюрер Франк.

Фридрих тогда почувствовал сомнения и тревогу, был даже соблазн уклониться от задания, исчезнув в неразберихе эвакуации. За время службы его странное уродство превратилось в серьeзное оружие, позволяющее манипулировать людьми по своему усмотрению. И возникни у штандартенфюрера Франка желание обмануть руководство, он смог бы это сделать. Но потом пришла мысль, что не лучше ли исчезнуть на той стороне. Русский язык он, слава богу, не забыл, сможет выдать себя за выходца из Прибалтики или Польши. Его грозное оружие всегда при нeм, поможет, если не удастся сразу разобраться в реалиях советской жизни. В крайнем случае можно пойти на поклон в НКВД, он уверен, что там не откажутся от его услуг. Начинать карьеру заново не хочется, но лучше быть живым солдатом, чем мeртвым полковником.

Хорошо ещe, что семьeй он так и не обзавeлся. Было множество любовных интрижек, но не было желания связать с объектами этих интрижек дальнейшую жизнь. Большинство из недолговечных подружек настораживало его плохо скрываемым желанием выскочить замуж за успешного офицера. Для кого-то он был всего лишь забавным приключением. Некоторые были подосланы руководством с заданием проверить его истинные чувства и мысли. Одна действительно любила Фридриха Франка, или Мюллера, штандартенфюрер не помнит, какая у него тогда была фамилия. Но его отправили с продолжительным заданием на другой конец страны, а когда Фридрих вернулся, то ни самой Лизхен, ни еe следов обнаружить не удалось.

— Наш связник, в свою очередь, передаст мне ответ на высказанные ранее предложения. — Штандартенфюрер продолжил излагать легенду, приготовленную именно для оберфюрера Брокмана. — Вы же по своим каналам должны передать ответ группенфюреру, после того, как я радирую вам о результатах встречи.

Оберфюрер довольно кивнул, получив очередное подтверждение собственной важности. В то время, как его противники усердно выискивали благосклонности вышестоящих, Брокман старательно выстраивал горизонтальные связи, пытаясь завести если не друзей, то хороших знакомых в разных структурах государственного аппарата Третьего Рейха. Не гнушался общением и с теми, кто не блистал высокими званиями, но мог повлиять на решение нужных Брокману вопросов. Там лишний раз улыбнулся, тут осведомился о здоровье семьи, в третьем месте наговорил комплиментов дражайшей половине. Глядишь, а в половине властных кабинетов оберфюрера Брокмана считают за своего, и в его силах провернуть такие дела, которые невыполнимы для других. Конечно, после общения с некоторыми личностями возникает непреодолимое желание вымыть руки. Иногда он действительно это делал, с остервенением скоблил кожу ладоней, избавляясь от невидимых глазом пятен крови и грязи. Пару раз позволял себе напиться до бесчувствия, вытравливая из памяти мерзкие ощущения унижения и раболепствования.

Не позволял себе только слабости. Слабого съедят свои же, выплюнут кости и измажут дерьмом, обеляя собственные поступки необходимостью избавится от «этого мерзавца». Оберфюрер был убеждeн — люди по природе своей подлецы. Редкие исключения, встреченные им на своeм жизненном пути, погоды не делали. Не является образцом человеческой добродетели и сидящий перед ним штандартенфюрер. Полной информации о нeм добыть, конечно, невозможно, но кое-что ему шепнули. И это кое-что настораживает больше, чем самые жуткие ночные кошмары. Говорят, этого Франка использовали, когда нужно было проверить благонадeжность кандидатов на посты в аппарате группенфюрера Гейдриха. Болтают также, но только шeпотом, что проверки эти всегда были достоверными и точными.

Но если решили проверить, то кого? Самого оберфюрера, или неизвестного ему агента на русской стороне? Или и того, и другого?

Поскорей бы вытолкать штандартенфюрера Франка на другую сторону линии фронта, а там будь, что будет.

Оберфюрер посмотрел на дорогие швейцарские часы, подаренные подчинeнными к сорок пятой годовщине, имевшей место в позапрошлом году. Время неумолимо клонится к вечеру. Скоро можно будет спровадить за линию фронта посланца группенфюрера и покинуть этот неуютный дом.


— Твоя задача, Гофман, прикрыть штурмбанфюрера с его свитой огнeм, если что-то пойдeт не так. — Обер-лейтенант Енеке указал рукой на относительно целый дом, расположенный неподалeку от места избранного нежданным начальством для наблюдения. — Вот в том здании можно выбрать подходящую позицию.

— Разрешите выполнять, господин обер-лейтенант? — Ефрейтор отдал честь, развернулся и направился в указанную сторону, прихрамывая на покалеченную ногу.

Последовали за ним два солдата пулемeтного расчeта, увязался неугомонный Клаус, пошeл следом за внуком его дед. Гофман по привычке вбитой в него фронтовой службой оглядывался по сторонам, фиксируя возможные места предполагаемой засады русских. Хотелось верить, что солдат противника в глубине обороны их батальона фольксштурма нет, но кто его знает. Будь его воля, Гофман с превеликим удовольствием вытолкал бы этих разряженных павлинов прямо к русским окопам. А приходится их охранять, и даже снять для этого пулеметный расчeт с самого опасного направления, просто потому, что расчeт этот лучший. Командир батальона больше боится того, что неопытные пулемeтчики могут зацепить свиту эсэсовца, чем нападения русских.

— Запомни, Гофман, если с ними что-нибудь случится, — обер-лейтенант поглядывал при этих словах в сторону колоритной группы эсесовцев, — то нам лучше сразу застрелиться.

Стреляться не хотелось. Не для того он два года выживал на фронте, чтобы распрощаться с жизнью у порога родного дома. Мать этого не вынесет. Она итак проплакала все глаза, когда его вторично забрали в армию. Хорошо хоть младшему брату всего двенадцать лет и он не попадает под тотальную мобилизацию этого года. А то аппетиты генералов распространились уже и на четырнадцатилетних. Достаточно того, что в семье уже не осталось мужчин, не мобилизованных на эту проклятую войну.

Отец где-то на севере в районе Гамбурга. Там пока тихо, если не считать английских бомбeжек. По крайней мере, он так утверждает в письме присланном более месяца назад. Но стоит ли верить словам, предназначенным для успокоения родных. Гофман сам два года подряд сообщал домой, что служит при батальонной кухне. Не решился рассказать правду матери и после демобилизации по ранению. Только отцу известно, что его сын был разведчиком. Даже обе сестры об этом не знают, хотя догадываются, что у котла их брату стоять не приходилось. У самих мужья в солдатах, и им точно так же, как матери, приходится вчитываться в скупые мужские строки, выискивая в них правду. У Терезы, старшей сестры, муж в корпусе Роммеля где-то в Италии. Там, действительно спокойно, англичане ещe не решились на высадку, а русские пока что заняты в Хорватии. Младшей, Магде, повезло меньше. Мало того, что еe Ганса забрали через неделю после свадьбы, не успела насладиться всеми прелестями супружества, так вдобавок ко всему он попал в зенитные части, расположенные в Берлине. А что там творится прекрасно видно по громадному чeрному облаку. Командир батальона говорил, что горят собранные под столицей запасы горючего, последние запасы.

По приказу фюрера большую часть танков начали закапывать в землю, бензина для них всe равно нет. Самолeты ещe летают, но и их с каждым днeм становится всe меньше и меньше. То ли их перебрасывают куда-то в Баварию, где по заверениям доктора Геббельса строится «неприступная крепость, об которую большевики разобьют свои бараньи головы», то ли, как утверждает народная молва, большая часть асов Геринга уже отчитывается перед богом.

Сам Гофман всe больше склоняется ко второму варианту. Как ни страшно это осознавать, но война уже проиграна. Большинство солдат считает, что пора заключать мир, пока ещe есть возможность поторговаться. Если же русские возьмут Берлин, то они смогут потребовать выполнения самых жeстких условий. Вот только, захотят ли они идти на переговоры. Фюрер в самые первые дни нападения на Советский Союз наговорил о целях войны против большевиков и про самих русских такого, что те объявили его военным преступником и пообещали повесить, как только он попадeт им в руки. Среди солдат Восточного фронта ходят упорные слухи о том, что где-то под Москвой уже построили виселицы для самого фюрера и всех его министров. Откуда взялись эти слухи Гофман не знает, но вроде бы русские в одной из листовок писали об этом. Правда, саму листовку никто из сообщавших об этой затее большевиков в руках не держал. Да и русские пропагандисты, надоедающие солдатам Вермахта своей болтовнeй, ничего подобного не говорили.

Дом, действительно, пострадал меньше других окрестных зданий. С тыловой стороны даже стeкла уцелели, чего нельзя было сказать о других домах этой улицы, да и соседней тоже. Гофман приоткрыл дверь чeрного хода, прислушался к царящим внутри подъeзда звукам. Если отбросить далeкие разрывы артиллерийской канонады и перестук пулемeтов, то оставалась тревожная тишина, вызывающая у ефрейтора Гофмана щемящее чувство тревоги. Отвык он от тишины, уже и засыпать трудно, если не постреливают неподалeку винтовки и не гудит земля от непрерывных разрывов, непрекращающихся даже по ночам. Ефрейтор протиснулся внутрь, шагнул на лестницу, преодолел несколько ступенек, когда над ухом раздался голос.

— Стой где стоишь. Оружие на пол положи и руки подними вверх.

Голос говорившего показался Гофману знакомым. Только один человек, из известных ему, так растягивал слова в середине и обрывал их в конце. Ефрейтор выполнил требования остановившего его человека, медленно повернулся в сторону, с которой раздавался приказ, и поприветствовал бывшего сослуживца.

— Ну, здравствуй, фельдфебель Шнитке.

— Гофман, ты?! — Поразился тот встрече. — Что ты тут делаешь?

— То же, что и ты. — Ответил ефрейтор своему бывшему командиру. — Выполняю приказ командования.

— Какой приказ? — Шнитке всегда туго соображал, особенно если обстановка менялась быстро и возникали ситуации, с которыми ему не приходилось сталкиваться ранее.

— Мне приказали занять позицию в этом доме и прикрыть огнeм пулемeта штурмбанфюрера с его свитой.

— Кто приказал? — Шнитке никак не мог сообразить, что понадобилось в этом доме его бывшему подчинeнному и как он вообще сюда попал.

Насколько помнил обершарфюрер Шнитке, ефрейтор Гофман отправился в госпиталь с тяжeлым ранением ноги сразу после прорыва из окружения. Их тогда отвели в тыл, расселили в казармах какого-то учебного полка, дали время привести себя в порядок и успокоится. А потом подвергли нудной и унизительной проверке. Оказывается, прорвавшись из Варшавского котла, они нарушили приказ фюрера, требовавшего удерживать бывшую польскую столицу до подхода подкреплений. Самого Шнитке допрашивали пять раз. И только убедившись, что ни сам фельдфебель Шнитке, ни солдаты его взвода ничего не знали об этом приказе Гитлера, бывшего командира разведывательного взвода оставили в покое. Как и остальных солдат и унтер-офицеров группировки Зейдлица. С офицерами разговор был более длительный, но в конце концов перестали терзать подозрениями и их. Только генерал Зейдлиц отправился под трибунал. Поначалу его приговорили к расстрелу, но затем фюрер заменил смертную казнь на разжалование в рядовые и отправку в штурмовой батальон. Офицеров и солдат раскидали по другим частям, постаравшись сделать это так, чтобы в одно подразделение не попадали бывшие сослуживцы. Зачем это делалось, Шнитке так и не понял. Чем был плох его взвод, в котором он за полтора года службы хорошо изучил всех солдат с их достоинствами и недостатками и прекрасно знал, что кому можно поручить. А пришлось тратить время на неумех из учебного полка, которые только по недоразумению назывались солдатами. Впрочем, даже из них фельдфебель Шнитке сумел сделать что-то похожее на бывших разведчиков из его взвода.

Правда, долго Ганс Шнитке в учебном полку не задержался, ибо смогла исполниться его заветная мечта. Рейхсфюрер объявил дополнительный набор добровольцев в дивизии Ваффен СС. Уже без обмера черепов и изучения предков до седьмого колена. Нужны были солдаты, взамен полeгших на фронте, и фельдфебель Шнитке прекрасно подошeл по самым важным для начала сорок второго года параметрам — наличию боевого опыта и искреннего желания служить именно в частях СС. Сослуживцы по учебному полку поглядывали на него с недоумением, некоторые вертели пальцем у виска, но Шнитке это не остановило. Пусть, потери в дивизиях СС выше чем в обычной пехоте Вермахта, но желание стать одним из паладинов «Чeрного ордена» притупляло остатки чувства самосохранения. Геройски погибнуть на фронте всe же почетней, чем быть погребeнным заживо под развалинами казармы, что и произошло с учебной ротой, в которой Шнитке муштровал новобранцев.

Всe-таки бог есть. Шнитке попрощался с теми немногочисленными сослуживцами по батальону, с которыми у него были более-менее приятельские отношения, закинул за плечо трофейный русский вещмешок, успел отшагать большую часть пути до ворот части, когда загудели сирены воздушной тревоги и пришлось прятаться в бомбоубежище. Через полчаса тревожного ожидания было разрешено покинуть приспособленный под укрытие подвал. Шнитке выбрался наружу и обнаружил дымящиеся развалины на месте казармы, бывшей ему домом последние месяцы. Под мешаниной битого кирпича были погребены две роты учебного батальона, не успевшие покинуть казарму до начала бомбeжки. Фельдфебель тогда перекрестился впервые за всe время службы в армии, пробормотал слова молитвы, накрепко вбитой в голову материнскими оплеухами, и решительно двинулся в сторону выхода из военного городка учебного полка.

В «Лейбштандарт» его, конечно, не взяли. Туда по-прежнему подбирали по внешним данным. Но в «Бригаду особого назначения», сформированную по личному указанию группенфюрера Гейдриха, приняли с радостью. Главным критерием подбора при зачислении в эту часть было участие в боях на Восточном фронте. Фельдфебель Вермахта, имевший в послужном списке должность командира разведывательного взвода, подходил как нельзя лучше.

Набранным батальонам дали время притереться друг к другу, испытали в трeх незначительных, на взгляд Шнитке, схватках с передовыми русскими частями и отвели в тыл дожидаться своего часа, как пояснили удивлeнным солдатам офицеры бригады. Вскоре Ганса Шнитке перевели в разведывательный взвод унтерштурмфюрера Лангера и передали под командование первое отделение. Но вот привычной разведывательной деятельности бывшему фельдфебелю вести не пришлось. Их взвод перевозил какие-то ящики, охранял склады, сопровождал в поездках по Рейху непонятных гражданских, даже встречал курьеров, пробирающихся инкогнито через границу Германии. И никаких рейдов в тыл противника, никаких захватов языков, никаких терпеливых наблюдений за перемещением врага. Да и кто теперь для них враг? Инструкции, переданные ему перед сегодняшним заданием, требовали охранять данное здание не только от возможного проникновения разведки противника, но и от солдат своей же армии. Утром, прочитав приказ, Шнитке тайком от своих подчинeнных вздохнул и пожалел, что нет рядом ефрейтора Гофмана, который умел простыми словами донести до своего командира самые сложные и непонятные вещи.

И теперь, наблюдая довольное лицо бывшего подчинeнного, Шнитке испытывал двоякие чувства. С одной стороны радость, что встретил сослуживца, почти что друга. С другой подкрадывалась подозрительность — а как это Гофман встретился на его пути так вовремя.

Шнитке совсем уж было собрался спросить Гофмана об этом напрямую, как и положено бывшим сослуживцам, но позади раздался голос командира взвода.

— Что происходит, Шнитке?

— Господин унтерштурмфюрер, по вашему приказанию охраняю тыльные окна и двери данного дома. Задержал ефрейтора Гофмана, который по его утверждению получил приказ занять огневую позицию в этом здании. — Отрапортовал обершарфюрер своему командиру.

— Ты знаешь этого человека? — Уточнил Лангер.

— Так точно, господин унтерштурмфюрер, служили вместе в прошлом году. — Шнитке задумался и добавил. — В одном взводе.

— А что скажешь ты, ефрейтор. — Эсэсовский офицер повернулся к Гофману.

— Так точно, господин лейтенант, служили в одном взводе до того, как меня комиссовали по ранению.

Гофман едва не ляпнул, что служили в дивизии Зейдлица, но вовремя удержался. Неизвестно, как на новом месте службы его бывшего командира относятся к генералу Зейдлицу и прорыву его дивизии из Варшавского котла в июле прошлого года. Слышал он о суде над их генералом, читал о приговоре военного трибунала, информировали раненых госпиталя, в котором он валялся после операции, о том, что генерал Зейдлиц геройски погиб на фронте, искупая свою вину перед фюрером и Рейхом. Только какую вину?

Если спасение от бессмысленной гибели в окружении нескольких тысяч человек — вина перед фюрером и Рейхом, то что же является подвигом?

Весь госпиталь тихо судачил об этом, немедленно замолкая при появлении офицеров, нескольких подозрительных своим неуeмным любопытством санитаров, новеньких раненых солдат и унтер-офицеров, ещe не проверенных разговорами на нейтральные темы, и просто посторонних людей, которые иногда разнообразили скучную жизнь госпиталя своим появлением. Вину за опальным генералом не признавал никто, за исключением одного штабного штафирки, заработавшего ранение геройским падением задницей на гвоздь. Тот тарабанил скороговоркой фразы из передовиц «Фелькишер Беобахтер», с затаeнным страхом оглядывался по сторонам, ожидая грозного окрика со стороны соседей по палате. Но ещe больший, почти животный, страх он испытывал при виде чeрной эсэсовской формы. Что у него произошло с представителями данной организации, добиться от писаря местного штаба Люфтваффе так и не удалось. В конце концов его оставили в покое, вреда он не причинял, скорее даже приносил пользу своими разглагольствованиями, так как немедленно начинал очередной пересказ откровений доктора Геббельса при появлении подозрительных людей.

— Ты говоришь, комиссовали, ефрейтор? — Эсэсовский офицер смотрел на неуставную стойку ефрейтора Гофмана, вынужденного выворачивать правую ступню наружу.

— Так точно, господин лейтенант. — Гофман называл эсэсовца армейским званием, не желая подчeркивать его отличие от офицеров Вермахта. — Признан негодным к военной службе в конце октября прошлого года. По приказу фюрера вновь призван в марте этого года и зачислен в части фольксштурма.

Унтерштурмфюрер Лангер усмехнулся и вполголоса процитировал старую народную песню времeн наполеоновских войн.

«Кревинкель шлeт грозных своих ополченцев -

Глухих стариков и грудных младенцев.

При нашем убийственно пылком нраве

Сабель носить мы пока не вправе.

Обмундированье на нас не надели,

Сказали: «Вам жить-то не больше недели».

Рота вслепую сквозь лес пробирается -

Ротный в карте не разбирается.

Он славный малый, он — не из вредин.

Ему только запах пороха вреден.

Зато генерал у нас герой!

Где найдeтся такой второй?»

Гофман внутренне похолодел. Пусть сам он придерживается приблизительно такого же мнения об их батальоне фольксштурма, но услышать подобные откровения от офицера СС ефрейтор не ожидал. Хотя эсэсовец прав относительно генерала, в дивизию которого входит их батальон. Такого «героя» ещe поискать надо, а вот командиры рот выказанной характеристике не соответствуют. Большинство из них с боевым опытом, если не этой войны, то той — великой, начала века. Впрочем титул «великой войны» пора присваивать этой войне, и по праву. Конечно, в войну четырнадцатого-восемнадцатого годов их отцы не пустили врага на территорию Рейха, а их потомки сплоховали, но по масштабам потерь и разрушений только «Верденская мясорубка» может сравниться с битвами этого года.

— Не согласен, ефрейтор? — Унтерштурмфюрер пристально посмотрел на Гофмана.

— Никак нет, господин унтерштурмфюрер. — Гофман решил не искушать судьбу, испытывая терпение эсэсовца неуставным обращением. — Солдаты нашей дивизии готовы к защите Рейха от любого врага.

Эсэсовец с сомнением покачал головой, но развивать эту тему дальше не стал.

— Здесь, в этом доме, вы, ефрейтор, со своими солдатами не нужны. Мои люди сами обеспечат охрану с данной позиции. А вот на той стороне неплохо бы организовать ещe одну огневую точку.

— Есть, господин унтерштурмфюрер. — Гофман вскинул руку к козырьку кепи, развернулся и, прихватив свою винтовку, захромал к выходу.

Оспаривать данный приказ было себе дороже. Лучше он уберeтся подальше от этой странной охраны и поступит так, как посчитает нужным.


Из-за спины унтерштурмфюрера выдвинулся ещe один человек, скрывающий свои погоны под таким же чeрным плащом, как и у штурмбанфюрера Ульриха, изображающего внезапную проверкурасположенного на данном участке фронта батальона ополчения. Нужно сказать, что свою роль он исполнял неплохо, создавая у всех фронтовых офицеров впечатление самовлюблeнного болвана. Впрочем, он таким и был, несмотря на все проблески разума иногда возникающие в его голове. Вот и сегодня, выслушав приказ, штурмбанфюрер удивительно серьeзным взглядом посмотрел на прикомандированного к его свите незнакомого ему офицера, отвернулся и сердито махнул рукой, высказывая этим жестом свое отношение к непонятному поручению. Но от словесных комментариев воздержался и утром, и после, когда прикомандированный офицер пожелал осмотреть позиции батальона отдельно от остальной свиты Ульриха. Наверное возымел действие нагоняй устроенный Ульриху его дядей.

— Зачем ты отправил прочь этого ефрейтора, Лангер? — Поинтересовался обладатель чeрного плаща. — Не лучше ли было задержать его здесь?

— Господин штандартенфюрер, на той стороне улицы русская разведка. — Отрапортовал унтерштурмфюрер. — Ведeт наблюдение за Ульрихом с его блюдолизами.

— Ну и пусть ведeт. Не для того ли Ульриха и взяли сюда? — Высказал сомнения штандартенфюрер. — Если Иванам понадобится язык, то лучше кого-нибудь из этой компании им не найти.

— Они не предпринимают никаких действий, господин штандартенфюрер. Вот, я и решил, что неплохо бы расшевелить наших русских друзей. — Объяснил причины своего поступка Лангер.

— И тем самым обрeк нескольких немцев на верную смерть. — Подвeл итог его объяснениям штандартенфюрер. — Не жалко?

— Пожалел бы этих, пришлось бы посылать на смерть других. — Пожал плечами Лангер. — Какая разница?

В голосе унтерштурмфюрера сквозила усталость вперемешку с безразличием. Чем этот ефрейтор лучше кого-нибудь из его взвода? Того же Шнитке или Шлоссера. Тем более, что и им не миновать боя с русскими если не сегодня, то после, когда штандартенфюрер будет возвращаться с той стороны. Если сумеет вернуться? Хотя сам посланец Берлина абсолютно спокоен насчeт исхода данной операции. Что-то ему известно такое, что позволяет быть уверенным.

— Пожалуй ты прав, Лангер. — Штандартенфюрер задрал рукав плаща, посмотрел на часы. — Пора собираться. До темноты не так уж много времени.

Штандартенфюрер повернулся и пошeл вверх по лестнице, вслед нему заспешил Лангер.


Шнитке терзался сомнениями. Услышанные откровения его командира не давали успокоиться. Умом он понимал, что унтерштурмфюрер прав. Если не Гофману с его людьми, то в русскую засаду придeтся отправляться солдатам их взвода, и скорее всего самому Гансу Шнитке со своим первым отделением. Но ещe не вытравленные войной остатки человечности кричали, что промолчать — значит отправить на смерть друга. Теперь он понимал, что Гофман был его единственным другом на этой войне. Странным, не всегда понятным, но другом. Две половинки Ганса Шнитке боролись друг с другом, выясняя предупредить или нет Гофмана об ожидающей его засаде, приводя всe новые и новые аргументы как в защиту данного поступка, так и против подобной мягкотелости. Наконец обершарфюрер принял решение, подозвал своего заместителя роттенфюрера Франкенфельда и отдал ему короткий приказ.

Догнать Гофмана с его солдатами удалось на первом же повороте. Оказалось, что они и не думали торопиться с выполнением приказа унтерштурмфюрера Лангера. В глухом полуразрушенном тупичке они устроились на поваленной взрывом колонне и не спеша перекуривали, негромко обсуждая какие-то свои проблемы. Увидев своего бывшего командира, Гофман вполголоса приказал своим людям оставаться на месте, приподнялся и подошeл к Шнитке.

— Гофман, не ходи туда. — Обершарфюрер решил не разводить дипломатию. — Там засада.

Ефрейтор внимательно посмотрел на бывшего командира, оглянулся на своих солдат, поправил ремень винтовки и ответил.

— Спасибо, Ганс. Мы, честно говоря, и не собирались идти в то здание.

Шнитке почувствовал облегчение. Долг долгом, но и дружба тоже что-то значит. К тому же, он просто вернул долг. Девять месяцев назад Гофман спас ему жизнь, затянув за угол здания за секунду до того, как русский пулемeтчик прошeлся очередью по стене, на фоне которой маячил фельдфебель Шнитке.

— Но если твоe командование знает об этой засаде, почему вы ничего не предпринимаете? — Поинтересовался Гофман.

Обершарфюрер в задумчивости почесал затылок. Почему? Откуда он знает — почему. Шнитке и сам с радостью попросил бы объяснений у кого-нибудь. У того же Гофмана, к примеру.

— Не знаю, Гофман. — Честно признался бывший фельдфебель. — Если бы знал, то сказал бы.

Шнитке оглянулся на оставленный позади охраняемый объект, торопливо пожал протянутую Гофманом руку, развернулся и заспешил обратно.

Ефрейтор проводил его взглядом, отдал команду своим людям и по широкой дуге, огибая занятый эсэсовцами дом, двинулся в расположение штаба своего батальона. Если эсэсовский офицер считает необходимым присутствие русских вблизи штурбанфюрера с его свитой, то Гофман не будет им мешать. Доберeтся до штаба, доложится командиру батальона, а тот пусть решает, что делать дальше.


— Точно засада. — Подал голос старший лейтенант Максимов. — Какой смысл столько времени торчать на этом пятачке.

Капитан Сергиенко согласно кивнул. Эсэсовцы перекрыли все разумные сроки нахождения на этом пятачке. Давно пора или уйти дальше, или вернуться в тот переулок, из которого они вынырнули на эту маленькую площадь на пересечении трeх улиц почти сорок минут назад. Ну покурили, ну потрепали языком, ну пошлeпали по заднице ту сучку, которая маячит вблизи главного в этой компании, поржали над еe реакцией. А дальше что? Чем ещe можно оправдать столь долгое присутствие на ничем не примечательном месте.

Только приказом, который никто из этой колоритной компашки отменить не может. А это значит…

— Санeк, а тебе не кажется, что предназначение этих клоунов отвлекать нас от кого-то более важного. — Капитан Сергиенко кивнул головой в сторону здания, в котором по их предположениям находилась ягдгруппа.

Старлей хмыкнул, ещe раз прошeлся взглядом по окнам домов противоположной улицы.

— Так может, мы их того! — Максимов обозначил хватательное движение рукой.

— Того — этого! — Высказал дурацкое присловье Сергиенко. — Знать бы, сколько там солдат в охране. А то, как бы нас самих не захватили.

— Шуметь-то всe равно придeтся. — Продолжил командир морпехов. — Предлагаю накрыть этих, на площади, из пулемeтов. Всех, по любому, не положим, кто-нибудь для захвата уцелеет. А гранатомeтчики ягдкоманду обработают. Не думаю, что они подобного ожидают.

Старший лейтенант ожидал возражений, но старший группы промолчал, принимая предложенный план.

— Беру на себя проверку того здания. — Предложил Максимов.

— Хорошо, Санeк. — Согласился капитан Сергиенко. — Выдвигайся в ту сторону. Через десять минут начинаем.

Старший лейтенант Максимов собрал своих морячков, объяснил им суть намеченных действий и повeл в сторону ближайшего к намеченной цели проeма.

Сергиенко подозвал к себе сержанта Курочкина и принялся распределять десантников по огневым позициям.

Время устремилось вперeд, отсчитывая мгновения жизни тех, кому суждено умереть в предстоящей схватке.


Фридрих покинул здание через угловое окно, предусмотрительно оставленное без наблюдения. Солдатам охраны незачем знать ни когда он покинул охраняемое здание, ни как он при этом выглядел. Второе в особенности. Вряд ли кто-нибудь из подчинeнных признал бы в этом потрепанном жизнью горожанине молодцеватого штандартенфюрера, отдававшего им приказы какой-то час назад. Искусством перевоплощения он владел в достаточной мере. Недаром, обучавший Фридриха актeр заявил, что «на первые роли его не возьмут, но кусок хлеба лицедейством господин офицер заработать может».

Была ещe одна причина скрываться. Могли и пристрелить, исполняя отданный самим же Фридрихом приказ охранять здание от проникновения посторонних. Если нельзя внутрь, то нельзя и наружу.

Торопливым шагом Фридрих добрался до узкого прохода, ведущего на соседнюю улицу, прошмыгнул сквозь него и двинулся вдоль кромки тротуара к намеченному для встречи дому, не забывая испуганно поглядывать в сторону русских позиций, как делал бы любой нормальный горожанин, вынужденный выбраться из безопасных подвалов на простреливаемые улицы. Он прошeл большую часть расстояния, когда в оставленной им стороне захлопали разрывы гранат и застучали пулемeты. Штандартенфюрер в удивлении остановился. Неужто Лангер сошeл с ума и решился вступить в бой с русскими. Да и зачем?

Фридрих прислушался и похолодел, поняв, что слышит он работу русских пулемeтов. Неужели они ошиблись и приняли за обычную разведку советскую штурмовую группу. Появилось желание вернуться обратно и проверить, что же там произошло, но Фридрих быстро подавил его. Рисковать по-глупому не стоило. Конечно, он в гражданской одежде, но в горячке боя пристрелить могут и те и другие. Лучше переждать, а потом выяснить, что же там произошло. Фридрих вжался в узкую нишу между полуколоннами, украшавшими фронтон ближайшего здания и приготовился ждать.

А бой тем временем разгорался всe сильней. Судя по звукам он охватил уже всe прилегающее к месту его последней дислокации пространство. Слышались разрывы гранат, строчили автоматы, хлопали винтовки, кричали что-то матерное на немецком и русском столкнувшиеся друг с другом солдаты. Заработала русская артиллерия, перекапывая расположенные ближе к северо-восточной окраине города позиции немецких батальонов. Появился в вышине русский самолeт-разведчик и разрывы, судя по звукам, начали смещаться вглубь города, обтекая ту часть построек, где советская диверсионная группа вела бой с охраной оберфюрера Брокмана.

Фридрих со злости ударил кулаком по ни в чeм не виноватым кирпичам стены. Чeрт! Чeрт! Чeрт! Как не вовремя. Что же ему теперь делать? Переходить на ту сторону или вернуться обратно. Нет, не в то место, где сейчас унтерштурмфюрер Лангер со своими солдатами спасает от смерти или большевистского плена неудачливого оберфюрера. Возвращаться ли ему в штаб группенфюрера Гейдриха? Тот, конечно, не самодур Дитрих, в морду сразу не даст, но неудачников не любит.

Фридрих глубоко задышал, успокаивая нервы, как учили его при подготовке. Попытался спокойно оценить ситуацию.

Возвращаться ему не с чем. Задание не выполнено. Связь с русским резидентом Гейдриха, прервавшаяся полтора месяца назад, не восстановлена. Вернее, не проверена, так как на связь он всe же вышел. Но вот стоит ли ему доверять после столь продолжительного молчания?

Значит, идти нужно.

С другой стороны, а как ему сообщить о результатах проверки? Если Брокмана сейчас убьют, связываться Фридриху будет не с кем. Больше никто о его миссии не знает. Не выйдешь же к первому попавшемуся подразделению с объяснениями — мол к русским в гости ходил. Если не прихлопнут, то в контрразведку потащат. А там объясняйся, зачем ты в тыл к противнику ходил, и как оттуда вернулся.

Следовательно, отправляться на задание опасно.

Фридрих совсем было собрался возвращаться, когда разрывы снарядов переместились на улицы, прилегающие к месту, где он пережидал бой. Пришлось искать ближайшее окно и залезать в него, спасаясь от шальных осколков.

А в какофонию звуков, сопровождающих разгорающийся бой, добавились крики «ура». Кажется, советские командиры решили не ограничиваться диверсией, а перешли в полноценное наступление. Фридрих шепча слова молитвы, как ни странно — на русском языке, забился в дальний от окна угол и приготовился ждать. Господин случай принял решение за него. Если большевики возьмут город, то ему будет намного проще добраться до своего адресата. А там уж как кости лягут.


— Командир, никого тут кроме этого хмыря нет! — Самсонов встряхнул за воротник одетого в гражданский костюм немца. — Остальные все трупы.

— А офицеры среди убитых есть? Кто-то же командовал теми, что на улице? — Старший лейтенант Максимов с недоверием осмотрел захваченного языка.

— Из офицеров только эсэсовский лейтенант. — Ответил заглянувший в комнату старшина.

Старлей поглядел на немца более внимательно. Впечатление боевого офицера найденный в этом доме «ганс» не производит. Но и на местного жителя не особенно похож. Слишком чистый и аккуратный. Да и взгляд волчий, хоть и испуганный. Местные, те всe больше глаза в землю и «битте, битте».

— Обыскать! — Бросил Максимов короткую команду.

Старшина мгновенно вывернул карманы задержанного, передал старшему лейтенанту на осмотр трубку, табак, спички, записную книжку в дорогом кожаном переплeте, позолоченные часы. Оружия не было, даже какого-нибудь дамского пистолетика, который высшие немецкие офицеры таскают для подчeркивания своего статуса, а не в качестве оружия самообороны.

Максимову хватило одного взгляда на отобранные вещи, чтобы понять, что перед ним стоит тот, кто отдавал приказы всей этой группе.

— Наш человек! — Радостно протянул, сообразивший то же самое, старшина.

— Самсонов, головой за него отвечаешь. — Отдал распоряжение старший лейтенант. — Холить и лелеять как любимую тeщу.

— Да не так же! — Добавил старшина, реагируя на действия своего подчиненного, от избытка чувств встряхнувшего немца так, что тот только зубами клацнул.

— Отходим! — Прокричал старший лейтенант Максимов и морские пехотинцы, прихватив безжизненное тело одного из своих собратьев, побежали вниз по лестнице. Старлей вытащил из бокового кармана разгрузки индивидуальный пакет, разорвал оболочку зубами и на ходу стал заматывать разрезанную осколком стекла левую ладонь.


Обладатель кожаного плаща всe-таки уцелел. Испуганный и помятый, с порванным до середины спины плащом, он уже не походил на того красавчика, наблюдать которого разведчикам приходилось почти целый час. Сейчас он спешил в сторону гремящих разрывами русских позиций, изредка оглядываясь назад, но получив очередной толчок прикладом, эсэсовец приподнимал чуть выше поднятые руки и шeл дальше. Позади него русские столь же бесцеремонным способом перемещали в нужном им направлении обер-лейтенанта с петлицами Люфтваффе и до смерти перепуганную чeрномундирную фройляйн.

Когда весело скалящийся ефрейтор Лось притащил еe на место засады, капитан Сергиенко только смачно сплюнул.

— Серeга, а бл. дь вам зачем? — Недовольным вопросом встретил он старшего группы захвата сержанта Курочкина. — Ну ладно Лeха с прибабахом, но ты-то нормальный мужик, мог бы и подумать.

— Товарищ капитан, никогда ведь такого трофея не было! — Взмолился ефрейтор Лось. — Ну, не бросать же еe здесь? Свои же пристрелят.

Ефрейтор настолько умоляющим взглядом смотрел на капитана, что Сергиенко махнул рукой и отдал команду отходить.

Вскоре группа достигла намеченного по плану дома. Десантники затолкали в глубь найденного чулана пленников, заняли круговую оборону и приготовились ждать подхода атакующих рот своей бригады и группы старшего лейтенанта Максимова. Капитан Сергиенко пересчитал своe воинство. Убитых нет, ранено трое, один тяжело. Надо бы его в санбат, и как можно скорее, но идти на прорыв в этакой неразберихе рискованно. Свои же могут огнeм накрыть. Да и морячков нужно подождать. Как там у Максимова дела?


Фельдфебель Бехер дал короткую очередь в сторону переулка, в котором маячили русские, вытащил из-за пояса последнюю гранату, но передумал еe бросать. «Иваны» преследовать его явно не собирались, найдя для себя более достойные цели. Морщась от боли в повреждeнной осколками мины ноге, фельдфебель дохромал до двери ближайшего подъезда, опираясь на перила затащил становящееся непослушным тело на лестничную площадку и ввалился в расположенную слева квартиру. На последних остатках сознания Бехер заполз в коридор, перевернулся на спину и потерял сознание.

Из соседней комнаты выглянул человек, подошeл к потерявшему сознание фельдфебелю и принялся его осматривать. Спустя некоторое время он в смятении произнeс: «Не может быть!» Человек извлeк зажигалку, зажeг огонь и более тщательно осмотрел лицо фельдфебеля, что-то шепча проверил карманы, извлeк солдатскую книжку и тщательно изучил еe содержимое. Закончив осмотр, человек извлeк перевязочный пакет и наложил повязку на кровоточащую ногу. Завершив все дела, человек сел рядом с находящимся в беспамятстве фельдфебелем и приготовился ждать.

Пробуждение было болезненным. Пульсировала болью раненая нога, кружилась голова, реагируя на потерю крови, затекла от не слишком удобной позы спина. Фельдфебель засунул руку в карман, пытаясь нащупать находящийся там индивидуальный пакет, и замер, не обнаружив бинта на положенном месте. Кто-то передвинулся рядом с ним, негромко кашлянул, ухватил Бехера за воротник шинели и потащил вглубь квартиры. Пытаясь скрыть от неизвестного свои движения, фельдфебель приподнял руку, засунул еe под шинель и нащупал припрятанный во внутреннем кармане Вальтер. Медленно и осторожно, стараясь не выдавать своих движений, Бехер вытягивал оружие из кармана, также неторопливо перемещал руку наружу и, дождавшись когда неизвестный остановится, резко сел, вскидывая руку с пистолетом.

— Что, Петя, пристрелишь родного брата? — Огорошил его по-русски смутно знакомый человек в измятом цивильном плаще и измазанной пылью шляпе. — Не жалко?

Бехер опустил оружие, долго всматривался в лицо расположившего рядом с ним человека, выискивая знакомые черты оставленного четверть века назад в России брата.

— Фридди, ты? — Наконец-таки поверил Бехер. — Откуда?

— Оттуда, Петя, оттуда. — Ответил случайно найденному старшему брату штандартенфюрер Фридрих Франк.

7 мая 1942 года Берлин

— Что там, Кнапке? — спросил Паулюс у водителя.

— Улица перекрыта, господин генерал. — Отрапортовал тот. — Кажется, здесь мы тоже не проедем.

Паулюс с трудом сдержался от того чтобы выругаться. Не нужно показывать слабости никому, даже если это собственный водитель, хорошо изучивший своего генерала. Столько лет создавать себе образ невозмутимого и ничему не удивляющегося человека, всегда «быть застeгнутым на все пуговицы», всегда «держать руки по швам», убедить в этом не только окружающих, но и самого себя. И все испортить несколькими словами?

Это сорвиголова Эрвин может себе позволить быть непоследовательным и нелогичным, нарушать писаные и неписаные правила и обычаи, начинать день безумствами и заканчивать откровенными глупостями. На то он и Эрвин Роммель. Единственный из генералов Вермахта не потерпевший ни одного серьeзного поражения. Бегство из Северной Африки не в счeт. При том соотношении сил, которое там сложилось в конце прошлого года, просто убраться оттуда, не потеряв всe — уже было неслыханной доблестью. Пытающиеся обвинять Эрвина генералы или не владеют информацией, или же пытаются таким образом отвлечь внимание фюрера от своих промахов, намного более существенных по последствиям.

Даже Гитлер был вынужден признать, что другого выхода у Африканского корпуса попросту не было.

Фюрер уже подумывал о переводе генерала Роммеля в аппарат ОКВ, проча ему должность начальника Генерального штаба, но случилось то, что и должно было случиться. Эрвин изволил мрачно пошутить об ожидаемом назначении «дежурным по Генеральному штабу Вермахта», характеризуя творящуюся по воле Гитлера чехарду с назначениями на эту должность. Весьма двусмысленная шутка достигла ушей фюрера немецкого народа, вызвав такую бурю негодования, что у Паулюса возникло опасение за сохранность головы «швабского задиры». Но фюрер ограничился приказом не допускать «этого мерзавца» к границам Германии и назначил опального генерала ответственным за оборону Италии. Чем тот и занимается, пытаясь привести в чувство итальянскую военную бюрократию, решившую, что война для них окончательно проиграна и речь может идти только о том, как подороже продаться победителю. Роммель мечется по всему южному побережью, тормошит итальянцев и немногочисленные немецкие части, сконцентрированные на наиболее вероятных направлениях высадки английского десанта. Намечает рубежи обороны и распределяет по ним солдат своего корпуса в тщетной попытке перекрыть все опасные участки. Шлeт в Берлин и Рим пугающие отчeты. Требует немедленного отстранения от командования разуверившихся итальянских генералов.

И получает в ответ гробовое молчание.

Дуче и рад бы помочь, но реальная власть вождя итальянского фашизма слабеет с каждым днeм и скоро ограничится пределами его резиденции. Король Виктор Эммануил озабочен только одним вопросом — сохранят ли британцы его власть после оккупации Италии, в которой он не только не сомневается, но и старательно приближает всеми доступными средствами, имея в качестве альтернативы советское вторжение. Итальянские солдаты с нетерпением ждут окончания войны и готовы в любой момент разбежаться по домам. Рабочие плюют в спину чернорубашечникам, ожидая прихода советских войск. Коммунисты торопливо сколачивают партизанские шайки в горах севера страны. Страна бурлит, готовясь взорваться в любой момент. Эрвин пока не даeт этому случиться, но надолго ли хватит его усилий?

Кнапке покинул автомобиль и отправился в сторону полицейского оцепления с целью выяснения обстановки. Паулюс проводил его взглядом, осмотрел ближайшие к месту остановки строения. Видимых повреждений в пределах прямой видимости не было, но где-то там впереди, в глубине улицы, всe ещe висела не осевшая со времени ночной бомбeжки пыль. Большевики перешли к бомбардировкам центра города, пытаясь накрыть главные государственные учреждения. Пока безуспешно. Принятые меры маскировки не позволяют русским провести точное бомбометание, да и попади они в тот же самый Рейхстаг, выбранный ими в качестве главной цели, то реальный вред от его разрушения будет минимальным. Ничего там нет, кроме пустой коробки здания, да нарисованных на площади перед ним многочисленных верхушек деревьев несуществующего парка, призванных убедить русских лeтчиков в несерьeзности цели. Само громадное здание те же мобилизованные на службу Рейху художники, размалевав крышу прямоугольниками и квадратами, превратили в несколько домов поменьше размерами. С большой высоты не сразу разберeшь, что именно под тобой. Единственное, что невозможно спрятать — это реки и каналы, пронизывающие Берлин по всем направлениям. По ним русские лeтчики и ориентируются. Днeм. Когда столицу Германии обрабатывают самолeты фронтовой авиации. А ночью ориентирами для дальнебомбардировочной авиации служат неугасающие пожары, бороться с которыми с каждым днeм всe труднее и труднее.

Паулюс посмотрел на громадное облако дыма, висящее над южной окраиной города. Бесценное горючее, обращeнное русскими пилотами в чадные клубы дыма. Последняя надежда обратить вспять большевистские орды, так и оставшаяся надеждой. Танки ещe есть, но нечего заливать в их баки. Германские заводы ещe производят достаточное количество самолeтов, но уже некого сажать за штурвалы. Если ситуация и дальше будет развиваться так же, то скоро и солдаты закончатся. Не заканчивается только безграничный оптимизм фюрера, непонятно на чeм основанный.

«Мы струсили, когда нужно было принимать решение, засунули головы в песок, как глупые страусы, ожидая, что ситуация разрешится сама собой. А она не разрешилась! А наоборот, ещe больше усугубилась.»

Эрвин в тот день, день их последней встречи, не считал нужным щадить чьe-либо самолюбие, в том числе и своe собственное. Высказывал нелицеприятные характеристики всем участникам несостоявшегося заговора. С едким сарказмом комментировал решения, принимаемые покойным фельдмаршалом Витцлебеном и другими главарями заговора, тоже покойными. Советовал, пока не поздно, идти на поклон к американцам, безоговорочно отметая англичан, в ненадeжности которых он убедился на собственном примере.

Досталось и самому Паулюсу.

«Если всe время «держать руки по швам», то можно прозевать падающую на плечи петлю виселицы», — сказал тогда Роммель, характеризуя поведение своего берлинского друга Паулюса.

Паулюс вздохнул. Эрвину легко судить о трусости других, находясь в далeкой от берлинского гадюшника Италии. Его не сверлят недоверчивые взгляды Гитлера. Ему не приходится отвечать на каверзные вопросы Гиммлера. Ему не нужно оправдываться за очередное поражение, вдалбливая в голову фюрера элементарную истину — противник просто сильнее. На него не пишут доносов сослуживцы. Вернее, пишут, но не его собственные подчинeнные.

Хорошо, когда ты можешь доверять окружающим тебя людям. Паулюс таким счастьем похвастаться не может.

Вернулся Кнапке, доложился о причинах задержки и маршруте возможного объезда. Как и ожидалось, две тяжeлые бомбы, сброшенные дальними бомбардировщиками большевиков, разрушили стоящие напротив друг друга многоэтажные здания, перегородив улицу завалами битого кирпича. Завал уже расчищают, но ранее завтрашнего утра открыть движение на этом участке вряд ли возможно.

Паулюс посмотрел на часы. Они ещe успевают ко времени утреннего совещания, проводимого Гитлером ежедневно с тех пор, как он объявил Берлин крепостью и пообещал немецкому народу, что большевики будут разгромлены под стенами города.

Опаздывать не стоит. Фюрер с каждым днeм всe раздражительней и раздражительней. Может устроить скандал из-за сущего пустяка, не принимая в расчeт никакие объективные причины опоздания. Приходится отправляться на службу намного раньше, чем делалось в более благополучные времена. Сегодня также пришлось оторвать от утренних дел целых сорок минут. Как оказалось не зря.

Прибыли вовремя. Времени хватило не только на то, чтобы добраться до дверей бункера, в котором и проводилось все совещания с участием фюрера, но и на короткий обмен мнениями с некоторыми из присутствующих. Генералы сдали на входе оружие, предъявили офицерам охраны содержимое своих портфелей и проследовали в зал. Унизительная проверка вошла в привычку и никто уже не ворчал, как было поначалу. После прошлогоднего покушения фюрер не доверяет никому, кроме разве что Геббельса. «Йозеф не обманет», — любил повторять Гитлер, подразумевая этой фразой, что другим доверия нет.

Кроме присутствующей на входе усиленной охраны, ещe одним новшеством стали появившиеся в зале заседаний стулья. Изуродованное пулей левое бедро не позволяло фюреру полноценно двигаться. Всe, что он мог себе позволить — это короткие прогулки по коридорам рейхсканцелярии. Не позволяла рана и долго стоять на ногах, поэтому Гитлер разрешил своим генералам сидеть на совещаниях, чего не допускал в прежние времена, мотивируя это тем, что «стоя быстрее думается». Это нововведение генералы приняли с благосклонностью. Фюрер не бывал краток и прежде. Сейчас же его красноречие не знает никаких границ. Ладно бы по делу, а то всe чаще приходится выслушивать безосновательные оскорбления, да прожекты будущего мироустройства. Будто не стоят под Берлином вражеские армии и не бомбят его круглосуточно с начала марта. А скоро и дальнобойная артиллерия подключится, ибо дивизии большевиков вышли на близкие подступы к Берлину.

Фюрер нашeл в себе силы оставить инвалидное кресло за дверью и дойти до своего места в начале стола без посторонней помощи. Капельки пота, выступившие на лбу, прекрасно показывали, чего это ему стоило. Окинув настороженным взглядом присутствующих генералов, он кивнул бессменному Кейтелю и тот начал совещание. Паулюс слушал «Лакейтеля» вполуха, большую часть материалов к этому докладу он готовил сам. К тому же Кейтель, как всегда, сгладил самые острые моменты, не желая вызывать недовольство фюрера. Из его доклада выходило, что дела у Рейха не так уж и плачевны. Солдаты бодры и полны решимости разгромить врага. Немецкий народ славит своего великого фюрера и готов, не колеблясь ни минуты, отдать жизни за величие идей национал-социализма. Заводы работают круглосуточно и уже начали выпуск образцов новой техники, превосходящих советские аналоги по всем параметрам.

А противник наоборот — выдыхается. Большевики продвинулись вперeд самую малость, техники и людей потеряли в десять раз больше, по сравнению с Вермахтом, резервы исчерпали полностью. Осталось только хорошенько толкнуть это глиняное пугало, и оно непременно рухнет и покатится вспять до самой Москвы, разваливаясь по пути под ударами непобедимой германской армии.

Несомненно руку к этому докладу приложил вездесущий министр пропаганды. В последнее время он контролирует всю поступающую к Гитлеру информацию, объясняя своe вмешательство необходимостью щадить здоровье фюрера. Добровольно ли Борман уступил ему данную прерогативу — неясно. Глава партийной канцелярии в последнее время отошeл в тень, переключившись на решение других дел. А каких? Только Борман и знает.

Замигали лампочки освещения, задрожали столы и стулья, через толщу бетона долетели звуки разрывов. Русские начали очередную бомбeжку.

Фюрер отмашкой остановил Кейтеля, нашeл взглядом присутствующего на совещании командующего Люфтваффе и спросил.

— Геринг, скажите нам — что это?

— Бомбардировка, мой фюрер. — Ответил слегка опешивший рейхсмаршал.

— Я слышу, что это бомбардировка. — Продолжил Гитлер. — Но кто нас бомбит?

Паулюс переглянулся с сидящим радом генералом Кeстрингом. Не сошeл ли фюрер с ума?

— Русские самолeты, мой фюрер. — Настороженно отрапортовал Геринг, чувствуя подвох, но не понимая в чeм именно он заключается.

— И откуда они взялись? — Гитлер загонял старого соратника в невидимый тому угол.

— В последнее время они летают с аэродромов за Одером. — Геринг покрылся капельками пота. — Если будет необходимо, я могу предоставить полную информацию о расположении этих аэродромов.

— Геринг, не считайте меня идиотом! — Начал закипать Гитлер. — Я вас спрашиваю — откуда вообще они взялись?

— Мой фюрер, я не понял? — Растерялся рейхсмаршал.

— Вы, Геринг, лжец! — Взорвался Гитлер. — Вы всe прекрасно понимаете!

Фюрер вскочил со своего места, попытался по старой привычке пробежаться вдоль стола, но, совершив несколько шагов, вернулся на место и со стоном опустился в кресло.

— Вот ваши отчeты, Геринг. — Гитлер выхватил из приоткрытой папки несколько листов бумаги. — Здесь вы утверждаете, что ваши пилоты за последние два месяца уничтожили пять с половиной тысяч большевистских самолeтов.

Паулюс опустил взгляд в стол, пряча усмешку. Геринг никогда не отказывал себе в маленькой слабости — «слегка преувеличить» победы своих питомцев. Это «слегка» уже вошло в поговорку среди офицеров других войск, обиженных вопиющей несправедливостью распределения высших наград, большая часть из которых доставалась на долю пилотов Люфтваффе.

— Кто же нас бомбит, если вы уничтожили всю русскую авиацию? — Продолжил Гитлер.

— Мой фюрер, большевики перебросили дополнительные авиачасти с других фронтов. — Попытался найти оправдание рейхсмаршал.

— А там они откуда взялись? — Гитлер уже кричал, потрясая отчeтами люфтваффе. — За год войны вы подписали только своим экспертам наградных листов на тридцать тысяч уничтоженных русских самолeтов. А всего, по вашим отчeтам, большевики потеряли от шестидесяти до семидесяти тысяч единиц авиатехники от действий подчинeнных вам войск. Кто же тогда летает над Берлином?!

— Мой фюрер, я верю своим людям! — Рейхсмаршал решил проявить твeрдость.

— Вы верите! И поэтому подаeте мне заведомо ложные данные? — Гитлер отшвырнул в сторону отчeт Геринга. — А я не могу позволить себе роскоши просто верить! Я вынужден проверять ваши доклады и думать, как исправить нанесeнный вами вред.

Геринг вскинулся при этих словах.

— Мой фюрер, я всецело предан делу партии, и не считаю, что своей деятельностью приношу вред.

— Геринг, не надо на меня давить вашей преданностью! — Всe больше взвинчивался Гитлер. — Вы можете сколько угодно верить вашим лeтчикам и зенитчикам, но мне нужны достоверные данные, без которых я не могу планировать дальнейшие действия.

Паулюс украдкой глянул на часы. Это надолго. Фюрер сел на своего любимого конька, и теперь не успокоится, пока не выговорится. Самое главное не мешать ему в этом. Если пытаться возражать, как это делает командующий Люфтваффе, то данная вспышка красноречия продлится до бесконечности. А у генерала Паулюса намечено много дел на сегодняшний день, как и у других присутствующих на этом совещании.

Конечно, нужно признать, что фюрер прав. Недостаточно точные, не совсем достоверные, а порой и просто лживые данные, приходящие от командующих армиями, приносят больше вреда, чем явно недооценeнные полководческие дарования советских генералов. Сражения начала войны проиграли просто потому, что каждый генерал Вермахта и Люфтваффе старательно преувеличивал потери противника и преуменьшал свои, не торопился докладывать в Берлин о собственных неудачах, зато промахи большевистских генералов преподносил во всей красе. В результате получилось то, что получилось. Когда в ОКВ сообразили, что реальная обстановка сильно отличается от сообщаемой с фронтов, было уже поздно. Нужно было не корректировать действия наступающих армий, как были уверены в ставке фюрера, а спасать от тотального уничтожения их остатки.

Майский разгром немного отрезвил генералитет, но не надолго. Стоило наметиться успехам летнего наступления, как опять в Берлин полетели отчeты один одного сказочнее. В ОКВ оценили ситуацию, как окончательный перелом в войне, и прозевали сентябрьский удар противника. Вернее, наступления большевиков ожидали, но никто не мог представить себе, что удар будет такой страшной силы. В результате потеряли Силезию и отдали врагу остатки Польши.

Подвели итоги осенних боeв и вновь пришли к выводу, что потери большевиков катастрофически велики и в ближайшем будущем на широкомасштабные операции Красная армия не способна. Но ожидаемая передышка не состоялась. Противник нанeс новый удар в Пруссии, спустя совсем короткое время в Померании, ринулись вперeд войска остальных советских фронтов, не давая перебросить помощь терпящим бедствие частям группы армий «Померания». Итогом недооценки противника явились миллионные потери, восполнить которые нечем.

Паулюс в очередной раз начал набрасывать в голове план своего доклада, если, конечно, до него дойдeт очередь. Фюрер в прошлом месяце два раза прерывал совещания из-за плохого самочувствия. Не блещет он здоровьем и сейчас. А если эта вспышка гнева продлится и дальше, то всe совещание будет состоять только из неe.

А Гитлер перешeл на других присутствующих.

— Гудериан, где вы?

«Танковый гений Вермахта» не торопясь привстал со своего стула, повернулся к фюреру, приготовился выслушать свою долю горечи.

— Гудериан, вы докладывали, что наши новые панцеры по своим характеристикам намного лучше, чем танки большевиков.

— Это так, мой фюрер. — Подтвердил командующий последней танковой армии, сосредоточенной в окрестностях Берлина для решительной схватки с советскими войсками. Танки для неe собирали по всей Германии, сводили воедино отдельные полки и батальоны, выдeргивали из частей резерва самых опытных танкистов. Лучшие из худших, так как лучшие из лучших остались на полях сражений прошедшего года войны.

— Тогда почему большевики безнаказанно продвигаются на запад и скоро возьмут Берлин в кольцо? — Гитлер указал пальцем на висящую на стене карту Германии, на которой две стрелы советского наступления обтекали столицу Германии с севера и юга.

— Мой фюрер, у вас не совсем точные данные. — Гудериан отошeл к карте, взял указку и начал описывать ситуацию, сложившуюся в обеих полосах советского наступления. — Севернее Берлина нам удалось остановить танковые корпуса армии Рыбалко у Ораниенбурга. Сейчас там идут тяжeлые бои, противник пытается найти слабые места в обороне танкового корпуса Гота, но тому удаeтся сдерживать русских, несмотря на их численное превосходство.

Гитлер дeрнулся при словах о численном превосходстве, но нашeл в себе силы сдержаться.

— Южнее Берлинского укрепрайона русская танковая армия Катукова подошла к Цоссену, попыталась взять его с ходу, но была отброшена назад танковыми дивизиями Рейнгардта.

Паулюс позволил себе лeгкую усмешку. То, что командующий танковой армией пытается выдать за полномасштабное большевистское наступление, было всего лишь разведывательными рейдами отдельных бригад. Русские прощупывают оборону Вермахта на разных участках фронта и выбирают направление главного удара. По крайней мере, так охарактеризовал обстановку оберлейтенант танковых войск Эрнст Паулюс, недавно приезжавший проведать отца. Генерал пытался уговорить сына остаться в столице, но тот отказался, заявив, что «неизвестно, отец, где сейчас безопаснее».

Непонятно, удалось ли Гудериану ввести в заблуждение фюрера. «Тупой ефрейтор» не так наивен, как полагают некоторые. И то, что он молча выслушивает доклад командующего танковой армией, ровным счeтом ничего не значит. Взрыв может последовать в любой момент.

— Наши части не только сумели остановить противника, но и отбросили его обратно на восток, несмотря на подавляющее численное превосходство большевиков. — Продолжил Гудериан, решивший, что гроза прошла и фюрер в состоянии спокойно реагировать на неприятные новости.

Но он ошибался.

— Опять численное превосходство! — Взорвался Гитлер. — Объясните мне, Гудериан, откуда оно берeтся?

— Мой фюрер, противник перебросил под Берлин дополнительные части с других участков фронта. — Начал объяснение Гудериан.

— Гудериан, вы ещe больший лжец, чем Геринг! — Фюрер подскочил со своего кресла. — Не вы ли утверждали два месяца назад, что русские понесли в Померании и Пруссии катастрофические потери в бронетехнике и не смогут восстановить свои танковые армии по крайней мере полгода.

Гудериан промолчал. Такое утверждение было высказано им на самом деле.

— Мой фюрер, русские успели перебросить в Германию танковые части, находящиеся на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. — Пришeл на выручку Гудериану Гальдер, уволенный со службы в прошлом году, но в начале января вернувшийся обратно в ОКВ.

Как ни старался Гитлер привлечь к ответственности за участие в сентябрьском заговоре бывшего главу генерального штаба Вермахта, никаких доказательств его вины обнаружено не было. Все материалы следствия подтверждали его невиновность. Фюрер скрипел зубами в бессильной ярости, разгонял следственные группы, назначал новых следователей и всe повторялось по новой. В конце концов пришлось вернуть генерала Гальдера в генеральный штаб, впрочем пост главы этого штаба уже занимал генерал Гудериан. Но через два месяца задвинули в угол и «шустрого Гейнца», и началась чехарда с назначениями. Всe чаще, прибыв на совещание, генералы с удивлением узнавали, что за время их отсутствия фюрер успевал назначить на столь важный пост другого кандидата. Причeм сроки пребывания на данном посту становились всe короче и короче. Следует ожидать, что фюрер вскоре организует «дежурство по генеральному штабу», как съязвил Роммель.

— А там они откуда взялись? — Удивился Гитлер.

— С русских заводов, разумеется. — Ироничным тоном произнeс командующий танковой армией.

— Гудериан, не нужно выставлять меня дураком! — Взвился Гитлер. — Я прекрасно знаю откуда берутся танки. Намного лучше вас, между прочим. Я умею эти танки производить, а вы способны только терять их в бою и отдавать противнику в совершенно исправном состоянии!

Фюреру долго не решались показать данные о захваченных русскими немецких панцерах. Материал был настолько позорным для Вермахта, что его старались «затерять» среди других сообщений разведки. Но на беду генералов, данная информация какими-то неведомыми путями добралась до министра пропаганды, и вскоре легла на стол канцлера Германии. Два советских танковых корпуса были полностью укомплектованы немецким панцерами! Вспышка бешенства вождя германского народа была сродни извержению небольшого вулкана. Фюрер рвал и метал. Гудериан был немедленно снят с должности начальника генерального штаба, тут же отправлен в отставку и лишeн всех наград. Фюрер подумывал о подобных мерях и в отношении других танковых генералов Вермахта, и только вмешательство Бормана спасло их от позора. «Шустрый Гейнц» тоже прозябал в отставке неполные сутки. Понадобился командующий собранной из остатков былого величия танковой группировки, и его вернули на службу. Награды также возвратили.

— Считать я тоже умею! — Продолжал фюрер. — Если большевики потеряли за прошедший год пятьдесят шесть тысяч танков, как докладывали вы, то им попросту не из чего собирать те танковые армады, которые сейчас рыщут по просторам Рейха.

— Мой фюрер, у вас не совсем точные данные. — После недолгого замешательства Гудериан решился продолжить спор.

— Вы сами дали мне эти сведения! — Возмущению Гитлера не было предела. — Вы подали мне лживые цифры, а теперь пытаетесь обвинить меня в вашей же лжи!

Фюрер перешeл на личности, продолжая извергать на Гудериана и других участвующих в совещании генералов такие слова, что присутствующие в зале девушки-стенографистки от стыда покрылись пунцовыми пятнами.

Паулюс стиснул зубы. Выслушивать этот поток оскорблений было унизительно, офицерская честь требовала отреагировать на столь мерзкие слова. Хотя бы просто встать и уйти. Но чем это может закончиться? Разжалованием, а то и расстрелом. А семья? Что с ней будет? Концлагерь?

Нужно терпеть, хотя бы ради жены и детей. Когда-то же это прекратится.


«Кажется мы перестарались с чисткой генеральских рядов», — размышлял группенфюрер Гейдрих, наблюдая реакцию генералов на словесные выпады Гитлера. Нагнали на людей такого страха, что те от собственной тени шарахаются. А с кем же реализовать дальнейшие планы?

Группенфюреры «чeрных дивизий» хороши как исполнители, но «играть их» лучше втeмную. Не дай бог, которого нет, как учит доктрина национал-социализма, они проявят собственную инициативу, а ещe страшнее, если попытаются думать своими заплесневелыми мозгами. Претворять в жизнь чужие идеи мироустройства — это одно, а пытаться самому побывать в роли если не бога, то хотя бы демиурга низшего ранга, совсем другое.

Генералы тоже не подарок, но хотя бы приказы грамотно выполняют. Откровенных глупостей, в стиле Дитриха, не допускают. Послали же боги соратника. Наверное в тот день им было не до просьб эсэсовского генерала.Услышал Вотан, он же Один, краем уха невнятную молитву, щeлкнул пальцами в промежутках между нескончаемыми здравницами и послал Гейдриху в качестве помощника обергруппенфюрера Дитриха, прямолинейного как автобаны Рейха. Хотя, скорее всего это был Локки, а не Один. Только «отец обмана» мог так изощрeнно пошутить над замыслами группенфюрера Гейдриха.

«За неимением «гербовой» пишем на клозетной», — группенфюрер вспомнил любимое присловье своего учителя русского языка. Когда в июле прошлого года окончательно стал понятен расклад сил в этой войне, Гейдрих пришeл к выводу, что пора учить русский язык, и велел подыскать себе такового среди пленных русских офицеров, владеющих немецким языком.

Подполковник Охрименко начал обучение с того, что в течении десяти минут излагал своe мнение о войне, фюрере, немецкой армии, самом будущем ученике. На хорошем русском мате. Ни разу не повторившись.

По приказу группенфюрера этот монолог записали на магнитофон. Вернее, писали все беседы Гейдриха с русским, а не только эти откровения. На следующем «уроке» группенфюрер встретил своего учителя несколькими выражениями из его речи. Русский подполковник хмыкнул и сказал по-немецки: «Действительно научиться хочет». Впрочем, оказался он украинцем, а не русским. Но по мнению самого подполковника Охрименко, никакой разницы между «москалями» и «хохлами» не было.

— Напридумывали дурацких кличек. — Ворчал Охрименко. — «Хохол», «кацап», «бульбаш». Будто не из одного корня росли. Отец у меня из Чернигова, мать рязанская, дед по материнской линии мордвин, второй дед казак запорожский, отцовская мать полячка, другая бабушка стопроцентная русачка. Ну и кто я после этого?

Действительно кто? Задачка такая, что всему расовому институту Розенберга старательно чесать затылки, высчитывая соответствующие проценты «чужеродной» крови.

С этим заведением ещe предстоит серьeзный разговор. В будущем. Непременно и обязательно. Кое-кому нужно объяснить, что нехорошо шастать по кладбищам, выискивая надписи на надгробных плитах. Особенно у ближайших родственников людей, которым повезло взлететь на властную верхушку. Такое любопытство может плохо закончится. Группенфюрер Гейдрих постарается растолковать чересчур пытливым ревнителям чистоты арийской крови, что его мать ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ. Какое бы имя она не носила при жизни.

Русский подполковник прав, отметая границы между родственными народами. В самих немцах намешано столько разной крови, что всерьeз воспринимать тезис о «чистоте крови германских народов» могут только откровенные кретины. Сам Гейдрих к ним не относится, и постарается, чтобы среди его ближайших соратников и сподвижников таких болванов не наблюдалось. Но кое-кого он оставит с единственной целью — хорошенько покопаться в родословной «великого фюрера».

Впрочем, русско-украинский подполковник не признавал своей роднeй украинских националистов, верой и правдой служащих Рейху. «Даже не однофамильцы», — eрничал Охрименко, после того как встретил среди них «свидомого» с такой же фамилией. Не называл он сторонников Бандеры и Мельника и украинцами. «То ж свидомы галичане», — пояснял он группенфюреру на одном из уроков, — «третью часть они поляки, на осьмушку австрияки, на щепоточку гуцулы, и мадьяр чуток капнуло».

Нужно сказать, что бандеровцы советского подполковника тоже не жаловали, обзывая украинца Охрименко «москалeм» и татарином.


Что же всe-таки произошло вчера с группой оберфюрера Брокмана? Убиты? Взяты в плен? Спросить не у кого. Запредельная секретность повернулась против самого группенфюрера Гейдриха. Никто из вырвавшихся из города солдат, после его взятия русскими, ничего конкретного сказать не может. Из сопровождавшего Брокмана взвода разведки уцелел только один человек, вернее прорвался только один. Но он серьeзно ранен и в ближайшее время ничего рассказать не сможет. Не прояснил ситуацию и ефрейтор, вытащивший раненого разведчика. По его словам, в момент начала русской атаки обершарфюрер Шнитке находился за пределами здания, выбранного его подразделением в качестве опорного пункта. Шнитке был ранен в первые же секунды боя, и ефрейтор Гофман вынужден был эвакуировать раненого товарища, не вступая в бой с русской штурмовой группой. Врeт, конечно.

Успел ли Фридрих покинуть здание до штурма? Если да, то дела не так уж и плохи. Русские только облегчили штандартенфюреру Франку переход линии фронта, а на той стороне он сумеет сориентироваться. Вот только захочет ли выполнять задание и возвращаться обратно?

Одни вопросы и никаких ответов.

Послать что ли на ту сторону подполковника Охрименко? Но поверят ли ему? Попавший в плен солдат не внушает доверия, а офицер под двойным подозрением. Могли завербовать, могли запугать, сломать пытками и голодом в конце концов. Пока будут проверять искренность вернувшегося подполковника, время безвозвратно утечeт. Его и так не хватает, а в связи с начавшимся наступлением русских оно ускорило свой бег многократно, и летит курьерским поездом, не обращая внимания на отчаянные крики не успевших к моменту отхода временного экспресса.

Хотелось бы знать, случайно ли на участке перехода русские поменяли свои части. Вместо обычной стрелковой дивизии там оказались головорезы из десанта и морской пехоты. Генерал Рейнгардт, обнаруживший такой подарок у себя под боком, отдал под суд начальника разведки своего танкового корпуса, просмотревшего смену советских подразделений, и сейчас раздумывает брать ли ему обратно этот город или не трогать это осиное гнездо.

Гейдрих прислушался к словоизлияниям главнокомандующего Вермахта. Фюрер начал повторяться. То что Геринг «жирная свинья», а Гудериан «тупой баран» было сказано ещe год назад, после первых же поражений на Восточном фронте. Получили тогда свои клички и другие военачальники Вермахта. Состав «скотов в погонах» с той поры не поменялся. Эпитеты стали намного жeстче, но всe равно им далеко до словесных излияний подполковника Охрименко. Предложить что ли фюреру пополнить свой словарный запас несколькими русскими «загибами»? Хотя бы простейшими посылами в самые интересные места человеческого организма.

Впрочем, фюрер уже выговорился. Это понятно по изменившейся громкости обвинений, меньшей амплитуде взмахов руками, потускневшему взгляду. Эмоции излиты, пора искать выход из сложившейся ситуации. А выхода не предвидится. Это понимают все, в том числе и фюрер. Просто ему не хочется признавать, что невозможно обратить время вспять и вернуть те благословенные годы, когда одного его слова хватало для того, чтобы заставить трястись от страха всю Европу.

Сегодня не плюют в сторону Германии только самые трусливые. Вся европейская сволота, ещe год назад преданно лизавшая зад Берлину, вдруг озаботилась своим свободолюбием. Обзавелись собственным мнением, словно не бегали несколько месяцев назад за консультациями в германское посольство по самым пустячным причинам. Самые преданные союзники спешат перебежать на сторону противника. Вернее, союзниками они были до первых поражений Вермахта, а сейчас просто вынужденные попутчики. Не предали только потому, что страх перед большевиками больше, чем перед гневом Гитлера. Толку от них и раньше было мало, когда они хоть как-то управляли своими странами, а теперь вся эта свора только зря ест хлеб. Хлеб, которого уже не хватает немецкому народу. Будь воля группенфюрера Гейдриха, он бы с радостью поменял всех этих полудрузей, полулакеев на несколько тысяч немецких военнопленных. Захотят ли русские? От пленных немецких солдат толку намного больше, чем от этих «лучших представителей» народов, захваченных большевиками стран. Немцы умеют работать, а на что способны эти?

Когда фюрер спасал от большевистского плена правительства подвластных Рейху стран, у него ещe сохранялись иллюзии о степени влияния бывших правителей на народы своих стран. Теперь даже ему понятно, что это были напрасные надежды.

Все эти правительства в изгнании беспробудно пьянствуют, таскаются по шлюхам, сорят деньгами, спеша растранжирить украденное у своих народов золото. И ничего не делают для помощи Рейху. Если не считать неиссякаемые славословия в адрес фюрера.

Впору радоваться постоянству врагов, раз предают самые верные друзья.

Количество врагов у Рейха растeт в геометрической прогрессии. Чем ближе русские к Берлину, тем больше стран вдруг осознают каким вселенским злом является Третий Рейх и торопятся объявить войну Германии. Не сделали это до сих пор только племена людоедов в Африке и Океании. И то только потому, что не знают о существовании этого Рейха.

Пора думать куда уносить ноги, если не удастся договориться с русскими. Каудильо Франко укроет на некоторое время, но надолго в Испании задержаться не получится. Слишком известная фигура группенфюрер Гейдрих. Попробовать отсидеться в Швеции? У него там есть солидные связи, но русские поторопились предупредить шведское правительство о недопустимости укрытия нацистских преступников.

Гейдрих усмехнулся гримасе судьбы. Столько лет рваться на вершину власти только для того, чтобы оказаться в списке преступников. Неприятно. А каково фюреру?

Фюрер разрешающе махнул рукой. Ожидавший этой команды Гальдер продолжил доклад, но фюрер его уже не слушал. Все силы ушли на выяснение отношений с генералами, вравшими ему все эти годы. Он давал им всe, чего они только могли пожелать. А что в ответ? Ложь, ложь и ещe раз ложь во всe возрастающих масштабах. А когда он ловит их на обмане, генералы делают обиженные лица и начинают городить враньe по новому кругу.

Гейдрих прекрасно понимает фюрера. У самого спина просто свербит от презрительных взглядов, которыми его провожают военные аристократы. Выскочек не любят нигде, а в германской армии в особенности. Всe-таки большевики были правы, когда открыли путь наверх всем, кто сумеет туда выбраться. Конечно, революционными водоворотами наверх вынесло много всякой людской накипи, а то и откровенного дерьма. Но большевики нашли в себе силы устроить капитальную чистку своих рядов. А вот фюрер сделать правильный выбор не смог. Или ему не дали те, кто дергает за невидимые немецким народом ниточки, заставляющие канцлера Германии послушно дeргаться в такт пожеланиям денежных мешков, приведших его к власти девять лет назад.

Три дня назад в разговоре с Гиммлером фюрер сказал, что нынешняя ситуация это месть преданных ими штурмовиков. Конечно, фюрер всегда был изрядным мистиком и вера в месть давно покойных командиров штурмовых отрядов для него вполне естественна. Но доля истины в этом есть. После «ночи длинных ножей» у фюрера почти не осталось соратников, их заменили последователи. А это две различные категории людей.

Сподвижники привели Гитлера к власти, терпели вместе с ним презрение и насмешки, помогали подниматься с колен после очередной неудачи, убеждали и запугивали народ. Да, они нередко критиковали его решения, спорили и пытались внушить ему свою точку зрения, могли плюнуть в сердцах и уйти, но потом возвращались, чтобы помочь ему в трудную минуту.

А он? Предал их, как только дорвался до власти. Сделал ставку на генералов и отправил своих друзей к стенке.

Друзей после этого не стало. Появились последователи великого и непогрешимого фюрера. Преданные на словах, но презрительно плюющие в спину «австрийскому выскочке», когда он теряет контроль над ними. Славящие принятые им гениальные решения, и посмеивающиеся в своeм кругу над «тупым ефрейтором». Примазывающиеся к его успехам, и готовые при первой же неудаче переложить на него ответственность за свои промахи.

Что и происходит сейчас. Фюрер перестал быть счастливым талисманом и настала пора избавиться от него. Пока нет желающих мараться открыто, но это ненадолго. Ещe пара хороших оплеух от Красной армии и генералы с радостью обменяют жизни фюрера и его ближайшего окружения на почeтный мир с каким-либо из противников.

Группенфюрер Гейдрих и сам близок к подобному решению, в генеральском варианте его не устраивает только то, что в искупительную жертву, которую готовы принести военные, входит и его голова. А это неправильно!

Кейтель старательно избегает самой главной на сегодняшний день новости. Неужели, надеется промолчать? Гитлер всe равно ведь узнает позднее. Но тогда его гнев обрушится на голову того, кто принесeт плохую весть, а генерал Кейтель отговорится тем, что не владел информацией.

Русские начали давно ожидаемое наступление в Венгрии, и ситуация там катастрофическая. Абвер прозевал подготовку противника к наступлению, или же адмирал Канарис решил не делиться полученной информацией с армейскими штабами. Как бы там ни было, но удар пришeлся в самое неожиданное место и судя по паническим воплям с венгерского фронта сила удара превзошла даже самые пессимистические ожидания. У советских генералов там обнаружилась ещe одна танковая армия. Интересно, как Гудериан будет объяснять еe появление. Опять переброской с Дальнего Востока, или придумает что-то новое?

Можно было бы заподозрить главу Абвера в предательстве, но разведка самого Гейдриха докладывает о том, что адмирал давно и целеустремлeнно налаживает контакты с другим противником. Канарис всегда был англоманом и неудивительно, что за мирными соглашениями он отправился к посланцам туманного Альбиона. Ему недостаточно печального опыта Роммеля? Или он надеется, что к нему там отнесутся по другому? Да и успеет ли он довести до конца свою тщательно продуманную операцию. Уже на протяжении трeх недель на стол фюрера ложатся старательно подобранные сотрудниками группенфюрера Гейдриха материалы о контактах адмирала Канариса с сотрудниками английского и американского посольств в Швейцарии. Оформленные в виде сомнений, они не содержат прямых указаний, а всего лишь прозрачные намeки. Пусть фюрер попсихует сам и заставит нервничать главу Абвера. И Абвер и его глава ещe нужны Рейху, вернее Гейдриху. Когда надобность в них исчезнет, то можно будет скормить их кровавому Молоху под названием Гестапо. Верховный «жрец» этого заведения «Папаша Мюллер» не откажется от такого подарка.

Гейдрих почувствовал чей-то взгляд. Слегка повернув голову, он скосил глаза в противоположную от фюрера сторону. Так и есть. Канарис сверлит гневным взглядом своего главного конкурента по разведке. Наверняка, что-нибудь узнал о доставленных Гитлеру сведениях. Гейдрих внутренне рассмеялся. Если бы вы, дорогой адмирал, знали обо всех приготовленных документах, то не сидели бы здесь, а уже переходили франко-испанскую границу через одно из окон, приготовленных специально для подобных случаев. Вот, только делать этого не следует. На перевалах до сих пор стоит премерзейшая погода, дуют сильные ветры, которые «совершенно случайно» сбросят вас в ближайшую пропасть.

«Пауки, мерзкие пауки в банке», — с раздражением подумал группенфюрер Гейдрих. Готовы сожрать друг дружку ради призрачной власти, делить наследство пока живого вождя, и при этом воспринимать его только, как случайно уцелевшее препятствие на властной лестнице.

Приближeнные фюрера всегда были такими. Без умения «жрать» себе подобных наверх не выберешься. Чистюли, цепляющиеся за понятия честности и порядочности, остались далеко внизу, если не переселились в лучший мир. Жалеть о них не стоит. Слюнтяи, ставящие душевные терзания выше чувства превосходства над другими и вполне осязаемых материальных ценностей, сопровождающих взлeт наверх.

С такими трудно иметь дело. Ими нелегко управлять и почти невозможно предугадать, что они посчитают приемлемым для себя, а что вызовет у этих людей чувство отвращения.

Группенфюрер Гейдрих предпочитает циников. Вот они для него просты и понятны. Ими легко управлять, используя «морковку» выгоды. Но здесь тоже есть свои подводные камни. Циник легко предаeт других по приказу свыше, но столь же легко продаст и своего покровителя, когда посчитает нужным.

Фюрер в своe время сделал ставку на циников и сейчас получил свору потенциальных предателей и убийц. Понимает ли он это? И если понимает, то что собирается предпринять? Адольф Гитлер в последние полгода не доверяет даже Дитриху, которого столько лет величал своим другом. Непонятно, чем его мог насторожить простодушный Зепп Дитрих. Обергруппенфюрер никогда не умел плести интриг, по крайней мере, самостоятельно. Даже под чутким руководством своего нового друга Гейдриха он умудряется натворить глупостей. Но всe же фюрер перестал ему доверять. Радует хотя бы то, что ни Дитрих, ни сам Гейдрих не попали в список подозреваемых в организации сентябрьского покушения.

В прошлом году пришлось изрядно потрудиться, подливая мутной воды самых разнообразных слухов в водоворот сплетен, возникших сразу после покушения. Большого труда это не представляло. Там шепнуть словечко, в другом месте сотворить на лице маску загадочности, в ответ на чужое слово, в третьем с самой искренней гримасой отрицать очевидные вещи. Пустить в свободное плавание парочку сомнительных документов, нацеплять грифов секретности на ничем непримечательные бумажки, уничтожить под видом важной информации всякий хлам, пылящийся в архивах, а вот действительно важные документы закопать так глубоко, что только он сам и сможет их найти в случае необходимости. Геринга он решил не сдавать. Серьeзных доказательств не было, да и нужен ещe «толстый Герман». Восемь месяцев назад он свою задачу не выполнил. Нужно дать ему ещe один шанс. Не самому же мараться. Пусть «наци номер два» отправит к праотцам горячо любимого фюрера германского народа, а вот тогда можно и потрясти его за жирное брюхо.

Гейдрих давно перестал пугаться мыслям об этом. Гитлер уже списан в утиль и не понимают этого только откровенные глупцы. Речь идeт только о том, кто и когда осмелится на окончательное решение данного вопроса. А также о том, кто сможет получить от этого максимальную выгоду.

Плохо то, что заинтересованные лица слишком затянули решение этой проблемы. Большевики на месте не стоят. А чем дальше они продвинутся на запад, тем более жeсткие требования начнут выдвигать на переговорах. Может получиться так, что Германию обкорнают по самый Рейн, а то и подальше. Отдавать захваченное обратно русский медведь не пожелает. Группенфюреру Гейдриху дали это понять ещe при самых первых контактах, когда он только прощупывал реакцию противника. Заключить мир там были готовы в любой момент, но только на своих условиях. «Торг здесь неуместен», — посмеивался подполковник Охрименко, копируя какого-то литературного персонажа.

Близкое знакомство с русскими по крови, как пленный советский подполковник, или по воспитанию, как штандартенфюрер Франк, открыло перед Гейдрихом простую истину. Противника, или будущего союзника, он не знает. Идеологические штампы главного творца лжи Геббельса о «тупом полуживотном стаде», он не принимал всерьeз и раньше, но всю многогранность русского характера осознал только сейчас. Пришло также понимание того, какую великую глупость они совершили напав на Советский Союз. Сотворили себе врага из народа, который не остановится ни перед чем, если пожелает отплатить своему обидчику.

— Или грудь в крестах, или голова в кустах, — поучал своего высокопоставленного ученика подполковник Охрименко, знакомя Гейдриха с русскими пословицами, потом зло усмехнулся и добавил, — надо будет, мы все ляжем, но от вашей Германии камня на камне не оставим.

— Как же, подполковник, вы с такими настроениями в плен попали? — сыронизировал Гейдрих.

— Контуженный был. Вот и попал. — Ответил Охрименко. — А если бы руки в тот момент работали, то чеку выдернуть сумел бы.

Русского подполковника действительно взяли со «смертной» гранатой в кармане разгрузочного жилета. Большевики не желают попадать в плен после близкого знакомства с теми зверствами, которые немцы устраивали над советскими военнопленными в начале войны.

Та бессмысленная жестокость осталась в прошлом. Солдаты Красной армии ответили на неe со всем размахом русской души, что отрезвило даже самых упeртых сторонников теории о «неполноценности» славянских народов. Расовое превосходство лучше доказывать на слабых, сильный противник тебя самого переведeт в третьесортные народы. Что и произошло.

Нарастающая ожесточeнность боeв просто пугала. Никто из противников не хотел уступать. Всe чаще полученный результат не оправдывал понесeнные потери. Надо прекратить эту бойню, пока убыль людей не стала катастрофической. А то не с кем будет восстанавливать Германию, вернее тот огрызок, который ему удастся удержать в своих руках.

Неслышными шагами к столу заседаний проскользнул один из новых адъютантов Гитлера. Фюрер перестал доверять и им, меняя офицеров на этом месте с завидным постоянством. Ещe ни один не пробыл в должности адъютанта дольше месяца. Подчинeнные Гейдриха просто не успевали составить подробный психологический портрет нового любимца фюрера, как на его месте возникал новый.

Адъютант наклонился к уху Гитлера, шепча ему какую-то важную новость.

Гейдрих напрягся. Что ещe произошло в Рейхе за время его нахождения на этом совещании?

Русские начали ещe одно наступление? Если да, то на каком участке?

Или англичане что-то предприняли? И опять тот же самый вопрос — где?

Кто-то из подчинeнных группенфюрера Гейдриха поплатится за его неведение. В окопы! Проветривать закостеневшие мозги и приводить в чувство русскими танками.

— Что! — Вскочил со своего кресла фюрер. — Кейтель! Почему я узнаю новости из передач московского радио?

Сенсации не состоялось. Гитлер всего лишь узнал о наступлении в Венгрии. Опять побеснуется с десяток минут и успокоится. Ничего исправить в возникшей там ситуации не сможет ни генеральный штаб, ни главнокомандующий Вермахта. Хотя фюрер ещe не избавился от веры в то, что его личное вмешательство может спасти даже самую безнадeжную ситуацию.

Пусть тешит себя надеждой.

— Мой фюрер, я собирался доложить о ситуации в Венгрии в конце совещания, когда будет получена дополнительная информация об обстановке севернее Будапешта. — Отпарировал Кейтель упрeк Гитлера.

А «лакейтель» молодец. С ходу придумать такое оправдание. Или он заготовил его заранее?

Какой дополнительной информации он ожидал? Уточнял глубину русского прорыва? Большевики пробили фронт с ходу. После двухчасовой артподготовки на направлении главного удара советских войск ничего живого не оставалось. Советские дивизии прошли в походных колоннах, как утверждали немногочисленные уцелевшие защитники того участка фронта.

Хотя, Кейтель и в самом деле может не знать реальную обстановку. Сам Гейдрих, как глава СД, получает сведения из первых рук, от своих людей приставленных им ко всем армейским штабам ещe в августе прошлого года. А в ОКВ информация поступает через длинную цепочку штабов всех уровней. А там не торопятся информировать вышестоящее начальство о неудачах, надеясь на то, что русский подполковник называет одним странным словом «авось». Не стоит забывать и о том, что каждый последующий штаб старательно сглаживает неприятные шероховатости доклада подчинeнных, переправляя наверх всe более благостное сообщение. На выходе из «испорченного телефона» даже самые страшные новости становятся не такими пугающими. Вряд ли самому Кейтелю известно о том, что фронт уже прорван.

Гейдрих понимает фронтовых генералов. В подобной ситуации реальной помощи от Берлина ждать не приходится, а вот вреда от непредсказуемой реакции фюрера будет с лихвой. Лучше попытаться самим исправить ситуацию, а если не получится, то можно и доложить. «Семь бед — один ответ».

Гимлер предлагал доложить, но Гейдрих не согласился, мотивируя свое несогласие тем, что фюрер в приступе ярости начнeт снимать командующих армиями, перемещать их с одного места на другое, сковывать их инициативу приказом согласовывать все свои решения с вышестоящими штабами, то есть с ним самим. Так уже было во время битвы за Померанию. Вряд ли генералы захотят «два раза наступать на одни и те же грабли».

Группенфюреру Гейдриху пришлись по вкусу русские пословицы и поговорки. Они настолько всеоблемьюще обрисовывали многие ситуации, возникающие в жизни, что из них можно было составлять подробные инструкции на все случаи жизни.

Одну из таких инструкций, представляющих собой шуточную песню, группенфюреру Гейдриху довелось выслушать. На взгляд практичного немца там было слишком много ненужного пессимизма, но впечатление она производила.

Век живи и век учись, дураком останешься.

Коль за деньги не помрeшь, доживeшь до старости.

Меньше спроса с дурака, кто его обидит,

А дурак дурака издалeка видит.

Группенфюрер взглянул на Канариса. Не про них ли с адмиралом этот куплет?

Хочешь вылететь в трубу, станешь горьким пьяницей.

Иль очутишься в гробу под страстную пятницу.

Двум смертям не бывать, от одной не скрыться.

Лучше взять пузырeк и опохмелиться.

В тот день они с подполковником Охрименко действительно «приняли» по русскому выражению. Причeм не шнапс или коньяк, а именно русскую водку. Подполковник даже заставил своего немецкого ученика выпить полный стакан водки, чего тот не делал даже будучи флотским офицером. Причeм, пить отчего-то нужно было из больших гранeных стаканов, а закусывать непременно чeрным хлебом и кусочком селeдки. Почему?

Охрименко объяснял необходимость этого существующим на его родине ритуалом, без соблюдения которого настоящим русским себя не почувствовать. «Настоящим русским» Гейдрих почувствовал себя утром, когда от адской головной боли хотелось умереть. А советский подполковник весело скалился и с самым серьeзным видом просвещал своего немецкого собутыльника о том, что «голова это кость, а кость болеть не может».

Дальше в лес, тем больше дров. Может это к лучшему.

Что же ты моя любовь, смотришь туча тучею.

Не обманешь не продашь, перестань-ка мучиться.

День и ночь, сутки прочь. Дальше как получится.

Не перестарался ли он с вживанием в шкуру врага? Тем более, что врагом вот этого вот советского подполковника Рейнгард Гейдрих уже не воспринимает.

А Охрименко? Воспринимает ли он как врага группенфюрера Гейдриха?


Вновь забежал давешний адъютант, торопливыми шагами пересeк расстояние от двери до места фюрера, положил перед ним лист бумаги. Близоруко щурясь Гитлер прочeл принесeнный документ, отложил его в сторону. За столом молчали. Гитлер провeл взгляд вдоль всего стола, ненадолго задерживаясь на каждом из присутствующих. Добрался до Канариса, удивительно спокойным голосом сообщил тому:

— Поздравляю вас, адмирал, с эффективной работой вашей разведки.

Гейдрих стремительно проводил в голове сортировку возможных событий, выискивая то, которое могло вызвать такую реакцию у фюрера. Наконец догадался. Подтверждая его догадку, фюрер продолжил, уже для всех присутствующих.

— Наш посол в Италии сообщает — сегодня утром англичане начали высадку в Сицилии.

10 мая 1942 года восточнее Цоссена

— Вася, сумеешь там подняться? — Лейтенант Банев указал своему механику-водителю на крутой склон, выводящий из балки на вершину соседнего холма.

Костин осмотрел склон, провeл биноклем по всей длине балки, выискивая более удобное место, но не нашeл.

— Если дождя не будет, то заползeм. — Костин сдвинул шлемофон на затылок, вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот и добавил. — Но можем фрикционы сжечь.

Володька промолчал. Сам знает, что можно сжечь. Но это самое удобное место, и самое неожиданное. Вряд ли немец будет ожидать атаки с этой стороны. Если оберлейтенант такой же вeрткий как его братец, то повозиться с ним придeтся.

Володька хлопнул своего водителя по плечу, скользнул внутрь башни. Можно возвращаться. Разведку провели, черновые намeтки предстоящего боя готовы, осталось нанести возможные маршруты на карту и прикинуть время на выполнение каждой намеченной операции.

— Ну, что командир — сможем? — Встретил лейтенанта наводчик Сергеев.

— Конечно сможем, лишь бы Ганс не передумал. — Ответил за командира механик-водитель.

— Не кажи гоп. — Одeрнул Костина радист Михеев.

— Да, ладно тебе. — Ответил мехвод. — Братца евонного сожгли и этого оберлейтенанта сделаем.

Костин стронул танк с места и, подрабатывая левой гусеницей, развернул его на обратный курс. Прикрываясь крутым склоном балки от наблюдения со стороны противника, тридцатьчетвeрка прошла с полкилометра до прорезающего эту балку железнодорожного полотна и повернула в сторону расположения первого батальона шестнадцатой танковой бригады. Как только танк удалился от передовой на безопасное расстояние, Володька открыл люк и выбрался на башню, вслед за ним показался Сергеев. Приятно обдувало встречным ветерком, холодило разгорячeнные в духоте башни лица. Солнце пригревало совсем по-летнему, прокаливая броню на солнечной стороне так, что тепло чувствовалось изнутри. Володька достал пачку Казбека, подарок командира бригады, прикурил сам, угостил наводчика. Под мерное раскачивание танка Володька то наклонялся вперeд, то слегка откидывался в сторону кормы. Всe было привычно и знакомо, как будто не отсутствовал полгода. И даже развалины железнодорожной станции, оставленные тридцатьчетвeркой по правому борту, не отличались от подобных где-нибудь в Силезии. Тот же экипаж, тот же танк под номером сто тридцать три. Вернее, танк другой. Новейшая модификация Т-34, очень сильно отличающаяся от их первой машины. «Старушка» первого выпуска, на которой начинали войну, осталась в Раве Мазовецкой на перекрeстке трeх улиц, где в них угодил снаряд немецкой гаубицы. Что с ней? Скорее всего, уже переплавили. Может быть, часть того металла и в этом танке.

Володька осматривал окрестности станции, отбитой у немцев три дня назад. Он в том бою не участвовал. Их маршевая рота только добралась до штаба бригады, и они ожидали, когда полковник Герман найдeт время для решения их участи. Сказать, что в бригаде обрадовались их прибытию, значит, ничего не сказать. Они были первым пополнением за три недели непрерывного движения вперeд. Шестнадцать новеньких танков с экипажами были желанным подарком судьбы, за который представители бригад, входящих во Второй танковый корпус, едва не передрались. Речь шла уже о том, чтобы кидать жребий на отдельные взвода, когда командир корпуса генерал Петров отдал приказ направить всю прибывшую технику в Шестнадцатую бригаду, вернее в Гвардейскую Шестнадцатую танковую бригаду. Танкисты ещe не привыкли к новому званию, но не забывали упомянуть это новое отличие при каждом удобном случае.

Полковник Герман мудрил недолго. Вся рота в полном составе отправилась в третий батальон, понeсший наибольшие потери за время наступления. Капитан Косых превратился из командира маршевой роты в комбата-три. Марек Сосновский и все остальные сокурсники лейтенанта Банева стали взводными в переформированном батальоне. А вот сам Володька, как и ожидалось, попал в свою роту. Но не взводным, как думал он.

— А, Банев! — Обрадовался комбриг, обнаружив в строю прибывшего пополнения знакомое лицо. — Вовремя ты. Очень вовремя. — Выслушав доклад бывшего старшины, полковник Герман продолжил. — Отправишься в первый батальон, примешь под командование третью роту, Игнатова я сегодня в комбаты перевeл.

— Товарищ полковник, как роту? — Поразился Володька. — Я ведь и взводом ещe не командовал.

— Что ж ты, капитан, так плохо своих курсантов учил? — Комбриг повернулся к капитану Косых. — Им приказ, а они свои пожелания в ответ.

Володька густо покраснел, хотя понял, что полковник шутит. Тот тут же подтвердил его догадку.

— Взводным там твой дружок Данилов управляется. И неплохо управляется. Так что, лейтенант Банев, извольте выполнять приказ.

— Есть принять третью роту, товарищ полковник. — Отрапортовал Володька.

— Тут тебя, кстати, два сюрприза ждут. — Продолжил комбриг. — Один приятный, а другой не очень. Ну, да сам узнаешь. — Полковник хлопнул по плечу новоиспечeнного командира роты и отправился к ожидавшему его «газику».

Может быть, командиру бригады визит корреспондентов «Красной звезды» казался приятным сюрпризом, но вот самому лейтенанту Баневу вцепившийся в него клещом кинооператор казался сущим наказанием. Необходимость позировать перед камерой, выполняя не совсем понятные, а порой и просто дурацкие требования, сильно напрягала. Так не стой, туда не гляди, рукой в сторону врага показывай. С этой стороны к танку не подходи — солнце съeмке мешает. Комбинезон сними — орденов не видно.

Володьки хватило ровно до вечера. Доведeнный глупыми, с его точки зрения, пожеланиями до белого каления, он сорвался и высказал корреспондентам всe, что он о них думает. Как ни странно, помогло. Кинооператор сдвинул пилотку набок, почесал за ухом и улыбнулся.

— Меня Всеволод зовут. Можно Сева. — Сказал кинооператор, имеющий такое же, как у Володьки, звание лейтенанта. — А то мы всe по званиям, да по званиям.

— Владимир. — Буркнул Володька.

— Сильно мешаем? — Вмешался в разговор второй посланец «Красной звезды», носящий майорские погоны. — Ты, Владимир, не обижайся. Работа у нас такая.

— У меня, товарищ майор, тоже работа, и не менее важная, чем у вас. — Примирительным тоном продолжил Володька. — Мне надо роту принять, а я перед вами живую статую изображаю.

Корреспондентов на некоторое время удалось сплавить в другие роты, и внимательно посмотреть, что же ему досталось. Спасибо старшему лейтенанту Игнатову, потери в роте были минимальными. В безвозвратных потерях числились две машины и один экипаж. Причeм, ни одного танка не потерял третий взвод, которым уже два месяца командовал старшина Данилов. Игнатов при встрече сказал, что будь у Кольки офицерское звание, то быть бы ему ротным. А ведь Колька ни словом не обмолвился об этом, когда письма писал. Скромняга. Володька знает с пяток человек, которые не преминули бы непременно и обязательно сообщить об этом всем друзьям и знакомым. Сам таким был, не так уж давно. Сейчас поумнел. А неприятное известие прибавило уверенности в том, что выпячиваться нужно поменьше.

А всe-таки комбриг неправ. Приятных новостей было больше, чем одна. Намного больше. Бог с ними с корреспондентами, назвать их появление приятным безоговорочно сможет только мехвод Костин. Но и к плохим это событие не отнесeшь.

А хорошие новости.

Экипаж жив и здоров. Не возражали стать командирским танком, хоть это и опаснее.

Комбат Игнатов его бывший комвзвода. Большими друзьями они не были, но хорошо, когда твое начальство знает тебя не понаслышке, как и ты его.

В батальоне его ждали три письма. Одно от родителей, которых он ещe месяц назад предупредил о том, что последующие письма ему нужно отправлять на прежнее, и будущее, место службы. Одно от школьного друга, с которым они изредка переписывались с самого начала войны. Генка воевал в Норвегии, сейчас у них было затишье и он торопился написать письма всем своим друзьям и знакомым. А третье — от Ванды! Тогда, в прошлом году, они с Вандой и адресами обменяться не успели. Отправились на спецоперацию танки сержантов Банева и Данилова, а обратно на хутор пана Збышека не вернулись. Осталось приятное воспоминание о красивой девушке, да и только. Поэтому, получив письмо с удивительным адресом «Красная армия, Первая танковая армия, старшине Баневу», Володька заподозрил глупую шутку. Но внутри лежала фотография Ванды, подтверждающая, что письмо действительно от неe, и два тетрадных листа, исписанных по-польски с вкраплениями русских и белорусских слов. Сам лейтенант Банев в этой тарабарщине разобрал едва ли третью часть, твeрдо уяснив только то, что Ванда обнаружила статью о нeм в случайно попавшем на их хутор номере «Огонька». Название журнала было единственным словом, которое он понял сразу, а об остальном пришлось догадываться. Ну ничего, разберeтся он с ротными делами, найдeт Марека Сосновского и заставить перевести письмо от корки до корки.

А известность не так уж и плоха. С одной стороны не очень приятно, когда на тебя пялятся незнакомые люди и пристают с дурацкими вопросами. А с другой, написала Ванда на конверте чуть ли не «на деревню дедушке», а письмо добралось до адресата.

А неприятное известие…

— Тут тебя уже вторую неделю с той стороны вызывают. — Сообщил лейтенанту Баневу старшина Данилов, как только они нашли время поговорить в спокойной обстановке.

— Кто? — Удивился Володька.

— Подожди немного. — Колька посмотрел на часы. — Через десять минут сам услышишь.

Через десять минут, подтверждая германскую пунктуальность, со стороны немецких позиций донесся призыв к старшине Баневу выйти на связь на одной из стандартных частот немецкой танковой рации.

Вскоре радист Михеев обнаружил искомую частоту, на которой голос с сильным акцентом повторял то же самое.

— Чего тебе надобно, Ганс? — Откликнулся Володька, выслушав это обращение.

— Я не есть Ганс, я есть Густав. — Поправил лейтенанта Банева голос с той стороны.

— Чего тебе надо, Густав? — Повторился Володька.

— Я есть искать старшина Банев. — Ответил немец. — Я просить сказать ему, что я его искать.

— Я, лейтенант Банев, слушаю тебя. — Володька оторвался от наушников, посмотрел на Кольку. — Вы ему отвечали?

— Отвечали, но с нами он говорить не захотел, ждал тебя.

С той стороны проявился другой голос, говорящий по-русски почти без акцента, наверняка переводчик.

— Если ты тот Банев, который нам нужен, то должен знать, куда попал твой первый снаряд в панцер гауптманна Оберта. — Начал разговор переводчик.

— Ни первым, ни вторым снарядом мы в него не попали. — Володька усмехнулся столь примитивной проверке. — Третьим снесли командирскую башенку, четвeртым сорвали левую гусеницу, а пятым подожгли.

На той стороне молчали, наверное переводчик пересказывал немцам то, что посчитал нужным сообщить русский лейтенант. Минуты через три рация ожила.

— А куда попал в твой танк гауптманн Оберт? — Продолжил проверку переводчик.

— Никуда ваш Оберт не попал. — Отрезал Володька. — Осколками черенок лопаты перерезало, да брезент продырявило.

Брезент пришлось латать, новый выдавать отказались наотрез. Истины ради, надо признать, что немец третьим снарядом почти попал. Скользнул по башне и снeс ящик с зипом, приваренный на левой надгусеничной полке.

С самого начала войны всe, что можно было отправить из внутренностей танка наружу, перенесли на броню. Даже личные вещи экипажа требовали хранить в специальных ящиках, наваренных на башне. Поначалу так и делали, пока не пришлось выкинуть на ветошь посечeнные осколками до состояния лохмотьев две телогрейки.

— Я есть обер-лейтенант Густав Оберт. — В наушниках возник голос первого немца, вызывавшего старшину Банева. — Я вызывать тебя, лейтенант Банев, на дуэль.

— С какого перепугу? — Не понял причину вызова Володька.

— Я есть брат гауптманн Хайнц Оберт. — Объяснил немецкий танкист после некоторого молчания. — Я вызывать тебя, лейтенант Банев, на дуэль.

— Да пошeл ты со своей дуэлью… — Володька разъяснил немцу, куда он должен отправиться со своим вызовом.

— Это не есть по-рыцарски! — Продолжил немец после того, как ему перевели пожелания русского лейтенанта.

— Слушай, обер-лейтенант, наверняка, не первый год воюешь, не надоело в солдатики играться? — Взъярился Володька. — Свою жизнь не жалеешь, об экипаже подумай.

Слушавший эту перепалку старшина Данилов только удивлeнно качал головой. А дружок-то повзрослел. Прежний Володька Банев непременно ухватился бы за идею устроить дуэль. А этот начал о последствиях думать. Хотя абсолютно прав. Это командиру танка позволительно рисковать без особой надобности, а ротный такого права не имеет.

— Это не есть игра! — Начал оправдываться немецкий танкист. — Я дать слово тебя сжечь! Своей семья слово дать.

— Ты среди родственников один припадочный? — Поинтересовался Володька. — Или ещe кто-нибудь есть?

— Со мной воевать мой младший брат. — Ответил немец после недолгого молчания. — Он тоже дать слово.

— А что же вы бабушку с собой не взяли? — Язвительно спросил Володька.

— Зачем бабушку? — Удивился обер-лейтенант, замолчал на минуту, потом продолжил уже злым голосом. — Я говорить серьeзно. Будем шутить после дуэль.

— Слушай, Густав Оберт, если у тебя с головой непорядок, то обращайся к врачам. — Володька решил поставить точку в разговоре. — Успокоительного попей, больничным воздухом подыши. Когда угомонишься, тогда поговорим.

Володька отключил связь и снял наушники, повернулся к Кольке Данилову.

— А в бригаде об заклад бьются — сожжeшь ты немца или нет. — Данилов протянул руку к пачке с Казбеком, подаренным лейтенанту Баневу командиром бригады.

— Добрые вы тут все. — Володька угостил друга, закурил сам. — А меня спросить нужно?

— Вот и спрашиваем? — Колька откинулся спиной на броню башни, протянул ноги к моторному жалюзи танка, на котором они выслушивали немца.

— Других забот у меня нет, кроме как дуэли с его немецким благородием устраивать.

— А Михеев с Костиным на каждом углу трезвонят, что жить немцу осталось ровно до того момента, как их командир назад вернeтся.

— Коль, не трави душу. — Володька отмахнулся от надоедливого комара, зудевшего над ухом. — Подвернeтся этот Густав в бою, сожгу за милую душу, но устраивать показательные догонялки со смертью не собираюсь.

Друзья замолчали, наблюдая, как солнце неторопливо опускается к горизонту, раскрашивая дальний край неба всеми оттенками красного. Скорее всего к ветру, но может и дождь случится.

— Кто-нибудь его видел? — Спросил Володька, но видя непонимание в глазах друга, пояснил. — Танк у него какой?

— Вроде как «четвeрка». — Ответил Данилов. — Но странная какая-то. Пушка очень длинная и башня явно другой формы. Близко он не подходил, издалека себя показывал. Да и обвешанный экранами по всем бортам, ничего кроме них не видно.

Володька согласно кивнул головой. Немцы после близкого знакомства с гранатомeтами на все свои панцеры приваривали сплошные экраны. Предпочитали ограничивать и без того не очень хороший обзор, чем рисковать получить в борт кумулятивную гранату.

От гранатомeтчиков спасало, но соваться с таким украшением под стволы противотанковых орудий было столь же опасно, как и без них. Кумулятивных снарядов противотанкистам поставляли совсем немного, а бронебойной болванке без разницы, что с экраном, что без него. С экраном даже лучше — целится проще.

Вучилище проводили эксперименты с разной защитой от гранатометных выстрелов, как немецких, так и своих собственных. И сплошные листы тонкой брони навешивали по немецкому примеру, и сетчатые экраны ставили, и наваривали по бортам в два слоя отработанные гусеничные траки, как делали на фронте. Самой лучшей защитой были какие-то плоские коробки, привезeнные на полигон в один из последних дней испытаний. Ни одна граната пробить их не сумела. Что там было внутри, курсантам не говорили. Преподаватели и сами этого не знали, но с гордостью демонстрировали будущим офицерам обваренную этими коробками «тридцатьчетвeрку», выдержавшую восемь попаданий из РПГ-2.

Жаль только, что такие коробки всего лишь проходили испытания, а на серийных машинах в заводских цехах пристраивали сетчатые экраны, гарантированно спасавшие от немецких фаустпатронов, и с некоторой оговоркой от выстрелов родного РПГ.

На сто тридцать третьем танке командира третьей роты лейтенанта Банева были наварены траки, eлочкой внахлeст вдоль бортов. На башне же кроватная сетка в два слоя. Такую защиту велел изготовить ещe старший лейтенант Игнатов. На больших расстояниях она спасала даже от выстрелов РПГ, а не подпускать противника вплотную входило в обязанности мотострелков и экипажей машин поддержки бронетехники. В штат роты входили две «мясорубки» с шестиствольными пулемeтами и один лeгкий танк с автоматической двадцатимиллиметровой пушкой, предназначенный для тех же целей.

Заслуга всe того же Игнатова. Пока остальные командиры рот чесали затылки в раздумьях, нужны ли в подразделении бронемашины другого типа, бывший командир роты выпросил их все для испытаний. Не прогадал. Ни одного танка от действий гранатомeтчиков рота не потеряла. Спустя пару недель вновь прибывшие машины этого типа распределяли уже с шумом и криком по жребию. Сомневающихся в эффективности их применения к тому времени не было.

В училище им показывали ещe одну новинку — боевую машину пехоты. Тот же лeгкий танк, совмещeнный с бронетранспортeром. Спорили о еe необходимости до хрипоты. Противники упирали на недостатки, сторонники выпячивали достоинства.

Противники резонно указывали на слабую броню, бесполезную в столкновениях с танками пушку малого калибра в двадцать миллиметров, на то, что десанта она берeт меньше чем БТР.

Сторонники доказывали, что если не гнать БМП по-глупому на противотанковые батареи, как было в начале войны с лeгкими Т-26, то эти недостатки достоинствами станут. Какой танк сможет восемь человек десанта с собой взять? И не на броне, открытой всем ветрам и прочим капризам погоды, а внутри корпуса. Калибр у пушки не позволяет с танками бороться? Забрось внутрь машины пару гранатомeтов, вот и противотанковое средство с собой. Десантников в два раза меньше, чем в бронетранспортeре? Зато пушка есть, а ещe спаренный с ней пулемeт, а у БТРа только пулемeт.

В конце концов, самые разумные предложили у пехтуры спросить, что для неe лучше — бежать за танком, или в нeм, то есть в БМП, ехать?

Как узнал Володька после приезда, первые эшелоны с этими машинами в армию генерала Катукова пришли ещe в начале апреля. Только распределили их по механизированным корпусам армии. Посчитали, что там они нужнее.

Впрочем, всe чаще раздаются голоса, что нужно корпуса армии переформировать. В танковый корпус добавить мотопехоты, а в механизированных корпусах увеличить количество танков, приведя их, таким образом, к единому штатному расписанию. Первые попытки это сделать предпринимались ещe в начале года, но передышка между боями тогда оказалась слишком короткой. Не получится и сейчас. Разве что после взятия Берлина.

В училище всех мучил вопрос — закончится ли война после захвата вражеской столицы. Люди далeкие от фронта считали, что так, скорее всего, и будет. Офицеры фронтовых частей, знакомые с противником не из бодрых репортажей радио и газет, а из собственного опыта, придерживались мнения, что одним Берлином не ограничится. Нужно дойти не только до Эльбы, а хотя бы до Везера, чтобы противник захотел садиться за стол переговоров. А пожелает ли наше командование заключать мир? Так что воевать ещe не одну неделю, как мнится некоторым в далeком тылу, и даже не один месяц, как бахвалится радист его экипажа Михеев, а скорее всего не менее полугода, в чeм уверен и сам лейтенант Банев, и его друг старшина Данилов, и другие осторожные в оценках офицеры и солдаты их батальона.

Как всe-таки быстро привыкли к новым званиям. Ещe полгода не прошло после указа о введении звания офицер, а уже и «Офицерский вальс» появился. «И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука», — напел Володька строку песни, которую часто ставили на танцплощадке «Дома офицеров». Девушки просто млели от этих слов, поглаживая пока ещe не офицерские, а курсантские погоны.

И была среди них одна студентка медицинского института по имени Настя.

Володька вздохнул, вспоминая голубые глаза, вздeрнутый носик, яркие губки бантиком на красивом лице, обрамлeнном светлыми волосами. Хотя… Ничего и не было, кроме нескольких танцев, да одного шутливого поцелуя в щeку, когда он всe-таки напросился проводить еe до дому. Даже фотографии нет, которой можно было бы похвастаться перед друзьями. Настя в день их последней встречи всe отшучивалась, да через предложение вспоминала Ванду, про которую прочитала в той злополучной статье из Огонька. Марек Сосновский проболтался, что Володька и есть тот самый знаменитый старшина Банев. Глаза Настиных подруг при этом известии загорелись огоньком интереса, а вот у самой Насти погасли. «В заповеднике не охочусь!» — шутила она, когда курсант Банев попытался разузнать причины охлаждения их отношений.

Володька вздохнул. «Заповедник имени Ванды…» А как же еe фамилия?

Теперь лейтенант Банев рассмеялся. Жених называется. Фамилию невесты не знает. Да и какой жених? Детская влюблeнность, закончившаяся так же быстро, как и началась. Если бы не Михеев с его длинным языком, давно позабылись бы и взгляды Ванды, и еe лицо.

Володька покосился на карман, в котором ждало своего часа письмо «прекрасной полячки». Выкинуть что ли? Или отдать тому же Михееву, пусть отдувается за свою болтливость.

— Командир, комбат на связи. — Из соседнего люка, оттеснив Сергеева, высунулся заряжающий Сорокин. — Спрашивает, когда будем.

— Сейчас будем. — Ответил Володька. — Почти добрались.

Что же там произошло, что Игнатов вышел на связь? Ведь обо всeм договорились. Не стоит забывать и о жeстком запрете на переговоры открытым текстом, действующим в армии с начала этого года. Танкисты вспоминали анекдот о том, что детей вначале учат ходить и говорить, а потом требуют, чтобы они сидели и молчали. С радиосвязью то же самое. В начале войны приучали пользоваться рациями, а теперь приучают молчать в эти же рации.

Немцы тоже молчат. Знают, что в ответ на излишнюю болтовню заявляются штурмовики, и тогда решившиеся на долгий разговор по рации клянут свою болтливую глупость. Если, конечно, живыми останутся.

Оберлейтенант храбрый человек, раз не побоялся авианалeта. Или дурной. На войне, очень часто, это одно и то же.

Интересно, а самого лейтенанта Банева куда нужно отнести? К храбрым или дурным?

— Да, что ж мне теперь разорваться что ли? — Пробормотал Володька, вспоминая любимый анекдот капитана Косых про обезьяну, выбиравшую себе место или среди умных, или среди красивых.

В железнодорожном депо, служащем третьей роте ангаром и казармой одновременно, возвращения их тридцатьчетвeрки уже ждали. Вдоль стены нервно прохаживался командир батальона старший лейтенант Игнатов.

Володька спрыгнул с брони, подошeл к комбату.

— Товарищ старший лейтенант, командир третьей роты лейтенант Банев прибыл. Проводили разведку местности перед боем.

— Чего вы там высматривали, лейтенант? — Излишне официальным тоном встретил своего ротного комбат.

— Возможные пути безопасного подхода к немецким позициям. — Отрапортовал Володька, не сдержался и добавил. — Что случилось, командир?

Игнатов кивнул головой в сторону выхода из депо и направился на улицу. Банев пошeл за ним. У вывороченного танком шлагбаума командир батальона остановился, смахнул пыль с лежащих рядом шпал и сел на них. Володька устроился рядом. Игнатов вытащил пачку папирос, протянул своему подчинeнному, дождался, когда тот возьмeт папиросу и прикурил сам. Комбат не торопился начинать разговор и Володька благоразумно сохранял молчание. Когда начальство посчитает нужным просветить его о цели своего прибытия, тогда и он заговорит. Наконец Игнатов отбросил окурок в сторону, отряхнул с колен пепел и заговорил.

— Может, Володь, передумаешь прогулку устраивать.

— Что-то важное произошло, командир? — Спросил Банев по-прежнему официальным тоном, хотя они с Игнатовым были на «ты» и по имени ещe с начала войны, после того, как танк сержанта Банева на третий день войны спас экипаж взводного Игнатова, подбив вышедший в тыл взвода немецкий панцер.

— Командарм в нашей бригаде. — Ответил Игнатов. — Пока в штабе, а потом должен по батальонам проехаться. Мне комбриг час назад позвонил, предупредил, что у нас будет непременно.

— А ты разведку боем отменишь? — Володька посмотрел в глаза своему комбату.

— Ты же знаешь, что не могу. — Ответил старший лейтенант Игнатов. — Не в моих силах.

— Вот и я не могу, хоть и в моих силах. — Пояснил лейтенант Банев.

— Сожгут ведь. — Комбат начал приводить доводы, способные подействовать на решение командира третьей роты. — Или ты в самом деле веришь, что этот Густав в одиночку на бой выйдет?

— Не веру, конечно. — Володька покачал головой. Оберлейтенанту Оберту он не верил, и не надеялся, что немец верит ему. Да и какая может быть вера обычному лейтенанту. И пожелает он быть честным, да кто ж ему позволит. Если советское командование желает воспользоваться романтическими бреднями немецкого танкиста, то почему его непосредственные начальники должны поступать по-другому.

— Так чего же ты на рожон лезешь? — Удивился Игнатов.

— А иначе всей ротой на рожон придeтся лезть. — Володька напомнил комбату сложившуюся ситуацию. — И сколько нас тогда сгорит?

Игнатов промолчал. Самому всe прекрасно известно. Разведку боем провести приказано, огневые точки противника узнать необходимо, рисковать машинами и экипажами придeтся. И ничего здесь не изменишь. Лейтенант Банев сам напросился на такой вариант. Когда вчера его роте, как самой полнокровной из всех, предложили прощупать огневые точки немцев, то он почти сразу предложил воспользоваться рыцарскими бреднями немецкого оберлейтенанта. Если на нашей стороне заключают пари на исход боя, то и на той интерес к возможному поединку вряд ли меньше. Можно быть уверенным, что вся имеющаяся у немцев оптика будет нацелена на место предстоящей дуэли. А тем временем взвод старшины Данилова по неглубоким балкам, пересекающим нейтралку, сможет под шумок подобраться поближе к немецким позициям, тогда больше будет вероятность того, что не сгорит вся рота в будущей разведке.

Спорили недолго. Игнатов пытался отговорить командира третьей роты от ненужного геройства, остальные офицеры роты после недолгого колебания согласились. Молодые взводные даже завидовали своему ротному, что именно ему выпал шанс поучаствовать в дуэли. Пацаны ещe, месяца два на фронте. Один Данилов с первого дня войны, но и тот дал согласие, надеясь на удачливость своего друга.

— Справишься ты с немцем? — В который раз за прошедшие сутки поинтересовался старший лейтенант Игнатов.

— Должны, Вань. — Ответил Володька, перейдя на обращение по имени. — Братец его, конечно, вeртким был, но уже девять месяцев червей могильных кормит, а мы, как видишь, живы и здоровы.

— Не хвались на битву едучи. — Напомнил командиру третьей роты народную мудрость старлей Игнатов.

— Да мы не хвалимся. Мы, так, старое вспоминаем. — Отмахнулся Володька.

— Ну, раз ты всe решил окончательно, — комбат приподнялся со шпал и хлопнул по плечу лейтенанта Банева, — ни пуха, ни пера вам.

— К чeрту! — Ответил как и положено в таких случаях командир третьей роты, отдал честь своему командиру батальона и отправился готовить свой танк к дуэли с немецким оберлейтенантом.


Облако наконец-то убралось в сторону и вершину холма осветило яркое солнце. Густав прикрыл глаза и раскинулся на подстеленном брезенте. Блаженное тепло растекалось по телу, солнечные лучи обрабатывали кожу, восстанавливая привычный ещe с Испании загар. В Африке с солнечными ваннами было намного лучше, но и здесь можно найти такой момент, когда скупое северное солнце позволяет прокалить кожу до вполне приличного цвета. Не коричневый цвет канувшей в лету рубашки штурмовиков, с которой сравнил его кожу отец, когда Густав впервые приехал в отпуск из Ливии. Но на «кофе с молоком» здешнее солнце вполне могло расщедриться.

Раздались шаги. Гельмут — угадал Густав. Только он один из экипажа так подволакивал ногу, последствие заработанного ещe в детстве перелома. Гельмут уселся рядом, дожидаясь когда командир соизволит открыть глаза. Понимая, что блаженная нега закончилась и пора возвращаться в такой привычный и такой мерзкий реальный мир, оберлейтенант Оберт открыл глаза. Гельмут, как всегда, жевал травинку. И где он их только находит? Даже в ливийской пустыне он никогда не расставался со своей привычкой. Гельмут как-то проговорился, что жевать травинки он начал для того, чтобы бросить курить. После того, как они нахлебались дыма в горящем панцере под Гвадалахарой, Гельмут, единственный из экипажа имевший солидный опыт курильщика, вдруг обнаружил, что не переносит табачного, да и любого другого тоже, дыма. Густаву с Хайнцем было проще. Брат вообще никогда не курил, а Густав иногда баловался, стараясь выглядеть более мужественно в глазах знакомых девушек. С дурной привычкой пришлось расстаться, о чeм Густав никогда не жалел.

— Густав, русский осматривал поле. — Сказал Гельмут, окончательно возвращая своего командира к реальности.

— Значит решился! — Оберлейтенант приподнялся со своего импровизированного ложа, начал неторопливо одеваться.

Густав единственный из экипажа ни минуты не сомневался, что русский обязательно согласится. Раз он вышел на поединок с Хайнцем, то не должен отклонить и их предложение. Ну что ж, пусть выходит. Они здесь появились раньше на четыре дня и успели подготовить своему противнику парочку весьма неприятных сюрпризов.

— Густав, скажи мне: зачем тебе это нужно? — Гельмут не часто пользовался законным, приобретeнным долгим сроком совместной службы, правом называть своего командира по имени, и если он это сделал, значит он недоволен, просто не высказывает своe недовольство открыто.

— Понимаешь, Гельмут, мне действительно это нужно.

Густав задумался над продолжением фразы. Ему это в самом деле нужно. А вот зачем? Он и сам толком сказать не может.

Отомстить за брата? Несомненно. Но только ли месть толкает его на это?

Желание славы? После штурма Каира, славы у него в избытке.

Полузабытая детская ревность к успехам старшего брата? И это есть, но где-то на самых дальних задворках сознания.

Въевшаяся в кровь потребность в риске? Рисковать можно и более разумным способом.

Гельмут промолчал, принимая и такой вариант ответа. Он вообще не отличался словоохотливостью после Испании. Густав вдруг решился задать вопрос, который волновал его уже несколько лет. Но Хайнц отвечать на него отказался, а выпытывать данную информацию у Гельмута Густав не осмеливался, пока был жив брат. Похоже пришло время его задать.

— Гельмут, ответь мне на один вопрос. — Густав помялся, думая как правильно составить предложение, но понял, что говорить нужно открыто, не изобретая витиеватых фраз, призванных скрыть истинную подоплeку его любопытства. — Гельмут, почему вы поссорились с Хайнцем?

Гельмут посмотрел на своего командира каким-то особенным взглядом, перекинул травинку в другой угол рта, смочил губы языком и спросил:

— Ты помнишь Испанию, Густав?

Оберлейтенант Оберт удивился. Как он может забыть свою первую войну? Ему стоило таких трудов вырваться на неe. Он до сих пор помнит материнские слeзы и обидчиво поджатые губы отца, увещевания бабушки и презрительные взгляды, бросаемые дедом на его новенькую форму. Как давно это было. Второй год в могиле дед, простивший в конце концов своих внуков. Ушeл в отставку отец, воспользовавшись правом возраста и заработанных на трeх войнах ран. Уже и Хайнца нет, а он до сих пор помнит страх первого боя. И так злившую молодого и глупого Густава Оберта заботливую опеку старшего брата.

— Но какое отношение это имеет к вашей ссоре?

Насколько помнил Густав, до самого конца той войны между командиром панцера фельдфебелем Хайнцем Обертом и механиком-водителем Гельмутом Краузе были самые дружеские отношения. Всe как отрезало после возвращения. Гельмут не писал и не звонил, не приезжал к ним в гости, к великой радости мамы и бабушки, твeрдо уверенных в том, что «этот выскочка с окраин плохо влияет на Хайнца и Густава». Конца войны сам Густав, лечившийся после ранения в Германии, не видел, и мог только предполагать причины ссоры между двумя другими членами их экипажа.

— Понимаешь, Густав, твой брат стал слишком серьeзно относиться ко всему этому. — Гельмут указал рукой на колышущийся под ветром флаг со свастикой, уложенный на корме их танка.

— Но ведь ты сам втянул его в ряды «наци»! — Удивлению Густава не было предела. С самого первого дня появления в их доме Гельмута Краузе, покойный ныне дед невзлюбил гостя именно за пропаганду идей нацизма. Отец не высказывал недовольства открыто, но и он не был в восторге от этих посещений. О маме с бабушкой и говорить не стоит. И вдруг человек, принeсший учение национал-социализма в их семью, обвиняет брата в том, что тот слишком увлeкся этими идеями.

— Да, это моя вина. — Согласился Гельмут. — Но я сам искренне верил в дело Гитлера, пока не побывал на войне. — Гельмут выплюнул изжeванную травинку, извлeк из кармана новую, отправил еe в рот и продолжил. — А твой брат всeго лишь играл в забавную игру под названием «национал-социализм», пока тоже не побывал на войне.

Густав ждал продолжения, а его собеседник прервался, то ли собираясь с мыслями, то ли решая, что именно можно рассказать командиру о той давней ссоре.

— В самом конце войны нам в поддержку дали марокканцев, или нас в поддержку им. Ты их должен помнить. Они всe время были где-то неподалeку, но ни разу не взаимодействовали с нами вплотную. — Гельмут опять перекинул травинку и облизал губы. Чувствовалось, что данный разговор ему неприятен, но он решился избавиться от этого груза. — Нам в тот день не повезло захватить госпиталь республиканцев.

Густаву пока не понятна была логика рассказа. Почему не повезло?

— Я там встретил одну медсестру, француженку из добровольцев. Ты же знаешь, их там много было. — Гельмут уставился пустым взглядом себе под ноги. — Жанной еe звали. Она по-немецки довольно хорошо говорила, а я кое-как по-французски изъяснялся. Всe просила меня взять их госпиталь под охрану… — Гельмут прервался, погонял травинку из одного угла рта в другой, сплюнул густую слюну и продолжил. — Я ещe посмеялся над еe страхами. От кого защищать? Мы ж не дикари какие-то? Про марокканцев я тогда не подумал.

Густав внутренне замер. Про развлечения этих верных псов Франко он слышал, но ещe ни разу ему не приходилось выслушивать рассказ непосредственного свидетеля.

— Оставили мы их тогда, по своим делам уехали. А когда вернулись… — Гельмут окаменел лицом. — В еe палатке целый десяток этих зверей в человеческом обличии находился. А на полу Жанна валялась. Ещe живая… Но без кожи… Кровавый ошмeток человеческого тела, который ещe пытался кричать от жуткой боли… А эти нелюди весело хохотали при каждом звуке, который она издавала…

Густава начало мутить. Он, конечно, предполагал, что захваченную медсестру ожидало изнасилование. Но такого жуткого развлечения любой нормальный человек и представить себе не мог.

— Вышел я тогда из палатки как в тумане, добрался до своего панцера, завeл двигатель и по этой палатке проехался. — Гельмут перевeл взгляд вдаль. — Вперeд-назад, вперeд-назад, вперeд-назад… Пока крики этих тварей слышны были.

Гельмут замолчал. Молчал и Густав, не решаясь прервать страшный рассказ.

— Соображать я стал, когда от палатки только куча кровавых лохмотьев осталась, вперемешку с человеческими внутренностями. — Продолжил Гельмут. — Представил в каком виде панцер и погнал его к речке, которая неподалeку протекала. Загнал танк в речку и вдоль неe около километра гнал, пока не засел в песчаной косе на повороте. Выбрался из танка, а меня всего колотит как от лихорадки, зубы стучат, пальцы трусятся. Вспомнил, что под сиденьем у меня бутылка коньяка припрятана была и обратно в панцер. Отхлебнул несколько глотков, вроде полегче стало. Решил я тогда в лагерь идти, бутылку, естественно, с собой прихватил. Пока шeл почти всю оприходовал, в общем оказался я в нашей палатке пьяный до полного изумления.

Гельмут поменял травинку и продолжил.

— Проснулся я оттого, что по лагерю испанцы вместе с нашими офицерами бегают. Выясняют — кто с марокканцами расправился. Наши, конечно, всe отрицают. И машины все на месте, и люди в наличии. Вдруг слышу к моей палатке идут. И голос знакомый говорит, что «этот негодяй здесь».

Гельмут в очередной раз замолчал.

— Я не понял, а причeм тут ваша ссора с Хайнцем? — Спросил Густав.

— Предал меня твой брат! — Отрезал Гельмут. — Сам пришeл к испанцам и указал — кто это сделал и где он находится.

Пришла пора молчать Густаву Оберту. В голове вертелись самые разные обрывки фраз, пытались сложиться в осмысленные предложения, но каждый раз получалась какая-то белиберда. Наконец нужные слова были найдены.

— Почему он это сделал?

— Я же тебе говорил, что он стал слишком серьeзно относиться ко всему этому. — Гельмут опять кивнул в сторону флага со свастикой. — Я его тогда тоже спросил — почему? Он мне так и ответил — «ради сохранения дружбы между борцами за общее дело».

Густав вдруг подумал о том, что испанцы не должны были выпустить Гельмута живым.

— Как ты уцелел?

— Я тогда представил себе, как марокканцы с меня живьeм кожу сдирают, и решил, что живым не дамся! — Гельмут нервно дeрнул губами в некоей пародии на улыбку. — Схватил трофейную гранату, которыми мы в лагере республиканцев разжились, чеку выдернул и пообещал взорвать себя вместе с теми, кто меня арестовывать пришeл. Испанцы врассыпную. Один Хайнц остался. Тогда мы с ним и поговорили в последний раз. — Гельмут в первый раз за всe время разговора посмотрел в лицо своему командиру. — Я был уверен, что он просто за свою жизнь испугался, ведь по танку всe равно бы узнали, кто это сделал. А он мне бред «про общее дело и единение борцов с коммунизмом». — Гельмут отвернулся и закончил усталым голосом. — Я с нелюдями и людоедами объединяться не желаю, какими бы идеями они свои звериные инстинкты не оправдывали.

— А потом? — Спросил Густав.

— А потом меня наши лeтчики в ближайший самолeт затолкали и на взлeт. Вместе с гранатой. Я еe над лагерем марокканцев выкинул. Они в это время в центре толпились и орали что-то. Надеюсь, попал. — Гельмут усмехнулся. — Затем меня в «тeтушку Ю» посадили и в Рейх. В Германии шум поднимать не стали, погоны, награды, партийный значок втихую с меня долой, и в отставку. Я, откровенно говоря, концлагеря ожидал, но обошлось.

У Густава возник ещe один вопрос.

— А почему ты пошeл в мой экипаж?

— Ты позвал. Я пошeл. — Гельмут пожал плечами, демонстрируя, что не понимает смысл заданного вопроса.

Густав не нашeлся что сказать.

— Густав, у меня к тебе одна просьба. — Гельмут поменял очередную травинку. — Не бери Карла с собой. Не нужно малышу в этом участвовать.

Густав опять промолчал. Мать слeзно умоляла его взять младшего брата с собой. Она почему-то была уверена, что в экипаже старшего брата еe любимый Карл будет иметь больше шансов уцелеть. Густав не стал еe переубеждать, хотя считал, что намного лучше было бы упрятать его в одном из тыловых гарнизонов поближе к западным границам. Но не сложилось. Старые армейские друзья отца попали под подозрение в нелояльности при расследовании прошлогоднего покушения на фюрера и были отправлены в отставку. Те же немногие из них, кто ещe удержался на старых местах, старались поменьше привлекать внимание к себе. Пришлось забрать шестнадцатилетнего Карла с собой и зачислить радистом в свой экипаж.

— Мне кажется, Гельмут, что когда-то ты точно также уговаривал Хайнца не брать в экипаж меня. — Густав покачал головой. — Почему?

— Вольно или невольно ты будешь стараться уберечь его, не подставить борт, у которого он сидит. Значит ограничишь нас в манeвре. — Пояснил Гельмут. — Хайнц поступал точно так же в том бою под Гвадалахарой.

— Я постараюсь сделать так. — Заверил своего механика-водителя оберлейтенант Оберт, встал и направился к стоящему за холмом танку.


«Эмка» остановилась у относительно целого здания железнодорожного вокзала, позади и впереди генеральской машины лихо затормозили «козлики» взвода охраны. Бойцы торопливо высыпались из открытых кузовов «газиков» и заняли позиции вокруг «эмки». Генерал Катуков кивнул на них и сказал полковнику Герману.

— Видишь как. Скоро и до сортира с бронетранспортeрами провожать будут.

БТР тем временем подтянулся к опередившим его легковушкам, развернулся позади кавалькады, пулемeтчик поводил стволом крупнокалиберного ДШК, оценивая сектор обстрела. Из приоткрытой двери БТР показались снайперы прикрытия, повертели головами в поисках наилучшего места и направились в сторону вокзала.

После покушения на маршала Тимошенко, устроенного польскими диверсантами месяц назад прямо в центре Варшавы, охрана генералитета была усилена в несколько раз. Меры безопасности иной раз доходили до абсурда. Личная охрана имела право не выполнять приказы охраняемых лиц, если эти указания противоречили инструкциям, составленным для подразделений охраны. Генералы ворчали, но терпели. Тимошенко уцелел только благодаря идиотскому, с точки зрения профессионала, желанию диверсантов покрасоваться. Польская шляхта всегда была склонна к красивым жестам. Сделают на медный грош, а уж шуму на десяток злотых. Не был исключением и этот случай. Наказать «пшеклентого москаля» решили красиво. С швырянием гранат и стрельбой из пистолетов под громкие крики «ещe польска не сгинела». Не обошлось и без прекрасных панeнок, спешащих пожертвовать свои жизни на алтарь польской вольности.

Непонятно, зачем устраивали этот балаган? Семeн Константинович ездил по городу в открытом лимузине, реквизированным в каком-то из польских гаражей. Хороший стрелок мог спокойно снять его с любой из окрестных крыш, даже из обычной винтовки. А уж снайпер не оставлял маршалу Тимошенко никаких шансов уцелеть. Но шляхетский гонор потребовал показательной казни, и отправились на верную смерть молодые дурочки с букетами цветов, в которых весьма неумело были упрятаны немецкие противопехотные «колотушки». Букеты рассыпались уже на стадии замаха, а дальше летели ничем не прикрытые гранаты, прекрасно видимые со всех сторон. Одну из них поймал сам Семeн Константинович и немедленно зашвырнул под днище своего автомобиля. Вторая попала в капот двигателя и отлетела обратно, прямо под ноги стоящим у дороги жителям города. В итоге, у маршала Тимошенко ранение обеих ног, шофeр и сопровождающий представителя Москвы польский офицер получили тяжeлые контузии. А в толпе семь трупов и два десятка раненых различной степени тяжести. Погибли и обе «бомбистки». Дублирующая группа с пистолетами показала себя не с лучшей стороны. Когда прогремели взрывы и раздались крики раненых, заполошно завизжали женщины и перепуганная толпа ломанулась в разные стороны, только один из трeх пистолетчиков рискнул выхватить «вальтер», а двое побежали вместе со всеми. Они остались живы, а вот их более безрассудного товарища перепуганные люди просто забили ногами. Насмерть.

Хотя, везение это относительное. Когда советская контрразведка пришла по их души, то обнаружила несостоявшихся героев, повешенных на перекладине футбольных ворот. Садистки повешенных, так, чтобы кончики пальцев касались земли. Один из них к тому времени уже успел остыть, а вот второй ещe боролся за свою жизнь, отталкиваясь онемевшими пальцами от утоптанного вратарями пятачка земли. Кто их так? То ли соратники по борьбе, за проявленную трусость, то ли польская «беспека», не желающая давать в руки советских следователей опасные ниточки. А вдруг расследование приведeт к «люблинскому правительству»?

Похоже, что и привело. Пользуясь шумихой вокруг покушения на советского маршала, генерал Берлинг устроил основательную чистку среди офицеров своей армии, а коммунисты в просоветском польском правительстве окончательно взяли верх над представителями буржуазных партий.

Лондонское радио отметилось очередным потоком проклятий на головы «советских извергов, уничтожающих цвет польской нации прямо на улицах Варшавы». Прячущийся где-то в Германии маршал Рыдз-Смиглы издал, неизвестно какой по счeту, приказ об ужесточении борьбы с Московскими оккупантами. Доктор Геббельс разродился дежурной речью, в которой досталось всем, и русским, нагло поправшим право немцев быть господами для всей Европы, и полякам, не желающим помирать в священной борьбе с «красной угрозой», и англичанам, которые никак не могут сделать правильных выводов из сложившейся обстановки. И румынам… И венграм… И финнам…

В общем, всем сестрицам по серьгам. Хотя, никто уже не обращает внимания на разглагольствования этого пустобрeха даже в Германии. А уж в Москве только посмеялись над его пламенной речью. Но выводы сделали. Всему офицерскому составу действующей в Европе армии запрещено перемещаться без охраны, а высшим офицерам в особенности. Даже солдаты и сержанты не должны передвигаться одиночным порядком за пределами расположения своих частей. Оно и раньше требования безопасности не сильно отличались от этих, но в основном на дорогах. А теперь и во всех населeнных пунктах. Командование решило, что не нужно вводить в искушение затаившегося в тылу врага.

А маршал Тимошенко велел похоронить убитых диверсантов в одной могиле с их жертвами. Решил примирить их в смерти, раз уж в жизни они общий язык не находили. В «Правде» писали, что он и цветы на могилу привeз. Возлагали венок, естественно, его адъютанты, сам Семeн Константинович в то время мог передвигаться только на инвалидной коляске.

Генерал Катуков оторвался от своих мыслей и осмотрел железнодорожную станцию, на которой располагался первый батальон Гвардейской шестнадцатой танковой бригады. Самой прославленной бригады его армии.


— Зачем твои «орлы» так сильно станцию раскурочили? — Спросил командарм Катуков у комбрига-шестнадцать.

— Да, немцы здесь противотанковую батарею поставили из новых пушек. — Пояснил полковник Герман. — Мои коробочки сунулись с ходу и три машины потеряли. Отошли, само собой разумеется, и со злости перепахали всe, что подозрительным показалось.

— Угадали? — Генерал указал на торчащий из-за угла ближайшего к вокзалу пакгауза длинный ствол противотанковой пушки.

— Угадали. — Подтвердил полковник Герман. — Три из четырeх накрыли. Одно орудие немцы успели утащить. А может и было их всего три.

Семидесятипяти-миллиметровые орудия стали самым неприятным новогодним подарком для советских танкистов, столкнувшихся с новыми противотанковыми пушками Вермахта аккурат в конце декабря. Раньше нужно было бояться только полковых и дивизионных гаубиц, а теперь надо внимательно осматривать каждый кустик, подходящий для укрытия относительно невысокой пушки. Не «дверной молоток», конечно, тот порой и вблизи трудно было заметить, но и не издалека видимые крупнокалиберные «громоздилы». Танкистам приходилось радоваться, что у немцев в начале войны не было столь эффективного средства борьбы с нашими танками. Остановить наши войска вряд ли б сумели, но потери наступающих танковых батальонов выросли бы изрядно.

— Кто у тебя на этом батальоне? — Спросил Катуков. — Наверняка, какой-нибудь хитрован, раз ты меня именно сюда заманивал.

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, самый обычный батальон. — Полковник Герман постарался изобразить простецкое выражение лица, следуя расхожей воинской мудрости «не казаться умнее своего начальника». — И комбат самый обычный.

— Ой ли, Александр Викторович. — Рассмеялся командарм. — Самый обычный «Герой Советского Союза», которых у тебя в бригаде ну просто «пруд пруди».

Полковник Герман виновато развeл руками. Командующий армией успел заранее узнать, кто же именно командует первым батальоном в шестнадцатой бригаде. Тем более, что «героев» за год войны на всю армию и десятка не наберeтся. А если посчитать только тех кто получил это звание не посмертно, то получится ровно шесть человек со старшим лейтенантом Игнатовым.

— Когда вы узнали, товарищ генерал? — Не удержался от вопроса командир шестнадцатой бригады.

— Ну, знаешь. Трудно было не заметить танк со звездой героя на башне. — Пояснил Катуков. — Он как раз у той стеночки стоит, там где мы с тобой и остановились. — Генерал повернулся назад и показал пальцем на упомянутый танк. — А «герой» у тебя в бригаде только один. — Продолжил пояснения командарм. — А ещe вчера на тебя очередную кляузу написали, в которой жалуются на то, что полковник Герман зажимает заслуженных офицеров, не даeт им роста. И назначает на командные должности вчерашних взводных, не успевших отсидеть на роте и трeх месяцев.

Полковник Герман выслушал всe это с мрачным выражением лица. Всe-таки написал донос, гнида.

— Что ты мне на это скажешь, товарищ полковник? — Катуков хитро прищурился, ожидая оправданий комбрига-шестнадцать.

— А то и скажу, товарищ генерал-лейтенант, что эти взводные достойны батальонами командовать, а вот некоторых командиров рот я бы с удовольствием обратно на взвод перевeл. — Полковник Герман вытянулся по стойке смирно, ожидая реакции командарма на эти слова.

— Рад, что ты готов поручиться за своих выдвиженцев. — Командарм посерьeзнел лицом, повернулся в сторону здания вокзала и добавил. — Пошли, посмотрим на твоего комбата.

Игнатова в штабе батальона, конечно, не оказалось. Вернее в том относительно целом закутке, который начальник штаба батальона выбрал для хранения своей немногочисленной макулатуры. В разгромленном изнутри здании трудно было найти даже такое подобие относительно целой комнаты. Бойцы мотострелковых рот слишком старательно выполняли наставление, составление для штурмовых групп, действующих в городских условиях. «По улице ходите вдвоeм — ты и граната, в дом тоже входите вдвоeм — вначале граната, а потом ты».

Гранат при штурме не жалели, как и патронов. Все стены внутри здания были изрисованы отметинами от пуль и осколков. Вывороченные дверные косяки говорили о том, что бойцы не поленились приготовить перед боем гранатные связки, или припасли противотанковые гранаты, которые всe меньше использовали по прямому назначению, а всe чаще применяли как мощные противопехотные. Наученные горьким опытом немецкие танкисты на бросок гранаты к советским окопам не подходили, а то и вовсе останавливались за пределами радиуса действия гранатомeтов.

Впрочем, советские танковые экипажи поступали также. Военный опыт убедил, что танк вблизи слишком уязвим, хоть и кажется несокрушимой громадиной. Сумеешь перебороть страх и пропустить грохочущую железную повозку над своей головой, считай, что вражеские танкисты уже покойники. Бутылку с горючей смесью на моторное жалюзи танка забросил и отстреливай спасающихся из горящей машины людей.

Война штука жестокая. Или ты, или тебя. Выбирать не приходится.

Найти старшего лейтенанта Игнатова удалось на НП батальона, примостившегося на заросшем мелким кустарником невысоком холме. Увидев появившееся в ходе сообщения высокое начальство, Игнатов вытянулся по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, первый батальон проводит разведку боем. Командир батальона старший лейтенант Игнатов.

Генерал Катуков указал рукой на стереотрубу, добытую танкистами как трофей неделю назад при разгроме тылов немецкой дивизии.

— Знатная у тебя труба, старший лейтенант. Где взяли?

— Немцы подарили, товарищ генерал. — Ответил Игнатов, немного поколебался и добавил. — Вместе со всем штабным имуществом.

— А где же всe остальное? — Генерал прошeл к стереотрубе и принялся разглядывать нейтральную полосу между позициями бригады и немецкого полка, усиленного, как докладывала разведка, танковой ротой и артиллерийским дивизионом.

— Трофейщикам сдали, товарищ генерал. Только вот трубу себе оставили, а то в бинокли не слишком много разглядишь.

— Только трубу и оставили? — Катуков с недоверием покачал головой. Чаще всего трофейной команде сдавали только то, что самим не было нужно или же то, что невозможно было укрыть.

— Да, так по мелочи кое-что осталось, товарищ генерал. — Решился ответить Игнатов после недолгого колебания.

Полковник Герман едва заметно усмехнулся. Эти мелочи составляли едва ли не треть всего захваченного. По крайней мере, две машины с продуктами растворились среди экипажей первых двух батальонов бесследно. Начштаба бригады едва успел оприходовать пять ящиков с французским коньяком, а сколько всего было спиртного в запасе у немцев, выяснить так и не удалось. Этим же коньяком и откупались от начальства трофейщиков, которое резонно указывало на то, что количество трофеев не соответствует загрузке захваченного автотранспорта. Попытки отговорится тем, что немцы гнали машины порожняком, вызвали у интендантов трофейной команды понимающие усмешки. Вермахт не столь богат бензином, чтобы гнать пустые машины, и при этом оставлять противнику, или уничтожать, бесценное имущество.

Дело, в конце концов, решили миром, списав недостачу на прожорливость солдат Вермахта.

Интендант бригады капитан Трощий, уроженец славного города Одесса по кличке «Сeма-полужид», получил устную благодарность «за проявленный героизм при обороне родной каптeрки». Бойцы отделались строгим внушением «о недопустимости распития спиртных напитков» и пожеланием передать часть продуктов персоналу санвзвода. Реквизированные у немецких офицеров пистолеты и часы велено было припрятать до лучших времeн. Шикарный «опель-кабриолет» немецкого генерала с жалостливыми вздохами отправили в распоряжение вышестоящих штабов. Пьяного до изумления немецкого переводчика, которого накачали сохранившимся с давних времeн польским самогоном, погрузили на заднее сиденье того же кабриолета. И даже выделили ему бутылку коньяка «на лечение», самую маленькую из обнаруженных в захваченных машинах с продуктами.

Только захваченное оружие и боеприпасы не прятали. Чуть ли не в каждом танке бригады в качестве дополнительного оружия держали немецкий единый пулемeт. Механики-водители любили пистолеты-пулемeты противника, с которыми намного удобнее было размещаться в тесноте боевой машины, чем с громоздким ППШ. Судаевский ППС, конечно, получше «немца» и своего шпагинского собрата, но он, по старому штатному расписанию, положен только один на экипаж. А когда ещe их бригаду переведут на новые штаты? К тому времени и война закончится.

— Что же ты, старший лейтенант, разведку боем одним танком проводишь? — Удивился командарм, обнаруживший кружащуюся на нейтралке тридцатьчетвeрку.

— Никак нет, товарищ генерал. — Отозвался Игнатов. — Это отвлекающий манeвр, а основная группа по ложбинам левее пробирается.

Подвернув стереотрубу в сторону, командарм действительно обнаружил ещe три танка, которые двигались в сторону немецких позиций, прикрываясь неровностями местностями и растущими вразброс купами кустарника.

— А кто у тебя, комбат, перед немцами танцует? — Командарм отвернулся от стереотрубы. — Красиво отплясывают.

— Отвлекающий манeвр проводит командир третьей роты лейтенант Банев. — Доложил Игнатов.

— Это какой Банев? — Насторожился Катуков. — Не тот ли старшина, которого я в прошлом году велел в училище отправить?

— Так точно, товарищ генерал. — Пришeл на выручку своему комбату полковник Герман. — Лейтенант Банев прибыл в бригаду после обучения, назначен мною командиром третьей роты в этом батальоне.

— А почему именно он? У вас что, некого отправить проводить отвлекающий манeвр? Почему командир роты впереди, а не командует основной группой? — Командарм переводил взгляд с командира бригады на комбата, ожидая ответов на свои вопросы. — А всe ли вы, голуби мои, мне рассказали?


— Вася, правее бери. — Бросил в ТПУ Володька. — Сейчас наверх выскочим, покажемся немцам.

Танк, рыча двигателем, преодолел довольно крутой подъeм, перевалил через гребень холма и скатился в очередную ложбину.

— Заметили? — Спросил заряжающий Сорокин.

— А то ж! — Ответил наводчик Сергеев, выглядывающий из правого люка.

— Степан, найди мне немца. — Потревожил Володька радиста Михеева.

Тот повертел ручки настройки, выискивая нужную волну, стал вызывать оберлейтенанта Оберта. Спустя пару минут тот отозвался. Михеев протянул наушники своему командиру.

— Здравствуй, Густав. — Лейтенант Банев поприветствовал немецкого танкиста как старого знакомого. — Мы тут на прогулку вышли. Компанию не составишь?

— А вдруг он не поймeт, что его на бой вызывают? — Высказал сомнение Сорокин.

— Не поймeт с первого раза, вызовем по второму разу. — Заявил Сергеев.

— Захар, ты корреспондента не видишь? — Володька обратился к наводчику Сергееву. — На каком пригорке он соскочил?

— Вот там. — Сергеев показал рукой на оставленный позади пологий холм. — Его самого не видно, но кто-то из бойцов в кустах маячит.

Володька недовольно дeрнул плечами. Послало же начальство обузу. И чего ему в тылу не сиделось? Выскочил как чeртик из табакерки около танка и сразу с пожеланиями. Нужно ему, видите ли, снять предстоящую операцию вблизи. А для этого необходимо на нейтральную полосу попасть. Володька совсем уж было собрался послать московского гостя открытым текстом по самому известному адресу, да тут начальник разведки бригады появился. Недовольный, как сотня чертей. Этот не пожелания высказывал, а приказы. Велел кинооператора с его оборудованием на нейтралкудоставить, хорошо хоть не одного а в сопровождении отделения разведчиков. Те тоже восторга не высказывали. Одно дело по собственному разумению куда-то идти, а выполнять чужие капризы это совсем другое. Тем более, таскать по передовой гражданского человека. Погоны корреспондентов и разведчики, и сам лейтенант Банев с его экипажем, и все бойцы их бригады воспринимали только как красивое украшение, не более того. Надо признать, что сам лейтенант Всеволод, фамилию Володька так и не удосужился узнать, всe это прекрасно понимал и претензий не высказывал. Не тянет он на полноценного военного в глазах бывалых вояк, ну что же будет тем, кем на самом деле и является.

Надо только запомнить место, где посланец Москвы остался, чтобы ненароком туда не выскочить. Или немца не вывести.

— Командир, впереди следы гусениц. — Подал голос механик-водитель Костин. — Немец, судя по всему, раскатывал, разведку проводил.

— Вася, стой! — Отреагировал Володька.

Танк замер, качнувшись вперeд от резкого торможения.

— Захар, пойдeм, посмотрим, чего немец тут высматривал. — Володька выбрался из башни, пробежал по лобовой броне, придерживаясь за ствол, соскочил на землю.

След был самый обычный. Немного размыт вчерашним дождeм, успели подняться примятые травинки по краям следа — дня два назад немец здесь катался. Что же это получается, обер-лейтенант с самого начала был уверен, что они согласятся? А если бы не согласились?

Осмотрев след более внимательно, Володька сделал ещe пару важных выводов. Во-первых, следы гусениц шире, чем у немецких панцеров начала войны, значит это, в самом деле, новая модификация. Во-вторых, несмотря на ширину новой гусеницы давление не уменьшилось, а наоборот возросло. Получается, что танк гораздо тяжелее стандартной «четвeрки», значит экранированный не только противокумулятивными экранами, но и дополнительные броневые плиты наварены. Но какой толщины?

Сергеев тем временем пробежался по следу немецкого панцера, поковырял носком сапога отброшенные при повороте танка куски земли, присел около небольшой лужи, нашeл какую-то ветку, осторожно поковырял дно. Отбросив свой импровизированный щуп, он вернулся к своему командиру.

— Товарищ лейтенант, а лужица, похоже, с сюрпризом. — Сергеев указал рукой на проверенную им лужу.

— Что там? Мина? — Володька посмотрел на наводчика, ожидая подтверждения своим догадкам.

— Так точно, командир. — Сергеев согласно кивнул головой. — Замаскировали хорошо, вот только след гусеницы на дне лужи восстановить не сумели.

— Понятненько.

Лейтенат Банев вернулся к танку, прислонился к броне около приоткрытого люка водителя.

— Вася, действием по плану «минное поле». — Сказал Володька Костину. — По немецкому следу кататься осторожно, участки с примятой травой обходить, по лужам не ездить.

Володька говорил это всe скорее для собственного успокоения. Костин водитель опытный, за год войны ни на одну мину не наехал, разберeтся и здесь. А если чего сам не увидит, то Михеев заметит, у них это взаимодействие давно отработано.

Костин согласно кивнул, высунулся из люка, повертел головой по сторонам, оценивая рельеф будущего поля боя. Не очень удобно, но ведь и немцу все эти холмики, балки, ручейки, растущие вдоль них кусты большого удобства не доставят. Тем более, что развязку предложенной немцем дуэли они наметили совсем в другом месте. Здесь только нужно немца раззадорить и отвести в надобную им сторону.

— Поехали! — Отдал приказ Володька и ухватился за ствол орудия. Вскоре он добрался до башни и скользнул в командирский люк. Рядом пристраивался Сергеев, пока не спешащий опуститься на своe место. Успеет ещe. Пусть пока оценивает местность, чтобы потом неожиданностей не вышло.

Точка, в которой намечали второе появление перед врагом, лежала в полукилометре от первой. Костин вывел танк на прекрасно видимую со стороны немецких позиций возвышенность, демонстративно проследовал в южном направлении, но, как только тридцатьчетвeрка оказалась вне зоны видимости, немедленно повернул в противоположную сторону. Проехав пару сотен метров, танк спустился на дно неглубокой балки и остановился. Следовало подождать. Если немец клюнул на эту уловку, то ему не миновать холма, который Костин обозвал «верблюдом» за характерную седловину между двумя вершинами.

Оберлейтенант не обманул их ожиданий. Немец действительно умчался в южном направлении, надеясь перехватить их на выходе из узкого дефиле. Как только его «четвeрка» вползла в седловину, Сергеев подвернул ствол орудия и отправил в противника первый снаряд. Пока осколочный. Взрыв взрыл землю перед самым носом немецкого панцера, заставив механика-водителя резко остановится. Пока экипаж противника реагировал на этот взрыв, Костин воткнул заднюю передачу и отвeл машину за склон холма.

— Гоп, куме, не журыся, туды-сюды поверныся. — Пробормотал Сорокин, отправляя в казeнник пушки новый снаряд.

— Вася, давай на третью точку. — Скомандовал Володька.

Костин развернул танк и прикрываясь полосой довольно высокого кустарника повeл тридцатьчетвeрку к третьей позиции, намеченной командиром во время утренней разведки.

Володька приникнул к смотровым щелям командирской башенки, оценивая реакцию немецкого оберлейтенанта. Недооценивать противника не стоит. И то, что немец попался на первую уловку, ровным счeтом ничего не стоит. Конечно, можно было бы оставить Густава с его экипажем на этом «верблюде» навечно. Первым снарядом вряд ли бы попали, но пока немец разбирался бы в ситуации, хватило бы времени и на второй, а то и на третий выстрел. Не за этим сюда пришли. Надо повертеть немца на нейтралке, потянуть время, дать Данилову возможность подобраться как можно ближе к немецким позициям, приготовиться к атаке. А потом можно и стрелять на поражение.

Если немец к тому времени не опередит их. Пока у них фора в один выстрел. Подождeм ответа Густава Оберта.


— Господин оберлейтенант, вот он. — Доложился наводчик Прюцман. — Слева за полосой кустарника.

Русская тридцатьчетвeрка, действительно, пряталась за кустами. Над верхушками ивняка торчала макушка башни, по которой и можно было определить расположение русского танка. Густав толкнул рукой наводчика, тот нажал на спуск и в сторону Т-34 улетела бронебойная болванка. Вот, только советского танка там уже не было. За мгновение до выстрела русский резко дал ход и снаряд пролетел мимо своей цели.

— Гельмут, назад! — Прокричал оберлейтенант.

Краузе, только и ждавший этого момента, немедленно сорвал многотонную броневую машину с места. Быстрый рывок назад, затем разворот влево и вперeд под прикрытие крохотной рощицы из десятка деревьев. Ответ русского прилетел через несколько секунд после того, как они покинули место выстрела. Но чуть позднее, чем рассчитывал Густав.

Русский торопился покинуть место своей неудавшейся засады, отползая вглубь прохода между холмами. Густав замер в нетерпении. Там они оставили одну из своих ловушек, над которой пришлось изрядно потрудиться. Но Густав может головой поручится, что с ходу еe заметить невозможно. Если русский проедет ещe пару десятков метров, то непременно попадeт на мину.

Взрыв они услышали, но намного позднее, чем рассчитывали. Облегчeнно вздохнул Прюцман, рассмеялся довольный Карл, которого всe же пришлось взять с собой. Густав совсем уже собрался откинуть крышку люка и выбраться на свежий воздух, но вспомнил слова покойного брата. «Никогда не торопись считать врага мeртвым, даже если тебе виден его труп», — поучал молодого Густава Оберта его командир фельдфебель Хайнц Оберт на давно закончившейся Испанской войне. Рука остановилась на полдороге к замку люка. Хайнц был очень осторожен! И хитeр! Но его давно нет, а этот русский лейтенант до сих пор жив. Или уже нет?

— Густав, дым виден! — Раздался радостный возглас младшего брата.

Кажется, получилось! Не по-рыцарски, конечно, но весьма эффективно. Неизвестно, удалось бы поразить этого русского аса в честном бою, а теперь всe позади.

— Густав, тебе не кажется, что этот лейтенант с нами просто играет? — Охладил его радость Гельмут.

Рассмеялся Карл нелепому, на его взгляд, предположению, улыбнулся Прюцман, даже вечно серьeзный заряжающий Лeш удивлeнно посмотрел в сторону механика-водителя. Густав хотел присоединиться к своему брату, когда Гельмут без предупреждения резко сдвинул танк с места, заставив всех других членов экипажа весьма чувствительно приложится головами о ближайшие выступы брони. Загудела голова от удара. Загудела и броня башни, по которой ударила русская болванка. Хвала господу и его посланцу Гельмуту Краузе, снаряд попал под большим углом и с жутким визгом ушeл в сторону.

Дальше всe слилось в одни непрерывные крики, частые выстрелы орудия, постоянное мотание по сторонам гудящей от боли головы. Стреляли они, стрелял русский. Метался по полю их панцер, ведомой твeрдой рукой Гельмута. Скакала в прицеле неуязвимая тридцатьчетвeрка, которую никак не удавалось поразить. Снаряды ковыряли безвинную землю, ломали неудачливые деревья, но каждый раз немного в стороне от цели.

Минут через двадцать Густаву стало окончательно ясно, что этот бой они проиграют.

— Почему он тянет? — Подтвердил его опасения мрачный голос Гельмута. — Не наигрался ещe?

Не дожидаясь спасительного приказа от своего командира, Краузе последние десять минут пытался оторваться от противника и отойти в сторону позиций своей роты. Русский не позволял. Вцепился в них, как хороший охотничий пeс в опасную добычу. Близко не подходил, но и убраться восвояси своему противнику не давал. Вполне резонно опасался попасть под выстрелы немецкой артиллерии, которая не открывала огонь только из боязни поразить своих.

Ответ пришeл неожиданно и совсем с другой стороны. Загремели разрывы снарядов тяжeлой артиллерии левее того места, где они играли с русскими в смертельные «салочки». Затрещала рация, голосом Карла объявляющая приказ об отходе, так как русские танки начали наступление. Отважился на рискованный рывок Гельмут Краузе, решив проскочить большой участок открытого пространства до спасительной ложбины, в которой русскому наводчику не суждено было достать их панцер. Решился поставить точку в их не столь долгой игре русский.

Бронебойная болванка пробила кормовую часть корпуса и разворотила двигатель. Запахло дымом. Сквозь заливающую глаза кровь Гельмут видел спасительную ложбину, до которой они не добрались с полсотни метров. Толкала его в спину чья-то нетерпеливая рука. Неслышно разевал рот заряжающий Лeш, который и пытался вытолкать его из горящей машины. Кричал беззвучно перепуганный Карл. Наводчик Прюцман тянул наверх безвольное тело оберлейтенанта. Гельмут оттолкнул заряжающего, откинул крышку своего люка и резким рывком вывалился наружу. Дополз до соседнего люка, вытянул за шиворот растерянного Карла и потащил его в сторону от горящей машины. Тащил к ближайшим кустам, надеясь отсидеться там во время русской атаки, в реальности которой он уже не сомневался. Густав, сам того не желая, помог русским устроить великолепный отвлекающий манeвр, за что те должны вынести ему, по крайней мере, благодарность.

В кустах он бросил обмякшее тело потерявшего сознание мальчишки и оглянулся назад. Густав брeл сам, шатаясь как пьяный и не особенно стараясь укрываться от возможной пули со стороны русских солдат, которые появились невдалеке. Прюцман помогал сбивать пламя, катающемуся по земле Лeшу. В паре десятков метров от них стояла неуязвимая русская тридцатьчетвeрка и вела огонь куда-то в сторону позиций полка, которому была придана их рота. Совсем близко от Гельмута обнаружился русский в пятнистом маскхалате разведчика, но не с автоматом, а с кинокамерой, направленной в сторону их горящего панцера.

Гельмут вспомнил про кобуру с пистолетом, хлопнул по ней рукой, но передумал вытаскивать «люгер». Хватит! Пора заканчивать эту войну.

15 мая 1942 года Москва

— Насколько я понимаю, наш главный консультант против основных положений доклада не возражает. — Подполковник Гладышев отложил в сторону папку с прочитанным им докладом о развитии повстанческого движения в европейских колониях.

— Ни в коем случае! — Андрей даже поднял обе руки в знак согласия. — Но хотелось бы внести некоторые пожелания.

— Какие же? — Подполковник Гладышев приготовился записывать то, что посчитает нужным сказать гость из будущего.

Заочно знакомый с личностью полковника Банева уже более полугода, заместитель генерала Зайцева впервые был представлен ему лично десять дней назад, когда Верховный дал согласие на создание этого «клуба по прогнозам». Необходимость организации этого комитета, органа, или как его ещe можно обозвать на бюрократическом языке, понимали все, но Верховный всe тянул с решением, а желающих поторопить его, естественно, не находилось.

— Я всеми четырьмя лапами за всемерное развитие борьбы угнетeнных народов против кровососов-эксплуататоров. — Андрей попытался как мог скопировать Левитановские интонации при произнесении этого тезиса. — Но без ненужного фанатизма.

— Это как? — Генерал Зайцев являющийся руководителем вновь образованного комитета старался сглаживать шероховатости общения между его членами. За прошедшие со времени их первого знакомства десять месяцев, Андрея он изучил вдоль и поперeк и прекрасно понимал, когда тот серьeзен, а когда валяет дурака. Сейчас полковник Банев находился в промежуточном состоянии, то есть говорил о серьeзных вещах, но таким языком, который в этом времени допускался только при пересказывании анекдотов и охотиче-рыбацких баек.

— Без братской любви с поцелуями взасос в духе Ильича-второго.

Члены комитета заулыбались. Все они были прекрасно знакомы с бумагами написанными полковником Баневым об истории развития Советского Союза в послевоенное время. Вернее не о развитии, а о его медленном загнивании с точки зрения этого времени. С чем сам Андрей соглашался всe больше и больше.

Личность «дорогого Леонида Ильича» вызвала наибольшее количество споров среди членов комитета, когда они определяли, кого из политических деятелей несостоявшегося будущего можно допустить к участию в управлении государством, а кого необходимо немедленно отправить «участвовать в освоении богатств Сибири и Дальнего Востока». Решать, конечно, не им, но рекомендации высказать было нужно. Они и высказали. Голоса тогда распределились по всем возможным нишам. От полного неприятия товарища Брежнева у подполковника Гладышева, который был самым серьeзным человеком в составе «зеленоградской хунты», как обозвал «комитет по стратегическому планированию» нарком Берия, любивший в своeм кругу использовать слова и выражения, принесeнные в это время Андреем Баневым. До утвердительного «наш человек», высказанного Арсением Ивановым, представляющим в комитете интересы наркомата по иностранным делам, а вернее того отдела НКГБ, который определял, кто из сотрудников данного ведомства надeжен до такой степени, что может быть посвящeн в тайны подобного уровня.

Товарищ Иванов вызвал не меньше споров между Андреем и Сашкой, когда они обменивались мнениями о членах комитета. По мнению инженер-майора Егорцева человеку с такой продувной физиономией, при одном виде которой хочется ухватиться за кошелeк, больше подошла бы стезя мелкого жулика, а не дипломата. Андрей возражал, что состояние физиономии о внутреннем мире человека абсолютно ничего не говорит. Нагляделся он на мерзавцев, которые с самыми честными и одухотворeнными лицами продавали Родину оптом и в розницу, обворовывали и убивали стариков, насиловали малолетних детей, продавали в бордели наивных дурочек, поверивших в существование обещанного рая где-то там — за ближайшим кордоном. И всe это с трагической слезинкой в уголке правдивых глаз.

Хотя, первое появление в их кругу товарища Арсения произвело неизгладимое впечатление.

«Шнеерзон Абрам Исаакович, представитель торгового дома «Литвинов и К», — отрекомендовался тогда сотрудник НКИДа. Выслушавший высказанное на полном серьeзе обращение гостя, Сашка оторопело рассматривал «рязанскую морду» лже-Абрама, а Андрей внутренне возликовал, почуяв родственную душу. В своих оценках он не ошибся. «Товарищ Шнеерзон» столь же невозмутимо выслушал ответное представление полковника Банева.

«Ли Си Цин, лeтчик вьетнамских ВВС», — Андрей растянул края глаз руками по примеру героя небезызвестного анекдота о подвигах вьетнамских лeтчиков по время войны с Америкой. Гость анекдот знал, что говорило о том, что всe, или почти всe, сказанное полковником Баневым старательно записывается и анализируется. В том числе и откровенный трeп. Какую дополнительную информацию о личности гостя из другого времени извлекали из этой болтовни сотрудники госбезопасности, оставалось только гадать.

«Дорогой Леонид Ильич» по итогам голосования всe-таки получил одобрение, пусть и не безоговорочное. С испытательным сроком в виде участия в боевых действиях, в которых он итак принимает участие, безо всякого утверждения их комитетом.

— И без царских подарков с «барского плеча», которыми грешил так вовремя усопший Никита Сергеевич, да упокоит Сатана его душу. — Продолжил Андрей.

— Не поминай имя нечистого всуе, сын мой. — Прогудел с другого конца стола иеромонах Георгий.

Андрею стало интересно, Лаврентий Павлович специально подбирал в комитет людей со столь сомнительной внешностью. Святой отец больше смахивал на атамана шайки разбойников. Ему бы дубину в руки, да в чисто поле зипунов добывать. Все встречные-поперечные сами с радостью отдали бы «всe нажитое непосильным трудом». И в тройном размере, как и полагается согласно гениальному создателю бессмертных комедий Гайдаю.

Отец Георгий смиренно наклонил буйную голову, пряча пляшущих в глазах озорных чeртиков. Был данный поп высок, громогласен, страховиден и буйноволос, как будто срисован с агитационного плаката общества воинствующих безбожников. Но при этом имел две учeные степени, историка и философа, неплохо рисовал и даже умудрялся своими громадными ручищами играть на рояле. В довершение ко всем своим достоинствам и недостаткам, был он умeн, прекрасно разбирался «в человецах», умело и тонко играл на тайных страстях людских душ. Этакая «карающая длань господа» в руках безбожной советской власти. К примирению с которой он шeл долгих двадцать лет.

— Нужно чeтко уяснить — чего именно мы хотим от этого повстанческого движения? — Андрей решил перейти на серьeзный тон. — И тут у нас два варианта развития событий. Первый. Борьба с колониализмом нужна нашей стране для ослабления противника. Если в качестве побочного продукта этой деятельности возникнут новые независимые страны, необходимо вовлечь их в зону наших интересов.

— А разве у нас не об этом идeт речь? — Насторожился подполковник Гладышев.

— В вашем варианте развития событий основной акцент сделан на построение справедливого общества для народов этих колоний. Этакий негритянский рай на отдельно взятой пальме. — Андрей не удержался от колкости в привычном для себя стиле.

— Вас послушать, товарищ полковник, так все негры только и мечтают о том, чтобы поскорее на пальму забраться и хвосты отрастить. — С раздражением бросил подполковник Гладышев.

— Большинство из них, товарищ подполковник, с этой самой пальмы ещe не спустилось. — Ввернул Андрей и видя, что Гладышев готов начать очередной спор, которые велись между ними постоянно, спросил. — А как по-вашему пойдeт развитие событий в африканских колониях после нашего вмешательства? Народ дружно поднимется против угнетателей и выкинет их вон, лишь только наши корабли приблизятся к берегам этой самой Африки?

— Такой вариант развития событий, конечно, маловероятен, но если мы будем ждать, пока они сделают это самостоятельно, без нашей помощи, то можем прождать ещe не одно десятилетие. — Парировал колкость полковника Банева Гладышев.

— Мы можем прождать ещe не одно десятилетие, даже если высадимся на берегу в непосредственной близости от народа, который так стремимся сделать свободным. — Видя неверие в глазах подполковника Андрей добавил. — Просто потому, что наше понимание о счастье этого народа не совпадает с его собственным представлением.

— Что значит не совпадает? — Попросил уточнения Гладышев.

— А чего хочет народ? — Андрей постарался скопировать интонации «Бывалого» из «Операции Ы». — Народ хочет хлеба и зрелищ! А конкретно негритянский народ жутко желает дармовую гуманитарную помощь, халявную выпивку, пляски под любимой пальмой с утра до ночи, пышнозадую негритяночку под бок и автомат, чтобы всe это добро защищать от таких же страждущих. А вы их работать заставляете! — Полковник Банев обвeл всех присутствующих за столом насмешливым взглядом. — Ну и чем вы лучше мерзких колонизаторов?

— И на чeм основано это ваше мнение? — Начал закипать Гладышев.

— На личном знакомстве с достаточным количеством представителей африканских народов, которые в моeм времени, в столице нашей с вами Родины, торговали наркотиками, занимались проституцией, попрошайничали, воровали. Вот только не проявляли желания работать на благо новой Родины!

— Но нельзя же судить обо всeм народе по этим отбросам. — Не сдавался Гладышев.

— А ещe, товарищ подполковник, я могу привести впечатления моих родственников, которые во времена «горячей дружбы с угнетeнными африканскими народами» сподобились работать в этой самой Африке. Причeм со всеми матерными комментариями по поводу этих угнетeнных и обиженных.

— Брэк! — Махнул рукой генерал Зайцев, прерывая очередной спор. — Что конкретно считаешь нужным добавить? — Повернулся он к Андрею.

— Я придерживаюсь мнения, что тратить ресурсы страны на заведомо бессмысленные проекты преступно. — Андрей вновь вернулся к серьeзному тону. — Поэтому предлагаю исключить из списка первоочередных задач предложения нашего коллеги по Африке. Так как население африканских колоний ещe не достигло необходимого уровня развития.

— Но откуда, Андрей Николаевич, у вас такая уверенность в том, что народы стран Африки не пригодны для развития антиколониальной борьбы? — Подал голос Арсений Иванов.

— А я этого не говорил. — Возразил полковник Банев. — Для развития борьбы с колониализмом пригодны все, даже стаи павианов и макак. А вот для построения социализма они абсолютно непригодны, даже под нашим руководством, с нашей помощью, а тем более за наш счeт!

Подполковник Гладышев недовольно скривился при произнесении этой фразы. Слова гость из будущего говорил умные, практически всегда находил убойные аргументы, их подтверждающие. Но вот тон!

— Также необходимо подчеркнуть, что не стоит считать население африканских стран одним народом, в европейском понимании этого слова. — Продолжил полковник Банев. — Как бы мы их не величали, это всего лишь сборище разноязычных племeн, чаще всего враждебных друг другу. И любые пришедшие к власти люди будут в первую очередь, да и во все последующие тоже, вождями своего племени. Ради интересов соплеменников они будут грабить всю страну, уничтожать враждебные племена, затеют такую гражданскую, с нашей точки зрения, а на самом деле межплеменную войну, которая раздерeт несостоявшееся государство на отдельные части. А виноватыми в этом окажемся мы, так как все преступления этих злодеев, вплоть до людоедства, будут овеяны нашим именем.

— Неужто и людоедство? — Засомневался даже отец Георгий.

— Оно родимое, куда ж в Африке и без него. — Андрей вернулся к своему любимому тону. — Высшая доблесть предводителя — забить любимой дубиной вождя чужого племени, зажарить и съесть под радостные вопли и неизменные танцы воинов.

— Неужто, в Африке нет ничего интересного для нас, кроме упомянутых вами танцев? — Вмешался в разговор четвeртый, и самый молодой, если не считать Сашку, новичок в их группе, Матвей Косенко, скромный работник наркомата тяжeлой промышленности, обладающий уникальными способностями в виде феноменальной памяти и потрясающих воображение математических способностей. Считал он, в уме естественно, едва ли не быстрее, чем последняя разработка их института — модернизированная до неузнаваемости ЭВМ-2. А с учeтом того, что ему на подготовку требовалось всего лишь несколько минут, а ЭВМ готовили несколько часов, машина с еe электронными мозгами в конкуренты данной человеческой особи не годилась.

— Почему же! В жeлтой жаркой Африке есть несколько просто замечательных стран, которые желательно поставить под свой контроль, даже если весь мир будет против. — Андрей махнул рукой в сторону висящей на стене карты мира. — Это, прежде всего Намибия, Ангола, Родезия. Неплохо бы и ЮАР, или сейчас она называется Южно-Африканский Союз, но там позиции англичан слишком сильны. Как «Париж стоит мессы», так и этот кусок Африки стоит того, чтобы на время забыть об идеологических установках, и зацепиться там любой ценой. — Андрей покосился на иеромонаха Георгия и постарался выдать фразу в его стиле. — Когда господь сочинял таблицу Менделеева, то в качестве наглядного пособия он использовал Южную Африку.

Отец Георгий благожелательно кивнул в ответ на это высказывание и неожиданно для всех продолжил фразу полковника Банева.

— И при этом забыл закопать экспонаты глубоко под землю.

Андрей слегка наклонил голову в выражении благодарности за поддержку и продолжил.

— Несомненный интерес для нас представляет и Северная Африка. Населяющие еe арабские и берберские племена намного интереснее в плане начала повстанческого движения. Вот им не хватает только толчка и поставок оружия. — Андрей глянул на подполковника Гладышева. — А в вашем докладе этому региону уделено слишком мало внимания.

— Позиции колонизаторов там сильны как никогда. — Возразил ему подполковник Гладышев. — Попытки поднимать восстание в подконтрольных англичанам Египте, Ливии и Тунисе ни к чему, кроме излишних жертв, не приведут. А выведение ситуации из под контроля французских властей в Марокко и Алжире, руководство нашей страны считает преждевременным.

— Да, но жертвы эти будут не только со стороны населения колоний, но и англичане понесут потери. — Напомнил Андрей. — По-моему мы слишком много внимания обращаем на грядущее счастье угнетeнных народов и слишком мало думаем об интересах нашей страны.

— Я был уверен, что мы здесь собрались для того, чтобы и о счастье народа думать. — Усмехнулся подполковник Гладышев.

— Согласен! — Андрей бросил взгляд на своего оппонента. — Но только не за счeт моего народа. Чтобы не было, как в моeм мире. — Продолжил Андрей. — Объявил громогласно, что ты отныне «великий друг советского народа», и с этого самого народа его правители последнюю рубашку снимают ради спасения новоявленных друзей.

— Так ли «и последнюю»? — Усомнился Арсений Иванов.

— Речь идeт не об отказе от помощи, как таковой, а о приведении еe в некие разумные рамки. — Андрей повернулся к представителю НКИДа. — Получил помощь, хоть горсть фиников или связку бананов, но заплати. А то поставили мы нашим азиатским союзничкам тысячу танков, а они в первом же бою их бросили на радость врагам. А чего железо жалеть? Дурные русские ещe тысячу танков привезут. Они ведь богатые. И глупые, так как на рынке не торгуются. — Заметив удивлeнные глаза подполковника Гладышева, Андрей пояснил. — Это не шутка, а реальные факты, с которыми нашим людям пришлось столкнуться в странах Востока.

Арсений Иванов кивнул головой, подтверждая слова Андрея.

— Нужно также помнить о том, что азиатская политика — это политика одного человека. Пока жив правитель, лояльно относящийся к нашей стране, они будут нашими союзниками, но не успеет его тело остыть, как бывшие «верные друзья» с радостными визгами перебегут в лагерь нашего противника.

— Почему? — Спросил Гладышев.

— Потому, что вы будете требовать строить счастливое будущее для всего народа, а буржуины предложат положить на этот народ, с большим прибором, и жить в своe удовольствие. — Андрей усмехнулся. — И кто из них устоит?

За столом промолчали. Уж, если правители Советского Союза предали свою страну ради скотского счастья сытой бездумной жизни, то чего ожидать от людей только что выползших из дремучего феодализма.

— И что, всегда так? — Подал голос Арсений Иванов.

— Практически всегда. — Ответил Андрей. — В Африке и Западной Азии с гарантией процентов девяносто. В отличие от Востока азиатского материка. — Немного подумал и пояснил. — Наверное, для земледельца с тысячелетней историей социализм намного привлекательнее, чем для кочевника и вчерашнего дикаря. Я имею в виду Корею, Вьетнам, Китай. Трудолюбивое население, мягкий климат, достаточное количество полезных ископаемых. Показать верный путь, да изредка контролировать, чтобы на поворотах не заносило из одного уклонизма в другой.

— Но вы же сами предупреждали нас об опасности чрезмерного усиления Китая. — Напомнил полковнику Баневу его же выводы Матвей Косенко.

— А я и сейчас предупреждаю. — Согласился Андрей. — Но кто сказал, что Китай должен быть один? — Он обвeл взглядом всех присутствующих. — Насколько я знаю, реальности нынешнего дня таковы, что собрать воедино те куски, которые когда-то назывались Китайской империей, не под силу никому. Ни японцам, которые ввязались в Австралийскую авантюру и вынуждены перекидывать из Китая всe новые части на юг. Ни Гоминьдану, теряющему территории и приверженцев каждый месяц, так как англичанам сейчас не до претензий Чан Кайши. Ни генералам, которые грызутся за куски своих провинций, как собаки за кость. Ни коммунистическим отрядам Мао, которые не обладают столь большими силами.

— Оставить всe как есть, мы не можем. — Напомнил об установке руководства на продолжение советизации Китая подполковник Гладышев.

— Но можно и не торопиться лезть в китайскую кашу. Тем более, что по договору с американцами мы обязаны ограничить своe вмешательство. — Андрей напомнил договор «Об общности интересов» заключeнный с САСШ прошлой осенью. — А вот в Корею я бы начал забираться уже сейчас, чтобы потом не опоздать.

— Подобные действия обязательно вызовут напряжeнность между нами и нашими североамериканскими союзниками. — Высказал свои сомнения Арсений Иванов. — Нужно ли нам ради сомнительного первенства ссориться с единственным союзником.

По поводу единственного союзника, представитель НКИДа конечно перегнул палку. Союзников у СССР на данный момент хватает. Монголия, Польша, Румыния, Болгария, Югославия. А вот, если речь вести о самостоятельных в принятии своих решений союзниках, то это совсем другой разговор. Хотя, и Вашингтон сейчас не имеет возможности поступать так, как взбредeт в голову его руководству. Ситуация на тихоокеанском театре военных действий перешла в фазу острого кризиса из-за гнойника, под названием Австралийский фронт, который может лопнуть в любую минуту. Ссориться в такой момент с Советским Союзом в Вашингтоне не рискнут, если ситуация не будет выглядеть слишком вызывающе.

— Никто же не предлагает начинать вторжение немедленно. — Поддержал полковника Банева его главный сторонник инженер-майор Егорцев. — Пока разведка, затем корейские партизаны, следующим шагом диверсанты, ну а после окончания войны в Европе можно и границу переходить «по многочисленным просьбам корейского народа».

Подполковник Гладышев бросил раздражeнный взгляд на Сашку, не хватало только советы от разных дилетантов выслушивать.

— Самый сложный и важный вопрос — Индия. И здесь я полностью согласен с выводами Василия Степановича. — Андрей посмотрел в сторону подполковника Гладышева. — Во-первых, я, как и докладчик, категорически против немедленного начала восстания. Наших сторонников, как я понял из доклада, там практически нет, следовательно мы не сможем поднять даже небольшие силы. Восстание неминуемо будет разгромлено, а мы утратим последние рычаги воздействия.

— Только что вы предлагали реализовать такой сценарий в Северной Африке, но утверждаете, что он не приемлем для Индии? — Удивился Косенко.

— Потеря влияния на Индию намного опаснее, чем на Африку. — Поддержал полковника Банева Арсений Иванов. — Индия жемчужина Британской короны, из которой за время владения англичане выкачали столько богатств, сколько не дали все остальные колонии вместе взятые.

— Во-вторых, нужно опираться на силы, которые реально существуют в Индии на данный момент. — Продолжил Андрей. — Пусть лучше будет революция национально-освободительная и буржуазная, чем не будет никакой. Но! — Андрей поднял палец. — Я не согласен, что нужно стремиться сохранить целостность страны. Противоречия там настолько громадные, что лучше дать им по мирному разбрестись с разные стороны сразу, чем сделать то же самое после длительной и кровопролитной войны. В моей реальности британцы сразу разделили колонию на Индию и Пакистан, и правильно сделали.

Члены комитета промолчали. Вопрос этот был слишком спорным, попытка его обсуждать закончилась изложением нескольких взаимоисключающих версий, но ни одна из них не имела шансов стать прообразом будущего решения.

— Разворошим муравейник, наплодим всяких борцов за свободу, типа нашего батьки Махно, а потом сами же всe это дерьмо разгребать будем. — Высказал сомнение генерал Зайцев. — Может, не торопить события, провести подготовительную работу, создать нужные нам партии, а потом и начинать революцию?

— А потерянное время? — Вмешался в обсуждение Сашка, старавшийся вступать в разговор только там, где по его мнению нужно было сделать акцент на интересах Советского Союза. — Насколько я понимаю, на данном этапе перед нами стоит задача ослабить колонизаторов, а не строить рай для народов их колоний. Имеем ли мы право тратить ресурсы нашей страны на построение песчаных замков? Нет на данный момент там сторонников социализма, значит нужно привлекать к борьбе националистов. — Продолжил пояснения Сашка. — Пусть воюют за независимость под каким угодно флагом, лишь бы у англичан головной боли прибавилось. И желательно, чтобы война шла как можно дольше, высасывая из метрополии все возможные соки.

— Предлагаете использовать «афганский вариант»? — Арсений Иванов сделал очередную пометку в своeм блокноте и повернулся к полковнику Баневу. — Но ведь вы сами говорили, что все эти террористы, взращенные американцами, потом против них же и воевали. У нас так не получится?

— Ну, воевали — это слишком громко сказано. — Переключил внимание на себя Андрей. — В ЦРУ моего времени водились большие мастера плодить околовсяческие движения под всевозможными лозунгами. Чего конкретно добивались эти «борцы с империализмом» не знали и они сами. — Андрей остановился на мгновение. — Из этого опыта нужно прежде всего извлечь урок ненадeжности местных азиатских и африканских кадров. Сегодня они воюют за нас, а завтра вполне могут повернуть оружие в другую сторону. Причeм по причинам нам совершенно непонятным.

— Восток дело тонкое. — Сашка припомнил фразу из «Белого солнца пустыни», переснятого в этом времени благодаря его стараниям. — Чтобы их понимать, нужно ими быть. А у нас таких кадров нет, и в скором времени не будет. Поэтому предлагаю использовать британский опыт управления людьми и народами.

— Основанный на вражде и ненависти. — Закончил его фразу Матвей Косенко.

— Единственном чувстве, которое находит понимание у всех без исключения народов разной степени цивилизованности. — Довершил обсуждение Арсений Иванов.

Подполковник Гладышев пересмотрел сделанные записи и сформулировал неутешительный вывод.

— Негусто у нас с конкретными решениями.

— А конкретные решения должны принимать специалисты этого дела, а не кучка дилетантов, пусть им и известно чуть больше чем спецам. — Андрей пожал плечами. — Нужно показать им правильное направление и указать на возможные ошибки, а они сами решат что и в каком порядке делать. — Андрей добавил после непродолжительного колебания. — Также считаю необходимым ослабить идеологические шоры на тех, кто будет разрабатывать тактику наших действий в Азии и особенно в Африке.

— А именно? — Гладышев вновь взялся за ручку.

— Могу повторить ещe раз. Никакой дружбы на веру, а только строго по письменному протоколу, и соглашение не меньше, чем на девяносто девять лет. — Андрей загнул палец на руке. — Никаких безвозмездных подарков, никаких грандиозных строек, никакого списывания долгов за клятвенное обещание «идти по социалистическому пути развития». Не верить никаким словам, никаким партиям и с десятком оговорок верить «нашим верным друзьям». Давить на экономические интересы, потому что сознательности, как таковой, там не будет ещe лет триста. Помнить о том, что тамошний обыватель из всей коммунистической теории хорошо усваивает только «каждому по потребностям», а когда трепетно ожидаемой халявы не происходит, немедленно разочаровывается в коммунизме и становится его стойким противником. — Андрей задумчиво посмотрел на последний, ещe не загнутый палец, и через полминуты добавил. — Немедленно брать плату за поставленную помощь, а не ожидать расплаты когда-то там в светлом будущем. Нет денег, пусть дают руду, лес, сельхозпродукцию, но чтобы наши корабли уходили нагруженные под завязку. Колонизаторы же находят, что с них взять.

— Временно отказать от тех положений марксистской теории, которые будут непопулярны у населения тех азиатских и африканских стран, где нашим людям придeтся действовать. К примеру, отказ от религии и связанных с ней обычаев. — Добавил Сашка, заканчивая предложения своего друга.

— А как же идея мировой революции? — Съязвил отец Георгий.

— А вот этот тезис я бы закопал как можно глубже вместе с его создателями из синдиката «Троцкий и компания». — Андрей бросил понимающий взгляд в сторону священника. — Эта бредовая теория принесла нашей стране больше вреда, чем все остальные «гениальные» идеи «демона революции».

Возражений не раздалось, приверженцев Троцкого за столом не было, как и не находилось сторонников всех других уклонизмов, столь модных в двадцатых-тридцатых годах. Одним из главных критериев, по которым подбирались члены «Комитета стратегического планирования», была максимально возможная для члена ВКП(б) аполитичность. Вторым условием было наличие идей великодержавности и разумного национализма. Андрею порой казалось, что товарищ Сталин подбирал в этот кружок по интересам тех людей, кто каким-то образом дополнял натуру самого вождя. Насколько это удалось, покажет время, но из под пера, коллективного само собой разумеется, членов комитета уже вышла пара очень неплохих аналитических справок по национальному вопросу в завоеванной советскими войсками части Восточной Европы.

А дела там были всe чудастей и чудастей. Особенно в Польше, которая перешла в стадию перманентной гражданской войны. Города и дороги контролировали советские войска и воинские формирования коммунистического Люблинского правительства, которое так и не решилось перебраться в Варшаву. А вдали от городских окраин шла борьба всех против всех. Сторонники немцев вкупе с остатками немецких подразделений, сторонники англичан из отрядов «Армии Крайовой», националисты всех оттенков и разновидностей, идейные бандиты и просто бандиты, без какого либо намeка на идейность, выпущенные из тюрем и лагерей отступающими немецкими войсками. В довесок к местным отморозкам в восточных воеводствах обосновались выбитые с территории Советского Союза формирования бандеровцев и ошмeтки перешедших в начале войны на сторону немцев литовских территориальных частей. И всe это бурлило, жрало, пьянствовало, стреляло, грабило, насиловало, вешало, жгло. Полякам наглядно демонстрировали все прелести безвластия.

И эта политика уже начала приносить плоды. Крестьяне всe чаще выдавали советским войскам прячущихся на дальних хуторах «борцов за свободу». Или же вступали в отряды коммунистической милиции, с намерением поквитаться с ними своими силами. Даже проклятия ксендзов не помогали. Те из священнослужителей, кто ещe не окончательно оторвался от народа, поступали точно так же, как и их паства. В Польше намечался выход из прошлогоднего тупика.

Самое интересное, что автором этой политики был поляк. Бывший подполковник армии Польской республики, бывший командующий «обвода» Армии Крайовой, бывший шляхтич древнего рода, бывший подпоручик лейб-гвардии Измайловского полка царской России.

Андрей Казимирович Витковский, нынешний полковник госбезопасности Советского Союза. Проклявший свою бывшую родину Польшу, офицер армейской контрразведки прекрасно знал сильные и слабые стороны бывших соратников. Все его идеи и разработки, какими бы абсурдными они не казались с точки зрения советских офицеров, блестяще работали в Польше.

Но одного контролируемого хаоса пану Анджею было мало. Созданные им, из его сторонников и бойцов советского Осназа, спецгруппы устроили настоящую охоту за руководством поляков, не особо разбираясь за кого именно воевал тот или иной пан.

Даже парочка функционеров Люблинского правительства бесследно исчезла благодаря стараниям полковника Витковского. Поляки попытались возмутиться, но пан Анджей предоставил столь убойный компромат на исчезнувших, включавший даже подлинники расписок, которые эти слуги народа давали немецкой и английской разведкам, что недовольные возгласы мгновенно затихли. А когда Витковский намекнул, что у него в руках находится архив «дефензивы», ещe три человека попытались удариться в бега, чего от них и ожидали. Этих, правда, отдали польской службе безопасности, пусть товарищи по партии разбираются в глубине их падения и степени причинeнного вреда.

Сашка удивился столь мягкому решению и попытался возмущаться, но генерал Зайцев охладил его пыл утверждением, что «копать глубже нельзя, а то придeтся больше половины перестрелять». «Как это больше половины?» — не поверил Сашка. «Слаб человек и грешен», — ответил на его сомнения отец Георгий, служивший во времена своей молодости в корпусе жандармов Российской империи. Уж ему-то было прекрасно известно, что любая революционная партия нашпигована шпионами и провокаторами государственных спецслужб, и не всех из них удаeтся вывести на чистую воду. Это было в партиях российских, значит есть и в польских.

Не менее интересные дела творились в Румынии, где молодой король Михай подалзаявление о вступлении в коммунистическую партию Румынии! Кто проявил большее чувство юмора — король, написавший анекдотичное заявление или руководители румынской компартии, принявшие его к рассмотрению — непонятно. Было бы датой подачи заявления первое апреля, всe было бы ясно. Но король соизволил пошутить всего лишь неделю назад, и пока неясно чего он добивался этим демаршем. Действительно ли он увлeкся идеями марксизма, что в его возрасте вполне допустимо, пытается ли таким образом расположить к себе руководство Советского Союза, или же это тонкая игра английских спецслужб, которые еще не оставили намерений поставить под свой контроль юго-восточную Европу.

Впрочем, уже опоздали. Три дня назад греки подняли восстание под предводительством, а кто сомневался, коммунистической партии Греции. Немедленно в Москву полетели призывы о помощи, в тот же день, если не раньше, греческую границу пересекли стрелковые дивизии и танковые бригады Отдельной Девятой армии генерала Малиновского. Ведомые греческими проводниками советские части за двое суток боeв смогли захватить все стратегические пункты севера страны, оттеснив остатки немецких частей к югу. Окончательный захват страны теперь дело времени, которого у немцев нет, а вот Малиновский может и не торопится.

Зубовный скрежет англичан по этому поводу был слышен всему миру. Дикторы Би-Би-Си беснуются уже третьи сутки, изливая но головы советского руководства один ушат помоев за другим. Досталось и нашей армии. Какие только грехи не приписывались советским солдатам, вошедшим в Грецию. От столь любимого западными пропагандистами стандартного обвинения в изнасиловании всего женского населения страны в возрасте «от пяти до восьмидесяти пяти», до практикуемого среди казачьих частей и солдат азиатских национальностей людоедства. Последний перл был верхом изящества английской пропаганды. Откопать столь замшелое утверждение можно было только от отчаяния. Контролируемое англичанами правое крыло греческого сопротивления должно было поднять своe, проанглийское, восстание сразу после выхода войск Его Величества на восточный берег Аппенинского сапога. Но Москва не стало ожидать этого события и провела свою операцию, перечеркнувшую все английские приготовления.

Возникли проблемы и у британских войск высадившихся в Италии. Сицилию им удалось захватить полностью, но только потому, что никто еe оборонять и не собирался. Итальянские дивизии немедленно капитулировали, как только англичане высадили на берег достаточное, для оправдания итальянских генералов, количество войск. Но на этом успехи армии Его Величества закончились. В ход победоносной кампании вмешался генерал Роммель. Показательный разгром под Мессиной английской бронетанковой бригады дал понять британским генералам, что захват Италии лeгкой прогулкой не будет. И хотя город в конце концов остался за британскими войсками, победа была пирровой. Роммель просто ушeл с Сицилии, практически беспрепятственно переправив свои части на другой берег Мессинского пролива. Там он и начал строить оборону, подчинив себе все итальянские дивизии оказавшиеся в пределах досягаемости. Мнения итальянского командования «лис пустыни» спрашивать не собирался. Если «макаронники» желают сдать собственную страну, надеясь на снисхождение англичан, а то и собираясь получить от них награду, то генерал Роммель ничего от противника не ожидает. Время веры закончилось ещe в августе прошлого года, когда так и не начавшиеся переговоры о перемирии между его корпусом и командованием англичан закончились атакой британских войск на позиции Африканского корпуса, находящегося в тот момент под Каиром.

Разведка также докладывает, что попытка итальянского генштаба сместить Муссолини полностью провалилась. Дуче успел первым, и теперь генералы обживают уютные казематы одного из старинных фортов под Неаполем. Победу ему обеспечил союз с командиром Африканского корпуса Вермахта. Оказалось, что наилучший командующий для итальянских военных — немец. А для поднятия боевого духа итальянских солдат нужно расположить на второй линии обороны немецкие части.

Но какие планы у дуче на будущее, неизвестно ни в Москве, ни в самом Риме. Будет ли он оборонять Италию? И если будет, то от кого? Не заключит ли он мир с англичанами, и не повернeт ли оставшиеся боеспособными части на север, где вдоль итальяно-хорватской границы уже нетерпеливо топочут копытами два советских кавкорпуса. Вернее две конно-механизированные группы, ибо в тылах у Плиева и Кириченко приготовились к броску приданные им механизированные бригады. А ещe на полсотни километров восточнее стоят передовые батальоны Шестой танковой армии генерала Вольского. Еe так долго и тщательно прятали, что Андрей сомневался в том — существует ли она вообще. Или слухи о ней всего лишь тщательно подготовленная дезинформация. Как оказалось, армия всe-таки существует. Конечно, она оказалась слабее, чем еe старшие сестры, громящие в данный момент Германию, но для Италии достаточно и двух корпусов, танкового и механизированного. Противопоставить сведeнным в единый бронированный кулак пяти сотням танков там просто нечего.

Но англичане резвятся на юге Италии уже целую неделю, а приказа перейти в наступлении Ударная группа генерала Чуйкова так и не получила.

Василия Ивановича перевели на юг из Германии, где он неплохо проявил себя, как командующий тридцать девятой армией. Герою Сталинграда реальности Андрея Банева досталось что-то похожее и в этом времени. Тридцать девятая армия дралась с противником на улицах Кракова, удерживая развалины древней польской столицы более двух месяцев, а потом ещe три недели уничтожая окружeнные дивизии Вермахта. С таким боевым опытом дальнейший путь дивизий армии генерала Чуйкова был предопределeн. На Берлин! Тридцать девятая армия там и осталась, а вот генерал-лейтенант Чуйков неожиданно получил повышение, став из командарма-39 командующим Ударной группы Итальянского направления Южного фронта.

Почему не создали новый фронт, Андрей так и не понял. Зачем подчинять войска Чуйкова находящемуся в Софии штабу Южного фронта? И почему Южного, а не Юго-Западного? Во всех этих тонкостях подковeрных интриг армейского руководства из всего состава «Комитета стратегического планирования» разбирался только полковник Николаев. В свои тридцать семь лет Валерий Семeнович нагляделся всякого, будучи представителем Генштаба Красной армии на всех войнах и вооружeнных конфликтах последних десяти лет. Но и он в ответ на этот вопрос только пожал плечами.

Конечно, Ударная группа Чуйкова по количеству войск уступала даже Словацкому фронту генерала Потапова, самому малочисленному из фронтов, если не брать в расчeт Северо-Западный фронт генерала Горбатова, сильно уменьшившийся в последний месяц из-за переброски его соединений из Пруссии на север Германии. А вот по количеству подвижных соединений сравнить эту группировку было не с чем. На одну общевойсковую армию приходилось: танковая армия, две конно-механизированные группы, ещe один механизированный корпус, не входящий в Шестую танковую армию, горно-стрелковый корпус, десантный корпус, смешанный авиакорпус. Похоже, армейское командование решило провести очередной эксперимент, как было в начале войны с Механизированной группой генерала Рокоссовского, ставшей прообразом танковых армий. Но что отрабатывают на этот раз? Войска быстрого реагирования?

Сумеет ли Василий Иванович управлять столь разнородными формированиями? Талант военачальника у него несомненно есть, но здесь больше бы подошeл Черняховский. К сожалению, оторвать Ивана Даниловича от Второй танковой невозможно. Кстати, в утренней сводке Информбюро передали, что танковый батальон гвардии майора Драгунского, который, как пояснил полковник Николаев, входит в состав Сороковой Гвардейской танковой бригады Второй Гвардейской танковой армии, вышел на границу Дании. Немецкая группировка в Дании и Норвегии практически полностью отрезана от Германии. Связь с Рейхом только по морю, Северному, так как Балтийское море контролирует Краснознамeнный Балтийский флот. Теперь осталось восстановить судоходство по Кильскому каналу и перебросить часть кораблей на западный берег Ютландии.

Обстановку в Европе обсуждали вчера, и по большинству вопросов мнения всех членов «зеленоградской хунты» совпали. Правда, их пожелания не сильно отличались от уже сложившейся к этому моменту времени обстановки.

Словакию предложили оставить независимой, что совпадает с желаниями Временного Словацкого правительства. Словаки проявили себя честным, по европейским меркам разумеется, союзником, воюют совместно с частями Красной армии против немецких войск, ещe удерживающих юго-западную часть страны со столицей Словакии Братиславой. Словацкие диверсионные отряды, подготовленные спецами советского Осназа, совершают глубокие рейды на территорию соседней Чехии. Им там намного проще затеряться среди родственного народа, чем солдатам Советского Союза. Такого союзника нужно поощрять.

Судьбу Чехии решено определить после освобождения еe территории от немецких войск. Но одно уже ясно — за добросовестный труд на благо нацистского Рейха придeтся ответить. Какие именно меры предпримет советское руководство покажет время.

Венгрии придeтся вернуть соседям все земли с преобладанием невенгерского населения, а для немцев той части Трансильвании, которая осталась в составе Венгерского государства, придeтся создавать автономию.

Румыния окончательно распрощается с Молдавией, и в договоре о «Дружбе и сотрудничестве» это требование прописано отдельным пунктом. Дружба дружбой, а расписочку лучше получить. Требование румынских коммунистов установить советскую власть штыками частей Красной армии отвергнуто безоговорочно. Решено сохранить и королевскую власть. Пусть люди поживут несколько лет в переходном периоде, присмотрятся к нововведениям, а потом и решают — нужна ли им монархия или пришло время попросить короля вон.

Болгария остаeтся в предвоенных границах, если, конечно, у Турции не возникнет «желание» поделиться с болгарским государством своими европейскими провинциями. Царь Борис, как и его румынский кузен Михай, остался у власти. Андрей вообще придерживался мнения, что неважно как обзывается государственный строй, лишь бы народу жилось хорошо. Другое дело, что только при советской власти у народа есть какие-то рычаги воздействия на эту власть. То-то весело будет слышать лет через десять «Социалистическое королевство Румыния». Или Болгария. Как там лягут кости азартной игры под названием историческое развитие?

Хорватия сохранит свою независимость, но все территории населeнные сербами, боснийцами, черногорцами придeтся вернуть Югославии, которая станет однобокой федерацией. От деления по историческим областям решено отказаться, перейдя на национальный принцип государственного устройства. То есть будет большая Сербия, в которую войдут все земли населeнные сербами. А в федерации с ней будут состоять мелкие союзные республики с правами немного побольше чем у автономии. Формально все равны, а на деле «равнее» тот у кого больше силы, то есть Сербия.

Предложили это устройство Андрей с Сашкой, и вокруг него разгорелись нешуточные баталии. Зная из сообщений полковника Банева судьбу Югославии в его реальности, члены комитета, тем не менее, не сразу согласились отказаться от ленинского принципа равноправия народов. Тему вертели и так и этак, предлагали другие варианты взаимоотношений республик Югославской федерации, прикидывали плюсы и минусы, но в итоге, хоть и с оговорками, согласились с предложениями Андрея.

Это была маленькая победа над соратниками по комитету, значение которой в полной мере оценили только Андрей с Сашкой. И вчерашний успех им пригодится сегодня, когда речь пойдeт о реформировании государственного устройства Советского Союза.

Самые горячие споры, как и ожидалось, развернулись вокруг судьбы Польши и Восточной Пруссии. Пруссию решили пока не трогать, тем более что еe ещe и не завоевали полностью. А потом. Кое-что отойдeт в пользу Польши, Сувалки и большую часть земель вокруг него возьмeт под контроль Белоруссия, Литве подарят Мемель. Остальное на правах автономной республики войдeт в РСФСР. Немецкое население поставят перед выбором, или служить новому отчеству, или собирать вещички и искать себе другое место жительства. Мир большой. Не захотят по доброй воле становиться гражданами Советского Союза, Москва найдeт им место. Сибирь, Дальний Восток, Казахстан, Средняя Азия. Трудолюбивые немецкие руки пригодятся везде. Поживут среди других народов, нацистскую дурь из головы выветрят, а тогда можно и обратно вернуть — строить образцово-показательный немецкий социализм. Заодно и собратьев по коммуналке Советского Союза немного к порядку приучат.

А вот Польша! Андрей никогда не мог понять стойкой ненависти поляков к «москалям». Бессмысленной и беспощадной… к самим полякам. С неподдающимся осмыслению вредом для экономики, с ущемлением национальных интересов страны, но зато в первых рядах борцов с «москалями». Как глупые мотыльки слетаются на смертельный для них свет лампы, так и поляки устремляются под знамена любого политического проходимца, стоит только тому провозгласить антирусские лозунги. И так испокон веков.

Делили Речь Посполитую три державы — Пруссия, Австрия и Россия, но ненависть и злоба излились только на последнюю. Исконно польские территории оказались под властью немцев, но ненавидели почему-то Россию.

Наполеон увeл из Герцогства Варшавского цвет польской нации только для того, чтобы устлать его костями многочисленные поля сражений по всей Европе. Но зато против России! И пошли, и были с корсиканским авантюристом до самого конца, когда и французы отвернулись от него. Но зато против России!

Поляки получили от ненавистного русского императора самое лучшее в Европе законодательство, права и свободы, о которых остальные жители империи могли только мечтать. Отблагодарили мятежом.

Положение польского населения во входящем в Российскую империю Царстве Польском было во много раз лучше чем у их собратьев, оказавшихся в составе Германии и Австро-Венгрии. Но стоило начаться Первой мировой войне, как косяки польских добровольцев потянулись на вербовочные пункты формируемого австрийцами Польского легиона. Потому что против России!

Захватившие власть в России большевики немедленно отпустили поляков в вольное плавание, приняв декрет об их отделении от Российского государства. Поляки устроили интервенцию против РСФСР. После заключения мира Советская Россия вернула Польше захваченных в ходе войны пленных. Поляки в благодарность за это перебили более шестидесяти тысяч советских бойцов, попавших в плен по вине «гениального стратега» Тухачевского.

На протяжении двадцатых-тридцатых годов Советский Союз несколько раз предлагал Польше заключить договор о ненападении. Поляки ответили заключением договоров с Румынией и Германией, направленных в первую очередь против СССР.

Не секрет, что и Вторая мировая война началась из-за проявления во всей красе польской спеси и глупости. В тот момент, когда Гитлер отдавал приказ о подготовке нападения на Польшу, польские генералы планировали военный поход против Советского Союза. «Освободительный поход» Красной армии в Западную Белоруссию и на Западную Украину польскими историками выставляется как величайшая трагедия всей истории польского государства, перед которой меркнут все нашествия, в том числе и нападение гитлеровской Германии. О том, что Москва возвращала себе оторванные у неe, за двадцать лет до этого, территории, поляки предпочитают молчать.

Немцы расстреляли в Катыни несколько тысяч польских офицеров — поляки молчали. Но стоило только Геббельсу обвинить в этом злодеянии Советский Союз, как немедленно поднялся вой, который не прекращался и спустя десятилетия после этого события.

Советские войска освободили Польшу от немецкой оккупации, потеряв при этом шестьсот тысяч человек. Поляки продолжали ненавидеть. Советские разведчики спасли Краков от уничтожения. Поляки продолжали ненавидеть. «Великий злодей всех времeн и народов» Сталин подарил Польше треть территории Германии, входившей в советскую зону оккупации. Поляки продолжали ненавидеть. Советский Союз помог Польше восстановить разрушенные войной города и заводы, отрывая от своего народа последний кусок. Поляки продолжали ненавидеть.

Лучший полководец Великой Отечественной войны был поляком. Гордитесь! Поляки ненавидели маршала Рокоссовского, так как он служил Советской России.

Как только американцам понадобилась очередная шавка для облаивания России, поляки осточертя голову бросились на службу, торопились изо всех сил, боясь, что кто-нибудь опередит. Американцы сбагрили в Европу старый оружейный хлам, худший по своим характеристикам, чем стоявшее на вооружении польской армии советское оружие. Поляки немедленно перевооружились.

Порою кажется, что если завтра на Россию нападут какие-нибудь инопланетные рако-медузы, то поляки немедленно отрастят клешни и щупальца, лишь бы их приняли в ряды борцов с «москальским шовинизмом».

Примерно в таком варианте Андрей пересказал всe это генералу Зайцеву во время одной из бесед о будущем устройстве Европы. Виктор, знающий поляков не понаслышке, а из продолжительного опыта личного общения, тогда посмеялся над его речью, особенно его впечатлили рако-медузы. А потом сказал:

— Ну, не всe там так плохо, как ты нарисовал. Нормальных людей всe-таки больше. Просто никто им слова не даeт, оттого и складывается впечатление, что в стране только националистические недоумки живут.

Присутствующий при том разговоре отец Георгий пригладил рукой свою пышную бороду, покачал косматой головой и добавил к речи генерала Зайцева:

— На Польше, Андрей Николаевич, лежит родовое проклятие, имя которому ШЛЯХТА. То, что вы нам рассказали правда, но она, в основном, относится к правящей верхушке. А все остальные поляки просто пытаются быть на них похожими.

— Что ты, Андрей, под этим словом понимаешь? — Спросил Зайцев.

— Ну, шляхта — это польские дворяне. — Ответил Андрей.

— Может быть, Андрей Николаевич, для вашего времени этого объяснения достаточно, но мы ещe помним о том, что между этими понятиями громадная разница. — Начал пояснения отец Георгий. — Дворянин, российский разумеется, прежде всего служивый человек. Он царю-батюшке принадлежит. Куда тот прикажет, туда дворянин и едет. А у шляхты совсем по-другому. Шляхтич сам себе господин, не понравился ему король — имеет полное право мятеж поднимать.

— Первый после бога. — Усмехнулся Андрей.

— Похоже, но правильнее будет немного иначе. — Качнул головой иеромонах. — Первый рядом с богом.

— Ничего себе самомнение! — Поразился Сашка, молчавший всe время до произнесения этой фразы.

— Предок мой Никита Иноземцев топориком на Воронежской верфи помахивал, от самого царя-плотника Петра Алексеевича благодарственные затрещины получал, хотя в Бархатной книге не на слишком много ниже Романовых записан был. И не возмущался, потому как знал — государству служит. — Продолжил рассказ отец Георгий. — А в Польше? Захотелось какому-нибудь шляхтичу с перепою проорать на сейме «не позволям», и государство обязано подчиниться. Но это ещe полбеды, намного хуже то, что и с поля боя можно было уйти. Оттого и просрали своe государство, когда беда пришла.

— Но мы-то в чeм виноваты? — Не понял Андрей.

— А представь себе, что ты первый парень на деревне. — Вмешался генерал Зайцев. — Сам себе до такой степени нравишься, что готов зеркало зацеловать. И красив и пригож, и девки у тебя на шее виснут, попить-погулять равного тебе нет, краковяк так отплясываешь, что до самой Варшавы слышно.

— Хвастливее и брехливее тебя тоже нет. — Дополнил рассказ Виктора иеромонах Георгий. — На огороде у тебя окромя сорняков никогда ничего не росло, хлев завалился, скотина разбежалась, последние сапоги пропил. Единственная гордость — дедовская сабля — и та заржавела.

Сашка засмеялся, выслушав такую характеристику.

— А тут пришли соседи, по шеям тебе накостыляли, поле поделили, распахали и засеяли. — Продолжил Виктор. — А тебя, злыдни этакие, работать заставили. Ну, какая тут любовь?

— Соседей было трое, а ненависть только нам досталась. — Напомнил Андрей.

— Ну, немцы всe же свои — европейцы. — Пояснил отец Георгий. — А мы для поляков — дикие азиатские варвары, которых и людьми обозвать грешно. Потому и нанесeнные нами обиды втройне оскорбительнее.

Был этот разговор три дня назад, а вчера последним вопросом обсуждали судьбу этой самой Польши.

С восточной границей будущего польского государства всe было более-менее ясно. Еe ещe в восемнадцатом году лорд Керзон обозначил, когда провeл на карте Восточной Европы линию, обозначавшую границу компактного проживания поляков. То, что эта граница не оказалась восточнее Смоленска, оскорбило тогда поляков до глубины души и они немедленно попытались восстановить справедливость, отправившись походом на восточных соседей. Но Красная Армия оказалась не так слаба, как думалось в Варшаве, и о Польше «от можа до можа» пришлось позабыть. Заикаться не то что о Смоленске, Минске и Киеве, а даже о бывших «крессах восходних» поляки на прошлогодних декабрьских переговорах не посмели. Чувство юмора у Советского правительства так далеко не распространялось, а моральная поддержка Лондона в нынешней ситуации приносила больше вреда, чем пользы. Американцам же будущая Польша была, как говорится, «до лампочки». Хватало проблем на Тихом океане.

Тогда поляки попытались отодвинуть западную границу, раз уж на востоке не получалось. Им предложили отложить решение этого вопроса до конца войны, напомнив известную мудрость про шкуру неубитого медведя. На некоторое время всe затихло. Но чем дальше отодвигались советские войска на запад, тем настойчивее Люблинское правительство напоминало о своих претензиях.

Мнения «комитета стратегического планирования» по данному вопросу распределились поровну. Гладышев, Иванов, Косенко и Николаев не возражали против передачи Польше части немецких земель. Не своe же отдаeм! Сам полковник Банев, Сашка Егорцев, иеромонах Георгий и генерал Зайцев были категорически против. Обсуждение так и могло закончиться ничем, если бы Виктор не объявил, что «есть мнение, не торопиться с передачей немецких земель кому бы то ни было». Чьe мнение он высказал, лишний раз объяснять не было нужно. В результате Польша осталась почти что в пределах национальных границ. Немного оторвали от Пруссии, самую малость расширили Польский коридор, перетасовали границу в Силезии. Самым ценным и давно лелеемым приобретением оказался Данциг, который поляки, не дожидаясь капитуляции немецкого гарнизона, переименовали обратно в Гданьск и даже назначили свою администрацию ещe в марте, сразу после того, как Сталин пообещал передать город Польскому государству.

— О чeм задумались, Андрей Николаевич? — Отвлeк полковника Банева от раздумий Арсений Иванов.

— Пытаюсь сформулировать начало доклада о государственном устройстве Советского Союза таким образом, чтобы меня не побили в первые пять минут. — Андрей открыл кожаный дипломат, сделанный по его чертежам на одном из подопечных заводов.

Новинка эта настолько понравилась знающим полковника Банева ответственным людям, что мастерам пришлось переключиться на их изготовление. Из конструкторского бюро вычислительной техники данная мода перекинулась по другим институтам и заводам Зеленограда, а оттуда проникла и в Москву. Арсений Иванов семь дней назад познакомил с новинкой работников наркомата Иностранных дел, а те мгновенно оформили заказ на несколько сотен новомодных портфелей. Похоже, придeтся создавать специальную фабрику по их изготовлению.

Андрей перетасовал листы доклада, осмотрел товарищей по «комитету стратегического планирования» и начал доклад, представлявший собой два десятка страниц черновых набросков. Привести их в более подобающее состояние не было времени, да и необходимости. Всe равно его придeтся переделывать, с учeтом замечаний остальных членов комитета. За столом молчали, помня утверждeнный ещe на первом заседании регламент подобных обсуждений. Выслушай всe молча, а потом спорь! Даже постоянный оппонент Андрея подполковник Гладышев позволял себе только недовольные гримасы в тех местах, которые ему казались слишком спорными.

Отложив последнюю страницу, Андрей провeл взгляд по лицам присутствующих, оценивая их реакцию. Как ни странно, восприняли его предложения довольно спокойно. Даже Гладышев не торопился спорить, а что-то набрасывал в своeм блокноте, изредка бросая короткие взгляды на карту Советского Союза, висящую на стене кабинета.

— Что-то ваши предложения сильно напоминают ваш же вариант устройства Югославии. — Начал обсуждение Арсений Иванов. — На словах все равны, а не деле республиканские правительства и дыхнуть лишний раз без повеления из Москвы не смогут.

— Вот и правильно! — Поддержал Андрея отец Георгий. — А то допрыгаемся до ситуации, когда Москва будет у окраин спрашивать разрешение вздохнуть.

— Зачем же тогда оставлять статус союзных республик? — Спросил представляющий Генштаб Красной армии полковник Николаев. — Перевести всех скопом в автономии, и всего делов. Какой толк в этом лицемерии?

— Не скажите, батенька! — Отец Георгий ввернул любимое ленинское присловье. — Лицемерие основа политики. Хотя, насколько я понял, Андрей Николаевич предусматривал этот шаг в отношении некоторых субъектов.

— Кого именно? — Подал голос Матвей Косенко.

— Мы считаем неправомочным существование одинакового статуса у всех республик. — Пришeл на помощь Андрею инженер-майор Егорцев. — Почему права у всех одинаковые, а обязанности разные? Наш основной принцип гласит — от каждого по способностям, каждому по труду. А в нынешнем варианте устройства Советского Союза большие и наиболее экономически развитые республики, Россия, Украина и Белоруссия, отдают во много раз больше, чем получают, и, по сути дела, содержат национальные окраины государства.

— Это объективная необходимость. — Возразил Косенко. — Мы вынуждены это делать для выравнивания уровня жизни во всех республиках.

— Это выравнивание в моeм времени привело к тому, что дотационные окраины, Прибалтика и Закавказье прежде всего, получили уровень жизни в несколько раз выше, чем РСФСР — основной источник дотаций. — Андрей привeл свой главный аргумент. — И у населения этих республик сложилось обманчивое впечатление, что это они содержат и кормят «нищую Россию». В результате, когда началась завершающая стадия развала Советского Союза, именно эти республики были движущей силой предателей в руководстве СССР. Потом, конечно, до них дошло, кто за чей счeт жил, но было уже поздно. Как ни странно, это вызвало очередной всплеск ненависти к России, подкреплeнный воплями о «выплате компенсации за оккупацию».

— И на чeм эти требования были обоснованы? — Удивился Матвей Косенко, по долгу службы имеющий доступ к реальным цифрам экономического обмена между частями Советского Союза.

— На инструкциях из ЦРУ и жгучем желании и в дальнейшем жить за чужой счeт. — Пояснил Андрей. — Прежде всего, это касается прибалтийских республик, из которых строили выставку достижений социалистической экономики. Добились того, что из соседних областей РСФСР население вынуждено было ездить в Литву, Латвию и Эстонию за товарами и даже продуктами.

— Развитие Прибалтики экономически выгодно нашей стране. — Привeл важный аргумент Матвей Косенко. — Издержки на производство там намного меньше, да и море недалеко, дешевле товары возить.

— За те деньги, что в них вбухали, можно было построить рай земной для всей северо-западной части РСФСР, и без дурацких идей об исключительности населения этих областей. — Возразил полковник Банев. — Ведь что представляет Прибалтика из себя в это время. Территория мизерная, иные районы Красноярского края побольше будут. Вклад в союзную экономику и того меньше, всe время на дотациях из центра. А уж гонору!

— И как вы предлагаете с ними поступить? — Гладышев сверился со своими записями, ещe раз посмотрел на карту страны и повернулся к полковнику Баневу.

— Есть два варианта. — Начал Андрей. — Первый — образовать из них одну союзную, Прибалтийскую, республику в составе трeх национальных областей.

— Идея не новая. — Гладышев потeр задумчиво щeку и продолжил. — Но как показывает опыт Закавказской федерации работать в таком варианте они не смогут, а только будут заниматься сочинением кляуз друг на друга.

— Но зато и сговориться не смогут. — Поддержал это предложение отец Георгий.

— И второй вариант. Создать три автономные республики с непосредственным вхождением в состав Российской федерации. — Андрей посмотрел на своего основного оппонента Гладышева, но тот не торопился с возражениями. — Тут будут проблемы с юридическими тонкостями, но мне кажется, что в наркомате Иностранных дел найдут способ обойти заключeнные два года назад договора.

Арсений Иванов согласно кивнул головой, подтверждая, что с юридическими неувязками его ведомство успешно разберeтся. Ведь, для чего и существуют юристы — выворачивать наизнанку любую написанную бумагу, а дипломаты затем обоснуют необходимость такого шага для иностранных государств и граждан своей страны. Хотя, уж жителям Советского Союза глубоко безразличен статус входящих в СССР территорий. Они привыкли воспринимать страну как единое целое и административные границы между республиками, а назвать их государственными язык не поворачивается, считают такой же абстракцией, как и нарисованные на глобусе меридианы и параллели. Все знают, что они есть, но никто их не видел.

— Возможен и промежуточный вариант. — Подключился к обсуждению генерал Зайцев. — Создать единую республику по первому варианту, а затем по мере накопления проблем ограничивать полномочия республиканского правительства. В конце концов привести всe к логическому результату в виде автономных республик.

— Аналогичный вариант возможен и в Закавказье. — Сменил Андрея инженер-майор Егорцев. — Тамошние республики не превосходят прибалтийские по размерам, и проблем создают не меньше.

— Если на мой взгляд, то проблем они создают намного больше. — Пробурчал Матвей Косенко, по роду своей деятельности имевший доступ к финансовым докладам правительства. — Вкладывать денег в них приходится в несколько раз больше, чем они реальной пользы приносят.

— Могу возразить тем, что единую республику из Закавказья уже создавали. Но проблем от их единства оказалось больше, чем от раздельного существования. — Напомнил о себе подполковник Гладышев. — И чем вы предлагаете обосновать возвращение к прежней схеме государственного устройства?

— А чем обосновано выделение одних народов в «союзные», других в «автономные», а третьи вообще никакой государственности не получили? — Задал риторический вопрос Андрей.

Ответа он не услышал. Все, и Андрей в том числе, прекрасно понимали почему крохотная Грузия, представляющая из себя лоскутное одеяло, настолько неоднородным был состав еe населения, не только стала союзной республикой, но и обзавелась автономиями, общая площадь которых составляла четверть территории республики. Причину эту звали Иосиф Виссарионович Сталин. И для того, чтобы что-то поменять в Закавказье, необходимо убедить в необходимости перемен самого вождя. И убеждать придeтся самому Андрею. А вот получится ли?

— Какие конкретно предложения по Закавказью? — Подполковник Гладышев продолжал исполнять функции добровольного секретаря, занося в блокнот всe высказанное за столом.

— Если уж мы затеяли проводить границы республик по территориям компактного проживания отдельных национальностей, то следует и за Кавказским хребтом поступить точно также. — Генерал Зайцев взял обсуждение этого вопроса в свои руки. — После демаркации там возникнет куча крохотных национальных областей, схожих по размерам с дагестанскими районами. Дагестанцы не возражают против статуса автономной республики, почему в таком случае нужно поступать по-другому с Грузией и Арменией. Азербайджан более однороден, но и там есть области, которые требуют автономии, хотя бы культурной.

— Альтернативой является введение прямого управления из Москвы с назначением представителя союзного правительства в ранге генерал-губернатора. — Андрей решился использовать старорежимное слово, которое лучше всего отражало сущность данной должности.

Отец Георгий в ответ на это предложение благожелательно кивнул. Арсений Иванов с лeгкой усмешкой покачал головой. Полковник Николаев пожал плечами, если вернули офицерские звания вкупе с погонами, то почему не возвратить и остальные названия.

— В Средней Азии мы также предлагаем отказаться от союзных республик, с созданием единой Туркестанской союзной республики, включив в неe все среднеазиатские республики на правах автономий. — Начал инженер-майор Егорцев, занимавшийся этим вопросом. — Провести демаркацию границ между будущими автономиями, в сложных случаях типа Ферганской долины, где живут представители всех национальностей, желательно не проводить крайне запутанные границы, а создавать новую автономную республику или область. — Сашка переложил лист. — Серьeзно пересмотреть территорию Казахстана. Мне непонятно, по каким причинам в состав этой республики были переданы области Южной Сибири, земли по реке Уралу, западный Алтай, область Семиреченского казачьего войска. Насколько мне известно, ни одного казаха в тех местах на момент передачи этих областей не проживало, да и сейчас их там днeм с огнeм не сыщешь.

— По той же причине, по которой передавали земли с русским населением в состав Украины. — Отозвался иеромонах. — С единственной целью ослабить Россию.

— Вы хотите сказать, что ещe двадцать лет назад рассматривался вариант развала Советского Союза? — Засомневался Гладышев.

— Идея эта, дорогой вы наш подполковник, возникла не двадцать, а двести двадцать лет назад. Если не больше! — Ответил ему отец Георгий. — Другое дело, что двадцать лет нашлись мрази, согласные это пожелание выполнить. Да перевернутся они в гробах! Прости меня, господи, за греховные мысли. — Закончил монах свою речь.

Насколько Андрей знал историю жизни подпоручика корпуса жандармов Иноземцева, любить пламенных революционеров ему было не за что. Что в мирской жизни, что после принятия духовного сана. Натерпелся он от них досыта. Другое дело, что у него хватило ума не смешивать деятельность этих агентов мирового капитала с целями и задачами советской власти. И когда в конце тридцатых наперсники Троцкого стройными рядами отправились к давно заслуженной расстрельной стенке, отец Георгий принял советскую власть окончательно и бесповоротно. Одобрял он и политику советского правительства по собиранию потерянных во время гражданской войны земель. «Россия, сын мой, может существовать только как империя», — просвещал он Андрея во время первой встречи, — «начни от неe куски отрывать и скоро только Московия и останется».

С этим утверждением полковник Банев согласен не был. Он с превеликой радостью избавился бы от некоторых бесполезных с его точки зрения территорий. Если не сейчас, то в будущем. Россия от этого много не потеряет.

— А что Украина? — Возмутился словам иеромонаха Матвей Косенко.

— Украину в еe нынешних границах, уважаемый Матвей Григорьевич, чертили в восемнадцатом году в Германском Генштабе. — Одeрнул отец Георгий представителя наркомата тяжелой промышленности. — Не станете же вы утверждать, что немецкие и австрийские генералы оторвали от России самые плодородные земли и самые экономически развитые южные регионы из великой любви к нашей Родине.

— Но украинцы-то существуют. — Привел свой главный аргумент Косенко.

— Дорогой Матвей Григорьевич, насколько я знаю, в сороковом году вы работали в славном городе Львове. — Ласковым голосом продолжил иеромонах. — Ну а сами вы, если мне не изменяет память, харьковский.

— Да. — Настороженно согласился Матвей, знавший, что от ласкового тона священника нужно ждать беды.

— Так просветите нас грешных, на каком языке вы разговаривали с местными жителями? — Елейно прогнусавил отец Георгий, копируя кого-то из своих знакомых священнослужителей.

— Чаще всего на польском. — Недовольно бросил Матвей Косенко, понимая в какую западню загнал его отец Георгий.

— Так что же получается? — Продолжил священник уже серьeзным голосом. — Украинец Косенко из Харькова вынужден разговаривать с украинцем, ну пусть тоже будет Косенко, но из Львова на иностранном языке. А что же их тогда объединяет?

— Галиция — это не Украина! — Пришeл на помощь Матвею генерал Зайцев, которому, по роду его деятельности, приходилось работать с выходцами с Западной Украины.

— Согласен! — Кивнул священник. — Но! — Отец Георгий поднял палец. — Донбасс, тем более, не Украина. Таврия — наполовину Украина. Северьщина — на треть Украина. Ваша родина, Слобожанщина, в таком же положении. А что же тогда Украина? — Священник бросил взгляд на карту страны и закончил. — Киев с окрестностями.

— Слишком уж вы, святой отец, обкорнали Украину. — Не согласился генерал Зайцев. — Различий между восточными, южными и западными областями хватает, конечно, но не до такой же степени.

— А до какой? — Не сдавался иеромонах. — На всей территории восточной Украины вплоть до самого Днепра русский язык разберут без толмача, а вот галицийскую мову переводить надо. — Отец Георгий с усмешкой посмотрел в сторону Матвея Косенко. — И кто кому больший родственник?

Андрей непроизвольно кивнул головой, соглашаясь с этой мыслью. С украинцами он служил в одной роте во время службы в Советской армии, и хорошо помнит, что ребята из Сумской и Запорожской областей не понимали прикарпатские говоры солдат с западной Украины. А ещe он помнит, как спустя каких-то пять лет во время первой чеченской войны солдаты из его бригады взяли в плен двух боевиков со Львовщины. И как они, спасая свою жизнь, плакались о тяжeлой доле, которая и толкнула их на эту войну — «подзаработать грошей». Домой они не вернулись. Заработанные на москалях гроши хотели вначале закопать вместе с ними, но потом комбат отправил эти деньги семье погибшего командира второй роты. Кстати, тоже украинца.

После той войны Андрей чeтко уяснил, что есть украинцы, а есть «западенцы» и путать их не стоит.

— А что у нас с Украиной? — Прервал бессмысленный спор подполковник Гладышев.

— Я тоже придерживаюсь мнения, что Галиция — это не Украина. — Андрей взял листок с предложениями по Украине. — Мы предлагаем Львовскую, Волынскую, Ровенскую, Тарнопольскую и Станиславскую области выделить в отдельную Галицийскую советскую республику. Туда же отправить и Буковину. Какой статус ей придать, мы пока не решили. Сделать ли еe союзной, или автономной в составе Украины или России? — Андрей посмотрел на генерала Зайцева и решился высказать своe личное мнение, с которым не согласились ни Виктор, ни Сашка. — Будь моя воля, я бы их вообще выделил из состава СССР и пусть они носятся со своей дурацкой самостийностью, пока вволю еe не нахлебаются.

— И получим вражеский плацдарм под самым боком. — Возразил ему полковник Николаев.

— А так мы имеем вражеский плацдарм в составе собственной страны. — Продолжил Андрей. — Да ещe предоставляем этим агентам мирового империализма возможность свободно передвигаться по всему Союзу и вести свою пропаганду.

— Если они отделятся, то самое большее через пару месяцев к власти там придут Бандера с Мельником. — Продолжил выдвигать свои аргументы Николаев.

— А ещe через год благодарные сограждане повесят их в центре Львова. — Закончил его фразу Андрей.

— Это почему? — Заинтересовался Арсений Иванов.

— Насколько я знаю всех этих «борцов за свободу», а нагляделся я на них предостаточно, то они немедленно устроят такой грабeж, перед которым все наши домыслы ничто. — Пояснил полковник Банев. — Самый главный рефлекс у них — хватательный. Как только они окажутся у власти, то немедленно начнут грести под себя всe, до чего дотянутся руками. — Андрей изобразил хватательное движение рукой. — А вот поделиться со своими нижестоящими соратниками запамятуют. А уж про народ, тем более никто вспоминать не будет. Нам останется только поставлять оружие недовольным и ждать, когда они нас пригласят разобраться с узурпаторами. — Андрей поднял палец. — Причeм пригласят освободителями, а не оккупантами.

— Большая часть народа и сейчас нас оккупантами не считает. — Охладил пыл полковника Банева генерал Зайцев. — Не стоит умножать сущности сверх необходимого. — Напомнил он основной принцип «бритвы Оккама». — Выделить их в отдельную республику я согласен, но отдавать поверивших в нас людей обратно в лапы капиталистов и помещиков не считаю нужным.

— Иным дуракам такая встряска только во благо. — Проворчал несогласный Андрей.

— Молдавию перевести в автономии, лучше всего в составе УССР. — Подхватил инициативу в обсуждении устройства Советского Союза инженер-майор Егорцев. — Для Украины желательно ввести федеративное устройство, раз уж Галиция станет автономией.

— А что с Донбассом? — Напомнил отец Георгий.

— Если уж западные области республики выделяют в автономное образование, то почему не сделать автономными и восточные, раз уж они так сильно отличаются от коренных украинских областей. — Предложил компромиссное решение Арсений Иванов. — В крайнем случае можно провести опрос населения, куда именно они хотят войти — в состав Украины или России?

— Кстати, о референдумах. — Андрей вытащил очередной лист своего доклада. — Жители Белостокской области подали петицию в Минск с просьбой оставить область в составе Белоруссии, а не передавать их обратно в Польшу.

— Сами подали, или… — Арсений Иванов посмотрел в сторону генерала Зайцева.

— Сами, сами! — Отозвался Виктор. — Но не только они. Жители южных районов Литвы, а поляков там больше чем литовцев, потребовали у Москвы того же самого.

— Не хотят поляки под литовцами жить! — Прокомментировал новость Арсений. — И это понятно. Не хочется ляхам бывших слуг господами признавать. Хотя, белорусы вообще бывшиехолопы, а им захотелось именно туда. Но почему жители Белостока обратно в Польшу возвращаться не хотят?

— Если состоится передача области, чего требуют из Люблина, то Белостоку придeтся главным донором стать. — Пояснил ситуацию Матвей Косенко. — Область подвергалась только бомбардировкам, да и то несильным, а остальная Польша в руинах лежит. Дружба дружбой, а табачок врозь! — Добавил он известную народную мудрость. — В данном случае экономическая выгода превышает национальную спесь.

— Исходя из сложившейся ситуации, придeтся создавать в Белоруссии Белостокскую, и, возможно, Виленскую автономные области. — Полковник Банев озвучил выводы из ситуации с польскими районами Белоруссии и Литвы.

— Я бы также предложил передать в БССР северные районы Волынской и Ровенской областей Западной Украины. — Высказал своe мнение полковник Николаев, по большей части молчавший всe время обсуждения национальных вопросов.

— Основания? — Повернулся к нему Гладышев.

— Я согласен с тем, что Галиция — это не Украина. — Пояснил полковник. — Но могу добавить, что Волынь — это не Галиция. К тому же по Припяти и еe притокам живут в основном полещуки, а они себя ни украинцами, ни белорусами не считают. Если вы стали организовывать автономии для всех национальных групп, то почему жителей Полесья обошли?

Подполковник Гладышев занeс предложение представителя генштаба Красной армии в протокол заседания, быстро просмотрел результаты своей работы и приподнял руку.

— Я согласен с большей частью предложений. — Высказал заместитель генерала Зайцева, удивляя присутствующих своей сговорчивостью, обычно он долго и въедливо спорил. — Вот что у нас, с моими дополнениями, получилось. Советский Союз предложено преобразовать в федерацию пяти республик. Россию, то есть РСФСР, в которую включить на правах автономий Прибалтийские и Карело-Финскую союзные республики. Белоруссию, дополненную Белостокской, Виленской и Волынской автономными областями. Украину, преобразованную в федерацию, в состав которой войдут на правах автономий Галиция, Буковина, Молдавия, Восточная Украина. Донбасс я предлагаю вернуть в состав РСФСР, экономическая выгода от этой передачи немалая.

Матвей Косенко вынужден был согласно кивнуть в ответ на это высказывание, профессионализм одержал победу над национальными обидами.

— Я согласен с тем, что в Закавказье нужно вернуться к прежнему варианту устройства в виде Закавказской федерации. — Продолжил подполковник Гладышев. — Меньше будет поводов для обид у малых народов. Да и расселение людей разных национальностей там настолько сложное, что провести справедливые границы просто невозможно. — Василий Степанович перевернул страницу в своeм блокноте. — Не вызывает у меня возражений и создание Туркестанской союзной республики, в составе Казахской, Узбекской, Таджикской, Туркменской автономных республик, а также ряда автономных областей. Я хочу вынести отдельным вопросом судьбу Киргизии, непонятно куда еe нужно включать — в состав Туркестанской федерации или Российской.

За столом молчали, выражая согласие с выводами бессменного секретаря комитета, обязанности которого подполковник Гладышев возложил на себя добровольно с первого же дня работы данного комитета стратегического планирования.

— Чтобы не ломать всe сразу, предлагаю также статью о праве наций на самоопределение не трогать. — Подполковник Гладышев правильно оценил реакцию собратьев по комитету как согласие с его выводами. — Нужно только еe подкорректировать. Республика имеет право на выход из СССР только с согласия всех остальных субъектов Федерации.

— И не раньше, чем она рассчитается по всем внутренним и внешним долгам. — Внeс свою лепту в обсуждение Матвей Косенко, единственный человек с экономическим образованием, присутствующий при этом обсуждении. — Причeм нужно сделать так, чтобы объекты построенные на деньги союзного бюджета принадлежали всем республикам СССР, в тех долях, которые эти республики внесли в строительство, или выплатили в союзный бюджет в качестве налогов.

— Исходя из сказанного, предложенный проект нужно поставить на голосование. — Подполковник Гладышев дождался поднятия рук и закончил своe выступление. — На дальнейшую разработку замечаний с учeтом интересов всех представленных наркоматов отводится неделя. В следующую пятницу собираемся вновь для выработки окончательного решения.

Выслушав последнее предложение присутствующие вполголоса начали обсуждать высказанное, разбившись на двое-трое. Сашка Егорцев спорил с Арсением Ивановым, что-то показывая тому на карте. Гладышев, как всегда, вцепился в своего главного оппонента полковника Банева, высказывая мелкие замечания к сказанному Андреем, тот в свою очередь объяснял, что ему не нравится в проекте заместителя генерала Зайцева. Иеромонах Георгий доказывал Матвею Косенко свою правоту, а полковник Николаев его поддерживал, как ни странно.

Только генерал Зайцев оторвался от обсуждения и вышел из кабинета, в котором он проводил подобные заседания. Стоило позвонить в Москву и получить последние распоряжения по «Зеленоградскому делу», как официально именовалась операция прикрытия гостя из будущего Банева и всех связанных с ним людей.

Вернулся он минут через пятнадцать, когда угомонился даже подполковник Гладышев, а все остальные посматривали на большие настенные часы, прикидывая возможность выполнения намеченных на послеобеденное время дел. Виктор уселся во главе стола, осмотрел собратьев по комитету насмешливым взглядом и спросил:

— Ну что, други мои, а ничего мы не забыли, когда принимали решения о судьбах мира, демиурги хреновы.

— Что произошло? — Встрепенулся подполковник Гладышев.

— А то и произошло, что сегодня ночью французы разорвали договор с Германией и начали ввод войск в оккупированную немцами часть страны. — Пояснил генерал Зайцев. — И движутся они подозрительно быстро, что навевает мысли — а не договорился ли маршал Петен с немцами?

18 мая 1942 года Зеленоград

Сквозь разрывы туч выглянуло Солнце и за дальними корпусами строящегося завода полупроводниковых приборов вспыхнула радуга. Рокотал гром, сообщая о том, что гроза ещe не закончилась, просто центр еe сместился за пределы городских построек на пустыри, намеченные под вторую промзону. Сашка с Чистяковым два часа назад уехали осматривать площадку, на которой начали рыть котлован под завод электронно-вычислительных машин. Головное предприятие решено заложить здесь. А уж затем построить его дублeры в других местах. Из восьми предложенных городов комиссия, составленная из представителей всех вовлечeнных в производство наркоматов, остановилась на Новосибирске и Харькове. Там будет организованно точно такое же производство с полным циклом от научных исследований до выпуска конечной продукции, то есть ЭВМ. Предварительные работы там уже ведутся. Но первенец советской научно-вычислительной индустрии появится здесь в Зеленограде, городе, появившемся благодаря стараниям Андрея Банева, чем он вполне осознанно гордился.

— Люблю грозу в начале мая. — Вспомнил Андрей заученные в далeком детстве строки.

— Какое же это начало? — Возразил генерал Зайцев. — Третья неделя заканчивается, скоро лето встречать будем.

— А чем встречать будем? — Пришло время задавать вопросы полковнику Баневу.

— Как всегда бодрыми докладами о выполненной работе и горячем желании немедленно получить новые задания.

Андрей вздохнул. Кому пришло в голову, что в прошлом жизнь течeт намного медленнее? Засунуть бы этого знатока в его шкуру, пусть попробует помедлить. Вождь и раньше тянуть время не позволял, а уж с началом войны все ответственные лица завертелись как белка в колесе. Это Черчилль, как утверждали его биографы, каждый уик-энд в своeм поместье прохлаждался, да коньячок потягивал, а им такой расслабухи не дано.

Вон, вчера воскресенье было, а толку? Как впряглись они с Сашкой с самого утра в различные мелочи, так до десяти вечера оторваться и не смогли. И сегодня то же самое. Не успели появиться на рабочем месте, а уже куча неотложных дел дожидается. Да и Виктор не ждан, не зван объявился.

— Что требуется выполнить в первую очередь? — Андрей отошeл от окна и сел на своe привычное место за боковым столом, находящимся у самого окна.

— Требуются ещe две вычислительные машины для ядерщиков и ракетчиков. — Сообщил ему генерал Зайцев, перемещаясь за этот же стол от огромного, на четверть площади комнаты, чертежа, разложенного на сдвинутых вместе двух столах для заседаний. Чертeж представлял собой практически законченную схему ЭВМ-3, под которую и строили завод.

— Одна есть в готовом виде, хоть завтра можно отгружать. Как и договаривались, она пойдeт в распоряжение Курчатова. — Обрадовал Андрей генерала. — А вот вторая ещe требует доводки и проведения всего комплекса испытательных расчeтов. На это не меньше двух недель уйдeт. Порадовать ракетчиков мне нечем.

— Неделя и ни минутой больше! — Отрезал генерал, выкладывая на стол неизменные папиросы и придвигая к себе пепельницу, которую держали в этом кабинете именно для него. Других людей, которым позволялось бы курить в кабинете полковника Банева, в городе не было. Даже Сашка Егорцев, когда-то смоливший одну папиросу за другой, уже три месяца не курит. Бросил под активным давлением женской части их семейства. И Сашкина мать, и его сестра Алeнка, и почти что жена Маша капали ему на нервы, пока в одно морозное утро он не отдал свои папиросы охране и с тех пор не курил.

— Витя, люди и так круглосуточно работают, Чистяков даже спит в цеху, чтобы время на дорогу не тратить.

— Понимаю, но ничего поделать не могу. — Ответил генерал, закуривая папиросу.

— А зачем им сразу две ЭВМ? — Попытался зайти с другой стороны полковник Банев. — У них же одна уже есть.

— Та, что вы им раньше поставили, со всем объeмом расчeтов уже не справляется. — Пояснил генерал. — Это первая причина. А вторая состоит в том, что КБ слишком далеко друг от друга расположены. А часто возить, а тем более по одному и тому же маршруту, столь секретную информацию, сам понимаешь, не рекомендуется.

Андрей опять вздохнул. Конечно, понимает, но ему от этого не легче. Не успели удовлетворить аппетиты ядерщиков, как приходится отдавать свой стратегический запас ракетчикам. Эту почти готовую машину Чистяков собирался оставить для собственных нужд. Сами электронщики до сих пор считали на самом первом полуэкспериментальном варианте ЭВМ-1. Все доведeнные до ума экземпляры «единицы», а было их четыре, уходили в конструкторские бюро разного направления. Даже ЭВМ-2, построенную первой, уже выцыганили самолeтостроители. В другое время еe ещe не один месяц терзали бы проверками, но война есть война. Отправили вместе с программистами одного инженера и пять студентов, следить за работой ЭВМ и оперативно устранять найденные ошибки, а сами взялись за сборку следующего экземпляра. Едва его собрали, как появились посланцы ядерщиков. Только Чистяков довeл до ума третий вариант «двойки», как генерал Зайцев требует его передать в распоряжение Королeва. И никуда не денешься. Надо, значит надо.

— Витя, а правда, что Королeв с фон Брауном подрались? — Огорошил неожиданным вопросом генерала полковник Банев.

— Откуда ты узнал? — Поперхнулся дымом Виктор.

— Сорока на хвосте принесла. — Андрей уставился на своего куратора самым невинным взглядом.

— Я этой сороке все перья из хвоста повыдираю. — Пообещал генерал, покосившись на дверь, за которой остался его адъютант старший лейтенант Щедрин. Только он один мог знать об этом инциденте, случившемся неполную неделю назад.

— Так, правда? — Повторил вопрос Банев.

— Правда, Андрей Николаевич, правда. — Генерал стряхнул пепел в пепельницу и пояснил. — Полноценной драки, к великому счастью, не произошло, но по одному разу они друг дружке по физиономии съездили.

— Из-за чего хоть?

— Из-за самомнения и нежелания слышать другого. — Отрезал генерал, давая точную характеристику обеим конструкторам.

Андрей покачал головой. Оба гения ракетной техники друг дружку стоят. Что Королeв, что фон Браун своего коллегу-соперника на дух не переносят. Приставленные к ним офицеры НКВД каждую неделю пишут рапорты об отправке на фронт, на какой угодно, в любую часть, лишь бы подальше от конструкторского бюро ЖРД. Кто больше виноват, выяснить так и не удалось. Конечно, немец, познакомившись с наработками советских коллег, обозвал их ракету праздничной шутихой, но и Королeв за словом в карман не лез, перейдя на личности из-за невозможности высказать подобное замечание о работе фон Брауна. С тех пор между советским и немецким ракетчиком, будто чeрная кошка пробежала. Любое предложение коллеги непременно и обязательно воспринимается в штыки, каждый спор ором заканчивается. По такому случаю фон Браун даже русский язык выучил, хотя поначалу демонстративно таскал с собой на совещания переводчика. И вот достигнута точка кипения. Съездить по морде — это очень серьeзно.

Андрей, как главный консультант, худо-бедно знавший историю взаимоотношений ведущих конструкторов советской ракетной техники, ожидал, что будут проблемы во взаимоотношениях с немецким конструктором. Но то, что они перерастут в открытую вражду, было выше его понимания. Вот и верь после этого официальным биографиям, даже если их писали другие люди, а не сами герои этих биографий. Почитаешь иную книгу, так описываемый персонаж своей святостью ангелов затмевает, только белые ангельские крылья ему не дадены, а соприкоснeшься с ним поближе — ан нет обрисованной святости. А у некоторых людей, из тех, что повыше на властной лестнице сидели, так не то что святости, а и элементарной человечности порой за душой нет. Одна голая властная функция.

— И что теперь? — Спросил полковник Банев, хотя уже представлял себе возможный ответ.

— В наркомате предлагают перевести фон Брауна в конструкторское бюро к Челомею, но опасаются, что и там он не приживeтся. — Ответил генерал Зайцев.

— А почему бы вам не создать его собственное КБ. — Предложил Андрей. — Уверен, что ваши спецгруппы уже наловили достаточное количество немецких учeных и инженеров. — Напомнил он о деятельности специальных научных групп, созданных в НКГБ сразу после начала войны. — Наверняка, среди них есть и те, кто работал по ракетной тематике. Объедините их в какой-нибудь научной шараге и пусть трудятся. Уж там-то фон Брауну спорить за власть будет не с кем.

— Можно и так. — Согласился Виктор. — А с чем будут работать в наших КБ? На сегодня самая большая ценность у ракетчиков — это голова фон Брауна. Сами-то они далеко от его разработок отстали.

— Так в чeм проблема? — Удивился полковник Банев. — Копируйте чертежи разработанных им ракет и передавайте Королeву с Челомеем, а они пусть на основе немецких разработок лучше сделают, раз гонор не позволяет чужое главенство признать.

Генерал Зайцев промолчал. Такое предложение тоже было высказано. Вот только возражений на него оказалось намного больше, чем положительных ответов. Хотелось бы, чтобы разработка была своя собственная, а не позаимствованная у противника, но, судя по всему, так и придeтся поступить. Время поджимает. Курчатов обещает со своей бомбой за два-три года управиться, а вот ракетчики такой гарантии не дают. Авиаконструкторы, выслушав характеристики нужного государству самолeта, помрачнели, начали въедливо выпытывать у заказчиков «куда лететь и что везти». Естественно, никто им не собирался говорить, что самолeт предназначен для разрабатываемой атомной бомбы, даже слово такое не упоминалось ни в каких документах, выходящих за пределы Курчатовского института. Сказали только — нагрузка пять тонн на дальности хотя бы семь-восемь тысяч километров, причeм на больших высотах. Те, кто почестнее, сразу признались, что подобные характеристики пока недостижимы. И только Туполев с самыми честными глазами уверил руководство страны, что самолeт он сделает, причeм в самые короткие сроки. Пришлось и остальным забирать свои возражения обратно и приниматься за работу.

И вот на прошлой неделе три КБ, Туполева, Петлякова и Мясищева, представили свои наработки. Причeм Туполев, больше всех кричавший об успехах, ограничился только эскизным проектом, а вот Петляков с Мясищевым кроме этого предоставили по несколько продутых в аэродинамической трубе моделей. А Мясищев даже замахнулся на полноразмерный макет самолeта, пока что из дерева. После этого успеха именно на него и излились благодарности Ставки, подкреплeнные самым главным сюрпризом — закупленными в США чертежами наработок конструкторов Боинга.

Если невозможно купить авиазавод, чему американское правительство воспротивилось с первой же минуты переговоров, то кто сказал, что нельзя закупать отдельные узлы и механизмы. Просто так получилось, что по какой-то непонятной прихоти советские инженеры наибольшее внимание обратили на продукцию компании Боинг. Никто из американских специалистов не спорил, что Б-17 неплохая машина, но самолeты других фирм имели характеристики не хуже, а что касается проектируемого Б-29, то он ещe не полетел и произойдeт первое лeтное испытание нескоро. Даже были попытки подкупа советских специалистов представителями других фирм, желающих откусить кусочек от московского заказа. Закупали, конечно, и у них, но наибольшая часть денег досталась Боингу. Если бы не пригляд американских спецслужб, то советским инженерам удалось бы получить весь комплект чертежей самолeта, а так ограничились самыми важными узлами. Что тоже неплохо, так как ожидали, что не получится даже этого.

Туполев уже пожалел, что тянул с выполнением «невыполнимого» заказа. Попытался перехватить ускользающий из рук заказ, задействовав свои многочисленные связи, но не тут было. Вождь велел ему переделать свой проект под тяжeлый фронтовой бомбер, всe равно он не тянул на «стратега», а также «посоветовал» не вмешиваться в работу других КБ.

— А ты был прав, когда сказал, что Мясищев самый вероятный претендент на проектирование стратегического бомбардировщика. — Сказал генерал Зайцев, вминая в пепельницу докуренную папиросу.

— Всe-таки победил! — Обрадовался Андрей. — Молодец Владимир Михайлович. А что другие?

— Другим задача попроще досталась. — Ответил Виктор. — Туполеву ближний бомбардировщик с большой бомбовой нагрузкой. Петлякову модернизация его Пе-8, Ермолаеву аналогичная работа.

— А что там с реактивными двигателями? — Андрей решил вытрясти из своего начальника информацию о перспективных разработках в тех областях, в которые ему не было доступа.

— Получше, чем в прошлом году, но до полноценного двигателя ещe далеко. — Сознался Виктор. — Люлька сейчас работает с изучением разработки «заклятых британских друзей». В конце апреля привезли английский двигатель, перекупленный у американцев. Там целая детективная история была, рассказать какому-нибудь писателю, он такой шедевр накатает, что закачаешься.

— Вот и расскажи Сашке, а он писателя найдeт. — Предложил Андрей.

— Лет через двадцать, когда гриф секретности снимут. — Усмехнулся генерал Зайцев.

— А чего ещe замечательного произошло в вашей конторе за последний месяц? — Андрей решил воспользоваться хорошим настроением генерала Зайцева и выдоить из него максимум информации.

— Сикорский согласился приехать в Советский Союз, пока что временно. — Выдал очередной сюрприз Зайцев.

Вот это новость так новость. Попытки переманить геликоптерного гения в СССР начались ещe в 1940 году, но тот наотрез отказался, мотивируя своe нежелание возвращаться на Родину обычным страхом за собственную жизнь. «Я приеду, а вы меня в «шаражку», как Туполева, и буду я до конца жизни по вашим тюрьмам сидеть». Резон в таком ответе, несомненно, был. Даже заверения самого Сталина, что к нему подобных мер применено не будет, убедить Сикорского не смогли. Но вот же согласился.

— Согласился, ещe не значит, что приехал. — Пожал плечами Андрей. — И сам может передумать, и американцы могут развернуть.

— Уже не развернут. — Успокоил полковника Банева его начальник. — Пароход с ним сегодня днeм во Владивостоке отшвартовался.

— Чем же вы его соблазнили?

— Предложили такие условия, от которых он не смог отказаться. — Пояснил Виктор. — Собственное КБ с правом набора людей по личному разумению, производственная база, работающая только на вертолeтную тему, распространение на него лично дипломатического иммунитета. А самое главное предложение — немедленно запустить в серию все его разработки, доведeнные до ума.

— Так он с чертежами сюда прибыл? — Поразился Андрей.

— А на кой хрен он нам без них. — Ответил генерал Зайцев. — И чертежи привeз, и помощников, которые согласились с ним отправиться, и даже часть механизмов в разной степени готовности.

— Как же его выпустили? — Продолжал удивляться Андрей.

— А кому он там нужен со своими полуэкспериментальными «кофемолками». — Отмахнулся рукой Виктор. — Генералам сейчас не до экзотики, в Вашингтоне все помыслы о том, как японцев остановить. К тому же мы имеем право нанимать людей и закупать документацию и технику «не имеющую ценности для обороны американского государства».

Андрей расплылся в довольной улыбке. Лет через пять в Белом доме будут кусать локти от досады, что не рассмотрели перспектив вертолeтной техники и упустили человека с готовыми разработками. Но это уже будут их проблемы.

— А наши конструкторы как? — Продолжил допрос своего начальника полковник Банев.

— А наши при своих работах останутся, если не пожелают в помощники к Сикорскому перейти. А капиталистическо-социалистическое соревнование нашей стране только на пользу пойдeт.

Андрей посмотрел на часы, часовая стрелка которых добралась до цифры десять, и задал самый важный вопрос.

— Ну, а главная причина твоего приезда? Не из-за приказа же о передаче ЭВМ ты приехал.

— Ты прав, не из-за него. — Виктор тоже кинул взгляд на часы. — Верховный тебя вызывает вместе со мной. Приказано прибыть к четырeм часам. Так, что времени у нас с тобой хватит и на подготовку, и на то, чтобы поесть. А то от тебя без прямого приказа даже стакана чая не дождeшься.

Андрей смутился от такого намeка. Он действительно так увлeкся новостями, что позабыл о простой мудрости — соловья баснями не кормят. Поднял трубку телефона и отдал приказ своему секретарю приготовить обед на четверых. Сашка с Чистяковым вскоре должны заявиться, и позавтракать они, как и сам Андрей, времени не нашли.


— Не ожидал, что наши отвлечeнные заумствования Верховный на полном серьeзе рассматривать будет. — Андрей отложил исчeрканный доклад, черновой вариант которого они приняли на последнем заседании «комитета стратегического планирования». Казалось, что просто мнениями под лeгкий трeп обменивались, а оно вон как вышло.

— А зачем нас тогда собирали? — Удивился генерал Зайцев.

— По моему мнению наша компания должна всего лишь разработать новый взгляд на ситуацию, а не выдавать готовые сценарии будущей деятельности. — Отмахнулся Андрей. — Да и люди в комитет подобраны «не первой важности».

— А тебе хочется, чтобы в нeм Молотов и Ворошилов присутствовали? — Усмехнулся Виктор.

— Боже упаси, как сказал бы наш монах. — Андрей даже изобразил попытку перекреститься, но с первого раза не смог вспомнить с какого плеча нужно начинать. — Но всe же кто-нибудь из второго или третьего звена, а не так, как у нас — с самых низов властной лестницы.

— Ну, не все с самых низов. — Возразил генерал Зайцев. — Отец Георгий только чин малый имеет, а по влиянию на церковные дела впереди некоторых митрополитов с архиепископами будет.

— Вот ты мне и объясни, раз уж такой разговор начался, как он в комитет попал? — Андрей вновь приступил к допросу своего начальника. — Ведь, это ты людей подбирал, а нарком с Верховным только утверждали.

— Потому и попал, что он Родину любит, а не себя во главе Родины, то есть церкви, тем более, что у него и без нашего комитета все шансы есть эту самую церковь возглавить.

— Ты же попов терпеть не мог. — Напомнил Андрей недавнее отношение генерала Зайцева к служителям церкви.

— А я и теперь от общения с долгогривым племенем восторгов не испытываю. — Отозвался Виктор. — Просто сейчас не о моих «любви-ненависти» речь идeт, а о благе государства, о котором мы должны думать в первую очередь, да и во вторую и третью тоже.

Получив столь резкую отповедь, Андрей замолчал. Генерал прав, не стоило огород городить ради простого желания языками потрепать. Это в нeм «московский интеллигент» конца восьмидесятых проглядывает, который способен только хаять и ломать, а вот созидатель из этого самого интеллигента, как показало время, хреновый. А в это время всe больше творцы ценятся, даже если они характером не вышли.

Андрей вытащил из стоящего в дальнем углу кабинета сейфа заветную папку с детальными разработками своих предложений. Он корпел над этими листами и долгими зимними вечерами, когда выпадало относительно свободное время, и в перерывах между основными делами, и даже во время привычных чаепитий. Без лишних слов протянул своe творение генералу Зайцеву для ознакомления и вынесения окончательного приговора, пригодно ли то, что он сотворил, для ознакомления самим вождeм. Отошeл к окну, около которого держал радиоприeмник, добавил громкости и приготовился ждать, когда генерал выскажет свой вердикт.

На радио читали очередные стихи Симонова, которые в этом времени, на взгляд полковника Банева, были чересчур пафосными. Не пришлось Косте Симонову хлебнуть горьких дорог отступления, не гудели над головой расстреливающие всe живое мессеры, гордые своей безнаказанностью, не отдавались тяжeлой болью в сердце названия оставленных городов и имена погибших товарищей. Даже мыслей в голове не было, что всe могло повернуться по-другому. Да и не только у него. Спроси у любого человека на улице, а что было бы прорвись немцы год назад на просторы страны. В лучшем случае просто пальцем у виска покрутят, а в худшем скрутят и в отдел милиции потащат, как шпиона и провокатора.

Пришло время очередной сводки Информбюро. Левитан торжественным голосом начал перечисление взятых с боем городов в Германии и Венгрии, захваченных советскими войсками трофеев и количество сдавшихся в плен солдат противника. О победах говорить легко, речь льeтся ровно, не перехватывает дыхание от страшных цифр потерь.

Интересно, а каковы потери наших войск на данный момент? Миллион, два? И сколько из них безвозвратных? Верховный, наверняка, знает, вот только отчитываться перед полковником войск связи не будет.

Андрей усмехнулся, вспомнив читанные в своe время фантастические книги, где мудрый посланец из будущего чуть ли не мордой тыкает крупных и мелких вождей в их ошибки, пальцем рисует на карте стрелы победоносных наступлений, собственноручно составляет списки недостойных дышать одним воздухом с ним и, непременно и обязательно, соблазняет Сталинскую дочку. А как же без этого?

Светлану Сталину они с Сашкой пару раз видели два года назад. Обычная пигалица среднего школьного возраста. Соблазниться на такую можно было или по причине нездоровой тяги к малолеткам, или же, что более вероятно, из-за громадной и всепоглощающей любви к… власти. Но, насколько помнит Андрей, ничего у этих влюблeнных во власть не вышло в его время, не получится и здесь.

Конечно, сейчас ей уже шестнадцать лет — самый возраст для соблазнения. Вот, только не тянет полковника Банева в сомнительные авантюры с охмурением дочери вождя. Не в его она вкусе, да и Сашке вряд ли понравится.

А вот этого в утренней сводке не было! Центральный фронт Рокоссовского вышел к окраинам Лейпцига. Осталось армиям Ватутина добраться до Гамбурга и правительство Третьего Рейха может смело паковать чемоданы и бежать на последний поезд, отходящий с Берлинских вокзалов в сторону западной границы Германии.

Хотя, и там их никто с распростeртыми объятьями не ждeт. Бескровного захвата оккупированной немцами в сороковом году части Франции у французских генералов не вышло. То ли не со всеми командирами дивизий Вермахта договорились, то ли не сошлись в цене, то ли забыли предупредить непосредственных исполнителей, но вблизи Парижа браво марширующие французские войска встретила организованная по всем уставам немецкой армии оборона. Со вчерашнего дня там кипят нешуточные бои, по меркам Западного фронта прямо Верденская мясорубка, если принимать за чистую монету радиопередачи французов. Немцы же сообщают о положении во Франции неохотно, упирая всe больше на «подлое поведение» правительства маршала Петена, разорвавшего мирные договорeнности в столь тяжeлое для Рейха время, «когда славная германская армия спасает Европу от порабощения жидо-монгольскими ордами большевиков…». Примерно в таком духе и вещают с позавчерашнего утра. Тоже мне моралисты нашлись!

Но всe же некоторые остатки человечности сохранились даже у Гитлера с Геббельсом. Дрезден сдали без боя. Отступающие дивизии Вермахта, не входя в город, обтекали с севера и юга столицу Саксонии, опасаясь вызвать обстрелы и бомбeжки города со стороны советских войск. Грешным делом, Андрей ожидал, что «великий фюрер» сравняет жемчужину германской культуры с землeй, но вот же ошибся. Город не минировали, в городе не было зенитной артиллерии, в городе не держали воинских частей, только госпитали. Прямо, как в родной реальности Андрея Банева. С той лишь разницей, что не было здесь и армад стратегических бомбардировщиков Англии и САСШ, которые в том мире превратили Дрезден в один большой огненный водоворот. Просто так из вредности и великой любви к русскому союзнику.

Американцам сейчас не до немецких городов. Хватает проблем в другой части света — Австралии. Японцы начали очередное наступление на Брисбен и положение у англо-австралийских войск там просто аховое. Все сформированные и обученные на данный момент американские дивизии спешно грузятся на транспорты и плывут в страну кенгуру и коал спасать от разгрома своего главного союзника. А самураи будто с цепи сорвались, «накал боeв под Брисбеном скоро достигнет градуса Восточного фронта европейского театра военных действий». Англичане сами так сказали, невольно признавая, что их столкновения с гитлеровским Вермахтом по ожесточeнности и близко не стояли с боями советско-германского фронта.

Взять ту же самую Италию. Высадились англичане в Сицилии, прошли еe полупарадным строем под радостные возгласы местных мафиозо, приняли капитуляцию у итальянских дивизий и получили разок по зубам от немцев. А дальше?

А дальше надо форсировать Мессинский пролив и захватывать плацдармы в Калабрии. Рокоссовский, Ватутин или Конев заставили бы своих комдивов начать переправу на любых подручных средствах, вплоть до автомобильных камер и деревянных корыт. Черняховский сам бы поплыл, воодушевляя подчинeнных своим примером.

А доблестная британская армия «его величества», имея под рукой самую мощную в Средиземном море эскадру, уже пятый день топчется на берегу. Итальянский флот так и не проявил себя ничем, кроме клятвенных обещаний немедленно выйти в море. Даже диверсанты князя Боргезе не рискнули действовать без приказов вышестоящего командования, а то таких приказов не даeт. Решить эту проблему лихим наскоком, как с генеральным штабом итальянской армии, у дуче не получилось. Адмиралы привели своих подчинeнных в полную боеготовность и открытого мятежа не случилось только потому, что у Муссолини хватило ума остановить верные ему части у самых ворот военно-морских баз.

Немцев это вряд ли остановило бы, но германские солдаты в этом деле не участвовали. Роммель, смело проявивший силу поначалу, вдруг пошeл на попятную. Судя по всему перестал верить в способность Муссолини удержать страну под контролем. Но что он предпримет завтра? Будет ли он защищать Южную Италию от англичан, или бросит этот не слишком аппетитный кусок к ногам британского командования, а сам поспешит на север спасать самую ценную часть итальянского сапога — заводы Турина и Генуи? Если да, то когда начнeтся переброска дивизий Африканского корпуса на север? И что он там будет делать в первую очередь?

Почему Верховный медлит с началом операции в Северной Италии?

Андрей вновь представил на своeм месте классического героя романов альтернативной истории. Тот, ни минуты не раздумывая, вломился бы в кабинет к Сталину и сразу за грудки его: «А ну колись, злыдень усатый, чего ты тут без меня напридумывал?»

Андрей прыснул в кулак, представив такую сцену и оглянулся на генерала Зайцева. Хорошо, что его бессменный с августа прошлого года руководитель не умеет читать мысли. Виктор, конечно, ценит чувство юмора своего подопечного, но некоторые шутки и ему придутся не по нраву.

— Чего ты лыбишься? — Отреагировал на веселье полковника Банева генерал Зайцев

— Да так, представил некоторые маловероятные события. — Ответил на его вопрос Андрей.

— Надеюсь, маловероятным является то, что ты мне дал прочитать. — Генерал отложил в сторону доклад Андрея, посмотрел на часы и добавил. — Пора нам с тобой собираться. Лучше мы в Москве лишний час проторчим, чем опоздаем.

Андрей обречeнно вздохнул и начал собирать нужные бумаги, укладывая их в ещe одну разновидность ставшего модным благодаря его стараниям дипломата, представляющего собой обтянутый кожей небольшой плоский сейф с зажигательным зарядом внутри, на случай захвата документации противником.

В хорошо изученном вплоть до трещин в асфальте внутреннем дворе института полковника Банева ожидал новый сюрприз.

— Э, Витя, а это что? — Андрей ткнул пальцем в некое подобие автомобиля, стоящего неподалeку от парадной двери его родного института.

Вернее назвать это чудище автомобилем можно было только по признаку наличия обычных колeс вместо ожидаемых гусениц. Во всeм остальной новое средство передвижения больше всего напоминало танк. Лeгкий танк с тремя парами колес под корпусом, угловатыми изогнутыми под рациональными углами листами бронекорпуса, пулемeтной башенкой на крыше, из которой в этот момент торчала голова в привычном танкистском шлеме.

— Это твоe новое средство передвижения. — Отозвался генерал и решительно двинулся в сторону авто, оказавшегося бронелимузином, так как в приоткрытую дверь виднелся вполне комфортабельный внутренний салон.

— Витя, а пушка в нeм есть? — Продолжил любопытствовать полковник Банев, как только оказался внутри этого новоявленного бронетранспортeра. — Ежели без пушки, то я несогласный.

— Да куда ж ты, родимый, денешься. — Генерал Зайцев опустил расположeнный между сиденьями откидной столик и положил на него свой портфель, Андрей последовал его примеру.

Внутри бронелимузина, как окрестил его Андрей, было довольно уютно, хотя и тесновато. Танк не танк, а толщина стен была вполне на уровне серьeзной бронемашины. Вряд ли сплошной стальной лист, такую махину ни какие колеса не выдержат, скорее всего что-то из несгораемых наполнителей. Окна в корпусе тоже присутствовали, в верхнем листе брони небольшие оконца для освещения, и в боковых дверях бронефорточки со сдвигающейся наверх заслонкой из листа толщиной миллиметров пять, не меньше. Учитывая, что и само окно не обычным автомобильным стеклом стеклили, то получалась очень серьeзная защита. Имелось и ещe одно бронестекло, отделяющее переднюю часть корпуса с водителем и пулемeтчиком от пассажирского салона, как в представительских лимузинах. Сидений в передней части салона на данный момент не было, но имелись крепления под них. На стенах были предусмотрены пазы для установки какой-то аппаратуры, наверняка раций. Не забыли конструкторы броневика и крепления для оружия, в которых кто-то заботливый укрепил парочку ППС, по одному около каждого пассажирского сидения. Хотелось бы знать куда конструкторская мысль втиснула баки с горючим, а то полковнику Баневу очень уж не хотелось сидеть на бочке с бензином.

Андрей понимал откуда растут ноги у этого новоявленного чуда. Ещe в прошлом октябре, он по требованию всe того же генерала Зайцева сделал наброски бронеавтомобилей для перевозки высокопоставленных лиц в неспокойных местах конца двадцатого, начала двадцать первого века. Думал, что это нужно для модернизации автомобилей высших лиц Советского Союза, а оказалось, что создавал это бронекорыто для самого себя. Знал бы во что это художество выльется, основной упор сделал бы на красоту, а не защищeнность. Но, как подсказывает знание возможностей современных на этот сорок второй год автомобильных заводов, ни «Тигр», ни «Хаммер», не говоря о чeм-нибудь более комфортабельном, у здешних конструкторов просто не получится. Технологии не позволят, как и культура проектирования. Она ведь на пустом месте не возникает. Ежели ты только военные броневики видел, то скорее всего именно их за основу и возьмeшь.

— Насколько я понимаю, это командно-штабная машина для высшего комсостава. — Высказал предположение Андрей, дождался пока генерал Зайцев кивнeт в ответ и продолжил. — А тебе не кажется, ваше высокоблагородие, что мы, путешествуя в этом генеральском «членовозе», привлечeм слишком много внимания к своим скромным особам.

— Ты бы ещe стихами заговорил. — Оценил попытку полковника Банева выражать мысли высоким штилем генерал Зайцев. — Не волнуйся, не привлечeм. — Видя недоверие своего подчинeнного, пояснил. — Мы в колонне из восьми таких же броневиков пойдeм.

— А они зачем? — Не понял ответа Андрей, прикинув что для стандартного прикрытия хватило бы и двух, максимум трeх.

— Заводской пробег у них перед отправкой на фронт. Вот я и подумал, чего им без толку километры наматывать, пусть пользу принесут. — Генерал поeрзал, устраиваясь поудобнее на относительно мягком сиденье, нажал кнопку у основания столика, давая команду начать движение.

Ход у этого внебрачного чада автомобильной и танковой промышленности оказался на удивление мягким, как будто в легковушке едешь. Забота о генеральских задницах налицо, да оно и правильно. Попробуй помотаться вдоль линии фронта на обычном горьковском БТРе с откидными деревянно-металлическими лавками для десанта, такой мозоль на седалище набьeшь, что никакие галифе скрыть не помогут. А когда заднее полушарие мозга работать отказывается, то и верхняя часть мыслительного аппарата сбои давать начинает.

— Витя нас здесь не слушают? — Андрей решил перейти к серьeзному разговору.

— Тебе, Андрей, к психиатру пора показаться. — Ответил генерал Зайцев. — Где тут аппаратуру спрячешь? — Добавил он и тут же пожалел о своих словах.

— Ой ли, ваше сиятельство, — усмехнулся полковник Банев, — не по вашему ли заказу мы несколько десятков диктофонов сделали, которые не то что под сиденье спрятать можно, но и в твой портфель упаковать.

— Нет здесь диктофонов. — Отмeл его возражения генерал. — Я эти броневики в последний момент себе подчинил, да и едем мы совсем не на той машине, на которой я сюда добрался.

Андрей поверил. Даже если что-то звукозаписывающее и есть, то это работа подчинeнных самого генерала Зайцева, а он вряд ли выпустит за пределы своего кабинета что-то важное. И зря Виктор так презрительно отзывается о возможностях прослушки. После того, как в начале мая один из подчинeнных их институту заводов передал представителям наркомата внутренних дел первую партию новоявленных портативных диктофонов, пришло время оглядываться по сторонам в поисках возможного тайника со звукозаписывающей аппаратурой. Прежние магнитофоны припрятать было довольно трудно, а с нынешними никаких проблем. Хорошо хоть, что до направленных микрофонов, с возможностью записи звука в дребезжащего стекла, ещe далеко. Хотя прозрачные намeки о необходимости такого чуда уже были, пока что только со стороны НКГБ. Ребят Меркулова охладил размер такого аппарата, в карман не положишь и в портфеле не пронесeшь. Но стационарный автомобильный агрегат они настойчиво попросили разработать. Задел на будущее, так сказать.

— Так, о чeм ты хотел поговорить. — Проявил любопытство генерал Зайцев.

— Витя, ты мне обещал рассказать, что там на самом деле произошло с Хрущeвым и Жуковым.

Генерал хмыкнул. Действительно обещал. Вот только, что произошло на самом деле, они и сами до сих пор не знают. Так, обрывки истины, дополненные буйством фантазии. И неизвестно чего там больше, того, что происходило в реальности, или того, что им от недостатка информации пригрезилось.

— Если по порядку, то вначале у них один двигатель из строя вышел. — Начал Зайцев. — Коленчатый вал бракованный оказался.

Андрей почувствовал гордость за родную контору генерала Зайцева. Интеллигентная работа! Не просто по дикарски кувалдой согнули, не тупо ножовкой подпилили, не чисто по пацански мину на него пришпандорили, а бракованный поставили. Растeм!

— Ты не скалься. — Пробурчал генерал в ответ на его ухмылку. — На самом деле бракованный. Хотя, в чeм-то ты прав. Его, ведь, из забракованной партии изъяли и смогли дальше передать, а потом именно на тот двигатель поставить, который на хрущeвский борт установили. Слишком много случайностей получается.

— Стоп! Насколько я знаю, двухмоторные самолeты так проектируют, что они и на одном движке лететь могут. — Нашeл первое несоответствие Андрей.

— А они и летели. — Отверг его сомнения генерал.

— А почему крушение потерпели? — Не понял логики полковник Банев.

— А разве я говорил, что крушение было? — Пришла очередь усмехаться Виктору. — Сели они! Благополучно сели!

— Не понял… — Протянул Андрей.

— Мои бойцы тоже не поняли, когда лeтчики с воздуха целeхонький «Дуглас» заметили, а людей вблизи него нет. — Продолжил рассказ генерал. — Пока искали подходящий самолeт, пока добирались до места посадки хрущeвского борта, пока садились, пока бежали к нему, чего только не передумали. Но того, что там оказалось, никто и предположить не мог. — Виктор картинно выдержал паузу и продолжил. — В самолeте только трупы были.

— Все? — Не утерпел Андрей.

— Почему все. — Виктор посмотрел на полковника Банева. — Кто-то ведь стрелял!

— И кто стрелял?

— Экспертиза показала, что стреляли из трeх стволов. Два автомата работали внутри самолeта, а один пистолет в кабине. — Генерал Зайцев расстегнул верхний крючок на вороте кителя, поводил головой по сторонам. — В кабине, естественно, стрелял второй пилот. Поэтому второй раз съездить по морде Леониду Хрущeву утебя не получится, по причине отсутствия лица у старшего лейтенанта Хрущeва. В затылок стреляли.

Андрей почувствовал двойственные чувства. С одной стороны дрянь человек был старший лейтенант Леонид Хрущeв, а с другой столь подлой смерти никто не заслуживает. Хотя, что им известно об истинном положении дел на момент того выстрела.

— В салоне среди отсутствующих числились один из секретарей Хрущeва и… — Виктор сделал эффектную паузу.

— …личная медсестра Жукова. — Закончил за него фразу Андрей.

— Ты что — знал? — Удивился генерал.

— Нет, просто, после твоей многозначительной паузы ответ мог быть только один. — Пояснил Андрей. — К тому же все разведки мира обожают работать со шпионами женского пола. Особенно при подборе путей к высокопоставленным мудакам.

Генерал Зайцев кивнул головой, соглашаясь и с методами работы разведки и с характеристикой выданной генералу Жукову. Быстрый взлeт по карьерной лестнице, за два года из заштатного комбрига до генерала армии и командующего военным округом, настолько вскружил ему голову, что покойный просто потерял чувство реальности, всерьeз поверив в свою гениальность и исключительность. Проштудировав реальные документы этого времени и сравнив их с воспоминаниями о несостоявшемся будущем полковника Банева, генерал так и не смог понять, какая сила вознесла среднего в общем-то генерала в главные полководцы войны. «На безрыбье и рак рыба», — напомнил тогда ему известную народную мудрость Андрей. Но в этом варианте истории головокружительный взлeт был прерван почти у самой вершины. Пока генерал Жуков лечился после тяжeлого ранения в госпитале, место будущего маршала победы оказалось занято. Кто именно окажется принимающим парад Победы, пока неясно. На сегодняшний день первоочередных кандидатов трое — Рокоссовский, Конев и Ватутин. А на подходе ещe желающие есть. А вот генералу Жукову уже ничего не светило, кроме сомнительной чести управления тыловыми округами и невоюющими фронтами. А хотелось так многого. Вот и заела обида, а где обида там и сомнения, и подлые мыслишки, и зависть и злоба. И, как уже выяснила контрразведка, желающие помочь в борьбе со столь вопиющей несправедливостью в лице представителей «форин офис». А там и ангела в искушение ввести могут, а Георгий Константинович далеко не ангелом был.

С Никитой Сергеевичем ещe проще. Всe же ему удалось добыть копию докладной записки НКВД об анализе деятельности секретаря Московского горкома партии товарища Хрущeва, в которой несколько раз упоминалось согласие с выводами батальонного комиссара Банева. А дальше дело техники, вернее аппаратных интриг, по результатам которых ему в руки попал пересказ истории инженера Банева и сообщeнных им сведений. Снять копию с них было не по силам даже ему. Но даже этих обрывков данных хватило, чтобы сделать неутешительный вывод — жить ему осталось ровно до тех пор, пока будет найден благовидный предлог к его устранению. Или до то момента, когда сдадут нервы у Берии, а то и самого вождя. Помирать не хотелось, а ещe жгло душу желание закопать в землю тех, кто посмел решать его судьбу. Этот искал выходов на британскую разведку сам. Как и сам подбирал аргументы, призванные убедить МИ-6 в его нужности правительству Великобритании.

Аргументы эти, собранные во всех доступных Хрущeву и Жукову местах, они и везли на самолeте, надеясь предъявить их на окончательных переговорах. Где должны были происходить переговоры, кто из английской разведки должен был заявиться, до настоящего момента выяснить не удалось. Как и полный состав документов в портфеле другого секретаря Жукова, прикованного к руке этого секретаря наручниками. Наручники остались, а портфель с бумагами исчез. И до сих пор не найден.

— Слушай, Витя, что-то я не пойму логики событий, вернее отсутствия логики в этих событиях. — Остановил генерала Зайцева полковник Банев, выслушав рассказ о произошедшем на берегу Каспийского моря почти три недели назад. — С чего это вдруг английской разведке устраивать отстрел столь важных источников информации? Откуда уверенность в том, что содержимое портфеля полностью компенсирует то, что они смогут рассказать сами? И зачем устраивать рискованную операцию в Средней Азии, если можно было дождаться пока Жуков вывезет бумаги в Иран? Англичане сошли с ума?

— Вряд ли. — Ответил генерал Зайцев. — Вряд ли это были англичане.

— То есть как? — Потребовал продолжения Андрей.

— А вот так. Мало того, что убийство Жукова с Хрущeвым англичанам невыгодно ни с какого бока, так они после этого случая перепугались пуще нас. По всему миру такой гудeж идeт, британцы трясут все источники информации, пытаются найти откуда эти убийцы появились, и кто им приказы отдавал.

— И кто им приказы отдавал? — Повторил вопрос английской разведки полковник Банев.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. — Отозвался генерал.

— Что, зацепок вообще никаких? — Не поверил Андрей.

— Зацепок столько, что не знаешь за какие хвататься. Вот только, ведут они чаще всего в тупик. Мы уже четыре версии проверили, и все оказались полной пустышкой.

— Витя, а зачем вы поторопились с сообщением, что Хрущeв и Жуков разбились. — Продолжил полковник Банев. — Днeм ты нам с Сашкой допрос с пристрастием устраиваешь, смогут ли они предать и за границу удрать, а уже следующим утром по радио передают об их смерти.

— А это не мы. Это за нас постарались. — Огорошил Андрея ответом генерал Зайцев. — И там концов найти не удалось. — Опередил он очередной вопрос собеседника. — Как видишь противник у нас очень опытный, водит всe НКВД за нос, как пожелает. А это значит…

— А это значит, что противник этот в вашей же конторе и обитает. — Опять закончил фразу Андрей. — Причeм, по самым верхам бродит.

— Ну, и прекрасно, что ты у нас такой догадливый. — Согласился с ним генерал Зайцев.

Андрей промолчал. Трудно бороться с умным противником, ещe труднее с хитрым и подлым противником. И хуже не бывает, если твой враг где-то рядом ходит, за тобой с усмешкой наблюдает, а ты даже не знаешь с какой стороны удара ожидать.

— Этих троих, что всю компанию вместе с Хрущeвым и Жуковым положили, мы взять не смогли. — Продолжил Виктор. — У них вблизи места посадки заранее транспорт припасeн был. Девка с лeтчиком на армейском вездеходе в Красноводск подались. Саму машину мы на окраине порта нашли, а вот пассажиров в ней, само собой, уже не было. А тот, что секретарeм у Хрущeва числился, на мотоцикле полсотни километров вдоль берега проехал, да не столько проехал, сколько напетлял — любой заяц обзавидуется. А потом на лодку сел и в море. Естественно, что там его корабль подобрал. А вот тот же, на который первые двое сели, или другой, то мы не знаем.

— Знать бы, что в тех бумагах было, из-за которых столько людей положили. — Проворчал Андрей.

— Пытались мы найти их по документам, по которым они числились, но там тоже всe заранее приготовлено было. — Продолжил генерал Зайцев. — Настоящих хозяев документов давно закопали. Лeтчик в автокатастрофе погиб ещe в тридцать шестом году, секретарь расстрелян годом позже, самое чудное, что по приказу Хрущeва расстрелян. А документы на медсестру вообще найти не удалось. Она уроженка Латвии, а вот по легенде ли, или на самом деле там родилась, только гадать остаeтся. Родственников никаких не найдено, свидетелей, видевших еe не в далeком детстве, а во взрослом состоянии, тоже не обнаружилось. Полный ажур.

Да, работали действительно профессионалы, и операцию готовили не с бухты-барахты, а тщательно и вдумчиво. Вполне возможно, что и с дальним прицелом.

— Да, и не думаю я, что эту диверсионную группу посвящали во все тонкости операции. Приказали внедриться — внедрились. Приказали шпионить — шпионили. Приказали убрать — убрали. Прикажут перестрелять друг друга, не исключено, что и стрелять начнут. Работа такая. — Закончил трудный разговор генерал Зайцев. — Боюсь только, что и у нас за спиной такие же ребятки могут оказаться.

Подтверждая его слова, где-то впереди хлопнул выстрел, вслед ему ещe один, заработал пулемeт, пока непонятно по колонне или из колонны. Дeрнулся от резкой остановки броневик, в переднем стекле было видно, как метнулся вверх в сторону башенки пулемeтчик, развернул еe влево и ударил короткой очередью в гущу придорожных кустов.

«Зелeнка» — выплыло в голове воспоминание той необъявленной войны, в которой пришлось поучаствовать в далeких уже девяностых годах, пятьдесят лет тому вперeд. «Зелeнка» это самое хреновое, что может быть для движущейся по дороге колонны. Человек пять с гранатомeтами под прикрытием пары автоматчиков, «мухами» отработали, стреляные тубусы выкинули и можно уходить, если не ставилась задача вести автоматный огонь по растерянному противнику. Хорошо, что одноразовых гранатомeтов ещe не разработали, вернее на вооружение ещe не приняли, не достигли приемлемых результатов, а разработки вели и продолжают вести уже два года. Да, и противник засаде достался не перепуганный, вон как из пулемeтов поливают. Будто, заранее приготовились!

Конечно, заранее приготовились — понял Андрей. Повернувшись в сторону, он попытался поймать взгляд генерала Зайцева, укоризненно бросил.

— Ну знаешь, Витя, мог бы и заранее предупредить.

— Был бы полностью уверен, предупредил бы. — Ответил генерал, привстал со своего сиденья, приподнял его и потянул наружу содержимое рундука.

В рундуке оказался уже знакомый полковнику Баневу тяжeлый осназовский бронежилет, который сами спецы надевали только в редких случаях. Не выработалась ещe вера в это громоздкое снаряжение, больше надеялись на ловкость и удачу. А вот охрана Андрея этой новинкой не брезговала сама, да и своего подопечного заставляла облачаться в довольно неудобный «броник» всякий раз, когда выбиралась, вместе с ним естественно, за пределы городского периметра. Сегодня на этом ритуале не настояли, но только потому, что перевозить столь ценный по мнению вождя груз собирались внутри бронемашины. Но пришло время и для этой дополнительной защиты. В рундуке Андрея обнаружился такой же бронежилет, стальная армейская каска, запасные магазины к автомату. Вытянув всe это богатство наружу, полковник Банев стал привычно обряжаться, бронежилет этого времени почти полностью повторял тот, который прапорщику Баневу пришлось поносить во время первой чеченской войны. Да и как ему отличаться, если создавали его по рисункам самого Андрея. С поправкой на время и технологии, естественно. Получился он тяжелее, малость грубее, но своe главное предназначение выполнял. Держал пистолетную и автоматную пулю, не в упор конечно, а метров с пятидесяти. Мог и винтовочную или пулемeтную на солидном расстоянии, а тем более на излeте. А, вот, под крупнокалиберный боеприпас в нeм лучше не попадать, как и без него тоже.

Полковник Банев завершил своe облачение, убедился в том, что и генерал справился, выдернул из креплений на стене судаевский ППС, проверил наличие патрона в патроннике и повернулся к двери.

— Витя, давай наружу. — Сказал Андрей генералу, поворачивая ручку своей двери.

— Стоять! — Ухватил его за рукав Зайцев. — Ты что, с ума сошeл! Внутри безопаснее.

— Безопаснее? — Удивился Андрей, весь военный опыт которого утверждал обратное. — До первого выстрела из гранатомeта. Или до того момента, когда крупняк заработает. Вот сейчас подтащат ДШК поближе и раскурочат эту консервную банку, как бог черепаху. А если додумались ПТР с собой притащить, то и слишком близко с ним выдвигаться не нужно.

Не дожидаясь дальнейших возражений, Андрей приоткрыл дверь и вывалился наружу. Мгновенно оценил ситуацию, отполз под днище броневика и прикрылся средним колесом. Вскоре с двух сторон от него пристроились два лейтенанта из его охраны. Андрей даже почувствовал облегчение оттого, что ребята рядом. Шевельнулся червячок сомнения, шепнув про то, что Хрущeв с Жуковым своим людям тоже верили, но быстро заткнулся и убрался обратно в потайные карманы души, где такие подлые мысли и обитают. Были бы подосланы, давно бы кончили, и без всяких спектаклей с нападениями диверсионных групп. Старший из охраны спросил про дипломат с документами, но Андрей только махнул рукой в ответ. Система безопасности активирована и никто кроме него самого отключить еe не сумеет. А сгорят эти бумажки, чeрт с ними. Жив будет, новые напишет. А погибнет, значит судьба такая и у него, у этих бумаг.

Генерал Зайцев тихо выматерился, проследив взглядом за действиями полковника Банева, и последовал его примеру. В чeм-то пришелец из будущего прав, если поставлена задача по их ликвидации, то лучше, чем взорвать их группу вместе с броневиком, и не придумаешь. Пришло запоздалое сожаление, что не использовал приготовленного двойника полковника Банева, а потащил его самого. Слишком уж информированные людишки водились в стане его противников, подмену могли и заметить.

Бой разгорался не на шутку. Противник попался упорный, не отходил даже под кинжальным огнeм двух пулемeтов. Густо свистели пули вокруг двух огрызающихся броневиков, оказавшихся в конце колонны. На другие шесть машин, где по мнению диверсантов должны были находиться только водители, внимания почти не обращали. Изредка посылали в их сторону короткие очереди, призванные удержать заводских испытателей внутри машин. Те, действительно, признаков активности не проявляли, что позволяло нападающим сосредоточить внимание на последних двух броневиках, в которых по переданным им сведениям должны были находиться два объекта захвата с немногочисленной охраной. Пока что фортуна благоволила им. Два пулемeта, конечно, неприятно, но найдeтся управа и на них. Стрелять из гранатомeтов не стали, но «крупняк» у диверсантов обнаружился и вскоре зияющие дыры в пулемeтной башенке КШМки, в которой ехала охрана полковника Банева, исключили из боя один из пулемeтов. Оставшийся в другом броневике пулемeтчик перенeс огонь на ДШК и сумел его заткнуть на какое-то время, но отвлeкся от основной атакующей группы и дал им шанс добраться до заветной цели. Десятка два фигур в пятнистом облачении армейских разведчиков вскочили в надежде одним рывком преодолеть отделяющее их от дороги пространство, но подчинeнные генерала Зайцева показали, что они не зря едят свой хлеб. Диверсантам дали возможность подойти почти вплотную, когда распахнулись двери всех других броневиков и оттуда вывались осназовцы группы прикрытия, о существовании которых было известно только самому генералу. Диверсантов положили за несколько секунд, стреляя в основном по ногам, двоих, судя по поведению, командиров оставили невредимыми, собираясь взять целиком. Один из них, трезво оценив свои шансы, отбросил пистолет в сторону и поднял руки, а вот второй сдаваться не собирался. Стреляя из пистолета в увертливых противников, он пятился в сторону спасительного, как ему казалось, леса, но споткнулся об тело одного из своих подчинeнных. Уже в падении он умудрился зацепить пулей одного из нападавших осназовцев, но другой боец генерала Зайцева, совершив немыслимый прыжок, обрушился на командира атакующей группы диверсантов и коротким ударом в голову вырубил его.

Но бой на этом не завершился. Быстренько разобравшись в обстановке, группа прикрытия диверсантов немедленно открыла огонь по колонне из уже показанного ДШК. Пули безжалостно кромсали новенькие корпуса КШМмок, мстя за своe поражение. Вынырнули из кустов дымные хвосты гранат, поразив два броневика из восьми. Проявили признаки жизни пулемeтчики остальных бронемашин, замолотили длинными очередями по тем местам, откуда вели огонь вражеские гранатомeтчики. Ожили дальние окраины леска, в котором диверсанты устроили засаду, замелькали среди деревьев фигуры бойцов кольца окружения, отжимавших ещe живых диверсантов к месту неудачной засады.

Андрей восхитился ювелирной работой подчинeнных Виктора. «Ай да Витя, ай да сукин сын». И, ведь, ни единым жестом себя не выдал. Само спокойствие был. Сам Андрей на его месте непременно проявил бы своe волнение хоть чем-нибудь.

Бой закончился. Не желающие умирать диверсанты с поднятыми руками стояли у головы колонны под прицелами нескольких автоматов. Их по одному отделяли от группы, быстренько шмонали, укладывали на землю и сноровисто вязали им руки за спиной. По каким-то видимым им признакам бойцы Осназа отделили от пленных троих человек, обыскали и связали их, не укладывая в горизонтальное положение. После этой процедуры их немедленно отвели в разные стороны таким образом, чтобы они даже взглядами обмениваться не смогли. Одного из них повели в хвост колонны, где стояло командование отряда прикрытия во главе с самим генералом. Здесь же находился и полковник Банев со своей охраной. Виктор поначалу не хотел выпускать его из-под днища бронеавтомобиля, но наткнулся на злой взгляд Андрея и решил не устраивать показательной ругани. Потом выскажет всe, что посчитает нужным. И за этот день, и за давно прошедший бой в Раве Мазовецкой.

Но невозмутимость генерала Зайцева, как рукой сняло, едва он увидел лицо человека, которого осназовцы посчитали нужным продемонстрировать ему в первую очередь.

— Казимир, ты? — Генерал не смог скрыть удивления, обнаружив в главном диверсанте своего давнего сослуживца и счастливого соперника по любви, который по всем доступным документам числился расстрелянным ещe три с половиной года назад.

— Я, Витя, я. — Отозвался диверсант, вытер связанными руками струйку крови, стекающую с разбитой губы, и сплюнул в сторону кровавый комок слюны.

— А мы думали… — Продолжил разговор генерал.

— Что я давно подох! — Прервал его Казимир. — Хрен вам! — Он неловко продемонстрировал руками соответствующий фразе неприличный жест. — Не мог уйти, не попрощавшись со старыми знакомыми.

— И кто же организовал нам такую неожиданную встречу? — Генерал начал первую версию допроса.

— Тот, кто отдавал приказы непосредственно мне, лежит вон в той куче. — Казимир показал связанными руками на группу убитых диверсантов, сложенную чуть в стороне от места их разговора. — А кто приказывал ему, я не знаю. Да и интересоваться, если честно говорить, и не пытался.

— А если постараться вспомнить! — С угрозой в голосе продолжил генерал.

— Боюсь, что на это у меня не будет времени. Да и у тебя тоже. — Усмехнулся Казимир, больно скривив разбитые губы, и бросил полный тоски взгляд на дорогу немного впереди от того места, где они стояли.

— Фугас! — Проорал Андрей, оценив слова и взгляд пленeнного диверсанта. — С дороги немедленно.

Он рванулся в сторону неглубокого кювета, рывком увлекая за собой Виктора. Протащил генерала за собой несколько шагов, спеша выбраться за пределы участка дорожного полотна, заставленного бронетехникой, толкнул Виктора на землю и прыгнул вслед за ним. Падая на землю, он почувствовал, как поверх него приземляется ещe одно тело. «Охрана», — догадался Андрей.

Вздрогнула земля, валяя на поверхность дороги тех, кто ещe не успел последовать примеру малознакомого полковника. Вздыбился чeрный фонтан земли под третьим броневиком, подбрасывая вверх корпус бронемашины. Пришла звуковая волна, больно ударив по ушам, швырнуло на землю первые комки глины. Особо удачный ком приложился по каске Андрея и его сознание погасло.

20 мая 1942 года юго-западнее Берлина

— Гофман, почему люди всe время воюют? — Спросил Клаус.

Мальчишка просто поражал умением находить самые неудобные вопросы, или не имеющие ответов вообще, или же ответы были такими, что и вспоминать про них не стоило. Гофман попытался отделаться простым пожатием плеч, но не тут-то было.

— Вот, ты же не любишь воевать? — Продолжил Клаус. — Я же вижу.

Гофман усмехнулся. Не любит? Он ненавидит войну столь лютой ненавистью, что мальчишка и представить не может себе всю глубину этого чувства. В гробу он видал и эту войну, и генералов, посылающих его в бой, и жизненное пространство, которое понадобилось Рейху в столь негостеприимной России, и самого… А вот об этом не стоит громко кричать даже в собственных мыслях. В последнее время гестапо столь усердно ищет причины военных поражений в предательстве солдат и офицеров, что даже невинная шутка может закончиться военно-полевым судом, введeнным в прифронтовой зоне более двух месяцев назад. А там неслыханно повезeт, если тебя сочтут достойным искупить свою вину перед фюрером и Рейхом с оружием в руках в составе штурмового батальона. А если удача отвернeтся от тебя, то очутишься ты вскоре в объятьях «тощей вдовы», чтобы напоследок сплясать тарантеллу, как любят шутить дурашливые итальянцы.

— Никакой нормальный человек не любит воевать. — Решился ответить Клаусу его дед. — Я три войны видел, и точно знаю, что нравится на войне только законченным психам.

— А русские? — Не унимался Клаус. — Если они пришли к нам, значит им нравиться воевать? Значит они психи?

— Русские пришли к нам поквитаться за нападение на их дом. — Вмешался в разговор обычно молчавший пулемeтчик Векман.

— Но доктор Геббельс говорит, что это они напали на нас! — Возмутился Клаус.

Векман рассмеялся, ему вторил второй номер пулемeтного расчeта Граве.

— Нашeл кому верить. — Векман закашлялся, сплюнул в сторону густую слюну, ему прострелили лeгкое где-то в Польше в первый месяц войны и комиссовали по ранению, а в начале этого года призвали обратно, как и всех остальных солдат призывного возраста из их батальона Фольксштурма.

— Не знаю где берeт свои доказательства главный доктор брехологии, но я лично переходил русскую границу в три часа ночи ровно год назад. — Поддержал его Граве. — И даже протопал несколько десятков километров вглубь России до того, как русские дали нам коленом под зад. Мне ещe повезло, что ранили и успели эвакуировать обратно в Польшу, до того как большевики загнали нашу дивизию в котeл. А парни из моего взвода остались там навсегда.

Клаус обиженно замолчал, совершенно по-детски надувая губы от очередной обиды. Разговоры эти уже стали постоянным ритуалом, без которого не обходился ни один день. Мальчику было тяжело прощаться со своими иллюзиями, а желающих поддерживать детские заблуждения не находилось. Все они когда-то верили точно так же, как и Клаус, но реальность заставила проститься с верой в непогрешимость фюрера и правдивость сообщений министерства пропаганды.

Гофман повернулся в сторону Берлина, в очередной раз обнаружив над далeким городом громадный столб дыма и пыли. Город горел, горел безостановочно уже две недели. Его безжалостно бомбили, не жалея бомб и какой-то горючей гадости, которую по слухам невозможно было погасить ни водой, ни песком. Говорят, что по восточным окраинам столицы русские самолeты отбомбились теми самыми страшными бомбами, которыми сравнивали с землeй укреплeнные районы старой германо-польской границы и города, объявленные фюрером крепостями. Крепости не сдаются, а если гарнизон капитулировать не желает, то враг имеет полное право его уничтожить. Почти месяц на позиции их батальона выходят остатки гарнизонов пограничных крепостей. Усталые, израненные, обожжeнные, потерявшие веру во всe, тем не менее они стремились на запад, страшась самой мысли оказаться в плену. Берлинское радио постоянно передаeт рассказы очевидцев злодеяний советских войск, устраивавших, если верить рассказчикам, такое, что встают дыбом волосы от этих ужасов.

Клаус верит, выслушивая передачи о советских злодеяниях с круглыми от ужаса глазами. Векман с Граве втихомолку посмеиваются над завываниями птенцов доктора Геббельса. А дед Клауса ворчит, что «берлинские пустозвоны ничего нового придумать не могут и описывают те способы борьбы с врагами, которые солдаты кайзера применяли в Африке в начале века». Но если это правда хотя бы наполовину, то это действительно страшно.

А листовки, высыпаемые над немецкими позициями с большевистских самолeтов, говорят о другом. Что большевики несколько раз предлагали германскому правительству заключить мир, но Гитлер отказывается это делать. Кому верить?

Есть и третье мнение. Его высказывали пробившиеся на запад окруженцы. По их словам, коменданты двух крепостей расстреляли присланных русскими парламентeров, после чего советское командование отдало приказ пленных в этих укрепрайонах не брать. Это уже больше похоже на правду.

— Очередной фюрер со своею фрау спешит укреплять нашу оборону в тылу. — Векман язвительно прокомментировал творящееся за спиной их батальона столпотворение на дороге ведущей из Берлина на запад в сторону, пока ещe не перекрытую русскими танками.

Раньше больше бежали на юг, надеясь найти защиту в Баварии, превращeнной в одну большую крепость, по утверждениям всe того же доктора Геббельса. Но три дня назад русские танковые бригады перерезали дороги, ведущие в том направлении, превратив относительно спокойный юго-западный тыловой район в кипящий людской муравейник. А их потрeпанный две недели назад батальон вновь выдвинули на фронт, пусть и во второй линии, взамен подразделений, полeгших при отражении русских танковых атак.

Зрелище на дороге действительно было забавным. Здоровенный армейский грузовик, забитый мебелью, ящиками и мешками, медленно тащился в людском потоке, непрерывно сигналя и требуя освободить ему дорогу. Бредущие по дороге люди неохотно расступались в стороны, зло плевали под колeса счастливчика, умудрившегося добыть транспорт для спасения своего барахла, в бессильной ярости грозили кулаками в сторону кабины, где торчала остекленевшая физиономия в мундире чиновника какого-то ведомства, с такого расстояния разглядеть какого именно было просто невозможно. Но наибольшую злобу людей вызывала сидящая в кузове женщина в легкомысленной шляпке со страусиным пером и меховой шубе, неуместной в конце последнего весеннего месяца. Даже до их позиций долетали выкрики возмущeнных беженцев, самыми безобидными из которых были пожелания «этой шалаве» попасть вместе со своим барахлом под русскую бомбeжку. Какой-то сорванец запустил в жену чиновника камнем, умудрился сбить с еe головы шляпку. Женщина испуганно накрыла голову руками, опасаясь, что следующий камень придeтся по голове, но в эту минуту грузовик выбрался из людской толпы и прибавил скорости.

— Вот мрази! — Продолжил разговор Граве. — Как раненых в тыл вывезти, так бензина нет. А как барахло своe спасать, так горючее нашлось.

На посту промолчали. Чем ближе русские армии к Берлину, тем больше трещин в знаменитом немецком порядке. Какой-то месяц назад такая ситуация была просто немыслима, а теперь картины такого рода можно наблюдать сплошь и рядом. Через железнодорожную станцию, на вокзале которой они располагались последние полторы недели, непрерывным потоком текли поезда, нагруженные не архивами из имперских министерств, не ценностями музеев, не оборудованием заводов, как утверждали пропагандисты всех уровней, а всe тем же имуществом вышестоящих. Картины, статуи, бронированные сейфы, дорогая мебель, даже фикусы в кадках. Обнаружили это всe те же Векман и Граве, решившиеся «взять взаймы» у Рейха немного продуктов, так как по слухам этот состав должен был перевозить из образующегося берлинского котла излишние стратегические армейские продуктовые запасы. Вскрытые позднее ещe два вагона других эшелонов явили точно такую же картину. Стратегическим запасами Рейха были богатства его руководителей.

Гофман в раздражении отвернулся от увиденной картины, подобное зрелище утомляет, а ему ещe убежать солдат своего отделения, что их не бросили на поживу русским танкам, а оставили прикрывать перегруппировку новых частей. Где они эти части?

Когда две недели назад им удалось вырваться из того ада, в который превратилась их бывшая позиция под Цоссеном, казалось, что командование сделало правильный вывод и отвело малобоеспособное подразделение в тыл. Но отдых продолжался чуть больше недели, русские нащупали очередную слабину в линии фронта, двинули вперeд свои танковые батальоны и фронт докатился до того места, где батальон гауптманна Енеке надеялся отсидеться в относительной безопасности.

Командиру батальона присвоили очередное звание после того, как оказалось, что единственной частью, прорвавшейся из города в относительном порядке, оказался батальон фольксштурма под командованием обер-лейтенанта Енеке. От всех остальных подразделений их дивизионной группы остались только ошмeтки. Наверное, так произошло потому, что их комбат не строил иллюзий относительно боеспособности своих ополченцев и немедленно отдал команду на отход, как только понял, что русские начали не просто разведку боем, а перешли в наступление. Тем более, что на их участке фронта оказались русские десантники, а от такого врага желательно держаться как можно дальше.

А поток беженцев по дороге всe плыл и плыл. Люди устали ждать, когда фюрер решит начать эвакуацию, и вначале робкими ручейками, а затем полноводной людской рекой устремились из обречeнного города. Посты охраны, установленные с западной и южной окраин города, им не препятствовали. Только иногда выдeргивали из толпы беженцев мужчин, уж очень явно напоминающих дезертиров. Вешать не вешали, зверства полевой жандармерии никто не одобрял, а, отвесив хорошего пинка, отправляли в штрафные команды. Пусть своей смертью принесут пользу Рейху, притормозив на время русские танки.

Гофман прикинул направление, откуда русские тридцатьчетвeрки смогут вывернуться. Не в надежде остановить, у них даже гранат нет. А прикидывая, куда нужно будет отойти, чтобы бронированные коробки не намотали его солдат на гусеницы. Пусть он исполняет обязанности командира отделения всего полторы недели, но эти солдаты ему верят, а значит нужно это доверие оправдать.

В траншее показался новый ординарец командира батальона. Клаус с дедом после отступления из Цоссена напросились в отделение Гофмана, которому присвоили звание унтер-офицера и поставили командовать импровизированной разведкой, ибо полноценный разведвзвод собрать попросту не из кого. Гофман оказался единственным, кто имел хоть какое-то представление о деятельности разведчиков.

Новый ординарец был даже моложе Клауса, ещe и пятнадцати нет, и выглядел соответственно. На него даже армейский мундир подходящего размера не нашли, бегает в форме Гитлерюгенда.

Как и ожидалось, визит этот означал вызов к командиру батальона. Впрочем, Гофман и сам собирался туда идти, надо же получить указания на сегодняшний день, утро которого начиналось относительно спокойно. Даже русские бомбардировщики проследовали стороной, оставив неразбериху на дороге без внимания. Нашли более достойную цель. Солдаты Гофмана на них не в обиде за это. Векман даже, когда думает, что его никто не слышит, вполголоса просит русских лeтчиков вывалить свой смертоносный груз на голову Гитлеру. Да слишком часто смотрит в сторону далeкого теперь Данцига, где у него осталась семья.

В комнате, занятой штабом батальона в одном из ближайших к дороге домов посeлка, кроме командира батальона и начальника штаба присутствовали двое людей в полевой форме эсэсовских дивизий. Гофману они не понравились слишком уж цепкими взглядами.

— Этот? — отрывисто бросил один их эсэсовцев, дождался утвердительного кивка гауптмана Енеке и вытащил из полевой сумки несколько фотографий.

— Вам знаком этот человек? — эсэсовец разложил перед Гофманом извлечeнные фотографии.

Гофман всмотрелся в фото, пытаясь сообразить чего представителям СС от него нужно. Фотографии его удивили. Если бы эсэсовец не проговорился, что человек на них один и тот же, то Гофман никогда не признал бы их тождественность, настолько сильно отличались изображeнные на них люди. При внимательном рассмотрении вскоре стало ясно, что человeк всe-таки один, но в гриме и разных одеждах. Гофман прошeлся взглядом по всем фотографиям, пытаясь найти что-то знакомое, наткнулся на ту, что лежала посередине и вспомнил. Это тот самый офицер, который присутствовал при их встрече с Гансом Шнитке, когда эсэсовский лейтенант отдавал ему приказ проверить дом во время боя под Цоссеном, и отправил Гофмана с его людьми в засаду, по утверждению фельдфебеля Шнитке. Ганс тогда успел предупредить своего бывшего сослуживца, а что ожидает Гофмана сейчас?

— Да, я видел этого человека. — Решился ответить Гофман.

— При каких обстоятельствах? — Продолжил допрос эсэсовский офицер.

Гофман постарался как можно подробнее описать обстоятельства встречи с интересующим эсэсовцев человеком, умолчал только о том, что не выполнил приказ, который ему отдавали. Упирал на то, что русские начали бой и пришлось отходить к месту базирования батальона. Но, похоже, эсэсовцев не сильно интересовало то, что произошло после разговора Гофмана с человеком на фотографиях, главным итогом была уверенность, с которой этот унтер-офицер признал пропавшего две недели назад посланца группенфюрера. Признал на фотографии, значит сумеет узнать и при встрече с самим посланцем.

Приказ, который отдали ему в конце разговора, Гофману очень не понравился, но его мнения никто спрашивать не собирался. Пришлось отдать честь и отправляться собирать своe отделение, в котором для такой работы пригодно было только три человека, считая самого Гофмана.


— Командир, вправо посмотри. — Панкратов тронул Пашку за руку и взглядом показал в том направлении, куда по его мнению нужно было взглянуть в первую очередь.

Павел подкрутил резкость бинокля, пытаясь выхватить из нагромождения ветвей то, что так взволновало его второго номера. Маскировались там хорошо, но не для таких асов, как младший лейтенант Чеканов и сержант Панкратов. Три человека в обычной полевой форме Вермахта старательно выглядывали что-то немного в стороне от их позиции. Солдаты, как солдаты, на эсэманов не похожи, защитного камуфляжа, который использует войсковая разведка немцев, тоже нет, если бы не проводимое ими наблюдение, то можно было бы их принять за прячущихся от патруля фельджандармерии дезертиров.

Видели уже такое. Забавно было наблюдать на лицах несостоявшихся покойников смену ужаса ожидаемой смерти на радость осознания того, что попали в плен к противнику, и никто не потащит их вешать к ближайшему подходящему дереву или столбу.

Единственное, что напрягало в наблюдателях — ну непохожи они на разведку, которой полагалось бы вести себя таким образом. Пусть, не испуганные молокососы, спасeнные ими от скорого суда полевой жандармерии, но всe же не того уровня профессионалы, которым должны были поручить подобное дело. К тому же объект утверждал, что встречать его должны именно эсэсовцы, а эти… На белокурых бестий не тянут. Пусть, и помельчали эсэсовцы в последнее время, но всe же покрупнее будут, чем эти наблюдатели.

Доложить всe же стоило. Пашка кивнул Панкратову, тот вытащил из своего ранца рацию, выдвинул антенну и попытался связаться с командиром взвода. Эти новомодные рации попали в их взвод только после того, как они оказались под новым командованием. Что там произошло, знает только командир, но по прибытии на фронт их взвод немедленно отправили в штаб фронта, где их ожидал человек с майорскими погонами, но столь властным взглядом, что сразу стало понятно, если и был он майором, то так давно, что за давностью лет позабыл, как настоящие майоры должны вести себя в присутствии генералов. Капитана Синельникова, а вернули командиру звание на другой день после их прибытия, липовый майор знал, как и сам капитан прекрасно представлял с кем он имеет дело. Разве что удивился командир сверх меры, Пашка такого выражения лица у него и не помнит. А дальше завертелось в обычном режиме их взвода, тренировки, тренировки и снова тренировки. Не зря фельдмаршал Суворов любил говорить, про «тяжело в ученье — легко в бою». От таких учений с радостью в бой убежишь. Да над ними ни в одной учебке так не издевались. К концу первой недели чуть не взорвались, не пацаны зелeные они, а осназовцы с боевым опытом, но бунт угас, как только в один строй с ними сам капитан Синельников стал. Стало ясно — дело настолько серьeзное, что впору пугаться. Но пугаться было поздно, да и не привыкли.

Хотя, ничего особенного ещe не произошло. Прошлогодние рейды не в пример опаснее были. А тут сиди, высматривай разведку противника. Единственная сложность, что не убить или захватить требуется, а выйти на контакт и объект из рук в руки передать. А вот кому передавать?

Андрей поковырялся в настройках рации, перешeл на нужную волну, доложил капитану об обнаруженных немцах, получил приказ ждать и убрал рацию в свой ранец. Пашка ещe раз глянул на новое оборудование, сказали бы ему месяц назад, что такое в природе существует, ни за что бы не поверил. Вместо здоровенного железного ящика, который в прошлые рейды таскали, на этот раз выдали им небольшие коробки, с полкирпича размером, а по весу, и сравнить не с чем. За размеры заплатили меньшим расстоянием устойчивой связи, да небольшим числом фиксированных диапазонов связи, как пояснял Панкратов, но по мнению Пашки замена вполне равноценная, раз уж теперь рация у каждой боевой группы есть. Приспичило им мнение командования узнать, и тут же доложились, а раньше или пришлось бы обратно ползти, или начинать операцию на свой страх и риск.

Немцы активности не проявляли, похоже, что и подремать пристроились. Пашка пожалел о том, что поторопился доложиться. Какая же это разведка, это тыловые раздолбаи на отдыхе. Ещe бы костерок разложили. «Разведчики»!

Вскоре к ним добрался капитан с одним из сопровождаемых. Для солидности объект снабдили целой свитой, которая должна была убедить немцев в реальности событий. Выходит человек из вражеских тылов, по дороге таких же несчастных встречает, дальше следуют вместе. Хотя, даже беглого наблюдения за группой сопровождаемых было достаточно для того чтобы понять — знают они друг друга намного лучше, чем по легенде говорится. Этот, который приполз сейчас, главному объекту вообще родственник. Уж очень похожи, да и поведение, манера говорить наедине, взгляды, бросаемые в сторону друг друга, выдают родню, может быть дальнюю, но непременно родню.

Или очень близких друзей, давно знающих друг друга. Они с Панкратовым прекрасно понимают друг друга без всяких слов, по одним взглядам или жестам. Но они больше года воюют в одной снайперской паре, а такие вещи всe же редкость.

Капитан выслушал доклад Панкратова, обнаружившего наблюдателей, внимательно осмотрел немецкий дозор сам, передал бинокль немцу. Тот долго смотрел, ожидая какого-то только ему нужного знака. Наконец отдал бинокль капитану Синельникову и молча кивнул. Тотчас освободился от маскировочной накидки и едва не попeр напрямую из кустов.

Пашка тихо выругался, осаживая немца назад, красочно описал, что по его мнению нужно делать с такими вот горе-диверсантами. Немец радостно заулыбался на это высказывание, и тут же выдал столь забористую матерную частушку, что Пашка с Андреем просто онемели от удивления. А Ганс-то оказывается по-русски чище их шпарит. Вот тебе и немец.

Но с замечаниями немец согласился. Выслушал короткий инструктаж, отряхнул вымазанные в пыли брюки, поправил пиджак, натянул поглубже на голову армейское кепи со споротым орлом и на этот раз направился в тыл их позиции.

— Меня Пeтр зовут. — Бросил он напоследок и исчез в старом оплывшем овраге, который Чеканов с Панкратовым выбрали в качестве наблюдательного пункта.

Минут десять спустя Пeтр выбрался из оврага в полукилометре от их позиции и прихрамывая на раненую ногу двинулся в сторону немецких разведчиков, старательно изображая беженца, которому нужно на запад, но который боится выйти на проходящую севернее дорогу. Немецкие наблюдатели его заметили и замерли, наблюдая за ним, хотя только что едва не выдали свою позицию слишком активным перемещением. Пeтр, как и предлагали, двигался так, чтобы кусты с немецким дозором оставались в стороне, но не слишком далеко от его пути. Вскоре он поравнялся с ними, повернулся в сторону и что-то сказал. Затем махнул рукой и зашeл за кустарник.


— Ещe один дезертир следует в благословенный тыл в надежде отсидеться за чужими спинами, пока мы тут проливаем кровь за фюрера и Рейх. — Патетически воскликнул, правда вполголоса, Векман и даже руку вскинул вверх и в сторону, повторяя один из любимых жестов фюрера.

Что-то сегодня он излишне разговорчив. Гофман посмотрел на восток и увидел бредущего в их сторону человека. Под категорию дезертира он действительно подходил. Недостаточно стар для освобождения от призыва в фольксштурм, да и армейское кепи на голове, скорее всего, остаток от выброшенной второпях формы. Довольно сильно хромает, наверное, последствия ранения, но может и притворяется.

— Надо бы остановить, а то выйдет на дорогу, а там жандармерия, а они долго разговаривать не будут. — Предложил Граве, пожалев неведомого дезертира.

Гофман промолчал. И жалко человека, и хочется его предупредить. А что дальше? Да, и позицию выдавать они не имеют права. Пусть идeт мимо. Если счастливчик, то сумеет вывернуться, а если невезучий, то бог ему судья. Гофман торопливо перекрестился, заметив как недовольно скривился Граве и усмехнулся Векман. Будь на его, унтер-офицера Гофмана, месте кто-нибудь менее терпеливый, то уже бы давно эта парочка заработала взыскание. Но эти двое лучший в их роте, да и батальоне тоже, пулемeтный расчeт. А также единственные люди в его отделении, кто хоть как-то пригоден для ведения разведки. Иногда мелькала мысль — а как бы повели себя его напарники, не будь здесь его, командира отделения. Не перебежали бы на ту сторону?

А прохожий приближался. Предполагаемый дезертир хромал всe сильнее, то ли устал, то ли заметил их и торопился показать насколько сильно он ранен. Правда, глядел он в основном в направлении далeкого полотна шоссе, по которому двигался непрерывный людской поток. Гофман понемногу терял интерес к человеку, озабоченному только тем, как незаметно выбраться на шоссе и смешаться с толпой беженцев. Вот только, чудилось ему что-то знакомое в этом беженце, но догадка бродила где-то на задворках сознания, не спеша подсказать, кого именно этот человек напоминает. Человек подошeл к ним почти вплотную, повернулся в сторону кустов, за которыми они обосновались, и сказал:

— Гофман, не стреляйте. Это я — Бехер.


Курт с ненавистью посмотрел на почти полностью седой затылок оберфюрера Брокмана, погладил рукой висящий под мышкой автомат, но смог перебороть свой порыв.

— Я не убивал твоего отца, Мейстер. — Внезапно сказал оберфюрер. — Ведь, ты же Мейстер? Я не ошибся?

Курт замер. О том, что он Курт Мейстер не знала ни одна живая душа вокруге, километров на сто, как минимум. Ему поменяли имя и фамилию ещe три месяца назад на начальном этапе подготовки операции. Он и сам порой чувствует себя другим человеком. А тут… Откуда эта эсэсовская сволочь его знает? Он сам вспомнил лицо этой мрази совершенно случайно, просто удачно легли солнечные лучи на физиономию одного из сопровождаемых, и Курт вспомнил того эсэсовца, который арестовывал его отца в далeком тридцать четвeртом году. Неужто Брокман смог запомнить его, тогда молодого и наивного, верящего в человеческую дружбу. Отец, ведь, встретил будущего оберфюрера как друга. А тот заявился только для затем, чтобы отправить фронтового товарища на смерть.

— Не мучайся загадками, Мейстер. — Продолжил Брокман, по прежнему не поворачиваясь к собеседнику лицом. — Ты просто похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать Гертруду Мейстер.

— Вы знали мою мать? — Любопытство перебороло в Курте остатки осторожности.

— Я не помню твоего имени. — Вместо ожидаемого ответа сказал оберфюрер.

— Курт.

— Ты знаешь, Курт, как познакомились твои отец и мать?

Брокман повернулся лицом к сыну своей несостоявшейся невесты и бывшего друга. Что он знает о том, что произошло на самом деле? Что посчитали нужным рассказать этому плоду греховной любви? Любви не принесшей счастья никому из них, в том числе и этому молодому гауптманну.

— Мать говорила, что они познакомились весной шестнадцатого года, когда отец по каким-то делам приехал в их город.

По каким-то! Брокман невесело усмехнулся. А что другого могла рассказать эта предательница? Какое значение имеет теперь и его любовь и его подарки, награбленные, чего греха таить, им, ефрейтором Брокманом, во Франции. Лучше бы он отдал те отобранные у французов золотые кольца своей матери, она заслуживала их намного больше. Да и то колье, снятое с богатой француженки, лучше бы смотрелось на его сестре. Хотя, Барбаре и так жаловаться не на что.

— А что говорил твой отец? — Спросил Брокман, заранее зная ответ.

— Отец не захотел говорить на эту тему. — Курт подтвердил сомнения оберфюрера.

Конечно, выглядеть подлецом в глазах родного сына не очень приятно. Но мог бы что-нибудь соврать. Хотя, вранья в этой ситуации с обеих сторон нагородили столько, что и те, кто непосредственно принимал участие в этой истории, не сразу смогут ложь от правды отличить. По крайней мере, сам Брокман так и не смог разобраться кто же кого соблазнил, то ли Людвиг Гертруду, то ли Гертруда Людвига. Да и какое это имеет значение теперь? Достаточно того, что эти двое сломали ему жизнь. Впрочем, не только ему, но и себе.

— Твой отец попал в дом твоей матери по моей просьбе. — Оберфюрер решил просветить Курта Мейстера относительно условий встречи его родителей. — Он должен был отвезти моей невесте подарки, которые я приготовил ей за полтора года войны.

Курт вначале не понял причeм здесь этот эсэсовец, открыл рот для уточняющего вопроса, но тут же захлопнул его. Всe стало предельно ясно. И недовольство матери, когда он в детстве спрашивал про своего отца, и беззлобные шпынянья мачехи, не слишком довольной появлению в семье внебрачного отпрыска мужа, и странный взгляд отца, обнаружившего на пороге своего дома давнего фронтового товарища. Так много думалось сказать предполагаемому убийце отца, а говорить-то нечего. Если сказанное оберфюрером правда? А как проверить?

Курт развернулся и пошeл в сторону фольварка, в котором обосновалась русская разведгруппа, предназначенная для их сопровождения.

Брокман проводил взглядом парня, который мог стать его сыном. Тогда, после войны, он почти решил забыть измену Гертруды и жениться на ней. Так и произошло бы, если бы не Барбара. Она сделала всe возможное, чтобы этого не случилось. Тогда активность сестры казалась всего лишь проявлением обиды за него, за семью, за несчастную судьбу самой Барбары — еe муж остался лежать в земле далeкой Бельгии. Ей, венчанной законным браком в церкви, куковать одной, а этой мерзавке Мейстер, согрешившей в ожидании еe недалeкого братца, достанется счастье семейного очага. Со временем к нему пришло понимание того, что главным мотивом, движущим Барбарой, был материальный. Сестре он был нужен, как человек, главное предназначение которого содержать еe семью. Вот, только изменить ничего уже было нельзя. Наследником немалого, даже по меркам его круга, богатства будут не его неродившиеся дети, а непутeвый отпрыск дражайшей сестрицы. Слава всем богам, что удалось хоть на время избавиться от него. Пусть посидит в русском лагере для военнопленных, глядишь ума немного прибавиться. Барбара, конечно, устроит истерику. Хотя, почему он должен выслушивать стенания этой дуры? Отправить еe вместе с детьми старшей племянницы в Баварию, где у мужа младшей племянницы живут родители, и пусть дожидаются конца войны. По всем признакам ждать недолго осталось.


Штандартенфюрер Франк ожидал результатов русской разведки. Вернее, прежде всего интересовало его участие в ней своего брата. Петька сам напросился в этот рейд, хотя врачи русского госпиталя были против. Но вот же взбрело братцу в голову, что он лично должен предупредить свою семью, чтобы не торопились эвакуироваться на запад. На попытку приказать ему штандартенфюрер получил вполне ожидаемый от старшего брата ответ, в виде пожелания сходить по всем известному в России адресу.

Сегодня Петька с утра ушeл с русским капитаном, почти пять часов прошло, а известий всe нет. Встретить их должны, сигнал на той стороне получен, подтверждение пришло практически сразу. Но где в этой мешанине советских и немецких частей отыскать безопасное окно. Плюс обоюдная секретность. Русские прячутся от своих частей, ему на той стороне нужно миновать пристального внимания немецких подразделений. Может, не стоило соглашаться? И отправиться в Сибирь валить лес? Это в лучшем случае, а в худшем бесследно исчезнуть в каком-нибудь каменном мешке или прогуляться до расстрельной стенки. Ему не настолько надоела жизнь, чтобы заканчивать еe так рано. Ещe и сорока нет. Петька больше чем на десяток лет старше, но тоже не торопится прощаться с жизнью. Ухватился за предложение русской разведки мeртвой хваткой, отчитал младшего брата, не желавшего влезать в старые дела на новых условиях. Только что подзатыльников не надавал.

Петька всегда был решительнее и бесшабашнее. Родители помнили проказы старшего сына долгие годы, и невольно сравнивали с поведением младшего, которого больше интересовали книги, чем обычные мальчишеские забавы.

Как выяснили русские следователи, родители уже умерли. Мать ещe в тридцать втором, а отец два года назад. Обе сестры живы, у обеих семьи, дети, у старшей уже и внуки есть. Петька, когда узнал это, часа три столбом сидел, всe куда-то вдаль смотрел, как признался потом — жизнь свою наново примерял. Думать было о чeм. У старшей сестры муж, их общий знакомый кстати, генерал, корпусом в Иране командует. У младшей еe избранник таких карьерных высот не достиг, но инженер не из последних, в Саратове на крупном заводе цехом руководит. Бывший солдат роты штабс-капитана Бехера армией в Норвегии командует. А он большую часть жизни в слесарной мастерской напильником работал.

Вот и решай — выиграл ты от смены Родины, или проиграл? И не пора ли возвращать долги брошенной в тяжeлую минуту России? Все эти думы Петька и вывалил на младшего брата, как только сумел переварить весь поток обрушившихся на него новостей. Если родина отцов, а не далeких, мифических за давностью лет, предков, требует твоей помощи, надо идти и помочь. Если твои родители упокоились в этой земле, то она и является тебе родной. Если встал вопрос на какую сторону стать, то нужно выбрать Россию, а не чуждый Рейх, который так и не стал родным за все годы проживания в нeм.

Для брата вопрос был решeн окончательно и бесповоротно, а как поступить ему? Но кому — ему? Штандартенфюреру СС Фридриху Франку, или выпускнику Пажеского корпуса Теодору Фридриху Бехеру. Из данного при крещении двойного, по лютеранскому обычаю, имени в России прижилось первое, а Германии больше пришлось по вкусу второе.

Впрочем русская разведка больших вариантов выбора не предоставила. Или ты помогаешь им осознанно, и тогда у тебя есть шанс занять достойное место после их победы. Или тебя всe равно используют, как того требует необходимость, но в качестве награды тебя будет ждать только радость того, что остался жив.

Связника Гейдриха с этой стороны не оказалось. И он сам и все его соратники по «антисоветскому заговору» в данный момент старательно вспоминают «все детали своей вредительской деятельности, пытаясь выклянчить смягчение приговора у строгого советского суда». Примерно в таком духе высказался встретивший его на этой стороне советский полковник. Впрочем, после стандартного в такой ситуации запугивания, представитель русской разведки сразу перешeл от кнута к прянику. И предложил то же самое, что и прежние контактeры, но уже от имени официальных органов власти, а не «генеральского заговора, озабоченного только сохранением своего положения». Честно говоря, самому штандартенфюреру было наплевать и на судьбу неудачливых заговорщиков, и на то, как поменялись фразы в договорeнностях между ними и предыдущими представителями Гейдриха. Его волновало другое — советского офицера он не чувствовал! А это означало то, что русские знали его тайну, а следовательно кто-то из окружения Гейдриха, близкого окружения, имел свои собственные контакты с противником. Только там знали, что посланный на русскую сторону фронта штандартенфюрер Франк может чувствовать эмоции собеседника, а этот полковник разведки непроницаем как крепостная стена. Врождeнное, или результат долгих тренировок?

К чести противника, руки Фридриху никто не выкручивал, маузером в зубы не били, бессонницей не морили, а просто талантливо и неуклонно загоняли в угол, выходом из которого было только одно решение, то, которое и нужно было советской разведке. Последней каплей был разговор с братом. Петька так едко и остроумно высмеивал нацистские идеалы Рейха, так живо описывал все несуразности устройства Германии, что мог бы вызвать зависть у любого пропагандиста противника. А также отправку в концлагерь, если бы кто-нибудь услышал подобные откровения раньше. Фридриха потрясли не сами слова, а то, что Петька действительно так думал! Он это чувствовал. Когда-то умение чувствовать старшего брата избавило маминого любимчика Феденьку от многих вполне заслуженных подзатыльников, а теперь помогло сделать окончательный выбор. Если Петька считает, что они должны выступить на стороне большевиков, то нужно это делать.

Фридрих досмотрел разговор оберфюрера с советско-немецким разведчиком. То, что эти двое связаны друг с другом, было понятно почти сразу. И удивление оберфюрера при виде представителя советской разведки, и шок узнавания, настигший приставленного большевиками гауптмана позднее, давали столь сильный эмоциональный фон, что Фридрих мог почувствовать его на расстоянии более десятка метров. Забавной была и смесь чувств. Любопытство и ненависть со стороны советско-немецкого гауптмана, и грустное сожаление оберфюрера. А вот страха не было. Исчез страх, едва оберфюрер перешeл первую грань ожидаемой смерти. Фридрих в самые первые минуты новой встречи не сразу узнал Брокмана, настолько спокоен и отрешeн тот был.


— Многовато сегодня беженцев. — Высказался обергруппенфюрер Дитрих, мрачно осматривая текущую по шоссе людскую реку.

— Будет ещe больше, когда наши танки ближе подойдут. — Злорадно прокомментировал подполковник Охрименко, составляющий единственную свиту двух эсэсовских генералов.

Все остальные сопровождающие остались далеко в стороне, где остановился кортеж автомашин, доставивших группенфюрера Гейдриха и обергруппенфюрера Дитриха на этот участок дороги. Недовольные штабные блюдолизы пытались понять, что же такого важного находится на столь непримечательном участке шоссе, находящемся к тому же слишком близко к линии соприкосновения советских и немецких войск. Да и где она эта линия? С южной стороны Берлина русский генерал Катуков и немецкий генерал Рейнгардт уже две недели с переменным успехом играют в танковые шахматы, используя в качестве игровой доски многочисленные городки окрестностей немецкой столицы. Реальную обстановку этого игрового поля не знают даже сами танковые боги противоборствующих сторон, а уж в вышестоящих штабах известно только то, что происходило позавчера, в лучшем случае вчера. Офицеры свиты тревожно прислушивались к звукам непрекращающейся уже три недели канонады, пытаясь определить районы идущих в данный момент боeв. Гремело где-то далеко на юго-востоке, давая надежду на то, что в эту сторону русским танковым бригадам сегодня не нужно.

— Как подойдут, так и уберутся обратно. — Отозвался Дитрих, реагируя на наглое высказывание русского офицера. — Я думаю, что у генерала Гудериана найдeтся, чем их встретить.

— Гудериану придeтся вертеться как блохе под собачьими зубами. — Напомнил о трудности задачи Гейдрих.

— Ага, с востока Катуков молотом в лоб, а с юга Рокоссовский серпом по яйцам. — В очередной раз проявил своe своеобразное чувство юмора Охрименко.

Гейдриху поначалу было трудно понимать шутки своего учителя русского языка, но чем лучше он изучал язык, тем осмысленней становились словесные выпады советского подполковника, даже высказанные по-немецки. Использование будущими противниками Гудериана в качестве оружия основных большевистских символов выглядело очень забавно. Особенно применение серпа. Да и позиция у Рокоссовского очень подходящая именно для этой операции.

Дитрих промолчал, признавая очередное словесное поражение. Недовольно отвернулся, сплюнул в сторону, но хотя бы за пистолет перестал хвататься, как было поначалу. Всe-таки Дитрих меняется, понемногу, почти незаметно для окружающих, а тем более для самого обергруппенфюрера, но меняется. И одной из причин этого стал пленный русский подполковник. Истины ради, нужно сказать, что менялись все. И Дитрих, и Гейдрих, и сам советский подполковник. В его шутках уже нет той злости, что сквозила поначалу. Он уже не пытается при первой же возможности выставить Дитриха дураком, даже когда тот высказывает откровенные глупости. А три дня назад Гейдрих стал свидетелем события просто невероятного. Эсэсовский генерал и советский подполковник склонившись над картой совместно проводили анализ событий на французском фронте, и советский офицер терпеливо разъяснял недалeкому в военных делах Зеппу, как именно нужно подрезать французский клин, чтобы заставить «лягушатников» отказаться от захвата Парижа. Как оказалось, фюрер пригрозил отправить бывшего любимца во Францию, «реализовывать на практике свои идиотские советы». Дитрих имел неосторожность высказать собственное видение событий под Парижем в присутствии своего бывшего друга. То, что в более благополучные времена воспринималось как забавная шутка, сейчас вызвало у Гитлера бурную реакцию с ором и принятием скоропалительных решений. Зато теперь не нужно придумывать повод для вывода из Берлина подчинeнных Дитриха. Раз фюрер велел командиру «Лейбштандарта» отправляться под Париж, значит и сама дивизия должна отправляться вместе со своим генералом.

Только бы Гитлер не отменил свой каприз. А для этого самому Дитриху желательно не попадаться на глаза фюреру. Как показывает опыт общения с главой Рейха, тот не слишком любит вспоминать о своих ошибках. Помогут и извечные прихлебатели, уж они сделают всe возможное, чтобы выставить это скоропалительное и ошибочное решение, как очередное проявление гениального предвидения событий. Если Дитрих сумеет остановить французов! А если не сможет, то всe равно что-нибудь придумают, но решение фюрера в любом случае станет гениальным. Правда, решение это не соответствует планам Гейдриха, вернее совпадает только в части удаления Дитриха с его дивизией из мышеловки Берлина, но фюреру об этом знать необязательно. У рейхсканцлера хватает более важных проблем, чем знакомство с планами заместителя Гиммлера.

Самому рейхсфюреру тоже не всe известно. Как и Гейдриху очень мало известно о реальных планах своего начальника. Гиммлер ведeт какую-то свою игру, но никто и не ожидал, что будет как-то иначе. Все они плетут заговоры за спиной горячо любимого фюрера, все строят планы на будущее, все собираются на пути к собственному спасению утопить пару-тройку особо нелюбимых соратников по борьбе.

Намного оригинальнее высказанное Охрименко предположение о том, что и Гитлер собирается проделать то же самое со всеми ними. «За контракт с дьяволом желательно расплачиваться чужими душами, лучше всего вашими!» Сам Гейдрих посчитал слова русского всего лишь забавной метафорой, а вот Дитрих задумался. Фюрера он знал очень хорошо, недаром в одной машине столько километров по Германии намотали, тогда ещe Германии, а не Рейху. И то что Гитлер менялся, ему было видно лучше всех. И было этих изменений не одно, не два и даже не три. И самым странным из них было изменение конца двадцатых, когда из немного странноватого, но всe же понятного, товарища по партии выкристаллизовался уверенный в своей исключительности и непогрешимости фюрер немецкого народа. Произошло это буквально за несколько месяцев для тех, кто видел фюрера издалека, и за несколько дней для тех, кто общался с ним накоротке.

Фюрер тогда действительно продал душу дьяволу. Вот только звали этого дьявола не Люцифер, а Рокфеллер. И плату он требовал не душами, а полновесным золотом. И ещe неизвестно, кто из них бесчеловечней и безжалостней — дьявол земной или дьявол небесный? И, как показал опыт, беспроигрышных сделок с врагом рода человеческого не бывает, как бы его не звали. Люцифер или Рокфеллер. Светоносный падший ангел, или североамериканский нефтяной миллиардер.

Подошло время платить по счетам, а платить то нечем! Захваченное в Европе на первом этапе завоеваний уже проглочено безжалостным молохом войны, который с каждым днeм всe прожорливее и ненасытнее. Надежда на богатую добычу в разгромленной России окончательно улетучилась уже после поражений прошлого года. Рейх тратит свои неприкосновенные, «подкожные» запасы, а их всe меньше и меньше. Недалeк тот день, когда не будет ни горючего, ни боеприпасов, ни продовольствия. Вполне возможно, что и люди к тому времени закончатся. А заокеанский представитель ада на земле, надававший самых обнадeживающих посулов на начальном этапе сделки, вдруг отрeкся от своих обещаний, и требует плату со всеми процентами немедленно, пока ещe есть с кого требовать. Пока что обязан платить Адольф Гитлер, а на кого повесят долг, если фюрера вдруг не станет?

Дитрих поделился своими соображениями с Гейдрихом, на что тот хмыкнул и пояснил. Платить будут немцы! Немцы и ещe раз немцы. Платить и каяться, каяться и платить.

Фюрер надеялся расплатиться богатствами России, но у русских оказался свой взгляд на эту проблему, и они пришли пояснить его правителям Рейха. Они единственные, кто в состоянии объяснить фюреру и его соратникам всю глубину их заблуждений.

Как ни странно, но спасти Германию от кабальных выплат по долгам Гитлера тоже могут только русские. Если оккупируют еe. Вряд ли при нынешнем положении дел у Рокфеллера найдутся рычаги воздействия на советское правительство.

Вот только не спешит почему-то на Запад знаменитый русский паровой каток, которым столь красочно пугали Германию во времена прошлой войны, именуемой теперь Первой мировой. Собранных под Берлином советских войск с избытком хватит, чтобы просто втоптать в землю те дивизии, которые волею фюрера оказались в окопах под столицей Рейха, а генерал Конев уже три недели не торопится начинать наступление. Вернее, все три недели он старательно изображает активные действия многочисленными разведками боeм, удерживая в напряжении командование Вермахта, ожидающее, что вот именно сейчас, именно на этом участке русские ударят. Даже выброшенные вперeд бронированные клинья обеих танковых армий не уходят на оперативный простор, а всe также топчутся в окрестностях Берлина. Как бы ни хороши были Рейнгардт с Готом, но возникни у Катукова с Рыбалко желание обойти позиции немецких танковых дивизий, они смогли бы это сделать. Ведь немецкие панцеры жeстко привязаны к Берлинскому укрепрайону, а русские танки нет. Или всe же привязаны? Некоторые горячие головы ОКВ предлагали отвести часть войск из столицы для удара во фланг вырвавшегося вперeд Центрального фронта Рокоссовского, но были образумлены своими более здравомыслящими коллегами. А не этого ли ждут русские? Восемь армий Конева никуда не делись. Всe также нависают над столицей Рейха более чем миллионом бойцов, обещая непременно ударить, как только часть подразделений противника покинет свои позиции. Берлинский капкан сработал по полной. Вермахт не может уйти из него частично. Или нужно оставлять столицу без боя, на что не согласен фюрер, или ждать пока противник нанесeт удар здесь, чего до сих пор советское командование не сделало. А тем временем фланговые фронты русских стремительно двигаются вглубь Германии, беря под контроль второстепенные, по сравнению со столицей, но столь важные для обороны Рейха города и местности. Рокоссовский уже к Лейпцигу вышел. А оборонять город некому, все под Берлином. Пара хороших ударов и город падeт. И что дальше? Опять планы операций переделывать?

Никто, конечно, не сомневался, что русские захватят Саксонию, просто ожидалось, что произойдeт это намного позже. Или намного раньше. Если вспомнить как резко они рванули полгода назад.

— Генерал, вы уверены, что ваш посланец будет переходить именно здесь? — Подполковник Охрименко демонстративно избегал эсэсовского звания своего ученика, хотя Гейдрих не понимал причин этой брезгливости. Звание, как звание. Использовали же русские не так давно вместо генеральских званий их должностные аналоги типа комбригов и комдивов.

— Если ничего экстраординарного не случится, то именно здесь. — Ответил ему Гейдрих.

— Если никакому русскому дураку в генеральских погонах не взбредeт в голову начать наступление. — Добавил Дитрих. — Наши немецкие генералы предупреждены.

— А если сам фюрер распорядится? — Продолжил высказывать сомнения Охрименко.

— Вряд ли. — Дитрих потeр рукой подбородок. — Видел я его вчера.

— Как видел? — Удивился Гейдрих. — Зепп, мы же договаривались, что ты будешь избегать встреч с ним.

— Случайно получилось. — Смутился Зепп. — В коридоре столкнулись. — Дитрих опять вцепился в подбородок. — Да и не Гитлер это был — двойник.

Гейдрих с Охрименко мгновенно повернулись в его сторону.

— Зепп, ты уверен, что это был двойник? — Гейдрих был чрезвычайно серьeзен.

— Конечно! — Отмахнулся обергруппенфюрер. — Мне ли не отличить настоящего Гитлера от его двойника. Хоть и похож очень сильно, намного больше, чем все остальные двойники. Издалека так и не отличить. — Дитрих опять махнул рукой и горделиво добавил. — Но меня не обманешь!

— А я ещe удивлялся — чего это наш генерал в опалу попал… — Протянул Охрименко. — Да и шофeра с камердинером в отпуск по состоянию здоровья отправили… И адъютантов меняют каждую неделю…

— Ну и что? — Спросил Дитрих, подтверждая своe тугодумство.

Охрименко только покачал головой. Зепп — это Зепп.

— Нету нашего горячо любимого фюрера в Берлине! — Пояснил советский подполковник недогадливому обергруппенфюреру. — Может быть, и в Германии уже нет!

— Зепп, мы возвращаемся в Берлин! — Подал вполне ожидаемую команду Гейдрих. — А вот дальше было неожиданное. — А вы, подполковник, остаeтесь командовать операцией.

Заместитель Гимлера насладился удивлением на лицах своих собеседников и добавил.

— Дождаться посланца, даже если русские танки выкататься к подножию этого холма.

Гейдрих развернулся и двинулся к ожидающей внизу кавалькаде автомобилей, вслед нему заспешил Дитрих.

Подполковник Охрименко проводил взглядом своe начальство. А обергруппенфюрер растeт. Надо же, не высказал ничего, хотя на лице было написано желание прокомментировать и это неожиданное решение своего компаньона и отношение к этому русскому то ли пленнику, то ли адъютанту. Уже на середине склона Дитрих догнал Гейдриха и начал что-то ему говорить, показывая головой на вершину оставленного холма. Всe-таки не выдержал. Охрименко даже может сказать, какие именно сомнения гложут командира «Лейбштандарта». К великому сожалению — нет!

— Рейнгардт, зачем вы оставили его одного. — Высказал своe удивление Дитрих. — А вдруг он специально засланный шпион?

— Ах, если бы! — Отозвался Гейдрих, как всегда непонятной фразой. — Это был бы наилучший выход из той дурацкой ситуации, в которой мы оказались.

Зепп Дитрих промолчал. Хотя, совсем недавно терпение и Дитрих были вещами просто несовместимыми. Даже в присутствии фюрера. А теперь. Чем же так подействовал на него новый друг. Они же с Гейдрихом друзья? А как же иначе?

Гейдрих краем глаза наблюдал смену чувств на лице своего компаньона. Эх Дитрих, Дитрих. Иногда Гейдрих жалел, что судьба свела его с командиром Лейбштандарта, но чаще всего радовался. Не понимает многих очевидных, для Гейдриха, вещей. Но на изощрeнное предательство не способен. И даже просто молча пристрелить в спину не сможет, а обязательно выскажет за что именно желает отправить тебя на тот свет. Наверное, Гейдрих выполнит своe обещание сделать Зеппа фельдмаршалом. Это будет наилучший подарок для нового друга, и самый прекрасный выход для самого Гейдриха. Неуeмное упрямство Дитриха будет его местью военным за то презрение, которым они так старательно одаривали его все эти годы.

Охрименко дождался когда эсэсовские генералы сядут в автомобиль и вся кавалькада развернeтся в сторону Берлина, повернулся к дожидавшейся чуть ниже по склону охране, или конвую? А какая разница. Эсэсманы охранного подразделения подчинялись его приказам беспрекословно, воспринимая пленного советского подполковника, как ещe одного адъютанта своего группенфюрера. Мало ли какая блажь в начальственные головы приходит. Решил генерал взять себе русского адъютанта. Тем более, что сам фюрер разъяснил, что «Иваны» унтерменшами не являются. Это поначалу так считали, до того, как эти самые славянские недочеловеки не показали, что они с такой постановкой вопроса не согласны.

Гауптштурмфюрер никаких сомнений не высказывал. Приказано дождаться, значит будут ждать. Поставили над ними командиром русского, значит так надо для блага Рейха. Хотя, по поводу Рейха, уж очень умные глаза у командира охраны. Должен понимать в какие игры они сейчас играют.

Времени в ожидании прошло более чем достаточно. Хватило и перекурить неоднократно, и всю вершину холма шагами измерить, и даже написать короткую записку с нужным и важным сообщением. Правда, без особой надежды передать, но чем чeрт не шутит. И на тяжкие раздумья — поверят ли на той стороне. Возникала поначалу шальная мыслишка уйти на ту сторону, но была отброшена как ненужная в данном случае слабость. С чем он туда придeт и кем там станет? Если уж не повезло вляпаться в истории, то нужно хотя бы пользу извлечь из нынешнего положения. А там как карта ляжет.

Наконец примчался посыльный от передового дозора с сообщением, что со стороны условных русских позиций, ибо никакой сплошной линии фронта в этом месте не было и похоже не будет, показались те, кого они ждут.

Подполковник Охрименко отдал последние распоряжения своей охране, выбросил из головы ненужные сомнения и приготовился выполнить то, что от него ожидает группенфюрер Гейдрих. Всe-таки ему, подполковнику армейской разведки, по пути с этим немецким генералом. Пока по пути. А там? Там видно будет.

23 мая 1942 года Иран

— Что вы нашли там такого интересного, майор? — генерал Зейдлиц оторвался от панорамы и повернулся к начальнику разведки дивизии.

— Интересный экземпляр араба, товарищ генерал. — Гюнтер кивнул на труп в чeрном рабочем комбинезоне британского танкиста, который тащили на плащ-палатке солдаты его разведбата.

— Ну что же, демонстрируйте вашу диковинку. — Генерал Зейдлиц подошeл к уложенному на землю танкисту, дождался, пока солдаты разведки дивизии перевернут того на спину и стащат с головы стальной шлем, который британские танкисты использовали в качестве защиты от ударов.

«Араб» был рыжим! То есть абсолютно огненно рыжим, даже не жeлтым как солнце, а красным как знамя соседней с ними русской дивизии. Дополняли картинку голубые остекленевшие в небо глаза и обильные веснушки, покрывающие каждый свободный сантиметр кожи лица.

— Ирландец или валлиец. — Подал голос генерал Гайдуков, командир советской дивизии, держащей фронт к северу от немцев.

Голос генерала был радостный, ибо находка немецких разведчиков подтверждала то, что он безуспешно пытался доказать своему немецкому коллеге. А именно то, что против них брошена уже не армия формально независимого Ирака, получившая кое-какую бронетехнику, а сами англичане. Вот и подтверждение.

Зейдлиц и сам прекрасно понимал, что туземные войска так хорошо воевать не могут. Но ожидал доказательств, ибо одних догадок, даже самых достоверных, немцу не достаточно, а нужны факты. Вот и факты. Тем более, сами действия вышедшего на их позиции танкового батальона говорили о том, что в машинах сидят не наскоро обученные бедуины, а кто-то посерьeзнее. Думалось про индусов из сипайских батальонов, приданных туземной иракской армии. Или в крайнем случае ожидалось увидеть французов де Голля, ошивающихся в этой части британской Ойкумены в ожидании начала операции против вишистов в Сирии. Но чистопородный англосакс это сюрприз.

Впрочем, дымящиеся на поле боя бронированные машины блестяще подтверждают, что и для англичан присутствие в этой части Азии их дивизии явилось крайне неприятной неожиданностью. Легко разрезав приграничные позиции условно боеспособной Иранской армии, танкисты Ирака должны были выйти в тылы их группировки и пройтись по коммуникациям. Хорошо могли погулять. Самое большее на что была способна персидская армия, это храбро разбежаться в разные стороны, что она и продемонстрировала, исчезнув практически мгновенно, как только границу пересекли первые танки. На взгляд немца, полное дерьмо — консервные банки двадцатых годов, но иранцам хватило. Никакого желания помирать за непонятные им интересы русских, да и немецких, «варваров» не было. Хотя, о наличии «немецких варваров» было известно только самой верхушке иранского генералитета. А по всем штабным картам на данном участке фронта были обозначены два эскадрона семнадцатой горно-кавалерийской дивизии генерала Гайдукова, заменeнные буквально пару дней назад. К великой радости самого комдива и его конников. Конница страшная сила в тылах противника, а против танков, пусть и таких убогих, как догорают сейчас на поле, горная кавалерия не противник. Откровенно говоря, им на этой глинистой равнине, где самые высокие холмы не превышают три-четыре сотни метров, вообще делать нечего, но все более боеспособные войска стоят южнее, в прикрытии нефтяных промыслов.

Нефть это кровь войны. Есть нефть — есть танки, самолeты, автомобили, пушки калибром посерьeзнее. Вон, отработали гаубицами по иракской пехоте и нет еe в обозримой дали, самые шустрые уже до границы добежали. Это, которые из суннитов, как пояснил русский советник, разбирающийся в тонкостях хитросплетений местных верований и обычаев. А те, которые шииты — те сразу в плен. Правда, не европейским гяурам, а своим персидским единоверцам.

Танковый батальон поупорнее оказался, но и ему артиллерийских аргументов хватило. Родных для немецкой армии 37-миллиметровых «дверных молотков» на вооружении их «Первой Немецкой антифашисткой дивизии» в данном бою не было, танковых атак не ожидали. Но и полковых русских трeхдюймовок для этого бронированного хлама оказалось вполне достаточно. А левый фланг англо-иракского батальона, попавший под обстрел советских дивизионных Зис-3 того же калибра, представлял собой просто прекрасное зрелище. Развороченные в хлам Виккерсы и Фиаты, наглядно демонстрировали, что старая техника этим пушкам не противник. Если напрячь память, то можно признать, что и немецкие «тройки» этой пушке «на один зуб», как выражаются русские. Какое счастье, что теперь они по одну сторону фронта. Хотя бы здесь в Азии. И его танкистам не придeтся нарываться на выстрелы этой просто прекрасной пушки. А вот, противотанковую артиллерию убрали из штатов напрасно. Вернее, она есть — вот только с еe отправкой не торопились. Плетeтся где-то в тылах. Надо ускорить доставку батарей ПТО на передовую. И, желательно, попросить русских заменить «колотушки» хотя бы на советские сорокопятки. Всe же те немного универсальнее, можно не только по танкам стрелять, но и пехоту обрабатывать. А то у 37-миллиметрового боеприпаса осколочное действие просто никакое.

— Одного трупа для доказательства недостаточно. — Вернул обрадованных генералов на землю голос подполковника Фока, главного военного советника дивизии со стороны Красной армии. — Надо бы ещe кого-нибудь, кто может говорить. А то мои ребята оживлять покойников не умеют.

Подполковник напомнил командирам дивизий об их основной задаче. Не только отбить нападения англичан на союзный Советскому Союзу Иран, но и найти повод перейти в наступление на сопредельную территорию. Англичане вовсю трубят, что это самодеятельность новых иракских властей, которым англичане, как всегда «исключительно из миролюбия и, руководствуясь только мыслями о благе населения Ирака», предоставили независимость, причeм третий раз за последние двадцать лет. Естественно, что «дикие арабы вопреки мудрым советам бывших хозяев» немедленно напали на соседей. Дикари, что с них взять. А сами англичане, конечно, прикладывают все усилия чтобы образумить иракских военных, но пока что не получается… Но они будут стараться и дальше. Самое главное, чтобы советское правительство не делало поспешных выводов. Но если оно всe же перейдeт границу, то ответственность за начало войны между нашими странами будет лежать только на правительстве СССР. Ну и так далее… Мелким шрифтом на нескольких страницах главных английских газет.

Подлость и мерзость возведeнная в абсолют — это основа британской политики. Во все времена, что во времена Наполеона, что в Первую войну, что сейчас. Русские в этом отношении честнее. Если ты им друг, то и отношение как к другу. Если назвался врагом, то и бить тебя будут без оглядки по сторонам. Генералу Зейдлицу это прекрасно известно. И как полководцу, и как солдату штурмового батальона. И как военнопленному. И как командиру первой немецкой дивизии воюющей на стороне бывшего врага.

— Не все же там трупы. — Генерал Гайдуков кивнул в сторону дымящихся остатков английских танков. — Кто-то мог и живым остаться.

— Глядя на эти бронированные лохмотья, возникает сомнение, что можно остаться живым. — Подполковник Фок говорил по-русски. Гайдуков немецкого не знал, кроме нескольких фраз из военного немецко-русского разговорника, а Зейдлиц за полгода плена и командования сначала бригадой, а потом дивизией научился прекрасно понимать русскую речь, и даже изъясняться на довольно сложные темы. С акцентом, естественно, за такой короткий срок язык выучить можно, а вот произношение поставить почти невыполнимо. У иных и за всю жизнь не выйдет. Даже если немецкий твой родной, хохдойч всe равно с провинциальными особенностями. А если ты не вырос в Германии, то твой язык будет слишком правильным. Как у Фока. С одной стороны сразу видно — немец, а с другой понятно, что в Германии он никогда не жил.

— Что скажете, майор, найдутся там живые? — Зейдлиц повернулся к начальнику разведки своей дивизии.

— Должны быть, товарищ генерал. — Отрапортовал Гюнтер. — Мои солдаты прихватили этого танкиста у крайней машины. Там техника сильно побита, а дальше к центру есть и менее пострадавшие панцеры.

Гюнтер ответил по-немецки, хотя русский тоже знал, даже лучше чем генерал. Но если начальство обращается к тебе на родном языке, то и отвечать нужно на нeм же. Всe-таки они немецкая часть, хотя у него в батальоне есть и австрийцы, и венгры, и чехи, и даже один швед, которого шальным ветром войны вначале занесло в добровольцы дивизии Викинг, а потом в перебежчики на сторону русских, а после пары месяцев обработки в лагере военнопленных, в солдаты немецкой добровольческой дивизии, теперь под командованием Советов. «Чудны дела твои, господи». Хотя, если бы самому Гюнтеру год назад сказали, как именно сложится его судьба, то он, скорее всего, посчитал бы этого пророка или сумасшедшим, или провокатором.

Подтверждая слова майора, на командный пункт дивизии солдаты разведки вытолкнули ещe троих человек в форме сипаев, но со слишком светлыми и правильными лицами. Даже в первого взгляда было ясно, что это европейцы. Причeм двое, чувствовалось, в данной форме походили, а вот третий, а скорее первый в их компании, натянул еe второпях и явно с чужого плеча. Да и кровь на кителе присутствовала, а раны не было. А отличие от «настоящих» сипаев, раны, с наспех намотанными бинтами, у них были свои собственные.

«Сипаи» были сухопары, обожжены пустынным загаром и избавлены палящим солнцем от излишков воды, то есть имели все признаки долгого присутствия в жарких странах. Были они к тому же довольно молоды, на взгляд Гюнтера от 23 до 27. То есть офицеры нижнего звена, вряд ли у рядовых были кителя из сукна такого хорошего качества. По крайней мере, у рыжего покойника китель попроще.

А вот у их старшего товарища, по возрасту старшего, ибо знаков различия нет ни у кого, и внешний вид не пустынный, и морда излишне холeная и взгляд чересчур властный. Или сам господин командир батальона, или же кто-то из координаторов уровнем повыше.

Одинаковым у пленников было только удивление при виде офицеров в немецкой форме.

Служба управления тылом Красной армии решила не мудрить с формой для формируемых немецких частей. Трофейной формы Вермахта было предостаточно, еe и ввели. Единственное, что изменили — вместо имперского орла над карманом поместили нашивку в виде красного советского флага. Учитывая, что дивизия и другие дополнительные части отправлялись в Иран, данного отличия вполне хватало. Да и вооружение оставили немецким. Винтовки, пулемeты, пистолеты, миномeты, танки и часть орудий было из трофейного немецкого «наследия». Такого добра на складах Красной армии хватало. По просьбе Зейдлица заменили часть пушек, да ввели в штат дивизии самоходно-артиллерийский полк СУ-76, очень генерал впечатлился действиями этих самоходок в тот судьбоносный для него день, когда их штурмовой батальон, в котором разжалованный в солдаты Курт Зейдлиц воевал в Северной Польше, отправился в гости к богу почти в полном составе.

Да ещe разведчики Гюнтера выпросили себе в качестве основного вооружения судаевский ППС, и почти все снаряжение советских разведчиков, с которым они познакомились при подготовке. Разве что маскировочные комбинезоны у них были не зелeными, а жeлто-коричневыми, но всe той же пятнистой масти. Разгрузочные жилеты добывали уже не совсем законными путями, выменяв в одной из учебных дивизий на самую универсальную для русской армии валюту — бочку спирта. Спирта было жалко. Но обмен того стоил. Уж очень удобной вещью оказался этот жилет. В русских частях он почти везде, а вот немцам на вооружение не поставили, так как, по уверению военных чиновников, в уставе не прописан.

— Простите, господин генерал, вы действительно немцы или это маскарад? — На очень хорошем немецком спросил старший из пленников, которого Гюнтер определил в командиры батальона.

— А вы, господин неизвестно кто по званию, действительно арабы, или это маскарад? — Отпарировал Зейдлиц.

— Если вы военнослужащие Вермахта, то я отвечу на ваши вопросы. — Продолжил разговор старший из «сипаев». — Но если вы переодетые русские, то я непременно сообщу об этом случае, когда окажусь в… цивилизованных странах.

Старший «сипай» решил, как выражаются русские «переть буром», в надежде выставить себя пострадавшей стороной. Гюнтер ухмыльнулся. Каждый англичанин в душе считает, что он лучше всего остального человечества просто потому, что ему повезло родиться на одном проклятом половиной мира острове. Тех, кто живeт поблизости от этого острова, он готов признать людьми, с некоторыми оговорками. Дальние народы для британца — всего лишь на всего переходные виды от обезьяны к человеку. Причeм степень человечности определяет только сам британец. И никто более! И не дай господи, эти варвары посмеют возражать, тогда и сафари на них можно устроить. С прицельной стрельбой по этим слишком много вообразившим о себе «мартышкам».

Из пушек! Как расстреливали привязанных к этим пушкам восставших сипаев в Индии лет сто, или около этого, назад.

Или бомбами с самолeтов, как по немецким городам сейчас! По Килю, по Гамбургу, по Лейпцигу, по другим большим и малым городам, которым не повезло оказаться в советской зоне оккупации. Вернее по тем, которым не повезло долго находиться около линии фронта, когда советские войска уже подошли, но город с ходу взять не сумели. Тогда доблестные рыцари туманного Альбиона успевают снести жилые кварталы несчастного города к такой-то матери, как выражаются русские. По военным объектам у них попадать не получается — немецкая зенитная артиллерия мешает. Близко к линии фронта подлетать также не выходит — советские истребители могут встретить. Собьют, обязательно собьют. Непременно извинятся потом — ошибочка мол вышла, но обязательно собьют. Поэтому герои королевского воздушного флота измываются над безответными спящими ночными кварталами.

Был слух, что немецкие солдаты отпустили попавшего в плен советского лeтчика только за то, что тот сбил английский бомбардировщик. Если это правда, то англичанин слишком близко забрeл к линии фронта, раз немцы смогли русского пилота переправить обратно до того, как заявился кто-то из начальства. А может быть, у этого самого начальства кто-нибудь из близких сгорел в пожарах Киля и Гамбурга.

У Гюнтера в батальоне несколько солдат из этих городов согласились пойти на службу к бывшему противнику, когда узнали, что дивизия будет сражаться против англичан. Так сильно хотелось отплатить подлому и коварному врагу, что согласились стать на сторону врага жeсткого, порой жестокого, но честного. Пообещали русские, что города, в которых нет солдат изенитной артиллерии, бомбить не будут, и обещание соблюдают. Правда, перед этим показательно сравняли с землeй один из городков, объявленных мирным, но укрывающим во дворах военную технику. Тем более, что повод создали сами немцы. Какому-то герою-зенитчику захотелось опробовать новейшую самоходную зенитку на русском тихоходном биплане-разведчике. Если бы попал с первого раза, может быть и обошлось бы без печальных последствий. Но пока этот недостойный потомок Вильгельма Теля кромсал очередями мутное небо, русские разведчики успели передать про обстрел — откуда, как и кем он ведeтся. Самолeт в конце концов сбили, да и немудрено, попасть в столь тихоходную цель можно было и из рогатки. Разведчики сгорели в воздухе вместе со своим фанерно-брезентовым «чудом» техники, а город несколько часов равняли бомбами. Поначалу пытались попасть в обнаруженные танки и бронемашины, пока бомбeжку проводили штурмовики и пикировщики. А потом просто засыпали бомбами всe подряд, когда подтянулись средние и тяжeлые бомбовозы. Вот такая странная и страшная история.

Ходил слух, что на самом деле случилась обычная ошибка. Сообщение от погибающих лeтчиков спутали с донесением другого разведчика, обнаружившего кортеж самого фельдмаршала фон Бока. Фельдмаршал остался жив, а города не стало. Впрочем, судьба спасла фельдмаршала от смерти только для того, чтобы наградить его позором. Первый германский фельдмаршал попавший в плен вместе с остатками своей армии — это не тот титул, которого стоит гордиться военному. Извиняет Теодора фон Бока только то, что он спас для будущей Германии более полутора сотен тысяч жизней своих бывших солдат, а также несколько крупных городов и десятки мелких городков той части Померании, где Красная армия устроила котeл остаткам группы армий Центр.

Гюнтер смутился. Странное чувство вызывает эта война. Гибели врага обычно радуются. А ему жалко и немцев и русских. За что они так старательно уничтожают друг друга? За торжество идей нацизма? Или за деньги западных банков, полученных фюрером под будущую войну. В учебном центре им очень часто кроме политических информаций, как принято в Красной армии, давали и экономические обзоры. Конечно, на доступном для большинства слушателей уровне. Для солдат попроще — на уровне идей и понятий. Для офицеров более подробно — с цифрами и датами. Кто, кому, сколько, под какие проценты. Заявленные и реальные цели. Как отдавать, а отдавать непременно и обязательно. После этих бесед на деньгах кровавые пятна чудятся — настолько переплетены интересы финансистов и преступления военных. Ибо война это деньги. Как гласит мудрость высказанная императором Наполеоном: «Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещe раз деньги». Правда и прибыль она приносит соответствующую, но только не для тех кто в окопах гниeт и своими жизнями ненасытного Молоха войны кормит. Им всe больше гробы да костыли в качестве платы за чужую жадность достаются.

А англичанин продолжал изливаться поучениями для непонятливых немцев о том, на чьей стороне находятся германские интересы. По всему выходило, что Германия просто обязана стройными колоннами протаптывать дорогу в светлое англосаксонское завтра под руководством мудрых британских советников, вместо того чтобы совместно с дикими московитами гнать мир в мрачное азиатское болото. Причeм на лице было написано, что он искренне верит в весь тот бред, который несeтся из его глотки.

Гюнтер заскучал. Когда же генералу надоест выслушивать этого павлина. Уже ясно, что это не комбат сгоревшего на поле танкового батальона. Вряд ли такому болвану доверили вести в бой основную ударную силу провалившегося наступления. А то, что оно провалилось, не составляло никаких сомнений. Даже на взгляд видно, что до линии дальних барханов догорает как минимум три десятка бронированных уродцев, не так давно считавшихся образцовыми боевыми машинами. Виккерс неплохой танк конца двадцатых начала тридцатых годов, но для современной войны мало пригоден. Русские свои версии этой машины убрали с поля боя ещe год назад, а ведь их т-26 намного лучше того хлама, который англичане передали иракцам. Как оказалось, передали вместе с экипажами, но никто из британских стратегов не ожидал натолкнуться на полноценную оборону, построенную по немецким, вернее по русско-немецким, уставам.

Наконец-то Зейдлицу надоело выслушивать поучения британца, он повернулся к нему спиной и направился на НП дивизии, оставленный только для того чтобы убедиться в правильности своих предположений. Говорливого англичанина и его не проронивших ни одного слова спутников развернули и повели в штаб в заботливые руки заместителя Гюнтера и приданных батальону переводчиков. Там найдут способ вытряхнуть из болтливого британца немного действительно полезной информации и разговорить его молчаливых сотоварищей.

Гюнтер переместился в тень ближайшего бронетранспортeра и приготовился ждать очередных приказов руководства. Поднимающееся над восточным срезом горизонта солнце уже ощутимо прогрело воздух и очень скоро им придeтся пожалеть о том, что немецкая полевая форма мало приспособлена для действий в пустыне, а русским трофейщикам так и не попался ни один из складов обмундирования приготовленных для Африканского корпуса Роммеля. Зато в дивизии есть несколько солдат, которым довелось в этой самой пустыне повоевать. Когда стало понятно, где «Первой Немецкой антифашисткой дивизии» предстоит действовать, то их собрали вместе, заставили вспомнить все превратности той компании и надиктовать писакам из дивизионной газеты свои впечатления. Воспоминания эти распечатали, раздали солдатам, заставили внимательно прочитать и запомнить. Теперь вот пришло время на собственном опыте уяснить, что из сказанного действительно важно, а на что можно «наплевать и забыть», как любит выражаться подполковник Фок, получивший с верхов очередное «чрезвычайно важное», но необязательное к исполнению, по мнению самого подполковника, указание.


Генерал Зейдлиц в очередной раз обозревал поле боя, пытаясь понять на что рассчитывал безымянный пока британский комбат. То, что техника у него устаревшая должен был понимать любой офицер, хоть как-то знакомый с боевыми действиями в Европе. Не имел боевого опыта? Возможно. Надеялся, что противник не имеет тяжeлого вооружения? Вполне вероятно. Но должен был понимать, что рано или поздно его бронированные черепахи нарвутся на полноценную оборону успевших закрепиться русских частей, а то и под фланговый удар какой-нибудь советской танковой бригады, техника в которой, даже устаревшая, сумеет свести на нет все преимущества внезапности.

Рассчитывал на что ещe? На что? На предательство иранской армии? Так еe никто всерьeз и не принимает. Персы такие союзники, что верны только сильному. Ну и щедрому. А также готовы подчиниться тому, кто ведeт разговор с ними на понятном им языке. Такие люди в штабе генерала Тюленева имеются, поэтому лояльность высших офицеров иранской армии обеспечивают заложники взятые из их семей. Сами же персы и предложили такое решение. Из тех кто служит не за страх, а за совесть. Такие есть, пусть их и намного меньше половины.

Одного иранского предательства для столь смелой операции недостаточно. Что же ещe? Банальное безрассудство? Но англичане после прошлогодних оплеух, щедро отпускаемых им генералом Роммелем, чрезвычайно осторожны в военных делах. И не полезут в драку не имея подавляющего превосходства. Разведка, в том числе и воздушная, о таком превосходстве не докладывает. Не воспринимают русских как серьeзного противника? Скорее всего. И это зря!

Генерал Зейдлиц на собственном опыте познал всю глубину этих заблуждений. В своeм почти удавшемся рывке к Варшаве. До города дойти сумели достаточно легко, а вот унести из под него ноги удалось с огромным трудом ценой потери половины ударной группировки. В чeм его и обвинили бездари из штаба, покрывающие свою некомпетентность в военном деле. Получение чинов и наград и умение воевать — это, как показала война, немного разные вещи. Можно быть прекрасным генералом мирного времени и полным профаном во время войны. Причeм, независимо от национальности и стажа службы. Русские поняли это первыми и буквально за несколько месяцев вырастили новых полководцев войны. Талантливых и удачливых. Как будто заранее знали кого именно назначать.

Зейдлицу тогда с трудом удалось вывести остатки своей дивизии из хитроумно расставленных капканов генерала Белова. Месяц назад генерал-лейтенант Белов расхваливал его, Зейдлица, действия по прорыву из Варшавского котла. Благодарил за предоставленные уроки. Это у них, у русских, традиция такая — хвалить попавших в плен вражеских генералов. Ещe со времeн императора Петра расколотившего шведов под Полтавой.

Впрочем, в плен Зейдлиц попал солдатом. Благодарность Гитлера за спасение остатков ударной группировки. Сколько бешенства излил на него фюрер германского народа, когда Зейдлиц пытался объяснить причины своего отступления. Лучше бы той встречи не было. Глядя на беснующегося Гитлера, генерал осознал, какое же ничтожество они возвели в руководители Германии.

И не надо оправдываться перед самим собой. Именно они, военные, и возвели. Достаточно было в тридцать третьем году сказать громкое нет, да и просто намекнуть кому следует, и никакого фюрера с его бредовыми идеями в канцлерах бы не было.

Зейдлиц вздохнул. Чего ворошить старое. Как говорил на той встрече генерал Белов: «Что было — то было, что сбылось — то сбылось, вернуть назад уже не получится». А жить надо.

Не вернуть ничего! Ни того прорыва с разгромом. Ни скандала с пощeчиной своему непосредственному начальнику Манштейну. Ни скорого и предвзятого суда со смертельным приговором. Ни помилования Гитлера с разжалованием в рядовые и отправкой в штурмовой батальон. Ни того позорного момента, когда руки потянулись вверх от осознания простой истины, что помирать вот именно сейчас в этой изуродованной разрывами траншее не хочется.

Нет той истины, ради которой можно умереть.

А сейчас истина, а скорее надежда на еe появление, предстала перед глазами. Нельзя сказать, что на генерала так плен подействовал. В общем лагере пробыл он всего неполных три дня. Кто-то из солдат его батальона разъяснил советскому командованию, какой именно Зейдлиц попал к ним в плен. А те решили взять управление ситуацией в свои руки. К вечеру четвeртого дня неволи бывшего генерала ждала отдельная комната казармы для попавших в плен высших офицеров Вермахта. Народа там хватало. Причeм со всеми регалиями. И Зейдлиц в своей солдатской шинели выглядел несколько странно. Удивлять своим видом старожилов лагеря, а некоторые находились там с первых дней войны, пришлось недолго, уже утром его ждала полная форма генерал-лейтенанта Вермахта, разве что без наград, которых его лишили по решению военного суда. И потянулась рутина лагерной жизни. Поначалу его из общей массы генералитета не выделяли. Дали насмотреться и наслушаться. Позволили сделать выводы и поменять мнение о некоторых хороших знакомых. Нет, людей однозначно осуждающих его за игнорирование приказов Гитлера не было. Но и тех, кто сразу мог отринуть видение солдатской шинели, в которой его привезли в лагерь, было не так уж и много. Что поделать, генералы тоже люди. И шесть человек в погонах от полковника до полного генерала обвинили бывшего, они особо подчеркнули это, генерала Зейдлица в том, что манeвр ударной группы спас «его шкуру», но обрeк гарнизон Варшавы на гибель и плен. На резонные возражения, что в противном случае подобная судьба ожидала и его людей, один из понимающих соратников по окопному сидению Первой войны грустно добавил, что «ты ведь всe равно здесь оказался».

А потом пришeл подполковник Красной армии Фок и предложил поговорить. О чeм говорить? Обо всeм. О жизни и смерти. О мудрости и глупости. О счастье и горе. Об отваге и трусости. О верности и предательстве. О фатерлянде — какой он есть, и каким ему надо стать. Говорили долго, почти две недели.

А потом генерал Зейдлиц согласился посмотреть расположение «Первой Немецкой антифашистской бригады», и обратно в лагерь уже не вернулся.

Генерал окинул линию укреплений дивизии. Это ЕГО дивизия. Его труды и его гордость. Он создал то, что на сегодняшний день является лучшей частью германской армии. Сумел взять всe лучшее, что было в Вермахте и добавить многое из армии советской. Взяв за основу штаты немецкой «лeгкой» дивизии, они со штабом изменили еe так, что она стала больше походить на механизированный корпус Красной армии. Благо возможности были.

Добровольцев оказалось столько, что выбирали только самых лучших. Танковый полк, вместо положенного по штату батальона, укомплектовали самыми новыми, из имеющихся в распоряжении советских трофейщиков, панцерами. Не стали создавать пехотную бригаду, положенную по штатам германской танковой дивизии, было предложение так поступить, раз уж количество танков соответствовало панцер-дивизии, а оставили полки в прямом подчинении комдива. По предложению русских советников уменьшили количество небоевых подразделений. А то по германским штатам около половины личного состава занимаются тыловыми делами. Пусть уж лучше боевых подразделений будет больше.

Проблемы были с артиллерией. Конечно, немецких пушек хватало, можно было и снаряды к ним найти. Но советские тыловики вполне резонно указали на то, что доставлять другие боеприпасы одной их дивизии будет немного проблематично. Тем более, что на Иранском фронте разжиться трофейными боеприпасами, как можно было бы в Европе, не получится. Часть орудий на вооружении поставили советские. Миномeты большого калибра тоже. Из оружия советского производства Зейдлиц также выпросил противотанковые ружья и крупнокалиберные пулемeты. Ну и особым подарком был тот самый самоходно-артиллерийский полк, который так впечатлил рядового Зейдлица.

Всe остальное было немецким. Проще обучать личный состав, не тратя время на переучивание. Можно выбрать именно тот вариант вооружения, который будет использоваться наилучшим образом. От лeгких панцеров, которых на складах хватало, отказались. Вернее они были, но только в разведывательных подразделениях танкового полка. Вооружали танкистов самыми новыми, из имевшихся у русских, модификациями «тройки» и «четвeрки». Получили в дивизии «штуги» огневой поддержки. Переделанный из «двоек» самоходный зенитный дивизион. Даже знаменитые «ахт-ахт» выделили. Ну и остальную зенитную артиллерию по штатам, а 2-х сантиметровые зенитные спарки даже сверх нормативов. Причeм русские советники предложили монтировать такие установки прямо на грузовиках.

Недооценивать британскую авиацию не стоило. А она рано или поздно появиться. Когда иракцы массово побегут, а произойдeт это обязательно, то англичане влезут в дело сами. И тогда зенитный зонтик над головой его полкам просто необходим.

Знаменитых «катюш» всe же не дали, но пообещали выделять их для огневой поддержки по первому же требованию. Зато части ПТО снабдили гранатомeтами, что уже было показателем доверия. Румынской армии, воюющей в Венгрии, их так и не выделили.

Была в штате дивизии даже авиации — разведывательная эскадрилья. Хотя это уже подразделение корпусного подчинения. Но Зейдлиц уверен, быть его дивизии корпусом. И в самом скором времени. Как только его солдаты к Багдаду или Киркуку выйдут, куда их русское командование направит. Тогда и приказ придeт, и другие части появятся. Формирование полным ходом идeт. Уже семь учебных полков есть. И практически боеготовая танковая бригада. Когда пленные в лагерях уяснили, что воевать им не против немцев предлагают, а создают союзные части против англичан, то количество добровольцев возросло раз в десять.

А к Багдаду он обязательно выйдет. Слово немецкого офицера дал. С такой дивизией его никто не остановит. С такой дивизией он бы и Варшаву деблокировал. Но Гитлер с Манштейном ему такой части не дали.

А русские дали. Как и врага, которого не жалко бить.

Четыре месяца назад, когда бригаду было решено переформировать в дивизию, стал вопрос о лояльности пополнения. Набрать к этому времени можно было тысяч пятьдесят, а то и больше. Но как они поведут себя в бою? Не перебегут ли на ту сторону, искупая грех «предательства», в котором их обвинил Гитлер? Не перевесит ли желание увидеть семьи? Смогут ли стрелять в таких же немцев?

Выход, предложенный русскими, решал большинство этих проблем. От похода в британские колонии вряд ли кто из бывших немецких пленных откажется. Воевать рядом с русскими против общего врага намного легче, чем рядом с ними же против своих соотечественников.

На том совещании пришли к выводу, что дивизию нужно перебросить в Азию. А там случай покажет, против кого еe повернуть. Или против Турции, если она первая нарвeтся, или против Англии, если у британцев не выдержат нервы и они решатся вмешаться в войну.

Не повезло англичанам. Судя по истерическим речам пленного английского офицера, увидеть на Иранском фронте немецкую часть, воюющую на стороне Советского Союза, в планы британского командования никак не входило. Всe же советской контрразведке удалось сохранить их переброску в тайне, а может английскому командованию подробности известны, но они просто не захотели пугать своих подчинeнных. А может всe решил тот же случай.

До самого последнего времени дивизию держали намного севернее, готовя к действиям против Турции, которую британцы медленно но уверенно заталкивали в войну с СССР. И этот бросок армии «независимого» Ирака, который никто не ждал, просто случайность. Но случайность определившую будущее его солдат и его самого.

— Генерал, ваше следующее звание валяется на берегу Персидского залива. — Такими словами закончил постановку задачи командующий Иранским фронтом генерал армии Тюленев. — Вы моя самая боеспособная часть, вам и карты в руки.

Ну что же. Если в русской армии звания распределяют таким способом, то он ничего против не имеет. Думается, что на берегу Средиземного моря валяется звание генерал-полковника. А где-нибудь на другом берегу Ла-Манша его дожидается фельдмаршальский жезл. Осталось придти и взять.


Гюнтер дождался возвращения основной группы разведки. Докладывал командир первого взвода лейтенант Мюллер, всe-таки не захотел остаться в тылу, хоть русские и предлагали ему пойти мастером на один из заводов. Тогда в октябре, узнав о решении своего командира, принял решение идти в «антифашистскую бригаду» не только Мюллер, а половина столярной мастерской, где гауптманн Шульце изображал бригадира. Большая часть из них в этом самом первом взводе, где бывший мастер-столяр и бывший фельдфебель Мюллер командиром взвода.

— Товарищ майор, по результатам разведки имею доложить следующее. — Мюллер открыл свой блокнотик и продолжил. — Танков на поле тридцать восемь. Судя по следам ушло из под обстрела ещe около десятка.

Картина становится яснее. Армейский танковый батальон трeхэскадронного типа. Только вместо медлительных, но тяжело бронированных пехотных «Матильд» или «Валентайнов», стоят на вооружении не менее медлительные но слабые и по оружию, и по защите давно устаревшие «Виккерсы» и их собратья того времени. Повезло. С «Матильдами» справиться было бы сложнее. Впрочем, «Матильд» самим англичанам не хватает. А тут официально «туземная колониальная» часть. Ей подобная техника по рангу не положена, странно, что вообще танки на вооружении, а не бронемашины. Скорее всего, более новые танки где-то в глубине страны своего часа дожидаются. Как и британская авиация, пока себя не проявившая. Не считать же таковой древний аэроплан, проводивший разведку местности перед выходом к позициям дивизии это танкового батальона англо-иракцев. Причeм, авиаразведка толком ничего разглядеть не успела, иначе эти покойники не выкатились бы так браво прямо под орудийные залпы.

— Обнаружено и взято в плен двадцать семь человек. — Продолжил доклад Мюллер. — Сопротивления не оказывали. Большая часть из них ранены, некоторые тяжело.

Гюнтер и сам видел кучку пленных, которых неподалeку от его расположения сортировал командир первой роты разведбата. Рядом с пленными образовалась кучка трофейного оружия, принесeнная разведкой. Тут же суетился врач с двумя санитарами, что было хорошим знаком. Если найдено время на пленных, значит своих раненых мало или же, на что втайне надеялось, вообще нет.

— Пленные по большей части азиаты. — Мюллер начал высказывать свои соображения по ситуации. — На европейцев похожи человек семь. Остальные явно индусы и арабы. Есть один негр. — Решил удивить своего командира лейтенант. — Но он тяжело ранен, допросить не получится.

Гюнтер по приобретeнной у русских привычке только махнул рукой. Что особенно важного может знать простой солдат или унтер-офицер, даже если он имеет экзотическую в этих краях чeрную кожу. И без его показаний ясно, что собирался этот батальон из всякого отребья, которым так богата британская империя. Почему отребья? Потому что более ценные солдаты сейчас пытаются штурмовать итальянское побережье, где генерал Роммель успешно держит оборону, ибо на вчерашний день ни одного плацдарма в материковой Италии англичанам захватить не удалось. Несмотря на все усилия итальянцев сдать британцам хоть один клочок суши.

Информация из самых верных источников. Из штаба Тюленева.

Так уж получилось, что самые приятельские отношения у Гюнтера возникли с подполковником Фоком. Тот хоть и был природным немцем по рождению, но настоящим русским по воспитанию. И это гремучая смесь национальных черт позволяла тому легко сходиться как с немцами, так и с русскими. Причeм и особых усилий предпринимать не приходилось. Всегда находилась какая-нибудь черта характера, которая быстро сводила подполковника с заинтересовавшим его человеком. Конечно, большая часть этих контактов нужна было Фоку по роду деятельности. А кроме официальной должности советника, было у Гюнтера подозрение, занимался советско-немецкий подполковник и работой на контрразведку. Одно другому не мешает, как любят говорить русские. Впрочем, Гюнтер не возражал. Ему скрывать нечего. Он своe решение выстрадал, более месяца обдумывая предложение Курта. И варварская бомбeжка жилых кварталов Гамбурга случилась тогда, когда решение было готово. «Героическое деяние авиации Его Величества» стало последней каплей, перевесившей все сомнения и колебания. Вернее, не сама бомбeжка, а бездействие Люфтваффе, которое все наличные силы гнало на Восточный фронт, позволяя англичанам уничтожать беззащитные города. При этом самолeтов для защиты заводов, принадлежащих рейхсмаршалу Герингу, хватало, а для защиты городов они не находились.

Капитализм есть капитализм. За какими бы вывесками национал-социализма он не прятался. Когда Гюнтер со своими солдатами прибыл в антифашистскую бригаду, Курт Мейстер, который был особым человеком в бригаде — из политического руководства, нашeл время для разговоров со своим бывшим командиром.

«Что получится, если скрестить ужа и ежа?» — Курт задавал абсолютно бессмысленные с точки зрения практичного немца вопросы.

Как можно совместить несовместимое? Гюнтер в ответ просто пожал плечами, признавая невозможность ответить.

«Полметра колючей проволоки!» — Поразил не менее бессмысленным ответом своего бывшего командира гауптманн Мейстер. А далее с цифрами, фактами, примерами из личной жизни, и жизни Гюнтера, пояснил, что попытка скрестить социализм, которого так желал рабочий люд, с национализмом, который был просто необходим буржуазии, родила новую, жуткую разновидность «народного капитализма», где от народа теперь требовали не только лить пот на заводах, по-прежнему принадлежащих буржуям, но и с радостью проливать кровь за прибыли этих кровососов. А те, кто не желал этого делать, становились «предателями нации», которых нужно в концлагеря спровадить. Та самая колючая проволока, получившаяся при смешении несовместимого.

Вообще, с Куртом было интересно разговаривать. Жаль, что он ушeл в разведку, но предоставил равноценного собеседника, познакомив своего бывшего командира с подполковником Фоком. Вернее, знакомство состоялось само по себе, а вот дружеские отношения завязались благодаря Курту.

Фок вчера и поведал о делах в Европе. Из его рассказов выходило, что взяться большим силам англичан в Азии просто неоткуда. Большая часть войск у них в Австралии завязла. Вторая по силе группировка Италию штурмует, пока без особых успехов. В самой Англии немалая армия стоит в ожидании, «когда Германия достаточно ослабнет». Ну и колониальные войска по всей необъятной империи. Вот и выходит, что ничего серьeзного для Ирака остаться не могло, за исключением северных районов, где добывают нефть. Разве что всю Африку оголить? Возможно, но мало вероятно. Вряд ли азиатская пустыня Южного Ирака ценнее африканской пустыни Ливии или Туниса. Хотя, Фок намекал, что в этой самой пустыне есть самая большая ценность нынешнего мира — нефть. Причeм в таких количествах…

Гюнтер поднялся, дал знак Мюллеру следовать за собой. Пришло время ознакомиться с результатами допроса офицеров. Большой надежды на серьeзную информацию не было, но всe же.

Сомневался в информированности британца Гюнтер зря. Господин подполковник Джексон, а он оказался именно в этом звании, знал очень много, но не в военной области. Ибо оказался не командиром батальона, в чeм немецкие офицеры не сомневались, а «координатором национально-освободительного комитета Ирана»! Именно так! И с его слов получалось, что несколько часов назад иранские войска подняли мятеж, целью которого было «освобождение народа Ирана от оккупации иноверцев». А неудачливый батальон составлял авангард иракской дивизии, которая должна была поддержать этот мятеж. Но эти «арабские мерзавцы» сбежали с поля боя при первой же возможности, оставив их батальон один на один с противником.

Осталось только поудивляться столь искреннему возмущению британского подполковника. Действительно, почему арабы не захотели умереть за интересы Британии? И года не прошло с тех пор, как белые английские господа бомбили и расстреливали из орудий этих же самых солдат, которых теперь обвиняют в предательстве. А они до сих пор об этом не забыли!

Хотелось посочувствовать британцу. Наверняка, иранцы столь же рьяно выполняли его предначертания как и арабы. Нет, то что восстание попытаются поднять, Гюнтер не сомневался. Жадность иранских офицеров общепризнанна, как и щедрость англичан, не жалеющих денег на всякие восстания, революции, освободительные движения в тылу своих недругов и друзей. Сомнение в том, что иранцы пойдут не только до конца, а хотя бы до середины пути. Как только вблизи расположения взбунтовавшейся части появятся русские танки, аскеры сложат оружие, а генералы убегут в направлении ближайшей границы, прихватив с собой не только деньги полученные от англичан, но и дивизионную кассу. Хорошо если не ограбят при этом всю округу. А могут и не поднять мятежа, а просто взять деньги. Не пойдeт же «координатор национально-освободительного комитета Ирана» в суд с иском на нерадивых бунтовщиков. Пугаться данной новости не стоило.

А вот то, что поведал англичанин дальше, было намного серьeзнее.

Оказавшийся на допросе подполковник Фок, скромненько сидел в стороне не мешая англичанину рассказывать то, что могло спасти его жизнь, но когда британец по третьему раза повторил одно и то же, Фок решил вмешаться.

— Почему наступление началось именно сегодня? — Задал он вполне невинный вопрос и неожиданно для Гюнтера и остальных немецких офицеров вогнал британца в ступор. За датой начала операции крылось что-то большее, чем очередная британская гадость соседям.

Подполковник явно не хотел говорить. Сослался на то, что не обязан отвечать на вопросы, не касающееся его лично. Вспомнил женевскую конвенцию о содержании военнопленных, как будто не англичане подтирались этой самой конвенцией при каждом удобном, а самое важное выгодном для них случае.

Тогда Фок нудным до невозможности голосом пояснил британцу, что данная конвенция к нему отношения не имеет, так как господин Джексон, если конечно это его настоящее имя, является не военнопленным, а шпионом. А шпионов во всeм мире согласно давней традиции, зародившейся в английском королевстве, попросту вешают. Конечно, найти положенный для этого дела, согласно той же традиции, вековой британский дуб в данном случае невозможно. А на пальме вешать не совсем удобно. Но для господина Джексона могут найти очень хороший ствол артиллерийского или танкового орудия, о чeм он, подполковник Фок, как имеющий власть для этого, немедленно распорядится.

Посылать труса в разведку нельзя. Испугается и погубит всех. Даже рядовым солдатом. Ну, а трусливый мудак в начальниках опасен втройне.

Мистер Джексон храбрецом не был. И прекрасно понимал это. Да, и не приходилось ему по роду его основной деятельности проявлять храбрость. Не было необходимости. И в это чeртово наступление он не должен был идти!

Другое дело, что трусом был не только он, но и те, кто имел право отдавать приказы ему. Большим начальникам отправляться в тыл к русским было страшно, и они отправили подполковника Джексона, который был пригоден только для того, чтобы проводить анализ собранной информации для отправки в Лондон. Но никак не для танковых рейдов по тылам противника.

Было не просто страшно, было страшно до ужаса и онемения всех членов. Больше всего пугала неспособность языка выдавить что-то осмысленное. Подумают, что не желает он говорить, выведут и повесят! А он просто не может!

Британец плыл. Ещe немного и он хлопнется в обморок. Гюнтер брезгливо поморщился. Даже приглашать не выход не потребовалось. И чего такие люди идут в офицеры? Махнул рукой Мюллеру, тот снял с пояса фляжку и протянул англичанину. Тот вцепился в неe двумя руками, но больше ничего осмысленного сделать не смог. Пришлось отбирать фляжку обратно, отвинчивать крышку и протягивать вновь.

Подполковник Джексон сделал два крупных глотка и замер с выпученными глазами, чуть не уронил фляжку, вовремя подхваченную Мюллером, и закашлялся. Гюнтер с осуждением покачал головой. Таскать в фляжке спирт — это уже перебор. Это слишком по-русски. В дивизии итак вторым языком команд становится русский, из тех слов, которые в орфографических словарях не пишут. Осталось завести дрессированного медведя и научить его пить водку прямо из самовара, занюхивая выпивку мохнатой лапой. Получится картина из пропаганды доктора Геббельса, а не боевое подразделение Народной армии новой Германии.

— Так почему наступление началось именно сегодня? — напомнил свой вопрос подполковник Фок.

— Для того, чтобы совпало время с началом наступления турецкой армии. — Джексон смог справится с парализующим его ужасом и выдать ту часть информации, которая разглашению не подлежала ни в коем случае. Пусть ублюдок Смайлс, засунувший его в эту операцию вместо себя, попытается осудить чужую трусость. Сам-то дальше Багдада никуда не выезжал. — Сегодня утром турецкая армия должна начать наступление на двух участках фронта. На каких именно — не знаю.

Джексон стремительно пьянел и столь же стремительно успокаивался. Ну чего такого сверхсекретного он рассказал? Турки должны были начать операции четыре с половиной часа назад. Скоро эти русские, переодетые немцами, а может быть настоящие немцы узнают всe сами. От своего командования. А он останется жить!

Подполковника Фока выданная британцем новость немедленно подбросила в воздух.

— Майор, я в штаб. — Фок надел фуражку, привычным движением профессионального военного одeрнул китель, указал пальцем на британца. — А из этого вытрусить все подробности, вплоть да фасона кружев на панталонах шлюх в борделях Багдада.

Дополнение было сказано по-русски. Офицеры и переводчик поняли, а британцу уточнение знать не обязательно. А то ограничится именно пересказом о прелестях багдадских жриц любви.

Гюнтер ухмыльнулся, всe-таки в русском юморе есть своя прелесть. Он позволяет говорить о серьeзных вещах так, как невозможно в немецком, и даже польском. Только успеет ли пленный англичанин ответить на его вопросы. Уж слишком быстро он начал пьянеть. Сто граммов спирта — это для русских разогрев перед пьянкой, пришлось убедиться этой зимой, а британец как бы не всю дневную норму принял.


Внеочередное совещание штаба дивизии собрали часа через два. Когда окончательно прояснилась обстановка как в Иране, так и на других частях бескрайнего фронта войны.

Начштаба дивизии полковник Шварценберг был немногословен. Мятеж иранские генералы действительно подняли, но вот успехи данного мероприятия не впечатляли. Быстро захватили в плен русских советников и лояльных Советскому Союзу офицеров, хорошо хоть хватило ума никого не убить. Довольно оперативно взяли под контроль близлежащие города и селения. И согласно священной азиатской традиции никуда не торопиться, стали ждать ответного хода советских войск. Что в данной ситуации больше устраивало командование Иранского фронта. Пока персы будут пить чай и делить портфели в будущем правительстве, мятеж потеряет всякий смысл. Хотя был ли он смысл с самого начала? Для удачного мятежа нужен единый руководитель, а, судя по всему, иранские генералы до сих пор о самом важном — то есть кто будет министром обороны — так и не договорились. И не договорятся. Не успеют.

Генерал Тюленев мгновенно развернул в сторону взбунтовавшихся частей танковые и мотострелковые бригады. Отправил авиацию на разведку и первую бомбeжку — листовками. Если персидские офицеры ещe не успели обкуриться опиумом, то намeк поймут. Если понимать не захотят, то у армии Ирана появятся новые генералы и полковники.

Это были плюсы ситуации. Из минусов — 76 танковая бригада, которая должна была усилить удар «Первой немецкой антифашисткой дивизии», развeрнута на Керманшах. Вразумлять иранцев, которым захотелось умереть за британские интересы.

Генерал Зейдлиц осмотрел своих офицеров. Решение он уже принял, стоит сказать о нeм и все сидящие за этим столом, без исключения, отправятся выполнять приказ. Но согласно введeнной не так давно традиции, подсмотренной у русского флота, все присутствующие имеют право высказаться. Начиная с младшего по званию.

— Майор, ваше мнение? — Зейдлиц посмотрел на командира разведки дивизии.

— Товарищ генерал, я думаю, что нам нужно начинать наступление. — Гюнтер поднялся со своего места. — Конечно, частей усиления мы лишились. Но знает ли об этом противник? Из допросов пленных следует, что они вообще о существовании нашей дивизии понятия не имели. Тем более не знают наших боевых возможностей. — Гюнтер остановился, слушали его внимательно и перебивать никто не торопился. — У нас по сути дела — механизированный корпус. Русские подобными частями не такую оборону взламывали. И это на Германском фронте. А тут туземные дивизии. В крайнем случае англичане. Неужто мы хуже панцер-дивизий Роммеля.

Гюнтер сел на место, поправил воротничок, который стал тесен и давил на шею, прислушался к дальнейшему опросу. Начальник артиллерии. Начальник связи. Начальник оперативного отдела. Командиры полков. Начальник штаба дивизии. Большинство за.

— Товарищи офицеры! — Все встали.

Зейдлиц чувствовал радостный подъeм. На Багдад!

— Благодарю вас за высказанное мнение. А теперь — слушай приказ! Дивизия начинает наступление силами своих полков, при поддержке семнадцатой горно-кавалерийской дивизии, а также выделенного нам дивизиона реактивной артиллерии. С воздуха нас будут прикрывать…

Гюнтер почувствовал как в душе разгорается боевой азарт. Слухи бродящие по дивизии говорят, что генералу пообещали следующее звание за выход к берегу Персидского залива. Посмотрим не найдeтся ли там звания подполковника для майора Шульце. Уходя на войну, Гюнтер пообещал Лотте, что вернeтся генералом. Есть шанс выполнить обещание.

25 мая 1942 года Зеленоград

Я по совести указу
Записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топливо до цели.
Ну, а цель она в прицеле.
И я взять еe сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе
Погибать так за идею.
И вхожу я в свой последний вираж.
А те, которые на цели,
Глядя ввысь оцепенели.
Знают, чем грозит им мой пилотаж.
Андрей драл глотку, благо стены у бункера толстые, как и потолки, и наружу вряд ли просочиться хотя бы шорох из его вокальных развлечений. Пел песни, хотя дико хотелось просто выть. На Луну, если она сейчас видна в небе. Но до неба полтора метра бетона и сколько-то грунта. Сколько неизвестно, ибо это сооружение строили без его ведома. До последнего времени ему и в голову не могло придти, что где-то в пределах городского периметра Зеленограда присутствуют неизвестные ему подземные сооружения. Удивил друг Витя, удивил.

Хотя, какой он друг после такой подставы?

Какой, какой? Самый настоящий. Готовил это убежище для глупого иновремянина, не понимающего всех опасностей данного мира.

Тогда, неделю назад, стало окончательно ясно, что охота открыта по-настоящему, что на этот раз, ввиду невозможности отловить «красного зверя», дана лицензия на его отстрел. То, что желающие найдутся, под сомнение не ставилось с самого начала. Но количество желающих превысило даже самые мрачные ожидания. Размер диверсионной группы, устроившей охоту на их кортеж, удивил даже Витю. Всякое видел генерал Зайцев, особенно в середине двадцатых на польской границе, но количество и «качество» нападавших превзошло самые мрачные его ожидания. Если уж ради такого дела откопали из загашников Казимира, числившегося расстрелянным более трeх лет, то становилась понятно, что игра пошла «козырями» немалого достоинства. Вряд ли бывший соперник по несчастной любви «случайно подвернулся под руку» в последнюю минуту.

Уходили с той дороги по-боевому. С передовым и тыловым охранением. С двумя охранниками в бронежилетах, прикрывающими с боков ставшего бесценным полковника Банева. С петлянием по лесным дорогам и постоянным наблюдением за небом. Витя на полном серьeзе ожидал авиационную штурмовку. Наверняка знал что-то этакое, о чeм не захотел говорить ни тогда, ни во время своего следующего приезда, когда привeз в бункер остальных достойных быть спрятанными именно в этом месте.

Хотя, Андрею было в тот момент не до разговоров. Голова гудела как бубен ужравшегося мухоморов шамана. Приложило комком земли его нехило, если бы не каска, то вполне возможно, что и с летальным исходом. А так, погудел казан пару дней и успокоился по причине отсутствия мозгов в предмете, называемом по ошибке головой данного индивидуума, широко известного в узких кругах как полковник Андрей Банев.

Андрей был зол. Прежде всего, на самого себя. «Демиург хренов», спаситель человечества. Самовлюблeнный болван, решивший, что он умнее всех, раз уж видел возможное будущее этого мира. Всеведущий и Незаменимый.

О незаменимости можно, конечно, и поспорить. А вот о всеведении, то это просто лажа, стопроцентная и бесспорная.

Мир таков, какой он есть! И ничуть не такой, каким мы его себе представляем!

Сколько есть людей, столько и миров. И ни один из них с объективной реальностью, данной нам в ощущениях, не совпадает. Кто-то понимает эту реальность больше, кто-то меньше, но никому не дано еe объять целиком.

Андрей отложил гитару, чего-то его в философствование тянет. Наверное, отошeл от первоначальной обиды и осознал ту простую истину, что… Витя всe-таки прав. И по-хорошему нужно было упрятать его, Андрея Банева, в этот бункер ещe два года назад.

Но там, на самом верху, куда нужно глядеть задрав голову высоко в небеса, пришли к выводу, что забавно будет половить на живца крупную рыбу, известную под именем английской разведки. Ибо только она заслуживает столь изощрeнного способа лова. Всех остальных можно банально загрести неводом, или поймать на мормышку слухов или полуправды. Эта же хитрющая щука «сикрет сервис» сама кого угодно обманет и продаст. Как говорили во времена инженера Банева — разведeт и кинет. Не со стопроцентным успехом, конечно, это не Голливуд а его неистребимым Джеймсом Бондом, но соотношение успехов и провалов у британцев всяко получше, чем у других мировых разведок. Не считая несуществующий пока Моссад, на который работала еврейская диаспора всего мира. И головную боль и «зубовный скрежет» разведок капстран Западной Европы легендарную «штази» Восточной Германии.

Кто именно дал распоряжение на такую «рыбалку» — сам Верховный или хватило решения одного Лаврентия Палыча — ни Витя, ни тем более Андрей с Сашкой не знают. И не узнают никогда. Такие решения бумажных следов не оставляют, ими в мемуарах не хвалятся по той простой причине, что люди имеющие право на такие решения мемуаров не пишут. Мемуары пишут их непутeвые детки, которым не хватает ума держать язык за зубами.

А всякое «гуано» из журналистов и историков потом старательно исследует эти жизнеописания в надежде отыскать очередное тeмное пятно и раздуть его до размеров навозной лужи.

«Грешен есмь ибо человек!» Так любил говорить отец Георгий, обнаружив очередную человеческую глупость или подлость. Жаль только, что поступать таким образом приходится слишком часто.

По намeкам Вити, работал на МИ-6 кто-то с таких верхов, что взять его за жабры можно только с прямого позволения Верховного. А тот такие решения привык принимать только после предоставления неопровержимых доказательств. Это ведь не тридцать седьмой год, когда «били по площадям» боясь не успеть, а потом хватались за голову от осознания того, что натворили. Сейчас данный товарищ должен быть уличeн такими неопровержимыми доказательствами, чтобы от их лицезрения у него немедленно возникло желание достать свой именной маузер и застрелится десятью выстрелами в голову. Или в сердце. А после опечаленная редакция «Правды» поведает всей стране, что «не выдержало сердце ещe одного верного ленинца». Или сталинца? Как сейчас принято оформлять подобные статьи?

За два года нахождения здесь Андрей так и не выработал привычки читать передовицы газет. Не верил газетам и телевидению в своe время, не научился этого делать и сейчас. Предпочитал слушать радио, которое тоже не эталон честности, но в эфире водятся и другие станции, которые можно послушать и сравнить. Какая никакая, но всe же замена Интернету. Проблема в том, чтоязыки знать надо, или держать под рукой переводчиков. С немецким проблем нет. Сашка в этом же бункере сидит, переводит. Английский на самом Андрее. А Ирина оказывается французский учила, так что общий смысл фраз понять и перевести может.

Информации вполне достаточно чтобы понять главное — ни хрена не понятно!

Нет самого важного! Объективного и осведомленного источника информации, который покажет пальцем в то место, где нужно слушать или читать очень внимательно, и отметeт то, что никакого интереса не представляет.

Виктора не хватает. Генерал Зайцев целую неделю чистит авгиевы конюшни московских наркоматов, выхватывая из своего плотного графика немного времени для вечернего звонка с проверкой охраны их объекта. Самому Андрею ни разу не звонил. Наверное опасается, что не сможет отказать и придeтся отвечать на вопросы. А отвечать не хочется. Или пока нечего.

Прозвучал осторожный стук в дверь. Ирина, угадал Андрей. Сашка, когда ему приспичит поговорить, просто тарабанит в дверь ногами. Андрей повернул штурвал, открывая кремальеры двери. Витя не мелочился, оборудовав бункер корабельными дверьми, хорошо хоть с подводной лодки не поставили. Андрею с Сашкой без разницы, а вот Ирине с еe животом было бы проблематично протискиваться в круглую дверь.

Газовых атак опасался что ли? Впрочем, на фоне событий недельной давности эти опасения уже не кажутся шизофренией.

Ирина перешагнула край двери, придерживая руками живот. Андрей подхватил еe за плечи и довeл до кресла, где она и устроилась, примяла оставшиеся с прошлого еe посещения подушки и произнесла.

— Спой ещe, а то я не всe расслышала.

После признания в своей иновременности Андрею пришлось ознакомить жену со многими вещами. А интересовало Ирину многое. Прежде всего то, о чeм он понятия не имел. Как будет развиваться женская мода? Нет, общие тенденции Андрей естественно помнил, но вот частности, которые и интересовали жену, он не знал совершенно. Ну и много других тем, о которых он имел весьма смутное представление. А женщинам так хочется это знать. А мужчинам так неприятно вести разговор об «этих глупостях».

Слава родной коммунистической партии, что в этом времени подобные разговоры считаются буржуазным пережитком и мещанством, а то неизвестно, как бы Андрей выпутывался из данной темы. А так отделался лeгким порицанием и наказанием в виде пения песен.

Песни Ирина любила. Некоторые заставляла повторять, некоторые заучила наизусть и с превеликим удовольствием пела сама, некоторые не понимала, но петь не запрещала. Каждая новая песня спетая мужем была событием, а в последнюю неделю просто праздником. А чем ещe заниматься в подземелье, даже столь комфортабельном.

Бункер Витя готовил на гораздо большее количество народу. Вполне возможно, изначально подразумевался запасной командный пункт, но потом его превратили в этакий ковчег, в котором можно переждать немалый промежуток времени. И весьма комфортно в понятиях этого времени. И спальни, и санузел, и душ, и столовая. Кабинет для Андрея с Сашкой с приготовленной документацией по третьей ЭВМ. Та же самая гитара и то знак заботы. Особо порадовал радиоприeмник с выведенной наружу антенной. Брал большинство европейских столиц, жаль только переводить тот же Мадрид или Рим было некому.

Андрей вновь запел на этот раз вполголоса, Ирина прислушалась к словам, пытаясь выстроить в голове реальность чужой войны, на которой можно было вот так запросто лететь в один конец с единственной целью — погибнуть, прихватив с собой побольше врагов.

«Парашют оставлен дома

На траве аэродрома,

Даже, если захочу не свернуть.

Облака перевернулись,

И на лбу все жилы вздулись,

И сдавило перегрузками грудь.

От снарядов в небе тесно.

И я пикирую отвесно.

Исключительно красиво иду.

Три секунды жить осталось

И неважно что так мало,

Зацветут ещe мои деревья в саду.»

Глаза у Ирины расширились, она подалась вперeд. В это время люди отзывчивее на чужую боль. И на чужой подвиг, даже если его совершает враг.

«Не добраться им до порта,

Вот и всe — касаюсь борта.

И в расширенных зрачках отражeн

Весь мой долгий путь до цели,

Той, которая в прицеле.

Мне взрываться за других есть резон.

Есть резон своим полeтом

Вынуть душу из кого-то,

И в кого-то свою душу вложить.

Есть резон дойти до цели,

Той, которая в прицеле.

Да потому что остальным надо жить.»

Песня закончилась, Андрей прижал струны рукой и услышал совершенно удивительный вопрос.

— Это ты про себя пел?

Андрей замер — такой взгляд на ситуацию ему в голову не приходил. Ирина ждала ответа, а сказать ему было нечего. Не чувствовал он себя смертником, главной задачей которого было утащить за собой побольше врагов.

Выручил Сашка. Зевая так, что была опасность вывихнуть челюсть, он зашeл в кабинет, уселся верхом на свой стул и пояснил.

— Камикадзе — японские лeтчики-смертники.

Теперь Андрею пришлось удивляться. Песню эту он ещe не пел, слово не упоминал, да и появиться камикадзе вроде бы время не приспело. Японцы, кажется, пришли к этой идее году к сорок четвeртому. Выходит, что и на востоке мир поменялся быстрее, чем думалось.

— Вчера ночью в новостях рассказывали, что японцы атаковали английский авианосец таранами самолeтов. — Подтвердил его выводы Сашка. — Там слово и упоминали.

Сашка слушал радио половину ночи, пытаясь найти в эфире ответы на главный вопрос — что именно происходит и когда наружу? Главного ответа всe не было, но периодически попадались вот такие подарки, показывающие, что мир поменялся, поменялся неотвратимо. И вернуть его назад в прежнее состояние не получится, даже если убить их с Сашкой. Придeтся половину страны отправить в небытие, ибо люди ощутившие себя победителями вернуть ход событий в прежнее русло не позволят. Как бы не хотелось это сделать мировому правительству, а Андрей больше не сомневался в его существовании. Просто в это время у данной организации нет того всепроникающего влияния, которое пришлось познать бедной России в конце двадцатого века. Следовательно, нужно ломать ему хребет именно сейчас, пока оно, это правительство, не поставило под контроль большую часть государств мира.

Или уже поставило? И они просто опоздали? Верить не хочется, но вспыхнувший мятеж, второй за полгода, заставляет очень сильно сомневаться.

Сашка протянул руку и включил радиоприeмник. Собственно говоря, ради него они и собирались в этом кабинете, который должен был быть центром управления командного пункта, а стал рабочим местом для их небольшой компании. Всего три человека, не считая охрану, являющуюся одновременно и обслуживающим персоналом. Куда Витя дел остальных, оставалось только догадываться. Родители Сашки и Ирины, Алeнка, Сашкина невеста Маша, композитор Петров, главный инженер по конструированию вычислительной техники Чистяков. Все они истины не знали, конечно, но догадывались о многом. Да и как не возникнуть догадкам, когда каждый день видишь столько странностей, что поневоле вопросы появятся. Они и появлялись, просто на большинство этих вопросов можно было не отвечать сославшись на секретность и государственную тайну. По некоторым удавалось просто отшутиться. А самые сложные и трудные из них не возникали по той причине, что у близких к Андрею и Сашке людей хватало ума эти вопросы не задавать.

Прогрелись лампы, радиоприeмник торжествующе захрипел и выдал несколько аккордов. Андрею далеко до Петрова, которому данного обрывка хватило бы для определения музыкального произведения и автора. Но даже ему понятно, что слышит он классическую музыку, а опыт жизни при Советском Союзе просто кричит — слышишь оперу или смотришь балет по центральным каналам телевидения и радио — в государстве что-то не в порядке. Но в тоже время данное событие значит, что государство контроль над ситуацией ещe не потеряло. Иначе какой-нибудь комитет спасения народа от остатков разума вещал бы об очередной революции призванной «привести страну в светлое будущее непонятного изма».

Это наихудший вариант. А может быть и нет. Может быть, наихудшим исходом станет тихий дворцовый переворот, когда все атрибуты прошлого на месте, а новые власть имущие уже продали страну с потрохами. Как и произошло во время проклятой «перестройки».

Как всe же не хватает Виктора с его пусть урезанной, но правдивой информацией.

Неожиданно нудная опера прервалась и какой-то молодой голос сообщил, что «сейчас будет передано важное сообщение». Полуминутная тишина и раздался столь привычный советскому народу голос Левитана.

«От советского информбюро».

Андрей разочарованно переглянулся с Сашкой. Похоже обычная фронтовая сводка, которые никто не отменял, и выходили они строго вовремя. Настолько вовремя, что можно часы сверять. Но вместо привычного «в истекшие сутки на фронтах…», главный диктор советского радио произнeс «наша страна понесла невосполнимую утрату…».

Время замедлилось и тишина в бункере стала просто звенящей, а Левитан не торопился с продолжением. «Трагически ушли из жизни верные сыны нашей Родины…».

Ну! Кто!

Левитан начал перечислять имена, должности, заслуги, степень и горечь утраты, века памяти, которых удостоятся эти великие люди. А Андрей тихо охреневал от его речи. Не то, чтобы он не верил в возможное участие этих людей в мятеже. Но количество! Но качество! Но регалии! И всех сразу?

Наконец-таки перечисление закончилось и Андрей понял, что пропустил самое главное — как это произошло? Но услужливая память подсказала, что в начале речи упоминалась авиакатастрофа.

А потом пришли сомнения. Некоторые люди в этом списке были явно лишними. Даже исходя из логики «подгрести всех врагов под одну гребeнку». И самое главное несоответствие — не мог Всесоюзный староста Калинин быть заговорщиком против Сталина! Не мог и всe! Как и Микоян. Хотя, этого могли просто замести за недостаточную быстроту выбора правильной стороны. Пусть и существовал анекдот про Микояна пробирающегося между струйками дождя и умудряющегося оставаться сухим, могли не дождаться когда премудрый Анастас обогнeт очередное препятствие.

Могли прихватить за компанию. Как и кое-кого ещe. Того же самого Андреева. Самого тихого и незаметного из нынешнего состава Политбюро, практически не оставившего следов в последующей истории, но от этого не менее важного и значимого.

Стоп. А почему он решил, что здесь перечислены только представители заговорщиков. А если это общие потери? Тогда всe становится понятным.

Но кто с какой стороны? Как же не хватает Виктора!

Так, перечислим ещe раз. Каганович, Калинин, Микоян, Андреев. Это личности первого ряда, члены Политбюро и особы приближeнные к телу вождя. Этих все обязаны знать. Все, в том числе и Андрей.

Парочка фамилий, которые на слуху, но столь широкой известности эти люди не имеют. Шверник, Землячка. И ещe пару десятков фамилий, которые Андрею практически не знакомы. Не приходилось ему с ними сталкиваться по роду своей деятельности. И в памяти прошлой жизни их не было, следовательно ничего выдающегося ни хорошего, ни плохого в его версии истории они не совершили. Но оказывается что-то значили в истории сегодняшней. А какой стороне они служили в данном деле, простому человеку, и Андрею в том числе, совершенно не понятно.

Однако количество на целый самолeт. Это все? Или менее значимые фигуры спишут по другим статьям. Дорожные аварии, сердечные приступы, несчастные случаи на производстве. Даже героическую гибель при посещении линии фронта. Странно, при подавлении августовского мятежа правду, пусть и сильно обрезанную, всe-таки сказали. А сейчас всe списывают на авиационную катастрофу. Не хотят светить проблемы в верхах? Или очень понравился случай с Хрущeвым и Жуковым? Грякнулся самолeт о землю и все проблемы с данными людьми исчезли, кроме торжественных похорон и проникновенных речей на этих мероприятиях. А как оно было на самом деле, знает так мало народу, что вероятность всплывания правды минимальна.

И вообще — что такое правда? Правда это не то, что было на самом деле, а то, во что верит большинство народа. А задача государства эту самую правду сформировать.

А потом люди сравнивают эти самые правды разных государств и просто охреневают от того, насколько различаются оценки одного и того же события.

Здесь будет то же самое. Разве что заклятые западные друзья опубликуют свою версию событий. Если захотят светиться. А уж английские уши из этого мятежа торчат во все стороны. Что в августе, что сейчас в мае. Может быть, уже и посольство высылают.

Раздумья Андрея остановил основательный толчок в бок. Сашка кивнул в сторону радиоприeмника, показывая, что стоит послушать продолжение новостей. А новости были не менее удивительными. Левитан сообщил о нападении английских войск на «дружественный Советскому Союзу Иран». Кратко рассказал о боях на ирано-иракской границе, о том, что британский агрессор отброшен от границы на всех направлениях, что Советский Союз требует от Великобритании объяснений по поводу данного инцидента.

Андрей не был настолько великим знатоком дипломатического языка, чтобы оценить весь смысл сказанного, но одно было понятно — Англии пока оставляют лазейку, не называя конфликт войной, а дав ему более мягкую формулировку инцидента. Захотят в Лондоне пойти на попятную, возможность для этого заготовлена. А вот захотят ли?

Следующее сообщение было всe из той же когорты новостей, варьирующихся от плохих до очень плохих. Как заявил Левитан, Турция напала на Болгарию. И здесь та же двойственность. Турцию усиленно заталкивали в войну с самого начала боевых действий в Европе. Турки столь же усиленно сопротивлялись. Наконец-таки их додавили, что вполне ожидаемо. Но вместо удара по Закавказью, что просто напрашивается по логике развития войны, турецкие генералы полезли в Европу. Что это, дурость или подстраховка? Типа, мы не хотим с СССР воевать, в конфликт с Красной армией не вступаем, следовательно и бить нас не за что. В корне неправильная постановка вопроса. Было бы кого, а за что бить всегда найдeтся. Тем более, после перевооружения начала этого года у болгарской армии у самой найдeтся чем встретить вековых врагов. Насколько помнится Андрею, процентов тридцать-сорок трофейного немецкого вооружения досталось как раз болгарам. В том числе и танки с авиацией. Тридцать лет назад турки уже отгребли по полной от бывших рабов, самое время повторить урок ещe раз. Чтобы не забывался.

В Европе без особых перемен. Встречные танковые бои под Берлином. Бои местного значения под Гамбургом. И не прекращающиеся разведки боем под Лейпцигом. Фронт практически стал. У наших войск не хватает сил продавить сформировавшуюся за последние дни оборону. Но и немцы отбросить назад обескровленные в наступлении советские дивизии тоже не могут. Ватутин дошeл со своими дивизиями до окрестностей крупнейшего порта Германии, но продвинутся дальше не смог. Немецкие войска упeрлись намертво, прекрасно понимая чем может закончиться для Вермахта потеря столь важного города. Аналогично и у Рокоссовского под Лейпцигом. Четыре недели наступления сожрали все ресурсы этих фронтов.

Но вот чего ждeт Конев под Берлином? Большинство его армий даже с места не сдвигалось. Если не считать маневров танкистов, которые водят непонятные хороводы на северном и южном флангах Берлинской группировки. Не могут прорваться? Или просто имитируют наступление? Нет решения брать Берлин, перебросили бы несколько корпусов Центральному фронту Рокоссовского. Тот, наверняка нашeл бы им применение.

Кажется, ждали когда случиться этот мятеж. Но какой в этом смысл?

Первой радостной новостью стало окончательное окружение Будапешта. Блокированная в нeм немецкая группировка потеряла последнюю дорогу, связывавшую еe с остальными войсками группы Армий «Юг». По словам Левитана около восьмидесяти тысяч. Серьeзная группировка, если пытаться еe в лоб штурмовать. А если блокировать и дальше идти. Сколько окружeнные дивизии без снабжения продержаться смогут? Паулюса в Сталинграде в своe время на два с половиной месяца хватило. Но тогда Рейх был на подъeме и надежда на окончательную победу не умирала даже в последние дни обороны. А сейчас? Захочется ли помирать, когда поражение невооружeнным глазом видно.

Помирать, впрочем, не хочется никому и никогда. Ни осаждаемым, ни штурмующим. Если есть надежда, взять гарнизон Будапешта измором, то скорее всего так и будет.

А Левитан продолжал радовать. Норвежская группировка, отрезанная от основных путей снабжения неделю назад, прислала парламентeров с предложением прекращения огня. Командование Северного фронта предложение приняло. После приказа из Москвы естественно, штаб фронта не имеет полномочий для принятия таких решений. А вот немцы решали сами, вряд ли Гитлер позволил бы прекратить боевые действия. Конечно, это ещe не сдача, но хоть что-то. Посидят остатки армии «Заполярье» в окрестностях Тронхейма до эвакуации, что мало вероятно, или до капитуляции Германии, что более возможно, и им честь, и нам солдат в землю не укладывать.

Ещe бы парочку таких перемирий на других участках фронта, где дивизии Вермахта в безвыходном положении. Но не всe коту масленица. Фон Клюге сдавать Восточную Пруссию отказывается. Понял, что штурмовать его не собираются и решил выставить себя непобедимым полководцем. Будет в мемуарах писать, что «меня не победили, я по приказу оружие сложил». Ну и чeрт с ним! В атаки его солдаты не ходят и ладно. Наши тоже активности не проявляют. Только поляки упрямо Данциг штурмуют. Горит у ляхов в заднице, хоть одну победу самостоятельно достичь. Польский гонор он такой. От него нет спокойного житья ни самим полякам, ни их соседям.

Малиновский взял под контроль всю материковую Грецию вплоть до Пелопоннеса. Штурмовать Фермопилы не решился. Ну и правильно. Ещe один «вооружeнный лагерь военнопленных», взятие которого стратегической необходимости не имеет. Главное, что на другие фронты перебросить эту группировку никак не выйдет. Разве что в Италию к Роммелю. Ну, такое решение приветствуется. «Лис пустыни» решил проявить характер и показать англичанам кто в доме, то есть Италии, хозяин. Активно учит британских Томми основам плавания в Мессинском проливе. Четыре десанта обратно в море сбросил. У Андрея подозрение, что Чуйкова с его дивизиями специально у северной границы Италии придерживают. Чтобы у Африканского корпуса было время с англичанами поквитаться за Северную Африку.

Хотя, если наступление турок с немцами согласовано, то пелопонесской группировке самое время на север ударить. Но ведь Фермопилы не только замок в Пелопоннес, но и из него тоже. Триста человек, конечно, не хватит, это не времена царя Леонида, но одной дивизией можно блокировать этот участок до самого конца войны. А остальными войсками турок навестить. Сколько там до Дарданелл? Самое время их перекрыть. А то некоторые лондонские джентльмены, которые полные хозяева своего слова — захотели дали, захотели обратно забрали, намeков не понимают. А проливы, где бы они не находились, главная болевая точка англичан. Стоит только появиться намeку на перекрытие любого из них, так британские газеты начинают вопить так, будто Англии уже верeвку на шею накинули.

До полноценной удавки, то есть перекрытия окружающих Великобританию проливов, хотя бы Ла-Манша, ещe очень далеко, но кое-какие успехи в этом деле есть. Правда не у нас, а у наших японских недругов, которых пора уже в тайные союзники записывать. Так вовремя они начинают свои операции на Тихом океане, что поневоле закрадываются сомнения, а не получает ли японский Генштаб зарплату в Москве.

Глупость конечно, но вот наши американские полусоюзники такой вопрос уже всерьeз поднимают. Причeм степень интереса к данной теме увеличивается всякий раз, когда армия Микадо переходит в наступление в Австралии.

Левитан перешeл к новостям Тихоокеанского фронта и тут же подтвердил мысли Андрея. Японцы взяли Брисбен! И сообщение это — пересказ не японской сводки, в Москве их считают недостоверными, а вполне официальное сообщение правительства Австралии. Как говорится, не случайный кенгуру в сумке притащил, а почтовый. С клеймом генерал-губернатора на филейной части.

Если это правда, то англичане очень не вовремя затеяли турецкую интригу. Не смогут они поддержать Турцию ни военной силой, ни материально. Разве что, вопрос о поддержке в английском правительстве и не ставился. Главное поджечь оставшиеся относительно мирные регионы Азии, и всей душой отдаться решению австралийского вопроса.

Андрею кажется, что к такому варианту развития событий в Москве были готовы. Недаром Южный фронт до сих пор не расформирован. Даже у Андрея с Сашкой возникал вопрос — какой смысл держать в Болгарии такую прорву войск и одного из самых талантливых полководцев реальности Андрея генерала Толбухина. Вот он смысл и проявился. Интересно, Турцию будут всю к покорности приводить, или Верховный ограничится проливами с прилегающими провинциями. По мнению самого полковника Банева, грести под себя как можно больше территорий занятие бесперспективное. Тем более в Азии, где власть государства должна быть страшнее Шайтана, иначе подданные просто не поймут такую власть.

В любой стране власть должна быть своя, местная. В меру злая, в меру жестокая, в меру вороватая, но… понятная! Чтобы каждый гражданин этой страны, глядя на власть, мог оправдать еe действия пониманием того, что он сам на этом месте вел бы себя точно так же. В открытую данную истину признавать, конечно, никто не будет, но вот в одиночестве, без посторонних глаз и ушей, признают, поймут и оправдают.

А чужеземцы, какими бы хорошими они не были, страшны в первую очередь тем, что они непонятны. Как в Афганистане в реальности полковника Банева. Пытались изо всех сил творить добро, а в итоге получили жуткую партизанскую войну. А почему? А потому, что не умещалась в головах местных подобная благотворительность. Грабeж был, и их грабили и сами столь достойным делом занимались. Обман был, как не обмануть, когда сами на обман напрашиваются. Подлость была, вся земля под ногами еe пропитана. Предательство было? Предательство — это когда своих. А своими только родное племя считается, а все остальные чужаки. Это не предательство — это просто военная хитрость. А бескорыстное добро было? Не было, никогда и ни от кого. Оттого и страшно стало, а что впоследствии с них потребуют? Как это ничего? Обычаи поменять! А вот это страшнее самой жуткой смерти, потому что непонятно.

Восток дело тонкое. И никто лучше местных его не поймeт. Если у Андрея спросят его мнение, то он выскажется за существование Турции как независимого государства. Границы можно и перекроить, а вот саму страну оставить. Как и Иран, и Афганистан, и те другие немногие государства Азии и Африки возникшие естественным путeм, а не перекраиванием географических карт в правительствах европейских государств.

А вот на море полоса везения у японцев закончилась. Второй раз они уже попадают в хитрую ловушку англо-американского флота. На этот раз у северной оконечности Австралии. Масштабы боя с битвой в Коралловом море не сравнить, но и здесь японский флот вынужден был отступить, потеряв четыре корабля разных классов из семнадцати.

А вот это сообщение доверия не внушает. Болевой порог потерь у японцев намного выше. Если перед ними поставлена важная цель, то они и перед пятидесятипроцентными потерями не остановятся. Разве что англичане немного соврали, и на самом деле японский флот просто проследовал в нужном ему направлении, отбившись от атак англо-американских союзников. И о классах потопленных кораблей ничего не сказано. Было бы что-нибудь серьeзное, непременно упомянули бы с полным описанием. Скорее всего, японский адмирал пожертвовал частью эскадры, а моряки свой долг перед императором выполнили.

А Левитан подтвердил слова Сашки о появлении первых лeтчиков-смертников. Британский крейсер «Норфолк» протаранили два японских истребителя. Случай этот настолько поразил англичан и американцев, что они не стали скрывать повреждения корабля. Хотя они, по словам англичан, были не столь существенны. Выплыло и слово «камикадзе». Пилот третьего самолeта, случайно или преднамеренно не попавший в «графство», был выловлен из воды и допрошен.

Первый блин как всегда комом. Нет опыта применения столь варварского с европейской точки зрения оружия. Насколько помнил Андрей, самыми результативными были удары камикадзе по авианосцам. В них и попасть проще и повредить намного легче, чем бронированный крейсер или линкор. Или в союзной эскадре не было авианосцев, что вряд ли, или же «Норфолк» посчитали флагманом и пытались вывести из строя командование эскадры. Или же, что самое вероятное, не были эти лeтчики классическим смертниками. Просто подбили самолeт и пилоты приняли решение не помирать зря, а направили обречeнную машину в борт ближайшего корабля. Потому и разрушений больших нет, нечему на истребителях взрываться с большой силой. Только горючее, но и его к этому моменту явно было маловато.

Но слово появилось, действие признано эффективным самими англичанами, так что вскоре объявятся и настоящие камикадзе. С полной бомбовой загрузкой. И тогда столь малыми повреждениями кораблям противника отделаться не удастся.

А Левитан удивил ещe одной новостью.

Японцы осознали свою ошибку, совершeнную в надежде быстро захватить Австралию, и пусть с опозданием, но блокировали Сингапур. С суши естественно. Откуда англичане их не ожидали, как и в реальности Андрея. Правда в этом мире английских войск в гарнизоне Сингапура оказалось поменьше, зато кораблей в порту намного больше. Чем закончится столкновение в данной части Азии предсказать невозможно. Вряд ли Черчилль позволит оставить «затычку» Малаккского пролива, слишком он важен для обороны Австралии и Новой Зеландии. Впрочем, в реальности Андрея Черчилль был столь же категоричен и грозен, а крепость всe равно сдали. Причeм, менее многочисленному противнику.

Черчилль подозрительно быстро оправился от своего ранения и железной рукой навeл порядок в английском королевстве. Череда громких и тихих отставок блестяще продемонстрировала, что история с «Ирландской республиканской армией» была всего лишь прикрытием для внутренних разборок. Нет, ирландцы действительно были, и покушались именно они. Но настораживала странная слепота британской контрразведки, давшая боевикам ИРА возможность легализоваться в столице, наладить нужные контакты, собрать информацию, разработать операцию и осуществить еe. Не совсем получилось, так вопрос в том — а нужно ли было убивать? Или лорда Мальборо просто предупреждали?

«На Западном, пардон Французском, фронте без перемен». Старина Ремарк «родил» в творческих муках гениальную фразу, которой можно описать все потуги французских генералов вернуть север страны под свой контроль. Как упeрлись неделю назад в немецкую оборону под Парижем, так и стоят до сих пор. Лeгкой прогулки не получилось, а лить кровь по-настоящему желающих не было.

А Левитан вновь удивил, ибо то, что он сделал, называлось в не столь далeком прошлом-будущем полковника Банева «троллингом высшего уровня». Главный голос советского радио озвучил условия сделки между немцами и французами, которая, впрочем, была сорвана банальной жадностью французских генералов. Немцы согласны были отдать им Париж без боя за определeнную мзду. Генералы тоже люди, и жить им хочется хорошо. Особенно, если привычный мир катится под откос и встает вполне закономерный вопрос: «На что жить после капитуляции?» А если к тайному голосу разума добавляется ежедневный скрип жены и воркование любовницы, то поневоле начинаешь искать выходы из ситуации. Но французские полководцы решили, что деньги им нужны не меньше чем проклятым бошам, и часть взятки зажали. За что теперь и расплачиваются… кровью своих солдат.

Андрей рассмеялся представляя какие страсти теперь закипят в штабах Французского фронта, причeм с обеих сторон. Информация была подана чрезвычайно грамотно — ровно настолько и с такими подробностями, чтобы не возникали сомнения в еe правдивости, но без самых важных улик в виде генеральских фамилий. Вычислить, если возникнет такое желание, легко, но до момента предъявления обвинения и ареста виновников вся работа штаба будет парализована взаимным недоверием. И… страхом! Могут ведь и невиновных отдать под суд для сокрытия истинных преступников с ооооочень большими звeздами на погонах. Или нарукавных нашивках? Не помнит полковник Банев как выглядит генеральская форма во французской армии. Не помнит. Только шикарный позумент на цилиндрических фуражках в памяти засел.

Если генералы опаскудились, то адмиралы французского флота оказались на высоте. Ни одну военно-морскую базу Франции немцам взять под свой контроль не удалось. Ну это понятно. Переть на трeхсотмиллиметровые стволы главного калибра линкоров и крейсеров удовольствие то ещe. Немцы хорошие солдаты и в дебильности замечены не были, за редким исключением в лице одного австрийского ефрейтора.

Кстати, Берлинское радио давно не транслировало речей «великого фюрера» в прямом эфире. Только в записи. К чему бы это?

А Левитан перешeл к самому приятному. К награждениям. Сперва, как и положено по рангу, зачитывал Героев Советского Союза. От генералов, где запомнился Рокоссовский, получивший второе, и вполне заслуженное, звание Героя, до солдатика, совершившего подвиг в духе незабвенного Козьмы Крючкова, героя российской пропаганды Первой Мировой. «Пулемeтчик Отдельного полка морской пехоты Черноморского флота сержант Сидоренко сумел заблокировать в блиндаже штаб дивизии Вермахта и удерживать противника там до подхода подкрепления, в результате чего в плен попали 23 военнослужащих германской армии, в том числе два генерала». Храбрый хлопец, и награда вполне заслуженная. Героя и за одного генерала дают, а тут сразу два.

А вот дальше сообщение было такое, что Андрей с Сашкой даже переглянулись от неожиданности. Орденом Суворова первой степени награждался… генерал-лейтенант Зейдлиц, командир Первой Немецкой антифашисткой дивизии «за успешные действия, приведшие к полному разгрому противника и выходу частей дивизии к столице Ирака городу Багдаду»!

Андрей впал в раздумья. Это что же получается. Двадцать третьего, два дня назад, «вероломные английские империалисты напали на мирный Иран», а двадцать пятого к вечеру, всего два дня спустя, награждают командира дивизии, вышедшего в окрестности столицы агрессора. Там, конечно, не три лаптя по карте, как в родимом Союзе, но всe же — пройти с боями за два дня! Немцы в очередной раз доказали, что они очень хорошие солдаты. Тем более приятно, что даже Андрей о существовании этой дивизии имел весьма смутное представление, а противник вряд ли знал больше его. Надо будет позднее послушать Би-Би-Си, оценить реакцию англичан.

И к чему такая спешка с награждениями? Решили порадовать немцев и англичан сообщением о том, что на стороне Советского Союза воюет целая немецкая дивизия?

Левитан перечислил ещe с десяток фамилий офицеров награждeнных высшими степенями полководческих орденов, в том числе двух немцев, и передача на этом завершилась. По радио опять зазвучала музыка, но на этот раз не опера, и даже не классическая музыка, а столь полюбившиеся вождю песни «Песняров», конечно же в переделке композитора Петрова. «Мы трудную службу сегодня несeм вдали от России, вдали от России», — выводили динамики радиоприeмника, сообщая о том, что кризис мятежа закончился. Иначе не звучали бы песни далeкого будущего, пусть и известно истинное происхождение этих песен всего лишь десятку человек.

Подтверждение мыслей Андрея очень вскоре последовало со стороны входа в бункер. Заскрипели еле слышно механизмы входной двери, донeсся неясный доклад дежурного и по коридору прозвучали неторопливые шаги того, кто последние полгода нeс на себе бремя почти всезнания. В кабинет действительно вошeл Виктор. Был генерал Зайцев чуть-чуть серым от усталости, с запавшими глазами, несвежим подворотничком и слегка небритым, суток так двое. Вот только глаза светились радостью.

Пожав руки поднявшимся со своих мест Андрею с Сашкой, Виктор тяжело завалился на свободный стул, отбросил в сторону фуражку, окинул стол взглядом и сказал.

— Найдите чего-нибудь пожевать, двенадцать часов маковой росинки во рту не было.

Подскочила с кресла Ирина, вспомнившая о своих обязанностях номинальной хозяйки, тяжело выплыла в коридор, заспешил ей на помощь Сашка. Андрей смахнул со стола газеты трeхдневной давности, доставленные охраной по его просьбе, и двинулся в угол комнаты, где на небольшом столике располагалось его чайное хозяйство. Электрический чайник вскоре зашумел, сообщая хозяину, что вода ещe не успела остыть с прошлого чаепития. Андрей оценил содержимое заварника, пришeл к выводу, что добавлять не нужно и перенeс стаканы с сахарницей на основной стол. Вскоре вернулся Сашка, принeс с кухни, а имелась в бункере и такая роскошь, приготовленные Ириной бутерброды с колбасой и сыром, блюдечко с лимоном и вазу с печеньем.

Виктор окинул немудреную снедь голодным взглядом и принялся уплетать их нехитрые запасы с аппетитом молодого волка. Вскоре подоспел кипяток, Андрей приготовил чай, поставил стакан перед генералом и приготовился ждать.

Минут через пять Виктор уничтожил бутерброды, отхлебнул чая, приговорил несколько печенек, допил большую часть жидкости из стакана и откинулся на спинку стула.

— Ну, спрашивай, по глазам ведь вижу не терпится. — Дал разрешение Виктор, оценив состояние Андрея.

— Что там наверху? — Вмешался Сашка с не совсем логичным вопросом.

— Наверху? — Переспросил генерал Зайцев. — Наверху тепло, ясно, звeзды светят, хотя к утру дождь обещают.

Виктору было весело, раз воспользовался оговоркой Сашки. Сашка всe понял, заулыбался.

— А если серьeзно. — Генерал Зайцев достал папиросы, странным взглядом осмотрел пачку Казбека, смял еe и отбросил в сторону. — Если серьeзно, то всe хорошо. Действительно хорошо. — Виктор потeр ладонью лицо отгоняя усталость и добавил. — Настолько хорошо, что мне до сих пор не верится.

— Половина Политбюро в авиакатастрофе погибла, а ты утверждаешь, что всe хорошо? — Поддел генерала Зайцева Андрей.

— Конечно хорошо. Погибли как герои при инспектировании Западного фронта. — Виктор дополнил пробел в знаниях у своего друга, который банально прослушал, где же именно произошло это событие. — А могли бы по-простецки какой-нибудь косточкой подавиться во время обеда. — Взгляд у генерала Зайцева помрачнел, он расстегнул воротничок и две верхние пуговицы на кителе, повертел головой разминая шею и добавил. — И нам польза, и журналистам хлеб.

— И историкам загадка на будущее — какого хрена столько обременeнного властью народа в один самолeт полезла. — Андрей не удержался от того, чтобы не указать на слабое место официальной теории.

— Неисповедимы пути господни. — Виктор постарался сымитировать интонацию отца Георгия, любившего использовать данное присловье всякий раз, когда нужно было определить судьбу очередной заблудшей овцы. — Сами лезли, друг дружку отталкивая, всe боялись что на последний рейс в рай не успеют.

Андрей кинул взгляд в сторону двери. Ирина с кухни так и не пришла. Молодец жена, прекрасно понимает при каких разговорах она может присутствовать, а от каких слов лучше подальше держаться. Для собственного спокойствия. Может и был разговор, да я не присутствовала.

— Так всe же, Витя, кто главным предателем был? — Не удержался от давно вертевшегося на языке вопроса полковник Банев.

— Предателем? — Генерал Зайцев опять помял лицо руками. — Не было там предателей, товарищ полковник.

Ответ ошарашил и Андрея, и Сашку. Как же не было?

— Дураки были! — Виктор уставился невидящим взглядом в расположенную напротив полку для книг. — Дураки, карьеристы, прилипалы, идейные фанатики, случайные попутчики по родству или дружбе, хитрованы решившие поймать удачу за хвост, националисты одной вечно обиженной нации… и всякое другое отребье. Идейных врагов не было. — Генерал сделал паузу. — Все были за советскую власть. Но у каждого своe представление об этой власти имелось.

Андрей быстро рассортировал погибших по указанным Виктором категориям. Большинство легко укладывалось в отведeнные им ниши, те, естественно, кого он более-менее хорошо знал. Но были вопросы.

— Витя, а как же Калинин? — Андрей сделал неопределeнное движение рукой. — Не получается у меня его в дураки или хитрованы определить. Да и на фанатика он мало похож.

— А товарищ Калинин — герой. — Генерал Зайцев заявил это без тени пафосности в голосе. — Он мне жизнь спас! И не только мне, а вполне возможно, что и всей стране.

Андрей с Сашкой молчали, ожидая продолжения.

— Когда вся эта толпа пошла власть брать, в Кремле ни наркома, ни Верховного не было. Из тех, кто в курсе, только я с отцом Георгием. И два взвода внутренней охраны, которые мне лично не подчинены. Я тот проход, по которому они шли, заблокировал. А толку? Вышел Каганович к бойцам и приказал сложить оружие.

Андрей прекрасно понимал всю сложность той ситуации. Кто такой генерал Зайцев? Всего лишь на всего один из генералов НКВД не самого высокого звания, и не самой большой известности. А кто Каганович? Одно из первых лиц в государстве, почти десять лет неизменно глядящее с плакатов на окружающих.

— Они бы и сложили. И нас бы арестовали, если бы такой приказ был. — Продолжил Виктор. — Но тут, на наше счастье, появился Калинин. Отодвинул меня в сторону, вышел перед строем и начал с заговорщиками спорить. Ты, говорит, Лазарь чего задумал — государственный переворот устраивать? Каганович что-то в ответ об идеалах революции, а Калинин на Землячку пальцем показывает и продолжает. То, Лазарь, не твои мысли, а вот этой зверюги в человеческом обличии — мало она крови попила, ещe хочется.

Андрею стыдно было признаваться, но он за все время нахождения здесь так и не выбрал времени ознакомиться с биографиями вождей второго плана, которые вынуждены были по разным причинам отойти в тень.

— Вполне возможно, что удалось бы всe миром завершить. — Андрей вздохнул. — Но тут эта психованная вытащила наган и выстрелила в Калинина. Ну а дальше… — Генерал Зайцев махнул рукой. — У кого-то из бойцов нервы не выдержали — он и зарядил очередь из ППШ прямо по толпе. Потом ещe парочка автоматов присоединилась. Пока я смог порядок навести, пока коридоры перекрывали, пока врачей вызвали… Большую часть из них спасть было поздно… А зря.

Андрей прекрасно понимал последние слова генерала. Заговорщиков следовало допросить, а не прямиком на тот свет отправлять. А с другой стороны, удалось бы Калинину уговорить их отказаться от переворота? То-то же. А так, пусть и не самое лучшее решение, но всe же не полный проигрыш.

— Витя, а чего эта Землячка так на слова Калинина разозлилась? — Захотелось подробностей Андрею.

— А ты не знаешь кто это? — Удивился генерал. — Капитально у вас там, в будущем, историю почистили. Таких личностей и не знать! — Виктор посмотрел в сторону выброшенной коробки с Казбеком, но нашeл в себе силы отвести взгляд. — Роза Залкинд из тех «фурий революции», что ни врагов, ни друзей никогда не жалели. На еe руках столько крови, что Джек Потрошитель, про которого ты нам рассказывал, рядом с ней просто мелкий хулиган. Расстреливать из пулемeтов по несколько часов подряд он не додумался! Причeм лично, как Розалия Соломоновна!

Андрей вспомнил, кто такая Роза Залкинд-Землячка. В начале девяностых обличители коммунизма откопали столько запрятанных в архивах подробностей жизни пламеннных революционеров, что можно было публиковать новую «Книгу Страшного суда». И собирались, и пеной исходили в обличениях, но потом быстренько затихли. Верхушка захвативших в России власть новоявленных демократов просто запретила это делать, потому что речь шла об их близких родственниках — дедушках и бабушках.

— Витя, а не перестарались твои хлопцы? Всe-таки Политбюро, хоть и заговорщики.

— Да не мои это ребята, товарищ полковник. Мои бы таких косяков не допустили. — Ответил генерал. — Только вот, по странному стечению обстоятельств, мои волкодавы получили приказ выдвигаться в совсем другое место…

Генерал оборвал фразу, давая понять, что большего сказать не имеет права. После таких слов стало понятно, что слова «очень хорошо» оценивают произошедшее с большой натяжкой. Скорее всего, руками Виктора, вернее случайно оказавшихся в центре событий солдат охраны, одна группа кремлeвских пауков списала в расход другую. Разгромили заговор, а заодно спровадили к чертям собачьим своих политических противников. И кто это сделал, лучше не знать. А если догадываешься, то делать вид, что ничего не понял. Лаврентий Павлович ценит в людях не только острый ум и догадливость, но и понимание того, когда этот ум можно проявить, а когда прикинуться валенком и не отсвечивать.

— Товарищ генерал, а кто же из них на Англию работал? — Сашка попытался зайти с другой стороны.

— Косвенно — все. А прямо никто! — Отрезал Виктор. — Людей такого уровня в шпионы редко вербуют, разве что в молодости, пока они в малых чинах. — Пояснил генерал. — А потом всe больше через окружение стараются влиять.

Андрей слегка покачал головой. Тезис сомнительный, если посмотреть на результаты деятельности Горбачeва и других «героев» перестройки. Но раз Виктор не пожелал говорить, то следовательно эта тайна такого уровня, что им знать не следует. Меньше знаешь, спокойнее спишь. А догадки и домыслы, возникни они в голове, к делу не подошьешь.

— Сколько нам ещe здесь отсиживаться? — Андрей постарался сменить тему разговора, который был опасен излишней секретностью сказанного.

— Можно хоть сейчас! — Отозвался генерал Зайцев. — Но, во-первых, на верху ночь. А, во-вторых, дайте мне немного отдохнуть. Двое суток не спал. — Виктор встал из-за стола. — Где у вас тут свободная койка.

Андрей довeл уставшего генерала до соседней комнаты, которую они не занимали, повернул голову в сторону кухни и успокоил кивком головы жену, ожидавшую результатов разговора, повернулся вглубь комнаты и обнаружил упавшего на кровать Виктора уже спящим. Стащил с него сапоги, укрыл одеялом, в бункере было довольно прохладно и потушил свет. Плотно прикрыв дверь, полковник Банев отправился успокаивать жену.

27 мая 1942 года Южнее Берлина

— Не дам я тебе людей! Нет у меня никого! Даже обозников и кашеваров! —Полковник Герман сердито махнул рукой. — И танка ни одного не дам.

— Товарищ полковник, не хватит мне сил. — Пытался переубедить его капитан Игнатов. — Немцы сразу подвох почувствуют.

— А мне, думаешь легко одной бригадой половину армии изображать? — Выдвинул новый аргумент командир бригады. — У тебя и так самый полный состав батальона.

Володька внимательно слушал словесную перепалку начальства, прикидывая во что этот спор выльется его роте. Комбриг, конечно, прав. Изображать одной бригадой все танки армии, такая задача, что под силу только шестнадцатой бригаде. Они почти неделю дурку валяют, а немцы ещe ничего не поняли. И похоже понять уже не успеют. Вчера утром их армия перешла в наступление, и немецкое командование в панике — в берлинских штабах пытаются понять, что это за танковая часть большевиков вынырнула северо-восточнее Лейпцига. Спустя какое-то время разберутся, конечно. А их задача, шестнадцатой бригады, оставшейся на прежнем месте, растянуть это время до бесконечности. Оттого и тормошит штаб фронта командование их бригады. Нужно начать наступление, которое убедит противника, что Первая танковая армия на прежнем месте — штурмует южные пригороды Берлина.

Поверят ли? Хотя до сегодняшнего дня верили и усиленно рыли окопы на направлениях предполагаемого удара их армии. Только вот большая часть войск ещe неделю назад отведена в тыл и переброшена на соседний фронт к Рокоссовскому. А тот вчера совершил то, чего немцы очень сильно боялись, но надеялись, что у Центрального фронта на это нет сил. Рокоссовский нанeс удар на север. И нанeс танковой армией, которой у него в этом месте не было, и быть не могло. По сведениям немецкой разведки. Да и в реальности три дня назад еe там действительно не было. А теперь вот есть.

И для того, чтобы немцы не поняли, что это не Седьмая танковая армия, как переговаривается в эфире их родной Второй танковый корпус, им здесь сегодня придeтся идти в бой.

Прав, несомненно, и Игнатов, три дня назад получивший звание капитана. Сил у их батальона, в задачу которого входит держать фронт на бывшем участке Семнадцатой танковой бригады, вполне хватает обороняться, но переходить в наступление одними наличными силами неразумно. Пробить фронт они не смогут, но, к великой радости комбата, задача такая перед ними и не ставится. Задача убедить солдат противника, что их здесь в три раза больше. Ну, хотя бы в два. Потери в корпусе были изрядные, и немцам об этом прекрасно известно. Следовательно, сегодня танцевать перед немецкими траншеями не одним взводом, как обычно, а всеми машинами. По крайней мере, всеми танками, вытаскивать машины поддержки под прямой огонь противотанковых батарей просто глупость. Сам себе потом не простишь. Вот и прикидывай, как девятью танками изображать три десятка. Причeм не просто изображать, а проводить наступление, пусть командование и не давало приказа что-либо захватывать. Дошли до позиций противника, постреляли, сделали вид, что не рассчитали силы и отходи.

Они уже полмесяца так воюют. Продвинулись вперeд, пощупали оборону противника, нашли дырку — вперeд прорвались. Не нашли, отошли назад, в другом месте ткнулись. Немцы тоже так воюют. Помирать никому не хочется. Но до сегодняшнего утра Гансы считали себя слабее и отходили чаще. Как поведут себя немецкие генералы, если обнаружат, что противник намного слабее их, остаeтся только догадываться. То ли перейдут в наступление и постараются отбросить остатки армии подальше от своей столицы, то ли снимут части с фронта и перебросят против Рокоссовского?

Плохо то, что им, как всегда, достанется самый сложный участок. Вон, комбриг упирает на то, что у них самый полный состав батальона. Так он им не с неба свалился. Пополнение ко всем одинаково приходит. Просто первый батальон воюет лучше и теряет меньше. Не зря их комбат всего за год из лейтенантов в капитаны вырос. А из взводных в командиры батальона. Глядишь, ещe и генералом станет. Если вышестоящее начальство будет всe также звания и награды раздавать.

Володька тронул рукой новенький орден, полученный всего лишь два дня назад. За старшего брата медаль вручили, а младший стоил целого ордена. Вернее два младших. Один вообще пацаном шестнадцати лет оказался. Как рассказал механик-водитель немецкого танка, самого младшего из братьев Обертов таким образом прятали от возможности попасть в формирования Гитлерюгенда, смертность в которых иногда до восьмидесяти процентов доходит. А как же иначе, если с одними фаустпатронами в бой идут. А стрелять из него желательно в упор — метров с тридцати. Какие-то проблемы с порохом на немецких заводах, чем ближе к концу войны, тем хуже он горит, к великой радости советских танкистов. И не менее великой печали немецких матерей. Только за последнюю неделю «мясорубки» его роты более десятка таких храбрецов на тот свет отправили. Такое ощущение, что об огневом прикрытии атакующих танков немецким солдатам просто не рассказывают. Наверное, и правильно, иначе желающих выходить против его «тридцатьчетвeрок» вообще бы не нашлось.

А орден хорош! Пусть и третьей степени, зато в бригаде ни у кого больше ордена «Александра Невского» нет. Правда, вместе с орденом кличку заработали. Командарм после того боя с Обертом сразу объявил о награждении и пошутил на тему, что Володьке больше бы орден «Васьки Буслаева» подошeл. После чего третья рота «Буслаями» стала прозываться. Ну «Буслаи», так «Буслаи». Не самая плохая кличка. Третий батальон за глаза «зайцами» называют — раз командир батальона Косых, значит и все остальные раскосые, заячьего племени.

Третий батальон пять дней назад в засаду попал, четыре машины сразу безвозвратно, а ещe семь ночью вытягивать пришлось. Передавали, что Марека Сосновского ранило, горел малость — ни бровей, ни ресниц не осталось. Как он будет теперь перед Вандой красоваться? Ну ничего, до свадьбы заживeт.

С Вандой так удачно вышло. Оказывается Марек в том районе какую-то родню имеет, и даже с самой Вандой шапочно знаком. Виделись пару раз три года назад, когда Волынь ещe Польшей была. А потом война, Марек сначала в армию, потом в плен. Советский плен, из которого опять в Польскую армию. Потом в танковое училище, в котором с Володькой Баневым познакомился. Затем опять на войну. Когда Марек письмо прочитал, то удивлялся вывертам судьбы человеческой. Полгода про эту неведомую любовь своего товарища по училищу шутили, а никому и в голову придти не могло, что Марек еe знает. Но ещe большее удивление его настигло, когда Володька вручил ему письмо со словами: «Вот тебе с этой проблемой и разбираться!»

Что Марек решил по этому поводу, лейтенант Банев ещe не знает, с того случая больше не виделись. Нет его и сейчас. Взводных на совещание не вызывали. А жаль, Колькина голова сейчас бы не помешала.

Колька Данилов свою награду за тот бой тоже получил. Командарм, узрев на плечах удачливого взводного погоны старшины, тут же произвeл его в младшие лейтенанты.

— Ходи пока так, а после того как Берлин возьмeм, я тебя в училище отправлю. — Заявил генерал Катуков вручая ему новенькие погоны. — А может и не отправлю. Мне толковые командиры сейчас нужны, а не через полгода.

Впрочем, намeтки будущего боя уже есть. Они с Колькой вчера прикидывали, как подобраться к вражеским траншеям поближе, не особо подставляясь под возможные противотанковые батареи. По всему выходило, что шанс есть. Не только к траншеям подойти, но и через них перемахнуть, если поддержка пехотой будет. Но будет ли? Мотострелковый батальон бригады раздeргали отдельными взводами и раскидали по всему фронту. Показать их присутствие бойцов хватает, но вот для серьeзного дела одного взвода, который приписан к их роте, явно недостаточно. Соваться в городскую застройку без поддержки пехоты он не станет, даже если будет прямой приказ.

— О чeм ты задумался, Банев? — Окликнул Володьку командир бригады.

— Обдумываю возможные задачи, товарищ полковник. — Володька подскочил со своего места.

— Ишь, какие прыткие у нас лейтенанты, приказа ещe нет, а он уже думает, как выполнять будет. — Проворчал командир бригады. — Ну, просвети нас, что ты там надумал.

Пришлось вставать и рассказывать о положении на его участке и возможностях прорвать оборону противника. Глаза комбрига загорались интересом, а настроение самого лейтенанта Банева падало. Вот и напросился на исполнение. Не зря старинная армейская мудрость гласит — инициатива наказуема! Но с другой стороны, это реальный шанс построить будущий бой, как хочется самим, а не как привидится он в штабе. Конечно, штабные своего не упустят, и пару-тройку жизненно необходимых указаний непременно отдадут. Но, вряд ли кто-нибудь из них пожелает прогуляться к самим окопам противника, а там можно благополучно похерить любые пожелания. Неизвестно как отреагирует комбат, но ведь Володька предлагает выполнение той задачи, которую на батальон и возлагают. Только в другом месте, и по другим планам. Всe равно ведь его роте выполнять, как самой полнокровной.

— Сколько у тебя машин, Банев? — Спросил полковник Герман, когда Володька пересказал все свои соображения.

— «Тридцатьчетвeрок» семь, товарищ полковник. — Ответил Володька и скосил глаза в сторону своего комбата — капитан недовольства не высказывал, наверняка, имел планы именно на их третью роту.

— А всего? — Продолжил комбриг.

— Семь «тридцатьчетвeрок», три машины поддержки бронетехники, из них две «мясорубки» и одна «жужа». — Отрапортовал Володька.

Комбриг кивнул головой, сказанное совпадало с теми данными, которые подавал ему вчера вечером начштаба первого батальона. И количество танков соответствует, и Т-26МП, прозванные «мясорубками» за шестиствольные пулемeты с вращающимися стволами, на месте. И «жужа» Т-60, получившая кличку за малошумный автомобильный двигатель, тоже названа. Вот только есть у полковника Германа подозрение, что могут в первом батальоне ещe «поскрести по сусекам».

— А с трофеями? — Надавил голосом он.

— Две немецкие «тройки» на ходу. — Добавил лейтенант Банев, озвучив все свои танки.

— А не на ходу? — Настаивал полковник, давая понять, что ему известно всe.

— «Четвeрка» обер-лейтенанта Оберта. — Сознался Володька.

Немецкий панцер они тогда вытащили. Горел он лениво и танк удалось потушить силами его же немецкого экипажа. Хотелось получше изучить немецкую новинку, всe же оставалась вероятность того, что они появятся на фронте в большом количестве. Хоть и крохотная, но всe же была. Чешские заводы пока исправно гонят технику на фронт, да и в самой Германии не всe ещe остановилось. Желание воевать тоже не исчезло. Впрочем не у всех. Мехвод Оберта с таким облегчением отдавал пистолет разведчикам, что сразу было видно — навоевался человек по самое «не хочу». А когда он, Володька Банев, дойдeт до такого?

— А самоходки? — Спросил комбриг.

Пришла пора удивляться не только командиру третьей роты, но и самому комбату-один. Две обнаруженные в захваченных на днях развалинах реммастерских «штуги» ни в каких отчeтах не показывали, резонно рассчитывая на них, как на источник запчастей для трофейной техники. Да и экипажей для них не было. А найденную там же повреждeнную СУ-76 передали дальше в ремроту. По правилам нужно было и «немцев» передать, но у командира «рембанды» капитана Захаркина «вход рубль, выход два». Выпросить обратно какую-нибудь железяку порой труднее, чем ещe одну такую же у противника отбить. Оправдывало ремонтников только то, что любую поломку они чинили быстро, качественно и с некоторой долей фантазии. В бригаде ходила байка, что прикрывающая башни танков кроватная сетка была «найдена» ремонтниками под самым носом у трофейной команды, прибывшей принимать имущество захваченной немецкой части. Скандал замяли привычным уже способом, передав трофейщикам очередную канистру спирта. Спирт было жалко, но своя шкура стоила дороже.

— Они не на ходу, товарищ полковник. — Выручил своего подчинeнного капитан Игнатов.

— А если починить! — Подал голос капитан Захаркин. — Это, если твои орлы не раскурочили всe к чeртовой матери.

— Все неходовые трофеи передать в ремроту. — Отдал приказ комбриг.

— Есть передать в ремроту, товарищ полковник. — Отрапортовал Володька, в душе сожалея, что не успел снять с танка обер-лейтенанта Оберта так понравившейся ему прицел. А с другой стороны, зачем он без пушки?

— Так говоришь, лейтенант, пробиться можно? — Полковник Герман вернулся к основной теме разговора.

— Так точно, товарищ полковник. — Подтвердил свой рассказ Володька. — Но нужна пехота. Там по пути небольшой лесок и два оврага с кустарником — соваться в них без прикрытия пехоты чистое самоубийство.

Артиллерия за два дня наблюдения в лесочке так и не появилась, наверное прикрывала более вероятные направления удара, а вот фаустники могли там обосноваться. Уж очень позиция для них удобная. Если у противника есть трофейные РПГ, то вряд ли он станет так далеко от своих позиций вперeд лезть, а если только фаустпатроны, то придeтся.

— Сколько бойцов тебе нужно, ротный? — Комбриг, похоже, всерьeз увлекся предложением своего подчинeнного.

— Смотря какая задача будет поставлена, товарищ полковник. — Володька решил не скромничать и воспользоваться хорошим настроением полковника. — Если просто немцев попугать, то достаточно будет ещe одного взвода. Если прорываться на окраины, то нужно не меньше роты. А если выбивать противника из этого квартала, то не меньше батальона, миномeтную батарею и хотя бы пару самоходок большого калибра.

— Ты посмотри какой наглец! — Комбриг аж восхищeнно присвистнул. — А штурмовую авиадивизию тебе не нужно?

Хотя чувствовалось, что комбриг доволен. Значит, взвод даст и можно будет захватить ту пару стоящих на отшибе зданий, которые просто напрашиваются на то, чтобы сделать в них опорный пункт. А штурмовики хороши в том случае, когда противник от тебя как минимум в километре, а в городском бою такого счастья не надо. Перепашут так, что живого места не останется ни от тебя, ни от твоего врага. Проходили уже такое, полгода назад в Силезии. Две недели потом от одного звука самолeтных двигателей с разбегу под танк прыгали. Как уцелели тогда, до сих пор непонятно. В соседнем дворе, метрах в пятнадцати от них, немецкий панцер в землю закопан был. Потом уже обнаружили, когда налeт закончился. По звуку разрывов! Сначала патроны хлопать стали, потом снаряды пару раз разорвались, ну а затем уже башня вверх подлетела от детонации боезапаса. А наклони летуны нос немного по-другому и вполне возможно, что их «тридцатьчетвeрка» такой же фейерверк устраивала бы.

Зато в первый раз в жизни видели, как парторг крестится. Старший политрук Онищенко, когда увидел, что от немецкого панцера осталось, так со всего размаха крестное знамение и наложил. Вначале на себя, а затем на их танк, в котором от налeта прятался вместе с экипажем. На ехидное замечание мехвода Костина о том, что «бога же нет, товарищ старший политрук», Онищенко с самым серьeзным видом ответствовал — «нет-то нет, но перекреститься лишний раз не помешает».

— На «попугать» людей найду. — Подтвердил догадку лейтенанта Банева командир бригады. — Но смотри, чтобы испуг был настоящий! Чтобы противник уверен был, что мы здесь серьeзную операцию думаем начать. — Комбриг потeр красные от недосыпания глаза и добавил. — А захватывать квартал не нужно. Я его немного попозже авиацией обработаю. Так что смотри, лейтенант, больше часа на улицах не задерживайся.

Полковник сказал так, будто заранее был уверен в успехе затеянной операции. То ли надеялся на удачливость своих танкистов, то ли знал чего-то, о чeм говорить было ещe рано. Или информация эта, скорее всего, не для лейтенантских ушей.

— Через час план операции должен быть у меня. — Озадачил подчинeнных командир бригады. — Сверим часы — на моих семь пятьдесят одна. — Полковник дождался пока офицеры подкрутят стрелки своих часов и завершил совещание. — Выполняйте!


Гофман разглядывал в бинокль так не понравившийся ему овраг. На карте он обозначен, как не проходимый для техники, но опыт фронтового разведчика подсказывал, что оценивали рельеф местности проходимостью немецкой техники, а никак не русской. А Иваны, когда им приспичит, могут и по абсолютно непроходимым местам свои танки протащить. А перед их батальоном фольксштурма на этот раз именно танковая часть.

Гофман зло сплюнул. Когда же господь ниспошлeт в головы генералов простую мысль, что фольксштурм не пригоден к использованию на передовой. Несколько сотен полукалек не заменят реального батальона, который тут необходим. Причeм со всеми средствами усиления и мобильным танковым резервом в ближнем тылу. Это понятно даже ему, простому унтер-офицеру. Неужто до краснолампасных задниц подобная истина не доходит. Или же прав Векман, заявивший недавно, что «их задача подохнуть в этих окопах для того, чтобы генералы и партийные бонзы успели вывезти на запад как можно больше наворованного у народа барахла».

Несколько месяцев назад за такие мысли обязательно упекли бы в концлагерь, где старательно выбивали бы коммунистическую дурь из головы посмевшего сказать такое. И поторопившихся доложить о неправильных мыслях сослуживца было бы полбатальона. А сейчас сделали вид, что ничего не слышали. Все! Кто был рядом! В том числе и сам Гофман. Не донесли! И не возразили!

А чего возразить? Безо всякой вражеской пропаганды подтверждают эти слова нескончаемые колонны грузовиков следовавшие мимо расположения их батальона последние пять дней. Лопнула какая-то невидимая струна, ещe удерживавшая власти Берлина в узде, и всe облечeнное заботой о народе дерьмо рвануло из столицы на запад. Грузовики, грузовики, грузовики. Военные, почтовые, медицинские, строительной организации Тоддта, даже тюремный автобус с решeтками на окнах. И ящики, ящики, ящики. Готовились основательно и готовились заранее. Попадались, конечно, среди этого порядка отдельные машины с наваленным кое-как скарбом чинуш рангом поменьше, но с ними боролись показательно жестоко. Вешать не вешали, но вывалив барахло в ближайшую придорожную канаву, торжественно отрывали знаки различия ведомства, к которому неудачливый беглец принадлежал, и отправляли провинившегося перед фюрером и фатерляндом на передовую. Одного из них направили в их батальон, но штрафник сбежал в первую же ночь, наглядно показав олухам, как нужно любить Германию. А как себя!

— Разглядываешь дорогу в ад? — Векман в последнее время очень мрачно шутил, не отказал себе в этом удовольствии и сейчас. В чeм-то был прав. Если из этого оврага вывернутся русские танки, то они все получат билет в один конец — в гости к дьяволу. Хотелось бы в рай, но в последнее время Гофман всe больше и больше сомневается в таком варианте развития событий. Все они великие грешники, ибо все они страдают смертным грехом гордыни. Все! От придурошного, Гофман ничуть не боится этого слова, фюрера до последнего лагерного охранника. И сам Гофман не исключение.

Векман протянул своему командиру фляжку со шнапсом. Всe же среди разнообразного барахла, которое всякие мелкие фюреры со своими фрау тащат в тыл, попадаются порой очень полезные вещи. К примеру, ящик мясных консервов, приятно разнообразивших опротивевшее меню ротной кухни. Или бочка шнапса, зачем-то понадобившаяся хозяйственному почтовому служащему, чьe имущество было выброшено на дорогу позавчера. Особенно шнапс, ибо он помогал держать в узде окончательно сдавшие нервы.

Гофман отхлебнул из фляжки и передал столь ценную жидкость старику Мильке. Дед Клауса приложился к огненному эликсиру и передал флягу дальше — Граве. Притушив глупое чувство страха, солдаты разведывательного отделения продолжали наблюдение за обширным пустырeм раскинувшимся перед ними. Не по-немецки обширным. Настораживало, что столько ценной земли вблизи от столицы не приведено к порядку, но пара складов в стороне от их позиции говорили, что строить что-то собирались, но просто не успели. Эти склады были изрядной приманкой для противника. Если русские собираются что-либо делать на участке их батальона, то они непременно выйдут к этим строениям.

Поначалу и они сами собирались устроиться на одном из этих складов, но потом передумали. Оборонять их Гофман с подчинeнными не собирался, да и сил на это не было. А уйти незаметно по открытому полю, протянувшемуся со стороны немецких позиций, было проблематично. Это русским с их стороны удобно. Вынырнул из оврага, пару десятков метров под прикрытием кустарника прополз и ты уже под стенами.

И если Гофману не изменяет зрение, то именно это они сейчас и делают. Тихо свистнул Векман, показывая, что он тоже заметил это движение. Гофман поднял бинокль и приготовился считать. Один, два… На полутора десятках пришлось остановиться и нырять под прикрытие кустов. Противник забрался внутрь, осмотрелся, устроился у ближайшего окна и занялся тем же самым, что и Гофман со своими людьми, то есть наблюдением за окрестностями. Но наблюдение это полбеды, в соседнем окне русские начали устанавливать тяжeлый, но очень эффективный станковый пулемeт. А это уже ответ на главный вопрос, что они собираются делать? В разведывательный рейд тяжeлый станкач с собой не потянут. Значит, будут оборудовать опорный пункт. А уверенные действия подтверждают, что здание внутри уже обследовано, мины, если были, сняты, а самое главное — внутри кто-то из русских уже был. Поэтому они поступили абсолютно правильно, что не попeрлись в сторону этого склада занимать такую удобную позицию. Уже валялись бы где-нибудь в глухом тупичке с перерезанными глотками.

Конечно, Векман с Граве втихомолку обсуждают планы сдачи в плен, да и старик Мильке в последнее время очень часто крутится в их компании. Но вряд ли передовой дозор будет разбираться с их намерениями, в расход — и все проблемы. Если уж сдаваться в плен, то тыловым подразделениям, те в горячке боя не пристрелят и нож в печень не воткнут. Остаeтся надеяться, что солдаты его отделения прекрасно это понимают.

Страх плена в последнее время изрядно ослаб. Всe же быть живым, пусть и в Сибири, намного лучше, чем валяться в придорожной канаве с простреленной головой или вываленными внутренностями. Тем более, что зима позади — снег даже в Сибири должен закончиться, а обычной работы Гофман не боится. В крайнем случае можно покидать снег, расчищая дорогу на Чукотку. Кажется, именно это обещал доктор Геббельс в последней программной речи.

Клаус, как всегда, воспринимал все страшилки министра пропаганды с круглыми от ужаса глазами. Ну ещe бы — сугробы выше человеческого роста и злые охранники верхом на голодных медведях — прекрасный сюжет страшной сказки. Векман смеялся до слeз, старик Мильке только качал головой от удивления, Граве усугублял сказанные в передаче глупости подробностями о кормeжке ездовых медведей. Мол, потребляют только немцев, и только членов партии, в крайнем случае Гитлерюгенда или Союза немецких девушек. Девушек, правда, перед этим… Но вынужден был умолкнуть под тяжeлым взглядом деда Клауса.

Но смеются они зря. Доктора Геббельса нужно уметь слушать. Говорит он много такого, о чeм лучше было бы промолчать. Вот изо всех сил пугают ужасами плена. А почему? Да просто потому, что желающих сбежать от войны просто-напросто задрав руки в гору стало столько, что это уже опасно для существования армии. А вопли о «предателях осквернивших себя службой врагу» подтверждают слух о том, что на стороне русских воюют целые немецкие части.

Отсюда следует, что и слышанная ими английская передача о награждении генерала Зейдлица советским орденом тоже правда. Чтобы не кричало радио по поводу провинившегося перед фюрером генерала, сам Гофман относился и относится к своему бывшему командиру дивизии с глубоким уважением. Прежде всего за то, что тот спас ему жизнь в том котле под Варшавой. В то время он ещe верил фюреру и непременно бы погиб, отстреливаясь до последнего патрона. Наверное, фюреру это нужно. Но самому Гофману абсолютно не хочется сложить голову в этой никому не нужной войне. Он ещe надеется вернуться домой и доучится в университете.

Осталось только найти способ «пропасть без вести». Хотя чего проще. Выйти вон к тому кустарнику, который наверняка останется в стороне во время русской атаки, в реальности каковой Гофман ни минуты не сомневался, и отсидеться там до того момента, когда всe закончится. Ни Векман, ни Граве против не будут. Мильке не согласится. Клаус остался в расположении батальона, а внука старик не бросит. Есть, конечно, вариант отправить старика с донесением в батальон, а самим тихо исчезнуть. Но не оскотинился Гофман ещe до такой степени, чтобы бросать на гибель боевого товарища, даже если он глупый сосунок пятнадцати лет от роду.

Придeтся ждать дальнейших действий противника и думать, как остаться в живых самому и сохранить жизни своих подчинeнных.

А русские обустраивали позицию со всем тщанием. Вот связисты протянули внутрь провод. Вот в одном из окон показался человек с чем-то очень похожим на снайперскую винтовку. Гофман вжался в землю, моля бога о том, чтобы обладатель этого оружия не посмотрел в их сторону. Но пронесло. Снайпера больше интересовали позиции их батальона, чем то, что творились практически у него под носом. Наверное, не опытный ещe.

А вот в первом окне человек с биноклем поднeс к уху трубку полевого телефона. Корректировщик. Этот намного опаснее снайпера. И если им придeтся воевать, то он станет целью номер один. Первой и, наверняка, последней. Уйти с этого места им не удастся ни в коем случае. Ну, разве что сказочно повезeт. Хотя, самого себя Гофман к везунчикам отнести не может, потому-то надеяться и не стоит.

Конечно, если бы противник ограничился одной пехотой, то можно было бы попытаться обстрелять их из пулемeта и тут же отойти, благо длинная и глубокая канава, предусмотрительно выбранная ими в качестве наблюдательного пункта, позволяет это сделать. Но если Гофману не изменяет слух, а жаловаться пока не приходилось, то слышит он ничто иное, как звук работающего танкового двигателя. И геройствовать уже поздно. Не было бы поздно уносить отсюда ноги?

Гофман осторожно сполз в канаву и махнул рукой в сторону позиций своего батальона. Разведка завершена, осталось донести столь бесценное знание до своего комбата. Пусть и он ощутит весь ужас ситуации.


Капитан Казаков осматривал позиции противника с захваченного его бойцами опорного пункта. Ну, как захваченного? Противника на момент захвата в общем-то тут не было. Были многочисленные «подарки» в виде столь любимых немецкими сапeрами прыгающих мин. Ловушка для дураков, его бойцы могут и похитрее сделать. Год уже воюют, всякого насмотрелись. Немного настораживало, что не было немецких солдат, хотя многочисленные следы их пребывания, и долгого пребывания, присутствовали. А вот самих солдат не было. Да и разведгруппа противника, которая старательно наблюдает за ними уже двадцать минут, выбрала для наблюдательного пункта, как бы не самое неудобное место в округе. А почему? А потому что внутри этого склада они не были. Иначе знали бы, что так понравившаяся им в качестве укрытия канава на самом деле просматривается из дальних окон более чем наполовину. И возникни у него, капитана Казакова, желание не дать им уйти, то снайпер, которого они несомненно заметили, так активно тот подставлялся под наблюдение, уже прореживал бы их ряды. Зная Батюра, можно с уверенностью сказать, что никто из них живым бы не ушeл.

Но надо, чтобы ушли. И передали своему командованию о происходящем на этом конце пустыря. Со всеми страшными подробностями передали. Сейчас вот танковым двигателем пошумим — пусть услышат. Услышали! И сделали необходимые выводы! Начали старательно отползать, торопятся донести своему командованию плохие новости. Пристрелить что ли парочку? Батюр только ждeт команды. Нет, не стоит.

Получается, что разведгруппе внутренности склада не знакомы. Что это значит? Что солдаты из нового пополнения. Вполне возможно. Но зачем посылать в разведку незнакомых с местностью людей? Можно ведь найти кого-нибудь, кто тут уже был. И зачем было убирать пост, стоявший тут как минимум неделю? А также старательно усеивать всe минами, на которых и свои подорваться могут.

По всему выходит, что произошла смена части — старые, знакомые с местностью ушли, новые пришли. Причeм, поменяли так быстро, что ввести новичков в курс дела просто не успели.

Немцы всe-таки решились снять с фронта стоявшие здесь части. Прав был комбриг, утверждавший, что это непременно произойдeт. Сейчас бы ударить по новичкам, пока они ещe не освоились. Да бить нечем. Половина его батальона и танковая рота, пусть и полного состава. Как говорил на совещании командир танковой роты, на «попугать» хватит. На серьeзные действия не хватит.

Танковый ротный, конечно, удачливый. Год назад сержантом был, одним танком командовал. А сейчас командир роты, лейтенант, орденов полна грудь, только медсестричек из санроты в трепет приводить. Но воюет, говорят, умело. За три недели четыре боя провeл, ни одного экипажа не потерял. Сгоревшие машины из трофеев возместил. Опять же, два поединка с не самыми худшими танковыми асами противника. И оба вчистую выиграл. Тут одной удачей не обойдeшься.

Сегодняшний план тоже толковый. Настолько толковый, что и возразить нечего. Добавить и подправить что-нибудь, при желании, найдeтся. Так, по поводу подправить лейтенант и не возражал. Настораживает это капитана Казакова. Не привык он людям с первого взгляда доверять, а тут хочется верить. Капитан поднял бинокль и стал старательно изучать передний край противника, выискивая нежелательные сюрпризы.

Младший лейтенант Данилов краем глаза оценивал поведение командира мотострелкового батальона. Знал капитана Казакова он не первый день, но попал под его непосредственное командование впервые за год войны. В чистом поле, где им и приходилось обычно воевать, пехота всегда была на подхвате у танков. Прикрыть от гранатомeтчиков, поддержать огнeм, зачистить захваченную позицию. Пехота нужна всегда и всегда еe не хватает. И всегда она подчинялась командиру танкового подразделения. Едва ли не впервые в их бригаде предложили сделать пехоту главной. Причeм предложили сами танкисты.

То, что танкам в одиночку на городских улицах делать нечего, стало понятно ещe в Испании. Эта война показала, что и к окопам противника без поддержки пехоты соваться не стоит. Действия их танковой армии подтвердили, что и в глубоких танковых рейдах пехота необходима как воздух. Пару раз только отсутствие нескольких стрелковых взводов, способных перекрыть неудобную для танков местность, помешало их бригаде одержать полную победу над противником, не позволив тому вырваться из намечавшегося окружения.

Танкисты требуют больше пехоты для усиления своих частей. Пехотинцы больше танков для усиления стрелковых дивизий. И тем и другим необходимо как можно больше пушек и миномeтов. А в последнее время всe активней требуют авиацию. Всe правильно и всe разумно, проблема только в том, чьи интересы ставить впереди. С двадцатых годов спорят, а к единому мнению так и не пришли. Только выработают более-менее приемлемую тактику, как противник новое оружие изобретает. И всe по новой.

Опять тасуют танковые и механизированные подразделения, меняя количество техники и пехоты. Только, как казалось, нашли нужное соотношение, а тут новая война и опять всe начинай сначала. Для городов вот предлагают создавать штурмовые группы, в которых и танки, и пушки и пехота, авиации только нет.

Вообще-то штурмовые группы для боeв в городе стали создавать ещe год назад в Кракове. Но там всe было немного по-другому. И танки старьe — в основном БТ, для городских боeв не приспособленные абсолютно, уж лучше Т-26 использовать. И гранатомeтов почти не было, а бронебойки повредить танк могли, но вывести его из строя полностью только при большой удаче. И снайперы в подразделениях только появились. И самоходок в стрелковых частях ещe не было. И много других самых разных причин, мешающих использовать штурмовые группы с полной эффективностью. А самое главное опыта не было!

Но вот, что интересно, наставление по использованию штурмовых групп в городских боях напечатано за месяц до войны. Именно такое лежит в командирской сумке у младшего лейтенанта Данилова, и носит он его больше полугода, с тех пор, как впервые пришлось штурмовать крупный город. Кто ж та умная голова, что додумалась до всех этих премудростей задолго до столкновения с немцами? Памятник ему в полный рост. И поить самым дорогим коньяком за счeт всех спасeнных благодаря использованию этого наставления.

Тонкостей, конечно, там почти нет. В основном показаны пути решения возникающих проблем. Но всe равно очень сильно помогает. Одно дело самому своей кровью опыт приобретать, и совсем другой коленкор прочитать как избежать больших проблем, ну, а если влез, то как из них выпутаться. Дуракам не поможет, а умные не один раз спасибо скажут. Наставление уже не один раз меняли, что-то исправили, что-то дополнили, изменили порядок использования тяжeлого оружия. Год назад сорокопятки чуть ли не основным орудием пехоты были, а сейчас меньше трeхдюймовки использовать даже не предлагают.

А бойцы капитана Казакова устанавливали в дальнем конце склада ДШК. Ещe одно приятное дополнение к огневой мощи. Говорят, что новые тридцатьчетвeрки и их потомки Т-44 будут комплектоваться зенитным ДШК, как на тяжeлых танках, но пока ни одной такой машины в бригаду не пришло. Протопали мимо офицеров два расчeта бронебойщиков, один с ПТРД, а у другого на вооружение было симоновское ружьe. Расчeт с дегтяровской бронебойкой расположился у соседнего окна и начал пристраивать на своe ружье оптический прицел. Ага, охотники на пулемeтчиков, или офицеров, кто там в поле зрения попадeт. Не снайперы большого калибра, конечно, до асов СВБК им далеко, но в пределах километра ни одному пулемeтному гнезду спокойной жизни не дадут. Не факт, что попадут в голову пулемeтчику, бронебойка всe же не винтарь снайперского исполнения, но по окопу точно не промажут. А вот захотят ли солдаты противника из этого окопа голову поднимать, когда над ней такие вот гостинцы свистят, то это вопрос из тех, на которые сразу и не ответишь.

Бронебойки всe больше в такое вспомогательное оружие переводят. Для работы по танкам хватает и другого, более эффективного оружия. Да и танков у немцев всe меньше и меньше. Это их бригаде тут под Берлином так «везeт». А на других фронтах уже тракторы обвешанные эрзац-бронeй в дело пошли, вчера в кинохронике пару таких уродцев показывали.

— Не передумали здесь начинать, лейтенант? — Капитан Казаков повернулся к командиру танкового взвода, задачей которого было начать операцию на этом участке.

— Никак нет, товарищ капитан. — Отозвался Колька. — Именно тут они нашего наступления и будут ожидать. Если какая-то артиллерия им осталась от предшественников, то именно на этом направлении еe и поставят.

Оба танковых лейтенанта, придумавшие этот мудрeный план, с самого начала были уверены, что немцы отвели части противостоящей им танковой дивизии для переброски против Рокоссовского. А вот капитан Казаков не верил их аргументам при первом знакомстве с планом, не поверил окончательно и сейчас, пронаблюдав действия немецкой разведки.

— Сгореть не боишься? — Капитана раздражала эта уверенность, с которой лейтенант отстаивал свою, далеко не бесспорную, точку зрения. А вдруг немцы не отвели танковый полк, с которым они бодались почти месяц. А вдруг осталась на месте закалeнная в боях пехота панцер-дивизии. А вдруг противотанковая артиллерия ещe стоит на позициях.

— Горел уже. — Ответил танкист.

В этом ответе не было ни тупой покорности судьбе, ни глупой бравады показного фаталиста, коих так много в тыловых штабах. Человек понимал на что идeт и надеялся не на удачу, а на своe умение. Не в тылу год войны прятался. Наград поменьше, чем у ротного, но две медали «За отвагу» просто так не дадут. Да и орден «Красной звезды» за перекладывание бумажек не вручают.

Капитан Казаков посмотрел на часы — двадцать минут до начала.

— Давай выдвигайся к своим машинам, лейтенант.

Танковый взводный молча отдал честь и направился к выходу. Не торопясь, спешить было некуда. Первый танк взвода в сорока метрах ниже по оврагу находился. То, что овраг непроходимый немцы не совсем точно определили. Он скорее был невыходимый, то есть проехать по дну оврага было можно, а вот выбраться из него большая проблема. Но, как говорит народная мудрость: «Если нельзя, но очень хочется, то можно!» Главное определиться, чего именно тебе хочется. А дальше дело техники. Профессиональные военные ставят задачи, а профессиональные взрывники строительного карьера прикидывают куда и сколько нужно заложить взрывчатки, чтобы грунт отбросило в нужную сторону и расширило боковой овраг до размеров железнодорожной аппарели, по которой не один раз съезжали, заезжали. Игнат Шелепин, проработавший в этом карьере восемь лет, обещал взорвать склон так, что и приваренный вчера к танку бульдозерный нож не понадобится.

Игнат был на месте. Любовно поглаживал рукоятку взрывной машинки, вспоминая любимую работу. Почему он оказался заряжающим танка, а не сапeром, загадка достойная долгого и внимательного изучения. Потом, после войны, и изучим и напишем. Если повезeт живыми остаться. Пока удаeтся.

Младший лейтенант Данилов осмотрел колонну своего взвода. Первой, как всегда, была его командирская тридцатьчетвeрка с отвeрнутой назад башней, чтобы не повредить случайно ствол орудия, когда нужно будет пробивать дорогу наверх остальным машинам взвода. Вторая тридцатьчетвeрка сержанта Никифорова сразу за его танком, на тот случай если придeтся выталкивать его машину наверх, вдруг мощности одного дизеля не хватит. Следом пристроились более слабые машины. «Жужжа», создававшаяся для нелeгкой стези разведывательного танка, в реальных условиях оказалось более подходящей, как машина поддержки «настоящих» танков. Нашли место для дополнительного боезапаса, которого как оказалось никогда много не бывает, и пустили позади тридцатьчетвeрок прикрывать их огнeм пулемeта и автоматической авиационной пушки. При таком построении толку от двадцатимиллиметровой пушки «жужжи» намного больше, чем в передовых рядах, куда пытались отправить еe тыловые стратеги. К корме Т-60 пристроилась трофейная «тройка», подаренная его взводу неопытным пополнением панцер-дивизии противника. Думали поначалу еe первой пустить, да побоялись, что не хватит у немецкого танка мощности двигателя для выполнения роли бульдозера. Последним в колонне пристроился мостоукладчик, ради которого всe это представление и затевалось. Его задача пробраться под прикрытием склада к левому флангу нынешней позиции и перекрыть противотанковый ров, пока Данилов будет изображать перед немецкими позициями танковую кадриль.

Мост это нужен для других танков роты, они и будут ударной силой сегодняшнего наступления. Если всe задуманное получится, то главные силы роты сумеют подойти к окраинам городка вплотную, причeм с той стороны, откуда противник их не ждeт.

Стоило ли так мудрить? Может и не стоило, вот только противник такой хитромудрости вряд ли ожидает. Тем более от примитивных русских варваров.

Мимо танкистов пробежали связисты с катушкой провода, прокладывая связь от миномeтной батареи, пристроившейся чуть дальше по оврагу, к корректировщикам, занявшим позиции заранее. Комбриг расщедрился и выдал почти всe по шутливому запросу Володьки. Только тяжeлых самоходок не хватает, но вряд ли в бригаде они есть. Полк тяжeлых СУ-152 уж точно ушeл вместе с корпусом, а куда делась штатная батарея этих самоходов из их бригады, то простому лейтенанту не ведомо.

Артподготовку начали строго вовремя. Загудели, заверещали ракеты Катюш, выныривая откуда-то справа. Оставляя за собой огненные хвосты, устремились к улицам обречeнного квартала. Тех, кто окажется в этом месте, даже хоронить не нужно будет. Что не сгорит, то обломками так засыплет, несколько дней выкапывать придeтся. Если будет кому выкапывать. Видели такую картину в Силезии, когда гарнизон одного городишки от великой дури решил украсить окраины своего…гау виселицами с казнeнными пленными красноармейцами. Какому идиоту пришло в голову использовать средневековые методы устрашения восточных варваров, узнать так и не удалось. Некого было допрашивать. Командарм лично осмотрел это украшение и решил его усовершенствовать. Нанести на картину несколько дополнительных штрихов дивизионом гвардейских миномeтов. Одного полного залпа хватило. Окраины с виселицами уцелели, а вот центра городишки не стало. Повешенных бойцов сняли и похоронили в стороне от бывшего города, который обошли стороной и даже комендатуру там ставить не стали.

А к завыванию ракет добавились глухие удары гаубиц, из дымного марева, в которое превратился несчастный квартал, стали подниматься султаны земли вперемежку с обломками зданий, не иначе как двухсотмиллиметровые «сталинские кувалды» добавились. Оно и понятно, таскать с собою неповоротливые громоздилы гаубиц особой мощности части Первой танковой армии не решились. В манeвренном бою, каким и должно стать наступление под Лейпцигом, ими не слишком наманеврируешсья, вот и оставили резерв ГКО в поддержку Шестнадцатой танковой бригаде.

Колька посмотрел на часы и решил покинуть крышу башни своего танка, которую использовал в качестве наблюдательного пункта. Скользнул в люк и прикрыл его, не фиксируя замки. Сейчас Игнат рванeт склон и нужно будет корректировать движение танка, а делать это лучше в походном положении, то есть выглядывая из башни по пояс. Дождавшись третьего залпа артиллерии, Шелепин подорвал своe творение. Год войны не лишил лучшего подрывника карьера былого умения, глинистый грунт приподнялся в воздух и упал в стороны, открывая проход. Взревел двигатель танка и тридцатьчетвeрка медленно двинулась вперeд, загребая бульдозерным ножом остатки глины. Приваренный наискось нож сдвигал глину в левую сторону и танк медленно проталкивался наверх. Пару раз возникал риск завязнуть гусеницами во влажной глине, но механик-водитель был опытный и каждый раз умудрялся увести танк вправо, где грунт был посуше. Наконец тридцатьчетвeрка выбралась из пробитого взрывом узкого прохода и младший лейтенант Данилов облегчeнно вздохнул. Получилось. И даже помощь вторым танком не понадобилась. Вторая машина взвода столь же уверено шла по проходу, трамбуя слегка приглаженный бульдозерным ножом грунт. Можно быть уверенным, что и остальные машинывыберутся успешно. В крайнем случае, будут тащить или подталкивать друг друга, а основной ударной силе взвода пора вперeд.

Артподготовка закончилась и сейчас немецкие артиллеристы должны кинуться к своим орудиям, чтобы встретить их атаку. Если уцелели при обстреле? Опыт показывал, что кто-нибудь обязательно уцелеет.

Младший лейтенант Данилов скользнул внутрь башни и прильнул к перископам командирской башенки. Башня танка поворачивалась стволом вперeд, заряжающий уже отправил в казeнник орудия осколочный снаряд, наводчик прильнул к прицелу. Колька дождался, когда справа пристроится вторая машина взвода и двинулся в сторону позиций противника. Пока медленно. Нужно дать время другим машинам выбраться из оврага на простор. Выползла «жужжа», заняла своe привычное место позади танков, показался нос трофейной «тройки». Можно увеличивать скорость. Километров до тридцати. Поле хоть и просмотрели в бинокли, но впереди всякие сюрпризы возможны, от невидимых издалека ям и промоин, до вкопанных в земли кусков рельсов. Да и мины могут быть, хотя сапeры и утверждают, что почти всe поле проверили. В том то и дело что «почти», к тому же ночью. А ночи сейчас такие тeмные, что и собственные руки не видно.

И сам Колька и наводчик танка Тимохин старательно высматривали в дыму вражеских позиций вспышки противотанковых пушек. Пока не было. Хотелось верить, что и не будет, но опыт многих боeв старательно возражал. Не подошли они ещe на дистанцию результативного выстрела из «дверного молотка». А если бы здесь были новые семидесятипяти-миллиметровые орудия, то огонь они бы открыли сразу, как только обнаружили вылезшие из оврага советские танки.

Первым вспышку выстрела увидел наводчик.

— Командир, слева двести от кирхи. — Доложил он, подтверждая его слова в том же месте сверкнуло пламя ещe одного выстрела.

— Короткая! — Подал команду Колька.

Мехвод резко остановил тридцатитонную машину, Тимохин подвернул башню и отправил снаряд в сторону вражеского орудия. Отработал в ту же сторону танк Никифорова. «Жужа» пока молчала, далековато, да и в дыму толком ничего не видно. Еe время позже придeт, когда взвод к позициям противника ближе подойдeт. По хорошему, то и для немцев открывать огонь рано, по самому танку бить бесполезно, а для прицельной стрельбы по гусеницам расстояние великовато. Наверное нервы у противотанкистов Вермахта сдали. Подтверждая эту догадку, зачастили выстрелы с обнаруженной батареи, правда стреляло только два орудия. То ли остальные накрыло при артподготовке, то ли расчeты там были более хладнокровные. Но их выдержка уже никакой роли не играла. К обстрелу подключилась батарея 120-миллиметровых полковых миномeтов, о которой противнику ничего известно не было, в артподготовке еe не использовали. Перелeт, недолeт — классическая вилка, и на позициях немецкой батареи стали рваться мины.

— Вот и всe об этом человеке! — Данилов произнeс любимую свою присказку, взятую из какой-то арабской сказки «тысячи и одной ночи». Колька не уверен, что сказок там на самом деле тысяча, но том с ними был изрядной толщины. Таскал в своe время данную книженцию из дедовой библиотеки, чтобы почитать тайком от слишком строгого деда.

Немецкая батарея действительно замолчала, зато заполошно ударили пулемeты. Тоже нервы, этим открывать огонь вообще никакого смысла не было. Пехоты на броне нет, а попасть в какой-либо из смотровых приборов на таком расстоянии — это чистая случайность. Зато смогла включиться в работу «жужа». Пара коротких очередей из пушки в сторону ближайшего пулемeтного гнезда, и незадачливые герои стремительно покинули свои позиции. Уйти, впрочем, не получилось. Что в очередной раз доказало — в землю надо прятаться, в землю, а не пытаться убежать от пули, которая всe равно быстрее. А траншеи противника всe приближались, подходило время гранатомeтчиков. Механик-водитель снизил скорость до минимально возможной для имитации наступления. По хорошему, так уже надо драпать обратно. Но оправдать отход в глазах противника пока нечем. Не было оказано даже того минимального сопротивления, на которое они рассчитывали с Володькой при планировании операции. Испортились немцы к концу войны, испортились.

— Клим, что в эфире? — Спросил Колька у радиста.

Тот пробурчал в микрофон запрос, дождался ответа.

— Просят ещe потанцевать, — передал пожелания начальства радист, — мост уже установили, но рота на ту сторону рва ещe не перешла.

По спине побежали крупные, с кулак величиной, мурашки. Подходить вплотную к траншеям противника без поддержки пехоты не хотелось категорически. Третий батальон так и подловили, отсутствием видимого сопротивления. Те и ломанулись весенними кабанами вперeд через траншеи. Там и остались. Но им простительно, в большинстве своeм на фронте без году неделя. А тут чувство самосохранения просто орeт во всe горло.

— Потихоньку вперeд. — Колька отдал совсем не ту команду, которую хотелось. Но праздновать труса ценой жизни своих товарищей никому не позволено. Тем более, что видимой опасности так и не появилось.

Чаще всего еe и не видно до последнего момента, пока очередной смертник с фаустпатроном не выныривает из своего потайного логова под самые гусеницы. Одна надежда на экипажи машин поддержки. У них главная задача высматривать таких вот храбрецов, для того чтобы сделать их бесстрашный порыв последним, что им удается сделать в своей никчемной жизни. Экипаж танка тоже не ждeт своей смерти сложа руки. Вот курсовой пулемeт обработал подозрительные кусты, механик-водитель отворачивает танк от остатков каменного забора, за которым могли притаиться гранатомeтчики. Это может спасти от глупых и неопытных фаустников. Умные найдут более незаметное укрытие и буду терпеливо ждать, пока не появится возможность произвести единственный неотразимый выстрел. Для того и нужна «жужа». Она сейчас во взводе самая главная, намного важнее идущих впереди тридцатьчетвeрок и трофейной «тройки». Но автоматическая пушка Т-60 пока молчала, значит никакой видимой опасности вблизи их машин не появилось. Напряжение росло, они уже прошли ту черту, которая отделяла возможность отойти безнаказанно. Скоро можно будет и гранату из окопа докинуть. Но противник по-прежнему не проявлял своего присутствия.

— Стоп! — Не выдержал Колька.

Танк немедленно остановился. Экипаж ждал именно этой команды. Мехвод тотчас воткнул заднюю передачу, ожидая приказа на отход. Колька крутанул командирскую башенку. Взвод повторил его манeвр, уяснив на подкорке основной принцип руководства танковым подразделением — «делай как я». «Жужа» настороженно водила стволом пушки, но сержант Кушнарeв, выполнявший на этом недотанке функции большей части экипажа, огонь не открывал.

— Командир, они отходят! — Привлeк внимание Данилова наводчик.

— Как отходят? — Не поверил Колька, немедленно развернулся обратно в сторону немецких траншей.

Взгляду предстала уже подзабытая картина отхода противника с занимаемых позиций, даже не отхода, а вполне осознанного драпа. С бросанием оружия и стремительным галопом по открытой местности. Давненько он такого не видел. С последнего столкновения с ополченскими батальонами в Силезии. Больше им такого счастья, в виде небоеспособного противника, не выпадало. И вот случилось! И где? Практически на окраинах Берлина.

— Осколочным! Три бегло. Огонь! — Младший лейтенант Данилов отдал единственно правильную в данной ситуации команду. — Не давайте им опомниться. — Озадачил он наводчика с заряжающим и добавил для водителя. — Вперeд, Дима, пока медленно.

Орудие изрыгнуло огонь, танк стронулся с места и обходя особо опасные места, где ещe могли укрыться храбрецы с гранатомeтами, пополз в сторону позиций струсившего ополчения. В том, что перед ними фольксштурм, младший лейтенант Данилов уже не сомневался.


— Слушай, Гофман, не лучше ли убраться отсюда? — Векман опасливо рассматривал стоящий в полусотне метров русский танк. — Кто его знает, что им там в головы взбредeт.

Соседство, на самом деле, было опасным, но Гофман был уверен, что русские двинутся вперeд, тем более, что с их стороны расположена такая неудобная для танков канава. Хотя, овраг тоже неудобный, а русские по нему прошли, как и предполагали разведчики. Выбрались, правда, не там где Гофман ожидал, а намного ближе, чем перепугали поначалу даже его. Время атаки угадать тоже получилось, а следовательно и убраться с позиций батальона. В последнюю минуту, но уйти. Ещe бы немного проваландались, и уже бы общались с чертями в аду. Нужно сказать, что мощностью артподготовки русские изрядно удивили не только Гофмана с его отделением. Удирающие с позиции солдаты их батальона такого огневого налeта тоже не ожидали. И пусть основной удар пришeлся по траншеям их предшественников, немало полегло и фольксштурмовцев. А ведь предупреждали они сослуживцев, что окопы и блиндажи солдат пехотного батальона танкового полка, который они меняли, могут быть пристреляны противником. Кто-то не поверил, кто-то поленился копать новый окоп, кто-то понадеялся на удачу, и вот результат.

Когда же Гофман потащил своe отделение из безопасного, как казалось новичкам, тыла в передовой дозор, то большая часть батальона посчитала его или дураком, ищущим быстрой смерти, или той разновидностью идиота, для которых «железный крест» главный смысл жизни. Поддержал в тот момент своего командира отделения только Векман. Но сейчас засомневался даже он.

Гофману самому не по себе от такого соседства. Так близко, что можно посчитать все отметины на броне от попаданий снарядов. А было их изрядно, и только два из них выглядели серьeзными повреждениями. Остальные всего лишь царапины, была даже одна свежая — сегодняшняя. Памятник артиллеристам противотанковой батареи, командир которой был настолько глуп, что, во-первых, выбрал для установки своих орудий позиции батареи предшественников, а, во-вторых, открыл огонь согласно довоенным наставлениям. С расстояния, на котором его снаряды могли слегка пригладить бронированную шкуру этих русских монстров. Гофман надеется, что благодарные артиллеристы выскажут своему горе-командиру всe, что о нeм думают, и усадят на самую горячую сковородку. В аду! Ибо они все там.

Удара «Катюшами» Гофман не ожидал. Не верилось, что их участок фронта, второстепенный по всем видимым и невидимым признакам, удостоится применения этого страшного оружия. Слышать о нeм он, конечно, слышал. Со всеми ужасными подробностями, передаваемыми в госпиталях. Но видеть действие русских реактивных снарядов пока не приходилось. Теперь вот увидел. И благодарение всем святым, что увидел издалека. Уцелеть после близкого знакомства редко кому удаeтся.

Русский танк выстрелил в сторону позиций их батальона и тронулся вперeд. Гофман сполз вниз и сдвинул влево обломок бетонной плиты, прикрыв отверстие в кладке фундамента. Вовремя. По наружной стороне фундамента застучали пули, это лeгкий русский танк, следующий позади тяжeлых тридцатьчетвeрок, начал обрабатывать из пулемeта все подозрительные места. Ни его пулемeт, ни малокалиберная пушка в этом укрытии не страшны. Недостроенный дом, брошенный строителями почти на уровне фундамента, слишком опасным не казался. Хорошо просматривался и простреливался внутри едва возведeнных стен и куч земли, оставшихся как в самой коробке будущего дома, так и снаружи. Поначалу Гофман его таким и воспринял, но благодаря любопытству Клауса, заметившего странный лаз, был обнаружен находящийся под стройкой подвал. Его завершить успели и даже наметили места для крепления труб водопровода и канализации. Оставили щели и для проведения труб внутрь, в одну из них Гофман и наблюдал за противником. Хорош подвал был и тем, что имел сложную форму и была возможность спрятаться за многочисленными углами от заброшенной внутрь гранаты.

Обнаружив во время утренней разведки такое чудо, только и оставалось, что поверить в божье провидение и приготовиться к вполне осознанной сдаче в плен. Хватит! Хватит с него этой войны и ненужных смертей. Надоело хоронить каждый день людей, к которым только привык, выучил их достоинства и недостатки, приучил к выполнению приказов и отпел напоследок, так как капеллана их батальону так и не досталось.

Зашмыгал носом Клаус, всe ещe переживает полученную от деда взбучку. Мальчишка не хотел уходить с их прежней позиции без фаустпатрона, а старик Мильке не собирался помирать из-за дурости малолетнего балбеса. Советские танкисты фаустников в плен не брали. Поэтому, если ты ухватился за трубу гранатомeта, то выхода у тебя два: или ты убьeшь, или тебя убьют. Чаще всего и то и другое. Вначале ты, а потом тебя. Хорошо, если просто пристрелят из пулемeта следующего позади танка, намного хуже, когда ты попадаешь под гусеницы. А месяц назад одного такого героя, сумевшего сжечь два вражеских танка, оставшиеся в живых советские танкисты загнали в канализационный люк, налили внутрь бензина и подожгли. Гофман гореть не хочет.

Гофман осмотрел остатки своего отделения. Сюда он взял только тех, кому мог доверять. Неразлучный пулемeтный расчeт Векман и Граве, бросившие, впрочем, свой пулемeт на прежней позиции. Молчаливый и вечно хмурый Георг Шварцман, когда-то в прежней довоенной жизни приятель отца Гофмана, живший на их улице на три дома ближе к городской площади. И старик Мильке со своим внуком. Всем им даже объяснять ничего не пришлось, сразу всe поняли, как только он подвeл своих солдат к этому подвалу. Клаус удивлeнно вертел головой, увидев вместо огневой позиции потайную нору, но получив очередной подзатыльник от деда, решил не задавать ненужных вопросов.

Лязгая гусеницами прошeл мимо их убежища очередной русский танк. Векман отложил в сторону изготовленный из остатков простыни белый флаг. Всхлипнул в который уже раз Клаус. Гофман откинулся к стене и приготовился ждать, когда умолкнут звуки боя.


Колейный мост штука такая, что требует внимательности. Чуть засмотрелся в сторону и твой танк уже во рву кверху гусеницами лежит. Володька контролировал движение машины, хотя с его механиком-водителем эта процедура была всего лишь формальностью. Если Костину понадобится, то он и по лезвиям ножей проедет. Но порядок есть порядок. Уставы, как известно, пишутся кровью, а инструкции покоятся на переломанных костях тех, кто их игнорировал. Танк ровненько сошeл с моста и Костин прибавил скорость. Их машина была последней, остальные уже выстроились в боевой порядок, приготовившись штурмовать юго-западную окраину квартала. Бойцы танкодесантной роты занимали привычные места на броне, надеясь хоть часть пути «не вертеть ногами земной шар», как поeтся в недавно появившейся на фронте песне. Машины поддержки бронетехники пристраивались сразу за танками, как и предусматривалось для случая, когда пехота на броне. После спешивания десанта отстанут и они. По крайней мере, новый устав так требует, а как будет на самом деле — ситуация покажет.

Колька только что сообщил, что его противник побежал и третий взвод решил идти дальше до самых окраин. А если им подкинут пехоты, то они и на улицы пойдут. На взгляд Володьки на улицы им соваться незачем, но это взгляд командира роты, а что прикажет комбат или комбриг? Не ясно также, куда наступать основной части его роты. Идти на городские улицы? Или чeрт с ним с этим городком. Вот там, в почти сплошной городской застройке, есть прогалина, в которую так и хочется сунуться танковым клином, и которая просто напрашивается для установки противотанковой батареи. Так что, ну еe к лешему эту плешь, через городскую застройку пойдeм. Сейчас капитан Казаков штурмовые группы озадачит и вперeд.

До самых окраин дошли без каких либо происшествий. Приятно, хоть и неожиданно. Даже ружейного огня не было. Хотя, сам Володька, командуй он обороняющимися подразделениями, запретил бы дышать до того момента, когда его танки подойдут на бросок гранаты. Чтоб не спугнуть. Противник подойти позволил, что вполне ожидалось. Но и в дальнейшем, когда на улицы пошли пехотные отделения штурмовых групп, противник проявить себя не торопился. Выдвинулся вперeд первый танк, настороженно провожая стволом орудия окна противоположной стороны улицы, вминая в разбитый асфальт всякий мелкий мусор, он втягивался в проeм между домами. Пошла за ним вторая тридцатьчетвeрка, контролирующая другую сторону, зашевелила башней «мясорубка» прикрытия. Обычно в этот момент появлялись первые желающие заработать «железный крест» и сопутствующий ему отпуск. Иногда даже получалось. В смысле отпуска. Но счастливчиков, которым удавалось выстрелить из фаустпатрона, поразить танк и успеть убраться обратно, до того, как разорвeт пулемeтной или автоматной очередью, было так мало, что о них все слышали, но редко кто видел. Мeртвых видеть приходилось. Когда только разрабатывали методы борьбы с этой заразой, то пришли к выводу, что самым лучшим способом отвадить солдат противника от охоты на танки, будет их безусловная и обязательная смерть. Если немецкие гранатомeтчики будут знать, что подойдeшь близко — отправишься в гости к богу, то и желающих это сделать будет немного.

Бойцы втягивались в провалы улиц, а противник молчал. Возникало неприятное ощущение хитрой засады. Вот еще пару метров и ударят! Но первая тридцатьчетвeрка уже дошла до видимого с окраины перекрeстка внутренних улиц квартала, бойцы передовых отделений проникли в выбитую близким взрывом витрину какого-то магазина, «мясорубка» прикрытия выдвинулась ближе к танкам, намереваясь остановить гранатомeтчиков, когда они выскочат из укрытия. А противник молчал.

Махнул рукой командир разведотделения и второй танк медленно двинулся к перекрeстку. Наконец-таки впереди хлопнул долгожданный выстрел, заработал пулемeт первого танка, жахнуло орудие второго танка, взметнулся вверх завал из брeвен, перегораживающий улицу за перекрeстком. И понеслось. Гулкие удары пушек, заливистые трели автоматов, хлопки гранат, хлeсткие очереди шестиствольного пулемeта машины прикрытия, мелькание светло-зеленых гимнастeрок бойцов. Стронулись шестерeнки отработанного механизма штурмовой группы, где каждый давно уяснил свою роль. Огонь, дым, скрежет сносимой танком рекламной тумбы. Вспышки яркого пламени — это огнемeтчики дорвались до любимой цели, оконных проeмов в подвальные помещения. Сбоку от танка появилось орудие «полковушки», расчeт отработанными движениями забрасывает в казeнник снаряд, выстрел, замковый открывает затвор, отлетает стреляная гильза, новый снаряд, взмах руки командира орудия, новый выстрел.

На броню танка забирается капитан Казаков.

— Ротный, двигай вперeд второй взвод. — Кричит командир мотострелкового батальона. — Баррикаду уже взяли. Сейчас первая рота вперeд пойдeт, а ты возьмeшь под контроль перекрeсток и прощупаешь его в обе стороны.

Капитан соскакивает с брони и торопится к перекрeстку, где штурмовой взвод первой роты его батальона успешно зачистил окрестные дома от солдат противника. Володька хватает гарнитуру рации, окидывает взглядом перекрeсток от которого ему прощупывать ситуацию в обе стороны и обнаруживает в глубине штурмуемой улицы… белый флаг.


Гауптманн Енеке оглядел остатки передовой роты своего батальона. Всe же большая часть осталась жива, значит он не зря тратил время на то, чтобы научить их хоть чему-нибудь. Но если русские продолжат штурм, то живыми его солдатам быть не долго.

— Почему они отступили? — Задал глупый вопрос майор Гильперт, присланный из штаба дивизионной группы проверить обстановку на участке батальона. — Ведь русских меньше роты и всего три танка.

— Это же не наши божьи овечки. — Пробурчал начальник штаба батальона гауптманн Лемке. — Это волки натасканные на человечину.

— Тогда уж медведи-людоеды. — Майор попытался свести неудачную фразу к шутке, высказанной доктором Геббельсом в одной из своих последних речей.

Вилли промолчал, не захотел развивать тему и начальник штаба. Старый Лемке пользовался привилегией возраста, а Вилли было уже наплевать на то, что про него подумает этот молодой майор, носящий одну из знакомых генеральских фамилий. Мальчик совершает героическую поездку на фронт для получения очередной награды. Хотя нужно признать, что для него это действительно героический подвиг — добраться до самой передовой. Да и труса он не празднует, в отличие от остальных проверяющих, которые немедленно сбегали обратно, стоило только разорваться поблизости от штаба шальному снаряду.

Пусть майор и храбрец, но во фронтовых реалиях ориентируется он слабо. Сравнивать численность его батальона фольксштурма и русской мотострелковой роты без учeта реального боевого опыта может только полный дилетант. То, что его солдаты сумели вырваться из той мясорубки, свидетелями которой они все были, уже чудо. Произошло это только по той причине, что Иваны всего лишь на всего проводят разведку боем и брать этот городишко не собираются. Они и его солдат выдавливали в тыл, не ставя перед собой задачу окружить и уничтожить. Но если солдаты его батальона будут оказывать сильное сопротивление, то русские могут обозлиться и навсегда оставить их всех в развалинах этого квартала.

Наилучшим выходом из этой ситуации стал бы медленный отход на северную окраину города, в надежде что где-то на этом пути у русского командования исчезнет желание захватывать весь город. Вот только как объяснить это майору?

Впрочем, представителю штаба дивизионной группы нужно быть благодарным хотя бы за то, что он старательно не замечает колышущийся на ветру белый флаг, выброшенный кем-то из желающих уцелеть. Кто-то из остатков второй роты сильно хочет жить. Сколько там могло остаться живых, пока непонятно. Но они живы, и они не хотят умирать. Самое время выяснить, будут ли русские брать их в плен.

Из зажигательной речи доктора Геббельса, которую уже пытаются представить как своеобразную шутку, следует, что брать не будут. А если и возьмут, то только для прокорма специально выведенной породы медведей-людоедов. Конечно, приучить медведя к человечине легко, но где взять такое количество медведей, чтобы скормить им всю Германию?

Гауптманн Енеке поднял бинокль. Вблизи дома с белым флагом появились первые фигурки русских солдат. Пока не стреляли ни с той, ни с другой стороны. Разве что русский танк вращал башней, показывая окружeнным в доме солдатам его батальона, что шутить большевистские танкисты не собираются. Следующие две минуты подтвердили, что доктор Геббельс обыкновенное ярмарочное трепло, а породу медведей-людоедов русские если и вывели, то до фронта пока ни один сибирский шатун не добрался. Солдаты второй роты вышли с поднятыми руками из дома, а русские просто спровадили их в свой тыл. Всего семнадцать человек. Двоих вели под руки, одного несли на импровизированных носилках. Никого не убили, не сожрали, даже не ударили. Наверное, посмеялись над неудачниками, но имели на это полное право.

Вилли опустил бинокль. Он увидел всe, что хотел увидеть. Увидели и солдаты ближних взводов. И скоро по окопам пойдeт рассказ о том, что «в плен берут», а значит число желающих спасти свою жизнь поднятием рук резко прибавится. Может быть так и лучше. Меньше грехов будет на его душе. Не семь сотен трупов, а гораздо меньше. Насколько меньше, покажут действия русского командования.

Видел сцену сдачи в плен и майор Гильперт. Вилли напрягся в ожидании очередного перла доктора Геббельса о «необходимости помочь своему товарищу принять правильное решение». Была такая речь месяц назад. Когда пулемeтчики расстреляли своих же сослуживцев, надумавших сдаваться в плен. Вчерашние сопляки из Гитлерюгенда, перечитавшие программных речей «великого фюрера». Или же захотевшие получить отпуск геройским расстрелом своих бывших товарищей. Что намного вероятнее. Ходил слух, что награда «героев» всe-таки нашла, и довольно быстро. Подорвались они на случайной гранате, которая неведомо как долетела до их окопа. По-другому и быть не могло. Если бы командование сразу же после «подвига» вывезло этих недоумков из части, то может быть смогли остаться в живых. Но честь и хвала командиру дивизии, который не захотел мараться в этом дерьме. А может и работники министерства пропаганды устроили всe таким образом. И герои есть, и невозможно выяснить почему они именно так поступили.

Майор оказался ещe умнее, чем гауптманн Енеке о нeм думал. Он сделал вид, что вообще не видел случая добровольной сдачи в плен. Ещe пара таких поступков и Вилли придeтся менять своe мнение о штабных работниках.

А русские перегруппировались и вцепились в очередной опорный пункт. Похоже, они приняли решение брать квартал. Гауптманн Лемке перекрестился и едва слышно зашептал слова молитвы. Вилли коснулся нательного креста, врученного ему матушкой. Молитв он не помнил, в бога верил только в минуты смертельной опасности, соблюдать обряды не считал нужным. Придeт «старуха с косой», коснeтся плеча своей костлявой рукой, тогда и будем приставать к богу с дурацкими просьбами. А пока надо спешить вперeд к остаткам второй роты. Посмотреть вблизи, как сделать так, чтобы не пришлось сегодня хоронить всю роту, а то и весь батальон.

Примечания

В РИ лейтенант Фрунзе погиб 16 января 1942 года в воздушном бою.

Ганза — союз торговых городов средневековья, в основном немецких.

Генерал Крейзер в РИ к 45 году дослужился до звания генерал-полковника, командовал армиями, герой Советского Союза.

Драгунский Давид Абрамович в РИ к 45 году дослужился до звания полковника, командовал танковой бригадой, дважды герой Советского Союза. В советское время председатель Антисионистского комитета.

Генерал Хацкилевич в РИ погиб 25 июня 1941 года, командовал 6-м механизированным корпусом на Западном фронте.

В РИ у полковника Драгунского немцы расстреляли отца, мать, двух сестeр, на фронте погибли два его брата.

Автор неоднократно сталкивался с бывшими сторонниками Ельцина, которые ненавидят капитализм, не приемлют нынешнюю власть, но категорически отказываются признать свою вину в приведении нашей страны в такое состояние.

Кавторанг — полуофициальное обращение к капитану второго ранга, принятое в русском флоте.

Начарт — начальник артиллерии в данном случае полка.

Унтерштурмфюрер — офицерское звание в Ваффен СС, соответствует лейтенанту Вермахта.

Шарфюрер — унтер-офицерское звание в Ваффен СС, соответствует унтерфельдфебелю Вермахта (сержанту Красной Армии).

Штурмбанфюрер — офицерское звание в Ваффен СС, соответствует майору Вермахта.

Гауптшарфюрер — унтер-офицерское звание в Ваффен СС, соответствует оберфельдфебелю Вермахта (старшине Красной Армии).

Оберфюрер — звание в Ваффен СС, промежуточное между званиями полковника и генерал-майора Вермахта

Штандартенфюрер — офицерское звание в Ваффен СС, соответствует полковнику Вермахта.

Грегор Штрассер — лидер левого социалистического крыла НСДАП, в 20-е годы один из главных соперников Гитлера в руководстве партии. Был убит в 1934 году во время «Ночи длинных ножей».

Обершарфюрер — унтер-офицерское звание в Ваффен СС, соответствует фельдфебелю Вермахта (старшему сержанту Красной Армии).

Роттенфюрер — солдатское звание в Ваффен СС, соответствует оберефрейтору Вермахта (в нашей армии отсутствует).

Лакейтель — презрительное прозвище генерала Кейтеля в среде немецкого генералитета.

Гейдриху пришлось менять памятник на могиле своей матери, так как она носила имя Сара.


Оглавление

  • 29 апреля 1942 года Москва
  • 30 апреля 1942 года Крым
  • 2 мая 1942 года Зеленоград
  • 3 мая 1942 года Минск
  • 6 мая 1942 года южнее Берлина
  • 6 мая 1942 года южнее Берлина (вечер)
  • 7 мая 1942 года Берлин
  • 10 мая 1942 года восточнее Цоссена
  • 15 мая 1942 года Москва
  • 18 мая 1942 года Зеленоград
  • 20 мая 1942 года юго-западнее Берлина
  • 23 мая 1942 года Иран
  • 25 мая 1942 года Зеленоград
  • 27 мая 1942 года Южнее Берлина
  • Примечания