Баллады, стихи, сказки [Карел Яромир Эрбен] (fb2) читать онлайн

Карел Яромир Эрбен Баллады, стихи, сказки

КАРЕЛ ЯРОМИР ЭРБЕН

Чешская литература XIX века чрезвычайно тесно связана с народным творчеством. Интерес к фольклору, вообще характерный для эпохи романтизма, имел в Чехии свое особое значение. Как известно, насильственное онемечивание чешского населения и гонения на чешскую культуру едва не привели в XVIII веке к полному исчезновению чешской письменности. Высшие слои общества были онемечены, национальные традиции и богатства языка сохранялись низшими слоями общества в провинции и, главным образом, в деревне. На эти традиции, на самобытную и глубоко национальную культуру и опиралась в своем развитии новая чешская литература, выросшая вместе с подъемом национального движения. Крупнейшие чешские писатели и поэты первой половины XIX века, как правило, были одновременно выдающимися собирателями и издателями фольклора. Франтишек Челяковский составил антологию песен славянских народов и собрание славянских пословиц. Ян Коллар — собрание словацких песен. Много сказок собрано Боженой Немцовой.

Параллельно с освоением чешского фольклора развертывается широкое изучение фольклора и культуры других славянских народов. Для чехов, как и для всех западных и южных славян, осознание своей принадлежности к большому и сильному «славянскому племени» было поддержкой в национально-освободительном движении и в создании национальной культуры.

Одним из ярчайших представителей так называемой «народной школы», все творчество которой уходит своими корнями в фольклор, является и великий чешский поэт Карел Яромир Эрбен (1811—1870). Он родился в небольшом провинциальном городке Милетине, в семье сапожника. Уже в гимназии Эрбен столкнулся с угнетением чехов немцами. В то время преподавание в Чехии велось почти исключительно на немецком языке. Учебники также были немецкими. Эрбену приходилось переносить большие материальные трудности, и он вынужден был зарабатывать на хлеб частными уроками. «В течение шести лет, — писал он впоследствии, — приходилось бороться не только с неметчиной и школьными книгами, но еще больше с потребностями жизни». Сильное влияние оказали на Эрбена патриотически настроенные учителя. Уже первое его стихотворение «Звичинский сонет» носит антинемецкий характер. Формой сонета Эрбен засвидетельствовал здесь свои симпатии певцу «славянской взаимности» — Яну Коллару (сонет был излюбленной строфой Яна Коллара).

В университете Эрбен увлекается чешской историей. В течение нескольких лет он работает над чешскими историческими рукописями. На каникулах с товарищами-студентами Эрбен совершает экскурсии к историческим местам, к развалинам старых чешских замков — памятникам былой независимости Чехии.

Ранние вещи Эрбена испытали на себе влияние одного из крупнейших чешских романтиков, современника Эрбена — Карела Гинека Махи. Певец мировой скорби, бунтарь, восстававший против всего современного ему общества и его уклада, Карел Гинек Маха обладал необыкновенно сильным лирическим талантом. Однако с самого начала Эрбена отличает от Махи его ориентация на фольклор. Влияние Махи сказалось в основном только на формальной стороне произведений Эрбена и постепенно убывает в его творчестве.

Это влияние можно проследить на ряде стихотворений Эрбена, а также в наброске «Загоржа», где материал народной легенды облекается Эрбеном в форму романтической поэмы о таинственном злодее. Но уже здесь Эрбена сближает с фольклором конкретность в обрисовке образа героя и повествовательный характер произведения.

Эрбен проявляет большой интерес также к польским романтикам. Известность последних в Чехии особенно возросла после польского восстания 1830 года. Так же как и идеи Июльской революции 30-го года во Франции, идеи национально-освободительного восстания были созвучны настроениям передового чешского общества того времени.

Популярным литературным жанром 30-х годов в Чехии была песня. Песня, положенная на музыку, легче, чем книга, проникала в народ, укрепляя любовь к родному языку среди городского населения. Ранние стихотворения Эрбена также носят песенный характер: «Доброй ночи», «Единство», «Вечер», «Горец-чех», «Призыв к радости» и др. Почти все они были положены на музыку.

Основным содержанием ранней лирики Эрбена является тема порабощенной родины. От романтики тайн и кладбищенских мотивов Эрбен постепенно отходит. Тема же родины, прозвучавшая уже в первом стихотворении, занимает центральное место во всем его творчестве. Несмотря на умеренность своих политических взглядов, Эрбен на протяжении всей своей жизни остро ощущал тяжесть немецкого гнета. В его письмах часто встречаются слова горькой обиды и протеста против засилия немцев. Стремлением усилить патриотическое сознание чешского народа, способствовать, в противовес онемечиванию, развитию богатой национальной культуры, определяется весь творческий путь Эрбена. Отсюда и его исключительный интерес к фольклору. Эрбен прекрасно понимал значение фольклора в деле создания национальной культуры. В письме словенскому поэту Станко Вразу он пишет: «Только изучение простого народа, его души и особенностей его характера может быть источником расцвета подлинно национального искусства». Эрбен указывал, что и идеи, и слог, и стих уже даны в народном творчестве. Нужно уметь их понять и освоить.

Из фольклорных жанров Эрбена особенно привлекает баллада. На материале народных легенд и преданий он создает свои баллады. В 1834 году им написаны «Полудница» и «Незваный гость», в 1837 году создана баллада «Клад». Опубликование ее в 1838 году принесло Эрбену крупный успех.

По окончании университета Эрбен работает в пражском суде, принимая одновременно активное участие в общественной жизни: участвует в организации студенческой читальни и в устройстве чешских балов — больших патриотических вечеров, позднее ведет большую работу в Чешской Матице и Чешском музее — национальных центрах культурной и научной жизни.

Патриотически настроенные литераторы и ученые часто собирались по вечерам. Среди гостей бывали и русские ученые: П. И. Прейс, И. М. Бодянский, И. И. Срезневский.

Чешско-русские культурные связи завязываются еще в конце XVIII и начале XIX веков. Выражением растущих симпатий чехов к братскому русскому народу, самому большому и самому сильному из славянских народов, был, в частности, повышенный интерес к русской культуре. С самого начала XIX века чешские писатели обращаются к русской поэзии. В 10-х годах XIX века русские народные песни послужили источником для целого ряда песен Вацлава Ганки. В 20-е годы Ян Коллар выступает со своей знаменитой идеей «славянской взаимности» и воспевает славянство в поэме «Дочь Славы». В 29-м году Франтишек Челяковский издает прославившее его «Эхо русских песен». Учащаются поездки в Чехию русских ученых.

Встречи чешских патриотов с русскими учеными превращались в настоящие праздники славянской дружбы. В записную книжку Срезневскому Эрбен написал стихотворение:

Колларовская идея единения всех славян прочно живет в сознании Эрбена.

Знакомство Эрбена со Срезневским переросло в настоящую большую дружбу. В течение всей своей жизни они активно переписывались. С Бодянским в 1842 году Эрбен путешествует по Ходску (область, населенная ходами, лучше других сохранила старый чешский быт, народные обычаи и фольклор). В эту поездку Эрбену удалось записать много песен и сказок. Среди последних находился и материал, использованный Эрбеном при создании баллады «Свадебные рубашки».

Собирать фольклор Эрбен начал еще в школьные годы. Теперь вокруг него образовался уже целый коллектив корреспондентов. Завязывается переписка с рядом славянских ученых и литераторов, интересующихся фольклором. В 1841 году Эрбен издает первый том «Чешских народных песен». В 43-м и 45-м годах вышли еще два тома. «Чешские народные песни» Эрбена были самым полным и лучшим из существовавших в то время собраний чешских песен. В большом количестве были представлены в сборнике народные баллады. Эрбен снабдил издание комментариями и статьей о славянских народных песнях.

Интерес Эрбена к народному творчеству не ограничивался чешским фольклором. Он делает переводы польских баллад, переводит ряд сербских песен из цикла Кралевича Марка, а также хорватскую «Песнь Иллиров» Деметра. Эрбен мечтает вслед за Челяковским составить антологию славянских песен.

Уже в начале 40-х годов Эрбен задумывает также издать собрание чешских сказок. Одновременно и сам он пробует свои силы в этом жанре. Первые его сказки носят характер сказочных новелл с элементами сатиры на чиновничий бюрократизм («Святой Степан», «Глупый Куба» и др.). В ранних сказках Эрбена нет еще простоты и лаконичности народной сказки. В 1844 году выходят «Три пряхи» и «Хорошо, что есть смерть на свете». Работа над сказками сказалась в одной из лучших баллад Эрбена — «Золотой прялке».

В 40-х годах Эрбен много путешествует по Чехии в целях изучения архивов и собирания чешских исторических памятников. Во время этих поездок, наряду с историческими изысканиями Эрбен ведет этнографические наблюдения и записывает песни, легенды, сказки. Глубокое впечатление произвело на Эрбена посещение Табора и Собеслава — исторических центров гуситского движения. Огромная безлюдная площадь, двойные крепостные стены, пустая крепость напоминали кладбище.

К концу 40-х годов Эрбен — признанный крупный ученый. Ему принадлежит уже целый ряд исследований в области чешской истории и фольклора. Он участвовал в издании первого тома «Избранных произведений старой чешской литературы» (1845). Выход в свет «Чешских народных песен» поставил Эрбена во главе чешской этнографической науки.

В 1845 году Эрбена приглашают войти в языковедческую комиссию Чешской Матицы. В 1848 году его выбирают заместителем Юнгманна в комитете Матицы и экстраординарным членом Чешского научного общества. С 1849 года Эрбен — действительный член Чешского научного общества.

В событиях 48-го года Эрбен участвовал на стороне национально-либеральной партии, которая, как известно, выступая против засилия немцев, стояла за федерализацию Австрии без существенных социальных преобразований. Много было сделано им по подготовке Славянского съезда. Эрбену было поручено приглашение на съезд представителей южных славян.

После поражения пражского восстания 1848 года Эрбен соглашается редактировать правительственную «Пражскую газету». Однако газета не смогла сохранить либерального характера. Очутившись в сложном положении, Эрбен находился в постоянной борьбе с самим собой. С усилением реакции он уходит из газеты. Оппозицию Эрбена к правительству отражает сатирическое стихотворение этого времени «Фердачек наш», написанное по поводу отречения Фердинанда V. В стихотворении выражается твердая вера в освобождение чешского народа:

В течение года Эрбен живет в Вене и участвует в работе терминологической^[1] комиссии. В 1851 году его выбирают архивариусом Праги.

Наступает период баховской^[2] реакции. Закрываются газеты. Отменяется завоеванное в 48-м году равноправие чешского языка с немецким. Политические деятели подвергаются репрессиям. Замирает общественная жизнь. И вот среди гробового молчания раздается голос Эрбена — в 1853 выходит в свет «Букет».

«Букет» является вершиной поэтической деятельности Эрбена. Сборник содержит двенадцать баллад, составляющих единое художественное целое. Замысел поэта образно раскрывается первым стихотворением сборника, которое вместе с заключительным стихотворением является как бы ключом к пониманию целого. Используя народную сказку о цветке «душа матери», вырастающем на могиле матери в утешение осиротевшим детям, Эрбен преподносит читателю свой сборник как букет полевых цветов, сорванных на «древней могиле родины милой», — то есть как собрание стихотворений в духе народной поэзии, отражающих душу народа, его национальную самобытность и художественную одаренность.

В основу баллад сборника легли поэтические славянские поверья, легенды и сказки. На основании глубокого изучения самых разнообразных жанров не только чешского, но и вообще славянского фольклора Эрбену удалось создать серию баллад, отражающих ряд характерных мотивов славянского народного творчества. Но вместе с тем необходимо отметить склонность Эрбена выбирать из фольклора мотивы народных суеверий, мотивы борьбы человека с потусторонними силами. Последние нередко побеждают человека или же тяготеют над ним. Эти мотивы отражают трагизм положения самого Эрбена. Веря в будущее Чехии, Эрбен все же не видел конкретного выхода, в частности он не понимал роли рабочего класса в освободительном движении чехов. Отсюда — идеализация патриархального крестьянского быта, и, вместе с тем, неуверенность, тревога, беспокойство, отсюда, наконец, и самый жанр баллады — сжатой трагедии.

Высокого художественного совершенства достигла в «Букете» стихотворная форма. Сказалось превосходное знание народной песни. Именно к чешской народной балладе восходит эрбеновский драматический диалог и напряженность действия. Ритмическая и звуковая выразительность стиха, простота и афористичность слога также являются следствием глубокого проникновения в народную песенную стихию. Высоким мастерством отличается рельефный эрбеновский пейзаж.

Ряд баллад «Букета» носит сказочный характер. Сказками в стихах являются «Золотая прялка» и «Ложе Загоржа». Во второй из них чувствуются еще следы влияния Махи (романтический пейзаж, элегические мотивы). Однако образ таинственного злодея, выведенный в наброске «Загоржа», превратился теперь в образ сказочного великана.

Заключительное стихотворение «Букета» — политическая аллегория. В уста легендарной прорицательницы, приносящей в годину бедствий «ветвь надежды» своему народу, автор вкладывает слова горячей веры в будущее Чехии. Приклони ухо к земле — и ты услышишь звон колокола свободы… Стихотворение призывает чехов, мораван и словаков сплотиться и «ходить в храм через одни двери». Отдельные строки (например, конец первой части) почти совпадают с цитированными выше словами, произнесенными Эрбеном в сатирическом стихотворении 49-го года «Фердачек наш», где открыто выражалась надежда на возвращение 48-го года.

Ко всему сказанному следует добавить, что «Букет» должен был выйти к Новому году, благодаря чему сборник приобретал смысл новогоднего пожелания. На обложке книги было изображено варито^[3], скрещенное с мечом.

«Букет» является одним из лучших произведений чешской литературы. Наряду с «Маем» Махи и «Бабушкой» Божены Немцовой, это любимая книга читателей всех возрастов. С момента выхода «Букета» прогрессивные чешские писатели всех поколений обращались к Эрбену, как к своему предшественнику.

В 50-е годы Эрбен ведет большую научную и издательскую работу. Под его редакцией вышел 2-й том «Избранных произведений старой чешской литературы». Многие литературные памятники были подготовлены им к отдельному изданию. Среди них «Александриада», «Легенда о св. Екатерине», «Хроника Бартоша», «Лабиринт света и рай сердца» Яна Коменского, сочинения Яна Гуса и др. Эрбену же принадлежит громадный труд — «Свод дипломатических документов и исторических грамот Богемии и Моравии», а также целый ряд исследований в области чешской истории и славянского фольклора.

В то же время Эрбен не оставляет работы над сказками. Сказки Эрбена, как и его баллады, явились плодом серьезного и внимательного изучения народной поэзии. Эрбен превосходно знал сказки всех славянских народов. В частности, он высоко ценил русскую и украинскую сказку.

Красной нитью через все сказки Эрбена проходит идея торжества добра и правды над злом и насилием. В этой идее, характерной и для народной сказки, Эрбен видел отражение нравственной чистоты и силы народа.

Большой поэтичностью отличаются в сказках Эрбена образы, олицетворяющие явления и силы природы. Изображение самой природы отнюдь не служит у Эрбена целям орнаментировки. Его пейзажи органически вплетаются в ткань произведения и тесно связаны с развитием действия сказки.

В сказках Эрбена отсутствует какая бы то ни было сентиментальность и литературная романтика. По форме они очень близки к народным сказкам. Читатель и воспринимает их как настоящие народные сказки. Вместе с тем они не являются простой стилизацией. Как и баллады, сказки Эрбена представляют собой синтетическое претворение мотивов славянской народной поэзии в оригинальные художественные произведения.

Целый ряд сказок Эрбена, в том числе «Три золотые волоса Деда-Всеведа», «Царевна-Золотоволоска» и др., заслуженно считаются шедеврами сказочного жанра.

Лаконичный и образный язык Эрбена, восходящий к языку народных сказок, признан образцом чешской прозы. О нем с восторгом отзываются не только лучшие писатели прошлого века, но и такие передовые писатели современной Чехословакии, как М. Майерова.

В 1861 году вышло новое издание «Букета». Объем сборника был значительно расширен за счет отдела «Песен», куда вошли многие произведения первого периода. Из новых стихотворений следует отметить балладу сказочного характера «Лилия» и кантату «Первая майская ночь», отличающуюся высокой музыкальностью стиха.

В 1861 году Эрбену предложили выставить свою кандидатуру в чешский сейм. Эрбен отказался, сославшись на состояние здоровья. Фактической причиной было засилье в сейме немецкого большинства. К этому времени относятся его патриотические стихотворения «На выборы», «Торжество в честь освящения знамени», а также «Песнь о победе у Домажлиц лета 1431». В последнем (снабженном по цензурным соображениям пометкой «Из старой рукописи») Эрбен в духе народной песни воспевает одну из славных побед чехов.

В 60-е годы Эрбен возвращается к систематической работе по изданию народных песен и сказок. В 1864 году вышли его «Простонародные чешские песни и пословицы», включавшие более 2200 текстов. Новое собрание отличалось от первого и расположением материала: песни были классифицированы тематически и по жанрам. Отдельно вышли ноты ко всем песенным текстам. «Простонародные чешские песни и пословицы» до сих пор остаются одним из лучших, подлинно научных изданий чешских песен. В сборнике строго соблюдается правильность текстов: песни напечатаны в том виде, в каком они были записаны. Наличие нот позволяет вести изучение песен, не отрывая их искусственно от напева.

В 1865 году Эрбен издает «Сто простонародных славянских сказок в оригиналах», или «Славянскую хрестоматию». Планы издания возникли у Эрбена еще в 53-м году, но в годы «баховского абсолютизма» выступить с книгой, «больше половины которой составляли русские сказки»^[4], было невозможно. В 1869 году выходят «Избранные народные мифы и предания славянских народов» (без чешских). Сам Эрбен придавал сборнику политическое значение и видел в родстве славянского фольклора доказательство того, что, «несмотря на все стены, рвы и другие политические преграды, мы были и останемся детьми одной великой славянской семьи».

В 60-е годы усиливаются связи Эрбена с Россией. Эрбен всю жизнь был горячим другом русского народа и вел большую переписку с русскими учеными. Теперь же он становится как бы посредником в культурных связях между Чехией и Россией. После смерти Шафарика непосредственно к Эрбену обращаются приезжающие в Чехию русские ученые: А. Н. Пыпин, А. Ф. Гильфердинг, А. А. Потебня, Н. И. Костомаров и др.

В 1867 году К. Я. Эрбен, в качестве гостя вместе с великим чешским художником И. Манесом и другими посещает Московскую этнографическую выставку.

«Поездка эта, — писал Эрбен, — останется для нас, участников ее, незабываемой во всех отношениях, потому что мы очень многое изучили и наши представления о русских значительно обогатились в их пользу. Что касается меня, то я должен признаться каждому: это самый искренний и самый сердечный народ».

Конец жизни Эрбен посвящает работе над русскими историческими и литературными памятниками. В 1867 году выходит его перевод Несторовской летописи, в 1869 году — перевод «Слова о полку Игореве» и «Задонщины». Переводы отличаются высокими художественными достоинствами. За эти труды многие русские ученые общества избирают Эрбена своим членом. Членом ряда русских ученых обществ, в том числе членом-корреспондентом русской Академии наук, Эрбен был избран еще в 50-е годы.

Творчество Эрбена занимает почетное место в сокровищнице чешской литературы. Значительное влияние оказало оно и на дальнейшее развитие чешской поэзии. В той или иной степени у Эрбена учились и испытали его влияние Ян Неруда, Витезслав Галек, словак Само Халупка, автор либретто знаменитой «Русалки» Дворжака — Ярослав Квапил, а также зачинатель чешской пролетарской поэзии Иржи Волькер. Позднее баллада становится одним из излюбленных жанров чешской поэзии. Но в то время как основной проблемой творчества Эрбена была проблема национальная, поэты следующих поколений наполняют балладу новым, социальным, содержанием. Иржи Волькер явился создателем нового жанра — жанра социальной баллады.

Советскому читателю особенно близка в произведениях Эрбена проходящая через все его творчество идея национальной независимости и братства славянских народов — идея, полностью воплотившаяся в жизнь только в наши дни, благодаря героическим победам Советской Армии. Выход в свет избранных произведений Эрбена на русском языке несомненно будет встречен с большим удовлетворением советскими читателями.

С. Никольский

БАЛЛАДЫ БУКЕТ ИЗ НАРОДНЫХ ПРЕДАНИЙ

БУКЕТ

КЛАД

СВАДЕБНЫЕ РУБАШКИ

ПОЛУДНИЦА

ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА

СОЧЕЛЬНИК

ГОЛУБОК

ЗАГОРЖЕВО ЛОЖЕ

ВОДЯНОЙ

ВЕРБА

ЛИЛИЯ

ДОЧЕРНЕЕ ПРОКЛЯТЬЕ

ПРОРОЧИЦА (Отрывки)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

СТИХИ

ЗВИЧИНСКИЙ СОНЕТ

ПЕСНЬ О ПОБЕДЕ У ДОМАЖЛИЦ ЛЕТА 1431

ГОРЕЦ-ЧЕХ

ОБРАЩЕНИЕ (к жителям Милетина)

МЛАДШИЙ БРАТ

ФЕРДАЧЕК НАШ

СОЛНЦЕ ЖИЗНИ

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

ВЕЧЕР

ПРИЗЫВ К РАДОСТИ

ЕДИНСТВО

ЗАСТОЛЬНАЯ

НА ВЫБОРЫ

ТОРЖЕСТВО В ЧЕСТЬ ОСВЯЩЕНИЯ ЗНАМЕНИ

ДЕВА И МАТЬ

КУКУШКА

РЕВНИВЫЙ

ЗОЛОТОЙ ПРЕСТОЛ КРОКА

ПЕРВАЯ МАЙСКАЯ НОЧЬ

Хор

* * *

Парни

Хор

* * *

Девица

Хор

* * *

Парень

Хор

* * *

Баба-Чародейка

Хор

Заключительный хор

ИЗ НАДПИСЕЙ В АЛЬБОМЫ И ЭПИГРАММ

СКАЗКИ

УМ И СЧАСТЬЕ

Повстречались как-то на узкой дорожке Счастье и Ум.

— Уступи мне дорогу, — сказало Счастье.

Ум был тогда еще неопытен, не знал, кто кому должен уступать дорогу.

— С какой стати я буду тебе уступать? — сказал он. — Ты не лучше меня.

— Лучший из нас тот, кто достигнет большего. Видишь вон того парня, что пашет в поле? Войди в него. Если ему будет лучше жить с тобой, чем со мной, я тебе буду всегда уступать дорогу.

Ум согласился и вошел в голову юноши. Как только пахарь почувствовал, что Ум вошел к нему в голову, тут же начал рассуждать.

— Что ж мне до смерти ходить за плугом? Я могу добиться удачи другим, более легким путем.

Бросил он пахать, отложил плуг и пошел домой. Дома говорит отцу:

— Отец, не нравится мне крестьянствовать. Лучше я буду учиться на садовника.

Удивился отец:

— Что ты, Ва́нек, спятил, что ли?

Но потом подумал и согласился: «Ну, коли хочешь, учись, бог с тобой. А хозяйство мое, как помру, получит твой брат».

Так Ва́нек лишился наследства. Но это мало его огорчило. Он отправился к королевскому садовнику и поступил к нему в ученье. Садовник не был щедр на объяснения, но Ва́нек все схватывал на лету. Скоро он уже не слушал садовника, а делал все по-своему. Сперва садовнику это не нравилось, но потом он увидел, что у парня дело спорится, и был доволен.

— Вижу, что ты поумнее меня, — сказал он Ва́неку и разрешил ему все делать на свой вкус.

Скоро Ва́нек так разукрасил сад, что король остался доволен и часто прогуливался там с королевой и своей единственной дочкой. Дочка эта была писаная красавица, но с двенадцати лет онемела — слова от нее нельзя было добиться. Король очень этим огорчался и велел объявить: кто заставит царевну заговорить, получит ее руку.

Нашлось много охотников — королей, князей и иной знати. Все они приходили один за другим и уходили ни с чем: никому не удавалось вызвать царевну на разговор.

— Почему бы мне не попытать счастья? — сказал себе Ва́нек. — Может, мне удастся заставить ее отвечать на вопросы.

Не долго думая, он попросил доложить о нем королю. Король со своими советниками привел его в покой, где находилась дочь-царевна. У царевны была собачка, и царевна ее очень любила, потому что собачка была такая умница — все понимала и во всем слушалась. Ва́нек, войдя в покои, сделал вид, что не замечает царевны, и обратился к собачке:

— Слышал я, собачка, что ты большая умница, вот и иду к тебе за советом. Было нас три товарища: один резчик по дереву, другой портной и я. Однажды шли мы лесом и пришлось нам заночевать под открытым небом. Чтобы на нас не напали волки, мы развели костер и уговорились, что будем сторожить по очереди. Первым был резчик по дереву. От нечего делать он взял чурбан и вырезал красивую куклу. Когда кукла была готова, разбудил портного — тому была очередь сторожить. Портной увидел деревянную куклу и спрашивает: «А это что?» — «Вот видишь, — отвечал резчик, — мне нечего было делать, я и вырезал куклу. А тебе нечего делать, так ты ее можешь одеть».

Портной тотчас вынул ножницы, иглу и нитки, раскроил материю и начал шить. Когда платье было готово, он нарядил куклу, а потом разбудил меня, чтобы я шел сторожить. Я тоже спрашиваю: «Это что такое?» Он говорит: «Видишь ли, резчику нечего было делать, он вырезал куклу, я от нечего делать ее одел, а ты от нечего делать можешь научить её говорить».

Я так и сделал, и к утру кукла заговорила. Утром мои товарищи проснулись, и каждый захотел взять куклу себе. Резчик говорит: «Я ее сделал», портной говорит: «Я ее одел». Ну, а я тоже отстаивал свои права. Вот и скажи мне, собачка, кому эта кукла принадлежит?»

Песик молчал, но тут вместо него заговорила царевна:

— Кому же, как не тебе? Что за толк от неживой куклы резчика? Что за толк от нарядов портного? Ты дал ей самый ценный дар — жизнь и речь. Она твоя по праву.

— Ты сама решила свою судьбу, — сказал тогда Ва́нек. — Тебе я тоже вернул дар речи и дал новую жизнь, и потому по праву ты моя.

Тут один из королевских советников говорит:

— Его королевское величество щедро наградит тебя за то, что тебе удалось исцелить царевну, но жениться на ней ты не можешь, потому что ты простолюдин.

Король тоже говорит:

— Ты незнатного роду. Я тебе дам вместо дочери щедрую награду.

Но Ва́нек и слышать не хотел о награде.

— Король обещал без оговорок: кто заставит его дочь заговорить, тот будет ее мужем. Королевское слово — закон. Если король хочет, чтобы его законы исполнялись, он должен сам их уважать. Король должен отдать за меня свою дочь.

— Эй, слуги, связать его! — закричал советник. — Тот, кто говорит, что король должен, оскорбляет королевское величество и заслуживает смерти. Ваше величество, соизвольте приказать этому злодею отрубить голову.

— Отрубить ему голову, — сказал король.

Ва́нека тотчас связали и повели на казнь. Пришли на лобное место, а там их поджидало Счастье. Говорит оно тихонько Уму:

— Вот, смотри, до чего ты довел человека. Сейчас ему из-за тебя отрубят голову. Уступи-ка мне место.

Как только Счастье вошло в Ва́нека, меч палача переломился у самой рукоятки. Не успели принести другой, как примчался из дворца гонец. Скачет, трубит, машет белым флажком. А за ним королевская карета — для Ва́нека. Оказывается, царевна за это время уговорила отца, что Ва́нек прав, королевское слово нельзя нарушать. Если же Ва́нек незнатного рода, то королю ничего не стоит сделать его князем. «Ты права, — говорит король, — пусть будет князем».

За Ва́неком тотчас же послали королевскую карету, а на казнь отправили того советника, что настраивал короля против Ва́нека.

Ва́нек обвенчался с королевской дочерью. А когда они ехали из церкви, по дороге попался им Ум. Увидев, что ему придется встретиться со Счастьем, Ум опустил голову и отошел в сторону. С той поры при встрече со Счастьем Ум всегда уступает дорогу.

ТРИ ЗОЛОТЫХ ВОЛОСА ДЕДА-ВСЕВЕДА

Быль или не быль, — только жил однажды король. Любил он в лесах на зверей охотиться. Погнался он раз далеко за оленем и заблудился. Кругом никого, наступила ночь, и король обрадовался, когда увидел на вырубке избушку. В ней жил угольщик. Король спросил, не согласится ли угольщик вывести его из лесу на дорогу; а он ему хорошо заплатит.

— И рад бы вывести, — ответил угольщик, — да, видите, жена у меня на сносях, того и гляди разродится. Но могу я уйти. Да и куда вы пойдете в такую пору? Ложитесь лучше на сеновал, а утром я вас провожу.

Скоро после того родился у угольщика сыночек. Король лежал на сеновале, не мог заснуть.

В полночь засветился внизу, в горнице, свет. Поглядел он сквозь щель в потолке и видит: угольщик спит, жена его лежит словно без памяти, а возле ребеночка стоят три старушки, совсем белые — у каждой в руке свеча горит.

Первая сказала:

— Я этому мальчику предсказываю, что он встретит великие опасности в жизни.

Вторая сказала:

— А я ему предсказываю, что он из всех их цел выйдет и долго жить будет.

А третья сказала:

— А я ему предсказываю, что он женится на дочке, которая родилась сегодня у того короля, что наверху, на сеновале лежит.

Тут старушки свечи погасили, и стало тихо. Это были волшебницы.

Королю словно меч в грудь вонзили. Он не спал до утра. Все думал, как быть, что сделать, чтобы не случилось того, что он слышал. Когда рассвело, ребенок стал плакать. Угольщик встал и видит, что жена уснула навеки.

— Бедный ты мой сиротка... — стал он горевать. — Что мне теперь с тобой делать?

— Отдай мне своего малютку, — сказал король. — Я позабочусь, чтобы ему хорошо было. А тебе дам столько денег, что до самой смерти хватит, не нужно будет угли жечь.

Угольщик обрадовался, и король обещал прислать за малюткой. А когда он вернулся в свой замок, ему с великой радостью доложили, что у него родилась прекрасная дочка. Это случилось в ту самую ночь, когда он видел трех волшебниц. Король омрачился, позвал одного из своих слуг и говорит:

— Ступай туда-то и туда-то в лес, — там в избушке угольщик живет. Отдай ему эти деньги, а он даст тебе ребенка. Возьми того ребенка и по дороге утопи его. А не утопишь, сам воды отведаешь.

Слуга пошел, взял малютку, положил его в корзинку и, переходя по мосту широкую и глубокую реку, бросил его вместе с корзинкой в воду.

— Прощай, непрошенный зять! — молвил король, когда слуга рассказал ему об этом.

Король думал, что малютка утонул, но он не утонул, а поплыл в корзинке по воде, будто в колыбели, и не просыпался, словно его кто убаюкал, — пока не приплыл к избушке рыбака. Рыбак сидел на берегу, чинил сети. Видит, по реке что-то плывет, прыгнул в лодку, догнал и вытащил из воды ребеночка в корзинке. Принес его к жене и говорит.

— Ты все хотела сыночка. Вот он: нам его река принесла.

Жена рыбака обрадовалась и стала ходить за ребенком, как за своим собственным. Назвали они его Плавачком, потому что он к ним по воде приплыл.

Река течет, а года бегут, и мальчик превратился в красивого молодца, — такого, что нигде ему равного нет. Как-то летом случилось, что в ту сторону король на коне заехал, один, без свиты. Было жарко, захотелось ему пить и свернул он к рыбаку, чтобы свежей воды напиться. Когда Плавачек подал ему воды, подивился король, на него глядя.

— Ладный молодец у тебя, рыбак, — молвил он. — Кто ж это — сын твой?

— Нет, не сын, — ответил рыбак. — Ровно двадцать лет назад он приплыл к нам маленьким ребеночком в корзинке по реке, а мы его вырастили.

У короля в глазах зарябило; он побледнел, как полотно: понял, что это тот, кого он велел утопить. Но тотчас опамятовался, сошел с коня и промолвил:

— Мне нужно послать кого-нибудь в свой королевский замок, а при мне никого нет. Не может ли этот молодец сходить туда?

— Ваша королевская милость прикажет — и парень сходит, — ответил рыбак.

Король сел и написал своей королеве письмо: «Того юношу, которого я к тебе посылаю, прикажи не медля мечом зарубить: это мой злейший враг. К моему возвращенью чтоб было исполнено. Такова моя воля».

Сложив посланье, король запечатал его и перстень свой приложил.

Плавачек тотчас пустился с посланьем в дорогу. Путь шел густым лесом, и он не заметил, как сбился с дороги и заблудился. Бродил он по чащобам, пока не стало темнеть. Тут повстречалась ему старушка:

— Куда путь держишь, Плавачек?

— Несу посланье в королевский замок, да заблудился. Не скажешь ли мне, бабушка, как выйти на дорогу?

— Сегодня уж не дойдешь, темно, — ответила старушка. — Оставайся у меня ночевать. Не у чужой будешь; я ведь твоя крестная мать.

Парень согласился, и не успели они сделать несколько шагов, как очутились перед красивым домиком, словно он сразу из-под земли вырос. Ночью, когда парень спал, вынула у него старушка из кармана посланье и положила туда другое, в котором было написано: «Того юношу, которого я к тебе посылаю, жени не медля на нашей дочери: это мой суженый зять. К моему возвращенью чтобы было исполнено. Такова моя воля».

Как прочла это послание королева, велела тотчас устроить свадьбу, и обе они с молодой королевной не могли на жениха наглядеться, так он был им по сердцу. И Плавачку его царственная невеста понравилась.

Через несколько дней приехал король домой и, как увидел, что случилось, страшно разгневался на свою жену за то, что она сделала.

— Да ведь ты мне сам велел женить его на нашей дочери прежде, чем вернешься! — ответила королева и подала ему посланье.

Король взял посланье, посмотрел на почерк, на печать, на бумагу — все было его собственное. Велел он позвать зятя, и стал его спрашивать — как было дело? Куда он заходил по дороге?

Плавачек рассказал, как он шел по лесу, как заблудился в лесу и остался ночевать у своей старой крестной матери.

— А какая она с виду?

— Такая и такая.

И понял король из его слов, что эта та самая старушка, которая двадцать лет тому назад присудила его дочери быть женой угольщикова сына. Думал он думал, а потом и говорит:

— Что случилось, того не изменишь. Но даром ты моим зятем все-таки быть не можешь. Если ты хочешь быть мужем моей дочери, то должен ей в приданое достать три золотых волоса Деда-Всеведа.

Король думал, что так ему верней всего удастся от своего постылого зятя отделаться.

Плавачек простился со своей милой и пошел, а куда — и сам не знает. Но так как крестной матерью его была волшебница, то ему нетрудно было найти дорогу. Шел он долго и далеко, по горам — по долам, через воды — через броды, пока не пришел к синему морю. Увидел он там лодку, а в ней перевозчика.

— Бог в помощь, лодочник седой.

— Дай боже, пешеход молодой. Куда путь держишь?

— К Деду-Всеведу за тремя золотыми волосами.

— Ого! Давно я жду такого посла. Уж двадцать лет перевозом тут занимаюсь, и никто заменить меня не приходит. Коли ты обещаешь мне спросить Деда-Всеведа, когда придет конец моей работе, я перевезу тебя.

Плавачек обещал, и перевозчик перевез его.

После этого подошел он к большому городу, но был тот город ветхий и печальный. Возле города встретился ему старик с палкой в руке, который еле ноги волочил.

— Бог в помощь, дедушка хилый!

— Дай боже, юноша милый! Куда путь держишь?

— К Деду-Всеведу, за тремя золотыми волосами.

— Ах-ах-ах! Такого посла мы тут давно ждем. Я тебя должен сейчас же к нашему королю отвести.

Пришли они туда, король и говорит:

— Слышал я, что ты идешь послом к Деду-Всеведу. Была у нас тут яблоня, приносила она молодящие яблоки: кто такое яблоко съест, пусть он хоть одной ногой в могиле стоит, — омолодится и станет как юноша. Да вот уж двадцать лет, как не приносит та яблоня ни одного плода. Если ты обещаешь Деда-Всеведа спросить, как нам этой беде помочь, награжу тебя по-королевски.

Плавачек обещал, и король милостиво его отпустил.

После этого пришел он к другому большому городу, который был наполовину разрушен. Недалеко от города сын погребал своего умершего отца, и по щекам у него слезы как горох катились.

— Бог в помощь, могильщик печальный, — сказал Плавачек.

— Дай боже, путник дальний! Куда путь держишь?

— Иду к Деду-Всеведу за тремя золотыми волосами.

— К Деду-Всеведу? Жаль, что не пришел раньше. Наш король давно уж такого посла ждет. Я должен тебя к нему отвести.

Пришли они туда, король и говорит:

— Слышал я, что ты идешь послом к Деду-Всеведу? Был тут у нас один родник с живой водой; если ею напоить умирающего, то он сразу выздоровеет, а если той водой брызнуть на мертвого, то он встанет и начнет ходить. Да вот уж двадцать лет, как воды той у нас не стало. Если ты обещаешь мне спросить Деда-Всеведа, как нашей беде помочь, я тебя награжу по-королевски.

Плавачек обещал и король милостиво его отпустил.

После этого шел он долго и далеко по сосновому лесу и посреди того леса увидел большой зеленый луг, полный прекрасных цветов, а на том лугу золотой замок. Это был замок Деда-Всеведа; он горел, как в огне. Плавачек вошел в тот замок, но никого там не нашел, — только в одном углу увидел старушку. Она сидела и пряла.

— Здравствуй, Плавачек! — промолвила она. — Рада тебя видеть.

Это была его крестная мать, у которой он в лесу ночевал, когда посланье нес.

— Зачем ты сюда пришел?

— Король не хочет, чтобы я даром его зятем стал, и послал меня за тремя золотыми волосами Деда-Всеведа.

Старушка улыбнулась и сказала:

— Дед-Всевед — мой сын, ясное солнце. Утром он мальчик, в полдень мужчина, а вечером старый дед. Я тебе эти три волоса с его золотой головы достану, чтобы недаром называться твоей крестной матерью. Но только, сыночек, в таком виде тебе оставаться тут нельзя. Хоть у сына моего и добрая душа, но, когда он вечером придет голодный домой, может легко статься, что он тебя изжарит и съест за ужином. Вот пустая кадка, я тебя этой кадкой накрою.

Плавачек попросил, чтобы она спросила у Деда-Всеведа про те три дела, про которые он обещал узнать, когда шел сюда.

— Спрошу, — ответила старушка. — А ты слушай и запоминай, что он скажет.

Вдруг снаружи поднялся ветер и через западное окно в горницу влетело Солнце, — старый дед с золотой головой.

— Чую, чую дух человечий! — промолвил он. — Кто тут у тебя, матушка?

— Кто ж тут может быть, кого бы ты не увидел, звезда дневная? Просто, видно, ты, целый день по божьему свету летая, человечьего духа нанюхался, — так не диво, что как вечером домой вернешься — тебе все кажется человеком пахнет.

Старик ничего на это не ответил и сел ужинать.

Поужинал, положил свою золотую голову старушке на колени и задремал. Как увидела старушка, что он уснул, — выдернула у него золотой волос и бросила на землю. Он зазвенел, как струна.

— Что тебе надо, матушка? — спросил старик.

— Ничего, сынок, ничего. Я задремала и мне приснился страшный сон.

— А что ты видела во сне?

— Я видела город. Был там родник с живой водой. Если кто заболеет, да напьется ее — выздоровеет. А если кто умер и его той водой обрызнут — тотчас оживет. Только уж двадцать лет, как вода в том роднике перестала течь. Что сделать, чтоб она опять потекла?

— Этой беде легко помочь. В том роднике на дне жаба сидит, не дает воде течь. Если жабу убить и родник вычистить, вода опять польется как прежде.

И старик опять уснул. А старушка второй золотой волос из головы у него выдернула и бросила на землю.

— Что тебе, матушка?

— Ничего, сынок, ничего. Я задремала и мне приснился страшный сон. В одном городе была чудесная яблоня. На ней росли молодящие яблоки. Если кто состарится и съест такое яблоко — тотчас помолодеет. Да будто вот уж двадцать лет, как яблоня совсем не приносит плодов. Что надо сделать?

— Этой беде легко помочь. Под яблоней лежит змея, она сосет ее соки. Если змею убить и яблоню пересадить, она будет опять приносить плоды, как прежде.

Скоро старик опять уснул, и старушка вырвала у него третий золотой волос.

— Что ты мне, матушка, спать не даешь? — проворчал старик и хотел встать.

— Лежи, сынок, лежи. Не сердись. Я тебя нечаянно разбудила. Одолела меня дремота и опять приснился мне диковинный сон. Я видела во сне перевозчика на синем море; вот уж двадцать лет как он перевозом занимается и никто сменить его не приходит. Когда наступит конец его работе?

— Глупая, видно, мать его родила. Пусть он даст кому-нибудь другому весло в руки, а сам выпрыгнет на берег: тот и станет перевозчиком. А теперь оставь меня в покое. Я должен утром вовремя встать да итти слезы сушить, что по ночам королевская дочь проливает по своем муже, сыне угольщика, которого король послал за тремя моими золотыми волосами.

Под утро снаружи снова ветер подул, и на коленях у старой матушки проснулось, вместо старика, прекрасное золотоволосое дитя, божье Солнышко. Оно простилось с матерью и через восточное окно вылетело вон.

Старушка приподняла кадку и сказала Плавачку:

— Вот тебе три золотых волоса, а что Дед-Всевед на те три вопроса ответил, ты уже знаешь. Ступай с богом. Больше ты меня не увидишь.

Плавачек поблагодарил старушку и ушел.

Как пришел он в первый город, спросил его тамошний король, какую он им весть принес.

— Добрую, — ответил Плавачек. — Прикажи очистить родник и убить жабу, что сидит там на дне: вода у вас опять потечет, как прежде.

Король приказал тотчас это сделать и, когда увидел, что родник забил по-прежнему, дал Плавачку двенадцать коней, белых как лебеди, и к ним столько золота, серебра и драгоценных камней, сколько они могли увезти.

Как пришел тот во второй город, спросил его и тамошний король, какую он им весть принес.

— Добрую, — ответил Плавачек. — Вели яблоню выкопать, — найдешь под корнями змею. Убейте ее, потом опять посадите яблоню, и она будет приносить плоды, как прежде.

Король приказал тотчас это сделать, и яблоня в одну ночь покрылась цветами, словно ее кто розами осыпал. Король в великой радости подарил Плавачку двенадцать коней, черных как вороны, и к ним столько богатств, сколько они могли увезти.

Пошел Плавачек дальше, и когда пришел к синему морю, перевозчик спросил его, узнал ли он, когда ему освобожденье будет?

— Узнал, — ответил Плавачек. — Только сперва перевези меня, — тогда и скажу.

Перевозчик было заупрямился, да видит, что с ним ничего не поделаешь, и перевез его вместе с двадцатью четырьмя конями.

— Когда будешь еще кого перевозить, — сказал ему Плавачек, — дай тому человеку весло в руки, а сам выпрыгни на берег, — он будет перевозчиком вместо тебя.

Король глазам своим не поверил, когда Плавачек принес ему три золотых волоса Деда-Всеведа, а дочь короля заплакала — не с печали, а с радости, что он вернулся.

— Где же это ты таких прекрасных коней и такие великие богатства добыл? — спросил король.

— Я все это заработал, — ответил Плавачек и рассказал, как он одному королю помог молодящими яблоками, которые стариков в молодых превращают, а другому — живой водой, которая больных здоровыми делает, а мертвых живыми.

— Молодящие яблоки! Живая вода! — тихо повторял король. — Если б я такое яблоко съел, — то помолодел бы. А если б умер, от той воды опять бы ожил.

Не мешкая, пустился он в путь за молодящими яблоками и живой водой, — да с тех пор и не возвратился.

Так стал сын угольщика королевским зятем, как волшебница присудила, а король, верно, до сих пор путников через синее море перевозит.

ДЛИННЫЙ, ТОЛСТЫЙ И ГЛАЗАСТЫЙ

Жил на свете король. Он был уже стар и имел одного единственного сына. Однажды призвал он сына к себе и говорит ему:

— Любезный сын мой! Ты ведь знаешь, что спелые плоды опадают, чтобы освободить место новым. И голова моя тоже поспела, и скоро не видать ей больше солнца. Но перед тем, как лечь в могилу, я хотел бы посмотреть на свою будущую дочь, твою суженую. Возьми себе жену, сын мой!

А королевич отвечает:

— Я бы рад, отец, исполнить твою волю, да только нет у меня невесты и не знаю, где взять.

Тогда старый король полез в карман, достал золотой ключ и протянул его сыну.

— На, поднимись на башню, на самый верх, посмотри хорошенько, а потом скажешь мне, какая тебе полюбилась.

Королевич не стал мешкать и тотчас пошел. Он отроду не был в башне и никогда не слыхал, что там что-то есть.

Когда он поднялся в самый верхний покой, он увидел в потолке маленькую железную дверцу. Дверца была заперта. Он отомкнул ее золотым ключом, откинул и взобрался наверх. Там оказался большой круглый зал; потолок был синий, как небо в ясную ночь, а на нем сверкали серебряные звезды; пол был устлан зеленым шелковым ковром, а вокруг в стене было двенадцать окон с золотыми рамами, и в этих окнах, на хрустальном стекле игравшими, как радуга, красками были изображены младые девы с королевскими коронами на головах, в каждом — иная и в ином одеянии, одна прекраснее другой. Королевич не мог глаз от них отвести. Пока он смотрел на них, любовался и не знал, которую выбрать, девы начали шевелиться, как живые, глядели на него, улыбались, только разве не говорили.

Тут королевич заметил, что одно из двенадцати окон было завешено белой занавесью. Он отдернул ее, чтобы взглянуть, что там такое. А была там дева в белом платье, опоясанная серебряным поясом, с жемчужной короной на голове. Она была всех прекрасней, но бледна и печальна, словно встала из гроба. Долго стоял королевич перед этим окном, точно видел сон наяву. Так смотрел он на деву, пока не почувствовал в сердце боль, и тогда он сказал:

— Эту хочу в жены, не хочу другой!

И как только он вымолвил эти слова, дева наклонила голову, зарумянилась, как роза, и в тот же миг все изображения на окнах пропали.

Королевич спустился вниз и рассказал отцу, что он видел и кого себе выбрал. Старый король омрачился, задумался и, наконец, сказал.

— Плохо ты поступил, сын мой, открыв то, что было завешено, а своими словами ты вверг себя в великую опасность. Ибо та дева находится во власти злого чернокнижника, который держит ее в плену в железном замке; многие пытались ее освободить, но никто из них не вернулся. Но что сделано, того не переделаешь; слово — закон, крепче печати. Езжай, попытай счастья, авось вернешься домой здрав и невредим!

Королевич простился с отцом, сел на коня и отправился в путь за невестой. И пришлось ему ехать через большой лес; ехал-ехал он этим лесом, пока не сбился с пути. Вот блуждает он со своим конем то в лесной чаще, то среди скал и болот, и вдруг слышит за собой чей-то голос:

— Эй, погоди-ка!

Королевич обернулся и увидел высокого детину, который спешил за ним вдогонку.

— Погоди-ка, да возьми меня с собой! Коль возьмешь меня на службу, не раскаешься!

— А кто ты такой? — спросил королевич. — И что умеешь делать?

— Зовут меня Длинный, а умею я вытягиваться. Видишь там на высокой ели птичье гнездо? Я достану тебе это гнездо, не влезая на дерево.

И Длинный начал вытягиваться. Он рос вверх с превеликой быстротой, пока не сравнялся с елью, потом достал гнездо, сразу сжался до прежнего роста и подал гнездо королевичу.

— Хорошо свое ремесло знаешь. Только на что мне птичьи гнезда, если ты не можешь вывести меня из этого леса!

— Ну, это пустое дело! — ответил Длинный и опять начал вытягиваться, пока не стал втрое выше самой высокой сосны, потом оглянулся по сторонам и сказал: — Вон туда, в ту сторону будет нам ближе всего.

Он опять сжался, взял коня под уздцы, и не успел королевич оглянуться, как они уже вышли из леса. Перед ними расстилалась широкая равнина, а за равниной, точно городские стены, высились серые скалы и поросшие лесом горы.

— Вон идет мой приятель, — воскликнул Длинный и указал куда-то вбок. — Ты бы, хозяин, и его взял на службу; он тебе, наверное, пригодится.

— Что же, крикни да подзови его, а я посмотрю, стоит ли.

— Он от нас далеко, — отвечал Длинный, — и, пожалуй, меня не услышит, да и тащиться сюда ему долго, потому что ноша у него большая. А лучше я за ним сбегаю.

Тут Длинный вытянулся так, что голова его ушла в облака, сделал шаг-другой, схватил своего приятеля за плечи и поставил его перед королевичем. Приятель его был парень плотный, а брюхо у него было, как четырехведерный бочонок.

— Кто ты такой? — спросил королевич. — И что умеешь делать?

— Зовут меня Толстый, а умею я расти вширь.

— Ну-ка, покажи.

— Ладно, только уезжай поживее... живее, обратно в лес! — крикнул Толстый и начал надуваться.

Королевичу было невдомек, зачем ему уезжать, но видя, что Длинный во всю мочь пустился к лесу, он пришпорил коня и поскакал за Длинным. И пора было — иначе Толстый задавил бы его вместе с конем своим брюхом, которое в мгновение ока разрослось во все стороны; куда ни повернись, везде было брюхо, словно гора сползла на равнину. Тут Толстый перестал надуваться, выдохнул воздух, так что деревья в лесу к земле пригнулись, и опять стал таким, как прежде.

— Ну, и погонял ты меня, — сказал ему королевич. — Да, такого парня не каждый день встретишь. Пойдем с нами.

После этого все трое отправились дальше. Когда они приблизились к скалам, повстречался им человек, у которого глаза были завязаны платком.

— Это наш третий приятель, — сказал Длинный. — Возьми его к себе на службу; он тоже даром твой хлеб есть не будет.

— Кто ты такой? — спросил человека королевич. — И почему у тебя завязаны глаза? Ты ведь так не видишь дороги?

— Нет, хозяин, наоборот. Как раз потому, что я слишком хорошо вижу, я и должен завязывать глаза. Завязанными глазами я вижу так, как иной незавязанными. А если сниму платок, то вижу все насквозь. И стоит мне пристально взглянуть на какую-нибудь вещь, как ее тотчас же охватывает пламя, а что не может гореть, разлетается вдребезги. Потому и называюсь я Глазастый.

Глазастый повернулся лицом к скале, развязал платок и уставился на нее своими огненными глазами. Скала треснула, во все стороны полетели куски, и вскоре от нее осталась только куча песка. Что-то сверкало в песке, точно пламя. Глазастый подошел к куче, поднял и принес королевичу. Это было чистое золото.

— Ну, брат, тебе и в самом деле цены нет! — сказал королевич. — Дурак тот, кто не захотел бы взять тебя на службу. Но если у тебя такие хорошие глаза, погляди-ка и скажи, далеко ли еще до железного замка и что там сейчас делается?

— Если бы ты ехал один, — ответил Глазастый, — то и в год бы туда не доехал. Ну, а с нами доедешь еще сегодня. Там для нас готовят, кстати, и ужин.

— А что делает моя невеста?

И сказал королевич:

— У кого в груди сердце доброе, пусть поможет мне освободить ее.

Все трое обещали ему, что помогут. И повели его между серыми скалами через пролом, который Глазастый сделал своими глазами, и все дальше и дальше через скалы, чрез высокие горы, чрез дремучие леса, и если дорогу что-нибудь преграждало, три приятеля мигом ее очищали. И когда стало солнце клониться к закату, горы сделались ниже; поредели леса, а скалы скрылись в густом вереске; когда солнце спустилось совсем, королевич ехал по железному мосту к воротам замка, и как только солнце зашло, сам собою поднялся мост, захлопнулись ворота, и королевич со своими спутниками очутился в железном замке в плену.

Оглядевшись по сторонам, королевич отвел своего коня в конюшню, — тут ужевсе было для него приготовлено, — и направился с тремя приятелями в замок. Во дворе, в конюшне, в прихожей и в покоях замка они видели в полумраке много богато наряженных людей — господ и слуг, но никто из этих людей ни разу не пошевелился, все они были окаменелые. Королевич и его спутники миновали несколько покоев и вступили в трапезную. Трапезная была ярко освещена, посреди стоял стол, уставленный добрым питьем и всякими яствами и накрытый на четыре прибора. Ждали-ждали они, думали, что еще кто-нибудь должен притти, но никто не приходил; тогда они уселись за стол и начали есть и пить, чего их душа хотела.

Наевшись и напившись, они стали осматриваться, где им лечь спать. Тут неожиданно распахнулись двери и в покой вошел чернокнижник — согбенный старец в длинной черной одежде, с плешью во всю голову и с седой бородой по колена; вместо пояса было на нем три железных обруча. Он вел за руку распрекрасную девицу в белом платье с серебряным поясом и в жемчужной короне; но она была бледна и печальна, словно встала из гроба. Королевич тотчас ее узнал, вскочил с места и пошел ей навстречу; но прежде, чем успел он вымолвить слово, чернокнижник сказал:

— Я знаю, зачем ты явился. Ты хочешь похитить у меня королевну. Что ж! Если сумеешь три ночи за ней углядеть, чтобы она от тебя не скрылась, тогда буть по твоему, бери ее себе. А если скроется, окаменеешь вместе со своими слугами, как все те, что приходили сюда до тебя.

После этого чернокнижник указал королевне на стул, а сам ушел.

Королевич не мог отвести глаз от красавицы, так она была хороша. И он начал с ней разговаривать, спрашивал ее и о том, и о сем; но она не отвечала, не улыбалась и ни на кого не глядела, точно была из мрамора. Он уселся с ней рядом и решил всю ночь не спать, чтобы она от него не ушла. А для пущей верности Длинный вытянулся, как ремень, и обвернулся вокруг всего покоя вдоль стен, Толстый сел в дверях, надулся и заткнул собой двери так, что и мыши не проскользнуть, а Глазастый стал на страже у столба посредине покоя. Но вскоре у всех глаза стали слипаться, они заснули и проспали всю ночь, как убитые.

Когда стало рассветать, королевич проснулся первый, и, словно кто ему нож в сердце всадил — королевна пропала. Он тотчас разбудил своих слуг и стал спрашивать их, что же делать теперь?

— Ничего, не горюй! — сказал Глазастый и выглянул в окно. — Я уже вижу ее. За сто миль отсюда есть лес, а посреди леса стоит старый дуб, а на том дубе, на самой вершине — желудь, и тот желудь — она. Пусть Длинный посадит меня к себе на плечи, и мы добудем ее.

Длинный тотчас посадил его, вытянулся и зашагал, что ни шаг — десять миль, а Глазастый указывал путь.

Не прошло и минуты, — другой не успел бы кругом хаты обежать, — как они уже были обратно, и Длинный подал королевичу желудь.

— Брось его наземь! — сказал он.

Королевич бросил желудь, и в тот же миг королевна предстала пред ним.

Когда солнце стало появляться из-за гор, с грохотом распахнулись двери, и в покой, коварно усмехаясь, вошел чернокнижник. Но увидев королевну, он нахмурился, заскрежетал зубами — и трах! Один железный обруч на нем лопнул и соскочил. Он взял королевну за руку и увел.

Целый день после этого королевичу нечего было делать, он только расхаживал по замку и вокруг и дивился на все чудеса. Всюду было так, словно разом остановилась жизнь. В одном покое видел он какого-то королевича, который обеими руками занес меч, словно хотел кого-то разрубить пополам, но не успел — превратился в камень. В другом покое был окаменелый рыцарь, который, видимо, в страхе убегал от кого-то и, споткнувшись о порог, вытянул руки, но не упал — застыл на полдороге. У печи сидел слуга и в одной руке держал жаркое от ужина, а другой подносил кусок ко рту, но не донес; когда оставалось только положить его в рот, он окаменел. И много других окаменелых людей видел королевич, и каждый из них застыл в том самом положении, в каком он был, когда чернокнижник произнес: «Окаменейте!» Много видел он и прекрасных коней, также окаменелых, а в самом замке и вокруг замка все было пусто и мертво. Были деревья, но без листьев, были луга, но без травы, была река, но не текла; ни одна птица не пела, ни один цветок не цвел, ни одна рыбка в воде не плескалась.

Утром, в полдень и вечером королевича и его спутников ждало в замке доброе угощение; кушанья сами накладывались в тарелки, вино само наливалось в кубки. А после ужина опять распахнулись двери, и чернокнижник привел королевну, чтобы королевич ее сторожил. И хотя все решили всячески бороться против сна, но ничего не помогло и опять они все заснули. А когда на рассвете королевич проснулся и увидал, что королевна исчезла, он вскочил и схватил Глазастого за плечо.

— Эй, Глазастый, вставай! Не знаешь, где королевна?

Глазастый протер глаза, поглядел и сказал:

— Уже вижу. За двести миль отсюда гора, а в горе скала, а в скале драгоценный камень, и тот камень она. Если Длинный меня донесет, добудем ее.

Длинный тотчас взял его на плечи, вытянулся и зашагал, что ни шаг — двадцать миль. Глазастый уставился на гору своими огненными глазами и гора рассыпалась, а скала разлетелась на тысячу осколков, и среди них сверкал драгоценный камень. Они взяли его и принесли королевичу. Едва королевич уронил его наземь, как предстала перед ним королевна. И когда потом чернокнижник пришел и увидел ее, у него засверкали глаза от злобы — и трах! лопнул и соскочил с него второй обруч. Он заскрежетал зубами и увел королевну из покоя.

И в этот день все было так, как и вчера. После ужина чернокнижник снова привел королевну, поглядел в упор на королевича и промолвил с усмешкой:

— Увидим теперь, кто кого, ты ли одержишь верх, или я.

И с этими словами ушел. А королевич и его слуги особенно старались не поддаться сну; не хотели присесть ни на миг, хотели расхаживать по покою всю ночь, да только все напрасно, ибо так уж было назначено: один за другим заснули все на ходу, а королевна от них ушла.

Утром раньше всех проснулся опять королевич и, как увидел, что нет королевны, разбудил Глазастого:

— Эй, Глазастый, вставай! Погляди, где королевна!

Долго глядел глазастый в окно.

— Эх, хозяин! — сказал он. — Далеко она, далеко. За триста миль отсюда есть сине море, а среди моря того лежит на дне раковина, а в той раковине золотой перстень, и тот перстень — она. Не горюй, добудем ее. Только сегодня Длинный должен взять с собой и Толстого, он нам понадобится.

Длинный посадил на одно плечо Глазастого, на другое Толстого, вытянулся и зашагал, что ни шаг — тридцать миль. Вот пришли они к синю морю, и Глазастый показал Длинному, где должен он опустить руку в море, чтобы достать раковину. Длинный вытянул руку, сколько сил хватало, но до дна не достал.

— Постойте, друзья, погодите минутку, я вам помогу, — сказал Толстый, надул во всю мочь свое брюхо, лег на берег и начал пить.

Вскоре вода спала так, что Длинный без труда достал со дна и вытащил из моря раковину. Он вынул из нее перстень, посадил приятелей к себе на плечи и поспешил в обратный путь. Только было ему тяжело спешить с Толстым на плече, потому что у Толстого было полморя в брюхе, и он сбросил его наземь в широкой долине. Толстый плюхнулся, как бурдюк с башни, и в один миг вся долина скрылась под водой, разлилось огромное озеро. Толстый сам с трудом из того озера выбрался.

Между тем королевич в замке был ни жив, ни мертв. Уже показались из-за гор первые лучи солнца, а слуги его еще не возвращались, и чем ярче и выше горели солнечные лучи, тем все больше одолевал его страх. Холодный пот выступил у него на лбу. Вскоре показалась на востоке пламенеющая полоска солнца и в тот же миг с треском распахнулись двери, и на пороге стоял чернокнижник. Он поглядел во все стороны и, увидев, что королевны нет, отвратительно захохотал и вошел в покой. Но тут — дзинь! — разлетелось стекло на мелкие осколки, золотой перстень упал наземь и предстала пред ним королевна. Глазастый видел, что в замке делается и какая опасность грозит его хозяину, и сказал о том Длинному. Длинный сделал шаг и пустил перстнем в окно.

Чернокнижник так зарычал от злобы, что весь замок затрясся, и трах! — лопнул и соскочил с него третий железный обруч, а чернокнижник обратился в ворона и вылетел в разбитое окно.

Тут прекрасная королевна заговорила и стала благодарить королевича за то, что он освободил ее, и зарумянилась, как роза. А в замке и вокруг замка все разом ожило. Тот, что держал в руках занесенный меч, взмахнул им по воздуху так, что ветер поднялся, и вложил его в ножны; тот, что споткнулся о порог, упал наземь, но тотчас же вскочил и схватился за нос — цел ли еще; тот, что сидел у печи, сунул кусок жаркого в рот и стал жевать; каждый доделал то, что начал делать, и продолжал, на чем остановился. В конюшнях рыли землю копытом и весело ржали кони; деревья вокруг замка зазеленели, как барвинки, луга запестрели цветами, высоко в небе запел жаворонок, а в быстрой речке зарезвились стаи мелких рыбок. Всюду жизнь, всюду радость!

Вскоре много всяких господ сошлось в покое, где был королевич, и все благодарили его за освобождение. Но он отвечал им:

— Меня благодарить не за что. Если бы не мои верные слуги, Длинный, Толстый и Глазастый, то и со мной случилось бы то же, что с вами.

После этого, с невестой и своими слугами, Длинным и Глазастым, он тронулся в обратный путь — домой, к отцу, старому королю, а все те господа его провожали. По дороге встретили они Толстого и взяли его с собой.

Старый король заплакал от радости, что сыну так посчастливилось; он уж не ждал, что сын вернется домой. А вскоре потом отпраздновали шумную свадьбу, три недели пировали, все господа, которых королевич освободил, были позваны. А когда пир кончился пришли к молодому королю Длинный, Толстый и Глазастый и сказали ему, что опять пойдут по свету искать себе работы. Молодой король уговаривал их и так и сяк, чтобы они у него остались:

— Все вам дам, ни в чем до самой смерти нуждаться не будете, и ничего вам делать не надо!

Но им такая праздная жизнь была не по душе; они попрощались с ним да ушли да так до сих пор скитаются по свету.

ЦАРЬ ХОРЕК

Говорят, что в давние времена куры и петухи в Чехии были сами себе хозяева. У каждого курятника был двор и свалка, где куры могли без помех рыться, и свой главный петух, который ими управлял. Каждая курица имела право на то, что она находила. Когда же зернышко находил петух, он скликал кур и отдавал его той, которая ему нравилась больше всех... или съедал зернышко сам. Если какая-нибудь курочка на это сердилась, он клюнет ее, и все в порядке. Когда, бывало, прокричит один петух, за ним кукарекают все остальные в деревне. Так продолжалось много лет, и все шло наилучшим образом.

Но вот на беду случилось, что лягушки, недовольные своими порядками, заквакали и выпросили себе в цари длинного аиста. Видя это, петухи и курицы захотели не отставать от лягушек и решили, что им тоже надо царя. Собрали сход и давай толковать. Насчет царя все были согласны. Но когда пришлось решать, кого же выбрать, возникли споры и ссоры. Никто не хотел, чтобы другой над ним главенствовал, каждый хотел главенствовать сам. Петухи начали браниться и клевать друг друга так, что перья летели и кровь текла из гребешков. Наконец один старый умный петух дал совет: чтобы сохранить мир, лучше всего пригласить сильного царя со стороны. И предложил он Хорька, зверя зубастого и сильного, которого всякий будет бояться. Хорек наверняка наведет в курятнике порядок и спокойствие.

Этот совет всем понравился, петухи тотчас послали послов к Хорьку и предложили ему куриный трон. Хорек послов выслушал, был с ними очень приветлив, обещал, что сохранит за курятниками все их исконные свободы и права, защитит их от коршуна, который уносит цыплят, от куницы, которая выпивает у них яйца и от воришек — воробьев, которые крадут у них зерна из-под самого носа. Главных петухов Хорек обещал назначить своими советниками, камергерами и другими придворными чинами.

Петухам и курам все это очень понравилось. Они с великой славой возвели Хорька на трон и радовались, что у них такой мощный и добродетельный государь.

Но прошло немного времени, и его величеству Хорьку захотелось куриной крови. Свою подлинную натуру Хорек не хотел показывать, чтобы не распугать петухов и кур. Он решил найти за одним из своих подданных какую-нибудь вину и, под этим предлогом, перекусить ему горло и полакомиться кровью.

Вот вызвал он дородного, красивого петуха и спрашивает, не слышит ли тот какого-нибудь запаха. Петух — он был простодушный добряк — и говорит:

— Не изволь гневаться, царская милость, слышу ужасную вонь.

А вонь эта была от Хорька, ибо все хорьки воняют, даже если они царствуют в курином царстве.

— Ах, ты подлый, дерзкий негодяй! — набросился на него Хорек. — Как ты осмелился так говорить со своим царем и господином!

И одним махом, откусив петуху голову, Хорек выпил его кровь. Потом вызвал к себе другого петуха и тоже спросил, не слышит ли тот какого-нибудь запаха.

Вызванный, видя обезглавленное тело товарища и кровь на губах его царской милости, понял, что дело неладно, с перепуга затрясся всем телом и слова не мог вымолвить.

— Ты почему трясешься? — накинулся на него царь. — Верно, у тебя совесть нечиста. Говори, какой чуешь запах?

Петух, собравшись с силами, низко поклонился и сказал тоненьким сладким голоском:

— Ваша царская милость, слышу приятнейшее благоухание.

— Подлый лицемер! — вскричал царь. — Хочешь бесстыдной лестью скрыть свое предательство!

И откусив петуху голову, Хорек выпил его кровь.

Теперь Хорек был уже сыт, но такая игра ему нравилась, поэтому он вызвал к себе еще одного петуха и задал ему тот же вопрос.

Но этот петух был тертый калач. Он заметил двух обезглавленных товарищей, а на царских губах нечто похожее на кровь, но сделал вид, что ничего не видит. Несколько раз учтиво поклонившись, он ответил:

— Не изволь гневаться, царская милость. На днях стояла сырая погода, и я схватил такой насморк, что не слышу никаких запахов.

Видя, что петух так ловко выпутался, и не найдясь сразу на что еще поймать его, царь Хорек благосклонно усмехнулся и отпустил хитреца подобру-поздорову.

ЧУРБАШКА

Жили-были муж и жена. Хижина их стояла в конце деревни, на краю леса. Были они бедные: муж поденничал, а жена пряла и продавала пряжу. Несмотря на бедность, они часто говорили: «Эх, кабы у нас был ребеночек!» — «Радуйтесь, что вам господь не послал его, — говорили люди, — у вас и у самих-то есть нечего! А они в ответ: «Где двое сыты, там будет сыт и ребеночек. Лишь бы он у нас был!»

Однажды утром муж корчевал в лесу пни и выкопал пенек, как две капли похожий на ребенка: головка, тельце, ручки, ножки. Только макушку надо было малость обтесать топором, чтобы стала круглая и гладкая, да корешки на руках и ногах обрубить так, чтобы выглядели, как у мальчишки. Получилось настоящее дитя, только что не плачет.

Принес муж этот пенек домой и говорит жене:

— Вот тебе то, чего ты хотела — маленький чурбашка. Можешь его нянчить.

Жена спеленала маленького, взяла его на руки и запела:

Дитя в пеленках вдруг зашевелилось, завертело головой, закричало: «Мама, есть хочу!» Женщина от радости не знала, что делать. Положила дитя на кровать и побежала варить кашу. Когда каша была готова, Чурбашка всю ее съел и опять закричал: «Мама, есть хочу!»

— Подожди, подожди, дитятко, сейчас принесу.

Хозяйка побежала к соседке, принесла полную крынку молока. Чурбашка пил большими глотками и, когда выпил, опять закричал, что хочет есть. Хозяйка удивилась: «Неужто ты, дитятко, еще не сыт?» Пошла в деревню, взяла в долг каравай хлеба, положила его на стол и вышла в сени поставить в печь воды для супа. Только она за дверь, Чурбашка увидел на столе хлеб, выбрался из пеленок, вскочил на лавку, враз проглотил каравай и опять закричал: «Мама, есть хочу!» Мать вошла, хотела нарезать хлеба к супу, глядь — каравая и след простыл. В углу стоял Чурбашка, круглый как бочонок, и таращил на нее глаза.

— Господи боже, Чурбашка! Уж не съел ли ты весь каравай?

— Да, мама, съел, а сейчас тебя съем!

Разинул рот и не успела мать опомниться, как он проглотил ее. Скоро пришел домой отец. Едва он открыл дверь, Чурбашка закричал: «Отец, есть хочу!» Отец даже испугался, увидев, как громадный, как печка, Чурбашка вращал глазами и разевал пасть. Потом узнал его и говорит:

— Ах, чорт тебя возьми! Где же мама?

— Я ее съел и тебя съем!

И разинув пасть, Чурбашка вмиг проглотил отца. Но чем он больше ел, тем становился голоднее. В избе уже не было ничего съедобного, и Чурбашка отправился в деревню. Встретилась ему девочка с тачкой клевера.

— А ты, видать, здорово наелся, что у тебя такой большой живот! — удивилась девочка.

А Чурбашка в ответ:

Подскочил к ней и проглотил вместо с тачкой. Потом встретил он мужика, ехавшего на возу с сеном. Чурбашка стал на дороге, и кони остановились.

— Ты что не можешь посторониться, дурень? Вот я тебе задам! — закричал мужик и замахнулся кнутом. Но Чурбашка внимания не обратил и говорит:

И мужик не успел опомниться, как вместе с лошадьми и телегой очутился в брюхе у Чурбашки.

Пошел Чурбашка дальше. Видит, свинопас пасет в поле свиней. У Чурбашки разыгрался аппетит, и он проглотил все стадо вместе со свинопасом. И следа от них не осталось. Потом увидел на холме стадо овец с пастухом. «Ну, говорит себе, коли я столько съел, съем и их». Подошел и всех сожрал: овец пастуха и пса Орешка. Потом потащился дальше. Дошел до огорода, где бабка окучивала капусту. Не долго думая, Чурбашка влез в огород и давай рвать кочаны и проглатывать их.

— Что же это ты мне убытки делаешь, Чурбашка? — говорит бабка. — Ты много съел, мог бы, кажись, наесться досыта.

Чурбашка сердито посмотрел на нее и начал свое:

И хотел ее проглотить. Но проворная бабка не растерялась, хватила Чурбашка мотыгой и распорола ему брюхо. Чурбашка замертво повалился на землю. И видели бы вы, что произошло! Из брюха выскочил пес Орешек, за ним пастух, за пастухом, овцы. Орешек согнал всех овец в кучу, пастух свистнул и стадо погнал домой. Потом из брюха выбежало стадо свиней, за ними свинопас. Он щелкнул бичом и погнал их вслед за овечьим стадом. Потом лошади вывезли воз сена. Мужик хлопал вожжами, ругался и вслед за свинопасом поехал к деревне. За возом вылезла девочка с тачкой, а за ней родители Чурбашки. Они несли каравай хлеба, что жена одолжила у соседки...

С тех пор муж с женой никогда не говорили: «Эх, кабы был у нас ребеночек!»

ИРКА С КОЗОЙ

Жил-был король, и была у него дочь, которую никто не мог рассмешить, такая она всегда ходила грустная. Тогда король велел объявить, что кто его дочь рассмешит, тому он отдаст ее в жены.

Жил-был также пастух и был у него сын. Звали того сына Ирка. Тот Ирка и говорит отцу:

— Батя, пойду-ка я попробую ее рассмешить. Дай мне козу.

— Иди, — говорит отец.

А коза эта была такая, что кто до нее дотронется, не может оторвать руки, пока хозяин козы не разрешит.

Взял Ирка ту козу и пошел. Встречает прохожего, у которого одна нога закинута на плечо.

— Зачем это у тебя нога на плече? — спрашивает Ирка.

— А потому, — отвечает человек, — что если я иду обеими ногами, то одним шагом делаю сто миль.

— А куда ты идешь?

— Иду поискать, не возьмет ли меня кто на службу?

— Ну, так пойдем со мной.

Пошли они дальше и встретили человека с повязкой на глазах. Спрашивают его:

— Зачем это у тебя повязка на глазах?

А он в ответ:

— Если я эту повязку сниму, то вижу на сто миль кругом.

— А куда ты идешь?

— Иду искать работу. Не наймешь ли меня?

— Найму, иди с нами.

Прошли они еще часть пути и встретили человека с бутылкой подмышкой. Вместо пробки он затыкал ее пальцем.

— Зачем это ты палец держишь в бутылке?

— Если я его выну, то из бутылки брызнет струя и на сто миль кругом — все, что хочу зальет. Коли хочешь, возьми меня на службу, может я тебе принесу счастье, а ты мне.

— Ну, так пойдем вместе, — отвечает Ирка.

Вот пришли они в королевскую столицу и накупили для козы лент. Остановились они в корчме. А там было уж договорено, если придут мол такие-то люди, то давать им пить и есть все, что душе угодно — король за все заплатит. Разукрасили они козу лентами и оставили ее под надзор корчмарю. Тот поставил козу в клеть, где рядом ночевали его три дочери. Они еще не спали. Старшая Маня говорит:

— Вот бы мне бы такую ленту! Пойду-ка отвяжу одну с козы.

Вторая дочка Долда говорит:

— Не надо, он утром заметит.

Но Маня встала и пошла за перегородку к козе. Ушла и не возвращается. Младшая дочка Кача говорит Долде:

— Сходи-ка за ней.

Долда пошла и взяла Маню за плечо:

— Брось, пойдем.

И прилипла.

Пришла Кача.

— Смотрите, не отвяжите все ленты!

Потянула она сестру за юбку и тоже прилипла.

Утром пришел Ирка, взял козу и повел за собой весь хвост — Качу, Долду и Маню. Корчмарь еще спал. Шли они деревней. Качин жених выглянул в окно:

— Ай, ай, — кричит, — Кача, это что такое?

Выбежал он, схватил ее за руку и тоже прилип.

Мимо пастух гнал стадо. Бык задел вереницу и тоже потащился с нею.

Подошли они к королевскому замку. Навстречу придворные. Увидели и поспешили доложить королю.

— Ваше величество! Ну и зрелище. Уж чего у нас тут не бывало, а этакого не видывали!

Вывели скорей королевскую дочку, она взглянула, да как расхохочется, аж стены затряслись.

Начали расспрашивать Ирку, кто он такой. Я, говорит, пастушеский сын и зовут меня Ирка.

Немыслимое дело, говорят во дворце, нельзя за него отдать королевну, он незнатного роду. Надо задать ему еще задачу.

— Задавайте, — говорит Ирка.

В ста милях оттуда был родник. И вот велят Ирке за несколько минут добыть ковшик воды из того родника. Тогда отдадут за него королевну.

Ирка говорит своему товарищу, что с ногой на плече:

— Ты сказал, что если снимешь ногу, то одним шагом перемахнешь сто миль.

— Без труда и хоть сейчас, — отвечает тот. Снял ногу и одним махом очутился около родника.

Прошло несколько минут, Ирка ждет, пора бы товарищу вернуться, а его нет.

Ирка говорит другому:

— Ты сказал, что если снимешь повязку с глаз, увидишь на сто миль кругом. Посмотри-ка, что он там делает у родника!

— Хозяин, — отвечает тот, — он там лежит... Ах, батюшки, он уснул!

— Плохо дело, — говорит Ирка, — время-то на исходе. Ну-ка, ты, третий, ты говорил, что вынешь палец из бутылки и струя ударит на сто миль. Окати-ка его, чтобы встал... А ты, — говорит дальнозоркому, — смотри, шевелится он там или нет.

— Уже встает, утирается... набирает воду в ковшик.

И верно — длинноногий поднялся на ноги, шагнул и был на месте. Как раз вовремя.

— Нет, — говорят Ирке, — зададим тебе еще задачу.

А в том краю жил в лесу страшный зверь — единорог, жрал людей. Велели Ирке этого зверя убить, чтобы получить королевну в жены.

Ирка позвал товарищей и пошел в лес. Подходят к логову, где жили три зверя. Один из них был людоед-единорог. Вот Ирка и его друзья набрали за пазуху камней и еловых шишек и влезли на высокую ель над логовом. Когда звери улеглись, приятели начали кидать в них каменьями.

Тот, кому досталось, говорит соседу:

— Оставь меня в покое, не толкайся!

А другой в ответ:

— Я тебя не трогаю.

А с дерева опять — хлоп камень.

— Отстань! Ты уже третий раз меня толкаешь.

— Ничего я тебя не толкаю!

Тут они накинулись друг на друга и давай драться. Единорог хотел боднуть своего противника, но тот отскочил, а единорог с размаху вогнал свой рог в дерево так глубоко, что не мог вытащить. Наши друзья поскорей спустились с дерева. Двое зверей убежали, а единорога Ирка с товарищами прикончили, отрубили ему голову и, взвалив ее на плечи, понесли в замок.

Видят придворные, что Ирка справился и с этой задачей. Что тут будешь делать? Неужто отдать ему королевну в жены?

— Нет, господа, — говорит один придворный, — этому не бывать. Ведь он простолюдин. Куда же ему жениться на царевне? Надо нам как-нибудь извести его.

Тогда король велел поговорить с Иркой — узнать, что он о себе скажет и что у него на уме. Вот одна служанка и говорит Ирке:

— Плохи твои дела, Ирка, хотят тебя сжить со света.

А Ирка в ответ:

— Я не боюсь. Мне еще двенадцать лет было, а я уже убивал десятерых одним ударом.

Так оно и было: мать однажды испекла Ирке ватрушку, на нее насело десять мух, и Ирка всех их убил одним ударом.

Услышав иркины слова, придворные говорят между собой.

— Его застрелить надо, иначе с ним не справишься.

Вызвали солдат и говорят Ирке, что его будут венчать в замке и что будет парад. Привели его туда, и солдаты уже собрались его застрелить. Но Ирка говорит человеку с бутылкой:

— Ну-ка брызни на них.

Тот вынул палец из бутылки, пустил на солдат струю и залил им глаза так, что они ничего не видели.

Тут уж придворные и король видят, что ничего не поделаешь. Позвали Ирку и сказали ему, что отдают за него королевскую дочь. Одели Ирку в богатое царское платье и сыграли свадьбу. И я на этой свадьбе была, музыка играла, гости песни пели, ели и пили, мяса и каши были полные миски, а воды — полные ведра. Нашла я за пеньком яичко, шлепнула им одному из гостей по голове. Сделалась у него плешь, так он до сих пор с ней и ходит...

ХОРОШО, ЧТО ЕСТЬ СМЕРТЬ НА СВЕТЕ

В старые времена, когда Христос и святой Петр еще ходили по белу свету, пришли они однажды к кузнецу и попросились ночевать. Кузнец приветливо принял их, бросил свой молот под наковальню и повел путников в горницу. Он приготовил хороший ужин, а после ужина сказал гостям:

— Вижу, что путь у вас был нелегкий, и вы хотите отдохнуть. Да и жара была сегодня такая, что пот лил ручьями. Ложитесь-ка вы в мою постель, а я лягу в сарае на соломе.

И, пожелав им доброй ночи, вышел. Утром он снова накормил их, проводил немного по дороге и, прощаясь, сказал:

— Послужил вам чем мог, не взыщите.

Святой Петр тихонько потянул Христа за рукав и говорит:

— Господи, неужто ты ничем не вознаградишь этого достойного человека? Он был так добр к нам.

Сказал Христос:

— Награда на этом свете призрачна. Я ему уготовлю иную награду, на небе. — Потом обернулся к кузнецу: — Если хочешь, выскажи три желания, они исполнятся.

Обрадовался кузнец:

— Коли так, сделай, господи, чтобы я жил в добром здравии еще сто лет.

— Да будет по-твоему, — сказал Христос. — Что ты еще хочешь?

Кузнец подумал и говорит:

— Чего же просить? Живется мне хорошо, заработка хватает. Сделай, господи, чтобы у меня всегда работы было вдосталь, как сейчас.

— Исполнится и это, — ответил Христос. — Каково твое третье желание?

Тут уж кузнец совсем не знал, что сказать. Подумав с минуту, говорит:

— Уж ежели ты, господи, так добр, сделай, чтобы каждый, кто сядет на лавку у меня за столом, где и ты сидел, не мог встать, пока я его не отпущу.

Святой Петр засмеялся, услышав такое желание, но Христос говорит:

— Быть по сему.

Тут они распрощались, Христос и святой Петр отправились в путь, а обрадованный кузнец поспешил домой.

Как Христос сказал, так и исполнилось: все соседи кузнеца уже перемерли, а он все еще был здоров и свеж, как рыба, работы имел вдосталь и распевал с утра до вечера.

Но всему приходит конец. Истекли сто лет, и смерть постучала в двери к кузнецу. «Кто там?» — отозвался кузнец. «Это я, смерть, пришла за тобой». — «А, добро пожаловать, дорогая гостья, — сказал кузнец, втайне усмехаясь, — входи, входи, почтенная госпожа. Погоди минутку, уберу свои молотки и клещи и мигом буду готов. Присядь пока вон на ту лавку, знаю ведь, что ты устала, бродя по белу свету». Смерть, ничего не подозревая, не заставила себя долго упрашивать и уселась на скамью. Тогда кузнец громко рассмеялся и говорит:

— Теперь сиди здесь и не вставай, пока я не захочу!

Смерть завертелась, застучала костями, залязгала зубами, но ничего не помогает, никак ей не сдвинуться с места, сидит, как прикованная. Кузнец, насмеявшись до колик, запер дверь и пошел по своим делам, довольный тем, что теперь уже нечего бояться смерти, она у него в плену.

Однако долго радоваться ему не пришлось. Он увидел, что ошибся. Решил было кузнец на радостях зарезать поросенка, которого откармливал во дворе, и накоптить колбасы. Очень он любил копченую колбасу. Вот взял кузнец топор и ударил поросенка по голове так, что тот даже перевернулся. Кузнец нагнулся было с ножом, чтобы разрезать ему горло и собрать кровь для ливерной колбасы, но поросенок вдруг прыг и с хрюканием убежал неведомо куда. Кузнец с перепугу опомниться не успел.

— Погоди ты, скотина, я до тебя еще доберусь, — сказал кузнец и пошел в хлев за гусем, которого откармливал уже две недели.

— Полакомлюсь хоть тобой, если колбаса от меня убежала, — сказал он, взял нож и хотел зарезать гуся. Но вот чудеса: из гуся не вытекло ни капли крови, и как только кузнец вынул нож, на шее у гуся не оказалось никакой раны. Пока кузнец дивился этому, гусь вырвался у него из рук и с гоготом убежал вслед за поросенком.

Тут уж кузнец вышел из себя. Так ему сегодня повезло, а вот теперь даже не полакомиться жарким? Ладно, бог с ними, с поросенком и с гусем! Кузнец вошел на голубятню и принес двух голубей. Чтобы и они не выкинули чего-нибудь подобного, он взял топор и одним ударом отсек им головы. «Ну, хоть с вами-то покончено», — пробормотал он я бросил голубей на землю. Но что за диво? Едва голуби оказались на земле, их головы опять приросли к туловищам, птицы вспорхнули и — поминай как звали.

Тут вдруг кузнеца осенило. Он хлопнул себя кулаком по лбу.

— Эх, правда! Я и не подумал о том, что никто не может умереть, потому что смерть у меня в плену.

Покачал кузнец головой, не очень-то ему нравилось, что прядется навсегда отказаться от вкусных колбас, от аппетитного гуся, от жареных голубей. Но что делать? Выпустить смерть? Не годится, она ему первому свернет шею. Решил кузнец, что лучше есть вместо мяса горох и кашу, а вместо жаркого — калачи. И калачи хороши, коль ничего другого нет.

Пока хватало старых запасов, все шло хорошо. Но вот пришло лето, тут-то и настала беда. Все живые твари, сколько их было в прошлом году, снова ожили, ни один не убыл. Да еще народилась пропасть новых, все прямо кишело кругом. Птицы, мыши, жуки, саранча, клещи и другие паразиты сожрали и испортили все посевы на полях. Луга лежали словно выгорелые, деревья были похожи на метлы — листья и цветы на них объели бабочки и гусеницы. И ни одного из этих паразитов нельзя было истребить! В озерах и реках развелось столько рыбы, лягушек, водяных пауков и других насекомых, что даже напиться воды было нельзя, так они ее запакостили. В воздухе носились тучи комаров, мух и мошек, а по земле ползало и прыгало такое множество мелких насекомых, что они могли бы уморить людей... если бы можно было умереть. Люди ходили полумертвые, как тени не в силах ни жить, ни умереть.

Увидел кузнец, какое несчастье он навлек на свет своей безрассудной просьбой и сказал:

— Правильно сделал господь бог, что создал смерть на свете. — Пошел, выпустил смерть и сдался ей. Она его сразу и задавила. А на свете все постепенно снова пришло в прежний порядок.

ЛЕСОВИЧКИ

Жил-был бедный мальчик-сиротка, без отца, без матери. Чтобы было чем жить, пришлось ему искать работу. Долго он искал и вот однажды пришел к одинокому домику на краю леса. На пороге сидел старичок, вместо глаз у него были темные дырки. Рядом в хлеву блеяли козы. Старичок говорит:

— Отвел бы я вас, козочки, на пастбище, да не могу, не видят мои глаза. И некого мне послать с вами.

— Дедушка, пошлите меня, — вызвался мальчик, — я охотно буду пасти козочек и вам тоже послужу.

— А кто ты такой и как тебя зовут?

Мальчик рассказал ему о себе, сказал, что его зовут Янек.

— Хорошо, Янек, я беру тебя. Первым делом выгони коз на пастбище. Только не води их на ту горку в лесу: придут лесови́чки, усыпят тебя и вынут тебе глаза, как и мне.

— Не беспокойтесь, дедушка, — отвечает Янек, — мне лесовички глаз не вынут.

И выпустив коз из хлева, он погнал их на пастбище. В первый и второй день он пас их около леса, а на третий день сказал себе: «С какой стати мне бояться лесовичек? Погоню-ка я коз туда, где трава получше». Срезал Янек три зеленых прута, спрятал их в шапку и погнал коз в лес, на горку. Там козы разбрелись и стали щипать траву, а Янек уселся в тени, на камень. Вдруг, откуда ни возьмись, стоит перед ним красная девица, вся в белом, с распущенными волосами, черными как смоль, а глаза у нее колючие, как шипы.

— Бог в помощь, молодой пастушок, — говорит девица. — Гляди, какие яблоки растут у нас в саду. Вот тебе одно, чтобы ты знал, какие они вкусные.

И подает ему красивое и румяное яблоко. Но Янек знал, что стоит ему съесть яблоко, как он сразу уснет и девица вынет у него глаза.

— Спасибо тебе, красна девица, — говорит Янек, — у моего хозяина в саду растут яблоки получше. Я уже наелся.

— Не хочешь, не надо, не буду тебя неволить, — сказала девица и ушла.

Через минуту приходит другая девица, еще красивее, с алой розой в руке, и говорит:

— Бог в помощь, молодой пастушок! Смотри, какую красивую розу я сорвала на меже. А как пахнет, ты только понюхай!

— Спасибо тебе, красна девица, у моего хозяина в саду розы еще красивее. Я их вдоволь нанюхался.

— Не хочешь — не надо, — сердито сказала девушка, повернулась и ушла.

Немного погодя появилась третья девица, еще красивее и моложе, чем первые две.

— Бог в помощь, молодой пастушок!

— Спасибо на добром слове, красна девица.

— Ты пригожий парень, — говорит девица, — но будешь еще лучше, если тебя красиво причесать. Пойди сюда, я это сделаю.

Янек — ни слова в ответ. Но как только девица к нему подошла и хотела его причесать, он вытащил из шапки прутик и хлоп девицу по руке. Девица расплакалась: «Ах, помогите, помогите!», и не могла сдвинуться с места. Янек, не обращая внимания на ее плач, связал ей руки прутиком. Тут прибежали две другие девицы и, увидев связанную сестру, стали просить Янека отпустить ее:

— Развязывайте ее сами, — сказал Янек.

— Ох, мы не можем, у нас нежные руки, мы исцарапаемся.

Но видя, что мальчика не уговоришь, лесовички подошли к сестре и хотели ее развязать. Тут подскочил Янек, хлоп, хлоп, ударил каждую по руке и связал их.

— Вот вы и попались, злые лесовички. Это вы у моего хозяина украли глаза.

И Янек побежал домой.

— Дедушка, пойдем со мной, я нашел тех, кто вернет вам глаза.

Вот пришли они на горку, Янек и говорит первой лесовичке:

— Говори, где дедушкины глаза. Не скажешь, утоплю тебя. — Лесовичка отговаривалась, что не знает, и Янек чуть не бросил ее в реку, что протекала под горкой.

— Смилуйся, отпусти меня, Янек, — взмолилась лесовичка, — я отдам тебе дедушкины глаза.

И она повела его в пещеру. Там лежала целая груда глаз — больших, маленьких, черных, красных, синих, зеленых... Лесовичка выбрала пару глаз и дала ему. Но когда Янек вставил эти глаза дедушке, старичок заохал:

— Ах, беда, беда, не мои это глаза, я ими вижу только сов.

Янек рассердился, схватил лесовичку и бросил ее в воду. Потом говорит ее сестре:

— Говори ты, где дедушкины глаза.

Та тоже начала отговариваться, но когда он пригрозил ей, что и ее утопит, повела его в ту же пещеру и выбрала другую пару глаз.

Но дедушка опять жаловался:

— Ох, не мои это глаза, я ими вижу только волков.

Тут и вторую лесовичку постигла участь первой — над ней сомкнулась вода.

— Говори, где дедушкины глаза! — потребовал Янек от младшей лесовички.

Она тоже повела его к груде глаз и выбрала пару. Но когда их вставили дедушке, он был в отчаянии: не его глаза. «Вижу ими только щук». Видя, что и эта лесовичка обманула его, Янек хотел ее утопить, но она просила со слезами:

— Смилуйся надо мной, Янек, отпусти! Я дам тебе настоящие дедушкины глаза.

И достала пару глаз из глубины груды. Янек вставил эти глаза дедушке, и тот обрадовался.

— Вот это мои глаза! Слава богу, теперь я хорошо вижу.

С тех пор Янек и дедушка зажили припеваючи: Янек пас коз, а дедушка сидел дома и варил сыр, который они потом вместе ели.

А лесовичка на ту горку больше и носа не казала.

ТРИ ПРЯХИ

Жила-была бедная вдова с дочерью Лидушкой. Не было у них ни поля, ни коровы, жили они тем, что пряли пряжу и продавали ее. Лидушка была умна и хороша собой, но одна беда — очень ленива. Как, бывало, надо садиться за прялку, Лидушка — в слезы. А когда мать все-таки усадит ее, Лидушка наработает, как кот наплакал. Мать на это так сердилась, что однажды, в сердцах, дала дочери подзатыльник. Лидушка давай реветь и причитать — разливается в три ручья, так, что с улицы за три версты слышно. А мимо как раз проезжала королева. Она услышала громкий плач, велела кучеру остановиться, вышла из кареты и вошла в хижину, думая, что там стряслась какая-нибудь беда.

— Что с тобой, дитя мое? — спросила она горько плачущую Лидушку.

— Ох, ох, мамонька меня побила!

Королева обернулась к матери.

— Зачем ты бьешь эту бедную девушку?

Мать смутилась, не зная, что сказать. Ей было стыдно, что ее дочь такая лентяйка.

— Ах, ваша королевская милость, прямо беда с этой девушкой: только бы ей и делать, что прясть, никакой другой работы не берет в руки, сидела бы за прялкой день и ночь. За это я сегодня на нее рассердилась и разок ее ударила, а она и подняла рев!..

Королева была большая любительница пряжи, и такое пристрастие к прялке ей очень поправилось.

— Вот что, хозяйка, — говорит она, — коли твоя дочь так любит прясть, отпусти ее ко мне. Я ее хорошо устрою: у меня в замке много отличного льна: если она будет там так же прилежна, как дома, я обещаю, что она не пожалеет об этом.

Мать с радостью согласилась, и королева увезла Лидушку в замок. Там она взяла ее за руку и повела в комнаты, до потолка полные льна. Лен был отличный, мягкий, как шелк, и отливал серебром и золотом.

— Будь прилежна, доченька, спряди весь этот лен, тогда я выдам тебя замуж за моего сына, будешь королевой.

Потом королева велела принести красивое, дорогое веретено из слоновой кости с золотом и целую корзину шпулек из желтого пахучего тростника.

Королева ушла, и Лидушка осталась одна перед горой льна. Она села у окна и горько заплакала. Если бы она пряла сто лет с утра до вечера, все равно ей не справиться было бы со всем этим льном. А ведь она так не любит прясть!

Так она просидела в слезах всю ночь и утро следующего дня, и палец о палец не ударила. В полдень пришла королева посмотреть, много ли Лидушка напряла, и удивилась, увидев, что девушка еще не бралась за работу. Лидушка отговорилась тем, что очень скучала по матушке и, из-за слез, не могла взять работу в руки. Королева поверила и сказала, утешая ее:

— Не скучай, моя милая, возьмись завтра прилежно за работу, наверстай упущенное и выйдешь за моего сына, будешь королевой.

Она ушла, а Лидушка опять села у окна, глядела на двор, вздыхала и ничего не делала до вечера и на другой день все утро.

В полдень опять пришла королева и нахмурилась, видя, что все еще ничего не сделано. Но Лидушка опять отговорилась тем, что после вчерашних горьких слез у нее так разболелась голова, что не было сил работать. Королева приняла и это объяснение, но, уходя, сказала:

— Пора, пора, Лидушка, взяться за работу, если хочешь стать женой моего сына и королевой.

Но Лидушка и в этот вечер и на следующий день опять не притронулась к пряже, все сидела да глядела в окно.

В полдень в дверях показалась королева и, видя, что Лидушка опять бездельничала, сильно разгневалась:

— Слушай, девушка, сегодня говорю тебе в последний раз. Если и завтра ничего не будет сделано, не бывать тебе женой моего сына. Велю запереть тебя в темницу, полную змей, жаб и скорпионов, и уморить тебя голодом. Будешь знать, как обманывать меня да бездельничать!

И королева ушла, сердито хлопнув дверью.

Тут только Лидушку забрал страх. При мысли о завтрашнем дне ее даже в холодный пот бросило. Что делать? Взяла она веретено, села к прялке, стала прясть. Но куда там, много ли могла напрясть такая лентяйка? Скоро Лидушка бросила работу, опять села к окну и проплакала навзрыд до самого вечера.

Вдруг кто-то постучал в окно. Лидушка глянула, видит за окном стоят три уродливые старухи. У одной нижняя губа свешивается до самого подбородка. У другой на правой руке большой палец такой огромный, что и руки не видать. У третьей правая ступня такая плоская и широкая, словно ее молотили цепом. Увидев таких уродин, Лидушка перепугалась и отскочила от окна. Но три старухи приветливо улыбались ей и делали знаки, чтобы она не боялась и открыла окно.

— Добрый вечер, красавица, — сказали они. — О чем ты так горько плачешь?

Лидушка собралась с духом и сказала сквозь слезы:

— Как же мне, бедной, не плакать, если мне велено спрясть весь лен, что в этой комнате, да еще в двух других!

И она рассказала старухам все, что с ней произошло, не забыв упомянуть о том, что королева посулила ей руку своего сына.

— Но что мне с этого толку! — добавила она. — Мне этого льна и вовек не спрясть...

Старухи усмехнулись и говорят:

— Вот что, девушка. Обещай, что позовешь нас на свадьбу, посадишь рядом с собой за столом и не будешь стесняться нас перед гостями. Тогда мы тебе весь этот лен спрядем скорее, чем ты можешь представить.

— Все, все вам обещаю, что хотите, — радостно обещала Лидушка. — Только скорей беритесь за дело.

Три старухи влезли в окно, велели Лидушке лечь спать, а сами взялись за работу. Та, у которой широкий палец, тянула волокно, та, что с большой губой, сучила и скручивала нитку, а та, у которой плоская ступня, знай, нажимала на педаль и вертела колесо прялки. То-то спорилась работа!

Утром, чуть рассвело, Лидушка встала. Видит огромную груду шпулек, и пряжа на них тонкая, ровная, чистая — загляденье. Льназаметно убыло. Старухи попрощались с Лидушкой, сказали, что к вечеру опять придут и через окно убрались восвояси.

В полдень королева пришла проверить, не бездельничала ли Лидушка. При взгляде на груду шпулек с отличной пряжей лицо королевы прояснилось, и она похвалила Лидушку за усердие.

К вечеру, чуть стемнело, старухи опять были под окном, Лидушка их с радостью впустила. И так повелось каждую ночь: вечером старухи приходили, рано утром уходили. Лидушка, знай, спала, а лен все убывал, пока одна комната не опустела совсем. Королева каждый день приходила поглядеть, сколько Лидушка напряла, и не могла нарадоваться на нее.

— А я еще тебя обижала, милое дитя! — говорила она и все хвалила Лидушку.

Старухи уже взялись за лен в другой комнате. Скоро опустела и она. Королева тем временем начала приготовления к свадьбе. Когда и в третьей комнате лен подходил к концу, Лидушка от души поблагодарила старух за помощь, а они в ответ:

— Смотри, не забудь, девушка, что ты нам обещала. Увидишь, что сама будешь довольна.

Весь лен был уже превращен в пряжу, и к свадьбе все было готово. Молодой король был так доволен своей юной, красивой и усердной невестой, что сказал ей:

— Проси у меня в подарок, что хочешь.

Лидушка вспомнила про своих старух и говорит:

— Есть у меня три старые тетки. Они хоть и бедные и необразованные, но сделали мне много добра. Позволь пригласить их на свадьбу.

Королева и молодой король разрешили.

В день свадьбы, когда гости уже садились к столу, вдруг отворилась дверь и три старухи в смешных старомодных нарядах вошли в покои. Невеста, увидев их, радостно побежала им навстречу.

— Добро пожаловать, милые тетушки! Входите и садитесь к столу рядом со мной.

Гости переглянулись и наверно захохотали бы, если бы не боялись короля. Старая королева и король покраснели, как пионы, но не могли возразить им ни слова, ведь они сами позволили Лидушке пригласить теток.

За столом Лидушка накладывала старухам кушанье, наливала им питье и потчевала:

— Кушайте и пейте, милые тетушки, вы мне сделали много добра.

После трапезы, когда гости встали из-за стола, молодой король подошел к старухе с плоской широкой ступней и спрашивает:

— Скажите, милая тетушка, отчего у вас такая нога?

— От работы на прялке, сударь мой, от работы на прялке.

Молодой король обернулся к другой старухе, той, что с большим пальцем.

— А у вас, милая тетушка, отчего такой палец?

— От работы на прялке, сударь мой, от работы на прялке.

Королевич обратился к третьей старухе:

— А отчего у вас, тетушка, такая губа?

И в ответ опять:

— От работы на прялке, сударь мой, от работы на прялке.

Слыша это, молодой король перепугался, что у его пригожей, молодой жены тоже будет такая губа, такой палец и такая нога, и тотчас же запретил ей даже дотрагиваться до прялки.

Старухи тем временем исчезли из комнаты неведомо куда. Долго еще с благодарностью вспоминала их Лидушка. Наказ же мужа не прикасаться к прялке она соблюдала так строго, как никто другой.

ЦАРЕВНА-ЗОЛОТОВОЛОСКА

Жил-был король, такой умный, что даже речь животных понимал. Вот как он этому научился. Пришла к нему однажды старуха, принесла в лукошке рыбу и говорит:

— Вели эту рыбу поджарить и съешь. Тогда ты будешь понимать речь всех живых тварей, что по земле ходят, в море плавают и по воздуху летают.

Королю пришлось по душе, что он выучится тому, чего никто не умеет, он щедро заплатил старухе, позвал своего слугу Иржика и велел ему приготовить рыбу к обеду.

— Только, смотри, сам ни кусочка не ешь, не то не сносить тебе головы!

Иржик подивился такому запрету.

— Отродясь такой рыбы не видывал, — сказал он себе. — Похожа на змею, и разве может повар не отведать блюда, которое он готовит?

И когда рыба была готова, Иржик взял кусочек и съел. Тут он вдруг услышал тоненькие голоса: «И нам кусочек! И нам кусочек!» Иржик оглянулся, кругом никого не было, кроме мух, летавших по кухне. На улице послышался гортанный голос: «Куда пошли? Куда пошли?» Голоса потоньше отвечали: «К мельнику на ячменное поле, к мельнику на ячменное поле»! Иржик выглянул в окно и увидел гусака и стадо гусынь.

— Ага, — сказал себе Иржик, — вот какова эта рыба!

Теперь-то он уж знал, в чем дело.

И проглотив еще кусочек, он, как ни в чем не бывало, понес блюдо в королевские покои и подал на стол.

После обеда король велел Иржику оседлать коней и сопровождать его на прогулке. Король поехал впереди, а Иржик за ним. Когда они ехали по зеленой лужайке, конь Иржика заплясал и заржал:

— Ого-го, братец! Мне так легко, что хочется скакать через горы!

— И я бы поскакал, — отвечает конь короля, — да на мне старикашка. Поскачешь, а он свалится и сломит шею.

— Ну и что ж, пускай сломит, — говорит первый конь, — вместо старого, будешь возить молодого.

Слыша этот разговор, Иржик рассмеялся от души, но потихоньку, чтобы король не заметил. Однако король, который тоже понял разговор лошадей, оглянулся на Иржика и, видя, что тот смеется, спросил:

— Ты чему смеешься?

— Так, ваша королевская милость, вспомнилось кое-что.

Но король уже заподозрил Иржика. Коням он тоже не доверял и потому повернул и поехал домой.

Во дворце король велел Иржику налить в кубок вина.

— Но смотри, если перельешь или недольешь, не сносить тебе головы.

Иржик взял кувшин с вином и стал наливать. В это время в окно влетели две птички. Одна догоняла другую, державшую в клюве три золотых волоска.

— Отдай, отдай! — твердила преследовательница, — они мои!

— Не дам! Они мои, я их подняла.

— А я заметила, как они упали, когда красавица расчесывала свои золотые волосы. Дай мне хоть два!

— Не дам ни одного.

Тут вторая птичка догнала первую и ухватила золотые волоски. На лету, они отнимали друг у друга находку, и у каждой оказалось по волоску, а один волосок упал и зазвенел, ударившись об пол. Иржик оглянулся... и перелил вино.

— Теперь тебе не жить! — воскликнул король. — Но если ты найдешь ту золотоволосую красавицу и приведешь ее мне в жены, тогда я тебя помилую.

Что было делать Иржику? Чтобы не потерять головы, пришлось отправиться на поиски красавицы, хоть он и не знал, где ее искать. Вот оседлал он коня и поехал, куда глаза глядят. Подъехал к дремучему лесу. Видит, на опушке горит кустарник — пастухи подожгли. А под кустом муравейник, искры падают прямо на него. Муравьи всполошились, бегают со своими яичками.

— Ох, помоги, Иржик, помоги! — взмолились муравьи, — не то мы сгорим вместе с нашими детишками.

Иржик соскочил с коня, срубил куст и погасил огонь.

— Спасибо, — говорят муравьи. — Если тебе понадобится когда-нибудь наша помощь, вспомни о нас, мы тебе поможем.

Иржик поехал через лес и подъехал к высокой ели. На вершине ее было воронье гнездо, а внизу, на земле, жалобно пищали два вороненка:

— Родители наши улетели, надо нам самим добывать себе пропитание, а мы, бедные несмышленыши, еще и летать не умеем! Помоги нам, Иржик, покорми нас, не то мы умрем с голода.

Иржик, не долго думая, соскочил с коня, вонзил ему в бок меч, оставил воронятам тушу мяса.

— Спасибо тебе, — весело закаркали воронята. — Если тебе понадобится наша помощь, вспомни о нас.

Дальше Иржику пришлось итти пешком. Долго он шел лесом и, наконец, вышел к безбрежному морю. На берегу спорили два рыбака: попалась им в сеть золотая рыбка, и каждый хотел взять ее себе.

— Моя сеть, мой и улов, — кричал один.

— Что было бы толку с твоей сети, кабы не моя лодка да не моя помощь? — возражал другой.

— Вот поймаем еще такую рыбку, будет твоя.

— Как бы не так! Дай мне эту, а сам подожди другую.

— Я вас помирю, — сказал Иржик. — Продайте мне вашу рыбку, а деньги поделите поровну. Я вам хорошо заплачу.

И он отдал рыбакам все деньги, что получил от короля на дорогу. Рыбаки были рады выгодной сделке, а Иржик пустил рыбку обратно в море. Рыбка весело плеснула в воде, нырнула, потом высунула голову.

— Спасибо тебе, Иржик! Если тебе понадобится когда-нибудь моя помощь, вспомни обо мне, я тебе отплачу услугой за услугу.

И исчезла в волнах.

— Куда держишь путь? — спросили рыбаки Иржика.

— Иду за невестой для своего господина, старого короля. Нужна ему золотоволосая красавица, да не знаю, где найти ее.

— Мы можем тебе сказать, — говорят рыбаки. — Золотоволосая красавица — это дочь короля, что живет вон там на острове, в хрустальном дворце. Каждый день на рассвете она расчесывает свои золотые волосы, и от них сияние идет по небу и по морю. Если хочешь, мы тебя отвезем на остров за то, что ты нас так славно помирил. Только имей в виду, надо правильно выбрать: дочерей у короля двенадцать, а золотоволосая из них — одна.

Высадившись на острове, Иржик пошел в хрустальный дворец просить короля отдать золотоволосую дочь замуж за его, Иржика, короля.

— Ладно, — сказал король, — я выдам дочь замуж. Но за это ты должен три дня выполнять мне задачи, каждый день по одной. Завтра начнем, а пока отдохни.

На другой день утром король говорит:

— Было у моей Золотоволоски ожерелье из дорогих жемчугов. Оборвалась нитка, и жемчужины рассыпались по лужайке, в высокой траве. Собери-ка их все, чтобы ни одна не пропала.

Пошел Иржик на лужайку, а лужайка большая, широкая. Начал он ползать, искать, проискал с утра до полудня, ничего не нашел.

— Эх, — говорит Иржик, — кабы были здесь мои муравьи, они бы мне помогли.

— Мы тут и поможем тебе! — услышал он в ответ, и муравьи, откуда ни возьмись, заползали около него. — Что тебе надо?

— Должен я собрать жемчужины на этой лужайке, да не вижу ни одной.

— Погоди, мы соберем.

И скоро муравьи принесли целую горсть жемчужин. Иржику оставалось только нанизывать их на нитку. Уже было завязал он нитку, когда приковылял еще один муравей, хромой, нога у него сгорела на пожаре.

— Погоди, Иржик! — кричит хромой муравей. — Не завязывай нитку, несу тебе еще одну жемчужину.

Принес Иржик ожерелье королю, тот сосчитал жемчужины, — все до одной целы.

— Славно ты выполнил задачу, — говорит король. — Завтра задам тебе другую.

Наутро Иржик приходит к королю и тот говорит:

— Моя дочь купалась в море и уронила золотой перстень. Найди его и принеси.

Пошел Иржик к морю и грустный бродил по берегу. Море было чистое, но такое глубокое, что и дна не видать, а не то, что найти в нем перстень.

— Эх, кабы была тут золотая рыбка, она бы мне помогла!

В море что-то блеснуло, и из глубины вод выплыла золотая рыбка.

— Я здесь и помогу тебе. Что тебе надо?

— Надо мне найти в море золотой перстень, а я и дна не вижу.

— Я как раз встретила щуку, у нее на плавнике тот золотой перстень. Подожди немного, я тебе его добуду.

Вскоре рыбка вернулась из глубины и принесла Иржику щуку с золотым перстнем на плавнике.

Король снова похвалил Иржика, а на третий день опять задал ему задачу:

— Коли хочешь, чтобы я свою Золотоволоску выдал за твоего короля, принеси мне живой и мертвой воды.

Иржик, не зная, где искать воду, шел куда глаза глядят, пока не пришел в дремучий лес.

— Эх, кабы были здесь мои воронята, они бы мне помогли!

Тут над головой у него захлопали крылья, и откуда ни возьмись — оба вороненка.

— Мы тут, — каркают, — и поможем тебе. Чего ты хочешь?

— Должен я добыть живой и мертвой воды, да не знаю, где искать ее.

— Зато мы хорошо знаем. Подожди немного, мы принесем.

И скоро принесли Иржику две баклаги, полные водой: в одной живая, в другой — мертвая. Радуясь, что ему так повезло, Иржик поспешил к королевскому замку. По дороге, на опушке леса, видит паутину. В середине сидит громадный паук и пьет кровь из мухи. Иржик взял баклагу с мертвой водой, брызнул на паука, и тот замертво свалился на землю. Иржик брызнул на муху живой водой из другой баклаги, и муха забилась в паутине, выбралась из нее и взлетела на воздух.

— На свое счастье ты меня воскресил, Иржик, — прожужжала она. — Без меня не угадать тебе, какая из двенадцати королевен Золотоволоска.

Король, видя, что Иржик выполнил и третью задачу, объявил, что отдает ему свою дочь.

— Но ты должен сам ее выбрать.

И он повел Иржика в большой зал, где за круглым столом сидело двенадцать красавиц, все на одно лицо. На каждой было большое белое как снег покрывало, скрывавшее волосы.

— Вот мои дочери, — говорит король. — Угадаешь, какая из них Золотоволоска, можешь увезти ее с собой. Не угадаешь — значит не судьба, уедешь один.

Смутился Иржик, не зная, что делать. Тут кто-то зажжужал около его уха:

— Ж-ж-ж-ж, иди вокруг стола, я тебе подскажу.

Это была муха, которую оживил Иржик. Пошел он вокруг стола, а муха жужжит:

— Это не та... и это не та... и эта... А вот это она, Золотоволоска.

— Отдай мне вот эту дочь! — воскликнул Иржик. — Я ее заслужил для своего короля.

— Угадал! — сказал король, а дочь встала из-за стола, скинула покрывало, и золотые волосы рассыпались пышными волнами до самой земли. Все озарилось вокруг, словно при восходе солнца, Иржик даже сощурился.

Тут король дал своей дочери на дорогу все, что полагается, и Иржик отправился восвояси с невестой для своего господина.

У старого короля глаза разгорелись, и он чуть не запрыгал от радости, увидев Золотоволоску. Тотчас начались приготовления к свадьбе. А Иржику король говорит:

— Хотел было я тебя повесить за ослушание чтобы твой труп клевали вороны. Но за то, что ты мне хорошо послужил, велю только отрубить тебе голову и похоронить с честью.

И Иржику отрубили голову. Золотоволоска попросила у старого короля отдать ей тело, и король не отказал своей невесте. Тогда она приложила голову к телу, побрызгала мертвой водой, и тело срослось с головой, даже шрама не осталось. Потом королевна сбрызнула Иржика живой водой, и он встал свежий и помолодевший.

— Как крепко я спал! — сказал он, протирая глаза.

— Да крепко, — сказала королевна. — Кабы не я, спать бы тебе вечно.

Старый король, видя, как помолодел и похорошел Иржик, тоже захотел омолодиться. «Отрубите, — говорит, — голову и мне, а потом оживите меня чудесной водой». Так и было сделано. Бездыханное тело короля поливали живой водой, пока не вылили всю, но голова никак не прирастала к туловищу. Тогда стали поливать мертвой водой, и голова сразу приросла, но живой-то воды уж не было, чтобы воскресить мертвого.

В королевстве без короля нельзя. Умнее Иржика там никого не было, ведь он даже речь животных понимал. Вот его и избрали королем, а Золотоволоска стала королевою.

ЖАР-ПТИЦА И ЛИСИЧКА-СЕСТРИЧКА

У одного короля был большой прекрасный сад. Было в нем много редких деревьев, но самым редким была яблоня, которая стояла посреди сада. Каждый день она приносила по яблоку, и яблоко это было золотое: утром появлялся цветок, днем яблоко росло, к вечеру созревало, а на другое утро появлялся новый цветок. Но ни одно зрелое яблоко не сохранялось до утра: каждое исчезало ночью с ветки — и никто не знал, как и куда. Короля это очень огорчало. Раз позвал он старшего сына и говорит:

— Пойди, сын мой, посторожи ночью. Коли высмотришь, кто у меня яблоки таскает, не пожалею своих сокровищ, чтобы наградить тебя. А коли тебе удастся того вора схватить, полкоролевства тебе отдам.

Королевич опоясался мечом, положил на плечо самострел, заткнул за пояс несколько стрел каленых и пошел под вечер в сад, сторожить. Сел там под яблоней и стал ждать. Не долго он сидел, как напала на него дремота, и никак не мог он ее одолеть. Упали у него руки на траву, глаза закрылись, и проспал королевич до белого дня, так крепко, что ничего не слышал, словно его кто в воду столкнул.

Когда он утром проснулся, яблока и след простыл.

— Ну, что? — спросил его король. — Удалось тебе выследить вора?

— Никто не приходил, — отвечал королевич. — Яблоко само пропало.

Король покачал головой, не хотел этому поверить.

— Сегодня пойди ты сторожить, сын мой, — сказал он среднему. — И, если устережешь вора, я тебя щедро награжу.

Второй королевич вооружился так же, как первый, и пошел сторожить. Но через некоторое время он тоже, как и старший брат, под яблоней уснул, а когда проснулся, — яблока как не бывало. Стал его отец утром спрашивать, кто яблоко взял, а он отвечает:

— Никто не брал. Само пропало.

Промолвил тут самый младший королевич:

— Отец, я пойду сторожить. Хочу посмотреть, пропадет ли при мне золотое яблоко.

— Милое дитя мое, — ответил ему король. — Я думаю, ты мало, что можешь там сделать. Ты еще слишком мал и глуп. Коли старшим не удалось золотое яблоко устеречь, так тебе и подавно не удастся. Но если хочешь, ступай.

Вечером, когда уже стемнело, сел младший королевич в саду сторожить. Он тоже взял с собой меч, самострел и несколько стрел, но, кроме того, еще шкуру. Пришел в сад, сел под яблоней и расстелил ту шкуру у себя на коленях, — чтобы, когда дремота одолеет и руки у него опустятся, та шкура его разбудила. В полночь прилетела золотая птица, села на дерево и хотела клюнуть яблоко. Тут королевич спустил тетиву, и каленая стрела попала птице в крыло. Птица улетела, но из крыла ее упало на землю золотое перо, а яблоко осталось на дереве.

— Ну как? Поймал вора? — спросил его утром король.

— Нет, — ответил королевич. — Но это не беда. Еще поймаю. А вот лоскут от его одежды.

Тут он вынул золотое перо и рассказал, как было дело. При виде пера король очень обрадовался. Оно было такое красивое, от него исходило такое сияние, что ночью в королевских покоях не надо было огня зажигать. Те из придворных, которые знали толк в таких делах, утверждали, что это — перо Жар-птицы и что оно дороже, чем все королевские сокровища.

С той поры Жар-птица больше в сад не прилетала и яблоки пропадать перестали. Но короля они уж больше не радовали, как прежде; он теперь только и думал о Жар-птице и печалился, что ее нет так сильно, что у него от той печали сердце стало сохнуть. Однажды позвал он всех трех сыновей своих и говорит:

— Милые дети! Вы видите, что я день ото дня все больше чахну. Но я твердо знаю, что если мне послушать пенье Жар-птицы, сердце мое оживится. Кто из вас ту Жар-птицу живую мне принесет, чтобы она запела, я сейчас же ему полкоролевства уступлю, а после моей смерти он моим преемником будет.

Сыновья тотчас собрались в дорогу, простились с отцом и поехали Жар-птицу искать.

Долго ли, коротко ли, — приехали в лес, а в лесу — три дороги.

— Куда теперь поедем? — спросил старший брат.

— Нас трое и перед нами три дороги, — ответил второй. — Поедем каждый по своей. Коли в три стороны поедем, легче Жар-птицу добудем.

— А кто по какой поедет?

— Выбирайте каждый какую хотите, — промолвил младший. — А я поеду по той, какая останется.

Братья согласились, и каждый выбрал себе дорогу, по какой хотел ехать.

Потом один говорит:

— Давайте сделаем в этом месте какие-нибудь знаки, чтобы кто первый вернется — знал, что с другими сталось. Воткнем в землю по прутику. Чей прут вырастет, тому, значит, Жар-птицу удалось поймать.

Братьям этот совет понравился. Каждый воткнул возле своей дороги в землю прут — и они разъехались.

Старший королевич ехал своей дорогой, не останавливаясь, пока не приехал на какую-то гору. Тут он спрыгнул с коня, пустил его пастись, а сам сел на траву. Потом вынул какая при нем еда была и стал обедать. Тут подошла к нему Лисичка-сестричка.

— Подай, подай, добрый господин! Я очень голодна, дай мне чего-нибудь поесть.

Но королевич, как ее увидел, — взял самострел и послал в нее каленую стрелу. Попасть — не попал, только Лисичка пропала.

Со средним братом случилось то же самое. Только он уселся на широком лугу на траву и вынул еду, подошла и к нему голодная Лисичка-сестричка, чтобы он чего-нибудь ей дал, — и когда он в нее выстрелил, исчезла у него из глаз.

Младший брат ехал не останавливаясь, пока не приехал к какому-то ручью. Он устал и проголодался, слез с коня и сел на берегу на траву, чтобы подкрепиться. Только начал он есть, как тоже увидел Лисичку-сестричку; подходит она все ближе и ближе, остановилась неподалеку и стала просить:

— Подай, подай, добрый молодой господин! Я очень голодна, дай мне тоже чего-нибудь закусить.

Королевич вынул ей кусок ветчины и говорит:

— Пойди сюда, не бойся меня, Лисичка-сестричка. Вижу, что ты голодней меня. На сегодня у меня хватит обеда для нас обоих.

И разделил свою еду на две части: одну себе, другую Лисичке. Лисичка-сестричка наелась досыта и промолвила:

— Ты меня хорошо накормил, а я тебе хорошо отслужу. Садись на своего коня и поезжай за мной. Если будешь делать то, что я тебе скажу, Жар-птица твоя будет.

Потом побежала вперед и пушистым хвостом стала выравнивать ему дорогу: горы сметала, долы выравнивала, а через воды — броды-мосты наводила.

Королевич на коне рысью за ней, пока вскоре не очутился перед медным замком.

— Вот в этом замке Жар-птица живет, — сказала Лисичка-сестричка. — Войди в правые ворота. Там стража спит, и ты нигде не задерживайся. В первой палате увидишь двенадцать черных птиц в золотых клетках, во второй — двенадцать золотых птиц в деревянных клетках, а в третьей — Жар-птица сидит на шесточке. Возле нее увидишь две клетки — золотую и деревянную: не сажай ее в золотую, а сажай в деревянную, — иначе тебе несдобровать.

Королевич вошел в медный замок и увидел, что все так, как Лисичка-сестричка сказала. В третьей зале сидела на шесточке Жар-птица, будто спала. Она была так прекрасна, что при виде ее у королевича сердце заликовало. Посадил он ее в деревянную клетку, да задумался и говорит:

— Разве это годится — сажать такую красивую птицу в такую старую клетку? Жар-птица должна в золотой клетке сидеть.

Вынул он ее из деревянной клетки и посадил в золотую. Да только запер ее там, как Жар-птица проснулась и закричала, и вдруг остальные птицы в первых двух палатах подняли такой писк и карканье, что проснулась стража у ворот. Она тотчас прибежала, схватила бедного королевича и повела его к королю.

Король страшно разгневался и сказал:

— Кто ты, вор, что посмел мимо стольких стражей пройти, чтобы мою Жар-птицу у меня украсть?

— Я не вор, — отвечал королевич, — а сам пришел за вором, которого ты у себя прячешь. У нас дома, в нашем королевском саду, есть яблоня, которая приносит золотые яблоки: раз в день расцветает цветок, растет и созревает яблоко, а твоя Жар-птица каждый день уносит его у нас. И король, отец мой, тяжко страдает, сердце у него сохнет. Он не поправится, пока не услышит, как твоя Жар-птица поет. Поэтому прошу тебя, дай мне ее.

— Можешь ее взять, — сказал на это король, — если приведешь мне взамен коня Златогрива.

— Зачем ты не послушался меня и взял золотую клетку? — рассердилась Лисичка-сестричка.

— Я просто ошибся, — сказал королевич. — Ты уж не сердись на то, что было, а скажи мне, знаешь ли ты что-нибудь о коне Златогриве.

— Знаю, — ответила Лисичка-сестричка. — Я помогу тебе и до него добраться. Садись на своего коня и поезжай за мной.

И опять побежала впереди и стала пушистым хвостом дорогу выравнивать. Королевич рысью за ней, пока вскоре не очутился перед серебряным замком.

— В этом вот замке живет конь Златогрив, — промолвила Лисичка-сестричка. — Входи в правые ворота. Там стража спит, и ты нигде не задерживайся. В первой конюшне увидишь двенадцать вороных коней с золотыми уздечками, во второй — двенадцать белых коней с черными уздечками, а в третьей конюшне стоит конь Златогрив у своей кормушки. Возле него на стене две уздечки: золотая и кожаная. Так не спутай: золотая узда пусть останется висеть, а на него одень кожаную. Иначе тебе несдобровать.

Королевич вошел в замок и опять увидел, что там все так, как Лисичка-сестричка сказала.

В третьей конюшне стоял конь Златогрив у серебряного корыта и ел из него живой огонь. Он был так прекрасен, что королевич никак не мог на него наглядеться. Взял он со стены кожаный недоуздок с черной кожаной уздой и надел на коня Златогрива. Конь стоял, как ягненок. Увидел тут королевич рядом на стене прекрасный золотой недоуздок с золотой, драгоценными камнями украшенной уздой, и очень он ему понравился.

— Разве это годится — на такого прекрасного коня такую плохую узду надевать? — сказал он сам себе. — На коня Златогрива надо золотую узду надеть.

Снял он с коня кожаную узду и надел на него золотую. Но только почуял конь, что на нем золотая узда, встал он на дыбы и громко заржал. И тотчас начали все кони в первых двух конюшнях бить копытами и ржать. Стража проснулась, прибежала, схватила королевича и повела его к королю.

— Кто ты, вор, — стал гневаться король, — что посмел мимо стольких стражей пройти, чтобы украсть у меня моего коня Златогрива?

— Я не вор, — ответил королевич, — не охотой я за твоим конем пришел, а поневоле.

И рассказал, как было дело, и о том, что ему король медного замка не хочет Жар-птицу отдавать, пока он коня Златогрива ему не приведет. И попросил королевич, чтобы ему того коня отдали.

— Можешь его взять, — сказал на это король серебряного замка, — если взамен приведешь мне Златовласку, владелицу золотого замка на Черном море.

Лисичка-сестричка ждала королевича снаружи, в лесу, и когда увидела, что он вернулся без коня, еще пуще на него рассердилась.

— Разве я тебе не говорила, чтобы ты не трогал золотой узды на стене, а взял бы кожаную. Толку нет возиться с тобой. У кого своего ума нет, тому ничем не поможешь.

— Не сердись, Лисичка-сестричка, — стал просить королевич. — Я просто ошибся, и ты мне еще раз помоги.

— В последний раз помогу, — сказала Лисичка-сестричка. — И если ты меня послушаешь, то можешь еще исправить все, что глупостью своей напортил. Садись на своего коня и поезжай за мной.

И опять побежала впереди и стала выравнивать королевичу дорогу, пока он не приехал к золотому замку на черном море.

— В этом замке, — сказала Лисичка-сестричка, — царствует морская королева. У нее три дочери; самая младшая из них Златовласка. Ступай туда и попроси ее, чтобы она дала одну из дочерей тебе в жены. А когда она скажет, чтобы ты выбирал, бери ту, которая будет проще всех одета.

Морская королева приняла королевича ласково, и когда он сказал, зачем пришел, привела его в горницу, где три ее дочери сидели и пряли. Они были так друг на друга похожи, что никто на свете не отличил бы их друг от друга, и так прекрасны, что у королевича дух захватывало, когда он глядел им в очи. У каждой голова была повязана платком, чтобы не было видно, у какой какие волосы, и одеты были все по-разному. У одной платок и платье были затканы золотом и пряла она золотым веретеном. У другой платок и платье были вышиты серебром, и она держала в руке серебряное веретено. А у третьей был чистый белый платок на голове и белое платье, и пряла она обыкновенным веретеном.

— Выбирай себе, какую хочешь, — сказала ему королевна, и королевич указал на девушку, одетую в белом.

— Отдай мне эту.

— Вот как? — удивилась королева. — Ты сам не знаешь, чего просишь. Подожди до завтра.

Королевич всю ночь не мог заснуть от беспокойства о завтрашнем дне и, чуть на востоке забрезжило, вышел в сад при замке. Только он туда вошел, нежданно-негаданно появилась перед ним белая девушка.

— Если хочешь меня сегодня узнать, так следи, вокруг которой из нас будет мушка летать.

И как пришла, так и исчезла.

После полудня опять повела королева королевича в ту горницу, где ее дочери были.

— Если узнаешь ту, которую вчера выбрал, она будет твоей. А не узнаешь, — велю тебя казнить.

Дочери стояли одна возле другой. Одна была, как другая, все в дорогих и нарядных платьях, у всех трех были золотые волосы, и они у них так сияли, что королевич от блеска глаза зажмурил. А через мгновенье, когда к нему зрение вернулось, он заметил, что вокруг одной из девушек маленькая золотая мушка летает.

— Вот моя суженая, — сказал он. — Эту я выбрал.

Королева подивилась, что он узнал ее, и промолвила:

— Так легко ты ее не получишь. Ты должен завтра сделать то, что я тебе велю.

Утром она показала ему из окна большой пруд возле леса, дала ему маленькое золотое сито и сказала:

— Если ты этим ситом тот пруд к вечеру вычерпаешь, отдам тебе Златовласку; а не вычерпаешь, велю тебя казнить.

Королевич взял сито и печально побрел к пруду. Опустил его в пруд и набрал воды, — но как только вытащил, вся вода из сита вытекла до единой капли. Видит, ничего не выходит, — сел на плотину, положил сито около себя и стал думать, как быть. Вдруг нежданно-негаданно опять появилась перед ним белая девушка.

— Что запечалился? — спрашивает.

— Как же мне быть веселым, — ответил королевич, — когда я вижу, что ты мне не достанешься? Твоя мать велела мне сделать невозможное.

— Не тужи, — сказала девушка. — Все уладится.

Взяла она сито и опустила его в середину пруда. Тут вся вода в пруду вдруг закипела, густым облаком стала подыматься над прудом и опускаться на землю, так что на три шага перед собой ничего нельзя было видеть. Потом королевич услыхал топот и, всмотревшись, увидел сперва Лисичку-сестричку, а потом своего коня.

— Не теряй времени, — сказала она. — Сажай девушку перед собой на коня и уезжай.

Конь стрелой полетел обратно по выравненной дороге. А Лисичка-сестричка, следом за ним, принялась опять ее разрушать: пушистым хвостом мосты сметала, долы делала, горы подымала — все так, как было прежде. Королевич был рад, что добыл золотоволосую девушку, да не рад, что ее надо королю серебряного замка в обмен на коня Златогрива отдавать. Чем ближе подъезжал он к тому замку, тем медленнее ехал и все печальнее становился,

— Тяжело тебе, вижу, отдавать свою прекрасную Златовласку в обмен на коня Златогрива, — говорит ему Лисичка-сестричка. — Уж коли помогла я тебе в остальном, — так тут тебя не оставлю.

Перепрыгнула она через повалившееся дерево в лесу, перекувыркнулась, и вместо Лисички-сестрички появилась вторая Златовласка, точь-в-точь такая же, как та, которую вез королевич.

— Пусть твоя невеста подождет тебя в лесу, а меня отвези к королю серебряного замка, чтобы он отдал тебе в обмен на меня коня Златогрива. А как получишь его, уезжай с нею.

Король страшно этой Златовласке обрадовался и, не мешкая, отдал королевичу в обмен коня Златогрива вместе с золотой уздою. Потом велел в честь своей прекрасной золотоволосой невесты славный пир устроить и созвал на него всю знать. Когда все уже сильно выпили и были веселы, спросил король гостей, нравится ли им его золотоволосая невеста.

— Она прекрасна, — ответил один гость. — Прекраснее быть не может. Но кажется мне, будто у нее глаза лисьи.

Только он это слово сказал, в одно мгновенье вместо Златовласки появилась опять Лисичка-сестричка, — одним прыжком очутилась за дверью и была такова.

Опять побежала она за королевичем и его золотоволосой невестой и принялась разрушать свою лисью дорогу: пушистым хвостом мосты сметала, долы делала, горы подымала — все так, как было прежде.

Когда она догнала их, они были уже близко от медного замка, где жила Жар-птица.

Тут и говорит Лисичка-сестричка:

— Хорошо ехать твоей Златовласке на коне Златогриве. Разве не жалко тебе, королевич, отдавать коня Златогрива в обмен на Жар-птицу?

— Жаль мне это, конечно, из-за моей Златовласки, — отвечал королевич. — Да не жаль ради отца моего, который от этого выздоровеет.

А Лисичка-сестричка ему ответ:

— Где Златовласка и конь Златогрив, там пусть будет и Жар-птица. Коли я тебе в остальном помогла, так помогу и в этом.

Перепрыгнула она через поваленное дерево в лесу, перекувыркнулась — и вместо Лисички-сестрички появился второй конь Златогрив, — точь-в-точь такой же, как тот, на котором сидела Златовласка.

— Отведи меня к королю медного замка, — сказал он, — чтоб он в обмен на меня отдал тебе Жар-птицу. И когда получишь ее, уезжай.

Король страшно обрадовался, что получил коня Златогрива и, не мешкая, отдал королевичу в обмен за него Жар-птицу, вместе с золотой клеткой. Потом созвал к себе множество гостей, дал им полюбоваться своим конем Златогривом и спрашивает, понравился ли.

— Он прекрасен, — ответил один гость. — Прекрасней быть не может. Но кажется мне, будто у него глаза лисьи.

Только он это слово сказал, в одно мгновенье вместо коня Злотогрива появилась опять Лисичка-сестричка, — одним прыжком очутилась за воротами и была такова.

Опять побежала она за королевичем и Златовлаской, принялась разрушать на бегу свою лисью дорогу и догнала их, когда они были уже близко от того ручья, где она в первый раз с королевичем встретилась.

— Вот ты уже получил Жар-птицу, — сказала она. — Получил много больше того, что желал. Я тебе теперь не нужна. Поезжай спокойно домой — только нигде не останавливайся, а не то тебе несдобровать.

И с этими словами исчезла. А королевич поехал своим путем дальше. Золотая клетка с Жар-птицей была у него в руке, а о бок с его конем шел конь Златогрив, на котором ехала прекрасная Златовласка. Когда они приехали к распутью в лесу, вспомнил он о прутьях, которые воткнул с братьями в землю в виде знаков, — каждый у своей дороги. Прутья обоих его братьев засохли, а его прут вырос у дороги и превратился в прекрасное ветвистое дерево. При виде его королевич очень обрадовался. Они от долгого пути очень устали, и он решил, что они должны под этим деревом отдохнуть. Слез королевич с коня и помог золотоволосой невесте сойти с коня Златогрива; потом обоих коней к тому дереву привязал, а клетку с Жар-птицей на ветку повесил. Скоро одолела их дремота, и они уснули.

Пока они спали, вернулись и его братья, — один с одной стороны, другой — с другой, оба с пустыми руками, и в одно и то же время сошли с коней. Увидели они, что их прутья засохли, а прут младшего брата превратился в прекрасное ветвистое дерево. Увидели и то, что под деревом спит их брат, и возле него прекрасную золотоволосую девушку, и коня Златогрива, и Жар-птицу в клетке над ними. Зародились тут у них в сердце злые мысли, и сказал один другому:

— Брат наш получит теперь от отца полкоролевства, а после его смерти станет его преемником. Лучше нам убить его: ты возьмешь себе золотоволосую девушку, я — коня Златогрива; Жар-птицу отдадим отцу, чтобы она ему пела, а королевство разделим поровну.

Сказано — сделано. Тело брата они разрубили на несколько частей, а золотоволосой девушке пригрозили смертью, если она расскажет правду. Приехали домой, поставили коня Златогрива в мраморную конюшню, клетку с Жар-птицей — в покой, где лежал король, а золотоволосой девушке дали прекрасную горницу и много прислужниц. Старый больной король поглядел на Жар-птицу и спросил, не знают ли они чего о своем младшем брате.

— Мы не слыхали о нем, — ответили они. — Верно, где-нибудь погиб.

Отец погрузился в печаль, Жар-птица не хотела петь, а конь Златогрив стоял, понурив голову, и золотоволосая девушка не говорила ни слова, не расчесывала своих золотых волос и, не переставая, плакала.

Между тем, пока королевич лежал в лесу, разрубленный на куски, прибежала к нему Лисичка-сестричка. Собрала она все эти куски и сложила их как надо. Она и рада была бы воскресить королевича, да не могла. Вдруг видит, над телом ворона с двумя воронятами вьется, и спряталась в траву под кустом. Только один вороненок сел на тело — клевать его, Лисичка-сестричка выскочила, вцепилась ему в крыло и сделала вид, будто хочет его растерзать. Старая ворона в страхе подлетела поближе к ней, села на куст и говорит Лисичке-сестричке.

— Крр, крр! Отпусти мое бедное дитятко. Оно тебе ничего плохого не сделало. А я тебе отслужу, если нужно.

— Мне и в самом деле нужно, — ответила Лисичка-сестричка. — Если ты принесешь мне из Черного моря живой и мертвой воды, я отпущу твоего вороненка на свободу.

Ворона обещала принести и улетела.

Летела она три дня и три ночи и, вернувшись, принесла два рыбьих пузыря, полных водой: в одном была живая вода, в другом мертвая. Лисичка-сестричка взяла пузыри и разорвала ворону пополам, потом сложила вместе обе половинки, взбрызнула их мертвой водой — и они в мгновенье ока срослись.

Потом брызнула живой водой, — ворона затрепыхала крыльями и улетела. После этого Лисичка-сестричка взбрызнула мертвой водой разрубленное тело королевича, — и оно опять стало целым, и ни одной раны на нем не осталось. Когда же она взбрызнула его живой водой, королевич очнулся, как от сна, встал и говорит:

— Ах, как я крепко спал!

— Чего уж крепче, — сказала Лисичка-сестричка. — Если бы не я, ты так бы никогда и не проснулся. А разве я тебя не предупреждала, чтобы ты нигде не останавливался и ехал прямо домой?

Потом она рассказала ему, что случилось, проводила его до опушки к королевскому замку его отца, дала ему на всякий случай простую одежду; простилась с ним и исчезла.

Королевич пошел в замок и поступил служить на конюшню. Никто не узнал его. Слышит он, два конюха между собой разговаривают:

— Как жаль прекрасного коня Златогрива. Того и гляди издохнет: стоит, понурив голову, и ничего не хочет есть.

— Дайте ему гороху, — сказал королевич. — Готов биться об заклад, что он будет есть.

— Ха, ха! — засмеялись конюхи. — Такой дряни у нас и рабочие лошади не едят.

Королевич пошел, взял гороху, насыпал его коню в мраморную кормушку, погладил его по золотой гриве и промолвил:

— Что ты такой печальный, конь мой Златогрив?

Тут узнал конь хозяина по голосу, затопал копытами, зафыркал, весело заржал и сразу принялся за горох.

Слух об этом пошел по всему замку: узнал и больной король, что один из его слуг исцелил коня Златогрива. Король тотчас велел его позвать и говорит ему.

— Слышал я, что ты коня Златогрива вылечил. Если бы ты сумел сделать так, чтобы Жар-птица запела. Она сидит печальная, опустив крылья, и ничего не хочет есть. Погибнет она, — погибну и я.

— Не бойся, великий король. Она не погибнет, — отвечал королевич. — Прикажи принести немного ячменного зерна, — она поест, повеселеет и сейчас же запоет.

— Ха-ха! — засмеялись слуги, идя за ячменем. — Он будет кормить Жар-птицу зерном, которого у нас гуси не едят.

Но все-таки им пришлось сейчас же принести зерно. Королевич насыпал его птице в золотую клетку, погладил ее по золотым перьям и промолвил:

— Что ты такая печальная, Жар-птица моя?

Птица тотчас узнала его по голосу, встрепенулась, оправила свои перья, начала прыгать и есть и так прекрасно запела, что у старого больного короля сердце ожило. А после того как Жар-птица запела во второй и в третий раз, король так окреп, что встал с постели и в великой радости обнял незнакомого слугу.

Потом король сказал:

— Что нам делать с прекрасной золотоволосой девушкой, которую мои сыновья привезли? Она молчит, не чешет своих золотых волос, ничего не ест и все плачет.

— Позволь мне, великий король, молвить ей одно слово. Может, она повеселеет, — ответил слуга.

Король тотчас отвел его к ней. Королевич взял ее за белую руку и говорит:

— Что ты такая печальная, невеста моя?

В то же мгновенье девушка узнала его, вскрикнула от радости и кинулась ему в объятия.

Король очень удивился, что он назвал ее своей невестой и что девушка обняла его. А королевич и говорит:

— Неужто ты не узнаешь своего младшего сына, царственный отец мой? Это не братья мои, а я сам добыл Жар-птицу, коня Златогрива и прекрасную Златовласку.

И рассказал, как все было, а девушка прибавила, что его братья пригрозили ей смертью, если она расскажет о том, что они сделали. Братья стояли тут же. Они увидели, что все открылось, задрожали, как тростник, и не могли промолвить ни слова. Король страшно на них разгневался и велел обоих беспощадно казнить.

А королевич женился на прекрасной Златовласке и получил от отца половину королевства, а после его смерти и другую.

ЗАГАДКА

Жила-была молодая королева. Далеко вокруг славилась она своей красотой. Много женихов к ней сваталось, среди них два царевича, которые ей нравились больше других. Но выйти сразу за двух нельзя, и королева, наконец, выбрала одного и отказала другому. Задумался отвергнутый царевич: «Кабы не было моего соперника, она полюбила бы меня. Убью его, и она будет моей!» Как задумал, так и сделал: в лесу на охоте убил избранника королевы.

Королева очень грустила. Однако она не показала этого и решила, что отомстит за смерть своего милого. В память о нем она велела сделать из его черепа кубок, красиво отделанный золотом и драгоценными каменьями: из костей его рук заказала четыре красивых настольных подсвечника; из костей ног — ножки кресла, а из прекрасных длинных волос — пояс, перевитый золотом и жемчугом.

Скоро второй царевич начал добиваться ее руки и сердца, прося не медлить с ответом.

— Ладно, — сказала королева, — завтра приходи ко мне ужинать. Я задам тебе загадку. Угадаешь — буду твоей женой, не угадаешь — распростишься с головой. Вот мой ответ.

«Какая такая может быть загадка, чтобы я не отгадал?» — подумал царевич и на другой день пришел к ужину. Стол был уже накрыт. Королева и царевич сели к столу, ели, пили и веселились. Королева сидела в своем кресле, на ней был ее пояс, она пила вино из заветной чаши, а на столе в четырех подсвечниках горели свечи.

После ужина царевич пожелал услышать загадку. Королева и говорит:

— Ну, так слушай и отгадывай:

— Эге, — говорит царевич, — хороша загадка! Лучше и быть не может. Сядь ко мне на колени, я тебя обниму, а ты загляни мне ласково в глаза и поцелуй меня — и твоя загадка станет явью: эта любовь — я!

— Ошибся ты! — гневно сказала королева, вставая — я сижу на ногах своего любимого, которого ты подло убил, — она показала на кресло. — Я смотрю на его руки, — она указала на подсвечники. — А это пояс из его прекрасных волос. А из его черепа я пью за месть тебе. Смерть за смерть.

И позвав своих слуг, она велела им отрубить царевичу голову. Всю жизнь потом прожила королева одна, ни за кого замуж не вышла.

ВОДЯНОЙ

В Праге, в Подскальи, видели его, говорят, часто под вечер на плотах. Днем он развешивал над водой красивые красные ленты: только какой ребенок до них дотронется, так сейчас же упадет в воду и утонет. Перевозчики знали это и говорили дома:

— Опять показались ленты. Пусть дети не подходят к воде!

Ходил Водяной и на ярмарки, и там его хорошо знали. На нем был всегда зеленый сюртук, с левой полы его капало, на левой руке у него не хватало одного пальца, и он гнусавил. Торговцы на ярмарке были очень довольны, когда видели его, — особенно сапожники, — и зазывали его сделать почин. Ему первому они охотней всего продавали, потому что после этого торговля шла бойко. Вечером водяной шел в трактир — пить пиво, и тут все шинкарки радовались:

— Идет зеленый барин, теперь будетпропасть народу.

Куда оп приходил, там всегда собиралось очень много народу, но всегда в полночь затевалась драка и кого-нибудь убивали.

Как-то раз, говорят, связали его накрепко лыками, так что он не мог пошевелиться. Он жалобно взмолился:

— Ах, отпустите меня, отпустите, отпустите только на этот раз! Больше ни к кому не подойду.

А когда его отпустили, он громко засмеялся и — бултых в воду!

Жена Водяного тоже часто выходила из воды. Звали ее Сара. Одна хозяйка познакомилась с ней и подружилась. Жена Водяного часто ее навещала. Когда этой женщине хотелось с ней поговорить, она подходила к реке и звала:

— Сара!

И жена Водяного тотчас отзывалась и выходила из воды.

Эта женщина родила и позвала жену Водяного в крестные матери.

Когда ребенок подрос, жена Водяного как-то раз взяла его к себе в дом. Подошли они к реке. Жена Водяного кинула в реку прутик и сделалась лестница вниз, будто в погреб. Водяного не было дома. Ребенок увидел у него на столе целый ряд крышек и спросил, что это такое.

— Не трогай их: под ними души утопленников, — ответила жена Водяного.

Но когда она вышла, ребенок из любопытства все-таки приподнял одну крышку, и оттуда вылетела душа. Когда жена Водяного вернулась, она сразу поняла, что случилось, и поскорей вывела ребенка из реки, пока не пришел Водяной и не утопил его за это.

* * *

Служила, говорят, у Водяного одна девушка в работницах. Все хозяйство у нее на руках было. Но когда Водяной уходил из дому, он всякий раз приказывал, чтобы она ни с одного горшка крышки не снимала. А было там много горшков, закрытых крышками. Девушка была любопытная; проходя мимо, она постучала по последнему горшку, там что-то отозвалось и запищало. Она открыла крышку. Оттуда вылетела душа и стала благодарить ее за то, что она выпустила ее из темницы.

— Я тебе это отслужу, — ты будешь счастлива.

Когда Водяной вернулся, он тотчас узнал, что случилось, и говорит:

— Ты открыла крышку!

Девушка стала просить, чтобы он не сердился, но, хотя он ее и простил, ей пришлось сейчас же уйти с этого места.

РУСАЛКА ИЗ РОДНИКА

В давние времена ходили к роднику купаться три лесные русалки. Поселянин Голечек однажды вечером шел мимо родника домой, увидел их, и так ему одна русалка приглянулась, что он стоял, как очарованный, пока русалки не исчезли.

С тех пор Голечек не знал покоя. Решил во что бы то ни стало поймать русалку и взять ее в жены. Каждый день ходил он к роднику и, спрятавшись в кустах, ждал, не придут ли русалки. На третий день они опять появились. Как только они были близко, Голечек выскочил из кустов, схватил на руки свою милую и, не оглядываясь, побежал домой. Он не видел, как ее подруги оборотились белыми голубками, и, летая около своей подружки, твердили ей: «Линда, Линда, Линдушка, не говори, какая вода в роднике!»

Линда оказалась хорошей женой, но поставила Голечку одно условие — никогда не вспоминать, что она была русалкой. Голечек клятвенно обещал.

Однажды Голечка не было дома. Линда пошла к роднику, поглядела на небо, набрала в ковшик воды и вернулась домой. Там она велела работникам тотчас же сжать и свезти в амбар весь урожай, хотя нива была еще зеленая и колосья только начали наливаться. Она сама всем распоряжалась, и вскоре все было готово.

Голечек еще на обратном пути услышал о том, что произошло дома, люди наговорили ему с три короба. Сердитый вошел Голечек в дом, видит, жена стоит среди зеленых колосьев и брызгает водой из глиняной миски. Не сдержался Голечек, закричал на нее:

— Что же ты наделала, зверюга лесная!

Линда выронила миску с водой, грустно взглянула на мужа, молча заломила руки и, перешагнув порог, исчезла.

На третий день ударила жестокая буря с градом и побила все нивы, так что от посевов не осталось и следа. Тут только смекнул Голечек, что Линда была не такая, как все, и что, зная о граде, она хотела спасти урожай.

Но каково было его удивление, когда пришел Голечек в амбар, где был сложен урожай. До самой крыши закрома были полны зрелыми, крупными, как золотом налитыми, колосьями. Весь хлеб созрел, точно на поле.

Долго горевал и убивался Голечек, что выгнал жену из дома, ходил к роднику и в лес, звал ее, но все зря. Дни и ночи ждал ее Голечек у родника и так домой и не вернулся.

ДОМОВЫЕ

Жил в Бехарах мужик, звали его кум Па́личка. Шел он однажды в Копидльно на базар и нашел в поле под грушей черного куренка. Куренок был мокрый, озябший, дрожал от холода и пищал. Кум Па́личка взял его под армяк, принес домой, посадил за печку обсохнуть, а потом пустил во двор к другим курам. Ночью, когда все спали, Па́личка вдруг услышал шорох в клети и резкий голос, не то птичий, не то человечий:

— Хозяин, я принес тебе картошку!

Что такое? Мужик вскочил с кровати, побежал в клеть. Видит огненного куренка и три кучки картофеля. Куренок скачет с кучки на кучку.

— Ах ты, мерзость эдакая! — отплюнулся мужик и, хлопнув дверью, пошел спать, однако до самого утра не смог уснуть. Ему уже было ясно, кого он принес домой. Утром, чуть рассвело, он выкинул весь картофель на свалку.

На другую ночь мужик опять слышит:

— Хозяин, я принес тебе пшеницу, рожь, ячмень!

Мужик и смотреть не пошел, что там делается, а всю ночь продрожал как осиновый лист и все молился: «Избавь нас, господи, от лукавого». А едва рассвело, взял лопату и веник, пошел и выгреб все, что принес куренок, чтобы и зернышка не осталось.

После этого Па́личка ходил как убитый, не знал, что делать, и боялся, как бы соседи не узнали. Но от соседей новость, конечно, не укрылась. Они видели, как по ночам к Па́личке летает огненная птица, а днем соседка заметила среди кур во дворе черного куренка. По деревне сразу пошла молва: кум Па́личка продался чорту. Кто порассудительнее качали головами — ведь Па́личка издавна слыл честным и богобоязненным человеком — и решили сделать ему внушение. Пришли к нему, а он все сам и рассказал и просил совета — как быть.

— Какой там совет, — сказал один молодой мужик, — прикончить его, сволочь, да и все тут.

И схватив полено, он швырнул его в куренка. Но куренок вскочил ему на плечи и начал больно клевать, крича:

— Я Ра́раш, я Ра́раш!

Потом кто-то посоветовал Па́личке продать дом и переехать в другое место. Ра́раш, мол, останется там, где был. Па́личка обрадовался и стал искать покупателя. Однако желающих не находилось, никто не хотел купить дом с Ра́рашем. Но Па́личка решил во что бы то ни стало избавиться от домового. Он продал урожай, скотину и все, без чего мог хотя бы с трудом обойтись, купил себе двор в другой деревне и переехал туда. Когда все было сделано, он приехал с телегой, наложил на нее посуду, корыто и всякую домашнюю утварь и поджег дом, который стоял в стороне, так что пожар не мог перекинуться на другие избы. Тут Пал́ичка щелкнул кнутом и тронулся в путь. Он оглянулся, посмотрел, как разгорался его дом, и сказал:

— Сгори и ты там, нечисть эдакая. А участок земли я еще, авось, продам.

— Ха-ха-ха! — отозвался кто-то на задке телеги.

Па́личка оборотился — черный куренок! Сидит, хлопает крыльями и поет:

Кума Па́личка словно громом поразило. Что теперь делать он не знал. Потом ему пришло в голову, что, может быть, домовой сам отвяжется, если его хорошо кормить. Па́личка велел жене давать Ра́рашу каждый день много молока и три ковриги хлеба. Домовому жилось припеваючи, но не похоже было, чтобы он собирался уйти от Па́лички.

Однажды вечером батрак приехал с поля, видит на ступеньках лежат три ковриги, что работница положила для домового. Батрак был голоден, взял одну ковригу и съел. «Лучше, — говорит, — я съем, чем эта нечисть». Но, глядь, Ра́раш уже сидел у него на спине и кричал:

И при этом потчевал парня такими тумаками, что тот потом долго ходил в синяках.

Па́личка узнал об этом утром: он пошел будить батрака и нашел его таким избитым, что тот едва мог двигаться.

Батрак рассказал Па́личку, как было дело, и Па́личек пошел к домовому просить его уйти из дома, иначе у него, Па́личка, ни один работник не станет служить.

— Хе-хе-хе! — захихикал Ра́раш:

Па́личек тотчас надел армяк и понес Ра́раша в поле под грушу, где нашел его. С тех пор Ра́раш оставил его в покое.

II

В Либеницах, в овчарне, тоже жил домовой, здесь его звали Шетек. На вид это был маленький мальчишка, только на руках и ногах у него коготки.

О нем рассказывали много забавных историй. Шетек любил дразнить собак, кошек и индюков, любил насолить пастухам и батрачкам. Если они, бывало, тайком озорничали, Шетек всегда их выдавал. Работники его терпеть не могли, но боялись, а хозяин овчарни не давал его в обиду, потому что за все время, что Шетек жил в овчарне, ни одна овца не заболела.

Зимой Шетек обычно сидел на печке и грелся. Когда работница приносила в избу лохань с мякиной, Шетек прыгал с печи прямо в лохань и кричал: «Прыг в мякину!». Однажды, он на этом здорово обжегся. Батрачка, как обычно, внесла лохань, но налила туда кипятку и только сверху посыпала мякиной. «Прыг в мякину!» — закричал Шетек и прыгнул в лохань, но тотчас выскочил оттуда, крича и корчась от боли. Все кругом смеялись так, что стекла в окне звенели. Но Шетек отомстил девушке за это. Однажды она лезла на стремянке на чердак, а Шетек взял да и запутал ее в стремянке так, что ей пришлось звать на помощь, чтобы ее выпростали.

Летом овечьи пастухи спали на чердаке. Раз туда залез Шетек и, стоя на стремянке, стал дразнить собак, лежавших под навесом, он протягивал к ним то одну, то другую ногу и приговаривал:

Собаки прямо из себя выходили. Батракам надоело, что Шетек не дает им спать, один из них встал, взял сноп соломы и бросил в Шетека. Тот свалился со стремянки прямо к собакам, которые так на него накинулись, что Шетек едва унес ноги.

Парень, столкнувший Шетека, знал, что домовой отомстит ему, был начеку и всячески сторонился Шетека. Но это не помогло. Однажды он пас овец на лугу и присел на копну сена. Вдруг что-то прошумело у него над головой, и не успел парень опомниться, как сено оказалось вплетенным ему в волосы, да так ловко, что сбежавшиеся на крик косари не могли отцепить его от копны, и пришлось остричь парня наголо. Когда он потом опять вышел на выгон, на дикой груше сидел Шетек, ел морковку и дразнился:

— Безволосый, безволосый!

III

Был ещё домовой у приказчицы в Начераде. Вот как он к ней попал. Пришел однажды к приказчику человек и предлагает купить старое ружье. Приказчик не хотел покупать.

— На что мне ружье, что я с ним буду делать? Нету у меня лишних денег.

— Неужто не дадите мне за него три гроша? — уговаривал продавец (домовой всегда продается именно за три гроша).

— Ну, коли просите три гроша, я, пожалуй, заплачу вам даже с лихвой, — сказал хозяин.

Но человек не взял больше. Хозяин купил ружье и повесил его в комнате на гвоздик. Ночью ружье исчезло, а вместо него объявился домовой Шетек.

Шетек обычно лежал за печкой, и его никто не видел, кроме хозяйки и служанки. Но с тех пор, как он появился, коровы стали давать такой удой, что прямо на удивление. За это хозяйка Шетека привечала, давала ему каждый день миску сметаны. Шетек лакомился сметаной, жил припеваючи и часто озорничал. Однажды служанка месила в горшке кубанки^[5], а домовой сидел рядом. Стоило девушке отвернуться, как он шасть рукой в горшок — и в рот. Девушка заметила, шлепнула его шумейкой и крикнула:

— Проваливай, баламут! Нечего тебе совать лапы в горшок!

Домовой тотчас же отплатил ей за обиду. На сундуке лежали туфли, которые хозяйка купила девушке утром на рынке. Шетек схватил туфли и разорвал их на куски. Работница побежала жаловаться хозяйке, та пришла, глядит, — а туфли опять целы.

Батраки и работницы ничего не могли утаить от Шетека. Стоило кому-нибудь из них отрезать себе кусок масла или сунуть в карман сыр или доярке припрятать крынку молока, как хозяйка уже знала обо всем от Шетека и задавала виновному жару. За это батрачки разболтали по всей округе, что хозяйка держит домового, и люди стали повторять ей это в глаза.

Хозяйку такие разговоры огорчали, и ей захотелось избавиться от Шетека. Но как? Тут ей пришло в голову, что надо позвать того человека, что принес домового, заплатить ему и попросить его убрать Шетека. Человек пришел, велел всюду в доме насыпать муки и начал заговаривать домового. Шетек вопил так, что слушать было страшно, не хотелось ему уходить, но пришлось. На муке были видны следы, словно собачьи лапы, это Шетек шел из комнаты через сени, по лестнице, на чердак до печной трубы. С тех пор хозяйка его никогда не видала.

IV

Кум Пискачек был самым богатым мужиком в деревне. Он владел лучшими пашнями и лугами, дом у него был что хоромы, а амбары ломились от добра. Но, как часто бывает, кто много имеет, тому хочется еще больше. И куму Пискачку захотелось разбогатеть без трудов. Он решил, что заведет в доме домового, и тот будет носить ему деньги. Вот он взял яйцо от черной курицы, зашил его в рубаху под левой рукой и ходил с ним девять дней, не мылся, не чесался, не молился и каждый день переходил девять межей. На девятый день из яйца вылупился домовой.

Тут наступили для Пискачка золотые времена: денег столько, что не знал, куда и деть их. Сносил в своей усадьбе строения, строил новые, покупал все, что придется, ел, пил что душе было угодно, и при том высоко задирал нос (словно хотел схватить зубами звезды). Лошадей своих Пискачек кормил хлебом и поил пивом, когда же приходил к нему нищий и просил христова подаяния, Пискачек сердито ругался и прогонял бедняка.

Но нет радости без горя. Чем спесивее становился богатей, чем больше заносился он перед бедняками, тем сильнее озорничал в его доме Шетек, принося ему убытки и огорчения. Пискачек все сносил терпеливо, ведь Шетек был ему нужен, но с бедными Пискачек был все так же груб и высокомерен. Однажды пришел к нему бедный сосед и попросил в долг четверик ржи. Пискачек на него накричал и отказал наотрез. Сосед, задетый за живое, отпустил замечание насчет неправедно нажитого богатства. Пискачек пришел в ярость и спустил на него злого дворового пса, бедняга еле унес ноги. На другой день утром Пискачек поехал на базар, и когда к полдню вернулся домой, жена выбежала ему навстречу, плача и ломая руки: Шетек загрыз их младшего сына в колыбельке.

Пискачек остолбенел, услыша это. Больше всего на свете он любил младшего сына. С тех пор он ходил повесив голову и все думал, как бы избавиться от домового. Однажды он встретил старьевщика Абрагама.

— Нет ли чего-нибудь для продажи, пан Пискачек?

Пискачка озарила мысль.

— Найдется, — сказал он, — пойдем со мной.

И через минуту старьевщик выходил из дома Пискачка с периной на спине, радуясь дешевой покупке. Однако же не дошел он еще до ворот, как в перине что-то забилось, старьевщика шатнуло к мусорной яме, и он упал в лужу. Потом неведомая сила потянула его под сарай.

— Ай, ай! — закричал старьевщик и, бросив перину, как ошпаренный пустился наутек,

В перине был домовой, которого батрачка зашила туда, чтобы старик его унес. Но не тут-то было. Шетек выбрался из перины и в несколько прыжков снова был на своем привычном месте, сверкал оттуда глазами, скалил зубы. Никто не смел к нему подойти, боясь, что Шетек прыгнет на голову и спуску не даст.

Пискачек хотел посоветоваться с кем-нибудь из соседей, как быть, но каждый его сторонился: даже тот бедняк, которого он выгнал из дверей, не хотел с ним разговаривать.

Пискачек обещал большие деньги тому, кто избавит его от домового. Наконец вызвалась одна старая баба. Она пришла, стала перед Шетеком, очертила, вокруг себя освященным мелом круг и начала заговаривать домового. Шетек надулся, шерсть у него встала дыбом, и он начал перечислять все старухины грехи с самых юных лет. Баба со стыда не знала, куда деться, и убежала. Потом пришел старый охотник, которого считали колдуном. Но и ему не повезло, не справился с Шетеком. Наконец явился какой-то парень, неведомо откуда, никто его не знал. Завидев его, Шетек начал корчиться, потому что ничего не знал о пришельце и не мог его смутить, потом одним прыжком очутился за дверью и исчез.

Обрадованный Пискачек наградил парня. Но на третью ночь вдруг запылал весь двор — дом, хлевы, конюшня, амбары — все сгорело дотла, а что не могло гореть — развалилось. Люди, что были на пожаре, рассказывали, что с крыши на крышу летала огненная птица, куда она садилась, там тотчас все вспыхивало. Говорят, это и был домовой.

После пожара Пискачек подсчитал уцелевшее имущество и увидел, что у него осталось ровно столько, сколько было до того, как он решил завести домового.

V

У одного бедного крестьянина стряслась большая беда: градом побило на поле весь урожай так, что и стебля не осталось. Бедняк долго ходил по полю, отчаивался, чуть было рук на себя не наложил. Повстречался ему какой-то человек, остановился и говорит:

— Хозяин, не возьмешь ли меня в работники?

Крестьянин посмотрел на него и ответил:

— Самому скоро есть будет нечего. Видишь, весь урожай пропал. — И указал на опустошенное поле.

— Да возьмите же меня, — просил тот человек, — честное слово не пожалеете!

Хозяин согласился и нанял его. Был это домовой Ра́раш.

Когда пришли они домой, батрак и говорит:

— Хозяин, я поеду на мельницу!

— Что же ты будешь молоть? — отвечал хозяин. — Ведь у меня нет ни зернышка.

— Но зато у вас есть солома на сеновале. Одолжите мне двенадцать мешков!

— Ну, коли ты из той соломы что-нибудь намелешь, так поезжай.

Работник пошел, нарезал соломы, нагрузил воз и поехал. Когда приехал он на мельницу, уже совсем стемнело. У мельника было в амбаре двенадцать гарнцев ржи, украденной у крестьян. Утром хотел он везти эту рожь на базар. Домовой пересыпал рожь в свои мешки, а на ее место высыпал свою солому. Потом он смолол, смерил и поехал домой.

У крестьянина было две лошади, но такие плохие, что едва на ногах держались. Однажды поехал тот батрак с другими работниками возить дрова из лесу. Другие работники потешались над ним и его хозяином, что у них такие лошади. Дорога из лесу была плохая, заболоченная, а они подбросили на его воз еще три тяжелых дубовых чурбака. Хотели, чтобы он увяз в болоте. Ра́раш и виду не подал, что заметил. Когда же подъехали они к тому месту, где была трясина, батрак пошел за возом, легонько придерживал его одной рукой, и лошади выехали так легко, будто везли пустую телегу. Все же остальные завязли в том болоте, оборвали постромки и провозились до ночи, помогая друг другу. А Ра́раш, посмеиваясь, поехал домой.

Вскоре после этого он говорит хозяину:

— Хозяин, не хотели бы вы вместо этих кляч купить лошадей получше?

— Конечно, — отвечал хозяин, — только как?

— Я это устрою, — сказал батрак, и крестьянин согласился.

Батрак пошел, заколол тех кляч, ободрал с них шкуры и понес в трактир. Там было шумно и накурено. На столе стояла свечка и множество стаканов полных и недопитых. За одним из них сидел кожевник.

— Отец, купите эти шкуры! — говорит ему батрак.

— Рад бы купить, да нет с собой денег.

— А я пойду с вами домой, — не отставал Ра́раш. — Может, сговоримся.

Кожевник поднялся и пошел. А у того кожевника была красивая жена. Когда муж просиживал вечера в трактире, она тайком приглашала к себе на ужин управляющего.

Управляющий как раз был там, когда кожевник постучался в ворота. Жена его вышла на двор и спросила:

— Кто там?

— Это я, отвори.

Кожевничиха чуть в обморок не упала, но тотчас же опомнилась и говорит:

— Не сердись, муженек, подожди, забыла, я к горнице ключ. — Прибежала она в горницу: — Ради бога, барин, прячьтесь скорее, муж пришел.

Пан управляющий спрятался в старом пустом шкафу, а кожевничиха пошла отворять мужу.

Кожевник осмотрел шкуры и говорит:

— Ну, сколько ты хочешь за них?

— Дайте мне за них вот этот старый шкаф.

— Гм. Ну, коли он тебе нравится, бери, пожалуйста! — усмехнулся кожевник.

— Ради бога, муженек, не отдавай этот шкаф, это память о покойной матушке, — если ты его отдашь, исчезнет ее благословение!

— Замолчи у меня! Ишь невидаль — старое барахло!

Жена начала кричать, муж рассердился и дал ей подзатыльник, а батрак унес шкаф.

Отнес он его за деревню к мельнице. Колеса на мельнице стучали, а вода под плотиной шумела. Батрак поставил шкаф на перила и говорит:

— Не стоит тебя нести дальше! — И, постучав в его дверцы, добавил: — Слышь, братец, придется тебе поплавать!

Пан управляющий из шкафа стал просить отпустить его и обещал сто дукатов.

— Давай их сюда, — сказал батрак, открыл шкаф, и управляющий выложил ему на шляпу дукаты.

— Благодари бога, что ты еще так дешево отделался! — сказал ему батрак на прощанье и взял деньги. — В другой раз не лазь в чужие шкафы, а то хуже будет!

Пан управляющий обещал, что никогда больше к кожевнику не пойдет. А Ра́раш взял шкаф и отнес его назад к кожевнику.

— Чтобы сердце хозяйки кровью не обливалось, я вам принес шкаф обратно, раздумал я. Дайте мне лучше денег или отдайте назад шкуры.

Кожевник с ним сторговался и ушел в комнату за деньгами. А батрак шепнул хозяйке:

— Скорлупка пуста, ядро чорт выел.

— Ради бога, скажите, не сделали ли вы ему чего-нибудь худого?

— Не сделал, но сделаю, если вы еще впредь будете шкафы от мужа запирать, — отвечал батрак.

В это время пришел кожевник и выложил деньги на стол...

— И хорошая же у вас жена, хозяин, — говорит ему батрак. — И зачем вы только в трактир ходите, если дома жена цыпленка жарит? Сегодня она его тоже зажарила, да вот боится, что вы рассердитесь.

— Гм, зачем сердиться? — ответил кожевник. — Неси-ка его сюда, жена!

— Идите-ка, хозяйка, несите цыпленка!

И кожевничиха должна была принести цыпленка, которого она зажарила для пана управляющего. Муж был рад, что жена его так привечает, и решил больше в трактир не ходить. А жена была рада тому, что так легко отделалась, и поклялась никогда больше не жарить цыплят тайком от мужа.

Так Ра́раш добыл крестьянину деньги. Крестьянин купил молодых коней, поправил хорошенько свое хозяйство, и пока жил у него тот работник, никогда ни в чем не нуждался. Батрак же был к тому и в еде непривередлив и ел все подряд, кроме гороха.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

БУКЕТ

Предание о происхождении mateřì doušky (богородичной травки, или тимьяна) в том виде, как оно приводится здесь, бытует в бывшем Клатовском округе в Чехии и возникло, по-видимому, из простого толкования самого слова mateřì douška (душа матери). В этом нас убеждает и польское название растения: macievza-duszka (материнская душа), или попросту macievzanka. У югославов его называют «материна душица». В старославянском языке его называли просто «душица». Этим словом пользуются иногда и русские.

КЛАД

Предание, легшее в основу этой баллады, в различных вариантах известно и в других местах Европы. В древней чешской литературе мы встречаем его в легенде о св. Клименте. Троян, римский император, приказал св. Климента утопить в море, предварительно привязав к горлу морской якорь. Как рассказывает эта легенда, каждый год, начиная со дня его смерти, на целую неделю море в том месте на три мили расступалось, люди шли туда посуху и находили там чудесный мраморный храм, а в нем тело св. Климента в прекрасной гробнице. Однажды в этот храм, уже на седьмой день, как расступилось море, пришла женщина с ребенком. И в то время, как дитя уснуло, море вдруг заревело, возвращаясь снова. Тут женщина вместе с другими людьми в страхе бросилась к берегу, забыв о ребенке. Придя в себя уже на берегу, она вспомнила о малютке, стала звать его и, плача, долго смотрела на море в надежде, что волны выбросят к ней на берег хоть труп младенца. Потеряв надежду дождаться ребенка, она вернулась домой и весь год провела в печали. На следующий год, как только море расступилось снова, она самая первая побежала к гробнице св. Климента. Там, в храме, она нашла свое дитя спящим на том же самом месте. Она разбудила ребенка и, радостно прижимая к себе, спросила, что он делал весь этот год? Ребенок же ответил: «Не знаю, я спал только одну ночь».

Хор Христовы страсти славит. — Рассказывают, что на страстную неделю в то время, когда в костеле поют страсти Христовы, открываются все земные клады: на этом поверьи основано это предание.

СВАДЕБНЫЕ РУБАШКИ

Это предание рассказывают в Чехии в двух различных вариантах. На эту тему сохранились и остатки народных песен. В одной из них говорится, как покойник зовет девушку с собой следующими словами:

Предания и народные песни, в которых рассказывается о том, как покойник, встав из гроба, пришел за девушкой, любимой им при жизни, известны почти у всех славян и у других народов. Сербы поют песнь о том, как умерший Иован приехал на коне за своей сестрой Елицей. В словацкой легенде рассказывается, как девушка призвала к себе своего мертвого милого, варя в каше мертвую голову, которая при этом говорит человеческим голосом: «Приди, иди, иди, иди!» У украинцев поется песня, похожая на сербскую. На русской легенде создано стихотворение Жуковского, а Мицкевич воспроизвел в своем стихотворении польскую или литовскую легенду. Немецкая Ленора Бюргера так же широко известна. В народной шотландской песне поется о том, как умерший Вильгельм пришел за своей милой Маргаритой; а в старинной английской песне говорится о том, как юноша, погибший в бою, отвез свою любимую сестру, по имени Гвенноляйк, с собою на тот свет. Это удивительно широкое распространение одного и того же предания среди народов, разобщенных между собою расстоянием и языками, указывает на глубокую его древность.

ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА

Эта легенда обработана и в сборнике сказок Божены Немцовой в первом выпуске. Кроме того, она известна и среди южнорусских сказок.

Подай мне, мальчик, живой воды. По народным поверьям, живая вода означает собственно летнюю воду, текучую, а мертвая — зимнюю воду, лед. В народных славянских преданиях живой воде приписывается сила, способная оживить всякое истлевшее тело, которое будет погружено в нее. В русских преданиях между живой и мертвой водой приводится такое различие: мертвая вода сращивает рассеченное тело, а живая вода его снова оживляет. Так народное воображение объясняло общие свойства воды: подкрепляющие и оживляющие.

СОЧЕЛЬНИК

Хозяину — рождественскую булку, коровам — остатки (ужина) и т. д. — По народным поверьям, хозяину дарят в сочельник булку или пышку, чтобы в будущем году в хозяйстве было всего вдоволь и особенно чтобы уродился хлеб. Коровам дают остатки от ужина, чтобы они хорошо доились. Петуху хозяйка даст головку чесноку, чтобы был бойчее, а курицам бросает горсть гороху, чтобы несли много яиц. Рыбьи кости, которые останутся от ужина, закапывают под плодовые деревья, чтобы в будущем году был хороший урожай. А так как в этот день до самого вечера соблюдают строгий пост, детям, которые постятся, обещают, что они во сне увидят золотых поросяток.

«Злые Веды». — Древнечешское слово Věda (сравните с русским «ведьма» и «ведунья» и с польским widma, «видма»), означает вещунью, чародейку и происходит от слов viděti или vědèti (видеть, ведать). У сербов сохранилась память о нем в слове ведогонja; иначе теперь сербы называют ее вообще «вештица» (вещунья). В старославянском языке есть слово «вѣдец», то есть тот, кто что-нибудь ведает, знает; в современном чешском языке это понятие выражает слово znalec, но в женском роде по-прежнему бытует слово věda.

ГОЛУБОК

В славянских народных песнях и преданьях часто рассказывается о том, что душа праведника или прощенного грешника после смерти принимает подобие белой голубицы. И чем более грешен был человек, тем темнее его душа-голубица. Иногда же душа грешника принимает подобие другой птицы. Душа злодея, по народному поверью, превращается в черного ворона.

ЗАГОРЖЕВО ЛОЖЕ

Это предание известно у чехов, поляков и лужицких сербов. Чешское имя Загорж в польской легенде заменяется польским именем Мадей (Madej), а в лужицкой именем Липскулиян. Содержание и направление этой легенды указывает на то, что она существует со времен раннего христианства.

Пусть его стиснет адская дева! — Чешские летописцы упоминают о действительно существовавшей казнящей машине, которая называлась «železná panna» (железная дева). На ней казнили шляхтичей, которых суд не хотел отдавать в руки палачей. Такая же железная дева стояла когда-то также в зале Белой башни в Праге.

Две голубицы белых вспорхнули — см. примечания к предшествующей балладе «Голубок».

ВОДЯНОЙ

Существует немало народных преданий, рассказывающих о том, что сказочные водяные существа, будучи не в силах отомстить человеку, вымещают злобу на своем потомстве. В одном из таких преданий говорится о том, как лесной великан, похитив себе в жены простую смертную девушку, продержал ее у себя семь лет, а потом, когда она убежала от него, он из мести к ней растерзал своих детей, прижитых с нею. Такое же предание известно у лужичан.

Как гласит легенда, водяного можно отличить от обыкновенных людей, кроме иных признаков, еще и тем, что у него всегда с левой полы платья капает вода.

Пузырьки, которые иногда поднимаются со дна глубоких прудов и озер так, как будто бы кто-нибудь внизу в глубине поворачивает опрокинутый горшок и выпускает из него воздух, послужили поводом к поверью о том, что водяной на дне собирает души утопленников под опрокинутые горшочки.

У чехов существует поверье, что будто возвращающимся с того света дают напутствие не обнимать и не целовать никого на этом свете, иначе земная любовь окажется сильней неземной и можно забыть и утратить все, что было дорогим на том свете.

ВЕРБА

Это предание мне кажется наиболее важным потому, что я не нахожу ему подобных ни у славянских народов, ни в другом месте. Конечно, существуют легенды, где говорится о том, как человек превращается в дерево или в какой-нибудь иной предмет и наоборот. Есть и такие легенды, в которых рассказывается о том, что человеческая душа ночью, пока тело лежит во сне, как мертвое, переселяется в мышь, птицу или змею. Но другого предания, где бы человек делился своею жизнью с деревом или с каким-нибудь другим предметом так, что ни человек без этого предмета, ни предмет без человека не могли бы существовать, мне более неизвестно. Единственный пример такого предания происходит из бывшего Быджовского округа.

Народное поверье гласит: когда рождается ребенок, ночью к нему приходят три Судицы (Sudice), которые решают его судьбу. Одна говорит: «Из него будет то-то и то-то». Вторая ей возражает: «Не то-то, а то-то». А третья после них решает окончательно. Хорваты называют этих волшебниц Rojenice, вместо Rodĕnice.

Гадание на воде широко распространено у славянских народов.

ПРОРОЧИЦА

С незапамятных времен у чехов излюбленными преданиями были пророчества о судьбах родной земли. Мать династии Пршемысловичей, Либуша, описывается в хронике Козьмы Пражского как прорицательница судьбы своего народа, а в XVI столетии в Чехии вышло уже несколько пророческих книжек о судьбах чешской земли. Две из них — пророчество Сибиллино (Sibillino) и пророчество одного неизвестного слепого юноши — сохранились в народной памяти до сего времени. Кроме этого, существует также множество мелких местных преданий такого же характера. Много лет назад я собрал несколько из таких пророческих местных легенд и задумал соединить их в одну поэму с упомянутым выше названием, но все никак не мог это осуществить. Только шесть из них я привожу здесь в качестве отрывков будущей поэмы, но каждая легенда составляет единое целое.

Виден был муж мне на бреге Белины. — Эта легенда, берущая свое начало в бывшем Быджовском округе, основана на упоминании Космака по рассказу Гайка. Как рассказывает Гайек, послы, придя от Либуши к Пршемыслу Стадицкому, нашли его на поле погоняющим своих волов палкой. Он пахал и спешил скорее закончить работу. Когда послы передали ему поручение сейма, Пршемысл остановился, воткнул свой посох в землю и, отвязав волов, сказал им: «Ступайте туда, откуда пришли». Волы поднялись в воздух, точно взлетели, и упали около села Стадице на скалу которая их поглотила. Ореховая же палка, которую Пршемысл воткнул в землю, пустила три больших отростка с зелеными листьями и продолговатыми орехами. Пока послы, усевшись с Пршемыслом, как за железный стол, за перевернутый плуг, ели хлеб и пили воду, два из этих отростков завяли, а третий рос дальше вверх. Видя, как удивились этому послы, Пршемысл сказал им: «Не удивляйтесь и знайте, что многие из моего рода будут тут княжить, но только один будет царем в нашей земле. А если бы пани ваша с этим делом не поспешила, я бы допахал это поле и в стране бы всегда было много хлеба. Но теперь будет в стране голод!» Неудивительно, что эти последние слова должны были пробудить в сердце простого народа тайную мечту: «Ах, если бы Пршемысл допахал свое поле!» Со временем из этого могла возникнуть легенда о том, что придет снова князь, который завершит это дело, чтобы земля была счастлива. С этим удивительно перекликается моравское предание о короле Ечминке, которого ожидают как воплощение Святополка, надеясь, что с ним наступит для Моравии золотой век. Обе эти легенды имеют один и тот же смысл, а именно: что страна счастливо расцветет тогда, когда она прославится плодородием.

Вижу скалу над рекою кипучей. — Это предание является как бы устным придатком к предсказаниям Либуши об основании Праги и о пришествии св. Вацлава и св. Войтеха. В нем рассказывается о том, что около Вышеграда были чудесные воздушные сады Либуши, подобно сказочным садам королевы Семирамиды, а внизу, под скалой Вышеградской, там, где теперь самое глубокое место Влтавы, была любимая купальня Либуши. Однажды Либуша стояла на пороге своей купальни и, глядя на течение воды, предсказывала несчастья, которые должны были обрушиться на Чешскую землю. Не в силах предотвратить их, она утопила в воде золотую колыбель своего первородного сына и решила так, что эта колыбель выплывет снова, когда родится тот, кто сделает Чешскую землю снова счастливой. В той колыбельке будет почивать этот вершитель судьбы. Так говорит предание. Все древние чешские летописцы начиная с XV ст. называют таким спасителем и отцом отечества императора Карла IV, в царствование которого, говорят, была Чешская земля счастлива и славна, как никогда раньше.

Эта легенда была создана еще до XV в. В народных преданиях об императоре Карле IV мы встречаемся с той же самой колыбелькой, которая с его годами превращается в ложе, как будто вырастая вместе с ним. В одном из преданий говорится о том, что после смерти императора Карла IV это чудесное ложе осталось в его замке, Карлове Тыне, и что оно никого не выдерживало на себе, а всех, кто пытался лечь на него, сбрасывало наземь. Наконец описываемая выше легенда о золотой колыбели под Вышеградом была известна Гормайеру, который напечатал ее тридцать лет назад.

Предание рассказывается во многих местах Чехии и, смотря по обстоятельствам и остроумию рассказчиков, передается по-разному. Под храмом можно понимать наш литературный язык, а под тремя дверьми: Чехию, Моравию и Словакию.

Вы, кто отцов своих славных делами. — Половина богатыря на колонне Пражского моста — это остаток статуи. Она изображала усатого рыцаря в полном вооружении, с открытым забралом. Его кривые руки опирались о длинный обнаженный железный меч, доходивший ему до бороды. В левой руке он держал щит со староместским знаком (Старе Место — часть Праги), у ног его лежал лев. Лев и щит эти сохранились до сих пор. Знак на щите, о котором говорилось выше, был сделан лета 1475 и помечен императором Фридрихом III, и потому можно считать, что статуя эта более позднего времени, чем эта дата. Это, собственно, был знак мостового права, которое даровал Старому Месту император Карл IV. Народ называл эту статую просто Брунцвиком, помня, наверное, о переведенной с немецкого языка хронике о Брунцвике, где этот легендарный герой изображался с мечом и львом. При осаде Праги шведами в 1618 г. неприятельское ядро снесло половину статуи вместе с мечом. Остались лишь ноги, часть торса и лев. Так ее можно видеть и в наши дни. Эта нижняя часть статуи вошла в предание как наглядный символ эгоизма и напыщенной самовлюбленности, которая царит в наше время повсюду, и в знак того, что не может быть хорошо людям, пока чуткое сердце и здравый разум не займут своего места.

КОММЕНТАРИИ

БУКЕТ ИЗ НАРОДНЫХ ПРЕДАНИЙ

«Букет из народных преданий» должен был выйти к 1 января 1853 года, то есть к Новому году, чем усиливалось символически-пророческое значение сборника и его политическая направленность (см. предисловие и примечания ниже). По вине издателя выход книги задержался до февраля 1853 г. Из 12 стихотворений, вошедших в сборник, многие в различное время и в различных изданиях были опубликованы раньше.

Второе издание «Букета» состоялось в 1861 г. Книга была дополнена отделом «Песен», а также балладой «Лилия» и вышла на этот раз под названием «Букет из стихотворений Эрбена».

Третьим изданием сборник вышел в 1871 г., вскоре после смерти Эрбена.

БУКЕТ

Это вступительное стихотворение, образно характеризующее народное творчество как выражение души народа, создано Эрбеном в конце 1851 — начале 1852 г. Отправным моментом в работе над стихотворением явилась народная сказка «О Матери-Дружке и Вратиче», запись которой сохранилась в бумагах Эрбена. Сказка повествует о королеве и ее дочери, отличавшихся необыкновенной добротой к подданным. После смерти королевы ее дочь в память о матери стали звать «Матери-Дружкой». В сказке рассказывается о любви «Матери-Дружки» к Вратичу и кознях злого колдуна. Когда «Матери-Дружка» умерла, ее похоронили в поле, на меже, где она в последний раз встречалась со своим возлюбленным. На могиле выросли маленькие благоуханные цветы. Эрбен заимствовал из сказки только мотив цветов, вырастающих на могиле, придав ему общественный смысл. Имя Матери-Дружки он переделал на «Душа матери» (подлинное название одного вида полевых цветов).

КЛАД

Баллада написана в 1837 г., напечатана в 1838 г. в альманахе «Весна», рочник 21, стр. 129—151. Источником, кроме легенды о св. Клименте, указанной Эрбеном в примечаниях к «Букету», послужило народное предание «Клад», опубликованное И. К. Льготой в «Смеси» Пражской газеты (1833 г., № 19, 17/III). Стихотворение ближе к этому преданию, чем к указанной Эрбеном легенде. Эрбен помнил также рассказы о зарытых кладах, слышанные им в детстве.

СВАДЕБНЫЕ РУБАШКИ

Баллада впервые появилась в литературном приложении к «Венку» за 1843 г., стр. 114—123. В подзаголовке было указано: «Народная сказка». Непосредственным источником при создании стихотворения послужила легенда, записанная Эрбеном у себя на родине, в Милетине. Кроме того, Эрбен хорошо знал целый ряд народных баллад вампирического содержания, включенных им в сборник «Чешские народные песни». У нас тот же сюжет дважды использован Жуковским, у поляков — Мицкевичем. От аналогичной баллады Бюргера стихотворение Эрбена отличается благополучной развязкой. В благополучных концовках ряда чешских народных преданий на эту тему Эрбен видел пример того, как даже в поверьях и преданиях о мертвецах сказывается нравственная сила и «здоровый дух» народа.

ПОЛУДНИЦА

Первая редакция стихотворения возникла еще в 1834 г Стихотворение было опубликовано впервые в 1840 г. в «Деннице», т. 1, вып. 4, стр. 236.

ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА

Стихотворение создано около 1844 г., опубликовано впервые в «Букете». Источником стихотворения явилась народная сказка, переданная Эрбену чешской писательницей Боженой Немцовой (сказка опубликована в «Собрании сочинений» Б. Немцовой, т. XIV, Прага, Квасничка и Гампль, 1930. стр. 10—18). Божена Немцова обработала эту сказку в прозе (там же, т. VI, стр. 7—20).

СОЧЕЛЬНИК

Стихотворение написано в 1848 г., опубликовано в «Цветах и плодах» в том же году (19 августа), стр. 161—163.

ГОЛУБОК

Стихотворение опубликовано впервые в «Люмире», 1851 г., февраль, стр. 49—50.

ЛОЖЕ ЗАГОРЖА

Еще от 1836, 1837 и 1843 гг. остались наброски поэмы «Загорж». «Ложе Загоржа» было написано Эрбеном в 1851—1852 гг. и впервые опубликовано в «Букете». Работая над «Загоржем» и «Ложем Загоржа», Эрбен шел от легенды, которая рассказывала о бедняке, продавшем дьяволу душу своего сына, о путешествии юноши в ад за заемным письмом, о встрече его с разбойником Загоржем, который не трогает юношу с тем. чтобы тот по возвращении рассказал об адских муках; затем повествуется о возвращении юноши и искуплении разбойником своих страшных преступлений.

Судя по наброскам «Загоржа», вещь замышлялась сначала как стихотворная романтическая новелла о таинственном и страшном злодее. Несомненно, в этом факте сказалось влияние другого чешского поэта-романтика К. Г. Махи (см. предисловие). Работа над произведением шла в основном по линии преодоления романтики тайн и ужасов.

ВОДЯНОЙ

Баллада относится к 1853 г. Впервые напечатана в «Букете». Источником стихотворения послужил целый ряд народных рассказов оводяном, записанных Эрбеном.

ВЕРБА

Баллада создана в 1853 г., напечатана впервые в «Букете».

Судицы. В мировоззрении древних славян Эрбен значительное место отводил вере в судьбу. В Судицах, или Ведах (от «ведать»), он попытался гипотетически воссоздать славянских богинь судьбы. Этому вопросу посвящена целая работа Эрбена «Веды или Судицы». При всей своей ненаучности (с нашей точки зрения) теоретические построения Эрбена отличаются большой поэтичностью, о чем свидетельствуют, между прочим, и его сказки, среди персонажей которых также находим Судиц.

ЛИЛИЯ

Стихотворение создано в конце 50-х гг., напечатано впервые во 2-м издании «Букета», в 1861 г. Основной мотив стихотворения заимствован Эрбеном из одной сказки, оказавшей некоторое влияние на балладу «Свадебные рубашки». В сказке повествуется о том, как умерший возлюбленный является к девушке и увозит ее на кладбище. Убежав от мертвеца, девушка умирает. Ее хоронят в поле. На могиле вырастает лилия. Один дворянин срывает эту лилию и, возвратясь домой, втыкает ее за икону. Ночью цвет превращается в девушку. Владелец дома женится на ней. Однако через 7 лет жена его, зайдя в запретное место, умирает.

ДОЧЕРНЕЕ ПРОКЛЯТЬЕ

Стихотворение напечатано впервые в «Пражской газете» за 1852 г., № 292, 9/XII.

ПРОРОЧИЦА

Стихотворение впервые опубликовано в «Букете» и является ключом к пониманию сборника. Создавалось оно по частям, часть четвертая (о Либушином полку) включена в стихотворение лишь в 1861 г., часть 2-я и 3-я написаны в 1849 г., часть 1-я, 5-я, 6-я, 7-я — в конце 1852 г

Стилизация под прорицание и использование общеизвестных в Чехии легенд позволили Эрбену создать политическую аллегорию (сборник вышел в годы жесточайшей «баховской реакции», наступившей после 1848 г.). Легенды, использованные Эрбеном, сами по себе носили ярко выраженный национальный характер, возвращали читателя ко времени независимости и расцвета Чехии, — в стихотворении же они приобретают политический смысл. Стихотворение в целом является призывом верить в освобождение Чехии.

Легенды, на которые опирался Эрбен, создавая стихотворение, изложены им в примечаниях к «Букету». Подробнее с ними можно ознакомиться по книге чешского писателя Алоиса Ирасека «Старинные сказания чешского народа». Книга дважды была издана на русском языке: в 1899 г. (перевод М. Л. Лялиной) и в 1943 г. (сокращенное издание под ред. проф. Зд. Неедлы).

Самая форма стихотворения-прорицания связана в какой-то степени с преданием о легендарной чешской княжне и прорицательнице Либуше. В предании, дошедшем до нас через чешские хроники, рассказывается о мудрости Либуши, о ее пророчествах, а также о призвании на чешский престол Пршемысла «рыцаря от плуга» — «от железного стола» (см. примечание Эрбена).

Тяжелые времена — имеются в виду годы жестокой «баховской реакции».

Сухая ветвь. — Говоря о «сухой ветви», Эрбен, по всей видимости, имел в виду Словакию, за сближение которой с Чехией он стоял.

Колыбель Либуши. — Под колыбелью Либуши, по свидетельству чешских писателей Неруды и Галека, ссылающихся на слова самого Эрбена, Эрбен понимал «золотой чешский язык» и «историческое самосознание чешского народа», призванное спасти родину.

5-я часть стихотворения — об утонувшем монастыре и блуждающем колоколе — восходит к народному преданию, записанному Эрбеном в 1840—1842 гг. В этом предании рассказывается о монастыре, погрузившемся в озеро, когда для страны настали тяжелые времена. Монастырский колокол был обречен блуждать под землей, пока не наступит свободный «золотой век». На берегу озера, где раньше стоял костел, выросла ель. Когда эта ель состарится и сгниет, на месте пня будет виден колокол.

Призыв ходить в храм «через одни врата» — призыв к единению чехов, мораван и словаков в борьбе за национальное освобождение Чехии.

СТИХИ

ЗВИЧИНСКИЙ СОНЕТ

Стихотворение написано на каникулах, летом 1830 г.

ПЕСНЬ О ПОБЕДЕ У ДОМАЖЛИЦ ЛЕТА 1431

Стихотворение было опубликовано впервые в альманахе «Май», рочник 4, 1862 г., стр. 265—267. Из цензурных соображений Эрбен указал в примечании, что песнь взята из старой рукописи.

Кардинал — Юлиан, папский кардинал и дипломат, организатор походов против гуситов. В 1431 г. его войска потерпели поражение под Домажлицами. Чехи захватили ризы, крест и другие вещи самого кардинала.

ГОРЕЦ-ЧЕХ

Стихотворение написано в 1834 г. Положено на музыку и опубликовано Иос. Ворелем в 1842 г. в сборнике «3 стихотворения».

ОБРАЩЕНИЕ

Стихотворение написано в 1862 г. для «беседы», устроенной любительским театральным обществом в Милетине.

МЛАДШИЙ БРАТ

Стихотворение было опубликовано впервые в альманахе «Весна», рочник 1-й, 1837 г., стр. 70.

ФЕРДАЧЕК НАШ

Сатирическое стихотворение, являющееся переделкой народной шуточной песенки «Адамка наш», было написано Эрбеном в 1848 г., в связи со слухами об отречении австрийского императора Фердинанда I (он же Фердинанд V, как его называли в Венгрии: Фердинанд был пятым но счету венгерским королем), которого австрийские правительственные круги заставили отречься от престола, опасаясь его слабости перед революционными выступлениями.

СОЛНЦЕ ЖИЗНИ

Стихотворение создано в 1832 г. При жизни Эрбена не публиковалось.

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Баллада создана около 1834 г., напечатана впервые во 2-м издании «Букета».

ВЕЧЕР

Стихотворение написано около 1834 г. Положено на музыку и опубликовано впервые Иос. Ворелем в 1842 г., в его сборнике «3 стихотворения».

ПРИЗЫВ К РАДОСТИ

Напечатано впервые в «Вечерних развлечениях», 1831 г., № 20 (18 апреля), стр. 153.

ЕДИНСТВО

Стихотворение опубликовано в 1834 г. композитором Я. П. Мартиновским в сборнике «Пять песен».

ЗАСТОЛЬНАЯ

Стихотворение написано в 1837 г.

НА ВЫБОРЫ

В 1861 г. Эрбену предложили выставить свою кандидатуру в земский сейм. В сейме господствовало немецкое большинство. Поэтому Эрбен отказался от выдвижения своей кандидатуры, а на выборы отозвался стихотворением, которое было напечатано анонимно в «Юмористических листах», № 3, 1861 г., 1-е полугодие, № 20 (16/II). Стихотворение было создано на популярный мотив одной из песенок Иос. Вореля. Ворель добавил к песне Эрбена еще две строфы. Уже в ближайшее воскресенье песенку распевали.

НА ТОРЖЕСТВА В ЧЕСТЬ ОСВЯЩЕНИЯ ЗНАМЕНИ

Стихотворение написано в 1862 г. по просьбе Иос. Вореля на торжества освящения знамени Бероунского хорового общества «Славош». Положено на музыку Иос. Ворелем.

ДЕВА И МАТЬ

Стихотворение напечатано впервые в альманахе «Незабудки», 1841 г., стр. 19; вошло во второе издание «Букета».

КУКУШКА

Стихотворение написано около 1834 г., при жизни Эрбена не печаталось.

РЕВНИВЫЙ

Стихотворение написано на каникулах летом 1830 г., напечатано в 1831 г., в 6-м выпуске «Чехослава», стр. 3.

ЗОЛОТОЙ ПРЕСТОЛ КРОКА

По-видимому, стихотворение возникло сначала как часть заключительного произведения «Букета» — «Пророчица».

Крок — легендарный чешский князь, отец Либуши.

Хрудош — в соответствии с легендой, — один из братьев, судившихся между собой из-за земли. Недовольный справедливым решением Либуши в пользу младшего брата, Хрудош выступил против княжения женщины, что и послужило поводом к призванию на престол Пршемысла.

ПЕРВАЯ МАЙСКАЯ НОЧЬ

Стихотворение напечатано в 3-м рочнике альманаха «Май», 1860 г., стр. 382—386. Вошло во 2-е издание «Букета».

ИЗ НАДПИСЕЙ В АЛЬБОМЫ И ЭПИГРАММ

«Вы и я — друзья навеки» — другу Эрбена Антонину Рыбичке.

«Будь Москва то, будь то Прага» — четверостишие, записанное Эрбеном в записную книжку известному русскому ученому-филологу И. И. Срезневскому в 1841 г., когда И. И. Срезневский был в Чехии.

«Вдали, вблизи ли, друг мой милый» — П. Весельскому.

СКАЗКИ

УМ И СЧАСТЬЕ

Сказка напечатана впервые в «Славянской хрестоматии».

ТРИ ЗОЛОТЫХ ВОЛОСА ДЕДА-ВСЕВЕДА

Сказка была напечатана впервые в альманахе «Май», 1860 г., стр. 187—197, затем в «Славянской хрестоматии».

Судички — см. примечание к балладе «Верба».

ЦАРЬ ХОРЕК

Сказка напечатана впервые в альманахе «Май», 1862 г., стр. 110—113, с подзаголовком «чешская народная сказка».

ЧУРБАШКА

Сказка напечатана впервые в «Славянской хрестоматии».

ИРКА С КОЗОЙ

Сказка напечатана впервые в «Славянской хрестоматии» «на наречии домажлицких ходов».

ХОРОШО, ЧТО ЕСТЬ СМЕРТЬ НА СВЕТЕ

Сказка напечатана впервые в «Чешской пчеле», 1844 г., № 39 (14/V), стр. 153—154.

ЛЕСОВИЧКИ

Записи сделаны в 60-х гг.

ТРИ ПРЯХИ

Сказка напечатана впервые в 1844 г. в «Чешской пчеле», 1844 г. № 27 (2/IV), стр. 105—107, и № 28 (5/IV), стр. 109—110.

ЦАРЕВНА-ЗОЛОТОВОЛОСКА

Опубликована впервые в альманахе «Май», 1859 г., стр. 113—121, затем в «Славянской хрестоматии» Эрбена.

ЗАГАДКА

Опубликована впервые в сборнике «Славия», 1873 г.

ДОМОВЫЕ

Из рассказов о домовых I и II были напечатаны в «Славянской хрестоматии», рассказы I, III и IV вышли также раньше в «Золотых колосьях», 1, 1854, № 17 (21/I), № 19 (4/II), № 20 (11/VI).

Примечания

1

После признания (в 48-м году) равноправия славянских языков с немецким была создана так называемая терминологическая комиссия, задачей которой было составить административную и правоведческую терминологию для австрийских славян.

(обратно)

2

Имеется в виду реакционный режим министерства Баха.

(обратно)

3

Варито — старинный чешский музыкальный инструмент.

(обратно)

4

Слова Эрбена.

(обратно)

5

Чешское народное блюдо из картофеля, молока и муки наподобие клецок.

(обратно)

Оглавление

КАРЕЛ ЯРОМИР ЭРБЕН

БАЛЛАДЫ БУКЕТ ИЗ НАРОДНЫХ ПРЕДАНИЙ

  БУКЕТ

  КЛАД

  СВАДЕБНЫЕ РУБАШКИ

  ПОЛУДНИЦА

  ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА

  СОЧЕЛЬНИК

  ГОЛУБОК

  ЗАГОРЖЕВО ЛОЖЕ

  ВОДЯНОЙ

  ВЕРБА

  ЛИЛИЯ

  ДОЧЕРНЕЕ ПРОКЛЯТЬЕ

  ПРОРОЧИЦА (Отрывки)

СТИХИ

  ЗВИЧИНСКИЙ СОНЕТ

  ПЕСНЬ О ПОБЕДЕ У ДОМАЖЛИЦ ЛЕТА 1431

  ГОРЕЦ-ЧЕХ

  ОБРАЩЕНИЕ (к жителям Милетина)

  МЛАДШИЙ БРАТ

  ФЕРДАЧЕК НАШ

  СОЛНЦЕ ЖИЗНИ

  НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

  ВЕЧЕР

  ПРИЗЫВ К РАДОСТИ

  ЕДИНСТВО

  ЗАСТОЛЬНАЯ

  НА ВЫБОРЫ

  ТОРЖЕСТВО В ЧЕСТЬ ОСВЯЩЕНИЯ ЗНАМЕНИ

  ДЕВА И МАТЬ

  КУКУШКА

  РЕВНИВЫЙ

  ЗОЛОТОЙ ПРЕСТОЛ КРОКА

  ПЕРВАЯ МАЙСКАЯ НОЧЬ

  ИЗ НАДПИСЕЙ В АЛЬБОМЫ И ЭПИГРАММ

СКАЗКИ

  УМ И СЧАСТЬЕ

  ТРИ ЗОЛОТЫХ ВОЛОСА ДЕДА-ВСЕВЕДА

  ДЛИННЫЙ, ТОЛСТЫЙ И ГЛАЗАСТЫЙ

  ЦАРЬ ХОРЕК

  ЧУРБАШКА

  ИРКА С КОЗОЙ

  ХОРОШО, ЧТО ЕСТЬ СМЕРТЬ НА СВЕТЕ

  ЛЕСОВИЧКИ

  ТРИ ПРЯХИ

  ЦАРЕВНА-ЗОЛОТОВОЛОСКА

  ЖАР-ПТИЦА И ЛИСИЧКА-СЕСТРИЧКА

  ЗАГАДКА

  ВОДЯНОЙ

  РУСАЛКА ИЗ РОДНИКА

  ДОМОВЫЕ

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

  БУКЕТ

  КЛАД

  СВАДЕБНЫЕ РУБАШКИ

  ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА

  СОЧЕЛЬНИК

  ГОЛУБОК

  ЗАГОРЖЕВО ЛОЖЕ

  ВОДЯНОЙ

  ВЕРБА

  ПРОРОЧИЦА

КОММЕНТАРИИ

  БУКЕТ ИЗ НАРОДНЫХ ПРЕДАНИЙ

    БУКЕТ

    КЛАД

    СВАДЕБНЫЕ РУБАШКИ

    ПОЛУДНИЦА

    ЗОЛОТАЯ ПРЯЛКА

    СОЧЕЛЬНИК

    ГОЛУБОК

    ЛОЖЕ ЗАГОРЖА

    ВОДЯНОЙ

    ВЕРБА

    ЛИЛИЯ

    ДОЧЕРНЕЕ ПРОКЛЯТЬЕ

    ПРОРОЧИЦА

  СТИХИ

    ЗВИЧИНСКИЙ СОНЕТ

    ПЕСНЬ О ПОБЕДЕ У ДОМАЖЛИЦ ЛЕТА 1431

    ГОРЕЦ-ЧЕХ

    ОБРАЩЕНИЕ

    МЛАДШИЙ БРАТ

    ФЕРДАЧЕК НАШ

    СОЛНЦЕ ЖИЗНИ

    НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

    ВЕЧЕР

    ПРИЗЫВ К РАДОСТИ

    ЕДИНСТВО

    ЗАСТОЛЬНАЯ

    НА ВЫБОРЫ

    НА ТОРЖЕСТВА В ЧЕСТЬ ОСВЯЩЕНИЯ ЗНАМЕНИ

    ДЕВА И МАТЬ

    КУКУШКА

    РЕВНИВЫЙ

    ЗОЛОТОЙ ПРЕСТОЛ КРОКА

    ПЕРВАЯ МАЙСКАЯ НОЧЬ

    ИЗ НАДПИСЕЙ В АЛЬБОМЫ И ЭПИГРАММ

  СКАЗКИ

    УМ И СЧАСТЬЕ

    ТРИ ЗОЛОТЫХ ВОЛОСА ДЕДА-ВСЕВЕДА

    ЦАРЬ ХОРЕК

    ЧУРБАШКА

    ИРКА С КОЗОЙ

    ХОРОШО, ЧТО ЕСТЬ СМЕРТЬ НА СВЕТЕ

    ЛЕСОВИЧКИ

    ТРИ ПРЯХИ

    ЦАРЕВНА-ЗОЛОТОВОЛОСКА

    ЗАГАДКА

    ДОМОВЫЕ

*** Примечания ***