Александрийский «Физиолог». Зоологическая мистерия [Александр Григорьевич Юрченко] (pdf) читать онлайн

magicum

A. Jurchenko

PHYSIOLOQUS
ALEXATiDRINUS
MYSTERIUM AMIMAUUM

Petropolitano
MMI

m a g i с u m

А. Г. Юрченко

АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ
ФИЗИОЛОГ
ЗООЛОГИЧЕСКАЯ МИСТЕРИЯ

ЕВРАЗИЯ

Санкт-Петербург
2001

З а помощь в осуществлении издания данной книги
издательство «Евразия» благодарит
Кипрушкина
Вадима Альбертовича
Научный редактор:
к. и. н. П оплинский Ю. К.
Переводы с персидского, греческого и латыни:
Аксенов С. В.
Графика Ксении Ю рченко

Александрийский «Физиолог». Зоологическая
мистерия. Исследование Ю рченко А. Г. — СПб.:
Евразия, 2001. — 448 с.
Появление текста «Физиолога» связывают с египетским го­
родом Александрия и относят к периоду между II и IV веками
нашей эры. С момента его появления и вплоть до наших дней это
сочинение вызывает неизменный интерес читателей и иссле­
дователей. Вот уже более полутора тысяч лет он представляет из
себя некую интеллектуальную загадку. Что такое «Физиолог» —
собрание сведений об удивительных свойствах животных, растений
и минералов, или же, как полагает отечественный исследователь
А.Г. Юрченко, «Физиолог» — это, в действительности, зооло­
гическая мистерия, где за мнимыми парадоксами и занимательными
несуразностями скрывается сакральный текст, подлинный смысл
которого прочитывается только при соотнесении с идеологией ранне­
христианской традиции.
© Юрченко А . Г., исследование, 2001
© Аксенов С . В., переводы, 2001
© Филатова О . Э ., summury. 2001
© Юрченко К. А ., графика, 2001

ISBN 5-8071-0079-4

®
п п- Т«Ьвразии»,
™ '™
© Издательство
ZUU1

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
АВТОРА
A nim us ubi vult spirat

Дух веет, куда хочет

Христианский мир шестнадцать веков читает гре­
ческий «Физиолог», а научное сообщество исследует
этот литературный памятник уже около двухсот лет1.
Автор, время и место составления «Физиолога» не­
известны. Вопрос о его источниках остается дискус­
сионным, зато хорошо прослежена дальнейшая лите­
ратурная история «Физиолога», его многочисленные
средневековые переводы и переложения2. Принято
считать, что это сочинение создано в египетской
Александрии в период между II и IV веками3. Впервые
«Физиолог» упоминается в «Нехаешегоп» Псевдо-Евсгафия и в трудах Амвросия Медиоланского и Епифания, благодаря чему устанавливается terminus ante
цист не позднее последней четверти IV в.4 Это со­
чинение по праву считается памятником мировой
литературы. Известны средневековые переводы «Фи­
зиолога» на сирийский, эфиопский, латинский, не­
мецкий, французский, славянский и другие языки.
Это произведение вызывает неизменный интерес у
исследователей. Тем удивительнее следующее обстоя­
тельство: загадочное содержание этого текста оста­
лось не понятым и не оцененным по сей день.
На первый взгляд в «Физиологе» речь идет об
особенностях животных, растений и минералов. Текст

состоит из 49 статей с некоторыми вариациями. От­
дельные разделы посвящены как реальным существам
(например ежу, лисе, ласточке и т. д.), так и мифо­
логическим (сиренам, онокентаврам*, ехидне**), но
трудно объяснить, почему из возможного разнообра­
зия выбраны именно эти персонажи. Каждому опи­
санию сопутствует толкование в форме христианской
библейской экзегезы. Кажется бесспорным положе­
ние, высказанное первыми исследователями о том,
что в своем древнейшем виде «Физиолог» разделялся
на две части: в первой заключалось описание жи­
вотных и их свойств, в другой излагались символи­
ческие толкования этих свойств. Казалось также оче­
видным, что текст сказаний о животных должен был
предшествовать комментариям к нему5.
Однако критически настроенного читателя не так
легко убедить в справедливости этих мнений. Что
может послужить бесспорным аргументом для сомне­
вающихся? Только одно: наличие сходных сюжетов
в греческих текстах, предшествующих по времени
созданию «Физиолога». И здесь возникает первое
затруднение. Если, например, для лисы, саламандры
или энудра параллельные тексты легко устанавлива­
ются, то, скажем, для гидропа и единорога они не
найдены. И, скорее всего, никогда не будут обнару­
жены, по той простой причине, что гидроп и едино­
рог — фигуры, придуманные по случаю. А мраво* «Онокентавры — половину имеют человеческую, а ни­
жнюю половину — осла» («Физиолог», с. 134).
Мифическая ехидна выглядела следующим образом.
«Физиолог говорит о ехидне, что самец имеет мужское
лицо, а самка — женское; до половины они имеют образ
человеческий, ниже имеют хвост, как у крокодила»
(«Физиолог», с. 131).

.пев — полулев, полумуравей, умирающий без
пищи, — личное сокровище автора «Физиолога».
Ряду других животных (пантере, слону, онагру, фе­
никсу, ехидне и т. д.) приписаны странные, а в
некоторых случаях, и совершенно неприсущие им
свойства. Но о каких бы удивительных особенностях
зверей не шла речь, эти особенности замечательным
образом соответствуют толкованиям. Закрадывается
подозрение, что картина не так проста, как она
кажется большинству исследователей.
В «Физиологе» толкования доминируют и опреде­
ляют характер поведения зверей. А поскольку в тол­
кованиях раскрываются смыслы Откровения, либо
звучат нравственные поучения, то «звери», иллюст­
рируя новые идеи, выполняют необычные для себя
функции, что автоматически переводит их в катего­
рию символов. Внешне это воспринимается как по­
разительное безразличие к природному миру, что,
однако, компенсируется глубоким интересом к внут­
реннему миру человека, сделавшему первый шаг на­
встречу христианству и остановившемуся на рас­
путье. Звери исполняют роль указателей в сфере
новой морали, демонстрируя возможные сценарии
грехопадения или духовного взлета. Сам же «Физи­
олог» предстает посланием от наставника к посвя­
щаемому, где под видом занимательных историй о
животных говорится совсем о другом.
Итак, мы приблизились к первой загадке «Физи­
олога», анонимный автор которого настаивает на том,
что его книга — о животных. Так ли это на самом
деле? Вопрос не праздный, если учесть, какое влияние
это сочинение оказало на средневековые бестиарии
и космографии, скульптуру и карты мира.
По воле автора «Физиолога» с животными про­
изошли роковые перемены. Поясню свою мысль не­

сколькими примерами: скромная и нехищная пантера
является другом всех зверей; олень занят уничтоже­
нием змея (а змей есть дьявол); слон не заботится
о продолжении своего рода; феникс возрождается из
пепла; ласка рождает детенышей ухом, а рыба-пила
превращается в крылатое морское чудовище. Перед
нами новая реальность, которую можно условно на­
звать христианской зоологией.
Уточним свою позицию. Составитель «Физиолога»
имел полное право на любой вымысел. Реализуя его,
он создал книгу толкований, а не книгу о животных,
однако выдал ее за последнюю. Возникает вопрос:
какова была цель этого грандиозного проекта? Найти
ответ на этот вопрос - одна из задач нашего иссле­
дования. Попутно мы рассмотрим способы констру­
ирования сюжетов, поскольку составитель «Физио­
лога» часто использует прием умолчания, а иногда
прибегает к инверсии, что окончательно запутывает
дело. Не смущало его и создание заведомо абсурдных
фигур, сочетающих в себе несочетаемые качества.
В суфийской традиции с помощью такого приема
создавались сочинения для наставления посвящае­
мых. К этой теме мы вернемся ниже. Также ниже
мы оговорим различные критерии оценки творче­
ских усилий неизвестного автора, а пока вернемся
к вопросу о содержании его сочинения.
В свете вышеизложенного диапазон предположе­
ний может быть весьма широким. Если отвергнуть
крайние позиции, то есть мистификацию или подлог,
то окажется, что перед нами книга наставлений,
построенная на сомнительных примерах. Кто мог
поверить, что дикий осел, вожак стада, лишает все
свое потомство мужских достоинств? Если бы дикие
ослы следовали этому правилу, они скоро вымерли
бы, но раз они существуют, значит они не кастри­

рованы. М ожет быть, не стоит вообще задавать
таких вопросов? Согласимся, что критический под­
ход, основанный на здравом смысле, в данном случае
малопродуктивен. Однако, обратившись к мифологи­
ческой традиции, мы также не найдем объяснения
агрессивному поведению вожака, обуреваемого же­
ланием всеобщей стерилизации. Мнимая загадка рас­
крывается в толковании, которое автор дает своему
сюжету: «Патриархи семя телесное стремились сеять,
апостолы же, дети их духовные, упражнялись в воз­
держании, заботясь о небесном семени». Оказывает­
ся, вожак стада символизирует апостолов новой веры.
Нам остается лишь восхищаться столь смелой им­
провизаций и рискованным уподоблением. Почему
именно ослы привлекаются в качестве иллюстрации,
мы узнаем при анализе этого сюжета в двенадцатой
главе, но здесь есть одно интригующее обстоятель­
ство. Автор ссылается на некое сочинение, откуда
он заимствовал свой сюжет. При этом мы знаем, как
выглядела первоначальная история ревнивого осла в
древнегреческих «Рассказах о диковинках» и в «Ес­
тественной истории» Плиния (П линий. VIII. 108).
Там осел ведет себя иначе, значит, ссылка анонима
носит ложный характер. С неизбежностью мы при­
ходим к мысли, что натура осла стала жертвой тол­
кования. Однако возможен и другой ответ, полностью
меняющий перспективу исследования: поведение ди­
кого осла — метафора или мнимый парадокс, ставя­
щий в тупик посвящаемого, которому затем в тол­
ковании раскрывают глаза на высшую реальность.
Перед нами вырисовываются два разных пути для
анализа, и ниже мы уточним характер их расхожде­
ний. Возможен и третий путь, широко представлен­
ный в литературе, интересующейся содержанием
«Физиолога». Обычно исследователи пишут следую­

щее. В «Физиологе» природа изучается не ради самой
природы, а позволяет раскрыть божественные цели
и определить правила, которые должен был соблюдать
истинный христианин. Для подтверждения этого по­
ложения указывают, что такой взгляд на природный
мир имел свои корни в христианском методе биб­
лейских толкований, практиковавшимся школой Оригена в Александрии6. При этом обычно отмечают,
что аллегорические интерпретации не совместимы с
подходом Аристотеля, который стремился описывать
существенные характеристики животных и различия
между ними с целью найти их причины. Разумеется,
мир, рассматриваемый в символическом коде, выгля­
дит иначе, чем мир, описываемый в причинных взаи­
мосвязях. Тем самым, «Физиолог» словно получает
оправдание, некую индульгенцию на право сущест­
вования, а любая попытка критически взглянуть на
свойства того или иного животного из «Физиолога»
рискует выглядеть подчас почти неприлично. Речь
идет, например, о сексуальных превращениях гиены
или агрессивном поведении ехидны. Исследователи
словно находятся под гипнозом чрезвычайной попу­
лярности этого сочинения на протяжении всего сред­
невековья. Вместе с тем, мало кто из исследователей
сомневается, что в Византии «Физиолог» относился
к литературе низов.
Скажем сразу, сравнение «Истории животных»
Аристотеля с новеллами «Физиолога» — занятие
бесперспективное и, в целом, бесполезное. И дело
не в «научности» Аристотеля или «символизме» хрис­
тианской книги. При желании можно найти точки
соприкосновения между этими сочинениями, обра­
тившись, например, к VIII книге «Истории животных»,
посвященной этологии и зоогеографии, и особенно к
IX книге, где Аристотель исследует психологию жи­

вотных'. Это обращение приведет к умозаключению,
изложенному выше. Констатация же факта, что «Фи­
зиолог» символичен, ровным счетом ничего не про­
ясняет. Сюжетов, заимствованных из античных ис­
точников и перетолкованных без изменения их со­
держания, в нем ничтожно мало. Загадочны не
толкования, а изменения в сюжетах. Отметив это
обстоятельство, далее мы займемся поисками ответа
на вопрос о причинах метаморфоз в поведении жи­
вотных, попавших в силовое поле христианских тол­
кований. Вот предмет исследования: какова была
«технология» превращения диких зверей в символы.
Более или менее адекватный материал для срав­
нения можно почерпнуть в древнегреческих «Расска­
зах о диковинках» (III в. до н. э.), интересующихся
исключительно чудесами мира8. Сочинения Алексан­
дра Миндийского «О животных» (I в.) и Элиана
«О природе животных» (II в.), а также некоторые
разделы «Исторической библиотеки» Диодора Сици­
лийского дают множество параллельных примеров.
Трудно обойти произведения писателей эпохи импе­
рии (Плутарха, Афинея, Солина). Однако наиболее
любопытный материал представляет книга о живот­
ных византийского филолога Тимофея из Газы (V в.
н. э.)9. Именно эту книгу я выбрал для сравнения с
«Физиологом». И вот почему. Во-первых, сочинение
Тимофея является блестящей компиляцией, создан­
ной на основе трудов Аристотеля, Оппиана, Элиана,
Плутарха, Флавия Филострата и Болоса Демокрита.
Иными словами, античная традиция описания живот­
ных нашла в лице Тимофея истинного продолжателя,
свободного от какого-либо христианского влияния.
Животные в книге Тимофея предстают в первозданной
красоте и многообразии своих естественных прояв­
лений, тогда как в «Физиологе» они стерилизованы

и лишены грации. Во-вторых, книга Тимофея демон­
стрирует иную, принципиально отличную от христи­
анской, перспективу конструирования зоологических
сюжетов. Античная любознательность сочетается в
ней с древнеегипетской мистерией и пристальным
интересом к необъяснимым загадкам природы. И на­
конец, характеристики животных отличаются завид­
ной полнотой, причем, что важно, — включают опи­
сания, встречающиеся в «Физиологе». Тем самым, у
нас появляются некоторые основания прояснить скры­
тый механизм отбора сюжетов автором «Физиолога».
При ближайшем рассмотрении сходных сюжетов
обнаруживается поразительное обстоятельство. Пер­
сонажи античного бестиария при переходе в новое
культурное пространство подверглись искусственным
изменениям, своеобразной мутации, самым катастро­
фическим образом отразившейся на их литературной
судьбе. Оказалось, что автор «Физиолога» не удов­
летворился интерпретациями натуры животных, он
изменил саму натуру животных. Подобного рода про­
цедуры называются манипуляциями. Сами по себе
манипуляции не являются чем-то из ряда вон выхо­
дящим. В каком-то смысле, они сродни игре. Более
того, созданные с их помощью тексты-вирусы выпол­
няют ту же роль, что и вирусы в природе, выраба­
тывая иммунитет и стимулируя жизнестойкость. При
желании, содержание христианского «Физиолога»
можно рассматривать как некую химеру, вызванную
к жизни эпохой глобального кризиса, закончившегося
гибелью античного мира. В таком случае, «Физио­
лог» — продукт массового невроза. Его содержание
буквально пропитано страстным стремлением убить
в диких животных даже намек на похоть. Какая
может быть связь между явлениями в природе и
предписаниями христианской морали? На этот во­

прос, кажется, никто из исследователей так и не
решился дать ответ. Христиане того времени жили
ожиданием Судного дня, что порождало желание
предстать в чистоте перед Великим Судией. Тертуллиан передает атмосферу этого рокового момента:
«Теперь, когда приблизился конец времен, Евангелие,
одобряя воздержание и обуздывая многобрачие, поло­
жило конец древнему закону», гласившему: плодитесь
и размножайтесь ( Терт уллиан. О поощрении цело­
мудрия. 6). Чистота дел и помыслов доведена в
«Физиологе» до логического конца, до абсурда, до
болезненной крайности, отрицающей основы земной
жизни. Перед лицом Вечности искажения традици­
онных сюжетов значения не имели.
Открывшиеся обстоятельства послужили импульсом
для проведения детального исследования пятнадцати
статей из «Физиолога». Как уже сказано, ряд ключевых
фигур животных легко обнаружить в предшествующей
античной традиции, что позволяет поставить вопрос о
несовпадении описаний их свойств, другие нигде более
не встречаются, кроме как в «Физиологе». Таким об­
разом, в любом случае нам не избежать сравнения и
сопоставления с целью выявить параметры картины
перехода. Хотя мы не ограничены в выборе античных
текстов, идеальным предметом для сравнения, как уже
сказано, является книга о животных Тимофея из Газы,
поскольку ее можно рассматривать как итог уходящей
языческой эпохи и некий анахронизм в эпоху государ­
ственного христианства. К тому же, в книге Тимофея,
практически, нет ни одного слова, принадлежащего
этому автору. Перед нами компиляция, имевшая ши­
рокий успех у читателей, и даже перефразированная
для учебных целей. Все, что можно собрать о животных
у других античных авторов, уже собрано этим писате­
лем. Названных обстоятельств достаточно, чтобы ре­

шиться столкнуть лицом к лицу Тимофея и аноним­
ного автора «Физиолога», хотя в реальности они
просто пренебрегли бы друг другом. Созданные ими
тексты сосуществуют в параллельных мирах, что
создает особое напряжение при их сопоставлении.
Речь идет о драме античной описательной зоологии,
оказавшейся под цензурным прессом новой мировой
идеологии. Парадокс ситуации в том, что обоих ав­
торов, в первую очередь, занимают мифические свой­
ства животных. Но например, если для Тимофея
благоухающая пантера — знак бесконечных рожде­
ний в круговороте жизни и смерти, то в «Физиологе»
благоухание пантеры есть благоухание Иисуса Хрис­
та. Соответственно, ни о каком пожирании заворо­
женных красотой пантеры зверей в последнем случае
не говорится.
Что можно ожидать от встречи и сравнения текстов,
порожденных столь несходными мировоззрениями?
Было бы наивностью полагать, что между ними воз­
можен диалог. Они говорят на разных языках и осва­
ивают разные культурные пространства. У Тимофея
звери описываются в системе человеческих символов,
в «Физиологе», наоборот, образы зверей служат для
описания поступков человека. Очевидно, что высокое
интеллектуальное развлечение и навязчивое назида­
ние — несовместимые вещи. В знаменитых парадоксах
Тертуллиана звучит ясное осознание непреодолимой
пропасти, отделяющей «Афины» от «Иерусалима»: «Что
общего между философом и христианином? Между
учеником Греции и учеником Неба? Между искателем
истины и искателем вечной жизни» (Тертуллиан. Апологетик. 46). В обозначенной перспективе предприня­
тая нами попытка умозрительного столкновения антич­
ного филолога и христианского писателя выглядит очень

рискованно, однако это единственный способ обоз­
начить загадку «Физиолога».
Объективно «Физиолог» есть образец культурного
синтеза, в ходе которого христианство из эзотери­
ческого учения небольшой группы единомышленни­
ков превратилось в культурную систему мирового
значения, обладавшую всеми средствами для постро­
ения духовного универсума. Стремление сравнить
зоологические картины Тимофея с «Физиологом» оп­
равдывается тем фактом, что оба автора черпали свои
сведения из общего фонда античной паразоологии.
К слову сказать, св. Августин в полемике с языческими
философами не раз обращался за примерами к антич­
ным трудам по естествознанию. Он рассказывает о
саламандре, живущей в огне; павлине, чье мясо будто
бы не подвержено тлению; тайне магнита и алмаза,
который утрачивает свою твердость в козлиной крови
(Бл. Августин. О граде Божием. XXI. 4). Как показано
в соответствующих главах, св. Августин изменил при­
роду саламандры, а Тертуллиан — природу феникса,
причем в обоих случаях мотивация изменения одна и
та же. Феникс и саламандра обретают новые качества,
чтобы выступить доказательством, в первом случае,
воскресения во плоти, а во втором, возможности су­
ществования живых тел в огне. Согласно античной
традиции, саламандра не живет в огне, а напротив,
тушит любой огонь своим естеством.
Загадка «Физиолога» волновала и будет волновать
не одно поколение исследователей. «Физиолог» подобен
черному квадрату, из которого самым непостижимым
образом выросли удивительные цветы. Всемирно из­
вестный Единорог, отдающийся в руки Девы, впервые
появляется именно на страницах «Физиолога». Сочи­
нение, родившееся на переломе эпох, словно призвано
соединить разрыв времен и культур, совмещая в крат­

ких новеллах описания животных из античных сбор­
ников и христианское толкование. Попытка придать
новое звучание занимательным языческим историям
и выиграть от этого, кажется, удалась. Подобно дву­
ликому Янусу, автор «Физиолога» обращает свои
взоры одновременно в прошлое и будущее, а насто­
ящее мыслится им как путь, усеянный соблазнами.
Дьявол многолик и изобретателен, любой сомневаю­
щийся для него легкая добыча. На пути от грехопа­
дения к Вечности неофитам нужны были узнаваемые
ориентиры. Так родилась книга наставлений.
В заключение, несколько слов об условности каких
бы то ни было оценок «Физиолога». Оценка зависит
от позиции наблюдателя. Очевидно, что позиций
может быть множество. В первую очередь, я намерен
рассматривать сюжеты «Физиолога» с позиции ан­
тичной описательной зоологии. При этом следует
отдавать себе отчет в том, что животные, изобра­
женные в «Физиологе», — это некие условные фи­
гуры, намертво связанные с толкованиями сюжетов,
и в таком качестве вообще не нуждающиеся в оцен­
ках. Рассмотрение некоторых зверей в отрыве от
толкований просто лишено смысла. Однако и эта
ситуация таит подводные камни. Если при анализе
идти от животного к толкованию, то полученные
результаты заведомо будут отличаться от выводов,
полученных при следовании от толкования к животно­
му. Каждый раз будет вставать вопрос: имеем мы дело
с животным или символом. Возможен и такой вариант:
перед нами животное, символизирующее нечто, или
символ, воплощенный в некоем животном, пусть даже
фантастическом. Например, олень, убивающий змею,
означает Иисуса Христа, сокрушающего дьявола; в
исходном античном сюжете олень не убивает змею, но
поедает ее, чтобы обретать молодость каждые пятьдесят

лет. Хотя в новом варианте остались и олень, и змея,
их взаимоотношения изменены, а ключ к пониманию
метаморфозы спрятан в толковании (см. главу 3, § 2).
Христианский бестиарий настолько субъективен,
что вообще недосягаем для критики. Его персонажи
существуют вне времени и пространства - они при­
надлежат к божественному миру вечности. Попытка
перевести их в земной масштаб чревата уничтоже­
нием символических значений, вне которых животные
выглядят удручающе бессмысленно. Зачем оленю
враждовать со змеем? Непримиримая война между
этими животными нужна только автору «Физиолога»,
однако он уверяет, что заимствовал сюжет из какого-то сочинения. Тем самым создается впечатление,
что перед нами книга о животных. Это ложное впе­
чатление. Чтобы обрести надежную точку опоры, нам
следует обратиться за примерами к античной тради­
ции. Однако эти примеры можно использовать лишь
в качестве контрастного фона, на котором развора­
чивается действие новой зоологической мистерии.
Единственное, что нам остается, так это наблюдать
за превращением животных в символы. Поэтому, во
избежание недоразумений, предметом исследования
мы должны выбрать не животных и не символы, а
процесс превращений как таковой. Будем также пом­
нить, что метаморфозы носят аффективный характер,
поэтому для анализа в качестве аналитика предпоч­
тителен скорее психолог, чем историк. По крайней
мере, объяснение большинства важных смысловых
сдвигов, базирующихся на сексуальных запретах, не
подлежит компетенции историка.
В терминах социальной психологии ситуацию
можно обрисовать так: «Физиолог» есть текст, адре­
сованный от Отца к Ребенку, поэтому ожидаемая
ответная реакция, во избежание конфликта, должна

осуществиться с этих же ролевых позиций. В нашем
случае, чтобы избежать конфликт, следовало бы ог­
раничиться простым пересказом «Физиолога», то есть
послушным усвоением морали. Я хочу сказать, что
любая попытка исследовать существо дела чревата
конфликтом. Конфликт, в свою очередь, сигнализи­
рует о двусмысленности и неустойчивом характере
ситуации, когда для провозглашения вечных истин
используются образы диких зверей. Неизбежное ис­
кажение образов животных бросает тень на толко­
вания. Казалось бы, при таких условиях «Физиолог»
не смог бы оставаться в центре внимания на протя­
жении веков, но, напротив, он оказался чрезвычайно
живучим. Мне кажется, секрет прост: на «Физиолог»
смотрели одним глазом, признавая в нем книгу сим­
волов и толкований. Тем любопытнее посмотреть на
ситуацию с позиции анатомического разбора сюже­
тов, помня о символизме фигур. Опасаться того, что
подобное вторжение в текст убьет его живые связи,
не стоит, поскольку «Физиолог» изначально соеди­
няет несоединимое.
В настоящем исследовании мы проследим историю
пятнадцати животных, выясняя их более раннее ми­
фологическое досье и последующую мутацию. Выбор
пал на наиболее загадочные сюжеты, которые, как
правило, вообще не комментируются. При этом большая
часть задаваемых вопросов останется открытой. «Фи­
зиолог» — герметический текст, созданный вне законов
логики и привычных ассоциаций, — текст, в котором
любой предмет может означать все что угодно. И если,
в одном случае, слон означает Адама, то в другом —
он уже Ветхий Завет, а в третьем — сам Иисус
Христос. Animus ubi vult spirat («Дух веет,
куда хочет»).

*

*

*

Исследование выполнено в рамках проекта «Новый
бестиарий. Опровержение сакральной зоологии», осу­
ществляемого издательством «Евразия». Обилие ци­
тируемых источников оправдано, во-первых, тем об­
стоятельством, что на сегодняшний день не сущест­
вует переведенных на русский язык сборников
античных материалов о животных, и, во-вторых, за­
гадочный характер «Физиолога» может быть обозна­
чен только на широком фоне предшествующей опи­
сательной традиции. В примечаниях к новым пере­
водам даются тексты на языке оригинала.
Каждая глава снабжена перечнем древних и сред­
невековых источников, в которых изложен тот или
иной интересующий нас сюжет. Несмотря на неко­
торую условность этого приема, поскольку представ­
лены далеко не все источники, он позволяет читателю
мысленным взором охватить культурную перспекти­
ву, наглядно выявляющую литературные связи ан­
тичной и христианской эпох.
В заключение несколько слов о коллегах и друзьях,
повлиявших на ход исследования. В обсуждении сю­
жетов участвовали JI. Ф. Попова (РЭМ), М. В. Фе­
дорова (РЭМ), Д. Г. Бондарев (МАЭ) и М. А. Шибаев
(РНБ). Общение с Ю. К. Поплинским давало мне
уверенность, так необходимую при разработке новых
гипотез. Литературную редакцию текста осуществила
Я. В. Бухенская. Summary любезно подготовила
О. Э. Филатова.
Востоковед С. В. Аксенов специально для настоя­
щего исследования подготовил переводы сюжетов о
животных из персидского сочинения XII века (Aja’ibNama). Ранее этот текст на русский язык не перево­
дился. Исключительная значимость новых сведений осо­
бенно очевидна при знакомстве с фигурами гиены и

слона. Все не оговоренные ссылками переводы с
греческого и латыни также выполнены С. В. Аксе­
новым.
Рисунки животных выполнены Ксенией Юрченко
на основе изданных средневековых латинских бестиариев и карт мира, арабской рукописи ал-Джахиза
и космографии Захарии ал-Казвини.
За необходимую и крайне своевременную помощь,
связанную с расходами по сбору материалов в биб­
лиотеках Германии и Франции, автор особо призна­
телен Елене Владимировне Абакумовой.
Книга, в завершение всего, увидела свет благодаря
бескорыстной помощи моего близкого друга Александ­
ра Головнева.
А вт ор.

экспозиция

«Но для чего же в монастырях, перед
взорами читающих братьев, эта смехотвор­
ная диковинность, эти странно-безобразные
образы, эти образы безобразного? К чему
тут грязные обезьяны? К чему дикие львы?
К чему чудовищные кентавры? К чему полу­
люди? К чему пятнистые тигры? К чему
воины, в поединке разящие? К чему охот­
ники трубящие? Здесь под одной головой
видишь много тел, там, наоборот, на одном
теле - много голов. Здесь, глядишь, у чет­
вероногого хвост змеи, там у рыбы - голова
четвероногого. Здесь зверь - спереди конь,
а сзади - половина козы, там - рогатое жи­
вотное являет с тыла вид коня.
Столь велика, в конце концов, столь уди­
вительна повсюду пестрота самых различ­
ных образов, что люди предпочитают читать
по мрамору, чем по книге, и целый день
разглядывать их, поражаясь, а не размыш­
лять о законе Божьем, поучаясь. О Господи!
Если они не стыдятся своей глупости, то
ужели о расходах не сокрушаться?»
(Бернард Клервосский. Апология. И.)

Credo, quia absurdum*
Верую, ибо это нелепо

1.
Никаких загадок в греческом «Физиологе» не
Или, если угодно, загадочные сведения о животных,
птицах и минералах сопровождаются «моментальны­
ми» ответами, что исключает даже намек на загадку.
«Физиолог» — это книга ответов. Ответы адресованы
погрязшим в грехах и суете жителям некоего града
и указывают им на моральные ориентиры, призванные
изменить их обычное поведение. В своем исследова­
нии я намерен показать, что содержание «Физиоло­
га», его истинное лицо, заключено в ответах или
толкованиях. Толкования, как правило, носят нази­
дательный характер в духе христианского аскетизма.
Казалось бы, стихия мира диких животных менее
всего подходит для использования в качестве иллюст­
раций постулатов христианского вероучения. Какую
мораль новое вероисповедание могло извлечь из
жизни пантер, гиен, слонов или ежей, если оно
отрицало даже простые человеческие радости во имя
грядущего спасения? Вопрос должен ставиться имен­
но так. Достаточно двух примеров, приведенных
ниже, чтобы почувствовать всю глубину противоес­
тественного устремления уподобить жизнь смертных
существованию Бога. Для ранних христиан категория
чистоты приобрела масштаб, равный их Богу, что не
могло ни повлечь серьезных психологических срывов
из-за недостижимости идеала. Мы не будем входить
Выражение, приписываемое Тертуллиану.

в обсуждение внутренних и внешних причин этого
феномена. Отметим лишь одну его особенность. По­
веденческий стереотип безбрачия и девственности,
предъявляемый к нормам жизни языческих жрецов
и весталок, превратился в социально поощряемое
требование для большинства новообращенных. Одна
из отверженных групп Римской империи совершила
внутреннюю революцию чистоты. Если рассматривать
«Физиолог» вне рамок ситуации экзальтированного
стремления приблизиться к Богу путем подавления
сексуальных желаний, то мы рискуем потерять нить
к пониманию смысла зоологической мистерии, раз­
ворачивающейся от одной новеллы «Физиолога» к
другой. Стоит вчитаться в строки апологетов, чтобы
хотя бы на миг представить себе внутренний портрет
автора «Физиолога», поскольку налицо совпадение
психологических установок. Христианский писатель
II века Афинагор Афинянин в послании римскому
императору Марку Аврелию сообщает:
«Поскольку мы чаем жизни вечной, мы презираем
радости этой жизни, вплоть даже до тех, что угождают
душе. Любой из нас смотрит на жену, которую он взял
согласно нашим обычаям, только как на будущую мать
его детей. Подобно земледельцу, посеявшему семена в
почву и поджидающему всходов, более не сея, и для
нас пределом вожделению служит чадорождение. У нас
даже можно найти многих мужчин и женщин, сохра­
нивших до старости полное безбрачие, в надежде тем
самым приблизиться к Богу. А поскольку жизнь в
девстве и безбрачии приближает к Богу, а даже по­
мышление о вожделении отдаляет, почему мы и бежим
подобных мыслей, то самих дел мы сторонимся гораздо
усерднее»11.

Тему продолжает Тертуллиан:
«Обуздать плоть легко, если считаться в первую
очередь с волей Бога, а не с Его милосердием. Заслуга
не в том, чтобы прибегать к Его милосердию, а в том,
чтобы выполнять Его волю. Б ог желает чистоты нашей

(1 Фесс. 4, 3). Он хочет, чтобы мы, сотворенные по
Его образу, были так же святы, как свят Он Сам. Это
благо, а именно — чистоту, Он разделил на несколько
видов, чтобы мы придерживались хотя бы одного из
них. Первый вид — это девственность от рождения.
Вторая девственность — от второго рождения, то есть
от крещения, состоит в том, чтобы мы во время суп­
ружества очищали себя добровольно разлукою между
мужем и женою или чтобы мы сохраняли целомудрие,
пребывая постоянно как бы в безбрачном состоянии.
Наконец, третья степень заключается в единобрачии,
когда мы по смерти первой жены отказываемся от
женского пола. Первая девственность — вовсе не знать
того, от чего после захочешь избавиться. Вторая —
презирать то, что слишком хорошо нам известно.
Третья также достойна похвалы, потому что воздер­
жание есть добродетель» (Тертуллиан. О поощрении
целомудрия. 1).

Самая важная задача любой религии — подавле­
ние проявлений сексуальности, реализуемое регла­
ментацией частной жизни адептов12. Собственно,
«Физиолог» и был создан в интересах этой марги­
нальной группы. Представить себе другую группу,
кроме христианской общины, чьи духовные потреб­
ности соответствовали бы содержанию «Физиолога»,
просто невозможно.
И здесь возникает главный вопрос — о животных
ли эта книга вообще? Слышу возражение: «Физиолог»
состоит из статей под названиями «Об олене», «О са­
ламандре», «О ехидне» и т. д. Очевидные названия
рубрик не должны вводить нас в заблуждение. В ан­
тичных бестиариях, за редким исключением, не было
и быть не могло описаний тех свойств и особенностей
животных, о которых рассказывается в христианском
варианте «Физиолога». Некоторые новеллы свиде­
тельствуют о подавленной сексуальности, спроециро­
ванной на диковинное поведение зверей. Автор «Фи­
зиолога» невольно проговаривается, поскольку в при­

думанных им сценах реализуются вытесненные сце­
нарии. Например, популярный античный сюжет о
том, что во время совокупления самка ехидны в
восторге откусывает голову самцу, вызывающе пре­
образован. В «Физиологе» самка откусывает самцу
«нужнейшее». Навязчивая идея запрета сексуальных
излишеств представлена в утрированных фигурах
ласки, зачинающей ртом, тогда как античная натур­
философия приписывала этому хищному зверьку за­
чатие через ухо; гиены, попеременно меняющей свой
пол; онагра, стерилизующего все свое потомство, и
гидропа, чьи мощные рога застревают в зарослях
сладострастия. Христианский феникс возрождается
из пепла (в чем убеждено большинство моих совре­
менников), в исходной версии он порождал себя из
собственного семени.
Попытки исследователей выдать картины «Физи­
олога» за некие символические трактовки образов
животных наталкиваются на неразрешимое противо­
речие: как правило, в предшествующей литературной
традиции нет описания подобных свойств животных.
Звери могут быть завистливыми, прожорливыми, сек­
суальными существами, но никак не поборниками
демонстративно-навязчивой чистоты. Как писал Се­
нека, размышляя о природе человеческого гнева, «у
диких зверей бывает возбуждение, бешенство, сви­
репость, склонность нападать на всякого; но гнева у
них не бывает, так же как и склонности к роскоши,
хотя в иных страстях и удовольствиях они бывают
даже разнузданнее, чем человек. [...] Никому, кроме
человека, недоступны благоразумие, предусмотри­
тельность, усердие, рассудительность, зато животные,
обделенные человеческими добродетелями, свободны
также и от пороков. Они совершенно непохожи на
человека ни внешне, ни внутренне: царственное и
главенствующее начало в них устроено по-другому»
(Сенека. О гневе. I. 3).

Ясность наступит, если мы примем во внимание
следующую гипотезу: в «Физиологе» характеристики
зверей и птиц выдуманы с единственной целью —
наглядно провозгласить непритязательному читателю
новые моральные ценности. Образы животных заданы
толкованием, а не наоборот. Если нравоучение пре­
следует цель внушить идею благости священных вод,
низвергающих всякое зло, то олень, иллюстрирующий
эту мысль, сокрушает водой змея. Парадокс в том,
что вода — стихия змея. В первоначальном мифе
олень пьет воду, чтобы избавиться от змеиного яда.
Иными словами, в «Физиологе» моральные правила
выражены натуралистическими средствами. Никакого
интереса к миру животных здесь нет. Во всем царит
страстное желание приобщить читателя к ценностям,
которым нет опоры в окружающем мире. Тертуллиановское выражение «мы приблизились к концу вре­
мен» показывает, что перед лицом Вечности земные
ценности утрачивают всякий смысл и с неизбеж­
ностью инвертируются в свою противоположность:
«Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом»
(1 Кор. 3:19).
Наряду со статьями нравоучительного характера в
«Физиологе» есть и другие — рассказывающие о не­
которых моментах священной истории. В таких случаях
повествовательная часть представлена в виде мнимых
парадоксов, где свойства животных заведомо противо­
положны поведению их природных двойников13. Так
появился слон, не имеющий страсти к соитию, дикий
осел, лишающий свое мужское потомство силы, бла­
гоухающая и невинная пантера, за которой следуют
неисчислимые стада зверей. Новые образы следует
пояснить: слон символизирует Адама, пантера — Иису­
са Христа. Сакральная зоология приписывала индий­
ской пантере жажду совокуплений со всеми зверями,
привлеченными ее красотой и манящим запахом. Алек­
сандрийский «Физиолог» умалчивает это обстоятельст­
во. Искажение античного мифа, обнаруживаемое путем

сравнения исходного и преобразованного описаний,
проливает свет на замысел христианского интерпре­
татора. Разрушив старый миф, он строит новый,
зовущий к вечной жизни. «Физиолог» — это над­
гробный камень и последний величественный жест
над погребенной античной зоологией (как предметом
науки и высоких развлечений).
Персонажи «Физиолога» вовсе не животные, а
символы горнего мира или преисподней (такова аспидохелона). Прежде чем выступить в новой для
себя роли дикие звери должны были многое утратить,
и в первую очередь, свои естественные проявления,
или, выражаясь яснее, они были стерилизованы. От­
рицательные характеристики некоторых зверей, на­
оборот, приняли гипертрофированные формы. После
этих несложных метаморфоз звери могли и должны
были воплощать либо чистоту высших побуждений,
либо безвозвратную глубину падения. В противном
случае, ни тем, ни другим персонажам не было места
в новой картине мира. Животные христианского зо­
осада бесконечно далеки от своих собратьев, описан­
ных в «Истории животных» Аристотеля и в книгах
о чудесах мира14.
Особый интерес исследованию придает следующее
обстоятельство. В античном обиходе пользовались
известной популярностью сборники о диких живот­
ных Аравии, Индии и Африки. В сборниках описы­
вались различные паразоологические факты и необъ­
яснимые природные феномены. Не было недостатка
и в сочинениях, толкующих скрытые смыслы египет­
ского культа животных. В интересующий нас период
Птолемей II Филадельф основал в Александрии две
библиотеки и музей, при котором по образцу афин­
ских философских школ совместно проживали на
государственный счет ученые и вели там научные
занятия. Однако описательное естествознание оста­
валось в тени, хотя именно Птолемей II был люби­
телем редких и странных животных. На трудах Арис-

тотеля основывается как каталог птиц поэта и исто­
рика литературы Каллимаха, так и сборник по зоо­
логии философа Аристофана из Византии; и у обоих
авторов чувствуется склонность ко всему чудесному15.
Таким образом, автор «Физиолога» имел под рукой
обильный исходный материал, который нужно было
лишь приспособить к новым задачам. С этой целью
он блестяще справился, о чем свидетельствует ты­
сячелетняя литературная история «Физиолога». Пер­
вые серьезные попытки опровергнуть содержание
этого сочинения были предприняты в XIII в., с мо­
мента возвращения в Западную Европу «Истории
животных» Аристотеля, переведенной на латынь с
арабского.
На мой взгляд, истинная загадка «Физиолога»
заключена в технике манипуляций с текстами, чему
мы и посвятим дальнейшее исследование. Особенно
пострадали от переделок животные, являющие взору
читателя сцены священной истории. В обозначенной
перспективе «Физиолог» предстает как послание, тре­
бующее расшифровки, причем в той системе куль­
турных координат, в которой он и был создан. Поиск
зоологической реальности, равно как и мифологичес­
кой глубины, скрытой в античных сюжетах о живот­
ных, в данном случае неуместен. Книга толкований
указывает путь, ведущий к вечной жизни через внут­
ренние ограничения, и предназначена для ищущих
натур, по тем или иным причинам не способных
справиться с реальным вызовом времени.
2.
Читатель, знакомый с содержанием греческог
«Физиолога», скорее всего, знаком и с некоторыми
суждениями исследователей, пытавшихся дать оценку
этому сочинению. Напомним некоторые из мнений.
Вот, например, что писал сто лет назад немецкий
филолог Фридрих Лаухерт: «“Физиолог” есть попу­
лярно-теологическое произведение, которое в аллего­
рическо-символической форме излагало важнейшие
места христианского вероучения и, описывая дейст­

вительные и мнимые свойства животных, предлагало
образцы и поучительные примеры, как для подража­
ния, так и для назидания»16. В этой стройной кон­
цепции есть две ошибки, я бы даже добавил, ошибки
рокового характера, закрывающие пути к адекватному
восприятию сюжетов «Физиолога». Во-первых, согла­
сившись с тем, что речь идет оживотных, их «дей­
ствительных и мнимых свойствах», как пишет Ф. Jlaухерт, мы рискуем поставить «Физиолог» в ряд тра­
диционных сочинений, интересующихся свойствами
животных, и будем обречены на поиск литературных
параллелей. Не обнаружив совпадающих в подроб­
ностях текстов, мы должны будем, вслед за В. Мочульским, разделявшим взгляды Ф. Лаухерта, за­
явить, что вопрос этот темен, и отложить его решение
на неопределенное будущее17. Что же показало бу­
дущее? Будущее показало, что с тех пор, видимо,
мало что изменилось.
Во-вторых, если «Физиолог» был произведением
для широкого круга читателей, то что означают эти
нелепые в своей мнимой загадочности фигуры гидропа
и единорога, наводящие ужас на охотников, а сами
легко попадающие в западню. Или несчастный мраволев, из-за своей двойной природы погибающий без
пищи. Разве может что-нибудь породить союз льва
и муравья? На чье простодушие рассчитаны сведения
о сиренах и онокентаврах? Предположим, что слу­
шатели «Физиолога» немыслимо наивны, но тогда
как до них дойдет тонкий смысл толкований, где
сирена, например, уподобляется хулителям-еретикам
и враждебным силам18. И зачем столько сил затрачено
для развлечения простецов? М ожет быть, стоит рас­
сматривать каждый из приведенных сюжетов как
эзотерическую загадку, где за кажущейся простотой
скрыт смысл, ясный лишь посвященному. Потому
что, с точки зрения язычника, одинаково несообразно
выглядят и описания животных, и толкования к ним.
Вспоминается вопрос Сенеки: «Зачем призывать че-

Сирены.
А нглийский бест иарий, л. 18

ловека подражать животным, когда есть вселенная
и есть бог, которого одному лишь человеку из всех
животных дано понимать — для того, чтобы подра­
жать ему» (Сенека. О гневе. II. 16).
Было бы ошибкой полагать, что «Физиолог» при­
зывает человека подражать животным, потому что
фигуры, выведенные в этом произведении, не живот­
ные, а закодированные правила поведения. Да и как,
подражая животным, можно приблизиться к Богу?
Следовательно, это сочинение рассчитано не на на­
ивных читателей. Достаточно обратиться к статьям,
раскрывающим главные моменты христианского ве­
роучения, чтобы убедиться в серьезности намерений
автора толкований.
Определение Ф. Лаухерта отличается статич­
ностью, тогда как мне «Физиолог» видится книгой,
выставляющей античную премудрость безумием
перед Богом (отсюда нелепые описательные образы),
чтобы мысленно перевести слушателя в некую выс­
шую реальность. Переход осуществляется не по го­
ризонтали, а вверх или вниз по вертикали, причем

переход мгновенный, поскольку носит трансцендент­
ный характер. В результате рождается странное, на
первый взгляд, сочетание униженных «Афин» и воз­
несенного «Иерусалима». Но как иначе передать экс­
прессию движения от мирской суеты к вечной жизни,
от человеческих сомнений к тайне Откровения. Перед
лицом возвышенного полета для популярной теологии
не остается места. Осознание этого момента и позво­
лило мне вынести в подзаголовок книги тему «зооло­
гической мистерии», трактуемой как сочетание несо­
четаемого. «Звери», словно актеры, представляют сцены
священной истории. Неизбежный конфликт между на­
турой «исполнителей» и провозглашаемыми истинами
составляет существо эзотерических загадок.
Видимо, стоит отказаться от мысли, что содер­
жание «Физиолога» представлено в аллегорическосимволической форме. Неизвестный автор использует
прием, который мы обозначили как «мнимые пара­
доксы». Только через столкновение с парадоксальны­
ми земными историями возможно озарение и приоб­
щение к небесной истории. Таков мой ответ на вопрос
Бернарда Клервосского — «для чего же в монасты­
рях, перед взорами читающих братьев, эта смехо­
творная диковинность, эти странно-безобразные об­
разы, эти образы безобразного?».
Вместе с тем, у меня есть подозрение, что гипотеза
об эзотерическом характере «Физиолога» навсегда
останется только гипотезой, поскольку уже в древ­
ности было утрачено истинное понимание его содер­
жания. Не случайно я начал свои размышления с
утверждения, что перед нами книга толкований или
ответов, а закончить намерен идеей герметичного
текста. Единственное, что будет отвергнуто без ма­
лейших сомнений, так это мысль о том, что «Физи­
олог» представляет собой некий бестиарий, даже
символический. «Физиолог» не Ноев Ковчег, в кото­
ром нашлось бы место каждой паре зверей. Это
коллекция знаков, указывающих пути к вечной

О нокент авр.
Английский бест иарий, л. 11, об.

жизни. Статичным «Физиолог» стал восприниматься
с момента, когда был включен в средневековые бестиарии. Но это совсем другая тема.
Большинство исследователей, полагающих, что
«Физиолог» — книга о животных19, не учитывают
обозначенный нами искусственный характер преоб­
разований античных сюжетов (появление мнимых
свойств животных) и, по сути, повторяют в усеченной
форме мнение средневековых авторов. Так, в грузин­
ском переводе «Физиолога» сказано: «Эта книга со­
держит в себе нравы каждой из пород зверей в
типичном описании и отмечает она различные образы,
одни поднявшиеся вверх, Горнего Образа, другие,
павшие вниз, духа преисподних»20. В этом определе­
нии, несмотря на его парадоксальный характер, точно
•'хвачена суть проблемы. В семиотическом плане си­
туация выглядит так: животные среднего мира од­
новременно являются символами верхнего и нижнего
миров. Ясно, что подобный переход в зазеркалье не
носит линейного характера, и здесь можно ожидать
слмых неожиданных превращений. «Физиолог» —
Члк. 4086

33

К озел, распознаю щ ий пут ника на расст оянии.
D icta C h risostom i, л. 50, об.

это книга метаморфоз, иногда столь глубоких, что
от реальных животных остаются лишь бледные тени,
тогда как символические картины насыщаются яркими
красками21. Мгновенные переходы из одной реальности
в другую способны поставить в тупик. Например, о
серне говорится, что она видит издалека всех идущих
к ней и знает, с обманом идут к ней или с любовью.
Серна есть образ Божественной мудрости. Окончатель­
но этот образ раскрывается в толковании: «То, что
серна имеет острое зрение, означает, что Спаситель
видит все деяния — ибо Богом называется оттого, что
видит все дела наши и издалека идущих к нему с
обманом знает, как знал, что Иуда лобзанием предаст
его» («Физиолог», с. 150-151).
Касаясь жанровой специфики «Физиолога», бол­
гарская исследовательница А. Стойкова пишет, что
«Физиолог» не относится к «естественнонаучным»
или «научно-художественным» произведениям сред­
невековой литературы, как это считалось до сегодня.
«Физиолог» воспринимался как произведение учи­

тельной литературы, адресованное широкой аудито­
рии; он был предназначен для разъяснения в доступ­
ной и занимательной форме основных догматов хрис­
тианства и является книгой наставлений22. А. Стойкова с позиции внешнего наблюдателя, подводящего
итоги длительной истории «Физиолога», пытается оп­
ределить конечный статус текста. В таком случае, с
ее мнением следует согласиться. Единственное, что
вызывает сомнение, так это утверждение о доступной
форме разъяснений. Что доступного в образе льва,
спящего с открытыми глазами, или змеи, уклоняю­
щейся с пути обнаженного человека, не говоря уже
о морском чудовище аспидохелоне, в образе которого
автору «Физиолога» грезится коварная женщинаблудница.
Мне кажется более правомерным подход, где во
главу угла поставлен процесс рождения текста. «Фи­
зиолог» — продукт эпохи перехода от традиции ан­
тичного миросозерцания к опыту страстной веры в
чудеса провидения. По мнению апологетов, античная
натурфилософия в принципе не способна была вы­
разить своими средствами истину Откровения. По­
строенный на отрицании научного опыта, «Физиолог»
и историко-культурном плане есть синтез античного
наследия с христианскими ценностями. Если восполь­
зоваться формулой Тертуллиана, то можно сказать,
что «Физиолог» адресован не искателю истины, а
искателю вечной жизни. Важно, что в центре вни­
мания оказывается «человек ищущий», а путь поисков
направлен от внешнего к внутреннему, от знания к
мере, от природных парадоксов к духовному прозре­
нию. Меня же занимает то обстоятельство, что ан­
тичный материал в силу своего характера не мог в
полной мере удовлетворить новые запросы и потому
был видоизменен с целью соответствия христианско­
му мировидению. Другими словами, содержание «Фи­
зиолога» демонстрирует одновременно и неизбежный
разрыв с предшествующей традицией описательной

зоологии, и слияние с ней, но на новом, преобразо­
ванном уровне. Видимо, для адекватного восприятия
этой ситуации мы должны воспользоваться принци­
пом неопределенности, который в данном случае гла­
сит: чем детальнее мы рассматриваем тот или иной
зоологический сюжет «Физиолога», тем меньше по­
нимаем общую идейную направленность этого сочи­
нения. Ситуация не нова. Н. Хенкель приводит сле­
дующий факт. В Нюрнберге в библиотеке художника
и гуманиста Хартмана Шеделя (1440-1514) имеется
так называемый «Физиолог Теобальда»; он внесен в
каталог, в рубрику, обозначенную как In naturali, и
располагается между двумя сочинениями Аристотеля:
«Физикой» и «О возникновении животных»23. Это
обстоятельство позволило некоторым немецким ис­
торикам литературы утверждать, что «Физиолог» —
средневековый учебник по зоологии.
В заключение краткого библиографического обзо­
ра приведем мнение историка культуры, претендую­
щее на крайнюю широту охвата интересующей нас
проблемы. К. Муратова в своем исследовании сред­
невековых бестиариев пишет: «Взаимосвязь мира те­
лесного и мира духовного, на раскрытие которой
была направлена мысль средневековья со времен
раннего христианства, представала в «Физиологе» не
в форме утонченных умозрительных рассуждений уче­
ной элиты, а в ярких, наглядных, поражающих во­
ображение образах. Популярность и увлекательность
изложения, экзотичность описываемых существ, кра­
сота и богатство аллегорий и глубина нравоучитель­
ных выводов, как и скрытые в них возможности
дальнейшего развития символических ассоциаций,
обеспечили «Физиологу» необычайный успех в тече­
ние всего средневековья. «Физиолог» был популярной
компиляцией христианских воззрений на окружаю­
щий мир, воплотившей поэтическое своеобразие сред­
невекового отношения к природе. В нем наглядно
выступили характерные черты средневекового мыш-

.нения, извлекающего из всего узнанного религиозно­
нравственный урок. В нем ярко проявился особый
строй средневекового миросозерцания, склонного
отыскивать в конкретных явлениях подобия транс­
цендентным понятиям, намекающие на незримую
связь видимого мира с миром чистого умозрения»24.
Так можно писать историю культуры, но не раз­
бираться с существом дела. Похвала «Физиологу»
ничем не оправдана. Античные сборники о животных
занимательнее и полнее. Не случайно латинские вер­
сии «Физиолога» со временем дополняются сведени­
ями из сочинений Плиния и Солина. Форма описа­
тельной части многих статей вообще не выдерживает
критики. Что такое ёж, взбирающийся вверх по ви­
ноградной лозе, или змея, которая постится сорок
дней; верх несообразности — это поведение ехидны
(см. главу 15). Конечно, гораздо проще для объяс­
нения привлечь такие общие формулировки, как «по­
этическое своеобразие» или «особый строй миросо­
зерцания», но это не продвинет нас ни на шаг к
пониманию сути вопроса. По определению, «Физио­
лог» изначально не мог быть популярной компиляцией
христианских воззрений; это в полной мере ориги­
нальное произведение, открывающее первую страни­
цу в христианской зоологии.
Что же касается многих нравоучительных сентен­
ций, рожденных во времена гонений на раннее хрис­
тианство, то вряд ли они пришлись бы по душе хрис­
тианам других веков. В своем исследовании я попыта­
юсь показать, что ни о каких «конкретных явлениях»
не может быть и речи. Пятнадцать зверей, выбранных
для анализа, столь же трансцендентны, как и соответ­
ствующие им толкования. Автор «Физиолога» не ставил
себе целью рассказать об «экзотических существах» и
уж, тем более, не стремился выявить «взаимосвязь
мира телесного и мира духовного». Проявления телес­
ного мира искусно изменены и подстроены под духовные
толкования. Однако популярность этого сочинения в

Средние века связа­
на с тем, что оно
было воспринято как
книга о скрытых для
наблюдения свойст­
вах животных. Таким
образом, круг наших
поисков, пройдя че­
рез два отрицания,
замкнулся.
Вернемся к нача­
лу наших размышле­
ний, а именно, к идее
о том, что «Физио­
лог» — это книга
ответов, вся суть
которой в толкова­
ниях. Заодно прове­
рим мысль К. Мура­
Слон и слониха.
товой об «увлека­
D icta C hrisostom i, л. 41
тельности изложения
и красоте и богатстве
аллегорий». В качестве иллюстрации возьмем рассказ
о слоне из древнерусской версии «Физиолога». По­
нять, о чем говорится в описательной части, просто
невозможно, зато толкование со всей очевидностью
демонстрирует, что перед нами книга ответов. Несу­
разность натуралистических сцен завершается кас­
кадом фантастических уподоблений. Определить
жанр этого творчества я затрудняюсь.
«О слоне. Слон живет в горах. Слониха находит
траву, называемую мандрагорой, и поглощает ее. Так
же и слон; и сходится с нею. А когда слониха рожает,
то входит в реку до вымени и рожает в воде. Спит
же слон стоя около дерева. А если упадет, то вопит,
и приходит большой слон, но не может поднять его;
и затем приходят другие двенадцать. Но и они поднять
не могут. И тогда завопят все двенадцать слонов.

И приходит маленький слон, и подставляет свой
хобот, и поднимает его. Таким образом, первый
слон — это Ева, второй — Адам. Трава — древо
ослушания. И если вкусил, то совершил преступле­
ние. А если, увы мне, то согрешил [?]. А что такое
озеро? — Рождества рай. А что такое склоненные
деревья? — Оплот райский. И кто с топором, тот
дьявол. А что топор? — Это язык змеи. И когда
упал, то был изгнан. А кто большой слон? — Моисей.
А кто двенадцать слонов, которые не могли поднять
его, и кто поднял его? — Христос, который вывел того
Адама из ада» (ПЛДР. XIII век, с. 475-477). При
желании рассказ о слоне можно рассматривать как
обмен загадками между человеком, владеющим истин­
ным знанием, и тем, кого хотят приобщить к этому
знанию. Видимо, эту тему стоит раскрыть подробнее.
4.
Мартикора, обитающая в таинственной Инди
была ужасом средневекового Запада. Впервые о ней
рассказал греческий историк и врач Ктесий Книдский
(404-387 гг. до н. э.). Авторы, опирающиеся на све­
дения Ктесия, описывали мартикору как четвероногое
животное с телом льва, человеческой головой и хвостом,
снабженным жалом скорпиона на конце. Особенно
загадочно выглядит ее кровожадная пасть с тройным

M unich e.g. 16, [. 35

рядом зубов. Последнее обстоятельство вызвало неко­
торые сомнения у Аристотеля, чьи наблюдения над
природой млекопитающих животных не позволяли при­
знать не то что тройного, но и двойного ряда зубов
(в одной челюсти) (Аристотель. История животных.
II. 1. 27-28). Любимым лакомством фантастического
хищника была человеческая плоть (см.:г Плиний. 8. 30;
Элиан. О природе животных. IV. 21 )25.
Согласно роману Флавия Филострата, знаменитый
греческий философ I века Аполлоний Тианский, пу­
тешествуя по Индии, прибыл к брахманам. В одной
из бесед Аполлония с главой брахманов Иархом
прозвучал вопрос о мартикоре. Обмен вопросами или
загадками между Аполлонием и Иархом можно рас­
сматривать как поединок мудрецов или священную
игру . Собеседники таким образом тестируют друг
друга. В данном случае, загадка становится литера­
турной формой, однако сквозь нее проступает исход­
ная взаимосвязь игрового и сакрального начал. Беседа
в форме вопросов иллюстрирует переход от священ­
ных космологических загадок (которые, например,
задавал Александр индийским гимнософистам27) к
загадкам природы, которыми интересуется Аполло­
ний. И совсем не важно, придумал ли этот эпизод
Флавий Филострат, сочиняя «Похвальное слово Апол­
лонию Тианскому», или заимствовал его из какого-то
неизвестного источника. Речь идет не об историчес­
ком событии, а о факте литературной истории.
«Аполлоний спросил: “Истинно ли существует зверь
именем мартихор?”. Однако ж е Иарх возразил ему
вопросом: “А что слыхал ты о нраве сего зверя? Да
и об обличье его, вероятно, кое-что рассказывают?”.
“Рассказы эти, — отвечал Аполлоний, — пространны
и недостоверны, ибо говорят, будто сей мартихор чет­
вероног и будто притом голова его подобна человечес­
кой, а величиною он почти как лев, а из хвоста-де у
него вылетают волосы в локоть длиной, коими он,
словно стрелами, поражает тех, на кого охотится”.

Затем он стал расспрашивать о золотой воде, которая
якобы струится из родника, и о камне, обладающем
притягательною силою, и о пигмеях, и о подземных
жителях, и о шалашеногих, однако Иарх прервал его,
сказав: “Что могу я поведать тебе о тварях, растениях
и родниках, кои ты сам успел увидеть по пути сюда?
Теперь уж твой черед толковать о них другим, а мне
здесь не доводилось слышать ни о стрелоносном звере,
ни о златоводном источнике”» ( Ф лавий Ф илост­
рат . III. 45).

Иарх признается, что никогда не слышал о мартикоре, и сам Аполлоний сомневается в реальности
этого зверя. Индийское чудовище — персонаж ан­
тичной литературы о невероятном. Именно поэтому
сведения о монстре используются в качестве теста
и диалоге философов. Однако, видимо, не все могли
оценить игру. Раннехристианский апологет Евсевий
Памфил, стремясь представить Аполлония магом и
шарлатаном, по поводу обмена загадками пишет: «Во­
просы и ответы каждого таковы, что о мудрости их
вообще не стоит упоминать. Аполлоний, говорит
автор, спрашивает, имеется ли у них золотая вода —
вопрос, достойный мудреца! — и люди, у которых
жилища под землей, и прочие пигмеи и скиаподы,
л также, есть ли у них четвероногое существо, на­
зываемое мартихора, которое головой походит на че­
ловека, величиной подобно льву, а хвост его имеет
колючие волосы длиною в локоть, которые мартихора,
подобно стрелам, метает в . охотников, — о таких и
тому подобных вещах расспрашивает Аполлоний, Иарх
же рассказывает ему о пигмеях, что действительно
жилища у них под землей и живут они за рекою Ганг,
а в отношении всего остального — говорит, что такого
вообще не существует»28. Типологически онокентавры,
сирены и ехидна, выведенные в «Физиологе», мало чем
отличаются от мартикоры. Все они полулюди, полужинотные. Если приступить к анализу описательной части
«Физиолога» с позиции Евсевия Памфила, то мы рис­

куем не заметить истинного содержания послания.
Христианская книга о животных предполагает поиск
ответов, раскрывающих смысл загадочных ситуаций
путем перевода читателя на уровень сакральной ре­
альности. Следя за текстом, читатель совершает мыс­
ленный переход от земных вещей к прозрению выс­
ших истин. Парадоксальность фигур лишь подчерки­
вает величие Творца.
5.
В истории мировой культуры подобный лит
ратурный опыт был осуществлен суфиями. Стихо­
творение Абу-ль-Хайсана Гургани (X в.) состоит из
философских вопросов, заданных в виде мнимых па­
радоксов29. Касыду комментирует знаменитый суфий
Насир-и Хусрау (XI в.). Содержание некоторых эпи­
зодов таково:
«[9] Каким образом изумруд выдавливает глаза ядо­
витой змеи [...] [10] Комментарий: Изумруд — это суб­
станция интеллекта, ядовитая змея — это грешная
душа, не видит она [сущности] человека, [не знает
она], где прах, [из которого сотворено тело человека],
заключает в себе эту сущность.
[11] Почему, когда случайно ранит человека леопард,
его оберегают от мышей и [заключенное] в [этом обы­
чае] скрытое содержание какой смысл имеет? [12] Ком­
ментарий: Знай, что [грех] заносчивости подобен лео­
парду, который ранит душу [человека], а зависть —
это мышь, когда она жалобно пищит, душу она ввергает
в ад.
[23] Не скажешь ли ты, почему выделения кашалота
становятся амброй или же [почему] кабарга хранит в
мускусной ж елезе много резко пахнущего мускуса.
[24] Комментарий: Роду кабарги подобна кающаяся [в
грехах] душа, подвижничество [суфия] подобно мускусу,
а также амбре, подобна газели натура, обладающая
знанием, содержит она свежий мускус знания.
[27] Чего ищет в этом огне саламандра, подобно
мотыльку, [порхающему вокруг свечи]? У одной столько
мест успокоения, а у другого столько мест, куда можно
бежать? [28] Комментарий: Подобна огню любовь пок­

лонения [Аллаху], саламандра — это любящий [Аллаха
суфий], достигший аннигиляции, а разум твой — мо­
тылек, остерегающийся огня [любви].
[37] Почему лев от страха перед муравьем внезапно
начинает выть и спасается бегством он так, как если
бы его жизни угрожали стальные острия? [38] Ком­
ментарий: Ты любовь Истинного считай подобной льву,
а твою алчность считай подобной муравьям. Спасается
бегством лев от такой внутренней сущности, [как ал­
чность], потому что [муравьи] в его [тело] вонзают
жалящие острия».

А. Е. Бертельс на этих примерах толкований мни­
мой бессмысленности ставит вопрос о современной
методике толкования — проблему выяснения скры­
того смысла через преодоление буквального понима­
ния текста метафоры. Итак, Абу-ль-Хайсан Гургани
задает вопрос: «Почему изумруд вырывает оба глаза
змеи?». Насир-и Хусрау отвергает эмпирическую до­
стоверность этой фразы: «Мы никогда не слыхали,
чтобы кто-нибудь поднес изумруд к глазам змеи и
глаза змеи от этого лопнули бы». Он считает это
утверждение ложным и относит его к числу аллего­
рий, которые сообщают ученикам, чтобы потом объ­
яснить им глубокий смысл символа. Комментарий
Насир-и Хусрау выглядит так: «В плане толкования
символов, возводящего их к основе, говорят, что
рубин и изумруд в иерархии гиерокосмоса — это
символы пророка Мухаммада и его преемника Али.
Изумруд [Али] ослепляет змея, который изгнал Адама
из рая, — это толкование для непосвященных. А еще
это символ змея как врага истинной веры, которая
ослепляет очи его проницательности, и он не видит
пути Истинного»30.
Для целей нашего исследования важно подчерк­
нуть, что тема изумруда и змеи была представлена
в поэзии и в сборниках о чудесах мира; иными
словами, она пользовалась известной популярностью.
Например, в персидском трактате «Описание реме­

сел» (XII в.) об изумруде сообщается: «Если поднесут
его к глазам эфы, то она потеряет зрение» (Хубайш
Тифлиси. XIV. 86). Особую позицию занимает алБируни, склонный к экспериментальной проверке все­
общих заблуждений.
«Абу Наср ал-‘Утби в одном из своих сочинений
говорит: каждая вещь имеет свое особое свойство и
силу в соответствии с особым божественным предоп­
ределением: так, от изумруда вытекают глаза у джин­
нов, яхонт полезен от змеиного яда, янтарь своей силой
подбирает упавшую солому [...]. К [свойствам] изумруда
относится то, что единогласно приписывают ему рас­
сказчики, а именно: при взгляде на него у ядовитых
змей вытекают глаза. Это даже записано в «Книге о
свойствах», передается из уст в уста и упоминается в
поэзии [...]. Но несмотря на единогласие рассказчиков,
истинность этого не подтверждается опытом. Я провел
так много испытаний, что больше этого невозможно:
я опоясывал змею изумрудным ожерельем, сыпал изум­
руды на дно корзины со змеей, размахивал перед ними
нанизанными на нитку изумрудами, и все это проде­
лывал в течение девяти месяцев и в жаркое и в
холодное время; но [в итоге] ничего не оставалось на
ней, кроме изумрудного налета, на глаза же ее это не
произвело никакого влияния, если не усилило остроту
ее зрения. Аллах же — податель успеха» (ал-Бируни.
Минералогия, с. 157).

Добавим, что темы остальных суфийских загадок
также взяты из литературы в жанре 'аджа'иб. Ра­
ненного леопардом оберегают от мышей. Хубайш
Тифлиси со ссылкой на книгу о животных мудреца
Аристотеля пишет: «Если кто-либо зароет в землю
когти барса, то все мыши, которые водятся в доме,
соберутся вокруг этого места. А если положит по­
среди дома сало барса, то действие будет такое же»
{Хубайш Тифлиси. XII. 36а, б). О льве и муравье
сообщается в космографии Наджиба Хамадани
(XII в.): «Если он несильно ранен, то муравей его

уничтожает, проникая в рану. [...] Из-за боязни му­
равьев, детенышей он рождает в местах богатых
солью» (Наджиб Хамадани, с. 256-257).
6.
Несколько слов о методе исследования
привлекаемых для сравнения материалах. Кажется
несомненным, что «Физиолог» основан на сведениях
какого-то античного сборника, где собраны расска­
зы о невероятных особенностях животных, птиц и
минералов. Как правило, в подобной литературе
многие животные вовсе не являются таковыми.
Божественные мистерии, перекодированные в зоо­
логические сценарии, породили целый ряд занима­
тельных фигур. Вот некоторые из них: василиск,
унаследовавший свойство смертоносного взгляда от
Горгоны Медузы; пеликан, убивающий своих птен­
цов и на третий день возрождающий их, изливая
на них свою кровь (древнеегипетский миф)31; бобр,
который отсекает свои тестикулы и бросает их
охотнику, в надежде на спасение (басня Эзопа);
энудр, проникающий в пасть крокодила и пожира­
ющий его внутренности (космическая война солнеч­
ного бога Хора с богом-крокодилом Собеком). Их­
невмон, враждующий со змеями, был символом
Египта, где он почитался. Его посвящали солнеч­
ному богу, считая, что он вместе с Ра-Атумом
принимал участие в сражении с великим змеем
преисподней — Апопом32. Несомненный интерес
представляют и размышления Плутарха о божест­
венной сущности нильского, крокодила: «Крокодил
пользуется почетом, не лишенным убедительного
основания, — ведь его называют подобием бога
потому, что только у него одного нет языка, а
божественное слово не нуждается в звуке и, «дви­
гаясь по бесшумному пути, справедливо правит де­
лами смертных»*. И говорят, что из обитателей воды
' Euripid. Troades 887 сл.

только у него одного глаза прикрывает нежная и
прозрачная пленка, спускающаяся со лба, так что
он видит, будучи невидимым, а это свойство присуще
Первому богу» (Плутарх. Об Исиде и Осирисе. 75).
«Демокрит утверждает, что из всех животных только
лев рождается с открытыми глазами, как будто он
уже как бы снабжен пылкостью и с самого момента
рождения стремится сделать что-либо благородное»
(Элиан. О природе животных. V. 39). Утверждение
Демокрита воспроизводит и Плутарх, рассказывая об
обычаях египтян: «Льва же они сближают с солнцем,
ибо он, единственный из всех кривокогтистых зверей,
производит на свет детенышей зрячими, спит он
ничтожное время, и во время сна его глаза поблес­
кивают» (Плутарх. Застольные беседы. IV. 5. 3).
Соответственно, в «Физиологе» говорится: «Когда
спит лев в пещере, бодрствуют очи его, ибо открыты
они» («Физиолог», с. 124). Истоки представлений о
льве, спящем с открытыми глазами, видимо, стоит
искать в древних теогониях. В финикийской мифо­
логии, известной по отрывкам из сочинения Филона
Библского, повествуется о том, как бог Тот «придумал
также для Крона черты, показывавшие его царскую
власть: четыре глаза, спереди и сзади, причем двое
из глаз были спокойно закрыты, а на плечах четыре
крыла, два распущенных и два сложенных. Этим
символически указывалось на то, что Крон и во время
сна видит, и во время бодрствования спит. Равным
образом и крылья указывали на то, что он летает
во время отдыха и отдыхает во время полета»33.
Таким образом, фигура льва в «Физиологе» наследует
сакральные свойства архаических богов. Лев обретает
способность спать с открытыми глазами подобно фи­
никийскому божеству, видящему во сне. Изначальная
функция херувимов, которых Иезекииль и Иоанн
изобразили в виде «четырех животных» (льва, быка,
орла и человека), состояла в их патронаже над стра­
нами света, которые они олицетворяли34. Крылатый

и вечнс бодрствующий лев выступал в роли стража,
охраняя алтари, престолы и ворота святилищ.
Приведенных примеров достаточно, чтобы понять,
что «Физиолог» очерчивает иные горизонты, чем «Ис­
тория животных» Аристотеля. Поиск параллельных ма­
териалов мы будем вести в сочинениях, посвященных
чудесам мира; космографиях, книгах по фармакологии,
минералогии и магии; географических сочинениях, опи­
сывающих границы мира. Фактически, речь идет об
отражении интересующих нас бестиарных сюжетов в
разных жанрах. Панорамный подход позволит увидеть
место «Физиолога» в мировой литературе, тяготею­
щей к описанию невероятного. Однако будем помнить,
что христианский «Физиолог», унаследовав античное
богатство, превратил загадки природы в тайну Бога.
Занимательный характер исходных сюжетов доведен в
нем до абсурда, разрушающего жизненную структуру
мифологических концепций. «Физиолог» — вестник
смерти предшествующей античной традиции и одно­
временно, провозвестник нового мироощущения. Однако
история сыграла с ним шутку: своей популярностью
«Физиолог» обязан тому обстоятельству, что был вос­
принят как книга о животных. Теперь уже очевидно,
какие ловушки поджидают исследователя на пути оп­
ределения жанровой специфики этого сочинения; мы
же займемся анализом сюжетов как таковых.
Условно можно выделить три фигуры — фило­
лога, путешественника и экспериментатора — и ор­
ганизовать между ними мусленный диалог. Автор
«Физиолога» будет четвертой фигурой, в силу опи­
санной выше причины, отстраненной от диалога.
Предмет диалога — природные загадки и удивитель­
ные свойства зверей. Каждый из участников, в том
числе и четвертый, пользуется своим языком и ос­
ваивает особую культурную сферу. Вместе с тем,
они взаимосвязаны друг с другом. Если филолог
хранит и передает традицию, то путешественник,
опираясь на свои наблюдения, привносит нечто новое

в нее, а экспериментатор подвергает сомнению или
критическому анализу расхожие мнения. Эту несколь­
ко идеальную картину можно обнаружить в любом
веке, как предшествующем времени создания «Фи­
зиолога», так и в последующем. Сосуществование
научных и псевдонаучных сочинений, философских
и религиозных трактатов, записок путешественников
и книг по медицине определяет в тот или иной
исторический момент параметры культурной матри­
цы, сигнализируя о ее неоднородности.
Например, благодаря филологам Тимофею из Газы
и Наджибу Хамадани, мы знаем, как выглядел мифо­
логический образ гиены, якобы способной к перемене
пола и другим превращениям. Аристотель, опираясь
на наблюдения охотников, отрицает мнение о подоб­
ных метаморфозах, равно как Ибн Сина отвергает
магические свойства, приписываемые шкуре гиены.
Итальянский путешественник Лионардо ди Никколо
Фрескобальди описывает гиену без тени мистического
ужаса, в отличие от своего современника, арабского
энциклопедиста аль-Дамири. В результате создается
поле значений, позволяющее вычленить устойчивый
набор рациональных и иррациональных характерис­
тик гиены. Имея перед глазами всю полноту пред­
ставлений о гиене, мы ясно увидим, чем руководст­
вовался автор «Физиолога», выбрав для своего сю­
жета лишь одно из множества магических свойств
этого хищника. Рассказывает он о способности гиены
превращаться из самки в самца и обратно. Умолчание
остальных характеристик зверя не может быть пос­
тавлено в вину христианскому автору, поскольку у
него иная задача. В образе гиены им обличается
содомский грех. В эзотерическом плане — это блес­
тяще выполненная задача, однако эпикуреец бы за­
метил, что природа не нуждается в каких-либо мо­
ральных оценках со стороны человека.

КНИГА
ПЕРВАЯ

А дам , даю щ ий имена животным.
А нглийский бест иарий, л. 5

Глава 1

БЛАГОУХАЮЩАЯ
ПАНТЕРА
МАГИЯ КРАСОТЫ

АРЕАЛ ОБИТАНИЯ
лат. panthera;
греч. mxvGrip.
Аристотель. История животных. IX. 6. 43.
Плиний. Естественная история. VIII. 62; XXI. 39.
Plutarch. De sollertia animalium. 24. 976.
Солин. Собрание достопамятных вещей. 17. 8 -1 1 .
«Физиолог», с. 1 3 5 -1 3 6 .
Физиолог. Армяно-грузинский извод. XIX.
Тимофей из Газы. О животных. 14. 1 -2 .
Ps.-Hieronymus. Epistula 19. (PL 30, 118A).
Исидор Севильский. Этимологии. XII. 2. 8 - 9 .
Eusebius. Aenigma. 44.
De M onstris et Belluis. VII.
Honorius Augustodunensis. Speculum ecclesiae. (PL 172, 887AB).
Petrus Damiani. De bono religiosi status. 20. (PL 145, 780f.)
Rudolf von Ems. Weltchronik. 1 8 0 1 -1 8 1 2 .
Thomas Cantimpratensis. IV. 87. 1.
Английский бестиарий, л. 22.
Dicta Chrisostomi, л. 37 об.
Филипп Танский. Бестиарий. 4 6 1 -5 8 0 .
Гийом Нормандский. Бестиарий. 2 0 2 9 -2 0 6 9 .
«Бестиарий любви в рифмах». 1305Г
Альберт Великий. О животных. XII. 131.
Брунетто Латини. Книги сокровищ. I. V. 196.
Эбсдорфская карта мира.
Ибн Сина. Канон. IV. 6. 3. 5.
Леонардо да Винчи. Бестиарий. Рукопись Н. л. 22 об и 23.

1.1. КОСМИЧЕСКИЙ СИМВОЛ
М ифическая пантера прекрасна во всех отно­
шениях. Она многоцветна и издает ароматное бла­
гоухание, что привлекает к ней всех зверей. Не
таков ее враг — змей. Что скрыто за противо­
стоянием пантеры и змея? На мой взгляд, пантера
и змей — два полюса единой картины космоса и
символизируют, соответственно, расцвет и распад
в природе, что, в частности, маркируется их «па­
хучими» свойствами. В сакральной зоологии союз
(или вечная война) этих фигур воплощ ает тайну
жизни, оборотной стороной которой является
смерть. М ногозначность космических символов
«пантеры» и «змея» предполагает и иные смыслы,
проясняющие взаимоотнош ения этой пары. В пер­
вую очередь, речь идет о божественном браке, где
змею принадлежит муж ская роль. Иными словами,
сюжет, сохранившийся в «Физиологе», имеет не­
сколько уровней, где разыгрываются взаимоисклю ­
чающие, на первый взгляд, сценарии: смертельная
вражда и пламенный союз. Как писал Ямвлих
Халкидский (IV в.), «мироздание является единым
живым существом. Его части разнятся по своему
местоположению, но вследствие единой природы
стремятся друг к другу. Всеобщее соединяющее
начало и основание для смешения по самой при­
роде влекут части к соединению между собой. [...]
Это стремление само по себе, как и то в нем, что
касается всего космоса, есть благо, причина изо­

билия и то, что связует общность, соединение и
соразмерность, оно вкладывает во всякое единение
нерасторжимое начало любви, удерживающее от
распадения и сущее и возникающее» (Я м в л и х Халк и д с к и й . IV. 12). В диалоге Аполлония Тианского
с индийскими мудрецами прозвучал вопрос: «Стало
быть, мне следует полагать космос живым? — Да,
если понимать это верно, ибо космос живородит
все. Следует ли приписывать космосу женскую
природу или, напротив, мужскую? — Обе, ибо,
совокупляясь сам с собой, он является в живо­
рождении сразу отцом и матерью, и страсть его
к себе самому жарче пыла, одолевающего разъ­
единенные создания, ибо страсть эта связует его
воедино» ( Ф лавий Ф илост рат . III. 34).
Бесконечная череда рождений и умираний в
холодном пространстве космоса утрачивает свой
пугающий характер, обретая человеческий масш­
таб в мнимо понятном противостоянии пантеры и
змея. В средневековых бестиариях изобразитель­
ная сторона мифа оттесняет на второй план сим­
волические сущности, воплощенные в этой косми­
ческой паре. Речь идет о двух взаимоисключающих
стратегиях — мужской и женской, причем победа
всегда остается за пантерой, воплощающей ж ен ­
ское начало. Отношения этой божественной пары
подчиняются диалектическому закону единства и
борьбы противоположностей, но, будучи спроеци­
рованы в пространство бестиариев, они превращ а­
ются в аллегорию, буквальное прочтение которой
влечет за собой смерть мифа. Однако какие бы
метаморфозы не происходили с первоначальным
сюжетом, сакральный вектор сохраняет свои на­
правление и силу.
Н арисованная картина союза двух космических
начал, разделенных по признаку пола, не столь

очевидно следует из сюжета, представленного в
александрийском «Физиологе». Поэтому сразу
уточним: наши размыш ления о мифической пан­
тере — не более чем предположение; одна из
возможных реконструкций, опираю щ аяся на со­
мнительный материал из наследства раннехристи­
анских ревнителей чистоты. Во вступлении мы
отметили концепцию чистоты, выраженную в сло­
вах Афинагора Афинянина: «Жизнь в девстве и
безбрачии приближает к Богу». Легко предполо­
жить, что ожидало диких зверей, попавших в сети
толкований нового «Физиолога».
Сегодня трудно оценить масштабы искажений,
которые претерпел оригинал «Физиолога», пройдя
сквозь тернии христианской цензуры. Д ля того,
чтобы стать нравоучительной фигурой, жаждущ ей
любви, пантере пришлось многое утратить и, в
первую очередь, пол. Об искажении смыслов сви­
детельствует сравнение античных сведений с той,
в высшей степени странной, картиной, которая
нарисована в «Физиологе». Я хочу сказать, что
сведения «Физиолога» о пантере не относятся к
категории сакральных загадок, но есть результат
вполне осознанных манипуляций, целью которых
было превратить зверя в бестелесный знак. Сте­
рильной пантеры не сущ ествует ни в одной ми­
фопоэтической традиции, кроме христианской, а
последняя связана исключительно с «Физиологом».
В этой связи вспоминаются слова христианского
философа Оригена, прозвучавшие в полемике с
эпикурейцем Цельсом в 248 г.: «Наше учение
имеет явное стремление иметь мудрецов среди
своих последователей и в этих видах оно часть
своих истин возвещ ает в виде образов и сравнений,
а другую часть предлагает в форме прикровенных
и загадочных выражений, и все это затем, чтобы

упраж нять мыслительные способности слуш ате­
лей» ( Ориген,. Против Цельса. III. XLV). Как вы­
глядели на практике эти упраж нения, показывает
сюжет о вымышленной пантере из александрий­
ского «Физиолога».
«[...] Физиолог говорит о пантере, что имеет такое
свойство: из всех животных она самое любезное и враг
змею; многоцветна, как хитон Иосифа, и прекрасна;
молчалива и кротка весьма. Когда поест и насытится,
спит в логове. На третий день восстает ото сна и
громким голосом ревет, крича. От голоса ж е ее исходит
всяческое благоухание ароматов. И дальние и ближние
звери слышат ее голос. И от голоса ее исходит вся­
ческое благоухание ароматов. И следуя благоуханию
голоса пантеры, звери приходят к ней» («Физиолог»,
с. 1 3 5 -1 3 6 ).

Хищный характер пантеры в александрийском
«Физиологе» скрыт. Из текста мы не узнаем, с
какой целью звери, привлеченные ароматом голоса
пантеры, являю тся к ее логову. Столь ж е загадочно
выглядит утверждение о ее вражде со змеем*. То
обстоятельство, что змей при появлении пантеры
удаляется в пещеру, свидетельствует о вытеснен­
ной, то есть табуированной ситуации: некогда пан­
тера и змей были неразлучной парой. Заметим,
что змей-искуситель (в первоначальной ипоста­
си — змей-супруг35) доставил немало хлопот ав­
торам нравоучительных христианских сочинений.
Так, уже упоминавш ийся нами апологет Афинагор
Афинянин, критикуя античную мифологию и ее
г Ср. В латинской версии «Физиолога»: Om nium anim alium
amicus est, inim icus autem draconi ‘друг всем животным,
но недруг дракону’.

богов, пишет о Кроносе, «как он преследовал соб­
ственную мать Рею, отказывавшую ему в супру­
жестве; когда же она превратилась в змею, то и
сам превратился в змея и, связав ее так называ­
емым Геракловым узлом, совокупился с ней (ж езл
Гермеса являет нам как раз изображение этого
совокупления), затем как он совокупился со своей
дочерью Персефоной, изнасиловав ее в виде змея:
от нее у него, и родился сын Дионис. [...] И что
святого или достойного в этих сказках, чтобы мы
поверили, что Кронос, Зевс, Кора и прочие суть
боги?»36. Эти мифы достойны внимания потому,
что в них излагаю тся сценарии космических бра­
ков, ибо Рея в период поздней античности ото­
ждествлялась с фригийской Великой матерью
богов. Персефона, богиня царства мертвых, была
дочерью Зевса. Именно от Зевса, обернувшегося
змеем, она родила Диониса-Загрея. В поэме Нонна
Панополитанского «Деяния Диониса» эта ситуация
выглядит так: «О Персефона — дева, не можешь
ты брака избегнуть: / Зам уж тебя выдают — и
справляешь ты свадьбу с драконом, / Ибо, лицо
изменив, сам Зевс, в переменах искусный, /
М ужем проник, извиваясь как змей по любовному
следу. / В самые недра девичьей пещеры, окутан­
ной мраком» (Н онн П а н о п о л и т а н ск и й . VI. 1 5 5 159).
Возможно такж е, что мотив избегания змеем
пантеры отраж ает в зоологическом коде ключевой
сценарий в малоазийском культе Великой матери,
связанный с оскоплением посвящаемых*, но исСр.: «Матерью Богов в первую очередь одержимы женщины,
а из мужчин — лишь весьма немногие, причем наиболее
изнеженные» (Я м влих Х алкидский. О египетских мистери­
ях. II. 10). См. также главу «О мерзости культа Великой

следование этих аспектов не входит в нашу задачу.
О мифологии Великой матери или матери богов37
можно судить по текстам более позднего времени,
в частности, по поэме Л укреция, для которого
Великая матерь есть только поэтический символ
природы как живого целого (Л у к р е ц и й . II. 5 9 4 643). В «Теогонии» Гесиода Геката — космическая
богиня, управляю щ ая реш ительно всем в мире
(Гесиод. Теогония. 4 1 1 -4 2 0 ). В нашем исследова­
нии речь пойдет о пантере из средневековых бестиариев, сущ естве, в котором с трудом угадывается
некогда могущественное ж енское божество, управ­
лявшее силами природы. Преданная забвению
христианской религией M a g n a M a te r , Великая Бо­
гиня, положившая начало Космосу, вернется в
средневековую культуру в облике прекрасной пан­
теры, однако ей найдется место лишь на перифе­
рии, в текстах сакральной зоологии.

1.2. ПЕСТРАЯ ШКУРА
В англосаксонском бестиарии «Экстерской
книги» пантера — животное кроткое, любящее
уединение, обладающее мелодичнымголосом и бла­
говонным дыханием. Когда она запоет, толпы людей
и животных собираются у ее пещеры. Это дало
повод Борхесу заметить, что в средневековых бестиариях слово «пантера» означает животное, весь­
ма отличающ ееся от хищного млекопитающего38.
Тайну благоухающей пантеры Борхес не разгадал.
Напротив, австрийский писатель Густав М айринк
Матери» в сочинении Августина: Бл. А вгуст ин. О граде
Божием. VII. 26.

в своем знаменитом романе «Ангел западного окна»
рисует впечатляющий образ богини Ночи, коварной
и обольстительной женщины-пантеры, источающей
волнующий аромат хищника. В романе не знающая
поражений Пантера предстает в первозданной кра­
соте древних мифов, однако источники М айринка,
по признанию критиков, не известны. В средневе­
ковых поэтических бестиариях прекрасная пантера
иногда перевоплощ ается в прекрасную Даму, но о
хищных повадках этого сущ ества нет и речи. Ответ,
видимо, следует искать в некоторых латинских
источниках XIII в., авторы которых осведомлены
о том, что пантера, привлекая своим ароматом
зверей, поедает их39.
В некоторых греческих списках «Физиолога»
сразу после заголовка читается: «Почему панфир? — по причине любви ко всем зверям». В
греческом тексте это «этимологическое» объясне­
ние понятно, так как в слове панф ир (rcdvBrip)
можно видеть два слова — 7 ta v ‘весь’ и 0г|р/зверь’.
Согласно одной из совремеьшых этимологий, p a n ­
ther восходит к санскр. Ч°6 - "

p jA

S /
Uj

l£ j

J ^

j ' 3 - S - 5, J 3

Ij с о зЬ

Ij

0^- . 3

l J jS

Ij

Оу ?

Uj

^ . -Ь С—** ^5*-->»

Л

'

(J ^ i j

t^ \ j

I j lS j

m2

j

Ij

3

J f J -Ь
C->

^5^ cwL^»L*Lj
tj c£ j

OLuLx

4j j l* / «

0T с Л ^
~Ц>^5"

. J*J С Л *- Ij
"?JJL)j5^ 4j>- ^ j L

Ij

j»j

з *XsS* ^ La^r

j L juLj e^L* j\jj& c ^ ^ > - I j
.c —

OJUJLIT

CUaS”" AjjU^

.JLJljlift5^

jjj

c . . i ^ ^ j L » 1y>-

" .jiiiT u r ^ j f

.JLilj

JLlla^ lj AjjIжа c^*o

".JLlTUJ

\j Jc& " c u i f

c£j

l5*J*

V_x*\

lj

j \jJ

& ' j

jlJ j

(J?l

^

. JLljlJT' O j ^* j j JU’JLlj 1j j b ^
Ij

j^ f T

. *ц>j j j

0 j-> - tc^ -v u l

C^L?r^P”

IIa5" .

^ 44

cJLlT

^


J . i j lU J

J -Э
^ l ^**1

4j L*» Ij

Зу
Ij

j

J>

jb a S "

LlaS^

l )Ij j

aS"*

.J

L«j

j

СJU'JUj { S ^ j J

^ I

.

(_£j j l

^JL* j S ”у ь

tJllA3 j I ^ j U

^ S S ^ A

^ Jj

cjJL *

twLLiS^

^JL*v

l)^>- . ^ jj ___ ^

j)

4j jlli5 ^
j-J»

-

jLjjS *”' с .