Дарёному коню в зубы не смотрят (ЛП) [Onyx-and-Elm] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Обычно она выбирает более литературные выражения — но это полный абзац.

По-другому и не скажешь.

Точно так же, как невозможно притвориться, что то, что она собирается сделать — не самая худшая идея, которая когда-либо приходила ей в голову.

Всё это происходит в самое обычное утро. В одной руке она держит ежедневный стаканчик с чаем на вынос — «Эрл Грей» с половинкой лимона, только слегка заваренный, как всегда — и в другой свою сумку, Гермиона выходит из камина в холл Министерства так же, как она делала это последние три года. Исходя из того, что в это утро она поступала точно также, как и во все прочие будние дни, нельзя утверждать, что её можно винить в случившемся.

Позже ей объяснили, что на самом деле происшествие был ошибкой нерадивого стажёра.

Но всё это не имеет значения, потому что она глава Департамента Международного Магического Сотрудничества — и, как сказал бы вам любой глава любого министерства, даже небольшие косяки сотрудников со временем становятся крупными проблемами их начальников. И неважно, что эта глава прямо сейчас проливает обжигающе горячий чай— «Эрл Грей» с половинкой лимона — на свою новенькую юбку-карандаш.

Полностью погружаясь в проблему, она не сразу замечает, что вокруг всё совсем не так, как должно быть и как бывает изо дня в день.

Подняв глаза от испорченной одежды, она видит по одну сторону атриума плотной стеной стоящих авроров, целителей, секретарей и прочих служащих Министерства, а по другую — Дементоров. Сотни.

От них расползается тонкий слой льда по чёрному мраморному полу, он поднимается по колоннам и аркам, и по золотой лепнине вокруг каминных решёток. Фонтан, с треском разбивающегося льда, застывает в извилистую скульптуру, и все вокруг чувствуют, как пронизывающий страха повисает в воздухе.

Прибывающие на работу ведьмы и волшебники, ошарашенно останавливаются у каминов, как и она ещё минуту назад, некоторые с открытыми ртами, другие в слезах от охватившего ужаса. Гермиона старается обойти их, крепче сжимая палочку, заставляет себя продвигаться ближе, несмотря на холод. Несмотря на страдания.

Крики работников министерства резко врываются в толпу, кто-то пытается взять ситуацию под контроль, от этого становятся всё громче. Другие отчаянно призывают Патронусы, не у всех выходит с этими криками и паникой. Дементоры роятся вокруг, невесомые плащи развеваются по воздуху, костлявые руки тянутся — пытаются схватить. Так отчаянно стараются высосать жизнь хоть из чего-либо.

Гермиона останавливается в нескольких шагах от фонтана. Через силу закрывает глаза и медленно тянет воздух, чтобы успокоиться.

Уже достаточно давно она не испытывала такой паники — паники, которую теперь связывала с военным временем. С тех пор у неё не было необходимости извлекать свои счастливые воспоминания.

С закрытыми глазами она погружается в себя одиннадцатилетнюю. Пытается почувствовать всё, что испытала, стоя на кухне родного дома с письмом, которое только что принёс отец. Вспоминает тот момент, когда отрывала край хогвартского конверта от восковой печати.

— Экспекто патронум!

Открывает глаза и видит, как бледно-голубые нити слетают с кончика волшебной палочки, как они сплетаются в изящную выдру, которая задерживается лишь на секунду, чтобы посмотреть ей в глаза, а затем улетает, зная своё дело, устремляется в чёрное облако закутанных в плащи призраков.

— Гермиона! — откуда-то слева с облегчением доносится голос Гарри. Мгновение спустя он появляется в поле зрения, немного задыхающийся, с всё ещё вытянутой палочкой, чтобы контролировать своего оленя.

— Гарри! Что…

— Понятия не имею. Каким-то образом они вырвались. Мы вызвали всех авроров и Разрушителей Проклятий, но только начали,— он толкает её локтем. — Но я рад, что ты здесь. Приступим.

Они проводят следующие полчаса, загоняя море дементоров в управляемый, окружённый стеной пузырь чар Патронуса, и именно тогда она замечает это. Тогда утренний хаос становится сертифицированным провалом.

Ни для кого другого. Только для Гермионы. Только из-за её принципиальной натуры, обострённого чувства справедливости и сердца целителя. Профессор МакГонагалл всегда говорила, что ей следовало бы подумать о карьере в Мунго…

Нет, для всех остальных ситуация почти под контролем. Но когда она и остальные запечатывают дементоров обратно, её взгляд останавливается на нём. И это занос на повороте и полный финиш.

Драко Малфой.

Единственный бывший Пожиратель Смерти, который, способен выносить постоянное осуждение, поступив на службу — или, возможно, единственный, у кого было так мало вариантов. Он прошёл обучение и стал Разрушитем Проклятий через год после того, как Гермиона пришла в Министерство, сразу как у него истёк срок домашнего ареста.

И до этого момента ей не приходилось о нём думать.

Что было замечательно.

Но теперь её глаза приклеились и, не мигая, наблюдают, как снова и снова — спрятавшись в углу за колонной — Драко Малфой пытается и не может вызвать Патронус.

— Чёрт, — выплёвывает он, тряся палочкой, будто это поможет. — Да ладно тебе. Чёрт бы тебя побрал — давай.

Она заворожённо смотрит, как он выпрямляется, делает успокаивающий вдох, округляя губы, а затем снова взмахивает палочкой.

— Экспекто патронум.

Кончик его палочки откашливает тусклый клуб голубого дыма, и больше ничего.

Малфой, похоже, готов разломать пополам свою палочку.

Она не знает зачем ей это и, вероятно, никогда не узнает, что заставляет её поступить именно так. Она даже не замечает, как сокращает расстояние между ними. Но слова уже царапают горло, вылетая.

— Дементоры ушли.

Малфой вздрагивает всем телом и поворачивается к ней с такой скоростью и паникой, как человек застигнутый за чем-то непотребным. Как убийца пойманный над трупом жертвы. Румянец расцветает на его щеках, хотя через миг он каким-то образом заставляет его рассеяться.

И вот он уже снова становится бледным и хмурым — как всегда.

— Грейнджер, — решительно объявляет он. В его тоне нет презрения. Оно тщательно скрыто под тонким слоем профессионализма. — Да, спасибо. Я заметил.

«Оставь это. Не вмешивайся. Отойди!» — говорит голос в её голове.

— Ой. Хорошо. Мне показалось, что это не так.

«О, нет!»

Она видит, как дрожат его губы, когда он изо всех сил старается не усмехнуться

— Нет, это так.

Гермиона моргает.

— Ладно.

— Ладно.

Наступает невероятно долгое молчание. Напряжённое. Болезненное.

Малфой кашляет и убирает палочку в карман. —Правильно. — он делает шаг в сторону от неё.

А вот теперь начинается настоящий провал.

Как только его плечо касается её — как раз перед тем, как он окажется вне пределов слышимости, — она каким-то образом решает, что её жизнь недостаточно сложна. Что всегда есть место для новых неприятностей.

— Ты ведь не можешь этого сделать, правда?

И она скорее слышит, чем видит, как он останавливается. Резкий скрип его ботинок. Она не смогла бы сейчас повернуться к нему, даже если бы ей приставили нож к горлу. Но она повторяет:

— Ты не можешь вызвать Патронус.

Мгновение тишины.

Потом профессионализм в его голосе умирает, захлёбываясь:

— Да, блядь, какая тебе разница, Грейнджер?!

Гермиона вздрагивает, поворачивается с немного расширенными глазами, хотя ей не стоило удивляться. Ткнув змею, будь готов, что та укусит в ответ.

— Это просто наблюдение, — тихо говорит она.

Малфой морщит нос, оглядывая её с ног до головы: — Держи их при себе, — огрызается он. Поворачивается и выходит из атриума, засунув руки в карманы брюк.

Это был последний раз, когда она видела его на этой неделе.

***

Что-то в произошедшем не даёт ей покоя, она понятия не имеет что именно.

Несколько ночей она лежит без сна, размышляя о том, что бы это могло значить. Хочет найти смысл, стоящий за всем этим, если он вообще существует.

Самый простой ответ, который ей дают все прочитанные книги, заключается в том, что заклинание Патронус требует большого мастерства. Полная концентрация. Что даже самые талантливые ведьмы и волшебники нуждаются в многочасовых тренировках, чтобы вызвать его. Ещё больше для достижения телесной формы.

Она помнит, как самой потребовались недели, чтобы научиться этому у Гарри на пятом курсе, тогда она вообразила, что быстро учится.

Насколько ей известно, Малфой никогда не проходил такой подготовки. Скорее всего в этом было дело.

Только это не так. Это ещё не всё. Там — там должно быть что-то ещё.

Она не знает откуда, но она точно знает: что-то его сдерживает. Когда дело доходило до боевых заклинаний, то Гарри несколько раз побеждал Малфоя в школе. И она тоже, много раз. Но его никак нельзя было считать ниже, чем третьим по магическим способностям во всём их потоке. Одарённый.

Он бы уже и сам догадался что к чему, если бы что-то не стояло у него на пути.

И по какой-то необъяснимой причине — запутавшись в том мучительном разочаровании, которое она видела на его лице и в том безнадёжном смирении, которое видела в его глазах, — ей необходимо было узнать, что это. И если решительность — это то, что нужно, чтобы подтолкнуть её вперед, то дело в том, что она не может позволить себе больше терять сон из-за этого.

В пятницу утром, с тёмными кругами под глазами от недосыпа, она отказывается от своего обычного чая и приходит в Министерство, вооружённая тройной порцией эспрессо. Этим и нечётким планом.

Она ждёт весь день, чтобы привести его в действие, переосмысливая каждую свободную минуту. Потому что, конечно, он на это не пойдёт. Или… ну, может быть, пойдёт. Если он достаточно отчаялся. Может быть, если она загонит его в пресловутый угол. Использует эту ядовитую гордость Малфоев против него. Да. Может быть. Нет, наверное, нет. Или…может быть…

К обеду она похожа на чокнутую ведьму, а когда приближается страшный час икс, ей становится ещё хуже. Руки дрожат, когда смотрит на часы, наверно, это эспрессо нарушил её обычное равновесие. На её столе скапливается непривычно много бумаг.

И когда, наконец, наступает момент — за пятнадцать минут до конца рабочего дня, — она совсем не уверена, что способна на это. Всё равно встаёт, хоть ноги не гнутся. Поправляет юбку.

У неё хватает здравого смысла вспомнить, что это едва ли самые высокие ставки, с которыми ей приходилось иметь дело. «Ради Бога, это всего лишь Малфой».

Эта мысль подстёгивает её. Заставляет переставлять ноги и двигаться. Вскоре она прижимается спиной к стенке переполненного лифта, скользит вбок и вниз, слушая, как Кормак Маклагген и Майкл Корнер обсуждают свои планы на выходные.

Она пытается расслабиться и позволить своему разуму опустеть. Это простая услуга, которую она хочет предложить. Ничего больше. Способ удовлетворить своё любопытство.

Вдруг она замечает, что остаётся одна, и лифт стремительно уносится вниз, а затем резко останавливается.

— Отдел по снятию Проклятий, Сглаза и Порчи, — гудит голос, и Гермиона, пошатываясь, встаёт на отполированный до блеска пол из красного дерева.

Ей повезло, что сначала её встретило дружелюбное лицо.

— Гермиона? — Билл Уизли, похоже, только что запер свой кабинет. — Приятный сюрприз. Как твои дела? — он подходит, перекидывая вещи через руку, чтобы сжать её плечо.

— Привет, Билл. Прекрасно, — улыбается она, — спасибо. Впереди выходные. Домой?

— Да, да… Флёр начинает лаять, когда я поздно возвращаюсь, но что поделать, если дома Вейла… — он обрывает себя на полуслове, — Если, конечно, тебе что-то не нужно? С удовольствием сделаю…

— О, нет. — Нет, спасибо. Я… э — э-э… Вообще-то я здесь, чтобы повидать Малфоя, если он у себя.

Одна из рыжих бровей Билла поднимается, вытягивая за собой шрамы.

Гермиона пытается сохранить невозмутимое выражение лица. — Просто у меня вопрос по делу, который, кажется, лучше всего подходит для него.

Билл кивает, но его бровь остаётся изогнутой. — Верно. Да, конечно, — он бросает взгляд на часы. — Скорее всего, он всё ещё здесь. Обычно до конца сидит. Второй кабинет слева.

Она снова улыбается. — Спасибо. Передай мои наилучшие пожелания Флёр.

Его ответная улыбка натянута — даже сильно натянута, — но он уходит, не сказав больше ни слова. Раздаётся только скрежет лифта.

Какое-то время Гермиона может только смотреть в зловещий коридор, набираясь смелости, готовясь, что на неё накричат. Возможно, впервые за много лет её даже назовут Грязнокровкой.

Но чем дольше она стоит там — чем дольше думает об этом — тем менее зловещим это кажется.

Это просто коридор. А он всего лишь Малфой.

А Грязнокровка — это всего лишь слово.

Она выдыхает и подходит ко второй двери слева. Стучит дважды, коротко.

— Феликс? — раздается приглушенный голос Малфоя. Наверняка с перекошенным, как обычно, лицом. — Входи. Я думал, ты их завтра принесёшь…

Он замолкает, когда она входит.

— О, — говорит он, наполовину повернувшись к ней. — Ты не Феликс.

И в этом есть что-то странное. В том, что выражение его лица не сразу становится кислым. Для этого требуется мгновение. Словно его презрение забывает вовремя появиться на своём законном месте.

Но потом он исправляется. И всё становится на свои места.

— Чего ты хочешь, Грейнджер? — вскидывает белокурую бровь. — Не на тот этаж попала?

Она позволяет себе роскошь долгой паузы. Разбираясь в своих мыслях, — как она собирается вести в эту игру? — пока он просто откидывается на спинку стула, глядя на неё. Словно она сумасшедшая.

Может, и так.

Моргнув, она заставляет себя повернуться и закрыть дверь. И если раньше Малфой выглядел удивлённым, то теперь он совершенно сбит с толку. Тем не менее ему удаётся откопать остатки сарказма.

— О, я понял. Собираешься совершить покушение на убийство?

Она игнорирует его, одёргивая блейзер, прежде чем пересечь кабинет и сесть в кресло напротив стола. Оно жёсткое. Настолько, что ей кажется, будто в нём никогда раньше не сидели.

Вряд ли у Малфоя бывает много посетителей.

К его чести, он ждёт, когда она заговорит. И учитывая все обстоятельства, у неё должно было быть достаточно времени, чтобы придумать правильную фразу. Вместо этого она говорит только:

— Я могу тебя научить.

Удивление Малфоя сменяется замешательством — возможно, даже усталостью, судя по тому, как он поднимает руку, чтобы потереть висок:

— Что?

— Я могу научить тебя, — снова говорит она, уже более твёрдо. — Как вызывать Патронус.

Только горячий блеск промелькнул в этих холодных глазах. Ничего больше. Малфой умеет контролировать выражение лица, когда это имеет значение. Это совершенно ясно. Он откидывается на спинку стула, и его голос звучит безучастно:

— Перестань, Грейнджер. — мгновение спустя он опускает взгляд и, потянувшись за пером, пододвигает к себе какую-то бумагу. — Это не Хогвартс. — нацарапывает подпись на бланке. Теперь его тон становится деловым. — Ты не учитель. И он мне не нужен.

Она ничего не может с собой поделать.

Её взгляд задерживается на уголке его Метки, открывающейся, когда рукав рубашки поднимается с новой подписью. Только слабая вспышка выцветшей черноты. И невозможно отвести взгляд, прежде чем он это заметит.

Она быстро смотрит на свои ноги, чувствуя, как румянец заливает щёки. — Это очень важное заклинание. Я предлагаю…

— В этом мире мало что вызывает у меня большее отвращение, чем жалость, — его резкий тон привлекает внимание, но он не отрывает взгляда от своих бумаг. От подписей. Все эти скользящие линии в букве «М» и наклонные в «о», которые составляют его фамилию, и которые он так тщательно выписывает.

Может быть, потому, что ей не нравится, когда её перебивают, а может быть, потому, что она видит это имя, написанное так много раз и вспоминает как эти буквы складываются в другое слово на её руке, в любом случае на краткий миг ей хочется его ранить.

— Кроме моей крови, конечно.

Его глаза впиваются в неё, острые, как ножи.

— …Что?

— Моя кровь, — повторяет она, демонстративно избегая его взгляда. — Я уверена, что это вызывает у тебя ещё большее отвращение. — она откашливается и начинает разглаживать юбку. Она плывёт в такие мутные воды, в которых лучше не ориентироваться. — Даже если и так, это не благотворительность. Будь уверен.

Когда ей удаётся снова встретиться с ним взглядом, она удивляется ярости в его глазах. Даже не спрятал. По его лицу видно, что в этот момент ему ничего так не хочется, как броситься через стол и свернуть ей шею.

Она даже отодвигается на дюйм.

— Так в чём же дело, Грейнджер? — он практически рычит. — Злорадствуешь?

Ей требуются все силы, чтобы заставить себя пожать плечами. Лишь бы это выглядело, как пожимание плечами, а не дрожь, на которую больше похоже.

— Это вопрос безопасности. Ответственность перед Министерством. Каждый, кто работает здесь, должен знать, как вызывать Патронус. — она сглатывает, когда его глаза каким-то образом темнеют ещё больше. — Особенно Разрушитель Проклятий.

Малфой, кажется, обдумывает это, шумно выдыхая через нос. Затем он издаёт смешок, и в нём нет ни капли веселья.

— Ты буквоедка, всегда ставишь точки над «ё» и шапочку над «й», не так ли?

Гермиона проклинает каждый инстинкт, который привёл её сюда, но, по крайней мере, ей удаётся сдержаться.

— Я предложила свою помощь, Малфой. — она вскакивает на ноги. — Это наверное так глупо с моей стороны. Совсем забыла, что ты из тех, кто дарёному коню в зубы смотрит.

Она уже на полпути к двери, когда он фыркает.

— Смотрит на что?

Её рука застывает на дверной ручке.

— Дарёному коню зубы, — тихо повторяет она. Слышит, как он встаёт, но сама не оборачивается.

— Какая-то нелепая маггловская фраза, я полагаю?

Его шаги невероятно громкие, и часть её паникует, когда она чувствует, что он приближается. Но Малфой не кажется настолько глупым или безрассудным, чтобы попытаться прикончить её. Не на территории Министерства уж точно.

Она в этом уверена.

— Что это значит? — спрашивает он и, должно быть, находится от неё меньше чем в метре.

Наконец она поворачивается, хотя бы для того, чтобы не стоять к нему спиной. Он стоит намного ближе, в нескольких футах, засунув руки в карманы брюк, с непроницаемым фасадом.

Он всегда был таким высоким?

Она стряхивает эту мысль и вздёргивает подбородок: — Это значит, что ты неблагодарен, Малфой. Как всегда. Это значит, что ничего не изменилось.

Медленно моргнул — вот и всё, что она получает в ответ — слишком трудно расшифровать.

— А почему ты думаешь, что сможешь меня научить?

Он… он действительно думает об этом? Она старается не хмурить брови, но не может так скрывать свои эмоции, как он это умеет.

— Потому что… Я помню, как Гарри учил меня.

— Тогда почему бы мне не пойти к Поттеру? — Малфой делает шаг ближе, и у неё перехватывает дыхание. — Если он лучший из лучших. Избранный.

Она берёт себя в руки. Сжимает за спиной дверную ручку.

— Потому что он никогда бы не предложил, — с этими словами она рывком распахивает дверь и убегает.

Комментарий к Часть 1

Вот у нас и начало, здесь очень милые персонажи. Ожидается 3 главы, постараюсь поскорее доперевести)

**Вопрос дня:** Почему у Драмионы обязательно должен быть хеппи энд?

**Ответ дня:** Потому что Драмиону без хэппи энда уже написала Роулинг, так зачем повторяться?

========== Часть 2 ==========

Прошло несколько недель с того случая, а она всё ещё вспоминает это происшествие. Тот невероятно катастрофический промах в суждениях, который привёл её в кабинет Малфоя. Иногда она ловит себя на том, что лежит ночью без сна и гадает, что бы случилось, если бы он согласился.

Но потом она задаётся вопросом, как она вообще может себе это представить, и обычно этого достаточно, чтобы повернуться и закрыть глаза. Всё это не имеет значения.

На самом деле прошло уже достаточно времени, так что она почти забыла об этом крахе. Притворясь, что ничего не произошло. Почти.

То есть — до тех пор, пока они вдвоём не остаются в лифте.

По логике вещей, шансов на такой исход событий не было. Она работает на пятом уровне, а он на минус шестом. Их маршруты никак не пересекаются. Так что, похоже, Судьба играет против них, отправив его в Отдел тайн в эту пятницу, как раз когда она решает обсудить переезд с кабинетом оформления и выдачи портключей.

Она чуть не выходит из лифта, когда замечает его в углу.

Но это было бы смешно. И трусливо.

И она опоздает на встречу с Родсом.

Поэтому берёт себя в руки и умудряется повернуться спиной, отгораживаясь от его острого взгляда. Она смотрит на золотую решётку дверей лифта и изо всех сил старается сосредоточиться только на том, что нервно бормочет себе под нос стоящий рядом джентльмен.

— … только временно. Это пройдет. Конечно, да. Так и должно быть. Конечно, будет нормально. Это не навсегда. Просто временно…

— Отдел магических происшествий и катастроф, — объявляет лифт, и мужчина убегает, оставляя её без объекта внимания.

В кабинке остаётся ещё один человек.

— Департамент по регулированию и контролю Магических существ.

Проклятье, теперь никого больше нет.

Нет, нет, всё в полном порядке. До офиса Портключей два этажа — ну и потом по диагонали назад, но это совсем не долго. Если ей удастся просто смотреть вперед, то всё пройдёт…

— Иммобулус, — говорит Малфой спокойным, низким голосом.

Лифт резко останавливается где-то между этажами, и Гермиона чувствует, как желудок подскакивает к горлу.

На мгновение она тоже замирает: не произнося ни слова, не производя ни единого движения. Затем быстро моргает, избавляясь от золотых искр перед глазами, одной рукой нащупывает волшебную палочку, в то время как Малфой делает шаг вперед. Появляясь на периферии её взгляда, но всё ещё глядит прямо перед собой, а не в её сторону.

— Ты… — пискнула она, и боже, каким жалким вышел звук. — Ты только что…остановил лифт?

— Очень проницательно с твоей стороны, Грейнджер, — протягивает он, и ей приходится отвести взгляд, чтобы посмотреть, как он крутит палочку между пальцами. — Ты будешь шокирована, узнав, что не все мои заклинания такие.… — бессловесная магия течёт к ней, когда он замолкает — маленькие языки пламени танцуют в воздухе, изящно складываясь в китайского дракона. Он танцует вокруг неё, кружась против часовой стрелки вдоль талии, затем вдоль бёдер — вызывая визг, который она не может сдержать — как раз перед тем, как дракон падает пеплом — …примитивные, — заканчивает Малфой.

И она отворачивается, чтобы смотреть на стену. Не хочется, чтобы он увидел яркий алый оттенок на лице. Скорее всего, он пытается запугать, но ей начинает казаться, что, возможно, в самых тёмных, самых потаённых и забытых уголках её мозга он достигает чего-то совершенно другого. В этом нет никакого смысла. Никакого логического объяснения. И это совершено случайно. Должно быть. Из-за нервов, жары в лифте и, возможно, недосыпа. Да, именно от этого.

Как бы то ни было, она не позволит ему увидеть это на своём лице.

Ей нужно выбираться из лифта. Немедленно.

— Я опаздываю на встречу, Малфой. Ты хочешь что-то сказать?

Пауза. Молчание. Она чувствует необходимость добавить:

— Или ты часто ловишь ведьм в лифтах и пытаешься их поджечь?

Малфой издаёт смешок — она когда-нибудь слышала, чтобы он так смеялся? — и он снова двигается, чтобы небрежно прислониться спиной к решётке.

— Нет, это только для тебя, Грейнджер. Эксклюзивно.

По его тону она понимает, что это не комплимент. Ни в коем случае не дружелюбно, но в довершение ситуации она обнаруживает, что смотрит ещё дальше в противоположную от него сторону. Так подчеркнуто далеко, что это смущает и граничит с ребячеством. Она берётся за одну из ручек, свисающих с потолка, хотя бы для того, чтобы пальцам было чем заняться, кроме как ёрзать.

— Чего ты хочешь, Малфой?

Ещё одно раздражающее молчание. Даже не глядя, она может сказать, что он играет с ней. Наслаждаясь её дискомфортом.

— Ты права, — наконец говорит он.

— В чём?

— Поттер не предложил бы.

Это настолько неожиданно, что Гермиона не в силах ничего с собой поделать. Она смотрит на Малфоя, надеясь вопреки всякой логике, что румянец спал и всё, что читается на её лице — это смятение.

Теперь он несколько неправильно смотрится у решётки лифта. Малфой — всегда такой чопорный и напыщенный. Весь такой Чистокровный. Она часто задавалась вопросом, есть ли у него где-нибудь метла, чтобы держать спину такой прямой, отточенный до миллиметра мерзавец. Только теперь он… расслабился. Каждый острый угол его фигуры сгладился, каждая мышца успокоилась. Она отводит взгляд от его предплечья, пытаясь убедить себя, что искала Метку, а не рельефные нити мышц, тянущиеся вверх и исчезающие под рукавом.

Но когда она отводит взгляд, чтобы не пялиться, тот задерживается на его лице. Спокойные, но настороженные глаза, острый подбородок и ослепительно светлые волосы, падающие на глаза. Теперь они длиннее, чем когда-либо были в школе.

Она сглатывает. Выдерживает его взгляд, поднимает подбородок и справляется с минутным замешательством, начиная говорить:

— Нет, не стал бы.

Малфой кивает. Подтверждая. Затем он приподнимает бровь и бормочет: — Но ты почему-то предложила.

Она крепче сжимает поручень. Ждёт.

— Зачем ты это сделала?

Ещё глоток. Она переминается с ноги на ногу, чтобы выпрямиться.

— Как я и сказала. Это отв…

— Ответственность перед Министерством, — фыркает он и кивает, почти снова смеясь. Кончиком палочки царапает пятнышко у себя на шее, чем притягивает к себе её взгляд. — Да, я помню. — затем он взмахивает палочкой, снимая своё заклинание, чем удивляет. — Финитэ.

Лифт рывком возвращается в движение, и слава богу, она вцепилась в ручку, иначе наверняка не удержалась бы на ногах. Они скользят в сторону и вниз, и всё это время он продолжает смотреть на неё.

То есть — до тех пор, пока лифт не останавливается, толкая её вперед и объявляя: «Офис портключей».

Решётки начинают раздвигаться, и как раз в тот момент, когда она собирается пройти мимо него — выйти на твёрдую землю, — он вместо того чтобы просто стоять, начинает двигаться одновременно и чуть не входит в неё. Он оказывается ближе, чем когда-либо был, и такое чувство, что это выбивает из неё дух.

— По-моему, это полная чушь, — шепчет на ухо, и запах одеколона накрывает. Пихта, табак и то, что может быть едва заметным оттенком виски.

Он шаг назад, возвращаясь в свой угол лифта, и вздёргивает подбородок с таким выражением лица, будто ничего не было.

— Проваливай, Грейнджер.

Она, шатаясь, выходит и жадно глотает свежий воздух. Не шевелится до тех пор, пока не слышит, как лифт отъезжает, унося его с собой.

Боже милостивый!

***

Гермиона зовёт Джинни на «экстренные пивные посиделки».

Это лучшее из того, на что она может решиться. И хотя она не раскрывает подробностей о том насколько необоснованные и психотически-гормональные эмоции разрушали её нахождение в этом лифте, всё же признаёт, что погрузилась в тёмные воды с Драко Малфоем.

Джинни, на полпути к своей третьей пинте — похоже, это черта Уизли, способность так мастерски опустошать бокалы — говорит небрежно:

— Я не удивлена.

— Разве нет? Совсем? — в голосе Гермионы слышится гораздо больше отчаяния, чем ей хотелось бы. Но она тоже уже выпила две пинты.

Джинни вскидывает огненную бровь и поясняет:

— Что он не может вызвать Патронус.

— Ах, это? Нет — это… — она икнула. — Меня это удивляет, — ещё один щедрый глоток. — Он был феноменален в Чарах. Почти догнал меня, а я даже не думаю, что старался.

Джинни смазанным движением отодвигает пинту Гермионы подальше. — Феноменален, ммм?

— В «Чарах», — невнятно бормочет Гермиона. — Важное уточнение.

— Хорошо, пусть рассчитают наш столик. — и, помогая Гермионе выбраться из паба по неожиданно опасному маршруту, она добавляет, — Всё, что тебе нужно сделать, это забрать своё предложение обратно.

И она пьяна, да. Но не настолько пьяна, чтобы не размышлять об этом всю оставшуюся ночь.

«Возьми свои слова обратно. Возьми свои слова обратно».

Что, если она не захочет забрать их обратно?

***

Теперь совершенно ясно, что она сошла с ума.

Потому что в понедельник утром, после почти бессонных выходных, она не без удивления обнаруживает, что отодвигает важные документы в сторону, и уделяет всё своё внимание чистому листу пергамента.

Малфой, — пишет она. — Возможно, ты прав.

Её перо колеблется добрую минуту или две, капая чернилами снова и снова на одно и то же место — чёрную дыру пунктуации. Она не может придумать, что ещё сказать или как это сформулировать. И, бросив натужные попытки, решает, что этого достаточно, отсылая всё как есть. Быстро взмахивает палочкой, наблюдая, как пергамент складывается в бумажный самолётик, а затем уносится прочь, чтобы найти свою цель. На минус шестом уровне.

Она сводит себя с ума, думая об этом в течение следующих нескольких часов, пальцы крутят завитки на кудрях, зубы сдирают кожу с нижней губы. Через несколько мгновений после отправки она понимает, что не подписалась. Что, если он не знает, кто это написал? Что, если он не поймёт?

Но потом, когда до обеденного перерыва оставалось пять минут, в её кабинет влетает кусок пергамента и чуть не бьёт по носу. Она хватает его в воздухе с большей силой, чем требовалось, расправляет и находит только одно слово, вернее букву. Выведенную тонкой изогнутой линией, которая кажется одновременно жуткой и совершенно малфоевской.

— О?

Вот и всё. Это всё, что он ей ответил. Под её предыдущей записью, с лужей чернил и жалким, полным надежды почерком.

Ублюдок.

Однако, ясно одно. Он знает, что это она автор записки.

Гермиона сомневается, что он послал бы такое неопределённое и в целом дерзкое сообщение кому-либо ещё в Министерстве. Насколько она слышала, он относится к своему положению здесь вполне серьёзно.

И всё же к ней он относится по-другому.

— Это только для тебя, Грейнджер, — эхом раздаётся его голос в голове. — Эксклюзивно.

Воспоминание об этих словах вызывает бессознательную дрожь, но она решает не обращать никакого внимания. Он имел в виду нечто особенное в мучительном смысле. В смысле идеальной цели.

Так оно и есть.

Тем не менее она ловит себя на том, что выписывает ещё одну короткую фразу, чтобы отправить сообщение.

Признаюсь, мне… любопытно.

На этот раз его ответ приходит в течение тревожных пятнадцати минут.

Используй чуть больше слов, Грейнджер, - требует он, и она выдыхает горячий воздух через нос, впиваясь взглядом в его отвратительный почерк. Хорошо. Он хочет играть именно так? Она будет откровенна. Прямой, как доска, отлично.

Мне любопытно, почему ты не можешь справиться. Мне любопытно, почему некогда успешный студент, столь откровенно кичащийся своим магическим талантом, который никогда не отказывался от возможности проявить себя, мог бы найти такое важное заклинание настолько несговорчивым.

Она без колебаний посылает этот ответ. На самом деле, теперь она чувствует себя более комфортно, чем с предыдущими сообщеньями. Это всё равно что сидеть в знакомом кресле — возвращаться к своим старым привычкам. Колкости и издёвки.

Приятно к ним вернуться.

И это всё? — прилетает к ней послание, написанное более тёмными чернилами, чем раньше. Она практически слышит его язвительный тон, лающий на неё.

Ну…если он спрашивает.

И, возможно, мне любопытно, какую форму примет Патронус.

Это начинает тревожить её секретаршу Амелию — все эти послания летают туда-сюда, каждый раз с пергаментом более мятым и изношенным, чем был. Когда последний летит от Малфоя, Гермиона замечает, что девушка прослеживает траекторию с явными признаками удивления.

— Обговариваю детали контракта, — окликает её Гермиона, демонстративно закатывая глаза. Амелия кивает и заставляет себя рассмеяться.

И как только она отворачивается, Гермиона резко хватает пергамент. В этот момент ей не хочется анализировать свои эмоции. Не хочется думать о том, почему она может быть такой нетерпеливой. Даже взволнованной. Нет, она не станет думать об этом.

Насколько же ты высокомерна, Грейнджер. Так уверена в себе? — насмехаются его каракули. — Что заставляет тебя думать, что ты когда-нибудь сможешь научить меня, прежде чем иметь возможность увидеть его?

Она пытается не обращать внимания на то, как громко рычит, заставляя уголки пергамента распрямиться, чтобы нацарапать свой ответ. Её перо раз или два рвёт растрепавшийся материал.

О, я могу научить тебя, Малфой. Держу пари, это займет у меня меньше суток.

И, возможно, она отсылает его слишком быстро. Возможно, он вышел на встречу. Возможно, письмо перепуталось с сотнями и сотнями других, летающих рядом. Или, возможно, он игнорирует. Но его ответ приходит только через несколько часов.

Она уже заканчивает собираться, стараясь не думать об этом. Ещё больше стараясь не чувствовать разочарования, потому что это… ну, это просто смешно.

Но как только она решила переступить порог кабинета, его ответ действительно бьёт её прямо в нос.

И Гермиона благодарит небеса, что Амелия уже ушла, потому что никто не должен видеть, как она распрямляет этот сморщенный комок, некогда самолётик.

Что-то нервное или нервозное трепещет в животе, когда она смотрит на его слова, но видит что-то необъяснимое.

Докажи это.

Глаза пробегают по тёмным каракулям раз, другой, третий, пытаясь каким-то образом выявить его намерения из чернил.

Она проводит рукой по волосам, уже взъерошенным и спутанным оттого, что весь день возилась в них нервными пальцами. Он серьёзно? Или он шутит? Может быть он считает, что это просто блеф? Не может же он…

Глаза зацепляются за угол страницы, где та сильнее измята и согнута, так она замечает, что и на обороте что-то написано.

Переворачивает бумагу так быстро, нижняя половина отрывается начисто.

Да, — он написал. — Я серьёзно.

Её дыхание сразу становится прерывистым, нервно вырываясь из горла. Нет пометок ни о времени, ни о месте, а значит, она может только предполагать, что он имеет в виду сейчас. Прямо сейчас.

И она…

Что ж…

Чёрт, думает она.

Теперь это полный провал.

***

Она стучит дважды. Тихо.

Потому что теперь она уверена, без всяких сомнений, что это худшая идея, которая у неё когда-либо была. Точно так же, как она уверена, что в любую минуту сердце может выпрыгнуть из груди и мокро шлепнуться на пол возле кабинета Малфоя.

По крайней мере, ему придётся прибираться.

— Полагаю, ты всё ещё не Феликс? — сухо спрашивает он. И будь он проклят за то, что каким-то образом нашёл всю эту ситуацию забавной.

— Нет, — хрипит она. Конечно, это походит на карканье. Не тот уверенный в себе, волевой, женственный голос, который ей следовало бы использовать. Нет, конечно, нет.

На этот раз Малфой сам открывает дверь. И снова на неё обрушивается запах его одеколона, который взрывной волной преследует её, вырвавшись из кабинета.

— Хорошо, — коротко говорит он, оглядывая её с ног до головы. — Феликс мне не очень нравится.

И что это должно означать?

Она моргает, глядя на него. Сегодня он весь в чёрном. Она не уверена, почему отмечает это.

— Собираешься стоять здесь и глазеть весь вечер? — протягивает он.

— Если только ты не убёрешься с дороги. — язвительность, по крайней мере, срабатывает автоматически, когда он оказывается рядом. И слава богу за это, потому что остальная её часть почему-то подтормаживает.

— Прошу? — с наигранной вежливостью предлагает пройти внутрь.

Она усмехается и заставляет себя нырнуть под его руку, шагая с легкой небрежностью.

Взгляд задерживается на столе, когда она слышит, как закрывается дверь, там обнаруживается маленький портрет Нарциссы и больше ничего личного. Только груды пергаментов. Перья. Пакетик мятных леденцов.

И одна странная, изящная на вид чайная чашка, которой она раньше не замечала. Она не вяжется с остальными предметами.

Это белый фарфор с маленькими золотыми и розовыми завитушками на таком же блюдце. И это так обезоруживает — найти подобную вещь на столе Малфоя, что она подсознательно тянется к ней.

Раздаётся шлепок, с которым его рука перехватывает её запястье. И вот она уже чувствует жжение там, где соприкасается их кожа.

Она резко втягивает воздух, инстинктивно отшатываясь от стола ближе к нему.

Малфой так же быстро отпускает руку, делая два шага, чтобы отсечь её от своего стола. Смотрит на него широко раскрытыми глазами, заложив руку за спину, где как она чувствует, всё ещё расцветают красные отпечатки его пальцев.

— Что не так с…

— Не трогай вещи, которые тебе не принадлежат.

Её удивляет резкость в голосе. Она пытается скрыть своё потрясение фырканьем и презрительным взглядом.

— Чайную чашку, Малфой? Ты серьёзно?

— Особенно её.

Она фыркает, пытаясь вернуть себе небрежный вид, и плюхается в жёсткое кресло.

— Это из разряда богатенькие мальчики и их игрушки? — усмехается она, закидывая ногу на ногу.

Медленно жесткость исчезает с лица Малфоя, оставляя после себя саркастическую маску.

— О, я люблю свои вещи, Грейнджер. Ты не ошиблась. — он долго смотрит ей в глаза. Достаточно долго, чтобы по-настоящему выбить её из колеи. Затем он отступает в сторону, давая ей снова увидеть чашку.

— Но это единственное, что я люблю, и к чему даже я не прикоснусь.

У неё в груди поднимается волна предательского любопытства, когда он садится за стол.

— Почему?

С лёгким раздражением Малфой отвечает:

— Потому что это убило первых трёх человек, которые попытались. — он откидывается на спинку стула и скрещивает ноги, закинув лодыжку на колено.

Её брови взлетают вверх. — Она проклята?

Его взгляд расчётлив. Он ждет мгновение, прежде чем кивнуть. — Единственное проклятие, которое я ещё не смог сломать.

Тогда какого чёрта он держит это на своём столе, психованный ублюдок?

— И ещё она моя любимая, — добавляет он, кривя тонкие губы.

Гермиона ёрзает на месте, потому что его тон странный. Тёмный. Сложный.

— Почему? — снова спрашивает она, уже мягче.

Взгляд Малфоя, кажется, обостряется с каждой секундой. Проникая сквозь её глаза и копая всё глубже, как будто он пытается осмотреть её голову изнутри. — Мне нравятся вещи, которых я не понимаю.

Она позволяет себе смотреть на него лишь на мгновение дольше, прежде чем чувствует, что действительно может что-то потерять. А что именно, она не понимает. Тогда, отведя взгляд, начинает разглядывать свои чулки.

Теперь, конечно понятно, почему он выбрал специальность Разрушителя Проклятий. Работа полная загадочных, бессмысленных вещей.

Требуется собрать всю волю в кулак, чтобы сосредоточиться на текущем вопросе, но каким-то образом ей удаётся откашляться и сказать:

— Патронус — сложная штука.

— О, я знаю всё о Патронусе, Грейнджер. — он наклоняется вперед, уперевшись локтями в стол. — Я просто не могу его вызвать. Жаль, если ты проделала весь этот путь в надежде до смерти заучить меня своими лекциями. Одного Флитвика было достаточно.

Она пытается выпрямить спину в этом ужасном, неудобном кресле, чтобы показать, что её ни капли не задевают его слова.

— Практический метод — это единственный способнаучиться заклинанию. Будь уверен, ты услышишь от меня очень мало теории.

Он ещё больше наклоняется вперед.

— Обещаешь?

Её глаза напрягаются. Она быстро поднимается и достаёт палочку. — Если ты пообещаешь не быть занозой в заднице.

Малфой демонстративно откидывается на спинку, как будто само слово дунуло на него порывом ветра. — Сквернословие. Боже, боже. У Золотой девочки грязный рот. Кто бы знал?

Она сжимает свободную руку в кулак. По крайней мере, это тот Малфой, которого она помнит.

— Я уйду, — угрожает она. — Не усугубляй.

Малфой вздыхает, как будто она испортила ему удовольствие, и следует её примеру, обходит вокруг стола и присоединяется к ней, и Гермиона изо всех сил старается не отступить, когда он оказывается слишком близко.

— Я обещаю не быть занозой в заднице, — бормочет он, и то, как его губы складываются вокруг этого слова, словно он смакует его, заставляет её плечи напрячься. Заставляет её дрожать.

Она мужественно пытается это скрыть. Встряхивает головой и отворачивается, попутно увеличивая расстояние между ними. Выбирает нейтральный тон:

— Хорошо. Тогда всё нормально. Я отнесусь к этому серьёзно, Малфой. Достань свою палочку.

Он вздёргивает бровь и выглядит не убеждённым, но выполняет её просьбу:

— Какой у тебя план? Собираешься одолжить Дементора на вечер?

Она открывает рот, чтобы возразить. Закрывает его. Смотрит в сторону, потом снова на него. — Знаешь, это неплохая идея. Могу я взять перо?

— Грейнджер, я же не серь…

— Да-да. Идеально. Перо и пергамент, пожалуйста.

Она выжидающе протягивает руку и теперь, по крайней мере, чувствует себя в своей стихии.

Малфой с ноткой неодобрения наблюдает, как она пишет прошение в Отдел Животных, Существ и Духов. Вряд ли это самая странная вещь, о которой она просила, поэтому уверена, что они выполнят её в течение часа.

В конце концов, одно дело — просто вызывать Патронус, совсем другое — вызывать его, когда это необходимо.

Если она действительно собирается научить его, то сделает это как следует.

Малфой фыркает себе под нос, когда она отсылает письмо. — Конечно, у тебя есть разрешение на аренду Дементора.

Она игнорирует это, снова занимая своё место в другом конце кабинета и садясь на маленькую скамейку, с которой намеревается наблюдать. — Так. Мы начнём постепенно.

И это выходит ну очень постепенно.

Малфой, кажется, теряет большую часть своего учтивого сарказма перед лицом бесконечных тридцати минут. И Гермиона изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица, выкрикивая:

— Ещё раз, — снова и снова, наблюдая, как он ругается и рычит себе под нос, посылая дымок за дымком бесполезной синевы с кончика своей палочки. — Ладно, хватит,— говорит она, когда кажется, что он слишком расстроен. — Отдохни немного. —и она наколдовывает ему чашку чая.

Малфой плюхается в это ужасное кресло, делает глоток и морщит нос. — Я не так себе это представлял.

— Тогда сам разбирайся. Ты ведь умеешь колдовать, правда?

Его взгляд леденеет, и через мгновение она отводит глаза.

— В любом случае, я просто хотел понять, на каком ты уровне. Где наша отправная точка.

— А есть Нулевой уровень?

Она выгибает бровь. Странно слышать, как он принижает свои способности, — Нулевой уровень это когда вообще нет никакого отклика. Половина дела — это создание сущности Патронуса. Те самые голубые клочья, которые ты видишь. Можешь в это не верить, но на самом деле ты уже на полпути.

Малфой бросает на неё быстрый взгляд. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но в тот же миг раздаётся стук в дверь.

— А… — Гермиона встаёт со скамейки. — Там должно быть наш Дементор.

Она говорит это с юмором, но, судя по тому, как лицо Малфоя теряет то немногое, что на нём оставалось, он совсем не находит это смешным. Гермиона с любопытством наблюдает за ним, прежде чем открыть дверь.

Они тщательно упаковали существо, не задавая никаких вопросов. Шар плывёт, окружённый сотворённым Патронусом, который, похоже, был заколдован надолго. Не телесный Патронус. Это потребовало бы слишком больших усилий. Нет — просто обычный синий, тонкий пузырь с призраком в разорванном чёрном плаще.

Один взгляд на лицо Малфоя, когда Дементор появляется в кабинете, и она чувствует потребность сказать:

— Расслабься.

Его глаза метнулись к ней, в них не было и следа обычного Малфоя. Только страх. Простой и ясный.

— Дыши, — говорит она, подходя и становясь перед Дементором, чтобы заслонить ему обзор. — Мы не собираемся начинать с этого. — пауза. Она добавляет:

— Я этого не сделаю. Пока ты не будешь готов.

Он тяжело дышит. Не в силах оторвать взгляд, смотрит куда-то за её плечо.

— А что, если я никогда не буду готов?

Она делает шаг вперед, полностью закрывая ему обзор, и его глаза неохотно останавливаются на ней — Значит я этого не сделаю.

Затем она поворачивается и накладывает Чары дезилюминации, полностью скрывая Дементора из виду. Плечи Малфоя слегка расслабляются, но напряжение не исчезает полностью. Он всё ещё знает, что он тут.

— Сосредоточься на мне, — говорит Гермиона, и он переводит взгляд на неё. Её щеки заливаются странным румянцем, когда она понимает, что только что попросила Малфоя смотреть на себя. Концепция. — Полагаю, ты знаешь, что нужно думать о счастливых воспоминаниях.

Он усмехается. Расслабляется ещё немного.

— Я же не слабоумный.

Она складывает руки на груди и выжидающе смотрит на него.

— Ну что ж. О чём ты думаешь?

Малфой колеблется. — Это личное.

Она просто выпячивает бедро и выгибает бровь.

— Что, Грейнджер? Я не собираюсь впускать тебя в свои мысли, ясно?

— Ты хочешь научиться?

— Конечно, я хочу научиться.

Кажется, даже он сам удивлён убеждённостью своих слов. Проводит рукой по волосам, взъерошивая их. Закатывает рукава, очевидно, забывая, что он также обнажает свою Метку.

Она старается не смотреть туда.

Малфой вздыхает и трёт переносицу. — Неужели я слишком ли много прошу, только чтобы меня…не использовали в процессе?

Она издаёт странный возмущённый звук. — Ты думаешь, я пользуюсь тобой?

— Я — нет — или… ну. Я просто… — Чёрт возьми, он действительно борется. Его глаза бесцельно блуждают по комнате, прежде чем остановиться на ней. — Я просто не хочу обнажать свою душу, Грейнджер.

Она пристально смотрит на него. На мгновение задумывается и тщательно подбирает каждое следующее слово.

— Когда профессор Люпин учил этому Гарри, — говорит она, изо всех сил стараясь не задерживаться на мыслях о Ремусе, — я помню, как Гарри сказал мне, что понятие «абсолютно счастлив» не всегда подходит.

Малфой убирает руку от лица.

— Он сказал, что его первые несколько попыток провалились, потому что он пытался думать о чистом счастье. Чистое возбуждение. В самой простой форме. — Она достаёт палочку. — Но Патронус — это не так просто. А иногда счастье — это не то что нужно. Посмотри, я тебе кое-что покажу.

Не было никакой необходимости спрашивать. Малфой и так не сводит с неё глаз — похоже, ему не грозит опасность отвлечься.

— Патронус отнимает много сил. Существуют различные уровни эмоциональных затрат, необходимые для их производства. Когда речь идёт об одном Дементоре — когда угроза достаточно мала — я вспоминаю тот день, когда получила письмо из Хогвартса. Это моё самое сильное счастливое воспоминание, и с ним всегда срабатывает. — она набирает в грудь побольше воздуха и тихо и отчетливо произносит:

— Экспекто Патронум.

Как всегда, привычная и неизменная, выдра выплывает из кончика палочки, и Малфой пристально следит за ней. Кажется, его присутствие вызывает любопытство у зверя. Патронус плавает, вьётся небольшими кругами около его ног и туловища, прежде чем Гермиона позволяет тому исчезнуть.

— Устойчивая телесная форма, — говорит она. Не упуская из виду, что Малфой уже выглядит побеждённым. Неуверенным. — Но, — быстро добавляет она, — мне потребовались недели, чтобы добиться этого, пользуясь только этим воспоминанием. — Как и Гарри, я думала, что счастье означает счастье и ничего больше. — и ей приходится приложить усилия, чтобы сделать уверенный шаг навстречу ему. — Я спрашиваю о твоих воспоминаниях, Малфой, потому что думаю, что у тебя может быть та же проблема. Смотри, если я думаю о другом, то я получаю другой результат.

Она закрывает глаза. Направляет всё своё внимание на одно воспоминание, к которому ей редко приходится прибегать, слова заклинания инстинктивно слетают с губ.

Патронус вырывается из волшебной палочки с такой силой, что она отшатывается, и именно вздох Малфоя заставляет открыть глаза.

— Это не… — выпаливает он и замолкает, вытаращив глаза.

— Нет, не выдра, — и она смотрит вместе с ним, следя за тонкой фигурой горного льва, который крадётся по комнате с хищными глазами. Охота. Он почти сразу же находит Зачарованного Дементора, рыча и скаля зубы.

Она позволяет ему исчезнуть.

— Я не понимаю, — тихо говорит Малфой, уставившись туда, где он только что был.

— И я тоже, очень долго. В книгах об этом не говорится, — и она чувствует внезапное, странное желание признаться ему в чем-то. — Я узнала, что не всё, что нужно в жизни, можно найти в книгах.

Что-то мелькает в глазах Малфоя. Она не уверена, что понимает.

— Достаточно сказать, что мне необходимо получить доступ к другой стороне себя, чтобы сделать то, что я только что сделала.

Следующий странный порыв сильнее, и она обнаруживает, что делает два шага навстречу ему — входит в его пространство.

— Я права, Малфой, предполагая, что у тебя недостаточно счастливых воспоминаний, чтобы подпитываться ими?

Его глаза становятся настороженными так быстро, что это почти шокирует.

Но она уже каким-то образом подготовилась к этому. Ожидает этого. А когда он усмехается и начинает говорить:

— Ты ничего не знаешь… — она обрывает его.

— Ты что-то подавляешь.

Его глаза сужаются до щёлок.

— Ты нашёл мощное воспоминание, возможно, чисто инстинктивно. — она становится ещё более уверенной в своих словах, когда озвучивает их. — Но ты не позволяешь себе признать, что это то, чем ты должен питаться. — ещё один шаг к нему. — Ты боишься этого. Стыдишься себя…

Он приближается к её лицу так быстро, словно кобра нападает на свою жертву. — Пошла ты, Грейнджер, — рычит он. — Пошла ты со своими мелкими домыслами. Со всем этим. — он скрежещет зубами ей в лицо и тычет холодным пальцем в ключицу. — Ты ничего обо мне не знаешь.

Требуется каждая лишняя унция воли, чтобы сделать ещё один шаг к нему, прижимая их тела друг к другу. — И ты меня тоже, — шипит она.

Они так близко, его горячее дыхание овевает её лицо — его яростно дышащая грудь касается её собственной с каждым вдохом. Она думает, что если моргнёт, то ресницами коснётся его подбородка.

Но в этом-то всё и дело. Она не может моргнуть. Ни за что на свете. Не тогда, когда он так на неё смотрит.

Там есть ярость — это точно. Но есть и ещё что-то, чего она боится и не может распознать. Некое мерцание. Намёк на что-то горячее, нервное и совершенно опьяняющее.

Это Малфой! — кричит предупреждение в её голове. — Посмотри на себя. Что ты делаешь? Это Малфой.

Так оно и есть.

Это Малфой.

Малфой, который внезапно наклоняется. Малфой, который опускает подбородок. Малфой так осторожно прижимается носом к её носу, как будто одно неверное движение может разбить их обоих.

И это всё ещё она. Та, что тянется вверх. Та, что поднимается на цыпочки. Она, которая соединяет их губы вместе — и даже когда она это делает, часть её знает, что никогда не сможет этого забыть.

Он издает какой-то звук около её губ, когда касается их. Что-то подавленное, болезненное и слишком обременительное для её собственной способности сохранить равновесие. Она обрушивается на него, почему-то удивляясь, когда Малфой ловит. Прижимает её к себе, губами жадно исследует каждый кусочек её рта, к которому прикасается. Её язык. Её губы. Её гребаные зубы.

Это пожирание.

И она ничего не может сделать, кроме как стоять и позволять ему это делать. Помочь ему это сделать.

Её пальцы сминают его рубашку так же, как его застревают в её кудрях, завязываясь достаточно туго, болезненно. Достаточно, чтобы у неё слезились глаза.

Почему она хочет, чтобы он сделал это жёстче?

Она прикусывает его нижнюю губу, потому что на вкус он как сладкий ром с горькой настойкой, и это опьяняет — сводит с ума — и это должно быть какой-то переключатель. Малфой отпускает её волосы и тянется к бедрам, прижимая так сильно к себе, как будто хочет раздавить. Он вырывается из плена её рта и опускается на шею. Она ощущает его язык и укусы, безумные движения языка на её горле, скользящие вниз по всей длине зубы, и неожиданно она издаёт такой протяжный звук, который ему, кажется, нравится, и …

Что…

Что она делает?

Что они делают?

Что такое?

Она паникует. Вырывается, чувствуя, как его пальцы отчаянно цепляются за подол юбки — пытаются притянуть назад.

Она делает единственное, что приходит ей в голову.

— Финитэ, — выдыхает она, взмахивая палочкой в сторону Зачарованного Дементора, а затем, отшатывается в сторону.

Дементор появляется снова как раз в тот момент, когда Патронус вокруг него падает, его больше ничего не останавливает на своем пути к Малфою. Малфой, который — взъерошенные волосы, распухшие губы и сбившаяся рубашка — кажется слишком медленным, чтобы понять, что происходит.

Но затем холод заполняет комнату, страх просачивается сквозь кожу Гермионы — сокрушая пылавшее мгновение назад возбуждение в ничто и оставляя за собой прах.

Глаза Малфоя расширяются от паники, и его рука дрожит, когда он находит свою палочку.

Дементор чувствует его тепло. Чувствует страсть, даже когда она исчезает из его глаз. Он бросается на Малфоя, как на маяк в темноте.

— Экспекто Патронум!

Гермиона чувствует, как волосы встают дыбом у неё на затылке, потому что… она знала. Она знала.

Яркий синий свет вырывается из палочки Малфоя, взрываясь перед ним, пока она не перестаёт видеть его лицо. И она надеется на простейшую форму щита. Ничего больше. Но…

Лебедь. Более широкий и изящный, чем все, что она видела в реальной жизни.

Огромная птица расправляет крылья. Бьёт спокойными, грациозными импульсами, пока Дементор не отступает под его светом. И ей наконец удаётся привести свои мысли в порядок вовремя, чтобы создать заклинание пузыря, поймав существо в ловушку.

Лебедь взлетает в воздух и взрывается, обращаясь в маленькие голубые клочья, которые, падая, гаснут. Погружая кабинет в полумрак.

Кажется, им обоим требуется добрая минута или около того, чтобы перевести дух.

Малфой неподвижно стоит у стола. Рука с палочкой безвольно повисает на боку.

Гермиона заставляет себя встать, даже чувствуя, как колени начинают дрожать в тот момент, когда она переносит на них вес. Она не может придумать, что сказать. Не может придумать, как ответить на это, или… или, что ещё хуже на то, что было до этого.

Всё, что она знает, это то, что ей нужно уйти.

Она прямиком направляется к двери. Покачиваясь на ногах, она произносит заклинание, чтобы заставить Дементора последовать за ней, но Малфой говорит прежде, чем она успевает сбежать:

— Ты поклялась, — тихо говорит он. И он смотрит в пол, когда ей удаётся повернуться, его распахнутый остекленевший взгляд Расфокусирован.

— Ты поклялась, что не сделаешь этого, пока я не буду готов.

Она судорожно сглатывает, рука дрожит на дверной ручке. Проглатывает чувство вины, потому что… нет, она отказывается чувствовать себя виноватой. Не тогда, когда она была так уверена. Не тогда, когда она была права.

Задыхающимся голосом, совсем не похожим на её собственный, она произносит:

— Каким-то образом я знала, что ты готов.

Дементор исчезает следом за ней.

========== Часть 3 ==========

Она чувствует себя так скверно в течение следующих дней. Странной, запутавшейся, опустошённой, перевернутой с ног на голову, разочарованной в себе, но все эти чувства никак не перекликаются с другой частью того, что она чувствует — и эта другая половина бесконечно более туманна и неуловима.

С одной стороны, она знает, что подвергла Малфоя чрезмерной опасности, натравив на него Дементора. И хотя она всё ещё доверяет инстинкту, который подсказал ей, что он был готов к встрече, вряд ли может винить его за это радиомолчание. Гневных писем не было. Жалоб не поступило.

Нет, только острый срез прервавший их общение. Хирургический. Точный. Идеальная линия.

Что в целом не плохо, если бы другая её половина не была столь категорична. Вообще та половина была мало озабочена тем, что явно лучше для обеих частей.

Эта половина всецело занята воспроизведением того самого момента, когда губы Малфоя коснулись её губ, снова, снова и снова. Когда она спит. Когда она принимает душ. Когда она ест. Каждый раз, когда у неё освобождается минутка между работой. Когда она тянется за пером. Когда она встаёт из-за стола. Снова, и снова, и снова.

Это был такой поцелуй, которого нет в словаре. Не классифицированный. Невыразимый. Потрясающий и совершенно невероятный, потому что такой мужчина, как Малфой, не должен уметь так целоваться.

Если бы её когда-нибудь попросили угадать, она бы сказала, что Малфой целует коротко. Коротко и по существу; холодно и отрывисто, как точка в конце предложения. Каждая секунда будет казаться напряжённой, как будто он планировал каждый момент жизни до миллисекунды.

Ох, как бы она ошиблась с этим суждением.

Малфой целовал её так, словно был готов в любой момент раствориться в объятиях. Как будто она была чем-то эфемерным, драгоценным и редким, и поэтому стоила того, чтобы пожирать её со всей энергией, которой он обладал. От страсти и отчаяния в этом поцелуе у неё подогнулись колени. Это заставило её кровь петь. Напугало её.

Она винит в своих действиях шок. Потому что всё это было похоже на повторное знакомство. Как будто встретила его — по-настоящему встретила — в первый раз, даже после стольких лет. Это означало, что Драко Малфой не был таким простым — больше не соответствовал образу в голове, больше не вписывался в рамку, в которую она его поместила. И в этот момент она подумала, что в нём может быть гораздо больше скрытого от глаз.

Осознание этого пронзило с такой силой, что сердце снова забилось.

По правде говоря, этот день, возможно, становится самым непродуктивным из тех, что что у неё когда-либо были. Она разрывается между чувством вины и странной неудержимой потребностью, которая заставляет поглядывать на дверь каждую секунду, задаваясь вопросом, должна ли она… нет, но что, если она…

НЕТ.

Амелия застаёт её в конце рабочего дня, распластанную лбом на столе и просто дышащую в древесную структуру дуба.

— Это ты… с вами всё в порядке, мисс?

Гермиона вскидывает голову и откашливается.

— Полностью.

Амелия приподнимает бровь самым вежливым образом, на какой только способна.

— Вы уверены, мисс?

Она складывает пальцы перед собой и закрывает глаза, делая глубокий, сосредоточенный вдох.

— Полностью.

Амелия всегда была хорошей секретаршей. Она знает, когда нужно кивнуть и закрыть за собой дверь.

Но так больше продолжаться не может.

Никогда в жизни Гермиона не была способна оставить что-то недоделанным. От одной только мысли о незавершённых делах, у неё зудят пальцы. И незавершённость в случае с Малфоем настолько сильна, что она едва может выдержать.

Она отодвигает стул, медленно встаёт и подходит к зеркалу рядом с вешалкой. Её стресс является всеобщим достоянием: одежда помята, локоны сбились набок. Укладывая их на место, она говорит себе, что просто должна быть взрослой. Ей придётся пойти туда и извиниться. Проглотить свою гордость. Решить проблему и закрыть вопрос, вот и всё, что нужно.

Она вытирает размазавшуюся под глазами тушь, поправляет юбку и блейзер и откапывает свою храбрость, возвращая её на место.

— Прости, Малфой, — тихо репетирует она в пустом лифте. — Малфой, позволь мне… нет. Я хотела извиниться за своё поведение — за свою оплошность. Я… это было несправедливо, и я не должна была этого делать.

— Управление по снятию Проклятий, Порчи и Сглаза, — грубо объявляет лифт, рассеивая внимание.

У дверей встречает Билл Уизли. Их пути снова пересеклись, как же ей повезло.

Его брови поднимаются, замечая как девушка заливается румянцем. — Опять вернулась? — спрашивает он, проходя мимо.

И она действительно, должно быть, не в духе, потому что обычно не огрызается на людей, не говоря уже о Билле, которого не знает достаточно хорошо, чтобы тот мог с лёгкостью простить ей такое поведение. Впрочем, его тон. В этом есть что-то такое, что выводит её из себя.

— И что это должно означать? — резко спрашивает она, краснея ещё сильнее, как только произносит слова. Абсурдная реакция.

Брови Билла поднимаются ещё выше, когда двери лифта закрываются за ним, но он на пару секунд опережает её извинения.

— Тогда спокойной ночи, Гермиона.

— Чертовски блестяще, — фыркает она, когда лифт катапультируется прочь, поднося руку к голове и массируя лоб. Ещё хуже, когда она оборачивается и видит мужчину из Архива — на табличке имя: ФЕЛИКС — стоящего там и пристально наблюдающего за ней.

— Что?! — кричит она, явно теряя самообладание.

Феликс нервно фыркает и роняет несколько бумаг, бросаясь в ближайший свободный лифт, оставляя её одну.

Похоже, завтра ей придётся отправить по почте два извинения.

Гермиона вздыхает и ещё мгновение пытается взять себя в руки, разминая затёкшую шею. Взгляд останавливается на двери кабинета Малфоя, и она слышит, как пульс стучит в ушах.

Есть вероятность, что он уже ушёл.

Она не понимает, почему так сильно расстроится, если это вдруг окажется правдой.

Ты просто хочешь разобраться и поставить точку, — говорит голос разума. — Ты хочешь покончить с этим.

— Хорошо, — подтверждает она себе под нос, снова натягивая блейзер, прежде чем подойти к двери. Она стучит один раз, осторожно, и пытаясь проглотить панику.

— Да, Феликс, что ты забыл? — раздаётся голос Малфоя. Он говорит устало и раздражённо, и на полсекунды её охватывает инстинктивное желание убежать. Вместо этого она заставляет себя нащупать ручку и в последний раз глубоко вдохнуть, прежде чем войти внутрь.

Малфой сидит за столом, полностью погружённый в работу, заваленный бумагами, и когда его глаза поднимаются на неё, он чуть не опрокидывает стопку документов локтём. Наступает долгая пауза. На челюсти подрагивает мускул, но он молчит.

— Я… — Я всё ещё не Феликс, — тихо говорит Гермиона, прочищая горло, когда из него вырывается неразборчивый хрип. — Я всё ещё не Феликс. — Она заставляет себя слегка улыбнуться, пытаясь пробиться сквозь напряжение в комнате.

— Закрой дверь, — резко говорит он, и напряжение возрастает.

Она судорожно сглатывает. На мгновение ей кажется, что он велит ей уйти. Но когда дверь захлопывается, а она прислоняется к ней спиной, оставаясь внутри кабинета, он не поправляет её. Только продолжает смотреть, взгляд настороженный и слишком сложный, чтобы разгадать с такого расстояния.

Она заставляет себя сделать несколько шагов вперед, к тому времени приходится снова прочистить горло, чтобы убедиться, что голос звучит ясно.

— Я просто хотела извиниться.

— Не надо.

Она моргает, нервно сжимая руки:

— Прошу прощения?

— Я сказал, не надо, — уточняет он, снова глядя на свои документы и подчёркивая что-то в абзаце. — Мне это не нужно, и я предпочёл бы не заниматься сейчас этим.

Её брови сходятся к переносице:

— Чем именно?

— Тобой, — теперь он что-то вычёркивает, громко и почти намеренно агрессивно царапая пером.

— Прости, что? — снова спрашивает она, на этот раз в её голосе больше жизни. Она никак не ожидала, что он окажется таким легкомысленным.

— Ты меня слышала.

Она делает ещё один шаг вперед, указывая на ковер.

— Малфой, я пришла сюда из вежливости. Извиниться за то, что поставила тебя в ситуацию, к которой ты, возможно, не был готов…

— Не надо меня опекать, — говорит он, не поднимая глаз. — Просто уйди.

Она усмехается чуть громче, чем хотела:

— Опекать тебя? Я… Малфой, я не опекаю тебя, я лишь беру на себя ответственность за то, что сделала неправильно.

В секунду он превращается из холодного и отстранённого в разъярённого, вскакивает со стула и хлопает обеими ладонями по столу. Та стопка бумаг, которая грозила вот-вот упасть, летит на пол, но он, кажется, этого даже не замечает.

— Ты хоть понимаешь, что сделала не так? Или это просто одно из тех вежливых извинений которое тебе почему-то захотелось произнести?

Она вскидывает руки.

— Конечно понимаю! Я… я подвергла тебя опасности, и мне не следовало этого делать…

— Нет-нет, — резко бросает он, внезапно огибая разделявший их угол стола. — Это не то, что ты сделала,— он тычет пальцем ей в лицо. — Ты воспользовалась мной. Вот, что ты сделала. После того, как пообещала не делать этого. Ты…

Она шлёпает его по вытянутой руке — слишком близко, на её вкус.

— Как я воспользовалась тобой?

Он смеётся, холодно и неестественно, и эти несколько футов пространства между ними медленно начинают исчезать.

— Ты шутишь. Должно быть, так. Я знаю, какая ты умная, Грейнджер, так что не пытайся притворяться, что с самого начала не знала, что делаешь. С того самого первого грёбаного раза, когда ты появилася у моей двери.

— О чём ты говоришь? — спрашивает она, повышая голос — недоверчиво.

Его резкие черты лица складываются в усмешку, когда он говорит жеманным голосом, изображая её собственный: — О, бедный Малфой. Никаких счастливых воспоминаний, которыми можно было бы питаться. Давай я просто залезу тебе в голову и разнесу всё к чертям! — последнее выходит его собственным голосом — яростным рычанием.

Её гнев спадает, уступая место замешательству.

— Малфой, я не знаю.…

— Ты думала, это будет смешно? — требует он, теперь уже прямо ей в лицо. Слишком близко, чтобы она могла сосредоточиться. — Ты получаешь какое-то болезненное удовлетворение от того, что просеиваешь всю мою неуверенность?

Всё, что он говорит, не имеет никакого смысла.

— Малфой, — она пытается остановить его.

Но он просто выпаливает всё это на одном дыхании.

— Как весело! Какая это, должно быть, абсолютная грёбаная радость — спуститься сюда, проникнуть в мою голову и использовать мои недостатки, как способ подтвердить то, что ты и так уже знаешь! А потом… потом! — он взрывается ещё одним невесёлым смехом, вскидывая руки к потолку, как будто не может в это поверить. — Тогда, когда ты получаешь именно то, что ищешь — все доказательства, которые тебе, чёрт возьми, когда-нибудь понадобятся, — что остаётся мне? Чёртов Дементор. — Ещё один рык вырывается из его горла, прежде чем он проводит дрожащими руками по волосам. Затем он хлопает ими перед собой и опускается в насмешливом поклоне. — Спасибо, Грейнджер. Спасибо. Это было чертовски приятно.

У неё короткое замыкание. Безнадёжно сбитая с толку и не находящая слов.

Но ей хватает самообладания, чтобы схватить его за запястье, когда он поворачивается, чтобы вернуться к своему столу.

— О, не смей… — начинает он шипеть, но она резко дёргает его и обрывает.

— Послушай меня.

Его зубы обнажены, глаза яркие и дикие, сухожилия на запястье резко очерчены в её хватке. Но он молчит.

— Послушай меня, — повторяет она, не отпуская его. Только сжимая для акцента. — Я не вру. Когда я говорю, что не понимаю, о чём ты говоришь, я имею в виду именно это, Малфой. Я понятия не имею об этом грандиозном замысле, в который ты, кажется, веришь. Всё, что я знаю, это то, что каким-то образом я причинила тебе боль. Я могу сказать тебе со всей честностью, что не собиралась этого делать, но я понимаю, что всё ещё делаю это. Поверь мне, ты ясно обрисовал. Так что теперь всё, что тебе остаётся, — это сказать мне, как исправить ситуацию и извиниться. Всё так просто. — она наконец отпускает его, удивляясь красному контуру своих пальцев, расцветающих на его коже.

Пока она говорила, выражение глаз Малфоя сменилось с яростного на растерянное, теперь переходящее во что-то противоречиво-неописуемое. Он медленно и осторожно поворачивается к ней лицом, и его голос звучит тихо.

— Я думал, ты знаешь. Ты… должна была — мне показалось, что ты знаешь.

— Знаю что? — спрашивает она, стараясь смягчить свой голос, хотя её тон звучит более серьёзно, чем ей хотелось бы. — Просто скажи мне, Малфой. — повторяет она, — Всё так просто.

Лёгкое раздражение отражается на его губах. Он отрицательно качает головой.

— Это не так просто.

— Это… это насчёт воспоминания? — бормочет она, слишком остро чувствуя, как у него перехватывает дыхание. — Того, о котором ты должен думать, для Патронуса? Потому что, чем бы это ни было, Малфой, ты можешь мне рассказать. Клянусь, это не имеет значения. Ни как не повлияет. Только не для меня.

— Это важно, Грейнджер, — говорит он удручённо и горько. Но потом он складывает руки на груди, откидываясь на край стола, и говорит:

— Вначале ты, — она этого не ожидала. И поначалу даже не понимает, о чём он.

— Что?

— Ты первая, — эхом отзывается он. — Твоё воспоминание вперёд моего.

Какое-то время она молчит, но когда решается заговорить, это просто:

— Ой.

Малфой с вызовом выгибает бровь:

— Ну?

Она прочищает горло, переминаясь и почёсывая несуществующий зуд на предплечье. — Это просто… — она вздыхает. — Моё… моё — это ребячество. — она морщит нос при одной мысли об этом.

— Хорошо, — неожиданно говорит Малфой. — Может быть, если это достаточно ужасная и неловкая история то, будет честная сделка. Рассказывай.

Она переносит вес тела на другую ногу. Отворачивается, зная, что он всё равно увидит, как она покраснела. — Отлично, — говорит она, придавая голосу смелости. — Это…э-э-э… — она в тысячный раз откашливается и принимается за дело.

— Незадолго до войны, когда мы с Гарри охотились за Крестражами, Рон ушёл. Он думал, что у нас нет ни единого шанса, никакой надежды, и он думал, что Гарри и я ведём себя странно, так что он просто оставил нас. Не думаю, что когда-либо в жизни я была в такой ярости.

Её глаза находят эту проклятую чашку и останавливаются на ней — более безопасное место, чем Малфой.

— Несколько недель спустя Гарри нашёл Меч Гриффиндора. Он ушёл в лес, когда его слишком долго не было, я пошла искать. Сначала я не поняла, что вижу. Там был Рон, и это не имело никакого смысла для меня — и они с Гарри пытались уничтожить медальон. Я уверена, что ты много знаешь о Крестражах. Как они работают. Обнажая слабости и худшие стороны и тайные страхи.

Она бросает на него быстрый взгляд — видит, как он кивает, прежде чем снова отвернуться.

— Ну, в тот вечер я видела Рона. Он всё ещё не знает, что я его тогда видела — и я никогда не расскажу ему об этом. Но я спряталась за деревьями и смотрела — она резко выдыхает. — Его видением была я. Это была я, но я с Гарри, а не с ним. Я сравнивала его с Гарри. Целовалась с Гарри. И он был в ужасе от этого. — она пожимает плечом, нервно потирая запястье. — Рон всегда казался таким… равнодушным ко мне. То, как он поступал в школе, даже когда, я думаю, что он знал, как я к нему отношусь, — просто казалось, что ему всё равно. Но в тот момент — видя, как сильно он переживает, как сильно я влияю на него… каким неуверенным я могла его сделать — насколько моё мнение имело значение — я не знаю, это просто заставило почувствовать себя сильной. Сильнее, чем когда-либо прежде.

Ей требуется много времени, чтобы рискнуть ещё раз взглянуть на Малфоя, но когда она это делает, то не находит ожидаемого выражения.

Он, кажется, просто обдумывает это, спокойно обдумывает её слова. Никакого осуждения. Никакого мнения.

— Это… э-э-э… это всё, — она чувствует необходимость что-то сказать после затянувшегося молчания.

— Хорошо, — наконец-то отвечает он. Затем глубоко вздыхает и отталкивается от края стола, указывая на угол своего кабинета позади неё. — Захвати это для меня.

Она оглядывается через плечо, голос робкий — немного застигнутый врасплох.

— Схватить что?

— Вон ту чашу. Омут памяти. Принеси его мне.

В любой другой ситуации она могла бы взбелениться от того, что он указывает ей. А сейчас она настолько сбита с толку, неуверенна и растеряна, что делает это без вопросов.

Гермиона пододвигает омут к Малфою, пока тот не становится на середине стола, между ними. Он быстро делает это, как будто если остановится и подумает, то потеряет решимость.

Гермиона заворожённо наблюдает, как он отодвигает палочку от виска, а за ней тянется тонкий светящийся обрывок воспоминания. Бросает его в чашу, и струйка взрывается чернильно-синими завитками.

— Давай, — говорит он, и именно слабая нервная дрожь в его голосе заставляет её взглянуть на него. Он кажется таким нервным.

— Если ты хочешь, можешь просто рассказать мне… — начинает она, но он качает головой.

— Не могу. Только так это будет иметь смысл.

Должно быть, всё дело в его взгляде — таком паническом, испуганном. Он почти напоминает ей взгляд, который она видела у Рона той ночью в лесу. Поэтому она спрашивает:

— Ты уверен?

Малфой стискивает зубы, снова прислоняется к столу и делает резкий жест рукой.

— Сделай уже это наконец.

Она набирает в грудь воздуха. Наклоняется вперед и погружает лицо в прохладные, бурлящие глубины.

Мир, который раскинулся перед ней, знаком.

Она была здесь. Она была здесь. И она это помнит. Узнаёт отдалённый звук скрипки, доносящийся из другой комнаты. Вспоминает позолоченные каменные стены и потолки. Запах пряников и сосны. Приглушённый свет факела. Весь блеск и очарование, которые были на Святочном балу много лет назад.

— Пошёл к чёрту, Гойл, — раздается голос Малфоя из ниоткуда, и вид закручивается, когда его рука поднимается в поле зрения, отталкивая мальчика, о котором идет речь — Гойла, который, похоже, наложил проклятие на платье Пэнси.

В тот вечер Пэнси была спутницей Малфоя. Теперь она вспомнила. Она выглядит красивой глазами Малфоя — удивительно в этом серебристом платье, даже с лицом, искажённым скучающей гримасой.

— Когда уже начнётся? — вздыхает она. — Мне давно нужно выпить.

— Сразу же, как подружка Крама наконец решит появиться, — протягивает Малфой. — Наверное, какой-нибудь павлин из Шармбатона всё ещё подрезает пёрышки перед зеркалом.

— Ты имеешь в виду то, как ты это делаешь? — спрашивает Панси, надменно выгибая бровь и выпячивая бедро.

— Да пошла ты, — снова говорит он, но Пэнси, похоже, не слышит. Её взгляд метнулся вверх, сосредоточившись где-то за плечом Малфоя.

— Она выглядит прекрасно, — раздаётся сбоку ошеломлённый голос другой девушки — голос Парвати, понимает Гермиона, когда взгляд Малфоя поворачивается — только его глаза не останавливаются на той. Воспоминание проносится мимо ярко-оранжевого и розового сари и вместо этого приземляется на каменной лестнице.

Гермиона сейчас не может ощущать собственные чувства. Она в ловушке, бесформенно парит где-то в сознании Малфоя. Она может только видеть его глазами. Может только знать то, что он узнал.

Это она стоит наверху лестницы. Долгожданное свидание с Виктором. Только она выглядит совсем не так, как помнит.

В памяти Малфоя она совсем не такая. Как будто… как будто она каким-то образом купается в свете свечей. Как будто её кожа сияет, эта живая пульсация света мерцает всё ярче с каждым шагом вниз по лестнице, когда она спускается. Платье такое, каким она его помнит, но девушка в нём совсем не похожа на неё. Кудри этой девушки ниспадают идеальными завитками на плечи, покачиваясь при каждом движении, её темно-карие глаза такие огромные, больше жизни — тёплые, сияющие и манящие. Щёки у неё раскраснелись от возбуждения, а улыбка застенчивая. Сладкая. Обворожительная.

— Черт возьми. — голос Малфоя звучит так тихо, что она уверена, что никто, кроме него — а теперь и её — не знает, что он когда-либо говорил это. Звук сдавленный, вынужденный и совершенно непроизвольный.

И вдруг Гермиона чувствует то же, что и он.

Как будто весь мир уходит у него из-под ног. Как будто он в свободном падении. Чистое, стремительное, бездонное падение.

Ощущение плавно сливается с тем, как воспоминание выталкивает её из своих глубин. В следующее мгновение она отшатывается от омута памяти, равновесие нарушено — она испытывает головокружение и слабость в течение нескольких долгих мгновений до тех пор, пока снова не может собраться с мыслями.

Малфой не сдвинулся ни на дюйм. Когда её глаза могут сфокусироваться, она обнаруживает, что он наблюдает за ней с того же места у стола, словно за живым взрывчатым веществом с последними секундами на таймере. Восхищённо. Испуганно. Обречённо.

Некоторое время она может только таращиться на него. Её рот открывается и закрывается бесполезно — почти комично. Она не может моргнуть. Не может говорить.

— Довольна? — спрашивает он тихо, бесцветно. Ничего не выдавая. Ему это больше не нужно. Он выдал уже всё, что мог.

И какой-то одинокий работающий нерв гонит её ноги вперед. Дрожащими пальцами она отодвигает омут в сторону, медленно выдыхая, когда между ними остаётся всего дюйм или около того.

Руки Малфоя безвольно висят по бокам, распластавшись на краю стола, как будто он к чему-то готовится. Его глаза мечутся, пытаясь что-то найти в её взгляде, остальная часть его лица остаётся тщательно пустой. Она не умеет носить маски, как он. Она уверена, что он видит всё на её лице. Всё, о чём она думает. Он, наверное, лучше её знает, что она чувствует в этот момент.

В отчаянии её разум борется за слова. Что угодно — что угодно, что можно было бы использовать в качестве ответа, — но она приходит с пустыми руками. Она не может заговорить.

Нет, всё, что она может сделать, это ещё один микрошаг вперёд и поднять дрожащую ладонь, мягко прикасаясь к его щеке. Выражение лица Малфоя мерцает, тонкая смена между неуверенностью и облегчением, когда он смотрит ей в глаза.

— Что? — спрашивает он почти шёпотом. Хмурит брови. — Что… почему ты плачешь?

Так ли это? Она этого не осознаёт. Но теперь, когда он упоминает об этом, чувствует, как по её лицу медленно текут тёплые слёзы. Но это не имеет значения. Слова, наконец, находятся.

— …Это… как ты меня видишь?

Он, кажется, только пожимает плечами — движение настолько невинное и мальчишеское, что новая волна слёз заливает ей глаза. Она вытирает их свободной рукой.

—Почему… почему ты не сказал мне? — её голос такой надрывный. Но она едва осознаёт себя, чтобы беспокоиться.

Малфой опускает глаза — отводит взгляд, смотрит себе под ноги. Она сильнее прижимает ладони к его щекам, притягивая их к себе. Он на мгновение прикусывает губу, прежде чем заставить себя признаться, и в его взгляде появляется стыд.

— Я подумал, что ты растопчешь и смешаешь с грязью…

При этих словах она издаёт какой-то звук. Может быть тихий, кроткий вздох, она не уверенна. Никогда не узнает, потому что в следующее мгновение она сокращает расстояние. Её губы касаются его губ, нежно и застенчиво и настолько осторожно, чтобы не испортить это. Она отказывается делать что-либо — даже самое незначительное — лишь бы не разрушить.

Малфой медленно просыпается. Двигается так же сонно и томно, даже немного растерянно, его руки отрываются от края стола и тянутся, чтобы легко провести по её бедрам. Его рот приоткрывается, прежде чем сомкнуться на её нижней губе. Пробует её. Осторожно. Как будто он не уверен, что ему это позволено.

— Тыможешь поцеловать меня в ответ, — не задумываясь, шепчет она.

Малфой замирает, пальцы спотыкаются на её талии.

— Я бы хотела, чтобы ты это сделал, — поправляется она, преследуя его губы, прежде чем он успеет отступить, позволяя своему языку скользить по их мягкой выпуклости, и говорит в них. — Я хочу, чтобы ты… поцеловал меня.

Сейчас она уверена, что это правда. И это то, что нужно, чтобы вернуть его к жизни.

Его пальцы расслабляются, прижимаются к рёбрам, бёдрам, очерчивают ноги. Поглаживают. Хватают. Его губы снова приоткрываются, только теперь он захватывает её зубами. Языком. Со стоном, таким сдержанным и отчаянным, как будто он подавлял его годами.

Она прижимается к нему, становясь менее твердой — менее уверенной в чём-либо, кроме давления его тела на её и тепла его дыхания на её шее, когда он прокладывает путь вниз по её горлу.

Кто-то запирает дверь кабинета. Это могла быть она или он — она не помнит. Она знает это как взаимное общее решение. Как будто они договариваются в одно и то же мгновение схватиться за руки и спрыгнуть с карниза.

— Я могу? — он дышит, прижимаясь к ней, а его пальцы скользят под подол юбки.

— Да.

— А так? — спрашивает он мгновение спустя, гладя подушечкой большого пальца по кружеву её нижнего белья.

— Да.

—Хорошо? — спрашивает он, когда его пальцы проскальзывают в неё, один за другим, наблюдая как её тело дёрнулось, голова упала ему на плечо, а губы нащупали жилку чуть выше ключицы.

— Да. — только шипение дыхания — едва слышное. Её рот занят. Он перестаёт спрашивать, но она всё равно повторяет:

— Да — да — да, — каждую секунду. Задыхается и сдавленно всхлипывает в его грудь, пока он медленно погружается в неё своими пальцами. Так медленно. С терпением, нежностью и безраздельным вниманием. Она никогда не думала, он так может.

Его плечи кажутся такими надёжными под её руками, надёжными и поддерживающими, когда она чуть не падает с края в первый раз. Она стонет куда-то в него от боли, потому что это больно. И тяжело. Дело не в том, что он крепко схватил её, и не в том, что к ней не прикасались месяцами. Нет, больнее всего поддаваться. Терять контроль. Разрешить подвесить себя над бездной и верить, что он не позволит ей упасть и разбиться насмерть сразу же после этого.

Она действительно падает, но в буквальном смысле — и он вместе с ней, на пол — и нежный цикл начинается снова.

— Я могу? — спрашивает он, находя молнию на юбке своими пальцами, которые только что вытащил из неё и тщательно вылизал. Она понятия не имеет, как сильно покраснела.

— Да.

— А это? — спрашивает он, возясь с пряжкой собственного ремня.

— Пожалуйста, — она помогает ему вытащить его из петель на брюках.

— А так? — спрашивает, когда приподнимает её бёдра и, разводя, прижимает их к свим обнажённым, тёплым и влажным от пота, и это было более прекрасное зрелище, чем она могла вообразить.

— Да, Да, Да.

Он так невероятно нежен с ней. Так хорошо осознаёт её порывы и каждую заминку в её дыхании, читает каждую эмоцию, которая вспыхивает на лице.

— Так нравится? — спрашивает он, глубоко вонзаясь в неё. — Вот так? — Когда её ногти царапают его спину вдоль позвоночника, а голова откидывается на ковёр.

— Чёрт.

— Это значит «да»?

— Да — да.

С эхом его низкого стона пронёсшегося по ней и весом его задыхающегося и слабого от оргазма тела, настала её очередь задавать вопросы.

— Было хорошо? — шепчет она ему на ухо, лениво проводя пальцами по его лопаткам.

— Да, — шепчет он, задыхаясь. — Да.

***

На следующее утро она просунула голову в кабинет Гарри. — Гарри, привет, как дела?

Он улыбается и зевает, подбадривая себя чашкой чая.

— Извини за беспокойство. Могу я просто взять у тебя один из этих Бланков служебных отношений?

Его улыбка становится шире.

— Ты и Рон? — он всё ещё улыбается, когда отворачивается от ящика с бумагами и протягивает ей бланк, — Приятно слышать, что вы вдвоём всё уладили.

— О нет. Нет, нет. — она улыбается в ответ, забирая у него документ. — Спасибо, Гарри.

— Я не понимаю…

Она останавливается и поворачивается в дверном проёме, вспоминая.

— О, прости, прости. И для Малфоя тоже.

После её ухода рот Гарри ещё долго остаётся открытым.