Предупреждение
Все герои существуют исключительно на страницах этой истории и являются плодом воображения автора. Совпадения с другими историями, фильмами, а также реальными событиями и людьми случайны.
Пролог
Она смотрела на него снизу вверх и не понимала, за что?
За что он так жесток?
— Саша, прости меня. Ты же знаешь, что я только твоя и люблю только тебя…
— Да, зая, до недавнего времени я так и думал, только вот добрые люди открыли мне глаза на твою сучью натуру…
— Саша, — всхлип и взгляд некогда любимых глаз немало раздражал его и выбивал из колеи, поэтому он отвернулся к окну и закурил.
— Вон пошла. Отпускаю с миром, но видеть тебя больше не хочу. Ослушаешься, тогда не пощажу.
Красивое лицо девушки вдруг ожесточилось и непонятно откуда взявшиеся силы помогли встать.
— Я тебе этого никогда не забуду, Горин. И не прощу. Не хочешь, не верь, но пугать меня не нужно. Я после знакомства с таким ублюдком как ты, уже ничего не боюсь.
Лицо внезапно обернувшегося мужчины исказила гримаса бешенства:
— Ты, соплячка, будешь мне здесь такие речи толкать? Я тебя, мразь, собственными руками задушу.
Мгновение и его высокая, широплечая фигура нависла над ней, а рука сомкнулась на тонкой девичьей шее.
Пальцы легко обхватывали кожу ниже подбородка и буквально через несколько секунд она захрипела.
"Задушить, сучку, чтобы больше мозги не пудрила и никому не досталась… "
Хрипы становились всё громче и она, лишившись воздуха постепенно сникла и внезапно обмякла в его руках.
Стоп.
Невероятным усилием воли Горин заставил себя ослабить хватку и отступил, морщась от вида снова упавшей на колени Маши.
Она была сейчас жалкой и прекрасной одновременно: с красными заплаканными глазами и опухшими полными губами, в сарафане в мелкий цветок, задравшемся над сбитыми в кровь коленями…
Хотелось трахнуть её и убить одновременно, но он сдержался.
Пройденный этап.
Выкинуть суку к чертовой матери и пусть катится на всё четыре стороны.
Попользовался и хватит.
И так долго задержалась, возомнила себе, что самим Александром Гориным может вертеть.
Маша тем временем с трудом поднялась, и глотая горячие слезы, посмотрела прямо в холодные голубые глаза:
— Помнить меня, ублюдок, всю жизнь будешь, только меня хотеть. С другими бабами меня представлять будешь. Но я не прощу. Никогда.
Горин хищно улыбнулся и нарочито медленно произнес:
— У меня таких как ты — очередь за дверями. Вон пошла, соплячка, пока я охране "фас" не сказал и они тебя по кругу не пустили.
Неужели могли те губы, которые совсем недавно ласкали и шептали нежности прямо на ухо, теперь хлестать хуже пощечин?
Могли.
Перед ней теперь стоял настоящий волк, который раньше прикидывался верным псом.
Она медленно выпрямилась, проглотила его последние слова и круто развернувшись на каблуках нетвердой походкой направилась к выходу.
Любила, с ума сходила по нему раньше, а он вытоптал и выжег всё. Ничего, кроме ненависти и пустоты не оставил.
Пусть всё так.
Теперь нет больше той Машеньки, которая краснела и радовалась любой мелочи, видела прекрасное во всем, попадавшемся на пути.
Осталась только молодая, преданная любимым женщина, которая отлично знала, какими коварными бывают сильные мира сего — мужчины.
Тем временем Горин, оставшийся один, набрал на телефоне номер и сразу перешёл к делу:
— Алло. Володя?
— Да, Александр Николаевич!
— За Марией Анатольевной присмотр не прекращайте…
— Но я думал…
Горин раздраженно потер переносицу и снова взорвался:
— Володя, думаю здесь я, я ты делаешь как сказано. Я доходчиво объясняю?
— Да.
— Если какой-то поклонник или мужик на горизонте — нейтрализовать и сразу мне докладывать.
— Будет сделано, Александр Николаевич! — отозвался поникший голос главного начальника охраны.
— Помни, Володя, она у тебя на самом особом контроле. Ясно?
— Ясно, Александр Николаевич.
— Вот и прекрасно. Готовь машину. В аэропорт и в Москву.
1
— Мам, я к Тане с ночёвкой!
— Ох уж мне эти ночёвки, — голос Галины Ивановны выражал недовольство и не зря: ведь по мнению матери, единственная дочь второй раз за месяц шла гулять на всю ночь под предлогом посиделок у подруги.
— Мамуль, перестань! Ты мне совсем не доверяешь? Я же сказала, что в первый раз мы дома сидели, над учебниками корпели, а сегодня в кафе выйдем на пару часов и домой!
— Доверяю, дочка! Тебе-то доверяю… А вот другим людям… — задумчиво протянула Галина и поспешила обнять насупившуюся дочь.
— Отпускаешь?
— Конечно! Иди, Манечка!
Да и разве можно не отпустить взрослую девятнадцатилетнюю студентку?
Ведь это уже не та маленькая девочка-школьница, которая просилась на чай к подружке.
Маша после смерти мужа была единственной отрадой и смыслом жизни, а теперь внезапно выросла и стала отдаляться.
При воспоминании о супруге, Галина снова прослезилась и шумно высморкалсь в расшитый цветами носовой платок. Десять лет как умер родимый, а как будто вчера от инфаркта скончался и оставил их вдвоём.
Был бы жив — всё по-другому было бы. Да только нет его и былого не вернешь.
Перед глазами промелькнули воспоминания юности: первые робкие поцелуи с Толиком, потом признание и свадьба… Первое жильё — обшарпанная комната в общежитии, которую обустраивали с любовью и трепетом, затем беременность и дочка Машенька.
Счастливые были, но сами этого не понимали. Всё казалось, что не хватает чего-то…
Пожили, встали на ноги, купили квартиру, всё наладилось вроде, только обустроились… И как гром среди ясного неба смерть мужа…
Вспомнилось, как оставшись с девятилетней дочерью отказывала себе во всём, как сложно было взять на себя заботы, которые раньше нес муж. Лучший кусочек ребёнку, лучший наряд, ради которого приходилось в школе помимо своих учеников брать кучу подработок до позднего вечера… Всё в спешке, в беготне. Только чтобы Машка отсутствие отца не чувствовала, только чтобы пальцем не показывали.
И не показывали, не смели. Ведь дочка умницей росла, послушной и правильной, даже слишком. Как будто в компенсацию за отсутствие мужа получила Галина идеального ребёнка. Да и мать так любила и боялась ранить дочь, что так ни с кем и не сошлась, встречалась тайком, но близко никого не подпускала, да и не было никого ближе мужа покойного и оставшейся единственной дочери.
Незаметно пролетели годы. Сама не поняла как выросла Манечка. Расцвела, как бутон утренней розы, покрытый росой. Самое лучшее взяла от обоих родителей и заставила заиграть это новыми красками.
Всё при ней: и характер и внешность. Только вот не стало между ними той близости, что в детстве была. Раньше всём делилась с матерью, а теперь секреты не ей, а подружкам, всё новости теперь тоже не с самым родным человеком, а с однокурсницами обсуждает. И обидно Галине и даже совестно как-то за свой эгоизм… Значит время пришло, не век же дочку у подола держать…
Да ладно бы подружки, как подружки. А то срам один…
Ещё бы, ведь молодые, модные. Сразу Машу взяли в оборот. То на вечеринки, то в кино зовут. Не таких подруг рядом с дочерью представляла мать. Чего только Таня эта стоит, избалованная, обеспеченная. Как бы беды не принесла…
Ведь не хотела Галина Ивановна, чтобы Машенька поступала на факультет журналистики… Там ведь одни выскочки и фифы… Уж как уговаривала, убеждала… Разве не лучше сразу на филологический, а потом спокойно в школу учителем?
Пугала дочку сложным конкурсом и невозможностью трудоустройства, а когда и это не помогло — перешла к слезам.
Но дочь была непреклонна. Набрала хорошие баллы на вступительном и прошла на бюджет.
Мать смирилась и утешала себя тем, что Маша хотя бы в столицу не ринулась, а осталась в родном городе, да и учёба ей нравилась: летела туда как на крыльях. Стипендию получала, на красный диплом шла. И вроде все хорошо, только вот сердце у Галины Ивановны было не на месте, как будто чувствовало что-то… И если на первом курсе всё было более или менее спокойно, то на втором предчувствие стало почти осязаемым. Галина Ивановна стала пуще прежнего контролировать Машу, никуда не хотела отпускать. Уберечь пыталась дочку, оградить. Да только неизбежное всегда случается…
Слишком молодая, слишком невинная, слишком красивая… Её дочка была просто лакомым куском для многих мужчин, которые буквально поедали её глазами. Да и как иначе? Маша в свои девятнадцать была просто алмазом среди тощих модных подружек с пережженными перекисью волосами.
Среднего роста с фигурой "гитарой", в которой бёдра были чуть шире чем у остальных и талией, которая наоборот гораздо уже, она представляла собой экземпляр, не тронутый чудесами косметологии и благодаря своей натуральности и красоте, была как свежее дыхание среди тощих задниц, модных нынче.
— С таким лицом и волосами тебе, Манечка, моделью можно было становиться, жаль рост не высокий, — затягиваясь сигаретой, приговаривала Тамара Сергеевна, тётка по отцовской линии, внимательно глядя на племянницу и попивая коньяк из пузатой рюмки.
— Для модели у меня пятая точка большевата, — невесело усмехнулась Маша, но тут же расцеловала Тамару в обе щеки, как бы благодаря за комплимент.
— Дурочка ты, может сопляки и не понимают пока, а мужики таких как ты любят, а не селёдок голодных. Ты же как скрипочка! — со знанием дела заключила тётка, выпуская клубы дыма изо рта.
— Что-то я толпы у подъезда не наблюдаю.
— А за это ты маме спасибо скажи. Она со своей заботой и опекой тебя до тридцати в девках продержит!
Галина Ивановна встрепенулась и задетая за больное, посмотрела на сестру мужа недобрым взглядом:
— Тамар, ей девятнадцать. Учится пусть, а женихи успеются. Толик бы тоже гулянки не одобрил. И перестань курить, Машу мне не трави!
— Толик, да Толик! Брата не вернуть, а ей, да и тебе жить надо! Десять лет уже прошло! — отмахнулась тётка.
— А мы и живём! Просто, но зато краснеть не за что!
— Не живёте, существуете! Дай девчонке будущее строить! Пусть присматривается! Перспективного ищет, а то влюбится и кинется в омут, а то потом глаза откроются, уже когда с ребёнком и алкашом в шалаше будет сидеть!
— Пусть она сердцем выбирает, чтоб не выть потом в подушку всю жизнь! Да и вообще мы вон с Толиком плохо разве жили?
Разговор переставал быть добрым, поэтому Мария поспешила к выходу, поцеловав обеих родных женщин, уже начинающих ссориться и вспоминать старые обиды. Обычно их ежемесячные скандалы начинались с воспоминаний об отце, а кончались громогласным криками уходящей тётки и слезами матери.
Но так или иначе, именно этот вечер стал отправной точкой ко всему, что происходило позже, потому что после этого разговора Машу торжественно отпустили на первую ночёвку к подруге Тане.
Ох и трудно пришлось в эту ночь Галине. И плакала, и отца вспоминала, и сто раз порывалась позвонить, да только сдержалась, потому что знала, что рано или поздно найдётся тот, кто заберёт дочку насовсем. Выросла Маша. Теперь не спросит и не посоветуется. Улетит как птичка из тёплого родительского гнезда… Скоро, совсем скоро.
Понимала это Галина и пыталась принять, привыкнуть к мысли о том, что разлука близка. Молилась только, чтобы попался простой, покладистый и добрый, а главное, чтобы Машу любил. Да и разве можно такую не любить?
Красивая, умная, зеленоглазая и русоволосая с косой до пояса. Вся ладная и весёлая, смешная и лёгкая, как майский вечер, привлекала и останавливала на себе взгляд.
Как не переживать? Ведь сегодняшний мужик жесток и эгоистичен, а женский век короток и зачастую печален. Поэтому и болело материнское сердце в последний год и трепетало. Не понять Тамарке этого, ведь у неё детей так и не случилось, хотят любила она племянницу как родную дочку.
Галина даже деньги начала откладывать, ведь тетка часто подначивала, что такая как Манечка долго в девках не останется, собирай, мол, мать на свадьбу.
Только сердце материнское чувствовало неладное, болело и ныло… Как будто подсказывало, что не будет жениха и свадьбы не будет… Пугала Галину неизвестность и сны снились про дочку, которая из тумана кричит и бьётся в чужих мужских руках, которые не держат и не отпускают.
Эх, знать бы, что там впереди. Знать, где оступится… Постелила бы соломку Машеньке, укрыла бы руками, спрятала. Да только мы предполагаем, а Бог располагает, сам знает, кто кому предназначен и кто кому достанется.
Так и Маша упорхнула к подруге уже во второй раз, а Галина задумалась о нелёгкой женской доле и положила круглую таблетку валидола под язык, потому что в груди снова засвербило.
И не зря.
Ведь именно в это время Таня тащила Машу гулять.
— Мань, ты как целка-фанатичка, ей Богу! Нет наряда, подберем!
— Да дело не только в одежде… Не собиралась я сегодня…
Как объяснить подруге, что не хочешь гулять да и не можешь, потому что её сорок второй размер явно будет тесен в бёдрах?
— Машунь, я сейчас тебе достану одно платье… Оно где нужно обтянет…
Подруга, прикусив губу, рылась в объемном шкафу, выуживая оттуда всё новые и новые тряпки, которые поражали цветовой гаммой и разнообразием фасонов.
"И зачем ей столько? " — задумалась Маша, ведь половина с этикетками…
— Вот оно! — радостно заверещала Таня и победно замахала бордовым куском ткани над головой.
Спустя пятнадцать минут Маша, уже облаченная в этот наряд в босоножки на высоких каблуках, крутилась посреди комнаты.
— У тебя фигура просто мечта, дурочка! Я слюни пускаю, а мужики так вообще с ума сойдут.
— Так уж и сойдут, — растерянно пробормотала Маша, невольно любуясь отражением девушки в зеркале.
— Хорошо ещё, что ты косы свои наконец укоротила, а то совсем как Машенька из сказки, только без медведя…
— Завидуешь?
— Я больше твоим губам и бровям завидую, хотя у меня и в школьные времена до татуажа таких не было…
— Да ладно тебе, ты у меня супер ухоженная, красавица, — как будто оправдывалась Маша, теребя прядь из русого водопада, спадающего ниже лопаток.
— Да и мужики мне точно не нужны, ты же знаешь, что мне Сергеев нравится…
Таня решительно поднялась и фыркнула:
— К чёрту Сергеева! Нашла по ком сохнуть! Первый кобелина журфака! Ему за одни моргания глазами половина преподавателей зачёты проставили!
— Но тебе же он тоже…
— Нравился, пока в кино с ним не сходила прошлым летом. Он так долго у зеркала стоял, что я поняла, что в паре с ним оба должны любить и оба только Витю.
Увидев красные пятна на лице подруги Татьяна поспешила замять разговор:
— Манечка! Это было ещё до того, как я узнала, что он тебе нравится, да и потом зачем нам такой нарцисс? Ещё и молодой.
— Мы одногодки…
— В том-то и дело, дурочка! Мужик должен старше быть!
— Да ну тебя! — махнула рукой Маша и снова начала крутиться перез зеркалом.
Когда они появились на террасе одной кофеен в центре города, огромное майское солнце уже спускалось к горизонту, даря прохладу ещё не успевшей как следует прогреться земле.
В воздухе пахло предвкушением лета и кальяном, который раскуривали сидящие за столиками гости.
— Прохладно, — поежилась Таня и завидев официанта начала активно жестикулировать.
— Молодой человек! Владимир! — исправилась она, прочитав надпись на бейджике, гордо прикрепленном на груди официанта.
— Нам, пожалуйста меню, и два пледа, поскольку у вас здесь очень прохладно!
— Конечно, одну минуточку!
Проводив их за столик, он скрылся внутри, а подруги принялись болтать и осматривать место, в котором Маша была впервые.
— Давай по коктейлю? У них здесь очень крутые и с минимумом алкоголя.
— Нет, я кофе, — отмахнулась Маша и принялась рассматривать гостей. Здесь были и парочки, обнявшиеся и сидящие под одним пледом, компания местных мажоров с кальянами наперевес, но главное внимание привлекли гости, сидящие чуть дальше остальных в укромном уголке на возвышении. Это была беседка в беседке, но совсем близко, поэтому можно было в мельчайших подробностях рассмотреть сидящих в вип зоне террасы.
Ветер немного развевал шторы на деревянных креплениях, поэтому Маша даже подалась вперёд, чтобы увидеть сидящих, точнее одного из них, больше других привлекшего её внимание.
Поскольку заказ на кофе и коктейль был сделан, теперь они просто сидели и ждали, каждая занявшись своим делом: Таня просмотром социальных сетей, а Маша подглядыванием за заинтересовавшим её гостем.
Это был мужчина примерно тридцати пяти лет, высокий и находящийся в отличной спортивной форме. Тёмные коротко стриженные волосы покрывали мощный затылок, а кожа казалась смуглой на фоне белой футболки-поло, прекрасно сидящей на широких плечах. Мощный волевой подбородок и прямой нос, всё как будто говорило о невероятной внутренней силе. Маше, как будущему журналисту было очевидно, перед ней сидел настоящий хозяин жизни. Об этом говорила не только внешность, но и расслабленная поза хищника на отдыхе и спокойные размеренные движения. Невербальные знаки, которые подавал этот человек, как будто кричали, что мужчина привык быть явным королём любой ситуации, включая ту, в которой находился сейчас. Она уже хотела было перестать своё постыдное подглядывание, но незнакомец будто гипнотизировал её своими жестами и окутывал какой-то мощной энергетикой, под которую Маша, сама того не понимая, нечаянно попала.
Напротив него сидел человек, явно уступающий ему и внешне и внутренне, это было очевидно и по взгляду и по повадкам, несмотря на дорогой строгий костюм. А уж на контрасте с первым, второй мужчина даже казался каким-то жалким.
Помощник? А может деловой партнёр? — от нечего делать гадала про себя Маша, потихоньку рассматривая второго незнакомца, но взгляд снова невольно перемещался к первому.
Вот он поднимает чашку с горящим дымящимся кофе…Прекрасная форма пальцев и если присмотреться, ногтей.
Вот подносит её к губам и после глотка на гладко выбритом подбородке возникает белозубая хищная улыбка: собеседник сказал, что-то смешное.
Никогда ещё она так пристально не рассматривала совершенно чужого человека, но когда объект её внимания, как будто почувствовав пристальный взгляд, повернулся и скользнул по ним невидящим взглядом, Маше вдруг стало стыдно, и девушка, пойманная с поличным, моментально покраснев, уткнулась в телефон.
"Только бы не заметил" — молила она про себя и боялась поднять глаза, но когда всё таки решилась взять себя в руки и выпрямилась, то отметила, что незнакомец кажется занят разговором и совсем не обратил на нее внимания.
Тем временем принесли заказ, и Маша схватила озябшими руками спасительную чашку с капучино. Но обжигающий напиток сейчас совсем не согрел и не унял покалывание в пальцах.
От прохлады майского вечера, или от энергетики чужака совсем скоро Машу начала бить мелкая дрожь, и кожа покрылась предательским мурашками. Кофе совсем не помог, и поежившись, она вдруг почувствовала себя совсем замерзшей и несчастной.
Ещё не хватало простыть и слечь прямо накануне экзаменов, — пронеслось у нее в голове. От этой мысли она снова сжалась и поймала на себе пристальный взгляд подруги, которая поняла все без слов, и сразу перешла к действиям:
— Владимир! Мы совсем замёрзли! Где же наши пледы?
Официант, уже готовившийся уходить, замер и круто развернулся:
— К сожалению все пледы…
— Только не начинайте! — возмущённо прервала его Татьяна и предупреждающе подняла вверх правую руку.
Затем она обвела взглядом террасу и наконец наткнулась на незнакомца, которого ещё минуту назад пристально рассматривала Маша.
— Вон у того мужчины на подлокотнике кресла плед и он совершенно не пользуется им! Да и его спутник тоже!
Лицо официанта вытянулось и стало пунцово-красным. Было видно, что сначала он совсем растерялся, а потом начал оправдываться, бросая рваные фразы:
— Поймите, это вип гости. К ним нежелательно… В общем это распоряжение владельца и их нельзя тревожить…
Маша слушала то, как распинался молодой человек и ей было невыносимо жалко этого парня и всех работников сферы обслуживания в его лице, потому что спорить с Татьяной та ещё невыносимая задача… Да и сама ситуация казалась глупой и до жути неловкой.
— Так, пойдите и заберите у него плед! В конце концов мы девушки, да и они ведь совершенно ими не пользуются. Я ваш частый гость и совсем не хочу разочаровываться в вашем заведении.
— К сожалению… — снова начал старую песню официант, но Татьяну было уже не остановить.
— Тогда я сама! — громогласно объявила она и направилась прямо к тому самому столику.
Дальше для Маши всё было как в тумане: подруга, поднявшаяся к мужчинам и незнакомец, сначала не замечающий, а потом смеривший её равнодушным оценивающим взглядом. Она готова была провалиться сквозь землю созерцания этой картины, но Таня, видимо совершенно не разделяла переживаний подруги.
Всё вокруг перестало существовать и внимание было направлено только к разговору, к которому Маша пыталась напряжённо прислушаться, и который, к её ужасу, вызывал невероятный стыд.
— Дорогие мужчины, извините, что прерываю вашу беседу, но мы с моей подругой очень замёрзли, поэтому хотели попросить у вас пледы, предназначенные больше для хрупких женских плеч, нежели для сильных мужских торсов…
Гнетущая тишина.
И наконец раскатистый смех незнакомца, который теперь почему-то ещё больше смущал. Это был сильный немного хриплый хохот человека, совершенно не обескураженного, но очень забавлявшегося ситуацией.
— Валерий Сергеевич, вот это девушки у вас, — голос был под стать смеху — низкий и уверенный, он обволакивал и даже не приказывая, ставил на место. Совершенно очевидно, что незнакомец привык, чтобы ему подчинялись.
Мужчина в костюме тоже расплылся какой-то вымученной улыбке и поспешил оправдаться:
— Александр Николаевич, вы же понимаете областной центр, миллионник. Поэтому девицы не хуже московских…
Маша, вся превратившаяся в слух, отметила про себя, что имя незнакомца Александр…
Победитель.
Подходит.
На всё сто процентов.
Тем временем мужчина, изучив Татьяну, наконец повернулся и обратил внимание на Машу.
Теперь он смотрел не вскользь, как минутой ранее на подругу, а прямо в глаза, с интересом и лёгкой усмешкой, всем своим видом показывая, что ситуация его явно забавляла.
Увидев его лицо в анфас, Маша совсем растерялась, и снова залившись краской, опустила глаза, принявшись рассматривать свои дрожащие пальцы. Впервые она так стеснялась кого-то и робела от простого взгляда, но ничего с собой поделать не могла.
Красивый и взрослый, а ещё какой-то опасный, — подумалось ей, а ещё, что внутри она даже немного боится этого человека.
Александр, видимо удовлетворённый осмотром, и заметивший смущение Маши, вдруг поднялся и протянув один плед Тане, направился с другим прямо к их столику.
Из под опущенных ресниц она успела заметить, что в полный рост он был даже больше, чем показался на первый взгляд и Маша совсем сжалась и замерла, как будто в ожидании разноса от ректора университета.
Идёт сюда… Прямо ко мне… Вот Танька… Удружила, так удружила… Может сбежать в туалет? — пока эти мысли лихорадочно проносились в её голове, незнакомец оказался совсем близко и совершенно спокойно обернул Машины озябшие плечи пледом.
Когда его сильные загорелые руки коснулись кожи, покрытой мурашками, она чуть не свалилась в обморок от дикого смущения и неловкости. Казанцева совсем забыла о том, что замёрзла и теперь как рыба, выброшенная на сушу, хватала ртом воздух, который был пропитан парфюмом этого до ужаса странно действующего на неё человека.
— Красивая. Грейся, — тихо и с хрипцой протянул он, а затем не спеша вернулся к своему столику, оставив онемевшую Машу и озадаченную Таню одних.
Язык не слушался, и горло как будто сдавило тисками, а подруга ещё добавляла:
— Что за мужик. Взрослый, но прямо секс. А ты чего такая красная, Мань? Засмущал? — она ухмыльнулась и отпила коктейль, после чего снова начала поиски уже избегавшего их официанта.
Когда дрожь немного отступила, и Маша, наконец, нашла в себе силы поднять глаза, незнакомец и его спутник уже покидали заведение.
Его голубые глаза снова остановились на ней и он подмигнул, от чего она снова забыла как дышать и уткнулась в полупустую чашку кофе.
С уходом раздражителя атмосфера разрядилась, и Маше даже стало гораздо легче дышать, но вместе с тем внутри появилась какая-то непонятная пустота, как будто без него здесь совершенно нечего было делать.
— Смутил тебя мужик, Манечка. Красивый чертяка. Думаю ему под сорокет, — протянула Таня, внимательно осматривая подругу.
— Да ну тебя. Если бы ты не попёрлась к ним за столик… Ладно, я домой хочу.
— Ну ещё бы, Александра то нет, значит и делать нам тут тоже нечего, — Кулецкая хитро заулыбалась и обернулась к официанту, пытающемуся незаметно проскочить мимо.
— Владимир, принесите, счёт, пожалуйста.
— Ваш счёт уже оплачен, включая то, что вы заказали и ещё будете заказывать в течение вечера.
— Как, кем? — лицо подруг вытянулось от удивления.
— Гость из вип зоны оплатил и оставил свои контакты на случай если вы захотите позвонить, — он посмотрел на Машу и протянул салфетку с номером телефона.
Вот это поворот.
Она сидела, совершенно ошарашенная и выбитая из колеи. С ней, конечно знакомились раньше, но так никогда.
— Нет, спасибо, я не буду брать номер, — губы еле шевелились и лицо снова стало пунцово-красным от обиды и внезапного ощущения униженности.
— Ну что за бред? Почему было не взять номер? — Таня уже который час распекала и без того расстроенную подругу.
— Если бы он хотел познакомиться, то мог подойти и сделать это в живую…Да и потом он лет на пятнадцать старше! — обиженно пробубнила она, ущемленная таким потребительским и пренебрежительным отношением незнакомца.
Действительно, разве сложно было спросить имя и сделать пару ни к чему не обязывающих комплиментов? И вообще, это он должен был просить номер Маши, а не оставлять свой. Она просто обязана была отказаться, потому что перезванивать незнакомому, пусть и очень заинтересовавшему ее мужчине, было выше её сил.
Родители воспитывали Казанцеву настоящей девочкой, привыкшей к тому что первые, да и всё последующие шаги должен делать мужчина. И это представлялось единственным правильным сценарием, а всё другие варианты развития событий были для себя Маша даже не рассматривала.
Добиваться кого-то? Проявлять инициативу? Это было совершенно не в её характере и поэтому сейчас она сидела, чувствуя себя униженной этим постыдным снисходительным знаком внимания от богатенького дяди, привыкшего получать всё, что ему заблагорассудится.
— Видно же было, что он столичный ферзь. Там это обычная практика, поверь мне, я у отца частенько гощу в Москве. Видела и не такое… Да и что у тебя за замашки принцессы? Красивый, состоятельный мужик делает комплимент, оплачивает счёт и оставляет свой номер, а ты так дуешься, как будто он тебе под юбку залез.
— Не поверишь, но у меня сейчас именно такое ощущение…
— Если бы он мне свои цифры черканул, то я бы не стала мяться, как тургеневская девушка…
— Так взяла бы…
— А я и взяла, для тебя, — Таня демонстративно выставила вперёд салфетку с номером телефона, улыбнувшись эффекту, который произвел на подругу этот финт.
— Вот и звони сама.
— Ладно, забыли… Но выбрасывать не буду… Вдруг созреешь… — сдалась, наконец, Татьяна, и всю дорогу до дома они молчали, думая о своём.
Весь последующий вечер Маша не могла отделаться от странного ощущения того, что всё происходящее поменяло её, как будто знак внимания от этого человека оставил внутри незримый след, и теперь она, да и всё вокруг другое.
Вся эта ситуация оставила у неё двойственное впечатление: действительно, вроде и улыбнулся и пледом укрыл, назвав красивой и оплатив счёт… Вроде ничего такого… Тогда почему не покидало ощущение гадливости ситуации, в которой он оставил свой номер и наверняка был уверен, что она позвонит?
Как-то неправильно, некрасиво всё это…
Она, разумеется знала, как должно происходить правильное знакомство, но на практике ей было не с чем сравнить, потому что всё её поклонники и даже бывший школьный ухажёр были давно знакомы и молоды, поэтому сейчас Маша пребывала в раздумьях.
А что, если Таня права, и сейчас так модно?
В конце концов, на дворе двадцать первый век — расцвет феминизма и равноправия.
Да нет, это полный бред.
Такой мужик никогда не позволил бы женщине помыкать и командовать, с самого первого взгляда было понятно, что решает он. Тем более оплата их счета — это однозначный удар под дых феминизму и всему с ним связанному.
Так пролетели несколько дней, и мысли о незнакомце постепенно начали отпускать Машу. Иногда она как будто возвращалась в тот вечер на террасе и снова прокручивала события, произошедшие там, но уже без былого возмущения. Ей было интересно: ждал ли он звонка? А может искал её, и как прекрасный принц, нет король, влюбился и хотел жениться? Она хихикала и краснела осознавая собственную наивность и бредовость своих фантазий, но ничего с собой поделать не могла, снова и снова представляя себя героиней одного из сериалов, так любимых мамой и тёткой.
Но постепенно времени на воспоминания не осталось, потому что уже через пару недель начались июньские зачёты и экзамены, которые занимали каждую свободную минуту.
Галина Ивановна радовалась, что дочка корпеет над учёбниками и наконец перестала всё время упоминать Таню, которая вот-вот должна была уехать на всё лето в столицу к отцу.
Когда оставался последний экзамен, и вся группа уже планировала отправиться отмечать, из деканата внезапно позвонили и Машу, как старосту уведомили, что экзамен будет стоять автоматом, если они всем составом завтра будут присутствовать на встрече с бизнесменом из Москвы.
— А зачем там мы? — непонимающе спросила Маша.
— Без вопросов, Казанцева, выполняйте, если не хотите проблем.
После объявления, в общем чате посыпались радостные сообщения о том, что не нужно готовиться и оценки будут стоять на халяву.
Маша разделяла общую радость, и наконец-то вздохнула спокойно, потому что сессию можно считать закрытой, а значит впереди лето, а потом уже третий курс. Подумать только: два с половиной месяца свободы и тепла! Можно заняться наконец, практикой в местной газете да и вообще просто отдыхать ни о чём не задумываясь.
На следующий день к назначенному времени вся группа и ещё добрая половина университета толпились в самой огромной аудитории, в ожидании того самого благодетеля, из-за которого получили заветные записи в зачетки.
— Важная шишка будет, смотри, репортёры местные и два с федеральных каналов, похоже на прогрев к открытию завода или выборам, например… — шептала на ухо Таня, но Маша уже не слушала её, потому что в окружении свиты в пиджаках и галстуках в аудиторию вошёл тот самый незнакомец из кофейни.
Сердце забилось чаще, а лицо бросило в жар.
Сейчас мужчина был облачён в классический темно-серый костюм, идеально подогнанный по его спортивной фигуре, но обознаться было невозможно — это был он.
Как подтверждение своих мыслей Маша услышала рядом удивлённый возглас подруги, видимо тоже узнавшей того самого, занимавшего сейчас центральное место за столом.
— Манечка, это же тот самый Александр из кофейни, который месяц назад оплатил наш счёт и оставил тебе свой номер! — гораздо громче обычного запищала Таня.
— Тише ты! Не знаю, похож, но может и не он, — соврала Маша, которую застало врасплох громкое утверждение подруги и заинтересованные взгляды Сергеева, явно слышавшего сказанное.
— Дорогие студенты, хочу познакомить вас с нашим земляком Александром Николаевичем Гориным, крупным столичным бизнесменом и меценатом, который спонсирует строительство нового огромного корпуса нашего университета, а также спортивного зала.
Студенты, уже видевшие масштабы строительства и с нетерпением ждущие открытия, взорвались аплодисментами, а Маша в это время, кажется, совсем забыла, как дышать.
— Ну точно, Александром зовут! Это он! — зашептала на ухо Татьяна.
Маша поджала губы, оставив последнюю реплику подруги без ответа.
— Ты, слышишь, Мань, он это! — опять повысила голос Кулецкая, заставив красавчика Сергеева снова прислушаться.
Внимание парня не ускользнуло от подруг, и Маша поспешила ответить:
— Не глухая, слышу. Тань, закрыли тему.
— Да нет уж, откройте! Я тут тебя на свидание звать собрался, Казанцева, а ты на олигарха из Москвы глаз положила? — с усмешкой спросил первый красавец курса.
— Ну во-первых не она, а он, — вклинилась возмущённая Таня.
— Фантазерки и шутницы, — расхохотался Сергеев, чем привлёк внимание выступающих на трибуне, и в том числе, восседавшего по центру Александра Горина.
— Смотрит! На тебя, Маня, смотрит! — зашептала Танька и прикусила язык под строгим взглядом ректора.
Маша, готовая провалиться сквозь землю, всём своим нутром почувствовала тяжелый, испытывающий взгляд, прошедшийся по её лицу и груди.
Узнал?
Однако, уже в следующую секунду бизнесмен отвернулся и продолжил отвечать на вопросы по строительству.
— Месяц прошёл, у него таких как я вагон. Наверняка даже и не вспомнил, — прошептала Маша скорее себе, чем подруге.
Почему-то от осознания этого в душе стало так грустно и обидно, что захотелось вылететь из зала и разреветься. Ведь ей чисто по-женски очень польстило, если бы такой мужчина запомнил и заинтересовался.
Действительно, у него таких куча, — невесело подумала она, и вдруг почувствовала себя несчастной и совсем брошенной в огромной аудитории с кучей размалеванных студенток, не в пример ей использующих всё чудеса косметологии.
В эту самую минуту она жалела, что не носит в косметичке ничего кроме туши, помады и подводки. Ведь другие однокурсницы пришли на встречу к бизнесмену при полном параде, а не в джинсах и футболке.
Ущемлённое самолюбие Маша решила компенсировать полным погружением в содержимое своего телефона, но отвлечься так и не получилось и как только она слышала грудной бархатистый голос Горина, то вся превращалась вслух и впитывала каждое его слово.
Время текло невероятно медленно, и когда полуторачасовая встреча, наконец была закончена, Маша была совсем измучена.
Она исподлобья посмотрела на надменное лицо бизнесмена и лишний раз убедилась в том, что ему совершенно нет до неё никакого дела.
Однако, ректор как назло остановил их курс на выходе и объявил, что по заданию, они должны будут сделать репортаж о строительстве нового корпуса.
Маша старалась держаться позади, хотя внутри её так и подмывало выйти вперёд и посмотреть ему прямо в глаза, заставить вспомнить и как будто указать на то, что она та самая девушка, которая не перезвонила, не попала под его магнетическое влияние.
Горин же был совершенно бесстрастен и даже не напрягался для дежурной улыбки, что собственно было нормой для человека такого уровня — позволять себе не делать вид.
Маша же себе этого позволить не могла, поэтому вышла из аудитории с каменным лицом и опущенными глазами.
— Значит, всё таки не узнал, — задумчиво протянула Таня, — хотя нас тут человек пятьсот было и половина девчонок, у него наверно мы все одним сплошным пятном запомнились.
— А что ему собственно запоминать? Он меня в той кофейне мельком пять минут видел! — взорвалась Маша.
— Все, подруга расслабься. Забыли, — решила замять разговор Кулецкая, испуганная резкостью приятельницы, видимо задетой за живое.
Только вот Маша ничего не забыла, и оставшись одна даже дала волю непрошенным слезам. Сейчас всё казалось неприятным и гадким: и этот Горин, слишком богатый и самоуверенный и резко разонравившийся Витя Сергеев и даже подруга, не умеющая держать язык за зубами.
2
Горин смотрел в иллюминатор с высоты птичьего полёта на город, в котором родился, и невероятная тоска брала его за сердце.
Воспоминания сменяли друг друга, как картинки в калейдоскопе: вот он совсем маленький гуляет с отцом, вот уже постарше встречает братишку из роддома…
Тир, первое оружие, поездки за границу и на природу.
А потом первые взрослые не по годам мысли и случайно услышанные слова соседок о том, что он сын авторитета и зверя.
Сначала он не понимал, что один из главных бандитских городов России его родина, а отец один из смотрящих за этим самым городом.
Осознание пришло потом.
Отца подстрелили, и красивая мать буквально за неделю превратилась в приведение, пугающее его и брата Володьку.
Как только авторитет раненного Коли Горы пошатнулся, то среди братвы пошёл шепоток, что его нужно убирать. Как это и бывает, сразу появились крысы, решившие стучать конкурирующей банде.
Тогда начался ад: ещё не оправившийся отец ушёл в подполье, а мать с сыновьями прятали и ежедневно перевозили с квартиры на квартиру. Это длилось более полугода и о школе, в пятый класс которой он ходил, пришлось забыть.
В итоге отец оправился, наказал всех крыс и поставил предателей на колени, но всё таки было ясно: история будет повторяться и живым из мира криминала выбраться будет сложно. Именно поэтому Николай Горин стал постепенно готовить пути отхода, и наступивший 1996 расставил всё по своим местам: у отца, к большой радости, нарисовалась перспектива в столице, и он забрав жену и сыновей уехал, постаравшись забыть всё как страшный сон.
Отголоски прошлого ещё напоминали о себе, но отец, закалённый "лихими девяностыми", быстро решал всё вопросы и уже к нулевым стал влиятельным в новых кругах и реалиях человеком.
Александру тогда было семнадцать, поэтому учиться он отправился в Берлинскую школу бизнеса, а десятилетний Володька в Лондонский колледж.
Новый большой мир не отменял опыта прошлого, который помогал добиваться всего быстрее, чем сверстники. В конце концов сын Коли Горы, видевший разборки и перестрелки всё детство, мало кого боялся.
Уже в двадцать два Саша организовал свой первый бизнес: набирающие обороты поставки из Китая. Многим это казалось бредом, но дело стремительно росло и уже через пару лет фирма Горина младшего перешла с ширпотреба на более серьёзный товар и занялась продвижением в интернете.
Постепенно и Китай отошёл на второй план, а Горин занялся поставкой оборудования для строительства, став одним из монополистов в масштабах страны.
А сейчас ему снова предлагали начать с начала.
Нет, он совершенно не боялся нового и даже всегда любил уходить с головой в перспективные проекты, но как-то осточертело всё и набило оскомину.
Всю жизнь с детства был приучен ничего не бояться и побеждать. Бежал и бежал… А сейчас вдруг остановился и понял, что устал. Всё надоело.
Отец, конечно, прав, прежде чем отказывать верхам нужно изучить объект, но ему и изучение нахрен не нужно. Просто нет желания.
В памяти снова всплыл разговор с Гориным-старшим, который убеждал сына в перспективности предложения Москвы:
— Ты пойми, сын, это золотой край, одна из лучших областей! Геннадий Палыч уже второй раз передаёт убедительную просьбу сам знаешь кого.
— Пап, ну наелся я политикой, был уже депутатом, там во-первых активы придётся переписывать, а во-вторых прозрачность эта… Не хочу…
— Тебе не просто депутатом стать предлагают, а губернатором, ставленником президента! Всё контракты твои и тендера никто пальцем не тронет. Сам знаешь, как всё это делается… Сын, поезжай, вспомни детство, познакомься с людьми,может и поменяется твоё мнение. Ты пойми, им на такую стратегически важную должность сытый нужен, а не голодный, чтобы в порядок привести область, не ободрать до конца.
— Ладно, отец. Не уговаривай, раз так взялись, значит покоя не дадут. Поеду — посмотрю, — сдался сын.
Сейчас он думал о том, что зря согласился и ввязался во всё это, ведь мог спокойно уехать на побережье и сёрфить до закрытия сезона, но нет, теперь он снова почти политик.
Тем временем самолёт медленно приземлился в городе, с которым было связано все детство Горина, и уже в машине он забыл о дурном настроении, с интересом рассматривая улицы и дома преобразившегося и разросшегося областного центра.
Однако после отдыха в гостинице, на Александра Николаевича снова напала меланхолия. Не радовал ни сон, ни вид из окна на площадь в центре. Хотелось сесть в самолёт улететь обратно, в объятья капризной столицы и забыть о предложении верхов и переменах, которые неизбежно наступали и выводили из зоны комфорта.
Горин не боялся авантюр и сложных задач, но сейчас ему хотелось стабильности и отдыха от всего, что связано с карьерой. Опостылело всё, больше не приносили радости миллиарды и победы.
Как говорила мать: "Если каждый день чёрную икру ложками жрать, то и по кабачковой соскучишься".
Как радовался первому миллиону, заработанному без помощи отца! Как гордился и думал, что жизнь удалась!
Теперь с грустной улыбкой вспоминал того молодого парнишку, который не понимал, что главным был не этот пресловутый миллион, а новизна ощущений, которой теперь так не хватало. Человек, который получает всё, что хочет, постепенно пресыщается и потом не в состоянии радоваться вообще ничему.
С дурным настроением нужно было что-то делать, но здесь в отличие от столицы выбор был невелик: напиться или вызвать проститутку.
Ни первого ни второго ему не хотелось, а значит оставалось одно: скорее заняться намеченными делами и отчалить обратно в Москву.
По приезду, каждый второй трясся перед Гориным, как перед диким зверем и вопреки привычке совсем не потому, что он жёсткий человек и большой бизнесмен. Тряслись, потому что слухи расползлись быстро и в узких кругах уже знали, что несмотря на отсутствие официального ответа, Александр Николаевич почти согласился и приехал смотреть будущие владения.
— Затрахали, честное слово, кажется ещё чуть-чуть и яйца мне будут вылизывать.
— Александр Николаевич, не кипятись, привыкли они бояться, тем более таких как ты. В конце концов, должность больше не выборная, поэтому понимают, что их никто не спросит. Ты для них барин, — успокаивал Юрий Иванович — бессменный помощник Горина.
С Сафроновым Александр был знаком уже без малого двадцать лет. Сколько себя помнил — Юра был рядом. Первые шмотки китайские вместе встречали, а затем и большегрузы. Времена сменились, выросли объемы и началась совсем другая жизнь, а отношения между товарищами остались прежние — бок о бок в любой ситуации.
Сейчас обоим было по тридцать семь, и каждый из них был занят своим делом: Горин голова и мозг, а Сафронов — правая рука и организатор.
Мероприятия сменяли друг друга, не давая запомнить лиц и имён. К концу второго дня Горину настолько всё опостылело, что он прямо сказал помощнику о том, что хочет отказаться и вернуться в Москву.
— Александр Николаевич, погоди, ты просто устал. Они понравиться хотят, закрепиться перед тобой. Если совсем невмоготу, давай отдохнём. Организовать рыбалку или ещё что-нибудь?
— Ничего не хочу, поперёк горла всё стоит. На что не гляну, о чем не подумаю — ничего не радует, ничего удовлетворения не приносит.
— Может девчонок?
— Говорю же не хочу, точнее хочу, конечно, но запала, энтузиазма нет. Устал я, Юра.
— Ну, слушай, тебе так и до Райского недалеко. Помнишь, он говорил, что на мальчиков перешёл, потому что всех красивых баб в мире перетрахал и новизна ощущений пропала, — расхохотался Сафронов.
— Я сейчас для новизны тебе по роже съезжу, с этим пидором и извращенцем уж не сравнивай, — отмахнулся Горин, и вдруг засмотрелся на красивый майский закат, то и дело выглядывающий из-за пролетающих в окне машины домов.
— Давай остановимся здесь, я пройтись хочу.
— У нас ещё встреча с мэром, — начал было Юрий Иванович, но тут же осекся, — я сам съезжу, отдохни Александр Николаевич, а то ты правда совсем захандрил.
Оставшись один, Горин медленно прошёлся по площади, а затем отправился к террасе одной из кофеен, располагающейся здесь же.
— Валерий Сергеевич, пойдём чаю выпьем, — пригласил он сопровождающего принимающей стороны, и направился внутрь.
Хозяин заведения, по счастливой случайности, находившийся здесь же, сразу приметил непростого гостя и разместил в вип зоне.
— Шишка, — многозначительно протянул он одной из официанток.
— Сексуальный мужик, — со знанием дела ответила она, и каждый разошёлся по своим делам.
К удивлению Александра Николаевича, место ему понравилось, да и кухня была неплохой, он спокойно беседовал с Валерием Сергеевичем, когда почувствовал, что за ним наблюдают.
"Только бы не журналюги" — подумалось ему, но обведя взглядом гостей заведения он немного расслабился, не заметив ничего подозрительного, а затем и вовсе поплыл: за ним наблюдала молоденькая девушка.
В отношении женщин любого возраста у Горина было уже давно сформированное мнение, поэтому он не питал никаких иллюзий. Прошёлся взглядом по мигом покрасневшей девчонке и вернулся к разговору. Но погрузиться в беседу теперь никак не получалось, потому что ощущение того, что она смотрит, не давало сосредоточиться и вникнуть в суть Валериных рассказов.
Красивая, натуральная очень, ну может разве скулы и губы немного сделаны, а так прям свежачок, — подумалось ему.
Постепенно он снова включился в диалог и даже как-то привык к своей наблюдательнице, как вдруг прямо перед ним возникла какая-то девица и начала, в прямом смысле этого слова, качать права.
— Дорогие мужчины, извините, что прерываю вашу беседу, но мы с моей подругой очень замёрзли, поэтому хотели бы попросить у вас пледы, предназначенные больше для хрупких женских плеч, нежели для сильных мужских торсов…
Сначала Горин замер, как обухом ударенный по голове, а потом вдруг расхохотался, не в силах сдержаться.
Наконец, насмеявшись от души, заставив собеседника краснеть, а белобрысую пигалицу стоять в недоумении, он подал голос:
— Валерий Сергеевич, вот это девушки у вас…
Тот расплылся какой-то вымученной улыбке и поспешил оправдаться:
— Александр Николаевич, вы же понимаете областной центр, миллионник. Поэтому девицы не хуже московских…
Горин внимательно изучил девицу, оказавшуюся очень приятной наружности, а потом, вспомнив, что она говорила о подруге, повернулся, снова увидев ту, которая раньше изучала его, а теперь опустила глаза в пол и тряслась, как осиновый лист.
Теперь он смотрел не вскользь, а прямо в глаза, с интересом и лёгкой усмешкой, всём своим видом показывая, что ситуация его явно забавляла. А она действительно веселила его: и эти чертовы пледы — очередное идиотское западное веяние, и эта красивая глазастая, похожая на молодого оленёнка девушка, которая должно быть и правда замёрзла, потому что напялила шмотье не по погоде.
Александр, удовлетворённый осмотром и заметивший смущение дикой лани, поднялся, и протянув один плед белобрысой, направился с другим прямо к их столику.
По ходу приближения, он отмечал про себя всё новые и новые нюансы в её внешности: густые русые волосы, красивый овал лица с ярко-выраженными скулами, маленький нос и вздернутый подбородок. Но больше всего Горина впечатлили её глаза под натуральными бровями в обрамлении густых ресниц, почти не тронутых косметикой. Они были огромными и по-настоящему зелёными. Нет, это был не болотный и не изумрудный цвет, он был как будто бархатным, похожим мох в и утреннем, залитом солнцем лесу — глубокий и насыщенный. Как только Александр Николаевич оказался совсем близко, то не церемонясь, совершенно спокойно обернул её озябшие плечи пледом.
В тот момент, когда руки Горина коснулись тонкой как будто алебастровой кожи, покрытой мурашками, то девушка чуть не свалилась в обморок от растерянности и неловкости. Почему-то её смущение подействовало на него самым неожиданным образом. Девица его возбудила, сам не понял как это вышло. Быстро и очень сильно.
— Красивая. Грейся, — тихо и с плохо скрываемой хрипцой протянул он, а затем вернулся к своему столику, оставив подруг одних.
"Может и правда сказывается отсутствие секса? От смущенного вида какой-то соплячки почти штаны порвались. Смех, да и только!" — пронеслось в голове у Горина на пути к своему столику.
— Здесь у вас повеселее, чем на встрече с мэром, — хмыкнул он, снова заставив покраснеть Валерия Сергеевича, не знающего как реагировать на реплику будущего губернатора.
Следующие рассказы собеседника Александр Николаевич слушал в пол уха, погружённый в свои мысли.
Что-то знакомое и щемящее из юности шевельнулось в нём при виде этой девушки с зелёными глазами. Он сидел и напряжённо пытался охарактеризовать тонкий аромат, исходящий от её кожи, но никак не мог вспомнить его. В тот момент, когда он склонился над ней с этим чертовым пледом, то почувствовал тонкие нотки ванили… А может клубники? В любом случае это было что-то едва уловимое и нежное, не в пример модных сейчас селективных парфюмов, душащих не только самих столичных фиф, но и всех окружающих.
— Александр Николаевич, вы меня слышите? — вглядывался в него собеседник.
— Задумался, Валерий Сергеевич. Пусть несут счёт, пора ехать, — распорядился Горин и снова взглянул на ту, которая вызвала в нём очень странные и непонятные ощущения.
"Ну раз хочется трахнуть, то почему бы и нет? Чего себя ограничивать? " — лениво размышлял он, пока официант протягивал ему счет.
Подходить и знакомиться совершенно не было надобности, потому что сопровождающий мог это не так понять и обязательно разнёс бы по всем заинтересованным. Да и девчонка казалась совсем юной и робкой в отличие от своей смелой и раскованной подруги. Поэтому Горин размашистым почерком написал свой номер телефона на салфетке и протянул официанту вместе с картой:
— Тот столик тоже запишите на мой счёт и девушке с русыми волосами передайте это, — официант понимающе хмыкнул и удалился, после чего Александр Николаевич тоже поднялся и вместе сопровождающим покинул заведение.
Вечером была назначена ещё одна встреча, но Горин никак не мог сосредоточиться. Он размышлял над тем, позвонит ли ему вызвавшая в нём такую реакцию девушка из кофейни.
Время шло, телефон разрывался, но только звонка от неё всё не было. Ночью в гостинице он даже признался себе, что слишком много думает о ней и ждёт хотя бы сообщения. Нужно было подойти и взять чертов номер, наплевав на этого Валерия Сергеевича и вообще приличия, связанные с репутацией будущего губернатора.
Он действительно жалел о том, что впервые не проявил инициативы и как следствие упустил такой необычный экземпляр. Это, пожалуй первый раз за последнее время, когда Горин кого-то захотел и не получил, поэтому раздражение нарастало и настроение стремительно падало.
Девица не перезвонила ни в этот, ни в последующие дни, чем немало его разочаровала. Почему-то находясь в этом городе Александр Николаевич невольно искал её глазами в прохожих девушках, чем через некоторое время привлек внимание проницательного помощника:
— Напряжённый ты, как будто ищешь глазами что-то…
— Ищу, — честно признался Горин, — девочка одна понравилась.
— Когда ты успел? Вроде дела и встречи с утра до вечера! — округлил глаза Сафронов.
— Когда на встречу с мэром два дня назад не поехал.
— Трахнул?
— В том-то и дело, что нет…
— Значит незакрытый гештальт, — понимающе хмыкнул помощник, — наш рейс завтра, так что ещё успеешь.
— Так я даже имени её не знаю.
— Удивляешь, шеф. Нужна? Найдём. Что нам стоит…
Горин вдруг задумался: действительно, почему бы и нет? Он с юности привык брать то, что хочет, и женщины никогда не были исключением. Высокий, крепкий и спортивный голубоглазый брюнет — он всегда пользовался популярностью у противоположного пола. Были особо строптивые, но в основном для вида, и Александр обычно раскалывал их как орешки уже со второй встречи. А те и рады были: каждая хотела к нему в койку или денег, а лучше всё и сразу. Ох, сколько их перебывало в его постели! Одно время в Турцию и в Таиланд каждый раз с новыми ездил, потом денег стало больше и аппетиты у моделей выросли: возил на Багамы и Мальдивы, да только скукотища там смертельная, поэтому такие поездки очень быстро приелись.
Но здесь что-то останавливало и заставляло притормозить. Может юность её? Или взгляд этот невинный? Вдруг у неё жених в армии? Ведь такие обычно ждут и дожидаются… Хотелось её и не хотелось одновременно. Как будто стыдился того, что такой аленький цветочек его так привлёк. Прям Гумберт, твою мать.
— Нет, Юра, не надо. Губить её не хочу. Молоденькая совсем.
— Ты моралистом становишься? У тебя же восемнадцатилетние модели были, Сань, что останавливает? Всё они одинаковые ниже пояса…
— Всякие были, только вот такой пока не было. И не будет, — невесело рассмеялся Горин.
— Будет ещё лучше, — уверенно заключил Сафронов, перед глазами которого пронёсся конвейер красавиц, перебывавших у шефа в постели.
Разговор завершился ничем, а уже следующим вечером они улетели в столицу, чтобы вернуться через месяц с готовым решением, хотя отлично понимали, что с указами оттуда спорить не принято. Значит, дело почти сделано и скоро Горин станет губернатором области.
Полностью занятый работой Александр Николаевич скоро выкинул из головы зеленоглазую нимфу, да и было ли у него время думать хоть о чем-то кроме скорого переезда и глобальных перемен, которые претерпевала вся его жизнь?
Становясь ведущим лицом области, он связывал себя по рукам и ногам во многих вопросах, решаемых раньше одним щелчком пальцев. Возможно со стороны вынужденное назначение казалось подставой, призванной обезвредить одного из зарвавшихся олигархов, но Горин всё проверил загодя и знал, что он был нужен. А пока ты нужен — ты на коне.
Ровно через месяц он с большей частью своей команды приземлился в аэропорту областного центра и под вспышки фотографов и вопросы репортёров направился в машину большого кортежа, состоящего из десяти внедорожников в сопровождении полиции.
— Теперь официально, — пробормотал Сафронов.
— Официально будет после назначения, — поправил шеф и раздраженно прищурившись добавил, — затрахали щелкать, я так ослепну нахер. Убери их, Юра.
Оказавшись в машине, он сразу был захвачен врасплох новой помощницей с пышной грудью и полными алыми губами:
— Александр Николаевич, сегодня в восемнадцать ноль-ноль ужин с меценатами и представителями бизнеса. Завтра: в десять ноль-ноль встреча со студентами *** университета по поводу строительства нового корпуса, в тринадцать ноль-ноль благотворительный обед…
— Стоп. Вера, кажется?
— Да, — озадаченно подтвердила девушка.
— Давайте помолчим, а то у меня от вашего "ноль-ноль" сейчас голова лопнет.
— Как скажете, — надув пухлые губки, пробормотала она и отвернулась к окну.
Странный народ женщины. Ведь он даже на одну сотую не был так груб, как иногда со своими подчиненными, а она уже обиделась. Можно было подумать, что помощница проявила непрофессионализм и не справилась с эмоциями, но для него было ясно — имела на него виды. Однозначно.
Насладившись тишиной и прохладным ветерком из открытого окна, Александр Николаевич через какое-то время сам взял папку с расписанием мероприятий и принялся изучать её содержимое.
Каждый день его недельного визита был плотно расписан: встречи, обеды, совещания — его знакомили с фронтом работ, теперь действительно официально.
Горин потер переносицу и отложил бумаги: связан по рукам и ногам. То от чего бежал, теперь вырисовывалось невеселыми перспективами ближайшего будущего: невозможность управлять собственным временем и ощущение того, что сам себе не принадлежишь. Успокаивало только то, что всё это временно: совсем скоро он войдёт в курс всех основных дел и задач и после назначения всё по максимуму вернётся на круги своя.
Постепенно хорошее расположение духа вернулось к нему и даже вспомнилась та самая незнакомка с глазами лани. Горин в очередной раз подумал о том, что правильно поступил и похвалил себя, что не поддался порыву, после чего удовлетворенный собой вернулся к чтению.
Однако уже на следующее утро уверенность в правильности действий в отношении этой девчонки резко пошатнулась.
Кто бы мог подумать, что она снова встретится ему, да еще и как студентка университета, в котором он спонсировал строительство нового корпуса?
Да уж, пути господни, как говорится…
Ничего не предвещало беды, когда Горин, в окружении свиты прошёл и разместился в центре большой аудитории. Это мероприятие не было в списке важных, но спонсирование играло ему на руку, ведь будущее за молодыми, а если он заручится их уважением, то многие задачи автоматически отпадут.
Ректор — высокий худощавый старикашка, вещал о перспективах и возможностях обучения, а Александр Николаевич отвечал на вопросы, и лениво проходился взглядом по аудитории: публика была очень разношерстной, тут и там виднелись серёжки в носах, татуировки и розовые волосы.
Ещё бы, ведь он и сам в студенческие годы как только не отрывался и чего только не творил.
— Главное, чтобы к окончанию вся дурь прошла, — как-то сказал отец и оказался прав: желание делать татуировки и пирсинги быстро прошло, а вот любовь к дракам осталась, но постепенно и она сошла нет.
Вдруг среди притихшей толпы студентов раздался мужской смешок и все, включая ректора устремили взгляды в направлении звука.
Горин сразу увидел источник: это был сопляк примерно двадцати лет очень смазливой наружности, однако тот, кто сидел рядом с ним привлек его гораздо больше.
Он моргнул, как будто не веря самому себе, однако картинка не изменилась: это была она, та самая девица, которую примерно месяц назад он укутывал пледом на ветреной террасе кофейни.
Опытным взглядом хищника, Александр Николаевич определил, что девушка тоже его узнала: щеки раскраснелись, а зелёных глаз совсем не видно из под опущенных ресниц. Он так увлёкся разглядыванием ее прекрасного лица, что даже на несколько мгновений забыл где находится.
"Да, уж при свете дня вообще хороша, негодяйка. Лучше бы и не попадалась на глаза" — с досадой подумал он и отвернулся.
Все оставшееся время до конца он искал аргументы против того, чтобы затащить её в машину и трахнуть, заразу, как следует. Искал, но не находил. Первая встреча могла быть случайной, но вот вторая — это уже закономерность.
Сейчас Горин злился: сам на себя и особенно на нее, за то, что так понравилась и за то, что в эту самую секунду так сексуально прикусывала свою пухлую губу, опустив глаза. В общем его бесил даже просто факт её существования такой молодой и нежной. Хотелось схватить её, намотав русые блестящие волосы на кулак и смять эти пухлые губы жёстким подчиняющим поцелуем, чтобы сразу поняла и уяснила на будущее, что когда такой серьёзный мужик даёт номер — нужно перезванивать.
Когда мероприятие, наконец, закончилось, то он начал внимательно следить за зеленоглазой ведьмой, которая как мышка, спрятавшаяся за спины других студентов, потихоньку пробиралась к выходу.
"Боится или смущается? Хорошо если бы и то и другое сразу. Пусть привыкает" — пронеслось у него в голове.
Однако Горин был окружён настоящей толпой, поэтому подойти ближе не было никакой возможности, а она уже юркнула к двери.
К счастью, ректор остановил студентов и начал раздавать какие-то задания. Она тоже остановилась, видимо потому что поручение касалось и её.
— Подготовка репортажа обязательна, — расслышал Александр последние слова и отметил про себя, что она будущая журналистка.
Отчего тогда такая робкая? Из-за него? Точно.
Он подумал о том эффекте, который производит на девчонку и невольно улыбнулся.
Это не было самолюбованием или очередным фактом, который тешил его эго. Просто тридцати семилетний опыт Горина ясно говорил о том, что причина её смущения именно он, и уже во второй раз. Это было неоспоримой и невероятно приятной истиной.
Горин уже собирался потребовать данные понравившейся студентки, чтобы ознакомиться её личным делом и узнать адрес, но вдруг подумал, что слишком хочет видеть её лично и решил, что отдаст распоряжение остановить её прямо сейчас, пока не испарилась.
Он уже подозвал начальника охраны и начал искать девчонку в толпе, как вдруг его телефон завибрировал и Александр Николаевич машинально взглянув на экран, замер. Поверх других оповещений красовалось сообщение, присланное с незнакомого номера:
"Добрый день. Не решалась написать, но сохранила ваш номер и сейчас вдруг подумала: почему бы и нет? "
Ох и девочка. Зеленоглазая лисица. Второй раз за день смогла встряхнуть и ввести в ступор самого Александра Горина.
Только вот послевкусие у этого всего было горьким, потому что теперь он понимал, что девица разглядела не только его самого, но большой кошелёк, поэтому теперь резко захотела общения.
Горин был рад и огорчён одновременно. Всё таки не удивительная, а такая же как все… Алчная и падкая на деньги сучонка…
Хотя так даже проще…
Сейчас ему было досадно, что не успел притащить её к себе до этого позорного сообщения, но отказывать себе в удовольствии трахнуть её он не хотел. А уж после сегодняшних открытий и подавно.
"Может там и губить-то некого? Всё до меня вытоптано и изведано? " — подумал он и поморщился от раздражения на весь женский пол в её лице.
Нет, он не гнался за девственницами и всегда выбирал тех, кто знал, чего он хочет в постели и умел доставить ему удовольствие. Но сейчас его коробило от мысли о том, что эта краснеющая при любом его взгляде лесная лань была обычной актрисой и уже обслуживала кого-то до него. Возможно с другими не ломала комедию и сразу давала? Или также картинно смущалась, разжигая в мужиках огонь?
В любом случае он решил, что теперь не будет оказывать себе в удовольствии получить её, поэтому почти сразу отправил ответ:
"Зовут-то тебя как?"
"Мария"
О, как! Маша, значит…
Подходит.
"Ну, что же… Была Маша, станет наша" — рассмеялся Горин, сверился со своим расписанием, тут же сформировал в голове план событий и снова написал ей:
"Сегодня в семь вечера в ресторане "Pelegrin"
Но у этой пигалицы, мариновавшей его целый месяц, видимо были планы строить из себя недотрогу, поэтому она написала то, что совсем не понравилось Александру:
"Сегодня я не смогу"
Совсем охренела молодёжь. Захотелось догнать эту мерзавку и всыпать ей по первое число, но же через минуту пришло следующее послание, заметно поубавившее его злость:
"Я готова встретиться завтра в семь. В той самой кофейне.
Ладно. Пусть будет так.
Короткое " ок" и вот он уже менял завтрашний график мероприятий для того, чтобы освободить вечер для какой-то девчонки, с которой даже не разговаривал.
Комичность и абсурдность это ситуации немало веселила его и одновременно вводила в ступор, заставляя то и дело спрашивать себя: зачем?
На хрена она ему сдалась?
Ну молодая, ну красивая, понятное дело, но других у него и не водилось… Что в ней было такого, чтобы менять свои планы и улыбаться как мальчишка простому сообщению и воспоминанию, в котором она нежная и продрогшая сидит за столиком с чашкой кофе?
Думал и не мог понять, поэтому уже через некоторое время успокоил себя тем, что сам виноват, потому что впервые не проявил инициативы и поэтому его, как привыкшего брать и получать немного заело на ней.
Всё пройдёт, как только спадёт флёр первой ночи. Горин знал, нет, он был абсолютно уверен, что после секса он успокоится, потому что обычно так и случалось. По-другому просто быть не могло.
Он уже сто раз всё это проходил, поэтому знал: всё будет как обычно: свидание и девушка, которая будет строить из себе недотрогу, а потом если не сразу, то через пару дней хороший секс и её стоны под ним. Ничего нового…
Однако уже к вечеру следующего дня его нервы были на пределе: старый губернатор должен был уйти в отставку, назначение откладывалось ещё на месяц, ещё и девчонка эта… Почему-то Александр Николаевич опасался того, что она может не явиться. Пожалуй, впервые он думал, что мог не понравиться бабе, ведь не писала, пока не оценила размер капитала и авторитета. А может и не дошла до оценивания куриными мозгами, а просто загуглила. Хотя второй вариант ему совсем не нравился, потому что в интернете про него чего только не было, и большая часть из этого была чистой правдой.
Наконец, невероятно длинный день почти закончился и Александр Николаевич, отпустив охрану, сгорающий от нетерпения, сам сел за руль и отправился в ту самую кофейню.
Когда он разместился в вип зоне, то снова вспомнил тот вечер и зеленоглазую девушку.
— Вы готовы сделать заказ? — поинтересовался появившийся официант.
— Чай с облепихой. Пока всё.
Он сам не понимал, почему ждёт эту девчонку, не проронившую при нём пока даже слова.
"Так и не для бесед нужна" — ухмыльнулся он, а затем прихлебывая обжигающий чай, взглянул на часы. Опаздывает, зараза, уже на полчаса.
Вдруг до Горина начала доходить вся комичность ситуации: у него горит миллион дел в Москве, ещё целая неделя встреч тут, а он сидит и ждёт какую-то студентку— соплячку.
Рассказать это певичкам и моделям из столицы, с которыми спал, подняли бы на смех. Олигарх Александр Горин — жёсткий, и суровый мужик, сейчас ждёт свидания с простой студенткой, которая сначала бортанула его как мальчишку.
Он сидел и почему-то совсем не чувствовал диссонанса, ему даже было приятно вот так хоть раз ощутить себя почти мальчишкой, гадающим: придёт ли?
И она пришла.
Когда ожидание стало совсем томительным и у бизнесмена, привыкшего ценить каждую проведённую минуту почти закончилось терпение, Маша появилась на террасе.
Он взглянул на неё и замер: впервые она стояла перед ним в полный рост и ничего не скрывало от него прекрасную девичью фигуру, облаченную в лёгкий сарафан в мелкий цветочек.
"Хороша, кукла" — подумал Горин и присвистнул, оглядывая округлые бёдра и тонкую талию, обтянутую тонкой тканью.
"Рост средний, грудь тоже, но задница, конечно отменная" — одобрительно хмыкнул он, продолжая в открытую любоваться девушкой.
Сейчас, видя её натуральную красоту и лёгкий бесхитростный наряд, явно не призванный его соблазнить, ему показалось странным её желание встретиться и вчерашнее появление. Как-то не вязалось всё это с её образом растерянным видом, с которым она оглядывалась по сторонам, как будто в поисках кого-то, но точно не его.
Наконец, Маша заметила Горина и остановилась как вкопанная, мгновенно залившись краской смущения.
Ерунда какая-то, сама к нему шла и сама же как будто привидение увидела.
Умиление от ее внешности сменилось нарастающим раздражением, и Александр, глядя девушке прямо в глаза, поманил её пальцем. Однако эта пигалица как будто приросла к земле и растерянно хлопала огромными тёмными ресницами, кажется готовая разреветься. Это длилось минуту, показавшуюся Горину вечностью. Он уже собирался притащить её к себе за шкирку, но тут Маша достала телефон и начала с кем-то горячо спорить, краснея и растирая бегущие по щекам слезы.
— Что за детский сад, — наконец прошипел бизнесмен, почти взбешённый сценой, разыгравшейся перед ним и раздражённо потер переносицу, понимая, что знакомство уже во второй раз идёт не по плану.
В ту же самую секунду девушка наконец закончила разговор, и шмыгая носом, медленно подошла к его столику.
Сейчас он чувствовал себя строгим преподавателем, восседающим за столом на экзамене, а Маша представлялась ему зареванной студенткой-двоечницей. Эта внезапная фантазия так развеселила его, что он невольно улыбнулся и окончательно успокоился, однако девица была настроена крайне серьёзно, поэтому он снова напустил на себя серьёзный вид и посмотрел на неё снизу вверх, вальяжно облокотившись на широкую спинку кресла.
— Здравствуйте, Александр… К сожалению не знаю вашего отчества, — робким, но чистым и нежным голосом начала она.
— Плохо слушала вчера, Маша, невнимательно, раз отчество не запомнила… Александр Николаевич. — строго сказал он, начиная наслаждаться ситуацией и откровенно любуясь чертами лица девушки
Лицо её было красным от слез, маленький нос немного распух, но она была невероятно прекрасной и однозначно стоила этого месячного ожидания.
Несмотря на то, что в постели Горина перебывали самые разные женщины, сейчас он вдруг подумал, что именно Маша совершенно в его вкусе: молодая, сочная и натуральная.
В этом и есть разница между мальчиком и мужчиной: первый мог купиться на обёртку, а потом падал в обморок утром, видя даму без макияжа, а второй опытным глазом сразу выбирал ту, которую и умывать не нужно.
Тем временем Маша стояла как перед расстрелом и нервно теребила ремешок сумочки, кусая подрагивающие пухлые губы.
— Мне очень неловко и стыдно, что так вышло… Но в общем-то ситуация очень нелепая…
Какая к чёрту ситуация? Горин смотрел на неё и совершенно не понимал в чем дело.
— Это не я переписывалась с вами, а моя подруга Таня. Увидев вас вчера в университете, она решила от моего лица написать вам, а меня заманила сюда под предлогом встречи с ней. Извините, пожалуйста, что так вышло, Александр Николаевич, — договорив последнюю фразу она шумно выходнула и наконец, взглянула на него.
Сначала Горину показалось, что это какой-то спектакль, придуманный, чтобы удивить его, но потом отмёл эту глупую мысль. Уж очень натуральными были слезы и искреннее удивление девушки, да и на свидание с бизнесменами не ходят без макияжа.
— Откуда у неё мой номер?
— Тогда, месяц назад, я оказалась от него, а она взяла и, как выяснилось, хранила всё это время…
Горину впору было взбеситься и свернуть шею Маше и этой белобрысой подружке, которую он тоже вспомнил, но он почему — то расхохотался, заставив девушку краснеть с новой силой.
Он видит её в третий раз, два из которых она обескураживает его и заставляет смеяться как ненормального. Хорошее начало.
— Фамилия какая?
— Чья? — испуганно спросила она.
— Твоя, разумеется, — снова не смог сдержать веселья Горин.
— Казанцева…
— Садись, Казанцева, знакомиться будем.
3
— Я говорила, звони… Номер-то у меня до сих пор где-то лежит! Такого мужика упустила! — когда они вышли из аудитории возмущение Татьяны не только не угасло, но и стремительно росло с каждой минутой.
— Тань, я повторюсь: если хочешь — пиши ему сама. Хотел бы нормально познакомиться, подошёл бы и по-человечески попросил мой номер. Ведь не мальчик уже, знает как это делается. Хотя чему удивляться? Шишка из столицы, они ж там на голову отбитые, считают себя королями вселенной.
— Написать, говоришь? Действительно, от чего не написать… — задумчиво протянула Кулецкая и загадочно улыбнулась.
Машу почему-то неприятно кольнули её слова, как будто ростки ревности шевельнулись где-то глубоко внутри. Хотя она прекрасно понимала, что ревновать совершенно чужого, практически незнакомого мужчину это верх идиотизма, но ничего поделать с собой не могла.
— Ты тоже хороша, подруга! В вопросах учёбы слишком бойкая, а как до мужика достойного дошло, так ты краснеешь и мнешься, как будто тебе пятнадцать. Хотя с твоим отсутствием опыта это в принципе ожидаемо, — снова уколола Таня в самое больное место.
— Лучше одной, чем с кем попало, — начала защищаться Маша, — да, краснею, но только не при всех, а именно при нём почему-то… Сама не знаю, в чем дело.
Уже вечером она снова прокручивала в голове разговор с подругой и почему-то боялась, что Кулецкая напишет ему, но она даже представить себе не могла, что подруга уже сделала это, причём от ее имени.
Сон в эту ночь никак не шёл: воспомоминания то и дело возвращались к надменному красивому лицу и голубым глазам, которые так и не взглянули на нее.
Сейчас она как никогда понимала слова матери о том, что мужчин нужно опасаться, потому что впервые не понимала своей тяги и одновременного страха перед Александром Гориным. А ведь она совсем не знала его, и происходящее казалось каким-то животным инстинктом, не подвластным логике.
Когда Маша поняла, что не заснёт, то даже потянулась к телефону, вдруг решив просмотреть, что пишут о Горине в сети, но в последний момент одернула себя и запретила, отключив телефон и накрывшись одеялом с головой.
Утро не задалось. Несмотря на долгожданное начало каникул и прекрасную летнюю погоду, она проснулась совсем разбитой и обессиленной.
— Дочка, ты совсем бледная, не заболела ли? — от обеспокоенного взгляда матери не укрылся помятый вид Маши за завтраком.
— Нет, мамуль, просто пол ночи проворочалась. Бессонница.
Галина Ивановна задумчиво посмотрела на дочь, но воздержалась от распросов.
Неужели влюбилась? Наверняка, — подумалось ей.
Ведь со времён первой школьной любви — Виталика Серова прошло уже два года, а значит давно пора было обратить на кого-то внимание. Машин первый ухажёр был очень хорошим, спортивным парнем и они ходили за ручку почти два года, постепенно заставив Галину привыкнуть к такому положению вещей. Но Виталика, который был старше Маши на целый год забрали в армию, где он подписал контракт и остался насовсем.
Дочка погоревала, но совсем недолго, потому что впереди было поступление в желанный вуз, новые знакомства и друзья, да и влюблённость в Виталика была совсем детской, не подкрепленной ничем серьезным.
— Господи, только бы хорошим парнем оказался, — шёпотом просила Бога мать, про себя уже представляющая дочь в белом платье на руках у улыбчивого, доброго и порядочного мужчины.
Но колесо судьбы уже крутилось совсем в другом направлении и никто, включая Галину Ивановну, не мог повлиять на ход событий.
После обеда Маше написала Таня, с предложением встретиться в кофейне в семь. Сначала она хотела отказаться, помня вчерашний не очень приятный разговор, но потом вдруг вспомнила, что подруга совсем скоро улетит к отцу в столицу, и долгих полтора месяца будет отсутствовать в городе. Поэтому она без сомнений отбросила обиды и собравшись, отправилась в центр.
Всю дорогу её не покидало какое-то странное ощущение. Казалось, что Кулецкая что-то скрывает. Это её нежелание разговаривать и загадочные просьбы в смс сообщениях нанести макияж и надеть тот самый сарафан, обтягивающий формы.
Просьбу подруги Маша выполнила только частично: полюбившийся им обеим наряд надела, но собирать волосы наверх и наносить косметику не стала, потому что решила, что повода для этого совершенно нет.
Поднявшись на террасу она пробежалась глазами по посетителям в поисках Тани, но так и не увидев её, немало удивилась.
Странно. Только ведь писала гневные сообщения по поводу моего опоздания, а сама…
Тут медленно поворачивающаяся Маша наткнулась взглядом на знакомое лицо и замерла.
Нет, это не может быть он! Третья случайность за месяц — это уже слишком.
Жар прилил к щекам, а руки намертво вцепились в ремень сумочки, не найдя другого спасительного предмета.
Горин был как всегда невероятно притягателен и расслаблен, как хищник после охоты, и к Машиному полному недоумению, смотрел прямо на неё.
Она сжалась под оценивающим взглядом холодных голубых глаз и надменного красивого лица, и казалось, совсем забыла как дышать.
Однако, когда источник её смущения поманил Машу пальцем, она вдруг всё поняла.
Неужели Кулецкая?
Внезапно пришло понимание того, зачем подруга просила привести себя в порядок, давала указания по поводу наряда и общалась только посредством сообщений.
Руки сами потянулись к телефону и уже через два гудка Таня взяла трубку:
— Алло, ты на месте?
— Я на месте, а ты где? — срывающимся голосом спросила Маша.
— Я не приду, подруга. Не обижайся, но я видела, как он тебя впечатлил.
— Зачем? Я разве просила тебя? Разве можно вот так просто решать за кого-то? Что я ему скажу? Что, хувидев, что он богат, передумала и решила начать общение? — по щекам заструились слезы, и Маша вдруг вспомнив, что за ней наблюдают, стала торопливо стирать их с лица ладошкой.
— Я ради тебя, Машка, правда, не плачь, — голос подруги бы полон раскаяния.
— Ладно. Пока.
Нажав отбой, она позволила себе всхлипнуть в последний раз, и собравшись с силами, медленно двинулась в сторону того самого столика.
Разумеется, первой мыслью было развернуться и уйти, но Маша понимала, что со стороны ничего не знающего Горина она будет выглядеть более чем странно. Действительно, он ведь не в курсе того, что ему писала совсем не Мария Казанцева, а ее приятельница.
Сейчас она всё объяснит и он обязательно войдёт в её положение. Он просто обязан понять, ведь Маша здесь не причём. А Таня? Об этом она думать не хотела, ведь с одной стороны подруга хотела как лучше, а с другой предала её.
С каждым шагом, приближающим её к Горину, Маша робела всё больше, а оказавшись совсем рядом, снова начала подумывать о побеге без объяснений. Стыд завладел всём её естеством, и поэтому слова давались с большим трудом:
— Здравствуйте, Александр… К сожалению не знаю вашего отчества, — неуверенно начала она.
— Плохо слушала вчера, Маша. Невнимательно, раз отчество не запомнила… Александр Николаевич. — строго сказал он.
Значит заметил её тогда в огромной аудитории? От испуга и стыда Маше было впору пуститься наутёк, но невероятным усилием воли она взяла себя в руки и продолжила:
— Мне очень неловко и стыдно, что так вышло… Но в общем-то ситуация очень нелепая… Это не я переписывалась с вами, а моя подруга Таня. Увидев вас вчера в университете, она решила от моего лица написать вам, а меня заманила сюда под предлогом встречи с ней. Извините, пожалуйста, что так вышло, Александр Николаевич, — договорив последнюю фразу она шумно выходнула и наконец, взглянула на него.
Красивый, по-мужски, по-настоящему хорош. Прямой нос, коротко стриженные тёмные волосы и невероятные голубые глаза в сочетании с некоторой смуглостью давали просто невероятный эффект. Его расслабенная поза, атлетическое телосложение и футболка с джинсами, сменившая строгий костюм — всё притягивало её и смущало, доставляло какое-то томление и дрожь. Нет, ей и раньше нравились парни, но такое она ощущала впервые.
Сравнивать его с её прошлыми поклонниками и ухажерами было просто преступлением, потому что этот мужчина однозначно был исключительным экземпляром, и дело даже не во внешности… Было в нём что-то такое, от чего у неё заплетался язык и подкашивались колени, а глаза сами собой опускались в пол. Маша была не просто впечатлена, она была практически в состоянии беспамятства и лишена возможности мыслить здраво в каждый из трёх раз, которые видела этого человека.
— Откуда у неё мой номер? — голос Горина был спокойным, но она всё равно почувствовала себя как на допросе, потому что голубые глаза внимательно сканировали её на предмет лжи и притворства.
— Тогда, месяц назад, я оказалась от него, а она взяла и, как выяснилось, хранила всё это время…
Он сощурился и Маша приготовилась к худшему, но вдруг к её невероятному удивлению Горин почему-то расхохотался, заставив девушку краснеть с новой силой.
— Фамилия какая?
— Чья? — испуганно спросила она.
— Твоя, разумеется, — снова не смог сдержать веселья Горин.
— Казанцева…
— Садись, Казанцева, знакомиться будем.
— Нееет, мне домой надо… извините ещё раз, — начала было она, но под его взглядом, снова ставшим строгим, замолчала, не закончив фразу.
— Маша, садись, — его просьба, прозвучавшая как приказ, совсем не оставляла шансов, поэтому она подчинилась, присев накраешек кресла.
Горин подозвал официанта, и видя её смущение сам сделал заказ. Немного опомнившись, Маша вдруг запротестовала:
— Александр Николаевич, я ничего не буду.
Он поднял одну бровь и удивлённо взглянул на неё:
— Во-первых перестань называть меня по имени и отчеству, мне тридцать семь, а не шестьдесят, а во-вторых ты поешь, потому что по моим наблюдениям, за месяц ты похудела.
Действительно, ведь с этой сессией она сбросила целых пять килограмм и теперь некоторые вещи стали ей велики. Только вот как он это понял? Неужели так пристально успел рассмотреть её тогда?
Видимо заметив в её глазах немой вопрос, Горин ответил:
— Обратил на тебя внимание ещё тогда. Понравилась, красивая, молодая. Но, как я вижу очень принципиальная и слишком зажатая, — откровенно начал он.
— Я не зажатая! — почему-то начала спорить обиженная Маша.
— Почему тогда каждый раз, когда я вижу тебя, ты краснеешь как флаг советского Союза?
Маше нечего было ответить, поэтому она снова опустила глаза, готовая разреветься с новой силой, но вдруг к собственному ужасу начала икать.
Горин снова расхохотался и в очередной раз подозвав официанта заказал какой-то алкогольный коктейль.
— Я не пью!
— Да никто тебя не собирается спаивать. Это для того, чтобы ты хоть немного успокоилась, — явно забавлясь ситуацией, парировал бизнесмен.
Действительно, когда через минуту она начала мелкими глотками цедить через трубочку сладкий напиток, то икота прошла, а по телу стало разливаться тепло. Маша почувствовала, как алкоголь упокаивает её расшатавшиеся нервы и постепенно заставляет расслабиться.
— Ну вот, другое дело. А то, как школьница перед преподавателем, — одобрительно хмыкнул Горин.
— Александр Николаевич, мне правда пора…
— Еще раз назовешь меня по имени и отчеству, дам тебе ремня! Машенька, ну что ты как маленькая, я тебя не съем, и даже в целости и сохранности доставлю домой. Скрась вечер одинокого мужчины…
Он был таким манящим, и она вдруг подумала, что не хочет, да и не может уйти. Слишком хотелось ещё немного побыть под магнетическим влиянием этого мужчины, излучающего силу и так притягивающего её. И она сдалась.
Выпитый коктейль как по мановению волшебной палочки сменился на новый, и Мария, уже совершенно раскрепощённая, но к своему удивлению даже не захмелевшая, уже довольно спокойно могла смотреть ему в глаза и отвечать на вопросы, которых было много. Казалось, Горина интересовало абсолютно всё происходящее с Машей до знакомства с ним, а она отвечала честно и ёмко, как и подобает журналисту, удовлетворяя его любопытство в полной мере.
Время летело с бешенной скоростью, и когда раздался звонок от мамы, она и подумать не могла, что на часах уже полночь.
— Где ты, дочка? Ночь на дворе.
— Мамуль, засиделись с Таней, уже собираюсь домой.
Она подняла глаза на Горина и с виноватым видом начала оправдываться:
— Александр, мне пора, я же говорила, что мама строгая…
— Я отвезу. Отказы не принимаются, — тоном не терпящим возражений отрезал он и отправился платить по счету.
Всю обратную дорогу Маша снова робела в его дорогой машине, а у подъезда совсем растерялась.
— Спасибо за вечер. Извините… извини ещё раз, что так неловко вышло с подругой.
Горин молчал и внимательно смотрел на неё. В этот момент в полутьме машины он казался совсем опасным и диким, а когда вдруг наклонился, то Маша буквально утонула в его глазах, ставших почти чёрными из-за расширившихся зрачков.
Большая рука взяла её за подбородок и Горин спился в губы, сминая и совершенно не жалея их. Его рот был горячим и влажным, а язык, мгновенно проникший внутрь рта, заставлял сходить с ума и напряженно сжимать бёдра, между которых сейчас разгорался пожар.
Теперь она совсем не понимала, где она и который час, потому что в мире не осталось ничего, кроме его требовательного рта и сильных, сжимающих её рук.
Это было сладко и томительно одновременно, все поцелуи, полученные ей раньше ни в какое сравнение не шли с тем, что происходило сейчас. Она готова была на всё, только чтобы остановить момент и проживать эти новые дикие ощущения снова и снова.
Но противная трель телефона заставила Машу опомниться и начать сопротивление, после которого Горин остранился.
Попытавшись оправить сарафан, она приложила аппарат к уху и максимально ровным голосом, пытаясь скрыть сбившееся дыхание ответила:
— Мам, я захожу в подъезд.
Не став слушать возмущения матери и нажав отбой, она повернувшись к Горину и произнесла:
— Прощайте.
Но у него, видимо, были свои планы, поэтому Александр одним движением притянул её к себе, и схватив за ягодицы снова поцеловал долгим и глубоким поцелуем, а затем, оторвавшись, чмокнул в нос.
— До завтра, лиса.
В его тоне была такая уверенность, что Маша совсем не сомневалась: если он сказал, то так и будет.
От внимательного глаза Галины Ивановны ничего не укрылось: зацелованные губы, алеющие щеки и слишком блестящие глаза — всё говорило о том, что дочь была с мужчиной.
— Ты очень задержалась, — начала она.
— Мам, ну каникулы же, засиделись с подругой, — ответила та и скрылась в своей комнате.
— С подругой, значит, — задумчиво протянула мать, вдохнув лёгкий еле уловимый шлейф дорогого мужского одеколона.
Тем временем Маша, полная эмоций и девичьих грез, ни о ком, кроме Горина думать не могла, поэтому так и не раздевшись легла на кровать и просто глупо улыбалась, предаваясь счастливым мечтам, а вскоре и вовсе уснула до самого утра.
Мать же не спала полночи, мучимая каким-то дурным предчувствием, а когда задремала под утро, то снова видела кошмары.
Ей было обидно, что дочь не поделилась с ней рассказом о новом и видимо уже очень близком кавалере. Но и сама молчать она была не намерена, поэтому, как только Маша появилась на кухне, Галина приступила к допросу:
— Ничего не хочешь рассказать?
Мгновенно смутившаяся Маша начала сбивчиво оправдываться:
— Нечего рассказывать…
— Дочка, у тебя кто-то появился?
— Нет, просто знакомый…
— Так это теперь называется? А когда замуж соберешься, мать тоже последняя узнает?
— Мам, у нас ничего нет пока, просто пообщались… Но он мне очень нравится. Когда он рядом, то я краснею и язык как будто приклеивается к нёбу… Сама не понимаю, что со мной…
— Ты влюбилась, это видно, и по глазам блестящим и по улыбке… Ты мне одно скажи, парень-то хороший?
— Я же говорю, просто пообщались, пока рано делать выводы… И вообще он старше меня…
— На сколько? — сразу насторожилась мать.
Маша, видя, что неосторожное слово может всё испортить, поспешила исправиться:
— Не на много мам, но он уже не студент…
Галина Ивановна облегченно вздохнула, радуясь, что разница в возрасте не большая, и поспешила продолжить допрос:
— И когда вы ещё увидитесь?
— Сегодня, — по лицу дочери было видно, что встречи она ждёт с нетерпением.
— Не допоздна!
— Мам, ну каникулы же! Да и ведь он не студент! У него куча работы, когда ещё встречаться, если не вечером?
— Высшее-то хоть есть у твоего занятого знакомого?
— Мама, он очень образованный человек, — рассмеялась дочь и добавила, — давай больше не будем о нём?
— Как хочешь, — обиженно поджала губы Галина, снова почувствовав себя ненужной.
Но обычно внимательная Маша сейчас совсем не заметила её растройства, потому что думала о другом.
Вдруг ее телефон ожил, и она буквально подлетела к нему, но увидев номер Тани, разочарованно сбросила вызов. Ждала звонка от него, ведь и номер свой вчера дала, но пока в ответ ничего…
Весь день Маша была как на иголках и на каждый посторонний звук реагировала внезапным подскакиванием на месте. К вечеру она была так напряжена, что готова была разрыдаться по любому поводу. Она сбрасывала все входящие, чтобы не занимали линию и упрямо сверлила телефон взглядом, только вот звонка все не было.
Он не позвонит. Не понравилась, не зацепила.
Внутри была тоска и непонятное раздражение: на него и в первую очередь на себя, что не смогла заинтересовать, и теперь он наверняка нашел кого-то поприятнее, чем она. Маша вспоминала события вчерашнего вечера и теперь находила кучу причин, чтобы покритиковать себя: явилась к нему заплаканная, простоволосая, совершенно без макияжа, а еще возомнила, что может зацепить такого мужчину.
Нет, она знала, что обладает привлекательной внешностью, но ведь на каждую красавицу найдется еще красивее, а на каждую умницу — еще умнее!
Вот он, видимо, и нашел…
Наконец в десятом часу вечера она, совершенно раздавленная и лишенная последних надежд, под пристальным взглядом Галины Ивановны отправилась в ванную и смыла макияж, над которым трудилась полтора часа. Приняв душ, она отбросила в дальний угол красивое платье, облачилась в футболку и короткие джинсовые шорты, а потом закрылась в своей комнате.
По закону подлости Горин позвонил именно в это время.
Когда Маша увидела на экране незнакомый номер, то даже растерялась. Через секунду она решила, что не возьмет трубку, а еще через две дрожащими руками схватила аппарат и приложив к уху прошептала:
— Алло.
— Алло, лиса, привет. Не спишь еще?
— Я на свидании, — зачем-то соврала она.
— ГДЕ? — голос Горина стал не просто жестким, в этом коротком слове он выразил все свое негодование и даже зарождающийся гнев.
— Я пошутила. Дома, спать ложусь.
— Я тебе за такие шутки ремня дам, — заметно более спокойным тоном сказал он и добавил, — спускайся, я внизу.
Маша даже подпрыгнула от радости.
Он приехал!
От счастья она даже начала пританцовывать, ведь если она сейчас спустится, то уже через пару минут снова увидит его голубые глаза!
Однако ревность и какая-то женская обида за то, что пренебрегал ею весь день, вдруг остановила и пригвоздила к месту.
Целый день он даже не думал о ней, наверняка прекрасно проводя время, а сейчас вдруг вспомнил о существовании студентки-глупышки, с которой вчера ужинал и которая почти сразу позволила целовать себя и лапать, как последнюю шлюху. Наверняка решил, что она стопроцентный вариант для быстрого ни к чему не обязывающего секса.
Она поджала губы и сдержанно пробормотала:
— Поздно уже, в другой раз.
— У меня весь день дел по горло, наконец закончил, приехал, а ты спать собралась? — обманчиво мягким голосом начал Горин.
Что, если правда работал? Маша мысленно отругала себя, ведь у нее время вылетало из головы, что он крупный бизнесмен с кучей дел и обязанностей. Все таки нужно было загуглить и побольше узнать о нем!
— Спускайся. Я жду, — тоном, не терпящим возражений, заключил Александр и повесил трубку.
— Привык командовать, — проворчала Маша и уже не скрывая счастливой улыбки вылетела из комнаты.
— Ты куда? — крикнула Галина.
— Я на пять минут, — отмахнулась дочь и скрылась за дверью.
Однако, мать уже бежала к окну, сетуя про себя, что расположение квартиры не позволяет рассмотреть то, что творится у подъезда.
Тем временем Маша уже предстала во всей красе перед Гориным, ожидающим ее у машины.
Она вдруг смутилась из-за своего простого внешнего вида, решив, что если вчера он не потерял интерес, то сегодня это точно произойдет. Однако взгляд бизнесмена доказывал обратное: он буквально поедал ее глазами, останавливаясь то на бедрах в коротких шортах, то на вырезе футболки, то на полных полуоткрытых губах.
Не ожидая согласия или ответа, он резко привлек ее к себе и довольно грубо поцеловал, приподняв за бедра.
Машу окутал аромат его духов, и мучимая его языком и губами, она совсем потеряла счет времени.
Наверно, если бы не соседка-старушка, входящая в подъезд и начавшая ворчать, что с наступлением темноты молодежь вообще стыд теряет, то она отдала бы ему невинность прямо на капоте внедорожника.
После едких слов соседки Маша отстранилась, посмотрела на него затуманенными глазами и услышала то, что подняло ее самооценку просто до небес:
— Что ты со мной делаешь ведьма, — он провел рукой по затылку и тряхнул головой, как будто стараясь избавиться от наваждения, а потом добавил, — садись в машину.
— Не могу, я сказала маме, что на пять минут только выйду…
Горин вздохнул и провел указательным пальцем по ее шее, тут же покрывшейся мурашками:
— Детский сад. Вот и связывайся после этого с девятнадцатилетними….
— Никто не заставляет, — надула губы Маша и отвернулась.
— Ну, вот, теперь обиделась. Говорю же детский сад, — рассмеялся Горин, — веселье мне под старость лет.
— Тридцать семь — это разве старость? Тогда, Александр Николаевич, вам уже спать пора, время-то позднее, а здоровье у вас наверняка уже не то… В вашем-то почтенном возрасте, — голосом, полным сарказма парировала она.
— Я тебе сейчас покажу мое здоровье, язва. Вчера таким цветочком прикинулась, а сегодня уже оскорбляешь мои седины, — оскалился он и впился губами в ложбинку на ее шее.
Через пятнадцать минут Галина Ивановна услышала, как скрипнула входная дверь и облегченно вздохнула: пришла, значит.
А Маша, закрывшаяся в своей комнате, в это время просто сходила с ума от счастья.
Она, наконец, призналась себе, что по уши влюблена в Горина и от этого открытия пребывала в настоящей эйфории.
Он обещал, что завтра они снова увидятся и поэтому ее мечты о будущем сократились до одного дня, ведь влюбленные, по обыкновению, живут от одной до другой встречи, не видя ничего вокруг.
— Ну завтра я точно не упаду в грязь лицом, — решила она и принялась подбирать наряд для свидания.
Маша совершенно не думала о его деньгах, авторитете или возрасте: было только восхищение и еще что-то невероятное, смущающее и тянущее низ живота при каждом его поцелуе и прикосновении. Да будь он даже простым дворником, ситуация вряд ли изменилась бы, потому что инстинкты, впервые завладевшие ею, ослепляли и заставляли, как первобытную самку, практически идти на запах.
Сейчас она не сомневалась: что бы не случилось — именно он станет ее первым мужчиной.
Конечно, Маша немного пугалась быстрого развития событий и в глубине души опасалась, что Горин может просто воспользоваться ее чувством и наивностью, но чем больше она влюблялась, тем тише был голос разума, в конце концов практически полностью заглушенный бешенным стуком обезумевшего сердца.
Вся следующая неделя прошла для Марии Казанцевой как один прекрасный сон. Каждый день был наполнен сообщениями, звонками и, наконец встречами с Сашей, как теперь она его называла.
Он действительно много работал и часто приезжал, когда за окном было уже совсем темно, но она готова была бежать к нему по первому зову, потому что чувствовала в этом просто невероятную потребность.
Он был умен, невероятно харизматичен и обаятелен, поэтому она смотрела на него, как на идеального во всех отношениях мужчину.
Кафе и ночные прогулки по набережной летнего теплого города — они проводили время как обычная, ничем не отличающаяся от остальных пара, с той только разницей, что страсть между ними росла с каждым днем.
В одну из ночей, целуя ее, распластанную на заднем сидении наглухо тонированной машины, Горин прорычал:
— Или мы едем ко мне, или я не сдержусь и отымею тебя некрасиво, но очень сильно прямо здесь.
Затуманенный разум Маши вдруг нарисовал яркую картинку того, что должно произойти позже, и она вдруг испугалась.
— Саш, мне домой пора…
— Машенька, ты ежевечерним петтингом добиваешься того, что я не выдержу и тебя изнасилую, — прохрипел он, кусая ее за и без того чувствительный от прикосновений набухший розовый сосок.
— Как-то слишком быстро все, я боюсь…
Он всосал нежную кожу чуть выше груди и оставив большой засос, наконец отстранился и вздохнул:
— Я уезжаю завтра.
В этот миг как обухом ударенная по голове, Маша забыла обо всем на свете: и о том, что мама будет в шоке от количества засосов на открытых участках ее тела и о том, что на часах уже третий час ночи. В голове пульсировала только одна мысль: он уезжает.
Действительно, ведь она часто думала, что будет, когда его дела в городе закончатся… За эту короткую неделю Александр Горин стал центром ее маленькой вселенной, и все мысли, надежды и чаяния теперь крутились только вокруг него.
Она представила, какой пустой будет жизнь без него, и по щеке покатилась одинокая слеза.
— На совсем?
— Нет, но когда приеду снова — не знаю.
Может это и к лучшему, что между ними не успело произойти ничего по-настоящему серьезного?
Уедет и забудет, ведь у него в столице таких, как она…
Словно читая ее мысли, Горин взял ее лицо в свои руки и прошептал прямо в губы:
— В мое отсутствие никаких глупостей. Домой в девять и на связи двадцать четыре на семь. Учти, я не делюсь, своим, ни с кем и никогда.
Она замерла, впитывая каждое слово. Сейчас его властное поведение и собственнические слова не пугали, а наоборот грели ее влюбленное сердце, давая надежду на продолжение только начавшегося романа.
— Ты слышишь? Жду послушания и хорошего поведения пока меня не будет. Повторяю: своим не делюсь.
— А я твоя?
— Моя. Даже не сомневайся.
Ей виделась романтика в каждом его слове и жесте, несмотря на то, что она не раз слышала в телефонных разговорах, каким Горин может быть жестким с теми, кто посмел его ослушаться. Но с ней он был мягок и терпелив, как будто влюбляя ее в себя еще больше и опутывая, как паук большой и крепкой паутиной.
Вернувшись домой под утро, вся зацелованная с насквозь мокрым нижним бельем и пахнущая возбуждением за версту, она наткнулась на мать, ожидающую ее на кухне.
— Ты время видела? — начала Галина и охнула, увидев на шее и груди некогда скромной дочери россыпь красных и бордовых пятен.
— Мам, каникулы же… Когда еще гулять?
— Пойди в зеркало на себя полюбуйся! Смотри, как бы не нагуляла кого-нибудь!
Маша ошарашено посмотрела на свое отражение, из которого на нее смотрели обезумевшие блестящие глаза, покраснела при виде шеи, усыпанной засосами. Если раньше он такого не делал, то сейчас она была уверена, что дело в отъезде. Горин как будто пометил ее варварским и некрасивым способом.
— Он уезжает завтра, успокойся, мама.
Галина Ивановна тем временем заводилась еще больше:
— Предохранялись хоть? А то он-то уезжает, а в животе у тебя может подарочек оставить.
Щеки Маши загорелись от стыда, а на глазах выступили слезы обиды:
— Я не спала с ним! Ты прекрасно знаешь, что я вообще еще ни с кем…
— В том-то и дело, что ЕЩЕ. Такими темпами это случится очень скоро. Изуродовал тебе всю шею. Позорище. Перед матерью-то не стыдно?
Дочка, разрыдавшись, кинулась в свою комнату, а Галина Ивановна схватившись за сердце, пустилась на поиски корвалола, который в последнее время слишком часто стал ей необходим.
Следующий день начался с томительного молчания, которое никто не спешил нарушить.
Каждый занимался своим делом: мать обиженно посапывала и колдовала на кухне, а зареванная Маша корпела над статьей для практики в газету.
Когда раздался привычный стук в дверь, Галина Ивановна, даже не посмотрев в глазок, поспешила открыть:
— Здравствуй, Тамара, — поприветствовала она золовку и отступила в сторону, давая сестре покойного мужа пройти.
— Привет, Галь. Машуня дома?
— У себя, — пробурчала та и отправилась на кухню.
По ее тону Тамара сразу поняла, что сноха и племянница в ссоре, поэтому со свойственной ей прямотой приступила к допросу:
— Что случилось?
— У нее спроси.
— Маша!
Через минуту на кухне появилась ее любимица поразившая своим зареванным и несчастным видом настолько, что жесткая Тамара сразу кинулась ее обнимать:
— Полюбуйся на нее, вся в засосах, уже неделю по полночи дома не появляется! — взорвалась Галина.
— Жених что ли появился? Так вот в чем дело. Дура, ты Галя, сама-то забыла, как с Толиком обжималась? Ей не пятнадцать все таки, поэтому понятное дело они не беседы там беседуют!
Она отстранилась и осмотрела племянницу, поморщившись при виде красно-синих пятен, выглядывающих из-за футболки.
— Это конечно, вообще никуда не годится, Мань. По губам ему что ли давай в следующий раз. Молодые, горячие.
Маша представила, как дает по губам Горину и чуть не расхохоталась от этой абсурдной картины, вовремя сумев сделать вид, что закашлялась.
Галина, заметившая странное поведение дочери, совсем слетела с катушек и разразилась криком:
— Ты, посмотри, она еще и смеется. Является, как проститутка почти в три часа ночи в таком виде…
— А ну-ка тихо! — гаркнула Тамара, и удовлетворившись повисшим молчанием, уже более спокойным тоном добавила, — у нее первая любовь, не видишь что ли? Оскорблять не позволю, и вообще будешь трогать ее, ко мне переедет. Она совершеннолетняя, так что угомонись, Галя.
Затем, повернувшись к Маше, она миролюбиво спросила:
— Кто такой? Из какой семьи?
— Из, простой, наверно…
Маша замялась, лихорадочно раздумывая, стоит ли говорить правду, но тут раздался дверной звонок и она вздохнула с облегчением. Но, как оказалось рано, потому что у порога стоял курьер с букетом алых роз просто невероятных размеров.
— Добрый день, цветы для Марии Казанцевой.
Она робко протиснулась мимо матери и тетки, расписалась и с трудом приняла букет, который навскидку состоял из трех сотен бутонов.
— Из простой говоришь, — задумчиво протянула Тамара и сощурившись оглядела племянницу, почти скрывшуюся за огромным розарием.
Тем временем Галина Ивановна, совсем впавшая в истерию из-за всего происходящего вытащила открытку из букета и начала читать вслух:
" ̶Н̶е̶ ̶с̶к̶у̶ч̶а̶й̶. Скучай"
— Что это значит?
— Значит, что уехал и просит скучать. Кажется, все очевидно! — расстроенная, тем, что мать вмешивается, резко ответила Маша, и вырвав открытку, скрылась в своей комнате.
Сейчас ей было наплевать на мнение всех окружающих, потому что она хотела в полной мере насладиться первым подаренным букетом от Горина.
За всю неделю, каждый день которой они виделись, он ничего ей не дарил, да она и не думала об этом, полностью поглощенная общением и его магнетическим присутствием. Этот мужчина был для Маши тем человеком, от которого она хотела в первую очередь его самого, а не подарков и сюрпризов, потому что понимала: для него это ничего не стоящая ерунда, а вот время Александра Горина стоило дорого, и он с лихвой тратил его на нее.
Зато сейчас, на расстоянии, цветы и эта записка значили очень много: он помнил о ней и вопреки распространенному "не скучай", просил обратного.
Маша была полностью настроена на его волну и поэтому понимала: зачем отметины на теле в последний вечер и цветы после.
Только она уже и так не мыслила себя без него, поэтому теперь совершенно не представляла как это — не скучать.
Всю следующую неделю звонки и сообщения поступали от Горина в таком количестве, что Маша практически не чувствовала себя одиноко и несмотря на холодок между ней и мамой, ощущала себя счастливой. Он присылал цветы еще дважды, и Галина Ивановна, скрепя сердце даже купила новую вазу, сетуя на то, что кому-то деньги девать некуда, раз такие букетища шлет, но и оставить такую красоту в ведре не могла.
По прошествии полутора недель Маша объявила маме, что Таня зовет ее к себе в гости в Москву.
В другой ситуации Галина Ивановна никогда бы не согласилась, но сейчас, настроенная против дочкиного ухажера, легко отпустила ее, в надежде на то, что она забудет его.
Однако мать не знала, что Маша уже третью неделю в ссоре с Таней и летит совсем не к ней.
В Москве ее ждал Горин.
В полете все казалось ей сказкой: и самолет, высоко поднявшийся над землей, и огромные огни столицы, и главное — мужчина, ожидающий ее там.
Маша заметила его издалека, и была очень тронута, ведь Саша встречал ее лично, хотя не раз говорил о том, что у него миллион дел.
Высокий, уверенный и невероятно красивый, он сильно выделялся среди других встречающих, вызывая у Маши трепет и невероятную гордость.
— Я так скучала! — закричала она и бросилась к нему на шею, с наслаждением вдохнув любимый аромат.
— Я тоже, — прорычал он и зарылся носом в ее распущенные волосы.
Дальше всё было так, как и должно.
Оказавшись в роскошной квартире, которая становилась ее домом на целую неделю, Маша замерла у панорамного окна и с восхищением смотрела на ночную Москву:
— Как красиво! Наверно это очень здорово — жить здесь!
— Здорово, но тебе не нужно забивать голову тем, чего не будет.
— Почему это? — обиженно ответила Маша.
— Потому что в самое ближайшее время я переезжаю в твой город, и разумеется, никуда тебя от себя отпускать не собираюсь.
Она круто обернулась, не веря своим ушам. Теперь он будет совсем рядом!
Не в силах скрыть счастливой улыбки она легко совсем по-девичьи поцеловала его, едва коснувшись его губ, но он не дал отстраниться и взяв ее в тиски своих рук, углубил поцелуй, привычным движением смяв ее полные приоткрытые губы.
Тело, целую неделю лишенное его прикосновений и запаха, отозвалось моментально. Низ живота сжался в узел, а грудь стала невероятно чувствительной и покрылась мурашками.
Маша сама не поняла, как платье, расстегнутое его ловкими руками, полетело на пол, и она, оставшись в одном белье, почему-то смутилась и неловко попыталась прикрыться руками.
— Ты с ума сошла? Это все показывать надо, а не прятать, — прорычал Горин, и сразу добавил более строгим тоном, — разумеется, только мне.
Он медленно расстегнул ее бюстгальтер, обхватив чувствительные соски губами. Затем прошелся пальцами по по бедрам, покрывшимся мурашками и вдруг мягко, но довольно ощутимо взял ее за горло:
— Поклянись, что никто до меня…
Маша, не в силах сдержать первобытных стонов наслаждения, прошептала:
— Никто. Только ты.
Казалось, что Горина только заводила ее неопытность и он совсем потеряв контроль, поднял ее за бедра и бросил на кровать:
— Ведьма, красивая, — рычал он, снимая белоснежную рубашку и расстегивая ремень на брюках.
На мгновение лишенная его рук, Маша немного опомнилась, но столкнувшись с его потемневшим взглядом, поняла, что пути назад нет.
Тем временем Горин, без одежды казавшийся ей еще больше и массивнее провел пальцами у нее между ног и одобрительно хмыкнул:
— Моя девочка, вся мокрая.
Она залилась краской и сделала неловкую попытку свести бедра, но его строгий взгляд заставил Машу замереть:
— Запомни, все, что будет происходить между нами двумя без одежды — не стыдно. А происходить будет самое разное, — он лизнул ее живот и опустился ниже, проникнув пальцем туда, где она даже сама боялась себя трогать.
Чуть выше пальцев к самому чувствительному месту присоединился язык, и она закричала, не силах сдерживаться.
Это было невероятное состояние. С каждым его движением, ей, покрытой мурашками и испариной, хотелось стонать и извиваться, быть насаженной на пальцы и язык, мучающие и доставляющие такие сильные и противоречивые ощущения. Уже через несколько умелых движений Горин довел ее до пика и Маша, приближающаяся к взрыву, закричала его имя, содрогающаяся от своего первого оргазма.
Он поднялся над ней и снова впился в ее губы, отдавая какой-то странный, но приятный привкус.
— Вкусная, горячая моя, — прошептал он и одним движением поднял ее руки, удерживая их за тонкие запястья.
Маша, все еще пребывая в эйфории, даже не сразу поняла, что оказалась плотно прижатой и зафиксированной на кровати, когда Горин одним медленным, но уверенным движением стал сходить в нее.
Приятные ощущения и истома пропали мгновенно, и теперь ее раздирала такая дикая боль, как будто между ног входил огромный кол.
Она всхлипнула, и подняв на него глаза полные слез, попыталась отстраниться, но не смогла.
Он мертвой хваткой сжимал ее запястья, поднятые над головой, и продолжал медленную пытку. Между ног как будто была открытая рана, раздираемая с каждым его движением еще больше.
Отвернув голову, она издала болезненный стон, но голубые глаза Горина смотрели прямо на нее:
— Повернись. Я хочу, чтобы ты смотрела и запомнила каждую секунду. Только я. Никого больше.
Он двигался медленно, но максимально глубоко, каждым своим движением доставляя нестерпимую боль, и Маша стонала и плакала, не понимая, как невероятно приятные ощущения могли смениться на такие ужасные.
Через какое-то время Горин ускорился, заставляя ее кричать еще громче, и практически доводя до хрипа, а потом собирая ее слезы поцелуями замер и она почувствовала что-то горячее глубоко в себе, догадавшись, что это его семя.
— Прости, моя маленькая, — прошептал он и зарылся носом в ее волосы, так и оставшись внутри.
Когда он наконец, вышел из нее, доставляя не менее болезненные ощущения, чем при входе, Маша отвернулась на бок и обессилено закрыв глаза спросила скорее саму себя, чем его:
— Почему было так больно?
— Потому что ты слишком узкая, а я слишком… в общем больше, чем тебе было нужно, — он поднялся и взгляду Маши открылась жуткая картина: весь его пах и внушительный член были в крови, металлический запах которой тут же заполнил комнату. От вида собственной потерянной девственности она болезненно поморщилась и стыдливо закрыла лицо руками.
— Получается, ты мне не подходишь?
— Только я тебе и подхожу. В следующий раз будет легче, — отрезал он и вышел в ванную, оставив ее с горящим от боли пахом и полными страха глазами.
Она с трудом выдержала первый, а он уже говорит о втором разе? Это уму непостижимо! Только бы не сегодня! Может сбежать, пока он в ванной?
Однако вопреки собственным страхам и слезам, вновь выступившим из глаз, Маша обессиленная и разбитая, почти сразу уснула крепким сном и открыла глаза только в десятом часу утра на следующий день.
Оглядевшись, на комнату, залитую солнечным светом, она медленно села, поморщившись, убрала одеяло и ужаснулась тому, во что превратилось дорогое постельное белье, испорченное темно-коричневыми пятнами высохшей крови.
Саши нигде не было, поэтому она сняла следы вчерашней ночи с кровати и выпив лежащее на тумбочке обезболивающее медленно, стараясь не делать лишних движений отправилась в душ.
Стоя под горячими струями воды анализировала все что произошло вчера: его руки, язык в самом сокровенном месте, а потом просто дикая, разрывающая на части боль.
Маша вспомнила рассказ Тани о том, как ей было больно в первый раз, и мысленно отругала себя за смех и недоверие, оказанное тогда подруге. Ведь девчонки в старших классах рассказывали о том, как гладко и легко все проходило у них.
— Да уж, у нас с Александром Николаевичем ничего поначалу не идет гладко, — грустно заметила она.
Выйдя из душа Маша обнаружила два пропущенных от Горина и собравшись с духом перезвонила:
— Алло, проснулась, Соня? Как самочувствие? — его голос был бодр и полон силы.
— Могло быть и лучше, — съязвила она.
— Через полчаса тебе привезут завтрак, а еще через час приедет водитель и отвезет тебя в клинику.
— Зачем?
— Для того, чтобы осмотреть и назначить противозачаточные.
— Ой, точно, — охнула смущенная Маша, перед глазами которой ярким пятном пронеслась прошлая ночь.
— Я, конечно, ничего не имею против детей, но думаю, что тебе хотелось бы для начала научиться получать наслаждение от секса, а не пожинать его плоды, — хохотнул он, снова заставив Машу смутиться.
— Детей?! Я не хочу, я не готова…
— Разумеется, не готова, но если вдруг забеременеешь, то однозначно будешь рожать, поэтому в твоих интересах соблюдать то, что скажет врач. Ладно, у меня совещание, до вечера, целую, лиса.
Он повесил трубку, оставив ее в полном недоумении и шоке.
Через час Маша предстала перед гинекологом какой-то крутой клиники и начала смущенно отвечать на вопросы. После осмотра врач не отметила ничего критичного кроме одного микро разрыва, причиной которого назвала дефлорацию и несоответствие размеров. Затем прописала противозачаточные, посоветовав воздержаться от половых контактов хотя бы неделю и заверив, что следующий раз доставит гораздо меньше дискомфорта.
Остаток дня Маша была свободна и поэтому отправилась гулять по Москве, используя предоставленного водителя, как гида.
Все для нее было удивительным и интересным, начиная от величественного Кремля и заканчивая Воробьевыми горами. Но когда обезболивающее перестало действовать, и она снова почувствовала дискомфорт, то вернулась в роскошную квартиру, где ее встретил выходивший из душа Александр.
— Вернулась, гулена?
Она замерла открыв рот, потому что Горин был прекрасен, стоящий перед ней с открытым торсом с каплями воды, стекающими по нему, в одном полотенце, обернутом вокруг накачанных бедер.
Но когда он прижал ее к себе и поцеловал долгим, глубоким поцелуем, Маша вдруг испугалась и слабо попыталась отстраниться.
Горин, посмотрев в расширившиеся зеленые глаза, полные страха, хищно улыбнулся:
— Манечка, не трясись, я же не маньяк-насильник. Разговаривал с врачом и уже в курсе, что тебе нельзя пока. Но когда все заживет, то даже не надейся убежать, — его потемневшие зрачки и возбуждение уперевшееся ей в живот в области пупка, давали понять, что Горин готов хоть сейчас, поэтому Маша от греха подальше отступила, освободившись от объятий.
— Собирайся, Москву тебе буду показывать.
— Но я уже сегодня ее видела.
— Глупенькая моя, другую Москву, — рассмеялся он и отправился одеваться.
В эту неделю Маша действительно увидела совершенно другую столицу, нежели в первый день. Такой она открывалась далеко не всем, а только тому, у кого были деньги и связи.
Утром водитель вез ее за покупками заранее подобранных байером под ее фигуру и стиль вещей, затем на выставки и музеи, а вечером появлялся Горин и сопровождал ее в самые изысканные рестораны.
Семь дней пролетели как один, и в последний вечер перед отъездом она зачем-то призналась Горину в любви, глядя на шикарный браслет от неизвестного ей ювелирного дома GRAFF:
— Спасибо, Саша, он просто восхитительный! Я люблю тебя!
— Не за что, моя девочка, покажи мне, как ты меня любишь, — его пальцы скользнули под платье и надавили на кружевную ткань новых шикарных трусиков, почти сразу ставших мокрыми.
— Я боюсь…
— Не нужно, моя мокрая, уже готовая, — хрипло прошептал он, и раздвинув ее бедра, посадил к себе на колени, позволив ощутить его возбуждение, выступающее через брюки.
Каждый его поцелуй и умелое неспешное движение рук возбуждали ее и растворяли страх того, что должно произойти. Маша уже совершенно не стеснялась и раскрасневшись бесстыдно ёрзала на нем, со сдвинутыми на бок трусиками, размазывая следы своего возбуждения по его брюкам.
— Не вертись, иначе я не выдержу и трахну тебя жестче, чем позволяет твое здоровье, — прорычал он, — ты хоть знаешь, как меня сводит с ума твоя задница?
Неторопливо и максимально спокойно он избавился от одежды и продолжая ласкать, довел Машу до оргазма, а затем мучительно медленно и все еще болезненно вошел на всю длину:
— Ты слишком узкая, расслабься, — прошептал он, закинув ее ноги себе на спину и ритмично двигаясь внутри.
Она уже приготовилась, как и в первый раз терпеть боль, но вдруг к неприятным ощущениям начали присоединяться еще какие-то, томящие и заставляющие Машу грязно стонать под ним.
Темп нарастал и ее вздохи тоже, клитор, находящийся в неизбежном трении, горел огнем и Маша, закусывающая губу от удовольствия, понимала: оргазм близко.
— Сильнее! Еще! — кричала она, впившись в его широкую спину ногтями, и сама не верила, что способна на такое.
Наконец наступил взрыв, и она как будто рассыпалась на тысячу осколков, получив разрядку в десять раз более сильную, чем в предыдущие два раза от его пальцев и языка. Сейчас ей было очевидно, что этот мужчина, уже во время второго секса с легкостью сумевший довести ее до оргазма — идеальный любовник.
Вслед за ней кончил и Горин, шумно вздохнув и больно укусив ее за шею в порыве страсти.
Поздней ночью, еле живая после еще двух раз, глядя на спящего мужчину рядом, она не верила своему счастью и ревниво думала о том, сколько же у него было женщин до нее.
"Наверняка сотни… И самых красивых…
Но теперь я. И пусть так будет всегда".
Однако любая сказка рано или поздно заканчивается.
Вернувшись домой, на вопросы матери о трех чемоданах новых вещей, смартфоне и браслете Маша честно ответила, что была с тем, кого любит, однако напряженному разговору не суждено было перерасти в скандал, потому что новости по федеральному каналу внезапно отвлекли ее от всего, что она собиралась сказать.
— Громче! Мама, сейчас же сделай громче, — срывающимся голосом попросила Маша, пожирая глазами своего любимого мужчину, окруженного репортерами.
Галина Ивановна, испуганная безумным видом дочери подчинилась.
— Сегодня президент назначил нового губернатора ***ой области. Им стал Александр Николаевич Горин.
О том, что Горин является одним из наиболее вероятных кандидатов на должность главы региона, ранее сообщали источники РБК, близкие к администрации президента, и собеседники в верхней палате парламента. Он обошел Константина Колесникова — второго вероятного претендента на эту должность.
Горин родился 15 мая 1984 года в областном центре, вверенного ему региона. Крупный бизнесмен и меценат, он долгое время занимал место депутата **** района в Москве. Администрация президента выражает уверенность, что Александр Николаевич сможет взять область в свои уверенные руки и поможет землякам решить насущные вопросы.
Уже завтра Горин с супругой вылетают…
На экране возник её Саша с какой-то блондинкой, и Маша, ослепленная слезами, вылетела из комнаты.
4
— Александр Николаевич, билеты бронировать на завтра?
— Да, — отмахнулся Горин и снова погрузился в размышления.
О назначении уже объявили официальные источники, а значит пора было приступать к работе. А ее действительно было много.
Если бы три месяца назад, когда ему предложили эту должность, он знал с какими сложностями придется столкнуться, то несомненно бы отказался, но сейчас пути назад не было.
От раздумий его отвлек звук вибрирующего телефона. В надежде, что это сообщение от приземлившейся Маши, Горин склонился над экраном, но разочарованно поморщился, брезгливо взглянув на высветившееся в телефоне имя, и немного поразмыслив, все таки взял трубку:
— Слушаю.
— Алло, Саша, дорогой, поздравляю с назначением! Сегодня в самолете просматривала новости и была ошарашена, что мой мужчина совсем не делится такими вещами…
— Каролина, если ты звонишь сообщить о своем возвращении, то могла бы сделать это в более интересной форме.
— Весь этот месяц я, привыкшая засыпать под тяжестью твоего тела, просто сгорала от желания и одиночества… Я надеялась, что поеду с тобой и разделю тяготы руководства областью, как твоя женщина, но ты, как выясняется, берешь эту драную…
— Не забывайся, она моя жена и мать моего ребенка, — резко поставил он на место зарвавшуюся любовницу.
— Я думала, что нужна тебе, а ты просто пользовался мной, держа свою Лену в в рукаве! Кобель!
— Не заставляй меня лично приехать и разбить твое охеревшее в край лицо, Каролина! — заорал Горин и девушка, понявшая, что в схватке со зверемперегнула палку, сразу затихла:
— Я просто люблю и ревную тебя, как кошка, Саша. Когда ты приедешь?
— Посмотрю на твое поведение, — уже более спокойно сказал он и повесил трубку.
Он раздраженно потер переносицу, всем своим видом выражая усталость и дурное настроение, которое никак не проходило с самого утра.
— Александр Николаевич, послал бы ее уже, обнаглела совсем, тем более у тебя же новая появилась, — хмыкнул помощник.
— Юра, она сосет хорошо, поэтому пусть посидит в запасе, а новая нежная, юная совсем, ее холить и лелеять хочется, а не за волосы на член насаживать, — рассмеялся Горин, вспомнив Машу.
Он привык быть честным с собой, поэтому признавал, что девчонка очень затянула его. В первую неделю общения Александр Николаевич выкраивал каждый вечер, чтобы увидеть эту милую студентку журфака, услышать звонкий смех и поспорить с ее юношескими утверждениями.
Однако заводило его не только это. С самого первого касания и поцелуя он невероятно сильно хотел ее. Легкий аромат ванили и сладкие полные губы, зеленые как у лисы глаза и просто шикарная упругая задница в купе с тонкой талией делали ее не просто желанной, она становилась наваждением.
Сначала Горин собирался трахнуть ее на втором свидании, потом на третьем, но то работа, то ее мамаша-наседка — всё как будто было против. Это бесило и делало ее еще желаннее.
Когда рабочая поездка подошла к концу, он уже практически сходил по этой соплячке с ума, проводя с ней по полночи, появляясь на встречах с утра помятым и не выспавшимся. Он не раз ловил на себе задумчивые взгляды помощников, но ему было наплевать.
Ему вспомнились слова Сафронова о том, что она просто незакрытый гештальт, и Горин успокоил себя тем, что просто давно был без секса.
Его последняя пассия Каролина, знойная модель, отсутствовала почти целый месяц, а времени на других с этим чертовым назначением совсем не было.
Когда он понял, что и в последнюю ночь поездки у них с Машей ничего не случится, то даже поймал себя на мысли, что готов взять ее силой. В конце концов поцелуи были все интимнее, а влюбленная девчонка позволяла ему все больше и больше.
Только все испортило это ее робкое "я боюсь" и Горин, удивленный ее признанием и совсем сбитый с толку, отступил.
Она была свежим дыханием, неиспорченной, красивой и юной, такой, какой у него никогда еще не было.
"Может и к лучшему, что уеду, не тронув ее?" — подумал он и тут же подумал о том, что на его месте очень быстро может появиться другой.
Александр Николаевич, как и любой успешный мужчина был невероятным эгоистом и поэтому в ту же секунду твердо решил, что никому ее не отдаст.
Пусть не сейчас, но она достанется ему, она уже принадлежала ему!
Но тем не менее мысли о том, что ее может хотеть еще кто-то так распалили его, что на прощанье он как мальчишка оставил на Машиной груди и шее целую россыпь засосов, чтобы каждый раз в зеркале видела и помнила о нем. Это было глупо и совершенно не в его стиле, у тому де Горин, привыкший к общению со взрослыми и самостоятельными девушками совершенно не подумал, что на это скажет ее мать, да и по большому счету ему было глубоко наплевать.
Когда утренним рейсом они улетели в Москву, Юрий Иванович, не выдержав, спросил:
— Александр Николаевич, уставший ты. Закрыл гештальт?
— Юра, заткнись. Про эту девочку ничего не спрашивай у меня, — пробурчал Горин, поглядывающий на часы и прикидывающий доставили ли цветы.
— Молчу, шеф. Не дурак, понимаю, — Сафронов знал, что в минуты раздражения шефа лучше не трогать.
Однако по приезду Горин никак не мог выкинуть ее из головы, все время пребывая в дурном расположении духа и задаваясь вопросом: почему не трахнул сразу?
Ему не хватало ее во всех отношениях, и даже парочка бывших девушек не спасали положение. Удивительно, но теперь его раздражали слишком профессиональные стоны и слишком хорошие минеты.
Он хотел неопытную и юную Машу, поэтому так измучившись за неделю, не выдержал и потребовал ее приезда.
Она, вопреки его опасениям, согласилась мгновенно и наплетя строгой матери что-то про подругу, прилетела уже на следующий день.
"Влюбилась, лиса" — удовлетворенно думал он, привыкший к такой реакции девушек на него.
Дело за малым: выгулять и трахнуть, наконец, а то совсем как юнец желторотый, на заднице залип.
Но приехавшая Маша разрушила все его планы.
Несмотря на его уверенность в том, что она будет строить недотрогу, девчонка не ломалась, а отдалась ему в первую ночь с такой искренностью, что это просто ошеломило Горина и снесло ему крышу.
Нет, он и до этого был почти уверен, что Маша девственница, но став ее первым мужчиной, твердо решил остаться единственным.
Каждое ее движение, вздох и изгиб тела как будто специально подходили ему, сводя с ума и принося не просто новизну ощущений, а настоящий, ни с чем несравнимый кайф.
Уже на следующий день Горин сам себе признался, что план трахнуть и бросить ее провалился с треском. Создавалось ощущение, что это не он поймал ее, а наоборот. Он то и дело мысленно возвращался к ночи, проведенной с ней, и каждый раз чувствовал невероятное возбуждение. Он был почти уверен, что это наверняка пройдет, когда сотрется новизна ощущений, но любом случае он хотел очаровать ее молодую и влюбленную еще больше, поэтому осыпал подарками и окружил пристальным вниманием, которое приносило удовольствие в первую очередь ему самому.
В тот день, когда она улетела, Горин уже твердо решил порвать с Каролиной и оставить Машу себе.
Но проблемы со скрытием активов заставляли его пойти на поводу у Москвы и назначение, которое должно было состояться на две недели позже, пришлось принимать сейчас.
— Да ну и черт с ней, с Леной, Сань, — говорил отец, — пять лет жили порознь и еще поживете. Не обязательно разводиться пока.
— Отец, я не живу с женщиной уже пять лет, но когда наконец решил развестить — оформить это официально не могу! Черт бы вас всех побрал с этим губернаторством!
— Успокойся, она в совете директоров только номинально, да и развестись вы можете в любой момент, но теперь только ПОСЛЕ назначения. Хотя это, конечно, ударит по твоей репутации.
— Плевал я на репутацию. Мне пять юристов на этот развод год документы готовили, — заорал Горин-младший.
— Орать на своих подчиненных будешь, а не на отца! Сам виноват! Какого хера ты ее почти пять лет за пазухой держал? Баба молодая, вышла бы уже за кого-то! И сам не гам, как говорится, и людям не дам!
— Да, нахрен она мне не нужна, перегорело все давным-давно, но дочка же…
— Дочке уже пятнадцать, она думаешь ничего не понимает, когда папу с девочками почти ее возраста видит?
— Ну давай еще обсудим, кого я трахаю…
— Да, трахай, кого хочешь, нам только с матерью нервы не мотай. Ясно же, развод выгоден только после назначения, сам понимаешь, что у нее часть акций.
Отец видел, что сын в бешенстве, но по большому счету был согласен с тем, что развод может подождать, потому что терять большие деньги из-за пары недель или даже месяцев было настоящим бредом.
Горин же тем временем уже набирал номер жены:
— Алло.
— Привет, Санечка.
Он поморщился от ее фамильярного обращения, но продолжил:
— Привет, Лена. Собирайся, поедешь со мной. Развод откладывается на неопределенный срок.
— Ты, Горин, невероятный ревнивец и собственник и никогда не изменишься. Сам же хотел развода, а теперь, когда начал понимать, что я одна не останусь — передумал, — в ее голосе слышалось плохо скрытое ликование, немало раздражавшее его.
— Неопределенный срок — это от одного до нескольких месяцев, дальше будешь свободна с шикарными отступными.
— Майю вызывать?
— Нет, дочь пусть отдыхает спокойно. Все-таки Америка не Петербург, так быстро, как ты на метле, она не прилетит.
— Козел ты, — начала верещать обиженная жена.
— За языком следи, сука, забыла, кого бояться? Я напомню, — рявкнул Горин и услышал короткие гудки жена бросила трубку.
Однако она отлично знала, кого бояться и чья рука ее кормила, поэтому уже после обеда прибыла в столичный офис мужа и стала покорно его дожидаться.
Тем временем Александр Николаевич пил виски в одном из баров столицы, раздраженный на весь женский род и в особенности на окружавших его баб, совсем распоясавшихся, и по его мнению окончательно севших ему на шею.
Развод был давней головной болью Александра Николаевича.
Еще будучи двадцатилетним молодым человеком, он умудрился сделать ребенка одной из своих пассий — милой порядочной девятнадцатилетней студентке меда из хорошей петербургской семьи. Несмотря на ветреность и бурную молодость, к детям он относился серьезно, и об аборте не могло быть и речи, поэтому они сразу сыграли свадьбу.
По началу Саше даже казалось, что он любит Лену, особенно когда она гордо выхаживала с большим круглым животом, невероятно умилявшим его. Но потом родилась дочь, влюбившая его в себя без остатка, и вытеснила все чувства к ее матери.
Майя росла, и Горин захотел второго ребенка, он смотрел на подрастающую дочь и вспоминал их отношения с братом, но только жена, которая, наконец, привела себя в форму после родов, захотела насладиться молодостью.
Так и повелось: все десять лет брака ребенка воспитывали вместе, но каждый жил для себя.
Горин, разумеется, заводил интрижки, но от жены требовал верности и спал с ней регулярно, все еще надеясь, что она подарит ему сына, но Лена становилась все больше помешанной на своей внешности, которую уже и так довела до идеала.
Последней каплей в их отношениях стал его очередной загул, после которого одна предприимчивая девушка заявила Горину, что беременна.
Она, видимо делала ставку на то, что богатый и красивый мужик бросит из-за нее семью, но Александр обрадовавшись ребенку, которого давно хотел, пообещал полностью обеспечивать и признать малыша при рождении. Девица же была не согласна на меньшее, чем кольцо на пальце и статус новой госпожи Гориной, поэтому просто подачка в виде содержания ее не устроила. Сделав аборт, она позвонила и все рассказала Лене.
Жена, разумеется, закатила дикий скандал, но Горин совершенно не слушал ее, думая только о том, что остался без наследника, убитого алчной бабой. С того самого дня он всегда предохранялся, не желая отдавать в чьи-то руки такой крупный козырь, как беременность. Да и не хотел, чтобы его не рожденное дитя становилось способом манипуляций.
Сумев замять скандал, жена и он разъехались, признавшись, наконец, друг другу, что жили вместе из-за дочери, и каждый вздохнул свободно.
Горин не собирался больше жениться, а Лена состояла в совете директоров его компании, поэтому о разводе речи не было. Виделись по праздникам, и по началу даже ездили вместе отдыхать, чтобы не ранить дочку.
Но сейчас Майе было уже почти шестнадцать, и она все прекрасно понимала, поэтому больше не нужно было создавать видимость счастливой семьи. В последние пять лет Александр Николаевич откупался очень щедрым содержанием, а жена вела себя прилично, не допуская в отношении себя пересудов и сплетен, которые и так окружали ее не отличающегося достойным поведением мужа.
Весь последний год он готовил развод и переписывал нужные бумаги. Лена, зависящая от него на сто процентов, была согласна на все, но как раз тогда, когда остались сущие пустяки, выплыла эта ситуация с губернаторством, и Горину пришлось спустить все на тормозах.
Сейчас он, по горло загруженный делами просто не мог ни о чем думать, поэтому не стал искать лазеек, временно смирившись с тем, что развод откладывается.
В конце концов, его ждала Маша, воспоминания о последней встрече с которой заставляли его возбудиться так, что в брюках становилось тесно.
Его Маша… Красивая и молодая. Она обязательно родит ему сына, ведь такие бедра просто созданы для того, чтобы плодить потомство!
Ему нравилось думать о том, что она наивна и влюблена именно в него, а не в его капиталы, ведь среди окружающих накрашенных фиф, она натуральная и свежая выглядела как спелое наливное яблоко среди муляжей из пенопласта.
Горин снова и снова прокручивал в голове их встречи и прислушивался к себе. Вот она та новизна, которой ему так не хватало. С ней ощущал себя моложе на добрый десяток лет и замечал то, на что без нее никогда бы не взглянул.
Отец сказал бы "зажрался", но Александр Николаевич понимал, что дело даже не в этом… Все дело в том, что она живая и настоящая, а с ней и он.
Нет, Горин не чувствовал себя влюбленным, да и помнил ли он, что это такое?
Но сейчас он ясно понимал только одно: он нуждался в Маше.
Надолго ли?
Неизвестно.
В любом случае Александр Николаевич не привык оказывать себе в том, чего действительно хотел.
А хотелось ее. Сжать и не отпускать.
После того, как Маша отзвонилась о том, что приземлилась, от нее больше не было сообщений и Горин, слишком загруженный для звонков, только вечером вспомнил о ней и написал.
Однако сообщение не просто осталось без ответа, но даже не было доставлено.
Ночью он, сам не понимая почему, снова написал ей, но ситуация не изменилась.
— Зараза, у нее же новый, буквально пару дней назад подаренный телефон!
Набирая номер помощника, Горин раздраженно стучал по деревянному столу, рисуя в воображении жуткие картины того, как Маша попала в больницу, а его нет рядом.
— Алло, Александр Николаевич, — сонно пробурчал Сафронов.
— Юра, сейчас пришлю адрес, по нему доставить новый телефон.
— Это в Москве?
— Нет.
— До завтра ждет?
— Нет.
Юрий Иванович вздохнул и уже бодрым проснувшимся голосом начал уточнять у шефа детали, а в конце все-таки спросил:
— Сань, Маше этой?
— Ей, заразе. Дозвониться, сучке не могу.
— Накажешь завтра по приезду, — хмыкнул помощник, — все сделаю, в течение часа доставят.
— Отчитаешься, — раздраженно бросил Горин и отключился.
Юрий Иванович тем временем уже давал поручение круглосуточной доставке, которая едва успевала купить смартфон, потому что на часах было без четверти десять.
За двадцать лет дружбы и работы бок о бок, он очень хорошо изучил непростой характер Горина, поэтому был уверен, что Маше при встрече несдобровать. Пожалуй, это первая девушка за все время, которая так будоражила его босса.
Возможно, дело было в не заладившемся изначально знакомстве или в том, что она оказалась девственницей — этого Сафронов точно не знал, но что-то в ней влекло и срывало Горину крышу.
Чего стоили только его ночные загулы с ней в первую неделю знакомства? На его потрепанный, не выспавшийся вид многие подчиненные стали смотреть с опаской, подозревая у здорового, как быка Сани проблемы со здоровьем. Не хватало еще потом наткнуться на статьи в желтых газетенках о том, что олигарх и новый губернатор области болен!
Теперь вот смартфон этот посреди ночи. Похоже шеф неслабо на ней залип. Да и не мудрено. Деваха была хороша, по— настоящему от природы красива. Чувствовалась в ней порода и здоровье.
Тем временем доставка уже направлялась по нужному адресу.
— Что там, Юра? — Александр Николаевич явно был зол.
— Приехали. Доставили.
— Она принимала?
— В общем, Сань, тут такое дело… Не приняла она. И попросила передать, чтобы от Александра Горина ее больше не беспокоили. Сказала, подарки какие-то еще вернет.
Горин просто заскрипел зубами от злости:
— Ей жить надоело? Я ее, блять, научу уважению и раболепию, соплячку!
— Не кипятись, Александр Николаевич, она молодая совсем, наивная. Может, обиделась на что?
— Юра, она когда утром уезжала, каждое мое слово ловила, как дурочка влюбленная. Что, блять, за двенадцать часов могло измениться?
— Ну хотя бы то, что в прессе вышла информация о твоем назначении.
— С бизнесменом спать хотела, а с губернатором — нет? — расхохотался Горин.
— Идейная нынче пошла молодежь, вдруг она и на митинги против власти ходит, — хмыкнул Сафронов, — хотя может из-за жены, ведь ты ее пять лет не показывал, многие думали что вы уже в разводе.
— Какая, к чертовой матери жена? Я что каждой, которую трахаю, должен отчет о жизни давать? Совсем, блять, в себя поверили. Завтра по приезду решу с ней.
— Да, Александр Николаевич, главное, чтоб рот потом не открывала нигде, как она с губернатором роман крутила.
— Не нагнетай. Говорю, по приезду решим.
Однако Горин понимал, что однозначно был раздражен и недоволен сложившийся ситуацией. Его не бросали, по обыкновению это всегда делал он, не церемонясь с надоевшими пассиями. Но сейчас все было по-другому: во-первых, она ему не надоела, а наоборот занимала все его мысли, а во-вторых, сама его бросила. С этой пигалицей абсолютно все шло не так, начиная от знакомства и заканчивая расставанием.
Не давала покоя мысль, что уже завтра она будет знакомиться и кокетничать с кем-то, а его, самого Александра Горина, бросила без объяснений.
В любом случае он не собирался спускать ей с рук эту ситуацию и намерен был наказать Марию Казанцеву в свойственной ему жесткой манере.
— Сама прибежит, — ухмыльнулся он и отхлебнул виски из большого квадратного стакана, — умолять будет, а я еще подумаю, трахать или нет.
5
Когда пошли вторые сутки Машиного затворничества, Галина Ивановна не выдержала и вызвала Тамару.
Она, конечно, понимала, что дочь явно рассталась с мужчиной, который наверняка оказался предателем, но видя состояние Маши боялась даже лишнее слово спросить.
Ей было сложно понять чувства той, которую обманули, потому что у нее с покойным мужем сразу все было гладко и как-то правильно, хотя на примере той же Тамарки она знала, что бывает по-другому.
Сестра мужа, еще будучи молодой, долго ждала пока созреет ее кавалер, но он, промурыжив ее целый год, в итоге женился на другой, предложив ей постоянную роль любовницы. Тамара проглотила обиду и даже какое-то время была с ним, но в итоге ушла, на фоне стресса потеряв ребенка на большом сроке и заработав бесплодие. Внешне это никак не сказалось на всегда твердой и властной золовке, вот только внутри нее что-то надломилось, и во взгляде появилась мудрость и какая-то горечь.
Мужчины у нее потом были, только вот любви уже не случилось. Так и жила, оставшись одна, привязавшись к единственной племяннице, а уж после смерти брата вообще полюбила ее всем сердцем.
В то самое утро, когда прилетела Маша, Галина Ивановна, разумеется, сразу поняла, что на экране ее ухажер.
Для нее было очевидным, что это кто-то из журналистов, ведь дочка уже знала некоторых из них.
Маша выла белугой, а мать, жалея ее всей душой, никак не могла взять в толк, когда она успела так вырасти и влюбиться. В памяти еще свежи были воспоминания о первой Машиной школьной любви и достаточно легком расставании. Но сейчас все было по-другому.
Дочку буквально рвало на части.
Сама она, как могла, пыталась избежать разговора с матерью, вновь и вновь прокручивая в голове тот кадр, в котором ее Саша держит под руку красивую белокурую женщину, спускаясь по трапу самолета…
С первого взгляда она показалась ей идеальной. Да, не такая молодая как Маша, но по-настоящему холеная и уверенная в себе. Такая женщина точно знает себе цену, потому что не в пример простой студентке привыкла жить в роскоши и обожании.
Зачем ему, имея жену и наверняка кучу любовниц понадобилась она?
Неужели все было уловкой, чтобы затащить ее в постель?
Маша, безусловно, знала, что хороша, но в голове не укладывалось: зачем Горину столько манипуляций?
Ведь он мог взять любую, только руку протяни.
Вспомнились его слова и ласки, подарки, а главное время, которое он действительно стремился провести с ней. А ведь она, впервые влюбившись, готова была отдать ему всю душу, которую он, не церемонясь, растоптал.
Для совершенно неискушенной и нежной Маши этот удар был подобен убийству. В первый день она рыдала, надрывая горло, мечась по комнате и заставляя мать ежеминутно хвататься за сердце, а к вечеру утихнув и уснув, вздрагивала от каждого звука.
Когда в двенадцатом часу ночи раздался дверной звонок, Маша вдруг решила, что это он. В ее воспаленном мозгу возникла фантастическая картинка, в которой Горин стоит на коленях с цветами, кольцом в красной бархатной коробочке и просит ее себе в жены. Но, вопреки фантазиям у губернатора уже была жена, а за дверью оказался незнакомый парень, который извинился за поздний визит и попросил принять посылку.
Галина Ивановна бросилась к нему, но Маша остановила ее:
— Я сама, мама.
На лестничной клетке за закрытой дверью она отказалась от телефона и попросила передать, чтобы заказчик больше не беспокоил ее. В этот момент она казалась себе взрослой жестокой стервой, которая отшила не честного бывшего. Однако, когда Маша оказалась в квартире, слезы снова хлынули из глаз. Было очевидно, что он не дозвонился и поэтому прислал телефон, а значит она была еще нужна. Осознание этого ломало и рвало на части. С одной стороны он ничего ей не обещал, а с другой — девушка, как влюбленная в него дурочка, ждала многого. Надеялась до последнего, что это какая-то ошибка, ведь что-то не сходилось, хотя она пока не понимала, что конкретно.
А если Горин изначально ничего не скрывал и она, Маша сама себе придумала красивую сказку? Вдруг ей сразу отводилась роль девушки второго плана — любовницы, или одной из них?
Может, стоило согласиться и просто извлечь выгоду из общения с тем, в кого влюблена, и наслаждаться тем, что есть?
Нет. Изначально с самой первой минуты все было неправильно. И теперь этот короткий роман казался ей большой ошибкой, повлекшей за собой вполне логичные последствия.
Сейчас в глаза бросалось все то, чего она раньше не замечала: разница в возрасте целых семнадцать лет, его деньги, которых было несметное количество и даже то, каков он в постели — слишком опытный, слишком искушенный.
Этот союз был обречен с самого начала, и сейчас как никогда остро ощущались все моменты, до этого казавшиеся мелочами. Он был единственным в своем роде экземпляром, а она казалась себе одной из многих — обычная студентка со смазливой внешностью, слишком хрупкая и слабая для того, чтобы быть с таким мужчиной.
Рука сама потянулась к ноутбуку, и впервые Маша набрала имя Горина в поисковике, углубившись в чтение. Ей и раньше приходило в голову побольше узнать о нем, но по каким-то странным причинам она этого не делала. Именно в то время, когда каждая девушка при знакомстве с мужчиной пускалась на поиски его страниц в социальных сетях и как опытный сыщик начинала расследование — Маша практически об этом не думала, наслаждаясь влюбленностью. Смешно, еще на журфаке учится, а так облажалась.
Информации о Горине было много, а фотографий еще больше: олигарх, входящий в список Forbs, меценат и политик, окруженный красивыми женщинами, уверенными и властными — под стать ему. О семье информации было меньше: женат, с супругой давно не появлялся на публике, ходили слухи, что они много лет живут отдельно. Есть дочь. В сентябре ей шестнадцать.
Маша внимательно посмотрела на молодую девушку и отметила про себя, что она копия жены Горина и выглядит совсем немного младше нее самой. Почему-то вспомнились его слова о том, что в случае беременности она будет рожать. Странная категоричность для женатого человека, который с ней просто развлекался.
Казалось, пора остановиться… Но она, как сумасшедшая, не успокоилась, пока не просмотрела все фотографии и не прочитала статьи о нем. Чем больше узнавала, тем страшнее ей становилось, потому что чуткий и ласковый мужчина, с которым она провела самую лучшую неделю в своей жизни, разительно отличался от того холодного и расчетливого бизнесмена, который славился отвратительным характером и мертвой хваткой в делах.
Сейчас она против воли еще больше любовалась им: хищное и уверенное выражение лица, холодный расчетливый взгляд и давящая энергетика лидера, привыкшего к подчинению. Вспомнился запах его парфюма, манера держаться и то, как он отдавал распоряжения — сила чувствовалась буквально во всем. Таких мужчин боятся и одновременно хотят, потому что властность и жесткость всегда привлекает на животном уровне. Слабую женщину сможет защитить только сильный. Вот и у нее сработал этот самый первобытный инстинкт.
В сон провалилась только под утро, неуклюже свернувшись калачиком на смятой постели, окруженная не до конца разобранными дорогими шмотками — подарками губернатора. Что делать с ними пока не решила, хотя и хотелось облить бензином и сжечь прямо посреди комнаты.
Когда Маша открыла глаза, за окном был уже полдень. Солнце зависло высоко в воздухе и его горячие лучи проникали в закрытую шторами комнату.
Было нестерпимо жарко, болела голова, и хотелось пить.
Помятая и опухшая она прошла на кухню, где ее уже ждали две самые родные женщины: мать и тетка.
— Дочка, как ты? — осторожно поинтересовалась Галина Ивановна.
— Все хорошо, мам, — охрипший голос и затекшие глаза выдавали.
Но, несмотря на это, сейчас она действительно верила, что все будет хорошо, потому что все закончилось, практически не успев начаться.
— Мы знаем, кто он. Рассказывай, — вдруг сказала тетка.
Маша остановилась как вкопанная и вгляделась в лица сидящих перед ней женщин. Неужели мать услышала, что она говорила курьеру в подъезде? Нет. Не может быть.
Блефуют? Хотят выведать кто? Она посмотрела на непроницаемые лица и наконец равнодушно выдала:
— Откуда?
— Ты себя видела, когда его по телевизору показали? Подарки еще эти. Видно, что при деньгах…
— Между нами все кончено, — слезы снова покатились по покрасневшему лицу, и Маша обессилено села на пол.
— Дочка, а я ведь сразу была против твоего поступления…
Стоп. Причем здесь учеба?
— Журналисты — гнилой народ. Вот и этот твой репортер…
Маша не верила своим ушам: они решили, что ее мужчина — один из журналистов, окруживших губернатора.
Испытав настоящее облегчение, она даже начала успокаиваться, и поразмыслив, вдруг поняла, что это прекрасная идея, нужно только поддержать заблуждение:
— Да, но все уже в прошлом…
— Расстались почему? — недоверчиво глянула Тамара.
— Женат оказался.
Тетка, когда-то раненная подобным, понимающе закивала. Закурив, она задумчиво посмотрела на племянницу и смахнула пару мокрых дорожек, покатившихся по щекам. Тамара и так всегда старалась поддерживать Машу, но теперь была полностью на ее стороне:
— Правильно, пусть к черту идет. Нечего свою молодость на козлов тратить.
После этого короткого разговора они больше не приставали с расспросами, оставив в покое Машу и даже условившись начать позволять ей гораздо больше, чем раньше, потому что надеялись, что так она быстрее забудет мужчину, причинившего ей боль.
— Галь, клин клином вышибают. Как только новый ухажер найдется, так о старом она сразу и думать забудет!
— Боюсь я за нее. Раньше никогда она так не убивалась…
— Все пройдет.
— Будем надеяться, — устало ответила мать.
На четвертый день после прилета позвонила Таня.
Маша была зла на нее и они не разговаривали с того самого момента, как подруга подстроила ее встречу с Гориным, но сейчас глядя на имя Кулецкой, высветившееся на экране телефона, не ощутила ни злости ни обиды. Все прошло.
— Алло.
— Алло, Машуня, — голос подруги был полон раскаяния.
Она видела новости, догадалась Маша.
— Вы еще вместе?
— Тань, ты уже в городе? Давай не по телефону.
Кулецкая назначила встречу в одном из кафе в центре, сначала поставив подругу в тупик. Но поразмыслив, Маша решила, что это ее взбодрит. В конце концов, не умирать же из-за того, что ее первый мужчина оказался женатым козлом? Да и Таню она не считала виноватой в том, что произошло, и ей очень нужна была поддержка того, кому можно довериться. Ведь Кулецкая и так была в курсе того, кто такой Горин, значит, скрывать что-то просто не было смысла.
Платье, купленное в столице, обтягивающее широкие бедра и узкую талию подчеркивало все самые выгодные стороны фигуры, а легкий макияж и свободно распущенные по плечам русые волосы скрывали следы слез. Когда образ был готов, она почувствовала себя в разы лучше, чем в растянутой футболке и со спутанным гнездом на голове, ведь, что не говори, а осознание собственной привлекательности всегда придает уверенности и сил.
— Куда ты такая красивая, дочка? — насторожилась мать.
— Гулять, мама.
Что-то в голосе Маши остановило Галину от дальнейших расспросов, как будто за предыдущие три дня дочь безвозвратно повзрослела и теперь совсем не должна была отчитываться.
"Пусть идет", — подумалось матери. Теперь ее никто и ничто не удержит.
Оказавшись на улице, Маша вдохнула полной грудью и вдруг улыбнулась. Город, днем раскалившийся от июльского солнца, погружался в сумерки и медленно остывал, давая свободно вздохнуть и насладиться прохладой летнего вечера.
Пройдясь по набережной и убедившись в том, что настроение и внутреннее состояние на должном уровне, Маша отправилась на встречу с Таней.
Та уже ждала ее, разместившись на втором этаже кафе. Подруги обнялись и попросили проводить их за столики на балконе. Официант хмыкнул, и хотел сказать, что все они заняты, но глянув на двух красивых девушек, вдруг передумал и отвел их к столику с прекрасным видом на площадь.
— Как дела?
— Съездила к нему в Москву, получила кучу дорогих подарков как содержанка, а потом узнала, что тот кто меня трахал — новый губернатор и женатый человек, — Маша говорила так, словно обсуждает перемену погоды, а не свою личную жизнь, потерпевшую полный крах.
Выражение лица подруги стало до смешного удивленным и растерянным. Чувствуя себя виноватой за неудачное сводничество, она была полна раскаяния и нервно прикусывала губу, не зная, как начать разговор. Наконец, собравшись с силами, Кулецкая начала сбивчиво извиняться:
— Манечка, прости меня, я подумать не могла, что он женат, а когда ты пошла с ним на свидание, я все загуглила и хотела рассказать, да только ты обиделась и трубку с моего номера брать уже не стала.
— Ладно, давай забудем.
— Так у вас всё было? — не унималась подруга.
— Было. Но обсуждать это — желания нет.
Поняв, что эту тему лучше не трогать, Таня быстро переключилась на последние новости и общих знакомых, подняв Маше настроение смешными подробностями жизни бабника Сергеева. И если сначала между ними чувствовалось небольшое напряжение, то теперь оно прошло и былая дружба, как будто стоящая на паузе, снова возобновилась
После двух алкогольных коктейлей на душе у Маши стало совсем легко и она, раскрепощенная и чувствующая себя невероятно привлекательной, вдруг согласилась на поход в клуб, решив по совету тетки вышибать клин клином.
— Пойдем в "Black" — супер крутое новое место. Там вся местная золотая молодежь зажигает сейчас, — скомандовала подвыпившая Таня.
— Это тот, где наркотики нашли?
— Глупая ты. Наркотики сейчас везде находят! Ты предлагаешь не ходить больше никуда?
Действительно. Почему бы и нет?
Уже через полчаса они стояли в очереди у входа в тот самый модный "Black".
Маша вдруг почувствовала невероятное волнение и предвкушение того, как она будет отрываться по полной программе этой ночью.
Осмотрев их с ног до головы, огромный верзила на входе пропустил подруг внутрь и они обе, оказавшись в шикарном зале с грохочущей музыкой, начали приплясывать от удовольствия.
— Еще по коктейлю! Я угощаю! — крикнула Таня и начала протискиваться сквозь толпу к барной стойке.
От сладкого розового напитка у Маши почему-то разболелась голова и очень скоро ее начало мутить. Проплывающие мимо кальяны делали только хуже, заставляя практически закрывать нос от терпкого дыма, разносящегося вокруг.
Когда тошнота стала совсем нестерпимой и уже начала подкатывать к горлу волнами, она оставила Таню, воркующую с барменом одну, и торопливо направилась к выходу.
Свежий воздух немного облегчил состояние, но Маша все равно чувствовала спазмирующие сокращения желудка и поэтому свернула во внутренний двор клуба, по всей видимости предназначенный для персонала и поэтому скрытый от глаз посетителей.
Торопливо стуча каблуками, она завернула под арку и прижалась лбом к холодному камню стен, тяжело вздохнув, однако тут же притихла, услышав мужские голоса. Разговаривали двое, и звук доносился из самой ближайшей к ней черной машины, на первый взгляд казавшейся каким-то крутым спорткаром:
— Не очкуй, Валера. Все будет как раньше, — говорил один.
— Посмотрим. При Колесникове все бы ровно шло, а от этого хера с горы не знаешь чего ожидать.
— Какая ему разница, кто, куда наркоту переправляет? Каналы будут работать, как и раньше.
— В любом случае, нужно будет ставить этот вопрос на обсуждение. Возможно, схему придется менять.
От услышанного Маша моментально отрезвела, и покрывшись мурашками замерла.
Бандиты! Они разговаривали про какие-то каналы по переправке наркотиков! Фамилию Колесникова она уже слышала из новостей. Это ведь второй претендент на пост губернатора. Хотя возможно это просто совпадение.
Говорила же Кулецкой, что этот клуб славился продажей наркоты!
Она молилась, чтобы они не заметили ее, потому что тому, кто за рулем, было очень просто дотянуться до нее рукой.
Несмотря на всю абсурдность ситуации, Маша понимала, что ее могли обвинить в подслушивании, поэтому медленно, как тень начала двигаться вдоль стены в направлении выхода из арки.
Когда между ней и машиной оказалось больше десяти метров, она не выдержала и пустилась наутек, услышав сзади крики заметивших ее мужчин.
— Стоять, сука! Куда побежала? Валера, не дай уйти! — распорядился жесткий металлический голос сзади.
Ноги, заключенные в босоножки на каблуках, не слушались и то и дело норовили подвернуться, а в голове как набатом звучало имя Горина. Обогнув клуб, Маша влетела внутрь вместе с только приехавшей толпой и, подбежав к Тане, кокетничающей с барменом, объявила, что уезжает.
Ничего не понимающая подруга вдруг без лишних вопросов поддержала, и поймав такси, уехала вместе с ней.
Внутри все колотилось от страха и ощущения того, что буквально десять минут назад она соприкоснулась с другим лицом города, о котором знали далеко не все.
А что если запомнили?
Нет, не должны. Они ведь даже не догнали ее, да уехать успела сразу.
Так или иначе, но в ту ночь она осталась ночевать у подруги, успокоенная тем, что вовремя успела улизнуть.
Однако радость была преждевременной
Ранним утром обе проснулись от оглушительного непрекращающегося ни на секунду звонка в дверь.
— Кому там неймется с утра пораньше? — проворчала не до конца отрезвевшая Кулецкая, и с недовольным "не трезвоньте, открываю" распахнула входную дверь.
Маша потянулась и глянула на часы: пять утра.
Из гостиной доносились вскрики подруги, и какая-то возня, поэтому в одной футболке на цыпочках она подошла к двери, увидев жуткую картину: в маленькой прихожей толпились три огромных амбала в черном, а один из них прижал Таню к стене, удерживая одной рукой за белокурые волосы, а другой за шею.
— Ты вчера подслушивала, сука?
— О, чем вы? Я не понимаю, — обессилено хрипела подруга.
— Мы тебя сейчас по кругу пустим, если по ушам чесать продолжишь, мразь. Кто тебя подослал?
Очень хотелось спрятаться в спальне и не высовываться, но Маша понимала, что Кулецкая сейчас страдает из-за нее, да и есть ли смысл пытаться раствориться в однокомнатной квартире, которую эти отморозки все равно рано или поздно проверят?
Набрав в легкие воздуха, она осторожно шагнула вперед и почти шепотом проронила дрожащими губами:
— Это я…
Как по команде амбалы обернулись и уставились на нее:
— Смотри еще одна. Красивая, падла.
Их стеклянные глаза и массивные фигуры внушали настоящий ужас, поэтому Маша снова отступила, некстати вспомнив, что находится в одних трусах и футболке с нарисованным мишкой на груди.
Один остался возле Тани, придушивая, а другой рукой копаясь у нее между ног, а два других начали наступать.
Схватив Машу за руку, первый и самый наглый, похожий на гоблина из страшных сказок, облизнул ей скулу, противно чавкнув губами, но другой грозно рыкнул на него:
— Отойди, дебил, я первый. Да и потом, пока не узнаем, что она успела услышать — пришивать не будем. Можно и трахнуть пару раз.
Из гостиной раздались сдавленные стоны подруги и Маша, вскрикнув, запричитала:
— Не трогайте нас! Я все расскажу, я толком ничего не слышала. Отпустите Таню.
Снова стоны и всхлипы Кулецкой, от которых по коже пошел мороз.
— Перестаньте, что вы делаете?
— Придурок, ты ее шпилишь уже что ли? Вот машина, — ухмыльнулся тот, который, по всей видимости, был главным и добавил, — а я эту хочу, она красивее в сто раз.
Он подошел совсем близко и одним движением пихнул Машу на кровать, облизнув обветренные губы и скользнув похотливым взглядом между ног.
Слезы катились по багровым щекам, а голос дрожал как в пятидесятиградусный мороз, пока Маша как заклинание повторяла:
— Не смейте! Не приближайтесь!
— Целку из себя не строй, когда шпионила— посмелее была, — он вдруг совсем неожиданно и наотмашь ударил по лицу, которое тут же загорелось огнем.
Стоны и всхлипы Тани из коридора нарастали, а мерзкая лапища отморозка потянулась к трусикам.
Лихорадочный мозг соображал, как спастись, но в голове пульсировало только одно имя — Саша.
— Я любовница нового губернатора! Отпустите!
Это возымело неожиданный эффект и оба амбала вдруг расхохотались:
— Ты, конечно, смазливая сучка, но с фантазией у тебя явно не очень.
— Я могу ему позвонить!
Сейчас было уже неважно, что он женат и что на часах пять утра, важно было потянуть время и спастись.
— А звони! — вдруг выдал главный, и мерзко улыбаясь, сел напротив.
— Контролируй её, чтоб ментам не набрала и на громкую связь поставь.
— Таню отпустите! — всхлипнула Маша, дрожащими руками пытаясь найти свой смартфон на скомканном покрывале.
— Ты мне цыпа, условия не ставь. В конце концов, это ты себя губернаторской соской нафантазировала, а не она, значит, пока Серый не кончит, пусть трудится. Звони, иначе я твой рот другим полезным займу.
Испуганная Маша вытащила номер Горина из черного списка и набрала.
Длинные гудки говорили о том, что он, должно быть, спит и наверняка с женой.
Однако, когда терпение амбала начало истекать, на том конце провода холодный голос произнес:
— Слушаю.
— Саша, это я.
Молчание.
— Извини, за мое поведение, я просто испугалась, когда тебя увидела в новостях с женой. Подумала, он губернатор, а я… В общем, ты в городе? — голос подрагивал, но Маша пыталась держать его максимально ровно, чтобы не выдать себя.
— В городе. Вечером пришлю машину за тобой. И больше так не делай. Накажу, — тон был холодным и отстраненным, но когда он отключился, на вытянувшемся лице отморозка напротив, застыла ледяная маска.
— Вот видите. Я не солгала! — голос Маши срывался от унижения и страха.
Меньше всего хотелось мириться с Гориным, тем более таким унизительным способом, но ситуация была безвыходной. В коридоре насиловали подругу, а ее, уже получившую первую пощечину тоже собирались…
Таня снова застонала, и амбал, наконец, крикнул, повернувшись ко входу:
— Хватит трахать ее. Сюда иди, дебил.
В комнату вошел третий, нагло ухмыляясь и вытирая салфеткой отвратительный орган, бесстыдно торчащий из штанов, заставив Машу стыдливо отвернуться.
— Алло, Мороз не уехал еще? Позови. Шеф, тут та, которая подслушивала, говорит, что ее сам губер новыйтрахает. Привезти? Она с подружкой. Нет? Не трогали, конечно… Порядок знаем.
Он отключился и задумчиво посмотрел на дрожащую Машу.
— Поехали. Если врешь, Мороз тебе шею свернет, а если правду сказала, то еще хуже.
Дальше все было как в тумане. Схватив первые попавшиеся Танины джинсы, Маша с трудом застегнула их, потому что подруга была гораздо меньше в бедрах, бюстгальтер при них надевать не хотелось, поэтому осталась в майке с медвежонком.
Но самое страшное ждало ее в коридоре: Таня, голая ниже пояса, обессилено сидела на полу, раскинув ноги, а из уголка ее рта стекала слюна.
Бессмысленный взгляд скользнул по Маше и двум другим бандитам, а затем она сдавленно всхлипнула и неуклюже привалилась к стене.
— Мороз говорил не трогать их! Если эта сучка сболтнет, я выгораживать не буду, — буркнул амбал и вытащил Машу за локоть на лестничную клетку.
— Сболтнет, ее даже губернатор не спасет. Я лучше ее прирежу, чем от Мороза буду получать. Слышали, курицы? Только рот откройте, я вам рожи разукрашу, — он показал перочинный нож, и Маша снова заревела.
Слезы текли сами собой: от боли за изнасилованную подругу, от саднящей после пощечины щеки и от осознания собственного бессилия перед сильными мира сего — мужчинами.
Пока ее, зажатую между насильником и вторым отморозком на заднем сидении черного внедорожника, везли по просыпающемуся городу, Маша снова рыдала.
Наконец, тот, который был за рулем, не выдержал:
— Хватит выть! Я тебе сейчас рот членом заткну!
Испуганная его угрозой, она притихла, но почему-то вспомнила, что тот самый Мороз, которому звонили, запретил ее трогать.
Не посмеют. Видно, что его боятся.
Тем временем машина зарулила на закрытый двор клуба "Black", в котором Маша вчера невольно услышала разговор, не предназначенный для ее ушей.
— На выход, цыпа, — объявил амбал, и ее, как тряпичную куклу потащили внутрь.
Проведя через служебные помещения, кухню, пустующую после бурной ночи и коридор, ее протащили по лестнице вверх и втолкнули в одну из комнат.
Внутри было темно и накурено. Прямо посреди помещения стоял бильярдный стол, за которым еще кто-то играл, а дальше у окна, занавешенного тяжелыми бархатными шторами, совсем не пропускающими солнечный свет, располагался кожаный диван и стол.
Страх, обуявший Машу, становился все сильнее. Буквально за полчаса до этого она слышала, как насилуют ее ни в чем не повинную подругу, поэтому понимала, что попала в руки страшных людей. Здесь с ней могли сделать чудовищные вещи, просто, потому что она случайно услышала пару фраз, не предназначенных для посторонних.
Она замерла оказавшись перед тремя мужчинами, каждый из которых прошелся взглядом по сгорбленной и испуганной Маше.
— Доброе утро, красавица, — улыбнулся один из них.
Главный. Это и есть Мороз, — догадалась Маша и почти сразу поняла, что голос одного из беседующих в машине вчера принадлежал ему, только сейчас он звучал гораздо мягче и приветливее, как будто она была ребенком, с которым он — взрослый, беседовал.
На вид ему было не больше тридцати пяти. Крупный, крепко сложенный брюнет, как и Горин, вот только глаза, в отличие от холодных голубых, были теплыми как янтарь.
Два других, тоже темноволосые и рослые, неприязненно посмотрели на нее, а один даже похабно улыбнулся, обнажив желтые кривые зубы:
— Смазливая…
— Погуляйте, не смущайте… Не видите, маленькая совсем. Как зовут? — его глазах было веселье и какая-то непонятная ирония, неужели не верит, что она могла быть с самим губернатором?
— Маша.
— Машенька, — протянул он, снова улыбнувшись, как будто пробуя ее имя на вкус, — не обидели тебя эти уроды? Садись, — он показал ей на освободившееся место рядом с собой, похлопав рукой с длинными пальцами по кожаному сиденью дивана.
Помня произошедшее с подругой, Маша осталась на своем месте, никому здесь не доверяя, поэтому лихорадочно замотала головой:
— Не успели обидеть, а вот подругу изнасиловали. Мы ничего не делали. Обычно я не пью, меня стало мутить с непривычки, я вышла на улицу, случайно оказавшись возле вашей машины. Ничего из того, что вы говорили, я не слышала!
— Раз не слышала, то откуда знаешь, что машина моя и именно я говорил? Лиса, — улыбаясь, заключил Мороз, и Машу передернуло от этого обращения, ведь именно так называл ее Горин из-за зеленых глаз.
— Я никому ничего не расскажу, отпустите меня, — она снова всхлипнула и обхватила руками внезапно озябшие плечи.
Несмотря на улыбку и обманчиво теплый взгляд, этот человек и вся ситуация безумно пугали ее. Не раз в сводках новостей она видела, да и сама пару раз писала статьи про издевательства над женщинами, поэтому никаких иллюзий в отношении бандитов не питала.
Мужчина, явно заметивший ее дрожь и начинающуюся истерику, поморщился и очень мягко попросил:
— Перестань. Не плачь, — потом сразу жестче, обернувшись, — кто насиловал подругу ее? Я говорил нельзя? Сергей?
Тут Мороз, подошедший вплотную и внимательно рассматривающий Машу, вдруг остановился взглядом на красной щеке, еще горящей от пощечины:
— Кто трогал? Гена? Вы что совсем охерели?
Его глаза потемнели и весь вид теперь выражал даже не бешенство, а какую-то скорбь и ярость. Как бы то ни было, но он — незнакомый мужчина был очень зол из-за того, что ее тронули. Маше показалось это странным, но версию, что они боятся Горина сразу отмела. Дело было в чем-то другом.
Тем временем амбал начал оправдываться и даже переходить в наступление:
— Шлепнул раз по роже, чтоб в себя пришла! Да шлюхи они обе, Роман!
— Я тебе, паскуда, сколько раз говорил думать, когда руки распускаешь? Ты не видишь, кого трогаешь, гандон?
Буквально через секунду Мороз оказался рядом с тем, кто бил Машу и с легкостью, как будто шутя, ударил его в нос, а потом сразу в живот. Тот согнулся в три погибели и заскулил, а из его носа сразу потекла алая струйка крови.
— В следующий раз отрежу яйца. Перед той, которую изнасиловали, извиниться и заплатить! Понял?
Увидев, как испугалась забившаяся к стенке Маша, он снова нахмурился:
— Зачем же ты, трусишка, с таким взрослым дядей, как Горин гуляешь?
— Влюбилась. У нас был двухнедельный роман. Расстались, а когда эти люди меня изнасиловать хотели, я испугалась и позвонила ему, — она сама не понимала, почему призналась, но на каком-то животном уровне понимала, что этот мужчина распознает ложь, поэтому не осмелилась соврать.
Мороз удовлетворенно кивнул и смерил ее долгим задумчивым взглядом, а затем, как будто что-то прикинув в уме, очень мягко, как с маленькой, заговорил:
— Я тебя отпускаю, с условием, что ты никому ничего из нашего разговора не расскажешь. Ты ведь не расскажешь, маленькая? — янтарные глаза пытливо смотрели на нее, и Маша судорожно закивала.
— Никому, никогда. Клянусь. Я толком ничего не слышала.
— Адрес мне свой оставь и телефон, на всякий случай, а то мы тебя полночи по камерам вычисляли. Повезло, что твоя подружка номер бармену оставила, по нему и пробили.
После того, как Маша дрожащей рукой записала нужные данные, он разрешил идти, однако один из амбалов запротестовал:
— Мороз, она же слышала… Если Олег Сергеевич…
— С Олегом я сам поговорю. Я отпускаю ее. Вопросы есть еще? — рыкнул тот и выпустил Машу из душной комнаты.
— Как знаешь, Роман, спрос не с нас.
Наконец накуренная бильярдная и все эти отморозки остались позади. От свежего воздуха закружилась голова и каждый вдох, врывающийся в легкие, помогал Маше прийти в себя, но в тоже время усиливал недомогание, вызванное испугом.
Неужели правда отпустит?
Он был одним из них, но в то же время вел себя совершенно по-другому по отношению к ней. Как будто по-доброму забавлялся всей этой ситуацией и не воспринял Машу всерьез. Возможно это из-за отсутствия косметики и глупой футболки с медвежонком?
В любом случае она была рада, что хоть у кого-то из этих отморозков не вызвала вожделения, потому что случившееся с Таней настолько испугало, что Маша была уже совсем не рада, что хороша и молода. Хотелось забиться под стол в своей комнате и сидеть там до конца жизни, главное не привлекать внимание мужчин, особенно таких, как эти.
Проведя ее через задний двор, Мороз вдруг спросил:
— Деньги на такси есть, горе луковое?
— Нет.
Он вздохнул и безапелляционным тоном заключил:
— Я отвезу.
Сопротивляться не было смысла, потому что он был гораздо выше и больше.
Возможно, бандит решил проверить адрес и убедиться, что она правда там живет?
Посадив ее в уже знакомый черный автомобиль, он завел мотор и спортивная машина, пахнущая внутри дорогой кожей, рванула по набережной.
— Маленькая ты, с губернатором расстанься, иначе он тебя погубит.
Как будто сам был лучше. Ведь это он вчера жестко и грубо отдавал команду какому-то Валере догнать ее.
— Это не просьба, — строго бросил ей Мороз.
Она боялась и не понимала, что делать дальше. Теперь их с Таней адреса и телефоны известны, поэтому они в любом случае под колпаком у этих бандитов.
Кулецкая. Мысли о подруге буквально разъедали изнутри. Она же пострадала из-за нее. Чувство горечи снова вызвало непрошенные слезы, но помня о том, что везущему ее домой бандиту они не нравятся, Маша глотала их и старалась успокоиться.
Руки Мороза сжались на руле, и он вдруг резко затормозил, свернув на обочину. Достав салфетку, слишком мягко и деликатно для человека только вчера оравшего "найти суку" вытер мокрые дорожки на ее щеках, наклонившись совсем близко. Она не отстранилась, да и некуда было в очень тесном пространстве машины.
Вблизи он казался немного моложе, и заплаканная Маша теперь навскидку давала ему не больше тридцати трех. От Мороза пахло чем-то свежим и приятным, поэтому она вдруг с шумом втянула воздух, пытаясь распробовать и определить аромат. Вопреки стучащему сердцу и полуобморочному состоянию запах, исходящий от него успокаивал и умиротворял.
— Ну перестань. Напугали тебя, идиоты. Все забудется. Вот увидишь, через годик ничего от этой ночи даже не вспомнишь, — он очень осторожно убрал выбившуюся прядь ей за ухо и добавил, — глаза зеленые как у лисы, а трясешься, как заяц.
Всю дорогу до дома они ехали молча. Адреса Мороз не спрашивал, потому что она и так дала ему все координаты.
Уже на выходе из машины, он вдруг повернулся и сказал:
— Веди себя хорошо. Никому не слова. Я отпустил, но другие могут вернуть. Имей это в виду.
Вдруг Маша остановилась, пораженная его словами и снова села в машину.
— Хочешь признаться, что не тот адрес дала? — ухмыльнулся Мороз.
— Нет, адрес тот. Но не могли бы вы отвезти меня к подруге. Ведь она совсем одна, после всего этого…
— Поехали.
Теперь, после ее просьбы, поездка проходила как интервью: Мороз задавал вопрос, а Маша отвечала. Если его любопытство было не удовлетворено, то он уточнял детали, ненавязчиво, но требовательно.
Это были типовые вопросы, как на собеседовании: где и когда родилась, семья, учеба, интересы.
Маша отвечала кратко, но по делу. Она не хотела задумываться, зачем ему эта информация, ее мысли были о подруге.
Когда они остановились у нужного подъезда, Мороз снова предупредил:
— Веди себя хорошо и по клубам больше не ходи. Ну чего застыла, маленькая? Беги.
Маша влетела на третий этаж и забарабанила в дверь:
— Танечка, это я, открой!
Гнетущая тишина за дверью добивала и пугала одновременно.
— А если она что-нибудь с собой сделала? — прошептала девушка и обессилено села на пол.
Наконец дверь открылась и когда она вошла, Таня с чалмой, сооруженной из полотенца, уже восседала на кровати, завернутая в большой махровый халат и смотрела в одну точку.
— Как ты, Танюша? — запричитала Маша и бросилась к ней.
— Могло быть и хуже, — она показала ровную стопку стодолларовых купюр перед собой и продолжила, — насильник мой приходил, прощения просил… Ты как?
Однако потухшие Танины глаза говорили о том, что ей наплевать.
— Чтоб они все сдохли, твари! Может в полицию?
— Сделанного не воротишь. Я, в конце концов, не целка была совсем. Но козлу этому отомщу. Он по ходу запал на меня. На свидание звал ублюдок, представляешь?
Внезапно вспыхнувший недобрый огонь в глазах подруги пугал Машу. Такой взгляд бывает у обиженных женщин, которые готовятся мстить. Она видела какую-то обреченную решимость и понимала — Кулецкую ничего не остановит, по-своему, но она накажет насильника.
6
За те три дня, которые Горин не общался с Машей, он к своему собственному удивлению испытал целую бурю эмоций. Сначала раздражение и злость, сожаление и равнодушие, ну а после ревность и даже бешеное желание поехать к ней.
Он и сам не понимал своих противоречивых чувств, но списывал это на то, что его впервые бросили. Нет, девушки, конечно, расставались с ним по собственной инициативе, но в последний раз это было в далекой безоблачной юности, и совершенно не затронуло его мужское эго. Но сейчас, при его положении и возрасте девушка, внезапно решившая расстаться, была подобна разорвавшейся бомбе.
Горин, взбешенный ее отказом и строптивостью метался как тигр в клетке и собирался по прилету лично проучить зарвавшуюся соплячку, но обилие репортеров и встреч остановили его, заняв весь первый и второй день.
Юрий Иванович, зная всю щекотливость ситуации, деликатно посоветовал вызвать Каролину из Москвы, и Горин, раздосадованный тем, что камеры преследуют его на каждом шагу, согласился.
— Черт с ней! Распорядись заказать ей билеты, но эту пигалицу я тоже так не оставлю.
— Потерпеть нужно пару дней, Александр Николаевич. Ты только два дня на посту — за каждым шагом смотрят. Через недельку твоя будет, куда денется, если сама раньше не примчится.
— Вот поэтому я, Юра и не хотел этой публичности, каждый шаг под лупой. Бабу свою проучить не могу за непослушание! Теряю хватку, — невесело ухмыльнулся Горин.
Каролина прилетела первым же рейсом, жена тоже была под рукой, но Горину не стало легче. Перед глазами был образ Казанцевой, которая стонала под ним еще несколько дней назад, а теперь даже не брала трубку.
Однако уже на четвертый день в пять утра, когда Горин допивал утренний кофе и утверждал программу на предстоящий день, она позвонила.
— Прав был Юра, быстро передумала, — хмыкнул Александр Николаевич и снял трубку.
— Слушаю.
— Саша, это я.
Он прислушался к ее растерянному голосу и раздраженно вздохнул.
— Извини, за мое поведение, я просто испугалась, когда тебя увидела в новостях с женой. Подумала, он губернатор, а я… В общем, ты в городе?
Растеряна? Неизвестно, но было слышно, что Маша пытается держать себя в руках.
Испытывая полное удовлетворение, Горин максимально холодно и по-деловому протянул:
— В городе. Вечером пришлю машину за тобой. И больше так не делай. Накажу.
Однако сразу после нажатия отбоя на лице Александра Николаевича против его воли расплылась довольная улыбка.
Вернулась, значит, лиса.
Настроение стремительно улучшалось и подчиненные, еще вчера получающие нагоняй от нового шефа, сегодня в недоумении останавливались и провожали сурового губернатора задумчивым взглядом.
— Юра, распорядись освободить сегодняшний вечер в графике мероприятий.
— Будет сделано, Александр Николаевич, — засуетился Сафронов, уверенный, что шеф займет вечер прилетевшей длинноногой Каролиной.
Но Горин думал о другой. Его мысли занимала ни Лена, ни Каролина, там была только Маша.
Вполне возможно, веди она себя более предсказуемо и покладисто, то скоро обязательно надоела и набила бы оскомину. Но те эмоциональные качели, которые она, сама того не желая, уже второй месяц устраивала ему, распаляли и привязывали Горина похлеще любого приворота.
Сначала Маша отказалась знакомиться, а потом сама пришла к нему, боялась близости, а потом отдала ему девственность, бросила и сама же попросилась обратно.
На первый взгляд могло показаться, что это продуманный план или женская хитрость и коварство в действии. Но у Горина было слишком много опыта во всем, что касалось женщин, поэтому он был уверен, что Машины порывы абсолютно искренни. Она поступала так, как чувствовало ее наивное девичье сердце, тем самым давая ему непередаваемые эмоции.
Горин питался ими и с нетерпением ждал продолжения, как большая породистая рыба, добровольно заглатывая любую наживку из ее рук.
Он не понимал ее и оттого еще больше хотел, просто, как капризный мальчишка желал именно ту игрушку, которая была новее, интереснее и занимательнее всех остальных.
Юная и нежная, она вызывала непреодолимое желание заботиться и помогать. Хотелось не просто трахать ее на досуге, хотя, разумеется, об этом Горин думал в первую очередь, хотелось завладеть ее разумом. Для осуществления этого было только два варианта: влюбить еще больше или сломать, или как Юрий Иванович очень поэтично называл второй вариант "губить".
Раздумывая над загадкой этой девушки, Горин испытывал удовлетворение и радость от того, что она объявилась сама. Обиды за ее уход он бы не спустил, а губить и наказывать Машу ему совсем не хотелось. Хотелось защищать и баловать, главное, чтобы заслуживала это послушанием и хорошим поведением.
— Алекс, я так скучала, — появившаяся на пороге просторного кабинета Каролина, заметила блуждающую на губах Горина улыбку и приняла ее на свой счет.
Красивая и породистая, она была уверена в себе и своих чарах, поэтому не могла даже мысли допустить, что ее мужчина сейчас может думать о другой.
— Здравствуй, Каролина, — равнодушно протянул Горин.
Пропавшая улыбка и холодный отстраненный взгляд немного сбили ее с толку, ведь за тот год, который они были вместе Каролина достаточно хорошо изучила реакции Александра Николаевича, поэтому сразу почуяла неладное:
— Я не вовремя, любимый? Весь в делах, заботах. Давай поужинаем вечером? — она обогнула его и стала мягко разминать широкие плечи, затянутые в строгий пиджак.
— Я думаю, что завтра ты уже можешь вернуться в Москву. Зря Юра тебя сорвал так внезапно…
Каролина замерла, и будучи по натуре женщиной горячей, не сумела проглотить обиду и разразилась проклятьями:
— Саша, я приехала сюда к тебе по первому зову, потому что люблю, а ты говоришь, что меня вызвал твой помощник? Ты снова трахаешь свою жену? Я всегда знала, что между вами не все кончено!
От ее повышенного надрывного голоса хотелось закрыть уши, потому что Горин в принципе не терпел женских истерик, тем более от любовниц, а Каролина точно не была исключением в этом вопросе:
— За языком следи. Все расходы будут покрыты. Выбирай страну, я оплачу месячный отдых, главное, не трепи мне нервы.
— Мне не нужны твои подачки! Я хотела…
Вдруг Горина переклинило. Нависнув над ней, он грубо схватил красивое лицо за подбородок и заорал:
— Чего ты хотела? Я кажется тебе ничего не предлагал. Экскортниц я трахаю без обещаний. Ты совсем, сука, зажралась. Подачки? Мне твои отдыхи по ляму долларов обходились, а удовольствия от тебя ноль. Нахер пошла.
Вот таким простым способом новый губернатор уже на четвертый день назначения показал сотрудникам, каким может быть тираном, а вылетевшая из его кабинета шикарная девушка залитая слезами, убедила всех, что он еще и законченный бабник.
Слухи в таких кругах расходятся быстро, поэтому уже после обеда добрая половина областного центра знала подробности скандала. А к вечеру это обсуждал даже бывший претендент на губернаторское кресло — Константин Колесников.
Горин тем временем завершил последнюю встречу и уже предвкушал ночь, которую собирался провести с Машей:
— Юра, отправь за Марией Казанцевой машину.
— Александр Николаевич, можешь и сам поехать, — сдержанно отозвался помощник.
— Ты только вчера ныл, что журналисты ходят за мной по пятам!
— Это вчера было, а сегодня весь город знает, как ты свою любовницу взашей выкидывал из кабинета, поэтому от твоей репутации семьянина ничего не осталось. А журналисты разъехались писать статьи о новом чудовищном губернаторе.
— Вот и прекрасно. Так даже лучше. Меньше иллюзий — меньше надежд, — мрачно заключил Горин и взяв ключи сам направился к парковке.
Ночной город сиял огнями, а набережная была полна народа. Туда и обратно сновали влюбленные парочки, вызывая у проезжающего Александра Николаевича какую-то ностальгию. Ведь он был еще молод и хорошо помнил, как буквально несколько лет назад сам гулял ночи напролет, не задумываясь ни о чем. Теперь на нем висела куча обязательств и дел, каждый день, забирая энергию и драгоценное время. Только Маша смогла вернуть ему давно потерянное ощущение свободы, и поэтому теперь была необходима для расслабления и восполнения сил.
Остановившись у знакомого подъезда, он набрал ее номер, но к его удивлению девушка не взяла трубку, и почти сразу прислала текстовое сообщение:
"Мой сегодняшний звонок был ошибкой. Прости. Нам не нужно встречаться".
Третий раз.
Эта пигалица отшивала его уже в третий раз.
Гнев огромной волной поднимался в нем, и уже никто, включая саму Машу, не смог бы остановить дикую ярость, захлестнувшую Горина с головой.
Кем эта сучка себя возомнила, чтобы отказывать ему и водить за нос? Какая-то девятнадцатилетняя соплячка вздумала поиграть с самим Александром Гориным в "горячо-холодно"?
Не на того напала.
Таких нужно не просто наказывать, таких нужно учить, чтобы знали на будущее, с кем связываются.
Первым порывом было влететь к ней и хорошенько отходить по заднице ремнем от Armani, но холодный рассудок победил, поэтому Александр Николаевич, закурил, что делал крайне редко, и написал ей текстовое сообщение:
"Если ты сейчас же не спустишься, то поднимусь я. Решай. У тебя три минуты".
Он привык, что его боятся, и несмотря на то, что с Машей хотелось построить другие взаимоотношения, пришел к выводу, что она сама вынуждает его показать звериный оскал.
Не успел Горин затянуться в последний раз, как увидел, что тяжелая железная дверь открылась и из подъезда вышла та, которую он ждал.
Невероятно прекрасная и растерянная.
7
Вопреки опасениям, Таня довольно стойко перенесла случившееся, и поэтому Маша уже в полдень отправилась домой, взяв с Кулецкой обещание не делать глупостей.
Всю второю половину дня она проспала, выжатая бессонной ночью и опустошенная событиями, напугавшими ее до чертиков. Бандиты, наркотики и строгий взгляд Горина снились ей, заставляя вскрикивать и плакать во сне.
Стресс даже заставил ее забыть на какое-то время о том, что губернатор пообещал забрать ее вечером, поэтому первый его звонок она пропустила, не услышав из-за шума фена, но увидев пропущенный, сразу вспомнила утренние события. Дрожащие пальцы набрали сообщение:
"Мой сегодняшний звонок был ошибкой. Прости. Нам не нужно встречаться".
Маша, разумеется, все еще была влюблена в Горина, сейчас возможно даже больше чем раньше, но понимала, что не может переступить через себя и свои принципы, поэтому приняла единственное верное решение — порвать с ним все связи.
Наверняка он рассердится на нее за это, но он поймет, он должен понять, что любовницей Маша не будет. В глубине ее души теплилась надежда на то, что он бросит жену и выберет ее, долго умоляя простить, но пришедший ответ сразу лишил иллюзий:
"Если ты сейчас же не спустишься, то поднимусь я. Решай. У тебя три минуты".
Первым желанием было выключить телефон и забраться под одеяло с головой, но страх того, что Горин исполнит угрозу, заставил ее надеть первое попавшееся по руку платье и выйти. Что-то подсказывало, что он не шутит, да и его тон в утреннем разговоре указывал на то, что играть он с ней не намерен.
Конечно, она совсем не так представляла себе встречу с ним. Маше хотелось, чтобы губернатор восхищался ей и кусал локти от того, что потерял, а отсутствие косметики и прически сейчас сковывало и забирало последние крупицы уверенности в себе, тем более те три минуты, которые он дал ей, совсем не позволили привести себя порядок.
"Он зол" — догадалась Маша, когда выйдя из подъезда, увидела холодное оценивающее выражение голубых глаз, и приготовилась к непростому разговору.
Рядом с уверенным и сильным Александром она всегда чувствовала себя маленькой и беспомощной. Раньше он всегда был добр к ней, поэтому Маша совсем не знала как вести себя с Гориным сейчас, когда он в ярости.
Тем не менее, нужно было подойти. На ватных ногах девушка приблизилась к машине, и увидев приглашающий жест, неловко взобралась на пассажирское сиденье внедорожника. Ещё неделю назад Горин ухаживал за ней, открывая дверь и подавая руку, но сейчас все было по-другому:
— Ну, привет, лиса, — холодно и отстраненно протянул любимый голос, заставив поежиться от пренебрежительного тона и оценивающего взгляда.
— Я не хотела, чтобы так вышло, — робко начала Маша, но видимо этим совсем вывела его из себя.
Лицо повернувшегося бизнесмена исказила гримаса ярости, и низкий голос превратился в рык:
— А как ты хотела? Ты кого из себя строишь?
Таким она еще его не видела, поэтому почувствовав внезапный страх и какую-то непонятную вину, начала оправдываться:
— Прости, но я не могла по-другому. Я не знала, что ты женат. Если ты когда-нибудь разведешься, то тогда…
— Я разведусь? — он расхохотался чужим и жутким смехом, — милая моя девочка, ты будешь со мной тогда, когда я этого захочу, а в браке я или нет, тебя не касается.
Дальше, даже не спросив ее, он завел машину и в полной тишине повез испуганную Машу по ночному городу.
Сейчас она совершенно не понимала его, потому что не узнавала в этом холодном отстраненном мужчине того нежного и доброго человека, в которого была влюблена без памяти.
— Куда ты меня везешь?
— В твой новый дом. Постоянный или временный, будет зависеть от твоего поведения и моего интереса.
Возмущение и растущее негодование внезапно накрыло Машу с головой. Что он себе позволяет? Нет, он конечно, губернатор и ее первый мужчина, но с чего решил, что может распоряжаться ее жизнью?
— Я никуда не поеду! Останови машину!
В ответ тишина и равнодушный красивый профиль, сосредоточенный на дороге.
Она совсем не понимала, что происходит и уже на закрытой подземной парковке какого-то ЖК попыталась удрать, но Александр Николаевич был выше и гораздо больше. Сейчас в сандалиях без каблука Маша даже не доставала макушкой до его квадратного подбородка, и крепко схваченная большой рукой за локоть, была совсем беспомощна.
Когда он затащил ее в лифт, тишина вокруг стала совсем гнетущей, а воздухе закрытого пространства стало витать почти осязаемое напряжение. Сдерживать себя стало совсем сложно, поэтому непрошенные слезы покатились из глаз, заставив Машу зажмуриться от обиды и растерянности.
Это не он.
Это какой-то другой мужчина. Злой и жестокий.
Когда Горин втолкнул ее в темный холл квартиры на двадцатом этаже, Маша поняла, что должна попытаться убедить его в том, что им лучше спокойно поговорить:
— Я хочу домой…
Но он как будто не слышал.
— Раздевайся.
— Что? Я не хочу! Ты этого не сделаешь, — голос Маши, до конца не верившей в происходящее, почему-то потерял силу и понизился до робкого шепота.
Обезумевший Горин наступал и она, совершенно не ориентирующаяся в темном пространстве чужой квартиры поскользнулась и почти упала на паркетном полу.
До самой последней секунды Маша не верила, что тот, кого она любит, способен причинить ей вред, но когда тонкое летнее платье треснуло, разрываемое его руками, а он, как зверь, нависший над ней, стал медленно расстегивать белоснежную рубашку она задрожала всем телом и, попытавшись закрыться руками от неизбежного, разрыдалась в голос.
Сидя на полу, почти нагая, вся покрывшаяся мурашками, Маша тряслась от ужаса, который сковал все ее естество.
Ей был страшен красивый высокий мужчина, с перекошенным от ярости лицом, эта чужая огромная квартира и вся взрослая жизнь, к которой она так стремилась раньше.
Внезапным спасением стал телефонный звонок, на который Горин, немного подумав, ответил и сразу вышел в соседнюю комнату.
Бежать.
Попытавшись завернуться в разорванное платье, она прислушалась к разговору, в котором Александр Николаевич кого-то отчитывал, и на цыпочках направилась к выходу, однако у самой двери ее остановил властный голос:
— Куда собралась?
— Домой. Мама будет волноваться.
— О том, что мама будет волноваться, нужно было думать раньше, когда вела себя как… Живешь теперь здесь. Завтра можешь съездить за вещами, — застегивая рубашку, Горин направился к выходу.
Неужели не тронет? Может она все не так поняла, и он все тот же идеальный мужчина, просто немного раздраженный всей этой ситуацией?
Однако все оставшиеся иллюзии стерлись, когда он бросил:
— Не наказываю, потому что у меня срочные дела. Не принимай доброту за слабость.
В замке повернулся ключ и Маша, оставшись одна, вдруг осознала, что Горин ее запер. Бросившись к выходу, она какое-то время кричала и барабанила в дверь, но очень быстро успокоилась, потому что поняла, что никто не придет ей на помощь.
Нужно как-то выкручиваться. Позвонить Тане? Нет. Ей и так плохо, а тут еще Маша со своими проблемами…
Подумав, она набрала номер мамы и после пары коротких гудков услышала встревоженное:
— Алло.
— Алло, мамуль, я у Тани останусь…
— Дочка, ты же на пять минут вышла!
— Ее жених бросил, мне нужно побыть с ней.
— Ладно, — вздохнула мать.
Первая проблема была, пусть временно, но все же решена. Теперь оставалось самое сложное: выбраться.
То, что Горин ее не отпустит, было очевидно.
Может позвонить в полицию?
Исключено.
Написать разгромную статью об отношениях с женатым губернатором-абьюзером и пустить ее во все социальные сети?
Нет, он убьет ее.
В ее воспаленный мозг приходило множество вариантов, но ни один из них не казался подходящим, в первую очередь не потому, что она боялась Горина, а потому что все еще была влюблена.
Конечно, он в ярости, ведь ее поведение выглядело более чем странно: сама разорвала общение, потом позвонила и снова попыталась слиться. Но Маша не могла рассказать ему, что вынуждена была сделать это, чтобы избежать изнасилования. Теперь было очевидно, что это не имело смысла, ведь сегодня ее хотели изнасиловать дважды: в первый раз бандиты, а во второй — любимый мужчина.
Клонило в сон и Маша, осмотрев шикарную трешку с новым ремонтом в бежево-белых тонах, наконец, сдалась и уснула, свернувшись калачиком на диване в гостиной.
Уже в полудреме она решила, что его жуткое обращение — это какое-то недоразумение и завтра все наладится.
Обязательно.
По-другому просто не может быть.
Утро не принесло облегчения.
Критически осмотрев свой вид в огромном зеркале ванной комнаты, Маша осталась недовольна опухшим от слез лицом и синяками на руках. Стресс ушел, но непонимание и непринятие происходящего осталось.
Ближе к десяти утра ей позвонил водитель и объявил, что ждет внизу и готов открыть ее и отвезти за вещами в удобное время.
Кое-как подлатав разорванное платье, Маша села в машину, еще раз вздрогнув от вида огромного верзилы за рулем, который явно должен был стать не просто водителем, но и личным стражником.
Она пару раз порывалась позвонить Горину и объявить, что не собирается переезжать, но что-то все время останавливало ее.
Возможности губернатора были просто огромными, а значит, непослушание было подобно самоубийству.
Все утро Маша изучала статьи о Горине и, в конце концов, убедилась, что в бизнесе и взаимоотношениях это очень жесткий и бескомпромиссный человек, не гнушающийся силовыми способами решения проблем.
Когда водитель подвез ее к подъезду, она решилась и набрала номер Александра Николаевича:
— Маша, у тебя две минуты. Я очень занят.
Голос был раздраженным и чужим. А ведь раньше Горин был добрым и ласковым, а самое главное всегда находил на нее время.
— Александр Николаевич, я не могу переехать…
— А я разве спрашивал — можешь ты или нет? Милая моя девочка, ты хотела завлечь меня своими подростковыми штучками? Поздравляю. У тебя получилось. Теперь пока я не наиграюсь, я тебя не отпущу. Не будешь слушаться, вылетишь из университета, твою мать и тетку уволят с работы, а отец твоей подружки, Кулецкой, кажется, мелкий предприниматель из столицы сядет в тюрьму. И это будет только началом. Ты меня поняла?
— Поняла, — голос Маши дрожал, и Горин, услышав всхлипы, заключил уже мягко и миролюбиво:
— Вот и умница. Будь хорошей девочкой. Пока.
Когда он отключился, Маша еще несколько минут смотрела на свой телефон, ставший совсем мокрым от соленых слез.
Она думала, но никак не могла понять и уловить: почему?
Да, разозлила серьезного дядю, но неужели он такими методами хотел ее проучить? У него ведь куча женщин? Почему именно Маша? В любовь со стороны Горина она не верила, поэтому решила, что он просто хотел наказать зарвавшуюся студентку, которая посмела его бросить.
Тем не менее, впереди было объяснение с мамой, поэтому Маша вытерла слезы и поднялась в квартиру, решив не откладывать разговор в долгий ящик, поэтому начала прямо с порога:
— Мам, привет, я за вещами. Сняли с Таней квартиру, хочу поддержать ее.
Как и следовало ожидать, Галина Ивановна кричала и плакала, пока дочка собирала вещи. Она с высоты своего опыта прекрасно понимала, что Маша будет жить не с подругой и это пугало ее.
Для матери было очевидно, что дочь, только немного отошедшая от расставания, снова помирилась с этим человеком, но вслух этого сказать не решилась.
На обратном пути Маша размышляла: возможно ли было избежать переезда и всей этой ситуации? Она снова и снова прокручивала в голове события последнего месяца и убеждалась, что все произошедшее — это следствие слепой влюбленности в человека, о котором она даже не удосужилась узнать элементарных вещей. Обратись Маша к открытым ресурсам в интернете сразу, то никакого романа не случилось и Горин не успел бы залезть так глубоко ей под кожу.
— Журналистка, называется, — грустно подумала она, раздраженная собственной наивностью и откинулась на широкое сиденье мерседеса.
За окном была нестерпимая жара, но внутри кожаного салона прохладно и комфортно. Привычка Горина к комфорту и роскоши теперь распространялась и на Машу.
В первую ночь она ждала его, желая поговорить и все выяснить, во вторую хотела закатить скандал, а в остальные три уже было решила поехать домой, но вовремя вспомнила его угрозы и осталась на своем месте.
Маша недоумевала: зачем он принудил к переезду, если совершенно не интересуется ей?
Наконец на шестой день позвонила Таня и предложила увидеться. Маша, уставшая сидеть в четырех стенах и заскучавшая по свободе, ограниченной только посещением мамы, с радостью согласилась.
Сидя в кафе на набережной они наслаждались легким ветерком, приносящим спасительную вечернюю прохладу, болтая обо всем, но стараясь обходить тему того, что произошло с Таней.
Казалось, подругу совсем не сломил этот ужасный эпизод, потому что внешне она совсем не изменилась и даже стала еще красивее и раскованнее. От окружающих это тоже не укрылось, поэтому, как только стемнело, к ним стали присылать комплименты с соседнего столика, за которым сидели двое молодых людей.
Маша, совсем немного захмелевшая от белого вина, впервые за неделю почувствовала себя свободно и комфортно. Ей нравились восхищенные взгляды, которые бросал один из парней, и вообще сейчас вся эта жуткая история с бандитами и губернатором казалась какой-то далекой выдуманной сказкой.
Когда молодой человек пригласил ее на танец, Маша, неожиданно для самой себя согласилась.
Под воркование какой-то французской певицы со слабым, но очень сексуальным голосом, парень уверенно закружил ее по танцполу, сжимая тонкую талию и нашептывая нежности на ухо.
Маше не нужны были новые знакомства, теперь, в виду событий последней недели она даже боялась их, но было так приятно ощутить себя нормальной молодой девушкой, которая нравится и вызывает симпатию.
Пусть на пару минут, только на время этого танца, но ей хотелось расслабиться и забыть обо всем на свете, кроме музыки, прохлады, идущей от воды и приятного партнера.
Она улыбнулась своим мыслям и Тане, задумчиво следящей за ней, а затем вдруг заметила кортеж из трех черных тонированных машин и замерла.
Не может быть.
Из одного мерседеса стремительно вышел Горин.
Он не давал никаких распоряжений насчет прогулок, но ситуация, представшая его глазам, однозначно выглядела двусмысленно.
Как всегда в костюме, подогнанном под высокую атлетическую фигуру, он выглядел так идеально, что Маша сначала невольно залюбовалась им, однако тут же заметила налитые кровью глаза и перекошенное от ярости лицо губернатора, и от испуга немного отстранилась от партнера.
Он же не будет…?
Удар в челюсть и парень, все еще державший Машу одной рукой за талию, упал как подкошенный, увлекая за собой и ее.
За что?
Этот немой вопрос она задавала, когда Горин грубо поднял ее за руку чуть выше локтя, потащив к машине, когда парня, решившего помочь, повязала охрана, и оказавшись в салоне, она была схвачена за лицо огромной рукой и прижата к сиденью.
Александр Николаевич не разговаривал все десять минут пути, припечатав ее всем своим весом к креслу, но оказавшись за закрытыми дверями квартиры, сразу озверел:
— Ты спала с ним?
Машу, всю дорогу сидевшую как мышка, теперь била крупная дрожь, и она совершенно не представляла как вести себя в сложившейся ситуации.
— ОТВЕЧАЙ! ТЫ С НИМ СПАЛА? — орал Горин, прижав ее к стене и больно сдавливая скулы, заставляя поднять голову и смотреть ему прямо в глаза.
Губернатор выглядел как безумный: его красивое лицо, исказил гнев, придав чертам демоническое выражение, а в глазах горел огонь ярости.
— Нет. У меня никого кроме тебя не было, — выдохнула Маша, сватившись за его руку, в надежде хоть немного ослабить боль, но Горину было мало. Схватив ее за бедра, он разорвал трусики, и вмиг расстегнув ширинку, насадил Машу, прижатую к стенке на себя.
Задохнувшись от неожиданной болезненной наполненности, она всхлипнула и приглушенно застонав, до крови закусила губу.
Горин впервые взял ее силой долбил на сухую, заставляя вздрагивать всем телом от каждого резкого, мучительно рвущего нежную плоть движения.
Это было унизительно и больно.
Платье было разорвано до основания, а тонкая ткань, содранная с ее горящих от грубых прикосновений плеч, смятым клочком валялась на полу.
От глубоких интенсивных ударов затылок глухо бился о стену, а между ног сильно саднило. Совершенно нагая, она упиралась кулаками в грудь яростно насаживающего ее на себя, полностью одетого Горина и молилась, чтобы это показательное наказание быстрее закончилось.
Наконец, движения усилились, и сделав еще несколько резких и болезненно глубоких движений, он кончил, насадив до упора и заставляя Машу поморщиться от ощущения горячего семени внутри, а потом, не выходя из нее, отнес в комнату и уложил на кровать.
Сил плакать не было, поэтому оставшись, наконец одна, Маша просто смотрела в одну точку, а вскоре и вовсе забылась болезненным глубоким сном, поэтому даже не слышала, как он ушел.
Когда она открыла глаза, за окном было еще темно.
Вставать совсем не хотелось, а каждое движение отдавалось болью. Но разрывающийся телефон заставил подняться, и превозмогая дискомфорт, взять трубку:
— Алло.
— Маня, я тебе всюночь дозвониться не могу! Он тебя не убил? Ты же говорила, что вы расстались! — голос подруги был полон напряжения.
— Не расстались, я живу у него.
— Охренеть!
— Тань, только никому ни слова. Мама думает, что мы с тобой снимаем квартиру.
— Конечно, подруга! Я — могила! Но какой он зверюга! Здоровый, как бычара! Там твоему поклоннику сразу скорую вызвали и запретили вякать, кто ему зарядил. Ревнивый по ходу губер твой.
— И твой тоже. Таня, он совсем не такой, каким был при знакомстве. Жестокий и злой, — Маша замолчала, не в силах справиться с эмоциями и проглотить ком, ставший в горле.
— Он же богатый и наделенный властью. Они другими не бывают, подруга, — мрачно заключила Таня, — зато денег небось дает, а за них можно и потерпеть.
Маша хотела возразить, но тут ее взгляд упал на золотистую карточку, лежавшую на прикроватной тумбочке. Она готова была поклясться, что раньше ее здесь не было.
На листке бумаги рядом мужским размашистым почерком был написан пин код и короткая, но емкая фраза в стиле Горина "На все расходы".
Рано или поздно любой человек привыкает к ситуации, так и Маша постепенно смирилась с тем, что теперь является любовницей губернатора.
Нет, ее внутренний голос справедливости все еще противился связи с женатым мужчиной, но Горин просто не оставил ей иного выбора. Когда девушка мечтала о жизни с Сашей, она совершенно по-другому представляла себе развитие их романа, однако жестокая реальность внесла свои коррективы в ее мечты, и теперь Маше была как никогда понятна знаменитая фраза "бойтесь своих желаний".
После того унизительного секса в коридоре Горин стал приезжать постоянно, только теперь не строил из себя прекрасного принца, как в начале отношений, а показал весь свой властный и бескомпромиссный характер.
Ей казалось, что сломленная и неживая как погасшая свеча, она скоро наскучит губернатору, но визиты становились только чаще, а время, проведенное вместе с ней, увеличивалось. Маше не было понятно, почему именно она, но в то же время очевидно — он однозначно ее хотел. Почему? Неизвестно.
В первую неделю она упрямо не хотела брать карту, оставленную на расходы, но в один из дней Горин приехал злой как черт и сразу направился не в ванную и постель, а на кухню.
— С этими гребанными встречами и конференциями с утра чашки кофе не выпил. Голодный как волк, — заявил он и потребовал ужин.
Маша, пребывающая в депрессии из-за которой уже неделю почти ничего не ела, испуганно глянула на Александра Николаевича и пролепетала:
— У меня ничего нет…
— Как это ничего нет? — удивился Горин и направившись к огромному двух дверному холодильнику замер, уставившись на полностью пустые полки. Вдруг он круто развернулся и медленно осмотрел Машу с головы до пят, как будто что-то подмечая, а потом начал отчитывать как маленькую:
— А я-то думаю, почему ты такая вялая и вещи на тебе болтаются как на вешалке… Ты голодовку решила объявить, дура? Я тебе карту с огромным лимитом для какого хера оставил?
Его грубые слова и повышенный тон совсем вывели из строя и без того расшатанные нервы девушки, и она вдруг всхлипнула и разрыдалась, сев на пол прямо на кухне.
— Перестань, реветь! Ты себя в зеркало видела? Одни кости! — отчитывал Александр Николаевич, набирая номер доставки из ближайшего ресторана.
В этот вечер она ела под его строгим надзором, а затем он впервые за все время остался на ночь.
На следующий день водитель, приставленный к Маше, свозил ее по магазинам, и она сама не заметила, как немного ожила, увлеклась и набрала кучу мелочей для дома и несколько обновок себе. Она знала, что шопинг лечит депрессию, но даже не подозревала, что так быстро и действенно.
Приехавший следующим вечером после ссоры, Горин был накормлен горячим борщом с пампушками, и почти мурлыча от удовольствия, снова остался на ночь.
— Я бы хотела иногда ночевать у мамы, — вдруг заговорила Маша после очередного раунда секса, на который у Горина всегда находились силы.
— Нет, вы можете видеться днем, вечерами ты нужна мне. Да и потом кто будет кормить меня ужином? Мне эта ресторанная еда изжогу на раз два вызывает, — протянул Горин.
— У тебя есть жена, — осторожно начала Маша.
— Не зли меня, — рявкнул Горин быстро усмирив расхрабрившуюся девушку.
Несмотря на обиду, ослушаться Маша не посмела, да и потом уже на второй неделе губернатор стал ночевать у нее постоянно. Теперь в ванной появились бритвеные принадлежности и тот самый парфюм, который свел ее с ума в самую первую встречу.
Она совершенно не понимала его. Ведь дома наверняка ждала жена, да и с Машей отношения не стали такими как в самом начале и теперь было неизвестно, восстановятся ли они когда-нибудь. Так почему каждый вечер он возвращался именно к ней?
Неужели влюбился? В эту теорию она тоже совершенно не верила, но постепенно снова ожила и стала успокаиваться. В конце концов, молодость и ежедневный секс делали свое дело и даже будучи пленницей Горина Маша начала чувствовать себя лучше. Да долгожданное самостоятельное проживание отдельно от мамы не принесло свободы, потому что Александр Николаевич во многом был жестче, чем Галина Ивановна, но к этому она тоже постепенно привыкла. Ее душа, раненная влюбленностью, страхом и принуждением постепенно восстанавливалась и приходила в норму. Теперь, когда Маша больше не пыталась уйти и смирилась, Александр Николаевич и сам снова становился спокойнее и, несмотря на то, что открыто доминировал, был гораздо мягче.
Каждый день стал проходить словно по графику: днем Маша проходила практику в газете, потом обедала в каком-нибудь кафе или в гостях у мамы, отправлялась в салон, чтобы привести в порядок и так ставшие идеальными лицо или волосы, а вернувшись домой, принималась за приготовление ужина для губернатора.
— Почти как жена, — подумала она в один из дней и почему-то улыбнулась этой мысли, маринуя мясные стейки. Она уже хорошо изучила вкусы Горина и к своему собственному удивлению обнаружила, что он обожал ее стряпню.
Казалось бы, все должно наладиться если не сразу, то со временем точно, но именно сейчас, когда она вновь стала чувствовать себя лучше, случилась новая беда. От гриля Машу отвлек телефонный звонок, на который она, не глядя, ответила:
— Маша! Я все знаю! Ты опозорила меня и память отца! — рыдала мать, — я больше не хочу тебя знать! Разве мы так тебя воспитывали? Он женатый человек! Весь город в курсе! Это позор!
— Мама, прости, — пролепетала потрясенная дочь, но в трубке раздались короткие гудки, оповещающие о том, что мать бросила трубку.
Полное непонимание происходящего сменилось настоящим отчаянием, когда уже через минуту набрала Кулецкая, которая начала буквально кричать:
— Маша, про тебя статья в трех газетах города, а еще во всех местных новостных пабликах социальных сетей! Это ужас! Мне только что звонил ублюдок, который меня изнасиловал и требовал ответа: правда ли то, что вы до сих пор вместе! Я боюсь!
Не дослушав подругу до конца, она осела на пол, и сбросив вызов, дрожащими руками нашла в поисковике сайт городских новостей, на главной странице которого красовался заголовок:
"Губернаторская подстилка или как сын криминального авторитета стал олигархом и получил от столицы целую область в подарок"
Статья была объемной и однозначно заказной.
Здесь были фотографии Маши из ее социальных сетей, а также изображение Горина с женой и дочерью. Самыми неприятными эпитетами были описаны их знакомство и избиение того самого парня из кафе, а Маша по словам автора статьи была любовницей и настоящей роковой разлучницей, разбившей крепкий брак бизнесмена.
В голове шокированной девушки не укладывалось: кто и зачем сделал это? Однозначно хотели ударить по губернатору, но попали точно в нее и вмиг растоптали репутацию и достоинство.
Не успев вытереть слезы, она ощутила как телефон снова завибрировал, на этот раз оповещая о звонке тетки, но трубку брать совсем не хотелось.
Сбросив вызов и выключив аппарат, Маша разрыдалась в полную силу, шумно всхлипывая и содрогаясь всем телом, обессилено прислонившись к фасаду кухни. В этом неприглядном состоянии ее и застал звонок в дверь. Меньше всего хотелось кого-то видеть, но тем не менее даже не глядя в глазок, Маша открыла, столкнувшись лицом к лицу с женой Горина.
Не узнать ее было невозможно: красивая, лощеная, на вид примерно тридцати лет, Елена Горина представляла собой настоящую дорогую женщину с картинки:
— Милая, по какому поводу слезы? Мой муж-мудак обидел или статью прочитала? — нарочито ласково и снисходительно протянула она, лениво и откровенно рассматривая Машу с головы до ног.
— Что вам нужно?
— Посмотреть хотела на очередную игрушку. Алекс, как я вижу, перешел с перекачанных моделей на русский натур продукт. Беги от него, дурочка, — грустно улыбнулась она, и развернувшись, поторопилась уйти.
— А вы почему не убежали? — бесцветно спросила Маша вслед.
— Мы уже пять лет не вместе, развод с этим мудаком не успели оформить, потому что назначение поспело.
Елена ушла, а Казанцева так и осталась стоять у входа до тех пор пока через час не заявился Горин собственной персоной.
— Ревела? — спокойно спросил он и добавил, — кормить меня собираешься?
— Я уйти собираюсь. Зачем я тебе? Меня и так сегодня с грязью смешали, — слезы снова покатились по щекам, видимо окончательно раздражая Горина, потому что уже в следующую секунду он зарычал:
— Теперь я точно никуда тебя не отпущу. А насчет грязи, так у меня всегда была скверная репутация, теперь ты делишь ее со мной — твоим мужчиной. Привыкай. Мнения людей не бойся, никто слова не посмеет сказать. Заказчик статьи вычислен — это мой оппонент… Вброс уже удаляют, но даже если бы он остался — мне все равно.
— Твой оппонент Колесников? — прошептала Маша.
— Какая ты у меня осведомленная девочка. Настоящая журналистка, — по-звериному оскалился Горин, и тут же приказал, — накрывай на стол, мне от этих чертовых улиток на обед тошно до сих пор!
8
Известие о заказной статье застало губернатора на рабочем месте. Сначала помощница Вера, покраснев как помидор, начала лепетать что-то несвязное, потом подчиненные, отводящие глаза и наконец, Юрий Иванович, молча открывший перед ним эту чертову писанину.
Александр Николаевич лениво пробежался глазами по содержанию статьи и бесстрастно отметил:
— Хорошая работа. Почти все правда. Кроме того, что мы с женой вместе.
Сафронов, не в пример начальнику покрасневший и взбешенный, начал с жаром докладывать:
— Это Колесников у*бок!
Но лицо Горина ровным счетом ничего не выражало, и единственное, что он добавил:
— Машка рыдать будет…
— Сань, ну какая в жопу Машка? Твой рейтинг сейчас уронили и нам нужно его поднять, а потом наказать того, кто страх потерял. В себя суки поверили… Забыли, кто барин!
— Так делай, Юра! Работай! А рейтинг мой на месте! Репутации семьянина больше нет, ну и слава богу! Давай отмашку, начинаем оформлять подготовленный развод.
— Сейчас не время…
— Я, бл*ть тут папа и я решаю, когда и чему время! Вы ох*ели совсем! — от ора Горина затряслись стекла на окнах и Сафронов, понимая, что спор бессмысленен, молча покинул кабинет шефа.
Губернатор тем временем налил себе виски из пузатого графина и задумался о происходящем: Колесников не смирился, к значит начинается война. Ну, что же… Это даже интересно…
Только вот Маша. Подумав о своей маленькой студентке, он поморщился. Как с ней быть? Хотел ведь проучить и потрахать с недельку, а потом распрощаться, но дело затягивалось. Уже третью неделю она жила в одной из его квартир и Горин, к своему собственному удивлению, никак не хотел с ней расставаться, более того, ноги сами вели его туда каждый вечер.
Безусловно, больше она не была той самой улыбчивой и милой Машей, с которой он прекрасно провел время в начале знакомства. Теперь у него жила немного запуганная и трясущаяся лань, рыдающая по любому поводу и очень зажатая и пассивная в постели, но это почему-то только распаляло его еще больше.
Горин все время отматывал назад и думал, почему не смог сдержаться и сломил ее, но не находил ответа более того, каждый раз убеждался в том, что поступил бы также, ничего не изменив, потому что между расставанием и обладанием он однозначно выбирал второе.
Безусловно хотелось, чтобы она сама, по доброй воле была с ним, но раз уж этого не случилось, то сложившаяся ситуация его тоже вполне устраивала.
Горину, любящему получать удовольствие от инициативных опытных девушек, вдруг снесло крышу от того, что он принуждал Машу. Как оказалось, это отдельный вид кайфа быть хозяином положения и полным доминантом в паре.
Он хотел знать, где она, чем занимается, требовал подчинения и даже от наказания за то, что она плохо ела, получил в итоге удовольствие, заставив ее ежедневно готовить ужин, превратившийся в ритуал.
Разумеется, были и минусы в том, что он лишил Казанцеву свободы, потому что в постели она стала совсем робкой, как будто отмотав время в начало, когда была девственницей. Но у Горина, наоборот, аппетиты росли в геометрической прогрессии, поэтому он как безумный набрасывался на нее почти с порога и раскладывал, мял и имел в самых разных позах и по нескольку раз за ночь. Когда под усиленными ласками Машина броня, наконец, спадала, и она, распаленная, тряслась в оргазме или стонала, всхлипывая и закусив до крови губу, Александр Николаевич вообще терял голову и брал ее так, что она кричала до срыва голоса. Губернатор же совсем дичал от этого, рыча ей на ухо "терпи", крепко удерживал и доводил до бессознательного состояния.
После таких марафонов Горин не звонил ей до полудня, потому что знал, что его студентка точно проспит добрую половину дня, а потом будет с трудом ходить, морщась при каждом резком движении.
Как-то раз Маша пожаловалась, на дискомфорт, связанный с несоответствием размеров и комплекций, на что взбешенный Горин заявил, что каждый раз когда ей больно, она должна вспоминать, от чего и прокручивать в голове множественные оргазмы, которыми отзывается ее тело.
— И вообще советую уяснить, что я лучше сломаю тебе шею, чем отпущу когда-нибудь, поэтому смирись, что у тебя никогда не будет других мужчин, а значит, забудь вообще слова о каком-то несоответствии.
Конечно, Горин, не любивший зависеть о кого-либо, надеялся, что скоро его отпустит и девчонка перестанет занимать его мысли, но с каждым днем эта надежда таяла все больше. После первого расставания он по-настоящему хотел ее убить, получив неожиданную разрядку в жестком сексе, и был так удивлен собственной реакции, что тут же пришел к выводу, что девушка слишком хорошо ему подходит, чтобы отпускать ее.
Удовлетворение с ней было каким-то ненастоящим, потому что сразу после окончания хотелось снова кусать, терзать и трахать так, чтобы выбить все крамольные мысли из ее непослушной головы.
Сейчас, застав Машу зареванной он нисколько не удивился, ведь было очевидно, что мать и тетка девушки наверняка закатили скандал. Тем лучше. Теперь у нее еще меньше поводов для того, чтобы пытаться уйти. Ему это только на руку.
Оставалось только развестись и заделать ей ребенка, чтобы окончательно привязать и лишить самостоятельности. Нет, Горин, разумеется, допускал, что Казанцева захочет самореализоваться и работать, но все это после того, как он от нее устанет. Что маловероятно.
Маша поставила перед ним ужин, и Горин с наслаждением отправил в рот сочный кусок говядины, раздумывая о том, как ему с ней хорошо.
— Таблетки пьешь еще?
— Какие? — удивилась Маша, погруженная в свои мысли.
Александр Николаевич раздраженно глянул на нее, задаваясь вопросом: не поняла или прикидывается?
— Противозачаточные.
— Пью, — зеленые глаза растерянно уставились на губернатора, заставляя его пах напрячься.
— С сегодняшнего дня прекращаешь, — тон был жестким и беспрекословным.
— Почему?
— Сына мне родишь.
В глазах девчонки появился уже полузабытый испуг, который заводил похлеще голого тела. Горину хотелось большими глотками пить ее покорность и послушание, поэтому, когда Маша резко поднялась и ответила не то, что он хотел услышать, губернатор впервые за день взбесился:
— Я не хочу детей.
— От меня не хочешь?
— Совсем.
— Я твоего мнения не спрашивал, — прикрикнул Горин.
— У тебя жена есть для продолжения рода, хотя она мне сегодня сказала, что между вами все кончено…
— Что? Лена здесь была? — глаза Горина загорелись бешенством и он, резко выйдя из-за стола направился в ванную, где порывшись в аптечке, нашел таблетки и сунул их в карман, после чего закрыл Машу в квартире, забрав ключи и направился в дом, где они сейчас жили с женой вместе.
В Александре Николаевиче клокотал гнев и желание наказать зарвавшуюся и почти бывшую супругу. Он и раньше держал ее в узде, но теперь с появлением Маши, в принципе стал жестче, поэтому впервые в жизни хотел припечатать ей хорошую мужскую пощечину.
Влетев в нужное крыло особняка, губернатор огляделся. Сюда он заходил лишь единожды, чтобы показать Лене ее апартаменты, но расположение комнат запомнил, поэтому, влетев в спальню, сразу схватил благоверную за горло:
— Я тебя, мразь, по миру пущу, если хоть раз еще в мои дела лезть будешь, — орал он, сверля глазами хватающую воздух жену.
Когда хватка наконец ослабла, упавшая на колени Лена захрипела:
— Козел ты, Горин, я мать твоей единственной дочери, а ты из-за какой-то очередной тысячной сопли меня унижаешь. Не забывай, Саша, что я твоя законная…
— Через неделю развод. Так что подумай, падла, с чем хочешь остаться, а дочь не трогай. Она у меня всегда на первом месте! Не успокоишься — без копейки оставлю, сука! Поняла?
— Поняла, — зло выплюнула жена, устремившись вслед высокой фигуре мужа. Горькое разочарование выплеснулось крупными слезами. Ведь она любила его, долго и мучительно, пока не поняла, что совершенно безразлична этому жесткому эгоистичному человеку.
От людей из команды мужа она знала, что новая пассия далеко не очередная и к ней Горин относился по-особому, поэтому ревновала и злилась от того, что так и не смогла удержать супруга, не в пример девчонке, по которой Алекс, видимо, сходил с ума.
Что в ней особенного? Да, молодая, свежая и как будто совсем натуральная, но неужели ему была нужна такая? Ведь сколько их перевидала Лена… Даже мулатки были… Неужели его заклинило именно на этой?
9
После памятного вечера с разгромной статьей прошло уже три недели, а Маше никак не становилось легче. Мать и тетка на связь не выходили, да и она сама тоже не предпринимала попыток связаться. Да и зачем?
Разве могла она теперь смотреть им в глаза? Разлучница и содержанка, пария в глазах родных и знакомых. Даже в общем чате группы университета кинули ссылку на статью, которая уже через несколько часов перестала работать. Только был ли смысл в подчистке, если все, кому нужно — успели прочитать? Казанцева ответила молчанием на завистливые колкие сообщения однокурсниц, зато Таня очень резко поставила всех на место, отправив кучу гневных голосовых. Несмотря на то, что они очень отдалились с Кулецкой, Маша была очень благодарна подруге за поддержку и особенно за то, что та передала ей упаковку противозачаточных, которые она тайно продолжала пить.
Похудев от стресса, Казанцева теперь была почти модельных размеров, чем очень огорчала Горина, сетующего на то, что от шикарной задницы остались одни косточки.
Александр Николаевич начал бракоразводный процесс, выселил жену, и предвкушая беременность девушки долгожданным наследником, требовал ее переезда в особняк.
Влюблен, как сумасшедший — понимала Маша, которая теперь вертела губернатором, как хотела, испытывая при этом странное злое удовлетворение. Капризы и возросшие траты были ее маленькой местью за испорченные отношения с родственниками и принуждение. Иногда хотелось сделать ему по-настоящему больно, но страх и влюбленность не давали пойти дальше. В конце концов, чувства хоть и притупились из-за обиды, но не прошли.
— Алло, Казанцева, пойдем гулять?
— Саша не пустит.
— Пустит, я сегодня прочитала, что губернатор с рабочей поездкой отправляется в Москву. Ты уже полтора месяца живешь как его пленница и личная секс рабыня. Когда веревки вить из олигарха начнешь? Зря я тебя учу.
— Ладно, — сдалась Маша, зная, что Горин правда уехал.
От охраны удалось ускользнуть через черный ход, и уже через полчаса девушки встретились в одном из кафе на набережной:
— Похорошела ты, не узнать. Просто кукла, — похвалила Кулецкая.
— Ты тоже, красотка, не думала, что после…, — запнулась Маша, поняв, что сказала лишнего.
— Случилось и случилось. Он по мне с ума сходит. Идиот. По любому зову бабки возит, цветы… Встречаться хочет.
— А ты?
— А разве я могу позор этот забыть? Пусть вы и не видели, но слышали прекрасно, как меня дерут в коридоре! Там тобой интересовался один из старших их, Олег. Будь аккуратнее…
Трель мобильного отвлекла Таню, и она раздраженно принялась отчитывать своего насильника:
— Сергей, ты совсем тупой? Я не желаю общения. Где? В кафе, с подругой. На набережной. Нет, не приезжай…
Повесив трубку, она вздохнула:
— Прилип, как банный лист. Даже мстить уже не хочется, как верный пес мне в рот заглядывает…
Подругам было невдомек, что не только интерес Кирилла к Кулецкой был искренним, помимо него существовала еще и другая цель, которая благодаря неосторожным словам Тани была почти достигнута.
Выйдя из кафе, девушки быстро оказались в уже знакомой черной машине, которая отвезла их в памятный "Black".
Все повторялось, с той только разницей, что теперь Таня, как мальчишку отчитывала здоровенного амбала, когда-то изнасиловавшего ее и требовала отпустить их:
— Не могу, Танюш, — виновато оправдывался огромный шкаф, потупив взгляд, — тебя никто не тронет, им твоя подружка нужна.
Подружка? Маша вздрогнула. Неужели теперь будут насиловать ее? Что ж за наказание такое?
Однако даже испугаться толком не дали, потому что охрана очень быстро разделила девушек, отправив кричащую Таню с Кириллом домой, а Казанцеву к какому-то Олегу.
— Что вам нужно? — испуганно пролепетала Маша, оказавшись в одном из кабинетов клуба. Обстановка вокруг была шикарной: тяжелые портьеры и деревянные панели выглядели роскошно, пугая и делая девушку еще неувереннее.
— Олег Сергеевич, — представился мужчина, в дорогом классическом костюме, сидевший за столом. На вид ему было около сорока. Крупный, но не полный, темноволосый с тяжелым давящим взглядом, он кого-то напомнил Маше… Стоп.
— Вы родственник Мороза?
— Я и есть Мороз, — ухмыльнулся, показав ровный ряд белых зубов, мужчина.
— А Роман?
— Тоже. Мой родной брат. На пять лет младше. Но мне не очень нравится начало нашей беседы. Вопросы собирался задавать я, — он замолчал, внимательно рассматривая девушку, — прав был Ромка, молоденькая совсем. Только вот пожалел тебя он зря, а ты опять в койку к губернатору прыгнула. Так что теперь сама будешь расхлебывать, то что получается…
— Отпустите меня, — взмолилась Маша, совершенно не понимая, в чем опять провинилась.
— Нет, киса. Будешь следить за Гориным и мне сливать…
— Нет!
— Ну, нет, так нет… Бить тебя не буду, насиловать тоже… Хотя… Красивая ты, зараза… Может в рот тебе дать? Ладно… не реви. Если по вот этому номеру сливать не будешь, то тетке твоей глотку перережут… Это для начала… Потом матери… Горину или еще кому ляпнешь, пожалеешь.
Мужчина, еще минуту назад показавшийся ей красивым, теперь отталкивал всем своим видом… Сходство между братьями Морозовыми уже не казалось таким явным, ведь жесткость и хладнокровие старшего никак не вязалось с теплотой и участием младшего.
Отказаться? Нет… Ничего не выйдет.
Взяв дрожащими руками карточку с номером, Маша отошла на безопасное расстояние, но Мороз старший вдруг добавил:
— Не трясись, не буду трогать. Если дурить не будешь. Иди, Машунь, — и уже после того, как за девушкой закрылась дверь, — Гена, объясните еще раз с именами, адресами матери и тетки, чтоб понимала, что не шутим… Колесникову скажи, что дело пошло.
Оставшись один, Олег Сергеевич закурил и закрыл глаза, выпуская густые клубы дыма:
— Ох, какая. Прямо кукла… Ну, ничего…
Тем временем Машу отвезли к дому и, припугнув еще сильнее, высадили в сумерках прямо у подъезда.
— Маша, как ты? — выскочила к ней из кустов Кулецкая, — жду тебя уже час, еле от идиота своего отделалась.
— Следить за Сашей заставляют… Иначе маму убьют… И тетю Тамару, — слезы лились рекой и Казанцева вдруг понявшая, что оказалась в капкане, в полной мере ощутила, что такое безысходность. С одной стороны влюбленный, но жестокий Горин, а с другой Морозов…
— В полицию нельзя. Морозов видный бизнесмен, у него помимо наркоты, рестораны, завод… Они с Зафировым пятьдесят на пятьдесят вообще считай, всеми заведениями в городе владеют… Сергей сказал, что Олег не отстанет… Он шутить не привык. Жестокий дядя. Может ему всякие мелочи сливать, не будет же при тебе губернатор серьезные вещи обсуждать. Вроде не для этого нужна…
Маша была согласна с подругой, поэтому решила пока затаиться. Вдруг отстанут, когда поймут, что с нее нет прока… Или сам Горин, наконец, устанет, увлечется новой, бросит ее. В любом случае нужно время.
Только одно вводило девушку в ступор: Роман Морозов. Сначала отпустил, а потом его старший брат склонил шпионажу. Это у них игра такая семейная: дать жертве фору, а потом поймать? Маша вспомнила его улыбающееся лицо и теплый взгляд: неужели ей только показалась симпатия? Наверняка, отпустил, сыграл в рыцаря и хорошо повеселился, когда она, как дурочка, поверила.
Подумав, сделала вывод: все они одинаковые: и Горин и Мороз младший. Любят только себя, а женщинами пользуются. Значит выбора нет, нужно плыть по течению и спасать родных людей, а сильные мира сего пусть разбираются сами.
Вечером позвонил Горин и долго расспрашивал о Машиных делах, самочувствии и настроении. Ждет беременности, — догадалась Маша, и это открытие и внезапная мягкость Александра Николаевича так поразили ее, что сердце болезненно сжалось.
Совсем не хотелось обманывать того, в кого влюблена, в сложившейся ситуации просто не было иного выхода.
Ей хотелось так, как Таня, вертеть мужчинами и уметь даже из насильника и отморозка сделать верного пса, но даже в самых смелых фантазиях Горин оставался хозяином положения, а она хорошей девочкой.
Именно об этом просил ее Александр Николаевич перед отъездом:
— Будь хорошей девочкой, моя маленькая.
Вот только как ей остаться, если спасение близких буквально толкает на плохие поступки?
Горин вернулся через три дня и вопреки Машиным надеждам, начал обсуждать рабочие моменты прямо при ней:
— Я этого Колесникова раком поставлю! Каналы перекрою… А как по-другому, Юра, если он за моей спиной, не считаясь, хочет работать дальше? Забыли, кого бояться, суки…
— Саш, давай не будем о работе?
— Перезвоню, Юрий Иванович, — подчинился губернатор и повернулся с ленивой улыбкой.
— Соскучилась что-ли? Ну наконец-то, а то я за этот месяц уже ощутил давно забытую с молодости боль неразделённой любви. Иди сюда, красота моя неприступная, — сильные руки сгребли девушку, и Горин счастливо расхохотался, зарывшись носом в благоухающие ванилью русые волосы, — пахнешь как мечта.
Меньше всего хотелось Маше забываться в его руках, но сердце снова таяло, а тело, как инструмент, настроенный на его руки, предавало.
— Горин, отпусти меня, иначе беда будет, — сама не зная почему, прошептала она, надеясь хоть как-то предостеречь его, уперевшись ладошками в широкие плечи.
Но губернатор слышал совсем не то, что Маша подразумевала под этой невинной просьбой:
— Не могу, глупая. Влюбился как дурак, поэтому ребёнка тебе сделаю, а там уже сама уйти не сможешь.
Влюбился…
Как сладко звучало простое признание из уст этого жесткого успешного мужчины, сводя с ума и заставляя Машу трепетать от счастья. Скажи он это раньше, всё могло сложиться по-другому… Не было бы этого похода в клуб, не было бы Таниного изнасилования и шантажа…
Сегодня, всё было по-особому: Горин, не переставая шептал нежности и как будто уговаривал и так сдавшуюся девушку:
— Ну вот, чего только нервы трепала мне. Сладкая… Чего сопротивлялась… Машенька моя, — руки умело гладили и мяли её, заставляя как кошку бесстыдно прогибаться от каждого интимного прикосновения хозяина. Искушённый, взрослый Александр Николаевич с легкостью доводил до оргазма и крика, делая секс абсолютным удовольствием. Как будто чувствуя, что Маша на пороге какого-то важного решения, он буквально мучал её ласками. К утру девушка, почти охрипла от криков, но снова стонала, кусая губы от удовольствия и отдаваясь голодному Горину, который после недельного отсутствия дорвался до её тела, и буквально сводил с ума своей ненасытностью.
— Ты только роди мне сына, родная моя. Я к твоим ногам весь мир положу. Женюсь…Куда убегала, маленькая, с ума меня свела совсем. Запомни, везде тебя найду… — от его хриплого шёпота, переходящего в поцелуи, рассыпающие засосы по телу, хотелось реветь от счастья.
Он правда любит.
Только вот теперь эти признания приносили ещё и боль. Если она будет шпионить, то Горин не простит и то, как он вёл себя раньше, покажется настоящим раем. Маша знала, что губернатор жесток к неприятелям, и боялась его гнева. Был ли выход из этой ситуации — она не знала, но надеялась, что всё как-нибудь разрешится.
Решив предпринять попытку перемирия, она съездила к матери и тётке, всё ещё продолжающим бойкот. Неуютно и больно было сидеть на маленькой кухне, ещё недавно бывшей её домом и смотреть на родные лица, вдруг ставшие совсем чужими:
— Мама, тётя Тома. Ну, простите меня. Я люблю его, понимаете? Саша разводится, но не из-за меня. С женой давно не живут вместе, потому он хочет ещё детей, а ей жаль фигуру. Вот, посмотрите, — она робко подвинула вперёд папку с документами о разводе, заранее взятую у Горина и обессилено закрыла глаза, не в силах проследить за реакцией.
Маша знала, что ударила в цель, ведь тетка, бесплодная и болезненно воспринимающая тему детей, сразу разошлась:
— Что за бабы пошли! Денег тьма, муж красавец! Нет, ей фигуру жалко! Тьфу! Ты, Машка, не смей аборт делать, если залетишь! Убью!
В комнате снова повисла тишина, но очень скоро её опять прервал голос Тамары, изучившей бумаги:
— Так он ещё год назад начал развод готовить? Так, Галь, хватит дитя тиранить! Она может уже беременная, а мы тут жмём её. В конце концов, не с наркоманом и не с альфонсом связалась. Такого мужика окрутила!
— Тома, у них восемнадцать лет разницы, — возмущённая мать никак не желала сдавать позиции.
— Значит так! — вдруг заорала тётка, — он что дед старый? Тридцать семь лет всего! Хватит ныть, Галя! Давай запретим ей, и кого она ненавидеть будет? Нас с тобой!
Тут, наконец, она обняла племянницу, чем окончательно завершила ссору:
— Плохо, что не рассказала сразу, но сделанного не воротишь. Мы с матерью всегда на твоей стороне. Жизнь рассудит.
— Мне так вас не хватало, — заревела Маша, после чего материнское сердце Галины дрогнуло, поэтому всё трое разрыдались с новой силой
Время шло, а Мороз старший как будто забыл о Казанцевой, совсем не давая о себе знать. Она уже понадеялась на то, что он забыл о своём жутком задании, и решила, что всё обойдётся.
Губернатор совсем растаял и снова превратился в того мужчину, с которым она познакомилась на летней террасе кофейни. Строгий ко всем, кроме неё, он как будто делал для девушки исключение, балуя и заваливая подарками. Зверел Горин только тогда, когда ревновал. А уж ревность и собственничество Александр Николаевич проявлял практически во всём.
— Может, переведешься на заочное?
— Почему? — удивилась Маша.
— Если останешься на дневном, то охранник с тобой на пары будет ходить. Ему полезно, — проворчал губернатор.
— Ревнуешь? — проворковала девушка, уже научившаяся вить из Горина верёвки и принялась разминать широкие плечи, став позади губернатора.
— Нет. Но дашь повод, шею сверну.
Теперь он как влюблённый жених, каждую свободную минуту посвящал ей, вплотную занявшись вопросом появления ребенка, но по закону подлости именно в тот момент, когда бдительность девушки была усыплена наступившей идиллией с губернатором, объявился Олег Сергеевич. Он позвонил ранним утром в середине июля и сразу перешёл к делу:
— Машенька, золотце, ты готова дать… мне интересующую информацию, — фраза была с явным подтекстом, говорящим о явной заинтересованности Мороза старшего в ней, как в женщине.
— Нет, Александр Николаевич не обсуждает при мне работу, — дрожащий голос выдавал, но она старалась говорить твёрдо.
— Котёнок, ты уверена? — мягко, даже как-то ласково спросил бизнесмен.
Сглотнув подступивший к горлу ком, выдавила:
— Уверена.
— Тогда до вечера.
Он положил трубку, не дожидаясь ответа, чем немало испугал Казанцеву. Целый день Машу не покидало ощущение того, что она крючке, а после обеда опасения подтвердились. Позвонила мама и со слезами рассказала о том, что Тамару сбила машина, скрывшись с места происшествия.
Уже в приёмном покое, когда тётка уснула после двойной дозы лекарств, унявших боль в поломанных ребрах и раскалывающейся после сотрясения голове, девушка решительным шагом вышла в коридор и, понимая, что пути назад нет, набрала нужный номер:
— Вот и ты Машенька… Как там тётя? — бархатный голос Мороза не оставлял сомнений, в том, что авария дело его рук.
— Записывайте. Только не трогайте больше моих родных. Лучше меня.
— Ты красивая, нежная девочка. У меня на тебя рука никогда не поднимется, разве что член. Жду информацию.
Уже позже, когда губернатор распорядился перевести Тамару в платную палату с лучшим персоналом, Маша дала волю слезам. Связанная по рукам и ногам, она совершенно не представляла, как поступить, поэтому просто цепенела от горя и беспомощности.
В голове девушки пульсировала единственная мысль: она предательница, сливающая губернатора врагам.
Рано или поздно он узнаёт… Что будет дальше, ей было даже страшно представить.
10
Казалось, на Александра Николаевича свалились все проблемы разом.
С разводом возникла заминка, и решение снова откладывалось, чему видимо были несказанно рады жена и дочка, все еще мечтающая о воссоединении родителей. На работе тоже всплыла куча проблем, и служба безопасности даже сделала предположение, что Горина кто-то сливает, этим немало взбесив губернатора.
— Саш, всех проверим, не переживай. Сука долго таиться не сможет, — успокаивал помощник.
— Это кто-то из новых, потому что всей старой команде я верю. Это же костяк.
— Найдем, шеф. Не стоит беспокоиться. Нам главное сейчас столице объяснить, почему с этим потоком не разобрались. Они, конечно, в курсе, но сам понимаешь… Выглядит, как будто утечка от нас…
— Решай, Юра.
Единственной отдушиной была Маша. Нежная и сладкая, она, наконец, стала прежней и теперь занимала все его мысли и свободное время.
Гориным овладело давно забытое чувство страсти и влюбленности. Ощущение того, что получил девственницу, да еще и полностью подходящую ему в постели, будоражило и пробуждало внутри какой-то собственнический инстинкт, который хотелось закрепить ее полной зависимостью и беременностью.
В конце концов, он, опытный мужчина, иногда еще видел в ее глазах желание освободиться и какой-то глубоко запрятанный страх. Вывод напрашивался сам собой: она все еще думала об освобождении.
Потягивая янтарный виски из тяжелого стакана, Александр Николаевич лениво размышлял над тем, что беременностью он убьет двух зайцев: во-первых получит долгожданного наследника, а во-вторых привяжет Машу.
Возможно она сама еще не подозревает, но Горин сразу видел наметанным глазом, что Машу ребенок сделает домашней и максимально послушной. Такая, как она просто рождена для того чтобы быть матерью: натуральная, нежная, красивая… Хотелось жениться и сделать Казанцевой не одного, а минимум троих младенцев и желательно друг за другом. Представив ее круглые, полные ужаса глаза, если она узнает о его планах, Горин вдруг расхохотался. Хотя куда она денется?
Он живо представил беременную Машу на кухне, хлопочущую над ужином и по телу вдруг разлилось невероятное спокойствие и тепло. Все это обязательно скоро будет. А пока можно хоть немного дать ей отвлечься.
Да и вообще больше нет смысла постоянно сидеть дома… После той самой памятной статьи прошло уже полтора месяца, поэтому город утих и привык к мысли, что губернатор аморальный тип, поправший институт семьи, а значит можно везде брать любовницу с собой. Пусть привыкают к той, которая скоро станет женой первого лица области.
Вечером они отправились вместе в один из уже хорошо знакомых Горину ресторанов, и хотя он привык ужинать дома, но иногда, скрепя сердце, можно было обойтись без так полюбившегося ему ритуала — есть приготовленную его студенткой пищу.
Маша была такой расстерянно-прекрасной в откровенном бежевом платье, что машине он не выдержал и выгнав водителя прямо на обочине задрал тонкую ткань и усадив себе на колени, глубоко и резко отымел ее до хриплого крика и запотевших стекол.
— Мне было больно, — обиженно пожаловалась Маша, пытаясь поправить свой помятый вид.
— Прости, малыш. Не сдержался, — покаялся обескураженный собой Горин, — сам не понял, что на меня нашло, не рассчитал силу… Не смей ходить без белья, я почему-то от этого зверею.
— Так теперь я еще и виновата, что это вечернее платье носят без трусов? — она отвернулась к окну и закусила губу, а Горин виновато прошелся взглядом по свежим засосам на ее груди и следам от его рук на запястьях. Однозначно будут синяки…
— Тебе никто не говорил, что ты псих и абьюзер, Горин?
— Я нормальный был до тебя, — примиряюще улыбнулся губернатор, — седина в голову, бес в ребро, Мань… Смешная ты, слово еще такое модное "абьюзер"… Ты же журналистка у меня одаренная, русский аналог найти не могла?
— Мудак! Вот тебе русское слово!
Вернувшийся водитель хмыкнул, а губернатор расхохотался:
— Туговато у тебя с синонимами, Казанцева… Неуд… Тиран или деспот и по смылу ближе и звучит культурнее. Нужно будет вплотную заняться твоим образованием… А может и отправить тебя куда-нибудь в Европу, чтобы знания подтянуть, после парочки детей, разумеется…
— Никуда я не поеду! И никаких детей!
— А ну-ка, цыц! — гаркнул Горин и расслабленно улыбнулся, удовлетворенно глянув на Машу.
Вкусная, зараза… и строптивая.
Однако уже в ресторане настроение губернатору снова испортили. Позвонил Сафронов и доложил, что произошла утечка, причем теперь информацию подтвердили в столице.
— Затрахали, найду, кто сливает, застрелю к чертовой матери, давно сам не карал, — прорычал Горин и вдруг заметил побледневшую Машу. Он прошелся по ней обеспокоенным взглядом и усадил на диван:
— Ты чего, маленькая моя? Плохо? Врача вызвать?
— Нет, просто голова закружилась, — девушка была мертвенно бледной и как-то боязливо косилась на него.
— Давай домой поедем? Устала? — он приложил горячую ладонь к холодному лбу и нахмурился, мысленно отругав себя… Наверно сильно помял ее машине, бугай ненасытный. Не рассчитал силу, не сдержался… Тридцать семь, а все туда же. С ней нежнее надо, мягче…
Через пятнадцать минут Маше полегчало, и Горин, озабоченный ее состоянием, даже разрешил выпить бокал красного вина для поднятия гемоглобина. Девушка раскраснелась и совсем расслабилась.
Нужно чаще выбираться, хотя и не хочется такую красоту светить… Молодая совсем, ей общение нужно — размышлял он, даже не догадываясь, что состояние Маши было прямым следствием его разговора по телефону.
Вечер так и протекал бы в спокойном размеренномрусле, если бы к ним не подошел Константин Колесников собственной персоной:
— Александр Николаевич! Приветствую!
— Здравствуй, Костя, — холодно улыбнулся Горин.
— Вы со спутницей? Признаюсь, оценил вашу красоту еще тогда по фото в статье, но реальность в разы лучше, — он приник губами к маленькой Машиной ладони, чем немало разозлил Горина:
— Колесников, переставай слюни пускать, лучше напомни мне, когда на аудиенцию приедешь?
— В пятницу можно? — мужчина отстранился, и немного задержавшись на девушке взглядом, повернулся к губернатору.
— Можно. Свяжись с приемной и уточни время.
— До свидания, — он снова улыбнулся Маше и покинул вип зону.
— Какого хера ты улыбалась ему? — рыкнул губернатор, сам не понимая зачем.
— Не знаю. Из приличия.
— Нечего с моими оппонентами любезничать. Ремня дам.
— Тиран и деспот, — прошептала девушка, чем снова вызвала улыбку нахмуренного Горина.
— Ну вот, Казанцева, быстро учишься. Сегодня еще практику ночью отработаешь и учеба за границей твоя.
— Извращенец!
— Еще какой, маленькая моя. Особенно, когда дело касается тебя, — он хищно улыбнулся, заставив девушку залиться краской смущения, и потребовал счет.
Ночью, прижимая к себе разгоряченную после оргазма Машу, он вдруг спросил:
— Ты у врача когда в последний раз была?
— После того как ты… Ну… после первого раза, — слова о сексе, не смотря на ежедневные занятия им, все еще давались Маше с трудом.
— Ясно. Завтра запишись. Обследование, витамины — все пусть назначают. Я сына хочу.
— А дочку?
— Пусть и дочка будет. Красивая, как ты.
К пятнице дело с разводом, наконец, начало улаживаться, а когда прибывший Колесников в обмен на содействие согласился раскрыть крысу, настроение Александра Николаевича вообще пошло в гору:
— Ладно, содействие и так придется оказывать. Но не наглейте. Долю столице увеличите. Они пока не озвучили, но в любом случае вам придется подчиниться, Костя.
Колесников согласно закивал:
— Как скажете, Александр Николаевич. Спасибо. Не ожидал, что на встречу пойдете.
— Да ладно тебе, я не такой злой, как рассказывают. Меньше верьте. Гайки вам закрутил и завыли. Успокойтесь. Что там с сукой?
— Александр Николаевич… В общем человека заставили. Не рубите с плеча…
— Всех их заставляют, — поморщился Горин, — имя называй и запомни, еще раз такое попробуете провернуть, не спущу. Попересажаю нахер.
Колесников шумно сглотнул, но ничего не ответил. Знал, что Горин выполнит любую угрозу.
— Имя давай мне, чего застыл? Или помощь не нужна больше? — губернатор расслабленно раскинулся на кресле, но внутренне был напряжен. Он ждал.
— Одна из ваших…
— КТО? — не выдержав, гаркнул Горин.
— Маша Казанцева…
— Ах, вы, мудачье… — одним ударом Александр Николаевич разбил нос Колесникову и тут же зарычал, — совсем охерели? Я, блять, вам устрою содействие… Рассказывай, кто? Чем шантажировали?
После долгой беседы с использованием двух пачек салфеток и ведерка льда для разбитого носа Колесникова, губернатор уже знал все подробности истории с подслушиванием и шантажом.
Ему хотелось вернуться домой и сломать шею этой суке, которая купилась на глупые угрозы, ничего не рассказав ему.
Горина брала досада за упущенное время и неуместные чувства к Маше. Он, привыкший видеть людей насквозь не понимал, как эта соплячка смогла провести его, еще и успев залезть ему так глубоко под кожу. Хотелось изыскать хоть одну причину, оправдывающую предательство и не отпускать, оставить Машу себе, долгие годы среди акул бизнеса привили Александру Николаевичу четкие принципы.
В любом случае придется от нее избавиться. Хоть с мясом, но вырвать. Сколько проблем доставила, дрянь. А ведь могла сразу позвонить и признаться. Он бы для нее горы свернул, попересажал их всех, включая идиота Колесникова. Ну что ж… Эта дура сама сделала свой выбор.
Домой Горин вернулся глубоко за полночь, вдрызг пьяным. Ему хотелось наказать ее, поставить на колени, заставить делать позорный минет, а потом высечь ремнем и затрахать до изнеможения, но увидев Машу, хрупкую и безмятежно спящую на огромной постели сжал кулаки ушел, ругая себя за внезапную слабость.
Утром губернатор вызвал из столицы Каролину и после хорошего секса, уже к обеду, удовлетворенный, а значит, начинающий мыслить здраво, решил, что не сорвется, поэтому вызвал Машу прямо к себе в администрацию.
— Привет, ты не приезжал сегодня? — она была юной и прекрасной, в легком цветочном платье до колена, при любом движении открывающем стройные девичьи бедра.
Невольно залюбовавшись ею, Александр Николаевич замер, но потом нахмурился, возвращаясь к суровой реальности:
— Приезжал. Хотел тебя наказать… Но передумал… Все таки тетку сбили твою…
На лице Маши были буквально написаны эмоции, обуревавшие ее. Она все поняла. Стерла внезапно выступившие слезы, подошла совсем близко и дотронулась ладошкой до широкой груди. Сейчас без каблука, Маша едва доставала ему макушкой до подбородка, такая нежная, хрупкая и ранимая. Хотелось сжать ее и покрывать поцелуями каждый дюйм стройного тела, но почувствовав запах, его любимый аромат чистоты, Горин вдруг взбесился и схватив девушку за локоть, буквально поставил на колени:
— Саша, прости меня. Ты же знаешь, что я только твоя и люблю только тебя…
— Да, зая, до недавнего времени я так и думал, только вот добрые люди открыли мне глаза на твою сучью натуру… Нравилось жертвой себя ощущать?
— Саша, — всхлип и взгляд некогда любимых глаз немало раздражал его и выбивал из колеи, поэтому он отвернулся к окну и закурил.
— Вон пошла. Отпускаю с миром, но видеть тебя больше не хочу. Ослушаешься, тогда не пощажу.
Красивое лицо девушки вдруг ожесточилось и непонятно откуда взявшиеся силы помогли встать.
— Я тебе этого никогда не забуду, Горин. И не прощу. Не хочешь, не верь, но пугать меня не нужно. Я после знакомства с таким ублюдком, как ты, уже ничего не боюсь.
Лицо внезапно обернувшегося мужчины исказила гримаса бешенства:
— Ты, соплячка, будешь мне здесь такие речи толкать? Я тебя, мразь, собственными руками задушу.
Мгновение и его высокая, широкоплечая фигура нависла над ней, а рука сомкнулась на тонкой девичьей шее. Пальцы легко обхватывали кожу ниже подбородка и буквально через несколько секунд она захрипела.
"Задушить, сучку, чтобы больше мозги не пудрила и никому не досталась… "
Хрипы становились всё громче и она, лишившись воздуха постепенно сникла и внезапно обмякла в его руках.
Стоп.
Невероятным усилием воли Горин заставил себя ослабить хватку и отступил, морщась от вида снова упавшей на колени Маши.
Она была сейчас жалкой и прекрасной одновременно: с красными заплаканными глазами и опухшими полными губами, в сарафане в мелкий цветок, задравшемся над сбитыми коленями…
Хотелось трахнуть её и убить одновременно, но он твердо был намерен сдержаться.
Пройденный этап.
Выкинуть суку к чертовой матери и пусть катится на всё четыре стороны.
Попользовался и хватит.
И так долго задержалась, возомнила себе, что самим Александром Гориным может вертеть.
Маша тем временем с трудом поднялась, и глотая горячие слезы, посмотрела прямо в холодные голубые глаза:
— Помнить меня, ублюдок, всю жизнь будешь, только меня хотеть. С другими бабами меня представлять будешь. Но я не прощу. Никогда.
Горин хищно улыбнулся и нарочито медленно произнес:
— У меня таких как ты — очередь за дверями. Вон пошла, соплячка, пока я охране "фас" не сказал и они тебя по кругу не пустили.
Неужели могли те губы, которые совсем недавно ласкали и шептали нежности прямо на ухо, теперь хлестать хуже пощечин?
Могли.
Перед ней теперь стоял настоящий волк, который раньше прикидывался влюбленным мужчиной.
Она медленно выпрямилась, проглотила его последние слова, и круто развернувшись на каблуках, нетвердой походкой направилась к выходу.
Тем временем Горин, оставшийся один, набрал на телефоне номер и сразу перешёл к делу:
— Алло. Володя?
— Да, Александр Николаевич!
— За Марией Анатольевной присмотр не прекращайте…
— Но я думал…
Горин раздраженно потер переносицу и снова взорвался:
— Володя, думаю здесь я, я ты делаешь, как сказано. Я доходчиво объясняю?
— Да.
— Если какой-то поклонник или мужик на горизонте — нейтрализовать и сразу мне докладывать.
— Будет сделано, Александр Николаевич! — отозвался поникший голос главного начальника охраны.
— Помни, Володя, она у тебя на самом особом контроле. Ясно?
— Ясно, Александр Николаевич.
— Вот и прекрасно. Готовь машину. В аэропорт и в Москву.
Он улетел.
Две недели командировки в столице мучался желанием вернуться вырвать из нее слова любви и долго пить извинения, но силы воли Горину было не занимать, поэтому он заглушал гнев женщинами и спиртным, которое сейчас лилось рекой.
Но абсолютно ничего не могло помочь ему забыть, ту, которая предала. Теперь, спустя время, автоматически выискалась целая куча оправданий для Маши и к концу поездки в воспаленном мозгу губернатора постоянно пульсировала мысль о том, что он плевать хотел на мнение окружающих и забирает свое обратно.
Юрий Иванович, видя налитые кровью глаза Горина, не смел спорить и принял распоряжение привезти Казанцеву обратно, более чем спокойно.
— Засела она у него под кожей, как заноза. Красивая, а может и в постели хороша, хрен ее знает, — объяснял он начальнику охраны.
Александр Николаевич, полностью смирившийся и практически физически мучающийся в разлуке, летел в областной центр в предвкушении. Он заберет ее обратно, если нужно приставит круглосуточную охрану, но больше никуда от себя не отпустит.
Может, приворожила, соплячка? Говорила ведь, что хотеть только ее будет…
Каково же было удивление и злость губернатора, когда Машу не нашли.
— Уехала. И мать допрашивали и тётку. Никто ничего не знает, — докладывал Володя, а у Горина в сердце стремительно поднималась паника, перемешиваясь с ослепляющей дикой яростью.
Уехала.
Найти эту дрянь и наказать.
11
Он знал, чувствовал на подкорке, что добром это не кончится. Просил ведь по-хорошему бросать этого мудака… Почему ослушалась, глупая? Почему не проследил за ней? Потому что хотел стереть прекрасное воспоминание и даже порывался удалить номер…
От мысли о том, что ее, нежную тонкую как веточка цветущей яблони, могли сломать, ему становилось по-настоящему плохо. Хотелось поехать прямо к этому утырку Горину и разбить его рожу в кровь об деревянный губернаторский стол… Даром, что они одной комплекции и роста, Мороз знал, что он сильнее, потому что на пять лет моложе.
Было ли это влюбленностью с первого взгляда? Он не знал, но одно было очевидно — впервые ему хотелось
рвать и наказывать всех за эту девушку.
Закурив, Роман задумался, пытаясь вспомнить, уловить, почему она вызывала в нем трепет и какое-то первобытное стремление защищать… Ведь было в этом желании заслонить Машу от всего мира что-то знакомое с детства… щемящее и нежное… Так они с Олегом в юности берегли маленькую сестру, подходить к которой боялся весь двор, ведь ее старшие братья при любом косом взгляде превращались в бешеных псов.
Сколько времени прошло? Пятнадцать, а может быть двадцать лет? Они давно стали взрослыми, сестра вышла замуж и счастливо живет за границей, воспитывая любимых племянников.
Только вот братья тоже изменились. Пока Роман прозябал в армии, а потом отдал без малого десять лет службе в Росгвардии, дослужившись до старшего нач. состава, его брат сколотил хорошее состояние и благодаря торговле наркотиками открыл множество увеселительных заведений в областном центре, служивших прикрытием для его темных дел.
Когда интересы братьев разошлись? Нет, не в тот момент, когда Роман орал на Олега и крушил все в его кабинете, и совсем не тогда, когда братья стали наносить друг другу внушительные удары из-за какой-то губернаторской подстилки, как кричал Мороз старший. Все началось гораздо раньше… С того момента, когда его, силовика, Олег попытался втянуть в свою схему, чтобы присоединиться к добыче больших, но построенных на чужом горе денег.
Роман позвонил Маше сразу, как только узнал о том, что брат, вопреки данному слову, использовал ее в своих грязных играх. Именно в этот день девушка была брошена этим упырем губернатором и находилась в полной прострации, вообще без вопросов позволив забрать себя и даже увезти в загородный дом.
Уже в пути, после двух часов разглядывания разномастного пейзажа за окном Маша вдруг опомнилась:
— Куда ты меня везешь?
— Спрячу у себя в замке и буду охранять как дракон. Шутка, — ободряюще улыбнулся Мороз, выдавливая газ в пол и выжимая двести лошадей из своего спорткара.
— Зачем?
Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Но в одном был уверен на все сто процентов: с самой первой встречи хотелось отобрать ее у Горина, и даже не потому что губернатор был не достоин этой девушки… Просто хотелось ее себе: такую юную, красивую как редкую маленькую птичку, словно случайно залетевшую в эти холодные края.
Подъехав к большому двухэтажному бревенчатому дому, Роман вывел девушку из машины и только сейчас увидев сбитые коленки, выглядывающие из под цветочного платья, замер и нахмурился. Упала? Почему тогда он сразу этого не заметил? От мысли, что ее мог обидеть этот ублюдок, желваки непроизвольно заходили на скулах, а кулаки сжались.
Заведя девушку внутрь, Мороз первым делом схватил аптечку и присел перед ней на корточки. Пальцы легко приподняли тонкую ткань платья, и от легкого касания голая бархатистая кожа покрылась мурашками. Было в этом нахождении у ее ног что-то невероятно интимное… Как будто непосредственная близость становилась тягучей и густой, заполняя все вокруг, оставляя только глухой звук бьющихся сердец и частого хриплого дыхания… Хотелось не просто трогать, а медленно вести рукой вверх по бедру, ощутить дрожь, которая обязательно разольется по ее телу, сильно сжать нежную кожу и отпустить, наблюдая, как она покраснеет от захвата его пальцев… Шумно сглотнув, Мороз тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение, нащупал флакон с зеленкой и смочив в ней ватный диск приложил к ссадинам.
— Не надо. Щиплет! — очнулась из коматоза Маша, и видимо, очень смутившись видом сидящего у ее ног мужчины, покраснела и застонала от боли.
— Потерпи, малыш, — и Мороз начал легонько дуть на ранки, стараясь облегчить жжение и судя по притихшей девушке, ему это удавалось. Он, привыкший смотреть на всех женщин с высоты своего роста, сейчас взглянул на Машу снизу вверх и улыбнулся.
Как ребенок, ей Богу! В этом сарафане, с косой через плечо и зелеными коленями она была самой милой и нежной даже в своем несчастье. Страдала по ублюдку, с которым вообще не должна была иметь ничего общего.
Наверняка первая любовь — догадался он.
Но Маша забудет Горина, обязательно. Пусть с мясом, но вырвет из сердца. Мороз поможет, а если нужно, то и заставит.
— Мне домой надо, — сказала она через полчаса, держа в руках кружку с чаем и наблюдая за тем, как Мороз пытается ее накормить хоть чем-то из привезенной кучи продуктов.
— Ты знаешь, что он будет тебя искать? Понимаешь, что будет только хуже? — ласковый и добрый еще минуту назад, Роман был готов взорваться.
Глупая! Не умеющая себя ценить, и поэтому отдавшаяяся этому мудачью! Если бы можно было отмотать время назад: увидеть ее раньше, познакомиться, забрать себе… Не было бы этого Горина почти погубившего ее… Не было бы всей этой поганой истории…
Но ничего уже не изменить, значит нужно жить настоящим и лечить ее сейчас от этого поганого чувства, ничего общего не имеющего с любовью.
— Малыш, ты останешься здесь, но не потому, что я хочу удерживать тебя против воли. Просто эти сволочи так дело не оставят. Нужно немного отсидеться, — он говорил чистую правду, потому что пресыщенные женскими телами толстосумы не на шутку заинтересовались той, которая сумела усыпить бдительность самого сына Коли Горы, а значит уже стала для них чем-то особенным. Да и губернатор, наверняка очень скоро остынет и снова попытается забрать ее, сломав окончательно.
— У меня уже скоро новый семестр, учеба, — робко начала девушка.
— Пока наслаждайся отдыхом. Здесь рядом пляж, базы отдыха, а потом я все улажу. В виду того, что тебя там ждут, нужно вернуться так, чтобы ты была в полной безопасности…
— Зачем это тебе? — уже привыкшая к тому, что мужчинам от нее нужно только одно, Маша испытующе сверлила взглядом мужчину, как будто пытаясь прочитать его мысли.
Только этого не требовалось, потому что Морозов и не хотел ничего скрывать, искреннее и прямо встречаясь своими янтарными глазами с ее изумрудно-зелеными.
— Я же тебя еще тогда просил: не гуляй с Гориным. Ты не послушалась, глупая, попала в историю. Хочу уберечь тебя от повторной ошибки. Малышка, поверь, ваше расставание наделало шуму, поэтому многие дяди, включая моего брата и Колесникова, заинтересовались твоей персоной.
— А ты? Ты заинтересовался, или все делаешь бескорыстно?
Ну что же… На прямой вопрос — прямой ответ:
— Я просто хочу уберечь тебя, — вслух…
…для себя — мысленно, глядя прямо в самое прекрасное юное лицо.
12
Без сомнения август прекрасен… А уж здесь, в закрытом коттеджном поселке, окруженном хвойным лесом, его прелесть чувствовалась особенно остро. Только последний месяц лета способен на такие умопомрачительные закаты и просто огромную лимонно-желтую луну. Кажется, протяни руку и сможешь ухватить край, но ты медлишь, любуешься и просто впитываешь все вокруг.
Маша снова взглянула на небо, усеянное миллиардами ярких точек, и вдохнула полной грудью остывший свежий воздух. Она попыталась, но так и не смогла припомнить, когда еще ей было так хорошо, как сейчас. Вообще вдали от городской суеты и беготни все чувствовалось острее, а особенно связь с природой, которая сейчас лечила и успокаивала лучше всяких лекарств. Все проблемы областного центра казались здесь невероятно далекими и как будто ненастоящими, а если и реальными, то явно не достойными переживаний.
— Малыш, ну чего ты тут стоишь? Замерзнешь, — на плечи мягко лег теплый плед, а сверху него опустились мужские руки.
— Ты же должен был уехать? — удивленно спросила Маша, считавшая, что Мороз уже на пути в город.
— Решил остаться еще на одну ночь. Кормить будешь?
— Буду, — улыбнулась девушка и поспешила в дом.
Уже вторую неделю она находилась вдали от столицы и постепенно привыкала к загородному укладу. Несмотря на весь шик большого бревенчатого дома, напичканного по последнему слову техники, жизнь здесь текла по другому и время как будто замедлялось, переходя с бешеного бега большого города на размеренный шаг, позволяющий наслаждаться каждым мгновением.
Мороз приезжал через день и часто оставался с ночевкой, но не выказывал Маше никакого мужского внимания, кроме повышенной заботы и опеки. Она была безмерно благодарна этому красивому, казавшемуся ей самым добрым мужчине, и не увидев от него никаких посягательств на собственную честь, окончательно расслабилась, только изредка гадая, почему он совершенно бескорыстно ей помогает.
Сегодня получив от него новый смартфон, она связалась с Таней, и та объяснила Галине и Тамаре, что их Маша не пропала, а просто уехала на время. И хотя скандала избежать не удалось, Таня его стойко выдержала.
— Машунь, хватит благодарностей, нормально все с твоей мамой. Лучше скажи: как ты? Когда уже признаешься, куда уехала? Увидеться хочу, — тараторила Кулецкая.
— Танюш, к началу семестра приеду. Где и с кем не скажу. Искал меня Горин?
— Искал. Сам приезжал ко мне… Он развелся. Ребята из областной газеты статью писали…
— Даже так, — по щеке покатилась предательская слеза.
Как бы обрадовалась она этому известию еще месяц назад… А теперь? Горько и как-то больно от того, что все шло наперекосяк.
Может все бросить и вернуться? Примет, ведь, раз искал.
Сердце, все еще влюбленное в губернатора, дернулось и болезненно сжалось, а голова, сразу подчинившаяся чувствам, начала искать лазейки и оправдания бывшему.
Сама не понимая почему, Казанцева поддалась порыву и понимая, что Таня своим заявлением разбередила ее рану, начала метаться, уже заранее зная, что в битве с самой собой точно проиграет.
Жизнь одна.
Решено.
Наскоро попрощавшись с подругой, Маша влетела внутрь и стремительно начала собирать вещи. Когда сумка была заполнена ее мизерным багажом, половину которого составляли футболки Мороза, в которых она, как в платье ходила по дому за неимением других вещей, в комнату постучался Роман.
— Ты чего не спишь, маленькая?
Признаться ему, что сдалась? Он должен понять… Наверняка тоже кого-то любил…
Все еще оставаясь в его майке, решила открыть и столкнувшись с янтарным взглядом пролепетала, как будто извиняясь:
— Ром, я решила вернуться…
Высокая, замершая в дверном проёме фигура Мороза всем своим видом выражала напряжение. Сдвинутые брови, губы, сжатые в тонкую линию и жесткий взгляд янтарных глаз — все это говорило не просто о недовольстве, а о самом настоящем бешенстве.
Остановившись посреди комнаты, девушка подняла на него взгляд и уже другим, еще более несмелым и робким голосом добавила:
— Учеба скоро… Я, правда, тебе очень благодарна. Носишься со мной как с маленькой. Приезжаешь почти каждый день. Не могу больше злоупотреблять твоим гостеприимством.
— Ты не злоупотребляешь. Давай завтра поговорим.
— Мне нужно уехать, понимаешь?
— Понимаю, — тихо протянул он, а после минутного молчания добавил, — к нему?
— К нему, — сил смотреть ему в глаза почему-то не было, поэтому Маша, остановившись рядом, уставилась в пол.
— Нет.
— Что значит "нет"?! — хрупкая и босая, она подняла на Мороза большие зеленые глаза и удивленно приоткрыла рот.
— Я тебя не пущу. Переболей этим ублюдком здесь.
— Что значит, нет? — снова повторила девушка и неверяще уставилась на Мороза.
— Нет — это значит нет.
Схватив сумку, Маша, как и была, в его футболке, попыталась протиснуться в дверь, но едва достающая до его плеч, не смогла даже сдвинуть мужчину с места.
С мыслью о том, почему ей на пути встречаются одни бугаи и амбалы, девушка бросилась колотить кулаками по его широкой, будто каменной груди, но потерпев неудачу, через некоторое время обессилено опустилась на пол и вдруг зарыдала в голос.
Ей было жаль себя и свое израненное сердце, рвущееся к Горину, а еще до глубины души обидно, что Мороз все решил за нее, как за ребенка.
— Маленькая ну перестань. Не сейчас, но потом ты поймешь…
— Что ты меня учишь? Ты мне не папочка! Я люблю его! — крик срывался на хрип, заставляя ее давиться слезами, и снова и снова бить его, но Мороз сносил удары молча. Большой и суровый он сидел перед ней на корточках и сжимал челюсти, буравя словно сорвавшуюся с цепи девушку, почерневшим взглядом.
Когда, истерика, наконец, пошла на спад, он силой усадил ее на колени и долго качал, как маленькую, крепко прижав к себе, приговаривая:
— И на руках будет носить и любить как сумасшедший, все для тебя будет делать, по щелчку пальцев все к ногам, верным будет… Только не этот… Другой.
Эти слова, показавшиеся ей полным бредом, были повторены столько раз, что закрепились где-то на подкорке, внутри… И когда Маша, притихшая, но все еще вздрагивающая всем телом после долгой истерики, уснула прямо на руках Мороза — он ей приснился…
Другой…
Она не видела лица, но все стремилась, бежала за мужчиной, уходящим, незримо ускользающим от нее. Бежала… и никак не могла догнать…
13
Татьяна Кулецкая впервые проводила большую часть лета в родном городе, а не у отца в столице. Привыкшая стремиться в огромный город, сейчас она пребывала в настоящей растерянности, потому что сама не знала, что послужило причиной того, что тянуло домой. Так или иначе, интуиция требовала подчиняться своим внезапным желаниям, поэтому пробыв две недели в мегаполисе, девушка вернулась в областной центр.
Сначала этот поступок представлялся огромной ошибкой, особенно после того, как один из людей Мороза позорно изнасиловал ее в коридоре собственной квартиры, но потом случилось кое-что, перевернувшее всю жизнь с ног на голову. Казалось бы, что может быть хуже, чем унижение такого ужасающего масштаба? Теперь все нипочем — думала девушка, справедливо считая свое сердце и закалку каменными после изнасилования. Но главное потрясение было впереди.
Кулецкая — признанная красавица, славившаяся большими запросами и избирательностью в отношении мужчин, вдруг, внезапно для самой себя, по уши влюбилась.
О каких чувствах и влечению к противоположному полу может идти речь после настоящего унизительного надругательства над ее телом и душой? Но все в жизни происходит тогда, когда суждено, поэтому и мужчина, который свел Таню с ума, встретился ей именно сейчас.
Ничего не предвещало беды, когда в один из первых дней пропажи ее закадычной подружки Маши Казанцевой, снова явился Сергей, насильник и по совместительству назойливый поклонник Кулецкой.
— Ну, что ты за мной ходишь? — вымученно вздохнула Таня и смерила в общем-то приятного крупного мужчину брезгливым взглядом.
— Пойдем на свидание? — мягко и ласково начал амбал.
— Сергей, не заводи старую пластинку, мы не с того начали…
Но тут, уже месяц бегающий за ней хвостом мужчина, вдруг сорвался:
— Что ты мне душу рвешь, ведьма?! Тысячу раз уже себя заживо похоронил за то, что было! Я ради тебя на все готов!
Таня вздрогнула от его крика, но очень быстро взяв себя в руки, и посмотрев на осунувшееся лицо Сергея, хитро улыбнулась:
— Все, говоришь, сделаешь?
— Все, — обреченно пробормотал амбал.
— Тогда найди мою подружку, Машу Казанцеву. С ней уже неделю связи нет. Боюсь, что губернатор, псих ревнивый, ее придушил и на пустыре закопал.
— Живая она…
— Где?! — глаза Татьяны загорелись надеждой, и она всем корпусом подалась вперед, заставляя Сергея шумно вдохнуть аромат ее духов.
— Где не знаю, но слышал, как Мороз с ней по телефону разговаривал.
— Это Олег, который?
— Нет, брат его родной, омоновец бывший. Олег его где-то года полтора назад подтянул.
Так Кулецкая узнала о существовании Романа.
Выяснив, что тот самый "Black" по факту принадлежит младшему, а не старшему Морозову, Татьяна приняла единственное, казавшееся ей верным решение и направилась в ночной клуб.
Она узнала его сразу, и дело было даже не в том, что рядом были те самые амбалы, включая Сергея, просто он был идеальным. На голову выше половины присутствующих, накачанный, поджарый… настоящий мужчина. Хотелось встать на носочки, протянуть руку и потрогать короткие темные волосы на голове, потереться носом о жесткую щетину на широком волевом подбородке. Было в нем даже какое-то незримое сходство с Гориным, с той только разницей, что у губернатора были светло-голубые глаза, а у Романа они казались темными.
Кулецкая никогда не была ханжой, поэтому имела сексуальный опыт и определенные предпочтения в постели, но теперь, к своему полному шоку, впервые в жизни жалела о прошлых связях. Такому, как Мороз, хотелось отдать невинность и хранить пожизненную верность. Если бы встретился раньше… Она бы смогла…
Сергей, заметив Таню, поспешил к ней.
— Знакомь с Морозом, у меня к нему разговор насчет Маши, — сразу без предисловий и приветствий начала она.
— Он недоволен будет, — начал было мужчина, но тут же осекся, — ладно, пойдем.
Стуча каблуками и призывно покачивая бедрами, Кулецкая направилась в вип комнату, однако оказавшись внутри, немного замешкалась, требуя, чтобы Сергей оставил ее с Морозом наедине.
— Серый, иди уже. И свиристелку свою забери. Башка раскалывается.
— Извините, Роман, но я к вам, — начала Татьяна.
Высокий мужчина, устало развалившийся в кресле перед большой плазмой, смерил ее быстрым рассеянным взглядом и снова уставился на экран:
— Новенькая? Я не занимаюсь подбором персонала. Иди к администратору.
— Нет, я к вам, — снова повторила девушка.
— Да, что же такое, сначала Соколов все утро нервы мотал, теперь это. Никакого покоя, — он устало потер глаза и повернулся, — чего хотела?
— Я подруга Маши Казанцевой…
Взгляд Мороза резко сменился с равнодушного на настороженно заинтересованный, и Таня была готова поклясться, что заметила, как напряглись мышцы под его черной футболкой.
Что ж ты красивый такой, зараза?
Кулецкая вообще впервые ощущала такое влечение и полностью настроилась на попытку распробовать собственные невероятно сильные, распространявшиеся накатывающими волнами чувства. Так не бывает, — твердила она Маше, когда та описывала влюбленность в Горина. Еще как бывает — думала теперь и всеми силами боролась с желанием скинуть босоножки на каблуках и сев перед этим невероятным мужчиной на пол, положить голову ему на колени.
— Слушаю, — тон Романа стал совершенно другим, спокойным и доброжелательным, отвлекая девушку от мыслей и противоречивых ощущений.
— Ищу ее…
— С чего ты взяла, что я знаю о ее местоположении?
— Знаете.
— Для Горина стараешься?
— Он, конечно, искал ее, приходил ко мне… Но я сама переживаю, да и мама ее с теткой с ума сходят.
— Маша позвонит им на днях, — Роман вдруг улыбнулся, и Таня совсем поплыла, борясь с желанием подойти и потрогать мускулы, обтянутые черной тканью.
Так вот как это… с первого взгляда… Заглянуть бы прямо ему в глаза, найти в них ответ на все вопросы, вдохнуть его запах… Но вместо этого девушка коротко его поблагодарила и вышла за дверь.
Вдох… Еще один…
Справившись с тахикардией, Кулецкая не спеша направилась к бару и заказав себе три шота егермейстера, сразу ответила на немой вопрос бармена:
— Чего уставился? Тащи, я нажраться решила!
— С чего это вдруг? Он тебя обидел? — обернувшись, наткнулась на пристальный взгляд Сергея.
— Да, до глубины души, — невесело ухмыльнулась и опрокинула первую обжигающую рюмку, почти не поморщившись, а затем добавила, — неужели разбираться пойдешь?
Мужчина смотрел в упор, как будто до конца не веря в ее слова.
— Ну чего молчишь, герой-любовник? — хрипло рассмеялась Таня, — никто меня не обижал, расслабься. Сигарету дай, уже год как бросила, а сейчас чувствую, если не покурю — конец.
14
Время шло, а Маши все не было. В десятый раз Горин посылал к ее матери и тетке людей, и в десятый раз они возвращались ни с чем.
Злость окончательно сменилась липкой паникой, а по телу полз холодный страх, заставляя Александра Николаевича буквально содрогаться при мысли о том, что она может не найтись, пропасть на совсем. Горин, привыкший жестко и радикально решать любой вопрос, теперь откровенно пасовал, потому что не понимал, как поступить.
Куда она пропала? Неужели уехала сама? Вдруг опять происки врагов?
Губернатору, еще пару недель назад утверждавшему, что Казанцева очередная, теперь не елось, не пилось и не дышалось без нее, поэтому в середине августа он не выдержал и отправился к Галине Ивановне сам.
Женщина, открывшая дверь, была совсем не похожа с его Машей, поэтому Горин на секунду даже засомневался что адрес верный. Хотя тут же одернул себя, вспомнив что сам в первый месяц каждый вечер отсюда ее забирал.
— Здравствуйте. Я Александр Горин… — начал, было он, но Галина, задрав голову и всмотревшись в его голубые глаза, перебила:
— Я знаю вас. Маши нет.
— Где она?
Галина смотрела без неприязни, но во всей ее фигуре и взгляде, направленном снизу вверх, ясно читалось напряжение и боль.
— Зачем вам? Послушайте, у вас же тоже есть дочь, немногим младше. Хотели бы, чтобы она с таким связалась?
Тут нервы, и так натянутые последними событиями до предела, начали сдавать, и Горин почувствовал, что попытка держать себя в руках полетела ко всем чертям:
— Вы мне тут моралистику не устраивайте. Мне тридцать семь, а не семьдесят. Да и дочка ваша совершеннолетняя девочка. Я ее заберу в любом случае, а вот разрешу ли вам общаться после того, как женюсь на ней — это большой вопрос. Подумайте над этим, мама, — он зло цедил каждое слово, смотря на эту хрупкую женщину с высоты своего роста, и невольно морщился.
Совсем по-другому изначально губернатор представлял себе этот разговор, но теперь так, как есть. В конце концов, очевидно, что с Машей все в порядке, раз мать не бьется в истерике и не обзванивает больницы и морги. Хотя бы это давало ощущение относительного спокойствия. Жива, здорова — это главное, а с остальным он разберется.
Тут на голос из глубины простой квартирки вышла еще одна женщина. Ей тоже на вскидку Горин давал, как и Галине, около пятидесяти, но только выглядела она в разы лучше и несмотря на возраст сохранила былую красоту. Тетка — догадался Александр Николаевич.
— Тамара Викторовна, — холодно представилась женщина, и губернатор вглядевшись в ее лицо, замер. Вот на кого была похожа его Маша… Те же черты, те же зеленые глаза, фигура, волосы…
— Мы уже все обсудили и Александр Николаевич уходит, — начала было Галина, но Тамара ее оборвала ее:
— Доволен? Сбежала из-за тебя… Неужели не видишь, что ты нашу Машу, молодую и наивную губишь? Оставь ее в покое.
— Черта с два! — рявкнул Горин и быстрыми шагами направился вниз, где его ждала охрана и личный помощник.
— Как прошло?
— Х*ево.
— Может правда приворожила, Сань? — осторожно начал Сафронов.
— Да не верю я в эту хероту, Иваныч. Так к слову пришлось тогда… Просто найдите мне ее и всё.
— Найдем, Николаевич, не расклеивайся.
Но Машу не нашли ни в этот, ни в последующие дни, а в конце третьей недели ее пропажи Горин запил.
* * *
Осторожно обходя гору бутылок, Юрий Иванович обеспокоенно смерил взглядом спящего губернатора. Дышит, значит живой. Будить шефа очень не хотелось, но тем не менее помощник впустил двух уборщиц и отправился открывать окна.
— Кто? — прошелестел хриплым ото сна и похмелья голосом Александр Николаевич.
— Я это, Сань. Воняет у тебя, п*здец. Такое ощущение, что ты тут год бухал не просыхая.
— Закройся, Юр, без тебя херово, — губернатор поморщился и медленно встал, вперившись красными опухшими глазами в помощника.
— В общем, хватит печень сажать, Саня. Во-первых у нас большие проблемы. Колесников совсем охерел и договоренности не выполняет, знает, видимо падла, что ты не в форме.
— А во-вторых?
— А во-вторых, Маша твоя вернулась. У нее же через пару дней учеба начинается.
Вернулась.
Это слово как будто обухом ударило по голове, и Горин, почти не сморщившись от головной боли, резко встал и направился в душ, по пути начав раздавать поручения в своей обычной манере:
— Сводку мероприятий мне на ближайшие два дня, аспирин, машину пусть готовят… Что еще? Сколько я в запое был?
— Сводка на столе, аспирин уже несут, машина через десять минуть минут будет… Пил ты пять дней.
— Маша где? — губернатор вдруг резко остановился и замер.
— Видели ее в университете. Поселилась по новому адресу. Пока не пробивали, но живет одна, скорее всего, снимает.
— Смотреть! Попробуйте только упустить!
— Александр Николаевич, обижаешь! Уволили уже того дебила, который ее потерял. Ты же знаешь, я три шкуры с них спущу, если что…
— Знаю, Юра, знаю. Нашлась, значит…
Впервые в жизни Горин не знал, как поступить. Поехать к ней сразу и утащить к себе? Хочется, но нет… Не пройдет этот номер, а еще одного побега его нервы не выдержат… Где она была? С кем? Ревность и подозрение медленно, как яд, растекались, отравляя и без того затуманенное сознание Александра Николаевича, и совсем запутавшись, он решил действовать в не свойственной для себя манере:
— Юра, букет розовых роз ей доставьте. Побольше, штук пятьсот хотя бы. Записку еще… Сейчас напишу.
— Не поедешь сам?! — на лице Сафронова появилось такое комичное выражение удивления, что Горин невольно рассмеялся:
— Не похоже на меня? Я и сам, Юра, сейчас на себя не похож.
Уже в машине, свежий и почти отошедший Горин, наконец, вспомнил о Колесникове:
— Что там с Костей?
— Думал не спросишь… П*здец там.
— Значит разработку в дело пускайте. Там материала вроде достаточно.
— Сажать что ли?
— Сажать, конечно. Наркотой торгуют, папу не слушаются, значит на нары. Соколову набери, пусть он сам лично на контроль берет. Сделаем им резонанс, сукам.
Маша вернулась. Его любимая журналистка… Это известие так обрадовало Горина, что он снова почувствовал вкус к жизни. Одно только ощущение того, что ее местонахождение известно — придавало сил.
Успев с утра на капельницу, выводящую остатки алкогольного опьянения, уже после полудня губернатор успел завершить все основные дела, стоящие на повестке дня, и даже встретился с главным прокурором области, взявшим на контроль дело о торговле наркотиками в особо крупных размерах.
— Вера, вы голодная? — проворковал губернатор, глядя на помощницу, которая сосредоточенно раскладывала бумаги на столе в приемной.
— Ннет, — промямлила девушка, явно удивленная этим вопросом, ведь Александр Николаевич часто был в таком скверном расположении духа, что даже не здоровался, а тут такая забота…
— Я вот от голода просто подыхаю. Пил пять дней и толком ничего не жрал. А капельница с глюкозой — это хрень, а не еда. Так что пойдемте, милая, в ресторан.
Юрий Иванович подавил смешок при виде покрасневшей Веры и не удержался от подколки, позволенной только ему:
— А к журналистке поедешь? Цветы передали. Не знаю, правда, приняла или выбросила.
— Ох уж эта журналистка. Как она готовит… Ммм. Сейчас бы ее борща и потрахаться, — с мечтательной улыбкой протянул Горин, и не обращая внимания на Веру, уже ставшую совсем пунцовой, добавил, — женюсь на ней, чтоб не сбегала больше и не варила никому… борщ.
Вечером Александр Николаевич стоял возле нужного дома один без охраны, и подпирая внедорожник, терпеливо ждал. Он уже полностью сдался и признался самому себе, что девчонка скрутила его в бараний рог, поэтому смысла сопротивляться и обманываться больше не видел, да и возраст свой считал не подходящим для любовных терзаний. Все-таки тридцать семь — время ясности и в карьере и в привязанностях.
Влюблен и обезврежен — сам о себе думал он и невесело улыбался, оглядывая высокую новостройку и мамочек, снующих с колясками по теплому, еще не остывшему от августовского солнца двору.
Вдруг сбоку остановился новенький спортивный порш и появившийся из него крепкий молодой мужчина, открыв дверь, выпустил красивую, улыбающуюся девушку.
Хороша, — машинально подметил губернатор и прислушался к переливающемуся смеху. Что-то в этой юной и стройной фигурке невероятно сильно привлекало его и не давало оторвать взгляд. Как завороженный, Горин смотрел на ее красивые ножки и тонкую талию, обтянутую бежевым сарафаном. Хотелось вслушаться в воркование молодых и особенно в ее звонкие ответы на мужские реплики. При ближайшем рассмотрении хозяин панамеры показался старше, чем издалека — тридцать ему уже точно исполнилось.
А девушка… девушка была Машей!
От этого открытия у Горина словно сорвало крышу и он, моментально подлетев к парочке, подошедшей совсем близко, в упор посмотрел на Казанцеву. Сука! Пока он мучался от неизвестности и беспокойства за нее, эта лиса нашла себе нового спонсора.Хотелось схватить эту продажную тварь и крепко встряхнуть, но Горин призвал на помощь всю свою выдержку, чтобы не наломать дров. Ее нельзя пугать, иначе сбежит. Да и потом, вдруг это просто поклонник?
Заметив бывшего, Маша замерла и перестав улыбаться, нервно затеребила край сумочки.
— Манечка, ты чего? — ее спутник, видимо слишком внимательно отслеживающий состояние девушки, сразу нахмурился, заметив перемену в ее поведении. Он наклонился и посмотрел на Казанцеву такими откровенно влюбленными глазами, что губернатору сразу все стало ясно.
Не просто поклонник, он тоже влюблен. Влюблен, мудак, в его Машу! От осознания того, что этот здоровый мужик покушается на принадлежащее ему, Горин практически заскрипел зубами и напрягся, готовый к стычке.
— Ах, вот в чем дело, — протянул соперник, наконец, увидев Александра Николаевича и смерил его взглядом, полным ненависти и презрения.
— Маша, иди сюда, — тон Горина был спокойным, но не обещал ничего хорошего.
Да и могло ли быть по-другому, если ЕГО Маша, по которой он, избалованный первыми красавицами, сох как подросток, шла с каким-то мажором?
— Чего вы хотите, Александр Николаевич? — ее голос, самый любимый и желанный, был сейчас максимально чужим и далеким.
— Мы снова на "вы"? Может, наедине поговорим?
— Я не вижу смысла скрывать что-то от Романа. А разговаривать нам с вами не о чем.
— Даже так… Тогда давай при Романе, — голосом, полным сарказма протянул Горин, — тест делала? Ты, может, ребенка моего носишь, а сама себя не бережешь и побеги устраиваешь.
Девушка поморщилась и залилась краской, видимо смутившись присутствия провожатого, но для губернатора почему-то стало очевидно, что они не спали. Определить это было очень просто, ведь смущение Казанцевой было абсолютно искренним, а провокация губернатора сработала в двойном объеме, удивив еще и этого здорового, как бык, мажора.
Из-за этого внезапного открытия от сердца отлегло и на душе стало так хорошо, что губернатор невольно улыбнулся во все тридцать два зуба. Но провожатый Маши, видимо принял этот жест за издевательскую ухмылку, поэтому уже в следующую секунду произошло то, чего Горин совсем не ожидал: этот самый здоровый Роман подошел в плотную и почти упершись своим лбом в губернаторский, прорычал:
— Оставь ее в покое.
Сын Коли Горы хорошо помнил закон улиц родного города: если драка неизбежна — бей первым, но и Машин новый знакомый, видимо рос здесь же, именно поэтому оба мужчины ударили практически одновременно.
Завязалась жесткая потасовка, а глаза обоих застилала такая невероятная ярость, что все случайные прохожие поспешили укрыться в сумерках, боясь попасть под горячую руку. Не смотря на то, что оба соперника были одного роста, телосложения и весовой категории, вел в драке Роман.
Неужели силовик? — пронеслось в голове Горина после очередного пропущенного удара в челюсть, которая тут же болезненно заныла. Но губернатор тоже был отличным бойцом и после тренировок с именитыми мастерами спорта, сейчас давал достойный ответ.
Удар… еще один. Снова… Тяжелые кулаки настигали друг друга в полной тишине, нарушаемой только рыданиями Казанцевой. Было понятно, что никто из соперников отступать не намерен, поэтому костяшки, сбитые в кровь, только добавляли агрессии и азарта. Когда оба одновременно остановились, тяжело дыша, то наконец, обратили внимание на Машу, которая все это время буквально захлебывалась от слез.
Не чувствующие боли мужчины представляли собой устрашающую картину: у Романа была разбита бровь и губа, а у Александра Николаевича нос. Голубые и янтарные глаза, все еще пылающие яростью, уставились на девушку, которая вдруг замерла и процедила сквозь зубы:
— Ни тебя Горин, ни тебя Морозов я видеть не желаю. Я вам, что трофей за победу в драке? Оставьте меня в покое! — после чего развернулась и решительно направилась к подъезду, громко стуча каблуками.
Оба тяжело дышащих мужчины замерли, когда услышали приближающийся звук сирен и голос какой-то старушки с первого этажа:
— Наконец-то едут менты. Совсем бандиты распоясались. Под окнами разборки устраивают!
Смерив друг друга взглядами, полными ненависти, Горин и Мороз прыгнули каждый в свою машину и поспешили покинуть двор. Никто из них не боялся простого наряда ппс, но светиться, ни Александру, ни Роману было ни к чему.
Уже через полчаса клокочущий от гнева губернатор стоял перед врачом из частной клиники и морщился от запаха лекарств, которыми обрабатывали ушибы.
— По-хорошему бы рентген челюсти нужно, Александр Николаевич, — начал доктор.
— Нахер мне это не надо. Юра, что там с досье на этого мудилу?
Помощник понимающе хмыкнул:
— Все есть, Сань, не кипятись. Хорошо, что ты номер машины запомнил… Роман Сергеевич Морозов — тридцать два года, бывший омоновец, в звании капитана. Горячие точки, заместитель начальника даже… в прошлом…
— Значит все-таки силовик… Так даже не обидно, а то я уже решил, что позиции сдаю.
— А вот сейчас самое интересное. Этот самый Роман Сергеевич родной брат Мороза. Тот его полтора года назад сдернул со службы и пристроил к себе. Так что он в схеме, как башковитый и привыкший идти напролом — одна из центральных фигур.
— Какие новости, — оскалился Горин, — ну что же. Действуем по закону. Сядет одним из первых, гандон.
Ранним утром, когда сентябрьское солнце еще даже не показалось из-за горизонта, бизнесмен Константин Колесников был поднят с кровати и распластан на мягком иранском ковре собственной спальни. Накануне он сильно перебрал в одном из заведений Морозова, поэтому чувствовал себя из рук вон плохо. Уткнувшись носом в дорогую шерсть, разукрашенную причудливым узором, заспанный и помятый мужчина испытывал целую гамму противоречивых чувств. Он был настолько поражен и дезориентирован вторжением людей в масках, что даже не сразу понял цель столь раннего визита, а когда ему объяснили — застыл от удивления, смешанного с липким страхом.
Еще вчера уверенный, что с верхами все решено, теперь он недоумевал, зачем им рушить такую надежную и проверенную годами схему. Неужели весь поток закроют? Нет… Не выгодно. Но заменить фигурирующие лица могут… Только вот почему?
Колесников уперся взглядом в орнамент и попытался решить задачу, так внезапно нарисовавшуюся перед ним. Казалось, что для рокировки не было предпосылок, да и с губернатором все решили, но хчто-то не сходилось… Только что? Ему было невдомек, что спусковым механизмом во всей этой цепочке стала простая девятнадцатилетняя девчонка, студентка журфака, которую три недели назад он сдал губернатору.
Через какое-то время Колесников давал показания, уже сидя на стуле в своем кабинете, и старался не обращать внимания на обыск, проходящий в собственном доме. Было не приятно думать о том, что люди в масках двигают и бесцеремонно трогают любимые экспонаты из его коллекции антиквариата, лезут в личный компьютер, полный компромата и вообще хозяйничают в его резиденции.
Это не просто обыск — это показательное унижение, понял Колесников, и мысленно похвалил себя, что именно в этот день не приволок домой кого-то из клуба. Только сплетен о его оргиях не хватало. Хорошо, что был один, потому что учитывая то, что законники те еще сплетники, новости разнеслись бы по городу молниеносно.
Тем временем, на другом конце города губернатор, свежий и отдохнувший, неторопливо завтракал и деловито отдавал распоряжения помощнику:
— По собранию насчет бюджета уточни, плюс встреча с министром архитектуры и строительства… Что еще? Маше цветы отправьте. Пусть ромашки будут. Как дела с Колесниковым? Шуганули и отпустили? — поинтересовался он, прихлебывая горячий кофе.
— Пока, да. Но обвинения предъявлены. Сегодня пустим по местному телевидению. Статьи для интернет ресурсов тоже готовы. Только вот Соколов предупредил…, — неуверенно начал Сафронов.
— Что, Юрий Иванович?
— Теперь это точно война. Придется охрану увеличить.
— Раз надо, увеличивай. Хрен с ним. Что с Морозом?
— Старший, как партнер Колесникова — фигурант в деле, а младший — оказывается не совсем бывший силовик…
— В смысле: не совсем? — поперхнулся губернатор и уткнулся взглядом в Сафронова.
— Он уже давно в сотрудничестве со следствием, на хорошем счету у начальства, Соколов за него рвёт.
— Мда…Новости… Я с Артуром Михайловичем переговорю, мне этот гандон — Морозов на свободе не нужен. Сам понимаешь, почему, — теперь губернатор был уверен, что отправить соперника за решетку будет сложно, но виду не подавал.
— Понимаю, — протянул Сафронов и потянулся к кофейнику.
Он прекрасно видел, что Горин ревнует свою девчонку, которая очень быстро нашла губернатору замену в лице Романа Морозова.
Теперь еще эти проблемы с Колесниковым… Юрий Иванович вообще не слишком поддерживал идею о задержании, потому что считал, что можно договориться по-другому, только вот хорошо знал Александра Николаевича, поэтому не спорил.
— Действуйте по закону, — любил говорить Горин в спорных ситуациях, и эта не была исключением, с той только разницей, что на кону были не только деньги, но и безопасность.
Словно в подтверждение слов главного прокурора, ближе к обеду позвонил Колесников.
Раздраженно мазнув взглядом по фамилии на экране, губернатор отложил телефон и вернулся к подписи документов, но уже на третьем входящем не выдержал:
— Слушаю, — холодно бросил он, продолжая быстро ставить росчерки на гербовой бумаге.
— Александр Николаевич, ну как же так? — начал, было, собеседник, но губернатор его оборвал:
— Вот так. На нары поедешь, Костя.
— За что? — Колесникову не хотелось пресмыкаться, но он понимал, с кем имеет дело и что на кону не только деньги, но и свобода.
— За то, что папу не слушали и потому что девочку одну в свое дерьмо вплели.
Меньше всего бизнесмен, привыкший к холодному расчету и жестокости в делах, ожидал услышать о Казанцевой. Он был так поражен внезапной догадкой, что даже не сразу нашелся с ответом:
— Так дело в девушке, которая сливала? Александр Николаевич, это не серьезно…
— Не серьезно мою любовницу шантажировать и заставлять следить, а тебя, сучара, три года разрабатывали, оказывается. Запомни, Костя, незаменимых нет. Уберут тебя, поставят другого, раз не понимаешь, как себя вести.
— Жаль, что разговор не сложился, — вздохнул Колесников и добавил, — желаю вам крепкого здоровья, Александр Николаевич, надеюсь вы понимаете, о чем я, — после чего отключился.
Взбешенный Горин еще какое-то время свердлил взглядом телефон и раздумывал над словами собеседника.
Неужели пошли угрозы? Выходит, прав был Соколов — охрана нужна.
Настроение стремительно падало, ведь ситуация, еще вчера казавшаяся ясной и прозрачной, сегодня выглядела туманно и очень неопределенно.
Маша нашлась, но теперь не с ним. Хотелось забрать Казанцеву, но губернатор понимал, что сила только еще больше отвернет и испугает ее. Станет только хуже, потому что это они уже проходили. Как поступить? Вымаливать прощение, как сопливый пацан? Не по статусу, да и не простит она…
Может снова шантаж?
Горин поморщился, от осознания того, какой скотиной чувствовал себя, перебирая варианты по возвращению Маши. Как к ней подступиться, особенно теперь, когда влюбленность стремительно переросла в одержимость?
Тут еще Колесников, загнанный в угол, показал зубы, а этот Морозов так вообще оказался хамелеоном.
Как убрать этого бычару с дороги? При мысли о то, что между его девочкой и этим козлом может что-то быть, кулаки сами собой сжались, а глаза налились кровью. Если к Маше силу и жестокость применять больше не было возможности и желания, то в отношении Мороза руки были развязаны.
Его нужно убирать. Любыми путями.
Нет, он конечно, хорош, сучонок… И со следствием сотрудничает и бабло лопатой гребет. Интересно, а старший Мороз в курсе, что его братец на двух стульях сидит? Наверняка, нет. Это хороший козырь.
Александр Николаевич ухмыльнулся, довольный гениальной мыслью и расслабленно откинулся на массивное кожаное кресло. Внезапная идея, показалась ему отличным вариантом. Раз посадить Романа Морозова, не поссорившись с Соколовым, нет никакой возможности, значит их с братцем нужно стравить, как двух бешенных собак.
— Юра, организуй мне встречу с Морозом старшим.
— Когда? — заинтересованно уточнил помощник.
— Да, хоть сейчас, — губернатор улыбнулся, решив не раскрывать все карты сразу. Он встретится с Олегом, выяснит, какие отношения у братьев, а козырь прибережет и ударит в самый нужный момент.
— Настроение поднялось, может вискаря накатим? — обнажив белые зубы в улыбке, спросил он у Сафронова.
— Давай, — согласился тот.
— Верочка, золотце, лимончик принеси и закусить что-нибудь… Под виски, — нажав кнопку селектора, отдал распоряжение Горин, и снова улыбнулся, обнажив белые ровные зубы.
— Стравим двух бешеных собак, и дело с концом.
15
Когда рано утром на новый адрес Марии Казанцевой доставили огромную корзину ромашек, она совсем не удивилась. Обхватив внушительную конструкцию, поставила ее на кухонный стол и наклонилась к белым цветам, глубоко вдохнула, а случайно дотронувшись носом до желтой серединки, громко чихнула.
— Мучается, — пронеслось в голове, заставив зло улыбнуться.
Маша тоже сначала мучалась, но теперь с появлением Мороза, почти не скучала. Теперь, спустя недели разлуки ей казалось, что освобождение от чувств совсем близко, нужно просто еще немного времени.
— Все дело в том, что он твой первый, — деловито рассуждала Кулецкая, беседуя с Казанцевой по телефону.
— Думаешь, пройдет? — со вздохом спросила Маша, прижав к уху трубку и легко касаясь пальцами нежных цветов.
— Не знаю. У меня прошло… А буквально за пару недель до твоего возвращения я так влюбилась, что обо всех прошлых связях пожалела.
— Ого! Вот это ты даешь, подруга! Я его знаю?
— Да, но не хочу пока делиться, боюсь сглазить, потому что он просто охренительный мужик. Внешне ничуть не хуже твоего козлины губернатора. Знаешь, он тот, перед кем хочется голову опустить и глазки в пол, ну или наоборот задрать и в рот ему заглядывать и каждое слово ловить, — голос подруги был полон обожания.
— Так тебя можно поздравить?
— Нет, он пока не в курсе моей влюбленности. Но там такой мужик, что я даже не знаю, как подступиться.
— Ну ты даешь… Очень интересно, кто тебя с ума свел, — протянула Маша, узнав в описании чувств Татьяны свои собственные. Именно так она ощущала себя рядом с Александром Николаевичем… Раньше…
Но теперь это совершенно не представлялось возможным. Возращение к Горину станет предательством в отношении мамы, тетки и даже Романа, который так сильно поддерживал ее весь предыдущий месяц, буквально собирая по частям.
Только-только пришедшая осень еще не вступила в свои права, но уже здорово отрезвила мысли. Если даже времена года неумолимо сменяют друг друга, то почему какая-то глупая влюбленность должна длиться вечно?
Он в прошлом, а впереди длинная, полная событий жизнь, в которой еще будет место здоровому и благополучному чувству… Незачем хоронить себя, ведь вокруг множество прекрасных мужчин, — рассуждала про себя Маша. При мыслях о сильной половине человечества воображение невольно рисовало Романа, высокого и идеального, прислонившегося к капоту машины и ждущего ее с теплой улыбкой на губах, да и Галина Ивановна с Тамарой, случайно познакомившиеся с Морозом, тоже были от него в восторге.
— Эх, была бы я молодая, — протянула тетка и мечтательно затянулась тонкой сигаретой.
— Да, дочка, парень отличный, — поддержала мать, — красивый, культурный, на тебя как смотрит… А главное, на шесть лет моложе этого…
При косвенном упоминании о Горине, Маша замерла и опустила глаза. Не хотелось говорить о нем и вообще хоть как-то обсуждать произошедшее. Только как это объяснить самым родным женщинам, которые сейчас просто люто ненавидели Александра Николаевича и пользовались любым случаем, чтобы высказать обиду?
— Мы, конечно, не вместе, но почему вы так настроены против Саши?
Имя губернатора, прозвучавшее вслух, словно активировало в Галине Ивановне спусковой механизм, заставив повысить голос почти до крика:
— Он приходил! Требовал рассказать, куда ты уехала, и вообще угрожал! — мать тяжело задышала и вдруг схватилась за сердце, невольно вспомнив неприятный визит самого губернатора.
— Чем? — обескуражено прошептала Маша, чувствуя неприятный холодок, расходящийся по всему телу.
— Говорил, что найдет тебя и заберет, больше не разрешит общаться. Много плохого наговорил.
— Да, было дело, — подтвердила Тамара, — мужик он властный и словами разбрасываться не привык, так что обещания наверняка бы выполнил.
Так вот в чем дело… Горин опустился до прямых угроз её родным прямо в лицо. От осознания того, что человек, которого она боготворила, совершенно не изменил своих гадких методов, внутри вдруг разлилась такая горечь, что стало почти физически плохо.
Прав был Роман, нужно переболеть… На собственное сердце наступить, если нужно, но такое не прощать… Никогда… Он не любит, он владеет и губит, потому что с любимыми так не поступают.
Не в силах держать лицо, Маша невесело улыбнулась и расцеловав родных женщин, сложила учебники и засобиралась домой. Хотелось побыть одной и все хорошо обдумать, а еще поддаться порыву и выбросить все букеты, за неделю возвращения, заполонившие собой всю съемную квартиру.
Пока она ждала такси и спускалась к машине, в ее голове созрел план: если просто так забыть Горина не выходит, то нужно выбить его из сердца силой. Клин клином.
Маша еще немного посомневалась, задумчиво посмотрела на телефон и собравшись с духом набрала один из номеров, принявшись слушать длинные гудки. Наконец, абонент снял трубку, и она сразу, без предисловий, приступила к главному, боясь, что если тянуть, то предложить не хватит духу:
— Роман, привет. Извини, что не звонила после той драки, была обижена.
— Ничего, я все понимаю, малыш.
— Не хочешь пригласить меня на свидание?
— А ты сама готова к этому? — после небольшой паузы низкий бархатный голос звучал ровно, как будто лишний раз убеждая, что Маша делает правильный выбор.
— Готова.
Этим же вечером, на прогулке в парке Мороз впервые поцеловал ее. Стоя в кольце сильных рук, Маша вдруг подумала, что ей невероятно повезло, в отличие от той же Кулецкой, которая перебрала кучу мужчин, прежде чем влюбиться и найти достойного.
А ведь, у Маши сразу после расставания появился второй и такой же на сто процентов подходящий… Роман был нисколько не хуже Горина внешне, да и физическом плане совместимость с Машей у него была бы не меньше. Плавясь от умелого, глубокого поцелуя, она ощущала болезненную пульсацию внизу живота и возбуждение точно также, как и с губернатором. Хотелось большего. Интимнее, ближе, жарче…
О том, что Мороз опытный любовник, говорило каждое его неспешное движение, которое доводило до головокружения и невероятного томления. Если он просто целует так, что от напряжения ноют все мышцы, то какой с ним секс?
Но Роман не спешил, поэтому первое сближение так и закончилось поцелуем в парке, а затем еще одним в машине у Машиного подъезда.
Поднявшись к себе и оказавшись в одиночестве, Казанцева вдруг замерла. Прислонившись к входной двери, сползла вниз, до крови прикусила припухшую от поцелуя нижнюю губу и закрыла глаза, смахнув покатившиеся слезы.
Она понимала сейчас яснее, чем когда-либо, что во всем был хорош Роман Морозов и безусловно подходил ей даже больше, чем подонок-губернатор.
Встретился бы чуть раньше, и все могло быть по-другому. Счастливая бы самая была и под землей бы ног не чувствовала. На руках бы носил и обожал бы… Он и есть тот, другой… Идеальный и настоящий.
Только вот сердце уже сделало свой выбор и вопреки любому здравому смыслу и гордости, болезненно любило Горина. Того, кто влюбил, а потом унизил, угрожал и шантажировал, обидел до глубины души и бросил, но все рано остался внутри, разбередив душу.
И тело можно обмануть, и разум, вот только ему, неподкупному сердцу не соврёшь.
16
Вот уже целый месяц душа Татьяны Кулецкой была не на месте.
После той встречи в начале августа, прошло целых четыре недели, а чувство, зародившееся в сердце, с каждым днем только крепло, постепенно делая хохотушку и кокетку Кулецкую задумчивой и закрытой.
— Не узнаю тебя, — шепнула ей Маша, на одной из пар по истории СМИ.
— Я сама себя не узнаю, — прошелестела Татьяна, — теперь еще больше твои страдания по Горину понимаю… Но ты хоть успела с ним красивую любовь покрутить, а тут никак. Я перед ним и так и этак. Уже изучила места, где он бывает… Ноль… Полный ноль, Маш. Головой кивает, пара фраз о погоде и сквозь меня смотрит.
— Может, у него женщина есть?
— Может и есть. Не завидую ей, потому что меня так кроет, что я готова ее киллеру заказать, — невесело ухмыльнулась Кулецкая.
Откуда было знать нервно хихикнувшей Маше, что речь как раз о ней. Ведь именно с Казанцевой уже неделю встречался Мороз, поселившийся в сердце у ее лучшей подруги.
Маша безраздельно купалась во внимании Романа и даже не задумывалась над тем, что совсем скоро ее невинные свидания станут причиной настоящего бедствия.
На ее счастье, прогулки в парке, кафе и кино, были пока не замечены губернатором, слишком занятым делом Колесникова, начавшего воплощать угрозы в действие.
Горин, разумеется, приставил охрану и к Казанцевой, но за эти первые шесть дней сентября так и не добрался до отчета, удовлетворившись докладом о том, что все спокойно, и объект курсирует с учебы домой и ночует один.
Тем временем Кулецкая все больше понимала, как безнадежно влюбилась.
Перед Романом ей не хотелось изображать роковую девушку и стерву. С таким мужчиной представлялась нежная и покорная девушка, а не баба, останавливающая на скаку коня и заходящая в горящую избу. Никакого партнерства и равенства. Такие мужчины как Горин и Мороз в паре могут быть только главными. И именно с такими можно и нужно быть слабой.
Узнав от своего нерадивого поклонника, что Мороз будет вечером на набережной, Кулецкая начала собираться. Открыв шкаф, и придирчиво изучив вереницу ярких и откровенных нарядов, она интуитивно выбрала платье, забытое у нее Машей еще в начале лета. Простенький сарафан в белый горох, с рукавами фонариками и юбкой солнце до колена при каждом движении открывал взору стройные ноги Татьяны, и, несмотря на то, что был не совсем в ее вкусе, сейчас казался очень подходящим.
Кулецкая покрутилась перед зеркалом и вдруг улыбнулась: в наряде подруги, она как будто стала моложе, невесомее и невиннее. Настоящая девушка-студентка, в которую хочется влюбиться, ведь среди толпы одинаковых модниц, глаз выделит именно такой силуэт. Нанеся минимум макияжа, осталась простоволосой и надела босоножки без каблука.
— Точно стиль Казанцевой. Не зря же она своим простым шиком самого Горина зацепила, — рассмеялась Кулецкая и подмигнула отражению.
Если раньше она испытывала к Маше, ухватившей губернатора, хоть и белую, но зависть, то теперь все мысли занимал только Мороз.
— Раз повезло Казанцевой, то повезет и мне, — думала Кулецкая, невольно сравнивая, чем-то походивших друг на друга, мужчин.
Когда большое сентябрьское солнце подкатилось к горизонту и на город стали опускаться первые сумерки, желтая машина такси высадила Татьяну у моста на набережной.
Девушка оправила платье и прищурившись, принялась искать глазами высокую фигуру Мороза.
Зачем он здесь? Почему Сергей сказал, что Роман будет именно в этом месте? Неужели свидание?
Вопросов было гораздо больше, чем ответов, поэтому Кулецкая постаралась выбросить их из головы. Она знала себе цену и прекрасно понимала силу женской красоты, которой была наделена в достатке. Главное, показаться ему на глаза, а разговор какой-никакой завяжется, как и в предыдущие две встречи.
Наманикюренные пальчики, в плетенных босоножках осторожно ступали по брусчатке, постепенно приближая свою хозяйку к одному из самых больших потрясений, но она пока ничего не подозревала об этом. Таня с любопытством разглядывала прохожих и парочки, целующиеся на мосту, невольно представляя себя на их месте. Наконец, среди прохожих взгляд выделил знакомую высокую фигуру, и девушку, словно магнитом, потянуло вперед.
Поскольку в предыдущие три встречи Кулецкая безуспешно пыталась привлечь внимание Мороза, сейчас приближаясь к тому, в кого влюблена, она раздумывала: не поговорить ли с ним напрямую, заявив о своем интересе?
Преодолев толпу, Таня подошла ближе, и только оказавшись в нескольких шагах от Мороза заметила, что он не один.
Не один.
Эти два слова набатом ударили по голове Кулецкой, заставив виски буквально запульсировать от боли. Все вдруг стало ясно. Вот почему он не замечал ее открытого флирта и кроме показной вежливости, в остальном выказывал полное равнодушие.
Другая. Очередная, или Мороз действительно в кого-то влюблен? Вспомнился его задумчивый взгляд и улыбка, в их первую встречу. Она была уже тогда…
Татьяна замерла, и не в силах оторвать взгляд, принялась жадно рассматривать спутницу мужчины, в которого была влюблена до одури.
Какая она? Та, что украла сердце этого идеального мужчины. Чем лучше? Может просто успела раньше…
Горькая зависть и ненависть к весело смеющейся сопернице бурным потоком разлилась внутри, мешая здраво мыслить. Нужно было уйти, не попадаться на глаза, побыть одной и успокоиться, но ноги упорно несли Татьяну все ближе и ближе.
Незнакомка сидела на высоком каменном выступе, который так любили занимать студенты, и весело болтала идеальными маленькими ножками, совсем не скрытыми, тканью похожего на Танин сарафана. Мороз стоял прямо перед ней, и ввиду высоты, на которой размещалась девушка, казался с ней одного роста.
Со стороны такими парами всегда любуешься: она хрупкая и невесомая в лимонном сарафане и распущенными русыми волосами, аккуратно отщипывающая кусочки сладкой ваты и он, большой и сильный, смотрящий на нее до одури влюбленными глазами.
Хотелось обойти вокруг, чтобы лучше разглядеть незнакомку с переливающимся смехом, увидеть из чьих рук этот здоровый медведь, как прирученный, ест эту чертову вату, но тут девушка обернулась и Татьяна замерла, широко раскрыв глаза.
Это была Маша.
От подступивших слез, стало покалывать глаза, а горло сдавила сильная судорога, мешающая сделать вдох. Кулецкая, привыкшая выкрикивать и шумно проживать любую боль, сейчас держалась из последних сил. Заорать бы раненной волчицей до хрипа, чтобы изнутри вышло все накопившееся, зарыдать на всю набережную… Тогда стало бы легче и возможно острая боль внутри, хоть немного притупилась бы…
Но девушка продолжала стоять на месте, и как настоящая мазохистка, мучительно ловить каждое движение и долетающее до нее слово. Казалось, что вокруг больше нет шума и гомона молодежи, расхаживающей по набережной, нет звука моторов с проезжей части и сигналов машин. Остался только гулкий звук собственного раненного сердца и долетающие обрывки фраз до боли знакомых голосов.
Сквозь слезы, расфокусированным зрением Кулецкая все же внимательно разглядела выражение лица Мороза. Он, правда, был влюблен. Сильно и страстно.
И этот взгляд, полный обожания, но направленный не на нее, а на ставшую заклятой подругу, стал крушением последних надежд.
Это конец.
* * *
Поздним вечером Татьяна решилась позвонить Казанцевой и сразу перешла к прямым вопросам:
— Помнишь, я вышла на тебя через моего насильника, который рассказал, что тебе помог Мороз?
— Да, — удивилась Маша, — что-то случилось?
— Между вами что-то есть? Ты ведь Горина любишь?
Подруга замялась, но после непродолжительной паузы все же ответила:
— Рома очень помог мне в свое время, и мы уже неделю встречаемся. Извини, что не рассказала сразу, сама не понимала сначала, выйдет у нас что-то или нет…
— Ясно. Просто заметила перемены в тебе, сегодня увидела, кто звонит, поэтому заподозрила, что с подружкой не делишься успехами в личной жизни… Молодец ты, опять красавца урвала. Как думаешь, серьёзно у вас? — каждое слово давалось с трудом, но Кулецкая усилием воли держала дружелюбный тон.
— Надеюсь, что серьезно… Он такой… В общем идеальный, Тань…
— Так уж и идеальный, ты про губернатора тоже самое говорила.
— Нет, Рома, он… Не знаю, как сказать.
— Вот и не говори. Спокойной ночи.
Кулецкая повесила трубку первой и горько, с надрывом разрыдалась. Нет больше подруги, которая сама того не ведая, ранила в самое сердце, нет больше надежды на счастье — осталась только тупая, ноющая боль. Которую ничем и никем не заглушить.
Всё этой простушке доставалось без проблем: и бюджетная учеба в вузе, и губернатор, как мальчишка, таскающийся за ней, и выход чистой из воды из той жуткой истории, когда её, Таню, изнасиловали… И вот теперь единственный мужчина, который поселился в сердце у Кулецкой, тоже совершенно без труда достался Маше.
Это всё несправедливо. Ведь она ничем не хуже. А может даже и лучше.
Что же делать?
Выход есть всегда.
Нужно отдать Казанцеву обратно Горину.
Любым путем.
Обдумывая, как осуществить задуманное, Татьяна не спеша заварила себе чай с чабрецом, и устроившись на широком подоконнике, окинула взглядом ночной город, переливающийся тысячами огней.
Горин с ума сходил по этой дурочке, а такие чувства быстро не проходят… Как он спустил ей нового ухажера?
Вариант только один: он пока не в курсе.
Перед глазами снова всплыла картинка с набережной: хохочущая Казанцева, отправляющая в рот Морозу розовые кусочки ваты, и его голодный влюбленный взгляд, направленный на спутницу.
— Ненавижу сладкую вату, — громко сказала Татьяна, и невольно вздрогнула от эха, прокатившегося по пустой квартире.
17
Александр Николаевич только-только приземлился в аэропорту областного центра, а внизу его уже ждала делегация, во главе с помощником Юрием Ивановичем.
По гладкой асфальтированной дороге плавно двигалась вереница черных машин, положенная для встречи губернатора крупной области. И если обычно такое внимание было привычным, то сейчас невероятно раздражало.
Горин, после недельной командировки в столицу, выглядел неважно. Он окинул встречающих усталым взглядом и начал медленно спускаться по трапу самолета. Глаза слепило высокое яркое солнце, поэтому губернатор достал из кармана и водрузил на нос солнцезащитные очки.
— Приветствую, Александр Николаевич. Как столица?
— Стоит, что ей будет. Здесь как дела, Юра?
— С Колесником все гладко. Эпизодов по делу до хрена, поэтому…
— Братья Морозовы?
— Тут сложнее… Роман Морозов полтора года в сотрудничестве со следствием, и одно из главных условий, что его брата Олега тоже не трогают.
— Помню я… Жаль, не успел стравить их до отьезда. Ну ничего, в ближайшее время мы это организуем, — Горин поморщился и молчал всю дорогу до машины. Оказавшись внутри, откинулся на широком кожаном кресле, и устало прикрыл глаза.
— Отдохнуть тебе надо, Саш, — заметил помощник, от внимания которого не ускользнули ни круги под глазами шефа, ни его осунувшееся лицо. Однако заметив раздражение на лице Горина, Сафронов поспешил сменить тему:
— Как Майя?
— В Лондон учиться поехала. Взрослая, красивая, как мать, — губернатор помолчал, погрузившись в свои мысли, а потом неожиданно для помощника, продолжил, — смотрел на неё и думал, что она всего на три года младше Маши. Если бы моя дочь с мужиком на восемнадцать лет старше связалась, я бы ему шею свернул.
В прохладном салоне мерседеса воцарилась гнетущая тишина. Сафронов не решался что-то ответить, раздумывая, какие слова подобрать, а на лице Горина застыла горькая ухмылка. Наконец, Юрий Иванович откашлялся и, как бы извиняясь, произнес:
— Ну, ты же не хрен с горы. Всё-таки обеспечивал, баловал, запал на неё, Сань…
— Мудло я, Юра. Я ей жизнь сгубил. Как паук, опутал паутиной, влюбил в себя специально, а когда вырваться захотела, шантажом принудил остаться. Я у неё первый мужик, это не забывается… Такие, как Маша долго любят.
— Александр Николаевич, ну она то, поди, тоже не девочка маленькая. Понимала, с кем связалась. Так что, сам себя не линчуй. Тем более, у тебя и раньше молодые были. Сколько… Всех и не упомнишь…
— Маша другая. Люблю я её, Юра. Люблю и гублю.
Помощник, стушевавшись от нетипичных для шефа признаний, задумчиво потер затылок, и кинув взгляд на ещё по-летнему теплый город, спросил:
— Я-то и думаю, почему уже неделю не контролишь её, как раньше. Неужто отпустить решил?
— Не знаю, надо наверно. Как себе на горло только наступить…
Губернатор замолчал и отвернулся к окну. Улицы города, за эти несколько месяцев снова ставшего родным, стремительно проносились перед глазами. От летнего зноя совсем ничего не осталось, и осень, несмотря на тепло, уже постепенно вступала в свои права. Тут и там уже проглядывала желтая листва, а надвигающийся вечер дарил сентябрьскую прохладу остывающей земле.
Так и Маша остынет и пойдет дальше. Постепенно все забудется, и кроме теплых воспоминаний ничего больше не останется. Нужно только отпустить…
Отмахнувшись от горьких, как сигаретный дым, мыслей, Горин полностью погрузился в работу. Проведя весь день за документами и накопившимися делами, он даже не сразу заметил, как за окном опустились сумерки.
Откинувшись на спинку кресла, Александр Николаевич устало потер глаза и объявил, что на сегодня работа окончена, а потом, не справившись с искушением, набрал новый номер Казанцевой. Подойдя к окну и прислонившись лбом к холодному стеклу, он терпеливо слушал длинные гудки и обреченно взирал на огни ночного города.
Наверняка занята.
Отпустив водителя, губернатор спустился на парковку и сам сел за руль. Домой не хотелось.
Прокатившись по шумной набережной, он сам не понял, как машина привезла его к новому жилищу Маши. Где-то в отчетах охраны был номер домофона и квартиры, но Горину не хотелось снова идти тем же путем, что и раньше. Если бы она сама…
Окинув усталым взглядом ночную улицу, детскую площадку и молодежь, столпившуюся на ней, он прислонился лбом к рулю и тяжело вздохнул.
Прав был Сафронов, Горин перепробовал множество женщин. Но по-настоящему полюбил только Машу. Вот так, под старость лет, залип на молодой и невинной девочке, с которой нужно было вести себя по-другому. Остановившись взглядом на шумной компании в центре двора, губернатор невольно пустился в воспоминания. В памяти мутной картинкой всплыли первые отношения, ревность, влюбленность. Он привык брать напором и на любой отказ всегда реагировал как на вызов. Нет, не принуждал никогда, но делал так, что сами соглашались и с ума по нему сходили. Так и с Машей себя повел, там где не прогибалась — сломал, там где сомневалась — убедил. О себе думал сначала, а теперь только о ней… Вот только поздно…
Помедлив, он всё-таки снова набрал заветный номер, даже не надеясь, что ему ответят.
Выслушав очередь длинных гудков, какое-то время сидел, упершись взглядом в одну точку, а потом снова нажал кнопку вызова.
К его удивлению трубку всё-таки сняли, только это была не Маша:
— Слушаю, Александр Николаевич, — из динамика раздался бодрый голос Колесникова.
Оторвав телефон от уха, Горин проверил вызываемый контакт и замер, пораженный нехорошей догадкой, на которую собеседник тут же поспешил ответить:
— Маша не может ответить, но я готов побеседовать вместо неё. Поговорим, Александр Николаевич?
— Если с её головы… хоть один волос… Я тебя своими руками, мразь, удавлю, — зарычал губернатор и со злостью ударил кулаком по рулю.
Молодежь, смеющаяся неподалеку, замерла. Девушки и парни, еще секунду назад весело проводящие время теперь обеспокоенно вглядывались в огромный, похожий на черного зверя внедорожник, из которого донесся шум и глухой удар.
— Зачем, Костя? Я же накажу за неё, — уже тише продолжил губернатор, увидевший замешательство среди компании.
— В том-то и дело, что дочка твоя далеко, на жену тебе наплевать, родители вне досягаемости. Остается только маленькая журналистка. Поэтому, давай обмен: я тебе Машеньку, а ты мне мой бизнес обратно и дело в топку, — Колесников помолчал, и удовлетворенный произведенным эффектом, продолжил:
— Если к завтрашнему дню не договоримся, то для начала я её трахну. Обижать сам не буду — понравилась она мне. Но для этого есть специальные люди, сам понимаешь.
— Я такого поведения не спускаю, Костя. Хоть пальцем тронешь, лично глотку перережу.
— Александр Николаевич, обижаешь. Я много о тебе наслышан, знаю твой крутой нрав. Но ситуация безвыходная для меня, пойми. Если бы знать заранее, что так выйдет, я бы никогда… Зря Олег девочку эту тогда на слежку толкнул, это из-за него теперь вся заваруха.
Колесников отключился, оставив обезумевшего Горина наедине с собственными, разъедающими как кислота, мыслями.
Расфокусированным взглядом он следил за дорогой, по которой нещадно гнал на красный и думал только о том, что по его вине Маша может пострадать. Уже пострадала, когда связалась с ним.
Уже к утру все нужные спецслужбы были подняты на уши, но никто из них не мог начать действовать, потому что губернатор боялся. Впервые он испытывал настоящий, липкий страх. Колесникову нечего терять. Не женат, детей нет. Он, как бешеный пес, загнанный в угол, готов был отбиваться до последнего.
К обеду следующего дня Горин, не спавший более суток, впал в крайнюю нервозность. Машино месторасположение так и не определили, а время стремительно утекало, как песок из раскрытых ладоней.
— Сделайте хоть что-то! — орал губернатор, хотя внутренне уже согласился на все условия Колесникова, — Морозовых за решетку, обоих!
Именно в тот момент в кабинет вошел главный прокурор области, Артур Соколов.
Это был высокий крупный мужчина, примерно одного роста с Гориным. Правильные черты лица и цепкий взгляд добавляли и без того суровому облику полковника жесткости и бескомпромиссности. Горин, проникшийся уважением к Соколову еще в первую встречу, поднялся и протянул ладонь, ответив на крепкое рукопожатие.
— Приветствую, Александр Николаевич.
— Здравствуй, Артур Михайлович.
— Дело резонансное, на контроле сверху, поэтому Колесников свое получит в любом случае. Естественно ситуация с девочкой добавляет ему эпизодов.
— Главное, чтобы она живая и здоровая осталась, — прошелестел Горин, понимающий, что прокурор привык действовать строго по букве закона.
— Это в приоритете. Лучшие следователи уже работают, — ответил полковник и вдруг добавил, — твоя?
— Моя.
— Тогда почему с Романом Сергеевичем Морозовым встречалась?
Горину в пору было заорать и разнести от ревности весь шикарно обставленный губернаторский кабинет, но вместо этого он обессилено опустился на кресло и достал бутылку виски.
— С кем хочет, пусть встречается, главное чтобы живая и здоровая, — бросил он и залпом выпил половину стакана огненного напитка.
18
Этот сентябрь представлялся Роману Морозову самым счастливым в его жизни. Казалось бы, родной город совсем не изменился: всё те же улицы, набережная, клубы и круг знакомых. Но все привычное почему-то стало другим, заиграло какими-то новыми, невероятно яркими красками. Больше не раздражали девицы, бросающие робкие заинтересованные взгляды, наркоманы, отирающиеся возле охраны и даже старший брат, отношения с которым испортились окончательно.
Главной мыслью каждого начинающегося дня теперь была Маша. Целая неделя простого счастья сделала из жесткого быка Мороза послушного телёнка, который готов был ходить за хрупкой девятнадцатилетней девочкой по пятам.
Безнадежно влюблен и обезврежен — думал он сам о себе и невольно улыбался. Окружающие знали, что Мороз осталсятаким же бескомпромиссным и упертым, и его по-прежнему боялись все, за исключением нее.
Роман так и не понял, почему ни разу за все трехмесячное знакомство не показал Маше своего истинного характера. Возможно, дело было в том, что именно от нее ему не хотелось полного подчинения. Её страх не доставлял привычного удовлетворения, а может она просто не давала повода.
Мороз, еще со времен службы, привыкший любой вопрос решать радикально, впервые после сестры хотел кого-то беречь и лелеять. Нет, он и раньше никогда не обижал женщин, но они почему-то сами вели себя с ним крайне робко и полностью подчинялись. Еще в школьные годы, самые большие оторвы и гулены при Романе вели себя крайне прилично. Как потом разоткровенничалась одна из бывших: с ним хотелось быть слабой и покорной.
Маша была другой. Она не играла. Но, Мороз, привыкший всегда быть главным в паре, тоже вдруг изменился. Хотелось баловать и потакать любому капризу, главное быть рядом и ощущать ее тепло, запах, слушать звонкий переливающийся смех.
Раньше каждая пьющая или курящая пассия добровольно принудительно оставляла все вредные привычки, становясь подругой Мороза. Иногда он просил сменить компанию или работу, но споров на этот счет не было никогда. Девушки делали так, как он просил. Без вариантов.
На Машу же Роман никогда не давил, кроме единственного раза, когда не дал ей уйти к мудаку-губернатору. Но ведь, по-другому было нельзя… ради ее же блага.
При воспоминании о Маше в груди появилось уже привычное щемление, а пах налился кровью. Вздохнув, Мороз, поднялся с кровати, прошелся по огромной полупустой трешке и включив кофеварку, принялся отжиматься прямо на кухне.
Пахло свежим ремонтом и новой мебелью. Вообще Роман жил здесь уже почти год, но появлялся только ночами и всегда один, поэтому помещение до сих пор выглядело необжитым.
Отжимания не помогли отвлечься от мыслей о Казанцевой, поэтому было решено отправиться под ледяной душ. Он долгих десять минут стоял под упругими холодными струями воды, но так не получил полного освобождения.
В пору было снять напряжение и взять какую-нибудь бывших, иногда напоминающих о себе робкими сообщениями, но Морозу нужна была только Маша. Теперь только она.
Они всего неделю вместе, а ему уже нестерпимо хотелось большего. Роман совсем не давил на Казанцеву и был максимально терпелив, ограничиваясь только поцелуями, но все шло к тому, что близость рано или поздно наступит.
Иногда он задумывался над тем, забыла ли его девочка мудака-губернатора, и как долго будет держать Мороза на расстоянии. Но ответы приходили сами собой. Он был опытным любовником и всегда пользовался повышенным вниманием женского пола, поэтому почти сразу понял, что Машу к нему тянет. По-настоящему. Пусть пока не душевно, но физически — точно. И Мороз готов был ждать, столько, сколько потребуется.
Быстро выпив кофе, он дал нужные поручения по "Black" и вышел из дома. Подойдя к парковке, щелкнул сигнализацией и кинул рассеянный взгляд на наручные часы. Семь тридцать. Стоит ли будить Казанцеву?
Расписание ее занятий Роман знал наизусть и поэтому решил не тревожить Машу, которой сегодня нужно было появиться в университете ко второй паре.
Впереди замаячила соседка и соблазнительно улыбнулась, обнажив ровные белые зубки. Она была дочерью одного из чиновников, жила с Морозом на одной лестничной площадке с самого заселения в новостройку и постоянно искала повод завязать близкое знакомство.
Красивая — машинально отметил про себя Мороз и без каких-либо эмоций проследовал к машине. И девушка действительно была хороша: ухоженная и одетая в легкий брючный костюм, она зазывно цокала каблуками, то и дело оборачиваясь и поглядывая на давно заинтересовавшего её соседа. Помимо достатка и мужской красоты этот бугай вызывал какое-то странное чувство: хотелось заглядывать ему в рот и внимательно слушать каждое слово. Он, как будто еще даже не начиная отношений, уже был главным. От такого не хотелось бегать и качать права… Хотелось подчиняться.
— Роман, доброе утро…
— Доброе, Милана, — отозвался Мороз, щелкнув запищавшим брелоком порша, и уже через несколько секунд с шумом скрылся за поворотом.
— Вот это энергетика, — задумчиво протянула девушка, провожая взглядом рычащий черный автомобиль.
Она еще долго вспоминала свои ощущения рядом с брутальным соседом, но сам Мороз забыл о ней практически сразу. Он думал только о Маше. За этим занятием его и застал утренний звонок прокурора Артура Соколова.
Увидев загоревшийся знакомой фамилией экран телефона, Роман поморщился. Соколов был его сослуживцем и хорошим товарищем, но сейчас звонил явно по делу. По очень неприятному делу.
— Слушаю, Артур Михайлович, — бодро ответил Мороз, переводя вызов на громкую связь. Низкий голос Соколова сразу заполнил собой салон автомобиля:
— Марию Казанцеву знаешь?
От внезапного вопроса из уст главного прокурора области, по спине Мороза пошли мурашки. Артур никогда не звонил просто так. Значит, что-то случилось. От осознания того, что её могли обидеть, лицо Романа превратилось в каменную маску, и он, не справившись с паникой, резко перестроился и притормозил на обочине, вызвав шквал недовольных окриков из окон проезжающих машин.
— Это моя девушка…
— Странно, люди губернатора говорят, что она его любовница.
— Они расстались в начале августа. Мы всего неделю вместе.
— Разберемся. Приезжай по адресу. Это срочно.
— Зачем, Артур Михайлович? И про Машу кого интересует? Мудака этого? Так она моя.
— Казанцеву вчера вечером похитили. Установлено, что заказчик Константин Колесников. Губернатора шантажируют.
Мороз замер, словно ударенный обухом по голове.
Его девочку украли. Да еще и мудило Колесников.
Хотелось разбить дорогую тачку, разогнавшись до двухсот километров в час, орать во все горло и вырвать сердце из груди долбанного партнера, посмевшего тронуть его любовь. За Машу хотелось убить. Но вместо этого Мороз вдруг просипел:
— Зачем шантажировать Горина Машей, если он сам ее бросил? Он ее искал, конечно, потом, но об этом знал только близкий круг.
— А вот это уже хороший вопрос, Роман. Есть третье лицо, которое, видимо, и натравило Колесникова на бывшую губернатора. Его нам предстоит определить.
Уже через двадцать минут взбешенный Мороз прибыл по названному Соколовым адресу. Это было какое-то неприметное серое офисное здание на окраине города. Наверняка, для отвода глаз на случай слежки.
Почти бегом взбежав по лестнице, толкнул нужную дверь и окинул взглядом неприметный кабинет. Здесь он застал следователя, губернатора, меряющего большими шагами помещение, и ревущую Кулецкую.
Самого прокурора уже не было.
Красивая подружка Маши растерянно лепетала что-то под запись, вздрагивая от каждого грубого окрика Горина, который то и дело вмешивался в допрос. Она не видела вошедшего Мороза, но словно почувствовав его присутствие, поежилась и обернулась, задержавшись на нем внимательным взглядом.
Время как будто замедлилось и, споткнувшись, остановилось. Мороз впервые по-настоящему обратил на нее внимание и был немало удивлен, потому что хорошо знал, что так на него смотрят только влюбленные девушки.
Поморщился, как при головной боли, и снова мазнул взглядом по девчонке. Кулецкая была хороша, но совершенно не интересовала Мороза, поэтому снова увидев в ее взгляде знакомый блеск и скрытое обожание, он поспешил отвернуться.
Только лучшей подружки Маши в поклонницах не хватало, — с досадой подумал он и устало вздохнул, прислонившись плечом к дверному косяку.
— Роман Сергеевич? — поинтересовался следователь и добавил, — проходите, мы уже закончили.
Дальше была дача показаний и ошеломляющая новость от позвонившего Соколова: скорее всего Колесников похитил Машу по наводке Мороза старшего.
— Надеюсь, ты понимаешь, что вся твоя работа двойным агентом теперь пыль? Сучь сколько хочешь, но твой брат гандон сядет, или я не Александр Горин, — прорычал губернатор и вылетел из кабинета, хлопнув дверью так, что она практически слетела с петель.
Беседа со следователем длилась недолго. Не в состоянии мыслить здраво, Роман на автомате поставил подпись под показаниями и вышел, столкнувшись с губернатором в коридоре. Он был в таком раздрае, что даже не стал выяснять отношения с соперником и просто прошел мимо. Мысли были только о брате и о Маше.
Оказавшись на свежем воздухе, чиркнул зажигалкой и жадно затянулся сигаретой, взятой у следака. Он так давно не курил, что дым, проникший в легкие, больно обжег горло. Выпустив густые клубы изо рта, Мороз сильно сжал челюсти и зажмурился.
Брат.
Самый близкий и родной человек после сестры и покойных родителей… Он был для него всем: и отцом, и партнером, и старшим товарищем. Между ними давно пробежала черная кошка, но разве это повод для предательства? Они же братья — родная кровь.
В голове яркими вспышками мелькали картинки из детства: вот Олег учит его кататься на двухколесном велосипеде отца, а после падения мажет младшему содранные коленки зеленкой.
Калейдоскопом полетели воспоминания из юношества: Олег дает ему в глаз за первую сигарету и бутылку пива, потом они вместе защищают сестру, пугая весь двор, а затем и район. Тогда к ней, первой красавице, парни боялись подходить за километр. Все знали, что у Оли Морозовой два бешеных старших братца, и не рисковали с ними связываться. Только вот вышла она за того, кто вообще никого не боялся.
Мороз встряхнул головой и выбросил окурок, уже несколько минут тлеющий в руках. Рука сама потянулась к телефону и набрала знакомый номер. Олег отозвался сразу:
— Ромка, ты по делу? Говори скорее. Занят.
— Зачем, Олеж? — Роману хотелось многое сказать брату, но в гудящей голове почему-то пульсировал только один вопрос.
По воцарившейся тишине сначала показалось, что ответа не последует, но после непродолжительной паузы Олег все же заговорил:
— Затем, что ты из-за этой сопли расклеился совсем, да и Колесников сядет скоро. А мы за ним, если не пошевелимся, — голос брата был по-деловому сухим. Он не в первый раз ходил по острию и привык решать такие дела быстро.
— Я её люблю.
— В курсе я, Ромка. Но ты пойми, не до баб нам сейчас. Задницы свои спасать надо.
— Пока ты дурь распределял, я и так твою задницу спасал, если бы ты не полез сейчас, то никто бы тебя не тронул. Что ж ты наделал, брат? — заорал Роман и осекся, понимая, что на эмоциях сказал больше, чем нужно.
— О чем ты?
— О том, что схема три года в разработке… Вас и без Горина пасли. А я под прикрытием работал…
— Ты сучил что ли? Брата родного сучил? — захлебнулся в ярости Олег.
Из динамика раздались отборные маты и звон битой посуды, которая, видимо, попала под горячую руку взбешенного Мороза.
— Тогда поделом твоей сучке, Иуда! Я её сам лично застрелю! — заорал Мороз старший и бросил трубку.
Роман оцепенело посмотрел на экран телефона и инстинктивно сжал кулаки. Родной брат, самый близкий человек теперь считает его предателем.
Только вот предательства не было. Впрочем, как и вариантов.
В памяти невольно всплыл разговор с Соколовым, в котором товарищ четко объяснил, что ждет его брата. Разработка велась давно и за информацию и возвращение в органы Олега обещали не трогать.
Пусть думает, что хочет… Пусть ненавидит и крысой считает. Главное, чтобы на свободе.
Маша.
Он ведь совсем забыл, что его девочка стала разменной монетой в разборках с загнанным в угол Колесниковым. При мысли о том, что она сейчас в лапах у этого обезумевшего от ярости бандита, внутри все скручивалось в болезненный узел. Нужно было её найти.
Мороз еще немного подумал и повернулся к зданию, откуда как раз выходил Горин, который раздраженно отчитывал кого-то по телефону.
По потрепанному виду губернатора было понятно, что тот не спал всю ночь. А красные глаза с пролегшими под ними тенями вообще придавали Горину безумный вид.
— Везде он успел первым и Машу окрутить, и даже о её похищении узнал раньше, — ревниво подумал Роман и, выйдя из машины, направился прямиком навстречу губернатору.
Тот сразу заметил соперника и ощетинился:
— Ты еще тут двойной агент? Не тужься, братца уже не спасти. Если с её головы хоть волос упадет, я его лично застрелю.
В глазах губернатора была явная угроза и неприкрытая ненависть. Как его девочка могла любить такое мудло?
Хотелось разбить рожу этому уроду, потому что во всей этой истории виноват, прежде всего, он. Но времени было совсем мало, и Роман это прекрасно понимал.
— Успокойся. У меня есть мысли по поводу того, куда спрятали Машу. Поедешь? Только это без спецслужб и твоих мордоворотов. Колесников шутить не будет.
— Поехали, — коротко бросил Горин, видимо, придя к выводу, что сейчас не время для выяснения отношений.
19
Открыв глаза, Маша поморщилась от яркого солнечного света. Кажется, она проспала до обеда. Комната, в которой её держали, была совсем не похожа на камеру. Она скорее походила на больничную палату: железная кровать, тумбочка и стены, выкрашенные в яркий персиковый цвет. В углу располагался старенький унитаз и маленькая раковина.
Колесникова она видела всего один раз: в самом начале, когда он остановил ее возле дома и прыснул в лицо каким-то газом. Видимо от него она так долго спала, за что сейчас и расплачивалась жуткой головной болью.
Во рту было очень сухо и горько, поэтому, поднявшись, девушка поспешила к раковине. Открыв кран, припала губами к прохладной струе воды, пахнувшей хлоркой и не обращая внимания на вкус, стала жадно пить.
Это было невероятно странно, но страха Маша не испытывала. Как она уже догадалась, пока прямой опасности не было, но всё могло в любой момент повернуться в худшую сторону.
Внимательно осмотрев помещение, она лишний раз убедилась, что сбежать практически невозможно. Толстая железная дверь и решетка на окне, из которого было видно пустынный двор какого-то медучреждения.
Закрытый мощеный плиткой двор с каменной аркой и обветшалые постройки напротив показались смутно знакомыми. Старая психиатрическая лечебница, вдруг догадалась Маша и совсем расклеилась. Здесь кричать бесполезно — никто не услышит, а даже если и услышит, то не обратит внимания.
На первом курсе они писали об этом ветхом учреждении, уже не принимающем новых пациентов. Тогда объемная статья была об отсутствии оборудования и ремонта, на который совсем не выделяли денег из бюджета. По злой иронии судьбы Казанцева, еще год назад фотографирующая эту старинную лечебницу снаружи, теперь была заперта внутри и тихо плакала от безысходности, приникнув к грязному окну. С высоты третьего этажа через замызганное старое стекло было плохо видно двор, но Маша упорно старалась рассмотреть там хоть кого-нибудь. Никого, кроме желтеющей листвы, перекатываемой порывами ветра.
С ней никто не говорил и пока не угрожал, но легче от этого не становилось. От нахождения в замкнутом тихом, как в вакуме, пространстве, становилось по-настоящему плохо. А вдруг её оставят здесь? Вдруг никто не найдет?
К горлу то и дело подкатывал спазм, а руки дрожали как при сильном ознобе. Хотелось вздохнуть, но шея была как будто в тисках, которые начинались на груди и больно стискивали гортань.
Маше не были знакомы симптомы панической атаки, но что-то внутри подсказывало, что это именно она. Испугавшись, что от нехватки воздуха она может упасть в обморок, Маша вскинулась и стала часто и неглубоко дышать, одновременно с этим начав отсчет: один… два… три… четыре… пять… шесть…
Постепенно спазм ослаб, а дыхание вернулось в норму, после чего обессиленная Маша упала на железную кровать. Жесткие ржавые пружины жалобно заскрипели и прогнулись, больно впиваясь в бок. Тонкий матрас, набитый свалявшейся ватой совсем не спасал и даже доставлял дополнительное неудобство расползаясь грубыми комьями. Стараясь не обращать внимание на дискосфорт, Маша накрылась казенным шерстяным одеялом в клеточку и закрыла глаза, подавив подкатывающие рыдания.
Все это из-за Горина.
Страдания, слезы, похищение, и эта чертова паническая атака… Во всем виноват только он!
В голове лихорадочно крутились мысли о том, как бы развивались события, если бы тогда, в той кофейне, он не накрыл её пледом. Не было бы этих трех месяцев ада… Ссоры с родными, изнасилование Тани, шантаж от Мороза старшего…
Было, конечно, и хорошее… Но сейчас почему-то вспоминалось только плохое. Воспаленный мозг обвинял Горина во всех злоключениях и выносил вердикт без суда и следствия: Маша не должна прощать его. Никогда.
Только бы выбраться…
Теперь всё будет по-другому. Она обязательно начнет ценить себя и вырвет из сердца жалкие остатки любви к этому чудовищу, полностью посвятив себя новым отношениям. Вспомнились влюбленные глаза Мороза и внутри вдруг разлилось тепло. Он самый лучший и надежный. Уже два раза Роман спасал её обязательно придет и снова. Нужно только подождать.
Воображение рисовало картинку будущего: вот они с Морозом уезжают из этого города, женятся, потом Маша рожает малыша… Он, наверняка, хочет сына и будет безумно счастлив… Её Роман…
Постепенно Маша согрелась и даже задремала.
Ей снился невероятно реалистичный сон, в котором девушка снова кричала. Вокруг было много крови. Маша оглядывалась и ошарашенно всхлипывала, понимая что вся палата утопает в багровой жиже. Она не понимала, откуда столько, но точно знала, что это родная кровь. От этого внутри становилось нестерпимо больно, и Казанцева орала в голос, до хрипа, пытаясь выбраться.
Очнувшись, она огляделась и вдруг поняла, что кричала на самом деле. Горло саднило, а плечи содрогались от рыданий, которые, несмотря на окончание кошмара, продолжались.
Обхватив себя руками, Казанцева еще долго приходила в себя, раскачиваясь на кровати и шумно всхлипывая подавляя отголоски еще не до конца затихшей истерики.
На крик так никто и не пришел. Исходя из этого Маша сделала вывод, что в этом корпусе она одна и даже надзирателя к ней не приставили.
Но уже через какое-то время она услышала, как за дверью разговаривают Колесников и Морозов старший. Они ссорились и по тону Олега было понятно, что он не поддерживает подельника.
Приникнув к железной двери, Казанцева задержала дыхание и превратилась в слух.
20
— Куда едем? — после получасового молчания подал голос губернатор, устав смотреть на унылый пейзаж окраин города.
— За моим братом. У меня доступ к мозгам его машины. А он наверняка едет на встречу с Колесниковым.
— Он останется на свободе, — вдруг прошелестел Александр Николаевич, — если с Машей все будет в порядке, то твой договор со следствием насчет брата — в силе.
Мороз покосился на ненавистного губернатора и хмыкнул. Сдается, что он не совсем мудак.
Навигатор показывал адрес в старом районе. Объехав грязно-жёлтые треэтажные дома, машина Мороза свернула во двор старой психушки.
Странное место для встречи с Колесниковым…
Неужели она здесь? Чуйка редко подводила Мороза и теперь она тоже упрямо твердила, что Маша внутри.
Главное, чтобы не тронули… Ведь Колесников понимает, что в покое его не оставят, поэтому будет играть грязно и без зазрения совести пустит девушке пулю в лоб, если поймет, что всё идет не по плану. Мороз знал, что Костя жесток и мстителен, особенно если дело касалось его собственной шкуры или выгоды.
Остановившись под круглой каменной аркой, Роман внимательно оглядел пустынный двор лечебницы: машина брата была в ста метрах, но самого его нигде не было.
Вдруг в дверях дальнего самого ветхого корпуса показалась широкая спина Мороза старшего и сразу стало ясно: Машу точно держат там.
Сейчас ненависть к Горину совсем отступила под гнетом новых более важных проблем, поэтому они действовали скорее, как союзники. Мороз мазнул взглядом по губернатору, вызывающему по телефону подмогу, и на секунду задумался: ведь они совсем не враги… Просто им не повезло полюбить одну и ту же девушку. И сейчас совсем не важно, кого она выберет в итоге. Главное, чтобы Маша осталась живой и невредимой.
Внутри корпуса пахло затхлостью и пылью. Наверняка, конкретно в этом крыле никого нет. Идеальное место для того, чтобы держать заложника.
Переглядываясь, Горин и Мороз практически бесшумно преодолели два лестничных пролета и остановились, прислушавшись.
Сверху раздавались приглушенные голоса. Колесникова и Морозова.
Партнеры ссорились.
— Ты идиот, Олег. Горин — мстительный гандон, поэтому у нас с тобой есть только один вариант: потребовать у него, чтобы нас выпустили из страны. Часть денег выведена. Этого хватит.
— Значит вали сам, Костя. Ты в схеме был мозгом, а у меня здесь пять ресторанов и четыре ночных клуба. Это уже не говоря об остальном. Терять их из-за того, что ты не договорился с верхами, я не собираюсь.
— На сделку со следствием пойдешь? Или зятьку Кощею звонить будешь? Конечно, хочешь чистеньким выйти, ведь я вроде как главный… Только вот хер ты угадал, козёл, — судя по тону, Колесников понимал, что остался совсем один и злился.
Горин подался вперед, и увидев удивленные лица ссорящихся подельников, зарычал:
— Машу выпусти и можешь ехать куда хочешь, мразь, — затем повернулся к Олегу, — а ты спасибо братцу скажи. На свободе останешься или условкой отделаешься.
Колесников, еще минуту назад рычащий на Мороза старшего, зло сощурил глаза:
— Братцу? Все таки Рома засланный казачок. Сучьё… Вы значит живёте, как и раньше, я валить должен? Не угадали, суки! — он вскинул пистолет и направил его прямиком на Олега.
В этот момент из-за ближайшей железной двери раздался испуганный крик. Голос принадлежал Маше.
— Выпусти её, — зарычал Горин, — слово даю, что тебя никто не тронет.
Раскрасневшийся Колесников одним движением выудил из кармана брюк ключи и бросил Горину. Тот, поймал их на лету, и не теряя времени, бросился к двери. Тугой ржавый замок заскрипел, не желая поддаваться, но под сильными руками губернатора, ключ все таки начал прокручиваться.
— Потерпи, моя хорошая… Сейчас, — приговаривал он, совершенно забыв, что за спиной в любой момент может начаться бойня.
Воспользовавшись секундным замешательством, Колесников ринулся к леснице, опустив пистолет. Однако, уже в пролете вдруг обернулся и обнажил зубы в зверином оскале:
— Это тебе, мразь мусорская, прощальный подарочек, — после чего направил пистолет прямо в грудь Романа.
Дальше всё произошло буквально за доли секунды: Олег бросился вперед, и опередив грохот выстрела, закрыл собой брата.
Полетев на пол, Мороз оказался придавленным крупной фигурой брата. Превозмогая боль в ушибленном от падения затылке, он машинально ощупал его спину. Она была покрыта теплой и мокрой жижей, стремительно пропитывающей рубашку.
— Ромка, я не натравливал на девчонку этого козла, — прохрипел Мороз старший, — знал об этом, но не лез. Просто позлить тебя хотел. Прости, брат, — он замер буквально на секунду, а потом продолжил на выдохе, — у меня ребенок есть… дочка… не бросай её.
Олег затих, потеряв сознание, и Мороза накрыла настоящая паника.
Нет, его брат не должен умереть! Кто угодно, только не он! Сердце Олега гулко и тяжело билось через раз, и Роман боялся пошевелиться, чтобы не спровоцировать еще большую кровопотерю.
— Потерпи, Олеж, сейчас прибудет помощь. Ты же сильный у меня, — он продолжал обнимать лежавшего сверху брата и закрывать рукой кровавую рану в его спине.
Секунды казались вечностью и текли мучительно медленно. Не раз сталкивавшийся с огнестрелом, Роман знал, что чем быстрее прибудет помощь, тем больше шансов у брата на спасение. Только бы успели…
Вдруг в повисшей ваккумной тишине снова зазвучал голос Колесникова, а затем новый гулкий выстрел, эхом пронесшийся по пустому коридору.
21
Взору Маши, которую подхватил Горин, открылась страшная картина: после оглушительного выстрела на полу лежал Мороз, придавленный старшим братом, по спине которого не ровным пятном растекалась алая кровь.
Маша схватилась за горло и надрывно закричала, а Колесников, на некоторое время скрывшийся, вдруг снова появился в дверях. Сейчас бизнесмен казался абсолютно безумным: всклокоченные волосы, налитые кровью глаза и покрасневшее лицо — выглядели устрашающе. Он как будто сбросил маску и показал свое нутро, больше не скрытое рамками приличия. Злой взгляд Колесникова скользнул по Маше и остановился на губернаторе:
— Там внизу маски шоу, сука. Поэтому это тебе, за то, что слово не держишь, — он поднял пистолет и выстрелил во второй раз, теперь прямо в грудь Горина.
Губернатор упал не сразу. Его взгляд стал расфокусированным, а рот немного приоткрылся. Всё вокруг словно остановилось и замерло, оставив только звук бешено стучащего Машиного сердца.
Сначала ей даже показалось, что пуля попала ей в грудь. Иначе откуда эта резкая боль в области сердца? Упав на колени, Александр неловко завалился на бок, и не в состоянии что либо соображать, Казанцева села рядом и надрывно закричала до хрипа, раздирающего легкие.
Она не слышала шумных выстрелов на улице и не видела окруживших её людей у масках. Звуки сирен, крики и гадкий металлический запах растекающейся по полу крови — все смешалось в одну кучу.
Маша сидела на коленях между трех лежащих мужчин и боялась пошевелиться, как будто от любого резкого движения хриплое дыхание рядом сразу остановится, и кто-то из них умрет.
Снующие вокруг люди в халатах что-то говорили, но оглушенная девушка ничего не понимала. Неизвестно сколько прошло времени, но Маше казалось, что целая вечность.
— Состояние шока, — констатировал один из врачей, и подняв Казанцеву, повел её к выходу.
Словно выплыв из толщи воды, Маша оглянулась, рассеянно мазнув взглядом по пустому коридору. Оказывается, она уже давно сидела одна, а на полу больше не было братьев Морозовых и Горина. Вдруг это всё галлюцинация или продолжение того страшного сна? Тут расфокусированный взгляд остановился на двух лужах алой крови, которые вдруг оживили картинку, заставив тело девушки затрястись в коматозе.
— Они живы? — хрипло спросила она скорее саму себя, чем доктора, но он не ответил, покачав головой и дал знак одному из амбалов в маске поднять оседающую Магу на руки.
— Сейчас будет обморок. Держите её.
Сильные мужские руки похватили Казанцеву и понесли к выходу. Она практически не почувствовала, как у одной из карет скорой помощи ей сделали какой-то укол. Еще пара мгновений на руках усиловика, державшего её как пушинку, и Маша отключилась.
* * *
Медленно открыв глаза, Казанцева осмотелась. Снова палата, только теперь больничная одиночка, утопающая в полумраке. Тумбочка, стул, раковина и тревожная красная кнопка.
Попытавшись приподняться, сморщилась от боли и невольно бросила взгляд на руки и грудь. Нет, не ранена. Только катетер, приклееный пластырем к сгибу локтя. Раз увечий нет, значит дискомфорт — это просто головная боль, помноженная на спазмированные мышцы.
За окном, прикрытым вертикальными жалюзями, была ночь. Решив позвать кого-нибудь, она приподнялась, но уже через мгновение передумала и снова обессиленно опустилась на подушки, облизав пересохшие губы. Хотелось пить и все тело казалось ватным, из-за чего плохо слушалось. Наверняка после лошадиной дозы успокоительного — рассеянно подумала она и закрыла глаза, пытаясь собрать спутанные транквилизаторами мысли, но они словно играя, то идело убегали, мешая построить в голове хотя бы мало-мальски логичную цепочку.
Маша не знала, сколько провела в этом туманном состоянии, но когда сознание стало постепенно возвращаться — за окном уже светлело.
Когда палату осветили солнечные лучи, дверь открылась и внутрь тихонько вошли мать и тетка. Увидев, что Маша не спит, они обе смахнули слезы и натянув вымученные улыбки, присели рядом.
— Дочка. Как же мы испугались, — всхлипнула Галина Ивановна, но дочь сразу перебила её:
— Они живы?
В палате воцарилось молчание. Было одновременно страшно и больно слушать звук тишины, после которой наверняка будет ответ. Но Казанцева больше всего на свете хотела слышать правду, какой бы она не была. Поэтому в упор смотрела на родных женщин, как будто принуждая их прервать паузу.
— Дочка, ты еще совсем слаба, — начала было мать, но тётка оборвала её:
— Роман в порядке. Его брат мёртв.
Маша хотела вздохнуть с облегчением, но грудь снова обожгла резкая боль, мешающая дышать:
— А Горин?
— Он в коме. Полночи длилась операция. Куча врачей прибыла из столицы. Консилиум собрали. Решают, что делать. Но там куча охраны. Дочка его и жена прилетели.
Так вот почему внутри всё горит огнем… Пока она спала, за его жизнь боролись… А она даже помолиться не могла, пребывая в беспамятстве от успокоительных.
Вдруг внутри, в запутанном неделями сознании выстроилась четкая картинка: если он умрет, то погибнет и Маша.
Ничем и никем нельзя вытравить эту любовь. Можно было и не пытаться.
Неловко поднявшись с койки, Маша потянулась к больничным тапочкам и оправила на коленках казенную сорочку.
— Ты куда? Я не позволю! — запричитала мать, — он не жилец. Строй свою жизнь с Романом. Это шанс всё забыть!
— Идите к чёрту, — прошипела Маша и вырвала свою руку из крепкой материнской хватки, направившись к выходу.
— Ты дура! Предашь такого хорошего парня, ради ублюдка, который теперь еще и почти в могиле? Пожалей себя! — заорала мать, заламывая руки.
— Себя пожалей! Я его люблю. И дело не в том, что Роман лучше. Я и без вас в курсе этого. Но люблю я мудака Горина. И если он почти покойник, то я тоже.
Она раскрыла дверь и медленно побрела по коридору, прислушиваясь только к биению своего сердца, которое отчаянно рвалось из груди. Теперь сомнений совсем не было. Внутри был только Горин.
Мать кинулась было за дочерью, но Тамара, до этого молча наблюдавшая, остановила её:
— Поздно, Галя. Не лезь теперь.
— И что делать? — заревела Галина Ивановна.
— Молиться, чтобы этот мудачина выжил.
Дни превратились для Маши в сплошную кашу. Вот уже пятый день Горин был в коме, а она видела его всего два раза. В первый на неё буквально кинулась бывшая жена губернатора, а во второй грубо отчитала его взрослая дочь.
Было больно слушать хлесткие слова от практически ровестницы и ловить любопытные оценивающие взгляды охраны. Но Маша никак не могла заставить себя уйти. Несмотря на то, что некогда властный и успешный губернатор сейчас выглядел изможденным мужчиной, обмотанным трубками, он всё еще был её Гориным. И сердце, вопреки боли и обидам, как безумное рвалось к нему.
Во избежание конфликтов жены и дочки губернатора с Машей, Сафронов принял решение строго разграничивать их пребывание у больного. Юрий Иванович даже оплатил палату для Казанцевой в соседнем крыле, главное, чтобы она успевала вовремя уйти и избежать столкновения с законной пусть и бывшей семьей.
На пятый день этого избежать не удалось.
Майя, приехавшая навестить отца, застала в его палате Машу и подняла крик:
— Да, кто же тебя, потаскуха сюда пускает? Охрана! Выведите её! Не палата губернатора, а проходной двор какой-то, — пищала девушка, гневно сверкая голубыми глазами, такими же как у её отца.
Маша не хотела ссориться и что-либо отвечать, поэтому молча встала и направилась к двери. Однако у самого выхода не выдержала:
— Я люблю его. И ты не маленькая девочка, чтобы ревновать собственного отца к женщине.
Майя снова начала кричать, но вдруг обе девушки замерли и испуганно обернулись: датчики над кроватью больного будто сошли с ума. Практически каждый начал противно пищать, а пульс Горина резко участился.
Палату сразу заполнил медперсонал, а уже через пять минут Сафронов орал на рыдающих любовницу и дочь губернатора так, что весь этаж, выделенный под персонал и охрану Горина, содрогался от эха.
— Не кричи, дядя Юра, с этой проституткой, разбивающей семьи, разбирайся, — поморщилась Майя, с ненавистью глядя на Казанцеву.
— Если такое еще раз повторится, то я не только кричать буду, я вам еще обеим и ремня дам и взашей выкину отсюда! — распалялся Сафронов, — а насчет развода ты сама все знаешь, не прикидывайся, что маме поверила. У них еще год назад документы готовились!
Сафронов был по-настоящему зол. Пока он не спал сутками и разрывался между репортерами, следствием и основной работой, эти соплячки устроили в палате еле живого Горина настоящий скандал. Еще и бывшая жена губернатора подкинула дров в костер, заявив журналистам, что развод был фиктивным.
Вышедший из палаты врач заставил всю троицу замереть:
— Никаких ссор и криков возле больного.
— Что это было, доктор? — всхлипнула Майя.
— Тут несколько вариантов: либо это реакция на внешний раздражитель и скоро больной выйдет из комы. Либо… В любом случае, мы изучим показания приборов и со всем разберемся.
— Майя, иди к отцу, и больше не истери. А ты выйди хоть воздухом подыши, Маша. К тебе там подружка пришла. Охрана докладывает, что она уже два часа внизу ждёт, — скомандовал Сафронов, смерив девушек строим взглядом. Несмотря на искры ненависти друг к другу, обе подчинились и разошлись.
Впервые за неделю Казанцева покидала здание больницы и чувствовала себя вне палаты Горина по-настоящему плохо. Казалось, что чем дальше она уходит, тем хуже будет губернатору. Но внизу уже два часа ждала Кулецкая, которая и так оборвала Маше телефон со слезливыми просьбами встретиться.
Минуя проходную и турникет, Казанцева наконец попала на улицу и с жадно вдохнула свежий осенний воздух.
Всего неделю она не выходила на улицу, а казалось, что целый месяц. Парк у больницы уже окрасился в оранжево-желтый и играл всеми красками осени. На одной из скамеек Маша приметила светловолосую голову Кулецкой и направилась к ней. Несмотря на больничные тапочки и спортивный костюм, она не чувствовала неловкости, ведь тут и там сновали пациенты в казенных больничных сорочках.
— Привет, — прошелестела поднявшаяся Татьяна, и вдруг заревела, порывисто обняв Машу.
— Прости меня, подруга… Я ведь злилась, думала, как легко тебе всё достается. Любовь его тоже… А теперь вижу, какой дурой была…
Маша отодвинулась и непонимающе посмотрела на заламывающую руки Кулецкую:
— О чем ты? Чья любовь? — но на последнем вопросе она вдруг осеклась, потому что вдруг все поняла.
— Танька… Ты о Романе? Так это он — та безответная любовь?
От внезапного осознания того, что Мороз тот самый мужчина, по которому страдала подруга, Казанцева замерла, судорожно втянув воздух. И как она сразу не догадалась по описанию энергетики того самого мужчины? Ведь таких только двое: Мороз и губернатор…
— Да… Прости меня… Я не понимала, как тебе сложно… А теперь… Это я с Колесниковым встретилась и сказала, что ты Горину по-прежнему дорога… я от моего горе-поклонника слышала, что губернатор прижал их с Олегом побочный бизнес.
Маша ошеломленно смотрела на подругу и не верила своим ушам. Это из-за неё Саша ранен и находится между жизнью и смертью… Это из-за неё чуть не пострадал Мороз и погиб Олег.
Танька Кулецкая — лучшая подружка, с которой они делили каждый секрет на двоих, родственная душа и просто настоящая искренняя девчонка, к которой ревновала даже мать…
Что с ней стало? Почему чувство к мужчине выжгло их дружбу до тла?
В груди всё горело от предательства, а мозг отказывался верить в услышанное. Неужели ради влюбленности можно поступать так подло?
Можно. Ей ли не знать, как скручивает внутри от настоящего животного чувства, переходящего в одержимость.
Не Маше судить Таню… Ведь она тоже предала, пусть по-другому, но все же. Оставила Романа и выбрала Горина.
Вытерев покатившиеся по щекам слёзы, Казанцева порывисто обняла Кулецкую и горячо зашептала:
— Я прощаю, Таня. Колесников бы всё равно давил, пусть и не через меня. Мы все виноваты в том, что произошло…
Прохожие пациенты и посетители больницы еще долго косились на двух плачущих подруг, которые сидели на скамейке в тени клена, крепко обнявшись и наберебой рассказывая что-то друг-другу.
Наконец, Маша отстранилась и засобиралась возвращаться, ведь там внутри здания тяжело и ровно билось сердце самого дорогого и близкого ей мужчины. И её место рядом с ним.
— Маш, я спросить хотела… Вы с Романом общались после этого? — несмело начала Таня, неврно прикусывая губу.
Казанцева покачала головой.
— Только по телефону. Вчера кремация и церемония прощания с Олегом была. Ему сейчас не до разговоров. Младшая сестра из-за границы с мужем прилетела. Еще и оказалось, что у Морозова старшего есть ребенок. Там вопрос с наследством. Тесты днк…
Кулецкая виновато глянула на подругу и сглотнула образовавшийся в горле ком. Ей хотелось спросить напрямую, но губы не слушались, а гортань сжимал болезненный спазм. Кинув короткий взгляд на Таню, Маша все поняла без слов:
— Пробуй, подруга. Я все понимаю. Тем более мы всего неделю встречались, и у нас ничего не было даже.
— Я попробую, Маш… Ведь зачем ещё жить, если не ради любви.
— Только одно учти: такие мужчины как Мороз и Горин женщин выбирают сами, — Маша невесело улыбнулась и в последний раз обняв подругу заторопилась назад.
22
Налив себе новую порцию коньяка, Роман Морозов снова откинулся на диван и невидяще уставился на большой экран телевизора. Футбольный комментатор с жаром рассказывал о предстоящем пенальти, но игра сегодня совсем не увлекала. Мысли были далеко. Поэтому почти залпом выпив огненную жидкость, он уставился в потолок, а потом и вовсе закрыл глаза, пустившись в воспоминания.
Вчера было прощание с Олегом. И пусть кремация и траурная церемония прошли относительно спокойно, сердце всё равно нестерпимо болело при каждой мысли о брате. Людей было много, даже слишком, только вот по-настоящему близких по сути всего двое: Роман и сестра Оля. Она тихонько плакала, поддерживаемая под руку своим мужем, а вот Роман все держал в себе. В свое время было очень больно терять родителей, но гибель старшего брата почему-то ударила по Морозу сильнее.
Он чувствовал потерю очень остро и винил во всём себя. Ведь пуля предназначалась именно ему, а не старшему брату, а тот поступил как настоящий герой, закрыв Романа собой.
Еще больнее было осознавать, что всю жизнь прожившие бок о бок, старший и младший Морозовы не делились друг с другом самым сокровенным. Чего только стоила информация о том, что у Олега есть дочка… У холодного расчетливого бизнесмена, привыкшего всё держать под контролем и отвергающего институт семьи, был ребенок. Мутная история…
Чутье подсказывало, что мать девочки объявилась не просто так, тем более через столько лет. И хотя, у Мороза в кабинете нашли результаты днк экспертизы, которая подтверждала родство, Роман решил все перепроверить.
Сестру с мужем он проводил еще вчера, а сегодня, наконец, съездил к Маше, с которой до этого общался только по телефону.
Когда Мороз увидел её бледное осунувшееся лицо, то ему захотелось сгрести девушку в охапку и силой увезти из больницы, чтобы привести в чувства, как тогда, в августе. Но заметив решимость в зеленых глазах, он невероятным усилием воли остановил свой порыв.
Она сделала свой выбор.
И если между лежащим в коме Гориным и здоровым Морозом она выбрала первого, то это точно любовь. Слишком глубоко внутрь её души это чувство пустило свои ростки, а значит его уже не вытравить. Можно похитить Машу, или надеяться, что губернатор сдохнет, и тогда Казанцева вернется сама, но при любом варианте она будет страдать и мучить его.
Остается только одно: пожелать этому мудаку здоровья, а Маше счастья. Ведь эта светлая добрая девочка его заслужила как никто другой. Пусть и не с Морозом.
— Прости меня, Рома, — прервав неловкое молчание, робко начала она, боясь поднять глаза.
— За что, малыш? — тепло улыбнулся Мороз, а потом вручил ей крафтовый стаканчик с какао и пирожное.
— Твоё любимое, — хмыкнул он, и бережно соединил её ледяные ладошки на тепломкартоне.
— Ром, ты самый лучший, красивый, умный… идеальный. Просто сердцу не прикажешь, — всхлипнула Маша и отпив немного какао, призналась, — вкусно.
— Успокойся, Манечка. Я всё понимаю. Давай не будем об этом?
— Давай, — согласилась она, с грустью понимая, что скорее всего это их последняя встреча.
Сейчас, лежа на диване под хмелем от выпитой бутылки коньяка на пустой желудок, Мороз все ещё ощущал на губах их последний поцелуй. И это воспоминание ранило больше остальных, связанных с ней.
Когда пришло время возвращаться в больницу, он не выдержал и сжав Машу в охапку, поцеловал, жадно мучая искусанные губы. Она не сопротивлялась и даже ответила, но Мороз вдруг прервался сам, почувствовав на своих губах соленую влагу ее слёз.
— Прощай, Роман.
— Когда очнется, передай, что если посмеет тебя обидеть, я его убью, — улыбнулся он и строго добавил, — беги, малыш, а то простудишься.
Когда Казанцева скрылась за дверями больницы, он ещё долго смотрел ей вслед, разрываемый внутри безответным чувством. Вкус её поцелуя делал ощущения еще острее, а боль реальнее. Но не смотря ни на что, Роман знал, что поступил правильно.
Мороз никогда раньше не понимал значения поцелуев, но с Машей по-настоящему распробовал их. Её хотелось целовать максимально долго, ощущая внутри вкус нежных губ и её сладкое дыхание.
Вообще Казанцева была первой девушкой, которую Роману хотелось во всех смыслах: любить, целовать, баловать, а не только иметь, как остальных. Он вдруг подумал, что она не просто первая, Маша единственная и такой больше не будет. Теперь уж точно. Никогда.
Находясь в тишине, нарушаемой только голосом спортивного комментатора, он вспоминал события прошедших трех месяцев уже почти без эмоций и постепенно отпускал их, как отпустил и Машу.
Постепенно мысли начали путаться и наскакивать друг на друга, а сознание постепенно запуталось, погрузив Мороза в сон. Он не знал, сколько времени проспал, но когда его разбудил настойчивый звонок в дверь, за окном была кромешная ночь.
Кое-как продрав глаза и сглотнув неприятное послевкусие от коньяка, он поднялся и направился к двери. Не глядя в глазок, открыл и замер: на пороге стояла подружка Маши — Татьяна.
Видно было, что девица основательно подготовилась к визиту, потому что прекрасные внешние данные сейчас были очень умело подчернуты, и вся она выглядела как с обложки журнала.
Роман невольно скользнул взглядом по ее аппетитной фигуре, затянутой в узкое платье и сразу, без прелюдий, спросил:
— Зачем пришла?
Девушка явно нервничала и не торопилась с ответом, задрав на Мороза голову и крепко сжимая ремешок сумки. Он уже подумал, что ответа не последует и решил закрыть перед её носом дверь, но Татьяна, словно прочитав мысли Романа, наконец заговорила:
— Я к тебе. Хочу поговорить. Пустишь внутрь?
— Входи, — он провел рукой в приглашающем жесте, после чего девушка вздрогнула и осторожно подалась вперед.
23
Всю неделю Кулецкая изводила себя так, что в пору было вскрывать вены и прощаться с жизнью. Узнав, о том, что произошло по её вине, она испытытала настоящий ужас и панику.
Тогда, беседуя с Колесниковым, Таня думала только о том, что скоро заполучит Мороза, но теперь понимала, как ошибалась.
Шумно всхлипывая, Кулецкая в очередной раз стояла у входа в больницу и просила встречи с подругой, которую предала.
Разве могла она подумать, что Колесников похитит Машу, ранит Горина и убьет родного брата Романа. А когда следователь сказал, что пуля предназначалась младшему, а не старшему Морозу, Татьяну вообще повело.
Сотрудник, приводящий ее в чувства при помощи нашатыря, явно запал на Кулецкую и потом еще несколько раз звонил с предложением встретиться в неформальной обстановке, но получил однозначный отказ.
Когда помощник губернатора заметил Танино дежурство у больницы, то организовал встречу, и девушка покаялась. Разумеется, добрая душа Маша простила её. Несмотря на то, что её любимый человек по вине Кулецкой был между жизнью и смертью, она нашла в в себе силы простить.
От этого внутри было еще хуже и больнее.
Оставалось покаяться перед Морозом. Теперь любимый мужчина был свободен, но Таня считала, что её поступок отдалил его сильнее, чем влюбленность в Казанцеву. Потерю брата невозможно простить.
Но она все равно пойдет к нему и все расскажет. А там будь, что будет.
После разговора с подругой, Кулецкая была как на иголках. Приводила себя в порядок перед встречей с Морозом с особой тщательностью. Это было обусловлено не столько желанием понравиться, сколько успокоить собственные нервы и занять чем-то время.
По нужному адресу ехала, пытаясь усмирить собственный мандраж и жалея, что не выпила для храбрости. Нестерпимо хотелось курить, чтобы хоть как-то успокоиться и унять дрожь, но Таня не решилась. Она знала, что Мороз терпеть не может курящих девушек и поэтому приказала себе соответствовать всем его требованиям.
Зелёная купюра помогла пройти охрану и оказаться в нужном подъезде. Поднимаясь в лифте, Кулецкая еще раз придирчиво осмотрела себя и в вздохнула. Сейчас она признается… Сначала в том, что натравила на Машу Колесникова, а потом в том, что любит Романа.
Пути назад нет.
Выбирать в любом случае ему.
Оказавшись у нужной двери, нажала на звонок и бросила взгляд на часы: почти полночь. Совершенно неподходящее время. Впрочем как и её чувство. Одержимое и неподходящее.
Открывший дверь Мороз выглядел удивленным. Заспанное лицо с красными глазами и пробившаяся щетина делали его похожим на дикаря.
Внутри Кулецкой, смотрящей на него снизу вверх, сейчас боролись два чувства: страх и желание принадлежать. Дикое и необузданное.
Роман скользнул равнодушным взглядом по ее фигуре, затянутой в узкое платье, и сразу, без прелюдий, спросил:
— Зачем пришла?
Девушка нервничала и не торопилась с ответом, задрав на Мороза голову и крепко сжимая ремешок сумки. Но когда ей показалось, что он прямо сейчас захлопнет перед её носом дверь, она заговорила:
— Я к тебе. Хочу поговорить. Пустишь внутрь?
— Входи, — он провел рукой в приглашающем жесте, после чего девушка вздрогнула и осторожно подалась вперед.
В большой, хорошо отделанной квартире пахло ремонтом. Или его только что закончили, или здесь редко бывали. Вообще на первый взгляд создавалось ощущение абсолютно нового жилья.
Пройдя в гостиную, Татьяна мазнула взглядом по полупустой бутылке элитного коньяка и, превозмогая смущение, обернулась:
— Это я натравила на Машу Колесникова. По моей вине Горин в больнице, а твой брат погиб.
Она закрыла глаза и приготовилась к самому страшному: он будет кричать, ударит её, возможно убьет… Только бы не прогонял.
Но к тому, что произошло, она была явно не готова.
Мороз расхохотался.
Его грудной раскатистый смех эхом прокатился по новой, не захламленной деталями квартире, и заставил сердце девушки сжаться от нехорошего предчувствия.
Сейчас в Романе, которого она рисовала себе идеальным мужчиной, проглядывало что-то звериное и страшное. Губы склонившегося над ней мужчины изогнулись в хищной улыбке, обнажившей белые ровные зубы, а красные глаза холодно сканировали испуганную девушку.
— Ты полная идиотка. Когда ты беседовала с Костей, Маша уже была закрыта в палате психушки. Он просто подыграл, лишний раз убедившись, что похищение было верным решением. Так что перестань считать себя вершительницей судеб. Ты просто глупая влюбленная девица.
Ошарашенная словами Мороза, Таня замерла с открытым ртом:
— То есть как… Откуда ты…
Мороз подошел к журнальному столику, и хлебнув коньяка прямо из бутылки, ответил:
— Костя, конечно, сбежал через подвал, который заранее открыл… Собственно поэтому он так смело стрелял. Знал, сука, что свалит. Но вчера его взяли в аэропорту, и он уже за решеткой, дает показания и активно сотрудничает со следствием. А насчет остального… Я взрослый дядя и знаю, как на меня смотрят девочки, которые влюблены. А ты для меня открытая книга.
— Прогонишь? — просипела Кулецкая, присев на край дивана, и пытаясь справиться с эмоциями.
Она не виновата. Она не предатель… От облегчения хотелось кричать.
— А ты хочешь остаться? — оскалился Мороз и смерил её нехорошим взглядом.
— Хочу.
— Тогда раздевайся.
Кулецкая сейчас была похожа на рыбу, выброшенную на берег. Шумно хватая ртом воздух, она сжала кулаки так сильно, что ногти отпечатались кровавыми лунками на ладонях.
Разве не этого хотела? Разве не об этом мечтала ночи напролет? Тогда почему так гадко внутри и хочется реветь в голос?
Потому что Мороз сразу предложил постель, а не поход в кино. Но выбора нет, жребий брошен.
Она неловко стащила с себя платье и чулки, оставшись в одном белье, но Мороз проскользил по ней внимательным взглядом и приказал:
— Всё снимай.
Бюстгальтер и трусики полетели вниз, заставив её покраснеть, как девственницу, и стыдливо опустить глаза.
— Ты же за этим пришла? — раздался у самого уха хриплый мужской голос.
Ответить она не успела, потому что была моментально поставлена на четвереньки и уткнулась лицом в пахнувшую Морозом обивку дивана.
Сзади послышался звук открывающейся молнии и шелест фольги.
Первое вторжение заставило вскрикнуть от боли, потому что Мороз был большим. Он брал её долго без эмоций, нежностей и поцелуев. Жестко и глубоко. А Татьяна, сдавленно кричала, до крови закусив ладонь.
Это было больно, сильно и совсем не так, как она себе представляла и фантазировала раньше. Сотрясаясь от оргазма, дарящего наслаждение и унижение одновременно, она из всех сил сдерживалась, чтобы не зарыдать.
После был душ и снова секс. Тяжелый, болезненный и снова закончившийся оргазмом. Ближе к рассвету она опять терпела унижение смешанное с болью, а потом в полной мере ощутила размер Мороза у себя во рту, и когда он убедился, что Татьяна проглотила всё до последней капли, оставил её, прямо заявив, что вызвал такси.
— Ты меня гонишь? — пробормотала Кулецкая, чувствуя каждую ноющую мышцу и мечтая положить голову на грудь Роману, чтобы ощутить хоть каплю той нежности, которую получала Маша.
— Такси приехало.
— Роман, ты никогда меня не полюбишь? — не в силах сдерживаться, заревела Татьяна, закусывая потрескавшуюся от интенсивного орального секса губу.
— Никогда. Тебе пора, Таня. И больше не приходи.
24
Маша стояла у окна палаты и немигающим взглядом смотрела на проезжую часть. Сентябрь близился к концу, и на улице становилось по-настоящему зябко, поэтому она невольно куталась в огромный вязанный кардиган грязно-кирпичного цвета.
Приборы снова издали противный писк, заставив обернуться на источник звука. Осунувшийся Горин неподвижно лежал на прежнем месте уже шестой день, но врачи констатировали реакцию на внешний раздражитель. Значит губернатор начал приходить в себя.
Он сейчас выглядел таким одиноким, что поддавшись порыву, девушка приникла к больному и легко поцеловала плотно сжатые губы. Маша часто так делала, оставшись с Гориным наедине, и сегодняшний день не стал исключением. Путь он ничего не чувствует, зато она нуждается в этом.
Все эти шесть дней Казанцева жила как в аду. Помимо ссор с женой и дочерью губернатора, она успела поскандалить с одной из медсестер, которая всё время крутилась рядом. В один из дней Маша застала её с бритвой и пеной у кровати больного, от чего пришла в настоящее бешенство. Практически за волосы она вытащила девицу за дверь и принялась брить Горина сама.
Из коридора еще долго слышался визг и приглушенный рассерженный голос Сафронова, но Маше было наплевать. Это её мужчина и ухаживать за ним она тоже будет сама.
Сейчас было по-настоящему сложно. И хотя, по прогнозам врачей, все складывалось в позитивную картину, Маша боялась. Он, безусловно, придет в себя и выкарабкается. Саша сильный. Но что будет дальше с ними? Ведь Горин уже прогнал её один раз, разбив сердце… Что ему помешает сделать это снова? Рядом больше нет мамы и тетки, которые заявили, что умывают руки. Не было больше Мороза, который поддерживал и вытаскивал из депрессии. Может, все зря?
Нет. Как бы не сложилось она будет рядом. Её место здесь. Главное, чтобы Горин поправился, а она… Маша всё выдержит, потому что лучше умереть, чем быть без него.
Отогнав неприятные мысли, Казанцева прошлась по лицу Горина полным боли взглядом. Постарел. Всего за шесть дней этот крепкий красивый мужчина как будто стал старше на целых пять лет. Если раньше Маша привыкла видеть тридцати семилетнего Александра Николаевича в прекрасной физической форме, то сейчас он выглядел как незнакомец: темные круги по глазами, бескоровные губы, и вытянувшиеся черты лица делали его старше на несколько лет.
Раньше Маша часто слышала, что несмотря на разницу в возрасте, они хорошо смотрелись вместе, потому что губернатор выглядел моложе. Странно, но теперь её впервые за неделю неосознанно потянуло к большому зеркалу на стене палаты.
Остановившись в паре метров него, Казанцева вскрикнула от ужаса, а потом, опомнившись, закрыла рот рукой. Перед ней была незнакомка. Куда пропала та веселая и красивая девушка, в которую еще несколько месяцев назад без ума влюбился Горин?
Из отражения зло смотрела молодая исхудавшая женщина со всклокоченными волосами и мертвенно-бледным лицом. Неужели всего неделя горя может так сильно изменить человека? Маша была так шокирована увиденным, что даже не сразу заметила вошедшего Сафронова. Юрий Иванович стоял сзади и с каким-то странным интересом наблюдал за Казанцевой, засунув руки в карманы и раскачиваясь с пятки на носок.
Ощутив, что уже не одна, Маша смутилась, и опустив глаза, неловко обхватила себя руками, запахнув на груди бесформенный кардиган.
— Знаешь ли ты, Маша, насколько Горин любит женщин? — вдруг начал Сафронов, прервав неловкое молчание.
— Знаю, — вопрос был неприятен, но она постаралась ответить максимально ровным тоном, невольно покосившись на губернатора.
— А знаешь ли ты, насколько сильно он любит красивых женщин?
— К чему вы клоните? — не выдержала Казанцева, чувствуя себя задетой.
— К тому, что когда он придет себя, то ужаснется, тому, как ты хреново выглядишь.
— Я не уйду, — всхлипнула Казанцева, решив, что помощник намекает ей именно на это.
— Уйдешь. Прямо сейчас. По прогнозам врачей он скоро придет в себя, а значит времени у тебя мало.
Маше захотелось вцепиться в лицо Сафронова, который всю неделю был на ее стороне, и теперь оказался предателем, но тут Юрий Иванович добавил, окончательно сбив её с толку:
— Вот карта. Беги домой, искупайся, хорошо поешь, выспись в конце концов и сходи в салон красоты. Хотя, он, наверно и не нужен, если отдохнешь, то снова станешь красавицей.
— Но я… Я его не оставлю, — ошарашенно пролепетала Маша, порывисто бросившись к Горину.
— Конечно, не оставишь. Завтра с утра, чтоб как штык у постели больного. Чего смотришь? В темпе, Казанцева. И шмотье это стремное смени.
Не в силах обижаться на резкий тон Сафронова, Маша бросилась к нему и крепко обняв, чмокнула мужчину в гладко-выбритую щеку.
— Беги уже, стрекоза, — проворчал он и улыбнулся, а когда за Казанцевой закрылась дверь, прошипел, уже обращаясь к больному:
— И ты, хрен, вставай уже… То запой, то кома… А работай за тебя Юра, — после чего смахнул слезу и вышел.
* * *
Маша впервые за два месяца наряжалась для любимого мужчины. Пусть он и в бессознательном состоянии, но наверняка все чувствует и когда очнется, захочет видеть рядом с собой цветущую Машу, а не её блеклую тень.
Она, как умалишенная, бегала по магазинам, скупая то, что любил видеть на ней Горин. Белье, сарафан и обязательно вот эти туфли… Затем был салон красоты с массой уходовых процедур и две порции самой вредной еды, ведь весы показали страшную цифру, которая была меньше положенной на целых семь килограмм.
Управившись со всем до вечера, девушка решила все таки вернуться на ночь в больницу, но перед этим заглянуть к маме.
Чем ближе Казанцева подходила к родному дому, тем сильнее билось её сердце. Было волнительно и немного страшно возвращаться туда, где ничего не изменилось, ведь сама Маша стала совсем другой.
Галина Ивановна встретила дочь тепло. Налила чаю, участливо поинтересовалась состоянием больного и всеми силами поддерживала разговор.
Несмотря на то, что внутри матери что-то надломилось, она вдруг поняла, что не хочет и не может воевать с собственной дочерью. Пусть Маша набивает все свои шишки сама.
Они так долго разговаривали о самом сокровенном, что совсем потеряли счет времени. Когда мать, наконец, приказала всхлипывающей дочери умыться, и та умчалась в ванную, то в тишине вдруг стала едва различима какая-то тихая мелодия из коридора.
— Дочка! Твой телефон, кажется, звонит, — крикнула Галина Ивановна, и Маша поспешила к забытой у дверей сумке.
Пропущенных было более пятидесяти. Все от Сафронова.
Дрожащими руками девушка набрала его номер и уже через секунду закричала и со слезами вылетела из квартиры, ничего не объяснив матери.
25
Когда Горин открыл глаза, за окном уже смеркалось. Палата, катетер на руке и куча трубок почему-то не стали для него шоком. Он хорошо помнил события шестидневной давности, свое ранение и даже некоторые разговоры родных, приходящих в палату.
Сейчас рядом никого не было.
Разумеется, шесть дней бессознательного состояния основательно ослабили организм и даже слегка приподняться на кровати совсем не представлялось возможным. Горин не знал, сколько проспал, но предполагал, что явно не один день. Радовало хотя бы то, что сознание было удивительно ясным и вернулась речь.
Не зная, как позвать медиков, он принялся вспоминать, то, что ему снилось, и к своему собственному удивлению, ясно ощутил, что у него несколько раз бывала Маша.
Неужели приходила? Из жалости или попрощаться? Наверняка этот козел Морозов, теперь вернется на службу и попытается жениться на ней. Только вот хрен он угадал.
С трудом вырвавшийся из лап смерти Горин, теперь не собирался играть в благородного рыцаря. Как только он встанет на ноги, то обязательно заберёт её, и если потребуется, то даже силой. Слишком любит, чтобы отпустить, слишком нуждается в ней, чтобы отдавать какому-то другому мужику.
Вбежавшие в палату медики застали больного с широкой улыбкой. Некоторые из них были так удивлены этим, что всерьез озаботились психическим состоянием губернатора. И только Сафронов, который очень хорошо знал Горина, вздохнул с облегчением.
Пока врачи проводили необходимые тесты и процедуры, Александр Николаевич то и дело поглядывал на помощника, который так и не вышел из палаты. Ему хотелось прямо спросить о Колесникове, Маше и остальном, но голос был слишком слабым, а череда медицинских манипуляций все никак не заканчивалась.
Наконец, когда у Горина начали буквально слипаться глаза, последний врач объявил, что желание спать это естественная реакция организма и нужно предоставить больному максимальный покой. Юрий Иванович тоже заторопился к выходу, но губернатор остановил его:
— Юра, Машу привези, если нужно, то силой.
Помощник обернулся и с удивлением уставился на шефа:
— Зачем силой? Ты же говорил, что больше не будешь её неволить.
— Говорил… Передумал. Пока тут почти неделю лежал, всё размышлял, — он слабо улыбнулся и продолжил, — в общем ни хера я не герой. Я эгоист и гад. Никакой ей свободы. Слишком сильно люблю, чтобы отпускать.
— Мда… Отдыхай. Никуда твоя егоза не делась. Всю неделю выла возле тебя, с Майкой и Леной грызлась и даже к медсестрам ревновала. Я её сегодня заставил поехать в порядок себя привести. Скоро будет.
Горин замер и даже прикрыл глаза, чувствуя удовольствие от услышанного, а потом и сам не заметил, как уснул. Для человека, неделю лежавшего неподвижно, было странно чувствовать себя уставшим, но последствия долгого лежания в постели были именно такими.
Горин проспал до рассвета, а проснувшись, снова ощутил слабость и дикую жажду. Он с трудом повернул голову и наткнулся взглядом на свою дочь, мирно посапывающую в кресле рядом. Майя казалась сейчас совсем взрослой, и наблюдающий за ней из под полуприкрытых век отец невольно пустился в воспоминания. Какое счастье дарила ему маленькая дочь! Наверно не было в мире больше такого счастливого и любящего двадцатилетнего папаши, как молодой Сашка Горин. Ведь все его успехи, победы и достижения — всё было тогда для маленькой Майи. Сейчас она уже студентка престижного лондонского учебного заведения и самостоятельная барышня, но для него навсегда останется той самой пчелкой Майей. Именно сейчас он решил, что Маша точно родит ему. Неважно сына или дочь. Просто потому, что дети — это счастье, о котором он давно и безнадежно мечтает.
Почувствовав на себе взгляд, дочь зашевелилась и открыла глаза, а потом сразу разревелась и обняла отца.
— Ну, тише, тише. Пчелка. Жив твой папка, — приговаривал Горин, успокаивая её.
— Папа, ты меня так напугал.
— Всё, хватит лить слезы. Дай лучше воды.
Майя заторопилась и нажав на кнопку, заставила кровать принять полу сидячее положение, а потом поднесла к губам отца стакан с трубочкой.
Как раз в тот момент, когда он жадно пил, в полуоткрытую дверь на долю секунды заглянула русая макушка Маши.
— Явилась, змея, — прошипела Майя и тут же принялась вытирать салфетками подбородок отца, потому что от её реплики губернатор подавился водой.
— Маша входи, — тихо, но уверенно произнес Горин, и девушка протиснулась в дверь, замерев у входа.
— Майя… Маша моя будущая жена. Прошу привыкать.
— Ясно, — просипела дочь, и не посмев перечить, бросила на Казанцеву взгляд, полный ненависти, после чего поднялась и поспешила в коридор.
— Саша…
— Ничего, пусть привыкает. Она горячая у меня, но спорить не посмеет.
Он смерил Машу внимательным взглядом и тут же начал распекать слабым, но уже очень недовольным голосом:
— Ты на что похожа? Тощая, как палка. С сегодняшнего дня питаешься нормально.
— Как скажешь, — улыбнулась Маша сквозь слёзы, и не смея подойти близко, всё таки сделала робкий шаг вперед.
— Ну, чего встала? Ко мне иди, лиса!
Получив приглашение, она бросилась к губернатору и уже в следующую секунду приникла к его губам. Поцелуй имел странный вкус лекарств, слёз и счастья, но все равно именно он показался обоим самым лучшим.
* * *
Горин постепенно шел на поправку и уже через четыре дня начал вставать, но врачи никак не хотели отпускать его домой. Губернатор злился, рычал, возмущался, что даже не проводил собственную дочь, но пока терпел. Его успокаивало то, что Маша все время была рядом и под строгим надзором Александра Николаевича начала немного набирать вес.
Горин тоже требовал стейк из ресторана, но больному пока можно было только жидкий бульон из индейки, в котором одна картофелина догоняла другую.
Как-то раз, поглощая свой обед из ресторана под голодным взглядом губернатора, Маша робко спросила:
— Хочешь? Врач уже разрешил.
Но стоящий у окна Александр Николаевич отрицательно помахал головой, продолжая пожирать девушку глазами.
Он так откровенно скользил по ней взглядом, что Маша окончательно смутилась и решила пуститься наутек:
— Доктор это не одобрит. Саша, у тебя швы, — она не успела договорить, потому что Горин удивительно быстро для больного настиг её, и прижав к двери, жадно впился губами в бешено стучащую венку на шее.
Её негромкие "не надо" и "стыдно" потерялись в шумном дыхании, а потом и в протяжных стонах. Движения были резкими, а пациент однозначно уже набрался сил, потому что крутил и мял Машу почти как здоровый.
Когда все закончилось, он еще долго не отпускал её, прижимая обнаженное разомлевшее тело к себе, а когда Казанцева попыталась ускользнуть, придавил своим весом и вдруг спросил:
— Ты таблетки пьешь?
Меньше всего Маша ожидала услышать этот вопрос, поэтому удивленно приоткрыла рот:
— После нашего расставания нет.
— Почему? — глаза Горина горели огнем гнева и, казалось, еще секунда и он задушит её голыми руками.
— Потому что у нас ничего не было с Романом Морозовым. Клянусь.
Она готова была поклясться, что у Горина вырвался вздох облегчения. А когда он снова начал говорить, то его тон моментально сменился с агрессивного на крайне миролюбивый:
— Не смей пить. Сына мне родишь.
— Мое мнение не учитывается?
— А ты разве не хочешь от меня детей? — удивленно поднял бровь Александр Николаевич.
— Хочу.
— Вот и прекрасно.
26
— Один американо без сахара, пожалуйста, и пепельницу, — Татьяна проводила взглядом удаляющегося официанта и снова сверилась с часами. Половина первого. Опаздывает.
Ничего, она подождет. Ведь неизвестно теперь когда получится увидеться.
Кулецкая откинулась на широкое велюровое кресло и взглянула в панорамное окно.
Желтые листья то и дело подхватывал небольшой ветерок и поднимал над землей. Затем порыв стихал и они снова опускались вниз, красиво кружась в воздухе. Так и её мысли то и дело кружились в голове, то всплывая горячими воспоминаниями, то пропадая.
Ноябрь. Пожалуй, самый странный месяц в году. Время скорпионов. Если бы её попросили угадать, кто по знаку зодиака Мороз, то Татьяна ответила бы не задумываясь — скорпион. Нет, не потому, что он был жестким с ней… Просто энергетика Романа была такой сильной и давящей, что вариантов было только два: лев или скорпион. Потом она случайно узнала, что день рождения Мороза в ноябре и нисколько этому не удивилась.
Они могли бы стать шикарной парой, ей двадцать, ему вот-вот исполнится тридцать два — прекрасная разница в возрасте. Только вот надеждам не суждено было сбыться, потому что Роману не нужна была Татьяна. Конечно, в качестве приходящей любовницы он, возможно, принял бы ее, но Кулецкая не могла так. Не могла именно с ним. На припере Маши она помнила, каким может быть влюбленный Мороз, и поэтому не хотела видеть безразличие в его глазах. Лучше болеть им на расстоянии, чем постоянно страдать рядом и понимать, что не нужна этому мужчине.
— Ваш кофе, — дежурно улыбнулся официант и поставил перед ней белую чашку с дымящимся ароматным напитком.
Татьяна отпила маленький глоток и отодвинула американо. Горячий. Оставив чашку, она достала из пачки тонкую сигарету и чиркнув зажигалкой, с наслаждением затянулась. Выпустила клубящийся дым, щекотавший ноздри и закрыла глаза. Если бы Мороз дал ей шанс, то пришлось бы бросить пагубную привычку. Что же, хоть какой— то плюс, быть отвергнутой любимым мужчиной — можно травиться табаком и дальше.
Входная дверь кафе открылась, заставив колокольчики над ней призывно зазвенеть, и внутрь заведения впорхнула Маша. Таня повернулась к подруге и призывно помахала ей рукой. Казанцева была невероятно хороша: высокие черные ботиночки на невысоких каблуках, пальто из тончайшего кашемира и маленькое черное платье — все было идеально, впрочем как и сама Маша.
Покрутившись вокруг своей оси, она, наконец, заметила Кулецкую и поспешила к нужному столику.
— Привет, Танюша, извини за опоздание, — виновато улыбнулась Казанцева, и поцеловав подругу в щеку, приземлилась напротив.
— Чай с облепихой и наполеон, пожалуйста, — заказала она подоспевшему официанту, и сразу приступила к расспросам, — ты надолго приехала? Как устроилась на новом месте?
— Отец квартиру купил в хорошем районе столицы. С переводом тоже все прошло гладко. Только скучаю по дому. Ты как, Машуня?
— Все хорошо. Вот пару недель назад из Германии вернулись с Сашей, там у него реабилитация была.
— Ой, что ему будет твоему Горину! Здоровый, как бык!
— Это верно, — улыбнулась Маша, — он хочет пост оставить и вернуться к бизнесу. Теперь и повод есть в виде ранения.
— То есть, возможно, ты скоро переедешь в Москву?! — счастью Кулецкой не было предела, и она, поддавшись порыву, бросилась обнимать подругу.
— Да, свадьба уже там будет. Приглашаю тебя, — она порыласьв сумочке и протянула конверт с тисненными буквами, после чего добавила, — разумеется, будем рады и твоему спутнику.
— Поздравляю, подруга! Конечно, я приду! А насчет спутника… Нет у меня никого… Буду одна.
Маша сама не поняла, как вздохнула с облегчением. Она догадывалась, что Татьяна до сих пор любит Мороза, но старалась не думать об этом. Ведь у них с Романом были путь и недолгие, но все же отношения и внутри все еще горела симпатия и чувство вины.
Несмотря на то, что всегда желала подруге счастья, Маша дико не хотела, чтобы она была с Морозом. И это не было чувством ревности, просто она знала, что Роману нужна другая девушка. Та, которую он сам выберет. А Татьяну он никогда не полюбит. Пусть она лучше отболеет сразу, чем будет питать глупые несбыточные надежды и в итоге останется несчастной.
— Не смотри так… Я люблю его до сих пор. Даже тошно. Ходила к нему тогда. Предложила себя. Но он сразу обозначил, что такая как я ему только для секса, — Кулецкая снова потянулась к пачке сигарет и стерла одинокую слезу, покатившуюся по щеке.
— У вас что-то было? — ошарашенно прошептала Маша.
— Было. Но мне еще Сергей, мой горе-поклонник, говорил, что Мороз с тобой и с остальными девушками — это два совершенно разных мужчины. Я вот не верила… И проверила, — не удержавшись, Кулецкая всхлипнула и крепко затянулась.
— Танюша, твой мужчина еще впереди, — попыталась утешить подругу Маша и вдруг побледнела.
— Что случилось? — встрепенулась Кулецкая, — на тебе лица нет!
— Мутит немного…
— Беременная что-ли?
Увидев робкую улыбку и смущение, она рассмеялась:
— Ох, и Горин, ох и чертяка! Давно?
— Еще в больнице, кажется.
— Счастлив, наверно, сволочь?
— С ума сходит. Стоит чихнуть и у него приступ паники. Поэтому и свадьба так скоро. Говорит, дети должны в браке родиться.
— Дети? — присвистнула Кулецкая.
— Двойня.
— Охренеть! — Татьяна торопливо потушила сигарету и расплылась в улыбке.
Она была искренне рада за подругу, ведь теперь им нечего было делить. Невольно вспомнилось то, как после больницы Горин запретил ей приближаться к Маше, но постепенно оттаял и теперь был не против их общения. Еще бы, ведь двое детей и брак привяжут к нему Казанцеву намертво. Добился своего, паук.
Подруги еще долго болтали обо всем на свете и перепробовали все десерты заведения. Казалось, они будут секретничать до самой ночи, но Маше позвонил Горин.
— Да, Саша, я тепло одета. Да, охранник ждет в машине. Витамины выпила. Нет, не одни сладости… Кофе? Нет, ты же против. Пью облепиховый чай. Нет, ничего не болит, — Казанцева скорчила недовольное личико и закатила глаза, но тут же осеклась, — нет не корчу гримасы. С чего ты взял? Скажи честно, ты соскучился?
Она улыбнулась и повесила трубку, а потом виновато улыбнулась подруге.
— Ты же не обижаешься?
— Беги уже к своему Горину.
Когда Маша торопливо накинула пальто и обнявшись с подругой уже заторопилась к выходу, Кулецкая крикнула вдогонку, заранее зная ответ:
— Мань! Ты хоть счастлива с ним?
— Очень, — улыбнулась та и скрылась в дверях.
Татьяна еще долго смотрела вслед подруге и, занятая своими мыслями, даже не сразу заметила официанта:
— Текилу, пять шотов, — бросила она, обратив внимание на вытянувшееся лицо, молодого человека, — чего застыл? Живее. И пепельницу поменяй.
Она знала, что сегодня еще раз поедет к Морозу и только потом улетит. А значит, для того, чтобы стерпеть его нелюбовь — нужно выпить. Так будет легче. Залить глаза и усыпить гордость.
Опрокинув в себя один за одним пять маленьких стаканчиков, она расплатилась и уже через пятнадцать минут звонила в знакомую дверь.
Её открыла девушка.
— Вам нужен Роман? Он в душе, — проворковала красивая пышногрудая блондинка и пригласила внутрь, но Татьяна отрицательно помахала головой:
— Я ошиблась дверью. Извините.
27
Открыв глаза, Маша сразу бросилась к окну.
Снег. Он был буквально везде. Белое полотно накрыло парк и дома, а крупные снежинки вихрем кружились в воздухе, как будто приглашая присоединиться к своему вальсу. Улица была словно картинка с рождественской открытки, только вот для свадьбы совсем не годилась.
Испытывая жгучее разочарование, Маша шумно вздохнула, и отвернувшись от окна, наткнулась на мать.
— Дочка, уж лучше так, чем слякоть и дождь. Не расстраивайся, тебе нельзя, — начала было Галина Ивановна, но тут же замолчала, видя, что Маша совсем сникла.
— Я всегда мечтала выйти замуж летом…
— Какое лето? Еще месяц и живот будет видно! — вклинилась прибывшая тетка Тамара, и Маша виновато улыбнулась ей.
— Конечно, я всё понимаю.
— Мы вообще-то пришли за тобой. Прибыли визажисты. Да и жених пять раз уже звонил. Все переживает, почему ты так долго спишь, не заболела ли… Посмотрим, будет ли он таким идеальным после родов! — в знак возмущения Тамара громко фыркнула, но Маша, привыкшая к опеке и заботе Горина, только повела плечами.
Внизу уже ждали. Вокруг Тани и еще нескольких подруг то и дело сновали девушки и молодые люди с щипцами для завивки и кистями для макияжа. Гостьи же неторопливо потягивали шампанское и вовсю веселились, заразительно смеясь над каждой глупой фразой и шуткой.
Немного инородно среди всей этой веселой компании смотрелась Майя, которой явно не должно было быть на сборах невесты. Но Маша постаралась скрыть удивление и тепло поздоровалась с незваной гостьей. К полному шоку присутствующих, Майя шагнула вперед и вдруг разревелась:
— Я пришла мириться. Папа рассказал, что они с мамой давно не вместе, и ты носишь моих брата и сестру. Я хочу в будущем общаться с ними. Давай забудем обиды. Прости.
Разумеется, лучше было поговорить наедине, но Маша, понимала, что Майе и так очень сложно далось признание, поэтому шагнула вперед и крепко обняла её:
— И ты меня прости. Нам нечего делить.
Им действительно нечего было делить, ведь несмотря на то, что они любили одного и того же мужчину, чувства их были совершенно разной природы.
После этого момента время полетело со скоростью света. Сборы, свадебное платье, регистрация в заснеженном парке перед ресторанным комплексом. Все было в стиле Горина — дорого и сдержанно.
Пара молодоженов смотрелась просто шикарно. Ими любовались не только гости, но и Галина Ивановна вместе с Тамарой. Они хоть и поджимали губы при любой повелительной фразе губернатора, но все нашли в себе силы признать очевидное — он богат, хорош собой и без ума от Маши. Это главное.
Когда за окном стемнело, а в заснеженном парке зажглись фонари, Горин наклонился и прошептал, щекоча носом чувствительное местечко у Маши за ухом:
— Ты устала, давай оставим гостей.
Новоиспеченная госпожа Горина стремительно залилась краской и опустила глаза. Ей почему-то показалось, что все присутствующие в этом огромном зале знают, чего хочет её муж. Это было так стыдно и сладко, что она невольно прижала к пылающим щекам холодные ладошки и зажмурилась.
— Саша, молодоженам нельзя уходить в разгар праздника.
— А оставлять мужа с каменной эрекцией перед депутатами и партнерами по бизнесу можно?
— Ох! — только и вырвалось у удивленной Маши, когда Горин схватил её за руку и потащил к выходу.
Она старалась не замечать сальных улыбочек гостей и настолько сильно погрузилась в собственное смущение, что у самого выхода споткнулась, подвернув ногу. В тот же миг Горин виртуозно подхватил её на руки под аплодисменты присутствующих покинул зал.
Дальше была ночь, совершенно не похожая на их летний горячий секс. Теперь страсть превратилась в тягучее долгое и осторожное соитие. Каждое движение было нежным и размеренным, а каждая поза удобной в первую очередь для Маши. Ведь она была беременна, а это Горин ценил больше всего на свете.
* * *
— Двойня — это не шутки, — любил повторять муж. Теперь его отношение к жене стало еще нежнее. Маша видела эту перемену и немного опасалась того, что вся ласка закончится после родов, ведь она еще помнила, каким жестоким может быть губернатор. В один из зимних дней, где-то через месяц после свадьбы, он и сам напомнил ей о своем непростом характере.
Они жили теперь на два города, и большую часть времени Маша проводила в столице, где наблюдалась у лучших специалистов страны. После очередного узи, на котором подтвердили, что будет королевская двойня, муж буквально светился от счастья. Он даже разрешил ей самой отправиться в гости к матери, хотя находился в длительной командировке вдали от дома.
Проведя с родными два прекрасных дня, Маша сдала последний экзамен и отправилась праздновать это событие в любимое кафе на площади. С некоторых пор она очень полюбила выпечку с корицей, а здесь её готовили просто потрясающе.
С удовольствием отправляя в рот кусочки любимой булочки, она с интересом разглядывала прохожих, наслаждаясь моментом одиночества. Хотелось побыть наедине со своими мыслями вдали от гиперопеки матери, мужа и остальных родных и друзей, считающих, что беременность двойней — это что-то сродни тяжелой болезни.
Было настолько хорошо и спокойно сидеть у окна с теплой чашкой в руках, что Маша сама не заметила, как задремала. Из сна её вырвал легкий, еле уловимый стук в окно. Встрепенувшись, девушка вздрогнула, чуть не расплескав облепиховый чай, и увидев человека за стеклом, замерла, открыв рот от удивления.
Это был Мороз.
Прошло четыре месяца, а он совсем не изменился: такой же невероятно красивый и высокий. Маша знала, что Роман вернулся на службу, но видела его при исполнении впервые. Косая сажень в плечах, рост метр девяносто и идеальные черты лица всегда выделяли его среди других мужчин, но форма сделала Мороза просто идеальным.
Пока Маша пыталась привести себя в чувства, Роман уже обогнул здание с торца и войдя в дверь, оказался прямо перед ней. В его янтарном взгляде была такая невероятная нежность и теплота, что Маша невольно засомневалась в словах Тани. Неужели он может быть другим? Жестким и холодным?
— Здравствуй, Манечка, — ласково протянул Мороз, и его грудной голос с легкой хрипоцой окутал и по-настоящему согрел её, напомнив о их летнем коротком романе.
Маше он всегда нравился, и несмотря, на любовь к мужу, она была рада видеть Мороза, которого сейчас считала родным человеком. Он поздравил её с готовящимся пополнением и пожелал доброго здоровья, а о своих отношениях отшутился. Они немного поболтали, выпили по чашке чая и расстались на теплой дружеской ноте, но уже на выходе из кафе Машин телефон разразился тревожной трелью.
Звонил муж.
— Ты где? — услышав в его голосе железные нотки, она сразу поняла, что Горин в курсе случайной встречи. Наверняка водитель доложил.
— Саша, ты только не ругайся…
— Не ругаться? Моя беременная жена воркует с бывшим на главной площади областного центра, в котором я пока губернатор! Ты охренела?
— Мы встретились совершенно случайно, и Рома, он просто проявил дружелюбие… Не могла же я сделать вид, что не знаю его!
— Может ты мне дальше из дружелюбия рога наставлять начнешь? Мне его заказать что-ли? — орал в трубку Горин, распаляясь все больше, заставляя вспоминать неприятные события прошлого лета.
Подавив рвущиеся из груди рыдания, Маша нажала отбой и выключила телефон. Она ни в чем не виновата и не будет оправдываться! Неужели за каждую невинную случайную встречу со всеми неугодными мужу людьми нужно давать полный отчет? Почему она, верная жена, носящая под сердцем его детей, должна вести себя как монахиня и закрыться в четырех стенах?
Невольно вспомнились слова тетки Тамары о том, что после родов Горин снова станет самим собой. Неужели вся его любовь и нежность только на время беременности?
Вытерев набежавшие слёзы, девушка присела на ближайшуюскамейку и снова включила телефон. На него тут же посыпались сообщения гневного содержания и пропущенные вызовы. Уже ищет, догадалась она и невесело усмехнулась. Руки невольно потянулись к округлившемуся животу, надежно спрятанному под просторным пальто.
— Дурак ваш папка, — прошептала Маша, и кто-то из малышей тут же ощутимо толкнулся, будто протестуя против того, что отца назвали плохим словом.
"Он случайно увидел меня в кафе и подошел. Если ты будешь так реагировать на каждую незапланированную встречу, то наша жизнь превратится в ад"
Озябшие пальцы нажали кнопку "отправить", и сообщение улетело адресату.
Уже вечером Машу разбудил звонок в дверь. Она третий день находилась у матери, решив, что в большом доме мужа будет одиноко в его отсутствие. Настойчивый звон, разрывал тишину, не давая никакого шанса на сон. Галины Ивановны, как назло не было дома, и девушке, еще не совсем отошедшей от дремы, пришлось топать в коридор, чтобы открывать настойчивому гостю.
Прокрутив ключ, она, не глядя в глазок, распахнула дверь и наткнулась на нависшего над ней Горина.
— Ты почему долго не открывала?
— Спала. И потом, ты не должен был сегодня возвращаться. Неужели хотел застать у меня любовника? — огрызнулась Маша.
— Прости меня, лиса. Я идиот. Влюбленный, ревнивый собственник и мудак, — муж сгреб её в охапку и зарылся носом в волосы на макушке, шумно вдохнув любимый запах молодой жены.
— Извинения приняты, но где цветы? — решила пошутить оттаявшая Маша, но Горин тут же расслабил железные объятья, и скрывшись в подъезде, через мгновенье вернулся с огромным букетом роз.
— Если будешь так меня обижать, то в следующий раз уйду от тебя, — хитро улыбнулась девушка и с наслаждением вдохнула тонкий цветочный аромат.
— Да кто ж тебя отпустит, — оскалился муж и снова сгреб жену в охапку.
Они оба знали, что Горин никогда не изменится, но не хотели об этом говорить. Теперь было слишком поздно воспитывать друг друга, потому что Маша любила его, приняв и хорошее и плохое.
Пути назад не было.
28
По мере того, как самолет совершал плавное приземление, волнение Татьяны Кулецкой росло. Руки сами собой тянулись к телефону, а глаза то и дело пробегали по последним сообщениям в мессенджере.
Мартовская погода в областном центре была солнечной по-настоящему весенней. Идеальное время года для шанса начать новую жизнь… Только для Татьяны каждая попытка заканчивалась неудачей. Так и сейчас она снова возвращалась. В старый город и к старым, но незабытым чувствам.
Миновав холл аэропорта, Кулецкая села в первое попавшееся такси и назвала адрес, а затем откинулась на пахнувшее дешевым ароматизатором кресло и закрыла глаза, представляя себе Романа.
Прошло целых полгода, а казалось, что все было только вчера. Её безмолвное признание, равнодушный взгляд любимого до одури мужчины в ответ… Секс… Совсем не такого она ожидала от Мороза, но вместе с тем именно та ночь запомнилась больше всех её ночей с мужчинами, вместе взятых. Она чувствовала себя преданной собакой, которая вместо ласки получила удар под дых от хозяина, но все равно хотела еще. Больше всего на свете.
Конечно, тогда, в сентябре внутри полыхала обида и гордость, но теперь все ушло и осталась невероятная тоска. Вопреки здравому смыслу, Таня все еще одержимо любила Мороза, поэтому хотела вырвать из лап судьбы хотя бы еще одну ночь с ним. Пусть будет больно, стыдно и унизительно. Но лучше так, чем совсем никак.
Салон машины наполнила мелодия какой-то попсовой песенки, и Татьяна машинально мысленно перевела её слова, хрипло рассмеявшись. Ни дать, ни взять зарисовка про Мороза, Таню и Машу.
… Lost the man I never had, never had
Hard to lose a friend, hard to understand
Why you went along with that, along with that?
This wasn’t my plan at all
I never shot my friend (oh, no, no)
Cause, baby, in the еnd
Nobody knows what to do with love (to do with love)
I’m singing la-la-la-la-la…
(Holy Molly — Shot a friend, прим. автора)
Тем временем машина зарулила в нужный район и через несколько минут остановилась. В третий раз в своей жизни Кулецкая стояла у дома Морозова и в третий раз терялась, как девчонка. Нет, она почти не вспоминала блондинку, открывшую ей в прошлый визит. Та девушка была случайной. Это очевидно.
Случайной…
А была ли случайной Татьяна?
Наверняка.
Прошло не меньше десяти минут, прежде чем Кулецкая, поежившись в спустившихся сумерках, двинулась вперед. Уже привычно сунув охране шуршащую купюру, она отправилась к лифту и нажала кнопку нужного этажа.
Таня иногда писала Роману, и несмотря на его односложные ответы, была рада тому, что тонкая ниточка общения еще не прервалась. Жаль только, что после переезда потерялась связь с горе-поклонником Сергеем, ведь от него она раньше узнавала основную часть новостей о жизни Мороза.
Интересно как он там, этот самый Сергей? В конце концов, он был практически помешан на Кулецкой и даже хотел переехать за ней в столицу, но потом наконец отстал. Хорошо, что он не догадался о её любви к Роману. Незвестно, чем бы это все закончилось…
Еще в лифте Татьяна торопливо проверила макияж и поправила прическу, отбросив белокурые локоны назад. Хороша. Еще красивее, чем в прошлую их встречу.
Когда створки открылись, сердце уже разошлось и максимально сильно колотилось в груди, выдавая волнение. Спокойно. Все будет хорошо.
Она не знала дома ли Мороз, но тем не менее уверенно нажала на звонок, и к удивлению, мужчина открыл практически сразу.
Кулецкая застыла с открытым ртом и задранной вверх головой. Нет, она, конечно знала, что ему пришлось вернуться на службу, но впервые видела майора Морозова в форме. Таня раньше слышала о том, что женщины теряют голову от такого, но считала, что самый красивый мужик обычно голый или стоящий у кассы и оплачивающий все женские покупки. Ошибалась. Самый красивый мужик нависал над ней.
Низ живота скрутило в такой тугой узел, что впору было согнуться пополам. Не найдя в себе сил пошевелиться, Татьяна сделала небольшой вдох тут же пожалела об этом, потому что легкие до отказа наполнил его запах. Аромат холодного свежего ветра и соли. Может стащить его духи? Нет… Все равно без хозяина аромат будет неполноценным.
Да, что же он такой идеальный!
Еще и форма эта… Черт бы её побрал!
— Привет, — тепло улыбнулся Мороз, и Кулецкая окончательно поплыла. Хотя, казалось, куда дальше?
Ей, как бездомной зверушке, долго не видящей ласки, так согрело душу тепло в его глазах, что захотелось опуститься перед Морозом на колени и ластиться как кошка. Осознание того, что любовь стала только болезненнее и сильнее и после этой встречи будет только хуже сразу промелькнуло у неё в голове, но отступать было поздно.
— Вот, по делам прилетела и решала в гости зайти. Ты не против? — прошептала она пересохшими губами.
— Входи, — мягко и довольно тепло произнес мужчина, а у Тани внутри все даже замкнуло от ощущения диссонанса. Ведь в прошлый раз он разговаривал и вёл себя совершенно по-другому.
Тот Мороз был жесток и холоден, а этот… Как будто старый друг… Не такой мягкий и понимающий, как с Машей, но всё же…
— Кофе сделай, Таня, — бросил он и добавил, — я в душ, только со службы.
Не дожидаясь ответа, хозяин оставил её на пороге квартиры, и скрылся в ванной хлопнув дверью ванной. Через мгновенье внутри послышался шум воды.
Пока отыскивала в новом встроенной кухонном гарнитуре чашку и включала кофе-машину, осмотрелась. Квартира, полгода назад встретившая её новым ремонтом и нежилым запахом, практически не изменилась. Очевидно, что Мороз по-прежнему здесь только ночевал.
Не удержавшись, Татьяна прошмыгнула по комнатам большой трешки и с ревнивым удовлетворением отметила про себя, что нигде нет следов пребывания женщины. Значит вариантов только два: у него нет серьезных отношений или еще не забыл Машу. Второе предположение больно кольнуло внутри. Очень скоро шум воды стих и Кулецкая поспешила на кухню, успев вытащить чашку с американо как раз к приходу хозяина.
— А себе? — спросил Мороз, и пройдясь рукой по мокрым коротким волосам уселся за стол и сделал небольшой глоток. Форму сменили черные джинсы и футболка, подчеркивающие каждую внушительную мышцу. Хотелось прильнуть к нему, запустить ладони под тонкую ткань и пройтись пальцами по каменному торсу, но вместо этого Кулецкая подошла к шкафу и вытащила оттуда чашку.
После того, как Татьяна налила кофе и себе, с языка невольно начали срываться осторожные вопросы:
— Не жалеешь, что вернулся на службу?
— Нет. Я оттуда никогда по-настоящему и не уходил.
— А как же бизнес покойного брата?
— Как раз сейчас занимаюсь вопросом наследства. Практически всё уйдет на продажу.
— Даже "Black"?
— Да.
Их разговор напоминал беседу двух коллег по-работе или случайно встретившихся приятелей из одной компании, но Татьяна была рада и этому. Ведь в атмосфере этой кипельно-белой кухни они были только вдвоем, наедине. Рядом не было Сергея, Маши и даже той случайной блондинки, которая наверняка ничего не значила для Мороза.
В воображении невольно возникали картинки, в которых Татьяна, приготовив ужин на этой самой кухне, ждет Романа со службы… Ей так понравилась эта фантазия, что Кулецкая невольно улыбнулась, подумав, как же мало ей нужно для счастья.
Но тут очень некстати раздался телефонный звонок. Он был каким-то тревожным, и в повисшей тишине квартиры показался даже зловещим. Мороз вышел в коридор и достав источник звука из кармана пиджака, нахмурился.
Татьяне впервые в жизни стало безумно любопытно. Кто ему звонит? Нет. Это не очередная любовница и явно не какой-нибудь товарищ.
Тем временем, Мороз, не теряя времени, принял вызов и бросил короткое:
— Да.
Выражение лица Романа менялось с каждой секундой. Между бровей пролегла тяжелая складка, а руки сжались в кулаки. Зрачки мужчины загорелись каким-то страшным огнем. Нет, это не было тепло, как тогда с Машей, не равнодушие, направленное на Таню, и даже не ненависть, с которой он обычно смотрел на Горина… В глазах Мороза было что-то новое. Бешенство, смешанное с тревогой… и ещё что-то… природу чего она не смогла разобрать.
Роман нажал "отбой" и тут же накинул кожаную косуху, обуваясь на ходу.
— Что-то случилось? — осторожно вклинилась Татьяна, и Мороз обернулся к ней, явно удивившись. Он как будто и думать забыл о гостье, с которой еще минута назад беседовал на кухне.
Да что ему там такого сказали, что он даже смотрит сквозь нее?!
— Ты очень напряжен. Плохие новости?
— Мне нужно уехать, — холодно бросил он и направился к выходу, оставив Татьяну одну.
В любой другой ситуации, она бы обрадовалась тому, что Мороз разрешил ей остаться у себя. Но сейчас было очевидно, что ему просто не до неё. Чего только стоили его удивленные глаза. Он ведь буквально за минуту забыл о её существовании из-за простого звонка.
Сначала ей хотелось остаться и дождаться его, но Кулецкая понимала, что Мороз вернется не в духе… Совсем как тогда…
Что же испортило вечер? Точнее кто?
Хотелось думать, что это работа или бизнес, но чутье подсказывало, что причина — женщина. И его чувства к ней отнюдь не нежность, как к Казанцевой или равнодушие, как к ней… Это что-то новое и в тысячу раз более сильное. То, чего Татьяна по-настоящему испугалась.
Только этого не хватало!
Чувствуя легкую панику, девушка вызвала такси и захлопнув дверь квартиры, быстро спустилась. Быстро закурив у подъезда, она сначала набрала в редакцию, предупредив, что заболела и в ближайшие пару недель не появится на работе, а потом позвонила своему новому ухажеру:
— Рустам, милый, я понимаю, что обещала тебе подумать над нашими зарождающимися отношениями, но пока мой ответ "нет". Прости. Решила задержаться в родном городе на несколько недель, — не дожидаясь ответа, отключилась и прыгнула в подъехавшую машину с шашечками.
Эпилог
Останкино показалось Маше новым и невероятно волшебным миром. Здесь, словно в улье, крутилось множество талантливых молодых людей, и каждый стремился показать всё, на что способен. Она смотрела на них и впитывала вдохновение, мечтала увидеть мир и посвятить жизнь путешествиям и даже стать ведущей собственной передачи. Жаль, что её возможности пока были ограничены.
После очередного насыщенного дня девушка настолько сильно выдохлась, что уснула прямо в машине. Странно, но открыла глаза уже в спальне, причем переодетая в ночную сорочку. Ощущая, что проспала по меньшей мере всю ночь, Маша повернулась к окну и заметив первые лучи солнца, поспешила встать и впустить внутрь свежий весенний воздух. Она вдохнула его полной грудью и погладила большой круглый живот. Совсем немного оставалось до родов, а значит она всё сможет. Будет совмещать учебу и материнство и обязательно добьется больших высот в области журналистики.
Горин, привыкший вставать рано, уже был на ногах. Сначала он тихонько приоткрыл входную дверь, боясь разбудить жену, а потом увидев, что та бодрствует, смело вошел и с прямо порога начал её отчитывать:
— Маша, когда я позволил тебе получать образование дальше, это не значило, что надо, не щадя огромный живот, целый день торчать в этой идиотской школе журналистов!
— Но мне это правда нужно! — девушка насупилась и приготовилась защищать любимое дело. Она знала, что стоит ей прогнуться, и Горин сломает её окончательно.
— Тебе нужно немного поберечь здоровье! Обещаю, что когда ты родишь и восстановишься хоть немного, я устрою тебе учебу. Если хочешь, то заграницей. Но пока вопрос закрыт. Рисковать своими детьми я не позволю, — муж вышел, хлопнув дверью.
Оставшись одна, Маша позорно разревелась. Для неё никогда не было секретом, что слово Горина всегда будет оставаться последним, но обида все равно растекалась внутри, словно яд. Она по-настоящему боялась, что Горин закроет её в четырех стенах и заставит погрязнуть в пеленках.
Тогда Маша еще не подозревала, что совсем скоро муж сдержит обещание. Учеба в одной из лучших школ для журналистов в Европе, стажировка в Лондоне — все это она получила после первой же просьбы, когда родила. Вот только счастья это не принесло, ведь дома оставались дети, разлука с которыми заставляла сердце обливаться кровью.
Тамара и Галина Ивановна имели постоянный доступ к малышам, две няни и сам муж — все пришли на помощь молодой маме, решившей построить карьеру. Вот только сама Маша вдруг поняла, что что Горин в очередной раз обыграл её. Он знал, что она не сможет долго находиться от детей и поэтому дал ей полную свободу, которая теперь не имела ничего кроме вкуса горечи.
Два месяца учебы показались ей вечностью, а один из самых почетных сертификатов в области журналистики жег пальцы. Больше не хотелось карьеры и самоутверждения. Вдали от собственных маленьких детей жизнь виделась в черном цвете. Хотелось домой.
Всю последнюю неделю Маша рыдала белугой, а в ночь перед вылетом домой не смогла сомкнуть глаз.
— Чего ревешь? — деловито уточнил муж, поднявший трубку уже после первого гудка.
— Ты знал, что так будет… что я не смогу без детей… Поэтому отпустил меня, — всхлипывала Маша.
После непродолжительной паузы Горин заговорил:
— Знал. Но отпустил совсем по другой причине. Ты должна была сама попробовать и понять. Иначе винила бы во всем меня. У меня есть возможность осуществить любую твою мечту, но будем ли после этого счастливы мы с детьми?
— Мне так плохо, — осипший от рыданий голос выдавал Машу с головой. Это была полная капитуляция.
За окном была холодная лондонская осень, а на сердце у девушки была настоящая зима. Мучимая гормонами и тоской по пятимесячным сыну и дочери, она готова была отказаться от мечты и карьеры.
— Как дети?
— Скучают. Им мать нужна, а бабки и няньки её не заменят, Маша. Ладно, завтра вернешься и поговорим, — закрыл тему Горин, понимая то, как ей сейчас сложно.
Он, разумеется, предугадал такое развитие событий и был удовлетворен. Но как отрадно было слышать, что решение жена приняла сама, а значит не сможет обвинить его. Горин мучался и сгорал от ревности и бешенства все два с половиной месяца её отсутствия, но усилием воли заставил себя терпеть, за что и был щедро вознагражден. Маша все поняла и возвращалась.
Разумеется, о большой карьере больше не было речи. Маша продолжила обучение в родной стране и первое время полностью посвятила себя семье. Возможно, она смогла бы заниматься любимым делом, даже имея двоих детей, но только не с этим мужчиной.
На смену дикой влюбленности, постепенно пришло взрослое взвешенное чувство и осознание того, что Горина не изменить. Никогда. Именно поэтому мечты о репортажах и путешествиях уступили желанию трудиться в какой-нибудь редакции.
На один из дней рождения Маша получила в подарок издательство и приняла наконец, то, что жена Александра Горина должна вести более закрытую и размеренную жизнь. А смирившись, нашла в этом счастье.
