Не втирайте фары! [Николай Тимофеевич Самохвалов] (fb2) читать онлайн

Николай САМОХВАЛОВ
НЕ ВТИРАЙТЕ ФАРЫ!

*

Рисунки О. ЭСТИСА

© Издательство ЦК КПСС «Правда».

Библиотека Крокодила, 1989.

Дружеский шарж И. ЛОСОСИНОВА

*

Автор родился лириком. В розовой младости он сочинял стихи о весне, о любви, о рыбалке. Когда, мужая, он столкнулся с барством, хамством, взяточничеством, решил временно поработать сатириком. «Вернусь к ямбу и хорею после того, как исчезнут пороки!» — сказал себе засучивая рукава. Очистительная работа затянулась. Ее даже прибавляется. Но невзирая на то, что автору незаметно стукнуло пятьдесят, он еще упорно надеется сменить за ненадобностью отточенное перо сатирика на сладкую музу лирика.

Светлой памяти моего отца —

Тимофея Григорьевича

ПО ПЕРЫШКУ

Не изнуренные наградами журналисты районной газеты «За энтузиазм» отшатнулись от новогодней премии. Мускульно тщедушные последователи бригады Потапова проявили несгибаемую твердость. Это крупное событие, и не только для Малой У шалы. А скоро тихий райцентр всколыхнул похлестче демарш: закусившие удила газетчики громко высказали недоверие своему редактору и потребовали его смены. Да не как-нибудь, а в духе времени — с выборами.

Малая Ушала не знала больших дерзостей. Редактор Б. Язовлева вспуганной перепелкой металась между редакцией и райкомом: как ей реагировать? Думала ли гадала, буднично принимая газету, что на ее голову свалятся такие бомбы демократии? Хотя она сама не какой-нибудь заскорузлый ретроград.

Да, с первых же редакторских шагов Язовлева привнесла свежую струю в жизнь газеты.

— Что вы читаете эти полосы бесконечно?! — удивлялась корректорской усидчивости. — Поберегите глаза, все ошибки не выловишь!

К руководству творческим коллективом приступила засучив рукава. «Будем, товарищи, перестраиваться!» — сказала решительно и привела плотников. Прокуренный кабинет укрепился второй дверью. Районные газетчики очень удивились: кабинет прежнего редактора всегда был нараспашку— заходи по любому делу и без дела. Маленький коллектив жил единой семьей — вместе радовались праздникам и дружно зализывали шишки. И вдруг усиленный барьер. Зачем? Двойную дверь скоро «раскрыли». Язовлева, пригласив в кабинет заведующую отделом писем Симакову, прикрыла наглухо тесовые створы:

— Можем пошептаться — теперь нас никто не слышит!

Здесь же без оглядки откровенничала сама:

— Ну и задвинули меня в дыру!

Всякие мало-мальски критические строки редактор читала с испугом: «Про дрова не надо — в райкоме это не любят!» — слова, ставшие в редакции крылатыми. Критике не подлежало руководство выше бригадира. Один из отделов подготовил заметку о том, как мастер Малоушальского участка В. Косолапов возглавил после смены веселый отдых бригады на берегу живописного озера, за что товарищ по пикнику «отблагодарил» его «резаной раной живота». Желая скрыть потасовку на берегу, мастер искусно заставил милицию искать мифического ночного налетчика из-за угла. Заметку написал человек компетентный — старший следователь райотдела внутренних дел. Но редактор Язовлева отклонила ее: рядом с весельчаком мастером фигурировал депутат райсовета.

Даже строгий отчет с конференции районного потребительского общества поверг в пляс редакторский карандаш. Красная черта, точно флажки, обложила зубастые строчки, которые кусали начальника отдела кадров райпо М. Линскую, оформившуюся по трудовой книжке матери еще и заведующей складом: склад не работал, но «заведующая» исправно получала не только зарплату, но и премию.

— Зачем вы вот это? — строго спросила редактор молодого журналиста Марину Федисову. — Надо видеть, на кого мы бросаем тень. Линская не рядовой начальник кадров, она жена районного прокурора!

Не то, что каждую буковку, казалось, Язовлева согласовывает с райкомом собственную походку. Зато от своего коллектива редактора отгораживала не только двойная дверь — бетонная стена. О нее, как голубиные яйца, разбивались инициативные головы. У журналистов опускались перья, сама же редактор расписалась по всем статьям. В одной пересказывала доклад, в другой — прения по нему, в третьей — овации. Творческим кредо Язовлевой стало: «Ни дня без 1001 строчки!» Некогда зубастая газета жевала кашу из официоза. Еще на месте аналитических статей, очерков, фельетонов широко прописалась голая информация. Газета «За энтузиазм», отмечаемая еще недавно среди «районок» как одна из лучших по содержанию и оформлению, теперь ярко выделялась своей серостью.

Читатели тоже не могли не оценить газету по достоинству: тираж резко упал.

Самые отчаянные журналисты, зажмурив глаза, кидались на укрепленную дверь. Мол, неуважаемая Белла Сергеевна! Что происходит? Коллектив переполнен творческими замыслами, а полосы — пустые!

— Полосы забиты до строчки! — спокойно парировала редактор. — Еще остались в запасе две-три информации!

Нельзя сказать, чтобы Белла Сергеевна никак не реагировала на критику. Случалось, принимала меры незамедлительно. Била рублем: приходят корреспонденты получать зарплату, а она у них урезана в пользу более выдержанных на язык технических работников. А однажды прямо заявила, что лишит всех многоожидаемой премии за дерзкое покушение на субординацию. Какой же фортель откололи журналисты? Они сказали: некомпетентность — это не доблесть, а счастливая возможность советоваться с опытными коллегами.

Известия о демаршах газетчиков сильно раздосадовали первого секретаря Малоушальского райкома КПСС А. Крикунова.

— Райком не пожалел для газеты секретаря по идеологии, и вот какая благодарность!

Видит бог, лукавил руководитель района. Язовлеву бросила на газету не забота о последней, а творческая задумка обеспечить пристойным креслом не сильно проявившего себя третьего секретаря райкома. О судьбе районной журналистики просто-напросто никто не думал.

— Райкому виднее, кому руководить его газетой, — без особых потуг нашел ответ журналистам не привыкший сомневаться в своих действиях Крикунов.

— Вы — это еще не весь райком, — сказал исполняющий обязанности заместителя редактора Виктор Загайлов.

Это уже была политическая вылазка. Не возникало сомнения: бунт в редакции — отголосок вызревшей вольности. И отпетый зачинщик — он, Загайлов. «Обеспечьте воспитательный минимум кандидату в члены партии!» — была спущена команда. Партсобрание в редакции устроили в пожарном темпе, без формалистики в виде объявлений. Хватились — самого виновника нет. Где? На каком-растаком объекте? Послали за ним машину и расчехвостили за слабое освещение партийной жизни. Секретарь партбюро И. Кизилов предложил испытанную меру воспитания — выговор с занесением, но собрание не поддержало: перебор. Поутру Загайлова разжаловали до уровня радиоинформатора. Заместителем редактора стал пенсионер Кизилов. Радиоинформацией Загайлов никогда не занимался, и он посчитал лучшим выходом выход из штата. Такие же заявления положили на стол редактора другие творческие работники. Понимали: потеряв Виктора Загайлова, газета потеряет многое. Загайлов действительно зачинщик большинства острых выступлений газеты, способен оперативно организовать и деловую корреспонденцию, и боевой фельетон. А ночами повышает квалификацию, учась заочно на пятом курсе госуниверситета.

«Незрелый журналист!» — только так отзывается теперь о Загайлове Алексей Иванович Крикунов, совсем недавно самолично вручавший победителю внутриредакционного конкурса символичное «золотое перо». Энергично загибает пальцы первый секретарь, вспоминая отрицательные черты и черточки у других журналистов, проявляющих «неуместную активность». Под обстрел угодили и опытный ответственный секретарь, готовый до полуночи переверстывать полосы, и заведующая отделом писем, взлелеявшая общественную приемную и литературное объединение. Застойностью в оценках секретарь не страдает. Начинаешь проявлять ершистость — не взыщи! У прежнего редактора Н. Лесицко-го разглядели «аморальное поведение» только после того, как он сделался непомерно смелым. Райком добился, чтобы убрали из района собственного корреспондента областной газеты, освещавшего чересчур часто жизнь региона в жанре фельетона. И новый собкор казался достаточно профессиональным только до тех пор, пока не дал критического отчета с пленума райкома. Может быть, малоушальцы на крутом подъеме и критические уколы только помеха? Увы, район скользит вниз. Промышленность хромает, село — совсем на боку. Журналисты, анализируя положение, учитывают катаклизмы погоды, но не могут оправдать сурового общественного климата в районе. Перестройка утонула в трибун-ных речах. Меняются разве только волевые методы руководства первого секретаря — становятся еще грубее.

Коллектив «районки» хочет работать творчески, а ему на лоб ярлык: «Групповщина!», «Бунт!» Многого стоит вердикт: «Пусть хоть все уволятся — тише станет!»

Проект постановления собрания творческих работников редакции с требованием выборов нового редактора журналисты послали в отдел пропаганды обкома КПСС. Обком предостерег Крикунова от оплеухи главным принципам перестройки? Предостерег. Было сказано: «Всех увольнять не надо. Только зачинщиков».

Как раз, когда приезжий спецкор штудировал конфликт в Малой У шале, в златоглавом облцентре проходил пленум областной журналистской организации. Выступающие пространно толковали о гласности, а происшествие в Малой У шале обсуждали шепотком в кулуарах.

КУТАСЫ — АСЫ

Лучше гор могут быть только сахарные пики гор. Это и козе понятно. А для яка зубчатая Крыша мира, Памир, — райские кущи. На отвесных скатах, недоступных легконогой козе, эти волосатые, точно хиппи, быки пасутся, как на зеленой лужайке. И добывают себе прокорм из-под любого сугроба. «Только бы снег не был выше глаз», — утверждают пастухи. Трескучий мороз для яка — тепличные условия. Разреженный воздух — чистый кислород. Потому яки, у которых рога не меньше пропеллеров, а хвостовая часть метелкой, не покидают заоблачных высот ни в бурю, ни в ураган. С голубых трасс их можно согнать только хворостиной.

— Наверняка ваши косматые соколы достигли высот и в весе?! — директивно напомнили директору киргизского совхоза Ташмату Мирзаеву. — Почему не прикажете посадку? Пора, как говорится, подоить бабки!

— Нет у меня яков, — моргнув, сказал руководитель хозяйства, имеющего тучное ячное стадо. — Птичка заклевала!

И не стал Мирзаев сдавать нагулянное в облаках мясо.

— Рахмат! — свернув ноги калачиком на кошме, насколько мог саркастически поблагодарил я Ташмата Хабибовича от имени потребителей. — Видимо, вы решили, что наши столы ломятся от мясных изделий, позволили скушать полновесных животных пернатым! Кстати, каким, Ташмат Хабибович? Орлы до снежных вершин не долетают. Резвятся там каменные куропатки да рогатые жаворонки, но эти как будто ни сырым мясом, ни шашлыками не питаются. Пожалуй, волки рады были бы облизнуться после вашего щедрого подарка, но, говорят, як способен помериться силой даже с бурым медведем.

— Ах, чтоб их в самом деле волки задрали! — махнул на горы директор. — Совхозу накладно валандаться с яками. Рано или поздно придется извести всех до единого.

Я чуть не опрокинул чай от услышанного. Но для дотошных вопросов не было времени — торопила поездка на самый конек Крыши мира.

Там, в соседней Горно-Бадахшанской автономной области, устав любоваться белоснежными вершинами под ногами, я поднял глаза и увидел, как возле юрты чабан благодарно поглаживал косматую роженицу, облизывавшую новорожденного якчонка. Точнее кутасчонка: яков здесь называют кутасами.

— Убытку радуетесь? — после традиционных церемонных приветствий подивился я.

Чабан Тиллябаев внимательно рассмотрел меня из-под козырька-ладошки.

— Говорят, невыгодно держать яков? — поторопился я продолжить мысль.

— Невыгодно?! — Выгоревшие брови полезли за козырек. Чабан схватился за палку, но сердито ткнул ею в шерстяной бок. — Кутас доится сметаной!

Главный зоотехник мургабского совхоза Абдрахманбаев завзмахивал двумя руками: помимо сверхжирного молока и сочного мяса, яки дают шерсть, что ценнее верблюжьей. А значит, на его волоске судьба красивых паласов, прочных юрт, удобной кошмы, особо крепких морских канатов. При всем при этом не приходится хлопотать о посевах рапса, люцерны и других грубых кормов — паек в холодильнике, под снегом.

— Нет экономнее животного! — затряс в воздухе счетами главный экономист хозяйства Исмаилов. — Не требуется строить коровники-телятники, подводить электричество и подвозить солярку. Загоны из жердей и те — архитектурное излишество. Расходы только на соль, ветеринарную помощь да зарплату пастухам, что надежно отпугивают волков почти одной принадлежностью к вековой династии яководов.

— Намерены удвоить поголовье умных кутасов! — решительно подвел черту директор совхоза Маматкаримов.

О превозношении кутасов на восточных отрогах Памира я не замедлил расписать руководителю киргизского хозяйства Мирзаеву.

— Разве я утверждал, что яки — злостные моты и транжиры? — спокойно сказал Ташмат Хабибович. — Они хозяйству по всем статьям милы-дороги, пока… не приходит пора сдавать их на мясокомбинат. Я же говорил, виновата птичка — так я называю строку в отчетности, потому что она близкая родственница галочке формализма. Строчка-птичка нещадно клюет наших высокогорных буйволов.

Понимая мое полное непонимание, директор расшифровал как можно доступнее: премудрой отчетностью косматые скалолазы зачислены в крупный рогатый скот. Но если представительница КРС — корова поставляет 350–400 кг материала для бифштексов и отбивных, то ее заоблачная сестра — вдвое меньше. Яки своими антилоповыми рогами таранят важный показатель — среднесдаточный вес, а значит, благополучный лик хозяйства и района. Помимо морального убытка — вышибки из передовиков, хозяйство несет материальный разор: надбавку за упитанность, которая достигает 50 и 70 процентов. Мургабцы не жалуются, потому что там, на восточных гребнях Памира, еще выше и зябче — больше комфорта для кутасов. Якчихи, стало быть, поплотнее, а коровки, напротив, поизящнее. Диспропорции нет, или она в другую сторону. Киргизские хозяйства давно просят вывести яков из категории крупных рогатых и дать им отдельное стойло в статотчетности. Но всякий раз натыкаются на невидимые рога.

Даже скалы, обветренные, как яководы, удивляются: почему мясо, которое белками и вкусовой гаммой богаче телячьей вырезки, не заслужило собственного стандарта?

Ах, что там о повышенном мериле! Он, высокогорный бык, низведен до овцы. Расценки на стрижку одинаковые. Но если овечку при сборе шерстяного урожая можно перевернуть три раза с боку на бок, то горный Геркулес способен три раза перевернуть самого стригаля.

Наверняка от обид рев у яка громкий, снегообвальный. Есть резон повернуться нам ухом к горам. Не ахти как много в нашей необъятной стране мест, где водятся удивительно неприхотливые животные: Киргизия, Таджикистан, Тува, Бурятия, Алтай. На Кавказе, говорят, отродясь не бывало яков, но их завезли туда, дабы не пропадали даром недоступные пастбища.

Конечно, Киргизия красна овцеводством. Но, увы, безбрежные пастбища этого края деградируют, выбиты мелким скотом. Остроголовым пиком встает вопрос о сокращении поголовья овец. В этой связи совсем не повредит повышенное внимание к высотному животноводству. Киргизия для яков — скатерть-самобранка. Высокогорная часть республики — целая страна, 1240 тысяч гектаров. Добрая площадка для взлета! Но вместо развития многие районы начинают сокращать яководство.

— Наш совхоз способен умножить поставку высокогорного мяса втрое, — сказал директор Мирзаев. — Если яки не будут «сидеть» в коровах.

— Весь район повернется лицом к выгнанным из коровьего общества якам, — заявили в РАПО.

— Область пойдет в гору! — заверили в Ошском облагропроме.

Оставалось выяснить позицию союзного. Так я после горных хребтов очутился в заоблачных кабинетах на Калининском проспекте столицы. «Мы с яками не якшаемся!» — услышал за одним порогом. «Поднимитесь выше!» — рекомендовали за другим. «Раньше действительно яками мы занимались, — ловил на данном уровне, — но теперь вам следует спуститься назад, именно там находится человек, который курирует экзотических рогатых». Не обладая выносливостью яка, я скоро почувствовал уже нехватку кислорода и чуть не сел мимо стула на четырнадцатом этаже.

— Как объять необъятное?! — широко разметнул руки хозяин кабинета. — На пчелах у нас сидят два человека, на рыбе — полтора, на яках — четверть человека…

Лично он, руководитель подотдела племенных хозяйств, может сказать со всей данной ему ответственностью: яки заслуживают собственного стандарта, достойной цены и отдельной строки в отчетности.

— Но для этого надо пробить каменную стену: Госстандарт, Госкомцен, органы статистики. Минимум полгода работы доброму специалисту, неусеченному.

Так меня быстро опустили на землю. А в высоких горах остались яки, которых продолжает разбойно клевать маленькая бюрократическая строчка-птичка…

НЕ СОГЛАСЕН НА МЕДАЛЬ

Посвящение капитана запаса Баточки в подполковники происходило в торжественной, хотя и несколько интимной, обстановке. Пластинка звонко исполняла туш. Гремели речи.

— Наденьте, Илья Григорьевич, эти погоны! Ваши плечи их, несомненно, достойны! — говорил капитан Баточка капитану Баточке, отраженному в зеркале.

— Ура! Вдарим залпом по такому поводу! — Капитаны чокались, после чего по зеркалу мутной слезой скатывались винные капли.

Потом капитан-подполковник наградил себя орденом Красной Звезды и затем еще некоторыми.

Внимание общественности к многоорденскому подполковнику повысилось, но Баточке казалось, что оно еще недостаточно: его не носили на руках.

И вот однажды, щелкнув каблуками, Илья Григорьевич браво представился:

— Подполковник запаса Баточка! Почетный гражданин Волгограда!

Но и этого Илье Григорьевичу показалось мало. Вскоре он, легко переступая высокие пороги, отрекомендовался уже так:

— Баточка! Человек из легенды! Вы, конечно, наслышаны обо мне? Собеседник мучительно морщил лоб.

— Да, да! Он самый, — великодушно прерывал мучения почетный гражданин Волгограда. — Герой очерка Константина Симонова «Волжская твердыня». Садитесь, пожалуйста, — разрешал он остолбеневшему хозяину кабинета.

— М-да, — вздыхал человек из легенды и, удобно рассевшись в кресле, поправлял многочисленные орденские колодки. — Неважно еще некоторые товарищи относятся к своим героям. Недостаточно чутко. Зачерствели в тиши кабинетов.

— Закуривайте! — поспешно протягивал сигареты собеседник.

— Не все, конечно! — продолжал кавалер многочисленных орденов Баточка. — На днях пригласил меня генерал Н. Так машину свою прислал. А из машины на руках вынесли. М-да…

— Чем могу? — лепетал собеседник.

— Между прочим, комиссар Вагин — легендарный герой эпопеи «Дни и ночи» — это тоже я. Хотите спросить, почему не сходятся фамилии? Спрашивайте, не стесняйтесь. Я отвечу. Дело в том, что Симонов почерпнул сведения о моих подвигах из боевых донесений, которые писались в грохоте пушек и свисте снарядов, — попробуй не ошибиться!

К героям войны у нас глубокое уважение. Люди от всего сердца оказывают героям почет и внимание. А тут герой — не только герой, но вдобавок еще герой известного литературного произведения! Легендарная личность! Почетного гражданина Волгограда приглашают на различные собрания и торжества. За ним гоняются общества и союзы. Перед ним распахиваются двери кабинетов. Подвиги Баточки с жаром описывают репортеры.

А рассказы легендарного Баточки становятся все красочнее, подвиги все более героическими.

— Симонов считал, я погиб. И был необыкновенно* поражен, узнав, что я жив. Собирался написать обо мне развернутый очерк «Воскресший».

И в другом месте:

— Сижу я как-то в квартире Василия Ивановича. Я имею в виду Маршала Советского Союза Чуйкова. Маршал пригласил нас с Симоновым в гости. Сидим, значит, вспоминаем минувшие дни и ночи. Маршал и говорит:

— Что там роман? О вас, товарищ Баточка, баллады надо слагать.

Создав вокруг себя сверкающий ореол славы, капитан Баточка с удовольствием пожинал плоды. Но плоды были в основном моральные. Президиумная торжественность. Сладкое замирание сердца от восторгов и речей.

Восторги очень хотелось ©материализовать.

— У меня тесная квартира. Всего трехкомнатная. Предоставьте отдельные просторные квартиры сыну и мне. В центре города, конечно.

— Но позвольте…

— Нет, не позволю. Не позволю так относиться к человеку из легенды. Учтите, я могу ведь уехать в Волгоград, почетным гражданином которого, как вы знаете, являюсь. Героя Баточку с объятиями встретит любой город. Кстати, недавно был мне звонок из столицы. Приглашают…

Нескромность почетного гражданина Волгограда начала бросаться в глаза. Люди привыкли видеть, что подлинные герои войны, как правило, застенчивы, словно девушки, и не воюют с артиллерийским грохотом за излишние жизненные блага. Работники военкомата послали в город Волгоград запрос. И вскоре пришел ответ на строгом официальном бланке. «Исполком Волгоградского городского Совета депутатов трудящихся сообщает, что звание «Почетный гражданин города-героя Волгограда» тов. Баточке И. Г. не присваивалось».

Из сообщения Главного управления кадров Министерства обороны Союза ССР стало известно, что капитан Баточка орденом Красного Знамени, а также другими орденами никогда не награждался.

Писатель К. Симонов, познакомившись с публичными заявлениями Баточки, написал: несмотря на то, что он хорошо знает Василия Ивановича Чуйкова, на квартире у него никогда не был. Очерка «Волжская твердыня» не писал. «Во время войны в Сталинграде, в дивизии И. И. Людникова не был и Баточку И. Г. не видел и видеть не мог…

…Ни в каких своих произведениях я не изображал и не мог изображать совершенно неизвестного мне Баточку, который, очевидно, является авантюристом, эксплуатирующим доверие тех людей, которые опрометчиво оказали ему это доверие».

Немного написал о Баточке писатель Конст. Симонов, но очень ёмко.

Хорошо, если бы нашли своих летописцев и другие самозваные орденоносцы — отважные «герои» кабинетных атак.

НЕ ХОДИ, БЫК, В ЯМУ

Рыбак ступил на земную твердь и закачался. Два его дружка, ожидавших лодку с нетерпением — карась колом сети рвет! — теперь ноль внимания на золотистый улов. Пытают нового человека: «Неужто на наш берег забрел сам Крокодил? А по зубам сказать правду о нашем колхозе?» Прямо в коляску мотоцикла побросали живые золотые слитки — валюту для обмена на добавочное похмелье. «Слышь, корреспондент, приходи завтра на МТМ да прихвати потолще блокнот — порасскажем такое!..»

Наутро протрезвевшие рыбаки от корреспондента сбежали. «Может, не желают выносить сор из колхоза, а может, и опасаются, — объяснил их поведение один из работников машинно-тракторных мастерских. — Критиковал Мартын, да спрятали за тын. С нашим председателем Сердюковым тягаться опасно. Перестройка нас объехала околицей».

Первыми открыто высказались коровы. Встретили такой мощной гласностью, что хоть уши сеном затыкай. Но вокруг ни соломинки. Солнце — к полднику, а животные до сих пор не завтракали. Впрочем, и и не ужинали. Оттого и митингуют буренки тощие и косматые — чисто неструганые доски с рогами. И будто слышится сквозь трубный рев:

— У начальства молоко на языке! А нас при такой жизни хоть три раза подой, все тот же удой. Росой кормят и жирность требуют.

— Не до жиру, быть бы живу!

Коровий спич продолжили доярки.

Подрумяненная навозом тридцатилетняя старушка Валентина ЛОМОВА:

— Скотники третьи сутки отмечают родительский день — некому корм на базу завезти. Да и везти-то почти уже нечего. Силоса, шумели, заготовили — хоть всем колхозом жуй, а хватились, и этой квашанины нет. Говорят, вроде бы рацион не соблюдался. Может, и так. На базе, или, как по-вашему, на скотном дворе, — стадо начальников и ни единого зоотехника: специалистов в колхозе не шибко жалуют.

Зинаида КУХАРЕВА (молодая, языкатая):

— Наш председатель Аркадий Андреевич, наверное, закончил только четыре класса усидчиво, а гонору на две академии. Все знат. Просто диву даешься: он — и самый толковый агроном, и лучший механик, и образцовый главный зоотехник! Чужой совет Сердюкова обжигат хуже хворостины. Вот специалисты и разбегаются, хоть привязывай к плетню. Бывший наш главный зоотехник знал, как подойти и к коровам, и к людям, но не притерся к Сердюкову. Главный экономист не только показал себя в работе — организовал ансамбль из учителей. Но опять-таки не сыгрался с председателем. Добрые работники, зная себе цену, находят место получше, а нашим пьянчугам это на руку. На них опять спрос, они снова в почете! Бригадир наш тут вот неделю мокрел, а как с гуся вода. Коровы ревут, и мы, доярки, хоть в голос кричи: нет подмены. А у нас — первотелки, доим вручную. Мне много ли за двадцать, а, гляньте, пальцы уже черные и потресканные, как сучья. Нет-нет, мы с муженьком тоже уедем. А кого тут делать? Чё ждать? Добры квартиры позанимали пьяницы, лично мы с мужем, между прочим, не последним механизатором, в болоте живем.

— За порогом фермы уже море навозное, утонуть недолго, — замечаю.

— А мы в те ворота не ходим! — смеется. — Но хорошо, если бы хоть один пьяница захлебнулся!

Юрий БУРЕНКО, водитель молоковоза, утирая черные руки о радиатор:

— Мостом и буфером гребешь грязь на наших дорогах. А питухам, как известно, море по колено. Говорят, обучили собаку по запаху самогон искать. В нашей деревне Жилки ей пришлось бы туго. Уже возле конторы подняла бы морду и завыла…

Замечу, местным бдительным органам без надобности обостренные четвероногие носы, достаточно своего рядового слуха. Стреляные органы шли на песню, а наткнулись в горнице доярки Семиной на подойник с брагой. В доме ее соседки Петровой безошибочных рейдовиков встретили припевками и скалкой.

Поют в Жилках открыто, а говорят с оглядкой. Председатель Сердюков мало слушает людей, но запоминает надолго. Чрезмерно языкатые учатся молчанию сосредоточенной вспашкой неудобиц или ремонтом беззубых борон. И тем более примечательно, что против замшелого стиля руководства председателя выступили локоть к локтю две смелые женщины, две Галины, секретарь партийного бюро Белова и председатель профкома Мальцева. Не так часто отваживаются на собственную линию лидеры общественных сил и в более демократичных условиях. Уважаемый Аркадий Андреевич, не хватит ли скакать на кнуте? Куда как надежнее другая сила — инициатива. Вот ее и надо решительно запрягать. А пока что и подряд, и аренда — даже не на задворках.

Две Галины призывали Сердюкова остановить кадровую карусель, больше советоваться с правлением. Будь голова колхоза даже семи пядей цо лбу, зачем же руки артели ломать? А как распределяется жилье? Раздаст председатель квартиры без ордеров, а потом давит на членов профкома, чтобы признали выбор мудрым.

— Чрезмерно давлю на профком, выходит? — задумался Аркадий Андреевич. — Прекрасно, больше не буду!

На очередном правлении председатель Сердюков потребовал… отстранить напрочь профком от распределения освободившегося жилья. Мальцева написала о художествах председателя в облсовпроф. Сердюкова чуть-чуть не вычистили из профсоюза. Партийное бюро колхоза вкатило выговор за самоуправство. Аркадия Андреевича это ничуть не смутило. С порога конторы примется руководить — селезни через дорогу крякают. «Почему-то больше воспитывает строптивых, чем нарушителей трудовой дисциплины, — говорит Белова. — Отчего не найдет управы на выпивох? Может, оттого, что особо и не ищет? С ними проще. Пусть погуляют, ворота свалят трактором, скотину заморят… Зато шелковые потом. Не жалуются ни на грязь, ни на трудности. Потому что не перегнут спину».

Частенько «заболевает» на 2–3 дня без всяких справок-бюллетеней главный ветврач Я. Сердюков, брат председателя, но тщетны потуги профкома квалифицировать отсутствие на работе прогулами.

Обстоятельный Иван Петрович КАПУХИН, ветеран войны и труда:

— Посмотрели мы как-то гроссбухи за полтора десятка лет. И что увидели? Легчают показатели. Ведь как хозяйствуем? Кругом — бегом! Дважды покупали по стаду племенных нетелей, а где она, порода? Золотую молодь загоняли в общий гурт, дескать, нечего хвосты задирать. Какая элита, если телочка прежде времени покрыта? Откуда быть рекордисткам? Чтобы выглядеть колхозу более-менее бело по молоку, в отчетности показывается коров дойных меньше, чем есть. Свидетельствую как председатель ревизионной комиссии.

Скрываются и живые, и мертвые: новорожденных не торопятся чествовать бюрократическим актом — если вдруг скопытится, все концы в навоз. Но навоз все скрыть не может, из-за плохого ухода и бескормицы падеж на высоте. За прошлый год откинули копыта сотня крупнорогатых голов и свыше семисот поросято-свиней.

Всего от животноводства надоили в минувшем году триста тысяч рублей убытка. От полеводства брешь чуть-чуть меньше. Трудненько с такими достижениями вернуть государству 10 миллионов долгу, накопившегося в результате сплошных «успехов».

Анатолий ГАРИН, слесарь-непоседа и заядлый рыболов:

— Вывожу лодку из-за камышей, глядь — экзотическая птица — пеликан. А эта перелетная цаца очень ловко выуживает рыбку из нашего озера. А мы? Озер вокруг деревни — спиц у телеги не хватит, чтобы пересчитать, но колхоз заработал на этом копейку? Можно бы запустить сига, рипуса, карпа. Но мы не только не разводим, остальную губим. Машину химикалий — в овраг, а потом в озеро — это семечки. Удобрения на десятки тысяч укрылись на зиму снегом, как копны соломы. Весной потекли ручьями эти копны. Не оттого ли в степи ни жаворонков, ни перепелов? Сколько денег выбрасываем на белую пыль, а навоз с фермы вывезти не удосужимся. Недавно племенной бугай провалился в яму, и никто его не хватился. Думается, и весь наш колхоз в такой яме. И навряд ли выберется из нее с таким руководством.

Борис Сергеевич УСОВ, заведующий МТМ, размахивая огромным гаечным ключом:

— Аркадию Андреевичу энергии не занимать. Но ему не по силам вести хозяйство на современном уровне. Как обезьяна горох собирает? Одну поднимает, пять роняет…

Повздорило бы с истиной утверждение, что сплошь все работники колхоза имени Суворова недовольны своим председателем. Немало у А. А. Сердюкова и горячих сторонников: главный инженер И. Н. Сердюков, главный ветврач Я. А. Сердюков, главный бухгалтер Л. С. Сердюкова, завскладом А. Н. Сердюков… Не надо думать, что все они — близкие родственники председателя. Есть и дальние.

— Дойдет ли когда-нибудь перестройка до нашего колхоза?! — возмущались, как вы догадываетесь, не Сердюковы.

И терпеливо ждали, как кто-то сверху затеет у них перемены. Но в то время, когда у одних в Жилках набирала кондицию брага, у других забродила дерзкая идея: а что, если? И вот группа актива во главе с секретарем партбюро Галиной Беловой перед отчетным колхозным собранием прибыла к районному вожаку комсомолии Валерию Шипилову:

— Валера, ты наш, деревенский, знаем тебя хорошо. И хотим выставить второй кандидатурой на выборах председателя.

«Аркадию Сердюкову супротив учености и комсомольской хватки не устоять нипочем!» — судачили колхозники, активно собираясь к правлению. «Пора, пора старым замашкам в отставку!» — не скрывала своих надежд молодежь.

Председателем был избран… Аркадий Андреевич Сердюков. Сорок одним голосом уполномоченных против тридцати семи.

Причин тому — добрый сноп. Не последний колосок в нем — позиция райкома партии. Всех леваков и примкнувшего к ним Шипилова накануне собрания экстренно вызвали на ковер.

— Доставили в высокий кабинет и давай массажировать, — рассказывает Галина Белова. — Мол, что за демократия без согласования? А куда старого председателя, имеющего немало заслуг, подумали?!

Проводники новых веяний оказались не робкого десятка. Сделать из первого секретаря Кострова полного союзника своих действий им не удалось, но добро на выборы они получили. «Я даже не поехал на собрание, чтобы не влиять на исход выборов», — сказал корреспонденту Петр Николаевич Костров. Но переполошный вызов в район не мог не повлиять на распределение голосов. «Райком за Сердюкова!» — осмелели самые несмелые сторонники председателя.

Очевидно и другое: чересчур наспех была определена новая кандидатура. Молодой претендент, не подготовив убедительной программы, не сумел зажечь сердца односельчан.

Но в конце концов люди могли выдвинуть собственного избранника — есть и в колхозе, как вы заметили, способные лидеры, всем сердцем болеющие за хозяйство.

Главное, видимо, в том, что колхозники побоялись перемен в артели. Как-то новая метла начнет махать? Не заденет ли? Конечно, Аркадий Андреевич — только на язык атаман. Но к нему худо-бедно приладились, живем не в беспросветной нужде — в каждом, почитай, подворье коровка, если не две. А в колхозе как-нибудь доработаем свое.

Люди, дожидавшиеся перестройки, шмыгнули в кусты при первых звуках боевой трубы. Струсили суворовцы: вперед ни шагу! Проголосовали за то, чтобы все осталось по-старому в колхозе. Проголосовали против себя.

Ведь это уже после собрания митингуют коровы. Некормленые.

ХВАТАЛЫ

Хваткость — сестра таланта. Ну, если не сестра — близкая родственница. Словом, незаурядная особа. А по выживаемости, без сомнения, даст сто очков любому таланту.

Разве ж неудивительно: талантливые ростки — музыкантов, математиков, певцов и прочих вундеркиндов — разыскивают днем с огнем, мелким ситом просеивают глубинку, их пестуют, потчуют моральными витаминами. А что порой в результате? Порой — глядь — не получился маэстро. Зачах на глазах семи нянек.

Хваткость бьют по щупальцам с младенчества. Вознаграждают добрыми шлепками возле материнского сосца, осмеивают в зыбке, шпыняют в деткомбинате, лупцуют на профсобрании. А смотришь — она румяней да кустистей становится.

Прямо феномен природы.

Людям снился по ночам этот нечастый праздник новоселья. Но возвышенное состояние новоселов, торопящихся в красивый стройный дом на современном проспекте, сильно заземлилось неработающими лифтами. Что пассажирский, что грузовой — оба мертво стояли на приколе. Как воспаришь в белокафельный рай с тяжелым холодильником «Ветерок» и скороваркой «Соня»?

— Не печальтесь, товарищи граждане! Если позволите, мы в один миг вас вознесем в ваш рай, — выступили из темноты шахты два типа, отнюдь не похожие на ангелов.

— Где ваши крылья?

— Вона за спиной. Официально лифт грузовой пока не способен подниматься, но из сострадания может вдохновиться на подъем. Такса для вдохновения небольшая — рубль за этаж. Вам, кажется, не терпится на пятнадцатый? Гоните пятнадцать целковых! Если вещичек наберется на два рейса, цена соответственно удваивается…

И началась потеха. Неработающий лифт замелькал взад-вперед. Не-ангелы едва успевали считать кредитки.

С новоселки Киляевой, въезжающей на шестнадцатый этаж с солидной меблировкой, запросили… 170 рубчиков! Полуторамесячную зарплату недюжего таланта-очкарика.

— Как сподобиться на рвачество средь бела дня рабочим людям?! — удивлялась посетившая редакцию Киляева. — Это какую же совесть необходимо им иметь!

Именно так, с обычной совестью, из обычного лифта большие дивиденды не выжмешь. Надо, чтобы она, совесть, была из ряда вон. А скорее всего у этих граждан в рабочей спецовке на месте совести зияла дыра шириной с лифтовую шахту. Согласитесь, тоже нерядовое явление!

Очень даже незаурядные эти личности, стремящиеся энергично хватать налево, направо, снизу и сверху. Не напрасно народ давно наградил таковых броскими эпитетами: ухватистый, хватливый, хватчивый. И достойных из достойных называют не именем, данным родной мамой, — величают громко: «Хватюга!», «Хватало!»

Откуда берутся такие? Увы, не падают с неба.

Впрочем, случается и так.

Мало ли таких, которые падают с неба, но твердо стоят на земле! Стоит заглянуть на любой рынок, неизвестно почему названный колхозным:

— Бери, дорогой! Даром бери. Пять рублей штука!

А можно и не ходить далеко. Хваткость — вот она, опять с доставкой на дом.

Не так давно познакомили меня с судебным делом.

— Полюбуйтесь, — говорят, — какой в квартирном бюро типус проклюнулся. Мелкий взяточник-жучок!

Какой жучок?! Явная недооценка. Старший инспектор квартирного бюро Валерий Степанович Фатеев проявил немало сильных качеств. Сам инспектор квартирные вопросы не решал — он только готовил необходимые справки-бумажки. Казалось, попробуй — развернись!

В том и дело — он не пробовал даже. И никаких квартир-хором не раздаривал. Скажем, получала техник-смотритель или секретарь-машинистка домоуправления предназначенную ей служебную комнатку, а старший инспектор квартирного бюро прятал в стол бутылки коньяка или пополнял бумажник денежной купюрой. Тут же, в кабинете, примерял презентованный ему модный костюмчик. Возвратя назад, подсказал, какой уважает покрой и цвет.

— Все исполним! И век будем благодарны вам, Валерий Степанович. Если б не ваша отзывчивость!..

А Валерий Степанович, как выяснил суд, только «выполнял действия, возложенные на него по службе».

Жучище!

Не один седой волосок добавила себе опытный следователь Трезубова, прежде чем распутала клубок многолетней разворотливости Бориса Галева.

Как сыр в масле катался Галев на мол комбинате. Он возглавлял ремонтный участок. Не ахи какая могущественная должность. Вся высота — латать крыши. И Галев, жестко презрев дыры и кровлю, взялся возводить новые масштабные объекты.

— Мол комбинат должен расти как на дрожжах! — восклицал оптимистично он. — И не будь я Галевым, если я не возведу над вашими головами белые, как молоко, потолки!

Нет рабочих рук? Но это Галеву было только на руку. Можно обеспечить хорошей халтурой хороших знакомых. Кто откажется от веселого заработка? Толпой побегут. А коли так, перепадет и ему, Галеву. Хочешь взять — дай! Да не забудь угостить в ресторанчике!

И давали. В очередь стояли с подношениями. И угощали до умопомрачительного состояния.

Временные рабочие — кто их видит, считает — ведь с них не приходится выколачивать профвзносы? Смело пиши в наряды половину мифических лиц.

Привлекал поистине недюжее воображение, сочиняя расценки.

Объемы проделанных работ Галев никогда не брал с потолка, за полным отсутствием таковых. Черпал из земли. Если судить по нарядам, подчиненные его поработали так лопатой, что становится удивительным, как они не докопались до Антарктиды. Согласно опять же тем самым нарядам, бетонный раствор всякий раз замешивался по крайней мере с десяток раз: почему полезли по швам потом стены — непонятно. Вероятно, землекопы задели-таки земную ось.

Жирные сливки снял хватюга Галев с мол комбината.

Хваткие люди на дороге не валяются. И на ней, на дороге, они бдят: а с кого бы да чего бы?

На пути мчащегося по тракту грузовика смело встал госавтоинспектор Сурченко:

— Откуда арбузы?!

— С бахчи, вестимо, — отвечал полосатый от страха хозяин. — Колхозники собирают, а я отвожу.

— Не положено.

— Но ведь для трудящегося человека.

— Не положено!

И как только «положил» сопровождающий арбузы в загребущую длань инспектора 400 рублей, сладкий товар покатился дальше.

Очень горько, сограждане.

НЕ СВОИМ КОЛОСОМ

Хлеборобы Шмелевы превратились в овсюг на поле. На работящую семью косо поглядывали люди. Зато прямее некуда выразился управляющий отделением Горлов:

— Мельтешите под ногами Продовольственной программы!

Ясноглазые Шмелевы чернели лицом. Просыпались совсем уж до свету и еще истовей крестились рычагами машин. На камни шли врукопашную. Готовность земли пробовали, как манную кашу, — на язык. Словом, не щадя живота закладывали семена будущего урожая, а в душе прорастало сомнение: неужели в самом деле зря затеяли семейное поле? Но им было радостно работать вместе. А срастаться с полем — не внове. Голова семьи Михаил Анатольевич — потомственный хлебороб, тракторист божьей милостью. Про него классные механизаторы говорят: «Пашет, как вяжет, — ни узелка, ни клинышка». Опытный бригадир, наставник молодежи, он и своим детям сумел привить любовь к земле и трактору. Сыновья Иван и Сергей — пахари, каких поискать. А дочь Татьяна — вообще землероб высокого полета, неоднократный победитель российских конкурсов пахарей и призер международного в Венгрии. Одаренные хлеборобы Шмелевы ладно сидели в седлах даже самой кособокой техники. СметливыйМихаил Анатольевич перепрофилировал свалковскую жатку в проворную волокушу. Давно списанные комбайны «Нива» стараниями Шмелевых пусть не стали записными красавцами, но из металлолома вышли на своих ногах.

Под дозором совести глубоко пахали и густо сеяли Шмелевы.

Но вот пришла пора, по которой начинают считать цыплят, и оказалось: не требуются ни микроЭВМ, ни большие счеты. «Цыплята» упорхнули. Не порадовали колосом ни пшеница, ни овес. Трудолюбивая семья даже не отработала взятый аванс и задолжала совхозу по зарплате три тысячи двадцать три рубля. Над оконфузившимся семейным звеном откровенно посмеивались недоброжелатели. Ходил гоголем управляющий Горлов, будто одержавший победу над всеми дюпонами и морга-нами здесь, в совхозе «Озерный». Шмелевы чувствовали себя без вины виноватыми и не порывались на новые подвиги. Семейное звено теперь трудилось вместе только за вечерним столом, где неизменной «звеньевой» была уже хозяйка дома Зинаида Федоровна, в недавнем прошлом тоже тракторист. А пахарь-сокол Иван улетел в город. Сердечные мотивы подхлестнула осечка в большой семейной замашке. «Иван — крестьянин по призванию, — вздыхает Татьяна. — Всех уток и гусей величал по имени-отчеству и различал по голосу». В глубине души Михаил Анатольевич брал на себя вину за отъезд сына в город: споткнулся стреляный воробей на подряде!

Что же помешало доброй инициативе? Подкузьмила погода? В немалой степени. Но как обрыдли нам проливные жалобы на небо! Ведь для того и отдается земля семейной добросовестности и разворотливости, чтобы не полагаться на взбалмошного бога. Какие же земные катаклизмы торпедировали успех звена? Думается, главная торпеда — всесокрушающий формализм, каковой сопровождал звено с самого рождения.

Ладился семейный подряд впопыхах — нежданно нагрянувшим в совхоз высоким начальством из области.

— На тебя смотрит Европа, Татьяна, — стелилось высокое начальство — первый заместитель председателя областного агропромышленного комитета Виктор Николаевич Васильев. — Ты у нас знаменитость! Орденоносец, кандидат в члены ЦК профсоюза. Теперь станешь ярким маяком и в семейном подряде!

Были у Шмелевых опасения: не поздновато ли заговорили о звене — весна в разгаре и вся техника в совхозе закреплена.

— Обеспечим новенькими тракторами и гусеничной поддержкой! — заверил Васильев.

Не о кампанейском ли подходе к серьезному делу говорит и этот маленький штрих — выбор звеньевого?

— Почему должна возглавить звено я, а не отец, опытный бригадир и для нас неизменный авторитет? — удивилась Татьяна.

Областное начальство не возражало против того, чтобы глава династии продолжал руководить семьей и дальше. Но по бумагам звеньевой хотелось видеть Татьяну. Звонче для рапортов!

Вместо тракторов к обещанному сроку прикатило лишь извещение о том, что выделена техника. А бумажкой много ли напашешь?

Звеньевая Татьяна Шмелева (очень миловидная, незамужняя):

— Недаром отец с самого начала был против скоропостижного подряда. Точно в боковое зеркало увидел, как вокруг техники заведутся чадные конфликты и с управляющим Горловым и с другими бригадами: кому хочется делиться! Машинный двор огрызался даже беззубыми боронами. Оказались совсем без грузовика: на тракторе привозили себе обед в поле. Зерновому звену добавили пятьдесят гектаров гречихи, которая не была записана в договоре. Семена ее завезли поздно. Культура эта трудоемкая. Ее скосить — не одно мотовило сносить. Ждали поддержки — получили подножки. Восстановленные нами комбайны управляющий Горлов отнимал. Да и нас самих отрывали от запланированных работ то на сенокос, то на опорос.

Михаил Анатольевич Шмелев — неформал (неофициальный руководитель звена):

— Горлов свое тяжелое похмелье обрушивал на наши головы. Примчится утром после 2–3 дней застольной «болезни» и давай нам ставить примочки. Не замешкает покрыть матом что доярку, что ярку. Мол, вот я вас, самостоятельных, пошлю на все четыре стороны. Какие цацы! Он, управляющий, кланяйся в ножки звеньевому, если вдруг потребовался трактор!

Шмелев-старший не скупится в едкой характеристике руководителя отделения, но при этом по-крестьянски заглянул в корень: закавыка не только в личных качествах Горлова. Отпор новому дает укоренившаяся система: куда показали пальцем, туда вприпрыжку беги. Сказали пахать вверх сошником — паши, не рассуждая, мелкая сошка: начальству виднее. Велели побросать семена на ветер — исполняй прилежнее, выколосится заработок. Секретарь парткома Быков, директор совхоза Кириллов— люди прогрессивные (читают газеты и слушают начальство!), дружным голосом за новинку, но работать звену приходится с управляющим. А тому самостоятельное звено, что оглобля в колесе. В отделении там прореха, тут дыра, как их заткнуть, если нет возможности маневрировать людьми и техникой? Организовать других получше? Увы, работать труднее, чем помешать работе. Корреспонденту «Крокодила», вознамерившемуся побеседовать с управляющим Горловым, пришлось туго. В разгар рабочего дня Бориса Семеновича не было ни там ни сям. «У него тридцать восемь градусов», — наконец поступило сообщение из дома. «Сорок!» — уточнили с улыбкой присутствующие. Не берусь утверждать, какой градус подкосил резвые ноги управляющего, но имею авторитетных свидетелей, что явившийся наутро в контору Борис Семенович не теребил в руках ни больничного листка, ни захудалой справки от фельдшера. Но это к слову.

Главное же, не без участия руководителя отделения семейный трудовой коллектив, планируемый как яркий маяк, сделался броским отпугивающим примером. «Пошли по шерсть, вернулись стрижеными!» — покатилась по долам и весям молва.

«Подряд следовало бы замесить не на сезон, а на несколько лет, — убежденно говорит ныне рядовой механизатор Михаил Анатольевич Шмелев. — Только в этом случае можно себя почувствовать хозяевами земли. И будет надежда, что недород одного лета с лихвой перекроется более щедрым годом.

Легко распался дружный рабочий коллектив Шмелевых, потому что семья не узнала веса собственного колоса.

Как видим, немало гирь тащилось за инициативным плугом. Они разорвали семейное звено в уральском совхозе «Озерный», а потеряли мы все. Ведь видно-перевидно: доигрались с матушкой землей, превратив ее, кормилицу, в угодья — угодья для указчиков. Статистика бьет в набат: средств запахивается в сельское хозяйство больше, а отдачу с целкового получаем все меньшую! И ученые, и практики не видят других путей для спасения земли, как вернуть в село крестьянина, ныне хозяйничающий на совхозном поле сдельщик-торопыга сдувает плодородие, как одуванчик. Не для парадных отчетов замышлены подряд, аренда, кооператив — для возрождения русского поля. И расточительно терять животворную силу таких рук, как у Шмелевых. А ведь не успели начать здравое дело, как уже наблюдается резвый отскок назад.

— Мы готовы хоть немедленно продемонстрировать образцовый семейный коллектив! — бодро заявил Виктор Николаевич Васильев и потянулся к кнопкам аппарата.

Да, семья Березкиных, выращивающая бычков, имеет весомые показатели— многотонные. Одна семья откармливает без малого пятьсот Геркулесов. Еще далеко до подсчета «цыплят», а Вадим Павлович, голова семьи, охотно дал интервью корреспонденту Крокодила:

— Сыт по горло таким откормом!

Набили оскомину постоянные стычки с директором совхоза Сургучевым из-за кормов. Весь апрель быки лузгали семечки. Откуда взяться привесам? В результате угодил в отвал не только силос — подсолнечник, но и заработки животноводов. Когда он, Березкин, работал в телятнике, выходило 400–450 рублей. Семейный подряд до крови из носу принес в прошлом году по 280 рублей на нос. Какие уж тут баснословные стимулы! Нет, нужно брать теляток поменьше, но самим заготавливать корма. Он и просил аренду, но от нее отмахнулись, как корова хвостом от овода.

Ферма встретила животновода требовательным ревом.

— Уговаривая меня на второй сезон откорма, директор Сургучев наобещал златые горы — и отдельную силосную яму, — в свою очередь, жаловался быкам их воспитатель. — Вот согласился и очутился в яме с дерьмом. Даже новый договор не удосужились оформить, работаем приблизительно, по-старому. Скоро сбагрю вас и умою руки. Нет резона, горбатимся от зари до зари!

Вот и еще один семейный энтузиазм на финишном вздохе, который на областном уровне выдается за богатырский клик.

В одном месте очутились за бороздой умелые сеятели, в другом — закачались крепкие производители мяса. Если мы так легко разбрасываемся лучшими силами, от преобразований останутся рожки да ножки. И на нашем с вами столе снова окажутся одни малоаппетитные отчеты да рапорты.

ВЕТРЯК НА ПЛЕЧАХ

Дон Кихот Ламанчский коршуном налетел на ветряную мельницу.

Слесарь из Новгорода Валерий Попков внезапно напал на трактор. Гикнув для храбрости, он хряснул МТЗ по фарам. Его дружки Роман Струнин и Александр Черных смело бросились на «ДТ-75» — только стекла засверкали.

Дон Кихоту было легче: он был вооружен копьем. Попкову, Струнину, Черных надо было обходиться подручными средствами: метали булыжники.

Бесстрашного рыцаря толкнула на подвиг конфигурация мельницы, живо напоминающая свирепого дракона. Слесарь Попков и его товарищи и не думали одушевлять трактор — они материалисты, не романтики. Воевали с тем, что видели перед собой, — сельхозтехникой.

Воинственный пыл Рыцаря Печального Образа сильно подогревала несравненная Дульсинея.

Попкова, Струнина, Черных — только распитая бутылка.

Тракторы не мельницы, крыльями не пугали.

Интересно было бы посмотреть, как отважился бы храбрый Дон Кихот при указанных обстоятельствах сражаться с движимостью?! Наверняка спасовал бы идальго.

Попков же с дружками, расправившись с тремя тракторами, отважно сразились с автомобилем. Затем двинулись на комбайны «Нива». Отвертками, ключами, камнями били окна, ломали щитки с приборами. Любо воевать — сопротивления никакого! Сельхозтехника была застигнута врасплох — она готовилась к другой битве, битве за урожай. Через день-два новенькие комбайны должны были двинуться на хлебные нивы.

Беседуя с парнями в следственном изоляторе, я пытался найти какую-то причину варварского побоища.

— Может быть, кто-то из вас запнулся за гусеницы? Или, налетев в темноте на трактор, схлопотал шишку?

Оказалось, ничего подобного. Техника их пальцем не тронула. Но должны же чем-то объясняться выходящие из ряда вон действия. Покорежили технику за здорово живешь?

— Возможно, вы ярые противники технического прогресса?

— Нет, — отвечают. — Мы за прогресс. Сами имеем мотоциклы, любим их и холим.

— Догадался: хотели отомстить колхозу «Верный путь».

— Мы и не знали, что он так называется.

Естественно, что мог сделать плохого городским парням колхоз и его техника? Только хорошее— они кормили их. А те на кормильца — с булыжником.

Возможно, в вашем представлении возникли образы этаких заросших волосами свирепых громил? Нет, внешне это вполне симпатичные парни. С модными прическами. Начитанные. Современные. Роман Струнин-акселерат из акселератов, под потолок. Говорит — заслушаешься. Все учились в школах, ПТУ (техника для них не в диковину!), смотрели по телевизору передачи о трудной хлебоуборочной страде.

Как же занесло на вредительство?

Оказывается, парни таким образом развлекались. Нападение на материальную базу колхоза «Верный путь» не было запланированным мероприятием вечера. Сначала парни развлекались тем, что, натянув до бровей шлемы, с треском гоняли на мотоциклах по пустынному вечернему шоссе и прилегающим к нему деревням. В областном центре такого простора для моторазвлечений не представлялось. Мешали перекрестки и сотрудники ГАИ. К мастерским колхоза «Верный путь» подрулили, дабы подзаправиться. Пусто и тихо было вокруг после трудового дня. Где-то в деревне тявкала собака — вот и все звуки. Неинтересно. Звон стекла и фейерверк брызг при луне — это было зрелище! Аж дух захватывало! Круши, ломай! Чего вылупился невинными фарами? Получай кирпичом!

Сумма ущерба будет предъявлена небольшая — 143 рубля. Но «веселье» колхозу влетит в копеечку. Послушаем, что говорит председатель «Верного пути»: «Без контрольно-измерительных приборов комбайн «Нива» работать не может. Заменить приборы сложно, нечем… ведь при нормальной эксплуатации они из строя практически не выходят. Значит, ремонт затянется. А комбайн даже при односменной работе может убрать в день 6 гектаров зерновых, то есть дать колхозу 2 тысячи прибыли».

А «весельчаки»? «Мы не задумывались об этом, — пожимают плечами, — все случилось как-то само собой!» В своих показаниях следователю Попков так и заявил: «Моими действиями руководило чувство какого-то неосмысленного озорства».

Это в восемнадцать-то лет!

Инфантильность новорожденных мамонтов. Знаменитая акселерация коснулась явно только конечностей. Эх, идальго, идальго! Что ж ты не научил их в школе воевать с ветряными мельницами? Как было бы полезно сразиться им с ветряком! Искать далеко не надо — ветряная мельница на плечах. В какую сторону дунул ветер-настроение, в ту и замахала крыльями. В результате вот — «неосмысленное озорство».

И это нередко, когда за красивым современным шлемом и модным волосяным покровом — ветряк. Приходилось вам наблюдать ветряк на месте головы, дорогой читатель? Думаю, да. И на большом проспекте, и у себя во дворе. «Ветряки» ломают скамейки, валят телефонные будки, срывают перила мостов.

Иногда можно услышать: потому-де подростки бывают шаловливы, что некуда им приложить бурно вызревающую силу, нет под боком клуба, спортплощадки и т. д.

Ученик 9-го класса Игорь Лудин и его дружок Валерий Масилов занимались на стадионе. Вольными упражнениями. Один щекотал травинкой в носу, другой лежал — считал облака.

— Кто попадет камешком в муху?!

— Чур, я первый!

И опять зевали. Хотелось размяться основательнее. И тут увидели в ста метрах от себя нетвердо шествующего прохожего. Парни показали отличное время на стометровке. Особенно когда бежали назад с выхваченной у прохожего бутылкой вермута. На финише заметили, что их рекорд вознагражден недостаточно — бутылка ополовинена. А собутыльников прибавилось: на стадион ступили Вячеслав Ведров и Михаил Вавилов. У другого прохожего имелись в наличии еще две емкости, поэтому пришлось заняться многоборьем. Оно происходило уже возле очага культуры. Загнав пожилого человека за клуб, подростки начали его нещадно избивать. Девятиклассник-акселерат Игорь Лудин бил «ребром по шее», его одногодок, учащийся СПТУ Вячеслав Ведров, «пинал в живот». Тому и другому активно помогал Михаил Вавилов, который был на год старше. Потеряли всякий интерес только тогда, когда увидели, что объект перестал издавать звуки. Лишился сознания.

Вот так, за бутылку — жизнь. (Человек чудом остался в живых.)

Как видите, и стадион, и клуб бессильны, если на плечах — ветряк. Наши юные современники поражают каждочасно добрыми деяниями. Смотришь, какой-нибудь хилый очкарик смело загнал в угол седобородых корифеев науки. Другой, тоже не отличающийся особыми бицепсами, легко бросил в дрожь целую шахматную армию. Атака университета в десять лет стала таким же рядовым явлением, как плавание в бассейне с соской во рту.

С ветряной мельницей на плечах не рождаются. Ее приобретают. Постепенно, незаметно. Чуть перестал шевелить извилинами — глядь, подуло куда-то. Сначала, может, и недалеко — в соседнюю подворотню. А потом почти неизбежно…

Когда человека крутит ветер-настроение, ждать можно самого непредвиденного.

Братья Федоровы — Александр и Николай — сначала развлекались пальбой из ружья. По воронам, пичугам, банкам. Было весело, но недостаточно. Осмотрелись окрест: нет ли чего-нибудь этакого? Вокруг ничего примечательного, кроме речухи Тарасовец и стоящих точно по команде «смирно» высоких стогов сена.

«Речку, конечно, не сожжешь, а вот если запалить стога сена — будет захватывающее зрелище!» Мужики, успевшие отслужить в армии, побежали от стога к стогу: один чиркал спичкой, другой зажигалкой. Стога, добытые тяжелым крестьянским трудом, в плохих погодных условиях, вспыхнули и сгорели быстрее, чем свечки. Отец-старик вынужден был отнести в кассу колхоза 1000 рублей. Сами искатели развлечений угодили под суд.

Ты прав, рыцарь Ламанчский. За ветряной мельницей — страшный дракон.

НЕ ВТИРАЙТЕ ФАРЫ!

Начальник автобазы Чернов призвал коллектив работать с огоньком, а ему доложили: с «КрАЗа» украли фары.

— Так недолго остаться и без колес, — рассердился Валерий Михайлович.

— Колеса укатили еще вчера.

— До каких пор такой разор? — Осерчалый Чернов хлопнул по столу так, что, подпрыгнув, зазвонил телефон. Трубка стальным голосом заместителя начальника мелиоративного объединения Паромова сердито уведомила: представительная делегация из столицы и области прибудет вручать объединению знамя за достигнутые успехи. Не исключено, сам начальник главка нагрянет. Какую картину может увидеть высокое руководство, допустим, из окон нашего с вами здания? Посмотрите: развернутый строй безглазой техники на костылях. Выглянул сейчас из тех же окон начальник нашего объединения товарищ Сизов и даже ахнул. Он приказал принять срочные меры, чтобы гостям не испортить впечатления.

Положив трубку, Валерий Михайлович возвысил голос:

— Можно сказать, в наших руках знамя объединения. Как будем защищать честь коллектива?

— Может, рогожкой прикрыть дырки на радиаторах?

— Придется собирать рогожу по всей округе, — забеспокоился начальник второй колонны Физяев, о чьих машинах шла речь.

— Рогожа вряд ли способна украсить лик передовиков, — отклонил рекомендации Чернов. — Необходимы самые кардинальные меры. И немедля претворять их вам, Физяев! Думайте, думайте.

И вот она, долгожданная делегация. Высокие представители горячо поздравили мелиораторов с выдающимися показателями. Начальник главка, вручая знамя, призвал коллектив к неустанному повышению производительности труда путем лучшего использования парка машин, на поставку которых главк не скупится.

— Что-то техники вроде маловато? — удивились прибывшие, осматриваясь. — Неужто вся в поле?

— До последнего колеса на переднем крае, — зардевшись, отрапортовал Чернов.

Он был недалек от истины: накануне самых кособоких и безглазых «КрАЗов» уволокли подальше в поле. Чтоб не маячили у конторы.

Попав в число передовиков, начальник автобазы Чернов возгордился. И совсем потерял интерес к технике. Потому очень удивился, заметив интерес к ней со стороны районной прокуратуры. Когда следователь полюбопытствовал, почему автомобили подолгу испытываются атмосферными осадками, начальник автобазы посмотрел не на заржавленные капоты, а в голубое небо.

— Да разве я распоряжаюсь дождем и снегом? — удивился Валерий Михайлович. — Фары и колеса, между прочим, тоже не я краду. Всякий прохожий лезет с отверткой — совсем совесть потеряли.

Валерий Михайлович хотел поскорее отделаться от неприглянувшегося ему сотрудника прокуратуры, но тут вместо одного следователя заявилась целая группа. Расширенная ревизия! И вопросы, вопросы… Отчего своевременно не проводилось техническое обслуживание? Где магнето? Где форсунки? Почему поле не огорожено и не освещено?

— Почти весь подвижной состав парка в неподвижном состоянии, — констатировали ревизоры. — Пятьдесят пять машин разукомплектовано. И каких? «КрАЗы» да «КамАЗы»! Шестьсот пятьдесят тысяч ущерба!

— Возможно, я и проявил некоторую халатность, грудью не прикрыв технику от дождя и снега, — с долей иронии сказал Чернов. — Но ведь я не приказывал ее разбирать по болтику.

Еще как приказывал.

Вообще у многих мелиораторов наблюдается поразительная тенденция: всеми силами калечить технику. Так, к примеру, руководители автобазы из соседней области с легким сердцем оставили в поле наедине с морозами и расхитителями чуть ли не колонну бульдозеров.

Одной рукой уничтожая технику, эти решительные руководители другой тут же подписывают заявки на новую. И, странное дело, новые автомобили на полной скорости спешат к нерадивому хозяйственнику. За разорение если и бывает спрос, то не велик. Вряд ли пролил слезы хоть один руководитель, получив выговор.

Вот почему мы уделили особое внимание Чернову, раскулачивателю машин, который научился втирать не только очки, а целые фары. Возможно, это показательный случай, когда за нерадение к технике возбуждается уголовное дело. Не частый в нашей действительности факт этот обнадеживает.

Когда народный суд приговорил начальника автобазы Чернова к двум годам исправительных работ да взыскал 10 тысяч рублей в пользу автобазы, Валерий Михайлович бурно загорячился:

— Этакие кары за фары? Где видано-слыхано?

Но как бы ни кипятился оскорбленный начальник автобазы, получил он по заслугам. Только не мешало бы присовокупить к наказанным еще и тех вышестоящих фаровтирателей, которые сквозь окна спокойно наблюдают, как уродуют и растаскивают технику.

СУВЕНИР С БАХРОМОЙ

Телетайпная депеша о предстоящем внезапном прилете главковского начальства повергает степенную местную администрацию в необыкновенную резвость. Начинаются пушечное хлопанье дверей, хоровое верещание телефонов, сепаратные совещания-заседания. Нет, не на вздыбление производственной программы брошены силы. Задача локальней: изыск достойных рангу сувениров. О, как безоблачно живется тем, у кого побочная продукция: невянущий «Каменный цветок», розовые бокалы из родонита, хрустальная неотразимость светильников, ламп, бра. А ежели ширпотреб садово-огородный: лопата, грабли, кайло? Не встретишь высокого гостя с вилами у порога!

Вот и морщат сотрудники многоумные лбы, вот и захлестывает учреждение кипучая нервозность: что? где? когда? Проявившему смекалку и связи — лучистая благосклонность руководства, не выветриваемая никакими сквозняками в работе, квартальная премия и зависть коллектива.

А высокий гость, цепко обнявший метровый сувенир, естественно, ничего более не увидит вокруг, улетит восвояси, довольный результатами командировки.

Бестии, конечно, эти прожженные периферийные администраторы. Змеи-горынычи искушения.

Ну, а тех, легко поддающихся искушению, чья каменная неприступность мотыльком разбивается о яркий сувенир, как назвать-навеличать? Какой лояльный эпитет подберешь в богатом словаре Даля для столичного гостя (гостьи), который (которая) не успеет с трапа сойти — уже начинает крутить носом, точно локатором: а какие-такие у вас тут местные дивы дивные? Наличествует яшмово-чугунная неповторимость? А может, кружевками славитесь? Льном-долгунцом?

Заметили вы, маломощные сотрудники стали отказываться от командировок в столицу. Нет знаменитого ажиотажа: «В Москву, в Москву!»

— Почему именно я? Что я плохого сделал? — канючит человек, ибо знает: тащить придется немалый груз: предприятие пошлет щедрые подарки, да и от себя придется прихватить кое-что, если намерен выполнить поставленную перед тобой острую производственную задачу.

Смело собирается в столицу только многосильный.

Что касается нашего героя Петра Петровича Заклавского, так он с улыбкой справлялся с любым грузом. Впрочем, как со всяким другим делом. Молодой руководитель — напористый, энергичный, — он легко брал ступеньку за ступенькой. Далеко не было сорока — он возглавил крупный трест. Не каждому дано. А что давалось Заклавскому — он умел взять, мимо рук не проходило.

Тесно было в гостиничном полулюксе. Почти хрустально звенели собранные из соседних номеров стаканы. Отмечали благополучное завершение профконференции треста. Обходились без бумажек и длинных речей.

— Поехали?

— Поехали!

Все пили на равной ноге. Рядовой член профсоюза, главбух Черноусов запросто целовал лидера постройкома Мартьянова, управляющий трестом Заклавский панибратски хлопал по плечу полномочных проф-представителей стройуправлений. Одного из них, Козлова, даже приобнял за плечи в коридоре, куда вышли охладиться.

— Достойно, главный инженер, заменяешь своего приболевшего начальника. Небось уже раза три за коньяком слетал?! Вот так и куются добрые кадры!

Затем Петр Петрович начал жаловаться на горькую жизнь: чуть ли не еженедельно приходится ездить в столицу. Люди завидуют, а не знают, чего стоят ему эти командировки. С голыми руками не выбьешь даже самый завалящий механизм. А когда надо решить вопрос о серьезной машине… Ах, тяжко, тяжко…

Козлов достал бумажник, вручил управляющему 250 рублей! И не поморщился.

Он, Михаил Козлов, был тоже из сильных, впередсмотрящих. Только поначалу, год назад, заступив в должность, несколько подрастерялся, когда его шеф — начальник управления Демисов — без всякой дипломатии заявил:

— Необходимы три ковра для подарков нужным людям. Изыщи деньги.

Молодой главный инженер тогда резко хлопнул дверью. В своем кабинете. Его возмущению не было предела: сильно негодовал, сидя на рабочем стуле. Кипел гневом, поедая сосиски в столовой. Дескать, мало того, что пришлось ублажать в ресторане всю трестовскую комиссию, нагрянувшую с проверкой финансово-хозяйственной деятельности. А самого главбуха Черноусова поили до самого трапа самолета! Теперь вот дефицитным ширпотребом одаривай!

Но уже на компоте козловская возмущенность иссякла — начальник управления Демисов знал, кого брал в главные инженеры. Приглашал не за молодость — за ранность. Оценил способности по совместной работе еще в РСУ, когда приходилось меньше ремонтировать, чем строить всякие гаражи да дачи.

После обеда Михаил Козлов был светел лицом и деятелен.

— Изыскать средства! — приказал он начальнику участка Друкову.

— Каким образом? — удивился Друков.

— Мне вас учить? — насупился главный инженер.

Начальник участка Друков — прорабу Кириллову:

— Сработай наличные.

— Каким макаром?

— Мне всех учить!

Прораб Кириллов спустил команду ниже, мастеру Семину. И когда Кириллов подписал фиктивный наряд на три с половиной тысячи рублей, рука приплясывала на бумаге. Козлов получил деньги, прораб Кириллов — бессонницу. «Кажется, кто-то постучал, наверняка за мной!» — вскакивал он по ночам в холодном поту.

Когда из центрального универмага, которому стройуправление воздвигало склад, посланцы вернулись, борясь с коврами, Демисов ласково толкнул Козлова в бок:

— Теперь, главный инженер, будут у нас с тобой и механизмы, и всякие прочие железки!

— Хорошо бы «москвичонка» выбить, — воспарил Козлов. — Каково мотаться пешком!

— Заклавский выколотит и «Волгу», будь покоен!

Но покоя строителям управляющий трестом не давал:

— Жалуются москвичи — голыми сосисками изводят желудки: люди солидные, занятые — шастать по магазинам некогда.

Расторопные строители со всех ног в знакомый ресторан, но не в пристрой, коий возводят, а прямиком в кабинет директора. В квартиру Заклавского уезжают нежная осетрина, икра, копченая горбуша и пр.

Едет Демисов по делам службы в северные районы, всю командировку убивает на то, чтобы раздобыть полпуда божественного муксуна для Заклавского. «То-то будет презент москвичам, — радовался Петр Петрович. — Нет человека, который не клюнул бы на такую рыбку!»

Петр Петрович скушал муксуна самолично.

Не все оседало в обширной квартире управляющего. Кое-что он отрывал от сердца и вез в столицу. Чтобы Демисов не сомневался, Петр Петрович однажды взял его с собой в Москву. Деловая встреча протекала в «Славянском базаре». Представитель министерства Субботин сильно морщился от сибирской водки, закатывал глаза, жуя деликатесы, но не роптал. Только гораздо позже вышел конфуз. После веселого вечера услужливые сибиряки высадили из такси дорогого Илью Владимировича и не менее дорогой сувенир с бахромой — ковер порознь. В результате представитель министерства попал в вытрезвитель, а ковер — неизвестно куда.

НА ШАШЛЫК К СОСЕДУ

Баран чихал. Эта невинная процедура сильно подорвала утреннюю бодрость директора совхоза Султана Ивановича Жамилова.

— Распустили нюни, архары! — Оттолкнул мягким сапогом барана Султан Иванович.

— Погода — шайтан! — поежился плотный главный зоотехник Гасимов. — Ветер с гор сечет, как кнутом!

— А может, овцы ослабли от излишнего ожирения? — Директор осмотрел толстого помощника по животноводству с ног до головы. — Говорят, в городе сейчас самое модное средство от всех болезней — голодание. Не испытать ли этот доступный метод и на наших баранах?

— Но животные у, нас достаточно голодают, Султан Иванович! — осторожно возразил зоотехник-дипломат.

— Экий ты твердолобый, животновод! — поморщился директор Жамилов. Он разъяснил, что имеет в виду не повседневное, а лечебное голодание. В условиях стационара: в кошарах и коровниках. Под неусыпным наблюдением специалистов.

— Мы, специалисты, не подкачаем! — пообещал верный помощник Гасимов.

Ах, если бы глазастый аллах надзирал так за своим заблудшим стадом, как руководители совхоза «Даркен» оберегали поголовье от прибавки в весе. Мобилизовали все резервы, чтобы заготовить корму как можно меньше.

Однажды в «Даркен» нагрянули соседи.

— О великий Султан Иванович! — прибегли гости к сладкой лести. — Мир наслышан не только о твоей хозяйственной мудрости, но и необыкновенной щедрости.

— Салам, салам! Чего просите, уважаемые? — Директор величественно пригласил садиться на кошму. — Если прошлогоднего снега, то у самих негусто.

Узнав, что учтивые соседи клянчат всего-то полтораста гектаров земли под посев высокопитательной люцерны, Жамилов широко взмахнул опустевшей пиалой:

— Отдайте им все двести гектаров! Наши руки все равно не дойдут до этих неудобиц. Пусть распахивают камни и закармливают своих несчастных животных!

В «Даркене» мало сеяли, много жали. Жали на чабанов и скотников, дабы те работали не засучив рукава и содержали кошары и коровники в надлежащем беспорядке — в грязи не до привесов… Как могли, ужимали концентраты, губя ими свои домашние отары. Кормоцех превратили в кормосмех: травяную муку и прочие гранулы отпускали мензуркой.

Шаляй-валяй с хорошей организацией не замедлил сказаться на четвероногих. Они сделались такими грациозными, что пытались ходить на двоих.

Очень удивился директор Жамилов, когда ему сообщили, что общественную живность не держат уже и четыре ноги.

— Отчего, интересно? Вай-вай, сколько мы сил приложили!

Узнав о сногсшибательном результате «эксперимента» из письма работников совхоза в «Крокодил», я поторопился в совхоз «Даркен».

— Край света! — осторожно предостерег председатель райисполкома Богдан Каримович Каримов. — К тому же высокогорье, нехватка кислорода. Давление небось повышенное, а, корреспондент?

Попугав и повздыхав, Богдан Каримович вызвался сопровождать в трудном пути. В дороге крутой и извилистой хозяин района сетовал на изобилие дефицита. В дефиците вода, снег, мало-мальски пригодная для пахоты земля, естественные сенокосы и пастбища. Лишь в избытке скот.

Недефицитное солнце припекало не по-весеннему, а скупая природа щедро демонстрировала две краски: голубую и зеленую. Свернули с шоссе к изумрудному полю. На нем с неутомимостью кузнечика стрекотал кормоуборочный комбайн, а прокопченный солнцем человек жевал скошенную траву.

— Люцерна в рационе животных — что топленое масло на столе киргиза, — сказал он. — Попробуйте на язык…

Энтузиаст бобового растения степенно поведал, что еще более ста гектаров, отвоеванных у камней, не пожалели расстелить перед травкой перко. А перко — это молоко! А еще впервые посеяли древний, но нежный сафлор…

— Хватит кормить гостя травой, директор! — приобнял запыленные плечи руководитель района.

А я, слушая кланяющегося траве руководителя хозяйства, ушам не верил. Выходит, упрямец Жамилов переменил отношение к кормам и прибавкам в весе?

— Мы у соседей «Даркена», — уточнил Каримов. — И перед нами директор передового хозяйства — уважаемый Василий Тимурович Ашилов.

— Где же «Даркен»?

— «Даркен» — это край света, высокогорная дорога, — принялся опять пугать Каримов. — Стоит ли туда ехать? Лучше поближе познакомимся с авангардным совхозом.

Неохотно погрузившись в машину, предрик приказал шоферу:

— Прямиком в «Даркен»!

Через четверть часа мы были там. Даркенцы еще не взяли ни травинки. Лето царствовало только на скотном дворе — цвели пышным цветом бесхозяйственность и неухоженность. В кормушках хоть рогом рой. Зеленку покупают у своих соседей, дабы чуть-чуть задержать выпирание ребер. Корова ростом с теленка попыталась при виде начальства почтительно вскочить на ноги, но не сумела. Но безмятежно круглым и солнечным оставалось лицо главного зоотехника Гасимова, был легок на ногу услужливый директор Жамилов.

Нельзя сказать, что животноводческий комплекс полностью пущен на самотек. Утекает не весь навоз, подавляющая масса идет на подстилку. И налипшая к бокам животных шуба из грязи оберегает буренок от сквозняков, как панцирь черепаху.

«Даркен» улучшает структуру площадей раздачей соседям каменистых почв. Мол, мы камня за пазухой не держим.

— Султан Иванович, необходимо соблюдать пастбищеоборот, — говорят директору молодые специалисты. — Там, где сегодня пасется скот, завтра травку подкармливают и любуются ею только издалека*— скот гуляет на других выпасах.

— Не хватало нам еще траву кормить! — отвечает директор.

«Бригадный подряд», «аренда» — эти слова даркенцы слышат только с голубого экрана.

Правда, Жамилов вознамерился в духе времени проявить деловитость: решил сделать бизнес на люцерне — выдадим на-гора отборные семена, продадим сибирякам и таким манером враз обогатимся.

Но, видно, от чрезмерного усердия посеяли травку позже, чем следовало, и убрали не вовремя. «У нас люцерна не вызревает до колоса!» — авторитетно задавил директор Жамилов своих специалистов.

Даркенцы не упустят случая посетовать на трудные условия: нехватку пастбищ и поливных земель. Дескать, потому-то ни молока, ни шерсти. А на шашлык иди к соседу Ашилову, у которого условия для хозяйствования просто райские.

— У соседей нет ни клочка естественных сенокосов, — напоминают даркенцам слушатели.

— На их небе звезды гуще!

Преодолев пустые силосные траншеи и навозные болота, мы с председателем райисполкома Каримовым утонули в подсчете убытков «Даркена». Ягнята торопятся в мир иной, едва открывают глаза на окружающее. Не блеют заливисто овцы и бараны. За одну зимовку погибли из-за плохого ухода и бескормицы полтысячи носителей золотого руна.

Хозяйство, ориентирующееся исключительно на доброе солнышко, оказалось на обочине всеобщей перестройки. Задолженность его государству превысила пять миллионов.

В новинку ли эти данные руководителю района? Конечно, нет. И что же?

— Не повезло хозяйству, — вздыхает Богдан Каримович. — На их небе звезды реже!

ТЮЛЬПАН В БАРХАНАХ

УЗУРПАТОР В ПОЛОСКУ

Прослышав, что резвый сайгак убегает в историю, я решил грудью встать на защиту парнокопытного реликта. Кто его извечный враг? Ясно, кто он — пришедший из каменного века охотничий инстинкт. От ночной добычи прогибаются рессоры вездеходов. Вперед на браконьера!

— Ручка чешется схватиться с разбойником степи! — прибыв в Калмыкию, доложил я госохотинспекции.

Начальник отряда охраны сайгаков М. Водянников выкатил к моим ногам полосатое пушечное ядро.

— Замечательный экземпляр бахчевых! — восхитился я.

— Бандит это, — сурово поправил работник инспекции.

И тут я узнал немало неожиданного. Размашистая распашка целинных и залежных земель северо-западного Прикаспия ужала жилплощадь сайгаков более чем впятеро. Под блеяние оркестров были ударно уничтожены вековые овечьи пастбища, а земля стала рождать не хлеб, а проблемы. Двинулся в наступление песок. Оттесненные в полупустынную, как видно, с иронией названную Черными землями, вольные животные зацепились рогами за бараньи курдюки. А со стороны соседней области на сайгака покатился полосатый фрукт — арбуз. Тот самый — знаменитый астраханский. Расторопные полеводы-подрядчики щедро ублажают почву нитратами, но она, тощая, два сезона подряд не выдувает сладкие шарики. Поэтому распахиваются новые и новые земли. Арбуз алчно пожирает пространства.

— Так как, отрезать от замечательного экземпляра? — спрашивают меня.

— Не надо, — поспешно отодвигаюсь. — Тем более с нитратами.

ПОЛЕТ НА «УАЗИКЕ»

Степь да степь кругом, а под колесами почему-то яма на яме. Но отчаянно жмет на газ водитель первого класса Нестеренко, нетерпеливо бьется лбом в стекло начальник отряда охраны сайгаков Водянников. Я парю в воздухе над задним сиденьем, над головой летают патронташи, карабины в чехлах, спальные мешки. Бедные сайгачишки. Как они не ломают свои рюмочные ножки…

Серые колючки выбегают на желтый песок, точно любопытные зайчата: догонит ли зеленый автомобиль с надписью на боку «Охрана природы» улетающий мотоцикл? Водитель-ас Нестеренко, подпрыгивая на сиденье, вырвал с корнем баранку. Наперерез мотоциклисту-пирату, загнавшему сайгака, устремилась вторая машина инспекции. Но тот растаял на горизонте. Попробуй догнать птицу в небе не на самолете!

— В охрану собирается группа на самолете, — сообщил начальник госохотинспекции Ю. В. Кравченко корреспонденту, успевшему обрасти в степи сайгачьей щетиной.

ЖАВОРОНОК С НАЧИНКОЙ

АН-2 звонким жаворонком поет над степью. Но эта птичка фарширована мотоциклом. Тесно между небесными сиденьицами кожаным коленкам спортсмена-мотогонщика Вячеслава Кусинова. Трепещите, скоростные браконьеры!

С самолета сайгаки в степи, как шустрые тараканы на столе…

Простяга сайгак ценен с головы до пят. Кинжальные рога — чудодейственное лекарство, о коем вздыхают фармацевты Запада и Востока, как мы о таинственном мумие. Невзрачная шубка — тончайший хром. Мясо — пальчики оближешь, невзирая на то, что дармовое. Если себестоимость центнера говядины достигает 300–500 рублей, то диетического дикого — 20. Магазинная цена — рубль килограмм. Но напрасно искать нежный продукт даже на калмыцких прилавках. Хотя совсем недавно Прикаспий поставлял к столу свыше двух тысяч тонн этого вкусного и дешевого мяса. В осень 1986 года Астраханский и Калмыцкий госпромхозы Главохоты РСФСР, имея самый наискромнейший из всех лет план, с треском провалили задание. Сильно проредили сайгака и безоглядные отстрелы, когда заготовители не видели в прицеле завтрашнего дня, и трудная зимовка. Спохватившись, запретили охоту даже по спортивным лицензиям, исключая иностранцев-любителей, чьи стволы заряжены золотом. Но поголовье увеличивается не ахти как резво. При склонности сайгачих рожать двойню, они в тесноте и обиде не торопятся прыгать выше головы. Путы на ногах в самом прямом смысле.

Сильный рогач прихрамывал и не успевал за стадом. Подранок? И тут я разглядел: ноги скручены проволокой.

— Кто стреножил антилопу, как козла?! — возмущаюсь.

— Культурные выпасы, — слышу в ответ.

Деление раздолья на проволочные коридоры — придумка деятелей науки, изучающих степь с голубого экрана.

Кнутом подгонялись хозяйства внедрять культурные пастбища. Выросли в степи овечьи исправительные лагеря. Баран смотрел на новые ворота, как баран. Тонкорунные овечки отказывались повышать привесы за проволокой. Кампания завяла, бетонные вешки остались. Охватывает столбняк при виде убегающих к горизонту бетонных рядов. Антилопы в конце концов научились прыгать через проволоку, как в цирке. Но в траве стальные удавки ловят быстрые ноги. А еще там и сям брошенные бахчевые распашки щетинятся ржавыми прутьями и разрушенными водоводами.

Без бинокля наблюдаю сверху, как антилопы пасутся вместе с овечьими отарами. Самые ветреные приближаются близко к кутанам — чабанским стоянкам, где обязательно или мотоцикл, или авто. И, как правило, без номерных знаков. Не раскрывай рот, полорогий друг!

Дружба антилопы с овечкой вынужденная. Когда-то быстроногие странники находили стол и дом от Тянь-Шаня до Карпат. Теперь полупустыни Калмыкии — единственное обжитое ими место в Европе. (В нашей стране сайгаком побогаче только Казахстан.) И эти степи сужаются быстрее, чем шагреневая кожа.

КТО РОЕТ ЯМУ САЙГАКУ?

Сгинули времена, когда охотники вваливались в калмыцкую ширь гулкой колонной, опоясанные пулеметными лентами. Сайгака называют тюльпаном полупустыни. Так вот эти «тюльпаны» скирдовали в степи. Семьдесят семь сайгаков покосила сановная банда из Волгоградской области во главе с высшими милицейскими чинами. Отряду охраны, возглавляемому У. Кнакисом, пришлось провести настоящее сражение с погонями, перестрелкой и захватом «языка». Вскоре Улдис Карлович Кнакис был высвечен браконьерской фарой в ночной степи и сражен убойным зарядом.

Сейчас такого браконьерского пиршества нет. В первую очередь это результат отлова социальных хищников в стране — прекратились вельможные вояжи в степь со свитой и походной кухней. За последнее время удовольствие пощелкать курками сильно вздорожало. Когда-то голова сайгака обходилась пойманному за стволы в двадцатку. Теперь один «тюльпанчик» стоит 300 рублей. Любитель дармового мяса Р. Усанаев за шесть тушек расплатился «Волгой», которую у него конфисковали как орудие добычи, и свободой.

А по весне из Гашунского канала извлекли тритысячи трупов. Сайгак бежит по вековым стежкам, невзирая на выросшие преграды. Но не всем удается выкарабкаться на противоположный крутой берег. Архивредно купание слабому молодняку. И вот он — всплеск: в Яшкульской оросительной системе сложили головы и копыта 14 тысяч уникальных животных. И никто за это не поплатился волоском.

Калмыкия опровергла энциклопедию. «Канал, — трактует ученый труд, — искусственное русло с безнапорным движением воды…» Нередко вода в каналах Калмыкии не движется. Они полузасыпаны. Свидетельствую: там, где обязана быть голубая лента, змеятся рыжие косы песка. Специалисты наставляют: не везде полезно орошать калмыцкую степь — залитые пространства скоро превращаются в солончаки. Но чем больше человечество взывает о милости к природе, тем агрессивнее становится Минводхоз. Миллионами задавливает животворные болота и умножает соленые хляби в степи. Вместо обещанного «зеленого изобилия» вылезает из земли трава курай, которую способен переварить только огонь. Обещали оазисы, но с шестидесятых годов территория подвижных песков увеличилась более чем в десять раз. «Вернуть Черным землям исконную роль пастбищ!» — взывают местные радетели природы. А каналы и канавы продолжают резать степь.

СТРАШИЛИЩЕ С УСАМИ

Замыслив грандиозный поворот северных рек, Минводхоз поторопился вгрызться в землю Калмыкии каналом «Волга — Чограй», не дожидаясь одобрения проекта. Главохота РСФСР ощетинилась всеми стволами: трасса канала и его усы многократно перережут миграционные пути сайгака!

Против рытья сплотились — не разлить водой! — геологи, геофизики, экологи, зоологи. Загорячились степенные члены-корреспонденты и академики. Поднялась астраханская общественность, обеспокоенная обмелением Волги и засолением Каспия. Демонстрация волжан прибыла на строительство и воткнула в свежие отвалы транспаранты: «Нет Волге — Чограю!», свято веруя, что о них споткнутся тридцатитонники «БелАЗы» и шагающие экскаваторы.

А Минводхоз слушает да копает. Автору данных строк удалось на пяток минут заговорить зубья копателям, и этим он горд без памяти. «Роется новая братская могила для сайгаков!» взмахивал найденным в степи рогом, как клинком бывший москвич, а ныне друг степей — молодой инспектор Андрей Двуглов.

Потеряв головы, животные приобретут ум и в конце концов тоже отвернутся от канала-страшилища и его усов. А куда бежать? Путь тюльпанам один — на юг, в барханы, которые сайгак извечно сберегал только на студеное время, — корму там не ахти как богато. А выбив колючки копытами раньше времени, как зимовать? Тщедушный сайгак утер хобот мамонту — пережил его, приспособившись к катаклизменной природе. А мы теперь древнее животное безжалостно за горло. Вот и скудеет раздолье. За пять лет поголовье сократилось без малого вшестеро! И на самолете не скоро разыщешь ныне в степи грациозное стадо.

Вроде все согласны, что необходимо сберечь калмыцкой степи его «рогатый тюльпан». При разумном «садовничестве» этот цветок песков может внести весомую диетическую лепту в Продовольственную программу. Однако, скандируя голосовыми связками «за», ножом распарывают тонкий, как хром, травородный слой замышленных природой пастбищ. Кто, наконец, образумит Минводхоз и Агропром, кипучая деятельность которых в калмыцкой степи метко оценена населением: посеяла баба репу — выросла бузина.

Вооруженные приборами ночного видения, охранники сайгаков отважно проводят жизнь в степи, недосыпая и недоедая, сражаются за каждую голову современника мамонта. А мы вот на самолете стоимостью в полторы тысячи за световой день кружим в небе, по-орлиному высматривая юрких, как грызуны, злодеев. Благородно, разумно. Но не оберегает ли бдительная инспекция шкуру уже убитого зверя?

ВОР НА БЛЮДЕЧКЕ

I

В цехе № 5 трикотажной фабрики тяпнули кофточку.

— Какая разиня ее увела, — сплетала пальцы бригадир Алиса Михайловна Чернова, — Маня или Кланя?

— Ага, гадай теперь на кофейной гуще, — откликнулась проходившая мимо работница.

— Не, на кофейной гуще гадать не станем, — твердо сказала бригадир. — Старо. Придумаем что-нибудь поновее.

Скликнув в кружок бригаду, Алиса Михайловна зашептала им что-то в уши — горячо и мобилизующе.

II

Нарядные новогодние звезды смотрели вниз. Внизу спал мощный индустриальный город. Он видел сны. Крохе Сереже снилось, что он примеряет шлем космонавта, студенту Мите — умный, добрый робот, который мог бы спихнуть за него сессию. Лектору-атеисту снилось: его пригласили прочитать лекцию на Марсе.

А в это время на одной из заснеженных улиц областного города скользнули озирающиеся тени. Вскоре тени столкнулись:

— Это вы, бабоньки? Фу, как вы меня напужали!

Алиса Михайловна, пропуская в квартиру по одной своих работниц, предупреждала свистящим шепотом: «Тш!»

Потом бригадир сделала перекличку:

— Вера Ларионова здесь?

Здесь.

— Шура Машина? Так, хорошо. Никулина? А где Горюхина Тася? Не пришла? Странно, очень странно.

До полуночи сидели, зевали.

В 12.00 весь сон как рукой сняло.

Отрешенно билось пламя свечи. «Блюдце, блюдце, не дай обмануться», — шептала Алиса Михайловна. Пар пять глаз склонились над столом и с охотничьим блеском следили за блюдцем, которое двигали в две руки по кругу, нарисованному на клочке бумаги. В круге — весь алфавит от «а» до «я». На какой букве остановится стрелка, намалеванная на блюдце сажей?!

Кроха Сережа уже мчался в ракете к звездам. Студент Митя, успокоенный тем, что за него сдаст сессию робот, спал как убитый, лектор-атеист пил брагу с марсианами.

Гадалки гадали.

— Вот она воровка, как на блюдечке! — воскликнула сиплым гласом пророка Алиса Михайловна и, описав перстом дугу, ткнула в клочок бумаги.

Все ахнули.

— Горюхина Тася! Так вот почему она не пришла на гадание!

III

Не успела аппаратчица Тася Горюхина перешагнуть порог цеха, как ее вызвали к начальнику.

— Ай-ай-ай, — страдальчески поморщилась начальник цеха Зинаида Крытова. — Такая молодая! У родного коллектива!

— Вы это о чем, Зинаида Васильевна? — не поняла Тася.

— О кофте, которую ты утянула.

— Кто вам сказал, что я взяла?

— Блюдце, — ввернула присутствующая в кабинете бригадирша Чернова. — Все как на духу рассказало. И даже то, что ты ее за 30 рублей продала.

— Никакой кофты я не брала.

— Не брала? — хитро прищурилась Алиса Михайловна. — А почему тогда, скажи, на гадание не пришла? Плати по-хорошему в тройном размере за кофту!

Тася пригрозила подать на блюдце в суд за клевету. Но в цехе на нее дружно поднасели работницы, участвовавшие в гадании, и Тася со слезами выложила тридцатку.

Скоро в цехе пропала цевка с шерстяной пряжей.

Гадание устроить не успели. Работники ОБХСС произвели обыск в квартире бригадирши Черновой. Там обнаружились и цевка с пряжей, и кофточка.

ТЮЛЬБОЙ

ЛЕДОВЫЕ ПОСИДЕЛКИ

Прознав, что я собрался на зимний промысел морского зверя, бывалые друзья доблестно вызвались снабдить теплыми унтами и полушубком на собачьем меху. И дали полезные советы, какими растираниями пользоваться при обморожении.

— Опасайся прямого норд-оста! — отечески наставляли тертые землепроходцы.

А я уложил в «дипломат» элегантные очки от солнца и вылетел… на юг.

Может быть, арктический атомный ледоход — хорошо, но ЗРС, уверяю, лучше. Легкое зверобойно-рыболовное судно «Тюлень-8» само отважно кромсает лед много толще яичной скорлупы и регулярно предоставляет возможность поразмяться команде. В самый неожиданный момент. Звездной ночью чересчур застойные льды северного Каспия намертво воспрепятствовали нашему продвижению вперед, и вахтенный пригласил всех, кому плохо спится, на физпроцедуры. Следом за капитаном мы сигаем на ледяной панцирь (попробуй спрыгнуть с борта атомохода!) и, задевая баграми-пиками за Большую Медведицу и созвездие Гончих Псов, принимаемся вырубать судно из крепких, но холодных объятий. Лед рубят — щепки летят. От пик. Закончив далеко за полночь утреннюю гимнастику, команда заснула, почему-то позабыв принять снотворные пилюли.

Тяжелый багор не смог свалить с ног только капитана Анатолия Байкова. Стоя у штурвала в домашних шлепанцах, элегантный капитан водит пышным усом, как локатором, и зорко всматривается в белую даль. В каких льдах затерялась промысловая удача? Под штормовой угрозой выполнение плана…

Было время, каспийского тюленя промысловики не жаловали вниманием. Испокон веков архангельские поморы били по-свойски гренландского зверя, бойко торгуя мехом, кожей, вытопленным жиром-ворванью. Резкое сокращение беломорского обитателя заставило обратить взор на его менее упитанного южного собрата. Перед войной на Каспии добывали до 200 тысяч голов. Потом тюлень в южных льдах стал таять. Если раньше его численность достигала миллиона, то теперь нет и половины.

Причин тому — доброе стадо. Загородили плотинами питательные артерии — реки Волгу и Урал, зарегулировав их водный дар Каспию. Все чаще реки приносили уже не частиковую рыбу к тюленьему столу, а сплошные металлы да косяки пестицидов. Матери-тюленихи в панике ударились в яловость и аборты.

И с 1966 года разрешен промысел только приплода, ценный мех которого пользуется наибольшим спросом внутреннего и международного рынка.

Уберегая усатое стадо, ученые помогли определить оптимальные нормы изъятия приплода: не более 40 тысяч голов. Но и эти скромные лимиты промысловиками осваиваются лишь наполовину.

Сроки добычи очень короткие. В конце января тюлень ищет «пляжи» во льдах северного Каспия. В отличие от человеческих мамаш, вдруг устремившихся рожать в воде, тюленихи предпочитают производить потомство, имея под ластами твердую почку. И тут поспей, зверобой: через неделю начнет линять белек. (Прозван так за белую шубку.) Столь же скоротечна пора и сиваря — повзрослевшего, умеющего уже нырять малыша. Потому не до сна капитану Байкову.

Торопится разыскать ластоногое полчище вся зверобойная флотилия «Каспрыбы». За исключением разве лишь судна «Тюлень-6», которое само стало добычей льдов: полетел редуктор главного двигателя. Вот так же немало времени просидело оно в ледовом плену и в прошлый сезон. Рядом с ним из-за поломки бился как рыба об лед и Байков — не сделал плана на треть.

Не очень приспособленные для ледового побоища «Тюлени» упорно пробиваются сквозь хоккейные поля, обрамленные торосами, как трибунами. Где не поддается лед — берут с разгона. Помогает искать зверя авиация, но, увы, и она не на высоте. Пять дней не могут попасть живительные запчасти с берега на «Тюлень-6»: поломался вертолет «Ми-8». Когда изредка случается, что малоуставшим зверобоям снятся сны, они видят, помимо родного берега и дома, юркий вертолетик, бабочкой приютившийся на палубе базового судна. А чаще — летающий окрест, так как зарплата пилота в зависимости не от налета часов, а от удачи промысла. Но сладкий сон скоро обрывает вахтенный, призывающий взять успех судна в собственные руки.

ПОДКОВАННЫЕ МОРЕХОДЫ

Предусмотрительно утопив свои часы в море при ночной физзарядке, я рассчитывал вынежиться за год в каюте, качающейся, как люлька. Но скрипучий голос старпома, кажется, уже через час прогремел по судну, возвестив о самой противной процедуре на суше и на море — подъеме. После короткой, но энергичной разминки с ложками в камбузе вся команда — от матроса-электрика до стармеха — изготовилась к десанту за зверем. На ногах не валенки и не унты — резиновые сапоги. Мореходы подкованы стальными шипами, дабы не чувствовать себя коровой на льду. Обязательный атрибут зверобоя — багор. С помощью увесистой дубинки боец прыгает через барьеры не хуже олимпийца с пружинистым шестом. Багром подкованный мореход гребет, как веслом, когда преодолевает на льдине водные преграды. Тяжелая палица — это та соломинка, за которую хватается зверобой, проваливаясь в морскую пучину.

И, наконец, палка с крючком, как мы убедились, — надежный двигатель судна. Честь и слава замечательному изобретению человеческого гения — багру!

Коварность ледового асфальта узнаешь сразу, как только выбрасываешься за борт без спасательного жилета. Куда подевались железобетонные глыбы! Сало, крошка — такие гастрономические термины присвоил себе неустойчивый ледок, способный попотчевать только студеной водичкой. Ступил заросший щетиной (во спасение от норд-оста, а также зюйд-веста) зверобой в шауш — лед со снегом — и встречай, тюлени, моржа. Бойцы группами в два-три человека растекаются в разные стороны. Высунув любопытные морды из черных прорубей, тюленихи зорко наблюдают за нашим продвижением. Видя, как неуклюже скачу я по льду, ластоногие хватаются за животики и от смеха падают в воду.

Рачительная природа обрядила беспомощного тюлененка в серебряную дошку, чтобы скрыть его на снегу. Но маскировка не спасет малыша от наметанного глаза зверобоя. Не удосуживая вниманием выглядывающую из полыньи тюлениху, промысловик вскидывает багор и бьет детеныша по голове.

Так скользкая дорожка увела меня в доледниковый период, когда наши свирепые предки охотились с дубинками. Правда, я сомневаюсь, чтобы косматые мамонты встречали своих губителей такими же простодушными глазами, как эти симпатичные увальни. Ледовая бойня не для слабонервных. Нередко новички второй раз на лед не выходят.

На Белом море этот промысел более человечный. Там собирают белька живым, в вольерах доращивают его до сиваря с более ценным мехом и усыпляют. И не течет кровь рекой в море.

— Мы пробовали так — не получилось, — вздыхают в «Каспрыбе». — Южный лед не надежен для вольера. А на берегу в шубку попадает песок.

Песчинки стали камнем преткновения. Руководители объединения успокоились. А попробовали бы залезть в шкуру бойца. Тому и без психологических травм нелегко.

В поисках лежек зверобои нередко уходят от корабля за десять-двадцать километров. А ведь еще волочат за собой добычу. Как могли бы помочь легкие вездеходы! Но они тоже во снах. Потому жарко бойцу во льдах, несмотря на холодные ванны.

В этот день приняла ванну почти половина команды. Грузный боцман Каримов провалился дважды. Но первое место занял третий механик Бадрузин Мустафаев, искупавшийся в зимнем море аж пять раз.

ОТЧЕГО ПОДНЯЛСЯ КАСПИЙ

Как невозможно войти два раза в одну речку, так нельзя зверобою ступить на проверенную тропу. Корабль не стоит, он, ломая льды, стремится хоть сколько-нибудь продвинуться. Если моряк чересчур азартно искал зверя — теперь ищи судно. Вот когда боец рад обжигающему ветру. Ветреное постоянство — это компас в бескрайней белой шири. Но сбивают с пути внезапные подвижки льда с образовавшимися, как по щучьему велению, километровыми бассейнами. Торопящийся попасть на твердую палубу дотемна зверобой уже зверем смотрит на богатую добычу. И он выхватывает из-за пояса острющий нож…

Каспийский волк, обитающий на шалыгах (островах), совершает стокилометровые рейды по льду в поисках тюленьего роддома. Вырезая по тысяче детенышей, клыкастый налетчик лакомится лишь горячей кровью — мех и мясо его не интересуют. Отбившийся от команды морской волк разнится от серого хищника: он забирает мех и выбрасывает все остальное.

А другой матерый зверобой облегчает ношу сразу, как только возьмет добычу. Нередко под носом корабля. Чтобы шкуродерство не бросалось сильно в глаза, тушки спихиваются в полынью. Так я непредвиденно разрешил загадку, почему вдруг поднялся уровень воды в Каспии.

Вечером ваш спецкор проворно нырял в сковороду размером с приличное озеро: моряки-гурманы угостили гостя редким деликатесным блюдом — жареные языки, сердце, печенка. И он чуть не проглотил одну на всю компанию вилку.

А скармливаются экзотические лакомства хрюшкам-зверюшкам.

Беда в том, что на «Тюленях» не обеспечено ни замораживание мяса, ни консервирование его. Вырастающая на корме гора не радует глаз команды. Зверобоя сдавать мясо обязали, но не заинтересовали. Вознаграждение — три копейки за килограмм. Стоит ли надрываться на льду? А потом еще на причале торчи неделю, пока звероптицефермы соизволят забрать корм. Нередко протухшее мясо отбывает прямиком… на мыло.

За тюлений жир, который много целебней барсучьего, не выплачивается команде вообще ни гроша.

Вот почему ныряют в прорубь и языки, и печенка. Тем, кто не прочь полакомиться вкусной диковинкой, советую купить акваланг и посетить богатый холодильник на дне морском.

ШАПКИ ДОЛОЙ

Но главная драгоценность — пушистая шубка — употребляется так, что волос дыбом. Шубка изготовляется природой исключительно высшим сортом. Это потом начинаются волокитная просолка, прокваска и прочая хоровина (шкурка, не отделенная от жира). Пока промысловики достигнут берега, пока мех через рыбзавод попадет к пушникам, можно облысеть. Высший сорт сползает во второй и третий. Только голый брак в прошлом году превысил десять процентов. Сколько красивых шапок и воротников растеряли!

На «Тюленях» были установлены мездрильные машины. Изготовленные для обработки твердокожей овчины, они не столько отделяли мех от жира, сколько рвали тонкие шкурки. Хулиганов демонтировали, а замену им не обеспечили. На судах отсутствуют даже простенькие контейнеры для хранения и перевозки капризного мехового сырья.

— Нетрудно наладить прямо на судне ручную выделку, — уверяют опытные промысловики И. Ганченко и А. Конуров. — Шапки и воротники пропадать перестанут, и исчезнет проблема квалифицированных кадров. Ведь заработки повысятся, если захлопнутся иждивенческие рты на длинных перепутьях. Сейчас мы сдаем своему рыбзаводу первосортную шкурку за какую цену? Белек стоит 1 рубль 89 копеек, сиварь — 2 рубля 50 копеек. А пушно-меховое предприятие радо будет платить нам за выделанное пушистое золото 45 и 60 рублей. А начни еще сортировать и консервировать мясо, вытапливать жир! Тогда попробуй найти охотника утопить в проруби свои кровные. Наша бригада готова приложить руки и умение. Могли бы создать толковый кооператив.

Наверняка порыв энтузиастов обрадует руководство объединения «Каспрыба», промышляющего во льдах не прибытки, а убытки.

— Энтузиасты выделки потребуют снижения для них нормы выбоя на льду, — охладили меня в «Каспрыбе». — Кто же станет выбивать план? У нас всего десять зверобойных судов!

Но, может быть, и не замахиваться на то, что не в силах взять по уму? Поберечь природу?

— «Каспрыбе» требуются не добавочные суда, а только лишь собственные усиленные обороты, — считают в Минрыбхозе. — Мы давно рекомендуем объединению внедрить более хозяйские формы работы — арендную и кооперативную. Но там ни тпру, ни ну! Дескать, нет охотников!

Какое дерзкое объединение! Отмахивается не только от собственных инициаторов, но и министерства.

Так что не приходится ждать, чтобы скоро упорядочился промысел, называемый моряками «тюльбоем».

И значит — процветать на Каспии хищному разгулу. Морской волк соревнуется с серым разбойником. Калорийное мясо, целебные кровь и жир тонут в волнах, качества редкого меха — в море бесхозяйственности.

Настоящий тюльразбой.

Более подробно о серии

В довоенные 1930-е годы серия выходила не пойми как, на некоторых изданиях даже отсутствует год выпуска. Начиная с 1945 года, у книг появилась сквозная нумерация. Первый номер (сборник «Фронт смеется») вышел в апреле 1945 года, а последний 1132 — в декабре 1991 года (В. Вишневский «В отличие от себя»). В середине 1990-х годов была предпринята судорожная попытка возродить серию, вышло несколько книг мизерным тиражом, и, по-моему, за счет средств самих авторов, но инициатива быстро заглохла.

В период с 1945 по 1958 год приложение выходило нерегулярно — когда 10, а когда и 25 раз в год. С 1959 по 1970 год, в период, когда главным редактором «Крокодила» был Мануил Семёнов, «Библиотечка» как и сам журнал, появлялась в киосках «Союзпечати» 36 раз в году. А с 1971 по 1991 год периодичность была уменьшена до 24 выпусков в год.

Тираж этого издания был намного скромнее, чем у самого журнала и составлял в разные годы от 75 до 300 тысяч экземпляров. Объем книжечек был, как правило, 64 страницы (до 1971 года) или 48 страниц (начиная с 1971 года).

Техническими редакторами серии в разные годы были художники «Крокодила» Евгений Мигунов, Галина Караваева, Гарри Иорш, Герман Огородников, Марк Вайсборд.

Летом 1986 года, когда вышел юбилейный тысячный номер «Библиотеки Крокодила», в 18 номере самого журнала была опубликована большая статья с рассказом об истории данной серии.

Большую часть книг составляли авторские сборники рассказов, фельетонов, пародий или стихов какого-либо одного автора. Но периодически выходили и сборники, включающие произведения победителей крокодильских конкурсов или рассказы и стихи молодых авторов. Были и книжки, объединенные одной определенной темой, например, «Нарочно не придумаешь», «Жажда гола», «Страницы из биографии», «Между нами, женщинами…» и т. д. Часть книг отдавалась на откуп представителям союзных республик и стран соцлагеря, представляющих юмористические журналы-побратимы — «Нианги», «Перец», «Шлуота», «Ойленшпегель», «Лудаш Мати» и т. д.

У постоянных авторов «Крокодила», каждые три года выходило по книжке в «Библиотечке». Художники журнала иллюстрировали примерно по одной книге в год.

Среди авторов «Библиотеки Крокодила» были весьма примечательные личности, например, будущие режиссеры М. Захаров и С. Бодров; сценаристы бессмертных кинокомедий Леонида Гайдая — В. Бахнов, М. Слободской, Я. Костюковский; «серьезные» авторы, например, Л. Кассиль, Л. Зорин, Е. Евтушенко, С. Островой, Л. Ошанин, Р. Рождественский; детские писатели С. Михалков, А. Барто, С. Маршак, В. Драгунский (у последнего в «Библиотечке» в 1960 году вышла самая первая книга).

INFO

САМОХВАЛОВ Николай Тимофеевич

НЕ ВТИРАЙТЕ ФАРЫ!

Редактор Э. И. Полянский

Техн. редактор Л. И. Курлыкова

Сдано в набор 08.06.89. Подписано к печати 02.08.89. А 00332. Формат 70 х 108 1/32 Бумага типографская N& 2. Гарнитура «Гарамонд». Офсетная печать. Усл. печ. л. 2,10. Усл. кр. отт. 2, 45. Уч. изд. л. 3,22. Тираж 75000. Заказ № 811. Цена 20 коп.

Ордена Ленина и ордена Октябрьской Революции

типография имени В. И. Ленина издательства ЦК КПСС «Правда».

125865, ГСП, Москва, А-137, ул. «Правды», 24.

…………………..

FB2 — mefysto, 2023

Оглавление

*

ПО ПЕРЫШКУ

КУТАСЫ — АСЫ

НЕ СОГЛАСЕН НА МЕДАЛЬ

НЕ ХОДИ, БЫК, В ЯМУ

ХВАТАЛЫ

НЕ СВОИМ КОЛОСОМ

ВЕТРЯК НА ПЛЕЧАХ

НЕ ВТИРАЙТЕ ФАРЫ!

СУВЕНИР С БАХРОМОЙ

НА ШАШЛЫК К СОСЕДУ

ТЮЛЬПАН В БАРХАНАХ

ВОР НА БЛЮДЕЧКЕ

ТЮЛЬБОЙ

Более подробно о серии

INFO