Pulp (СИ) [Борис Владимирович Сапожников] (fb2) читать онлайн

Борис Сапожников Интербеллум 2 Pulp

* * *

Вам когда-нибудь доводилось видеть смущённого орка? Держу пари, что нет, потому что эти зеленокожие мордовороты способны на какие угодно агрессивные эмоции, но уж никак не на смущение. Так же думал и я, пока не увидал сконфуженную мину, которую скроил Карог Гришнак в ответ на мою просьбу. Я прямо кожей ощущал его нежелание отвечать на мои слова и понимал, что ответ орка мне точно не понравится. Сидевший рядом со мной Оцелотти как будто невзначай уронил руку на бедро, откуда оставалось всего полдюйма до револьверной рукоятки. Мне хватило одного быстрого взгляда, чтобы партнёр прекратил выделываться и убрал ладонь обратно на пояс. Я же возвратился к созерцанию самого удивительного зрелища в Афре, да что там — во всей Эрде! Смущённой орочьей физиономии.

Представьте себе на минуточку двухметровую гору мускулов, обтянутых зеленоватой, выцветшей под африйским солнцем кожей, одетую в военный мундир цвета хаки, такой же выцветший, как и шкура орка. Рукава мундира закатаны до локтей, так что видны несколько «украшавших» их шрамов. Ещё пара отметин форменным образом уродуют лицо орка. Один клык сломан, зато второй может похвастаться золотым кольцом — знаком военного вождя. На голове у него красуется алый берет, хорошо, ещё без пера какой-нибудь местной птицы: орки временами — что твои сороки, только дай им волю — нацепят на форму какую-нибудь дрянь и потом твердят, что это сильный тотем, и никак с ним расставаться не желают.

Если вы хорошо представили себе моего собеседника, то теперь понимаете, почему я позволял ему тянуть паузу и просто наслаждался смущённым выражением, написанным на его дикарском лице. Хотя, наверное, если уж быть честным с самим собой до конца, я ещё и не хотел слышать то, что скажет мне Гришнак, и потому не торопил его.

— Не могу, — наконец выдавил из себя Карог, будто ежа родил.

— Почему? — спросил я, глядя на него в упор. Я вынул из нагрудного кармана френча сигару, аккуратно срезал её кончик и выразительно глянул на Гришнака.

Орк вместо ответа тяжко вздохнул, будто десятипудовый камень на плечи забросил, и вынул из подаренной мной коробки сигару. Он чиркнул спичкой, дал той погореть недолго, чтобы табачный дым не портила сера, и только тогда протянул её мне. Я быстро прикурил свою сигару, а Гришнак взялся за свою. Куривший исключительно сигареты Оцелотти присоединился к нам, и вскоре помещение заполнили клубы табачного дыма.

— Я пришёл к тебе, как наёмник к наёмнику, — сказал я, видя, что Гришнак не желает говорить, — принёс твои любимые сигары… Думаешь, легко здесь, посреди проклятой святыми Афры, достать настоящие упманновские сигары с Архипелага? Он, к твоему сведению, по ту сторону океана. А ты говоришь мне «не могу» и даже не желаешь объяснить, почему не можешь. Твою мать, Гришнак, тебе не кажется, что это слишком?

В любой другой момент последняя фраза, сказанная мной, стала бы последней в нашем разговоре. Гришнак, как и любой орк, был вспыльчив и не допускал оскорблений в свой адрес. Но не на сей раз. Вместо того чтобы схватиться за оружие или попросту врезать мне, Гришнак только потупился и поглубже затянулся сигарой. Лёгкие у него, наверное, что твои кузнечные мехи, причём в гномьих кузнях, и глотка не лужёная, а бронированная, потому что никто другой не курил в затяжку крепкие сигары от братьев Упманн.

— Твоего человека забрали дисовцы, — орку снова приходилось буквально выдавливать из себя слова, — я ничего не мог поделать.

— Директорат информации и безопасности заинтересовался наёмником? — прищурил я глаза, не давая Гришнаку отвести взгляд. — С какой это стати?

— Да с такой, — дал-таки выход природной вспыльчивости орк, — что его взяли в бесовом лагере подготовки повстанцев! Он натаскивал бойцов с режимом, которому я тут служу, а это уже политика. Я мог только руками развести! Уж извини, но ради твоего человека я ссориться с нанимателями не буду!

А вот это уже действительно плохо. Я думал, что Миллер в плену у Гришнака, но если его взял ДИСА, то орк и правда мог только глядеть на это.

— Я думал, он ещё у тебя, — сказал я. — Потому и пришёл.

— Да понимаю я всё, — отмахнулся рукой с зажатой в ней сигарой Гришнак. — Но тот рейд полностью курировал ДИСА. Оперативников оттуда было почти столько же, сколько моих людей. Я бы не отдал им просто так твоего человека, но в открытую идти против нанимателя не стану. Мы — наёмники, сам понимаешь.

Понимаю, конечно, только от этого не легче. Весь бизнес наёмничества, расцветший буйным цветом после войны, держится на нескольких принципах, которые нельзя нарушать. И первый из них — никогда не обращать оружие против нанимателя, если только тот тебя не предал. Регулярные части любой армии могут предать, наёмники — никогда. Нам и без того почти нет доверия, и если кто-то нарушит главный принцип нашего дела, это отразится на всех. По крайней мере, нарушит так, чтобы остались свидетели, а избавиться от всех оперативников и солдат ДИСА Гришнак, видимо, просто не мог. Да и не стоил для него таких усилий мой человек.

Оцелотти погасил свою сигарету в пепельнице, сделанной из снарядного донышка, и мы вместе поднялись на ноги.

— Бывай, Гришнак, — кивнул я орку, — надеюсь, не пересечёмся.

Обычное прощание наёмников, служащих по разные стороны баррикад, как мы с Гришнаком. Его «Красные топоры» — у орков туговато с фантазией — воевали за режим доктора Гриссо, в то время как меня наняли поддерживать хунту генерала Огано.

— Погоди, — вскинул руку с сигарой Гришнак, — я знаю, куда увезли твоего человека.

Я остановился на пороге, пропустив вперёд Оцелотти, и обернулся к орку, ожидая продолжения.

— Лагерь тринадцать-девяносто один. Знаешь это место?

Я только кивнул в ответ. Мы вышли из рубки, где обитал командир «Красных топоров», и направились к нашему броневику. Другой вид транспорта в Афре был слишком опасен для пассажиров. Слишком уж много по её пустошам носится полудиких племён, не признающих ничьих законов и границ, и местных чудовищ, с которыми при Гриссо особо некому бороться.

Лагерь наёмников располагался в остатках дирижабля, сбитого во время войны. Дирижабль был жёстким и одним из самых больших, куски каркаса его торчали из каменистой почвы словно рёбра какого-то диковинного, давно сдохшего зверя. В разбитой гондоле, обитали офицеры Гришнака, а сам командир «Кровавых топоров» выбрал себе под штаб боевую рубку — помещение хорошо укреплённое, где можно держать оборону от превосходящих сил противника несколько дней. Хватило бы припасов и патронов.

— Тринадцать-девяносто один, значит, — произнёс Оцелотти, когда мы сели в броневик и тот покатил в сторону нашего лагеря. — Чтобы достать оттуда Миллера, понадобятся все наши силы.

— Если полезем в лоб, ничего не добьёмся, — покачал головой я, медленно покуривая сигару. Конечно, в тесном десантном отсеке броневика курить было не лучшей затеей, однако так мне лучше думалось. — Одного пулемёта хватит, чтобы перестрелять всех заключённых лагеря, пока мы будем штурмовать его.

— Тогда что будешь делать?

Оцелотти отлично понимал, что бросать в лагере смерти Миллера я точно не стану. Своих врагу не оставлять, это, конечно, не закон наёмников, зато непреложное правило «Солдат без границ». Именно поэтому ко мне так охотно записываются бывшие солдаты и офицеры, прошедшие войну и не нашедшие себя в новом мире. На наш вербовочный пункт в Рейсе приходит народу едва ли не больше, чем к ребятам из Безымянного легиона, что раздражает последних до крайности.

— Надо смотреть на карту, — пожал я плечами. — Здесь в броневике уже точно ничего не придумаю.

Нам с Оцелотти пришлось лишь пару раз встать к пулемётам за всю поездку. Первый раз наткнулись на разъезд конных бойцов «Красных топоров», набранный из местных жителей. Они попытались обстрелять нас, но пули их скверных винтовок могли на броневике только краску поцарапать, а вот когда в дело пошли гранаты, Адам быстро забрался в башенку. Всадникам хватило пары длинных очередей, чтобы понять — с нами лучше не связываться. Стрелком Оцелотти был очень хорошим — он меньше чем за полторы минуты умудрился уполовинить разъезд, прежде чем преследовавшие нас «Красные топоры» поняли, что случилось. А когда поняли, развернули коней и во весь опор помчались прочь. Во второй раз к пулемётам встал я — нами решили перекусить местные рептилии гбахали, накинувшиеся на броневик целой стаей. Здесь не нужна была меткость, я решил дать Оцелотти отдохнуть, да и мне нужна практика в обращении с пулемётами. Длинные очереди спаренных «мартелей» косили тварей, резво несшихся к нам со стороны недалёкого мокрого леса. Гбахали были куда тупее всадников, а потому пришлось перебить почти всю стаю, жалкие остатки которой убрались обратно под сень деревьев.

— Смотрю, ты ещё не позабыл, как обращаться с оружием, командир, — усмехнулся куривший в десантном отсеке Оцелотти. — Хотя я бы потратил меньше пуль.

— Следующая стая — твоя, — пожал плечами я.

Но до лагеря «Солдат без границ» мы добрались уже без приключений.

Сразу по прибытии я отправился в свою палатку, где разложил на столе карту Самбиленда и раскурил новую сигару. Вскоре ко мне присоединился Оцелотти, принесший фляжку воды и свежие новости. Вода была ожидаемо тёплой и отдавала металлом. В лагере ожидаемо никаких интересных происшествий не было.

— Что надумал за это время? — спросил Оцелотти.

— Миллера не будет на работах, его держат в карцере.

Чтобы самому собраться с мыслями, я проговаривал планы вслух, и Оцелотти, отлично знавший об этой привычке, всегда задавал какой-нибудь вопрос, хотя бы и пустячный, как сейчас, лишь бы у меня появился повод заговорить.

— Это усложняет задачу, — продолжил нашу обычную игру Оцелотти, теперь взявший на себя и роль Миллера. — Но в случае нападения его точно не смогут расстрелять с вышки.

— Заключённых из карцера прикончат при первых же выстрелах, — отмахнулся я. — Значит, надо действовать очень тихо и осторожно.

— Сам пойдёшь?

— А ты как думаешь? — оторвав взгляд от карты, спросил я. — Кому ещё я могу поручить спасение Миллера?

— Я с тобой.

Оцелотти не задавал вопрос, однако я покачал головой в ответ.

— Я пойду один, так привычней. А ты должен организовать отвлекающий удар вот здесь.

Я ткнул пальцем в точку на карте, которую от лагеря 1391 отделяло не больше пяти миль. Обозначена она была как форт Кайрати.

— Собери два отряда бойцов, укрепи броневиками и миномётами и атакуй форт Кайрати, — приказал я Оцелотти. — Быстро и максимально жестоко. Надо хорошенько потрепать тамошний гарнизон, чтобы они запросили помощи, а после отступить. Но недалеко.

— И помощь к ним придёт из гарнизона тринадцать-девяносто один, — кивнул тот. — Только не понимаю, зачем именно меня туда отправлять? Доберман справится не хуже моего.

— Если среди атакующих не будет мелькать лицо того, кого здесь боятся до усрачки, — ответил я, — командование форта Кайрати может и не потребовать солдат для пополнения гарнизона как можно скорее. А кто здесь знает Добермана?

— Думаешь, увидев меня, а не тебя, комендант Кайрати тут же нагадит в штаны и запаникует?

— Вся Афра знает, что там, где ты, там и я, поэтому — да, он сделает именно так. Сначала обосрётся по полной, а потом потребует солдат и как можно скорее.

— А вот это сейчас было обидно, знаешь ли, — скривил губы в сардонической улыбке Оцелотти. — Мог бы и сказать, что меня боятся не меньше твоего.

— Не боятся, хотя стоило бы, — сказал я, снова склоняясь над картой. — На следующее утро после атаки уводи людей. Боёв избегай. Заберёшь меня с Миллером вот здесь.

Я указал на ещё одну точку на карте, никак не подписанную. Это была небольшая рыбацкая деревушка, снабжавшая лагерь 1391 свежей рыбой, водорослями и пресной водой. Лучшего места, чтобы отсидеться, не найти.

— Может, лучше сразу людей отправить, чтобы заняли деревню?

— За припасами туда ездит колонна дважды в день — утром и вечером. Захватим деревню — привлечём ненужное внимание к лагерю. Меньше шансов, что его комендант поделится солдатами с фортом Кайрати.

— И когда? — спросил у меня Оцелотти.

Вопрос был такой же традиционный, как и тот, что служил катализатором моих размышлений вслух.

— Завтра на рассвете ухожу я, — ответил я. — Через два дня начинай атаку.

— Есть! — молодцевато козырнул Оцелотти.

Я, как всегда, ответил куда менее формальным воинским приветствием.

Провести ночь в одиночку в африкейской саванне было форменным самоубийством. Чудовища, населяющие её пустоши, не ведают покоя. Они готовы прикончить тебя в любое время суток: при свете солнца, в безлунной тьме, в сухую погоду или в дождь. Им всё равно. Ты для них еда — мешок мяса, крови и костей, которым любой полакомиться норовит. Я знаю это не хуже других, и именно по этой причине отправился к лагерю 1391 на рассвете следующего дня.

Часть пути я проделал верхом, оставив коня на попечении гарнизона повстанцев, удерживавшего безымянный форт. Командовал ими мой человек, а потому я был уверен, что он вернёт скакуна в наше расположение при первой возможности. От форта до лагеря 1391 было ещё около полусуток ходу, и я заночевал в форте, ранним утром отправившись в путь.

Как и рассчитывал, прибыл к окрестностям лагеря через час после полудня. Одинокий путник, да и всадник тоже не был серьёзной мишенью ни для местных разбойных племён, ни для большинства чудовищ, как это ни удивительно. Связываться с одним человеком никто не хотел — выгоды мало, а тренированный боец или полный отморозок — кто же ещё отправится в путь по саванне в одиночку? — может принести слишком много неприятностей. Овчинка выделки не стоит — это поняли даже обитавшие здесь чудовища.

Теперь началась самая скучная часть любой операции — наблюдение. До самого вечера я ползал на брюхе вокруг лагеря с биноклем в руках, выбирая углы, чтобы меня не выдал блеск линз, и внимательно изучая распорядок за проволочными заграждениями, отделявшими тюрьму от внешнего мира. Когда солнце начало клониться к закату, я знал о лагере 1391 практически всё. Когда и сколько охранников выводят заключённых на работу в каменоломню, кто возвращается обратно, а кто остаётся присматривать за узниками. Сколько патрулей ходит по периметру. Как часто меняются часовые на вышках, и что за пулемёты установлены там.

Стоило солнцу нырнуть за горизонт, я набросил на плечи рваный плащ цвета местной пыли и почти полностью скрылся под ним. В ночное время патрули увеличили вдвое, но чаще ходить они не стали. Просто теперь к паре солдат с карабинами прибавились ещё двое, вооружённые ручными пулемётами Манна. Шагали они уверенно, явно больше полагаясь не на своё оружие, а на ограду из колючей проволоки под током высокого напряжения, опоясывающую лагерь. От чудовищ она защищала отлично, а кто ещё полезет в лагерь для политических заключённых? Генерал Огано лично со всей своей армией повстанцев? Это вряд ли, он ведь не дурак и знает, чем закончится такая атака — горой трупов содержащихся здесь врагов режима доктора Гриссо. А это ему ни в коем случае не нужно.

Закончив наблюдение, я замотался в маскировочный плащ, делающий меня незаметным почти для всего в саванне, и спокойно заснул. Думаете, только безумец может спать посреди африкейской пустоши — и вы отчасти правы. Но именно на этом обычно строились мои планы. Я всего лишь делал то, на что у других оказывалась кишка тонка. А ведь опасности такая ночёвка особой и не несла. В окрестностях лагеря не было мест обитания сколько-нибудь сильных тварей, их повывели, ещё когда основывали эту тюрьму. Оставшихся же ничем не мог привлечь небольшой холмик посреди саванны, не выделяющийся из местного однообразного пейзажа. Чудовища вряд ли помнили, что ещё вчера его тут не было.

Ранним утром меня разбудил рёв моторов. Мой план сработал. Из лагеря выезжала колонна грузовиков с кузовами, полными солдат, в сопровождении целых трёх броневиков. Они спешили на выручку паникующему форту Кайрати, на который напали отряды страшной наёмной армии «Солдаты без границ». Теперь осталось подождать захода солнца, и можно лезть в это осиное гнездо, откуда вылетела большая часть шершней.

Место для проникновения в лагерь 1391 я выбрал ещё раньше и, как только достаточно стемнело, подполз к нему и принялся быстро орудовать сапёрной лопаткой, выгребая камни и землю из-под гудящей от напряжения колючей проволоки. Делал перерывы, заслышав стук сапог патрульных. Как только они прошли в пятый раз, я нырнул под колючую проволоку и перекатился на спину по ту сторону забора, прежде чем они скрылись из виду. Теперь у меня было примерно пять минут до следующего патруля.

Пригнувшись и стараясь не шуметь, я направился к карцеру — второму крепкому зданию в лагере. Первым была администрация, представлявшая собой небольшой форт, где можно неплохо держать оборону. Гарнизон обитал в палатках, а для техники и лошадей имелись навесы. Заключённые же спали прямо под открытым небом, будто скот, в огороженном ещё одним забором из колючей проволоки загоне. Отсутствие грузовиков и броневиков, конечно, затрудняло мне задачу, но и солдат в лагере осталось мало — на чём и строился расчёт. Я легко проскользнул между патрулями и подобрался к мрачному зданию карцера. Оно было небольшим, потому что туда определяли лишь тех, кто оказался достаточно ценным заложником для режима доктора Гриссо. Нарушения режима и попытки побега карались побоями, зачастую несовместимыми с жизнью.

У входа в карцер горела яркая электрическая лампа, да и один из прожекторов с вышки то и дело проходился по земле рядом с ним. Сюда же стоит прибавить часового — здоровенного орка в кожаной безрукавке с крупнокалиберным дробовиком Сегрена на плече. Связываться с ним было себе дороже — конечно, я сумею его прикончить, но это будет провалом, так что я двинулся вдоль стены карцера. Решётки имелись только на окнах камер, а в коридоре и небольшой караулке они были распахнуты настежь. Я заглянул в них и увидел солдат только в караульном помещении. Двое откровенно дремали на стульях, третий же отчаянно боролся со сном, глотая дымящийся кофе из жестяной кружки. Служба в лагере всё-таки была поставлена не лучшим образом — и на это я тоже рассчитывал, когда обдумывал план проникновения.

Пришло время для ножа. Я бесшумно извлёк его из ножен, выдохнул, как перед прыжком в воду, и рывком бросился в окно. О стёклах тут, конечно, и понятия не имели, так что даже не спавший солдат заметил меня слишком поздно. Он обернулся на звук моего приземления на пол и тень, мелькнувшую на стене. Хотел было закричать, чтобы предупредить товарищей, но я не дал ему сделать этого. Рывком сократив дистанцию, я вогнал ему клинок ножа в горло по самую рукоять, тут же провернул его и выдернул из раны, превратив гортань чернокожего солдата в кровавое месиво. Он издал лишь булькающий хрип и начал заваливаться назад. Я удержал его от падения, перехватив левой рукой под спину, и медленно опустил его уже мёртвое тело на дощатый пол караулки. Пыль вокруг трупа начала напитываться кровью.

Разделаться с двумя так и не проснувшимися бойцами мне не составило никакого труда. Они даже не поняли, что умерли.

Вытерев нож о форму последнего убитого, я переложил его в левую руку и достал пистолет. Выходить из лагеря с Миллером на плечах мне всё равно придётся громко, так что лучше быть готовым ко всему сразу. Сейчас начиналась самая тонкая часть моего замысла. Как только я вытащу его из камеры, наши шансы отправиться на тот свет вместе вырастут многократно. Хотя бы потому, что у меня не было чёткого понимания, как я буду покидать лагерь.

Выглянув в коридор, я убедился, что никого там нет, и быстро прошёл к дверям камер. Миллер отыскался во второй по счёту. Он сидел на полу, прикованный за единственную руку к скобе, намертво вделанной в стену. Его лишили всей аугметики, и левая рука и нога заканчивались уродливыми шрамами от операции, проведённой когда-то в полевом госпитале под Недревом. Стараясь шуметь как можно меньше, я отодвинул засов и, открыв дверь, вошёл в камеру. Миллер очнулся от тяжкого сна, когда я подошёл к нему почти вплотную. Раздетый до пояса, он был покрыт синяками и кровоподтёками. Местные охранники явно использовали его вместо боксёрской груши, однако сильно не усердствовали. То ли ждали дознавателей из ДИСА, то ли старались не попортить ценного заключённого. Держу пари, не вытащи я Миллера сегодня, ещё до конца недели ко мне прибыл бы парламентёр с предложением от режима доктора Гриссо. И было бы оно таким, что отказаться от него почти невозможно.

— Кто тут? — прохрипел Миллер едва слышным от жажды голосом. — Пришли поглумиться ночью — вперёд, я к вашим услугам, ублюдки.

— Тише, — приложил я палец к его губам, — свои. Ла-ли-лу-ле-ло.

Короткая фраза служила нам опознавательным знаком ещё в траншеях под Недревом и позже. Случайный набор звуков, который знал только определённый круг людей. Повторить их вот так запросто у врагов не получалось, и мы всегда знали, что перед нами самозванец, даже если толком не видели его.

— Ты? — просипел Миллер. — С ума сошёл? Зачем…

Он закашлялся, и лицо его скривилось от боли.

— Кому бы я ещё доверил спасать тебя, — буркнул я в ответ.

Искать в караулке ключ от наручника, приковывавшего Миллера к стене, времени не было, и я воспользовался набором отмычек. Если честно, я опасался, что моего товарища прикуют к стене кандалами с забитым в них раскалённым штырьком, который, остыв, не даёт открыться. С такими я бы провозился куда дольше, однако охранники обошлись обычным наручником, я справился с ним меньше чем за минуту.

Вот теперь-то начиналось самое сложное. Я забросил Миллера на плечи. Он всё ещё кашлял, как только пытался хоть что-то сказать, и я велел ему заткнуться.

— И так демаскируешь нас, лучше молчи. Мне тебя ещё через пол-лагеря на горбу тащить.

Однако стоило мне выйти в коридор, как в соседней камере раздался шум, и через дверь меня окликнул хриплый голос. Говорил он на розалийском.

— Постой, приятель, — сказал он. — Вытащи и меня отсюда. Даю слово, я тебе пригожусь.

— Возьми его, — прохрипел мне прямо в ухо Миллер в коротком перерыве между приступами кашля. — Он дело говорит.

Я выругался про себя, однако последовал его совету.

Конечно, сразу открывать дверь не стал — ограничился тем, что отодвинул заслонку и заглянул в камеру. Увидеть смог только часть лица приникшего к двери с той стороны человека. Разглядел лихорадочно горящие надеждой глаза и зубы — крупные, будто их обладатель был в родстве с лошадиным родом.

— Бери… его, — прокашлял мне прямо в ухо Миллер.

— И кто он такой? — спросил я вроде у Миллера, но ответил мне, само собой, заключённый.

— Жосслен Бомон, — представился он, — специалист по шпионажу и мордобою. И немного по политическим убийствам.

Раз Миллер ручается за розалийского шпиона, почему бы и не выпустить этого специалиста узкого профиля. Если он не врёт, то может оказаться полезен в нынешнем деле. Выбираться и так будет сложно, а с ним или без него — особой разницы нет.

Я открыл дверь камеры, и розалиец тут же выскочил в коридор, будто опасался, что я могу передуть. И не то чтобы он был так уж неправ. До сих пор считаю этот поступок довольно необдуманным.

— В караулку, — приказал я, подбородком указав направление, — поможешь вытащить Миллера.

Надо сказать, без помощи Бомона мне бы пришлось куда сложнее выбираться даже из здания. Миллер сам идти не мог, и мне пришлось тащить его на закорках, так что покинуть карцер через окно уже стало бы нешуточным испытанием.

Оказавшись в караулке, Бомон даже не взглянул на оружие охранников, а первым выскочил на улицу, быстро огляделся и сделал мне знак подавать Миллера. Мы не были сработанной парой, однако простейшие боевые сигналы опознавали легко. Подойдя к окну, я как мог аккуратно передал Бомону Миллера. Тот подхватил его под мышки, подставил плечо и вместе они привалились к стене карцера. Тащить даже сильно отощавшего в плену Миллера измождённый Бомон явно не мог, так что, оказавшись на улице, я снова взвалил старого боевого товарища на плечи, и мы медленно двинулись по лагерю.

Теперь передвигаться пришлось ползком, ходить на полусогнутых с Миллером на спине я бы долго не смог. Да и ползать с ним тоже было удовольствие ниже среднего, и всё же из двух зол выбирать нужно то, что доставит меньше хлопот. Миллер как мог старался помогать мне, Бомон же двигался впереди, направляемый моими знаками к нужному месту.

Нащупав прикопанную рядом с не слишком заметной ямкой лопатку, я указал Бомону, где можно проползти под колючей проволокой. Как только розалиец оказался по ту сторону её, он протянул руки, не поднимаясь с земли, и вдвоём мы протащили к нему Миллера. Затем пришёл и мой черёд.

— Теперь — за мной, — приказал я, снова взвалив на плечи Миллера. — Идти буду быстро, отстанешь — пеняй на себя, ждать тебя не стану.

— Воды хоть дай, — попросил Бомон, — а то стращать сразу.

Я снял с пояса фляжку и передал ему. Бомон набрал в рот немного воды, прополоскал его и только после этого проглотил. Потом выпил ещё чуть-чуть и вернул фляжку. Сразу видно, к выживанию в здешних краях розалиец был подготовлен.

Мои слова насчёт быстрой ходьбы, конечно, по большей части являлись пустой угрозой. С Миллером на плечах я не мог идти достаточно быстро, так что Бомон легко держал заданный мной темп. Чудовищ вокруг лагеря 1391 и на пути к деревушке, где его гарнизон запасался рыбой, пресной водой и водорослями для кормёжки заключённых, истребили основательно. У тюремной охраны не было никакого желания дважды в день пробиваться за припасами через стаи летающих угрей инкаямба или напоминающих помесь некрупного льва, гиены и собаки крокотт. До деревни мы добрались вполне спокойно, однако как только Бомон сориентировался и понял, где находится, то вопреки моим знакам направился к одинокой заброшенной хижине на дальнем краю поселения.

— Помнишь, — произнёс Миллер, очнувшийся он тяжкого забытья, — я тебе рассказывал про тайник, который нашли разведчики Летучей мыши? Он принадлежит Бомону.

Надо будет подробнее расспросить розалийца, для чего ему понадобилось прятать в заброшенной хижине разобранную автоматическую винтовку М-13 с оптическим прицелом, несколько паспортов на разные имена и внушительную сумму в хагенсталлерах довоенной чеканки и гномьих кредитных билетах.

Бомон опередил меня и уже собирал винтовку, когда я вошёл. Даже не глянув на розалийца, я первым делом пристроил у стены Миллера. Тот почти сполз на пол, обессиленный переходом не меньше моего. Я дал Миллеру воды, мне пришлось держать фляжку у его рта, пока он судорожно утолял жажду, разливая едва ли не больше, чем сумел проглотить. Я приложился к фляжке после него и передал её Бомону, уже закончившему собирать винтовку и приладившему к ней оптический прицел. Розалиец благодарно кивнул и без зазрения совести допил остатки воды.

— На кого ты тут охотиться надумал с такой пушкой? — спросил я, присев на пол рядом с Бомоном, глядевшим в окно.

— На крупную дичь, — с улыбкой ответил тот.

И как ему только зубы не повыбивали все в лагере?

— На доктора Гриссо, — продолжил он. — Он должен был посетить тюрьму для политзаключённых и лично проинспектировать её на предмет нарушения базовых прав человека. А я должен был прикончить его выстрелом с расстояния в полкилометра.

— Но потом что-то пошло не так, — усмехнулся я.

— Политическая конъюнктура изменилась, — ответил Бомон. — Стоящие за генералом Огано люди наняли вас, — он указал на мою нашивку «Солдат без границ», — и Гриссо тут же кинулся искать себе покровителей. Пока готовили операцию и забрасывали меня сюда, он успел договориться с колониальной администрацией Альянса. А меня ему решили сдать в качестве жеста доброй воли.

— Политика — грязная штука, грязнее войны, — заявил я.

Солдаты из лагерного гарнизона приехали в деревню на рассвете. По бездорожью катил всего один грузовик с полным людей и орков в кузове.

— Маловато их как-то, — буркнул разбуженный рёвом мотора Бомон.

Я сменил его за несколько часов до рассвета, дав выспаться. Он мог быть сколь угодно хорошим профессионалом, однако заключение подорвало его силы, и отдых розалийцу требовался больше, чем мне.

— Подкреплений не будет, — заверил я. — Остальные отправились на выручку форту Кайрати. На него напали «Солдаты без границ» во главе с самим командиром.

— Думаю, из-за побега солдат вернут обратно.

— Некого возвращать, — нехорошо усмехнулся я.

Офицер с позывным Доберман был отменным ублюдком до того, как завербовался ко мне, да и после лучше не стал. Он обожал устраивать засады и взрывать всё, что можно, и особенно — что нельзя. Поручая ему уничтожить подкрепление, идущее из лагеря 1391 на помощь форту Кайрати, я точно знал — никто не уйдёт живым.

Бомон глянул на меня с недоверием, но ничего уточнять не стал.

Солдаты рассыпались по деревне, выгоняя всех из домов и собирая на небольшой площади в центре. Они вели себя грубо, но особо не усердствовали в побоях, больше толкали прикладами замешкавшихся рыбаков. А вот парочка орков-штурмовиков в хотя и не лучшего качества, но всё же панцирной броне при щитах и с крупнокалиберными дробовиками на плечах вызывала у меня серьёзные опасения. И не у меня одного.

— Попробую снять обоих, как только солдаты доберутся до нашей хижины, — сказал Бомон, беря на прицел стоявших неподалёку друг от друга орков. — Но гарантии не дам. Я всё же «кронциркуль», а не снайпер.

Прямо интересно, кому так насолил Бомон, что его — специалиста по промышленному шпионажу — забросили в Афру убивать местного диктатора. Даже не изменись политическая конъюнктура, это был для него билет в один конец.

— Держи окно, — приказал я, присев рядом с дверью. — На мне дверь. Миллер. — Мой боевой товарищ никак не отреагировал, и пришлось громче обратиться к нему: — Миллер! Раздери тебя бесы, просыпайся, нас сейчас будут убивать.

Самым лучшим вариантом было бы как можно скорее покинуть деревню, однако не с Миллером на закорках. Далеко мы не уйдём, значит, надо держать оборону здесь и ждать Оцелотти с летучим отрядом «диких котов».

— Здесь, — выдал не то проснувшийся, не то пришедший в себя Миллер.

Я кинул ему связку гранат.

— Если дела пойдут совсем плохо, ты знаешь, что делать. Никто из нас в плен попасть не должен.

— Знаю, — коротко кивнул он и снова прикрыл глаза.

Ничего, когда начнётся стрельба, даже ему будет не до сна.

Когда за тонкой стенкой хижины, где мы укрывались, раздались тяжёлые шаги, я присел слева от двери. Нож привычно лёг в левую руку, пистолет я держал в правой. Пришло время для хорошей драки.

— Миллер, дверь на тебе после того, как я выйду, — сказал я.

— Дай пистолет, — ответил он. — Я могу стрелять.

Я лишь покачал головой. Оружие мне нужно будет в драке среди хижин деревни, а второго пистолета я для Миллера не прихватил.

— Я постараюсь увести ублюдков подальше отсюда, но если они поймут, где вы, и влезут в хижину… Ты знаешь, что делать.

Дверей в хижине, конечно, не было, и солдат, первым сунувшийся к нам, переступив порог, на мгновение растерялся. Глаза его только привыкали к полутьме, и он, наверное, даже не понял, что его убило. Не поднимаясь, я всадил нож ему в пах — прямо в артерию, удар был поставлен на совесть. Тут же выдернув оружие, я вытолкнул согнувшегося в три погибели от боли солдата наружу. Прямо под ноги его товарищам. И следом рванулся сам.

Зрачки не успевали сузиться, и я видел врагов размытыми фигурами, но мне вполне хватило и этого. Крайний слева попытался вскинуть к плечу винтовку, и это сделало его моей первой целью. Я всадил ему нож под мышку, рванул на себя и плавным движением оказался у него за спиной. Мы поменялись местами, и враг теперь прикрывал меня от своих товарищей. Я трижды нажал на спусковой крючок пистолета, целясь в грудь всё ещё неясным фигурам. Пули свалили всех троих — враги рухнули в пыль, подёргиваясь в предсмертных конвульсиях. Выдернув нож из тела последнего солдата, я шагнул назад и прикончил его выстрелом в затылок.

Теперь у меня есть считанные секунды, чтобы увести врагов от хижины, где остались Миллер с Бомоном. Враги должны быть уверены: только я представляю для них опасность. Пускай сосредоточатся на моём уничтожении, точнее — на попытках сделать это, отложив обыск деревни на потом.

Для начала я показался прибежавшему на звуки выстрелов подкреплению и бросился прочь. Как я уже говорил, служба в лагере 1391 была поставлена из рук вон плохо, все солдаты гурьбой кинулись преследовать меня. Они даже в пустую хижину за мной сунулись, не заметив на полу прощального подарка. Я оставил не все гранаты Миллеру и, прежде чем выскочить на улицу через окно, кинул осколочную на пол. Взрывом разметало по хижине человек пять, ещё двое вывалились на улицу, отчаянно пытаясь прийти в себя после контузии. Мой нож быстро оборвал их жизни.

Теперь я побежал прямиком к грузовику, в кузове которого здоровенный орк в кожаной безрукавке вместо формы сдёргивал чехол со спаренных пулемётов Манна, установленных ближе к крыше кабины. Дважды на меня наталкивались солдаты, но они, похоже, были так ошеломлены, что даже не понимали, кто я такой. Обоим хватило по выстрелу в грудь. Пулемёт застучал длинными очередями — пуль орк не жалел. Они пробивали хлипкие стенки хижин, убивали попадавших на землю жителей деревеньки, но в меня попасть орк так и не сумел.

В десятке шагов от грузовика на меня налетел солдат с ошалевшими глазами. Ему явно не доводилось ещё бывать в такой передряге. Я даже немного посочувствовал бедолаге, прежде чем всадить нож в грудь. Я протащил умирающего до угла дома и вытолкнул вперёд — прямо под стволы пулемётов. Длинная очередь едва не разорвала его пополам. В следующую секунду я бросился вперёд, в подкате преодолевая последние полметра до грузовика. Орк-пулемётчик не успел навести на меня оружие, я закатился под днище машины.

Бензобак его был заткнут хорошо подогнанной пробкой — удача на моей стороне. Я легко выдернул её, подковырнув ножом, и кинул внутрь небольшую — с куриное яйцо размером — гранату, начинённую алхимически усиленным белым фосфором. Выкатившись из-под грузовика, я бросился бежать со всех ног — попасть под взрыв у меня не было ни малейшего желания. И выросший на пути штурмовик не сумел остановить меня.

Я уже держал в правой руке пистолет — когда успел достать из кобуры, сам не помню. Штурмовой щит закрывал орка от ступней до глаз, как воина-легионера древности, за ним он считал себя неуязвимым для моих атак. Очень большое заблуждение — оно стоило орку жизни. Прежде чем он успел вскинуть дробовик, я оказался вплотную к нему и подцепил основанием клинка кромку щита. Навалившись всем весом, я отжал его вниз и всадил ствол пистолета в лицо орка. Два выстрела превратили его голову в кровавое месиво. Я оттолкнул мёртвого врага и броском кинулся дальше. Перекатился через плечо, потом ещё раз, а следом грянул взрыв.

Грузовик аж подбросило, под ним расцвёл огненный цветок, опаливший жаром всё вокруг на два десятка шагов. Взрывной волной меня повалило на землю и протащило по пыли, а когда я перекатился на спину, то увидел над собой свою смерть. Она явилась в облике второго орка-штурмовика. Он отбросил дробовик и обеими руками перехватил щит, чтобы обрушить его мне на грудь. Я не успевал уклониться, оставалось надеяться, что успею хотя бы пристрелить врага, унеся его с собой в могилу.

Орк трижды конвульсивно дёрнулся — пули попали ему в грудь и голову. Он уже падал, когда я услышал выстрелы, сразу узнав хлёсткий, как щелчок плети, звук винтовки М-13. Бомон оказался лучшим стрелком, чем говорил сам, и это спасло мне жизнь.

Быстро вскочив на ноги, я огляделся и понял, что оставшиеся солдаты бегом несутся в направлении лагеря. Подстёгивали их выстрелы Бомона, валившие то одного, то другого, нагоняя ещё больше паники. Но самым лучшим зрелищем для меня стали столбы пыли — я был уверен, что это «дикие коты» Оцелотти, спешащие нам с Миллером на выручку.

Спрятав нож и пистолет, я вернулся в хижину, где остались Бомон с моим боевым товарищем. Миллер сидел у стены, придерживая гранаты рукой. Бомон же сменил магазин в винтовке, но стрелять не спешил. Возвращаться солдаты не собирались, так что он не стал тратить боеприпасы впустую.

— Ну ты даешь, приятель, — обернувшись ко мне, сказал Бомон. — Держу пари, ты бы мог весь лагерь в одиночку перерезать.

— Вряд ли, — покачал головой я, садясь рядом с Миллером, — караульная служба у них поставлена была скверно, но не настолько, чтобы не заметить пропажи патрулей. Поднялась бы тревога, и пиши пропало. А здесь мне проще было с ними справиться.

Может, этих парней и обрядили в форму, дали им оружие, но солдатами они быть от этого не стали. Орки берут свирепостью и презрением к смерти, а вот призывники из местных племён, на которых делает ставку Гриссо, мало что представляют собой.

— Ты ведь тот, о ком я подумал, верно? — глянул на меня Бомон. — Вряд ли кто-то сумел бы перебить столько народа за считанные минуты, кроме…

— Кроме лучшего наёмника Эрды, ты хотел сказать, — устало усмехнулся я. — Да, Бомон, это именно я — собственной персоной. Лучший наёмник Эрды.

* * *

Если бы я мог отказывать всем клиентам, кто мне не нравится, наверное, давным-давно разорился бы. По большей части к услугам моей частной армии желали прибегнуть аристократы-толстосумы или нувориши. И тех и других я внутри люто ненавидел. Первые развязали войну, вторые нажили на ней свои состояния. На крови всех тех мальчишек, что уходили на фронт в едином патриотическом порыве, записываясь в добровольцы целыми классами. Мало кто из них вернулся домой.

Однако если бы не более чем настойчивые увещевания моего агента, занимавшегося поставкой новых заказов, в союзе с которым выступил Миллер, я бы решительно отказался встречаться именно с этими потенциальными нанимателями. Я и шёл-то к ним с одной мыслью — поскорее отделаться от их предложения, наорать в приступе притворного гнева на агента и убраться поскорее обратно на север Афры. Там я чувствовал себя куда уютнее, а главное, мог взяться за простую работу, не требующую встреч с людьми вроде тех, кто ждал меня в просторной библиотеке роскошного особняка в одном из лучших кварталов розалийской столицы.

Соварон — мой агент, принадлежащий к расе авиан — настоял, чтобы я надел на встречу не только френч в альбийском стиле, но и добавил к нему планку с наградами, полученными во время войны.

— Это добавит тебе очков в разговоре с нанимателями, — заверил меня он, когда я скривился от такого предложения. — А ещё лучше надеть парочку самых впечатляющих орденов, желательно экуменических, но и розалийские сойдут.

Я едва не врезал ему в клюв после этих слов. Авиане не очень хорошо умели читать эмоции по лицам людей, однако Соварон как будто почуял, что переступил черту, и мгновенно заткнулся.

А вот от идеи взять на прокат бронированный лимузин я его отговорить не смог. Не помогли даже прямые угрозы. И снова Миллер, сопровождавший меня в этой поездке, встал на сторону Соварона. С их обоюдным напором я уже не справился.

Автомобиль Соварон взял на прокат такой, чтобы им мог управлять авианин, и сам сел за руль. Мы с Миллером расположились на просторном заднем сидении и курили, глядя на вечерний Рейс. Я давно не был в розалийской столице, однако изменилась она мало. Хотя война и наложила отпечаток на город, превратив его в переполненный, скрывающийся за стенами урб, Рейс сохранил частичку «праздника, который всегда с тобой». Он не стал до конца мрачным и безрадостным урбом, кое в каких районах оставаясь городом, где осталось место радости и улыбкам. Здесь можно было встретить открытые кафе, булочные, цветочниц, художников и целующиеся в не особенно укромных местах парочки. Мы проехали мимо парка, где пожилые господа — в основном люди и гномы — собирали доски для шахмат, шашек и более сложных игр. Они пользовались последними погожими деньками, чтобы скоротать время на улице. Потом, наверное, переберутся в кафе или библиотеку. Парочка мимов в чёрных трико и с выкрашенными белой краской лицами развлекали небольшую толпу ловкими трюками, заставляя всех поверить в реальность стекла, отделявшего уличных актёров от публики. По характерным плавным движениям я узнал в обоих эльфов, но вряд ли они были шпионами. В актёрской среде обреталось не так уж мало представителей разных народов этой расы — ведь далеко не все эльфы были такими законченными милитаристами, как сидхи. Но потом наш лимузин повернул, и покатил вдоль бесконечного забора какого-то завода. Я видел громадные цеха, откуда разносился оглушительный грохот, длинные кирпичные трубы коптили небо жирными столбами дыма, напоминающие скелеты драконов краны переносили грузы с одного места на другое. Мы живём в индустриальную эпоху, и от этого никуда не денешься, как ни прячься. Она нагонит тебя, швырнёт в лицо клубы фабричного дыма, мазнёт мазутом, оглушит грохотом цехов. И те места, что мы проезжали раньше, были всего лишь маленькими разноцветными островками в море затопившей мир серости.

Особняк, где меня ждали наниматели, скрывался в ряду богатых поместий старой розалийской аристократии. Правда, многие из них пришли в упадок, что было видно даже через высокую ограду. Там давно уже никто не жил и дома ветшали без должного ухода. Однако тот, куда направлялись мы, пребывал в полном порядке.

У ворот наш лимузин встретил чопорный швейцар в расшитой золотом ливрее. Он указал, где оставить автомобиль, и проводил нас до входа в дом. Лимузин принял один из менее роскошно одетых слуг, отогнав его в гараж поместья. В холле особняка у нас взяли верхнюю одежду и вежливо попросили оставить оружие.

— Мы на встречи с нанимателями оружие не берём, — заверил крепкого мажордома с сутулой спиной и повадками штурмовика Соварон. — Это принцип нашей работы.

Обыскивать нас не стали, однако взглядом мажордом нас обшарил так, будто пальцами прошёлся. Результат осмотра его явно удовлетворил, и онкивнул одному из слуг, чтобы проводили нас.

Наниматели приняли нас в библиотеке на втором этаже поместья. По привычке, свойственной всей их породе, они попытались превратить нашу встречу в аудиенцию. Словно бы не они искали моей помощи, а я пришёл к ним, и они милостиво соизволили выслушать меня. Придётся быстро, но предельно аккуратно опустить их с небес на землю.

Я смотрел на этих чопорных господ в придворных мундирах времён расцвета Экуменической империи, при орденах, усыпанных бриллиантами на муаровых лентах. Вряд ли они заслужили хотя бы один из них. Все они были давно уже немолоды и сверкали набриолиненными сединами, пенсне или старомодными моноклями. В ответ меня мерили такими взглядами, что я ощущал себе насекомым под увеличительным стеклом энтомолога.

— Представляться, думаю, смысла нет, — произнёс самый старший из пятерых пожилых господ в придворных мундирах сгинувшей в горниле войны империи. — Мы не имеем чести быть представленными друг другу, однако имеем представление о том, кто перед нами.

Похоже, у него пунктик на слово «представить» и его вариации. Однако он прав. Я знал всех пятерых потомков династии Августов, правившей Экуменической империей до самого её падения и превращения в Республику Гальрия. Все они были отпрысками дальних ветвей рода, не имевших никаких возможностей в прежние времена даже близко подойти к престолу.

— Я даже в общих чертах представляю себе, для чего вы меня пригласили, — усмехнулся я. — И могу сказать пару слов по этому поводу.

— Например? — спросил седовласый придворный с орденом «Золотой фрегат», украшенным россыпью мелких бриллиантов. Вряд ли этот дальний родственник императора Экуменики даже близко находился от сражающихся в море кораблей.

— Главное из них — поздно, — честно ответил я, и, не спрашивая ни у кого разрешения, достал сигару.

— Извольте объясниться, молодой человек, — выпалил орденоносец, расчувствовавшись настолько, что перешёл на родной — экуменический.

— Давайте говорить на одном языке, — спокойно предложил я вместо объяснений, срезал кончик сигары и положил его в пепельницу на столе, — так будет удобнее для всех.

Соварон поднёс мне свою золотую зажигалку, и я пару раз втянул ароматный дым архипелагского табака, прежде чем продолжить.

— Если хотите объяснений, то всё просто, — сказал я. — Вы слишком поздно обратились ко мне. Вам следовало нанять «Солдат без границ», когда вы только собирались сажать на престол Рагны — я ведь не ошибся с государством? — своего ставленника.

Ошибиться на самом деле было сложно. Несколько лет назад всю Эрду облетела новость о монархическом перевороте в этой лежащей за океаном стране. В результате кесарем Рагны стал Максимилиан Август, родственник вот этих самых чопорных господ в вицмундирах, только помоложе. Однако его власть продержалась недолго, и пару недель назад пришли новости о падении столицы Рагны под ударом генералов, поддерживаемых народом. Одного из этих генералов я очень хорошо знал.

— Мне чужда ложная скромность, и я честно говорю, что лучших специалистов по свержению режимов, чем моя частная армия, не найти во всей Эрде. За ваши деньги я возвёл бы на престол Рагны кого угодно и помог удержаться там.

— И как долго помогали бы? — Тон носителя «Золотого фрегата» просто сочился ядом.

— Покуда вы не перестали бы платить мне, — пожал плечами я и снова затянулся.

— Сейчас и в самом деле поздно говорить об этом, — взял слово заговоривший первым пожилой господин, производивший наилучшее впечатление из всех. Роскошный вицмундир его украшали всего два ордена — «Сокровищница» и «Процветание», оба сугубо гражданские и, скорее всего, заслуженно полученные. — Мы хотим нанять вас, и в самом деле лучших профессионалов Эрды в области наёмничества, чтобы вытащили Максимилиана из темницы.

— Это будет недёшево стоить, — заметил Соварон. — Ценность спасаемой жизни диктует цену.

— У нас есть предложение, о которого вам будет сложно отказаться, — глянул мне прямо в глаза господин с цивильными орденами. — Мы готовы к весьма внушительной сумме денег, — он озвучил её, и она была примерно такой, как я бы потребовал, а значит, надо будет накинуть ещё, — а также готовы добавить остров в Архипелаге.

— Остров? — удивился я, позабыв о намерении накинуть нолик, а то и парочку к озвученной сумме.

— Искусственный остров, оставшийся от прежних хозяев Архипелага, — кивнул господин с цивильными орденами на груди. — Не Ковчег, конечно, однако и не просто кусок скалы, торчащий их моря. В своё время он был подарен Экуменической империи знаменитым географом, открывшим Архипелаг, и с тех пор официально включён в её состав в качестве ленного владения. Конечно, никто и никогда там не появлялся, а титул владетеля этого острова был чем-то вроде издёвки со стороны императора. Он передавался в моём роду несколько поколений с тех пор, как мой предок попал в опалу. Теперь я готов передать вам координаты этого искусственного острова и его карту с подробным описанием.

— А на сумму аванса можно начать перебрасывать туда первые подразделения.

Кажется, Миллер уже считал, что я согласился и в уме прикидывал, как лучше начать обустраиваться на искусственном острове.

— Предложение и в самом деле заманчивое, — кивнул я, не обратив внимания на реплику Миллера. — Но стоит ли игра свеч, вот на какой вопрос я не знаю ответа.

— Стоит ли… — вспыхнул тощий, как палка, господин, скорее всего, заслуживший свои ордена с мечами: шрамы, украшавшие его лицо, не получишь в зале для мензурного фехтования. — Да ты в своём ли уме, щенок?! Ты знаешь, кто перед тобой?! Мы и так достаточно унизились, что сами говорим с тобой, так ты ещё и ведёшь себя, будто наследный принц в изгнании.

— В прежние времена наёмники вроде тебя знали своё место, — поддержал его обладатель «Золотого фрегата». — Брали деньги и делали, что велено.

— Я не капитан банды ландскнехтов, — ответил я. — Война изменила мир, и вам стоит принять это. Вы обратились ко мне за помощью, и потому я буду диктовать условия, на которых готов вам эту помощь оказать. Если вы считаете, что за гроши, предложенные мне, и ржавый остров на краю света я буду вам руки целовать, то вы обратились не по адресу. Я деловой человек и жду серьёзного предложения.

Теперь четыре пары глаз смотрели на меня с откровенной ненавистью, и лишь самый старший из господ в вицмундирах глядел оценивающе. Он был куда опытнее остальных на политическом поприще, о чём говорили хотя бы его цивильные ордена, и вполне мог раскусить мою игру. Он ведь и прежде, да и сейчас, наверное, общается с теми, кто умеет играть куда лучше меня. Его мне не одурачить так же легко, как остальных. Ведь все они — неважно, заслужены их ордена или нет — не больше чем стайка напыщенных индюков, среди которых скрывается настоящий волк. И именно волк принимает все решения.

— К слову, о том, что мы не обратились к вам сразу, — сменил он тему, уводя разговор в сторону, — это было не таким уж глупым поступком, если взглянуть в перспективе.

Тут он меня поймал, конечно.

— Если вы о генерале Кукараче, то — да, он вряд ли согласился бы сажать на престол вашего ставленника. Слишком уж предан идеям республики.

— Настолько предан, — встрял пожилой обладатель орденов с мечами, — что предал вас и увёл приличный отряд с собой.

— Всё так и было, — кивнул я, — но не забывайте, что мои люди — наёмники. Они всегда могут попросить расчёт и уйти, куда им угодно. Мы не солдаты регулярной армии, и слово предательство у нас имеет собственный смысл.

Кажется, кто-то из господ в вицмундирах — так и не разобрал, кто именно — пробормотал нечто о том, что уж наёмники точно всё знают о предательстве. И пробормотал он эти слова так нарочито, что я точно должен был услышать его. Однако я просто пропустил их мимо ушей.

— А сейчас вам это не помешает? — уточнил обладатель цивильных орденов.

— Нет. Скорее, даже поможет в том случае, если соглашусь.

— Довольно, — шагнул ко мне военный со шрамами на лице. Весь чопорный лоск слетел с него, и теперь я видел такие же волчьи глаза, как мои. Видимо, кроме прожжённого политика среди этих индюков есть ещё клыкастые господа. — Мы хотим услышать, что ты нам предложишь.

Он ловко повернул разговор так, что теперь я оказался в роли едва ли не просителя. Диктовать свои условия стало куда сложнее.

— Для начала ответ на главный вопрос. Вам нужен живой Максимилиан в любом виде или именно как символ?

— Объяснитесь, — потребовал военный.

— Я могу выкрасть Максимилиана, выдав его за другого человека. Фальшивого экс-кесаря расстреляют, а ваш родственник вернётся в Аурелию. Но вы должны понимать, что прежним принцем из династии Августов он уже не будет никогда.

— Нет, — покачал головой с явным сожалением пожилой политик с цивильными орденами, — как бы ни хотелось использовать этот вариант, ведь он проще и почти гарантирует возвращение Максимилиана домой, но нам нужен, как вы выразились, символ.

— Это будет стоить дороже, — заявил я, — и никаких гарантий, само собой, я дать не смогу.

— Ваша цена, — клацнул клыками военный.

Не думая, я назначил цену, прибавив сразу три ноля к той, что мне озвучили. И чопорные господа согласились. Я видел это в глазах военного и политика, игравших ведущие партии в этой маленькой капелле. Они не стали спорить и пытаться понизить цену, они сразу согласились.

— Пришлите своего человека, — сказал я, кладя докуренную лишь до середины сигару в пепельницу, — мы обсудим детали по передаче «Солдатам без границ» острова. Финансовой стороной дела займётся мой агент. Честь имею.

Я не хотел задерживаться в гостях у этих господ дольше необходимого.

Первыми я к себе вызвал Толстого и Тонкого. Я понимал, что оба могут мне понадобиться, и взял их с собой вместе с Миллером и Оцелотти. Конечно, Соварон — в чьём доме мы временно поселились — тут же начал жаловаться на коротышку-гоблина и толстяка-северянина, которые, по мнению авианина, не имели ни малейшего представления о том, как вести себя в приличном месте. С ним сложно было не согласиться — Толстый и Тонкий были варварами до мозга костей. И если гоблин лишь изображал дикость, скрывая под коверканьем языка и развязными манерами недюжинный интеллект, то Толстый как раз был самым настоящим дикарём из земель за Завесой, отделяющей Северную лигу от прочего мира. Как Толстый оказался по эту сторону Завесы, угадать было несложно, но о подробностях бывшего лигиста, конечно, никто не расспрашивал.

Тонкий забрался на стул с ногами и уселся на корточки, царапая дерево длинными когтями. Привычка гоблинов не носить обувь из-за когтей меня всегда раздражала. Соварон обязательно выставит счёт за испорченную этой парочкой мебель. Я уверился в этом, когда услышал, как протестующе заскрипел стул под тушей Толстого.

— Прекратите портить Соварону мебель, — осадил их я. — Если он выставит мне счёт, вычту из вашей премии. Ясно?

— Куда уж яснее, командир, — расплылся в улыбке Тонкий, — когда денег лишают, всё всегда предельно ясно.

— Ага, — поддакнул Толстый. — А без денег ничего не ясно становится.

— Вот чтобы совсем без денег не остаться, — начал я инструктировать их, и оба тут же подобрались, сбросив большую часть показного шутовства, — вы отправитесь за океан. На юг Аришского материка, а если совсем уж точно — в Рагну.

— Далеко шлёшь нас, командир, — сверкнул золотой фиксой Тонкий.

— Я туда сам скоро отправлюсь, так что не переживайте, без присмотра не останетесь. А теперь внимательно слушайте, что от вас требуется…

Следующим в гостевой кабинет Соварона, где я работал, когда бывал в Рейсе, вошёл сам хозяин дома в сопровождении Миллера с Оцелотти. Толстый и Тонкий ещё не успели убраться, и они встретились на пороге. Гоблин тут же принялся расшаркиваться перед Совароном, будто тот был премьер-министром или наследным принцем, при этом когти Тонкого оставляли длинные следы на ковре. Лица авиан читать тяжело — слишком уж чуждо они выглядят, — однако я отлично понимал, что Соварон сейчас прибавляет к счёту, который выставит мне, испорченный ковёр.

— Бойцы, — поднялся из-за стола я, — как это понимать? Вы кто? Мои солдаты или уличные клоуны?

Гоблин с северянином тут же вытянулись по стойке «смирно» и отдали честь. Толстый, не скрываясь, на манер лигистов грохнул правым кулаком по груди напротив сердца. Тонкий же приложил два пальца ко лбу над верхней бровью — так отдают честь в сапёрных частях розалийской армии.

— Шуты гороховые, — припечатал их Соварон, когда гоблин с северянином покинули кабинет, — и зачем они тебе? Думаешь, на них всерьёз можно положиться?

— Знаю, — коротко ответил я, закрывая тему. — Адам, смотрю, ты оделся уже для визита в Рагну.

Оцелотти не изменял своей привычке ходить в клетчатых или полосатых рубашках на аришский манер, жилетах и плащах-пыльниках. В Афре это смотрелось органично, на улицах Рейса скорее смешно, потому я и не стал брать Оцелотти на встречу с чопорными господами.

— Без меня в этот раз точно не обойдётся, — ответил исталиец.

— Верно, — кивнул я, — тебе и твоим «диким котам», скорее всего, найдётся работа в Рагне. Но пока надо обсудить дела здесь, и уже после этого отправляться за океан. Соварон, переведёшь все финансовые потоки на Миллера. Бен, — кивнул я самому Миллеру, — на тебе вся логистика перебазирования «Солдат без границ» на остров в Архипелаге.

— Значит, в Рагну я с тобой не еду, — резюмировал тот.

— Верно, — кивнул я. — Но кому ещё я могу поручить такую операцию? Кто подготовит дом для нашей частной армии и воплотит мечту, о которой мы столько говорили в руинах Мельруна и траншеях под Сабировом?

«Солдаты без границ» были нашей с Миллером мечтой в те кошмарные годы. Мы оба понимали, что война не отпустит нас, она поселилась в наших душах и сердцах, въелась в самые кости. Мы — люди войны, и в мирное время нам места не найдётся. А значит, надо продолжать служить кровавому божеству, став не просто бандой наёмников в Афре или на Востоке, где всегда идут конфликты и льётся кровь. Мы мечтали о настоящей частной армии, которая объединит всех солдат, не нашедших себя в мирной жизни. Все они откажутся от своей страны и будут служить только этой армии, не признающей границ. Они забудут свою родину и станут новой нацией — нацией наёмников, готовых лить кровь исключительно за подходящее вознаграждение. И остров в Архипелаге будет серьёзным шагом в достижении этой цели. Наша общая мечта стала ближе на один большой шаг.

— В первую очередь перебрасывай и устраивай людей, вооружение и технику, — начал я инструктировать Миллера, но он прервал меня, подняв протез руки.

— Если я занимаюсь логистикой, то оставь детали мне. Я сам разберусь, кого и как перебрасывать в первую очередь. И что тратить сначала надо гномьи кредиты, а золото оставлять на чёрный день, знаю не хуже твоего, командир.

— Отлично, — сказал я, сделав вид, что не заметил его откровенной отповеди. — Оцелотти, собери два отряда «диких котов» по полтора десятка человек. Первый поведёшь ты, на второй подбери командира. Вы отправитесь в Рагну по обычным маршрутам для наёмников.

Это означало, что они поплывут на кораблях матросами и кочегарами, нанявшимися на один рейс. Таких немало сейчас отправляется за океан попытать счастья в бывших колониях. Почти для всех это билет в один конец.

— Соварон, на тебе доставка оружия и боеприпасов для «диких котов», а также спецзаказа для твоих лучших друзей.

— Твоя разлюбезная парочка клоунов, между прочим, у меня всю мебель в доме перепортила и ковры, и… — Обычно не терпевший грязи в своём обиталище, как и все авиане, Соварон аж запнулся из-за переполнявших его эмоций. — Ты видел, во что они превратили свои спальни?

— Даже близко подходить к ним не хочу, — честно ответил я. — Выставь счёт за весь нанесённый ими ущерб, я обязательно вычту из их денег эту сумму и перешлю тебе.

Кажется, мои заверения удовлетворили Соварона, и он остался полностью доволен услышанным.

— А что будешь делать ты, командир? — спросил у меня Оцелотти.

— Для начала надо встретиться с одной принцессой, — усмехнулся я.

Принцессы в наше время давно уже не те, что в сказках. Статус королевской крови сильно поколебался из-за войны, как и всего аристократического строя в целом, однако и сами принцессы перестали быть теми чувственными особами, которыми родственники распоряжались, словно ценным товаром. Да они и были товаром — будущими жёнами королей и принцев, матерями наследников престола. В таком виде они вполне устраивали свою многочисленную родню. Однако новое время диктовало новые законы, и женщины голубых кровей больше не желали быть простыми игрушками в руках мужчин вроде чопорных господ в старомодных вицмундирах.

Именно такой и была Шарлотта Ригийская — супруга Максимилиана, экс-кесаря Рагны. Почувствовав, что под ним начинает гореть земля, Максимилиан отправил жену в Аурелию, а сам остался по неясным для меня причинам. Сегодня, когда я встречусь с принцессой Шарлоттой Ригийской, быть может, я узнаю, в чём было дело.

Принцесса приняла меня быстро, наверное, ей невыносимо скучно жить в огромном особняке на самом краю Большого Элизия — аристократического квартала Рейса. В центре его, само собой, располагался королевский дворец, и чем дальше от него жила та или иная титулованная семья, тем хуже было её положение при дворе. Шарлотте Ригийской особняк предоставила розалийская корона — молодая королева Анна ясно дала понять супруге Максимилиана, где её место. Конечно, правительница Розалии не пожалела для принцессы ни самых вышколенных слуг, ни выезда, ни фрейлин, однако само место, куда поселили Шарлотту, ясно говорило — ей не будут рады при дворе. И насколько мне было известно, принцесса не появлялась там вовсе, проводя дни и ночи в особняке.

Для визита к Шарлотте я надел свой лучший мундир, пошитый исключительно по настоянию Миллера. Также Миллер уговорил меня нацепить ещё и шпагу, чтобы выглядеть романтичнее — все дамочки любят рыцарей. Скрепя сердце я согласился, и теперь, глядя на себя в ростовое зеркало, украшавшее одну из стен в приёмной, где я дожидался её высочество, понимал, что выгляжу донельзя глупо.

— Великолепно выглядите, — произнесла первым делом принцесса, войдя в приёмную, — прямо как офицерик с обложки дешёвого дамского романа. Такие производят впечатление на наивных дурочек и престарелых домохозяек. Говорят, эти романы даже пишут женщины под мужскими псевдонимами. Как вы считаете, это может быть правдой?

— Я не читаю романов, — нашёлся я, и вытянувшись по стойке «смирно», чётко козырнул принцессе, будто генералу на плацу.

— По крайней мере, честно, — сказала она, сменив меня оценивающим взглядом, будто я был жеребцом на ярмарке.

Я ответил ей столь же откровенным любопытством, и её оно ничуть не смутило. Принцесса оказалась похожа на свой парадный портрет, то есть весьма хороша собой. Ей было уже не двадцать лет, однако фигуру она сумела сохранить почти девичью — детей они Максимилианом так и не завели. Умело наложенная косметика и вовсе делала её лицо почти подростковым, с пухленькими щёчками этакого картинного ангелочка. Вот только вся эта мишура мгновенно забывалась, стоило лишь взглянуть принцессе в глаза. С детского лица на меня смотрели глаза вполне взрослой и очень умной женщины.

— А теперь ответьте так же честно, зачем пришли ко мне? Уж не ради ли моего муженька, киснущего в застенках за океаном?

— Вы просто читаете мои мысли, ваше высочество, — рискнул я ответить в том же иронично-полусерьёзном тоне. — Я здесь, чтобы уговорить вас отправиться в Рагну вместе со мной и вытащить вашего супруга из застенков.

— А что мне для этого понадобится? Переспать с парочкой тамошних генералов, которые захватили страну? Я, пожалуй, не прочь — после снулой рыбы, моего муженька, если вы не поняли, эти темпераментные господа будут в самый раз.

— Если вы хотели смутить меня этими словами, — пожал плечами я, — то вам не удалось. Я солдат и в чужую койку заглядывать не привык.

Принцесса сделала несколько шагов ко мне и замерла на грани — ещё шаг, и расстояние между нами станет непристойно близким.

— Зачем мне этот неудачник? — спросила меня она. — Думаете, он отправил меня из Рагны, когда под ним зашатался престол? Увы, — она грустно улыбнулась мне, — мой дражайший супруг даже не подумал обо мне. Дни и ночи напролёт он совещался со своими министрами и генералами, и пока они проводили часы в пустой болтовне, ситуация становилась всё хуже и хуже. Я видела, что он проиграл, но даже не пошла к нему, чтобы уговорить на побег. Мой супруг слепой глупец, он никогда не видел дальше собственного носа. Он, наверное, даже не сразу понял, что я покинула разлюбезную его Рагну и вернулась в Аурелию под крылышко молодой королевы Анны. Спасибо кузине, приютила меня. Так скажите же, для чего мне отправляться с вами обратно в Рагну? Мой муженёк-неудачник получит по заслугам, а я останусь свободной женщиной. Быть может, кто-то ещё составит мне хорошую партию и смогу выбраться из этого особняка.

— Меня наняли родственники вашего супруга, ваше высочество, — ответил я. — Легально проникнуть в Рагну и встретиться с правящей ей хунтой я смогу, только если вы отправитесь туда. Встречаться с генералами Кукарачей и де Леброном предстоит вам, я же буду всего лишь вашим сопровождающим.

— Значит, я начну картинно заламывать руки и обливаться слезами, а когда мне откажут, вы выложите свои карты на стол.

— Примерно так, — согласил я, хотя в самом деле на переговорах хотел бы обойтись без картинных сцен.

— А если я откажусь, вы повезёте меня силой?

— Я уже упоминал родственников вашего мужа — всю эту стаю престарелых гусей в довоенных вицмундирах, но среди них есть парочка опасных людей. Дипломат и военный. Если вы откажетесь, завтра уговаривать вас придут они.

Я не был так уж уверен в своих словах, однако понял — сработало! Ни единый мускул не дрогнул на лице её высочества, однако мы стояли достаточно близко друг к другу, и я увидел, как расширились от страха её зрачки. Она была отлично знакома с родственниками супруга и понимала, кто из них — гусь, а кто самый что ни на есть клыкастый волк.

— Я помогу вам, рыцарь, в вашей священной миссии спасения моего неудачника мужа, — произнесла она, подойдя ещё ближе и кладя руку мне на грудь. Это уже было далеко за гранью приличий, но я не отстранился. — Если вы покажете мне весь любовный пыл, на какой способны солдаты. — Принцесса картинно глубоко вдохнула. — От вас пахнет порохом и кровью, значит, вы настоящий солдат, а не штабной офицерик со шпагой. Я хочу знать, правдивы ли легенды о том, что солдаты отдают всего себя в любовных утехах.

И не давая мне воспротивиться, принцесса повела меня в двери, ведущей во внутренние помещения особняка. Не стану кривить душой, я и не думал сопротивляться.

Не скажу, что я прямо-таки половой гигант — никогда не льстил себе такими мыслями. Просто прежде все мои любовные утехи ограничивались визитами к шлюхам разной степени чистоты и ценовой категории. Конечно, в благословенные времена до войны у меня бывали интрижки, а у кого их не было по молодости. Я и теперь недурён собой — и отдаю себе в этом отчёт, — в студенческие же годы, да и после слыл вовсе грозой женского пола. А потом пришла война, диктующая свои законы во всём, и секс исключением не стал.

Честно признаю, столь опытной партнёрши, какой оказалась принцесса Шарлотта Ригийская, у меня ещё не было. Или я просто позабыл те времена. Она заставила меня попотеть в постельной борьбе, мы катались по роскошному ложу под балдахином, сминая простыни и скидывая на пол подушки. Принцесса любила позу наездницы, то и дело пыталась оседлать меня форменным образом. Я же бросал её на перину спиной вперёд и нависал сверху. Это было игрой, и я быстро понял, что одержать в ней победу очень важно для Шарлотты. Я поддался ей, постаравшись, чтобы всё выглядело естественно. Она вытянулась в струнку, все мышцы её сжались, и я ощутил сладкую до непереносимости боль. Я не кричал во время допросов и пыток, но сейчас какой-то животный стон вырвался из моей груди. Принцесса скатилась с меня на постель и легла рядом.

— Ох, — почему-то вполголоса произнесла она, — легенды о солдатской ненасытности не лгут. Ты просто животное, вот что.

Я ничего не стал говорить с ответ, да и не нужны были принцессе мои слова.

— Я спала с офицериками, что до сих пор носят шпаги и гордятся своей родословной, — продолжала Шарлотта. — Они были какие угодно — утончённые, как салонные барышни, или, наоборот, нарочито грубые, но я слишком хорошо чувствую фальшь. Ни на йоту подлинного не было в их речах и поступках. А ты другой, ты — настоящий.

И снова я промолчал, глядя на тёмный бархат балдахина. В спальне, куда привела меня принцесса, на столике у кровати стояла бутылка вина «Пино-нуар» и небольшая тарелка с нарезанным сыром, фруктами и виноградом. Рядом с бутылкой примостились два бокала. Неужели принцесса сразу рассчитывала затащить меня в постель? Вряд ли, конечно, стоило так обольщаться на свой счёт, но я решил хотя бы мысленно немного польстить себе.

Я налил нам вина и вернулся в постель. Принцесса лишь слегка пригубила, но по глазам её я прочёл благодарность. Не знаю уж, за что именно. Я вернул почти полные бокалы на столик и растянулся на смятых простынях. Шарлотта легла рядом, принялась водить тонким пальчиком по шрамам на моей груди и на животе. Обычно очень неприятно, когда кто-то трогает почти нечувствительную соединительную ткань, однако её лёгкие касания щекотали кожу, заставляя угли страсти снова разгораться в пламя.

— Откуда они? — спросила Шарлотта, поочерёдно прикасаясь к трём шрамам от пуль на правом боку.

— Старые, — ответил я. — Они первые уложили меня в госпиталь надолго. Мы шли в атаку цепью, враги поливали нас пулемётным огнём, швыряли гранаты. Но мы добрались до них, вот тут вражеский офицер и успел всадить в меня полбарабана из своего «Вельдфера». Это револьвер такой, — пояснил я.

Он продолжила расспрашивать про мои ранения, и я рассказывал о них, по крайней мере, о тех, что мог вспомнить. Об осколках мин и гранат, о колотых ранах от штыков, о почти белой пересаженной коже на месте ожога. И лишь о самом большом шраме, начинавшемся под грудью и заканчивавшемся в опасной близости от паха, я промолчал. Это слишком личное, слишком моё, чтобы делиться этим с кем бы то ни было.

— Какой интересный шрам, — шепнула мне прямо в ухо принцесса, щекоча мне самый низ живота, отчего я, казалось бы, выжатый, как лимон, начал возбуждаться снова, — хорошо, что дальше не пошёл.

Пальцы её нежно, но крепко сжались на моём естестве.

— Будь со мной грубым, — шептала она, то сжимая, то разжимая хватку, отчего я почти перестал дышать. — Как будто я трофей в траншее.

И её интерес к шраму, а может, игры с моим естеством пробудили во мне не только страсть, но злость.

Ты хочешь грубости, голубка, получишь её полной мерой.

Я сжал ей запястье, заставив отпустить меня, завёл её руку за спину, принудив перевернуться на живот и ткнуться лицом в подушку. Хочешь по-солдатски, красотка, — получай солдатские ласки!

Она поняла, что сейчас будет, когда я отпустил её руку и сжал ладонями ягодицы. Когда я вошёл в неё сзади, она вцепилась зубами в подушку и зарычала от боли, но не сопротивлялась. Я резко толкался в ней, причиняя боль нам обоим. Принцесса стонала, кусая подушку, но не противилась солдатским ласкам. Когда же я кончил и мы снова лежали в постели, она только сказала:

— Ты воистину животное, но ты — настоящий. А теперь ступай.

— Когда вы будете готовы к перелёту? — как ни в чём не бывало спросил я, поднявшись с постели.

— Думаю, двух дней мне хватит, — ответила она деловым тоном, словно мы по-прежнему стояли в приёмной и ничего между нами не было.

— Тогда послезавтра в полдень будьте готовы.

Быстро одевшись и пристегнув шпагу, я удалился. Принцесса Шарлотта Ригийская так и осталась лежать в постели, даже не подумав прикрыть наготу.

Её величество королева Анна расщедрилась для принцессы Шарлотты на один из своих личных дирижаблей. Я смотрел на белоснежного красавца с золотым вензелем на боку баллона и гондоле. Он не был таким же большим, как боевые — по размерам и до небесного фрегата не дотягивал, — однако даже снаружи выглядел роскошным.

Её высочество на лётное поле привёз лимузин, откуда первым вышел знакомый мне пожилой господин, сменивший старомодный вицмундир на чёрный фрак. Он помог принцессе выбраться из авто и вежливо взял под руку. Со мной вместе на лётном поле были Соварон и Миллер. Оцелотти со своими «дикими котами» покинул Рейс на следующее утро после нашего разговора. Его бойцам добираться до Рагны куда дольше, чем мне, — дирижаблей им никто не выделит.

— Вручаю вам самое дорогое, что у нас есть, — произнёс отрепетировано-прочувствованным голосом пожилой господин во фраке.

— Заверяю вас, — в том же тоне ответил ему я, — что верну вам её высочество вместе с супругом.

Мы вместе прошли по лётному полю к лифту, ведущему в гондолу.

— Ваши товарищи поедут с нами? — спросила у меня принцесса равнодушным тоном, при этом оценивающе оглядев Миллера и Соварона.

— Они пришли проводить нас, — ответил я, пропустив её вперёд в кабину лифта.

Кабина была недостаточно большой, чтобы вместить нас двоих, при этом соблюдя приличное расстояние. Так что я предпочёл быстро подняться по лестницам.

— Постараюсь прилететь на остров как можно скорее, — заверил я Миллера, пожимая ему руку перед тем, как начать подъём. — Надеюсь на тебя.

С Совароном и пожилым господином в чёрном фраке мы попрощались куда более официально.

— Вы заставляете себя ждать, — такими словами встретила меня принцесса, когда я поднялся к ней. — Могли бы воспользоваться лифтом.

— Тогда вам пришлось бы ждать меня ещё дольше.

Я снова взял её под руку, и мы подошли к трапу, ведущему в гондолу дирижабля. Нас встречал капитан воздушного корабля в небесно-синем, расшитом золотым галуном мундире Гвардейского небесного экипажа.

— Добро пожаловать на борт «Ауравиктрикс», — приветствовал он нас.

Капитан лично устроил нам небольшую экскурсию по дирижаблю. Оказалось, на его борту имеется большая каюта — пять комнат — для её высочества с фрейлинами и гувернантками, и одна для меня. Есть мы будем тоже отдельно — принцесса в своих покоях, я же с офицерами «Ауравиктрикс». Не скажу, что меня это не устраивало.

Её высочество вела себя так, словно ничего не было, не пыталась делать никаких намёков, даже не смотрела лишний раз в мою сторону. Я для неё был всего лишь охранником в опасном путешествии в Рагну. Значит, так тому и быть.

Только в последнюю ночь перед самым прилётом в столицу Рагны, носящую то же имя, что и вся страна, Шарлотта пришла ко мне. Я спал, как и всякий солдат, ценящий время отдыха, однако мгновенно проснулся, как только почувствовал, что кто-то находится в моей каюте. Шарлотта хотела разбудить меня, прикоснувшись к шраму на животе, но тут сработали мои рефлексы. Я ещё не до конца пробудился и отреагировал на её касание абсолютно по-солдатски. Заломил ей руку за спину и ткнул лицом в подушку.

— Полегче, — невнятно произнесла принцесса, прижатая лицом к мягкой ткани наволочки. — Я сегодня не хочу грубости, и уж тем более, чтобы ты уестествлял меня в афедрон.

— Простите, ваше высочество, — ответил я без тени смущения, отпуская её, — но вам не стоит будить меня. Солдатские рефлексы работают раньше, чем включается мозг. Я мог и прикончить вас.

— Это было бы… романтично.

Я разглядел в темноте каюты её улыбку.

На сей раз мы всё делали размерено и спокойно. Без борьбы, без игры в наездников, без болезненного надрыва в самом конце.

— Мы было хорошо с тобой, солдат, — сказала принцесса, выбираясь из моей постели. — Спасибо тебе. Спасибо, что ты настоящий, а не как все они.

И она покинула мою каюту, а я долго лежал без сна и думал, каково это быть живым товаром. Не человеком, но уже женой и матерью детей, которую только и думают, как бы продать подороже. Я хотя бы могу выбирать свою судьбу, отказать нанимателю, который мне не нравится, послать подальше и не брать его денег. Интересно, задумываются ли девочки, мечтающие стать принцессами, о том, какая жизнь их ждёт?

Антонио Северино де Леброн — один из двух фактических правителей Рагны — предпочитал старомодный мундир веспанского генерал-капитана. С первого взгляда становилось понятно: перед тобой опытный политик, а не пламенный революционер, как Кукарача. Посмотрев на Леброна, я поздравил себя с тем, что не ошибся в выборе кандидатуры для переговоров. Да, Кукарача был моим старым другом, несмотря на то, что он покинул ряды «Солдат без границ», уведя с собой таких же, как сам он, патриотов. Им не нашлось места в моей армии, и я только рад, что избавился от тех, кто был ненадёжен. Ведь нас вполне могли нанять потерявшие немалые вложения в Рагне магнаты Священного альянса, и что бы тогда делал Кукарача со своими лихими приятелями вроде Чунчо Муньоса или Святого? На какую сторону толкнула бы его верность — к Родине или к командиру? Я этого не знал, а потому только рад их уходу, хотя это и серьёзно ослабило мою армию. Леброн был полной противоположностью Кукараче. Старомодный мундир, золотые эполеты, серебряный шарф вместо пояса, веспанские ордена, полученные на фронте и без сомнения заслуженные.

Он слушал замечательно игравшую свою роль принцессу Шарлотту Ригийскую, и я видел по его глазам, что он не верит ни единому слову. Никаких чувств в нём принцессе пробудить не удалось. Генерал был безупречен в своих манерах, жестах и словах. Он сочувственно кивал, подал Шарлотте платок, когда она, якобы расчувствовавшись, пустила слезу, успокаивал её. Это был обоюдный спектакль, единственным зрителем которого оставался я. И очень скоро мне предстояло подняться на подмостки.

— Прошу меня сердечно простить, ваше высочество, — ответил Шарлотте генерал, — однако вынужден отказать вам в просьбе.

— Как вы можете быть таким бессердечным, генерал Леброн?! — воскликнула принцесса. — Вас не мать родила? Вы не можете понять чувств женщины, у которой готовы отобрать самое дорогое! Лишить её права на счастье!

— Если бы речь шла только обо мне, — приложил руку к сердцу генерал, — я бы нынче же утром отпустил вашего супруга. В Рагне льётся слишком много крови и слёз, и я не хочу добавлять в эту реку лишний ручей. Однако властью в стране обладает народ — это первая статья конституции Республики, принятой общенародным голосованием. Я лишь слуга народа. И народ Рагны приговорил вашего супруга, простите, ваше высочество, к смерти. Я не властен идти против воли народа.

— Вы столько раз произнесли слово «народ», — выбрал я момент для того, чтобы вступить в их диалог, — что мне показалось, вы самого себя в этом пытаетесь убедить.

— Народ Рагны — есть источник власти в Республике, — с пафосом процитировал Леброн, и я ещё сильнее убедился в том, что передо мной прожжённый политик, а не пламенный революционер, который верит в подобные слова. — Это первый пункт конституции, принятой после того, как наша Родина избавилась от веспанского владычества.

— Мундир веспанского генерал-капитана вы носите до сих пор, чтобы подчеркнуть свою свободу? — поинтересовался я. Про награды решил не упоминать — каким бы политиком ни был Леброн, а прямых оскорблений он мне не простит.

— Это символ преемственности, — отделался от меня Леброн.

— Народ тёмен, туп и управляем, — произнёс я, понимая, что от того, что скажу сейчас, зависит успех всей операции. Конечно, у меня есть запасной вариант, включающий в себя штурм особняка, где содержится Максимилиан, отрядом «диких котов» во главе с Оцелотти. Однако я очень не хотел бы прибегать к нему — он был разработан на самый крайний случай. — Что народу скажет правитель, даже если этот правитель слуга народа, так тому и быть. Вы ведь хотели бы остаться единственным настоящим правителем Рагны, генерал Леброн?

Я видел в его глазах ответ и решил немного надавить — лишним не будет.

— Только не говорите, что вы выше внутренних конфликтов. Вас ведь было трое. Вы, Кукарача и генерал Элиас, но последний оказался застрелен снайпером в своей ставке. Прямо на пороге победы. Ведь это его войска, не ваши, взяли бы штурмом столицу, и кто стал бы главным в вашем триумвирате — тоже понятно.

Леброн мог бы начать оправдываться — кто угодно может подослать к генералу повстанцев убийцу. Однако вместо этого он сказал:

— Я ведь знаю, кто вы такой, и знаю, что Кукарача служил в вашей частной армии. Почему вы пришли ко мне, не к нему? Со старым боевым товарищем вам было бы проще договориться, разве нет?

— Кукарача — идейный борец, — покачал головой я, — с ним не договоришься. Он на самом деле верит в вашу конституцию и принципы республики. Из-за этого он ушёл из моей армии — ради своих идеалов, которые он не предаст.

Я не стал интересоваться ответом Леброна на моё так и не высказанное предложение. Жизнь Максимилиана за жизнь Кукарачи. Я знал, что Леброн согласен, иначе он бы просто не стал говорить со мной.

— И за свои идеалы, — добавил я, — Кукарача сегодня умрёт.

Я не был свидетелем гибели генерала Кукарачи, читал о ней в газетах, где подробностей никто не печатал. Зато на каждой передовице имелось замечательное фото бронированного автомобиля генерала с торчащими из него частями тел. Куда более обстоятельно мне доложили Толстый и Тонкий.

Первым на крышу забрался гоблин. Он осмотрелся, глянул на наручные часы. До прибытия цели оставалось больше четверти часа. В самый раз. Пыхтящий, как паровоз, северянин вскоре вылез из чердачного окна. Точнее сначала показался увесистый чемодан, а уж затем и сам северянин.

— Время есть, — заверил его гоблин, — но не так чтобы много.

Толстый и Тонкий разложили на нагретом солнцем металле крыши довольно высокого даже по меркам столицы Рагны дома содержимое своих чемоданов. Как и положено, у Тонкого он был маленьким, и помещалось в нём прицельное устройство собственной разработки ушлого гоблина. В частной армии «Солдаты без границ» Тонкий был не столько солдатом, сколько инженером-кустарём, разрабатывая самые разные полезные вещицы. Правда, по большей части его изобретения были штучными, поэтому использовал их в основном он сам. Какой дурак возьмёт в руки бомбу, собранную едва ли не на коленке непонятно из чего? Таких среди наёмников «Солдат без границ» находилось не слишком много.

У Толстого в деревянном чемодане, обтянутом кожей африйского буйвола, лежал разобранный ракетомёт «Змей». Пошедшие в серию как замена лёгким полевым орудиям в борьбе с танками и бронемашинами, ракетомёты не успели сказать своего слова в войне. Слишком тяжёлыми были «Змеи» — и если один человек комплекции северянина ещё мог управляться с ними, то как минимум трое должны были носить боеприпасы. Так что отличие от полевого орудия во фронтовых условиях оказалось невелико. А вот для того, что поручил Толстому и Тонкому командир, «Змей» подходил как нельзя лучше. Тем более что этот ракетомёт был улучшен гоблином. Тонкий убрал щиток за ненадобностью — стрелять в них никто не будет, — поработал со спусковым механизмом, как и с лежавшими в том же чемодане двумя зарядами. Целью их станет не танк, а всего лишь бронированный лимузин, значит, столько взрывчатки, как обычно пихали в ракету, уж точно не нужно. Освободившееся пространство в снаряде Тонкий заменил в одном случае зарядом шрапнели, во втором же — запаянной капсулой с белым фосфором, чтобы при попадании точно никто не выжил.

Толстый собрал «Змея», подумав, зарядил его отмеченной красным ракетой. Стрелять второй раз он не хотел, шрапнели же доверял куда больше, чем горючим веществам. Вечно алхимики что-то намудрят, а потом оправдывайся перед командиром, зачем второй раз стрелять пришлось. Лучше решить вопрос сразу — с одного выстрела, как любил северянин.

Тонкий спорить с выбором напарника не стал — не его дело. Гоблин давно понял, когда можно соваться с советами к северянину, а когда лучше засунуть своё мнение поглубже вместе с не в меру длинным языком. Гоблин приложил к глазам прицельное устройство, напоминающее бинокль, но немного больше размером. Мир перед ним расцвёл серо-чёрным цветком прицельной рамки с красной точкой в центре. Тонкий высматривал в него кативший по улицам лимузин генерала Кукарачи. Тот и не думал скрываться, на капоте большого чёрного автомобиля ещё экуменического производства трепетал небольшой республиканский флаг. По нему и узнавали лимузин любимого народом Рагны генерала. Стоило красной точке прицела зафиксироваться на автомобиле, как по краю рамки поползли цифры. Устройство, собранное гоблином, работало безотказно, показывая расстояние до цели, силу и направление ветра. Глядя на цифры, гоблин прикидывал поправки, которые должен взять при стрельбе Толстый. Ориентиры они выбрали ещё два дня назад, когда определились именно с крышей этого дома.

— На два твоих пальца от окна на втором этаже, — произнёс Тонкий.

Из голоса гоблина ушли все шутливые интонации — смерть была делом слишком серьёзным, чтобы шутить с нею.

Автомобиль генерала выехал из-за поворота, снова попав в прицел. Он не набирал скорость, потому что до следующего поворота улицы было не больше полукилометра. Идеальное место для того, что задумали Толстый и Тонкий.

— По моей команде.

Красная точка намертво приклеилась к автомобилю. В углу прицела мелькали нужные гоблину цифры, и он скомандовал:

— Огонь!

Толстый нажал на спусковой крючок мягко, словно из пистолета стрелял, а не отправлял в полёт ракету. Отдача увела опустевшую трубу «Змея» вверх, но северянин справился с нею и уже потянулся ко второму снаряду. На всякий случай. Ракета же, полыхнув пороховым зарядом, устремилась прямо к автомобилю генерала Кукарачи. Она врезалась машине в бок, точно — где рассчитывал гоблин, между водительской и пассажирской дверцами. Вышибной заряд разнёс броню, разорвав её на куски, а следом грянул второй взрыв — и салон лимузина заполнила шрапнель. Смертоносныекуски металла превратили всех, кто был внутри, в кровавое месиво, где одного человека не отличить от другого.

Автомобиль швырнуло в сторону, подбросило на месте. По инерции он проехал ещё с десяток метров и остановился. Дверца водительского сидения упала на землю, а следом за ней из салона вывалилась чья-то оторванная рука.

На звук взрыва быстро начала стекаться толпа — многие смотрели, как едет по городу столь любимый народом генерал Кукарача, и теперь они выбегали на улицу, чтобы упасть на колени перед его раскуроченным лимузином в пыль. Потомки веспанцев, от своих дальних родичей из Аурелии рагнийцы унаследовали бешеный темперамент. Мужчины, женщины и особенно многочисленные дети плакали в уличной пыли рядом с исходящим жирным дымом лимузином генерала Кукарачи.

И никто не обратил внимания на гоблина и северянина, не спешивших присоединиться с общему плачу, а наоборот, торопящихся покинуть место нападения. Но они ведь явные чужаки в Рагне, что им до генерала, пускай проваливают поскорее.

* * *

Опального экс-кесаря держали вовсе не тюрьме, а под домашним арестом. Максимилиан, собственно, и не покидал резиденции, откуда правил Рагной. Только теперь его личные гвардейцы — самые преданные наёмники, полёгшие все до одного во время штурма, — сменились революционными солдатами. И вовсе не вчерашними фермерами с винтовками, какими их считали до самого конца в штабе армии Максимилиана, а опытными бойцами, прошедшими не одно сражение вместе с генералами Леброном, Кукарачей и Элиасом.

Я взял с собой отряд «диких котов», четверо из них несли на спинах тактические щиты. Конечно, никого из сопровождавших нас с принцессой бойцов внутрь особняка не пустили. Они так и остались стоять неподалёку от входа, посматривая на бросавших в ответ недобрые взгляды охранников.

Генерал Леброн выступил с речью этим утром. Он призывал громы, молнии и все мыслимые кары на головы убийц Кукарачи. Намекал на заграничный след. Требовал усилить революционную дисциплину и сознательность. И в нужный момент, когда толпа внимала каждому его слову, призвал народ к милосердию. Это был весьма точно разыгранный, верный политический шаг, но народ, конечно же, снова не понял, что им манипулируют. Использовав знакомую уже мне метафору про реки крови и слёз, в которые нужно добавлять новых ручьев, он призвал внимавшую ему толпу проявить милосердие и дать экс-кесарю покинуть Рагну. В ответ собравшиеся закричали, скорее всего, с подачи кликуш, «Пусть убирается!», «Вернётся — получит!» и прочую чепуху. Воспользовавшись этим, оставшийся единственным правителем Рагны генерал Леброн подписал указ о помиловании Максимилиана Августа и его пожизненной высылке.

Содержали свергнутого правителя в его собственных покоях, только на окна решётки добавили. Выглядел Максимилиан вовсе не измождённым долгим заключением. Он вообще мало походил на узника. Идеальный костюм, тщательно ухоженные волосы и борода. От него даже пахло дорогим одеколоном! Максимилиан чопорно и довольно холодно приветствовал нас, не выделив ничем супругу, и я понял, почему Шарлотта сравнивала его со снулой рыбой. Никакого интереса он к жене не проявил.

— Ваше высочество, — так как Шарлотта после приветствия нарочито молчала, обращаться к Максимилиану пришлось мне, — мы прибыли за вами, чтобы сопроводить на лётное поле. Нынче же вы покинете пределы Рагны и вернётесь, так сказать, в лоно семьи.

— Благодарю вас, — кивнул экс-кесарь.

Больше он ничего говорить не стал, и я попросил его следовать за нами. Мы спустились на первый этаж особняка, прошли мимо охраны у входа. «Дикие коты» без команды окружили нас, взяв под плотную опеку. Бойцы со щитами встали рядом принцем и принцессой.

— Готовится подлянка, — вполголоса сообщил мне Кот-рыболов, командовавший отрядом. — Автомобиль заставили отогнать почти на полкилометра от ворот и мотоциклеты тоже.

Что генерал Леброн устроит нам какую-нибудь подлость на прощание, я был почти уверен. Не мог он вот так запросто отпустить Максимилиана, а растерзавшая узурпатора у ворот особняка толпа как нельзя лучше подходила для расправы. Леброн сохранял лицо и перед своим народом, приговорившим Максимилиана, и перед мировым сообществом. Теперь оставалось надеяться на «диких котов» — и тех, кто шёл сейчас со мной, и тех, кто сидел в засаде, оккупировав несколько окрестных переулков и тупиков. Вторым отрядом командовал сам Оцелотти — в случае, если бы на нас напали в особняке, он должен был повести своих людей атаку, поддержав Кота-рыболова.

Конечно же, от автомобиля и мотоциклетов сопровождения нас отрезали. Не толпа возмущённого народа, как я опасался, но приличных размеров отряд под предводительством очень хорошо знакомой мне парочки. Если честно, я искренне надеялся, что ушедшие с Кукарачей Чунчо Муньос и Святой либо сгинули в революционных боях, либо находились в лимузине вместе с генералом. Однако судьба распорядилась иначе, и сейчас они стояли во главе отряда бойцов, перегородивших улицу.

— Стой! — вскинул левую руку Чунчо, правая лежала на торчащей из кобуры рукояти револьвера. Он был типичным рагнийцем — смуглый, небритый, с чёрными, но тронутыми сединой курчавыми волосами, одежду его пересекали два патронташа, на голове — невероятных размеров сомбреро. — Дальше ни шагу! Это я говорю — Чунчо Муньос!

— Что тебе надо, Чунчо? — спросил я, сделав всем знак остановиться, а сам шагнул ближе к нему.

— Отдайте нам этого неудачника и ступайте с миром, — вместо Чунчо ответил второй предводитель отряда. Высокого роста, светловолосый (что не характерно для жителей юга Аришалии), обветренное лицо его имело правильные, но такие тяжеловесные черты, что оно казалось почти уродливым. Поверх одежды он носил коричневую монашескую рясу, за что и получил ещё у меня в армии прозвище Святой. Он оправдывал его каждым своим словом и поступком — более фанатично преданного делу человека было сложно найти. — У народа нет зла на его супругу, а ты и твои люди ничего дурного не сделали. Вы можете уходить. Максимилиан — нет!

Интересно, что бы он сказал, узнай, кто взорвал столь любимого им генерала Кукарачу.

— Что же, Святой уже говорит за тебя, Чунчо.

В голосе моём не было вопросительных интонаций. Я пытался сыграть на амбициях бывшего наёмника, однако мне это не удалось.

— Он мне как брат, — положил левую руку на плечо Святому Чунчо, — и он говорит за весь народ Рагны.

Судя по возгласам за спиной Муньоса, отряд это явно одобрял.

— Зачем вам Максимилиан? — спросил я. — Он покинет Рагну и никогда не вернётся сюда…

— А-а-а, — скривился Чунчо, — всё не так. Народ приговорил его — он должен умереть, понимаешь?

— Нет, — честно покачал головой я. — Не понимаю.

— Я не знаю, как это сказать, просто чувствую — вот здесь! — Он с силой хлопнул себя по груди слева. — Нельзя дать ему уйти!

Без команды «дикие коты» с тактическими щитами прикрыли принца с принцессой, сомкнувшись плечом к плечу и взяв наизготовку укороченные дробовики Сегрена.

— Он хотел нашей земли, — провозгласил Святой, будто одну из своих проповедей начал, — так пускай останется в ней.

И снова его поддержали одобрительные выкрики из-за спины.

— Мои люди не будут стрелять первыми, — сказал я, глядя прямо в глаза Чунчо. — Вина за пролитую кровь ляжет только на вас.

— Я этого не хочу, — прорычал Муньос, внутри его явно шла борьба, — не хочу драться с тобой. Но — буду! Понимаешь, буду!

— Не понимаю, — снова покачал головой я. — Если не хочешь, не дерись. Отойди в сторону, дай мне закончить то, зачем я прибыл. Не надо лить кровь.

— Надо! — рявкнул Чунчо, опередив Святого. — Надо! Я не могу сказать это словами, сам не понимаю, просто чувствую. Это здесь, — он снова приложил себя кулаком по груди, — вот оно не даёт мне отпустить его. — Обвиняющий перст с грязным обломанным ногтем указал на сомкнувшихся «диких котов», примерно туда, где стоял Максимилиан с супругой.

— Тогда доставай револьвер, — сказал я, демонстративно кладя руку на кобуру, — и покончим с этим.

Святой вскинул к плечу устаревшую рычажную винтовку Лефера. Чёрный зрачок смотрел мне прямо в лицо, но я не дрогнул — не впервой.

— Так надо! — словно оправдываясь, выкрикнул Чунчо и выхватил револьвер.

Смотреть надо не на ствол оружия, а на руку стреляющего — это я узнал давно, ещё на фронте. Таким истинам быстро учишься. Палец Святого, опередившего Чунчо, только выбирал слабину спускового крючка, а я уже ушёл в сторону. В правую руку привычно лёг аришалийский «мастерсон-нольт» четвёртой модели. Пальцы левой сжались на рукоятке ножа. Лефер Святого плюнул в меня свинцом, но слишком поздно, я уже рванулся вперёд в сторону. Пуля ушла в «молоко», а я едва не нос к носу столкнулся с Чунчо. Муньос левой отбил в сторону мою руку с пистолетом, я же в ответ вогнал ему в правое предплечье нож. Он попытался схватить меня свободной рукой за горло, я не стал уклоняться. Пальцы Чунчо сомкнулись на моей шее железной хваткой. Мы смотрели друг другу в глаза.

— Давай же! — прорычал он. — Давай!

И я не заставил себя ждать — два выстрела в грудь, и хватка Муньоса ослабла. Он рухнул на колени в уличную пыль. Я выдернул нож из его руки, развернулся к Святому. Тот не стал тратить время на стрельбу — в лицо мне летел приклад лефера. Я едва успел закрыться предплечьем. Святой был силён как бык — моя рука взорвалась болью и онемела ниже локтя. Хорошо, ещё нож не выронил. Попытайся Святой меня ударить снова, наверное, раскроил бы мне череп, но он ошибся — решил выстрелить. Рванув вниз скобу лефера, он не успел вернуть её на место, зарядив винтовку. Пуля из моего «мастерсон-нольта» пробила ему грудь слева, за ней последовала ещё одна. Святой протянул в мою сторону руку с растопыренными пальцами, словно хотел задушить, как и Чунчо до него. Он сделал шаг, другой и повалился ничком прямо на труп Муньоса. Уличная пыль жадно пила их кровь, превращаясь в грязь.

Рядом плетьми щёлкали самозарядные винтовки «диких котов», изредка грохали сегрены бойцов со щитами. Из переулков и тупиков выбегали солдаты Оцелотти, ведомые им самим. Адам стрелял из револьверов с обеих рук, укладывая одного рагнийца за другим.

— Вперёд! — скомандовал я азартно палившему из карабина Коту-рыболову. — Прорываемся к автомобилю!

Я вовсе не был уверен, что нам не ударит в спину охрана особняка. Это, конечно, профессионалы и в чужую драку не полезут, но мало ли какие приказы они получили? Рисковать я не хотел.

И мы пошли на прорыв. Врагов было больше — Чунчо и Святой привели к особняку не меньше полусотни бойцов. Вот только среди них лишь единицы были настоящими солдатами. Остальные же как раз те самые крестьяне с ружьями — охотничьими дробовиками или устаревшими рычажными винтовками Лефера. Мы шли через них, по ним. Я убивал каждым движением — быстрыми ударами ножа и выстрелами из пистолета. Всё время находился в самой гуще врагов. Не профессионалы, они мешали друг другу, и я легко расправлялся с ними. Дважды поменял в пистолете магазин, а когда патроны закончились совсем, бил рукояткой. Сбивал с ног подсечками, использовал врагов как живой щит, прикрываясь ими от атак и выстрелов, но чаще просто резал горло или сухожилия на руках и ногах, охаживал рукояткой «мастерсон-нольта» по головам.

Это была моя стихия — ближний бой. То, чему меня учили с первых дней на фронте. Прорыв через превосходящие силы противника. И я полностью отдался этой работе, убивая на каждом шагу.

Наконец мы оказались у бронированной дверцы автомобиля. Трое оставшихся «диких котов» со щитами — и когда они только одного своего потеряли? — подвели к ней принца с принцессой. Рядом хлопали выстрелы. К людям Чунчо и Святого на самом деле присоединилась охрана особняка — то ли не выдержали, всё же мы их соотечественников убиваем, то ли был у них такой приказ.

Как только Максимилиан и Шарлотта Ригийская оказались в салоне автомобиля, я махнул отстреливавшимся из улучшенных автоматических пистолетов Майзера «диким котам» на мотоциклетах. Короткие очереди в три пули валили всякого, кто пытался лезть к ним. В командах не нуждались ни мотоциклисты, ни водитель автомобиля. Они с места рванули по улице, нещадно давя рангийцев, сунувшихся под колёса.

Рядом со мной как по волшебству оказался Оцелотти. В обеих руках он держал дымящиеся револьверы.

— Разделяемся и уходим, — приказал я. — Место сбора прежнее?

— Эвакуация по плану, — ответил он, двумя выстрелами уложив пару рангийцев, решивших, что стрелок отвлёкся на разговоры и не заметит их.

Я сдёрнул с пояса сигнальную ракетницу и выпустил в воздух зелёный столб дыма. «Дикие коты» тут же бросились во все стороны, словно и в самом деле были кошачьей стаей. Бросив побитые пулями тактические щиты, но подхватив раненых, мои люди терялись в кривых улочках и переулках столицы Рагны.

Через несколько минут перед особняком остались только рагнийцы — живые и мёртвые — и трупы «диких котов». Я кинул последний взгляд через плечо. Почти белая пыль напилась кровью, став жирной грязью, прямо как во фронтовых траншеях.

— Грязь и кровь, — сказал я бежавшему рядом Оцелотти, — наша работа. Это всё, что останется после нас.

Он ничего не ответил — да и не было в том нужды.

* * *

Пыль, пыль, пыль…

Вся война в Афре — сплошная пыль. Оставшиеся ещё со времён колонизаторов дороги худо-бедно поддерживают в порядке, но когда по обеим обочинам безлюдная сухая пустошь, то от пыли никуда не денешься. Колёса грузовиков размалывают песок в мелкую-премелкую взвесь, и та клубится над колонной, делая её видимой за десятки миль. Правда, количество машин и солдат пыль маскирует отлично, но от этого не легче. Особенно тем, кто не столь решителен, чтобы сидеть в головном грузовике. Кузовы все открытые, иначе внутри быстро превратишься в запечённый в собственном соку труп, а всем известно, что головная машина всегда первая мишень. И спаренный крупнокалиберный пулемёт ничем не поможет, он нужен больше для уверенности тех, кто решится-таки сесть в кузов головной машины. Поглядываешь на его воронёные, укрытые до поры дерюгой, чтобы вездесущая пыль не забивалась, стволы, и как-то спокойнее становится. Пускай от нападения тварей, которыми кишит африйская саванна, он убережёт точно.

Пыль, пыль, пыль…

Грузовик трясётся, деревянная лавка давно отбила мне зад, и с каждым новым ударом мне кажется, что я стал староват для всего этого. Дороги, проложенные ещё колонизаторами, конечно, стараются поддерживать в порядке, вот только война постоянно вносит в этот порядок свои коррективы. Ухабы и выбоины — напоминание о недавних боях. Дороги, само собой, чаще всего становятся целью обстрела всех сторон конфликта. И первой под огонь попадает головная машина.

Надо ли говорить, что сидел я именно в ней?

Пыль, пыль, пыль…

У меня не было ни малейшего желания глотать её, а потому я едва ли не первым уселся на лавку в кузове головного грузовика, сразу заняв лучшее место. Уже сидевшие в сёдлах имошаги проводили меня взглядами, в которых легко читалось уважение. Их предводитель — всадник в светлом халате и чёрном бурнусе, пока ещё не закрывающем лицо, подъехал к моему грузовику и остановил своего злого, грызущего удила жеребца рядом со мной.

— Ты смелый, — сказал он. Розалийским вождь имошагов — племени всадников-кочевников африйских саванн и пустынь, в чьих жилая так смешалась кровь людей и орков, что причислить их к одной из рас было довольно сложно — вряд ли владел так уж уверенно, а потому говорил короткими фразами. — Настоящий мужчина. Не то что эти йа хорг, — ругался он на своём языке.

— Не люблю глотать пыль, — честно сказал я в ответ.

— Ха! — воскликнул вождь. — Настоящий воин!

Он отсалютовал мне винтовкой и вернулся к своим имошагам, что-то весело говоря им. Остальные всадники ответили хохотом и репликами не пойми в чей адрес, которые вызывали новые приступы смеха.

Сейчас они прикрывали нашу колонну, скача по бездорожью, к которому привычны их лошади. Кони имошагов сильно отличаются от скакунов, что разводят в Аурелии. Это полудикие, злобные твари, с когтями на копытах и острыми зубами. Я своими глазами видел, как один такой зверь вырвал кусок из плеча у придурка, что решил на спор погладить его. Дурень отправился в лазарет, а оттуда, скорее всего, домой, слишком уж неприятной была его рана. Лошадь же флегматично пожевала кусок кровавой плоти и выплюнула себе под ноги.

Я откинулся на деревянный борт кузова и глянул в сторону города. Самого Луисбурга ещё не было видно, зато чёрные столбы дыма я разглядел сразу. Значит, уже недолго осталось трястись, стоит провести оставшееся время с толком. Я прикрыл глаза и попытался задремать, верный старой военной максиме: солдат спит, служба идёт.

Вообще-то, я в последнее время редко сам выбирался на задания, всё больше времени проводя на островной базе «Солдат без границ». Большую часть административных дел я без зазрения совести сгрузил на плечи Миллера, а сам занялся отбором кандидатов. Лишь раз в месяц мы с Миллером садились в кабинете и обсуждали наши дела — сколько мы заработали, сколько потеряли денег, людей и техники, как идёт работа на базе, что делать со шпионами, выявленными Оцелотти. С последними обычно было два варианта работы: либо пичкать откровенной дезинформацией, чтобы скомпрометировать окончательно и бесповоротно, а после этого попытаться перевербовать, либо, как любил образно выражаться тот же Оцелотти, отправить под пирс. Море, омывавшее нашу островную базу, приняло уже не один труп.

И всё же были задания, на которые я всегда ездил сам. Когда от скуки, чтобы совсем уж не заржаветь, занимаясь только экзаменами новичков, когда из-за того, что хотели именно меня — ведь одного присутствия лучшего наёмника Эрды среди «Солдат без границ» иногда хватало, чтобы погасить конфликт. Не раз и не два наёмники с другой стороны или даже солдаты регулярной армии складывали оружие, как только узнавали, с кем им придётся воевать. Это было просто смешно, но я никогда не отказывался, раздувая свою репутацию — в конце концов, именно благодаря ей «Солдатам без границ» платили в несколько раз больше, чем всем другим наёмникам. Но был и ещё один повод участвовать в деле именно мне — и он тоже был напрямую связан с моей репутацией.

Если кто-то пытался обмануть меня, считая себя самым умным, и не заплатить по контракту, то я приходил за ним. Всегда. И в этот раз моей целью стал Марио Огано.

Ублюдочный полуорк решил использовать пункт в договоре с «Солдатами без границ», гласящий, что убитым наёмникам плата не полагается, и пустил весь нанятый батальон под нож. Отправить моих людей в разведку боем на весьма хорошо укреплённые позиции правительственных войск, где сидели вовсе не местные бойцы, а недавно полученные Гриссо от розалийской королевы безымянные легионеры, — это само по себе крайне спорное решение. Тем более когда до конца контракта остаётся меньше месяца. И всё же «Солдаты без границ» выполнили приказ, прошли линию обороны, уничтожили большую часть крупнокалиберных орудий, несмотря на потери. Вот только Огано на этом не остановился и для верности перемешал все позиции легионеров с местной сухой землёй, вместе с моими людьми. Вражеских пушек он уже мог не опасаться — об этом позаботились сами «Солдаты без границ».

Я знал Огано не один год, и он всегда исправно платил мне, когда я воевал за него, а потому был немало удивлён таким поступком. Я не хотел думать о нём совсем уж худо, для себя списав поступок мятежного генерала на обычный бардак, творящийся в любой армии особенно во время гражданской войны. Оцелотти по моей просьбе направил Огано людей из своего особого отряда, которые должны были вручить генералу моё письмо с требованием выплатить деньги по контракту, несмотря на гибель наёмников. Оплати Огано, и я бы просто не стал с ним больше связываться, однако полуорк отправил бойцов Оцелотти обратно. В ответном письме Огано ссылался на пункт договора о том, что мёртвым солдатам не платят. И этим он подписал себе смертный приговор.

Когда город показался на горизонте, а к столбам дыма добавился отчётливый запах гари, один из орков, сидевших в кузове, поднялся на ноги и встал к пулемёту. Откидывать дерюгу со спаренных стволов он не спешил, однако обе руки его уверенно легли на рукоятки. Спину орка, затянутую в кожаную куртку, заменявшую форму, украшала нарочито грубоватая аппликация окровавленной секиры.

Да, я ехал среди «Красных топоров» Гришнака. А с кем ещё мне было добираться до позиций мятежников?

За Гришнаком числился должок ещё со времени пленения Миллера, и орк легко согласился дать мне место в своей частной армии. Ну и большая коробка хороших упманновских сигар сыграла свою роль.

Орк за пулемётом скинул с его стволов дерюгу, как только впереди показались первые разваленные мазанки окраин Луисбурга. В этих пригородах, до войны переполненных народом трущобах, сейчас давно уже никто не жил. От домов остались только куски стен и заборов. Устроить тут засаду можно было только при помощи сильной магии, к примеру, сотворив иллюзию. Конечно, вряд ли Огано располагал волшебниками со столь могущественным даром, однако орк принялся водить стволами пулемёта по сторонам, ища любую опасность.

Я уже чувствовал — скоро нас начнут убивать, и пулемёт никого не спасёт. Засады чуять я научился ещё на фронте, когда совсем ещё «зелёным» разведчиком ползал по ничьей земле во вражеские траншеи. Я всегда ощущал взгляды невидимых врагов, готовящихся открыть по мне — или по моему отряду — огонь из винтовок и пулемётов. И это же чувство защекотало меня изнутри, как только колонна грузовиков въехала в пригород Луисбурга. За нами следили десятки глаз, смотрящих через оптические прицелы или просто вглядывающиеся в приближающиеся машины. Засада ждала нас за крепостной стеной, давно разрушенной и ставшей лишь формальной границей, отделявшей город от пригородных трущоб. Дальше за стеной начинались дома в несколько этажей, многие тоже разрушены, однако в куда лучшем состоянии, чем трущобные мазанки. Вот там-то — на вторых-третьих этажах купеческих домов и лабазов, недорогих гостиниц и таможенных постов — нас и ждали люди Огано. Наёмники из Зоны свободных колоний, которых мятежный генерал получил от своих союзников, когда те узнали о безымянных легионерах, переданных Гриссо розалийской королевой. Поговаривали, что денег на это подкинули из Гальрии, где усиление влияния Священного союза в Афре никого не радовало. В общем, убивать нас будут профессиональные вояки, многие с опытом ещё Великой войны, а значит, делать это будут качественно.

Я покрепче стиснул укороченный вариант винтовки М-14, который прихватил с собой на эту миссию. На сей раз одного пистолета и ножа будет явно недостаточно, а потому я вооружился по полной.

Сигналом к атаке стал выстрел снайпера — тяжёлая пуля разнесла голову орка, стоявшего за пулемётом. Тот ещё заваливался на спину, когда вокруг колонны разверзлась самая настоящая преисподняя.

По нашему и едущим следом двум грузовиками застрочили пулемёты. Вихрь пуль свинцовой метлой прошёлся по открытым кузовам машин, оставляя после себя убитых и раненых. Из переулков вышли два человека с тяжёлыми плазмоидными пушками. Проклятье! Откуда у Огано может взяться такое оружие? Его и в регулярных войсках сильнейших держав Аурелии не так много, а уж в Афре я его встретить нечто подобное не ожидал вовсе. Однако времени на удивление не было, я уже всем нутром ощутил низкий гул готовых к выстрелу электромагиумных^[1] катушек. За секунду до того, как они открыли огонь, я рывком выкинул себя из кузова грузовика. Два здоровенных шара перегретой магической плазмы ударили в борта головной и второй машины, превратив те в пылающие костры, а людей в них — в запечённые трупы. Твёрдая земля ударила меня, но, не обратив внимания на боль от ушибов, я поспешил укатиться прочь, прежде чем взорвались баки с горючим.

Нескольким бойцам «Топоров» удалось выскочить из машин, и теперь они отвечали врагу неуверенным огнём, сосредоточившись на солдатах с тяжёлым вооружением. Однако оба наёмника с плазмоидными пушками уже отступили в переулки, скрываясь от выстрелов. Лишённых укрытия солдат косили из одного за другим. В ответ с остальных машин застучали пулемёты, и солдаты «Топоров» выпрыгивали из кузовов, паля в белый свет, как в грошик, лишь бы заставить врага пригнуть головы. Взорвались несколько дымовых гранат, окутав машины сероватым облаком. Помогло мало — огонь наёмников Огано был более чем плотным, — и «Топоры» валились на землю, обильно поливая её кровью.

Пыль, пыль, пыль… Сегодня она напилась крови, превращаясь в жирную красноватую грязь.

Я стрелять никуда не стал — берёг патроны. Я здесь один и вряд ли легко разживусь боеприпасами. Да и дело моё — миссия для одиночки, где на счету каждый патрон. Я оставил за спиной избиваемых «Топоров» и ползком направился к зданию, раньше бывшему, наверное, общественной купальней. Через пробоины в стенах виднелись сохранившиеся кое-где фрески на банную тему довольно фривольного содержания. От некоторых остались как раз самые интересные детали.

Я заполз в здание и только там поднялся на ноги — не брюхом же пахать весь путь до центра Луисбурга, где засел мятежный генерал Огано. Лестница на второй этаж не вызывала особого доверия, но выбора не оставалось — лезть обратно на улицу под пули никакого желания не было. Я как можно быстрее поднялся по ступенькам, с которых сыпалась тонкая пыль, пробежал по коридору с дверями по обеим сторонам (в купальне явно оказывали кое-какие дополнительные услуги) и оказался перед здоровенной дырой в стене и полу на месте подъёма на крышу. Снова подумав, что староват становлюсь для таких дел, я закинул карабин на спину и пригляделся в торчащей балке. Конечно, доверия к ней было ещё меньше, чем к лестнице, но снова никакого выбора. Присев, я подпрыгнул и ухватился за балку обеими руками. Подтянулся, напрягая все силы, и закинул себя на крышу. Встав на ноги и выпрямившись, я снова посмотрел на Луисбург.

Цель моя была видна невооружённым глазом — над громадой имперской колониальной цитадели, возвышавшейся в центре города, парил личный дирижабль генерала Огано. Оттуда он руководил обороной Луисбурга, и на земле его не видели с тех пор, как он отослал людей Оцелотти. Несмотря на наглый ответ, полуорк боялся меня, и я пришёл сюда, чтобы доказать — его страх полностью оправдан.

Однако я не торопился. Сейчас время играет на меня, а значит, стоит подождать. Я присел у края крыши, поплотнее запахнувшись в свободную накидку, набросив на голову капюшон, и лишь после этого поднял к лицу бинокль. Отличный армейский образец с шестикратным увеличением. Над ним поработал Тонкий — гоблин-инженер, не отличавшийся хорошими манерами, зато обладавший просто феноменальным даром делать из обычных вещей почти магические артефакты, хотя вроде бы сам он никаким особым даром не обладал. И теперь в правом углу линз мелькали чёрные циферки, обозначавшие расстояние до объекта, попавшего в перекрестье разметки, с такой точностью, которой не мог дать ни один дальномер.

Я следил за штурмом Луисбурга. Видел, как «Красные топоры» — упорные ребята! — сумели-таки проломить лбом выставленный на пути колонны заслон. Потери парней Гришнака никогда не смущали. Солдаты Огано были вынуждены оставить позиции и отступить. Конечно же, он проделали этот манёвр в идеальном порядке, уйдя на вторую линию обороны. Продвигавшихся по улицам «Топоров» в самом скором будущем ждёт весьма неприятный сюрприз. А значит, мне придётся покинуть уютную крышу и помочь им. Я не испытывал никаких тёплых чувств ни к одной из сторон конфликта, вот только в хаосе уличных боёв куда проще будет проникнуть в центр города. И раз уж «Топоры» не в силах сами устроить его, придётся им в этом немного поспособствовать.

Спускаться, как поднялся, у меня не было желания, а потому я просто зацепил крючок от альпинистского пояса, что носил поверх оружейного, на крыше, и скользнул вниз. К крючку крепился прочный тросик, смотанный в тугую катушку, умещающуюся в небольшой коробочке на поясе. С негромким гудением катушка начала разматываться, тормозя моё падение. Когда же до земли осталось не больше метра, я нажал стопор, и альпинистский пояс дёрнул меня вверх, но благодаря своей конструкции ничего внутри моего тела не повредил. Незаменимая штука в операциях по скрытному проникновению. Упершись ногами в стену купальни, я отпустил стопор — и вот я уже стою на земле. Сложнее всего обычно вернуть верёвку обратно в катушку, для этого, как правило, жертвуют крючком, но я парой уверенных взмахов сумел освободить его. Не хотелось терять снаряжение, которого у меня с собой в обрез.

Улицы, которыми я пробирался в тыл второй линии обороны бойцов Огано, оказались вовсе не безлюдными. Конечно, тут никто не жил — немногие мирные обитатели Луисбурга либо покинули город, либо убрались поближе к центру и цитадели, внушавшей всем иллюзию уверенности, — а вот патрули ходили с завидной регулярностью. Несмотря на сражение, кипевшее не больше чем в сотне метров отсюда, солдаты в форме колониальной пехоты Экуменической империи, оставшейся со времён Великой войны, с винтовками на плечах мерили пыльные и пустые улицы шагами. Оборудованы были и несколько пулемётных гнёзд. Если бы кто-то попробовал обойти позиции обороняющихся, его ждал бы пренепреятнейший сюрприз. Улицы здесь были куда у́же, на земле валялись куски камней, а то и целые фрагменты стен, превратив их в настоящий лабиринт, где враг мог укрыться где угодно. Однако для меня не было лучшего пути в тыл, чем этот.

Закрепив карабин на спине, чтобы не выдал меня случайным лязгом, я вынул нож и пистолет и скрылся в лабиринте развалин. Я крался через него, прячась в укрытие, едва заслышав шаги патрульных. А те, надо сказать, не особо скрывались, заметить их можно было издалека. Они высматривали врага вдалеке, не подозревая, что он может сидеть среди развалин некогда роскошного дома в двух шагах от них, а то и валяться, распластавшись по-змеиному в пыли практически у них под ногами. Дважды патрульные проходились по краю моей накидки, не заметив меня. Ещё раз они устроили перекур, роняя пепел от дешёвых сигарет мне на капюшон. В тот момент я перехватил поудобнее нож, думая, что схватки не избежать. Однако обошлось — негромко переговаривающиеся между собой на здешнем диалекте экуменика солдаты убрались восвояси.

Дальше я направился ближе к тем улицам, что примыкали к полю боя. Здесь всё отчётливее были слышны выстрелы. Палили густо, пачками, не считая патронов, пулемёты почти не замолкали, лёгкие пушки лупили шрапнелью прямой наводкой, а миномёты с характерными хлопками отправляли в короткий полёт свои снаряды. «Топоры» отвечали гранатами и огнём ручных пулемётов, заливая всё пространство перед собой свинцовым дождём. И всё же наёмники Гришнака раз за разом откатывались от второй линии обороны солдат мятежного генерала. Два бронетранспортёра с лёгкими орудиями на башнях решали исход любой атаки. «Топоры» поднимались раз за разом, но лишь для того, чтобы снова отступить, оставив на улицах трупы. Подойти к броневикам достаточно близко и попытаться закидать их гранатами у них не вышло ни разу.

Именно эти броневики и стали моей целью. Ничего, что бы могло причинить им хоть какой-то вред, у меня с собой, конечно же, не было, а значит, надо импровизировать. Уж это-то у меня всегда получалось отлично.

Я находился уже по ту сторону линии обороны солдат Огано и пополз к одному из навесов, под которым были сложены ящики с боеприпасами, охраняемые часовым. Тот больше пялился на поле боя, чем смотрел по сторонам, и мне не составило труда убрать его. Я поднялся на ноги за спиной у солдата, предплечьем левой руки зажал ему рот, одновременно несколько раз ударив ножом сзади. Парочка поставленных ударов в почки и лёгкие, и вот уже часовой бьётся в конвульсиях. Перерезать горло было бы надёжнее, но я хотел постараться оставаться незамеченным как можно дольше.

Кое-как притулив покойника к ящикам и подперев его же винтовкой, так чтобы он стоял, опираясь на ящики спиной, я занялся содержимым этого импровизированного склада. Само собой, никаких подарков судьбы вроде магнитных мин тут не нашлось, зато я обнаружил полностью собранную и готовую к стрельбе плазмоидную пушку, да ещё и десяток батарей к ней. Глянув на броневики, я прикинул шансы уничтожить из неё оба, но всё же решил отказаться от этой идеи. Слишком уж долго пушка набирает полную мощь, достаточную, чтобы взорвать такой вот бронетранспортёр одним выстрелом. Значит, надо действовать тоньше — как всегда.

Подхватив несколько батарей и проверив, что они полностью заряжены, я бегом помчался к ближнему бронетранспортёру. Охранения рядом с ним выставлять не стали, и я легко нырнул ему под днище. Теперь пошла кропотливая и опасная работа. При помощи ножа и запалов от ручных гранат, прихваченных в тех же ящиках под навесом, я превращал батареи к плазмоидной пушке в нестабильные магиумные мины. Мир вокруг меня словно перестал существовать вовсе. Я не обращал внимания на грохочущий броневик, хотя как только закатился под него, ощущал каждый выстрел пушки всем телом.

Этому трюку меня научил всё тот же неугомонный гоблин Тонкий, доказывавший свою полезность в рядах «Солдат без границ». Риск при этой ювелирной работе невероятно велик, одно неверное движение, и обо мне даже памяти не останется — нечего будет вспоминать. И всё же я справился, уложив батареи на землю рядом с собой. Они зловеще поблёскивали красными огоньками, обозначавшими нестабильность магиума. Заряди такую в плазмоидную пушку, и та взорвётся, как только катушки начнут накапливать энергию для выстрела. А если подсоединить к ней самый обычный запал, хотя бы от ручной гранаты, что я проделал, то последствия будут куда более разрушительными. Взрыватель я сунул только в одну батарею — этого вполне достаточно, цепная реакция прекрасно управится сама. Вытянув наружу шнур с фарфоровым кольцом, я пару раз глубоко вдохнул-выдохнул, готовясь к рывку. Замедлителя хватает на четыре-пять секунд, и за это время мне надо оказаться как можно дальше он бронетранспортёра. Рванув шарик, я, не раздумывая, выкатился из-под днища рявкающего орудием броневика и помчался к ближайшему зданию. В голове бился пульс, отсчитывая оставшиеся до взрыва секунды.

Охранение всё же выставили, просто оно было невелико и мне посчастливилось его благополучно миновать, когда я нырял под днище броневика. Двое бородачей-гномов, отчаянно потеющих в своих кирасах и стальных шлемах, вооружённые укороченными штурмовыми дробовиками и треугольными щитами, вскинули оружие, как только увидели меня. У меня не было времени на схватку с ними, а потому я просто выстрелил несколько раз на бегу, заставляя обоих укрыться за щитами. Пули бессильно звякнули по ним и шлемам гномов. Враги были готовы уже пальнуть в ответ, когда я распластался в длинном прыжке, ныряя в здание. А за нашими спинами взошло второе солнце — магиумное.

Самое жуткое, что взрыв моих самодельных мин был абсолютно бесшумным. Просто на месте одного из броневиков вырос здоровенный шар плазмы, превративший боевую машину в ничто. Не взорвались внутри неё снаряды, не вспыхнуло топливо, бронетранспортёр просто перестал существовать, от него даже пепла не осталось. Как и от обоих гномов, наводивших на меня дробовики. Они, наверное, даже не поняли, что их убило.

Поднялся настоящий ураган — с чудовищно громким хлопком воздух заполнил выжженное взрывом пространство. Потоки его сбивали с ног и волочили по пыли солдат, валили навесы, раскидывали ящики. В образовавшуюся воронку съехал второй броневик — ствол его пушки уставился в небо. Защитные сооружения второй линии обороны мятежников Огано местами просто разметало, оставив лишь жалкие остатки пулемётных гнёзд и позиций миномётов. Среди них поднимались на ноги ошеломлённые солдаты, явно не понимающие, что стряслось.

Не воспользоваться такой возможностью было бы просто преступлением, и «Топоры» своего шанса не упустили. Их не зацепило взрывом и лишь слегка потрепало мгновенным ураганом, и наёмники с боевым кличем пошли в новую атаку. Впереди бежали самые крепкие бойцы в штурмовой броне и с большими осадными щитами, из-за которых палили, особо не целясь во врагов.

Но пеших наёмников опередили имошаги. Даже не знаю, где они укрывались, однако всадники с гиканьем вылетели из переулков и помчались к разгромленной позиции солдат Огано. Командиры бойцов мятежного генерала пытались навести порядок. Звучали команды на африйском диалекте экуменика, сдабриваемые щедрыми порциями ругательств на самых разных языках. Кто-то успел упасть к пулемёту и даже дал по несущимся во весь опор имошагам длинную очередь. Кто-то уже палил по ним из винтовок и дробовиков. Кто-то просто искал укрытие. Кто-то просто побежал прочь сломя голову.

Несколько самых профессиональных солдат во главе с офицером, отдающим команды свистком, встали на пути имошагов, примкнув штыки и дав слитный залп по врагу. Наверное, только пулемётчику удалось нанести имошагам больший вред. Несколько всадников в чёрных бурнусах вылетели из сёдел, но остальные накинулись на живой бастион со всей своей дикарской яростью. В ход пошли кривые сабли, и уже спустя пару минут от солдат остались лишь изрубленные трупы. Хотя и имошагам эта короткая схватка стоила не одного бойца.

Когда до разгромленной второй линии обороны добрались «Красные топоры», им осталось только подавить последние очаги отчаянного сопротивления.

Я вышел из дома не скрываясь. Многие «Топоры» знали меня в лицо, и я не опасался получить пулю. Да и шагал уверенно, не таясь, без оружия, принять меня за одного из солдат Огано было бы сложно. Рядом со мной тут же оказался предводитель имошагов. От его коня несло потом, да и сам лихой всадник был разгорячён короткой кровопролитной схваткой. И ему явно не хватило крови. Он поигрывал кривой саблей, которую ещё не очистил от следов недавней схватки, и весело глядел на меня.

— Твоя работа? — спросил вождь имошагов, кивнув себе за спину.

Я лишь пожал плечами и не стал ничего говорить. Хвалиться своими подвигами на поле боя имошаги считали ниже достоинства настоящего мужчины.

— Я сразу увидел, что у тебя стальные яйца, не как у других, — рассмеялся вождь всадников. — Среди них нет мужчин, а значит, нет и воинов. Крестьяне с оружием в руках.

— Одолжишь одного из коней? — спросил я у него, указывая на нескольких оставшихся без всадников животных, что бродили без цели по улицам. Остальные имошаги не обращали на них внимания.

— Если сладишь, бери любого, — ответил вождь. — Это злобные твари с норовом, они подпускают к себе только тех, кто сильнее их.

Я выбрал себе коня поменьше размером, стоявшего недалеко от воронки.

— Только поспеши, — крикнул мне в спину вождь, — мы скоро едем дальше и никого ждать не будем.

Я махнул ему не оборачиваясь, всё моё внимание сейчас занимал конь. Здоровенная тварь больше самого крупного першерона, что таскали пушки во время войны. Конь косил на меня не самым добрым взглядом, рыл каменистую землю копытом, а стоило мне подойти поближе, тут же оскалил зубы. Я ведь говорил уже, что у коней имошагов довольно длинные клыки?

Сразу понятно, обычная стратегия знакомства с лошадью тут не сработает. Никакой ласке и лакомству эта тварь не поддастся — она признаёт только силу. Так что придётся забыть всё, чему меня учили в юности, когда я только познавал азы верховой езды, и действовать грубо. Даже жестоко.

Я подошёл к коню, схватил его за узду — строгую, с металлическим мундштуком, и одним рывком заскочил ему на спину. Даже не ожидал от себя такой прыти — я уже и не помню, сколько лет не ездил верхом, но навыка как-то не растерял, несмотря на отсутствие практики. Конь тут же попытался сбросить меня, но я уже сунул ноги в стремена и натянул удила. Животное подо мной заржало, снова попыталось избавиться от меня, но я держал повод крепко, не давал ему свободы. Почувствовав твёрдую руку, зверь прекратил попытки освободиться, и я направил его к основной группе всадников.

Вождь имошагов всё же решил подождать меня, наверное, чтобы глянуть, сумею ли я сладить с их боевым конём. Теперь он вскинул окровавленную саблю над головой и махнул ею, указывая остальным дорогу, и лихие всадники пустили коней рысью. Кони шли размашистым бегом и удивительно ровно, без привычных рывков. Их спины едва двигались вверх-вниз, я почти не чувствовал этого, седло и потник из толстой овчины отлично сглаживали эти движения.

К седлу оказался приторочен длинный чехол, из которого торчал приклад. Я без зазрения совести вынул оружие — прежнему хозяину оно уже без надобности, а мне пригодится, пока я верхом. Им оказался вполне современный самозарядный карабин гальрийского производства. Даже не ожидал увидеть такой в Афре. Быстро передёрнул затвор — патрон покойный имошаг предпочитал иметь в стволе. Предусмотрительно, хотя и опасно. Я поймал вылетевший патрон и сунул его в карман в поясе. Он вполне подходил к моей М-13, а лишних боеприпасов не бывает.

Пока я занимался оружием, конь мой скакал вместе с остальными, влекомый стадным инстинктом. Мне оставалось только отдать повод и держаться в седле. Теперь же я огляделся и увидел, что мы несёмся по улицам, преследуя тех солдат Огано, что решили спастись бегством. Всадники легко нагнали их и теперь развлекались, рубя одного за другим. При этом имошаги гикали и хохотали, обмениваясь шутками на родном языке, соревновались друг с другом, кто ловчее прикончит бегущего врага.

Иные из бойцов Огано предпочитали смерть в бою, вспомнив про гордость слишком поздно. Они останавливались, вскидывали оружие, чтобы дать отпор хохочущим всадникам. Кто-то даже выстрелить сумел, но всякий раз имошаги оказывались быстрее, их сабли обрывали жизни с одинаковой жестокостью.

Мне сабли не досталось, да и не нужна она мне была. Я следил за зданиями и боковыми улицами. Нет ничего хуже для группы всадников, чем фланкирующий огонь. Нас вряд ли сознательно вели в ловушку, но пары пулемётов и десятка винтовок хватит, чтобы остановить скачку имошагов. Город всё же не лучшее место для кавалерии.

Я успел заметить пулемётчиков засекунду до того, как они открыли огонь. Ими оказались проклятые полурослики. Многие считали их малопригодной для войны расой — невысокие и лишённые силы, присущей гномам, или ловкости гоблинов. Однако эти ребята быстро доказали свою полезность на поле боя. Они носились по траншеям и тоннелям, таская на себе снаряжение и быстро доставляя его в нужное место. Да и лучших курьеров, чем полурослики, не найти. Уверен, эта парочка сумела затащить пулемёт на крышу некогда зажиточного дома и расположиться там за то время, что понадобилось нам, чтобы доскакать сюда.

Два пулемёта застрочили, поливая улицу свинцом. Пули срезали нескольких имошагов, вылетевших из сёдел, будто их молотом приложило. Старые добрые, проверенные временем и войной «Мартели». И, конечно же, страшный для кавалерии фланкирующий огонь. Расчёты обоих пулемётов знали своё дело — имошаги падали на землю один за другим.

Вот теперь пришло моё время. Я вскинул карабин к плечу, поймав в прицел верхнюю часть тела одного их полуросликов. Задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок, а затем ещё раз, пока конь не унёс меня дальше. Выстрел не снайперский — я не видел даже, попал или нет, но пулемёт замолчал. Я же дёрнул повод, уводя коня влево на довольно широкую улицу. С имошагами мне больше не по пути. Лихие всадники могут сколько угодно скакать по городу, рубя оставшихся без укрытия врагов, но к цитадели в центре Луисбурга и тем более к зависшему над ней дирижаблю им даже приблизиться не выйдет.

Остановив коня в одном квартале от нового поля боя, я спрыгнул на землю. Животное покосилось на меня с недоверием, но я похлопал его по могучей шее. Больше мне не было в нём нужды. Я вернул в чехол при седле и карабин — оружие хорошее, но пусть вернётся к имошагам. Развернув коня мордой обратно, я изо всех сил хлопнул его по крупу, и тот рванул прочь, заржав громко и, как мне показалось, насмешливо. Но это, скорее, моё воображение.

Теперь мне осталось только найти тех, кто поможет мне пробраться в цитадель. И такие люди в Луисбурге были.

Местом встречи нам служил разрушенный храм. Кому бы ни поклонялись жители Луисбурга до колонизации, после прихода розалийцев это здание посвятили святым, частично перестроив в соответствии с представлениями о культовых сооружениях, принятыми в Священном альянсе. И без колокольни, главенствующей над зданием, не обошлось. Вот на втором этаже её я и встретил бойцов Серой Лисицы.

Быстро поднявшись по лестнице, я стволом винтовки открыл дверь в комнату, сделал шаг на порог — и тут же мне в лицо уставились три чёрных зрачка. Одетые в светлую форму бойцы «Солдат без границ» могли запросто сойти за безымянных легионеров, что мне и было нужно. Именно эти трое бойцов из «Диких котов» Оцелотти доставили Огано мой ультиматум, а когда тот выставил их вон, вовсе не поспешили покинуть занятый им город. Я никогда не работаю без надёжного прикрытия, и ребята Серой Лисицы, успевшие изучить Луисбург за те десять дней, которые я добирался сюда, были самой надёжной поддержкой, на какую я мог рассчитывать.

— Спокойно, — поднимая винтовку, сказал я, — свои.

Ни один ствол не дрогнул — чёрные зрачки продолжали смотреть мне прямо в лицо.

— Ла-ли-лу-ле-ло, — быстро пропел я универсальный пароль. По этой нехитрой последовательности звуков, которую запросто можно счесть обычным насвистыванием, мы узнавали друг друга ещё в окопах Великой войны. Узнать её легко, а вот без тренировки повторить не так и просто, а потому сейчас по ней мои бойцы узнавали меня.

Только услышав пароль, мои люди опустили оружие, а возглавлявшая их Серая Лисица опустила прикрывавшую лицо чёрную полосу ткани. Остальные двое солдат так и остались стоять с платками на лицах. Оно и понятно, глотать пыль лишний раз ни у кого желания нет.

— Доклад, — коротко велел я.

— Цель на земле, — удивила меня Лисица. Говорила с мягким акцентом эльфийки народа альвари, обитающего на юге Аурелии среди пустынь и оазисов. Их страна — Альвистан — климатом и природой не так уж сильно отличается от Афры, а потому, когда встал вопрос, кого отправить на это задание, выбор пал именно на Серую Лисицу. — Лично руководит обороной вместе военными советниками.

— Что за советники?

— Их двое, — сообщила мне Лисица. — Военный — чин из Свободных колоний, командует тамошними наёмниками на службе у цели. Второй — странный, кто он такой — понять не удалось, но вес он имеет большой. Может позволить себе перебить цель или велеть заткнуться военному советнику. К тому же он чернокожий.

А вот это уже в самом деле интересно. Чернокожий, который может заткнуть военного из Свободных колоний, — это нонсенс. Конечно, если за этим чернокожим не стоит кто-то очень и очень серьёзный, чьей тени достаточно, чтобы офицер из колониальных войск Экуменической империи слушался его представителя. Быть может, чернокожего отправили специально, чтобы поумерить пыл имперца, не смирившегося с гибелью родины и её перековкой в Республику Гальрия.

Может быть, это и интересно, но неважно. Я прибыл сюда, чтобы прикончить Огано, и разбираться в его союзниках и советниках не стану.

— Прикрывайте меня, — велел я Лисице и, войдя в комнату, где она со своими людьми ждала меня, сел прямо на пол. — Пока я буду возиться с оружием, просвети меня насчёт маршрута.

Лисица опустилась рядом со мной, двое её бойцов замерли неподалёку. Один караулил дверь, второй держал под прицелом окно.

— Отсюда можно попасть в бывшее здание отеля «Вальдорф-Халиф», — сообщила мне эльфийка. — Мы сделали перекидной мост и можем сразу оказаться на третьем этаже. Там никого не будет — полы давно ослабли, и пройти по ним не проще чем по минному полю.

— Но вы разведали проход? — предположил я, вынимая из поясной сумки оптический прицел к винтовке.

Он был меньше тех, что распространены сейчас, и, конечно же, тут не обошлось без Тонкого. Прицел был улучшенной версией моего бинокля, и волшебные символы на его линзах давали куда больше информации, нежели цифры, нанесённые на линзы бинокля. К примеру, они показывали направление и силу ветра, что существенно облегчало прицеливание.

— Вроде того, — кивнула Серая Лисица. — Никто не суётся на пятый — последний из уцелевших этажей отеля, но пол там крепче, чем на третьем и четвёртом, просто дыр в нём намного больше. Но пройти можно, я знаю дорогу.

— Отлично.

Я приладил прицел, проверил, что сидит он где надо, и быстро приник к нему глазом. Тут же стена здания на той стороне улицы увеличилась в несколько раз, а в правом верхнем углу замелькали циферки и символы. Я поменял кратность, подкрутив колёсико, и стал видеть даже трещинки в стене того здания. Что ж, теперь я точно не промахнусь.

Встав на ноги, я закрепил винтовку за спиной (пока она мне не понадобится) и достал привычные пистолет и нож.

— Я готов, — сказал Лисице. — Веди.

Она тоже стояла на ногах и коротким жестом велела бойцам покинуть позиции и двигаться вперёд. Мы вышли из комнаты, скорее всего, раньше служившей в храме для хранения всякого ненужного хлама, прошли по коридору, соединявшему колокольню с основным зданием, на полу ещё кое-где виднелись остатки ковра, и оказались у большого пролома в стене. Бойцы закинули свои самозарядные винтовки за спины, быстро порылись в груде хлама и извлекли оттуда здоровенную дверную створку. Она и послужила тем самым перекидным мостом, о котором говорила Лисица.

Мы прошли по ней первыми, солдаты прикрывали нас с тыла. Когда же мы оказались в здании некогда роскошного отеля «Вальдорф-Халиф», они перебрались следом за нами и пинками отправили створку в короткий полёт. Теперь за нами точно никто не последует.

— Лестницы завалены, — пояснила на ходу Лисица, — придётся подниматься по разбитому куску стены. Он рухнул с пятого этажа и встал наискосок. Подняться можно только по одному.

Вскоре она привела меня к тому месту, о котором говорила. Кусок стены и пола с верхнего этажа упал, да так и остался стоять под углом градусов сорок пять или чуть острее. Как такую нагрузку выдержал пол третьего этажа, для меня осталось загадкой.

— Я иду первым, — приказал я. — Затем — ты, потом — твои парни.

Бойцы у Серой Лисицы были крупнее и тяжелее меня, и мне вовсе не хотелось остаться здесь, если во время их подъёма пол таки не выдержит нагрузки.

Спорить Лисица не стала, да я и не дал ей на это времени. Два шага назад — и рывок вперёд. Как только нога оказалась на наклонной поверхности, я оттолкнулся как можно сильнее и прыгнул, всадив нож в длинную трещину рядом с самым верхом. Подтянулся, нашёл опору для ноги, выдернув нож, выпрямился и быстро нашёл новую трещину. Оттуда уже рукой подать до пола пятого этажа, закинуть себя туда труда не составило. Я перекатился, пачкая накидку в пыли, лежавшей тут годами, и встал на колено. В правой руке пистолет, глаза привычно ищут цель. И самое неприятное, что они её нашли.

Снова проклятые полурослики — видимо, в наёмном войске, купленном для Огано администрацией Свободных колоний, их было в избытке. В отличие от гномов, полагавшихся в основном на свою недюжинную силу и выносливость, которой могли позавидовать мулы, полурослики были мастерами скрытности, в чём невысокий рост был им весомым подспорьем. Ничего не могу сказать, засаду они организовали по всем правилам, и если бы не моя наблюдательность, то я бы так и остался лежать на полу, прошитый десятком пуль.

Вооружённые автоматическими пистолетами Майзера, переделанными под стрельбу короткими очередями, полурослики скрывались за баррикадой из кусков стен, наваленных на пол. Казалось бы, ничего странного, но опытный глаз всегда цепляется за такие делали — лишь благодаря наблюдательности и чутью я жив до сих пор. Я увидел пять пар глаз и пять майзеровских стволов, нацеленных на меня. Полуросликам пришлось немного высунуться, чтобы открыть по мне огонь, когда я распластался на полу. И только поэтому я начал стрелять раньше.

Палил без надежды попасть хоть в кого-то, хотя расстояние было плёвое. Я даже не пробовал целиться — стрелял для острастки, чтобы головы пригнули, и чтобы подать сигнал поднимающейся следом Лисице. Удивительно, но один из полуросликов рухнул ничком на баррикаду — по расписанным искусным орнаментом кускам стен потекла кровь. И явно не из разбитого лба. Остальные четверо нырнули в укрытие, но это их не спасло.

Серая Лисица вознеслась над провалом подобно ангелу мщения. В обеих руках она держала по автоматическому пистолету и открыла огонь по полуросликам прежде, чем приземлилась на пол. Опустошив магазины, она отбросила оружие и выхватила короткий меч без гарды со слегка изогнутым клинком воронёной стали. Ещё один прыжок, и Лисица оказалась по ту сторону баррикады, неся смерть на острие клинка. Не успел я подняться на ноги, а все полурослики уже лежали на полу — из колотых и резаных ран на их телах обильно лилась кровь.

Вот только полуросликами засада не ограничивалась. Большие двери в конце коридора рухнули на пол, подняв тучу пыли, в проёме показались фигуры в штурмовой броне имперского образца. Устаревшей, конечно, времён войны, но тем не менее весьма надёжной. В коридор, топоча подкованными ботинками, вломилась классическая «двойка» — шестеро штурмовиков со щитами, идущих двумя рядами и ничуть друг другу не мешающих. А всё потому, что первый ряд состоял из гномов, доходивших рослым людям и полуоркам, шагавшим во втором ряду, едва ли до груди. Гномы были вооружены всё теми же пистолетами Майзера и прикрывались стальными щитами, второй же ряд нёс оружие посолиднее — самозарядные винтовки вроде той, что я нашёл на седле у имошага.

Самым простым решением было бы укрыться за баррикадой и вместе с поднимавшимися сейчас двумя моими людьми дать бой врагу. Вот только оно как раз было в корне неверным — штурмовики просто сомнут нас, нам нечего противопоставить их доспехам и щитам, а по плотности огня они могут дать нам всем хорошую фору. Кидаться же гранатами в и так наполовину разрушенном здании было бы просто верхом глупости.

Мы с Лисицей приняли решение одновременно — и почти синхронно сорвались с места, кинувшись на врагов. Шесть чёрных зрачков глядели на нас, готовые выплюнуть огонь и свинец. Обе шеренги взяли прицел на уровне груди — стрелять по ногам и брать в плен раненных никто не собирался. Я прыгнул через баррикаду, молясь про себя всем богам, чтобы нога не попала на труп полурослика, и помчался по коридору, нагоняя Серую Лисицу.

Не было никакого лязга затворов, о котором любят писать в бульварных романах. Во время боя рассчитывать на слух полагаться — последнее дело, даже выстрел, что прикончил тебя, ты вряд ли услышишь, пуля настигнет тебя раньше. В такие моменты, как этот, я полагался исключительно на чутьё. Буквально за мгновение до того, как враги открыли огонь, я рухнул на колени и нырнул вперёд, распластавшись на остатках грязного ковра. Пара пуль прошила мою накидку, когда я падал, но вреда мне никто причинить не сумел. Я перекатился на спину и, не вставая, разрядил пистолет в бородатые лица гномов. Угол для стрельбы далеко не идеальный, но я снова палил для острастки, заставляя бойцов первой линии скрыться за щитами.

Это сработало и дало шанс оставшимся двум солдатам Лисицы не только выбраться из дыры в полу, но и открыть огонь по штурмовикам. На безрассудство вроде того, что проделывали мы с эльфийкой, они не отважились, зато принялись густо и часто палить по врагу, отвлекая внимание на себя. Нельзя сказать, что их стрельба была совсем уж безрезультатной: один из штурмовиков второй линии уронил оружие, схватившись за плечо. Какой бы хорошей ни была броня, от прямого попадания винтовочной пули на такой малой дистанции она не спасёт.

Высунувшись из-за щитов, гномы нацелили свои майзеры на меня, и, снова руководствуясь лишь чутьём, я укатился влево, перекатился ещё раз, уходя от коротких очередей их автоматических пистолетов. Пули дырявили пол рядом со мной и мою накидку. Оказавшись у стены, я вскочил на ноги, оттолкнулся от неё и снова нырнул вперёд, не разгибая спины. Гномы продолжали палить по мне, но безрезультатно — никогда они не отличались особой меткостью, предпочитая автоматическое оружие. Лучше всего пулемёты.

Перекатившись через плечо, я оказался прямо под ногами у штурмовиков и, не задумываясь, всадил первому попавшемуся нож в сочленение брони под коленом. Рванул на себя, перерезая сухожилие, и тут же встал на ноги, занимая место падающего врага в строю. Вот теперь они были мои — один боец с ножом порой может перебить группу штурмовиков. Главное — оказаться к ним вплотную и действовать быстро. Очень быстро. А уж я не собирался давать гномам шанс. Двумя ударами в затылок, под шлем, прикончил обоих, прежде чем они успели развернуться ко мне. Следом упал на колено и добил раненого. И только после этого поднял взгляд на вторую линию.

В живых там остался лишь самый неудачливый наёмник — тот, кто получил пулю в плечо. Он лежал сейчас, прижатый к полу ногой Серой Лисицы, наступившей ему прямо на рану. Остальные двое валялись тут же, истекая кровью и не подавая признаков жизни.

— Пленные? — спросила у меня, не оборачиваясь, эльфийка.

— Нет, — ответил я, очищая нож о полу и без того окончательно угробленной накидки.

Двумя выстрелами из трофейного майзера Лисица прикончила штурмовика и бросила оружие на его труп. Я даже не успел заметить, когда она подхватила пистолет убитого полурослика, настолько стремительны были её движения.

К нам подошли солдаты Лисицы. Один вернул командиру её пистолеты, второй же протянул мне мою винтовку. Я избавился от неудобного оружия, перед тем, как подниматься по наклонной поверхности. С ней на спине я бы точно не смог так лихо кувыркаться, уходя от вражеских пуль.

— Долго до лагеря Огано? — спросил я у Лисицы, когда мы перезарядили оружие и двинулись дальше.

— Если без приключений, то пройдём быстро, — ответила она. — Пойдём вторым маршрутом, он длиннее, но там вряд ли нас ждут такие сюрпризы.

Она кивнула за спину, на трупы наёмников из засады.

— Почему?

— Мы ни разу не ходили вторым маршрутом.

Что ж, выбора особого у нас всё равно не было.

На крышу вела стальная лестница со скобами вместо ступенек, поднялись мы по ней без эксцессов. Конечно же, по одному, чтобы не испытывать судьбу лишний раз. И теперь все четверо стояли на разрушенной крыше отеля «Вальдорф-Халиф». Надо сказать, вид на Луисбург отсюда открывался просто великолепный. Я видел продвижение правительственных солдат, штурмующих линии обороны мятежников на подступах к цитадели. До неё оставалось не так далеко, и можно было говорить об успехе Гриссо и его новых союзников из Священного Альянса. Вовсе не «Красные топоры» Гришнака решили исход штурма, но отлично видимые отсюда через линзы бинокля бойцы Безымянного легиона. Они действовали уверенно и жестоко, да и вооружены были куда лучше наёмников. Их стрелковые и штурмовые взводы вскрывали вражескую оборону, словно консервный нож, а действия диверсантов было легко отследить по взрывам и пожарам в тылу мятежников. Легионеры, как всегда, работали с полной отдачей. А вот лихих всадников-имошагов я, как ни старался, увидеть нигде не сумел — видимо, попали-таки в огневой мешок и полегли все. Нечего кавалерии делать в городе.

— Путь, которым мы пойдём, — оторвала меня от созерцания города Серая Лисица, — проходит по крышам соседних домов и заканчивается на здании городского арсенала. Оно примыкает к цитадели, и оттуда должен открываться хороший вид на площадку, откуда Огано командует обороной.

— С чего такая уверенность, что арсенал не будут защищать?

— Первые этажи, без сомнения, хорошо укреплены, а вот на крышу никто не суётся уже давно. Здание слишком часто попадало под обстрел и бомбардировку, как ни странно, стоит до сих пор, но от крыши остались только балки и перекрытия.

Худшей позиции для снайперского выстрела не придумаешь, однако после засады в отеле идти проторённым путём мне не хотелось совершенно. Стрелял я и в худших условиях.

— Веди, — кивнул я Серой Лисице, и эльфийка легко пробежала по крыше отеля и прыгнула на соседнюю.

Ничего особенно сложного тут не было — здания ближе к центру Луисбурга стояли довольно тесно друг к другу. Как и в любом другом городе, а урбом Луисбург так и не стал, в чистых районах земля была достаточно дорогой, чтобы позволить широкие улицы. Главные проспекты, конечно, никто не трогал, а вот между ними дома лепились едва ли не стена к стене. Перескочить с крыши одного из них на другую никакого труда не составляло. Конечно, если дома были одной высоты, однако и с этим проблем не возникало. Найти подходящую дыру в стене более высокого здания труда не составляло.

Не прошло и получаса, как мы оказались на крыше арсенала. И вот она-то стала настоящим препятствием — переплетение балок и перекрытий, ступая на них, не знаешь, выдержат ли они тебя. А вниз лететь очень не близко, и пережить падение шансов почти никаких. Торчащие из остатков стен куски тех же балок и местами сохранившийся пол, заваленный всем чем угодно от битого камня до неразорвавшихся снарядов с бомбами, не оставлял упавшему даже малейшей возможности. Так что каждый шаг мы делали на свой страх и риск, не проходили по тем же балкам и перекрытиям, по которым шагал кто-то другой (его ещё могло выдержать, а вот следующий идущий уже стал бы той соломинкой, что переломила спину верблюда), и изо всех сил старались не смотреть вниз. Чтобы добраться до места, откуда я увидел бы Огано, мне пришлось пройти по узкому, местами осыпавшемуся карнизу, прижимаясь к стене спиной. Каждый шаг мог стать для меня последним, но другого выхода не было — этот проклятый всеми демонами преисподней карниз вёл на уцелевший кусок наружной галереи. Оттуда открывался прекрасный вид на посадочную площадку, где был пришвартован дирижабль мятежного генерала. Именно оттуда, по словам Серой Лисицы, Огано руководил обороной. Хотя как по мне, он давно уже должен был подняться на борт своего дирижабля и лететь отсюда подальше — Луисбург пал, и когда в ворота цитадели постучатся правительственные солдаты вместе с безымянными легионерами, вопрос пары часов. И тогда даже орудия его небесного корабля не помогут удержать цитадель надолго — войны всегда выигрывались на земле.

Добравшись до нужного места, я смог даже присесть на колено — кусок галереи оказался чуть больше, чем я думал, глядя на него с крыши соседнего здания. Первым делом достал бинокль и отыскал Серую Лисицу с её бойцами. Они расположились этажом ниже в довольно просторном помещении без одной стены. Судя по тому, что эльфийка приветствовала меня взмахом руки, я не остался для неё незамеченным. Тем лучше.

Затем я без труда отыскал посадочную площадку дирижабля — она располагалась на крыше цитадели. Вычислить её было легко по нескольким тросам, державшим небесный корабль привязанным к земле. Тут же обнаружилась и довольно приличных размеров корзина. Без сомнения, в неё легко влезли бы генерал Огано и оба его спутника, находившиеся на крыше цитадели. Сам Огано наблюдал за городом через дальномерный прибор, как будто снятый с корабля или боевого дирижабля, а команды отдавал через радиста, сидящего рядом со станцией и не отрывавшего эбонитовой трубки от уха. Правая рука молодого человека словно жила своей жизнью, постоянно что-то перещёлкивая, подкручивая и настраивая, чтобы обеспечить генералу связь с его подразделениями в городе.

Спутники мятежного генерала выглядели весьма колоритно. В первом легко можно было узнать того самого большого чина из Свободных колоний. Он носил имперскую форму колониального образца, правда, пренебрёг кителем, оставшись в рубашке с коротким рукавом. Породистое немолодое лицо выдавало в нём аристократа не в первом поколении, скорее всего, успевшего поучаствовать в Великой войне. Именно та «военная косточка», что не признала Республику Гальрия и остаётся верной идеалам Экуменической империи в её далёких колониях. Многие из старой аристократии и военных покинули новоявленную республику, чтобы остаться в колониях, в своём имперском прошлом. Второй же спутник Огано оказался куда более интересен. Он как будто был собран из противоположностей. Чернокожий, но с белыми волосами — не седыми, а скорее намерено выкрашенными в белый цвет. Свободные армейские штаны и ботинки на шнуровке никак не сочетались с коричневым пиджаком, сорочкой и галстуком. Назвав его странным, Серая Лисица описала его точнее некуда.

Но мне, собственно, не было дела до всех этих людей. Главное, я опознал Огано и с помощью прицела, улучшенного Тонким, легко мог прикончить его. Я снял со спины винтовку, проверил крепления оптического прицела, поправил его, чтобы он сидел точно там, где нужно, и приложил приклад к плечу. Поймав в перекрестье могучую фигуру чернокожего полуорка, я тут же увидел отметку, куда попадёт пуля, если я буду целиться именно сюда. Осталось только переместить прицел немного в сторону, и красная точка оказалась прямо посередине груди Огано. Я задержал дыхание, медленно выбрал слабину спускового крючка…

Взрыв застал меня врасплох. Не сосредоточься я так на выстреле, наверное, даже услышал бы, как свистит мина. Но на войне полагаться на слух — последнее дело. Шальной снаряд, пущенный из мортирки в сторону цитадели, врезался прямо в основание арсенала. Здание подпрыгнуло, я ощутил взрывную волну всем телом. Остатки галереи под моими ногами начали крошиться, и прежде чем я успел хоть что-то предпринять, они обломились, а я отправился в полёт к земле.

Полёт вышел коротким, но болезненным. Я врезался в стену арсенала спиной, каким-то чудом извернувшись, сумел избежать торчащей балки с обломанным концом, приложился о стену ещё раз — теперь уже боком — и рухнул-таки на землю. Упасть мне посчастливилось очень удачно — я не попал ни на один из обломков камня и дерева, что валялись вокруг. Я даже сумел сразу подняться на ноги. Чудовищно болели спина и бок, может быть, пара рёбер треснула, но сражаться я мог в полную силу.

Вытащил из поясной сумки стеклянный шприц с готовой инъекцией, — к счастью, он не пострадал при моём падении, — и прямо через штанину сделал себе укол. Живая вода не только обезболивала, но и запускала регенерацию тканей, подстёгивая и помогая ей магией. Такие инъекции концентрированной живой воды мало того, что недёшевы, так ещё и опасны. В отличие от обезболивающих препаратов она, конечно, не вызывает привыкания, зато лечит в основном за счёт ресурсов твоего же организма, лишь немного помогая ему магией. Передозировка её, к примеру, грозила длительной комой. Но для меня эти инъекции давно уже стали обыденностью, и организм привык к действию живой воды, даже не думая погружать меня в забытьё.

Меньше чем через минуту я уже пробирался в цитадель. Та же мина крупного калибра, что сбросила меня с высоты, разнесла кусок стены цитадели, и я смог легко проникнуть внутрь. Плохой новостью было то, что оптический прицел не пережил падения, линзы его разбились вдребезги, хотя сама автоматическая винтовка осталась исправной.

Что ж, пристрелить Огано с меньшей дистанции будет даже где-то приятно. Я привык убивать, видя человека не через линзы оптического прицела, а глаза в глаза. Что бы там ни говорили снайперы, но их метод отправки ближнего своего на тот свет никогда не сравнится с тем, чтобы выстрелить во врага, стоя в считанных футах от него.

Выстроенная по правилам имперской фортификации цитадель не претерпела никаких изменений при всех сменившихся здесь режимах. Склады, казармы и главная крепость располагались на тех же местах, где их выстроили инженеры ещё колониальных войск Экуменики. Я легко ориентировался внутри стен, и уже через четверть часа оказался в нужном мне месте. Мог бы и раньше, но приходилось то и дело петлять или прятаться, уходя от многочисленных патрулей, шагающих внутри стен цитадели.

Поднявшись на крышу хозяйственного здания — склада продуктов и кухни одновременно — я прилёг на ней, ловя в открытый прицел Огано. Отсюда до посадочной площадки дирижабля было не больше полусотни метров, и из такой винтовки, как М-13, я точно не промахнусь. Три выстрела короткой очередью она кладёт в десятку с минимальным разлётом. А грудь и голова Огано для неё просто идеальная мишень, осталось только дождаться, когда он отойдёт от дальномеров, чтобы отдать очередной приказ радисту.

Но прежде чем это случилось, я почувствовал, как мне в затылок упирается пистолетный ствол.

— И как это понимать? — поинтересовался я, не отрываясь от прицела. Огано мог оказаться у меня на мушке в любой момент.

— Опусти оружие, — произнесла у меня за спиной Серая Лисица, — медленно и без фокусов.

— Мне повторить пароль?

— Это лишнее, я отлично знаю, кто ты.

— Тогда убери наконец пистолет от моей головы.

— Я не люблю повторяться. — В голосе Лисицы послышалась неподдельная угроза. — Опусти оружие и поднимайся на ноги. И чтобы ты не наделал глупостей, сразу скажу: оба моих парня держат тебя под прицелом. Ты не успеешь дёрнуться, как тебя нашпигуют свинцом.

— Я тоже не люблю повторяться, — заявил я. — Я задал тебе вопрос и жду ответа.

— Хватит тянуть время! — Теперь в голосе Лисицы звякнул металл. — Ты встанешь, или я вышибу тебе мозги.

Демонстрируя серьёзность намерений, она взвела курок пистолета. Действие совершенно напрасное, но именно для демонстрации подходит идеально. Мне оставалось только медленно опустить винтовку и подняться на ноги. Без резких движений.

— Теперь вниз, — велела мне эльфийка, всё ещё стоявшая у меня за спиной, — и следуй за мной. Без глупостей. Против троих твои шансы и так не велики, но если поднимется шум, ты покойник, сам понимаешь.

Тут с ней было не поспорить — устрой я даже короткую перестрелку на территории цитадели, в лучшем случае я смог бы унести отсюда ноги. А об убийстве Огано в ближайшее время не стоило и задумываться. Потому я последовал приказу Серой Лисицы и спрыгнул на землю.

Внизу меня уже ждали оба солдата эльфийки, предавшие меня вместе с нею. Стволы их винтовок смотрели мне в грудь. Сама Серая Лисица изящно приземлилась передо мной. Интересно, как ей это удалось, ведь она только что сидела у меня за спиной. Предательница махнула рукой своим подельникам, и мы направились в сторону цитадели. Лисица впереди, потом я, и за мной двое солдат, держащих мою спину под прицелом.

И что самое неприятное, встретив первый же патруль, Лисица приветственно помахала рукой. Солдаты Огано пропустили нас без единого вопроса. Без проблем мы миновали все патрули и дежуривших у главного входа в центральное здание цитадели штурмовиков из личной гвардии мятежного генерала. Рослые орки с почти чёрной кожей, одетые в неплохую по африйским меркам броню и с самозарядными винтовками в руках, только кивнули Серой Лисице. Двери цитадели открылись перед нами.

По пути я ничего не стал говорить Лисице, ни о чём не спросил её. Ответ и так был понятен — без лишних слов. Эльфийка и её люди, отправленные передать весточку Огано, предали меня, и, само собой, дело было только в деньгах. Как всякого наёмника, Лисицу можно было перекупить, а уж на своих бойцов она имела достаточно влияния, чтобы они пошли за нею, не задумываясь ни о чём.

Я презирал её в этот час, пока шагал следом за нею по пыльным улочкам цитадели Огано к главному зданию. Ничуть не меньше презирал я и её людей — ведь они были такими же «Солдатами без границ», как я, Миллер или Оцелотти, или же сама Серая Лисица. Я попытался дать им мечту, сделать из них нацию наёмников, не обременённых долгом перед королями или государствами, верными только своим товарищам и армии. Солдат, свободных от границ, над которыми не довлеют преступные приказы высшего командования. Об этом мечтали мы с Миллером, когда гнили в окопах под Недровом. Но многие их тех, кто пришёл ко мне, путали свободу и вседозволенность, считали, что частная армия вроде «Солдат без границ» не сумеет долго существовать без покровителя. Я же казался им всего лишь мечтателем, быть может, безумцем, оставившим свой разум на полях битв Великой войны. Такой же оказалась и Серая Лисица, раз предала меня, дав перекупить себя генералу Огано или тем, кто стоял за ним. Она не была достойна ничего, кроме презрения. Я дал ей мечту, а она предпочла ковыряться в кровавой грязи, оставаясь обычной наёмницей. Да ещё и потянула за собой двух парней из «диких котов» Оцелотти.

Внутри центрального здания цитадели оказался вполне рабочий лифт. Его также охраняли двое вооружённых штурмовиков из личной гвардии Огано. Но и они лишь равнодушно проследили, как Лисица открывает решётку, чтобы войти внутрь.

Правда, прежде чем перешагнуть порог кабинки лифта, где поместились бы только мы с нею, эльфийка обернулась ко мне.

— Оставь винтовку и прочее огнестрельное оружие моим парням, — велела она. — А холодное — мне.

Надо сказать, место, чтобы разоружить меня, выбрано было идеально. Кроме двух бойцов Лисицы, кто мог вместе с ней доставить мне немало хлопот, здесь стояли гвардейцы Огано. Услышав её слова, оба орка тут же подобрались и перехватили самозарядные винтовки. Если попытаюсь дёрнуться, меня вмиг нашпигуют свинцом.

Не говоря ни слова, я сунул в руки одному бойцу винтовку, прежде освободив магазин. Тот со звоном упал на пол, заставив пальцы орков дёрнуться на спусковых крючках. Но выдержка не изменила гвардейцам Огано. «Дикий кот» принял у меня оружие, передёрнул затвор, поймав вылетевший патрон, и повесил винтовку на плечо. С пистолетом я провернул тот же трюк, только пошёл дальше. Освободив магазин, я сам передёрнул затворную раму — патрон из патронника вылетел вверх. Двумя быстрыми движениями я сдёрнул раму и уронил рассыпающийся пистолет под ноги второму солдату. Предавший меня «дикий кот» ничего не сказал, лишь отшвырнул ногой подальше от нас несколько деталей пистолета.

— Нож ты сломаешь пальцами? — поинтересовалась Лисица, глядевшая на моё небольшое представление с весёлыми искорками в глазах.

И снова я ничего не стал ей говорить, мне нечего было сказать предательнице. Я снял боевой нож вместе с ножнами и кинул ей. Лисица легко поймала его левой руку и тут же зацепила себе на пояс.

— И я должна поверить что это — всё? — приподняла она бровь.

Я лишь плечами пожал и поднял руки, скидывая с плеч остатки накидки.

— А ты считаешь, я таскаю с собой на каждое дело целый арсенал? Я должен был сделать один выстрел и покинуть город. Не веришь — обыщи меня.

Она не остановилась перед обыском, быстро проверив карманы формы и сумку с инъекциями живой воды. Никакого оружия не нашла, просто потому, что его у меня на самом деле не было.

Лишь после этого Лисица первой вошла в кабинку лифта, а я последовал за нею. Её бойцы закрыли за нами решётку, и предательница сам нажала на рычаг, отправляя лифт вверх, к посадочной площадке дирижабля и моей цели. Вот только на пути моей мести генералу Огано появились несколько весьма существенных препятствий.

На крыше нас уже ждал сам Огано вместе с компаньонами. Равнодушный ко всему радист сидел у аппарата, ожидая новых распоряжений. Однако мятежного генерала куда сильнее интересовала моя персона, нежели проигранная осада Луисбурга.

— Как я и обещал, наёмник, — указал на меня толстым, как сосиска, пальцем полуорк. — Он пришёл за мной, но попал в ловушку.

— Ты мастерски расставил на него силки, — кивнул странный чернокожий советник генерала, — и он в них угодил. Прямо как глупый голубок.

— Не ожидали, что мой план сработает?

Не очень понятно, к кому именно обращался Огано, он то и дело переводил взгляд с одного советника на другого.

— Признаться, мы переоценили твоих людей, наёмник, — кивнул мне чернокожий. — Я считал их более надёжными.

Офицер из Свободных колоний одарил его таким презрительным взглядом, что сразу становилось ясно, какого он мнения о верности наёмников и умственных способностях чернокожего заодно.

— Ты говорил о солдатах, которые будут не просто наёмниками, — заявил Огано. — О тех, кто предан тебе…

— Не мне, — покачал головой я. — Мои люди преданы себе, потому что все они — солдаты без границ. Без нации, народа и расы…

— Жалкие слова человека, которого предали его же люди, — перебил меня, скривив губы в ухмылке, офицер из Свободных колоний. — Она, — он указал на Серую Лисицу, стоявшую в паре шагов от меня, — доказательство несостоятельности твоих идей. Её легко перекупили — достаточно было предложить больше, чем платишь ты.

— Это было непросто, — признал чернокожий. — Она запросила очень много.

— И кто же дал эти деньги? — поинтересовался я. — Не Огано, это понятно, у него нет денег. И не командование этого напыщенного индюка. Они и палец о палец не ударят теперь ради Огано — тот проиграл. С Розалией Свободным колониям не тягаться. Остаёшься ты, — я глянул чернокожему прямо в глаза, — вот только я не знаю, чей ты человек.

— Сейчас нет времени на пустой трёп, — оборвал чернокожего чин из Свободных колоний. Его, видимо, всерьёз оскорбили мои слова, хотя как всякий аристократ, виду он не подал. — Генерал, — обернулся он к Огано, — пришло время эвакуации.

— Кто остался внизу? — поинтересовался полуорк у радиста.

— В основном бойцы частных отрядов, — ответил тот. — Ваша гвардия и солдаты из Свободных колоний уже на борту «Альбатроса».

— Отлично, — кивнул Огано. — Тогда, мой друг Пайтон, будь любезен, сотвори своё волшебство.

— Всенепременно, — шутовски раскланялся чернокожий, — слушаю и повинуюсь, мой господин и повелитель.

Он взмахнул обеими руками, и я ощутил толчок внутри тела, как будто рядом с солнечным сплетением стянулся тугой узел. Магия. Этот Пайтон и в самом деле был волшебником, хотя вряд ли сильным. Но на то, чтобы отрыть вентили на нескольких десятках баллонов, его вполне хватило.

Я услышал характерное шипение выходящего под давлением газа, слишком хорошо знакомый мне звук. Такой издавали падающие на позиции снаряды с отравляющими веществами, какими любили друг друга засыпать воюющие державы. Густой туман отвратительно зеленоватого цвета поплыл от главного здания цитадели к её стенам, заполняя всё пространство. Он стлался по-над землёй на высоте примерно человеческого роста и быстро растекался вокруг. Очень скоро весь центр Луисбурга будет отравлен, а сотни солдат, что дерутся сейчас за каждую улицу на подступах к цитадели, окажутся в центре смертоносного облака ядовитых газов.

— Идём, — Огано указал на просторную корзину, — мы все поместимся там.

И в самом деле, места хватило всем, хотя и пришлось слегка потесниться, когда к нам присоединился радист. Бросать его на крыше главного здания цитадели Огано не решился. Видимо, мы эвакуировались последними.

Корзина плавно подняла нас на невероятную высоту. Я глядел на Луисбург — на идущие на его улицах бои, на распространяющийся смертоносный зеленоватый туман. Вот уже первые бойцы попали в облако, где-то оно накрыло позиции обороняющихся, штурмуемые «Красными топорами» и безымянными легионерами. Выстрелы почти сразу прекращались, и все пытались как можно скорее убраться подальше от отравленного облака. Но в неразберихе уличных боёв отступающие нередко сталкивались со своими же товарищами и попадали под огонь. Штурм Луисбурга шёл уже не один час, нервы у всех были на пределе — солдаты предпочитали сначала стрелять, а уж потом разбираться, в кого попали. Уличные бои и не такое списывают.

— Прекрасный вид, не правда ли? — протиснулся ко мне названный Пайтоном чернокожий. — Вид на битву с высоты.

— Я могу свернуть тебе шею прямо сейчас, — ответил я, — и вышвырнуть из корзины труп.

— Но ведь не делаешь этого, — усмехнулся тот, — отчего же?

— Ещё не понял, чей ты человек.

— Думаешь, это важно? — Я кивнул. — Значит, стоит подольше потянуть интригу, — заявил Пайтон, — будет полезно для здоровья.

— Мне может и надоесть, — заметил я.

— Тогда постараюсь подогреть твой интерес ко мне.

Наконец корзина поднялась в гондолу дирижабля. В посадочном отсеке нас ждали знакомые гвардейцы Огано, правда, сменившие огнестрельное оружие на короткие тесаки. Палить внутри гондолы дирижабля из самозарядных винтовок не самое умное занятие, а потому частенько исход сражений внутри воздушных кораблей решался старой доброй сталью.

Нас проводили на смотровую площадку дирижабля. «Альбатрос» был флагманской моделью небесного корабля, и его конструкцией предусмотрено отдельное помещение для командующего соединением дирижаблей. Площадка была довольно просторной, одну стену её занимал большой обзорный иллюминатор. Вид на Луисбург отсюда открывался ничуть не худший, нежели из корзины.

Здесь был оборудован пост связи, где тут же расположился радист. Огано жестом отослал гвардейцев, сам же подошёл почти вплотную к иллюминатору и положил обе руки на стекло.

— Я проиграл, — произнёс он, глядя на Луисбург, — но ещё могу в последний раз показать клыки. — Мятежный генерал обернулся к радисту. — Приказ — открыть огонь по городу. Отшвартуемся только после того, как все пушки расстреляют боезапас до железки.

Не прошло и минуты, как «Альбатрос» содрогнулся от залпа главного калибра. Первые снаряды ещё только падали на улицы Луисбурга, а к основному орудию присоединились меньшие, отправляя вниз свои смертоносные подарки. Оказалось, заряжены они были химическими фугасами, и на улицах внизу один за другим расцветали облака зеленоватого и горчичного цветов, затягивая всё большие площади. Да уж, Огано сумел показать клыки напоследок.

Он отвернулся от иллюминатора и шагнул ко мне.

— Видишь, — произнёс мятежный генерал, — я тоже умею мстить. Только мне, в отличие от тебя, месть удаётся. Пускай теперь Гриссо на коленях вымаливает прощение у розалийской королевы за потерю легионеров.

И правда, план Огано оказался неплох, хотя и явно не он был его автором. После такого он вряд ли появится на родине — тут его будут рады видеть только хладным трупом. А вот нового ставленника Свободных колоний примут на ура, особенно после того, как Гриссо лишится поддержки Розалии.

Но я прибыл сюда не за тем, чтобы заниматься политикой или наблюдать за местью мятежного генерала. Я пришёл убить Огано и я сделаю это.

— Ло-ле-лу-ли-ла, — пропела Серая Лисица, и тут всё завертелось в стремительной смертельной карусели.

Я вытянул руку в её сторону, эльфийка сорвала с пояса мой нож и метнула его мне. Я поймал оружие, выхватил из ножен и продолжением движения перерезал горло генералу Огано. Остро отточенное лезвие легко распороло бычью шею полуорка, я почувствовал, как клинок царапает позвонки. Ещё мгновение назад возвышавшийся надо мной на полголовы мятежный генерал рухнул на колени, пытаясь зажать своими большими ладонями второй рот. Кровь толчками лилась ему на руки, заливала ворот мундира.

Офицер из Свободных колоний выдернул из кобуры угловатый пистолет Майзера, но в следующую секунду его рука с оружием уже падала на палубу дирижабля. Серая Лисица была стремительным бойцом — воронёный клинок её меча отсёк руку офицера ниже локтя. Тот упал на палубу, схватившись на обрубок, завыл на одной тоскливой ноте. Хорошо знакомый мне звук запредельного страдания, хотя человек даже сам не может до конца осознать свою боль и ту потерю, которую он только что понёс.

— Наложи ему жгут, — не оборачиваясь, бросил я Лисице, а сам шагнул к радисту.

Понятливый солдат даже не попытался оказать сопротивление или связаться с кем-нибудь на небесном корабле. Он демонстративно отбросил эбонитовую трубку и отодвинулся подальше от аппарата, подняв руки над головой.

— Будешь делать, что скажем, останешься жив, — велел ему я. — Заканчивать жизнь героем, надеюсь, у тебя желания нет?

В моём голосе не было особенно много вопросительных интонаций, однако для верности радист несколько раз кивнул.

Тут двери, ведущие на обзорную площадку, отворились, и мы с Лисицей обернулись к ним, держа оружие наготове. Однако опасности не было — к нам вошли мои люди из отряда эльфийки. Лисица успела зажать рот чину из Объединённых колоний, и его задушенные стоны не были слышны за пределами площадки.

— Отлично, — кивнул я бойцам. — На вас радист и этот калека. Лисица, идём займёмся самым интересным типом в этой компании.

Отошедший от греха подальше Пайтон неказался испуганным, скорее, каким-то задумчивым. Он стоял в дальнем углу площадки, сложив руки на груди и подперев пальцам подбородок. Как только мы шагнули в его сторону, вдруг встрепенулся и громко щёлкнул пальцами. Звук был похож на пистолетный выстрел — он заставил нас вскинуться, и будь у меня в руках огнестрельное оружие, Пайтон оказался бы в большой опасности.

— Ментальная магия, — выпалил он, довольный собственной сообразительностью. — Проклятая ментальная магия — вот что это было, верно?

Я мог бы отделаться пошлым «вопросы буду задавать я», но не стал. В конце концов, мне был интересен этот человек, да и надобности скрывать очевидное тоже никакой.

— Верно, — кивнул я. — Только так мои люди прошли бы все ваши проверки. Они на самом деле верили в предательство.

— Самая подлая магия, какая только есть, — растянул губы в улыбке Пайтон. — Не оставляет следов вообще. Меняет сознание, но заметить вмешательство невозможно — заклинание уже сработало и развеялось, как и положено, через сутки. Пф-ф-ф-ф, — он сделал жест фокусника, — и ничего нет. Ты так доверяешь своему менталу? Он ведь и тебя зачаровал, так ведь? Я чувствовал твоё искреннее презрение к этой эльфийке, когда вы поднялись на крышу цитадели. Ты же почти ненавидел её.

Он был полностью прав. Чары были наложены на Серую Лисицу и её спутников перед отправкой к Огано. Если бы не случилось попытки перекупить её, то Лисица вернулась бы обратно и маг-ментал развеял бы чары. Она бы и не вспомнила, что собиралась предать меня. Вот только мятежный генерал или те, кто стоял за ним, всё же попытались перекупить Серую Лисицу, и это дорого им обошлось. Запросить за себя и своих людей она должна была весьма немалую сумму. Когда же Лисица встретила меня в Луисбурге, я произнёс не просто пароль — это была кодовая фраза, заставляющая эльфийку вспомнить всё. Но одновременно она же запускала изменение моей личности — наложенное тем же менталом заклинание заставляло меня верить в её предательство. Это было нужно на случай, если мне не удастся прикончить Огано снайперским выстрелом, как оно и вышло. Всегда нужен тщательно проработанный запасной план действий, я никогда не пренебрегал этим правилом. Пропев же кодовую фразу наоборот, Серая Лисица вернула память мне как раз в тот момент, когда я мог легко дотянуться до Огано, считавшего меня безоружным и всеми преданным.

— Я ответил на твой вопрос, Пайтон, теперь твоя очередь, — сказал я. — На кого ты работаешь?

— На концерн «Онслоу», конечно же, — удивил меня ответом чернокожий. — И предвосхищая твой следующий вопрос, что я уже вижу в твоих глазах, это небольшой урок за действия твоего человека в Розалии. Жосс Бомон, так его зовут, верно? Он слишком далеко зашёл в своей вендетте с концерном, устроив ему серьёзные неприятности своими действиями в урбе Марний. Это не понравилось мистеру Онслоу, и он решил проучить тебя.

— И твой хозяин купил генерала Огано, а может, и все Свободные колонии ради «небольшого урока»?

— На всю Зону свободных колоний концерна бы не хватило, — признал Пайтон. — А вот на одного полуорка — вполне. Он получил деньги мистера Онслоу и принялся плясать под его дуду.

— Бомон действовал по моему приказу, — заявил я. — Мистер Онслоу должен понимать, что его личной армией «Солдаты без границ» не будут никогда.

— У него на содержании уже есть четыре частных армии, и мистер Онслоу не может понять, чем вы отличаетесь от них.

— Вот ты, Пайтон, и передашь ему мой ответ — может, тогда он что-то начнёт понимать. «Солдаты без границ» — не просто частная армия. Мы нация наёмников. Нация людей войны. Тех, у кого нет ничего, кроме их ремесла. Кому плевать на правителей и страны. Мы — порождение Великой войны. И служим мы только себе — каждый наниматель для нас временный работодатель, не более того. Мы будем верны ему, пока действует наш с ним контракт, ни днём больше, ни днём меньше. И никто не превратит нас в свою личную армию.

— Громкие слова, — натянуто улыбнулся Пайтон.

— В них верим я и мои люди, — ответил я, — и ты можешь сообщить своему хозяину, что убедился в этом лично. Ну и ещё скажи ему, чтобы прекращал вендетту — она слишком дорого обойдётся.

— Ему? — иронически приподнял выкрашенную белым бровь Пайтон.

Я не был настолько высокомерен и реально оценивал собственные силы.

— Нам обоим.

И вот тут я увидел в глазах Пайтона страх.

Оставив Пайтона на попечение Серой Лисицы, я подошёл к радисту.

— Куда должен держать курс дирижабль?

— На Анву.

Тот и не подумал запираться или приблизиться к аппарату. Нацеленный в голову ствол самозарядной винтовки располагал к благоразумию.

— Тогда радируй капитану, чтобы заканчивал обстрел и ложился на курс. Мы покидаем Луисбург.

Радист кивнул, аккуратно, скользя задом по палубе, подсел к аппарату и передал мой приказ в командную рубку «Альбатроса». Спустя пару минут дирижабль перестал содрогаться от залпов и начал плавно разворачиваться, ложась на курс.

— А что с этим будем делать? — спросил у меня Лисица, указав клинком на офицера из Объединённых колоний. Тот сидел на палубе в луже собственной крови, глядя совершенно тупым взглядом на свою руку, валяющуюся в паре метров от него. Охранявший его солдат не стал возиться с пистолетом, зажатым в сведённых последней судорогой пальцах, и просто оттолкнул её ногой подальше. — У него нашёлся приличный запас обезболивающих, я вколола ему лошадиную дозу, так что не помрёт.

Тратить на офицера инъекцию живой воды я не собирался, однако и оставлять его так нельзя. До Анвы лететь несколько часов, на одном жгуте и обезболивающем он долго не протянет, может и вовсе без руки остаться. Не то чтобы мне его было особенно жаль, но зачем ухудшать отношения с теми, кто может тебя потом нанять.

— Там в переборке, — повернулся к нам радист, — есть ниша, отмеченная красным крестом. В ней большой набор медикаментов, бинтов и вообще всего, что нужно, чтобы спасть жизнь генералу в случае атаки на дирижабль.

Мой боец, охранявший офицера, подошёл к указанной радистом нише, где и в самом деле оказалось всё, что нужно. Благодаря лошадиной дозе обезболивающего, что вколола чину из Свободных колоний Серая Лисица, мы легко смогли перевязать его. Он даже не дёрнулся, когда мы сняли жгут и быстро наложили бинты на культю. Клинок эльфийки резал очень чисто, благодаря чему нам осталось только плотно перевязать обрубок руки. Теперь офицер точно не помрёт до нашего прибытия в Анву, а уж там ему помогут.

Обойдя его, я подошёл к обзорному иллюминатору. Дирижабль как раз закладывал вираж над Луисбургом, и отсюда открывался шикарный вид на ту преисподнюю, что творилась внизу. Весь центр города затянуло разноцветно-тошнотворное облако отравляющих газов, в котором люди бродили, словно неприкаянные души, натыкаясь на стены домов, остатки укреплений и друг на друга. Кто друг, а кто враг — не было важно, почти все солдаты понимали — они уже мертвы, и стрелять в кого-то просто глупо. Да и силы на то, чтобы поднять винтовку, мало у кого остались.

— О чём-нибудь жалеешь? — спросил у меня подошедший Пайтон. За его спиной стояла Серая Лисица с мечом в руке — вряд ли у чернокожего возникнет в голове идея познакомиться с его клинком поближе.

— Что не прикончил Огано выстрелом из винтовки, когда мог.

Я не кривил душой — упади та мина парой секунд позже, и Огано бы умер. А Луисбург же не превратился бы в отравленный смертоносными газами город, полный трупов.

— Я думал, ты хочешь прикончить его, глядя в глаза, — удивился, похоже искренне, Пайтон. — Для чего тогда нужна была вся эта канитель с ментальными заклинаниями и фальшивым предательством твоей эльфийки?

— Это бы запасной план, — обернулся я к нему, — на случай, если я не сумею застрелить Огано с приличного расстояния. У меня всегда есть хорошо проработанный второй план, потому я и лучший наёмник Эрды. — Я не удержался и криво усмехнулся. — Это тоже можешь передать своему хозяину.

Вряд ли в этой реплике была нужда — Пайтон и так всё сообщит слово в слово. Мне же оставалось надеяться, что у Онслоу достанет благоразумия последовать моему совету. Ведь я ничуть не кривил душой, говоря, что наша вендетта обойдётся дорого нам обоим.

* * *

Бомон смотрелся наглядной демонстрацией старого принципа — на глазах начальства иметь вид лихой и придурковатый. Именно так он и старался выглядеть, когда я вызывал его. Одетый в форму «Солдат без границ» и с красным беретом разведчиков под пристяжным погоном, Бомон выражением лица и позой (ноги на ширине плеч, руки сцеплены в замок за спиной) вполне мог сойти за идеального наёмника с вербовочного плаката.

Сейчас такие висели по всей Аурелии и даже в Афре. На них обращали внимание отслужившие в частях Безымянного легиона бойцы, понимающие, что одной только «стирки» прошлого недостаточно, и не знающие, как им устраиваться в мирной жизни. Да и солдаты других частных армий, даже знаменитые альбийские «Перелётные гуси» нет-нет, а поглядывали на плакаты с похожим на Бомона наёмником и короткой подписью «„Солдаты без границ“ рады любому. Записывайтесь на ближайшем вербовочном пункте». Авианин Соварон развил бурную деятельность, привлекая в наши ряды как можно больше рекрутов. Отбор, проводимый Миллером и его отрядом наставников, был даже более суровым, чем в легионе, и не только по физическим, но и морально-психологическим показателям. К тому же в каждой новой партии добровольцев агенты Оцелотти вылавливали шпионов или простых информаторов разных государств и политических сил. Им без лишних вопросов давали от ворот поворот, а вот с теми, кто сумел-таки просочиться и был пойман уже после этого, поступали по-разному.

Я понял, что слишком долго мариную Бомона, сверля его взглядом, а тот и в ус не дует. Он с самым преданным видом ел меня глазами, ожидая, когда я к нему обращусь.

— Отличная работа, Жосс, — я намеренно назвал его по имени, да ещё и сократив его, чтобы придать нашей беседе личный характер, — ты сумел вызвать у Онслоу несварение. Если не хуже.

— Ему сделается намного поганей, когда я подкину железной суке ещё немного гнилого мяса.

Улыбка Бомона стала хищной — он предвкушал настоящую войну с оружейным концерном. Даже как-то жаль было обламывать крылья такой мечте. Я и сам не был в восторге от Ричарда Онслоу. До сих пор помню его ухмылку, когда он делал мне предложение. И покровительственный тон. И грёбаного майора Корки, всегда крутящегося рядом с хозяином на манер преданного пса. Даже посули мне оружейный магнат сумму ещё на три ноля больше, я бы, клянусь святыми, отказался. Онслоу считал, что я уже у него в кармане, и я сам готов броситься ему в ноги только потому, что он снизошёл до меня. Происходивший из старинной торговой аристократии Альбийского королевства Онслоу считал меня смердом, жалким простаком, готовым встать на задние лапки перед настоящим лордом, как только тот поманит пальцем. И лебезящий на словах, но то и дело меряющий меня завистливым взглядом Корки не добавлял симпатии. Мне тогда стоило больших усилий не ответить Онслоу так, как хотелось. Я сумел сдержаться — приём по случаю счастливого возвращения в лоно семьи неудавшегося рагнийского императора был не тем местом, где я бы стал затевать ссору с сильными мира сего.

— Нет, Жосс, пока что мясо надо придержать, — сказал я Бомону. — Пускай помаринуется до лучших времён.

— Онслоу сумел запугать тебя?

Теперь в глазах Бомона ясно читалось разочарование — едва ли не презрение.

— Нет, — ответил я. — Я сам предложил ему прекращение вендетты — факт, но не потому, что Онслоу запугал меня. Мы можем уничтожить его, но это будет слишком дорого стоить «Солдатам без границ». Я не стану втягивать всю свою армию в твою месть.

— Я уже организовал Онслоу серьёзные неприятности и, главное, убытки…

— Это стоило мне батальона — парней перемешали с грязью в Афре. — И, предвосхищая следующий вопрос Бомона, я продолжил: — За это заплатил своей жизнью ублюдок Огано, а агенту Онслоу, что отирался при полуорке, я передал своё предложение. Пускай теперь оружейный магнат подумает над ним. Если снова попытается предпринять нечто, вот тогда и придёт час для гнилого мяса, о котором ты говоришь.

— Я рассчитывал…

— Жосс, — снова перебил я Бомона, — я спас тебя, вытащил из того лагеря просто по доброте душевной. Ты отплатил мне за неё сторицей. Не только помощью в схватке с карателями, но сведениями, добытыми из Марния касательно Фабрики, и своими действиями против Онслоу. Но если хочешь продолжать с ним свою войну, веди её без меня, без «Солдат без границ».

— Я тебя понял.

Бомон упрямо наклонил голову.

— Очень надеюсь на это, — заявил я, отпуская Бомона.

Мне действительно оставалось только уповать на его благоразумие — или же вытурить из своей армии. Да ещё так громко, чтобы все заинтересованные лица узнали об этом. Беда в том, что никто всё равно не поверит в то, что я выгнал Бомона, и его действия, направленные против концерна «Онслоу», его владелец воспримет как мои. Как нарушение моего же собственного предложения. Так что лучшим выходом было отправить Бомона в океан — в последнее плавание, как многих правительственных и не только шпионов, которых ловили люди Оцелотти. Вот только мне совсем не хотелось терять такого человека, как бывший «кронциркуль», и я решил дать ему шанс.

Но и оставлять его одного я тоже не собирался.

Я вызвал к себе Миллера, и тот вошёл спустя четверть часа. Время, проведённое в ожидании, я потратил на то, чтобы разобраться с докладом Бомона. Он многое сумел вытащить из того парня с непроизносимым именем. Теперь я начну операцию по проникновению на Фабрику уже не вслепую, как собирался до этого.

— Бомон, — без предисловий сказал я Миллеру. — Приставь к нему опытных людей. Он нигде не должен оставаться без наблюдения.

— Придётся отозвать с других заданий опытных людей, — покачал головой тот. — Бомон очень хорош по части ухода от наблюдения.

— Если он наделает глупостей, я должен знать об этом и быть готовым. Цена его действий сейчас слишком высока.

— И что ты сделаешь, если он предпримет какую-нибудь глупость — с твоей точки зрения?

— Отправлю за ним Оцелотти, — честно ответил я.

Адам давно хотел потягаться с Бомоном, после того как узнал из розалийских газет, которые присылал нам Соварон по своим каналам, о том, что бывший «кронциркуль» устроил настоящую дуэль в урбе Марний.

Миллер оценил мою честность. Он считал Бомона своим другом — несколько дней в карцере лагеря в Афре сближают людей куда крепче, чем годы сытой и спокойной жизни, проведённые бок о бок.

— Тогда я сделаю проще, — усмехнулся Миллер. — Назначу Бомона своим заместителем — он будет всегда у меня перед глазами.

— Он может пригодиться и за пределами нашей базы, — заметил я. — Но я выпущу его, только если ты поручишься.

— По рукам, — согласился Миллер.

На самом деле примерно на такое решение проблемы с Бомоном я и рассчитывал.

— Теперь, когда с наиболее сложным вопросом разобрались, — усмехнулся я, — давай перейдём к более простым.

Я выложил перед ним доклад Бомона. Миллер ознакомился с ним, перечитал те места, что отметил себе как важные, и только после этого выдал резюме:

— Это почти безумие.

Другого ответа я и не ожидал.

— Как раз то, чем мы обычно занимаемся, верно?

Глядя на этих людей, я понимал, откуда взялись все те байки и небылицы, что рассказывали про жителей Руславии. Прежде я думал, что всё это порождение больной фантазии рассказчиков, любящих ради красного словца переврать и приукрасить какие угодно слухи, а то присочинить что-нибудь от себя. Те из «Солдат без границ», кто происходил из Руславии, мало отличались от жителей других стран Аурелии. Они говорили с тем же акцентом, что уроженцы восточных провинций Экуменической империи. Как правило, все руславийцы были выходцами из урбов и даже между собой чаще говорили на экуменике, нежели на родном языке. И ни один из них не имел ничего общего с теми, кто сидел сейчас передо мной на длинной лавке за общим столом в здоровенном деревенском доме.

Они словно вышли прямиком из самых невероятных историй, которые рассказывали о руславийцах. Злые, давно не бритые лица, висячие усы у всех, кустистые брови, в крепких желтоватых от дешёвого табака зубах трубки с длинными чубуками. В доме было так накурено, что поначалу казалось, что внутри висит сизый туман. Высокие меховые шапки, украшенные кокардами с «мёртвой головой». Длиннополые кафтаны, которые называли на розалийский манер jupe, или как-то так^[2]. У одних они были красные и подлиннее, у других — синие и короче. А один человек с совсем уж зверским лицом носил чёрный кафтан с серебряным кушаком. Его явно опасались остальные, видимо, этот тип обладал воистину звериной жестокостью. Некоторые из сидящих за столом щеголяли позолоченными или посеребрёнными наплечниками имперского образца, явно латанными не один раз, однако видно, что обладатели ими гордились.

Думаю, не стоит говорить, что все вооружены до зубов. Оружие у всех было старое, в основном имперское, но видно, что содержали его в порядке. Винтовки Аркана, заменённые на фронте в первые годы войны, стояли в аккуратной пирамиде. Из поясных кобур торчали рукояти револьверов и угловатых майзеров. Но куда большие было самого разнообразного холодного оружия — сабли, кинжалы, длинные ножи, штыки, тесаки оттягивали широкие пояса сидящих за столом мужчин и лежали перед ними на столе среди тарелок со снедью и полупустых бутылок с местным самогоном. В своё время мне чего только не пришлось пить, однако та сероватая субстанция, что плескалась в стаканах, не вызывала у меня никакого желания выпить.

Лишь один человек выделялся среди них — он не носил усов, был тщательно выбрит и явно ухаживал за внешностью. Одевался в генеральский мундир Экуменической империи, но с теми же непонятными мне знаками различия, состоящими из ломаных линий и черепов, что и остальные. Поверх мундира носил длинный кожаный плащ, и никакого оружия. Он вообще смотрелся чужеродно в этом убогом крестьянском доме, а уж назвать его атаманом и вовсе язык бы не повернулся. И тем не менее, передо мной был атаман Сивер — лидер одного из самопровозглашённых правительств запада Руславии.

Я вошёл в крестьянский дом один — Оцелотти, сопровождавший меня в этом деле вместе с отрядом «Диких котов», остался снаружи. Я понимал, что меня проверяют. Все эти мрачные мужчины были настоящими хищниками, и войди я сейчас вместе с кем-то, для них это будет признаком моей слабости, моего страха перед ними. Но они продолжали проверять меня, сидя в тишине. Никто не заговорил со мной, и можно было услышать, как кружат под потолком в облаках сизого дыма мухи, да крепкие зубы грызут деревянные или костяные мундштуки трубок.

Что ж, вы хотите, чтобы я показал себя — легко. Вы ведь простые разбойники, объединённые лишь силой воли и интеллектом атамана, это видно сразу. Ну, а с такими господами надо быть проще.

Я сунул руку под мундир, отметив про себя, как потянулись к оружию сидящие за столом и как расслабились, когда я вытащил сигару. Сделав шаг вперёд, я взял со столешницы первый попавшийся нож с кривым клинком и прежде, чем его владелец успел запротестовать, срезал кончик сигары и воткнул нож обратно. Теперь каждое моё действие мужчины провожали заинтересованными взглядами. А я нарочито медленно снял с ближайшей лампы стеклянный колпак, держась за самый край, чтобы не обжечься, и прикурил от огонька. Когда я пустил в потолок колечко ароматного дыма упманновской сигары, один из сидящих за столом расхохотался и что-то громко сказал соседям. Он хлопал себя ладонью по колену, покатываясь от смеха, и соединявшая золочёные наплечники цепочка мелодично звенела. Его весёлость передалась и остальным, и теперь вислоусые мужчины обменивались короткими репликами, тыча в меня пальцами. О правилах хорошего тона, которым учат с детства, тут, видимо, не слышали никогда.

— Мои полковники говорят, что у тебя есть яйца, наёмник, — сказал мне не разделявший общего веселья Сивер. — Я бы даже сказал, они у тебя стальные. — На экуменике он говорил чисто, хотя акцент и выдавал, что этот язык для него не родной. — Но для того дела, что ты задумал, одних яиц недостаточно.

— Я знаю людей вроде твоих полковников, атаман Сивер, — ответил я. — Они — дикари, признают только силу, но ты держишь их в подчинении не силой, но этим. — Я тронул пальцем висок. — Они видят, что ты умнее их и поведёшь куда надо. Но одна беда — вы давно терпите неудачу за неудачей, и если фортуна и дальше будет повернута к тебе задом, это скверно закончится для тебя. Найдётся кто-нибудь не такой умный, но сильный и с лужёной глоткой, кто свергнет тебя и поведёт за собой оставшихся. Будет кровь, и ты, скорее всего, не уцелеешь.

— Важно не то, что я могу погибнуть, но то, что дело наше пропадёт, — вздохнул Сивер. — Ты не сказал мне ничего нового, я и без тебя знаю, чем всё может закончиться, но ты в состоянии изменить положение дел?

— Я не смогу, а вот Фабрика, — усмехнулся я, — другое дело. Сейчас она в руках правительственных войск, и с помощью техники, производимой на там, они легко громят всех. У вас мало что есть, кроме отваги, а если только её противопоставить пушкам и пулемётам фабричных солдат, то вы будете проигрывать всегда. Теряя при этом всё больше и больше людей.

— Правда в том, что у меня уже нет сил, чтобы атаковать Фабрику, — покачал головой Сивер. — Ты пришёл слишком поздно.

— А если я предложу союз между тобой и Чёрным Гусаром? — Я подошёл к столу и упёрся в него кулаками. — И с вольным бронепоездом Циглер-Амасийского заодно. Вы слишком увлеклись делёжкой власти в своё время и дали разбить себя поодиночке. Но я хочу помочь вам взять Фабрику. Только вместе, при поддержке моих людей, вы сможете сделать это.

— Если ты договоришься с Шерловским и фон Циглером, то шансы у нас и в самом деле появятся. Но ответь мне на один вопрос: зачем оно тебе надо? Ты — наёмник из дальних краёв, приехал затем, чтобы отдать нам Фабрику, но я не знаю, для чего тебе всё это нужно?

Я отвечал уже на этот вопрос — дважды. В первый раз в роскошно, хотя и беспорядочно обставленной усадьбе, где держал штаб лихой кавалерист Шерловский по прозвищу Чёрный Гусар. Второй раз — в тесной рубке бронепоезда, где мне пришлось почти час глядеть на обожжённое лицо его командира.

— Мне нужно самое мощное оружие, что делают на Фабрике, — честно ответил я атаману Сиверу. — Оно бесполезно для вас, но поможет мне в моём деле.

— А что за дело такое?

И снова знакомый вопрос, но распинаться перед Сивером, демонстрируя свои идеи, я не собирался.

— Свобода наёмничества для моей армии, — как в предыдущие два раза ограничился коротким ответом я.

— А оружие?

Сивер ничем не отличался от двух других изгоев-повстанцев, с которыми я уже договорился. Я надеялся, что держащий в узде своих дикарей атаман будет хотя бы немного умнее Чёрного Гусара и командира бронепоезда. Но мои надежды не оправдались.

— Мощная бомба, — ответил я. — Просто очень мощная бомба.

Миллер отодвинул от себя доклад Бомона и потёр пальцами живой руки глаза. Почерк у бывшего «кронциркуля» был разборчивый, но слишком уж мелкий и убористый. У моего друга после ранения проблемы с глазами: долго читать рукописный текст для него вообще пытка, а уж написанный таким почерком — вдвойне. Я запоздало подумал, что надо было усадить Бомона за пишмашинку, но задним умом мы все крепки.

— Выходит, что на этой Фабрике три основных направления работы, — резюмировал прочитанное Миллер. — Химическое оружие, а также, возможно, мутации разных рас под его воздействием, но это не точно. Боевые машины самых странных проектов, но, безусловно, смертоносные. О профессоре Гранине я слышал ещё на фронте, он автор многих проектов, зарубленных на корню лишь потому, что имперский комиссариат промышленности не желал перестраивать целые заводы под нужды Гранина. А вот на Фабрике он, по-видимому, сумел развернуться во всю ширь. Боевые шагоходы, ты только подумай, — скривил губы в ухмылке Миллер. — Ты можешь себе представить их на полях сражений? — Я только плечами пожал в ответ. — И третье, самое секретное направление. Бомон предполагает, что это может быть мана-бомба. Но я считаю, что это просто бред. Никакой мана-бомбы не существует.

— Если они её ещё не собрали, то это верно, — согласился я.

— Да брось, — отмахнулся Миллер, — мана-бомба — это же просто одна из военных легенд. Где её взорвали? На Северном фронте, где почти никого не осталось в живых, а по мёрзлым пустошам бродили в основном твари Лиги? Про наступление лигистов, которое остановили этим взрывом, можешь мне не рассказывать — вообще неизвестно, было ли это наступление на самом деле.

— Но именно мана-бомба мне и нужна, Миллер, — заявил я. — Только она даст «Солдатам без границ» подлинную независимость. Мы уже почти как кость в горле у крупных держав, а уничтожить нас им будет куда проще, чем хотелось бы верить. Нужно выкрасть мана-бомбу с Фабрики, и она станет гарантом нашей независимости — никто не захочет связываться с наёмниками, обладающими таким оружием.

— Нам придётся доказать свою решимость применять её, а второй бомбы на Фабрике явно не будет.

— Если мы взорвём один урб и объявим, что у нас есть ещё бомба, то вряд ли кто-то попытается это проверить, как считаешь?

Миллер испытующие смотрел на меня полминуты — не меньше, но потом я рассмеялся и он позволил себе расслабиться.

— Бен, я не кровавый маньяк и не стану приносить в жертву своей гордыне миллионы жизней, — сказал я. — Через Соварона я распространю информацию о нашем налёте на Фабрику и похищении мана-бомбы. Организуем «утечку информации» через него и по другим каналам, чтобы можно было проверить её. Допустим к бомбе парочку самых ловких шпионов, и все поверят, что она у нас. Этого будет вполне достаточно. Даже легенды о применении мана-бомбы на Северном фронте хватит, чтобы удержать державы от попыток уничтожить нас.

— Бесконечно блефовать не выйдет, — заявил Миллер.

— Да, мы ещё далеки от воплощения нашей мечты из окопов, — кивнул я. — Но мана-бомба станет серьёзным шагом на пути к ней.

— Как ты собираешься её доставить к нам?

Миллер перешёл к практической части — и мне это нравилось.

— Это же бомба, — ответил я, — значит, доставлю её на самолёте.

— Тебе понадобится довольно большой самолёт, а сажать его у нас негде.

— А вот это я и собираюсь поручить тебе, Бен.

— Значит, ты будешь пробираться на особо охраняемый объект, находящийся даже святые не ведают где, и воровать оттуда мана-бомбу, которой, возможно, и нет в природе, а я останусь тут, чтобы придумать, как бы организовать посадку для здоровенного самолёта, который ещё неизвестно — прилетит ли. Как всегда, самое сложное мне.

Трудно было найти троих настолько непохожих друг на друга человек, как эти. Атаман Сивер расстался с кожаным плащом — в комнате было достаточно тепло, чтобы обходиться только генеральским мундиром. Чёрный Гусар Шерловский щеголял почти в таком же, только с кавалерийскими знаками различия, он то и дело подкручивал длинный, завитой кверху ус. Крепкого телосложения гном фон Циглер-Амасийский же носил чёрную офицерскую форму с белыми просветами на погонах, а борода его была острижена коротко и аккуратно.

Глядя на них, я понимал, почему они не могли объединиться — все трое представляли собой главные типы врагов нынешней руславийской власти. Сивер и Шерловский были типичными сепаратистами, мечтавшими о собственной державе, вот только заранее поспорили о границах и не сумели договориться даже перед лицом общего врага. Циглер-Амасийский же принадлежал к старой гномьей аристократии, потерявшей всё после отделения Руславии от Экуменической империи, и ему были одинаково противны оба сепаратиста, желавшие и дальше дробить бывшую имперскую провинцию. За что сражался фон Циглер на своём бронепоезде, так и осталось для меня тайной.

Чёрный Гусар на правах хозяина дома — а собрались мы в его усадьбе — радушно пригласил нас за стол. Правда, есть-пить никто особо не стал, настроение у всех было совсем не то, чтобы пировать. Все ждали, когда я начну, и, наверное, чтобы подтолкнуть меня, Шерловский велел убрать всё со стола и расстелить на нём карту окрестностей, в самый центр её была помещена Фабрика. Кроме того, на карте обозначались несколько соседних городков — ни один не дотянул бы до урба, хотя, скорее всего, все окружены крепкими стенами и внутри сидят хорошо вооружённые гарнизоны. Жить в приграничной полосе, по которой не один раз прошлась война, довольно опасно. Тонкими чёрными полосами по карте тянулись железные дороги. Их сеть здесь налажена с истинно имперской основательностью, чтобы снаряды и пополнения попадали на фронт так быстро, как это только возможно. Лишь благодаря нескольким дублирующим колеям и множеству хорошо укреплённых станций, контролируемых в основном гномами, до которых власть ещё толком не добралась, и смог бегать на своём бронепоезде фон Циглер.

— У кого в руках Фабрика, тот будет править всей этой землёй, — произнёс Шерловский. — С ним придётся договариваться даже властям из Славограда, потому что Фабрика — это сила!

— Лозунги, вообще-то, по части Сивера, — хохотнул Циглер, — или он поделился с тобой красноречием?

— Если бы не моё красноречие, господин фон Циглер-Амасийский, — ехидно заметил атаман, — то ты бы давно остался без своего любимого бронепоезда. Забыл, как твоя собственная команда хотела тебя скинуть и кто вышел к ним, кто с ними говорил?

Гном опустил глаза и мрачно засопел. Кажется, он ещё и ругался на каком-то из наречий своего народа, но делал это тихо, себе под нос, и никто не разобрал ни слова.

— Вот потому, господа, вам и не удалось ничего сделать с Фабрикой, — жёстко заявил я, — и с правительственными войсками вообще. Вы спорите, и вас бьют поодиночке.

— Хватит попусту языком молоть, жолнеж^[3], — обозвал меня непонятным словом Шерловский. Я до поры решил не оскорбляться. — Дело говори уже — дело!

— А дело проще некуда, — заявил я. — Всем вам я уже говорил, что нужно мне, и если мы вместе возьмём Фабрику, я уберусь оттуда, оставив её вам. Как вы будете после делить власть между собой — это ваше дело. Даю слово, что ни я, ни мои люди не влезут в это.

Как я уже знал, Оцелотти пообещал поддержку своих «Диких котов» в устранении конкурентов всем троим, каждый раз говоря, что они должны держать дело в секрете в первую очередь от меня. Все трое клятвенно заверили Адама, что будут немы как могила, и наше собрание стало тому порукой — таких честных взглядов я ещё не видел прежде. Оно и понятно: владеть Фабрикой, а значит, править всей округой, по их мнению, должен только один человек. И такой человек вполне может договариваться с нынешними властями Руславии, конечно, не на равных, но выторговать себе определённые условия он имеет большие шансы. Главное — не зарываться.

На самом деле, достань Шерловскому, фон Циглеру и Сиверу ума, перебори они собственные амбиции, и вместе смогли бы добиться куда большего, нежели поодиночке. Наверное, они даже понимали это, вот только амбиции не давали им поступиться и малой толикой власти.

— У тебя есть план атаки на Фабрику? — Циглер подошёл к делу с военной точки зрения.

— Само собой, — кивнул я, взял со стола пару карандашей, принесённых людьми Шерловского, и принялся наносить на карту окрестностей Фабрики понятные всем значки стандартной кодировки, утверждённой имперским генштабом ещё лет за двадцать до войны. — Твой бронепоезд, Циглер, нанесёт удар по оборонительным вышкам у ворот, а после пробьёт сами ворота. Главный калибр его как раз подходит для такой атаки, сам же поезд будет находиться вне досягаемости любого оружия, которым располагает Фабрика.

— А как только ворота вышибут, — наклонился над картой Шерловский, — в пролом ударят мои гусары.

— И красные куртки Сивера, — добавил я.

Как мне удалось выяснить, разные цвета длиннополых кафтанов у бойцов атамана обозначали принадлежность к разным родам войск. Правда, было их всего три — красный для кавалерии, синий — пехоте и чёрный — разведчикам и диверсантам. Вроде бы раньше в армии Сивера была и артиллерия, чьи бойцы ходили в зелёных куртках, но теперь пушек у него не осталось и этот цвет из войск атамана исчез.

— Кавалерия всегда впереди, — подбоченился Шерловский.

Этого типа было легко прочитать — мелкий дворянин с окраин Экуменики, живущий, как говорят, «с меча», не гнушающийся и откровенным разбоем на большой дороге. А гонору хватит на сотню аристократов куда родовитее его, могущих похвастаться не только чередой титулованных предков, но и весьма солидным состоянием.

— Когда кавалерия врывается на территорию Фабрики, — продолжил я, — бронепоезд подвозит вагоны с пехотой и чёрными куртками, а также поддерживает огнём атаку.

Стоит ли говорить, что сейчас «Дикие коты» Оцелотти во главе с ним самим примеряли на себя те самые чёрные куртки. Именно под видом солдат Сивера они и войдут на Фабрику.

— У меня не так много снарядов осталось, — буркнул больше себе под нос фон Циглер.

— Победите, и у вас будет вся Фабрика, — обернулся к нему я.

Циглер был ещё проще: мог бы — сбежал в Зону свободных колоний прямо на своём бронепоезде. Наверное, жалеет, что в Афру не проложены рельсы.

— Но что потом? — поднял голову от карты Сивер. — Мы возьмём Фабрику, ты получишь свою бомбу, за которой пришёл сюда, а что будет с нами?

Вот Сивер из всех троих был самым опасным для меня типом. Он умён и дальновиден, не настолько, чтобы объединиться с остальными, умерив собственные амбиции, но настолько, чтобы смотреть хотя бы на шаг вперёд.

— А вот это уже зависит только от вас, господа, — выдал я самую подходящую к случаю банальность. — Я заберу, что мне нужно, вам же оставаться на Фабрике. Начнёте делить власть и пытаться убрать друг друга — правительство быстро приберёт её обратно к рукам. Сумеете договориться между собой — сможете обломать рога войскам настолько крепко, что они трижды подумают, прежде чем соваться к вам снова. И власть пойдёт на переговоры. Выбор за вами.

Я демонстративно отошёл от стола.

Теперь все трое на самом деле поверили в слова Оцелотти обо мне. Наёмник-идеалист с кашей в голове — такого можно не опасаться. А вот Оцелотти — другое дело. Конечно, доверять ему никто не стал, но полагаются на его слова теперь куда больше. Я видел это по поскучневшим взглядам всей троицы.

Клетчатая рубашка, синяя жилетка, плотные штаны, длинные светлые волосы зачёсаны за уши. Адам Оцелотти — командир особого отряда «Дикие коты» — предстал передо мной во всей красе.

— Жаль, что не в армии, Адам, — сказал ему я, глядя на тщательно лелеемые Оцелотти усики и бородку. Он никого не хотел слушать, когда ему говорили, что растительность на лице ему совсем не идёт. — Там бы я запретил тебе отпускать усы и уж тем более бороду. Ты знаешь, что они делают тебя похожим на крысу?

— Девчонкам нравится. — Оцелотти никогда не обижался на мои сомнительные шуточки о его внешности. Он и в самом деле пользовался успехом среди женщин, что позволяло ему плевать на наше мнение по этому поводу. — На этих троих полагаться выйдет себе дороже, — продолжил он, кивая на фотокарточки лидеров повстанческого движения на западе Руславии. — Все трое те ещё сукины дети, и ради удовлетворения собственных мелких амбиций принесут в жертву что угодно. И кого угодно, само собой.

Полагаясь на мнение Оцелотти, чьи бойцы провели разведку в нужном мне регионе, я отодвинул в сторону снимки.

— Самое главное, что они не сумели объединиться даже перед лицом общего врага, — добавил он. — Просто не захотели. Думаю, даже для атаки на Фабрику их будет непросто собрать в кучу.

Под снимками в папке, переданной Оцелотти, лежал лист бумаги с прикреплённой в верхнем углу фотокарточкой. С неё на меня смотрел человек средних лет с кошмарно обезображенным шрамами лицом — они ветвились по левой щеке, сплетаясь в жуткую паутину, ещё два уродовали лоб, рассекая правую бровь. Даже не знаю, где можно получить такие, скорее всего, это результат воздействия магии. На листке был перевод его краткой биографии и лаконичная характеристика, уложившаяся в несколько предложений. Начал я с неё, хотя и знал, что не прочту ничего нового.

Фон Вольг Евгений Борисович, дата рождения (почти одного возраста со мной — отметил я). Родился в столице. Отец — военный, скончался до начала Великой войны, мать — дворянка, погибла (обстоятельства гибели не указаны). Закончил физико-математический и филологический факультеты Славоградского университета. Отлично владеет альбийским, розалийским, веспанским языками. К революционному движению примкнул на третьем году войны, будучи на военной службе в чине старшего лейтенанта. Характер — выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Беспощаден к врагам Республики. Холост. В связях, порочащих его, замечен не был. Отмечен наградами и благодарностями командования.

В общем выходит прямо-таки идеальный человек, но если почитать даже краткую его биографию, всё оказывается несколько сложнее.

Столичный студент, два высших образования, причём как по технологической, так и гуманитарной части. Война ломает ему всю жизнь — он вынужден отправиться на фронт, потому что она в первые месяцы сожрала почти весь офицерский корпус, и теперь каждый грамотный человек на фронте просто на вес золота. Но неожиданно для себя фон Вольг находит свою стезю именно там — в окопах, и начинается его тяжкий, полный крови путь. От имперского лейтенанта, которому ничего не светит без диплома Академии генерального штаба, куда его никогда не отправят из-за того же дефицита кадров, до командира армии Руславийской республики, громящего бывших товарищей. Ему просто по душе его работа — убивать врагов, и это определяет его дальнейшую судьбу. Кровавое пограничье запада Руславии, где не скоро ещё наступит настоящий мир, и контроль над Фабрикой, где куются основы промышленной мощи молодой страны. Не обошлось и без каких-то подковёрных интриг, о них можно было прочесть между последних строк в биографии полковника фон Вольга, но в чём именно дело, я, конечно, понять оттуда не смог.

— Кого-то напоминает, верно, — поднял я взгляд на Оцелотти. Никаких вопросительных интонаций в моём голосе не было и в помине.

— Я не хотел бы вспоминать о нём, — ответил тот.

Как и с Миллером, с Адамом меня связывало общее прошлое, вот только было оно из того разряда, о котором предпочитают помалкивать, держа его в самом дальнем углу памяти. Мог бы — так и вовсе позабыл, но такое, конечно же, никогда не стирается полностью, оно всегда с тобой. А когда думаешь, что плотно похоронил его, тут же всплывает, демонстрируя себя во всей красе, вот как сейчас, к примеру.

— И как достал? — только и спросил я.

— Да так, — помахал рукой Оцелотти, — мир не без жадных людей. Соварон всё устроил на самом деле. Говорит, не так и дорого обошлось, не такая уж и секретная информация.

— Тогда у меня будет ещё одно дело к Соварону, — сказал я, складывая снимки лидеров повстанцев обратно в папку.

Дальномер в боевой рубке бронепоезда был явно гномьей работы и улучшен с помощью магии невысокого народа. Служили у фон Циглера в основном представители его расы или полурослики — им удобнее всего перемещаться в тесных помещениях и коридорах. А двигаться приходилось очень быстро.

Я приник к дальномеру, смотря, как гротескно выглядящие установки «синего луча» режут землю и тела особо ретивых всадников Шерловского. Чёрный Гусар решил-таки отойти от плана сражения и кинул в первую атаку своих лучших людей. «Чёрные крылья», вооружённые однозарядными бомбомётами, пустили коней в галоп, вскидывая «трубы» на плечи. На что рассчитывал Шерловский этой атакой, мне оставалось только гадать, но идея его провалилась полностью. Гусары в защитного цвета кирасах и шлемах, зато с длинными чёрными крыльями, приделанными к сёдлам, успели проскакать едва ли половину расстояния до вышек, когда по всадникам выстрелили установки «синего луча». Ручные бомбомёты потому и не пользовались особым успехом на полях сражений, дальность выстрела их почти не превосходила винтовочную, а уж о прицельной и говорить не приходится. Видимо, Шерловский считал, что по сложенным из бетонных плит стенам, окружающим территорию Фабрики, большим воротам, способным пропустить два грузовика, и вышкам его гусары точно не промажут. Вот только недооценил лихой наездник дальности выстрела установок.

Лучи смерти, действительно синего оттенка, легко резали всадников вместе с лошадьми. На мёрзлую землю падали кровавые ошмётки, не поймёшь уже — чьих тел. «Чёрные крылья» принялись палить из ручных бомбомётов, но снаряды их лишь взмётывали комья земли далеко от стен, ворот и вышек Фабрики. Самые разумные из гусар предпочли спастись, развернув коней, но многих из них срезали лучи смерти, прежде чем всадники убрались от вышек подальше.

— Кретин, — припечатал Шерловского гном, — захотел сам сорвать весь куш, как обычно. Теперь понимаешь, с кем тут приходится иметь дело.

Я воздержался от комментариев, продолжая глядеть в дальномер.

— Лучше отодвинься, — заявил Циглер, — сейчас шарахнет моя малышка.

Он сам последовал собственному совету, так что и я убрал лицо от дальномера.

Выстрел главного калибра я ощутил всем телом. Никогда мне не приходилось бывать ни на флоте, ни в таких вон бронепоездах, ощущения были в новинку. Меня словно хорошенько встряхнуло, волна вибрации прошлась по всему телу, заставив мелко дрожать все кости от пяток до макушки. Не скажу, что мне это понравилось. Я всерьёз задумался о том, что зря полез в бронепоезд к Циглеру.

— Давай обратно, — крикнул мне гном, сам первым приникая к линзам, — мы ж далеко — снаряду сколько ещё лететь до цели, успеем глянуть. Если не мешкать.

Я и не мешкал.

Звук взрыва снаряда, ударившего в основание одной из башен с установкой «синего луча», не долетел до нас. Как и недавнее избиение гусар,всё происходило в тишине. Конечно, не в полной — внутри бронепоезда всё время что-то звякало, жужжало и гремело, однако картинка в линзах дальномера оставалась абсолютно беззвучной. Снаряд начисто снёс половину секции стены, ограждавшей территорию Фабрики, разломал две опоры башни, заставив ту накрениться, а после и вовсе рухнуть наружу. Досталось и воротам — одна створка завалилась на землю, вторая только чудом не последовала за ней, повиснув на искривившихся петлях. Я не мог слышать этого звука, но он живо воссоздался в моём воображении — знакомый стон гнущегося металла, от которого сводит зубы.

— Сейчас поправим наводку, — сообщил мне фон Циглер, — и второй подарочек пойдёт. У меня парни хорошие, с военной выучкой, не чета раскрашенным солдатикам Шерловского и бандитам Сивера. Мы своё дело знаем хорошо.

Второй снаряд в самом деле быстро последовал за первым. Он снёс почти всё основание уцелевшей башни и окончательно доломал ворота. Теперь вход на Фабрику для конницы Сивера и Шерловского был открыт.

— Командуй, — обернулся я к Циглеру, — теперь каждая минута на счету.

Тот кинул на меня взгляд, ясно говорящий «не учи учёного», и быстро рявкнул приказ выдвигаться в эбонитовую трубку внутреннего телефона. Бронепоезд, до того напоминавший сонный муравейник, словно ожил. Стук теперь раздавался чаще и звонче, по металлическому полу, который здесь называли на флотский манер палубой, застучали десятки ног — команда становилась по местам, назначенным боевым расписанием, трижды протрубил гудок, словно бросая вызов всем вокруг. Паровоз дёрнулся вперёд, увлекая за собой блиндированные боевые вагоны и платформы, где разместилась пехота Сивера. С характерным звоном сцепок бронепоезд покатился вперёд — к Фабрике.

— Началось, — прокомментировал увиденное в дальномере Циглер, и я снова приник к линзам.

А посмотреть там было на что.

Совместная атака красных курток и крылатых гусар выглядела весьма эффектно. Одетые в кирасы защитного цвета и шлемы, с длинными винтовками, заменявшими им пики, с небольшими крыльями, прикреплёнными к сёдлам, гусары восседали на могучих конях, впору рыцарям прежних войн, той кавалерии, что наводила ужас на врагов на поле боя. Они палили на скаку по защитникам Фабрики, пытающимся выставить хоть какой-то рубеж обороны на месте упавших ворот и разнесённых снарядами бронепоезда секций стены. Солдаты в серых шинелях падали один за другим, не успевая даже оружия вскинуть. Кони красных курток были пониже и выглядели не столь могучими, однако в резвости не уступали гусарским скакунам. Кавалеристы Сивера неслись, вскинув длинные сабли или выставив их перед собой, готовые рубить всякого, кто окажется достаточно близко, и вряд ли кто-то сумеет пережить хотя бы один удар.

И снова я слышал конский топот и храп, выкрики людей, звон оружия, громкие выстрелы длинных гусарских винтовок, хотя и не мог. Все эти звуки породило моё воображение, дорисовав их у меня в голове. Я слишком хорошо знаю, как выглядит умелая кавалерийская атака, и слишком хорошо знаю, чем она заканчивается. Но в этот раз всё было совсем иначе.

Для начала под ноги всадникам посыпались дымовые шашки, и спустя минуту, не больше, всё заволокло густым, как молоко, туманом.

— Что за… — начал было Циглер, оторвавшись от линз дальномера, но лишь для того, чтобы увидеть мой пистолет, смотрящий ему в лицо.

— Дальше тебе смотреть не стоит, — честно сказал я, и прежде чем гном успел выдернуть из кобуры свой майзер, всадил ему пулю в лоб, а после ещё дважды нажал на курок — просто для верности. Черепа у гномов прочные, и сами они весьма живучи, с одного выстрела пристрелить их насмерть удаётся не всегда. Я не хотел испытывать судьбу и действовал наверняка, превратив голову Циглера в кровавое решето. Внутри бронепоезда стоял такой шум, что никто не услышал ни выстрелов, ни звука падения тела.

Отодвинув труп фон Циглера-Амасийского в угол боевой рубки, я снова приник к линзам дальномера. То, что я там видел, можно было назвать бойней или резнёй, кому какое слово нравится больше.

На смену быстро отступившим солдатам в серых шинелях пришли две шагающих боевых машины, вооружённые скорострельными пушками и спаренными пулемётами. Больше всего они походили на округлые бочки для воды, поставленные на собранные из металлоконструкций ноги, напоминающие ноги насекомых. Передвигались эти шагатели медленно, переваливаясь с ноги на ногу, словно разбуженные среди зимы медведи. Очень злые медведи, готовые нести смерть всему живому. Длинные очереди спаренных пулемётов срезали гусар с красными куртками не хуже синих лучей смерти. Скорострельные пушки швырялись осколочными снарядами, убивая и калеча всадников вместе с лошадьми. И снова воображение услужливо дорисовывало мне все звуки, которых я не слышал.

К боевым шагателям присоединились солдаты, одетые в тяжёлую штурмовую броню незнакомого вида, вооружены они были ручными пулемётами и стрелять умудрялись на ходу. Видимо, доспехи воинов не только защищали их, но и благодаря конструкции увеличивали силу, давая возможность вести из пулемётов прицельный огонь с рук.

На кавалеристов, потерявшихся в дыму, обрушился настоящий шквал огня, разорвавший строй, в первые же мгновения уничтоживший десятки атакующих. «Чёрные крылья» и другие гусары отвечали из своих длинных винтовок, но без особого результата. Пули бессильно щёлкали по корпусам шагателей, не причиняя никакого вреда. Пехоте, даже защищённой бронёй, приходилось хуже — один за другим на землю повалились несколько солдат, сражённые меткими выстрелами гусар. Но на общий ход сражения это никак не повлияло.

Поддержи атаку орудия бронепоезда, шедшего на всех парах, и высади он вовремя десант, быть может, повстанцам и удалось бы захватить Фабрику. Но я позаботился о том, чтобы этого не случилось.

Условный стук рукояткой револьвера в дверь боевой рубки оторвал меня от наблюдения за разгромом кавалерийской атаки. Из ворот Фабрики как раз вышел третий шагатель, побольше первых двух размерами, вооружённый компактной установкой «синего луча». Использовать его уже не было никакой надобности — атака гусар и красных курток захлебнулась, и они рассеялись в редеющем дыму, спасая свои шкуры. И всё же третий шагатель угостил их напоследок несколькими лучами смерти, уничтожая сбивавшихся в небольшие группы всадников.

Я открыл дверь, и в рубку протиснулся Оцелотти. Покосился на труп фон Циглера и задвинул его ещё дальше, чтобы не мешался, размазав кровь, натекшую под телом по палубе и перепачкав ею свои щёгольские остроносые туфли. Правда, на одежде и обуви Адама и без того хватало крови, и вряд ли хоть капля её принадлежала самому Оцелотти. От него несло пороховой гарью и смертью, а значит, он выполнил приказ.

— Орудия и ходовая кабина под нашим контролем, — доложил он.

— Проблемы?

— Только с пиктами^[4], — ответил Оцелотти. — Очень уж шустрые ублюдки, да и знали внутренние помещения куда лучше нашего.

— Сколько?

— Трое, — отчитался о потерях Оцелотти, — и ещё один вряд ли доживёт до рассвета. Два проникающих в живот, слишком круто даже для одного из моих ребят.

Проникающее ранение в живот — самая страшная рана, даже вода жизни далеко не всегда справляется с нею. Ведь убивает не только сама рана, но и заражение, а с ним инъекции чудесного лекарства мало что могут поделать. Чтобы вылечить такое ранение, нужно погрузить несчастного в искусственную кому, вызванную водой жизни, и делать уколы примерно два раза в сутки, молясь всем святым, чтобы помогло. Помогало далеко не всегда.

— Чёрные куртки?

Оцелотти вместо ответа только выразительно провёл пальцем по горлу — вопрос с диверсантами атамана Сивера был решён радикально.

— А что сам Сивер?

— Сидит под арестом, — усмехнулся Оцелотти, — передадим его фон Вольгу в подарочной упаковке. Уродливый ублюдок может примерять генеральские погоны.

В жизни полковник фон Вольг выглядел ещё уродливее, нежели на фотокарточках. Глубокие шрамы, избороздившие его лицо, оказались даже глубже, чем могли передать снимки. Командующий охраной Фабрики был одет в серую шинель хорошего сукна, перетянутую портупеей. Что интересно, он носил красные кожаные перчатки и такого же цвета сапоги. И то и другое вряд ли часть офицерской формы в Руславии, однако фон Вольгу до этого дела не было. Головным убором он также пренебрегал, хотя на улице было ощутимо холодно.

— Хорошая работа. — На экуменике фон Вольг говорил почти без акцента. — Не ожидал от наёмника.

— Я сам пришёл к тебе, — пожал плечами я, — зачем же мне было лгать?

Фон Вольг возвышался надо мной, хотя и не могу пожаловаться на низкий рост. Макушка моя оказалась где-то на уровне его плеча, так что приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза. фон Вольг намеренно подошёл поближе, чтобы разница в росте ощущалась сильнее.

— Кому вообще можно сейчас верить, — философски заметил полковник, пожимая плечами. — Время такое — предательское.

К нему подбежал лейтенант, коротко отдал честь, покосился на меня и что-то спорил на руславийском. Фон Вольг бросил одно слово на том же языке, и лейтенант так же бегом удалился.

Недалеко от нас стояли окружённые солдатами с Фабрики синие куртки Сивера. Когда бронепоезд, управляемый «Дикими котами», въехал в заново установленную дымовую завесу и остановился там, его тут же взяли в кольцо вышедшие с территории громадного завода бойцы. Возглавляли их штурмовики со своими ручными пулемётами, но большую часть составляли обычные солдаты в шинелях и с длинными винтовками. Синие куртки соскакивали с платформ и тут же оказывались под прицелом. Тех, кто пытался сопротивляться, быстро утихомирили, остальные сложили оружие и стояли сейчас вместе с обслугой бронепоезда, держа руки на виду, чтобы не провоцировать охрану.

— Отправляю в расход, — объяснил фон Вольг. — Там дальше, — он махнул рукой куда-то в сторону Фабрики, — большое болото, даже в самые лютые морозы не замерзает. Там много всякой сволочи гниёт. Осуждаешь? — хитро покосился на меня полковник.

— Нет, — ответил я. — Мне плевать, что ты сделаешь с этими людьми. Я обещал их тебе — и отдал, дальше разбирайся с ними сам.

— Все они — враги Республики и заочно приговорены к высшей мере, — без особой надобности сообщил мне фон Вольг.

Охрана тычками прикладов погнала разоружённых сиверовцев и обслугу бронепоезда в обход стены, огораживающей территорию Фабрики. Видимо, к тому самому болоту, о котором говорил фон Вольг. Я ничуть не кривил душой, говоря, что мне плевать на судьбу этих людей. На фронте и похуже дела делать приходилось. Ближе к концу войны, когда все устали от неё, в плен сдавались целыми ротами, а то и батальонами. Кормить сдавшихся на передовой было попросту нечем и содержать негде, а ждать комендантские взводы, что будут конвоировать пленных в тыл, частенько желания не было. Вот и выводили в расход — простое определение для массового убийства. Чаще всего расстреливали из пулемётов, но если с патронами было туго, приходилось изворачиваться, а командованию потом покрывать натуральные военные преступления, потому что далеко не всё можно делать даже во время такой бойни, какой была Великая война.

— Твоих людей разместят в офицерском общежитии, — сообщил мне фон Вольг, — а мы с тобой прокатимся в центральный блок. Там обсудим цену за то, что ты сделал.

— Генеральских погон? — позволил я себе немного сарказма.

— И их тоже, — усмехнулся фон Вольг, отчего лицо его стало только уродливее.

Я не поинтересовался, что станет с атаманом Сивером, но уверен, тот вряд ли сгинет в болоте вместе с синими куртками. Даже на фронте офицерам, особенно из аристократических семей, подобное не грозило, деньги и родовитость порой играют решающую роль в вопросах жизни и смерти. А атаман Сивер был последним выжившим из троицы повстанческих лидеров, и его ждёт нечто вроде показательного суда и публичная казнь. Любая власть держится на такой показухе.

Пока мы шли к автомобилю фон Вольга, я увидел, как по полю перед Фабрикой прогарцевал конь с привязанным к нему трупом Шерловского. Пример той же самой показухи, только с расчётом запугать всех, кто снова попробует напасть на Фабрику.

Сам фон Вольг разъезжал во вполне генеральского вида лимузине имперского вида, но, скорее всего, руславийской сборки. Автомобиль смотрелся неуместно на фоне полудикого пейзажа, окружавшего Фабрику. Слишком уж он был гражданским и городским для такого места. Вот только за снесёнными выстрелами главного калибра бронепоезда воротами оказалась проложена не одна узкоколейка внутренней железной дороги, но и вполне приличное шоссе. Лимузин катил по нему гладко, будто мы находились в столичном урбе Аурелии, а не на крупном промышленном комплексе. За рулём автомобиля сидел молодой лейтенант с удивительно длинными волосами — похоже, устав на Фабрике некоторые трактовали, мягко говоря, достаточно вольно.

В семиместном салоне лимузина мы устроились с комфортом. Я намеренно не стал брать с собой Оцелотти, чтобы не подчёркивать его особый статус. Для фон Вольга командиром и единственным лидером здесь должен быть я, и переговоры он должен вести исключительно со мной.

— Осуждаешь Ваню? — кивнул на водителя фон Вольг. — Он парень из хорошей семьи, ему сложновато в армии, как мне было когда-то. Потому вдали от начальства и позволяю ему некоторые вольности относительно внешнего вида.

— В окопах длинные волосы быстро становятся рассадником вшей, — пожал плечами я. — На войне сам понимаешь, зачем надо коротко стричься.

— Здесь, на Фабрике, можно устроиться с комфортом, как видишь, — развёл руками фон Вольг. — Мы, конечно, на военном положении всё время, но это не значит, что надо жить, как в окопах. Я не для того себе погоны добывал, чтобы торчать и дальше в офицерском общежитии. Я люблю и ценю комфорт, и Ваня разделяет мои убеждения в этом вопросе. Хотя, конечно, далеко не все относятся с пониманием. На Фабрику отправили многих «старых борцов», их не рады видеть в Славограде и одновременно в них полностью уверены. Таких твердолобых ни перекупить, ни запугать не выйдет.

фон Вольг далеко не прост, как хотел показаться. Не был он совсем уж сибаритом — просто такое отношение к жизни сразу отделило его от остальных, сделав своего рода изгоем, чего он и добивался. И тут же в разговоре фон Вольг мягко намекнул мне, что соваться к другим не стоит.

— А учёные тоже из «старых борцов»? — спросил я, пытаясь взять русло нашего разговора в свои руки.

— О нет, эти как раз наоборот, — растянул фон Вольг губы в улыбке, отчего шрамы на его лице зашевелились, сделав его ещё уродливее. — Оба типичные бывшие. Гранин — тот просто человек науки, ему всё равно, какая власть, лишь бы денег на его проекты давали. А вот Соколов — интеллигент вшивый, — последние слова полковник практически выплюнул, — костюмчики, монокль этот его вечный. А чуть припугни, под себя ходит. Гранин всё же покрепче нутром будет.

— Значит, ты не обидишься, если я заберу Соколова? — глянул я прямо в стальные глаза фон Вольга. — Раз уж он так тебе неприятен.

По версии, рассказанной мной фон Вольгу, моей целью было вывезти нанимателю одного из ведущих учёных. Соколова я выбрал исключительно потому, что у того имелись родственники в Гальрии, да и он более известен за пределами Руславии, нежели Гранин. Соколов до войны часто бывал в Гаттерлине, столице тогда ещё Экуменической империи, принимал участие в научной жизни, так сказать. С другой стороны, Гранин, почти не публиковавший статьи в толстых журналах для учёного сообщества, всегда занимался секретными разработками и мог быть интереснее для гальрийской разведки. Но всё же я остановил выбор не на нём, а на Соколове как раз потому, что тот не признавал новые власти Руславии и не скрывал этого. Даже находясь на Фабрике, как можно судить по словам фон Вольга.

— И на что спишем его пропажу? — подошёл с деловой стороны к вопросу полковник. Вот только я видел в его глазах ложь — он не собирался отдавать мне учёного.

— Диверсия, шальной снаряд, несчастный случай во время эксперимента, — пожал плечами я.

— Сколько заманчивых вариантов, — снова улыбнулся фон Вольг. — Я подумаю, как всё можно устроить, а пока ты и твои люди погостите у меня.

Кто бы сомневался, что так и будет — быстро решать мой вопрос полковник не спешил. Пускай я и преподнёс ему на блюде лидеров местных повстанцев и дал разгромить их всех разом, выполнять свою часть уговора фон Вольг не спешил. Значит, мне придётся немного злоупотребить его гостеприимством.

Не могу сказать, что видел хоть что-то на Фабрике. Пока мы ехали, все окна в лимузине были плотно закрыты занавесками, а через лобовое не много разглядишь. Только одинаковые корпуса, какие-то трубы, выбрасывающие в воздух густой дым, да иногда странные машины, выполняющие за людей простые действия. Например, автоматический погрузчик, которым управлял один человек, такие встречались в урбах Аурелии, так что ничего сверхъестественного мне увидеть не удалось.

Лимузин остановился в жилом секторе Фабрики, где сразу была видна разница в положении людей. Солдаты в серых шинелях жили в больших многоэтажных бараках и толпились у дверей столовых. Офицерам достались несколько более приличные дома, которые фон Вольг назвал общежитиями. Видно было, что многие живут тут семьями — вокруг домов бегали детишки, прогуливались, общаясь друг с другом, женщины. Питались офицеры и их семьи в большой столовой с окнами и столами, накрытыми чистыми скатертями, она, вообще, походила на не самый плохой ресторан. И всё же лучшее здание отдано, как я понял, учёным и верхушке администрации Фабрики, куда, конечно же, входил фон Вольг.

Солдатские бараки и общежитие офицеров выстроены в утилитарном стиле, явно выдающем имперскую школу военной архитектуры. Такие возводились во всех гарнизонах Экуменической империи. А вот центральное здание жилой зоны разительно отличалось от них. Трёхэтажный особняк с колоннами на фасаде, прежде он был украшен, наверное, имперскими орлами, но от них новая власть избавилась, и теперь на камне темнели пятна характерных очертаний. Часть первого этажа занимал уже самый настоящий ресторан, какой увидишь только в «чистых» районах урбов, остальные были отданы под апартаменты и кабинеты местной власти. Эти ребята всегда предпочитали жить с максимальным комфортом.

— Хорошая драка вызывает у меня зверский аппетит, — заявил фон Вольг, выбираясь из автомобиля. — Прежде чем что-то решать, нам с тобой надо подкрепиться, а потом отдохнуть.

Не могу сказать, что не был согласен с ним. Питаться, как всегда во время задания в поле, приходилось святые знают чем, и самым приличным были захваченные с островной базы рационы. Но у Шерловского и Сивера я сидел за столом, так что пришлось есть блюда местной кухни, приготовленные далеко не лучшим образом. Наверное, не закались мой желудок ещё во время войны и наёмничества в Афре, до сих пор страдал бы поносом.

В ресторане на первом этаже особняка я выглядел странно. Фон Вольг расстался с шинелью, под которой носил мундир, и уселся за столик, щелчком подозвав официанта. Я же в полевой форме, провонявший дымом и гарью бронепоезда, с кровью и копотью, не до конца оттёртыми с рук, смотрелся настоящим инородным телом среди чистых скатертей, астрийских стульев с ажурными спинками и серебряных столовых приборов. Шофёр фон Вольга вскоре присоединился к нам — мундир он носил ничуть не хуже пошитый, чем у его шефа. Мне оставалось только наплевать на свой внешний вид и просто нормально поесть — впервые за несколько недель.

После обеда или раннего ужина, если судить по времени, фон Вольг перепоручил меня своему шофёру. Оказалось, что Ваня, он же лейтенант Рыков, был адъютантом. На экуменике он говорил безупречно, даже без того небольшого акцента, что слышался в речи полковника.

— Я провожу вас в апартаменты, — сказал он, когда мы вышли из ресторана, — и устрою наилучшим образом. Гости полковника ни в чём не нуждаются.

Странный всё же был сегодня день, и всё это место странное. Утром я сидел в боевой рубке бронепоезда, посылающего снаряды в стену, ограждающую Фабрику, а сейчас выхожу из более чем приличного ресторана, скрывающегося на её территории. Несмотря на присутствие военных, здесь могли не знать, что не так далеко отсюда считанные часы назад прошёл бой и погибли сотни людей. Странное, очень странное место — Фабрика.

И удивительные вещи на этом не закончились.

Рыков повёл меня к неприметной лестнице, ведущей вниз. Перед ней дежурил солдат, поставленный тут явно не только записывать всех в журнал. Вооружён он был магазинной винтовкой, чем-то напоминающей М-13 (хотя вряд ли эта была автоматической), а стол его был снизу укреплён листом стали, так что солдат вполне мог продержаться тут до подхода подкрепления. Он открыл нам с Рыковым прочную дверь, и мы спустились по длинной лестнице, оказавшись довольно глубоко под землёй.

Я никогда не бывал в научных комплексах, однако почти уверен, что до Фабрики им далеко. Именно до этой её части, хотя я снова ничего не увидел. Мы шагали по длинному, хорошо освещённому коридору, на полу не было ни пылинки, и совершенно ничего интересного вокруг. Только глухие стены и двери, двери, двери. Что за ними скрывалось, я мог только гадать. Лаборатории, мастерские, жилые помещения — там могло быть всё что угодно. Наружу из-за плотно закрытых дверей не проникало ни единого звука.

— Там коридоры, — сообщил мне Рыков. — Сеть подземных ходов связывает все здания Фабрики между собой. Без проводника сюда лучше не соваться — заблудиться проще простого.

Снова вежливое предупреждение — не стоит выходить из комнаты, куда меня поселят.

— Центральное здание только для администрации, — добавил лейтенант. — Даже полковник живёт в другом. Вы — его гость и будете жить у него.

Я не стал спрашивать, почему нельзя было проводить меня поверху, а обязательно тащить в эти тоннели. Видимо, в ресторане меня показали нужным людям, но афишировать моё присутствие на Фабрике фон Вольг не хочет.

Прошагав приличное расстояние, мы снова поднялись по лестнице. Рыков постучал в точно такую же металлическую дверь, как та, через которую мы попали в подземелье. По ту сторону стоял солдат с такой же винтовкой, за его спиной такой же стол, укреплённый стальным листом. Вот только в журнале расписываться не пришлось.

Рыков проводил меня в отдельную комнату с душем и удобствами. В душевой даже обнаружилась смена белья, что меня особенно порадовало.

— Если что-нибудь понадобится, — сказал напоследок Рыков, — вот кнопка вызова дежурного. В восемь он принесёт ужин.

Выйти отсюда у меня, конечно же, варианта нет. Внутри на двери не было ни замочной скважины, ни даже ручки — открыть её можно только снаружи, как камеру. В общем-то, это и была камера, хотя и со всеми удобствами. Подтвердил мою догадку и щелчок замка, когда за Рыковым закрылась дверь.

Камера — не камера, а удобствами её я воспользовался в первую очередь. Принять душ после нескольких недель в поле — отдельное удовольствие. Ничуть не меньшее — чистое бельё. Натягивать поверх него изгвазданную полевую форму было уже не так приятно, но вызывать дежурного, чтобы её вычистили, я не стал. И так сойдёт.

А после душа я, не раздеваясь, растянулся на постели, даже не сняв с неё одеяла, закинул ноги на спинку и почти сразу уснул. Отдыхом пренебрегать не следует никогда — этому быстро учишься на фронте.

Проснулся я от того, что дверь открылась. Подавив желание тут же скатиться с кровати и выхватить нож с пистолетом, я посмотрел на вошедшего. Точнее — вошедшую. На пороге стояла молодая женщина, скорее всего, полуэльфийка, в зелёной гимнастёрке с лейтенантскими погонами. И без того миловидное лицо моей гостьи украшали круглые очки в тонкой оправе, делавшие его каким-то трогательно беззащитным.

— Ла-ли-лу-ле-ло, — пропела она знакомым голосом.

— Очень смешно, — ответил я, поднимаясь с кровати и натягивая ботинки. — Думаешь, не узнаю тебя без пароля?

— На всякий случай, — пожала плечами Серая Лисица. — А то вдруг ты угостишь меня пулей в лоб.

На сей раз при внедрении обошлось без ментальной обработки. Соварон всё организовал своими силами, потянув на какие-то одному ему известные рычаги. Стоило внедрение Серой Лисицы на Фабрику очень и очень недёшево, но сейчас все вложения должны были окупиться.

— Я прошла почти все значимые коридоры подземелья, — сообщил мне Серая Лисица. — Знаю, как попасть к Гранину и Соколову, а ещё знаю, что вовсе не они самые интересные господа на Фабрике.

— И кто же тут интересней двух светил руславийской науки?

— Инженер из народа ши, к примеру, — ответила с напускным равнодушием Серая Лисица. — Он скрывается под магическим камуфляжем, как и я, но эльф эльфа всегда узнает — тут никакая магия не поможет. Кстати, он работает в той же секции, что Гранин с Соколовым. Нужный нам ангар расположен неподалёку. Они все работают над одним проектом, как я поняла, хотя и над разными его направлениями. Потому их и собрали вместе, чего прежде не было.

— И как бы ты оценила результат?

Я зашнуровал ботинки и направился к выходу из комнаты.

— Когда туда попадаю, только и разговоров, что о первом образце и необходимости испытаний. Фон Вольг настаивает на немедленном проведении, но Соколов как руководитель проекта отказывает и ждёт директиву из Славограда.

Вот откуда такая неприязнь к учёному со стороны полковника. Всё же, несмотря на два образования, одно из которых гуманитарное, фон Вольг был военной косточкой до мозга костей — и ему очень хотелось поиграться с новой игрушкой. Тем более такой разрушительной.

— Оцелотти и его «коты»?

— Уже внизу. Ждём только тебя, командир.

Заставлять себя ждать я никогда не любил.

Вот только далеко уйти нам не удалось. В общем холле здания рядом со столом дежурного стоял лейтенант Рыков и распекал солдата, поливая его отборной руганью. Судя по следам на лице и снятым перчаткам, Рыков не останавливался перед рукоприкладством.

Мы с Серой Лисицей особо не скрывались, ведь она уверила меня, что часовой не поднимется после её инъекции ещё час как минимум. Будет мирно спать за своим столом и, конечно же, никому не скажет, что заснул на посту. Миниатюрный шприц, выпущенный из однозарядного пневматического пистолета, Серая Лисица забрала с собой, а след от укола вряд ли кто-то будет искать. Поведение Рыкова полностью подтверждало её слова — лейтенант и не думал о том, что часового могли усыпить.

— Под трибунал пойдёшь!

Скорее всего, нечто подобное шипел в лицо солдату Рыков на руславийском, занося руку с печатками для новой пощёчины.

Однако наше появление отвлекло его от экзекуции.

— Таня? — спросил он. — Ты что делаешь тут? И наёмник…

В глазах Рыкова загорелось понимание, и нам осталось только действовать.

Я выхватил нож и молниеносным движением приставил его к горлу Серой Лисицы. Эльфийка даже не попыталась сопротивляться, наоборот, безвольно повисла у меня в руках. Левой рукой я вытащил из кобуры пистолет, нацелив его на Рыкова.

— Оружие на пол, быстро, — скомандовал я, — или я перережу ей горло.

— Валяй, — отмахнулся Рыков, демонстративно натягивая перчатки. — Эта шпионка ничего не стоит тут.

— Иван! — возмутилась Серая Лисица, известная на Фабрике под именем Татьяна.

— Что Иван? Я тридцать три года Иван. — Рыков натянул перчатки, и теперь правая ладонь его оказалась опасно близко к кобуре.

— Не трогай кобуру, — велел я. — Расстегнуть не успеешь, я пристрелю тебя раньше.

Рыков послушно убрал ладонь в сторону — своей жизнью рисковать он не хотел.

— Эта шлюшка, конечно, хорошо подмахивает фон Вольгу, но он отлично знает, на кого она работает, — заявил лейтенант. — Он не будет сильно плакать по ней.

— А ты тут же прыгнешь к нему в постель, жалкий извращенец! — плюнула в его сторону Серая Лисица. Ненависть её к красавчику-лейтенанту была совсем не наигранной.

— Хватит мелодраму разводить, — решил я взять инициативу в свои руки. — Считаю до трёх, и либо ты снимаешь ремень с кобурой, либо проверим, насколько фон Вольг обрадуется её смерти. Раз…

Кишка у него оказалась всё же тонка. На счёт «два» Рыков расстегнул поясной ремень, и кобура с пистолетом глухо стукнула об пол.

— Ты, — кивнул я часовому, — винтовку подальше от себя.

Тот смотрел на нас непонимающим взглядом. Конечно, руславиец ни слова не знал на экуменике. И тут Рыков что-то крикнул ему на родном языке, и, повинуясь вбитым дисциплиной рефлексам, часовой вскинул винтовку. Я нажал на курок раньше — дважды. Пули пробили правое плечо и грудь солдата, он покачнулся, и его выстрелы ушли в потолок. Но это дало время для действий Рыкову, а тот оказался шустрым малым.

Он перекатился через плечо, выдернув пистолет из лежащей на полу кобуры, которую успел расстегнуть, видимо, когда снимал поясной ремень. Я оттолкнул Серую Лисицу — не использовать же её как живой щит — и рывком ушёл с его линии огня. Мы обменялись выстрелами, но без успехов. Пули рикошетили от стен и потолка.

Рыков встал на колено, выстрелил в меня несколько раз, но теперь уже я рухнул на пол, чтобы тут же уйти перекатом в сторону стола. Тот послужил бы мне хорошим укрытием. Вот только этого лейтенанту и было нужно — он не собирался устраивать дуэль со мной. Стоило мне разорвать дистанцию, Рыков вскочил на ноги и бросился к коридору, уходящему в другое крыло здания. Я навскидку выстрелил ему в спину дважды, но ни разу не попал — Рыков скрылся за поворотом.

Лисица же без моих команд уже вытащила из стола ключ от двери и отперла её. Я же наклонился над умирающим часовым, вынул из его рук винтовку. Вблизи она была очень похожа на М-13, хотя и не такая увесистая, как оружие имперского образца.

— Автомат Гусева, — сообщила мне Серая Лисица. — Местная новинка, производится пока только на Фабрике. Бьёт слабее самозарядной винтовки, зато очередями по три патрона можно свалить даже штурмовика в средней броне. Патрон меньшего калибра, чем имперский, но легко пробивает кирасу.

Я закинул оружие себе на плечо — раз уж скоро поднимется тревога, автоматическая винтовка лишней не будет. Не побрезговал снять с пояса часового подсумок с двумя запасными магазинами.

— Только с патронами осторожней, — добавила Лисица. — В магазине их всего пять, спуск достаточно мягкий, и легко выпустить сразу все.

Она открыла передо мной дверь, но идти не спешила.

— Останусь здесь, — сказала Лисица. — Встретимся у Хидео.

— Зачем?

— Так будет лучше, — покачала головой эльфийка. — Мне стоит быть поближе к фон Вольгу, он думает, что заслана местной внутренней политической полицией, и я не развеиваю его уверенности. Рыков может злобствовать сколько угодно, но фон Вольг поверит мне. Он не подозревает обо всей правде.

— Это опасная игра, Лисица.

— Мне не привыкать.

Она закрыла за мной дверь, оставив меня на лестнице.

Я спустился в подземный коридор и направился к месту встречи с Оцелотти и его «котами». Серая Лисица достаточно подробно объяснила мне дорогу, вот только либо я всё-таки где-то свернул не туда, либо ошибся, считая повороты, но вскоре понял, что заблудился в проклятом лабиринте. Может быть, сыграла роль и старая психическая травма — я ненавидел запутанные коридоры. От всей души ненавидел их, потому что провёл в таких же лабиринтах ходов сообщения между траншеями под Недревом такую проклятущую уйму времени, что вспоминать не хочется. Конечно, там они выглядели куда хуже, часто приходилось передвигаться по колено, а то и по пояс в грязи, эти же коридоры были чистенькими и хорошо освещёнными. Но пусть бы они все скопом провалились на самое дно преисподней!

Я ненавижу тоннели!

Я пришёл в себя сидящим у стены прямо на полу, в руках я сжимал взятую с трупа часового винтовку. По лицу крупными градинами катился пот, а вот во рту пересохло. Проклятущее проклятье! Траншейная болезнь догнала-таки меня.

Поднявшись на ноги, я стёр со лба пот и огляделся. Я совершенно не представлял, в какой части подземного комплекса нахожусь. Так что просто выбрал себе дверь наугад и, стараясь не шуметь, поднялся по короткой лестнице. Дверь в конце её была, само собой, заперта, и мне оставалось только постучать в неё, взяв наизготовку нож. Стрелять снова я не хотел — незачем поднимать переполох в ещё одной части Фабрики.

Вот только гарнизон уже успели поднять по тревоге, в двери открылось небольшое оконце, и на меня уставились подозрительные глаза.

— Пароль, — произнёс часовой. Видимо, слово было универсальным во всех языках бывшей Экуменической империи.

Мне нечего было ему ответить, и я вместо слов ткнул ему в лицо ствол пистолета.

— Открывай, или мозги вышибу, — прошипел я, осознавая, что часовой не поймёт меня, но может, хотя бы тон моих слов будет ясен и так.

Часовой умирать не хотел, он просто убрался от двери. Я даже стрелять не стал. Вместо того чтобы тратить время на бессмысленную пальбу, я бегом промчался по лестнице и убрался от злосчастной двери подальше.

Я понимал, что совершил очень большую глупость, и теперь враг знает, где я. Скорее всего, по моему следу выпустят несколько команд зачистки, уверен, такие есть в запасе у фон Вольга. И под удар могли попасть и «Дикие коты» с Оцелотти. Времени на то, чтобы выбраться из проклятого подземелья, у меня оставалось всё меньше.

Соваться к другим запертым дверям было бы уже невыносимой глупостью, я бы просто сузил круг поиска моим врагам. На каждом посту часового на стене висел телефон, я отлично запомнил массивные чёрные аппараты в корпусе из эбонита, обо мне доложат мгновенно. А вот открытая дверь мне попалась только один раз, и грех было ею не воспользоваться. Конечно, оставленная нараспашку дверь могла быть и ловушкой, но решил рискнуть. Поднявшись лестнице, я обнаружил открытую дверь наверху и не преминул войти. Никакого поста здесь не было и в помине, и я вошёл прямиком в чей-то кабинет.

Хозяин его развернулся ко мне лицом, не вставая из приличных размеров кресла, стоящего за таким же массивным письменным столом. Был он невысокого роста, но коренаст настолько, что его вполне можно заподозрить в родстве с народом гномов. Плосковатое лицо, мясистый нос и копна седеющих, но не редеющих волос. Передо мной профессор Гранин собственной персоной. Одет он был в хороший костюм, но сразу видно, что тот не пошит по мерке, а взят в магазине готового платья и подогнан по фигуре профессора.

— Я ждал вас, молодой человек, — заявил он, поднимаясь-таки из кресла и протягивая мне руку. — Гранин, — представился он. Я пожал ему руку, убрав нож и пистолет, но называться в ответ не стал.

— Очень приятно, — только и сказал я.

— Когда поднялся переполох, — сообщил мне Гранин, — я решил открыть все двери, надеясь, что кто-нибудь заглянет ко мне на огонёк.

На экуменике он говорил безупречно, но тут ничего удивительного. Все учёные в Руславии говорили на имперском, потому что иначе было не поступить в университет, где преподавали исключительно на экуменике. Закон запрещал для преподавания все другие языки, даже родные для жителей провинций империи.

— Зачем? — спросил я, не спеша доверять профессору.

— Вы же за Соколовым пожаловали, — без единой вопросительной интонации сказал он, — вот и забирайте его. Как только он спелся с фон Вольгом, на мои проекты перестали выделять финансирование. А между прочим, шагоходы — это прорыв в военной технике. Я мог бы целую лекцию вам прочесть, но не буду тратить время. Ни своё, ни ваше. Если вы заберёте Соколова — все его разработки будут дискредитированы, фон Вольг получит по заслугам, а мне снова выделят деньги на исследования и эксперименты.

Вот в такую мотивацию я вполне верил: конкуренция — великая сила. В научном сообществе люди пускаются на самые обычные низости ничуть не реже, чем где бы то ни было ещё.

— Выходите из моего кабинета, молодой человек, и пройдите по коридору направо, — принялся объяснять мне дорогу Гранин. Я слушал очень внимательно, надеясь, что на сей раз траншейная болезнь не накроет меня, пока я буду ходить по новым коридорам.

— Это здание без охраны? — спросил я, прежде чем покинуть кабинет.

— Здесь мы только живём, — пожал плечами Гранин. — Работаем в другой части Фабрики, и оттуда запрещено выносить какие-либо записи или документы. Видите, здесь у меня нет ни бумаги, ни ручек, я могу только читать книги.

Все стены кабинета была заставлены книжными шкафами, чьи полки просто ломились от книг. Но, действительно, на столе я не увидел ни листка бумаги, ни письменного прибора.

Кивнув на прощание снова рассевшемуся в кресле Гранину, я вышел из кабинета. Ушёл, правда, недалеко. За коридором, о котором мне рассказал профессор, находился большой холл для отдыха научных сотрудников с мягкими диванами вдоль стен и столиками рядом с ними. Вот только там меня ждал полковник фон Вольг собственной персоной в сопровождении Рыкова, Серой Лисицы и двух десятков солдат с автоматическими винтовками в руках.

— А ты был прав, Ваня, — усмехнулся фон Вольг, сжимая кулаки так, что захрустела кожа его красных перчаток. — Ублюдок Гранин решил предать нас, чтобы избавиться от Соколова и от нас с тобой заодно.

— Эта сучка тут точно замешана, — добавил, гневно глядя в сторону Серой Лисицы, Рыков.

— Всё это мы скоро узнаем, Ваня. — Улыбка фон Вольга была отвратительно торжествующей. — Очень скоро.

* * *

Меня окружали трупы. Трупы, тьма и холод. Холод пробирал до костей. Трупы хватали меня мёртвыми руками, пытались затащить обратно в ледяную трясину, где мы только что плавали вместе. Но я сумел прорваться через них.

Сначала я выпростал руку, и пальцы тут же сковал мороз. Оказывается, в жидкой, полной трупов, грязи было куда теплее, нежели на воздухе. Но я поборол постыдное желание нырнуть обратно в тепло — сейчас оно означало для меня смерть. Усилием более воли, нежели одеревеневших от холода мышц, я вытолкнул себя из трясины. Опираясь на трупы, повалился прямо на них, жадно вдыхая ледяной воздух. Как и все мертвецы, я был раздет донага и теперь полз по телам к берегу. Хотя кого я обманываю, полз я куда придётся — берег впереди или нет, я не знал.

Всё же удача повернулась ко мне лицом, и я выбрался-таки на относительно твёрдую землю. Трясина с плавающими в ней трупами осталась позади. Что делать дальше, я не представлял, но главное я понимал — останавливаться нельзя. Холод убьёт меня в считанные часы. А может, я часа не протяну — на морозе и нагишом.

Первым делом я сумел подняться на ноги. Сам даже толком не представляю, каким чудом мне это удалось. Держась за кривой ствол дерева, я поднял себя на ноги и почти повис на нём. Стоять прямо было уже выше моих сил. Но теперь надо сделать первый шаг. Отпустить ствол и идти вперёд. Но только лишь я разжал пальцы, как тут же повалился в ледяную грязь. Новый подъём я уже не смог бы осилить даже под страхом смерти.

Вот, значит, какой была моя судьба. Надо сказать, у неё есть чувство юмора — очень чёрное. Я умирал в ледяной грязи, той самой, в которой годами барахтался во время войны. Тогда я смог выбраться, но теперь холод и грязь добрались до меня, чтобы выпить жизнь. Недалеко я ушёл от братской могилы, устроенной синим курткам атамана Сивера.

Из последних сил я попытался зацепиться пальцами за нижние кривые ветки дерева, но пальцы лишь скребли по коре. Она отслаивалась пластами, будто кожа попавшего под газовую бомбардировку. Последнее, что помню — отвратительное ощущение жирной ледяной грязи между пальцев.

Меня подвесили, будто тушу на бойне, да и обрабатывал меня лично фон Вольг ничуть не хуже. Хорошее мясо нужно как следует отбить перед тем, как начинать резать. И полковник дал волю кулакам. Бил расчётливо, так чтобы причинить боль, но не покалечить. Мои рёбра трещали от его ударов, что творилось с органами — лучше не думать, боль красной пеленой застила глаза. Но главное, фон Вольг не задал ни единого вопроса — он просто бил меня, чтобы получить удовольствие.

Через багровую завесу боли я видел улыбающегося Рыкова, приветствовавшего каждый удачный удар фон Вольга. Удачным был тот, что заставлял меня издать сдавленный стон. Большего им от меня добиться не удалось. На некотором расстоянии от них стояла Серая Лисица. По всей видимости, её не раскрыли, и как бы ни злобствовал Рыков, фон Вольг обратил весь свой гнев только против меня.

— Ну вот теперь ты готов, — улыбнулся фон Вольг, натягивая перчатки. Он снял их перед тем, как начать избивать меня. — Отвечать будешь?

— Пошёл ты, — плюнул я ему в лицо.

Фон Вольг ответил на это оплеухой — такой сильной, что у меня дёрнулась голова, что-то неприятно хрустнуло в шее, а по лицу потекла кровь из разбитой губы.

— Отчаянный, — стёр плевок со щеки полковник.

Теперь он даже не потрудился снять перчатки — обрушил свои пудовые кулаки на мои прямо в них.

Свет в глаза привёл в себя — у меня не было сил даже на то, чтобы поднять руку и защититься от него.

— Нашли, — раздался приглушённый голос, говорили на экуменике. А следом меня подхватили под руки и куда-то понесли. Ноги мои волочились по грязи, но сил на то, чтобы сопротивляться или хотя бы возражать, у меня не осталось.

Потом было тепло. Я лежал на брезентовом полу большой палатки и буквально впитывал его. Казалось, трясина и ледяной воздух вытянули из меня всю теплоту без остатка, но теперь оно возвращало мне жизнь. Настолько, что я даже сумел сесть без посторонней помощи, натянув одеяло, которым был укрыт, на плечи. Палатка была тёмной и не очень большой. В углу мерцал красными огоньками тепловой артефакт. Дорогая штука, конечно, но очень удобная, прогревает помещение за считанные минуты, поддерживая комфортную температуру. Даже если бы за стенами палатки бушевала метель или стоял трескучий мороз, от которого лопаются деревья, внутри бы было так же тепло. Пока не закончится магиум, конечно. Глупо не запастись такими артефактами, отправляясь в Руславию, известную своим суровым климатом.

Глаза быстро привыкли к темноте, и я увидел, что кроме артефакта в палатке имеются ещё стол и стул. Обычныескладные армейские, не изменившиеся ничуть со времён войны. Я забрался на стул, кутаясь в одеяло, и ссутулился, положив локти на столешницу. Сейчас, когда мне удалось отогреться, пришёл голод — причём зверский. Даже в животе неприлично заурчало. Я уже хотел было подняться и выглянуть из палатки, но тут клапан откинулся в сторону и ко мне, пригибаясь, вошёл Оцелотти. В руках он держал миску похлёбки и пару ломтей хлеба. Стоит ли говорить, что ничего вкуснее этого я не ел в жизни.

Я молча умял первую порцию и попросил добавки. Оцелотти, ни слова не говоря, принёс ещё. Я понимал, что ем самую простую похлёбку из пищевого концентрата, какой кормили на фронте, и хлеб был так себе, но я зверски хотел есть, и до вкуса пищи мне не было никакого дела. Организм насыщался, восстанавливая силы, пошедшие на то, чтобы практически вытащить меня с того света.

Отставив чистую миску в сторону, я хотел было поблагодарить Оцелотти, но глаза закрылись сами собой. Последнее, что помню, как снова повалился на пол палатки.

Теперь меня окатили ледяной водой. Всё тело превратилось в один сплошной сгусток боли. Болели стянутые наручниками запястья, болели локти из-за того, что я долго висел, болели рёбра и внутренности, отбитые фон Вольгом, болело лицо, куда пришлось несколько ударов, которыми полковник приводил меня в чувство. Красная пелена сгустилась, и теперь я видел только тех, кто был рядом со мной. Точнее того, потому что всего в паре шагов от меня стоял лейтенант Рыков с парой электродов в руках.

— Полковник предпочитает старые добрые методы, — произнёс он, — но я думаю, дело за новым подходом. Электричество развязывает языки куда лучше кулаков.

— Пока что ты тут болтаешь, — раздался откуда-то из багровой мути, застилавшей взгляд, голос фон Вольга. — Начинай уже.

Рыков не стал ничего отвечать — он просто ткнул длинными палками электродом мне в рёбра.

Вот теперь пришла настоящая боль!

Меня корёжило, ломало, било чудовищной судорогой. Все мышцы скрутились, наливаясь невыносимой болью. Только сейчас я почувствовал во рту деревянный кляп, не дающий мне откусить себе язык. Я извивался, будто рыба, живой брошенная на сковороду, и чувствовал себя примерно так же. Но в тот миг, когда казалось — всё, сейчас сдохну, Рыков убрал электроды.

Я повис безвольной тушей — все мышцы в теле расслабились. Я не мог и пальцем шевельнуть.

— И что с него толку теперь? — услышал я идущий из багрового далёка голос фон Вольга. — Он там не помер у тебя, Ваня?

Чтобы проверить, жив ли я, Рыков легонько тронул меня электродами. Пробудившаяся на мгновение боль заставила меня издать стон.

— Как видите, жив, — ответил лейтенант, удовлетворённый результатом проверки.

— Тогда вынь кляп, — приказал фон Вольг из-за пелены багрового тумана, — узнаем, способен ли он говорить.

Рыков положил на стол электроды и шагнул ко мне. Как только он вынул у меня изо рта кляп, я дёрнулся вперёд, стараясь не обращать внимания на боль, вспыхнувшую во всём теле, и ухватил его зубами за лицо. С силой сжав челюсти, я ощутил во рту вкус крови, и кровь эта была не моей. Рыков завопил от боли, врезал мне раз, другой по рёбрам, но я не отпускал. Лейтенант нашарил рукой электрод на столе и буквально воткнул его мне в рёбра. И это была очень большая ошибка. Удар током заставил мои челюсти сжаться ещё сильнее, а судорога выгнула тело дугой. Кровь Рыкова хлынула мне рот, а сам он отступил на несколько шагов. Одной рукой лейтенант держал электрод, другую же прижал к лицу. Придя в себя, я выплюнул кусок его щеки на пол.

Рыков закричал что-то на руславийском, и прежде чем его успели остановить, схватил второй электрод и снова воткнул оба их мне в рёбра. Я взвыл от боли, рвущей тело. Багровая дымка сгустилась и поглотила весь мир вокруг.

Проснулся оттого, что стенки палатки посветлели, выкрашенные утренним, а может, уже и дневным солнцем в серо-зеленоватый цвет. Я какое-то время просто лежал лицом вверх, глядя на полоток, где прежде висел нагревательный амулет. Сейчас его не было, но и без него в палатке стояло приятное тепло. Как будто снова почувствовав, что я проснулся, в палатку залез Оцелотти, и снова в руках у него была миска с похлёбкой и хлеб. Теперь я ел уже не так жадно, да и в сон от тёплой еды не потянуло.

— Обстановка? — спросил я у Оцелотти, покончив с похлёбкой и по привычке начисто вытерев миску остаткам хлебного ломтя.

Голодать, как прежде на фронте, мне не доводилось, но некоторые привычки изжить трудно. Особенно когда возвращаешься в полевые условия. В палатке с тебя быстро сползает весь налёт цивилизованности и вспоминаются привычки, приобретённые в окопах Великой войны.

— Нас хорошо прижали в подземелье, но мы вырвались. С боем и не без потерь, но вырвались.

— Сколько?

— Со мной четверо. Один легко ранен, но сражаться может в полную силу — живая вода поставит его на ноги раньше, чем ты придёшь в себя окончательно.

Трое «диких котов» во главе с Оцелотти — это та сила, с которой я могу многое провернуть.

— Найдётся для меня одежда, пистолет и нож?

— Серая Лисица передала нам твоё снаряжение вместе с информацией о месте, где тебя искать. Я принесу его, но пока тебе рано вставать на ноги.

— Сам знаю, — не без сожаления кивнул я.

Сил моих хватало пока лишь на то, чтобы самому забраться на складной стул. Даже ложку с похлёбкой приходилось очень крепко сжимать, чтобы не плясала в подрагивающих пальцах. Я получил слишком много разрядов током, особенно когда Рыков потерял голову от моего укуса в лицо. До сих пор меня то и дело потряхивали судороги или так больно скручивало какую-нибудь мышцу, что приходилось её разминать пальцами. Куда хуже, если крутило мышцы спины, до которых никак не дотянуться, приходилось терпеть.

— Канал связи с Лисицей не скомпрометирован?

— Вряд ли, — пожал плечами Оцелотти, — иначе нас бы отправили в трясину следом за тобой. У фон Вольга хватило бы людей, чтобы легко перебить нас, пока мы рыскали вокруг и искали тебя. Да и служат у него натуральные психи.

— Кто, например?

— Парни с огнемётами, которыми командует настоящий сумасшедший в чёрной броне. Они зовут себя крысобоями и запросто могут сжечь нескольких своих товарищей из рядовых бойцов охраны. Именно они прижали нас, когда мы отступали в тоннели для слива воды и прочих отходов. Никто и подумать не мог, что они примутся поливать пламенем из своих огнемётов всё вокруг, несмотря на то что между ними и нами стояли солдаты охраны.

Огнемётчики всегда были изгоями среди солдат — слишком уж страшна смерть в пламени. И многие среди огнемётчиков откровенно наслаждались мучениями своих жертв.

— Раз Лисица ещё внутри, то шансы остаются, — кивнул я больше себе. — Как только приду в себя, мы вернёмся на Фабрику.

— Каким образом? — спросил Оцелотти, хотя, наверное, уже знал ответ.

— Тем же, каким вышли, — усмехнулся я. — Вряд ли в стоках нас ждёт засада.

Оцелотти ничего не сказал в ответ, лишь сделал такое лицо, будто произнёс: «Ну кто бы сомневался».

В себя привели голоса. Говорили фон Вольг и Серая Лисица. Фон Вольг что-то требовал, она пыталась возражать. Когда её возражения надоели полковнику, я услышал звук звонкой пощёчины.

— Хватит, — рявкнул фон Вольг. — Вколи ему ударную дозу воды жизни и займись, наконец, лицом Вани.

Кажется, Рыков пытался возражать, но фон Вольг оборвал его.

— Заткнись! Таня обработает тебе лицо, а после ты отправишься в лазарет. Раз был таким идиотом, что дал беспомощному, связанному врагу откусить себе половину щеки, так тебе и надо.

Через багровую дымку я уже видел тени. Массивная принадлежала фон Вольгу. Он развернулся к фигуре поменьше — Серой Лисице — и прикрикнул на неё, чтобы делала мне укол. Боли от входящей глубоко в тело иглы я не почувствовал, лишь когда она надавила на поршень, по всему телу от места укола начал разливаться холод. Обычные ощущения от действия воды жизни. Вот только, судя по всему, дозу она мне вкатила действительно лошадиную — даже мой давно привыкший к этому лекарству организм не выдержал. Глаза сомкнулись, какое-то время я ещё слышал голоса, а потом были только тишина и темнота.

В себя я пришёл уже среди трупов в ледяной трясине.

«Дикие коты» быстро собирали лагерь, оставляя всё то, что нам уже не пригодится прямо в болоте. Палатки, скатки одеял, излишки припасов, — ничего из этого нам не понадобится ни в случае успеха, ни тем более если проиграем. Я всё поставил на карту, и теперь мы собирались вернуться на Фабрику, чтобы забрать то, за чем пришли. Если у нас ничего не получится, то все мы будем покойниками уже к вечеру, а мёртвым не нужны ни палатки, ни одеяла, ни еда.

— Можно пройти рекой, — показывал мне Оцелотти путь на карте местности, расстеленной на складном столе. Тот, само собой, тоже останется здесь, когда мы покинем это место. — Сюда сливают отбросы, и именно так мы вышли с Фабрики.

— Слишком очевидно, — покачал головой я. — Там точно нас будут ждать. Надо возвращаться через трясину.

— Там не пройти, — отмахнулся Оцелотти, — через топь нет проходов, а если и есть, то у нас уйдёт вечность на то, чтобы отыскать их.

— В трясине сейчас плавает несколько сотен свежих трупов, — сказал я, — по ним можно добраться до места, откуда меня выбросили.

— Думаешь, плавающие в топи покойники удержат нас?

— По одному — да, — кивнул я. — Мне-то удалось выбраться оттуда и доползти до берега.

— Идти по трупам, — покачал головой Оцелотти. — Всегда считал это выражение фигурой речи.

— Нам придётся по ним ползти, — усмехнулся я.

При свете дня трясина выглядела настоящей преисподней. Тут и там из топи торчали конечности или головы плавающих в ней мертвецов. Передвинув пистолет в кобуре и нож в ножнах на спину, я первым шагнул в трясину, изображая уверенность, которой не чувствовал на самом деле. Может, и стоило пройти рекой, как предлагал Оцелотти, но сейчас уже выбора не было. Я принял решение и не имею права отступать.

Опустившись на четвереньки, я распластался на ледяной грязи и медленно двинулся вперёд, ползя прямо по трупам. Это было весьма и весьма непростое дело, и я слабо представляю себе, как мне удалось проделать весь путь от места, где я пришёл в себя, до берега в том состоянии, в котором я пребывал. Я полуплыл-полуполз, где-то отталкивая тела, чтобы забраться на участок относительно твёрдой земли, где-то, наоборот, используя трупы как опору. Двигался медленно, стараясь не думать о холоде, забирающемся под одежду, и сырости, заставляющей тело замерзать куда быстрее. Отогреться всё равно не выйдет, так что толку думать о неизбежном. Даже если заработаю себе воспаление лёгких, вряд ли умру от него. Либо вернусь на островную базу «Солдат без границ», либо погибну на Фабрике.

Но трясине всё же пришёл конец, и мы выбрались из неё. Четыре перепачканных в грязи и крови человека. Это все силы, какими я располагал для штурма Фабрики, но мне больше и не нужно.

Встав на ноги, я задрал голову, глядя на дыру в стене одного из корпусов тюрьмы, откуда меня выкинули в трясину, посчитав мёртвым. На самом деле я и был при смерти: лошадиная доза воды жизни, что вкатила мне Серая Лисица по приказу фон Вольга, погрузила меня в глубокую кому на несколько часов. Однако привычный к лекарству организм сумел справиться с его действием, и я пришёл в себя, а не остался овощем до конца жизни.

Фабричная тюрьма стояла на прочном скальном основании, что удивительно, ведь совсем рядом плескалось болото. Дыра, откуда меня выкинули, находилась высоко, но не настолько, чтобы туда не смог забраться человек, которого подсадят снизу. Первыми были мы с Оцелотти, и, обосновавшись наверху, помогли забраться остальным «диким котам».

Пройдя по короткому коридору, мы оказались у глухой двери, запертой на засов с другой стороны. Логично, с этой стороны никого ждать не стоит. Вот только щель между дверью и стеной оказалась слишком широкой. Один из «диких котов» присел перед ней, вытащив миниатюрную цепную пилу с очень тонким полотном. Легко перекинув её через засов, он меньше чем за полминуты перепилил его, и мы оказались в подземелье фабричной тюрьмы.

Взяв оружие наизготовку и закрыв за собой дверь в тоннель для сброса трупов, мы медленно и осторожно двинулись внутрь.

У судьбы всё же есть чувство юмора. Очень злое и чёрное, и проявляется оно именно в те моменты, когда чего-то подобного ожидаешь меньше всего.

Мы шли по тюремному корпусу, не встретив ни одного охранника. Все камеры были заперты, и из-за дверей не доносилось ни звука. Как выйти отсюда, никто из нас не представлял, и мы шли по коридорам, пользуясь правилом правой руки, пока не услышали-таки первые звуки. Вообще в тюремном корпусе стояла мёртвая тишина, а потому звуки тяжёлых ударов по металлу мы услышали на приличном расстоянии. Я сделал знак двигаться в ту сторону, откуда они доносились, и вскоре мы подошли к единственной встреченной двери камеры, которая оказалась наполовину раскрыта. Из-за неё и доносились глухие удары по металлу, словно по бочке лупили молотом, а после одного, особенно сильного, раздался звук падения. Как будто та самая бочка повалилась на бок. Ещё один удар, и она покатилась по полу, ударяясь покорёженными боками об пол.

Подтверждая мою догадку, именно побитая бочка выкатилась из полуоткрытой двери. Из неё торчали ноги в знакомых полосатых костюмных штанах — точно такие же были на профессоре Гранине в нашу последнюю встречу с ним. Бочка ударилась о противоположную стену и остановилась. По полу разлилась лужа крови.

Следом из камеры вышел фон Вольг, надевая перчатки. Я заметил сильно сбитые костяшки пальцев, хотя если он лупцевал бочку так, что превратил Гранина, находившегося внутри неё, в кровавую отбивную, то его собственные кулаки должны были пострадать куда сильнее.

Дальше была, что называется, немая сцена. Мы стояли в коридоре — спрятаться тут было совершенно некуда — и смотрели на фон Вольга. Он же смотрел на нас, с равнодушным видом поправляя перчатки.

— Теперь у меня больше стволов, — усмехнулся я, поудобнее перехватывая пистолет и нож. — Будешь драться или предпочтёшь сдаться?

— Сам же знаешь ответ, — усмехнулся в ответ фон Вольг и тут же атаковал.

Вот чего я не ожидал, признаю, это что он ринется в бой очертя голову. Да ещё и в рукопашную. Обычно люди столь могучего телосложения не движутся настолько стремительно, но фон Вольг оказался из тех, кому наплевать на расхожее мнение о здоровяках.

Я едва успел уклониться от удара его кулака — действовал на рефлексах, что меня и спасло. Тут же попытался воткнуть полковнику ствол пистолета под рёбра, но прежде чем нажал на спусковой крючок, фон Вольг ушёл с линии огня. Он двигался с неожиданной для такого крупного человека грацией профессионального танцора. Ответным ударом он попытался достать меня растопыренными пальцами по глазам, вынуждая разорвать дистанцию. Тут заговорили карабины «диких котов», но на пули фон Вольгу было словно наплевать. Он не пытался уклоняться, даже не смотрел, откуда по нему стреляют. И ни один выстрел не достиг цели, что удивительно на такой мизерной дистанции. Стрелками «дикие коты» все были отменными.

Фон Вольг ударил кулаком в раскрытую ладонь. Пули рикошетили вокруг него, но ни одна не задела. Оцелотти даже не думал стрелять в полковника, лишь пристально глядел на него, кажется, он пытался понять причину неуязвимости фон Вольга. Мне же причины нужны не были, я хотел просто прикончить ублюдка.

Я шагнул ему навстречу, демонстративно убрав пистолет в кобуру.

— Считаешь себя крутым, наёмник, сейчас проверим, так ли это.

Но проверить нам ничего не удалось — пол под ногами содрогнулся, и всем стоило определённых усилий не попадать, будто кегли. Лишь через пару секунд мы услышали грохот взрыва. И почти сразу тюремный корпус тряхнуло снова. Бочка с Граниным внутри покатилась по коридору, оставляя за собой багровый след.

— Похоже, у меня появились дела поважнее, — отмахнулся фон Вольг. — Думаю, ещё встретимся.

И он бросился прочь от нас. Мы, конечно же, последовали за ним. «Дикие коты» не пытались стрелять в спину фон Вольгу, мы сосредоточились на том, чтобы не отставать от него. Но и полковник не был дураком — он вёл нас прямиком в ловушку. Я подозревал нечто подобное, но важнее всё же не потерять фон Вольга.

Вышибив ударом ноги дверь, полковник вбежал в помещение, оказавшееся казармой тюремной охраны. Он с порога закричал что-то на руславийском, и к тому времени, когда мы ворвались туда следом за ним, солдаты в зелёных гимнастёрках уже разбирали оружие из пирамид.

— Дымовые! — крикнул я, несясь за фон Вольгом и не сбавляя темпа.

«Дикие коты» сорвали с поясов гранаты и почти синхронно швырнули их. Увидев летящие гранаты, солдаты-руславийцы среагировали именно так, как я ожидал. Они бросились в разные стороны, попрыгали в укрытия или просто растянулись на полу. А в следующую минуту всё помещение казармы заполнили клубы непроглядного дыма.

Я едва не потерял фон Вольга, выскочившего через другую дверь. Та вела наружу, и полковник выбежал через неё. Часовой, стоявший по ту сторону, обернулся к нему, но фон Вольг просто швырнул его в меня. Силой полковник обладал просто бычьей — ничего не понимающий солдат в серой шинели врезался в меня, и мы оба покатились по земле.

Оцелотти каким-то чудом перепрыгнул через меня, приземлился на одно колено и послал в спину фон Вольгу несколько пуль. Но снова безрезультатно. Полковник был словно заговорённый.

Я недолго боролся с солдатом, он оказался слишком ошеломлён нашим столкновением и не готов к бою. Я воткнул нож ему в горло и навалился всем телом, пока тот не перестал биться подо мной в смертных корчах. Поднявшись на ноги, я глянул вслед фон Вольгу, но тот уже скрылся среди корпусов Фабрики.

— Если на нём броня, отводящая пули, — сказал Оцелотти, — то я такой хорошей не видел ни разу. Мои ребята всадили в него по полному магазину — такой нагрузки никакая из известных мне защит не выдержала бы.

— Мы на Фабрике, — пожал плечами я, — здесь место для подобных чудес.

— Что теперь? — поинтересовался Оцелотти.

— Идём вперёд, надо выяснить, что это были за взрывы.

Его «дикие коты» уже покинули затянутую дымом казарму и даже заперли на засов дверь, ведущую туда. Теперь выбраться наружу солдатам будет совсем непросто.

Мы снова двинулись по вражеской территории. Солнце поднималось над горизонтом, освещая многочисленные корпуса Фабрики. Я намеренно выбрал для нападения «собачий час», когда часовые хуже всего соображают, но он уже миновал. Да и вокруг медленно, но верно поднималась тревога. Заунывно гудели сирены, где-то слышался топот сапог и рёв двигателей, а вдалеке уже стучали пулемёты и слышны были выстрелы орудий. По всей видимости, на Фабрику снова напали. Вот только кто это оказался на сей раз? Даже интересно.

Узнать нам это удалось даже быстрее, чем я думал.

Мы шли задворками Фабрики, избегая широких проспектов, по которым носились солдаты в серых шинелях, проезжали грузовики или своей странной гусиной походкой топали шагатели. Точно так же поступили и разведчики противника. Одетые в серо-стального оттенка шинели, они вполне могли сойти за охранников Фабрики, вот только длинные мечи на поясах, рыжие бороды и архаично выглядящие шлемы с полумасками, закрывающими лица, выдавали в них северян. Вагрийцев — подданных одного из доминионов Северной Лиги.

Их предводитель явно был удивлён, увидев нас. Форма «диких котов» совсем не походила на ту, что носили солдаты на Фабрике. Рыжебородый здоровяк выкрикнул что-то на родном языке, приняв нас за союзников, и это было очень большой ошибкой с его стороны. Я даже пистолет достать не успел, как все пятеро северян повалились на землю, пробитые пулями. «Дикие коты» мечтали взять реванш за неудачу с фон Вольгом, и огонь открыли без команды.

— Лигисты за Фабрику, похоже, взялись всерьёз, — сказал Оцелотти, лично прикончивший двух северян из своих револьверов. — Это не игрушки с одним бронепоездом и лихим кавалерийским наскоком.

— А ты и не знал, что у них тут имеются серьёзные силы, — заметил я.

— Они очень хорошо спрятались, — пожал плечами Оцелотти, — раз их никто не заметил. Да и времени на совсем уж тщательную разведку у меня не было.

Виноватых искать я не собирался в любом случае, сейчас не имеет значения, проморгал Оцелотти во время разведки вагрийцев или мог их обнаружить. Надо работать с тем, что есть сейчас. И для начала убираться с улиц Фабрики в подземные тоннели. Риск столкнуться с ещё одной группой разведчиков слишком велик, и следующие могут оказаться порасторопнее первых.

Возвращаться в тюремный блок у меня никакого желания не было, а потому я выбрал целью первое попавшееся здание. Часовой у дверей его был убит — валялся тут же с перерезанным горлом, серая шинель пропиталась кровью на груди. Винтовка его валялась рядом. Один из «диких котов» присел рядом с трупом, поднял его оружие, передёрнул затвор. Патрон вылетел из патронника, упав где-то в стороне.

— Парень успел только поднять винтовку, — сказал мой боец, — остальные патроны на месте, он не выстрелил ни разу.

Значит, внутри нам придётся иметь дело с профессионалами, такими, кто сперва стреляет, а потом уже смотрит, в кого попал.

Мы вошли в здание — за его стенами находилось общежитие для учёных или инженеров. По крайней мере, просторный холл, куда мы вошли, как две капли походил на тот, где меня перехватил полковник фон Вольг со товарищи. Здесь мы нашли следы небольшой бойни — на полу лежали человек пять, расстрелянных и порубленных мечами. Они вряд ли оказывали сопротивление, всех их перебили просто на всякий случай, походя. Мы прошли по хлюпающему от крови ковру. Показная роскошь, царившая внутри жилых зданий Фабрики, казалось, делала все убийства и расправы более жестокими.

Найти ту самую дверь, что ведёт в подземелье, оказалось проще простого. Мы шли на звук перестрелки. Хлопали одиночные выстрелы винтовок, им отвечали короткие очереди в три патрона. Часовой, засевший за бронированным столом, не давал врагам подойти. Патронов у него было достаточно, однако сейчас вряд ли кто-то придёт ему на помощь — бой шёл уже в нескольких местах внутри стен Фабрики.

Северяне в серо-стального цвета шинелях засели в коридоре и не спеша продвигались к засевшему за перевёрнутым столом часовому. Тот высовывался из укрытия и выпускал в них короткие очереди. Автоматическая винтовка Гусева оказалась отличным оружием. На моих глазах пытавшийся поймать часового вагриец рухнул, прошитый двумя пулями. Шинель на его груди и спине потемнела от крови. Остальные принялись палить по часовому, но тот успел снова нырнуть в укрытие.

Командовавший северянами высокий воин, на плече которого поверх шинели сверкал золотой браслет, что-то сказал одному из своих бойцов. Тот поцеловал висящий на груди амулет, отдал винтовку одному из товарищей и с диким боевым кличем бросился прямо туда, где засел часовой. В правой руке северянин сжимал гранату — и пережить атаку он явно не собирался.

— Как только выдернет чеку, — вполголоса велел я Оцелотти, — пристрели его. Как только рванёт граната, атакуем.

Я спрятал нож — пока он мне не понадобится, обойдусь пистолетом. Северян в коридоре перед нами пятеро, и один сейчас как раз собирается героически расстаться с жизнью. Вступать с ними рукопашную схватку я не собирался.

Вагрийцы прикрывали бегущего товарища, стреляя по укрытию часового без остановки. Пули разбивали деревянную столешницу в щепу и бессильно звенели о лист металла, скрывающийся под нею. Однако и часовой не мог высунуться из-за стола, не рискуя получить пулю. Стоило только северянину вырвать из рукоятки гранаты кольцо и замахнуться для броска, как Оцелотти вскинул руку с револьвером и выстрелил, как мне показалось, даже не целясь. Вагриец споткнулся на ровном месте и ничком рухнул на пол — в шинели будто сама собой появилась дыра прямо напротив позвоночника. Он, может быть, и не умер сразу, но ноги у него точно отнялись, и бежать дальше он уже не смог. Оцелотти стрелял наверняка. Граната взорвалась под северянином, ударная сила подбросила его, почти все осколки наверняка достались ему.

Оставшиеся вагрийцы обернулись к нам, но даже винтовки навести не успели. Захлопали карабины «диких котов», срезая стоящих по бокам от командира солдат. Я трижды выстрелил в него самого — две пули в грудь, третья в лицо. Последнего прикончил Оцелотти, нашпиговав свинцом из двух револьверов. Он вообще любил пострелять и всегда носил с собой хороший запас патронов.

Как только со всеми северянами было покончено, из-за стола раздался голос часового. Наверное, он спрашивал пароль, и мне нечего ему сказать.

— Выходи — свои! — крикнул я на экуменике, и тут же из-за стола высунулся ствол винтовки.

Именно это мне и было нужно. Оцелотти не нуждался в командах — он и сам отлично знал, что надо делать. Прежде чем часовой успел спустить курок, он тремя широкими прыжками сократил дистанцию, а четвёртым сильно оттолкнулся от пола. Дальнейшее походило на сцену из циркового представления. Оцелотти буквально взмыл над полом, пятым шагом ударил стопой по стене и открыл огонь по засевшему за перевёрнутым столом часовому, ещё не успев приземлиться на пол. Высунувшийся из укрытия боец был у него теперь как на ладони — три пули пробили его гимнастёрку на груди. Он рухнул на пол, выронив винтовку.

Я подошёл к столу, сунул руку в единственный ящичек, но ключа от двери там не оказалось.

— Надеюсь, он не проглотил его, — не то пошутил, не то вполне серьёзно заявил Оцелотти, стоявший рядом со мной и с сомнением глядевший на труп солдата.

— Если это так, — пожал плечами я, — вскроем его. У северян для этого достаточно железа.

И в самом деле, напавшие на часового солдаты в серо-стальных шинелях были буквально увешаны разнообразным холодным оружием.

Однако вскрывать его не пришлось. Ключ нашёлся в кармане форменных брюк часового. Если он и собирался глотать его, то лишь когда ситуация, по его мнению, стала бы совсем безнадёжной.

— Куда теперь? — спросил Оцелотти, когда мы снова оказались в подземелье.

— Лучше всего на командный пункт, — ответил я. — Сумеешь провести?

— Да, вполне, — кивнул тот. — Лисица объяснила мне систему значков, она не так уж сложна, надо только понять логику.

Мне она тоже что-то рассказывала, и я даже шёл на встречу с отрядом Оцелотти, пользуясь полученными знаниями. Однако приступ траншейной паники накрыл меня с головой, и я совершенно потерялся в этой системе тоннелей. Оцелотти знал о моих приступах, а потому меня взяли в оборот. Я теперь шёл в середине треугольника, вершинами которого были «дикие коты». Сам Оцелотти шагал впереди, указывая дорогу.

Дверь, ведущая на лестницу в командный пункт, оказалась заперта. Не лишняя мера предосторожности на случай, если в тоннели проникнет враг. С этой стороны на ней не было даже ручки — открыть её можно только изнутри.

— И что делать будем? — Оцелотти не рискнул стучать в дверь, хотя и занёс уже рукоятку револьвера. — Тут цепной пилой не справиться.

Подтверждая его слова, боец, перепиливший засов на двери, ведущей в тюремный блок, утвердительно кивнул.

— Щелей нет — на ту сторону второй конец пилы не закинуть, — сказал он.

— Тогда входим на лестницу и в командный пункт быстро и громко, — приказал я.

Тот же боец присел рядом с дверью и принялся крепить на неё небольшие брикеты взрывчатки. Два разместил на петлях, третий прицепил туда, где должен находиться засов. По его сигналу мы отошли от двери, взяв оружие наизготовку. «Дикий кот» крутанул ручку, и брикеты рванули одновременно. По ушам ударило очень сильно, взрывная волна выбила воздух из лёгких, но мы-то её ждали, а вот часовые по ту сторону — нет. Их было трое — мы увидели их, когда дверь рухнула в нашу сторону. Ошеломлённые взрывом солдаты успели только поднять винтовки, когда мы расстреляли их практически в упор. Всё закончилось раньше, чем у меня перестало звенеть в ушах.

— Вперёд — быстро! — скомандовал я, и мы ринулись на лестницу.

Первым бежал подрывник. Он не участвовал в убийстве — иначе не скажешь — часовых, доставая из рюкзака новые брикеты. Подрывник опустился на колено перед второй дверью. Та выглядела куда солиднее, и он закрепил на петлях сразу по два брикета взрывчатки, и на местах, где внутри дверного полотна могли находиться засовы, тоже по два.

— Больше у меня нет, — предупредил он, отступая к нам, на ходу разматывая шнур.

— Дымовые, — скомандовал я, — весь запас пускаем в ход сразу. Внутри убираем всех военных, кроме фон Вольга и Серой Лисицы.

Я забрал у подрывника его дымовую гранату и велел прикрывать нас с тыла, когда ворвёмся на командный пункт. По моему кивку он снова крутанул ручку — раз, другой, третий, электроток пробежал по проводу — и весь коридор содрогнулся от мощного взрыва.

— Вперёд! — перекрикивая звон в ушах, скомандовал я и первым бросился в атаку.

Выбив плечом дверь, никак не могущую выбрать, куда же ей в конечном счёте свалиться, я швырнул внутрь дымовую гранату. За ней полетели ещё несколько — «дикие коты» и Оцелотти не отставали от меня. И вместе мы ворвались в затянутый едким дымом командный пункт.

Лицо в газовой маске вынырнуло из дыма от наших гранат. Я не видел ничего, кроме неё, даже каску скрывали едкие клубы. Но мне большего и не нужно. Три выстрела — и линзы маски разлетелись осколками, а в ней самой появились две дыры. Часовой рухнул на пол. Рядом рявкнули револьверы Оцелотти — и второй часовой повалился рядом с первым. Не останавливаясь, я сделал ещё пару шагов, давая место «диким котам», идущим следом за нами.

Дымовую завесу мы поставили качественную — ни рожна не видно, и теперь оказались с врагом в равных условиях. Вот только я услышал звук заработавших мощных вентиляторов, и в считанные секунды весь дым вытянуло из помещения командного пункта. Но это было только на руку нам.

Командный пункт представлял собой настоящее чудо техники. Большой обзорный экран занимал почти всю внешнюю стену, а под ним располагался пульт, помигивающий лампочками, с множеством шкал, по которым бегали стрелки, верньеров и небольших рычагов. За ним сидели несколько операторов, сейчас повернувшихся к нам. А в центре помещения возвышался полковник фон Вольг собственной персоной. Рядом с ним стояли Рыков с Серой Лисицей, а немного в стороне — профессор Соколов. Никем иным этот лысеющий человек с усами, в кожаном плаще поверх костюма быть не мог. Выдавал его выпавший из глаза и повисший на серебряной цепочке монокль. Он мерно покачивался на уровне груди профессора.

— Быстро, — только и сказал фон Вольг, оборачиваясь в мою сторону. — Не ждал вас так скоро.

На сей раз Серая Лисица обошлась без паролей. Первым получил Рыков — локоть эльфийки впечатался прямо в замотанную бинтом щёку лейтенанта. Тот взвыл от боли и повалился на пол — повязки на его лице окрасились кровью. Следующим движением, плавным, но быстрым, Лисица достала фон Вольга. Каблук врезался в и без того изуродованное шрамами лицо. Вот только полковник и не дёрнулся, хотя удар был, без сомнения, сильный. Он сумел поймать ногу Серой Лисицы, пальцы в красной перчатке сжались на её щиколотке. Фон Вольг отшвырнул эльфийку прочь, будто та ничего не весила. Лисица сумела извернуться в полёте, будто кошка, и приземлялись на ноги, припав на колено. Левой рукой она упиралась в пол, а в правой держала нож.

— Продажная тварь, — сказал, будто сплюнул, фон Вольг.

— Если тебя это успокоит, она всегда работала только на меня, — ответил я.

Опомнившиеся операторы повскакивали со своих мест, но им хватило благоразумия не влезать в схватку. Даже если солдаты, работавшие за установкой, ни слова не понимали на экуменике, нацеленные в лицо карабины весьма способствуют этому.

— Я забираю Соколова, и мы уходим, — заявил я, держа фон Вольга в прицеле пистолета.

— Попробуй, если силёнок хватит.

Полковник демонстративно расстегнул пояс, готовясь к рукопашной схватке. Пуль он явно не боялся.

Несколько событий произошло одновременно. С глухим стуком ударилась об пол кобура с пистолетом, когда пояс фон Вольга упал к его ногам. Серая Лисица бросилась к профессору Соколову, отступившему в угол, как только началась короткая схватка. А один из операторов, продолжавший наблюдение, а не отвернувшийся от пульта, вдруг закричал.

Я поднял взгляд на обзорный экран и понял причину панического крика. А в следующий миг услышал звук. Слишком хорошо знакомый по фронту. Трубный, хриплый, как у оленя во время гона. С таким на позиции обрушивались снаряды самых больших калибров.

Снаряд врезался в обзорный экран, разнеся его на тысячи осколков, и взорвался, превратив всё помещение в преисподнюю, наполненную огнём и металлом.

Очнулся я на земле, среди руин здания, где находился командный пункт. Что было после взрыва снаряда, я почти не помню: огонь, потом ощущение полёта, весьма болезненные удары и последний из них, выбивший из меня дух. Повезло ещё, что не завалило обломками, как бедолагу, чья нога торчала прямо перед моим лицом. Всё остальное было скрыто под здоровенным куском стены, расколотым напополам.

Сев, я потряс головой, выгоняя звон из ушей и приходя в себя. Пошарив вокруг, сумел найти только нож, пистолет куда-то пропал, и искать его не было никакого желания. Опершись на кусок стены, придавивший несчастного солдата, поднялся на ноги. Нашарил в сумке инъекцию воды жизни, но после недолгого раздумья отказался от неё. Не так сильно я получил, чтобы прибегать к такому лекарству, да и после комы, вызванной лошадиной дозой этого средства, новый укол мог стать для меня если не роковым, то принести больше вреда, чем пользы. Ничего не сломано и даже сильно не отбито, справлюсь и так.

Собравшись с силами, я направился к ближайшему зданию, чтобы найти укрытие там. С каждым шагом я чувствовал себя всё лучше, кровь разбегалась по затёкшему, пока лежал без сознания, телу. А двигаться мне приходилось очень быстро, потому что командный пункт находился на небольшой пустой площади, которая отлично простреливалась. И бой вокруг шёл нешуточный.

Вагрийцы в серо-стальных шинелях наседали на двух отступавших под огнём их лучевых винтовок шагателей. Неуклюжие детища покойного профессора Гранина не могли противостоять укрывающимся в обломках зданий и завалах бородачам. А лучи ручных винтовок северян легко резали броню шагающих боевых машин. Одна из них уже лишилась пулемётов, крепившихся к корпусу справа. Вторая же сильно припадала на левую ногу, и только невероятное мастерство пилота не позволяло ей завалиться на землю.

Пока шла эта схватка, на меня никто не обращал внимания, чем я не преминул воспользоваться. Короткими перебежками от одного укрытия до другого я перемещался к уцелевшему зданию. Очень надеюсь, что из него можно попасть в подземелье, и даже если меня снова накроет траншейный синдром, другого способа выбраться с Фабрики просто не осталось.

Рухнув в очередное укрытие, откуда оставалась всего пара бросков до двери нужного мне здания, я понял, что судьба снова решила подшутить надо мной. За грудой бетонных балок и кусков кирпича, бывших прежде наблюдательной вышкой или чем-то в таком духе, уже сидели трое северян. У всех троих были здоровенные винтовки, от прикладов которых толстые провода тянулись к ранцам за спиной, отчего бойцы казались сутулящимися горбунами. Они как раз готовились открыть огонь по ничего не подозревающему шагателю.

Они только начали разворачиваться в мою сторону, когда я уже оказался среди них. Не выпрямляясь, чтобы не высунуться из укрытия, я всадил нож первому вагрийцу в горло. Светлая борода его окрасилась кровью. Я тут же толкнул бойца на его товарищей, используя его как ещё живой щит. Самый крупный из врагов легко отбросил умирающего в сторону одной рукой, но перехватить оружие уже не успел. Припав на колено, я подрезал ему сухожилие на ноге, чиркнув ножом выше голенища сапога. Северянин взвыл от боли и упал рядом со мной. Я тут же всадил ему клинок под подбородок. Борода мешала, конечно, но удар у меня поставлен хорошо, и я сумел прикончить врага сразу.

Третий вагриец, увидев, что все его товарищи мертвы, направил меня своё оружие. Ему нечего было беспокоиться о «дружественном огне», он хотел лишь прикончить меня. Я видел это в его ледяном взгляде.

Чудом я успел ногой отбить в сторону ствол винтовки — три синих луча ушли вправо, оставив после себя выжженную полосу в земле. Их мощи вполне хватило бы, чтобы разрезать меня напополам. Перекатившись, я оказался прямо под ногами у северянина. Восходящим ударом я распластал ему икру и бедро — по серо-стальному сукну шинели и штанам расплылось большое тёмное пятно крови. Вагриец попытался ударить меня своим оружием, но я снова опередил его. Нож резанул неосторожно подставленные пальцы, легко отделив четыре от ладони. Северянин зарычал от боли и выронил винтовку. Я встал на ноги, и мы с ним оказались почти одного роста. Наши глаза разделяли считанные дюймы. Я видел во взгляде врага всё ту же ненависть. Он рванулся ко мне, попытавшись укусить, прямо как я совсем недавно. Но в отличие от беспечного Рыкова, я был готов к чему-то подобному. Клинок моего ножа вошёл в рот врага, противно проскрипев по зубам. Я надавил изо всех сил, и оружие с хрустом ушло глубже. Вагриец дёрнулся и начал оседать. Я выдернул нож у него изо рта и тут же бросился прочь, меняя укрытие. После вспышки тройного синего луча его уже никак нельзя было считать даже относительно безопасным.

Так оно и оказалось. Один из шагателей довольно ловко развернулся и дал длинную очередь из спаренных крупнокалиберных пулемётов. Пули и осколки отбитого попаданиями бетона разлетелись во все стороны. Укрывайся я там, мне бы хорошенько досталось. Однако я уже бежал к следующему укрытию. Пилот шагателя заметил меня и продолжил вести огонь, перемещая стволы оружия дальше. Боезапас, похоже, у него был едва ли не неисчерпаемый, и мне пришлось нестись сломя голову, позабыв обо всех укрытиях, лишь бы опередить врезающиеся в землю пули. Пилот шагателя буквально перепахивал её за моей спиной, так что я не обольщался насчёт того, что станется со мной, если окажусь недостаточно расторопен.

Выручили меня северяне — шесть знакомых уже синих лучей врезались в бок отвлекшегося шагателя. Тот покачнулся, внутри что-то сдетонировало, и корпус его распустился кошмарным стальным цветком.

Я же прокатился по земле последние футы до двери в уцелевшее здание и нырнул туда, пока меня ещё кто-нибудь не заметил.

Внутри было удивительно тихо после лязга и грохота, царивших снаружи. Я присел на земляной пол, переводя дух. Здание оказалось большим гаражом, где рядами стояли грузовики с тентами на кузовах. Никакого спуска в подземелья отсюда быть не могло. Я тихо выругался, поднимаясь на ноги. Лезть обратно в мясорубку, творящуюся снаружи, у меня не было никакого желания. А потому я решил первым дело как следует обыскать гараж. Ничего примечательного — одинаковые грузовики в три ряда. Стоят так, что выехать может любой, остальные ему никак не помешают. Кроме двери, через которую я попал в гараж, есть ещё большие ворота. Вели они в противоположную от места сражения шагателей с северянами сторону. Хоть что-то хорошее есть в этой ситуации.

Пока шёл мимо грузовиков, в одном, как мне показалось, подозрительно дёрнулся тент. Как будто изнутри кто-то пытался следить за мной, не высовываясь при этом наружу. В первый раз я прошёл мимо, но потом решил-таки проверить подозрительную машину. Намеренно подошёл к нему сначала со стороны кабины, внимательно прислушиваясь. Из кузова не раздалось ни звука, но я всё-таки нырнул под днище, прополз по земле и, вскочив на ноги, одним движением запрыгнул внутрь. В кузове действительно скрывался человек — вот только никакой опасности он не представлял. Худощавый парень в тёплой одежде и очках на носу жался к дальнему концу кузова, выставив руки перед собой.

Он лопотал что-то не то на руславийском, не то на языке северян, я так и не понял, и всем своим видом показывал свою беспомощность и отсутствие опасности.

— Спокойно, — произнёс я на экуменике. — Никто тебя убивать не собирается. Ты говоришь на нормальном языке?

— Да, — кивнул очкарик. — Говорю. Хорошо, что вы говорите на экуменике, на местном наречии я знаю едва ли десяток слов.

— Это на десять слов больше моего словарного запаса в руславийском, — пошутил я, чтобы разрядить обстановку. — Ты кто такой и что делаешь здесь?

— Меня зовут Хидео, я инженер, — ответил он. — Я родом… издалека.

Имя было знакомо, очень знакомо. И я тут же оказался рядом с очкариком, прижав лезвие ножа к его горлу.

— Знаю я, откуда ты родом, — проговорил я. — Мне про тебя рассказали.

— Та альвийка, — казалось, Хидео ничуть не напуган моими действиями, — я сразу понял, что она непроста. В Руславии трудно найти кого-то из нашего народа, любого из наших народов.

— Так что ты тут делаешь, Хидео из народа ши?

Чтобы развеять все сомнения относительно моей осведомлённости, я намерено обратился к нему так, как принято у него на родине. По крайней мере, я считал, что так обращаются друг к другу эльфы с островов Шиппон.

— Прятался, — развёл руками насколько смог в моей хватке Хидео. — Когда началась драка, я находился неподалёку от этого гаража и решил пересидеть здесь, пока идёт бой. Гараж не то место, которое будут проверять в первую очередь победители, кем бы они ни были.

Мысль верная — что может быть скучнее гаража, набитого одинаковыми грузовиками. Максимум при обыске сунут нос в парочку кузовов, поймут, что ничего тут нет, и уберутся дальше. Когда же дойдут руки до детальной проверки, у Хидео будет сотня шансов унести ноги.

— Ты имел отношение к мана-бомбе? — Хидео не стал ничего говорить в ответ, только утвердительно кивнул. — Где она сейчас?

— Согласно инструкции прототип объекта должны перевезти в эвакуационный ангар, — ответил инженер. — Там стоит самолёт достаточных размеров, чтобы вывезти прототип с Фабрики.

— А сейчас имеются основания для эвакуации?

— Даже если бы их не было, а они есть, сам же видишь, прототип объекта обязаны доставлять в эвакуационный ангарпри любой нештатной ситуации. Скорее всего, его ещё не вывезли после той карикатурной атаки местных повстанцев. О ней знали все, понимали, каков будет результат, но прототип всё равно перевезли в ангар, остановив работы.

— И где этот ангар?

— Тут не очень далеко. Минут десять, если на машине. Например, на этом грузовике.

— Давай за мной, если хочешь ехать.

Я видел бочки с горючим, стоящие недалеко от входа в гараж, так что с заправкой проблем не будет. Вместе с Хидео, оказавшимся не таким уж хилым, несмотря на хлипкое телосложение, мы быстро залили полный бак ближайшей к воротам машины. Я сел за руль, а Хидео запустил автоматическую лебёдку, поднимающую ворота. Я мог бы бросить его в гараже, однако инженер, да ещё и эльф из народа ши мог стать вполне приличным приобретением для «Солдат без границ». Конечно, если пройдёт проверку Оцелотти и не отравится кормить рыб. Подрулив к воротам, я открыл дверь кабины, и Хидео быстро заскочил внутрь. Я тут же нажал на газ и велел эльфу командовать.

Звуки сражения, идущего на Фабрике, обрушились на нас, как только открылись ворота гаража. Гремели взрывы, сухо стучали пулемёты, щелкали винтовки, с грохотом шагали и рушились на землю шагатели. Сотни солдат бежали куда-то, натыкались на врага, и тут же завязывалась перестрелка, быстро переходящая в рукопашную. И мы неслись среди всего этого безумия, уповая только на неразбериху, что всегда царит на поле боя. Нас обстреливали со всех сторон — и северяне, и защитники Фабрики, но никто не уделял достаточно внимания, и это нас спасало. По нам стреляли для острастки или просто потому, что видели цель.

И по пути мы становились свидетелями десятков схваток.

Вот вагрийцы в серо-стальных шинелях несутся по широкой улице между корпусами, вскидывают винтовки при виде нашего грузовика. Но выстрелить никто не успевает — всех поглощает пламя из мощного огнемёта, установленного на шагателе. В единый миг солдаты превращаются в живые факелы и мечутся по улице, катаются по земле в тщетных попытках сбить пламя. Шагатель развернул к нам своё жуткое оружие, но прежде чем он успел облить грузовик струёй жидкого огня, я вывернул руль, до упора вжав педаль газа в пол. Машину едва не перевернуло, но я каким-то чудом сумел вписаться в поворот, нырнув между корпусами. Потерял зеркало заднего вида со своей стороны, но в нём особой надобности не было и так.

Вот по нам открывают огонь с вышки — строчит крупнокалиберный пулемёт, выбивая фонтанчики мёрзлой земли в считанных футах от носа кабины. Я бросаю грузовик из стороны в сторону, сбивая врагу прицел, и не отпускаю педали газа, чтобы как можно скорее покинуть зону обстрела. Но прежде со слышимым даже на расстоянии скрежетом и стоном металла вышка рушится, срезанная знакомыми уже синими лучами ручных винтовок северян.

Вот на дорогу перед нами выскакивает ошалевший солдат в серой шинели. Я жму на клаксон, чтобы он убрался прочь. Не потому что мне его жаль, сбивать людей мне приходилось. Просто каждое столкновение на такой скорости опасно для нас, хотя бы и потерей времени, а его, я отчего-то был почти уверен, оставалось всё меньше. Солдат среагировал на резкий звук и, перекатившись через плечо, убрался с нашего пути. Но тут же встал на колено и несколько раз выстрелил в грузовик из своей длинной руславийской винтовки. Стрелял быстро и сноровисто перезаряжал — так что нам досталась пара пуль. К счастью, ни меня, ни Хидео не задело, лишь со звоном разнесло на осколки боковое стекло. Я окончательно выбил его ударом локтя, чтобы покрытые сеткой трещин остатки не мешали обзору слева.

Вот прямо перед нами, разваливая угол фабричного цеха, выступает высоченный шагатель со счетверёнными пулемётами по обеим сторонам бочкообразного корпуса. Его броня закопчена и носит следы попаданий, самые странные среди них те, что похожи на царапины от медвежьих когтей — очень больших медвежьих когтей. Я выкручиваю руль так быстро, как только могу, но всё равно не успеваю. Шагатель открывает огонь сразу из всех пулемётов, буквально перепахивая землю рядом с грузовиком. Машина не вписывается в поворот, нас кидает бортом на стену фабричного корпуса, с треском разлетается щепой деревянный кузов, Хидео бросает на меня, в двери кабины появляется здоровенная вмятина. Я жму на газ, колёса буксуют по грязи, жуткий веер пуль стучит уже по стене фабричного корпуса в считанных футах от нас. Шальные пули рвут тент на лоскуты. И тут машину рывком бросает вперёд — мы несёмся дальше. От шагателя нас закрывает большой цех, размером чуть ли не с квартал в урбе.

— Здесь налево — и дальше вперёд! — кричит мне Хидео.

— А потом?

— Всё — там уже ангар.

Вот только между нами и ангаром оказалось весьма серьёзное препятствие. Шла жестокая рукопашная схватка. Северяне, возглавляемые здоровенным воином в шинели, но с непокрытой головой, наседали на тяжёлую пехоту из охраны Фабрики. Пули и синие лучи смерти наполняли воздух. Люди ожесточённо убивали друг друга чем придётся — в ход шли длинные мечи и секиры северян, и винтовочные штыки, приклады пулемётов и даже старые добрые сапёрные лопатки, так хорошо зарекомендовавшие себя на всех фронтах Великой войны.

— Хватай оружие! — ткнул я пальцем в закреплённый на задней стенке кабины пистолет-пулемёт местной конструкции, чем-то напоминающий астрийский Ригель с барабанным магазином. — Пали куда угодно, лишь бы к нам не лезли.

Я уверенно направил грузовик прямо в толпу, отчаянно сигналя. На нас оборачивались, вскидывали оружие, но выстрелить не успевали. Хидео, явно прежде не стрелявший из такого пистолет-пулемёта, поливал пространство перед собой веером пуль. Он палил с азартом глубоко штатского человека, которому довелось-таки пострелять, да ещё и патроны экономить не надо.

Мы неслись через схватку, снося всех на своём пути. Никто не может потягаться с разогнавшимся грузовиком. От бампера отлетали тела в серых шинелях и штурмовой броне. Северяне и руславийцы падали, срезанные длинными очередями Хидео. Он палил в белый свет, как в грошик, но вокруг столько народу, что порой промахнуться сложнее, чем попасть.

— Готовься прыгать! — крикнул я Хидео. — На счёт три, понял? — Тот кивнул в ответ. — Тогда слушай. Раз! — Я вдавил педаль газа в пол, стараясь выжать из двигателя всё. — Два! — Мы несёмся прямо на охраняющих вход в ангар штурмовиков. Те успели вскинуть пулемёты и дать длинную очередь, но кричать «Пригнись!» некогда. — Три! — Я вывернул руль, бросая грузовик боком, и одновременно нажал на тормоз. Со скрипом и хрустом, которые я услышал даже через звуки боя, грузовик пошёл юзом на заклиненных тормозами колёсах.

Хидео ударом ноги выбил дверь, та распахнулась — и инженер прыгнул наружу. Бесстрашный он всё-таки эльф, такой мне точно пригодится, не зря я решил взять его с собой, а не бросить в гараже.

Я сразу же последовал за ним, только прыгать мне пришлось перед несущимся на штурмовиков грузовиком. Сами солдаты продолжали полосовать машину пулемётным огнём. Но я не думал ни о чём, просто прыгнул, почувствовав, как мёрзлая земля ударила сначала локти и колени, потом спину. Я покатился, и удары обрушились со всех сторон, как будто я снова висел в камере тюремного блока и меня обрабатывал полковник фон Вольг. Вот только земля оказалась твёрже его кулаков.

Остановился, врезавшись в стену ангара. Удар выбил воздух из лёгких, но я тут же вскочил на ноги и бросился к двери. Одному из охранников не повезло — он не успел убраться с дороги грузовика и лежал теперь, раздавленный его массой. Сам грузовик перевернулся кверху днищем, колёса его продолжали вращаться по инерции. Второй охранник только поднимался на ноги, сейчас тяжёлая штурмовая броня, пускай и добавлявшая ему сил, играла против него. Я оказался рядом с ним раньше, чем он сумел встать хотя бы на одно колено, чтобы открыть по мне огонь из своего пулемёта. Будь он рыцарем прежних времён, я бы ничего не смог ему противопоставить, вооружённый одним ножом. Но даже самая тяжёлая штурмовая броня имела десяток уязвимых мест, если ты находишься достаточно близко к тому, кто носит её.

Я резанул врага под мышку, что-то лопнуло под лезвием ножа, и правая рука охранника повисла плетью. Пулемёт вывалился из пальцев и стукнулся прикладом о землю. Следующим движением я полоснул его под коленом — охранник повалился ничком. Я пинком перевернул его на бок и, присев, вонзил нож в горло по самую рукоять. Надавил посильнее, пока он не перестал дёргаться.

— Мерзкое это дело всё-таки, — произнёс Хидео, подошедший ко мне, как раз когда я поднимался на ноги, стирая кровь с ножа рукавом собственной куртки. — Ненавижу убийства.

Оружия при нём уже не было, зато он выглядел слишком чистеньким для эльфа, который только что выскочил из грузовика на полном ходу.

— Идём за мной, — велел Хидео, указывая на непрочную лестницу, ведущую к площадке с дверью. — У меня есть универсальный ключ.

Я поспешил за ним. Времени на раздумья не оставалось. Мы своим грузовиком проделали брешь в обороне ангара, и северяне решительно устремились в неё. Обороняющиеся отчаянно отбивались, но шансов у них не осталось совсем. Первым к нам нёсся тот самый здоровяк с непокрытой головой, его рыжая шевелюра и длинная борода уже заскорузли от чужой крови, а широкое лезвие и рукоять секиры были алыми от неё. Рукава шинели северянина потемнели, впитав огромное количество пролитой на них крови. Я бы не хотел столкнуться с ним в рукопашной схватке. Лидер вагрийцев могучими ударами расчищал себе дорогу, легко прорубаясь через охранников в штурмовой броне. Его секира рубила вражеские доспехи, как бумагу. За ним следовал отряд таких же отчаянных головорезов, орудующих мечами и топорами.

Взбежав вслед за Хидео по лестнице, я нырнул за ним в дверь, и эльф сразу запер её за нашими спинами. А потом ещё дёрнул какой-то рычаг.

— Он обрушивает лестницу, — сообщил мне инженер, — так что северянам сюда никак не забраться.

То-то, пока я бежал по ступенькам, они казались мне такими хлипкими — весьма предусмотрительно.

Я осмотрелся. Мы оказались на втором ярусе громадного ангара. Пол под ногами был такой же несерьёзный, как и лестница, ведущая сюда. Металлический настил, для облегчения конструкции сделанный решёткой, так что мы отлично видели всё, что творится прямо у нас под ногами. К тому же настил довольно громко скрипел под подошвами ботинок и передвигаться хотя бы относительно тихо было почти невозможно. А потому я решил присесть на колено и оценить обстановку.

Главенствовал в ангаре, конечно же, самолёт. Я видел такие в воздухе, но на земле он производил куда большее впечатление. Шестимоторное чудовище с тупой мордой, вытянутым корпусом и совершенно невероятным размахом крыльев. Бомбардировщик «Кондор» альбийского производства, который мог поспорить в воздухе с иными дирижаблями. Он щетинился пушками и бугрился турелями со спаренными крупнокалиберными пулемётами. Но самым его главным вооружением были бомбы — конечно, дирижабль нёс их куда больше и метать мог точнее, вот только во время бомбардировки небесный корабль превращался в идеальную мишень для наземной артиллерии, а потому бомбить капитаны дирижаблей предпочитали с очень больших высот. Что неизменно сказывалось на точности. Именно поэтому альбийские «Аисты», а после «Кондоры» стали настоящей грозой траншей и городов. Заслышав в небе гул их моторов, все предпочитали прятаться получше, чтобы пережить налёт. Конечно, «Кондор» отлично подходит для эвакуации мана-бомбы. Укрыть в ангаре дирижабль можно, но быстро подготовить его к полёту уже не выйдет. В этом самолёты, даже такие чудовищные, как «Кондор», всегда превосходили небесные корабли.

Но всё же интереснее самолёта и суетящейся вокруг него обслуги была знакомая фигура полковника фон Вольга, неспешным шагом направляющегося к «Кондору». Рыкова рядом с ним не было, а вот профессор Соколов хромал, подволакивая ногу, но стараясь не отставать от полковника. Видимо, дела на Фабрике совсем плохи, раз фон Вольг решил эвакуироваться вместе с ведущим учёным и мана-бомбой. Полковника прикрывал отряд бойцов в чёрном с закрытыми масками лицами, двигались они как одно целое, что выдавало годы совместных тренировок. Вооружены все личные гвардейцы фон Вольга были знакомыми мне автоматическими винтовками.

А вот появления моих людей, ведомых Оцелотти и Серой Лисицей, я не ожидал вообще. Они притаились на втором ярусе всего в полусотне метров от нас с Хидео и также наблюдали за тем, что творится в ангаре.

— У твоей альвы есть такой же ключ, что и у меня, — пояснил инженер, когда я указал ему на моих людей. — В том, чтобы быть любовницей начальника охраны, есть свои плюсы.

— А сколько ещё таких лестниц, как ты обрушил? — уточнил я.

— Кроме той, по которой поднялись твои люди, ещё одна. — Хидео указал мне на дверь, расположенную прямо напротив той, через которую вошли мы. — Две на боковых стенках ангара, — уже без особой надобности пояснил он, — и одна на задней.

Значит, Оцелотти и Серая Лисица выбрали более длинный путь, но оказались тут почти одновременно со мной. Нам всё-таки пришлось слишком сильно петлять, пока неслись на грузовике, и ни о каких десяти минутах, о которых говорил Хидео, и речи быть не могло.

Приближаться к своим людям мне пришлось как можно незаметнее. Я выставил перед собой Хидео как своеобразный белый флаг — в инженера стрелять точно не станут, на этом строился мой расчёт. И он оказался верным. Хидео заметили, навели на него оружие, но сразу огонь не открыли, и лишь после этого из-за спины инженера вышел я. Не было никаких выкриков и прочих бурных проявлений радости при моём появлении. Только по расширившимся глазам бойцов я понял, как сильно они удивлены тому, что я жив и мы встретились.

С Оцелотти осталось только двое «диких котов», у одного левое плечо было наскоро перемотано пропитавшимися кровью бинтами, у второго такая же повязка закрывала лоб, хотя крови на ней было куда меньше. Серая Лисица сменила узкую форменную юбку, которую порвала в схватке с фон Вольгом, на более практичные свободные брюки. Вооружена эльфийка была привычным мечом со слегка искривлённым воронёным клинком. Как она сумела протащить его на Фабрику, знала только сама Серая Лисица.

— Как нам отсюда попасть на самолёт? — спросил я у Хидео, который, по всей видимости, разбирался в устройстве ангара лучше всех нас.

— Видите поперечину? — Инженер указал на пересекающий всё помещение настил. Он был поуже того, на котором расположились мы, но на нём имелись крепления нескольких складных лестниц. — Если освободить лестницы, то можно спуститься прямо на фюзеляж «Кондора». Сейчас колпаки пулемётных турелей открыты, чтобы внутри было не так душно. Через них можно попасть в самолёт и угнать его.

— Какой удобный ангар, — усмехнулся Оцелотти, — как будто создан для того, чтобы угнать этот самолёт. Для чего вообще тут наверху эти настилы нужны?

— Он строился для обслуживания и ремонта шагающих машин Гранина, но когда пускать их в серию сочли нецелесообразным и урезали финансирование почти до нуля, ангар перепрофилировали под нужды нового проекта.

— А настилы наверху никто не охраняет, — продолжал высказывать сомнения Оцелотти.

— Универсальные ключи от них есть у считанных людей на Фабрике. У меня, у Соколова и у фон Вольга. Так что опасаться вроде бы нечего. Было.

— Ключ фон Вольга был у Рыкова, я забрала его с трупа этого подонка.

— Вместе со штанами, — поддел Лисицу Оцелотти, и эльфийка обожгла его просто убийственным взглядом. Я бы, наверное, не рискнул так шутить с Серой Лисицей.

— Что ещё нам следует знать? — чтобы переменить тему, обратился я к Хидео.

— Солдаты, сопровождающие фон Вольга, чрезвычайно опасны. Они объединены в систему под названием «Рой». Каждый видит и слышит всё то, что видят и слышат его товарищи. Это позволяет им действовать с идеальной эффективностью.

Вот откуда такая слаженность движений, как будто все телохранители фон Вольга — части единой машины.

— Ты и про них знаешь, — покачал головой Оцелотти.

— Я приложил руку к их созданию, — честно ответил Хидео. — Дело в том, что это было своего рода… делом чести для меня. Видите ли, эти солдаты — копии, не идеальные, но близкие к идеалу, императорских гвардейцев Шиппона. Но если гвардейцев выводят маги-биологи при помощи ритуалов и заклинаний, которым уже тысячи лет, то я сумел создать кого-то близкого к гвардейцам при помощи сплава магии и технологий нового времени.

— Поэтому ты сбежал с родных островов, — кивнула Серая Лисица, — и вынужден скрываться подальше от них.

— У Оммё-рё длинные руки, но так далеко они не дотягиваются.

Я не понял, о ком он говорит, но пока не время рассуждать о подобных материях. Слишком уж они далеки от того, что происходит здесь и сейчас.

— А сам фон Вольг? — указал на полковника, о чём-то разговаривающего с человеком в лётной куртке и длинном белом шарфе. Они стояли у трапа самолёта, и человек в кожаной куртке что-то доказывал полковнику, не скупясь на жестикуляцию. Фон Вольг отвечал короткими репликами, не шевеля и пальцем, что, кажется, бесило человека в куртке. — Что у него за броня под шинелью? Даже самая лучшая из тех, что отводят пули, давно бы вышла из строя, когда в неё всадили три десятка в течение полуминуты.

— Магия, технология и много магиума, — расплылся в улыбке Хидео. — Я имел только косвенное отношение к тому, как фон Вольга ставили на ноги, помогал крепить на нём экзоскелет. Операция была просто кошмарная, можете мне поверить. Фон Вольг отказался от наркоза и чувствовал, как ему в кости вкручивают болты, чтобы закрепить экзоскелет. Без него полковник не может сделать и шага, у него сильно повреждена спина, из-за чего отнялись ноги.

— А что пули-то отводит? — вернул я на землю Хидео.

— Экзоскелет, — ответил он. — Это ведь не единое целое, как броня, а набор из нескольких десятков деталей, каждая из которых запитана от своей магиумной батареи. В теории он может выдержать попадание из автопушки, даже несколько. Хотя на практике этого никто не проверял.

— Но клинок это поле не остановит?

— Нет, такое поле создать пока не удалось.

Что меня, откровенно говоря, только радовало.

— План следующий, — произнёс я. — Лисица, ты берёшь Хидео и захватываешь самолёт. Справишься?

Эльфийка только кивнула в ответ — сейчас слова были лишними.

— Оцелотти, мы с тобой и твоими парнями открываем ворота, чтобы самолёт смог вылететь. Постараемся заклинить их в открытом положении и прыгаем в самолёт на ходу.

— А фон Вольг и его приятели в чёрном будут стоять и ждать, пока мы сделаем это?

— Конечно нет, потому мы привлечём к себе внимание, чтобы Серая Лисица спокойно разобралась с экипажем самолёта.

— Как я люблю такие планы, — усмехнулся Оцелотти и обернулся к своим людям. — Это может стать нашим последним боем, парни, и я скажу вам вот что — для меня будет честью драться вместе с вами и вместе умереть, если придётся.

— Для нас — тоже, командир, — ответил один из «диких котов», тот, у кого была перебинтована голова.

Это пускай и пафосные, но вовсе не пустые слова. «Дикие коты» готовы идти за Оцелотти на самое дно преисподней, и сегодня, похоже, все мы оказались именно там.

— Вперёд, — скомандовал я, и мы устремились каждый к своей цели.

Над воротами, ведущими на взлётную полосу, располагалась весьма удобная вертикальная лестница. Я ударил по стопору, державшему её поднятой, ботинком, механизм заскрипел, но не поддался. Пришлось врезать ещё раз — посильнее, и тогда лестница с душераздирающим лязгом упала вниз, врезавшись в пол. На этот звук должны были сбежаться все, кто сейчас находился в ангаре.

Я первым заскользил по ней, держась за боковины, притормозил уже перед самым полом и всё равно больно ударился пятками о бетон. Часовые, охранявшие механизм, были ошеломлены нашим появлением, но повскидывали винтовки и открыли огонь. По боковинам и перекладинам лестницы зазвенели пули. К счастью, у них были лишь самозарядные винтовки, будь они вооружены автоматическими, нам бы пришлось туго.

Я в одночасье оказался прямо перед ними. Прежде чем первый часовой успел навести на меня оружие, я отбил ствол его винтовки в сторону и ткнул под мышку. Выдернув нож, пинком отправил бойца прямо на оставшихся товарищей. Тут рядом со мной приземлился Оцелотти, револьверы, как по волшебству, оказались у него в руках. Четыре стремительных выстрела — и оба оставшихся часовых повалились на пол. По серому бетону начали разливаться лужи крови.

— Ты никак не угомонишься, наёмник, — прогремел голос фон Вольга. Он, не особенно торопясь, шагал к нам, пригнувшись под крылом самолёта. За ним следовали его телохранители, подобно верным псам за хозяином. — Ты зарвался, пора мне наконец отправить тебя на тот свет.

— Рискни, — нагло ответил я, перехватывая окровавленный нож и снова очищая его клинок о собственный рукав. — «Коты», на вас его охрана. Полковник — мой.

Гвардейцы фон Вольга одновременно вскинули винтовки, одновременно нажали на спусковые крючки. Но синхронность — это ещё не всё, не она решает на поле боя. «Дикие коты» бросились в разные стороны, словно на самом деле были этими уличными бойцами. Оцелотти перекатился через плечо, уходя с линии огня, и тут же открыл просто ураганную пальбу из обоих револьверов. Солдаты в чёрном плавно разошлись, чтобы увеличить сектор обстрела, но один из них раньше рухнул на бетонный пол ангара с простреленной головой. Он не сумел уклониться от пули, перенаправленной ему прямо в голову отклоняющим полем экзоскелета полковника фон Вольга. Бойцы в чёрном могли быть сколько угодно хороши, но с Оцелотти им не тягаться.

Фон Вольг наступал на меня, на ходу снимая свои щёгольские красные кожаные перчатки. Я оставался на месте — гвардейцы полковника полностью сосредоточились на перестрелке с «дикими котами» Оцелотти, им сейчас было не до меня. А может, и сам фон Вольг отдал им приказ не трогать меня, и он подтвердил мою догадку.

— Пора закончить то, что я начал в тюремном блоке, — сказал он, пряча перчатки в карман шинели. — Я переломаю тебе все кости и оставлю подыхать здесь на радость северянам, ломящимся в ангар.

— Если, — ответил я расхожей цитатой из какого-то древнего текста. Ее обожал приводить как пример лаконичности преподаватель по тактике малых групп в академии.

Фон Вольг явно не оценил мою лаконичность — его кулак устремился мне в лицо. Я легко ушёл в сторону, уклонился и от второго удара. Третий перехватил, поймав полковника за рукав шинели, и врезал сам. Бил ногой под колено с подшагом, чтобы оказаться вплотную к врагу. Вот только фон Вольг и не думал об обороне. Мой ботинок врезался ему в колено сбоку — любого другого этот удар повалил бы на пол, но только не фон Вольга. Носок ботинка попал во что-то железное, видимо, одну из деталей экзоскелета, и сила удара сыграла против меня, отозвавшись болью уже в моей ноге. Фон Вольг только усмехнулся в ответ, отчего его лицо стало особенно уродливым, и врезал мне лбом. Я едва успел откинуть голову назад, так что удар пришёлся на подбородок, и тут же отпрыгнул, разрывая дистанцию. Фон Вольг среагировал мгновенно — прямой выпад ногой, не зря называемый «прощай, дверь», выбил из меня весь воздух. Я отлетел ещё дальше, врезавшись спиной в механизм, открывающий ворота на взлётную полосу.

За спиной фон Вольга один за другим начали запускаться двигатели «Кондора», с глухим гулом раскручивались лопасти пропеллеров. Но полковник не обратил на это никакого внимания. Он был полностью сосредоточен на мне.

Воспользовавшись ситуацией, я, почти не глядя, рванул на себя рычаг, открывающий ворота, и те медленно поползли вверх. Застопорить его я уже не успевал — фон Вольг обрушил на меня новый удар. Уйдя от его пудового кулака, я едва не подставился под второй — полковник почти поймал меня. Я присел, нырнул вправо, тут же качнулся влево, пропуская кулак фон Вольга в считанных дюймах от моего лица. Перехватив его руку, я продолжил движение полковника и, пользуясь его собственным немалым весом, бросил его через плечо. Миг — и ноги полковника в щёгольских красных сапогах пролетели у меня над головой. Он впечатался спиной в бетон пола, но не издал ни звука, словно не чувствовал боли вовсе. Я рухнул на колено, нацелив нож в грудь фон Вольгу. Тот успел перехватить мои запястья и крепко сжать. Так крепко, что затрещали кости. Вот только я и не пытался достать его таким простым и легко читающимся приёмом.

Я снова использовал инерцию движения — на сей раз собственного, и, оттолкнувшись от пола, бросил себя вперёд. Запястья вывернулись из хватки фон Вольга, и я быстрым взмахом полоснул его по шее. Точнее попытался полоснуть. Когда надо, полковник мог быть очень быстр. Лезвие моего ножа распороло ткань его шинели, проскрежетало по металлу экзоскелета на предплечье, но даже крови полковнику пустить не удалось.

Он вскочил на ноги с удивительным для такого могучего человека проворством и обрушил на меня сомкнутые в замок руки. Попади, как хотел, по спине, наверное, позвоночник мой не выдержал бы. Но вместо того чтобы увёртываться и отступать, я сам бросился в атаку. Проскочив под его руками, оказался вплотную к фон Вольгу и нанёс несколько быстрых ударов. Нож скрежетал по экзоскелету, но теперь я бил, куда сам хотел, и по сукну полковничьей шинели начали растекаться тёмные пятна, быстро набухающие кровью. Он ухватил меня за пояс и отбросил назад, я едва удержался на ногах. Но выпрямившись, вскинул нож, демонстративно очистив его клинок от крови фон Вольга.

Как и ожидал, мои действия и боль от нескольких неглубоких ран распалили гнев полковника. Он ринулся в атаку, как бешеный бык, обрушив на меня всю свою силу, подкреплённую быстротой. Мне пришлось очень туго — фон Вольг работал кулаками, будто паровыми молотами, без устали нанося могучие удары. Я уклонялся и резал его ножом, бил куда попаду — по предплечьям, плечам, груди. Пригибаясь, резал бёдра и икры. Шинель, брюки, щёгольские красные сапоги фон Вольга превратились в окровавленные ошмётки. Но полковник словно не чувствовал боли — он продолжал наседать, не сбавляя темпа, и ни под один из его ударов попасть мне совсем не хотелось бы.

Ворота, ведущие на взлётную полосу, открылись почти полностью. Самолёт за спиной фон Вольга уже нетерпеливо гудел винтами, словно приглашая меня внутрь. Но между «Кондором» и мной стоял полковник, и добровольно уступать мне дорогу явно не собирался. Выстрелы почти стихли — и я не знал, сумел ли Оцелотти со своими «дикими котами» одолеть гвардейцев фон Вольга или меня ждёт смерть, даже если я каким-то чудом сумею победить полковника.

Мы стояли, давая друг другу передышку. Оба дышали тяжело, у обоих по лицам градом катился пот. Правую сторону лица фон Вольга, скрывая почти все уродливые шрамы, заливала кровь из длинной раны. Она была моим лучшим успехом в этой схватке. Попади я чуть точнее, и кровь заливала бы ему правый глаз, давая мне преимущество в схватке, но фон Вольг каким-то невероятным движением сумел в последний миг отбить мою руку в сторону.

— Ты неплох, наёмник, — сказал он, переведя дыхание, — но не более того. Я убивал людей покрепче тебя.

Я ничего не стал говорить в ответ — берёг своё дыхание. Кого бы там ни убивал фон Вольг, сейчас его противник я, и у меня в рукаве припрятана ещё парочка пренеприятных сюрпризов. Вот только оказалось, что фон Вольг и сам полон их — очень и очень неприятных сюрпризов.

В два счёта сорвав с себя шинель, полковник остался в такой же покромсанной моим ножом и окровавленной гимнастёрке. Стальные детали экзоскелета порвали её во многих местах, торча наподобие сломанных костей. На многих были видны царапины от моего ножа, но ни одну серьёзно повредить мне не удалось.

Фон Вольг издал громкий рык, будто обратившись в дикого зверя, и ринулся на меня. Вокруг пальцев его замелькали разряды электротока. Крохотные молнии плясали по металлическим деталям экзоскелета, отчего ткань гимнастёрки тлела и обугливалась.

Я едва не пропустил удар фон Вольга, так был удивлён. Кажется, тело уклонилось само — без помощи разума. Кулак полковника просвистел настолько близко, что у меня волосы зашевелились от тока, сверкающего на деталях экзоскелета маленькими молниями. Опустив руки, я резанул его по боку, распарывая ткань гимнастёрки и мышцы живота. На сей раз удалось вогнать клинок достаточно глубоко, чтоб вызвать гримасу боли на лице фон Вольга. Он стремительно развернулся ко мне, нанося удар ногой. И вот тут я решил пойти ва-банк. Никакого уклонения. Я принял удар его ноги на скрещённые руки — в меня словно бронепоезд врезался. Но я выкинул из головы боль — сейчас было не до неё. Рванув руку с ножом вниз, я полоснул фон Вольга по щиколотке, клинок глубоко распорол ему ногу, перерезав сухожилие. Продолжением движения я упал на колено, перекатился вперёд, оказавшись позади фон Вольга, и восходящим ударом прошёлся ему ножом по всей спине, вскакивая на ноги. Когда клинок касался металлических деталей полковничьего экзоскелета, мою руку ощутимо дёргало, словно я схватился за оголённый провод. Удержать рукоять ножа стоило мне немалых усилий. Даже когда я отпрыгнул, разорвав контакт, пальцы продолжали зудеть, словно под кожу забрались тысячи мелких насекомых.

Фон Вольг взревел ещё громче и яростнее, хотя казалось бы, куда уж дальше. Но у него вышло. А вот удар нанёс уже медленнее — и это был мой шанс!

Не став уклоняться, я отбил его руку в сторону, сморщившись от мелких разрядов тока. Крутанувшись на месте, я изо всех сил врезал фон Вольгу в грудь ногой. Прямой удар, усиленный движением всего тела. Даже такой могучий человек, как полковник, покачнулся, пропустив его. А я развил успех. Вновь упал, почти распластавшись по полу, провёл подсечку, но фон Вольг успел убрать ногу. Прыгнул, прямо с пола вперёд, вскидываясь всем телом, будто атакующая змея. Нож нацелен в бедро — фон Вольг увидел это, закрылся, приподняв ногу, и лишил себя подвижности. На краткое мгновение, но мне его хватило. Кулак левой руки врезался полковнику под дых — фон Вольг отшатнулся, ловя ртом воздух. Я перехватил нож и ударил врага в основание шеи. Мне почти удалось достать его. Фон Вольг двинулся в сторону всем корпусом, и мой нож намертво прилип в металлической детали его экзоскелета, идущей вдоль ключицы.

Мы замерли вплотную друг к другу. Я не успел отпустить нож, пальцы свело судорогой от пробежавшего по руке разряда электротока. Фон Вольг уже без всяких усмешек ударил меня лбом в лицо. И на сей раз я не успел убрать голову. Под черепом словно граната взорвалась. Я откинулся назад, чувствуя, как по лицу течёт небольшая, тёплая речка крови. Правый глаз почти перестал что-либо видеть — его затянуло багровой пеленой. Фон Вольг впечатал кулак мне под рёбра, и я практически повис на его руке. Боковым в голову он бросил меня на пол, будто я тряпичная кукла — марионетка с перерезанными ниточками. Я растянулся на бетоне, одним глазом наблюдая за врагом. Фон Вольг вскинул ногу, чтобы покончить со мной, растоптав мою голову. Я едва успел откатиться в сторону — каблук его сапога врезался в пол. Фон Вольг развернулся и пнул меня под рёбра с такой силой, что я покатился дальше, пока не остановился, ударившись спиной обо что-то.

Нащупав опору, я кое-как сумел сесть. Фон Вольг надвигался на меня с обыкновенной своей неспешностью. Я был повержен, безоружен и не представлял для него опасности.

— Жаль, что придётся убить тебя быстро, наёмник, — произнёс он, занося ногу для нового удара. — Ты бы протянул в бочке дольше старика Гранина.

Опустить сапог на мою голову фон Вольг не успел — дюжина выстрелов прозвучала так быстро, что слилась в одно тарахтение. Когда хотел, Оцелотти мог стрелять со скоростью ручного пулемёта, стремительно опустошая барабаны обоих револьверов. Фон Вольг даже не обратил внимания на пули, отлетающие в разные стороны, остановленные защитным полем его экзоскелета. Но тут поле вспыхнуло, что-то заискрило у полковника за спиной, и он повалился ничком на пол рядом со мной. Примагнитившийся к его ключице нож со звоном упал в считанных дюймах от моей руки.

Собрав все силы, что ещё остались, я рванулся к оружию. Как только пальцы сомкнулись на рукояти, я прыгнул вперёд, толком не поднявшись с пола. Перехватив нож обеими руками, я всадил его в поясницу полковника. Туда, откуда вылетали искры, прожигающие ткань гимнастёрки. Клинок ударился во что-то металлическое — фон Вольг зарычал нечеловеческим голосом. Но это не остановило меня — я ударил снова, а потом ещё раз. Фон Вольга били корчи, экзоскелет содрогался, как будто живя собственной жизнью. Новый удар — и ткань гимнастёрки загорелась. Экзоскелет дёрнул тело фон Вольга в последней судороге и отключился. Полковник остался лежать на полу, не в силах пошевелить и пальцем.

Я встал на ноги, не без усилий перевернул его на спину, чтобы глянуть в глаза.

— Ублюдок, — выплюнул мне в лицо фон Вольг.

— Больше у тебя для меня слов не осталось, — устало усмехнулся я. — Я мог бы убивать тебя ещё минуту, время позволяет. — Ко мне подошёл Оцелотти, на ходу перезаряжая револьверы. Он выглядел смертельно усталым, а лицо украшал длинный ожог, как будто пуля прошла впритирку. Наверное, только Оцелотти мог так ловко от них уклоняться. — Мог бы оставить калекой на потеху северянам, которые скоро вломятся сюда. Но я не такой злобный ублюдок, как ты. — Я протянул руку, и Оцелотти вложил в неё револьвер. Обычно он ни с кем не делился своим оружием, но нас связывало слишком многое, чтобы обращать внимание на личные суеверия.

— Ты — тупой ублюдок, — прохрипел фон Вольг. — Я хотел уйти к тебе, податься в наёмники. Отдать тебе всё — самолёт, бомбу, учёных. Всё, что мы бы смогли увезти.

— Это неважно, — пожал плечами я. — Я ведь с самого начала не собирался договариваться с тобой, только обокрасть. Ты мне без надобности.

Я взвёл курок аришалийского револьвера и всадил полковнику пулю в лоб. А потом ещё одну — на всякий случай, может, у него череп особо прочный, как у гнома.

Вернув оружие Оцелотти, я опёрся на его плечо, силы почти оставили меня. Он поддержал меня, и мы вместе потащились к самолёту. Сейчас мне даже не было важно — захватила его Серая Лисица или внутри нас ждёт «тёплый» приём охранников Фабрики. У меня не осталось сил, чтобы драться, даже ударная доза стимуляторов не поможет. Я был готов принять любую судьбу.

Однако вместо врагов нас ждала Серая Лисица. Она помогла нам забраться внутрь, практически втащив меня в салон «Кондора» на руках. Оцелотти сумел залезть сам, хотя и был сильно измотан.

Внутри на длинной лавке лежал один из «диких котов». Он был, без сомнения, одной ногой в могиле, и не кричал только потому, что его буквально накачали болеутоляющими. Оцелотти присел рядом с ним, а я прошёл дальше кабину вслед за Серой Лисицей. Однако шагал я медленно и слышал, что говорит Оцелотти последнему из своих бойцов, взятых на это задание.

— Да, Степной Кот, мы сделали их. Ты, Помоечник и я, мы сделали этих пижонов.

Что ответил ему боец с позывным Степной Кот, я так и не понял — он хрипел и булькал от крови в лёгких. Может быть, Оцелотти что-то и разобрал, но я был уже слишком далеко и как-то почти позорно быстро ретировался в пилотскую кабину, прикрыв за собой дверцу.

В кабине уже вовсю хозяйничала Серая Лисица. Я примерно представлял, как управлять самолётом — всё же проходил практику, — но что делать с такой махиной, как поднять её в воздух, а тем более посадить, я имел только самые общие представления. Однако эльфийка вместе с занявшим кресло второго пилота Хидео явно нашли общий язык и готовили «Кондор» к взлёту.

— Двигатели — на полной, — доложил Хидео, непонятно к кому обращаясь.

— Командир, — обернулась ко мне Серая Лисица, — самолёт к взлёту готов.

— Вперёд, — скомандовал я.

Хидео передвинул пару рычагов, двигатели зашумели сильнее. Самолёт сорвался с места и покатился по полу ангара, через считанные секунды выкатившись на взлётную полосу. Она охранялась очень хорошо, и северяне не сумели пробиться сюда. Пулемёты и установки «синего луча», стоявшие на вышках, торчавших через каждые пятьдесят метров, соединённых высоким и прочным забором с колючей проволокой поверху, останавливали все атаки врага.

«Кондор» катился по полосе, но пока и не думал отрываться от ровного бетона. Однако на лицах Хидео и Серой Лисицы не было и следа тревоги, значит, всё идёт как надо.

— Обороты взлётные, параметры в норме, — доложил Хидео, и сразу стало ясно, что говорит он с Лисицей, заделавшейся командиром и первым пилотом.

— Держать руль, — бросила, не оборачиваясь, эльфийка.

— Руль держу.

— Скорость?

— Сто восемьдесят, — принялся отсчитывать Хидео. — Двести. Двести десять. Двести пятьдесят.

На этой цифре Лисица плавно потянула штурвал на себя.

— Двести восемьдесят, — продолжал отсчёт Хидео. — Триста. Отрыв! Триста десять. Триста двадцать.

Я увидел, как забор нырнул под нижний край кабины, потом мы поднялись над вышками, плавно, уверенно и спокойно набирая высоту. «Кондор» встал на крыло.

— Справитесь тут без меня пока? — поинтересовался я.

Серая Лисица обернулась, тонкие губы её скривились в иронической усмешке.

— Я скоро вернусь, — пообещал я и вышел из кабины.

В салоне самолёта кроме Оцелотти и умершего «дикого кота» на самой дальней от кабины лавке обнаружился профессор Соколов. Он сидел с прямой спиной, всё в том же кожаном плаще, даже монокль в глаз вставил, и теперь его стёклышко воинственно сверкало, когда он оборачивался ко мне.

— Какое отличное приобретение, — усмехнулся я, подходя к учёному. Оцелотти поднялся на ноги и составил мне компанию. Теперь мы оба нависали над сидящим Соколовым. — Вы же не против лететь с нами, профессор?

— У меня есть выбор? — глянул он мне прямо в глаза, сверкнув моноклем с особенной воинственностью.

— В общем-то, да, — кивнул я в ответ. — Вы умеете прыгать с парашютом? В этом нет ничего сложного, уверяю вас. Когда мы будем пролетать над Аурелией, я могу выбросить вас за борт в любой устраивающей вас стране. Если повезёт, вы приземлитесь на территории урба или достаточно близко к ней, чтобы успеть добраться до цивилизованных мест и не быть съеденным каким-нибудь монстром.

— А какова альтернатива?

Соколов был умным человеком, в этом у меня нет ни малейших сомнений, и понимал, что лучше поработать на меня. Держать его в чёрном теле и на положении раба мне нет никакого смысла.

— Помогите мне с одним или парой проектов, за достойную плату, конечно, и вы вернётесь в Аурелию человеком вполне состоятельным.

— А где гарантии, что вы не прикончите меня, когда я перестану быть вам нужным?

— Вы — учёный с мировым именем, а я — деловой человек и знаю, что мертвецы не приносят прибыли. Я отпущу вас с достойным вознаграждением за работу и после смогу снова пригласить к себе на базу на правах гостя и консультанта. За столь же щедрую плату. Когда дело касается выдающихся специалистов, я никогда не скуплюсь.

— Пожалуй, я вынужден принять ваше предложение, — выдал Соколов с таким видом, будто делал мне величайшее одолжение. Ну и пусть воображает себе, что угодно — с меня не убудет немного подыграть его гордыне.

— Располагайтесь поудобнее, профессор, — напутствовал я его напоследок, — перелёт будет долгим.

Отсек с бомбой был отделён от остального салона прочной дверью, наверное, тут должен был стоять часовой — просто на всякий случай. Внутри отсека на станине лежала она — наша цель. Признаться, ничего особо впечатляющего. Самая обычная бомба, чуть вытянутая, с тремя лопастями стабилизаторов на хвосте. Смущал только незнакомый знак, нанесённый трафаретом на оба пузатых бока бомбы — жёлтый треугольник с чем-то вроде чёрных лопастей, вписанных в него. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого.

— И ради этого мы затеяли всю канитель? — спросил у меня Оцелотти.

— В итоге мы получили даже больше, чем собирались, — заметил я и, чтобы перевести разговор в другое, более удобное русло, начал отдавать команды. — Бери в помощь Соколова и выбрасывайте из самолёта всё лишнее — снимайте пулемёты, выкидывайте боеприпасы к ним и авиапушкам. Всё за борт, кроме бомбы и тела Степного Кота. Он вернётся домой.

— Спасибо, командир, — кивнул Оцелотти. — Хоть кто-то из моих парней вернётся с этого задания. Жаль, от Помоечника почти ничего не осталось. Эти парни были круты, но у них есть одно слабое место — знаешь какое? — И не дождавшись от меня ответа, сказал сам: — Их слаженность, о которой говорил Хидео. Потеряв товарищей, они как будто без глаза или уха остаются, это выбивает их из колеи. Помоечника прижали, и он взял две гранаты с взведёнными взрывателями, и просто кинулся на них. Эти пижоны просто изрешетили его, но было поздно. Он рухнул им под ноги — и тут гранаты взорвались. Забрал с собой двоих.

— Твои люди — лучшие среди «Солдат без границ», — положил я ему руку на плечо.

Он кивнул, и мы вышли из отсека с бомбой.

«Кондор» плавно набирал высоту, делая круг над Фабрикой. Я вернулся в пилотскую кабину и теперь смотрел на битву сверху вниз. Зрелище, надо сказать, исключительное. Бой шёл по всей Фабрике, и кто одержит верх, понять было невозможно. Северяне наседали отовсюду, прорвав внешний периметр в дюжине мест. Кое-где мелькали громадные боевые звери — гордость и мощь Северной Лиги. Однако грамотно организованная оборона внутри, установки «синего луча» и боевые шагатели не давали им развить успех. Увидел я и колоссальное железнодорожное орудие — то самое, что разнесло командный пункт, едва не отправив меня на тот свет одним своим снарядом. Но теперь оно вынужденно молчало — палить сейчас из него было глупо и поздно, любой взрыв его снаряда прикончит сотни северян. Однако свою работу орудие выполнило и теперь вполне могло отдыхать.

Но нас эта битва уже не касалась. «Кондор» ушёл за облака и, направляемый твёрдой рукой Серой Лисицы, полетел на нашу базу. Мы сильно забирали к югу, уходя из обитаемых небес Аурелии, ближе к побережью, где не было проложено воздушных трасс и куда меньше риск столкнуться с патрульными самолётами или дирижаблями.

Чтобы облегчить «Кондора», мы вместе с Оцелотти и Соколовым избавили его от всего лишнего груза. За бортполетело всё не закреплённое намертво вооружение, все ящики с боеприпасами к авиапушкам и пулемётам. Вслед за ним полетел и приличный запас провизии, заготовленной на весь экипаж и пассажиров, на нём можно было прожить дней десять, если затянуть пояса. Мы оставили лишь самую малость, ведь наш перелёт не займёт много времени. Комплекты тёплой одежды оставили только на себя, остальные без жалости выбросили. Нам предстоял беспосадочный перелёт в почти девять тысяч километров, а хватит ли горючего, даже с учётом запасных баков, не бралась предсказать даже сидевшая за штурвалом Серая Лисица. Для экономии топлива мы летели на трёх двигателях из шести, но и это не гарантировало, что мы долетим до базы и сумеем нормально сесть. Оставалось уповать на удачу и мастерство эльфийки.

Мы с Оцелотти сменили Серую Лисицу и Хидео за штурвалами «Кондора», когда самолёт летел над океаном. Сейчас никакой особой сложности управление не представляло, и с ним даже мы вполне справимся. Так что эльфы вполне могли выспаться и поесть перед тем, как им придётся сажать самолёт. Конечно, если топлива хватит до базы.

Ничего примечательного за время полёта, к счастью, не случилось. Лишь когда мы с Оцелотти вели «Кондора», нас накрыла гигантская тень. Когда солнце снова осветило кабину, мы с Оцелотти только переглянулись и пожали плечами. Что за тварь пролетела над ним, к счастью, не обратив на нас внимания, мы не знали и даже гадать как-то не хотелось.

И всё же удача была на нашей стороне — в баках оставалось горючее, когда на горизонте показались платформы базы «Солдат без границ», затерянной среди Тысячи островов.

Я сел в кресло радиста, недолго повозился с мощной радиостанцией «Кондора» и быстро нашёл нужную частоту. Нас уже обнаружили на базе, и из динамика тут же раздался голос, требующий ответа — кто мы? Одновременно на платформах поднимались противовоздушные орудия, нацеливающиеся на нас.

— Говорит лучший наёмник Эрды, — ответил я. — Самолёт мой — готовьте посадочную полосу.

Именно эта полоса была тем самым амбициозным проектом, что стоил колоссальной суммы. Но без неё вся затея теряла смысл — как ещё воровать бомбу, если не на самолёте. А для доставки мана-бомбы такой мощности нужен именно «Кондор», сбрасывать её с дирижабля было бы себе дороже. Неспешно летящий небесный корабль сам бы попал в зону взрыва, в самом лучшем случае его бы очень сильно потрепало сошедшими с ума воздушными потоками.

Я не слышал звуков, но воображение, как и в рубке бронепоезда, помогло мне, дорисовав их в мозгу. И я словно на самом деле слышал, как с громким скрежетом могучих механизмов и шумом падающих тонн морской воды из пучины поднимается взлётно-посадочная полоса. Она вела к самой большой платформе, где мы с Миллером решили оставить угнанный самолёт. Сегменты полосы поднимались один за другим, пока «Кондор» нарезал широкие круги в небе над платформой, готовясь к посадке. Десятки людей спешно очищали от воды полосу. Сигнальщики с красными флажками замирали на своих местах. По команде из радиорубки, расположенной на платформе, они одновременно вскинули руки, давая нам сигнал заходить на посадку.

Серая Лисица обернулась ко мне, и я кивнул в ответ на её взгляд. Она решительным движением штурвала направила «Кондор» к посадочной полосе.

Наш громадный самолёт по широкой дуге зашёл на посадку, ведомый железной рукой Серой Лисицы. От эльфийки сейчас зависело всё: одна ошибка — и от нашей базы останутся только воспоминания. Бомба уж точно сдетонирует при аварии. Колёса ударились о металл посадочной полосы — удар отозвался во всём теле, заставив щёлкнуть зубами, хорошо ещё, что язык не прикусил. Закрылки зачерпнули воздух полными горстями, тормозя самолёт, однако он бежал слишком быстро. Я видел, как стремительно приближается платформа с радиовышкой, и думал, что сегментов в полосе можно было сделать и побольше.

— Переложить реверс, — скомандовала Серая Лисица.

— Есть переложить реверс, — отозвался Хидео.

Колёса закрутились в обратную сторону, дымя и воняя жжёной резиной, лопасти винтов сменили направление вращения, тормозя самолёт. «Кондор» протестующе застонал, но заметно замедлился. Вот он бежит уже не так резво, скорость падает всё быстрее, и наконец Серая Лисица мастерски развернула самолёт, расположив его поперёк площадки. И только тогда отпустила рукоятки штурвала.

— Сели, — сказала она.

В её голосе звучало облегчение, и я понял, насколько напряжена она была в эти минуты. В минуты, когда всё зависело только от неё.

— Сели, — кивнул я. — Благодаря тебе.

С грохотом и плеском воды, который я теперь отлично слышал, сегменты посадочной полосы погружались обратно в воду. И теперь только чайки, летавшие над нашей базой, оглашая её своими пронзительными криками, могли рассказать, что видели, как громадный «Кондор» сумел сесть на крошечную, едва ли сильно больше его размерами, площадку. Но кто же будет слушать глупых птиц?

* * *

Дождь. Я ненавижу дожди. Они не останавливают боевые действия, даже такие ливни, как тот, что хлестал сейчас песок струями воды, будто плетьми. Бойцы стояли под ними не двигаясь, ожидая, когда Миллер даст разрешение встать вольно. Однако тот не спешил. Отбоя от желающих вступить в ряды «Солдат без границ» не было, и потому кандидатов просеивали через всё более мелкое сито. И не одно.

Вот сейчас безжалостный Миллер проверял их стойкость. Он шагал среди рядов бывалых солдат, прошедших не одну кампанию, под его ботинками скрипел песок. Ему сложно было передвигаться по пляжу, даже в мокрый песок костыль уходил слишком глубоко. Миллер то и дело останавливался, чтобы освободить его.

— На первый-второй рассчитайсь! — рявкнул Миллер, и, наверное, стой я среди бойцов, не удержался бы и сам вздрогнул от такого резкого окрика. А вот отобранные мужчины и женщины оказались крепче, ни один мускул на их лицах не дёрнулся. — Первые номера, пять шагов вперёд!

Как только строй распался на две примерно равных части, Миллер вскинул руку с костылём, вытянув её перед собой.

— Те, кто слева от меня, — скомандовал он, — вступить в бой с теми, кто справа. Вперёд!

К возможной схватке все были готовы: испытание боем против других кандидатов — обычное дело. А вот команда схватиться с теми, что стоит слева от Миллера, несмотря на чёткое разделение, когда кажется, что уже понятно, кто твой будущий противник, была ошеломительной. Для некоторых из бойцов — слишком. Они первыми полетели на песок, когда за них взялись те, кого они считали уже товарищами в грядущем бою.

Очень верная проверка — в настоящей схватке враг может появиться откуда угодно. А жизнь наёмника такова, что нынешний друг становится противником буквально в следующую секунду. И дело тут не только в предательстве. Не раз бывали случаи, когда командиров наёмничьих полков перекупали прямо в ходе конфликта и вчерашние товарищи оборачивали оружие друг против друга. Ничего личного — только деньги: кто больше платит, тот побеждает в войне. Наёмник верит тем, с кем служит вместе, и своему командиру. Простые максимы, понимание которых спасло не одну жизнь.

Я смотрел на дерущихся под струями дождя солдат. Среди них стоял не шелохнувшись Миллер. Искалеченный наставник был этаким центром бури, вокруг него схватки затихали сами собой. И задеть его опасались вовсе не из-за травм Миллера — он легко мог положить на лопатки любого из кандидатов, а то и двоих-троих сразу.

Курортное бунгало, где располагался вербовочный пункт, нещадно текло: на столе, полу, шкафу и даже на кровати стояли вёдра, чашки, стаканы и прочие ёмкости. Вот только заполнялись они дождевой водой так быстро, что молодой парень, ответственный за них, слишком быстро умаялся. Я махнул ему рукой, чтобы сидел вместе с начальником вербовочного пункта в самом сухом углу и не дёргался. Кофе он умел варить настолько хороший, что лишняя пара капель воды его не испортит. Да и бутерброды, которые я жевал, глядя, как молотят друг друга кандидаты, тоже.

Когда же на ногах остался только один из них, ведь в схватке всё так смешалось, что понять, кто твой товарищ, а кто враг, стало совсем невозможно, я вышел из бунгало. Пока шагал по ветхим ступенькам, гадая, какая из них подломится под моим весом, Миллер командовал валявшимся на песке бойцам:

— Встать! Построиться в три шеренги за моей спиной.

Побитые кандидаты кое-как поднимались на ноги. Иные помогали недавним противникам, кого-то вообще пришлось тащить на себе, чтобы он мог хоть как-то стоять.

Передо мной же замер по стойке смирно молодой парень с короткими тёмными волосами, подвязанными сбившимся в схватках чёрным платком. Лицо его было профессионально-сосредоточенным, и я знал, что уж он точно не пропустит моего удара.

— Позывной? — спросил я у него вместо того, чтобы с ходу врезать, как собирался.

— Чёрный Змей.

Ни на мгновение не расслабился — отличный кандидат.

Удар ногой в щиколотку не пропустил — слово «сават»^[5] для него не пустой звук. Ответный удар я перехватил, поймав его за локоть, и швырнул на песок. Казалось, он у меня в руках. Я припал на колено, решив врезать для уверенности кулаком в грудь. Не в полную силу, просто для того, чтобы закрепить за собой победу. Вот только позывной Чёрный Змей получил не зря. Мой кулак врезался в мокрый песок, а он каким-то действительно змеиным движением ушёл от него, перекатился — и вот он уже на ногах. Я был на ногах одновременно с ним — и снова атаковал. Змей рванулся вперёд, перехватил моё предплечье, провёл правильный залом. Не обратив внимания на боль, прострелившую правую руку, я крутанулся на месте и впечатал локоть ему в лицо. Он отпустил мою руку и рухнул на песок. Наученный опытом, добить его я не пытался. Дал встать, заняв оборонительную позицию. Мы выждали несколько мгновений, и Чёрный Змей атаковал. Теперь уже я сократил дистанцию, перехватив его руки раньше, чем он успел схватить меня, дёрнул на себя, врезал коленом по рёбрам. Не задержавшись в клинче, швырнул обратно на песок.

— Неплохо для сосунка, — бросил я, протягивая руку.

— Неплохо для старика, — ответил он, принимая её.

Мы глядели друг другу в глаза. Оба ждали новой атаки, замаскированной под почти дружеский жест, и были готовы к ней. Оба обманулись в своих ожиданиях.

— С таким длинным языком тебе к Оцелоту, — бросил из-за спины Чёрного Змея Миллер.

Я оставил его разбираться с кандидатами и вернулся в бунгало. Там меня ждали сразу несколько не самых приятных сюрпризов. В чашку кофе, оставленную на подоконнике, натекло столько воды, что она уже лилась через край; недоеденный бутерброд больше походил на помои, какими и на фронте бы побрезговали (не в самое голодное время, конечно), но наиболее неприятными были новости от вернувшегося из города Оцелотти.

Тот выглядел прямо как промокший кот — волосы взъерошены, усов и бороды почти не видно, а с длинного плаща уже успела натечь довольно приличных размеров лужа, заметная даже на мокром полу бунгало.

— Местный альгвазил настаивает на том, чтобы ты приехал к нему, — сообщил Оцелотти. — Без этого отказывается отпускать парней из каталажки.

Остров, где находился вербовочный пункт, раньше был веспанской колонией, и с тех пор все должностные лица тут назывались на тамошний манер. За порядком, к примеру, приглядывали альгвазил и его небольшой отряд не то полиции, не то гвардии руководящего островом алькальда.

— Не позарился на взятку? — удивился я.

В скупости Оцелотти обвинять было бы глупо, я выделил ему неограниченную сумму для выкупа из местной тюрьмы двух десятков якобы надебоширивших в кабаке «солдат без границ».

— Тут что-то другое, — покачал головой Оцелотти. — Я только намекнул на деньги, а он принялся цитировать мне местное уложение о наказаниях. Хотел и меня к парням добавить, пришлось невзначай пристрелить муху, сидящую на стене за его спиной. Тогда у него и его головорезов поубавилось прыти. Но как бы то ни было, им нужен ты, командир.

Хуже новости быть не могло. Работать на местные власти в мои планы совершенно не входило.

Форт Наранья или Апельсиновый город, столица острова, где располагался вербовочный пункт моей армии, насчитывал чуть больше пяти тысяч человек. Прежде он был веспанским гарнизоном, однако во время Великой войны о нём позабыли, как и о множестве других не слишком значимых колоний в этой части Эрды. Здесь никто не боролся за независимость от метрополии, здешняя администрация просто вынуждена была выживать без указаний и какой-либо помощи и справилась с этим не так уж скверно. Может быть, алькальд, обладающий неограниченной властью на острове, нещадно эксплуатировал местное население, а порядок поддерживался головорезами альгвазила, вот только для тех самых местных ничего не изменилось. Им-то никакого дела нет, куда идут результаты их труда — в далёкую метрополию или оседают в карманах алькальда.

После прошедшего ливня Наранья выглядела даже прилично. Дождь смыл весь мусор улиц в океан, так что вечный смрад, висевший над ними днём, остался в прошлом. От порта, конечно, уже несло рыбой, но это мелочь в сравнении с обычной вонью.

Мы с Оцелотти катили по улицам городка в открытом автомобиле аришалийского производства. Их массово списывали в тамошней армии, заменяя более современными, и через посредников нам удалось купить большую партию по смехотворной цене. К ней, конечно, стоило добавить взятку, которую пришлось заплатить нужным людям, но даже так машины обошлись нам очень дёшево.

У ворот тюрьмы, где держали моих парней, нас уже ждал альгвазил. Толстый смуглый мужчина в возрасте, явно не без примеси крови гигантов. Всё в его облике было каким-то чрезмерным — выше среднего роста, со свисающим через ремень брюхом, зато при весьма впечатляющей мускулатуре рук. Мясистое лицо его было таким же — с тяжёлыми чертами и веками, почти закрывающими глаза. Казалось, что альгвазил постоянно дремлет, что неудивительно, ведь в городе уже царила удушающая жара. Словно и не лило как из ведра меньше часа назад.

— Вам не ко мне, сеньоры, — тут же вскинулся он, увидев наш автомобиль. — Езжайте сразу до дона алькальда, он желает видеть вас, сеньор командир.

Альгвазил махнул толстой, волосатой рукой в сторону возвышающегося на пригорке белоснежного особняка правителя города и всего острова.

Я кивнул Оцелотти, и тот вывернул руль нашего авто. До особняка алькальда ехать было меньше пяти минут.

Выстроенный на месте первого форта, оборонявшего остров от врагов Веспании, он сохранил немало черт изначального строения. Крепкую стену с вышками, где медные пушки заменили миномёты, а между зубцов через два-три торчали толстые кожухи пулемётов «Мартель». А вот сам дом уже был мало похож на тот донжон, где жили солдаты гарнизона. Два этажа, длинная открытая галерея, задний дворик с пальмами и лужайкой, на полив которых в день уходило столько пресной воды, сколько семья в трущобах Апельсинового города не выпивала за неделю. И обязательный крытый садик с беседками на крыше. Там-то и принял меня алькальд.

Подтянутый, как будто высушенный на местной жаре, алькальд был образцом веспанского дворянина. Такие руководили знаменитыми на всю Аурелию терциями на поле боя и отчаянно интриговали в тенистых парках королевского дворца. Одетый в белую колониальную форму Священного альянса без кителя, он положил фуражку с высокой тульей на стул рядом с собой, туда же пристроил и шпагу. А вот пистолет в кобуре оставил. Я приехал на встречу без оружия, демонстрируя свои мирные намерения. Оцелотти и вовсе остался внизу, в гостиной, попивая холодное вино и заигрывая со служанками.

— Чем могу быть полезен? — поинтересовался я после формального приветствия. — Вы задержали моих людей по надуманному поводу и удерживаете их в тюрьме, — тут же продолжил мысль, чтобы избавить себя от ненужных уточнений и удивлений алькальда. Потомок интриганов, он ни за что не стал бы сразу выкладывать на стол карты. — Альгвазил отказался выпустить их в обмен на уплату штрафа и возмещение убытков, — так я решил назвать взятку, предложенную служителю порядка Оцелотти. — Всё это приводит меня к логичному выводу, что вам нужен именно я, не так ли?

— Браво, — театрально похлопал в ладоши алькальд, — вы всё разложили по полочкам. Вот только в этой истории главный не я, меня лишь попросили организовать встречу с вами.

— И кто же попросил вас?

— Я, — раздался надтреснутый голос, и с другой стороны в беседку вошёл старик.

Прожитые годы не согнули его спину, мы с ним были почти одного роста. Большой, костистый нос, заострившиеся от времени скулы и выразительные глаза делали его похожим на хищную птицу. Двигался он удивительно легко, а ведь явно разменял седьмой десяток.

— Вам знакомо моё имя, наверное, — заявил он, без приглашения садясь за столик, — Салазар Руис Сальваторе, хотя в последние годы меня зовут исключительно Сальватор.

Кто же в Архипелаге, да и на побережье не знает доктора Сальватора — спасителя, лучшего врача едва ли не всей Эрды. Он давно отошёл от дел, живёт частной жизнью и вроде бы не практикует. Вот только что-то мне всегда подсказывало, что раз слава гениального врача всё ещё окутывает его подобно королевской мантии, значит, Сальватор всё ещё соглашается оперировать, а возможно, ещё и ведёт какие-то исследования. Ведь в его особняк попасть не так-то просто, охраняется он ничуть не хуже гномьего банка.

— Я всё ещё не понимаю, зачем было городить такой странный огород, — заявил я, без церемоний наливая себе лёгкого вина из графина. Пить хотелось сильно, а вино скоро нагреется, лёд в ведёрке, где стоял графин, быстро таял на жаре. — Могли бы пригласить к себе или договориться о встрече менее экстравагантным образом.

— Дело, которое у меня к вам, — зашёл издалека Сальватор, — деликатного толка, и если вы согласитесь, официально вас наймёт правительство острова. На мои деньги, само собой.

Я так выразительно глянул на алькальда, что тот ответил на незаданный вопрос прежде, чем я озвучил-таки его.

— Мои супруга и первенец обязаны жизнью доктору, такие долги в нашей семье принято платить.

Выходит, я прав — Сальватор всё ещё практикует, несмотря на почтенный возраст.

— И какова же ваша заинтересованность в этом таинственном и щекотливом деле, доктор? — спросил я, не отрывая взгляда от лица Сальватора.

— Это имеет значение?

— Решающее, — кивнул я, допивая вино в бокале, — потому что, не зная ваших мотивов, я не соглашусь работать на вас.

— Наёмник с принципами? — приподнял тонкую, едва видимую бровь Сальватор.

— Лучший врач Эрды может позволить себе принципы, а чем хуже — лучший наёмник?

— А я говорил вам, доктор, с ним так просто не договориться, — отсалютовал мне бокалом алькальд. — И я тут не помощник, что бы ни был вам должен.

— Вы ничего мне не должны, — отрезал врач раздражённым тоном. — Когда я помогал вашей супруге, то не думал о том, что через пять лет попрошу вас об услуге.

После этой короткой отповеди Сальватор обернулся ко мне.

— Беда не в том, что человек произошёл от животного, а в том, что он не переставал быть животным… — задумчивым тоном произнёс он. — Грубым, злым, неразумным. Вы ведь знаете про обдирателей, не так ли?

Глупо было бы говорить, что не знаю. Конечно знаю. Все в Архипелаге и на побережье знают, кто такие экошёры или обдиратели. Пираты, совершающие набеги на поселения рыбаков и даже мелкие городки, оставляющие после себя только трупы.

— Я хочу, — продолжил доктор, — чтобы вы избавились от них.

— Но почему бы не нанять нас открыто, — всё ещё не понимал я Сальватора, — зачем такая сложная схема нашей встречи и официальное прикрытие в виде работы на правительство острова?

Я едва не добавил «святыми забытого», так сильно удивляли меня действия Сальватора, но вовремя опомнился.

— Я — врач, — ответил он, — и, как вы верно сказали, молодой человек, лучший врач Эрды. Я не имею права быть замешанным в уничтожение людей. Даже таких звероподобных чудовищ, как обдиратели.

А вот такой мотив я уже мог понять. Такое прозвище, как Сальватор, не должно ассоциироваться с резнёй. В том же, что именно ею закончится схватка с обдирателями, я ничуть не сомневался.

— Что ж, теперь всё встало на свои места, — сказал я, наливая себе ещё вина, пока совсем не нагрелось, и откидываясь на спинку стула, — можно обсудить размер оплаты за мою работу.

Весна и ливни остались в прошлом, когда мы наконец вышли в море. Спокойное летнее море, катящие скучные валы. Качка на борту тяжелогружёной баржи, ставшей приманкой для пиратов, почти не ощущалась. Именно в такое время, если верить алькальду форта Наранья, морские разбойники как раз и выходят на промысел. Вот только обдиратели не были обычными пиратами.

Честно говоря, я не люблю море. Слишком много открытого пространства вокруг. Так и кажется, что враг вот-вот появится откуда угодно. Высматривать возможные цели в бинокль часами, чтобы только понять, кто перед тобой, это же просто невыносимо. В траншеях всегда ясно, кто враг и где он. Вот линия фронта, и каждый, кто находится по другую сторону её — твой враг. Он будет убивать тебя, ты — его, и кто окажется более ловким в этом деле, останется на ногах. В море же чертить линии — занятие бессмысленное, море слишком большое и слишком открытое.

Я стоял на открытой палубе баржи и глядел на океан. Вот уже неделю наше судно — назвать его кораблём отказывались все профессиональные матросы, нанятые для этого задания — курсировало между несколькими островами Архипелага. Теми, где чаще, чем в других местах, происходили нападения обдирателей. Погода стояла отличная, море было спокойным, баржа двигалась самым малым ходом, а я смотрел на волны и скучал.

Играть приманку — что может быть скучнее?

Хуже всего было то, что почти все солдаты, взятые мной на это задание, сидели в трюме или надстройках и резались в карты и кости, чтобы скоротать время ожидания. Оно для них, наверное, тянулось ещё медленнее. На палубе находились только нанятые матросы да мы с доктором Сальватором, играющие роль владельцев баржи.

Доктор сразу заявил, что отправляется с нами и никаких возражений слушать не желал. Или он поднимается на борт вместе с моими бойцами, или ничего не будет вообще. Велик был соблазн отказать ему, несмотря даже на проблемы с вызволением моих солдат из каталажки форта Наранья, в конце концов, у меня одних только собранных Миллером кандидатов в «Солдаты без границ» едва ли не больше, чем всё ополчение острова. Мы могли взять Апельсиновый город в считанные часы, даже без броневиков, имея на руках из тяжёлого вооружения только ручные пулемёты. Ни милиция альгвазила, ни гвардия алькальда в подмётки не годятся моим наёмникам и отлично понимают это. Они бы даже драться не стали, такие ловко управляются с забитыми крестьянами и горожанами, а против настоящих солдат у них выйти кишка тонка. Однако я скрепя сердце согласился на это условие — обузой в бою доктор будет не большей, чем нанятые матросы, скроется в лазарете. Да и помощь лучшего врача Эрды, каким многие признавали Сальватора, лишней уж точно не будет.

Сальватор поднялся ко мне, опёрся на перила, не обратив внимания, что их ржавый и не слишком хорошо покрашенный металл оставил следы на его щегольском белом пиджаке. Доктор вообще любил красиво одеваться, а в городе даже носил розу в петлице, меняя её каждые два часа. Сколько он взял с собой в плавание костюмов, я даже не представляю. И как с ними справлялся его слуга Кристо — тоже. Кроме Кристо, которого звали Христофором, однако полным именем его никто не называл, доктора сопровождал Бальтазар — тощий, жилистый малый с явной примесью крови коренных аришалийцев из какого-нибудь приморского племени. Он ловко управлялся с пистолетом и зверского вида складным ножом. Если Кристо был стюардом доктора, то Бальтазар — его телохранителем.

— Мы таскаемся по морю без толку, — сварливым тоном, который удавался ему лучше всего, произнёс Сальватор после недолгой молчаливой паузы. Первым заговаривать я не хотел, предпочитая пялиться на равнодушное море. Может, я и не люблю его, но его вид в спокойную погоду весьма умиротворяющий. — За то время, что вы готовились, обдиратели разорили две деревни и почти полностью вырезали население одного острова.

— Дайте мне координаты острова, где находится база экошёров, — пожал плечами я, — и я через трое суток высажу там десант.

Именно из-за того, что никому не было известно, откуда именно появляются кошмарные суда обдирателей, нам и приходилось таскаться на барже по морю. Для того чтобы уничтожить пиратов, нужно было найти их гавань, а сделать это в Архипелаге не представлялось возможным. И потому оставалось только играть роль «живца», надеясь, что обдиратели клюнут на приманку.

— Вы правы, — скрепя сердце согласился Сальватор, слегка поумерив сварливый тон. — Однако не кажется ли вам, что выбранная стратегия не приносит результата?

— Пока нет, — кивнул я, — но лучшей изобрести не удалось. Если у вас есть идеи, то поделитесь ими со мной.

— Я не стану учить вас воевать, ведь вы не порываетесь учить меня моему ремеслу.

Несмотря на тяжёлый характер, доктор был умным человеком и перепалки на ровном месте устраивать не спешил. Хотя настроение его ухудшалось с каждым днём.

— Корабль на горизонте! — раздался голос наблюдателя. — Пятнадцать градусов север, северо-запад!

Я тут же поднял к глазам висящий на шее мощный бинокль. Он был улучшен Тонким и, как и всё, за что брался ловкий гоблин, представлял собой настоящее произведение техномагического искусства. Поднявшийся к нам Кристо подал бинокль Сальватору.

— Курильщики! — выкрикнул наблюдатель. — Малый корабль и пара лодок!

Я всё это знал и так, благодаря мощным линзам улучшенного Тонким бинокля.

— Курильщики? — спросил у меня Сальватор. — Это ещё кто такие?

— Экошёры не единственные пираты в Архипелаге, — ответил я. — Курильщики ничем не лучше их. Обосновались на морском нефтеперегонном заводе и держат в страхе торговые пути. Оружия на заводе уйма, его оборону укрепили ещё до войны, чтобы не потерять источник нефти в этом регионе, так что никто из местных алькальдов и прочих правителей не может взять его без серьёзных потерь. На то, чтобы покончить с курильщиками совместными усилиями, их тоже не хватает.

Сальватор только головой покачал.

— Они явно нацелились на нас как на добычу, — сказал он. — И что вы теперь будете делать?

— Покончим с ними, — пожал плечами я, — что же ещё? Насчёт боевой премии не беспокойтесь, они идут по другой статье. Обеспечение секретности операции. И вполне укладываются в накладные расходы.

Я приложил два пальца к воротнику и надавил, активируя систему связи.

— Старший, боевому посту: цель — три судна по правому борту. Уничтожить.

— Принято, старший, — раздалось в наушниках.

Я носил их постоянно, чтобы иметь возможность общаться с командирами отрядов на барже и её капитаном заодно.

На то, чтобы переделать судно, у нас ушла большая часть времени, о котором сетовал Сальватор. Зато теперь оно, пускай сильно не дотягивало до настоящего боевого корабля, но вполне могло преподнести врагу несколько весьма неприятных сюрпризов.

Суда курильщиков были видны уже невооружённым глазом. Ржавая посудина, исходящая жирным дымом из труб, — скорее всего, это был средних размеров танкер, приписанный к нефтеперегонному заводу. Орудия на него налепили как попало, зато много и выглядит устрашающе, а что ещё надо пиратам? Вряд ли все эти пушки и довоенные митральезы^[6] могут стрелять, уверен, многие из них неисправны или за ними настолько скверно ухаживают, что они попросту взорвутся после первого же залпа. Дизельные катера, несущиеся впереди большого судна, щеголяли сдвоенными пулемётами «Мартель» на поворотной станине. Из закопченных шноркелей, расположенных ближе к корме, тянулись плюмажи чёрного дыма. Стоящие на палубе судна и катеров пираты были все как один грязны, одеты в кожаные безрукавки, кое у кого укреплённые кольчужным полотном или стальными пластинами, и потрясали над головами разнообразным холодным и огнестрельным оружием. Многие из них, оправдывая название банды, выдыхали облака табачного дыма. К счастью, их криков и улюлюканья мы не слышали.

Стоило только судну пиратов и катерам приблизиться на нужную дистанцию, наша баржа продемонстрировала, что вовсе не так безоружна, как могло показаться. Бойцы откинули брезент со счетверённых двадцатимиллиметровых автоматических пушек Манна. За рычагами уже сидел стрелок, готовя установку к бою.

У пиратов, увидевших это, энтузиазма сильно поубавилось. Даже большой корабль не выдержит и пары очередей из этих орудий. Пиратский капитан явно не был дураком и попытался убраться, рассчитывая на то, что мы не станем стрелять по нему. Обычный вооружённый торговый корабль так и поступил бы — зачем тратить снаряды, если враг одумался и бежит. Но у нас была другая цель — никто не должен знать о сюрпризах, которые готовит наша баржа. А потому всех курильщиков нужно списать в расход, просто на всякий случай.

Четыре ствола автоматических пушек стреляли по очереди — снаряды попадали за кормой пиратского судна. Затем вспенили воду впереди. Лишь один случайно угодил в нос, разнеся торчавшую там митральезу на куски. Но после этого стрелок сумел уложить сразу три из четырёх снарядов в корму судна, прямо под чадящими трубами. Почти не меняя прицел, он всадил туда же ещё два. А после умудрился попасть всеми четырьмя. Снаряды легко прошивали ржавые борта судна курильщиков. Ещё одна серия удачных попаданий — и рванул двигатель. Корма пиратского судна распустилась, будто уродливый цветок с ржавыми лепестками. Оно быстро начало заполняться водой и пошло ко дну.

Команды катеров, понимая, что большое судно обречено, развернулись и на полной скорости попытались скрыться. Но каждому из них хватило всего по паре снарядов. Один за другим они взорвались, и остовы их дрейфовали какое-то время, объятые пламенем.

— Теперь я вижу, что вы стоите потраченных денег, — произнёс Сальватор, глядя, как уходит под воду судно и догорают оба катера. Они скрылись под волнами прежде, чем бойцы успели натянуть на орудие брезентовый чехол.

Я ничего говорить в ответ не стал. Сейчас меня куда больше доктора занимал доклад с наблюдательного поста. Ещё одно улучшение баржи, сделанное на деньги Сальватора. Второй пост, где дежурили мои бойцы, оснащённый куда лучшей аппаратурой, нежели основной. И вот оттуда мне сообщали весьма интересные вещи.

— Кажется, доктор, — сказал я вроде бы невпопад, убирая руку от наушника, — мы нашли экошёров.

Если судно курильщиков выглядело запущенным и словно сошло с обложки романа про пиратов, то корабль обдирателей был уродливым и пугающим. Прежде это был транспортный пароход с открытой палубой, невысокой надстройкой и закопченной трубой. Теперь же его весь выкрасили красным, и потёки ржавчины на его бортах стали почти незаметны. Между мачтами натянуты цепи, с которых свисали тела без голов с начисто ободранной кожей. Надстройку украшали головы людей, орков, эльфов и иных разумных в разной степени разложения. Некоторые уже давно мумифицировались в солёном морском воздухе, другие же явно насажены недавно. Оружия на палубе корабля не было, но как я слышал, обдиратели редко применяют его, полагаясь больше на абордаж и рукопашную схватку.

Судно обдирателей было только одно, и оно стояло на рейде рядом с рыбацкой деревушкой. О судьбе жителей её догадаться не составляло труда.

— На палубе никого, — сказал я, опуская бинокль, — значит, все в деревне.

Стоявший рядом со мной Чёрный Змей, единственный из кандидатов, которого я взял с собой, также оторвался от наблюдения за судном обдирателей.

— У нас хватит солдат, чтобы атаковать остров, — сказал он, — и корабль одновременно.

— Бери двух бойцов, — кивнул я, — и атакуйте корабль. Через час он должен быть под вашим контролем. Если на борту обнаружишь интересные экземпляры, — называть обдирателей людьми у меня язык не поворачивался, — по возможности бери в плен. Но без лишнего риска.

— Есть, — коротко бросил Чёрный Змей.

Мы вместе спустились в трюм баржи, где «солдаты без границ» готовились к операции. Змей выбрал себе пару бойцов с позывными Богомол и Пчела, отлично обращавшихся с холодным оружием и пистолетами, и объяснял им, каким образом они проникнут на корабль обдирателей. Я же взял с собой два десятка солдат, не таких специалистов по проникновению, как Богомол с Пчелой, а обычных штурмовиков. Все они прошли отбор, а потому превосходили по боевым качествам солдат практически любой армии Эрды.

— Высаживаемся на берег в гичке^[7], — быстро проинструктировал их я, — быстро и без лишнего шума. Идём только на вёслах. Тяжёлое оружие и броню не берём. Помните, экошёры любят драться и скверно стреляют, скорее всего, они будут сразу пытаться сойтись врукопашную. Не стоит давать им сделать это.

Бойцы кивали, хотя я и проговаривал им прописные истины. Нам ещё не доводилось сражаться с обдирателями, их вообще мало кто видел, ведь обычно после их нападений выживших не оставалось. Несколько раз от обдирателей отбиться удалось, потому и стало известно о том, что они предпочитают рукопашную схватку стрельбе.

— Медведь, — обратился я к здоровяку-орку, уроженцу Альбии, служившему в тяжёлой пехоте, — отбери пятерых парней покрепче и возьмите штурмовые щиты и дробовики. На случай если обдирателей придётся выбивать из домов.

— В лучшем виде оформим, — хлопнул себя двумя пальцами по краю каски орк, изображая некое подобие альбийского воинского приветствия. Иные привычки из солдат выбить никак нельзя.

— Система сигналов стандартная, — добавил я для всех. — Зелёная ракета — дело сделано. Красная ракета — нужна помощь.

Дюжина крепких парней наваливалась на вёсла, и гичка быстро приближалась к берегу. Я сидел на руле, направляя её в обход корабля обдирателей. В последний момент к нам захотел присоединиться доктор Сальватор, однако я отказал ему. И в выражениях не стеснялся.

— Мне не нужен старик, который не сможет угнаться за бойцами, — сказал я. — Вы будете обузой. Мне мало того, что придётся выделить нескольких солдат, чтобы прикрывать вас, так ещё и любая ваша промашка может стоить жизни не только вам, но и им. Вы остаётесь на борту, доктор, и это не обсуждается. Я не стану слушать никаких ваших возражений. На берег вы сойдёте лишь после того, как я смогу убедиться, что там всё безопасно.

— Вы приняли решение, — мрачно произнёс в ответ Сальватор, — однако я прошу выслушать меня. Не слишком-то много для вашего нанимателя, не находите? Я знаю о конах… — он запнулся и тут же исправился: — Обдирателях достаточно, чтобы быть не только обузой. И не забывайте, что я врач, и к тому же со мной будет Бальтазар, он вполне может защитить меня.

— Я выслушал вас, доктор, но мнения не изменю.

На этом мы расстались. Я сел за руль гички, а Сальватор остался на борту баржи.

Через четверть часа мы выволокли гичку на песчаный пляж не больше чем в сотне метров от деревни. Бойцы быстро подобрали оружие и выстроились на берегу. Особняком стояли пятеро здоровяков со штурмовыми щитами и крупнокалиберными дробовиками Сегрена.

— Вперёд, — махнул я в сторону деревни, — зачищаем обдирателей. Пленных не брать. Если попадётся интересная особь, сообщить мне, я решу его судьбу.

Бойцы покивали в ответ, слова были лишними, и рысцой устремились к деревне.

Я же не спешил. Я не из тех командиров, что ведут своих людей в атаку, личным примером демонстрируя отвагу и вдохновляя солдат на подвиг. Я — диверсант. Одиночка. И моя работа сейчас заключается в том, чтобы проникнуть в деревню и найти там кого-нибудь из тех самых интересных особей, которых стоит-таки взять в плен.

К деревне я подошёл со стороны берега, когда на улочках её уже шёл бой. «Солдаты без границ» сцепились с обдирателями, которых оказалось достаточно много, чтобы дать более чем серьёзный отпор. Я наблюдал за схваткой через прицел автоматической винтовки и пока не спешил входить в деревню.

«Солдаты без границ» под командованием Зелёного Медведя — именно таким был позывной орка-альбийца — показывали себя в лучшей стороны. Обдиратели кидались на них отовсюду, потрясая уродливым оружием — тесаками, топорами, баграми на длинных древках. Облачённые в несусветные лохмотья, сшитые из кусков кожи и ткани, кое-где укреплённые металлом, заросшие щетиной, с длинными патлами, сбившимися в колтуны, обдиратели были уродливы и страшны. Они казались неким воплощением разрушительной силы, которой чуждо всё нормальное. Их тела покрывали кровоточащие раны и старые шрамы, явно нанесённые намеренно. Они издавали громкие, нечленораздельные вопли и без страха кидались на пули и клинки «солдат без границ». Жизни их ничего не стоили, им важно было дотянуться до врага. Об инстинкте самосохранения обдиратели, похоже, даже не слышали.

Моим людям приходилось туго, но они продвигались вперёд, оставляя после себя только трупы. Приказ пленных не брать был лишним — просить пощады обдиратели явно не собирались.

Я не спешил лезть в деревню, видя, что Зелёный Медведь и его штурмовики справляются. Меня интересовало, что за воля движет обдирателями. Такая толпа в состоянии вырезать деревню и плясать вокруг костров, на которых жарятся её обитатели. Подобные существа вполне могут запасаться мясом только что убитых рыбаков, вполне профессионально свежуя их и складывая куски в ящики с солью. Много ума для этого не нужно. А вот управлять кораблём, прокладывать курс, читать карты, — ни один из наседающих сейчас на «солдат без границ» обдирателей на подобное не способен. Ими должен кто-то руководить — некто более разумный, нежели эти примитивы. И я должен знать, кто это. Ведь именно он ключ ко всей этой истории.

Именно поэтому я сидел в полусотне метров от края деревни, не отрывая глаза от линзы прицела. Я должен найти того, кто руководит всем этим безумием. А в том, что обдирателей направляет чья-то воля, я ничуть не сомневался. Даже здесь их действия выглядели слишком слаженными для такой безумной орды.

— Попался, — прошептал я себе под нос, поймав в прицел фигуру человека, одетого в тропическую форму Экуменической империи.

Именно благодаря светлому мундиру цвета хаки и пробковому шлему я и опознал его — слишком уж сильно он выделялся среди залитых кровью, перемазанных святые знают в чём обдирателей. Конечно, его форма оставляла желать лучшего, но всё же это не те несусветные лохмотья, что носили остальные экошёры.

Подкрутив подстройку, я сфокусировался на лице офицера. Оно было спокойным и каким-то отрешённым, словно человек пребывал больше в мире собственных грёз, нежели в реальности. Вот только стоило мне посмотреть на него, как он обернулся ко мне, словно знал, где я нахожусь. Наши взгляды встретились — и я провалился в преисподнюю.

Спасли меня рефлексы — палец сам собой, без участия головного мозга нажал спусковой крючок. Винтовка трижды сухо щёлкнула, выплюнув в офицера обдирателей три пули подряд. И снова без участия головного мозга я убрал палец со спускового крючка, чтобы не выпустить в него все патроны из магазина.

Пришёл в себя я стоящим на коленях. Винтовка лежала рядом. Не помню ни падения, ни как выронил оружие. Даже от преисподней, куда вверг меня взгляд офицера обдирателей, ничего в памяти не осталось. И только одну странность я никак не мог выкинуть из головы. Отчего-то поверх породистого лица офицера обдирателей мне привиделось другое — скрытое маской противогаза. Именно глаза, глядящие с той стороны мутных линз, и обрушили на меня преисподнюю.

Я сел, откинувшись на стенку рыбацкой хижины. Медленно, но верно я приходил в себя. Вскоре сумел подобрать оружие и снова высунуться из укрытия, чтобы оценить обстановку.

Самое неприятное, что офицер обдирателей остался жив и сейчас вертел головой, пытаясь снова увидеть меня. Одна линза аккуратных очков, что он носил, сейчас треснула, и по лицу его лилась тонкая струйка крови. Словно алая слеза.

Я быстро спрятался обратно, пока он не увидел меня. Второй раз из преисподней мне уже не вырваться.

Забросив винтовку на плечо, я быстро переместился в заранее выбранное укрытие. К вонючей коптильной яме даже обдиратели предпочитали не приближаться без особой нужды. Я же нырнул в неё, надёжно укрытый облаком смрада. Отсюда я отлично видел, как развивается штурм деревни.

Зелёный Медведь справлялся отлично. Обдирателей теснили ближе к общинному дому, с высокого крыльца которого руководил битвой их офицер. Экошёры сопротивлялись яростно, не жалели себя, их действия становились всё более скоординированными, как будто управлять ими становилось всё легче. Офицер, который так и стоял на крыльце, не отдавал никаких приказов, он просто замер, вытянувшись в струнку, словно все мышцы в его теле напряжены до предела. Я не сразу обратил внимание на его ноги, а когда заметил, даже глаза протёр, не поверив самому себе с первого раза. Офицер парил в паре дюймов над деревом крыльца, став похожим на марионетку, которую тянул за ниточки невидимый кукловод.

В этот раз я прицелился тщательно, взяв все поправки, хотя расстояние до цели было смешным. Дважды нажал на спусковой крючок. Первые три пули в живот, и ещё три в грудь. Офицер обдирателей перекувыркнулся через голову — движения его потеряли естественность, сейчас он как нельзя больше напоминал куклу. Ни одна пуля не причинила ему вреда. Он приземлился на носки в считанных долях дюйма от края крыльца и снова повис в воздухе.

Однако если самому офицеру мои попадания не повредили, то на руководстве обдирателями они сказались очень серьёзно. Они словно лишились направляющей их воли. Продолжали кидаться на «солдат без границ», но превратились в толпу, мешали друг другу, даже затевали свары. Теперь штурмовики Зелёного Медведя шли через них, как нож сквозь масло.

Офицер быстро опомнился, взяв обдирателей под контроль, снова превратив их в некое подобие небольшой армии. Для меня же самым неприятным стало то, что он снова заметил меня. Отвлекаться от руководства сражением он уже нестал, просто в сторону коптильной ямы сорвались десяток обдирателей с явным намерением покончить со мной. Скрываться дальше в смердящей яме не было смысла — из винтовки мне офицера не прикончить, он явно защищён каким-то магическим полем. Есть у меня и против такой защиты патроны, вот только пистолетного калибра, особый магазин к «Мастерсон-Нольту». Офицер слишком далеко, чтобы стрелять в него из пистолета, придётся подобраться поближе. И для начала расправиться с обдирателями.

Я снял прицел, спрятав его в чехол на поясе. В этой схватке он мне не понадобится. Вылез из ямы и встал на одно колено. Обдиратели неслись ко мне во весь опор, потрясая тесаками и топорами. На кого другого это зрелище, может, и произвело бы эффект, но на фронте я повидал вещи и пострашнее. Приклад автоматической винтовки удобно упёрся в плечо. Я ловил в прицел бегущих тварей — назвать их людьми или представителями другой разумной расы язык не поворачивался — и жал на спусковой крючок. Без жалости и без сомнений. Я убивал диких животных, большим обдиратели быть не могли. На каждого тратил не больше двух патронов. Прежде чем опустел магазин винтовки, шестеро обдирателей повалились на окровавленный песок. Но ещё пятеро неслись ко мне, даже не оглянувшись на убитых.

И снова я действовал на голых рефлексах. Сменить магазин, поймать в прицел ближайшего экошёра, нажать на спусковой крючок. Две пули в грудь — тварь валится почти прямо к моим ногам. Я успел прикончить ещё одного, но следующий уже замахивался на меня своим уродливым тесаком. А за первой группой в мою сторону бежали ещё с полтора десятка тварей. Офицер явно отнёсся ко мне как к серьёзной угрозе.

Я уклонился от вражеского удара, понимая, что теряю драгоценные секунды. Если вторая группа доберётся до меня, мне конец — просто затопчут. Позиция моя была далека от идеальной — за спиной коптильная яма, сильно сокращающая пространство для манёвра. Отступать некуда, драться придётся здесь или идти на прорыв. Я, конечно же, решил прорываться.

Удар приклада отправил замахнувшегося на меня снова экошёра прямиком в яму. От неуклюжего, хотя и свирепого выпада другого обдирателя, оказавшегося ещё и женщиной, я ушёл, перекатившись через плечо. Теперь враги мешали друг другу, столпившись на краю ямы. Я воспользовался их оплошностью. Быстрым движением намотал на запястье ремень винтовки, крепче притиснув к плечу приклад, а левой рукой выхватил боевой нож.

Первому же обдирателю, атаковавшему меня, я всадил клинок в плечо, прежде чем он успел достать меня. С силой толкнув тварь, я развернул её лицом к остальным. Ствол автоматической винтовки лёг ему на плечо. Двумя очередями почти в упор я прикончил столпившихся у ямы обдирателей. Ещё одна пуля пробила голову вылезавшей оттуда твари. Выдернув нож из тела последнего экошёра, я отступил на полшага и прикончил его выстрелом в затылок.

Бегущие ко мне обдиратели из второй группы и не думали притормозить. Любых врагов смутила бы смерть товарищей, да ещё и убитых в считанные секунды. Но только не обдирателей. Им было плевать на себя, а уж на других — так и подавно.

Не убирая ножа в ножны, я кинулся в сторону, разрывая дистанцию между собой и врагами. Обдиратели бежали за мной, потрясая оружием и завывая, словно дикие звери. Я скрылся от них за углом хижины и тут же нырнул в её окно, прикрытое лишь тонкой занавеской. Внутри домишки царили духота и разруха. Вся домашняя утварь была перебита, а пол и стены покрывали потёки крови, чёрной в царящем внутри полумраке. Хозяев прикончили здесь и вытащили на улицу, чтобы добавить к жуткой трапезе обдирателей.

Нехитрая уловка, на какую не купились бы и африйские дикари, сработала с экошёрами. Всё же они были примитивны, животные, а не разумные существа.

Я ногой выбил дверь хижины, оказавшись прямо посреди опешившего отряда обдирателей. Все они развернулись ко мне и не заметили брошенную им под ноги осколочную гранату. Я же прыгнул обратно в дом, распластавшись на деревянном полу. Как и все хижины в деревне, эта немного возвышалась над песком, чтобы её не залило во время особенно сильного прилива. Большая часть осколков досталась обдирателям, остальные же прошли под полом дома или превратили в лохмотья его доски и покрывающие их грязные циновки всего в десятке дюймов от меня.

Я снова выскочил из хижины, чтобы добить последних врагов. Их оказалось всего двое, оба сильно ранены осколками гранаты, но каким-то чудом удержались на ногах. Оба, ни мгновения не раздумывая, бросились на меня с тесаками. Обоим хватило пары пуль в грудь, чтобы повалиться на подёргивающиеся в агонии тела остальных.

Офицер сменил тактику — теперь на меня бежал один экошёр, зато какой! Громила явно имел в родичах гигантов, а вооружён был уродливым тесаком, утыканным ржавыми гвоздями и гнутыми шипами. Обычный человек или обдиратель сумел бы управляться с таким только двумя руками, но здоровяк лихо размахивал им, сжимая в правом кулаке.

Я вскинул винтовку, но громила оказался удивительно быстр для своего телосложения. Мне пришлось уклоняться от уродливого клинка, грозящего развалить меня надвое. Я перекатился прямо по останкам экошёров, перемазавшись в крови. Теперь я, наверное, походил на одного из обдирателей, был так же грязен и вонюч. Новый выпад тесака чуть не достал меня. Я едва разминулся с ним, откинувшись назад. Возвратным движением громила снова попытался достать меня, но я разорвал дистанцию и бросился к ближайшей хижине.

Я прыгнул в окно дома, пытаясь провернуть тот же трюк, что и с предыдущей группой. Этот обдиратель был то ли поумнее их, то ли просто полагался на силу. Он проломился через сложенную из камыша, укреплённого глиной, стену хижины и навис надо мной, занося над головой тесак. Вот только прямо в лицо ему смотрел ствол моей автоматической винтовки. Три пули пробили череп, выйдя из затылка в облаке крови и костей. Обдиратель покачнулся и начал заваливаться вперёд. Я же навзничь лежал на полу хижины и быстро сгруппировался, чтобы он не придавил мне ноги. Когда громила рухнул, казалось, весь дом содрогнулся.

На сей раз я не спешил покидать хижину, предпочтя осмотреться. Выглянув в дверь, я увидел, что бой за деревню почти окончен. Нескольких коротких минут смятения, когда обдиратели лишились направлявшей их воли, хватило Зелёному Медведю, чтобы прорваться почти к самому общинному дому. Большая часть экошёров, отделявших «солдат без границ» от офицера, были мертвы, а оставшиеся, хотя и дрались с удвоенным остервенением, не смогут продержаться долго. Их просто слишком мало.

И тут офицер снова сделал свой ход. Он взмыл над крыльцом общинного дома — не подпрыгнул, а именно взмыл, будто его потянул за верёвочки кукловод. Перекувырнувшись в воздухе с грацией, недоступной большинству цирковых акробатов, офицер опустился на крышу общинного дома. Он вскинул руки, сжав кулаки, словно пытался поднять некую тяжесть. Отголоски невероятно сильной магии ударили меня в солнечное сплетение, оставалось только порадоваться, что у меня нет никаких способностей к тайному искусству. Иначе вывернуло бы наизнанку.

Сначала я даже не осознал, какой эффект произвели манипуляции офицера обдирателей с тонкой материей. И лишь когда у меня за спиной зашевелился только что застреленный громила, понял — он поднимает мертвецов. Некротическое заклинание такой силы, что я и представить себе не могу.

Я обернулся к медленно, как и все поднятые магией мертвецы, встающему обдирателю. Всадил ему в грудь три пули, но это не остановило его. Громиле явно было плевать на нанесённые повреждения. Я опустил ствол автоматической винтовки и расстрелял ему ноги, выпустив остаток магазина. Пули разбили кости твари, она повалилась обратно на пол хижины. Вот только на целеустремлённости это никак не сказалось. Монстр теперь полз в мою сторону.

Оставаться с тварью в тесной хижине у меня не было никакого желания. Я выскочил на улицу, на ходу перезаряжая оружие. В подсумке у меня лежали два магазина с экспансивными пулями. За такие на фронте запросто могли на ремни распустить, но против обдирателей я применил бы их с лёгкой душой. И сейчас пришло время для этих боеприпасов.

Зарядив экспансивными патронами автоматическую винтовку, я короткими перебежками направился к общинному дому. На стоящую на его крыше фигуру офицера обдирателей старался даже не смотреть. Одного короткого взгляда хватило, чтобы понять: стоит ему меня заметить, и он обрушит на меня ту же преисподнюю, если не нечто намного худшее. В том, что он или управлявший им кукловод на это способен, я ничуть не сомневался. Краем глаза я даже замечал кукловода — высокую фигуру в обтягивающем комбинезоне и с маской противогаза, закрывающей лицо. Он был словно тенью офицера обдирателей, накладывающимся на него изображением, как будто поверх одной плёнки в синематографе пустили ещё одну. Если смотреть прямо, его не увидишь, но где-то на периферии он мелькает, словно фантом.

Штурмовики Зелёного Медведя оказались в осаде. Со всех сторон на них напирали поднятые магией кукловода мёртвые обдитарели. Пули из пистолет-пулемётов и винтовок почти не наносили им вреда, помогали только крупнокалиберные дробовики, вырывающие из тел покойников куски мяса. Бойцы принялись палить по ногам обдирателей, но это только превратило шагающую орду в ползущую. Медленно, но верно моих солдат теснили прочь от общинного дома. Они вынуждены были уйти под защиту бойцов со щитами, прикрывая их плотным огнём. И медленно, но верно отступали.

Я бросился к общинному дому с другой стороны. Попадавшиеся на пути мертвецы просто без толку топтались на месте, словно не знали, что им делать. На них воли кукловода уже не хватало — видимо, все его силы уходили на контроль над теми, кто напирал сейчас на «солдат без границ». Мне это было только на руку.

Я проскользнул мимо большинства покойников, но главной проблемой на пути к офицеру были последние живые обдиратели. Он столпились перед крыльцом общинного дома. Лезть в драку вместе с покойниками они не спешили. Дураком кукловод явно не был, держа их в узде, чтобы они обеспечивали ему защиту. От меня, например.

Но у меня был сюрприз для них.

Намеренно дав себя заметить ближайшему к группе живых обдирателей бестолково топчущемуся покойнику, я легко уклонился от его тянущихся к моему горлу рук со скрюченными пальцами. Скользнув к нему, я отбил его правую руку в сторону стволом винтовки, врезал твари прикладом, заставляя её переломиться. Реагировал на всё покойник замедленно, и пока он выпрямлялся, я успел закинуть на плечо винтовку и снять с пояса гранату. Я сунул её прямо в раззявленную пасть твари, выдернул чеку, рывком развернул покойника и толкнул его вперёд. Тот сделал пару неуверенных шагов и рухнул прямо на руки не ожидавшим ничего подобного обдирателям. Взрывом их разметало в разные стороны, я же ринулся прямо к общинному дому.

Убило, конечно, далеко не всех экошёров, и теперь всё зависело только от моей скорости. Не успею прикончить офицера, и я покойник. Да и, скорее всего, остальные «солдаты без границ», высадившиеся на остров, тоже.

Я проскочил мимо поднимающихся на ноги обдирателей. Те, кого не убило и не покалечило взрывом, трясли головами — контузия действовала на них не хуже, чем на других. Стоя прямо посреди приходящих в себя экошёров, я вскинул «нольт», нацелив его в грудь офицеру. Тот заметил меня, но было слишком поздно, я успел трижды нажать на спусковой крючок. Пули из чёрного обсидиана, которые поставлял мне Соварон, заговорённые против магии шаманами с одного из не самых населённых островов Архипелага, врезались в тело офицера. Они разлетелись облачками пыли, заставив его сильно покачнуться, словно марионетку на натянувшихся до предела нитках. Я разрядил в него почти весь магазин, окутав облаком обсидиановой пыли. Когда пятая пуля угодила офицеру в грудь, он повалился на крышу общинного дома, скатился с неё на крыльцо и замер. Не понять, жив или мёртв.

Он попытался подняться, тень кукловода стала видна яснее. За мгновение до того, как он взглянул мне в глаза, я всадил ему оставшиеся две пули прямо между окуляров маски противогаза.

Раздался крик, о которого все экошёры — живые и мёртвые — повалились на песок. Я отступил на пару шагов, уронив оружие и прижимая ладони к ушам. Кричал он всего мгновение, прежде чем исчезнуть, но за это мгновение я почти оглох. На ладонях, когда я отнял их от ушей, была кровь. Досталось и «солдатам без границ», но их спасло то, что они находились дальше от общинного дома.

С исчезновением кукловода его чары пропали, и поднятые магией мёртвые экошёры так и не встали снова. Да и живые были какими-то вялыми, агрессия в них словно угасла, сменившись полной апатией. На то, чтобы перебить их, у нас ушло не больше пяти минут.

— С этим что? — спросил Зелёный Медведь, наступая на грудь лежащему ничком офицеру обдирателей. Стволы его крупнокалиберного дробовика смотрели тому прямо в затылок.

— Вяжите как можно крепче, — решился я после недолгих колебаний, — доставим его на баржу и допросим.

Медведь явно скептически отнёсся к моему приказу, но перечить не стал.

Руки так и не пришедшего в себя офицера стянули его же ремнём. Потом кто-то нашёл длинную цепь, к которой крепились сети, и офицера обмотали ею, закрепив в нескольких местах карабинами. К ногам прицепили грузило от той же сети, на случай если он решит снова полетать. Ко всему этому добавили кляп и мешок на голову, чтобы не вздумал колдовать.

Спелёнатого по рукам и ногам офицера пришлось тащить всю дорогу до места, где причалила гичка, сам он идти не смог бы, даже придя в сознание. Но никто не возражал. Его кинули на дно, и мы как можно скорее направились обратно на баржу.

Своих убитых мы забрали с собой, обдирателей и местных бросили как есть. На похороны или костёр для них времени не оставалось. Всем хотелось как можно скорее покинуть проклятый остров.

Кают-компании на барже не было, экипаж и мои солдаты жили в просторном трюме, разгородив его занавесками. Доктор Сальватор со слугами поселился в капитанской каюте, я же спал вместе со своими бойцами. И вот теперь в довольно тесном помещении, где обитал капитан баржи, собрались сразу шестеро. Места там почти не осталось.

За столом сидел сам доктор, напротив него я. За моей спиной стояли Чёрный Змей с Зелёным Медведем, а позади Сальватора — его слуги, Кристо и Бальтазар. Несмотря на открытое окно, солнечный день и отличную погоду, напряжение в каюте нарастало с каждой секундной.

— Доктор, — произнёс я, когда тишина затянулась, а от повисшей в воздухе угрозы казалось сейчас зазвенят ложки, лежащие на столе. Кристо к нашему визиту сервировал его на две персоны так, словно Сальватор принимал у себя титулованную особу. — Скажите мне, когда вы уже начнёте говорить правду? Я долго ждал, когда вы перестанете отмалчиваться и выложите карты на стол. Не находите, что сейчас такой момент настал?

— Почему именно сейчас?

Играть удивление Сальватор умел отлично.

— Потому что в трюме баржи сидят два человека, связанные цепями, с грузом на ногах. Эти двое руководили действиями экошёров, а теперь лопочут какую-то чушь, пускают слюни и ходят под себя.

Одним из пленников был офицер, захваченный в деревне, вторым же — тот, кого можно было назвать капитаном судна обдирателей. Он также направлял их во время короткой схватки на борту, и Чёрному Змею каким-то чудом удалось взять его живым.

— Я знаю о конах… обдирателях так же мало, как и вы…

— Довольно! — хлопнул я ладонью по столу, и ложки-таки задребезжали. — Довольно лжи, доктор! Почему вы зовёте обдирателей конами?

— Вы называете их экошёрами, — пожал плечами Сальватор, умудряющийся сохранять невозмутимость под моим напором.

— Так их зовут в бывших розалийских колониях, и не делайте вид, что не владеете розалийским и не понимаете смысла^[8]. А вот чтобы их звали конами, я никогда не слышал прежде.

Сальватор сумел сохранить лицо. Он молча сделал глоток остывшего чая из своей чашки.

— Не хотите сами выкладывать на стол карты, — усмехнулся я. — Я сделаю это за вас. Змей, будь любезен, карту.

Я отодвинул в сторону свою чашку, к которой не притронулся, равно как не взял ничего ни с одной из выставленных Кристо тарелок. Все предметы сервировки были безжалостно убраны на край стола, а вместо них Чёрный Змей расстелил карту этой части Архипелага, где мы сейчас дрейфовали.

— На борту корабля обдирателей, который мы захватили, был найден судовой журнал. Конечно, его не вели уже много лет, но он хранился в капитанском сейфе вместе с личным оружием и казной. Что странно, ни то, ни другое из сейфа не пропало. Экошёров сейф как будто и не заинтересовал вовсе. Из журнала мы узнали название корабля и порт приписки, а также то, что это был госпитальный транспорт. Порт Миранда на острове Саона.

Я указал его на карте. Чтобы не ошибиться, маленький остров заранее был обведён карандашом.

— Он находится почти в центре территории, на которой промышляют обдиратели. Согласно морском атласу, остров и город вымерли через пару лет после окончания войны, до сих пор они числятся необитаемыми. Это, конечно, может быть совпадением, но я в них не верю, доктор.

— Я был там, — кивнул Сальватор. — Но не знал названий ни города, ни даже острова. Ни тем более его координат. Меня привезли туда на дирижабле.

— Для чего?

— Лечить людей, конечно, для чего же ещё нужны врачи, — пожал плечами он, но равнодушие его жеста было настолько наигранным, что не поверил бы и пятилетний ребёнок. — Есть такие госпитали, вы, думаю, знаете о них, где содержатся те, кто не вернулся с войны. Они идут в свою последнюю атаку или трясутся в ожидании снарядов, или святые ещё знают, что делают. Война породила огромное количество инвалидов, и далеко не все из них лишились конечностей. Многие оставили там разум. Вот именно их мы и должны были лечить на острове. Казалось бы, лучшего места не придумать — стабильный климат, морской воздух, всё способствует покою.

— Но что-то пошло не так? — приподнял я бровь.

— Фонд, содержавший этот госпиталь, разорился после войны и перешёл в руки военных. Через год после этого там начались эксперименты над безумцами. Их уже не пытались лечить, из них хотели сделать солдат.

— Гальрии нужны были собственные джаггеры? — поинтересовался Зелёный Медведь, и доктор вздрогнул от звука его голоса. Он настолько ушёл в себя, что и позабыть успел, что в каюте кто-то есть, кроме нас с ним. — Я командовал ими и знаю, кто они такие. Умственно отсталых детей, от которых отказываются родители, помещают в особые детские дома. Там из них делают жестоких животных, подчиняющихся лишь воле более сильного, а заодно пичкают алхимической дрянью, чтобы лучше росли мускулы. Получаются идеальные штурмовики, почти без чувства самосохранения, агрессивные сверх всякой меры и беспрекословно подчиняющиеся офицерам. Вот только видели бы вы последствия их бунтов — вышедшие из-под контроля они творят нечто в том же духе, что и обдиратели.

— Только тут вместо детей были солдаты, — продолжил я его мысль. — Тренированные, хорошо питающиеся на острове, но напрочь лишённые разума. Готовая армия, осталось только что-то сделать с их безумием.

— Я не знаю, какие эксперименты проводили над пациентами. — Сальватор опустил голову и говорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы понять, что он шепчет. — Я следил только за их физическим состоянием. Препараты для ускорения роста мускулов далеко не всем подходят, и я старался не дать им умереть, вытаскивал некоторых с того света. Оперировал тех, кому проводили вмешательство в работу головного и спинного мозга. Работал с последствиями не прижившихся имплантатов. В какой-то момент я просто отказался думать о том, что делают с пациентами, я просто спасал тех, кого мог.

Он замолчал, глядя себе под ноги. Никто не торопил его. В напряжённой тишине прошло несколько минут. Доктор ушёл в воспоминания и явно не собирался дальше говорить без понуканий. Я уже собрался подтолкнуть его, но прежде доктора заговорил его телохранитель. У Бальтазара был низкий скрипучий голос, он настолько редко открывал рот, что многие считали его немым.

— Безумие и боль породили демона. Души сумасшедших, опалённые войной, корчились и кричали, когда их без жалости терзали, пытаясь превратить в солдат снова. Глупцы, желавшие этого, не понимали, что в безумие душа стремится для того, чтобы забыть, не возвращаться на поле боя. А их тащили туда насильно. Их боль, их желание забыться, их крики в ночи породили демона.

— Кто такой человек в противогазе? — спросил я, когда Бальтазар замолчал и снова повисла гнетущая тишина.

— С него всё началось или закончилось, как посмотреть, — ответил Сальватор. — Я не знаю, кто он, но думаю, сильный маг-ментал. Эксперименты над пациентами дали результат, и он должен был объединить их. В теории. На практике же была резня. В одну ночь большая часть пациентов обратилась в тех, кого вы зовёте обдирателями. Они выломали двери, набросились на охрану, перебили почти всех. Мне удалось спастись только благодаря Кристо и Бальтазару, они вывезли меня на лодке.

— Но почему коны?

Этот вопрос мучил меня с первой оговорки доктора, но особого значения не имел, и я задал его сейчас просто из любопытства. И чтобы немного разрядить обстановку. Слишком уж тяжкой стала для всех тишина, повисшая после того, как Сальватор замолчал.

— Злые духи, — вместо доктора ответил Бальтазар, — приспешники демонов из чёрной ямы. Они питаются мясом и плотью людей, прежде сдирая с них кожу.

Что ж, экошёрам это подходит как нельзя лучше.

Остров Саона был далеко не самым маленьким на Архипелаге. Прежде здесь располагался рыболовецкий порт, куда заглядывали корабли с других островов и даже с побережья. Рыбаки Саоны были достаточно трудолюбивы, а местные воды обеспечивали их хорошим уловом. Нельзя сказать, что Миранда — единственный город острова — процветала, однако и до того, как на Саоне решили построить госпиталь для душевнобольных жертв войны, жизнь здесь кипела ключом. Несколько крупных консервных концернов держали в Миранде свои постоянные фактории, куда рыбаки сдавали улов. Процветал и устричный промысел вместе с устричным пиратством — за самые богатые садки дрались насмерть, слишком уж хорошие деньги крутились вокруг продажи столь любимых аристократами и нуворишами Аурелии моллюсков.

Всё это я узнал от Христофора. Слуга доктора родом с Саоны, как и его брат Бальтазар. Но если Кристо покинул родной остров и в итоге пошёл в услужение к Сальватору, то Бальтазар предпочёл остаться. Он стал охранником устричных садков и именно на этой работе так хорошо научился владеть навахой и пистолетом.

Сейчас все воды вокруг острова были забиты уродливыми кораблями обдирателей. Вся их пиратская флотилия собралась рядом с Саоной, отгородив её от остального мира. Несколько десятков судов — в основном транспортов и рыболовецких шхун стояли на рейде Миранды так плотно, что часто сталкивались бортами. Но их командам на это было наплевать. Если вообще на борту хотя бы одного корабля хоть кто-то находился.

Мы с Оцелотти стояли на носовой надстройке баржи, не отрываясь от биноклей вот уже битых полчаса. Прошло около месяца с тех пор, как мы разгромили обдирателей в рыбацкой деревне. На следующий день после разговора с Сальватором я отправил сообщение на нашу базу, вызывая подкрепление. Спустя пять дней к нам присоединились несколько малых судов береговой охраны, выделенной алькальдом форта Наранья, а на палубу баржи опустились оба боевых винтокрыла, имевшихся в распоряжении «Солдат без границ».

— Заняли оборону, — опустил бинокль Оцелотти. — В лоб полезем — потери будут слишком большие.

— Неприемлемые, — согласился я. — Хуже всего то, что мы не можем снять охранение и проникнуть внутрь.

— Думаешь, мои коты не сумеют справиться с этими примитивами? — В голосе моего ближайшего помощника слышалась откровенная обида. — Не думал, что ты о них столь скверного мнения.

— Дело не в них, Адам, — успокоил его я, — а в демоне. Я говорил с нашим менталом, он уверяет, что стоит прикончить хотя бы одного обдирателя из тех, что контролирует он, и демон тут же почует это. Он сразу поднимет тревогу, и против нас обернутся все экошёры на острове.

— Мои коты легко пройдут через блокаду, не поднимая тревоги.

— А что дальше? Их слишком мало, чтобы покончить со всеми обдирателями на Саоне.

— Заминировать суда? Взрывчатку я достану в течение недели.

— Даже затонув, они наглухо закупорят гавань.

Оцелотти снова поднял к глазам бинокль. Как и мой, его был улучшен Тонким, вот только сколько ни смотри в него, решения не высмотришь.

— Можно провести разведку боем, — предложил Оцелотти, опуская бинокль. — Отвлекающий манёвр. Потери будут, но на приемлемом уровне.

— А я в это время проникну на остров, — развил я его мысль, — и попытаюсь уничтожить демона. Всё как всегда, верно?

— В этот раз стоит взять с собой кого-нибудь, — сказал Оцелотти. — Всё-таки прежде нам с демонами иметь дел не приходилось.

Я не стал разочаровывать Оцелотти и говорить, что по полям сражений Великой войны не раз шагали самые настоящие демоны, вызванные магиками враждующих армий. И я был свидетелем того, что они могут натворить. Вот только происходило это лишь в первые годы. Магики всех сторон конфликта, даже самые сильные в этом вопросе эльфы-сидхе, быстро поняли, что кровожадные твари, какими являются демоны, слишком легко выходят из-под контроля. Их примитивные разумы туманили кровь и страдание, царящие на полях сражений невиданных прежде размеров. Даже самые искусные демонологи не могли удерживать призванных ими чудовищ дольше нескольких часов: потом те окончательно теряли разум и принимались убивать всех, до кого могли добраться. Для демонолога же выход его подопечного из-под контроля чаще всего заканчивался мучительной смертью.

Я уже знал, кто пойдёт со мной в самое пекло, пока остальные «солдаты без границ» будут атаковать остров. А точнее — изображать лобовую атаку.

Чёрный Змей и Серая Лисица сидели рядом и тем не менее порознь. Змей качался на стуле и чистил ногти ножом с самым беззаботным видом. Лисица же откинулась на спинку своего стула и глядела в потолок. Конечно же, я знал, что они любовники — я всё знал про своих солдат, — да они особенно и не скрывали связи. Однако во время первой совместной операции вели себя так, словно впервые друг друга увидели. Не скажу, что меня это не устаивало.

— Завтра на рассвете начнётся атака на остров, — сообщил я им, — и в ней будут задействованы все, кроме нас и бойцовых котов Оцелотти, которые останутся в качестве резерва.

— А мы что же? — задал вопрос, которого я ждал, Чёрный Змей. Лисица, знавшая меня куда дольше, промолчала.

— В это время мы уже будем на острове, — ответил я. — На пути к госпиталю.

Я расстелил на столе карту Саоны — самую подробную из тех, что удалось найти. Госпиталь располагался на возвышенности в полукилометре от города, в бывшем поместье хозяина острова. Некогда всем здесь заправляли аристократы из Веспании, но их род разорился ещё до войны, и поместье пустовало, приходя в упадок, пока из него не сделали дом скорби. Демон, скорее всего, обитал именно там, ведь в госпитале концентрация страданий и горя самая высокая. Тварь в них просто купается не первый год.

— Мы обойдём город и поднимемся на возвышенность вот здесь. — Я провёл пальцем по пунктирной линии просёлочной дороги. — Этим путём в госпиталь возили провизию из рыбацких деревень с другой стороны острова. Войдя в дом скорби, мы должны найти демона, руководящего обдирателями. В это время он будет отвлечён атакой на порт, которую давно уже ждёт, и у нас появится шанс покончить с ним.

По всей видимости, стычка в безымянной деревне так напугала демона, что он собрал все свои пиратские суда на рейде Миранды. По крайней мере, за месяц, что прошёл с того боя, не случилось ни одного нападения экошёров.

— Мой меч может повредить демону, — сказала Серая Лисица, — но не убьёт его. У тебя есть оружие против него?

Я выложил на стол перед нами три громоздких пистолета.

— «Берги» первой модели, — брезгливо произнёс Чёрный Змей, — от них отказались ещё в начале войны.

— Не самый удобный пистолет, верно, — кивнул я, — но другие не выдержат пули, которые могут поразить демона.

Я вынул из подсумка патрон — латунная гильза его была исчерчена клинописью, а длинная пуля блестела как зеркало, словно отлитая из ртути. Я бросил его Серой Лисице, та осмотрела боеприпас и передала Чёрному Змею.

— Быстрое серебро, — констатировал тот, возвращая пулю мне, — говорят, нет лучшего средства против магиков и демонов.

— Средства есть разные, вопрос в том, как быстро их можно достать и во сколько это обойдётся. — Я вернул патрон в подсумок. — К каждому «бергу» будет по два магазина таких патронов. Использовать их нужно только против самого демона. Обдирателей будем уничтожать привычными методами.

— Почему не взять больше солдат? — поинтересовалась Серая Лисица.

— В госпитале нужны будут лучшие, — заявил я. — Я не могу рисковать жизнями обычных «солдат без границ» в драке с демоном, с них довольно и отвлекающей атаки.

На самом деле правда была несколько шире и страшнее. Мой ментал, изучивший обоих пленников и исследовавший мою голову на предмет последствий контакта с демоном, сообщил, что тот может любого превратить в обдирателя. Преисподняя, которую он обрушил на меня своим взглядом, выжигает разум, оставляя только рефлексы. Я готов был рисковать собой и ещё парочкой бойцов, но никак не целым отрядом вроде бойцовых котов Оцелотти.

— Конечно, — добавил я, — каждый из вас волен отказаться. Никого насильно за собой я в эту преисподнюю не потащу.

Чёрный Змей скривил губы в усмешке, став похожим на карикатурного злодея с агитационных плакатов или из синематографических роликов. Серая Лисица же просто пожала плечами — она всегда в первых рядах, когда нужно выполнять рискованные, зато очень щедро оплачиваемые задания.

Леса на острове разрослись и почти скрыли старую дорогу. Мы высадились из гребной лодки на берег, привязав её к остаткам причала рыбацкой деревушки. Даже спустя столько лет здесь были видны свидетельства резни, учинённой первыми обдирателями. Истлевшие части тел со следами зубов, оставленными вовсе не животными, на фоне почти райского пейзажа с белым песком и высокими пальмами смотрелись особенно неприглядно.

Стоило отойти подальше от побережья, как песок и пальмы быстро сошли на нет. Теперь мы шагали по влажным мангровым зарослям, среди которых можно было только угадать, где раньше проходила дорога к госпиталю. Высадились мы на берег до рассвета, за два часа до начала атаки основных сил, и теперь полагались лишь на зрение Серой Лисицы. Эльфийка, как и все представители её народа, отлично видела в темноте и показывала нам дорогу жестами. Местами приходилось идти по пояс в вонючей воде. Застойные озерца, образующиеся после прилива, прежде вычерпывали сами рыбаки, чтобы не мешали везти провизию в госпиталь. Обдиратели об этом не заботились.

До окраин госпиталя мы добрались позднее, нежели прикидывали, сидя на барже. Дороги почти не было, несколько раз приходилось сворачивать с намеченного пути, обходя трясины или особенно глубокие озера застойной воды. Переправляться через них вплавь у нас желания не было. Сильнее же всего задержали патрули — никогда бы не подумал, что обдиратели станут обходить территорию, прилегающую к госпиталю. Хотя, возможно, демон был слишком напуган стычкой в деревне рыбаков и теперь принимал все меры предосторожности, какие только мог придумать.

— Ходят пятёрками, — сообщила нам с Чёрным Змеем Серая Лисица, конечно же, первая заметившая патрули. — Четверо обдирателей и с ними человек в тропической форме с винтовкой. Они держатся поблизости от него, как псы на сворке.

— Проведёшь нас мимо них? — спросил я.

Пока не началась атака, нельзя было привлекать к нам внимание демона. Да и после я бы тоже не стал рисковать, убивая кого-либо из его обдирателей без крайней нужды. Я, как всегда, делал ставку на тихое проникновение и не желал предупреждать о своём появлении врага, сидящего как паук в центре паутины.

Эльфийка кивнула, и мы двинулись дальше. Стены госпиталя уже виднелись в предрассветной дымке, но до них ещё далеко. Мы петляли между патрулями, скрывались от них в самых труднопроходимых местах. Нам таки пришлось несколько раз искупаться в воняющей гнилью и солью воде застойных озёр. Но чем выше на холм, где располагался дом скорби, мы поднимались, тем сложнее стало обходить патрули. Пятёрки ходили чаще, обдиратели едва не носами землю рыли. Их сходство с собаками усиливалось неразумным поведением — они нюхали воздух, поскуливали, рычали друг на друга, пока их не одёргивал офицер.

Однажды нас спасла только свара экошёров из разных патрулей. Мы замерли в тени здоровенного дерева, спрятавшись под его корнями. У всех троих оружие было в руках. В тот момент мы думали, что схватки уже точно не избежать. Мы попались. Пытаясь ускользнуть от одной группы обдирателей, почуявшей нас и сошедшей с маршрута патрулирования, мы чуть не натолкнулись на другую. Едва успели скрыться в корнях удачно попавшегося дерева. Я вытащил пистолет и нож, рукоятки привычно легли в ладони, быстро успокоив бешено бьющееся сердце. Серая Лисица обнажила меч, бесшумно вытянув его из ножен за спиной. Чёрный Змей же ограничился одним пистолетом аришалийского производства — модификацией «Мастерсон-Нольта», поступившей на вооружение специальных частей тамошней армии. Где и как он сумел достать это достаточно редкое оружие, у него, конечно, никто не спрашивал.

Обдиратели приближались с двух сторон. Мы готовились к схватке, понимая, что дальше придётся пробиваться с боем. И тут в двух шагах от дерева, в корнях которого мы сидели, преследующие нас обдиратели замерли, глухо рыча. Из зарослей выбрались те, с кем мы едва не столкнулись, и тоже остановились, издавая горловое рычание. На разумных существ они сейчас не походили вовсе — дикие животные, встретившиеся на границе территории. Они готовы вцепиться друг другу в глотки, сдерживает только воля демона, действующего через офицеров. Те вскоре показались сами. Остановились, обменялись взглядами и резким жестом — одинаковым, как будто его проделал один и тот же человек, хотя офицеры были разного телосложения, одёрнули свои своры экошёров. Спустя несколько минут вокруг дерева, в корнях которого мы сидели, не было никого.

Наконец мы подобрались к стене госпиталя. Она оказалась не так уж высока, зато явно поддерживалась в нормальном состоянии. Перебраться через неё было не так-то просто. Мы прошли до самых задних ворот, охранявшихся десятком обдирателей под предводительством пожилого офицера в потрёпанной кирасе с наплечниками и с винтовкой в руках. Он был первым из обдирателей, носившим хоть какое-то защитное снаряжение.

Теперь нам оставалось только ждать начала атаки и надеяться, что демон заберёт всех — или хотя бы большую часть — своих обдирателей, чтобы остановить её.

Когда с первыми лучами солнца в небо взлетели сигнальные ракеты, мы поняли, что Оцелотти отправил «солдат без границ» на штурм Саоны.

Я не видел, но знал, что прямо сейчас на барже расчехлили основное орудие — пятидюймовую пушку. Она открыла огонь по сбившимся на рейде кораблям, закидывая их фугасными снарядами, оставляющими зияющие дыры в их корпусах и разрывающие надстройки на куски. К нему быстро присоединились две установки счетверённых автоматических пушек Манна, дырявящие вражеские суда столь же эффективно за счёт скорострельности и количества стволов. Пулемёты, установленные на носу баржи, поддерживали высаживающихся на борт вражеских кораблей «солдат без границ» ураганным огнём, выкашивая обдирателей десятками.

Вскоре к шуму перестрелки присоединился гул двигателей винтокрылов. Они поднялись над береговой линией, расчищая порт для десанта. Застучали авиапушки, разносящие хлипкие стены домов, им вторил стрёкот скорострельных пулемётов «Град», плюющихся смертоносным свинцом так быстро, что огонёк перед их блоками из шести стволов просто не успевал гаснуть. Боеприпасы они, конечно, пожирали просто невероятно быстро, зато сколько бы ни было на берегу обдирателей, я был уверен, что все они мертвы. Десанту в порту никто не помешает.

Мы ждали и слушали, как идёт бой, пока мимо нас рысцой не пробежал первый патруль экошёров. За ним почти тут же последовал ещё один, потом ещё и ещё. Я невольно оглянулся на сидящую рядом Серую Лисицу. Даже не думал, что обдирателей по округе шастает столько, а она провела нас мимо их всех. И лишь раз мы едва не попались. Последним внутрь территории госпиталя ушёл десяток экошёров под предводительством вооружённого офицера. Тот закрыл отчаянно скрипящие ворота на здоровенный висячий замок и замкнул контакты, скрутив пару проводов.

Мы выждали ещё минут десять — дольше торчать по эту сторону стены было уже глупо. Я кивнул Чёрному Змею, и тот ползком направился к воротам. По ту сторону часовых не осталось, видимо, демон полностью полагался на замок и сигнализацию. Как оказалось, провода шли вовсе не к блоку аларма, ворота были заминированы. Чёрному Змею пришлось потратить почти десять минут, чтобы разобраться с целой системой взрывных устройств, установленных вокруг них. Когда же он справился с ними, в дело пошёл меч Серой Лисицы. Она быстрым движением рубанула по толстой цепи, на которой висел запирающий ворота замок, шепнув себе под нос заклинание. В миг удара по металлу клинок вспыхнул серебром, легко разрубив цепь. Та с характерным звоном сползла на землю.

Открыть ворота совсем уж бесшумно не удалось — петли так отчаянно скрипели, что зубы сводило от этого звука. Но нас было всего трое, и мы проскользнули в небольшую щель между створками, прикрыв их за собой. Чёрный Змей даже вернул на место цепь с замком, кое-как приладив их. Если не приглядываться, то не сразу поймёшь, что она разрублена.

Трёхэтажное поместье разорившихся аристократов напоминало увеличенную копию резиденции алькальда форта Наранья. Тот же белый камень, обязательные открытые галереи и даже остатки беседок на крыше видны. Внутри стен обдирателей не было, мы свободно прошли к центральному зданию, двери которого оказались и вовсе открыты настежь. То ли обдирателям свойственна беспечность, то ли они слишком уж полагались на взрывчатку, блокирующую ворота.

— Попахивает ловушкой, — выразил наши общие опасения Чёрный Змей.

— Ей оттуда просто несёт, — усмехнулась Серая Лисица.

Я первым шагнул к двери — по сторону её царила непроглядная тьма. Внутри помещения, где прежде складывали припасы для госпиталя, не горел ни один светильник и не было ни единого окна.

— Змей, осколочную, — сказал я, вынимая из подсумка светошумовую гранату, — кидаешь следом за мной. Потом входим.

— Дальше идём громко? — без особой нужды спросила Серая Лисица.

— Если там засада, — кивнул я на склад, — то нет смысла таиться дальше. Нас ждут.

Мы с Чёрным Змеем заняли позиции слева и справа от дверей. Серая Лисица с парой пистолетов в руках стояла в стороне, готовая открыть огонь по врагу. Я кивнул Чёрному Змею и первым кинул внутрь цилиндр светошумовой гранаты. Следом полетела осколочная, брошенная Чёрным Змеем. Два взрыва слились в один — как грохнула осколочная, я даже не услышал, настолько громкий хлопок выдала моя граната. Тут же изнутри раздались нечленораздельные вопли и одновременно заговорили оба пистолета Серой Лисицы.

Войти в помещение нам с Чёрным Змеем в тот раз было не суждено — обдиратели, завывая от боли, выскочили на улицу. Серая Лисица прикончила нескольких, но их оказалось слишком много, а двери, ведущие в помещение для складирования припасов, были достаточно широкими. Она просто не успевала стрелять.

— Ещё осколочную — и отходим к Лисице! — крикнул я Чёрному Змею.

Мы швырнули в выбегающих обдирателей по гранате и бросились к отступающей Серой Лисице. На ходу мы стреляли в экошёров. Короткие очереди моей автоматической винтовки и быстрые выстрелы самозарядного карабина Чёрного Змея валили на землю одну тварь за другой. Вот только внутри их было очень много. И далеко не все они оказались столь же примитивны, как пираты, атаковавшие безвестную рыбацкую деревеньку.

Раздались первые ответные выстрелы. Палили обдиратели точно так же, как сражались — без особого мастерства, просто жали на курок, посылая в нас пули скорее наудачу. Даже вышедшие вскоре из помещения офицеры, возглавляемые знакомым пожилым человеком в кирасе, не отличались меткостью. Они вскидывали винтовки к плечу и тут же жали на спусковой крючок, вовсе не целясь. Их намерения читались столь легко, что нам не стоило особых усилий уходить от выстрелов.

И всё же мы оказались на открытом пространстве, противостоя нескольким десяткам агрессивных безумцев, жаждущих нашей крови. Позиция не самая лучшая, и мне ничего не оставалось, кроме как скомандовать прорыв. Другого выхода я не видел. И мы ринулись вперёд, паля прямо в морды кидающихся на нас обдирателей. Наши пули валили их одного за другим.

Серая Лисица сменила пистолеты на клинок и теперь плясала среди врагов, убивая их отточенными в сотнях схваток ударами. Отрубленные головы и конечности падали на залитую кровью землю.

Воспользовавшись передышкой, я закинул винтовку за спину, перехватив пистолет и нож, — для боя с обдирателями лучше не придумаешь. Они рвались ко мне, потрясая тесаками и топорами, тянули скрюченные пальцы к моему горлу. Я стрелял в упор — пули разносили им головы. Я вгонял нож в тела особо ретивых, используя их как щит против остальных, и стрелял, прикрываясь извивающимся в предсмертных конвульсиях врагом от его же товарищей. Часто ещё живого обдирателя просто рубили на куски свои же, не обращая внимания, куда бьют. Им важнее добраться до меня, а на остальное наплевать.

Они не были разумными существами, их даже хищными животными назвать нельзя. Обдиратели совершенно безумные, противоестественные твари, порождённые экспериментами военных и демоном, созданным из боли и безумия. Их следовало уничтожать хотя бы изуважения к тем солдатам, кем они были, прежде чем сойти с ума от ужасов Великой войны.

И мы убивали их — без жалости, без сожалений. Мы шли через их толпу, оставляя за собой кровавую просеку, заваленную трупами, подёргивающимися в предсмертных конвульсиях. Офицеры, безмолвно руководившие действиями этой орды, отступали к зданию госпиталя, стреляя в нас из своих винтовок. Гибнуть вместе с примитивными обдирателями они явно не собирались.

— Прорываемся к дверям! — выпалил я приказ в перерывах между схватками с экошёрами. — И закрываем их!

Прорыв обошёлся нам в ещё три осколочных гранаты. Взрывы превратили десяток обдирателей в подёргивающиеся в агонии тела, и мы подскочили к дверям, захлопнув их. На наше счастье запиравший их деревянный брус валялся снаружи. Мы с Чёрным Змеем подхватили его и продели через пару бронзовых колец, блокируя обдирателей внутри.

На зачистку заднего двора госпиталя у нас ушло несколько минут. Прочные двери дрожали под напором обдирателей — трещали деревянные плахи, из которых они были сбиты, дребезжал в кольцах запирающий брус.

— Лисица, забирайся наверх и найди нам лестницу или верёвку — что угодно, лишь бы мы смогли присоединиться к тебе. Змей, мы держимся, пока Лисица не выполнит приказ.

— А если ничего не найду?

— Спустишься к нам, и будем прорываться через первый этаж.

Серая Лисица кивнула и в несколько стремительных, но удивительно плавных движений, выдающих в ней эльфийку, забралась на второй этаж госпиталя. Не прошло и полуминуты, как её ботинки застучали по доскам отрытой галереи.

Двери с треском поддались напору обдирателей. Брус ещё держался, а вот кольца медленно, но верно выламывались из дерева створок.

Мы с Чёрным Змеем отступили на пару шагов, подняв оружие. У обоих в руках были винтовки. С пистолетом и ножом в первые секунды прорыва много не навоюешь, надо убивать тварей как можно больше, чтобы они подольше не могли выбраться из помещения.

Двери подались как-то разом. С глухим стуком упало на землю одно из колец, окончательно вывороченное из створки, за ним последовал брус. Двери распахнулись, и обдиратели ринулись на нас снова.

Мы встретили их слаженным залпом двух винтовок. Моя автоматическая и самозарядная Чёрного Змея плевались свинцом, валя экошёров одного за другим. Мы почти не могли маневрировать, чтобы не уйти далеко от здания, иначе никак не забраться на второй этаж. А потому вынуждены были брать плотностью огня. Только успевай магазины менять. И именно когда мы делали это, обдиратели подбирались ближе — их было слишком много, мы просто не успевали убивать их. Не думающие о самосохранении твари пёрли напролом, потрясая своими уродливыми тесаками, наталкиваясь друг на друга, паля из устаревших пистолетов и винтовок в белый свет, как в мелкую монету. Мы стреляли им по ногам, и перед выходом из помещения мгновенно образовалась свалка. Обдиратели лезли друг на друга, тянули в нам руки со скрюченными пальцами, переваливались через растущую свалку, чтобы погибнуть под нашими пулями. Но стоило нам остановиться, чтобы перезарядить винтовки, как один или двое успевали перебраться и вскакивали на ноги. Я или Чёрный Змей приканчивали их, но с каждым разом таких шустрых обдирателей становилось всё больше. А вот количество патронов катастрофически убывало.

— Я обеспечиваю плотность, — отдал я приказ, с которым долго не торопился, потому что риск был слишком велик. Но теперь у нас не осталось выбора. — На тебе контроль на время перезарядки.

Чёрный Змей кивнул и отступил на полшага назад. Я остался с обдирателями один на один. Очередями в три патрона я валил экошёров, увеличивая жуткую свалку перед дверьми — из массы окровавленных тел, живых, мёртвых и умирающих торчали конечности и головы. Кто-то скалился на меня, не понять, жив или уже мёртв; чьи-то пальцы с обломанными ногтями скребли землю; кто-то пытался выбраться, но на него давили десятки тел; кто-то упорно полз, несмотря на простреленные ноги, волоча их за собой, не обращая внимания на боль. Это была самая настоящая преисподняя, и я отправлял в неё всё новых обдирателей — одного за другим — короткими очередями в три патрона. За моим правым плечом то и дело рявкала самозарядная винтовка Чёрного Змея. Обдиратели, успевшие перебраться через свалку, падали с простреленными головами. Чёрный Змей бил наверняка.

И тут боёк моей автоматической винтовки в очередной раз ударил в пустоту. Патрона в патроннике не было. Чёрный Змей из-за моей спины принялся отстреливать самых резвых обдирателей, лезущих на вал из тел мёртвых и умирающих товарищей. Я машинально сунул руку в подсумок с магазинами, но ничего там не нашёл. Я расстрелял всё, о чём тут же сообщил Чёрному Змею.

— В стороны! — крикнул я ему, отбрасывая бесполезную винтовку и выхватывая пистолет с ножом.

Мы разделились, и в первое мгновение обдиратели замерли, не зная, на кого кинуться первым. Всё решил Чёрный Змей — его самозарядная винтовка заговорила снова, унося жизни остановившихся в растерянности экошёров. Большая часть бросилась к нему, но и мне досталась приличная доля врагов. Кто-то из них палил из старенького револьвера, пули врезались в белёную стену дома, выбивая из неё облачка сухой штукатурки. Стрелка я прикончил первым. Следом отбил в сторону топор оказавшегося почти вплотную ко мне обдирателя и перехватил ему горло ножом. Третьему разнёс голову двумя выстрелами в упор. Следующего пнул в живот, тот пошатнулся, мешая остальным, и я отпрыгнул дальше, разрывая дистанцию. Но обдирателей было слишком много, они наседали со всех сторон. Я вертелся, словно змея, отбиваясь от них, отступая вдоль стены дома, стрелял, экономя патроны, проходился ножом по тянущимся рукам, бил ногами. Но скоро до меня доберутся, одна ошибка — и меня разорвут на куски. Бесславный конец для человека, называющего себя лучшим наёмником Эрды. Наверное, только эта мысль и не позволяла мне дать слабину, несмотря на боль в мышцах и тяжёлое дыхание. Я бил, стрелял и резал, отступая вдоль стены госпиталя.

И тут среди наседавших на меня обдирателей рванули одна за другой три осколочных гранаты. В их взрывах потонули куда более тихие хлопки дымовых. Не прошло и пары секунд, как всё вокруг меня скрылось в знакомом тумане, густом, как молоко. На плечо мне упала верёвка, я сунул пистолет в кобуру, перехватил её, быстрым движением намотав на запястье, и дёрнул на себя. Тут же за неё потянули, затаскивая меня наверх. Оказавшись вровень с галереей, я зацепился за её перила правой рукой, не выпуская ножа. Чьи-то руки ухватили меня за плечи, помогли забраться на галерею.

Я выпрямился и увидел перед собой Чёрного Змея и Серую Лисицу. Змей всё ещё сжимал в руках верёвку, которой затаскивал меня на второй этаж.

— Пока они будут разбираться, куда мы делись, идём внутрь, — велел я своим бойцам, и мы направились к первой же двери, ведущей в госпиталь.

На сей раз никакой засады не было — обдиратели явно не ожидали, что мы попробуем пробраться к ним через второй этаж.

Есть в больницах, особенно таких, как дом скорби, нечто пугающее. Тем более что госпиталь на Саоне был полузаброшен, но нам то и дело попадались свидетельства методов лечения безумия, практиковавшихся здесь. Ванны, прежде наполнявшиеся ледяной водой, кресла с проводами для электрошока, цепи, которыми приковывали сумасшедших к стенам, койки с прочными ремнями, не дающими пошевелить и пальцем. Попадались пустые операционные, где на полу валялись длинные металлические штыри и молоточки, использующиеся при лоботомии. В других лежали части имплантатов, на которые даже смотреть не хотелось, не говоря уже о том, чтобы думать, куда их пытались вживить.

Света внутри коридоров, по которым мы шагали, не было. Нам оставалось полагаться на острое зрение эльфийки да скудные лучи солнца, проникающие в помещения через занавешенные пыльными шторами окна.

— Мерзость, — прошептал себе под нос Чёрный Змей. — Отвратительная мерзость. Они сражались на фронте, их разум не выдержал ужасов войны, но они оказались в худшей преисподней. А всё потому, что кто-то решил, их так можно вылечить.

Я был полностью с ним согласен. Нас, солдат, попросту использовали и выкидывали, когда отпадала надобность. Мы дрались, умирали, оставались калеками для того, чтобы кто-то стал ещё богаче или обрёл больше власти или же не лишился благ, нажитых на нашей крови. А потом нам, солдатам, оставалось доживать свой век, будто псам, дерущимся за объедки того, что получили сильные мира сего. Ну а тех, кто был совсем беспомощен, вроде этих безумцев, ставших обдирателями, использовали снова. В бесчеловечных экспериментах учёных, прикрывающих свой вивисекторский интерес благом науки и попытками вылечить безумцев.

— Я даже рад, — добавил Чёрный Змей, — что всех учёных перебили и сожрали. Лучшей расплаты не придумаешь.

Не скажу, что я не был с ним согласен.

Может быть, Чёрный Змей хотел и ещё что-то сказать, но шедшая впереди Серая Лисица подняла левую руку, сжав её в кулак. Мы остановились и затихли. Змей вскинул к плечу карабин, я взял наизготовку пистолет и нож. Лисица растопырила пальцы, и мы нырнули в ближайшие комнаты, скрываясь от замеченного ею врага. Я оказался в зале для ледяных ванн, присев между их выступающими из пола керамическими бортами со свисающими кожаными ремнями. Мало приятного быть погружённым в такую, да ещё и стянутым по рукам и ногам, скорее всего, с кляпом во рту. А санитары поливают тебя ледяной водой исключительно в лечебных целях.

Отбросив эти мысли, я прислушался к шаркающим шагам. По коридору шли несколько человек. Обдирателей я узнал по неровной походке — не раз уже слышал, как они топчутся или перемещаются рывками, пока мы двигались через лес к зданию госпиталя. А вот уверенная поступь выдавала предводителя. Он ступал по-хозяйски, топал тяжело, даже не думая скрываться.

В распахнутую дверь комнаты, где я сидел, сунулся обдиратель. Припадающая по-собачьи к полу тварь потянула воздух носом и уставилась прямо на меня. Я аккуратно поднял пистолет, нацепив его прямо в морду экошёру. Тот уже начал отворачиваться, чтобы подать сигнал хозяину, когда я нажал на спусковой крючок. Пистолет рявкнул — пуля вошла твари в висок. Экошёр покачнулся и рухнул на грязный кафельный пол. Тут же раздались выстрелы пистолетов Серой Лисицы, их поддержал самозарядный карабин Чёрного Змея. Я рывком выскочил в коридор — там не было ни одного обдирателя, зато стоял их офицер. Коренастый солдат в кирасе с наплечниками и астрийским пистолет-пулемётом в руках. Прежде чем он успел нацелить на меня оружие, я всадил в него пару пуль — прямо в голову. Офицер покачнулся и завалился на спину.

Их комнат вышли Серая Лисица и Чёрный Змей.

— Теперь быстро! — приказал я. — Вперёд!

— А куда? — не спеша куда-нибудь идти, спросила Серая Лисица.

— Где может быть логово демона? — спросил я у неё.

Эльфийка хоть происходила из воинственного клана, однако, как все представители её расы, не была чужда магии. Если кто и мог помочь найти демона, то это Серая Лисица.

— Если он рождён безумием и страданиями пациентов этого дома скорби, то должен находиться в их средоточии.

— Мы прошли через операционные и комнаты, где лечили сумасшедших, — сказал я, — что ещё может быть средоточием их страданий и безумия?

— Подвал, — произнёс Чёрный Змей, — туда стекала их кровь и прочие жидкости. Я не силён в магии, но говорят, что именно жидкости выводят боль из тела. Для этого врачи отворяют кровь, например.

— Глупый метод лечения, — фыркнула Серая Лисица, — и ты совсем не прав. Демон не станет сидеть в подвале, оттуда сложно контролировать своих рабов. Он должен быть как можно выше.

— Тогда для начала заглянем в кабинет главврача, — решил я. — Если демона не будет там, спустимся в подвал.

На разговор ушло слишком много времени. По лестницам и коридорам уже бежали к нам обдиратели. Мы слышали их шаги — нервную походку примитивов и уверенные шаги офицеров. Скоро нам придётся пробиваться через них, и в ограниченном пространстве больничных коридоров и палат делать это будет очень сложно.

Первая схватка прошла на лестничной площадке. Сверху и снизу на нас напирали обдиратели, офицеры благоразумно скрывались в тылу. На нижние пролёты мы с Чёрным Змеем кинули свои последние осколочные гранаты — их взрывы проредили обдирателей, притормозив наступление. Наверх рванула Серая Лисица. Она сменила пистолеты на меч — его клинок легко отсекал головы и конечности лезущих к ней обдирателей. Мы шли следом, убирая горе-стрелков, палящих из пистолетов и винтовок густо, но бестолково. Экошёры как будто хотели поскорее расстрелять все патроны, чтобы кинуться на нас врукопашную.

Серая Лисица расчистила дорогу на третий этаж. Они прикончила всех экошёров, стоявших у неё на пути, мы же с Чёрным Змеем разделались с офицерами и стрелками. Ничего сложного в этом не было — схватка превращалась в рутинную работу. Главное — следить за тылом, ведь сзади напирали всё новые и новые твари, но на лестнице разделаться с ними оказалось проще простого. Они мешали друг другу, лезли вперёд, размахивая своими уродливыми тесаками, я легко отправлял их на тот свет одного за другим ударами ножа. Пинал живых, мёртвых и умирающих, заставляя валиться на прущих сзади.

Третий этаж явно был господским, когда это здание служило домом аристократам. Спальни, кабинеты и столовые мало изменились с той поры, разве что выглядели совсем заброшенными да носили следы расправы над персоналом. Кровь здесь была на полу и стенах, на мебели и предметах обстановки. Тех, кто обитал тут до того, как пациенты госпиталя обратились в обдирателей, убивали жестоко, а порой и начинали поедать прямо тут же. Кое-где нам попадались обглоданные кости со следами явно не звериных зубов.

Здесь было тихо и безлюдно. Отчего-то обдиратели, лезшие за нами по лестнице, замерли в считанных ступеньках от третьего этажа, не делая попыток двинуться дальше. Они словно в невидимую стену упёрлись, не в силах сделать больше ни одного шага. Они кривили и без того уродливые морды, плевались в нашу сторону, швыряли тесаки и стреляли по нам. Но ни один не пересёк невидимую черту, как бы ни толкали его в спину остальные.

— Нас сюда словно заманили, — произнёс Чёрный Змей, меняя магазин в карабине.

— Выбора нет, — пожал плечами я. — Вперёд.

Мы прошли через весь третий этаж, благо тот оказался невелик. Заглядывали в спальни, столовые и кабинеты, встречая одну и ту же картину. Разгром, кровь повсюду и останки убитых, а после частично съеденных тел. В кабинете главврача тоже не было ничего интересного, разве что на полу валялись обрывки бумаг, залитые кровью. Сам главврач давно превратился в мумию. Он сидел за рабочим столом, откинувшись на спинку астрийского стула с вычурной спинкой и гнутыми ножками. Даже не заходя в его кабинет, мы увидели дыру в его правом виске и воронку выходного отверстия вместо левого. По какой-то причине обдиратели не тронули его, и в солёном воздухе острова он превратился в высохшую оболочку.

А вот в просторном помещении в самом конце коридора нас ожидал сюрприз. Комната была большой, с полукруглыми стенами, вместо одной из которых располагалось большое обзорное окно с видом на город. Был тут и выход на балкон. Наверное, в прежние времена отсюда наблюдали за своими владениями аристократы, правившие островом. Сейчас же здесь обосновались новые хозяева.

В мягком кресле, некогда хорошем, а теперь ободранном, сидел высокий человек, одетый в мундир старшего офицера Экуменической империи с полковничьими погонами. Он сидел, откинувшись на спинку, и, казалось, полностью отдался музыке. Рядом с ним на столике стоял граммофон с широким раструбом, откуда доносились хрипящие звуки бравурного марша. Разобрать, какого именно, было невозможно, слишком уж затёртой была пластинка, да и сам аппарат оставлял желать лучшего. За спиной его висел в паре дюймов над полом человек в чёрном обтягивающем комбинезоне и противогазе, закрывающем всё лицо. Я сразу узнал в нём того, кто управлял офицером обдирателей в рыбацкой деревне. Того, что наслал на меня преисподнюю.

А потом сидящий в кресле человек поднялся на ноги и повернулся к нам — и всё сразу стало не важно. Потому что я слишком хорошо знал его.

Полковник Конрад мало изменился с нашей прошлой встречи. Похудел немного, но, видимо, питание на Саоне и до бунта обдирателей было не самым обильным, а уж после и подавно. И всё же я узнал его сразу. Подтянутый, чисто выбритый, на лице и голове ни единого волоска, даже брови сбриты. Мундир на нём сидел как влитой: он был из той старой военной аристократии Экуменики, из людей, словно родившихся в военной форме. Фуражка лежала рядом с ним на том же столике с граммофоном. Начищенные до блеска сапоги скрипнули, когда он встал на ноги и обернулся к нам. Затянутые в белые перчатки руки машинальным движением расправили складки на мундире и одёрнули полу. Казалось, полковник сейчас щёлкнет каблуками, однако такой чести мы не удостоились.

Ещё в прошлую нашу встречу я был поражён его манерой держаться. Перед ним хотелось вытянуться во фрунт и отдать честь — старым имперским салютом, запрещённым в Гальрии после смены власти. И не в силу происхождения — не таким уж древним был его род, служил я с людьми, кичившимися тем, что их предки шли в бой вместе с первым императором, — а потому, что он был настоящим лидером. Прирождённым. Недаром перед ним склонили головы воины варварского племени Чёрного континента, прежде не покорявшиеся ни одному колонизатору.

— Я ждал тебя, мой мальчик, — произнёс полковник Конрад, глядя на меня своим совиным взглядом из-под тяжёлых надбровных дуг. — Знал, что за мной придёшь именно ты, и ждал.

— Попутно твои обдиратели уничтожали целые деревни, — ответил я. — Знакомый стиль, полковник, ещё с Афры.

— Им надо чем-то питаться, — пожал плечам Конрад, — а остров не в силах прокормить всех. Приходится употреблять в пищу плоть слабых — это в нашей крови, мальчик, ты же знаешь. Мы — хищники по своей природе, мы рождены убивать, лишь в этом цель нашей жизни.

Он не брызгал слюной, не вопил, вообще не повышал голоса. Однако я отчетливо видел его безумие, оно пустило корни в его разуме давным-давно, расцвело на Чёрном континенте, а теперь я стал свидетелем того, во что оно вылилось. За его спиной стоял одержимый демоном ментал, но Конрад не обращал на него ровным счётом никакого внимания, словно тот не более чем пёс, жмущийся у его ног. И в какой-то мере так оно и было.

— С такими идеями тебе самое место было на Саоне, — кивнул я, — вот только врачи просчитались, когда заперли тебя здесь, полковник.

— Врачи, — скривил он в презрительной усмешке полные губы, — жалкие трусы и глупцы. Они ничего не смыслят в том, что делают. — Помня методы лечения безумия, свидетельства которых мы находили, я был склонен согласиться с ним. — Когда после падения империи власть здесь перешла к моим товарищам по Чёрной гвардии, я быстро избавился от смирительной рубашки, сменив её на мундир.

Ну конечно, без этих ублюдков, захвативших власть на руинах Экуменической империи, не обошлось и тут. Мог бы и раньше догадаться, что нынешнее правительство Гальрии не стало бы проводить бесчеловечных экспериментов над сумасшедшими, да ещё и потерявшими разум на войне. Но у него попросту не оказалось денег для финансирования далёкого госпиталя, и его с лёгкой душой спихнули первому, кто решился взять эту ношу на себя. Никто и не задумывался, что за частным фондом, фактически купившим вместе с домом скорби ещё и город Миранду, да и весь остров, может стоять одна из уцелевших ячеек Чёрной гвардии. Ублюдочные реваншисты решили создать идеальную армию, а во главе поставить полковника Конрада. Лучший выбор для войска безумцев.

— И ты на самом деле считаешь, что руководишь тут всем? Что обдиратели подчиняются тебе?

— Безусловно, мой мальчик, безусловно. Железная дисциплина моего разума победила их безумие. Благодаря вот этому инструменту, — он указал на стоящего за спиной ментала, — я руковожу ими всеми. При желании я могу видеть глазами каждого, двигать его руками, драться за него и плясать в том безумном танце экстаза, которому они отдаются после сражений. Жаль, ты не можешь попробовать этого, мальчик, очень жаль. Эти ощущения заставляют чувствовать себя по-настоящему живым.

— Демон пожрал его душу, — произнесла Серая Лисица. — Он думает, что управляет им, но все решения за него давно уже принимает демон.

— Жалкий лепет нелюдской ведьмы, — отмахнулся Конрад. — Не понимаю, зачем ты притащил её и этого сосунка сюда. Мы должны решить наш давний спор по-мужски. Должны закончить то, что началось там, у истоков Великой реки.

— Ты про нашу дуэль? — удивился я. — Только из-за этого ты ждал меня здесь?

— Я благородный человек, мальчик, и даже несмотря на то, что ты жульничал в прошлый раз, готов простить тебя и сразить в новом — честном! — поединке. Меч против меча, как это было заведено у наших предков.

Он сделал короткий жест, и из-за его спины выплыли два прямых дуэльных меча в ножнах из чёрной кожи. Они повисли в воздухе между нами.

— Я и тогда не хотел драться с тобой, полковник, и сейчас отвечу — я пришёл, чтобы убить тебя, не для дуэлей.

— Но в этот раз у тебя нет выбора, мальчик мой. — Он направился к балкону, поманив нас за собой. — Идём!

Оба меча так и остались висеть в воздухе, поддерживаемые силой его ручного демона.

Не знаю, сколько их было там — внизу. Оборванных, грязных, заросших длинными волосами. Обдиратели теснились в просторном внутреннем дворе дома скорби. Стояли плотно, плечо к плечу, не шевелясь. Среди них выделялись одетые в кирасы и вооружённые винтовками или пистолет-пулемётами офицеры, замершие, как и экошёры. Их неподвижность была неестественной, словно и не люди это, а уродливые статуи, выполненные с небывалой точностью. И всё же они живые, когда столько человек даже просто дышат, это слышно достаточно хорошо. А уж смрад их тел заставил бы сморщиться даже самого не брезгливого человека.

— Двадцать пять тысяч сто сорок два человека, — сообщил мне полковник Конрад. — Именно столько моих людей стоит там, внизу. И по мановению моей руки они отправятся в Миранду и уничтожат твоих бойцов. Твои солдаты преодолели блокаду из кораблей и закрепились в порту, но твоя армия, мальчик, ведь не настолько велика, чтобы ты получил подкрепление. Если я спущу эту орду с поводка, они просто растопчут твоих солдат.

Как бы ни было противно это признавать, но Конрад прав. Двадцать пять тысяч человек, лишённых инстинкта самосохранения, жаждущих только одного — убивать, сметут закрепившихся в порту Миранды «солдат без границ». Потери будут чудовищны, но Конрада это нисколько не волнует.

— Ты устроил отвлекающий манёвр всей своей небольшой армией, чтобы я смотрел в другую сторону, пока ты готовишься ударить меня в спину. Но я с самого начала знал, что идёшь за мной. Я видел тебя в той деревушке, где ты перебил моих людей, и ждал тебя с тех самых пор. Вас вели с высадки у меня в тылу, подталкивали в нужном направлении, не давая сбиться с курса. И вот мы встретились, как я того желаю.

— Откуда их у тебя столько? — невольно вырвалось у меня.

Я смотрел на всех этих оборванных, заросших людей и не мог даже представить себе, как они прежде помещались в доме скорби. Они же должны были забить его, как селёдки бочку.

— Далеко не все жители деревень, которые разоряли мои люди, шли в котёл. Самые сильные пополняли ряды моей армии. Их заставляли драться друг с другом, пока не оставались те, кто готов принять благословение и стать одним из нас. Таких было прискорбно мало, но твоей маленькой армии хватит, а я наберу новых. Это займёт время, но у меня его достаточно.

Мы вернулись в комнату и встали почти так же, как в прошлый раз. Два висящих в воздухе меча разделяли нас.

— Бери меч — и закончим наш поединок чести, мальчик, — велел мне Конрад. — У тебя минута. — Он картинным движением вынул из кармана золотые часы. — Если по истечении её ты не возьмёшь в руки оружие, я спущу на Миранду свою орду.

Я протянул руку за мечом, но прежде чем пальцы сомкнулись на кожаных ножнах, сила, державшая его в воздухе, пропала. Оружие упало к моим ногам, ударившись о каменный пол одновременно глухо ножнами и звонко — вычурной стальной гардой.

— Шуточки у моего орудия глупые, — посетовал Конрад, убирая часы и выхватывая клинок из всё ещё висящих в воздухе ножен.

Я носком ботинка подбросил меч, однако обнажать его не собирался. Брошенный левой рукой нож полетел прямо в грудь полковнику. Тот небрежным движением отбил его — фехтовальщиком он был отменным. Я и не надеялся, что столь простой трюк застанет Конрада врасплох. Пистолет Берга в моей правой руке, который я выхватил одновременно с ножом, трижды рявкнул. Зачарованные пули пробили мундир на груди Конрада — по тёмной ткани начали расползаться чёрные пятна крови. Одновременно заговорили пистолеты Серой Лисицы и Чёрного Змея — стреляли они в ручного демона полковника. Я присоединился к ним, расстреливая в него весь магазин.

Когда наше оружие умолкло, а мы принялись перезаряжать его, нашпигованный пулями из быстрого серебра демон покачнулся, словно от порывов ветра. Он закричал, хотя ни единого звука не раздалось, на нас обрушилась волна его боли и безумия. Пули рвали на части не только плоть его носителя, но саму сущность демона. Мы с Чёрным Змеем припали на колено, поражённые могучей, отчаянной ментальной атакой.

Первой снова начала стрелять начала Серая Лисица. Как все эльфы, она куда лучше защищена от подобных нападок, и я мог лишь порадоваться, что она была со мной в тот день. Ментальный напор демона пошёл на убыль, и мы с Чёрным Змеем смогли открыть огонь. Не поднимаясь с колен, мы всаживали одну пулю из быстрого серебра за другой в парящую над полом долговязую фигуру носителя демона.

Не знаю, чья именно пуля прикончила его — у всех троих магазины опустели, когда крик твари стих и она рухнула на пол в считанных шагах от полковника Конрада. Мы подошли к носителю демона, я присел рядом и снял с него противогаз. Надо мной замерла Серая Лисица с обнажённым мечом, готовая в любой миг отсечь ему голову, если он слишком подозрительно дёрнется. Чёрный Змей целился в него из самозарядного карабина.

Все предосторожности были излишни — демон не мог обрушить на нас преисподнюю. Его глаза были плотно зашиты суровой ниткой. Лысую голову уродовали шрамы и следы от трепанации, над ним явно хорошо поработали. Может в этом госпитале, а может где-то ещё. Он приподнялся, веки дрогнули — и в тот же миг рядом со мной тихо прошелестел клинок меча Серой Лисицы. Уродливая голова носителя демона покатилась по полу, веки его так и остались закрыты.

Однако в то невыразимо короткое мгновение, что наши взгляды снова пересеклись, я узнал всё. Не полковник Конрад руководил тут всем, а демон, и именно он привёл меня сюда. Конрад узнал меня, глядя глазами одного из своих офицеров, во время схватки в безвестной рыбацкой деревушке. И тогда-то демон, воплотившийся из боли и безумия сумасшедших солдат, вложил Конраду в голову мысль о том, чтобы заманить меня и вызвать на дуэль. Не полковник хотел этой встречи, но демон, поглотивший его душу. Конрад считал его своим орудием, но сам был лишь средством достижения цели.

— Он мог бы прикончить нас, — сказала Серая Лисица, вытирая клинок о мундир полковника.

Я поднялся на ноги.

— Мог, и пули бы не спасли, — кивнул я, — но демон хотел вовсе не этого.

Чёрный Змей смотрел на нас слегка растерянным взглядом. Серая Лисица поняла всё, потому что была эльфийкой и куда лучше нас разбиралась в магии. Мне открылась правда о мотивах демона в последний миг его существования. А вот Чёрный Змей ничего не понимал.

— Демоны, — сжалилась над ним Серая Лисица, — не умирают по-настоящему. Они возвращаются в первородную материю, из которой их воплощают. Пребывание в нашем мире для них мучительно, и они жаждут вернуться обратно как можно скорее. Но этот остров не пускал демона, он был привязан к нему, воплощённый страданием и безумием населявших его людей.

— А мы расстреляли его и отправили-таки восвояси, — понял Чёрный Змей.

Я бросил противогаз на пол и снова вышел на балкон. Тысячи человек, теперь уже не понять, обдиратели они или нет, слонялись по внутреннему двору дома скорби. Они вели себя как сомнамбулы, что-то бормотали под нос, невнятные голоса их слились в единый гул, словно от громадного улья, полного безумных пчёл.

Я опёрся на перила и смотрел на этих потерявших всякую агрессию беспомощных людей. Что с ними теперь делать, я совершенно не представлял. Однако одно знал точно — бросать их здесь нельзя. Они просто вымрут тут через несколько месяцев, неспособные позаботиться о себе. А значит, заботу о них придётся брать мне, хотя есть у меня одна кандидатура в добровольные помощники в этом деле. Доктор Сальватор мне точно не откажет.

* * *

У меня не так много принципов — работа не предполагает особой щепетильности. «Солдаты без границ» служили королям, премьер-министрам, президентам, понтификам, мятежным генералам, диктаторам, которых называют не иначе как «кровавыми», и борцам за свободу, щедро спонсируемым сильными мира сего. Меня никогда не интересовало, права ли сторона конфликта, за которую мои солдаты проливают кровь, или нет. Нам платят, мы — убиваем и умираем. Остальное — не важно.

Выковывая армию наёмников, «Солдат без границ», я опирался на этот постулат, сделав его краеугольным камнем, основной идеей. Мы не обычная банда, служащая государству внештатной армией вроде альбийских «Диких гусей» или бывших экуменических «Псов войны», негласно оплачиваемых гальрийским правительством. Несмотря на декларируемые мирные намерения, Гальрия всё же не спешит избавляться от профессиональной армии, благодаря которой она до сих пор играет первую скрипку в Коалиции. «Солдаты без границ» воюют только за деньги, никогда за идею.

Но был и ещё один принцип, о котором я предпочитаю широко не распространяться. Думаю, многие солдаты поняли бы меня и всецело поддержали в этом, однако он шёл вразрез с главным постулатом, на котором основывалась моя частная армия, и потому я не болтал о нём на каждом углу. Я никогда не работал на эльфов-сидхе. Да, кроме них на фронте мне пришлось повоевать много с кем, однако всех их я уважал как врагов. И «мстящих вдов» из женских батальонов Розалии, и альбийских джаггеров, не знающих страха и инстинкта самосохранения, и «траншейных крыс», куда набирали исключительно из гоблинов с полуросликами. Все они и многие другие забрали множество жизней на фронте, но всё-таки я уважал их. Как врагов, которых надо прикончить. Даже ненависти особой после боя не было. А вот северян, лигистов и особенно их повелителей — эльфов народа сидхе — я ненавидел и никогда не скрывал этого. Самих высокомерных ублюдков никто не брал в плен, ограничиваясь офицерами из людей или полугигантов, — всё равно из сидхе ничего не вытянешь на допросе. Ни пытки, ни ментальная магия не брали их, они просто умирали, как только к секретам, скрытым в их головах, начинали подбираться. И мы с удовольствием резали глотки эльфам-офицерам во время рейдов за «языками». Да, не могу сказать, что люблю убивать, несмотря на свою работу: она для меня — просто дело, которое надо делать. Такая же профессия, как краснодеревщик, каменщик или врач. Но эльфов народа сидхе я всегда убивал, испытывая если не удовольствие, то чувство глубокого удовлетворения.

Именно поэтому я старался вовсе не работать на эльфов, к какому бы народу они не принадлежали. Да, в моей армии служили эльфы, та же Серая Лисица не раз спасала мне жизнь, и я полностью доверился ей в деле с генералом Огано. Однако среди нанимателей эльфов у меня раньше не бывало. Да и нынешний, если уж честно, мне совсем не нравился.

Вся обстановка наших переговоров заставляла меня нервничать. Меня пригласили на очередную годовщину избавления принца Максимилиана из Рагны. Отказаться я не мог: ведший мои дела в Розалии, где проходило празднество, авианин Соварон был весьма настойчив. Он делал прозрачные намёки на то, что приглашают меня не просто так, и вполне возможно, в малом дворце, где обитают изгнанники из бывшего высшего света Экуменической империи, меня ждёт более чем выгодное предложение. Соварона я уважал как своего агента и не сомневался в его профессионализме, а потому последовал рекомендации. Но того, что случилось на торжественном приёме, я просто не ожидал.

Начиналось всё как обычно. Унылое торжество реваншистов-аристократов, не так давно поддерживавших Чёрную гвардию, правда, не настолько радикальных, чтобы отправиться в Афру к офицерам из Свободных колоний. Они предпочитали жить во дворце недавних врагов, пустивших их к себе из милости, и устраивать подобные сборища. Мало кто из них был способен хоть на какой-то поступок, они даже собственного ставленника в Рагне едва не угробили — пришлось мне его оттуда доставать. Дамы были до ужаса чопорными и вели себя в соответствии со строгим этикетом Экуменической империи, не допуская ни малейших вольностей, принятых при розалийском дворе. Со мной почти никто не разговаривал, никто не желал опускаться до вульгарного наёмника, пускай даже именно он и спас их драгоценного виновника торжества. Принц Максимилиан тоже не снизошёл даже до кивка мне — за прошедшее время он стал ещё более равнодушным и похожим на снулую рыбу. Принцесса Шарлотта Ригийская не поднимала глаз от пола, как положено благородной даме. Она была чопорна и спокойна, а я помнил её совсем другой, однако старался гнать эти воспоминания.

Я шагал по залу с бокалом вина в руке, наблюдая за мучениями Оцелотти. Вынужденный надеть колониальный мундир Экуменики — единственная вольность, которую он мог себе позволить, — Адам фланировал по залу, пытаясь заговорить то с одной молодой дамой, то с другой. Однако кроме формальных ответов не получал ничего. Наблюдать за его мучениями было хоть каким-то развлечением. Соварон же чувствовал себя на приёме как рыба в воде, если такое выражение применимо к авианину. Он беседовал то с одним, то с другим аристократом, с кем-то выпивал по бокалу вина, с другими просто обменивался короткими репликами, с третьими разговаривал дольше, несколько раз беря новый бокал у проходившего мимо лакея.

Я уже подумывал о том, чтобы покинуть унылое сборище неудачников, когда Соварон подошёл-таки ко мне. Рядом с ним шагал знакомый пожилой господин, чей вицмундир украшали ордена «Сокровищница» и «Процветание». Именно он уступил мне свой лен в Архипелаге в обмен на возвращение принца Максимилиана на родину. Что ж, я не был удивлён — от кого ещё здесь может исходить серьёзное предложение.

Как вскоре выяснилось, я сильно ошибался.

— Я вижу, вечер производит на вас впечатление, — истинный дипломат, пожилой господин не солгал ни единым словом, но сумел высказаться весьма двусмысленно.

— Более чем, — кивнул я, салютуя ему бокалом.

— Я наблюдал за вами какое-то время, — продолжил он, — и вижу, что вы ни разу не отлучались в курительную комнату. Насколько помню, прежде вы любили выкурить сигару-другую.

— Здесь есть курительная? — вполне искренно удивился я.

— На балконах курит охрана и лакеи, — ответил пожилой господин, — для серьёзных людей есть несколько отдельных комнат с хорошей вентиляцией.

— Серьёзных людей и серьёзных разговоров, — кивнул я. — Идёмте.

Соварон, не произнесший с того момента, как подошёл ко мне, ни слова, зашагал впереди. Мы с пожилым господином держались вровень, мне приходилось подстраиваться под его неторопливый шаг.

— Я хотел бы узнать, хотя бы общих чертах, что именно от меня нужно на сей раз? — поинтересовался я, пока мы шли в курительную комнату.

Честно говоря, от хорошей сигары я бы точно не отказался сейчас.

— В комнате не только хорошая вентиляция, но достаточно толстые стены без лишних ушей.

— И всё же… — решил я слегка надавить на пожилого господина. Наверное, слишком устал от секретов и недомолвок.

— На сей раз я не осведомлен о вашем найме. — Ответ пожилого господина меня очень удивил, а продолжение его реплики и вовсе поставило в тупик. — Дело в том, что меня попросили организовать встречу с вами, не более того. Я такой же посредник, как ваш авианин.

Могу поклясться, что он едва не назвал Соварона ручным авианином — высокомерие по отношению к представителям других рас было у людей, подобных пожилому господину, в крови.

— Я стал настолько серьёзной персоной, что вы — не более чем посредник в переговорах со мной. Даже не знаю, что мне теперь о себе думать.

— Для начала не стоит подкармливать собственную гордыню, — не удержался от высокомерной реплики пожилой господин. — Однако вы не должны и недооценивать себя. Серьёзные люди поняли, что вы — не тривиальный главарь наёмничьей шайки. Вы доказали, что умеете договариваться с врагами. Что всегда наносите удар в ответ на удар, но готовы остановиться, когда ваши действия могут нанести слишком много вреда вам и вашему делу. Другими словами, вы — разумный человек, готовый к серьёзному диалогу.

— Это будет некая проверка? — глянул я ему прямо в глаза.

— Это будет просто очень выгодный контракт, — не моргнув, ответил он. — Насколько выгодный, думаю, вы поняли по тому, кто организовывает вашу встречу с потенциальным нанимателем.

Наконец мы подошли к курительной комнате. Соварон вошёл первым, мы с пожилым господином через несколько секунд присоединились к нему. И как только я переступил порог следом за пожилым господином, мне тут же отчаянно захотелось взяться за оружие. Даже парадная шпажонка, которую я прицепил к мундиру, вполне сгодится. Удержать себя в руках стоило мне очень больших усилий.

В кресле вольготно расселся самый настоящий эльф — и, судя по высокомерному выражению лица, он не мог быть никем иным, кроме как сидхом. Прекрасно сшитый костюм сидел на нём идеально, однако в то же время казался чем-то чуждым, одежда нашего народа никак не сочеталась с его обликом. Длинные серебристые волосы он собрал в густой хвост, перехватив вычурной заколкой, какой не постеснялась бы ни одна из присутствовавших на приёме дам. Оружия эльф с собой не носил, однако выглядел куда опаснее своих спутников. Они стояли по обе стороны его кресла в одинаковых позах, сложив руки на груди. Оба, скорее всего, полукровки, слишком уж грубоватыми были черты их лиц, хотя та же чуждость нашей расе чувствовалась и в них. Телохранители эльфа оружия на виду не носили, но я сразу определил в обоих профессиональных бойцов — не солдат, а именно бойцов, готовых к любой самой грязной драке. И внешне расслабленная, хотя и закрытая поза их меня ничуть не смутила.

— Вот с кем вы решили устроить мне встречу, — обернулся я к пожилому аристократу, почти демонстративно игнорируя находящихся в курительной комнате гостей, — или мы ошиблись помещением?

— Мы пришли по адресу, — заявил Соварон, впервые заговоривший с тех пор, как они с пожилым господином подошли ко мне. — Здесь можно выкурить сигару и обсудить тот самый контракт, ради которого я пригласил тебя на этот скучный приём.

— Ты знаешь мои принципы, — обернулся я к авианину. — Я. Не. Работаю. С. Эльфами! — раздельно произнёс я. — Ни-ког-да! Или ты забыл?

— Ваш агент упоминал об этом, — произнёс эльф ровным тоном, как будто говорил о чём-то крайне малозначительном. Хотя уверен, для него это так и есть — мои принципы эльфа не интересуют вовсе. — Однако он говорил о народе сидхе, а я — ши. Нельзя сказать, что у наших народов полное взаимопонимание, хотя и такой вражды, как люди, мы к заблудшим братьям не питаем.

Я обернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. Теперь я видел, что эльф был даже не высокомерен, он попросту излучал превосходство. Я знаком лишь с одним представителем народа ши, Хидео, но тот — немного чудаковатый учёный, да ещё и давно покинувший пределы родных островов. Наверное, он растерял известную долю высокомерия, присущую самому закрытому и консервативному народу эльфов.

— И чем же вульгарный наёмник вроде меня мог заинтересовать представителя столь древнего и могущественного народа? — поинтересовался я, делая пару шагов к креслу.

— Уж точно не лицедейством, — осадил меня эльф. — С таким талантом в этой области вас бы и в бродячий цирк не взяли.

— К счастью для меня, — усмехнулся я, — у меня много других талантов.

— И вот они-то и привлекли моё внимание. Сразу оговорюсь, дело не только в ваших выдающихся умениях умерщвлять себе подобных и руководить военными операциями. Важную ролю сыграла ваша рассудительность. Взять, к примеру, вендетту с оружейным концерном «Онслоу». Вы обменялись чувствительными выпадами, но не более того. Развивать конфликт, в котором могли одержать победу, потеряв слишком много, вы не стали.

Вряд ли для него имело значение, что «чувствительным выпадом» Онслоу было уничтожение батальона моих солдат.

Я прошёл мимо телохранителей эльфа, взял кресло и подтащил его так, что оно стояло прямо напротив него. Дистанцию выдержал на пределе приличий. Телохранители заметно напряглись, однако обоим хватило короткого жеста хозяина, чтобы отступить на пару шагов. Он управлялся с ними, будто с цепными псами, слов не тратил.

— Ваше превосходительство, — обратился он к пожилому господину, что привёл меня, — вы не возражаете, если мы займём эту комнату для себя? Она не столь велика, и если здесь начнут курить все, кто присутствует сейчас, будет не продохнуть от табачного дыма. Несмотря на отличную вентиляцию.

— Безусловно, — кивнул стоявший за моей спиной аристократ, и в голосе его я услышал откровенное облегчение.

Он явно не горел желанием узнать, о чём мы тут будем договариваться. Иных вещей лучше не ведать, потому что такая осведомлённость может выйти боком даже столь влиятельному человеку, как пожилой господин.

Соварону не требовалось никаких намёков, он сам покинул комнату, оставив меня с эльфом и его подручными.

— Ваше время, уверен, весьма ценно, — заявил я, откидываясь на спинку кресла и доставая из хьюмидора, стоящего на столике рядом с нами, сигару «Коиба». Такой роскоши я себе позволить не мог никогда, даже сейчас. Одна такая сигара стоила как не самый устаревший броневик, а содержимое хьюмидорапотянуло бы по цене на половину годового содержания моей частной армии. — Поэтому давайте не будем растягивать удовольствие от нашего общения.

Я срезал кончик сигары серебряным ножичком, лежащим в том же хьюмидоре, и прикурил от золотой зажигалки, стоящей на столике. Всё-таки жизнь при дворе, даже в дальнем краю дворцового комплекса, полна самой впечатляющей роскоши. Грех ею не воспользоваться, если уж выдалась возможность.

Я с удовольствием пустил в потолок струю ароматного дыма, ожидая ответа эльфа.

— Никогда не понимал привычек травить себя слабыми наркотиками ради пустого удовлетворения, — сказал он. — Самое скверное, что они так же широко распространены среди моего народа, как и среди всех остальных в Эрде.

— Вы предпочитаете более тяжёлые наркотики? — усмехнулся я, снова выпуская дым густой струёй.

«Коиба» стоила своих денег — никогда прежде не доводилось курить подобную. Хотя бы ради неё стоило переговорить с эльфом, тем более что он не сидх, а ши.

— Предпочитаю видеть мёртвыми своих врагов, а не убивать себя, — ответил он ледяной улыбкой. — Однако мы отвлеклись, а время и в самом деле дорого. Ваша неприязнь к народу сидхе также сыграла роль в моём выборе. Мало кто согласился бы на то, что предложу вам.

— Я вполне могу отказаться, — развёл я руками и стряхнул столбик пепла в пепельницу.

— Вы вольны, — кивнул эльф, — однако я почти уверен, что щедрое вознаграждение, предлагаемое мной, и возможность сильно насолить Сидхейской империи, да и всей Северной лиге, убедят вас принять моё предложение.

— Для начала скажите, что мои люди, — я сделал ударение на слове «люди», — должны сделать за ваши деньги.

— Для вас, думаю, не секрет, что в руководстве Империи Сидхе есть несколько радикально настроенных группировок, желающих развязать новую войну. Они ответственны, к примеру, за рейд на территорию Руславии и нападение на Фабрику. Сейчас они готовят новую провокацию, на сей раз против Священного Альянса. Они раскачивают лодку, считая, что новая война — неизбежность, и раз это так, то её начало стоит ускорить. В моих интересах не допустить этого.

— В ваших? Вы насколько влиятельны, что ваши интересы могут пересекаться с интересами государств?

— Я не настолько высокомерен, — снова одарил меня ледяной улыбкой эльф. — Мои интересы идут вразрез с желанием упомянутой группы лиц в руководстве Империи Сидхе развязать войну. Новую мировую войну, которая полностью перекроит карту Эрды.

— Вы представляете самую закрытую нацию эльфийского народа, — пожал плечами я. — Какое дело ши вообще до мира за пределами их островов? Вы не вмешались в прошлую войну и вряд ли примете участие в грядущей.

— Увы, но это не так. Война, которая начнётся так или иначе, затронет все уголки Эрды, и изоляция островов Шион будет нарушена. Кем и когда — неважно, главное, что нарушена. Этого не избежать, однако в отличие от наших более милитаристски настроенных родичей из народа сидхе, мы, ши, считаем, что этот момент необходимо отсрочить как можно сильнее. У нас будет время на подготовку к неизбежности.

— Я выкурил почти половину сигары, пока мы говорили, — заявил я, — а вы так и не перешли к сути. Общие слова хороши лишь тогда, когда всё решено. Мне, в конце концов, не так уж важна ваша мотивация. Личная или государственная. Скажите, что я должен сделать для вас, и я приму решение.

— А вознаграждение не имеет для вас решающего значения? — приподнял почти невидимую серебристую бровь эльф.

— Только если я приму принципиальное решение работать на вас.

Тактические планы операций редко обсуждались на главной базе. Обычно мы сначала выдвигались на место и уже исходя из местных условий продумывали действия. Однако на сей раз всё было иначе. Почти так же, как в деле с Фабрикой или устранением генерала Огано. Потому что теперь нам придётся сражаться в довольно необычных условиях.

— И ты согласился, — вздохнул Миллер. — Согласился на это дело, хотя и сам понимаешь, чем оно может обернуться?

— Убивать эльфов слишком приятно, мастер, — положил ему руку на плечо Оцелотти. — Чем больше мы отправим на тот свет высокомерных ублюдков, тем лучше. Верно, командир?

Как и все полуэльфы, Адам ненавидел чистокровных, особенно сидхе. Он долго выказывал почти открытую неприязнь Серой Лисице, недолюбливал Хидео, мне даже пришлось несколько раз серьёзно говорить с ним на эту тему. А потому за возможность сразиться с сидхе он, наверное, и сам готов был приплатить. Даже несмотря на то, что нанимателем нашим был тоже эльф.

— Там эльфов будет один-два, — отмахнулся Миллер, сбросив его ладонь. — Вряд ли больше. Даже волшебники и те, скорее всего, люди из северных племён.

— Даже парочку не так уж плохо, — решил оставить за собой последнее слово Оцелотти.

— Дело не в том, что я хочу убивать эльфов, — сказал я Миллеру. — Оплата будет более чем щедрая, и деньги уже лежат на обезличенном аккредитиве. Пароль передадут Соварону после того, как дело будет сделано, и передаст не наниматель. Мы защищены в вопросе оплаты. Хотя уверен, эльф не обманул бы меня.

— Почему? — спросил-таки Миллер. — Думаешь, для него что-то значит твоя репутация?

— Именно из-за неё он меня и нанял, — заявил я. — Значит, знает, чем заканчивается обман.

— Эльф уж точно не считает себя ровней африйскому генералу-мятежнику, — презрительно скривил губы Миллер.

— Как бы то ни было, в части оплаты мы застрахованы, но есть и другое. Мы не просто будем убивать эльфов, нас наняли предотвратить масштабную провокацию. Если мы не справимся, погибнут тысячи человек.

— Ставки настолько велики?

— Да, — кивнул я.

Сигара горела уже сама по себе. Я давно забыл делать короткие затяжки. Слишком уж безрадостная картина рисовалась в голове. Эльф был весьма убедителен, и пускай я обычно не верю представителям его народа, в этот раз уверен — большая часть сказанного им — правда.

— Значит, верхушка воинственной клики в Империи Сидхе хочет натравить монстра на урб? Громадного монстра, который создан как для того, чтобы уничтожать урбы и крепости?

— Совершенно верно, — кивнул эльф. — Официально будет сообщено, что произошёл сбой в магическом контроле над существом, и оно атаковало ближайший населённый объект. Правительство спешно принесёт свои извинения, предложит компенсацию, однако это поставит мир на грань новой войны.

— Что нужно сделать мне и моим людям?

— Каждого монстра постоянно контролирует небесный корабль, — объяснил эльф, — и он должен находиться поблизости. Ваша задача захватить его и не дать совершить диверсию в заклинательном зале. Там постоянно дежурят маги, держащие чудовище в узде.

— Считаете, они не заодно с теми, кто устраивает диверсию?

— Скорее всего, все они, — заявил эльф. — В нужный момент дежурная смена отпустит чудовище, натравит его на урб.

— У меня в армии нет настолько грамотных магиков, чтобы перехватить контроль над чудовищем.

— Просто убейте магиков до того, как они натравят монстра на урб. Как только это случится, тварь просто заснёт. Такая программа заложена в её примитивном мозге.

Миллер выстукивал по краю стола незамысловатый марш пальцами искусственной руки. Оцелотти покачивался на стуле, делая вид, что его весь разговор вовсе не касается. Он хотел убивать эльфов, остальное Адама вроде как и не интересовало. Я обсуждал будущую операцию, не в деталях пока, только с ними двоими.

— Вот так просто, — первым нарушил повисшее молчание Миллер, — ворваться в летающий корабль сидхе и прикончить магиков, контролирующих чудовище.

— А что тут такого прямо уж слишком сложного? — принялся разглядывать ногти Оцелотти. — Обычное дело для моих «котов».

— Воздушный абордаж, — покачал головой Миллер, — мы такого не практиковали со времён войны. Надо искать среди наших бойцов тех, у кого есть опыт, и неважно, «коты» они или нет.

— Много бойцов не понадобится, — сказал я. — Да и не уверен я, что охрана на летающем корабле сидхе будет такой уж серьёзной. Прохождение чудовища согласовано с розалийскими властями, а намеренно усиливать охрану тоже не стали бы.

— Ради такого случая могли бы, — возразил Миллер.

— Нет, — покачал головой Оцелотти. — Командир же сказал, что диверсию устраивает воинствующая клика из верхушки Сидхейской империи, им не на руку привлекать лишнее внимание именно к этому кораблю. Выгул чудовища такого масштаба, как алмазное оружие, уже само по себе нетривиальное дело, а если на корабле, который контролирует его, усилят охрану, это будет выглядеть слишком подозрительно. Не забывай, мастер, эта самая клика далеко не единственная сила в их правительстве. За ними очень пристально следят политические оппоненты.

— Когда это ты начал так хорошо разбираться в политике Сидхейской империи? — поддел его Миллер.

— Имеющий глаза, — усмехнулся Оцелотти. — Или скажешь, я не прав?

— Я не так хорошо знаком с эльфами, — очень близко подошёл к опасной черте Миллер, — и не возьмусь судить о внутренних делах их империи.

— Мастер, — в голосе Оцелотти слышна была настоящая угроза, — ты перегибаешь палку. Кого другого я бы принудил извиниться, но мы с тобой друзья, надеюсь, и ты просто воздержишься от подобных заявлений.

Эти двое никогда не были друзьями. Парадоксально, но мои ближайшие помощники с удовольствием вцепились бы друг другу в горло, если бы не я. «Солдаты без границ» были нашей с Миллером фронтовой мечтой, но костяк частной армии составили именно бойцы Оцелотти. Оба признавали моё лидерство, однако каждый хотел быть номером вторым, не уступая главенство другому. Мы вроде бы распределили обязанности, и интересы Миллера с Оцелотти почти никогда не пересекались, однако они никак не могли избавиться от взаимной неприязни, тянущейся через годы.

— Довольно, — хлопнул я по столу ладонями, прекращая их спор. — Миллер, найди десяток бойцов с опытом воздушного абордажа. Оцелотти, та же задача — провести отбор среди твоих «диких котов». Завтра в полдень представьте списки, встречаемся здесь же и прорабатываем детали операции. Времени у нас на подготовку не слишком много.

Оба одновременно поднялись на ноги и вышли из комнаты. Я же остался сидеть за столом, глядя на расстеленную на нём карту розалийского побережья. Ставки, как верно сказал Миллер, слишком велики, и я вовсе не уверен, что стоило вообще ввязываться в это дело, как показал Миллеру. Моя ненависть к эльфам не была такой слепой, как у Оцелотти. Сейчас мне казалось, что я ставлю на карту всё — не только жизни тысяч жителей розалийского урба (до которых мне, положа руку на сердце, нет никакого дела), не только колоссальную сумму в гномьих кредитах, лежащую на обезличенном аккредитиве, но само существование «Солдат без границ». Моё решение будет таким же судьбоносным для всей частной армии, как то, что я принял, когда согласился вытащить принца Максимилиана из Рагны. Вот только сейчас ставки для «Солдат без границ» куда выше.

Списки, принесённые мне на следующий день Миллером и Оцелотти, были короткими — в обоих не насчитывалось и пяти человек. Первым я взял список Миллера. Возглавляли его Чёрный Змей и Серая Лисица, что было достаточно предсказуемо. Я намеренно не давал указаний своим вербовщикам и Оцелотти раскапывать истории нанимающихся к нам бойцов — их прошлое не интересовало меня. Их жизнь, как и в розалийском Безымянном легионе начиналась с чистого листа, как только они вступали в ряды «Солдат без границ». И всё же эти двое были слишком уж разносторонними профессионалами, у обоих явно не по одному воздушному абордажу. Особенно если говорить о Серой Лисице. А вот то, что следом за ними стоял позывной «Зелёный Медведь» было куда интереснее — орк же штурмовик и командовал прежде джаггерами. Сам рассказал об этом не так давно. Не думал, что тяжёлую пехоту используют во время небесных сражений, хотя от альбийцев и не такого можно ожидать. Ещё до войны среди офицеров Экуменики ходила шутка о том, что в Альбии вся армия не более чем придаток к флотам — небесному и военно-морскому. Ещё пара имён мне ничего не говорила, но судя по отметкам, они также штурмовики и подчинялись Зелёному Медведю, хотя один был веспанцем, а второй и вовсе родом из Олайского герцогства. А вот глянув в список Оцелотти, я поднял на него глаза и задал первый вопрос, который пришёл в голову:

— Ты издеваешься, Адам?

— Ничуть.

— Из всех «котов» ты выбрал себя и обоих Чёрных.

— Вижу, со зрением у тебя всё в порядке, командир, — усмехнулся Оцелотти. — А я уж думал, тебе пора к Тонкому обратиться за очками.

— Адам, ты подходишь очень близко к одной очень-очень тонкой грани, — глянул я на него исподлобья. — Далеко не все твои шуточки так хороши, чтобы я делал вид, что они меня не задевают.

После уничтожения обдирателей Оцелотти ходил сам не свой. Я отлично понимал его — несмотря на всё безумие, что он сотворил, полковник Конрад был для него почти отцом. И вышло так, что именно мы с Оцелотти определили его в дом скорби на острове Саона, хотя, конечно, тогда ни я, ни он не могли знать, чем всё закончится.

— У нас троих есть богатый опыт воздушных абордажей, — заявил Оцелотти. — Меня и Чёрных котов тренировали для известной тебе миссии, после которой Конрад попал в немилость и тебя отправили за ним. Только мы трое и остались от того отряда, что должен был выполнить всю грязную работу. Да и после, когда полковник засел в истоках Великой реки, он не просто так выбрал место дислокации. Рядом находился перекрёсток воздушных трас, и мы не раз брали на абордаж торговцев. В основном контрабандистов, ведь те не побегут заявлять о нападении властям.

— Я думал, после ваших нападений живых не оставалось.

— Мы же не обдиратели, — развёл руками Оцелотти. — Щипали контрабандистов по наводкам местных. Зачем же резать курицу, которая носит золотые яйца у тебя над головой.

— Забавная у нас компания собирается, — пожал плечами я.

К Серой Лисице с Чёрным Змеем и Зелёному Медведю с его штурмовиками добавлялся Оцелотти и Чёрные коты. Эта парочка — Билли Ли Блэк и его отец Джозайя носили общий позывной «Чёрные коты». Они никогда не принимали участия в операциях порознь. Оба превосходно обращались с огнестрельным оружием. Если Билли, как и Оцелотти, отдавал предпочтение аришалийским револьверам, то Джосайя оставался верен морально устаревшему рычажному карабину Лефера. С ним старый стрелок творил чудеса, отказываясь менять на более современное оружие.

— Знаешь, командир, — взяв у меня список Оцелотти и просмотрев его вместе со своим, выдал Миллер, — а подбор бойцов идеальный для воздушного абордажа.

Тут с ним было сложно поспорить. Трое штурмовиков со своими щитами будут авангардом; встав плечом к плечу, они перекроют большинство узких проходов воздушного корабля. А уж что будут творить их крупнокалиберные дробовики Сегрена, даже не хотелось задумываться. После них всё будет выглядеть так, словно обдиратели прошлись по корабельным коридорам. Нам же останется прикрывать их тылы и периодически обходить врагов, если вдруг атака штурмовиков затормозится. Всё в теории, конечно, а ведь ещё ни одна теория не прошла проверку практикой — то есть боем. Однако лучшей тактики сейчас придумать было нельзя.

Третье собрание было куда более многолюдным. Присутствовали все, кого включили в списки Миллер с Оцелотти. Так что компания вокруг стола собралась весьма пёстрая. Чёрный Змей, Серая Лисица и штурмовики во главе с Зелёным Медведем выглядели вполне привычно, а вот сопровождавшие Оцелотти Чёрные коты в сравнении с одетыми в военную форму без знаков различия наёмниками казались настоящим балаганом на выезде. Блэки были родом откуда-то из Аришалии, и одевались оба в том же стиле, что и Оцелотти. Плащи-пыльники, рабочего вида брюки, остроносые туфли, оружейные пояса. И если Джосайя походил на старшего товарища Адама — тёмный плащ с красным шейным платком, синяя рубашка, галстук-верёвочка с серебряным кольцом, — то его сын, Билли, казалось, сошёл прямиком с арены «Аришалийского пастушьего шоу». Он носил зелёный пыльник с пелериной, щёгольские гусарские сапоги из жёлтой кожи, вместо шейного платка он повязал светло-зелёный бант со святым символом. Билли не был священником, а носил чин пониже — исповедник — и имел право проводить лишь некоторые обряды. Это не останавливало особенно верующих наёмников (а таких было на удивление много), и они обращались к нему за многими вещами, выходящими за пределы его обязанностей. Но Билли никому не отказывал, а доносить в церковь мои бойцы не спешили.

Внешность Чёрных котов была примечательной не только из-за манеры одеваться. Вопреки фамилии и позывному волосы у них обоих были светлыми, в густой шевелюре Джосайи почти не заметна ранняя седина. Обветренное, загорелое лицо старшего Блэка уродовал страшный шрам. Кто-то выжег на левой стороне его святой символ, перечеркнувший щеку, тянущийся от виска до скулы и от уха почти до переносицы. Из-за него казалось, что Джосайя всё время сардонически усмехается. Билли же выглядел как мальчишка, не только из-за невысокого роста, но и потому, что, как и Оцелотти, был полуэльфом и сохранил юные черты лица, несмотря на прожитые годы. Стоя среди опытных, закалённых в боях наёмников вроде Зелёного Медведя или собственного отца, он казался мальчуганом, подражающим взрослым, который прибежал поглядеть, о чём они беседуют. Я несколько раз брал Билли с собой на переговоры, его с первого взгляда никто всерьёз не воспринимал, пока дело не доходило до стрельбы. Мало кто, кроме Оцелотти, умел так обращаться с револьверами, как Билли Ли Блэк.

Матерью Билли была эльфийка-альвари, однако в тех местах, где жила их семья, далеко не все относятся к межрасовым бракам так легко, как жители Аурелии. Джосайя сам рассказал мне историю о том, что дом его сожгли фанатики, подогреваемые местным священником, а самого Джосайю заклеймили, прежде чем вышвырнуть из города. Юного Билли же хотели и вовсе отправить на костёр. Спасло лишь то, что вынести приговор мог один только епископ, и пока его ждали, держали мальчика-полуэльфа в приюте для малолетних преступников. За то время, что письмо от горожан шло к епископу, пока тот собирал трибунал и катил в городок, Джосайя успел проехать по фермам, собрав людей, не поддавшихся истерии и веривших ему, а не священнику, и вернуться во главе приличных размеров отряда. Бой был короткий и кровопролитный, как сказал мне сам Джосайя; итогом его стало то, что на карте Аришалии добавился ещё один мёртвый город. Джосайя забрал с собой сына и навсегда покинул родные края, чтобы спустя много лет присоединиться к отряду сорвиголов, набранных полковником Конрадом для одного весьма сомнительного дела. О судьбе своей жены, эльфийки-альвари, он никогда не распространялся. Знаю, что Серая Лисица сумела вытянуть из него правду, но расспрашивать её не стал.

Я потёр переносицу, выкинув из головы лишние мысли. Времени до начала операции было не так уж много, нужно сосредоточиться на насущных проблемах. А их, увы, оставалось предостаточно.

— Что делать внутри — понятно, — озвучил главный нерешённый вопрос Миллер, — осталось понять, как вы попадёте внутрь эльфийского небесного корабля.

На столе перед нами был расстелен план корабля, который мы будем брать на абордаж. Его вместе с более чем внушительной суммой аванса передал наниматель. Рядом с ним лежала карта прибрежных вод Розалии близ урба Марний, которую пересекала почти ровная красная линия — путь чудовища, шагающего по дну океана, на самой границе нейтральных вод, и небесного корабля, сопровождающего его. По всей его протяжённости были написаны цифры, обозначающие примерную скорость перемещения. Вначале и в конце также указывалась дата входа в указанный участок водного пространства и выхода из него. Карту, само собой, нам также передал заказчик, снабдив всем необходимым для операции.

И всё же на главный вопрос у нас не было ответа. Как взять на абордаж этот проклятый небесный корабль?

Казалось бы, ничего сверхсложного — враг почти не вооружён. Воздушный корабль нёс на борту лишь пару авиапушек да пулемёты. Всё оружие будет в чехлах — время такое, готовыми к бою никто не летает — и приводить его в боевую готовность слишком долго. Брони на вражеском корабле тоже нет, он рассчитан на длительные перелёты, а потому ради уменьшения веса и повышения маневренности пожертвовали защитой. План атаки был незамысловат и вполне мог бы сработать. К обоим бортам вражеского корабля подлетает пара винтокрылов с самым мощным вооружением, что у нас имеется, пробивает бреши в его корпусе, куда тут же устремляются абордажные команды. Но всё портило главное возражение, озвученное Серой Лисицей.

— Что мешает им при первой же опасности спустить алмазное оружие с поводка?

И эта реплика разрушала все наши планы, какие бы мы только ни строили. Даже не имея на борту заговорщиков, желающих развязать войну, маги в случае нападения, скорее всего, сделали бы то, что озвучила Серая Лисица. Капитан небесного корабля, само собой, эльф-сидхе, и он без зазрения совести отдаст приказ натравить монстра на урб, просто в отместку за атаку на его судно.

— Никого они к себе и близко не подпустят, — покачал головой Миллер, — все наши планы не стоят выеденного яйца.

— Мы всё время думаем в одной плоскости, — заявил неожиданно для всех Джосайя Блэк. — Как будто по земле ходим, а так нельзя. В небе свои правила. Это первое, что объясняют, когда берут в воздушную пехоту.

Где и когда они с сыном успели повоевать в небесных войсках, прежде чем попасть в отряд Конрада, знал, наверное, только сам полковник. Но у него уже не спросишь.

— Зайти сверху или снизу? — уточнил у него я.

— Или сразу оттуда и оттуда, — пожал плечами тот.

— Палуба у корабля закрытая, но если установить пару зарядов, можно пробить её, — начал прикидывать Оцелотти. — А дальше уже всё зависит от того, как быстро будем внутри разбираться.

— Риск слишком велик, — не одобрил его Миллер.

— Можно поднять «Кондор» и разнести этот кораблик с безопасного расстояния, — заявил Оцелотти. — Если ты придумаешь, как нам протащить такую громадину в цивилизованное воздушное пространство, не подняв переполох.

Мы прикидывали и такой вариант действий. Но даже наше путешествие из Руславии с большим крюком вызвало настоящую бурю, которую едва сумели утрясти дипломаты. Если же мы каким-то образом сумеем войти в воздушное пространство незамеченными, сбить небесный корабль эльфов без последствий не выйдет. Слишком велик риск быть обнаруженными, когда самолёт опустится ниже облачного покрова, чтобы поразить врага. Получится, что «Кондор» собьёт его прямо на виду у целого урба, а это едва ли не лучший повод для войны, чем нападение на тот же самый урб эльфийского чудовища. Уничтожение небесного корабля надо выдать за несчастный случай, и никак иначе.

— Планеры, — предложил Чёрный Змей. — Можно прицепить к транспортному самолёту несколько планеров и с них высадиться на небесный корабль.

— Ты сам-то пробовал так десантироваться? — глянул на него, как на умалишённого, Зелёный Медведь.

— Десантировался, — ответил тот, — а не пробовал. И не один раз. С опытными бойцам потери до начала операции бывали невелики.

Они обменялись не самыми тёплыми взглядами, однако оба посмотрели на меня. За мной всегда окончательное решение.

— Давайте подробнее продумаем такой вариант, — кивнул я, — чтобы избежать потерь до начала операции. Даже минимальные — неприемлемы.

Все кивнули и склонились над планом эльфийского небесного корабля, который нам предстояло взять на абордаж.

Беспомощность. Вот что я по-настоящему ненавижу. Сидеть в десантном отсеке воздушного корабля или в самолёте, готовясь в выброске, и знать, что от тебя ничего не зависит, — хуже этого не может быть ничего. Так и теперь я болтался, привязанный к планеру, и видел лишь смутный силуэт аэроплана, тянущего нашу длинную связку. Старенькая «этажерка» — «Грач», двухместный разведчик. На такие даже пулемёты не ставили. Именно поэтому у нас не возникло никаких затруднений с тем, чтобы получить разрешение на его полёт над нужным участком прибрежных вод Розалии. Нас только предупредили о небесном корабле сидхе, с которым нельзя пересекаться, потому что его команда имеет приказ открыть огонь на поражение по любому самолёту или другому небесному судну, будь то хоть воздушный шар.

И сейчас мы как раз приближались к месту встречи с эльфийским воздушным кораблём. Теперь всё зависело только от мастерства Серой Лисицы. Конечно, я ей полностью доверял, и в деле с генералом Огано только от неё зависел результат всей операции. Однако я ненавидел эту проклятую зависимость от других. Я сам был профессионалом и тренировался выполнять поставленные задачи в полной автономности, не рассчитывая ни на чью помощь. И всё-таки я понимал, что без эльфийской ловкости Серой Лисицы и её навыков, кое в чём превосходящих мои, тут не обойтись. Я бы не рискнул провернуть то, что вызвалась сделать она. Да что там, именно Серая Лисица предложила план атаки на небесный корабль эльфов.

И сейчас она как раз приступила к реализации предложенного ею же замысла.

Я увидел, как почти неразличимая на расстоянии, что разделяло нас, фигурка эльфийки выбралась с места наблюдателя, располагавшегося перед пилотским, и легко запрыгнула на крыло. Биплан слегка повело, но за рычагам его сидел один из самых опытных «солдат без границ» со смешным позывным Алый Свин. Он легко выровнял аэроплан, и Серая Лисица взялась за дело.

Присев прямо на плоскости верхней пары крыльев, она быстро перебралась на нижнюю, уже не вызвав таких колебаний аэроплана. Алый Свин резко сбросил скорость, и трос, на котором держалась наша длинная связка планеров, ослаб. Стремительным движением Серая Лисица разрубила его и успела обвязать вокруг пояса раньше, чем мы оторвались. Теперь дело было за её ловкостью, подкреплённой известной толикой магии.

Заклятье ветра придало ей достаточную инерцию, чтобы увлечь за собой нашу связку планеров. Конечно, надолго его не хватит, однако нам много времени и не нужно. Я уже видел внизу характерный силуэт эльфийского сторожевика, который нам предстояло взять на абордаж. Как и всё, что делалось на заводах Северной Лиги, он выглядел одновременно примитивным и красивым, плавными обводами напоминая изящный парусник, хотя и лишённый мачт. Слабо вооружённый, легко бронированный, этот тип небесных кораблей имел такой большой запас хода, какому могли позавидовать и куда более крупные суда.

Пулемёты и авиапушки сторожевика не расчехлили, да и вряд ли за ними кто-то стоял. На этом строился наш расчёт. Аэроплан или более крупное небесное судно или чудовище заметили бы, прежде чем оно совершит атакующий манёвр, и успели расставить расчёты по боевому расписанию. Но сейчас мирное время, и места здесь безопасные, нападения никто не ожидает, и за небом вокруг следят не слишком усердно. По крайней мере, когда на верхнюю закрытую палубу спланировала Серая Лисица, тревогу никто не поднял.

Она быстро нашла где закрепить трос, к которому цеплялись наши планеры, и махнула мне, подавая сигнал. Я дёрнул за канаты, покачав крыльями своего планера, передавая сигнал дальше. Мы близко — полная готовность к началу операции. Лисица закрепила на тросе компактную лебёдку и запустила её. Под гул мощного двигателя наша связка начала плавно приближаться к небесному кораблю.

Как только мои ноги повисли над верхней палубой сторожевика, я отцепился от планера. Подошвы ударились о металлическую обшивку, и я перекатился через плечо, уступая место следующему бойцу. Один за другим на верхнюю палубу небесного корабля спрыгнули остальные. Серая Лисица отпустила связку планеров в последний полёт, и все мы проводили их взглядом. Быть притянутым ремнями к этой ненадёжной конструкции из ткани и деревянных планок — то ещё удовольствие, и оказавшись на палубе эльфийского сторожевика, мы сразу почувствовали себя увереннее.

— Что-то монстра не видно, — картинно приложил руку к глазам Оцелотти, — может, его и нет вовсе?

— Он перемещается под водой, — напомнила Серая Лисица, — а выбирается из глубины только для того, чтобы уничтожить какой-нибудь урб или крепость.

Оцелотти кивнул, хотя я не думаю, что он на самом деле надеялся увидеть легендарное эльфийское чудовище.

— Заряды, — приказал я, и штурмовики Зелёного Медведя сноровисто принялись устанавливать их вокруг ближайших люков.

Вышибные снаряды хлопнули в унисон, вскрыв тонкую обшивку верхней палубы, словно консервную банку. Медведь кивнул своим бойцам, и они синхронно распахнули люки. Внутрь тут же полетели дымовые гранаты — других мы не брали с собой, слишком опасно их использовать на воздушном судне. Как только снизу раздались хлопки взрывов, за гранатами последовали сами штурмовики. И почти сразу мы услышали рявканье крупнокалиберных дробовиков Сегрена. Никого щадить на борту сторожевика мы не собирались.

Мы попрыгали в люки следом за бойцами Зелёного Медведя. В коридорах эльфийского корабля уже шёл настоящий бой. Штурмовики встали стеной, их дробовики косили всякого, кто пытался подобраться к импровизированной крепости. Те же, кто пытался зайти в тыл, оказались прямо перед нами. Я успел лишь дважды выстрелить из своего «Мастерсон-Нольта», и то лишь потому, что спрыгнул первым. Ловко приземлившаяся на палубу одновременно со мной Серая Лисица в два удара покончила с остальными. Не так и много было врагов в коридоре.

Как только внутри сторожевика оказались все бойцы, я кивнул Оцелотти.

— Всё по плану. Вы берёте на себя мостик и капитана, мы — магиков.

— Не маловато вас? — в очередной раз покачал головой Адам, хотя отлично знал ответ.

— Враг должен думать, что мостик — первоочередная цель. Вы должны двигаться быстро, иначе капитан успеет выпустить монстра.

Оцелотти вздохнул, но махнул рукой Чёрным котам. Они встали за спинами штурмовиков, и Адам хлопнул по плечу Зелёного Медведя, давая тому команду двигаться. Я, Серая Лисица и Чёрный Змей направились к самой защищённой части сторожевика — помещению, где сидели магики, управляющие монстром.

Маршрут мы проложили ещё на базе и теперь уверено шли по коридорам в нужном направлении. Звуки боя за нашими спинами становились всё тише — мостик находился в другой стороне, и не знающие нашего точного количество враги сосредоточились на отражении очевидной атаки штурмовиков. Пока всё шло по плану — слишком гладко, и мне это совсем не нравилось.

Я был даже рад, когда дверь кубрика прямо передо мной внезапно открылась, и оттуда выскочил молодой человек с карабином в руках. Он был так удивлён, увидев меня, что не передёрнул затвор, сразу вскинул оружие и нажал на спусковой крючок. Выстрела, конечно, не последовало. Удивление так и осталось на его лице, когда я вогнал ему нож между рёбер и аккуратно поймал его, не давая упасть. Выпавшую из рук мёртвого матроса винтовку вовремя перехватил Чёрный Змей. Он же взял труп за ноги, и мы вместе втолкнули его обратно в кубрик. Чего мы не ожидали, так это пяти винтовочных стволов, глядящих нам прямо в лицо.

В рассчитанном на шестерых человек кубрике сидели на койках ещё пятеро матросов — и все в этот момент целились в нас с Чёрным Змеем. Когда мы падали на палубу рядом с мертвецом, а над нашими головами прогремел слитный залп пяти карабинов, я понял, что всё наконец-то приходит в норму. План скрытного продвижения к цели летит в бездну, а значит дальше придётся прорываться. Слава святым, всё не идёт слишком уж подозрительно гладко. Прямо как камень с души свалился.

Мы принялись стрелять из пистолетов прямо с палубы. Матросы слишком полагались на свои винтовки и даже не подумали спрыгнуть с коек. Они были просто идеальными мишенями. Не прошло и полминуты, как мы с Чёрным Змеем поднялись на ноги, оставив в кубрике только трупы.

— Вперёд! — крикнул я, и мы втроём бросились со всех ног по проходу.

Но стрельба, само собой, привлекла к нам внимание, и через считанные минуты мы столкнулись уже с настоящими бойцами эльфийской воздушной пехоты. В отличие от матросов, эти были вооружены пистолет-пулемётами странной формы — других северяне словно и не признавали. Передовые бойцы носили броню, выглядевшую архаично, но отлично защищавшую, и штурмовые щиты — для обороны они подходили ничуть не хуже.

На первых мы налетели словно ураган. Бежавший впереди Чёрный Змей и не подумал замедлиться. Он легко уклонился от торопливой очереди передового лигиста: тот стрелял из-за щита и больше для острастки, и попасть мог разве что случайно. А следом Чёрный Змей прыгнул, врезавшись в щит врага обеими ногами. Такого лигист явно не ожидал, он покачнулся, на секунду открыв голову в шлеме. Этого вполне хватило Серой Лисице и мне, чтобы нашпиговать его свинцом из трёх пистолетов.

Эльфийка тоже не собиралась тормозить, она легко оттолкнулась от палубы, пробежала пару шагов по переборке и обрушилась на плотно стоявших за спиной передового бойца лигистов. Её пистолеты собирали обильную кровавую дань — каждому врагу досталось по паре пуль. Небесные пехотинцы валились на палубу один за другим.

— Перезаряжаюсь! — выкрикнула эльфийка, и мы с Чёрным Змеем проскочили мимо неё.

Следующая группа оказалась смешанной — матросы с карабинами и небесные пехотинцы с пистолет-пулемётами и дробовиками. Действовали они слаженно, явно отрабатывали этот манёвр не раз. По команде офицера матросы упали на колено, вскидывая карабины, а воздушная пехота открыла огонь поверх их голов.

Я рухнул на палубу, кожей ощущая, как пули проходят выше меня, и, используя инерцию собственного движения, покатился по металлу прямо под ноги матросам. Они явно были не так хорошо тренированы, как небесная пехота, и это давало мне шанс. Не поднимаясь, я принялся стрелять снизу вверх. Особенно не целился — враги стояли слишком плотно, и захочешь — не промахнёшься. Матросы падали, раненные в ноги, или вскакивали, перекрывая линию огня стоящим сзади небесным пехотинцам. Я перекатился ещё раз, оказавшись в самом центре хаоса, и пустил в дело нож.

Удары клинком и выстрелы в упор приканчивали одного врага за другим. Они были слишком близко друг к другу, чтобы что-то противопоставить мне. Я знал, что делать, они — нет. Поэтому я убивал, а они валились на палубу и на тела товарищей, поливая всё вокруг кровью.

Для Чёрного Змея и Серой Лисицы работы не осталось.

— Иногда я забываю, насколько ты эффективно и беспощадно умеешь драться, — произнесла Серая Лисица, глядя на меня.

Наверное, в тот момент, залитый кровью матросов и воздушных пехотинцев, я выглядел впечатляюще. Хотя и не люблю лишних эффектов, особенно когда рядом только свои — впечатление производить не на кого.

Мы бросились дальше по проходу, стремясь как можно скорее добраться до помещения магиков. Кто знает, быть может, именно сейчас — в этот самый момент — отчаявшийся капитан корабля отдаёт приказ спустить чудовище на урб в отместку за наше дерзкое нападение.

Остановили нас на кухне, которая тут, наверное, на флотский манер называлась камбузом. Хотя и небесный, но сторожевик был кораблём, а значит порядки тут флотские. С десяток матросов с карабинами и почти столько же воздушных пехотинцев устроили нам настоящую засаду. Будь они более опытными в этом деле и мы менее профессиональными, может статься, у них бы что и вышло. Однако мы знали о засаде ещё до того, как открыли двери камбуза. Слишком уж шумно вели себя внутри матросы с небесной пехотой. Но стоит отдать им должное, плотность огня они сумели обеспечить.

Пули из карабинов и уродливых пистолет-пулемётов звенели о металл переборок и палубы. Грохочущие дробовики разносили в клочья оставленную на столе и плите еду. На нас обрушился град керамических и стеклянных осколков.

Я нырнул за плиту, стараясь не угодить в горячую лужу какого-то супа, разливающегося по палубе из валяющейся тут же кастрюли. Враги палили густо, особенно из пистолет-пулемётов, но бестолково. Я перекатился по полу, выходя из укрытия, четырьмя выстрелами снял двух замешкавшихся матросов. Заметил Серую Лисицу, мелькающую среди не успевающих за её стремительными движениями небесных пехотинцев. Эльфийка сменила пистолеты на меч, и клинок его собирал обильную жатву. Чёрный Змей не отставал, стреляя на ходу, и пули его почти всегда находили врагов. Я присоединился к ним, обрывая жизни матросов и небесных пехотинцев.

Вот только они должны были задержать нас до подхода главных сил врага — и со своей задачей справились. Среди сидхе дураков не водилось, и кто бы ни командовал охраной магиков, он понял, куда мы направляемся. В двери камбуза одновременно вошли четверо высоких солдат в блестящей угловатой серебристой броне, украшенной рогами и шипами, глаза прикрывали багровые линзы. Они вскинули архаичные мушкеты, вот только вместо свинцовых шариков их стволы плюнули в нас красными лучами смерти.

Хэрсиры, будь они неладны! Тяжёлая пехота сидхе, что-то вроде элиты для их людских подразделений. И что самое неприятное, их доспехам наши пистолеты нанесут урона меньше, чем слону дробина. Оставалось только пытаться проскочить между лучами смерти, посылаемыми их мушкетами, и подобраться к ним вплотную, чтобы сойтись врукопашную. Но кроме хэрсиров в камбуз ворвались ещё десятка два матросов и небесных пехотинцев.

Вот теперь нас прижали по-настоящему. Мы отстреливались, пытались прорваться к хэрсирам, полосующим камбуз лучами смерти, однако всякий раз у нас на пути вставали матросы или небесная пехота. Они с каким-то бездумным фанатизмом кидались на нас, напоминая обдирателей, и гибли под выстрелами и ударами. Но всегда давали тяжёлым бойцам время сменить позицию и обстрелять нас лучами смерти снова и снова. Переборки и палуба были сделаны из какого-то сплава, который не пробивался оружием хэрсиров — красные лучи просто гасли, попадая в них.

И всё же мы были слишком хорошими бойцами, чтобы они сумели одолеть нас!

Первого хэрсира сразила Серая Лисица. Никто просто не ожидал, что она заскочит прямо на раскалённую плиту, которую не подумали погасить. Эльфийка легко оттолкнулась от её поверхности, взмыла в воздух, попросту перелетев разделявших её и хэрсира врагов. Удар она нанесла ещё в воздухе — клинок её меча вошёл между топорщащимся шипами наплечником и кирасой. Когда она приземлилась на палубу, припав на одно колено, истекающий кровью хэрсир с лязгом рухнул рядом.

Со вторым справился я, вспомнив, как проделывал похожий трюк с обдирателями, да и прежде в траншеях тоже. Когда на меня налетела пара небесных пехотинцев со щитами, я не стал разрывать дистанцию, удивив их. Я врезался плечом в ближайшего, оказавшись вплотную к ним. Прежде чем оба вскинули дробовики, успел всадить одному в забрало шлема сразу четыре пули — надо было прикончить его наверняка и экономить боеприпасы, могло потом себе дороже выйти. Второй попытался-таки навести на меня дробовик, но я отбил ствол в сторону ударом ноги и всадил врагу нож под мышку открывшейся руки. Пока небесный пехотинец не опомнился, я рванул его на себя, разворачивая спиной. Теперь он прикрывал меня от своих же товарищей и, что куда важнее, от хэрсира.

Тяжёлый пехотинец ни секунды не колебался — лучи смерти ударили в щит и тело прикрывающего меня врага, и не смогли пробить их. Металл щита и брони раскалился докрасна, солдат-лигист орал от боли, бился в моей хватке, но я держал его крепко. Понимал, от этого зависит моя жизнь. А стоило небесному пехотинцу обвиснуть у меня в руках мёртвым грузом, я толкнул его прямо на хэрсира. Тот отступил на полшага, вскинул мушкет, вот только я оказался быстрее. Тяжёлая броня не способствует проворству.

Я врезался в хэрсира всем весом — он покачнулся, но устоял на ногах. Отшвырнув мушкет, он вскинул правую руку. Из латной перчатки вырос длинный, чуть изогнутый клинок. Враг парировал им удар моего ножа, тут же попытался достать меня, но доспех делал его слишком медлительным. Я полоснул его под мышкой, по запястью, присев, прошёлся по сухожилию под коленом. Как бы ни был хорош доспех, в нём всегда есть уязвимые места, главное, видеть их и бить туда.

Хэрсир упал на колено, словно склоняясь передо мной. Краем глаза я заметил, что в мою сторону несутся несколько матросов, паля на бегу из карабинов. Их перехватил Чёрный Змей. Двое повалились на палубу, сражённые меткими выстрелами, остальные поспешили найти укрытие, чтобы не разделить их судьбу.

Тяжёлый пехотинец попытался подняться, но я опрокинул его ударом ноги в нагрудник. Сейчас он напоминал жука, валяющегося на спине, беспомощного, жалкого. Я присел на колено рядом с ним, сунув нож под край шлема. Клинок проскрежетал по стали, но быстро нашёл горло. Хэрсир хрипел, пытаясь дотянуться до меня лезвием, росшим из латной перчатки, но силы оставили его. Булькая вскрытым горлом, он умер.

Я тут же перекатился, уходя с линии огня. Там, где только что находился, скрестились два луча смерти. Хэрсиры мстили за убитого товарища.

Однако далеко не всё у нас шло легко. Серая Лисица прорвалась к третьему тяжёлому пехотинцу. Чёрный Змей прикрывал её, паля из пистолета без остановки. Расстреляв магазин, он стремительно менял его и снова открывал огонь. Пули и клинок Серой Лисицы косили врагов одного за другим. Хэрсир отвлёкся на меня и не успел вовремя перехватить эльфийку. Три быстрых удара отправили его на тот свет раньше, чем он навёл на неё свой лучевой мушкет. Правая рука, отрубленная в локте, упала на палубу, обильно поливая её кровью. Левая нога подломилась, и он рухнул на колени, словно преклоняясь перед Серой Лисицей. Третий удар, запоздавший всего на мгновение, снёс ему голову.

Последний хэрсир забыл обо мне — он, почти не целясь, выстрелил в Серую Лисицу несколько раз. Лучи смерти из его мушкета срезали пару матросов, но и эльфийка не успевала уклониться от них. Слишком уж стремительно сменил цель тяжёлый пехотинец, да и стоял он к ней очень близко.

Я не ожидал такого, но Чёрный Змей сбил эльфийку с ног. Он прыгнул к ней, не обращая внимания на лучи смерти и вражеских солдат с матросами, палящих в него. Пули словно по волшебству миновали его, он врезался плечом в Серую Лисицу, и они вместе покатились по палубе. Почти одновременно они вскочили наколени и принялись расстреливать наступающих матросов и небесную пехоту. Три пистолета плевались пулями, сбивая врагов одного за другим. Сидхейские солдаты падали на трупы мёртвых и умирающих товарищей.

Я рванул к ним, на бегу стреляя в хэрсира. Целил в голову тяжёлому пехотинцу — пистолетные пули его броне нипочём, но если удачно попасть, то можно не только сбить прицел. И удача была на моей стороне — меткость тут ни при чём, наверное, только Оцелотти не смог бы уверенно попасть не просто в забрало вражеского шлема. Одна багровая линза погасла, и хэрсир принялся трясти головой. Стрелять он при этом не перестал — лучи смерти из его мушкета со сбитым прицелом прикончили нескольких неудачливых матросов.

Оказалось, Чёрный Змей не избежал ранения. В правом плече его чернело входное отверстие, оставленное лучом смерти. Крови почти не было — луч отлично прижигал рану. Я упал на палубу рядом с их с Серой Лисицей укрытием. В стане врага царила неразбериха. Хэрсир поправлял прицел лучевого мушкета, а матросы с небесной пехотой не спешили высовываться, не желая попасть под его «дружественный огонь». Это дало нам короткую передышку, но мы понимали — долго она не продлится.

— Командир, дальше ты сам, — сказал Чёрный Змей. — Мы их тут задержим, сколько сможем, а магики на тебе.

Я понимал, что он прав. Кто-то должен остаться на камбузе, сдерживая наступающих врагов. Сколько ещё матросов и небесных пехотинцев на борту сторожевика, не придут ли им на помощь ещё хэрсиры, — ни на один из этих вопросов ответов у меня не было. А времени оставалось в обрез, это я чувствовал нутром. Тем самым чутьём наёмника, которое не раз выручало меня.

Ненавижу оставлять своих бойцов, даже когда ситуация безнадёжная, как сейчас. Но порой выбора просто нет и приходится принимать крайне неприятные решения. Я бросил им свой «Мастерсон-Нольт», добавил к пистолету все оставшиеся магазины. Дальше буду полагаться только на нож или возьму оружие у врага как трофей. Не привыкать.

— Слушать приказ, — рявкнул я им таким тоном, словно мы стояли на плацу, — остаться в живых. Любой ценой выжить! Не сметь умирать! Я разберусь с магиками и вернусь за вами. Подтвердить приказ.

— Выжить любой ценой, — за обоих ответила Серая Лисица.

Я кивнул им и рывком бросился к двери камбуза. Они прикрывали меня огнём. Над плечом сверкнул луч смерти — хэрсир палил на удачу, но почти попал. Я перекатился по палубе, полоснул по икре оказавшегося на пути матроса. Тот завопил от боли и повалился рядом со мной, но я даже не стал добивать его. Ещё раз перекатившись, я прикрылся его телом от пуль и лучей смерти, сверкающих в опасной близости, и прыгнул прямо к двери.

Как всюду на флоте — неважно, морском или небесном, — двери на сторожевике имели высокий порог. Пришлось вскочить на ноги, чтобы распахнуть их и выскочить из камбуза. Дверь за собой захлопнул, и все звуки перестрелки с той стороны как отрезало. На меня неожиданно обрушилась тишина. Гнетущая, тяжёлая, как камень на душе. И пустота коридора только ухудшала общий настрой.

Перехватив нож, я как мог быстро зашагал в нужном направлении. До помещения магиков оставалось всего ничего. Адреналин схлынул, кровь больше не стучала в висках барабанным боем. Однако я не расслаблялся — пустота проходов нервировала даже сильнее, чем сразу после проникновения на небесный корабль. Меня как будто заманивали в тщательно расставленную западню.

И в этом я не ошибся.

Он стоял перед дверьми в помещение магиков. Даже не знай я точно, где они находятся, сразу понял бы. Переборка, палуба и сами прочные двери были покрыты затейливыми письменами на неизвестном мне языке. Я бегло читал на низком языке сидхе, однако ни одной знакомой литеры не увидел.

Высокий эльф с чёрными волосами и жестокими глазами убийцы стоял перед дверьми. Поверх офицерской формы небесного флота он носил коричневый кожаный плащ. В левой руке он держал меч, напоминающий тот, которым владела Серая Лисица, без гарды, со слабо изогнутым клинком.

— Лучший наёмник, так ты зовёшь себя, — произнёс он на чистом экуменическом, растягивая тонкие губы в улыбке. Клыки у него были длинными, словно у вампира. — Мне сказали, что ты придёшь. Я не смог отказать себе в удовольствии сразиться с тобой. Рад, что ты сумел добраться сюда.

Я не стал спрашивать, кто он такой и с чего решил устроить дуэль со мной. Он был просто помехой на пути к цели. Скорее всего, один из тех, кто желает развязать войну. Вот только осведомлённость его несколько удивляет. Откуда этот тип может знать меня, и кто сказал ему о том, что на сторожевик нападут именно «Солдаты без границ». Одной фразой он породил несколько не самых приятных вопросов.

— Можешь звать меня Джек, — продолжил он, — хотя аллюзия этого имени пройдёт мимо тебя. Не поймёшь. Ты бросаешь мне вызов, наёмник?

— Я пришёл убить магиков, а ты стоишь на моём пути, — пожал плечами я. — Уйди, и я не прикончу тебя.

— Браво, — воскликнул эльф, называющий себя альбийским именем, — именно то, чего я ожидал от тебя.

Я шагнул к нему, держа нож перед собой, готовый в любой момент уклониться или отбить его выпад.

— Ты не захватил с собой меча, — покачал головой называющий себя Джеком эльф, — как неосмотрительно с твоей стороны. Но тебе повезло, я — за честную схватку.

Он присел, опустив ножны с мечом на палубу, выпрямился и картинным движением скинул плащ. Я резко подался назад, ожидая, что одежда полетит в меня. Однако эльф оказался просто позёром. Столь же показушно он вытащил из-за спины боевой нож — прямой, утилитарный, с воронёным клинком. Можно сказать, близнец того, что я держал в руке.

Эльф улыбнулся снова и сделал приглашающий жест.

— Ты пришёл ко мне, — сказал он. — Атакуй!

И я атаковал.

Он был быстр, ловок и жесток. Это я понял в первые же мгновения схватки. Его нож так и мелькал передо мной. Я уклонялся, бил в ответ, несколько раз наши клинки скрестились, высекая искры. А ещё я понял, что эльф лучше меня — он куда более умелый рукопашный боец. Да, я тренирован в ножевом бою, владею приёмами савата и ещё нескольких боевых искусств. Но не так, как мой противник. Я — диверсант, привык наносить удар из тени, лучше всего в спину. Часто первый же выстрел означал для меня провал всего задания. Эльф же тренированный боец, его стихия такие вот схватки.

Мы пустили друг другу кровь, но раны просто смешные, порезы, не более. Наша форма была укреплена стальной нитью, и не раз клинки ножей просто скользили по ней. Это и манера боя эльфа позволяли мне держаться. А ещё безмерное позёрство противника, его садизм и чувство превосходства. Он считал себя выше только потому, что был эльфом, относился ко мне, как жалкому зверю, лысой обезьяне, взявшей в руки нож. Его движения были картинными, почти танцевальными. Он крутился, словно приплясывая, наносил стремительные режущие удары. Как и я, эльф отлично знал, куда бить, но предпочитал резать, чтобы причинить как можно больше мучений. Он считал меня своей жертвой, и мне оставалось только подыгрывать ему.

Я же бил наверняка, целил в жизненно важные органы — печень, лёгкие, горло, старался попасть по глазам или полоснуть по лбу. Эльф уклонялся в своей издевательски-танцевальной манере, тут же нанося ответные удары. Он словно не ведал усталости, а мои мышцы наливались болью, и я понимал, что долго не смогу поддерживать заданный врагом темп. Лишь раз мне удалось перехватить его запястье, вывернуть и швырнуть эльфа через плечо на палубу. Я сразу же врезал ему ногой по рёбрам, не отпуская руку. Он же провернулся на полу каким-то совсем невероятным движением, выдернул руку из захвата и перекатился в сторону. Ближе к дверям в помещение магиков.

— Неплохо для человека, — произнёс он, слизывая кровь с клинка.

Я очистил свой нож от его крови о рукав.

— Атакуй! — крикнул он, вскидывая оружие.

И я атаковал снова.

Теперь я полагался лишь на быстроту рук. Клинки зазвенели друг о друга чаще. Мы почти не двигались, плетя между собой паутину стремительных ударов, выпадов и парирований. И снова он издевался надо мной, дрался не в полную силу. Я сам замечал изъяны в собственной защите, которые он пропускал. Мои мышцы горели огнём, нож в руках наливался свинцом, я не успевал отбивать все его удары. Но он снова и снова резал, оставляя неглубокие, зато очень болезненные раны.

Мне оставалось одно — разозлить его. Заставить ошибиться. Использовать все его недостатки против него самого.

Очередной удар я встретил открытой левой ладонью. Клинок вошёл в неё почти на всю длину, мне оставалось надеяться, что он не перережет сухожилий. Я дёрнул руку в сторону вместе с засевшим в ней ножом. Враг открылся на мгновение, и мне этого было довольно. На выпад в сердце или удар по горлу времени бы не хватило, я полоснул эльфа по груди, оставив два неглубоких, но весьма болезненных разреза. Я рванул руку на себя, выдёргивая из ладони оружие, прокрутился на месте и изо всех сил врезал эльфу ногой в грудь. Попал прямо по свежим ранам — и это вывело его из себя.

Вот он — момент истины!

Вместо жестокости в глазах врага сверкнули боль и ярость. Либо он прикончит меня сейчас же, либо даст-таки волю своему садизму и позёрству.

Серия стремительных ударов обрушилась на меня, я едва успевал закрываться, не давая ему перерезать сухожилия. Остаться калекой мне совсем не хотелось. Но он взял верх, одержал победу. Мне не пришлось играть, когда я рухнул на четвереньки. Из многочисленных ран на теле моём обильно текла кровь.

Он встал надо мной, тяжело дыша. Наша схватка стоила ему серьёзных усилий. Эльф замер на секунду, и я понял — именно сейчас решается моя судьба. Враг не сумел удержаться.

Отбросив нож, он присел на палубу и поднял с неё меч в ножнах. Медленным, нарочито-картинным движением обнажил клинок и занёс его над моей головой.

— Ты был хорошим противником, — произнёс эльф, называющий себя Джеком, — и достоин казни, а не убийства. Я отсеку тебе голову, как должно.

Двигался он картинно, но бил очень быстро. Но я успел!

Собрав в кулак волю и все силы, что ещё остались в израненном теле, не обращая внимания на боль, рвущую мышцы, я вскинулся ему навстречу. Я не стал парировать удар меча, вместо этого плавным движением всадил врагу нож в бок. Эльф почти успел уклониться — он был одним из лучших рукопашных бойцов, с кем меня сводила судьба. Клинок скользнул по рёбрам, распоров мундир и оставив глубокую, но не смертельную рану. Боль и ошеломление от атаки противника, которого считал уже мёртвым, сделали своё дело.

Я перехватил рукоять меча, вырвав её из вражеских пальцев, продолжением движения провернулся на месте и ударил назад. Клинок глубоко вошёл в тело врага. Отбросив нож, я надавил на рукоять, вгоняя меч ещё глубже. И только после этого развернулся лицом к эльфу, не выпуская оружия. Наши лица оказались в считанных дюймах, будто у любовников. Враг смотрел на меня без ненависти — жестокое лицо его было искажено болью, миндалевидные глаза расширены от удивления.

Глядя прямо в эти самые глаза, я перевернул клинок в ране и потащил его вверх, потроша эльфа. Он кашлянул кровью, и красные брызги полетели мне на лицо. Заточенный до бритвенной остроты клинок легко резал его плоть, рёбра не остановили сталь. Я рванул оружие вверх и на себя, отступая на полшага. Вскрытый почти от паха до ключицы эльф повалился на палубу.

Наверное, стоило что-нибудь сказать ему, пока он был ещё жив, но я промолчал. Слов не было, а попусту сотрясать воздух я не люблю — это удел позёров, подобных тому, кто лежит у моих ног в растекающейся по палубе луже крови.

Вытерев клинок меча о рукав, я подобрал нож и шагнул к дверям в помещение магиков. Обильно пролившаяся на переборку и саму дверь кровь нарушила узор, покрывающий их, так что если какая-то магическая защита там и была, она давно должна была сработать. По крайней мере, я надеялся на это, когда брался за ручку.

Меня не испепелило на месте, более того, дверь даже не была заперта. Видимо, магиков на борту сторожевика должны были оберегать достаточно хорошо, чтобы не понадобилась ещё одна защита магического свойства. А может, дополнительные меры нарушили бы работу сидящих внутри помещения колдунов. На эти вопросы у меня не было ответов, а Серая Лисица, единственная, кто в отряде хоть что-то смыслил в тайных искусствах, держала сейчас оборону на камбузе вместе с Чёрным Змеем. Мне оставалось уповать лишь на удачу.

Магиков оказалось четверо, они сидели на углах вычерченной на палубе сложной фигуры. Все одеты в одинаковые просторные рясы, головы их обриты наголо, а глаза плотно зажмурены, как будто они, подобно некоторым святым, не желали видеть мира вокруг. Ни один не обратил на меня внимания.

Я даже замер, переступив порог. Убивать беззащитных людей мне приходилось и не раз, однако всегда я чувствовал себя при этом законченным подлецом. Но что поделать, работа такая. А тем более сейчас, когда на кону тысячи жизней обитателей розалийского урба. В любой момент этим четверым может прийти команда спустить с поводка чудовище, которое они контролируют.

По крайней мере, я сделал всё чисто — четыре срубленных головы одна за другой упали на палубу. И почти одновременно с этим я услышал истошный визг внутреннего телефона.

Я прошёл через всё помещение, стараясь переступать через тела магиков и натекшие на палубе лужи крови, и снял трубку. Телефон, как и всё у сидхе, что касается техники, был архаичным — со слуховой трубкой и встроенным прямо в аппарат рожком.

— Командир, ты?! — услышал я сквозь шипение помех голос. Кажется, это был Оцелотти.

— Говори, Оцелот, это я, — ответил я, не забыв прежде как можно чётче произнести пароль.

— Похоже, у нас большие неприятности, командир, — выпалил Оцелотти. — Мы захватили мостик, ставим заряды, но… — Его голос прервался, в трубке слышны были только помехи. — Командир, ты должен это видеть! Командир, нас крупно на… — Кажется, он использовал некое непечатное словечко, но его проглотили помехи.

Я положил трубку и вышел из помещения магиков. Иллюминатор долго искать не пришлось, но то, что я увидел в нём, меня совсем не обрадовало.

Оцелотти был полностью прав — меня обвели вокруг пальца. Если не сказать хуже.

Наверное, с мостика вид был куда лучше, но и через иллюминатор я отлично видел, как в потоках морской воды поднимается колоссальных размеров чудовище. Отряхнувшись, оно медленным, размеренным шагом направилось к береговой линии, где видны были огни урба. Я считал, что спасаю порт, а выходит, сам и обрёк на гибель тысячи людей, населяющих его.

Я врезал кулаком по стеклу иллюминатора — на нём остались багровые разводы. Мои руки были в крови эльфа или магиков, или моей — даже не поймёшь.

Похоже, вляпались мы по-крупному, и я даже не представлял себе, что делать дальше.

Примечания

1

Магиум — материал, нарушающий законы физики и являющийся источником или носителем магии.

(обратно)

2

Конечно, одежду руславийцы называют жупан, но главный герой, не зная этого слова, приводит ближайший понятный ему аналог.

(обратно)

3

Жолнеж, жолнер — в восточных областях бывшей Экуменической империи «солдат» или «наёмник».

(обратно)

4

Пикты — самоназвание расы полуросликов.

(обратно)

5

Сава́т — боевое искусство, в котором используются в равной мере и руки, и ноги, комбинируя элементы западного бокса и удары ногами.

(обратно)

6

Митральеза — скорострельное многоствольное артиллерийское орудие, которое вело залповый огонь патронами винтовочного калибра и имело полностью ручную перезарядку.

(обратно)

7

Ги́чка — лёгкая быстроходная парусно-гребная шлюпка с 6-10 распашными вёслами, острым носом и транцевой кормой.

(обратно)

8

Ecorcheurs (розалийск.) — обдиратель, живодёр, представитель цеха мясников.

(обратно)

Оглавление

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

*** Примечания ***