Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье [Дмитрий Евгеньевич Мишин] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Евгеньевич Мишин Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье

Часть III Слуги-сакалиба

  Поставка невольников-сакалиба в исламские страны

Изучение вопроса следует начать с работорговли в Германии раннего средневековья. Основанием для первоочередного обращения к германской истории служит то, что всякий раз, когда восточные авторы пытаются объяснить, откуда именно из Европы поступают рабы-сакалиба, последние предстают как пленники германцев. Ибрахим ар-Ракик сообщает, что франки воюют со славянами, порабощают их и продают в Андалусию; при этом славяне подвергаются оскоплению, каковую операцию выполняют купцы-иудеи, пользующиеся покровительством франков, и некоторые мусульмане (см.: часть I, гл. 2). Сведения ар-Ракика, как отмечено выше, относятся к германскому наступлению на восток. Повествуя о тех же событиях, Исхак аз-Заййат (вторая половина X в. — первая половина XI в.) пишет, что франки «воюют со славянами и берут их в полон (йухарибуиа ас-сакалиба ва йасбуна-хум)» [89, с. 259] или «воюют со славянами и обращают их в рабство (йухарибуна ас-сакалиба ва йастариккуна-хум)» [281, с. 33]. Ад-Димашки, основываясь на более ранних источниках, объясняет наличие рабов-сакалиба в мусульманском мире неудачными войнами, которые славяне вели с румами (в данном контексте — европейские христиане в целом) и тюрками (ат-турк, здесь — венгры) [70, с. 261]^[173]. Во времена, когда записывались эти сведения, военные столкновения германцев со славянами были обычным делом. Первое известное мне упоминание о встрече Каролингов со славянами на поле боя относится к 742 или 743 г., когда сыновья Карла Мартелла, Карломан и Пипин Короткий, разгромили у реки Лех баварского герцога Одилона и пришедших ему на помощь графа Аламаннии Титбальда, саксов, а также славян^[174]. Для VIII в. источники фиксируют еще несколько столкновений франков со славянами. Ламперт и «Вайссенбургские анналы» упоминают о таких столкновениях под 766, 776 и 778 гг. [143, с. 16–17]. Между тем активность франков по отношению к славянам была пока невелика. Известны еще два случая вооруженных конфликтов франков со славянами — в 782 и 789 гг., — но в первом франки так и не дошли до славянских земель [45, с. 60, 61; 43, с. 70], а во втором поход против лютичей быстро завершился, едва лишь те признали над собой номинальный сюзеренитет франкского короля [171, т. 1, с. 17, 34, 44; 23, т. 2, с. 454; 45, с. 84—87; 43, с. 77–78].

 

деревня сакалиба». Они же укрепились там и [защищались] семь дней. Са'ид же собрал [войско], выступил к этой деревне и победил их после жестокой борьбы» [232, с. 768]^[247].

период: X век и более позднее время

551. Mishin D. The Saqaliba Slaves in the Aghlabid State. — AMS CEU, 1996–1997. 1998. C. 236–244.

552. Mishin D. Information on the Vlachs in Medieval Islamic Literature (Arabic and Persian). — RC. 6 (2), 1997. C. 37—56.

553. Mishin D. Nouvelles donnees sur l'etablissement des Slaves en Asie Mineure en haul Moyen Age. — Byzantinoslavica, Praha. 58 (2), 1997. C. 225—232.

554. Mоdelski T. Krol «Gebalim» w liscie Chasdaja. Lwow, 1910.

555. MоImenti P. La Storia di Venezia nella vita privata dalle origint alia caduta della repubblica. Parte I. La grandezza. Bergamo, 1905.

556. Montgomery Watt W. A History of Islamic Spain. Edinburgh, 1965.

557. Moravcsik G. Byzantinoturcica. II. Sprachreste der Turkvolker in den byzantinischen Quellen. Berlin, 1958.

558. Moszynski K. Kultura ludowa slowian. Warszawa, 1967.

559. Mtiller H. Sklaven. — Wirtschaftsgeschichte des vorderen Orients in islamischer Zeit. Teil 1. Leiden, Koln, 1977. C. 53–83.

560. Navascues у Palасiо, J. de, Una escuela deeboraria en Cordoba de fines del siglo IV de la Hegira (XI de J.C.) о Las inscripciones de la arqueta hispano-musulmana Uamada de Leyre. — Al-Andalus, Madrid —Granada. 29,1964. C. 199—208.

561. Nicol D. M. Byzantium and Venice. Cambridge, 1988.

562. Niederle L. Rukovet’ slovanskych staroJitnosti. Praha, 1953.

563. Norwich J. J. A History of Venice. New York, 1982.

564. Obolensky D. The Byzantine Commonwealth. Eastern Europe, 500–1453. London, 1974.

565. O’Callaghan J. F. A History of Medieval Spain. Ythaca, London, 1975.

566. Oikonomides N. Silk Trade and Production in Byzantium from the Sixth to the Ninth Century: the Seals of Kommerkiarioi, — DOP. 40, 1986. C. 33–53.

567. O’Leary D. D. A Short History of the Fatimid Caliphate. London, New York, 1923.

568. Osterreichische Geschichte. Hrsg. H. Wolfram. Brunner K. Herzogtiimer und Marken. Vom Ungamsturm bis ins 12. Jahrhundert, Wien, 1994,

569. Osterreichische Geschichte. Hrsg. H. Wolfram. Wolfram H. Grenzen und Raurne. Geschichte Osterreichs von seiner Entstehung. Wien, 1995.

570. Ostrogorsky G. Zum Reisebericht des Harun-ibn-Jahja. — SK. 5, 1932. C. 251–257.

571.Ostrogorsky G. Histoire de l'Etat byzantin. Paris, 1956.

572. Peres H. Les elements ethniques de l’Espagne musulmane et la langue arabe au V/XI-e siecle. — Etudes d’orientalisme dediees a la memoire de Levi-Provenfal. T. II. Paris, 1962. C. 717–731.

573. Phillips W. D. Jr. Slavery from Roman Times to the Early Transatlantic Trade. Manchester, 1985.

574. Pirchegger H. Geschichte der Steiermark. Graz, 1949.

575. Pirenne H. Mahomet et Charlemagne. Paris, 1961.

576. Pitz E. Wirtschafts- und Sozialgeschichte Deutschlands im Mittelalter. Wiesbaden, 1979.

577. Prinz F. Grundlagen und AnfSnge. Deutschland bis 1056. MOnchen, 1985.

578. Pritsak O. The Origin of Rus. Harvard, 1981.

579. Rabinowitz L. Jewish Merchant Adventurers. A Study of the Radanites. London, 1949.

580. Radojcic G. Sp. La date de la conversion des Serbes. — Byzantion, Bruxelles. 22, 1952. C. 253–256.

581. Ramsay W. M. The Historical Geography of Asia Minor, London, 1890.

582. Rasmussen M. Essai historique et geograph ique sur le commerce et les relations des Arabes et des Persans avec la Russie et la Scandinavie durant le Moyen Age. — JA. 5, juillet—decembre 1824. C. 207—225.

583. Remiro M. G. Murcia musulmana. Zaragoza, 1905.

584. Rоmanin S. Storia documentata di Venezia. Venezia, 1853.

585. Rorig F. Magdeburgs Entstehung und die alters Handelsgeschichte, Berlin, 1952.

586. Roth N. Jews, Visigoths and Muslims in Medieval Spain. Cooperation and Conflict. Leiden, New York, Koln, 1994.

587. Rubiera Mata M. J. La taifa de Denia. Alicante, 1985.

588. Sanders P. Ritual, Politics and the City in Fatimid Cairo. Albany, 1994.

589. Scales Р. The Fall of the Caliphate of Cordoba. Berbers and Andalusis in Conflict. Leiden, New York, Koln, 1994.

590. Schaube A. Handelsgeschichte der Romanischen Volker des Mittelmeeres bis zum Ende der Kreuzztige. Miinchen, Berlin, 1906.

591. Seibt W. Neue Aspekte der Slawenpolitik Justinians II. Zur Person des Neboulos und der Problematik der Andrapoda-Siegel. — BB. 55 (2), 1998. C. 126–132.

592. Shbоul A. M. H. Al-Mascudi and his World. A Muslim Humanist and his Interest in Non-Muslims. London, 1979.

593. Spuler B. Trade in the Eastern Islamic Countries in the Early Centuries. — Islam and the Trade of Asia. Oxford, 1962. С. 11–21.

594. Stein A. Die Geschichte der Juden in Bohmen. Brtinn, 1904.

595. Stratos A. N. Byzantium in the Seventh Century. Amsterdam, 1968 (т. 1), 1972 (t. 2), 1975 (t. 3), 1978 (r. 4), 1980 (t. 5).

596. Strzelczyk J. Slowianie i Germanie w Niemczech srodkowych we wczesnym iredniowieczu. Poznan, 1976.

597. Stiiwe F. Die Handelszugeder Araberunterden Abbasidendurch Afrika, Asien und Osteuropa. Berlin, 1836.

598. Szelagowski A. Najstarsze drogi z Polski na wschod. Krakdw, 1907.

599. Sanjek F. KrScanstvo na hrvatskom prostoru. Zagreb, 1991.

600. Stdpkova J. The Islamic Silver Coin-Hoard from Wischendorf (Wismar). — ANM. 1, 1962. C. 131–158.

601. Stepkova J. Islamske stfibro z nalezu z Reetzowa na Usedomu (NDR). — NS. 7, 1962. C. 71–81.

602. Stepkova J. The Structure of the Finds of the Islamic Silver Coins in the Territory of Czechoslovakia. — ANM. 3, 1964. С. 113–128.

603. Talbi M. L’emirat aghlabide (189–296, 800–909). Histoire politique. Paris, 1966,

604. Tapia Garrido J. A. Historia general de Almeria у su provincia. Tomo III, Almenta musulmana. I (711–1172). Almeria, 1986.

605. Terrasse H. Islam d’Espagne. Une rencontre de l‘Orient et de I’Occident. Paris, 1958.

606. The Oxford Dictionary of Byzantium. New-York, Oxford, 1991.

607. Treadgold W. Remarks on the work of al-Jarmi on Byzantium.— Byzantinoslavica, Praha. 49, 1983. C. 205–212.

608. Treadgold W. The Byzantine Revival. Stanford, 1988.

609. Treadgold W. Byzantium and Its Army. 284–1081. Stanford, 1995.

610. Vallve J. Libertad у esclavitud en el califato de Cordoba. — Actas de las II jomadas de cultura arabe e islamica. 1980. Madrid, 1985. C. 565—578.

Рецензия 

Писать о монографии Д. Е. Мишина непросто — столь большое количество тем в ней затронуто и столь богат и разнообразен фактический материал, заключенный в работе. Разумеется, в рецензии все аспекты многоплановой проблематики книги в полном объеме охватить невозможно. Для нас, однако, бесспорно следующее — помимо своей научной самоценности, данная монография для исследователей-неориенталистов, в первую очередь славистов, надолго станет существеннейшим подспорьем, а отчасти и источником, при использовании в их трудах сведений средневековых восточных авторов, в которых упоминаются сакалиба. 

Работа Д. Е. Мишина представляет собой едва ли не исчерпывающий свод содержащихся в исламской литературе данных относительно сакалиба в раннем средневековье на основной территории их обитания и, таким образом, важна для изучающих историю и культуру славян и Центральной, и Юго-Восточной, и Восточной Европы, а также их соседей. 

Кроме того, в ней собран и проанализирован огромный объем информации о сакалиба в мусульманской Испании (Андалусия), в Северной Африке (страны Магриба и Египет), в мусульманских землях Азии (Машрик). Для большинства славяноведов, думаем, этот аспект раннего славянского рассеяния является terraincognita и во многом просто неожидан. Конечно, то, что невольниками — выходцами из Славии — торговали как сами славянские верхи и в догосударственный, и в государственный периоды, равно как и воинственные соседи славян, было известно давно. Но вопрос о судьбах славян-рабов, оказавшихся вне европейско-христианского цивилизационного круга, оставался «за скобками» внимания славистов (во многом по вполне объективным причинам). Работа Д. Е. Мишина существенным образом заполняет этот очевидный пробел. При этом в книге речь идет о выходцах из всего ареала Славии, т. е. и этот ее тематический аспект имеет отношение к истории всех ветвей славянства. 

Издание выпущено на должном для научной монографии уровне: оно снабжено списком принятых сокращений источников и литературы; библиографией (644 позиции). 

Единственным, но серьезным недочетом научного аппарата монографии, по нашему мнению, является то, что в книге отсутствуют карты, совершенно необходимые для пространственной ориентации в обильно представленной в ней географической номенклатуре, особенно мусульманского мира. Этот недочет отчасти мог бы быть компенсирован соответствующими пояснениями в тексте относительно месторасположения того или иного упоминаемого селения, города, области, государства и т. п., однако зачастую читатель этого не находит. Вот лишь один, наугад взятый, пример: «По словам Йакута, 1 декабря 913 г. умер Абу-л-Хасан ‘Али Ибн Ахмад ар-Расиди, бывший наместником ряда земель на востоке Халифата (от границы Васита до границы Шахризора, а также Сус и Гундешапур)» (С. 292). Таких «географических шарад» в издании немало. 

Д. Е. Мишин как ориенталист-профессионал не учел в полной мере того, что его монографию будут заинтересованно читать специалисты и иных профилей исторического и иного гуманитарного знания. Да и востоковеды, занимающиеся, скажем, Средней Азией, не обязательно должны детально знать географическую номенклатуру иных рассматриваемых автором мусульманских инемусульманских регионов. Полезно, с нашей точки зрения, было бы также дать отдельный глоссарий для наиболее часто встречающихся в работе специфических восточных социальных, политических и иных терминов. Вместе с тем следует весьма положительно оценить то, что автор в основном тексте книги рядом с годами по принятому в мире ислама календарю хиджры последовательно указывает их даты по григорианскому календарю (календарь хиджры — лунный, и, соответственно, продолжительность года в нем не совпадает с продолжительностью солнечного года). Это значительно облегчает чтение монографии и работу со сведениями мусульманских источников. 

Во Введении Д. Е. Мишин сосредоточивается на вопросе о том, что скрывается за арабским термином сакалиба (мн. ч.). Арабская лексема саклаби (ед. ч.) представляет собой заимствование из греческого σκλάβοζ ‘славянин’, потому уже в XVIII ст. первые исследователи однозначно толковали араб. сакалиба как ‘славяне’. Однако, во-первых, с середины XIX в. и позднее рядом авторитетнейших ориенталистов обосновывалась базирующаяся на некоторых источниках точка зрения, согласно которой под сакалиба мусульманские писатели подразумевали в некоторых случаях вообще всех светлокожих выходцев из северных по отношению к миру ислама регионов, в том числе и неславян. Помимо того, во-вторых, предполагалось, что если слово сакалиба первоначально и означало именно «славяне», то постепенно оно утратило свой этнический характер, став категорией социальной и применяясь в мусульманской Испании к невольникам-евнухам вообще («андалусские сакалиба — практически исключительно евнухи; мы не видим в Испании ни одного неоскопленного слуги-саклаби… и ни одной невольницы-саклабиййу» [C. 227]). 

По мнению Д. Е. Мишина, которое он затем подробно аргументирует в книге, последний из указанных семантических сдвигов имел место только после 1030-х годов, когда «число упоминаний о сакалиба резко сокращается. Логично поставить вопрос, не произошло ли изменение значения понятия сакалиба тогда, когда самих сакалиба в мусульманском мире уже почти не стало. В это время слово сакалиба, чтобы продолжать оставаться в употреблении, должно было изменить свое значение, что и произошло: в эту категорию стали включать всех, в том числе и чернокожих, евнухов. Вместе с тем нет впечатления, что происшедшая перемена действительно приобрела всеобщий характер… В толковых словарях арабского языка слово саклаби по-прежнему интерпретировалось как "выходец из народа сакалиба", а не как "евнух"; так же оно толкуется и в справочниках по нисбам. Изменение коснулось, по всей вероятности, разговорного языка, … причем … прежде всего на западе мусульманского мира» (С. 20, см. также: С. 309–310). «Таким образом, — резюмирует исследователь, — сакалиба в исламском мире предстают как люди, принадлежащие к "народу сакалиба". Это наблюдение ставит перед нами задачу выяснить, что подразумевали восточные авторы под "народом сакалиба"» (С. 21). 

Данной проблеме посвящена первая часть монографии («Название сакалиба в средневековой исламской литературе»). При этом исследователь оговаривает, что «анализироваться… будут не все упоминания о сакалиба, а только те, из которых ясно, к кому восточные авторы применяли это название» (С. 27). Впрочем, на некоторых «туманных упоминаниях о сакалиба " Д. Е. Мишин в примечаниях останавливается довольно подробно (С. 42–44, прим. 1), в том числе на давно дебатируемом в специальной литературе вопросе о загадочных сакалиба, с которыми столкнулся к северу от Кавказа совершавший в 737 г. поход против хазар арабский полководец Марван ибн Мухаммад. 

Сочинения с упоминаниями о сакалиба сгруппированы в первой части по трем главам: «Авторы, лично посетившие Восточную и Центральную Европу»; «Авторы, не посещавшие Восточную и Центральную Европу, но опиравшиеся на оригинальные источники»; «Поздние компиляторы». Данная организация материала представляется удачной и функциональной, определенно отделяя источники первичные от вторичных и «третичных», что особо ценно для неориенталистов, давая им четкую ориентацию в сложном восточном материале. Д. Е. Мишин по каждому разбираемому источнику указывает, какую информацию о сакалиба он содержит, зачастую пространно приводя ее, а по второй и третьей группам — откуда сведения были почерпнуты. 

В первой главе рассматриваются: рассказ Харуна ибн Йахйи, в последнее десятилетие IX в. или на рубеже IX–Х вв. побывавшего в балканских землях славян; сведения Ибрахима ибн Йа‘куба, около 965 г. путешествовавшего по славянским землям Центральной Европы (сведения этих авторов дошли до нас через позднейшие сочинения); труды Абу Хамида ал-Гарнати (1080–1169), содержащие информацию о Киевской Руси; данные неизвестного башкирского информатора Йакута (XIII в.). 

Особую важность для темы монографии представляет анализ Д. Е. Мишиным «Записки» («Рисале») Ибн Фадлана, в качестве секретаря посетившего в 921–922 гг. Волжскую Болгарию в составе посольства багдадского халифа к местному правителю Алмушу. Поэтому остановимся на данном сегменте первой главы подробно. 

Уже давно было отмечено, что сакалиба у Ибн Фадлана — не славяне, а волжские булгары, согласно некоторым трактовкам — светловолосые северяне в целом, вне зависимости от культурно-лингвистической принадлежности (С. 29). Добавим, что в историографии можно встретить утверждения, согласно которым «Рисале» является аутентичным свидетельством присутствия в начале Х ст. на территории Волжской Болгарии славянского населения (этого мнения придерживался еще в XIX в. А. Я. Гаркави), жившего здесь еще до появления тюркоязычных булгарских племен (потомков носителей именьковской археологической культуры, датируемой концом IV–V в. — концом VII в.) (см., например, [1. С. 193–197; 2. С. 248–255]). 

Ученый в собственном переводе цитирует десять фрагментов из «Записки», в которых употребляется термин сакалиба (в текст книги, к сожалению, вкрались досадные неточности: на с. 31 вместо «фрагмент 9» следует читать «фрагмент 10»; на с. 33 речь идет о фрагменте 7, а не о фрагменте 6). Их анализ показывает, что «название сакалиба употребляется у Ибн Фадлана двояко. В подавляющем большинстве случаев (11 из 14) оно предстает как часть титула правителя волжских булгар (малик ас-сакалиба). Всего лишь в трех фрагментах название сакалиба употребляется самостоятельно и обозначает подданных Алмуша. При столь очевидной диспропорции напрашивается вопрос: называет ли Ибн Фадлан волжских булгар сакалиба потому, что их правитель именовался малик ас-сакалиба, или наоборот, Алмуш именовался правителем сакалиба потому, что его подданные назывались сакалиба?» (С. 30) Автор книги далее обосновывает первое предположение. Один или даже два (первый и десятый) из трех фрагментов, где подданные правителя Волжской Болгарии названы сакалиба, вероятнее всего, не принадлежат Ибн Фадлану. Появление же бесспорного фрагмента, в котором говориться: «Если из страны хазар в страну сакалиба прибудет корабль…», а также титул Алмуша малик ас-сакалиба объясняются Д. Е. Мишиным следующим образом. 

Приезд в Волжскую Болгарию посольства из Багдада был вызван тем, что Алмуш направил халифу ал-Муктадиру специальное послание со своими просьбами. Содержание письма излагается в начале трактата Ибн Фадлана. «В этом изложении Алмуш называется "правителем сакалиба", и можно предполагать, что так было и в оригинале… Предположение, что именование Алмуша "правителем сакалиба" исходило от него самого, объясняет ту легкость, с какой арабы (включая самого Ибн Фадлана) приняли на веру этот титулатуру. В Багдаде почти наверняка располагали текстом описания северных народов неизвестного автора (речь идет об Анонимной записке, о ней см. далее. — М.В.)… в котором Алмуш характеризуется как правитель Булгара. Нужны были веские основания, чтобы считать его правителем сакалиба». В таком случае представления Ибн Фадлана о Булгаре вполне объяснимы. «Зная об Алмуше как о "правителе сакалиба" из такого заслуживающего доверия источника, как дипломатическая переписка, Ибн Фадлан последовательно называет его так на всем протяжении своего повествования. Но как называть жителей Булгара, Ибн Фадлану неизвестно… В результате Ибн Фадлан вообще никак не называет волжских булгар, ограничиваясь упоминаниями о "жителях страны" или об отдельных племенах». Однако будучи вынужден все же как-то определять подданных Алмуша, арабский писатель применяет к ним название сакалиба, руководствуясь при этом «кажется, именно титулом Алмуша» (С. 32–33). 

По мнению Д. Е. Мишина, Алмуш взял титул малик ас-сакалиба в видах создания совместно с Халифатом антихазарской коалиции. «В этих условиях для правителя волжских булгар… было бы вполне естественно показывать себя мощным правителем, которому повинуются многие народы и с которым, следовательно, выгодно поддерживать союзнические отношения» (С. 33). Это соображение можно развить в том отношении, что в халифате ‘Аббасидов в начале Х в. хорошо знали, что славяне — это многочисленный и сильный «народ», а значит, их правитель — властелин могущественный. Возможно, именно данное обстоятельство стало главным побудительным мотивом для булгарского владетеля выбрать из всех «народов Севера» именно славян. 

Таким образом, применение Ибн Фадланом названия сакалиба к волжским булгарам «правомернее считать не свидетельством его отношения ко всем северным народам без разбора, а результатом следования автора неверному указателю», которым стало послание Алмуша к халифу (С. 33). Под влиянием титулатуры письма булгарского правителя Ибн Фадлан еще до поездки совершил мысленную ошибку, решив, что сакалиба — это адекватное наименование подданных Алмуша, волжских булгар, и в дальнейшем следовал ей. «Применение названия сакалиба к волжским булгарам встречается только у Ибн Фадлана и авторов, механически копирующих его рассказ» (С. 29). 

Но когда Ибн Фадлан имел дело с настоящим саклаби (фигурирующий в «Записке» Барис ас-Саклаби), то нет веских оснований полагать, что перед нами не славянин, а представитель какого-либо иного «северного народа»(см.: С. 295). В целом же «нетрудно заметить, что практически во всех разобранных случаях — за исключением разве что разобранной ошибки Ибн Фадлана — название сакалиба применяется к славянам» (С. 42). 

Во второй главе отдельно рассматриваются сведения о сакалиба ал-Джарми (середина IX в.), Ибн Хордадбеха (его «Книга путей и стран», как полагают, имела две редакции — 846/47 г. и 885/86 г.), ат-Табари (сведения относятся к середине 890-х годов), неизвестного андалусского географа Х в., ал-Мас‘уди (умер в 956/57 г.), ал-Истахри (умер после 951 г.), Ибн Хаукала (писал в 988 г.), Ибн Хаййана (987/88–1076), ал-Кайравани (умер после 1027 г.), ал-Идриси (1100–1165), последнего «из восточных географов, использовавшего оригинальные сведения, почерпнутые непосредственно из первоисточников» (С. 82). У этих авторов имеется богатая, но и нередко противоречивая информация о сакалиба и их соседях в Европе, подробно анализируемая Д. Е. Мишиным. 

В этой главе выделим разбор ученым описание северных народов неизвестного автора (Анонимная записка). Записка, как и некоторые другие труды упомянутых выше восточных писателей, до сего дня не сохранилась, однако ее содержание в общем достаточно подробно восстанавливается на основе сведений тех мусульманских авторов, которые так или иначе черпали из нее «щедрой рукой» (Ибн Ростэ [писал в начале Х в.; более традиционно для отечественной историографии написание Ибн Русте], ал-Макдиси [около 966 г.], неизвестный автор сочинения конца Х в. «Худум ал-‘Алам», данным которого о Восточной Европе Д.Е. Мишин посвятил отдельную содержательную статью [3], Гардизи [писал между 1050–1053 гг.], ал-Бакри [умер в 1094 г.], ал-Марвази [вторая половина XI — первая половина XII в.], Шукруллах ал-Фариси [1456 г.] и др.). Исходный текст Анонимной записки содержал в себе материалы о печенегах, хазарах, буртасах, волжских булгарах, венграх, сакалиба, русах, Сарире (царство на территории современного Северного Дагестана), аланах. 

Описание, по мнению Д. Е. Мишина, наиболее вероятно, относится ко времени между 889 и 892 гг. (С. 51, 57–58), было составлено на востоке мусульманского мира и «взято из какого-то административного пособия; последнее, скорее всего, использовалось как справочник» (С. 51). Записку, видимо, следует рассматривать как в целом достаточно аутентичный источник о ситуации в Восточной Европе на исходе IX в., что, конечно, не снимает проблему критической интерпретации ее сведений. Этому Д. Е. Мишин уделяет существенное место, делая ряд интересных заключений, например о пресловутой реке Дуна/Рута; о верховном правителе сакалиба С.вит.м.л.к., в котором, вслед за Д. А. Хвольсоном, видит великоморавского князя Святополка I, однако предлагает оригинальное тому обоснование; о городе Ва._._.т (Вантит, Вабнит) и др. 

Вместе с тем определенные сомнения вызывает у нас следующее суждение исследователя: «Учитывая предложенную выше локализацию венгров в Этелькузу, между Днепром и Сиретом, логичнее всего было бы отождествить землю сакалиба, подвергавшуюся [их] набега, с землей киевских полян» (С. 58). Из данного предположения им выстраивается следующий «этаж» гипотетичной конструкции: «…в описании северных народов неизвестного автора название сакалиба применяется: 1) к киевским полянам; 2) к белым хорватам, жившим к востоку от Карпат» (С. 60). 

Однако в конце IX ст. венгры из южнорусских степей теоретически, да и практически могли совершать набеги не только на восточноевропейских полян, им могли подвергаться также древляне, волыняне, те же белые хорваты, даже северяне, не говоря об уличах, в это время с юга «прикрывавших» места проживания полян от степняков (тиверцы вообще размещались в Этелькузу). На с. 55 ученый пишет: «…нетрудно отметить, что в своем описании автор движется с востока на запад (хотя из приводимых Д. Е. Мишиным на с. 52–53 последовательностей фрагментов у указанных выше мусульманских писателей это «движение с востока на запад» не столь уж очевидно: например, у Ибн Русте и Гардизи за пассажем о русах следуют сообщения о Сарире и аланах. — М.В.)..: печенеги — хазары — буртасы — волжские булгары (примем во внимание этом «северный зигзаг» записки: хазары, к северу от них, что хорошо прослеживается в источниках, жили буртасы, еще севернее — волжские булгары. — М.В.) — венгры — сакалиба — русы». Если считать, что в описании имеется еще один «зигзаг»: венгры в Этелькузу (юг) — сакалиба (севернее венгров) — русы (севернее сакалиба), то обрисованная нами ситуация на мадьяро-славянском пограничье в конце IX ст. непротиворечиво соответствует имеющимся восточным данным. 

Помимо «логики», веским аргументом в пользу тождества в записке полян и части сакалиба могла бы случить интерпретация Д. Е. Мишиным названия города Вантита (Вабнита), находившегося возле пределов сакалиба, как Витичев. Действительно, древнерусский Витичев (ныне село Витачев на Киевщине) располагался в 40 км южнее Киева вниз по Днепру, на правом его берегу, т. е. в на южном пограничье бывшей земли полян. 

Однако при трактовке полисонима Ва._._.т (Вантит, Вабнит) как Витичев необходимо, полагаем, учитывать следующее. Во-первых, опираясь на соответствующий комментарий к сочинению Константина Багрянородного (см.: [4. С. 318, прим. 25]), из всех имеющихся в летописании форм наименования города Д.Е. Мишин выбрал, с нашей точки зрения, наименее адекватную, самую испорченную — Вятичев: «Мне представляется вполне вероятным, что именно название «Вятичев» дало в восточных источниках написание Вантит " (С. 58). Обратимся непосредственно к данным письменных памятников. 

Витичев в форме Βιτετζέβη [4. С. 46] (др. — русск. Витечев) впервые упоминается в составленном в 948–952 гг. трактате византийского императора Константина VII Багрянородного «Об управлении империей» в качестве «крепости-панктиота росов» (греч. панктиот могло означать здесь и «союзник», и «данник» [4. С. 316, прим. 18]) и являлся последним местом сбора их кораблей перед дальнейшим плаванием в Константинополь [4. С. 47]. 

Старейшие дошедшие списки «Повести временных лет» (ПВЛ), содержащиеся в Лаврентьевской (ЛЛ) и Ипатьевской (ИЛ) летописях, дают форму Оувѣтичи («въ Оуѣhтичихъ») [5. Стб. 273; 6. Стб. 249] (варианты: «въ Оувѣтичехъ» [6. Приложение. С. 19]; в Радзивиловской летописи и рукописи бывшей Московской Духовной Академии «Уветичехъ» [5. Cтб. 273, прим. 12], причем предлог «въ» в них отсутствует [5. Cтб. 273, прим. 10], что открывает возможность для прочтения «оу Вѣтичехъ», см. подобные примеры далее). В статье ПВЛ под 1095 г. говорится, что князь Святополк Изяславич «повелѣ рубити городъ на Вытечевѣ холму, в свое имя нарекъ Святополчь городъ» [5. Стб. 229] (варианты: «на Витчевѣ холмѣ», «на Витчевѣ холму» [5. Стб. 229, прим. 10], «на Вытечевьскомь холъмѣ» [6. Стб. 219], «на Вѣтеческомъ холмѣ» [6. Приложение. С. 17]). В ЛЛ в статье под 1151 г. упоминается «Витечевьский бродъ» [5. Стб. 331] и читается: «Изяславъ идяше по онои сторонѣ Днепра по горе, а лодьѣ его по Днѣпру же пришедшимъ имъ к Витечеву» [5. Стб. 331]; «переѣха Гюрги в лодьяхъ у Витечева» [5. Стб. 334]. В ИИ в статье под 1151 г. также говорится о «Витечевьском броде» [6. Стб. 424] и о том, что войска из Киева шли по правой стороне Днепра, а «лодьѣ» «по Днѣпроу же пришедше же и сташа на Витечевѣ» [6. Стб. 424] (вариант: «Вытечевѣ» [6. Стб. 424, прим. 62]). В той же летописи в статье под 1149 г. читается: «Изяславъ же ста пришедъ оу Витечева» [6. Стб. 378] (вариант: «оу Вѣтачева» [6. Приложение. С. 30]). В статье ИИ под 1177 г. говорится: «Приѣхав же Святославъ с полкы своими ста оу Витечева» [6. Стб. 604] (варианты: «Витичева» [6. Стб. 604, прим. 43], «оу Вѣтичева» [6. Приложение. С. 48]). 

Здесь не место вдаваться в детальный анализ всех тонкостей «витичевской топонимии», требующих отдельного рассмотрения. Однако даже из приведенных летописных фрагментов вполне очевидно, что исходной являлась никак не форма Вятичев, а, вероятнее всего, *Вѣhти(е)чевъ. Дело в том, что древнерусская фонема h «представляла собой (если не во всех позициях, то во многих) протяженный гласный недостаточно выявленного качества. Она была близка к е и и и, по-видимому, произносилась как звук, средний между ними, т. е. как е закрытый, однако не смешивалась ни с и, ни с е [7. С. 30]. В последующем h во многих говорах русского и белорусского языков постепенно превратился в е; в некоторых русских говорах и в украинском языке совпал с и; в ряде украинских, белорусских и севернорусских говоров звучит или как дифтонг ие, или как напряженный (закрытый) ê, т. е. близко к первоначальному древнерусскому звучанию [7. С. 80]. 

Помимо того, нельзя исключать (в рамках предлагаемого в книге Д. Е. Мишина), что разбираемый полисоним стал известен анонимному автору записки через мадьярское языковое посредство; эту возможность следует принимать во внимание при лингвистических выкладках. 

Во-вторых, у Константина Багрянородного Витичев упоминается применительно к ситуации середины Х в., в связи с тем, что город являлся пунктом сбора росов и крепостью на пути «из варяг в греки». Однако в IX ст. эта торговая артерия, как неоднократно отмечалось в историографии, еще не существовала на всем ее протяжении. Главные торговые связи между «северными народами» и югом осуществлялись в первую очередь по Волге и ее притокам (С. 177–179). Таким образом, функционирование Витичева в указанном византийским императором качестве на исходе IX в. остается под вопросом. 

Наконец, в-третьих, время возникновения Витичева нам достоверно не известно, т. е. мы не знаем, существовал ли он в конце IX ст. Но результаты проводившихся в 1961–1962 гг. под руководством Б. А. Рыбакова археологических раскопок делают такую возможность не исключенной. На территории села Витачева в эти годы проводилось рекогносцировочное изучение так называемого Северного городища. Согласно Б. А. Рыбакову, внутри Северного городища стратиграфически выделяются два слоя: слабо выраженный нижний, датируемый первой половиной — серединой Х в., и верхний, относящийся к концу Х — началу XI в., который можно сопоставить со временем строительства оборонительных линий от печенегов на юге Руси при Владимире Святославиче [8. С. 34; 9. С. С. 128]. Поскольку археологи далеко не всегда имеют возможность дать абсолютную хронологию того или иного памятника, то нижнюю границу упомянутого нижнего слоя в принципе можно распространить на конец IX в. 

Раскопками выявлено, что в X — начале XI в. Витичев действительно являлся мощной крепостью [8. С. 34–35; 9. 128–129], что косвенно подразумевается в тексте трактата Константина Багрянородного. Но если в конце IХ в. эта крепость еще не являлась важным укреплением и речным портом (последнее, кажется, выявляется археологически [9. С. 128]) на пути из «варяг в греки», то какой могла быть ее роль тогда? 

Во-первых, Витичев мог оборонять от степняков южные рубежи Полянской земли и Руси. Стугна, около впадения которой в Днепр располагался Витичев, являлась последним речным рубежом перед Киевом: на север от Стугны лежал «бор велик», окружавший Киев, на юг — огромная степная «поляна» площадью в 5 тыс. кв. км., тянущаяся почти до реки Рось [9. С. 126]. Во-вторых, крепость контролировала позднее стратегически важный брод через Днепр (Витичевский брод) (см.: [8. С. 34]). В этом качестве Витичев мог выступать как один из пунктов на сухопутном торговом пути, соединявшем Азию и Европу. В-третьих, Витичев мог являться одним из центров торговли «леса и степи». В-четвертых, Витичев мог выступать как крепость на днепро-волжском речном пути (вниз по Днепру, затем по морю до устья Дона, вверх по этой реке, далее волоком в Волгу и по ней в Хазарию); по мнению Д.Е. Мишина, в IX ст. «купцы-русы часто использовали именно такой путь» (С. 57). Конечно, все сказанное о потенциальных функциях Витичева в конце IX в. — только умозрительные предположения, которые, однако, могут быть использованы при обосновании гипотезы о его тождестве Ва._._.т (Вантит, Вабнит) мусульманских писателей. 

Вместе с тем, по нашему мнению, предлагаемую Д. Е. Мишиным трактовку полисонима Ва._._.т (Вантит, Вабнит) как Витичев категорически элиминировать не следует. Но оригинальная гипотеза ученого еще нуждается во всестороннем обсуждении и дополнительном обосновании. Поэтому, а также принимая во внимание высказанные нами выше соображения, положение автора монографии, согласно которому под частью сакалиба Анонимной записки дóлжно разуметь исключительно полян, требует дальнейшей серьезной разработки. 

Суммируя наблюдения по всем трем главам первой части монографии, Д. Е. Мишин приходит к следующему выводу относительно одного из важнейших вопросов ее проблематики — «что подразумевали восточные авторы под "народом сакалиба"». «…В исламской литературе слово сакалиба применялось, как правило, к славянам. Это особенно характерно для тех авторов, которые сами побывали в землях сакалиба (исключение составляет только Ибн Фадлан…). Однако по мере того, как данные о сакалиба отдалялись от оригинальных источников, переходя из произведения в произведение, они подвергались все большим искажениям», которые были связаны «с недобросовестностью при копировании… стремлением объединить сведения обо всем, называемом с.к.л. б, вне зависимости от того, к кому они относятся… или попытками компиляторов приспособить данные о сакалиба к собственным представлениям… Между тем эти дефекты относятся скорее к погрешностям поздних авторов при работе с источниками, чем к сознательному употреблению слова сакалиба в расширенном значении» (С. 99, см. также: С. 308). «В то же время анализ источников показывает, что возможность ошибки, то есть зачисления в сакалиба не-славян, существует». Поэтому только условно можно считать, что «встречающиеся нам слуги-сакалиба — славяне. Но так как вероятность ошибки все-таки нельзя исключить, прямо говорить о славянах, как это делают многие специалисты, неправомерно» (С. 99). 

Вторая часть исследования Д. Е. Мишина носит название «Славянские поселенцы на Ближнем Востоке». Славяне могли появиться в Малой Азии уже к середине VII ст. в результате политики, проводившейся Византийской империей, стремившейся путем массовых переселений, и не одних только славян, решать свои проблемы: «…с одной стороны, ослаблялась реальная или потенциальная угроза, которую том или иной народ представлял для Византии, с другой — империя приобретала новых подданных, из которых впоследствии можно было набирать войска…» (С. 101). С появлением воинов ислама у малоазийских границ Империи начинается вооруженное противоборство, в котором на византийской стороне участвовали расселенные в регионе славянские подданные Византии. Некоторые из них оказывались на территории Халифата в качестве военнопленных. Во второй половине VII — начале VIII в. имелись случаи, когда славяне большими группами переходили на службу к мусульманам, их расселяли в приграничных крепостях, где они образовывали общины и в основном занимались обороной рубежей. Однако с середины VIII в. ситуация существенно меняется: «С одной стороны, в результате войн славянские переселенцы в Халифате несут большие потери… с другой — пограничные крепости заселяются выходцами из восточных областей Халифата…» (С. 124). С этого времени славянские общины начали растворяться в исламской среде. После 876/77 г. «у нас нет более никаких сведений о славянских поселенцах в Арабском халифате» (С. 122). 

Судьбы славянских поселенцев и особенно их потомков в Машрике определяло прежде всего то, что они постепенно ассимилировались в мусульманском обществе. Однако заслуживают существенного внимания с исторической и этнологической точек зрения следующие наблюдения Д. Е. Мишина: «Славяне довольно долго сохраняли собственные имена… Нескоро, насколько можно судить, укоренялся в среде славян ислам…» Во многих эпизодах византийско-исламского вооруженного противостояния славяне не следовали безоглядно за «ромеями» или за мусульманами, а лавировали между ними. «Полагаю, что славяне не отождествляли себя ни с одной из воюющих сторон и действовали сообразно с собственными интересами. Это тоже указывает на некоторые черты самосознания переселенцев: они считали себя особым народом, не византийцами и не мусульманами, что, в свою очередь, свидетельствует о сохранении ими в течение долгого времени своей этнической и культурной самобытности» (С. 124–125). 

Данная проблематика получила развитие в небольшой по объему пятой главе («Культура и духовный мир слуг-сакалиба») третьей части монографии Д. Е. Мишина. «…Рабы-сакалиба, — пишет он, — совершенно особое явление, и сведения об их культуре и духовном мире заслуживают отдельного исследования» (С. 300), впрочем, весьма непростого из-за скудной информативности источниковой базы. 

Оказавшись в неволе, сакалиба активно усваивали арабский язык. Однако мусульманские авторы в ряде случаев указывают на то, что они говорили и на родном языке. По мнению Д. Е. Мишина, этот «язык сакалиба» мог представлять собой, с одной стороны, смесь различных славянских диалектов в тех случаях, когда сакалиба являлись выходцами из разных «племен» и местностей Славии. С другой стороны, «язык сакалиба», вероятно, вобрал в себя немало слов, обозначавших специфические восточные реалии, из арабского (можно думать, что в некоторых регионах — и из других языков, в Машрике, например, из персидского). 

Одновременно с овладением арабским языком происходила исламизация рабов-сакалиба. Это обстоятельство объясняется тем, что бóльшую часть невольников-сакалиба составляли язычники, христиан среди них было сравнительно немного (С. 300–301). А язычников, согласно установлениям Корана, правоверные мусульмане должны были либо уничтожать (что по меньшей мере глупо по отношению к собственным рабам), либо обращать в ислам. Принимать другую религию могли и сакалиба — христиане (С. 301), чего от них как «людей договора» (о содержании термина см. далее) в принципе жестко не требовалось. 

Несмотря на глубокие изменения в духовной сфере, слуги-сакалиба продолжали сохранять элементы своей культуры, и не только язык. Например, ал-Джахиз (около 767–864/65 или 868/69) в «Книге о животных» писал, что многие рабы-сакалиба «рассказывали ему, что в их стране змеи забираются на коров и сосут их молоко, отчего коровы слабеют или даже околевают. Этот мотив довольно популярен в славянских поверьях и сказаниях». В другом фрагменте своего сочинения ал-Джахиз отмечал, что «рабы-сакалиба хорошо играют на струнных инструментах, и это, естественно, наводит на мысль о славянских гуслях» (С. 303–304). 

При всех различиях сакалиба — выходцев из разных частей Славии — имеются выразительные примеры того, что они все же осознавали себя единой общностью. Так, слуга-саклаби по имени Хабиб написал не дошедшую до нас «Книгу побед и успешного противоборства с теми, кто отрицает достоинства сакалиба». Имеется свидетельство о том, что в ней излагались редкие истории из жизни сакалиба и приводились сочиненные ими стихи. Согласно другому известию, в своей книге Хабиб «резко и бескомпромиссно защищал своих» от нападок. 

«Сделанные наблюдения приводят к следующему пониманию культуры и духовного мира слуг-сакалиба. Попав в мусульманское общество и живя в нем, они, естественно, стали его частью и усвоили арабский язык, ислам и что-то из мусульманской культуры. В то же время они не растворились в этом обществе, сохраняли свой язык и некоторые элементы родной культуры. Выделяясь среди мусульман, они сознавали себя особой общностью… Все это заставляет нас видеть в сакалиба отдельную группу населения исламского мира, которая своим своеобразием заслуживает самого внимательного изучения» (С. 306). 

Уже упомянутая третья, и наибольшая по объему, часть монографии посвящена слугам-сакалиба. Ее открывает глава, в которой рассматриваются вопросы о том, откуда и какими путями невольники-сакалиба попадали в исламские страны. Таких путей имелось несколько. Один из них пролегал через Германию и Францию в мусульманскую Испанию. 

Столкновения франков и славян происходили уже в VIII ст., но с 805 г. они сменяются крупномасштабной экспансией с запада, направленной против славян Центральной Европы: чехов, сорбов, лютичей и других. К середине IX в. слуги-сакалиба регулярно появляются в источниках по Андалусии, а немногим позже и по Северной Африке. «Попытки восстановления начальных этапов истории поставки невольников-сакалиба в исламский мир неизбежно приводят… к хронологическому рубежу начала IX в.»: с этого времени германо-славянские войны «начали давать первых пленников, и невольников-сакалиба стали отправлять на продажу в Андалусию» (С. 139). Д.Е. Мишин выделяет следующие источники поступления рабов-славян из центральноевропейского региона: плен как результат походов и набегов германцев и внутриславянских вооруженных столкновений (этот путь попадания в рабство он считает особенно важным); скупка работорговцами зависимых славян-крестьян у немецких феодалов; похищение славянских детей и их продажа собственными родителями. К указанным автором следует добавить еще один источник: продажа в рабство преступников (см.: С. 171; применительно к раннесредневековой Болгарии см.: [10. С. 164]). 

На центральноевропейско-испанском пути работорговли, которым славянские рабы (в том числе привозимые из Руси) попадали в мусульманские страны, она велась преимущественно иудейскими купцами-рахданитами. Господствующее положение рахданитов в работорговле явилось следствием их общего преобладания в торговле исламского мира с Европой в IX–XI вв. Это доминирование объясняется двумя основными причинами. Во-первых, «в результате арабских завоеваний из международной торговли ушли многие греческие и сирийские купцы, бывшие дотоле главными конкурентами рахданитов». Во-вторых, общая враждебность в VIII–XI вв. двух миров, христианского и исламского, во многом обусловленная религиозной нетерпимостью, вела к тому, что западноевропейские купцы из соображений безопасности редко посещали страны Востока, и наоборот. «Иудеи… в этом отношении были в лучшем положении: в мусульманских странах они пользовались статусом «людей договора» (к ним относились христиане и иудеи, они не подлежали насильственному обращению в ислам и должны были либо воевать с мусульманами, либо добровольно принять ислам, либо, проживая на территории мира ислама и сохраняя свою веру, платить специальный налог — джизйю. — М.В.) и, следовательно, некоторой правовой защитой; в Европе, несмотря на спорадические преследования, они также могли жить и торговать». При этом иудей-купец из мусульманских стран мог рассчитывать на поддержку иудейских общин, разбросанных по европейским городам, а иудеев-купцов из Европы принимали их единоверцы на Востоке (С. 143). 

Определенные трудности для деятельности рахданитов создавала позиция западноевропейской, подчинявшейся Риму, церкви, специальными решениями неоднократно запрещавшей продавать иноверцам невольников-христиан (С. 143–146) (то же отношение к продаже рабов-христиан еврейским купцам прослеживается во взглядах и действиях чешского святого — Войтеха (около 962–997) [11. C. 213 и след.]). Однако эта позиция церкви не распространялась на невольников-язычников, в том числе славянских. 

Автор скрупулезно прослеживает маршруты работорговли рахданитов, начинавшиеся на границе между германскими и славянскими землями и далее в Андалусию (в мусульманскую Испанию они попадали либо морем, через Марсель и Нарбонну, либо дорогами сухопутными, через Пиренеи, и здесь преимущественно продавались), Магриб, Египет и Машрик. 

Другой путь торговли невольниками-сакалиба пролегал через Италию. Главным контрагентом в этом случае являлась Венецианская республика. В Венецию рабы-сакалиба поступали как из Центральной Европы, так и из южнославянских областей (Далмация и Истрия) и направлялись большей частью в Северную Африку. 

Несколько маршрутов работорговли шли на Восток из русских земель: через Среднее Подунавье указанные германо-андалусский и венецианский; южностепной (поставщиками невольников были кочевники — венгры, печенеги, половцы и другие, сбывавшие свой «живой товар» иноземным, в том числе мусульманским, купцам), ведший в Машрик. Восточный путь до середины Х в. пролегал через Волжскую Болгарию, Хазарию (торговыми партнерами приходивших сюда русов выступали и мусульманские, особенно из Хорезма, купцы) и далее в Машрик. 

Но во второй половине Х в. ситуация меняется: «…мы видим в волжском регионе новых работорговцев, которые ранее в источниках не упоминались. Ибн Хордадбех сообщает о хорасанских (Хорасан — историческая область на северо-востоке Ирана и примыкающей территории Средней Азии. — М.В.) гази, которые приходят в Булгар и оттуда совершают набеги на сакалиба. Своих пленников они обращают в рабство и привозят в мусульманский мир» (С. 179, см. также: С. 76). Отряды гази представляли собой добровольческие независимые дружины, во главе которых стоял избираемый ими самими предводитель. Гази, вероятно, двигались по маршрутам купцов, в первую очередь из Булгара в Киев, и нападали на местные угро-финские племена и на славян (С. 79, 181–182). 

В историографии неоднократно поднимался вопрос о результатах для Руси, Восточной Европы вообще разгрома при князе Святославе Хазарского каганата в 960-е годы; отмечались как положительные, так и отрицательные последствия данной акции. Анализ Д. Е. Мишиным ситуации с нападениями гази на сакалиба с целью захвата невольников вскрывает один из негативных эффектов этого военного предприятия Святослава, по мнению ученого, нанесшего удар не только по хазарам, но и по волжским булгарам (что в историографии не общепризнанно, см., например: [12. C. 225]). «…Мне представляется вполне естественным, что русы на какое-то время перестали приезжать в Булгар и Хазарию: они сами уничтожили те рынки, на которые когда-то приходили. …объем торговли русов по Волге сильно сократился, причем поток товаров, по-видимому, направлялся теперь только в Булгар». Именно сюда устремились купцы из Ирана и особенно Хорезма, с одной стороны, и шайки разбойников-работорговцев гази — с другой (С. 180–181). 

Общие выводы по данной главе, а также по некоторым аспектам проблематики второй части монографии и второй — четвертой глав части третьей Д. Е. Мишин суммирует следующим образом. Ввоз невольников-сакалиба из Германии и через нее в Андалусию начался в первые десятилетия IX в., достиг пика в конце Х ст., но с первой четверти XI в. заметно сократился в условиях кризиса, вызванного политической смутой в мусульманских землях на Пиренеях. Из Венеции невольники в небольших масштабах поступали и в последующем. Ввоз рабов-сакалиба из Руси по волжскому пути прослеживается на всем протяжении Х в., но к его исходу сильно сокращается вследствие противодействия Древнерусского государства набегам охотников за рабами и общего упадка транзитной торговли по Волге. «Набеги кочевников на Русь не прекращались никогда (заметим, что реальная историческая ситуация была сложнее, и для разных периодов ее не следует оценивать столь категорически однозначно. — М.В.), но в основном невольники направлялись в греческие анклавы Причерноморья, не попадая в руки мусульманских купцов. Сакалиба — военнопленные были более или менее многочисленны в VII — первой половине IX в., когда в византийской Малой Азии сохранялись… славянские поселения; в последующее время их было меньше (этом проблеме в первой главе третьей части книги уделено отдельное внимание. — М.В.)». В результате в Андалусии и в Северной Африке присутствие слуг-сакалиба наблюдается на всем протяжении IX–X вв., особенно многочисленными они становятся в конце X — начале XI в. В Машрике некоторое количество невольников-сакалиба появилось еще в середине VII ст., в конце Х в. их стало больше. «Однако после первой четверти XI в. ситуация изменилась, поскольку ввоз невольников из Германии и Руси (по волжскому пути) заметно сократился, а рабов-сакалиба, поступавших по иным каналам, было немного. В результате для всех регионов исламского мира можно констатировать заметное уменьшение числа и постепенное исчезновение упоминаний о слугах-сакалиба» (С. 309, см. также: С. 227, 275–276, 298–299). 

Вторая — четвертая главы третьей части монографии посвящены слугам-сакалиба в мусульманской Испании; в Северной Африке; в Машрике. В связи с данными разделами книги выскажем следующее соображение. Для читателей-неориенталистов было бы крайне полезно дать в их начале небольшие очерки, даже энциклопедического характера, политической истории рассматриваемых автором регионов, что много упростило бы понимание ими ее хода в этих частях мира ислама. 

Ограниченный объем рецензии побуждает и нас ограничиться лишь суммарными ключевыми выводами, сделанными Д. Е. Мишиным на основе скрупулезного критического анализа источникового материала. 

Итак, как следует из указанных глав, а также предыдущих разделов книги, из Германии в Андалусию доставляли почти исключительно скопцов-сакалиба, они же составляли большинство слуг-сакалиба в Северной Африке. Из Венеции привозили не только кастратов, но и неоскопленных рабов (потому некоторые североафриканские сакалиба — не евнухи), а также невольниц. Среди пленных, которых арабы брали в ходе войн с Византией, были и мужчины, и женщины, и дети. Русь давала миру ислама рабынь и неоскопленных рабов. Поэтому в Машрике источники знают и евнухов, и не кастрированных слуг-сакалиба, и рабынь-сакалиба, и детей (С. 310). 

В мусульманском мире слуги-сакалиба находились преимущественно при дворах правителей, где их могло быть довольно много, до нескольких сотен человек. Роль сакалиба в политической жизни каждого из государств указанных мусульманских областей зависела от особенностей их развития. 

В Испании сакалиба, служа при дворе, принимали участие в борьбе за власть, однако постоянно терпели поражения, так как им противостояли намного более могущественные противники; надежных же и сильных политических союзников андалусские сакалиба приобрести не сумели (С. 227–228, 310). 

В Северной Африке слуги-сакалиба особенно широко использовались в Фатимидском государстве (и до перемещения его центра в Египет (969 г.), и после), в том числе для выполнения разнообразных ответственных поручений фатимидских халифов; они занимали важные государственные посты, становясь лицами влиятельными и приобретая богатства; составляли отряд дворцовой гвардии. Однако в политической борьбе, в отличие от испанских собратьев, слуги-сакалиба при Фатимидах практически участия не принимали (С. 276–278, 310). 

Рабы-сакалиба в Машрике были наименее многочисленной группой из указанных; при дворах правителей из династии Аббасидов они выступали только в качестве дворцовых слуг и почти не участвовали в государственных делах (С. 298–299, 310). 

Поскольку общую высокую оценку основательной монографии Д. Е. Мишина «сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье» автор этих строк уже дал в начале рецензии, остается только пожелать, чтобы книга была переиздана (хотя она и вышла тиражом в 1 тыс. экз., что сегодня считается вполне «пристойным» для научного издания), с учетом сделанных нами замечаний (быть может, они будут и у других рецензентов и заинтересованных ее читателей) и, по возможности, соображений. 

Михаил Васильев

2003 г.

1. Седов В. В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. 

2. Седов В. В. Славяне: Историко-археологическое исследование. М., 2002. 

3. Мишин Д. Е. Географический свод «Худуд ал-‘Алам» и его сведения о Восточной Европе // Славяноведение. 2002. № 2. 

4. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. 

5. Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 1: Лаврентьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку. 

6. Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 2: Ипатьевская летопись. 

7. Русинов Н. Д. Древнерусский язык. 3-е изд., стереотипное. М., 1999. 

8. Рыбаков Б. А. Любеч и Витичев — ворота «Внутренней Руси» // Тезисы докладов советской делегации на I международном конгрессе славянской археологии в Варшаве(сентябрь 1965 г.). М., 1965. 

9. Рыбаков Б. А. Владимировы крепости на Стугне // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии. М., 1965. Вып. 100. 

10. Литаврин Г. Г. Христианство в Болгарии в 927–1018 гг. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. 

11. Флоря Б. Н. Христианство в Древнепольском и Древнечешском государстве во 2-й половине Х — 1-й половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002. 

12. Новосельцев А. П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

Примечания

1

О том, что для Касири сакалиба были выходцами с Балканского полуострова, свидетельствуют также его переводы этого названия — Illyri, Esclavones и Dalmatae [56, т. 2, с. 206, 216].

(обратно)

2

Показателен в этом отношении эпизод с Хубасой Ибн Максаном, берберским военачальником, погибшим при осаде Кордовы весной 1012 г. (об этих событиях см.: часть III, гл. 2). Хубаса был убит в стычке с защищавшими город вольноотпущенниками 'Амиридов (основанная ал-Мансуром династия хаджибов, фактически правившая Андалусией в 978–1009 гг., см.: часть III, гл. 2), причем первый улар, по свидетельству Ибн Хаййана, нанес ему некий ан-Набих Христианин (ан-Насрани) [199, т. 1, с. 494]. Этот эпизод Дози привлекал в доказательство того, что «под именем славян разумелись также христиане севера Испании, служившие в войске мусульман» [455, т. 3, с. 260, прим. 3]. Но в цитате из Ибн Хаййана у Ибн ал-Хатиба, на которую ссылается Дози, слов сакалиба или саклаби нет, и потому отнесение ан-Набиха к сакалиба безосновательно и неправомерно (см.: часть Ш, гл. 2, прим. 30). Сходным образом Дози причислял к сакалиба Наджду, слугу кордовского халифа 'Абд ар-Рахмана III (912–961), участвовавшего в походе на Леон в 939 г. [455, т. 3, с. 61]. Между тем в источниках Наджда именуется ал-Хири, а не ас-Саклаби [230, с. 137]. Э. Леви-Провансаль с полным основанием поправляет здесь Дози, указывая, что Наджда никогда не принадлежал к числу сакалиба [522, т. 2, с. 56, прим. 1].

(обратно)

3

Дози ссылался на примеры, приводимые в тексте под номерами 1 и 6.

(обратно)

4

Среди невольников-сакалиба, упоминание о которых мы встречаем в источниках, обнаруживаются как рабы, так и вольноотпущенники, причем определить статус того или иного человека часто невозможно. Вследствие этого в дальнейшем изложении будет использоваться более общий термин — слуги-сакалиба (ед. слуга-саклаби).

(обратно)

5

На сходных позициях стояла и Х. Кепштайн, также занимавшаяся исследованием вопроса исторической эволюции слова «славянин» [509, с. 77–78].

(обратно)

6

Слово гулам (мн. гилман) — первый встреченный нами по ходу настоящего изложения термин для обозначения слуги. Исходно оно обозначало юношу, сохранив это значение до 

(обратно)

7

Валам йабка ма'а-ху илла арба'ат гилман ла-ху ахаду-хум фахя ва ас-саласа саклаб. В данном фрагменте, известном нам в цитате у Ибн Бассама, Ибн Хаййан повествует о свержении Хишама ал-Му'тадда (1027–1031) — последнего омейядского халифа мусульманской Испании. Под «ним» в отрывке подразумевается ал-Му'тадд.

(обратно)

8

Определить, о каком острове идет речь, практически невозможно, ибо сам аз-Зухри имел о нем лишь очень приблизительное понятие. В данном фрагменте С.какин (по другому написанию — С.канин) — один из островов Индийского моря (Бахр ас-Синд), но несколько ранее автор помещает его на самый край света, за сказочным островом Бак Вак [133, с. 295]. Между тем прототипом мифического С.какина был, скорее всего, какой-нибудь из островов Красного моря или, может быть, Сокотра, где арабские пираты устроили себе опорный пункт.

(обратно)

9

Т. Левицкий ссылается здесь на рукопись № 271, хранящуюся в Лейдене и недоступную мне.

(обратно)

10

О значении слова фитйан (ед. фата) см. прим. 6.

(обратно)

11

Перевод «слуги» условен, ибо в арабском тексте стоит хадам, а это слово, как показал Д. Аялон, в средние века часто обозначало евнухов [412; 413].

(обратно)

12

Обычное значение термина васиф — слуга, но в источниках по истории мусульманской Испании он обозначает и евнуха. У Ибн Хаййана, например, мы читаем: «…что со мной? Вижу я тебя без скопца-васифа, стоящего с тобой рядом и охраняющего тебя…» [117, с. 40]. Хотя временами вусафа путают с сакалиба, по-видимому, как евнухов (см. напр.: 117, с. 4, 132; 251, ч. 1, с. 101), во время дворцовых церемоний они стояли особой шеренгой, отдельно от сакалиба, хотя и рядом с ними [276, с. 51, 119, 184, 198, 230; 41, т. 1, с. 251].

(обратно)

13

Прилагательное, входившее в состав арабского имени и указывавшее на связь (например, происхождение) человека с тем или иным местом или народом, например ал-Андалуси (андалусец), ас-Сикилли (сицилиец), ат-Турки (тюрок) и т. д.

(обратно)

14

Родным языком отца Насра, как мы узнаем из источников, был испанский [112, с. 111–112]. Можно возразить, что у Ибн ал-Фаради (ум. в 1013 г.) упоминается некий Наср ас-Саклаби, носивший, как и евнух 'Абд ар-Рахмана II (822–852), кунйу (прозвище) Абу-л-Фатх [272, т. 2, с. 157; № 1493]. Но следует ли обязательно идентифицировать этих двух слуг? В некоторых случаях идентификация слуг, упоминаемых у Ибн ал-Фаради, со слугами, о которых говорится в других источниках, невозможна. Так, в одном месте Ибн ал-Фаради упоминает о некоем Афлахе, клиенте кордовского халифа 'Абд ар-Рахмана III [272, т. 1, с. 83, № 262]. В то же время Афлахом назывался известный вольноотпущенник 'Абд ар-Рахмана III, который служил в войске и часто принимал участие в походах. Но данные источников позволяют нам заключить, что речь идет не более чем о совпадении. Афлах, упомянутый у Ибн ал-Фаради, в 337 г. х. (11 июля 948 — 30 июня 949 г.) уехал на Восток, тогда как вольноотпущенник-полководец умер в 321 г. х. (1 января — 22 декабря 933 г.) [120, с. 330]. Ибн ал-Фаради и Ибн Хаййан говорят, следовательно, о разных людях. При этом, зная интересы авторов, можно сказать, что Ибн ал-Фаради пишет об андалусских факихах, историки — о людях, принимавших участие в политической жизни. О Насре Ибн ал-Фаради сообщает лишь то, что он рассказывал хадисы со слов некоего 'Абд ар-Рахмана Ибн Асада ал-Казаруни ал-Макки, не сообщая при этом никаких дат. Наср, служивший 'Абд ар-Рахману II, занимался отнюдь не рассказом хадисов, а службой во дворце, причем принимал весьма активное участие в политической жизни. Известен он прежде всего как влиятельный придворный евнух, участвовавший в отражении нападения норманнов в 844 г. и погибший впоследствии в результате неудачной попытки отравить 

(обратно)

15

О фаррашун см.: 288, т. 3, с. 341.

(обратно)

16

Кутама — моя поправка от Кнана, что мы видим в тексте рукописи. Автор, очевидно, имел в виду не арабское племя кинана, а берберское племя кутама, воины которого составляли основу фатимидского войска. При этом они составляли в войске особый корпус (та'ифа), и автор отделяет их здесь от остальных берберов.

(обратно)

17

Подробный анализ этих сведений дан в главе 4 части III.

(обратно)

18

Относительно дат правления Мубашшира см.: 587, с. 114; 616, с. 90.

(обратно)

19

Наши источники здесь — Ибн ал-Кардабус (XII в.) [110, с. 122–

(обратно)

20

Отвергать показания такого несомненно информированного и авторитетного историка, как Ибн 'Изари, было бы, наверное, слишком смело, однако его упоминание о Мубашшире как о саклаби вызывает некоторые сомнения. Другие средневековые историки, упоминающие о Мубашшире, — помимо уже процитированных Ибн ал-Кардабуса, ал-Калкашанди и Ибн Халдуна, это также 'Абд ал-Вахид ал-Марракуши, Ибн Са'ид и ал-Маккари [198, с. 105–108; 269, т. 2, с. 467; 41, т. 2, с. 584 соотв.], — не называют его саклаби, хотя и сообщают относительно подробные сведения о его биографии. Мы не можем, следовательно, с полной уверенностью утверждать, что Мубашшир действительно носил нисбу ас-Саклаби, а не получил ее от Ибн 'Изари или его источника. Слова Ибн 'Изари о Мубашшире ас-Саклаби — мимолетное упоминание, находящееся в кратком предисловии к рассказу о завоевании Балеарских островов альмохадами в 1202 г. Невозможно исключать, что и данный фрагмент Ибн 'Изари составил со слов своих 

(обратно)

21

…ба'да 'узм султани-хи ва си'ат автани-хи ва касрат сакалиба-ти-хи ва хубшани-хи ва 'узм амри-хи ва ша 'ни-хи [41, т. 2, с. 609].

(обратно)

22

Такой вывод был сделан Х. Кепштайн на основе анализа одной надписи 1061 г. из византийской южной Италии. Полагая, что изменение значения слова началось раньше, Кепштайн одновременно полагает, что отступать по времени на слишком ранний срок неправомерно [509, с. 83–85]. До Кепштайн считалось, что в греческом языке слово оκλαβοζ приобретает значение «раб» со второй трети XII в. [450, с. 25–26].

(обратно)

23

Слово хаджиб изначально обозначало камергера, каковой смысл оно сохранило в Машрике. В мусульманской Испании, о которой идет речь у Ибн 'Изари, хаджиб, бывший наиболее приближенным к правителю человеком и имевший возможность пропускать или не пропускать к нему людей, приобрел с течением времени немалую власть, оттеснив на второй план визирей. Э. Леви-Провансаль сравнивал андалусского хаджиба с 'аббасидским визирем [522, т. 3,с. 18]. Влияние хаджиба достигло своей высшей точки, когда эту должность в конце X — начале XI в. занимал Мухаммад Ибн Аби 'Амир (ал-Мансур), ставший фактическим правителем Андалусии. Должность хаджиба, вместе со всевластием, ал-Мансур передал по наследству своим сыновьям, одним из которых был упомянутый у Ибн 'Изари 'Абд ар-Рахман.

(обратно)

24

Некоторые туманные упоминания о сакалиба в восточных источниках вызвали научные дискуссии, оставшиеся, впрочем, безрезультатными вследствие неясности материала. В 737 г., например, Марван Ибн Мухаммад, будущий омейядскнй халиф Марван II (745–750), совершил поход против хазар и разгромил поселения каких-то сакалиба [149, с. 207–208; 138, т. 8, с. 77–73]. А. Я. Гаркави поставил под сомнение весь рассказ, заметив, однако, что он может содержать крупицу истины — именно, что арабы столкнулись на поле боя со славянами, служившими хазарскому кагану [7, с. 41–43]. Й. Маркварт предположил, что Марван, перейдя Кавказские горы, направился на Дон, где столкнулся со славянами, признававшими власть кагана [540, с. 199]; впоследствии подобную идею высказал А. П. Новосельцев [377, с. 370–371]. Идентификация сакалиба со славянами вызвала, однако, резкую оппозицию А. Зеки Валиди Тогана, считавшего, что сакалиба следует в данном случае отождествить с тюркскими и финскими народами Поводжья [227, с. 307]. Сходного мнения придерживался и М. И. Артамонов [325, с. 220]. Между тем точно установить, кто имеется в виду, практически невозможно. Интерпретация Маркварта — Новосельцева представляется маловероятной, ибо арабский полководец совершенно не нуждался в том, 

(обратно)

25

Относительно даты странствий Харуна Ибн Йахйи в историографии выдвигались различные мнения. И. Маркварт полагал, что путешествие пришлось на 880–890 гг., ибо граф Бозон Вьеннскнй, которого, по мысли немецкого ученого, следует отождествить с упоминаемым у Харуна «царем бурджан» (под бурджаиами, которых Харун помещает между Римом и Францией, подразумеваются бургундцы), стал королем Бургундии в 880 г. [540, с. 207]. Это мнение, однако, было оспорено А. А. Васильевым, заметившим, что мусульманский путешественник мог называть маликом и графа. Васильев, в свою очередь, считал, что Харун путешествовал после 881 г., когда была освящена Новая церковь в Константинополе, фигурирующая, по всей вероятности, в его рассказе [612, с. 152]. На аналогии с византийской историей опирался и Г. Острогорский, по мнению которого отсутствие упоминаний о соправителе императора в рассказе Харуна свидетельствует, что пленник мог быть в Константинополе только в правление Александра (912–913) [570, с. 251–254]. Датировка Острогорского столкнулась с неприятием некоторых ученых; доводом против стало, например, то, что Харун Ибн Йахйа должен был писать раньше цитирующего его Ибн Ростэ, который составил свой трактат в самом начале X в. [547, с. XXII]. Большинство ученых склоняются к тому, что путешествие Харуна Ибн Йахйи 

(обратно)

26

Упоминание о сакалиба-христианах встречается также у ал-Бакри, который, впрочем, прямо не ссыпается на Харуна Ибн Йахйу и знает его, видимо, по выдержкам из других источников [232, с. 335]. В издании географии ал-Бакри А. Ван Лейвена и А. Ферре, которым я пользовался, имя правителя пишется как Б.силйус, но это, видимо, поправка издателей: Т. Ковальский отмечал, что рукописи трактата ал-Бакри, с которыми он работал, дают Б.с.бус [137, ар. текст, с. 6, прим. 15].

(обратно)

27

Процитированные византийские авторы не сообщают дат. Г. Радойчич, специально исследовавший данную проблему, полагал, что сербы приняли христианство между 867 и 874 гг. [580, с. 255].

(обратно)

28

При князе Петре Гойниковиче, правившем Сербией в конце IX — начале X в., т. е. в то время, когда путешествовал Харун Ибн Йахйа, Сербия признавала верховную власть Византии [351, с. 157].

(обратно)

29

Теория Гаркави не вяжется с сообщениями о волжских булгарах Ибн Ростэ и других авторов, пользовавшихся материалами описания северных народов (об этом источнике см. след. главу), в котором волжские булгары характеризуются как союз трех племен — барсула, эскел и булгар, но отнюдь не как сакалиба. Гаркави, однако, полагал, что Ибн Ростэ писал после Ибн Фадлана и даже использовал его данные [7, с. 261].

(обратно)

30

Гаркави ссылается на ад-Димашки [7, с. 264], но аналогичные сведения приводят и другие восточные авторы [255, т. 8, с. 108–109; 248, т. 8, с. 253; 264, т. 12, с. 49].

(обратно)

31

А. П. Ковалевский, основываясь на тексте Йакута, с полным правом вставляет имя «Шилки» после «сына» [12, с. 121, с. 160, прим. 14–15; 282, т. 1,с.486].

(обратно)

32

Ибн Фадлан рассказывает здесь об одном из волжских булгар, обращенных в ислам под его руководством.

(обратно)

33

Имеется в виду халиф ал-Муктадир.

(обратно)

34

Фраза в тексте Ибн Фадлана — ва инна-ма да 'а малик ас-сакалиба ан йукатиба ас-султан ва йас 'ала-ху ан йабнийа ла-ху хиснан хауфан мин малик ал-хазар — выглядит незавершенной, так как в ней фактически отсутствует подлежащее. С. Ад-Даххан предполагает, что в начале пропущено ва хаза [305, с. 145, прим. 6], т. е. побудительным мотивом Алмуша были матримониальные притязания хазарского кагана. Более правильной представляется, однако, интерпретация А. П. Ковалевского, который считал подлежащим хауф (страх) и переводил: «И, право же, царя «славян» побудила написать государю [халифу] и попросить его, чтобы он построил для него крепость, боязнь царя хазар» [12, с. 141].

(обратно)

35

Эта фраза включена в список фрагментов условно. Она не принадлежит к мешхедской рукописи и встречается только у Йакута, который, впрочем, приписывает ее Ибн Фадлану [282, т. 2, с. 369].

(обратно)

36

Это утверждение можно подкрепить несколькими примерами. 1. «Я прочитал в книге Ахмада Ибн Фадлана Ибн ал-'Аббаса Ибн Рашида Ибн Хаммада, посла ал-Муктадира в страну сакалиба, а это — жители Булгара…» [282, т. 1, с. 87]. Прямая речь принадлежит здесь самому Йакуту, и, следовательно, отождествление сакалиба с жителями Булгара тоже его. 2. «Булгар — город сакалиба» [282, т. 1, с. 485]. Фраза не относится к цитируемым фрагментам из Ибн Фадлана, но появилась у Йакута явно под влиянием последних. 3. «Затем он (Ибн Фадлан. — Д.М.) рассказал о том, что произошло с ним во время путешествия в Хорезм, а оттуда в страну сакалиба, то, изложение чего было бы долгим» [282, т. 4, с. 486]. 4. «Сказал Ахмад Ибн Фадлан, посол ал-Муктадира к сакалиба…» [282, т. 2, с. 367]. Последний пример представляется особо показательным. В тексте Йакута из выражения малик ас-сакалиба, которое, как мы видели в приведенных ранее фрагментах, присутствовало в оригинале, выпадает слово малик/царь). В результате остается только слово сакалиба, и в изложении Йакута подданные Алмуша автоматически становятся сакалиба.

(обратно)

37

Баранджарами Ибн Фадлан называет племя, поголовно принявшее ислам еще до его приезда в Волжскую Булгарию.

(обратно)

38

Об этом прямо говорит сам Алмуш [305, с. 119], а затем и Ибн Фадлан (см. фрагмент 8). Заслуживает внимания и то, что в Волжскую Булгарию Ибн Фадлан отправился не через хазарскую столицу в устье Волги, а кружным путем, через Бухару и земли тюркских племен, затратив на путь от Джурджана до Булгарии 70 дней. Вполне вероятно, что Ибн Фадлан стремился обойти Хазарское государство стороной, чтобы избежать возможных расспросов о цели своего путешествия.

(обратно)

39

Личность Ибрахима Ибн Йа'куба долгое время была объектом научной дискуссии. В конце XIX в., когда известны были лишь трактаты ал-Бакри и ал-Казвини, в первом из которых путешественник назывался Ибрахимом Ибн Йа'кубом, а во втором — Ибрахимом Ибн Ахмадом ат-Туртуши, отнесение всех фрагментов к одному человеку не было очевидным. В Ибрахиме Ибн Йа'кубе следует видеть иудея, тогда как Ибрахим Ибн Ахмад — скорее всего, мусульманин. Долгое время Г. Якоб, посвятивший Ибрахиму ряд работ, настаивал на том, что путешественников было двое, причем они входили в состав посольства к германскому королю Оттону I Великому (936–973) из Северной Африки или разных посольств из Северной Африки и Андалусии [497, с. 10 и далее; 498, с. 133 и далее; 129, с. 3–7]. Ситуация прояснилась только в конце 30-х гг. XX в., когда были обнаружены некоторые новые материалы. В новооткрытой рукописи трактата ал-Бакри Ибрахим именовался Ибрахим Ибн Йа'куб ал-Исра' или ат-Туртуши [137, с. 29]. Параллельно Э. Леви-Провансапь издал выдержки из географии ал-Химйари, где путешественник фигурировал как Ибрахим Ибн Йусуф, а во французском переводе ошибочно — Ибрахим Ибн Йахйа [146, с. 171 и 206 соотв.]. Вероятность появления трех разных Ибрахимов, разумеется, ничтожна, и Т. Ковальский заключил в 1946 г., что Ибрахим, упоминаемый и цитируемый у ал-Бакри, ал-Казвини и ал-Химйари, — одно и то же лицо [137, с. 35]. Этот вывод подкрепляется и еще одним источником, который в 1946 г. не был издан, — трактатом ал-'Узри, где приводится фрагмент, восходящий к Ибрахиму Ибн Йа'кубу ал-Исра'или ат-Туртуши [36, с. 8]. Имя Ибрахим Ибн Йа'куб ал-Исра'или ат-Туртуши ныне общепринято в литературе.

(обратно)

40

Рассказ о «городе М.ш.ка» представляет собой плод ошибки ал-Казвини. Как мы увидим далее, Ибрахим Ибн Йа'куб говорит о «стране М.ш.ка», т. е. о владениях польского князя Мешко I. Ал-Казвини же ошибочно представляет всю страну как город.

(обратно)

41

Рассказы об Эксе, Асти, Кортоце и Трапани [129, с. 6], о Бордо, Утрехте и Зосте [511, с, 46]. Дальше других идет 'А.'А. ал-Хаджджи, восстанавливающий маршрут путешествия Ибрахима Ибн Йа'куба следующим образом: Барселона — Марсель — Генуя — Рим — славянские земли побережья Адриатики или Венеция — Венгрия — Чехия (Прага) — возможно, Краков — Германия — Шверин — Шлезвиг — Магдебург — Падерборн (возможно, с предварительным посещением

(обратно)

42

Сравнение с параллельным фрагментом у ал-'Узри показывает, что ал-Казвини копирует в этом месте крайне небрежно. Ал-'Узри пишет: «Из старинных известий о ней (Лорке. — Д.М.) нашел я, что Ибрахим Ибн Йа'куб ал-Исра'или ат-Туртуши сообщил, что повелитель румов сказал ему в Риме в 350 году хиджры…» [36, с. 7]. У ал-Казвини соответствующий фрагмент выглядит так: «ал-'Узри упомянул об этом в 450 году хиджры, сказав также: "Ибрахим Ибн Ахмад ат-Туртуши сообщил мне (курсив — мой. — Д.М.)…"». Ал-Казвини тем самым искажает имя путешественника и дату, а также представляет дело таким образом, будто Ибрахим Ибн Йа'куб лично разговаривал с ал-'Узри, чего сам ал-'Узри не сообщает.

(обратно)

43

О дате составления трактата ал-Химйари см.: 146, с. 14–18.

(обратно)

44

Идентификация Маз.н б.р.га с Мерзебургом была весьма популярна у первых специалистов, занимавшихся анализом рассказа Ибрахима Ибн Йа'куба. Ее поддерживал, например, В. Р. Розен [16, с. 12].

(обратно)

45

Согласно Й. Маркварту, посвятившему отдельный очерк истории князей ободритов, Након умер в 965 или самое позднее в 966 г. [540, с. 312].

(обратно)

46

Т. Ковальский определял дату встречи Ибрахима Ибн Йа'куба с Отгоном Великим по фрагменту, посвященному Лорке (см. прим. 19), где ал-'Узри цитирует рассказ путешественника о его беседе с королем. В 1946 г., когда писал Ковальский, дошедшие до нас фрагменты труда ал-'Узри не были опубликованы, и автор мог основываться лишь на текстах, приведенных у ал-Казвини и ал-Химйари [226, ч. 2, с. 373; 320, с. 512]. Приняв за основу дату ал-Химйари — 305 г. х. — и посчитав, что она искажена переписчиком, Ковальский поправил ее на 355 г. х. (28 декабря 965 — 16 декабря 966 г.), то есть, фактически, 966 г. [137, с. 40–41]. Но после издания в 1965 г. дошедших до нас фрагментов географии ал-'Узри стало ясно, что Ковальский ошибается. Дата, которую дает ал-'Узри, — 350 г.х., причем встреча Ибрахима Ибн Йа'куба с Отгоном Великим произошла не в Мерзебурге и не в Магдебурге, а в Риме [36, с. 7–8]. Речь, таким образом, идет не об одной, а о двух разных встречах Ибрахима Ибн Йа'куба с Отгоном Великим. Идею о двух встречах поддерживает 'А. 'А. Ал-Хаджджи, посвятивший контактам Андалусии с Западной Европой специальное исследование [469, с. 248–249]. Ал-Хаджджи, однако, ошибается, полагая, что в Риме Ибрахим Ибн Йа'куб встретился не с Отгоном Великим, а с папой Иоанном XII (955–964) [см.: 549, с. 198, прим. 79].

(обратно)

47

'Убаба [232, с. 334]. Графическая конъектура — Ул.таба, Veletabi (название лютичей в немецких хрониках).

(обратно)

48

Употребление Ибрахимом Ибн Йа'кубом по отношению к лютичам немецкого (Veletabi), а не славянского названия, тоже наводит на мысль о том, что сведения о лютичах почерпнуты не от них самих. Думается, скорее всего Ибрахим Ибн Йа'куб узнал о лютичах в Германии, при дворе Отгона Великого.

(обратно)

49

Следует принять объяснение Ф. Вестберга: с.ба — неправильно написанное с.б.к, то есть скворец (польское szpak, чешское špašek) [5, с. 52–54].

(обратно)

50

У Ибрахима Ибн Йа'куба — Т.д.шкин [232, с. 336]. Ф. Вестберг сближает это слово с названием Тудишки (производная от theudisci, ср. совр. ит. ledeschi), которое евреи дали немцам [340, с. 377].

(обратно)

51

У Ибрахима Ибн Йа'куба — ая-'н.к.лин, то есть искаженное ал-унк-рин, угры, unguri [5, с. 46–49; 137, с. 111–115].

(обратно)

52

Этот случай тоже хорошо показывает, насколько сознательно употреблял Ибрахим Ибн Йа'куб название сакалиба применительно к славянам. Как говорилось выше, Ибрахим Ибн Йа'куб никогда не был в земле лютичей. Он называет их по-немецки Veletabi к основывается, видимо, на сведениях, полученных при дворе Отгона Великого. Но немецкие информаторы, разумеется, не могли причислить лютичей к германцам и, очевидно, пояснили, что речь идет о славянах. Ибрахим Ибн Йа'куб аккуратно записывает: в.л.таба (veletabi), которые суть сакалиба.

(обратно)

53

Правдоподобная интерпретация формы х.н.х предложена А. Л. Монгайтом, считавшим ее неверным написанием баджанак, печенеги [330, с. 75, прим. 112].

(обратно)

54

Заканчивая работу над рукописью этой книги, я узнал, что к отождествлению Гуркумана Абу Хамида ал-Гарнати с М.н.к.р.каном Рашид ад-Дина пришел и И. Л. Измайлов (Родословная мусульманских эпиграфических памятников (к проблеме этнокультурной истории Булгарии XII–XIII вв.) — Восточная Европа в древности и средневековье. М., 2001. С. 87) который, будучи тюркологом, сделал еще один шаг вперед, найдя интерпретацию формы М.н.к.р. кан — Ман-Керман, т. е. «великая крепость».

(обратно)

55

Конъектура от Йапрак Таг текста Рашид ад-Дина [443, с. 205].

(обратно)

56

При передаче арабских и персидских названий в транскрипции отражается только звучание слова, и графическое сходство между формами с похожим написанием не всегда очевидно. В транскрипции Гуркуман очень далеко от гипотетического Ман-Керман, но с точки зрения графики эти слова близки друг к другу. Конечные графические элементы — отдельный нун и мим с алифом — у них общие. Следующий (от конца) графический сегмент Гуркуман — каф и вав. В Ман-Керман этому соответствовал бы каф с ра'. Вав в восточных рукописях легко принять зя.ра' и наоборот. Остается последний графический сегмент — в Гуркуман гур. В Ман-Керман ему соответствовали бы мим и нун, причем стоящий вторым мим соединяется с последующим кафом. Лишенный точки гайн, стоящий в начале слова, весьма схож по начертанию с мимом. Мы видим, что графическое сходство наблюдается в большинстве элементов двух слов.

(обратно)

57

Конъектура Де Гуне кажется вероятной по следующим соображениям. В начертании обоих слов первая и третья графемы, т. е. каф и долгий алиф, — общие; отсюда можно предположить, что именно они были в исходном варианте текста. Графемы ба' и нун в слитном написании отличает друг от друга лишь положение точки, но точки в восточных рукописях часто ставятся не на место. Вопрос с последней графемой весьма интересен. На письме дал практически невозможно превратить в нун, а нун — в дал. Отсюда невозможно, чтобы дал или нун стояли в исходном варианте; обе эти формы скорее производные, восходящие к какому-то общему источнику. Именно зай, как никакая другая графема, может быть исходным написанием, давшим в разных версиях дал и нун.

(обратно)

58

Из специалистов, занимавшихся изучением материалов описания, такой точки зрения придерживались Б. Н. Заходер, А. П. Новосельцев и Т. Левицкий [347, т. 1, с. 49; 377, с. 380; 228, т. 2, ч. 2, с. 12 соотв.]. Й. Маркварт, возводя сведения описания к ал-Джарми, считал, что Ибн Ростэ позаимствовал их из трактата Джайхани [540, с. XXXI].

(обратно)

59

На это указывает одна допущенная автором «Худуд ал-'Алам» оплошность. О правителе сакалиба он говорит, что «его зовут смут с.ви.т»: бе с.мут сви.т хананд [321, с. 188]. Но смут, как показал В. Минорский, — не что иное, как не понятое автором «Худуд ал-'Алам» арабское йусамму-на-ху (называют его) [174, с. 429–430]. Составитель «Худуд ал-'Алам», следовательно, пользовался арабским оригиналом.

(обратно)

60

О сакалиба у Мутаххара ал-Макдиси всего три фразы. Одна из них, в которой указывается, что русы нападают на сакалиба и грабят их, несомненно принадлежит к описанию [ср.: 132, с. 145; 313, с. 592]. Две других, где сакалиба именуются саклаб или сиклаб, не принадлежат к описанию и взяты, скорее всего, из какой-то персидской географии первой половины X в., возможно, персидской версии трактата Джайхани [552, с. 38–40]. Составить представление о том, где проживали сакалиба, по данным ал-Макдиси невозможно.

(обратно)

61

О значении этих названий см. ниже.

(обратно)

62

Позволю себе отослать читателя к своей статье «Географический свод «Худуд ал-Алам» и его сведения о Восточной Европе», где подробно исследуются материалы этого источника и метод работы его автора [371].

(обратно)

63

Например, Гардизи ошибается, переводя фрагмент о соседях печенегов (см. выше).

(обратно)

64

Так, к рассказу Гардизи о пути из Хорезма к печенегам можно сделать некоторые дополнения по ал-Бакри [232, с. 445].

(обратно)

65

Мухаммад Писец (писал в 1574 г.) [99, с. 64 (печенеги, буртасы), 64–65 (венгры), 65 (сакалиба), 65–66 (русы)], Хаджи Халифа (писал в 1732 г.) [99, с. 71].

(обратно)

66

Такое восстановление текста, кажущееся наиболее правдоподобным, представляет собой плод сравнительного анализа текстов Гардизи, ал-Марвази, ал-Бакри, Шукруллаха ал-Фариси и Мухаммада Писца [313, с. 579; 175, ар. текст, с. 20–21; 232, с. 445; 99, с. 107; 99, с. 64 соотв.]. Наиболее правильным кажется изложение ал-Марвази. У Гардизи ничего не говорится о северных соседях печенегов, а кипчаки, в отличие от версий двух других авторов, помещаются на восток от них. У ал-Бакри хазары соседят с печенегами с юга, в то время как у Гардизи и ал-Марвази — с юго-востока, а у Шукруллаха ал-Фариси и Мухаммада Писца — с запада. Данные Ибн Ростэ, ал-Макдиси и «Худуд ал-'Алам» использовать в данном случае невозможно, так как в первых двух случаях рассказы о соседях печенегов отсутствуют, а в третьем их локализация не относится к описанию.

(обратно)

67

Данные более ранних источников кажутся предпочтительными по сравнению со сведениями Шукруллаха ал-Фариси и более поздних авторов, у которых расстояние от земель сакалиба до становищ печенегов определяется как пятнадцать или шестнадцать дней [99, с. 65, 71, 108].

(обратно)

68

Такая последовательность у Ибн Ростэ, Гардизи и ал-Бакри. У Ибн Ростэ нет, правда, рассказа о печенегах, у ал-Бакри — рассказа о сакалиба. Ал-Марвази тоже придерживается 

(обратно)

69

В другом месте Гардизи указывает дистанцию в десять дней пути как расстояние между землями сакалиба и печенегов [313, с. 589].

(обратно)

70

По мнению Й. Маркварта, Ибн Ростэ отразил современную ему историческую ситуацию, когда земли венгров были заняты печенегами. Против такой точки зрения выступил Л. Хауптманн, заметивший, что сам Маркварт помещал упоминаемых в описании венгров между Доном и Кубанью (см. ниже), а эту территорию авторы X в. вряд ли охарактеризовали бы как страну печенегов [476, с. 115]. Для того чтобы отвергнуть гипотезу Маркварта, есть и другие основания. С одной стороны, как показано выше, Ибн Ростэ действовал как компилятор, ничего не добавляя от себя, с другой — фраза о десяти днях пути от сакалиба до печенегов встречается также у Гардизи и ал-Марвази (см. текст).

(обратно)

71

Такие названия рек указываются соответственно у Гардизи и ал-Марвази [313, с. 587; 175, ар. текст, с. 22 соотв.]. Название Рута фигурирует также в «Худуд ал-'Алам» [321, с. 47], но без связи с местами расселения венгров. В сравнении с ними формы В.фа или В.ка, встречающиеся у более поздних авторов Шукруллаха ал-Фариси и Мухаммада Писца [99, с. 108 и 64–65 соотв.], кажутся искажениями первоначального текста.

(обратно)

72

Бе саглаб шовад. В. В. Бартольд переводит это как «течет по направлению к славянам» [4, с. 59], однако такая интерпретация сомнительна. По словам автора, река течет не к сакалиба, а к Румийскому морю, в которое и впадает. Поэтому бе саглаб шовад было бы логичнее толковать как «приходит от истоков в страну сакалиба», то есть, в данном контексте, протекает по ней в направлении Черного моря (ср. у Й. Маркварта: läuft durch Saqlāb [540, с. 31]).

(обратно)

73

Кубань, по Й. Маркварту, — Дуба (конъектура — Куба), Дон — Итиль, ибо в венгерской хронике Симона Кезаи сообщается, что в древности венгры называли Итилем Дон [540, с. 59].

(обратно)

74

Й. Маркварт предлагал отождествить нандар и м.р. дат у Гардизи с тулас и лавгар у Ибн Ростэ (тулас и к.р.г.р.х у Шукруллаха ал-Фариси) и '._.ин и авгуна у ал-Бакри, т. е. с аланами (асы) и абхазами (авгаз) соответственно [540, с. 31–32; 132, с. 139; 99, с. 107; 232, с. 449 соотв.]. Отождествление народов, упомянутых у Ибн Ростэ и ал-Бакри, кажется вполне оправданным, но их сближение с нандар и м.р.дат может встретить ряд возражений. Прежде всего, гипотеза крайне слабо подкреплена графически. Для аналогии тулас — нандар не дается никакой конъектуры (найти ее, впрочем, практически невозможно), а для лавгар (авгаз) — м.р.дат предлагается гипотетическая форма букан, кажущаяся совершенно нереальной. Далее, описания алан и абхазов у Ибн Ростэ и ал-Бакри сходны между собой, но заметно отличаются от сведений о нандар и м.р.дат у Гардизи. Наконец, в «Худуд ал-'Алам» — источнике, который Маркварт, по его собственному признанию, не имел возможности использовать [540, с. XXX], — отдельно упоминаются все четыре названных народа: м.р.ват (= м.р.дат), тулас и лавгар, атакже нандар (= нандар) [321, с. 190, 193, 194–195 соотв.]. При всей противоречивости географической системы «Худуд ал-'Алам» не подлежит сомнению, что в тексте описания, на котором основывался ее автор, речь шла о четырех разных народах. Предлагаемое Марквартом отождествление, следовательно, противоречит материалам описания и в силу этого не может быть принято.

(обратно)

75

Так, Константин Багрянородный пишет, что болгар ранее называли оногундурами [68, с. 46]. Хазарский каган Иосиф в письме к Хасдаю Ибн Шапруту называет болгар в.н.н.т.р [13, с. 92].

(обратно)

76

Название местности Этелькузу, о которой говорит Константин Багрянородный, объясняется из венгерского Etelkoz, то есть «местность между двумя реками». Заметим, что слово Etel означает здесь не Итиль, то есть Волгу, а реку вообще.

(обратно)

77

Первое написание встречается у Ибн Ростэ [132, с. 143], второе — у Гардизи [313, с. 588], третье — в «Худуд ал-'Алам» [321, с. 188].

(обратно)

78

Очевидный недостаток аргументации Б. А. Рыбакова заключается в том, что город Вантит помещается у него на пути из Булгара в Киев, то есть локализуется по отношению к Волжской Булгарии, тогда как неизвестный автор описания определяет его месторасположение по отношению к венграм и печенегам.

(обратно)

79

Такое написание дает Ибн Ростэ [132,с. 144]. В «Худуд ал-'Алам» — Х.р.даб [321, с. 188], у Гардизи — Дж.рав.т [313, с. 590 и прим. 1 там же], у ал-Марвази — Х.ж.рат [175, ар. текст, с. 22].

(обратно)

80

Написание этого слова вызывает немалые затруднения. В рукописи Ибн Ростэ один за другим встречаются два варианта — су.т.дж и су.б.дж. Д. А. Хвольсон предлагал читать субандж, то есть «жупан» или «жупанец»; его конъектуру принимал издатель полного текста географии Ибн Ростэ М. Й. Де Гуйе [132, с. 144, прим. g; 27, с. 138–139]. У других авторов мы видим самые разные вариации этого написания — с.вих, ш.рих, с.в.н.дж [313, с. 590; 175, ар, текст, с. 22; 99, с. 108 соотв.]. Альтернативы гипотезе Хвольсона до сих пор не предложено. Вместе с тем, учитывая, что речь идет о славянах (см. ниже), хотелось бы выдвинуть другую интерпретацию — судадж, то есть «судец», судья (чешское soudce, хорватское sudac). Графическая конъектура судадж представляется мне более приемлемой, чем субандж: во всех рукописных вариантах только один зубец, а не два, как требует чтение Хвольсона; кроме того, восточные авторы явно не знали, каким знаком снабдить третью графему слова, — отсюда, не исключено, что никаких диакритических знаков не было вообще, а третья графема — дал, который по небрежности переписчика слился с джимом. Что касается властных полномочий человека, о котором идет речь, то, как замечает Н. Клаич, и в XI в. некоторые славянские правители называли себя «судьями» [502, с. 30]. Обе интерпретации — и «жупанец», и «судец» — вполне согласуются с предлагаемым далее отождествлением сакалиба описания с белыми хорватами.

(обратно)

81

Заметим, что идея тожественности упоминаемого в описании правителя со Святополком I Великоморавским также имеет многочисленных сторонников [27, с. 139–140; 476, с. 110; 174, с. 430; 548, с. 313].

(обратно)

82

К аналогичной точке зрения склонялся Б. Н. Заходер [346, т. 2, с. 139].

(обратно)

83

Использование приставного алифа было широко распространено и в средние века. Несколько примеров слов, заимствованных в то время: Ифлатун — Платон, Ифранджа и позднее Ифранса — Франция, Икритиш — Крит.

(обратно)

84

Й. Лелевель предлагал чтение к.нали, то есть каналиты Константина Багрянородного [518, с. 49], но речь во фрагменте идет отнюдь не о Балканах. Й. Маркварт предлагал читать алмас, интерпретируя это как «гломачи» [540, с. 113–114], но и графическая конъектура, и ее интерпретация представляются абсолютно неправдоподобными.

(обратно)

85

Т. Левицкий восстанавливает славянское имя этого народа — магоняне — и предлагает читать млаб.н как м.ган.н. Гипотезу Левицкого поддерживают и чешские издатели источников по Великой Моравии [157, т. 3, с. 406].

(обратно)

86

Кучане жили в Сербии, южнее Браничева, но, как представляется, автор говорит здесь не о южных славянах.

(обратно)

87

Идентификация с Конрадом предложена М. Шармуа, выдвигавшим гипотетическую форму Ghonrdta [58, с. 96, 313]. Эта гипотеза, однако, встретила возражения Ф. Вестберга и Й. Маркварта; первый указал, что Конрад не был современником чешского короля Вацлава, о котором речь идет выше, второй отверг предложенную конъектуру [5, с. 61; 540, с. 105 соотв.]. Возражения Вестберга и Маркварта принимаются не всеми учеными, и идентификацию Г.рана с Конрадом еще можно встретить в литературе [157, т. 3, с. 406].

(обратно)

88

Идентификация Г.рана с Героном предложена Й. Марквартом, который аргументировал свое предположение тем, что после убийства в 939 г. тридцати славянских старейшин Герон приобрел широкую известность в славяно-германском регионе [540, с. 106]. У этой гипотезы, однако, есть слабое место: деятельность Герона пришлась на более позднее время, чем правление Вацлава.

(обратно)

89

Производная от слова сасы, которым славяне называли саксов [518, с. 49; 5, с. 60–63; 366, с. 31]. Альтернативная интерпретация Й. Маркварта, согласно которой речь идет о чехах (сахин) [540, с. 122], неудовлетворительна, так как о чехах автор уже упомянул, говоря о дулебах. Еще более неудачным представляется предположение А. Я. Гаркави относительно того, что автор говорит о городе Саксин [7, с. 166]. Заслуживает внимания поддержанное Т. Левицким замечание Ф. Вестберга о том, что нам. джин в этом рассказе — южные немцы, сасин, то есть саксы — северные.

(обратно)

90

Таковы формы намис [279, карта между с. 61 и 62], намиш [85, с. 27], намадж [74, с. 80], бамах (искаженное намадж) [284, т. 5, с. 461]. н.м.ш [107, с. 180]. По моему мнению, то же слово, в форме Намишлар, фигурирует в рассказе Рашид ад-Дина о нашествии монголов на Европу в 1241–1242 гг. [552, с. 46–47].

(обратно)

91

Возражение, разрушающее данную версию, заключается в том, что наши сведения о Мешко I относятся к 60-м гг. X в., т. е. ко времени более позднему, чем время появления трактата ал-Мас'уди.

(обратно)

92

В современном издании трактата ал-Бакри приводится конъектура Алмус [232, с. 449]. Между тем М. Дефремери и Д. А. Хвольсон сообщают, что в рукописи ал-Бакри стояло 'л.м._.и.р [74а, с. 21; 27, с. 91 соотв.].

(обратно)

93

В бейрутском издании — тиджарат ар-Рум [282, т. 3,с. 416], что, учитывая фразу в оригинале, является искаженным йухарибу ар-Рум.

(обратно)

94

Попробуем рассмотреть возможность появления такой конъектуры. Изучая данные М. Шармуа и Й. Марквартом варианты написания ал-ф.р.н.дж. в различных рукописях [58, с. 311; 540, с. 100], мы видим, что первая графема в двух случаях пишется как фа' (заметим, что в Андалусии и Магрибе писцы ставили точку не над фа', а под ним, что делало эту графему очень похожей на ба), в одном — как 'айн. Вторая графема везде — ра'; она совпадает со второй графемой слова бypгap. Ра' завершает пишущийся слитно графический фрагмент; таким образом, в графическом отношении первые фрагменты слов ф.р.н.дж и б.р.г.р очень схожи. Третья графема в трех вариантах (включая и написание ал-авандж) — нун, в одном — фа'. Следовательно, можно быть уверенным, что точка над этой графемой присутствует. При этом нун, сливаясь в начале слова с джимом, дает начертание, очень близкое к начальному гайну; видимо, именно на этом строит свою конъектуру Маркварт, предлагая чтение ал-Ифраг, Прага. Что касается последнего джима, то его появление — если принимать конъектуру ал-бургар — следует объяснять графической ошибкой.

(обратно)

95

Подобные формы сохранились у южных славян. Ср.: сербское Дунае, хорватское Dunav, словенское Donava.

(обратно)

96

Маркварт считал возможным, что ал-Мас'уди говорит о сербской Мораве [540, с. 116], но, приняв такую трактовку, мы едва ли сможем объяснить, каким образом на сербской Мораве появились немцы.

(обратно)

97

Если следовать логике Й. Маркварта, то Миср (Египет) и ан-Нуба (Нубия) тоже можно назвать взаимозаменяемыми понятиями, так как далее линия с севера на юг проходит через Ард Миср ва-н-Нуба.

(обратно)

98

Наряду с многим другим, эту концепцию рум перенял у ал-Истахри автор «Худуд ал-'Алам», включающий в понятие рум все христианские народы, [321, с. 183–187].

(обратно)

99

Тираз — расшитые золотой или серебряной нитью парча или шелк, производившиеся, как правило, для дворов правителей. В мусульманской Испании ткани тираз вырабатывались в особых государственных мастерских [522, т. 3, с. 306, 310–311; 492, с. 209–210].

(обратно)

100

Ва би хазихи ад-дийар мин сабйи-хим ал-касир баки(н) 'ала хали-хи. Эта фраза не вполне ясна, что порождает различные интерпретации. Ключевой вопрос, на который должен ответить в данном случае переводчик, — каков смысл слова сабй? Некоторые специалисты интерпретировали сабй как «пленение», делая такие переводы:

(обратно)

101

Например: «Из Окружающего моря выходит пролив, который протекает за страной сакалиба, рассекает страну румийцев на две части у Константинополя и впадает в Средиземное море» [219,с. 8] или: «И он (Константинопольский пролив, т. е. Босфор и Дарданеллы. — Д.М.) впадает в Средиземное море, приходя из Окружающего моря, из-за страны румийцев» [219, с. 79–80].

(обратно)

102

«Из Окружающего моря выходит пролив, который течет за страной сакалиба, рассекает страну румийцев на две части у Константинополя и впадает в Средиземное море» [279, с. 22], т. е. как у ал-Истахри (см. предыдущее примечание); «Если кто-либо выйдет из Сеуты или Танжера и пойдет по берегу Магрибинского моря (Средиземное море. — Д.М.), надеясь прийти на противоположное место в Андалусии, то он пройдет кругом по всему побережью, не встречая на своем пути никакого препятствия, за исключением рек, которые, сливаясь, текут к нему или впадают в него, а также Константинопольского пролива, который впадает в него тоже со стороны Окружающего моря. Таким образом, часть суши, которая включает в себя половину страны сакалиба и часть страны румийцев, отделилась от материка; она получила название «Малая земля». Помимо стран, которые я перечислил, она включает в себя Калабрию, Галисию, землю франков и Андалусию. Это — остров, не принадлежащий к материку и не связанный ни с одной из его частей, отдельный, хотя если такая поездка была совершена, доказательств этому не требуется» [279, с. 114–175]; «И этот пролив, как я уже говорил, впадает в Средиземное море из Окружающего моря, со стороны Крайнего Севера, из земли, по которой нельзя передвигаться вследствие холода. Он протекает по одной из местностей Гога и Магога, затем пересекает страну сакалиба и рассекает ее на две части, а затем проходит через середину страны румийцев» [279, с. 183].

(обратно)

103

Предложить альтернативную трактовку данного фрагмента попытался только Т. Левицкий, который, впрочем, сделал это крайне неудачно. По мнению Левицкого, норманнские купцы привозили невольников с балтийского побережья в Галисию, а пленников из Далматии — в Андалусию через Италию [527, с. 56]. Но интерпретация Левицкого явно ошибочна. Прежде всего, она совершенно не подкреплена документально. У нас есть данные о набегах норманнов на Галисию и Андалусию, но об их торговых поездках в эти страны сведений нет никаких. Далее, Ибн Хаукал довольно ясно заявляет, 

(обратно)

104

О пиратах из Фраксинетума см. ниже (часть III, гл. 1).

(обратно)

105

О «мятеже в пригороде» см. также: часть III, гл. 2.

(обратно)

106

Сделать это Ибн Хаукал обещает в конце приводимого в тексте фрагмента. В современных изданиях труда Ибн Хаукала фрагмент о товарах из Магриба предшествует фрагменту о сакалиба, но это, видимо, объясняется тем, что Ибн Хаукал писал раздел об Андалусии раньше, чем раздел о Магрибе и впоследствии поменял композицию своего произведения.

(обратно)

107

Идентификация Хуту с Отгоном II предложена для данного случая Э. Леви-Провансалем [522, т. 2, с. 153]. Выводы Леви-Провансаля оспаривал 'А.'А. ал-Хаджджи, полагавший, что Хуту следует отождествить с Гуго Капетом [469, с. 278–279]. Интерпретация Леви-Провансаля представляется более убедительной. С одной стороны, в предыдущем фрагменте Оттон Великий именуется Хуту (или Хуку с крайне незначительным графическим искажением) во всех источниках, тогда как Гуго Великий, отец Гуго Капета, посольство которого было принято вместе с посольством Отгона I, называется Уфух у Ибн Халдуна и, что, очевидно, более верно, Укух у ал-Маккари [277, т. 4, с. 143; 41, т. 1, с. 235 соотв.]. Трудно представить себе, чтобы андалусские придворные писцы писали имена правителей, поддерживавших отношения с их повелителями, столь произвольно, что у них самих могла возникнуть путаница. Поэтому логичнее полагать, что имя Хуту у андалусских писцов все время применялось к людям, звавшимся Отгонами, отцу и сыну. С другой стороны, Ибн Хаййан отмечает, что Хуту прислал посольство в Кордову для того, чтобы возобновить отношения с Андалусией. По его словам, посольство прибыло в Кордову в июне

(обратно)

108

Фрагмент, о котором идет речь, посвящен морскому походу правителя Дении Муджахида (1009–1044) против Сардинии в 1016 г. Поход закончился поражением флота Муджахида, сын которого 'Али был взят в плен и отправлен в Германию ко двору короля. Германский король именуется сахиб ал-алманиййин, то есть правитель германцев, которые характеризуются как народ из франков, живущий рядом с сакалиба. Немцы, таким образом, причисляются к франкам и четко отделяются от сакалиба.

(обратно)

109

О посольстве сакалиба в Кордову говорится в письме писца 'Абд ар-Рахмана III Хасдая Ибн Шапрута к хазарскому кагану Иосифу. В одном фрагменте Хасдай сообщает, что в Кордову прибывают посольства от царей Ашкеназа, царя г.б.лим, т. е. саклабов, и царя Кустантинии, в другом — что вместе с посольством г.б.лим явились в Кордову два человека из израильтян, Map Саул и Map Иосиф, предложившие ему послать письмо кагану через царя г.б.лим, который затем перешлет письмо к иудеям, живущим в стране хм.грш (Венгрия), а те, в свою очередь, направят его в страну Рус и Б.л.гар, откуда оно попадет в Хазарию [13, с. 62–63 и 65–66 соотв.]. Анализом этого фрагмента занимался Т. Э. Модельский, предложивший отождествить царя г.б.лим с Отгоном I и Хуту арабских авторов. По мысли Модельского, саклаб у Хасдая обозначает немцев, а ашкеназ — французов [554, с. 85–109]. Но гипотеза Модельского представляет собой фактически цепь предположений, что, кстати, признает и сам автор, говоря, что ему не удалось предложить никакого решающего аргумента в подтверждение своей гипотезы [554, с. 108]. Некоторые положения Модельского не представляются убедительными. Так, выводя слово г.б.лим из корня, обозначающего гору (ар. джабал), Модельский вслед за этим идентифицирует эти горы с Альпами и заявляет, что полг.б.лим, т. е. «горцами», подразумеваются немцы [554, с. 49–65]. Но встретить такие представления у андалусца странно, ибо торговые пути из мусульманской Испании в Германию никогда не проходили через альпийские районы. Андалусцы попадали в Германию совсем иным путем, и ассоциация между немцами и Альпами вряд ли могла зародиться у них. Также не бесспорна и трактовка понятия ашкеназ. У Хасдая ашкеназ четко отделяются от г.б.лим/саклаб; Модельский замечает, что смысл понятия ашкеназ в средние века был неясен и что более естественно видеть в ашкеназ французов, а вг.б.лим — немцев. Но из неясности понятия ашкеназ отнюдь не следует, что под ним скрываются не немцы, а французы. В настоящем исследовании не рассматривается еврейская литература, однако, по утверждению А. Я. Гаркави, в средневековых еврейских документах слово ашкеназ обозначает немцев и Германию [8, с. 126, прим. 1]. Вообще говоря, непонятно, почему идея о славяно-мусульманских дипломатических контактах кажется Модельскому столь неестественной, что он непременно хочет найти ей альтернативу. Византийский хронист XI в. Кедрен сообщает, что болгарский царь Симеон, готовясь к походу на Византию, послал посольство к мусульманским правителям Африки [185,т. 122, с. 90–91], вероятно, к Фатимидам. Возвращаясь к царю г.б.лим, более приемлемой кажется его идентификация с Болеславом I Чешским (929–967). С одной стороны, можно, кажется, найти удовлетворительное объяснение описанию «горцев». У Ибрахима Ибн Йа'куба мы находим упоминание о том, что земли ифранджа и сакалиба разделяет горный хребет, протянувшийся от Средиземного моря до Балтийского [232, с. 914]. Найти соответствие этим горам невозможно: перед нами, видимо, отражение собственных представлений путешественника. Реальный элемент этой конструкции — Рудные горы, через которые Ибрахим проезжал по торговому пути из Германии в Прагу [232, с. 333]; этот хребет путешественник продолжает на юг, к Альпам, и на север, к Балтике. Для людей, двигавшихся из Германии (а именно так ездили купцы из Андалусии), страна сакалиба начиналась за этими горами. Горы были ориентиром, и сакалиба вполне могли назвать «горцами». Маршрут Ибрахима подсказывает, что в г.б.лим следует видеть прежде всего чехов. Такая идентификация подкрепляется еще двумя соображениями. С одной стороны, вести столь дальнюю дипломатию мог только правитель мощного государства, имевший политические интересы не только на региональном

(обратно)

110

Написание Куйатийа встречается в издании И. ал-'Араби (1970), на которое даются ссылки в настоящей работе. В более раннем издании Х. Бернета Хинеса (1958) мы находим графически близкую форму Луйанийа (126, с. 135].

(обратно)

111

В издании И. ал-'Араби пропущена фраза о том, что река Д.н.с.т течет севернее Дуная, присутствующая в издании Х. Бернета Хинеса [126, с. 137].

(обратно)

112

Согласно Ибн Са'иду, «горы сакалиба», в которых находятся истоки реки Д.н.с.т, примыкают к другой горной цепи, называемой Кукайа. Ал-Идриси о «горах сакалиба» ничего не сообщает, но упоминает о горах Кукайа [128, с. 910, 916, 959].

(обратно)

113

О концепции гор 'с.кас.ка, представляющей собой продукт переработки ал-Идриси данных более ранних авторов см.: 357, с. 84–85 и 88–89.

(обратно)

114

Абу-л-Фида' пишет Луйанийа и полагает, что это — название города, а не народа.

(обратно)

115

Название города Г.раз Абу-л-Фида' пишет без точки над гайном, в результате чего появляется название 'раз.

(обратно)

116

Речь идет о фрагменте, где ад-Димашки, основываясь на пересказе ал-Бакри сообщения Ибрахима Ибн Йа'куба, упоминает о силе сакалиба. Представляется, впрочем, что и начало описания сакалиба у ад-Димашки построено на сведениях ал-Бакри-Ибрахима Ибн Йа'куба. Представление сакалиба как потомков Мадая, сына Яфета, помещение их в страну, простирающуюся от Окружающего моря до Средиземного, — все это можно найти и у ал-Бакри [ср.: 70, с. 261; 232, с. ЗЗ0].

(обратно)

117

В изображении ад-Димашки эта река течет по Восточной Европе, но ее описание слишком фантастично, чтобы предложить какую-либо точную идентификацию.

(обратно)

118

Имеется в виду Балтийское море.

(обратно)

119

Такими соображениями руководствовались византийские императоры и при переселении славян в Малую Азию [см.: 429, с. 42; 468, с. 47; 530, с. 166; 449, с. 305].

(обратно)

120

Т. Левицкий предполагал, что славяне, служившие в византийских войсках, встречались с сирийскими арабами уже со времен Юстиниана I [525, с. 474].

(обратно)

121

Применительно к переселенцам в Малой Азии и пограничных владениях Халифата слово сакалиба обозначает славян (см. Введение).

(обратно)

122

Следуя по своему обыкновению за ат-Табари, эту историю излагает Ибн ал-Асир, который, впрочем, замечает, что ее не стоит рассказывать, так как она наносит ущерб авторитету халифа [248, т. 3, с. 10–11].

(обратно)

123

Не располагай мы этими сведениями, действия Му'авийи выглядели бы несколько странно. Абу Зарр был старым боевым товарищем Му'авийи и участвовал с ним в походах на Аморион и на Кипр [44, сер. 1, с. 2737 и 2820 соотв.].

(обратно)

124

От сотворения мира.

(обратно)

125

Идентификация и локализация этой крепости при нынешнем уровне наших знаний затруднительны.

(обратно)

126

Указание даты как седьмого года правления Му'авийи не противоречит остальным датировкам, так как немусульманские авторы вели отсчет его правления с 656 г., то есть с того момента, когда он принял на себя власть.

(обратно)

127

Ибн ал-Асир, обычно следующий за ат-Табари, об этом походе не упоминает.

(обратно)

128

Cтратос не использует данные Халифы Ибн Хаййата, однако они вполне подтверждают его заключения. Пергам, по Стратосу, — Дпиримос «Маронитской хроники».

(обратно)

129

М. Хребнер даже полагает, что Констант поселил славян в Лулу (об этой крепости см. ниже) [468, с. 42 прим. 14 и 45], но против этой гипотезы можно выдвинуть несколько возражений: 1) идея о том, что славян при Константе поселили в пограничную крепость в горах, противоречит утверждению самого Гребнера о том, что «первоначально славяне были переселены в Малую Азию, чтобы заниматься сельским хозяйством, а не воевать» [468, с. 48]; 2) гипотеза совершенно не подкреплена документально; 3) она основывается на неверном отождествлении Гребнером Лулу с Хисн ас-сакалиба (об этом см. в тексте). Более правдоподобно выглядит гипотеза Р.-Й. Лили, согласно которой славян расселили в феме Опсикион, однако и она основывается лишь на предположениях и аналогии с последующими переселениями [530, с. 237]. О походе Константа на склавинии см.: 196, с. 46; 185, т. 121, с. 831–834.

(обратно)

130

Епископ Гордосервона поставил свою подпись под актами

(обратно)

131

Лили основывается на аналогии с событиями VI в., когда император Маврикий переселил тридцать тысяч армян на Кипр; с ними переехали тридцать тысяч их семей.

(обратно)

132

Если отвергнуть такую трактовку, останется лишь предполагать, что пятитысячный славянский отряд был частью высланной против 'Абд ар-Рахмана византийской армии и перешел на сторону мусульман в ходе боевых действий. Источники, однако, не упоминают ни о каком сражении в открытом поле.

(обратно)

133

Угрозы арабского вторжения на тот момент не существовало, так как между Византией и Арабским халифатом был заключен мир.

(обратно)

134

Даты даются только у Феофана.

(обратно)

135

Локализация места сражения вызвала дискуссию ученых. Долгое время господствовала точка зрения, согласно которой битва произошла в Киликии (см., напр.: 620, с. 431). К пересмотру этого положения впервые призвал Э. У. Брукс, заметивший, что Мухаммад Ибн Марван, наместник Месопотамии и Армении, командовавший в сражении мусульманскими войсками, вряд ли вторгся бы в Киликию, ибо у него была иная зона действий. В то же время, отвергнув прежнюю точку зрения, Брукс не мог определить, о каком Севастополе идет речь, и колебался между двумя идентификациями — Сулу-сарай в Турции или неизвестный Севастополь, упомянутый в «Новеллах» Юстиниана I [422, с. 154–156]. Неопределенность была окончательно снята только в 1952 г., когда А. Марик показал, что Севастополь, упомянутый в «Новеллах», — Севастополь-Диоскуриада, нынешний Сухуми. Сражение между войсками Юстиниана и арабами не могло, разумеется, произойти около Сухуми, так как это место слишком удалено от вероятного театра военных действий. Констатировав этот факт, Марик пришел к заключению, что проблема, стоявшая перед Бруксом, — следствие недоразумения, а Севастополь может быть отождествлен только с нынешним Сулу-сараем [539, с. 350–353]. В настоящее время 

(обратно)

136

Место предполагаемой казни славян Феофан называет Леукатэ, Кедрен — Леукактэ; правильнее у Кедрена [362, с. 249]. Название Леукактэ следует интерпретировать как «белая скала».

(обратно)

137

Эта точка зрения широко распространена в болгарской исторической литературе (см., напр.: 348, т. 1, ч. 1, с. 160–161, с. 161, прим. 1; 415, с. 228–229; 425, с. 76); она оказала большое влияние и на позицию Х. Диттена, который долгое время придерживался ее [446, с. 87–88; 448, с. 95; ср.: 529, с. 11].

(обратно)

138

Так, Т. Левицкий, Р.-Й. Лили и Г. Г. Литаврин продолжали считать Небула славянским вельможей [525, с. 477; 530, с. 238, прим. 137; 368, с. 41 соотв.].

(обратно)

139

С трактовкой Малингудиса согласился Х. Диттен, который ранее, как показано выше, придерживался «протоболгарской» интерпретации имени Небула [449, с. 368].

(обратно)

140

В Небуле Зайбт видит славянского вождя, который к моменту начала похода против арабов уже некоторое время прослужил в византийских войсках и пользовался доверием Юстиниана.

(обратно)

141

На известиях Феофана и Никифора основывались обычно дореволюционные русские исследователи, стремившиеся подчеркнуть многолюдность славянских колоний в Малой Азии. Действительно, если предположить, что славянская колония могла выставить тридцатитысячное войско, то всех переселенцев должно было быть не менее ста тысяч. В. И. Ламанский, а позднее А. А. Васильев полагали, что всего Юстиниан II переселил в Малую Азию восемьдесят тысяч человек [364, с. 3; 336, с. 23 соотв.], а Ф. И. Успенский считал даже, что их было двести пятьдесят тысяч [393, с. 319]. Ориентируются на цифру тридцать тысяч и авторы ряда более поздних работ [571, с. 161; 378, с. 25; 332, с. 134; 617, с. 50–51]. Р.-Й. Лили, применяя ту же методу, что и в случае с переселением славян Константом (см. прим. 13), полагает, что переселено было тридцать тысяч славянских семей, но более точно подсчитать их нет возможности [530, с. 238, с. 240, прим. 142]. Цифра семь тысяч человек всерьез рассматривалась П. Харанисом как доказательство того, что оценка численности славян в тридцать тысяч человек — явное преувеличение [428, с. 75].

(обратно)

142

Речь идет о категории ал-му 'аллафа кулубу-хум — людях, сердца которых следует привлечь к исламу. Первоначально этот термин применялся к представителям мекканской знати, которых пророк Мухаммад желал привлечь к исламу и сделать своими союзниками. В настоящем фрагменте славяне упоминаются отдельно от принявших ислам, а халиф относит их к людям, сердца которых следует привлечь к этой религии, и это подсказывает, что ислам в те годы еще не укоренился среди славян [553, с. 227–228].

(обратно)

143

Неправильное написание слова викр (ноша, перевозимая мулом или ослом) [553, с. 228].

(обратно)

144

В современном арабском языке слово 'авасим — множественное от 'асима, столица. В средние века, однако, его значение было иным. Йакут определяет 'авасим как «неприступные крепости» (хусун мава-ни'), множественное число от 'асим — неприступный (синоним мани') [282, т. 4, с. 165]. Вследствие этого лучшим вариантом перевода представляется «твердыни».

(обратно)

145

Такие сведения сообщает только Феофан. В близком к его повествованию рассказе Никифора об этом не упоминается.

(обратно)

146

В правдивости рассказа Феофана усомнился уже В. И. Ламанский, который, впрочем, мог привести в поддержку своей точки зрения только логические соображения: Юстиниан вряд ли стал на самом деле устраивать бойню и казнил только попавших к нему ближайших сподвижников Небула [364, с. 3]. Впоследствии предположение о том, что славянская община сохранилась, было подкреплено более веским аргументом: печатью византийского чиновника, поставленного над славянами в Вифинии. Собственно говоря, эта печать была известна еще до появления книги Ламанского, однако Б. А. Панченко, 

(обратно)

147

У. М. Рамсей неверно отождествил Хисн ас-сакалиба с Лулу, где, как мы знаем, тоже служили славяне [580, с. 351]. Против предложенной Рамсеем идентификации выступил уже А. А. Васильев [336, с. 97–98, прим. 4]. Решающий аргумент против идентификации Рамсея — то, что в горном проходе Киликийские ворота (Дарб ас-Саяама), на пути из арабских земель в Византию, Хисн ас-сакалиба находился до Потентоса, а Лулу — после него [134, с. 110]. Э. Хонигманн идентифицировал Хисн ас-сакалиба с Анаша Каласы в 

(обратно)

148

В этом отношении заслуживает внимания гипотеза Т. Левицкого касательно соседнего с Хисн ас-сакалиба приграничного поселения Джардакуб. Левицкий отмечает, что название «Джардакуб» не встречается в источниках периода доарабских завоевании, а его этимологию нельзя объяснить на основе арабского языка. Не имеет ли название Джарда/Джордо что-либо общее со славянским словом «град» (город), задается вопросом польский ученый [228, т. 1, с. 111].

(обратно)

149

Обэтом походе и возможности появления славян в качестве противников Марвана см. выше (часть 1, гл. 1, прим. 1).

(обратно)

150

Указывая на этот эпизод, нельзя, разумеется, забывать об идее Т. Левицкого, согласно которой славяне в 720 г. входили в состав войск Йазида II, посланных против восставшего против него бывшего наместника Ирака Йазида Ибн ал-Мухаллаба. Левицкий ссылается на приводимую в книге «Драгоценное ожерелье» («Ал-'Икд ал-Фарид») Ибн 'Абд Раббихи (860–940) речь Йазида Ибн ал-Мухаллаба, которую он

(обратно)

151

По-арабски это имя пишется так: син — лам — син — алиф — каф с диакритическими точками.

(обратно)

152

Попробуем представить себе, какова могла бы быть такая конъектура. Диакритические точки-наиболее мобильный и легче всего изменяемый элемент арабской графики — есть только над кафом, который при неправильном написании может быть спутан с фа'. Заменив каф на фа', мы получаем Сл. саф, что вполне может быть искаженным Слаф или С. л(н).с.л. аф, на основе чего можно строить дальнейшие предположения относительно имени славянского вождя. Одновременно изолированный каф можно спутать и с нуном, что влечет за собой и возможность появления неславянских интерпретаций, например, Й.л. йан (Юлиан) или Б.л. бан (тюркское Балобан). Указывая на эту возможность, должен одновременно заметить, что она не кажется мне столь вероятной, сколь предыдущая конъектура, ибо лишенный подстрочной диакритики сын вряд ли мог трансформироваться в ба' или йа'.

(обратно)

153

Наиболее полно об этом рассказывает ат-Табари, у которого под 133 г. х. (9 августа 750 — 29 июля 751 г.) 'Абдуллах Ибн 'Али упоминается как правитель Киниасрина, Хомса, Дамаска и Иордании, а под 135 г. х. (18 июля 752 — 6 июля 753 г.) — как правитель Хомса, Киннасрина, Баальбека, дамасской Гуты, Хаурана и Иордании [44, сер. 2, с. 75 и 85 соотв.; см. также: 277, т. 3, с. 177].

(обратно)

154

Такую информацию, наиболее полную, дает ат-Табари [44, сер. 2, с. 91]. Автор «Китаб ал-'Уйун» говорит о воинах из Сирии, Месопотамии и Хорасана [96, с. 216], Ибн Халдун — о сирийцах и хорасанцах [277, т. 3, с. 180].

(обратно)

155

По сообщению Агапия Манбиджского (середина X в.), 'Абдуллах приближал к себе сирийцев и одновременно принижал хорасанцев [33, с. 373–374].

(обратно)

156

Эти сведения сообщает ал-Балазури [149, с. 166]. Определить, когда точно славяне и остальные воины были переселены в Мопсуэстию, с точностью до года невозможно. Сам ал-Балазури полагал, что приказ о строительстве укреплений Мопсуэстии был отдан ал-Мансуром в 139 г. х. (5 июня 756 — 24 мая 757 г.), а закончились работы в 140 г. х. (25 мая 757 –13 мая 758 г.) [149, с. 166]. Ибн ал-Асир, однако, относит приказ к 140 г. х. [248,т. 5, с. 126], это хорошо сходится с утверждением ат-Табари относительно того, что работы в городе были закончены в 141 г. х. (14 мая 758 — 4 мая 759 г.) [44, т. 3, с. 135].

(обратно)

157

Перевод славян в Мопсуэстию был, очевидно, связан с тем, что этот город заменил Иссос в качестве опорного пункта мусульман в нижнем течении Джейхана (Пирамос). Иссос был после этого оставлен мусульманами, и географы более поздних лет уже ничего не знают о нем. Другое объяснение предлагал Т. Левицкий, связывавший переселение славян в Мопсуэстию с встречающимся в географии ал-Йа'куби — «Книге стран и поселений» («Китаб ал-Булдан») — упоминанием о том, что в 140 г. х. (25 мая 757 — 13 мая 758 г.) халиф ал-Мансур принял решение отправить своего сына Мухаммада ал-Махди в набег (газв) на славян [132, с. 237]. По мнению Левицкого, славяне были горячими сторонниками Омейядов и враждебно относились к 'Аббасидам. Они сражались против ал-Мансура в составе войска 'Абдуллаха Ибн 'Али и теперь поднялись на борьбу вновь. Мухаммад ал-Махди разбил их, после чего в качестве наказания их перевели в Мопсуэстию [228, т. 1, с. 265–266; см. также: 525, с. 478]. Такая интерпретация представляется несколько натянутой. Прежде всего, ал-Йа'куби говорит только о том, что ал-Мансур собирался или принял решение отправить Мухаммада в поход на славян. Заключать из этого, что поход мог и не состояться, покажется, возможно, слишком критическим подходом к источникам, однако во всей изученной мной литературе я не нашел ни единого упоминания о каком-либо походе ал-Махди в 140 г. х. На это можно возразить, что многие источники вообще сообщают весьма мало информации о событиях этого года. Так, у ат-Табари в издании М. Й. Де Гуйе событиям 140 г. х. уделяется всего две страницы [44, сер. 3,с. 148–149]. Между тем о походе больше нигде не упоминает и сам ал-Йа'куби, который, казалось бы, вполне мог рассказать о нем в своем историческом трактате. Ничего не говорит о походе на славян и ал-Балазури, единственный автор, рассказывающий историю Мопсуэстии и Иссоса под властью арабов. Далее, Левицкий исходит из того, что славяне, на которых должен был идти ал-Махди, — взбунтовавшиеся славяне Иссоса, ненавидевшие 'Аббасидов. Такая гипотеза наталкивается на несколько возражений. Прежде всего, сам глагол газа (производной от которого является газв) употребляется у восточных авторов в основном для обозначения набегов на вражескую, в данном случае византийскую, территорию, но не для описания боевых действий внутри Халифата. Далее, нарисованная Левицким картина событий уязвима для нескольких логических вопросов. Почему славяне Иссоса поднялись на заведомо безнадежную борьбу в 757/58 г., когда власть 'Аббасидов уже утвердилась? Почему, например, они не ушли к византийцам, как это сделали гассанидские арабы в VII в., уцелевшие сторонники Бабека в IX в. или арабы племени Бану Хабиб в X в.? Почему Мухаммад ал-Махди ходил походом только на славян, хотя гарнизон Иссоса состоял из славян, набатейцев и персов? Почему Мухаммад ал-Махди, подавив восстание славян, не перебил их и даже не переселил в отдаленные места, а, наоборот, определил служить в большом городе, важном приграничном форпосте (если славяне действительно были врагами 'Аббасидов, то ал-Мансуру и Мухаммаду ал-Махди с неизбежностью пришлось бы считаться с возможностью того, что они поднимут новое восстание и сдадут Мопсуэстию византийцам)? Отсутствие в рассказе ал-Балазури каких-либо следов насильственности переселения наводит на мысль, что в данном случае обошлось без вооруженного противостояния, иными словами, что имел место простой перевод гарнизона из одного города в другой.

(обратно)

158

Впоследствии в Тарсус перевели еще две тысячи человек из Мопсуэстии и тысячу антиохийцев [149, с. 169].

(обратно)

159

Когда в 155 г. х. (13 декабря 771 — 2 декабря 772 г.) ал-Мансур построил для себя город ар-Рафику близ Багдада, он установил в ней гарнизон из хорасанцев [149, с. 179].

(обратно)

160

Показания Никифора полностью принимал на веру Г. Острогорский, заметивший, что цифра 208 тысяч не округлена и, следовательно, вряд ли взята произвольно; скорее, она происходит из официальных записей [571, с. 198, прим. 1; 378, с. 57]. По мнению Острогорского, Никифор говорит обо всех переселенцах, а не только о взрослых мужчинах, способных носить оружие. Мнение Острогорского поддерживали Я. Ферлуга и 

(обратно)

161

Идею Малингудиса развил впоследствии Х. Диттен, показавший, что речь идет об имени Мирко, уменьшительном от Мирослав [448, с. 102]. В. Бешевлиев полагал, что Мюрицикий — имя не славянское, а протоболгарское, но не приводил ни доказательств, ни аналогий [415, с. 229].

(обратно)

162

Альтернативное мнение относительно происхождения Фомы дает другой византийский историк первой половины X в. Иосиф Генесий, согласно которому Фома был армянином из семьи, жившей у озера

(обратно)

163

Относительно происхождения Фомы см., прежде всего, работу П. Лемерля «Фома Славянин» [519]. Изучая данные различных источников, Лемерль приходит к выводу, что наиболее правильна версия «Продолжателя Феофана».

(обратно)

164

По незнанию древнегреческого языка не могу произвести текстуальный анализ этого фрагмента, однако у П. Лемерля он выглядит так:

(обратно)

165

С мнением Успенского не согласился П. Харанис, согласно которому в продолжении истории Феофана речь идет исключительно об известных нам по источникам миграциях [428, с. 73]. Такая трактовка не кажется убедительной, ибо слова византийского автора о начале IX в, вряд ли относятся к событиям VII в. (два из трех известных нам по источникам крупных переселений).

(обратно)

166

Впоследствии на такой же вопрос отвечал другой известный мусульманский правовед Малик Ибн Анас (713–795), слова которого приводит ат-Табари в «Книге расхождений факихов» («Китаб Ихти-лаф ал-Фукаха’») [73, с. 141–142]. Ат-Табари цитирует также мнение ал-Авза‘и, хотя и без ссылки на ал-Фазари.

(обратно)

167

Иную версию этих событий находим мы у «Продолжателя Феофана», где сдача Лулу изображается как плод искусной дипломатии Василия I Македонянина: «император умом, тщанием, а также обильными дарами, используя и убеждение, и силу, отторг от вражеской власти и вернул в исконное владение ромеям необходимый для ромейской державы прекрасно укрепленный Лул…» [20, с. 118].

(обратно)

168

Наиболее подробно об этом — у ат-Табари [см.: 44, сер. 3, с. 1447–1450]. Часть сведений ат-Табари восходит к рассказу упомянутого выше посла ал-Мутаваккила в Константинополе Насра Ибн ал-Азхара Шиита. Сведения ат-Табари (исключая рассказ посла) приводит также Ибн ал-Асир [248, т. 6, с. 131].

(обратно)

169

В другом фрагменте процитированного трактата «О церемониале византийского двора» Константин Багрянородный упоминает, в реестре получавших жалование, сто двадцать шесть славянских бойцов, в их числе трех воевод [185,т. 112,с. 1238]. Значение термина «слависианы» до сих пор не выяснено. В трактате «Об управлении империей» Константин Багрянородный упоминает о вторжении «слависиан» в земли славянских племен милингов и эзеритов на Пелопоннесе [14, с. 222–223]. Вопреки мнению П. Хараниса и Х. Диттена [428, с. 80; 449, с. 282–289], этих «слависиан» вряд ли можно считать жителями фемы Опсикион [14, с. 439–440, прим. 36 к гл. 50]. В данном случае, однако, показание Константина Багрянородного не вызывает никаких сомнений, ибо он говорит о «слависианах из Опсикиона». Мне кажется вполне вероятным, что славяне из Опсикиона подразумеваются под «слависианами» у «Продолжателя Феофана» в рассказе о походе Никифора на Крит в 961 г. [20, с. 195].

(обратно)

170

Аристакэс Ластиверщи оплакивает многочисленные разрушения, совершенные болгарами при продвижении на восток, что наводит на мысль о том, что император переселил своих пленников в районы, по крайней мере, близкие к Армении. До некоторой степени эти сведения подтверждает ар-Рудравари (1045/46–1095), согласно которому Василий II расселил плененных им болгар в пределах своей империи [86, т. 3, с. 117].

(обратно)

171

Такого мнения придерживается Х. Дигген [449, с. 118], Он не знает сообщения Арисгакэса Ластиверщи, но полагает, что Булгарион был, скорее всего, заселен пленниками из Болгарии, взятыми Василием II.

(обратно)

172

Несколько ранее в том же источнике скифами именуются славянские племена Балканского полуострова [20, с. 52].

(обратно)

173

О применении названия «тюрки» к венграм в средневековых источниках см.: часть I, гл. 2.

(обратно)

174

Источники:

(обратно)

175

Об этом эпизоде рассказывают Титмар Мерзебургский (975–1018) и Адальбольд (ум. в 1026 г.) [201, с. 258–259; 171, т. 4, с. 690 соотв.]. У Титмара крепость называется Амардела, у Адальбольда — Мертала.

(обратно)

176

Об одном из таких случаев, происшедшем в IX в., рассказывает лионский епископ Агобард [168, т. 5, с. 185]. Речь идет об украденном работорговцами мальчике из Лиона, но подобные случаи, разумеется, могли происходить и в славянских землях.

(обратно)

177

Об этом письме см. ниже (часть III, гл. 2).

(обратно)

178

В тексте установления речь идет о «Sclavi ... qui de Rugis vel de Boemanis mercandi causa exeunt»

(обратно)

179

Такие сведения сообщает биограф Адальберта Иоанн Канапарий (ум. в 1004 г.) [171, т. 4, с. 586]. В другом жизнеописании Адальберта, составленном Бруно Кверфуртским (ум. в 1009 г.), в качестве покупателей рабов фигурируют не только иудеи, но и «неверные» (perfides), т. е. язычники [171, т. 4, с. 600]. Кем были последние, автор не уточняет. Вероятнее всего, Бруно говорит здесь о венграх или же о славянах-язычниках.

(обратно)

180

Впрочем, рахданиты могли вполне проходить и через расположенный неподалеку Мерзебург, где также была иудейская община. О последней см.: 201, с. 98–99.

(обратно)

181

Фрагмент в тексте приводится по французскому переводу М. Талби: «Il est dit: Quant aux navires des Chretiens (al-Rum) captures en mer, soit a proximite de [nos] ports soil au loin, il у a lieu de distinguer deux cas:

(обратно)

182

Так, очевидно, понимали положение этих рабов в описываемую эпоху — в тексте договора Венеции с Карлом Толстым (880), который практически текстуально повторяет договор 840 г., сделана следующая добавка: вместо

(обратно)

183

А. Пиренн в свое время полагал, что венецианцы поддерживали торговые отношения и с Испанией, и с Африкой [575, с. 113], но не привел ни одного доказательства этого тезиса.

(обратно)

184

Придерживаюсь текста: out pro tali causa uncle damnum adcrescat in patria [207, c. 21; 163, т. 6, с. 210]. В «Документированной истории Венеции» С. Ромавина, где также приводится текст декрета, вместо damnum стоит guadagnum [584, с. 371], что меняет смысл на: «во имя дела, от которого город (patria) получит большую прибыль».

(обратно)

185

Говоря об описываемых событиях, Андреа Дандоло отмечает также, что венецианские правители пошли на этот шаг под давлением Византии [189, т. 12, ч. 1,с. 178].

(обратно)

186

Можно возразить, что сообщение ал-Мукаддаси о сакалиба не вполне ясно. Ал-Мукаддаси пишет: «Страна их (сакалиба. — Д.М.) находится за Хорезмом, однако их доставляют в Андалусию, оскопляют и вывозят в Египет». Между тем противопоставление, которое видим мы в данной фразе, свидетельствует, скорее, об искренности автора: он не пытается примирить сведения, кажущиеся ему противоречивы

(обратно)

187

См. грамоту Генриха II от 16 марта 1006 г. [166, т. 3, с. 134–135]. Генрих ссылается в ней на императора Отгона III, что подсказывает, что норма восходит к более ранним временам.

(обратно)

188

Об этом эпизоде мы знаем от Адама Бременского и Гельмольда (род. прибл. между 1110 и 1117 г., ум. после 1177 г.) [155, с. 165; 101, с. 43 соотв.]. Вопрос о том, кто конкретно попал в плен, пока неясен, так как источники дают противоречивые сведения: Адам называет противниками Бернарда черезпенян (Circipanf), а Гельмольд — черезпенян (Cyrcipani) и хижан (Kycini).

(обратно)

189

Под язычниками, согласно М. Амари, ан-Нувайри подразумевает павликиан из Малой Азии [404, т. 2, с. 257, прим. 2].

(обратно)

190

Для такого предположения есть некоторые логические основания. Прежде всего, то, что пленнику делали коврик для молитвы, показывает, что он принял ислам. Столь быстрое обращение в новую веру кажется более естественным для язычника, чем для христианина: христианин относился бы к числу «людей договора», язычник гораздо меньше мог рассчитывать на милость победителей. Кроме того, халиф вряд ли повелел 

(обратно)

191

Ал-Мас'уди не знал точной даты похода и потому дал ориентировочную — после 320 г. х. (13 января — 31 декабря 932 г.) или в этом году [291, т. 1, с. 135]. Видимо, речь идет о походе венгров на Византию, о котором в «Повести временных лет» рассказывается под 934 г. [19, с. 33].

(обратно)

192

Гибридную систему предлагает В. В. Кропоткин, пользовавшийся материалами и Фасмера, и Янина: 1) конец VIII в. — 833 г., 2) 834–900, 3) 901–960, 4) 961–1014 [360, с. 473].

(обратно)

193

Можно сослаться также на пересказываемую Ибн Фадланом молитву купца-руса, который говорит, что приехал в Булгар со шкурками и невольницами [305, с. 153].

(обратно)

194

На важность этого пути указывает большое количество монетных находок в бассейне Оки. Согласно А. Л. Монгайту, занимавшемуся исследованием истории Рязанщины, на бассейн Оки приходится приблизительно треть находок восточных монет в Восточной Европе [373, с. 95 и рис. 38]. Монгайт, впрочем, полагает, что торговля по Оке находилась в руках не норманно-русов, а вятичей. В подтверждение своего мнения он приводит два аргумента: с одной стороны, находки скандинавского происхождения в бассейне Оки практически не встречаются, с другой — время и ареал распространения кладов восточных монет совпадают со временем и ареалом расселения вятичей [373, с. 96–97].

(обратно)

195

Концепция сухопутного сообщения между Булгаром и Киевом принадлежит Б. А. Рыбакову [380, с. 189–196; 381, с. 180–183]. В своем анализе Рыбаков основывается на данных восточных авторов. В рассказе ал-Истахри о Поволжье мы встречаем в числе прочего указания расстояний между ними. Согласно ал-Истахри, от Булгара до Киева двадцать переходов, а до границы румийцев — десять [219, с. 227; ср.: 279, с. 337]. Рыбаков, однако, справедливо указывает, что определение расстояния между волжскими булгарами и румийцами (Византией) — совершенный нонсенс, и принимает версию ал-Идриси; последний использовал данные ал-Балхи — ал-Истахри, но поправил ар-Рум на ар-Рус, получив, что от Булгара до границы русов десять переходов, а до Киева — двадцать [128, с. 919]. Такая картина легла в основу анализа Рыбакова. По-видимому, эта исходная позиция верна, хотя под расстоянием от Булгара до пределов земли русов ал-Истахри, очевидно, понимает расстояние от Булгара до славянских земель. Рыбаков гипотетически воссоздал десять переходов от Киева до границ земли русов (т. е. до границ славянских поселений); маршрут от Булгара до границы восстановить невозможно. Присоединяясь к мнению Рыбакова о реальном существовании такого пути, не могу не высказать ряд замечаний по этому вопросу. Прежде всего, вряд ли имеет смысл помещать на этот путь город Вантит (известный по описанию северных народов неизвестного автора), ибо автор рассказа о сакалиба в описании пришел к ним не из Булгара (об этом см.: часть I, гл. 2). К тому же русы, как мы их видим в источниках, передвигались в основном на ладьях по воде. Кроме того, предложенный Рыбаковым путь не подкрепляется монетными находками (на это обращает внимание В. В. Дубов [346, с. 147, 164]). Такие факты приводят к следующему видению пути из Булгара в Киев: он существовал, но использовался не русами, а булгарскими торговцами и, может быть, славянами. В этом случае отсутствие монетных кладов вполне объяснимо: купец из Волжской Булгарии вряд ли стал бы зарывать в землю деньги, с которыми ехал на киевский рынок.

(обратно)

196

В тексте ал-Истахри мы видим ал-Джил, но это, несомненно, искаженное при переписке слово ал-Джабал, Мидия.

(обратно)

197

«Прислали болгоры (волские) послов с дары многими, дабы Владимир позволил им в городех по Волге и Оке торговать без опасения, на что им Владимир охотно соизволил. И дал им во все грады печати, дабы они везде и во всем вольно торговали, и русские купцы с печать-ми от наместников в Болгоры с торгом ездили без опасения; а болгором все их 

(обратно)

198

Р. П. А. Дози читал Йазапт и интерпретировал это как арабизированное hyacinthus, латинское заимствование из греческого языка,

(обратно)

199

О происхождении Насра см.: прим. 14.

(обратно)

200

В тексте издания М. А. Макки, по которому приводится цитата, стоит ишдид ал-мазхаб, что, видимо, является ошибкой переписчика, неверно передавшего садид ал-мазхаб.

(обратно)

201

Мы и далее будем сталкиваться с ситуациями, когда имена дворцовых рабов содержат фальшивые «отчества» (Ибн…). Вызвано это тем, что к именам вольноотпущенников-клиентов, отцов которых никто не знал, взамен имени отца обычно присоединялось имя патрона.

(обратно)

202

Оценка Ибн Хаукала, видимо, завышена. По ал-Маккари, который ссылается на «мнение многих», сумма налоговых поступлений в казну 'Абд ар-Рахмана III составляла 5480 тыс. динаров ежегодно; к ним прибавлялись 765 тыс. динаров от рыночных и прочил сборов [41, т. 1, с. 245]. Современник Ибн Хаукала писец 'Абд ар-Рахмана III Хасдай Ибн III а прут писал хазарскому кагану Иосифу, что сборы с иноземных купцов составляли 100 тыс. динаров [13, с. 61]. Очевидно, сумма поступлений в казну 'Абд ар-Рахмана III действительно была крупной, хотя и не настолько, как говорит Ибн Хаукал.

(обратно)

203

Бадра Ибн Ахмада, хаджиба 'Абд ар-Рахмана III, не следует путать с Бадром Ибн Ахмадом ас-Саклаби, исполнявшим обязанности хаджиба при эмире 'Абдуллахе. Бадр Ибн Ахмад ас-Саклаби был евнухом, тогда как Бадр Ибн Ахмш-хаджиб 'Абд ар-Рахмана имел нескольких сыновей, занимавших впоследствии различные государственные должности. Из сообщения Ибн Хазма мы знаем, что Бадр Ибн Ахмад-хаджиб 'Абд ар-Рахмана III был найденышем [302, т. 2, с. 96; 522, т. I.e. 337, прим. 1; 546, с. 317].

(обратно)

204

Р. П. А. Дози, а вслед за ним и A. M. ал-'Аббади изображают Наджду как слугу-саклаби [455, т. 2, с. 61; 635, с, 12 соотв.]. Между тем поступать так некорректно, ибо единственный источник, из которого мы узнаем нисбу Наджды, дает ее как ал-Хири [230, с. 137].

(обратно)

205

О происхождении Афлаха ничего не известно, и мы лишь знаем, что он, по всей вероятности, не был евнухом, поскольку имел двух сыновей — Мухаммада и Зийада (о последнем см. ниже) [41, т. 1, с. 252].

(обратно)

206

О некоем Дурри ас-Саклаби, клиенте 'Абд ар-Рахмана III, упоминает Ибн ал-Фаради [272, т. 1, с. 146, № 433]. Между тем идентификация Дурри, бывшего при 'Абд ар-Рахмане III начальником полиции, с этим человеком была бы весьма сомнительной. Нисба Дурри, начальника полиции в источниках нигде не упоминается; с другой стороны, Ибп ал-Фаради ничего не сообщает о службе своего Дурри, говоря лишь, что он совершил паломничество в Мекку. Думаю поэтому, что речь, скорее всего, идет о разных людях; как мы увидим, имя Дурри часто давалось в Андалусии рабам.

(обратно)

207

Выше отмечалось, что в именах вольноотпущенников вместо имени отца ставилось имя патрона. В данном случае патроном является сам халиф 'Абд ар-Рахман III.

(обратно)

208

Имеется в виду 'Абд ар-Рахман III, принявший почетное имя ан-Насир ли Дин Аллах — «Побеждающий во имя религии Аллаха».

(обратно)

209

В отношении даты ал-Маккари не уверен и приводит две возможности: сафар 338 г. х. и со ссылкой на Ибн Халдуна 336 г. х. О дате прибытия посольства у Ибн Халдуна см.: 277, т. 4, с. 142.

(обратно)

210

Дурри ал-Кабир. На данном примере мы впервые сталкиваемся с ситуацией, когда при дворе было несколько слуг, носивших одно и то же имя. В таких случаях слуги именовались «Большой — Маленький» или «Старший — Младший» в зависимости от соотношения занимаемых должностей или, может быть, возраста. Не вполне удачной представляется трактовка Э. Гарсиа Гомеса, переводящего Дурри ал-Асгар как

(обратно)

211

Достоверность этих сведений не вызывает сомнения, однако излагая их, Ибн Хаййан местами противоречит себе. По его словам, «великий фата» Дурри ас-Саклаби был отстранен от должности казначея в джумада II 362 г. х. Впоследствии он был выселен из аз-Захры в Кордову и жил на месячное пособие в десять динаров. Но в начале зу-л-ка'да, продолжает далее Ибн Хаййан, Хишам (ставший позже халифом) похлопотал за него и за Майсура, и оба они были восстановлены в должности [276, с. 103–104]. Однако в другом месте текста Ибн Хаййан рассказывает о Майсуре уже нечто другое: «великий фата» Майсур ас-Саклаби был отстранен от должности писца в рамадане того же года и даже заключен на время в тюрьму, но уже в том же месяце восстановлен на службе [276, с. 117]. Кроме того, не очень понятно, как мог похлопотать за слуг бывший тогда ребенком Хишам.

(обратно)

212

 2 сафара 366 г. х. В отношении даты смерти ал-Хакама источники дают разные сведения. По Ибн Хаййану, слова которого приводит Ибн Бассам, Джа'фар ал-Мусхафи оплакивал скончавшегося ал-Хакама в третью ночь сафара 366 г. х. [251, ч. 4, с. 57]. Очень близко к этому указание в «Зикр Билад ал-Андалус» и у ал-Маккари: 2 сафара этого года [206, т. 1, с. 168; 41, т. 1, с. 257]. Явно ошибается Ибн 'Изари, считающий датой смерти ал-Хакама II 3 рамадана [105, т. 2, с. 253].

(обратно)

213

Ибн Са'ид со ссылкой на ал-Хиджари рассказывает, что любимым развлечением Хишама в те годы было лаять по-собачьи [269, т. 1, с. 194]. В том же фрагменте автор называет Хишама «ослом в человеческом обличье».

(обратно)

214

О том, что перед Фа'иком и Джаузаром стояла такая альтернатива, мы можем судить по диалогу между ними, приводимому Ибн Бассамом и Ибн 'Изари со слов Ибн Хаййана. В ходе разговора один из них (у Ибн Бассама — Фа'ик, у Ибн 'Изари — Джаузар) предложил убить визиря ал-Мусхафи, другой — стал его отговаривать, заметив, что, может быть, визирь перейдет на их сторону (эта реплика приводится только у Ибн 'Изари и вкладывается в уста Фа'ика) [251, ч. 4, с. 58; 105, т. 2, с. 260]. Думается, что подобный 

(обратно)

215

Мы знаем, например, что на совете у ал-Мусхафи присутствовал и Зийад Ибн Афлах [105, т. 2, с. 260]. Как клиент Фа'ика, он мог оповестить обо всем своего патрона.

(обратно)

216

Ибн 'Изари, от которого мы узнаем об эпизоде с Дурри, называет его ас-сагир [105, т. 2, с. 263].

(обратно)

217

Cлова Ибн Хаййана приводит Ибн Бассам [251, ч. 4, с. 61]. Очень похоже у ал-Маккари: «он конфисковал [имущество] сакалиба, истребил и уничтожил их очень быстро» [41, т. 2, с. 60; см. также: 206, т. 1,с. 179].

(обратно)

218

1 ритл составлял тогда немногим более килограмма [611, с. 276–277].

(обратно)

219

Об этом послании см. также: часть III, гл. 1.

(обратно)

220

Речь ал-Мансура приводят Ибн Бассам и Ибнал-Хатиб [251, ч. 4, с. 77–78; 151, с. 82 соотв.]. В тексте Ибн ал-Хатиба нет слов «в Кордове». В данном месте мы, очевидно, можем полагаться на приводимый в источниках текст, так как он восходит к Ибн Хаййану, который ссылается на своего отца, бывшего писцом ал-Мансура.

(обратно)

221

В случае с нисбой Вадиха тоже не обходится без отмеченной выше дилеммы саклаби — сикилли. Судья 'Ийад (1083–1149) именует Вадиха ас-Сикилли [280, т. 2, с. 665], но это написание представляется ошибочным ввиду того, что у многих других авторов дается форма ас-Саклаби.

(обратно)

222

«Вожди 'амиридских сакалиба» — вуджух ас-сакалиба ал-'амиршйун. Данный фрагмент восходит к ар-Ракику ал-Кайравани, который, как подсказывает логика, в этом месте имеет в виду и сакалиба и остальных слуг, носивших нисбу ал-'Амири. Употребление термина ас-сакалиба ал-'амириййун в таком значении встречается у Ибн 'Изари еще только один раз [261, с. 77] (см. ниже), после чего он употребляет лишь термин ал-абид ал-'амириййун. Во Введении этот случай выделен как пример ошибочного употребления понятия сакалиба.

(обратно)

223

Второй из выделенных во Введении случаев ошибочного употребления слова саклаби у Ибн 'Изари.

(обратно)

224

О том, в какой спешке направился Вадих в пограничье, свидетельствует то, что он оставил в Кордове полученные от ал-Махди пятьдесят тысяч динаров, которые затем стали добыче Йберберов[261,с. 91].

(обратно)

225

По мнению Х. А. Тапиа Гарридо, имя «Хайран» может быть переводом испанского Próspero [604, с. 171], но эта гипотеза — чисто умозрительное построение, против которого говорит то, что мусульманские рабовладельцы обыкновенно давали своим рабам новые имена, а не оставляли старые. Принимать такую идею, следовательно, вряд ли правомерно.

(обратно)

226

По Ибн 'Изари — 23, Ибн ал-Асиру — 24, ан-Нувайри — 23 или 26, по Ибн ал-Хатибу — также 23 [261, с. 100; 248, т. 7, с. 372; 298, т. 23, с. 425; 151, с. 116 соотв.].

(обратно)

227

Cогласно Ибн ал-Хатибу, в шаввале 402 г. х. (27 апреля — 25 мая 1012 г.) 'амиридские клиенты убили в стычке берберского военачальника Хубасу Ибн Максана. Первый удар Хубасе нанес некий ан-Набих ан-Насрани, т. е. христианин [199, т. 1, с. 494]. Р. П. А. Дози усматривал в рассказе Ибн ал-Хатиба доказательство того, что к числу сакалиба относились и испанские христиане [455, т. 2, с. 260, прим. 3; см. также Введение]. Такой аргумент, однако, не может быть принят в расчет, так как в тексте Ибн ал-Хатиба речь идет не о сакалиба, а об 'амиридских клиентах в целом (ал-мавали ал-'амириййун). Издание трактата Ибн ал-Хатиба «Познание истории Гранады» («Ал-Ихата фи Ахбар Гарната») М. 'А. 'Инана, на которое выше дается ссылка, основывается главным образом на двух текстах — рукописи в Национальной библиотеке Египта и рукописи П. де Гайянгоса [199, т. I, с. 82]. Дози пользовался второй, и в ней, по всей вероятности, слова сакалиба также не было.

(обратно)

228

Источники, к сожалению, не называют имен тех, с кем Хайран вел переговоры, однако мы знаем, что это были 'амиридские фитйан, скорее всего, евнухи [192, с. 277; 151, с. 211].

(обратно)

229

О том, что Хайран сразу после победы над Мусой Ибн Марваном подчинил себе Мурсию, мы знаем от ал-'Узри и Ибн ал-Хатиба [36, с. 16; 151, с. 211]. Альтернативную хронологию дают Ибн Халдун и ал-Капкашанди, но она вызывает некоторые сомнения. Согласно этим двум авторам, Хайран подчинил себе Мурсию в 407 г. х. (10 июня 1016 — 29 мая 1017 г.), Хаэн и Альмерию в 409 г. х. (20 мая 1018 — 8 мая 1019 г.) [277, т. 4, с. 162; 284, т. 5, с. 253]. Между тем, как мы увидим далее, Хайран захватил Альмерию в 405 г. х. (2 июля 1014 — 20 июня 1015 г.). Датировка Ибн Халдуном и ал-Калкашанди захвата Хайраном Хаэна может быть правильной и во всяком случае не противоречит другим имеющимся у нас сведениям.

(обратно)

230

Такую нисбу дает Афлаху Ибнал-Хатиб [151, с. 211]. Соответствующий фрагменту Ибн ал-Хатиба выглядит так: Афлах ас-Саклаби мин хаула', что, очевидно, следует понимать как саклаби из сакалиба. Вслед за этим Ибн ал-Хатиб говорит, что Афлах смотрел свысока на остальных людей, принадлежавших к тому же племени (джине) по причине своей старости и долгого правления. Ибн ал-Хатиб, таким образом, считал Афлаха саклаби. Дальнейшие упоминания о детях Афлаха вряд ли правомерно считать доводом против. Не все андалусские сакалиба обязательно должны были быть евнухами или людьми,

(обратно)

231

Ибн ал-Хатиб говорит об одном сыне [151, с. 211], но показание ал-'Узри подтверждается словами Родериха Толедского cum ftliis suis (с его сыновьями) [192, с. 277].

(обратно)

232

Мунджиха упоминает также Ибн 'Изари [261, с. 122].

(обратно)

233

Похожие фрагменты обнаруживаются также у Ибн 'Изари и ал-

(обратно)

234

Мубарак тоже принадлежал к числу 'амиридских фитйан, однако в источниках он нигде не упоминается как ас-Саклаби, что не дает оснований причислять его к сакалиба.

(обратно)

235

Слово халифа употребляется здесь, разумеется, в том значении, в котором оно применялось к слугам, т. е. старший слуга, приближенный к господину. Следует, правда, заметить, что в отношении имен, которыми называл себя Хайран, Ибн ал-Хатиб, видимо, не совсем прав: в трактате «Зикр Билад ал-Андалус» мы читаем, что Хайран именовал себя также хаджибом и главнокомандующим (сайф ад-даула) [206, с. 218].

(обратно)

236

В отношении нисбы Зухайра см.: 251, ч, 1, с. 305, 656, ч. 2, с. 17; 261, с. 198; 239, т. 2, с. 116; 41, т. 2, с. 359. В трактате «Выдающиеся люди Малаги» («А'лам Малака») Ибн 'Аскара и Ибн Хамиса Зухайр именуется Зухайр Ибн Мухаммад [250, с. 359], где Мухаммад, скорее всего, — имя патрона.

(обратно)

237

Х. А. Тапиа Гарридо основывается на одной арабской надписи, открытой X. де Наваскуэсом и де Паласио, где упоминается некий фата кабир Нумайр [560, с. 200–201]. Де Наваскуэс отождествляет Нумайра с Зухайром [560, с. 201], однако такая идентификация кажется весьма произвольной. С графической точки зрения намного предпочтительнее отождествление Нумайра с Нусайром, который упоминается Ибн ал-Хатибом в его списке «великих фата» [151, с. 103]. При этом термин фата кабир никогда не означал начальника дворцовой стражи, и поэтому считать на основании приведенных испанскими специалистами доводов, что Зухайр занимал этот пост, совершенно неверно.

(обратно)

238

Ибн ал-Хатиб, например, говорит, что Зухайр был «достоен, деятелен, умен, рассудителен, терпелив и велик помыслами» [151, с. 216]. Совершенно иную характеристику, правда, дает Зухайру' Абдуллах аз-Зири, потомок Бадиса и последний из гранадских Зиридов: «Зухайр был ни на что не годным человеком по причине своего 

(обратно)

239

Судя по замечанию Ибн Хаййана об их собственном гареме, они не были и евнухами [251, ч. 3, с. 15; 261, с. 159].

(обратно)

240

Употребляемое у Ибн Бассама выражение када'у'алай-хи, по всей вероятности, следует в данном случае переводить не как «убили его», а скорее как «одержали над ним победу».

(обратно)

241

В отношении нисбы Наджи см.: 322, с. 28–29; 261, с. 290–291. Ибн Халдун называет Наджу ас-Сикилли [277, т. 4, с. 154], однако такие ошибки типичны для булакского издания его книги. Кроме того, Ибн Халдун далее сам говорит о сакалиба в Малаге [277, т. 6, с. 221].

(обратно)

242

За эти семь лет в Малаге сменилось несколько правителей, и излагать здесь историю борьбы за власть в государстве Хаммудидов считаю излишним. О событиях, в которых принимали участие Наджа' и его товарищи-сакалиба см.: 322, с. 28–31; 78, с. 25–27; 248, т. 8, с. 104; 261, с. 216–217, 289–292; 151, с. 140–141; 277, т. 4, с. 154–155, т. 6, с. 221.

(обратно)

243

'Абдуллах аз-Зири, правда, утверждает, что в сражении Бадиса с Зухайром погибли все евнухи [145, с. 35], но это, разумеется, преувеличение: всего страницей выше он говорит, что к Зухайру собрались все евнухи Андалусии, и он радовался по этому поводу.

(обратно)

244

За неимением четких хронологических указаний установить дату этого события сложно. Единственный ориентир — упоминание у Ибн Бассама о судье Толедо Абу Зайде Ибн 'Исе, присутствовавшем на церемонии [251, ч. 4, с. 130]. Из других источников мы знаем, что Абу Зайд занимал должность судьи в 450 г. х. (28 февраля 1058 — 16 февраля 1059 г.) — 460 г. х. (11 ноября 1067 — 30 октября 1068 г.) [252, с. 430–431, № 728]. Церемония, следовательно, произошла между 1058 и 1068 гг.

(обратно)

245

Говоря об отсутствии сведений о сакалиба, я ни в коем случае не забываю о том, что в начале XIII в. о них упомянул в своем трактате «О правильном руководстве рынком» («Китаб фи Адаб ал-Хисба») малагский рыночный пристав (мухтасиб) ас-Сакати [204, с. 50]. Между тем этот фрагмент, вопреки мнению Ш. Верлиндена [614, т. 1,с. 224], отнюдь не свидетельствует о том, что и в ХIII в. в Малагу привозили рабов-сакалиба. П. Чалмета, издавший испанский перевод книги ас-Сакати, отмечал, что фрагмент, в котором арабский автор упоминает о сакалиба, позаимствован из появившегося в первой половине XI в. на востоке исламского мира трактата Ибн Бутлана [57, с. 138, прим. 4]. Сравнение соответствующих фрагментов в трудах ас-Сакати и Ибн Бутлана [294, с. 352] подтверждает правоту Чалметы.

(обратно)

246

Представленная в источниках хронология, к сожалению, не отличается четкостью. Версия Ибн ал-Хатиба схожа с изложением ал-Бакри и Ибн 'Изари [232, с. 765–768; 105, т. 1, с. 176–179 соотв.]. Согласно ал-Бакри и Ибн ал-Хатибу, отец эмира, о котором идет 

(обратно)

247

Сходные фрагменты, правда, в сокращенном виде, приводятся у Ибн 'Изари и Ибн ал-Хатиба [105, т. 1, с. 177–178; 312, с. 174 соотв.]. Ибн ал-Хатиб допускает явную ошибку, превращая «деревню сакалиба» (карйат ас-сакалиба) в «крепость сакалиба» (кал'ат ас-сакалиба). Об этих событиях сообщает и Ибн Халдун, который, однако,

(обратно)

248

См.: часть III, гл. 1.

(обратно)

249

Название это употреблялось и впоследствии [76, с. 217].

(обратно)

250

Здесь, как и в некоторых эпизодах из истории мусульманской Испании, мы сталкиваемся с альтернативой саклаби — сикилли (сицилиец). Ибн Халдун, рассказывая об этих событиях, пишет Ибн ас-Сикиллиййа [277, т. 4, с. 197]. М. Амари считал оба варианта написания — и Ибн ас-Саклабиййа, и Ибн ас-Сикиллиййа, одинаково возможными [404, т. 1,с. 155]. Между тем у нас есть все основания полагать, что правильное написание — Ибн ас-Саклабиййа. О мятеже Зийада Ибн Сахла говорят и авторы более ранние, чем Ибн Халдун — Ибн ал-Асир и Ибн 'Изари. У Ибн ал-Асира во всех изданиях, бывших мне доступными, пишется Ибн ас-Саклабиййа [245, т. 6, с. 122; 116, т. 6, с. 232; 246, т. 5, с. 185; 247, т. 6, с. 329; 248, т. 5, с. 433]. Что же касается Ибн 'Изари, то первый издатель его труда Р. П. А. Дози, отмечал, что все пять рукописей, на которых он основывался, дают Ибн ас-Саклабиййа [104, т. 1, с. 123 и прим. 1]. Написание Ибн ас-Саклабиййа мы видим и в обоих современных изданиях труда Ибн 'Изари [105, т. 1, с. 92; 260, т. 1, с. 123]. Написание у Ибн Халдуна, таким образом, скорее всего, неверно. Еще более ошибочной представляется версия неизвестного автора «Китаб ал-'Уйун», где Зийад именуется ас-Сикилли [96, с. 368]: речь идет не о нисбе, а о кунйе.

(обратно)

251

Рассказывая о неудачной попытке мятежа, ан-Нувайри, являющийся нашим единственным источником по этим событиям, называет мятежников мавали и 'абид. Их схватили в резиденции эмира в 'Аббасиййи (ал-Каср ал-Кадим), когда они пришли получать жалование. Употребление таких терминов вкупе с тем фактом, что мятежники 

(обратно)

252

В 888–893/94 гг. главный судья Кайруана.

(обратно)

253

М. Талби указывает, что источником по данному фрагменту служит трактат Абу-л-'Араба (ум. в 945 г.) «Разряды ученых Ифрикии» («Табакат 'Улама' Ифрикийа»), который мне, к сожалению, недоступен [603, с. 315]. За неимением этого важнейшего источника не могу определенно сказать, как правильно читать имя раба. В перечисленных выше произведениях над именем не ставится огласовок. В других источниках мне удалось встретить лишь одно определенное написание: Ибн Зафир ставит над ламом шадду, и получается Баллаг [626, ч. 3, с. 58]. Но М. Талби, проанализировавший приведенный в тексте фрагмент в своей истории Аглабидов, читает не Баллаг, а Балаг [603, с. 315].

(обратно)

254

Мы не знаем, был ли гнев Зийадатуллаха настоящим или показным, поскольку неизвестно, был ли он причастен к убийству отца.

(обратно)

255

О переводе понятия хадам см.: Введение, прим. 11.

(обратно)

256

Заметим, что у ад-Даббага спуга-саклаби упоминается лишь один раз; вероятность графической ошибки, следовательно, намного больше.

(обратно)

257

Поскольку арабский текст воспоминаний был мне недоступен, отрывок в тексте приводится по французскому переводу М. Канара: «Lorsque nous viraes la troupe s’approcher de la maison, nous allames au-devant d’eux et nous vimes avec eux un eunuque slave; nous nous a perfumes qu’ils avaient beaucoup de consideration pour lui et lui demandaient ses ordres. Cetait un ghulâtn d'Abū-Abdallah qu’il venaitd’offrir lejour memo au Mahdi, Buchra, connu sous le nom d'lkjani; Abū-‘Abdallah Г avail achete a Ikjan, Pendroit ou il s’etait installs dans le pays des Kotama quand il vint pour la premiere fois dans ce pays <...>

(обратно)

258

В достоверности этих сведений сомневается Х. Хальм, который, впрочем, не приводит никаких доводов для их опровержения [472, с. 115]. Между тем Ибн ал-Хатиб сообщает, что ал-Махди принял к себе на службу двенадцать тысяч боевых рабов (мамлук) из румийцев и негров (байна руми ва хабаши) [312, с. 51]. Маловероятно, чтобы все эти, без сомнения многочисленные (при всем критическом отношении к цифрам восточных авторов), рабы были куплены вновь; нельзя исключать, что часть гуламов составили бывшие аглабидские слуги. Репрессиям, вероятно, подверглись слуги, совершившие преступления в обстановке наступившей после отъезда Зийадатуллаха анархии, например, при разграблении Раккады.

(обратно)

259

По словам Ибн Хаммада, солнцезащитный зонт был внешним атрибутом власти, отличавшим фатимидских халифов от остальных правителей [108, с. 14]. О том, какое значение имела должность сахиб ал-мизалла, свидетельствует следующий фрагмент Ибн ат-Тувайра: «Это (должность сахиб ал-мизалла. — Д.М.) — одна из высших должностей. Человек, ее занимающий, именуется хамил ал-мизалла (носитель солнцезащитного зонта. — Д.М.). Он является знатным эмиром и имеет старшинство и высокое положение, ибо он носит то, что помещается над головой халифа» [284, т. 3, с. 483]. С солнцезащитным зонтом фатимидские халифы не расставались; как мы увидим далее, один слуга-саклаби держал такой зонт над головой имама ал-Мансура даже во время битвы. Интересно, что, когда в 1013 г. халиф ал-Хаким устроил принесение присяги своему сыну, тому были переданы все регалии за исключением зонта [310, с. 306]. О солнцезащитном зонте см. также: 588, с. 25–26.

(обратно)

260

Согласно Мансуру ал-'Азизи, Сулайман был одним из старших слуг-сакалиба при дворе ал-Махди [290, с. 35].

(обратно)

261

В отношении этого события мы имеем две противоречащие друг другу датировки. У Ибн 'Изари оно относится к 309 г. х. (12 мая 921 — 30 апреля 922 г.) [105, т. 1, с. 187–188], но в хронике неизвестного автора «Истории острова Сицилия» («Тарих Джазират Сикиллийа») — к 923–924 гг. [39, с. 168].

(обратно)

262

Этот поход — первое упоминаемое в источниках нападение Сабира на итальянское побережье. По-видимому, его следует отождествить с первым из походов флотоводца-

(обратно)

263

Наиболее полную информацию о Бушре сообщает Идрис [311, с. 85, 86, 87, 90, 182, 209]. Упоминание о походе в августе 947 г. содержится у ал-Макризи [158, с. 172]. Об участии Бушры и других слуг-сакалиба в борьбе Фатимидов с Абу Йазидом см. также: 300, с. 332; 105, т. 1, с. 218 (Майсур ошибочно именуется Майсарой); 191, с. 24; 277, т. 4, с. 40–45; 288, т. 1, с. 76 и далее.

(обратно)

264

Поданным источников мы можем проследить и дальнейшую судьбу слуги, о котором идет речь. Наместником Тахерта он оставался около года, но затем потерпел поражение от сторонника испанских Омейядов Хайра Ибн Мухаммада Ибн Хазара, попал в плен и был казнен; голова его была направлена в Кордову. Об этом нам известно от Ибн 'Изари и Ибн Халдуна [105, т. 2, с. 316, 318; 277, т. 6, с. 122, т. 7, с. 17]. В сообщениях этих авторов встречается, однако, недоразумение: слуга именуется у них Майсуром. Из предыдущего изложения нам известно, что в описываемое время Майсур был уже мертв, так как погиб в сражении с Абу Йазидом. Поэтому следует, видимо, именовать слугу, назначенного наместником Тахерта, Масруром, как это делает ал-Макризи, ссылка на которого дается в тексте.

(обратно)

265

Булгар представляет собой удачную, по моему мнению, конъектуру М. Канара для ал-Гар арабского текста [220, с. 57].

(обратно)

266

См.: часть I, гл. 2, прим. 109.

(обратно)

267

Во французском переводе Э. Фаньяна приводится двусмысленная форма Medhâm [115, с. 344] — Мудам? Мадам? Мидам?

(обратно)

268

Ф. Дашрауи признает возможность чтения Мудам, но в дальнейшем придерживается варианта Кудам [442, с. 195, 202].

(обратно)

269

Как будет показано ниже, наместником ал-Махдиййи был Джаузар ас-Саклаби.

(обратно)

270

Термин маркусиййун не встречается более нигде, и его значение не совсем понятно. Ф. Дашрауи сближает этих людей с сакалиба, переводя esclavons markusiens [442, с. 191], однако это не более, чем предположение.

(обратно)

271

'ишрун фарисан мин хадами-хи [311, с. 173]. Хадами-хи следует, видимо, переводить как «евнухи», ибо ал-Макризи, дающий почти идентичное описание, добавляет: «которые не умели драться» — лайа 'рифуна ал-китал [158, с. 147].

(обратно)

272

О дальнейшей карьере Мансура см.: 286, т. 2, с. 5.

(обратно)

273

О службе Джаузара при дворе Аглабидов нет никаких сведений. Молчание Мансура ал-'Азизи объясняется, вероятно, тем, что Джаузар (бывший к моменту бегства Зийадатуллаха III совсем юным) служил у Аглабидов очень недолго, а затем просто не желал распространяться об этом, так как постоянно подчеркивал свою верность Фатимидам.

(обратно)

274

О дате этого события см.: 220, с. 51, прим. 30; 442, с. 305.

(обратно)

275

Cогласно Идрису, Джаузар управлял дворцом и казной уже при ал-Махди [495, с. 70, 265]. Противоречия в показаниях источников можно, видимо, объяснять двумя путями: либо Джаузар действительно стал дворецким и главным казначеем уже в правление первого Фатимида, а ал-Ка'им впоследствии только подтвердил решение своего предшественника, либо, что более вероятно, Идрис, зная Джаузара прежде всего как человека, управлявшего казной и двором, приписал ал-Махди назначение, сделанное ал-Ка'имом.

(обратно)

276

Согласно Идрису, это произошло в раби I 1337 г. х. (8 сентября — 7 октября 948 г.) [311, с. 314].

(обратно)

277

У Мансура ал-'Азизи мы читаем: «Устаз Джаузар был очень осторожным человеком и ни большое, ни малое дело не решал, не изучив его и не испросив воли имама» [290, с. 99]. Под устазом здесь, как, впрочем, и в других случаях, когда речь идет о рабах, подразумевается старший слуга.

(обратно)

278

В этом случае названная сумма складывалась как из денег самого Джаузара, так и из государственных средств.

(обратно)

279

Мы знаем, например, что наследство Йусуфа Ибн Киллиса оценивалось в четыре миллиона динаров [288, т. 1, с. 267].

(обратно)

280

Приведенные в тексте ссылки требуют некоторых пояснений. Ибн Халдун называет Фараджа ас-Сикили, но М. Амари поправляет его на базе «Тарих Джазират Сикиллийа» и читает нисбу как ас-Саклаби [39, с. 423, прим. 4]. У ал-Макризи мы читаем Фарадж ас-Саклаби (см. ссылку в тексте). Ан-Ну'ман упоминает о письме, посланном халифом Исма-'илом ал-Мансуром Фараджу и Хасану Ибн 'Али ал-Калби [299, с. 240.]

(обратно)

281

У ан-Нувайри слуга также именуется Фарадж ас-Саклаби.

(обратно)

282

Это свидетельство Ибн Халдуна противоречит утверждению Ибн Аби Динара о том, что наместником Багайи был назначен Нусайр ас-Сикилли [243, с. 63]. Вернее сведения Ибн Халдуна, так как Нусайр был в это время наместником Махдиййи (см. текст).

(обратно)

283

Согласно Ибн Аби Динару, который ошибочно называет Музаффара ас-Сикилли, эта провинция включала в себя все земли, расположенные между Раккадой и Египтом. См. также: 627, с. 100.

(обратно)

284

Приведенную выше дату казни сообщает Ибн Халдун [277, т. 4,с. 47].

(обратно)

285

Вот как рассказывает об этом ан-Ну'ман: «Сказал ал-Му'изз: "Таков путь справедливых, тех, кто стремится поступать по закону. Те же, кто, заблуждаясь, следует своим прихотям, больше всего стремится к власти в этом мире и не желает отойти от того ложного и суетного, что есть в нем, чтобы не уменьшилось его верховенство и не унизился он в глазах простонародья — подобно группе людей, о которых он упомянул, — то эти люди из тех, о которых сказал Аллах, всемогущий и великий: "глухи, немы, слепы — они и не разумеют" [15, с. 44 — II, 166/171]. И из наиболее отвратительных из них — тот, кого проклял Аллах, кого опалило пламя геенны… — проклятый Музаффар, который никоим образом не поклонялся Аллаху (ма кана йудину ал-Лах би-дин)".

(обратно)

286

Можно только предполагать, что именно имел в виду арабский ученый. В его описании «сицилийский язык» отличается и от итальянского, и от греческого и вместе с тем является распространенным на Сицилии. По-видимому, Х. И. Хасан имел в виду нечто вроде lingua franca.

(обратно)

287

О Тарике см. также: 290, с. 41.

(обратно)

288

В трактате «Драгоценный самоцвет в жизнеописаниях царей и султанов» («Ал-Джаухар ас-Самин фи Сират ал-Мулук ва-с-Салатин»), на который в тексте дается ссылка, в двух рукописях встречается написание сикилли, в двух других — саклаби [257, с. 247].

(обратно)

289

Ал-Макризи цитирует здесь надпись, виденную им в мечети ал-Азхар в Каире.

(обратно)

290

У ат-Тиджани, на которого в тексте дается ссылка, имя слуги пишется как Зайан или Заййан, однако от Раййан это написание отделяет лишь точка над первой графемой. Кроме того, ат-Тиджани называет Зайана ас-Саклаби.

(обратно)

291

Единственное указание на дальнейшую судьбу Нусайра, которое мне удалось обнаружить, — упоминание о слуге-полководце в письме Иоанна Цимисхия к армянскому царю Ашоту, приводимом в хронике Матвея Эдесского. Византийский император сообщает, что взял в плен тысячу африканцев, полководца Насера и многих других вельмож [159, с. 20]. Письмо Цимисхий написал, возвращаясь из похода; на тот момент Нусайр (Насер) находился, видимо, в его лагере.

(обратно)

292

В отношении нисбы Шафи' существуют некоторые неясности. В одном месте ал-Макризи называет его ас-Сикилли [288, т. 1, с. 144 (в одной из рукописей, тем не менее, — саклаби)]. Мое предпочтение чтению саклаби основывается на том, что этого Шафи' следует, видимо, отождествить с Шафи' ас-Саклаби, который управлял в Тунисе несколькими домами, принадлежавшими другому влиятельному слуге по имени Майсур [290, с. 96]. Майсур, упомянутый Мансуром ал-'Азизи, на которого дается ссылка, — не Майсур ас-Саклаби, погибший в бою с Абу Йазидом, а «Большой Майсур», умерший вскоре после Джаузара [290, с. 97].

(обратно)

293

Нисбу ас-Саклаби дают Муниру Йахйа Антиохийский и ас-Сафади [310, с. 221; 307, с. 105 соотв.].

(обратно)

294

Ибн ал-Каланиси именует его ахад хавасси-хи [114, с. 38]. Под «ним» подразумевается халиф ал-'Азиз.

(обратно)

295

Ибн ал-Асир называет человека, о котором идет речь, Анас.

(обратно)

296

История Египта Ибн Муйассара известна только по фрагментам, собранным ал-Макризи. В собрании нисба Йаниса действительно пишется ас-Сикилли, но там, где ал-Макризи цитирует Ибн Муйассара, он пишет нисбу как ас-Саклаби [288, т. 2, с. 5].

(обратно)

297

Наш источник здесь — история Йахйи Антиохийского [310, с. 346–347]. Ан-Нувайри, рассказывая об этих событиях, называет слугу 'Аййад ас-Саклаби [298, т. 28, с. 193]. В арабской графике написание Гади весьма близко к 'Аййад, и речь, видимо, идет об одном и том же человеке. Упоминание о Гади встречается также у ал-Макризи, тогда как об 'Аййаде не говорит более ни один автор. Это наводит на мысль, что у ан-Нувайри имя слуги приводится неправильно.

(обратно)

298

У ал-Макризи, на которого в тексте дается ссылка, мы читаем, что в этом году наместник Барки Худ оставил город и направился в Египет.

(обратно)

299

Возвращаясь к вопросу о нисбе Джаухара, заметим, что его сын носил лишь нисбу ар-Руми [158, с. 407].

(обратно)

300

Как указывалось выше, Барджаван мало что помнил из детства, поэтому слова ал-Макризи о «брате» следует, видимо, интерпретировать как «побратим».

(обратно)

301

Об отдельном квартале сакалиба упоминается только в трактате позднего компилятора, считавшего себя учеником ал-Макризи, Ибн Захиры «Книга превосходных достоинств [в рассказе] о благах Египта и Каира» («Китаб ал-Фада'ил ал-Бахира фи Махасин Миср ва-л-Кахира») [258, с. 180], данные которого, однако, не совпадают со списком Ибн 'Абд аз-Захира.

(обратно)

302

ал-хадам ва-с-сакалиба [288, т. 2, с. 127].

(обратно)

303

Источники не дают четкой картины этого назначения. По Ибн Муйассару, наместником был назначен Музаффар ас-Саклаби [37, с. 7]. Ал-Макризи пересказывает эту информацию в трактате «Итти'аз ал-Хунафа'», давая при этом Музаффару почетное имя Баха' ад-Даула, которое носил известный нам Музаффар ас-Саклаби (см. выше) [288, т. 2, с. 202]. Между тем немного погодя ал-Макризи вновь говорит об этом назначении, но сообщает, что наместником был назначен Тарик ас-Саклаби, носивший почетное имя «Блеск и меч государства» (Баха' ад-Даула ва Сариму-ха); Музаффар же сопровождал его в качестве полководца (ка'ид) [288, т. 2, с. 202]. До ал-Макризи подобную историю рассказывал Ибн ал-Каланиси, называвший Тарика Баха'ад-Даула [114, с. 84]. Разница в версиях Ибн ал-Каланиси и ал-Макризи заключается лишь в том, что первый из них датирует начало правления Тарика 1 рамадана 440 г. х., или 7 февраля 1049 г., а второй — 1 раджаба, или 10 декабря 1048 г. У ас-Сафади упоминается только Тарик [307, с. 66]. При этом отстранение от власти прежнего правителя Дамаска Насир ад-Даулы Ибн Хамдаиа приписывается и Тарику и Музаффару, в зависимости от того, кого тот или иной автор считает наместником. Интересно в этой связи, что азиатские источники говорят о Тарике, египетские — о Музаффаре. Возможность участия Музаффара в этом походе представляется несколько сомнительной. Первое упоминание о Музаффаре относится, как мы видели, к 394 г. х. Следовательно, в описываемое время за его плечами было сорок шесть лет службы при дворе, и ему уже определенно перевалило за шестьдесят. Более того, с 415 г. х. Музаффар более не упоминается в источниках. Маловероятно, чтобы старый евнух, никогда прежде не командовавший войсками, вдруг сделался полководцем и наместником.

(обратно)

304

Эту же историю рассказывает и ал-Макризи, но в его изложении сакалиба не принимают участия в убийстве, а лишь стоят рядом [288, т. 2, с. 242–243].

(обратно)

305

Cледует оговориться, что Ибн Тагрибирди, цитируя этот фрагмент Ибн ат-Тувайра, упоминает в числе корпусов фатимидского войска та'ифу под названием сикиллиййа [271, т. 4, с. 89]. Издатель текста Ибн Тагрибирди поправляет и читает саклабиййа [там же, прим. 4]. Но эта поправка, по-видимому, неверна. У Ибн Тагрибирди сикиллиййа упоминается после малой и большой худжриййи. В то же время ал-Калкашанди и ал-Макризи, которые цитируют тот же самый текст, не упоминают ни сикиллиййу, ни саклабиййу, а после корпусов худжриййа у них следует афдалиййа — корпус, названный по имени визиря ал-Афдала [284, т. 3, с. 508; 286, т. 1, с. 450]. Полагаю, что правильна именно эта версия: во-первых, ал-Калкашанди и ал-Макризи скопировали текст первоисточника более тщательно, упомянув джуйушиййу, которую Ибн Тагрибирди по какой-то причине опустил, с другой — у Ибн ат-Тувайра скорее могла появиться афдалиййа, чем сикиллиййа (с 1071 г. Сицилия уже не принадлежала мусульманам) или саклабиййа. Скорее всего, написание сикиллиййа у Ибн Тагрибирди вызвано графической ошибкой: переписчик по какой-то причине поменял местами фа' и дад, в результате чего вместо афдалиййа получилось адфалиййа. Написание адфалиййа, в свою очередь, дало ас-Сакаллиййа.

(обратно)

306

О сакалиба говорит здесь только Ибн Тагрибирди [271, т. 4, с. 87]. У ал-Калкашанди речь идет просто о четырех слугах [284, т. 3, с. 506]. Ал-Макризи вообще не копирует этот фрагмент.

(обратно)

307

Здесь, видимо, следует абстрагироваться от случая с Зийадом Ибн Сахлем (Ибн ас-Саклабиййа), поскольку его мать, как показано выше, принадлежала скорее к невольницам-сакалиба из Машрика, а потому не может служить примером того, что истории североафриканских и андалусских сакалиба шли параллельно.

(обратно)

308

Так поступал, например, А. П. Ковалевский [12, с, 14].

(обратно)

309

(обратно)

310

Заметим в этой связи, что упоминания о струнных инструментах у славян появляются в источниках с самых ранних времен. Уже в конце VI в., по рассказу Феофилакта Симокатты, византийцы встретили однажды славян с «кифарами» [23, т. 2, с. 14–17]. О струнных инструментах у славян говорит и автор описания северных народов [132, с. 144; 321, с. 426; 313, с. 590; 175, ар. текст, 22].

(обратно)

311

Об отношении Муджахида к шу'убиййи см.: 635, с. 30.

(обратно)

Оглавление

Введение

Часть I Название сакалиба в средневековой исламской литературе

  Глава первая Авторы, лично посетившие Восточную и Центральную Европу

  Глава вторая Авторы, не посещавшие Восточную и Центральную Европу, но опиравшиеся на оригинальные источники

  Глава третья Поздние компиляторы

Часть II Славянские поселенцы на Ближнем Востоке

Часть III Слуги-сакалиба

  Глава первая  Поставка невольников-сакалиба в исламские страны

  Глава вторая В мусульманской Испании

  Глава третья В Северной Африке

  Глава четвертая В Машрике

  Глава пятая Культура и духовный мир слуг-сакалиба

Заключение

Принятые сокращения

Библиография

Рецензия 

*** Примечания ***