Снежная ночь в Токио [Мия Энаде] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Мия Энаде Снежная ночь в Токио

Переводчик: Тирамису

Когда мы выглядим слишком весёлыми, на самом деле мы несчастны.

А когда мы слишком много говорим, в реальности испытываем дискомфорт.

Когда кричим, на самом деле мы боимся.

В действительности реальность почти никогда не бывает такой, какой она кажется.

Примечание для читателя

Каждая глава этой истории открывается японской пословицей, или kotowaza*. Эти короткие изречения часто происходят из местных обычаев, буддизма или китайской философии и передаются из поколения в поколение, поддерживая культурную связь между прошлым и настоящим.

* Японская пословица может иметь формы: короткого высказывания, идиоматической фразы, или идиомы из четырёх символов. Хотя «пословица» и «поговорка» практически синонимичны, этого нельзя сказать о «идиоматической фразе» и «четырехзначной идиоме».

Соглашение

Три года спустя даже катастрофа может послужить делу.

24 декабря. Утро.

Меня зовут Касуми Ходзё, мне двадцать восемь лет, и внешне я выгляжу счастливой. У меня хорошая работа, красивый дом, богатый муж. Именно так люди думают обо мне. Но правда в том, что ни одна из этих вещей не приносит мне радости. Это просто тревоги, которые со временем накопились и затвердели в единый блок, как снег на углах улиц, когда он превращается в лёд. У меня монотонная и не приносящая удовлетворения офисная работа. В моём доме всегда холодно и тихо — пустой ящик посреди мрамора. Мой брак — полная катастрофа.

Предложение Нобуо, которое я получила около четырёх лет назад, застало меня врасплох. Мы встречались всего несколько месяцев. Нобуо намного старше, много лет проработал в том же банке, куда недавно взяли и меня. Из-за испытываемого к нему уважения у меня не хватало смелости сказать «нет», но я не сумела ответить и «да». Только через несколько дней под давлением матери, которая видела в Нобуо беспроигрышную и отличную партию, я согласилась выйти за него замуж. В конце концов, в этом не было ничего необычного ни для моей семьи, ни для коллег. Моя сестра тоже вышла замуж в том же возрасте, что и я, после короткой помолвки. Я надеялась, что буду хотя бы наполовину так же счастлива, как она, имея рядом с собой надёжную опору.

В то время я была уязвима (нас недавно покинул мой отец). Зацепиться за такого человека, как Нобуо, который в чём-то напоминал мне его, казалось правильным решением.

Мой отец был добрым, спокойным человеком, он следовал философии икигай и жил в гармонии со всем, что его окружало. Он был мудрым, прочитал много книг и, казалось, на всё имел ответ. Отец часто улыбался и радовался даже самым незначительным вещам, таким как хорошая горячая еда зимой или прохладный дождливый день летом. И он оставался таким до самого конца, даже когда был слишком болен, чтобы встать с постели.

«Ты должна быть счастлива сегодня, потому что наши дни коротки, и мы не можем вернуться в прошлое», — говорил он мне прежде, чем ущипнуть за нос, словно я всё ещё ребёнок.

И я старалась его слушать.

Я вышла замуж за Нобуо, потому как в момент большой печали, подобной той, что переживала, иллюзорно решила, — он может сделать меня счастливой.

Наши дни в качестве молодожёнов длились едва ли дольше, чем медовый месяц. Чем лучше мы узнавали друг друга, тем меньше мы ладили. Возможно, мы никогда не любили друг друга по-настоящему, это было лишь мимолётное чувство, которое оба истолковали неправильно. Вскоре муж начал засматриваться на других женщин и желать их, хотя он слишком жесткий и честный, чтобы предать меня, по крайней мере, материально. Я обнаружила, что связала себя узами брака с циничным и материалистичным человеком, неспособным на привязанность, у которого не было ничего общего с моим отцом, кроме нескольких седых волос. И он понял, что женился на женщине, которая его презирает. Но Нобуо, как и я, не мог признать свою неудачу или позволить людям узнать, что он совершил ошибку. С другой стороны, в нашей среде такой внезапный развод встретил бы неодобрение, не говоря уже о горе, которое он принёс бы в наши семьи.

И вот, после очередной ссоры, чтобы не умереть от тоски и не утонуть в нетерпимости, мы заключили соглашение: каждый год, всего на один день, мы можем быть теми, кем захотим, почувствовать вкус другой жизни. Каждый год, на двадцать четыре часа (или около того), мы оставляем наши обручальные кольца в пепельнице в гостиной и уходим из дома. Ведём себя так, будто никогда и не встречались. Мы отправляемся искать компанию, кого-то, с кем можно провести ночь, как сделали бы, будь мы одиноки.

Чтобы избежать серьёзных последствий, пришлось установить дополнительные правила. Прежде всего, мы должны избегать встреч с членами семьи или знакомыми, поэтому лучше перемещаться в районы, которые мы обычно не посещаем. Мы не должны сохранять фотографии, видео или сообщения, по крайней мере, на устройствах, которыми обычно пользуемся дома и на работе. Мы не можем рассказать, как провели день, где и с кем, и не должны задавать вопросы об этом. Иначе, если начнём делиться воспоминаниями, то первое правило — о двадцати четырёх часах — будет нарушено. В момент, когда снимаем обувь на половичке у дома и переступаем порог, всё должно быть стёрто, забыто, освобождая место реальности.

Каждый год, всего на один день, я могу быть свободной.

Этот день настал сегодня.

Встреча

Если рыба добра к воде, то и вода будет добра к ней.

24 декабря. Вечер.

Мы выбрали Сочельник по нескольким очень простым причинам. Во-первых, мы не отмечаем этот праздник. Для Нобуо это просто ерунда для парочек, повод поесть слишком много и подарить друг другу бесполезные вещи. В конце концов, этот праздник даже не относится к нашим традициям, день должен быть такой же, как и любой другой, но по мнению мужа, люди любят следовать зарубежной моде. В любом случае правда в том, что в Сочельник очень легко найти компанию. Никто не хочет провести Рождество в одиночестве в Японии. Это словно День святого Валентина без шоколада. Так что мне нужно лишь приглядеться к кому-то, завязать разговор, показать свою доступность, и если у него нет девушки — дело в шляпе.

В первый раз мне было немного страшно. Но вот уже третий год, и я поражаюсь тому, как легко это стало делать. Обычно я надеваю новую одежду, элегантные туфли, а ближе к вечеру иду в бар роскошного отеля. Я всегда выбираю одно и то же место, а если свободно, то один и тот же барный стул. Тот самый, на котором сижу сейчас.

Я стараюсь казаться достаточно состоятельной, чтобы ни в ком не нуждаться, и в то же время позволяю тем, кто умеет наблюдать, почувствовать мою меланхолию. Я показываю себя утончённой, но не неприступной. Отвлечённой, но не невеждой. И наконец, одинокой... но не брошенной.

Конечно, это только видимость. Реальность совсем иная. Всё похоже на рождественские огни, которые видишь на улицах в этот период: они так ярко сияют наверху в темноте, что кажутся разноцветными звёздами. Но днём, если приглядеться к ним внимательно, понимаешь, — это просто пустые лампочки. Даже самые ослепляющие, они не содержат следов неба.

Мужчины в баре смотрят на меня, это нормально, но только я выбираю, кто из них может подойти достаточно близко, чтобы заговорить со мной.

Я внимательный наблюдатель. Ищу того, кто не носит обручальное кольцо, потому что не хочу вовлекать в эту абсурдную игру больше людей, чем необходимо. Я убеждаюсь, что он будет уверенным в себе парнем, чтобы не испытывал слишком сильного разочарования, когда на следующий день я исчезну, а главное, — он должен быть занятым человеком, слишком занятым, чтобы искать меня. Я многое могу понять по маленьким жестам.

Например, прямо сейчас через два свободных барных стула от меня сидит мужчина, который может мне подойти. Сегодня вечером мало посетителей, так что я сразу обратила на него внимание. Мужчина с запада, волосы выбриты по бокам и длинные посередине, ухоженная борода, но есть и другие детали, привлекающие моё внимание. Прежде всего, футляр для скрипки на стуле рядом с ним.

Обожаю звук скрипки. Хотя и не считаю себя экспертом, я часто слушаю классическую музыку во время работы или когда занимаюсь в тренажёрном зале. Музыка помогает мне сосредоточиться, и у меня бесконечный список композиций.

А затем его одежда, которая явно хорошо сшита: двубортный твидовый пиджак серого цвета, переходящего в синий, с воротником, поднятым так, что задевает мочки ушей; тёмные брюки современного покроя и кожаные ботинки, совершенно неподходящие для сегодняшнего снега. Мужчина очень высокий, или, конечно, выше среднего роста. У него длинные ноги, прямые плечи, изящные тонкие пальцы. Из рукавов на запястьях видны татуировки, и хотя большинство японцев их не ценят, меня они привлекают — я нахожу тату соблазнительными.

Я пытаюсь подслушать его разговор с барменом. Он говорит по-английски, но акцент мне незнаком. Мужчина выглядит раздражённым, возможно, он по какой-то причине нервничает, и мне не следует его беспокоить, но я всё равно пытаюсь. Если буду вежлива, не думаю, что он ответит мне грубо.

Я придумываю оправдание, любое. Неважно, есть ли в нём смысл. Делаю глоток своего напитка, затем соломинкой перемешиваю кубики льда в бокале, чтобы создать шум.

— Извините.., — обращаюсь к нему, указывая на футляр со скрипкой.

Незнакомец резко поворачивается, словно я напугала его, пока он размышлял. Он смотрит на меня, качает головой.

— Извините, но сейчас я не в настроении для фото и автографов, — раздражённо отвечает он, сдерживая вздох.

Я поднимаю брови.

— Э? Автограф?

Он смотрит на меня и щурится, затем проводит языком по нёбу.

— Ах да. Вы не…

— Я просто хотела вам сказать, что это не очень хорошая идея — держать на стуле свою скрипку, — предупреждаю я. — Поскольку кто-то немного рассеянный может сесть на футляр.

Предлог банальный и бессмысленный, просто чтобы заговорить с ним. К счастью, я неплохо говорю по-английски, и он понимает меня без проблем. Незнакомец улыбается, кивает, поднимает футляр и переносит его, ставя на пол, к одной из ножек своего стула.

— Вы правы, — соглашается он.

Мужчина очень привлекательный, у него необычные черты лица, а глаза такие светло-голубые, что кажутся почти стеклянными. Выбрала хорошо.

Я убираю прядь волос за ухо и наклоняюсь к нему.

— Вы известный музыкант, не так ли? Извините, что не узнала вас, в последнее время я мало слежу за музыкой.

Он склоняет голову над своим напитком, или, по крайней мере, над тем, что осталось в бокале.

— Ну, видимо, я не настолько знаменит, по крайней мере, не в Японии. Но я работаю над этим.

— Понятно. Значит, вы на гастролях.

— Не совсем. Я выступал в качестве специального гостя в Tokyo Dome на рождественском мероприятии. По словам моего агента, это эксперимент, который может принести хорошие результаты, так что.., — он прерывается и прочищает горло. — Не возражаете, если я сяду рядом с вами? Говорить на расстоянии — не лучший вариант.

Я киваю и слегка улыбаюсь. Я скрещиваю ноги ровно настолько, чтобы сквозь разрез длинной юбки красного цвета можно было увидеть кружевной край чулок. Всего сантиметр, не больше. Чувственно, но не вульгарно.

Он встаёт, пересаживается на место, где раньше был скрипичный футляр, берёт свой бокал и встряхивает тот. Лёд со звоном ударяется о стекло, привлекая внимание бармена, который тут же подбегает.

— Налейте мне ещё, пожалуйста. И один для дамы, — заказывает он, а затем поворачивается ко мне и спрашивает шёпотом. — Мэм или мисс?

— Мисс, — быстро лгу я.

— Могу я узнать ваше имя?

Эта часть мне нравится больше всего. В ней я могу придумать совершенно новую личность, быть кем угодно, становиться той, кем захочу. Я никогда не называю своего настоящего имени.

— Фудзивара. Мики Фудзивара, — придумываю я.

Он незаметно шевелит губами, как бы запоминая имя.

— Фудзивара — это фамилия, верно? — спрашивает он.

— Да.

Нас прерывает бармен, он убирает пустые бокалы, заменяя на два одинаковых напитка, и кланяется. Я подношу свой к губам, чтобы попробовать. На мой вкус он слишком сильный. Не знаю, что это такое.

— Итак, мисс Фудзивара, что вы делаете в одиночестве в канун Рождества? — продолжает он.

Игра начинается. Теперь я должна очень внимательно следить за словами, чтобы запомнить всё сказанное. Каждая ложь должна быть согласована с другой, иначе всё рухнет, как карточный домик.

— Видите ли, я здесь по работе, но в Токио не живу. И вообще никого не знаю.

— Какое невезение.

— А вы?

— Как уже говорил, я возвращаюсь с концерта. И как вы уже догадались, я тоже живу не в Токио.

Он усмехается про себя и делает большой глоток своего напитка.

— Но вы не сказали мне своего имени.

— Боже, как грубо. Простите меня, — восклицает он. — Теодор. Но все зовут меня просто Тео.

— Тео, а...

Он не захотел сказать своё полное имя. Что заставляет меня думать, — ему тоже есть что скрывать, но это нормально. Мы оба играем.

— Я уже должен быть на самолёте в Сидней, — продолжает он. — Но из-за погодных условий мой рейс отложили до завтрашнего утра, поэтому я застрял здесь.

— Сегодня ночью ожидается много снега, — комментирую я. — Событие довольно редкое для города. Обычно в Токио снегопады незначительные.

— Однако. Вы информированы для приезжей.

Моя ошибка. Слишком разговорилась, но это неважно. Я могу всё исправить.

Поморщившись, я делаю глоток.

— Это потому что я журналистка.

Уголки его губ поднимаются.

— Вы журналистка, но меня не узнали. Как странно.

Я совершаю ещё одну ошибку. Возможно, я взволнована больше, чем мне кажется, и разговор на другом языке сбивает меня с толку. Или мне мешает сосредоточиться алкоголь. Лучше не пить больше.

— Я не слежу за новостями, касающимися музыкальных событий.

— Конечно, конечно. Думаю, вы слишком заняты для таких вещей.

— Почему вы так думаете?

Он пожимает плечами и бросает на меня такой пристальный взгляд, что я начинаю чувствовать себя неловко и смотрю вниз.

— Ваши часы, — отвечает он. — Они спешат на пять минут. Типичная привычка человека, у кого насыщенный график и кто не хочет опаздывать.

На несколько мгновений остаюсь в изумлении. Он такой же внимательный наблюдатель, как и я. Ну, это, пожалуй, немного усложняет ситуацию. Интересно, не играет ли он в такую же игру, как и я?

— Ничто не ускользает от вас, мистер Тео, — бормочу я, почти про себя.

Он негромко смеётся.

— Пожалуйста, зовите меня просто Тео, — поправляет меня. — И, поскольку вы, кажется, много знаете о городе, не могли бы вы посоветовать хороший отель недалеко от аэропорта, где я мог бы найти номер на сегодня? Все, с которыми пытался связаться мой агент, переполнены.

Я поджимаю губы и прикусываю щеку. Так слишком просто.

— Этот.

— Я пытался, уже спрашивал на ресепшен. Свободных номеров нет.

— Я могу отдать вам свой.

С момента заключения нашего соглашения с Нобуо, я каждый год бронирую здесь номер на канун Рождества. Я делаю это заблаговременно, чтобы быть уверенной, что будет всегда один и тот же. Меня успокаивает то, что я узнаю комнату.

— А как же вы? — спросил Тео, подняв бровь.

— Я могу попросить друга принять меня.

Он усмехается, снова отпивая из своего бокала. Напиток почти выпит.

— Вы говорили, что никого не знаете.

Я напрягаюсь, сжимаю кулаки и челюсти, глубоко вдыхаю через ноздри.

Почему, ну почему сегодня я всё время ошибаюсь? Я была уверена, что стала хороша в этой игре. В следующий раз не буду пить. Да, это должно быть из-за алкоголя, другого объяснения не вижу.

— В любом случае я не могу воспользоваться такой добротой, — продолжает Тео и убирает правую руку в карман. Ту самую, которую я рассматривала, пытаясь разобрать рисунок татуировок, скрытых рукавом, и зациклившись на длинных пальцах с короткими, идеально ухоженными ногтями. Это должна быть та же рука, которой он держит смычок, когда играет... если только мужчина не левша. В любом случае полагаю, что скрипач обладает способностью адекватно отмерять движения, сочетая силу и деликатность. Меня завораживает эта мысль.

Я жестом останавливаю его, пока он не потянулся за бумажником.

— О нет, не волнуйтесь.

— Позвольте мне компенсировать ваше беспокойство.

— Нет необходимости. Считайте это рождественским подарком.

— Рождественский подарок от совершенно незнакомого человека?

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

— В конце концов, нет ничего плохого в том, чтобы принять его.

Я подношу бокал к губам, но не пью. Не хочу больше ошибаться и подозреваю, — содержание алкоголя слишком велико для меня.

— Вы морщите нос, когда улыбаетесь, Мики, — ни с того ни с сего говорит он, оставляя меня в недоумении. — Могу я называть вас Мики?

Я киваю. Обычно мне не нравится, когда кто-то, с кем я только что познакомилась, называет меня по имени, но это даже не моё настоящее имя. Кроме того, для жителей запада всё по-другому. Я должна стараться помнить об этом.

— Ну, я чувствую, что должен как-то отплатить вам, — добавляет он. Должно же быть что-то, что я могу для вас сделать.

Это слишком просто. Настолько легко, что я даже могу заподозрить, — Тео обо всём догадался и специально выступает в роли сообщника. Но даже будь это так, мне не о чем беспокоиться: он скоро уедет, вернётся в свой город, на другой конец света. Тео никогда больше не найдёт меня.

Я кивком указываю на скрипичный футляр у его ног.

— Может, сыграете для меня?

Его реакция неоднозначна. С одной стороны, он ничуть не удивлён моей просьбой, будто предвидел её. С другой стороны, выглядит разочарованным, словно ожидал от меня чего-то другого, более оригинального. А может быть, я просто позволяю своим собственным страхам мешать мне.

— Здесь, в баре?

— Если подумать, это было бы неуместно. Мы рискуем побеспокоить других посетителей.

— Или что ещё хуже, привлечь слишком много внимания.

— В номере, может быть, — отрезаю я, чтобы разговор не затянулся и не рассеялось напряжение.

Тео встряхивает свой пустой бокал, подзывая бармена. Он почёсывает подбородок и открывает рот, но ничего не произносит.

— Позвольте мне угостить вас ещё одним напитком, — предлагает он неожиданно более глубоким голосом. — После этого мы поднимемся в номер, и я сыграю для вас. Столько, сколько вы захотите.

Я увлажняю губы и слегка наклоняюсь к нему, достаточно, чтобы он мог проникнуть взглядом в моё декольте. Провокационно, но не в отчаянии. Секрет заключается в балансе. У меня не очень пышные формы, но гармоничная грудь, которая не нуждается в поддержке. Длинные чёрные волосы, ниспадающие по бокам моего лица, способны скрыть её, даже когда ношу одежду с откровенным декольте. Если выгну спину и чуть-чуть наклонюсь, грудь невозможно не заметить. И он смотрит на неё, пусть и краем глаза.

— Столько, сколько я захочу?

— Да. С удовольствием.

Его взгляд становится напряжённым. Он сталкивается с моим, и я чувствую по всему телу лёгкую дрожь. В итоге мы уже понимаем друг друга. Это предлог (неважно какой), чтобы оказаться одним в номере.

Никто не хочет провести канун Рождества в одиночестве. Тео тоже.

— Хорошо. Однако извините, но я не хочу больше ничего пить, — говорю ему шёпотом. — Я бы предпочла что-нибудь сладкое.

— Угощайтесь.

Я опускаю взгляд, ожидая, когда подойдёт бармен. Заказываю порцию Christmas Cake, который здесь подают, и который мне очень нравится. Этот десерт со сливками и клубникой традиционно едят в период праздников. Торт украшен сахарными рождественскими шарами, маленькими снеговиками и плюшевыми мишками. Их тщательно распределяют с идеальной симметрией, одинаково для каждой порции. Как ни банально, но это одна из причин, почему я выбрала именно этот отель. Другая, однако, вполне предсказуема: он расположен недалеко от аэропорта. Те, кто здесь останавливается, как правило, просто проездом.

Как зима. Как Рождество.

Соната номер 3

Не бойтесь двигаться медленно. Бойтесь лишь стоять на месте.

24 декабря. Поздний вечер.

В первый раз, когда это сделала, в первый Сочельник после соглашения с Нобуо, я чувствовала себя очень плохо. Грязной, ужасной, виновной и жертвой одновременно. Я помню, как вскоре после этого меня вырвало, и я вымылась такой горячей водой, что вся покраснела, словно в наказание. Я всегда старалась вести себя хорошо, быть хорошим человеком и иметь чистую совесть, я всегда стремилась уважать все правила и ожидания других, вплоть до этого момента. Тем не менее, я только что изменила мужу, а он, где-то в городе, изменял мне. Но если речь идёт о договорённости, могу ли я считать это изменой?

Я не знала, и до сих пор не знаю. Поэтому заставляю себя больше не задаваться вопросом ведь, даже если бы я нашла ответ, это ничего бы не изменило. Это только испортило бы мне день свободы и ночь, которую я собираюсь провести с этим мужчиной. И если честно, он намного привлекательнее всех, кого я когда-либо встречала.

Он стоит рядом со мной в лифте. Я украдкой смотрю на него через зеркало. У меня сложилось впечатление, что Тео немного напряжён, и, возможно, это моя вина. Я была слишком откровенна? Слишком торопилась? Если да, то в следующем году я постараюсь вести себя по-другому. Мне до сих пор нужно совершенствоваться.

В маленьком замкнутом пространстве кабины стоит тишина. Если я сосредоточусь, то смогу услышать оба наших дыхания, асинхронные и регулярные. В одной руке мужчина держит футляр для скрипки, другой касается своей бороды. Мы ничего не сказали друг другу с тех пор, как двери закрылись.

Если бы ситуация была иной, я бы, наверное, испугалась, оставшись наедине с посторонним человеком такого внушительного роста. Он мог бы обездвижить меня одной рукой, имейся у него плохие намерения. Но инстинкт подсказывает мне, что у Тео всё-таки душа нежная. Он даже кажется грустным, если присмотреться к нему повнимательнее.

Мне не терпится попасть в номер. Чтобы ко мне прикоснулись, попробовать вкус его кожи, узнать запретные подробности. Некоторые мои коллеги утверждают, что западные люди более страстны в постели, — они импульсивные и грубые любовники. Я не верю этим предубеждениям, но сегодня ночью, только сегодня, я надеюсь, что это правда. После целого года оцепенения и апатии я чувствую потребность во встряске, которая вернёт меня к жизни. Грубое пробуждение от затянувшегося сна. Я всегда ощущаю своё тело тяжёлым и онемевшим, словно ношу оболочку, полностью отключённую от разума. Мне нужно снова почувствовать себя живой, созданной из плоти, а не просто из мыслей.

Лифт дзинькает, двери открываются. Мы на одиннадцатом этаже, комната номер пять. Я точно знаю, куда идти, поэтому предлагаю Тео следовать за мной.

— Нам сюда.

— Похоже, вы хорошо знаете этот отель. Часто здесь бываете?

— Только в случае необходимости.

Коридор тускло освещён настенными светильниками из дерева и непрозрачного стекла, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга, они отбрасывают на стены желтоватые ореолы. На полу в каждом углу стоят вазы тёмного цвета со спиралевидными безлистными ветвями бамбука. Место довольно простое, где царят порядок, симметрия и баланс. Все элементы, которые я всегда считала необходимыми для того, чтобы жить, не теряя разум.

Тео оглядывается по сторонам, возможно, пытаясь понять, оправдает ли сервис его ожидания или нет. Он замечает номера комнат и поднимает бровь.

— Четвёртого не хватает.

— Его нет. Это плохая примета.

— Но почему...

— Если бы вы говорили по-японски, вы бы поняли, — объясняю я. — Четыре произносится «ши», как и слово «смерть». Это нехорошее предзнаменование.

Он усмехается и проводит пальцами по густым каштановым волосам.

— Вы, японцы, странные.

— У каждого места свои причуды, Тео. То, что кажется абсурдным вам, может быть обнадёживающим для кого-то другого.

Он молчит. Я не хотела умничать, но боюсь, что так и есть. Сегодня у меня ничего не получается. Думаю, я ещё не соблазнила его, не полностью. Я должна правильно разыграть свою партию.

Я останавливаюсь перед забронированным номером, подношу ключ-карту к двери и открываю. Комната в точности такая, какой я запомнила её, такая же, как в прошлом году и как два года назад. Та же серо-голубая ваза с засушенными стеблями лаванды у входа, тот же квадратный блокнот на прикроватной тумбочке. Простая, низкая кровать (нечто среднее между футоном и западной кроватью), шкаф с зеркалом, на стене висит телевизор с плоским экраном, стол с двумя простыми стульями. И затем, моя любимая часть: большое окно с видом на город, в сторону аэропорта. Отсюда можно увидеть взлетающие самолёты, даже если они выглядят маленькими, как комары. С сегодняшним прогнозом я сомневаюсь, что увижу их много. Кроме того, небо уже покрыто толстым серым покрывалом. Скоро пойдёт снег.

Город так прекрасен, когда одет в белое. Яркость рождественских украшений не имеет ничего общего с благородным сверканием снега, под лучами утреннего солнца.

Тео застывает на пороге. Проводит рукой по волосам, оставляет футляр со скрипкой на столике у входа. Возможно, мои намерения ему не совсем понятны.

Я оставляю сумку на столе, сажусь на край кровати, скрещиваю ноги и кладу руки на мягкое одеяло.

— Я жду, — восклицаю я.

Он прочищает горло и расстёгивает пиджак.

— Вот так просто, даже не поговорив сначала? Хорошо.

Он ухмыляется. Снимает свой тяжёлый пиджак, обнажая шерстяной жилет с серой рубашкой под ним. Я до сих пор не могу разглядеть татуировки. Мне так любопытно.

Мужчина ослабляет галстук, потирает руки и глубоко вдыхает.

— Что вам нравится? — спрашивает он, внезапно переходя на более низкий тон.

— Когда целуют спину.

Тео смеётся, но быстро останавливается, наклоняясь к футляру со скрипкой. Он щёлкает замком, открывает и берёт в руки инструмент — синего цвета, блестящий, с чёрными деталями. Он хватает его левой рукой, чтобы положить на плечо, поднимает и смычок.

— Я имел в виду, какую музыку предпочитаете, Мики.

Я подгибаю уголки губ, но не поддаюсь смущению. Не думаю, что Тео настолько наивен, он просто развлекается, дразня меня. Но это нормально, интрига заводит.

— У меня нет особых предпочтений. Выбирайте сами, — отвечаю я, расслабляя руки.

— Согласен.

Я слегка вздыхаю, когда он опускает смычок на струны и начинает играть. Боюсь, что даже звук моего дыхания может нарушить чистоту мелодии. Я никогда так близко не слушала игру на скрипке, и никто раньше не играл ничего именно для меня.

Тео страстный, это видно. Он любит свою скрипку и, кажется, держит её и ласкает, как женское тело. С полузакрытыми глазами скрипач двигается грациозно, без резких рывков.

А его музыка, его музыка прекрасна для сердца, даже для такого сухого, каким стало моё.

Ноты излучаются, как капли росы. Я знаю произведение, которое он играет, оно есть в моём бесконечном плейлисте. Мелодия сложная для исполнения, и, возможно, Тео сделал свой выбор специально, чтобы произвести на меня впечатление.

Я любуюсь его осанкой, тем, как он двигает пальцами, и прикусываю губу. Я хочу сосредоточиться только на этом моменте и на том, что последует дальше, но музыка уносит меня прочь, в далёкие воспоминания. Я почти вижу себя ребёнком, как бегу по улицам, возвращаясь из школы, счастливая и невинная, когда я ещё была правильной и умела улыбаться, не имея цели. И это заставляет меня заглянуть внутрь себя, задаваясь вопросом: кем я стала, и действительно ли это я?

Я уже собираюсь попросить его прекратить игру. Ноты становятся всё более мучительными, и я больше не могу выдерживать конфронтацию с самой собой. Но к счастью, мелодия обрывается за мгновение до того, как мои нервы сдадут.

— Соната номер три Ysaÿe, — бормочу под нос. — Я права?

Скрипка по-прежнему лежит у него на плече. Тео наклоняет голову на одну сторону и поднимает бровь.

— Вы сказали, что не очень разбираетесь в музыке, — с шипением отвечает он.

— Я знаю ровно столько, чтобы...

— Соблазнить? — догадывается он.

— Чтобы поговорить.

— Ты хорошо справляешься и там, и там.

Я склоняю голову со злым умыслом и убираю прядь волос за ухо. Он укладывает скрипку, а я встаю.

— Прошу прощения.

Я хватаю сумочку и быстрыми шагами направляюсь в туалет, закрывая за собой дверь. На мгновение у меня возникает чувство недоумения: в отеле поменяли полотенца с прошлого года, теперь они не белые, а тёмные с золотой вышивкой. В остальном всё осталось без изменений.

Я вздыхаю и опираюсь руками о раковину, внимательно вглядываясь в своё изображение в зеркале. Мои руки дрожат, и я очень бледная. Красная помада сейчас ужасно сочетается с цветом лица и выглядит как пятно крови на белой подушке. Внезапно мои глаза кажутся полыми и пустыми, слишком чёрными и слишком большими.

В прошлом году я без проблем заперлась в ванной и вскоре вышла оттуда в одних трусах, чтобы соблазнить мужчину, которого привела с собой. Потом я позволила ему овладеть мной, позволила взять всё, что он захочет. Сейчас, однако, я не могу этого сделать. Это так нечестно с моей стороны. И тот, кто ждёт меня за дверью, кто подарил мне частичку своей души, играя, не заслуживает всего этого. Он не заслуживает того, чтобы я использовала его и выбросила, особенно сегодня ночью.

В американских фильмах, что время от времени показывают по телевидению, канун Рождества — это особый день, который должен быть посвящён любви и семье, подходящий повод для бескорыстных и щедрых жестов, а не для того, чтобы лгать незнакомцу, застрявшему вдали от дома, с целью затащить в постель без каких-либо обязательств. Это неправильно.

Я беру себя в руки и выхожу из ванной такая же, какой и вошла — закостенелой, как деревянный болванчик. Тео стоит перед окном, наслаждаясь видом, скрестив на груди руки. Футляр со скрипкой ещё открыт, возможно, мужчина думает, что я попрошу его сыграть ещё несколько произведений. Но даже прозвучавшее, мне кажется, слишком.

Я привлекаю его внимание, прочищая горло и делая прощальный реверанс.

— Я благодарю вас за то, что играли для меня, но уже поздно. Я дам вам отдохнуть.

— Что…

— Счастливого Рождества, Тео.

— Эй, подожди! — Я мешкаю, и он удерживает меня, прежде чем успеваю выйти из номера. Тео прикасается к моему предплечью и говорит со мной в неожиданно более доверительной манере. — Я решил, что ты ищешь компанию.

Я вздрагиваю, ощущая сердце в горле. Даже не знаю, почему так себя веду: сейчас уже трудно кого-нибудь найти, а если я уйду, то проведу ночь в одиночестве. Тео мне нравится, я заметила его среди многих и выбрала.

И, возможно, в этом проблема. Этот мужчина привлекает и интригует меня так сильно, что я не уверена, — смогу ли остановиться. У меня нет уверенности, что завтра я уеду из отеля и забуду его, и не могу обещать себе, что не буду его искать. Убеждена, первое, что сделаю завтра утром, это пролистаю имена музыкантов, выступавших в Tokyo Dome, найду его, а потом поищу о нём в интернете. Посмотрю его фотографии, почитаю новости о нём. И я умру от тоски, зная, что больше никогда не смогу его увидеть.

Смотрю ему в глаза и не отвечаю. Я не могу решить, что хуже — иметь его однажды и потерять навсегда, или не иметь вообще.

— Послушай, Мики, прости мою откровенность, — добавляет он, понижая голос почти до шёпота. — Я застрял на другом конце света в канун Рождества. Ты единственный человек, которого я встретил, который говорил со мной на моём родном языке и пытался мне помочь, и... Ты тоже одинока. Как я.

Я склоняю голову, сжимая ручку сумки так крепко, что боюсь сломать её.

— Я не...

— Давай поужинаем вместе. Я позвоню в обслуживание номеров, — предлагает он, не дав мне договорить. — Пожалуйста, не уходи так скоро.

Я уступаю и соглашаюсь кивком головы.

Никто не заслуживает одиночества в рождественскую ночь. Возможно, и я тоже.

Cнег ночью

Ни одна снежинка не упадёт в неправильное место.

24 декабря. Ночь.

Я так сосредоточилась на своей цели, что не заметила, как наступило время ужина. На самом деле, я даже не была голодна. Тео заказал довольно много блюд, но я ела очень мало, самый минимум, чтобы обеспечить организм энергией и продержаться до утра. А Тео ещё доедает свой кусок торта.

— Это и есть типичный рождественский десерт в Японии? — спрашивает он, вытирая рот салфеткой.

— Ты никогда не пробовал его раньше?

— Ну, я ел клубничный торт по другим поводам, но никогда не считал этот десерт традицией на Рождество.

— Понимаю, это может показаться тебе странным. В Японии мы празднуем немного по-другому.

— В этом нет ничего необычного. Знаешь, там, откуда я родом, рождество празднуют в середине лета.

Я моргаю. На мгновение мне показалось, что он разыгрывает меня.

— Летом?

— Именно. В южном полушарии сейчас довольно жарко, — объясняет он, пожимая плечами. — Поэтому мы в основном едим холодные блюда или устраиваем мегабарбекю на улице. У нас Санта Клаус приезжает не на оленях, а на белых кенгуру, и входит в дом через окна, а не через дымоход. Но я полагаю, такой журналист, как ты, уже знает всё это.

— Я понятия не имела!

У меня вырывается смех, а сытый и довольный Тео поднимается со стула и подходит к скрипке.

— Итак, есть какие-нибудь пожелания?

Я поворачиваюсь к нему, скрещивая ноги.

— Да. Я бы хотела увидеть твои татуировки.

— Мои татуировки, — повторяет он усмехаясь. — Я имел в виду музыку, но ладно.

Тео расстёгивает манжеты рубашки и, один за другим, начинает закатывать рукава до локтей, показывая мне свои предплечья. Они полностью покрыты татуировками. На рисунке ветви — полные листьев, затем они покрываются цветами, и, наконец, ближе к запястьям становятся голыми и заострёнными. Едва касаясь пальцами чернильных линий, я следую за ними. Рисунок татуировки сложный, с очень реалистичными штрихами, которые сочетаются с венами на руках. Ветви кажутся почти настоящими.

— Представляешь, организаторы мероприятия попросили меня ни в коем случае не показывать их во время выступления, — с некоторым удивлением рассказывает он. — По их мнению, публика не оценит тату.

— Традиционно татуировки связывают с преступным миром, — тихо объясняю я. — Некоторые японцы не любят смотреть на них, но что касается меня... Они меня завораживают. Это четыре времени года, не так ли? — предполагаю я. — Красивые. Думаю, лето и осень выше локтей.

Тео кивает и наклоняется, чтобы взять скрипку.

— В яблочко.

Он поднимает смычок, приближает его к струнам и делает глубокий вдох. Тео начинает играть хорошо знакомую мне мелодию, и я отступаю на пару шагов, чтобы дать ему необходимое пространство.

Заключительная часть «Лета» Вивальди. Это произведение в моём плейлисте, которое я слушаю чаще всего, и оно мне нравится, потому что на высоких нотах вызывает приятные покалывания в затылке. Но Тео не может этого знать. Он не знает, но должно быть как-то почувствовал. Какую странную шутку сегодня вечером приготовила для меня судьба — слушать лето, в то время как на улице вот-вот пойдёт снег, и встретить незнакомца, который, похоже, уже многое обо мне знает несмотря на то, что бессовестно лгала ему.

Тео опускает голову и волосы падают ему на лоб, отбрасывая тень на закрытые веки. Мужчина сжимает и разжимает губы в соответствии с нотами, которые играет, а его пальцы быстро щёлкают по струнам, словно в бешеном беге.

Лето длится слишком недолго. Как ночь, как жизнь бабочки. Как мой единственный день свободы.

Внезапно я чувствую безумное желание прикоснуться к Тео, не дать больше ни одной минуте пропасть даром и провести как можно больше времени, прижавшись к нему.

Тео заканчивает играть и бросает на меня дикий взгляд, от которого у меня внутри всё сжимается.

— Есть ещё какие-нибудь пожелания?

— Только одно.

Я приближаюсь к нему и кладу руку ему на грудь. Чувствую, как она поднимается под моей ладонью. Дыхание Тео спокойно, но сердцебиение выдаёт его. Понимаю, что он взволнован и дрожит, по крайней мере, так же, как и я, а может быть, и больше. Он кладёт скрипку обратно в футляр, оставляя его открытым, а затем наклоняется ко мне. Я закрываю глаза и жду, когда он меня поцелует, но Тео заставляет меня ждать несколько долгих секунд. Его лицо очень близко к моему, а губы почти касаются моих. Медленная агония, которая достигает кульминации только тогда, когда я наконец-то могу почувствовать его вкус, вдохнуть его дыхание. От его одежды исходит восхитительный запах смолы и пены для бритья, состаренного дерева и канифоли. Одной рукой он притягивает меня к себе за поясницу, другую заводит за затылок и проникает языком в мой рот.

Прикосновения Тео сильные, уверенные, и он такой внушительный, что я чувствую себя веточкой в его руках. Он приподнимает мой джемпер со спины, проводит ладонью до лопаток, вероятно, в поисках бюстгальтера, который я не ношу. Как только замечает это, Тео перемещает руку мне на грудь и дразнит сосок большим пальцем, отчего по телу бегут мурашки.

Я поспешно расстёгиваю его рубашку, и он стягивает и бросает ту на застеленную кровать. Наконец-то я могу увидеть остальные татуировки — ветви с мелкими плодами лета, опадающие листья осени. Ласкаю эти извилистые линии кончиками пальцев, мысленно рисую картину его рук, смотрю на него во весь рост. Его тело — олицетворение баланса, которым я так одержима. Скульптурное, но не коренастое, изящное, но не стройное, мужественное и нежное одновременно. На шее, чуть левее адамова яблока, у него есть довольно заметная отметина, прямо там, где он держит свою скрипку, и ещё одна такая же отметина на ключице. Я бы хотела прикоснуться к ним, но боюсь показаться бестактной или обидеть его.

Я скольжу рукой от его груди к животу, расстёгиваю ремень, а он пытается стащить с меня джемпер. Это не то, что вы видите в кино. Наши движения резкие, беспорядочные, неловкие из-за нашего нетерпения и спешки, потребности открыть себя и оказаться кожа к коже. Мы раздеваемся полностью или почти полностью. На мне остались чулки, но я не хочу их снимать, они помогают мне чувствовать себя увереннее.

Тео опускает руку мне на попу, погружает лицо в ложбинку между моей шеей и плечом, целует меня, покалывая бородой. Я чувствую, как его эрекция прижимается к моему голому животу. Я стону от нетерпения и подталкиваю его к кровати. Он садится, притягивает меня к себе и продолжает целовать. Тео прикасается ко мне, исследуя кожу и погружая пальцы в мою плоть.

Ощущаю себя такой нетерпеливой. Я бы хотела, чтобы он взял меня сразу, но Тео, кажется, следует неизвестной мне схеме — крещендо жестов, которые становятся всё более и более замысловатыми. Он шепчет мне на шею слова, но я не могу их понять, и я не хочу просить его повторить. Я предпочитаю сама догадаться об их значении.

Тео укладывает меня на кровать и садится сверху, опираясь на руки. Потом склоняет голову над моей грудью и начинает сосредоточенно ласкать уже набухшие соски — рисует кончиком языка круги вокруг ареол, а потом кусает, сосёт, сжимает между губами.

Я стону и обхватываю ногами его талию. Надеюсь, он поймёт мой призыв. Поймёт, что я хочу прекратить прелюдию и сразу же получить его внутри себя. Но он поднимает лицо и складывает губы в ухмылку.

— Не спеши, — шепчет он, заставляя меня внезапно покраснеть. — У нас много времени.

Мне хочется сказать ему, что всё не так просто, и мне придётся убежать на рассвете, исчезнуть… Что у меня есть только одна ночь, чтобы провести её с ним, поэтому я бы предпочла, чтобы всё закончилось сейчас, чтобы у меня было меньше воспоминаний. Но я не могу этого сделать, это было бы слишком сложно объяснить и отняло бы больше моих драгоценных минут.

Тео продолжает в соответствии со своим темпом. Он целует мои рёбра, вокруг пупка, живот. Ласкает руками моё тело, спускаясь к бёдрам, и задерживается на кружевной резинке чулок. Неспешно начинает опускать их, обнажая ноги.

— Разве… разве они тебе не нравятся? — бормочу я.

— Без них ты красивее.

Тео дотошный, осторожный. За колени он раздвигает мои ноги, и я прикусываю губу. Он несколько мгновений смотрит на меня вот так, обнажённую и лихорадящую, заставляя ещё больше желать его. А когда он вводит в меня палец, у меня вырывается пронзительный стон; затем Тео подносит палец ко рту.

— Нет…

— Ты сладкая, Мики.

Это не моё настоящее имя и не должно оказывать на меня никакого влияния, но я чувствую, как у меня захватывает дух.

Тео снова прикасается ко мне, задерживается на клиторе, проникает в меня двумя пальцами и начинает нежно мастурбировать мне, отчего напрягаются мышцы и затрудняется дыхание. Я больше не могу мыслить здраво.

— Пожалуйста, — вырывается у меня по-японски.

— Что?

— Не заставляй меня ждать.

Он не понимает, что я сказала, но улавливает безошибочные сигналы моего тела и, наконец, прекращает свою пытку, давая мне отдышаться.

— Ты больше не можешь терпеть, да? — шепчет он. — Хорошо.

Тео отстраняется от меня, чтобы взять из бумажника на прикроватной тумбочке презерватив и сразу раскатывает его. Затем он возвращается между моих бёдер и берёт меня, проникая размеренными, повторяющимися движениями, до самого основания. Он засовывает большой палец мне в рот, чтобы я не закричала слишком громко, и наконец доставляет мне удовольствие.

Он импульсивен, как я и предполагала, или даже более того. В неумолимом ритме двигает бёдрами навстречу моим, а я впиваюсь ногтями в его спину, словно боясь соскользнуть. Я могла бы полностью отдаться ему, но мужчина так тяжело навалился на меня, что я задыхаюсь.

В какой-то момент Тео замедляется, останавливается и смотрит мне в глаза.

Обычно мне не нравится зрительный контакт с моими любовниками. Это заставляет меня чувствовать себя незащищённой и беспомощной, иногда даже раздражает. Но не на этот раз. В глубоком взгляде Тео я вижу тысячи слов, которые мы не сказали друг другу, часть его истории, которую я не знаю, часть моей, которую скрываю от него. Его глаза — это зеркала, в которых я нахожу себя.

— Так ты не дышишь, — шепчет он. — Залезай на меня.

Он ложится на спину, я же, оседлав его, опираюсь на колени и ему на грудь. Тео убирает волосы с моего лица, обнимает меня за талию, снова проникает, направляя мои движения, по крайней мере, вначале. Затем он позволяет мне вести и наслаждатьсяего телом.

— Не кончай сразу, — просит он. — Притормози.

Как трудно сдерживать себя. Я хочу всё, и как можно скорее. Стараясь двигаться медленнее, я поднимаю голову к окну.

Идёт снег, кто знает, как долго. Я даже не заметила. Снежинки скопились на краю карниза, и продолжают медленно падать с неба, кружась в темноте, словно ход времени сократился вдвое. Даже город кажется полусонным; здания окрашены в белый цвет, а движение транспорта замерло.

Снег покрывает всё, каждый звук. Ничего не слышно, кроме тишины, такой глубокой, что в ушах звенит.

Время есть. Ещё есть время, прежде чем всё закончится, говорю я себе, возвращая взгляд на Тео, на его почти бесцветные глаза, ветви на его руках, уверенную хватку пальцев на моих бёдрах, словно я его скрипка.

«Ещё есть немного времени».

Я выгибаю спину, позволяя ему полностью погрузиться в меня, следуя тому же ритму, что и снег, разбивающийся о стекло.

— Ах… Боже, — ругается он, стиснув зубы.

Я подношу указательный палец к губам, чтобы попросить его помолчать.

— Идёт снег, — шиплю я. — Ты его слышишь?

Я снова заговорила по-японски. Я больше не могу концентрироваться и переводить то, о чём думаю. Но в любом случае в этом нет необходимости. Наши тела связаны и поддерживают друг с друга. Нам не нужно ничего говорить.

Бумажные бабочки.

Страх глубок настолько, насколько позволяет разум.

25 декабря. Рассвет.

Есть некоторые виды бабочек, которые живут всего несколько часов. Другие — лишь несколько дней. Самые долгожители приближаются к годичному сроку жизни. Но каким бы коротким ни казался нам этот период, их это не волнует, и они целыми днями радостно летают. Я прочитала это однажды в детской книге.

Думала, что так будет и со мной, а мой день в роли бабочки, закончится с чувством удовлетворения и безмятежности. Этого было бы достаточно, чтобы я с новыми силами вернулась в тёмный кокон своей жизни. Но теперь я уже не так уверена. Что-то скребёт стенки сердца, как крыса, ищущая выход. Ужасное чувство не даёт мне спать, не оставляет меня в покое, и я боюсь, что буду носить его с собой вечно.

Когда начиналась эта игра, я и подумать не могла, что так всё обернётся.

В первый раз, два года назад, я выбрала того, кто совсем не напоминал мне Нобуо, его полную противоположность. Я пошла со студентом-переводчиком — молодым, застенчивым и симпатичным, но с небольшим опытом общения с женщинами и ещё меньшим количеством денег в кармане. Представилась, взяв девичью фамилию матери, и сказала, что я, как и она, учительница начальных классов. Парень как-то неловко себя чувствовал из-за моего напористого поведения, и сразу после нашего секса он исчез, посреди ночи.

На следующий год я убедила себя, что мне лучше удаётся общаться со зрелыми мужчинами, и привела в тот же номер журналиста из Кансая, который приехал на Рождество документировать спортивное мероприятие. Грубый тип, ровесник моего мужа, с невыносимым акцентом, но, к счастью, немногословный. В этом случае я представилась студенткой университета, решив дать жизнь странному циклу кражи личных данных. Ночь с журналистом получилась довольно скучная. Он был эгоистичным любовником, не очень терпеливым и сосредоточенным только на себе. И ушёл перед рассветом, когда я ещё спала, оставив мне на прикроватной тумбочке визитную карточку, которую я, конечно же, сразу выбросила, чтобы соблюсти правила соглашения.

Однако об этой ночи я не знаю, что и думать. Не могу подытожить её столь немногими словами, не говоря уже о том, чтобы привести в порядок свои разрозненные чувства. Кажется, ночь продлилась дольше, чем другие, и в то же время слишком недолго. Не думаю, что мне когда-либо было так хорошо с кем-то. У Тео такая необыкновенно родственная мне душа, что я с трудом могу в это поверить. Возможно, я просто позволила себе поддаться влиянию музыки.

Уже почти утро, небо приобрело диковинный пурпурный оттенок, город погрузился в безмятежность и белизну снега.

Снег перестал идти совсем недавно. Ещё несколько часов, и снежное покрывало начнёт таять под лучами солнца, обнажая вновь серые улицы, испещрённые следами машин и людей.

Как бы я хотела, чтобы всё так и осталось.

Я лежу на боку и смотрю в окно. Вглядываюсь в панораму города, потому что на другой стороне — он, и я боюсь, что расплачусь, как маленькая, если увижу его лицо. Я бы рыдала от отчаяния, потому как знаю, — всему этому приходит конец, завтра я его больше не увижу, и он больше никогда не будет моим.

Тео не спит, изредка вздыхает. Он не сомкнул глаз всю ночь, целовал мою спину бесконечно долго, пока я не заснула. Я слышала, как он пару раз шептался по телефону, но старалась не подслушивать, чтобы не проявить неуважение.

Он прочищает горло, слегка покашливая. Прикасается пальцами к моему плечу, перебирая мои волосы.

— Мики.

Я притворяюсь спящей, издавая хныканье. Он слегка встряхивает меня.

— Ты спишь? — настаивает он.

— Уже нет.

— Извини за беспокойство, — шепчет он, наклоняясь ко мне. — Мой агент заказал для меня такси, и машина скоро будет. Из-за снегопада движение медленное, поэтому он хочет убедиться, что я не опоздаю на самолёт.

— Я понимаю.

— Не хочу уезжать не попрощавшись.

Как плохо, что он называет меня не настоящим именем, я жалею, что не сказала ему своё. Я медленно поворачиваюсь, и он гладит меня по щеке, долго целует в губы, а потом отворачивается, испуская глубокий вздох.

— Тебе грустно?

— Я бы не сказал, что грустно, просто.., — он шумно выдыхает, убирая волосы со лба. — Знаешь, когда тебе за тридцать, и ты вдруг понимаешь, что окружён людьми, которые тебе не очень нравятся, и тебе на них наплевать, и мечтаешь найти тех, с кем можно проводить время? Я имею в виду людей, которые заставляют тебя чувствовать себя хорошо, которые понимают без слов, — объясняет он.

— Да.

— Вот, я бы хотел окружить себя такими людьми. Такими, как ты, Мики. По правде, я бы хотел провести с тобой гораздо больше времени. Вместо этого, мне приходится бежать на другой конец света.

Я моргаю, натягивая одеяло до кончика носа, чтобы он не заметил, как я покраснела.

— Со… мной?

— Я знаю, что прозвучит странно, может быть, это безумие, но я почувствовал некую близость, которую не могу объяснить. Я хорошо провёл время.

— Я тоже, — тихо говорю, со сжавшимся горлом.

Он едва улыбается и гладит меня по волосам.

— Ты отдыхай, а я пока приму душ.

Тео встаёт с кровати, всё ещё обнажённый, и я провожаю его взглядом. Любуюсь его скульптурной спиной, как он потягивается, вытягивая вверх свои гармоничные руки. Затем он входит в ванную и закрывает за собой дверь, исчезая из моего поля зрения. Как раз вовремя, прежде чем я начинаю плакать.

Не могу остановить слёзы, как ни стараюсь.

Тео был так честен со мной. Он говорил мне только правду и выслушивал мою ложь. Он играл для меня, а потом заставил меня ощутить себя живой в его объятиях, а теперь он признался мне в таком, и я....

Я должна сказать ему правду. Это единственное, что могу сделать, чтобы сделать эту боль более терпимой для меня, и, возможно, для него тоже. Он не заслуживает обмана, особенно сегодня. Рождество должно быть особенным днём. Но как мне объяснить ему всё?

Согнув колени, сидя устраиваюсь на кровати и начинаю думать. Слышу шум воды, Тео ещё в душе, но у меня мало времени. Рядом на прикроватной тумбочке лежит блокнот для заметок и ручка. Может, написать ему записку и положить в футляр скрипки, тогда он вскорости её прочитает.

Я беру блокнот и ручку, начинаю писать, но останавливаюсь сразу после первых нескольких слов. Я едва сформулировала, что собираюсь сказать ему, и не могу написать это по-английски, не сейчас, когда мысли в смятении, а в запасе всего несколько минут.

Фыркнув, я сдаюсь. Мне придётся всё сказать ему в лицо.

Начинаю думать о том, какие слова использовать; мысленно готовлю речь на английском. От нервозности отрываю несколько листов бумаги и начинаю складывать их в виде бабочек, которые складываю под одеяло. Сначала три, потом пять, десять бумажных бабочек на кровати, и ни горстки слов в голове. Такими темпами устрою немую сцену.

Я больше не слышу шума воды. Время вышло.

Тео выходит из ванной полуодетый, растирая полотенцем голову, рубашка всё ещё расстёгнута на груди. Я вскакиваю на ноги и становлюсь перед ним, прежде чем он успевает что-то сказать.

— Тео, ты должен простить меня! — без подготовки начинаю я, срывающимся на высокий тон голосом и склоняюсь в формальном поклоне.

Он поднимает бровь.

— Но что...

— Ничто не является правдой, ничего из того, что я тебе рассказала. — Я продолжаю, хотя мои колени трясутся и, стоя перед ним, чувствую себя маленькой, как марионетка. — Моё настоящее имя Касуми. Касуми Ходзё. Я не журналистка, работаю в банке здесь, в Токио, менеджером по коммерческой деятельности. Вообще-то, я замужем, но мой брак — это полная катастрофа. У нас с мужем нет никаких чувств друг к другу, и чтобы не разводиться, мы заключили соглашение иметь отношения с другими людьми, лишь бы они не длились больше одного дня... В общем, сейчас это трудно объяснить, — произношу всё на одном дыхании. Я всхлипываю, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. — Я пришла в отель в поиске компании, потому что я несчастна. И я не знаю другого способа загладить свою вину перед тобой. Я очень сильно сожалею, что солгала тебе в рождественскую ночь. Пожалуйста, прости меня.

Замираю неподвижно в своём поклоне, и жду, когда он начнёт разглагольствовать или смеяться надо мной. Ничего подобного не происходит. Сначала Тео остаётся бесстрастным, потом возвращается к сушке волос.

— Касуми, — повторяет он, отбрасывая влажное полотенце и начиная застёгивать пуговицы на рубашке. — Ходзё — это фамилия, верно?

— Д-да.

— Я догадывался, что ты не сказала мне своё настоящее имя, и что ты не журналист, хотя и не могу объяснить почему. Просто чувство, или, может, ты просто не очень хорошо умеешь лгать, — спокойно признаётся он. Потом кивает в сторону бабочек на кровати. — Ты сделала оригами?

— Да, я... я делаю их постоянно, когда нервничаю.

Тео подходит к кровати и выбирает одну из бабочек. Он переворачивает оригами в пальцах и расправляет складки, делая из него вновь квадрат бумаги. Затем берёт ручку, которую я оставила между бабочками, и начинает писать, положив листок на прикроватную тумбочку.

— У меня такое впечатление, что нам ещё многое нужно сказать друг другу, Касуми, — мягко говорит он, поднимая голову, когда заканчивает писать. — И целой ночи будет мало, возможно, даже десяти. Но я хочу знать всё, и рассказать тебе больше о себе.

Он протягивает мне листок бумаги, а я беру, даже не проверяя, что там написано.

— Позвони мне, — приговаривает он. — Или напиши по электронной почте, скайпу, как тебе удобнее. Здесь ты найдёшь все мои личные контакты.

Я сжимаю записку между пальцами и задыхаюсь.

— Но разве ты не слышал, что я сказала? Мы никогда больше не увидимся, — отвечаю я, собираясь снова заплакать. — Я не могу этого сделать, я замужем, я должна...

— Ты просто должна принять решение, — перебивает он. — Ты не должна запирать себя в несчастливой ситуации, если ты этого не хочешь. Жизнь принадлежит только тебе. Найди в себе мужество вернуть её назад. Как я уже говорил... я бы хотел проводить с тобой больше времени.

— Но ты даже не говоришь на моём языке.

— Не вижу в этом проблемы, — отвечает он подмигивая. Он выбирает другую бумажную бабочку, зажимая крыло между указательным и средним пальцами. — Я возьму эту с собой в качестве сувенира, — говорит он, открывая футляр для скрипки и убирая оригами внутрь.

Телефон Тео начинает звонить, но он блокирует звонок и продолжает одеваться. Он надевает ремень, ботинки и, наконец, пиджак.

Я не в силах сказать ему что-то. Стою и смотрю на него, обнимая себя за плечи и мучительно обдумывая то, что он мне только что сказал.

Позвонить ему или встретиться? Невозможно, это против правил. Я отправлю свою жизнь в хаос. Меня сурово осудят коллеги, мать это уничтожит. А моей репутации придёт конец. Нобуо отречётся от меня, я потеряю дом, привычный уклад жизни, возможно, даже работу.

И всё же...

Тео решительно берёт футляр для скрипки, делает шаг ко мне и наклоняется, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.

— Мне кажется, тебе нужно всё обдумать, но не затягивай с решением, Касуми, — предупреждает он. — Если начнёшь размышлять долго, то потеряешься в прогнозировании последствий, и не сможешь решиться. Позвони мне завтра.

— Завтра? — повторяю я в нескольких миллиметрах от его носа.

— В любое время, — добавляет он, целуя меня в последний раз в губы. — Я буду ждать.

Тео отступает, нажимает на ручку двери, но не открывает ту.

Я опускаю взгляд, на мгновение задумываюсь, но потом энергично качаю головой.

— Это бессмысленно! Ты живёшь на другом конце света, а я застряла здесь...

Тео улыбается прищуриваясь.

— Знаешь, мир не так огромен, как кажется. Поверь тому, кто объездил его вдоль и поперёк, — мягко отвечает он, словно пытаясь успокоить разбушевавшегося ребёнка. — Нет труднодоступных мест. Всё в твоей голове.

— Я не... Я не знаю, что сказать.

Он пожимает плечами и приоткрывает дверь на несколько сантиметров. Снова начинает звонить его телефон; такси, вероятно, уже ждёт у дверей отеля.

— Счастливого Рождества, наверное, уместно.

— Да, конечно. Счастливого Рождества, Тео.

— Счастливого Рождества, Касуми, — говорит он, полностью открывая дверь.

— Я проведу этот день в воздухе, в дрёме и скуке, но ты выдели несколько минут и отпразднуй и за меня, хорошо?

Я киваю.

— Так и сделаю.

Тео переступает порог, отступает на шаг в коридор и продолжает смотреть на меня. Он дружелюбно кивает мне.

— Тогда до завтра.

Я вздрагиваю. Он ведь несерьёзно, правда?

Я не должна ему отвечать. Будет лучше проигнорировать и отпустить его, но слова вырываются у меня изо рта.

— До завтра.

Завтра

День, когда решишь действовать, — счастливый день.

25 декабря. Позднее утро.

Снег начинает таять под тонким ледяным моросящим дождём. Постукивая по зонту, он сопровождает мои шаги по дороге домой. У меня с собой бумажная бабочка, которую я взяла в отеле, та, на которой Тео написал свои контактные данные. Я специально сложила оригами снова, чтобы скрыть надпись.

Его полное имя — Теодор Гарри Шоу-Флеминг, и не уверена, что произношу правильно, но я нашла информацию о Тео в интернете. Он непросто музыкант, а с детства был вундеркиндом, скрипач, которого ценят и знают во всём мире. Тео завоевал столько премий, что о нём давно пишут во многих газетах мирового уровня. Он выступал на крупных мероприятиях, перед важными людьми и в самых известных театрах. Будучи таким красивым мужчиной, я также натолкнулась на поток сплетен о нём и его многочисленных предполагаемых флиртах с женщинами из шоу-бизнеса. На что громко рассмеялась — насколько я поняла, Тео не такого типа человек.

Поклонники музыки с нетерпением ждали его приезда в Японию. Об этом даже говорили в новостях и по радио, но, поскольку моя голова всегда занята работой и график плотный, я ничего не знала. Знатоки говорят, что услышать его живое выступление — это честь и большое удовольствие, а повезло мне. Той, которая даже не знала, кто он такой.

Если закрою глаза, мне кажется, я продолжаю его слышать.

С этим листком бумаги, который спрятала в один из внутренних карманов сумки, я нарушаю правила, но не чувствую за собой никакой вины. Возможно, это моё «рождественское чудо». Как происходит в зарубежных фильмах — билет на выход из несчастья, ключи от стеклянной клетки, в которой заперла себя собственными руками. Ни за что на свете не расстанусь с этой запиской, и в любом случае я запомнила его электронный адрес, контакт Skype и даже номер телефона. В этом я хороша.

У меня звонит мобильный телефон, и я подпрыгиваю. Я останавливаюсь посреди тротуара, чтобы ответить.

Нобуо. Он, наверное, волнуется, хочет знать, когда я вернусь домой. Обычно он всегда возвращается после меня. Наверное, ему показалось странным, что я до сих пор отсутствую.

Я глубоко вздыхаю, прежде чем ответить. Мои минуты бабочкой подходят к концу.

— Алло.

— Касуми, где ты? — голос резкий, раздражённый. Наверное, он мало спал, или, может быть, у него выдалась не очень хорошая ночь, но в глубине души меня это совершенно не волнует. Именно Нобуо предложил эту игру, и будет справедливо, если так или иначе он расплатится за последствия.

— Я уже возвращаюсь. Из-за снега не смогла найти такси и иду на вокзал пешком.

— Ах, понятно, — бубнит он. — Ты купила сладости?

Да, сладости. Рождественская традиция (хотя наши семьи и не празднуют), я покупаю выпечку для его родителей. Мы с Нобуо навещаем их, улыбаемся, как счастливые супруги и вместе обедаем, делая вид, что всё в порядке. Каждый год его мама спрашивает, когда же у неё наконец появится внук, а мы приводим обычные отговорки — слишком заняты работой, хотим накопить побольше денег, сейчас стрессовое время, но рано или поздно наследник будет. Возможно, на этот раз я скажу ей правду, — Нобуо последний мужчина в мире, от которого я хотела бы иметь детей.

— Ещё нет. По дороге я загляну в кондитерскую.

— Хорошо. До скорого.

— До скорого.

Нобуо отсоединяется ещё до того, как я закончила говорить. Когда я убираю в сумку телефон, то замечаю крылья бумажной бабочки, и с лица исчезает улыбка.

Завтра я позвоню ему. Да, обязательно. Решено, я покину этот лабиринт.

Я продолжаю медленными шагами идти по улице, между украшенными витринами и звуками рождественских бубенцов, доносящихся из магазинов. Иду неспешно, наслаждаясь холодным воздухом на коже, смакуя суть осознания, которое заполнило мой разум в тишине, застигнув меня врасплох, как снег ночью.

Это ещё не всё. Моя жизнь может развиваться в любом направлении. Ведь я свободна. И это последний день, когда держу свои крылья сложенными.

На тротуаре рядом со мной останавливается такси. Водитель спрашивает меня, не нужно ли подвезти. Мгновение я раздумываю, но затем решительно качаю головой, отпуская его.

Хочу прогуляться ещё немного. Неспешно дойду до станции, сяду и буду ждать поезда. Не первый, может быть, второй. Тео попросил меня посвятить часть этого дня самой себе, так я и поступлю. Спокойно выпью горячий кофе, куплю маленькую ёлочку для гостиной, прочитаю несколько страниц книги, которую слишком долго держала закрытой на тумбочке. А вечером перед сном подумаю, как поступить с Нобуо.

Да, так я и сделаю.

Есть время, прежде чем я снова окажусь в коконе. Я останусь бабочкой ещё на несколько минут.

А завтра...

Порыв ветра застаёт меня врасплох, пока я теряюсь в мыслях. Мой зонт сдвигается, и на кончик носа попадает капля дождя.

«Ты должна быть счастливой сегодня, потому что наши дни коротки, и мы не можем повернуть время вспять». Если бы отец был здесь, он бы обязательно напомнил мне об этом. «Завтра будет уже слишком поздно».

В груди начинает бешено биться сердце. Я останавливаюсь посреди дороги и прижимаю руку к области сердца, как бы успокаивая его, начиная контролировать дыхание. Всё это абсурдно. Как если бы капля ледяной воды принесла с собой это послание. Сообщение от отца в момент, когда я больше всего нуждалась в его поддержке. Может быть, это и есть то маленькое чудо, которое я искала.

Сама себе качаю головой, укрываюсь под крышей, перед витриной магазина одежды, и закрываю зонт. Поискав в сумочке телефон, открываю регистр вызовов и звоню Нобуо. От необычного исступления начинают дрожать пальцы.

Он отвечает почти сразу.

— Что случилось, Касуми?

— Нобуо, я не пойду на обед с твоей семьёй, — говорю я на одном дыхании. — И в ближайшее время я не вернусь домой, так что тебе самому придётся позаботиться о сладостях. Мне жаль.

На другом конце линии я слышу только дыхание мужа, медленное и спокойное. Больше ничего. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы продолжить разговор, пока энергия, которую ощущаю внутри, не исчезла.

— Мы должны всё обсудить в ближайшее время, нет — сегодня. Необходимо что-то сделать, пока не наступило завтра, потому что сейчас мы несчастливы, мы такие уже долгое время. Мы просто продолжаем притворяться, но ничего хорошего из этого не получается. Мой отец всегда говорил...

— Да, я помню, — резко прерывает меня. — Я помню, что он говорил.

Нобуо не взволнован, наоборот, он кажется почти смирившимся, будто, в некотором смысле, ожидал этого. Или, как если бы он думал о том же, но не имел смелости сказать.

— Мы не можем больше так продолжать, — говорю я, чувствуя, как подгибаются колени, и прислоняюсь спиной к витрине.

— Я понимаю, — отвечает он. — Мы должны... положить конец нашей ситуации.

Он испускает долгий вздох. У меня такое впечатление, что с его плеч сняли груз.

— Касуми.

— Да?

— Ты приняла так внезапно это решение из-за мужчины?

— В реальности…

— На самом деле, неважно. Я не хочу знать, это неважно.

— Это была капля дождя, — всё же отвечаю я, с грустью склонив голову.

И я на самом деле имела в виду то, что сказала. Возможно, если бы не угодила в ловушку этого маленького совпадения, у меня не хватило бы мужества на разговор. Легла бы спать слишком уставшей, и Нобуо не захотел меня слушать.

— Дай мне знать, когда вернёшься. Я буду дома, — заключает муж, прежде чем повесить трубку.

Я уставилась на экран телефона. Мне хочется плакать и улыбаться одновременно. Это горькая радость, конец, который несёт с собой новое начало. Я не знаю, куда это меня приведёт, но мне не терпится узнать.

Есть ещё одна вещь, которую я хочу сделать, прежде чем убрать свой мобильный.

Я начинаю писать письмо на адрес, который мне оставил Тео.

Доброе утро, Тео.

Когда мы прощались, я пообещала, что обязательно свяжусь с тобой завтра. Но потом мне вспомнилась фраза, которую говорил мой отец, и я решила написать тебе, хотя не думаю, что ты скоро сможешь прочитать это письмо, ведь ты в полёте.

В любом случае я хочу тебе сообщить, что я приняла решение. Надеюсь, мы сможем встретиться снова в ближайшее время. На этот раз без лжи.

Желаю тебе счастливого пути и благополучного возвращения домой.

До скорой встречи.

K. H.

Я перечитываю текст ещё раз, проверяю, всё ли правильно, помогая себе онлайн-переводчиком, и нажимаю ввод.

Перевожу дыхание и продолжаю медленную прогулку среди людей. Я чувствую себя такой же взволнованной, как однажды в школе, когда оставила письмо в шкафчике мальчика, который мне нравился. Ещё я в растерянности, не имею понятия куда идти и что делать. Нечасто случается, что я отменяю обязательства и так внезапно получаю выходной. Я привыкла всегда всё планировать.

Я слышу, как в сумке зазвонил телефон. Возможно ли...

Я снова нахожу гаджет и подношу ближе к лицу. От сюрприза я вскрикиваю и прикрываю рот рукой.

Это Тео. Он только что ответил мне. Сообщение скупое, неформальное, каких я почти никогда не получаю.

Привет, К.

Здесь есть Wi-Fi. Skype?

Я моргаю пару раз и оглядываюсь в поисках тихого места. Мне нужно сесть, иначе, боюсь, от волнения я споткнусь. Я замечаю защищённую от дождя скамейку, и иду к ней, продолжая держать телефон между онемевшими от холода пальцами.

Я не знаю, стоит ли мне звонить ему. Я думаю, это было бы грубо, мы можем помешать другим пассажирам. Может, он имел в виду, что хочет воспользоваться чатом Skype? Трудно понять по такому короткому сообщению. Но опять же, если видеозвонок будет коротким, и он использует наушники...

Пару раз вздыхаю и использую фронтальную камеру как зеркало, чтобы убедиться, что мой внешний вид в порядке. Я пробую разные позы и выражения, убираю несколько прядей волос, но всё равно — щёки раскраснелись от холода, а губы обветрились.

Ну, это не имеет значения. Ведь я решила, что это ничего не изменит. Я начинаю видеозвонок и смотрю на своё изображение на дисплее, ожидая ответа. Я так нервничаю, что почти хочу повесить трубку. Затем экран становится чёрным, и через несколько мгновений я вижу лицо Тео, и на мгновение мне кажется, что я даже не узнаю его. Но это он, это правда он. Такой же красивый, как и вчера вечером, хотя разрешение моего мобильного не отражает его должным образом. Он приветствует меня полуулыбкой, а я остаюсь словно парализованная, широко раскрыв глаза и рот.

Не могу поверить, что я действительно это делаю.

— Если честно, я не думал, что ты любишь видеозвонки, — начинает он почти шёпотом. — Но как бы я ни был рад тебя видеть, боюсь, на этом рейсе они запрещены.

— Я… я... прости, я не так поняла! — заикаюсь я. — Я не знала; я никогда не ездила за границу.

— Не волнуйся. Мы поболтаем всего пару минут, никто не заметит. — Он сгибает локоть и опирается подбородком на ладонь. — В любом случае думаю у тебя сегодня много дел.

— Вообще-то, нет. Я думаю на что потратить время. Всё это так ново для меня.

Связь не очень хорошая. Изображение застывает на несколько секунд, я даже не уверена, услышал ли он меня. Тео складывает уголки рта в улыбке и кивает.

— Касуми, в солнечном свете ты ещё прекраснее, — шепчет он, чтобы не услышали остальные.

— Спасибо, — бормочу я, смущённо опустив взгляд. Я даже не задумывалась, но это правда: мы виделись только вечером и ночью, освещённые приглушёнными огнями отеля.

— Слушай, — продолжает он. — Теперь мне любопытно. Какую фразу говорил твой отец?

— Ну, я не уверена, так ли звучит по-английски. — Я прочищаю горло и думаю, как перевести. — Он говорил: «Ты должна быть счастлива сегодня, потому что наши дни коротки, и мы не можем повернуть время вспять».

Тео щурит глаза и кивает. Он тихо вздыхает и на секунду отводит взгляд от экрана.

— Это хороший способ думать.

— Хм.

— А ты, сегодня ты счастлива?

Вопрос застаёт меня врасплох. Я пожимаю плечами, неуверенно бормочу.

— Я не знаю, то есть... наверное, да. Немного.

Изображение становится размытым, я вижу, как он поднимает голову и смотрит в сторону, затем экран темнеет. Должно быть, Тео убрал телефон.

Через несколько секунд он возвращается и подмигивает мне.

— Я должен повесить трубку, — предупреждает он. — Если хочешь, можем возобновить разговор в чате.

— Конечно, без проблем.

— Окей. — Он кивает. — Напиши мне.

— Да.

Звонок резко обрывается, и на дисплее остаётся видно только моё лицо. Я улыбаюсь так, как не улыбалась уже очень, очень давно.

Я хочу начать с самого начала, с того места, где сбилась с пути. И именно с этой улыбкой я намерена снова начать жить.

Сегодня, а не завтра.