История одного безумия [Юрий Трещев] (fb2) читать онлайн

Юрий Трещев История одного безумия

«Каждый человек играет в этой жизни некую роль, но многие даже не подозревают об этом…»

1

В пятницу после полудня на город опустилась тьма… жители собрались на площади у руин театра… ждали конца света, обменивались мнениями:

— Исполняются мрачные предсказания примадонны…

— Или этого беса, хромого на обе ноги, который возомнил себя богом…

— Так он жив?..

— О ком вы говорите?..

— О Кириллове…

— Говорят, он вел двойную жизнь…

— Ну да… боролся со злом, но на самом деле служит еще большему злу…

— Чего только люди не говорят… говорят даже, что он играл роль приведения в замке примадонны…

— Ну, это вряд ли… он поэт, гений, сочинял гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, потом стал писать плачи для примадонны… когда-то она блистала на сцене… была великой… увы, замок превратился в руины… и сад заглох… там безлюдно, но романтично… внизу море, рифы…

— Однако, что нас ждет?..

— Не хочу строить догадок… это все равно, что лгать…

— Народ все стерпит…

— Ну да… народ терпит и всему верит, каждому зловещему крику…

— Вы раздражены…

— Вовсе нет… просто я хочу понять, что происходит?..

— Бог раскаялся в том, что создал и явил нам зрелище…

— Перевернет страницу, тем все и кончится…

— Что вы все там высматриваете?.. нет там бога… небо пусто…

— Опять вы… дайте ему договорить…

— Не в толпе рождаются истины…

— Да вы философ…

— Я портной… а вы, наверное, писатель… и что-то знаете о Бенедикте Кириллове…

— В его истории много неправдоподобного… известность у него сомнительная, пожалуй, и скандальная… первый свой плач он написал на смерть жены… ее звали Ада… голос у нее был как у сирены… увы, она погибла… паром налетел на рифы, перевернулся и затонул… Бенедикт тяжело переживал эту трагедию…

— Я слышал, что у него в голове не все в порядке…

— Одно время он лечился в желтом доме на песчаном берегу… и вдруг исчез…

— Наверное, как и его дядя, проповедует бесам в аду…

— Нет никакого ада…

— Откуда вы знаете?..

— Я читал его замогильные записки… Христос упразднил ад и сам облекся в нетление… не осталось там никого, кроме тьмы… ад сделался опустошенным и призрачным…

— И сам он сделался призраком…

— Я смотрю, вы беспощадны к Кириллову…

— Говорят, это он предсказал конец света, и, как я полагаю, ошибочно… он предсказал его на 19 августа этого года, но, увы, сам преставился… примадонна любила его, почти год она пребывала в трауре, лишилась сил, голоса, чувств…

— Говорят, он нравился ей еще в детстве…

— Ну да, он воспитывал ее как племянницу, готовил для сцены…

— Она была очаровательна… я охотно навещал ее…

— Ну да, как только вам что-нибудь понадобится, вы тут как тут…

— Это неправда… она сама просила приходить, а я в своем склепе задыхался… ее замок высился и сиял вдали… я не уверен, но, может быть, она любила меня…

— Боюсь, что эту радость у вас отнимут меня… к ней никого не допускают, кроме какого-то писателя из провинции… он пишет ее мемуары… теперь это модно…

— Мне кажется, я видел вас у нее… не вы ли тот художник, визиты которого показались подозрительными писателю…

— Ну да… он высказал предположение, что я шпион мэра…

— А кто вы на самом деле?..

— Он художник… от слова худо и нужник…

— Как вы можете такое говорить?..

— А что такого я сказал?..

— Вы раздражаете меня…

— Ваш спор становится слишком шумным…

— Что бы тут не говорили, я с уверенностью могу утверждать, что Кириллов жив и счастлив…

— И лишь весьма немногие сознают это…

— Что именно?..

— Что смерть всего лишь переселение из одного места в другое…

— Это неправда…

— А вы знаете правду?..

— Правду знает только бог…

— Она и нужна только богу…

— И все же, что с нами будет?..

— Свершится суд над всей вечностью… потом нас окружит тьма…

— Она нас уже окружила…

— О чем вы говорите?..

— О конце света…

— НЕ каркайте…

— Пусть говорит… одни морят себя голодом, друг друга измеряют, а другие пытаются нас растрогать, наполняют грудь вздохами, а глаза слезами… куда же вы?..

— Пойду, пройдусь… ночь сияет звездами… возможно, это наша последняя ночь и мне хочется провести ее не вздыхающим…

Незнакомец спустился вниз по лестнице к воде, и исчез в мерцающей зыби…

— Сумасшедший…

— Счастливый…

— Ну да, зачем в эту тихую ночь видеть мертвецов в ризах…

— Однако тишина жуткая…

— Это он… я узнал его… я был на еврейском кладбище, когда это случилось, и увидел издали, как из могилы вышли трое, из которых двое поддерживали под руки третьего…

Внезапно послышался подземный гул, напоминающий рычание своры собак…

Странный и страшный гул повторился еще раз, и еще…

Снова воцарилась жуткая тишина…

— Что это было?..

— Ад проснулся… но продолжайте…

— Они спустились по лестнице к морю, вошли в воду по колена, по грудь и скрылись с головой…

— Среди них была женщина?..

— Да… такая тонкая, грациозная…

— Это была примадонна… ее не возможно не узнать…

— А кто был второй?..

— Не знаю, кто был второй, но вели они под руки Кириллова…

— Так он же умер?..

— Говорят, он стал вечным жидом, тело его дошло только до гроба…

— Что он такое говорит?..

— Пусть говорит…

— Смерть увидела его и устрашилась, подумала: «Не он ли тот, который должен прийти…» — и в ужасе бежала…

— Однако, вы говорите, но не заговаривайтесь…

— О Кириллове только такое и говорят, что он не только человек… да и все мы… в нас есть некое божье совершенство… и в смерть мы нисходим, как бы уснув для жизни… я думаю, смерть нужна для исправления, а не для возмездия…

— И куда мы нисходим?..

— Только не в преисподнюю…

— Вы думаете, ад не существует?..

— После своей крестной смерти Христос сошел во тьму ада один, а вышел со многими погребенными, ожидавшими там его пришествия…

— Говорят, Кириллов описал свое сошествие в ад в мужской версии замогильных записках… он был там три дня и три ночи… просвещал тьму… и тьма отпустила его… она стала небом… а Кириллов вернулся в замок писать плачи… я уже говорил, в городе он был известен своими литературными трудами, вызывающими восхищение и зависть у многих…

— Говорят, у его замогильных записок была еще женская версия…

— Ну да, в женской версии он пророчествовал… и не столько проповедями, сколько своими скорбными плачами… что?.. да, он пел и страдал… страдание проповедует лучше всяких слов… вспомните его плач о нашествии грязи?..

— Ад есть… и он все еще жаждет… помню, я спал и проснулся в жуткой тишине… трепет охватил меня… казалось, в городе не осталось ни живых, ни мертвых…

— Я написал пьесу на этот сюжет… в финале пьесы смерть вышла из преисподней вслед за воскресшими мертвецами… роль смерти играла Ада… свет на сцене погас и занавес опустился, но еще долго был слышен ее скорбный плач… на площади Аду ждала толпа почитателей… Ада пела все тише и тише, привыкала к наступающему молчанию… она была в отчаянии, не могла выйти из роли, бормотала, внутренности мои болят, я страдаю, ограбили меня… и в рай дорога мне закрыта… я пытался успокоить ее, мол, приди в себя, опомнись, чего ты испугалась?.. смерти?.. от страха безумной сделалась?.. удержи слова… утри слезы и радуйся… помню, она вытерла слезы, и голос ее приобрел приподнятость, торжественность…

— И оборвался…

— Ну да… голос ее оборвался… как будто кто-то схватил ее за горло…

— Помню, я расплакалась…

— Я тоже…

— Все пели и плакали…

— Бог в нас пел… не могли мы замыслить и петь то, что пели…

— Наверное, и теперь она где-то поет и плачет…

— Тайна воскресения сокрыта от смертных, но будет явлена им в последний день, когда они ощутят благоухание вечности, и надежды их исполнятся…

— Ну да… и все тайное вдруг станет явным…

— Кто вы, портной или философ?..

— В этой пьесе я не философствовал о боге, я воспевал бога…

— Вы украли эту пьесу…

— У кого?..

— У меня… меня следует изучать, а не обкрадывать… вы заимствовали и название, и интригу…

— Все что-то у кого-то заимствуют…

— А что, пьеса так ужасна?..

— Нет, она нравится зрителям… она возбуждает страх и сострадание… конечно, ее герой чудовище, какое когда-либо появлялось на сцене… земля его вряд ли могла бы носить…

— И какое может быть сострадание к чудовищу?..

— Меня тревожит мысль, что в человеке уже заложена зло… изначально… способность к убийству и ко всякой испорченности… ведь убивал он не случайно или нечаянно…

— Это в нас лишнее… это не от бога…

— А от кого?..

— От ада…

— Нет никакого ада…

— Если нет ада, то нет и рая… ад это наказание, а рай — награда…

— И что вы вынесли из театра от этой пьесы?..

— Страх и сострадание… страдание возбуждает сострадание… и страх, который мы воображаем…

— Вам нужно пошире раскрыть глаза…

— Вы думаете, это исправит мое воображение?..

— Нужно исправлять не воображение, а причину страха…

— Наш страх должен очищаться состраданием, которое вызывается игрой артистов на сцене…

— Ну да, всяким словесными поворотами и изворотами, чтобы оправдать пьесу или ее автора… впрочем, автор вовсе не нуждается в оправдании… а его герой в сострадания…

— Однако зло существует, и это что-нибудь да значит…

— Ничего это не значит…

— Ваш герой чудовище, но умер мужественно, защищаясь…

— Что он защищал, торжество зла…

— Однако я испытывал к нему сострадание, хотя и не хотел бы его испытывать…

— А к моему состраданию примешивалось какое-то странное и неприятное чувство, ропот на провидение и создателя, ведущий за собой тупое отчаяние…

— В чем вина героя пьесы?.. и в чем вина его жертв?.. что это, слепая судьба?.. откуда эта жестокость и жертвенность?..

— Мы найдем основание этой жестокости и жертвенности в вечной связи всех вещей, созданных создателем…

— Я думаю, все закончится к лучшему в этом мире, как и в том… не надо умышленно вызывать в нас ужас… поступки этого чудовища ужасны, но совершались они на сцене и с известной целью… у пьесы есть план действий и за сценой… будет ли он исполнен?… мне и хотелось бы, чтобы автор достиг своей цели, и не хотелось бы этого… ведь могут пострадать невинные люди…

— Не люди, а персонажи… зачем нам все это видеть?.. зачем нужно было строить театр, нанимать актеров?.. публика в театре одна и та же и довольствуется тем, что есть, что дают… народ равнодушен и холоден к театру, театр его не возбуждает и не воодушевляет… народ идет в театр из любопытства или от скуки…

— Ну да… надо же куда-то ходить, на других посмотреть, себя показать…

— Если есть, что показывать…

— Опять вы…

— Театр лишился возвышенных пьес, патетических, трогательных… нечем завлечь зрителя, ввести его в обман, чтобы он трепетал, чувствовал сострадание и ужас от того, что совершается перед ним…

— А что вы думаете об этой пьесе?..

— Пьеса мне понравилась, правда нить действия несколько запутана, однако диалоги изящны и благопристойность вполне соблюдена… что касается актеров, они правдивы, но не всегда… сюжет выбран удачно и интересен, создается впечатление, что все происходит как бы само собой…

— Возможно, вы находились под обаянием игры примадонны, ее изысканности…

— Мне кажется, пьеса страдает от излишка событий…

— Но это неизбежное зло…

— Зачем автор водит жертв из акта в акт, из одной сцены в другую?..

— По-вашему, он должен их сразу убивать…

— Ну да… зал бы рыдал и сострадал…

— А я хохотал бы, как бесноватый…

— Однако становится все темнее…

— Скажите, что происходит?.. я в городе недавно… приехал из провинции… мне сказали в театре идет моя пьеса…

— Во власти города смута… мать мэра чем-то недовольна… неизвестно чем, но, по всему видно, последствия будут печальными…

— Надо бежать к природе, к иллюзиям… к метафизической отвлеченности…

— И все-таки, ад существует… правда, доказать это нельзя, в это можно только верить или не верить…

— Ад — это черная дыра, а рай — это белая дыра нашей галактике… они вращаются вокруг оси мира, или оси зла, как ее иногда называют… ад пожирает материю, а рай ее возрождает… ад мужчина, а рай — женщина… впрочем, возможно все наоборот…

— Так рассуждая, можно попасть в область иллюзий… — сказал старик в очках…

— Скажите, мне интересно, кто из вас оригинал, а кто копия?..

— Вы это о чем?.. — старик в очках потряс головой…

— Я знаю, кто вы… вы Марк… вы пишите историю мертвеца, а он жив, и живет по написанному…

— Ну да, и что?..

— Я отметил эту странность в пьесе, и осудил ее мимоходом, почти незаметно, хотя такое вполне возможно и заслуживает доверия…

— Не понимаю…

— Кто вы?..

— Я сам по себе…

— Жаль, я питал надежду… возможно, это заблуждение и оно основано на вашем сходстве с моим дальним родственником без вести пропавшим… сходство небольшое, но есть… прошло уже много лет, он мог измениться… извините, со мной такое бывает… иногда я не нахожу сходства с самим собой… я обклеил все стены в комнате своими изображениями, мне кажется, они все разные… в зависимости от погоды… только ночью они похожи, все на одно лицо, правда, некоторые в очках… что?.. нет, очков я не ношу… такая вот странность…

— Что вы хотите этим сказать?..

— Только то, что сказал…

— Вы хотите сказать, что чудовище в вашей пьесе вовсе не вымышленное существо, а вполне реальное…

— И все события в этой истории не вымышлены?..

— Нет, не все…

— Но вернемся к пьесе… все-таки она интересна, посмотрите, сколько собралось зрителей, и все сострадают…

— Они не зрители, они беженцы от войны и сострадают по необходимости… странно, что они молчат… ни один из них еще не сказал ни слова… либо они не знают, что сказать, либо не поняли, что я сказал…

— А вы что-то сказали?..

— Да… я должен предупредить… должно случиться некое события, и вовсе не вымышленное, а действительное событие, но это вам вряд ли интересно…

— Нет, почему же?.. продолжайте…

— История покушения на жизнь примадонны не всем известна… я сочувствую этой женщине, пострадавшей от несправедливости и суровости, с которой к ней отнеслись власти города…

— Говорят, ее заперли в башне замка…

— О чем люди только не говорят, не говорят только об истинной виновнице этих событий — матери мэра…

— Примадонна не решилась ей мстить, хотя могла бы…

— Вы думаете, примадонна могла бы мстить матери?..

— Так она ее мать?..

— А куда делся автор пьесы?..

— Кто он на самом деле?..

— Какой-то аноним из провинции… однако, он приобрел известность, благодаря этой странной пьесе, не лишенной глубины и содержания… правда, всей глубины он не открыл, но он гений…

— И гениев сдерживают правила…

— И что в итоге?.. пьеса провалилась?..

— Вовсе нет… в городе произошли некоторые события, и так, как это нужно было автору, что избавило его от ненужных описаний и разъяснений… и облегчило ему труд ввести зрителей в иллюзию, ведь театр — это иллюзия… — сказал Марк и умолк, задумался…

* * *

«Я помню, после премьеры я спустился к морю… — вспоминал Марк… — Закат превратил воду в вино, а скалы осыпал рубинами и другими цветными камнями…

Потом была ночь… я увидел, как трое вошли в воду мертвыми, а вышли живыми…

Страх охватил меня… и я очнулся… я стоял на краю темной бездны…

— Это вечность… — сказал кто-то за моей спиной… — Не для мучений она, а чтобы избавить тебя от мучений…

Я обернулся, но никого не увидел…

Не было вокруг ни величественных пылающих скал, ни пьянящей воды, ничего… только кромешная тьма…

«Я проснулся или все еще сплю?.. — подумал я… — И кто я?.. тело у меня, как у человека… но как я очутился здесь?.. и смогу ли я вернуться?.. или останусь здесь?..»

Помню, я встал и пошел вдоль берега… я искал Аду… тьма не смогла меня остановить, удержать, хотя и пыталась… я шел и вопрошал: где твое жало, смерть?..

Ады я не нашел…

Встало солнце, и тьма рассеялась…

Солнце высушила мои слезы… и мне открылось шествие мертвецов в рай, зрелище, соблазнившее меня… я встал и пошел за ними… мои раны постепенно затянулись, кости затвердели…

«Без любви и милости бога я никогда бы не воскрес…» — подумал я, и запел скорбное песнопение…

Я осмелился поднять голову к небу…

Я пел о том, о чем просил бога, пока не заснул…

Сон напал на меня и опять столкнул в яму тьмы…

Не знаю, сколько времени я спал, может быть, вечность…

Я очнулся среди ночи от плача и воздыханий Ады…

От изумления я не мог произнести ни слова…

Голос у Ады был как у херувима, руки холодные точно лед, а в глазах пылал и горел огонь, так что нельзя было долго смотреть…

Я отвел взгляд, и снова посмотрел, но никого не увидел…

Я был напуган, подумал, что умер и вижу предсмертные видения…

Светало…

Я сидел на камне у входа в пещеру и размышлял:

«Ад не существовал до грехопадения… и у смерти не было истории… страсть и искуситель породили ад и смерть… и нет в этом ничего незаслуженного для человека, странного или страшного… и всякий, уверовавший в это, воскреснет как бог, и разрешится от уз ада, потому что по природе своей он и человек, и бог…»

Я повторил последнюю фразу вслух и солнце снова превратило воду в вино и осыпало скалы драгоценными камнями… преобразилась и пещера, мрачная на вид, в которой я укрывался после крушения парома и постигал свою участь…

Я заполз в пещеру и лег на ложе, на котором спал и видел видения, и удивлялся всему увиденному…

Были в пещере и тени, с которыми я говорил, когда они хотели меня слушать, и казались людьми… они показали мне лестницу, по которой с неба нисходили люди… ветер давал им крылья и гнал их вниз к жизни, которая была им предписана…

Не все спускались вниз по лестнице, некоторые поднимались вверх, чтобы увидеть творение бога для избранных и праведных…

Помню, я присоединился к шествию, но, увы, за хребтом горы я увидел пропасть, убежище проклятых…

Странное и страшное зрелище открылось мне… лучше бы пребывающим там вообще не рождаться… жизнь их не кончалась смертью, а длилась и длилась…

Этой же ночью мне приснился другой кошмар… я оказался в преисподней среди топы бесов… они просили меня и умоляли единым голосом спасти их…

«Дождутся ли они спасения?.. — подумал я… — Или нет им ни покаяния, ни надежды… и станут они пылью, которая переносится с места на место до вечности и превращается в грязь… и никакая иная сила не сможет нарушить этого установления бога… мрак будет их убежищем, а слезы их ложем, на которое они упадут, и не будет никого, кто бы поднял их, чтобы они очнулись и покаялись, когда придет день спасения всем, ибо милосердие бога велико…

А я очнусь и встану ли в день спасения, когда праведные соделаются ангелами?..

Откроет ли бог мне глаза, и увижу ли я зрелища, сокрытые от меня?..»

Послышался подземный гул, напоминающий рычание своры собак…

Размышления Марка прервались…

Беженцы встали на ноги… они были испуганы…

— Что это было?.. — вопрошали они…

— Ад заговорил…

— Это еще что… что еще будет… снова ад нашлет на нас грязь и собак спустит…

«Жуткая это была ночь… — вспоминал Марк… — От ревущего натиска грязи горожане сходили с ума…

Я был на кладбище у могилы Ады, когда услышал странный шум… вдруг я почувствовал, что кто-то смотрит на меня, я обернулся и увидел Аду, облаченную в траурную мантию…

Без сил я опустился на могильный камень…

Странный подземный гул привел меня в чувство… я очнулся, встал на ноги и, глянув по сторонам, узнал о несчастье, постигшем город, и не удивился…

Я уже видел все это, и не раз…

Все еще длилась ночь…

Люди появлялись и исчезали… смерть уводила людей, испуганных в душе, жалобно вопящих:

— Куда вы меня тащите?..

Вопли обрывались на полуслове…

Я чудом спасся…

Грязь унесла ограды, кресты, гробы…

Город наполнился смрадом… по улицам бродили обнаженные мужчины и женщины с распущенными волосами, потерявшие рассудок…

В ту ночь случалось и еще нечто более страшное и ужасное…

Исполнялись предсказания дяди Бенедикта, которые он записал в женской версии своих замогильных записок…

Город претерпел разрушение… его жители стали ненужными ему… они были выброшены во внешнюю тьму, приготовленную для проклятых и осужденных…

Подняв голову, я увидел лестницу, висящую над городом, услышал крики людей, падающих и вопящих…

Они пытались спастись, увы, все тщетно…

Увидел я и много другого, предсказанного не только дядей Бенедикта…

Все это повергло меня в ужас и скорбь…

Я еще способен был страдать и сострадать… и писать…

Нашествие грязи и войну с собаками Бенедикт пережил в ссылке на одном из западных островов, их еще называют блуждающими…

Я был с ним, скитался среди диких скал или воображал все это…

В струях дождя я омывал свое тело и душу, простирал ладони к небу и пел, подвывая:

— Боже, услышь и спаси меня от безумия, исправь мои мысли…

Марк умолк, опомнился, понял, что стоит в толпе горожан у руин театра, и говорит вслух…

— Что же вы замолчали?.. продолжайте…

— Это все…

— Это правда, что, Бенедикт был под следствием?..

— И за что он пострадал?..

— Он был неудобен властям…

— Чем?.. что пел гимны, потом стал петь плачи?..

— И о чем он пел?..

— О том, что видел в видениях… о приготовлениях смерти, и радостях ада… ад его бодрил…

— А я слышал, что он погиб… и погиб ужасно… да, замерз, околел, так говорили, но когда вскрыли могилу, нашли не кости, а женскую версию замогильных записок его дяди с описанием всех этих событий: нашествие грязи и войну с собаками, лающими на бога… описал он и веселящийся ад, и лицо смерти, творившую мертвецов… описал он и тьму, заслонившую день и прочее… не описал он только свою смерть…

— Он не сам умер, ему помогли умереть… — заговорил Марк и оборвал себя…

«Опять поддался настроению… зачем им это слышать?.. впрочем, для стариков это обычно… удивляться нечему… да и время смутное… можно ждать чего угодно… все десять казней египетских…»

Размышляя, Марк вернулся на остров…

«Помню, я сидел на камне у воды, когда вода вдруг побелела, запенилась, и из пены показались, лица, обнаженные тела двух мужчин и тело девы в каплях влаги…

Я сморгнул… нет, не мираж, не пустой воздух… чудо…

Я невольно встал… я стоял и смотрел на Кириллова, потом перевел взгляд на Аду и Бенедикта, они поддерживали его…

Помню, Ада как-то странно икнула, отвернулась и пошла к воде, выгибая спину…

Я устремился за ней… я вошел в воду по колено, по грудь, глянул по сторонам…

Ада исчезла… исчез и остров… вокруг только море…

Далеко я зашел…

Привел меня в чувство рокот прибоя… я лежал среди камней, укрытый листами рукописи и прислушивался…

— Прибой исполнял реквием… чайки были солистами… — прошептал Марк, с изумлением озираясь…

Его окружало не море, а толпа горожан и беженцев от войны…

«А на острове меня окружала толпа утопленников… — подумал Марк… — Ночью паром налетел на камни, перевернулся и затонул… все погибли… чудо, что я спасся…

Смерть стережет людей…

Марк закрыл глаза и очутился на острове…

Отвалив камень, он вышел из пещеры и сел на камень…

Он сидел на камне у входа в пещеру и вздыхал, когда услышал смех, женские голоса…

Он привстал, огляделся… никого… лишь волны плескались в камнях…

Полуголый Марк мерз на ветру…

И снова он почувствовал чье-то присутствие…

Он заполз в пещеру и запел скорбное песнопение…

Во сне Марку явилась девочка 13 лет…

«Просто копия Ады… или Раи… они были так похожи…» — подумал Марк…

Ада пела в хоре… а Рая пыталась писать плачи, но слова собирались только для проклятий…

В толпе утопленников произошло смятение, образовалось некое шествие…

Они вошли в воду по колено, по грудь…

Среди утопленников была и девочка, она шла и оглядывалась…

«Как будто зовет меня…» — подумал Марк и последовал за девочкой…

Внезапно поднялся ветер, начался дождь и все исчезло в мороси…

«Но никто из них не погиб перед богом…»

Марк сидел на камне у входа в пещеру, пока над островом не собрался мрак…

Утром Марк очнулся в пещере на ложе… он был не один… в пещере был еще кто-то… незнакомец стонал и что-то бормотал…

— Вы кто?.. — спросил Марк…

— Вы меня не помните?..

— Совершенно не помню…

— Тогда нам не о чем говорить…

Пес Пифагор зарычал…

— А ты как здесь очутился?.. и где Бенедикт?.. это пес Бенедикта… кстати, Бенедикт должен вас помнить, ведь вы мэр, он вам писал, и неоднократно…

— Какие-то письма я получал окольным путем…

— Говорите спокойнее… собака рычит…

— Я лучше помолчу…

Пес Пифагор опять зарычал…

Мэр прижался спиной к стене…

— Пифагор, что с тобой?.. успокойся… наверное, он что-то учуял… я видел у входа в пещеру следы на песке…

Марк вышел из пещеры и оказался в толпе горожан, собравшихся на площади у руин театра в ожидании конца света…

Что вы видели, какие следы? — спросила женщина в мантии…

— Лучше вам этого не знать…

— И все же, что нас ждет?..

— Произойдет волнение и колебание земли… горы понизятся, и мы увидим свое наказание… ад спит, но он проснется и напустит на город грязь и собак… лай их уже слышен…

Сказав об этом вслух, и еще о многом другом, Марк умолк и вернулся в руины женского монастыря…

Марк лежал на ложе монахини и прислушивался…

Вокруг царила кромешная тьма и тишина…

Услышал шаги, Марк невольно привстал…

Кто-то подошел к ложу…

— Ты не умер… встань и молись… — прошептала незнакомка…

«Ужасно то, что представилось мне в видении… я увидел лицо женщины, руины города и темное пустое небо без звезд… жуткое зрелище… после этого я увидел другой сон, но забыл его, когда проснулся…

Я снова заснул…

Спал я беспокойно, то и дело просыпался от своих же жалобных воплей в доме на Поварской улице… мне не было и года… я падал в яму тьмы и просыпался от страха в мокрой постели…

Этот же жуткий сон я видел в 3 года, потом в 5 лет…

До 7 лет я боялся темноты и воды… я не умел плавать…

В 9 лет я научился плавать и мне стали сниться другие сны…

Помню мне приснился странный сон… я лежал в гробу и витал над гробом…

У гроба стояли люди… была среди них и Ада с Бенедиктом…

Ада вздыхала, плакала и пела…

Помню, я уже не надеялся, что воскресну и буду жить дальше… и проснулся в слезах…

Я сам себя делал тем, чем казался, и чем не был… я исчезал, где-то блуждал под чужим именем и возвращался в свое тело…

Каждый человек произведение всевышнего, зачем и куда от него бежать?.. и у кого искать спасения?..

И светила потрясаются и дрожат от страха перед смертью и царством мрака, черной дырой, куда все низойдет в день проклятия и осуждения…

И что увидим мы там?.. да и увидим ли?.. или растворимся в этой кромешной тьме, как бы и не существовали вовсе…»

До 13 лет Марк жил в доме на Поварской улице и вел беседы с портным… днем портной шил одежду, а ночью писал трактат о рае, сколько там врат, и какие там насаждения и богатства… и почему человек отпал от рая…

«Рай портного был полон великолепия, благодати и всякой красоты…

Помню, портной говорил, что бог создал не один, а два рая, один в Эдеме, другой внутри человека… первый рай был затворен для человека после грехопадения Адама…

В рае не стало нужды, с тех пор как Христос был распят и воскрес, отвалил камень и живой спустился в преисподнюю, потом поднялся на небо, показал нам путь, чтобы и мы были там, где он…

В рай портного мне не было доступа, увы, я был вместилищем и добра, и зла… я как дерево, питался и от земли, и от неба, имел различные представления… впрочем, как и многие в то смутное время…

Помню, после беседы с портным мне приснился странный сон… я был в раю с Адой в облике змея, обольщал ее, что-то нашептывал…

Меня разбудил шум… в коридоре толпились люди… говорили, что портной повесился, но это вряд ли, я не верю… если только ему не помог брат…

У портного был брат, как Каин у Авеля…

Звали его Глеб… он и меня склонял к греху с женщинами… я был юн и неопытен… мне нравились всякого рода созерцания и обольщения, они вызывали странное волнение… я вдруг делался слабым, закрывал глаза и мной правила тьма…

Кто сотворил тьму?..

Ведь ничего плохого бог не мог сотворить, откуда же тьма и зло?..

Похоже, что зло в нас… и прежде нас…

Как и Авель, портной жил для бога… он шел и поднимался по лестнице смирения и любви… он искал радости, ликования… через плачи и молитвы, он спасался от всякого рабства телу и греху…

Разум нам дан для понимания неких глубин божьих, чтобы знать существующее, и каким образом оно существует…

Портной терпел и искал помощи брату от бога против пагубных страстей, опьяняющих его, пытался спасти его от тьмы…

В городе к брату портного относились враждебно… его жизнь и бесстыдное поведение заставляли смотреть на него с подозрением… не шпион ли он власти?.. его с трудом выносили, а о портном говорили со слезами в голосе, верили, что на том свете он удостоится венца святого…

Так и произошло… этого нельзя доказать, но я верю… портной удалился на небо, получил там место и с согласия начальства продолжил делать то, что делал в доме на Поварской улице…

Портной жил в угловой комнате… жил он в уединении подобно монаху отшельнику… литературные труды приносили ему известность, а его врагам и завистникам унижение…

Были в городе и такие… они писали доносы на портного…

Портной бежал от них в провинцию…

Копать землю как Авель у портного уже не было сил, а просить милостыню он стыдился, он стал петь плачи, стал утешителем печальных и уже не принадлежал себе…

Портной пел плачи о том, что наше тело — суть храм пребывающего в нас духа святого и божественной благодати…

Слава о портном распространилась по тому и этому свету…

У молвы много голосов и отголосков, возвращаемых эхом…

Помню, и мне пришлось спасаться, бежать от молвы и славы…

Ночью паром налетел на скалы, перевернулся и затонул…

Я оказался на острове…

Зловеще гудел прибой, доносились крики чаек…

Дальше бежать было некуда…

Волны становились все выше… опасность угрожала и моему телу и душе…

Как говорят, снаружи угрозы, внутри страхи… и я заполз в пещеру и затаился…

«Это мне по заслугам…» — думал я, вспоминая себя в облике змея, и вздыхал со слезами…

Остров, где я оказался после крушения парома, был необитаемым…

Днем я скитался, не находил себе места…

Ночью я пытался заснуть…

Враг мой ходил поодаль, как лев рыкающий…

— Для любящих бога все творится во благо… — бормотал я сквозь сон…

Увы, бог меня не услышал, а море обдало брызгами…

Я отполз подальше от воды, привстал и увидел лодку в камнях…

Извивами змеи я заполз в лодку и затаился…

Светало…

Звезды уходили с небо…

Послышался плеск воды, женские голоса, смех…

Ада вышла из воды… она стояла у скалы, кутаясь в волнистые складки тумана…

Я оклик ее по имени… на ее смущенном лице загорелся румянец, в глазах блеснули слезы…

Она вытерла слезы рукой, улыбнулась…

— Я не Ада, я Рая…

— А я не Бенедикт — хрипло пробормотал Марк, напугав рядом стоящую женщину в мантии…

«Это же на самом деле Рая!..» — Марк отвел взгляд… — Я спал, когда паром налетел на рифы, перевернулся и затонул… я чудом спасся… волны несли меня на себе через тьму к западным островам, их еще называют блуждающими…

Рассказать Рае, что случилось со мной?.. нет, лучше это скрыть… а она почти не изменилась… все такая же рыжая, тонкая, грациозная…

В 17 лет Рая вышла замуж за старика… когда старик умер, Рая бежала, опасаясь преследования его родственников и суда…

Странная и страшная история, в двух словах не расскажешь, чтобы было понятно…

Неужели это Рая… стоит, смотрит на меня изумленно, но узнавать не желает… или узнала, но боится меня… Кириллов звал ее рыжей волчицей… он давно умер, но я видел его на площади у руин театра среди ораторов перед нашествием грязи…

Возможно ли такое?..

Помню, Бенедикт говорил, что все, что случилось, и остальное его дядя предсказал в мужской версии своих замогильных записок…

Где он теперь?.. скитается, как вечный жид… его останки найдут на небе, а мои останки спихнут в яму, отогнав собак и птиц… ворот небес бог мне не откроет…

Я любил Аду, но она выбрала Бенедикта…

Бенедикт был рыжий, худой и хромал на обе ноги, как и я… у него было шесть или семь жен… и все они испили чашу несчастий до дна… а я в одиночестве проводил часы, не манили меня тайные встречи, объятия и страстное ложе, знал я, что мне на пользу и что во вред…

Женщины были без ума от Бенедикта, душили его в объятиях… а меня астма душила… и душит… чуть живой…»

Марк глянул на женщину в мантии, потом на руины театра…

«Театр сгорел дотла, а город все еще город… пережил нашествие грязи… боюсь, что мы ее порождение…

Кажется, я смотрю на Раю, если это Рая, и с вожделением… лучше отвернуться… стариков страсть развращает… говорят они одно, а в сердце и мыслях носят совсем иное…

Когда-то имя Раи было у всех на устах…

У нее был голос, дар от бога… не скажу, что он меня завораживал, но впечатлял…

Рая была второй женой Бенедикта… что-то она привнесла и в мою жизнь…

Помню, мы плыли на пароме… ночью я проснулся от скрежета… паром налетел на рифы, перевернулся и затонул… пришел в себя я на песчаной отмели… трупы валялись на песке, кругом, плавали они и в воде, мужчины лицом вверх, женщина лицом вниз…

Я нашел Раю в камнях, укрытую водорослями… услышал, как она ляскала зубами, жалкая, лишенная сил и разума…

Я дал ей одежду, обласкал…

Утром она ушла и не вернулась…

Я ждал ее, считал дни, потом годы…

Как-то Рая явилась мне во сне вместе с Бенедиктом…

Обнять Раю мне помешал стыд…

Не помню, что было потом…

Очнулся я на ложе один…

Вокруг царила тишина… лишь цикады пели, бесились…

«Цикады бесятся по привычке… а что меня сводит с ума?..» — подумал я…

Показалось, что кто-то окликнул меня и тихо рассмеялся…

Я привстал…

Никого… доносились лишь звуки прибоя, крики чаек…

Я был в отчаянии…

— Боже, вот я, сжалься… — прошептал я, и увидел бога близко-близко перед собой…

Я не мог вымолвить и слово… в ушах стоял звон…

Я провел на острове еще несколько дней и вернулся в город…

Из газет я узнал, что Раю увез с острова морской капитан… из обломков парома он построил яхту…

Морскому капитану было около 50 лет, но выглядел он на все 70… черты лица у него были грубые, исписанные морщинами, как клинописью…

Нагляделась Рая на него, когда яхта попала в штиль и паруса обвисли…

Вокруг только вода и небо…на море царил штиль…

Рая пленила душу морского капитана…

Ночью он разбудил ее поцелуями…

Женщины податливы… и далекий человек может стать им вдруг близким…

Внезапный порыв ветра согнал тучи над морем, всколебал до дна воду, закрутил яхту в водовороте…

Я очнулся, смущенный видением…

Нигде туч не видно… на море все еще царил штиль, в небе луна… вокруг блеск, красота, но что-то недоброе почувствовал я в этой красоте…

Все еще длилась ночь…

В ушах стоял звон…

Нет, не гимны пели цикады, а плачи…»

* * *

Послышался подземный гул, напоминающий рычание своры собак…

Толпа горожан, собравшаяся на площади в ожидании конца света невольно ахнула, присела…

Женщина в мантии была бледна, и вдруг разрумянилась, взглянула на Марка, и отвела взгляд… снова взглянула…

Марк стоял у ограды и что-то писал…

«Кто он?.. стоит, смотрит… и все пишет, пишет… — размышляла женщина в мантии… — Похож на Бенедикта, но не Бенедикт… слышит ли меня Бенедикт?.. умоляю, услышь… скорблю, зову тебя…

Опять этот странный гул… как будто преисподняя отзывается на мои вопли…

Ночью глаза боюсь закрыть… кошмары пугают… пою плачи вполголоса, чтобы не уснуть…»

— Однако странный гул… — заговорил Марк…

Женщина в мантии промолчала…

«О чем она думает?.. — размышлял Марк… — Она просто копия Раи… и чем-то похожа на Аду… она давно умерла, а у меня все еще по ночам во сне щемит сердце…»

«Этот незнакомец так похож на Бенедикта… — думала женщина в мантии… — Изводят меня беспокойством сны… что ни ночь, то новый кошмар с участием Бенедикта… того, кто насылает сны, не трогают ни мои мольбы, ни мои плачи и вопли…»

«Лицо женщины в мантии опять порозовело… — подумал Марк… — Наверное, еще один призрак Бенедикта появился в толпе… и я слышу его голос… не верится, что это он…

Нет, это не Бенедикт, я обознался, но так похож…»

Слова оратора, который стоял на подмостках, звучали для толпы как благая весть…

Оратора сменил монах…

В толпе поднялся ропот, послышались восклицания…

Монах умолк… сошел вниз с подмостков и исчез в толпе…

«Опять дождь… сколько еще ждать, мокнуть и мерзнуть на ветру?.. — размышлял Марк… — Они ждут конца света, а я жду Бенедикта и примадонну…

Что Бенедикта с ней связывало?.. страсть?.. ослепление?..

И мной она правила… призрак, виденье сна, обманчивое, льстивое, пленительное… губы спешили к губам, но тщетно, виденье таяло… и снова возникало, тоской меня томило…

Жив ли Бенедикт?.. молва говорит, что он умер, замерз, околел… поверить ли молве?.. или он, как и его дядя, стал вечным жидом?..

Преисподняя забрала его труп, а взамен дала лишь тень с невнятным голосом…»

Щеки у пожилой женщины в мантии погасли… а в сердце осталась боль…

Появился еще один двойник Бенедикта… рыжий, худой и хромой на обе ноги… стоит, кутается в складки плаще…

«Как будто боится, что его узнают… — подумала женщина в мантии, глянула на незнакомца в сером плаще, потом на Марка и отвела взгляд… — Где я могла его видеть?.. стоит, озирается… и все что-то пишет, пишет… что он пишет?..»

Марк увидел слезы в глазах женщины в мантии…

«Увидела еще одного призрака и плачет… — подумал он… — Дожила до счастья, теперь и умереть можно, чтобы рассказать ему о своих злоключениях: как потеряла голос и ушла из театра… окружила себя приемными детьми…»

Марк уже шел по аллее сквера за женщиной в мантии…

Женщина услышала шаги за спиной, обернулась, остановилась…

— Кто вы?..

— Я не Бенедикт, я Марк…

— А я не Ада, и не Рая?.. — заговорила женщина… — Меня путают с Раей… я ее сестра… я жила в провинции достойно и чисто, была свободна от пут страстности, одержимости… для людей я была человеком, для ангелов ангелом… а муж мой был демоном и скотом… через него и я отдалась похотям и срамным влечениям… сознаюсь, иногда и я зверем делалась, рыжей волчицей, враждебной и богу, и людям… когда старик умер, я обмыла его, отпела и ушла… я жила в руинах женского монастыря, спала на ложе монахини… Бенедикт меня нашел… он мне нравился, не кичливый, не лукавый, простой… он вмещал в себя благодать того, кто создал его по своему образу и подобию, и от которого он отдалился, погасил в себе свет спасителя и привлек противоположное, тьму… я это увидела, но промолчала… я была влюбленной и уязвленной, и весьма сладостно… потом отмывала удовольствие потоками слез… для бога слезы вожделенны, и свыше на меня дождем вылилось утешение… что ты на меня так смотришь?.. думаешь, я убила старика?.. он сам себя убил, совлек с себя рубище темных страстей и отошел в чертоги преисподней, а я переступила через пагубные пропасти неверия и желания плоти, стала строго жить… нет, не венца я заслуживаю, а казни и муки… душа человека от бога, а тело — от сатаны, который обдает приближающего смрадом и погружает во мрак преисподней… жизнь изнеженная и рассеянная ведет к неуместным делам… возмечтав о себе нечто, я с презрением стала смотреть на других, хотя сама была ниже всякой твари… я спала на голой земле, питалась бдениями и молитвами, душу сокрушала видениями адских мук, омывалась слезами покаяния, ум возвышала к помышлениям о божественных вещах и божественной жизни… Бенедикт привел все из небытия к бытию и окрылил меня надеждой спасения… я думала, что освободилась от страстных помышлений, превознеслась, осудила всех кажущихся беспечными и тут же подверглась тиранству плоти и страстного движения пусть и во сне… так я узнала, что причина сего зла сокрыта внутри души из-за некоего внутреннего предрасположения к этому безумию плоти…

— А это зло?..

— Что же еще?.. мое страстное состояние низвело меня в глубины тьмы и погибели…, пусть не покажется тебе это удивительным или странным, но иногда мне виделись чертоги преисподней, вещи, лица, не имеющие на себе какой-либо заразы… и я отдавалась им… это было мое падение, и по моей вине, ибо, если бы я не подумала об этом, не было бы мне срамных видений… я чувствую себя пустой, оставленной благодатью… и все же даже падши в глубины тьмы, я не отчаиваюсь, я взывала оттуда к богу, и он невидимо касался меня рукой, спасал от зависти лукавого… все бесчестья случаются с нами от людей и бесов… на бога надо смотреть… и смотреть кротко… не думать о себе много, подражать ему в смирении, претерпевшему смерть за нас… узнала я о набегах бесов явных и не явных… жила я среди людей, как в пустыне… меня окружал песок и камни… уединение тоже опасно, оно отдает нас соблазнам, творит видения, которые исчезают как дым от молитв и стыда… бесы не чувствуют мук и насыщения не имеют, предаваясь страстям… ночью они поднимают шум, топот, крики, нападают на спящих и всячески беспокоят их, скрежещут зубами и забрасывают свои сети по воздуху, ловят, принимают разные странные и страшные образы, чтобы смутить… помню, Бенедикт говорил, они как тьма, гони их от себя сущим в тебе от бога светом… они подкрадываются и пугают тебя смехом, покушаются устрашить, сделать твою жизнь более тяжкой, исполненной скорби… эти демоны тьмы призрачны, но кажутся облеченными в тела… они обманывают наши чувства… они осуждены на это…

Марк слушал женщину и размышлял:

«Еще и не то ей пришлось вытерпеть… миновало все… ведь миновало?.. или нет?..»

Марк забылся, вслух сказал несколько слов…

Женщина в шляпке с искусственными цветами посмотрела на Марка с любопытством…

«Чем это ятак удивил ее?.. наверное, дома ее ждет муж, собака… увы, меня никто не ждет… жена изменила с братом, он моложе на два года… и живой… а я, как и Бенедикт, вышел из дома и пропал…

Я помню этот злополучный день… паром налетел на рифы, перевернулся и затонул… телами утопленников был устлан весь берег… их цепляли баграми и вытаскивали из воды… кого без руки или без ноги, а кого и без головы… пир был у рыб…»

Марк заглянул в глаза женщины в мантии и невольно и непритворно вздохнул…

«Жизнь, наверное, она ненавистной считает… пережила и ужасы нашествия грязи, и войну с собаками… видела и бегущих людей, и догоняющих, и гонящих… насытилась зрелищами…

Стоит, молчит, губы закусив…

Сколько ей лет?.. старость ее почти не коснулась…

Старость безобразна… она страшней даже и самой смерти… разум туманит…

Ничего лишнего не дала мне жизнь… а сколько всего было у Ады!.. театр, слава…»

— Что вы все смотрите, смотрите?.. — спросила и встревожилась женщина в мантии… она повернулась к Марку спиной и пошла к лестнице… торопливо… чуть ли не бегом…

— Куда это она?..

— И этот тощий, рыжий и хромой на обе ноги, туда же…

— Когда-то она была примадонной, но, увы, после нашествия грязи она потеряла голос… бог над ней сжалился, ума ее лишил…

Марк шел за женщиной в мантии и размышлял:

«Грязь и мой разум чуть не забрала, когда я увидел, как гибнут люди в водоворотах… помню, грязь сделалась красной от крови… люди простирали руки к небу, молили не бога, а смерть спасти их…

Кто-то запел плач… это была Ада, красиво облаченная… она пела и шла по песчаной косе между волной и волной…

Помню я это ее шествие…

«Несчастная, злополучная… что она задумало?..» — думал я…

Все беды наши от лукавств и неразумной необузданности…

Женщины завопили, мол, удержись от насилия над собой… но Ада уже шагнула в ропотное море… зашла по колено, по грудь и скрылась с головой…

Я кинулся за ней в предвидении гнетущей неизбежности…

Меж тем тело Ады всплыло… ее окружили волны, и понести на своих спинах к одному из западных островов… их там целая стая…

На одном из этих островов Бенедикт отбывал ссылку…

Жил Бенедикт один, как бог…

Ада вышла из воды, но не решилась войти в божий чертог…

Бенедикт увидел ее и вздрогнул, невольный трепет его охватил от ее вида, от ее тела, от ее рыжих кудрей, от ее глаз, слегка покрасневших и вспухших от воды…

«Кто она?.. — размышлял Бенедикт… — Откуда она?.. на берегу ни лодки на веслах или под парусом… да и берег бурливый, рифы и слева, и справа…»

Бенедикт глянул на деву и отвел взгляд, а дева подумала, что он не бог, а бес…

Видом Бенедикт был, как и я, рыжий, худой и хромой на обе ноги… и уже на пороге старости… некому нас от нее избавить…

Ада стояла и молчала, стыдясь своей наготы… пыталась ладонями заслониться…

Бесполезно… и так все видно…

И Бенедикт молчал, не знал, что сказать…»

Женщина в мантии остановилась у лестницы, спускающейся к набережной…

«Кто этот незнакомец?.. стоит у афишной тумбы и разглядывает меня или делает вид?.. он так похож на Бенедикта… помню, как он рассказывал мне о своих пристрастиях, от которых и я не могла избавиться, изгнать из души образы воображения и вернуть себе голос и красоту того, кто ее дал мне… он позволял себе делать много из запрещенного… говорили, что Бенедикта его дядя окрылил к созерцанию творения божьего, побывал он и в чертогах преисподней, и на небе… вообразил себя богом…

Кто-то написал на Бенедикта донос, и он исчез… случилось это перед нашествием грязи…»

Тревожась в сердце, женщина в мантии вспоминала, как грязь гналась за ней, и невольно задрожали ее колена…

Она пошла еще быстрее, оглядываясь, но волна грязи догнала и заплескалась у ее ног…

«Она как живая…» — подумала женщина в мантии…

Кто-то вскрикнул за ее спиной… она обернулась и увидела незнакомца… он кружился в водовороте грязи… грязь увлекала его в глубину… и сил у него не было вырваться из плена…

Незнакомец вынырнул, вскинул руки и исчез…

* * *

На подмостках стоял уже другой оратор… толпа слушала его, не прерывала:

— От скверны греха мы очищаемся невольными скорбями… не хочет бог, чтобы мы оставались неискушенными, но хочет, чтобы мы подвергались испытаниям, напускает на нас грязь, собак, огонь искушений… и на время скрывает данную нам свыше благодать…

— О чем он говорит?.. — заговорил незнакомец, похожий на монаха…

— О конце света…

— Он думает, что бог бичует нас, чтобы полюбить…

— Ну да… пока мы не исполнимся ненависти к видимым благам… и горесть удовольствия от них не потопим в слезах…

— Бес блуда был причиной и моего падения в ров тинный… — пробормотала женщина в мантии…

— О чем это вы?..

— Так, ни о чем…

Женщина в мантии уже шла по песчаной косе между волной и волной… она шла и пела…

Порыв ветра обдал женщину пеной, толкнул в воду, но она устояла, прислонилась спиной к скале…

Марк тронул ее за плечо, потряс…

Веки женщины задрожали, приоткрылись…

— Кто вы?.. что вам нужно?.. — прошептала женщина и попыталась идти, но силы оставили ее… она опустилась на песок, почти бездыханная… утратила сознание и память…

В беспамятстве ей было видение, будто она была нимфой и играла с дельфинами у рифов… она и говорила на языке рыб…

Кто-то окликнул женщину, тронул за плечо, потряс…

Женщина очнулась, привстала, с изумлением глянула по сторонам…

На площади у руин театра толпились люди… они с терпеливым смирением ждали конца света…

— Они собрались здесь из-за примадонны?.. — спросила женщина в мантии…

— Вовсе нет… они ждут конца света… а вы ждете примадонну?.. — спросил Марк…

— Нет… не знаю… бог дал ей собачий нрав и вложил внутрь лживую, двуличную душу…

— И не ей одной…

— Вы, наверное, писатель?.. все пишите, пишите… я тоже… пока был жив дядя, я жила в замке… редко кто посещал его, если только какой-нибудь бездомный скиталец, свой богу… говорят, к примадонне вернулся голос, и она хочет выйти на сцену…

— Чего только люди не говорят о ней… я слышала, будто бы она покончила с собой… и ее тень бродит ночью вокруг руин театра с петлей на шее, пугая своим видом прохожих…

— Вы слышали, а я видела ее… как-то даже попыталась приблизиться, но страх удержал… мне показалось, что не руки, а крылья вдруг выросли из ее плеч… и она исчезла в темноте…

— О ком вы говорите?.. — спросила женщина в шляпке с искусственными цветами…

— О примадонне… это она прокляла город… грязь свела с гор… а потом собак натравила…

* * *

«Многое я мог бы поведать о делах примадонны… — размышлял Марк… — Она была красива, вожделение будила в мужчинах, властью красоты своей подчиняла их и губила…

Что только не творила она с Бенедиктом, однако он устоял, не поддался… не смогла она и меня увлечь, обольстить…

Помню, мне приснилось, будто бы она натравила на меня стаю псиц…

И что?..

Появился Бенедикт… псицы окружили его, виляя хвостами… уподобились одалискам… на лапах их ярко блестели витые запястья, а на шеях свивались ожерелья, точно змеи…

Бенедикт владел языком собак, внятен был ему и птичий язык…

Была среди волчиц и Рая… она хотела иметь детей от Бенедикта, но он вдруг исчез, ничего не объяснив…

Так и осталась Рая девой, любви не познавшей… впрочем, точно не знаю, дева ли она?.. помню, я плыл на пароме и мне приснился сон… паром потерпел крушение и я очутился на острове в пещере с Бенедиктом и Раей… Бенедикт спал на ложе, а Рая рожала ему сыновей одного за другим…

Двоился, блуждал мой разум во сне…

Я видел, как Рая рожала и кормила младенцев… их было шесть или семь, по числу мужей…

Перед нашествием грязи у нее пропал голос, но не молоко…

Помню, я смутился, оставил на ложе свою мантию и ушел…

Всех, кто видел Раю в этой мантии, она приводила в восторг…»

— Она была божественно красива в этой мантии… — забывшись, вслух пробормотал Марк…

— Вы это о чем?.. — спросил незнакомец, похожий на монаха в длинном до пят плаще…

Марк не отозвался:

«И все же, кто эта женщина в мантии?.. или она видение, мираж?.. не сходи с ума, перестань… однако она не дурна… и не без лоска… пленяет красотой… похожа и на Аду, и на Раю… просто вылитая Рая… или Ада?.. бог вернул ее мне… свел ее с запруженной грязью площади у руин театра на мыс, а я описал все это… и нашествие грязи, и войну с собаками…

Где теперь Бенедикт?..»

Марк глянул на женщину в мантии и отвел взгляд…

«Нет, она не Ада, и не Рая… а я не бог… волны принесли меня на остров на своих спинах… или мое воображение… и я нашел ее в камнях, укрытую водорослями…

Я стоял и молча смотрел на нее, думал:

«Кто она?.. она устала, надо устроить ей ложе, дать отдохнуть, забыться…

А волны все грохотали… и цикады звенели, сводили с ума…

Помню, веки незнакомки задрожали, приоткрылись…

— Где я?.. такое впечатление, что я на краю света… — прошептала она…

И это было почти правдой…

Незнакомка уснула…

Весь день прибой исполнял что-то нежное, волнующее…»

* * *

Вдруг вокруг сделалась тишина…

Площадь опустела…

«Где все?.. куда делись?.. — размышлял Марк, нелепо озираясь… — Какая нелегкая их унесла?.. исчезли даже вороны… исчезла и женщина в мантии, похожая и на Аду, и на Раю… и куда делась эта проклятая книжка?.. ага, вот она… тетя мне ее подсунула, чтобы я целыми днями сидел и писал, а не бегал по клубам и не играл в биллиард…

Я любил тетю, а она одарила меня за мою любовь мукой писательства…

Боже, скажи, что мне делать?.. оставить эту страницу пустой?..»

Марк сел на ступени лестницы…

«Показалось… никто никуда не исчезал… все на месте, толкутся, ждут конца света… а я жду примадонну… дождусь ли?.. говорят, ее и всю ее свиту грязь забрала, утопила с головой и ногами… и я едва не утонул, хлебнул грязи, там, где она была зловонней и гуще…

С тех пор я не узнаю себя… кто я?.. Марк или Бенедикт?.. живу я или давно умер?..

Грязь ушла, но все еще угрожает… однако, что я здесь делаю?.. ага, пес Пифагор появился… значит и Бенедикт где-то рядом… вернулся в город… он был в ссылке на одном из западных островов… их там целая свора…

Бенедикта сослали туда перед нашествием грязи… можно сказать, спасли…

Пора бы им и меня сослать куда подальше…

Хочу отдаться ветру, облакам и писать на языке птиц, слушая смех и подсказки одалисок и химер…

Как-то тоскливо стало… что ни день, все хуже и хуже… все печальнее…

Ну вот, сам себя загнал в слезы… зачем?.. вернусь в замок к примадонне, буду исцеляться крапивой и покоем… конечно при условии, что примадонна пришлет мне приглашение… стану писать для нее гимны или плачи… я и любить ее готов… безумно… в ней будет мое блаженство и все мои желания…

Там безлюдно… и сад заглох… помню, как я бродил по коридорам и лестницам замка и столкнулся с дядей Бенедикта… он протянул мне руки, обе левые…

Это был сон, вернее кошмар…

Говорят, это дядя Бенедикта подарил примадонне замок…

Он жил в нем с ней… и, похоже, до сих пор живет…

Иногда он правит мою рукопись, что-то добавляет, приписывает и к своим замогильным запискам несколько строчек… или оставляет лакуны…

В коридоре было темно, и я не сразу узнал его… он стоял у статуи примадонны напротив меня… и воздух портил, если конечно такое возможно…

Опять в ушах звон, в глазах слезы, ночь… но продолжу, я смотрел на него и понимал, что схожу с ума…

Помедлив, он лег на пол у ног статуи и заснул, а я проснулся…

Помню, ну и смеялся же я… и услышал смех из тьмы, в какой таятся покойники, ведь должна же они где-то быть?..

Говорят, что сны продолжаются и после смерти… три дня снятся сны, потом кошмары…

В том моем сне была и Ада… и исчезла в облаках вместе с ветром, ее соблазнителем…

Я был этим ветром… я обнимал ее и пел весь во власти темных желаний…

Говорить я не мог, заикался… и с опаской заглядывал ей в глаза, разум свой теряя…

Не помню, как я оказался на острове в той же пещере, в которой Рая кормила грудью детей Бенедикта, а потом исчезла вместе с детьми…

Как-то ночью она явилась со стайкой детей видом похожая на одалиску или гетеру, в танце изгибающих спину…

Помню, я хотел спросить Раю об Аде, но задохнулся от астмы…

Я смотрел на танцующую Раю, а видел Аду… она или ее тень стояла у стены, губы закусив, глаза ее слегка косили, когда она волновалась…

Помню, жадно в трепете я обнял ее и очнулся… я все еще горел страстью, не остыл…

Ушла ночь… наслаждение я не получил… или получил?.. не помню…

Весь следующий день я ждал ночи…

Я увидел Аду в саду, цветущую невинностью, ей было 13 лет, мне чуть больше… я весь устремился к ней…

Бедный я, бедный… так я и не изведал разрешенного богом блаженства… молча стоял я у засохшей яблони и тряс голой…

Сколько было этих снов!..

И вот, догнала меня старость бесплодная, образумила, но в сердце тайно все еще что-то горит… или тлеет?.. сил нет, но влечет меня к Аде, телом нежной, мягкой…

Помню, я лег на ее тень на песке, и, обессиленный, впал в сон…»

Шум толпы, собравшейся у руин театра, прервал сон Марка…

Он рассеянно глянул по сторонам… он все еще пребывал в созерцательном состоянии на острове в пещере с мэром…

Над морем мерцал и отсвечивал свод темной августовской ночи…

Прибой исполнял тихую похоронную мелодию…

Пес Пифагор опять зарычал…

— Пифагор, за что ты так разъярился на этого старого грешника?.. надеюсь, не из-за меня?.. человек такой кроткий, как я, вполне может терпеть обиды и даже сделаться мучеником по своей воле…

Марк выговорил эту фразу настолько весело и бодро, насколько позволяла ему грудь, стесненная тоской и астмой… он пытался подбодрить мэра…

— Мне пора, но я, пожалуй, еще навещу тебя после судного дня, надеюсь, ты окажешь мне одолжение, дождешься…

Сказал еще что-то невнятное, Марк покинул пещеру и вернулся на площадь у руин театра, ставшего местом заклания стольких невинных жертв… он шел медленно с опущенными руками между живыми мертвецами… его преследовали сновидения и тревожные мысли о Бенедикте и будущем острова, без надежды приблизиться к нему и остаться там самим собой…

Город был пуст и холоден…

Ада, которой Марк поклонялся как богине, согревала его своей трогательной, спокойной любовью и плачами…

«Почему она ушла, и так рано?..

Объяснений требует ненависть, но не любовь…

Бог скрывается во мраке, полном звезд, и предпочитает жить безымянным, а потому всякий раз называет себя другим именем…»

Последнюю фразу Марк, забывшись, произнес вслух…

— Вы говорите с богом?..

— Что?.. — Марк взглянул на женщину в мантии… — Скажите, примадонна еще не вернулась?..

— Вернулась… и не одна, со свитой…

— А что Бенедикт, он с ней?..

— Да… все такой же тощий, рыжий и хромой на обе ноги… а вы Марк?..

— Да…

— Говорят, вы были с Бенедиктом под следствием?.. — заговорил незнакомец в сером плаще, похожий на адвоката…

«Почти год я провел с Бенедиктом в следственном изоляторе… он писал гимны ночи, увенчанной фиалками… бежал… примадонна ему помогла… сколько обличий он сменил!.. жил среди менад и химер, в окружении лавров и траурных кипарисов… вернулся в город, вообразил, что сможет спасти театр для примадонны, увы… и я чувствую свою вину, каюсь и казнюсь…»

— Откуда вы знаете, что Бенедикт был под следствием?.. — спросил Марк…

— Я был его адвокатом… — незнакомец в сером плаще улыбнулся… — Его обвиняли в прелюбодеянии… я увидел в нем как бы самого себя и просил у суда милосердия, но не было ко мне доверия… народ кричал, что я сам такой же ублюдок, рожден в прелюбодеянии… судья велел народу выйти, и спросил меня, по какой причине я хочу погубить себя?.. от себя ли я говорю или другие просили сказать о подсудимом… в общем, дело я проиграл… было уже темно, когда я вышел из здания суда… в сквере на меня напали, и я очутился в некоем месте среди таких же, как я… я лежал и прислушивался к бормотанию незнакомца… он, как заклинание, повторял одну и ту же фразу: «Я невиновен…» — Он то проклинал, то взывал к небу, к морю… я пытался его успокоить, говорю, приди, наконец, в себя, оставь брань… незнакомец умолк, кажется, прислушался к моим увещеваниям, злобная вспышка погасла, но выражение лица, жесты, голос показывали, что он не совсем успокоился… ну вот, опять поднял золу, дым, пыль, солому сделал углем… прекрасно, думаю, пусть говорит… лежу, пытаюсь вспомнить, где я мог его видеть?.. может быть, в замке примадонны или в театре?.. смотрю на него, чувствую, сейчас опять начнет безумствовать… что вы говорите?.. да, я это чувствую, к сожалению… незнакомец заговорил о театре… высказал весьма тонкие замечания о пьесе, которые сам едва ли придумал бы… вдруг воскликнул: «Замолчи, ты душишь меня своими ласками… да, я знаю, приятно, когда тебя любят… не помню, когда в моей жизни были такие блаженные минуты… наверное, я скоро умру… нет, моя мать здесь не причем…» — Опять у него перемена настроения и слишком неожиданная… он стал разыгрывать роль помешанного, чтобы оттолкнуть кого-то… и снова такой милый, любезный… забыл, кем только что был… он называл свою пассию примадонной… она его то любила, то совсем не любила, то любила, как придется… и все из-за его матери… кажется, они тайно обвенчались… опять он заговорил о театре… автор пьесы произвел нечто, какое-то чудовище, каких еще свет не видывал, да и тьма, мрак, который над нами навис и висит… но пьеса понравилась зрителям, они не хотели смотреть никаких других пьес, хотя многое в ней было непонятно… автор сделал больше того, чем хотел сделать… вы смотрели пьесу?.. ее темнота вовсе не недостаток, а некая тайна гения… критики говорили, что в пьесе нет никакого плана или есть, но неправильный… и все в ней перемешано странным образом… слишком часто персонаж, который вызывал слезы сочувствия, превращался в свою противоположность… хоть в этом пьеса была достоверна, и автор был гораздо умнее, чем о нем думали… он подражал природе, а не пытался ее исправить, украсить… незнакомец заговорил о развязке пьесы, которую автор не развязал, а только запутал, оставив зрителей в недоумении… кажется, у незнакомца была роль в этой пьесе и не только на сцене… как он выглядел?.. на нем была куртка и желтые штаны… он пытался испортить финал пьесы какой-то дурацкой выходкой… и его увели за кулисы… от такого вмешательства искусство перестает быть искусством…

— Что-то я читал об этой пьесе… пьесу ругали… критики пытаются приписать искусству границы, которых у него нет… но продолжайте…

Незнакомец говорил, а я слушал и грезил, вспоминал детство… у меня было два учителя: портной и монах… монаху постоянно что-то мерещилось, а портной был доволен всем, если верить его словам… не помню, что было потом, кажется, я умер…

— Вы не похожи на мертвеца…

— Бог снова открыл мне дверь в мир сущностей, чтобы созерцать игру вещей… но я, с вашего позволения, продолжу… люди мечтают, живут и умирают, уходят в воображаемую тьму, открытую для всех живых и мертвых… я пытался понять, где я?.. что со мной?.. я спал, не знаю, долго ли, бог знает, и очнулся, привстал, осмотрелся… это была пещера… свод высокий, мнилось, что там, вверху, клубились облака… я стоял и разглядывал рисунки, которыми были украшены стены пещеры… в сырой холодной тьме мне почудилось движение… кто-то подкрадывался бесшумно, как всегда… меня объяла невольная дрожь, я даже попятился немного, прислонился спиной к стене и почувствовал холод… холод полз по телу… я уже не ощущал ног… я возопил… мой вопль меня же и оглушил… я пришел в себя… страх спас меня от смерти… я не ощущал ни ужаса, ни боли, только грусть… сколько память прячет призрачных трагедий… во сне подобно богу мы прозреваем суть вещей, а просыпаясь, видим лишь их очертания, размер… ветер плеснул мне в лицо сыростью и утих, завороженный долгой ночью… странная и страшная это была ночь… вокруг и днем царила тьма… мнилось, мир исчез… стонущий, я не слышал сам себя… не помню, как я оказался в городе… небо куталось в холодные сырые облака… моросил дождь… в городе никто меня не ждал… время было смутное… иногда люди слышали странный подземный гул, напоминающий рычание своры собак, случались оползни, внезапно появлялись провалы, зияющие трещины в земле, в небе появлялись факелы… они вспыхивали и гасли… и все это было не случайно и не без причины… есть некто, стоящий за всем этим, которому все повинуется…

— Так что нас ждет?.. — спросила женщина в шляпке с искусственными цветами…

— Всех нас ждет тьма, вы что, не видите…

— Не знаю, что нас ждет, но лучше от всего этого держаться подальше…

— Все бегут… и живые и мертвые… трудно не поддаться панике…

— Но вы же не поддались…

— Меня удержала книга, доставшаяся мне в наследство от тети, которую я пытаюсь дописать… в ней есть темные места, пропуски… теряется философия, идея…

— И что?.. удалось вам справиться с этой книгой?..

— Она как женщина, днем одна, ночью другая… днем я преподавал в университете историю, а ночью писал… слова покидали книгу или превращались в некие безликие существа, которые молча усаживались вокруг меня… мне казалось, что они знают все про меня…

— О чем он говорит?..

— Он бредит… сошел с ума…

— Не скажу, что он сумасшедший, но думаю, что он потешается над нами…

— Вы мне не верите, а зря… в детстве тетя читала мне из этой книги о том времени, когда еще была жива Кларисса…

— Так Кларисса умерла?.. жаль… была в ней величавость, благородство, блеск… ну и конечно голос…

— А я слышала, что она потеряла голос…

— Кларисса нуждалась в театре, в рукоплесканиях, но вынуждена была уйти… ей не надо было прятаться, однако пришлось… она не избежала опасности изгнания, ссылки… впрочем, неприятности были предвиденные и ожидаемые… что?.. нет, я не знаю, есть ли ад, но рай есть для несчастных… философия только учит… религия обещает, что бог приведет нас к счастью, но где оно, счастье?.. люди не знают, где его искать, рушат государства, губят самих себя… посмотрите на них, стоят, ждут конца света… душа у них в такой смуте… мне их жаль… жизнь кажется им сомнительной и опасной… я тоже иногда испытываю волнение, неподвластное разуму, близкое безумию, выхожу из себя, впадаю в меланхолию, в бесчувственность, теряю уверенность… время смутное… у многих возникает душевный надлом, подавленность…

— Давайте сменим тему… расскажите о Клариссе…

— Ее слава простиралась до неба, ее голос покорял, слова ее плачей ловили дети и старики… ловил и я, краснея, но здесь нам не до подробностей… не подумайте, что я что-то скрываю или прибавляю от себя… все она имела, и роскошь и достоинство… и всего лишилась… время все унесло, оставила старость… куда бежать?.. к кому припасть?.. горе изливалось в ее плачах… нет, она не плакала, давно наплакалась, видела много всего… она пела…

— Говорят, она скрывалась в руинах замка в безвестности и скромности…

— Мы не более, как люди… всех нас иногда касается тоска, душевная боль… иные ищут уединения…

— Нет, я не могу представить ее каменной, в тоскливом молчании, или в ожесточении и в ярости, словно лающая собака… она сама решала, быть ей несчастной или нет… она ободряла себя и не искала спасения в бегстве…

— Как много еще в нас глупости, что тягостнее всего… некоторые горюют по обязанности, сочиняют плачи… горе давит, теснит и, говорят, противиться ему нельзя… не безумны ли мы?.. но продолжайте…

— Кларисса успокаивала себя музыкой и пением… пела, никому не в обиду… или обращалась к писанию… писание легче других книг усваивается… иногда она погружалась и в заманчивые утехи наслаждения, когда ничего другого не было, чтобы смирить желания… в эти темные места души лучше не заглядывать… как говорят, сны разума порождают чудовищ… всех нас иногда одолевают опасные желания, которые невозможно сдержать… душа покидает тело, блуждает… охваченное безумием тело остается наедине со сладострастием и желанием желать того, что вовсе нежелательно…

— Клариссе приходилось жить либо терпя зло, либо воображая его на сцене… увы, увы… смерть шествует… смерть единственная реальностью в этой жизни, похожей на сон…

— Вы думаете, что это сон?..

— А что же еще?..

— Ну да… жизнь — это сон, а смерть — пробуждение…

— То, что вы сказали, уже было сказано и разъяснено в писании… впрочем, об этом можно говорить и говорить… смерть не лишает нас чувств… уже мертвый человек не совсем мертвый… свидетельств этому много… мы не понимаем причин, но то, что я сам не раз видел, убеждает меня, что ушедшие из жизни по-прежнему живы… смерть — это лишь переселение из одного места в другое… все небо заселено людьми… нас ждет там некое будущее… душе откроются зрелища…

— Вы думаете, там рай?..

— Я думаю, что все радости рая и все ужасы и мраки подземной жизни вымышлены и увидены глазами поэтов… умирает тело, не душа… душа вечна… впрочем, вполне возможно, что я заблуждаюсь… спросить не у кого, никто еще не возвращался оттуда…

— Это ли не доказательство, что рай существует…

— А что если мы погибаем без остатка?..

— Может быть это и так, не спорю, но что в этом утешительного?..

— Все это догадки и размышления… не стоит гадать… вопрос темный… узнаем все в свое время, восходит ли душа в небеса или падает в бездну смерти, туда, откуда она пришла… однако вернемся к истории Бенедикта… продолжайте…

— Жил Бенедикт, как я, что-то имел, что-то не имел, нуждался, желал, терпел неудобства, лишения, писал плачи, когда душа его съеживалась от страха смерти, которая всегда рядом…

— Говорят, он был вегетарианцем…

— Нет, он стремился к гармонии с миром, искал бога, и, в конце концов, нашел его…

— Ну да, умер…

— Зря вы так… благодаря ему город все еще город…

— Ну да, может объявлять войну, заключать мир и утверждать смертные приговоры… мэр имел даже свой малый совет… и пенсии… пытался воспроизвести в более грубом и угловатом виде черты града божьего, как двоящееся отражение в воде…

— Ну, это уж слишком…

— Я говорю все это лишь для того, чтобы быть понятным, а может быть и приятным горожанам и мэру, который изгнал меня в ссылку…

— И что дальше?..

— Последовал ряд событий, и я очутился на острове, где мне удалось опровергнуть одно слишком распространенное заблуждение, касающееся больших городов… нельзя от них требовать слишком многого, и воображать, будто они могут стать страной…

— Ну да… в конце концов, земля останется только в цветочных горшках на подоконнике… деревья сами собой зачахнут и засохнут, останутся только карликовые и искусственные… потом станут избавляться от избыточного населения, лишних людей, потому что им труднее выжить…

— Что вы предлагаете?..

— Ввести запрет на ввоз идей, и вывоз имущества…

— О боже, как вы можете до такой степени заблуждаться…

— Поэтому я в трауре, скорблю… и надеюсь попасть в ад…

— Почему не в рай?..

— Ад бодрит…

— Вы думаете рай существует?..

— Он то приближается, то удаляется, витает и летает туда-сюда, ищет, где и как можно с удобством расположиться, в уме или в сердце…

Услышав звон колокола, монах перекрестился…

Перекрестился и Марк, похоронил себя, лег в гроб рядом с Адой и оказался в преисподней среди мертвецов… он пытался угодить им…

«Неразумно было умирать, думал, буду с Адой вечно, увы, везде соглядатаи…»

— Зачем ты здесь?..

— Мне страшно стало без тебя… и вот…

— Не бойся за меня, себя спасай…

— Молчи, мы привлекаем мертвецов…

— Твой замысел был безумен… ну, сошел ты в могилу, и что?.. что-то изменилось?.. мир стал лучше?.. он чудовище… и убийствами не насытится… сколько их было, готовых кричать о победе, и где все они?.. они победили смерть?.. лишь наполнили храмы плачами… что ты молчишь?..

— Я думаю…

— О чем?..

— О смерти…

— Ее здесь нет, она, где живые…

— Откуда у нее эта власть?.. кто истину от нас скрывает?.. враг?.. друг?..

— Всегда я думала об одном, о своей роли…

— И я думал о том же… и стал врагом народа, беглецом, сам себя лишил надгробных слез, жалоб и молитв… нет, я не боялся одиночества, я боялся стать добычей собак и птиц…

— Ты хочешь быть и мертвым, и живым…

— Хотел бы, но ты гонишь меня… я уйду, хотя и многого не знаю о твоей смерти…

Марк встал на ноги и пошел… шел он медленно, хромая, остановился, наткнутся на стену темноты…

«Она сама себя огородила, не пускает, должно быть, хочет что-то сообщить мне… и весть не добрая, подсказывает мне тайный голос… от смерти я к смерти иду… смогу ли я вернуться?.. внушает страх предчувствие беды… боюсь не за себя, за город…

Однако город все еще город, сияние над ним разлито…избегнул гибели, и так нежданно…

Казнить его несправедливо, нет вины, улик, мотив неясен, но тьма над ним висит, как заговор нечистых сил…

Или это награда?..

Не видел я, чтобы смертью награждали…

Нет, город я не виню… и бог здесь не причем, хотя в толпе я слышал ропот…

Все из-за денег… он обречен на гибель из-за нарезанной бумаги, развратившей власть… вот час и пришел… и казни они не минуют… тьма пожрет преступников… или они и ее подкупят?.. за деньги, вряд ли… за деньги никто не спасется и смерти не избегнет никогда… деньги не отличают добра от зла, и правду от лжи… нет у денег ни чувств, ни мыслей…

Куда это я забрел?.. ограда кованная, кресты, могилу кто-то роет… уж не мне ли?..

Стоят, ждут, дрожат, боятся чьих-то угроз из темноты… и я не спешу стать мертвецом, упасть трупом в яму…

Что это?.. внезапный порыв ветра листья мирта сорвал, бросил в яму, соболезнует… увидел меня плачущего плач…

Нет, своей вины я не отрицаю, признаюсь во всем, и так легко…

Никому не избегнуть смерти, всех она найдет, накажет и не виновных… закона этого ни бог, ни справедливость не отменит…

* * *

Сделав усилие, Марк перенесся в чуждую ему обстановку… далось ему это нелегко…

Он принес письмо матери мэра от примадонны с сочувствием по случаю исчезновения ее сына, говорили, что он утонул в пруду, ставшем болотом, или покинул город и отечество… бежал унылый, проклинающий тех, кто заставил его бежать…

Примадонна не смогла сама прийти… в ее ушах все еще звучали слова:

«Моя неблагодарная дочь меня же и позорит…»

«Примадонна могла бы и возразить…

Вспоминаю эту сцену в гримерной комнате, она просто выходила из себя…»

Мать не могла спокойно выслушать слова сочувствия дочери, ей казалось все это притворством и оскорбляло ее…

Марк вошел в прихожую и остался стоять…

Мать мэра прочитала послание посланника вслух, потом еще раз, и еще, сказала:

«Оставь меня…»

Ее дочь вела слишком распущенную жизнь, так ей казалось, а мэр был ее сыном, хотя она и усыновила его…

Это была развязка пьесы анонимного автора еще недописанная, без финальной сцены…

Мать мэра еще какое-то время гневалась, потом успокоилась… и примадонна сознала свою неправоту, попросила прощения и обещала исправиться, одним словом, все пришли к полному примирению?.. нет, не все, остался еще секретарь мэра…

Мать мэра опасалась его шантажа и разоблачений… и я решил проучить секретаря мэра… одно время мы были знакомы…

Помню, я притворился веселым, разыграл человека щедрого, правда, не за свой счет, готов был наделать с ним настоящих безумств с одалисками, гетерами и менадами…

Ночь безумств мы условились устроить во флигеле замка примадонны…

Девы вывели секретаря на сцену…

На нем был только желтый шарф, завязанный петлей на шее…

Примадонна репетировала и пришла в ужас… секретарь тоже, он покраснел, побледнел и разразился каким-то лающим смехом…

Моя затея удалась, но примадонна была не в восторге, секретарь мог на самом деле надеть себе петлю на шею… но мог и увернуться от петли…

Продолжение этой истории было довольно неожиданное, секретарь предложил примадонне руку и сердце…

«Она в годах… — размышлял он… — рожать уже не может, осталась без театра и без покровителя, мэр исчез… устроит ли ее этот брак?.. иначе и быть не может, если только она еще в своем уме… я верну ей театр, прислугу…»

Так, по всей видимости, размышлял секретарь мэра и краснел…

Я думал, его хватит удар… обошлось…»

* * *

На месте ораторов стоял и говорил незнакомец в сером плаще… он умолк…

Пауза затянулась…

— А что случилось с тем незнакомцем в пещере, который все твердил, что он невиновен?.. — спросила женщина в шляпке с искусственными фиалками…

— Когда я очнулся, он проклинал кого-то… просто упивался словами… и это было не случайное раздражение… длилось это довольно долго и явленно было мне не только во внешних проявлениях… что?.. весьма возможно… ко всему истинному всегда присоединяется нечто лживое, похожее на истинное… выглядит оно выразительно, но заставляет усомниться тех, кто знает об этом что-либо достоверное… для театра все это, может быть, и важно… не знаю, наверное, я проявил излишнее любопытство… поверил ему более чем следовало… он умолк, а я уснул, и все соединилось с невыразимым…

— Как он выглядел?..

— Выглядел он не лучшим образом, лицо бледное с землистым оттенком, волосы всклокочены… что?.. да, я заснул, провалился в сон как в яму, сокрушенный, растерянный… нет, это было на самом деле… я умер, но знал, что воскресну… наверное, и незнакомец это знал… нам это обещано отцом небесным…

— Но это не делает страх смерти и посмертные страдание чем-то менее реальным… однако продолжайте…

— Да, прошел час или два, смотрю, незнакомец привстал, изменился в лице, поднял руки, словно заслоняясь от чего-то приближающегося издали… потом стал отдавать команды жестами, голосом… и не совсем приличные…

— Что было дальше?..

— Ничего… незнакомец умер…

«Не стоит говорить, что я его узнал… это был мэр, я видел его в лимузине рядом с примадонной и Бенедиктом… помню, недолго думая, я пожал руку незнакомца, впрочем, лишь слегка…

Бенедикт был гением, я только заражен гениальностью…

Говорят, в прохладном климате гениев больше…

В поэме, которую Бенедикт написал для мэра, была и действительность и сочувствующий, возвышенный вымысел… герой, влюбленный в преступницу, сам готов был стать преступником из ревности… готов был заколоть, зарубить, посадить на кол свою пассию… и пожертвовать свою кровь для ее спасения от ужасных ран…

Марк невольно вздохнул…

Перед его глазами блуждали бледные тени, образы призрачного прошлого…

Марк принимал участие в написании поэмы, поработал над диалогами и кое-как заработал, участвуя в хоре слепых и хромых, шествующих за примадонной, каждый со своей арией… они проповедовали евангельскую нищету, поднимали шум, заглушали голос прибоя и проклятия горожан, вообще говоря, мягкосердечных людей… они не могли бы проклясть до смерти и нередко проливали слезы в театре, вполне могли снискать вечное блаженство за свое терпение, но могли и показать характер и принять оборонительную позу и уклониться от удара, даже если они его заслуживали за суетные мысли в силу полученного воспитания и согласно обычаю, принятому в провинциальных городах, в которых мало изысканности и нет ни одного театра, где можно было бы играть чувствами…

«Или есть всего один, и в руинах, как в данном случае…

Смерть меня оправдает, перед ней…

Люди рождаются не для вражды и ада… для любви… и не на словах…

Однако тьма опустилась еще ниже…

Боже, пощади город и горожан… они собрались, ждут… одним хочется жить, другим умереть… есть среди них и такие, которым лучше провалиться в ад, не знать, что есть спасение… а оно есть…

Ад на земле, а что там, откуда нам грозит тьма?..

Опять этот странный подземный гул…»

Марк увидел площадь, людей, потрясенных воем собак и собственными воплями…

Что-то слабо блеснуло во тьме над площадью…

Жалкая надежда всколыхнула людей, увлекла с площади к обрыву…

«Спасенье там или смерть?..

Мы покоряемся власти желаний… во всем я доверял им, и вот, я в смятении… желания правят нами, и нет хуже зла, насколько я могу судить, удрученный годами… их власть опасна, защиты от них нет, когда они безумны…

Я бежал от желаний, похоронил себя в пещере на одном из западных островов… и что?.. я умер?.. нет, все еще живу… или мне кажется, что я живу?..

Там, в этом склепе я вдруг понял, что смерти нет… мы переселяемся в другое место со всем, что накопили в этой жизни… и понимаем, что все, что накопили, там бесполезно…»

Марк закутался в плащ и заснул на ложе монахини в руинах женского монастыря… в его сне тьма, нависшая над городом, превратилась в мелкий нудный дождь…

* * *

Марк покинул ложе монахини и вернулся на площадь у руин театра… он пересек трамвайные рельсы и свернул в переулок… ему не хотелось видеть женщину в мантии, чтобы она не могла по его глазам угадать, о чем он думает… душа его была ранена видением хора мальчиков примадонны…

В 17 лет примадонна родила мальчика, от которого она отказалась… мальчик попал в чужие руки и вскоре умер…

Примадонна была безутешна, она видела себя преступницей…

Марк пытался ее утешить:

— Ради бога, успокойся, покорись воле божьей, бог забрал мальчика…

Марк говорил попусту, на ветер…

Примадонна вытерла слезы, вздохнула и произнесла кротко и совсем не скорбно:

— Ах, оставь… это все слова, слова… не господь, а вот эти дети будут мне утешением…

— Что вы задумали?.. вернуть театр?..

— Прошу тебя, уходи… я жду мэра…

Марк направился к выходу, остановился…

— Чуть не забыл, я пришел за рукописью…

— Она еще нужна мне…

Марк ушел, а примадонна еще долго стояла у окна…

В створке окна отражалось ее изваяние, бронзовый ангел с холодным, молчаливым лицом…

Смеркалось…

Порыв ветра донес звуки прибоя, породил ворожбу отзвуков в эоловых арфах, развешанных в ущельях…

Трепетными пальцами ветер касался струн, пробуждая их опять и опять…

Арфы пели в унисон с прибоем, вливали в душу благодать…

Примадонна закрыла глаза, пробормотал:

— И усыпила его луна, чтобы спящего целовать…

— О чем это вы?.. — спросил мэр… он только что вошел в комнату…

Примадонна промолчала…

Ночью в комнате примадонны царила кромешная тьма и молчание…

Все оставив, примадонна устремилась к тому, кто выше созерцания и всего сущего, для кого тьма это сияющий покров…

Тьма открывала себя, всю свою безмерную не вместимость…

Глазами души она увидел бога, не имеющего ни образа, ни вида, ни даже тени… ничего…

Рокот прокатился по небу из конца в конец…

Бог заговорил… он говорил пространно и о многом… умолк…

Примадонна очнулась такой же, какой была… ни сияющей тьмы вокруг, ни бога, но губы еще шептали, пели благогласные гимны…

Около полуночи начался мелкий нудный дождь…

Пасмурная дождливая погода держалась несколько дней…

Глядя в будущее, примадонна ничего в нем не видела…

Она вела себя как обычная женщина… она сходила с ума от любви к Бенедикту, отцу потерянного ребенка…

Такая любовь приводит лишь к войне страстей, которая никогда не заканчивается миром и лишь изредка прерывается перемирием…

«Мне лучше было бы ничего не порождать, чем порождать одного единственного ребенка… и от кого, от преступника…» — размышляла примадонна, кутаясь в мантию…

Она стояла у окна и следила за каплями дождя, сползающими по стеклу…

* * *

Марк вернулся в сквер у руин тетра…

— Ага, вы вернулись… тогда я продолжу… когда-то Бенедикт жил в этом городе… он писал плачи для примадонны, пространные и красноречивые, собирал цветы славы, пока не стал жертвой злых гонений и заблуждений… время было смутное… он покинул театр, пел плачи на улице… люди слушали его и волновались… говорили: мессия пришел, и жизнь должна устроиться иначе… плачи его казалась странными, и на эту странность толпа отвечала слезами и восклицаниями…

— Толпа способна больше кричать, чем рассуждать… — сказал человек в пальто, которое он не снимал даже в жару… — Однако продолжайте…

— Он вообразил себя богом… я говорил ему, как я могу тебя видеть, если ты бог?.. или, будучи невидимым, ты сделался видимым, чтобы быть распятым?.. впрочем, все возможно… возможно он был невидимый и видимый, сокровенный и являющийся, бесстрастный и страдающий… говорил он уверенно, по всей видимости, опасаясь, как бы не подумали, что он в чем-то сомневается, и с таким видом, словно он только что беседовал с богом о времени, когда никакого времени еще не было… жил он в доме на Поварской улицы… там же жил и портной… говорили, что портной побывал на небе, приобрел там светящийся ореол вокруг головы и вернулся с тревожным и задумчивым взглядом… Бенедикт жил один, как бог, хотя соседи по дому видели в нем беса, которому он продал душу, чтобы получить доступ в преисподнюю… что?.. не знаю, был ли он женат в очередной раз… как-то парикмахер увидел из окна, как он вошел в дом с манекеном под мышкой, поднялся по жутко скрипящей лестнице в свою комнату, предупредив парикмахера шепотом, чтобы его не беспокоили… соседи говорили, что он женился на женщине-манекене и у него был ребенок от нее, жизнь которого оборвала судьба… потом он исчез, время было смутное, многие исчезали… говорят, он жил на одном из западных островов, их еще называют блуждающими, где иссох от жары и близости к солнцу… его подобрали рыбаки… на барке он перебрался на север и, говорят, окоченел под снегом и инеем… солнце было далеко от него… он искал бога, не зная, есть ли бог, и какой он имеет вид и очертания?.. говорят, он воскрес, очнулся для жизни… случилось это ночью… в небе царила луна… он встал и пошел… он шел и пел гимны ночи… слезы счастья переливались через край… подобные переживания были ему незнакомы и несносны сами по себе… обычно он скрывал свои чувства, как это делают актеры… лицо его искажала гримаса, которую не позволяли превратно истолковывать его глаза, ясные как у младенца… увы, ни луна не откликнулась, ни бог…

— А вы, собственно говоря, кто?..

— Я был подручным у парикмахера, который только и делал, что сплетничал о частной жизни соседей по дому… портной говорил, что если парикмахер и сплетничает, то его надо скорее поощрять, чем осуждать за это занятие… портной писал некую поэму о жизни города на небе… ему нужны были факты, поставляемые не только ангелами… из-за жены парикмахер был похож на бодливого беса… если ангелы смотрели сверху вниз, то парикмахер смотрел еще ниже…

«О чем он говорит?..причем здесь парикмахер?.. — размышлял Марк… — Что может быть бессмысленнее, чем наделять Бенедикта, один раз уже умершего, божеским достоинством…

О нем можно только скорбеть… конечно, вообразить можно что угодно, заставить увидеть его крестные муки, раны, но как быть с его женами, которые вследствие незнания ими истины, были крайне непостоянны… где они теперь?.. и где он?.. — Марк невольно вздохнул, глянул по сторонам… — Жил Бенедикт на острове в безопасности от людей, ни сам забот не имел, ни другим их не доставлял… правда, его смущал подземный гул и небесные явления?.. что-то все-таки есть в небе и под землей… портной не рассеял его страх перед смертью и вечностью…

Нужно иметь в виду цель жизни и держаться очевидности, иначе все будет полно страха, сомнений и беспорядка…

Бог существует… это почти общее мнение… сама природа вложила в нас представление о боге… и представляем мы его не иначе, как в человеческом облике…»

Размышления Марка прервались от обилия глубоких и тонких мыслей… он стал сомневаться, какая из них истинная и, отчаявшись, невольно вздохнул еще раз…

— Вы сомневаетесь, что бог принял плоть и в ней страдал и сострадал?.. — спросил незнакомец в сером плаще…

Марк промолчал… он прислушивался к скорбным песнопениям и речениям прибоя, исполненным всяческой гармонии и красоты…

Смеркалось…

Тьма обволакивала формами и видами все бесформенное и не имеющее вида…

Марк протер слезящиеся глаза и подставлял уши за разъяснениями того, что видел… а видел он видения, иногда озаряющие пророков и посвященных в храмах и в других местах силы…

— Что вы все пишете?.. — обратилась женщина в шляпке с искусственными фиалками к Марку…

— Пишу историю Бенедикта… я пишу, а он живет по написанному…

— Как это?.. звучит довольно странно… вы что, бог?..

— Я обычный писатель… а он гений…

«Не он ли предсказал нашествие грязи… — подумала женщина… — Многих горожан грязь забрала в этом своем шествии… грязь ползла, издавая сводящий с ума гул… я чудом спаслась… потом была война с собаками… чем-то раздраженный бог наслал их на город… все это минуло… или нет?.. опять этот странный подземный гул…»

— Бог нас покарал, и еще покарает… — сказала женщина, кутаясь в складки мантии…

— Вы так говорите, как будто подслушали мои мысли…

— Я не Кассандра… Кассандра лишь беды пророчила… в груди у нее было не сердце, а камень… и… не хочу говорить…

— Она жива?.. вы видели ее?.. говорят, она покончила с собой….

— Ну да… стала незримой, только мэру является… прочие ее не видят…

— Как это?..

— Вот так…

— Так вы знали Бенедикта?.. — спросил Марк незнакомца в сером плаще…

— Встречался с ним и в беседу вступал… и он не гнушался мной… мои советы принимал…

— Слушать советы полезно…

Послышался подземный гул…

— Что это?..

— Сядьте, успокойтесь… однако странный гул, напоминает рычание своры собак, с которыми Кассандра обещала нам войну… каркала… и не она одна… этот еще… хромой на обе ноги… вечно чем-то недовольный…

— Никто достоверно не знает, чем все это закончится…

— Бог знает…

— Не знаю, есть ли бог?.. где он?.. какое у него тело, душа, жизнь… и счастливая ли она… если допустить обманчивость некоторых чувственных восприятий, а это придется признать, то бог есть… и у него есть тело, душа и жизнь… в его власти все, что относится к порядку природы… такое сложилось у меня предвосхищенное представление, когда я размышлял о боге… нелегко представить бога в другой форме и очертаниях… я смотрю, вы смеетесь…

— Вовсе нет… продолжайте…

— Бенедикт не был похож на бога… худой, рыжий и хромой на обе ноги, как и его дядя… как-то он даже осмелился писать против бога, правда, на птичьем языке, понятном немногим или вообще непонятном… и подвергся осуждению и изгнанию… а вы?..

— Изгнание пошло и мне на пользу… в своих плачах я становился все возвышение и лучше… я учился у Бенедикта, правда, ничему не научился…

— Куда нас заведут эти разговоры о боге?..

— Вы это о чем?..

— Я размышляю… допустим, бог существует, хотя его вовсе нет, какова же его жизнь?.. что он испытывает, если испытывает?.. блаженство?.. страдание?..

— Я думаю, что бог был измышлен мудрыми людьми в интересах власти…

— Говорят, Бенедикт умер, замерз, околел, потом воскрес и возомнил себя богом… и власти его преследовали, как шпиона…

— Это правда, что Бенедикт был под следствием?..

— Его арестовали по доносу, а освободили по амнистии… пострадал он из-за своего учения, которое было неясно и ему самому… видимо он догадывался об этом, пытался надстроить его, увы… в законченном виде он его не представил… что?.. да, он писал не только плачи, но и философские трактаты…

— А вы что пишите?..

— Пишу и боюсь не дописать… никто не вечен, даже вечность… все мы копии, отпечатки ее… или того, кто пребывает в ней как бог… каким образом это так, невозможно ни сказать, ни помыслить… это даровано нам… постарайтесь уберечь бога в себе, как сокровище, не прибавляя к нему, не убавляя от него и не извращая его, и услышите безмолвие… иногда и смертные каким-то таинственным образом становятся боговидными и называются богами… они могут ходить даже по неустойчивой водной стихии… и мы знаем это… об этом Кириллов сказал достаточно в своих замогильных записках… а Бенедикт воспел это же, открытое ему неким вдохновением, в гимнах, потом в плачах…

— Так Бенедикт жив?.. — спросила женщина в мантии…

— Не знаю… что?.. нет, он не был богом… дядя у него был богом или почти богом… есть много богов… и господ много…

Сказав об этом и другом вкратце и отчасти, Марк удалился…

— Что вы на это скажете?.. — спросила женщина в мантии незнакомца в сером плаще…

— Не скажу, что его доводы достаточны, чтобы и его самого убедить…

— Не он ли тот писатель, который предсказал нашествие грязи и войну с собаками?.. — спросил незнакомец похожий на монаха…

— Нет, не он… хотя похож… такой же тощий, рыжий и хромой на обе ноги…

— Выглядит как привидение… куда он делся?.. исчез… говорят, он пишет историю бога… может появляться и исчезать…

— Он что, иллюзионист?..

— Он гений… гении хранят нас, как могут, от всесилья всяких бедствий… — женщина в мантии невольно вздохнула… — Для окружающих гений обычный человек, а на самом деле он бог, испытывающий страдание и сострадание, делающий все, чтобы не подать повода думать, что он бог… слово сошло на него, как ранее сходило на пророков…

— Я думаю, что соединение бога и человека не могло иметь место… — заговорил господин с тростью, напоминающей жезл… — У них разные природы, впрочем, соприкоснуться они могли… хотя… нет, не знаю… начало всего сущего — бог, непостижимый уже самим своим бытием, провидящий в бытие все видимое и существующее, как творец действительности… что?.. да, он страдал, но страдание не зло… его цель — спасение, когда все будут одно с богом… бог есть… и мир должен существовать… он и существует… а человек заброшен он в этот мир, по всей видимости, случайно и помимо собственной воли… что?.. нет, он не может оставаться безгрешным в этой трагически неравной борьбе с судьбой пока не произойдет восстановление всего в единстве с богом… и бог будет всё во всем, не останется ничего нечистого и несчастного…

— Вы говорите, как Бенедикт…

— Что?.. нет, я не Бенедикт… я знал Бенедикта… он был странным человеком… с темным происхождением… нравственно холодный и двоедушный, колеблющийся между добром и злом… подозреваю, что он не получил благодать крещения…

— Говорят, для таких людей не существует покаяния…

— Этого я не знаю…

— Правда, что у него было шесть или семь жен… и все они покончили с собой в петле… и иногда являются ему…

— Ну, это вряд ли… во всех его бедах виновата мать мэра…

— Ну да… что-то она наболтала о нем мэру в исступлении, иногда даже теряя сознание… а когда мэр исчез… что?.. нет, не знаю…

— Говорят, он бежал заграницу…

— Ну да… мэр исчез и на Бенедикта спустили всех собак… он тоже пытался спастись бегством, увы… преследователи настигли его в ту минуту, когда садился на паром… он бросился в воду… отлив увлек его в море и высадил на остров… ночью разыгралась буря, паром наткнулся на рифы, перевернулся и затонул… все погибли… Бенедикт увидел в этом знак… изменил имя, внешность и стал проповедовать свое учение, уверял, что ада нет, мол, спасутся все, даже впавшие в смертный грех, и их ждет второе рождение…

— Я слышал другую историю переселения Бенедикта на остров… он был ограблен и сброшен с парома в море… всю ночь море носило его и высадило на острое, где он ждал смерти, уже готов был испустить дух и перенестись в некое иное место, когда встретил вдову, слишком пылкую, чтобы оставаться незамужней… вдова умерла в родах… он пытался ее оживить, вообразил себя богом…

— Безумец…

— Вовсе нет… смерть подобна сну без сновидений…

— Все то, что произошло с Бенедиктом, случилось не случайно… нет, я ни в чем не упрекаю тех, кто его обвинил и осудил… они думали, что делают ему зло… очнулся он в пещере с незнакомцем, который что-то невнятно бормотал… потом стал призывать проклятия на голову какого-то писателя… тяжело было Бенедикту слушать незнакомца, который лежал вспоротый, истерзанный, и уверял, что он невиновен… по всей видимости, он упал со скалы… или его столкнули… он просил Бенедикта помочь ему умереть, освободить от боли и страхов… что?.. нет, он боялся не смерти, а неизбежного…

— И что?.. Бенедикт помог ему умереть?..

— История об этом умалчивает…

— Вы, наверное, писатель… или поэт… воображать необходимо, но понемногу… я тоже иногда воображаю, но не пытаюсь идти дальше того, что мне кажется правдоподобным…

— Писателей много, и все говорят об одном и том же… я не понимаю, почему их вообще кто-то читает?..

— Они излечивают нас от страстей, будят воображение, отгоняют страхи…

— Многим лучше бы вообще не писать…

— А философов еще больше, чем писателей…

— Философы учат нас жить достойно и радоваться всему…

— Чему радоваться-то?.. тому, что нас ждет?..

— Просто жить уже хорошо, а радоваться при этом — это уж слишком… но продолжайте…

— Что делал Бенедикт?.. пел, пил и влюблялся… что?.. нет, я не женат, но был женат… женщины сами по себе нечто прекрасное и, может быть, даже полезное, но поскольку они мне мешали, когда вмешивались в мои дела и пытались проводить со мной все время, я бежал от них, и все еще бегу… что?.. да, все жены Бенедикта переселились на небо наводить там порядок, но иногда они являются ему в видениях и описывают увиденные там зрелища… а вы?..

— Что я?..

— Вы женаты?..

— Нет, я стараюсь держаться от женщин подальше… продолжайте, я хочу услышать продолжение истории незнакомца… он назвал свое имя?..

— Нет… израненный, он не переставал мучиться… жена ушла от него, он пытался покончить с собой… описал Бенедикту свое бегство, крушение парома… Бенедикт слушал, не перебивал… он тоже плыл на этом пароме… и после крушения очутился на птичьем острове, где научился птичьему языку… потом вернулся в город, стал проповедовать свое учение…

— Во всем его учении только цветы красноречия… и намеки, не удовлетворяющие никого…

— Говорят, он мог очаровывать и увлекать женщин…

— Ну да… женщинам интересна игра словами и выражениями, а не суть дела… после суда мои отношения с ним прекратились, однако не остались без следа… у меня с ним была переписка, пока он не стал выдавать мои воззрения за свои…

— И все же почему женщины были от него без ума?..

— Наверное, они распознавали в нем нечто женственное, первозданное, близкое их собственной природе…

— Я знал его первую жену, Аду… духовно она была более развита, тоньше чувствовала, чем Бенедикт и относилась к нему настороженно… дядя Бенедикта был неравнодушен к ней… что?.. да, он оставил замогильные записки, в которых предсказал нашествие грязи и войну с собаками… ему приписывали множество сбывшихся пророчеств, но я продолжу… Ада ушла от Бенедикта, просто исчезла… он искал ее, не нашел и стал писать плачи…

— Говорят, Ада постриглась… она уже умирала, но бог ее оживил…

— Ну да… Бенедикт стал звать ее не Ада, а Рая…

— А я слышала, что Бенедикт был влюблен в примадонну… Ада не могла вынести происходящего у нее на глазах и, следуя безрассудному разуму, покончила с собой в петле…

— Покончила с собой не Ада, а примадонна…

— Смерть примадонны на сцене театра всех смутила…

— Говорили, что она не смогла выйти из роли…

— А я слышала, что ее уличили в том, что она лживо предсказывала… похоронили ее тайно, и ушли, а утром на ее могиле нашли младенца… ему шел второй год, так он сам сказал… он имел мало сходства с лицом примадонны… он не плакал, он листал замогильные записки Кириллова с предсказаниями, написанными на туманном языке, который обычно употребляют в предсказаниях… так вот, малыш не плакал… он читал, смеялся и прыгал, радуясь… что?.. нет, я не знаю, кто отец малыша, и как он оказался на кладбище… я решила побыть с малышом и узнать конец дела, которое бог соблаговолил мне открыть… вдруг откуда-то из облаков раздался голос… я упала ниц, а когда подняла голову, увидела перед собой Кириллова… над его головой светился нимб… потом слетелись птицы, все, сколько их было на небе… подняли гам…

— Продолжайте…

— Я думаю, не Кириллов был отцом малыша, бог его нянчил… не похожий, он сделался похожим на мать… все ему улыбались, деревья ликовали, превозносили его, склонялись, принимали его за ангела… помню, яблоня расцвела, а сейчас она сохнет… так вот, смотрю я на малыша и трясусь, как в ознобе… с неба мне пламя грозит, а на него роса падает, божьи слезы… ночь кончилась… и пришло мне несчастной спасение, вспомнил обо мне бог и задернул занавес… помню, я рассказала о видении могильщикам… странный и поразительный мой рассказа их встревожил и смутил… один из могильщиков узнал меня, говорит, ты стала мишенью своего прежнего безумия и увидела малыша с лицом отчасти похожим на примадонну… но я же не только увидела младенца, я взяла его на руки и подержала на руках… и мои мысли, что смешались и были в беспорядке, упорядочились сами собой…

— Так что малыш тебе сказал?..

— Он сказал, что ему надлежит совершить здесь все то, для чего он послан… это его второе пришествие… в первом пришествии евреи, собравшись в толпу, распяли его, хотя он был достоин не смерти на кресте, а поклонения…

— Говорят, в то время, когда его распяли, солнце покрылось мраком и земля, всколебавшись, потряслась… сам же он после трех дней воскрес из мертвых, и явился многим, и указал им путь жизни… многих мертвых он призывал и будил, как будто от сна, слепым от рождения он открывал глаза, излечивал он и хромоту, правда, сам хромал… я своими глазами видел злодеяния против него, преследование и приготовления к распятию, и, увидев все это, помню, я сказал себе: одно из двух, либо он бог, либо сумасшедший, если соглашается творить над собой такое… я пригласил его в наш город… он обещал прийти и пришел… он ходил с афишкой на груди и пел плачи… никто не видел его смеющимся, но часто видели плачущим и живущим в скорби и печали… он тоже предвидел нашествие грязи… и это бедствие случилась, горы поколебались, камни расселись, в земле появились провалы… многие в ту ночь погибли, поглощенные провалами, так что даже тел их не нашли… говорят, исчез в провале и театр… там и место, этому бесовскому учреждению…

— Театр не исчез… стоит на своем месте…

— Да?.. странно, но я продолжу… настало для города время лишений и скорби, пришло возмездие… что?.. да, все там будем… нет, в рай мало кто попадет, места там мало… помню, как с плачем люди рассказывали о том, что им пришлось терпеть, показывали свои раны… говорили и о смерти примадонны, но в ад она не попала, и от рая спаслась…

— Говорят, она пользовалась покровительством мэра…

— Слухи не прибавляли к ее истории ничего ценного… они только все преувеличивали… влюбленный, мэр обещал ей скипетр и корону, но слово не сдержал… был покорен очередной страстью, хотя уже не способен был любить… и вдруг он исчез… говорили, что он скрытно переплыл пролив и высадился на побережье другой страны…

«Ну да, я помню эту историю… — подумал Марк… — И впрямь решил бежать, идиот… и не один, с некой прелестницей… лицо у нее было в оправе рыжих волос, а глаза мерцали темным блеском… он пустился в бега и в блуд… и умер, измученный напрасным вожделением…

И кому он достался?.. небу или аду?..

Оставшись в одиночестве, дева сменила облик, стала нимфой… днем она сидела на камне и чахла бедная и бледная, а ночью звала смерть, кричала: смерть, где твое жало…

Эхо повторяло ее крики, смешивая боль с блаженством…

Что это со мной?.. пишу вкось и вкривь… рука дрожит…

Опять этот странный подземный гул… ад рычит как свора собак…

Откуда этот дым и смрад?.. где-то что-то горит или тлеет…

Где бы сесть, сил нет стоять и ждать… дряхлею… загляну-ка я в беседку…

Кто эта женщина?.. лежит, простерлась… жива ли?.. или уснула навек?..

Эй, очнись!.. или ты уже на небесах?.. смерть открыла тебе дверь туда бесшумно, как всегда…

Увы, вернуть тебя оттуда я не властен… да и никто не властен, даже бог…

А она красива…

Веки у нее дрогнули… или показалась?..

Нет, не показалось… глаза она открыла… в глазах страх и боль… очнулась, но нечем мне ее ободрить… я не бог…

Напрасно я потревожил твой сон… спи…

Кого она мне напоминает?.. неужели это Рая?.. боюсь поверить… просто копия Раи…

Говорят, у нее было шесть или семь мужей, но она осталась невинной… не буду спорить, знаю, что в любовных тонкостях все женщины искушены с рожденья…

Что делает прелестница?.. спит… усыпил ее шум моря…

Веки ее дрожат, что-то ей снится… наверное, кто-то вошел в ее сон… старик или юноша?.. вошел и ужаснулся… для рассудка в снах этой женщины нет места…

Сон что-то рисует ей, какие-то картины…

Она уже не женщина, она дева… вдруг она вздрогнула, привстала, озирается, кого ищет глазами, ломает руки… смерть зовет… но зов ее тонет в гуле прибоя, исполняющего какую-то фугу… или реквием…

Дева снова опустилась на скамью, легла… лежит, ни живая, ни мертвая… однако губы ее шевелятся… что-то она шепчет, сопровождая слова вздохами… кажется, пришла в себя, привстала, ощупывает ложе…

Наверное, кто-то ласкал ее во сне, творил блаженство… ага, увидела меня, смотрит, думает, кто я, и что я пишу?..

По всей видимости, ее отвлекают картины сна…

Тонкой рукой дева тронула губы, что-то прошептала…

Опять она одна, наедине с тоской и страхами…»

Воцарилась гробовая тишина…

Марк склонился, попытался помочь женщине встать, надо сказать, неумело…

«Мне лучше в петлю, а не в объятья…» — подумала женщина, кутаясь в складки мантии…

С минуту она лежала без движения, простершись, потом все же привстала, заговорила о рукописи некой поэмы…

Мэр ее сочинил… примадонна восхваляла его опусы, хотя и с преувеличениями… ей нравилась его пылкость, правда, иногда она производила впечатление сердечного припадка… ей казалось, что он мог погибнуть от воодушевления и страстности…

В поэме мэр объяснялся в любви к женщине, которую обвиняли в убийстве мужа, он был старше ее почти на 30 лет… в воображении она пыталась отрубить ему голову, но бесы окружали голову старика ложными головами, чтобы она ошиблась…

Говорят, для написания этой поэмы мэр завербовал Бенедикта…

Бенедикт был человеком кротким и согласился… мэр запер его в замке с примадонной…

Любовь к примадонне лишила Бенедикта разума… такое бывает с людьми, когда они занимаются писательством…

Писал он довольно долго… поэма удалась… примадонна одобрила ее… мэр просиял и раскраснелся от радости… и обещал продолжение, которое касалось рождения ребенка, мимолетно посетившего здешний мир… имя для бога он получил уже после смерти…

Свое авторство Бенедикт утаил из скромности, хотя имел воинственный характер и известную отвагу…

Мэр отблагодарил Бенедикта нечаянными радостями и предвкушением многих других перемен к лучшему… он предложил Бенедикту свое покровительство, отчасти, чтобы унизить его…

* * *

Смеркалось…

У афишной тумбы девочка 13 лет играла на скрипке… фальшивила…

Порыв ветра, протяжно взвыв, растрепал ее волосы, взметнул платье, как крылья, готовившие взмах… они приказа ждали, не дождались и опали…

Ветер смолк, затих…

Капля дождя упала на лицо Марка… отрезвила…

Марк и женщина в мантии глянули друг на друга…

— Что вы сказали?..

— Не помню что… спросил что-то наугад… простите, позвольте вам помочь… нет, не словами… слова бессильны, блеклы, нищи… дайте мне вашу руку, я сосчитаю пульс…

— Вы доктор?..

— Где вы живете?..

— А вы?..

— Пульс у вас ужасный…

— Ах, оставьте…

— О да, разумно… как же я посмею вам перечить… однако я могу помочь вам встать, подставив шею… вы так нежны, изящны…

— А вы такой тощий… и хромаете… я сама… для вас я непосильный груз…

— О нет…

— О да… что с вами?..

— Не знаю… слабость, головокруженье… пожалуй, я прилягу… я вижу, вас объяла жуть… не пугайтесь, такое со мной иногда случается и ваша помощь мне не повредит… разбудите меня, если я вдруг засну… ночью я не сплю, а днем проваливаюсь в дремоту, как в яму… книгу положите рядом со мной… вы смеетесь?.. что вас рассмешило?.. мое предложение?.. хотите стать моей женой?.. впрочем, нет, не надо… начнутся пересуды, а мне лучше оставаться в тени… я все еще под следствием…

— Вы больны… вас всего трясет…

— Это озноб… пройдет…

«Кто он?.. кто мне его послал?.. похож на Бенедикта… или это только образ, тень его?.. бог мне его послал, сущий везде… плотью облек его невидимую жизнь… сердце трепещет, колотится, но я креплюсь… зубы стиснула, своей тоски, унынья не выдаю…

Опять этот хриплый подземный гул, похож на лай своры собак… и дождь заморосил…

— Вы кто?.. — спросил Марк…

— А вы кто?..

— Я никто… одно время пела в хоре…

«Жив ли Бенедикт?.. он пытался стать богом, лучше бы оставался простым смертным человеком… на небе те же беды, что и здесь…

Смутно помню, что произошло… помню жуткий скрежет… бог меня спас, сумел извлечь из зыби волн…

Помню, как тучи кружили, гремели, делались багровы…

Бенедикт ввел меня в свои чертоги под нависшей скалой…

Он говорил, я слушала, послушно, кротко… начал он от Тьмы и Хаоса… Хаос родил свет, оплодотворивший Тьму… появились отец и мать… за ними по пятам шли дети, рожденные от них один за другим…

Шли они молча…

Вдруг заговорила одна из женщин, отважилась, пожаловалась матери на отца, та ответить не могла, почему и заплакала навзрыд… с тех пор мы и плачем…

Помню, я вышла из пещеры в слезах…

Был вечер, на море царил штиль… вокруг покой и радость, но меня томила грусть… я шла вдоль берега и пела плач, когда меня окликнул морской капитан… он просил любви, а не унылых, скорбных нот…

— Что там за шум?..

— Кажется, явилась примадонна… и не одна, со свитой… толпа ее приветствует…

— Боже, это же Бенедикт… и он в ее свите… совсем старик… — сказала женщина в мантии…

Глаза женщины в мантии распахнулись широко… что-то в них мелькнуло…

Марк не успел рассмотреть, что…

2

Появление на площади у руин театра примадонны со свитой толпа встретила громко и радостно…

Бенедикт глянул на толпу… щеки его зарделись, в висках застучало…

«Что я здесь делаю?.. ну, не безумен ли я!..

Они ждут слов… удивительно, но факт… они, имеющие в себе сладость добродетелей, пришли не к богу, а к раздражающему бога… не к благоухающему, а к зловонному…

Что я могу им сказать?.. возомнил себя богом для людей, которые не рассуждают и не выбирают, а просто существуют по мере сил и возможностей…

Нет, я не уйду, буду говорить, пока не пойму, что говорю…

Не избежал я всех козней врага, допустил до себя плотские удовольствия… что еще?.. был беспечен, не всегда трезв, предавался сну без меры… во сне подвергался искушениям… со стыдом и смущением думаю об этом…

Бог отворил мне рай, показал дорогу на небо, но я злополучный и жалкий выбрал ад… проводил там дни в кромешной тьме, в которой удобно уловляться всяким грехам…

И я не знал, где был?.. знал!.. я испытывал себя и надеялся на бога… дружил с порочными людьми, такими же злополучными и жалкими, в ком нет терпения…

Я расточал ночи и дни в поисках наслаждений… у меня было много женщин, но я не был с ними мужчиной… я был мужчиной лишь по своему упрямству… и лишь вводил в гнев бога, но какой отец всерьез гневается на своего сына?..

Я скажу им — бойтесь таких, как я, и будьте настороже…

Я подвергался многим потерям, проводил жизнь в сомнениях… и если что-нибудь мне не причастно, то это не от слабости или моей ограниченности, а от неспособности тех, кто не стремится принять мой свет и озарение, через которые видима моя сила и божественность, отгоняющая всякий обман…

У меня было все, мне завидовали и ждали, когда на меня обрушится беда…

И беда обрушилась…

Рая спасла меня от петли…

У нее были задумчивые глаза…

Миром правят не поэты и философы или политики, а женщины…

Помню, когда Рая отдалилась от людей, я искал ее… и все еще ищу, но отыщу ли?.. она как наваждение… по ступеням скал я поднимался к небу и падал ниц, устрашенный величием и красотой мира… я спускался вниз… шел и пел… нет, я пел не гимны, я пел плачи…

И народ взирал на меня с восхищением и слезами…

Я пел по вдохновению… не избегал я и фигур речи и тому подобного притворства, свойственного поэтам…

Где я только не был, пока не очнулся в пещере на одном из западных островов, их еще называют блуждающими… и в этом месте моя история прервалась, то ли бог меня взял, то ли Марк умер… он словно слуга божественного провидения… он пишет мою историю, а я живу по написанному, отделенный от него пространством и временем…

Марка считали второстепенным писателем и даже незначительным… объяснить это можно только завистью и недоразумением…

Нельзя было не отметить благозвучие и изящность его стиля…

Я ничего полезного не открыл, хотя был одарен природой и имел язык и проницательность ума…

Я видел видения… чаще всего мне являлась Рая…

Мать Раи была изнасилована, забеременела, а через семь месяцев родила недоношенную девочку, появлению которой была не рада…

Она отдала ее в хор монахинь из-за ее голоса…

Голос у нее был как у сирены… так говорили сочинители мифов…

Рая приняла эту историю о своем происхождении, хотя своим отцом считала меня, правда, молва уверяла, что я ее сын, а не отец и унаследовал ее пороки и славу…

Запутанная история…

Да уж…

Это еще не все… молва уверяла, что я умер и воскрес, снова сделался человеком, принял плоть и возомнил себя богом… я видел Аду в видениях… видел я ее и наяву, страдал вместе с ней… на ней была одежда монахини… она не искала искушений и временную сладость греха…

Надо сказать, что смерти я подвергся не призрачно…

Я говорил об этом в своих плачах, но, как и почему это случилось, я умолчал…

Умолчал я и о том, как вел борьбу против ада, его ангелов и противных сил, если они на самом деле существуют, а они существуют…

О чем это я?.. даже если во всем этом можно что-то понять, в чем я не уверен, поможет ли это мне?..

Все мои мысли нечисты и случайны… они были описаны Марком, когда он жил в замке примадонны, от которого остались руины… и сад заглох…

Я жил в угловой комнате флигеля, сдавленной массивными стенами, скудно освещенной… узкие окна выходили в сад и на террасу, с которой можно было спуститься к морю или подняться на гору, где я не раз становился жертвой наваждения, вызванного кознями нечистой силы… из скал высовывались чьи-то руки, головы и преследовали меня жутким смехом по коридорам и лестницам, которые шли то вверх, то вниз и обрывались вдруг в бездну или упирались в стену… я тщетно пытался выбраться из этого кошмара, деформирующего пространство, в котором я был самим собой и кем-то еще, произносящим какие-то слова, фразы…

Ничего реальное… я говорил все это, и ничего не понимал из того, что говорил и видел…

Кто такой Марк?.. мы познакомились с ним у портного… мне было 13 лет, ему чуть больше…

Портной был писателем, гением, человеком замечательным уже потому, что его заметили…

Говорили, он призванный… он что-то устанавливал, обещал, называл даже место и время то ли гибели мира, то ли его спасения…

Все мы призванные… со своими бредами и желаниями…

Каждый вносит свое, редко оставляя следы заимствований… многие повторяются, не говорят ничего нового сравнительно с другими, а если и говорят, то совсем неубедительны…

Марк говорил, что мне поставили статую на площади одного из западных городов, что представляется мне маловероятным, хотя он приводил описание этого города со многими подробностями…

В своей книге он писал о моей смерти и воскрешении, о путешествии по аду… я там проповедовал, потом рассеял тьму и освободил мучеников от воображаемых страданий, которые они должны были переносить с терпением…

Он описал или списал этот рассказ с оттенком восторженности и торжественности…

Марк мой историк… он говорит, что писал мою историю и плакал…

Помню, его откровения взволновали толпу… поднялось движение… дошло до драки и убийств…

Вмешалась власть с чисто полицейским интересом…

Дело кончилось тем, что меня отправили в ссылку, где я и скончался во второй раз… повторилась та же самая история, о которой запуганная молва умолчала, как и о движении, поднятом мной…

Я помню свою первую смерть… это нечто такое, чего забыть нельзя… я ощущал ее как тягость… и описал ее в одном из своих плачей…

Увы… народ безмолвствовал, а дети забрасывали меня камнями и грязью… я обращал их в бегство и они разлетались, подобно птицам…

Меня пугал мой гнев и мои мысли…

В замогильных записках мой дядя предсказывал гибель городу… он опустошил город без всякой пощады нашествием грязи, проклял его жителей, и наслал на них собак…

Увы ему… увы и мне… увы, увы…

Одиночество довело меня до петли… я повис в петле… и очнулся в гробу от дыма кадила и увидел лицо дьякона, искаженное гримасой страха…

Бог позвал меня, и я встал и пошел за ним…

Я шел и смотрел по сторонам…

Вокруг вода и небо…

Я почувствовал себя невесомым и вознесся… я обрел себе место на небе, как некий бог… какой, неизвестно…

Внизу стояли тучи, гремели громы, пугали, смущали душу…

Помню, я поднял голову, глянул в темноту свода… во мне уже не было страха, я был доволен всем вполне, без принуждения…

Воцарилась ночь и я заснул… сон обнял меня, и в меня ворвалось, ни мало не медля, все нечестивое, грубое, злое…

В ужасе я очнулся…

«Неужели все это во мне?..» — подумал я… ужас потряс меня, волосы вздыбил… мне показалось, что поколебалось небо и звезды сошли со своих орбит…

Я увидел, как ко мне потянулись сотни рук… я был окружен гулом, ропотом толпы…

Голосом и рукой я подавил волнением толпы…

Воцарилось безмолвие…

Я выступил вперед перед другими и заговорил… я говорил о том, что другим было неизвестно… я сосредоточил на себе внимание и мог возбудить противодействие толпы…

О чем я говорил?.. я, сумасшедший, в бессилии понять самого себя… я говорил о боге, посылающем благо и зло, чаще зло…

Фразы, высказываемые мной, производили странное впечатление…

Я объявил этот день несчастным и толпа, хоть и не понимала меня, но покорилась…

Так кто же я?.. бог или преступник и враг государства?.. если я преступник, отчего же меня не разыскивают?.. власти не верят в мою опасность… не доверяют они и молве… толпу я скорее сдерживаю, чем возбуждаю… однако, достаточно было одного доноса и меня отправили в изгнание с утратой прав на имущество… меня заподозрили в заговоре, и я бежал, оставив после себя могилу на старом еврейском кладбище и крест, которому люди все еще поклоняются…

Нужно признать, что я не был осторожен… время было смутное, возникали толки о конце мира, о десяти казнях египетских и о рогах апокалипсического зверя… некоторые говорили об этом даже со злорадством, и рисовали ужасы, которые постигнут город и горожан…

Политики я сторонился, и не собирался принимать участие ни в каких революциях…

Некоторые вменяли это мне в вину…

Я был просто жертвой интриг и недоразумений… я подвергся бы преследованиям, даже если бы и не был заговорщиком, и держался подальше от примадонны и ее свиты… это она производила волнения и беспорядки… говорят, у нее было прямое столкновение с мэром, когда она еще не была великой, но дело это неясное и дало повод заподозрить какого-то агитатора…

Дядя не допустил суда над примадонной, он отдал ей свой замок, где она писала мемуары, а меня судили и отправили в ссылку на птичий остров…

На мне не было вины, хотя в моих отношениях с примадонной было много неясного и за границей дозволенного…

Меня не было в городе, когда случился пожар… театр сгорел дотла… уцелела лишь сцена и гримерная комната, в которой нашли мой труп…

Ходили слухи, что мать мэра была замешана в поджоге, но следствие указало на других, выставив виновницей Кассандру, которую и уличили не столько в поджоге, сколько в ненависти ко мне и мэру…

Мэр подверг Кассандру и ее последователей изысканной казни…

Ходили слухи, что это Кассандра через подставных лиц подожгла театр, чтобы на его месте построить здание по своему вкусу…

В виновность Кассандры не все поверили, но она вынуждена была скрываться… ее видели в руинах женского монастыря с неким писателем, у которого нашли ее письма к мэру, по всей видимости, подложные… там были любопытные факты, которые сами по себе могли стать уликами, но следователь, который вел это дело, исчез, говорят, что он утонул в пруду, ставшем болотом вместе с бумагами… факт его мученической кончины был засвидетельствован свидетелями… в газетах писали, что он покончил с собой, но в этом можно сомневаться, правда, во внешности и в чертах характера следователя было много такого, что заставляло подозревать, не был ли он предрасположен к помешательству?..

Слепая судьба свела следователя с примадонной… он влюбился… он был деликатно нежен в отношениях с женщинами… он обожал примадонну и поджог театра воспринял как знак, и весьма прискорбный… затем последовало нашествие грязи, потом война с собаками… с точностью исполнилось пророчество моего дяди, которое Кассандра приписала себе…

Кассандра оставила о себе дурную память…

В ходе следствия следователь вынужден был обратиться ко мне за разъяснением тех вопросов, которые возбуждали в нем недоумение… он знал и о предсказаниях Кассандры, и указал на них как на факты, но увидев Кассандру на сцене в роли Жанны, а потом в гримерной комнате, он уже не знал, о чем ее допрашивать и какое предъявить ей обвинение…

Следователь находился в немалом затруднении…

Дело не пошло дальше, наткнувшись на новые осложнения, в том числе на доносы, в которых в поджоге обвиняли и меня…

В чем только меня не обвиняли…

Следователь не нашел, что в доносах было справедливого, и отложил дальнейшее разбирательство…

Между тем слухи о вине Кассандры распространялись по городу, как зараза, и бездействие следователя становилось подозрительным, он же ссылался на то, что дело нельзя вести по безымянному доносу и воплям толпы: не нужно доказывать вину Кассандры, достаточно ее признать…

Следователь не мог смотреть на Кассандру как на подозреваемую… он не верил молве и слухам…

У кассандры были враги, но не было обвинителей… никто не осмеливался обвинять ее…

Говорят, было письмо следователя к мэру но судьба этого письма неизвестна, хотя поводов сомневаться в действительности этого письма нет никаких…

В письме следователь сознавался в своем бессилии… он не мог задержать настоящих преступников, хотя знал их имена…

В невиновности примадонны мэр был настолько убежден, что запретил даже разыскивать ее, но после вмешательства жены приказал арестовать и допросить ее, если только она объявится…

Как бы там ни было, положение Кассандры нисколько не изменилось к худшему, напротив…

В этом темном и незавершенном деле пострадали и другие, но не так ужасно, как следователь…

Он был лучшим, каких только знал город…

Распоряжением мэра Кассандре было запрещено появляться на сцене…

Она исчезла… исчез и мэр…

По факту исчезновения мэра было открыто дело и исписано много бумаги, пока не нашли его вещи в камнях на берегу пруда, ставшего болотом, но это вряд ли достоверно…

Слухи о причастности к пожару меня и Марка ни на чем не основаны… в нашем отношении к власти не было ничего вызывающего или раздражающего… и я скорее сдерживал толпу, чем поощрял ее плачами и вопли, тем не менее, на меня завели дело и подвергли домашнему аресту… мне запрещено было показываться на людях…

Новое распоряжение мэра не отменяло запрет, а лишь дополняло и видоизменяло его…

С исчезновением мэра в положении примадонны наступила перемена к лучшему… она была возвращена из места ссылки… вернулся и Марк… его не допрашивали, спросили только о замогильных записках моего дяди, относительно которых были даны неясные указания…

Мои письма и записки примадонне сгорели вместе со мной, как уверяла молва… о них говорили все, хотя много света на эту историю они не пролили…

Новому мэру крайне неприятно было ввязываться в подобные процессы, и он даже проявил покровительство, как бы оно не было ограничено, которое примадонне пришлось терпеть ввиду ее особенного положения… правда, она это покровительство воспринимала как унижение…

Мэр был человек деятельный, справедливый с твердыми нравственными устоями…

Я был замешан в этой не чужой для меня истории, но арест по доносу был для меня также внезапен, как и ссылка…

Потом было нашествие грязи и война с собаками…

Один из писателей, заявивший себя и пользующийся общественным вниманием сказал об этом времени, что наступило пришествие антихриста… он был в числе лиц, пострадавших в этих событиях, как автор мемуаров примадонны, в которых она объявила себя девственницей, хотя у нее было шесть или семь мужей…

Говорят, этот факт до того взбесил мать мэра, что она готова была выцарапать писателю глаза…

Марк появился в свите примадонны после ареста писателя и его смерти в желтом доме… в разговорах с Марком примадонна забывала всю тяжесть своего положения и мрачный замок превращался для нее в храм… смягченная и растроганная она уже не думала мстить матери мэра…

Говорят, она умоляла Марка остаться и жить с ней…

У Марка были задатки художника со всеми недостатками, свойственными и артистам… он был гением… его идеи превращались в реальные существа, еще не материальные, но уже индивидуальные субстанции, в неких ангелов, в виде человеческой фигуры с крыльями… а сам он имел вид бога в райском саду, вход в который отверст не всем, только избранным… эти существа употребляли непонятные в некоторых подробностях заклинательные формулы с еврейскими именами Саваоф, Адонаи, а так же причитаниями и плачами, производящими сильное впечатление на присутствующих…

В своих писаниях Марк задавался вопросами: как из бесконечного произошло конечное, материальный мир от духовного, творение из ничего, однако признать его философом многим казалось странным…

Марк писал философские трактаты, а я писал плачи…

Мои плачи производили впечатление, волновали… они были непонятны, уводили куда-то в темноту… и совершались они с церемониями, часто не менее странными…

Это была философия пессимизма для униженных и оскорбленных…

Конечно, можно было довольствоваться и этим, но у слушателей возникал смутный вопрос: стоит ли жить?..

И все это на фоне зловещих предзнаменований…

Время было смутное…

Кассандра обещала нашествие грязи и войну с собаками…

Откуда это зло, эта враждебность?..

Мои плачи звали к искуплению и примирению в ожидании конца света, второго пришествия Христа и открытия царства божьего для всех…

Этот мир либо ошибка, либо непостижимая случайность…

Бог попал в материю и сделался творцом по необходимости, как невольник, захваченный в плен, и цель его: освобождение из уз материи…

Одни люди, чтобы освободиться из плена плоти, предпочитали аскетический образ жизни, другие мирились с злоупотреблением плоти и ждали смерти как спасения…

Все мы рождаемся, чтобы умереть… ниспадаем в лоно тьмы и облекаемся духовной материей…

Свет сотворил хаос, и оплодотворил тьму, которая была дана как начало… человек появился от света и тьмы… он был наделен бессмертием, но бог отнял у человека бессмертие, связал его женой и заповедью… он дал человеку свободу выбора и способность, достойную Содома и Гоморры, через которую весь мир развратился…

Одних погубила злоба, других чувственность… и оказались они мертвыми внизу, а не наверху… и не слышат они смеха, веселья и голоса радости…

Они ушли и пришли другие, наглые, иноязычные… они служат бесам, не богу…

Взывайте к богу, и он избавит вас от насилия… снимите одежды плача и озлобления, оденьтесь в благолепие славы от бога навеки…

Но я продолжу… когда примадонна узнала об исчезновении мэра, она разбила его бюст и растрепала волосы… она стала похожа на языческую богиню, призывающую смерть…

Труп мэра не нашли, решили, что он удалился в пустынное место и умер там неизвестной смертью… власти похоронили пустой гроб и, надо сказать, с позорной поспешностью…

Труп мэра искали и после похорон… всюду, кроме того места, где его можно было найти: а именно, в пруду, затянутом ряской и ставшем болотом…

Мэра забрали болотные бесы и конец его, предсказанный моим дядей, был несчастен… он упал в темную пропасть материи, в царство сатаны…

Станет ли это падение началом его спасений?.. вопрос…

Мне кажется, что дядя все еще жив… скитается, как вечный жид… иногда я слышу его голос из тьмы…

Помню, увидев зарево пожара над городом, горел театр, горожане вышли на площадь…

Дядя запел и ветер, раздувающий пламя, утих… народ начал молиться…

Но были в толпе и сомневающиеся, они спрашивали:

«Бог ли он?.. или смертный человек, возомнивший себя богом?..»

Были и такие, которые бежали и собаки гнались за ними, пугая тишину улиц лаем…

Наяву мы одни, а во сне другие… мы воспринимаем звуки, ане их смысл, живем ради чувств… во сне чувства становятся излишними… мы делаемся боговидными, благодаря душе, которая видит без глаз…

Помню, дядя говорил, полюби бога, и он сохранит тебя и вознесет…

Боже, где ты?.. напала на меня любовь и приязнь к тебе…

Некоторые называют любовь причиной зла… будто бы не дар это, а божье наказание… будто бы влюбляясь, мы причиняет зло и себе и другим…

Так ли это?.. да и вообще, что такое зло?.. от какого начала оно?.. почему оно появилось?.. кто захотел?.. и как он смог сделать доброе начало злым?.. и почему зло существует и не уничтожается?.. значит ли это, что у зла другое начало?..

Зло все разрушает и губит… оно лишено всякого благого стремления…

Однако гибель одного становится рождением другого…

Зло соучаствует в восполнении всего…

Зло противоположно добру и доставляет целому способность быть завершенным…

Не в боге зло… и зло не божественно… оно не от бога не вообще, не временами…

Зло творится не от силы, а от слабости веры…

Воспоем же добро, дар из всех даров бога отца, создавшего все, что только есть сущего…

Наполним пением хора голосов все бытие, всему сущему радуясь…

Дядя предсказал нашествие грязи, а мне было видение…

Грязь смыла вода… как будто кто-то сжал тучи рукой и они излились ливнем… улицы превратились в реки, а площади в озера…

Дрогнули стены города и открыли воде дорогу… потоки в необузданном беге несли на себе камни, деревья, людей и животных… и даже дома и все, что в домах…

Люди спасались вплавь, и в лодках, загребали веслами или руками… и плыли, плыли…

В изумлении я смотрел на происходящее…

В кроны деревьев заплывали дельфины…

Волки плыли с овцами на одном плоту, искали землю… увы, вокруг была одна вода…

Плот налетел на скалу, перевернулся… погибли все…

Ветер усилился… волны уже доставали до облаков и выше…

Сколько не было земли, вся досталась воде, лишь несколько островов плавали поодаль… они помогли мне избежать смерти и пережить потоп… не стал я добычей рыб…

Помню, дядя запел плач…

Одни его плачи внушали любовь, другие ее прогоняли…

Слова плачей проникали до мозга костей, приоткрывали, что было, и что будет…

К утру вода ушла, оставив болото…

Я увидел это в видении…

Ветер отодвинул туман, открыл небо и выси гор…

Увидел я и знакомые рифы, и нимф, играющих с дельфинами, и тритона, чьи плечи в ракушках… он дул в изящно завитую раковину, которая расширялась, усиливая звук…

Кто-то окликнул меня…

Я оглянулся и увидел деву, в платье невесты…

— Ада?.. — пробормотал я в изумлении… — Как ты здесь очутилась?..

— Бежим!..

Дева помчалась бегом от меня и моей неоконченной речи…

Ветер раздевал ее на бегу, обнажил бедра, лоно…

Я даже не пытался преследовать ее… это было видение…

— У девы были крылья на лодыжках… а я не гончая собака… — сказал я вслух… смотрю, дерево склонилось, как будто кивая…

Я не знал, утешать ли мне себя, или поздравлять…

На остров опустилась ночь…

Я укрылся в пещере с высоким сводом… лежал и размышлял:

«Мне 72 года… плоть увядает, душа скорбит…

Кто омоет меня и станет плакать обо мне?.. жены?.. но где они?..

Я слышал о суде, но как будто стоял выше суда и обвинений… увы мне…»

Во сне я пел плачи, оплакивал Аду и Раю, как погибших… и они ожили, пришли…

Я очнулся, ощупал ложе…

Ада и Рая ушли… боюсь, что нет их уже нигде…

Солнце поднялось высоко… остановилось посредине неба… стоит, смотрит… оно бог нашего неба…

Я смотрю на небо, ищу себе оправдания и не нахожу…

Но я не отчаиваюсь, верю молитве и богу… и надеюсь, что смерть освободит меня от рабства плоти…

А если не освободит?..

У меня нет слез, лишь вздохи… руки ломаю, бью себя по лицу за то, что сделал во тьме сна, и за то, что сделал явно…

Стыжусь возвести взор и увидеть высоту небесную, я, двоедушный, боязливый и ни к чему не годный старик, возомнивший себя богом…

Горожане окружили, стоят, смотрят на меня как на бога…

За моей спиной им чудится спасение, как нечаянная радость…

Некоторые, наверное, думают о том, как я попал на небо?.. кто меня вознес?.. как я очутился там в этом божественном мраке и неприступном свете, в котором пребывает бог?.. и, увидев бога, понял ли я, что увидел?..

Даже Моисею это не удалось… видел он не бога, а место бога, мрак, который он соделал своим покровом…

Все это мне открылось в видении…

Помню, потрясенный видением, я разрыдался… и проник в сокровенное, постиг в нем боговидное без слов, а если я и говорил об этом, то просто и ясно, на языке, понятном всем, даже птицам…

Что удивительного, если это так?..

Иные и здесь уже живут с богом, созерцают сумрак как разливающийся свет, тогда как другие сами себя тянут в темноту, к бесам…

Плачьте о них, связанных безумием как узами… беспамятные, они забыли о суде по смерти…

Плачьте и обо мне… как и все, я смотрел на видимое, но все видимое временно, а не видимое вечно…

Существую ли я?.. живу ли?.. и вообще, есть ли у меня желание жить осмотрительно и спасительно?

И увидел я себя червем, ползущим в дождь по асфальту…

И гроб я увидел свой в яме повапленный… и с ужасом узнал мертвеца в нем…»

Размышления Бенедикта прервались… он увидел в толпе горожан женщину в мантии…

«Она напоминает мне Аду, мою первую жену… чопорна, одета не современно, но изящно… все движения ее необыкновенно грациозны…

Опять эти мысли, сущее мученье… когда-то они мне не боль приносили, а облегченье… и я был счастлив, как будто нашел клад… душа пела гимны, не плачи… лицом, губами я ловил ее поцелуи…

Рядом с женщиной в мантии стоял мальчик 7 лет… худой, рыжий… и девочка с тощими косичками…

В руках у девочки скрипка… лицо в слезах… ей холодно и страшно… толпа ее пугает или этот зловещий закат?..

Небо мутное и мрачное, не сулит покоя и умиротворения…

Девочка посмотрела на меня, смутилась… впрочем, за ее взглядом не просто уследить…

Ей хочется вернуться туда, где все знакомо…

Слеза скатилась по ее щеке, сверкнув, погасла… и день погас…

Лицо у мальчика улыбчивое, но порой и задумчивое, серьезное… чем-то он похож на меня, а девочка похожа на Аду… наверное, происходящее кажется ей сном…

В детстве и меня преследовали странные сны… помню, прошлой ночью я очнулся на дне лодки… вокруг вода и небо… на море штиль после ужасной бури… лодка чудом не перевернулась… весла уплыли, парус провис… ни ветерка… бесцельно опустив руку в воду, я смотрел, как вода струилась между пальцами и размышлял… в том числе и о том, что прежде мне и не снилось… я листал дни страница за страницей и вдруг почувствовал, прикосновение… кто-то потянул меня за руку… я невольно привстал и увидел в воде шпили и башни города, отразившиеся как в зеркале… и восход солнца в тумане…

Увы, это не восход, а погожий закат… и шелест опавших листьев, а не воды…

Лицо мальчика снова стало задумчивым и серьезным…

Наверное, он, как и я, пытается вспомнить размытые подробности этого странного сна…

Помню, я перевалился через борт лодки и ушел под воду жить жизнью рыб…

Я чувствовал себя там богом…

Я размышляю и говорю с толпой о боге, и вполглаза слежу за женщиной в мантии, и за ее детьми… над головой девочки висел нимб, правда, чуть видный…

Женщина выглядела уставшей… тоже, наверное, ночью ей снилось нечто странное… грехов у нее излишек… и дети, похоже, не ее, а приемные…

Снова рокот прокатился по небу из конца в конец…

Толпа внимала не мне, а небу…

Рокот сменился странным подземным гулом, похожим на рычание своры собак…»

День улыбнулся и погас, воцарился сумрак, но солнце еще озаряло шпили и башни города…

Переждав шум, восклицания, доносившиеся из толпы, Бенедикт снова заговорил…

Он рисовал словесные картины и размышлял о своем:

«Марк пишет… а я живу по написанному… возомнил себя богом, чудеса творю, могу лечить рукой или вызвать дождь… помню, как-то я сделал воду вином… правда, вовремя отрезвился… узнал свою немощь, и свое маловерие…

Мне нужно милосердие, а не превозношение… величавость…

Наполните глаза слезами, возжелайте себе рая… не своих туда Господь зовет, а всех…

Ночь близко и суд, чтобы воздать каждому смертному по делам его…

Лучше плакать тут, чем там, где подлинно страшно и ужасно…

И слезы там бесполезны…

Я все отстранил и от всего отстранился, чтобы приблизиться к тебе, боже, почувствовать твое дыхание…

Ты причина всего сущего, хотя ты и не причастен сущему…

Кромешный мрак ты сделал своим покровом… ты, величественный и немногословный, скажи, что увижу я, вступив в эту тьму, какие озарения и глаголы?.. увижу ли я после всех опьянений и похмелий твою утаенную от меня красоту?.. а если увижу, пойму ли, что увидел?..

Всякого смертного красота делает чистым…

Облекшись в сияние, ты наклонил небо и сошел в мир, незримый и невидимый, но явлен мир через тебя, эта бездна без дна, полная миров…

От тебя все мы… ты дал нам весть и вестника… взял его из лона тьмы и послал нам, но свои в неразумном затмении не узнали его… они стали задавать ему вопросы:

«Кто ты?.. слухи не о тебе ли, что ты возомнил себя богом?..»

Бенедикт запел… это был скорбный плач…

Толпа горожан молча внимала словам плача…

Плач был красивый, трогательный…

— Кто он?.. вы знаете его?.. — заговорила женщина в мантии, обращаясь к Марку…

— Он писал гимны для примадонны, потом стал писать плачи…

— Говорят, на статую примадонны не падает снег и дождь, хотя она стоит под открытым небом… а некоторые видели, как она в траурной мантии ходила по аллее…

— Возможно, они не понимали, что видели… или ее заставляла необходимость… необходимость навязывает нам поведение…

— Говорят, ее видели на кладбище у могилы Кириллова…

— Ну да, хотя его там нет, и не было, хоронили пустой гроб…

— Что меня и изумляет…

— Эти факты, если они факты, пригодны лишь для мемуаров и поэтического употребления…

— Может быть, это лишь нечто, похожее на примадонну…

— Скорее всего, вы увидели все это в воображении… я рекомендовал бы вам съездить на воды…

— Не думаю, что это лучшее средство прийти в себя…

— Но я не только видел, но и слышал, что она говорила… она была не одна, со свитой…

— Ну, это уж слишком…

— И что она могла думать, глядя на вас…

— Этого я не знаю, но догадываюсь…

— Что вы читаете на ночь?.. читайте Гомера, а не Овидия, которого увлекало нечто странное…

— И что он описывает?.. каких существ, видимых или невидимых?..

— Невидимое дает свободу воображению, которое может сделать человека богом, и бога человеком, что в действительности и происходит…

— Ну да, то все исчезает полностью, то снова появляется… и тоже это или другое распознать можно только по чисто внешним, условным признакам…

— Однако тьма становится все гуще… и опускается все ниже и ниже…

— Возможно, бог хочет нас спасти, укрывает нас покровом тьмы и, таким образом, делает нас невидимыми для смерти…

— Ну да, бог хочет сказать нам, вы представьте себя невидимыми и живыми… прежде чем сам заметит, что нас уже нет… да и не было…

— Для бога быть невидимым вполне естественно… ему не нужно никакого мрака, напротив… это людям нужно ослепление и просветление, чтобы бог мог стать для них видимым…

— Увы, от примадонны не осталось ничего, кроме руин замка и заглохшего сада… она называла его райским… она исчезла… исчез и Бенедикт… его труп вместе с театром забрал огонь… напал он и на собак… я помню этот день, когда это случилось… день был ночи подобен… я не только видел, но и слышал, как огонь шел по коридорам, поднимался и спускался по лестницам, как добрался до сцены, сорвал занавес, все сжег и ушел восвояси… только представьте себе это шествие!..

— Однако история повествует об этом событии сухо и просто…

* * *

Марк шел по аллее и размышлял:

«Люди живут и мрут… сберечь их некому, бог умер…

Читал я эту статью о пожаре и поджигателях…

Автор не сообщил ничего, кроме последовательности актов и действий, в которых участвовали некие одушевленные и неодушевленные предметы…

Автор даже не пытался остановить внимание читателя на описании пожара…

Я помню, как огонь один за другим убирал этажи, обвивал их красными ризами… жарко было…

Огонь погас около полуночи… ушел вниз, с ним и Бенедикт отошел…

Однако куда я попал?.. что за место?..

Туман, не видно ничего живого, ни людей, ни птиц… как здесь холодно, повсюду только лед… страна льда… или это горы изумруда… плывут, плывут… и этот пугающий гул…

Такое впечатление, что я и плыву, и лечу…

Птица прилетела из тумана, кружит надо мной, как будто я предвестник чего-то…

Ветер стих… стих и гул… парус обвис… и яхта остановилась… уснула в молчаливых водах… усну и я… нет, не могу уснуть… как-то тревожно…

Кажется, льды ушли… кругом вода, вода, одна вода и запах гнили… и тьма… по рее ползут блудящие огни… зеленые, красные, белые…

Меня окружают тени, незримые обитатели воздуха… то ли ангелы, то ли мертвецы… у всех желто-золотой блеск в глазах… они плавают в воздухе, ныряют, все в движении… и близко-близко…»

Марк невольно всхлипнул, очнулся…

«Кажется, я уже не плыву… я лежу на полу в беседке, смотрю и дрожу… ну не безумен ли я?.. я попытался говорить с ангелами, но как будто хлебнул воды и очнулся, снова начал дышать…

Что это было?.. я умер, и мне снилась смерть… она пугала… сердце леденила…

Вокруг одна тьма, только тьма… зыбкая тьма… и я один как бог, правда, бог умер, а я не умер пока…

Я лежу и гляжу в глаза тьмы… и отвожу взгляд, смыкаю веки…

Взгляд тьмы ужасен…

И снова меня окружают тени и блудящие огни, то там мелькнут, то здесь…

Почему на мне сырая одежда?.. во сне шел дождь?..»

Марк огляделся, увидел поодаль людей, укрытых гниющей листвой…

Ему послышался стон и вздох… и снова стон без слов…

«Не могут мертвые стонать… может быть, это ветер стонет?..» — подумал он…

Нет, дева встала, стряхнув боль и страх… видеть было странно, как полуобнаженная женщина встала на колени, подняла руки и запела плач…

Ее кожа в каплях влаги поблескивала как смарагды… они же были запутаны и в ее волосах…

Слова плача звучали то порознь, то слитно… Марк едва различал их…

— Как долго я была без чувств?.. — спросила женщина…

— Я сам был бы рад узнать…

— Так вы тоже?.. — женщина глянула на мертвецов, лежавших вокруг… — У них глаза открыты… уставились на меня… смотрю на них, глаз не могу отвести… проклятие у них в глазах… я с трудом говорю, помоги мне…

— Чем я могу помочь… — пробормотал Марк…

— Протяни руку, не бойся…

«Женщина стояла передо мной на коленях… она же и другая… или та же самая?..

Душа моя была смущена…

Сомнений нет, я помню ее… я провел с ней ночь в пещере на острове…

В моей ночной жизни много темных тайн…

Помню, женщина взглянула на меня с тревогой и тоской, и исчезла…

Вокруг только молчаливые воды… порыв ветра плеснул мне в лицо, освежил, привел в чувство…

«Опять этот странный сон… что в нем достоверного, а что сомнительного, не отличить… и кто была эта женщина?..» — размышлял Марк…

— Боже, дай мне сил проснуться… — сказал он вслух и хрипло вздохнул…

«И снова этот странный сон… вокруг вода и утесы… они ступенями тянулись к небу…

На воде зыбь… она слепила меня немой улыбкой тысячи лун…

Повсюду лежали люди… они были недвижимы и вид у них был ужасен…

Над каждым телом кружил свой крылатый херувим или серафим…

Помню, я невольно отступил, обернулся и увидел Бенедикта… он стоял у входа в пещеру и смотрел на море… в глазах слезы, тоска…

— Откуда ты?.. ты как утопленник всплыл… и налегке… — сказал Бенедикт и исчез, а Марк очнулся…

Камни, укрытые гниющими водорослями, превратились в бездомных и беженцев от войны…

Марк шел по аллее и размышлял:

«Я живу или воображаю, что живу?.. а Бенедикт?.. жив он или уснул для жизни, и я вижу его сны…

Остановлюсь у беседки, которую плющ заплел… что это?.. кажется, я уже был здесь… следы оставил… уронил в траву исписанную с двух сторон страницу… по всей видимости, это начало истории женщины… или ее конец… и довольно мрачный…

«Помню, я услышала жуткий скрежет… паром наткнулся на камни, перевернулся и затонул… все погибли… меня бог спас…

На море царил штиль… и вдруг чайки подняли крик…

Я привстала и увидела в камнях деву, укрытую гниющими водорослями…

Не знаю, что с ней произошло… она трепетала и так странно стонала…

Помню, я встала, неловко шагнула к ней, оступилась… падая, я ударилась о выступ скалы…

Очнулась я в пещере с высоким сводом…

Вокруг меня ходил монах с кадилом и что-то читал вслух из книги…

«Отпевает…» — подумала я…

Монах не удивился, когда я встала с одра…

— Кто ты?.. — спросила я дрогнувшим голосом, смешивая слова с удивлением…

— Не узнаешь меня?.. — спросил монах… — Я уже не сын бога, свет нам пославшего, лишенным всякого света… и не тот, о ком молвили разноречиво вестники и пророки… — Монах невольно улыбнулся

— Нет… ты тот, тот…

— И все же я другой?..

— Думай, что хочешь…»

Марк перевернул страницу…

«Это конец истории… что же было дальше?.. помню, я вышел из пещеры и меня окутал туман, мертвящий, мерзкий…»

Марк остановился, огляделся…

«Однако, где я?.. и где дева?..»

Было темно и в темноте все еще витало видение тонкой, грациозной фигуры девочки со скрипкой…

Взгляд девочки испугал Марка… в нем были страх и боль…

— Я умерла?.. могу ли я еще больше умереть?.. — спросила девочка…

Ее слова были невнятны и странны… они звучали, словно сквозь сон…

«Не знаю, или у меня какое-то странное влечение ко всему трагическому… — подумал Марк… — Или я схожу с ума… что более вероятно…

Я вижу девочку со скрипкой… и так ясно…»

Глаза девочки таили не свет, а тьму, ужас…

Как будто что-то страшное пронеслось перед ней, заворожило…

За спиной девочки Марк увидел кресты, ограду кладбища, верхушки молчаливых сосен и тьму…

Девочке мнилось что-то, влекло… как будто у тьмы были глаза…

Девочка что-то пролепетала, не осознавая…

Осыпались камни…

Девочка обернулась, вскрикнула… увидела того, кто виделся ей… и стал могильным камнем среди крестов и камней…

Марк растерялся… он пытался понять действия девочки…

Со слезами и стенаниями она обратилась к нему как к богу, излила свою детскую душу в молитве…

Растроганный, бог внял ее мольбам и превратил ее страдания в радость…

«Не помню, что я ей сказал… все слова, прежде чем были произнесены, уже существовали…

Девочка уснула, а я пел плач без слов движением губ…

Звезды погасли…

Я умолк… я лежал и размышлял…»

* * *

Очнулся Марк в темноте…

Темнота обнимала его как женщина…

Шум дождя, проникавший в беседку, звучал как скорбное песнопение…

Темное небо над городом и морем освещали безмолвные зарницы…

Глянув на спящих вокруг бездомных и беженцев от войны, Марк подумал, растроганный:

«Пусть ваше пробуждение будет более радостным…» — и услышал ответное созвучное пожелание, октавы, квинты, кварты…

— Вы не видели девочки с тощими косичками?.. — спросил Марк старика в пальто…

Чего старик не мог сказать словами, он сказал молчанием, которое было ниспослано ему как дар…

Молчание обрело действие благодати… и Марк снова уснул и очутился в доме на Поварской улице в комнате портного… в изъеденных червями бумагах рылись сквозняки…

Марку было всего 7 лет, и он еще был равнодушен к истинам, предпочитал опьяняющие иллюзии…

«И вот мне уже 70 лет, и я вдруг понял, что всю жизнь был червем и питался бумагами портного, его опьяняющими иллюзиями…»

Марк увидел у фикуса, растущего в бочке, девочку с тощими косичками… она листала книгу…

Вместо портного говорила книга и каждый, раскрыв ее, слышал то, что просил… и обогащался…

Разные сокровища были скрыты в словах… люди черпали их и не могли исчерпать источника…

Книга была неисчерпаема… она могла даже плакать и молиться…

Девочка плакала и молилась…

Молитва может просить, а бог даровать…

«Не знаю, смирение или раскаяние я испытал, узнав о смерти портного…» — размышлял Марк…

Помню, я стоял в толпе у его гроба и слушал ораторов…

Были среди них и такие, которые увидели в нашествии грязи знак… они проповедовали и крестили не водой, а грязью и воспевали того, кто придет в последний день, когда люди будут сидеть в темноте и ждать смерти…

Я тоже находился в трепете и бежал…

Мое спасение было делом божьим, хотя и удивительное само по себе… и для других невероятное…

Я оказался на острове… я скитался среди скал, пока не явился мне монах в видении и сказал: «Не бойся…»

Монах охранял меня… и врагов моих положил мне под ноги…

В город я вернулся как чужестранец… несколько дней я провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…

Во сне как в зеркале мне было видение печального мрака и скорой смерти… я увидел лица своих убийц…

Не знаю, сон это был или явь…

Длилась ночь… я не спал, пел и молился, когда ко мне вернулся монах… я стал его вестником, хотя он не открыл мне всего…

— Все ужасаются смерти, но один и тот же бог у живых и мертвых… — сказал монах и умолк…

Я взглянул на него и уже не мог отвести взгляда… как бы очарованием каким-то монах привел меня в изумление… я готов был склониться перед ним и обнять его ноги…

От монаха исходила некая-то сила и прибавляла не страдания к страданиям, а радость…

Я почувствовал, что исцелился от своих мучений, сомнений и помышлений…

Слезы, скрытые в глазах, излились… я принял исцеление…

Помню, я сказал:

— Ты как будто прикоснулся ко мне рукой…

Монах промолчал… и я сделался немым, чтобы не обмануться в своих намерениях…

Не слова меня убеждали, а сила, исходившая из молчания…

Потом монах умер и был вознесен на небо, а, может быть, и выше… там он был недолго и ниспал вниз, облекся плотью, стал видимым и подверженным нуждам тела, но не как нуждающийся…

Светало, когда Марк пришел в себя…

«Где я?.. и где монах?.. я оказался невольным свидетелем его смерти… или это был не монах, а портной?..»

Марк невольно отступил, когда увидел монаха на ложе ожившим и смеющимся…

— Так ты жив, а я думал, ты умер…

— А если бы я сказал, что я умер и воскрес, ты бы удивился?.. дай мне что-нибудь съесть… я бы и выпил…

— Так ты не монах?..

— Ну, вот мы и признали друг друга…

Заря прогнала ночь и рассеяла видение, посланное Марку, которое собрало около себя бездомных и беженцев от войны…

Весь день Марк проповедовал и учил, облекшись плотью монаха… что говорил ему монах в темноте, он сказал при свете дня:

«Остерегайтесь, чтобы заблуждение не проникло к вам и не очаровало вас, подменив свой облик…

Бесы делают слепыми тех, которые их видят… приходят они в овечьей шкуре, а внутри суть волчья…

Бойтесь их…

Сойдет огонь с неба и истребит всех… но и в геенне огненной ваша душа не погибнет…

Тот, кто вашу душу и тело из ничего создал, тот может и оживить вас, если признает вас своими…»

* * *

Бенедикт вернулся в город…

Он сделал себя мишенью, когда сказал, что он тот, кого все ждали…

Люди усомнились в нем…

Примадонна приготовила ему бегство, но не последовала за ним…

«Он весь в своего дядю…»

Дядя Бенедикта был пророком и даже больше…

Время было смутное… было много вестников и пророков, но он превзошел всех… если их всех соединить и совместить в одном человеке, то и тогда они не сравнялись бы с ним…

Бенедикт был копией своего дяди, тоже худой, рыжий и хромой на обе ноги… его звали хромым бесом… он только отчасти что-то знал и отчасти пророчествовал… и видел он мало, как бы сквозь тусклое стекло…

Господь не освободил его от смерти, хотя люди говорили, что видели его живым в разных местах…

Вера обещает, а терпение исполняет, но даром ничего никому не отпускает, воздает им в геенне… и лучше бы такому человеку не родить вовсе…

Говорят, Бенедикт на острове стал бесноватым, немым и слепым, но бог исцелил недостатки его тела и дал ему способность говорить молчанием и видеть видения…

Когда Бенедикт умер, бог омыл его труп слезами и отпел…

* * *

Марк очнулся от холода в беседке на ворохе опавших листьев среди бездомных и беженцев от войны…

Был погожий вечер…

Прибой исполнял реквием…

Птицы были солистами… они вились над скалами…

— Смотри, смотри… — воскликнул незнакомец в длинном до пят плаще… — Чудо!.. до края море вином наполнилось… засверкало, искрясь…

— Или притворилось вином… — пробормотал Марк…

— Даже запахом вина повеяло… — незнакомец рассмеялся, и запел гимн, полный хмелящих славословий…

Марк слушал и размышлял:

«Этот незнакомец так похож на монаха… просто копия…»

— Хочешь, я скажу им, кто я?.. — заговорил незнакомец… — Говорят, я воскрес из мертвых, хотя никто не звал меня… был мертвым, а стал живым… себя самого я воззвал от мертвых, чтобы пророчество исполнить… буду крестить город грязью… и всех жителей, удалившихся от бога, гордых и надменных, изобретателей пороков… ты меня осуждаешь?

— Я не знаю тебя…

— Чем судить других, лучше самого себя осудить… смерти и суда никто не избежит… бог будет судить… и грязь он превратит в благодать искупления… так им будет казаться, ибо они смеялись над благодатью… не было среди них ни одного, кто искал бы бога… и рты их запечатает грязь… а остальных бог научит вере и кротости… и соделает их спасенными… разлучившись с телом, они умрут для жизни временной…

— Иногда мне кажется, что я живу и здесь, и там… здесь восстают на меня грехи и побеждают, а там я под благодатью нахожусь…

— Я помню тебя… ты был на площади среди ораторов…

— Им трудно было понять меня…

— Они живут желаниями плоти, которая приводит и меня в смятение и смущение…

— Остается только вздыхать и скорбеть…

— Жизнь полна обещаний и наказаний за склонность к греху и дел тела…

— Скажи, как узнать, кого бог избрал и возлюбил, а кого возненавидел?..

— Человек кусок глины в руках бога… один годен лишь к погибели, другой отдан благодати…

— Почему так?..

— Не знаю… но немногие будут спасены от Содома и Гоморры, лишь те, праведность которых от веры, а не от закона… однако бог ко всем простирает руки, и к тем, кто противоречит и не слушает его…

* * *

Марк долго не мог заснуть, вспоминал, как он очутился в городе…

«Помню, я услышал жуткий скрежет, паром наклонился… и меня смыло волной… не могу вспомнить, что было дальше?.. очнулся я на острове среди камней…

Я огляделся, увидел вход в пещеру и пополз…

Очнулся я в пещере рядом с монахом… я думал, что он бог…

Лицо у него было бледное, измученное… если бы не глаза, его можно было бы принять за мертвого, впрочем, как и меня…

Монах смотрел на меня и молчал…

О чем он думал… явь его не влекла… и меня он видел едва ли…

Как падший бог, он скорбел…

Вовсе не призрачные трагедии прятали его глаза… сколько картин, образов в них было сокрыто…»

Марк задумался, закрыл глаза, казалось, он уснул…

Его окружила тьма…

И вдруг он увидел руку, протянувшуюся к нему из тьмы, и услышал шепот: «Очнись…»

Не изумление, не страх были в глазах Марка, слезы…

Он запел… плач вдруг вырвался из сердца и в шепоте умолк, молитвой стал…

Марк был сиротой, как бы с неба упал, он хотел скрыться в земле, но монах его нашел и удалился с ним в свое убежище…

Малыш смотрел на него как на бога…

Власти преследовали монаха за бродяжничество… он изгонял болезни, скорби и другие бедствия… дар у него был… даром он его получил, даром и отдавал…

Монах утаивал свой дар, но открыл его младенцу… он дал ему имя и изгнал из него бесов… бесы бежали из него толпой в безлюдное место… но иногда бесы возвращались, ходили кругами, искушали его…

Малыш увидел, как монах из бога стал по виду человеком и ему отцом… не было у малыша матери и братья его не искали…

Монах читал ему из книг… было у него и свое учение…

Марку не было и года, и он еще не мог понять слов монаха…

У монаха все были живыми: солнце, луна, деревья, камни, даже мертвые… он называл их переселенцами… люди живут здесь, а умирают в другом месте, говорил он…

С монахом Марк страдал, с монахом и прославился, и не было последнее хуже первого…

Монах не принуждал его силой делаться праведником…

Власти нашли убежище монаха и пришлось им сесть в лодку и подвергнуться действию ветра и волнующегося моря, поднявшегося на них, но пришел бог монаха и успокоил волны…

Марк же думал, что то, что явилось ему, было призраком, потому что человек не мог ходить по воде… ведь для призрака не трудно ходить по волнам, не погружаясь в них…

Монах же сказал ему:

— Не сомневайся… это был бог…

Марк сошел с лодки и стал тонуть…

Монах ничего не сказал, но молчание монаха оказалось как бы криком: «Боже, помилуй его…» — и волны подняли Марка и бросили на дно лодки, а ветер донес звуки прибоя и показал путь к утесистому острову…

На острове они провели несколько лет… Марк рос, расспрашивал монаха о матери…

Монах молчал, но ночью Марку было видение… он увидел женщину в мантии и узнал, что она его мать…

— Шестой человек не муж мне был, монах… умерла я и ушла к богу… если захочешь, сможешь увидеть меня…

— Я хочу умереть… — пробормотал Марк и проснулся…

— Что с тобой?.. на тебе лица нет…

— Мне было видение… бог послал мне женщину, которая сказала не то, что я хотел услышать, а то, чему я отказываюсь верить…

«Помню, я поднялся и пошел за женщиной, и пришел к некое место, где увидел много людей и ангелов… и у всех было свое служение… светила не прекращали своего движения, люди дышали и рожали детей, а ангелы их хранили ради бога, имеющего жизнь в самом себе, и эта жизнь не зависела ни от какой причины…»

— Это близкие тебе люди… — сказала женщина… — Среди них ищи прибежище, а не в пещере монаха…

— Кто ты?..

— Не она твоя мать… — сказал голос из темноты… — Отойди от нее… замок ее грязь потопит и разрушит… коридоры ее замка ведут не на небо, а в преисподнюю…

Марк поверил голосу, который звучал как будто с неба…

Утром он рассказал монаху о видении…

— Берегись и никому не рассказывай, что видел… не бог, сатана тебе послал эту женщину… он вернется, чтобы через нее сказать то, чего и я не ведаю… когда она явится, скажи ей: «Отойди сатана и больше не подходи…» — он может быть одним и тем же, а может и измениться, чтобы не усомнились в нем… те, кому он откроется, он будет казаться богом…

— Для чего я ему?.. что со мной будет?.. он отведет меня к матери?..

— Не слушай его и будешь жив… никому не верь, чтобы обманом и искусством не вовлекли тебя в заблуждение…

— А ты всегда жил один?..

— Где есть один там и бог… есть еще и молитва…

— Люди говорят, ты был на небе…

— Никто не восходил на небо, как только сошедшие с неба…

— Мы оттуда?..

— Душа откуда-то приходит и куда-то уходит… куда?.. я не знаю…

Монах умолк, задумался о судьбе мальчика…

«Он пострадает, столь велика будет неправда и злобность… и велико будет бесстыдство… и он сокроется, чтобы убийцы, лица которых он увидит в видении, не нашли его… одни будут говорить, что он бог, другие отведут его на крест… очнется он в руинах женского монастыря на ложе монахини и умрет, перейдет из этого мира в иной мир, и будет там до времени, когда гробы откроются и мертвые восстанут… он явно для всех умрет, кроме и его тети, с которой встретится в 13 лет…

Он будет петь плачи и молиться…

Настойчивость молитвы превозможет и неправду, и злобность… он выживет… его станут звать хромым богом, хотя он не из вечной сущности и лишен ее власти…

Человека можно убить, потому что он смертен, бога же не достать, он на небе, а здесь лишь его тень…

В 13 лет Марк попадет на небо и встретится там с Бенедиктом…

Возненавидят его там… и напрасно… за что?.. за вопросы о временах и сроках…

Вот он пришел, и никто не знает, откуда он пришел… будут спрашивать его: «Кто ты?.. не ты ли тот, кого ожидали…»

Он скажет:

— Не ваше дело знать дни и времена… бодрствуйте и молитесь…

Труба зазвучит, и он сойдет с неба…

И я был там, и был извергнут вон… при падении я охромеет на обе ноги…

Я исчезну… и Марка найдет тетя… она писатель… известно ее предсказание о нашествии грязи на город… станет город трупом и небо над ним затянут тучи птиц… страх и трепет нападет на жителей… и будет там вой и скрежет зубовный…

Грязь затопит улицы города и укроет его как бы ночь среди бела дня… а потом придут собаки, поднимут лай и мертвые очнутся от их лая и злобы…

Тетя Марка откроет тайну этого нашествия и сообщит ее страху горожан…

Будет бегство… люди будут бежать вверх, в горы, и окажутся внизу…

Ночью грязь омоет город, и отпоет… а театр предаст огню…

Марк увидит в огне ангелов и архангелов… невидимые, они откроются ему…

Увидит он и сатану, который отвернется от него… не найдет он ничего своего в нем…

Сатана станет судьей тех, которые отступятся от бога… горе им… прочие же покаются, освободятся от проклятия и найдут себе место на небе, а не в геенне…

Никто не знает, что в человеке, кроме духа, находящегося в нем… дух испытывает глубины человека… он от бога… по благодати человек получил его и облекся светом и великолепием как ризой…

Бог соединил немощную плоть с душой, которая тоже может страдать и подпасть смерти, если она разрушит свою волю, подчинив ее телу…

Марк станет писателем… будет писать историю Бенедикта, как из бога он станет по виду человеком и с жаждой желаний человека… он будет скрываться в руинах от убийц… тело его будет страдать вместе с душой, чувствующей скорби…

Марк будет похож то на меня, то на тетю, то на свою мать… будет у него там жена и дети… они будут разумны… хорошо, если он заставит их слушаться…»

Монах невольно вздохнул и задумался…

Он был женат… его дети появлялись по одному или все сразу, расхаживали поодаль как чайки или вороны… и исчезали… оставался один Марк…

Монах проповедовал ему:

— Не бойся смерти… смерти нет, есть переселение…

— Должен ли мир иметь конец?.. и сколько их у него?.. и что это такое?.. — спросил Марк…

— Не знаю… может быть, конец уже давно наступил… мы не видели начала, вряд ли увидим и конец… мы как младенцы, колеблющиеся и увлекающиеся всякими идеями и учениями о том, как жить… и даже не заметим, что уже умерли…

* * *

Марк спал и проснулся…

Вокруг громоздились скалы… доносился гул прибоя, крики чаек…

Еще в мороке сна, Марк встал на ноги… он чувствовал странную легкость и головокружение…

«Как будто к плечам крылья приросли…»

«Стой… ни с места… сначала поразмысли, прежде чем шагнуть туда…»

«Бенедикт сам допишет свою историю… а я останусь здесь, прилягу, устал…

Что это?.. звук трубы?.. смерть зовет?..

Нет, это сон, мне надо проснуться… сон опять завел меня в эту пещеру с тенями…

Звук трубы странным откликом звучит под сводом… я чувствую благоговенье и страх…

Пещеру заселяют не только тени… слышу женские голоса, приглушенный смех… или это рыдания, как будто тьма зажимает им рты…

Я вижу их смеющиеся лица… наперекор тьме, страху…

Или я схожу с ума?.. и сон мне кажется реальней яви…

Я спасся от нашествия грязи, но снова вижу грязь, водовороты… если только это не обман воображенья…

Грязь уносит меня… нет сил сопротивляться…

Я стал жертвой этого безумства, прилип к стене как полип…»

Марк поднял голову и снова почувствовал головокружение…

«Небо зовет меня… и пугает…

Что скажет Ада обо мне?.. ничего… а Бенедикт?.. оплачет, прольет слезу или промолчит?..

О чем это я?.. опять я заблудился в мыслях… и даже не заметил…

Не надо бояться смерти… все мы уйдем покорно, туда, где она царит…

И все же любопытно, что там?..

Монах говорил, что там вечность…

Однако я слышу голоса… откуда здесь люди?.. и кто они?..

Идут и идут…

Куда они идут?..

Лицо мне лучше спрятать…

Женщины оглядываются, смотрят на меня с сочувствием и жалостью…

У женщин отзывчивое сердце…

Увы… между нами пропасть, яма… или простор спасительный, который мне иногда рисует воображение?..

Вновь я витаю в мерцанье зыбком, ищу ночлега в облаках причудливо изменчивых, внимаю напевам ветра, муз… и думаю о вечности, блаженстве…

Прочь печаль, отчаянье из глаз…

Кто это поет?.. знакомый голос… или это я сам пою, оплакиваю свою злосчастную судьбу?..»

— Не узнаешь?..

— Что?.. — Марк обернулся…

Бенедикт стоял у входа в пещеру в сером плаще до пят… лицо, волосы седые от пыли…

Глянув на ветхие горы, на море, ставшее мельче, Бенедикт пошел прочь, хромая на обе ноги…

Марк попытался остановить его, но голос пропал, сдавило виски, как тисками…

«Странная тишина… как в первый день творения мира… и деревья недвижны, окаменели…»

Марк неловко повернулся, ударился коленом о выступ скалы, невольно вскрикнул…

Бенедикт оглянулся… он долго, страшно долго смотрел на Марка, прежде чем исчезнуть… исчез…

«Но видел ли он меня?.. вопрос… он видел что-то невидимое… может быть, я уже бог?..»

— Ты был похож на памятник, поставленный мне женами, миросочащий, благоухающий елеем…

В гнетущей тишине и мгле шли дни, годы…

Там, куда смотрел Марк, томилась вечность, ждала…

Марк лежал неподвижно…

Мир, явь стали чужды ему…

— Смерти нет… есть переселение… — услышал Марк голос монаха…

Мнилось ему, что он на самом деле окаменел, когда бы не дрожь губ…

— Боже, спаси…

Вечер зажег тучи, соделал море вином и день погас…

Ночь выпила вино…

* * *

Светало…

Из тумана вышла Ада… туман не отпускал ее, венком висел над ней смеющейся, изящной, стройной…

Всю ночь Ада играла с дельфинами и нимфами и переняла их смех…

«Не меня она ожидала увидеть… — подумал Марк… — Ищет взглядом Бенедикта, стыдливо прикрывая грудь и лоно руками…»

Марк, бессильный, понурый, вздохнул украдкой… он ожил, обрел и длил блаженство…

«Когда-то я все это описал в гимнах… увы, гимны сменились плачами после исчезновения Ады… она исчезла в первую брачную ночь Бенедикта, пылкая, нежная, с которой и я блаженства ждал, испытывая и робость, и желание…

Помню, истомленный, наконец, я заснул… правда, вскоре проснулся, услышав крики и вопли…

Грязь вползала в город змеей чешуйчатой… слепяще черная она плела извивы…

Я стоял и смотрел, не веря собственным глазам…

Я уже видел все это…

Нет, нет, не буду вспоминать, минуло все… или не минуло, ждет?..

Грязь вползла в замок примадонны… я шел за ней по темным коридорам, следил за игрой теней, извивами отражений…

Шелестом, всплесками грязь напоминала о себе… вдруг она прильнула к окну, пролилась на пол и поползла ко мне…»

Марку показалось, что грязь была наделена душой и зрением…

Он взирал на нее с трепетом и очнулся от ее зыбкого, холодного прикосновения… привстал, поежился, огляделся… его окружали спящие люди…

«Наверное, бездомные… или беженцы от войны…»

Чуть поодаль тлела горка углей под пеплом…

— Хочешь узнать кто они?.. а кто ты?.. — спросил незнакомец…

— Тише… не поднимай шума… — прошептал Марк:

«Скорбная сцена, но я не чувствую ни ужаса, ни боли, только грусть…»

Марк закутался в складки мантии… он лежал и размышлял…

Нет, о прошлом он не скорбел… его ослепляла луна и улыбка, танцующей Ады… ее пленительная фигура колыхалась как пламя свечи…

«Не дало бы мне прошлое полнее блаженства, и этот тайный восторг обладанья…»

Марк встал и пошел, все ускоряя шаг…

«Остановись, куда ты спешишь?.. не в прошлое ли?.. в замок примадонны, который превратился в руины… и сад заглох…

Хочу вздыхать в этом библейском саду и тихо петь, пока не сойдет на меня сон, но омрачают и отгоняют сон размышления… пугает будущее, висит черной тьмой над городом… со страхом жду я вестей от Бенедикта, от Ады…

И все же, кто эта женщина в неброском облаченье?.. Ада или Рая?.. смотрю на нее и слепну… труднее всего не думать о Аде, когда она перед тобой стоит, незримая другим… и не одна, со свитой теней на фоне этих угрюмых руин, напоминающих смертным, что все тщетно…»

— Мне мнится или я слышу ее легкие шаги…

Марк умолк, затаил дыхание…

«Нет, это не Ада… это женщина из толпы, чем-то похожая на Аду…

Аде не понять было жестокости и равнодушия гения, каким был или казался Бенедикт… он бежал, лишив ее всего, чем только она дорожила…

Что скрывала она в глубине души: озарение или пылкую и несчастную страсть?..

Вопрос…

Сны об Аде не оставляют меня…»

Марк устал, прилег на ложе и закрыл глаза…

В темноте то вспыхивали, то гасли картины… рисовались скалы острова, пещера с высоким сводом…

Марк был окружен то стенами пещеры, то пустотой… он лежал и вбирал звуки ночи: благовестный гул прибоя, голоса чаек, поющих в разнобой…

Марк засыпал и просыпался один в угрюмой темноте, лежал и прислушивался к ее зову и чувствуя ее леденящее объятие…

Лица темноты он не виден, но мнилось, что у нее лицо Ады…

— Другой женщины для счастья мне не дано… — прошептал Марк…

Уже уносимый волнами темноты, Марк очнулся… он лежал, кутаясь в складки мантии, и размышлял:

«Бенедикт такой же скиталец, как и я… я тоже вечный жид…

После исчезновения мэра меня допрашивали… и с пристрастием… я вынужден был бежать из города… шел по суше, потом плыл на пароме… среди ночи паром наткнулся на рифы, перевернулся и затонул…

Я очутился в воде…

Волны обняли меня и понесли на своих спинах…

Светало, когда я услышал гул прибоя… он исполнял реквием, чайки были солистами…

Море высадило меня на песчаную косу, на которой я нашел обломки барки и утопленников…

Среди утопленников была женщина… она еще дышала…

Помню, я спросил ее:

— Где твой муж?..

— Мужа у меня нет… откуда его взять?..

Лукавила вдова… был у нее муж… лежал мертвый перед ней…

Умоляла она меня с ней остаться, но я ушел, как только на море установился штиль…

Две зари промелькнули и два дня…

Я снова вернулся туда, откуда ушел, но ни вдовы не нашел, ниследов барки…

Я понял, что высадило меня море на остров, а вдова была бесовским искушением…

Обессилев, я лег на песок и заснул…

Во сне я обнимал вдову… и вымок сразу… потом меня озноб охватил… помню, я очнулся в пещере, лязгая зубами…

Чуть поодаль лежал Бенедикт…

Однако, что это с ним?.. так странно посмотрел на меня… и с такой жалостью… как будто я умер…

Прошлой осенью я уже был мертвецом…

Помню, я шел в город…

Смеркалось… было жутко холодно… я заполз в расселину, чтобы согреться, и не заметил, как заснул…

Я уже почти остыл… и вдруг услышал голос: «Встань…» — я попытался встать… смотрю по сторонам, чтобы увидеть того, кто окликнул меня голосом монаха, но никого не увидел…

С трудом я встал, тело не слушалось меня… колени подгибались, но я спустился к воде и увидел в камнях лодку, вычерпал воду, столкнул ее в воду и поплыл, одолеваемый сонливостью…

Во сне монах, он же бог, крестил меня…

Проснулся я от холода не в купели, а на дне лодки…

Я плыл и размышлял…

Нет ничего ужасней этой болезни…

Куда только мысли меня не заводили, давали возможность странствовать и во тьме преисподней, и подниматься на небо к ангелам и богу…

Помню, я жаловался и сожалел, что я лишь подобье бога…

Монах рассмеялся за моей спиной и канул в вечность…

Одно я понял из своих размышлений, что собственным только судом и желаньем никто не спасется…»

Запечатлев свои размышления на обеих сторонах листка, Марк уронил карандаш… он наклонился, чтобы поднять карандаш, и упал на колени от слабости…

Бенедикт хотел помочь Марку подняться и сам упал…

Так они и заснули, обнявшись…

* * *

Утром странники проснулись и пошли дальше…

Они шли в толпе беженцев от войны…

Беженцы смотрели на них с уважением и приязнью…

Были среди беженцев и непримиримые, нравом жестокие…

Иногда странники останавливались, Марк писал, а Бенедикт пел, разглашал в плачах свои мысли о помраченье и безумье власти, хотя и знал, что не воспримут его слова, не подчинятся ему…

«Не пришло еще время… — подумал Марк… — На ветер Бенедикт бросает слова плачей, быстро гибнущие… откуда он их берет?.. наверное, из замогильных записок своего дяди, или из мемуаров примадонны…

Обстоятельства, при которых его дядя умер, были довольно странными, и таким же странным было его появление в городе, когда Кассандра покончила с собой… случилось это в театре… она не смогла выйти из роли… жуткое зрелище… она пела и танцевала в петле над оркестровой ямой…

Женщины любили Бенедикта… говорят, Кассандра повесилась из-за него… он бежал от нее на остров…

А у меня от женской пудры были приступы астмы…

Я сидел на камне и разглядывал облака… чего-то я ждал…

Погода менялась, море, горы преображались…

Я встал и словно окаменел… перестал дышать… я услышал рокот фортепьяно и хор женских голосов…

То голосили чайки и рокотал прибой…

Я очнулся в смятении и слезах…

Дым ел глаза…

Волны рылись в камнях, фыркали…

Я провел рукой по лицу и сел на камень…

Мне хотелось соскользнуть с шершавого камня в море, к рыбам и плыть, плыть, ощущая, как вода щекочет тело…

Мне чего-то не хватало, и я заговорил:

— Раньше лучше было… — сказал я…

Бенедикт не отозвался…

«И погода так не бесновалась…»

— Что ты все молчишь, молчишь?..

«Поговорить не с кем… разве что с морем… или с ночью… растолкать ее, разбудить… встанет, всклокоченная… скажет, зачем разбудил?..

Боже, как холодно!.. и сыро… эта ночь принесет меня в жертву под скрип пиний…»

— Жалкая жертва… — сказал Марк вслух с бессмысленной улыбкой на лице…»

Воздух был темный, густой, как вода…

Ему показалось, что Ада плавала перед ним, как рыба, лениво шевеля плавниками…

Марк смотрел на нее, закусив губы, которым нечего было сказать…

Ада вышла на берег, легла на ложе, нежно обняла Бенедикта… она уже не была призрачным видением…

— Почему ты молчишь?.. — спросила она…

— Мне трудно говорить… — отозвался Марк все с той же бессмысленной улыбкой на лице…

«Мне кажется, что она уже являлась мне в образе вдовы…

Или то была не она?..

Она была другая… и я был другим…

Помню, поодаль чернел скелет барки, обшивка с ее тела сама собой сошла, как кожа змеи…

Вдова лежала рядом со мной, уткнувшись лицом в песок…

Увидела меня, отползла к камням, хотела встать, не смогла…

Помню, я говорил что-то наугад… жалкий лепет… я неуклюже попытался ей помочь… откинув театральный капор, я поцеловал ее… на губах осталась сухость…

Помню, детский рисунок ее губ, желтую повязку на лбу, ее запах… и каждое ее слово помню…

Темно, ничего не вижу… и, кажется, я оглох… я встал, стою, глотаю слезы… вокруг скалы, похожие на развалины мертвого города, пни пиний, поваленных ветром, рокот прибоя…

В небе огромная луна, словно покрытая окалиной с красноватым оттенком… она же плавала и в море…

Было холодно, трудно дышать… ночь весь воздух выпила…

Луна ушла… я лежу на ложе один, чему-то радуюсь… чему?..

Одиночество меня никогда не пугало, мне всегда хватало себя самого, хотя иногда что-то царапалось, боролось, пыталось выбраться наружу…

Сны стирали дневные впечатления и видения…

В видениях мне являлся монах…

Кто он?.. мне трудно об этом говорить, и все-таки я скажу… он мой бог, он меня учил, спасал, иногда наказывал… мне было легче с ним, когда я терял себя, когда мне хотелось куда-то идти, бежать, но куда?.. от бога не убежишь… и от смерти…

Того что было, не вернуть, не исправить…

Я лежу и вспоминаю… первые признаки сходства с Бенедиктом, делавшего нас единой душой, появились в 13 лет… нам уже за 70 лет… у обоих тот же блеск в глазах, тот же землистый цвет лица, та же долговязая тощая фигура… мы рыжие и хромые…

Вообще-то сходство лиц встречается чаще… чаще, чем думают…

Я бы очень хотел, чтобы Бенедикт не хромал… и не заставлял себя улыбаться… на его лице при этом странным образом появляются плавающие морщины…

Хотел запеть плач Бенедикта, не смог… губы слиплись…

Лежу и пишу его историю… рука дрожит…

Светает…

Я вижу портного и монаха… теперь и губы дрожат… и слова… я что-то говорю наугад и невпопад… запнулся… умолк…

Я только запомнил глаза монаха, отсвечивающие золотом… видно больше помнить нельзя никак…»

* * *

«Кажется, я сплю… или очнулся?..»

Марк дико и сонно глянул вокруг…

«Зачем я вижу эти сны?.. зачем живу?.. чтобы досмотреть этот сон и узнать, кто раньше умрет, я или Бенедикт?..

Бог еще не решил… выбирает… сквозь тусклые стекла мучительно вглядывается… оба в возрасте, рыжие с плешью, и хромые… у одного мигрень, у другого астма… думает, сохраню их, у них дар псалмопевцев… умеют красиво говорить, хотя лавров нет…»

Марк привстал, прислушался…

Все еще длилась ночь…

Небо как вода, в которой плавали звезды, словно рыбы с плавниками…

«Мне надо учиться видеть жизнь, а не сны, навязываемые мне, не знаю кем, пока они не стали реальностью… хочу вернуться в город, однако возможность очутиться в желтом доме пугает… и остается…»

«Что это было?.. и это не сонное видение… жуткое зрелище…

Я видел во всех подробностях… сначала бегство крыс из замка, потом людей…

Ада стояла на террасе и пела плач, а Бенедикт произносил монологи…

Ада была еще ребенком, когда мы познакомились… печальные обстоятельства сблизили нас… в тот погожий вечер в театре давали «Валькирию»…

Кириллов, дядя Бенедикта, помог Аде получить роль Зиглинды, дочери Вотана…

Представление затянулось…

Около полуночи начался пожар… над театром возникло зарево… собралась толпа зевак… говорили о поджоге…

Аду я нашел в гримерной комнате примадонны… впрочем, не стоит об этом… все в этом сне было так запутано… и, кажется, намеренно…

Когда уж погода изменится?.. я ужасно продрог… и устал…

Не всегда я был таким… душа то радуется, то страшится и трепещет…

Надо молиться, призывать бога, потому что бог есть огонь, поедающий страсти…

Странный это был сон… я был как бы видящий во сне… я ходил с Адой по коридорам замка, и не стало ее… подняла крылья и улетела…

Помню, я проснулся в слезах…

Бог дал ей жизнь, бог и взял ее…

А что Бенедикт?.. умер или живой?..

Прошлое и его не отпускает… первое семилетие он провел в обители бога среди монахов, серафимов и херувимов, в 11 лет он бежал из монастыря в город к дяде… он влюбился… ночью он явился Аде в виде ангела, но без крыльев, бывают и такие ангелы… Ада была напугана, боялась забеременеть от него во сне… ей было 13 лет, может быть, чуть больше…

Дядя научил Бенедикта этому колдовству, проникать в чужие сны…

Бенедикт о своих снах не рассказывал, говорил, что спит, как убитый, и отводил глаза…

Думаю, что он проводил время и под землей с падшими ангелами, обитающими там до дня мрака и страшного суда…

Кажется, он настал… который день тьма висит над городом…

В детстве и мне снились сны, но какие-то путанные, с лакунами… в них я блуждал в сумерках или летал, был птицей…

Женщины мне не снилась… до 30 лет я вел жизнь уединенную, без женщин и имущества…

Иногда в мои сны вторгался сосед, полковник, утомленный жизнью… он тоже жил без женщин и имущества, спал на полу, не снимая сапог… помню, он уверял, что женщины порождены не богом, они имеют другое начало… он не уточнил, какое…

Полковник носил шинель, не обращая внимание на изменение погоды… в дождливую погоду он делался другим, приводил к себе женщин, говорил, что женщины самолюбивы, ревнивы и влияют на его образ мыслей…

Другой сосед, портной, называл полковника пещерным человеком, грозился перелицевать его шинель…

По ночам портной писал трактаты… он носил очки и карандаш за ухом даже во сне… его комната была завалена книгами… когда он умер, раскопками этого могильника руководил дядя Бенедикта… он обнаружил мужскую и женскую версию библии, правда, они были зашифрованы от посторонних… в них описывались бедствия: нашествие грязи и война с собаками…

Нашелся толкователь этих скользких текстов… в детстве его опрокинули в выгребную яму вниз головой… и он прозрел, стал видеть невидимое… многим он открыл глаза на затылке, избранным к спасению, униженным и безвестным… желающих он вел, а нежелающих тащил волоком… он присваивал их волю и свободу, говорил, что дальше они будут жить без вмешательства творца и соблазнов плоти, выступающей на стороне тьмы и злого начала… и длиться это будет до конца дней, когда преисподняя и небеса станут едины и откроются законы и тайны всего мира…

Может быть, он и прав… скрытые от человека поступки, мысли заложены в человека еще до его творения… и все мои дни были уже записаны в книгу на небесах, хотя ни одного дня из них я еще не прожил как следует…

* * *

«После пожара в театре было открыто дело… меня и Бенедикта привлекли в качестве подозреваемых, и мы стали странниками…

Мы пересекли зыби пустыни с немногими последователями, потом зыби Красного моря… высадились на каменистый берег и пошли дальше…

Заря погасла, и море стало черным…

Иногда мы останавливались в населенных местах…

Бенедикт пел плачи, и рукой и словами исцелял исстрадавшихся людей…

Ближе к осени мы подошли к горам…

Утесы ступенями поднимались к небу…

Два или три дня мы поднимались к небу… и оказались в месте, где скалы обступили нас, как люди в топе, тесно соприкасаясь…»

— Тебя что-то удивляет?.. — спросил Бенедикт…

— Странное место… — отозвался Марк… он стоял и, изображал изумление, озирался по сторонам…

Внезапно поднялся ветер, запел в развешанных повсюду эоловых арфах, звучащих скорбно и благовестно…

Так же внезапно ветер умолк…

— Что это было?.. — спросил Марк…

Бенедикт промолчал, лишь улыбнулся…

Ночь странники провели в пещере с высоким сводом…

Встало хмурое утро…

Странники вышли из пещеры и очутились в толпе беженцев от войны под колючим дождем…

Они шли, мучимые ознобной дрожью…

Бенедикта укрывал длинный до пят плащ…

Марк скрывался под плащом, снятым с огородного пугала… и сам он выглядел не лучше… он зяб, изнывал, просил Бенедикта подыскать ему более теплое место… хоть в аду…

— Ты хочешь вернуться в город?.. — спросил Бенедикт…

— Нет, нет… после того, что там со мной случилось, я держусь от города подальше… хотя, не знаю… как ты думаешь, там что-нибудь изменилось к лучшему?..

— Вряд ли…

— Люди глупеют и становятся все более развратными… и заметь, только люди из всех созданий божьих…

Марк задумался… а Бенедикт исчез…

Марк вынужден был его окликнуть…

— Эй, ты здесь?..

— Здесь…

— Куда ты иногда исчезаешь?..

— Никуда я не исчезаю, это ты исчезаешь…

— Вот, опять ты пропал… где ты был?..

— На похоронах дяди… он опять умер… кто это с тобой?..

— Я…

— Смеешься…

— Вовсе нет…

— Расскажи мне о себе…

— Я родился в городе от одинокой женщины… ее называли блаженной… был у нее солдат, потом монах… от монаха женщина родила мальчика, которого я нянчил и помогал пороть… меня монах называл сукиным сыном… он грабил божий дом ради женщины… крал хлеб, вино, свечи… когда всплыло наружу все, что было, и чего не было, монаха отправили в монастырь на одном из западных островов петь плачи… голос у него был низкий, внятный, наполнял собой всю церковь… когда он пел, лицо у него было смиренное и благочестивое… помню, мы с женщиной приехали к нему на остров… ночью случилась гроза… удар грома потряс божий дом… будто небо со всем, что было на нем, обрушилось на остров… гром ошеломил и оглушил монаха… он потерял память… и петь он не мог, стал заикаться… он ушел в горы, жил в пещере, вел уединенную жизнь отшельника, и снова обрел голос и память… как-то беженцы узрели сполох в горных высях и увидели человека, спускающегося с облака как с престола… они приняли монаха за бога… монах шел и пел, пускал слова блуждать вместе с ветром… беженцы окружили его, внимая его голосу… были среди них и преступники, из тех, кто бежал от преследователей, ум которых поразило безверие… монах позвал их голосом… они собрались, и он запел… это был скорбный плач… уже смеркалось, когда монах умолк… он стоял и молча смотрел на беженцев… одни приблизились к нему, другие отступили, не пожелали следовать за ним… были и такие, которые видели в монахе жертву, а не бога, готовили донос на монаха властям… помню, ночью в видении я увидел их всех, дела их и даже то, что видеть не должно… я рассказал монаху о своем видении, о доносе и петле Иуде, что они ему готовили… монах покинул это место… преследователи гнались за монахом, как свора гончих псов… вынюхивали, выспрашивали… где он?.. куда направился?.. спрашивали вкрадчиво… люди молчали из страха, боялись монаха, как бога… преследователи уверяли людей, что никакой он не бог…

— А он был богом?..

— Все мы лишь подобие божье… монах не сам пел плачи, смешивая их с молитвами, бог пел его голосом и наставлял… и в воровстве он не виновен был… за что же его преследовать?.. за то, что гниющему заживо, изнуренному долгой болезнью настоятелю, он дал исцеление, лишь коснувшись его рукой и словами молитвы?.. и никому он зла не желал… отец его в высях небесных… вскоре и он туда вознесся… долго еще преследователи будут этого человека искать, чтобы в жертву его принести, только не найдут… место, где он скрывается, недоступно смертным…

Вокруг Марка собралась толпа горожан… слушали его историю…

— Я что-то слышал об этом монахе… — сказал старик в пальто, которое он не снимал уже много лет…

— Я тоже… — сказала женщина в мантии…

— Говорили, что он был осужден и сослан на один из западных островов… их еще называют блуждающими… — сказал человек с рыжей иудиной бородкой, по всей видимости, еврей…

— Никто его не судил… — сказал Марк… — Праведен он был и беспорочен… мне было 13 лет, когда он ушел из города и стал отшельником… я вырос и стал искать его… меня арестовали за бродяжничество, и я оказался на дне пропасти среди проклятых, но мне мнилось, что это пропасть благодати… по ночам я видел монаха и беседовал с ним… я знаю… он и сейчас где-то здесь, поблизости, смотрит, слушает, хотя дом его в выси небесной… он пел мне плачи, и я склонялся перед ним… и не только я… слова его плачей проникали в душу и в разум, сохранялись под сердцем… но, увы, не все понимали его… были и такие, кто замышлял в лукавстве предательство и погибель ему… происходили они от лживого блудного бога… он всем является, и не тем, кем является… помню, монах пел плач о нашествии грязи и войне с собаками, и возбудил толпу… обезумели люди, камнями и грязью собрались его забросать, но не нашли его… невидимый никем, он ушел, опередив их желание… и намного…

— Продолжай, не молчи… интересно узнать, что с ним стало…

— Как-то, проходя по дороге, монах увидел сидящего на камне безглазого человека… человек странствовал слепым, но узнал бога, не видя ни его лица, ни очертаний, которые дал монаху бог… из грязи и слюны монах слепил безглазому глаз… лицо его омыл ладонью и прозрел слепец, забрезжил свет для него, правда, довольно слабый… как сквозь тусклое стекло увидел он и тех, кто был рядом с ним… свет отогнал тьму ослепленья, но не было уже рядом с ним того, кто вернул ему зрение…

— Так кто же был твой отец?.. — спросил старик в пальто…

— Не знаю… воин, наверное… или монах… прозревший слепец говорил людям, что монах — бог, но из бога стал по виду человеком… не все ему поверили… зрячие люди смотрели на него и от изумления делались слепые разумом… а бедные и бездомные, беженцы от войны, теснясь в беспорядке, шли за прозревшим слепцом… они перепутали его со своим богом, шли, спешили, пыль поднимали… прозревший слепец говорил им на своем языке: «Отстаньте, я не бог… я смертный человек, возомнивший себя богом…» — но люди не отставали… прозревший слепец на монаха был похож и говорил он пророческим голосом, зычным, правда, иносказательно о граде божьем на небе… кто окажется там, спасется для вечной жизни…

— Нет никакой вечной жизни… — заговорил старик в пальто… — Бог лишил нас бессмертия, сказав: плодитесь и размножайтесь… он поручил нас судьбе и умыл руки…

— Как странно вы выражаетесь, но я продолжу… нашлись люди… сказали о слепце властям такое, что только безумцы могут сказать… мол, бес его язвит, заставляет возражать всему принятому… явились преследователи, обступили прозревшего слепца, стали вопрошать: «Кто твой спаситель на самом деле?.. и кто ты?.. если бог, так и скажи…» — прозревший слепец сказал им, что он лишь отзвук слова бога, обычный смертный, зримый смертным, но преследователи не поверили ему… народ склонился, стал камни и грязь подбирать с земли, чтобы побить преследователей, усомнившихся в их боге…

— А что случилось с монахом?..

— Не раз монаха пытались схватить, но он ускользал из нечистых рук, чтобы еще одно чудо свершить: воскресить человека, застигнутого смертным оцепенением… человек был музыкантом, играл на скрипке вальсы… и забылся сном смерти… монах пришел и пробудил его, вернул его из чертогов преисподней, где он веселил бесов…

Марк умолк…

Многие из горожан, окруживших Марка, вопрошали:

— Как такое возможно?..

— Я видел, как к монаху из скорбной толпы подошла женщина, лицо которой было закрыто вуалью… «Оживи мне мужа…» — сказала женщина… она что-то еще хотела сказать, да только из горла, стиснутого рыданьем, лишь стон вырвался… и все скорбящие, кто оказался вблизи, в слезах увидели, как сдвинулась крышка гроба… мертвый, услышав зов, встал и подошел к тому, кто его звал…

— Чудеса…

Из мрака кромешного преисподней скрипач путь наверх совершил, закутанный в пелены, которые на нем успели затвердеть…

Когда с воскресшего мертвеца сняли саван, он оказался на вид тщедушным…

Народ в одно слился, на чудо смотрел… люди между собой говорили о незнакомце как о боге, ждали, что он еще покажет, а он, явив чудо, незаметно ушел…

Уже он мерил дорогу ногами… и по воде он мог ходить… и по воздуху…

Иногда его останавливали объявления властей на афишах и столбах…

Всякий должен был донести на него, если увидит или услышит его пророческий голос…

Я читал эти объявления и воззвания и удивлялся…

Могут ли они увидеть того, кто невидим, и схватить того, кто неуловим?..»

«Помню, я спустился с гор и вошел в город…

Горожане толпились на площади у руин театра, слушали плач монаха и пьянели от благоухания его слов…

Монах произнес речь, пожалуй, несколько более длинную, чем следовало при подобных обстоятельствах…

Народ слушал и обменивался мнениями:

— Говорят, он бог… бывает и там, и тут…

— Я слышал, что нашли его изображение на греческой вазе, погребенной вместе с ним под пеплом Везувия… будто бы там были и его замогильные записки…

— Ну, это не столько во здравие, сколько за упокой… впрочем, вы, наверное, говорите в переносном смысле… хотя это вполне могло быть и буквально…

— Останки монаха были завернуты в грубый холст…

— Холст греет лучше, чем шелк…

— Как правильно вы это сказали…

— Когда уже вы будете говорить друг другу «ты»… впрочем, мне уже все равно…

— Вы собрались умирать… а завещание написали?..

— Смеетесь…

— Я нотариус… ищу клиентов…

— А я собираюсь жениться…

— И кто ваша муза?..

— Как поэт, я еще не родился… я пишу о навязчивых идеях…

«Кажется, стало еще темнее… я уже себя не вижу…» — подумал Марк и зевнул…

Он устал от переживаний…

Во сне он собирался продолжить свое странствие с Бенедиктом…

Он сел на скамейку, потом лег и заснул…

Сон позволил Марку такие удовольствия, которые он еще не испытывал…

Марк очнулся… потер шишки на лбу, которые приобрел во сне…

«Все из-за того, что у меня не было никакого плана… вообще ничего… совсем… вовсе… я был Бенедиктом, порхал как бабочка, с цветка на цветок… однако оповещать об этом толпе не стоит…»

Толпа все прибывала с разных сторон, чтобы видеть того, кто совершил чудо…

Говорили, что какой-то человек, возомнивший себя богом, вернул мертвецу голос, душу и судьбу…

Завистливые и бесстыдные люди донесли властям об этом человеке…

«Этим человеком был монах… помню, я двигался за монахом в толпе людей с пальмовыми ветвями в руках, и уже провидел, чему должно свершиться…

С нами был и мертвый, которого монах одел душой, и прочие потрясенные, бога увидевшие в монахе и возлюбившие его… они стали его вестниками…

Толпа замерла, услышав вдруг странный подземный гул, похожий на рычание своры собак…

Гул повторился в высях…

Толпа упала на колени… в трепет повергся народ толпы…

Люди вспомнили о конце света…

Монах запел плач… это был скорбный плач…

Он пел:

«Немного времени осталось вам блеск неба созерцать…

Пока еще тьма и морок не нависли над вами, спешите покаяться…»

Помню, монах пел, а я размышлял:

«Те, кто видели монаха, видели бога, отца в нем…

С верой не окажутся они во мраке…

Пришел он к людям по своей воле не для суда, для спасения…

Слушайте его, не сам он говорит…

Все, что он возвестит и воскликнет, сбудется…»

* * *

И этот день погас…

Толпа горожан, собравшихся на площади у руин театра в ожидании конца света, не расходилась…

Голосом своим и словами плача Бенедикт взволновал многих людей в сердце и в разуме…

Помню, говорил он и о предателе…

Люди в толпе стали переглядываться, искали взглядом чужого среди своих…

— О ком он говорил, сказав, пусть он делает это скорее?.. — спрашивали одни…

— Бес греха уже завладел предателем… — говорили другие…

— Я знаю предателя, пойду, предупрежу примадонну…

— Но где она?..

— Она ушла с мэром…

— Не можешь ты помешать ей и мэру пройти путь, предназначенный только им…

— Куда ты?.. и почему ты так спешишь?.. — спросил Марк, догнав Бенедикта…

— Час назначен… и он близок… с горних небес нам послан утешитель, которого ненавидят без вины наглые с жалом безверья… терзаемые безумием, они принимают его за подобие некоей жертвы…

— Ты думаешь, им нужна жертва?..

— Все, что случится с ним, он уже провидел… он здесь гость…

— Мы все здесь только гости… — сказал старик в пальто и скрылся в толпе…

— Пора и нам исчезнуть… — сказал Бенедикт, кутаясь в складки длинного до пят плаща…

— Странный этот старик в пальто… где-то я его уже видел… — сказал Марк, кутаясь в мантию…

— Я тоже…

— Где?..

— Во сне… где же еще…

* * *

Ночь странники провели в дороге, и утро встретили в небольшом поселке на берегу моря…

Бенедикт запел плач…

Его окружила толпа женщин…

Плач Бенедикта вверг женщин в некое радостное опьянение… у одних он вызывал ликование и радость, у других — страх…

— Слушая этого человека похожего на монаха, я испытала странное чувство…

— Я тоже…

— Говорят, он поэт и скрывается от преследователей… живет в пещере на острове среди муз…

— Скорее среди жен… у него их шесть или семь…

— Однако где он?.. исчез…

— Смотрите, смотрите…

Бенедикт вышел из переулка неверной поступью в окружении женщин одержимых и восторженных… они пели, увитые плющом, давали ему грудь, качали, убаюкивали, как будто ему было два или три года…

В толпе женщин, сопровождавших Бенедикта, была и дева в платье невесты… она приводила в восторг изяществом и легкостью движений…

— Кто она?..

— Говорят, она была его невестой…

«Иногда она и мне является то девочкой, то мальчиком, что само по себе странно…» — размышлял Марк…

Девочку Бенедикт называл своей нянькой…

Молва уверяла, что мать родила ее, когда танцевала на сцене театра… опьяненная радостью танца, она упала на спину и родила девочку, потом мальчика…

Но можно ли доверять молве…

В колыбели близнецы ласкали и укачивали друг друга…

Мальчик умер в семь лет, девочка выжила… узнала о трагизме жизни и власти судьбы безжалостной и беспощадной…»

* * *

«Кто эта дева в платье невесты?.. и кто Бенедикт, ее отец или любовник?..» — шел и вопрошал Марк…

Он не сводил глаз с девы в платье невесты…

«Прошлой ночью во сне я уже видел ее в пустыне среди дюн и барханов…

Она танцевала в окружении жутких женоподобных порождений, которые приставали ко мне… ласкались, лизали мне ноги, пах…

Я не могу понять этих снов… они и в детстве преследовали меня…

До 13 лет я блуждал в лабиринте кошмаров, пока не наткнулся на портного… я играл в его мистериях, оттененных безумием, в которых смерть и любовь были неразделимы… у меня была роль жертвы…

Помню, я запел, наполнил возвышенным голосом весь дом тети, часть комнат которого она сдавала постояльцам… казалось, голос изливался из меня сам по себе… он был чистым, прозрачным и радостным…

Я пел о любви…

Об этом же пели и птицы… подпевал и полковник… он жил этажом ниже…

Полковник немного рассказал мне о себе, не знаю точно, сколько, ведь он не все помнил после контузии…

Он говорил, что помнить все о войне нельзя… можно сойти с ума…

Тетя находила полковника странным… впрочем, как и портного, говорила, что он заимствовал у нее некоторые художественные приемы, такие как, многозначительность и повторение…

Портной шил платья невестам и писал трактаты, он был помешан на философии… однако он сочинял и драмы… в одной из драм он изобразил себя богом и вступил в связь со смертной женщиной… я думаю, что этой женщиной была тетя…

Умерла тетя относительно молодой…

Полковник любил тетю… он не смог пережить ее смерть, повесился…

Не раз я видел полковника и после смерти…

Он появлялся в своей комнате… комната пустовала… никто не решался поселиться в ней…

Помню, он сидел в темноте, пил красное вино и что-то писал…

Он мог заглядывать в будущее…

События, которые он описывал, исполнялись с завидной регулярностью…»

* * *

«В 30 лет Бенедикт был не просто известен, но и любим женщинами… он называл их гетерами и грациями… иногда менадами и одалисками…

Как и я, Бенедикт был сиротой… его мать тронулась умом, а отца убили… помню, от него веяло злобой…

Мальчика отдали на воспитание сумасшедшему монаху, предсказывающему судьбы людей…

Монах был расстрига, его извергли из сана…

В 7 лет Бенедикт нашел монаха висящим в петле между небом и землей… в посмертной записке, написанной каракулями, монах описал конец света, правда, расплывчато и противоречиво… со следами чьих-то исправлений и добавлений…

По всей видимости, монаху помогли повеситься…

В подлинности этой записки возникали сомнения, поражал ее стиль, слишком величавый, тем не менее, дело было закрыто в виду отсутствия состава преступления…

Смерть и моего воспитателя была делом сложным и запутанным…

Он был богословом, переводил с греческого тексты, в которых описывалась жизнь бога, и прояснялся смысл его крестных мук…

Богослов воспитывал не только меня, но и двух девочек, сирот…

Увидев богослова в петле, девочки в ужасе завопили благим матом…

Помню, Бенедикт пытался оживить богослова… он уже воображал себя богом…

Богослов оставил записку… и не одну… сплел целую гирлянду с добавлениями и исправлениями, которые свивались в сложный узор…

Молва говорила, что богослову помогли покончить с собой… мол, не сам он просунул голову в петлю…

В записке богослов описывал свою несчастную влюбленность к девочкам, имевшую, однако, последствия… обе родили близнецов…

В конце записки богослов отказывался от неба и бога…

«Нет никакого рая… есть только преисподняя, которую называют черной дырой и расположена она на севере неба…

Не хочу жить там, не умирая… какая в этом радость?.. ни снов, ни слов, ни дыхания… вокруг только тьма… и ее жертвы, стоят, ждут… чего?..

Что делать мне, возомнившему себя богом?.. кого спасать?.. лучше от всего отстраниться, ничего не чувствовать… жить в одиночестве властно, непреклонно, что-то творить, не мечтая… и будь что будет…

И так из века в век… до полной темноты всех небес…

Как в темноте свежо, просторно… дна нет… и верха нет… нет и середины…

Вокруг только тьма…

Святой дух блуждает в ней, отдаваясь ей, млея от ее ласк…

Какая ни какая, но жизнь есть и в темноте черной дыры…

Но вот встало солнце… и жизнь воспряла, потянулась к солнцу…

Птицы запели, выводя ноту за нотой…

Отозвался и прибой…

Мелодия звучала тихо, осторожно, порождая отзвуки, трепет, страх…»

Записка кончалась многоточиями…

Богослов пленил меня… мне казалось, навсегда… и в ничтожество ему не впасть никогда, будь он даже по колено в грязи… по грудь… по горло…

Меня влекло к нему в минуты томления, надлома, уныния, загоняющего в тупик…

Он говорил, рассыпал слова как дары…

Иногда я вспоминаю его лицо в петле… его пустые глаза… и высунутый и постепенно чернеющий язык… жуть…

Может быть, поэтому свои первые семь лет я назвал пустыми…

Вторые семь лет были отголосками и отражениями эпизодов первых семи лет…

Я ждал, когда во мне проснется гений…

Движущими силами третьего семилетия были женщины…

В четвертом семилетии мне предстояло пережить нашествие грязи, которое предсказал дядя Бенедикта… он от бога был наделен даром провидения…

Предузнал он и войну с собаками…

Помню, я спал и во сне услышал стук в дверь… явился мне псеглавец с иконы и заговорил голосом дяди как бы по вдохновению:

«Запри дверь, чтобы не вошли собаки…» — что я и сделал… и проснулся… и нашел дверь открытой…

В тот же день я видел дядю Бенедикта на площади у театра в окружении собак, которые смотрели на него с благостным умильно доверчивым выражением… они видели в нем псеглавца, бога…

Он трепал загривки собак и прислушивался к оратору, который говорил о рае…

Райское блаженство мило и желанно всем, но, увы… жизнь скоротечна и исполнена опасностей…

Дядя Бенедикта еще не раз являлся мне, то в обличье воина, то в обличье монаха…»

* * *

«Сполох молнии ослепил… гром потряс небо…

Начался ливень, превративший улицы города в реки…

Стихия потопа колебала стены домов, сотрясала здания до основания…

Люди метались по площади, запутывались в оборванных стихией проводах, из комков которых сыпались искры…

До крыш уже доходила пенная зыбь с телами живых и утопленников…

Толпу, собравшуюся на площади в ожидании конца света, охватил ужас… одни выли и стонали хором, впавши в безумие… другие прыгали в воду, пытаясь спастись, и полнили пучину телами утопленников…»

«Ушла гроза…

Гром едва громыхал в отдалении, чуть слышалось эхо в ущельях…

Ливень иссох… молнии еще блистали, но беззвучно… они вспыхивали, мелькали пугливо в облаках и быстро гасли….

Поток воды и грязи, спустившийся с гор, напавший на город, как вор, ослаб…

Люди на площади стояли и пели плачи, смешивая слезы с молитвами, жаловались на небо…

Помню, меня охватило подозрение… не сон ли это?..

Происходящее на площади напоминало призрачное сновидение, а его участники виделись неясными смутными тенями из царства мертвых в одежде из праха и пыли…

Ужас наводило происходящее…

Помню, простирая руки, пожилая женщина подошла к Бенедикту… пала на колени перед ним…

— Встань, женщина, поищи бога… я не бог… смутился твой разум… — сказал Бенедикт и сокрылся в толпе горожан…

Но женщина не отстала, она шла за ним и вопила что-то в слезах и в отчаянии…

Пес Пифагор, сопровождавший Бенедикта в его странствиях, заскулил… слезы блеснули в его глазах… пес узнал в женщине шестую жену Бенедикта…

У Бенедикта было шесть или семь жен, о которых говорила молва, смешивая вымысел с правдой…»

* * *

«Бог призрел Бенедикта… а призрит ли он меня?.. и утешит ли?.. — размышлял Марк… — Или спихнет меня в яму тьмы… и окажусь я среди проклятых…

Как-то я уже побывал там… искал полковника, а нашел инвалида, он пытался помешать моему нечаянному проникновению, опасался, что я узнаю о его роли в происходящем в театре… помню, портной говорил, что у инвалида была предрасположенность к интригам и всякому злу, склонность, влечение, которое он не мог перебороть… большую часть своей жизни инвалид провел в тюрьме, где заразился идеями… он выдавал себя за бога, говорил, что видит видения, которые были ему непонятны…

Видно не вся мудрость ему открылась…

После падения в яму тьмы на него снизошла некая мудрость…

Это подтверждал и портной… он называл инвалида шпионом бога…

Видения инвалид записывал в книгу… в ней было много лжи, недобрых слов и всякие другие вещи…

У книги было две версии: женская и мужская…

«С мужской версией книги я буду царствовать на небе, а с женской — в преисподней, и бесы будут мне послушны… — говорил он… — Мертвые облекутся в бессмертие и будут порождать смыслы и образы…»

Говорят, была у инвалида еще одна книга, о его взаимоотношениях с богом, когда он был по виду человеком… впрочем, факт ее существования далеко не очевидный…

Инвалид вызывал возражения и недоумения… раздражала его манера изъясняться загадочно… говорить просто и без прикрас он не мог, придавал вид многозначительности своим измышлениям… говорил он, как поэт, приспосабливая слова к пониманию смертных, объятых желаниями… иногда он излагал и то, о чем сказать было невозможно, и подумать страшно…

Портной возражал ему, говорил, что мы изумляемся миру, а не его создателю… бог все предусмотрел, создавая этот мир, посредством присущего ему воображения, воссоздав его очертания, представив детали… все совершилось как было задумано, если признать, что он бог, а он бог…

Все ли он предусмотрел, создавая мир из материи, которая, не имея никакого достоинства, могла соделаться всем?..

Совершились ли в материи нужные превращения и изменения?.. или еще совершатся?..

Инвалид выдавал себя за человека бога…

Однажды бог уже был на земле… наклонил небо и сошел вниз, принес себя в жертву и повис на кресте, прибитый гвоздями…»

Размышляя об инвалиде, я заснул, а когда проснулся, записал все, что увидел в видении, а также и остальное, сделанное инвалидом до того, как он снова ушел и предстал перед богом лицом к лицу с докладом…

Бог стал расспрашивать инвалида, а он стал рассказывать ему обо всем…

Бог слушал и удивлялся, как и серафимы, и херувимы, стоявшие перед ним…

Все это я увидел в видении, и понял, что инвалид на самом деле человек бога, хотя портной был уверен, что инвалид шпион бога…»

* * *

«Было мне еще одно видение… я оказался на кладбище…

Могила дяди Бенедикта была прикрыта камнем, когда камень сдвинули, обнаружили в склепе его замогильные записки и несколько писем к примадонне, мэру и матери мэра…

В замогильных записках описывались бедствия: нашествие грязи, война с собаками и конец света…

«Из могилы он встал с богом, которому послушно мироздание…

И где он теперь странствует и какие видит видения?..

Помню, он говорил, все мы уснем, но не все изменимся…

С дядей Бенедикта все ясно или почти все… а что с Бенедиктом?.. где он?.. и кто эта женщина в мантии?..

Из книги мне известно лишь несколько фрагментов… одни намеки, кто были его мать, отец… что и говорить, и сам дядя Бенедикта был сыном блудницы… отец его был неизвестен… говорили, что он был на небе среди богов, то есть ангелов, и там у него было три имени… возможно, имен было больше, но они исчезли в лакунах… три раза он должен был явиться на землю, искупать грехи…

Мы все здесь искупаем грехи… а видения нам от бога…

Инвалид, человек бога, исчез, вероятно, погиб осенью при крушении парома… или при нашествии грязи…

Потом была война с собаками… она шла всю зиму…

Зиму сменила весна…»

Уже лето… на деревьях распускается листва славно и гордо…

Марк посмотрел на небо, на море, на горы и насладился всем…

«Бог сотворил все это… он сказал и все исполняет его слово… ему и грязь послушна… не сама же она пришла…

Когда люди начали погибать и их крики и вопли дошли до неба, но бог не услышал, был занят… у него дела… что-то я устал…»

Марк сошел на обочину, сел на камень и какое-то время продолжал сидеть, потом достал книгу инвалида и сделал выписки… в книге была записана история города…

Марк писал, пока не заснул… напал на него сон с видением, в котором он был богом и остановил нашествие грязи, потом началась война с собаками, которая длилась и длилась…

Громы и вспышки молний разбудили Марка… он проснулся и нашел в книге инвалида запись того, что видел в видении…

Поодаль лежали бездомные люди, но он не мог сказать им ни слова, губы слиплись…

Кто-то окликнул Марка по имени… он невольно вздрогнул, обернулся и увидел город в великолепии и славе…

Он начал слепнуть от того, что было явлено ему… испугался и вернулся в сон…

Во сне он преобразился, стал по виду обычным человеком и возрадовался…

Длилась ночь…

Марк размышлял:

«За что я был взят на небо как Енох или Илья и удостоен был видеть видения?.. и с такими подробностями… я наблюдал зрелища и, пугаясь, в страхе и трепете постигал небесную механику…

Хорошо мне не было там…

Были там и горы, и деревья, но они казались высохшими… листья не опали, они остались на деревьях со старой листвой… выглядели они как женщины, упавшие с неба вниз головой, красивые и прелестные дочери бога…

На небе я был с четырьмя лицами и без крыльев… я не слышал шума крыльев… носил и поднимал меня дух во мне…

И было у меня там шесть или семь жен, как у Бенедикта здесь…

Ада научила меня любви…

Ада отличалась голосом и восприимчивостью от природы… она пела плачи…

Смерть забрала у меня Аду…

Я погрузился в траур…

Меня стали преследовать видения и женщины…

Нет, побежденным я не был…

Женам я был обязан славой разрешать какие-либо недоумения, правда люди уходили от меня с еще большим недоумением, хотя и восхищенные…

Я представлялся им величественным…

Женщины стали приходить ко мне все реже и реже… кто-то тайно восстанавливал их против меня, наговорами внушал им ненависть ко мне…

Я вернулся в город и поселился в руинах женского монастыря…

Ночью ко мне явились монахини… они были высокого мнения о самих себе и враждебно настроены по отношению ко мне… они написали донос богу, злостную клевету, какой еще ни на кого там не возводили…

Из-за доноса я вынужден был вести воздержанный образ жизни…

Меня заперли в темнице, как похоронили…

Темница излечила меня от сластолюбия, лишением средств его удовлетворения, но иногда я встречался во сне с благородными дамами…

Сны умели создавать удобные случаи, чтобы столкнуть меня в яму тьмы, унизить, забывшего о боге и благодати…

Одной из дам пришлось принуждать меня к любви угрозами и побоями… правда, удары она наносила с нежностью, без раздражения, и они были приятны мне… казались они приятными и даме, хотя наносила она их уже не по вдохновению, а по привычке, что и привело к тому, к чему привело…

О пороках этой дамы я узнал последним и едва не поддался искушению покончить с собой или как-нибудь изувечить себя из-за отчаяния, унижения и стыда…

Я обвинил ее в коварстве и предательстве…

Связь с этой женщиной оказалась непристойной и прискорбной, она вызвала недоверие ко всему, что бог создал для наслаждения…

Я окончательно отстранился от обычной жизни и посвятил себя философии…

Мудрому человеку не следует связывать себя браком с женщиной…

Я вернулся на кафедру в университете, сочинял гимны философии, портом плачи, когда и она покинула меня…

Я ушел с кафедры университета, стал монахом, жил, подражая жизни апостолов или еще более ранних святых, который отличались своей святостью…

Я жил трезво и воздержанно, пока снова не погрузился в эту грязь уже безвозвратно, забыв страх божий… и поплатился…

Я стал осторожнее… я вернулся к Аде, исключительно из любви к поэзии… я даже не предполагал, сколь опасным для меня оказалось это возвращение…

Помню, Ада, увидев меня, вздохнула, заплакала и запела скорбный плач…

Ночь мы провели в молитвах, а утром каждый оказался на своем месте: Ада в могиле, а я на ложе монахини с которой виделся редко и втайне… ей было 13 лет… я воспитывал ее и обучал пению плачей, вызывавших у горожан слезы и восклицания изумления ивосторга…

Надо сказать, что ангелов ее плачи только расстраивали и удручали…

В руинах женского монастыря я умер, заснул для жизни…

В смертном сне я провел три дня и три ночи… на девятый день я очнулся и стал жить своей жизнью, не жизнью Бенедикта…»

* * *

Ночь ушла, но солнце так и не появилось…

Бенедикт молча стоял на подмостках перед толпой горожан, которые собрались на площади у руин театра в ожидании конца света…

Все, что можно было сказать, Бенедикт уже сказал…

— Вы Бенедикт Кириллов?.. — спросила его женщина в мантии…

— Что?.. нет… вы ошиблись… — солгал Бенедикт, чтобы покончить с этими расспросами, показавшимися ему довольно подозрительными…

«Кто он?.. — размышляла женщина в мантии… — Глаз с меня не спускает… повернусь к нему спиной…»

«Узнала… и ужаснулась… — подумал Бенедикт… — Как будто увидела черта с рогами…»

Бенедикт потер шишки на лбу и запел плач…

«Что это с ним?.. поет и уже не ищет меня глазами… умолк… молчит и вздыхает… не узнал или сделал вид, что не узнал… дяде его я поверила и обманулась… чуть не тронулась умом, как его мать… говорят, отца его убили, от него веяло злобой… а мать утопла в пруду, ставшем болотом… плавала ничком… лицом он похож на мать, а от отца ничего не взял… не был уверен в его отцовстве…» — вспоминала женщина в мантии…

Она уже стояла перед Бенедиктом в платье невесты, увенчанная венком на фоне голых скал…

«Нет, не может быть… она же умерла… — пел и размышлял Бенедикт… — Впрочем, все может быть… стоит, смотрит, вины своей не скрывает… девство ее ложным оказалось…»

Бенедикт сошел с подмостков, придвинулся ближе к женщине и, обняв ее, что-то сказал…

Марк, свидетель, не расслышал…

— Что ты ей сказал?.. — спросил Марк…

— Этого нет в твоем тексте?..

— Думай, что хочешь, но не советую…

— Забудь… кроме тебя мне никто не нужен… и все же не могу устоять против женской плоти… манит она меня… и боязно… посоветуй, что мне делать?..

— Желай… только как-нибудь скромней…

Бенедикт промолчал, погрузился в воспоминания…

Поодаль лежали, как попало бездомные и беженцы от войны… некоторые спали голые на голой земле…

— Хотите убедиться, что бог я… все вы спите, но проснетесь от хриплого лая своры собак…

Послышался подземный гул…

— Ну вот, проснулись… обличье я сменил, из бога стал по виду человеком… а эти ангелы, покинувшие небо, со мной… вы их не видите… там они познают таинства и нисходят, становятся вашими ангелами-хранителями… прислушайтесь и вы услышите их голоса… они и знаки подают, когда вы впадаете в заблуждение, пытаются вас остановить… это их служба… не будете их слушать, кончится ваша жизнь безвременно… смерть вас ждет не дождется, только вами и бредит… веселят ее ваши стоны и вопли… я ей не нужен… я старик, к тому же хромой и рогатый… ко мне она не подойдет… что я могу?.. могу головой седой трясти… а сколько было сил!.. мог веселиться и день, и ночь… веселье молодит, тяжесть лет с плеч снимает…

— Ты один такой с неба спустился?..

— Увы, безумных больше не нашлось…

— Что же ты медлишь, говори, с чем пришел?..

— Я ищу попутчика, зовут его Марк, он пишет мою историю… а вот и он… спешит… чем-то озабочен… какие-то новости его смутили… по виду точно он, но руки связаны… кто-то его связал… попался на глаза преследователям, шпионам мэра, он здесь бог, не я…

Послышались крики, лай собак и площадь опустела, остались только Бенедикт и Марк…

— Бежим, покуда не попались… — Марк развязал себе руки… — Что я говорил?.. у них сердце в пятках… а ты обманщик… я тебя искал в доме на Поварской улице… где ты был?..

— А ты?..

— Едва петли не заслужил… связать меня пытались и сдать властям… приняли меня за бога… или это был сон и все происходящее мне мнилось?..

— Ну, не знаю… тебе видней…

— Однако тьма все еще висит над городом… и я не призрак, и ты вполне реален… я слушал твою речь… оратор ты превосходный, и тема была выбрана не вредная, смыслом не обделенная, но словами людей не накормишь, тяжесть забот не снимешь…

— Но почему они все ушли?..

— Смирись… ушли и ушли… ушли искать другого бога… в тебе они его не признали… да и во мне…

— Что ты такое говоришь?..

— Ты думаешь, что я помешался, белены объелся, но я в своем уме… пора и нам уйти, пусть будет, что будет…

Марк и Бенедикт ушли, хромая, поддерживая друг друга, два старика седых и пес Пифагор за ними…

Город погрузился в сон…

Сон всех печалей забвенье…

* * *

Пес Пифагор разбудил Бенедикта лаем, потом воем…

— Замолчи, я еще не умер… или умер?..

Рогу у луны были уже на исходе, почти истаяли…

Бенедикт приподнялся, огляделся в изумлении… он лежал на дне лодки, застрявшей в камнях…

Вокруг вода и нависшее над водой небо…

Бенедикт стал грести, правил на свет луны…

Поднялся ветер… обессиленный Бенедикт перестал грести, надеясь на бога и молитву…

За спиной уже немало моря осталось… еще больше впереди…

Так ему казалось…

Вдруг Бенедикт услышал скрежет… корма лодки вздыбилась, и он почувствовал, что летит, вытянув руки, с лицом, исказившимся от страха…

Он увидел стаю дельфинов и скалы, окутанные туманом…

«Кажется, я стал птицей…» — успел подумать Бенедикт и очнулся среди камней, укрытых водорослями, у входа в пещеру…

Он заполз внутрь пещеры, своды которой как будто осели, стали ниже…

У стены лежала женщина…

«Кто она?..» — подумал Бенедикт и отвел взгляд, смущенный ее наготой…

Женщина спала…

Длилась ночь уже без луны…

Бенедикт запел в полголоса плач об Аде и Рае, как он искал их на небе, повсюду… как нашел их в могиле… как пал на них могильным камнем…

Бенедикт умолк, лежал в слезах, пока не заснул…

Появилась луна…

Луна, свела рога и стала полной…

Бенедикт спал…

Во сне он приблизился к женщине, хотел обнять ее, но удержался от соблазна… он лежал и размышлял:

«Как я очутился здесь?.. кто меня перенес из города в эту пещеру?.. как такое возможно?.. и где Марк?..»

Бенедикт встал, обошел пещеру, ощупал стены, проверил, нет ли трещин… вернулся к женщине… мысленно он лег рядом с ней, стиснул ее в безумном объятье…

Женщина сопротивлялась, но не так, чтобы очень…

Бенедикт вышел из пещеры истомленный… сел на камень…

«Боже, чем я был и что я теперь?.. погляди и суди меня…

Она совсем дитя и все еще невинна… ни отца у нее нет, ни матери…»

Бенедикт размышлял и иногда смотрел на деву, укрытую водорослями и листвой…

Он невольно сморгнул… рядом с девой лежал ребенок…

Дева прошла мимо с ребенком на руках…

Песок был плотный, ног ее не задерживал…

«Ушла, да и была ли она?.. следов не оставила… я думал, что напрасно тратил силы, а она ожила и родила…

Что мне остается?.. петь умильные плачи и ненавидеть себя за то, что загорелся желанием, и так распалился…»

— Безрассудный, я мертвому камню ласки дарил… — сказал Бенедикт вслух… умолк, вместо слов, он стал стоны издавать, потом упал на песок ничком…

Светало…

Было холодно, Бенедикт замерз, дрожь сотрясала его и он пришел в себя, очнулся…

Холод и мысли отгонял, и сон наводил…

«Где я?.. был у бога… не могу вспомнить, зачем приходил к нему… кажется, просил его к женам моим быть благосклонным… все они уже там… а я здесь…»

Бенедикт увидел Аду в платье невесты и себя на пороге в спальню…

Взгляд его блуждал по разным предметам…

«Брак обещал быть счастливым… но где оно, счастье…

Помню, я сгорал от любви…»

Бенедикт увидел незнакомые горы и море… у рифов играли дельфины…

Послышались голоса, смех… вдруг жены его обступили… лишь пять их осталось в живых… и они казались счастливыми…

Уже они шли по мокрому песку, оставляя следы…

У груды камней они остановились и в чем были в воду вошли по колено, по грудь, по горло… скрылись совсем…

Да и были ли они?..

В ужасе Бенедикт потряс головой, прогоняя видение, потом встал и пошел прочь… путь был хоть и труден, но он находил проходы в скалах…

Он шел по местам, где спасался от преследователей и собак, догонявших его лаем…

«Что было потом?.. потом появился пес Пифагор…»

Пифагор стал спасителем для Бенедикта… да и возраст не позволял ему скитаться…

Хромая на обе ноги, Бенедикт вернулся в пещеру… и вовремя…

Ветер принес тучи, молнии, ливень…

«Одно утешение, гору ливень не затопит…»

Ночь Бенедикт провел в пещере… пел скорбные плачи, пока не заснул…

Спал он беспокойно…

Во сне он воспитывал мальчика, которого ему оставила Рая… и ушла, бежала по волнам, пока море сомкнуло над ней свои своды…

Мальчик был копией Раи, и петь он научился, но не умел начать…

Бенедикт рассказал ему, почему он скрывается в пещере и живет один, как бог…

«Все это от стыда и обиды… потому и выгляжу как тень или привидение… кожа да кости… бодрости нет и сил… один голос остался прежним… и лицом еще похож на себя…»

Так размышлял Бенедикт в потемках со слезами на глазах… его губы произносили и слова, иногда целые фразы, которые повторяло эхо под высоким сводом пещеры…

Осыпались камни, сон отогнав…

Бенедикт привстал, испуганно озираясь…

«Чего я боюсь?.. сам страхи сочиняю и заставляю бояться… пес Пифагор даже не шелохнулся… лишь веки его дрогнули…

Страшно умирать… узнает ли меня бог?..

В прошлый раз я удивил его плачами… он слушал так, как будто только сейчас понял все лукавство слов…

Я рассказал ему в плачах всю правду, пусть и невероятную…

Помню, я провел с богом ночь и вернулся в пещеру…

Заря заалела…

Что она мне, изгою, обещает?.. продлит ли ссылку или отпустит?..

Но искупила ли эта ссылка смерть Ады?.. сомневаюсь…

Застрял я здесь…

Пишу и пою плачи… дядя научил… писать плачи его побуждало одиночество… плачи спасали его от безумия…

Где теперь дядя?.. и где Марк?..

С Марком я расстался в толпе горожан, собравшихся на площади у руин театра в ожидании конца света… он ждал меня и примадонну…

Услышав подземный гул, напоминающий лай своры собак, толпа устремилась вниз по склону, к набережной… многие прыгали в воду… их толкало отчаяние, безумье или страх…

Что-то им мерещилось в темноте…

Утопленники всплывали из воды, женщины ничком, мужчины лицом вверх, и снова погружались в воду…

Кто-то налетел на Бенедикта в темноте, и он оказался в воде среди утопленников…

«Помню, я увернулся от багра спасателя, проплыл под мостом…

Течение вынесло меня в открытое море…

Я остался один…

Волны несли меня, потом дельфины…

Не помню, как я оказался в лодке… очнулся я на дне лодки, объятый ознобной дрожью…

Послышался жуткий скрежет… лодка налетела на рифы… я почувствовал, что лечу…

«Кажется, я окрылился…» — подумал я, и камнем пал на песок…

Птицы подняли крик…

Я спрятался в тени скалы, стал разговаривать с птицами знаками и поклонами…

Место мне понравилось… рядом ручей, чуть поодаль шелковица вся в плодах…

Я лег ничком…

Птичий хор умолк… наступил перерыв…

Я ощупал голову… нащупал две шишки…

В этом полете я приобрел рога, стал рогатым… говорят, раньше рога были признаком величия… — подумал Бенедикт, попытался встать, и упал на колени…

Я похож на пьяного старика Силена…

День, не успев начаться, уже меркнет… или я слепну?..

Занавес опускается, как в римском театре…»

У рифов появились дельфины и нимфы… с ними и тритон… дует в раковину…

«Как в первый день творения… все только начинается…» — подумал Бенедикт и пополз по направлению к входу в пещеру с высоким сводом…

Светало…

Бенедикт очнулся…

«Я чувствую себя наполовину змеем, наполовину человеком… ноги онемели…

Однако, что с мальчиком?.. я видел его лицо, в котором узнавались и мать, и отец…

Когда я вышел из пещеры на берег, мальчик играл с девой… она сделала ему копье из камыша и осоки… учила метать…

Услышав мои шаги, дева укрыла малыша в складках мантии… выражение ее лица изменилось, стало неприязненным, некрасивым…

Я заговорил, спросил, кто она?..

Она назвала себя, сказала, что у мальчика есть взрослая сестра… по отцу…

Помню, я хотел приласкать мальчика, рукой коснулся его шеи…

Мальчик уклонился… лицо его заалело… он убежал, скрылся в пещере…

Мальчик был сиротой… его мать нашли танцующей в петле с безумным лицом… она выжила, но голос потеряла… свист издавала, как змея… а отца мальчика убили… он иногда впадал в неистовство… мальчика отдали на воспитание монаху… когда монах умер, мальчик попал в семью скрипача… скрипач играл в оркестре, потом в переходах, мальчик пел…

Так мальчик жил, если это можно было назвать жизнью… в 13 лет его отдали старой деве… она была калекой… мальчик возил ее в коляске на надувных шинах… говорили, что дева утонула в пруду, ставшем болотом, вместе с инвалидной коляской, а мальчик исчез…

Где он теперь?.. и где я?.. помню, я лежал на дне лодки, когда волны, миную рифы, прибили лодку к берегу…

У входа в пещеру стояла рыжеволосая дева…

Я окликнул ее, но дева не отозвалась, скрылась в скалах… отозвался прибой, исполнявший какую-то забытую мелодию, чайки были солистами…

Я вышел из лодки и, сопровождаемый псом Пифагором, пошел вдоль берега… я искал Аду, потом Раю, обращался за помощью и к богу…

Увы, бог и сам был одинок и несчастен… однако он послал мне ветры, все четыре…

Ветры вспучили море… до неба волны поднялись и с ревом обрушились на скалы…

Я укрылся от непогоды в пещере, смирился с одиночеством…

Счастлив я был лишь в сновидениях… мне являлись музы, все девять…

Пес Пифагор лаял на них…

— Пифагор, успокойся… они не настоящие, мнимые…

Как-то во сне мне явилась Жанна в одежде невесты… я испытал наслаждение и очнулся жалкий и влюбленный… ни девы рядом, ни города, ни окрестностей, лишь дикие скалы…

Куда идти?.. словно добыча достался я морской зыби, которая выбросила меня на остров…

Я вспомнил сон, деву… и вот она возникла в лучистом сиянии утра в одежде невесты… фата трепетала за ее спиной, как крылья…

Я окликнул ее…

Она обернулась… щеки ее вспыхнули сочувствием ко мне, злосчастному скитальцу, стенающему и причитающему…

Я попытался обнять деву, но тщетно…

Можно ли обнять воздух?..»

* * *

Ночью пещеру Бенедикта было не узнать…

Так ему показалось, когда он очнулся….

Жены одели стены пещеры цветами, сами же танцы устроили у ложа спящего Бенедикта босоногие и бесстыдные…

Луна безумье наслала на них…

Лишь на Жанне, седьмой его жене, было платье невесты, а ноги в котурнах…

Бенедикт спал и видел этот танец…

Жены танцевали, как одалиски, позабыв себя…

Утром они ушли по зыби к рифам, быстро ступая босыми ногами…

Бенедикт очнулся не в пещере, а на берегу в камнях… он обнимал камни, как жен… он и сам едва не стал камнем в эту августовскую длинную ночь…

Вспомнив все это, Бенедикт рассмеялся, что-то сказал, слово какое-то, и зевнул с криком…

Зевнул и пес Пифагор…

Бенедикт закрыл глаза и увидел жен и свое превращение в камень…

Задыхаясь под тяжестью, Бенедикт привстал… жены одна за другой входили в воду… по колено, по грудь, по горло…

— Остановитесь… не сходите с ума…

«Кому я это говорю?..»

У рифов нимфы играли с дельфинами…

«Жены обратились в рыб… и я хочу стать рыбой…»

Бенедикт подполз к воде…

Увидев свое отражение в зыби незнакомого моря, он закрыл глаза и заснул для жизни…

Во сне Бенедикт воскрес, ожил, отвалил камень и вышел из пещеры и вознесся на небо… там он говорил с богом о боге…

Голос его звучал тихо, осторожно и утомленно…

* * *

Сон вернул Бенедикта в город…

Никто не узнал бы его, встретив… облик его изменился… и облачение… и мысли… лишь голос остался тот же…

Он пел скорбные плачи на площади у руин театра, и возносил руки, чтобы отогнать от города грязь, нашествие которой предсказал его дядя…

В воображении он видел, как гибнут в водоворотах младенцы и девы, не узнавшие родов…

Ночь Бенедикт провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…

Очнулся он от лая собак… пес Пифагор собрал их… целое войско…

«Не знаю, сон это был или явь… — размышлял Бенедикт… — Помню, жены пляску затеяли, танцевали на мне ночь-напролет, запястьями гремели, топали пятками…

Я лишь молил о милосердии и наполнял воздух словами плача…

Не помню, что было потом… что-то страшное…

Все говорили о войне с собаками, в которой я был собакой… лаял зло с пеной безумной на губах… как ожерелье пена лежала и на груди пса Пифагора…

Я оказался в доме на песчаном берегу, привязанный цепью к стене… лежал, ослабевший после приступа безумья, и смотрел, как из моего тела вырастала собака…

Собака завыла, воем пугая обитателей желтого дома…

Потом я стал камнем на обочине дороги, по которой шли беженцы от войны…

Не помню, как я попал в рай уже с телом змея, плюющегося ядом…

Я обвивал дерево и что-то шептал деве в платье невесты, пока у нее не подогнулись колена…

Нет, я не тронул ее, она осталась невинной…

Я пылал любовью к ней, но внушал ей ужас своим видом…

Я ползал по стволу дерева, свивался, шипел, что-то изображал…

Помню, ветер сорвал с девы платье невесты, оставил только фату…

Она предстала передо мной нагой, бесстыдной…

Она явила мне всю свою красоту…

Я подполз, обвил ее, прерывисто дыша, будто задыхаясь от приступа астмы…

Словно нечаянно я коснулся ее раздвоенной груди, вызвал у нее невольный трепет и блудливый смех…

Она распростерлась на ложе…

Я жадно украдкой глянул на очертания ее тела… смутился, отвел взгляд…

Сон отогнал меня от ложа девы…

Нет, далеко я не ушел, бродил поблизости, искал ее одежду в камнях…

Всю ночь я блуждал…

Утром я понял, что потерял разум и память…

Помню, я шел, предчувствуя несчастье…

Я остановился на краю пропасти… по воздуху не пошел… а мог бы пойти…

День я провел в расселине…

Ночью я слушал раскаты грома и смотрел на деву в платье невесты…

Дева спала… молнии освещали ее лицо…

Я прикрыл глаза ладонью и заснул…

Дева разбудила меня пением и ласками… она ввели меня в грех… обольстила ум…

Задыхаясь, я очнулся, выглянул наружу…

Было около полудня… снова наползли тучи, пошел дождь… и снова ожила грязь… потоки грязи ползли вниз, все ускоряя движение, захватывая улицы, переулки, дома города…

Все это я увидел в воображении…

Я вернулся в город вместе с Пифагором и его войском…

К тому времени грязь остановилась, и даже стала отступать…

Увидев рыжеволосую деву у балюстрады, я улыбнулся ей из своего одиночества…

Дева смотрела на море…

«Где я мог ее видеть?..» — подумал я…

Я созерцал красоту девы… весь облик ее обежал взглядом… ее бедра, лоно, округлые груди… увидел, как ее соски набухали, твердели… увидел я и капельки влаги на ее лбу…

Послышался шум…

Грязь уже плескалась у моих ног…

Дома кренились набок, сползали в грязь, тонули в водоворотах…

Босые ступни рыжеволосой девы уже увязали в грязи…

Грязь поднималась все выше… уже она ей по колено, по грудь, по горло…

Грязь изливалась из ущелий улиц, топила дома, валила, увлекала в водовороты деревья с плодами…

Я запел плач, и грязь остановилась, отступила, поблескивая чешуей, как змея…

Я возомнил себя богом…»

«Но где же дева?.. спаслась ли?.. — размышлял я… — Или бесы болотные утащили ее на дно…

Скорее всего, она, как и я, нашла убежище в расселине скалы…

Где еще искать спасенья от ненастья и этого чудища, что все еще ползет с гор, поблескивая чешуей…

Может быть, дева окрылилась и ветер унес ее, стал ее любовником… развесил в ущельях эоловы арфы и соблазняет, пьянит мелодиями, принуждает к насильственной страсти…

Или она стала птицей и затерялась в стае птиц…

А кем стал я?.. камнем поющим, среди камней…»

* * *

В мантии и с жезлом в руках Бенедикт всю ночь пел скорбные плачи на площади у руин театра…

К утру ливень прекратился… и грязь остановилась…

Бенедикт умолк… он шел по опустевшей площади, хромая на обе ноги с сумрачным лицом…

Убежище себе Бенедикт устроил в руинах женского монастыря, разграбленного грязью… лег на ложе монахини, распростерся…

Монахини его обступили из тех, которых грязь не забрала…

Среди них была и начальница…

Нет, не бежала она с другими от смерти… сгорбленная, потрясенная, она стояла у окна, прислушиваясь к реву безумной грязи и хриплому лаю собак…

Грязь вздыбилась, застыла у ее ног… дальше не пошла…

* * *

Всю ночь дрожали уцелевшие стены монастыря…

Грязь успокоилась лишь под утро…

Ушли и тучи…

Небо стало выше и гораздо шире…

Бенедикт заснул… во сне ему явилась дева в платье невесты, оставшаяся без мужа…

Ее окружала свита теней…

Безмолвными и неподвижными тени не остались… они сплелись в танце, запели хором, образуя некое многоголовое чудовище с единым извилистым телом…

Чудовище придвинулось к Бенедикту…

Бенедикт отступил, прижался спиной к стене, почувствовал ее холод…

Из глоток чудовища вырывался пар, поднимался кверху струями и собирался в тучу, в которой вспыхивали безмолвные зарницы…

Проблески пламени искали дорогу и не находили…

Неожиданно пошел снег, одел чудовище покровом как невесту…

Снег покрыл и плечи Бенедикта… жалкий, дрожащий он заполз в келью, как в склеп…

«Помню, еле живой я лежал на ложе монахини и, лязгая зубами от холода, сочинял плач… язык прикусил, отбивая извилистый ритм плача…

В плаче я возомнил себя богом… но, увы мне, я лишь порождение грязи…»

Ветер врывался с воем в келью, пугал Бенедикта, путал рыжие пряди его волос и мысли…

Мысли увлекали его, на самое дно темноты…

Наконец утихла снежная буря…

Скалы снова увидели звезды…

Поместилась на свое место и двурогая луна… она тронула Бенедикта рукой…

— Кто здесь?.. — вопросил Бенедикт, очнувшись…

Никого, только ночь… и луна…

Бенедикту вспомнился сон… во сне он говорил с богом о боге… он сам пришел к богу, не звал его бог…

— Знаю, зачем ты пришел… — заговорил бог… — Хочешь узнать об участи девы, пропавшей в скалах… она спаслась… и об участи остальных своих жен не беспокойся… все они рассеяны в этом мире, живы, бодры и здоровы… Рая царствует у эфиопов… Вера и Галина попали в горы, правят там горцами у самых границ неба… Дора, после странствий, завладела сердцем южанина и его страной… Ада на небе… оставь ее… и меня оставь… ты ко мне на небо уже во второй раз приходишь…

— Больше не приду… а если все же приду, что со мной будет?.. я стану богом?.. — Бенедикт оскалился и очнулся, все еще в объятиях сна…

С трудом Бенедикт стряхнул с себя сонную одурь…

Он лежал на узком ложе монахини, распростершись, и размышлял о том, что увидел в видении…

Длилась ночь…

* * *

Кончилась ночь…

Взошло солнце, мрак отняло у ночи, и сон у смертных…

Вернув себе летний облик и облачение, Бенедикт запел гимн ночи, украшенной фиалками и осокой…

Его голос слился с криками птиц и воплями и стенаниями ветра…

Птицы умолкли и ветер утих…

Легкая зыбь одела море серебром, блесками…

Бенедикт спустился к морю, чтобы досмотреть сон на песке, согретом солнцем, но птицы подняли шум и прогнали сон…

Бенедикт лежал, рассматривал облака, потом стал следить за игрой дельфинов у рифов…

В платье невесты явилась ему Жанна, седьмая его жена, прижимая к груди пустые ладони… от родов она умерла, доверилась богу…

Блуждающим взглядом Бенедикт смотрел на деву, изумленный…

Дева тихо рассмеялась…

Ветер запел в листве мирта…

Прошептал слова страсти и лавр, взволнованно колыхаясь…

Куст оливы невольно склонился…

Из расселины выполз пес Пифагор, встал на ноги, залаял радостно… он признал деву, заскулил, завилял хвостом…

Бенедикт увидел в глубине заглохшего сада портик входа, статуи по углам…

«Где я?.. куда я вернулся?.. кажется, я дошел до края… и не пою, а плачу… а где же Жанна?.. ушла… она искала наслаждения, но от волнения я ослаб…

Она ушла и чувства, что метались во мне, ушли… вернулось состояние покоя…

Я помню объятия, стыд… или я целовал воздух?.. нет, я все еще дрожу от возбуждения…

Что за мысли?.. безумен я… мои желания в беспорядке… я хочу проснуться… и хочу вернуть сон… ведь это был сон… или нет?..»

3

Во сне или наяву Бенедикт увидел, как на город по склону ринулись зыби грязи… беженцы с воплями гибли в стремнинах, в водоворотах…

Бенедикт укрылся в руинах женского монастыря, как в ковчеге…

Он стоял у окна, смотрел и размышлял:

«Во время я покинул площадь у руин театра, когда примадонна запела плач, как посланница и вестница бога…

Толпа в ответ воздыхала…

Примадонна пела, а я видел юность и старость свою одновременно… видел я и монаха, и портного, и жен, будто снова вступал с ними в брак… сбросив облик старика, я смешивал с ними дыхание в любовном движении…

Была среди жен и дева в платье невесты…

Ветер сорвал с нее одежду и открыл всю ее красоту… я коснулся губами ее раздвоенной груди, невинного лона и очнулся…

Бог забрал деву… только бог ли это был?.. вопрос…

Не могу поверить, чтобы бог к женам моим вожделел… но, увы, их нет со мной… кто где, а Ада на небе…»

Бенедикт вспомнил юность, детство, младенчество, как родился… до этого он жил в беспамятном безмолвии, пока свет не увидел… а увидев, заплакал и рассмеялся одновременно, облегчив приступы боли матери…

Спустя какое-то время мать родила и девочку…

Бенедикт вспомнил вкус сосцов взбухшей груди матери…

Он припадал то к одному сосцу, то к другому…

Девочка следила за ним… у нее были рыжие волосы, лицо светлое…

Бенедикт улыбнулся ей… она видела его, хотя он явился на свет незримый… только ей он открылся, заговорил…

Девочка заплакала, и он умолк, чтобы не пугать ее… и устремился к тому, кто выше всякой сущности…

Он вошел в сияние божественной тьмы, где пребывал бог… беседовал с богом о боге, но видел не бога, а место бога, сделавшего тьму своим покровом…

Бог есть… дети рождаются с этим знанием…

Бенедикт глянул на мать… лицо у матери было скорбное, как на иконе, щеки запали, в глазах печаль…

Бенедикт подумал:

«А где отец?.. почему его нет рядом с матерью?.. разве не было у нее других женихов?.. стольких она отвергла, а его полюбила… за что?.. вопрос…

Как это странно… она плачет, слезы с лица отирает жестом, внушающим у мужчин страсть и желание…»

Послышался странный подземный шум, напоминающий рычание своры собак…

Бенедикт лежал на кровати и прислушивался, рассматривая трещины на потолке… ему не было еще и года…

Мать стояла у окна…

Бенедикт окликнул ее… она обернулась, но никого не увидела…

Девочка заплакала…

Мать подошла к кровати, перепеленала девочку…

Дверь в комнату была открыта…

Из темноты коридора в комнату вошел незнакомец со скрипкой… высокий, рыжий, бледный с тонкими чертами лица…

«Ангел, только без крыльев…» — подумала она…

Не стала бы она отвергать его, упираться, если бы он назвал ее своей женой…

Глянув на незнакомца, Бенедикт узнал его…

«Это же Паганини, скрипач… выглядит как чужестранец… с луны свалился…

Он был первой скрипкой в оркестре, теперь сам по себе, импровизирует… взглядом рождает страсть, а музыкой сводит женщин с ума…

Паганини произвел впечатление на мать… кажется, она в смятении… словно случайно грудь приоткрыла, сомлела, почувствовав ласку…

Она похожа на тех несчастных, которых любовь терзает в домах блуда… она уже ревнует, готова ненавидеть всех женщин… пойдет за любовником, хоть в ад, если он захочет туда идти… она и родить от него уже готова… глаза как у пьяной… косят…

Женщина села на кровать… кормит грудью девочку с бледным лицом и рыжими вьющимися волосами…

Она опомнилась… страсть ум затмила ей…

Не в силах она страсти сопротивляться, прижимает девочку к груди, целует, ласкает… и глаз не сводит с Паганини… он вышел на балкон, стоит, играет на скрипке… импровизирует…

Женщина подошла к зеркалу…

В зеркале отражалась комната с низким потолком и земляным полом…

Прижимая девочку к груди, женщина вышла из комнаты, пошла по длинному петляющему коридору, заставленному ненужными вещами, сдвинула щеколду, открыла дверь и вышли на улицу…

Бенедикт взмыл в воздух и устремился за ними…

Женщина шла молча, говорили лишь складки ее мантии…

Бенедикт сопровождал шествие, шел сбоку…

Девочка украдкой смотрела на него, думала, безмолвная, но не немая, кто он?.. гласные и согласные звуки собирались на ее губах в песнопение, понятное только богу…

У афишной тумбы девочка сотворила плач… умолкла…

Поодаль у балюстрады стояла толпа людей, словно толпа статуй…

«Наверное, они ждут парома, чтобы перебраться на другой берег…» — подумал Бенедикт и взглянул на девочку…

Девочка изучала изображения на афишной тумбе… вязь переплетенных лиц, букв…

Гудок парома ее испугал…

Паром оттолкнулся от причала, поплыл в открытое всем ветрам море…

Люди на пароме сетовали, жаловались…

— Смотри, смотри… что это?..

— Ничего не вижу… — пробормотал старик и умолк, увидел некую вспухлость на глади… она возрастала… показалась голова человека, потом грудь… вот уже весь человек открылся… он шел по воде, как по суше…

— Чудо!..

Бога узрели все странники…

Исчез бог… но след остался на воде, чуть тронутый зыбью…

Прошел час или два… странники увидели вспухлость на поверхности воды… она росла и выросла в волну, что поднялась чуть ли не до неба и двинулась на них…

Странники в ужасе замерли…

Воцарилось безмолвие…

Волна высотой в трехэтажный дом выбросила паром на рифы и ушла…

«Все погибли… — подумал Бенедикт… — Нет, не все, вдова осталась с ребенком…»

Бенедикт увидел издали ее красоту, грацию…

Очарование вдове дал бог…

Созерцать женщину Бенедикт не должен был, но не мог глаз отвести…

Море обнажило ее… она попыталась прикрыть грудь рукой, услышав шаги и увидев тень Бенедикта на песке рядом с телом мужа утопленника…

Сквозь слезы женщина глянула на мужа, жалобно зарыдала с восклицаниями, запела плач…

Плач изменил ее лицо и мысли, но не тело…

Возомнилось вдове, что незнакомец бог… застигнутая горем, почти раздетая и босоногая она обратилась к богу, но вместо разумной речи из ее уст лились лишь стоны, собирающиеся в невнятные фразы…

Слезы выступили на глазах у Бенедикт… он узнал мать…

Лицо утопленника он не видел… мужчина лежал ничком, нелепо вывернув голову, тяжелый, грузный в рваной одежде, тоже босой…

Пес Пифагор заскулил, на песке простерся у ног Бенедикта, который тенью придвинулся к утопленнику… он был копией матери… высокий, рыжий, бледный с тонкими чертами лица…

Бенедикт опустился на колени без сил, сраженный зрелищем, тем, что увидел… или вообразил, что увидел…

Не спас бог отца Бенедикта, нужен он был смерти…

Жена предала тело мужа погребению, вырыла яму в песке и спихнула туда грузное тело мужа, укрыла его камнями от птиц, круживших над этим место… потом запела, зарыдала скорбный плач…

Прибой внимал мольбам женщины, отзывался…

«Кто расскажет мне об отце?.. разве что эти угрюмые скалы… видели они, как море било тела мужчин и женщин о камни, отрывало им головы, руки, ноги, разбрасывало повсюду… как попало…

Умолчу о дальнейшем… слова лишь множат горе…

Напрасно молва морочила, уверяла меня, мол, жив отец, другая женщина увела его, похитила у матери…

Милость смерть оказала моей матери, избавила ее от неверного мужа…»

* * *

Удар грома потряс небо… начался дождь…

Бенедикт очнулся, потрясенный зрелищем…

Барка напоминала очертаниями скелет какого-то библейского чудовища…

Он вспомнил все, что увидел в этом странном и страшном сне…

Побледнело лицо Бенедикта… он пребывал в смятении, затосковал по сестре…

Пьяный печалью, Бенедикт что-то начертил на песке, какие-то знаки, фигуры… отстранился…

Начался дождь… перестал…

Облака вспыхнули, как будто загорелись, освещенным закатным пламенем, загорелись и горы… вечер осыпал их драгоценными камнями, а море превратил в вино…

«Показалось… нет, не показалось…» — подумал Бенедикт

Фигура сестры выпукло проявилась в воде, вставала в рост перед ним…

Ветер пел и играл ее рыжими вьющимися прядями…

Сестра долго смотрела на него… слишком долго…

В глазах девочки Бенедикт превратился в отца, а девочка приобрела фигуру и лицо матери…

Закат погас…

Фигура девы снова превратилась в ребенка и растеклась по песку лужей воды…

* * *

И снова тучи закрыли все небо, извергли ливень, порождающий водопады, водовороты в ущельях…

Вода уже плескалась у ног Бенедикта… ручьями затекала в пещеру…

К ложу Бенедикта приплыли трупы утопленников… мужчина и женщина… мужчина лежал навзничь, женщина ничком…

«Кто они?..» — подумал Бенедикт…

Пес Пифагор залаял, отгоняя пришельцев…

Рыбы плавали среди валунов и утопленников…

«И странно, и страшно смотреть на все это… однако дождь перестал…»

Течение отлива унесло утопленников куда-то в темноту…

Бенедикт выглянул наружу…

Лишь зыбь серебрилась повсюду…

Вода плескалась у его ног…

«Здесь опасно оставаться… вода наступает… нет, кажется, вода уходит, отступает… вот уже и дно моря показалось…

И небо светлеет…

Уже не так страшно…

Улыбнулся бог…

Птицы ожили, запели, в небо устремились, в хоры собираются…

Потоп схлынул, унес все мертвое, оставил мне злосчастному пса Пифагора и старость…

Разве мне этого мало?..

А что в старости проку?.. не преграда старость от забот… да и ноги уже не держат, колени подгибаются, но пусть бог отодвинет подальше смерть… жизнь хоть чем-то призрачным может обольстить… чем?.. дымом?..»

* * *

Вода потопа постепенно отступала от ковчега, открывала скалы, рифы…

Бенедикт спал и проснулся, в окружении жен…

«Явились… и все сразу… кто их звал?..

Танцуют, обвивают, как лоза виноградная камни, будят желание, принуждают к совокуплению…»

Бенедикт отогнал жен усилием воли, привстал, глаза протирая… глаза его еще спали и видели жен в сновидении, вода отлива уносила их все дальше…

— Где я?.. что происходит?.. — заговорил Бенедикт, напугав пса, дремавшего поодаль…

Дух Бенедикта блуждал… он уже стоял, озираясь, по колено в воде…

«Потоп не сном был… только утопленников не вижу… и рыб снующих…» — подумал Бенедикт, шагнул вперед, оступился… уже он по грудь в воде, по горло… скрылся с головой… вынырнул, отдуваясь, сопя… промок насквозь, разделся, одежду, что была на нем, развесил сушиться на солнце, а сам распростерся на камне, словно ящерица, взглядом окинул небо, как бог, созерцатель вселенной и миропорядка…

По небу плыли облака…

День угасал…

Небо постепенно темнело…

В темноте что-то происходило… Бенедикт разглядел сквозь толщу темноты деву в платье невесты… окликнул ее в восхищении… и очнулся нагой, в ужасе, в окружении смеющихся жен…

«Они меня оскопили!.. — подумал Бенедикт… — Нет, кажется, обошлось…»

* * *

Уже утро… небо сияло красотой, улыбалось, в отличие от морщинистых, иссеченных шрамами скал, угрюмо нависших над Бенедиктом…

Бенедикт чему-то радовался, что-то ему мнилось…

Влекомый сном, Бенедикт оказался в доме дяди на ложе с Адой, первой женой…

Она куталась в простынях, ждала ласк любовных, но увы…

Увидев будущее Ады, Бенедикт ушел, в слезах оставил ее…

Не увидел Бенедикт, как жена бежала за ним, в чем была, босая, с распущенными рыжими, вьющимися волосами…

«Увы, не догнала она меня… а если бы и догнала?.. что бы это изменило?..»

До ночи Ада блуждал в зарослях татарской жимолости…

Эхо в ущелье вопли ее слышало…

О камни она босые ноги окровавила… по крови и нашли ее собаки из своры бродячих собак…

Бенедикт услышал ее стоны, увидел ее предсмертные судороги… лицо ее приобрело землистый оттенок… донеслись звуки скрипки… Паганини исполнил траурную импровизацию марш… послышался шум комьев земли, падающих на крышку пустого гроба…

Смерть Ады была ужасной…

Бенедикт шел позади похоронной процессии…

Он не боялся смерти… он видел в ней спасение…

Отогнав прочь видение, Бенедикт вернулся на ложе монахини, не захотел видеть продолжение сна, но сон не отпускал…

«Что было потом?.. молва уверяла, что я обезумел… я пытался расправиться с собаками… и сам стал собакой…

Очнулся я в чертогах бога…

Бог сказал мне, что Ада на небе, а Рая нашла себе эфиопа в стране эфиопов и живет с ним… у нее шесть или семь детей…

Эфиоп увидел Раю на песчаном берегу… она выходила из воды… и он ослеп от ее красоты… он стал ее тенью, не осмеливался окликнуть ее, имя свое назвать… опасался ум ее смутить своим видом… выглядел он как бес из преисподней, только без крыльев…

Все в Рае было из того, что мужчин прельщает… и бедра, и грудь округлая, и рост… но я бежал от нее, даже не насладившись полностью, не испытав блаженства… или испытал?.. не помню… помню, она насмешливо спросила:

— Куда ты?.. — и не стала дожидаться ответа…

Наверное, подумала: «Опять у него слабость, головокружение…»

Рая влюбилась в Бенедикта, когда он пел плачи на сцене, величественный, утонченный… в обычной жизни он выглядел несколько иначе…

Он менялся при разном освещении и не всегда давал ей наслаждение…

«Нет, я не был лживым, вероломным… я был слишком впечатлительным… одним словом, я был поэтом, опьяненным вином заблуждений… все искал свой путь, боролся со злом, но на самом деле служил еще большему злу…

Я был смелым перед богом, и трусливым перед обстоятельствами…»

Бенедикт невольно вздохнул и глянул по сторонам…

Он шел в толпе беженцев от войны…

«Шествие похоже на исход в ад… или из ада… — размышлял Бенедикт… — У них лица покойников…

Что это?.. я говорю и размышляю на незнакомом мне языке… стал своим среди чужих… может быть, я умер?.. и это вполне естественно… и вовсе не так болезненно, как представлялось…

Я могу видеть, что уже было явлено, и что еще не явлено…

Так оно и есть… пафос здесь неуместен, да и не нужен…

Я стал другим… был богом, стал эфиопом… и в моем превращении нет ничего странного и страшного…

Я стою на площади у руин театра среди горожан… они ожидают конца света, а я ожидаю Марка… он обещал помочь примадонне подобрать здание для театром… и, надо сказать, проявил достаточно вкуса и понимания дела…

Примадонна ему доверяет…

Во всех ее благих начинаниях нельзя не заметить побочных намерений и замыслов…

Правда, пока нет пьесы и актеров…

Прошлая пьеса провалилась… ожидания не оправдались… а чего собственно она ожидала?.. восторженных отзывов?.. рукоплесканий?..»

Чего может достигнуть автор, блуждающий без всякой цели?.. тем более, что за ним следили, за каждым его шагом…

Что мне не понравилось?.. пьеса или ее автор?… она могла бы выбрать что-нибудь получше…

Все у нее было… и голос, и тело, и походка… она была красива и привлекательна…

Конец ее театра совпал с концом света… странное совпадение…

Да и пьеса осталась незавершенной… автор довел ее только до конца третьего акта… остальные кто-то дописал и, по всей видимости, завершил сюжет как-то иначе…

Смерть всего лучше завершает всякий сюжет…

Слишком рано автор ушел, оставив нас в сомнении об истинных достоинствах его таланта…

Можно было придумать осложнения фабулы, развить некоторые картины, добавить подробностей, не нанося ущерба правдоподобию, чтобы зритель проникся сочувствием к происходящему…

Автор пытался изобразить силу любви и сочинил собственное суеверие…

На мой взгляд, любовь вовсе не дар божий, а наказание…

Бог изгнал влюбленных из рая… хотя, скорее всего, это изгнание было сотворено без участия бога… Еву сожгла страсть… и театр примадонны был сожжен тем же огнем…

Тот, кто это сделал, должен был бы подумать о том, что его ждет за гробом…

Кто это мог сделать?.. какой-нибудь сумасброд… они охотно идут на смерть, без всякой нужды, презрев все свои гражданские обязанности… притязают на роль мучеников…

Все это слепота и неразумие… они ищут смерти с преступной дерзостью, издеваются над ней, возбуждая в обществе страх и отвращение…

От них страдает и религия, которую они хотят прославить…

Это так очевидно…

Кому это может нравиться?..

Кого это может тронуть?..

Вопросы, вопросы… ответы на них не могут производить благоприятного впечатления, тем более на сцене театра…

Все эти чувства, предчувствия, они совсем не театральны…

Невозможно очиститься от страсти смертью и ожиданием блаженства за пределами этой жизни…

Все это можно узнать только из опыта… однако театр никому не должен подавать поводов к соблазну…

Марк говорит, что нашел пьесу в бумагах портного и изменил финал…

Можно ли ему верить?..

На сцене примадонна могла создать себе любую роль… она была великой… но роль в пьесе Марка была ей не по душе… ко злу никто не стремится ради самого зла…

Примадонна сознавала свою порочность, но это не значило, что она непременно чудовище, а ее театр — это прямая дорога в ад…

Там тоже свой театр, правда, у бесов фальшивая дикция… помню, я не понимал, что они говорят, но делал вид, что понимаю, изображал некое чувство движением глаз, губ, морщин лица, и противоречил сам себе…

Я казался себе проникнутым самыми глубокими чувствами, но мне никто не верил…

Что лучше, держаться, как на сцене, или быть холодным, равнодушным как в жизни?..

Примадонна не замечала или не понимала своей связи с совершающимися событиями…

Одни склонны доверять всему и ждать только хорошего, другие никому не верят…

Но это же притворство…

Мы чувствует опасность, как и все живое, только боимся в этом признаться… видим в этом некую слабость… и погибаем самой жалкой смертью, так и не познав, что нами движет: любовь или что-то еще…

А что делать женщине, когда ее любовь отвергнута?..

Выцарапать любовнику глаза?.. и это было бы очень естественно на сцене, а не требовать любви и бежать за любовником, размахивая руками…

Все надо делать пристойно, соблюдаяизвестную степень умеренности, которая придает голосу уверенность, а телу гибкость, грациозность, иначе можно зайти слишком далеко…»

Невольная слеза, туманя взгляд, сбежала по щеке Бенедикта… он увидел примадонну, танцующую в петле над оркестровой ямой…

Она не смогла выйти из роли…

Она будила сострадание и ужас в душе, панику в мыслях…

«И я всему этому содействовал!.. потом пытался оживить ее, возомнил себя богом…

Ну не безумен ли я!..

Финал пьесы нужно было смягчить, сделать его человечней, наведя лишь некий приятный страх в душе, а что сделал я?..

Она как будто убегала от кары и запуталась в свисающих веревках, в петле обвисла…

Свисающие веревки должны были изображать змей, которые расплодились в раю, после того как змей хлебнул крови невинности…

Адама он ужалил в пяту, а Еву погубил…

И кто же после этого бог? Деспот или убийца, украшенный венцом, заставляющий меня рыдать и проклинать?..

Какой-то ужасный грех лежал на примадонне… она была потрясена финалом пьесы… я видел, но молчал, стыдился невольных слез, делил с ней страх, надежду, любовь…

Или делал вид?.. ждал рукоплесканий… что выше этой награды для артиста?..

А ее последние слова: «Смотрите, смотрите, я гибну…» — этих слов не было в тексте пьесы…

Смерть всего лучше завершает всякий сюжет…»

* * *

«Кажется, я все еще эфиоп… в стране эфиопов…

В кого превращусь?.. в статую или в могильный камень на могиле примадонны…

Все мы здесь гости… а там?.. вернусь к богу и стану небожителем… а, может быть, и богом…»

Бенедикт забылся и в воображении прянул в воздух…

Он уподобился ангелу, только без крыльев за спиной… он уже рассекал высь…

«Однако стар я для таких подвигов…» — Бенедикт и сел на придорожный камень…

Высота испугала его…

«Я боюсь высоты… и воды… с самой колыбели…»

Бенедикт увидел мать, хотя и не родился еще… она стояла у зеркала, томимая мучениями близких уже родов, лицо тонко очерченное, бледное… живот просто огромный… она ждала близнецов…

В зеркале отражалась комната с низким потолком и земляным полом, освещенная тусклым светом…

Бенедикт стоял рядом с матерью…

«А где отец?.. он бежал и все еще бежит?..

Мать говорила, что он стал бардом… предпочел женщин воспевать в стихах… ласки их просил, как дара… и бежал от ласк…

Так кто же он был на самом деле, воин, бард или монах?..

Надо спросить мать… нет, лучше я помолчу… вдруг он новой женщиной увлекся, как говорят?..

Я не стал отцу подарком…

Мать что-то шепчет… не стихи же… она жалуется…

Замуж она так и не вышла… и мужа видела только в сновидениях…

Я ей сочувствую, пою плач… наверное, во мне кровь монаха, если только он монах и мой отец…

Я вижу его… он лежит потный на ложе уже после мук страсти… встал и бледной тенью скользнул мимо, как гость, посетитель…

Слухи об отце мне молва доносила… постыдные слухи… и брань…»

* * *

Видения сна затмили Бенедикту разум…

Во сне он был еще не родившимся младенцем в утробе… и стариком на ложе монахини в руинах монастыря…

Грохот грома и странный подземный гул старика не отрезвил… и младенца не напугал… лежа на спине, он взбивал босыми ножками воздух… смеялся, слушая песни ветра…

Ветер пел, завывал, безумствовал, гнал волны на скалы, украшал их пеной, как кружевами…

Мальчик замер, уставился на стену убежища… он увидел чью-то тень на стене и стал играть с ней…

Бенедикт следил за мальчиком, умилялся…

До утра Бенедикт забавлял младенца, играл с ним под звуки прибоя, гудящего глухо…

Ни отца, ни матери не было рядом с мальчиком… никого…

Не было рядом и бога, скрывающегося, неуловимого… только тени показывали себе… и ветер путал рыжие, вьющиеся волосы мальчика…

Губы мальчика что-то бормотали, бессвязные слова желаний, восклицания…

Эхо коверкало их…

Мальчик испуганно замер… он увидел, как тень сошла со стены…

«Мальчик, не пугайся… это лишь тень матери, призрак… оттуда не возвращаются…

Призрак, подобный дыму, свился змеей, подполз, поцеловал, как ужалил младенца…

Младенец расплакался, а Бенедикт очнулся… он был изумлен сном и напуган…

Во мраке кельи он увидел отблески чешуи змеи…

Змея уползла…

И снова грохот прокатился по небу из конца в конец…

Бенедикт уже бежал вниз по каменистой тропе к морю, прижимая мальчика к груди… споткнулся и сорвался со скалы в пучину, стал тонуть…

Очнулся Бенедикт на песчаной косе, раскашлялся, воды нахлебался…

Он лежал и вспоминал, как жил рыбой в утробе матери, потом выполз в щель наружу и стал ящерицей, грелся на камне, нагретом солнцем, потом стал птицей, парил над осокой, камышами, над деревьями…

Бенедикт с трудом встал на ноги, потряс головой старика, прогоняя видения сна…

Он был уже в возрасте юноши, когда увидел Аду… она вышла из воды, вся в каплях влаги, как в смарагдах, странно улыбнулась, и нырнула в воду вниз головой…

Долго ее не было на поверхности… наконец, вынырнула…

В не стриженных вьющихся за ее спиной рыжих кудрях путались мелкие рыбки с яркой расцветкой…

Она поплыл к рифам, пролагал в воде серебристый след…

Бенедикт следил за ней, потом зашел в воду по колено, бедра омочил, живот, вдохнул глубоко и в воду ушел жить с головой… навсегда?.. нет, вынырнул, и поплыл к рифам, где нимфы играли с дельфинами, поднимая фонтаны брызг…

Бенедикт сел на камень, едва прикрытый водой…

Он созерцал, наслаждался зрелищем…

Ада ушла с нимфами под воду, и угасла улыбка, кривившая лицо старика…

* * *

Блеснула молния…

Гром потряс небо, порождая отзвуки в ущельях, далекие и гулкие…

Снова начался дождь…

Остаток дня Бенедикт лежал на песке, томился тоской… пытался что-то вспомнить, блуждал в воспоминаниях среди неверных, переменчивых теней… вдруг порывисто взмывал в небо…

Он летал над скалами, возомнив себя птицей…

Так безумствовал Бенедикт, забавлялся беспечно, играл сам с собой в воздухе, в воде, потом и на песке… строил замки…

Монах был воспитателем мальчика, учил его плавать и летать… в глаза мальчика заглядывал, округлившиеся от восторга и страха, смеющиеся…

От смеха колени монаха подогнулись… он повалился на спину, простерся, держа мальчика над собой, звонко смеющегося от необычных ощущений…

Бенедикт очнулся…

«Юность, где ты?.. как утро ты воссияла и уже вечер… нет, уже ночь в свое лоно манит…»

Выступили слезы, блеснули серебром в глазах у старика и у мальчика…

Мальчик смахнул слезы, наморщил лоб, готовый разрыдаться в голос… и вдруг он прижался губами к губам старика…

* * *

Очнулся Бенедикт от холода…

Птицы, кувыркаясь в воздухе, падали с неба как камни…

Весь в инее и в ознобных мурашках Бенедикт вскочил на ноги, ударился о свод пещеры головой и потерял сознание…

Очнулся он с рогами на лбу… так ему показалось…

«Кажется, я стал рогатым богом… — подумал Бенедикт, потирая шишки на лбу… — Впрочем, Пан, тот, что любил уединение, не позавидовал бы мне… или позавидовал бы?.. однако не он ли накинул на мои плечи мантию, укрыл от холода… иначе я бы замерз во сне…

Что-то странное мне снилось…»

Вспомнив сон, Бенедикт прослезился… слезы замерзли в морщинах на щеках…

Бенедикт хотел воды зачерпнуть, из недр скалы изливающейся, но замерзла и вода, зеркалом стала, в котором Бенедикт увидел косматого обликом старика с небольшими рожками…

Бенедикт рассмеялся, закутался в мантию, лег, стал утешать себя… немного утешился и заснул…

Во сне Бенедикт оказался на кладбище в окружении могил и крестов…

Появились жены…

«Ну вот, явились… выстроились у могилы пустой… нет там меня… имя и облик сменив, я похоронил вместо себя все свои гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, и стал петь плачи…

Смогут ли они узнать меня?.. а узнав, не испугаются ли?..

Я их вижу… сквозь прозрачную траурную ткань одеяний округлости мерцают, манят…

Хором они читают надпись, которую я сочинил для преследователей, чтобы отстали…

«Склонитесь перед могилой поэта…

Он умер и стал богом…

Скорбите…»

* * *

Ночь Бенедикт провел с женами… они плавали в море у рифов при свете звезд…

«Явились все шесть… и все девы… нетронутые…

Помню, превратившись в рыбу, я поплыл к рифам…

Увы, я едва не захлебнулся водой… волны выбросили меня на берег… очнулся я среди камней… сам едва камнем не стал…

Светало…

Заря окрасила вершины иссеченных шрамами скал…

Засверкали они тысячью глаз, словно смарагдами украшенные…

Они ждали превращения утра в день…

Я лежал и смотрел, слезы проливал, как человек и как бог…

Слезы текли и по лицам скал, не знающим улыбки…

Меня окружили жены…

«Сочувствуют…» — подумал я, пробежав глазами облик всех жен…

Одни стояли в полный рост, другие — чуть склонившись… они пели плач…

«Словно по мертвому плачут… — размышлял я… — Слезами исходят, но я все еще жив… ну, а если даже и умер, не мертвый же я…

Смерть я обманул…

Пустой повапленный гроб с исписанными со всех сторон бумагами могиле достался…

Не мертвого, живого меня черви сосут как нектар благовонный…»

Размышления Бенедикта прервались… он заснул…

День погас…

Воцарилась ночь… она длилась и длилась…

Однако пора было Бенедикту проснуться, и он проснулся, отвалил камень и выполз наружу… не удержался, что-то воскликнул и в восхищении замер, любуясь пейзажем…

Услышав странный шум за спиной, он обернулся и увидел остов парома, претерпевшего крушение, груду утопленников на песке… была среди них и вдова… она кормила грудью девочку…

Губы девочки шевелились… она звала шепотом бога… заступника…

Бенедикт спустился вниз, откликнулся на призывы девочки…

Он был богом в расцвете сил… таким он себя увидел…

Вдова же увидела хромого старика с небольшими рожками на лбу…

* * *

Тучи закрыли небо… стало темно, как ночью…

Задули ветры… их скопище собралось в ущелье…

Казалось, чьи-то голоса звучали, смешивались в развешанных арфах сами по себе… и немолчно…

«Ночью примадонна явилась мне… я увидел след петли на ее шее… я не только показал вид, будто испугался привидения, но ведь и на самом деле испугался… я думаю, и Марк на моем месте выглядел бы так же, как я…

Увидев Бенедикта, Марк постарался скрыть свой страх…

— Выглядишь ты ужасно…

— Ты не лучше…

— Давно не виделись… с тех пор как ты богом стал… ну, дай на тебя взглянуть… узнать тебя нельзя, а хотелось бы… бог ты и днем или только ночью девы от тебя без ума уходят…

— С чем пришли, с тем и уходят… мрак их не пугает, даже наоборот, делает смелее…

— Ты богом стал, а бога не боишься?.. он все видит…

— Я тоже не слепой… он здесь, но ты его не видишь…

— А ты видишь?.. ну да, конечно, я ослеп, а ты прозрел… я в плену у мрака, что повис над городом и висит…

— Чему быть, тому не миновать… грязь его не взяла, тьма возьмет…

— Тьма богу ближе, она его покров, но будет день, если будет, и радость воскресения всем…

— Чем тебе ночь не угодила?.. она так похожа на человека…

— Ну да… тебе не кажется странным, на площади у руин театра никого, ноя слышу голоса, смех, в темноте танцуют тени… все женщины… ждут тебя…

— Нет, они ждут тебя, ведь ты сама невинность… им любопытно… упасть телом на тело и пламя любви зажечь…

— Эта игра несет лишь разрушение… руины театра тому подтверждение…

— В темноте они скрыты… часть фасада уцелела…

— Как ты спасся?..

— Чудом… нашел укрытие… огонь меня лишь коснулся…

— А чей же труп нашли в гримерной комнате, обмыли, отпели и похоронили…

— Это был писатель, которого примадонна наняла писать свои мемуары… на том свете теперь пишет… он мне снился… на безумца был похож… что-то пытался сказать мне, задыхаясь… весь в язвах, губы искусанные в кровь…

— И что?..

— Он меня напугал, и я проснулся… имя поджигателя он не назвал…

— А ты?..

— Что я?..

— Ты можешь назвать имя поджигателя?..

— Пусть имя поджигателя останется тайной…

— Слишком много тайн в этой истории…

— И чудес не мало… благ они не принесут…

— Мне уже страшно, не знаю, чего ждать?.. а ты знаешь?.. расскажи… впрочем, лучше помолчи, наскажешь ужасов, ночью не засну, кошмары будут будить, сон отгонять… как поживает примадонна?..

— Она попросила меня переписать финал пьесы… где ты?.. опять исчез…»

Тяжело дыша, Бенедикт заполз в пещеру и расположился на ложе…

«Проклятая астма…»

Пес Пифагор участливо глянул на старика и лег у его ног…

От воя ветра дрожали, тряслись стены пещеры, осыпались, каменные крошки ползали по полу как муравьи…

Так же внезапно тучи ушли и ветры утихли…

Открылось небо…

Бенедикт запел плач… он оплакивал вдову…

Вдова умерла, истекла кровью, оставив девочку доживать этот день…

Ночью и девочка умерла во сне… замерзла…

И Бенедикт едва не околел… пес Пифагор его разбудил лаем и ласками…

Бенедикт очнулся в страхе, думал, бесы на суд его призывают, обитатели преисподней…

Увидев пса, Бенедикт улыбнулся, и как-то вдруг потеплело…

Ветер тепло принес с пустых бесплодных земель, холод отогнал, пробившийся из бездны холода, заглянул он и в пещеру Бенедикта, полную теней…

Согбенный старостью, Бенедикт выполз из пещеры наружу…

«Зыби моря застыли, оцепенели… как в оковах… не слышно песен прибоя…

Нет у прибоя ни сил, ни желания петь для старика, возомнившего себя богом, коего против воли власти изгнали из города, а зыби высадили на этот необитаемый остров после крушения парома…

Что было потом?..

Я очнулся и увидел остов парома у рифов и утопленников…

Помню, я пытался оживить вдову и малышку…»

Безумным взглядом Бенедикт глянул на скалы, на остов парома, на утопленников… ему показалось, что они зарывались в песок…

«Наверное, я сошел с пути разума, если вижу такое… или умер и нахожусь в собрании мертвецов…

Тучи ушли, и небо открылось…

Море все в лазурно-зеленых оттенках…

Однако некому под руки взять старика, свести вниз, к морю…»

Бенедикт сел на камень…

Было тихо… доносились звуки прибоя…

Прибой исполнял реквием…

Чайки поглядывали на Бенедикта и выкликали что-то на своем языке…

Они верили, что он бог, но обликом как человек…

Бенедикт понимал язык ветра, знал он и птичий алфавит, все буквы…

Бенедикт запел… он окликал бога… и бог явился, послушный призыву, зовущих его…

Какое-то время Бенедикт говорил с богом о боге, потом вернулся в пещеру…

Во мраке пещеры люди виделись тенями…

Была среди теней и вдова с девочкой…

Бенедикт брал девочку на руки, качал, как в люльке, и шептал ей слова, складывая губы, будто для поцелуя…

Девочка думала, что Бенедикт ее отец…

Ласки зачаровывали девочку…

Бенедикт укачал девочку… она заснула…

Море наслало туман, морок…

Бенедикт задремал… покачнулся и проснулся, прислонился спиной к стене, опасаясь упасть, проклиная сонливость и старость…

Вторую жизнь Бенедикт жил на этом свете, как бог… первую жизнь он похоронил в гробу повапленном вместе с книгой портного и его бумагами…

Пес Пифагор охранял бога от нежданных обитателей диких скал, готов был залаять и снова замкнуться в молчании…

Пес Пифагор знал привычки бога, и даже научился некоторым его приемам и таинствам…

Ночью, пока бог спал, пес Пифагор следил за падением звезд…

Следы огнистые они чертили и падали на дно темноты…

«Есть ли у темноты дно?.. — размышлял пес Пифагор… — Вряд ли…»

На горизонте вспыхивали зарницы… иногда и гром гремел, панику порождая в сборище птиц, похожих на изнеженных женщин, готовых прянуть в воздух от страха…

Небо и для них было неприступно, полно угроз, бессердечно…

Первыми в воздух взмыли робкие птицы…

Паника всех птиц вдруг подняла… с гомоном и гамом они тучей нависли над скалами…

Потемнел небосвод, загрохотал раскатами громов…

Начался дождь…

Три дня и три ночи шел дождь… наконец затих…

Бенедикт, хромая на обе ноги, спустился вниз к ручью, омылся дождевой водой…

Еле видный в тумане остров как будто проплыл мимо в мареве над волнами… исчез и снова возник уже на небе…

Обманутый сходством в изумлении Бенедикт сел на камень, и тут же встал…

Остров раздвоился… один остров плыл по морю, другой — по небу…

«Между ними лишь прослойка воздуха и тумана…

Видно я ум потерял в этом мороке, что с моря пришел…»

— Что ты молчишь?.. — Бенедикт глянул на пса Пифагора…

Пес Пифагор промолчал… он только смотрел, вытянув шею, и щурился кротко…

«Изображает улыбку…» — подумал Бенедикт…

К городу на небе тянулась лестница, по которой спускались и поднимались люди…

Шли они молча… и по собственной воле… некоторые срывались и с воплями падали вниз…

«Жалкие жертвы… они даже не пытались спастись, они искали объятий смерти…»

Бенедикт увидел в толпе вдову с мертвой девочкой на руках… увидел ее белые, нежные руки, грудь…

Были в толпе и утопленники, убитые прибоем о камни рифов… и прочие люди…

Море всех их омыло, отпело и схоронило…

Бенедикт стоял, смотрел на шествие мертвецов и размышлял:

«В чем они провинились?.. за что их бог осудил?..»

Бенедикт ступил на камень… камень покачнулся… он оступился, покачнулся и ничком упал в воду…

Долго он странствовал под водой, пугая рыб, видевших в нем не бога, а утопленника, внушающего ужас и жалость…

Бенедикт вынырнул у рифов, сел на камень и запел плач, жалея и оплакивая свою участь, участь вдовы и девочки жалкими словами…

Он пел и видел себя мальчиком на коленях воина, потом монаха…

* * *

Был день субботы…

Ночью Бенедикт спал и проснулся от громыхания грома…

Он спустился к морю, чтобы смыть с себя пот и грязь…

Сняв одежду, он вдруг увидел в воде деву, она плавала ничком…

Он отвернулся, но куда бы он ни пошел, утопленница плыла за ним…

«Кажется, она преследует меня… или я сплю?.. нет, не сплю… все так и есть… она похожа на Аду… Марк был от нее без ума, а я лишь делал вид… наверное, ругает меня, изливает потоки угроз и попреков… чем смягчить ее сердце?.. словами?.. ласками?.. не стану сопротивляться… подойду ближе…

Это же вдова!.. как она здесь очутилась?.. я же похоронил ее и девочку…

Море разрыло могилу…»

Бенедикт вошел в воду по колено…

«Волны прилива увлекают меня к ней… сочувствуют, думают, что я томлюсь желанием… хотят, чтобы я обнял ее…»

Бенедикт попытался перевернуть грузное тело вдовы и очнулся…

«Помню, я как будто невольно коснулся ее спины, поколебал, потряс, чтобы, испугавшись, она очнулась от смерти… и она очнулась и утянула меня на дно, там мы и обвенчались…

Монах нас венчал… или воин?.. не помню…»

Бенедикт запел свадебный плач…

Птицы умолкли… они слушали стоны и стенания Бенедикта…

* * *

«Было зима и уже лето… все цветы распустились…»

Вспомнив сон, Бенедикт невольно вздохнул…

«Губы ее изгибались как лепестки розы цветущей и не вянущей… что ж в этом дурного, коль сам себя я в сети вдовы поймал… и несу ее и себя… мне не трудно… вот только бы не споткнуться, не уронить… я хочу испытать наслаждение, пить ее дыхание и не пьянеть…»

Осыпались камни…

Привстав на ложе, Бенедикт увидел деву, мелькнувшую в скалах…

«Убежала дикарка, испугалась старика, лицом похожего на сатира… пуститься в погоню за ней?.. нет, это уж слишком… преследованием я ее только напугаю, а не очарую, да и пыл страсти любовной уже угас…

Умчалась… куда?.. напрасно… пес Пифагор смотрит, сочувствует, как будто наделен речью… и разум у него есть… кто его учил сострадать?.. ну, что сидишь?.. вставай и иди, ищи ее, а если найдешь, приведи… опасно оставлять ее одну блуждать в темноте среди скал…

Что?.. я смотрю, ты лучше меня знаешь, что мне нужно…

Не умолял ли я Аду, свою первую жену, пытался заставить повиноваться… ушла она от меня… и Рая бежала, говорят, в рабство попала к эфиопу в горах… не убедил я и Галю, с девственностью она не рассталась… видел бы ты наши любовные игры, как мы катались по траве… своим смехом она лишала меня сил, хотя я и пылал страстью, но, увы… от нетерпения весь пыл мой пропал, сгорел…»

Бенедикт заговорил вслух, умолк, ослабел, голова его отяжелела, клонилась то влево, то вправо… упала на грудь девы…

Задыхаясь от запаха ее плоти, Бенедикт очнулся…

Длилась ночь…

Безумная свадьба свершилась во сне…

Девственность девы оказалась лживой…

«А ведь я любил ее…»

— Нет… на самом деле, я любил ее… — заговорил Бенедикт, убеждая пса Пифагора…

Голосом, полным укоров, Бенедикт запел плач… он пел о любви, затемняющей разум, что гонит и терзает, склоняет даже не склонных к любовным забавам…

Вечером Бенедикт снова увидел деву… она мелькнула в скалах и исчезла… нет, не исчезла… она сошла вниз, плескалась в воде, ставшей вином…

Закат погас, и вино превратилось в илистую грязь…

«Как грустно…»

Бенедикт изливал свою печаль в плаче, словами утоляя желание… умолк, прислушался… в отдалении ответный плач он услышал…

«Или это эхо?.. ну конечно, эхо мой плач подслушало и множит… открывает уловки любви, божьего дара… или наказания?..

Бог сказал:

— Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…

Мир уже был испорчен грехопадением… этим сном в опьяненье, который все длится, длится… девственность свою Ева не защитила, утратила…

Змей ей открыл уловки, прошептал в ее уши слова страсти, и так, чтобы и Адам их услышал…

И я испил эту хмельную воду и бросился вниз головой со скалы… три дня я жил жизнью рыбы, а мог бы и птицей стать… и очнулся в гробу при отпевании, дьякона напугал, что ходил вокруг гроба с кадилом и книгой… он, наверное, возомнил себя богом, которого нет нигде для смертных…

Не я один искал бога, глаз не смыкая, только напрасны были усилия…

Не отогнать желаний, этих собак страсти… голову отрывают они от тела, как добычу тащат тело в укромное место, в пещеру на ложе, которое и ложем-то назвать нельзя… камень шершавый и холодный…

Помню, вдова окликнула меня… она приготовила обед… обед, не обед, скорее, ужин в сумерках… вместо вина она открыла мне свою грудь, сочащуюся молоком…

Она улыбалась, смотрела благосклонно… она была беременна на седьмом месяце…

Напиток хмельным оказался, подобным нектару… и я опять раздвоился, стал младенцем и стариком…

Младенец насыщался молоком… то к одному сосцу приникал, то к другому… а старик пел гимны, очаровывал деву пением, прогонял тоску…

Нимфы затихли, что плескались, играли у рифов с дельфинами… они слушали, наслаждались моим голосом…

Пел я как человек, возомнивший себя богом…

Я пел правду о любви, как о дикой схватке, в которой сходились пары, охваченные жаждой страсти безумной… я видел их до и после… они лежали как трупы, любовью убитые…»

Бенедикт упал, рухнул… уже он бился на песке в пляске судорог, наготу открывающих… первый приступ, второй… затих… он остывал…

Вдруг, испустив вопль, он привстал, принял прежний свой облик, не мнимый…

Он озирался, пытался понять, где он?.. куда его сон завел… и он ли это или кто-то еще?..

Вокруг тьма кромешная, безмолвие…

Чуть поодаль пес Пифагор лежал, улыбался…

«Насмехается псина над стариком… видит мои видения и страхи…»

Бенедикт лежал почти нагой и бессильный, рассматривал на груди царапины…

«Вдова дотянулась из сна, ногтями избороздила мне грудь…»

Бенедикт вспомнил, как он пил воду, которую вечер сделал вином, и хмелел… и раны лечил во сне… потом очнулся, встал, потряс головой, вдруг закачался точно пьяный, заплетаясь ногами, вокруг дерева обернулся, змеем стал, искушающим Еву…

Любви он уже не хотел…

Переждав слабость и головокружение, Бенедикт подал руку деве, помог ей с ложа подняться… она же, стыдливо рукой наготу прикрывала, ловила убегающие складки свадебного почти прозрачного хитона…

Еще в легком сладком безумье она откинула за плечи рыжие волосы…

Волосы рассыпались, виясь…

Дева стала спускаться вниз к морю…

Заплетаясь ногами, спотыкаясь, Бенедикт побрел за девой…

Дева шла впереди, сплетая изящные фигуры танца бедер… грациозно упала, простерлась на песке еще теплом от солнца…

Бенедикт расположился подле нее не так грациозно…

Уже он обнимал деву, вкушая дары любви и сна…

* * *

Проснулся Бенедикт чуть свет…

Заря окрасила скалы и небо над скалами румянцем…

Он привстал…

«Где же Марк?.. ну и роль он придумал мне в этой странной истории с вдовой и ее ребенком…

Ни Марка, ни вдовы…

Кто она, танцующая в темноте?..

Она явилась мне в призрачном видении… и бежала, увидев, не бога, старика…

Может быть, она в волнах песка укрылась?.. нет, скорее всего, в скалах скитается…»

Бенедикт лег и заснул…

Во сне Бенедикт умер злой и внезапной смертью…

Жены окружили его тело… все в темной одежде… они пели скорбный плач, ломали руки, раздирали в клочья одежду, царапали ногтями до крови нежные щеки, раздвоенные груди…

«Помню, я очнулся от женских воплей, рыданий…

Был среди скорбящих притворно жен и Марк…

Кто такой Марк?.. он писатель, пишет мою историю своими словами… он, как и я, старик, хотя и намного моложе…

Не знаю, какое его состарило горе…

Писать он начал в 60 лет… все ждал, когда в нем проснется гений… гений проснулся, но никто этого не заметил…

Люди не приняли дары гения, смерти и книжным червям достались его книги…

Марк точная моя копия… и кончил он, подобно мне, но бог не дал ему вторую жизнь…»

Бенедикт взглянул на толпу скорбящих дев, столпившихся вокруг его гроба…

«Они поют плач… почему не гимн?.. зачем эти слезы?.. может быть даже и не притворные, невольные…

Марка не вижу… а вот и он… с ним Филонов, Паганини, еще кто-то… явились, не запылились…

Паганини исполнил на скрипке скорбную импровизацию…

Жены уже не плачут, очарованные его игрой, благозвучной и стройной…

И я слов утешения не ищу… смотрю на жен и хмелею от восторга, как от вина…

Надо сказать, было и вино… и танцы…

Помню, жены соблазнили и меня… я был похож на танцующего бога, а на хромого беса…

Не хочу все это обсуждать, видеть и слышать… что наши слезы для бога, и все эти причитания, погребальные шествия?..

Бог выносит приговоры… и его голос слышат даже глухие… он творит… каждое его слово исполнено смысла… и я посмел с ним состязаться!.. ну не безумен ли я?.. вообразил себя богом… пытался даже оживить вдову…»

Глянув на толпу скорбящих жен, Бенедикт встал из гроба и пошел прочь…

Он шел, а молва о нем летела, как благая весть…

* * *

Бенедикт вернулся в город и нашел портного в петле в коридоре, заставленном ненужными вещами…

Портной сжег женскую версию своей книги о боге и повесился…

Мужскую версию книги похоронили вместе с ним…

Бенедикт участвовал в церемонии похорон… вернулся в дом на Поварской улице и заперся в своей комнате…

Он долго не мог заснуть, в воображении беседовал с портным о боге…

«Луна вышла из облаков… вижу бога… он стоит в изголовье… я вызвал его, а сам сплю… ну, не безумен ли я?.. и бог должен это терпеть?.. а что делать мне?.. спасаться бегством, чтобы не слышать насмешек портного… он явился вместе с богом…

Ушел бог… и портной ушел… наверное, он уже на небе… говорят, женщины там зачинают от молний, а рожают от грома…

Стыдно мне появляться там… и в городе меня к безумным причисляют… я рассказываю им о том, что видел и слышал на небе… но, увы, никто мне не верит… да и можно ли этому поверить?..

Не плачи небожители поют там, а гимны… там царит веселье… там пьют вино, танцуют… а что я рассказал им?.. я рассказал им о предсказании дяди… оно исполнится, но не сейчас, немного позднее… грязь сойдет с гор… а потом собаки завоюют город… царить будет убийство… живые станут завидовать мертвым…

Я увидел все это в видении… и осмелился говорить о том, что видел…

Люди станут собаками и будут поклоняться собакам…

Страх покорит и соблазнит горожан ложью… будут верить они не богу, а зверю, который станет преследовать трусливых и неспособных сражаться… будет убивать, молящих о спасении и защите, безоружных стариков детей, дев, не успевших родить…

То, что я видел в видении, я записал как скорбное песнопение…

И что?.. надо мной злобно и гнусно посмеялись…

Ополчились все на меня, как на безумного, возомнившего себя богом…

Когда брань собралась в угрозу, я все бросил и ушел…

Я нашел укромное место на острове… жил в пещере с высоким сводом… пастухи прозвали меня Паном… они признали меня своим богом…

Я им поверил, служил им, пока не увидел на песчаном берегу среди утопленников вдову, она была беременна на седьмой месяце…

Ослепили она меня своей красотой…

Потом явились жены, все семь… Жанна выделялась среди них… она была в платье невесты…

Порыв ветра сорвал с нее платье…

Услышав мои шаги, она обернулась, вскрикнула и сокрылась в воде, а я остался стоять… стою неприкаянный, как будто в землю врос, корни пустил, и чувствую, как жены обвиваются вокруг меня, словно гибкие стебли виноградной лозы… притиснулись… лоно свое открыли… черную щель… и приняли меня обессиленного, опутанного безумьем…

Астма меня душила и почти удушила… разума вовсе лишила…

Мне показалось, что я снова родился, выпал из лона матери в пыль… мать родила меня на этапе… монах меня подобрал, спеленал, успокоил, дал грудь…

Я снова стал младенцем… я тянул руки к лицу монаха и вовсе его не боялся, хотя лицо его было исписано морщинами, а в глазах жил огонь…

Это был сон, морок…

Смеясь, жены бросились в зыби и стали кто нимфой, кто наядой, а кто и рыбой…

Я хотел стать тритоном, но остался на берегу, запел плач…

Не богом я был, а хромым и слезливым стариком…»

Размышления Бенедикта прервались… он умолк, увидел мать у рифов… в волнах она качалась нагая, слушала песни ветра и смеялась глазами…

Бенедикт растерянно смотрел на мать, позабыв слова плача…

«Это же мать… я узнал ее… ее трудно не узнать, тонкая, рыжая, грациозная… я помню, как выскользнул из ее лона, потом она ушла жить на небо, дети ее не заботили… и вернулась в видении мне, уже старику, не в состоянии быть даже ее сыном, сил нет…»

Ночь Бенедикт провел в пещере с матерью…

Утром он вернулся на дорогу, смешался с толпой беженцев от войны…

Ближе к вечеру кто-то окликнул Бенедикта… он обернулся и увидел Марка…

На слабых ногах, хромая, Марк пытался догнать его…

«Сознаюсь, я бежал от Марка…

На пароме я перебрался на другой берег залива и потерялся в переулках и тупиках города…

Я забыл, зачем вернулся в город, пострадавший от нашествия грязи, войны с собаками и прочих несчастий, предсказанных дядей и описанных им в мужской версии замогильных записок…

Ночь я провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…

Я спал и проснулся, выполз их руин и очутился в зарослях татарской жимолости…

Ветки и листья тесно переплетались, образуя полость, лоно… ни солнце не пробивалось туда, ни дождь…

Я незаметно выполз наружу и, увидев Марка и толпу людей, которых он собрал плачем…

Поодаль стояли машины с надписью «люди», оттуда, как горох, высыпали солдаты…

Я снова заполз в заросли, затаился, стал ждать…

Послышался шорох, чье-то дыхание…

Пес Пифагор заполз в мое убежище… заскулил, придвинулся ближе…

— Тише… молчи… откроешь всем мое убежище… они видят во мне не бога, шпиона бога, заговорщика… правда, заговорщики прячутся не в зарослях татарской жимолости, а в толпе, лукавят, притворяются, будто они заодно с толпой… а я вовсе не хочу стать героем смуты и хаоса… — шептал Бенедикт на ухо псу… — Однако пора нам покинуть эти дебри… да и толпа, кажется, расходится… эй, просыпайся…

Пятясь, Бенедикт выполз из убежища, потряс головой… пес за ним, тоже потряс головой…

Толпу уже окружали солдаты, сдвинули щиты…

Из толпы полетели в солдат камни, комки грязи…

Щиты загудели…

Толпа с воплями, гамом попыталась прорвать прогнувшийся строй солдат прямо посередине, но это была уловка… толпу, надеявшуюся победить, рассекли на части и заставили рассеяться…

На брусчатке остались раненые…

Вот один лежит неловко боком, стонет, дух испускает…

Вот другой, распростерся навзничь…

Третий скребет ногтями камни брусчатки в агонии…

Тела мертвых и раненных солдаты погрузили в машины…

Площадь опустела…

Туча с ливнем разогнала и собак…

Всех уцелевших и бегущих сопровождал молнии и гром с высей…

Бенедикт ощутил вкус крови на губах…

Камень пролетел мимо, только оцарапал щеку… боли он не почувствовал… еще один камень ударился в стену, и еще…

«Кажется, меня забрасывают камнями…» — подумал Бенедикт, протискиваясь в щель в ограде… — Пифагор, помоги, я застрял… за что-то зацепился…

Бенедикт услышал треск и очутился в воде… течение понесло его вниз, к каменному мосту и дальше, как и многих других…

На море был отлив…

Среди плывущих горожан были и утопленники…

Женщины плыли ничком, мужчины смотрели в небо, постепенно темнеющее…

Солнце погружалось в море…

Закат был кровавым…

Мертвые поплыли дальше, а живые выползали на берег, барахтались в осоке и тине…

Их ждали спасатели…

Бенедикт увернулся от багра спасателя, проплыл под мостом и скрылся в осоке…

Поодаль плескались дети… нагие они ныряли, прятались в воде и среди камней… дети играли в прятки…

Воцарилась ночь…

Ночью приливная волна подняла Бенедикта… течение унесло его в открытое море и высадило на каменистый остров…

Утром в камнях Бенедикт увидел женщину, скрытую наполовину в воде… волны ее колыхали… она то пыталась уплыть, то ползла по песку на берег…

Бенедикт встал и увяз в иле, упал на колени… он попытался ползти, но сил не было…

До крови он искусал губы, наблюдая за муками несчастной женщины…

Весь берег острова был усеян живыми и мертвыми людьми… живые люди разными способами стали переправляться на берег илистого пролива… некоторые завладели лодками, собственностью рыбаков… правда, лодки были без весел…

* * *

«Не помню, показалось мне или нет, но я шел по воде, сохраняя ноги сухими… и зыбь не поглотила меня пешего… — размышлял Бенедикт…

Помню, плывущая поодаль дева посмотрела на меня в изумлении, и поплыла за мной, перебирая ногами, чтобы выгрести по течению…

Течение отнесло деву прочь…

За девой проплыла целая толпа дельфинов…

Солнце восстало, прокатилось по небу и ушло за горизонт…

Скалы скрылись в сверкающей зыби, превратившейся в вино…

Закат погас…

Стало тихо, лишь плеск воды в камнях пугал тишину…

Время как будто остановилось…

Для бога нет ничего невозможного… и времени нет, есть только вечность, которую невозможно представить… она пугает… и манит, не чужие мы ей, свои…»

Размышления Бенедикта прервали раскаты грома, потрясшего небо, заставившего и скалы стронуться с места…

Начался камнепад…

Бенедикт очнулся от грохота в расселине…

«Где я?.. во сне я был рыбой… потом увидел Марка… он шел за мной по воде, пытался догнать…»

Зрелище привлекло внимание толпы людей на пароме…

— Чудо!.. — восклицали люди…

«Но чудо ли это для бога…

Видел я, сколько людей пропало в ту ночь… тела живых и утопленников плыли по воде, влекомые течением…

Течение прибивало трупы к берегу острова… они превращались в камни, и собирались в горы…»

* * *

Послышался странный подземный гул, напоминающий рычание своры собак…

По своду пещеры поползли, извиваясь, трещины…

Трепеща, меняясь в лице от страха, Бенедикт подполз к выходу из пещеры…

С неба низвергались камни…

Бенедикт обратил внимание на деву в платье невесты… она лежала поодаль среди камней… ему показалось, что дева еще дышит… губы ее были приоткрыты и грудь вздымалась…

«Смерть ее не нашла… она спит или без сознания… не ропщет, не стонет, слов с упреком богу не молвит… однако губы ее шевелятся…

Может быть, она увидела меня, зовет, просит боязливо о спасении…

Глаза приоткрыла, взглянула на меня как на бога по виду похожего на человека…

Увы, очнись дева… тот, на кого ты смотришь, старик, возомнивший о себе лишнее, который не сможет ничем тебе помочь…»

Снова послышался странный подземный гул…

Начался камнепад…

«Все как предвещал дядя… увижу ли я его там, куда попаду?..»

Камнепад длился до вечера…

Ночью снова был потоп…

Волна смыла Бенедикта… он плыл, постепенно превращаясь в рыбу…

У рифов он наткнулся на стайку нимф, играющих с дельфинами…

Ослепленные желанием и страстью, они окружили Бенедикта…

Очнулся Бенедикт в камнях, почти задушенный, исцарапанный, истекающий потом и кровью…

Он привстал и безумным взглядом поискал нимф…

«Лучше не думай о них… больше не буду… да и были ли они?.. вряд ли…

Во сне я был рыбой… плыл в стае рыб… и сон мой не был сном… пока я не наткнулся на деву в платье невесты и не сбесился от страсти… это она меня исцарапала…

С ней я был молодым человеком в шкуре аспида… я любил ее, пока не обессилел под ее тяжестью… она придавила меня к ложу, а я как будто корни пустил в нее…

Всю ночь она возлегала на мне, то, как псица, то как птица, у которой не губы, а клюв, и крылья, а не руки…

Не вспомню, кем еще она была… я бежал от нее и снова очутился в толпе горожан на площади у руин театра…

Город жил ожиданием конца света… люди горевали, оплакивали участь недавно погибших, ставили свечи… дьяконы размахивали кадилами и читали из разных книг… плакальщицы причитали, оглушали птиц рыданиями…

Исполнялись мрачные предсказания дяди: нашествие грязи, война с собаками и прочие несчастья для всех…

В городе воцарился страх и ужас… даже деревьями трепет овладел, листву они раньше времени сбросили, стояли голые в печали…

На площади в толпе горожан у руин театра я увидел Марка…

И он увидел меня, нет, не бога, старика, хромого на обе ноги…

Марк представил меня толпе как человека с вестью от бога…

Я утешил людей плачем…

Наверное, люди подумали, спятил старик, явно не в себе…

Прервав плач, я запел гимн ночи, украшенной фиалками и осокой… и пес Пифагор мне подпевал, лаял… не выл, как привык…

Женщина в одеянии монахини, подошла ко мне, спросила:

— Ответь мне, после какой победы ты радуешься?.. видела я, как ты вышел из руин женского монастыря… ты спал там на ложе с монахинями и захмелел от страсти?.. столько лет не видела тебя… явился… и что?.. вижу, ты узнал меня… да, я была ревнивой и злобной девочкой… мне было всего 13 лет… и ты потакал мне… правда, иногда и бил… и вдруг исчез… говорили, ты утонул, рыбой стал… я не поверила, думала, что ты на небе, смешался с толпой небожителей… вот и горожане собрались полюбоваться на тебя, правда, смотреть не на что… ни золота на тебе нет, ни серебра белого… и сам ты как тень от дыма… дунет сквозняк и исчезнешь, виясь прихотливо… — женщина посмотрела на Бенедикта упорным взглядом…

Бенедикт узнал в женщине свою третью жену…

Он слушал ее словно зачарованный… голос у нее был как у сирены…

Когда она пела плачи, выси трепетали, внимая ей, камни двигались, деревья танцевали послушные…

— Галя, рад тебя видеть… — Бенедикт обнял женщину крепко и нежно… — Ты почти не изменилась…

— Ты тоже… выглядишь, как живой…

— Да, я был и среди утопленников, и среди небожителей, но не долго… пал в воду из бездонного чрева, напугал нимф, что играли у рифов с дельфинами… обезумели нимфы от страха, издали увидев мое падение из туч, сопровождаемое раскатами грома… склонились передо мной, узнали во мне бога, похожего обликом на человека… и снова грохот, словно небо обрушилось со всем, что на нем… мне показалось, что земля затряслась от страха и горы понизились… дважды за век свой я побывал уже на небе… и все не впрок… корни не пустил там, хотя мог… бог дыхание вернул мне трупу бездыханному вместе с жизнью… я как будто спал, и пробудился при отпевании… дьякона перепугал, что кадилом махал надо мной и что-то невнятное читал из книги… помню, вокруг толпились незнакомые мне люди, взирали на чудо, изумленные без меры… все они бежали, когда я попытался встать… бежал и дьякон, наверное, вообразил себя богом… я остался один… солнце клонилось к закату… день угасал… тени удлинялись… город предстал передо мной как видение… улицы свивались точно паутина, в которой путались дома… на площади у руин театра толпа горожан внимала очередному пророку, что-то громко выкликающему… время было смутное… испуганные предсказаниями оратора о нашествии грязи и войне с собаками, горожане подняли вопль… они проклинали судьбу, бога… досталось и оратору, его забросали камнями и комьями грязи…

Бенедикт умолк, глянул на толпу горожан, ожидавших конца света…

— Боже мой, это же ты…

— Нет, не я… а ты кто?..

— Не узнаешь?.. меня трудно узнать… говорят, с тобой случилась скверная история, о которой намеками мне поведал секретарь мэра, когда я рылся в бумагах архива… там всюду пыль… она проникала и в железные ящики с бумагами… их составляли монахини монастыря, руины которого можно увидеть, если пойти вниз по этой улице… помню, я указал на это служителю архива… он что-то пробормотал, не разжимая губ, и пропал… больше я его не видел…

— Все эти бумаги нужны лишь историкам, чтобы нас запутать… или запугать…

— Я видела эти железные сундуки… там хроники без имен сочинителей, попадаются и трактаты о приобщении к святым тайнам: о превращении хлеба и вина в тело и кровь Христа…

— Стоит ли понимать это буквально?..

— Автор пытался соединить мистицизм веры с разумом…

— И кто автор трактата?..

— Очевидно монах и аноним…

— Посмотрите на небо, что там творится… вы слышите шум, вопли… трубы страшного суда поют, зовут на суд тех, кто погубил Христа…

— Говорят, его убийцы все еще живы…

— Ну да…

— О чем вы говорите?..

— А вы кто?..

— Я скиталец… паром, на котором я плыл, потерпел крушение… я очнулся на острове… почти год жил в пещере… представьте только… сырость, плесень… и тьма постоянно… я пел плачи богу с мольбой в голосе, рыдал, ломал руки, разрывал одежду, расцарапывал грудь… слезы и жалобы только и пребывали со мной, и еще мокрицы… я думал, что останусь без могилы и отпевания, нобог мне помог… я не противился… кто же противится сочувствию… глаза он мне закрыл и из промозглой пещеры забрал на небо… небожителем меня сделал… мне казалось, что я сплю… сны порождают чудовищ… в припадке безумия я принял пролетающих мимо птиц за ангелов, хлопающих крыльями… они же, сложив крылья, расселись на ветках… они пели, отпевали меня, пока тучи не заняли все небо… начался потоп… в исступление и море пришло… среди волн стали появляться острова один за другим… они строились в шеренги по ранжиру и росту отрогов… потом так же неожиданно установился штиль… помню, я шел по воде, забросив волосы за согбенную спину и хромая на обе ноги… я созерцал зрелище творения… и пел… мыслей и чувств я не скрывал… что?.. да, разные звери водились на этих островах… были и люди… обогнув заросли, я услышал визг… свинья опоросилась… разродилась дюжиной поросят… странным мне это показалось… я даже лишился дара слов и речи… поросята были черные кожей, как эфиопы…

— Продолжай, что же ты умолк…

— Не помню, как я очутился в стране эфиопов… случилось все это во сне или после сна, с толку меня сбившего, сеющего среди очевидцев этого призрачного представления ужас и панику… на меня эфиопы смотрели как на бога… узнали меня, но когда я лицо омыл в ручье от копоти и грязи, заволновались… я поднял голову, огляделся, увидел, что творится вокруг… в толпе эфиопов я увидел бледнолицую женщину… она стала спрашивать, кто я?.. я сказал ей, что родом я с неба, после чего я скрылся с ней в пустующей пещере с высоким сводом… вскоре ко мне явился посланник… тоже рыжий, как и я… и хромой на обе ноги… ветер волосы его разметал… мне показалось, будто языки пламени лизнули его лицо, не обжигая…

— Они плачут… — сказал посланник…

— Кто?.. — спросил я…

— Эфиопы…

— Пусть плачут… — сказал я…

Посланник стоял под округлым сводом, против воли танцуя ногами…

За его спиной я увидел отроги гор и потоки мятежной грязи, творящей хаос, водовороты…

Добычей грязи стали эфиопы… я не вмешиваться… и не собирался…

— Помилосердствуй, помоги, защити, не допусти погибнуть… — завопил посланник…

— Увы… не в моих силах остановить нашествие грязи… потом придут собаки…

— Я знаю вас… — заговорила женщина в мантии…

— И что?..

— Вы Бенедикт Кириллов… вы жили в замке примадонны…

— Может быть, и жил… и что?..

— У вас там было две комнаты наверху под самой крышей… чувствовал вы себя там неуютно… впрочем, что же тут удивительно… общество, которое было вам доступно, вас не привлекало… жили вы в замке на птичьих правах… писали мемуары примадонны…

— Все это уже в прошлом… было некогда… — Бенедикт умолк…

— Написать мемуары вам не удалось, несмотря на все ваши и мои усилия… вину за неудачное начинание вы возложили на меня, на неподходящее время и обстоятельства…

— И, разумеется, на этот город и проклятое одиночество… скажите, кто вы?.. — Бенедикт умоляюще сложил ладони у груди…

— Это не важно… скажите, что будет с городом?..

— Бог не оставит город и горожан без защиты… — пробормотал Бенедикт…

Подняв взор, он увидел среди облаков лестницы эфиопов… они спускались, шли, поднимая клубы пыли… собрались в толпу вокруг него, теснили его, хотели быть ближе к нему…

«Они видели во мне бога и хотели прикоснуться к моей одежде…

Помню, от одежды остались одни лохмотья…

Когда ко мне подошла Рая, их царица, невольные слезы пролились из моих глаз, вырвались восклицания и рыдания…

Разрыдалась и Рая… разрыдалось и небо… и ветер стенал, терзал листву на деревьях…

— Что было дальше?.. было лето… потом в город вошла осень, женственная, хрупкая… что?..

— Продолжайте…

— Опять провал в памяти… не помню, как я очутился в руинах женского монастыря, разрушенного безумством грязи и войной с собаками…

Бенедикт умолк… глянул на толпу эфиопов, превратившихся в толпу монахинь… ноги их заплетались, плясали, подводили колени, гнущиеся невольно…

Горожане узнали в толпе монахинь примадонну… стали аплодировать ей, но внимание толпы ее только злило и пугало…

Бенедикт пришел примадонне на помощь… он утешал ее словами плача… увы, ей от слез делалось только больнее…

Примадонна превратилась в старуху… она вызывала сострадание даже у собак… собаки подняли вой…

Бенедикт обнял примадонну… они заснули на ступеняхтеатра, послушные велениям сна и старческой сонливости…

Бенедикт проснулся…

«Спит несчастная, одинокая в мантии примадонны, как в доспехах… улыбается во сне, сквозь слезы… сон послал ей видение, призрака, бога…

Я дремлю рядом с ней, изменницей, знавшей только притворные страсти…

Не было ее на острове и в пещере, ставшей мне домом с кровлей, загаженной птицами… не я от нее ушел… она бросила меня хромого на обе ноги, возомнившего себя богом…

Кто похитил ее?.. соперник?.. или она по собственной воле ушла?..

Попался я в ее сети… влюбился в ее голос, в ее тело, в походку…

Ночью с ложа невесты бежала она, не разбудила меня, девой ушла в спешке…

Кажется, она пришла в себя… смотрит… не узнает меня… или притворяется, что не узнает?..»

Бенедикт погрузился в воспоминания…

«Театр сгорел… а примадонна покончила с собой на сцене… не смогла выйти из роли…

Ее еще можно было спасти, отвлечь, потрясти чем-то неожиданным, сломить в тот момент, когда она еще не опомнилась… однако не словами, словами можно было только укрепить ее решимость… и безумие…

Эта пьеса была поставлена на сцене один только раз… да и в этот раз ее не доиграли до конца… и автор умер…

— Попрошу позволения с вами не согласиться…

— Что?..

— Я видел автора живым, правда, вид у него был как у покойника, как будто он только что поднялся из гроба, чтобы воспрепятствовать изменению финала пьесы и отомстить убийце примадонны…

— Вы думаете, это было убийство?..

— А что же еще?..

— И он решил воскреснуть, отвалил камень и вышел наружу, чтобы стать преступником?.. это нечто новое… лучше вам отказаться от этих иллюзий…

— Это не иллюзии…

— Вы все еще верите в привидений…

— И не я одна, многие верят… и автор имел право воспользоваться этой верой…

— Если вам являются пришельцы с того света, то не следует навязывать их нам…

— Разумеется, нет… поэт не историк, он воспроизводит события, увиденные им нашими глазами…

— Ну да… хочет растрогать и нас, и себя, но не знает, как это сделать…

— А что, привидения должны внушать не только ужас, но вызывать сострадание?..

— И это совершенно естественно… привидения нужны не только поэтам, они нужны и историкам, чтобы раскрыть преступление и покарать преступника даже за гробом…

— А что делает ваше привидение?.. шпионит, пишет доносы… нет, лучше не прибегать к этим необычным средствам, а подчиняться общему порядку вещей…

— Мне кажется автор просто жалкий писака и злой человек… он хотел убить примадонну… и убил ее… без сомнения…

— Я так не думаю… примадонна сама виновата во всем… и в том, что привела действие пьесы к трагической развязке, которая, как мне кажется, излишне запутана… а финал мог бы быть иным, если бы не подвергся изменению неким анонимом… и с самыми лучшими намерениями…

— Ну да, которыми выстлана дорога в ад… лучше бы он сделал финал пьесы немым… всякое слово, вставленное в текст пьесы посторонней рукой, посягало на жизнь примадонны…

— А что, примадонна умерла?..

— Она умерла и не очень хорошо… она повесилась…

— Вот как… однако, верится с трудом… слишком она была тщеславна, слишком влюблена в титулы и прочие знаки отличия…

— Говорят, она покончила с собой из-за размолвки с мэром…

— С каким мэром, с тем что исчез?..

— Говорят, он был на пароме, который налетел на рифы, перевернулся и затонул… все погибли…

— Это судьба… он ее заслужил…

— Я согласна с вами… он не хотел отдать примадонне театр… из-за его упорства все закончилось катастрофой… паром затонул, театр сгорел, потом было нашествие грязи, война с собаками, а теперь мы стоим у руин театра и ждем конца света…

* * *

«Они не узнали меня… и, слава богу… под копотью и дымом скрыт мой подлинный облик…»

Бенедикт сел на ступени лестницы, потом лег…

Он лежал рядом со своей четвертой женой и размышлял… а всего у него было шесть или семь жен… и все они остались девами…

«Вот они… окружили меня, одалиски, менады, весталки… все собрались…

Рая разразилась речью, полной попреков… и убила бы словами, по лицу ее вижу…»

Бенедикт заговорил, дыша тяжело и хрипло:

— Вы все были моими музами… и что?.. вы должны мне мстить за это?..

Жены заулыбались, смыли с Бенедикта чад и копоть…

Ослабел от ласк, Бенедикт уснул, лежал как мертвый на поле сражения…

И оплакать его было некому…

Беспамятство не спасло Бенедикта от пламени страсти…

Любовь он изображал искусно с помощью рук и движений…

Очнулся Бенедикт от крика птиц, и увидел себя обнаженным… чуть поодаль лежала мертвая и нагая вдова…

Он застыдился, попытался встать, почувствовал слабость, головокружение и упал в слезах мертвый на мертвую…

Так Бенедикт умер в третий раз…

Первую мнимую смерть Бенедикту придумал Марк… эта хитрость помогла Бенедикту спастись от преследования властей…

Погребен был пустой гроб, а сам Бенедикт ночью ушел из города, изменив имя и внешность…

Он дошел до края ночи… и, говорят, на этом не остановился…

«Все это ложь… все лгут, даже мертвые… — размышлял Бенедикт…

Я не бог… я не могу сделать воду вином, и вернуть дыхание и голос мертвецу…

Ну, вот, сказал правду… и что?.. это придало мне силы?.. увы…

Каждый бог для себя…

Однако где я?.. помню, я шел в толпе беженцев от войны и думал о Марке… давно я его не видел, наверное, идет за мной следом и пишет донос на меня богу…

Я иду среди беженцев, гонимых войной, побежденных несчастьем… то на восток меня уносит, то на запад…

Знал бы Марк, как я устал, дошел уже до предела…

Марк, ты меня слышишь… привяжи мне крылья к ногам или к голове справа и слева…

А вот и Марк… нет, не он… показалось…»

Бенедикт сошел на обочину, сел на камень… огляделся…

День был уже на исходе…

После дождя из нор выползли черви… они сплетались телами…

«И у червей любовь…»

Бенедикт невольно вздохнул…

Опасаясь довериться ночи, он поискал в скалах расселину, чтобы заползти в нее и отдохнуть, никого не стесняя…

«Где ты, Марк, отзовись, не молчи… или ты уже на небе?..

Я скитаюсь, как вечный жид, скрывая имя и лицо свое… меня считают преступником, но не я лишил жизни жен…

Сознаюсь, я обещал им счастье, а сам бежал… я бежал, устрашенный преследователями, стаей собак, лающих громко… кто бы стал колебаться?..

Пес Пифагор меня спас…

Все это уже в прошлом… было некогда…

Я пел гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, потом стал петь плачи… возбудился, вообразил себя богом… и что?..»

Так Бенедикт размышлял, вспоминая опасности долгого бегства…

Ночь подошла ближе… тьма увеличила страхи, подсказанные воображением…

«Показалось, что кто-то из темноты руку мне протянул…

Или сама темнота…»

Бенедикт отшатнулся смущенный… двух дев в одной он увидел…

Звякнули запястья… звук неверный, пустой отозвался эхом в закоулках и проходах пещеры…

— Кто ты?..

Бенедикт встал, шагнул вперед, потом назад, снова вперед…

Тьма манила, звала женским голосом…

— Ты не Жанна… ты видение, мираж… — пробормотал Бенедикт…

Он обнял Жанну, снял фату…

Или порыв ветра сорвал фату и унес ее в темноту, которая и сотворила видение…

Появилась тень мальчика с крылышками, как у птицы, улыбающегося всем лицом и глазами…

Руки у Бенедикта задрожали… он обнял мальчика и осыпал поцелуями воздух…

7 лет было мальчику… как и Бенедикт, он хромал на обе ноги… он оделся перьями вдоль рук, пытался лететь…

«Он весь в меня… или это я?..»

Увидев пса Пифагора, мальчик испуганно попятился, споткнулся о камень и упал ничком…

Пес Пифагор его не тронул, обнюхал только и оскалился… но мальчику почудилось страшное, будто пес стал волком, глаза его налились кровью, клыки выросли…

— Вставай… пес смеется над тобой…

Слезы, которые вылились у мальчика из глаз от страха, высохли… он встал, колеблясь, улыбнулся… в нерешительных чувствах он стоял, ждал поодаль…

«Жен было много у меня… — размышлял Бенедикт, но, увы… детей они мне не принесли… Рая пыталась обмануть меня, подушку привязала к животу, будто беременна…

Судьба не была благосклонна ни к Аде, ни к Розе, ни к другим женам, лишь могилу к могиле они прибавляли… гибель они заслужили… ненавистны они стали мне, а я ненавистен был им, но я все еще жив…

Смерть позабыла обо мне?..»

Что-то сказав в слух дрожащим голосом, Бенедикт шагнул в темноту, наткнулся на камень, упал и потерял сознание…

Прошел час или два…

Бенедикт очнулся, застонал…

И тьма застонала…

«Или мне показалось?..» — распростертый на песке, Бенедикт привстал и снова упал ничком, скорбно обняв камень, который он назвал Жанной…

— Что там?.. — спросил мальчик, указав на рифы, у которых играли дельфины…

— Это продолжение острова, а за ним еще шесть островов… ты не можешь их видеть… у каждого свое имя… их еще называют блуждающими… они могут сойтись, разойтись…

— Совсем, как люди… — сказал мальчик, взмахнул крыльями и взлетел на камень

У камня появилось лицо, глаза, губы, раздвоенная грудь…

Бенедикт тронул грудь, она под его рукой задрожала, отвердела…

4

— Пора мне очнуться… — пробормотал Марк и умолк, увидев перед собой город и толпу горожан, собравшихся на площади у руин театра, в ожидании конца света…

— В этом городе я жил когда-то… писал историю Бенедикта и его дяди, который предсказывал несчастья… — невнятно пробормотал Марк…

— Вы это о чем?.. — спросил старик в пальто, которое он не снимал даже в жару…

— Так… ни о чем… мысли вслух… — Марк опасливо глянул на небо, потом на море… — Мне кажется, нам надо убираться отсюда… пошли…

— А в чем собственно дело?.. что будет?..

— Увидите…

— Марк стал подниматься по лестнице, услышал крик, обернулся и увидел огромную волну, которая обрушилась на скалы, затопила город и окрестности…

— Точно такая же волна утопила Бенедикта и всех его жен…

— Как это случилось?..

— Долго рассказывать…

— Вы куда-то торопитесь?..

— Нет…

— Так кто же из вас возомнил себя богом, Марк или Бенедикт?.. или вы одно лицо?

— Мы знакомы?..

— И да, и нет… — старик в пальто сел на камень… — Есть люди, которым уже дано обращаться в разные виды… исчезать и появляться на глаза… порой камнем стать или деревом… в природе нет ничего мертвого… все живет и меняется…

Марк глянул на старика и ужаснулся: лысый, глаза провалились, лицо без кровинки, губы потрескались, кожа на груди высохла, под ней все внутренности можно разглядеть… живот обвис…

Марк открыл рот, хотел что-то сказать и захлебнулся воздухом…

«Куда делся этот старик в пальто, что сидел на камне… я сам видел, что он сидел, что-то сказал, не помню, что… и исчез…

Вот и следы в рыхлом песке… следы ведут к воде и пропадают… или это мои следы?.. я что, вышел из воды?..»

Марк глянул по сторонам…

«Наверное, смерть его нашла… и за мной она скоро придет… я не бог, хотя мог быть, кем угодно… был же я Паном… и пастухи признали меня своим… в рогах была моя сила… рога пропали… нет рогов, пропала и сила… увы, остается только вздыхать…»

— Что у тебя за причина вздыхать?..

— Это ты, Бенедикт?.. — спросил Марк…

— Я, кто же еще…

— До тебя был кто-то, похожий на тебя… вопросы задавал… ты хоть иногда вспоминаешь свою жизнь?..

— Кто захочет вспоминать о своих неудачах… и все по твоей воле… ты пишешь, а я живу…

— Говорят, ты стал у бога своим человеком… не гонимым… дай я тебя обниму…

— Не подходи…

Бенедикт выставил руки перед собой, попятился, склонился, набрал горсть песка и бросил в лицо призрака, но призрак не исчез, раздвоился…

— Кто ты?.. зачем я тебе?.. — бормотал Бенедикт, бледный, дрожащий… пятясь, он отступал к воде… бросился в воду и поплыл по течению…

— У камней он обернулся, услышав женские голоса, смех…

Призрак Марка исчез, но явились жены…

Мысли Бенедикта заметались в разные стороны…

Он удержался от соблазна, плыть к женам и поплыл прочь…

«Прочь, прочь от говорящих камней…»

Бенедикт вышел из воды на берег…

Воображение примешало к истине новую ложь… ему померещилось, что жены его превратились в груду камней, потом в волчиц, и преследуют его, догоняют, тянут за одежду в яму, на дно темноты…

Уже захлебываясь водой и темнотой, Бенедикт очнулся на ложе в пещере… взглядом он поискал мальчика, не нашел, вокруг лишь пугливые тени…

Бенедикт вышел из пещеры и сел на камень, на котором обычно сидел…

Светало…

Он невольно зевнул…

Вспомнился другой сон…

Вера рожала ночью… принимала роды соседка, она же обмывала покойников…

Роды были трудные…

От боли и страха, в безумии, Вера стала звать смерть…

Родился мальчик… он заплакал, а Вера перестала стонать и быть…

Вера рано лишилась девства, она познала насилие отчима и спешила выйти замуж за Бенедикта, чтобы в законном браке родить, но, увы…

* * *

Над морем блистали молчаливые зарницы…

Из толпы беженцев вышел одноглазый старик, сел рядом с Бенедиктом, заговорил:

— Расскажи, откуда идешь и что видел, если это достойно рассказа…

Бенедикт рассказал…

— Ты меня не помнишь?..

— Нет…

— Ты жил в доме на Болотной улице… на пятом этаже…

— Жил одно время… и что?..

— А я жил этажом ниже…

— Нет, не помню…

— Куда ты идешь?..

— Идти уже нет сил… а ты куда идешь?..

— Иду в город к племянницам… у меня их две, Ада и Рая… а у тебя жена, дети есть?..

— Жен много… а детей нет…

— Ладно, я пойду… боюсь отстать…

Ушел одноглазый старик…

Бенедикт лег и задремал…

Он увидел себя на песчаном берегу у груды камней…

«Камни похожи на моих жен… такие же бездушные и холодные…»

Бенедикт холодел, постепенно превращался в камень, но веки, ресницы еще трепетали… он досматривал свою жизнь…

Появился Марк…

— Куда ты исчез?..

— Здесь я, здесь… помнишь Жанну?.. у нее был жених… ты пытался помочь ей… спасение пришло к ней от смерти… ускользнула она от тебя… ушла… а жених стал мстить…

— Он пытался убить меня… стрелял, но промахнулся… а ты все пишешь?..

— Пишу… и уже много написал…

— Я тоже писал когда-то… писал гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, потом стал писать плачи… ненависть я обрел, не славу своими плачами… не тех отпевал…

Умолк Бенедикт… вспомнил, как танцевал в петле… бог обрезал веревку и он упал навзничь, нелепо вывернув голову…

Он умирал, колотился пятками об пол в судорогах…

Бог не стал ждать повторных судорог, спас его, сон наслал… а память об этом дне стер… и слова проклятий, которые он успел вымолвить постепенно чернеющим языком…

Дьякон разбудил Бенедикта, кадилом махая… от дыма запершило в горле, и он очнулся с содроганием…

Дыхание и душу вернул ему бог… и голос, призванный петь плачевные песнопения…

Бенедикт с трудом отогнал морок, глянул на шествие беженцев от войны…

Люди шли, поднимая пыль, и, казалось, они плыли над дорогой, в воздухе перебирая ногами…

— Ты мог бы их остановить…

— Что?.. — Бенедикт оглянулся…

«Опять этот одноглазый старик… что ему надо от меня?..»

— Молчишь…

— Я не могу их остановить, даже если бы и захотел и нашел слова…

«Кажется, отстал одноглазый старик… я не бог, могу пыль поднять или дождь вызвать, чтобы пыль прибить… вот и все, чем я владею… наполняю воздух лишь плачами и воплями… ни жен нет у меня, ни детей, никого, лишь видения… лица разные вижу… узнаю их, окликаю по имени, пытаюсь прикоснуться, обнять, простираю руки, но, увы… нет тела у видений, бескровны они…

Что мне делать?.. вернуться на остров, спрятаться в пещере и облик сменить, стать рыбой или птицей…

Устал я, довольно странствий, гонений…

Мне стыдно от слов старика в пальто… смертный позорит бога… и что?.. я должен его возненавидеть, проклятие наслать?.. или проявить сочувствие?..

— Помилосердствуй, если тебе не противна жалость…

«Кто это сказал?..»

Бенедикт увидел одноглазого старика, который лежал среди камней, сложив руки на груди…

«Он спит или уже в аду?.. будет там еще девять ночей наслаждаться сном, прежде чем бесы заберут его бездыханное тело и оживят для своих сатурналий…

И старики все еще томимы жалом желаний… псицы досаждают, вопреки всем запретам, являются, испуская притворные любовные стоны… или не притворные?.. кажется, ожил старик…»

— Как ты думаешь, куда нас денут?.. — спросил Бенедикт… — Где мы проведем 3 дня, потом 9 дней, и еще 40 дней…

— В ожидании…

— В ожидании чего?..

— Не знаю… не я бог…

— А кто ты?.. ради чего ты явился, лежишь тут?..

— Захотел тебя видеть, вот и явился… а ты изменился…

— Ты тоже…

— Я пережил нашествие грязи, войну с собаками… столкнулся с изменами, предательством… ты, что не узнаешь меня?.. помнишь портного, он еще перешил мою шинель в пальто…

— Ты полковник, которому никто не пишет… рад тебя видеть… ты всегда желанен, даже если это не ты…

Бенедикт огляделся…

«Странно… площадь у руин театра опустела… от людей остался лишь мусор…

А тучи остались… дождь собирается…

Где-то здесь должны быть руины женского монастыря…»

Бенедикт пересек трамвайные рельсы, спустился чуть ниже по улице, повернул налево, потом направо и очутился у руин женского монастыря…

Сдвинув решетку, он протиснулся в щель…

«Келья сырая и темная… гроздьями мыши летучие висят на своде…

— Меня пустишь к себе…

Марк просунулся в щель…

— Заползай…

— Верны ли слухи?..

— Что за слухи?..

— Говорят, ты на самом деле стал богом…

— Скорее призраком… тощий, рыжий и хромой на обе ноги…

— Где тебя носило?..

— Жил на острове в расселине, потом в пещере с высоким сводом… а ты?..

— Я пел плачи с хором твоих жен, потом монахинями… почему бы и тебе не примкнуть к хору…

— Я не против, только это не безопасно…

«Что это с Марком?.. взглянул с таким выражением, как будто увидел во мне не хромого бога, а беса… или испугался моей божественности?.. вряд ли…

— Что с тобой?..

— Опять эти жуткие видения…

— Что ты увидел?..

— Хор детей и примадонну…

— Проснись… ты спишь… сны творят чудовищ… здесь нет примадонны… и у нее никогда не было детей…

— Это ее приемные дети… приглядись… вон они… стоят у стены… ждут… — промолвил Марк…

— Это тени… а поют сквозняки… бесам они служат… сердце у них хитрое и лживое…

— Ну не знаю… — Марк торопливо омыл лицо рыжей водой, сочащейся из стены, пригладил волосы… мне пора… надо идти…

— Куда ты пойдешь?.. там ливень… почти потоп…

— Пойду тем же путем, каким пришел…

Марк исчез…

«Чего он испугался?.. — размышлял Бенедикт… — Что он увидел?.. моих жен?.. вряд ли… хотя, все может быть… он с такой опаской протиснулся в щель, как будто это был вход в преисподнюю, убежище бесов… или чистилище?..

Кажется, дождь перестал… и уже светает…»

Бенедикт выполз из расселины и наткнулся на Марка…

— Меня ждешь?.. — спросил Бенедикт… хочешь что-то сообщить неприятное… все пишешь…

— А ты все проповедуешь… обманываешь народ своей ложью… и скрываешься под обманными видами…

— Посмотри на себя… у тебя рога на лбу…

— Что?..

— Не что, а рога… ты кто теперь?.. говорят, раньше рога придавали величие…

Ветер снова тучи нагнал… из струн в эоловых арфах он стал извлекать печальные звуки…

Бенедикт вернулся в руины женского монастыря вместе с луной, разбудил пугливые тени…

Какое-то время он бродил по коридорам, заглядывал в кельи, пытался открыть двери, которые никуда не открывались…

Он как будто что-то искал, не нашел и вернулся в свою келью…

«И все же я чувствую запах серы… и келья стала как будто теснее и уже…

Чувствую дрожь… стены дрожат… и потолок, и пол… как бы в преисподнюю путь не открылся…

В прошлый раз из провала в земле поток грязи истек… трудно словами передать, что я видел и пережил…

Сколько лет я уже здесь чахну… страдаю, то от избытка дождей, то от излишнего солнца…

— Пора тебе стать человеком…

«Кто это сказал?.. Марк?.. сказал, рассмеялся и исчез… да и был ли он?..»

Бенедикт потер глаза, пытаясь очнуться… зевнул с криком…

Отозвалось эхо…

Бенедикт вышел наружу, ища Марка взглядом…

«Куда он делся?..»

Над городом висели дождевые тучи…

«Однако из туч ни капли не вылилось… и ручей пересох… к чему бы это?..» — подумал Бенедикт…

Ту же фразу он повторил вслух… и увидел деву в платье невесты… она стояла у пересохшего ручья… лишь фата, как обвисшие крылья, укрывали ее плечи и грудь…

— Кто ты?.. или же мой страх тебя увидел?.. — пробормотал Бенедикт, отступая вглубь руин…

Из темноты он окликнул деву по имени…

Дева испуганно обернулась, лицо ее покрылось невольным румянцем…

Послышался подземный гул, похожий на рычание своры собак…

Бенедикту почудилось, что он увидел в темноте оскаленные собачьи пасти с хлопьями пены…

Он стоял, боясь шевельнуться, ждал продолжения… не дождался… терпение иссякло и он вернулся в келью, лег на ложе…

Он лежал и размышлял:

«С тех пор как я вообразил себя богом, меня преследует этот странный гул… и дева в платье невесты… а иногда и без платья… ей надо бы быть скромнее…»

Осыпались камни… послышались шаги… шаги затихли…

Не выдержав пытки, Бенедикт выглянул из кельи и увидел деву в платье невесты у груды камней, похожих на стаю присевших волков…

«Опять она…»

Дева спустилась к воде… боязливо тронула воду ногой… вскрикнула, отступила, вскинула рыжие волосы, что прядями ниспадали на ее обнаженные плечи…

«Что еще за безумье она затеяла… и это еще не все… брань добавила… язык у нее от отца… ее можно понять… а меня?..»

Дева вошла в воду по колено, по грудь, обернулась, глянула на Бенедикта слегка косящими глазами и исчезла…

«Нет, она не исчезла… всплыла лицом вниз…

Вот и остальные жены явились… все шесть в одеждах печали… поют плач… отпевают несчастную Жанну…

Смерть она приняла от воды… испустила дыхание и губы сомкнула…

Дева лежала наполовину в воде, а жены толпились вокруг ее тала и поодаль…

Помню, одежду Жанны я искал в камнях… не нашел… своим плащом прикрыл утопленницу…

Боже, оставь мне ее живой, молю… только это…»

Ветер шевелил рыжие волосы девы, вьющиеся как у цветка гиацинта… в лицо ее заглядывал, в глаза пустые… ничего в них не осталось живого…

«Но удивительно все же… куда остальные жены исчезли?.. лишь камыш дрожит и осока…»

Бенедикт пошел по воде, остановился у рифов, у которых когда-то нимфы играли с дельфинами, постоял, скорбно склонив голову…

Согнув колени, он сел на камень…

Послышался плеск воды…

Бенедикт поднял голову и увидел в воде покрытой пеной головы жен…

«Кажется, они меня не видят… или видят?.. плавают, следят, наблюдают, щеки надувают… нет, не нимфами, лягушками они стали в этом болоте за все их преступления, совершенные во власти желаний…

Увы, как много в нас тьмы беспросветной, безумья… воображаем то, что не видим…

Я опасался снов, каких-то темных предчувствий… а явь, вот она!..

Путь одной жены закончился в пруду, затянутом ряской… другая утонула в Красном море… третья там же… всех вода забрала…

И теперь они мстят мне, поют хором… даже невинность моя их не смягчила… ведь я невинный до сих пор…

Кажется, я сейчас расплачусь… уже плачу… слезы от странных и страшных воспоминаний, которые погибнут вместе со мной…

Помню, они сговорились, донос на меня написали из мести… и написали… или Марк все это выдумал?.. он писал эту злосчастную повесть, безбожное смешав с благочестивым, а я жил по написанному…

Из всех жен, только Жанна смолчала… слов негодующих не нашла?.. сомневаюсь…

Просто умерла и по этой причине не стала соучастницей заговора…

Ночью она покинула замок примадонны, где собрались заговорщики…

В темноте она наткнулась на меня… ужас ее объял, лицо побледнело, потом заалело, когда я сжал ее в объятиях…

Она застыдилась и бежала…

— Куда ты?.. вернись… — воскликнул я ослабевшим вдруг голосом, предчувствуя несчастье, гибель…

Я услышал крик Жанны… гул осыпающих камней и плеск воды…

Я успел укрыться… камни пролетели мимо, лишь оцарапали щеку и бедро…

И снова я услышал крик Жанны… эхо его повторило…

Секретарь мэра любил Жанну, видел во мне соперника и на все был готов, даже на преступление, но в сомнении пребывал, пока писатель примадонны не надоумил его, донос на меня написать от лица жен…

Чтобы не навлекать на себя подозрение, он написал донос женской рукой, сжигаемый ревностью, молчаливой злобой…

Раньше срока погибла Жанна, сошла к теням… и с тех пор стала являться мне в видениях, когда я свою скудную старость терпел на острове в пещере с высоким сводом…

Счастье объятий мужа она так и не узнала… смерть помешала узнать…

Вынес я много всего… рассудком одолеть свою страсть я не мог, кто-то во мне препятствовал… может быть, бог, мельком виденный мной?.. впрочем, едва ли… хотя он вселил этот огонь в нас смертных, лишив бессмертия… благого в бессмертии он не увидел…

Марк все это описал… обвинил меня, но не я один ношу камни в сердце…

Стерплю обиду, признаю, что я рожден для одиночества и скитаний…

Все я бросил, и бога в погоне за призраком любви… и это правда…

Встречи с Жанной больше не буду бояться…

Я думал, потухшее пламя уже вряд ли вспыхнет…

Только подумал о ней и все лицо загорелось…

Воображение вводит в обман… не любовь это… это безумие…

Помню, я склонился над утопленницей, шепчу ей что-то… а она бледная, холодная, камню подобна в моих жадных объятьях…

Боже, как я устал от странствий, да и от своих долгих лет…

Где Марк?.. он мог бы переписать часть моих бед на кого-нибудь другого, так нет же…

Рога у луны соединились… круг завершился…

А вот и Марк!.. нет, не Марк… женщина… босая, волосы распущены… не в себе, идет неверным шагом без провожатых…

Что она здесь забыла?..

Боже, это же Ада!.. к луне простерла руки, трижды обернулась… и стала волчицей… воем огласила ущелье… эхо испуганно повторила ее вой…

Я зову бога, прошу его, чтобы он прервал сон или сделал и меня волком, но бог превратил меня в собаку… вижу, волчица оскалилась, спешит отнять у меня мою собачью жизнь… только коснулась она моего тела лапой, как я стал самим собой, седину сбросил и от хромоты избавился… расцвел весь…

Где я?.. что это за место?.. вокруг дикие камни, деревья, вырванные с корнем из почвы…

Я стою и жду…

Волчица трижды обернулась и вновь стала девой, затеяла со мной притворную ссору, оплела руками, обольстила словами…

Она дала погладить мне ее грудь, шею и ушла в темноту… возвратилась она уже девочкой 13 лет с небольшими крылышками на спине…

Мне тоже было 13 лет, может быть, чуть больше…

Смотрю я на себя, удивляюсь… вспоминаю себя, каким я был…

Сон Бенедикта прервался…

— И опять на том же месте!.. — воскликнул Бенедикт, озираясь кругом, чуть не плача…

Длилась ночь…

Келья монахини в руинах женского монастыря стала как будто теснее…

Пес Пифагор громким лаем привел Бенедикта в чувство…

«Кто там еще?.. пес Пифагор зовет, надо бы выйти, но сил нет…

А что, если это Жанна?.. все чуждо, не нужно… даже наслаждение…

Нет, это не Жанна… кто-то чужой явился… свои уже все прахом лежат и костьми, из тех, кого вспоминаю и ищу иногда, думаю, что они рядом, увы…

Опять этот зловещий подземный гул… и запах серы… что за причина?..

Пес Пифагор все лает… наверное, на беженцев… они уже и до этих мест добрались… идут, если еще в силах идти… или лежат, греются на песке… дети похожи на ящериц…

Жизнь они давно разлюбили… ждут смерти… страшной и ненавистной она им уже не кажется… некоторые даже торопят ее и умирают без обычных погребальных торжеств и скорбных слез и плачей…»

Послышался странный шум, шуршание…

«Что это?.. или мне привиделось?..»

Увидев длинный строй желтых муравьев, покидающих келью, Бенедикт содрогнулся, вскочил на ноги…

«Жуть… это знак мне… пора убираться отсюда…»

Бенедикт вышел из руин…

Донеслись голоса, смех…

Чуть поодаль он увидел шествие женщин и мужчин…

«Может быть, и мне присоединиться к ним… наверное, набирают ополчение против нашествия собак…

Не так уж я и стар… возраст и внешность мне Ада подправила… или, мне кажется?.. нет, не кажется… я чувствую себя моложе…

Ада колдунья… вернула мне меня…

Она была всегда такой грустной и красивой…

Мои поползновения она отвергла… и пса Пифагора не признала… да и он не рад был ее видеть…

Кстати, где Пифагор?.. исчез из глаз… остались лишь следы на песке…

Или он еще не родился?.. и жены еще не родились… я их только называю их женами, но они не жены мне… я их воображаю женами…»

Бенедикт сел на камень, потом лег и заснул…

Длилась ночь…

* * *

Уже утро, исполненное благоуханья…

Бенедикт выполз из руин…

«Шествие продолжается… беженцы идут и днем, и ночью…»

В толпе беженцев Бенедикт увидел рыжеволосую деву в платье невесты…

«Она так похожа на Жанну, не дождавшуюся брачной ночи… нет, она не привиделась мне… которую уже ночь она является… искушает…»

Дева шла и как будто танцевала, встряхивала глухо звенящими запястьями, в которых при движении мерцали цветные камни…

«Камни в мужчинах любовную страсть вызывают, влекут… еще и веточку мирта она вплела в волосы…»

Бенедикт отвел взгляд, но жало желания вонзилось в него… взор его воспламенился…

«Зачем она здесь?.. с какой целью она явилась?..

Вот, я приблизился к ней… и что?.. жизнь угасает, когда нет любви?.. вовсе нет, даже напротив…»

Послышался подземный гул, напоминающий рычание своры собак…

Стены кельи обступили, и свод сомкнулся… воздвигся брачный покой и ложе, усыпанное опавшими листьями, на котором Бенедикт и дева в платье невесты сплелись в тесном объятии, будто бы соединились в одно существо…

Очнулся Бенедикт и не увидел ни свода округлого, ни ложа, ни девы… он лежал на камне и обнимал камень, нагретый солнцем…

Вокруг цвели заросли татарской жимолости…

«Будто пылают…»

Бенедикт затряс головой, вздыбил волосы… напугал пса Пифагора…

Пес зарычал…

— Успокойся…

Наползли тучи… начался дождь…

Бенедикт вернулся в келью к призракам, населявшим ее…

Мрачным диким взглядом он уперся в стену и завыл…

Бенедикт уже шел в толпе беженцев от войны…

Никто даже близко подойти к Бенедикту не посмел, опасаясь, что одержимый набросится на них, роняя хлопья пены с губ… явный признак безумия…

В мыслях Бенедикта не было строя или порядка… надежду на обычную жизнь он уже похоронил…

«Они люди, а кто я?..»

Ночью Бенедикт принял облик собаки… и не одной, целой своры собак… устроил представление…

Были и зрители… кровопролитье их веселило…

Все смешалось в битве собак… кто пал среди камней, кто на песке простерся у воды, хрипло дыша…

Прилив всех забрал…

Никто не смог спастись…

Смерть ждала и Бенедикта, если бы он не очнулся…

Он лежал все на том же камне, уже остывшем…

Было темно как ночью… все небо заняли тучи…

Бенедикт пытался вспомнить, что видел во сне…

«Нет, все описать невозможно… было нашествие грязи, потом война с собаками, в которой я был псом… или псицей?.. или тем и другим… потом я стал Марком… я был Бенедиктом и Марком… ну не безумен ли я?.. живу воображением…»

Бенедикт шел и размышлял, подгоняемый страхом… уже он бежал… спасался от своры собак, несся, не разбирая дороги, скачками с камня на камень в облике то пса Пифагора, то мальчика 13 лет… иногда он принимал облик старика, каким и был…

В облике старика он часто падал лицом в грязь, несчастный, лежал и не поднимался… лишь услышав лай приближающейся своры, он с трудом вставал, но не для сражения…

Он пятился, отступал, озираясь и глядя в темноту по сторонам…

Стыдясь своей слабости, он протиснулся в темную расселину…

«Кажется, отстали… или нет?..»

Какое-то время собаки толпились у входа в расселину… ушли…

Бенедикт лежал и вздыхал… он боялся не смерти, он боялся остаться без могилы, непогребенным…

Сонливость одолела старика… он задремал… во сне он был мальчиком 13 лет… юный телом, с лицом и мыслями старика…

Он блуждал среди скал с луной и тенями, как бывало и прежде…

Луна сводила его с ума…

Тень Бенедикта остановилась у края пропасти…

Его губы что-то шептали…это был скорбный плач…

В плаче он описывал богу свои страдания, стыдясь и смущаясь…

* * *

Осыпались камни…

— Кто здесь?.. — Бенедикт привстал… — А, это ты… где ты пропадал?..

— Ты один?.. — спросил Марк…

— Один… хотя, мне кажется, что я не один… я полон сомнений и опасений… — бормотал Бенедикт, вглядываясь в темноту…

— Кто они?..

— Жены… как ты думаешь, любовь это дар бога или наказание?..

— Бог играет с нами…

— Ты думаешь, что это игра?..

— Что же еще?..

— Это жизнь…

Удар грома потряс небо… дождь усилился…

Бенедикт увидел чертоги бога и бога…

Бог встретил его улыбкой… тут же, радуясь, заключил в объятия, приподнял, посадил на колени, поцеловал его лоб, глаза…

— Ах, дитя, ты забыл бога…

— О чем ты?..

Марк потряс головой… он не мог предложить Бенедикту ничего, кроме сочувствия… неожиданно и страстно он обнял Бенедикта…

— Что это с тобой?.. — Бенедикт отстранился и взглянул на Марка с изумлением… — Ладно, я тоже тебя обниму… где ты?.. куда ты опять пропал?..

— Я здесь…

— А, вижу…

Обнимая Марка, Бенедикт увидел в темноте девочку 13 лет со скрипкой…

— Любуешься… у нее хорошенькое личико, грациозная походка, приятный голос…

— Не могу с тобой не согласиться… она само очарование…

— Мне кажется, ты слишком много желаешь и сам себе вредишь… — Марк отошел в тень…

— Опять ты исчез… а кто будет исправлять твои запутанные дела с примадонной…

— Ты это о чем?..

— Ты обещал помочь ей с театром и долгами…

— А что мэр?..

— Мэр не станет ей помогать… люди говорят, мэр исчез…

— Хочешь сказать, что не стоит возлагать на него никаких надежд?.. мне кажется, его секретарь влюблен в нее, и незаметно, но настойчиво вредит ей…

— Зачем?..

— Она великая, а кто он?..

— С его помощью можно было бы избавиться от цензуры… чем здесь пахнет?..

— Не знаю… но не амброзией…

— Однако, вид красивый… не хватает бога и змея… а эта девочка со скрипкой выглядит так чудно… струны подрагивают и откликаются на каждое ее движение… что ты все пишешь, пишешь… думаешь, к твоим познаниям будут относиться с должным доверием?.. вижу, тебе хочется возразить…

Марк промолчал…

— Что ты все пишешь?..

— Не пишу, а читаю… пытаюсь прочитать замогильные записки твоего дяди… бумага выгорела, чернила выцвели… не хочу строить догадки, это все равно, что лгать… а ты все думаешь… и о чем?..

— Так… ни о чем… размышляю о всяком…

— Например…

— Об адских муках…

— Где же счастье?..

— Счастье не награда…

— Ну да… это последний довод самоубийцы, познавшего истину жизни…

— Ты познал ее?..

— Не важно, что я познал…

Воцарилась тишина, которую нарушало лишь хриплое карканье ворон….

Бенедикт очутился в аду и увидел жен живыми, лишившимися рассудка… они танцевали и пели… ад казался им раем…

Бесы были тронуты молодостью, красотой дев… они стали предметом их нежной заботы…

«Там ни сила, ни спесь решают…» — размышлял Бенедикт, блуждая по извилистым коридорам и лестницам замка примадонны…

Его вводили в заблуждения видения и ложные чувства…

«Кто посылает мне эти видения?.. бог?.. сомневаюсь… да и зачем мне подобное видеть?.. а мальчиком я был красив… и бог меня любил…

Увы, недолгим было видение… ночь поспешила уйти… и она увела мальчика…

Видит ли Марк все это?.. видит и пишет рукой дрожащей… и меня проклинает… прервался… снова начал писать… смял лист бумаги… чернила расползлись от слез…

Он надеялся на счастье с Адой… увы, вода ее забрала… и могилы не оставила…

Сердце и у меня ноет…

Боже, я прошу, умоляю, избавь меня от этих мыслей…

Я готов поверить, что еще можно что-то стереть, исправить, дописать… я согласен на все… и страх меня не удержит… дай мне другое лицо, имя, сжалься… всего несколько строчек, и я буду свободен… верни мне чувства, не безумие…

Листок с признанием в любви, залитый слезами, Марк смял и бросил…

Бенедикт подобрал…

В растекшихся чернилах он увидел профиль Ады… против желания он обвил ее шею…

Губами он искал ее губы…

«Ада умерла… не спасла Аду любовь Марка… он сам с ума сошел и меня разума лишил…

Я возомнил себя богом… но я устал быть богом… вернусь в руины монастыря или на остров…»

Подумал так Бенедикт и наткнулся на вдову с грудью набухшей, молоко капало, лилось…

«Видно мать детей… она родила, а грязь забрала их, или собаки…»

Вдова была не одна… нашлась среди них старуха, бывалая, стала говорить…

Вот что она сказала:

«Давайте спрячемся в руинах монастыря, станем монашками, богу угодим…»

Конечно, не все согласились…

Гул подземный всех напугал… задвигались руины…

Женщины бежали, едва спаслись… и все же не все живые… у кого рваная рана на ноге или на голове, у некоторых вспорот живот… лежат в камнях, украшенные венками из фиалок и осоки или листьями мирта и тиса…

Вдова превратилась в камень, но стоили ей грудь поскрести пальцем, как оттуда молоко хлынуло струей…

Кто-то из женщин увидел меня, припавшего губами к ее груди… она закричала, замахала руками и мне пришлось бежать… они за мной, ловят руками, но хватают воздух, не меня…

Едва я спасся… если бы попался им в руки, насилия бы мне не избежать и невинности бы я лишился… они могли и разорвать меня на части, слишком много было их… все рыжие, глаза огнем горели, но огонь не жег…

Помню, я бежал, летел, легче птицы… в скалах нашел убежище…

Не могли они на бога руку поднять… обезумели, глумились… и я с ними разум потерял… тут явнозаговор, кто-то их натравил… не Марк же?.. что если он хотел убедиться, бог лия?.. и что он увидел?.. мой позор…

Сколько еще я буду здесь сидеть?.. ведь выследят, найдут… лай слышу… пес Пифагор подскажет, где меня искать…

Что ж, надо идти, не прыть показывать, а волю, разум бога…

— Ты как всегда прав…

— Марк?.. а ты здесь откуда?.. не ты ли дев натравил?.. или они обознались, приняли меня не за того, кто был им нужен…

— Ты не вовремя явился… они обознались… им нужен был секретарь мэра… я смотрю, видеть ты дев расхотел, да и наряд у тебя не бога… возьми мой плащ, надень украшенье, венок из фиалок с осокой…

— Нет, я буду похож на женщину… лучше пусть они меня разорвут… сходи, разведай, может быть, они убрались куда подальше…

— Разведка необходима, но как мне выйти незаметно…

— Не знаю… с мыслями никак не соберусь… кто на них безумие наслал?..

— Я думал, пусть они с секретарем сойдутся, безумные с безумным… за его угрозы… он не только мне грозил, но и тебе… и примадонне… ну, я пойду, тебя им покажу, не беглеца, а бога, сурового для гордых, и доброго для кротких…

Марк ушел… не долго он пропадал, вернулся в лохмотьях…

— С секретарем они покончили довольно быстро, пытались добраться и до меня… пришлось бежать… пес Пифагор отвлек их… а вот и он… из их облавы вырвался, но хвост почти потерял, и уши в крови… дерзких он покарал и, кажется, счастлив, улыбается… и на пса божья милость снизошла…

— Я в восторге…

— А был несчастлив…

— Что дальше?..

— Поглядим… смотри, кто-то чужой, увязался за псом, крадется, сука, влюбилась в пса Пифагора и ничего ей не страшно, накинь ей петлю на шею, стерпит… взглядами они зовут друг друга, оставим их…

* * *

Бенедикт сел, потом лег, запустив пальцы в рыхлый песок…

«Вся моя жизнь была сном… Марк пытался сделать ее явью, увы, ничего не вышло…

Помню, как Вера объявила, что она беременна… я поверил… дал мальчику имя…

Боже, как холодно… в листья зароюсь… костер лишь дымом едким чадит, никак разгореться не может…

Что это?.. кто-то идет по аллее… шаги двоятся… Вера или ее мальчик… и уже недалеко… мальчик отца увидеть хочет, но я не отец ему…

Шаги затихли…

Вера вернулась в преисподнюю… или обратилась в камень среди камней… а мальчик лежит рядом со мной на камне, распростерся, созерцает созвездия… женской любви он избегает… как и я с некоторых пор…»

Пес Пифагор заскулил…

Бенедикт глянул на пса, лежащего у смоковницы…

«И псу снится что-то печальное… все скулит… а теперь дрожит всем телом… наверное, вспоминает, как сука превратилась в волчицу…

Во что бы мне превратиться, чтобы не быть самим собой?..

Иногда я становлюсь иным… помню, как-то я превратился в Марка…

Смутное было время… я переживал смерть Веры, чувствовал себя виноватым…

Однако в чем была моя вина?..

Или я тоже должен был жизни лишиться вместе с ней?..

Позора нет в том, что я жив… бог меня спас… ему и служу, не людям, и не городу… город покарал меня изгнанием, ссылкой, все равно, что смертью…

Говорили, что я стыд потерял… что я многоженец… а я камень подкладываю вместо жены или полено какое… и обнимал полено словно женщину, совсем как живую…

И я чувствовал ответные ласки…

Есть ли в этом преступление?.. нет… однако меня обвинили…

Но зачем я опять возвращаюсь к тому же?..

Любовь сделала меня преступником, скитальцем… а жены стали моим проклятием…

Я устал скитаться… пора мне остановиться… думаю, этого хочет и Марк… если только и им безумие не овладело…

Опять я слышу шаги…»

Бенедикт смотрел в темноту и ждал…

Первой появилась Ада, потом Рая, за ней Вера, Галя, Дора и Жанна в платье невесты…

Надежда не пришла…

Бенедикт обнял жен… ему показалось, что жены были рады его видеть…

Он обратился к ним с просьбой снять с него проклятие…

Они колебались туда и сюда…

Он отошел в сторону, стоял молча, потупив взгляд, ждал…

Жанна что-то сказала вслух, подняв голову, смолкла… лицо ее залили внезапные слезы… застыдившись, она укрыла лицо ладонями…

* * *

«Ни дуновенья ветра, охватило все безмолвие… и прибой умолк, и чайки, его солисты, но меня эта странная тишина только насторожила… я шел и озирался…

Вдруг кто-то окликнул меня по имени, и рассмеялся…

Я бежать, крылья прицепил к ногам… преследователи за мной, бегут и лают… кто-то из них забрался на скалу и оттуда стали забрасывать меня камнями и грязью… я защищался ветками, сколько мог…

В мишень они ни разу точно не попали…

Я вброд пересек ручей и скрылся в пещере…

Они не осмелились войти, костер разожгли у входа, решили выкурить меня огнем и дымом, не знали, что в высоком своде есть окно…

Пес Пифагор бросался на врагов, лаял, выл, сверкал глазами, как волк… безумие на него нашло…

Тут дождь собрался, небо загромыхало, камнепад начался…

Преследователи отошли подальше от скалы… смотрю, у входа никого… и пес Пифагор в себя пришел, хвост поджал, что-то унюхал в камнях…

Что там?.. детеныш, год или два ему, рыжий, цветущий, волосы как нимб над ним, лицо обрамляют…

Не от зверя же он какого?.. ясное дело, от женщины, но как он здесь очутился?.. сам заполз?.. вряд ли, кто-то подбросил…

«Пифагор, как думаешь?.. достанут?.. вон, столпились, стоят, ждут, оружием обвесились… зрелище… что ты говоришь?.. где им!.. с безумным Бенедиктом бороться может только бог… безумные ни счастья, ни горя не знают…

Но, кажется, в себя я прихожу… сердце не на месте… ребенок растревожил старика, смутил…

Смотри, как небо изменилось, стало черней гагата… а преследователи приняли вид змеиный… сплетаются, ползут…

Мой дядя предвещал все это мне на острове блаженных…

Я виноват, боже, сжалься…

Нет, слишком поздно… все кончено…

Мрак все гуще, уже ощутим на ощупь… пора нам переселяться Пифагор…

Помни, смерти нет…

* * *

Длилась ночь без звезд, божьих огней… сбежала с неба и луна, испуганная предчувствиями…

Бенедикт шел, спотыкаясь, падая, тупо повторяя: «Я невиновен…»

Он шел, и беспросветная тьма отступала… уже не надо было опасливо ощупывать ее рукой, ища проход…

Бенедикт остановился, сел на камень, потом лег…

«Как я устал… и к кому обратиться за словами сочувствия?.. к Марку?.. или к богу?.. и о чем мне его молить?.. и что он скажет?.. что я заслужил эту жизнь?..»

Бенедикт погрузился в сон, который заставил его жить с женами в облике пса Пифагора…

С женами он был повсюду, где они, там и он…

То они блуждали тенями среди скал, то играли с дельфинами у рифов…

Бенедикт был храбрым, но не дерзким…

Устав от непривычной жизни, Бенедикт очнулся…

Тени жен ушли, но Жанна осталась… и не тенью…

Бенедикт постелил ей ложе на песке и всем телом прижался к ней… он шептал ей что-то на ухо, мешая слова с поцелуями…

Побежденная желанием, она отдалась страсти, издавала стоны страсти… ветер уносил ее стоны в ущелья, но эхо возвращало…

Доступны чувства и скалам…

Деревья листву еще не потеряли, шептались между собой, протягивали к безумному Бенедикту дрожащие ветви, словно руки… что-то шептали, и тоже стенали…

Лай и рычание пса Пифагора привели Бенедикта в чувство, еще плененного нежностью и ласками Жанны…

Он огляделся…

Место глухое, поодаль что-то вроде пещеры… на стенах потеки, напоминающие изображения танцующих нимф…

Уже утро…

Бенедикт пытался вспомнить, что он шептал Жанне и как очутился среди скал…

Увидев следы на песке, он понял, что Жанна бежала от него…

Он не стал ее преследовать, отложил, мол, ночью сама придет…

Ночью к Бенедикту никто не пришел…

Бенедикт преследовали кошмары… он стал Марком, нашел книгу, которую он называл евангелием, и в которой описывал жизнь бога…

Бенедикт поджег ее…

Обуглившиеся листки с обрывками фраз кружили над ним… он пытался поймать листки, но они рассыпались в пепел, разговаривали, превращались в беснующую толпу гетер, одалисок, менад…

Вдруг появилась Жанна в платье невесты, босиком…

— Уходи… уйди… нет, останься… — бормотал Марк глухим шепотом, но из толпы теней уже тянулись к деве чьи-то руки…

Бенедикт увидел Марка и Жанну… Марк воспылал страстью к Жанне, пытался силой овладеть ею, дать ей блаженство любви, не дожидаясь ночи, но, увы, силы оставили его…

«Что было потом?.. Жанну ждала слава… она блистала на сцене… слава ее и сгубила… она потеряла голос, бежала от всех, смерти искала и нашла, но бога тронули ее плачи… он увидел ее среди скал, ее лицо в луже застоявшейся воды рядом с лицом луны, снизошел, обласкал…»

Бенедикт закрыл глаза…

Очнулся он от холода, смущенный и встревоженный видением…

«До костей промерз… чуть не околел… пес меня спас, согрел…»

Увидев Жанну, он хотел что-то сказать, но губы слиплись…

Вместо слов только всхлипы услышала Жанна…

Издали Жанна казалась моложе…

Не без боязни Бенедикт приблизился…

— Прости… — промолвил он и упал у ее ног, попытался удержать ее, но обнял воздух…

Жанна удалялась, не оставляя следов в рыхлом песке… уже она шла по воде, остановилась у рифов, оглянулась…

Удручающее зрелище… останки барки напоминали скелет морского чудовища, вокруг барки тела утопленников… среди утопленников он увидел вдову с ребенком… море вернуло их Бенедикту…

Жанна уже далеко… лица не различить…

«Да и Жанна ли это?..»

Бенедикт вернулся в пещеру, прилег на ложе…

Все вокруг говорило об утраченном счастье…

Бенедикт запел что-то печальное, скорбное…

Слова плача помешала расслышать налетевшая буря… все смешалось: вой ветра, рокот прибоя, крики чаек…

Волны шли на скалы одна за другой… они крутили водовороты уже у входа в пещеру… угрожали…

«Куда бежать?.. надо подняться выше… выше только бог…»

Небо ослепило молнией, оглушило грохотом… оно опускалось все ниже и ниже, стало белой от пены водой…

Так же внезапно все стихло, лишь молчаливые зарницы вспыхивали над зыбью…

Бенедикт расплакался, тупо повторяя одну и ту же фразу из плача: «Я не виновен…»

Успокоившись, Бенедикт вышел наружу из пещеры… он стоял, воздев руки к невидимому богу, вспоминал жен, но на устах была лишь Жанна… ее одну он желал и не желал видеть…

«Все мои жены в бездне зыбей погибель нашли… к ним уже тщетно взывать, увы… море выбросило их мертвых на песок, лежат грудой немых камней в отдалении…

Кто посылает мне эти видения?.. бог или Марк?..» — размышлял Бенедикт, вглядываясь в смутные сумерки утра…

— Марк… из ревности… — сказала рыжеволосая дева…

Бенедикт встряхнулся от сна, спросил:

— Кто ты?.. и зачем ты здесь?.. кто тебя послал?.. тебя нет… ты лишь воздух, видение, подражающее живой Жанне обликом… впрочем, и я лишь чья-то копия… обессилен я старостью… старость изменила меня, одела в одежды печали, не узнать во мне мальчика на коленях бога… не жених я твой, а призрак, застигнутый бурей в этой пещере Пана или Платона… Марк завел меня в это логово или лоно, и бросил… он писатель, ему верить нельзя… впрочем, мне тоже… постой, куда же ты?.. отправимся вместе… или ты видом моим смущена?.. стоишь, озираешься, плачешь… нет у меня слов утешения, сам их жду, протягиваю к небу дрожащие руки, пою скорбные песнопения, плачи… ты, мертвая, пытаешься спастись, я же хочу умереть… натерпелся… застрял где-то посередине… смерти нет до меня дела…

Бенедикт умолк, задумался…

«Ночи и дню открыта эта пещера… три входа у пещеры, не знаю, сколько у нее выходов, и есть ли они…

Сквозняки гудят, разносят слова плача…

Слышу ропот прибоя, крики чаек… еще и воображение прибавляет что-то от себя, дергает струны эоловых арф, развешанных в ущельях…»

Осыпались камни… послышался странный подземный гул…

Птицы смолкли…

Подземный гул повторился… он напоминал рычание своры собак…

Пес Пифагор попятился, в щель заполз, скуля… затаился…

* * *

День погас…

Воцарилась ночь…

Сон обнял Бенедикта… во сне он был женщиной со всеми повадками женского пола… обладал он и красотой и прочими достоинствами, но впрок они ему не пошли…

Умер он старой девой… и очнулся…

Светало…

Пес Пифагор исчез…

Бенедикт ощупал себя…

«Кажется, все на месте, лишь голос не мой… чужой… слишком низкий…»

Бенедикт рассмеялся, вспомнил, как Марк приставал к нему, увидев в нем красоту Ады, но узнав, попятился, упал, лоб разбил о камень… упала и книга его, рассыпалась… листки взмыли в воздух, стали стаей птиц…

Марк ушел с рогами…

Бенедикт рассмеялся и разрыдался, не сдержал слез…

* * *

Бенедикт очнулся на площади у руин театра в толпе горожан, ожидающих конца света…

Горожане обменивались мнениями:

— И кому это пойдет на пользу?..

— А кому навредит?..

— Вы пожертвовали бы своим счастьем?..

— Не знаю… наверное… а вы?..

— Можно ли жертвовать тем, чего нет… но, во всяком случае, мужество и решительность для этого необходимы… суть качества, которые у нас либо есть, либо нет…

— И Кириллов сделал это ясно и недвусмысленно без сомнений и недомолвок…

— И пострадал?..

— Да…

— Насколько серьезно…

— Добился беззастенчивого замалчивания и поношения… вынужден был бежать на острова, их еще называют блуждающими, где писал плачи, и размышлял о своем незавидном положении, пока не переселился в замок примадонны… ее угнетало проклятое одиночество… ей не хватало общения с художниками, актерами… с ней был только молчаливый инвалид, привратник… да, тот самый, что обнаружил ее исчезновение и сообщил властям…

— О примадонне можно уже не вспоминать…

— Это почему же?..

— Я думаю, об этом вам лучше не знать…

— Однако!.. что вы имеете в виду?..

— Ее театр и долги… из-за театра она вынуждена была делать долги…

— Вы полагаете, что она бежала из-за театра и долгов?..

— Она не бежала… она уехала на воды… мне удалось ее уговорить… к тому же это полезно и крайне необходимо в ее возрасте… и она не одна уехала, с мужем и приемными детьми… куда вы?.. неужели вы хотите лишить меня удовольствия общения с вами?..

— Мне нет до вас никакого дела… все это театральные слухи…

— Вы так раздражены…

— Она открыла свой театр?.. вот так новость!.. я и впрямь не знал…

— Давайте лучше оставим этот разговор…

— Так она на водах или в ссылке?..

— Говорят, она тайно вернулась в город… всего лишь на два дня, чтобы спасти театр и имущество… из того, что еще можно спасти… на ее имущество наложен арест…

Бенедикт не дослушал, ушел… повернув налево, потом направо, он наткнулся на беседку, лег на опавшую листву и заснул…

Сон вернул Бенедикта в прошлое…

Он очнулся, еще пьяный желанием… безумный взор его блуждал в надежде на близость и счастье с девой в платье невесты…

Дева сберегла свое девство, отступила в темноту и рассмеялась тихо и печально…

Темнота приняла деву в свое лоно из сострадания, укрыла беглянку, не узнавшую блаженства любви и ужаса родов…

«Так ты к ней идешь в толпе беженцев, спотыкаясь, по сторонам озираясь… деву в платье невесты пытаешься увидеть, в мыслях царящую… из-за нее ты и бога оставил… пылаешь, словно огнем охвачен… как купина неопалимая…»

Бенедикт остановился, увидев себя стариком на песчаном берегу в толпе нимф нагих, которые плескались у рифов, играли с дельфинами… и уже он мальчик… он сидел у бога на коленях…

— Преврати меня в рыбу… — заговорил Бенедикт, обращаясь к богу…

— В тебе страсть говорит, не ты…

— А кто эту страсть вселил в меня?.. не ты ли сказал: плодитесь и размножайтесь… не ты ли устроил грехопадение, нашептал Еве слова, явившись ей в облике змея… ты смутил ее мысли и чувства, и она отдалась Адаму… ты окутал их мраком, в котором они совершали бессмысленные движения, как в пляске неостановимой… ты смотрел на них, пока они не уснули, обнявшись, но и во сне страсть не оставляла их, жалила жалом желаний… сам ты не мог насладиться лоном невесты, подослал меня… бессонницей меня мучил, так что я понапрасну в стонах изливался, с ума сходил… ты страстью меня ослепил, принудил меня ослепленного с девой соединиться, не знающего томлений любви… и ты ее не знал, ты бог-созерцатель… в воображении ты все можешь… и землю колеблешь, и море… до неба добрался, звезды гонишь в черную дыру…

— Продолжай, что же ты умолк…

— Прости, боже, хромого старика, возомнившего себя богом… с мольбой к тебе обращаюсь… предстань с утешным словом, облик мой измени… к браку я не враждебен, как и ты, и детей желаю, но их нет… жен много, а детей нет… скоро погибну, так и не изведав наслаждения страсти… я холодный, как лед, я лишь притворяюсь пылающим пламенем…. все мои жены остались нетронутыми… нет, я желал их, но…

— Увы, не я отец этой страсти, да и не я отец этого мира…

— А кто же?..

— Отец где-то там, в небе небес…

Так молвил бог, утешая безутешного старика…

Бенедикт из любопытства спросил:

— Расскажи, что ты знаешь о боге и небе небес, все по порядку…

Рассказ бога был вдохновенный и чудный…

Бенедикт слушал бога и размышлял… он не заметил, как сон обнял его…

* * *

Встав с ложа, Бенедикт увидел Жанну… нагая она плыла к рифам, у которых беззаботно плескались дельфины, как дети, играли с луной…

В радости и изумлении Бенедикт следил за девой и дельфинами…

Жанна вышла на берег… тело ее серебрилось, мерцало, чуть розовело…

«Она так похожа на Аду, мою первую жену…» — подумал Бенедикт…

Всю ночь прибой пел любовные гимны…

Стала чревата дева… и в ту же ночь разрешилась младенцем…

Бенедикт признал сына, тот час же омыл малютку и в пеленки укутал…

Было холодно…

Луна разлила сияние над малышом, она мерцала в его широко раскрытых глазах…

Ветер качал колыбельку, вздымал ее осторожно и нежно…

Ветер усилился… он подбросил малыша, подхватил его на лету, снова подбросил…

Младенец упал в воду, скрылся, вынырнул, смеясь, фыркая…

Мальчик быстро рос…

Старик забавлялся с мальчиком, любил и жалел его…

В три года мальчик уже сочинял плачи и гимны…

Словом владел он, как и его воспитатель…

«Однако, кто его отец?»

— Берегись мыслей об отце малыша… извилисты и ненадежны они… и вечной тьмы не касайся… подальше держись от нее… она завораживает… не любопытствуй все познать… и сразу…

Бенедикт умолк, почувствовал слабость, колени его подогнулись, но он овладел собой, очнулся, глянул по сторонам…

Не было рядом с Бенедиктом ни Марка, ни Жанны, ни сына…

Старик лежал на ложе и вздыхал…

В проеме окна он увидел город, разграбленный нашествием грязи и собаками, в войне с которыми Марк пророчил победу собакам и подвергся гонениям, лишивших его сил и разум затмивших…

Бенедикт запел плач, воздев руки…

Плач был скорбный, унылый, похожий на причитания…

Бенедикт оплакивал свою участь…

Вместе с Бенедиктом пели и беженцы от войны, пел прибой, пели птицы, кружившие над спящими, пели обитатели желтого дома, пьяные безумием, пели небожители, населившие небо и окрестности за время войны, пело и эхо, развесившее свои арфы в скалах, переулках и тупиках города…

Бог созерцал происходящее…

Город виделся ему островом на воде…

Возможно ли такое?.. почему бы и нет?..

Город был и морской, и сухопутный, окруженный ожерельем рифов в кружевах пены, как в платье невесты…

Бог любовался городом, как своим сыном и как невестой…

Иногда он восклицал слова, полные тайного смысла…

* * *

Вокруг царила ночь…

Бенедикт рождался и умирал, меняя старость на молодость…

Кем он только не был… был он и богом, и любовником своих жен, лишь девы в платье невесты он не трогал…

Он воздвиг для нее город на небе и его отражение посреди моря, которое ветер двигал туда и сюда по воде…

Бенедикт спал и очнулся… в ушах еще жил отзвук слов бога о Жанне… и виделось лицо ее, дошедшее к нему в смутном видении…

Бенедикт молча лежал на ложе в пещере с высоким сводом, потом встал и направился к выходу…

Внизу глухо пел прибой…

Бенедикт видел небо, море, и остров, похожий на город посреди вод…

В море плавали и другие острова… волны качали их как в колыбели… и разбивались в брызги об иссеченные шрамами скалы…

Не было на этих островах человека, бросающего семена за спину… сама природа порождала все без мук и трудов…

От слияния пламени, воздуха и влаги родились животные, населившие скалы, разумные сами собой…

Потом появились птицы и люди…

Люди вовсе не походили на змея-прародителя, тело которого сверху имело вполне человеческий облик, а ниже пояса гибко переходило в хвост… нет, они были похожи на бога в облике человека, с венком из фиалок и осоки…

Мужчина и женщина вышли из воды и разошлись, оставляя на песке следы ног, чтобы осмотреть остров со всех сторон…

На женщине было платье невесты…

Ночью женщина забеременела и утром родила близнецов, мальчика и девочку…

Без посторонней помощи мальчик нашел дорогу из лона и приник к груди матери, зачавшей без мужа, стал сжимать губами сосок, высасывать молоко, чтобы утолить голод…

Кто его научил?..

Явился он как вестник, знающий грядущее…

Девочка явилась на свет божий вслед за мальчиком… море омыло ее после трудного пути из лона матери…

Все четыре ветра приняли участие в этом действе… как покрывалом они обвили тело малютки, ощутившей тепло и сладкое томление радости…

Девочка лежала в пеленах на коленях бога, озиралась взглядом улыбчивым и сосала его палец…

Все ее удивляло…

Девочка невольно вскрикнула, увидев полную луну, сияние ее красоты…

Луна внушала любовь…

Бог поцеловал девочке лоб, глаза…

Вокруг бога сновали птицы и ангелы с птичьими крыльями, но с человеческими лицами, грациозные няньки девочки…

Прибой что-то пел ей невнятно и тихо, почти неслышно…

Все вокруг жило в гармонии…

Гармония — матерь всего…

Мальчик сам забрался на колени бога и написал свой первый гимн ночи, украшенной фиалками и осокой…

Еще не зная речи, он уже мог сопрягать гласные и согласные звуки…

Он сполз с коленей бога и запел гимн, подражая прибою…

Девочка подпевала…

Скоро она станет примадонной, будет царствовать на сцене театра…

Бог дал ей голос и власть над жителями города, явившемуся из пустоты неба с куполами, шпилями и башнями…

* * *

Услышав плеск воды, Бенедикт привстал…

Вдоль песчаного берега шла рыжеволосая девочка…

«Просто копия Жанны… и в платье невесты…»

Девочка опьяняла Бенедикта своим видом…

Тайно Бенедикт следил за ней взглядом…

Девочка удалялась…

Бенедикт последовал за ней незаметно, постепенно приближаясь…

Ему уже не довольно было беглых взглядов и слежки…

День клонился к закату, превращающему воду в вино и осыпающего скалы цветными камнями…

Бенедикт нагнал девочку… коснулся ее, будто случайно…

Девочка вскрикнула…

— Кто ты?.. ты меня напугал…

Бенедикт промолчал, не решился назвать свое имя…

«Не узнала меня… она почти не изменилась, все такая же… а я превратился в старика и ум мой блуждает…» — размышлял Бенедикт…

Он любовался природной красотой девочки, ни на что не решаясь…

Рыжие волосы девочки вились по ветру, приоткрывая невольно шею, которую он покрыл поцелуями в воображении…

Девочка остановилась у ручья, склонилась, черпнула ладью воду, смочила щеки, шею и продолжила путь…

Бенедикт шел за девочкой, постепенно впадая в безумие… видом он стал подобен Пану…

Во всем облике девочки было пьянящее обольщение…

Девочка обернулась, глянула на преследователя…

Бенедикт отвел взгляд на море и рифы, у которых плескались нимфы, играли с дельфинами, подумал:

«Только бы не побежала… мне ее не догнать…»

Бенедикт остановился, что-то сказал, умолк, оробел, уста онемели, губы пересохли…

Девочка звала его наготой и стесняла, пугала отказом…

Платье едва прикрывало ее колени… ветер задирал подол, открывая лоно…

Пес Пифагор залаял, повалился на землю, стал тереться спиной о камни, кататься, вдруг вскочил, заскулил…

«Что это с ним?.. что ему нужно?.. хочет, меня рассмешить… видит, как я устал и сочувствует… сострадает влюбленному старику, и столь неудачно влюбленному…»

Бенедикт потрепал загривок псу…

— Вижу и тебя дева сразила… должен тебе сказать, что женщина больше мужчины желает, хотя и стыдно ей обнаружить желание… она скрыть его пытается, томясь… и пользует уловки… проявляет скромность, но сеть держит наготове… чем ей ответить?.. какие дары предложить… — как будто случайно Бенедикт коснулся руки девы и слегка приобнял… — Не польстится она моими дарами… и плачи мои не помогут… сорвать мне ей лилию, розу с шипами или гиацинт… золота у нас нет, и богатств никаких… однако, где же она?.. ушла к рифам…

Мне надо было заговорить… и говорить, пока я не стал бы понимать, что говорю… но взгляд ее был холоден…

Да и была ли она… я сплю, и она лишь призрак зыбкий, призрачный, посланный мне сном…

Проснуться я хочу… и не хочу…

Дева не ушла… опять появилась уже в мантии примадонны… притворяется удивленной…

Что примадонна забыла на этом птичьем острове?.. совсем одна, без свиты…

Ну, предстану я перед ней, как бог… назову свое имя… поведаю ей о своих заоблачных странствиях… и что дальше?..»

Бенедикт вдруг обрел и пылкость, и смелость, заговорил… и очнулся на ложе в пещере с высоким сводом, в которой обитал уже несколько дней, спасаясь от непогоды…

Было еще темно… доносился невнятный шум прибоя…

«Где дева?.. скитается как призрак в скалах… или стала скалой, вросла в камень, чтобы плачей моих не слышать, напоминающих о браке, так ей ненавистном… спаслась бегством, оставила меня на ложе одного, терзаемого неутоленным желанием…

И все же я испытал радость пусть и от мнимых объятий…»

Так размышлял Бенедикт, одержимый безумием…

Он звал деву, просил отозваться, но все напрасно…

Птицы с высей спустились, все, сколько ни есть, разместились на иссеченных шрамами скалах, желая понаблюдать за стариком, возомнившим себя богом…

Среди птиц Бенедикт увидел и жен, махнул им неуклюже рукой…

Все они были в платьях невесты, ноги в котурнах…

Бенедикт смотрел на жен и слезы струились по его щекам…

Он обратился к женам с брачным славословием, превратившимся в скорбный плач, когда девы вошли в море по колено, по грудь… и скрылись с головой…

Даже не сбросив одежду, Бенедикт устремился за девами… опомнился, наглотавшись воды…

Волны помогали ему и мешали вернуться на берег…

Пес Пифагор спас Бенедикта… схватив зубами за одежду, он вытащил старика на берег из пляски волн совершенно обессиленного…

Дева играла с нимфами и дельфинами у рифов, не сгинула в пучине…

Там же плескался и тритон, обликом странный и страшный… он трубил в раковину, подражая прибою…

Поднялся ветер, зыбь на зыбь громоздя…

Брызги долетели, отрезвили Бенедикта… он отполз к камням, оставляя извилистый след на песке, затих, камнем стал…

Ветер пел в скалах и ущельях…

Дева вернулась из вспученного моря на берег, поблескивая чешуей, обликом призрачным, мнимым…

Волны вздыбились, догоняя деву, обнажили дно, встали во весь рост, чуть ли не до неба, и с шумом опали вниз головой у ног девы, стали женами Бенедикта…

Со смехом жены столпились у входа в пещеру, грациозные, стройные, рыжие…

Пламя вокруг лиц их плясало, по ветру вилось, не обжигая…

Чудо…

Бенедикт ожил, встал, ударился лбом о свод пещеры, пятясь отступил, жадные взгляды на дев бросая…

Позором для него звучал смех дев, разносившийся под сводами пещеры…

Смех дев сменился воплями ужаса… ожерелья, запястья, серьги на девах превращались в летучих мышей, гроздьями они висели и на сводах…

— Что вы на меня уставились?.. не я бог этих превращений… много чести… зависть делает это… оставьте бессмысленные стенания, темные глуби ада ждут не меня, а вас, там пригодятся ваши вопли и слезы… в золото там они превращаются и в драгоценные камни…

— Не хотим мы в ад… почему ты отправляешь нас в ад?..

— Не я ополчился на вас, бог… он закрыл двери неба на замки… вот уж сходятся створки…

Тучи сошлись над головами жен и сами собой снова разошлись…

— Ты играешь с нами…

— Это не я, бог играет створками…

Обезумев, девы превратились в псиц, залаяли, поднявшись на задние лапы, царапая стены пещеры…

Жены стали псицами, окружили Бенедикта, когтями сорвали с него одежду, точили когти о его ноги, как о кору дерева, скалились, готовы были разорвать Бенедикта на куски…

Спасаясь от псиц, Бенедикт забрался на скалу и, сам, сделавшись зверем, оскалился, зарычал и очнулся…

Он лежал на ложе монахини в руинах женского монастыря и вспомнил сновидение…

«Опять я сон этот вижу обманный… вижу его смутно, неясно… не явь это, но как все похоже… и скалы, и море, и шум прибоя, и крики чаек…»

— Пифагор, ах, оставь!.. ты что, тоже с ума сошел?..

Пес Пифагор лизал Бенедикту лицо, подбородок в знак мирных намерений… слюна сочилась из его пасти… он приобнял старика, спрятав когти…

Бенедикт огляделся…

Жены исчезли… и снова явились почти обнаженные, смотрят, дышат желанием и презрением…

«Нет плетки, так бы и вытянул их вдоль спины… хвастаются друг перед другом… будто бы они обитатели неба… кто же их туда позвал из адских чертогов?.. не я же?.. или я?..

И как я не сгорел от стыда… любви с ними я желал…

Отойду подальше… всего видеть не должно смертному, мнящего себя богом…»

— Боже, пресеки поношения этих псиц, укроти их… они оглушают меня своими притворными стонами и воплями… путают мысли, чувства…

— О чем ты говоришь?.. их нет… это все игра воздуха и твоего воображения…

— Марк, это ты?.. и опять не вовремя…

— Я…

— Только представь себе, они приняли меня за своего… поют, пытаются превратить в гимны мои скорбные плачи…

— Очнись, нет здесь никого…

— Ты ошибаешься… они все здесь… и мой вид вызывает у них не жалость, а помрачение ума и ярость… увы мне…

— Увы…

Земля вдруг задрожала, закачалась, как будто расступилась внезапно…

В ужасе Бенедикт увидел, как жены соскальзывали в разверзшуюся беспросветную яму одна за другой и превращались на дне в клубок змей…

Бенедикт и сам повис, цепляясь хвостом за корни дерева… и пробудился с криком…

* * *

Длилась ночь…

Спотыкаясь неловко, Бенедикт вышел из руин женского монастыря на террасу, с которой открывался вид на море и город…

Город как будто висел в воздухе…

— Что за безумие?.. или я все еще сплю?..

— Ты повредился умом, старик… безумие тобой правит…

— А, Марк… что ты имеешь ввиду?.. жен?.. но я видел их… и они не исчезли… затаились в руинах… какую-нибудь хитрость замышляют…

— Их нет… воображение рисует тебе видения… всех воображение соблазняет и пленяет…

— И тебя?..

— И меня…

— Ты их видишь?.. вот они сняли одежду, украшения и, смеясь, нагие устремляются к воде, ныряют, играют с дельфинами у рифов… я вижу их… они выходят из воды, превращаются в змей, ползут, оставляя на мокром песке извилистый след, взбираются по камням, превращаясь в ползущие побеги плюща, обвивают деревья…

— Все это мнится тебе…

— Я слышу их голоса, манящий смех…

— Тебе мнится и остров посреди шумного моря, в которое ты с умом помутневшим бросился, пытаясь догнать жен, прямо в зыбкую пену, обличьем преобразившись, став тритоном трубящим… берегись, чтобы тебя не постигла участь остаться рыбой… вижу, ты пал колени, молишь бога, судьбу… так и хочется за седые пряди оттащить тебя от пропасти безумия, связать покрепче…

* * *

Ночью выпал снег и все привычное вокруг изменил до неузнаваемости… посветлело лицо Бенедикта, глаза…

— Марк, скажи, кто я?.. человек или дух?..

— Естественно дух…

— Это как раз совершенно неестественно…

Бенедикт увидел горы и город, едва различимый в подернутой дымкой дали…

Смутно виден был и замок примадонны… он то отчетливо проступал рисунком шпилей и башен, то исчезал…

Бенедикт встал и пошел сквозь толпу горожан, собравшихся на площади и руин театра в ожидании конца света… шел он хромая на обе ноги и покачиваясь…

— Говорят, он бог…

— Этот хромой всех вас водит за нос…

Марк догнал Бенедикта за поворотом дороги…

— Что за погода… она действует мне на нервы… я чувствую подавленность, слабость…

— А я чувствую себя обманутым…

— Как бы не упасть в обморок… а ты все пишешь… хочешь написать трагедию…

— Вряд ли я смогу создать что-то большое и трагическое…

— В этом холоде и одиночестве можно создать только плач… — Бенедикт рассмеялся и так мрачно, что Марк ужаснулся…

— О чем ты подумал?..

— Меня донимают мысли о примадонне… да и ее долги… и самым недостойным образом…

— С этим надо что-то делать… — Марк остановился, озираясь… — Куда ты меня завел?..

Сквозняк пронесся по коридорам и лестницам пустого замка… он дергал двери, которые никуда не открывались…

* * *

«Уже лето… и я все еще живу, не умер… или умер?.. лежу в нерешительности, уговариваю себя, что я жив и счастлив… и не нуждаюсь в утешении…

Бенедикт встал, неверными шагами подошел к окну…

Окно распахнулось само собой…

«Стало чуть легче… я даже улыбнулся своему отражению в стекле… правда, улыбка получилась жалкая, жуткая, жабья…»

— И сам я весь какой-то призрачный, позеленевший, с патиной… — пробормотал Бенедикт вслух…ю

— Что ты сказал?.. — Марк зевнул с криком…

— Примадонна хотела сделать меня директором своего театра призраков…

— Ну да, ладно… и что ты ответил?..

— Что я подумаю…

— Продолжай…

— Неожиданно меня обступили бездомные… они жили в пустующем флигеле… среди них были и актеры… они хором стали просить меня принять их в труппу…

— И что?.. ты их принял?

— Я бежал… словно спасался от погони своры собак… до сих пор дрожу и не знаю, как мне выбраться из этих страхов…

— Предоставь все это мне и времени…

— Если бы ты видел!.. это было жуткое зрелище… и она все это терпела и терпит каждый день…

— Ну да… днем проклятия, ночью призывы к покаянию… и плач под утро…

— Дядя любил театр, хотя и называл его домом дьявола… я правил его замогильные записки, в которых он проклинал и отдельных лиц, и обстоятельства, но не пытался спорить с ними… помню, он говорил: увидишь беса, посторонись… как-то он затащил меня к примадонне… мне было… сколько же мне было лет?.. 13 лет или чуть больше… я влюбился в примадонну… мне все в ней нравилось, и голос, и волосы, и вся она… я писал ей записки… на вопросы дяди, от кого записки, примадонна отвечала, что от старого друга… смешно… мне было всего 13 лет… я удостоился ее внимания, был приглашен в ее гримерную, украшенную греческой колоннадой… лишь ее невозмутимость помогла мне справиться с возбуждением… меня всего трясло… от этого визита осталась пожелтевшая фотография… на ней я во всем черном, с испуганными глазами… она в желтой мантии… еще не вышла из роли… на ее лице угадывалась улыбка… «Каждый из нас исполняет какую-нибудь роль в этом театре…» — сказала она… я проникся к ней доверием и решил поделиться своей тайной… мне снились странные сны… она пожелала услышать подробности… я колебался, и все же сказал, что сны эротические… «Мне тоже снятся эротические сны… теперь у нас общая тайна…» — прошептала она… разговор с примадонной длился долго… помню, назывались имена… она получила письмо, содержащее предостережение… возможно это была угроза… у анонимного автора, по всей видимости, была склонность обличать пороки… потом появилась эта пьеса… примадонна была выведена на сцену жертвой, со всеми ее слабостями…

— У кого их нет?.. всех нас можно обвинить в чем угодно…

— Все это кануло… без остатка… закончилось ничем… помню, блуждая как-то по коридорам и залам замка, я наткнулся на дядю… я не удивился, поскольку и раньше встречался с ним… на дяде был саван и золотой крест на груди… дядя глянул на меня отсутствующим взглядом, словно увидел не меня, а пустое место… помню, это неприятно поразило меня… что-то случилось, но я не знал, что, да и не мог знать… я еще не научился заглядывать по ту сторону жизни… это придет позже, после воскресения или пробуждения, когда я буду говорить с богом о боге…

— А ты говорил с богом о боге?..

— Да, говорил…

— Ты был на небе?.. и что ты там делал?..

— Я предавался старому пороку… воображал себя богом и писал гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, веселился, танцевал с одалисками и менадами… внезапно они куда-то скрылись, не знаю куда?.. и я оказался один в темноте на коленях бога… мне не было и года…

— И что было потом?..

— Я вырос…

— И бог предложил тебе место секретаря и приличное содержание?..

— Должен признаться, я там долго не выдержал бы, умер от скуки без любви и надежды на лучшее… вечность не для меня…

— Однако не будем опережать события… говорят, ты покончил с собой из-за любви к какой-то деве в платье невесты…

— Что за глупость!.. я бы презирал себя, если бы предпочел физическую смерть, духовной… я умер духовно… не пытайся мне подражать… остуди голову, мысли… смерть не может приносить добро… хотя и в смерти есть своя красота…

— Стоит ли обманывать себя и дальше?.. как будто ничего не произошло… ведь произошло!..

— Смерть стерла мои воспоминания…

— А жены?.. куда делись твои жены?..

— Они сплелись в клубок змей на дне ямы… не я ее копал…

— Не могу поверить…

«Однако что же довело меня до самоубийства?..»

Ворона села поодаль и, склонив голову, участливо глянула на Бенедикта…

«Или мне показалось?.. нет, не показалось… что же во мне есть такого?.. женщины заглядываются на меня… вот и ворона… может быть, я могу летать?..» — Бенедикт попытался встать, замахал руками…

Ворона опасливо посмотрела на него, отошла подальше… в клюве она что-то держала…

— Что говорят в городе?..

— Говорят, что ты умер озлобленный и нищий…

— Не совсем так… просто мне было любопытно узнать, воскресну ли я?.. лежу на ложе монахини в руинах женского монастыря и думаю, вот, встану, отвалю могильный камень и выйду наружу, как бог…

— Ну, это вряд ли…

— Темное это дело, одним словом не скажешь, чтобы было понятно… план мой провалился… я очнулся богом, но хромым на обе ноги…

— Продолжай…

— Меня спихнули с неба… помню, я летел вниз головой… до сих пор в ушах стоит свист… бог был мил и любезен, но его служащие… слов нет… особенно одна особа… толстая и рябая… его секретарь…

— Смешно… — пробормотал Марк и нахмурился… он узнал тетю по описанию Бенедикта…

— Смешного мало… от нее я узнал, что примадонну пытались убить, а убили меня…

— Тебя там допрашивали?..

— Я ничего не помню… и ничего не могу исправить… что ты молчишь?..

Бенедикт глянул на Марка…

Марк спал с открытым ртом…

«Дурацкая привычка… он скопировал ее у своей тети… когда она не могла избежать ненужных вопросов, она засыпала в инвалидном кресле на надувных шинах… помню, во сне она храпела… спала она с левретками и мопсиками…»

Марк проснулся, поискал взглядом кого-то, не нашел, и зевнул с криком, испугав пса Пифагора…

— Ты что-то сказал?.. — спросил Марк…

— Я сказал, что меня использовали… у меня была роль случайной жертвы в пьесе, финал которой ты изменил… и приравнял меня к сопутствующим потерям, к разбитой вазе, кувшину…

— Ничего я не изменял… не успел… я умер…

— И что было дальше…

— Я воскрес, немного поправился и стал распутывать эту паутину…

— Искал паука?.. и нашел?..

— Нет, но я не из тех, кто сдается…

— Ты кого-то подозреваешь?..

— Я подозреваю мэра…

— Догадываюсь, что у тебя были неприятности…

— Мне пришлось скрываться в замке дяди…

— Примадонна знала о твоей роли в этой истории?..

— Нет… мне помогал инвалид, привратник… пес Пифагор подружился с ним, не знаю, с какой целью…

— У твоего пса поэтическая натура… он, наверное, и стихи сочиняет… не он ли сочинил поэму о твоем чудесном спасении из вод?..

— Что ты имеешь в виду?..

— Крушение парома… он налетел на рифы, перевернулся и затонул… все погибли… один ты остался жив…

— Вот это я и не мог вспомнить… и вот еще что, что нас связывает?..

— Что ты имеешь в виду?.. себя и Пифагора?.. или меня и тебя?.. меня и тебя связывает время и история, которую я пишу… и уже много написал… а также одинаковые жизненные испытания и разочарования… но продолжай, что было дальше?..

— Примадонна собрала шайку артистов, которые относились ко мне враждебно, недоверчиво… они распускали слухи, как это водится в театральной среде… я написал трагедию, обличающую ее убийц… и сам запутался в паутине, как муха… я вообразил себя богом, назвал имена… верил, что помогу примадонне с театром, долгами, увы…

— Вере нужна любовь и надежда…

— Ты как всегда прав… одни недостаточно благородны, чтобы восхищаться ее пороками, другие сами порочны…

— Ты что-то пишешь для ее театра?..

— Так, лишь отрывки… правда, у меня есть несколько тем…

— Так у нее отобрали театр или нет?..

— Театр не отобрали, а дали… и свору нищих актеров к нему… я и не думал, что все так обернется… есть и свидетельство красиво оформленное…

— Она что-нибудь поставила?..

— Пьеса провалилась… во всем виноваты исполнители… она говорила, что ее охватывал ужас и пропадал голос при виде действующих лиц и исполнителей…

— Скажи ей, что я тут накропал одну пьеску… вообще-то она никуда не годится, но если ее немного подправить, она может измениться, однако лучше она вряд ли станет…

— Поговори с ней сам… она может говорить только о театре… хочет сделать меня директором…

— Соглашайся… и без колебаний и предварительных условий… пойдем осматривать твои владения…

— Они еще не мои…

— Что так?..

— Примадонна вдруг взглянула на все это другими глазами и сама мысль о каком бы то ни было использовании меня в качестве директора показалась ей весьма сомнительной… и даже опасной… без долгих церемоний она отправила меня на чердак к летучим мышам и совам… сказала мне, чтобы я исчез, как и появился… да, на чердаке у меня две комнаты… одну могу предоставить тебе, если пес Пифагор не будет против… приласкай его, он ласки любит…

— Изволишь шутить со мной… но продолжай…

— Время от времени я спускаюсь вниз по черной лестнице… как-то увидел в зеркале примадонну… она вела себя странно, делала какие-топриготовления… я услышал детские голоса, смех… внезапно занавес поднялся, открылась сцена с хором мальчиков… примадонна подала знак и дети исполнили мой гимн ночи… дети окружили ее… она обняла и расцеловала всех, сказала, что она так благодарна мне, что она просто счастлива… я не знал, что и подумать… меня насторожило мое участие в этом действе… и вот еще что, она сказала, что это ее дети…

Дети примадонны жили во флигеле…

Бенедикт вспомнил сон… он спал, а примадонна рожала мальчиков, одного за другим…

Марк заметил странное, как ему показалось, колебание настроения Бенедикта…

— Тощий и хромой я казался им бесом, не богом, хотя и с достоинствами… примадонна была великой, а кто был я?.. мертвец, покойник…

— Ходили слухи, что ты был болен…

— Я провел какое-то время в желтом доме на песчаном берегу, где меня обогащали и просвещали сумасшедшие граждане города… их мысли я облек в некий трактат под названием «Нечаянные радости»…

— Говорили, что ты бежал из желтого дома… и как сквозь землю провалился…

— Я был на небе… не помню, как я туда попал и что было потом… очнулся я в руинах женского монастыря, на ложе монахини… и не один… келья была на троих… второе ложе занимал незнакомец, который повторял одну и ту же фразу: «Я невиновен…»

— И кто он?..

— Не знаю, какой-то жид…

— Коротко и ясно… впрочем, слишком коротко и не совсем ясно…

— Такая у дяди была манера выражаться… тебе не понять, ты либерал…

— Как мог ты в темноте разглядеть, что он иудей?..

— Он умер… я обмыл, отпел и похоронил его… его уже не вернешь… да и чем это поможет?..

— А что с детьми примадонны?..

— Не знаю, где она их нашла… сама она родила одного ребенка… роды были трудные… мальчика пришлось тащить на свет железными клещами… ночью он тихо умер, перестал дышать, ушел и едва не увел за собой мать… вот и все ее радости жизни…

— А кто был отец ребенка?..

— Слухи ходили, что мой дядя… но он себя отцом не осознавал… а я все это время лежал без сознания на острове в пещере после крушения парома, на ложе с тенями… нет, близко я их не подпускал… правда, кто-то смачивал мне пересохшие губы, гладил волосы… я думаю, что это была мать… я ничего о ней не знаю, как и об отце… о таких, как я, говорят, упал с неба…

— Какие отношения у тебя были с примадонной?..

— Я был ей полезен… и не хочу ничего менять…

— Боюсь, что твои намерения будут неверно истолкованы…

— Я нужен ей…

— Она обманывает тебя…

— Она мне нравится… мне нравится ее голос, тело… в ней столько благородной простоты и величия… у нее все в меру… опускаю все, то неопределенное и ложное, что заключено в каждой женщине…

— Она играет с тобой…

— Она страдает… но ни жалоб, ни воплей, ни проклятий… лишь выражение скорби на лице…

— И все же это театр…

— Она чувствительна… и знает страх, не стыдится никакой человеческой слабости… но не переносит отчаяния… она говорит, что отчаяние отвратительно искажает ее лицо и не вызывает сострадания…

— Без сострадания можно и обойтись…

— Скажи еще и без наслаждения…

— Ну, уж нет…

— Ты знаешь, во время беременности ей снились странные сны, будто она имеет дело со змеем из рая…

— Должна же быть этому какая-нибудь причина?..

— Филонов попытался изобразить этот ее сон в скульптуре…

— Ну да, принес ее красоту в жертву реальности и выразительности…

— Но в меру, все же он оставил место и воображению зрителей, предоставляя им право видеть ее кричащей, вопящей, проклинающей… почему нет?..

— Им хочется видеть ее жалкой…

— Лучше уж сразу мертвой… — улыбка Марка стала гримасой…

— Страдание не должно лишать красоты… впрочем, пропади все пропадом… к чему все эти разговоры… — пробормотал Бенедикт… выглядел он измученным, как будто замышлял самоубийство…

«Что он изберет, яд или петлю?.. божье наказание Иуды… впрочем, это одинаково мучительно… лучше заснуть, впасть в сон… однако и сон может превратиться в кошмар и присоединить к этим мучениям еще и другие…»

Марк вспомнил свое пребывание на острове после крушения парома… совершенное отсутствие людей, голод и все неудобства жизни в полном одиночестве…

«Никто не мог мне помочь… к моим стонам и плачам прислушивалась только тишина…»

Ему вспомнились обманчивые видения…

«Они были так запутаны… и с лакунами… в конце концов, они превратились в нечто ужасное… в черную дыру, манящую, влекущую, затягивающую как водоворот, заставляющую меня молча пятиться и просыпаться от страха, как это и бывает в действительности при подобных обстоятельствах…

Пещера была мне и черной дырой и женским лоном, из которого я выскользнул на свет и закричал, испугался… я был еще не в силах владеть собой… и я еще не знал на собственном опыте последовательности времен и прочих отвлеченных понятий… однако я понимал, что все это лишь притворство чувств…

Подлинная боль делает неспособным ни к какому притворству…»

Мысли Марка вернулись к примадонне…

Смеясь, она прошла мимо, являясь олицетворением самой естественности… и присоединилась к хору мальчиков, украшенных венками из фиалок и осоки… они исполняли гимн ночи… и так превосходно и трогательно, что в глазах Марка блеснули слезы…

«Придет ли бог им на помощь… или они погибнут в этих руинах…»

Земля вдруг содрогнулась, когда Марк выразил свое сомнение…

Страх и трепет овладел беженцами…

Возникла паника…

Толпа обезумела, прижала Марка к стене, сдавила до удушья… холод проник, разлился по всему телу, но его руки были еще свободны, полны движения…

Как будто со стороны он увидел перед собой женщину в мантии… его прижала к ней толпа… она не дышала, но губы ее еще подрагивали…

Для Марка осталось необъяснимым побуждение поцеловать ее…

Толпа отхлынула…

Марк упал на женщину и в ужасе и испуге отстранился…

Губы женщины были еще теплые и влажные…

* * *

В комнате посветлело… разлилось сияние, высветившее высокие своды…

Бенедикт увидел бога и мальчика, сидящего у него на коленях…

В ветвях дерева вился аспид чешуйчатый… заметив слежку, он приник к коре ствола…

«Так кто же я… малютка на коленях бога или аспид, затаившийся в ветвях?..

Почему бы и нет?..»

Бенедикт потряс головой, понял, что видел нечто ложное…

«Однако потоки грязи все еще сползают в ущелья, волоча камни, с грохотом, ревом… и девы вполне реальны, маячат, танцуют у входа, чаруют изяществом, грацией… и я все еще жив… хотя, как говорят, давно уже умер, замерз, околел… если я сброшу с плеч плащ, что я под ним увижу?.. пустоту… нет… я не призрак, лишенный тела… Марк уверяет, что я могу стать кем угодно, даже богом, если сумею найти выход из его книги… он пишет, а я живу по написанному…ю

Что там за шум?.. что происходит?..

Я должен спустился пониже, чтобы лучше видеть и слышать…

Собралась толпа женщин, что-то увидели и обсуждаю…

— Что она лепечет?

— Говорит, что увидела змея в листве и на него указала…

Женщины окружили смоковницу…

«Что они хотят эти псицы безумные?.. ствол обхватили руками, качают, трясут дерево…»

— Эй, что с тобой?..

— Это ты мне?.. — спросил Бенедикт и, увидев Марка, заговорил рыдающим голосом:

— Марк, ты создал меня… посмотри на меня… на коленях меня младенца бог качал, к груди прижимал… младенцем был я, а теперь я хромой старик, твоя копия… беглец и изгнанник… от грязи меня бог спас, но пса Пифагора погубил… один я остался, как камень мертвый… — бормотал Бенедикт, мешая слезы с улыбкой… — Возврати мне безумие… страшно мне быть самим собой…

— Хотел бы я видеть тебя младенцем, а не преступником, скрывающимся от преследователей… тебя преследуют… слышишь лай?.. они собак пустили по твоему следу, но пес Пифагор их отвлек…

— Так он жив?..

— Увы, горе твое я могу смягчить лишь словами… иди, похорони пса, жен… пойду и я с тобой… я любил Аду, к Розе я чувствовал сострадание… жалостью я был побежден… раны ее я залечил, вернул красоту, но не жизнь, увы…

Бенедикт провел рукой над телом пса Пифагора, и он ожил и воем оповестил о смерти девы в платье невесты… он рыл когтями могилу… слезы струились из глаз бессловесной твари…

Слезы упали на лицо Бенедикта и привели его в чувство…

— Сжалился бог над стариком, возомнившим себя богом… — пробормотал Бенедикт… — Вернул мне жизнь, но что мне делать с ней?..

Озираясь, Бенедикт увидел в проходе деву в платье невесты, привстал…

Пес Пифагор залаял…

— Тише, не поднимай шума… не спугни ее…

Дева подошла к воде…

— Стоит босая… красивая… ты знаешь, она была моей невестой… — сказал Бенедикт псу Пифагору шепотом…

Бенедикт неловко повернулся, ударился о выступ скалы лбом и очнулся… и, не узрел ни девы, ни пса Пифагора…

Озираясь по сторонам, он побрел вдоль песчаного берега, обходя медуз и смеясь про себя…

Он пытался вспомнить, счастлив ли был во сне…

Светало… мрак ночной сменился бледным рассветом…

Устав идти, Бенедикт заполз в расселину…

— Боже, верни мне сон, умоляю… хочу узнать, был ли я счастлив во сне?.. — сказал он ослабевшим голосом… и погрузился в созерцание свода расселины…

Камни чуть мерцали…

«Мечусь туда-сюда, но все напрасно… не знаю, что мне делать и к чему склониться… изведет Жанна меня своей любовью, если это Жанна… живым меня не оставит… нет, я не желаю ее смерти… как я буду жить без нее, не думая о ней, не изливаясь в плачах, жалобах и стенаниях…

Где она бродит?.. скитается во мраке, ждет встречи с богом?.. не с хромым стариком, который возомнил себя богом, но боится упреков, ревности, подозрений…»

Бенедикт что-то сказал вслух и тут же умолк, брови страдальчески нахмурил…

«Может быть, и правду говорят, что она погрузилась в лоно зыбей, в пучину, в страхе перед браком со мной… стала рыбой и теперь на дне играет с рыбами…

Победила ли она желания плоти?.. вряд ли…

Море исцелило ее раны, но желания и шрамы оставила…

Ночью она ушла от меня… босая, осторожно на цыпочках, чтобы не разбудить меня спящего…

Очнулся я от сна и не увидел ее рядом…

Или утро ослепило меня… — подумал я…»

Одежду девы нашли в камнях у стены желтого дома на песчаном берегу, убежища сумасшедших…

Кто-то из сумасшедших видел, как Жанна вошла в воду по колено, по грудь, по горло… исчезла с головой…

«Безумцы уверяли, что дева превратилась в рыбу… но я видел, как волны били ее тело о камни, не пускали на глубину…»

Бенедикт невольно вздохнул, вспомнил, как во сне обнимал и целовал тело утопленницы…

«Утром явилась ко мне Юлия, сестра Жанны, с вестью нежданной вся в слезах…

Я утешить ее пыталась…

Два лица я увидел в ее лице и смутился… предчувствие испугало меня…

Не помню, как я очутился на песчаном берегу… следы увидел, камни, обагренные кровью… я пошел по следам, сопровождаемый безумными криками обитателей желтого дома, подсказывающими мне, куда идти, и наткнулся на брошенную Жанной одежду…

Я вошел в воду по колено, по грудь и вернулся, сел на камень и сам стал камнем…

Море и птицы вернули мне Жанну…

Волны вынесли ее тело на берег, птицы указали место, подняли крик…

Жанна лежала наполовину в воде у груды камней…

Я пытался вернуть ей жизнь, смирился, возлег рядом с ней…

Не бог я, старик, хромой на обе ноги…»

* * *

Помню, прошло несколько лет, и я вернулся на это место, лег на нагретый солнцем песок, потом снял одежду и вошел в воду по колено, по грудь, по горло… скрылся с головой, ушел в глубину…

Я увидел, как из лона подводной пещеры вынырнула стайка наяд… едва видные во тьме они окружили меня враждебно…

Жанны не было с ними… или была?.. нет, показалось… голос ее послышался, он доносился из глубины пещеры… мелькнуло ее лицо, гибкое тело, ослепило серебром чешуи…

Я окликнул ее…

Вода хлынула в горло…

Размахивая руками, я всплыл на поверхность у скал… стал искать свою одежду, не нашел, наткнулся на одежду Жанны…

Я одел ее платье и превратился в немощную старуху, старую деву, что вовсе не чудо, после чего смешался с толпой беженцев от войны и вошел в город не узнанным…»

* * *

Странствия и превращения Бенедикта на этом не прекратились, если слухи были правдивы…

Днем он блуждал по улицам, мощеным камнем, пел плачи… иногда гимны…

Ночью ему являлся бог, снимал боли, исцелил язвы, возвращал ему душу из ада, в котором она пребывала…

Утром Марк увидел Бенедикта на площади у руин театра…

Он стоял у афишной тумбы…

Женщина из блудниц на паперти окликнула, узнала его, стала расспрашивать, что, да как…

Он молчал, озирался, видом совершенно безумный…

Женщина отошла в сторону… ветер одежду ее развевал, обнажая тело…

Бенедикт опознал в женщине свою пятую жену, даже лица не увидев… он узнал красоту и сияние ее тела и стал нежным любовником, не приближаясь к ней… он любил ее взглядом, улыбчивую, насмехающуюся…

Бенедикт отвел взгляд от блудницы…

Вот они уже на песчаном берегу, оставили свою одежду без присмотра, и обнаженные вошли в воду по колено, по грудь, по горло, скрылись в воде… вынырнули и поплыли к рифам, у которых плескались нимфы, играли с дельфинами…

Услышав скорбные звуки, Бенедикт очнулся…

Мимо прошел духовой оркестр…

«А мне привиделись тритоны, выдувающие звуки из раковин…»

Вспоминая сон, Бенедикт скрылся в руинах женского монастыря…

Около полуночи он вышел на улицу…

Какое-то время он блуждал в переулках, путая следы…

За ним шел, не отставая, незнакомец в сером плаще…

«За мной следит?.. и чего он хочет?.. узнать о моих сообщниках?.. нет у меня сообщников… был один, но давно умер…»

Из путаницы переулков Бенедикт вышел к руинам замка и скрылся в упавшей внезапно на город тьме…

Бенедикт услышал голоса преследователей, доносившиеся из темноты…

Узнав их злой замысел, касающийся примадонны и ее театра, Бенедикт какое-то время размышлял, потом заснул…

Спал Бенедикт не долго…

«Опять этот странный сон… или я все еще сплю?.. не знаю, желал ли бог разделись свою власть со мной или совсем передать ее мне… возможно, ему угрожали, пытались присвоить власть, которую он считал скорее обузой…

— Тебе самому это пришло в голову?..

— Что?..

— Должно быть, ты никогда не прислушивался к своим чувствам или намеренно забывал о них…

Бог говорил, а Бенедикт вспоминал свою распутную жизнь, нищету, бедственное положение и раскаяние…

Он растрачивал свое воображение… он слышал слова, но не видел бога, на коленях которого когда-то сидел и сосал палец…

Бог принимал участие в истории гения… не мог Бенедикт выйти из рук бога обычным человеком…

Марк и Бенедикт прогуливались по петляющему коридору углового дома на Поварской улице, и вспоминали детство…

Женщина в мантии стояла поодаль у зеркала и наблюдала за ними…

«Эти два хромых старика производят впечатление сумасшедших… однако они довольно живописны… один в плаще, другой в мантии…

— Кто эта странная женщина в мантии?.. — спросил Марк…

— Она прекрасна…

— А была еще прекраснее… — заговорил портной, обращаясь к женщине в мантии…

— Эти два старика мне кого-то напоминают… — отозвалась женщина…

— Они обсуждают вашу красоту… и восхищаются…

— Ну да… один хвалит произведение, другой — его творца… — заговорил незнакомец в хитоне… — Произведение не удовлетворяет их полностью… они не ощущают волнения хотя бы отчасти, которое обычно вызывает красота…

— Вы художник?.. — спросил портной…

— Я скульптор… Филонов…

— Вы Филонов?.. тот самый… — не удержался, спросил портной…

* * *

«Боже, как она красива… — размышлял Бенедикт… — Слова здесь бессильны, красноречие немеет или становится бессвязным лепетом… и куда опять исчез Марк?.. и опять не вовремя…

Она божественна… и это только телесная красота…

Однако не всем она желательна и приятна… кто этот господин в пальто, перешитом из шинели?.. как зло он смотрит на женщину в мантии… пожрал бы живой и всю свиту ее…

Кажется, я знаю его… это же полковник… примадонна называла его братом и супругом… искушала его… и он был послушен ей… ночью она позвала его… он страдал лунатизмом, пошел за ней и наткнулся на ее гроб…

Он оказался на кладбище… могильщики уже накрыли пустой гроб крышкой… и земля уже расступилась, приготовила место для гроба…

Дьякон гроб обходил с кадилом, ободрял душу покойника, отгонял дымом и словами смерть и страх…

«Они же хоронят ее живой!..»

Бенедикт отвернулся и быстро пошел сквозь толпу, которая приготовила ему проход, но недолго он шел, утомился, сел на ступени паперти, глянул на блудницу…

«Останусь ей верным всегда, как клялся не раз и обещал женам, иначе пусть постигнет меня беда и погибель…»

Поднялся ветер…

Бенедикт уже мчался над морем и с ужасом глядел вниз…

Бенедикт с детства боялся темноты… и воды

Ветер гнал стада волн на дикие скалы…

Скалы издавали гул…

Увидев пещеру, Бенедикт наполнился радостью…

«Снова бог спас меня… я думал, что гибну, нет мне спасения…»

Ветер бросил Бенедикта на скалу с расселиной, и он прилип к ней как полип…

«А вдруг пещера уже заселена… с населением… сидят и следят за мной, замышляют убийство…»

«Не сходи с ума…»

«И все же… чем я их оскорбил, что они так упорны в своем черном, злобном желании моей смерти?.. преследуют меня…

Сразу сожрут?.. или оставят жить до утра?.. вдруг найдется заступник, что злом управляет, станет вблизи, не допустит насилия… полюбит меня… и я уступлю ему, хоть и неохотно…»

«Что мне делать?..

«Молча войди и сядь в тени, удовольствуйся тем, что тебе все видно, а им не все…»

«У них пир… они все боги, а я чужой, смертный, живу по их воле…»

«Они не боги…»

«Бог не мешал мне страдать и желать себе смерти…»

«Лучше бы тебе вовсе не родиться…»

«Сказать ему, кто я?.. а кто я?.. нет, промолчу… устал, засыпаю, да и день, кажется, хочет того же…

Беженцы от войны все идут и идут… женщина среди них… глянула на меня, и волнение меня затопило по колено, по грудь, по горло…

«Кто она?.. и кто это с ней?.. похож на меня… как будто я раздвоился… тощий, рыжий и хромой на обе ноги… не он ли мой отец?..»

— Давно тебя не было видно… — заговорил незнакомец…

— А что, я стал видимым?.. — Бенедикт смешался с толпой беженцев от войны…

Слезы застилали Бенедикту глаза, и толпа беженцев от войны превратилась в шествие призраков…

* * *

Марк не исчез… он сидел на ступенях паперти и размышлял:

«Опять я обознался… да и нет никакого Бенедикта… я стал Бенедиктом… безобразный стал его образом, богом…

Так Марк подумал и убедил себя безумца… вскочил на ноги, ударился головой о выступ стены и проснулся…

«Дурной сон…»

Сон был виновником беспамятства…

Кровь струилась из раны на лбу и щеке…

«Успокойся, не опасная рана… еще и две шишки на лбу… или это рога?.. выросли и все еще растут…

Однако куда меня занесло?..»

По руинам женского монастыря гуляли сквозняки…

Предстояла зима…

Марк лежал на ложе монахини и думал о тех, кого потерял…

Он встал с ложа и пошел… он шел и не различал дороги… глаза слезились…

Марк жил жизнью Бенедикта и не находил себе места в городе…

История жизни Бенедикта еще не была дописана…

«Хорошо бы прочитать ее вслух… — подумал Марк… — Однако я рискую показаться странным, если буду идти в толпе беженцев, говорить и восклицать…

Могу ли я позволить себе быть странным?.. почему бы и нет…

Годы уходят, одиночество становится все более ощутимым… и смерть пугает, когда вокруг разливается безмолвие…

Марк прошел сквозь толпу горожан на площади у руин театра…

«Они ждут конца света… а чего жду я?..» — размышлял Марк… он шел и взглядом искал женщину в мантии…

Женщину в мантии он увидел стоящей у стены в окружении свиты гетер, менад и одалисок… такой ее изобразил Филонов в бронзе…

«Богиня… зовет меня… я иду, иду, если дойду… чувствую слабость, головокружение… и ее свита мешает, путается под ногами… среди мертвых есть и живые…

Куда все подевались?.. был город, и нет его… пустое место… только ветер гуляет, туда-сюда… поет…

Вот это песня!.. или это плач?..

Забыл, куда я шел…

Вспомнил, но города уже нет, и идти не к кому… да и весь я какой-то дрожащий, сонный…

У меня дурное предчувствие…»

«Тебе не предчувствия нужны, а вера…

Ну, что ты стоишь, застыл на месте, как вкопанный… что?.. нет больше сил… и жажда мучает…»

«И не только… еще и эта напасть… твои жены окружили меня, менады, гетеры, одалиски… или это бесы?..

Женщина в мантии подошла, стоит с полной чашей воды, искушает… гетеры в пещеру меня загоняют, глазами сверкая, силой побуждают к любви…»

«И что?»

«Я сражаюсь с ними нехотя, по нужде… и просыпаюсь…

Горожане все еще ждут конца света, а меня старость удручает…

«Как и всех… одинаково… иду и вспоминаю, что некогда я был молод… и вот я старик, не доверяющий своей силе… боюсь не дойти…»

«А сила еще есть?..»

«Есть… однако, дождь собирается…

Ветер на море валы гонит, громоздит их друг на друга и разбивает о скалы, одевает кружевами пены…

Гул стоит, в котором я слышу крики ликования и вопли тех, кто погиб, достался жадной пучине…»

«Уже вечер, небо по краям запылало…»

«Приближается ночь, которой я когда пел гимны… или это был не я, а ты?..»

«Какая разница…»

«Меня возбуждала красота, иногда даже лишала сознания, чувств…

Ада будила меня прикосновениями… являлись и другие жены Бенедикта, все рыжие, полные прелести, грациозные в движении, глаза пламенные, как и у ночи…

Уже ночь…

Жены Бенедикта могли дать мне райское блаженство, но я был неловким… красота их казалась мне холодной, неестественной…

Для меня они были гетерами, менадами, одалисками… своей прелестью, грацией движений они вызывали восторг, изумление и удивление… вот, собственно, и все…»

«Любовь трогает и стариков, превращает их лица в гримасы сатиров… и в этом нет ничего странного и страшного…»

«Я не раз уже испытывал подобное… пытался скрыть свои чувства за улыбкой, похожей на гримасу, в чем и сознаются…

Я мог видеть и сквозь одежду… мог соперничать с тобой в описании того, что видел… я подражал твоему дяде… нет ничего удивительного, что я находил у него уже готовыми различные нужные мне наблюдения прежде, чем успевал сделать их сам…»

«Куда ты исчез?..»

«Никуда я не исчез… стою у статуи примадонны… Филонову удалось изваять ее… это божественное лицо, тело, грацию…»

«Ее надо сразу всю воспринимать, только тогда получается впечатление, какое производит на нас прекрасное… в этом случае недостатки и достоинства сливаются в целое…»

* * *

Марк очнулся и уже не мог заснуть…

Было холодно… костер больше дымил, чем грел…

Марк вспоминал:

«Я ведь тоже сирота, упал с неба… зачат был, как и Бенедикт на небе… до 7 лет я был светлым ангелом, во мне видели гения, но уже в 13 лет все изменилось, и так безобразно и нелепо…

Я охромел… стали говорить, что в меня бес вселился…

Надо сказать, что вел я себя весьма необузданно, правда, свои чувства выказывал весьма тонко и пристойно… впрочем, можно было бы действовать еще осторожнее и скромнее…

Я говорил, тетя слушала… я еще не усвоил ее ложных театральных приемов, но уже был не тем, за кого себя выдавал…

Пес Пифагор рычал, меня увидев, потом привык…

Филонов стал пользоваться моими чертами, изображая бесов преисподней… кстати, в них тоже есть изящное, если присмотреться… они подражают красоте, хотя в действительности красота иллюзорна, она плод воображения, обман чувств…

Все это случайно и несущественно…

Люди способны нравиться, будучи безобразными… со временем все, кажущееся красивым, делается безобразным… в памяти остается совсем иное впечатление, к безобразному примешивается сострадание…

Увы, со мной ничего подобного не произошло…

Я стал безобразным по виду и что?.. я покинут всеми, даже призраками…

Чем бог завершит эту страшную и ужасную картину?.. чем-то еще более ужасным или чем-то трогательным, проникнется состраданием?..

Увижу ли я примадонну и ее хор мальчиков?..

Дети издали смотрят на меня и поют, подойти ближе не решаются…

Что они чувствуют к калеке безобразному, лишенному образа божьего?.. вряд ли жалость, хотя и поют плач…

Возможно, я несколько преувеличиваю…

Судьба заботилась обо мне даже в смутное время, когда все ждали конца света…

Ничего другого они и не могли ждать… они уже пережили нашествие грязи и войну с собаками, и не готовы были переживать что-либо еще…

Я опасаюсь, но не отчаиваюсь… жизнь то расцветает, то приходит в упадок, и снова расцветает…

Нужны ли доказательства?..

Мы живем под постоянной угрозой тяжкой немилости, не зная целей бога…

Царство лжи ширится, тьма наступает…

Будем терпеть, сколько хватит сил, надеясь дожить до поворота событий, когда начнет побеждать правда, а она начнет побеждать…

Имея дело с жалкими лжецами, она не может не победить…

Я буду проповедовать, как Бенедикт, но не слишком громко для этой ночной поры, и без театра и сценической наглядности, которая только вводит в заблуждение…

Для театра главное тронуть и взволновать…

Странно, что эта мысль не осенила меня раньше…»

* * *

Светало…

Тьма отступала…

Обессиленный, Марк лег на ложе и попытался заснуть…

— Проснусь ли?.. — сказал Марк вслух…

— Вы это о чем?.. — заговорил старик в пальто и с изумлением взглянул на Марка…

— Это снова вы?..

— А вы Марк… не могу поверить, что это вы… вы читали мои записки… что с вами?..

С Марком случился приступ слабости, он даже утратил способность говорить… он задыхался…

«Похоже, что это конец… дядя Бенедикта умер от приступа астмы… и вот он явился ко мне с того света в облике этого старика в пальто…»

Дядя Бенедикта, а это без сомнения был он, перечислил ангелов, которые прилетели вместе с ним, назвал их имена… они звучали так, как будто он сам их только что придумал…

— Тебе интересно знать, что там?..

— Конечно…

— Там все по-прежнему… я смотрю и здесь мало что изменилось… я плакал, когда услышал звон часов на башне замка… я жил там на птичьих правах, как, впрочем, и здесь, только еще хуже, хотя и получил место в раю… влез в долги, место надо было купить, сидел на воде и хлебе… да, я был женат… жена играла на органе, что-то понимала в музыке, даже сочиняла фуги… она играла на свадьбах и похоронах, а я принимал роды и обмывал покойников… это позволило нам обзавестись хозяйством… у нас была корова с теленком, пара свиней и немного птицы, куры, гуси… были и дети… жили скудно, но без нужды, правда, не хватало кроватей… детей было много… они помогали по хозяйству… я был их учителем, учил страху божьему и почитанию властей, сам же не имел ни власти, ни желаний, которые на небе скорее вредны, чем полезны, особенно детям с их наивной верой в добродетель и в бессмертие души… жил я аскетически, нужда заставляла… праведников вроде меня там не жаловали… нет там ни наслаждения, ни сплошного мучения… есть там и библиотеки, правда, книг нет, одни сплошные рукописи… там все пишут от руки, и сочиняют сами для себя… писание там доставляет физическое упоение… там можно добиться всего, положившись на себя и бога… люди создают для себя свой мир, и хвалят себя так, что сами поражаются своему величию… многим там кроме как писать и делать больше нечего… пишут и взрослые, и дети… что?.. да, странное занятие для детей… писание заменяет им жизнь… я внушал им, правда безуспешно, что плоды духа не растут на деревьях… я вел себя соответственно, то есть осторожно… иногда пел гимны, вспоминал и плачи, и обливался слезами радости и умиления… на небе ко мне относились с насмешкой и непониманием… я выделялся, я был там чужой, словно с луны свалился, держался в стороне, играл роль жертвы и сыграл ее хорошо… меня запомнили… я бежал оттуда с оказией… я опасался стать похожим на них, и не похожим на себя… оставил там жену, не ангела, детей и долги… там мало радостей, да и откуда им быть… та же тупость, мелочность и скука… один день похож на другой… покойники живут спокойно и безмятежно… и всему верят, что говорит им бог… и не спешат в объятия вечности, чтобы обрести бессмертие… что?.. да, я тоже там писал, пытался продолжить свои замогильные записки со многими точками и короткими фразами… все в них чрезмерно преувеличено, да и не правдоподобно… в них нет ни эстетики, ни этики, одна философия… оставлю их тебе… ну, мне пора… был рад… еще увидимся… здесь я забываю все, что знал там, совершаю глупости… мне кажется, что я борюсь со злом, но творю еще большее зло…

— Куда направляетесь, если не секрет?..

— Хочу посетить своего учителя истории, которого я боготворил… в прошлое свое посещение я нашел его невыносимым, но дочери у него привлекательные, особенно Ада… он назвал дочерей Ада и Рая… морально Ада превосходит Раю, как звездная ночь превосходит день, простуженный дождем… я просыпался и спрашивал себя: где я?.. где-то посередине, между адом и раем, отвечал мне внутренний голос, он у меня как некий философ… он находил между двумя ощущениями нечто общее, а мне никак не удавалось найти себя… девочки, видя меня таким несчастным, и, беспокоясь, как бы со мной не случилось чего-нибудь, начинали ласкаться… кровать была узкая, напоминала гроб, а я был похож на покойника… они мне нравились, я рад был увести их с собой, но не знал, куда?.. они любили меня, не противились мне, самоотверженно ухаживали за мной, как будто я получил рану, но когда мое пребывание в их спальной комнате затянулось, они стали вести себя по-разному… Ада выразила мне свою враждебность… и открыто… нашла в себе для этого смелость… чего-то я в ней не разглядел или не хотел разглядеть… мать девочек умерла, и они пытались узнать у меня ее судьбу… как будто я бог… Рая не вмешивалась, из боязни повлиять на меня в дурном смысле и испортить то, что она считала счастьем… она не находила в своем поведении ничего неприличного, не мало удивляя меня… я мог бы задержаться у них… днем и ночью я нуждался в их услугах… свое поведение я бы осудил в прежние времена, да и теперь… я стал снисходителен к женщинам, многое прощал им, потому что они искренне любили меня, пусть и недолго… я находился в доме учителя истории не только на положении гостя, который оказывается везде, где его не ожидают увидеть… иногда я спал с ними, лежал между ними, не шевелясь… они вовсе не стесняли меня, как стесняли бы женщины… надо сказать, учитель истории внимательно следил за тем, чтобы девочки оказывали мне подобающее, на его взгляд, внимание… и не вполголоса, а открыто, во всеуслышание… помню, его голос и предписания, меня пугали и будили… он не блистал талантом оратора, но умел говорить, как полагается… под его руководством девочки относились ко мне хорошо… или делали вид… вопрос шел даже о браке… учитель истории предлагал мне жениться на обеих, и добивался этого как величайшей милости, хотя и был пропитан традициями насквозь… благоразумие и особенно вспыхнувшая в Аде неприязнь ко мне помешали мне оказать учителю эту любезность, что дурно повлияло на него, повергло его в лихорадочное состояние… я вынужден был бежать… и все еще бегу… ужасно не сделать того, что полагается сделать, проявить неучтивость, исчезнуть, не попрощавшись… девочки стали являться мне в облике псиц… хочу снять с души как камень это неприятное воспоминание…

Дядя Бенедикта умолк, задумался…

— Воспоминания уводят нас из одиночества…

— Что?.. да… я боюсь явиться некстати… не знаю, обрадую ли я их?.. вряд ли… пожалуй, я не решусь…

Дядя Бенедикта покачал головой, грустно улыбнулся и исчез…

* * *

Все миновало словно сон… впрочем, сочинять можно и во сне…

Марка в облике Бенедикта окружили монахини, столпились вокруг, плача и причитая… он лежал на ложе в руинах женского монастыря, разграбленного нашествием грязи, хрипло дыша, и если бы не моления призрачных монахинь, он очнулся бы в преисподней, которая принимала и смертных, и бессмертных… всех она смиряла и утешала одними и теми же словами…

Рыжеволосая монахиня вернула Марка к жизни… он стал похож на жениха кудрявого и молодого…

Она могла изгнать и безумие, если бы безумный не противился, впрочем, она могла и против желания исцелить его касанием рук…

Марк увидел монахиню в платье невесты…

«Кто назначил ее в жены Бенедикту?.. она стала ему шестой женой, исцелила и меня, безумьем охваченного… хрипло смеясь, я явился ей… безумье душило меня… радость с печалью она смешала и ушла, ввергла меня в отчаяние… помню, я думал о мести… представлял, как убью ее похитителя…

Все это оставил я, весь этот ужас, встретив Жанну, ставшую мне невестой в платье невесты…

И от нее я бежал…

Почти год я жил в пещере на острове и избавился от безумия плоти, так мне казалось…»

Размышления Марка прервались… он увидел то, что не должно было видеть, и смутился, а дева прикрылась руками, стоит, обнаженная, только фата на ней, смущенно улыбается всем лицом…

«Это не Жанна… это же Юлия…»

— Что, не узнаешь?.. или не хочешь узнавать?… конечно, зачем тебе я?.. ступай, беги, как бежал, терзай своих жен, измученных ожиданием близости, изображай бога, кого угодно…

— Юлия, я не Бенедикт, я Марк…

Затянутое тучами небо над девой ответило ропотом…

Отозвался и прибой…

Из пенных зыбей показался остов парома…

Ветер туман разогнал и снова Марк увидел то, что не должно видеть…

Он смутился…

Дева вошла в воду по колено, по грудь, по горло, скрылась с головой…

Марк остался стоять, потом сделал шаг к воде, вскрикнул, медуза обожгла, ужалила как змея в пяту…

Марк отступил в ужасе… вместо медузы увидел клубок змей… шесть или семь… то свиваясь, то развиваясь, они пасти раскрыли, готовые плюнуть ядом…

Марк бежал, поверив зрелищу странному и страшному…

Ему казалось, что змеи преследовали его…

Скалы перед ним росли ввысь, превращались в строй идолов с человеческими ликами, иссеченными шрамами, почерневшими от дыма и копоти…

Нет, не от страха Марк замер, от изумления застыл, превратился в камень, чувствам своим не веря…

Луна блуждала среди скал, как ускользающий призрак, меняя свой облик…

В лице луны он увидел лица всех жен Бенедикта…

* * *

Бенедикт спал в тесной расселине…

Во сне он выполз наружу, встал на ноги… увидев в луже воды луну и себя, он невольно отступил, прижался спиной к скале…

Губы свои луна тянула к нему…

Кричать он не мог, слезы стали его голосом…

Задыхаясь от слез, Бенедикт очнулся…

Он пребывал в сомнении…

«Сон ли это был?..»

Ночь ушла…

Встало утро, мало-помалу обнажая скалы, лики, тела мужчин, женщин… кто-то карабкался по ступеням наверх, кто-то спускался вниз…

Это были люди, знающие толк в искусстве войны, только напрасны были убийства…

Смерть еще никого не спасла…

Бенедикт шел, меняя направление… могильные камни преграждали дорогу… он оглянулся… пес Пифагор отстал… и намного… он увлекся до самозабвения поисками какой-то твари, оставившей свой запах в камнях…

Бенедикт окликнул пса, назвав его по имени…

Пес Пифагор бросил поиски, подбежал, хромая на обе ноги, глянул на Бенедикта, то смеясь, то страшась…

Бенедикт подбодрил его лаской…

Пес прыгнул ему на грудь, лизнул лицо…

Бенедикт попятился, наткнулся на камень, почувствовал, что летит куда-то в темноту…

Бенедикт упал, лоб разбил о камни и подбородок, пыли наглотался, пока лежал, не мог опомниться и вспомнить, куда он падал…

Помедлив, он встал на четвереньки, смеясь свистящим смехом астматика…

Пес Пифагор невинно глядел на него…

— Что смотришь?.. нет, погоди… куда ты меня тянешь?.. что за спешка такая… — бормотал Бенедикт, стоя на четвереньках в клубах пыли… — Не безумствуй, опомнись, остановись… нога у меня застряла в камнях… помоги… — взяв пса за загривок, Бенедикт встал, но не во весь рост, глянул по сторонам…

Кровь в глаз попала, ослепила старика…

Ступая ногами осторожно, топчась на одном месте, он ощупал подбородок, лоб…

— Кажется, я приобрел рога…

Почувствовав слабость и головокружение, Бенедикт снова стал на четвереньки, потом лег и стал остывать, повернувшись к солнцу лицом и запрокинув голову набок…

Жены явились одна за другой… и без зова… они толклись вокруг ложа, утаптывали песок…

С удивлением Бенедикт воззрился на них… он не совсем умер… все еще продолжалась борьба…

Ада, первая жена Бенедикта, словно поскользнулась случайно, упала ему на грудь… слезами она смывала кровь и грязь с его лица…

Слезы ее Бенедикт принял как награду…

Рая, вторая жена Бенедикта, опустилась на колени, за ней третья, четвертая, пятая, шестая… встали, каждая подле другой…

Зашумели птицы, зрители этого скорбного представления, закричали в голос, взмыли в небо, закружили над телом одинокого стариком, возомнившим себя богом…

С полуденного неба внезапно мрак спустился, окутал все…

Случилось чудо… затмение… круг черной луны наполз на светило, вдруг исчезнувшее…

Душа Бенедикта взмыла в воздух… и упала с неба на песок у ног трупа, замерла… нет, вздрогнув, она снова ожила, забилась, пытаясь расправить крылья, подняла пыль, уже умирая…

Пыль укрыла труп Бенедикта… а пауки соткали над ним паутину…

КОНЕЦ

ПОСЛЕСЛОВИЕ к истории одного безумия

Гром и молния…

Входят пять ведьм… смотрят на Марка, удивляются, обмениваются мнениями…

«Кто он, этот рыжий, худой и хромой?..»

«Чем-то он похож на нас…»

«Он не из наших… он писатель…»

«И как у него идут дела?..»

«Неважно… иссох весь…»

«Все пишет, пишет… наверное, устал уже писать…»

«И о чем он пишет?..»

«О своем… роется в воспоминаниях…»

«И нарыл что-нибудь?..»

«Увидел все ужасы Голгофы…»

«И не испугался?..»

«А на меня как будто холодом повеяло… а теперь в жар бросило…»

«Бог с ним… отойдем подальше… сочтемся позже… поищем муженька…»

«Говорят, он утонул… пошел ко дну вместе с паромом, который в бурю налетел на рифы и перевернулся…»

«Не мог он утонуть…»

«Я слышала, что он замерз…»

«Эта смерть больше ему подходит… где это случилось?..»

«На одном из западных островов… их еще называют блуждающими…»

«Говорят, их там целая стая…»

«И он там был один?..»

«Нет… не один… с мэром города…»

«Как мэр там очутился?..»

«Говорят, он связался с мятежниками… оказывал им помощь… был осужден… бежал, но попал в бурю… чудом спасся… море высадило его на необитаемый остров… от одиночества он спятил… ему мнилось, что он дает показания Страшному Суду в последние дни… он без перерыва твердил одну и ту же фразу, что он невиновен…»

«И ведь правду говорил…»

«Странно… чем же он был искушен?..»

«Любовью…»

«Вот так новость… люди все еще дети, живут воображением…»

«Что ты все ерзаешь, чешешься?..»

«Мне как-то неловко в этой одежде, если ее можно назвать одеждой…»

«А писатель все пишет, пишет…»

«Он же писатель, привык писать, вот и пишет… он и здесь очевидец, хотя здесь нет ничего очевидного…»

«А там есть?..»

«Там я еще не была…»

«Однако странно, туч нет, а небо все полыхает…»

«Красиво!..»

«Жизнь — это дар…»

«Ты плачешь?.. вся переполнена слезами…»

«Я тоже… я ведь так и не испытала наслаждения с мужем… он сгорал желанием, но, увы, был бессилен доставить мне наслаждение…»

«Что с тобой?..»

«Кажется, это он… я смущена страхом…»

«А я желанием его увидеть…»

«Он так доступен… мне хочется его обнять…»

«Это не он…»

«А где Ада?.. Рая здесь… и все… а Ады нет…»

«И Жанны не видно…»

«Жанна хозяйка этой ночи… у нее дела… она не ходит, а летает туда-сюда…»

«А вот и наш муженек… спит… сон морочит его какими-то видениями из прошлой жизни…»

«Кажется, он нас увидел, вскрикнул и проснулся…»

«Озирается… он явно не в себе…»

«Опять уснул…»

«Смотри, смотри… писатель перестал писать… встал, стоит, прислушивается…»

«Да нет… опять сел и склонился над книгой…»

«Пусть пишет…»

«Мне хочется обнять мужа… он как живой…»

«Ну, это вряд ли…»

«Я говорю, он живой… я еще могу живого от мертвого отличить… когда я обняла его, он вздохнул и глаза открыл…»

«Обрадовала ты нас счастливой вестью… и что?.. он что-нибудь сказал тебе?..»

«Он сказал, что он бог…»

«Как зябко… слова замерзают на губах…»

«Что будем делать?..»

«Мне страшно…»

«А это еще кто, с красным шрамом на шее?..»

«Юлия, сестра Жанны и жена полковника, потом портного… искала объятий, любви, а нашла петлю…»

«Змей-искуситель и ее искусил…»

«Ну да…»

«Зачем она здесь?..»

«Она хочет отомстить Бенедикту за сестру… сейчас, сейчас она сделает это…»

«Надо ее остановить… но, где же она?.. она исчезла!..»

«Так и бывает в кошмарах…»

«Ты думаешь, это кошмар?..»

«А что же еще?..»

«Нет, это был не кошмар… я слышала смертное хрипенье…»

«Он умер… и земля вдруг задрожала… небо свивается в свиток…»

«Ты думаешь, это конец?..»

«Где же пророки со своими спасениями?.. звезды гаснут одна за другой…»

«Это не звезды, это болотные огни…»

Сверкнула молния, небо потряс гром, и ведьмы исчезли…

Длилась угрюмая ночь лишь изредка прорезываемая зарницами…

* * *

«Кто здесь?.. — Марк привстал… — Никого…

Как здесь холодно…

И ночь все длится, длится, конца ей нет…

Прошлое обнимает меня со спины, а будущее стоит передо мной, теснит, поднимает меня в небесную потусторонность…

Там бог, вечность…

Бог для меня по-прежнему бог, источник радости…

Душа в нас от бога, она связывает нас с тайной космоса, как творением из ничего…

Но смерть всегда рядом… я боюсь смерти… и этой зияющей темной бездны, из которой все было призвано к бытию…

Что это?.. земля зыблется как трясина…

Может быть, это развязка драмы… и что дальше?.. блаженство?.. сомневаюсь…

Нет, это еще не конец… однако мне страшно… бесы темноты внушают мне, что нет бога, нет и меня… меня устранили со сцены… подменили кем-то… я не подлинный, дым, тень от дыма…

Мне и в голову не приходило, до какой степени все может быть подделываемо… даже история… и какие из этого могут вытекать последствия и недоумения…

От кого во мне эти сомнения, внушения и искушения?..

Я впадаю в отчаяние, страдаю…

Страдания не бывают случайными, нелепыми… они подсказки нам свыше, как говорил портной…

Наши поступки никогда не бывают тем, чем кажутся…

Самое важное и великое происходит в тишине и молчании, тогда открываются глаза у души, и то, что она видит, это не оптическая иллюзия…

Но тише, я опять слышу голоса, женский смех…

Есть что-то в этом смехе, что поселяет страх в душе…

Боже, это же жены Бенедикта!… прошли мимо, удаляются… от страха я чуть не умер… или уже умер?.. тьма кромешная… и сыро…

Страх меня в могилу спихнул, всегда разверстую для малодушных…

Надо выбираться… я все еще числюсь в списке живых людей… однако боль в груди осталась, как будто нож в меня воткнули, и я не могу от него освободиться, да и не хочу…

Что я здесь делаю?.. жду Бенедикта… говорят, он жив… и я не совсем умер…

В памяти остались сцены той страшной ночи, воцарившейся посреди дня…

Грязь пожрала горы, море, окрестности, подступила к замку примадонны, спустилась на Поварскую улицу, миновала руины женского монастыря и направилась к площади, где ее терпеливо ждали горожане…

Все еще длится ночь…

Стоит мне сделать шаг, и я пойму, что оказался под влиянием иллюзии… в плену воображения, точно на острове… я хочу сделать шаг, но слышу предостерегающий шепот: «Не ходи дальше…»

У примадонны в ее мемуарах описание гибели города вышло еще живописнее…

От ее замка осталась лишь статуя… грубый столб с головой Бенедикта, украшенной лавром и рогами, появление которых Филонов, автор этого странного монумента, приписывал то одной, то другой причине…»

Летом рога закрывали листья виноградной лозы или плюща…

Впечатления рога не портили…

Столб окружали танцующие женщины…

По замыслу автора, это были жены Бенедикта, не совсем те, которые нужны были гению, а Бенедикт был гением, и вообще, божественной сущностью, правда, кроме этого он обладал и страстями смертного человека…

Аде, первой жене Бенедикта, Филонов оставил всю ее красоту и прелесть, свойственную одалискам и менадам…

Жанну он изобразил в платье невесты, нежной, стыдливой и благостной…

Остальных дев он завернул в черный покров и погрузил в землю, кого по колени, кого по грудь, а кого и с головой…

Сходство в изображениях дев не обнаруживалось, но выглядели они грациозно…

«Для создателя красота была первой и последней целью… однако лучше бы Бенедикту остаться в памяти без всяких статуй: камнем с простым алтарем…

А беженцы все идут и идут… им кажется, что они знают дорогу…

День и ночь идут… и я иду… ночью небо остывает, а тоска разрастается…

Небо потряс гром…

Марк привстал… во сне он шел по воде, потом по воздуху, сопровождаемый летучими рыбами…

«Осталось непонятным, как я очутился с ними на дереве… облепили меня… потом началось падение… птицы превращались в рыб… устлали воду серебром…

Говорят, бог создал птиц и рыб в один день…

Странный сон… помню, я все ждал, когда во мне проснется гений… был на небе, побирался там, советы раздавал от имени бога… и бога ради всех щадил… нет, не всех… жил я в руинах замка, окруженных зарослями мирта, лавра, акацией…

Издали меня можно было легко узнать…

Прохожие отдавали мне поклон… я провожал их словами: «Пусть вас бог хранит…»

Некоторые подходили ко мне с поклоном, предлагали дары, но я, воздев руки ввысь, провожал их словами: «Богатство мой заклятый враг… из-за него бог послал меня на смерть в день спасения на водах и я стал пловцом среди рыб… чудом спасся… дай бог и вам спастись…»

Одни озирались в страхе, другие боялись и оглянуться…

День был прекрасен, вечер тоже… я заснул и проспал до зари… встал с рассветом… собрался уже идти дальше, но голос меня остановил:

«День будет трудным… с советами будь осторожен… не верь лести, лучше молчи, хоть до самой смерти… поверь не мне, не прочим, а ушам своим…

Вижу в видении, как ангелы толпятся вокруг тебя в слезах и тоске, точно на смерть провожают… и идут вслед за тобой…

Бог упаси их… пусть идут своей дорогой…»

Голос умолк…

Слышу, собаки лают… злобно… бесы их подстрекают…

Зря они народ тревожат…

Однако они что-то пророчат… войну или мир…

Люди говорят, что со смертью не поспоришь… мол, она всех заберет и чистых и нечистых…

Может быть…

Нет, так нельзя, говорю я им… зря вы обрекаете себя на смерть… лучше вам в живых остаться… проститься с жизнью всегда успеете… она сама вас заставит в свое время…

Стар я, прожил долгий век, а может и все два… не все помню… жил, подчинялся голосу… он не раз спасал меня…

Увы, не все он знал, сказал я, не удержал ни слов, ни слез…

Помню, дорога свернула к черным скалам и ушла в ущелье… повеяло сыростью, мрак воцарился…

В глубине теснин шумел, поблескивал ручей…

Я жадно припал лицом, губами к воде…

В воде отражалось чужое небо… все чужое…

Вокруг мужчины, дети, женщины… у женщин лица грустные…

Дети болтали на своем птичьем языке, смеялись, скалили зубы…»

Марк отвлекся…

Он писал медленно, подбирал слово к слову, еще не зная, что выйдет, что сплетется из слов: венок сонетов или эпитафия…

Вокруг царила неведомая ночь…

Беженцев клонило ко сну… они устали идти… многие уже сошли на обочину дороги, лежат как камни, молча, порознь… столько они уже сказали…

Все затаилось в ожидании…

«Каким будет сон?.. легким, темным или сияющим, как глаза у младенца, увидевшего отца после долгой разлуки…

Сон всех спасает… он как смерть…»

Марк задумался, уснул среди видений темной ночи…

Нет, что-то мелькнуло в темноте… обрисовались руины театра, сцена, кулисы и танцующая в петле над оркестровой ямой фигура примадонны…

«Она все еще танцует…» — прошептал Марк…

«Пусть танцует…»

«Бенедикт?.. это ты?..»

«Бесы заставляют ее танцевать… собой она уже не владеет…»

«Ты пришел?..»

«Я уже давно здесь… стою, жду… я прилягу…»

«Ложись… а где твой пес Пифагор?..»

«Где-то здесь…»

«Помнишь, мы когда-то в доме на Поварской улице считали эти руины центром творения бога… потом появился портной со своими озарениями и настолько все запутал…»

«Ты думаешь, это был кошмар?..

«А что же еще?.. — Бенедикт взглянул на Марка… — Я смотрю, ты все пишешь…»

«Пишу… а ты все такой же, хмурый… улыбнись… или это маска, бог на лицо ее надел тебе и всем смертным… что с тобой?..»

«Проклятая сонливость, все никак не привыкну… кому-то меня надо растолкать… толкни меня…»

«Эй, проснись…» — пробормотал Марк сонным голосом…

«Что же ты не толкнул меня?..»

«Не решился… ты же бог…»

«Увы… ни грязь я не остановил, ни собак…»

«Однако город все еще город благодаря тебе…»

«Или тебе… кому угодно… толпе, хаосу… чему-то нежданно-негаданному…»

«Скажи, зачем все это?..»

«Не знаю…»

«Мы живем среди видений, но если и их не станет, что тогда?..»

«Бог дал нам смерть, как дар…»

«Или как наказание?.. я хочу вернуться на остров, петь гимны с хором наяд… там я жил блаженной жизнью… прибой меня убаюкивал, чайки будили…»

«Ты все еще дитя, видишь видения, сны?..»

«Вижу, но что они значат?.. ничего не дали они мне…»

«Ты уверен?..»

«Прошлой ночью мне снилась Юлия…»

«А мне снились жены, явились все шесть… будили желания во мне… всю эту ложь, которая обольщает и увлекает, дает выход постыдной страсти…»

«Однако поэты прославляют ее…»

«Играют словами и своей тоской… а теперь еще и политики… любовь — проклятый дар… и все же мы ей послушны, с ней мы жизнь начинаем, став ее рабами, и кончаем, лишенные рассудка, впав в детство, ждем радостей от кромешной тьмы…»

«Кто знает, что нас ждет там?..»

«Все те же пустые видения без наслаждения… и все же мы пытаемся продлить жизнь… ну не безумны ли мы?..

Смерть нас всех спасет… и чистых, и нечистых…»

«Ты думаешь?.. я боюсь смерти…»

«А я стремлюсь к ней, поверь… не думаю, что смерть — конец всему… нас ждет вечность… она же и есть ад…

Впрочем, все это только разговоры…

Нет там ничего…

Занавес, как в театре… игра окончена и зрители расходятся, так и не дождавшись чуда…»

«Ты думаешь, зрители в театре ждут чуда?..»

«Да нет… пришли от скуки… там все одни и те же лица, все свои…

Ты боишься смерти, а я жду ее… поверь, не радостей и наслаждения я жду от смерти, не чуда… просто я хочу понять, что происходит?.. откуда это все вдруг появилось?.. и куда уйдет вся эта высота и глубина?..»

«Узнаю в тебе портного…»

«Может быть, я и есть он… он тоже хотел понять, кому нужен этот мир?.. богу?.. вряд ли…»

«Портной был уверен, что мы в этот мир попали случайно…»

«Или намеренно…»

«Не знаю… бог нас создал по своему образу и подобию… увы, мы не стали ему ближе, не стали и умней… безумство стало мудростью…»

«Тьфу, пропасть, что-то в рот попало… и земля подо мной затряслась, как бы не провалиться…»

«А небо стало еще неприветливей…» — сказал Марк и умолк…

«Ты побледнел… как будто что-то увидел и испугался…»

«Я вижу твоих жен… — пробормотал Марк, заикаясь… — Все собрались… и Жанна в платье невесты… примадонны только нет… я ее не вижу… а если увижу, как я ее узнаю?..»

«На ней будет мантия примадонны…»

«Тетя говорила, что она твоя сестра…»

«Ну да… ребенком ее отдали в чужую семью, а меня бросили в канаву, монах меня подобрал… одно время я думал, что он мой отец…

У меня были воспоминания о сестре… тетя сказала, что она утопла при крушении парома, я не поверил… где я только не искал ее… помню, ночью паром налетел на рифы, перевернулся и затонул… я оказался на острове… блуждая среди скал, я наткнулся на женщину…

В пещере она очнулась, подумала, что я бог…»

«Ты спас ее?..»

«Я только провел рукой по ее волосам, и заглянул в ее глаза…»

«И что ты там увидел?..»

«Вдове хотелось мужа… и она была беременна на седьмом месяце…»

«Она родила?..»

«Родила и умерла, а вслед за ней ушла и девочка, бог ее забрал…»

«Что с тобой?.. ты побледнел…»

«Я увидел лицо девочки… и все еще вижу… я обмывал и отпевал ее…»

«Бедная девочка…»

«Я готов был умереть, вонзить нож, но где же он?.. в глазах стало темно… я почувствовал, что слабею… я умирал от страха, еще и рук не обагрив своею кровью… не удалось… кто-то вмешался, исправил сон…»

«А это был сон?..»

«Не сон… кошмар… говорят, она покончила с собой на сцене… в петле… танцуя и высунув постепенно чернеющий язык… не смогла выйти из роли… помню, я хотел спасти ее… она открыла глаза, но вряд ли она узнала меня…»

«Я думаю, она тебя узнала…»

«Мне тоже стоило покончить с собой, но не на сцене, а на осине… а ты все пишешь…»

«Пишу…»

«Говорят, ты автор пьесы, в которой примадонне досталась роль жертвы?..»

«Нет, не я… тетя… она умерла от приступа астмы…

Все в роду тети страдали от астмы…

Помню, на похоронах тети все говорили о ее славе, величии со слезами в голосе… а она была врагом народа… и родила меня на этапе… я так думал…»

«Ты заблуждался… ты ее приемный сын… но продолжай…»

«Я дописывал эту недописанную пьесу в замке примадонны…»

«Как ты там очутился?..»

«Секретарь мэра нанял меня писать ее мемуары… место романтично… вокруг скалы, море…

Вечером закат превращал море в вино, а скалы осыпал цветными камнями…

Ночью замок и окрестности погружались в меланхолию и бесчувственность…

Эти же чувства испытывал и я, но не очень убедительно…

Что ты на меня так смотришь?.. да, я влюбился в примадонну, как только ее увидел… а примадонна любила только театр… и мэра, этого комедианта… одно время он играл в провинциальном театре, был занят на вторых ролях… потом перебрался в город, приобрел успех, стал знаменит…»

«Я помню это смутное время… газеты были полны громкими преступлениями… люди во славу бога, их отца, убивали друг друга… но продолжай…»

«Событий в пьесе было много и не все они были достаточно подготовлены… во многих местах текст пьесы был слишком темен и запутан… время было такое… люди ждали конца света и вечной жизни… они уже пережили нашествие собак и грязи, как неясный сон в неверном свете… этот сон одних перенес в лучший мир, других удержал здесь…

Герой пьесы вел себя как раздраженная и оскорбленная женщина, которая не знает, что говорит и что делает… он предпочитал не прощать, а мстить… и наполнял улицы города трупами, кровью и воплями… он не щадил ни покорных, ни гордых…

Расследование ничего не дало, маньяка не нашли, и люди обратились к богу, как к защитнику…

Я видел их лица, испуганные дурными предзнаменованиями… они искали бога, но бог как умер…

Люди обезумели, они боготворили собак, грязь, которые очистили город от людей…»

«Все это временные блага и бедствия, и они общие для всех…»

«Ну да… в одном и том же огне золото блестит, а солома дымит…»

«А навоз невыносимо смердит, если его взболтать, но благовония благоухают… однако, что случилось с городом в этой пьесе?..»

«Грязь стерла город с лица земли, оставила руины…»

«То есть, люди в этот мир они ничего не принесли, и ничего из него не вынесли…»

«Ну да… однако, святые ничего не потеряли… их город на небе…»

«А что ждет нас и всех прочих?.. вопрос…»

«Мы не должны заботиться о том, что с нами будет, и от чего мы умрем… грязь нас заберет или собаки сожрут… в мертвом теле никаких чувств уже нет…»

«Я так не думаю…» — сказал Бенедикт…

Он погрузился в воспоминания…

«Помню, я омыл тело вдовы и отпел… зарыл его в песок, а море отрыло… все это утешило меня…

Чем мог, я помог умершей…

Не было рядом ангелов, которые перенесли ее на лоно Авраамово, в тайную обитель праведных… а тем, кто не в могиле лежит, все небо надгробие…»

«Бенедикт, как ты думаешь?.. все мы вернемся в свое тело, как нам было обещано…»

«Не знаю… знаю только, что забота об умерших укрепляет веру людей в воскресение…»

«А что если мы будем уведены в такое место, где не найдем бога?..»

«Что ж, станем странниками, которых не удручает что-либо бедственное… смиренно и терпеливо будем ждать страданий, не пытаясь освободиться от них при помощи смерти… и ни счастье нас не испортит, ни несчастьям не удастся нас сломить… будем чтить бога и вздыхать о небесном отечестве…»

«Кто знает, что живет в человеке кроме человека?..»

«Об этом можно говорить, но нельзя ничего доказать… в земной жизни мы воспитываемся для жизни небесной… и благами земными пользуемся как странники, не пленяясь ими… злом же или испытываемся, или исправляемся…

Бог небеса сотворил и дал душе бессмертие, не телу… так говорил портной… помнишь его?.. жил он скромно, трезво, умеренно в смиренном благочестии…

И опасался беспечности, этого извечного врага слабых душ…»

«Страх необходим… благополучие весьма относительно… и опасно, может испортить и развратить… но я продолжу…

Так вот, пьеса меня не заинтересовала… в меня не проникло утонченное безумие маньяка, его убийства, игра… но мэра пьеса увлекла, ослепило его мраком… он не искал мира для города, а искал безнаказанности для своей распущенности…

Он был испорчен счастьем, и бедствия его не исправили…»

«И где он теперь?..»

«На острове… пусть же исправится покаянием… бог дал ему жизнь, неблагодарному, а он ее испортил…»

«В городе у него были враги?..»

«У кого их нет… были враги тайные, были и явные, которые осмеливались роптать даже на бога и упрекать его, указывать на несчастья, которые они перенесли, и ни в чем он не помог городу, и даже во многом лишь повредил, обольщая и обманывая жизнью, которая наступит после смерти…

Нет нужды тратить много слов, чтобы показать ошибочность этих ложно составившихся представлений… это болезнь глупых душ… не тьма, свет софитов их ослепил… они не увидели очевидного по крайнему своему упрямству, вследствие которого не признали и того, что видели, поэтому приходилось писать об этом пространно, и о самых очевидных вещах, чтобы дать слепым и зажмурившимся их ощупать и ощутить…

Они все валили на бога…

Нет дождя — бог испытывает…

Все дождь и дождь — бог наказывает…

Посмотрели бы на себя, так нет же…

Все они знают, но притворяются незнающими, возбуждают толпу, распространяют мнение в народе, что бедствия случаются по вине бога и власти, которой они завидуют, развращенные счастьем…

Эти неблагодарные люди, дурные по своей воле, беснующиеся публично, распевающие такое со сцены, что не подобало бы слушать и бесам, эту смесь из слов и движений… увидев такое, должно было бы любопытным уйти в смущении с оскорбленным чувством целомудрия, а они смотрят на это как на священно служение…»

Для нечестивых это пиршество…

Лучше бы им лежать мертвыми без всякого чувства…

Заткнули бы они уши, и ушли, а не стояли бы и не слушали эти мерзости, которые бесы им шепчут со сцены на ухо…

И если бы они находили все это достойным только смеха, а не подражания… учились бы прозревать корни вещей: кто мы такие?.. зачем рождаемся?.. какие у нас обязательства?.. что следует желать, а чего избегать, чтобы не впасть в заблуждение?..

«Кто укажет нам начало пути к небесному?..»

«Христос же указал… а я не истинный бог, я возомнил себя богом и совершенно не заслуживаю того, чтобы мне воздавали божеские почести… это неприлично…

Я актер… я играю словами и своими измышлениями… и должен был быть изгнан из города как враг истины, развращающий граждан…»

«И был изгнан…»

«Ни бог я, ни полубог, ни святой ангел бога, ни истинный пророк, ни апостол, ни мученик, ни убийца… не я убил брата портного… он пытался меня изнасиловать… не совершал я и какое-либо иное преступление… не я напустил собак, грязь и эту тьму на город…

Можно говорить, что я посвятил себя богу, как растения, камни… и это свойственно человеку рассудительному… называть же меня богом, может позволить себе только сумасшедший…»

«Ты вернулся из ссылки и нашел город до такой степени неблагодарным, что снова удалился в ссылку…»

«Да…

Началось смутное время…

Нравы горожан ухудшились не постепенно, а были сокрушены как бы какой-то лавиной…

Все изменчивое меняется к лучшему или к худшему, портится или исправляется, если изначально было испорченным…»

«Бог пытался связать людей и все возникающее и гибнущее с космосом, но, увы…»

«Мы подражаем космосу, ибо как бы мы могли иначе устроить себя и украсить…

Я ниспал с неба… монах меня подобрал… какое-то время я в унынии сожительствовал с музами, писал гимны ночи, потом стал писать плачи для примадонны… жены способствовали моему дальнейшему становлению и продвижению… я снова совершил восхождение к богу, увидел его ангелов, природу космоса, сущность ума и души, провидение, судьбу, случай, добродетель и порочность, и, наконец, откуда зло пришло в космос, и понял, что оно и не уходило…

Кронос — это Черная дыра, пожирающая своих детей, то есть, прошлое… и изрыгающая их же… она творит будущее, которое становится прошлым… она творит космос, одушевляет его и приводит к гармонии… она наблюдает за порядком космоса, когда он установлен… она бог нашего неба, но есть еще небо небес, и там есть бог тоже необходимо бессмертный и не рожденный…

Я слушал и записывал предписания не из пререканий философов, а как бы из облаков против пороков с их соблазнами… и что повелевается терпеть, коль скоро это необходимо, и приуготавливать себе место в чертогах бога, где законом служит воля его… а на самом деле, я томился и умирал в пещере на острове в нищете бессоннице и мучениях, награды за которые мне следовало ожидать после смерти…»

«Сочувствую тебе…»

«А что происходило здесь?..»

«Сперва был слышен странный и страшный гул, похожий на рычание своры собак, а затем, рассказывают многие очевидцы, опустилась тьма и во тьме как бы сражались два войска, а когда сражение прекратилось, от города остались одни руины…»

«Ладно, а теперь все по порядку… и короче…»

«Куда уж короче… автор пьесы был неистощим в изобретении убийств, пыток и казней… едва зрители успевали прийти в себя и одуматься, как их увлекали новым поворотом интриги… некоторые их них пытались прорваться на сцену, которая постепенно наполнялась действующими лицами и исполнителями… одни пытались остановить злодея, другие помогали ему и…»

«И у маньяка вырастала новая голова…»

«Ну да… он рисовался и удивлялся собой, изображал победителя перед жертвами… жертв у него было много… и они все были совершенно одинаковы по виду, однако, каждая со своим достоинством… он был весь в движении…»

«Играл роль змея-искусителя…»

«Ну да… впрочем, я не видел рассчитанного плана действий с его стороны… нельзя было и угадать, чтобы он стал делать, если бы змей искусил и его…»

«И что в итоге?..»

«Народ восстал… и мэр понес заслуженное наказание… что это было за наказание, легко вообразить и представить…»

«Представляю… он не умел избегать опасностей, потому что не знал их…»

«А автор пьесы должен был благодарить бога, что все так благополучно завершилось…»

«Все так…»

«Маньяку отсекли все головы, одну за другой…

Я помню эту пьесу… дядя ее раскритиковал… а полковник, обожатель твоей тети, пьесу похвалил, правда, касался он только подвигов маньяка в деле любви… ему казалось, что автор списал портрет маньяка с него, хотя, автор мог намекать на кого угодно…

На репетиции пьесы полковник рассмеялся, узнав себя в облике маньяка… он просто ослеп от смеха и слез… его обходили стороной, опасались заразиться… он казался опасно больным… он производил такое же впечатление и на тетю, убитую горем… она потеряла очередного любовника, но и она не выдержала, рассмеялась, прикрыв лицо ладонью…»

«Я слышал, пьесу запретили…»

«Враги мэра обвинили примадонну во всех смертных грехах… грозились отнять у нее театр…»

«И отняли?..»

«Да… примадонна заперлась в замке, озлобленная на город…»

«Не она ли прокляла город?.. кстати, кто исполнял роль маньяка?.. не секретарь ли мэра?..»

«Не знаю…»

«А это правда, что примадонна мэр тайно обвенчались?..»

«Так говорят… и распускает слухи секретарь мэра, этот Иуда, нанявший меня писать мемуары примадонны…»

«И что?..»

«Примадонна знала мою тетю и тяжело переживала ее смерть… редко произносила ее имя без слез…»

«Откуда ты знаешь, что секретарь мэра замешан в этом деле?..»

«У меня были осведомители… только представь себе, чтобы спасти пьесу для публики, мэр присвоил себе ее авторство…»

«И стал ее мужем…»

«Ну да… женился на своей сестре…»

«О чем ты?..»

«Я не совсем уверен… молва все смешала, факты, обстоятельства, время, место, действующих лиц, благодаря которым факты осуществились и привели историю к благополучному завершению, хотя в ее благополучном завершении я сомневаюсь… и это с моей стороны не придирчивость или непонимание происходящего… но я об этом уже говорил… или не говорил?.. не помню…»

«Не говорил…»

«После исчезновения мера, меня вызвали на допрос… секретарь мэра помог мне бежать… и я оказался на острове…

Я любил примадонну, а она меня предала…

Я не ставлю ей это в упрек, она была уже великой, а кто был я?..

В пьесе примадонна играла роль жертвы, увлеклась и не смогла выйти из роли… умерла в петле… не унизилась до оправданий и молений…»

«Ты не все знаешь… примадонна не умерла в петле… ее подменила мать…»

«Что?..»

«Мать мэра узнала в ней свою дочь, от которой она отказалась после родов…»

«Вот как…»

«На мой взгляд, в пьесе были удачные сцены… а финал был просто потрясающий…»

«Однако о подмене еще никто не знал… и был ли виноват в смерти приемной матери мэр или его обвинили пристрастно и несправедливо?..»

«Можно только догадываться и предполагать, как мать мэра оказалась в петле…»

«Зрители были в ужасе… они не поверили в смерть примадонны…»

«Ну да… на сцене одно притворство…»

«Все было подстроено…»

«И я думаю, не обошлось без секретаря мэра…»

«Роль жертвы примадонне не совсем удалась… она выглядела такой жалкой…»

«Это была уже не она… это была ее мать…»

«Она танцевала в петле, потом на полу… наконец судороги прекратились…»

«Кто бы мог предугадать такое развитие событий?.. я ощущал происходящее как кошмар… я испытывал раскаяние, мучения совести, покорность судьбе…»

«Крайне неясные ощущения… неприятное уже произошло, и оно не могла стать лучше или хуже, но продолжай…»

«Шум на сцене, восклицания в зале сменились безмолвием, потом жалобами и плачем хора… плач возвысился до торжественности и величия гимна… и резко оборвался… сцена стала изменяться… она поражала, озадачивала, тревожила, раздражала чувства…»

«И ты ушел…»

«Да, я ушел…

Ночью примадонна явилась мне в виде привидения с красным шрамом на шее, как будто ей пришили другу голову… эта вероломная, властолюбивая женщина мило улыбалась и вполне искренне… я тоже улыбался, правда, с сомнением и страхом…»

«Страх охватил и меня, когда примадонна коснулась своей призрачной рукой моей руки…»

«Она и тебе являлась?..»

«И не раз… пьеса отняла у меня больше того, что дала… особенно финал…»

«Зрители долго не расходились, обменивались мнениями… они не поверили в смерть примадонны… они рукоплескали ей и мэру, автору пьесы…»

«Нет, не мэру, секретарю мэра, присвоившему себе авторство пьесы…»

«Роль секретаря мэра в этих событиях слишком запутана и неопределенна…»

«Я тоже многого не знал, лишь догадывался, предполагал…»

«Роясь в бумагах тети, я узнал, что мать мэра в молодости совершила какое-то преступление, возможно аборт или убийство, и не одно… и осталась безнаказанной… преступления нагромождались на преступление, породив многоголовое чудовище…»

«Ты думаешь, мать мэра была убийцей?..»

«Нет… не знаю…»

«В этой пьесе не было ни подлинной любви, ни понятной интриги…»

«Нет, почему же… все в ней шло своим естественным путем… все, что должно было случиться с персонажами пьесы, случилось… события вытекали одно из другого, связанные цепью причин и следствий… и, как это принято в театре, они то запутывались, то распутывались… зрители могли смотреть на них то с одной стороны, то с другой…»

«И все же природа создала женщину для любви, а не для жестокости и испытаний…»

«Вся пьеса пронизана ревность и месть… обе страсти слишком разные… и последствия их не могли быть одинаковыми…»

«Что нового о любви узнали зрители?.. ничего… мэр обвенчался с сестрой… и желал смерти своей приемной матери… а не своему секретарю, этому чудовищу… это он придумал ряд причин и следствий, в силу которых пьеса прошла цензуру и увидела сцену…»

«Ну да, пьеса увидела сцену… но все пошло не так… действующих лиц и исполнителей увлек поток событий, который разрастался сам собой… а финал пьесы возбуждал уже ужас и сострадание…»

«Пьеса получилась очень длинной, ставить ее на сцене директор театра не сразу решился, опасался провала… пьесу напечатали, а у книг своя судьба…»

«Ну да… судьбе подчиняются и люди, и книги…»

«Знают ли люди, чего они хотят?..»

«Вопрос…»

«Одни живут лишь затем, чтобы жить, другие довольствуются скромными наслаждениями… слава им не нужна… слава нужна гениям… гении знакомят нас с сущность добра и зла…»

«И все же директор театра решился поставить пьесу…»

«Ну да… с помощью интриг секретаря мэра пьеса увидела сцену… примадонне оставалось сделать то, что она сделала… правда, зрителям смерть примадонны в петле осталась непонятной и неестественной…»

«Однако аплодировали…»

«Но это была уже не примадонна, а мать мэра… она пыталась помочь дочери, но увлеклась, зашла слишком далеко…»

«Ну, это вряд ли…»

«Ты думаешь, зрители не поверили в смерть примадонны?..»

«Когда занавес опустился, они пожелали увидеть ее, они вызывали ее, кричали до тех пор, пока она не явилась…»

«И это был директор театра… он дал налюбоваться собой и был осыпан рукоплесканиями…»

«Сознаюсь, я был удивлен, когда открылась подмена…»

«Смерть матери мэра не была случайной… она не запуталась в свисающих веревках… ее намеренно запутали, свили петлю и толкнули в оркестровую яму…»

«Ты думаешь, это было убийство?..»

«На глазах у зрителей было совершено преднамеренное изящно исполненное убийство…»

«И кто убийца?..»

«Секретарь мэра… и это еще не все… у примадонны и мэра разные матери, но один отец…»

«И кто же он?..»

«Секретарь мэра… он же присвоил себе авторство пьесы… и изменил финал… по его доносу мэра обвинили в заговоре… мэр пытался спасти то, чего уже нельзя было спасти… увы… это была трагедий… а трагедия не могла закончиться благополучно…»

«Я не верю… все это только твои предположения, догадки…»

«Ну да… мать мэра убил не секретарь мэра, а сцепление событий, каждое в отдельности и все вместе… она узнала в персонаже трагедии себя… и покончила с собой с какой-то противоестественной жестокостью… как это и принято в трагедиях… причем здесь секретарь мэра?.. я думаю, он отвлек примадонну, уже готовую принести себя в жертву согласно сценарию?.. и увидел кулон на шее примадонны… по кулону он узнал в ней свою дочь, от которой мать хотела избавиться, когда была беременна, но не избавилась… она родила и отдала девочку в чужую семью…»

«Вот и все…»

«Нет, не все… примадонна увидела мать в петле… бросилась ее спасать… и едва сама не погибла, запутавшись в свисающих веревках… так что, пьеса могла иметь и другой финал…»

«Ты думаешь, секретарь мэра изменил финал пьесы и ход событий?..»

«Это был тот, кто боялся быть узнанным…»

«Но кто?.. секретарь мэра?..»

«Ну да… это он обвинил мэра в заговоре и покушении на власть, правда, неизвестно, на чем эти предположения были основаны… от него же мать мэра, узнала о любви ее приемного сына к примадонне…

Примадонна была ему сестрой по отцу…

Девочка не умерла, как сказал матери секретарь мэра, когда она попросила разыскать ее… она росла, и приемной матери становилось все беспокойнее и тревожнее от слухов о ее настоящей матери…»

«Как-то все запутано…»

«Я следил за секретарем мэра… он покинул театр до финальной сцены, воспользовался служебным ходом… в темноте на него напали убийцы и полуживого сбросили с моста в воду… взметнулись брызги, круги на воде сомкнулись…»

«И это все?.. но кто напал на секретаря мэра?.. убийцы обознались?..»

«Они из прошлого… на репетиции мать мэра узнала в секретаре мэра своего насильника… он изнасиловал ее на этапе, когда она шла в толпе врагов народа… она и наняла убийц…»

«Я всегда считал секретаря мэра преступником и убийцей… и это мнение было основано не только на моих собственных предположениях и догадках…»

«Ты имел все причины так думать, хотя секретарь действовал довольно изобретательно, правда, без всякого плана и без достаточного основания, весьма возможно, просто из неясных желаний…

«Счастливая случайность спасла примадонну, а погасшие софиты и темнота на сцене все окончательно запутали в этом странном и страшном деле…»

«Надо сказать, что секретарь мэра был очарован примадонной… он соблюдал правила, правда, мог придать рамкам правил такую растяжимость, что едва ли эти правила можно было признать за правила… соблюдал он их неумело и принужденно, а иногда и вовсе не соблюдал, опускал занавес… а после премьеры он вдруг исчез, и так внезапно…»

«Я не думаю, что мать мэра замешана в этом деле…»

«И все это случилось в один день, ставший для города ночью, что странно, и эта странность бросается в глаза…»

«Секретарь мэра хотел вовлечь в заговор и меня за некие услуги, оказанные мне…»

«Скольких людей он свел в ад, если он есть… под видом состраданья он натравливал одних на других… и при этом он соблюдал закон и преступал его… и у него имелись покровители, которые ободряли его на новые преступления…»

«Надо сказать, что примадонна поступила опрометчиво и безрассудно… она доверилась секретарю, после исчезновения мэра…»

«Ее можно понять… она предавалась тревоге и горю, опасалась всего самого ужасного…»

«Приемной матери мэра было видение… она видела, как мэр тонул в пруду, ставшем болотом… он погружался в ряску и тину… и снова всплывал на поверхность… погружался и всплывал, как будто хотел назвать имя убийцы… она разрыдалась и очнулась среди ночи…

Она пришла к примадонне и рассказала ей этот сон…

Примадонна готова была разрыдаться с ней вместе, и впасть в отчаяние…»

«История, рассказанная приемной матери мэра сном, была весьма запутанная…»

«И у нее был свой замысел и исполнители… я принимал участие в поисках мэра в роли свидетеля и очевидца событий, о которых ничего не знал достоверного… меня допрашивали, но что я мог рассказать?.. мои догадки, которые были темны, а интрига намеренно запутана действующими лицами… от них зависело открытие и сокрытие улик и мотивов преступления, всего того, что случилось на сцене театра в последнем акте пьесы на глазах зрителей…»

«Печальная история, внушающая сострадание…»

«Куда ты?..»

«Пойду дальше…»

«С ними?.. с беженцами?..»

«Нет, с ними я не пойду… выглядят они ужасно…»

«Ты выглядишь не лучше…»

«Зеркала у меня нет…»

«Вон лужа…»

«В лужу я уже смотрел, там меня нет…»

«А снег все сыплет, сыплет…»

«Беженцы стали похожи на покойников в саванах… снег на них саваны надел…»

«Я бы не решился в такую погоду куда-то идти… и вообще…»

«Я в городе задыхаюсь, астма душит… все кажется мне зыбким: пол, стены, потолок… да и среди людей мне не так страшно…»

«А тебе бывает страшно?..»

«Еще как…»

«Боишься остаться наедине с самим собой?..»

«Боюсь заблудиться, свернуть не туда, не к спасителю, а к бесам…»

«Слышишь?.. опять этот странный подземный гул, напоминающий рычание своры собак… народ в панике, бегут, спешат… не лучше ли остановиться, послушать, что собаки им скажут… однако лай затих… нет, собаки все еще ворчит… устал я, сяду, отдохну немного и пойду дальше, молясь и призывая бога… боюсь не дойду… жены зовут… слышу голоса их, смех… или это бесы смеются…»

«Странно, ты умолк, и подземный гул затих…»

«А я все еще слышу его… тайны мне эти не понять… что ты молчишь, скажи хоть слово?..»

«А что тут скажешь… погибнем все мы, без исключения… без веры бог нам не поможет…»

«Куда все делись?.. были, и уже нет никого… ну, мне пора… не знаю, что нужно богу от меня… пойду пса Пифагора догонять, пока меня ночь не догнала…»

«Ты весь, как я… только…»

«Что только?..»

«Этот странный и страшный блеск в глазах… и голос… я узнаю в нем свои нотки… и походка… ты стал похож на тетю…»

«Я видел ее в замке дяди… как-то даже руку ей пожал… ты думаешь, она моя мать?.. а дядя мой отец?..»

«И мой…»

«Так ты мой брат близнец…»

«Была еще сестра…»

«Она жива?..»

«Не знаю… тетя меня воспитывала как сына, не зная, что я ее сын…»

«И все это ты нашел в бумагах портного… и молчал… ну, я пойду…»

«Останься…»

«Я уже не здесь… позовешь меня, и я приду…»

«Смеешься…»

«Вовсе нет… я призрак, дым… ты в меня переселился, а я в твою книгу…»

«Не уходи… я весь дрожу, я в отчаянье… я теряю разум… вижу твоих жен… они бродят в темноте, ищут тебя… а найдут меня… я в ужасе… они такие странные и страшные…»

«Смерть их не украсила…»

«Снова я слышу этот стиранный и страшный подземный гул…»

«Ад спустил своих собак… или это гром…»

«Был снег, а теперь дождь… потоп…»

«Небо подает мне знак… прощай…»

«Как все это странно… я слышу тебя, но не вижу… а что, если это не ты?..»

«Я это, я… и слов больше не надо… иначе снова вернется грязь, свора собак и все то, что кажется тебе видением, сном…»

* * *

«Бенедикт ушел, и день погас… море снова стало морем, а не вином… и скалы обычными скалами…

Стало холодно, темно, тревожно… и пальцы судорога свела, вдохновение спугнула…

Не одиночество и тишину искал Бенедикт, а славу… ему нужны были зрители, рукоплескания…

А что нужно мне?.. не знаю, вот и сижу, жду и сомневаюсь… я жду, когда во мне проснется гений и слава расцветет божественною властью, а не по прихоти людей…

Люди только все губят своим несовершенством, суетой и вероломством…

Красоте и совершенству нужна тишина…

Прекрасное может родиться только в тишине… в ней все есть, чувства, ритмы…

Посветлело… как будто вспыхнули софиты… все как на сцене…

А вот и ведьмы… явились… танцуют, смеются, радуются чему-то…

Взгляну на них поближе… нет ли примадонны среди них или кого-нибудь из ее свиты?..

Бог ее создал для игры и наслаждения…

На ее лице всегда маска… под маской легко все выдумать, представить в ином свете…

И это вошло в правило, в привычку…

Все стали художниками… и мне из этой роли уже не выйти, не спуститься ниже…

С волками можно только волком выть…

Небо светлеет…

Уже утро…

Беженцы просыпаются, встают… лица хмурые…

Примадонны среди них нет… и некому радовать толпу, вводить в волнение и в заблуждение…

И ораторов что-то не видно… перевелись…

Кажется, эту фразу я вслух сказал… женщина взглянула на меня и переменилась в лице…

Что это с ней?..

Кажется, меня коснулось вдохновение… я запел гимн ночи, украшенной фиалками и осокой…

Дар у меня есть, мой голос трогает и возбуждает чувства… есть сила в голосе, гармония, порядок, ритм… и борьба страстей…

Гимн ночи плавно переходит в плач смерти, ничем не украшенной, что стережет нас… и спасает…

Дал ли мой плач беженцам надежду?.. вряд ли…

Запела женщина и я умолк… умолкла и толпа…

Все было в женщине… и цвет юности, и нежность… в глазах не меланхоличный блеск… она уже поет не плач смерти… глаза ее сверкают, смеются… или это слезы?..

Женщина сбросила с плеч мантию… она готова петь и плясать как одалиска или менада… она вводит в круг меня, старика хромого… я танцую с ней…

Или мне это мнится?..

Нет, не мнится… я, старый пень, впал в детство… я танцую вместе со всеми, танцующими в кромешной тьме… тьма все еще висит…

И опускается все ниже, ниже…

А это кто?.. что она говорит?.. что нужно этой женщине от меня?..

Боже, это же Жанна, сестра Юлии… она все та же… не забыла ничего из уловок своей роли, играет саму невинность…

А невинна ли она?.. и куда заведет меня ее невинность?..

В ад… куда же еще…

Кажется, ад опять ожил, гремит как гром, и рычит точно свора собак…

От замка примадонны остались лишь камни… и сад заглох…

Море волнуется, все никак не успокоится…

Чайки сидят молча на скалах, как зрители в зале…

Вода шепчется в камнях, всхлипывает…

Небо чуть посветлело и беженцы встали и пошли дальше, поднимая облака пыли… женщин подгоняет страх за себя, за детей… что будет с ними?.. они устали, мечтают лечь на песок, согретый солнцем, раскинуться, обнажиться, чтобы тело испытало блаженство…

В воздухе над ними встают пыльные миражи, в которых им хочется утонуть, раствориться, потерять и снова найти себя в приветливом, благостном мире…

День постепенно гаснет…

День погас… погасли и миражи…

Снова нависла ночь и тьма…

Беженцы прячутся в сон еще неясный, темный… одни боятся заснуть, другие уже путаются в паутине сна… они понимают, что это сон, и не могут проснуться…

Звезды гаснут… смерть их погасила… или Черная дыра…

Господи, да будет воля твоя…

И мертвые они оживут, чтобы идти дальше…

Они идут ощупью… ищут дверь, но все призрачно… вокруг не город на небе, куда они идут, а руины города, груда камней, из которых возводятся стены, очертание театра… хлопают двери, створки окон… сквозняки бродят по коридорам, заглядывают в гримерные комнаты, ищут действующих лиц и исполнителей еще ненаписанной пьесы, окликают друг друга, но у персонажей пьесы еще нет имен…»

Марк остался один на пустой сцене…

Солнце обагрилось, стало огромное, зажгло театр…

С жутким грохотом рухнули перекрытия…

Марк очнулся, озираясь…

Кулисы, занавес догорали…

Марк медленно встал…

Он ощупывал стену…

Не делась ли куда-нибудь стена?..

«Нет, стена никуда не делась… а что за ней?.. нужно ли мне это знать?.. однако не помешает…

Все так странно и страшно…

Языки пламени напоминают танцующих женщин…

Но это не женщины… это же дети примадонны, ее хор!..»

Марк бросился их спасать, запутался в свисающих веревках, повис…

Дети, исполнители этой сцены, смеются, хохочут, втягивают Марка в водоворот огня, танца…

Занавес…

* * *

Уже утро…

Вокруг скалы, море…

Доносились крики чаек, рокот прибоя…

Марк стоял и размышлял…

Здесь море высадило Марка после крушения парома…

Чуть поодаль лежал труп беременной женщины…

«Ей уже не страшно… и не больно… море омыло ее, прибой отпел…»

Где-то хлопнула дверь, разбилось стекло, послышался звон осколков…

Марк обернулся и увидел шествие беженцев…

«Идут и идут… без конца… и уже давно…»

Марк закрыл глаза, пережидая головокружение…

«Ощущение такое, что я падаю куда-то в темноту, сжавшись в комок… лечу и жду удара о дно, но у темноты нет дна…

Я открываю глаза, и все повторяется… как в кошмаре…»

«Это и есть кошмар…»

«Кто здесь?.. это ты, Бенедикт?..»

* * *

Гром и молния…

Входят пять ведьм… смотрят на Марка, удивляются, обмениваются мнениями…

«Опять этот писатель… седой, старый, чуть жив, а все пишет, пишет…»

«Нет, кажется, кончил писать, прислушивается, затаился…»

«Как умер… ожил… куда это он?..»

«На гору…»

«У ведьм там бывают сходки…»

«Я заступлю ему дорогу…»

«Не выдумывай… от мертвецов надо держаться подальше…»

«Небо полыхает… где мы?.. куда нас занесло?.. не в ад ли мы попали?..»

«Рай смутен, а ад меня бодрит…»

«Не пугает?..»

«Нет, не пугает…»

«Все это игра… грешники горят в аду, но не сгорают… или захлебываются грязью, зловонием, и все никак не захлебнутся…»

«И эту игру придумал бог?.. сомневаюсь…»

«Слаб человек, вот верит всему…»

«Лучше бы он радовался красоте создания, и сам творил…»

«А вот и пес Пифагор… значит и муженек где-то рядом…»

«Наша смерть это его вина… ведь не уберег он нас, и не спас…»

Ведьмы исчезли…

«Опять эти ведьмы… я думал, они устроят мне допрос…»

«Дела у них идут неважно, но они учатся, меняются, во всяком случае, такое создается впечатление…»

«Это ты, Бенедикт?.. где ты, я тебя не вижу…»

«Я стою у скалы и смотрю… одно небо вверху, другое под водой… явижу жен среди подводных трав и рыб на дне…»

«Я тоже их вижу… рыбы мне кажутся птицами… они что, с неба туда упали?..»

«Все мы оттуда… и мой пес Пифагор… подошел к воде, остановился, оглядывается, смотрит на меня с подозрительной преданностью… кажется, вот-вот заговорит…»

«И до того он похож на тебя…»

«Что нового в городе?.. что говорят?..»

«Ничего особенного… беженцы все идут и идут… у них исход… дети играют в руинах театра в войну… резвятся, прыгают туда-сюда… а ты как будто помолодел…»

«Ну да… как змея, протиснулся в щель и сбросил с себя старость…

Однако, тьма все еще висит… все такая же изменчивая, туманная…»

«И бесы в ней, водят меня туда-сюда уже который день…»

«И меня… то жарой пугают, то стужей… изныла душа, покоя хочет… а придет покой, захочется еще чего-нибудь…»

«Чего?..»

«Не знаю, каких-нибудь благ, но блага ли они?.. светает, мне пора…»

«Ушел Бенедикт… он постиг все тайны, связи времен, богом себя возомнил… и что?.. где он?.. купается в вечности, если только она вечность, а не черная дыра, что собирает звезды на севере нашего неба…

После несчастья в театре я иногда встречаюсь с Бенедиктом в доме на Поварской улице… я хочу его обнять, потрепать псу Пифагору загривок…

Секретарь мэра всех сбил с толку, устроив убийство на сцене… заставил приемную мать мэра играть роль дочери… вижу, как сама того не подозревая, она просовывает голову в петлю, не дождавшись занавеса… и все это в декорациях кошмара, ставшего реальностью для воображения…

Сам он скрывался в ложе над сценой…

Он тот же самый, и другой… лицо скучающее, застылое… не лицо, а маска…

Так и есть… он не может узнать себя, ощущает беспокойство…

Все перепуталось…

Он был и автором, и зрителем, и главным действующим лицом этого безумия, правда, замаскированного под очевидность…

Уже он путается в кулисах… он не понимает, как очутился на сцене, теряется в домыслах, гадает, кто его завлек, заставил надеть петлю…

Он застыл в неподвижности, в позе полной трагизма… и уже танцует в петле над оркестровой ямой вместе с женой и дочерью…

«Но это не моя дочь… или моя?..»

Воздух подергивается зыбью…

Зыбь усиливается…

Уже все танцует, раскачивается…

Открывается бездна, темная, мутная и тем более опасная…

Что скрывает муть?..

Все исчезает в мути… скрытые чувства, тайны его души…

Он осознает произошедшие с ним метаморфозы…

Время замедлилось… мгновения превращались в часы, месяцы, годы…»

«А дом на Поварской улице изменился, к нему пристроили крылья флигелей…

Я иду по коридору, заглядываю в комнату портного…

Сквозняки роются в бумагах на столе, в его книгах, разложенных на полках до потолка…

Рукой их не достать, нужна табуретка…

Помню, однажды я свалился с табуретки и приобрел рога на лбу… с рогами я больше похож на себя…

В комнату полковника я не решился войти…

Полковник застрелился… все еще чувствуется запах пороха… и дым висит вокруг лампы…

Полковник расстрелял портрет жены, потом пустил пулю в себя…

Жена полковника, Юлия, предала его…

Предательства полковник не выносил…

Убить жену он не смог, боль в сердце остановила…

Юлия променяла героя войны на гробовщика…

Умом женщин не понять…

Помедлив, я приоткрыл дверь в свою комнату… здесь в этой жуткой тишине когда-то витал мой дух…

И все еще витает…

Однако, кто-то здесь все изменил…

В комнате было светло, благостно и благодатно, а стало темно, уныло… кругом занавески, даже на зеркале…

Лишь стеклянные сосульки люстры над головой остались прежними… и вид из окна…

Кровать узкая, наверное, какой-нибудь старик поселился…

Закрыв глаза, я увидел жильца… ужасное видение…

Над кроватью висел портрет мальчика в панаме, которому год или два, а может и все три…

Неужели это я?.. вряд ли…

Кажется, кто-то постучался в дверь… и все еще стучится…

Наверное, сквозняк… нет, не сквозняк… мальчик в панаме… роется в бумагах на столе, что-то ищет… в тумане его разум…

Мальчику уже 7 лет… он сидит в инвалидное кресло тети на резиновых шинах… сочиняет… прибавляет слово к слову… играет словами… вводит себя в обман…

Послышался шелест…

Сквозняк листает сухие листья на террасе, словно страницы книги…

Осень… она как жизнь Юлии, жены полковника… красива и коротка…

После смерти полковника портной женился на его жене, Юлии, сестре Жанны… она умерла от родов… с тех пор портного грызла тоска… и грызет…

Чтобы не сойти с ума, портной увлекся философией, и, кажется, нашел успокоение…

Я тоже искал успокоения, допытывался на этот счет у портного, хотел что-нибудь узнать о загробной жизни тети…

Хотел бы я знать, почему философия не разлучила полковника с отчаянием?..

Женщины не помогали ему жить…

Полковник впал в исступление, стал самоубийцей…

«Любовь — ты смерть…» — это эпитафия портного на смерть полковника…

Бог хотел весь мир обнять, и вот оно возмездие…

И я был ранен любовью…

Меня бог спас от самоубийства…

Портной сказал, что я заблудился на пути к высокому, вечному…

Примадонна являлась и мне почти каждую ночь, и не одна, с приемными детьми…

Опять я заснул… проклятая сонливость…

Помню, проснулся я в страхе за семью…

Еще не потеряв, я уже плакал о потере, жалел детей…

И ад меня не отрезвил…

Я и там побывал… блуждал в потемках, ждал рассвета, пытался разгадать тайну смерти, но лишь покрылся сажей, копотью и язвами…»

«А беженцы все идут… у них исход…

Они идут мимо мечети, по улице мучеников, через руины театра… спустились к воде… идут уже по морю, по воздуху…

Для них все дорога, даже простор… нет стен, границ…

Все это можно вообразить, но нельзя понять…

Обычные люди толпятся на набережной, смотрят, удивляются зрелищу, догадываются, что и они могли когда-то ходить по воде и воздуху… и они ничего не знали о смерти…

В городе никого не осталось… тьма спугнула и Бенедикта…

А вот и Бенедикт… привет тебе… позволь тебя обнять с благоговеньем…

Толпа прячет Бенедикта…

Я пытаюсь протиснуться сквозь толпу…

Пес Пифагор пытается мне помочь… рыжий, тощий он оскалился, встал на дыбы…

Толпа подалась, раздвинулась…

Увы, Бенедикт повернулся ко мне спиной и исчез презренный и забытый…

Бенедикт вообразил себя богом, пожертвовал собой, стал человеком, ни в чем богу не уступая… подвергся крестным мукам… даже сошел в ад, в эту могилу света…

Однако светает…

Божественный рассвет приветствует беженцев…

Куда ни кинешь взгляд, крутые скалы и теснины… повсюду…

А что за ними?..

Я увидел зрелище… и не я один…

Воображение нарисовало город в небе…

Мужчины кругом говорили, показывали пальцем на небо, куда ушли беженцы от войны…

Женщины плакали…

Дети смеялись, прыгали вперед-назад… они хотели скорее умереть, чтобы тоже ходить по воде и по воздуху…

Дьякон вышел из православной церкви, махая кадилом…

Он лишился ума, отпевая покойников, и уже не понимал, что поет, напуганный происходящим…

Все вокруг твердили одно: «Чудо!..»

Ему казалось, что они спит и видит сон… он смотрел на небо и думал, способен ли он на такое, но не торопился попробовать… он питал, вынашивал в себе чудо, как смерть…

Было мне и другое зрелище… я услышал голос из облаков… он взывал, требовал…

Всю ночь я провел в своей комнате в доме на Поварской улице… я писал…

В этой комнате я жил, когда мне было 7 лет, и у меня было детство…

Нужно умереть, чтобы вернуть детство…

Я хочу умереть и боюсь, вдруг воспоминания исчезнут, или как-то изменятся?..

Лучше остаться таким, какой я есть, петь гимны и улыбаться всему, скалам, деревьям, листве, что-то шепчущей нежное…

Беженцы все идут и идут… по воде и по воздуху…

Мой взгляд устремлен в пыльное жемчужно-серое небо…

Мне уже за семьдесят… я все еще не знаю, зачем я здесь?.. что мне нужно понять, сделать?..

Я пишу, уже много написал… и что?.. в этом смысл и сладость моей долгой жизни?..

Я записал и это хождение беженцев по воде и воздуху, которое призвана доказать присутствие в нас бога…

Все эти превращения я переживал в детстве…

Я то покрывался чешуей, то пухом… и умирал, чтобы проснуться…

Страшно не иметь воспоминаний…

Я представил, как душа отойдет от меня, оставив меня одного у входа в безмолвие…

* * *

Пришла зима… осень в гроб себя положила и плащаницей укрылась…

Что делать мне?..

Писать… дописывать книгу тети, искать бога, спасения во тьме искушений…

И провалиться в ад, если он есть… в зияющую Черную дыру…

Слышит ли бог мои плачи молитвы?.. вряд ли…

И Бенедикт повернулся ко мне спиной, исчез, влекомый какой-то непонятной силой к неясному исходу…

Однако тьма все висит… и беженцы все идут и идут, превращаются в облака…

Кто меня оставил здесь?.. зачем?.. страдать и утешаться ожиданием смерти и встречей с богом?..

В детстве портной был моим богом…

Я роюсь в памяти, пытаюсь вспомнить лицо портного… увы, и он под маской…

Хочу увидеть Бенедикта…

Как и дядя, Бенедикт писал гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, потом стал писать плачи для примадонны…

Я любил примадонну и ревновал…

В театре тети я играл в смешных и странных пьесах с сумасбродными персонажами…

Мне было жаль их, судьба их обманула, жизнь не оправдывала их ожиданий, и убивала каким-либо удобным способом, иной раз даже и без объяснений…

Чаще всего они убивали сами себя…

Во времена смуты легко было скрыть следы преступления, улики, подробности…

Убийца бросал трупы в воду, и ускользал от преследователей…

Почему в воду?.. вопрос…

За одним трупом плыл другой…

Помню, я подозревал в убийствах мэра, потом его секретаря… место ему в желтом доме на песчаном берегу, который всегда рад гостям…

Я любил примадонну… все ее друзья были неприятны мне и подозрительны…

Что им нужно?.. чего они хотят от нее?..

Было бы смешно, если бы я показал им свою ревность, дал волю раздражению, стал мстить…

Примадонна была уверена, что это я поджег театр, который секретарь мэра отнял у нее из ревности…

Я все это устроил в воображении чужими руками…

В воображении я был умен и осторожен…

Я был участником всех этих событий, жил в замке… секретарь мэра нанял меня писать мемуары примадонны…

У меня было немного вкуса, чувство изящного и некоторая доля философских размышлений…

Одно время Бенедикт подозревал, что мемуары нужны были не примадонне, а секретарю мэра… он вызывал у Бенедикта сожаление и отвращение…

Меня секретарь мэра находил забавным, что вполне понятно…

Я чувствовал себя его шпионом…

Современная испорченность нравов и понятий имела влияние и на меня…

Иногда я был галантным, но иногда и дерзким, правда, в меру… как бы вдруг я начинал заикаться, терял дар речи и скрывался в толпе несчетных гостей примадонны…

У меня были тонкие черты лица, вьющиеся рыжие волосы… но я еще не знал, чего я хочу… я ждал, когда во мне проснется гений…

Я пользовался доверием примадонны и свободой… она испытывала ко мне слабость из-за тети…

Примадонна стала моей музой, Бенедикт был моим гением, потом он возомнил себя богом…

Я наделял Бенедикта всеми качествами бога, что делало его опасным в глазах власти…

Ему недоставало только умения обуздывать свои страсти и страхи…

Власти следили за Бенедиктом… следили они и за мной… и за примадонной…

Между секретарем мэра и примадонной шла война…

Примадонна была крайне изнурена тягостями этой войны и болезнями…

После нескольких стычек примадонна была вынуждена вступить с секретарем мэра в переговоры…

Переговоры велись без свидетелей на водах…

Молва уверяла, что секретарь мэра пытался объясниться в любви, забыв всякое приличие и достоинство… и получил пощечину…

Примадонна уехала с вод в крайнем раздражении…

Правда, в газетах писали, что пощечина была дана раньше и по другому поводу…

Тему закрыли… может быть, секретарь мэра опасался обнаружить нежные чувства к примадонне, которые он желал бы скрыть от матери мэра и ее шпионов…

Я думаю, что мать мэра догадывалась о любовной связи приемного сына с примадонной…

Узнала она и о происшествии на водах, разумеется, в преувеличенном виде…

Шпионы уверяли, будто бы секретарь мэра замышлял заговор против власти…

Действовала он нагло, даже без плана, без предосторожностей, что, впрочем, было похоже на него…

Бенедикт попытался помочь примадонне, но неудачно…

Помню, лицо его после посещения секретаря мэра выражало стыд и смущение…

Я тоже пытался помочь примадонне, но не смог найти свою роль и только запутал все дело…

Пощечина секретарю мэра стала источником всяких слухов, которые имели последствия, и довольно печальные…

Прячась за спину мэра, секретарь лишил Бенедикта свободы, а примадонну театра…

Потом случился пожар… театр сгорел… говорили о поджоге, правда, шепотом, с трепетом ужаса и ожиданием чего-то еще более ужасного…

Той же ночью, когда случился пожар, исчез секретарь мэра…

Одни говорили, что он бежал… другие были уверены, что он утоп в пруду, ставшем болотом, бесы обмыли его, а лягушки отпели…

Как оказалось, секретарь мэра был отцом не только примадонны, но и мэра…

Так же выяснилось, что в детстве примадонна выглядела ужасно…

Я описал все это в плаче… я был человеком восторженным, говорил языком трагедий, в которых слова и образы опережали друг друга…

Говорят, мать мэра поставила секретарю мэра поминальный камень у пруда…

Я был там… слушал лягушек… пели они с восторгом…

Мне кажется, я говорил с ними… и пел… не помню…

Очнулся я в толпе беженцев от войны… они слушали меня, и когда я умолк, стали просить меня, чтобы я продолжил историю Бенедикта… и я продолжил ее…

Я выражал свои мысли и ощущения и не заикался… я излечился от заикания?.. вряд ли…

Все эти события я описал изысканным, риторическим языком, каким говорила тетя, предсказывая какое-либо бедствие городу или мне…

Я выбирал и взвешивал слова… их никто не слышал, кроме бумаги…

Исчезновение секретаря мэра я воспринял как очередную его интригу, в которую вмешались обстоятельства…

Оскорбленные женщины мстительны…

Мне трудно было смягчить примадонну мольбами и устрашить опасностями… она обезумела и не желала прийти в себя, опять стать самой собой…

Из-за нее и я находился в крайне затруднительном состоянии… и не только я…

И все это не было притворством…

Мэр одобрил план приемной матери публично осудить заговорщиков…

Он обещал награду тем, кто их назовет, но никто не решился назвать их… и он посчитал более благоразумным замять это дело совсем, и не разглашать того, что были люди, осмелившиеся поднять руку на власть…

Он больше не хотел слышать ни о каких подробностях… надеялся на свою охрану, если только измена не проникла и к ним…

В городе говорили об участии Бенедикта в заговоре против секретаря мэра…

Мэр ничего не предпринимал… вскоре и он исчез…

Примадонна восприняла исчезновение мэра как предательство…

Я искренне любил примадонну, а к мэру и секретарю мэра испытывал чувства, которые не осмеливался открыть даже самому себе…

Я был без ума от любви… увидев примадонну, меня охватывал трепет…

Примадонна завораживала меня своей красотой и нежностью…

По делу об исчезновении мэра я проходил как свидетель… меня допрашивали… следователь выпытал у меня больше, чем я хотел сказать… и больше, чем он сам хотел услышать…

От следователя я узнал о роли секретаря мэра в этой истории, ослепленного любовью к дочери и мраком безумия…

Выяснились и некоторые подробности исчезновения мэра…

Приемная мать мэра восприняла все это трагически… она была в отчаянии… она узнала о роли секретаря в этих событиях… она желала отомстить и умереть…

Такая вот история… примадонна лишилась мужа, отца, а после пожара и театра…

Она искала смерти…

По факту исчезновения секретаря мэра следователю следовало бы допросить не меня, а мать мэра и примадонну…

Мне легко было угадать, как они оправдывались бы…

Кстати, у меня была улика… письмо примадонны к секретарю мэра, в котором она просила простить ее за пощечину и возобновить переговоры…

Зачыем?..

Когда мэр исчез, мать мэра явилась к примадонне с допросом…

Произошла сцена, какой едва ли можно было ожидать…

Мать мэра и примадонна обнялись и разрыдались… и это было засвидетельствовано шпионами секретаря мэра…

«Ему нужно бежать, спасать свою жизнь…» — шептала одна и называла имя убийцы…

«Вам дорога его жизнь?..» — вопрошала другая трагическим шепотом…

«Разве я решилась бы на то, что делаю, обвиняю себя и выдаю тебе имя убийцы…»

«Я тоже наняла убийцу для убийцы…»

Нет, я не хочу их оправдывать…

Объяснение матери с дочерью происходило во флигеле замка…

Я слышал, как мать мэра и примадонна обменивались словами сочувствия… потом в комнате воцарилась какая-то жуткая тишина…

Я не выдержал, приоткрыл дверь, и что я увидел…

Мать и дочь спали, обнявшись…

Хорошо, что все обошлось без крайностей, никто не погиб…

И Бенедикт выжил… после крушения парома он оказался на одном из западных островов, их еще называют блуждающими, в пещере с мэром, который оправдал себя и умер невиновным на глазах у Бенедикта…

Бенедикт его обмыл, оплакал и укрыл труп камнями, но море отрыло его, и все повторилось…

* * *

Как это нелепо, глупо писать для вечности…

Я писал, а Бенедикт жил по написанному… он стал богом, а я не совсем тем, что бог обещал мне, однако, полагаю, все-таки не хуже того, каким я изображен в этой истории, а не таким, каким я изображал себя на сцене театра примадонны…

Я все еще пишу историю Бенедикта, правда, цель отступает передо мной все дальше и дальше… она уже где-то за горизонтом событий…

Что нас там ждет, ад или рай?..»

«Думаю, что нас ждет там нечто или ничто…»

«Бенедикт, это ты?..»

«Я, кто же еще… а ты все пишешь…»

«Пишу… и не могу остановиться…»

«Что с тобой?.. ты побледнел… ты не в себе?..»

«Я в себе, в себе… просто я не знаю, что нужно сделать, чтобы и со мной случилось что-нибудь похожее на то, что случилось с тобой… впрочем, я не настаиваю…»

«Пусть все идет своим естественным путем…

Все что идет к нам от бога прекрасно, божественно, если только я еще могу отличить прекрасное от безобразного, и ангелов от бесов, творцов безобразного, этого превосходного народа, очаровывающего нас, выдающего нас за избранных, какими мы сами себя обыкновенно и весьма нескромно считаем…

В руках избранных все хорошо, возвышенно и прилично… правда, иногда они напоминают мне заблудившихся, они идут не вперед, а назад, чтобы снова увидеть свою цель вдали… или издали…»

«Я тебя не узнаю… я Марк, а кто ты?..»

«Я тот, кого ты видишь… и со мной на самом деле случилось нечто, описанное тобой… я это признаю…

Возомнив себя богом, я не приближался, а удалялся от бога и его совершенства…

Бог смотрел сверху вниз, а мне нужно было задирать голову, чтобы что-то увидеть…

Огромное ясное небо увлекало меня и отвлекало…

Помню, я стоял у руин замка и размышлял… я не сразу увидел незнакомца, который стоял у балюстрады…

В нем было что-то, что возбуждало интерес и уважение…

Он был воспитан, образован и, как мне показалось, немного не в себе… он как будто репетировал свою роль в этой сцене, что-то шептал ритмичное, впадая то в восторженность, то в меланхолию…

Незнакомец репетировал свою роль, а я рисовал его портрет… я неплохо рисую… у меня были хорошие учителя…

Увидев меня, незнакомец заговорил:

— Мне нужно сообщить вам нечто, но я не знаю, как вам это сказать, и даже нужно ли вообще говорить…

— О чем вы хотите говорить?.. надеюсь не о том, о чем все говорят…

— А о чем все говорят?..

— О конце света…

— Нет, не о конце света…

— О чем же?..

Незнакомец промолчал…

— Вы что-то репетировали… и, надо сказать, очень трогательно, нежно…

— Посмотрите на меня…

Я посмотрел и ужаснулся… не лицо, а маска…

— Ничего, жить буду… от дыма я бежал, и попал в пекло… стал уродлив лицом… столько бед соделал этот пожар… я в подвале отсиживался, спасался от бродячих собак и ворон… вон они… слетелись… сидят, каркают… не достался я им, а хотел… от язв меня старуха вылечила обычной водой, но шрамы остались… она заговаривала воду словами… и меня она заговорила… я подслушал ее бред и ожил… роясь в пепле, оставшемся от пожара, я наткнулся на странную книгу, в которой нашел описание всех моих бед… кто бы ни открыл книгу, находил в ней себя и всех своих врагов, живых и мертвых… книга услышала и исполнила одно мое желание, когда я вопил от боли и полз, как змей из ада в рай, где меня ждала Юлия, я просил бога спасти меня… бог спас меня и я обещал ему передать тебе эту книгу… вот она…

Незнакомец достал книгу из складок длинного до пят плаща…

Только я коснулся книги, как увидел зарево пожара… горел театр…

Был вечер…

К театру сходился народ…

Был в толпе и мэр… он был в отчаянии, терзался скорбью, думал, погибла примадонна…

Эту мысль ему внушил секретарь…

Потом случилось нашествие грязи и война с собаками…

Многие люди покинули город, одни плавали в море в лодках, другие ждали на островах, пока грязь уйдет…

Когда все минуло, грязь ушла, люди вернулись в город… и что они увидели?..

Между страниц книги обрисовалось бегство горожан, потом их возвращение…

Увидев примадонну в объятиях мэра, я отвел взгляд и очнулся с книгой в руках…

Незнакомец исчез, книга осталась…»

«Это был портной?..»

«Не знаю, может быть… книгу я хочу оставить тебе…

Она как будто обладает даром предвидения… свыше ей кто-то, вдохновенный, нашептывает и страницы заполняются разными историями…»

«Но это же моя книга… где ты?.. куда ты опять исчез?.. или это сон?..»

«Однако странный сон, будет ли продолжение?..» — размышлял Марк, пытаясь нащупать книгу в складках плаща…

Книга защищала его во сне, и не только словами…

«Я уже боюсь ее… заступница ли она, или может и на меня руку поднять?..

Бенедикт, вернись… исчез… за что мне все это?.. вороны собрались, сидят, каркаю…

Доброго слова я от бога так и не услышал… он послал мне ангела в облике портного… мою же книгу мне передал… что он хотел этим сказать?.. дар это или в книге надо что-то исправить?..

Захочет ли этого книга?.. или вырвет страницы, как уже было… и не раз…

Она многое себе позволяла… можно сказать, все… она даже возражала примадонне…

Примадонна была недовольна мной и своими мемуарами…

Мэр выводил меня из себя своими ухаживаниями за примадонной… и не только меня… он был слишком влюблен и беспечен… дарил ей чужие награды, много обещал…

Примадонна пела плачи, что и богу были желательны и всем приятны, но, увы… она потеряла голос, когда мэр исчез…

Потом грязь напала на город…

Грязь пожрала живых и мертвых, и, насытившись, ушла, оставив руины…

Примадонна могла петь только шепотом…

Своим пением она искушала меня… и мертвых…

Помню, я боялся заснуть… мертвецы толпились в коридорах, на лестницах и у ворот замка…

Примадонна была не в себе… ей снилось, что она поет в полный голос, и не может остановиться, проснуться…

После нашествия грязи она забеременела и родила…

Помню, я держала на руках девочку, что-то лепечущую…

Девочка умерла на моих руках…

Это был кошмар?..

Примадонна лила слезы и пела плач одними губами… и шепота она лишилась…

Я обмыл и отпел девочку…

Не было у девочки отца при жизни, не обрела она его и на том свете…»

* * *

Марк шел по аллее кладбища…

Показалось, что кто-то окликнул его… он обернулся и увидел примадонну… она стояла у могилы девочки, и пела плач…

«Кажется, к примадонне вернулся голос…» — подумал Марк…

Он невольно вздрогнул, уронил книгу…

Книга упала лицом вниз, как женщина, а Марк упал навзничь и как умер, окаменел, но глаза его были открыты…

Несчастный, он видел несчастную…

Примадонна пела, пока бог не перевернул страницу этого дня…

Марк очнулся…

Он встал на ноги и пошел… правда, шел он не совсем уверенно… сон еще обнимал его…

Выглядел он не так, как обычно выглядят на пороге старости, а намного моложе, еще цветущий, с розами на щеках…

Как змея, он протиснулся в узкую щель и сбросил старость, словно кожу…

Марк направлялся в ад за ребенком примадонны… осмелился… отодвинул засов на воротах… стража недремлющего превратил в соляной столб… з

Марк забрал девочку и перенес ее в райские кущи, чтобы бог ее нашел…

Побывав в раю, Марк вернулся в свой возраст, но места, где прежде был, не нашел, он стоял и озирался…

Его окружали скалы, море…

Чайки кружили над ним, оглушая криком…

«Куда это меня занесло?.. не с неба же я упал на эти камни… тело вроде бы мое и цело, крови, ран нет… и одежда сухая, значит, не море меня сюда доставило…

Боже, сжалься, подскажи, где я?..

Или я умер, и память потерял?..

Нет, я не умер…

И память я не потерял…

Я чувствую… бесчувствие мной не овладело…

Я вижу, слышу… и понимаю, что вижу и слышу…

Прибой рокочет, чайки кричат, как одержимые…

Боже, скажи, что еще я должен претерпеть?..

Однако, как здесь холодно…

Туман с моря наползает, стеной идет… кажется, остановился… ветер его остановил,

Стало чуть теплее…

Пора уже и солнцу появиться…»

Марк увидел в скале вход в пещеру, заросший зарослями мирта, обрадовался, ползком, извиваясь, заполз, и почувствовал, что проваливается в пустоту…

«Куда это я лечу, не на небо же?..»

Очнулся Марк на ложе с Бенедиктом…

Они лежали, зарывшись в опавшую листву, грелись друг от друга, чтобы не замерзнуть и не околеть совсем…

Пес Пифагор что-то почувствовал, встал на ноги…

Он стоял и молча смотрел в темноту, поджав хвост между ног…

Бенедикт спал… сон у него был один на двоих, беспокойный и мутный…

Смерть не осмелилась близко подойти к нему…

Ночь висела над островом, одев небо кромешной тьмой…

День разлучил Марка и Бенедикта…

Марк очнулся в доме на Поварской улице… он ничего не помнил, как будто снова родился, такой же рыжий, тощий и хромой на обе ноги…

«Где я был, и что я там делал?

И кто вернул меня в город?.. и зачем?.. читать книгу портного?.. или дописывать?..»

Марк полистал страницы книги…

«Листаю страницы книги, как страницы собственной памяти…

Память возвращается ко мне, правда, вижу смутно…

Да и время было смутное… где сила, там была и власть…

В городе правили наглецы…

Совесть и стыд пропали…

Люди стали подлые и лживые…

Лишь немногие искали избавления от зла, и к унижению лишь прибавляли какое-нибудь горе…

Старикам раньше надо было умереть или позже родиться… и лучше немыми и слепыми…»

Марк вышел на террасу, с которой открывался вид на площадь и руины театра… он стоял у балюстрады и размышлял:

«Бенедикта в старость загнали жены… а меня кто загнал… шепот любовный я слышал только во сне… там же и мои жены обитали, их была тьма и тьма, они рассказывали мне ложь, правда другим доставалась…

Я всегда был один, как только на свет появился…

Мать меня бросила, монах нашел, кричать заставил, чтобы я проснулся и узнал, что за судьба меня ожидает…

Показалось или на самом деле кто-то окликнул меня… в небе что-то вдруг блеснуло, что-то божественное…

Бог снова в моде, хотя время другое… каждый мнит себя художником… сам для себя рисует мир…

Известно к чему это приведет, к порче вкуса…

Воцарится тьма… и всех нас усыпит…

Марк закрыл глаза и уснул, побежденный сонливостью…

Во сне смерть приготовила Марку свадебное ложе и гимн, больше похожий на плач…

Прибой аккомпанировал… чайки были солистами…

Ада подхватила напев и превратилась в скалу, побеги плюща ее обвили, обняли…

Покинула Ада жизнь еще юной, до срока…

Марк обмыл ее тело и оплакал с надеждой, что встретит она его там, куда он низойдет обессиленный, и откуда, говорят, еще никто не вернулся…

«Однако как холодно, странно и страшно…

Руки стали ледяные и не тают… или тают?..

Нет, не тают…

Я хочу и не могу говорить, кричать, губы смерзлись…

И это явь, а не сон…

Я замерзаю… или уже замерз?.. не знаю…

Слезы замерзли в глазах… вижу сквозь лед горы, небо слепит…

Боже, ты создал меня… для чего?.. чтобы замучить?..

Молчишь, потому что ты — это я и есть…

А беженцы все идут и идут…

И я иду, сутулюсь, чтобы согреться…

Не кончится этот исход добром…

Даль угрюма, молчалива…

Иду осторожно, как по тонкому льду…

Куда иду?.. зачем?..

Похвалы от бога я так и не услышал, лишь слова упрека… что нужно было ему от меня?.. отравить мне существование?..

Он хотел увидеть меня таким же одиноким и несчастным, как сам?..

И что?.. увидел?.. и это принесло ему счастье?..

Сомневаюсь…

А вот и смерть!.. уйди… ты мешаешь мне думать… приходи потом… позже… мне холодно от твоего взгляда, хотя он ничего не выражает, но затягивает, как пустота…

Смерть, ты изменилась… я помню тебя другой… да и я уже не тот…

Не уходи далеко… нет, я не буду звать, кричать, я просто усну… и очнусь в каменном веке похожий на себя… или другой среди прочих…

Что с тобой?.. ты вздохнула… думаешь, мы больше не встретимся?..

Ну да, наступит вечность… день станет черным или красным…»

Марк зябко повел плечами…

«И станет холодно, странно и страшно… и не во сне, а наяву…

Меня нет, а я все тоскую… и слепой от слез…

Ну, все, хватит… я знаю, кто ты…

От твоих холодных объятий я уже весь содрогаюсь…

А это еще кто?.. кто ты?.. Юлия?.. хочешь мне отомстить?.. не я предал Жанну, твою сестру… безумие толкнуло ее в петлю…

И я был близок к тому, чтобы покончить с собой… почти рядом смерть прошла, но меня не тронула…

Чудом спасся я и при крушении парома…

Я очнулся на острове среди утопленников, вдыхая не благодать, а запах трупов…

Кто знает, зачем бог спас меня, к чему он меня готовил здесь, на земле, и что ждет меня там, в вечности, где все сольется в одно, чтобы снова стать множеством…

Воскресну ли я?.. увижу ли снова эту грубую скалу, увитую плющом, и жен Бенедикта в одежде одалисок, танцующих с плачем и истошными криками над распростертым на песке у воды телом старика, возомнившего себя богом…

По прихоти бог Бенедикта то на небо возносил, то в преисподнюю…

И вот как дым исчезло все…

Лишь тени его окружают… они ему кажутся живыми… и мне…

Вечер опустился на остров, превратил воду в вино, а скалы осыпал цветными огнистыми камнями…

Нимфы играют у рифов с дельфинами…

Я слышу их смех, похожий на лепет воды в камнях…

* * *

«Я все еще пишу, веду записи о неудавшемся предприятии Бенедикта стать богом…

Днем я брожу по городу, а ночью возвращаюсь в дом на Поварской улице… или в замке примадонны, от которого остались руины… и сад заглох…»

Марк закрыл глаза и очутился в замке примадонны…

Хор детей примадонны исполнил гимн, и он был допущен целовать руку примадонне…

Потом Марк ужинал с примадонной и детьми за одним столом… после чего он участвовал и в репетиции пьесы с запутанным сюжетом…

Ночь Марк провел на Масличной горе, украшенной виселицами… с горы он вознесся на небо…

Очнулся Марк в инвалидном кресле тети с дюжиной мопсиков, которые держали его на привязи…

Он был копией тети…

Весь следующий день Марк наблюдал за небом над островом…

Бог смешивал краски… из белого, синего и красного цветов французской революции получился черный цвет…

«Цвет Черной дыры, у которой есть вход… но есть ли выход?.. вопрос… — размышлял Марк…

Человек копия Черной дыры…

Бог мог себе это позволить, а я вообразить…»

До утра Марк приманивал в Черную дыру блуждающих без цели звезд…

Может быть, в этом и был какой-то смысл…

«Я все еще живу… вспоминаю… не могу вспомнить, как я очутился на острове… там Бенедикту явился бог и сказал ему о сути жизни, чему надлежит быть…

Мне он тоже являлся, но ничего не сказал…

Вот и все… об остальном можно только догадываться…

Остров был небольшой, угрюмый… скалы почти отвесные, они ступенями или ярусами поднимались к небу…

После каждой бури к берегу бухты волны прибивали обломки рыбацких барок иногда и трупы…

Остров окружала целая стая таких же безлюдных островов, не лишенных растительности…

Бенедикт жил в пещере, населенной совами и летучими мышами… их было немного и число их не увеличивалось… жил он там один, пока не появился незнакомец…

Незнакомец прятал лицо, что Бенедикту казалось подозрительным, везде он видел опасности, временами он впадал в безумие…

«Кто вы?..»

«Я не знаю… и не помнил, при каких обстоятельствах я оказался на этом блуждающем острове…»

Воцарилась тишина… свидетель близкого присутствия бога и обещанной радости спасения…

Лицо незнакомца Бенедикт не видел, имени не знал, но слыша его голос, поющий что-то жалобное, неосмысленное, колебался умом и невольно начинал подпевать…

Это был мэр… пострадав при пожаре, он скрывал лицо…

Он увидел свою смерть… жизнь окончилась отвесным обрывом, но он воскрес… море высадило его на остров без чувств… в чувство его привели птицы, паря над ним кругами и восклицая… они то стремились к единению, то расходились…

Окинув взглядом эти земли, не залитые ни кровью, ни слезами отчаяния, он подумал, что попал в рай…

Так и было… правда, вечером и в сумерки остров напоминал ему город, лежащий в руинах после нашествия грязи и войны с собаками…

Утром изможденный, жалкий, но не заслуживающий сочувствия, он просыпался, и, едва очнувшись, шел на берег бухты собирать дары моря, готовился к новым испытаниям…

Сам того желая, он оказался оторванным от жены и бога… так ему казалось, пока слово, которое было у бога, не стало плотью…

Он осознал и ощутил бога в себе…

Ночью он пел гимны, собирал вокруг себя ангелов, а днем птиц… для них это было ново, непривычно, но они привыкли, и если он не мог проснуться, они будили и поднимали его…

Он трепетал от слабости и духоты, но пел в радостной уверенности, что наступает конец мира…

Птицы вслушивались в его вдохновенное и как бы хмельное пение и волновались…

В умышленном поджоге театра он был невиновен…

Сколько еще эта темнота будет продолжаться… время тянулось словно пытка… конец мира не наступал…

Некоторые птицы расхаживали поодаль, вели себя как люди, нагло, вызывающе…

«Как это понимать?.. и как с этим примириться?..»

Были и другие недоумения…

Как-то ночью явился некто хромой и рогатый… произошло столкновение видимое и осязаемое, разыгравшееся в тесноте пещеры, отнявшее у обоих силу…

На мэре был терновый венец, когда он очнулся после побоища, и связанные руки…

«Кто меня связал?.. не сам же я?..

Надо же, пришло такое на ум…

И потом эта книга…»

Все это окутало разум мэра туманом, и было плохо понято…

Книгу он раскрыл со смутным волнением и страхом…

Книга оказалась пророческой и произвела ошеломляющее действие на мэра, и вызвало странное движение в его уме…

Он пришел в себя?.. нет, этого сказать нельзя…

Мэра начали осаждать сомнения в подлинности происходящего…

Время шло… жизнь текла своим чередом и будто бы вполне объяснимо, но иногда мэра пугали видения, ему казалось, что он раздваивается… он недоумевал и скорбел от того, что видел… переживал мученическую кончину, от которой оставалось угнетающее впечатление, особенно от финальной сцены, когда обоих пронзило копье из облаков, за то, что они делали себя богами…

Очнулся мэр после возгласа: «Изыдите, оглашенные…»

Хромая мэр вышел из пещеры и был встречен молчанием…

Тот, кто опустошил остров от птиц, предпочел остаться неизвестным…

Никуда птицы не исчезли… в белых одеждах они сидели на скалах и ждали откровений о том, что он видел и слышал там, где был… но он молчал…

Он не мог раскрыть книгу и посмотреть в нее…

Он порывался сделать это один раз, потом другой и разрыдался от бессилия…

Птицы заволновались, захлопали крыльями…

Послышался подземный гул…

Море отступило… скалы заколебались, а небо над островом стало свиваться в свиток…

Оно превратилось в пустоту без бога…

«Кто попустил такое?..

И как все это нашло свое исполнение?..

И куда делся мой двойник?.. вернулся на свой крест и муки?..

Опять наплывает темнота… наверное, так и должно быть…»

Волнение среди птиц улеглось, как руги на воде от брошенного камня… и книга раскрылась… ее кто-то листал, и она рассказывала о том, что есть и что будет после сего…

Это была пытка для ума мэра…

Он лег, свился в клубок…

Из шипящих по змеиному букв он составлял слова, и змеи сползались к нему…

* * *

Утром Марк как обычно проснулся…

Видение для него было так неожиданно, что он упал на камни как мертвый и тут же очнулся с шишками на лбу…

«Снова я рога приобрел…»

Марк лежал, вспоминал и запоминал, что видел…

Небо в видении было трагическое, и на нем рисовались знаки, фигуры, выраженные языком линий, пропорций…

«Зрелище… и кому оно открылось… этому самозванцу и бесноватому…

Над городом горели семь звезд…

Все это было так странно, ошеломляюще…

Помню, потрясенный, я упал, как мертвый и тут же поднялся и увидел кудрявого босоногого мальчика, его лицо, глаза… зрачки его вдруг расширились, в них засветились огни всего неба, не того, что обычно висело над городом, полного зла и нечистоты, одержимого духом тьмы, а иного мира, непостижимого для смертных…

Смертные не могут преодолеть тяжести своего тела, обремененного грехами, они боятся высоты и беспредельного пространства… человек еще не готов к внутреннему сосредоточенному созерцанию этого великого зрелища последних тайн…

Их много… и все жуткие…

В темноте я видел движение каких-то реальностей, определяющих судьбу человека, мира… они проносились и исчезали где-то вдали…

Мальчик с нимбом и венком из цветов не из нашего сада, исполненный радости, которую нельзя передать словами, рассмеялся…

Все пошатнулось… послышался подземный гул…

Это конец… времени больше не будет… будет только вечность…»

Марк лег и скрестил руки на груди…

«С вечностью не поспоришь… и бороться бесполезно… чрево ее еще не наполнилось…

А наполнится, и что будет?..

Очередное светопреставление, отвечающее таинственному плану древних обетований, доступных нам через пророков и апостолов…»

Марк говорил отрывисто, для себя. на языке понятном ему… и вдруг…

Никакой человек ни представить, ни вообразить себе этого не мог…

Из света стал возводиться город… не руины города, а живой город, вмещающий прошлое и бога…

И это был не призрак города…

Марку было позволено убедиться в этом…

Со страхом и изумлением, затаив дыхание, Марк следил за происходящим…

Город рос прямо над бездной… дома вздымались один за другим прямо посреди пустого неба… небытие наполнялось реальностью, не ложной иллюзией…

«Этот город ни человек, ни нашествие грязи, ни война с собаками уже не разрушат… никогда…»

Марк увидел сверкание молний, услышал раскаты громов, женские голоса…

Явились пять ведьм… и Жанна, но не как невеста, а как жена с раздавшимися бедрами и огромным животом…

Жанна рожала, тужилась, наполняла появление младенца криками боли…

Умолкла…

«Нет слов… только слезы…

Но куда делись слезы?.. и человек ли я?..

Трудно поверить…

И город уже не город, а некая туманная отвлеченность…

Вижу смутные очертания руин театра…

Небо над руинами ведет себя как мрачный созерцатель, правда, без ропота и возмущений… ни громов, ни молний Страшного суда, хотя все завершается…

Ведь завершается?.. или нет?..

Пейзаж незнакомый и непонятный…

И шествие беженцев остановилось… не идут…

Ни вони ада, ни молитвенного благоухания рая…

Видения отступили…

И что я чувствую?.. странное безразличие, равнодушие к желаниям тела… меня как будто оскопили…

О чем я думаю?.. о смерти всегда неожиданной…»

Марк погрузился в тихую задумчивость и склонил лицо к своей книге…

Кто-то вырвал несколько страниц и появилась страница, написанная как бы мазками крови…

Все погрузилось во мрак и хаос…

Город на земле пал под натиском грязи… пропал и тот город, что был на небе как мистический фантом, мираж…

В земле появились зияющие трещины, в которые готова была хлынуть вся бесовская свора… и она хлынула…

Вокруг воцарился жуткий, трагический мир…

Марк начал молится… раскачиваясь, он запел… он пел плач с какой-то невинной торжественностью…

Певца окружила толпа…

Марк пел, все повышая голос…

Он производил впечатление на толпу…

Уже хор голосов с покаянным волнением сопровождал плач Марка…

И все это среди общей паники исхода…

Люди замерли в ожидании серного дождя с неба и Страшного Суда…

Пение оборвалось воплем из толпы:

— Конец света близок!..

Между тем названная дата конца света благополучно миновала… назначили другую…

Кроме тоски и обманутых надежд люди ничего не испытывали…

Бог пугал… власть отталкивала…

Под влиянием страха и соблазна люди погрузились в мечты и желания тела…

Людей, одержимых плотью ждал весьма печальный конец…

Их лица не просияли, а омрачились…

Появились люди, взявший на себя вину за происходящее неистовое и страшное… они заявили о своей божественной миссии, присвоили себе идеи бога, а между тем их жизнь была ужасна, полна пороков и падений и далека от чистоты, смирения и святости…

Люди волновались… они были в тревоге за свою вечную жизнь… они искали слов спасения и находили их в пророческих прозрениях и утешительных учениях пророков, ожидавших не потрясений и конца света, а просияния и блаженства…

Люди смотрели на небо, искали бога и его тайн о человеке и мире, и не находили…

Они утратили доверие к истории и жизни…

И потрясения не заставили себя ждать…

Историки нашли в жизни присутствие и деятельность сил, направляемых какой-то потусторонней пагубной волей, стремящейся захватить в свою власть всю жизнь и снова все погрузить в хаос и мрак, из которого нас вывел спаситель…

Появились пророки, эти преждевременные созерцатели драмы жизни со своими чудесами, учениями и обетованиями…

Люди ждали не кромешной ночи, а утра… какого?.. они и сами еще не знали…

* * *

Марк нашел себя на террасе в инвалидном кресле тети на резиновых шинах…

«Где все то, что я видел и описал как зритель и соучастник?..

Кто-то перенес меня по ту сторону вещей… он же подсказывал, о чем нужно умолчать…

Я слышал его голос, но не видел… голос спокойный, без надрыва и истеричности…

Не знаю, сколько времени длилось это видение… может быть, всю безумную ночь субботы, а может быть и весь следующий день…

Лучше не думать об этом, чтобы не утонуть в темноте безумия…

Помню, я перешел с одной окраины города на другую… я описал все видение, бледнея от слабости, с длинными паузами…

Голос подсказывал мне, что писать… он звучал точно издалека… был какой-то странный, безжалостный как метроном, отсчитывающий время до конца света… помню, я чувствовал не радость вечной жизни, а холод могилы, леденящие объятия смерти…»

— Смерть моя любовница… — прошептал Марк с улыбкой на запавших губах…

Его дыхание смешалось с дыханием смерти…

Он умер и тут же очнулся с жутким всхлипом…

Он испугался темноты… сердце колотилось… ум, чувства, плоть воспротивилась такому исходу…

Он встал на ноги и пошел…

Цель казалась совсем рядом, близко… нужно было повернуть налево, потом направо и по переулку выйти к дому на Поварской улице…

Марк возвращался в детство к богу, который понимал его…

Дверь была приоткрыта, как будто умышленно… он вошел в дом… недоумевающий он шел по длинному петляющему коридору…

Двери сами собой раскрывались, как страницы книги, которую еще никто не читал… Марк начал писать эту книгу еще в детстве, когда его душа скорбела и погружалась в темноту…

Это был тупик?..

Нет, он видел свет впереди…

Свет вел его…

Чего он ждал?.. нет, не конца, а младенческого начала, первого испуга и первой радости, чувственных ощущений…

* * *

Гремели громы… сотрясали горы, волновалось море…

Марку довелось увидеть и развязку этого действа… опять же не по своей воле…

Став в позу как на сцене он воскликнул: «Аллилуйя…»

И очнулся…

Был вечер…

Море и небо сливались в одно ликующее светопреставление…

Солнце ушло за горизонт, и небо, к которому Марк тянул руки с мольбой и проклятиями, снова стало пустым…

Слова Марка и жесты были вялы, невыразительны… и постоянно слезились глаза…

Марк лежал и вспоминал… и не мог вспомнить, как выглядел бог, с которым он не расставался в детстве…

«Бог был благосклонен ко мне, иногда подзывал и мы прогуливались, вели немногословные беседы…

Мы понимали друг друга и без слов…

Умершие люди для бога продолжали существовать… как и для меня…

Будущее бог считал прошлым…

Помню, тетя подслушала мою беседу с богом… она была чуть ли не в обмороке, сама не своя, от того, что услышала…

Я говорил сам с собой, так ей показалось…

Тетя стояла у двери и слушала, потом двинулась дальше по коридору… уже за дверью своей комнаты она расхохоталась со слезами и икотой, чуть не умерла…

Смех ее не отпускал и ночью… и еще несколько дней…

Утром в субботу она пришла в мою комнату… я подумал, что это смерть…

Она почти подошла ко мне… повеяло прохладой… и это что-то белое и бледное исчезло… а я вернулся к своей странной и темной жизни во сне…

Я еще не знал, что тетя умерла и уже подвергалась допросу и испытаниям ада, если ад есть… а он есть…

Тетя осталась в моей книге… в ней уже много мертвецов, есть и живые, но их не замечают, и ведут они себя как мертвые или спящие…

Тут нечему удивляться… нет в этом ничего странного и страшного…

Обычные будни воображения сумасшедшего…»

«Я иду в толпе беженцев от войны и пишу…

Я устал и продрог, можно сказать, я изнемогаю… сам виноват, я мог бы отсидеться в доме на Поварской улице, но там все так странно и безрадостно…

Как-то я столкнулся в коридоре с полковником… он что-то говорил, восклицал… мне кажется, он ослеп… или делал вид…

Но так ли это важно?.. дома уже нет, грязь его снесла… снесла она и другие дома, те, что стояли рядом… остались только высокие, соседние дома…

Я остановился, как окаменел, а беженцы пошли дальше…

Я стоял, не трогался с места… я размышлял о привычных и понятных вещах…

Мысли путались…

Я успокаивал себя… ничего страшного… обычное головокружение, слабость…

Что-то от меня отделялось и удалялось… и я не противился…

Мне было странно и страшно…

Со мной такое уже было…

Еще шаг и страх превратится в ужас… или в блаженство…

Я лежу и не могу встать… приходится ползти… и я ползу, извиваясь…

Прохожий что-то сказал мне, я не понял, но догадался…

Я продолжаю ползти… ничего, ничего… доползу… я уже на полпути…

Вижу дали… они сами себя творят… такая спокойная красота…

На склоне неба в мареве показался город, перспектива улиц, раздвигающихся в бездонность неба…

Донесся перезвон колоколов…

Я ползу в лоно неба, которое манит меня и пугает…

В глазах потемнело… я снова ощутил головокружение, приступ слабости, как затмение…

Это было похоже на сон из детства, когда тело становилось точно ватное…

Я уже готов принять и свет, и тьму, так и не поняв, для чего я был нужен богу…»

На площади у руин театра было тихо и пустынно…

Марк увидел раскрытую и брошенная на камни книгу… ее листали сквозняки…

«Она как бабочка… машет крыльями, пытается взлететь…» — подумал Марк и лег рядом с книгой…

Он лежал на спине в молитвенной позе, пока кто-то не сказал: «Аминь…»

Оглавление

1

2

3

4

ПОСЛЕСЛОВИЕ к истории одного безумия