Рукописные рассказы. Часть вторая [Андрей Ангелов] (fb2) читать онлайн

Рукописные рассказы. Часть вторая
Андрей Ангелов

© Андрей Ангелов, 1995-1996 гг.

От автора

2/3 моих самобытных рассказов было изначально написано от руки, шариковой ручкой, в середине 1990-х гг.

В 2014-2020х гг. я частично их отпечатал на бумаге, с помощью «ЭКСМО» и парочки других издательств, – а также выложил в электронном виде как «Ранние рукописные рассказы». Принцип самоотбора точно не помню, вполне, что некоторые истории мне тогда показались неинтересными...

Намедни, разбирая коробку с всякими документами, наткнулся на рукописные тетрадки и обнаружил там ещё четыре неопубликованных рассказа, перечитал. Думал, полное дерьмо, но неожиданно зачитался, и понял, что в них уже есть писатель Андрей Ангелов, по крайней мере, его задатки. Хотя, конечно, там много наива, по крайней мере – для 221 века… И поэтому решил «рукописный блок» добить, напечатав финальные три рассказа, с литобработкой от меня сегодняшнего. Надо как-то с этим всем заканчивать… в конце-то концов!

Один рассказ всё-таки без жалости сжёг, кстати, детский, — сиквел «Парадокса», — никакой редакторской рукой там ничего не сделать, а вот другие представляю: «Сухой закон», «Червонец» и «Растопыркин».

Всего в 1995–2023 гг. – автор написал 15 самобытных рассказов.

Это не описка. Рука сама вывела 221 век. Решил оставить (Авт. прим.)

Рассказ «Сухой закон»

В провинциальном городке Шандограде, населением 25 тысяч человек, в скромном частном домике, жила типичная семья: муж Василий Дмитриевич Зуев, жена Федосья Ивановна Зуева, мама супружеской четы Луша Сергеевна Зуева, козёл Иван Петрович Зуев, а также корова Зорька, цепной пёс Мамай, дворовый кот Маркиз и полудюжина курочек, — по фамилии Зуевы.

— Чёрт возьми, у нас отличная семейка! – любил говаривать козёл Иван Петрович, тряся растрёпанной бородкой. И залихватски подмигивал собачье-кошачьей паре, с коей дружил. Козлу было десять лет, и он обыкновенно занимался тем, что пасся в переулке Дружбы, что граничит с кладбищем «Майское».

— Гав! – вторил Мамай, радостно ёрзая в своей будке.

— Мяу! – лениво позёзывал кот Маркиз с крыши бани.

Семейная пара — лет по сорока. Не зрелость, но и не старость.

Жена Федосья Ивановна обслуживала мужа в едабельном и ебабельном смыслах, имела ласковые сиськи 3,5 размера, и немножко страдала нимфоманством.

Муж Василий Дмитриевич трудился старшим продавцом в магазине «Ударник». В свободное время – глушил рыбку и водку в речке Вонючке, в компании себе подобных глав типичных провинциальных семей. Летом. А зимой глушили только водку.

Чем занималась мама Луша Сергеевна – история умалчивает, возможно, кормила кур, ухаживала за коровкой и копалась в огородике.

* * *

Пятнадцатого мая Зуев, в обычном режиме, порулил на рабочее место… Проходя мимо памятнику Ленину, Василий Дмитриевич, по привычке, глянул на вождя мирового пролетариата, правая рука коего указывала на магазин «Ударник», как бы его рекламируя. Собственно магазин – находился в полусотне метров, по фасаду яркой лентой протянулся лозунг дорогой Компартии: «Водка – враг, но врагов мы не боимся!».

— Какого хрена?! – нахмурился Зуев, переводя, также по привычке, взгляд вниз — с трёхметрового Вождя на кучку завсегдатаев своего магазина, что толпились под бронзовым символом коммунизма.

— Сууука! – протяжным многоголосым стоном носились по округе злоба вкупе с растерянностью. Алкоголики орали, размахивали газетами и тешили ухо Ленина отборными словосочетаниями.

— Хм, — размыслил Зуев, не вдаваясь в эмоциональные оттенки. – Когда ж оне успели нажраться, обычно не раньше полудня…

Войдя в кабинет шефа, директора лавочки, старший продавец снова услышал:

— Суука! – глас, полный боли и тоски.

— А? – Зуев не успел толком поразиться, как ему была переброшена районная газетка «Знамя Ильича», изрядно скомканная.

— Прочти вслух! – приказал шеф.

Василий Дмитриевич пожал одним плечиком, развернул газетку… пожал другим плечиком.

— В предыдущую декаду, совхоз «Красный пахарь», вышел на первое место в районе по надоям молока. Самоотверженный труд бригады Молокановой З. И…

— На обложке читай, — попросил директор. Не грозно. Кажется, он всплакнул.

Старший продавец справился с перекрученной газетой и упёрся глазами в лицевую страницу. Стал читать, немножко запинаясь:

— Меры «Об усилении в борьбе с пьянством»… Постановление Съезда… Ну, понятно… «Сухой закон»… дата… подписи…

Он нервно смял газету. Задумался. В гости зашла недолгая пауза, присев в уголке, сжала строгие ножки.

— Так, вроде, не в первый раз… — наконец, взбрыкнул Зуев. – Чёт похожее было в США, и у нас при Хрущёве, и… при Брежневе…

— Короче, пизда, — отрезал директор, не вникая в лепет подчинённого. — Нас увольняют, а ещё Прощай рыбалка!

В кабинет забежал младший продавец Тимоха:

— Возля дверей народа тьма, час открытия настал. Чё делать?!

День за прилавком показался Василию Дмитриевичу кошмаром. Перед ним мелькали озлобленные морды и волосатые кулаки. А вечерком коллектив магазина нажрался в последний раз, прямо-таки от души, и расползся по домам.

* * *

На следующее утро в Шандограде наступила новая, без преувеличения, эра. Пьяные исчезли совсем. Попытки начать гнать собственную бормотуху, были в зародыше пресечены ментами позорными. За каждые сто грамм нелегальной продукции – барыги платили такой штраф, который сразу разрушал все коммерческие начинания.

«Ударник» простоял месяц бесхозным, а после райкомовские товарищи учредили там мебельную лавку. Название магазина оставили прежним, а лозунг Компартии почему-то не сняли.

Коллектив лавки уцелел в прежнем составе. Только с нюансом:

— Мы подумали и решили, что управляющим будет Зуев, — сказало ответственное лицо. – Тимоха станет продавцом, старшим и младшим в едином качестве.

— А я? – спросил бывший директор.

— Вы можете стать экспедитором и водителем при лавке, — ответило лицо.

— Но! Почему так? – с надрывом вопросил экс-директор.

– Не нравится, валите к этой матери, — равнодушно подытожило лицо. О том, что к секретарю райкома приходила Федосья Ивановна Зуева и просила за мужа, путём двусмысленного смысла, — лицо барски промолчало.

* * *

Коллектив не рассорился, а может и рассорился. Но рыбалки прекратились. Хотя естество коллег очень часто требовало горячей выпивки! В градусном магазине непьющих не бывает.

Неизвестно, как выходили из положения Тимоха и экс-директор, а Василий Дмитриевич наполнял желудок одеколоном, тормозной жидкостью и палитурой.

— Тьфу, бля! – морщился мебельный управляющий и пил. Хотелось нужного эффекта. Одеколон щипал язык, тормозная жидкость вызывала тошноту, а после палитуры Зуев часто не мог вовремя добежать до толчка. Старой доброй водки ужасно не хватало!

— Там это… в промтоварку зубную пасту «Флора» привезли, — рассказал как-то Тимоха. – В ней… ето… высококач…. – парень запнулся, подёргал плохо гнущимся от природы языком. – Вообчем, в пасте много доброго спирта.

Зуев, тем же днём, без всяческих вопросов, купил два десятка тюбиков. Вечерком закрылся в ванной комнате, открыл тюбик и начал жадно его заливать в горло.

— Приход есть, — удовлетворённо сглотнул Зуев, чувствуя шум в голове.

Послышался нарастающий звон. Василий Дмитриевич недовольно взбрыкнул и проснулся.

— Вставай, зайчик! – прижалась в мужу ненасытной сиськой Федосья. – Пора на работу, тебя ждут алкоголики.

— Алкоголики! – подскочил муж. – Ну, трах-тибидох!.. Приснится же всякая херь!..

Василий Дмитриевич резво поднялся, глянул мельком на звонивший будильник. Восемь часов. На тумбочке, рядом с гаджетом, лежал себе полёживал полупустой тюбик зубной пасты «Флора».

— Чего?! – не въехал Василий Дмитриевич.

* * *

…Подшагивая к магазину «Ударник» Зуев не увидел привычного оживления у дверей. Алкоголиков не было. Зато стояла грузовая машинка.

Из кабины грузовика вышел бывший директор. Вразвалку подошёл к Зуеву. Сказал хмуро:

— Давай, принимай мебель!

— Ме-ебель, — обречённо вздохнул Василий Дмитриевич. Просветлённо посмотрел на экспедитора-водителя. И… наткнулся на укоризненный взгляд козла Ивана Петровича. Тот стукнул нетерпеливо копытцем.

— Мне немного некогда, — занервничал козёл. – Может, ты сначала распишешься, а после перетаскаем в магазин. Там сегодня пара небольших гарнитуров, всего-то… — он пихнул управляющему накладную и ручку.

Василий Дмитриевич позыркал глазками туда и сюда. Чихнул, моргнул и пёрднул. С оглядкой перекрестился:

— Я снова сплю!

— Что, чёрт возьми?! – недоумённо прищурился экспедитор в виде экспедитора.

Зуев неопределенно пожал обоими плечиками.

Илл. Начало рассказа в рукописном варианте.

Рассказ писался один год: 2.06.1995 – 5.06.1996 (Западная Сибирь)

Литобработка автором: 23.09.2023 (Мадагаскар)

Рассказ «Червонец»

Два визита позорных ментов разделили мою жизнь на «до» и «после». Или две моих попойки. Мотивом стала – чужая зависть.

* * *

— Ты конченый неудачник, Толик! – зло бросила жена, и хлопнула дверью. Детей у нас не случилось, как не случилось и отсутствия материальных проблем. Я работал в конструкторском бюро, которое как раз разваливалось.

Грубо говоря, не было ни денег, ни надежды их заработать. И с моим характером затворника, да ещё в 45 лет, — прекрасное далёко не проглядывалось совсем. Бывшая жена сие поняла после двадцати лет брака.

— Жаль, что поздно, — размышляла она, в объятиях нового супруга, из числа «постперестроечных торгашей». – Или это я такая терпеливая?

Возможно, безысходность понимал и мой кот, зачастую на меня презрительно взглядывая. Только коту, в отличие от жены, — деваться было некуда. И ещё он был – мой единственный друг и собеседник.

Уход жены я воспринял болезненно и стал больше курить. Когда бюро схлопнулось, то стал больше молчать. А когда пропал кот, тогда я запил.

— Я не хулиганю и не буяню! – доказывал я своим соседям по коммуналке, сплошь разведёнкам и древним бабкам. – Пью у себя, музыку не включаю. Какие претензии?!

— Ты отравляешь наш быт, Анатолий Михайлович Гольчик! – с чувством заявила жирная активистка Зинаида. – И детство наших детей. Здесь пять комнат, и в каждой живут люди.

Интересно, все жирные бабы — противны, или это стереотип?

— Милицию вызову, — предупредила активистка.

* * *

Менты нарисовались тогда, когда я, через пару дней после разговора с Зинаидой, снова нажрался. Молча надавали мне по почкам, увезли в «обезьянник», а утром мировая судья оформила мне «15 суток», — за что именно, не так и важно. Был бы алкоголик и рекомендация, что с ним делать… сытой, пафосной и продажной твари в судейской мантии.

— Другово раза не будеть! – толсто намекнула мне в коридоре коммуналки одна из мамаш. После моей отсидки. – Лайт кончилься… Смотри, Толик!..

— Пошла нахер, — огрызнулся я.

Следующие, уже «30 суток», не заставили ждать. И проползли по отработанной схеме. Однако шагнуть из КПЗ в квартиру я не смог. На звонок в общую дверь – мне в ответ был сунут узел, и дано напутственное пожелание:

— Вали! Твово дома тут боле неть, — молвила другая мамаша и притянула дверь на себя.

Узлом оказалась моя простыня, связанная крест-накрест. Внутри лежало моё так называемое имущество из пары книжек, будильника, грязной посуды, подушки с одеялом, каких-то гаек и ручек. (Бытовую технику я пропил). Как я после уже разглядел, в районе Красных ворот. Дойдя туда от Садовой-Черногрязской улицы, где и проживал.

— Прочти, — домоуправ подал бумажку. И отвёл взгляд.

— Постановление суда от… числа… о выселении гражданина… из комнаты по адресу… Обоснование — законченный алкоголик и хулиган… педофил…

Законы похожи на змей. Их действия непредсказуемы, но ещё более непредсказуемы трактовки действий.

— У Зинаиды Фроловой племянник – начальник в ментуре, — вздохнул управдом. – А мировую судью сей начальник ебёт. Такие дела… — он усмехнулся. – Теперь в твоей… как бы бывшей комнате, Фролова и прописана, а сама комната…

— Отжата по беспределу! — крикнул я. Злость буквально мешала дышать, и особенно неприятным было то, что я осознавал, что бессилен противодействовать.

— Можно подать встречный иск, — рассудительно сказал управдом. – Не вся же милиция ебёцца с судом… Я бы поборолся.

Хорошо бороться тогда, когда есть деньги и крыша над головой. А также родные или друзья. Последний мой родной друг – кот Кузя, помер полгода назад.

— Пока, — я развернулся. На пути к выходу из кабинета, в мою ладонь легли две купюрки, а плечо понимающе похлопали. Управдом оказался не мудаком, а видел я его всего-то второй раз в жизни…

* * *

Итак, просмотрев имущество и связав узелок назад, — я двинулся с Красных ворот на Комсомольскую площадь. Всё тем же пешкодралом, благо, небольшие расстояния позволяли. Кто не в курсе, то описываемые локации – это самый-пресамый центр столицы нашей необъятной! Садовое кольцо и его окрестности! Где даже сраная комната в дряхлой коммуналке 1960-х годов — стоит как шикарная новенькая «трёшка» в центре любого Волгограда!

— Не повезло тебе, — эхом отозвались в голове чьи-то слова. Вполне, что мои собственные.

Замаячила суета Трёх вокзалов. Чуть поколебавшись, я двинулся к Казанскому. Примостился в уголке, недалеко от остановки «бомбил», и чиркнул спичкой.

— Слышь, дружище, дай прикурить! – раздался сиплый голос рядом.

Некий субъект, примерно моего возраста, заросший и вонючий, тянулся окурком к моей спичке.

— Комод, — представился субъект после того, как мы закурили. Опытный взгляд залез ко мне в душу и все мои невзгоды влёт прочитал.

— Привет, судьба, — пробормотал я в ответ, ухмыльнувшись. И подал бомжу одну из управдомовских купюр. Номиналом десять тысяч рублей. – С меня – бутылка, с тебя – место для выпивки.

— Без проблем, — Комод схватил денежку и исчез на пять минут. После мы пошли в сторону Красносельской, за универмагом свернули направо, и, петляя между складов, — вышли к полуразрушенному дому. Внутри, в одной из бывших квартир, оказался типичный бомжатник: подобие постелей из фуфаек и рванья, бочка как стол и пустые деревянные ящики как стулья.

— Ты теперь Червонец, — объявил Комод после первой полустакашки. – У каждого из наших погоняло. Бди!

После второй порции спиртного, в бомжатник, легкой поступью балерины, – вплыла дамочка 30+. Настёна, принесла закусь. Дуэт превратился в трио.

— Ну, втроём будет легче выживать! – подытожил Комод, когда была пропита и вторая управдомовская купюрка. После он прилёг отдохнуть, а мы с Настёной занялись сексом. По обоюдному.

* * *

Бомжи выживают не только попрошайничеством, но и жульничеством. Виды разводов – не менее многочисленны, чем и сам вид бомжей. Фальшивые калеки, якобы бабы с якобы грудничками, якобы ветераны боевых действий.

— Не только мнимые, — поправил Комод. – Есть настоящие слепые и безногие. С малыми детьми и с военными – однохренственно.

— Типичная стори, — поддакнула Настёна. – Никто никому не нужен! И, в первую очередь, государству. Так было и так будет…

— Так есть – как основа, — заключил Комод.

Да уж. Зинка Фролова нервно бряцает по своей никчемной транде, по сравнению со словарным запасом и литературным слогом бомжей. Кем именно моя новая семья являлась до бомжатничества – я не узнал. И не пытался, – то неудобно, то некогда...

Мы крали чемоданы и грабили подвыпивших лохов-транзитников. Приторговывали краденными паспортами и долларами. Помогали вербовщикам похищать залётных мужиков для продажи на Северный Кавказ. Настёна выступала – приманкой.

— Девок не трогаем, таким сбытом только мусорята занимаются, — предупредил Комод. – Залезешь на их территорию, самого продадут… Или изувечат, к хрену!

Не всегда и всё было шикарно, удачные ништяки случались достаточно редко. Семьдесят процентов времени мы собирали бутылки и жестяные банки, — они поили и кормили.

Однажды вечером, придя в свой новый дом, я вместо оного – увидел массу обломков. Его снесли. Комод с Настёной с утра уехали на одну из свалок в Подмосковье, на разведку, как запасного места обитания.

— Так и не вернулись, — констатировал я к глубокой ночи. Побродив среди развалин – я нашёл и достал свой новенький плащ, снятый намедни с бухого провинциала. И ушёл прочь.

Комода и Настёну я никогда больше не видел, да и не слышал о них. Ещё пару лет я прожил в подвале с Витькой – меланхоликом и мелким карманником. А потом я умер из-за полиорганной недостаточности.

* * *

После меня не осталось ни потомства, ни воспоминаний. Судьба приказала, чтобы моё тело валялось в подвале, и случайным образом было найдено разложенным почти до костей… Закопали меня как неопознанный труп, под безымянным номером.

1996 год. Цена бутылки водки, 10-15 тысяч рублей.

Илл. Начало рассказа в рукописном варианте.

Рассказ писался три дня: 28.05.1995 – 30.05.1995 (Западная Сибирь)

Литобработка автором: 24.09.2023 (Мадагаскар)

Рассказ «Растопыркин»

Однажды в понедельник, позорный мент Фома Растопыркин – захотел перестать быть позорным ментом. В мотивы сей кардинальной переобувки, с традиционного воскресного перепоя, — он сам не въехал, но твёрдо знал, что так надо.

— Значимость не меряется никчемностью, — нечто такое нашепталось Растопыркину на рассвете в его беспутную голову.

Встав поутру, с глубокого похмела, Фома не полез по обычаю к заветной фляге со сладкой брагой, стоявшей возле печки, в уголке. Он жахнул воды из-под крана, после решительно пёрднул, и прямо на кухонном столе вставил жене по самые её гланды. С животной страстью.

— Аах, мой волкодав! – удивилась Матрёна и растроганно прослезилась. – Впервые за четыре года.

Села муженьку на коленки и покормила его с вилки завтраком, — жареной яичницей с колбасой.

— Вечерком продолжим, — нежно подмигнул Растопыркин, одел форму, и выбежал из своего шикарного, по меркам местного Кукуево, дома.

 Фоме Растопыркину стукнул сороковник, дядя являлся капитаном милиции и начальником заведения, наиболее гуманного среди всех других ментовских отделов. А именно, Фома командовал «Медицинским вытрезвителем», в народе прозванным «трезвяк». Экипаж из числа убогих ментов ездил по городку и собирал на улицах мужиков, — пьяных и выпивших. Всех доставляли в «трезвяк» для того, чтоб они не натворили преступных глупостей, не замёрзли и не расшиблись. И раскошелились.

* * *

До сегодняшнего дня – Растопыркин выполнял два плана – личный и государственный. Неофициально крал деньги у бухариков, а официально брал с них штрафы в пользу казны. Руками подчинённых или собственными.

— Чё за ерундень?! – порой возмущался мужик, у которого пропало триста тысяч. После ночи за решёткой. – Хде моя зарплата?!

Такую проблему решали по ситуации. Либо клиента пиздили, либо посылали нахуй. Когда сии (так сказать) «обсценные процессы» не помогали и даже грозили неприятностями команде медвытрезвителя по причине жалобы. Тогда Растопыркин вызывал гражданского хитреца в кабинет, и с внушительным апломбом говорил:

— Тэкс. У меня туточки Сводка происшествий за ту самую ночь, когда вас приняли на Озёрной, в неадекватном состоянии. Незадолго до этого, некая квартирка в тех местах подверглась жестокому нападению. Понимаете щекотливость?.. — Капитан с садистской усмешкой наблюдал, как меняется в лице хитрец. – Разбой с применением холодного оружия, пропали вещи на миллионы рублей, а ещё… изнасилование в извращённой форме!

Как правило, на слове «изнасилование» бывший клиент уматывал. А если попадался в следующий раз, то уже не возникал.

Особо упёртым или тупым Растопыркин с ментовской прямотой озвучивал:

— Гражданин, мне кажется, что вы – наводчик залётной банды, которую уже задержали. От пяти до семи лет колонии.

Хитрец мученически кивал или зло плевался, но проблем более не доставлял.

— Милицейский беспредел – самый беспределистый! — любил говаривать лейтенант Полоумный, зам Фомы.

* * *

Придя сим утром на службу, капитан без предисловий приказал дежурному за регистрационным столом, сержанту Козлову:

— Всех ночных бухариков выгнать к этой матери, на свободу! Без всяческих условий.

И последовал дальше по своим владениям. Впрочем, добавил вполоборота.

— Те, кто ещё спит, пусть спит. – Растопыркин виновато осклабился. – Не тревожь покой.

Козлов охуел в буквальном смысле, показывая сие всем своим позорным видом. Но оценить было некому. Начальник вышел.

— Так чё, рэкет работой отменяется?.. – размыслил сержант. Суть в том, что проспавшихся забулдыг пугали сообщением на работу, и это для гостей медвытрезвителя было и позорно, и неприятно, — могли с работы погнать. Смотря, где и кем трудился. Три четверти гостей обычно в обмен на ментовское молчание – откупались взятками. Наличными. Заносили через день-два. Такой рэкет разработал лично Растопыркин, и вот теперь… всё?!

* * *

— Работай, негр, солнце ещё высоко, — лениво покрикивал ефрейтор Болванов на «вытрезвительского зэка», который мыл старенький «Жигулёнок». Демонстрируя империалистическую фразочку, почерпнутую из сериала «Рабыня Изаура», каковой крутили по ТВ. Мытьё машинок — одна из стандартных трудовых повинностей, тоже придуманная Фомой для совсем никчемных и нищих бухарей. Кодекс отработки «принудительного ночлега» включал ряд грязной и нужной для заведения работы, как-то, — подмести двор, отшаркать полы и вытрясти кровати, постирать казённое бельишко, иногда сбегать для самих ментов за пузырём…

— Отставить! – грянул Растопыркин, вырисовываясь во внутреннем дворике «трезвяка», где какой-то проспавшийся нищеброд намывал личную машинку Болванова.

— Я чёт не въехал, — промямлил ефрейтор вслух, наблюдая как радостный бухарь ускакивает прочь, бросив к ебени-фени шланг и тряпки.

— Побормочи ещё, эксплуататор, — желчно сказал начальник. Пнул по колесу «Копейки» и удалился.

Объясняться Растопыркин не собирался, но и хамить подчинённым не желал. Просто ставил перед фактом, а приказы – обсуждать не принято.

* * *

Возвращаясь в здание, на пороге, капитан столкнулся с сержантами Сукиным и Шакаловым, что волокли в вытрезвитель приличного с виду мужика.

— Блять, я трезвее вас! – натурально орал мужик, дёргаясь в позорных ментовских руках. – Чего, бутылка пива – это я уже алкаш?!

— Стоять! – процедил Фома. Он цепко отсмотрел клиента и ментовская чуйка подсказала, что оный – не лжёт.

— Товарищ капитан!.. – возопили сержанты в унисон. – Стопроцентно два штрафа поймали. В одном лице!

— Ловят бабочек, — огрызнулся задержанный. – Я не насекомое, а вы – не этимологи, мать вашу…

Чуйка Растопыркина – его не подвела. Личных штрафов более не будет, а штраф в пользу государства – чувак явно не заслужил.

— Гражданина отпустить! – скомандовал Фома. – Посадить в нашу казённую машинку и отвезти туда, где приняли. И обязательно извиниться.

— Чё? – не вкурили сержанты.

— Выполнять, — Растопыркин показал кулак сначала Шакалову, а после – Сукину. Гражданину отечески подмигнул. И ушёл внутрь здания.

Прихуели все трое, откровенно. Но все слова уже сказаны. Иное – бессмысленно.

* * *

Фома зашёл в свой персональный кабинет, и узрел на стульчике зама Полоумного.

— Здравия желаю! – вскочил лейтенант. Офицеры пожали друг другу ментовские ручки.

Растопыркин сел за персональный столик, поднял вопрошающий взгляд.

— Ваша доля, — Полоумный благоговейно положил на стол стопочку купюр. – За сутки.

Фома выжидающе высматривал, почти каждодневный утренний ритуал, разработанным всё им же, — был известен до последнего мгновения.

— Золотая цепочка, — лейтенант ловко выдернул из кармана позорного кителя драгоценность. – Предвижу, что отлично украсит Матрёну Ивановну, вашу жену…

— В общем, слушай приказ, Полоумный, — перебил Растопыркин. Он поднялся и взял лейтенантика за грудки, прямо посмотрел в глаза. Чтоб  офицер наверняка проникся, таки ж не какие-то там сержанты.

— Всю экспроприацию отдать тем, у кого она взята, — ровно произнёс Фома. – Лично развезёшь, на всё – три часа. Плохо сделаешь – запинаю ногами!

Капитан отпустил тело в погонах, с любезной улыбочкой подал назад «свою долю».

Полоумный ополоумел. Вообще, кукуевские менты не отличаются пытливостью ума, там служат тупые отбросы общества, у коих нет ни желания изменить мир, ни потребности к чему-то стремиться, ни хоть что-то сделать для кого-то. Потолок мечты – двадцать лет ни черта не делать, по ходу зарабатывая на своих же земляках, после — выйти на пенсию, где также ни черта не делать и жить на сбережения, запасённые во время несения трудной и опасной службы.

— Есть! – немного заплохевший лейтенант на автомате козырнул, и испарился из кабинета.

* * *

— Короче, ребята, наш начальник ёбнулся, — резюмировал Полоумный в кругу коллектива. Когда менты позорные собрались всей своей унылой мафией на крылечке медвытрезвителя. Козлов, Болванов, Сукин, Шакалов и ещё несколько человечков, — из числа такого же слабоумного быдла.

— Белая горячка? – выдвинул версию резюме старший сержант Зайчиков.

— Он точно заболел, — поддержал версию прапорщик Верблюдов. – И, по ходу, не по-детски.

— Прописку ему в больничке организуем, — пообещал Полоумный. – Ну, а покамест, я погнал исполнять приказ.

Главное – брать расписки за возвращённое бабло и собирать иные вещественные доказательства сумасшествия Фомы! Чтобы к ведомственным докторам, в звании майоров и полковников, идти с уликами!

* * *

— Целое утро я уже не позорный мент, — рассуждал Фома, покуривая в кабинете, и стряхивая пепел в персональную пепельницу. – Только вот благодарностей пока ни хрена…

Чтобы услышать «спасибо» от людей – надо спросить у них, готовы ли они сказать.

— Лучше всего обратиться к алкоголикам, — заключил Растопыркин. – Как к наиболее страдающей от нашего геноцида нации…

От светлых целей Фомы – мозги тоже просветлились. И к Ванге не ходи. Он достал из сейфа бутылку минералки, и наловчил лыжи в логово алконавтов.

* * *

В спальной камере «трезвяка» находились двое – спящий и бодрствующий. Личность первого установить не удалось, а второй – это известный всему Кукуевску дедок по фамилии Муданов, ярый алкаш и фестивальщик. Дед никогда и нигде не работал, в преступной деятельности уличён не был, но стандартно нажирался каждый день. В «трезвяк» его уж и не принимали в последние годы, ибо взять с него нехер. Иногда Муданов залетал сюда по ошибке. Как, видимо, и сегодня.

— Похоже, мне повезло, — усмехнулся Растопыркин. – Сей перец точно меня поблагодарит! – Он присел на краешек кровати, рядом с настороженным дедом, сунул ему воду. – Пей.

Муданов без всяческих колебаний выпил бутылку. Отёр усы. Настороженность убралась подальше, уступив место – интересу. Просто так газированной водичкой в камерах не поят, тем паче подгон от самого хозяина.

Фома игриво сказал:

— Слышь, Муданов, ты услышь меня. – Чуть поколебался и добавил. – Пожалуйста.

Далее начальник  медвытрезвителя стал рассказывать о своих благих деяниях. Твёрдо и чётко. Первый алкоголик терпеливо слушал, кивал и вздыхал.

— Такие дела, — гордо закончил Фома и в нетерпении посмотрел на деда.

Муданов сплюнул шершавой слюной в сторонку и простецки выдал:

— А какого хрена?.. Зуб даю, начальник, что твои сержанты мастырят тебе койку в психушке.

— Что?

— Глянь их глазами, ты ведь ёбнулся! Даж я, не будучи тупорылым ментом, вкуриваю!

— Да?

— Ты своими действиями разрушаешь обчество! — поймал вдохновение Муданов. – Я – старый бухарь, но жизнь понимаю… Ты, начальник, хошь нарушить традиции, что средь позорных ментов росли тыщу годов. Ты, блять, начальник, один из них, и нихогда мерзкой гадюке не стать трэпэтной ланью!

— Мерзкой гадюке? – вновь удивился Растопыркин.

— Ты хотел правды, — флегматично зевнул дедок. – Да, и жена Матрёна сёдни без золотишка по твоей милости, а завтра чё у нея отбырёшь? Рыторыческий вопрос!

— У тебя всё? – без паузы спросил Растопыркин. Сухо.

— Угу, — дед прямо-таки развеселился. По роже цвела широченная ухмылка.

Капитан встал и одёрнул китель. Помялся чуток. Рявкнул:

— Встать! – после дополнил потише. — И иди за мной.

* * *

— Товарищ капитан! – на пороге начальственного кабинета возник Полоумный. – Всю нашу суточную выручку я вернул гражданам, по вашей личной просьбе!

А просьба в виде рапорта уже лежала в кармане, вместе с расписками счастливчиков, как улики неадеквата Фомы.

— Гражданина, выпившего бутылку пива – отвезли до места, где его и выхватили! – откозыряли, тискаясь следом за лейтенантом, Сукин и Шакалов.

— «Жигуль» сам домыл, — заявился и Болванов.

— Все свидетели против начальника на месте, — почти вслух подумал и Козлов, влезая в кабинет.

Следом втёрлись ещё несколько убогих краснопёрых. Ничего не сказали. Прихерели ещё более, чем утром.

— Чё за фня?

За персональным столом – посиживали Растопыркин и Муданов. Пили водку и по-конски ржали.

— А, заходите, моя любимая банда! – с чувством произнёс Фома, уже будучи в хламину. — Слышь, Полоумный, а где та цепочка, что отлично украсит Матрёну Ивановну?..

* * *

Во вторник Растопыркин проснулся. Снова с глубокого похмела и снова ментом позорным. Дурацкие мысли о значимости, связанной с никчемностью — пропали.

— Ага, мой волкодав! – под боком обнаружилась жена Матрёна. – Вечерком ты обещание не сдержал, значит, будешь отрабатывать сейчас, — она залезла под покрывало, нашаривая там нечто шкодливой рукой.

Фому затошнило от одной мысли о вчерашнем обещании. Он аккуратно отодвинул супружеские пальчики, и деловито полез к заветной фляге со сладкой брагой, стоявшей возле печки, в уголке.

Матрёна потрогала новую золотую цепочку, обвившую её шею. И смирилась.

1996 год. Средняя зарплата по стране – триста тысяч рублей.

Илл. Начало рассказа в рукописном варианте.

Рассказ писался три дня: 21.06.1996 – 23.06.1996 (Западная Сибирь)

Литобработка автором: 25.09.2013-27.09.2023 (Мадагаскар)

Оглавление

От автора

Рассказ «Сухой закон»

Рассказ «Червонец»

Рассказ «Растопыркин»