Добрым словом и пистолетом (СИ) [Норлин Илонвэ] (fb2) читать онлайн

========== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВСЕ СВОИ. Глава I. Кирпичный проезд 22/1 ==========

Настоящий охотник бродит с ружьем, пока

он жив и пока на земле не перевелись звери.

Эрнест Хемингуэй

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВСЕ СВОИ.

Глава I. Кирпичный проезд 22/1

Королевство Дориат и Белерианд, Менегрот

12.09.490 г.

12 часов 46 минут

Белег Куталион сидел за застеленным газетой рабочим столом и перебирал шестизарядный «Карсид»{?}[«Карсид» — от синд. cared (создание, осуществление) и sidh (мир). См. самую известную модель револьвера системы Colt — Single Action Army. Он же «Peacemaker». ]. Револьвер самый обыкновенный — эта система стояла на вооружении всех дориатских подразделений и была в ходу у озабоченного сохранностью матрасов и карманов добропорядочного гражданского населения. Население не вполне добропорядочное свои пристрастия не афишировало, но полицейская статистика не без гордости сообщала: подпольный рынок Западного Белерианда выбирает недорогой и массовый «Карсид». Белег со своей стороны не видел причин поступать иначе.

Помимо простоты и надежности личное оружие было заслуженное, бывалое, но сохранилось неплохо и работало без осечек — в целом под стать владельцу. Имени у него не имелось, как не имелось у Белега расхожей военной привычки давать вещам имена, да и вообще излишне к вещам привязываться; но кое-какие отличия все же были: неизбежные царапины на корпусе, щербинки на полированной рукоятке, да пара замазанных, завощенных лишних дырок на ней же — следы давно снятой наградной пластины. Опять же, совершенно под стать владельцу.

Впрочем, если на револьвере приметы эти разглядеть было нетрудно, то с Белегом лично дело обстояло иначе. Со своей неопределенной серо-русой внешностью, неопределенно высоким ростом и легко изображаемой сутулостью, со скупыми жестами и негромким голосом он никогда не привлекал внимание — и это было важно в его профессии. А с недавних пор, сменив форму на неброский костюм и перевесив кобуру под мышку, он окончательно сделался совершеннейшим обывателем — еще одним из череды конторских работников и неудачливых коммивояжеров. И это по-прежнему было незаменимо.

Сыскное агентство работало третий день. Работало формально: ни посетителей, ни писем, ни иных по форме заказов не наблюдалось, и только соседи осторожно поздравляли при встрече, да нис Дорвэн заглянула лично — с поздравлениями и с вишневым пирогом на большом блюде псевдонарготрондского фарфора.

— Надеюсь, ваши дела быстро пойдут в гору, желаю вам интересных и успешных расследований и благополучия, — скороговоркой перечислила она и дала слово обращаться при любой необходимости. А заодно пообещала рекомендовать агентство всем своим знакомым.

На последнее можно было не рассчитывать. Милая нис Дорвэн жила в столице девять с половиной месяцев, и круг ее знакомств ограничивался их общими соседями, домовладельцем, молочником, почтальоном, а также посетителями и хозяином «Пекаря Нуньо» в соседнем квартале, где она работала с пяти до пяти каждый день.

Нет, обещание нис Дорвэн было искренним и трогательным, но ради успеха предприятия требовались меры посерьезнее. Помимо общего плана, помимо задействованных связей, долгих разговоров, споров, подсчетов и трат (на краткий обзор в «Деловом Дориате», на колонку платных объявлений в «Лесном вестнике», на ускоренную регистрацию в справочном бюро и сущие мелочи вроде визиток и пачки объявлений для расклейки) — помимо всего этого следовало просто набраться терпения. Потому что даже так, даже выведя за скобки последствия «той истории», скорого наплыва клиентов можно было не ждать. На все требуется время: на распространение новостей, на удивление, на сомнения, на, быть может, возмущение; а затем уже на то, чтобы первые смельчаки решились принести свои проблемы не в ближайший околоток, не в Полицейское управление и не в филиал одной из охранных фирм, где всегда рады проконсультировать клиента, исходя из текущего поминутного тарифа.

Все было ожидаемо. Потому то, что ни на второй, ни на третий день в Кирпичный проезд 22/1, квартира 6 («Меблированные комнаты г-на Гвириэля. Удобная кв-ра с 2 раздельн. спальн. Эт. 3/3. Электр-во, водопр-д, дрова. 90 брет./мес. Стол, услуги горничной по договор-ти»{?}[Денежная система Дориата: мелкая монета — 1 эрд (от eredh — синд. «зерно»); 40 эрдов — 1 камлан (от camlann — ладонь, зд. «горсть»). 15 камланов — 1 серебряный бретилин (от bretil — «бук»). Примерное соотношение с рублем для удобства пересчета — 1, 50, 500 соответственно.]) не потянулся ручеек потерпевших и пострадавших, не удивляло и не тревожило. За двоих страдал Турин.

— Хоть кто-то же должен зайти! Из любопытства! — на разные лады повторял молодой человек, лежа животом на подоконнике и высматривая среди спешащих горожан потенциальных обворованных, обманутых, шантажируемых клиентов.

Белег механически кивал, не поднимая глаз от сероватых страниц «Вестника».

Второй день прошел схожим образом. Турин бранился, попеременно дежурил у окна и возле подворотни, выбегал курить на проезд, возвращался мерить шагами приемную-гостиную и по одной выковырял из пирога все вишни. Белег читал, изучал счета, чистил оружие и выравнивал на столе канцелярские принадлежности. На третий день сдался.

— Вот что, — газета легла на изжелтевшее сукно между чернильницей и адресным справочником; Белег поднялся и подошел к окну. День в Менегроте стоял тихий и погожий, и, хотя через проезд в запущенном сквере угадывалось скорое увядание, осень в город еще не вступила. — Прогуляйся в центр. Походи, послушай. Загляни куда-нибудь.

Дважды говорить не пришлось: Турина как ветром сдуло. Уронило табуретку, смело с вешалки тертую шоферскую кожанку. Хлопнула квартирная дверь — к возможному недовольству соседа напротив, затем дверь парадной — к гарантированному недовольству господина Гвириэля. Молодой человек выскочил из подворотни, под возмущенный свист извозчика перебежал Кирпичный проезд и зашагал в сторону центра.

Идея открыть сыскное агентство возникла полгода назад. Белег тогда долеживал в госпитале и за неимением иного занятия размышлял о смутных своих перспективах. Возвращение на службу стояло под большим вопросом, а иного дела в его жизни не завелось: семьей он себя не обременил, состояния не сделал и всего имущества за вычетом квартиры (служебной), лошади (служебной) и кошки (приходящей) имел теперь пехотное обмундирование без знаков различий, но с четырьмя лишними дырками, пару чемоданов с личными вещами и коробочку с наградами. Оружие ему уже потом неофициально вернули вместе с официальными бумагами — увольнительным, банковской книжкой, а также справкой из военного трибунала: дело о дезертирстве было прекращено в виду отсутствия состава. Сюда же следовало добавить сильно подмоченную репутацию и звонкую малочисленность визитеров: в госпиталь исправно наведывался один только Маблунг.

— Ты главное поправляйся, а там как-нибудь разрешится. И с тобой, и с Турином, — ободряюще повторял он, кутаясь в слишком маленький и слишком мятый посетительский халат; Белег соглашался. Маблунг из всей их пятерки обладал самой впечатляющей неспособностью хитрить, и по его виду любой бы понял — дело дрянь.

Тем удивительнее было, что все действительно разрешилось. Самый очевидный план (раствориться в неспокойных землях Пограничья) остался не востребован. Самый неоднозначный — не получил шанса на обдумывание всерьез. Так себе перспектива найма в охранную контору — стеречь торговое представительство или маяться в чьей-нибудь приемной — тоже отпала. Белега выписали. Через пару недель отпустили Турина. Потом они оба были заняты душеспасительными разговорами и искали временное жилье, а уже потом провели три с лишним месяца в муторных и порой откровенно унизительных хождениях по казенным кабинетам. Но это было уже не важно.

— Теперь-то поделишься? Чем мы займемся на самом деле? — спросил Турин, когда дело было сделано, и они на ближайший год перебрались из трущоб Нового Заречья в достаточно приличный дом господина Гвириэля.

— Поделюсь, — отозвался Белег, насаживая на гвоздь рамку с первой во всем Белерианде лицензией на сыскную деятельность. — Теперь мы будем ждать.

Время было обеденное. Где-то там, в центре большого города, да и просто чуть в стороне от спокойного, немного потерянного среди глухих промышленных улиц Кирпичного проезда сейчас подходила пора — хлопали двери кафе, кофеен, рестораций и обычных лавок. Праздные горожане еще прогуливались по бульварам и паркам, работающие — спешили воспользоваться перерывом. Но здесь, в Дальнем районе, в это время всегда становилось тише: из проезда и с соседних улиц напрочь исчезали автомобили и груженые повозки, стихал фабричный гул, и только пешеходы чаще останавливались возле решетки сквера — там, где витой чугунный прут был отогнут в сторону.

Большой и красивый изразцовый комбинат просуществовал здесь пять лет. Этого хватило, чтобы по Белерианду прокатилась Нирнаэт, в Дориате сменилась мода, а владелец разорился — пришлось выставлять имущество на торги и бесславно возвращаться в заштатный Нан-Татрен. Ни здания, ни землю под ними выкупать не спешили, и все внутри медленно ветшало, а сквер вокруг сделался обычным прибежищем обедающих рабочих (днем), гуляющих парочек (вечером) и (по ночам) различных субъектов, назначающих встречи в удобном месте — вблизи от порта и от всегда оживленного западного выезда из города. Сейчас очередь была за первыми, и из зарослей привычно доносились приглушенные голоса, а в проходе через ограду образовался небольшой затор…

Политая герань в пестром глянцевом горшке — часть квартирной обстановки — посвежела и приободрилась. Белег приоткрыл ей окно, вернул на место бутылку из-под «Долмед №2» и осторожно присел на подоконник. Еще полдня прошло без новостей, без визитеров, без дельных сообщений.

Следовало чем-то заняться.

Можно было спуститься и заглянуть в почтовый ящик — но Турин уже трижды бегал к нему за утро и принес только счет из прачечной и купон на кофе в некой новой забегаловке. Можно было сходить перекинуться парой фраз с Идмо — он выполнял обязанности и дворника, и сторожа, и домового мастера — или с его женой, кухаркой ниссэн Авриль, или заглянуть к мастеру Сормасу — послушать от самых осведомленных окрестные новости. Наконец, можно было сдаться: просто спуститься во двор и зайти во флигель — там, перед залом, где столовались жильцы некоторых квартир, стоял в холле телефонный аппарат…

Белег щелкнул крышкой, спрятал хронометр под манжет и уже на ощупь подкрутил завод. Да, время было обеденное — но есть категорически не хотелось. Еще и утреннюю гимнастику пришлось прервать, когда скрутило в подреберье. Определенно, сегодня был скверный день. Определенно, следовало позвонить в госпиталь и записаться на прием.

— Не нравитесь вы мне, — обрадовал доктор Дарлас Курмин в прошлый раз, когда изучил исписанные бланки, приколотый к экрану лист рентгена и самого Белега. — Смещений нет серьезных — так, погрешность. Но и вместе с тем прогресса не наблюдаю. Нет, поймите, имейся срочность, я мог бы попытаться — попытаться! — ее извлечь. И меня бы даже оправдали, коснись что… Но срочности нет, а потому — можете одеваться — подождем осени. Даже ее середины. Не смотрите так, одевайтесь, — он отвернулся и сел за стол, потянулся к чернильнице. — Рекомендации мои будут прежние: набирайте вес, дышите, делайте гимнастику. Не перенапрягайтесь. Не голодайте. Нагрузки исключите категорически, про диету не забывайте… Ну и не нервничать, конечно. Пока так.

— А если я буду настаивать? — уже из-за ширмы спросил Белег, застегивая жилет. Срочности пока действительно не было, но кто знает, как долго продлится это «пока».

— На службу потянуло? — откликнулся доктор Курмин, и его тень встрепенулась на белом кафельном полу. — Опять хотите на передовицы? Некрологи ваши невостребованные так и лежат, будьте уверены.

Ответа не последовало, и доктор оборвал скрип пера и продолжил:

— Вы же, господин Куталион, не мальчик. Я к вашему здравомыслию взываю. Хоть в нем и сомневаются теперь… Да, скорее всего, уже сейчас все прошло бы благополучно. Но должной уверенности у меня нет. А я, повторяю в сотый раз, очень заинтересован в вашем случае и намерен описать динамику восстановления, а не неудачу в заурядной операции ввиду ее преждевременности. И не спорьте: заживление ран и общее восстановление организма — вещи разные. К тому же, будьте уверены, в нынешнем состоянии после вмешательства потребуется минимум пара недель госпитализации, а потом еще столько же вы будете шататься на ветру. А можно подождать и отделаться малой кровью: чик-чирик, дней пять в стационаре, и бегите, куда вас там долг зовет. Хотя спешки-то в вашем случае как будто и быть не должно?

— Значит, начало осени? — уточнил Белег, выходя из-за ширмы. До начала осени было больше месяца.

Доктор Курмин поджал губы, угрожающе наставил перьевую ручку.

— Середина. Приходите на прием в конце Иваннет{?}[Ivanneth (синд.) — сентябрь.]. Понадобится — приходите раньше. Вот новые рецепты, этот — на случай «скверных дней». Не дурите — не стесняйтесь воспользоваться. И идите. Идите, господин Куталион, и возвращайтесь на размер побольше. На вас вон, пиджак висит…

По проезду загрохотала припозднившаяся подвода, вслед ей кто-то заругался, посигналил велосипедист. Напротив, вдоль ограды сквера, привычно расселись «кирпичники» со своими бутербродами — вперемешку эльфы и люди, в одинаковых следах ржавой пыли. Господин Гвириэль, тоже привычно, хоть часы сверяй, бежал к ним ругаться:

— Любезные! Здесь приличный дом, не столовая!..

Дверь квартиры прикрылась бесшумно, только тихо повернулся в замке ключ — привычку некоторых соседей вовсе не запирать днем двери Белег не разделял.

За минувший месяц они с Турином вполне обжились на новом месте. Комнат хватало, удобств — более чем, а с неудобствами можно было мириться. Сам дом, небольшой и трехэтажный, едва отличался от соседних: внизу коммерческие помещения с окнами-витринами, выше — квартиры. Из двора — запертого глухой стеной дома-близнеца, сумрачного и тесного, но зеленого, с цветником и кустовыми розами по центру — одна подворотня выводила на проезд, другая на Торфяную улицу; пустых квартир оказалось две и обе как раз под ними, а в остальных соседи подобрались самые разные, пестрые, но к новым жильцам отнеслись как положено — приветливо либо равнодушно.

Подходил и сам район. В стороне от центра с его лишними встречами, через мост от Заречья с его своеобразными обитателями; понадобится сходить — не далеко, не близко, минут тридцать и туда, и сюда. А здесь, во всем районе и конкретно «на Кирпичах», народу было много, но публика селилась мирная, занятая — служащие небольших контор, благополучные портовые и судовы́е, а в основном же мастера комбинатов, что в последние десятилетия заполонили всю западную часть города. Спрос на жилье был значительный, расценки ниже, чем в центре, а потому доходных домов настроили целые кварталы, в них охотно жили и местные, и приезжие при деньгах — очень кстати встречались люди.

— Слушай, ну внимания мы что здесь, что там, в тупике, что на Тележной привлекать не будем. А за лишние двадцать монет в месяц я и маленькую дырку в крыше, и придурь хозяина потерпеть готов!.. — шепотом аргументировал Турин, когда они уже изрядно походили по объявлениям и пора было бы решать.

— Готов, — эхом отозвался Белег, рассматривая в окно загустившийся сквер и прислушиваясь к тому, как над головой стучит, скрипит чердачными досками Идмо. Спорить с доводами не стал.

Потом, правда, последовала еще обстоятельная, тянущая на допрос беседа с господином Гвириэлем: ему очень хотелось получить с жильцов какие-нибудь рекомендации или выписки; на худой конец — услышать подробную биографию. Турин в этот момент в своей готовности к терпению ожидаемо поколебался, но в конечном итоге все уладилось в лучшем виде: и подходящая выписка у Белега в кармане нашлась, и обстоятельная история от самого Пробуждения господину Гвириэлю быстро наскучила. В конце концов, устная справка о нем самом у Белега тоже имелась.

Внизу, во дворе, было пусто. Мастер Сормас уже опустил жалюзи на окне своей парикмахерской и, судя по доносившемуся даже до лестницы призывному голосу жены, должен был вот-вот приступить к обеду. Из окна восьмой квартиры долетал разноголосый детский гомон, а на крыльце флигеля, прямо на ступеньках, уткнув носки сапог в бок спящему рыжему псу, сидел Идмо.

— Добрый день, — коротко поздоровался он, заметив Белега, и по привычке приподнял козырек затертой фуражки — в полинявшем околыше скорее угадывалась форменная зелень Границы.

— Добрый, — отозвался Белег, подходя ближе и облокачиваясь на перила.

Пес на его появление отреагировал сытым кряхтением, должным изображать лай; глаз открывать не стал.

— Хотя… добрый ли?.. — усомнился Идмо.

На коленях у него и рядом на ступеньках были разложены бумаги; левой рукой он помечал что-то карандашом, правой — с подвернутым, наполовину пустым рукавом — придерживал.

— Не сходится?

— Вроде того. Дебит с кредитом. Кредит с залогом, залог с перезалогом… — медленно проговорил, посмотрел на подытог и вдруг махом смел все, свернул кое-как и сунул за пазуху. Вместо бумаг вытянул папиросную пачку: — Ай, да что говорить!..

Папиросы в пачке гулко шелестели, покатались туда-сюда — Идмо встряхнул их, понюхал и сунул обратно, наклонился и потрепал пса по мерно вздымающемуся толстому боку.

— Новости? Какие у нас новости, а, Батон? Пожалуй, что и никаких… Ты ждешь чего?

— Остается.

Они замолчали, одинаково задумчиво глядя перед собой. Из флигеля звенело посудой, слышались голоса ниссэн Авриль и их с Идмо дочери, все более настойчиво тянуло едой. Белегу пришлось обойти крыльцо и встать подальше от окна.

— Это что такое?! — разнесся вдруг по двору пронзительный возглас.

Господин Гвириэль — невысокая щуплая фигурка в щегольском бархатном костюме — замер в проеме подворотни и негодующе всплеснул руками.

— Идмо! Опять это грязное, невоспитанное создание! Сколько раз я ставил вам на вид! — он быстрым шагом приблизился, остановился, обеими руками ткнул в спящего пса. — Я провожу работу, я приглашаю потенциальных клиентов отказаться от пагубной привычки кусочничать у нас под окнами и приобретать качественные домашние обеды! А тут!.. Да! Это сегодня никто не откликнулся, но если вдруг! если вдруг к нам пожалуют гости? Вот такая вывеска встретит их?! Господин Куталион, вот вы — здравомыслящий: подтвердите мои слова! Это ведь безобразие!

В ответ на тираду Батон потянулся всеми четырьмя лапами, широко и звучно зевнул и с клацаньем закрыл пасть. Господин Гвириэль отскочил в сторону.

— Вот! Именно об этом я и говорю! Невоспитанное грязное животное! А у нас тут женщины, у нас тут дети! Мальвис вообще боится собак!..

Идмо, не реагируя, глядел сквозь него, явно думая о чем-то своем.

На шум выглянула кухарка.

— Вот! Полюбуйтесь, Авриль! И это прямо на пороге столовой! Я молчу о том, что вместо того, чтобы сидеть просто так, можно прочистить слив в квартире господина Келентира! Я говорил с ним, проблема вернулась! Можно смазать ворота! Наконец, подмести лишний раз перед домом! Я не могу контролировать все сам, у меня встреча с краснодеревщиком, у меня встреча с обойщиком, завтра должны привезти образцы ковровых дорожек для парадных!.. И… Позвольте, а сколько сейчас времени? Полдень?.. Уже почти полдень! Ниссэн Авриль, куда вы смотрите! Давно пора приглашать наших жильцов на обед! Господин Куталион, а вы…

— У вас пятно на лацкане, — перебил Белег.

Господин Гвириэль осекся, скосил глаза и снова всплеснул руками.

— Прошу меня извинить!

Оставшиеся на крыльце проводили его взглядом, и ниссэн Авриль вздохнула, посмотрела на Белега и через паузу, через силу проговорила:

— Простите. Тяжко…

— Кому, — буркнул Идмо.

— Ну что ты, — она наклонилась, сняла с головы у мужа фуражку и нежно встрепала ему короткие, слежавшиеся волосы, — пойдем. Пойдем, а после обеда вместе посчитаем — готово все. И он потом прав: пора звать. Акдис! — она обернулась на дверь, крикнула: — Акдис, звони!

Из столовой донеслись тяжелые шаги, на крыльцо вышла нис Акдис — их младшая дочь (старшая, Эльнис, была замужем за командиром заставы и давно жила со своей семьей в Северном Приграничье; про среднюю говорили редко). Короткостриженая, сухопарая, молчаливая и не слишком приветливая, она исполняла обязанности горничной, судомойки, помогала матери на кухне, отцу по дому и ходила за покупками. Вышла, взглянула искоса, здороваться не стала; латунный колокольчик на длинной рукоятке пронзительно забился, зазывая жильцов на обед.

— Господин Куталион, — ниссэн Авриль проводила дочь укоризненным взглядом и снова посмотрела на Белега. — Может, вы действительно с нами? Сегодня суп с колбасками и судак по-бретильски…

Белег покачал головой, задержав взгляд на виднеющемся в проеме двери упорно молчащем телефонном аппарате, и вежливо отказался.

В квартиру он поднялся медленно, медленно же прошелся по комнате и остановился возле буфета. На полках рядами выстроились банки с тушенкой и консервированной фасолью, картонка с полудюжиной яиц, несколько пачек галет и начатая коробка супового концентрата («Готовые супы мастера Двурми. Польза и натуральный вкус в каждой ложке!»). Окинув взглядом это изобилие, он вытащил галету и вернулся за стол: вряд ли Турин задержится надолго.

Принципиально нового в газетных заголовках по-прежнему не наблюдалось. На Приграничье без перемен, условные союзники сидят смирно и зализывают раны, Ангбанд выжидает. Большая статья о смертных беженцах в Дориате сводилась все к тому же многословию «за» и «против», и ее Белег дочитывать не стал, перелистнул к сводкам происшествий. Но и там не нашлось ничего стоящего: пара уже привычных потасовок в Новом Заречье, драка в Клубке и ежевечерний биндюжный дебош в приснопамятном кабаке «Ивушка». Еще имелись три карманные кражи, две хулиганские выходки и одна незначительная автомобильная авария в центре города, да притягивала взгляд излишне подробная, излишне броская заметка о двух юных нис, напуганных неизвестным смертным, что справлял малую нужду на парадной набережной Эсгалдуина. (Сразу после Нирнаэт и размещения в Дориате первых беженцев по всем редакциям пустили настоятельную рекомендацию с самого верха: снижать градус при освещении инцидентов со смертными на территории королевства. Но с каждым годом и с каждым резонансным происшествием градус этот неизменно повышался).

На предпоследней странице афиша освещала новый сезон: танцевальные вечера, творческие встречи, осенний концерт блистательной ниссэн Аримэ… «По обе стороны Великого Моря» — это уже про выставку жемчугов «лучших коллекций Домов тэлэри и фалатрим», многочисленные анонсы к грядущему Празднику урожая. Поздравления, свадебные объявления, новорожденные… На последней странице объявления о без вести пропавших и столбик некрологов — все с Приграничья.

Кресло скрипнуло, сложенная газета шлепнулась в общую стопку.

Можно было сделать еще вот что: дойти до почтового отделения, а лучше сразу до Портового городка — там заинтересованные читатели доставали голодримские газеты, в том числе строжайше запрещенные. С другой стороны, не стоило оставлять пустую квартиру, тащиться к реке и преждевременно напоминать о себе в некоторых полезных местах. Главное, не стоило потакать нетерпению. И потому Белег никуда не пошел. Просто расстегнул пиджак, улегся щекой на сукно и обхватил себя поперек груди. Уличный шум поплыл, превратился к монотонный гул; затем стих вовсе и не беспокоил его ровно двадцать минут. А потом Белег рывком поднялся, сходил умыться и вернулся за стол — стал чистить револьвер.

За этим занятием его и застал топот на лестнице. Туриновы армейские ботинки отбили нарастающую чечетку, квартирная дверь распахнулась, ударилась о стену; на ней забилась, зазвенела латунная цепочка. Запыхавшийся молодой человек появился на пороге секундой позже и, переломившись, уперся ладонями в линялые колени галифе.

— Быстро, — заметил Белег, отложил разборочный ключ и осторожно наклонился за улетевшей паклей. — Прикрой дверь.

— Там!..

— Неужели наше первое дело?

— Там!.. — еще раз попытался Турин, но только задохнулся сильнее и закашлялся.

— Дверь, — повторил Белег, выбираясь из-под стола. Подстеленная газета шевелилась страницей бесплатных объявлений, и револьверные детали на ней грозили раскатиться.

Турин замотал головой, затем закивал, а затем шагнул вперед и с размаху ухнул кулаками в столешницу — ниппельные трубки, винты и прочая мелочь подскочили и блохами попрыгали на пол. Белег проглотил свое следующее предположение, проводил взглядом улетевшую пружину и поднялся.

— Что?

Комментарий к ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВСЕ СВОИ. Глава I. Кирпичный проезд 22/1

Карта Менегрота — https://postimg.cc/t7pRcPqG

Немного о написании текста — https://norlin-nolde.diary.ru/p221787993_dsp-zametki-na-polyah.htm

========== Глава II. Дело № ==========

13 часов 27 минут

До дворца ехали молча и быстро — под заполошный колесный визг, под возмущенные крики, клаксонные сигналы и летящую вслед откровенную ругань. Даже в спокойной обстановке водил Турин своеобразно, и Белег, без того не горя любовью к автомобилям, от поездок с ним старался воздерживаться.

— Уникальный образец! — представил Турин свой трофей через день после переезда.

— Устрашающее зрелище, — вернул Белег.

Он спустился во двор на зов клаксона и остановился перед новоявленным чудом техники. Стоял гвалт: ревел мотор, недовольно лаял пес; соседская ребятня всей веселой, чумазой ватагой носилась вокруг в радостном исступлении, висела на зеркалах и норовила лезть на крышу. В дверях подсобки подбоченился мастер Гуин: привлеченный шумом, он выглянул из своей лавки и теперь громко выяснял законность происхождения этого «дитя вагонетки и чайника». И только Идмо в извечной фуражке сохранял созерцательное спокойствие — безмолвно взирал из перекопанного цветника и размеренно почесывал культю.

А Турин предвкушал. Он уже распахнул двери, уже откинул капот и, едва Белег вышел из парадной, принялся взахлеб рассказывать — про замену двигателя, полностью переделанный корпус и табуны лошадей. Глаза у него горели восторгом, а кожаные уши старого отцовского шлема бойко шлепали по зарумянившимся щекам.

— Запоминающееся! запоминающееся зрелище! — со смехом поправил он. — Понимаешь, я не смог с ним расстаться. Договорился с мастерами — с гномами; ну знаешь, гараж в Квартале на Шестой линии — им самим в охотку, поэтому сторговались быстро. Вот, закончили. Сюрприз! Что скажешь?

Белег знал: рассказал Маблунг; рассказал, что военные их трофеем не заинтересовались, что за ненадобностью предложили утилизировать, но у Турина предложение получше. Лучше ли?.. Так и стоило спросить. Но тут по двору, перекрыв и вопли, и лай, и шум мотора, предсказуемо разнесся возмущенный возглас.

— Я категорически против! — взъерошенный и заспанный господин Гвириэль опасно высунулся из своего окна и теперь грозно потрясал кулаком. — Этого нет в договоре, нет в аренде! Этому совершенно не место в моем дворе! Мальвис и детям вредно дышать дымом!.. — последняя фраза донеслась уже приглушенной — домовладелец скрылся за портьерами: не иначе, бросился на лестницу.

Турин покосился на опустевшее окно и, понизив голос, добавил:

— «Глаурунг» будет полезен в деле. И потом… он приносит нам удачу… Обоим.

— «Глаурунг»? — переспросил Белег и, дождавшись осторожного кивка, вздохнул.

Можно было возражать. Можно было спорить. Можно было просто поинтересоваться, как именно чудовищная переделка из ангбандского бронемобиля соотносится с вроде бы совместно принятым планом не привлекать внимание. Но толку-то? Тем более, от своей парадной, путаясь в бьющихся полах халата, к ним уже спешил разгневанный господин Гвириэль.

«Глаурунга» бросили за квартал до дворца.

Два ряда полосатых барьеров перегородили Лесной бульвар сразу за перекрестком со Старой Лекарской; за и перед ними с винтовками на плечо выстроилось не меньше полуроты{?}[Здесь – 50 ед. личного состава.], все в бурой форме внутренних войск с золотыми столичными лычками. Озадаченные горожане заметили странные меры, но пока послушно держались на расстоянии — топтались, кричали военным, обменивались недовольными возгласами.

Двери бронемобиля слитно хлопнули, Белег и Турин быстро двинулись через собирающуюся толпу.

— Глядите, Турамбар! — немедленно опознал кто-то глазастый; головы стали поворачиваться, посыпались вопросы.

— И Куталион!

— Господин Куталион, что случилось?

— Белег!

— Что-то серьезное, не иначе…

— Неужели война?

— Наступление?

— На нас?!

Истерично вскрикнула женщина, шуму стало больше.

— Так если разведка подтянулась…

− Так бывшая…

— Так тем более!

— Господин Куталион! Полковник!..

— Капитан!..

На оклики они не отвлекались, шли прямо к барьеру. Навстречу из строя оцепления уже выступил офицер, предостерегающе вскинул руку.

— Гляди-ка, стоят! Но нас пропустят.

Чтобы не отстать от Турина, Белегу пришлось прибавить шаг, и в боку немедленно закололо.

— Я попрошу вас вернуться к автомобилю, и… — начал офицер. Кобура у него на ремне была расстегнута.

— На нас должен быть допуск, посмотрите, — перебил Турин и нетерпеливо взмахнул паспортной книжкой.

— Я… Распоряжение никого не пускать. Только по списку, — замялся было капитан, но через мгновение пришел в себя и отчеканил: — Три шага назад. Вернитесь к автомобилю, освободите проезд.

— Капитан Эленриль, — вмешался Белег, — время не ждет.

— Вот и не тратьте его, господин полковник в отставке, — с нажимом отрезал капитан. — Вход внутрь оцепления по списку, заверенному лично комендантом города.

— Ну так загляни в этот сраный список!

Рука капитана дернулась к кобуре, и Белегу пришлось отодвинуть молодого человека в сторону.

− Послушайте…

— Это вы послушайте! Последнее предупреждение. Отойдите, или я дам приказ о задержании.

Растерянного вида солдатики, наблюдавшие за перепалкой, переступили с ноги на ногу и невпопад покачали винтовками, обозначив серьезность намерений. В этот момент за барьерами, за спинами полуроты послышалось суетливое движение, возгласы на повышенных тонах, и сквозь строй с дрожащей бумажкой в дрожащей руке пробрался запыхавшийся ординарец − в лазурном с иголочки мундире комендатуры и в перекошенной фуражке.

— Господин капитан, приказ господина коменданта всем постам! — он кинул ладонь к виску, неловко задел козырек. — Пропустить во дворец полковника Ку… А… вот… — и замолчал, уставился на Белега и на Турина.

Во дворец они зашли через три минуты.

Весь отрезок бульвара до площади, сама площадь были оцеплены. Вооруженные часовые — бурые внутренние войска, темно-зеленые егеря и даже стриженые девчонки из вспомогательных частей − стояли возле каждой подворотни. Офицеры покрикивали горожанам, требуя отойти от окон; те стремительно прибывали на балконах, подоконниках и даже крышах. «Глаурунга» кто-то побежал переставлять внутрь оцепления, а строгий капитан Эленриль остался угрюмо глядеть на солидную уже толпу. Нестройные оклики, вопросы и нервные требования расходиться без толку летали через полосатые барьеры.

13 часов 41 минута

Во дворце было тихо. И хотя по коридорам привычно на первый взгляд сновали военные и штатские, вокруг ощущались не обычная суета и деловитость, не каждодневная спешка чиновников и офицеров, не кипучая жизнь двора и не бесконечный поток посетителей, просителей и просто любопытных. В воздухе отчетливо витала истерика.

Белег и Турин, формально ведомые ординарцем, шли в направлении Собственного дворца: насквозь через парадную, роскошную до умопомрачения Большую Каменную галерею, наверх на второй этаж и вперед по гулкому переходу — уже виднелась высокая арка входного портала.

В самом начале, когда на месте Менегрота не было ни города, ни даже поселка, а только без порядка торчали деревянные домишки нынешнего Клубка, здесь выбрали место под резиденцию. Высокий скальный берег Эсгалдуина был хорошим, прочным фундаментом. Череда пещер в нем сама просилась стать частью укреплений. Но когда обустроили Границу, надобность в крепости как таковой отпала, да и службы расширились, Совет разросся, а поселение вокруг стало приобретать все больше сходства с городом. Дворец пришлось расширить. Старые корпуса перестроили и оставили в частном владении королевской семьи, а рядом, связанный переходом, вырос Новый дворец — огромное здание, объединившее все госструктуры королевства. По площади (к великой гордости дориатцев и самого Тингола в первую очередь) он превосходил все три королевских дворца Валинора вместе взятые и в качестве единого сооружения размерами уступал только цитадели Ангбанда. Голодрим, правда, прозвали его Кишкой.

— Я не стал шататься по городу, — понизив голос, Турин продолжал свой прерванный рассказ.

— Я понял.

— …дошел до бульвара, посмотрел на дворец и решил: зайду! В конце концов — а какого хрена?!..

Убежавший вперед ординарец обернулся.

— …полгода прошло! Что теперь-то? Киснуть на квартире?..

— Продолжай, — попросил Белег.

— Продолжаю… Я решил: зайду через парк, ну знаешь, прямо в кабинет. «Здрасьте-здрастье, где ж цветы? где открытка? Третьего дня открылись, ленту перерезали!..» Смешно?

— Ты зашел через парк?

— Да нет… Шел через площадь, увидел на балконе Маблунга, поднялся. Проклятье!..

— Как посмотреть.

По пути им попадались бледные офицеры и служащие, растерянные гвардейцы и редкая прислуга — ее немедленно гнали обратно в комнаты. Голоса звучали приглушенно, а взгляды сразу отводились. Дважды Белег различал за дверьми сдавленное рыдание, и можно было не сомневаться — несмотря на оцепление, слухи о случившемся быстро поползут по городу.

— Пропустите, приказ господина коменданта, — в очередной и, видимо, в последний раз потребовал ординарец — он уже прекратил часто и дергано озираться, а за десяток повторений голос его окреп и обрел уверенность. Но офицеров в приемной не убедил.

Белег не стал тратить время на объяснения: не сбавляя шаг, вильнул, уклонился и обогнул тех, кто замахал руками в попытке перехватить, заступить дорогу. Оказавшись в кабинете, сразу прошел к телу.

— Что за!.. Немедленно вывести посторонних! — тут же рявкнул злой резкий голос, а возгласы и возня за спиной давали понять: Турин там кого-то распихивает и роняет на пол.

— Майор!.. — продолжил все тот же голос, но не закончил.

— Это мое распоряжение, Ваше Высочество. Вы — выйдите. Майор! Турин, да пусти ты его…

В нервную заминку уместился яростный обмен тычками, шелест одежды, шаги. Белег дождался, когда дверь закроется, и опустился на корточки.

На несколько секунд в кабинете стало совершенно тихо. Потом на ковре шевельнулась тень, начищенные до блеска сапоги остановились рядом; Белег, не отрывая взгляд от тела, повернул голову — подставил ухо, обозначив внимание.

Но услышал лишь неловкий вопрос.

— В-видишь… как оно?..

Беглого взгляда хватило, чтобы понять — Маблунга из равновесия основательно вышибло: комендант города будто поубавил в росте, был бледен до серости; его редко, но заметно потряхивало.

— Отойди, — только и попросил Белег и внимательнее взглянул по сторонам.

Кабинет на месте заглубленной в скалу полупещеры был в меру просторный — пятнадцать шагов от двери до окна, десять — от стены до выхода на улицу. Ни его, ни примыкающей террасы, ни отделенных лужайкой диковатых дебрей Дворцового парка сейчас видно не было — оба панорамных окна в проемах скальных арок были наглухо задернуты, как задергивались иногда от постороннего внимания снаружи. Хотя чаще вид отсюда ничто не заслоняло, а стеклянная дверь и вовсе распахивалась настежь: тогда и солнце, и воздух, и запах близкого леса проникали внутрь без препятствий и позволяли работать будто на природе. Конечно, это был не кабинет для официальных совещаний (их проводили в Новом дворце), но место для каждодневной работы и разного рода приватных встреч. Потому и расположение было таким подходящим, и интерьер соответствующий, под личный вкус хозяина — богато, броско, но без подчеркнутого официоза.

— И как это понимать? — оборвав паузу, с той же злостью и нетерпением процедил обладатель резкого голоса. Белег отвечать не стал, посмотрел на остальных.

Внутри среди изрядного беспорядка их собралось семеро — живых. Возле внушительного погребца над саквояжем застыл Управления дворцовых дел главный доктор Арво Игливин: бледный, встрепанный, без пиджака, рукава закатаны, перчатки натянуты, а на умном открытом лице сосредоточенность борется со смятением. Рядом на банкетке, подложив на колени планшет, быстро писала глава Медицинского управления доктор Элрет Вальвэн — во всегдашней форме полковника медслужбы. На появление новых лиц она отреагировала лишь коротким равнодушным взглядом. На задвинутом к дальней стене кожаном диване криво осел принц Галадон, и его больше занимали собственные руки — он на шум даже не шелохнулся. В отличие от брата.

— Господин комендант, — продолжил Его Королевское Высочество принц Орофер, — я ведь к вам обращаюсь. Совсем язык отнялся?

— Так… не обойтись же… без разведки, — выдавил из себя Маблунг. Он уже убрался к стене и теперь быстро-быстро крутил на рукаве кителя дутую блестящую пуговицу.

— Так и где она? — повысив голос, ядовито поинтересовался Орофер. Шеф-полковник Регионских стрелков, он как всегда был в их форме, более чем обычно резкий, взвинченный и злой — на фоне других его потерянность была почти не заметна. — Где же наша хваленая разведка? Когда будет связь с полковником Ордилем?

До зимы восемьдесят восьмого майор Карион Ордиль был заместителем начальника дориатской разведки и после повышения не вылезал из неспокойного Ниврима. Даже если с ним уже связались и уже вызвали, на дорогу потребуется не меньше трех часов.

— Ваш-высочество, да не будьте вы…

— Турин! — предостерег Белег и только теперь сам снизу вверх посмотрел на принца.

Орофер стоял над ним, по-военному расставив ноги, по-бычьи склонив голову, и острым взглядом зеленых, чуть навыкате глаз сверлил попеременно то Белега, то Маблунга, а присутствие еще и молодого человека решил до времени игнорировать вовсе. Большим терпением он никогда не отличался, и было ясно, что от решительного приказа выпроводить, а то и попросту скрутить ввалившихся его отделяет самая малость — здравый смысл. Белег усугублять не стал.

Для начала ненароком мигнул: не тот был повод, чтоб играть в гляделки. А затем, избегая лишних слов, наклонил голову, как бы интересуясь: действительно ли Его Высочество в нынешней ситуации считает возможным руководствоваться прежними разногласиями. Орофер при всем своем сложном характере чаще судил трезво. Потому не сразу — и предварительно поскрипев зубами — все же обратился:

— Доктор, вы закончили?

— Первичный осмотр? В общем да, да…

— Тогда… — Орофер не договорил, только дернул указующе подбородком и посторонился.

Посреди кабинета, посреди темно-зеленого с золотом роскошного ковра, привезенного купцами из дальних далей за Эред-Нимраис, лежал Тингол. Пиджак и рубашка на нем были распахнуты, рукава закатаны, а ярко-синий шейный платок брошен скомканный на полу. Можно было подумать, что именно от такого небрежения король и глядит в потолок с выражением то ли неудовольствия, то ли досады. Крови пролилось немного: два уже подсохших ручейка спускались от ноздрей через щеку, и мутная лужица загустела в левом ухе. Взгляд притягивало не это.

— Вдавленный перелом черепа, — не выдержав, подсказал доктор Игливин и протянул запасные перчатки; Белег забрал их, выпрямился и, поманив Турина, молча перешел ко второму телу.

В углу у шкафа, не привлекая внимания, не вызывая явного интереса собравшихся, кулем сидел на полу гном. Средних лет, средней комплекции, темноволосый, с аккуратно подстриженной бородой, в хорошем пиджаке синей шерсти, в серых суконных брюках. Руки его лежали ладонями вверх, ноги в туфлях развалились носками наружу, и по позе он походил на усаженную в ожидании куклу или набитого опилками медведя. Лиловое, превратившееся в большой синяк смятое лицо с этим мирным образом никак не вязалось.

— Тут я имел возможность провести только визуальный осмотр, — снова подал голос докторИгливин, — но как будто бы выводы сделать уже можно. Нанесено несколько сильных ударов, и фрагменты лицевых костей, по всей вероятности, проникли в мозг, причинив мгновенную смерть, — эти пояснения тоже повисли в воздухе, и доктор, подождав, осторожно ступил вперед и счел необходимым добавить: — Хотя, конечно, следует посмотреть…

Глухое похлопывание по обивке остановило дальнейшие уточнения: доктор оглянулся и послушно вернулся к своему саквояжу, аккуратно сел на банкетке рядом с полковником Вальвэн. Та, не подняв головы, продолжила писать.

В карманах у гнома не было ровным счетом ничего — даже платка или кисета. Швы на одежде оказались просто швами. Под пиджаком обнаружился жилет в тон брюкам, закапанная кровью отглаженная белая рубашка, а дальше — поросшая кудрявым волосом рыхлая грудь и оформившееся брюшко.

— Куталион, вы полагаете, первоочередная задача — именно он? — надумал съязвить его высочество, когда убедился, что этот осмотр затягивается.

— Мне кажется, — можно было проигнорировать заодно и принца, но Белег отвлекся на секунду и пояснил: — На нем еще остались какие-то следы. Личность установили?

В четыре руки они с Турином приподняли тело, осмотрели стенные панели и поверхность шкафа, отогнули ковер. Ни личных вещей, ни украшений не было и на полу, и только во рту блеснул золотом вставленный зуб да на подкладке пиджака нашелся аккуратный ярлычок — ателье «Гарби и сын». Белег посторонился и дал посмотреть Турину, а сам еще раз взглянул на руки гнома, принюхался и, не дождавшись ответа, вскинул голову:

— Так что? Маблунг?

Маблунг, застыв, смотрел на тело Тингола. На оклик встрепенулся, сунул пятерню в буйную копну волос и по привычке подергал.

— Вроде да. Там, судя по записи в том… в этом, ну в журнале — в приемной, и на посту на главном лежит пропуск… так судя по этому, это мастер Англазар. Цех золотых дел. Было ему назначено. И они уже встречались, проверили — дважды…

Из того, что Турин успел рассказать по дороге, обрисовались основные обстоятельства. На одиннадцать часов у короля была назначена некая частная встреча, он по обыкновению распустил личный, как называл его, конвой — трех секретарей во главе с бессменным Рандиллионом и двух адъютантов и ординарца с полковником Ливдиром. В приемной остался дежурить Алорон, второй секретарь. В полдень с обеда вернулся майор Фарвил, они перекинулись парой слов, после чего вдруг озадачились: с поста никто не отзвонился, а через приемную на встречу так никто и не прошел. Это было объяснимо. Но все же в двенадцать ноль шесть майор подошел к кабинету: прислушался, постучал, подергал дверь и наконец обнаружил, что та заперта. И такое случалось. Однако в свою очередь Алорон все же снял трубку и попытался дозвониться, но ответ не последовал, и, что страннее, даже в замочную скважину Фарвил не слышал самого звонка: дверь в кабинет была глухая и бронированная, но пронзительный звук аппарата через нее все же проникал. Тогда он отправился в парк с целью заглянуть с террасы, а секретарь остался звонить на посты. С трубкой у уха его и застал, когда уже из кабинета вывалился в приемную — белый, с перекошенным лицом и с криком: «Медикам! медикам звони!»

— Его опознали?

— В смысле?

— Помимо записей в журнале есть подтверждения? Ты отправил к нему в мастерскую?

— Да… кто-то сказал — Рандиллион вроде? Но ты ж видишь, это месиво еще опознай… Тем более гном… Да, Белег, ты думаешь, мы его тут рассматривали?!

— Господин Куталион, — повысив голос, вмешался Орофер, но остановился, на мгновение прикрыл покрасневшие то ли от злости, то ли от напряжения глаза и продолжил уже ровно: — Я лично распорядился со всей тщательностью осмотреть тело Его Величества. Сотрудники Полицейского управления заняты обыском во дворце и в парке, а также опросом свидетелей. Второстепенными вещами мы займемся позднее.

— Я понял, — ответил Белег. Одернул на гноме одежду и только теперь вернулся к Тинголу.

Заключение доктора Игливина насчет перелома было очевидным: лобный бугор с правой стороны превратился в аккуратную ямку. Вмятина лишь окрасилась кровоподтеком; тот спускался ниже, бледнел под бровью и густо наливался в глазной впадине. Сам глаз тоже налился багровым, но на лице не было ни царапины. Белег медленно ощупал место удара, свод черепа, просунул под шею ладонь и пересчитал позвонки.

Второй осмотр шел быстрее. Никто больше с комментариями не лез, Турин сидел рядом с угрюмым неподвижным лицом и только помогал придерживать и ворочать. Ничего нового, судя по реакции наблюдающих, не обнаружилось.

— Что вы здесь двигали? — спросил Белег, когда закончил, вернул доктору перчатки и остановился над разгромом возле стола.

Тот — богатый, основательный — всегда стоял вдоль книжной стенки и был вечно занят вещами и документами. Под дружескую попойку его освобождали с неизменной сноровкой, но сейчас вопрос был решен радикально: и тяжелое резное кресло, и сам стол были заметно сдвинуты с привычного места, а зеленое сукно оказалось полностью свободно. Бумаги, папки, толстый блокнот, письменный прибор, телефонный аппарат, лампа зеленого стекла, нарядные фоторамки, яблоко, готовальня с высыпавшимся содержимым, подстаканник без стакана, подстаканник со стаканом, кожаный несессер, настольная зажигалка, пепельница, плоская облезлая жестяная баночка, три фарфоровые лягушки мал мала меньше, городской справочник, сосновая шишка, карманный фонарик, горсть осколков, курительная трубка, вытертая частыми прикосновениями фигурка бобра из мореного дуба, раскрытая конфетница, россыпь конфет — все-все-все лежало на полу, частично залитое чернилами и сладким чаем.

Белег пощупал край стола, на пробу приподнял его и, снова не услышав ответа, повторил:

— Тело двигали? Как он лежал? Вещи? Маблунг, очнись!

— Нет. Никто. То есть… — комендант города зажмурился, с силой прижал к лицу добела стиснутые кулаки и замотал головой, — парни трясли его, когда нашли, и мы потом тоже… Натоптали везде — ну ты ж видишь. Могли сдвинуть. Но… но не сильно. Да практически так и лежал. И тут вокруг тоже.

— И в такой позе? — уточнил Белег. Труп аккуратно лежал вдоль кабинета — перед столом, головой к окну.

— Точно так, — подтвердил Маблунг.

— Где Фарвил, Алорон и остальные?

Что последовало за обнаружением тела, тоже было худо-бедно известно: адъютант с секретарем подняли шум, тот понесся по дворцу лесным пожаром и через считаные минуты добрался до кабинета коменданта города.

— Сотрудники аппарата Его Величества дают показания в установленном порядке, — снова подал голос Орофер. — Куталион, вы здесь осмотрели все, что хотели?

— Из того, что на виду, — да, — ответил Белег и перевел взгляд с принца на книжный шкаф. Орофер взглянул туда же, помедлил и произнес:

— Хорошо. Тогда выводы. Доктор Игливин!

— Да-да, — доктор торопливо поднялся, перестал крутить и вернул в карман часы на цепочке, откашлялся. Вдохнул и успокоился. — Что же здесь у нас… На лице… налицо сильный прямой удар тупым предметом. Всего один. По конфигурации повреждений можно судить, что он повлек за собой вдавленный многооскольчатый перелом лобной кости с линейными трещинами в теменную. Перелом шеи — предположительно вследствие этого же удара. И то, и то — это смерть мгновенная или практически мгновенная. Без страданий… Из других видимых повреждений я обнаружил только небольшое осаднение на шее сзади и повреждения волосистой части головы, а именно рассечение на затылочной части с последовавшим обильным кровотечением. Все они либо прижизненные, либо получены сразу после смерти. Различимых на данной стадии осмотра однозначных следов борьбы я не наблюдаю. На груди, шее и плечах заметны предположительно посмертные следы, соответствующие реанимационным мероприятиям. Время смерти — около двух часов назад…

— Что за тупой предмет? — выхватил из услышанного Орофер и обернулся на разбросанные на полу вещи.

— Предмет… да-да, как видите, на месте удара и вокруг него не наблюдается разрывов мягких тканей, нет ссадин. Насколько можно судить при поверхностном осмотре, характер повреждений костей черепа свидетельствует о… — доктор Игливин осекся, уловив в лице принца очередной всплеск недовольства, снова кашлянул и опустился на корточки: — Давайте посмотрим. Видите: форма округлая, трещины прощупываются радиально месту удара. Кровоподтек относительно равномерный. Значит, по всем признакам это почти прямой удар чем-то с относительно широкой поверхностью, твердым, но без острых выступов.

— Кулаком, — подытожила вдруг полковник Вальвэн. Оказалось, она уже закончила со своими бланками и теперь только наблюдала, сложив руки поверх планшета.

— Кулаком? — вскинулся Орофер. — Госпожа полковник, вам доводилось проламывать череп кулаком? Или кому-то здесь?

Белег промолчал.

— Это вообще возможно? Технически? Физически?

Доктор Игливин медленно пожал плечами.

— Непосредственно в своей практике я с подобным не сталкивался, но в принципе это допустимо. Назовем так: достаточно обладать силой и поставленным…

— Если судить по тому, как отделали «как бы мастера» в чужом пиджаке… — попытался вставить Турин, и его пришлось перебить:

— Направление удара? «Прямой», «почти прямой»?

Доктор Игливин задумался. Покивал, затем покрутил головой.

— Да-да, Белег, я понимаю… Но тут иного не дано — необходимы точные измерения и только затем расчеты и выводы. И перед этим полное вскрытие, конечно…

И Маблунг, и Орофер, и даже Галадон вздрогнули при слове «вскрытие», но заговорил лишь младший из принцев:

— Поясните.

— Нужно сделать поперечный разрез скальпа, спустить его и оценить расположение трещин на черепе в месте удара. Рассечь гортань, трахею и обнажить позвоночник. Все это позволит установить направление и силу удара.

Орофер замер на полуслове, сглотнул и не сразу нашелся:

— Я имел в виду не такое пояснение, госпожа полковник…

— А какое?

Не став углубляться, замолчали.

Из-за прикрытой двери голоса ждущих в приемной доносились едва различимым гулом, в нем коротко и будто очень издалека прозвенел телефон.

— Вам есть что добавить, Куталион? — наконец спросил Орофер.

Белег посмотрел на тело Тингола, привычно запустил руку под полу пиджака, но — непривычно — вместо кобуры наткнулся на пустоту. Помассировал бок и выпрямился.

— К выводам доктора — ничего. Пока, — продолжил, не дав себя перебить, — надо пускать полицию. Первым делом — устанавливать личность гнома. Ювелиром он быть не может. Титулярным мастером Золотой гильдии — тем более.

— Хорошо, — скорее боднул, чем кивнул Орофер. — Доктор, заканчивайте и давайте распоряжения о переносе тела. Корлас, Корлас, зайдите!..

— Сделать вам укол? — предложил доктор Игливин, обращаясь к Маблунгу.

Тот уже успел выйти в приемную, надавать там распоряжений, послушать отчеты, вернуться, походить по кабинету из угла в угол, выйти и почти сразу вернуться снова — и опять принялся шагать, нерешительно посматривая на Белега. Белег делал вид, что не замечает: сидел на крышке погребца и наблюдал, как стрелка хронометра отсчитывает секунды.

В кабинете и приемной пошла работа. По ковру, мелом отмечая следы, на четвереньках ползал сосредоточенный до равнодушия розыскной офицер в штатском; военврач задумчиво сидел на корточках возле тела и, поворачивая так и сяк, рассматривал крупную холеную унизанную перстнями руку Тингола — рука была до странного безвольная, поникшая, она казалась теперь чужой, Тинголу не принадлежащей; младший офицер, помощник военврача и Турин копались возле стола в разбросанных вещах. «Воск», — одними губами сообщил молодой человек, показав Белегу подобранную с пола, выбивающуюся своим неуместным видом баночку. Белег кивнул и тоже беззвучно добавил: «Фонарик».

У двери на попа уже поставили носилки, а полковник Вальвэн вышла и теперь ровным голосом четко и спокойно надиктовывала то ли заместителю, то ли какому-то помощнику список для переправки из госпиталя — для анатомов во дворце отвели отдельное помещение. Помощник, молодой подвижный врач-нандо, быстро писал, успевая бросать в открытую дверь испуганно-заинтересованные взгляды.

Маблунг наконец остановился — словно споткнулся вдруг на месте и теперь зачарованно следил за ползущей по ковру дорожкой мела. На предложение доктора Игливина только заторможенно покачал головой.

— Напрасно, — ответил тот и, заметив гримасу Турина, пояснил: — Секретарю, который за стеной сидел, пришлось колоть успокоительное. Припадок.

— У меня-то не припадок… — пробормотал Маблунг.

Доктор спорить не стал, забрал свой саквояж и вышел, спросил о чем-то Вальвэн — та коротко отмахнулась. По итогам многолетней службы в главном госпитале Северного Приграничья она возглавила свое ведомство после Бреголлах. В Менегроте до сих пор не пришли к согласию: объяснять ее своеобразие только спецификой профессии или отцовской голодримской кровью тоже.

Из приемной доносились голоса на повышенных тонах — кто-то еще рвался внутрь. Полковник Сурлон Марондир, глава Управления городских дел, резко отказывал, но потом все же заглянул и окликнул начальника.

— Впускай только своих, — вместо Маблунга ответил Белег.

Марондир медлил, пришлось добавить:

— Оцепи парк — прямо от границы с лесом

Парк вплотную примыкал к дворцу, разбегался аллеями и дорожками, постепенно густел, дичал и за Старой Конной дорогой уже официально превращался в лес. Эта близость по замыслу компенсировала близость города и его суеты, а на деле же в парке только и делали, что шныряли сотрудники ведомств, служб, управлений, члены Собрания и военные, чье длинное дворцовое крыло тянулось как раз напротив, прикрывая весь комплекс от шумного Лучного поля и от Верхнего города. Не один лишь Белег предпочитал заходить к Тинголу в обход приемной, а того такой порядок, к отчаянию «конвоя», только веселил.

— Сурьо, выполняй, — помешкав, подтвердил Маблунг, когда вскинул голову, почувствовав, что на него смотрят.

— Что выполняй? — спросил Белег, дождавшись ухода Марондира.

— А?

Вернулся доктор Игливин; два стакана звенели о подстаканники у него в руках. Белег подвинулся, давая дорогу, но доктор настойчиво сунул стакан и ему и только затем подошел к Маблунгу.

— Пейте. Анатомия не является моей основной специальностью, но в терапии и душевных расстройствах я кое-что понимаю. Пейте. Не смотрите, Его Величество вас уже не осудит.

Не став спорить, Белег глотнул (содержимое стакана оказалось обжигающе горячим, до невозможности сладким и сдобренным бренди до того, что впору было поставить под сомнение — чай ли это еще) и все же посмотрел: Тингол с тем же раздосадованным видом глядел в потолок, но едва ли осуждал кого-то, кроме розыскного офицера, что ползал вокруг с мелом и беспардонно топтал коленом его рассыпавшиеся по ковру волосы и шелковую, в тон шейному платку, лазурную подкладку пиджака.

Пришли двое, взялись за носилки и замерли, ожидая команду. Третий — с простыней — остался за порогом.

Орофер все это время стоял у окна подле брата, приоткрыв занавес и через щель глядя куда-то наружу. Лицо его, столь похожее на лицо короля, было напряженным и побледневшим — от этого сходство лишь усиливалось. Но когда вернулся Марондир, а с ним полковник Вальвэн, он сразу обернулся, будто не отвлекался вовсе.

— Госпожа полковник?

— Мы закончили.

— Куталион?

Белег покачал головой.

— Хорошо. Секунду.

И повернулся, наклонился к брату, зашептал ему на ухо.

Когда тела наконец вынесли (Галадон не смог закрыть королю глаза и просто вышел прочь; Ороферу пришлось самому), в кабинете их осталось пятеро: Белег, Маблунг, сам Орофер, Марондир и специально приведенный им старший секретарь Рандиллион. Турина, к его негодованию, без разговоров выставили прочь.

— Расспрашивай, — успел сказать Белег, прежде чем дверь наглухо закрылась.

Во время осмотра понятно стало, что на шее Тингола нет обеих непременных цепочек — даже той, где внутри золотого медальона с портретами хранились два черных локона. Вторая — короткая, крепкая, с мудреным ключом на ней — нашлась теперь: Орофер вынул ее из кармана.

— Пока обойдемся без описи. Господин Рандиллион займется ею позже.

Ранвег Рандиллион, смугловатый, невысокий и темноволосый, вдумчивый и исполнительный, служил личным секретарем короля с тех пор, как Тингол саму необходимость в секретаре осознал. Его нандорского терпения и упорства хватало и на бесконечную бумажную работу, и на поддержание графика Тингола хоть в каком-то порядке, и, главное, на способность порой круглосуточно выносить все грани Тинголова характера. Но иногда допекало и его: тогда он грозился уйти в отставку и найти более приятное общество — заняться пчеловодством или разведением пиявок, но угрозы эти — непонятно, настоящие или наигранные — неизменно разбивались о такие же неясные посулы отпуска в подвале или путешествия к рудным копям Андрама. Высокие отношения короля с секретарем отмечали все без исключения, и они были почти такой же приметной данностью, как многовековая дружба их закадычной пятерки. Сейчас Рандиллион, несмотря на красные глаза и зализанные назад, стянутые в хвост мокрые волосы, был привычно собран и серьезен. На слова Орофера отозвался по обыкновению спокойно и четко:

— Как прикажете.

Сейф в кабинете короля незатейливо прятался в шкафу позади рабочего стола. Если распахнуть створку, несложным перебором нащупать нужную книгу и надавить, то секция отщелкивалась от стены, обнажая скальный массив холма и стальную дверцу прямо в нем, три одинаковые замочные скважины и три колесика с цифрами по кругу.

Сейчас доступ к шкафу не был перекрыт столом, и все пятеро смогли подойти вплотную. Но сперва подождали: Орофер демонстративно заслонился дверцей, по звуку уверенно сунул ключ в два отверстия из трех, набрал код и распахнул. Внутри во всегдашнем беспорядке обнаружились и по очереди отправились на стол: кипа разновеликих папок и разрозненных бумаг, пачки конвертов, короткий тубус, стакан с бурыми подтеками высохшего и засахарившегося чая, шкатулка с деньгами, афиша прошлогоднего концерта, сверток с печеньем, печать в коробочке, одеколон в зеленом флаконе, а еще два пистолета — сделанный под заказ вороненый «Тинду»{?}[Tindu/tinnu (синд.) – безлунные сумерки. ] и новенький «Lango»{?}[Lango (квен.) – широкий меч; нос корабля; проход над или через препятствие. Тот же корень на синдарине – lon(d), например, в «Aglon» – «узкий проход».] с запасным магазином.

— Та-ак…

— Позвольте, Ваше Высочество, — выждав, попросил Белег. Отодвинул принца в сторону и запустил руки под свод, где нащупал в бугристой поверхности нужные выемки. Сильное нажатие, и наверху, невидимая, отъехала в сторону часть скалы.

— Его Величество сам вам это показал? — с подозрением спросил Орофер, в свою очередь двигая Белега. Заглянул внутрь и только затем сунул руку в потайное отделение, — научите потом.

— Сам, — подтвердил Белег, хотя еще на стадии работ нашел способ поинтересоваться чертежами.

На свет из сейфа появились еще папки, еще конверты и три футляра черного дерева. В широком сундучке на бархатных подложках слоями лежали крупные ограненные камни. Во втором, ниже и шире, — отборные жемчужины разных оттенков. Когда Орофер взял в руки третий, квадратный и плоский футляр, стало уже понятно: внутри лежало роскошное сапфировое ожерелье.

Орофер выругался.

— Сегодняшняя встреча была по поводу оправы? — спросил Белег, не дождавшись ничьей больше реакции.

— Насколько я понял, да. Его Величество не поставил нас в известность, это личное дело, но месяц назад он уже встречался с мастером Англазаром, и они должны были увидеться снова. Подробностей я не знаю, этот вопрос, как правило, решался собственноручно.

— Но о предстоящей встрече вам должно было быть известно.

— Его Величество, как вы знаете, не всегда сообщал о деталях своих личных планов. Обычно в момент согласования расписания я узнавал, что какие-то часы заняты. Иногда он уточнял, подо что именно, иногда — нет. Шестого числа я хотел записать на сегодняшний прием посетителя, но время с одиннадцати до полудня оказалось занято.

— Пропуск? — спросил Белег и уточнил: — На имя мастера Англазара. На посту.

— Был заказан по звонку самим королем, — вместо Рандиллиона ответил Марондир и развел руками.

Емкая оценка этому красноречиво читалась на лице Орофера, но озвучивать ее он не стал — сменил тему.

— Допустим. Дальше. Насколько мне известно, Сильмарилл всегда хранился здесь, в сейфе. Но, может, бывали какие-то исключения? Камень переносили?

— Насколько я знаю, нет. Его Величество не обсуждал это, но я никогда не был свидетелем того, чтобы Сильмарилл покидал кабинет. Этот сейф надежнее того, что в личных покоях.

— Куталион?

— Маловероятно.

— В любом случае необходим полный обыск. И в личных покоях тоже, — снова вклинился Марондир.

— Обыщем. Позже, — мрачно пообещал Орофер.

— И опрос в личных покоях, — добавил Белег.

— Позже, — с нажимом повторил Орофер.

— Королевы в том числе.

Орофер вдохнул и очень медленно выдохнул.

— Позже, Куталион. Все позже! Вы меня слышите? Хоть это понимаете? Королева сейчас не… не в том состоянии! Или вы хотите вломиться к ней с допросом и выпытывать, не клал ли дя… Его Величество Сильмарилл под подушку?

— Насколько мне известно, — заметил Рандиллион, — доктор Ингливин был вынужден сделать укол, и Ее Величество сейчас спит.

— Вот! Ясно вам, Куталион?

— Ясно. Я не предлагаю вламываться. Я хочу убедиться, что вы отдаете себе отчет: пренебрегать информацией, щадя чьи-то чувства, — вредить расследованию. На ходу делить информацию на важную и неважную — тоже.

Орофер помолчал, раздумывая.

— Хорошо. Допустим. Я вас услышал. Пока дальше: дя… Его Величество говорил мне, что сейф абсолютно неприступен. Мнения?

— Его делали гномы по спецзаказу, — наконец подал голос Маблунг. — Система особая и гарантия, что не вскрыть. Да и сам кабинет уже как сейф…

Бронированные камеры Казначейства, специальные шкафы для бумаг ведомств и малый сейф для личного кабинета короля обошлись в баснословную сумму. При том большая часть денег отправилась в Белегост наследникам прославленного мастера Уруздара — сам он по условиям беспрецедентного контракта остался доживать век в Дориате под опекой Белеговых бывших подчиненных и уже давно упокоился на кладбище Каэль-Наугрим.

— Господин комендант, — раздраженно оборвал Орофер, — все присутствующие знают про спецзаказ. В кабинет короля тоже никто и никогда не должен был проникнуть, а что мы имеем?.. Это не довод. Тем более и я, и как минимум господин Куталион посвящены в некоторые технические детали…

Обсуждать технические детали сейчас было ни к чему, поэтому Белег вынул из скважины ключ и показал принцу.

— Это нашли на теле или рядом?

— На теле. Я снял, — не сразу ответил Орофер, недовольный, что его опять перебили. — Сказали, офицеры не смогли расстегнуть, когда… пытались… реанимировать.

Белег взглянул на Марондира.

— Да, да, — тот согласно закивал, — Фарвил пытался и расстегнуть, и сдернуть. Другую порвал, она где-то… ну где-то. А эта мудреная — пришлось оставить.

Орофер хотел сказать что-то еще, но Белег опять его опередил и опять без слов: поднял к лицу цепочку и растянул на пальцах.

— И что? — помолчав, спросил принц. Полез за ворот мундира, вытянул собственный ключ и подергал, демонстрируя. — Да, через голову ее не снять. Да, чтобы открыть, длины хватает. Да, замок непростой. Но это же гномы!

— Сняли, а потом аккуратно вернули на место? — усомнился Маблунг.

— И что? — повторил Орофер. — Или вы хотите сказать, дядя сам открыл сейф, сам достал камень, а потом с потолка, — все пятеро посмотрели на высокий, почти необработанный скальный потолок — над ними было несколько рангов сплошного камня, — да, вот оттуда возник некто, кто убил его вместе с этим?.. кем бы он там ни был… — Орофер не глядя махнул в опустевший угол кабинета.

— Насколько мне известно, — подождав, заметил Рандиллион, — Его Величество всегда встречался с мастерами-гномами один на один. Отчасти это делалось из соображений безопасности.

А отчасти из-за того, что Тингола изрядно нервировала мысль, что его Сильмарилл будет рассматривать больше одной посторонней пары глаз.

— Да что тут странного! Элу мог и передумать — в любой момент! Сами все знаете, — не согласился Маблунг. — Может, он двоих гномов пригласил. Может у него решение появилось.

— Какое еще решение? — делано удивился Орофер.

— Какое-нибудь… Насчет камня, — угрюмо закончил Маблунг и отвел взгляд.

— Может, и появилось, — согласился Белег. — Если Алорон из приемной действительно не отлучался, то войти можно было одним путем.

Теперь все повернулись и посмотрели на зашторенный выход на террасу.

— Идущие через парк посторонние гномы привлекли бы внимание. Да и на посту бы их остановили, — помолчав, усомнился Маблунг, вопросительно посмотрел на Белега.

— Привлекли бы.

Орофер прошел вперед, сдвинул занавес, подергал стеклянную дверь. Обманчиво хрупкая, но бронированная, намертво вделанная в пазы, она даже не шелохнулась.

— Замок только изнутри, а с улицы даже на волосок щели нет. Но заперто не было, — уточнил для всех Марондир.

— Ясное дело, не было — как бы иначе Фарвил вошел!.. — раздраженно пробормотал Орофер и для надежности попинал дверь сапогом. С тем же результатом. — Конечно, дядя мог и изменить привычке… Но…

— Ваше Высочество, парк мои уже прочесывают. Всех, кто там дежурил, мы сменили. Допрашиваем. Если видели что — узнаем скоро.

Плоская баночка с воском лежала с краю на столе — розыскники без большого восторга прервались и вышли, оставив все как есть, и теперь наверняка недовольно ждали в приемной. Белег еще раз взглянул на изрядно расковырянное содержимое, на вытащенный из замочной скважины ключ от сейфа.

— Ранвег, — позвал он, — вы ведь уже встречались с мастером Англазаром? О чем они договорились в прошлый раз? Может быть, он приходил с помощником?

Секретарь правильно понял подтекст и взглянул на место, где остался белый силуэт гномьего трупа.

— Я видел его в приемной. Он приходил с помощником или с ассистентом, но тот оставался ждать — беседа с Его Величеством шла один на один. Но не могу утверждать с уверенностью, он это или не он. А из деталей мне известно только, что камень тогда смотрели, и заказ на эскизы был сделан. Больше ничего.

— Очередной заказ, — заметил Орофер и недовольно сжал челюсти.

Уже несколько лет Тингол лелеял мечту вправить Сильмарилл во что-нибудь соответствующее, грандиозное и с завидной периодичностью заказывал эскизы у самых известных ювелиров. Мастера-гномы уже специально тянулись в Дориат в надежде вписать свои имена в историю голодримских камней и прославиться едва ли не наравне с их создателем. Однако дальше эскизов дело никогда не заходило, и со временем среди гномов Менегрота завелась едкая поговорка: «оправить Сильмарилл» — мечтать о несбыточном. Правда, предаваться этим сладостным мечтаниям, а заодно строить козни конкурентам ничто не мешало, и слухи о том, что заказ вот-вот будет сделан, циркулировали постоянно.

— Так, — молчание затянулось, и Орофер решил, что пора заканчивать. — Раз ценных мыслей больше нет — довольно. Бумаги я забираю, — он без разбора отпихнул в сторону футляры, свертки, оружие и прочее и хлопнул по оставшимся папкам и конвертам. — Господин Рандиллион, вы пойдете со мной и начнете разбирать все это под опись и протокол. Далее. Полковник Марондир. Анализируйте информацию. Работайте. Журналы посещений, пропусков — предоставить мне. Поименный список лиц, находившихся во дворце на момент преступления, на стол через пятнадцать минут — мне. Показания свидетелей — мне по готовности. По городу оцепление. Полки внутренних войск уже должны были разместиться, координируйте свои действия с командирами. Въезды, выезды, начать тотальную проверку документов. Рейды по всем окраинам и кварталам смертных. Мастеров этого Англазара на опознание и допрос — немедленно. Прочесывать лес. Здесь работайте как считаете нужным. Далее. Куталион, — он замолчал, смерил Белега цепким взглядом. — Хорошо. Допустим. Вы со своим человеком можете присутствовать, осматривать. Вопросы задавайте полковнику Марондиру или куда он вас переадресует. По дворцу попусту не болтайтесь, расспросами никому не мешайте. И — окончательно на ваш счет я еще ничего не решил. Далее…

— Ваше Высочество… — от такого напора и потока указаний через свою голову Маблунг явно опешил и не сразу нашелся.

— Да, господин комендант, теперь вы! У меня нет полномочий отстранить вас от должности прямо сейчас, как мне бы этого ни хотелось. Но я сразу поставлю вопрос на повестку заседания. Пока же, как действующий председатель Государственного Собрания, я использую полномочия и переподчиняю обоих ваших заместителей непосредственно себе — полковник Марондир, доведите до сведения главы Управления дворцовых дел. Приказ пока устный. От вас же, господин комендант, через два часа жду посекундный рапорт по сегодняшнему дню. Далее — не задерживаю. Корлас, зайдите! Коробку, сургуч, печать — переносим документы… — и он отвернулся к столу, принялся быстро просматривать бумаги.

Белег отстраненно слушал эти стремительные распоряжения, но разглядывал не принца и не оторопевшего Маблунга, а вываленную на стол беспорядочную груду. Из нее задорно свисал кудрявый веревочный хвостик, и Белег аккуратно потянул за него, добыв себе картонку — чистую папку «Дело №».

========== Глава III. Вся королевская рать ==========

— Красавец, правда? — вместо приветствия спросил Тингол, кивая на фотокарточку. Он с порога сунул Белегу вскрытый конверт и нетерпеливо подтолкнул к своему креслу. Сам выглянул на террасу, посмотрел по сторонам и запер дверь, тщательно задернул шторы. — Конечно, хорошо, когда сыновья похожи на отцов, но не в нашем случае. Правда?

Письмо Белег отложил, бегло просмотрев (ничего важного, «Милый папочка, привет тебе от нас всех!»), на карточку взглянул и тоже отложил.

— Собираюсь уговорить Лютиэн прислать парня в город. Что в глуши дичать? Зачислим в Академию, припишем к какому-нибудь полку… Или прямо Маблунгу отдадим, а то он уже на стену лезет. Но что я могу сделать? Толковые нам где нужны? Правильно, на границе. Молчу про другие ведомства: там, между прочим, тоже работают и тоже зашиваются… А в городе надо, надо справляться как есть. Чего в городе-то бояться? Пьяных и контрабандистов? Скажи, разве я не прав?

По-птичьи всплескивая руками, он кружил по кабинету и пристально разглядывал деревянные стенные панели, картины в золоченых рамах, неровный скальный потолок; приостановился у зеркала — пригладил зачесанные в хвост волосы, поправил обшлага мундира. Наконец вернулся к столу, присел на самый краешек. Белег молчал.

— В общем, надо, надо выдергивать. Может, даже спасать! Одичает… Я, знаешь ли, имею серьезный прицел на будущее: передать ему город. Маблунг иначе совсем отупеет: Менегрот нынче не то что раньше, не его это. А так дадим ему военный округ, хватит околоточными командовать. Да и вообще согласен: с Менегротом давно пора что-то делать. Как думаешь?.. Молчишь? — говоря, Тингол все повышал и повышал голос, наклонялся ближе и ближе, пока не навис всей своей массивной фигурой и не ткнулся орлиным носом Белегу почти в лицо. На очень многих этот прием действовал безотказно. Равно как манера по случаю топить посетителей в слишком большом и слишком тяжелом королевском кресле.

— Молчишь, — ответил Тингол себе же, резко выпрямился и поджал губы. — А тебе не кажется, что это я должен молчать? Что это у меня нет слов? Что это у меня начальник разведки срывается, бросает все и, как бешеная белка, целый год носится Тьма знает где?! Играет в партизан! Геройствует! А потом его привозят в некондиционном состоянии, нашпигованного, как гуся?! Это мне Ородрет все это время вопит в трубку, что ангбандские рейды теперь прут прямиком к нему?! Что он из-за этого задирает цены?! Что вообще происходит Тьма пойми что?!..

— Одиннадцать месяцев.

— А?

— Не год. Одиннадцать месяцев.

Тингол осекся, отшатнулся. Капитулируя, вскинул руки.

— Да, ты прав. Тогда это совсем другое дело. Тогда я прошу прощения. Тогда-то все у нас в полном порядке… Белег, да ты в своем уме?! Тебя не долечили?! Так я устрою: давай, звоню — отсюда же поедешь в спецотделение, там, где контуженные слюни пускают!..

— Ты поручил мне приглядеть за Турином.

– Так. Тормозни.

Он поднялся и демонстративно громко протопал к погребцу, раздраженно стал греметь там и вернулся со стопками и бутылкой. Подволок кресло для посетителей и грузно в него уселся.

— Итак, по порядку, — зелень настойки плеснула дважды, по сукну расплылись капли, и в кабинете, смешавшись с трубочным табаком, с сильным, пряным ароматом одеколона, запахло спиртом и полынью. — Верно: приглядеть. Я поручил тебе приглядеть за парнем. Забыли, что он чуть не прибил другого идиота, это отдельный разговор. Но я сказал: «Белег, разыщи его и верни. Скажи, дело замнем». И?

— Я нашел его.

— Так.

— Возвращаться он отказался.

— Отказался, — согласился Тингол и понимающе развел руками. — Ты мне так и передал. И что я ответил?

— «Придумай что-нибудь».

— И ты придумал! — Тингол опрокинул стопку, стукнул ею по столу и удовлетворенно откинулся в кресле. — Ты что-то там у себя в голове придумал, оставил бумаги Ордилю, ключ от кабинета дежурному и был таков! Дурацкая писулька и целый год никаких попыток прямо выйти на связь. Белег, понимаешь ли, это не совсем то, что я имел в виду… Пей.

— Мне нельзя.

— Ну-ну…

Белег подождал, когда Тингол опустошит вторую стопку, здоровой рукой отодвинул бутылку и осторожно облокотился на стол.

— Я оставил тебе не писульку, а рапорт по всей форме. Это во-первых. Мое присутствие требовалось по объективным причинам. Западное Приграничье обсуждали не раз, партизан надо сразу брать под контроль. Это ты сам знаешь. Во-вторых. Связь с тобой я не стал налаживать намеренно: чтобы раньше времени не дергал. И чтобы спрос был с меня. Это в-третьих. А в-четвертых, Ородрету полезно подумать не только о торговле.

Тингол насупился и громко забарабанил пальцами по столу. Даэрон как-то сказал, что на слух может определить, когда это признак растерянности, а когда желания растерянным казаться.

— Знаешь, я все-таки хорошо разбираюсь в окружающих. Тешу себя, это мой главный дар… И всегда знал, что вот ты, тихоня, однажды выкинешь что-нибудь эдакое. Наповал.

Они не виделись больше года. Вернее, Тингол-то видел его, забинтованного и опутанного трубками, в Северном госпитале, но разговора тогда по понятным причинам не случилось. А вот сейчас был подходящий момент, чтобы объясняться и просить прощения.

Белег откинулся в кресле, убрал от лица отросшие — ни туда, ни сюда — настырно лезущие в глаза волосы. Он худо-бедно поправлялся, но перебитая левая рука поленом лежала в шине, не говоря о главном: вместе с тремя пулями в госпитале выковыряли добрую половину легкого. А четвертую пулю даже трогать не решились — постановили ждать. «Придется какое-то время жить с нею, испытывая определенные неудобства», — обтекаемо посулил доктор Курмин в своем умеренно оптимистичном прогнозе. Но могло быть и хуже.

— Потому мы тут и сидим?

Тингол подождал чего-нибудь еще, не дождался — фыркнул, изобразив усмешку.

— В верхнем ящике. Справа.

В верхнем ящике стола обнаружилась увесистая папка − «Операция «ДОР-КУАРТОЛ»{?}[Дор-Куартол (Dor-Cúarthol) — «Земля Лука и Шлема», название, данное той области, которую защищали Турин и Белег из своего убежища на Амон-Руд.], «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Содержимое впечатляло подробным планом с картами, выкладками, штампами и подписями, включая подпись Турина (настоящую) и подпись Белега (от настоящей почти неотличимую). Вводная в развернутом виде примерно повторяла только что озвученные доводы, дата стояла — прошлогодняя. В конце пачкой лежали сводки и донесения.

— Это я из палаты писал? — Белег кое-как прижал папку локтем и отцепил последний листок. − Не приходя в сознание?

— «Своевременная отчетность — мать порядка».

Они помолчали. Белег шелестел страницами, Тингол за ним угрюмо наблюдал.

— Ну? — наконец не выдержал.

— Грамотно.

— Грамотно, — передразнил Тингол. — Конечно, грамотно! Знаешь, как мы это сочиняли? Орофер на полном серьезе готов вас обоих прибить… Ладно, давай, уберу. Сиди, — он поднялся, без особых усилий подвинул кресло прямо вместе с Белегом и с сердитым грохотом стал открывать сейф. — В общем, дело закрыто и будет сдано в архив. Ситуация проанализирована, выводы сделаны, коллективная задница прикрыта — и своих, и союзников, и прессу заткнули правильными комментариями. Все шито-крыто, официально проводилась строго секретная операция, и мы вопреки вашим стараниям не выглядим полными кретинами. Пройдет пара лет — все уверятся, что так и было задумано. От вас двоих сейчас какие нужны отписки — сделаете. В трибунале дело все равно заведено, потреплют для порядка, но лютовать не будут. Слушаешь меня?

— Да.

— Вот и слушай! С должности я тебя снял. Приказ об увольнении подписан на обоих лично мною, официально — по состоянию здоровья. Ну тут не поспоришь… Расскажешь… На деле, кто поумнее, всё понимает. С довольствия, понятно, снимаетесь, квартиру найдете. Зато пересчитали жалование — выслуга, награды, коэффициенты всякие — кое-что подправили. Короче, ты меня понял. Считай это показательной трепкой — другим будет неповадно.

— Принято.

— Вот спасибо за милость!.. — Тингол снова сел, потер ладони, сцепил пальцы в замок. — Теперь насчет Турина… На границу его возвращать нельзя. Уж пока — точно. Согласен?

— Согласен.

— Без присмотра оставлять тоже опасно. Пока он притих, но вряд ли надолго.

— Вряд ли.

— Поэтому я хотел бы оставить в силе свое прежнее поручение.

— Хотел бы?

Тингол крайне редко использовал в речи такие конструкции.

— Приму, если ты откажешься.

— Почему я должен отказаться?

Наигранная гримаса разом сошла: Тингол сделался непроницаем и взглянул совсем иначе — жестко, пристально. Такие взгляды Белега не пугали, но недовольство, по-хорошему, было законным. Он вздохнул и, смягчив тон, добавил:

— Это была случайность. Из-за моей собственной ошибки.

— Да что ты? А я уже сказал: ошибка в самом корне дурацкой затеи.

— Нет. Ошибка в потере контроля над личным оружием.

— Ты еще пункт Устава назови… Послушать Турина…

— Неважно, что говорит Турин.

— Неважно? Белег, он всадил в тебя пол-обоймы. Ты его сейчас видел? А тогда? Да понятно, что тогда ты не видел — это, считай, тоже повезло: парень едва рассудком не повредился, его вязать пришлось. А сам? Ты вот не будешь теперь от него шарахаться?

— Нет.

— Нет… Вот что «нет»? Нет — и все?

— Нет. И все.

— Ну хорошо.

Теперь уже Тингол стал устраиваться удобнее, опять тереть пальцы, обшлага, выравнивать на столе пустые стопки. Наконец подался вперед, лбом уткнулся в сцепленные руки. Заговорил глухо и медленно.

— Ты же знаешь, что я люблю этого парня… Клянусь тебе, по-настоящему люблю, что бы там ни говорили. Если не как сына, то как непутевого племянника точно.

— Я знаю.

— Но… ты же сам знаешь, дело не только в этом. Не мне — Дориату не нужно, чтобы героический наследник Дор-Ломина утек на сторону… Это сейчас он был под присмотром. А если бы отправился в Нарготронд? А если его приберут к рукам на юго-востоке? Там такой запал ох как поддержат — и найдут чем подпитать… И тогда?

— Люди потянутся не к Амон-Руд, а к Амон-Эреб.

— То-то и оно… А мы не затем впускали их в королевство… Проклятье, да мы сколько раз все это обсуждали! В общем, если ты согласен, то присматривай за Турином и дальше. Сейчас вам предстоит показательно-воспитательная головомойка, а дальше я, пожалуй, озадачу тебя порученьицем. Занятно, но может, это даже большая удача, если ты будешь под рукой, как частное лицо… Ну, там съездить кое-куда без огласки, поговорить кое с кем… Не сейчас, позже, — он рывком откинулся в кресле, застучал пальцами поподлокотникам, принялся размышлять вслух: — Пока лечись, обживайся, занимайся делами. Сильно не отсвечивай. Сюда не шастай, сам вызову. Для всех ты в большой немилости. В очень большой немилости! Ясно? Вот и хорошо, — договаривая, снял с новенького телефонного аппарата трубку, свободной рукой стал расстегивать тяжелый мундир. — Алорон, родной, организуй чаю на двоих с пожевать. Ну что там есть… Да… Нет… Нет, не носи, я сам выйду.

И он брякнул трубку на место, неловко, не вставая, стянул с себя мундир и облегченно, с хрустом потянулся.

— Ну, теперь рассказывай. Герой…

15 часов 11 минут

Белег поставил фоторамку с карточкой Диора на стол, на место, где она стояла прежде. Поднял с пола вторую — королева и принцесса смеялись на качелях в дворцовом парке. Стекла в обеих рамках треснули, но не разбились. Белег еще раз перебрал оставшиеся на полу бумаги и вещи, поднял на стол телефонный аппарат. Трубка молчала, но после пары нажатий на рычаг гудок пошел, а после поворотов диска зазвонил другой аппарат — в приемной. Отвечать не спешили.

— Господин полковник? — окликнул кто-то. Окружающие пока не могли определиться: обращаться к нему по прежнему званию, добавлять «в отставке» или ограничиться простым «господин Куталион».

Белег обернулся.

— Там… Нам ответить? — в кабинет заглядывал лейтенант в форме комендатуры.

— Не беспокойтесь. Хотя постойте! — трубка вернулась на место. — Там такой же аппарат?

— Нет, — лейтенант вытянул шею. — Это спецзаказ, только для членов семьи и для Малого кабинета. Новейшая модель, очень дорог…

Не договорил, потому что новейшая модель грохнулась со стола, раскололась и раскатила в стороны свои механические потроха.

— А…

— Спасибо. Вы можете идти.

В кабинете работала полиция: возились военврачи, два розыскных офицера продолжали осмотр, и старший периодически щелкал ручной фотокамерой. По-хорошему, следовало провести съемку вместе с телами, но никто не стал настаивать — короля заменил его белый силуэт. На террасе тоже звучали голоса; полиция, гвардия и Турин с ними прочесывали парк.

— Нет здесь ничего, − подытожил старший военврач, выпрямился и показал салфетку. Младший продолжал звенеть реагентами.

Белег приблизился.

— Периметр стола, ножки, кресло. Следов крови нет, видите — никакой цветовой реакции.

— И ошибки быть не может?

— Пятно было бы совсем свежее, — пояснил, не став обижаться, военврач. — И реагенты сработали бы сразу, и контрольную пробу я сделал.

Ранка у Тингола на затылке была небольшая, но крови, как из любого рассечения на скальпе, натекло изрядно. И доктор Игливин, и полковник Вальвэн согласились, что падение на ковер причиной ее быть не могло совершенно точно, а вот что причиной является — удар обо что-то или удар чем-то, — выяснить можно только по итогам анатомического исследования. Его нужно было ждать, а пока Белег мог лишь просить военврачей сразу проверить подходящие поверхности.

— Не знаю, озвучили господа врачи-начальники или нет… Или вы сами понимаете: этот удар — спереди который — мог быть нанесен только кем-то одного роста с королем. Ну или с одного уровня.

Белег кивнул и внимательнее посмотрел на военврача: среднего роста, светловолосый, щуплый, по виду непримечательный, он выдержал взгляд, не моргнув.

— Дортонион?

— Эхор-Корн, западный Ладрос{?}[Ладрос — местность на северо-востоке Дортониона. Эхор-Корн* — небольшой укрепленный город, административный центр области. (Здесь и далее неканоничные топонимы выделены в примечаниях (*)).]. Медицинская служба при Сыске, — и, опомнившись, представился, — уже-не-капитан Айвир Халрас.

— Куталион, — ответил Белег и протянул руку. — Есть что сказать с высоты опыта Ладросской полиции?

— В рамках печатного слова? — резко отозвался старший розыскной офицер. — Майор Сибраллан. Действующий. ТолСирион.

— Как вам будет удобнее.

Беженцев и переселенцев, служивших раньше по полицейской линии, на аналогичную службу Дориата брали охотно — более того, рвали с руками, заманивали льготами, щедрыми окладами и, главное, упрощенным получением подданства (и даже на наличие голодримской крови смотрели тогда сквозь пальцы). В Дориате времен до Нирнаэт малочисленная полиция занималась дежурной охраной порядка, мелкими нарушениями, драками, пьяными выходками, несчастными случаями и тому подобными делами. Иногда случались неприятности с гномами, а штучные убийства были событиями исключительными, чрезвычайными, но и с ними все всегда было понятно — роковая неосторожность, помутнение рассудка или осознанная месть. Следствию практически всегда требовалось собрать данные для оценки меры вины и вынесения приговора, а не для установления личности преступника. В новой же дориатской реальности такой опыт оказался недостаточен.

— Подгадили нам на славу, — майор подошел ближе, с раздражением сунул камеру в нагрудный карман. — Не боюсь показаться грубым, господин полковник Куталион, но мы так не работаем. Не ждем под дверью, когда следы затопчут паркетные шаркуны.

— Ильмор, ну что ты… — вмешался военврач Халрас, взглянул укоризненно. — Вы не подумайте, господин полковник, мы… Нам не все равно.

— Можете не объясняться, — оборвал Белег. — Давайте по делу.

— По делу так по делу, — не моргнув на упрек, легко согласился майор и решительно подтянул рукава рубашки.

Пиджак он заранее скинул на банкетку, и теперь был весь на виду — ростом выше среднего, жилистый, угловатый; резкий, но спокойный, не дерганый. Вытянутое лицо, широко посаженные серые глаза; черные волосы отросли ниже, чем на той вымученной фотографии, которую Белег рассматривал в анкете тридцать лет назад, когда визировал разрешения на работу. Тогда, после Бреголлах, на всех участках Границы прибивались разрозненные и изрядно побитые отряды голодрим. Химладцам и иже с ними вручали паек, санпакет и выпроваживали на юг, а с ардгаленцами, толсирионцами и прочими подданными внуков Олу обходились по обоюдному желанию. Тогда их в Дориате осело немало.

— …и по порядку, — продолжал майор. — Смотрите: установлен факт убийства, личность одного убитого, временной промежуток и место преступления. Это важно, но это самое простое. Способ тоже установлен, но орудие однозначно не определено — этим занимаются «мясники», все детали за ними после вскрытия. Личность второго выясняется сейчас — это уже за нами, разберемся. Дальше. Положение тел, исходное положение предметов нарушено безвозвратно. Посторонних следов навалом — тут безнадежно. Картину преступления я вам нафантазирую хоть сейчас, но можете позвать кого-то с улицы — результат будет такой же. Я молчу, что осмотреть тело и одежду нам толком не дали, и господа хирурги высокого чина сейчас окончательно спускают улики в нужник. Это если тут, по месту. Дальше нужны показания ближайшего окружения, отдельно — всей семьи, и, естественно, обыск в личных вещах. И что-то мне подсказывает, половина наших биографиями не вышла для такого дела. Так что осматривать будут одни, расспрашивать другие, а расследовать третьи. И вся королевская рать cestuva haccárya rancunten{?}[Будет искать задницу двумя руками (квен.)], извините меня за квенья, господин полковник Куталион. Такой вот расклад. С высоты опыта.

Под конец тирады он все же разгорячился и на попытки военврача себя остановить лишь досадливо отмахивался, а замолчав, уставился на Белега с вызовом и с явным ожиданием какой-то реакции — то ли по сути сказанного, то ли по его однозначно провокационной форме. Белег отвечать не собирался; отвернулся, снова запустил под пиджак руку и костяшками тер бок. Энергичные шаги в приемной возможные прения прервали.

— Готов поделиться! — без прелюдий начал раскрасневшийся Марондир, махнул выхваченной из-под локтя папкой и тут же осекся: — Так, а что это мы тут встали? Кто-то рвался в бой — вперед! Обнюхать все досконально, вернусь — послушаю! Стоят они… Выйдем-ка на улицу, — и ухватил Белега за плечо.

После вскрытия сейфа полковник Марондир на свой манер повторил подчиненным распоряжения принца и ушел, пообещав вернуться с показаниями и с последней информацией по осмотру помещений. Негаданное переназначение никакой реакции у него не вызвало.

— Маблунг — да, он там витает где-то, раздумывает, ты бы вообще-то зашел, встряхнул его, а то у меня не очень… Короче! Маблунг сказал ничего от тебя не таить, но я бы и не стал, ты знаешь, — Марондир продолжил, когда вышли на террасу и притворили за собой дверь. — Белег, давай прямо — я сразу обозначу, чтоб без непоняток: меня не касается, что вы там весь год крутили, разведка всегда своей головой живет, а мое дело — на улицах порядок. Тебя я знаю, сколько сам живу, поэтому что понадобится — говори. Орофер командует, кто-то должен, но как работать, мы знаем сами.

— Спасибо, Сурьо.

— Да какое тут… — Марондир крутанул головой, видно, хотел добавить что-то, но передумал — только рукой на стекло махнул. — Справимся. Ребята самые толковые, всякого повидали. Правда, и самомнение под стать, все время приходится на место ставить… Сам знаешь, с голодрим иначе никак… Ну да ладно. Держи вот. Здесь копии показаний, здесь — журналы регистраций за последний месяц. Если кратко, там совсем ничего. Понимаешь, вот просто: ни-че-го. Со слов Алорона — он уже один тогда сидел — без пяти одиннадцать король выглянул и сказал: как придет посетитель, сразу пускать. Но за час только прибегал курьер из Казначейства, и глава Дорожной службы получил от ворот поворот и сразу ушел. В остальном телефон звонил — и никаких подозрительных звуков из-за стены. Фарвил, когда шел, тоже ничего такого не видел. Первые опросы адъютантов, других секретарей, гвардейцев, караула — все здесь, но и там никакой конкретики.

— И шедшего через парк незнакомого гнома никто не видел?

— Клянутся, что нет. Ну ты понимаешь же, если захотеть, там можно прокрасться… Артельщики еще наши дворцовые… Да, может, просто не обратили внимания, с чего бы обращать, — Марондир замолчал, посмотрел под ноги. — Проклятье, да я все понимаю…

Караулы на входах во дворец стояли как положено: главный пост за парадной лестницей с площади Хирилорн, второй — в арке с Лучного поля. Там-то как раз аккуратно проверяли документы визитеров, а своих знали в лицо. Но во всем здании было еще несколько дверей и лестниц, где дежурные тоже стояли, но подход к охране был более свободный — все равно с непарадного входа шли только свои. Не говоря о более чем условном оцеплении со стороны леса… Да и в том потоке посетителей, что лился в двери канцелярии, комендатуры, Государственного Собрания и прочих ведомств, а затем смешивался, растекался среди служащих и офицеров, отследить кого-то было затруднительно. Но хуже всего — и это главное — стремления такого никогда не было. Большинство офицеров ходило через парк не столько от сущей необходимости, сколько по обыкновению и в стремлении сократить дорогу. Тингол на участившиеся после Бреголлах доводы о возможном режиме только отмахивался: «У нас самая надежная и непроницаемая граница во всем Белерианде. Я не буду запираться от своих в собственном доме». Напоминания о собственном зяте его почему-то не убеждали.

— Может, и не обратили, — Белег покаяния комментировать не стал. — Что с мастером Англазаром?

Марондир хрустнул костяшками, с силой закусил губу.

— Можешь посмеяться: снова ничего — хорошего. Отправил к нему команду, сейчас отзвонились: мастер вчера, как обычно, вышел прогуляться перед сном — привычка у него такая. Сегодня управляющий подал заявление об исчезновении, и участок в Квартале как раз подумывал, не кончить ли гонять чаи и не начать ли что-то делать. Пока вот, миграционное дело. Копия — тоже можешь оставить.

Белег полистал наспех переписанные бланки и присмотрелся к подколотой фотокарточке; разрешение на проживание продлевали в этом году, и снимок был свежим. Запечатленный на нем моложавый солидный гном с явно крашеными волосами и аккуратно расчесанной бородой имел определенное сходство с забитым насмерть гномом из кабинета короля. Но определенно им не был.

— Белег, может, подскажешь что? Куда, где, что главнее? Я все бегаю, будто догнать пытаюсь — а не успеваю поразмыслить, — Марондир расстегнул на мундире верхнюю пуговицу и обшлагом вытер блестящий лоб. Плечистый, широколицый, с густыми бровями и мягкой ямкой на подбородке, он всегда был энергичным, сообразительным и быстрым на верные решения. Маблунг очень его ценил.

— Что главнее? Я не знаю, Сурьо, — честно ответил Белег, — никто сразу не скажет. Нужны результаты от врачей, показания и обыск. И допросы гномов. Дальше будем сопоставлять.

— Да-да, это-то понятно… Только видишь, мы их, этих — из мастерской, сюда еще не переправили, — Марондир быстро закивал и раздосадовано дернул подбородком. — Явился Магистрат полным составом и требует объяснений и оснований. Там сейчас посольские включились. Я вот и размышляю…

Квартал Наугрим, или попросту Квартал, был выделен гномам в постоянное пользование на безвозмездной основе — этакий жест вечной дружбы и доброго сотрудничества между двумя народами. К нему, образуя правильный квадрат (единственный оставшийся от некогда амбициозного плана сетчатой городской застройки), примыкали Большие Торговые ряды — сердце всей внешней торговли Дориата, денежных махинаций, крупных сделок и долгих переговоров за закрытыми дверями. Власть в этом городе-в-городе осуществлял Магистрат — девять почтенных мастеров, глав основных цехов под председательством полномочных представителей от Белегоста и от Ногрода с правом обоюдного вето. Через Магистрат велось и взаимодействие сорокатысячного гномьего населения королевства с его официальными структурами.

— Сурьо, — Белег отложил бумаги на парапет и повернулся, застегнул Марондиру верхнюю пуговицу.

Под началом Маблунга тот служил очень давно, едва ли не с первых лет Менегрота — отец привел. Сперва просто в дозорном отряде при строящейся крепости, потом отряд возглавил, потом получил еще один — так и дорос до полковника и до правой руки коменданта столицы. Отец, бывший охотник, еще с Куйвиэнен, подобно многим таким, однажды и тесным Менегротом, и службой пресытился — вышел в отставку, перебрался с женой в провинцию и счастливо жил там на природе. Другое дело сын — плоть от плоти большого города.

— Сурьо, — повторил Белег и поправил ему погоны, — твой король мертв. А информация от этих гномов сейчас очень, очень нужна. Не надо размышлять.

Красный, переминающийся на месте Марондир застыл и как по щелчку сделался пунцовым.

— Я тебя понял, — ответил через паузу. Поправил на бедре кобуру, дернулся к стеклянной двери, но тут же развернулся и быстро пошел к парку. Резкий свист и оклик, обращенные к кому-то из полицейских, донеслись уже из-за деревьев.

16 часов 56 минут

Какие-то совещания на высшем уровне уже состоялись: это было ясно со слов офицеров в коридорах. Орофер дал распоряжение созывать Государственное Собрание, но до него еще не дошло — не раньше официальных заявлений о случившемся. Пока же выработать это самое заявление и обсудить первичные меры должен был узкий круг — Малый кабинет. Входили в него одиннадцать членов: резкий, решительный и неуступчивый генерал Гилрэс — командующий войсками; непрошибаемо-спокойный командующий Границей генерал Аймо (а вернее, его постоянный заместитель в столице − полковник Ириу, тоже спокойный, хоть и не настолько); начальник разведки; глава Посольского управления принц Галадон; комендант Менегрота; главный казначей или его заместитель; выбираемый на десять лет представитель народов нандор (на данный момент — молчаливый и скромный господин Диртан), а также главы Медицинского и Управления дел культуры и призрения − полковник Вальвэн и профессор Сульвег. Председательствовал сам король или в редких случаях его отсутствия — принц Эльмо. У того не было никакого официального поста или должности, но официально закрепленным местом и правом голоса он обладал.

О необходимости присутствовать на заседании Белегу и Турину сообщил запыхавшийся и едва не плачущий порученец Орофера.

— Куда же вы пропали?! — выпалил он, когда обнаружил обоих в парке на берегу Круглого пруда.

Молодой человек ходил по берегу, трое полицейских в болотных сапогах бродили по бедро в воде и щупами мутили воду, надеясь что-нибудь отыскать.

— Я прикинул: здесь тропа самая уединенная и ведет прямо к лесу, — поделился Турин, когда увидел вышедшего на голоса Белега. — Если б сам выбирал, так бы и шел. А дальше к Старой Конной. На машину или верхом — и тю-тю. Может, по пути что-то скинул…

Рациональное зерно в этих поисках было, но проверить лично не удалось — явился порученец.

Малый кабинет заседал в Новом дворце в отдельном парадном зале. Сам зал был просторный, но не чрезмерно; высокий, но без излишеств; вполовину закрыт дубовыми панелями, дальше — тканевыми обоями с густым растительным узором. Пол укрывал богатый ковер — еловые лапы и переплетения золотых жгутов. Окон здесь не было, и тяжелая дубовая дверь в единый стиль панелей, мебели и резного потолка не пропускала звук ни в зал, ни из него.

Помимо самих членов кабинета внутри переговаривались, пихали друг другу бумаги и давали распоряжение высшие офицеры, адъютанты и секретари всех ведомств. Галадон как будто пришел в себя и диктовал помощнику, Орофер внимательно слушал рослого светловолосого штатского со скучным, непроницаемым лицом. Тот что-то тихо и ровно говорил, почти не шевеля губами, но успевая наблюдать за всем, что происходит вокруг — как того и следовало ожидать от действующего заместителя начальника разведки. Бывшего шефа он тоже видел и игнорировал.

— Здравствуй, Белег, — донесся сквозь общий шум голос Эльмо. — Здравствуй, Турин.

Брат Тингола в обычном своем длиннополом старомодном одеянии стоял за спинкой кресла как раз напротив пустого кресла короля и будто к чему-то прислушивался. Явно не к разговорам. И явно не к шагам. Из всех, кого Белег за свою жизнь знал, Эльмо обладал самой развитой способностью эти шаги запоминать и потом мгновенно узнавать идущего в любом шуме. Молодые офицеры и слуги во дворце всегда поначалу этого пугались.

— Здравствуйте, Ваше Высочество, — откликнулся Турин, дернулся поклониться и, как всегда, стушевался.

— Здравствуй, — Белег подошел — обняться.

Чуткие пальцы Эльмо привычно пробежали по спине и плечам, легко коснулись лица.

— Как ваши дела? Элу не преувеличил, ты похудел… Кайссэ читала мне ваше объявление. Мы даже затеяли игру — придумать вам задание потруднее…

Они с женой часто что-то затевали, начинали вдруг перебрасываться спонтанными стихами, певучими фразами, низками цитат — будто забывали про окружающих и переходили на собственный странный язык. Некоторых пугало и это. Хотя главной причиной смятения и досужих кривотолков были не эти мнимые странности, а повязка у Эльмо на глазах.

Тогда, у Амон-Эреб, им пришлось туго. Пробивались с тяжелыми боями и только к вечеру разорвали кольцо — противник дрогнул и обратился в бегство. И уже глубокой ночью, после того, как бои стихли, а потери еще подсчитывали, пришло сообщение: один из тех бегущих без оглядки отрядов пытался уйти лесом, поджег его за собой и, заблудившись, угодил в ловушку. Он — и двигавшийся к своим медицинский обоз. Тингол только к утру добрался до него и почти перевернул, прежде чем среди забинтованных искалеченных тел отыскал брата. Самый опытный из целителей, Айлин Лирион (ныне доктор Лирион, профессор) на прямой вопрос тогда долго молчал, затем признал: даже самые страшные ожоги со временем заживут, но насчет зрения надежды нет никакой…

— Придумали?

— Да. Но, как ты понимаешь, Элу снова нас всех обставил… — Эльмо говорил негромко и небыстро, задумчиво и плавно — черта, так сильно отличающая его от старшего брата.

Они трое никогда не были слишком похожи. Хотя родство в лицах просматривалось бесспорно: те же длинные серебряные волосы, те же выступающие скулы, по-разному проявившаяся, но заметная у всех троих горбинка носа. Но исполинский рост и мощная фигура Тингола вкупе с неиссякаемой энергией, веселым нравом и звучным голосом сильно отличали его и от Олу (куда более среднего и ростом, и статью, и способностями), и от Эльмо — длинного, тихого, отстраненного. Тингол любил обоих, но когда-то давно придумал шутить: мол, один брат — не от мира сего, а другой — себе на уме, осталось выяснить, где который.

— Извини, я не стал вас дожидаться, мы с Кайссэ побыли с Мелиан. Ты не в обиде?

— Нет, — еще Эльмо имел привычку ждать ответы на любые заданные вопросы. — Как она?

— Сейчас, наверное, никак. Спит. Ты ведь хочешь поговорить с ней? Придется подождать… Я знаю, вас пустили, хоть и с приключениями. Мой младший упрям, но не глуп. Так ведь? — спросил он, чуть повысив голос.

Белег обернулся и увидел, что Орофер уже идет к ним вокруг стола.

— А? Что такое? Что именно? — младший из двух сыновей Эльмо в присутствии отца приобретал нехарактерную суетливость и многословность, говорил громче и жестикулировал шире — словно пытался делаться заметнее.

— Что теперь мы можем продолжать.

— Да! Я как раз предложить — сейчас пять будет, все здесь вроде… Может, ты?..

— Тогда начинай, — не дослушав, мягко согласился Эльмо, отодвинул кресло и сел.

Орофер с подозрением взглянул на Белега и на Турина — хотел что-то добавить, но явно передумал в последний момент и вернулся к своему месту. Сел и трижды хлопнул в ладоши — деревянный молоток на подставке перед креслом короля лежал нетронутый.

— Господа, продолжим. Младшим чинам выйти и не беспокоить нас.

На собрания Кабинета Белег при возможности отсылал Ордиля или того же Халькона — тогда еще не замначальника, не майора, а только капитана и главу отдела сбора информации. Не потому что такие совещания были пустой тратой времени, нет. Всю ключевую информацию он действительно знал заранее, большинство решений мог при необходимости обойти через Тингола лично, но важнее было другое — следовало держать их обоих — и Ордиля, и Халькона — накоротке со всеми и давать самим вникать в курс дела. И хотя после истории с Таргелионом сам он уже не пропадал месяцами за пределами Дориата, но нельзя было не просчитывать и некоторые риски. По этой же причине и решение присоединиться к Турину далось относительно легко, и особой вины за решением не ощущалось. Хотя с Ордилем, и это было известно наверняка, отношения были загублены под корень.

Вообще-то Ордиль был отличным замом и отличным сотрудником на своем месте: умный, ответственный, в меру инициативный, с достаточной полевой практикой и тем выгодным соотношением осторожности и отваги, какое позволяет не поддаваться неоправданному риску, но и не упускать рискованных возможностей. Недостаток в виду прочих характеристик у него был один, но такой, что многие почитали за достоинство: даже в исключительных обстоятельствах Ордиль был не в состоянии нарушить прямой приказ. И уж конечно, он никогда бы не удрал прямо из-за стола, не предоставив начальству развернутый план своих действий, целей и задач…

Все уже расселись вокруг стола и выжидающе переглядывались. Вместо Маблунга в его кресле беспокойно крутилась глава Управления дворцовых дел полковник Руиндис, доктор Игливин шептался с полковником Вальвэн, командующий Гилрэс раздражался и спорил с Галадоном… Помимо них, помимо обычного состава кабинета на совещание вызвали еще и командующих внутренними войсками, женскими вспомогательными частями, начальников служб связи и дорог, таможни и торговых дел, а к господину Диртану присоединились младшие представители — нандор, фалатрим, лаиквенди и даже странно выглядящий на фоне мундиров и пиджаков пестрый татуированный Руй-гведд от диаспоры авари.

Кроме Белега и Турина, посторонних не было.

— Для тех, кто присоединился, — начал Орофер, дождавшись тишины, — сообщаю: мы заседаем составом Чрезвычайного кабинета. И напомню, что, согласно Основному своду законов королевства Дориат и Белерианд, в случае чрезвычайных обстоятельств высшие должностные лица могут принимать экстренные меры без участия короля и до созыва Государственного…

Дверь открылась.

Застегнутый на все пуговицы, аккуратно причесанный и мрачный Маблунг задержался на пороге, окинул взглядом собрание и, прихватив от стены свободный стул, прошел к столу. Руиндис потеснилась, кивнула удовлетворенно и крутиться в кресле перестала.

— Вас как будто не приглашали, господин Фаротион{?}[От faroth (синд.) — охотник.], — помолчав, проговорил Орофер.

— Я заметил, — глухо ответил Маблунг.

— А где же ваш рапорт?

Ответа не последовало.

— Что ж, позже мы вернемся к этому. Пока к делу.

На обсуждение установленных фактов ушел добрый час. Без особого толку заслушали предварительный медицинский доклад доктора Игливина, постановили ждать окончания осмотра и вскрытия; выслушали сообщение принца Галадона (квартал Наугрим оцеплен, Магистрат получил официальную ноту и предписание не препятствовать обыскам и задержаниям; последствия для отношений с гномьими королевствами будут резко негативные, но думать об этом пока не приходится); полковник Руиндис зачитала полицейский рапорт (все работники мастерской Англазара доставлены для допроса, труп гнома из кабинета короля они не опознали; с ними продолжают работать). Город перекрыт, документы у приезжих и переселенцев проверяют, рейды по районам компактного проживания идут, свидетелей опрашивают.

— Все это, конечно, крайне содержательно. Время идет, а где результат? Помимо разговоров? — резко заметил командующий Гилрэс, когда полковник замолчала. Слушал он недовольно и мрачно и то и дело порывался перебить, но все же удерживался — дергал себя за кольцо в левой мочке, с силой запускал руку в коротко остриженные темно-рыжие волосы и все поправлял и поправлял портупею. — Хватит — хватит трепаться! Надо брать и трясти каждого гнома в этом городе. А еще лучше каждого голдо! Последнему болвану понятно, что без них не обошлось. Может, даже спелись друг с другом. Не справляется хваленая полиция — давайте подключать армию. Мои ребята с удовольствием пообщаются и с теми, и с другими!

— А начнут с жены моего внука… — негромко заметил Эльмо.

— Не надо меня подлавливать! Начнут… вон, разведка знает, с кого начать, — Гилрэс отмахнулся в сторону Халькона, но свирепо посмотрел при этом на Белега. — Должна же она знать хоть что-то?

Особое указание подчиняло Разведывательное управление непосредственно и исключительно королю. А потому начальник разведки, даже уступая чином, мог по собственному разумению принимать или игнорировать любые мнения любых армейских генералов. Чем всю жизнь и занимался.

— Разведка знает. По своим каналам мы работаем. Ваши вопросы переадресуйте к городским властям, — хладнокровно отбил Халькон.

— Городским?! Издеваетесь?! — сходу завелась Руиндис. — У города ресурса не хватает, об этом говорено-переговорено! Все на нас — порядок, службы, конфликты!..

— …где порядок?..

— …вся стройка, весь комфорт ваш, все капризы бесконечные!

— …капризы? Да от вас ничего, кроме жалоб, не дождешься!

— …даже визит принцессы с семьей — и то почему-то должны мы организовать! Почему не посольские? Почему нужно лично коменданта слать на ТолГален!

— Успокойтесь, полковник, визита не будет!..

— Будет, конечно, принцесса приедет! Им ведь сообщили уже?..

— …у нас не хватает ни денег, ни сотрудников! Зато Граница в деньгах купается!

— Да одна только Граница и работает!..

— Ага, знаем, как работаете: вы свой расход спирта и патронов видели?..

— Не надо завидовать!

— …давайте еще сметами померяемся!..

— У всех своя служба!..

В зале поднялся изрядный шум, некоторые повскакивали на ноги и норовили сгоряча толкаться или через стол кидать комканую бумагу. Орофер наблюдал молча, давая всем выпустить пар. Выждав, хлопнул по столешнице, повысил голос.

— Довольно! Генерал! Полковник! Сядьте.

Не сразу, но тишина вернулась, и Орофер, убедившись, что все перевели дух и снова слушают, продолжил:

— Про степень и меру вины каждого мы поговорим позднее и в другом составе. Но один момент обойти вниманием нельзя уже сейчас — в противном случае это помешает эффективности расследования. Здесь уже правильно заметили: работа комендатуры никуда не годится. Налицо системные просчеты, халатность и личная некомпетентность.

Орофер откинулся в кресле и ровно, спокойно, с расстановкой, посматривая по очереди на всех, кроме безмолвного Маблунга, принялся перечислять прегрешения — в организации охраны дворца, в организации режима, в выдаче без должной проверки разрешений на проживание в городе и так далее, и так далее…

Отповедь слушали молча, озадаченно переглядываясь.

— …в свете сказанного и для более эффективного управления городом в нынешней экстренной ситуации выношу на голосование предложение: составом Чрезвычайного кабинета немедленно снять с должности господина Маблунга Фаротиона и назначать исполняющего обязанности из числа кандидатов. Вот предлагаемый мною список.

Этим могло закончиться: Маблунг рассматривал стол, не реагируя и не делая попыток оправдаться. Но медлили и остальные, и Орофер для пущей убедительности продолжил:

— Если у вас остались сомнения, то напомню: всем известно, как поставлена кадровая работа комендатуры, что за сотрудники поступают на службу, какова их квалификация. Я неоднократно выносил протест, что отбор на должности проходят в том числе сомнительные лица — не установленные толком беженцы, переселенцы с неясной биографией, полукровки-голодрим. Стоит ли удивляться, что в городе процветает и контрабанда, и подделка документов, а уровень преступности среди смертных постоянно растет? Что говорить: были случаи выявления среди жителей чистокровных голодрим — и отнюдь не из союзных нам королевств! Между прочим, с полного потакания разведки. Не так ли, господа? И именно они теперь будут вести расследование? А где гарантия, что они его не саботируют? Да и вообще: где гарантия, что они сами не причастны к произошедшему? Это все, кстати, равно касается и вас, полковник Руиндис, с вами будет отдельный разговор…

Тяжелый деревянный стул, спотыкаясь, проехался по ковру, пудовый кулак уперся в столешницу, второй — в подлокотник кресла отпрянувшего профессора Сульвега: Маблунг поднялся и с видом взъярившегося медведя развернулся к Ороферу. Орофер невольно застыл с приоткрытым ртом.

Внезапных вспышек гнева за добродушным, уравновешенным Маблунгом не водилось — всерьез вывести его из себя казалось делом невыполнимым, но Орофер успешно угадал едва ли единственный способ.

— Какая степень вины, какие сомнительные лица? Ты что тут устроил? Тебя уже выбрали куда-то? — полурыком поинтересовался Маблунг, не обращая внимание ни на вытянувшиеся лица, ни на осторожные оклики из-за стола, ни на то, что профессор Сульвег втиснулся в спинку кресла и дышит через раз. — Я виноват — я отвечу. Но не раньше, чем сделаем дело. Я — комендант города, а в городе — чрезвычайное положение. Подписано. Мною. Только что. Назначить и снять меня может только король и только Государственное Собрание. Проголосует — подчинюсь. А пока на ребят моих даже смотреть косо бойся. А армия в городских границах, — он повернулся к подобравшемуся в кресле Гилрэсу и показал стиснутый кулак в темных прожилках татуировки, — без моего одобрения даже воробьев пугать не будет.

Ростом Маблунг не так уж сильно уступал Тинголу, но казался шире в плечах и потому мощнее. Да и сам контраст между всегдашним благодушием и нынешним перекошенным лицом был слишком убедителен. Поэтому никаких возражений более не последовало, и спор вместе со взаимными межведомственными обвинениями окончательно сошел на нет.

— Я думаю, остальные распоряжения стоит рассмотреть позже, — безмятежно проговорил Эльмо, пока все молча переваривали услышанное. Ни на слова сына, ни на вспышку Маблунга он никак не отреагировал, зато не преминул вставить нередкий свой мрачный каламбур — кто-то за столом, как всегда, смущенно покосился. — Остался последний вопрос.

— Да, — откашлявшись, поборол смятение Орофер, стал сосредоточенно копаться в бумагах и украдкой косился на отца, — последний…

Маблунг уже уселся: шумно ворочался в кресле, буркнул что-то наклонившейся Руиндис. Белег поймал его сумрачный взгляд и слегка кивнул. Маблунг тоже кивнул — и чуть улыбнулся.

— Что ж… да… да… Последний пока вопрос — передача власти. Утверждать кандидатуры и ставить вопрос о выборах короля будет Государственное Собрание, но нам есть что заранее уточнить.

— Я думаю, противоречий возникнуть не должно? — удивленно заметил полковник Ириу.

— Надеюсь, — выдерживая паузу, Орофер медленно обвел взглядом присутствующих и остановился на Турине.

— Господин Турамбар! — молодой человек, до того озадаченно наблюдавший за происходящим, вздрогнул от неожиданности. — Всем известно отношение к вам покойного короля. Вы воспитывались в Менегроте на правах члена семьи, и Его Величество подписал некий документ о своем опекунстве. Но! — Турин открыл рот и стал подниматься с места, Белег в кресле выпрямился, Орофер повысил голос еще сильнее. — Никакого официального усыновления проведено не было. И даже если бы оно состоялось…

— Да вы в своем уме?! — через стол крикнул Турин. — Я не…

— Турин, — мирно позвал Эльмо, успокаивающе поднял гибкую белую руку — широкий рукав мантии сразу сполз до локтя, — присядь, пожалуйста. Я не думаю, что ты успел взглянуть на ситуацию с этой стороны. Но взглянуть надо.

За столом опять озадаченно молчали.

— Ничего я не успел взглянуть… И… не собирался я претендовать на… на что-то, — Турин остался стоять, стиснув кулаки. — В мыслях не было. У меня один интерес — расследование. Найти и покарать! Если нужен отказ какой-то официальный — давайте сюда! Подпишу и к делу!

— Нужен, — немедленно подтвердил Орофер. Вынул из папки уже подготовленный листок и отправил по рукам. Белегу пришлось привстать, чтобы выхватить его прежде, чем Турин не глядя подмахнет.

Пауза затянулась. Пока Белег карандашом водил по напечатанным строчкам, за столом ждали и перешептывались. «Кто его вообще пустил?» — прошелестел то ли глава службы связи господин Эндир, то ли полковник Ириу. Орофер на другом конце стола молчал, неподвижно наблюдая поверх сцепленных в замок пальцев.

— Не «от всех приобретенных прав», — наконец произнес Белег и внимательно взглянул на принца. Тот выпрямился, крепко взялся за подлокотники. — Вернее будет «от права на наследование короны». И еще по мелочи.

Орофер посмотрел холодно, но спорить не стал.

— Хорошо. Справедливо. Исправим. Но я хочу, чтобы господин Турамбар немедленно перед всеми присутствующими подтвердил свой отказ от любых претензий! Под протокол. Господин Турамбар?

Турин смотрел на Орофера с еще меньшей приязнью, но в руках себя удержал.

— Да пожалуйста, — наконец заговорил. — Я, Турин Турамбар Хуринион из Дома Хадора, не собираюсь отказываться от названного родства, коим одарил меня король и владыка Элу Тингол, — он говорил громко, твердо и с холодным звенящим бешенством, — но здесь и сейчас я отказываюсь от любых притязаний на корону Дориата и Белерианда, высказанных мною или от моего имени сегодня или позже. Пусть все присутствующие будут свидетелями моего слова.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Орофер и откинулся в кресле с некоторым облегчением, — допустим. Учтите, это будет в ближайшее время отражено в официальном документе и в протоколе совещания. Все присутствующие должны будут поставить под ним свои подписи.

Раздался нестройный, но одобрительный гул. Турин сел, мрачно покосился на Белега.

— Далее. Ознакомьтесь: это предварительный список кандидатов на корону. Предлагаю утвердить его с рекомендацией Кабинета и передать в Собрание для дальнейшего обсуждения. Предлагаю всем официальным, — он выделил голосом, — лицам ознакомиться и подписать. Если будут возражения или дополнения — озвучить немедленно.

Ни того, ни другого не последовало.

До Белега и Турина листок тоже дошел, и они его быстро проглядели: ничего неожиданного. Королева, принцесса, принц Диор, принц Эльмо, принц Галадон, принц Орофер, принц Галатиль, принц Келеборн, принц Трандуил, принцесса Нимлот, принцесса Галадриэль, король Ородрет, принцесса Финдуилас, король Кирдан, его сын принц Эйтан, его дочь принцесса Эрейнис, ее сын принц Эрейнион Гил-Галад{?}[Использован распространённый фанон, что женой Фингона была дочь Кирдана Корабела.], принц Маэглин{?}[И Кирдан, и Эол названы родичами Тингола без указания конкретной степени родства.]. То есть все возможные кровные родственники Тингола, включая самых дальних и заведомо абсурдных кандидатов. Турин хмыкнул и передал список дальше вокруг стола. Присутствующие один за другим ставили свои подписи.

Простого ответа на вопрос о передаче трона не было.

Мелиан была мудрой, чуткой и разбирающейся в делах, но она всегда держалась отстраненно — в стороне, даже в какой-то степени над — над регламентами, над собраниями, над административными заботами королевства. Она жила жизнью Дориата каждый день, но редко участвовала в его решениях напрямую, не навязывала свою волю, не давила, но всегда влияла, советовала самому Тинголу. Она была майа.

Лютиэн… Лютиэн любили. Лютиэн обожали. Но собственно государственными делами — настоящими, трудными, связанными с постоянными спорами, заботами, с подсчетами, ежедневными рутинными проблемами — такими делами она всерьез никогда не занималась и едва ли имела к ним склонность. К тому же у Лютиэн в запасе было… сколько? Тридцать лет? Сорок?..

Юному Диору едва исполнилось восемнадцать, он был наполовину человеком и всю жизнь провел в дальней провинции. Эльмо всегда подчеркнуто дистанцировался от любых официальных постов, предпочтя обтекаемую роль советника. Его старший сын был слишком мягок и подвержен чужому влиянию. Младший, Орофер, из всей семьи больше всех стремился походить на Тингола, уверенно разбирался в делах, обладал несомненными способностями, решительностью и ценной готовностью брать на себя ответственность. И вместе с тем он был неуживчив, упрям, неважно ладил с окружающими и нередко оставался глух к словам тех, кого открыто недолюбливал. Ороферу не хватало мудрости.

Их с братом дети перед Диором имели преимущество разве что в отсутствии людской крови, но в остальном точно так же не обладали ни опытом, ни самостоятельностью. Передача короны Ородрету или его дочери или же в род Кирдана вряд ли кем-то рассматривалась всерьез, а Маэглина явно вспомнили только из приличий или чьей-то скрупулёзности. Вот если бы Тингол в свое время действительно усыновил Турина, ситуация могла бы стать абсурдной…

И все же была в этом перечне кандидатура, обладающая разом правом крови, бесспорными талантами и собственным стремлением к власти.

Тингол когда-то давно заметил, что внучка брата одна могла бы заменить половину Малого кабинета. Правда, привлекать ее к официальным делам он не спешил — возможно, по этой же причине. Сама она как будто не настаивала и вполне довольствовалась скромной ролью компаньонки королевы, посредницы в сношениях со своими братьями — сыновьями Арфина — и возможностью периодического участия в расширенных заседаниях разных ведомств. Отношение к ней в Дориате было неоднозначным: большинство ею открыто восхищалось, многие — недолюбливали, некоторые — боялись. Белег не упускал ее из вида.

Как эта репутация с приложением в виде мужа — двоюродного внука короля, маловероятного, но все же наследника, а также колоссального состояния и прочных связей с Нарготрондом, Амон-Эреб и, судя по всему, с Гондолином сыграет в дальнейшем, пока было непонятно. Понятно было только то, что с Галадриэль необходимо переговорить.

— Спасибо, — произнес Орофер, когда список снова вернулся к нему от господина Диртана. Его самого он заодно одарил пристальным взглядом, но представитель нандор и дальний родственник Ленвэ на этот взгляд ничем не ответил. — Что ж, единогласно.

На этом они готовы были расходиться. Секретарь принес перепечатанную бумагу, и Турин все же поставил на ней свою размашистую подпись; командующий Гилрэс за рукав оттащил в сторону Халькона и что-то ему, невозмутимому, втолковывал. Маблунг встал из-за стола и направился было к Белегу и Турину, но тут двери в зал распахнулись. В сопровождении двух младших офицеров вошел майор Роглин, что часа два назад остался у Потайного пруда мерить болотными сапогами илистое дно. В руках он нес темную мокрую тряпку, с которой сначала резво капало на ковер, а затем от души брызнуло, когда тряпка шлепнулась на приставной секретарский стол.

— Вот. Выловили. Пролежал в пруду совсем недолго.

Находкаоказалась мундиром. Короткий и широкий, черного сукна с золотыми пуговицами, с цеховыми знаками на обшлагах и отворотах, он был формой Наугрим-артели. Так назывался сохранившийся со времен дворцовой стройки особый цех гномов, что работал на нужды королевской семьи и Дворца в целом. Мастера-архитекторы, декораторы, ювелиры, механики и прочие инженеры следили за коммуникациями, поддерживали убранство и исполняли всякие сезонные капризы вроде перетяжки обоев и золочения перил Большой Сирионской лестницы. Попасть в Артель хотели многие, но требования в ней были повыше, чем в иных цехах Квартала.

Все, кто был в зале, сразу столпились вокруг стола, а в дверях прибыло офицеров и секретарей — пронесенная через половину дворца, находка уже перестала быть тайной. Но никто ничего не спрашивал и не говорил, пока командующий Гилрэс не приподнял мокрый рукав и не припечатал:

— Проклятые недомерки.

Комментарий к Глава III. Вся королевская рать

Примерная “политическая” карта Белерианда на момент описываемых событий - https://postimg.cc/Y409h8dm

========== Глава IV. Особые полномочия ==========

Комментарий к Глава IV. Особые полномочия

В главе присутствуют анатомические подробности.

13.09.490 г.

02 часа 24 минуты

— …в который раз вам говорю!

Возмущенный возглас ударился о стены маленькой, два на три, комнатенки без окон и сразу стих. Белег поднял от бумаг голову, дождался, когда гном отведет взгляд, и продолжил чтение.

Они сидели в этой комнатенке вдвоем — гном уже часа четыре, Белег несколько раз выходил — уступал место офицерам Полицейского управления, заглядывал в другие кабинеты и возвращался снова.

Всю Наугрим-артель, всех шестьдесят пять ее членов скрутили в считанные минуты: кого-то заковали, кого-то помяли в сердцах — и, распихав по кабинетам, начали допрашивать. Мастерскую Англазара полным составом тогда же доставили во дворец, заодно прихватив из Квартала особо ретивых защитников. На столах в управлении быстро выросли стопки личных карточек, и Белега без вопросов пустили их просмотреть. Он и просмотрел: раскидал наскоро, отобрав дюжину перспективных, и отдал половину Турину.

— Что надо будет — говори, — Маблунг окончательно вышел из своего оцепенения: разозлился, успокоился, собрался, собрал офицеров и обозначил — коротко, безапелляционно, без лишних разговоров. Обозначил — и ушел на очередное совещание.

А потому мешать им с Турином никто не мешал, и затребованное место для допроса тоже выделили без возражений: споро вытащили в коридор содержимое ближайшей кладовки, организовали стол, пачку первых попавшихся бумаг в солидной папке и большой чайник; форму капитана полиции принес порученец Марондира, и вот Белег уже несколько раз выслушал разные версии разных рассказов разных мастеров и снова вернулся сюда — сел напротив почтенного мастера Талагзина, правой руки и близкого (по гномьим меркам) родича мастера Англазара.

— Расскажите еще раз, что вы делали сегодня утром с шести до двенадцати тридцати, — попросил Белег, выдержав паузу, — мастер закончил возмущаться и теперь гневно таращился по ту сторону стола.

— Да вы, верно, издеваетесь?! — захлебнулся, запунцовел.

Всю череду событий последних дней он уже неоднократно пересказал и Белегу, и сменявшим его офицерам. Чайник за это время опустел, мастер начал обеспокоенно ерзать на стуле, и первый испуг уже давно сменился убедительным возмущением.

— Что тут такое творится?! Я требую прекратить произвол! Я подам жалобу в Магистрат, и вам это с рук не сойдет! Какие еще преступления! Кузен Англазар — уважаемый мастер с большим именем! Он получил заказ от короля лично и должен встречаться с ним, но — говорю же вам, тупица вы эдакий! — пропал вчера! Пропал! Вышел прогуляться, он всю жизнь так гуляет перед сном, и не вернулся! Я заявил в полицию! И вместо того, чтобы искать, вы мучаете меня подряд несколько часов! Я пожилой гном! У меня больное сердце! В конце концов, мне нужно в уборную!..

Белег дождался завершения отповеди, выпустил из рук раскрытую папку и облокотился на стол. Несколько минут назад в соседнем кабинете его разыскал все тот же порученец Марондира, сунул долгожданную информацию и убежал дальше.

— Господин, — Белег заглянул в лежащие под локтем записи, — Талгазин…

— Талагзин!

— Таглазин, — охотно исправился Белег, — вы понимаете, в чем вас подозревают?

— Та-лаг-зин, Враг бы вас побрал!.. Я почтенный мастер Золотой гильдии и требую к себе соответствующего уважения! Конечно, я все понимаю! Абсурд и оскорбление!..

— В чем же вас подозревают?

— А то вы не знаете!

Белег подождал.

— Меня обвиняют… Хорошо: меня подозревают в… что я имею какое-то отношение к… Mahal Uzbad{?}[Uzbad (кхузд.) – великий, Mahal – Махал, Ауле], это просто возмутительно!.. Отношение к смерти вашего короля!.. — выдавил наконец и, будто осекшись, замолчал, уставился на Белега.

— Я перефразирую для большей ясности. Вы подозреваетесь в причастности к спланированному убийству короля Дориата и Белерианда. Понимаете, что это значит? Не отвечайте сразу, подумайте.

Мастер глубоко вдохнул, явно собрался выпалить что-то еще, но в этот раз его возмущение не прорвалось: воздух беззвучно вышел, он сдулся, сник на стуле и стал казаться еще старше, еще меньше.

Действительно, это был очень пожилой, полностью седой гном. Среднего роста, усохший, с выцветшими голубыми глазами, с набрякшими желтыми подглазниками, но живой и крикливый — он производил впечатление благообразного старичка, еще не растерявшего былой прыти и хватки. С мастером Англазаром они приходились друг другу пятиюродными братьями, и когда много лет назад тот, молодой еще, подающий надежды ювелир, решил попытать счастье в Дориате, то поселился в доме своего родственника; дела его пошли в гору, и спустя годы кузены поменялись местами — Англазар возглавил собственную мастерскую, а менее удачливый, а может, менее талантливый Талагзин стал в ней управляющим.

— Пожалуйста, господин мой… офицер, поверьте мне, я совсем ничего не понимаю. Это какое-то чудовищное совпадение. Кузен мой пропал, но он никогда — никогда! — не связывался с сомнительными делами! Он не может быть замешан ни в чем преступном… Я боюсь, он сам попал в беду… — и мастер ожидаемо задрожал плечами и белой плешивой головой.

— В таком случае, с какой целью позавчера вы встречались с, — Белег развернул от себя папку и подтолкнул через стол, — с бывшим мастером Наугрим-артели Фраром, сыном Ондина?

Мастер Талагзин отнял от лица морщинистые руки в старческих пятнах и тупо уставился на карточку с приколотой поверх фотографией. Записку рукой Марондира Белег уже убрал, тот сообщал: допросы идут, а результат пока такой — сразу четверо гномов независимо друг от друга опознали второй труп из кабинета Тингола. Некто Фрар из Белегоста, мастер-плотник высшей категории, двенадцать лет состоял членом Артели, пока три года назад не был исключен по подозрению в хищении и махинациях. Прямых доказательств не нашли, но одних подозрений для Артели уже было достаточно, и с мастером сразу попрощались. Отношений ни с бывшими коллегами, ни с официальным Кварталом он не поддерживал, перебивался частными заказами, но дела шли ни шатко ни валко. На квартиру к нему выехали.

— Вы ошибаетесь, господин мой офицер. Я впервые вижу этого гнома, — помотал головой мастер Талагзин и подрагивающей рукой вытер глаза. — Мы никогда не встречались.

— Почему вы так уверены? Разве он не приходил к вашему кузену?

— Говорю же: нет!

— У меня есть информация, что их видели вместе.

— Да нет же! Нет! — убежденно повторял мастер. — Я вижу всех, кто приходит к нам. Может, ювелир я никудышный, но управляющий хороший. Поверьте, господин мой, мы не имели с ним дел, и в мастерской он не появлялся.

— Он мог приходить, когда вы отлучались.

— Я очень редко покидаю мастерскую, господин мой. Мы с женой живем этажом выше, кузен тоже, и почти вся жизнь проходит в доме.

— Ваш кузен мог встретиться с этим гномом в другом месте.

— Не представляю, где и когда… Кузен очень занят с заказами. Да, он посещает заседания в гильдии, собрания цеха… иногда обедает у других важных мастеров, партнеров или в клубе, но там бывают только свои… А этот… Фрар… — мастер Талагзин близоруко сощурился, поводил пальцем по строчкам личного дела. — Мебельщик-краснодеревщик? Мы не ведем с ними дел…

— Вы не заказывали новую мебель? Не планировали ремонт?

— Нет. В этом нет необходимости… Последний ремонт…

— Хорошо. Но требуется, чтобы вы как следует подумали: где и когда ваш кузен мог встретить этого гнома или любого, вам незнакомого — так, чтобы вы об этом не знали. Ателье? Парикмахерская? Врач? Упомянутая вечерняя прогулка?

— Да, господин офицер… Вот только…

— Продолжим. Кто приходил к вам вчера?

— Я же уже… Хорошо-хорошо, вчера были… первым пришел посыльный из лавки мастера Нульдина, он принес реактивы для протрав, мы заказывали на прошлой неделе. Потом… Потом почтальон, я не знаю его имени, но все письма занесены в регистрационный журнал, вы можете убедиться. Потом, как я уже говорил, приходила госпожа Армандис, они с кузеном долго обсуждали заказ. После обеда, около часу дня был секретарь господина Тилендиля, это наш поверенный… Затем…

Белег кивал, слушая уже знакомый перечень, а потом закидал мастера чередой быстрых вопросов: кто как выглядел, кто во что был одет, какие сотрудники находились рядом, что происходило за окном, что делал сам мастер Талагзин в это время. Тот не помнил и половины, но кое-что ответить смог и облегченно обтер лоб.

— А этого гнома вы, говорите, видели накануне? В котором часу?

— Да нет же! Нет, господин мой офицер, я никогда его прежде не встречал!

— Может, был кто-то похожий на него?

— Что вы имеете в виду?

Не глядя, Белег вытащил из-под руки еще одну фотокарточку и положил перед мастером.

— Не находите, что они похожи?

Мастер Талагзин удивленно замер.

— Этот гном и мой кузен? Ни капли. Разве что вам, эльфам… Мы вам все на одно лицо…

— То есть общего, на ваш взгляд, нет?

— Ну… — мастер подобрал обе карточки и поднес к самому носу, прищурился. — Разве что отдаленно… И если причесать одинаково, подстричь бороды… А почему вы спрашиваете?

— Значит, с Фраром, сыном Ондина, вы вчера не встречались?

— Ни вчера, ни позавчера, ни когда бы то ни было раньше! Господин офицер, можно мне в уборную?..

— Хорошо, — Белег кивнул и убрал в сторону папку, подтянул чистый лист. — Тогда будьте добры, еще раз во всех деталях опишите события последних трех дней.

Мастер Талагзин, конечно, снова возмутился, потом снова заплакал и снова вынужден был успокоиться. Рассказ его пошел по новой, и только теперь Белег стал записывать.

В кабинете дальше по коридору три офицера допрашивали сразу трех гномов. В углу сидел Турин, тискал в руках свой мотошлем и внимательно слушал.

— Ну что?

Вышли в коридор.

— Все то же, — Белег отдал протокол. — Держи, сравнишь.

— Сравню… Я уже всю мастерскую выслушал! Они либо сговорились и на диво складно врут, либо наоборот. Секрета из сегодняшней встречи не делали — знали до единого. Ну как знали — в общих чертах… Главное, представь: выходит, все друг у друга на виду — никто незаметно улизнуть не мог!

— Это нужно перепроверить.

— Да знамо дело… Но пока — вот. А, еще: из ателье, которое на ярлыке, на пиджаке с трупа, сейчас розыскники отзвонились. Там говорят: никакого Фрара знать не знаем, но мастер этот у них давно шьется. Прямо на дом к нему выезжают. Может, родственника, — Турин кивнул на дверь комнатки, где остался в одиночестве мастер Талагзин, — на опознание вещичек отвести?

Белег задумался на мгновение.

— Пока не надо. Начнет додумывать, испугается.

— И то верно… А то и попадется на глаза кому — опомнятся, перехватят…

— Это тоже, — согласился Белег. — Сейчас читай. Потом иди, говори с ним — сначала ровно, без конкретики. Не дави. Лучше вообще не спрашивай, он сам начнет. Можешь посочувствовать, в меру. Попросится в уборную — выведи. Потом пройдись по всем деталям. Переспрашивай. Путай. Не заметишь подозрительного — сажай писать биографию кузена. От рождения до вчерашнего дня. Со всеми привычками, вкусами, симпатиями и антипатиями. Главное — со всеми связями: родственники, знакомые, заказчики, поставщики.

— Где бывал, что делал, сколько ел, с кем спал! — подхватил Турин. — Я усек. Пошел!

Турин встряхнул пачку бумаг и решительно направился к каморке.

По коридору пробежал очередной взмыленный порученец, Белег проводил его взглядом, сунул руку между пуговицами мундира и, на ходу потирая бок, пошел следом.

03 часа 48 минут

Комендатура находилась в той части Нового дворца, что примыкала непосредственно к переходу в Собственный. Дневная паника здесь уже уступила место мрачной сосредоточенности, но беготня в коридорах продолжалась и даже нарастала.

Когда на высоком берегу Эсгалдуина только появилось первое поселение, личный отряд Тингола во главе с Маблунгом и его же ближайшее окружение быстро умножились, размылись среди осевших на одном месте синдар. Потом вышло, что и отдельные сторожевые отряды в окрестностях оказались у Маблунга в подчинении, и он стал отвечать за порядок и безопасность всего поселения в целом. Но Менегрот рос, нужды его требовали все больше сил, все больше рук, и постепенно сформировались два больших отдельных ведомства, которые после череды переименований и реорганизаций назвались Управлением дворцовых и Управлением городских дел. Маблунг, в свою очередь, стал комендантом города.

С тех пор все очень изменилось: из компактной крепости вырос огромный комплекс, из деревянного поселка — столица с населением в четыреста тысяч душ. Год от года ширились предместья, а район Заречья, прежде мирное полусельское скопление домиков, садов и огородов, вспухло кварталами беженцев — благополучия там резко поубавилось.

Потому необходимость развести дворец и город и, главное, выделить самостоятельное, серьезное, пользующееся уважением Полицейское управление назрела давно. Но пока на это не находилось ни времени, ни сил, ни денег.

— Я согласен, оставь мне население, полицию, улицы, а вот это вот, — не раз и не два просил Маблунг и размахивал руками по сторонам, — передай кому другому! Иначе я однажды просто умру у себя в кабинете!

— Кому? Вот кому я передам?!

— Ну повысь кого-нибудь из моих! Мало ли кого! Да или взять хотя бы Рандиллиона! Он тут каждый карандаш знает! Или он так и будет до Второй музыки персонально за тобой ходить?

— Интересные дела, а кто тогда будет за мной ходить? — упрямился Тингол, но быстро смягчался и честно обещал подумать.

Иногда предлагали отделить городские нужды и передать их казначейству. Но тут уже Саэрос с неизменной убедительностью доказывал: если отделять, то все сразу, под руку одного толкового градоначальника. А наедине крутил пальцем у виска и уточнял: «Наш муравейник? Благодарю, двужильные у нас вы с Маблунгом». Подбор начальника и запуск процедуры уже много лет ждали Тингола в лохматой папке «Разное».

А потому Маблунг до сих пор контролировал все сам: городское хозяйство, городское строительство, городские службы; состояние улиц и порядок на них; регистрацию граждан и приезжих, проверку документов и рейды, расследования, розыски… А также многочисленные хлопоты дворца: его охрану, штат и расходы, включая необходимость визировать пропуска и сметы.

Сейчас в приемной у Маблунга почти ничего не изменилось: за столом, едва видный за стопками папок, сидел знакомый уже, порядком ошалевший ординарец и что-то бисерным почерком выписывал, над душой у него ждал другой ординарец — Марондира; толпилось рядом с десяток младших офицеров и порученцев, трое штатских, а дверь в кабинет была распахнута, и оттуда доносились голоса на повышенных тонах.

— …я вынесу это на обсуждение, готовься! — услышал Белег голос Гилрэса. Тот уже стоял на ногах в окружении командующего округом, командующего королевской гвардией и начальницы над женскими вспомотрядами. — И, будь уверен, распоряжаться тебе недолго, — закончил и обернулся, увидел Белега. — Ба! Господин капитан. Недорого, Маблунг, мундир полиции ценишь — я бы и форму рядового марать не позволил.

— Гили, проваливай уже куда подальше, — беззлобно отмахнулся Маблунг. Он сидел за столом в расчерченной подтяжками рубашке, одной рукой шарил в бумагах, другой писал что-то, а плечом прижимал к уху телефонную трубку. — Да я не тебе! Говори, слушаю!..

Гилрэс прошел мимо Белега, слегка зацепив локтем — не сильно, только обозначив. Полковник Фасвэн и полковник Сарто наоборот — обошли по дуге, не взглянули, делано не заметив. Командующий округом Халмэ приостановился, коротко пожал руку.

Дверь закрылась. Белег прошел вдоль длинного — по дюжине стульев с каждой стороны — стола и сел ближе к Маблунгу. За спиной у того темнела распахнутая дверь в соседнюю комнатку, в проеме виднелся край стола с пустым подстаканником, кожаный диван, а на нем мятый синий мундир и брошенная сверху кобура.

Маблунг закончил говорить по телефону, уронил на бумаги перьевую ручку и запустил пальцы во вновь растрепанные, вновь торчащие во все стороны волосы. Рукава рубашки он закатал, и теперь татуировка была видна до локтя — но она шла и дальше: побеги плюща, вереска и чабреца переплетались, обвивали руку, потом плечо, захватывали грудь и выглядывали уже из расстегнутого ворота. Он привез эту красоту с южных рубежей, когда давным-давно выторговал себе чуть ли не единственный в жизни отпуск — год в пограничном отряде. Отряд почти полностью оказался аварским, и это имело последствия. «Юные нис будут потрясены», — улыбнулся Даэрон, когда Маблунг только вернулся и, загорелый, увешанный трофеями-подарками, сразу заявился в кабинет к Тинголу. Заявился и немедленно стянул через голову одежду, покрутился на месте. Тингол подскочил и захлебнулся от восторга не меньше юных нис. «Я совершенно не удивлен, — добавил Саэрос, — всегда знал, что вы с авари примерно на одном уровне развития».

— Так, — сказал Маблунг. Поскреб вересковую розетку на локте и повторил: — Так. Читай… Хотя что тут читать — слушай. Зарегистрирован этот Фрар по адресу: улица Малая Колесная, дом девять, квартира пять.

— Не в Квартале.

— Не в Квартале! Недалеко от вас, кстати. Сосед. Зарегистрирован! Аренда задержана за два последних месяца, и домовладелец уже начал думать о решительных мерах, но тут — пожалуйста! — жилец вообще пропал. Говорит, не появляется дня четыре, хотя до этого всегда был на виду и ничем на себя внимание не обращал. Гном как гном: небось поцапался со своими, вот и живет в городе. Плохого не делает, что-то где-то работает, платил раньше вперед — и ладно. Ну ты сам этих домовладельцев знаешь…

— Квартиру осмотрели?

— Конечно. Внутри шаром покати — ни вещей, ни документов. Домовладелец тоже теперь у нас сидит, вспоминает, но пока ничего умного не сказал.

— Мастерская?

— Какая мастерская? — не понял Маблунг.

— Он же мебельщик? «Что-то где-то работает»?

— Ну… в доме-то никакой мастерской нет… Ага… Ищем.

Белег откинулся на спинку кресла, скрестил руки, сунул ладони под мышки. Из распахнутой балконной двери в лицо веяло ночной прохладой. Оттуда же, откуда-то слева, со стороны, доносились отдаленные голоса — широкий балкон тянулся вдоль всего этажа, на него всегда выходили курить, гонять чаи и болтать. Сейчас из темноты редкие огни уснувшего города глядели робко, а звезд не было вовсе — к ночи небо заволокло.

— Хорошо.

— Ты думаешь?

— Да. Пока есть что искать. Хуже было бы, если б утром контора, обед по часам, а вечером домой — спать.

— Как этот Англазар?

— Как он.

Маблунг развел руками, шумно отхлебнул из чашки. Пошелестел на столе, откопал в документах портсигар, пепельницу и переместился к балкону.

— Ты что-нибудь надумал?

— Что-нибудь.

— И-и? — с нажимом протянул и через плечо пустил на улицу струю дыма.

В дверь постучали, дверь приоткрылась — в щель влезла голова Турина.

— Ты тут? — убедившись, Турин вкрутился целиком, прошел к столу и хлопнул сложенную карту, развернул. — Старикашка пишет — обливается слезами и пишет. Вообще-то ты его порядком замучил, он уже за сердце хватается!.. Ладно, вот, я отметил.

Они собрались над картой: Маблунг с убранной за спину папиросой ткнулся почти что носом, Белег наклонился рядом, Турин стал водить пальцем.

— Вот их дом с мастерской. Каждый день в девять вечера мастер шел себе на Лесной бульвар, дальше до моста, здесь — по набережной вдоль Клубка. Вокруг, потом Оврагом обратно к бульвару, дальше домой. На все про все час времени.

— Никуда не заходил?

— Нет. Дома кушал чашку простокваши, колпак на голову — и баиньки.

Белег взглянул на Турина: душевный подъем последних дней достиг у него стадии заметного возбуждения. Первый шок сменился злой жаждой деятельности, говорил он быстро, громко, со сквозящей в словах полушуткой, а сейчас даже слегка притоптывал на месте. С одной стороны, это было хорошо, с другой — могло нарастать и дальше, пока не оборвалось бы вдруг по какому-нибудь пустячному на сторонний взгляд поводу и не сменилось бы затяжной тоской и мрачной отрешенностью.

— Понятно, — пробормотал Маблунг. Сунул папиросу в зубы и двумя руками встряхнул карту. На тон Турина внимания не обратил. — Бульвар вряд ли, набережная тоже… А вот в Клубке, в Овраге… в принципе-то всякое может быть… Что думаешь: его там прирезали и в кусты оттащили или он оттуда через кусты дернул?

— Прирезали — маловероятно, — Белег выпрямился рывком, напряг в боку мышцы, глотнул воздуха. — Скорее… Хотя без… без разницы: отправляй, как рассветет. Пусть… пусть осматривают.

— Я тоже думаю, что второе! — по-своему понял Турин. — Картина: сговорился мастер с артельщиком, тот его провел. Там они вдвоем короля убили, а потом он и этого кокнул. Забрал камень — и деру через парк.

— Два гнома? Убили Элу? Акробаты, что ли? — Маблунг уже потушил свою папиросу прямо пальцами и теперь настойчиво пихал Белегу стул. Но в стуле проку не было.

— Переодел для… для чего? — судорога не отпускала, пришлось походить до балкона и обратно.

— Ну… Чтоб запутать!

— Раздевать и заново одевать труп, чтоб запутать? — Маблунг усомнился. — Это ж, посуди, морока какая. Или они заранее поменялись? А смысл?

— Найдем и спросим?

— Найдем. Пока пусть… пусть осматривают маршрут, — Белег наконец вздохнул нормально и оперся о край стола, — свидетелей ищут. И очень надо найти, где пропадал артельщик.

— Понял.

Телефон в кабинете коменданта обычно работал в двух режимах — разрывался от звонков или молчал — со снятой трубкой. Сейчас трубка лежала на столе, а потому Маблунг сначала понажимал на рычаг, вызвал кого-то и быстро распорядился.

— С ними пойдете? — уточнил, не прикрывая раструб.

— Пока нет. Потом. Если найдут что-то. Надо анатомов навестить.

— Понял, — и закончил в трубку: — Все, вперед! Докладывай по факту!

О результатах вскрытия пока действительно ничего не докладывали, и пора было что-нибудь узнать, тем более в кабинет то и дело заглядывали офицеры и ординарец, а Маблунг только отмахивался, не давая им рта открыть.

— Погодите, — не закончил. Выдвинул ящик стола, запустил руку, но ничего не достал, остановился. — Мысль возникла. Вернее, две мысли — на выбор. Орофер слово свое сдержит, да и Гили развоевался, всех армейских накрутит — Собрание меня точно снимет. Это вопрос пары-тройки дней. И как оно дальше пойдет — одному Создателю известно. Поэтому смотрите: могу вас к себе задним числом взять. Чтоб чин по чину, с должностями и полномочиями, и к датам не подкопаться. Что скажете?

Белег с Турином переглянулись.

— Тогда нам Орофер — или кого там он пропихнет — начальник будет. А захочет — и турнёт тем же днем…

— Согласен, не вариант… Тогда другой, — теперь Маблунг руку из ящика вынул и положил на стол темно-зеленый прямоугольник — ведомственную корочку, где сверху золотыми буквами было напечатано «Королевство Дориат и Белерианд», а ниже — крупно, квадратно — «ОСОБЫЙ ДОПУСК».

— Ого. Настоящий? Они же считанные? Хватятся!

— Конечно, считанные. Но тут все честно, Турин, без обмана. Даже в журнал записано.

— Что в журнал записано?

— Правда, конечно, что же еще? Что взято мною такого-то числа в отделе допусков и удостоверений по распоряжению Его Величества, собственноручное поручение на бланке прилагается. Форма допуска — полная, данные уполномоченного лица будут вписаны позднее. Число, подпись.

Белег подошел ближе, взглянул на удостоверение. «Особый допуск» за подписью короля открывал любые двери любых кабинетов и давал предъявителю доступ к любой информации. Пользовались им редко, чаще — разведка для своих сложных нужд, реже — посольские, армия и Граница.

— Он не сказал для чего?

— Не-а, — Маблунг пожал плечами и еще пошарил в ящике. — Вот, даже фотографию твою раздобыл. Извини, Турин, только одна такая штука. Но лучше ж, чем никак?

— Да кто ж спорит…

Фотографию Маблунг уже обрезал, и теперь аккуратно налепил, вписал имя и, поколебавшись, предложил:

— Сам?

Подпись у Тингола была мудреная, заковыристая — как полагается. Белег забрал ручку, упер мизинец в столешницу и, мгновение помедлив, в один прием изобразил сначала витую рогатую загогулину, потом росчерк, а ниже расписался уже привычно, от себя.

— Вот и чудно, — шлепнув печать, подул и подытожил Маблунг. — Поздравляю, господин полковник в отставке, пользуйтесь. Теперь не подкопаться — нет у нас такого механизма, личную подпись короля отзывать!

04 часов 13 минут

Внутри было холодно. У врачей под халатами угадывались зимние свитера, Турин в своей кожанке не обратил внимания, но тонкий полицейский мундир сомнений не оставлял — холодно.

Моргов в городе имелось три. Самый большой, в Заречье при новой больнице, работал постоянно и помимо основной своей деятельности с недавних пор выполнял задачу практическую — служил полигоном для студентов Академии. В дела маленького морга в квартале Наугрим власти не слишком вникали — при необходимости туда являлся офицер вместе с участковым военврачом, проверял и подписывал уже готовые заключения. Третий морг располагался в главном госпитале и нередко пустовал вовсе. Тингола туда перевозить не стали.

— Я должен сразу предупредить, − сообщил доктор Игливин, прежде чем пустил их с Турином в секционную, — проводится, назовем так, детальное исследование. Его Высочество возражал, но нам с Элрет — с полковником Вальвэн — удалось его убедить. К похоронам все будет выглядеть… достойно.

Тогда же, на совещании Чрезвычайного кабинета, доктора Игливина официально назначили руководить медицинской стороной расследования: полковник Вальвэн с присущей ей прямотой заявила, что у нее нет времени на трупы, а раз произошло все на территории дворца — дворцовому доктору и заниматься. Игливин пытался мягко возразить: напомнил, что хирургия и анатомия не основной его профиль, что в нем нуждается королева, его пациенты и его Реабилитационный центр, но ни самой Вальвэн, ни остальным эти доводы убедительными не показались.

Нужные помещения во дворце оборудовали в двух кабинетах комендатуры: в стороне от главных коридоров, без окон и недалеко от перехода в Собственный дворец. В первом, где они задержались, за двумя столами сидели то ли младшие врачи, то ли какие-то помощники: двое писали, третий сосредоточенно листал анатомический атлас, еще один держал возле уха телефонную трубку и с отсутствующим видом глядел в стену. Дослушал, трубку положил и вышел в коридор.

Под секционную оборудовали и так пустовавшее помещение: мебель за неимением выносить не пришлось, периметр заставили жестяными коробами с кусковым льдом, из госпиталя перенесли оборудование, и теперь вокруг задрапированного стола собрались врачи. Стол был стандартный, недостаточно длинный, и подставленная в ногах тумба сразу бросилась в глаза.

— О, разведка! Не доверяете нашему экспертному мнению, да? — едва взглянув на вошедших, спросил один из докторов и локтем поправил хирургическую маску.

— Коллеги, я настаиваю: случай для профессиональной ревности не подходящий, — миролюбиво остановил Игливин, а тот, второй, доктор Урвас Лайнион, только пожал плечами. Он был главным врачом Зареченской больницы и, пожалуй, обладал самой обширной патологоанатомической практикой из всех присутствующих.

Белег подошел к столу.

— Да что там, показывайте, — покосившись, вместо него попросил Турин.

Тело лежало лицом вниз, укрытое простыней и салфеткой, и в просвете демонстрировался только препарированный участок.

— Давайте я озвучу, коллеги, если ошибусь, вы поправите. Да… Что ж… Сейчас, Белег, мы сходимся на том, что удар был нанесен практически прямо. При значительном отклонении вниз или вверх не обошлось бы без разрывов мягких тканей, а их не наблюдается, и здесь — взгляните — сам характер повреждения позвонков нашу версию подтверждает.

Доктор Игливин принялся показывать, остальные пока молчали.

Белег знал их всех: помимо ершистого доктора Лайниона был вызван главный врач главного госпиталя доктор Аэд Миаред, главный хирург и нынешний Белега близкий знакомый Дарлас Курмин и, конечно, сам известный всему Белерианду Айлин Лирион — некогда первый целитель, главный полевой хирург Северной Границы, затем — ректор Академии, профессор, глава всего Медицинского Управления, а теперь частный практик-акушер.

— А это точно не сзади его? Ребром ладони, как в учебнике?

— По шее? Нет.

— Исключено.

— По всем признакам, господин Турамбар, мы здесь наблюдаем специфический перелом — это так называемая хлыстовая травма вследствие сильного фронтального удара.

— Вы понимаете, о чем речь, Турин? — уточнил доктор Лирион. — От сильного удара или от столкновения голова резко откидывается, и под ее весом происходит повреждение — от легкого растяжения и вплоть до полного отрыва, — и он на всякий случай продемонстрировал — рывком запрокинул голову и хлопнул себя по шее сзади.

— Ясненько… А сверху вниз если — по лежащему… хотя нет, конечно… — Турин попытался изобразить что-то, но остановился, поняв, что ничего не выйдет.

— Что здесь? — спросил Белег.

Затылок, где должен был находиться след рассечения, ставшего причиной пятна на ковре, был прикрыт салфеткой. Доктор Игливин поспешным жестом остановил.

— Нет-нет! Пожалуйста, сюда.

Они переместились к другому столу, и доктор Лайнион снял крышку с металлического лотка.

Турин дернулся, задел короб с инструментами, выругался.

— Молодой человек! — одернул доктор Миаред. — Держите себя в руках или подите вон.

— Ничего-ничего… Нужно было сделать препарат. Понимаете, для… для лучшего изучения, — как бы оправдываясь, пояснил доктор Игливин.

— И?

— Наши мнения разделились…

— Мнения не разделились! — вдруг резко и зло перебил доктор Лайнион. — Это может быть, — он выделил голосом и повторил: — Может быть травма при падении. Она похожа на травму при падении! Она расположена, как травма при падении! Но она недостаточно серьезная. И на теле нет однозначно относящихся к делу кровоподтеков. Кровоподтеков вообще — миллион, но нужных — нет. А при падении с такого роста они будут! Всегда! Но — дайте закончу! — с учетом…

— Позвольте, коллега! Не путайте следствие! — решительно вмешался доктор Миаред и за лацкан мундира повернул Белега к себе. — Уясните, полковник… или вы теперь капитан?.. Неважно! Падение после удара такой огромной силы вкупе с комплекцией короля вызвало бы куда более серьезные повреждения! А это — мелочь.

— Так, может, того… тело подхватить успели? — предположил Турин.

— …о чем я и толкую!

— А может, вы не будете додумывать за пределами своей компетенции?! На прижизненный удар сзади это тоже очень похоже!

— Неоправданно слабый удар! По неоправданной траектории! Я достаточно нагляделся на трупы с разбитыми головами…

— Ваших клиентов как будто чаще бьют бутылками?..

— Давайте мы не пойдем по кругу?!

— Давайте не пойдем, коллеги, — примирительно попросил доктор Игливин, мягко развел спорщиков руками. — Позвольте, я подытожу, Белег, господин Турамбар. Я, как вы понимаете, в большей степени наблюдаю: моя специальность — исцеление… Но я внимательно слежу за ходом рассуждений, а коллеги — опытные хирурги. И вот они — мы — сошлись на следующем, и именно это будет отражено в отчете: направление, глубина и характер повреждения, на которое вы просили обратить особое внимание, таковы, что оно может быть следом слабого удара сзади. А может быть последствием заторможенного падения, например, на ребро стола. Установить это однозначно не видится возможным.

— Этот удар, если он был нанесен при жизни, мог оглушить? — уточнил Белег.

— Да не мог! Не мог он быть нанесен при жизни! — окончательно взорвался доктор Лайнион. — Меня тут слушают вообще?! Никто не будет так бить — в таком положении! Это даже исходя из положения руки почти невозможно! И вам, господин Куталион, это должно быть яснее многих!

— Коллега, коллега, успокойтесь!.. − снова попросил Игливин.

— Еще раз. Удар должен наноситься слегка сверху, — доктор Лайнион взял себя в руки и, снизив тон, повернулся к Турину. — Позвольте. Вот: молодой человек, он выше меня на полголовы. Если я буду бить его сзади какой-нибудь палкой, след окажется под углом. А он почти горизонтальный.

— Молодой человек? — с наигранным удивлением переспросил доктор Миаред. — Горизонтальный?

— След! — рявкнул доктор Лайнион. — След удара горизонтальный!

— Так он и сидеть мог!..

Они явно вернулись к уже звучавшим аргументам и, не обращая внимание на попытки Игливина урезонить, стали перекрикивать друг друга и одновременно тянуть Турина в разные стороны. Тот попытался освободиться, но вместо этого был усажен на стул и мгновенно сделался объектом испытаний.

— Значит, так, — понаблюдав за перепалкой, негромко заговорил Айлин Лирион. — Однозначных выводов не будет. Они тут проспорят до Второй Музыки, но я тебе скажу как есть: да, мог быть какой-то неубедительный, неловкий удар сзади, а затем — тут я согласен с Элрет — кто-то пустил в дело кулак. Но все же склоняюсь к другому: били один раз, очень точно и наверняка — а потом уже тело или подхватить не успели, или не удержали как следует. Никакого свободного падения с высоты роста в любом случае не было.

— Айлин, скажи — как есть. Случайность допустима?

— Случайность? А я не собью? Наше дело — факты, выводы за тобой. Или кто их будет делать…

— Не собьешь.

— Как скажешь… Случайно ударить в голову и сразу проломить такой череп?.. — Лирион отвел взгляд, посмотрел на прикрытое тело, вздохнул. — Случайно все возможно… В моей практике хватает странных случаев — вплоть до мрачных курьезов. Помню, как-то сестра зашивает парню губу — решили, осколком порвало, зуб выбило. Он сидит, смеется, сестра ругается, чтоб не мешал. А когда закончила — встал, покачнулся и рухнул. Мы на вскрытии обомлели: в нёбе дырка, в голове пуля, вместо содержимого каша… — он потер щеку тыльной стороной ладони и вздохнул. — Извини, профессиональные байки… Дарлас, помоги-ка, перевернем.

Белег посторонился, освобождая место.

Доктор Курмин, непривычно тихий и подавленный, все это время молчал, не участвовал в споре и как будто не слишком интересовался им. Разве что на Белега, когда тот вошел, взглянул вопросительно и явно хотел что-то спросить, но не стал. Сейчас они с Лирионом в четыре руки перевернули тело, и Белег подошел ближе.

— Вот смотри. А сперва ответь: какие есть на теле точки, удар по которым повлечет мгновенную смерть?

Белег ответил.

— Точно. Значит, если хотели убить быстро и наверняка, разумнее было бы бить… Куда… Допустим, кость височная, она тоньше. В кадык тоже — гарантированно, хотя это несколько секунд агонии и удушья. В переносицу очень хорошо, но жертва еще может успеть отстраниться. А тут… Понимаешь, кость-то лобная оч-чень крепкая. Но зато именно с такой силой, именно в такой проекции, смотри, что получилось — только прошу, не падай… Видишь, снаружи все чистенько, а под крышкой вон какие разрушения, одно сплошное кровоизлияние, здесь вот вообще — ошметки. Случайность?.. — Лирион отложил ланцет и развел руками. — Ты спросил, я, как мог, ответил. А есть ли в этом деле место случайностям — решай…

— Я тебя понял.

Двое спорщиков продолжали кружить над Турином, а тот вертел головой, слушая обоих и более-менее успешно уворачиваясь от экспериментальных ударов с разных сторон. Доктор Игливин уже просто сокрушенно наблюдал за ними, вздыхал и крутил завод карманных часов.

— Про гнома что-то скажешь?

Лирион покачал головой.

— Установка была — закончить с Элу. Только потом гном. Его даже в наш морг уже перевезли.

— Но мы посмотрели — внешне, — заговорил наконец доктор Курмин. Заторможенно отер ладонью лицо, глаза, проморгался. — С ним пока причин для спора нет: на теле имеются отдельные синяки, но они старые, и это скорее что-то бытовое, пустячное. Сильно били по лицу — вероятно, тоже кулаком. Хотя мы с Урвасом сходимся в предположении — разумеется, предварительном — что ему как раз сначала переносицу сломали. Я бы даже больше сказал: вдавили внутрь.

— Тоже кулаком?

— Как вам сказать, господин Куталион, — доктор Курмин с сомнением взглянул на старшего коллегу, но тот лишь пожал плечами — решай, мол, сам. — Не хочется голословно утверждать, это пока предположение…

— Говорите.

— В общем, там такая характерная поперечина… На ощупь скорее, чем на глаз. Труп полежит, она обозначится. Может, это от ребра ладони… Но я бы из своего чисто хирургического опыта предположил, что его обо что-то ударили. Проще всего — о край стола. Знаете, так: хват за затылок и с размаху. В принципе, и по росту тогда подходит… Но тогда это было наповал, и не очень понятно, зачем бить по лицу дальше…

— Это как раз объяснимо.

— Вам виднее… Но я повторю, господин Куталион: это только первое впечатление и только визуальный осмотр. Так-то гном в общем здоровый, хотя есть какие-то признаки… печень вот увеличена. Что еще?.. Работал руками, не голодал, мылся… у парикмахера и где-то в бане был буквально накануне… Кстати, вот: туфли на нем чужие.

Наверное, нашлось бы еще что спросить, но тут из-за прикрытой двери в соседнее помещение раздался шум — чей-то севший незнакомый голос, быстрые шаги, и следом дверь распахнулась.

— Белег! — застыл на пороге бледный Марондир, покачнулся, схватился за косяк и почему-то, глядя прямо в глаза, тупо уточнил: — Ты здесь?

04 часа 46 минут

Через коридор к кабинету Маблунга пришлось проталкиваться, работая локтями. Белег за шиворот выдернул с порога кого-то из комендантских, отпихнул застывшего секретаря, прошел вперед. Внутри было полно народу. Возле рабочего стола, по обе стороны от кресла, стояли майор Роглин и полковник Руиндис — оба оторопело смотрели перед собой, и первый держал в руках пустую кобуру, а вторая — табельный «Карсид».

Маблунг, все так же без мундира, в одной белой рубашке, лежал грудью на столе, отвернув голову на бок и уронив на сукно правую руку. Левая, опутанная вересково-плющевыми побегами, неловко свисала к полу.

«Главе Государственного Совета

королевства Дориат и Белерианд

Его Высочеству принцу крови

Ороферу Эльмиону

от коменданта города Менегрота

Маблунга Фаротиона»

Далее вместо текста лист был щедро залит мутной алой лужей.

Комментарий к Глава IV. Особые полномочия

Маблунг (иллюстрация от нейросети Kandinsky)

https://postimg.cc/6T0dfrvk

========== Глава V. Недоброе утро ==========

Комментарий к Глава V. Недоброе утро

В главе обсуждается суицид.

07 часов 09 минут

«Глаурунг» завернул в подворотню в то утреннее время, когда по Кирпичному проезду обычно вовсю уже спешили рабочие. Чуть позже, после восьми, появлялись и служащие, начинали грохотать подводы, гудеть автомобили, цокать копыта лошадей, и тогда городокончательно просыпался, входил в привычный ежедневный ритм. Но сейчас улица была пустынна, тиха, окна в домах задернуты, и только на больших перекрестках шевелились в утренней дымке темные фигуры вооруженных патрулей.

В кабинете Маблунга все закончилось час назад. С носилками ушли двое полицейских в младших чинах, с ними, предварительно помявшись, потоптавшись со своим саквояжем, ушел и доктор Игливин, а треть комендатуры, что так и торчала в коридоре, заторможенно провожала их взглядами и вразнобой козыряла заляпанной белой простыне.

— Что ж, проблема решилась сама собой, — вслед носилкам заметил Орофер.

Он явился, почти прибежал, сразу за Белегом и Турином. И почти сразу пришел в себя, огляделся и надавал знакомых уже распоряжений: ключи сюда, доклады — мне, документы под сургуч. Прежнее распоряжение Марондиру и Руиндис тоже повторилось, и оба невпопад помычали, вроде как соглашаясь. На этом и следовало закончить. Но Орофер не закончил, а потом и добавил, подчеркнуто не глядя ни на кого:

— Хоть кому-то хватило смелости признать свои ошибки.

Белег медленно отвел взгляд от забрызганного стола, и тут же кто-то — оказалось, доктор Курмин — цепко прихватил его за локоть и сунул в сжимающийся кулак что-то маленькое, влажное.

— Господин Куталион… Возьмите, пожалуйста.

Пальцы захолодило, резко запахло нашатырем.

— А вот это — правильно, — согласился Орофер. Развернулся, вздернул подбородок и пошел к раскуроченным дверям, где два адъютанта сразу подтянулись, посторонились.

— Ваше Высочество, — клочок ваты превратился в тугой шарик, Белег аккуратно убрал его в карман и так же тихо договорил: — Поясните.

Орофер приостановился. Помедлив, обернулся. Несколько секунд они с Белегом смотрели друг на друга, пока принц не дрогнул лицом, не кивнул еле заметно и не приложил к груди правую руку. После этого вышел.

Ватный шарик в кармане почти просох, но резкий запах от него не выветрился. Белег сунул его обратно, дождался, когда Турин припаркуется, и открыл дверь. Почти сразу напротив распахнулась дверь парадной, следом вторая; со стороны флигеля хрипло гавкнул Батон; где-то хлопнуло, зашевелились слабо подсвеченные шторы, и не прошло минуты, как «Глаурунг» оказался в плотном кольце высыпавших во двор соседей.

Мотор затих, Турин тоже выбрался наружу.

— Неужели это правда, господин Куталион? Король действительно умер?! — первой решилась всегда приветливая, всегда общительная ниссэн Ливиэль.

Они с супругом, с мастером Сормасом, несколько лет назад переехали из приграничного Ниврима: скромный капитал, помощь взрослых детей — и вот в столицу пожаловала образцовая семейная пара, их имущество и их небольшое предприятие. «Дориатский завиток» — так называлось заведение на первом этаже с отдельным входом из подворотни, владельцы жили этажом выше, в квартире №3, а господин Гвириэль регулярно ставил им на вид чересчур сильный запах шампуней и одеколонов и регулярно пытался подловить мастера Сормаса на выливании в подворотне мыльной воды. Впрочем, ни разу не преуспел.

— Это же не может быть правдой? — подхватила ниссэн Авриль. Без привычного передника, в пестром домашнем платье, она зябко куталась в нелепо-мохнатую желтую шаль.

Другие жильцы словно дождались команды и посыпали возгласами, причитаниями и полными отчаянной надежды вопросами.

— Действительно, не может же быть!..

— Околоточный сказал! Не наврал же?

— Расскажите, что случилось!

Дверь «Глаурунга» закрываться не хотела, и Белег двинул ее кулаком — зеркало задрожало, раздался тугой щелчок, а вокруг как-то резко осеклись.

— Это правда.

Милая нис Дорвэн спрятала лицо в худеньких ладонях и горько заплакала.

— Что ж это… прямо во дворце? — прочистив горло, уточнил Идмо.

— Да! — дергано бросил Турин, отвернулся и не менее дергано распахнул капот — срочно полез проверить нутро «Глаурунга». Обычно это сразу притягивало весь выводок детей из восьмой квартиры, но сейчас они притихли и разноголовой глазастой гурьбой жались за спинами родителей.

— Да-а-а… — повторил Идмо. Стянул с головы фуражку и потер макушку увечной рукой. — Да…

Остальные молчали, переваривая как будто бы только теперь ставшее окончательным, бесповоротным известие. А потом словно очнулись и разом загомонили.

— Да как же такое произошло?

— Что ж теперь будет-то?!

— Значит, война начнется…

— Но их же поймают!..

— Ангбандские шпионы это, не иначе!

— Но околоточный сказал — гномы!

— А к нам, господин Куталион, знаете, прямо на лекцию пришли… прервали и по домам отправили, — вставил в общем шуме студент-первокурсник Урвил, которого все в доме звали просто — Урьо.

Их с братом-близнецом (того почему-то называли полностью — Эрвилиндион) родители прислали учиться из маленького городка в Регионе, и теперь между прогулками, танцами и бурными вечеринками они иногда посещали свой факультет коммерции.

— Порт закрыт, на реке военные катера, — тихо добавил Келентир.

Среди детей раздалось хныканье, и кто-то из мальчишек тут же зашикал-зашептал: «Ну что ты! что! Это же наши катера!»

— Нам тоже велели закрыться. И мастеру Гуину… — сообщил мастер Сормас и опасливо покосился на гнома.

Тот, понурый и подавленный, стоял чуть в стороне от других жильцов и, вопреки обычной своей веселой словоохотливости, помалкивал.

— Мастер Гуин, — позвал Белег, — у вас возникли неприятности?

Гном откашлялся в бороду, покачал головой.

— Как будто нет, господин Куталион… Надолго ли?.. Проверили документы, расспросили, из города велели не уезжать. Соседи вот, спасибо им, подтвердили, что я из лавки не отлучался…

Соседи действительно покивали, но как-то неуверенно, отводя глаза.

Мастер Гуин ввиду неких своих противоречий с гильдией жил не в квартале Наугрим. Его просторная квартира с парадным выходом на перекресток Кирпичного и Торфяной служила разом мастерской, лавкой и домом: здесь он скупал, ремонтировал и перепродавал разную мелкую технику — фотокамеры, электрические нагреватели, телефонные аппараты и тому подобное. В доме он числился на хорошем счету.

— Да! К нам, знаете ли, приходил околоточный, и розыскной офицер вместе с ним! — спохватился тут господин Гвириэль. Резво протиснулся между спинами жильцов и вылез прямо перед Белегом. — Всех пересчитал, всех расспросил, проверил бумаги — я про вас с господином капитаном сразу сказал: уехали куда-то поспешно, а куда — не сказали, а он говорит так невежливо: «Знаю!» Но у меня-то в бумагах все в порядке, все цифры сходятся, и регистрационные списки я подаю всегда в срок… А подлинность документов выявлять не моя забота, я же не специалист в этом вопросе и могу даже не подозревать, если что не так! — он частил и как всегда тараторил, а заодно косился куда-то вбок. — И потому я так и сказал: дом у меня приличный, а значит…

На третьем этаже, в угловой квартире прямо напротив Белега и Турина, жил некто Халардон — скрытный, неразговорчивый и регулярно пропадающий на несколько дней кряду тип. Господин Гвириэль уже дважды делился с Белегом своими подозрениями и дважды просил поспособствовать: «С бумагами у него все в порядке, и оплачено исправно! Но я уверен: это голдо! голодримский шпион! Я хочу выселить его до приезда Мальвис, ей совсем ни к чему такое соседство! Да вот беда — я не сразу разглядел его натуру, а договор подписан сразу на год…» Белег с этими доводами не спорил, но от решительных мер господина Гвириэля постарался мягко удержать. Что до Ломраса Халардона, то тут большого секрета не было: жил он в Менегроте второй год, работал в Зареченской больнице; от ворот у него имелся дубликат ключа, и в сумерках он часто спускался вниз, чтобы встретить или проводить свою медсестру.

Сейчас высокий и худой Халардон стоял поодаль, молчал и только быстро-быстро крутил в левой руке спичечный коробок. Красноречивый взгляд в свою сторону он, может, заметил, может, нет — в любом случае ничего не сказал и виду не подал.

— А вот знаете! знаете ли, может быть, сейчас не совсем подходящий момент! — вдруг сам себя перебил и опять зачастил, опять замахал руками господин Гвириэль.

Из внутреннего кармана его синего бархатного пиджачка появился аккуратно сложенный листок.

— Вот раз уж мы с вами собрались все тут, и все тут заинтересованные лица, я хотел попросить вас взглянуть и подписать. Это составленная мною петиция на имя господина коменданта о переименовании нашего Кирпичного проезда! Как всем известно, я давно добиваюсь этого и предлагаю очень красивое название: Яблоневая улица! Дело в том, что Мальвис очень любит яблони в цвету, но главное, Кирпичный завод находится совсем не по нашей улице! И совсем не по делу называть нашу Яблоневую улицу таким заурядным и непоэтичным названием — Кирпичный проезд! Мы с вами давно согласились, что это топографическая ошибка! И, пользуясь случаем!..

Умолкнув было, соседи загалдели снова, заглушили его чередой все тех же вопросов. Турин, не выдержав, громко хлопнул сначала капотом, затем ладонью — по нему же.

— Так, господа хорошие! Хватит! Утро раннее, нам с господином полковником нужно спокойно помозговать.

— А вы действительно возглавили расследование?..

— …я так сразу и сказала: не иначе наш господин Куталион этим займется!

— Он-то все распутает!

— Постойте, вы просто обязаны поделиться подробностями, господин Турамбар! В конце концов, по городу разгуливают убийцы!..

— Господин полковник, уже задержали кого-то?

— А кто же теперь станет королем?!..

Дождавшись в этом шуме секундной паузы, Белег вскинул руки, призывая к вниманию. Один за другим соседи умолкли.

— Мастер Сормас. Будьте добры, одолжите нам пару париков любого цвета. А также жестянку пудры, лучше светлую.

— Да… Конечно… А?..

— Ниссэн Тармивэль, буду благодарен, если у вас найдется мужской плащ моего размера. В любом состоянии.

В квартире №8, над мастером Гуином и под господином Гвириэлем, как раз и жили перебравшийся из Бритомбара после Бреголлах капитан портового буксира Рилиос Келентир, его жена ниссэн Тармивэль и восемь одинаково неугомонных детей — никто из жильцов особо не пытался различать их по именам, воспринимая всех единой шумной ватагой. Капитанского жалования на такую большую семью хватало только-только, и потому ниссэн Тармивэль занималась на дому заказным шитьем и ремонтом одежды.

— Конечно… а… господин полк…

— Если найдется лишний кусок мела, я буду благодарен вдвойне. Теперь вы, господин Гвириэль. Ваша задача — подготовить список жильцов за все время сдачи квартир.

— У меня есть! У меня все есть, есть все данные! Журнал аккуратно хранится, я готов вам все предоставить и рассказать!.. — немедленно засуетился, захлопал себя по карманам господин Гвириэль.

— Минуточку, господин Куталион!..

— Да, госпожа Йорвен. Пожалуйста, постарайтесь припомнить и изложить — лучше письменно, — какие подозрительные разговоры вы слышали в последнее время.

Сразу после Нирнаэт немолодая семейная пара из Дор-Ломина — господин Армир и госпожа Йорвен — успели попасть в Дориат в числе первых беженцев. И оба их сына со своими семьями, и дом, и успешное галантерейное предприятие сгинули в тот год в той войне, но остался предусмотрительно заведенный в Наугрим-банке счет, и это позволило обоим невесело, но безбедно жить все эти годы и даже открыть небольшую галантерейную лавочку. В прошлом году господин Армир то ли в силу возраста, то ли от каких-то людских болезней скончался, а госпожа Йорвен лавочку продала, сменила жилье на более бюджетное и коротала дни в долгих прогулках, разговорах со всеми встречными и шапочными знакомыми, в чтении, а еще в сочинительстве пользующихся нишевой, но стабильной популярностью сентиментальных рассказов для «Дамского обозрения» под псевдонимом «Таландис Синдимиэль».

На просьбу госпожа Йорвен сперва возмущенно всплеснула руками, едва не заехала в глаз Урвилу, но тут же замерла, задумалась, закусила сморщенные густо накрашенные губы и азартно заблестела глазами.

Белег оглядел остальных, задержал взгляд на кухарке: та комкала свою шаль и явно раздумывала, не спросить ли что-то еще.

— А вас, ниссэн Авриль, я попрошу к десяти утра сварить нам крепкий кофе — самый крепкий, какой только сможете. Договорились? Тогда все. Спасибо.

От нехитрой раздачи поручений соседи как будто успокоились: осознали момент и один за другим потянулись к дверям парадных. Голоса зазвучали тише; ниссэн Ливиэль шепотом требовала у мужа немедленно пойти искать перечисленное господином полковником, нис Дорвэн по обыкновению помогала госпоже Йорвен добраться до парадной, но та справлялась и сама — шустро стучала клюкой, явно спеша на встречу с письменным столом. Господин Гвириэль тоже заторопился, рассуждая вслух — сообщить ли страшные новости жене или поберечь ее здоровье и хрупкие нервы.

— Кофе? — скептически уточнил Турин.

— Ты хотел простоять до вечера? Идем. Нужно поспать хотя бы пару часов.

Они вошли в парадную следом за Халардоном: тот медленно поднимался, на ходу закуривая. За все то время, что длилось во дворе нечаянное собрание, ближайший сосед так и не проронил ни слова и все вертел, вертел в пальцах свой коробок. Уже в дверях квартиры он обернулся и из темноты сверкнул глазами — в них тревожно отразился красный огонек папиросы.

— За реку сейчас можно как-то попасть?

— Не стоит, — предостерег Белег.

***07 часов 34 минуты

Белег дождался, когда секундная стрелка пересечет деление, и выключил примус. Турин к этому моменту уже сжевал треть буханки и теперь сразу полез в котелок, ложкой подхватил яйцо — и тут же уронил его на стол, выругался. Вчерашний хлеб из пекарни нис Дорвэн с разрешения владельца передавала в благотворительный сбор, но иногда — предлагала соседям. Обычно Турин отказывался от этой, как он называл, «подачки», но сейчас, когда с лестничной площадки раздался робкий стук, принял с мрачной благодарностью.

— Можешь меня осуждать, но я голоден.

— Я не осуждаю.

— Каков наш план?

Они выдвинули из угла складной стол, на холостяцкий манер застелили его газетами и расположились. Турин почти с остервенением вывалил себе в миску по полбанки тушенки и фасоли, там же размял яйцо, хлеб, размешал и с усердием взялся работать ложкой. Белег рассматривал вареное яйцо.

— Собираем данные, анализируем, находим убийцу.

— Пф-ф-ф, делов — начать и кончить. А дальше?.. — Турин многозначительно кивнул на письменный стол. Там, на газете, лежал разобранный «Карсид» и его собранные на полу детали.

— Об этом рано, − отрезал Белег и принялся чистить скорлупу.

Пару минут ели молча.

— Ты вошел в кабинет вместе с Маблунгом?

— В смысле, в кабинет короля? Тогда еще? Да. С ним, с Рандиллионом и с офицерами из приемной — ну, я называл.

— Называл. Сказал, там находился кто-то еще.

— Точно, − Турин уже подчищал миску куском хлеба. − Я не вспомню, кто именно — трое-четверо то ли ординарцев, то ли адъютантов — кто их разберет… Я сразу к королю. Ну а там все понятно уже… Белег, ты правда думаешь, гномы его? Друг другу на плечи взобрались?

— Пока не знаю. Слишком много информации. Или слишком мало. Надо ее обдумать, — Белег взглядом указал на дверь. — Постарайся уснуть и припомни все в деталях. Отдельно подумай: могли вы с Маблунгом видеть что-то, чего не видели остальные. Или, может, он успел тебе что-то сказать.

— Хм, — задумался Турин, ладонью снял с подбородка крошки. — Да вроде нет… Ничего. Там уже вопили вовсю, с террасы кто-то стучался, из приемной набегали… Все видели одно и то же. Мы-то как раз позже подошли. А Маблунг как понял все, сказал за тобой бежать — мы и поговорить толком не успели…

— Ты все же постарайся, подумай, — попросил Белег и поднялся.

— А почему вдруг такой вопрос? Эй, ты куда?

Две небольшие спальни в квартире находились по обе стороны от гостиной-приемной и хоть и были спланированы одинаково и одинаково выходили окнами на проезд, но обстановка в каждой была своя, заботливо и со вкусом подобранная, и только подвыцветшая уже, заметно неновая. Так, у Белега на стенах выгорели голубоватые обои с незабудками и с целой выставкой акварелей — приятных белериандских видов; стояла высокая кровать с изящно гнутыми железными спинками, с блестящими шарами на них, с яростно скрипящей под матрасом пружинной сеткой; у окна поместился стол, плетеная этажерка и два шатких гобеленовых стула, а в торце возле двери возвышался большой добротный шкаф — даже слишком большой для нынешнего невеликого содержимого.

— Да что ты там ищешь? — спросил Турин, извернувшись на стуле и в распахнутую дверь наблюдая за тем, как Белег достает из шкафа и открывает чемодан.

Поиски были недолгими. Белег вернулся и рукояткой от себя положил на стол небольшой, очень ладный, под заказ сделанный пистолет — нан-эльмотский вороненый «Тинду». Лежащий на газете разобранный «Карсид» был верным рабочим револьвером с одним существенным недостатком — он был большой, шумный, его невозможно было спрятать от профессионального взгляда. Поэтому у Белега был еще один — подарок Тингола; очень хороший, тоже рабочий, но для других несколько нужд и для скрытого ношения. Мастер по своей традиции вместо серийного номера выбил на нем имя — «Англахель», а Белег называл попросту — «второй».

— Вот. Возьми.

— Нет! — Турин от пистолета отшатнулся, опасно закачавшись на стуле, тут же вскочил на ноги и принялся поспешно прибирать со стола. — И не подумаю! Больше в жизни не притронусь к этой штуковине.

— Турин. Это просто оружие.

— Это не просто оружие! — Турин нервно смахивал в газету разом и объедки, и банки, и миски с ложками, а одновременно пятился от Белега вокруг стола. — Даже не предлагай!

— Хорошо. Давай поменяемся. Или найдем тебе что-то другое.

— Никакого другого! Никакого оружия! Белег, все: закрыли тему раз и навсегда, — он убежал в прихожую и стал греметь там мусорной корзиной. — Давай я признаюсь — слышишь меня? — как-то летом набрался храбрости, одолжил у Маблунга револьвер и с парой жестянок отправился в лес. И знаешь что?!

— Что?

— У меня руки вот так гуляли! — он заглянул в комнату, из пальца прицелился в стену и по-пьяному замахал рукой. — Хочешь, чтобы я кого-нибудь пристрелил ненароком?

— Тебе нужно немного потренироваться.

— Не нужно! Не нужно мне ничего! Белег, я себя боюсь! Себе не доверяю!

— Об этом я и говорю. Ты не первый, кто случайно подстрелил товарища.

— Подстрелил?! Белег, подстрелил — это про другое! Я тебя не подстрелил, дружище, я тебя почти убил! Слава Создателю, нам с «Глаурунгом» повезло, я на него вовек молиться буду… Но если ты, Белег, думаешь, я себе прощу когда-нибудь, то глубоко ошибаешься. Не будет такого. Убери с глаз!

Предыдущий разговор на смежную тему у них тоже получился не с первого раза. И даже не со второго. Хуже было то, что времени на новые разговоры не осталось вовсе.

— Хорошо, — поколебавшись, уступил Белег, — отложим.

Он вернулся в спальню, снова достал из шкафа чемодан, снова стал разворачивать одежду.

— Турин! Не знаю, как все обернется, но я рассчитываю, ты сможешь прикрыть.

— А я прикрою, Белег! Даже не думай: я обязательно прикрою, — мрачная решимость обещания прозвучала недобро.

09 часов 27 минут

Потолок спальни был темно-синий с резким прочерком света — в плотных шторах осталась узкая щель. Нужно было встать и задернуть, но Белег не двигался — лежал на спине, рассматривал эту похожую на лезвие полосу.

— Как вы? — спросил вдруг доктор Курмин — когда осмотрел все и наскоро расписался в бланке.

Бледный и печальный доктор Игливин на этот раз сам заполнял бумаги и уже успел увидеть свою долю вины в произошедшем («Это моя, моя ответственность… Я неверно оценил тяжесть состояния господина коменданта, а должен был! И должен был настоять хотя бы на временном отстранении по медицинским причинам…»), успел предложить Белегу все тот же успокоительный укол (реакции не дождался) и успел попереглядываться с доктором Курмином.

— Лучше, — ответил Белег, подразумевая, что лучше Маблунга. Выстрелом тому опалило волосы и кожу на виске — мелочь по сравнению с тем, что натворил «Карсид» с левой стороной головы.

К этому моменту из кабинета уже выгнали всех лишних. Руиндис сразу в приемной учинила допрос белому как мел ординарцу, майор Роглин забрал своих и вроде бы вознамерился вернуться к работе, но доносящийся из коридора, с балкона, с площади отдаленный гул голосов и отдельные чьи-то реплики создавали ощущение, что во дворце снова все замерло, оцепенело, потеряло всякий ход.

Доктор Игливин поставил на бланке закорючку, пробежал еще раз глазами, вздохнул. Из задней комнаты тоже слышались голоса: там изымали содержимое сейфа Орофер, Марондир с порученцами и еще несколько старших офицеров; принцу о случившемся доложили мгновенно, он явился, быстро скомандовал медикам, затем полиции. Дело было ясное — и второстепенное.

— Говорят, после Голфина в Барад-Эйтель перестрелялась четверть штаба, — помолчав, заметил доктор Курмин.

— Да, — подтвердил Белег.

Четверть не четверть, но всякое было.

— Господин Куталион?

— Да?

— Посмотрите на меня.

Белег рассматривал принесенные носилки. Похоже, те же самые. Полицейские стояли рядом, примеривались ловчее перехватить тело. Одного подвинул Турин, присел на корточки, подобрал фарфоровый черепок — понюхал. Легкомысленного вида чашку с фиалками и порхающими бабочками Маблунгу подарила очередная его машинистка. Края у чашки были изрядно выщерблены из-за привычки Маблунга ее грызть, уткнувшись в бумаги. Вторую пулю уже выковыряли из стены и уже прикинули траекторию — похоже, Маблунг сперва пальнул в нарисованных бабочек.

— Полковник…

— Не беспокойтесь, − наконец поднял голову Белег, − мне есть чем заняться.

Доктор Курмин продолжал смотреть на него еще несколько секунд, потом оглянулся на замершего доктора Игливина — тот только развел руками.

— Хорошо. Знаете, господин Куталион, я ни разу не говорил на приеме, это не совсем этично, но сейчас скажу: вам ведь не то что повезло — вас спасло по чьей-то прихоти.

— Я знаю.

— И сейчас вы определенно не лучшей форме.

— Я знаю.

— Знаете… Рекомендации мои вы тоже знаете, но вижу, должен их повторить: если хотите довести дело до конца, не пренебрегайте отдыхом. Может, напряжение и не скажется вот так, — он, не поворачиваясь, указал на письменный стол, — но и ничем хорошим не обернется.

Тут Белег мог только промолчать, а доктор понизил голос и добавил:

— И еще одно. Вижу, что вы без оружия. Но лучше не рассчитывайте на кулаки.

— Я не сплю, — негромко сказал Белег, и дверь в комнату приоткрылась.

Турин так и не ложился. Едва слышно бродил на другом конце квартиры, скрипел стулом, садился на подоконник и курил. Курить не то что в доме — во дворе строжайше запрещал господин Гвириэль, настаивал на привычном: «Мальвис и детям вредно дышать табаком!» Поэтому Турин курил в окно, набивая бычками спрятанную за наличником консервную банку.

— Не спишь, — произнес молодой человек и прошел внутрь; тяжело, обеими руками оперся на спинку кровати. Он был все в той же синей клетчатой рубашке, и спущенные лямки подтяжек свисали по бокам потертых галифе. — И я не сплю — думаю.

Белег подтянулся, сел на постели.

— Что надумал? Садись.

Но Турин только помотал головой и принялся хрустеть костяшками пальцев.

— Белег, я, наверное, днем не понял ничего… Как будто рейд очередной наскочил, а? Что-то сожгли, убили кого-то − жаль, беда, но… но война ведь, всяко бывает… И вот теперь мы думаем, где же это они могли пролезть и чем нам на это ответить… Не бред ли?

Белег молчал.

— Я к тому: неправда же? Ну не мог ведь кто-то зайти просто так и убить короля? Это же король… Тингол… он… Он же всегда есть! Что бы ни случилось — всегда во дворце есть король! Что за нелепость-то… Ведь обычный самый день, погода неплохая… По улицам народ шустрит, афиши висят, молоко вон — подорожало… все… обыденно? И получается, среди этой обыденности кто-то взял, зашел, ограбил и убил короля? Что мы, вот это теперь расследуем? — он развел руками и замолчал.

— Хороший вопрос.

— Что?

— Хороший вопрос. Что именно мы расследуем.

— То есть?

Белег поправил за спиной подушку, отодвинул к стене «Карсид» и уселся поудобнее.

— Расскажи, что мы расследуем. Место преступления ты видел, с медицинским отчетом знаком, со свидетелями говорил. Квалифицируй дело.

Турин потоптался на месте и все же подошел к стулу, сел.

И на улице, и в доме было тихо. С улицы по-прежнему светило через щель, и Турин наклонился ниже, избегая этого света.

— Знаешь, я вообще-то про другое… — произнес наконец, глядя в пол.

— Знаю. Квалифицируй.

Стул со скрипом качнулся на месте, Турин приподнялся, нашарил за шторами щеколду. В распахнувшееся окно ринулся свежий утренний воздух, и тут же запахло спичками и табаком.

— Ну хорошо! Поехали! Имеем: со стороны парка то ли вместе, то ли порознь вошли двое — гном и кто-то еще, предположительно тоже гном. Этот кто-то убил короля, убил гнома, забрал Сильмарилл и ушел.

— Так.

— Это нападение с целью похищения имущества.

— Так.

— Имеется медицинское заключение: удар, вероятно, нанесен кулаком. Это для запланированного преступления странновато, зато тянет на спонтанное нападение.

— Так.

— Ну что «так»? Это твое «так» звучит как на экзамене, который я стремительно заваливаю… — сварливо заметил Турин.

— Хорошо бы мы были на экзамене, — вздохнул Белег, потер глаза и стал выбираться из-под одеяла. В комнате уже сделалось свежо, пришлось накинуть пиджак и тянуть под ноги веселенький вязаный половичок.

— И что тогда-то? У тебя есть другая версия?

— В том и дело: для одной версии слишком много фактов. С виду слишком стройно. Дай мне папиросу.

Они отодвинули стол и пересели на подоконник; Турин дождался, когда Белег откашляется, и заметил:

— Доктор Курмин не одобрил бы.

— Определенно.

Доктор Курмин возмутился бы до глубины души: он спрашивал о курении.

«Нет», — ответил Белег. «Злоупотребляете? — Нет». «Имеете другие вредные привычки?» — то же самое. Наконец подумал и спросил уже явно из любопытства: «Какие-нибудь привычки в целом?» И Белег честно признался: «Не заводить привычек».

— Слишком стройно? Это как?

— С виду. Но присмотреться — все неопределенно. Зыбко, — подобрал слово Белег. — Версия выстраивается легко и логично. И это тоже слишком. Но бесспорный факт всего один.

— Какой?

— Кто-то несомненно вошел.

По проезду, громко стуча подбитыми ботинками, прошел армейский патруль. Турин извернулся, проводил их взглядом и задумчиво пожевал мундштук.

— Ну еще есть время… Где-то час зазора, когда все могло случиться. Место тоже… И зашли они с террасы, больше неоткуда. Чем не факты?

— Пусть, согласен. Что это дает?

— Что… Пришел мастер Англазар с подельником, воспользовался…

— Стоп. Ты подгоняешь под ответ.

— Так это ж выглядит очевидно?..

— Именно что выглядит, — за неимением пепельницы Белег высунулся в окно и потыкал папиросу о карниз, пристроил окурок на подоконник. — Ты слышал показания гномов, видел фотографии. Похож мастер Англазар на того, кто мог бы расправиться с кем-либо голыми руками?

— Пф-ф, похоже, не похоже — ты всегда говорил, это не довод!.. И потом, вы эльфы, вообще плохо отсекаете, кто на что способен. Я про нас и про гномов.

— Тоже согласен, — признал Белег. — Хорошо, ответь тогда так: зачем было убивать — убивать там — гнома? Не говори: «Чтобы не делиться».

Турин ненадолго задумался.

— Да может, там вторым номером вообще кто другой был, не этот мастер… Или их еще больше было… Хотя больше вряд ли, толпа бы короля насторожила. Что тогда… Ну… А вот, смотри! Задумал этот мастер Анг… — Англазар, да? — черное дело: спланировал, нанял какого-нибудь бугая, послал с ним попку ряженого — себя изобразить. Не думаю, что король уж так его запомнил, гном и гном. Зашли вдвоем, под каким-то предлогом — ну я не знаю, помощник, охранник типа?.. А бугай тот всех кинул — двух холодных оставил и сдернул с добычей. Ну или хорошо, не морщись, другой расклад, еще проще: прознали лихие ребята, что у мастера Англазара дело красное горит, и решили в долю встать. Мастера, поверим старичку, перехватили, расспросили да и прикопали где-нибудь. А дальше сами пошли, сами порешали, а по ходу — ну и да, и так бывает! — один другого высадил.

— Турин, — переварив, Белег вздохнул и замолчал.

Жизнь и компания на Амон-Руд очень быстро счистили с Турина остатки столичного лоска. Как прежде на Границе, он с большой охотой нахватался грубоватых привычек, чужих специфических манер и сомнительного говорка: компания там подобралась лихая, отчаянная и с пестрой биографией; сам Турин это честно признавал, как признавал и даже подчеркивал перемены во внешности — отпустил тогда густую щетину, избавился от дориатской формы и в разномастных, по случаю добытых вещах, с неизменным отцовским шлемом, либо сдвинутым на затылок, либо за проушины болтающимся на ремне, выглядел истинным разбойничьим атаманом. В его понимании все это имело и конкретное применение — служило «установлению и упрочению связей с собственным народом». Белег перемены никак не комментировал, однажды только заметил: няня Нэллас не преминула бы вымыть бывшему воспитаннику с мылом рот.

— Что — Турин? Хотя понял — увлекся… Можно я в стену швырну или разобью что-нибудь? Весь день хочется.

— Разбей.

Действительно, давно можно было бы что-нибудь разбить. Или сломать. Или прокусить до крови руку: Белег лежал с этим желанием, глядя в потолок, но останавливало, что бедная рука не так уж давно зажила и могла вскоре получить лучшее применение.

Они помолчали, размышляя. За окном стало совсем светло и солнечно, ночная хмарь прошла, оставив в небе легкие обрывки облаков — день снова выдался погожий, и тем страннее выглядела по-прежнему пустынная тихая улица — только птичий гомон в сквере и глухой собачий лай неподалеку ее чуть оживляли.

— Вообще я тебя понял. По всему, дурная какая-то затея. Короля? Грабить? Зачем?.. Куда потом камень этот… В ломбард не сдашь, под матрасом всю жизнь прятать? Так он все равно всплывет, и дальше? Нет, тут надо быть совсем конч… совсем без ума, а у таких не выгорело бы… Что, думаешь, кто-то из соседей заказ грамотный выставил?

— Ты помнишь, с чего мы сейчас начали?

— С чего… про факты… И до этого — про что… про квалификацию ты меня пытал.

— И?

— Ну, не томи ты, говори прямо! Тут-то что не так: пришли грабить, убили походя, как получилось, — Турин потянулся, с силой отер ладонями лицо, но резко остановился и посмотрел на Белега. — Скажешь, не так? Не походя?

Белег неопределенно покачал головой.

— Если задуматься, убить Элу — большого труда не требуется.

— Ну… Пожалуй. Так-то делов — он и не прятался никогда, хоть вплотную подходи, хоть в парке из-за дерева стреляй… Чего тогда? Спланированное убийство голыми руками? Смешно.

— А что было бы не смешно?

— Ну… Пф-ф. Стрелять — риск большой, дураку понятно. Но чем плох старый добрый нож? Подходи да бей. Скажешь, испачкаться страшнее, чем промазать и наградить короля шишкой? Дурь же? По-моему, случайно — спонтанно все вышло.

— Спонтанно.

Белег сплел пальцы в замок, сжал их до белых костяшек и вдруг вскинул голову, рывком поднялся с подоконника.

— Вот! Правильно! Спонтанность! Не было там спонтанности — в этом все дело. Похоже. Очень похоже, убедительно. Но не то, — он быстро прошелся до стены и обратно, ищуще огляделся — спальня превратилась в дворцовый кабинет, маленький стол стал большим письменным, стул — креслом, рамка на стене — дверцей сейфа. — Смотри: все очень быстро. Осмысленно. Удар — готов! Подхватить, положить аккуратно, почти без следов, без шума. Второй удар — готов! Лицо разбить — еще три-четыре удара, это несколько секунд. На столе все как будто перевернуто и сброшено, так? Но нет, телефон цел, рамки только треснули, осколков — один стакан. Нет, Турин, их не швыряли, остереглись шума. Просто переложили. Мелочь — да, разом смели, без разбора. Чай, чернила — как пролились, не размазаны. Дальше: стол сдвинут, фонарик и жестянка с воском как нарочно сверху, на виду. Но зачем они? Сейф закрыт был, ключ на месте, в скважине воска нет, царапин нет, вскрыть его не пытались, и: — Белег остановился, резко обернулся и наставил на Турина палец, медленно опустил, с силой упер в край столешницы, — кофр. С Сильмариллом. Деревянный черный кофр, с жестким ребром. Он уже был на столе — дожидался мастера. Сейф закрыт: конечно, зачем открывать при посторонних, Элу достал бы заранее. И вот упал он как раз на этот кофр — поэтому и следов крови нигде нет. Значит, подгадано: бей, бери, уходи. Значит, времени на все потребовалось: — Белег прикрыл глаза, еще раз прокрутил в голове сцену, — пара минут от силы.

Турин на подоконнике застыл с потухшей папиросой в зубах.

— Ну знаешь ли… Это как-то… Слишком резво.

— Хуже, Турин. Слишком продуманно.

10 часов 02 минуты

Белег быстро застегивал рубашку, стараясь не выпустить из зубов густо умасленный кусок хлеба. Турин листал пухлый журнал и недовольно принюхивался: порученный кофе ниссэн Авриль принесла ровно две минуты назад, не иначе дожидалась на лестнице удара часов. Следом за ней дружно заглянули озабоченные мастер Сормас, ниссэн Тармивэль и господин Гвириэль — все со своими приношениями.

— Я готов отчитаться по каждому пункту, господин Турамбар! — попытался задержаться последний, но вместе с остальными с благодарностями был выставлен за дверь, а уже оттуда прокричал: — Мне показалось, или у вас накурено? Напоминаю, что Мальвис…

— И что теперь с этим добром делать? — спросил Турин, носком ботинка пихая табурет со свертками — париками, нитками, тряпками.

— Не знаю, повесь куда-нибудь. Потом вернем.

— Ага, а потом они будут гордиться — следствию помогали! — хохотнул Турин и тут же скривился — с неудовольствием посмотрел на фарфоровую чашечку.

— Пусть гордятся, — Белег вышел в прихожую, на ходу дожевывая бутерброд. Одернул жилет, залпом выпил кофе и похлопал себя по бокам. «Карсид» был теперь на своем месте, и ремень кобуры привычно обнимал спину и грудь.

Взглянув на него, Турин внезапно помрачнел.

— Белег. Почему ты вдруг стал совать мне оружие?

— Ситуация предполагает.

— Нет. Не юли. Я тебя знаю: тут другое. Ты спросил про Маблунга, что мы видели, что говорили. Потом встал и притащил проклятый пистолет. Повторяю: почему?

Белег наклонился, достал с полки туфли и стал обуваться.

— Ну хорошо! Я успел подумать − так и эдак. Тут-то с Маблунгом… Тут как раз все понятно! Прозрачно! И обстоятельства, и рана, и револьвер — все сходится. Я же проверил — на коже, на рукаве следы пороха, он точно сам стрелял! Что тебя напрягло? Кроме того, что… ну… понятно…

Туфли за день запылились, Белег прошелся по ним тряпкой, выпрямился, застегнул пиджак.

— Дверь была заперта изнутри, ее выламывали.

— И это логично!

— Дверь на террасу была открыта.

— Открыта, а с этого что… Скажешь, вот прям кто-то по террасе прошел, отнял у Маблунга револьвер…

— Револьвер лежал в соседней комнате на диване.

— Положим…

— Выстрелов было два.

— Один в стену! И-и-и?..

— Турин. Скажи, мы оба с ним разговаривали: было похоже, что Маблунг собирается пустить себе пулю в голову?

— Опять похоже, не похоже?

— Так что?

— Ну… Орофер его, конечно, вздрючил при всех, да и в целом объяснимо… Но так, по разговору… Проклятье, я не знаю!

— Тогда послушай.

***

…Они сидели все в том же кабинете Тингола — он, Маблунг, сам Тингол и Саэрос. С легкой руки последнего мероприятие называлось «общий сбор» и предполагало, что они — кто не рыскает на рубежах или за рубежом — в последний день месяца в обязательном порядке встречаются пропустить по стаканчику и поговорить о чем угодно, кроме дел.

Стаканчики к тому моменту уже не по разу опустели, и речь шла о житейском: о новостях из Гаваней; о новой пивной в квартале Наугрим; о том, что Маблунг в очередной раз позволил отвести себя на какой-то концерт и теперь был озадачен последствиями. Впрочем, тут нового не было: его периодически куда-нибудь водили, после чего он снова пропадал на службе и потом решительно не мог вспомнить, какая именно из канцелярских машинисток или сестричек госпиталя обиделась на него последней. Саэрос считал, что это ничего — главное, на таких прогулках ничего не подписывать и с осторожностью отвечать «да».

Зазвонил телефонный аппарат.

— Кому там… — недовольно заворчал Тингол и тут же осекся, изумленно округлил глаза: — Ах ты, бродяга! Объявился!

Даэрона не видели больше трех лет. После возвращения принцессы и Берена он недолго оставался в Дориате. Тингол бушевал: «Какая еще отставка?! Я прикажу тебя тоже запереть, повязать и кормить с ложки!» Но шум этот ни к чему не привел, и Тингол вынужден был бумаги подписать. «Отпуск на неопределенный срок?» — грустно улыбнулся тогда Даэрон, но спорить не стал — детали его не волновали. Только уже уходя, уже после прощальной попойки, он отвел Белега в сторону. «Уверен, Элу поручил присматривать, а эти двое ждут и без поручений. И уверен, ты поступишь как всегда: как сочтешь нужным. Но все же попрошу: не надо. Объяснять почему?» От объяснений Белег отказался.

Названия в донесениях поначалу были сплошь белериандские: Даэрон пересек Андрам, ненадолго задержавшись в средней его части, углубился далеко в Таур-им-Дуинат, пожил там, затем вернулся к северу берегом Гелиона и на полгода осел в землях Белегоста. Его видели в коротких поездках вдоль гор, в самих горах, а потом он вдруг пропал. Только через шесть месяцев один надежный парень, Ниан, получил весточку от дальней родни в восточных отрогах ЭредЛуин, и понадобилось еще какое-то время, чтобы эту информацию подтвердить и обдумать. В конце концов Белег дал отбой.

И вот Даэрон позвонил.

Они обступили телефонный аппарат, и Маблунг с Тинголом стали наперебой сыпать вопросами, а Саэрос все пытался отобрать у них трубку: где? что? как дела? какие новости? когда обратно? Знакомый, но далекий голос смеялся и выборочно отвечал, сам спрашивал примерно то же самое. Проболтали ни о чем минут двадцать и попрощались, десять раз взяв слово звонить еще. А потом, когда Маблунг и Тингол, оба уже порядком набравшиеся, еще продолжали пересмеиваться, Белег по смутному наитию снова снял трубку: «Куталион. Офицер, выясните, откуда был последний звонок, и сразу соедините».

Еще через четыре минуты на том конце провода ответил дежурный: «Гостиница «Золотой очаг», Нан-Татрен, чем могу помочь?..» Гостиница была известная. Если в ней и было что-то золотое, то только цены — между землями Нарготронда и Гаванями это было самое приличное и потому самое дорогое место. Белег снова представился и спросил у дежурного о постояльце, звонившем недавно в Менегрот. «За последнее время со стойки никто не звонил, — с резким южным выговором отвечал голос на том конце провода. — Правда, у нас есть еще один аппарат — в номере высшего разряда, он как раз занят одним господином. Счет придет завтра, пока я не могу сказать…» Белег уточнил внешность постояльца и настоял, чтобы того все же побеспокоили. Маблунг, Тингол и Саэрос все это время пихались рядом и пытались что-то услышать. Но когда дежурный после споров передал трубку разбуженному администратору, а потом вернулся ни с чем, кроме блеяний о закрытом номере, Тингол трубку все же вырвал и, уже протрезвев, рявкнул: «Дверь ломайте!»

Восемьдесят лиг до Нан-Татрена сделали за восемь часов.

Вереница из двадцати автомобилей ворвалась в городок, пугая жителей своим видом: торчащими на крышах пулеметами, ревом моторов и свистом покрышек. Тингол впервые после сражения у Амон-Эреб покинул границы Дориата — никакие разумные доводы ни Совета, ни советников, ни даже Мелианостановить его не могли.

Номер к их приезду был по возможности не тронут: ванна осталась наполнена красной водой, возле ее гнутой ножки стояли фужер и едва начатая бутылка «Старого Адуранта»; здесь же на табурете поблескивали телефонный аппарат и маленький складной нож. «Незаменимая в хозяйстве вещь, — охарактеризовал его Тингол, когда дарил тысячу лет назад. — И карандаш заточить, и колбасы нарезать, и пырнуть кого-нибудь». Белег взвесил нож в руке и убрал в карман, оглядел превратившиеся в грязный налет почти просохшие лужи и прошел в комнату.

Даэрона уже достали из ванны и перенесли на застеленную клеенкой постель. Рядом ждали врач и дежурный полицейский. Нантатренский глава поселения, начальник местной полиции и владелец «Золотого очага» встретили их еще на улице.

— Я бы хотел отметить, — заторопился последний после коротких формальных приветствий, — что мое заведение не может нести никакой ответственности за случившееся и, напротив, должно считаться потерпевшей стороной…

Когда все обнаружилось, и стало ясно, что они выезжают, поднятый среди ночи владелец изрядно перетрусил. Но за эти восемь часов успел отойти, успокоился и теперь начал втолковывать про свою непричастность, а когда они все поднялись в номер, пошел дальше — заговорил о репутации, испорченных коврах и каком-то еще уроне. Тингол только взглянул на адъютантов, и дюжие парни за шиворот вынесли разом затихшего господина за порог.

— Заверяю, что мы осмотрели все с полным пониманием, − повторил начальник полиции, когда закончил короткий отчет и взглянул на своего дежурного. Тот не отрываясь смотрел на короля, потому кивал с опозданием. — Прискорбное происшествие, но нападение исключено. Доктор Глортан может подтвердить.

— Здесь освидетельство. Я все изложал, — сухо и с сильным акцентом произнес доктор Глортан, обращаясь непосредственно к Тинголу и протягивая ему бумагу.

Тот смотрел только на тело и не ответил ни одному, ни другому. Наконец повернулся к доктору Лириону:

— Проверь сам. Убедись, что… никто не излажал, — и вышел из номера. Через пару минут его голос уже громыхал на улице — там стали готовить перевоз.

Осмотром занялись сразу: следами в ванной, пятнами на ковре, личными вещами. Маблунг сидел на корточках перед раскрытым чемоданом, Саэрос — в ногах на постели и не реагировал на попытки военврачей себя передвинуть. Белег поворошил в пепельнице основательную горку бумажного пепла, нашел в ней уголок фотокарточки и еще один уголок — плотной акварельной бумаги, на каких печатали открытки. Ни записки, ни следов ее не было. Он отошел к стене, нащупал в кармане складной нож, раскрыл: лезвия были на первый взгляд чистые, и рукоятка полностью высохла, но на свету виднелся буроватый налет, а внутри корпуса поблескивала влага. Белег вынул из кармана платок и стал протирать.

— Я могу уходить?

Из них пятерых Даэрон был не только самым одаренным, самым талантливым, с самым золотым характером; самым красивым был тоже он — до неприличия, до постоянных девичьих слез, к которым прежде относился с философским принятием. Безупречно стройный, белокожий, чернобровый, с угольными волосами мягкой волной, с сияющими синими глазами, с самым безупречным вкусом. Это было очевидно всегда, но однажды как-то неожиданно высветилось и с другой стороны: на одном из праздничных приемов во дворце они с принцессой танцевали в общем танце. Было шумно и весело, но другие пары сами собой вдруг стали отпадать, отходить в стороны, освобождая место; заканчивали танец Даэрон и Лютиэн уже вдвоем — весь зал только наблюдал в едином восхищении и потом разразился едиными длинными, совершенно спонтанными овациями.

Наверное, все это тоже было проявлением вкуса: сейчас Даэрон лежал на постели, и его волосы давно просохли и сами собрались крупными черными локонами; лицо, фарфорово-бескровное, будто протерли от румянца. Но Белег смотрел и видел не это, а стыдливую клеенку поверх голого матраса, задранную рубашку в бурых разводах и ванну, в которой будто полоскали сырое мясо.

— Господин, не знаю вашего имя, — не унимался доктор Глортан, — рисковаю заметить, что мои пациенты ожидают целого дня. А этот господин уже закончился.

Белег перевел на него взгляд. Типично черноволосый и типично сероглазый, с превратившимися в ниточку поджатыми губами, он всеми силами демонстрировал крайнее раздражение. «Чем рассерженный голдо отличается от кошки? — спрашивала старая шутка. − Если обрызгать кошку — зашипит не каждая».

— Здесь не Дориат, а свободные земли. Я не поддаюсь Элу Тинголу.

— Почему же вы еще здесь?

Белег забрал у него бумагу. Как и ожидалось, написано было аккуратно и без ошибок.

«…ввиду критического уменьшения объема циркулирующей крови…»

— Спасибо за помощь, доктор Лауртанно{?}[Здесь и далее выделенная в тексте курсивом прямая речь — квенья.], — Белег перешел на квенья. — Я вас не задерживаю.

Голдо сгреб свой саквояж и с оскорбленным видом удалился.

Фактически, если не брать в расчет формальную карту «королевства Дориат и Белерианд», Нан-Татрен был самостоятельным населенным пунктом на толком никем не контролируемых землях; весьма пестрый состав проживающих этому только способствовал. Реально же все его дела решались в Нарготронде с оглядкой на Менегрот. Но на дворе был не Долгий мир, а в Нарготронде — не Финрод: едва ли глава какого-то Нан-Татрена решился бы ослушаться прямого приказа из Менегрота — заткнуться и ждать.

Закончили уже в сумерках. Ночевать здесь никто не хотел, и на центральной площади готовили в обратный путь автомобили. В багажную дверь загрузили укутанные носилки — места там было почти столько же, сколько в просторной гостиничной ванне. Саэрос уже давно сидел там же на пассажирском сиденье и, казалось, подремывал. Сюда они ехали порознь, поэтому не говорили, но на месте было ясно — Саэрос, против обыкновения, не проронил ни звука. Надо было с ним поговорить, но не получалось ни подобрать слов, ни избавиться от мысли, что лучше всего это удалось бы Даэрону.

Белег вернулся в гостиницу, поднялся на опустевший этаж и вошел в номер.

— Погаси, пожалуйста, — попросил Маблунг. Он был внутри один: в густых клубах дыма сидел на подоконнике, свесив ноги наружу.

Белег снова щелкнул выключателем.

— Идиот, ну какой же несчастный идиот… — бормотал Маблунг куда-то в темноту, откуда долетал шум работающих моторов, голоса и — отдельно, перекрывая все, — крики Тингола. — Белег, ведь он же из нас самый здравомыслящий! Никогда никаких тупых выходок…

— «Чем больше ума, тем масштабнее глупости», — невпопад проронил Белег.

— Что это? Барадэйтельская народная мудрость?

— Не знаю. Расхожая.

Маблунг на редкость грязно выругался, пульнул в окно окурок и снова полез за портсигаром. Белег не глядя протянул руку.

— Это же, представь, владелец бы даже шум не поднял… Да и куда — никаких документов, никаких следов, — Маблунг поднял голову, страдальчески скривил рот и постучал себя по носу. — Если бы не чуечка твоя, мы бы не узнали даже.

— Пришло бы донесение, — Белег покачал головой. — Через пару дней, через неделю.

— Разве что…

Они помолчали, потом Маблунг кивнул на силуэт в окне автомобиля:

— Ничего?

— Нет.

— И мне не отвечает. Хоть бы ругался… Надо присматривать.

— Надо.

Они помолчали еще.

— Не знаю, ты поймешь меня или нет, но так хочется — прям до зуда — дать ему в зубы. Я про Даэрона.

— Я понимаю.

— Этот теперь, — Маблунг кивнул снова, — совсем с цепи сорвется. Элу себя грызть будет. Про малышку я даже думать не хочу… Да как такое в мозг могло прийти! До свиданья, а вы тут разбирайтесь сами? Позвонил ведь еще, попрощался… Сволочь, — он снова выругался, а потом вдруг ссутулился, спрятал лицо в ладонях.

Белег присел на подоконник спиной к улице, рукой обхватил Маблунга за шею, и они склонились, прильнули друг к другу головами. Внизу возле машин продолжалась суматошная возня, и Тингол продолжал неистово орать на неуклюжих, косоруких, в край потерявших совесть идиотов, которыми покарал его Создатель, судьба и весь этот проклятый мир.

— Я уточню: и поэтому у тебя сомнения? — дослушав, заговорил Турин. — Потому что Маблунг дцать лет назад что-то там сказал, а теперь, будучи не в себе, поступил иначе? Нет, ты, конечно, знал его куда лучше… Но как аргумент это так себе.

— Это не аргумент, Турин. Это чистое знание. Пусть и не подкрепленное фактами.

— А оно как-то укладывается в «Основы оперативной работы»? В какое-нибудь методическое руководство?

— В основы — нет. Это другой уровень. Называется «опыт».

— Ну а я не знаю, что тогда сказать… И что тут делать? Хорошо, давай предположим — предположим! — потому что я не улавливаю твою логику — предположим, что некто убил Маблунга. Во-первых, этот кто-то вошел в кабинет, запер дверь в приемную, подошел вплотную и пальнул! И никто ничего не понял до последнего момента, включая самого Маблунга! Ты ведь сейчас понимаешь, к чему это сводится? Даже если он вошел с балкона и так же вышел…

— А во-вторых?

— И во-вторых! Это что же за такая срочная необходимость, чтобы стрелять посреди всей кутерьмы чуть ли не на глазах у целого дворца? Малейшая оплошность, задержка — кто-нибудь заметил бы. Зачем надо так рисковать?

— И зачем?

— Ну… — Турин нахмурился, развел руками и стал перечислять и тут же себя опровергать. — Понятно, Маблунг мог что-то видеть. Но тогда у него уже была прорва времени об этом рассказать! Кому угодно! Где уверенность, что не рассказал? Если бы рассказал, уже бы подняли шум? И что, это «бы» опаснее, чем вот такое рисковое дело?

— Еще версии?

— Еще… На Маблунга что-то удобно спихнуть? Хреновую организацию охраны? А смысл?.. Тут и спихивать не надо, да и уже… Еще. Допустим, он знал что-то важное, но сам этого не понимал и потому ничего не сказал, но потом бы это обязательно всплыло, и все пошло бы по одному месту… Я не запутался? Так вот: это объяснило бы спешку. Но тогда одними гномами не отделаться — не гном же разгуливал с револьвером по дворцу. Ну или охолонись, Белег, тут где-то закралась ошибка.

— Ошибка. Ты прав: больше всего это похоже на ошибку.

— Да? — с подозрением переспросил Турин.

— Да. Мы сильно отстаем, но спешить опасно. Можно увлечься и уйти ложным следом. Лучше постоять, оценить все в целом и поискать ошибки.

— И где мы их поищем?

— Думаю, уже нашли.

— Да? Где? Что кто-то крупно рискнул и убрал Маблунга, а ты это понял?

— Нет, — не согласился Белег. Полез во внутренний карман и вынул оттуда зеленые корочки допуска. — Ошибся крупнее. Возможно, убирать следовало. Но не Маблунга.

Комментарий к Глава V. Недоброе утро

1. Доходный дом г-на Гвириэля, а вернее, подобранная для него визуализация в Графском переулке — https://delta.news/media/4048227315ccff2891e4e9.jpg

2. Примерный аналог пистолета Белега — компактный Browning M1906 https://ru.wikipedia.org/wiki/Browning_M1906

3. Расположение географических объектов и расчеты расстояний по ходу текста выводятся по картам из «Атласа Средиземья» Карен Уинн Фонстад, а конкретно по карте Белерианда — https://www.theonering.com/wp-content/uploads/2022/11/Beleriand-Atlas-of-Middle-earth.jpg

4. Выведенное расстояние от Менегрота до Нан-Татрена — 380 км, или примерно 80 лиг. Для примера, автомобиль Ford Model T («Жестянка Лиззи») развивал максимальную скорость в 70 км/ч. Хотя, конечно, не смог бы выдерживать ее на протяжении нескольких часов.

========== Глава VI. В мутной воде ==========

Комментарий к Глава VI. В мутной воде

В главе присутствует ненормативная лексика.

Карта Менегрота пригодится снова — https://postimg.cc/t7pRcPqG

10 часов 32 минуты

В приемной у Маблунга было непривычно пусто. С отсутствующим видом за столом сидел давешний ординарец (выяснили уже, его зовут Нурмиль — корнет Нурмиль) и смотрел, как сквозняк с открытого балкона перебирает на столе бумаги. Дверь в сам кабинет тоже была приоткрыта: на раскуроченную створку прикрутили амбарного вида скобу, и в проушине болтался раззявленный замок, тоже амбарный.

Белег без слов прошел через приемную, едва посмотрев на ординарца, заглянул в кабинет: внутри никого не было, шкафы пусты, стол пуст и замыт, шторы опущены. Позади щелкнул запор на входной двери — Турин сделал, как договорились.

Белег убедился, что мешать некому, быстрым шагом вернулся в приемную и, пока корнет Нурмиль озадаченно смотрел в сторону выхода, наклонился к нему и за грудки выдернул через стол. Чернильница, карандашница полетели на пол, бумажки — в стороны, а подоспевший Турин подхватил дрыгающиеся ноги, и они вдвоем вынесли корнета на балкон, где вниз головой свесили через перила. На все про все ушло секунд пятнадцать.

— Пускай, я держу, — произнес Турин, крепко зажав голенища сапог под мышками.

Нурмиль подергался было, из карманов у него выскользнула какая-то мелочевка, и он замер, кое-как изогнувшись.

— Я так из штанов вывалюсь…

— А ты не трепыхайся, — посоветовал Турин.

— Это будет некстати, — добавил Белег. Он облокотился на мраморные перила и теперь смотрел на корнета сверху вниз.

До земли, вернее, до брусчатки, со второго этажа было прилично — райвов{?}[Raew (синд.), ranga (кв.) – мера длины, примерно соответствующая ярду (~91 см). Здесь и далее райв и ранг; оба для простоты приняты за метр.] девять. Выпавшая из мундира то ли зажигалка, то ли табакерка звонко подскочила там на камнях, и ее подобрал проходивший мимо, шарахнувшийся от неожиданности офицер-гвардеец. Задрал голову и удивленно уставился на балкон.

Нурмиль молчал. Лицо у него быстро становилось багровым, светлые волосы разметались вокруг головы, и мундир сполз под мышки. Вид был нелепый, но, вопреки ожиданиям, не очень-то испуганный.

— Полковник, это не я. Клянусь!..

— Хорошие голодрим не клянутся попусту.

Ординарцы у Маблунга менялись часто: умные быстро просили перевод, способных он сам стремился продвинуть, после чего их, как правило, сразу забирали военные или Граница; от дураков избавлялись под разными предлогами. Правда, в этой вынужденной текучке была и осознанная лазейка — иногда на вроде бы незначительную, но приближенную к самым верхам должность требовалось взять какого-нибудь смышленого молодого офицерика — сироту не из местных, с безупречной биографией и с кристально честным целеустремленным взглядом. За офицериком таким потом присматривали и ждали случая. На жаргоне разведуправления это называлось «гадить в уши союзникам».

Корнета Нурмиля Белег вчера увидел впервые. Ничем он из череды предшественников не выделялся, спрашивать про него у Маблунга было недосуг, но сейчас они с Турином зашли в картотеку и, помахав зелеными корочками, вытребовали личное дело. А там действительно в нужном месте обнаружилась нужная пометка.

Под окнами уже кричали: офицер убежал, зато прибежал через площадь один патруль, другой, а из дворца высунулись еще служащие. Наконец и в дверь приемной стали колотить.

— Полковник, не дури.

Вместо ответа Турин по кивку освободил одну зажатую ногу и, резко перехватив другую, опустил Нурмиля еще ниже. Тот все же заорал.

— Да твою же душу, Белег! Не я это! Поставь! Поставь — расскажу, как было!..

Внизу тоже орали, посылали кого-то за лестницей и спрашивали, какого демона «там у вас» происходит. Дверь приемной дергалась и сотрясалась.

Они с Турином рывком вытащили Нурмиля обратно, уронили на пол, и Белег сразу выпрямился, сунул руку под пиджак.

— Да не дергайся… Слушай… — Нурмиль вскинулся, но тут же потерял равновесие, уперся в пол и зачастил. — Такое: я сижу на месте, народ сюда-туда мечется. Да вы сами видели! Потом как-то попустело — вы ушли, всех, кого можно, услали шустрить по городу. Шеф, в смысле Маблунг, в кабинете один, мне его не слышно, дверь прикрыта. Потом только — у двери шаги и замок — щелк! Ну мало ли? Потом вроде голос, но ничего не понятно. Может, по телефону?.. Хочешь верь, хочешь нет — я не подслушивал, как-то не до того тут у вас. А потом через минуту — ба-бах, ба-бах!.. Клянусь тебе, так и было! Сам подумай, остался бы я тут? — он говорил торопливо, шмыгая носом, а когда закончил и приложил к носу ладонь, то на нее сильно хлынуло красным. — Ну вот, пожалуйста…

— А днем ты где был? — поморщившись, уточнил Турин.

Белег молчал. Из-под пиджака у него — раз, два, три — сухо пощелкивал револьверный барабан.

— ‘десь и быв, — прогундосил Нурмиль, — бу’ажки дуда-тюда носив-приносив. Сам ‘днаешь.

— И подтвердить это, ясное дело, может — кто?..

Нурмиль замер, перестав размазывать кровь по подбородку, покосился на кабинет.

— Пв’оклятье.

В приемную уже не стучали — голоса в коридоре спорили, то ли требуя высадить дверь, то ли порываясь стрелять в замок.

«Три, четыре, пять», — продолжал щелкать «Карсид».

— Белег, — тихо позвал Нурмиль, — ды не пори горячку-то.

Раздался выстрел. Дверь распахнулась, в приемную хлынул народ.

Белег обернулся. С дымящимся револьвером в руке на него смотрел высокий темноволосый коротко остриженный полковник — в несвежей пехотной форме с погонами, но без лычек и нашивок, в очень пыльных сапогах и с недавним пороховым ожогом на щеке. Позади стояли несколько испуганных комендантских и как всегда в штатском, как всегда непроницаемый Халькон.

— Здравствуй, Ордиль.

— Отойди от него, — вместо приветствия ответил тот и, не опуская револьвер, качнул стволом направо.

Турин посторонился. Нурмиль на четвереньках пополз с балкона, прислонился к письменному столу.

— Да что тут у вас за пальба опять, Враг бы вас всех побрал?! — в общем шуме рявкнул из коридора голос Орофера, он распихал кого-то с дороги и прошел внутрь. — Я вас тут всех разгоню к сучьей матери! За полную непригодность!

Белег посмотрел на Орофера, на напрягшегося Ордиля, на сникшего Нурмиля.

— Ничего особенного, Ваше Высочество. Мы проясняли некоторые вчерашние обстоятельства.

— Куталион! Опять! — Орофер подошел ближе, заглянул за стол, при виде ординарца отпрянул. — Совсем спятили? Да я вас под стражу отправлю! За самоуправство!

— Это излишне. Я и господин Турамбар действовали в интересах дела.

— Да-а? — зловеще протянул Орофер. — Сотрудников аппарата из окон выбрасывать, это в интересах? У вас, наверное, и полномочия такие есть — в интересах дела-то действовать?

Вместо ответа Белег вынул из кармана допуск, раскрыл и показал. Орофер недоверчиво подошел ближе.

— Когда это он у вас появился?

— На днях.

— А вчера вы про него запамятовали?

— Комиссован по здоровью.

— Еще скажите, корнета с балкона кидали по той же причине.

— Это я! Я! Перенервничал. Душа за дело болит!

— Ах, ну да, Турамбар, вам-то не впервой! Давайте сюда, — Орофер резко протянул руку, Белег руку отдернул.

— Не имею права передавать личное удостоверение первого порядка третьим лицам.

— Корлас! — Орофер совсем побагровел и свирепо заиграл желваками. — Живо сюда! Проверить по журналу, удостоверение номер… — он продиктовал, — кому, когда выдано. Немедленно! Марш!

Через восемь минут запыхавшийся Корлас доложил, и принц вынужден был проглотить дальнейшее возмущение. Должности к удостоверению не прилагалось, никаких других документов не было, но и очевидно подлинную подпись короля оспаривать не решился ни недоверчивый Орофер, ни коротко взглянувший Ордиль — пока.

— Очень интересно, господин Куталион, — с издевательской вежливостью проговорил Орофер, когда с разбирательством было покончено. В приемной остались только трое непосредственных участников переполоха, он сам и разведка — появившегося откуда-то взволнованного доктора Игливина тоже выпроводили. — Если посреди «интересов дела» найдете свободное время — будьте так любезны, почтите вниманием. Нам пора кое-что прояснить.

И ушел, от души хлопнув дверью. Рокотание «Ну ждите, я вам тут порядок наведу!» донеслось уже из коридора.

— Интересно, — повторил Белег и внимательно посмотрел — на подобравшегося Ордиля, на Халькона, потом на Нурмиля.

— А-а, переоперился, — разочарованным тоном добавил Турин и, убедившись, что больше в приемную никто не идет, поморщился и пихнул «корнета» ботинком в бок.

— Сориендировався, — гнусаво поправил тот.

В подробности Ордиль вдаваться не стал. Дождался, когда из приемной выйдут Халькон и под локоть ведомый им, явно уже на все наплевавший «корнет», затем сухо пояснил: незадачливого нарготрондского агента подловили на чем-то («Не твое дело на чем»), поставили перед нехитрым выбором и определили сюда. Так что сидит он под присмотром и не дергается, дело порученное делает и в худшем случае может теперь психануть и сбежать. Но это вряд ли.

— Стало быть, у тебя все везде схвачено, господин начальник, — насмешливо подытожил Турин.

Ордиль молча повернулся к нему. Окинул медленным равнодушным взглядом: от пошарканных носков армейских ботинок, от обмоток над ними, ношеных галифе, старой кожаной куртки, в расстегнутом вороте которой виднелась клетчатая рубашка, — до торчащего на бок вихра челки. Окинул — повернулся и пошел к выходу. Приостановился только на пороге:

— Делай что хочешь, Белег. Мешать не буду. О помощи не проси.

Ушел, дверь осталась открытой.

— Эй. Ты чего? — подождав, окликнул Турин. Белег вздохнул. Приобнял молодого человека за плечо и подтолкнул вперед.

— Идем.

11 часов 48 минут

— Приехали! Приехали! — прокричал кто-то на лестнице, и известие тут же подхватили, понесли дальше по дворцу.

Белег и Роглин, который пересказывал текущие (а вернее, отсутствующие) результаты обысков по городу, подошли к перилам на площадке парадной лестнице и заглянули через них. Внизу распахнулись высокие двери, почти бегом стали появляться гвардейцы в форме королевского полка, замелькали зеленые береты аросских егерей, оранжевые нашивки толгаленцев. Сверху было не видно, но снаружи, с площади, доносился моторный шум многих автомобилей, голоса, резкие команды. Наконец через порог перешагнул высокий мужчина в темной армейской куртке; с характерной, неистребимой привычкой огляделся быстро и цепко, словно оценивая обстановку на предмет угрозы, не нашел ее и только тогда обернулся — подал кому-то левую руку.

Она впорхнула, не остановилась и обычным своим порывистым, но легким, словно танцующим шагом пересекла площадку и — цок, цок, цок — стала быстро подниматься по ступенькам.

(На ТолГален телефонировали почти сразу. Говорил Эльмо: говорил сам, один и потом, когда Белег уже ходил между допросами гномов, сам же его разыскал. «Выезжают, — сообщил он, — к полудню будут. — Всю ночь поедут? — Белег только уточнил, не став больше ничего спрашивать, а Эльмо только покачал головой, словно прислушиваясь к чему-то, и добавил, вроде как поясняя: — Лютиэн»).

— Белег! — воскликнула она, увидев его наверху лестницы, и всплеснула руками.

Черный приталенный плащ колыхался вместе с юбками, вуалетка на приколотой шляпке сбилась набок — верхний пролет принцесса преодолела уже бегом и, подпрыгнув на предпоследней ступеньке, повисла у Белега на шее. Он не покачнулся: она была все такая же — маленькая и легкая.

— Белег, милый, да как же так… — прошептала Лютиэн ему в самое ухо и крепко, как в детстве, стиснула, прижалась щека к щеке. Щека была горячая и сухая. А пахло от нее уже не детством — дорожной пылью, костюмной шерстью и только слегка, издалека как будто — ландышами.

— Не знаю, малыш. Пока не знаю.

Следом уже поднялись Берен с Диором, остановились чуть ниже.

Тингол был несправедлив, когда говорил, что Диор пошел только в мать. Нет, высокий, стройный, очень соразмерный юноша взял лучшее от обоих: большие синие глаза, мягкие и правильные черты Лютиэн с резкой, броской, очень мужской внешностью Берена смешались равно — и гармонично. Ясно было: пройдет еще несколько лет, сойдет последняя детская округлость, и принц станет мужчиной редкой красоты.

Белег поставил Лютиэн на пол и по очереди пожал руки сыну и отцу. По человеческим меркам Берен почти не изменился: он старел медленно, но все же старел.

Дальше пошло предсказуемо: на шум набежали, зазвучали слова сочувствия и утешения, опять заблестели слезы — чьи-то чужие, не Лютиэн, Лютиэн не плакала; опять кого-то увели… Наконец вся эта пестрая разночинная толпа кончила стоять на лестнице и потекла дальше — в сторону Собственного дворца.

— Результаты? — тихо спросил Берен, когда их в общем потоке повлекло по переходам.

Лютиэн бежала впереди: Белег успел освободиться от ее руки и уступил место подоспевшему Галадону — теперь брат и сестра о чем-то быстро говорили там, за сомкнувшимися спинами гвардейцев и офицеров комендатуры.

— Не особо.

— Делать что?

— Обсудим.

Нагнав, ухватив за плечи, между ними протиснулся Диор, понизив голос, спросил:

— Нас потому вывезти хотели, да? Опасались чего-то? А? — покосился на отца и, еще понизив голос, добавил, жалуясь: — Не говорит мне.

— Помолчи, — коротко попросил Берен, и дальше действительно шли молча.

В личные королевские покои они с Турином вчера попасть и не пытались. С Мелиан следовало поговорить пораньше, но она так и не появилась ни на совещании, ни в дворцовых переходах, а Белег так и не придумал, как и что ей сказать. Роглин сообщил, она по-прежнему не принимает, и сам он смог зайти только на пару минут и безо всякого толка, а в остальном поручил обыскивать комнаты Тингола, но и там ничего не нашлось — Сильмарилл под подушкой не отыскался, футляр от него тоже, а личные записи касались сплошь семейных дел, и их почти сразу забрал себе Орофер.

Сейчас Собственный дворец был оцеплен, вооруженные часовые стояли в переходе из Нового, в коридоре к личным покоям, в предваряющей их приемной комнате. Толгаленские гвардейцы и егеря отстали раньше, и внутрь вошли только Лютиэн с семьей, Галадон, появившийся откуда-то Эльмо, Белег и несколько высших офицеров.

— Ваше Высочество! — на голоса поспешно вышел доктор Игливин, вскинул руки, останавливая идущих. — Примите мои соболезнования. Чудовищная, непостижимая трагедия! Но обязан сразу заявить: всех внутрь не пущу. Ее Величество едва справляется с произошедшим и…

Лютиэн не стала дослушивать доктора, обошла его и толкнула дверь.

Мелиан была в своем будуаре. В обычном дневном платье, аккуратно причесанная, умытая, она не выглядела убитой горем, но как-то странно косо, боком — будто нарочно посаженная кем-то — сидела в кресле и безо всякого выражения смотрела в пустоту — ни на звук шагов, ни на голоса, ни на оклики стоявших здесь же придворных дам головы не повернула.

Конечно, Лютиэн сразу бросилась вперед: упала перед креслом на колени, стала звать, гладить мать по безвольно лежащим рукам; следом нетвердо подошел растерянный Диор, остановились в нескольких шагах Берен, Галадон, Эльмо… Мелиан, будто просыпаясь, медленно повернулась, посмотрела на дочь, на внука и, так же медленно, будто узнавая с трудом, потянула к ним руки. Пальцы стали сжиматься, стискивать — сначала слабо, потом все сильнее — до белизны, до боли, а лицо стало меняться, искажаться, и наконец ее совсем уж страшно перекосило, и тогда из груди исторгся какой-то потусторонний не плач, не крик — вой.

Белег спиной распахнул дверь и тут же снова ее захлопнул.

Из будуара вместе с тем, чуть приглушенным теперь жутким звуком, который ударил тугой волной и от которого, судя по лицам, не только у Белега заложило уши, доносились голоса, рыдания, шаги, двигали там что-то…

— Я же говорил… — расстроенно пробормотал доктор Игливин, бросил крутить завод своих карманных часов и, пихнув Белега с дороги, поспешил внутрь. Оставшиеся в комнате отводили глаза, хватались за виски и затылки, отворачивались и один за другим беззвучно выходили обратно в приемную.

Они с Мелиан никогда не были особо близки. Все они. Отношения были теплые, ровные, но отстраненные, никогда не выходившие за пределы общения вежливого, но поверхностного, лишенного какой-то особой сердечности, личной привязанности. Неизвестно, было ли это желание самой Мелиан, их собственная невольная отчужденность или тактичность, или просто нежелание слишком проникать в эту глубоко частную, интимную сторону жизни Тингола; а может, так просто сложилось. Ведь все это совершенно не мешало тому, что Лютиэн росла на глазах у всех четверых, у всех четверых сидела на коленях, каталась на плечах и называла «ты» и по прямому имени — к Тингола чистому восторгу. И все же при этом он их в семейные дела не очень-то посвящал и вообще умудрялся ловко разделять разные свои роли — Тингола-короля, Тингола-мужа, Тингола-друга-почти-брата. Основания на то были разные, но личное благополучие единственного из пятерки счастливого отца семейства бывало иной раз и поводом для дружеской шутки, и причиной неловкого молчания.

За спиной что-то звякнуло, и Белег обернулся.

Женщина стояла на другом конце опустевшей комнаты — видно, только что вышла из соседней — и помешивала что-то мутное в высоком стакане. На ней было строгое черное платье в пол и с глухой застежкой под горлом, полное отсутствие украшений, но пышные, длинные, неубранные, невиданной красоты волосы золотым облаком окутывали и голову, и плечи и спускались до самых бедер.

— Здравствуйте, — первым поздоровался Белег и повернулся всем корпусом. Как вести разговор с воем из-за двери, пока оставалось нерешенным, а вот здесь все было понятно.

Галадриэль продолжала помешивать в стакане и рассматривала внимательно и спокойно. Наконец ответила:

— Здравствуйте.

— Переговорим?

— Могу без опаски отказаться.

— Можете.

Звон прекратился. Галадриэль прошла мимо Белега к дверям будуара, открыла их и скрылась внутри. Вышла через пару минут уже с пустыми руками.

— Идемте.

Соседней комнатой была небольшая мягкая гостиная, за ней — буфетная, там сильно пахло спиртом и лекарствами, на полу поблескивало замытое пятно. Из буфетной анфилада пустых тихих комнат вела в такой же пустой танцевальный зал — большой, парадный, от пола до потолка украшенный роскошной каменной мозаикой, лепниной и огромными зеркалами. Придворных дам из свиты королевы по большей части распустили по домам, а может, они сами отыскали себе какие-то иные занятия и помогали сейчас где-то во дворце; прислуги тоже было не видно.

В танцевальном зале, в углу, прикрытое будуарного вида ширмой, наспех задвинутое с глаз долой, стояло кое-как украшенное Урожайное дерево — в этом году раскидистый орешник в кадке; яблоки и конфеты, шишки, золоченые шары, банты, цветные фигурки животных, стеклянные фрукты и фрукты из папье-маше, настоящие желуди, поддельные монеты, звезды из горного хрусталя висели там и сям без всякого общего замысла; внизу из-за края ширмы виднелась груда корзин, корзиночек, подарочных коробок, кульков, свертков упаковочной бумаги, мотков лент, цветочных гирлянд… До Праздника урожая было еще достаточно времени, но королева и ее дамы всегда готовились к нему заранее: программы мероприятий и визитов, благотворительных вечеров и аукционов, программу большого приема во дворце, меню праздничного ужина, оформление, подарки и прочее придумывали с весны, а в личных покоях королевы Урожайное дерево появлялось одним из первых.

— Ты что опять здесь делаешь? — вдруг резко спросила Галадриэль, и из-за ширмы выглянул мальчишка — уже не совсем мальчик, еще не совсем подросток.

— Ничего, — нисколько не испугавшись, ответил тот и потянулся, снял с ветки шоколадную монету.

— Пожалуйста, — подчеркнуто сокрушенно заметила Галадриэль, взглянув на Белега. — Один раз выгнала, так он снова тут. Объедает наше Урожайное дерево.

— Да кому оно теперь нужно? — пожал плечами мальчишка и демонстративно неспешно отправил в рот шоколадный кругляк.

В аккуратном мундирчике, очень похожем на темно-зеленую форму королевской гвардии, с аккуратно причесанными, заплетенными золотыми волосами, он и в целом производил впечатление эталонной аккуратности и полной невинности — если бы не совершенно бесстыжие, смеющиеся ярко-зеленые глаза.

— Я попрошу твоего отца засадить тебя за уроки.

— Не выйдет. Во дворце ни одного ментора, — ехидно сообщил мальчишка. — Спроси у кого угодно, любезная сестрица. А отец слишком занят. Можешь попытаться, но я бы на твоем месте не стал — попадешь ему под руку, будет и тебя выспрашивать, где ты ходишь, с кем шепчешься…

— Юный принц готов поделиться наблюдениями?

«Юный принц» на мгновение замер, делано задумался, а потом нарочито неспешно напихал по карманам еще украшений — яблок, конфет, мелких подарочных свертков, — повернулся и пошел к дверям.

— Что вы, дядечка Белег. Я же шучу только.

Когда за ним закрылась дверь, Галадриэль снова взглянула на Белега, с возмущением поделилась:

— На удивление нахальный мальчишка! Страшно представить, что из него вырастет.

Высокие распашные окна в этом зале, почти как в кабинете Тингола, выходили на садовую террасу: во время приема можно было продолжать веселье и внутри, и снаружи. Галадриэль выпустила Белега, прикрыла за собой створку, оставив раздернутым занавес, и махнула стоящему у перил часовому.

— Не положено, — неуверенно ответил тот, но пристальный взгляд убедил его не спорить и поскорее убраться из пределов слышимости.

— Удивляюсь, как это наш бука Орофер не мог его вовремя приструнить. Теперь, полагаю, поздно. Знаете, из гадких детей порой вырастают очень гадкие взрослые?..

Действительно, строгий равно к себе и к окружающим Орофер с единственным сыном был строг только на словах. Юный Трандуил рос хитрым, себе на уме, сообразительным и острым на язык мальчишкой; нет, он был прилежен в учебе, делал в ней заметные успехи, но при этом отцовских чаяний и ожиданий того, как должно вести себя принцу крови, явно не оправдывал.

«Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» — спросил как-то Тингол. Он любил всех своих многочисленных племянников, а самый младший еще и подкупал живым, лукавым нравом. Тингол вообще испытывал слабость к чужому нахальству. «Королем», — охотно ответил тогда Трандуил, и Тингол с восторгом расхохотался. Присутствовавший при этом Орофер вспыхнул и, по выражению лица, явно пожелал провалиться сквозь землю.

— А вы, господин Куталион, — продолжила Галадриэль, — с детьми управляетесь уверенно. Виден опыт.

Отошедший в сторону парка часовой по-прежнему косился на них и неуклюже пристраивал на плече ствол винтовки — самые опытные части отправили на улицы города и на внешние кордоны, а внутреннюю охрану дворца, похоже, набрали по остаточному принципу.

— Нет, правда! Вы ведь почти вырастили этого мальчика, сына Хурина. Насколько я знаю, не самый простой был подопечный… Всегда было интересно: это дядюшка его на вас повесил или вы сами вызвались? Если второе, то понимаю, уж вам-то взять воспитанника — оправданно. Хотя разумнее эльфийского сироту, их, к сожалению, тоже хватает… Нет, вы не подумайте, я просто знаю, о чем говорю: мой брат Аэгнор ввязался в нечто подобное.

Галадриэль замолчала, словно в ожидании какого-то ответа, но его не услышала и продолжила:

— Имею в виду, что слишком привязался к смертному человеку. Знаете ведь, он чуть не женился на женщине из беорингов?

— Я слышал.

— Ну вот, — Галадриэль вздохнула, — впрочем, жизнь распорядилась с мрачной иронией… А ведь в вашем случае тоже чуть не вышло иронии? Можно, наверное, так назвать? Скажите, трудно было через это переступить? Господин Куталион?

— Мы переступили.

— О, я задела вас? Извините, если так, — Галадриэль взглянула виновато, протянула руку, мягко взяла его за локоть. — Мы все немного не в себе… А вам же особенно тяжело — еще толком не оправились, и тут выпало потерять в один день двух друзей. Вы ведь были так близки и с дядюшкой, и с господином комендантом…

— Что-то еще? — помолчав, все-таки произнес Белег. Опустил взгляд и посмотрел на холеную руку у себя на локте: рука была тонкая, с нежными голубыми прожилками под белой кожей, с единственным узким золотым кольцом, с аккуратно подточенными заостренными ноготками. Под его взглядом рука медленно разжалась и медленно опустилась.

— Ну хорошо, — улыбнулась Галадриэль, — спрашивайте уже.

Белег ждал. Галадриэль улыбнулась шире.

— Ах, то есть я еще и сама должна? Что ж…

В Дориате любили поспорить о том, кто прекраснее — дочь короля или его племянница. Споры были долгие и бестолковые, нередко сводящиеся к совсем уж постороннему сопоставлению своего, синдарского и чуждого, заморского. Белег во все это не втягивался, но сам видел ясно: Лютиэн была красива исключительно, совершенно, и красота ее была насквозь пронизана очарованием, неиссякаемым жизнелюбием и безграничной добротой. Наверное, именно это видел каждый в огромных лучистых глазах, в по-детски приоткрытой улыбке и смешливых ямочках на щеках; о своей красоте она не задумывалась. Галадриэль же все о себе знала. Это в полной мере сквозило в ее стати, в повороте головы, в манере с легкой уверенной улыбкой смотреть из-под полуопущенных век; Галадриэль была прекрасна и пользовалась этим.

— Что ж, — повторила она уже серьезно и повернулась к Белегу лицом, расправила плечи. Каблуков под длинным подолом было не видно, но они там были — иначе бы она не смотрела почти вровень. — Никаких новых обстоятельств по существу произошедшего я вам сообщить не смогу: я все утро провела на половине королевы. Сначала мы вместе разбирали ее переписку, потом продолжили работу с приготовлениями к празднику. Мне даже нечем развлечь вас. Если только организационными курьезами.

— Вы не выходили в сад? Не видели ничего в окно?

— Поверите: нет. Мы были страшно заняты. Это безобразие, объедаемое несносным кузеном — одно из свидетельств тому. К празднику нужно было еще многое сделать, а времени оставалось в обрез. Мы все время были в этих комнатах — и я, и Ее Величество. Придворные дамы, — она назвала несколько имен, — могут подтвердить.

— Кто еще кроме них заходил? С какой целью?

— Ее Высочество Кайссэ, она пришла около девяти и пробыла с нами до полудня. Дядюшка Эльмо пришел вместе с ней, но задержался минут на двадцать, не больше. Дальше у него какие-то свои штудии или философские размышления… Вам лучше у него спросить, я не вникала. Обычно вникаю, я же добрая племянница, но тут слишком уж занята была… Была госпожа Руиндис — с вопросами сметы на праздник во дворце. Доктор Игливин, он принес списки из госпиталя: планировался визит к раненым и подарки для них… Кто еще?.. Дядюшкин секретарь, Рандиллион, он приносил какие-то бумаги, лично для королевы. Еще, если интересно, звонила госпожа Ллин-Маэб, Ее Величество сама с ней говорила — что-то о праздновании в квартале авари… А в остальном только наши придворные дамы, прислуга, какие-то дворцовые служащие — честно сказать, я и не следила, да и за чем тут следить: они выходили и возвращались, носили бумаги, кое-какие образцы, пробники… Проверьте — на случай, если не исключаете, будто женщина могла незаметно выскользнуть отсюда и расправиться и с дядей, и с тем несчастным ряженым гномом.

Она не улыбнулась и не дрогнула лицом, но где-то в глубине ярко-голубых глаз отразилась издевка.

— Женщина могла это организовать.

— А смысл? Неужели устранить дядю в надежде усадить мужа на трон?

— Не повод?

Тут Галадриэль все же позволила себе снова усмехнуться. Повернулась, расслабленно оперлась спиной о парапет. Из кармана, обнаружившегося в складках платья, появился строгий, без отделки, без инкрустации портсигар чистого золота; из портсигара — такой же строгий золотой мундштук и тонкая, белоснежной бумаги пахитоска. Белег прислонился к парапету рядом и, как того требовали правила игры, достал зажигалку.

— И не подумаю… Закурите? Они крепкие, крепче, чем кажутся… ну как хотите… Да… не подумаю отпираться, — тугая струя дыма вырвалась из красиво округлившихся губ. Галадриэль проводила ее взглядом и уже без улыбки посмотрела на Белега. — И поверьте, это бы всем пошло на пользу. Мы с вами достаточно опытны, чтобы говорить открыто, а вы теперь слишком незначительны, чтобы вас опасаться: дядя все очень запутал, а я бы — исправила. Я бы и раньше исправила, если бы он позволил, но — увы.

— Шанс представился.

— Теперь? Теперь кузен Орофер из штанов выпрыгнет, если я попытаюсь. Да и в качестве кого? Нет, действовать придется, как иначе… но… пока не решила, как именно. Может, попросту заявить освоих правах, что думаете? У нас с Келеборном на двоих их побольше, чем у любого другого на континенте. А что: он — непосредственный наследник, я — внучка трех королей, племянница четвертого. Мы с Ородретом вдвоем такие остались, и то он себя своим браком принизил. А у меня, заметьте, родословная, как у редкой суки, никаких сомнительных союзов: ни бабки-белошвейки, ни матери-рыбачки. Ни, убереги, Создатель, смертных отцов.

— Ни крови голодримской.

— Ну, это несерьезно… Ладно, шутки в сторону! Честное слово, господин Куталион, мне все это совсем не на руку. Убийство?.. Такое вопиющее?.. Столько шума, проблемы с гномами, Сильмарилл — большие проблемы с кузенами… Представляете, что сейчас начнется? Конечно, представляете… Нет-нет, — она вздохнула и подчеркнуто расстроенно покачала головой, — все это очень, очень неудобно.

— Что же было бы удобно?

— Удобно… Если совсем начистоту, — Галадриэль вдруг лукаво улыбнулась, переложила мундштук в левую руку и потянулась, крепко обвила его за шею, зашептала в самое ухо: — Думаю, удобнее всего был бы какой-нибудь ужасный несчастный случай. Понимаете, какая-то трагическая случайность — ни следов, ни виноватых… Вам в вашей работе не приходилось думать о подобном?

— Приходилось. Думать, — спокойно ответил Белег. Галадриэль чуть отстранилась и теперь смотрела дразнящим смеющимся взглядом; рука у нее была прохладная, щека горячая, а от кожи пахло крепким мужским табаком, бергамотом и перцем.

— Вот видите. С вами приятно иметь дело, господин Куталион: вы открыты для понимания. Но — у вас есть границы, — она снова посерьезнела, напоследок погладила его вскользь по затылку и отстранилась полностью. — У меня тоже.

Они постояли молча, размышляя. Пахитоска дотлела и погасла, и Галадриэль небрежно вытряхнула ее на пол, спрятала мундштук.

— Так что, убедила я вас?

— Был такой расчет?

Она снова усмехнулась.

— Appiё{?}[Appiё (кв.) от appa- (to touch) – касание. Здесь: туше.], наивный вопрос.

— Но я вас услышал.

— А вот это уже немало, — заметила Галадриэль и выпрямилась. — Тогда облегчу вам задачу. Хотите знать, что я со своей стороны думаю?

— Со своей, — повторил Белег.

Галадриэль поняла и кивнула удовлетворенно.

— Со своей, господин Куталион, все правильно. Я не пристяжная кобыла, у меня есть собственная сторона и собственные интересы. А думаю я… Думаю, что если все так запутано, что вот и вы, как кутенок, тыкаетесь наугад, то хорошо сработано. До холодка в лопатках хорошо.

— Все?

— Пожалуй… Ну не гадать же нам с вами: ах, гномы слишком глупо; ах, кузены мои слишком очевидно? Ах, Ороферу мозгов бы не хватило?.. Ой, да шучу, шучу, ха-ха!.. Нет, давайте так: гадать неинтересно, а вот если я что-то узнаю, обещаю, с вами свяжутся.

Белег смотрел не на нее, а на ее отражение в дверном стекле: видно было, что Галадриэль не перестает крутить в кармане свой портсигар.

— Хорошо. Последний вопрос. Кто мог бы дать за Сильмарилл лучшую цену?

— «Мог бы»? Или «дал бы»? — переспросила Галадриэль. — Да и кому что нужно.

— Вам, например?

— Мне… — всерьез задумалась Галадриэль. — На что я бы поменяла Сильмарилл… Может… Может, на чью-то голову? Или лучше на пару голов? Тут ведь смотря с кем меняться, — и она улыбнулась совершенно обворожительно, сделала шаг к дверям с террасы.

— Благодарю, что уделили мне время, Ваше Высочество.

— Ах, какие пустяки, господин Куталион, — в тон ответила она и, задержавшись на пороге, картинно передернула плечами. — Признаться, я тоже была рада улизнуть: вы-то и не знаете, но есть вещи невыносимее крови и проломленных голов, — и, страшно округлив глаза, закончила: — Женские слезы.

Дверь беззвучно прикрылась, колыхнулась плотная штора. Выждав немного, по лужайке зашелестел часовой — вернулся на пост и, сердито покосившись, вытянулся с винтовкой на плечо.

Надо было найти Турина. Тот, скорее всего, остался в комендатуре и продолжал читать рапорты и допросные листы, а может, уже и расспрашивал кого-то, кто ночь напролет рыскал по следам двух гномов — мертвого и, как только что охарактеризовал Роглин, «как в воду канувшего». Версия требовала проверки.

Белег повел плечами, шагнул с места и взялся за дверную ручку, но остановился — стекло показало растрепанное отражение со съехавшим на бок галстуком. Он поправил. Только с оставшимся на коже навязчивым запахом табака и бергамота ничего было не поделать.

13 часов 06 минут

Рандиллион шел им навстречу по длинному коридору комендатуры и прижимал к груди кипу папок. Он был все в том же сером полосатом костюме, все такой же собранный и бесстрастный. Не дойдя до Белега и Турина, отвернул в приоткрытую дверь и там затих.

— Ранвэг?

Небольшая комната оказалась доверху заставлена коробками и мебелью — многие кабинеты в этой части дворца пришлось спешно освобождать для допросов. Секретарь короля стоял среди шаткого нагромождения и сосредоточенно разглядывал разлапистый фикус.

— Ранвэг? Вы не к Ороферу?

— Я? К Ороферу? — медленно переспросил тот и, подумав, уточнил: — Я к Его Высочеству.

— Это другой этаж.

— Другой, — еще подумав, согласился Рандиллион. Повернулся и собрался выйти обратно в коридор.

— Что за бумаги, — Белег заступил дорогу, — вы вчера утром приносили для королевы? В котором часу это было?

— Бумаги для королевы.

— Какие именно?

Рандиллион задумался. Посмотрел на папки у себя в руках, снова на Белега, моргнул медленно и только потом ответил:

— Я к Его Величеству.

— А… бумаги? — уточнил Турин.

— С бумагами.

— А спали вы?.. Тоже с бумагами?

Тут Рандиллион уже ничего не ответил, повернулся и деревянно пошел в коридор.

— Господин секретарь, — окликнул его Турин и большим пальцем показал себе за спину, — лестница. Она там.

Когда секретарь скрылся за поворотом коридора теперь уже в правильном направлении, молодой человек покрутил ладонью возле уха и недвусмысленно присвистнул.

— Перестань, — укорил его Белег.

Они спустились вниз и вышли на площадь, остановились возле припаркованного «Глаурунга». Турин рассказал: он успел переговорить с десятком офицеров, перечитать пачку показаний, переписать себе в блокнот внушительный список самых разных связей мастера Англазара. И все же только убедился: ничего принципиально нового за утро и половину дня ни полиции, ни военным выяснить не удалось. Белег, не вдаваясь в подробности, пересказал свой разговор с Галадриэль.

— И ты ей поверил?

— Поверил?

— Ну, в смысле, помню, помню: мы не руководствуемся в работе понятием веры. «Базовые принципы разведывательной деятельности», раздел первый, глава первая. Я про то: убедила она тебя?

— Доводы озвучивала правильные. Кроме того, она боится.

— Белег! Ты загнал принцессу в угол и стращал вопросами? Что, и до слез бедняжку довел? Как того гнома?

— Скорее наоборот.

— Наоборо-от? Она шипела, выпускала коготки и размахивала маленьким револьверчиком?

— Примерно.

— Жаль, я этого не видел! — окончательно развеселился Турин и явно собрался поглумиться на эту тему еще, но тут заметил что-то у Белега за спиной и резко переменился в лице. Белег обернулся.

Быстрой и дерганой походкой через площадь к ним шел Саэрос. Три дня назад он вместе с посольской делегацией уехал в Гавани выторговывать выгодные условия поставок в обмен на очередной щедрый заём, на вчерашних совещаниях его заменял вице-казначей господин Варнистэ, а теперь, значит, он вернулся…

Не сбавляя шаг, Саэрос вплотную приблизился к Белегу и без слов, безо всякого крика пихнул обоими кулаками в грудь. Белег отступил, получил еще один такой же ощутимый тычок. На третий поймал Саэроса в охапку, прижал к себе, и тот задергался, забодался, без разбору залупил руками и теперь уже на всю площадь разразился таким исступленным потоком брани, какой сделал бы честь любому портовому грузчику.

Саэрос был самый невысокий и щуплый из них пятерых. Очень светлые серебристые, почти белые волосы, черные брови, острый взгляд черных глаз — он был весьма импозантен, всегда тщательно, с придумкой одет и, если бы тонкие черты не искажались почти постоянным недовольством и раздражением, мог бы называться красивым. Приятным в общении он не был никогда.

— Все. Пускай, — наконец глухо проговорил, закончив вырываться и изрыгать проклятия. Белег пустил. — Устроили тут без меня, да?

Они отошли, присели на скамью возле кованой решетки, что окружала Хирилорн в центре площади. Саэрос вынул маленькую расческу и стал нервно, дрожа руками, дергая волосы, приводить себя в порядок, Белег наклонился поднять выскользнувший из кармана аж хрустящий от крахмала платок и просто ждал. Турин не садился — в сомнениях мялся неподалеку.

— Ну?

— Нечего пока.

— Так-таки и нечего.

— Расследование идет, — осторожно вставил Турин, и Саэрос, подскочив на месте, вытаращившись сначала на него, разинул рот, а потом совершенно потрясенно посмотрел на Белега.

— Оно что же — разговаривает?!

Белег без раздумий пихнул локтем и посмотрел на Турина: тот поиграл желваками, но проявил чудеса выдержки — вовсе промолчал и от греха подальше ушел к бронемобилю.

— Мы, кажется, договаривались?

— Извини, — отмахнулся Саэрос, — дай душу отвести.

После того инцидента, после которого Турин оказался в бегах, а Саэрос — в госпитале и в гипсе, они долго не общались. Нет, Белег приходил в палату, но больной упорно делал вид, что спит, а потом уже и сам Белег Менегрот покинул. Встретились только весной, в тот самый день, когда Белег сидел в кабинете Тингола и выслушивал отповедь.

Уже пили приготовленный Алороном чай, и тут зазвонил телефон. Тингол поднял трубку, коротко угукнул в нее и пошел отпереть.

— Ты очень кстати. Заходи.

Саэрос вошел с бумагами в руках, увидел Белега и тут же отвел взгляд, замер и, свирепея, подобрался.

— Так, что тут у нас… Ага!.. Подожди-ка, присядь, перечитаю. Вон, хочешь — бутербродик бери, — и Тингол, якобы ничего не замечая, сел на подлокотник кресла и принялся увлеченно шелестеть.

Белег неловко выбрался из-за стола.

— Здравствуй, Саэрос. Мы давно не виделись.

Тот дернулся, повернулся и с всколыхнувшимся возмущением уставился так, будто и правда только что увидел.

— Ах, здравствуйте, господин Куталион! Вас-то я и не заметил! Действительно, давненько. Когда же это было?..

— Прошлой зимой.

— Вы правы, господин Куталион, что-то такое припоминаю. Встречались. Какой-то славный денек, кажется, конец недели — незадолго до того, как чья-то ручная обезьяна чуть меня не убила! А что же было дальше?! Ах да, дальше один мой бывший друг умчался и пропал на несколько месяцев! И, дайте подумаю, чем же кончилось то дело?.. Ах да: та же блядья обезьяна чуть не прикончила его самого!

— Я тоже рад тебя видеть, Саэрос.

— А не пошел бы ты?

— А не пошли бы вы оба? — не поднимая головы, предложил Тингол.

Они молча вышли на террасу: Белег прикрыл дверь и отвернулся от полоски света между занавесом — ее почти сразу загородила подошедшая фигура; Саэрос, не оглядываясь, быстро пошел через парк.

— Саэрос, ты извини, — позвал его Белег. Остановился возле валуна у клумбы и присел. — Мне за тобой не угнаться.

Тот сразу вернулся. Садиться не стал — угрожающе навис.

— Скажи еще, пока я в госпитале валялся, тоже было не угнаться!

— В госпитале ты не был настроен на разговор.

— И что тебя остановило?

— Что не стоит кричать со сломанной шеей.

— Ах, ну так теперь она срослась!.. — с угрозой процедил Саэрос, сунул руки в карманы брюк и, не слишком церемонясь, толкнул его, уселся рядом.

— Что там? — Белег взглядом указал на дворец — туда, где находились залы Совета и Государственного Собрания.

— А что, какие-то сомнения? Можешь догадаться: одни перебздели и не знают, что делать, другие в принципе не знают ничего по причине врожденного скудоумия. Друг на друга валят, ищут виноватых.

— Это знаю.

— Что тогда… Остальное тоже сам угадаешь. С гномами, считай, все: кончилась любовь, не знаю, как выгребать. Магистрат пришлось попросту заблокировать, но они уже дали знать в свои норы, оттуда депеша за депешей, грозят нам всеми возможными карами, включая перерезание торговых каналов, запрет на поставки руды и всяких заэредлуинских излишеств. Ладно каналы, ладно руды, но излишества!.. — он воздел к небу руки, трагично ими потряс. — Тебе, кстати, отчасти повезло: Ордиля имеют в особо извращенной форме, хотя тебя тоже поминают недобрым словом. Как это так, почему наша хваленая разведка прозевала таких опасных гномов, а может, и не гномов, а может, людей жадных, а может, коварных ангбанских засланцев, а может, каких-то голодримских выблядышей, которые втерлись к нам в доверие и теперь вона что учинили. Прозевали ведь, а?

Белег коротко взглянул.

— Нет, я-то тебя не виню: Элу шел к цели уверенно и полным ходом… Ну а в целом все намного хуже, чем просто щемящая боль от потери дорогого вождя и друга. Прямо тебе скажу, Белег: мы в дерьме. На северные рубежи стянули всех, кого могли стянуть из резерва. На юге тоже. Не слышал, Гили великим умищем своим состряпал гениальный план: как с двух сторон, отсюда и от Тол-Галена, ударить по Амон-Эреб — чтоб клочки по закоулочкам. Я только пока не понял — чьи клочки-то… Кстати, нашлись те, кому идея очень понравилась — предлагают выносить на Собрание. Удивил?

— Не особо.

— А вот меня оба удивили — и Элу, и Маблунг… Я заглянул в медотчет, и что ты думаешь! Оказывается, у обоих все это время были мозги! Я просто глазам своим не поверил… Ладно Элу, но Маблунг!.. Я даже его еще больше зауважал — за такое честное, такое откровенное стремление свои мозги продемонстрировать. А я ведь в нем всегда сомневался…

Белег молчал, рассматривая под ногами брусчатку.

— …ты меня заткнешь, наконец?

— Разве надо?

Саэрос замолчал. Потом медленно наклонился, как будто сломался пополам, замычал что-то сквозь зубы, запустил в волосы руки, дернул с силой и с силой закачался — вперед-назад, туда-сюда, продолжая то ли стонать, то ли подвывать чуть слышно.

— Что же это такое, Белег… а… что такое…

У главного входа во дворец по-прежнему стоял толгаленский кортеж — бронемобили, грузовые фургоны, даже два станковых пулемета на прицепах. Вокруг суетились военные, носили что-то во дворец, возвращались. Рядом остановились Берен и Турин, о чем-то переговаривались, то поднимали головы на громаду дворца над собой, то озирались на кортеж.

— Саэрос.

— М?..

— Послушай меня.

— Слушаю.

Саэрос не сразу, но выпрямился, глотнул воздуха, рукавом мазнул по лицу.

— Кого-то мы прозевали, это точно. Но кого — не понимаю пока. Лишнего говорить не хочу, а наблюдать за всеми глаз не хватит.

— И что? Глазками поделиться? Ордиль подальше послал, да?

— Я его понимаю.

— А я-то как понимаю! Цени теперь сильнее мое всепрощение!.. Ладно, что там. Гномы?

— Зачем им убивать? Сильмарилл — допустим. Но убивать? Таким способом?

— Случайно? Силенки не рассчитали?

— Нет. Случайно было бы в драке. А драки не было.

— Точно?

— Точно. Все сделано четко, как задумано. А задумано странно.

— Голодранцы. В смысле голодримцы. Затейливые ребята.

— Ради этого Маэдрос пишет каждый год?

— Да, для показательной расправы не хватает огонька… Тогда Ангбанд. Сидит там, ждет, как мы теперь глотки друг другу рвать будем… Кого-то подослали?

— Кого-то, кто мог вплотную подойти к Маблунгу.

— Злоебучая Тьма…

— Не думаю.

Саэрос удивленно посмотрел на него. Потом запрокинул голову и громко, взахлеб расхохотался.

— Вот ведь: каждый раз, как я успеваю поверить, что у тебя нет чувства юмора!.. — он отсмеялся и вытер слезы. — Может, еще что-нибудь, над чем мне захочется посмеяться?

— Придержу пока.

Саэрос прищурился, хмыкнул, но уже невесело. Поднялся на ноги.

— Ясненько: мы в еще более вонючем дерьме, чем мне показалось сперва, — он смерил Белега придирчивым взглядом, наклонился вдруг и провел по спине — нащупал под пиджаком ремень портупеи. — Вот это хорошо. Это правильно. Мартышку свою держи поближе, раз она кусачая. Будь осторожен, береги мозги. Меня держи в курсе, надо что — сообщай. Если вдруг государственные умы глупость какую удумают — злой дядя Саэрос вас отстоит, — он весело оскалился, повернулся, не прощаясь, пошел в сторону дворца, а на ходу вдруг обернулся — пошел спиной. — И Белег! Сыщешь когда — не спеши! Вместе рвать будем. Зубками!

13 часов 32 минуты

— Куда мы? — спросил Турин.

После полудня небо снова посмурнело, с реки задуло и стало прохладно. Но они все равно пошли пешком.

От площади на другой берег Эсгалдуина тянулся Королевский мост — парадный, с причудливо выкованными решетками, с высокими ветвистыми фонарями — они изображали выводящую к исполинскому Хирилорну буковую аллею, и хрустальные шары плафонов зажигались в темноте теплым золотым светом. Сейчас фонари не горели, а на флагштоках по обе стороны моста были заменены флаги: вместо дориатского, вместо менегротского, вместо королевского штандартов здесь, как и во всем городе, во всем Дориате бились на ветру черные полотнища — официальный траур уже был объявлен.

Заречье лежало через мост напротив дворца: цветные и беленые домики с косыми балками, приусадебные участки, фруктовые сады; левее, на западе, отделенные топкими зарослями вдоль обмелевшей Камышины, недобро темнели кварталы Нового Заречья.

— Сходим в Заводи.

В то время, когда основная масса синдар во главе с Тинголом пришла в леса будущего Дориата, здесь уже обосновались некоторые из ушедших вперед сородичей. На месте сегодняшнего Клубка существовало подобие деревни, и с ее жителями предстояло не раз договариваться и идти на многочисленные уступки, а сами они хоть и перемешались, перероднились давным-давно, но до сих пор с гордостью отмежевывались от большого города и почитали себя коренными — в отличие от «этих», пришлых. Другое дело Заводи. Там, на противоположном берегу, в стороне, в чаще, у заросшей заболоченной старицы еще раньше них поселился Йарво — со своим уже тогда многочисленным семейством.

— Пф-ф, что там делать-то? — удивился Турин. — Комаров кормить?

— Посоветуемся, — уклончиво ответил Белег. — О чем ты говорил с Береном?

— А о чем… Если опустить лирику… Об их поездке. О той, которая планировалась. Он сам говорит: мол, вот как вышло-то — зазывали ехать с помпой, с размахом, под праздник, а получилось… Получилось, сорвались за час, в себя по пути приходили.

— Элу звал?

— Он. Я почему вспомнил: на совещании же заговорили. Что комендантским лишняя морока, еще и лично Маблунгу зачем-то тащиться… Для охраны, что ли? Ты не знал?

— Нет.

— И кстати, Маблунг мне на это как раз пожаловался… Слушай, а ведь правда! Вот сейчас я стал говорить и вдруг вспомнил: когда зашел к нему тогда, он спросил там что-то — как дела, как наше агентство, будь оно… приходил ли кто… А потом посетовал, что самому никуда не выйти — дел полно, еще поездка какая-то ненужная предстоит… А вот дальше спросить я не успел. Думаешь, это важно?

— Возможно.

Белег замедлил шаг, «Карсид» из-под полы привычно защелкал барабаном.

— А еще знаешь, о чем мы говорили? — помолчав, продолжил Турин.

— М?

— Вот смотри, — он остановился, остановил за рукав Белега, посмотрел по сторонам — кроме них на мосту никого не было. — Давай-ка поглядим. Какие сейчас рабочие версии?

— Какие?

— Ну гномы, да? Потом одно беспокойное семейство с Амон-Эреб. Да? И еще: Ангбанд улучил момент и отыгрался. Да?

— Да.

— Все?

— К чему ты ведешь?

— К чему! Вот мы с Береном сейчас и говорили: если бы о людях речь шла, и — говорю как есть, не обижайся — ухлопали богатенького дядюшку, вынесли у него сейф… На кого бы помимо залетного грабежа подумали?

Белег ждал.

— На бедных родственников! На богатых тоже. На соседей всяких, знакомцев. Мало ли кто глаз положил, прицелился, решился… Не подумай, я не к тому веду, что надо дорвавшегося до большой палки Орофера трясти или у Келеборна по карманам шарить. Но мне подумалось, надо этот фокус… вид…

— Ракурс.

— Вот! Этот ракурс тоже учесть. Я… Да, проклятье!.. — Турин прижал к переносице кулак, сжал зубы. — Проклятье! Ну да, раз есть такое, надо его тоже рассмотреть ведь! А вы как будто не видите — даже не отметаете, а просто — не видите! Ты вот с Галадриэль поговорил — и что?

— Ничего. Пока.

— Вот! А у нас в Дор-Ломине она бы уже сидела в участке и язвила под протокол! Напомню, в Нарготронде в свое время Финрода очень технично из города выставили. Тоже ведь чья-то комбинация была…

— Я знаю. И как в Нарготронде, и как у вас в Дор-Ломине.

— Знает он! — обозлившись вдруг, крутанулся на месте Турин. — Знал бы, я бы тебя от дерева не отвязывал!.. И!.. Извини.

Белег повернулся, оперся спиной на студеные перила моста. С реки дуло. «Щелк-щелк-щелк», — стал считать из-под полы револьвер.

Собственные познания в людях всегда казались достаточными, но, как выяснилось, таковыми все же не были: не настолько, чтобы, отыскав в лесу банду Турина — тогда еще действительно настоящую самую банду, тут же не нарваться. Еще до всякого разговора его профилактически отпинали, а потом под недвусмысленные взгляды разговор пошел совсем круто. Тогда, у дерева, казалось, что вот так, от пули из собственного пистолета, умереть будет до смешного глупо.

— Извини, — виновато повторил Турин, тронул его за рукав, — занесло меня. Белег, а?

— Брось, — Белег хлопнул рядом по перилам, — поясни, к чему ведешь.

— К чему, к чему… Гномы, голодрим — цветочки все это. Я тебе про другое. Ладно, оставим Галадриэль. Но «корнет Нурмиль» сидел себе под дверью, не отсвечивал, уши грел. Так, может, и не он один?

— Во дворце нет случайных служащих. Все свои и давно проверены.

— Но в городе же есть! В Торговой палате, в конторах!.. Да где угодно могут сидеть! И зайти с улицы, как мы уже поняли, большой хитрости не надо.

— Надо знать, куда идти, как. Во сколько.

— Вот! И это уже вторая часть наших ах каких хороших новостей!.. Видишь, как выходит: за кого ни возьмись, подтянуть можно.

Белег повернулся, оперся на локти, посмотрел через перила на воду: серый от пасмурного неба, на мятую жесть похожий Эсгадлуин тек внизу скоро и дергано. Здесь, пусть и ниже стремнины, течение все еще было неспокойное, и грузовые суда в черте города ходили только с лоцманским буксиром. Белег покачал рукой, и темный силуэт отражения внизу сделал то же самое.

— Страшно? — тоже повернувшись, наклонившись ближе, тихо спросил Турин.

— Наверное.

— А мне — нет. Хочешь верь, но не страшно — злюсь я. А так — хреново все это. Хреново… Я, представь, только вчера утром ведь думал: устроилось все вроде, надо снова матери писать…

Весточки из Дориата в Дор-Ломин и обратно шли нечасто, но регулярно — можно было направить и через верных людей, и обычной почтой — у нее были свои каналы и свои связи. Морвэн отвечала скупо и по делу, теплыми приписками ни о чем были дополнения рукой Ниэнор. А в общем же в самих посланиях ответом на намеки Турину приходил неизменный подтекст: Морвэн никуда не поедет, Ниэнор тоже.

Турин, похоже, снова об этом вспомнил и вздохнул.

— Ладно. Что стоять… Что делать будем?

Белег поднял голову, выпрямился.

— Я же сказал: сходим в Заводи.

В Заводи никто из посторонних из праздного любопытства не совался — так Тингол сразу договорился с самим Йарво. Никаких строек поблизости, никаких грузовых причалов выше по течению, никакого шума и вмешательства в их дела. Когда фарватер Эсгалдуина потребовалось заглубить — договаривались заново, и пришлось изрядно помучиться. Дориатские законы в Заводях соблюдали, верховенство короля признавали, но в быту жили старым укладом; дети, внуки, правнуки и прочие потомки Йарво, бывало, переселялись в город, заводили свои семьи, но и связи с Заводями никогда не теряли.

Белег и Турин прошли тихой окраиной Заречья, потом пустынным берегом реки — через луг, через присыпанную резаной осокой низину (под ногами выступала грязная жижа, в воздухе пахло застойной водой и тиной), миновали перелесок, потом черный от времени, но крепкий, ровно стоящий частокол. Огромные щучьи и судачьи черепа щерились на нем поверху, над воротами была приколочена бурая ветвистая коряга.

— Здравствуйте, — осторожно произнес Турин: за воротами стоял голый по пояс беловолосый мужчина и острогой поправлял развешенную изнутри частокола сеть.

— Мир вам, — удивленно и гулко отозвался он.

Заводи были чем-то вроде большой усадьбы. Несколько десятков вытянутых, крытых дерном свайных домов стояли вдоль изогнутой старицы, окруженные хозяйственными постройками, навесами, распорками для снастей, вешалами с рыбой. К поселению вплотную подступала вода, а частокол прикрывал подход от Заречья; сотни три здешних обитателей промышляли в основном ловлей, лесом и кустарными ремеслами.

— Мир тебе, Белег! И спутнику твоему мир, — окликнул их низкий женский голос с непривычным выговором.

Босая женщина в одном только коротком фартуке рыбьей кожи и в такой же головной повязке стояла на коленях возле деревянного помоста и энергично натирала солью большую рыбину. Не дожидаясь вопроса, указала в сторону пристани.

— Там.

Их появление уже привлекло внимание: с сухим шелестом колыхались костяные низки занавесок в дверных проемах, местные выглядывали — кто-то просто помахать, кто-то здоровался, кто-то смотрел безучастно; как всегда, из ниоткуда набежали дети: стайкой рыбешек принялись виться, гомонить, смеясь и норовя ухватить за одежду. У пристани отстали.

Пристань, а вернее, длинные дощатые мостки на все тех же сваях, тянулась вдоль расчищенного русла старицы в сторону Эсгалдуина. На столбах, как и везде, сушились сети и мотки лесок, покачивались привязанные барки и долбленки. В конце пристани, свесив в воду босые ноги, сидел мужчина. Его длинные, почти белые волосы были причудливо заплетены в тугие мелкие косички и стянуты вместе в основательный хвост, тот свисал вдоль голой спины, концами косичек лежа на досках. На звук шагов мужчина поднял голову.

— Белег. Турин, — коротко поприветствовал, как все здесь — гулко и глуховато, и как все — глотая гласные: получалось скорее «Бельх» и «Турн». — Знаю уже. Присядь.

Белег успел загодя снять туфли, отставил их в сторону и, поддернув брюки, опустился на пристань рядом с Йарво. Тот подвинулся, убрал за спину долбленое ведро и продолжил смотреть на кончик удилища.

— Видели что? — нарочито бодро поинтересовался Турин, сунул нос в ведро и одобрительно помычал. Ни разуваться, ни садиться он не стал: опустился на корточки и уже с подозрением, с легкой опаской покосился на поверхность воды. Старица была темная, стоячая, густо затянутая ряской и тонкими, разбегающимися в воде нитями водорослей, — они слабо колыхались там, похожие на волосы утопленников.

Когда-то Белег вдоволь поводил Турина, мальчика еще, по всему Менегроту, по всем окрестным городкам, по хуторам, по армейским расположениям — показал, перезнакомил со множеством собственных знакомых и с Йарво, конечно, тоже. Но в Заводях Турин всегда чувствовал себя явно неуютно и, как всегда в таких случаях, скрывал замешательство особой, неловкой оживленностью. Впрочем, в подобном отношении к здешнему укладу могли бы сознаться многие менегротцы.

— Где нам… Надо что? — прозвучало скорее «натшто», и Йарво покосился на Белега левым ярко-зеленым глазом. Правый был черный.

— Хорошо бы кое-что поискать.

— Потеряли?

— Возможно. В городе нет, в лесу нет. Думаю, вдруг ты поможешь.

— Может, и помогу… — Йарво подсек удилище, но натянувшаяся было леска сразу ослабла, и он пустил ее обратно. — Давно потеряли? Далеко?

— Позавчера к ночи. Может, позже. Не раньше. У Клубка или ниже.

— И велика потеря?

— Гондов десять{?}[От gond (синд.) – камень. По аналогии с английским стоном (stone), мерой веса, равной 14 фунтами. Т.о. 10 гондов – примерно 65 килограмм.].

Йарво что-то пробормотал, подергал себя за мочку — там, слева, в нее была вдета серьга-загогулина из черного камня. Другая загогулина, ярко-зеленая, была вдета в правое ухо.

— Добрó, — решил что-то, на ощупь запустил руку в ведро за спиной и, пошарив, вынул плотвичку. Безголовая тушка — голову Йарво сплюнул под ноги — звонко шлепнулась в середину старицы, оставив в ряске темную брешь, сразу ушла на дно. А потом вода вдруг вспучилась, мельком показала черную, гладкую, лошадиной ширины спину — что-то двигалось там в глубине, проборонив поверхность и пустив в стороны крупно побежавшую рябь, и наконец возле пристани показалась башка — крохотные широко расставленные глазки, колыхающиеся усы и обманчиво безобидная, беззубая пасть размером с хороший чемодан. Турин невольно отодвинулся.

— Добрó, — повторил Йарво, наклонился и ласково похлопал рыбину между глаз. — Сыщем.

Минуты не прошло — голося что-то совершенно неразборчивое, гулкое, утробное, на зов прибежал довольный голый мальчишка с шестом в руках; следом пришел рослый и плечистый — не в пример щуплому Йарво — мужчина в кожаных штанах, армейских ботинках и пехотной блузе старого образца. Коротко пожали руки, мужчина спрыгнул в ближайшую барку, стал ее отвязывать. Оба они были такие же беловолосые, разноглазые; мальчишка — младший сын Йарво, мужчина — старший правнук. Детей у него было шестеро: первая жена, Сорсэ, погибла еще в Походе, остались сын и дочь, а позднее Йарво сошелся с Туммэ.

Барка вышла на большую воду через узкую, едва различимую в зарослях протоку и заскользила вдоль берега. Грести и отталкиваться нужды не было — влекло течением, и только Рантам, правнук, слегка правил кормовым веслом.

— Вы правда ничего не видели? — решил поспрашивать Турин. — Вы ж напротив почти. Может, переправлялся кто незнакомый? Или на берегу крутился?

— Не, — покачал головой Йарво, — чужой не справится… На реке спокойно, там частый ход. А у дворца — скалы, прижим, как подойти, знать надо.

Он стоял между лавок, опираясь на шест, и рассеянно смотрел то на воду, то на распластавшегося на носу сына, то на поблескивающую справа-слева от барки сомовью спину.

— Правь здесь, — сказал Рантаму, когда поравнялись с Королевским мостом, прошли между опорами и из речной излучины вышли на ровное место. Отсюда круто повернувший Эсгалдуин брал ход на запад, до самого Сириона; течение его успокаивалось, и судам уже не грозили ни скрытые в глубине камни, ни порожистые стремнины.

Когда реку пересекли, пошли вдоль непривычно пустой и тихой набережной до устья Оврага: по нему сбегала с холма Шумливка — наверху били ключи, их потоки собирались в короткий студеный ручеек. Здесь рыбина надолго скрылась в глубине, и мальчишка соскользнул со своего насеста — нырнул следом, но, когда вынырнул, только погримасничал, забулькал, замахал руками: ничего стоящего.

У Большого порта, особенно у Нового моста, напротив Нового Заречья, задержались еще. Барка медленно шла вдоль укрытий аванпорта, за ними скрывались заглубленные в берег причалы, склады, разгрузочные площадки; виднелись поверх бетонных стенок застывшие без работы буксиры, баржи и грузовые краны. Сейчас шлюз внутрь порта был закрыт, а на верхней площадке, завидев на реке движение, поднялись вооруженные часовые, но узнали — махнули. Здесь в воде было полно мусора, грязной пены, всякой тухлятины; запутавшись в водорослях, качалось возле опоры что-то серо-розовое, раздувшееся — то ли дохлая овца, то ли собака. Йарво уже не отпускал сына нырять, да и сам только свешивался через борт, принюхивался и бормотал что-то всплывающей время от времени рыбине.

Начало темнеть. Совсем захолодало. Турин в кожаной своей куртке как ни в чем не бывало вертелся на лавке, заглядывая то за один борт, то за другой. У Белега немел бок.

— Глухо… Да продергивает тут. Ранти, правь-ка за Чомгу, в рогоз. Коль дальше гнало, то туда. Белег, ты твердо знаешь, в воде пропажа?

— Рад бы твердо знать.

— Ясн.

За узкой, из лесов вытекающей бурой от торфа Чомгой город заканчивался и, отделенные полосой прибрежных зарослей, начинались поля и предместья. Эсгалдуин здесь разливался еще шире, берега становились низкие и топкие и обильно зарастали осокой и рогозом.

— Табань! — Йарво вскинул вдруг руку — отплыли уже достаточно, чтобы город казался остающимся позади.

Барка замерла.

У борта беззвучно хапнула воздух сомовья пасть и так же беззвучно скрылась.

Место возле берега ничем от других не отличалось, но что-то опытный, наметанный взгляд привлекло: Йарво стоял настороженный — всматриваясь, принюхиваясь. Потом жестом остановил готового сорваться сына, дернул на штанах завязку, вытек из них и, без прыжка, без толчка как будто, без звука и брызг, ушел в воду — сразу на глубину.

Рантам, сунув в заросли весло, остановил барку и спокойно смотрел через борт; мальчишка нетерпеливо вертелся, но ослушаться не посмел. Прошло четыре минуты: Турин с подозрением уже стал поглядывать по сторонам, но тут вода снова всколыхнулась, и у самого борта показалась белая голова.

— Ранти, кидай веревку. Повезло, Белег! Таких раков наберем…

Комментарий к Глава VI. В мутной воде

Иллюстрации от нейросети Kandinsky:

1. Саэрос — https://postimg.cc/5X1ByxT7

2. Йарво — https://postimg.cc/tnZKsdZj ; https://postimg.cc/F1Y5CvPB

========== Глава VII. Глаза и уши ==========

17 часов 12 минут

За полицией послали мальчишку.

— Ничего, — успокоил Йарво, истолковав сомнение во взгляде Турина. — Близко.

На блокнотном листке Белег на всякий случай черкнул записку, и мальчишка, Хиири, свернул ее и сунул за щеку. Соскользнул с борта и, по-гадючьи держа над водой только голову, не брызгая и почти не создавая ряби, быстро-быстро поплыл вдоль берега.

Пока ждали, Йарво нырнул второй раз, приладил там веревочную петлю, а потом направлял и подталкивал, когда они трое с изрядным усилием вытягивали из воды грузное, неповоротливое тело.

Мастер Англазар в воде пролежал недолго, но вода в Эсгалдуине была еще по-летнему теплая, да и речная живность им уже заинтересовалась — набившиеся за пазуху раки времени даром не теряли. Впрочем, ни опознанию, ни обнаружению на шее глубокой борозды все это не помешало. Из одежды на мастере остались синие шерстяные брюки знакомой приметной ткани, а еще белая рубашка и шелковый жилет, тоже когда-то белый. Башмаки или туфли отсутствовали — то ли они сгинули в воде, то ли лежали сейчас в морге, в секционной, рядом с телом бывшего артельщика Фрара.

— Ну что, все-таки задушили? — подытожил Турин, когда причалили, где посуше, и выволокли тело на траву, на подходящую к берегу луговину — туда, куда мог бы подъехать автомобиль. — Петельку на шею, и прямо из Оврага концы в воду?

— Не так, — не согласился Йарво, присел на корточки и приподнял бледную короткопалую, очень ухоженную руку, отцепил от нее пиявку. — Чуешь, чем пахнет?

Турин помедлил, но наклонился и осторожно принюхался. А когда Рантам встал на колени и, нимало не смущаясь, ткнулся гному сначала в забитые водорослями волосы, потом в само творожистого цвета лицо, а потом прямо в надувшееся под жилетом пузо, Турин скривился уже с нескрываемым отвращением.

— Да-а… ничем особо и не пахнет. Рекой, тиной. Тухлятиной немного, как положено.

Рантам, в отличие от многих жителей Заводей, говорил совершенно чисто — привычно, как в большинстве своем говорили в Менегроте. Когда-то он отучился в Академии, потом служил на заставе возле Йан-Йаур, а потом вышел в отставку, поколесил по всему Белерианду, долго жил на побережье и наконец вернулся сюда, к корням.

— А чем должно-то? — не понял Турин и, переборов себя, наклонился еще ближе.

— Топливом?

— Да, Белег, топливом. Маслом. Дрянью всякой — всем, что возле порта собирается… Там же, знаешь, винты, течение, и все, что в реку попало, сначала к стенке жмет, а потом протаскивает ниже. Еще обдерет как следует. Но это не наш случай, — Рантам вытер руки пучком травы, поднялся. — Целый совсем. Нет, его не в Клубке скинули. Ниже Нового моста, а дальше унесло.

— Груз привязали, — добавил Йарво и поддернул на трупе штанину — на щиколотке обнажилась еще одна борозда, — ток абы как. Его и сволокло…

Черный полицейский автомобиль, санитарный фургон, тоже черный, с двойной сине-зеленой полосой на борту, а еще шустрая миниатюрная мотоколяска у них на хвосте пришли через двадцать шесть минут. Из сгущающейся темноты сначала высверкнули фары, потом донесся гул моторов. Белег и Турин поднялись и пошли навстречу.

— Ловко! Оперативно! Похвально! Но мы тоже время с пользой провели, — сообщил майор Конмал, когда пожал им руки, бегло взглянул на труп и махнул военврачам.

По пути еще пояснил: его официально назначили вести полицейское расследование, в то время как по линии разведки шло что-то свое, а еще что-то делали военные. Все вместе они сформировали оперативную группу, которую, в свою очередь, возглавлял Марондир, а вообще отчитывались лично перед Орофером.

— Я пока не понял — хорошо это или нет, — коротко охарактеризовал комбинацию Конмал.

На полицейском автомобиле вместе с ним приехал все тот же ершистый тол-сирионский майор Сибраллан с напарником, из фургона выбрались еще двое полицейских в младших чинах и два военврача — тоже знакомые по осмотру в кабинете Тингола. Мотоколяска не рискнула лезть в траву и остановилась на грунтовке, она привезла доктора Игливина и то ли помощника его, то ли какого-то зама — он за рулем и сидел.

Ни в разговор, ни в осмотр зареченские жители вмешиваться не стали. Йарво, может, не желая мешать, может, не очень происходящим интересуясь, ушел на луговину и уже сидел там на траве, плел из рогоза; Рантам бродил вдоль берега и наугад заглядывал в заросли. По пятам за ним с гоготом и с неразборчивым гортанным бульканьем колесом ходил Хиири: он тоже приехал в полицейском автомобиле и, когда тот остановился, ужом вывернулся прямо из окна, сломя голову понесся к отцу.

— А-а-а!!! — заслоняя дорогу, раскинул руки, затормозил, заулыбался довольно и хитро — то ли в расчете на похвалу, то ли просто без слов хвастался.

— Ты молодец, — выбрал первое Турин, пошарил в кармане и вытащил что-то. — Держи вот.

Мальчишка без колебаний сцапал сувенир и с ликующим воплем понесся дальше.

— Ты дал ребенку патрон? — уточнил Белег.

— Да ладно, он стреляный, — отмахнулся Турин. — Да ты сам давал мне патроны! И даже пистолет!..

— И что из этого вышло?

Турин собрался снова отмахнуться, но замер вдруг, застыл. Неудачную полушутку и замял выпрыгнувший из автомобиля Конмал.

— Если методично и внимательно все делать, то рано или поздно — нет, не повезет! дело не в везении! — рано или поздно метода сработает, — предварил рассказ Конмал, когда они уступили место розыскникам и врачам, а сами отошли в сторону переговорить.

Розыскная группа обшаривала в Новом Заречье квартал за кварталом, дом за домом. Занятие было муторное, приносившее слишком много интересных, но едва ли относящихся к делу находок, пока вдруг означенная метода не сработала: заглянули в очередную покосившуюся хибару — то ли складик, то ли сарай. На упреждающий стук никто не выходил, на зов не откликался, а мнущиеся в стороне соседи осторожно сообщили: это столярная мастерская, снимает ее гном, снимает какое-то время — может, с весны, может, раньше; жил не здесь, но в последние дни как будто ночует; появляется чаще один, ни с кем особо не общается — только с нечастыми посетителями и всякими грузчиками-извозчиками, которые забирают из мастерской готовую мебель или что он там еще ваяет. Для Заречья такая мнимая или нет неосведомленность была в порядке вещей: соседи слишком тряслись за собственные документы да и просто в чужие дела по негласной традиции не лезли — себе дороже. Зато полиция высадила дверь без раздумий.

— Внутри — угадайте-ка, господин полковник! Хотя что я — не ко времени… Внутри немного вещей, документы наимя Фрара, сына Ондина. Хороший набор столярных инструментов, токарных инструментов и, подумайте только, слесарных инструментов. А еще отмычки, всякие приспособления, подробный план дворца… Ну и — вот, — Конмал закончил перечислять и жестом фокусника достал из кармана фотокарточку. Она была из кабинета Тингола: на столе с приложенной по краю линейкой стояли в ряд три ювелирных футляра черного дерева. Конмал махнул рукой, и от автомобиля с бумажным пакетом в руках подошел непроницаемый майор Сибраллан. — Каково?

В пакете тоже был ювелирный футляр: квадратная коробка в два пальца высотой, в ладонь по ребру; внутри в пухлой черной подложке одно-единственное углубление. Белег повертел футляр, открыл-закрыл, понюхал и вернул.

— Очень похоже, тот самый.

Конмал торжествующе обернулся:

— А ты споришь!

— Я не спорю, — со сдерживаемым раздражением возразил Сибраллан, — я сказал, что на нем не написано. Жирного пятна Сильмарилл для нашего удобства не оставил. А делать однозначные выводы с первого взгляда — чревато. Это азы розыскной работы…

— Давай-ка ты не будешь меня учить! — резко помрачнев, будто вернувшись к неоконченному спору, осадил Конмал.

— Я могу просто помолчать.

— Не надо молчать, тебя не для того к делу приставили!..

— Дайте-ка мне, — Турин потянул из рук футляр, тоже повертел его. — Что тут… Ну-у… он явно не новый. Вот: есть царапинки, пылинки-ворсинки на бархате, пальцами хорошенько заляпано… Даже крошки в складках какие-то есть, вижу… Зуб не дам, но мне кажется, король вынимал его частенько, крышка бы уже гуляла. И-и-и, попро-обуем… Вот: она и правда погуливает. Так?

— Так.

— А еще что?

— Понюхай.

— Пф-ф, легко сказать тебе… — Турин поморщился, но послушался и ткнулся в бархат самым носом, старательно вдохнул. — Пахнет… деревом. Наверное, морилкой какой-то. Или лаком? Чем покрашено? Столяркой, в общем, пахнет… И-и-и… погодите… пахнет… — посопел еще, покосился на Белега. — Ну нет, я не знаю! Мне морилка забивает.

— Хорошим табаком пахнет, — в сторону сухо заметил Сибраллан, — трубочным. И как будто полынью немного.

— В мастерской что-то было? Трубка? Папиросы? — с живым интересом, уже забыв про стычку, уточнил Конмал.

— Я не заметил. В руки не попадалось, — все так же сухо ответил Сибраллан. — Но если господин полковник Куталион аромат узнал, то кто я такой, чтобы в его чутье сомневаться…

— На трупе Фрара ничего из этого не было. Судя по пальцам и по запаху, он не курил.

— Не было… Ладно! — Конмал звонко хлопнул ладонью по крышке футляра, сунул его Сибраллану в руки. — Делаем так: едешь обратно в Заречье, переворачиваешь всю нору сверху донизу, ищешь понятно что. Потом едешь во дворец и детально сравниваешь эту коробку с теми, из кабинета. Потом берешь в помощь, кого можешь, и сравниваете табачные ароматы. Я не знаю, как ты это сделаешь, может, всего гнома обнюхаешь во все места, но ответ — да-да, нет-нет — мне нужен до полуночи. Я заканчиваю здесь и тоже еду в Заречье, буду выяснять, кто приближался к мастерской вчера-сегодня. Возражения?.. Вопросы?.. Нет? Вперед!

— Так точно, — только и ответил на это Сибраллан, сунул пакет под мышку и пошел к автомобилю. Через несколько шагов задумчиво обернулся. — Там ведь была полынная настойка. В кабинете короля.

— Была.

Когда хлопнула дверь автомобиля, и он, поднатужившись, выбросив пробуксовавшими колесами жидкую грязь, рванул с места, Турин вдруг рассмеялся.

— Что такое?

— Представилось почему-то: как король сидит у себя в кабинете, курит трубку и полынной настойкой чокается с Сильмариллом. Смешно ведь!..

Мимо прошли двое полицейских с носилками, следом доктор Игливин со своим помощником-ассистентом, последним — задумавшийся, сосредоточенный на чем-то военврач, бывший капитан Айвир Халрас.

Доктор Игливин, поравнявшись с ними, остановился, со вздохом снял перчатки.

— Мы с коллегами закончили. Гваэрмир, вы идите, идите — вернемся в город… Господа, вы знакомы с моим ассистентом? Гваэрмир Адвэллион, опытный терапевт и мой недавний ученик — уже по другому профилю, по моей основной специальности, рекомендую. Недавно закончил стажировку в Реабилитационном центре, пишет крайне любопытную работу и помогает мне во дворце, что, как вы понимаете, особенно ценно в свете нынешних трагических событий…

С перебравшимся в Дориат незадолго до Нирнаэт Адвэллионом Белег был почти не знаком: нандо из Западного Белерианда, из пришедшего в окончательное запустение Виньямара, приехал и после стандартной проверки получил разрешение на проживание, отучился в Медицинской академии и куда-то устроился. Оказалось — вот. Поздоровался он приветливо и коротко, коротко поблагодарил доктора Игливина и проявил не только немногословность, но и уместную тактичность: знакомство затягивать не стал, ушел к мотоколяске.

— …я случайно услышал о вашей находке и вызвался помочь — все равно заключение ведь мне подписывать, да и во дворце уже… Понимаете, было тяжело оставаться, — доктор Игливин устало потер глаза, вынул из кармана часы — взглянул, стал подкручивать. — С Его Величеством мы закончили, его готовят к… готовят.

— Что королева? — спросил Белег.

— К сожалению, снова спит. Вынужден был снова сделать укол, хотя надеялся, больше не понадобится… Но вы сами видели, Белег… Ах да-да, я же должен перед вами извиниться: сейчас с запозданием понял, что я был невольно груб сегодня.

— Не стоит.

— И все же, извините… Да… и вот я решил, что могу пока оставить свой пост: Ее Высочество с принцем и кое-кто из моих сотрудников остались там, принцесса Галадриэль тоже самоотверженно дежурит. А до утра королева будет спать.

— Я бы хотел поговорить с ней. Когда это будет возможно?

— Понимаю. Но пока… — доктор Игливин развел руками. — Обещаю, я дам вам знать.

Все четверо помолчали,

— Ну а что скажете про этого? — наконец спросил Турин, взглядом указал на санитарный фургон.

— Так а что — удушение… Потом привязали груз и бросили в воду, — печально вздохнул доктор. Снова потер глаза, посмотрел на Конмала. — Все признаки, характерное осаднение на шее и еще на щиколотках. Время…

— Задушили его сзади, — резко перебил вернувшийся от фургона Халрас: он подошел тихо, на ходу вытащил из куртки спички и папиросы. — Душили чем-то тонким — не ремнем, не галстуком. Может быть, крепкая бечевка, толстая леска или какой-то тросик — кожа сильно повреждена. Вокруг борозды следы вдавленных волос — душили прямо через бороду, а она очень плотная. При этом веревка — или что там — почти не двигалась: как натянули, так и держали. Борозда идет четко наверх, нападавший находился выше. На руках из повреждений только сломанные ногти. На шее синяки от них, и под ногтями практически ничего, через бороду не доцарапался. Тело мокло больше суток. Другие подробности за вскрывальщиками. Если вопросов нет, я бы к ним и поехал. Заодно второго наконец увижу.

— Со вторым как раз должны сейчас заканчивать в госпитале, — подсказал доктор Игливин.

— Да, — помедлив, отозвался Халрас. С каким-то сожалением посмотрел на доктора, на аккуратный, но замявшийся теперь воротничок его рубашки, на золотую цепочку карманных часов, на отглаженные стрелки тоже помятых брюк. — Могу себе представить… Так что, Конмал, мы поехали или ты с нами?

— Предлагаешь мне пешком, что ли? Вот спасибо! Нет уж, погодите, тоже поеду. А по делу сам решай, докладывай по готовности. Готовность — до полуночи. Хоть что-то, но должно быть.

Военврач коротко кивнул, щелчком отправил окурок в сторону, развернулся и, без разбора ступая по прячущимся в траве лужам, пошел к фургону.

— Я, наверное, не то что-то делал, — расстроенно заметил доктор Игливин, когда тот достаточно отошел; повернув голову, оглядел себя — принюхался к пиджаку, ощупью поправил воротник. — Я все же более привычен к терапевтической практике, к возможности что-то исправить, а тут… Тут…

— Другое, — сочувствуя, подсказал Конмал. — Езжайте-ка, доктор, поспите хоть немного. Вы сами уже по цвету как этот гном…

— Наверное, послушаюсь. Проведаю Ее Величество еще раз и немного отдохну. Но сначала все же в морг — может быть, господин военврач подскажет, что мы упустили…

Белег посторонился, давая доктору пройти. На полпути тот остановился, обернулся, словно хотел добавить что-то, но раздумал — еще раз попрощался и ушел.

— Так что там? В Заречье-то — с домом? С мастерской? — когда остались втроем, попросил продолжить Турин.

— О, с домом! С домом интересно.

Розыскники уже выяснили, что дом — или как его вернее назвать? — и еще пара таких же хибар в Новом Заречье принадлежали некому господину Хуртилю Луртану, шестидесяти девяти лет от роду. Вообще-то собственником и земли, и однотипных домов в кварталах беженцев оставалось королевство, а беженцы получали жилье в долгосрочное безвозмездное пользование. Но первые жильцы переезжали, съезжались, заводили детей и умирали; потом за первой волной переселенцев пошла вторая, третья… Довольно быстро половина Нового Заречья оказалась в руках всяких прытких дельцов; пользуясь многочисленными лазейками, они принялись делить дома на все более крошечные и безобразные закутки, достраивать немыслимые конструкции веранд, мансард и дырявых навесов, и за каких-то несколько лет благополучный, расчерченный на квадраты район превратился в мрачные непроходимые трущобы. Во дворце на это смотрели с озадаченным непониманием и все пытались придумать, как вернуть изначально благую идею в мирное русло. Пока же было ясно одно: государственная машина эльфийского королевства и сама логика ее не поспевают за скоростью жизни людей.

— И что этот господин Луртан? Нашли его? Тряхнули? Что говорит?

Майор Конмал молча и многозначительно вытащил из кармана сцепку — белый листок, а поверх зеленая форма с лиловым штампом «КОПИЯ» и «шапкой» комендантского отдела регистрации актов гражданского состояния. Вытащил, подчеркнуто аккуратно расправил и стал казенным тоном читать:

— «Хуртиль Луртан Гварлион, 421 года рождения, поселок Ум-Тейглин, административный район Тейглин, Западный Белерианд. Вдовец. Две дочери тридцати одного и двадцати семи лет. На территорию королевства въехал в конце лета 474 года вместе с дочерьми, зятем и пятью внуками. Поименный перечень въезжающих, карточка беженца и справка о потере всего имущества прилагается. Ввиду владения профессиями капитана, лоцмана и механика речного судна Хуртиль Л.Г. и его зять Имандир А.В. получили распределение на проживание в районе Нового Заречья с рекомендацией на трудоустройство в Менегротский грузовой порт. В связи с тем, что в том же 474 году Имандир А.В., будучи на службе на речном буксире, утонул в Эсгалдуине при невыясненных обстоятельствах, семья получила компенсационную выплату и приобрела в субаренду еще одно строение. В последующие годы в рамках улучшения условий проживания было приобретено еще два объекта…»

— Довольно заурядная история, — заметил Турин. — За каждым вторым домом такая.

— Абсолютно согласен. Дальше все тоже очень просто, — удовлетворенно кивнул Конмал и стал зачитывать подложенную справку — за сухим тоном стало проступать заметное раздражение: — «Утром одиннадцатого числа месяца Уруи{?}[Urui (синд.) — август.] г-н Хуртиль Л.Г. был обнаружен у подножия лестницы, ведущей к мосткам через Бурый канал. Подозрительных следов вокруг тела обнаружено не было, медицинское заключение указало причиной смерти перелом шеи в результате падения с высоты. Свидетелей происшествия не нашлось, обстоятельства на криминальный характер не указывали. Розыскное дело на возбуждалось». Точка. Нравится?

Белег сунул руку под пиджак, защелкал оттуда.

— За месяц наследники судьбой строения не поинтересовались?

— Поинтересовались. Детали пока выясняем. Меня ваше сообщение как раз у них дома и застало, оставил там разбираться — сейчас поеду, послушаю. Официально он вообще ничего никому не сдавал — ни гному, ни семейству в халупе по соседству, ни непонятно кому по третьему адресу, там вообще все вещи брошены, жильцы наспех смылись. Пока так: дочки — вы бы их видели — сцепились за наследство, но конкретно этот дом — он, кстати, по бумагам числится как склад — оплачен до конца года. В бумагах у старика полный швах — почти никаких имен, никаких сроков, только циферки, загогулинки… Но факт оплаты отмечен везде четко, и дочери, я так понял, в курсе, где надо было спрашивать, где — лучше вообще не соваться. Вот на складик они не совались. Есть умные мысли — поделиться? Я в полночь буду докладываться у Орофера, надо бы до этого и шефу что-то рассказать…

Белег неопределенно покачал головой.

— В полночь, — повторил он. — В полночь так в полночь. Советовать нечего: опрашивайте соседей мастерской: есть шанс, что кто-то что-то видел.

19 часов 03 минуты

Санитарный фургон ушел в сторону города. Конмал задержался на его подножке и коротко махнул — до встречи.

Пока прощались, оказалось, что обитатели Заводей речной буксир ждать отказываются наотрез, поэтому они все снова сели в барку и на веслах пошли вверх по течению.

— Может, с вами сходить? — предложил Рантам, когда барка ткнулась носом в песок. Пристань Нового Заречья находилась еще выше, но решено было сойти на берег в стороне. — Неспокойно здесь.

Он греб один, сильно, размашисто и очень ровно, а когда наклонялся, блуза обтягивала заткнутый за пояс револьвер.

— Да ладно, тут сейчас армейских — как блох в собачьей подстилке, — отказался Турин, поблагодарил и спрыгнул за борт, по мелководью зашлепал к берегу.

— Не нужно, — следом подтвердил Белег. — Спасибо вам. Возвращайтесь домой. И…

— Я понял, — оборвав, кивнул Рантам, пальцем мазнул по губам.

— Мы не из болтливых, — добавил Йарво. Хиири у него за спиной согласно акнул, а у кормы вдруг сильно колыхнулась речная вода и всплыли крупные пузыри.

— И все же.

На том и попрощались.

Стемнело. От реки студило. А за рекой светились городские огни, пусть и сильно поредевшие, поугасшие за эти два дня: не горели яркие фонари на мосту и набережной, не глядела яркими окнами громада дворца — теперь окна зашторивали, но на реке видны были кормовые фонари военных катеров, а вдоль всего берега по-военному четко и ровно разложили патрульные костры.

Белег остановился и смотрел на черную ленту реки. В ней задвоился месяц, вокруг осколками рассыпались звезды; река поблескивала и струилась вперед спокойно, бесстрастно. Плеск весел барки был едва различим, и Белег прикрыл глаза, всей грудью вдохнул пахучий речной воздух и прислушался к ночи, к ее наползающей со всех сторон мнимой тишине.

— Ты что? — вернул его из темноты голос Турина. Чиркнула, зашипела спичка, запахло серой и сразу табаком. — Идешь?

Ночь отступила.

На берегу остались шепоток набегающей волны, тихий скрежет металлического мусора где-то неподалеку, возня водяной крысы в зарослях рогоза, едва различимые, едва угадывающиеся голоса с катеров и с того берега, запах рыбы, запах гнили, сладковатый запах падали, шелест осоки, неловкий скрип уключины райвах в пятидесяти ниже по течению, стук дерева о дерево, плеск крупной рыбы на середине реки… Все отступило. Белег открыл глаза, медленно выдохнул. С того берега на него снова взглянул весь на виду, весь растревоженный, неспящий, словно ждущий в осаде город.

Белег отпустил под пиджаком рукоятку «Карсида», развернулся и бесшумно, не шурша, не скрипя песком, пошел следом за Турином.

По пути заглянули в продуктовую лавку. Вернее, продуктовую на словах только — на вывеске; так-то ассортимент был широкий, включавший в себя и съестное, и курево, и мыло, и резиновые сапоги, и рыболовные снасти, и керосин, и паклю, и газеты, и прочие товары широкого потребления. Хозяин, приземистый бородатый бретилец с явно не в лавке перебитым носом, открывать сперва не хотел и на настойчивый стук только грубо ругался через дверь, но потом в смотровое окошко все же глянул и неохотно загремел замками. В руках у него был карабин, за поясом — такой же шестизарядный «Карсид»: присутствие в квартале военных патрулей жителей как будто не успокоило — а, может, и вовсе наоборот.

— К кому мы идем? — поинтересовался Турин, взвешивая в руке полотняный мешок, когда они расплатились и снова оказались в темноте, запетляли проулками.

— Сходим к Тиглдану.

— Старина Тиглдан!

Дом бывшего дор-ломинского разведчика находился в условно «чистой» части Заречья. Здесь и заборы стояли ровнее, и надписи на них красовались не столь похабные, и риска получить в темноте по затылку было немного меньше. Впрочем, сейчас вдоль бывшего Объездного, а теперь Центрального проезда цепью стояли военные с винтовками на плечо, а из узких переулков звучали резкие перекликающиеся голоса. Белег и Турин показали документы подошедшему офицеру, и тот пропустил их, сразу потеряв интерес.

— Здесь вроде, — произнес Турин, когда они протиснулись мимо занявшего почти весь проход разросшегося то ли дома, то ли сарая, завернули в сложной формы двор и оказались перед покосившейся дверью с жестяной обшивкой.

— Здесь.

На стук изнутри донеслись шаги, надсадный кашель и скрип половиц.

— Кого?

— Вы продаете граммофонные пластинки?

К кашлю примешался хриплый смех, залязгал затвор.

— Господин коммивояжер! Пластинки кончились, остались ноты! Заходи! Турин! Давайте, давай…

Тиглдан посторонился, пропуская их внутрь, выглянул во двор, осмотрелся внимательно, запер дверь.

— Эх, какая встреча!.. Давайте сюда вот, к огоньку.

Жилище представляло собой средних размеров комнату, разделенную занавесками на закутки. Внутри было темновато, но чисто; тесновато, но не чересчур; ближе к маленькому окну, высунув в форточку черную трубу, стояла пузатая печка, на печке пыхтел чайник. Рядом пристроились просто сколоченные стол и табуретки, из-за занавески выглядывал топчан.

Тиглдан Алданион начал служить в разведке Дор-Ломина незадолго до Бреголлах. Потом перешел на нелегальное положение, потом на время перебрался в Митрим, оттуда — в район Тейглин{?}[Административный район Тейглин (*) — земли в верховьях Тейглина и вдоль течения Малдуина до поворота реки на восток на границе с Бретилем.], а оттуда уже, контуженый, сильно израненный, попал в границы Дориата. Тогда, в Нирнаэт, уцелевшие остатки дориатского корпуса успели пройти ущельем Сириона и, спасаясь сами, прикрыли втянувшийся следом этакий увечный хвост — мешанину разбитых, отступающих частей. Подобно многим, Тиглдан тогда в Дориате и осел. Назначенный небольшой военный пенсион позволял сводить концы с концами, а некоторые дориатские ведомства по старой памяти оплачивали разовые услуги — в основном по части ценной информации. Был Тиглдан сух, щербат и плешив; левое плечо у него торчало выше правого, левая рука неважно слушалась, а левое ухо почти не слышало. В свои пятьдесят три он выглядел на семьдесят.

— Садитесь, — он подтолкнул гостей к столу, заглянул в пожелтевший чайник. — Сейчас заварки подкину, погреемся.

Турин протянул мешок. Белег вплотную придвинулся к печке.

— Да ты не суетись, Тигл, мы ж не по чай, мы по разговор зашли.

— Не учи дедушку есть кашу — сообразил уж… Понял, что за разговор. Чай ему не помеха… ох, и гостинцев-то!.. — он заглянул в мешок и невольно сглотнул, вытащил бумажный сверток. В свертке был увесистый, пахучий, аж засветившийся в потемках белый с розовым отливом брусок сала. Тиглдан сглотнул еще раз. — Ну… ребятки, ломаться не буду. Спасибо.

— Кто там у тебя? — остановив лишние благодарности, кивнул на топчан Белег.

— А, это, — Тиглдан подковылял, приподнял край занавески. На топчане, укрытая овчиной, крепко спала девочка лет пяти. — Малая. Соседская. Представляете, восемь душ за три дня отлетели. И еще несколько в нашем квартале… Говорят, все животами маялись, а потом плохело, плохело — так и помёрли. У соседей эта вот одна осталась. Набедокурила там что-то, ее и наказали — на хлеб-воду. Наверное, уберег Создатель, а? Куда вот теперь?..

— Врач что сказал?

— Ты думаешь, так уж его и дозовешься, врача-то? К каждому не набегаться, в больницу поди попади… К кому-то по соседству больничный доктор как раз прийти успел: живот там мял, травки оставил. Толку-то? Все там же оказались.

— А девочка?

— А с соседями-то что? Отравились?

— Все с девочкой нормально! Ревет разве, сам понимаешь… А остальные что: ну да, потравились людишки, бывает. Ты вот мне скажешь, отчего люди мрут вдруг?.. Ну и все тогда. Соседи… побегали в нужник так и эдак, потом поутихли. Как малая скрестись стала, я зашел — а они, оказывается, все в лежку уже, отходят. Дышат едва, — Тиглдан запрокинул голову, раззявил щербатый рот, закатил глаза, — так и задохлись. Я потом посмотрел, продукты какие были туда же — в нужник покидал. А что делать…

— Ну это правильно…

Чайник согрелся. Хозяин наполнил две кружки, поискал в тумбочке третью. Нарезал хлеб, сало, выложил сахар и галеты.

— Ты это… Сытые! А у тебя теперь вон — еще рот есть, — попробовал остановить Турин, но тут в животе у него оглушительно заурчало, и Тиглдан усмехнулся, погрозил кривым пальцем.

— Ага, валяй, парень, прямо в глаза ври старому человеку. Давай-ка лучше к делу: вам что рассказать? Сам ничего путем не слышал, чтоб сходу — упредить не могу. Только в целом если: тут все не на шутку перетрухнули, кто с городу тикать собрался, кто уже. Слух пустили, гномов собрали и будут с Большого — с Королевского, стало быть, — моста в реку кидать. Кого-то, говорят, уже выловили даже. А там, глядишь, за нас возьмутся…

— Выловили, — повторил Белег. — Быстро.

— А ты как думал! Сам знаешь, слухи — дело такое. Кабы чего не учинили — тут-то… Я тебе более скажу: кто-то уже ляпнул — мол, народец-то неспроста помер. Дескать, многовато нас тут порожних ртов развелось, надо бы подчистить. Как тебе такое предположеньице?

Турин приостановился жевать, с сомнением взглянул на кусок хлеба с салом, но фыркнул — проглотил, запил чаем.

— Чудненько. Чтоб ты знал: с моста никого не кидали, это точно — авторитетный специалист заключение дал. А к тебе у нас другой вопрос: знаешь такого господина Хуртиля Луртана?

— Господина?.. Господина, Турин, не знаю. Знаю Хуртиля И-вся-недолга, прозвище такое. Сдавал тут конуру по соседству и еще две-три — почище. В смысле еще похуже. Недавно зажмурился.

— Что скажешь про него?

— А что тебе сказать, мы с ним, как с тобой, за одним столом не сидели, мне до него интерес невелик — прошли те годы… Вернее не так, вру: знавал я его лет… двадцать хороших назад. Я в Тейглине тогда работал, Белег вот знает, а Хуртиль этот тоже там мелькал. На корыте на своем заходил, хотя вообще он больше по Сириону. Официально лес возил, а вообще контрабандил, конечно.

— Сталкивались?

— Шапочно. Я же тоже с теми ребятами терся — в интересах дела, разумеется. Ничего такого не скажу, да и давно это было… Ну так… Без больших принципов, хваткий мужичок, жадливый. Но и плохого однозначно говорить не буду, если взялся — сделает.

— Сейчас слышал про него?

— Слышал кое-что, я ж как та старая собака, принюхиваюсь по привычке… Он сюда перебрался, покрутился и на старость лет дельцом заделался. Вроде как раньше слам через него скинуть можно было, но сейчас отошел, только хибары свои сдавал и лишнего не спрашивал. Потому и прозвище такое всегда было: деньгу вперед — и вся недолга.

— То есть с репутацией человечек?

— Можно и так сказать. А, ну и знакомцы у него по старым делам остались — видно, делился когда-то правильно, так что трогать его не трогали.

— И чего вдруг зажмурился? В справке мура какая-то.

— Да пес его знает, — Тиглдан отхлебнул чаю, сунул в рот кусок сала, зашамкал. — Так бы сказал — бывает, здесь по закоулкам мест искать не надо, чтоб до смерти навернуться. А раз вы спрашивать пришли… Могу и я поспрашивать. Так-то старик вроде крепкий был, смекалистый. Сколько лет крутился, сюда вон всех своих притащил. Ему таких подвигов в карточку за долю малую нарисовали, что его пограничный контроль только что не под руки провожал. Это я уж с третьих рук за рюмкой чая жалобы слышал. Ты ж, Турин, сам знаешь: здешний эльф сердобольный, непуганый, особенно поначалу был, нашего брата слушал, уши развесив. А наш-то брат всякий бывает… Да, Белег?

— Поспрашивай, — пропустив подначку, попросил Белег. — Только аккуратно. Про него и про то помещение, которое сегодня обыскивали и где караул стоит.

— Вот ты вроде умница, Белег, а иной раз как здрасьте. Что за помещение? где? Мы с малой второй день дома сидим, нос не кажем — приходили тут ваши, документы проверили, в каждую дырку заглянули, только что пальцем не погрозили. Один особенно стращал, я аж чуть не обосрался со страху… Какое помещение-то?

Белег вкратце пересказал недавний разговор с Конмалом.

— И вот еще: возможно, кто-то искал узкого специалиста. Возможно, именно гнома. Возможно, ему посоветовали обратиться по адресу, который я тебе назвал.

— А там такой узкий специалист жил?

— Ты мне и скажешь.

— Понял… Не понял, но понял.

— Еще, — вклинился Турин, — может, вообще в Заречье посторонние какие крутились? Слишком любопытные? Дали повод думать, что где-то дело интересное намечается, а? Люди спрашивали, а то и эльфы? Правда-правда, эльфы тоже.

— Голодрим? — уточнил Тиглдан.

— А ты их наверняка отличаешь?

— И то правда… Понял. Эльфов-то у нас тоже встретишь, но не так много, нечасто: кто свой, кто на виду — знаю. А остальных… Я поспрашиваю. Есть у кого.

— Только, Тиглдан, — Белег сделал паузу, закончил раздельно: — Очень. Осторожно.

— Да ладно, я стреляный, — тот щербато усмехнулся, но потом все же покивал и оглянулся на девочку. Девочка крепко спала.

— Может, мы сами бы еще походили? — предложил Турин, когда вышли из дома, из переулка и снова попетляли — теперь уже в сторону Нового моста. — Или ты хочешь по светлому?

— Лучше, — ответил Белег, — подождать Тиглдана.

— Так он один всего!

— Один или трое — разница непринципиальная. У него хватает связей, он может что-то выяснить. А открыто поработает Конмал.

— Предлагаешь довериться их богатому опыту?

— Иногда целесообразно именно это.

— Пф-ф… Я-то представлял наше расследование немного иначе…

— С засадами, погонями и стрельбой?

— Ну-у! Белег! Не до такой же степени!.. Хотя, может, и до такой… Хочется самому все сделать.

— Самому, Турин, везде не успеть. Важно уметь понять, где придется довериться, а где справишься только ты сам.

— О как… Поди пойми еще… Это тоже из учебника?

— Тоже. Из опыта.

Было совсем темно, только луна и звезды проглядывали в прорехах медленно ползущих облаков и кидали отсветы по лужам. Место здесь, ближе к Бурому каналу, было уже глухое, бедовое: окна в домах отсутствовали напрочь или были крепко заколочены, и только изредка в щели пробивался свет от лучины или свечного огарка. То и дело из потайных углов и нор доносились крадущиеся шаги, шепотки и ясно ощущались неприязненные сторонние взгляды.

Один раз их окликнули из подзаборной тени.

— Эй, дядя! — вернее, окликнули Турина — тот особенно не любил Новое Заречье и сейчас, разогнавшись, шел впереди, не выбирая дороги — шумно и прямо через зловонные лужи. — Курить есть?

— Ночью не прикуривают, — из темноты ответил Белег, и спрашивавшие с приглушенной бранью ломанулись через тот же забор.

Потом, уже ближе к мосту, из какой-то щели вдруг выскочила девица — растрепанная, размалеванная, порванное платье ползет с покатых плеч. Следом с грохотом, запнувшись за что-то, вывалился дюжий парняга: нагнал, с глухим «Убью, тварь!» свалил и стал охаживать.

Рванувшего вперед Турина Белег успел поймать за куртку, а другую руку сунул за пазуху: сухо и отчетливо щелкнуло. И девица, и парень замерли на месте причудливой фигурой.

— Ой! мил человек!.. ой! — гнусаво пропищал еще кто-то из той же щели, и в проулок выглянула старуха — чумазая, перепуганная, с мутной маленькой лампадкой в руках. Выглянула, убедилась, что стрелять не стреляют, бить не бьют, и приблизилась — схватила девицу за руку, потащила за собой. Парень молча, не отводя взгляд, попятился следом.

Снова сделалось тихо. Белег и Турин добрались почти до конца улочки, и тут Турин все же остановился — развернулся и пошел обратно. Откуда-то донесся удивленный возглас: «Ты чо! слышь! ты чо!», потом звук удара, короткий женский визг. Что-то упало: сначала кулем — глухое, тяжелое; потом деревянное, затрещав, сломавшись; потом металлическое — с дребезгом.

Турин вернулся, вытирая руки о штаны, взглянул сумрачно, но ничего не сказал.

***20 часов 45 минут

На стук открыла седая женщина лет пятидесяти. Неброское платье, чистый и аккуратный, но посеревший уже передник и головная повязка выдавали в ней то ли уборщицу, то ли кухарку, то ли все вместе. Она вопросительно смотрела на Белега, но потом подслеповато прищурилась, узнала и посторонилась — без слов пустила внутрь.

Заведение называлось «Хромая собака» и находилось в Верхнем городе. Они с Турином вышли из Нового Заречья прямо к посту возле моста, там показали документы и попросили оказии: не идет ли в сторону дворца какая машина. Машина тут же нашлась, и не пришлось возвращаться из-за реки на своих двоих, петляя темными закоулками Большого Порта и Клубка.

Здесь, в Верхнем городе, тоже было и тихо, и темно, но не так, иначе — окна светились приглушенным электрическим светом, в подворотнях никто не таился и не шуршал, не пахло кислятиной, грязью и нищетой. В самых старых городских кварталах на вершинах менегротских холмов всегда было чисто и уютно, а жители в основном делились на две категории — зажиточные горожане (разбогатевшие дельцы, владельцы успешных предприятий, занимающие высокие посты члены государственных структур, высшие офицеры) и те, кто жил здесь с самых ранних пор, сумев сохранить недвижимость после большой городской перестройки.

Бриан Брайан не относилась ни к первым, ни ко вторым.

Внутри было пусто. Зал ощетинился ножками на столы поднятых стульев, сцена у дальней стены утопала в полумраке, и лиловый занавес был плотно задернут. Свет горел только у стойки — там рядком стояли бокалы и лежало скомканное полотенце. Женщина, тяжело ступая и положив натруженную ладонь на поясницу, вернулась за стойку и заглянула в приоткрытую дверь — там находилась кухня.

— Слышь! Диад! слышь! — выговор был эстоладский, хотя по виду женщина была скорее из Дортониона.

Турин подошел к ближайшему столу, стал опускать стулья, попутно озираясь по сторонам. Несмотря на полумрак, можно было разглядеть стены зала, а вернее то, чем они почти полностью были скрыты: здесь висели рисованные афиши и фотографические плакаты; гирлянды цветных лампочек, гирлянды из перьев, гирлянды сухих и бумажных цветов; шляпы, фуражки, туфли — танцевальные, уличные, вовсе декоративные; лоскуты тафты и раскрашенного шелка, оленьи рога, большая (райвов трех) высушенная щука с вязанкой румяных кренделей в пасти; плетеные венки, ленты, флаги и истыканная булавками огромная карта Эндорэ.

Белег присел. За спиной, отразившись в застекленной афише, вернулся на кухню Диад — тощий парнишка лет восемнадцати. Женщина за стойкой продолжала протирать бокалы.

Других шагов слышно не было — только Турин поднял вдруг голову, и в момент пахнуло сложной смесью древесных и цветочных ароматов. Две руки скользнули Белегу по плечам, переплелись на груди, и женщина, наклонившись, поздоровалась:

— Привет, зайчата.

Давным-давно минули времена, когда во тьме лесов возле Озера синдар жили не народом еще — племенем и кормились тогда ловлей, сбором плодов и охотой. Искусных охотников было много, но и среди них выделялись искусные особо, а среди таковых — первые. Бриан Брайан была из первых.

Потом пришли другие времена — Поход; синдар месяцами, годами шли по просторам Эндорэ в подзвездном сумраке, не ведая, что таится впереди, не зная, что подстерегает вокруг. Поход был долог и труден, но безопасный путь нащупывали скользящие в этом сумраке передовые отряды, а потом, во время стоянок, они же оберегали покой спящих. Бриан Брайан была среди передовых.

Наконец, позже, уже в дни Солнца и Луны по просторам королевства разошлись разведчики — добывать сведения, расстраивать планы врага, присматривать за союзниками. И здесь тоже на Бриан можно было положиться полностью.

— Ждала вас, — продолжила она, выпрямилась, ласково погладила Турина по макушке и, развернув стул, села верхом. — Что будешь? Вафельки?

— Ну… — неуверенно протянул Турин, приглаживая, а на деле еще больше растрепывая волосы. — Разъедать-то… как-то… некогда.

Бриан улыбнулась.

— Некогда — не пришли бы. Посмотри, зай, видишь это одухотворенное выражение? Означает, что Белег пока только усиленно думает и никуда еще не бежит. Верно ведь, командир?.. Сэньо, милый! — она резко повысила голос, и в окошке за стойкой мельком появилось чье-то лицо, скрылось, а потом из кухни выглянул мужчина в фартуке поверх красной клетчатой рубашки. На пришедших посмотрел как-то искоса, словно опасаясь встречаться взглядом, боком обогнул стойку и без уверенности подошел, пожал руки.

Бриан текуче поднялась с места, и они, обнявшись — ухватившись друг за друга, — о чем-то зашептались; не припомнилось бы случая, чтобы эти двое в голос говорили при посторонних. (Вообще они были странной, на сторонний взгляд вовсе не подходящей друг другу парой, и об этом браке в свое время вдоволь посудачили и в городе, и за его пределами).

— Вы работаете? — спросил Белег, когда проводил взглядом скрывшегося на кухне Сэньо. Из-за двери загремела посуда.

— Какое там. Так — надо ж чем-то заняться, — снова улыбнулась Бриан, а потом правильно истолковала взгляд Турина и смешно сгримасничала. — Это тоже — так. Чтоб физиономию в зеркале не видеть.

С лицом уже давно все было в порядке. Женщина она была рослая, заметная; черты лица крупные, но мягкие; темные глаза и брови, светло-русые волосы. Но понять это сейчас было непросто: под густыми белилами, под густой черной подводкой; верхняя губа выкрашена золотом, нижняя — серебром. От внушительной некогда косы давно осталась короткая, мелко завитая стрижка, вытравленная и выкрашенная теперь в сиреневый. Рубашка с бабочкой, пышная юбка сиреневого, в тон волосам тюля и кавалерийские рейтузы образ этот довершали.

В работе разведки не получалось обойтись совсем без неудач. Неудач особо крупных, болезненных, оставляющих глубокие шрамы было не так уж много — но хватило бы и одной. И не о Таргелионе речь — там, по крайней мере, все касалось его одного; другое дело целая группа, и не просто группа — старые товарищи. Следов Ириэла, Глэна и Фэрласа не удалось разыскать вовсе, но Бриан сумели даже отбить. Враг тогда по-своему рассудил, что выпытывать что-то у женщины будет проще; Бриан, в свою очередь, решила иначе. Только потом, уже в Северном госпитале, когда вся возможная информация была услышана, принята и передана по назначению, ее пришлось вынимать из петли. Скрутили тогда ремнями и перевели в другое место: там, в специальном учреждении, в Реабилитационном центре доктора Игливина, жили увечные, тяжело контуженные, остро пострадавшие душевно; в особом отделении под особым наблюдением находились и те, кто прибивался к Границе, чаще называясь беженцем или переселенцем, но не мог скрыть ни характерных шрамов, ни кандальных следов, ни необычайной, ни с чем не схожей пустоты в глазах. Сэнеллах — Сэньо — ничего скрыть и не пытался, он тогда не говорил вовсе.

— Ну что? что вам рассказать? — спросила Бриан.

Женщина за стойкой кончила протирать бокалы и ушла на кухню, вернулась с тарелками и приборами, расставила их на столе. Следом, все так же боком, опасливо, появился Сэнеллах — вынес кувшин с пивом и поднос; на нем дымились золотистые, умасленные щедро картофельные вафли, толстые дортонионские сосиски с задорными узелками хвостиков, лежал нарезанный сыр и огурцы.

Закрылась плотно кухонная дверь, зазвучала откуда-то спокойная, в меру громкая музыка. С подноса пахло дразняще, и Турин колебался недолго: соорудил себе на тарелке вафельную горку, обложил ее всем остальным, облил из соусника и нацелился уже вилкой, но в последний момент остановился — покосился на Белега, этой же вилкой наколол еще одну вафлю, настойчиво впихнул в руку.

Впрочем, было вкусно.

— Расскажи, если есть что.

Бриан усмехнулась. С определенных пор смех вообще сделался преобладающей ее реакцией на все, что происходило за пределами сцены. Слушая о Тинголе, она тоже улыбалась.

«Хромая собака» была куплена на личные средства короля и переписана на Бриан вскоре после того, как они с Сэнеллахом покинули лечебное заведение, приехали в город и очень стремительно поженились.

Вообще-то это было исключение: тех, кто попадал в Дориат из Ангбанда, в столицу потом не допускали. Назначался пенсион, выделялось жилье в провинции, а там уже на месте за бывшими пленниками аккуратно присматривали, опасаясь эксцессов. Повод был: разные скверные случаи, когда обнаруживалась вдруг прямая связь с Ангбандом, а то и кое-что похуже, когда беглецы, впав вдруг в безумие и беспамятство, успевали натворить дел. Подобное чаще происходили в землях голодрим, но об этом прекрасно знали и в Дориате. Там, у голодрим, и самих таких беглецов было куда больше, и методы работы с ними отличались; в Дориате же разведка за этим следила особо, и с определенных пор страшных происшествий удавалось не допускать, но кое-что все же случалось. Поэтому хоть лично Бриан в Ангбанде не побывала, поселиться им с Сэнеллахом в Менегроте, да еще в Верхнем городе, можно было только по прямому разрешению короля.

Тингол тогда самолично допытывался: как, чем он может помочь, чем облегчить. Бриан — Белег был свидетель — вдруг перестала смеяться и совершенно серьезно вдруг сказала: хочет заведеньице (так и сказала: «заведеньице»). «Хочу петь, танцевать и народ угощать!» — заявила она, задумалась и будто сама же себе удивилась. Устроили все очень быстро. Так и пошло: Бриан сама сочиняла номера, сама выступала, сама шила костюмы; выступала то одна, то присоединялся кто-то еще — тоже с танцами, с песнями, со стихами. Аккомпанировали еще одни общие друзья: слепой Риадан на скрипке, Иарэль на флейте и Гиалэд — тот лихо и разудало давил по клавишам, а на педали не менее лихо жал деревянными ногами. Вечерами по переполненному залу в шуме, в гаме и блеске цветных ламп сновали двое-трое мальчишек-подавальщиков и через окно кухни принимали у безмолвного Сэнеллаха тарелки. Иногда здесь же выступали и другие, приезжие артисты, но и репертуар, и сама атмосфера были неизменно особые — шальные, надрывные. Иной раз пелось с таким чудным выговором, что сошло бы за квенья, а иной раз — не стеснялись и самого квенья. Публично место хвалить было не принято, но свободный столик, зайдя по случаю с улицы, найти не удалось бы никому. Ходили сюда много, ходили охотно и регулярно. А по первости Белег, как и Маблунг, и сам Тингол регулярно получали гневные письма и докладные записки, пока однажды Тингол такую записку не скомкал и не бросил в окно, громко пообещав вместе со следующей отправить и жалобщика.

— Что мне вам рассказать… В дела большого мира мы мало вникаем, а здесь у нас все как обычно: публика привычная, кто-то постоянно ходит, кто по случаю. Войсковые и комендантские чаще просто так, дельцы всякие диковинку партнерам показывают.

— Гномы? — Белег вынул из внутреннего кармана, положил на стол две фотокарточки и к ним две справки.

Бриан придвинула, задумчиво потрогала кончиками разрисованных ногтей.

— И гномы, куда ж без них… Этого точно не знаю. Бывший артельщик? Проворовался, что ли?.. Нет, не знаю. А этот… Возможно, когда-то заходил. Точно не скажу. Но если и был, вряд ли ему у нас понравилось, очень уж степенно выглядит, — она потешно надула щеки, осуждающе покачала головой.

Задумались. Музыка продолжала играть, с кухни доносился осторожный стук посуды и мебели — наверное, открывали шкафчики, что-то убирали. Рядом размеренно хрустело — Турин покончил с колбасками и теперь последовательно уничтожал огурцы.

— Но ты же не про гномов пришел узнать? Спросишь, не сидит ли у нас в подсобке кто-то с особыми документами и немного не в себе?

— Может сидеть?

— Нет, зачем же подсобка, — Бриан улыбнулась, потянулась, посмотрела искоса и лукаво, — у нас наверху хорошая гостевая комната.

— А та-а-ам?..

— Там, Турин, страшное дело: племянник нашего доброго знакомого. Приехал в город по делам, заодно приветы привез. У него с документами все вполном порядке, в отличие от дяди.

— А дядя, стало быть, если б вдруг приехал…

— Нет, — перебил Белег, — не надо про «если бы». Почему он оказался бы в гостевой комнате, тоже не надо.

— А что тогда… — Бриан пожала плечами, задумалась, — рассказать, кто к нам в последнее время мимо регистрационного окна заглядывал? Или кто сейчас в городе? Всех не разыщу, но кого-то…

Приехать в столицу по делу или просто так бывшие ангбандские пленники, конечно, могли — предварительно подав заявку с обоснованием и получив ее одобрение, а на месте уже обязательно отмечаясь в участке. По большей части требования эти выполнялись аккуратно, но все же существовали определенные риски: то жизнь и ее срочность диктовали свое, то легкомыслие накладывалось на доверие к тому, кто много лет не давал повода в себе усомниться; а то просто однажды надоедало кому-нибудь чрезмерное будто бы к себе внимание. Полностью исключить такие эксцессы было нельзя, и отчасти поэтому имелась негласная договоренность: о существовании гостевой комнаты в «Хромой собаке» в определенных кругах знали; во дворце на некоторых ее постояльцев закрывали глаза, а в самой «Хромой собаке» к таким гостям относились внимательно и чутко.

— Расскажи, — согласился Белег. — И про все происшествия, прошедшие мимо официальных реестров.

— Как пожелаешь! Сперва только, — Бриан сунула в рот последний на подносе огуречный ломтик, задорно захрустела, — сперва расскажу главное: где в эти дни были мы с Сэньо! Где были и что делали. А вы меня послушаете и выбросите из мыслей постороннюю чепуху. А то знаю я, голоса в голове такое нашептывают!..

***23 часа 00 минут

— Куталион. Вы собираетесь быть моим личным наказанием?

— Зависит от исхода дела.

Орофер сидел на своем месте за рабочим столом. За столом длинным, приставным удивленно обернулись на открывшуюся дверь с полдюжины членов Собрания и еще кое-какие должностные лица; докладчик застыл с приоткрытым ртом.

— Хотите к нам присоединиться? — откинувшись в кресле, поинтересовался Орофер. Перевел взгляд куда-то Белегу за плечо и добавил: — Корлас, будете улицы мести.

Адъютант принца грудью бросился поперек двери, но помешать внезапным визитерам никак не мог.

— Я…

— Он шутит, — утешил побледневшего Корласа Турин.

Недосовещавшиеся без большой охоты освободили кабинет через минуту: Белег посторонился, пропуская их, запер дверь и прошел вдоль стульев — сел вплотную к хозяйскому столу.

— Знаете, уже даже просто интересно. Вы терпение мое хотите измерить?

Орофер тяжело поднялся, подошел к секретеру, наполнил там из графина стакан, осушил до дна. Тингол в такой обстановке про стакан бы и не вспомнил.

— Так что же? Какие-то важные результаты? Срочные новости? Никак нельзя было подождать? — в свое кресло он возвращаться не стал — обогнул стол и сел прямо напротив Белега.

— Нужно кое-что прояснить.

— Прояснить, — согласился Орофер. — Давайте. Давайте проясним. Вы знаете, что я вас не люблю, господин Куталион?

— Знаю.

— Знаете почему?

— Знаю.

Орофер не дождался продолжения и сжал зубы, поводил туда-сюда крупной челюстью.

— Во-первых, за манеру отвечать только на прямой вопрос. А во-вторых?

— Во-вторых, вы не сторонник частных инициатив.

— В точку, — согласился Орофер. — Мне не нравится, как было поставлено дело у вас с дядей. Вот эта ваша вседозволенность, лишняя свобода. К трагическим последствиям именно такой подход рано или поздно и приводит, — продолжил он и на этот раз спокойно, без раздражения кивнул Турину, откинулся на спинку стула. — Я ведь прав, господин Турамбар? Сначала нужно думать, потом действовать. Нет, я не спорю: возможно, лично у вас, господин Куталион, в вашей голове идет какая-то четкая работа, и вы ее способны контролировать. Но это касается только вас — вас одного! — может быть, двух-трех сотрудников. Но подразделение — это тоже государство. Здесь ничего нельзя пускать на какое-то личное усмотрение. Все должно быть продумано, просчитано и выверено. И каждый — каждый, Куталион! — должен знать свое место во всех смыслах этого выражения. Нет, это не оскорбление и не принижение, это объективная необходимость. Не надо выпрыгивать выше головы, не надо нарушать порядок строя — частное геройство мешает большому делу. А вы этого упорно не понимаете. Не знаю, следствие ли это долгой вседозволенности или затянувшийся опыт общения с голодрим… Они как раз в полной мере демонстрируют, что происходит, когда все стоит на самоуверенных одиночках… Но Создатель с ними, с голодрим, — Орофер задумчиво покивал чему-то, посмотрел на свои лежащие на столе расслабленные руки, подвигал на пальце обручальное кольцо. — Полагаю, вы знаете, я настаивал, чтобы дядя разжаловал вас и отправил под стражу.

— Знаю.

— Согласитесь, это было бы правильно — по правилам. Не потому что лично мне вы неприятны, тут не место личному. Вот если бы вы все-таки умерли, можно было бы обнародовать красивую историю, популяризовать ее… Приукрасив, конечно. Даже памятник бы вам поставили, где-нибудь на центральной площади — за былые заслуги… И это было бы полезно. Но вы, к сожалению — уж извините, — выкарабкались. А потом вопиющим образом избежали заслуженного наказания. И вот сейчас снова лезете без мыла. Это тоже вредно — в перспективе. И что мне с вами делать?

— Есть рациональные предложения? — скептически поинтересовался Турин. Поучительную тираду он слушал с нарастающим недоумением и несколько раз порывался перебить, отчего Белегу приходилось пинать его под столом.

— Какие уж предложения, господин Турамбар… — устало вздохнул Орофер, — запереть бы вас… Вы, господин Куталион, думаете, меня эта зеленая книжечка убедила? Будто я поверю, что у вас таких по всем карманам не припрятано? Просто не время. Да и выглядеть это будет полным самодурством или, хуже, вредительством. Меня просто не поймут. Еще и утопленник этот… Вас просили? Кто вам, например, разрешил привлекать гражданских? Детей? Об этом я и говорю.

Белег молча слушал, не отводя взгляд от светло-зеленых, а сейчас красных, воспаленных глаз принца. Орофер не пытался играть в гляделки и давить, как это было раньше — то ли успокоился и хорошо приготовился, то ли правда слишком устал.

— Ну хорошо, молчите. Вот тогда мое предложение: я лично дам вам все официальные полномочия. Даже объявлю при всех. Так и быть, суйте всем в нос свои корочки, имейте доступ к информации, какая нужна, привлекайте сотрудников. В компетентности вашей сомнений нет ни у меня, ни у кого. Но! Действуете только по согласованию со мной. Всё, что добудете, всё, что разузнаете — сразу мне. Лично! Будете как бы мои глаза и уши. Но при таком условии: никаких прямых действий! никаких комментариев для общественности! никакой самодеятельности! Результаты расследования будут обнародованы только после тщательного анализа и только в том виде, который будет сообразен интересам королевства. Такие мои условия. Что скажете, господин Куталион? Господин Турамбар?

— Звучит разумно.

— Вот и я так думаю. Мне будет достаточно вашего слова — только прямого, без уверток. И сразу предупреждаю: никаких игр у меня за спиной. Надумаете финтить — обоих размажу по стенке. И дядя на пáру с комендантом вас уже не прикроют, — он закончил и, удовлетворенный произнесенной речью, стал ждать ответа.

Звучал и выглядел очень спокойно, очень уверенно — будто действительно хорошо все обдумал и проговорил мысленно не один раз.

— Нравится? — тихо спросил Белег.

— Что? — не понял Орофер.

Не понял и потому сделать ничего не успел: Белег качнулся к нему через стол и ухватил за запястье. От неожиданности принц дернулся, отшатнулся, попытался руку вырвать — где там.

— Нравится? — повторил Белег, крепче сжимая пальцы. За прошедшие месяцы рука успела восстановиться пусть и не абсолютно, но достаточно для того, чтобы удержать и кого покрупнее. — Приятно дождаться возможности? Или лучше возможность организовать?

— Полковник, да ты спятил? — выговорил изумленный Орофер и теперь уже попытался подняться, но и это ему не удалось.

— Белег… — позвал вскочивший Турин.

— Все такое неправильное вокруг, неуклюжее? Гномы, люди. Камень еще. Поменять бы? Навести порядок? Кто-то же должен? — с расстановкой перечислил Белег, не спуская глаз с дергающегося Орофера. Перечислил и пальцы наконец разжал.

— Вот теперь — все! — Орофера по инерции отбросило на спинку стула, стул качнулся на задние ножки, но устоял. Орофер тут же вскочил и, схватившись за запястье, сделал несколько шагов к двери, — теперь ты допрыгался! Теперь даже не под стражу — в лечебницу! Для контуженных! Для скорбных разумом! К кровати привязать! Корлас! — рявкнул в сторону приемной, дверь тотчас затряслась, отчаянный голос адъютанта напомнил, что она заперта. — Сюда! Враг вас всех побери! Немедленно мне!..

Белег сел обратно на стул, убрал со стола руки и ждал, рассматривая опущенные шторы. Ошарашенный Турин столбом торчал рядом.

— Что «немедленно», Ваше Высочество? — влетев в распахнувшуюся дверь, вытянулся по стойке смирно Корлас.

— Немедленно!..

Орофер замолчал. Оглянулся на стол. Перевел дыхание и поправил воротник мундира.

— Немедленно… Из приемной всех выведи. Совещание с оперативным штабом сдвинь. Пока на час. И сам выйди. И… — он замолчал, подумал еще, снова оглянулся, — нам нужен кто-то еще?

— Эльмо? — предложил Белег. — Саэрос? Берен?

— Услышал? — Орофер закрыл за адъютантом дверь и, все потирая запястье, вернулся за стол — теперь уже сел подальше, в свое кресло.

14.09.490 г.

01 час 37 минут

— Ты его правда заподозрил? — спросил Турин, когда спустя два часа они вышли из дворца и наконец-то сели в бронемобиль.

Пока ждали, Орофер сначала успокоился, потом снова обозлился, растерял свое самообладание и снова дал волю — и раздражению, и оскорбительному тону, и прямым и скрытым угрозам, и обещаниям всевозможных будущих кар. Потом снова взял себя в руки.

Разговор по делу возобновился, когда присоединились остальные. Оторванный от каких-то своих дел Саэрос обругал всех еще из приемной, а когда зашел — замер, с неописуемым выражением зажмурился и обошел длинный стол по широкой дуге, демонстративно втиснулся между Белегом и Орофером.

«Ты, верно, хочешь, чтоб меня вывернуло», — предположил он.

«Попей воды», — посоветовал Белег.

— Нет, это для наглядности. Для него слишком творческая была бы схема.

Дело, конечно, было не в творчестве и даже не в самой схеме — в том, что с самого раннего детства и поныне Орофер никогда бы и ни в чем не нарушил установленный порядок. Он мог за закрытыми дверьми спорить до исступления, засыпать Тингола докладными записками, попеременно то веселя того, то выводя из себя; делать доклады, жаловаться официально, строчить проекты, подсылать для отчетов верных свидетелей всевозможных нарушений и иными способами пытаться донести свое категорическое несогласие с тем или иным текущим положением дел. Но никогда и нигде он не позволял себе публичной критики, не обвинял короля и при всех своих возможностях не делал попыток выстроить собственный, хоть сколько-то организованный лагерь соратников.

— Значит, ваше мнение такое, — резюмировал Орофер, когда выслушали, обсудили и поспорили, — что гномов использовали втемную…

— Эти двоих — наверняка.

— Хорошо, с этим вроде согласны, — Орофер взглянул по сторонам. — Как и с необходимостью дальше разбирать их связи. Полиция с этим продолжит, а господин Барахирион использует свои знакомства…

— Использую, — коротко подтвердил Берен.

Немногословный и невозмутимый, он почти никак на происходящее не реагировал, даже смотрел куда-то в стол поверх сложенных рук — поверх сжатого кулака и лежащей рядом зарубцевавшейся культи (прикрыть ее протезом, или какой-нибудь накладкой, или просто приспущенным рукавом рубашки он никогда не считал необходимым); смотрел и молча слушал.

— Разведка приоритетом работает по линии голодрим и по линии бывших пленных. Кстати! господа! а вы-то сами в число последних не попадаете?

— По условиям нахождения согласно постановлению — нет.

— А жаль, — с искренним сожалением заметил Саэрос, — это довело бы градус абсурда до предельного.

— Полагаю, «абсурд» — слово не очень подходящее. Но допустим.

По какой-то необъяснимой причине Саэрос входил в небольшое число тех, к чьему мнению Орофер всегда внимательно прислушивался, спорил редко и — в случае с Саэросом особенно — не замечал ни тона, ни сомнительных выражений.

— …а пока вы предлагаете всем нам изнутри присмо… обратить внимание на сотрудников и посетителей дворца. Я верно уловил изгиб вашей мысли?

— Верно.

— И то, что мы всех поголовно опросили, вас не…

— Опрашивали, — вклинился Турин, — с упором на то, кто что видел. А кто где был?

— Это разные вещи?

— Это разные вещи, — за Турина подтвердил Берен и добавил: — Я возьму материалы и просмотрю их. Отмечу тех, с кем нужно переговорить повторно.

— Нет, я не спорю: у нас всегда хватало и идиотов, и бездарей, но чтобы отъявленные убийцы? Я думал, единственного выпихнули в отставку… Если что, Белег, я не про тебя!

Белег взглянул на Саэроса и тот, хмыкнув, показал открытые ладони: все-все.

— Ладно, без шуток: я понял. У нас потенциальный повод пособачиться еще и внутри себя — это, признаю, красиво. Попрошу только господина проверяющего пометить на полях: меня в городе не было, да и о многоумную голову нашего короля я бы только руку сломал.

— Быть может, — заговорил тут Эльмо — задумчиво, словно прислушиваясь к чему-то далекому; медленно, кончиками пальцев перебирал, ощупывал вышивку на широких рукавах своей мантии, — отталкиваться нужно от попытки понять цель или причину произошедшего?.. Белег, мне кажется, или ты хочешь спросить что-то еще?

Белег задумался.

— Да. Хочу. Берен, что за история с вашей поездкой?

— Нет никакой истории, — Берен чуть пожал плечами. — Тингол решил, нам надо совершить… Как это было сформулировано: «торжественный объезд земель королевства».

— Создатель, что, как в прошлый раз? — поразившись, предположил Саэрос.

— Нет. Не как в прошлый раз, господин мой. ТолГален, Земли Таур-им-Дуинат, Гавани Сириона, Нарготронд, Дориат. Может, еще что-то — никаких подробностей, только сама идея.

— А зачем? — уточнил Турин. — Символические показушки?

Берен снова пожал плечами, ничего отвечать уже не стал.

— Возможно, хотел, чтобы все увидели Диора, — предположил за него Эльмо.

— С тобой не обсуждал?

— Со мной… Разве что упоминал. Вскользь. Что надо познакомить мальчика со всеми и, может быть, оставить его в Менегроте.

Берен сначала опять никак не отреагировал, потом на вопросительные взгляды все же уточнил:

— Говорю: никаких подробностей, только идея и примерный маршрут. И то, что к нам должен был приехать Маблунг.

— Уговаривать вас, что ли?

— Вообще-то непонятно, — заметил Орофер, не дождавшись иного ответа, кроме нового пожатия плечами, — для этого лучше было бы ехать кому-то из посольских. Или уж Галадону, если дяде хотелось размаха…

— Или же он под предлогом хотел передать что-то особо личное — с Маблунгом…

— Например? — Орофер не понял, посмотрел на замолчавшего отца, потом на остальных, а остановил взгляд на Турине — тот, в свою очередь, вопросительно кивнул Белегу. — Господин Куталион?

— Не исключено.

— Не исключено — что? И потом: мы как будто задачи распределили, а вот чем займетесь вы? — Орофер подождал и, видя, что с ответом явно не спешат, продолжил: — Я ошибусь, предположив, что какой-нибудь безрассудной авантюрой, о которой не захотите рассказать?

Белег задумался, примеривая формулировку.

— Я бы назвал это иначе. Но можно выразиться и так.

— Прекрасно! А если завтра сообщат, что вы с господином Турамбаром тоже скоропостижно застрелились?..

— Тогда, — Белег помолчал, проигнорировал так и сверлящего взглядом Турина, посмотрел на закатившего глаза Саэроса, — тогда вводите военное положение. Готовьтесь. Пока не знаю к чему.

***02 часа 12 минуты

На этот раз на шум мотора выбегать никто не стал. Шевельнулись шторы на окнах, замелькали в просвете лица, взглядами проводили — и только.

Белег и Турин поднялись по лестнице, задержавшись у почтового ящика: почти бесполезный все дни их проживания в доме, сейчас он оказался доверху забит конвертами, карточками и просто записками — несколько даже выпали и белели в полумраке на плиточном полу. Содержимое выгребли, забрали с собой.

В квартире было свежо — от души надуло из форточки. Белег прикрыл ее, полил герань и походил вокруг стола — нечаянная корреспонденция рассыпалась на нем снежным ворохом. Он наугад открыл пару конвертов, заглянул в пару карточек: писали горожане, писали, что хотят обратиться, просили о срочной встрече, умоляли взяться за неслыханное, за страшное дело. Остальное наспех перебрал не вчитываясь: везде было то же самое; он собрался смахнуть все в ящик, но увидел там резиновое кольцо — эспандер. «Гарантия на 10 тысяч сжатий, или мы вернем Вам деньги!» гласил вкладыш, а доктор Курмин периодически напоминал, что ждет от Белега развалившийся от перегрузок снаряд. Но снаряд благополучно пережил уже и двенадцать тысяч и уверенно держал курс на тринадцатую — даже не треснул. Белег взял его в руку и принялся считать.

На ста пятидесяти отвлек шум на лестнице. Не шум даже — породив одно лишь движение воздуха, открылась в неурочное время дверь парадной, и кто-то там, в тишине, вошел. Белег убрал эспандер в карман, вынул из кобуры «Карсид» и подошел к двери: погасил свет, отодвинул заслонку глазка, прислушался.

Поднимались трое или четверо. Таились.

За спиной выключилась вода, Турин чем-то загремел в ванной, забормотал и зашлепал по кафелю босыми ногами.

Двое в темном — минимум один остался ниже на площадке — поднялись по пролету и остановились, рассматривая номера квартир. За спиной приоткрылась дверь, и Белег, не оборачиваясь, упреждающе вскинул руку. Снаружи донесся едва уловимый шепот и скорее не слухом, чутьем угадываемый тихий щелчок — взвели курок.

— Что там? — выдохнул над ухом Турин, и в ту же секунду раздался оглушительный барабанный стук, а громкий командный голос потребовал:

— Немедленно откройте!

Стук повторился.

— Откройте! Полиция!

В просвете глазка показалась вторая фигура, и Белег присмотрелся, убрал «Карсид» за спину, оттянул собачку замка.

На звук сразу обернулись, вскинули два револьвера.

— Спокойно, — Белег на ощупь щелкнул выключателем — лампочка в прихожей вспыхнула, выхватив из полумрака на лестнице двух полицейских — околоточного и розыскного лейтенанта. Вперед полез Турин — мокрый, в исподнем, с намотанным на кулак ремнем.

— Что такое, господа? Заблудились?

— Поступил вызов, — прищурился офицер, разглядел, узнал. — От домовладельца.

За дверью другой квартиры тем временем кто-то уже переминался, мигая слабым светом из глазка. Наконец залязгал замок.

Босой и взъерошенный Халардон стоял на пороге квартиры в одних брюках и накось застегнутой рубашке и мрачно смотрел на вооруженных полицейских.

— Предъявите документы. В квартире есть кто-то еще? — приказал офицер.

— А что случилось? — негромко спросил Халардон. Одной рукой он придерживал дверь, другой держался за косяк — перекрывал то ли вход в квартиру, то ли выход из нее.

— Он еще спрашивает! Он еще имеет наглость спрашивать! — донесся снизу, с лестницы, голос господина Гвириэля. — У нас среди бела дня короля убили, а он вопросы задает! Издевается! Хватайте его, господин офицер, даже не сомневайтесь! Говорю же, доподлинно уверен, что он шпион! Я сорока минутами ранее лично видел, как он в сопровождении неустановленного лица входил через ворота, предварительно отперев их! Хотя ключа ни у кого, кроме меня и дворника, быть не должно! А… Кстати… а господин Куталион, вы сами…

— Вам, должно быть, приснилось, господин Гвириэль, — не повышая голоса, ответил Халардон и замолчал — встретил взгляд Белега.

— Проверка документов, — с нажимом повторил лейтенант, слегка морщась от шума. — Пройдите в квартиру и приготовьтесь к обыску.

Внизу щелкнула и скрипнула еще одна дверь, испуганный голос ниссэн Ливиэль стал спрашивать, что случилось.

— Может, мне еще… — начал Халардон, но замолчал, все так же глядя на Белега.

— Господин полковник Куталион! Господин капитан Турамбар! — снова заголосил господин Гвириэль.

Оказалось, он уже шустро взлетел вверх по пролету и, наверное, полез бы прямо между револьверных стволов, если бы еще один розыскной — третий, что остался внизу, — не догнал бы его и не сдернул за рукав на пару ступенек вниз.

— Я не решился вас беспокоить! Но сам не мог уснуть, стал очевидцем и счел необходимым заявить о своих подозрениях. Я не могу спокойно спать, когда под моей крышей живет преступник! Мальвис!..

— Отойдите, не мешайте розыскным мероприятиям, — второй офицер пытался спихнуть домовладельца еще ниже, но тот вертелся на месте и подныривал ему под локоть.

— Мы так и поняли, — согласился Турин, придержал его за плечо, а полицейский наконец поймал, крепко ухватил за рукав.

— Да что же это такое происходит! Что за шум среди ночи? — преодолев страх, поднялась на несколько ступенек ниссэн Ливиэль и теперь выглядывала между перил. Ее муж, пока невидимый, гремел чем-то из квартиры и настойчиво звал: «Ливи, Ливи, не ходи туда! Подожди!»

В возникшей заминке — двое на площадке, словно в ожидании разрешения, косятся на Белега и мнутся на месте, господин Гвириэль упорно рвется в квартиру №5, его держат Турин и третий полицейский, а парикмахерская чета возмущается снизу — Белег видел, как Халардон быстро обернулся к кому-то в глубине прихожей, замахал руками, зашептал: «Стой! Даже не думай, спрячь скорее! Дай бумаги!..»

— Так что с документами? — спросил Белег, за спиной снимая «Карсид» со взвода и убирая за ремень. Полицейские, услышав, словно приободрились, а револьверы тоже сунули в кобуры.

— Вот, — Халардон протянул розыскному появившуюся из ниоткуда пачку бумаг.

— Дайте, офицер, я сам взгляну.

Документы были самые обыкновенные: удостоверение личности на имя Халардона Арминиона Хариона, 138 г. Светил{?}[Здесь и далее отсчет от Светил соответствует годам Первой Эпохи.], адм. р-н Рамдал. Метрика: мать синдэ, отец голдо. Гербовая бумага, подпись рамдалского офицера, настоящий штамп поверх фотографии. На фотографии все то же угрюмое костистое лицо — коротко остриженные черные волосы, светлые глаза и впалые щеки. К удостоверению прилагались разрешение на переселение в Дориат, регистрация по адресу и лицензия на работу хирургом. Белег потер ее между пальцев и посмотрел на просвет.

— Да что вы, издеваетесь? Что вы там высмотреть хотите?! — раздался в тишине возмущенный голос, и из квартиры номер пять, из-под руки так и стоящего на пороге Халардона на площадку вынырнула женщина — невысокая и бойкая халадинка лет тридцати с небольшим. Темные ее волосы были небрежно заплетены в косу; на плечах поверх тонкой сорочки висела старенькая шаль. Белег присмотрелся, остановил взгляд на животе, и женщина инстинктивно прикрыла его руками.

— Босиком куда!.. — с неожиданным будто бы испугом воскликнул Халардон и, шагнув следом, подхватил женщину под мышки — легко, как ребенка, оторвал от плиточного пола.

Полицейские озадаченно замерли. Господин Гвириэль осел на вовремя подставленные руки, вытаращился и разинул рот. Снизу раздались какие-то ахи-охи и голос мастера Сормаса спрашивал: «Что? Что там? Что такое?!»; на лестнице появилась выставленная вперед щетка швабры, затем сам парикмахер.

— Здравствуйте, сестра Ниниан. Не беспокойтесь. Я лишь хочу убедиться, что все в порядке, а у вас и у господина Гвириэля не будет повода для бессонницы, — ответил Белег, складывая бумаги и отдавая их Турину. Тот перестал с интересом рассматривать женщину (Халардон, подчинившись тычкам и шипению, поставил ее на порог, но отпускать не стал − плотнее запахнул на ней шаль, теперь уже демонстративно обнял) и зашелестел.

— Господа, повода для беспокойства нет.

— Если только вы уверены… — попытался лейтенант.

— Уверен.

Полицейские помялись еще, переглянулись с сомнением и, коротко козырнув, простились, стали спускаться.

— Но… — попытался господин Гвириэль, — а как же… а…

— Спокойной ночи, господин Гвириэль, — попрощался и с ним Белег, — ступайте в постель.

— Спокойной ноченьки, − едко повторила сестра Ниниан, обращаясь разом и к домовладельцу, и к таращащимся снизу соседям.

Понадобилось еще три с половиной минуты, чтобы лестница опустела. Потрясенный господин Гвириэль убрел, бормоча вслух и спрашивая себя, сможет ли Мальвис жить в доме с такой сомнительной теперь репутацией и какой пример это даст детям. Мастер Сормас пришел в себя и за руку утащил жену в квартиру — снизу до последнего слышался ее торопливый шепот.

— Вроде бы все нормально, — резюмировал Турин, — настоящие.

— Настоящие, — согласился Белег, забрал у него бумаги и принялся задумчиво похлопывать ими по ладони. Пара напротив напряженно за этим похлопыванием наблюдала.

— Я слышал, вы хороший врач, доктор Халардон, — наконец произнес Белег.

— Великолепный, — с вызовом поправила сестра Ниниан.

— Значит, Рамдалское училище сильно сдало после вашего выпуска. В последние годы там учат только фельдшеров.

— У меня талант, — угрюмо, но с таким же затаенным вызовом ответил Халардон.

— У всех у вас талант, — заметил Белег, но, видя, что сосед совсем уж напрягся, вздохнул и протянул документы обратно. — Рекомендую употребить его на официальное повышение квалификации. Лицензию не придется показывать. Спокойной ночи.

Сестра Ниниан метнулась через площадку и почти выхватила у него бумаги; сердито отпихнула Халардона и скрылась в темноте прихожей. Сам он задержался, но так и не придумал ничего лучше короткого «Спасибо». Из-за закрывшейся двери, перебивая друг друга, на повышенных тонах зазвучали приглушенные голоса.

— Ты знал? — спросил Турин, когда они тоже вернулись в квартиру. Белег остановился у окна и задумчиво крутил барабан «Карсида» − слушал его короткие сухие щелчки.

— Знал что?

— Ну не про сестричку — тут слепому понятно. Про то, что наш заполошный угодил пальцем в небо.

Белег вздохнул и поправил штору: трое полицейских, переговариваясь о чем-то, скрылись за углом Кирпичного проезда. Улица опустела.

— Турин, ты же знаешь: спокойнее спится, когда известно, кто за стенкой.

На дне большого чемодана под бельем и старой формой у Белега лежали отмычки. У «Халардона» — пожелтевшее групповое фото пятнадцатой медицинской роты Барад-Эйтель. Но, с другой стороны, в неспокойные времена неразумно было разбрасываться действительно хорошими врачами.

========== Глава VIII. Городские сумасшедшие ==========

10 часов 20 минут

Представительство Третьего Дома находилось на Посольской площади. Собственно, после его постройки название и появилось — раньше площадь без затей называли Круглой. Это Тингол на радостях подарил внукам брата хороший участок, а те не постеснялись выстроить на границе с Верхним городом знатный особняк.

Одно из немногих в городе белокаменных зданий двумя крыльями тянулось вдоль бульваров, а выходящий на площадь фасад изгибался элегантной колоннадой; перед входом журчал Лебяжий фонтан, садовники аккуратно подстригали кусты и следили за цветниками, и даже те, кто ворчал о чрезмерной щедрости короля, быстро признали за Представительством статус самого красивого здания в городе. Поговаривали даже, что, когда через несколько лет напротив выделили место заведомо более скромному официальном Дому авари, принцесса Галадриэль из личных средств оплатила его облицовку тем же белым мрамором — для единства ансамбля. Но это, конечно, была байка: за облицовку платил Финрод.

Возле Представительства с раннего утра стояло несколько автомобилей, а военные и полицейские в форме вытянулись ровной цепью. По крыльцу то и дело кто-то спускался и поднимался, в дверях и окнах мелькали голодрим в форме Серехского, Тол-Сирионского, Ивринского полков, и над всем зданием витало какое-то напряженное ожидание. Но вдруг что-то изменилось: прошелестело, оцепление подтянулось и перестроилось, и к самому крыльцу подкатили три черных бронемобиля с наглухо затонированными стеклами. Тотчас за дверьми произошло движение, и на крыльцо вышли: сначала Галадон, Ордиль и с ними сам господин Кол Лалвин — Кулвэ Алалмэ, полномочный глава Представительства; затем принцесса Галадриэль; следом — два офицера нарготрондской разведки и двое военных. За ними плотным коридором шли серехцы, а уже потом шестеро мрачных голодрим в штатском. Пятеро, не оборачиваясь, пошли вперед и молча расселись по машинам, шестой — самый мрачный, обернулся на ступеньках.

— Извини, — только и сказал ему Лалвин, — у меня приказ короля.

— Которого? — как от зубной боли, скривился тот, второй, оттер плечом ближайшего офицера и тоже сел в бронемобиль. Кортеж сразу поехал в сторону дворца.

После этого оцепление тоже зашевелилось и сместилось в сторону бульваров, но все равно осталось в пределах видимости. Офицеры самого Представительства один за другим вернулись внутрь, и только Лалвин еще постоял на крыльце — посмотрел на небо, на дворец, на наблюдающих со стороны, от фонтана, Белега и Турина, коротко кивнул им и затем ушел.

— Ну что? все, упустили Родвина? — спросил Турин. — Пропадет!..

— Ничего с ним не будет.

Переговоры с Третьим Домом начались ни свет ни заря. Они с Турином внутрь рваться не стали: дожидались, наблюдая за перемещениями должностных лиц, военных; иногда к фонтану подходил кто-то из комендантских и сообщал последние новости.

А вообще-то Ородрет сломался быстро — часа за три. Если не раньше. Если не было все решено загодя, может, еще ночью, может, даже раньше, и только протокол мешал пойти на уступки сразу. Так или иначе младший советник Представительства Третьего Дома господин Родвин, он же Таурендил Раутвэ, со всем своим небольшим отделом отправился в Управление дориатской разведки, и, несмотря на малый вроде как чин, предстояла ему там обстоятельная беседа.

Еще несколько лет назад господин младший советник регулярно присутствовал на совместных с третьедомцами совещаниях во дворце. Если же кому-то требовалось переговорить с ним с глазу на глаз, то следовало позвонить по отдельному номеру, зайти в Представительство не с центрального входа и в сопровождении внимательного и приветливого секретаря через коридор с дверями без табличек попасть в не по рангу просторный кабинет. Тот был отделан митримским кедром и синими ткаными вставками; во всю стену там растягивалась большая карта Белерианда, раскрашенная совсем не так, как хотелось бы Тинголу, а над столом хозяина висели большие портреты — Финн, Голфин, Фингон и Тургон. Последний появился не сразу, и на прямой вопрос зеленый от недосыпа и непомерного курева Родвин-Раутвэ однажды только поморщился: «Будет. Не до него сейчас». Собственно, вскоре после этого важность контактов с господином младшим советником сама собой снизилась.

— Не рановато ты его с пробега снял? — усомнился Турин. — У него с нашими на севере связи хорошие, и вообще опыт. Нюх! И потом, взять меня: меня его ребята в свое время только что не облизали со своими целями…

— Не без причин, — согласился Белег и, заметив гримасу, добавил: — Турин, ими займутся. А мы с тобой помним: у них все посыпалось. Связи с севером — пусть. Но за восемнадцать лет они не то что тебя, они едва регулярную связь с Гондолином наладили.

— А если у них там… не с Гондолином регулярная связь… А? — искоса взглянув, предположил Турин.

«Глаурунга» оставили в конце квартала, там, где заканчивались третьедомские особняки, выстроенные для служащих Представительства, военных наблюдателей и прочих коммерсантов и специалистов. После Нирнаэт население этого прямоугольника выросло втрое, и противоположная сторона бульвара была сплошь заставлена повозками и конками. Белег подтянул рукав и взглянул на хронометр.

— Алло, Белег! Я сигнализирую прямее некуда: у нас в городе только одно Представительство два-в-одном? Больше нигде под чужой вывеской профильных специалистов нет?

— Может, и не с Гондолином, — запоздало проговорил Белег, поправил манжет и ускорил шаг. — Не кричи. Пройдемся. Поговорим.

***Небольшая полянка в лесопарке в отдалении от дворца была местом уединенным: охотников тащиться, чтобы посидеть в беседке и понаблюдать за скачущими по кормушкам птицами, находилось немного — большинству горожан куда привычнее было прогуляться по бульвару и выйти от Посольской площади в Менегротский лес или же пройти еще немного и добраться до расчерченных, цветным песком посыпанных дорожек центрального — Лебяжьего — парка. А вот если охота уединиться возникала уже у дворцовых обитателей, садовые дорожки живописно кружили среди причудливых опрятных клумб, среди гротов-домиков-капризов, по диковатому парку, лужайкам, по высокому речному берегу.

Тем не менее и эту дальнюю полянку, и беседку на ней дворцовые слуги, может, и без большой радости — ходить нужно было через дикий перелесок, через кочки луговины — поддерживали в идеальном порядке, а в плетеном шкафу всегда имелось и зерно для птиц, и несколько бутылок на выбор, и короб с бисквитами и цукатами: Тингол нередко уходил сюда размышлять о делах насущных.

Белег шел к беседке прямо через лес.

Во вчерашней телеграмме, которую он спалил в консервной жестянке с окурками, стоял штамп комендатуры и значилось: «ПРИХОДИ 12ГО». Если бы сообщение гласило «ЖДУ 12ГО», он бы взял извозчика и доехал до Восточного въезда в город, а оттуда так же пешком углубился в лес к заколоченному сторожевому посту. Если бы в тексте было «УВИДИМСЯ 12ГО», прошел бы насквозь Заречье, обогнул Заводи, а там — вдоль черного, прелью пахнущего ручья в самую чащу. Но Тингол мудрствовать не стал, а, может, просто пожалел гнать его слишком далеко.

Сейчас Тингол стоял возле кормушек, насвистывая вместе со вспархивающими туда-сюда сойками, и щекотал их по сытым круглым брюшкам. Белег понаблюдал со стороны, обошел полянку по кругу и только после этого появился из зарослей.

— Привет-привет! — вскинулся Тингол и спугнул скакавших по плечам птиц. — Давай сюда, сядем.

После разговора в кабинете прошло две недели, больше они не виделись. Турин один сходил к Тиглдану, а тот без лишних вопросов подыскал удаленный от чужих глаз и относительно целый дом в Новом Заречье; теперь они оба занимались своими бумажными отписками и на перспективу по молчаливой договоренности не думали.

— Я изобрел вам занятие, — без предисловия обрадовал Тингол, когда усадил Белега и свернул крышки с двух бутылок лимонада «Лагили» — в нос крепко ударило эстрагоном. — Займетесь частным сыском.

— Чем?

— Частным сыском. Будете искать пропавших собачек, беглых женихов, возвращать стянутые с веревки подштанники. Достойное занятие для отставного разведчика, не находишь?

Белег выжидающе молчал.

— Ладно, не куксись: что-нибудь посерьезнее подвернется со временем, даже не сомневайся. Пропавшие без вести родственники, оборвавшиеся связи с переселенцами… люди, опять же. Без шуток, — и он отобрал у Белега непочатую бутылку, сунул в здоровую руку пачку бумаг.

— Допустим, — произнес Белег, когда пробежал глазами рукописный проект устава, полномочий и даже порядка прохождения государственной регистрации некоего заведения под абстрактным пока названием — «Контора частного сыска». — Дальше.

— Как видишь, ничего подозрительного: я вас как бы негласно прикрыл — заметь, снова! — а само занятие нужное. Через пару лет все позабудется, верну тебя обратно, а это, — Тингол потыкал пальцем в листы, — передадим кому-нибудь из отставников потолковее.

Белег по-прежнему молчал, не сводя взгляд с Тингола. Тот фыркнул, поднялся на ноги, прошелся по беседке.

— Вот, Белег, вот что стоит сказать прямо: дружище, я заинтригован! Ты голова, дружище! Нет, опять эта мина, «допустим», «предположим». Я, между прочим, для тебя, дурака, старался. И где благодарность?

Белег вздохнул, заправил бумаги в карман повисшего на плече пиджака и забрал со стола бутылку.

— Спасибо тебе, Элу. Я заинтригован тем, что будет дальше. С конторой идея по меньшей мере остроумная.

— Другое дело! Пожалуйста, дорогой друг! — Тингол еще раз прошелся по беседке и сел на место, сменил тон. — Значит, с официальным планом понятно. Прикрытие хорошее, не на шутку горжусь собой. Теперь слушай дальше. Вернее, сначала посмотри, — и он снова отобрал у Белега бутылку и сунул в руку следующую бумагу.

«Эльвэ Синголло, королю земель Дориата, от сыновей Феанаро».

Текст был знакомый, некоторые предложения повторялись дословно, но Белег дочитал до конца, ища подвох. Не нашел.

— У тебя должно быть еще девятнадцать таких писем. Здесь нет ничего нового.

После возвращения Берена и Лютиэн письма с Амон-Эреб приходили каждый год, и повторялось в них одно и тоже: наследники отца требуют вернуть свое имущество. Поначалу Тингол рвал и метал и от квенья, и от титулатуры, и от некоторых формулировок, и от самого тона. Потом перебесился.

— Правильно, здесь все по-прежнему, — согласился Тингол.

Он как всегда резко, без перехода стряхнул веселость, сделался серьезен, а теперь и задумался — отключился, стал что-то взвешивать там, в мыслях, куда проваливался иногда, начав крутить свои комбинации из событий, дат, цифр, мотивов, целей, причин и личного участия окружающих. В таком состоянии он мог пребывать достаточно долго и даже мог передумать в последний момент, обратить весь разговор в шутку и выпроводить Белега восвояси.

Потому Белег не торопил его и потянулся к столу — глотнуть наконец лимонада.

— Хочу, чтобы ты скатался на Амон-Эреб и обсудил условия.

Бутылки «Лагили» делали из хорошего стекла, и о деревянный пол она не разбилась — просто подпрыгнула и выплюнула Белегу на брюки короткий фонтан своего зеленого содержимого, покачнулась и устояла. Белег пяткой задвинул ее под скамейку.

— Избавиться от меня можно и попроще.

— Ха-ха, — без смеха произнес Тингол. Откинулся на спинку скамейки, сцепил на колене пальцы и продолжил — ровно и спокойно: — Теперь закрой рот, слушай и не перебивай. Расклад у нас пока такой: все хорошо. Не отлично, но в общем хорошо. Экономика работает, Граница стоит, контингента на границе хватает. Поток поставок год от года понемногу сокращается, в Приграничье совсем неспокойно, но у нас — в Дориате — все хорошо. Есть большие запасы сырья, есть свое сырье, и производство не встанет, даже если завтра поставки закончатся совсем. Вообще с запасами все в порядке, и нам есть куда затянуть пояса — «Сокрытое королевство» будет работать.

План «Сокрытое королевство» был разработан сразу по завершении системы укреплений Границы. Тщательный подход к самообеспечению был не менее важен, чем сама пограничная защита. Корректировки в план вносились регулярно, и Дориат знал, как именно будет жить в условиях тотальной изоляции исключительно на своих ресурсах, как долго — в условиях полномасштабной войны по всему фронту.

— Поставки совсем прекратятся лет через шесть. Через восемь все к западу от нас будет гореть до оконечности Таур-эн-Фарот и истоков Нарога…

— Это не новость…

— …голодрим и примкнувшие будут обороняться вокруг Гаваней, пока их не спихнут в море и остатки не сбегут на Балар. У нас к этому моменту все будет по-прежнему неплохо, хотя попрощаемся не только с миндальными поцелуйчиками и синегорской тафтой, но и с некоторыми более нужными вещами. Например, начнется дефицит меди… В таком виде мы сможем продержаться еще тридцать-сорок лет. Если Ангбанд будет недостаточно решительно грызть Гавани и Амон-Эреб. И если те будут держаться со всем упорством.

— Про это пишут в утренних…

— Я же сказал: закрой рот и не перебивай, — Тингол поднялся, заложил руки за спину и стал прохаживаться по беседке. — Я все знаю, что ты можешь мне ответить. И не только ты. Мы могли начать эти переговоры и дцать, и сто дцать лет назад. И я сам говорил, что скорее сдохну, чем сяду договариваться с семейкой хоть покакому-то вопросу. Но пришло время подумать еще раз. Честно скажу: не хочу. Очень не хочу. Особенно не хочу отдавать Сильмарилл. Даже самому вдруг страшно — так не хочу. Наверное, это даже отдельный сильный довод за то, чтобы действительно подумать… Сейчас или никогда. Кто ж виноват, что Маэдросу приспичило лезть сворачивать шею, а свернул ее Фингон? И что? После стольких мирных лет мы вдруг оказались на переднем краю, и ситуация медленно, но верно ухудшается. С людьми непросто… Мы их подтянули, но сам знаешь — уживаемся не так легко, как хотелось. Гномы далеко. И если Ангбанд ударит — а ударить он может внезапно, это тоже знаешь лучше меня, — мы очень быстро окажемся как перенаселенный остров в океане…

— Почему ты доказываешь это мне, а не на Совете?

— Да потому что на Совете, Белег!.. — Тингол резко обернулся, прижал кулаки к плечам и помахал согнутыми локтями, покудахтал. — На Совете, как в себя придут — я иллюзий не питаю, — будут спорить до посинения. Потом в город выплеснется, все будут спорить, потом весь Дориат… А мне для начала нужно тихо пощупать почву.

— Что ты хочешь получить за камень?

— За камень? — Тингол замер и делано изумился. — За камень я ничего не хочу. Я хочу, Белег, чтобы ты поехал и обозначил: король Дориата и Белерианда предлагает сыновьям… кхм… своего отца признать верховенство Элу Тингола в обмен на его дружбу и покровительство. Пусть повинятся за Альквалондэ, за покушение на жизнь принцессы, официально принесут присягу, и мы забудем наши распри и объединим силы. А потом, в качестве жеста, я передам им камень их отца, чтобы тот… ну допустим, осиял светом наш благородный союз против общего Врага.

— Тебе не угодил Союз Маэдроса, ты хочешь Союз Тингола?

— Белег, если б я хотел смотреть на выразительные гримасы, я бы позвал Саэроса. А у тебя так не получается, уж извини, — Тингол повернулся на пятках, отошел к бортику беседки, присел там. — Конечно, нам не нужен Союз Маэдроса. В полной силе, я имею в виду. Отдаю себе отчет, что говорю, но: какой бледный мы имели бы вид перед победившей голодримской армией? Да они и не скрывали, куда повернут после этой победы. Хотя честно: не знаю, как поступил бы, если б знал, что от них настолько рожки да ножки останутся… Да что гадать! Так обернулось, что вот теперь нам нужны Маэдрос и его головорезы, нужны их кузни, мастерские, лаборатории, инженеры и врачи. Нужны торговые пути, которые они все еще держат. Тьма побери, да нам нужна даже голова его ублюдка-братца, но не как раньше — а на плечах! И, понимаешь же, момент такой удачный: Фингона нет, а с Тургоном они друг друга на дух не переносят. А мне ведь даже не надо никаких особенных унижений: не надо в ногах валяться и каяться публично. Пока я хочу, чтобы ты твердо и прямо обозначил: мы готовы обсуждать.

— Мы?

— Обозначил, Белег! Не перебивай! Твердо и прямо дашь понять, что в обмен на Маэдроса и братию со всеми их потрохами я готов подвинуться, но главное требование неизменно — присяга и признание вины. Дальше обещаю ущемлять не более, чем ущемляли Фингон или Голфин. — Тингол сцепил пальцы, подумал, глядя на них, снова расцепил. — Я ведь все-таки надеялся… Надеялся, сами приползут. Встанут перед выбором: есть землю там, на юге, или смирить гордыню и попросить.

— Разве ты бы попросил?

— Я? — Тингол искренне удивился. — Я, конечно, не безгрешен. Но всегда стремился к тому, чтоб мой народ жил в безопасности, сытости и довольстве. Разве не так? Всеобщего процветания не вышло, но вареные портупеи в Дориате не ели никогда.

— Никогда.

— Ну так сам себе и ответь…

— Хорошо, — вздохнул Белег. — Допустим. Только при чем здесь я?

Тингол поспешил вернуться к скамейке — сел, ближе придвинулся, стал смотреть прямо в глаза.

— Мне нужно, чтобы кто-то поехал и предложил это — всерьез. Не как грубость или издевку, понимаешь? Чтобы донес мысль, что я отдам им проклятый камень — без подвоха. Чтобы донес мысль: это не отличается от присяги Голфину, а может, даже менее постыдно — я по праву король всего Белерианда и в их голодримских дрязгах не участвовал. Улавливаешь? Пусть они поймут: это наши реальные условия. Что у нас есть свой интерес. И чтобы никаких лишних разговоров по Дориату раньше времени не пошло. Даже намека на них! Ясно?

— Вполне. Галадон справится.

— Не смеши, — помотал головой Тингол. — Раньше я бы отправил Даэрона. Но… Нужен кто-то другой. Кому я абсолютно доверяю. Кто не скажет лишнего. Кто, вот как ты сейчас, будет сидеть не мигая, слушать поток оскорблений в семь глоток, а потом сможет эти условия еще раз взвешенно повторить.

Белег молчал.

— Ну слушай! — Тингол опять поднялся, опять принялся ходить. — Ты их всех знаешь, знаешь, кто из какого теста, как на кого надавить, чем поддеть. Они знают тебя. Уважают! Не морщись: ты стреляный воробей, за забором, в отличие от меня или от Галадона, не прятался! Нельзя отправлять Галадона, не в этом случае. Нельзя давать право думать, что у них моральное превосходство. Согласен?

— Ты представляешь мою репутацию слишком оптимистично.

— Да ну? Послал своего короля лесом и сбежал партизанить с человеком? Мне почему-то кажется, уже одно это добавляет тебе очков. Ну не зыркай, не зыркай… Или ты опять про Таргелион?

Белег промолчал, Тингол понял по-своему и отмахнулся.

— Таргелион — дело десятое и забытое. Карантир пошумит и утрется, его даже спрашивать не будут. Саму историю мы усвоили и замяли, все давно поняли, в какие игры играем. И потом, — Тингол выразительно помолчал, — и потом, мне кажется, у тебя должен быть свой интерес? Личный?

Белег медленно поднял голову.

— Так. Вот этого не надо! Я сказал — ты услышал.

Еще полчаса Тингол распинался, сыпал доводами и приводил примеры. Еще полчаса Белег вставлял комментарии, замечания и указывал на противоречия. Наконец их исчерпал.

— Вот и славно. Думай пока, готовься морально и физически, лечись как следует — надо, чтобы ты был в форме. Турину — ни-ни. Вообще никому ни-ни. Я тоже никому: ты и я, никакой огласки раньше времени. Пока устраивайтесь, оформляйтесь, а дальше обмозгую все до конца, и поедете по своим сыскным делам. Придумаем вам дельце… Есть на примете пара семей, у кого родня на Амон-Эреб утекла, можно обыграть. Ну или еще есть остроумная идейка, про нее потом… Вообще все остальное потом — вызову, жди. А пока… Дай-ка регламент ваш, название впишу. Придумал: и для всей операции, и для вас сойдет. Контора сыска…

— «Слабоумие и отвага»?

— Ха-ха. Не смешно.

Прямо на весу, на сгибе локтя он что-то быстро начирикал и сунул обратно. Белег подхватил одной рукой, прочитал и снова посмотрел снизу вверх: довольный собой Тингол ухмылялся поверх бутылки лимонада. На регламенте, ниже печатной строки «КОНТОРА ЧАСТНОГО СЫСКА» было совершенно каллиграфическим витым почерком выведено:

«Добрым словом и пистолетом».

***11 часов 27 минут

Народу на улицах было немного. После полутора дней простоя в Дальнем районе разрешили открыться самым крупным заводам и комбинатам, но частные лавочки, ресторанчики, ателье, цирюльни и прочие заведения в городе стояли закрытые, и только владельцы кое-где уныло протирали окна, мели тротуар перед входом или, балансируя на стремянке, поправляли по козырькам и карнизам траурные гирлянды.

Город уже пережил часы неверия и отрицания и теперь погрузился в горе. Портреты короля глядели из окон, с афишных тумб, с передовиц газет в руках немногочисленных прохожих и в руках немногих, непривычно молчаливых мальчишек. Город горевал.

Белег остановился рядом с чумазым газетчиком, отдал ему горсть медяков и получил взамен «Голос Белерианда». Турин заглянул через плечо, буркнул что-то и снова зашагал поодаль, дымя своей папиросой и переваривая услышанное.

Половина газетного выпуска была посвящена королю, еще половина — прогнозам относительно ближайшего мрачного будущего. Ничего конкретного, никаких толковых деталей, максимум — расплывчатые комментарии ответственных лиц. «Государственное Собрание готово приступить к обсуждению ключевого для общества вопроса. Ожидается, что приемлемое решение будет выработано и предложено народу Белерианда вскоре после похорон Его Величества», — обтекаемо комментировал даже не Орофер — господин Лордан, первый секретарь при Собрании. Дальше большая редакционная статья в уже знакомом порядке перечисляла кандидатов на корону, сопровождая краткое досье каждого маленькой фотографией: королева, принцесса, принц Диор, принцы Эльмо, Галадон и Орофер, принцесса Галадриэль и ее муж принц Келеборн и прочие, прочие.

— Убрать кое-кого, — заметил Турин, заглядывая в газету, — и готов список подозреваемых. Первая часть, пункты, — он замолчал, прикидывая, — один-шесть.

— Один-шесть? — уточнил Белег.

— Ну это я так… Можно же представить, — поморщился Турин, но все же перечислил: — Если бы о людях речь шла, то кто бы власть делил — королева, принцесса с мужем, брат, шустрый племянник, очень шустрая племянница… Слушай, да я так просто ляпнул, не всерьез.

— Не всерьез, — повторил Белег, — не всерьез.

От начала улицы Бурой Коровы поднялись ближе к Верхнему городу, покружили там немного, поглядывая по сторонам и посматривая на отражения в витринах и окнах. Никто на плечах не висел, и тогда они проулками стали спускаться, подниматься и быстро оказались в Клубке.

Здесь улиц толком не было. Деревянные и каменные дома были настроены произвольно, лепились к склону Большого холма, опутывали его скальные выступы, карабкались на них, как на фундамент, причудливо примыкали друг к другу: иной раз, войдя в низкую неказистую дверь одноэтажного строения, можно было пройти его насквозь и оказаться на балконе третьего этажа дома вполне презентабельного. Когда-то давно именно здесь начался Менегрот. Не на месте дворца, не в кварталах Верхнего города — здесь, на склоне, вблизи бьющих ключей, выросло первое поселение. Жители, те же синдар, первопроходцы, не слишком рады были появлению сородичей, но смирились и, хоть власть короля признали без возражений, изменений своего уклада не очень-то хотели. А когда при перестройке Менегрота эту часть города хотели расчистить и заново возвести, местные отказались наотрез, о чем не постеснялись сообщить Тинголу лично, а некоторые и в очень резких формулировках. Тингол тогда мог и разозлиться, мог и посмеяться — выбрал второе; все равно Клубок смыкался с Верхним городом, и оба района просто измерили, описали и оставили в покое.

В чем-то Клубок напоминал новорожденного соседа напротив — Новое Заречье. Здесь тоже были своеобразные трущобы, укромные закоулки, места, где ни днем ни ночью не гас свет, не смолкала музыка; где можно было поесть, напиться, проиграться до последнего медяка, а заодно раздобыть любой товар, получить широкий спектр услуг или найти того, кто этот товар или услугу раздобудет или окажет в любом уголке Белерианда. В отличие от Заречья, ходить по Клубку можно было без опаски для жизни, но за беспечность к содержимому карманов могли легко наказать. Жизнь здесь кипела наособицу, а на вершину холма оглядывались не слишком.

— Постой, — Белег взглядом указал на узкий проулок: в нем под выгоревшей вывеской «ЛОМБАРД» виднелась неказистая деревянная дверь в такой же неказистый деревянный домик — один этаж, чердак наискось заколочен.

Не проулок даже — проем между домами — петлял вокруг бочек, сложенных штабелями ящиков, тачек, тюков и выставленных здесь же стульев и столов. Впереди, шагах в двадцати, проем этот расширялся, образуя подобие крошечной площади, и оттуда долетала песня: невысокая светловолосая девушка в длинной цветастой юбке с мелкими колокольчиками по краю подола медленно кружилась на месте, подняв к небу покрытые витыми татуировками, унизанные браслетами тонкие руки, с резким звоном встряхивала ими и тоскливо, щемяще пела на аварине. Рядом на бочке с поджатыми ногами сидел голый по пояс аваро и перебирал гитарные струны.

В проулке собрался народ. Стояли вдоль стен, сидели на корточках, прикуривали друг у друга, переговаривались. В окнах, прислонившись к рамам, присев на подоконники, перекинув ноги наружу, сидели и мужчины, и женщины, и дети. Кто одет просто — в рубахе навыпуск и суконных штанах, кто в городском платье или костюме, кто-то даже в форме.

Девушка допела, вокруг медленно, с тоской, без привычных возгласов, без кидания на землю монет захлопали. Белег поманил за собой Турина, протиснулся мимо ящика с рыбой, мимо кстати отвернувшегося владельца — и оказался перед нужной дверью. Под неровно прибитым козырьком из мятой жести виднелась кнопка ржавого звонка.

Открыли не сразу. Открыл неопределенного возраста неопределенной белесой наружности дюжий парняга — встрепанный и как будто заспанный, в несвежей широкой рубахе, в широких штанах и башмаках со втоптанными внутрь задниками.

— Чего?

— Часы встали. Сдать бы, — ответил Белег.

— Нет оценщика, — не изменившись в лице, коротко сообщил парняга.

— Мы подождем. Оценщику будет интересно.

Равнодушный взгляд по очереди скользнул по Белегу, по напирающему сзади Турину, и парень — вообще-то его звали Ру — отступил в сторону. Они оказались в тесной сумрачной прихожей, которая стала совсем темной, когда дверь у них за спиной закрылась, в ней слитно и внушительно щелкнули замки.

— Давай.

Белег аккуратно вынул из кобуры револьвер, тот сразу исчез под просторной рубахой.

— Ты?

— У меня ничего, — покачал головой Турин.

Ру ничего не сказал, но по очереди обхлопал каждого по бокам и по ногам. Только после этого отступил в сторону и пустил к другой двери — исцарапанная и облупившаяся, она убедительно перекосилась в раме, но, когда закрылась, издала очень мягкий, очень тихий металлический щелчок.

— Ждите.

Внутри за прилавком стояла женщина. Белег видел ее раньше, но знакомить их по именам тогда не стали. Изящная и очень бледная, с убранными под ремешок черными волосами, в светло-голубой мужского кроя блузе и в кожаном фартуке поверх нее, она спокойно рассматривала вошедших. Тонкие руки с красивыми длинными пальцами лежали на прилавке, в руках был небольшой черный пистолет.

Белег и Турин медленно прошли внутрь и аккуратно сели на обтянутую клеенкой лавку. Ру устроился на высоком табурете возле двери, обхватил себе руками и лениво прикрыл глаза — замер. Женщина постояла еще, прислушалась к глухому шуму снаружи, к доносящейся сквозь шум новой песне; потом села, спрятала пистолет и вернулась к поблескивающим на прилавке частям какого-то механизма.

Комната была немаленькая — шагов десять в длину, пять в ширину. В дальнем углу виднелась еще одна неприметная пошарпанная дверь; окна плотно, без щелей закрыты ставнями, места свободного немного. На стенах по периметру набиты в три ряда полки; на них, а еще на полу, на старых столах и перевернутых ящиках, в плетеных корзинах, в жестяных ведрах, в коробах и тюках грудился всякий хлам: часы с кукушками и без, медные чайники, фарфоровые статуэтки — целые и с отбитыми носами, руками, головами; литые дверные молотки, щипцы для орехов, велосипеды, велосипедные звонки, сковороды, грелки, кофемолки, кофеварки, мельхиоровые подносы, вафельницы, латунные чернильницы, рыболовные снасти, калоши, сапоги, трости… За прилавком на стене среди хомутов и позолоченных рам висело автомобильное колесо, в углу прислонился треснувший протез для левой ноги, с потолка вперемешку свисала конская сбруя. Было тихо — гул Клубка проникал внутрь, но будто терялся среди гор хлама. Было душно. Пахло грязью и долгами.

Охранники, казалось, потеряли к ним интерес. Ру на своем табурете якобы подремывал; женщина щелкала и то и дело перехватывала зубами тонкие отвертки и маленькие щипцы. Белег без резких движений достал из внутреннего кармана газету и развернул. Проинструктированному по дороге Турину оставалось читать через плечо или запастить терпением и развлекать себя изучением причудливого интерьера.

Оценщик пришел через двадцать семь минут.

Снаружи донесся бодрый барабанный стук, и Ру поднялся открыть. Там, в прихожей, задержались на полминуты, не больше; а у женщины было не больше секунды, чтобы спрятанный пистолет вновь оказался в руках, пока Белег переводил взгляд на дверь.

— О, господин полковник! сколько лет, сколько зим! — продолжением стука прозвучало такое же бодрое приветствие. — Как здоровье? И господин капитан здесь! Рад познакомиться лично, господин капитан, наслышан, впечатлен! Чем обязаны?

Белег поднялся. Оценщик окинул его быстрым приметливым взглядом, они рывком пожали друг другу руки и по привычке скорее похлопали, пощупали по рукавам. Турин тоже встал, но ограничился сдержанным нервным кивком и тут же спросил:

— Поздороваться зашли, новости узнать. Что вы видели, что знаете.

— Уж мы-то что видим? — округлив глаза, удивился Оценщик. — Живем в лесу, молимся колесу.

Колесо старого Tinco-14{?}[Tinco – название первой тенгвы (квен. «металл»). Подразумевается смысловой аналог букве «а» (или «альфа»). ] ненавязчиво висело за прилавком среди прочего добра и хлама. Спиц на нем было восемь, и купить его скорее всего не получилось бы из-за каких-нибудь отговорок.

— Ладно, полковник, не хмурься, — Оценщик примирительно показал ладони и кивнул на узкую дверь в углу комнаты. — Пойдем. А господин капитан пусть с ребятами пока посидит, товар наш посмотрит.

— Что-о-о?! — дернулся Турин, чем заставил Ру сунуть руку под рубаху, а женщину подняться из-за стойки.

— Ну-ну, господин капитан. При всем уважении.

— Турин, пожалуйста, подожди.

Молодой человек нехотя вернулся на лавку, остальные тоже сели, и Белег с Оценщиком вышли в соседнее помещение.

— Что ж, садись, спрашивай-рассказывай. Чаем поить не буду — задерживать не хочу, — сообщил Оценщик и указал на стул у стены. Сам уселся на пустой стол, вытащил из кармана розовый самоцвет с перепелиное яйцо и волчком пустил его по столу.

Комната, осветившаяся ярким электрическим светом, была куда меньше предыдущей. Тоже без окон и тоже по периметру заставленная, но не как попало — глухими канцелярскими и архивными шкафами. Под столом и в углу тускло серели два средних размеров сейфа.

Самоцвет докрутился и замер, бросив на столешницу длинный блик. Оценщик кончиком пальца, будто играя, потрогал его, отпустил и вдруг дернул ногой — под пяткой гулким металлическим стуком отозвался сейф.

Спросил громким шепотом:

— Что, думаешь, тут он?

Белег молчал.

— Мы ведь с ребятами тебя в тот же день ждали — с парой рот и безутешной родней в придачу. Пыль протерли, приоделись. Родвина-то вон — приветили. А к нам когда же?

— Собирался. Даже заранее собирался.

— А что собирался? Соскучился? Ты, Белег, давай прямо, раз уж мы с тобой тут уселись, а не через дверь отстреливаемся. Ты своим, я глаз могу поставить, ничего не рассказывал и нигде не отчитывался. А по ситуации вашей нехорошей у меня интерес прямой, — и он снова поддел камень, и тот снова закружился по столу.

Документы у него были в полнейшем порядке. Там значилось «Эвдин Гервилион Аурвиндиль», место рождения — Оссирианд, речная область Леголин, дата — 7 год Светил. Отец из речных лаиквенди, мать из синдар, оба живы, здоровы и действительно существуют на западе Таур-им-Дуинат. Внешность была соответствующая, универсально неброская: встрепанные, коротко остриженные темные волосы, лучистые голубые глаза с прищуром; сухощавый, среднего роста, какой-то запыленный как будто. Одет тоже как многие: застиранные галифе с сапогами, кожаная куртка, кепи сдвинуто набок. И во внешности примет особых нет — так, очень старые, почти пропавшие уже следы то ли ожога, то ли осколочной россыпи на лице. Если только знаешь наверняка, что ищешь — угадаешь контуры трехзубого клейма, каким метили в Утумно ценных пленников.

Когда-то вместо этой пыльной лавки старьевщиков существовало совсем другое заведение — работало в центре города небольшое, но респектабельное топографическое бюро. Служили там три вежливых сотрудника, готовых помочь и клиентам, и в нужный момент переговорить с коллегами совсем по другому профилю. О специфике бюро знал очень ограниченный, но все же достаточный круг лиц, и, увы, после истории с Лейтиан оно прекратило свою работу: однажды утром оказалось заколочено, а сотрудники пропали, чтобы через пару дней, несмотря на все увещевания Белега, по личному распоряжению Тингола оказаться по ту сторону Границы — в очень и очень помятом виде. Что из последствий было хуже — аналогичное появление возле Границы десятка таких же помятых дориатцев или обрыв плохонького, но диалога с Химрингом, — оставалось вопросом открытым. За три года до Нирнаэт удалось организовать альтернативу, и на этот раз все ее детали знал только он лично. Даже после ухода в папке для Ордиля оставил только односторонние выходы связи — не более.

— Так что? Расскажешь что интересное или от меня ждешь?

— Жду.

— Оправдываться, значит? — вздохнул Оценщик. — Так я не буду! Зачем? На веру не примешь, а что зря воздух сотрясать.

— Признайся тогда, — предложил Белег.

— Признаться… — Оценщик удрученно вздохнул, но тут же вздох с лица согнал и ответил чужим будто, металлическим голосом: — Признаться, что кишка тонка лично заглянуть? Ты же понимаешь: если бы мы сами надумали, никаких гномов бы не понадобилось. Не воры — за своим бы пришли. С главного входа.

— Ты сходил бы?

— Мое, Белег, дело маленькое — барахлишко перебирать да уши греть. А это история семейная. Кровная история.

Оба замолчали, разглядывая друг друга. Оценщик перестал качать ногой, оставив в покое сейф, и камень в руках уже не крутил; Белег тоже сидел недвижно.

— Нравится тебе такое оправдание? Другого все равно не будет. Так забирай или тогда уж с родственниками приходи, по-другому потолкуем… Да, а зачем раньше-то зайти собирался?

— Переговорить, — коротко ответил Белег.

— О чем?

— Не с тобой.

— Вот как. А с кем? С матушкой моей?

— До матушки плыть далековато.

Оценщик рассмеялся.

— Я тебе когда-нибудь про нее расскажу, может, даже вспомнишь… Ладно, и переговорить не со мной захотел … кто? ты лично?

— Для начала я.

Оценщик посерьезнел, выпрямился на столе, прикидывая что-то, взглянул в сторону.

— Интересно… Сейчас что хочешь?

— Того же.

— С какой целью? Нет, погоди, — Оценщик встрепенулся, вскинул руку, — правда. Ты что услышать хочешь? «Нет, это не мы»? Конкретно не мы трое? И толку? Честное слово тебе дать? Чесслово, не мы. Мамой клянусь. Я в тот день дома был.

— Клясться не надо, не к добру. Ты ответь, ответишь правильно — продолжим.

— Ну валяй.

— На связь кто-то выходил? С вами или напрямую, с «горкой»?

— Из твоих? Мы, сам знаешь, до разговоров не охотники… Преемник твой зимой еще помаячил пару раз, где было условлено, но что-то мне не захотелось с ним знакомиться. Чуткое место добро не дало, — Оценщик похлопал себя по ляжке, но смеяться не стал. — Прямее не скажешь?

— Сказал уже. Интерес возник поговорить. Нужно понять: искал ли кто возможности.

Оценщик спрыгнул со стола, рывком всунул руки в карманы. Задумался.

— Интерес… Впервые слышу. Значит, интерес был, да весь вышел… Протекло? У вас, стало быть, протекло или у нас? Нехорошо…

Белег молчал.

— Ладно, я тебя понял. Обмозгуем — завтра дам знать.

— Сегодня.

— Завтра. У меня тут, знаешь ли, нет прямой линии: «барышня, Амон-Эреб».

— Я знаю, что у тебя есть. Поэтому сегодня.

Оценщик недовольно поморщился, подчиняясь, поднял ладони.

— Умеешь ты уболтать! Сделаю, что смогу. По срочному тарифу и за свои. Жди. По улицам допоздна не шастай.

В лавке Турин, увидев их, сразу вскочил на ноги. Двое других поднялись следом.

— Значит, условились. Это я тебе возвращаю, — Оценщик полез за пазуху, достал «Карсид», вручил; из пригоршни ссыпал Белегу в карман патроны и оставил руку протянутой: — Ты мне тоже оставь, что принес, господин Коммивояжер. Так уж, для порядка.

Белег расстегнул на запястье ремешок.

— Мда-а… невесть что… Что это, что пукалка твоя. Ты бы сказал: я бы подогнал что-нибудь поприличнее. Недорого и исключительно из профессиональной солидарности. Могу хоть сейчас совершенно новый Lango устроить, прямо в заводской смазке.

— Не надо.

— Ну как знаешь, — и, не оборачиваясь, положил хронометр на прилавок: — Солнце, почисти.

— Тебе не приходило в голову, что у них взрывчатки полподвала? — спросил Турин, когда вышли обратно в проулок, и Ру на прощание буркнул — заверил, что часы подлежат ремонту. В проулке, впрочем, уже не толпились, не пели, и народ в основном разошелся.

— Не исключено. В других обстоятельствах сюда действительно следовало бы идти со штурмовой командой.

— Признаюсь, даже обстоятельства меня не убедили, — заметил Турин. — Может, Ордиля натравить? Или сразу Орофера? Они тут все по дощечке разберут, вдруг и камень где-то под рваными калошами лежит?

— Не думаю.

— Да почему?! — Турин обернулся, понизил голос. — Может, пока король думал, эти-то уже потеряли всякое терпение? Двадцать лет, считай… Наверное, у них там тоже всякие мнения имеются! Может, пора было хоть что-то такое совершить? Показательно. Неплохой же план: организовали, гномы действовали как бы сами, а потом через пару месяцев они всплывут и предложат выкупить, а эти — по завету клятвы порешат их в праведном гневе. На выходе всё в елочку: взято силой, стыдиться нечего, заодно и временного владельца внешние обстоятельства покарали, но за его смерть вроде как отомстили! Каково?

Они шли обратно между домиков Клубка, избегая мелькающих в проулках жителей. Те как будто внимания не обращали, но обманываться не стоило: своих здесь знали наперечет, а не заметить Турина мог бы только совсем невнимательный взгляд.

— А? Чем не версия? Вот как ты ее подтвердишь или опровергнешь? Как?! — молодой человек тряхнул головой и остановился, упрямо сложил руки на груди. Белег тоже остановился, обернулся на него. — Ну… нет… Ну нет!

***16 часов 12 минут

К вечеру зарядил дождь.

Пошел сперва мелкой моросью, запылил над рекой, облизал до блеска город, а потом, не сдержавшись, хлынул полной силой. Улицы, и так полупустые, опустели вовсе и быстро заполнились стремительными потоками воды.

Днем все продолжалось в тех же дворцовых коридорах: бумаги, рапорты, протоколы и новые бесконечные разговоры. Ордиль тратил время, играя в гляделки с Родвином, половина разведуправления увлеченно перебирала изъятый архив и, судя по довольным лицам, находила там вдоволь занятного. «Голодримские сказочки на случай большого шухера?» — предположил Турин, когда заглянули переговорить, но вышедший Халькон и бровью не повел.

По-настоящему интересное выяснилось — подтвердилось скорее — только одно: в мастерской Англазара заказывали футляры для изделий в разных местах — обычные и особенные, дорогие и подешевле, поменьше, побогаче, попричудливее. Оказалось, некоторые мастера предпочитают брать даже небольшие мудреные заказы, чтобы угодить старым клиентам, но иногда передают их на сторону — так и быстрее, и выгоднее. Мастер Килиндин очень просил не предавать огласке и все же признался: некоторые шкатулки — штучные, деревянные, из ценных пород, ему делает родственник мужа сестры — краснодеревщик Фрар, сын Ондина. Как именно пристроить к делу эту информацию, теперь ломала голову вся полицейская розыскная группа и Марондир вместе с нею.

Во дворце было шумно, но царила уже не истерика первых часов, а скорее нервная суета; в просторных залах и коридорах иной раз казалось даже тесновато — не протолкнуться от чиновников, снующих ординарцев, порученцев и секретарей; на каждом этаже выставили посты.

Официальная сессия Государственного Собрания была назначена только на завтрашнее утро, но зал был битком уже сейчас. Делегаты, секретари, письмоводители разных ведомств сновали туда-сюда, спорили, обменивались мнениями, прогнозами и посулами. Белег коротко ответил на несколько приветствий, но не дал себя задержать и прошел прямо к центральному возвышению — здесь находилось место председателя, первого секретаря и трибуна для выступления. Председатель, Орофер, по проведенному уже циркуляру получил свои особые полномочия и теперь временно фактически возглавил королевство. Сейчас на его месте в Собрании сидел Эльмо.

— …мы не можем включить это в завтрашнюю повестку! Я физически не успею закончить весь пакет! — низко наклонившись над столом, увещевал Эу Фиадмин — некогда командующий Западным рубежом Границы, потом суперинтендант Бретиля, а ныне глава законотворческого комитета Собрания.

— Даже в черновой редакции? — улыбнулся Эльмо, резко повернул голову и поднялся с места. — До утра? Не поверю.

Фиадмин продолжил с отчаянием возражать и трясти кипой своих бумаг, но Эльмо уже не слушал: легко спустился с возвышения, где его сразу под локоть поймал Белег.

— Ты надумал? — спросил Эльмо, когда вышли из зала, пересекли просторный мраморный вестибюль и оказались на балконе, где в ожидании курил Турин.

Балкон был тот же самый, он тянулся вдоль всего парадного фасада: по замыслу и красиво, и удобно было связать разные ведомства не только внутренними переходами, но и этим, внешним. Сейчас тут тоже выставили посты. Белег плотно закрыл за собой дверь, посмотрел вверх, посмотрел вниз и махнул курившим неподалеку офицерам — те поняли и отошли подальше.

— Что я надумал?

— Не знаю, — Эльмо остановился у парапета, спрятал ладони в широких рукавах облачения. — Ты хотел вчера спросить о чем-то еще, но передумал. И вообще зачем-то позвал меня — не в самом же деле за дворцом приглядывать? — он задумчиво улыбнулся, как всегда, когда нарочно вставлял в речь что-то вот такое. — Так о чем же? Может, о переговорах с Маэдросом?

Турин подавился дымом и закашлялся. Белег сунул руку за пазуху.

Бывало такое, что Тингол мог изобрести идею в одну голову, ни с кем не поделиться, довести ее почти до блеска и, обдуманную, почти готовую, выбросить вдруг на обсуждение — был в его богатом арсенале и такой подход. Но все же чаще официальной дискуссии предшествовала другая, закрытая: он мог собрать какую-то группу и закинуть эту свою идею, тень идеи на пробу; мог между делом, вскользь озадачить их четверых или кого-то одного, двоих; мог, ничего толком не поясняя, привлечь Рандиллиона или вообще всех секретарей скопом, а мог подключить кого-то еще — по ситуации. Чаще, конечно, советовался с самыми близкими.

— Вы были в курсе этой затеи?

— Не то чтобы в курсе, Турин… Я понял, что Элу о чем-то таком задумался. Знаешь, как это у него бывает: как будто невзначай обмолвился об одном, перепрыгнул на другое, на третье, и вот ты уже слушаешь рассуждение о каких-то долгосрочных планах…

— Был и план?

— Не сказал бы. Были доводы за, доводы против. Мне показалось, он стал склоняться к мысли, что нужно попытаться.

— Как давно это было?

Эльмо задумчиво покачал головой.

— Весной?.. В конце весны, когда цвела сирень. Точнее не скажу.

— Почему ты сразу не рассказал?

— О чем, Белег? Об одном из многих наших разговоров? Да это и не разговор был — так, рассуждения о том, о сем… Лютиэн, Диор, весенний праздник, вчерашний ужин, сегодняшний завтрак, Маэдрос… Я и сложил только потому, что ты стал спрашивать про поездку и про Маблунга.

— Этот разговор ты ни с кем не обсуждал?

— Нет.

— С Кайссэ?

— Нет, Белег. И предупреждаю твой следующий вопрос: не знаю, говорил ли с кем-то еще сам Элу. Возможно, с Мелиан. Возможно, с Маблунгом, — он помолчал, задумчиво пропустил между пальцев длинные пряди распущенных волос. — Идея действительно вызрела во что-то конкретное?

— Вызрела.

— А Маблунг?

— Не знаю.

— Тогда нам нужно поговорить с королевой, — вмешался Турин. — Если кому-то стало известно… Если Тингол поручил Маблунгу, и у того протекло, то опасность может грозить и вам с королевой…

— Опасность? Нам? Орофер велел нагнать столько охраны, что даже тебе, появись такая надобность, придется постараться проникнуть незаметно. — Эльмо печально улыбнулся. — Представьте, он вдруг решил, со стороны кажется, что он рад этой власти. Но это не так… Это… Наверное, это все прежнее — упрямое детское стремление все исправить. Даже то, что исправить уже не выйдет.

— Исправить — нет. Выйдет приспособиться.

— В этом случае, Белег? — не согласился Эльмо, улыбка его стала даже не печальной — какой-то стеклянной. — Ты так считаешь? На брате держалось все. За него держались. А теперь… Темные времена настали.

— Темные, Эльмо. Мы или сгинем в этой тьме, или будем выбираться. На ощупь.

Они помолчали, а потом Эльмо все же произнес:

— Хорошо. Я сам поговорю с Мелиан.

***

18 часов 28 минут

— Поедим? — предложил Турин, когда приехали, поднялись в квартиру, и в прихожей с обоих немедленно натекла лужа.

— Как хочешь, — ответил Белег.

Он не разуваясь прошел насквозь через приемную и остановился у окна. Было темно. На улице никого не было. Уличный фонарь горел тускло, освещая кусок тротуара, кусок решетки и мокрую брусчатку проезда. Белег не глядя взял из-за занавески бутылку с водой и не глядя стал лить в герань, но остановился — в темноте все же угадал в струях дождя какое-то движение.

— …что тут у нас… Да-а, ассортимент изрядный! Буфет «У Турамбара» имеет предложить вам: яичницу из числа яиц по вашему желанию, тушенку говяжью в собственной банке или, если изволите подождать, наше фирменное блюдо — болтанка нажористая по-амон-рудски. На чем изволите остановить свой выбор?

Турин подошел к окну и остановился рядом, взвешивая в одной руке консервную банку, в другой — пачку супового концентрата. В лагере на Амон-Руд, прежде чем сам лагерь разросся и обустроился в полноценную базу, сперва готовили просто и без затей — в общий котел отправлялся и паек, и снедь из кладовой Мима, а еще добытая лесная живность и кое-какие припасы, какими добровольно или не совсем делились окрестные жители. Готовили по очереди, но быстро сошлись на том, что лучше всего выходит, если очередь выпадает Алгунду: у того то ли рука была легкая, то ли шутки-прибаутки помогали — мешанина в котле получалась вполне сносная, и название «амон-рудская болтанка» прилипло к ней с общего одобрения.

— Так что, господин мой эльф?.. — спросил Турин, взглянул на Белега и замолчал, отставил на подоконник и банку, и пачку, сел.

Лицо у него как по щелчку сделалось сумрачное — будто ушел разом на глубину, весь закрылся; а в то же время проступило что-то прежнее, детское — как если кто-то по незнанию пошутил вдруг некстати или походя надвинул мальчишке на нос слишком большой еще отцовский шлем. Он тогда так же вот недобро и серьезно глядел на шутника или вслед ему из-под края этого шлема, сжимая кулаки и не делая попыток поправить.

— Я понимаю, ты не доверяешь мне. Я понимаю, имеешь полное право.

Белег подвинул на подоконнике горшок с геранью, сел рядом. Из-за окна сквозь дождь доносился еле различимый металлический стук.

— Я обидел тебя? Прости, Турин. Прости. Я задумываюсь слишком? Наверное, задумываюсь. Это не от недоверия.

— При чем тут обиды… Тебе, конечно, виднее, чем делиться. Хотя я бы и поспорил: что толку копить версии и мозговать их в одиночку. Факты придерживать…

— Я не хотел говорить. Думал — надеялся, наверное, — отпадет само собой.

— Не очень умно.

— Согласен.

— Послушай, — Турин хлопнул себя по коленям, поднялся, прошелся между окном и письменным столом.

На столе все так же лежали стопкой газеты, стоял прибор с чернильницей, с ручками-карандашами; под него были подсунуты остатки объявлений для расклейки. Турин вытащил верхнее, помахал им.

— Гляди. Тут написано, что сыскное агентство — то самое, которое готово порешать всякие частные неприятности и «имеет большой опыт розыскной работы в разных областях Белерианда», — это агентство работает как товарищеское партнерство. Видишь, прямо тут написано? Что зарегистрировано по форме, вот номер, то да се…

— Турин.

— Нет, погоди! Я же говорю, я понимаю все. Ты мне просто честно скажи: если не выходит, если ты не можешь так, я пойму. Я не буду навязываться.

С улицы продолжало что-то стучать. Белег оглянулся через плечо — мельтешение в струях дождя продолжалось на том же месте возле окон первого этажа. Турин стоял, выжидая какой-то ответ.

— Хорошо. Я понял. Извини, что с запозданием.

Он вздохнул, развернулся и пошел к двери.

— Что ты понял? — не оборачиваясь, отозвался Белег. — Оставишь меня совсем одного?

— У тебя этот… Змей твой, — через плечо буркнул Турин и, помолчав, все же уточнил: — Саэрос.

— Саэрос сам почти один. И почему змей?

— Не знаю… Похож. Гадина.

— Вернись, пожалуйста.

Турин вздохнул и, пихнув с дороги попавшийся табурет, вернулся к окну, сгреб Белега в охапку. Белег не дернулся.

— …не будем закрывать глаза на очевидное, но все же: я пока есть! Помирать не собираюсь. Пока не разобрались со всем этим дерьмом — уж точно. Дальше как пойдет. Всегда говорили, наследственность у нас хорошая…

— Турин.

— Да ладно тебе… А… А что там такое происходит? — Турин наконец отпустил его, поднялся и распахнул окно.

Звук снаружи теперь стал ясно различим, а сквозь дождь стало видно: у витрины пустующей на первом этаже лавки быстро мелькает что-то белое и доносится грузный металлический стук.

— О, — приглядевшись, произнес Турин и присвистнул. — Наверное, сходить надо, а?

Белег тоже поднялся, посмотрел наружу, поправил воротник.

— Надо. Пойдем.

Когда они спустились, пересекли двор и через подворотню вышли на Кирпичный проезд, господин Гвириэль, все так же скособочившись, стоял перед витриной и усердно тер ее, размазывая по стеклу потоки воды. Наполненное до краев оцинкованное ведро он каким-то чудом умудрялся удерживать на локте и то и дело опускал в него тряпку, задевая при этом стальную трубу ограждения — раздавался стук.

— Безобразие! — громко возмутился, едва завидев приближающихся жильцов. — Мойщики дерут такие деньги, а окна совершенно грязные! Вы только взгляните! Вот идите, встаньте на мое место, здесь хорошо видно. И что делать — приходится самому! Иначе представьте только: извозчик привезет Мальвис с детьми, они выйдут и что первым делом увидят? Грязное окно!

— Надо попросить, чтобы извозчик заехал внутрь, — предложил Белег.

…Когда-то давно господин Гвириэль начинал владельцем небольшого постоялого двора. На его счастье, двор облюбовали разъезжающие дельцы, а потому недостатка в клиентах не было. Предприятие по-настоящему процветало, потом расширилось, по новой моде превратилось в хорошую гостиницу, гостиница получила широкую известность. Дошло до того, что капитал господина Гвириэля сделался очень заметным, позволил приобрести в Менегроте целый доходный дом, и все семейство по настоянию жены должно было в него перебраться.

«Нет, у нас там все прекрасно, но, сами понимаете, провинция. Другое дело столица! Удобства, развлечения! Вот и Мальвис здесь очень нравится. Мы, знаете ли, приезжали во время нашего свадебного путешествия, − Белег был посвящен в подробности семейной истории уже в день знакомства. — К тому же Дирмо − это наш старшенький − пора задуматься об учебе, а Бусинке, это дочка, вообще-то ее зовут Милли, это сокращенно от Миллиэн… вот, посмотрите фотокарточки… Бусинке здесь будет веселее. И потом Мальвис, − тут господин Гвириэль приподнялся на мыски и доверительно понизил голос, − в общем… я уже договорился с одним уважаемым врачом и даже начал подыскивать няню. Кстати, господин Куталион, вы не посоветуете…»

Пока же семья заканчивала какие-то свои дела на прежнем месте, сам господин Гвириэль приехал первым и со всем личным усердием взялся налаживать быт. Так его и налаживал. Что ни день присматривал мебель, или новые обои, или новые кованые решетки для цветника; консультировался в газетах о даче объявлений, давал Идмо строгие указания по части порядка и поддерживал дисциплину среди жильцов.

«Ну-ну, удачи, − только и сказал предыдущий жилец квартиры №6, майор таможенной службы, когда зашел забрать последние вещи и обнаружил новых квартирантов. — Добро пожаловать в дом скорби и постоянных поломок».

— Заехать на извозчике во двор… А ведь вы правы! Это решение! Но временное: утром же она захочет все осмотреть!.. Вот. Что скажете? Мне кажется, стало лучше? — отодвинувшись от витрины,спросил господин Гвириэль.

Он, конечно, вымок до нитки и, согнувшийся под грузом ведра, выглядел еще тщедушнее и меньше ростом. Белег стоял рядом, прикрывая его зонтом.

— Совсем другое дело.

— Другое, — охотно согласился господин Гвириэль. — Когда сам-то…

— Теперь все хорошо, — подтвердил Турин, забирая у него ведро и опорожняя на проезжую часть. — Можно идти.

— Пойдемте, — Белег взял домовладельца за локоть и потянул к подворотне.

— Все равно завтра же пойду к этим мойщикам и выставлю претензию! — господин Гвириэль послушно отдал Турину тряпку и посеменил за Белегом. — Я этого так не оставлю! Я же не миллионер платить такие деньги за просто так! Мальвис точно не одобрит!..

— Конечно. Завтра с утра и сходите, — согласился с ним Турин.

— Завтра и схожу! Обязательно…

Они прежним путем вернулись во двор, довели господина Гвириэля до его парадной и поднялись на крыльцо. Навстречу распахнулась дверь и вышла — выбежала — ниссэн Авриль, испуганная, в мокром дождевике. Следом показался мрачный Идмо.

— Создатель! — всплеснула руками кухарка. — Упустили! Вот упустили же! Только недавно — давайте, заходите уже, заходите! сейчас посушимся! — недавно только выглянула, свет горит, он ходит. А сейчас думаю: нет, надо подняться. И что? — все нараспашку!

— Ничего страшного не случилось, — успокоил ее Белег.

— Не сахарный, — буркнул Идмо.

Они впятером поднялись на третий этаж, ниссэн Авриль вбежала в квартиру и сразу что-то там стала двигать, открывать шкафы. Турин подтолкнул притихшего господина Гвириэля внутрь, следом вошел Белег. Идмо, пропустив их, остался на площадке трясти плащи и зонты.

— Как это ничего страшного? — будто очнулся вдруг, возмутился и уперся в дверях господин Гвириэль. — Я плачу двенадцать бретилинов в неделю! И это только за первый этаж!..

— Завтра предъявите неустойку, — подбодрил его Турин, пристраивая в углу пустое ведро.

Внутри действительно был небольшой беспорядок: комнаты раскрыты, вытащены на столы какие-то вещи, детская одежда, чемоданы, шляпные коробки; откуда-то слишком громко играл патефон, в распахнутых дверях столовой виднелся по всем правилам сервированный на четверых стол.

— Давайте-давайте, вытирайтесь! — появилась ниссэн Авриль, закидала всех троих ворохом полотенец и салфеток, толкнула господина Гвириэля на постель, наклонилась, принялась стаскивать с него обувь. — Сиди уже… Уймись!

— Я подумал, вдруг они приедут завтра! — донеслось заглушенное пояснение. — Решил проверить, как все выглядит. Чтобы все как положено… А тут окно! Я побежал, конечно!

— Теряя тапки… — пробормотал Турин и замолчал под осуждающим взглядом кухарки.

— А что! а что если они все же приехали? — встрепенулся вдруг господин Гвириэль, вывернулся из-под полотенца. Он теперь был похож на мокрого воробья и так же по-птичьи вертел головой. — Что если приехали и теперь не могут найти адрес? В такую погоду! Еще ведь это ужасное название! Кирпичный проезд, меня самого в первый раз извозчик привез совсем в другое место! Я сколько говорил, сколько писал, что его надо изменить! К тому же Мальвис не очень хорошо запоминает дорогу. Она даже может потеряться по дороге! Я потому и хочу добиться переименования нашей улицы… Чтоб она не потерялась…

— Вряд ли они решили ехать в такую погоду, − заметил Белег, а господин Гвириэль задумался и не очень уверенно кивнул.

Квартира была просторная, целых пять комнат, любовно обставленных в ожидании жильцов: торшеры, мягкие кресла, пуфики с легкомысленными кистями, расписные ширмы. Сам хозяин пока обитал в кабинете, но в проемах приоткрытых дверей была видна и столовая, и супружеская спальня, и закрытая веселенькая дверь розового цвета — наверное, в детскую.

— Господин Куталион, — снова подал голос господин Гвириэль; ниссэн Авриль вздернула его за локоть и увела за ширму, видимо, переодевать, − мне неловко, но я вынужден попросить вас об одолжении!

— Я вас слушаю, — отозвался Белег.

Он повесил мокрые вещи на раму каминного экрана, сам отодвинулся в сторону: из коридора пришел все такой же мрачный Идмо с половой щеткой и ворохом тряпок, стал протирать пол.

На крышке секретера кучно выстроились рамки с фотокарточками. Серьезная девушка в широкополой, студийного вида шляпе позировала с букетом цветов; удивленно таращились в кадр молодожены — та же девушка, на полголовы выше жениха; аккуратное семейство замерло в стандартных позах — молодая мать с кружевным свертком на руках, насупившийся мальчик держится за гордого отца.

— Господин Куталион, помогите мне, пожалуйста! Дело в том, что в последнее время мне никак не удается дозвониться до Мальвис. Я справлялся и на станции, и в мастерской, но мне не могут помочь. А сегодня, представляете, я решил дать телеграмму — так ее вовсе не приняли! Я, конечно, это так не оставил и написал жалобу! Но телеграмма-то нужна… — он, уже в полосатой пижаме, пошатываясь, вышел из-за ширмы и сел на постель, машинально потянул на колени плед. — Если это технический сбой, то пора бы его устранить, вам не кажется? И я подумал, не могли бы вы со своими возможностями что-нибудь узнать? А то я очень переживаю…

— Посмотрим, что можно сделать, — согласился Белег.

С фотокарточек он перевел взгляд на старый, сильно выцветший бланк телеграммы — тоже в рамке, тоже под стеклом. «СТРАШНАЯ ГРОЗА ЗАДЕРЖИМСЯ СУТКИ ДАМ ТЛГР ТОЛ-СИРИОНА ЦЕЛУЕМ ТЫСЯЧУ РАЗ МАЛЬВИС». На бланке еще можно было различить бледный почтовый штамп: «Arda Сalon, Taras Corma» и рукописную дату — Ringare, 17 — 455{?}[Arda Calon (квен.) — АрдГален. Ringare (квен.) — декабрь. Дата накануне Дагор Бреголлах.].

Господин Гвириэль молчал, переводя полный замешательства взгляд с Белега на Авриль, с Авриль на Идмо, с Идмо на Турина. Потом зацепился взглядом за крышку секретера. За окном сверкнула молния, загремело где-то далеко.

Его возмущение и испуг, и вечная комичная озабоченность чем-то, и вечная готовность прийти в не менее комичное раздражение как-то разом стаяли, стекли с лица, и снова сверкнувшая молния осветила лицо чужое — совершенно трезвое и совершенно разумное. Следом за молнией донесся уже близкий, подкравшийся, раскатистый гром, и этого раската хватило, чтобы господин Гвириэль содрогнулся еще раз и неловко, словно сломавшись, боком свалился на постель, потянул на голову плед.

Они вышли из парадной обратно под дождь. Авриль и Идмо остались в квартире — то ли прибраться, то ли последить. Хотя все равно ясно было, что сегодня господин Гвириэль уже никуда не денется: еще пару дней он будет лежать, больной и разбитый, но потом, как всегда, успокоится — встанет утром, снова появится во дворе дома 22/1 и снова разовьет бурную деятельность по благоустройству своих владений, воспитанию прислуги и стремлению докучать жильцам обычными придирками.

Во дворе было непривычно темно: фонари не горели, и только прямоугольники окон бросали на землю желтый свет, и тот дробился в лужах и в струящихся между плитками потоках воды. А потому взгляд из подворотни Белег почувствовал раньше, чем увидел возле стены чью-то затаившуюся фигуру. Почувствовал, вскинул голову, разглядел.

— Ваш заказ. Получите, — проговорила женщина, когда Белег и Турин приблизились и тоже укрылись в подворотне — и от дождя, и от случайного взгляда.

Сейчас на ней был не рабочий кожаный фартук и не кожаный ремешок в распущенных волосах; она была одета в обычный дамский плащ, из-под него виднелся край темного подола то ли платья, то ли юбки, поблескивали лаковые туфельки; на голове чуть набок сидела обычная дамская шляпка, и весь облик — самый заурядный, неприметный — наводил на мысли то ли о школьной учительнице, то ли о гувернантке в хорошем доме.

Белег протянул руку и забрал пакет. Внутри был его хронометр и товарный чек — переборка, чистка, число, подпись, лиловый штамп.

— Ваша вещь в порядке. Заказ выполнен с полной гарантией. Можете начинать пользоваться, когда сочтете необходимым, но чем скорее, тем лучше. Чек рекомендуем сохранить на случай непредвиденных обстоятельств.

— Благодарю.

Женщина взглянула на него, на Турина и, помедлив, добавила:

— Также обращаю внимание, что гарантия распространяется только на вас и на вашего друга.

— Это понятно.

— В таком случае спасибо, что выбрали нас, и всего доброго, — она раскрыла в сторону большой черный зонт и, негромко стуча каблуками, вышла в проезд. Ненастный вечер сразу проглотил ее фигуру.

— И что теперь? — спросил Турин, наблюдая, как Белег застегивает ремешок хронометра. — Заливаем полный бак?

— Заливаем, — согласился Белег и через плечо взглянул на дом: выходившие во двор окна господина Гвириэль уже все погасли. — Но ты прав: давай сначала поужинаем.

========== Глава IX. 7-13 ==========

Комментарий к Глава IX. 7-13

Примерная “политическая” карта Белерианда еще раз: https://postlmg.cc/Y409h8dm

В какой-то момент можно будет побегать под музыку: https://www.youtube.com/watch?v=m9xqO9kKqyk

Королевство Дориат и Белерианд, шоссе «Регион — Юг»

15.09.490 г.

05 часов 00 минут

Главных выездов из города всегда было четыре — по сторонам света. Раньше таковыми служили две дороги, Речная и Лесная: первая тянулась вдоль Эсгалдуина на запад, на Бретиль, и на восток, в Нан-Эльмот; вторая сразу уходила на юг, а на севере реку пересекала и устремлялась в глубь Нэлдорета. Большая городская перестройка спрямила обе, обе перекопала, усадила деревьями и частично переименовала — в бульвары. Поэтому и транспорт, и армейские части, и отдельные путешественники в обычные дни — и Белег с Турином в день нынешний — покидали город по одному из двух главных, специально спроектированных, нарочито парадных проспектов — по Регионскому или Эстоладскому.

Выехали засветло. Мокрый после ночной грозы город еще чутко спал, жмурясь щелями зашторенных окон, фонарями патрулей и фарами военных автомобилей. Такой же стремительный, среди них несся и «Глаурунг»: тормозил, приподнимая зад, перед постами, ждал торопливого перемещения шлагбаумов, барьеров и опутанных колючкой загородок, а потом вырвался наконец, оставил позади затопленные страхом улицы, поддал газу и рванул на юг всей мощью своих перебранных, начищенных, хорошо смазанных цилиндров.

Перед отъездом заглянули во дворец.

— Мне вообще стоит что-то говорить? — спросил Орофер.

Он обнаружился не у себя, не в Собрании, а в зале Малого Совета. Больше никого внутри не было, только в приемной для разнообразия сидел у двери не Корлас, а какой-то незнакомый порученец, а сам Орофер в зале за длинным столом то ли читал что-то, то ли над бумагами с открытыми глазами спал.

— Можете ничего не говорить, — предложил ему Белег, пока принц тер ладонями лицо и шарил вокруг себя: похоже, потянулся к оставшемуся в кабинете телефонному аппарату, потом еще к чему-то, потом открыл рот и хотел крикнуть кого-то — но все спохватывался, останавливался.

— Зачем тогда?..

Белег вынул из внутреннего кармана запечатанный конверт, показал.

— На всякий случай.

— Ваша последняя воля? Польщен, — пробормотал Орофер, забрал конверт, поднял на просвет, — или там прощальные стихи? Тогда увольте.

— Нет, там кое-какая полезная информация.

— Я понял, — Орофер поднялся из кресла, поискал глазами еще что-то, не нашел. Снова потер глаза, сосредоточился. — Извините. Неуместная шутка.

Из приемной донесся узнаваемый тяжелый шаг, резная дверь рывком открылась, на пороге замер Турин. Отпихнув его, вперед пролез Саэрос — несмотря на ранний час, как всегда бодрый, с иголочки одетый, злой. Следом неслышно вошел Эльмо.

— О чем шепчетесь? Тайными посланиями меняетесь?

— Вот, господин казначей, пожалуйста: очередной акт… наверное, еще не дезертирства, но чего-то к нему близкого.

— Прокатиться, значит, решили? Да пусть катятся. У нас тут уже такое дело — дураком больше, дураком меньше.

Белег взглянул на Турина, тот стиснул зубы и неубедительно изобразил кривую ухмылку. Чтобы не терять времени, во дворце они разделились — один пошел разыскивать Орофера, другой сразу в Собственный дворец, в комнаты брата короля. Саэроса решено было найти позже.

— Я поговорил с Мелиан, — не дожидаясь новых шпилек, произнес Эльмо, прошел к столу и сел там на подлокотник кресла. Против обыкновения, он был не в своей длиннополой мантии, а в домашних брюках и стеганой куртке; по виду не сказать — с постели подняли или нет. — Она не помнит ничего странного, никаких особенных разговоров. Но… как сказать… Я не уверен, что она вполне поняла, о чем я спрашиваю. Я переговорил и с Лютиэн: она сама тоже постарается мягко расспросить.

— О чем-то конкретном? — не уловил Орофер.

— О планах на камень, — обтекаемо уточнил Белег.

— А, это он мог, — встрял Саэрос, — мне все уши проел фантазиями о том, как обрядится в какую-нибудь невероятную безвкусицу и будет сиять в ней назло целому Белерианду. Ну или какой-то такой посыл, я не очень вслушивался.

— А еще что-то говорил? — спросил Орофер. — Про гномьих мастеров, может?

— Про них-то что?.. Перебирал их по порядку. Я вообще подозреваю, он просто развлекался так. Себя тешил, гномов дразнил.

— По какому порядку? Все мастера произвольно выбраны.

— Да. Никакой последовательности, проверили же, — подтвердил Турин, перечислил: — Не по чину, не по размеру мастерских, даже не по городскому справочнику.

— По размеру чего? — предельно серьезно переспросил Саэрос, посмотрел по сторонам. — Он же не только меня этим мучил? Да? Нет?

Вокруг молчали.

— Блеск! Слушайте. Был как-то прием в Магистрате. Несколько лет назад. Не помню когда, по случаю… А, тоже не помню! Благотворительная какая-то история. Полно народу: цеховые главы, всякие достопочтенные ювелиры, оружейники, застройщики, крупные конторщики — все. Наши тоже. Посольские, Элу с Мелиан, я со своими, конечно, даже Маблунг… А ты… Вот тебя как раз не помню: наверное, свинтил куда-то, как обычно. И была на том приеме какая-то лотерея, тоже благотворительная, и Элу в ней вытащил иллюстрированный альбом — что-то типа «Тридцать…» или «Пятьдесят»? «Сто пятьдесят»? Не важно. Сколько-то там «лучших златокузнечных работ сезона». Картинки цветные, описание, полтора слова про мастера. Не то каталог, не то фуфло рекламное — полистать и выбросить. Но поскольку на приеме про Сильмарилл речь, конечно, завели и подхватились фантазировать — что бы с ним такое сделать, а как вправить, а кто взялся бы!.. В общем, Элу вроде как загорелся, альбомчик прибрал и так по порядку мастеров этих из него и озадачивал, — он замолчал, посмотрел по очереди на Белега, на Орофера. — Вы так внимательно сейчас смотрите, как будто я некую удивительную тайну приоткрыл.

— Я впервые про это слышу, — заметил Орофер.

— Я тоже, — добавил Эльмо.

Белег промолчал.

— Ну что я могу сказать: наверное, с вами это обсуждать неинтересно. Что примечательно: мне самому это знать-то было неинтересно, но я почему-то выслушивал. Если спросите, а с кем еще интересно — ну не знаю, с Мелиан? И я не думаю, что он над этим альбомом с карандашом сидел, может, запомнил просто и затолкал куда-то…

— Я правильно уловил: есть вероятность, что таким образом кто-то мог заранее вычислить, когда до какого мастера дойдет очередь?.. — задумался Орофер.

— Если только король не остановился бы раньше… Да и что нам это дает?.. — задумался Турин. — Если бы сами гномы сопоставили, это давно бы всплыло — даже не на допросах, где-нибудь в газетах. Еще несколько месяцев назад. Если не лет…

— Может быть, кто-то и сопоставил, — тихо заметил Эльмо. — Я поговорю с Мелиан и с Лютиэн еще раз. И, полагаю, следует поделиться с Береном?

Берен, как и обещал, начал просматривать показания дворцовых служащих, но дело это прервал и вместе с прибывшими толгаленцами вынужден был присоединиться к Галадону — к переговорам с Магистратом: было похоже, ситуация накаляется. Из эредлуинских королевств шли депеша за депешей с требованиями прекратить произвол и начать совместное расследование, Дориат, в свою очередь, настаивал на полном содействии и предоставлении свободного доступа во все части Квартала. Формально там не было ни своей внутренней полиции, ни каких-то военизированных отрядов, но многие крупные конторы имели внушительную охрану из бывших (а иногда и действующих) армейских. Раньше ни это, ни торговые склады с оружием в пределах самого Квартала никого не тревожили.

— Следует поделиться, — согласился Белег и добавил: — И быть настороже. Всем.

На том закончили. Орофер позвал из приемной порученца, приказал разыскать Марондира: «Не сию секунду… — замялся на мгновение, — через час». Эльмо поправил: «Через два».

Белег, Турин и Саэрос вышли из зала, и Саэрос кисло посмотрел, поджал губы.

— Моя жопа отчетливо чует: что-то будет. Ничего не понял, что ты затеял, но так и быть — удачи. Запомню тебя, — он махнул ладонью рубяще — словно с головы до пят измерил Белега этим взмахом. — Запомню тебя… Запомню болваном! В плохом костюме.

— Не гони так, — попросил Белег.

Они отъехали от Менегрота на пару лиг, городские окраины уже кончились, а редеющие хутора и селения отпрыгивали от шоссе все дальше. Это шоссе тоже было относительно новым, проложенным специально в стороне от крупных городов. Боковые съезды уводили к ним от больших перекрестков, и первый такой, с каменным указателем на Карас-Аэль, по расчетам должны были проехать минут через сорок. Но уже закрадывались подозрения, что это случится раньше — или никогда.

— А как? — прекрасно все понимая, притворно удивился Турин. — Ты говоришь: не гони!.. А хочешь метнуться одним днем — так мы или едем, или плетемся и меняем планы.

— Не нужно плестись. Мы едем быстро. Но без риска оказаться в кювете.

— Ну и нет такого риска… — хмыкнул Турин, но скорость слегка сбросил.

Нет, водил он отлично. И сейчас мог бы с полным правом заметить, что, если бы не это умение, Белег не дотянул бы не то что до госпиталя — до заставы «Миндеб — Север». Но, конечно, ничего говорить не стал.

Иногда казалось, что он помнит ту дорогу. Провонявший топливом, машинным маслом, кровью и пóтом железный короб безымянного еще уродца-бронемобиля; жара, жуткая тряска и обрывки не фраз даже — слов, смысл которых от него упорно ускользает. Рядом мнилось какое-то движение, плескалось чье-то отчаяние, вроде бы скользили чьи-то пальцы… Как Гвиндор одной рукой справлялся с повязками и санпакетами, да еще на такой скорости, да еще по такой дороге, было отдельным вопросом. Турин потом обмолвился, что на некоторых участках выжимал до пятнадцати лиг в час{?}[75 км/ч], но правдой это быть не могло. Еще менее понятно было, как они уцелели, проскочив райвов двадцать минного поля и остановившись, только когда с заставы начали палить в лобовую броню. После этого случая саперные части на всей Границе попали под тотальную проверку, и по ее итогам некоторые погоны шустро поредели.

Белег не мог себе ответить, были ли истинны эти разрозненные образы у него в памяти или же память сама пыталась восполнить и зарисовать пробелы. Спрашивать прямо он не стал. Это был первый случай в его жизни, когда он по-настоящему угодил в госпиталь, и второй, когда не мог чего-то вспомнить.

— Белег, — позвал Турин, поймав взгляд в зеркале. — Хочу все-таки прояснить. Мы считаем — я говорю «мы», хотя это не совсем так, — что нам нужно проверить версию. Это я понимаю. Не до конца, но допустим…

— Почему «допустим»? Ты не согласен? Ты бы занялся чем-то другим?

Накануне вечером они еще раз подробно все обсудили, сошлись на том, что в городе успешно поработают другие: еще две пары ног не сильно помогут полиции в хождениях по гномьим мастерским; еще две пары глаз не сильно облегчат жизнь разведки в чтении анкет переселенцев и освобожденных пленников. Анкетами сотрудников дворца заняться было необходимо, но… Тут следовало выбирать.

— Да нет, я не про то, — помотал головой Турин, покачал ушами шлема. — Просто неспокойно уезжать. Ощущение, что мы не доедем до Границы, как в городе рванет…

Белег медленно покивал.

— А если мы останемся, то, конечно, не рванет.

— Ну тебя!.. Ладно, что уж — решили так решили. Я про другое. Хорошо, тебе — тут уж точно «тебе» — вперлось посмотреть в честные глаза Маэдроса и услышать его честное «нет, не мы»… — возражений не последовало, и Турин, подождав, покосившись в зеркало, продолжил: — Я только другое не улавливаю: если подтвердится причина для подозрений, нас где-нибудь там же и прикопают. Неоднозначный исход, но в какой-то степени результативный — в общем, я к такому готов. А если нет, то… что? Ты рассчитываешь, они нам как-то помогут? Посодействуют? Посочувствуют? Наконец, ты как вообще собираешься определить истинность этого «нет»?

— Если камень у них, это будет видно сразу.

— Пф-ф, хочешь сказать, он будет светиться у Маэдроса в кармане? И вот бы ты еще так же уверенно сказал что-то типа «нет, Турин, нас совершенно точно не прикопают»…

— Это маловероятно.

На обочине шоссе замелькали вдруг вереницей крытые военные фургоны, потом растянувшиеся цепочкой кони — по меньшей мере два взвода, келонцы и кто-то из регионцев. Конница в Дориате была немногочисленна, отдельные эскадроны были приписаны к разным участками Границы и в основном вдоль нее и перемещались, часто выполняя роль тактической разведки. Уже было известно, что пехотные части округа стянули к столице, на Границе контингент приведен в полную готовность, а по самой территории королевства части активно перемещались — кто к северным рубежам, кто к юго-восточным, кто опять-таки на подступы к Менегроту.

«Глаурунга» остановили возле очередного поста, к окнам наклонились, заглянули в документы.

— …твоя всегдашняя вера в лучшее меня, конечно, обнадеживает, — продолжил Турин, когда после краткой заминки рванули дальше. — И по одному вопросу, и по другому.

— Турин, — Белег замолчал, подбирая слова, — имейся убежденность, мы бы вообще никуда не ехали.

— Погоди. Ладно, я не буду спорить про голодрим. Что они сообща или один кто-то самый нетерпеливый решил взбодриться и пошевелиться в нашу сторону — ладно! Проехали, это уже к ним вопросы. У тебя другое спрошу.

— Спрашивай.

— Ты решил ехать, потому что и правда Маэдросу в глаза посмотреть хочешь; потому что хочешь узнать, кто в Менегроте больше других задергается, когда мы с тобой так внезапно сорвались; или все-таки наоборот — смотреть пристально ты как раз не хочешь. На своих.

За окном мелькали темной стеной деревья, приближался дальше по шоссе поселок. Там была конная станция, а с недавних пор — и заправочный пункт вместе с небольшой гостиницей и закусочной при ней. Турин бросил взгляд на уровень топлива на приборной панели, сунул под шлем ладонь, почесал затылок. Для езды на полностью закрытом, застекленном «Глаурунге» этот старый шлем вовсе не требовался, но молодой человек упорно надевал его всякий раз, как садился за руль, как прежде в детстве упорно таскал с собой и с гордостью показывал его всем заинтересовавшимся.

— Ладно, — делано вздохнув, подытожил Турин, — мне-то можешь не отвечать.

***

Белег сидел в своем кабинете в самой дальней части Военного крыла и разбирал донесения. Ими был завален рабочий стол, приставной стол и длинный стол для совещаний. Папки грудились и на стульях, на нарочно придвинутой к шкафу скамье-кушетке, собрались стопками возле стены, и все это весьма наглядно представляло тот хаос, что творился в Белерианде с минувшего лета.

После Нирнаэт прошло восемь месяцев. Старыми картами теперь можно было пользоваться только по иному назначению, большая часть внедренных сотрудников так и не вышла на связь, а сеть информаторов попросту прекратила свое существование и возрождалась по крупицам; вся картина мира в Белерианде встала с ног на голову, и нужно было заново налаживать всю работу. Но чем дальше, чем больше времени проходило после катастрофы, тем чаще Белег ловил себя на том, что ищет в донесениях не столько данные, возможности и лазейки, сколько изучает по-прежнему стекающиеся из разных источников все более противоречащие друг другу поименные списки.

Дверь открылась без стука, и в кабинет вошел Тингол. Турин сидел у него на руках и с осторожным интересом смотрел по сторонам, прижимая к груди отцовский мотошлем. Вообще-то он не любил, когда его брали на руки, считая девятилетнего себя слишком взрослым для такого обхождения. Но для короля существовало однозначное исключение.

— Привет! — бодро поздоровался Тингол и поставил мальчика прямо на стол.

— Привет, — в меру бодро повторил тот и, слегка смутившись, принялся озираться — рассматривать заставленные папками шкафы, заваленные бумагами поверхности, наполовину скрытую занавеской, утыканную цветными флажками настенную карту.

Белег застыл над бумагами и ждал продолжения.

— Пойдем погуляем? — как ни в чем не бывало предложил Тингол. — Тепло, ясно. В парке уже и птицы прыгают. М?

— Иди, — Белег взглянул на мальчика и закончил: — …те.

— Неужели я помешал? — преувеличенно удивился Тингол. Подошел ближе и по привычке уселся на край стола, сунул нос в разложенные бумаги. — Беженцы Бритомбара… Рейды в Дортонион… наблюдение за Амон-Эреб… А это что? Мда-а, — он недовольно покривился и покивал самому себе, отпихнул вскрытый пакет — внутри были переданные из приграничных госпиталей карточки умерших от ран. Летом в Приграничье пришлось выставлять целые палаточные лагеря для прибивающихся остатков разгромленных армий, и кого-то потом выпроваживали дальше на юг, кто-то оставался на долгом излечении, а кто-то оставался насовсем. — Хороших новостей не подвезли?

— Все новости в рапорте. Не надо сидеть у меня на столе.

— Да я видел, видел… Вот, принес тебе еще одну бумажку, — на замечание Тингол бровью не повел, сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул заполненный бланк приказа. — Гляди: «Предоставить полковнику Куталиону двухнедельный отпуск в счет…», тра-ля-ля. Выметайся, — и успел отдернуть руку прежде, чем Белег дотянулся до листка. — Видишь, все уже подписано и зарегистрировано. Чтобы ближайшие полмесяца тебя тут не было. Передохни, погуляй вот с мальчиком. Мальчик очень хороший, да ты и сам это знаешь.

Белег снова взглянул на Турина. Тот уже слез со стола и теперь, отогнув край занавески, застыл перед большой картой Белерианда — рассматривал флажки и нарисованные стрелки. То, что ему неуютно присутствовать при странном разговоре, было очевидно.

— Зачем ты его привел?

— Как зачем? Чтобы ты спорить при ребенке постеснялся, — даже немного удивился Тингол. — И потом, у тебя же должно быть какое-то участие к его судьбе. Ответственность. За тех, кого мы выручили? Нет?

— Элу.

— Значит, так, — Тингол резко сменил тон. — Встал и убрался отсюда. Вот этого тупого сидения мне не надо. И такой вот дури, — он вытащил из того же кармана еще один мятый листок — первую страницу вчерашнего рапорта, — не надо тем более. Нет, ты перечитай, перечитай ради интереса, там таки-ие мысли!.. Рандиллион сказал бы, это контрпродуктивно. Я говорю проще: мне надоело. Появится информация — тебе сообщат. А пока ты отправляешься проветрить голову. Каждый день будешь гулять с Турином, узнаешь у няни: когда, что, как. В зверинец сходите, в лес. Ну придумаете, что вам там надо…

Белег откинулся в кресле.

— Я ведь могу и приказать, — подождав, нехорошо понизил голос Тингол.

— Попробуй, — еще тише предложил Белег.

Тингол буравил его взглядом несколько секунд, затем хлестким, как пощечина, ударом скинул со стола ближайшую папку и резко обернулся.

— Рядовой Турамбар!

— Я! — звонко откликнулся Турин, тут же подбежал и вытянулся в струну.

— Слушайте приказ главнокомандующего.

— Так точно!

— С сегодняшнего дня поступаете в распоряжение полковника Куталиона. Находитесь при нем неотлучно в светлое время суток. Выполняете все его распоряжения, кроме распоряжений удалиться куда-либо под любым предлогом. Вечером перед отходом ко сну я буду лично выслушивать ваш подробный рапорт о мероприятиях и происшествиях за день. Вопросы?

— Никак нет!

— Выполняйте. Вольно, — и, не повернувшись больше к Белегу, вышел из кабинета.

Через несколько секунд заглянул озадаченный Ордиль, в руках у него белел мятый листок.

— Что это сейчас было? — он замолчал, посмотрел по сторонам, посмотрел на мальчика и расправил листок. — А это? Что за рапорт? Кто писал?

Белег медленно поднялся из кресла и теперь проверял карманы мундира.

— Белег?.. И что теперь с планом по рейдам?

— Понятия не имею. Его Величество решит, — Белег уронил поверх документов связку ключей и, пройдя мимо недоуменно посторонившегося Ордиля, вышел в приемную.

Турин нацепил свой шлем и с серьезным видом помаршировал следом.

***06 часов 30 минут

Остановку сделали через полтора часа — по плану. На прямом, как стрела, отрезке шоссе «Глаурунг» мог выжимать максимум своих возможностей, но затем перед Границей, перед переходом в менее спокойные земли Андрама ему следовало дать немного отдохнуть. Место под остановку тоже было намечено заранее: за последним на южном направлении поселком сторожевой пост открывал полосу отчуждения; ни постоянных поселений, ни случайных прохожих там уже быть не могло.

Белег вздрогнул и открыл глаза. Нащупал на двери ручку, оперся на нее и выпрямился.

Заглушенный «Глаурунг» стоял на обочине в тени подступающего леса, и лобовое стекло было частично перегорожено поднятой крышкой капота. Из-за крышки доносилось глухое постукивание, скрежетание, плеснуло там что-то — потом смолкло; выглянул Турин, качнул вопросительно головой.

— Схожу проветрюсь, — сообщил он, когда Белег тоже выбрался наружу, отер лицо и нащупал на щеке впечатавшийся кант воротника.

На шоссе в обе стороны действительно было пусто, не просматривалось никакого движения, и только в небе мелькали черные росчерки осенних птичьих стай. Из распахнутой пасти «Глаурунга» тянуло жаром и топливом, горячим железом и маслом. Белег убрал с капота руку и, постояв еще немного, тоже пошел к деревьям.

Сперва было тихо. Настороженно. Между деревьев плыла особенная осенняя гулкая пустота, звонкость воздуха, незаметная в городском шуме, в городской суете, а здесь тем более очевидная.

Белег прикрыл глаза и прислушался.

Тихо. Но вот лес, замерший было, затаившийся, словно присмотрелся — узнал словно и тогда не стал больше прятаться, раскрылся; зазвучал в этой осенней звонкости тихий шепот, голос ветра, пронзительные, острые птичьи возгласы; обозначились резко и отчетливо запахи — листвы, и коры, и мха; и грибов в корнях деревьев, и кислых ягод, и прели, сырости, и близкого болотца где-то за деревьями. В кронах отмерли и зашевелились птицы, запрыгали по веткам, застрекотали. Неподалеку стояла и принюхивалась учуявшая бронемобиль настороженная лисица. Прыгала белка. Было свежо и легко, пахло осенью, вчерашним дождем и скорыми ночными заморозками.

«Ку-ку, ку-ку, — раздалось над головой, мерно и как будто насмешливо, — ку-ку».

Белег открыл глаза и нашел в кроне птицу. Та замолчала сразу — смотрела наглым глазом в желтом обводе и чуть подпрыгивала на ветке. Потом вспорхнула и убралась в чащу — видно, уловила внизу что-то такое неладное, не сулящее добра.

Ночью он опять мало спал. Впрочем, это успело сделаться привычным, и опасной усталости не ощущалось. Но вот, похоже, автомобильная качка взяла свое, и на несколько минут — не больше — он провалился в сон. Неприятный сон — не сон даже, дремоту. Воспоминание.

Посмотрел вслед улетевшей кукушке, наклонился, разулся и босиком, ступая бесшумно, слившись с лесом, став лесом, дыша в такт с дыханием леса, пошел вперед.

…Охота вокруг Озера была изобильна и опасна. Со временем зверь сделался осторожен у воды, а дальше в чаще, в темноте дикого леса, осторожным следовало быть самому охотнику.

Олений след увел Белега достаточно далеко, чтобы быть начеку, и тихий хруст за спиной он услыхал сразу. Уяснить они уже успели: случается такой шум, оборачиваться на который, а тем более проверять, не шуршит ли это в подстилке мышь, не ползет ли в листве безобидный уж, никак нельзя. Любопытные уже ничего не рассказывали, оставляя на забрызганных ветвях только клочья слипшихся волос и рваные лоскуты, а то и вовсе — одну разрытую землю в глубоких бороздах ногтей.

Белег ни оглядываться, ни раздумывать не стал — сразу прянул с места, как прядает спугнутый заяц. В тот же миг молчавшая притворно чаща за его спиной содрогнулась и исторгла из себя нечто — нечто взревевшее, тяжелое. Нечто, что ринулось по пятам.

Хрипело влажно и близко, с хрустом ломало сучья, метало там что-то позади и никак не отставало. Белег несся через лес бездумно, бестрепетно — ведомый одним лишь чутьем. Весь разум, все сознание его будто угасли, как гаснет спешно присыпанный песком костер, и теперь были только они — чутье и тело. Глаза сами выискивали просвет между стволами, уши ловили за спиной приближение неведомого, а ноги угадывали, куда наступить, избежав коряги или скользкого мха. Так же не раздумывая, копье он выпустил сразу и сразу же скинул сумку, облегчив бег. Как рвалась о сучья безрукавка из оленьей шкуры и как слетели с ног обмотки, он уже не почувствовал и не заметил. Но голодный хрип за спиной не затихал, напротив — все приближался, висел на самых плечах, и вот тут Белег и увидел — действительно увидел, будто сознание само вернулось в этот острый нужный миг — переломившееся дерево. Наверное, его свалило бурей, и острые осколки торчали из сердцевины, белея в лесном мраке. Нельзя было понять, крепко ли они держатся друг за друга, крепка ли их древесина, но Белег и не задумался — не примериваясь прыгнул на ствол, не сдерживая бег, ухватил потянувшийся к руке древесный осколок и выставил его назад, под мышку, успев еще упереться коленом, но не успев обернуться.

Они свалились на землю вместе. Гадина смела его своим весом; протащила, ободрала о кору и ветки, обхватила и забилась, не давая ничего разглядеть, молотя лапами, молотя башкой и каким-то чудом не задевая когтями. Деревяшку вырвало из его рук, но зато он сумел как-то извернуться, избежав клацнувших клыков, и сразу плотнее прижался, почти обнял, не давая места для замаха. Где-то — то ли сверху, то ли сбоку — булькало и выло, скрипело и чавкало, содрогалось, билось и скрежетало — а потом вдруг замерло. Белег обнаружил себя полузадохнувшимся, придавленным к земле, и гадина таращилась на него сверху. Она была сизо-черная, покрытая грубой бугристой кожей, в складках которой торчали пучки жесткой щетины. Черные блестящие глаза с кулак размером пучились на вытянутой башке с маленькими ушами, маленькими ноздрями и огромными, влажными, короткогубыми челюстями. Изогнутые клыки, все в багровых сгустках и крепкой багровой пене, дрожали у Белега перед самым лицом. Затем тварь содрогнулась уже всем телом, выблевала на него перемешанный с кровью и щепками ком тухлятины и затихла.

Потом Белег еще долго лежал под коченеющей тушей, не в силах столкнуть ее с себя, и смотрел, как черные пузыри глаз заплывают мутью…

Скопившаяся в развороченном пеньке вода была студеная, прозрачная и чуть отдавала прелью. Белег пригладил намокшие волосы, о рубашку высушил руки и подпрыгнул — повис на почти горизонтальной ветке, как на турнике; мышцы в боку натянулись и сразу заныли. На гимнастику, прописанную доктором Курмином, не хватало ни времени, ни сил, да и вообще доктор Курмин имел бы полное право учинить нерадивому пациенту основательный разнос: с таким подходом стоило ли удивляться, что процесс восстановления затягивается. Вот и сегодня ночная судорога чуть не сбросила его с постели, и потом Белег битый час ходил от стены к стене, согнувшись и давясь в платок до бурой слюны.

Над головой шелестели листья, скользил среди них ветер; птицы присмотрелись и вернулись к своим делам. Из зарослей даже решилась выглянуть лисица: замерла, приподняв переднюю лапу, и наблюдала, а потом и вовсе осторожно подошла и той же лапой потрогала что-то непонятное, брошенное в листве. Впрочем, на похищение решиться не успела — из-за деревьев, из-за дренажной канавы со стоячей пахучей водой донесся вдруг прежний страшный рев, потянуло вонючим дымом, и лисица сочла за благо сбежать.

Белег досчитал до ровного числа, разжал руки и спрыгнул на землю. Болезненное напряжение в боку и в руках прошло, вытеснилось напряжением приятным, сулящим легкую усталость. Лесной воздух наполнил и грудь, и голову и тоже принес с собой какое-то облегчение. Белег подобрал обувь и сброшенный на траву пиджак и пошел к дороге.

В просвете между деревьями серело по-прежнему пустое шоссе, только мелькнуло и металлически грохнуло — «Глаурунг» захлопнул свою пасть. Турин уже вернулся и теперь топтался рядом с пыхтящим бронемобилем, дымя папиросой и бросая по сторонам выжидающие взгляды. Потом наклонился к водительскому окну, сунул внутрь руку: окончательно разбив хрупкую осеннюю тишину, разнесся по окрестностям пронзительный звук клаксона.

Белег вздохнул и отстранился от растущего у кромки леса дерева.

— Не шуми.

— Б… Белег! Тра-та-та!

Шоссе «Андрам»

10 часов 00 минут

На заставе их ждали, поэтому никаких задержек не возникло и поэтому поправок в график не вносили — без остановок ехали еще два с половиной часа. Потом наскоро перекусили в Эден-Гобел — превратившемся в крепость крупном торговом городе на северных склонах Андрама. Здесь шоссе упиралось в перекресток и разбегалось на три стороны — на запад, к Вратам Сириона, на юг, в Таур-им-Дуинат, и на восток — в Оссирианд. «Глаурунгу» дали еще час отдыха, заправили его, не без усилий отсекли расспросы местных военных и продолжили путь.

Четкие границы в Восточном Белерианде стерлись после Нирнаэт. От Дориата, от его Границы, в разные стороны уходили линии шоссе, вдоль них цепью тянулись городки, форты, заставы и сторожевые посты. На юг эти цепи уверенно добирались до самых Гаваней, до чащоб Таур-им-Дуинат, оттуда — к Тол-Галену и еще дальше. Южное направление было относительно безопасно. Строго на восток уходило шоссе «Эстолад», некогда верный торговый путь; теперь он до самых гор пролегал через ничейные земли и часто подвергался набегам полуразбойных банд и нападениям ангбандских рейдов. Ангбанд пока то ли не мог, то ли не хотел затопить Эстолад войсками, и здесь по-прежнему существовал старый путь снабжения. Но с каждым днем он становился все более опасен, требовал все больший контингент сопровождения, и потому все больше товаров возили уже широким объездом — через ТолГален, Адурант и надежно прикрытые дороги Таур-им-Дуинат.

Шоссе «Андрам» тянулось вдоль всей горной цепи, но сторожевые городки на нем постепенно редели, мельчали, а истрепанная войной и переселенцами местность становилась все более пустынной, неухоженной, неприглядной. Географической границей с землями Первого Дома служила каменистая мелководная речушка с несколькими названиями на разных языках; на дориатских военных картах она обозначалась просто — Ручей-18, по отсечке в восемнадцать лиг от большого перекрестка в Эден-Гобел. По обе стороны от речушки раньше был симпатичный зеленый городок, мирное полукурортное местечко вблизи холмов Андрама — сейчас от него осталось пепелище, а два осколка — то ли городишки, то ли деревни, то ли попросту временные стойбища — отпрыгнули друг от друга на полторы лиги и настороженно переглядывались через границу.

Единственной улицей городка (вернее, все же городков; их теперь так и называли Западный Городок и Восточный) служило само шоссе. Вдоль него кособочились сколоченные из чего попало хибарки, навесы, дырявые шатры и крытые полотном повозки — некоторые жители готовы были сняться с места сразу, как запрягут тощую кобылу и свистнут из пыльного ракитника чумазых ребятишек. «Глаурунг» медленно ехал, провожаемый и настороженными, и равнодушными взглядами. Население здесь было малочисленное, но очень пестрое: люди разных народов, смешанные семьи синдар, лаиквенди и голодрим, по разным причинам не нашедшие своего места ни в Дориате, ни в землях наследников Финна; переселенцы-лаиквенди, кочевые авари. Два приметных лоскутных фургона как раз стояли на пути между въездом в Западный Городок и виднеющимся в конце улицы пограничным постом. Здесь же, прямо на земле, расстелили циновки, выложили какие-то вещи, и вокруг собрались жители — переговаривались, рассматривали, торговались и пили что-то из глиняных чашек; женщина с татуированным лицом в высоких сапогах, в мужских штанах и узлом завязанной на боку пестрой юбке собирала мелочь и подливала желающим из кувшина.

Война докатилась в эти мирные земли только в дниНирнаэт — возможно, поэтому из непривычки, из неожиданности все здесь восстанавливалось так медленно, едва-едва. Разбитые, перемешавшиеся части разных армий в спешке отступления взрывали и жгли за собой все, что только могло сойти за укрепления и укрытия. Следом пожаловали ангбандские передовые части, но они быстро оттянулись назад, а теперь только отдельные рейды и отдельные банды мелькали на горизонте, рискуя испытывать границы земель Амон-Эреб и эту внешнюю, пунктирную на картах, границу Дориата.

«Глаурунг» остановился под самой вышкой.

Пост, несмотря на ключевое расположение, был небольшой: бетонный бункер, вытянутый одноэтажный жилой домик с пулеметным гнездом на плоской крыше и примыкающим гаражом, вышка с флагом, прожектором и еще одним пулеметным гнездом. Опутанная колючей проволокой изгородь — загнутая вперед, окопанная, увешанная гроздьями жестянок — уходила на северо-запад и на юг, в сторону Андрамских холмов.

— Здоровó, — с причудливым выговором поприветствовал командир поста, майор Нгиртан, сунул голову в пассажирское окно. — Порядок?

За спиной у него выстроился наготове личный состав — офицеры, рядовые; пулеметные расчеты сидели по своим местам.

— Порядок, — подтвердил Белег, и Нгиртан, оттолкнувшись от борта автомобиля, дал знак сначала своим (те бросились оттаскивать барьеры и отпирать ворота), а потом, взглянув в створ улицы, резко свистнул и замахал, как цыплятам, — собравшиеся возле торгового фургона жители нехотя качнулись назад, но расходиться и не подумали.

Нейтральную полосу пересекли медленно и так же медленно вкатились в еще одни распахнутые ворота. И револьвер вместе с кобурой, и небольшой черный пистолет Белег заранее разрядил и переложил на заднее сиденье — на видное место. Турин даже в поездку отказался вооружиться наотрез, но там же, сзади, все же лежал еще и карабин.

— Проезжайте на площадку, — скомандовали на квенья, когда «Глаурунг» затормозил, Белег и Турин дали себя рассмотреть, а позади кто-то уже дернул двери и оперативно освободил заднее сиденье. Ворота с лязгом закрылись.

Утрамбованная открытая площадка рядом с бетонным кубом неприветливого здания с крошечными окнами и точно с такой же, как по соседству, вышкой с гнездом была огорожена по периметру — старые шины, пустые топливные баки, бобины от проволоки.

Белег и Турин вышли, оказавшись в тесном кругу встречающих, и Турин, не дожидаясь требований, открыл капот и посторонился, давая возможность осматривать в свое удовольствие. Белег протянул документы старшему офицеру поста.

— Другого оружия нет? — спросила та.

У нее, майора патрульно-пограничной службы со значками Врат на петлицах, было узкое застывшее лицо с маленьким искривленным ртом и со следами сильного ожога — сам ожог давно зажил, но полностью сходить ему предстояло еще несколько лет.

— Другого нет, — ответил Белег.

— А лично обыскивать не будете? — не удержавшись, поинтересовался Турин.

— Есть что показать, — без вопроса в голосе уточнила женщина и, не став ждать ответа, через плечо указала на стоящий здесь же другой автомобиль — уже известный в некоторых кругах новый голодримский Namba-34{?}[Namba (квен.) – молот.]. Выкрашенный в камуфляж, он был еще и до невозможности уделан грязью — от колес до самого верха брезентового тента; на стекле, впрочем, сияли полукружья — следы хорошей работы щеток. Рядом с автомобилем спокойно ждали трое, четвертый — за рулем. — Садитесь. Ваш транспорт подгонят следом.

Позади них «Глаурунг» оказался окружен значительно бо́льшим вниманием: из салона уже вытащили все вещи и теперь, похоже, собирались откручивать сиденья; из-под капота торчали чьи-то ноги в армейских ботинках, а над капотом склонились пограничный капитан и женщина в куртке-спецовке — решительно дергали и крутили содержимое и впечатления свои выражали неясными короткими репликами и междометиями; такие же ответные междометия доносились из-под днища.

— Там пуск туговат, — заметил Турин, с явным сожалением глядя на происходящее.

— Постараемся исправить, — все так же невозмутимо ответила госпожа майор и посторонилась, передала документы подошедшему офицеру.

— Приветствую, господа, — начал тот на безупречном синдарине, сразу замолчал и как-то недоумевающе посмотрел сначала на Белега, потом на Турина, а потом еще через паузу вздохнул.

Высокий, статный, явно молодой; в очень ладной, как будто бы вчера только пошитой форме прежнего перводомского образца, он выглядел браво и слишком отличался от пыльных, вразнобой обмундированных военных заставы.

— Садитесь, потолкуем. Капитан Оровальдо, разведка.

***Королевство Дориат и Белерианд, адм. р-н Рамдал /

Восточный Белерианд, Амон-Эреб

10 часов 47 минут

Потолковать сразу не пришлось. Namba пылил по неоднократно разбитому шоссе во всю мощь двигателя и со всеми возможностями хваленой голодримской подвески. Рев мотора и поток воздуха при этом голоса почти заглушали, но и без того говорить было бы затруднительно: чтобы удержаться на месте, пассажирам пришлось схватиться за поручни. Комфорт никогда не был приоритетом военных разработок.

— Ехать будем часа два, — еще на площадке сообщил капитан Оровальдо. Сам он уселся спереди, убедился, что пассажиры на втором ряду готовы, что двое в кузове тоже устроились — выставили в распорку ноги, уткнули в дно приклады винтовок. — Понадобится остановиться — сигнализируйте. Вопросы? Возражения?

Ни того, ни другого не последовало, и капитан кивнул шоферу.

Тот так и не стал выбираться из кабины. И здороваться тоже не стал. В надвинутом шлеме с очками-консервами, в натянутом на подбородок шарфе и застегнутой, один в один как у Турина, куртке, он ждал, расслабленно свесив руку за борт автомобиля. Белег поймал в зеркале быстрый, стеклами прикрытый взгляд и тоже промолчал.

С места рванули без предупреждения — уверенно и резко: так уходит в карьер норовистая, но приученная к хозяйской руке лошадь. Из-под колес взлетели гравий и песок, облако пыли заволокло пограничный пост, и он, а вместе с ним другой пост напротив, ворота, стальная изгородь, фигуры голодрим, оставшийся на площадке «Глаурунг» — все стало быстро уменьшаться.

Белег выпрямился — рывком их с Турином повалило друг на друга, приложило о жесткую спинку сиденья; он поймал поручень, взялся еще крепче и снова встретил в зеркале взгляд шофера. Дорога на Амон-Эреб не обещала быть легкой.

Долгое время Тингол (да и весь Дориат с ним) никак не мог понять, в чем дело. Ходили слухи, попадались крупицы информации, но ясности не было никакой.

— Это же внуки Финна! — только удивлялся Тингол. — Я бы принял их как родных!

Но те от гостеприимства отказывались, отговаривались заботами войны и мира, а по большей части уклончиво молчали (как Маэдрос и его братья) или уходили от прямых расспросов (как внуки Олу). Некоторым, Белегу в частности, было очевидно: дело нечисто; иные — возмущенно отрицали любые подозрения. Большинство пожимало плечами.

— Ты же знаешь, я никогда не понимал вашей с Финном великой любви, — как-то ударился в рассуждения Саэрос и сделал вид, что не заметил брошенного и Маблунгом перехваченного яблока, — поэтому, что его выводок держится подальше, меня только радует. Но признай! расселились-то они самовольно! Творят что хотят! Ты о последствиях подумай. Поизучай расчеты — вместо весточек заморских…

Тингол даже не стал кидать второе яблоко — все отмахивался.

Вообще-то природа той знаменитой дружбы двух вождей была не до конца понятна не одному только Саэросу. Тингол привык к всеобщей любви: к вниманию, к восхищению, к почитанию, к тому, что перед неиссякаемым его обаянием не может устоять практически никто. Они четверо и весь народ любили его искренне, а Тингол, в свою очередь, искренне любил их всех. И Тингол-вождь, как и Тингол-друг, был центром — способом объединения всего народа.

У голодрим было иначе.

Финн, когда они только повстречали его, не выделялся ничем особенным. Он вообще как будто не выделялся среди своих шумных, задиристых, горделиво деятельных сородичей. Голодрим, впрочем, быстро охарактеризовали их самих почти так же, но сути это не меняло: Финн был как все, но вот все почему-то уважали его и признавали над собой беспрекословно.

Еще удивительнее было другое. Тинголово обаяние неизменно обрушивалось на новых знакомых всей своей силой, но в случае с Финном получилось наоборот. Как будто не Тингол увлек голдо в круговорот своего быстрого, стремительного движения, а сам замедлился, сбился с шага, невиданным образом попал под чужое влияние. И смешно и странно было видеть, как внимательно он слушает нового товарища и, выражаясь фигурально, смотрит на него будто снизу вверх. Тингол переменился. Финн же не сдвинулся ни на шаг.

«Наш мальчик влюбился», — с притворной слезой заметил Саэрос, когда стало ясно: эти двое спелись всерьез.

Уже потом, уже когда оба народа сошлись теснее, переплелись, переселились на берегу Озера ближе другу к другу, а потом все вместе двинулись в путь, яснее проявилось их отличие. Тингол, шумный, беспокойный, знающий про всех и каждого, Тингол всегда был в центре — он и был центром своего народа и его движения; он и объединял их вокруг себя, перемещаясь между первыми и последними, не забывая никого и подмечая все, вплоть до деталей. Даже не разбираясь в чем-то, он всегда чувствовал суть, настроение — чувствовал нутряным каким-то чутьем, а потому ориентировался быстро и очень верно привлекал тех, кто сам был способен действовать правильно. Финн был другой. Он был спокойный, он был вдумчивый, он не выделялся без необходимости, не направлял лишний раз своих независимых сородичей. Но всегда в любой беде, в любой нужде, в любых сложных обстоятельствах выяснялось вдруг: именно Финн будто наперед знает, именно он сейчас разберется досконально, именно он первым возьмется за дело. Это и было главное: Финн никогда не был в центре — он был впереди.

Наверное, отсюда происходила и та разница в отношениях внутри народов, которая потом обозначилась острее. Тэлери, а следом и синдар, и нандор никогда не доходили в своей любви и уважении к Тинголу ли, к Олу, к Кирдану до какой-то непонятной, неясной грани — то ли обожания, то ли преклонения. Когда голодрим расселились в Белерианде и начали свою войну и свою Осаду, очень многие синдар очень легко восприняли их призыв, приняли верховенство, а затем и подданство. Тингол, конечно, был лично уязвлен и лично раздосадован, но никогда он не ставил под сомнение само право на это решение. У голодрим было что-то другое. Как-то иначе они почитали и держались за своих вождей. Словно каждый из них лично вложил свою судьбу в руки предводителю и был повязан с ним тоже лично — кровно.

Кровь Альквалондэ выступила, несмотря на все попытки ее скрыть, и многие тогда просто опешили. Тингол сначала отказывался верить, затем — принять, а затем смириться. Только потом уже впал в ярость, подчистую разгромил свои покои и старый еще зал для заседаний прежнего Совета. В Менегроте и во всем Дориате многие уже кричали, требовали — требовали собирать и отправлять войска в Барад-Эйтель, в Химринг, Аглон и Амон-Эреб; требовали немедленно найти в Дориате каждую голодримскую книжку, иголку и башмак — найти и спалить на Границе; требовали расширить сеть рейдов и развешивать по деревьям всех встреченных голодрим с эмблемами Дома Феанора.

В конце концов Тингола успокоила Мелиан. Дориат, с трудом удержавшийся от стремительных и непоправимых решений, тоже слегка пришел в себя. Начались споры и совещания, зазвучали предложения и требования. Наконец Совет утвердил отдельные акты: запрет на квенья, полный запрет на оборот голодримских денег и такой же полный — на торговлю. Из границ Дориата были изгнаны все, имевшие отношение к Дому Феанора и Дому Финголфина, все сношения с ними пресеклись и оказались под строгим запретом.

Но…

«Торговля сама рассудит», — мрачно предрек тогда Саэрос.

Торговые запреты действительно пришлось корректировать довольно скоро, частные сношения восстановились сами собой, а пусть неофициальный, пусть теневой диалог сначала с Барад-Эйтель, а затем и с Химрингом налаживать пришлось волей-неволей. Любые голодримские товары тем временем благополучно поступали через АрдГален и Нарготронд, и в каждом дориатском селении можно было купить что угодно с самыми невинными клеймами — сначала только третьедомскими, а потом белегостскими, норгодскими и доходившими до абсурда пометками «сделано в Эгларесте» или «сделано в Бритомбаре».

Но прежде чем все это произошло, прежде чем контрабанда расцвела буйным цветом, а таможня получила негласное указание не вчитываться в некоторые документы, Тингол, едва успокоившись, вызвал Белега.

— Собери мне всю информацию. Абсолютно всю, — заговорил он после продолжительного хождения от стены к стене. — Про каждую крепость. Каждый форт. Про каждого лично. Каков из себя — в чем хорош, в чем плох. Что любит, что не любит, что ест на завтрак и запирает ли на ночь дверь. Выясни и доложи.

— Это займет время, — предупредил Белег.

— Я проявлю терпение. Главное, сделай. И… Проверь, как близко можно подобраться.

— Смотря с какой целью.

На это Тингол задумался и отвечать не стал.

Информацию собирали несколько месяцев. Белег делал это лично и через своих ребят, через свидетелей и первых осведомителей, через случайных болтунов и официальных лиц. Бумаги складывались во внушительные стопки, переложенные схемами, картами и портретными зарисовками. Это была первая серьезная проверка разведки, жившей тогда обычными рейдами и общим сбором сведений. И первая операция из тех, что дали начало совсем новой, неизведанной, неясной еще агентурной работе.

Наконец, внушительный, собранный воедино доклад лег на стол перед Тинголом.

− Впечатляет, − коротко одобрил тот.

Больше не сказал ничего. Белег еще много раз видел залистанные, замятые листы у Тингола на столе или в шкафу; часто в ходе обсуждений звучали ссылки на знакомую информацию, появлялись из бумаг знакомые карты. Но к самому разговору они так никогда и не вернулись.

Все знали, что Тингол вспыльчив. Что может в гневе наговорить лишнего, может обидеть и даже перегнуть с угрозами, но потом всегда опомнится и извинится. Да, Тингол был вспыльчив — но не жесток. Более того — отходчив.

— …Белег! Белег! — позвал Турин, и Белег открыл глаза.

Автомобиль уже остановился, и поднятая им пыль уже оседала на него самого, на оказавшихся рядом прохожих, на брусчатку не слишком большой площади, на ступени достаточно большого и даже чересчур красивого здания с кудрявыми поверху колоннами и знаменами над входом. На ступенях ждали.

— Приехали, господа дориатрим. Добро пожаловать в Амон-Эреб, — сообщил капитан Оровальдо, знакомым уже движением обернувшись со своего сиденья. — Город дубрав, сливовых рощ и знаменитых термальных источников. Но экскурсию проводить не будем. Сразу к делу.

Белег с трудом разжал руку и выпустил поручень. И руку эту, и всю левую половину туловища он перестал чувствовать лиг через десять после начала пути. Через двадцать — перестал чувствовать что бы то ни было.

Сзади из кузова повыпрыгивали пехотинцы с винтовками, кто-то из встречающих подошел и любезно распахнул задние дверцы. На площади, чуть в стороне, пестрая подвижная толпа почти не отвлекалась от своих дел и на удивление равнодушно посматривала на происходящее.

— Зачем же сразу, — заговорил вдруг шофер.

Он как-то по-особенному легко не вылез даже — вытек из-за руля, безотчетным жестом наездника похлопал автомобильный борт и посмотрел на Белега: Белег все еще сидел, собираясь с силами.

— Наши гости устали с дороги, проводи их. Да, какое у нас время?

— Час сорок девять, — ответил Оровальдо.

— Хорошо. Очень хорошо. Если тот агрегат доедет с поста — сообщи мне.

Белег спустил с подножки ногу и выпрямился, расправил плечи — преимущество над голдо в росте было небольшим, но заметным. Того это, впрочем, не смутило: оказавшись с Белегом почти вплотную, он не отстранился и продолжал смотреть в упор, с откровенным веселым удовлетворением и все равно как будто свысока.

— С чего бы ему не доехать? — обойдя автомобиль, ревниво поинтересовался Турин. — И не такое повидал. А нам бы тоже повидаться — без лишней волокиты пройтись по списку.

— По списку? — уточнил голдо.

— Списку подозреваемых. Пункты семь-тринадцать.

Голдо взглянул сначала непонимающе, а затем медленно и выразительно ухмыльнулся. Над стянутым на грудь шарфом белел острый подбородок, такими же белыми были лоб и окружья от очков — это давало резкий контраст с густо запыленным лицом. Смотрелось немного забавно. Но все же ни мальчишеская ухмылка эта, ни невольная раскраска, ни густые рыжие ресницы взгляд, пристальный и недобрый, не смягчали.

Комментарий к Глава IX. 7-13

1. В качестве примерных образцов для незадачливой черной твари предлагаются виды терапсид Пермского периода. Например, замечательные иностранцевия, горгонопс, вяткогоргонт.

https://i.pinimg.com/originals/9f/5a/6a/9f5a6a186fc7e054069cef2fac06815c.png

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/d/d0/Gorgonops_torvus1DB.jpg

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/0/09/Viatkogorgon2DB.jpg/800px-Viatkogorgon2DB.jpg

2. Namba-34 примерно похож на ленд-лизовский Dodge WC-51 («Додж три четверти») – внедорожник-трансформер.

https://trucksreview.ru/dodge/dodge-3-4-harakteristiki.html?ysclid=ld324s9x3y729001152

========== Глава Х. Та сторона ==========

Самым крупным и, как многие гордо заявляли, единственным настоящим городом Белерианда был Менегрот. Мирный, богатый, лежащий на пересечении дорог, он давно не прятался в скалах, не стоял вечно на страже, а рос и развивался по понятным законам: строился, торговал, просто жил. Конкуренцию ему (и то лишь в размерах) мог составить разве что Гондолин, все пытающийся расползтись по своей долине и стереть всякую границу между собственно городом, предместьями и окрестными селениями. Впрочем, за пределами Гондолина его своеобразное устройство было известно очень немногим.

О сравнении с остальными и речи не шло. От подчеркнуто парадного, королевского Барад-Эйтель с его изысканно-строгим дворцом-крепостью, его белыми стенами, резными фасадами, башнями, лестницами и террасами садов остались одни черные развалины; в них скрывались жалкие, совсем отчаявшиеся беженцы, а хозяйничали мародеры, ангбандские патрули и поселившиеся в норах обгорелых домов разбойничьи шайки. Беззаботно-праздный, сытый, окруженный поясом всегда бдящих постов-фортов Нарготронд был меньше, и ему некуда было расти. А Гавани Сириона, еще недавно тихий рыбацкий поселок, стремительно оплывали окраинами нищих халуп и бараков; в нынешней обстановке Гавани имели равные шансы стать как самым населенным и бестолковым городом Белерианда, так и самой большой в нем братской могилой.

Амон-Эреб в Дориате за город не считали вовсе.

Амон-Эреб

13 часов 28 минут

— Виноват: не сдержался, — через полотенце пробубнил Турин, подходя к окну и останавливаясь рядом с Белегом. За окном был парк, виднелось крыло того самого здания с флагами, а поверх угадывались одинаковые деревянные крыши новых кварталов. — Тьфу, скажи мне: кажется, или правда вода странная? Трубы, что ли, проржавели?

— Нет. Вода термальная. Из железистой скважины.

— А-а… — протянул Турин, снова понюхал полотенце и невольно повторил старую шутку с мрачным подтекстом: — Тогда понятно, голодрим к железу не привыкать, принюхались.

На склонах Амон-Эреб действительно било несколько десятков источников разной температуры и самого разного состава. В прежние мирные годы они, а еще живописные богатые леса, мелкие речки и теплые озера вокруг привлекали сначала искателей хорошей охоты, а затем и желающих просто и праздно отдохнуть: постепенно наезжать стали со всего Белерианда.

— Всю душу вытряс, как нарочно. Кто это был-то? Амрод?

— Амрод, — подтвердил Белег и успокоил: — Нет, Турин, все хорошо. Даже правильно. Считай, прошел первую проверку.

— На тряскость?

— На испуг.

Подчеркнуто беспечный Амрод остался возле автомобиля, а по его знаку капитан Оровальдо и все те же двое пехотинцев сопроводили Белега и Турина по ступеням вверх и дальше — через гостиничного вида нарядный вестибюль. Внутри атмосфера была совсем не гостиничная: сплошь вооруженные военные, кто спешащий налегке, кто с бумагами под мышкой, кто со свертками и нанизанными на кольца большими связками ключей. Взгляды — заинтересованные, мрачные, приветливые, враждебные — провожали до самых дверей, но никто не останавливался, не здоровался и не пытался заговорить.

По ту сторону вестибюля обнаружилась плотно заставленная ящиками и тюками мраморная балюстрада, за ней прикрытый от шума площади очень приятный внутренний парк. Лужайка и клумбы, выключенный фонтан с зачехленной статуей, а дальше живописные, типично голодримские террасы с валунами, стелющимся кустарником, вересками и мхами забирались вверх — прямо по склону поднимающейся впереди пологой, но внушительной в своем одиночестве Амон-Эреб.

«Для вас подготовлена комната в гостевом флигеле, — сообщил капитан Оровальдо, когда приблизились к небольшому двухэтажному строению, похожему на давно переделанный охотничий домик. Дом побольше — фантазийное подражание замку, наследие беззаботных дней Долгого мира — серел выше по склону, а совсем наверху, на широкой вершине горы, виднелся среди деревьев край самой Taras Telda, Последней крепости. — Встреча состоится позднее, я за вами зайду. Пока можете отдохнуть часа два. Обед подадут. И это… от глупостей, пожалуйста, воздержитесь».

— …нашли пугливого… — зевнул Турин. Ему быстро надоело смотреть и на зеленый парк, и на темнеющие тут и там фигуры часовых. Он отвернулся от окна и, как был, завалился на постель, закинул за голову руки. Через минуту затих, задышав приоткрытым ртом.

Через полтора часа капитан Оровальдо постучался к ним в комнату и выглядел уже заметно посмурневшим. Сам внес небольшой чемодан и вещевой мешок, профессионально огляделся и впустил из коридора горничную в черном платье, белом фартуке и с подносом под салфеткой. Попутно сообщил: «Глаурунг» дорогу одолел благополучно и даже за вполне приемлемое для такого своеобразного механизма время. А вот назначенной встречи (и за это приносятся извинения) придется подождать еще — крайне желательно в пределах этой самой комнаты.

На комнату, впрочем, жаловаться не пришлось. И обстановка была добротная, со старым охотничьим шиком, и отдельная ванная с горячей водой, и даже мебель и картины поменяли не далее как накануне: Белег из чистого интереса заглянул под ближайший натюрморт и убедился — пятно на обоях было раза в два меньше внушительной золоченой рамы.

Но на этом интерес и заканчивался, и опасения капитана, не озвученные, но понятные, были напрасны: слоняться по проездам Амон-Эреб и высматривать какие-то секретные сведения было совершенно ни к чему. Сведений этих из густонаселенного равно голодрим, синдар, нандор, авари и людьми города хватало с избытком, а после долгой дороги, особенно последнего ее отрезка, пришлось достать из кармана помятый бумажный пакетик — рецептурный порошок доктора Курмина «на случай скверных дней». Так что передышка была необходима: Белег настежь распахнул окно, присел на подоконник и позволил теплому еще здешнему солнцу как следует себя погреть.

Город Амон-Эреб, а вернее поглотивший его огромный военный лагерь из рядов одинаковых бараков, амбаров и полевых палаток, стоял под северными склонами горы и почти не менялся уже восемнадцать лет. Все силы здесь уходили на защиту рубежей, добычу сырья и необходимое для выживания производство, а потому ни о каком нормальном гражданском строительстве не могло быть и речи.

Но задолго до этого вынужденного переселения, задолго до появления первого подобия города на Амон-Эреб поселились охотники-нандор. Деревня их была где-то неподалеку, может даже на месте той самой встретившей их площади. От деревни ничего не осталось, зато южнее, на пологом уже подножье, остался и содержался в полном порядке монумент — грубо обработанный валун с выбитыми по всей поверхности именами. Вокруг разрослась небольшая буковая роща, и здешние нандор и синдар, а по их примеру и голодрим не забывали приносить туда цветы.

После той, Первой битвы нандор на время покинули эти земли, уйдя к югу, и вернулись только с приходом голодрим. Тогда же на вершине появилась Taras Roimevat: небольшая, но неприступная крепость Двух Охотников. Потом уже ее расширили и достроили, а потом в округе стали появляться и новые поселения.

Долгий мир и растущая популярность хорошего тихого места привлекли к подножию новых жителей — ремесленников, фермеров, дельцов, служащих, отдыхающих, наконец, торговых и иных агентов. У подножия стали активно строить постоялые дворы и трактиры, их сменили гостиницы и ресторации; купальни получили мраморную отделку, а вдоль извилистой и мелкой Козьей речки появился целый променад с магазинами, салонами и легкомысленно-затейливыми кофейнями и шоколадницами.

Сейчас весь этот милый и компактный старый центр сменил и лицо, и образ жизни. Гостиницы, пансионы и нумера с рекламируемыми прежде дивными видами заселили штабы и комитеты, военные и гражданские службы, представительства и собрания — все, что успело сбежать, стянуться на юг из потерянных городов и крепостей. Здешним простым мирным жителям оставалось принять временные как будто трудности, уехать еще дальше или же довольствоваться клетушками в новых, стремительно возведенных бараках. Впрочем, простых мирных жителей в землях Первого Дома почти что не осталось.

Белег открыл глаза и сразу посмотрел вперед и вверх: на балконе замка-особнячка появилась фигура. Голдо только вышел и стоял теперь, согнувшись и локтями опираясь о край ажурной решетки. Поняв, что замечен, приветливо вскинул руку и сделал еще один понятный жест — постучал по запястью и чуть развел руками. Белег кивнул.

В парке было мирно и покойно, даже часовые как будто сливались с этим пейзажем, но, если прислушаться, с площади доносился и отчетливый гул моторов, и еще какой-то отдаленный гул — слитный от копыт, от армейских ботинок и сапог, от многих голосов, двигаемых туда-сюда ящиков, коробов, тюков… За пределами парка Амон-Эреб жил совсем другой, отнюдь не покойной жизнью.

Голдо на балконе продолжал расслабленно стоять у решетки, но смотрел не отрываясь и все в одну точку — куда-то на север, куда от площади к рубежам уходило еще одно разбитое шоссе. Потом дернулся вдруг, распрямился и, не взглянув уже на Белега, крикнул кому-то — негромко вроде бы, но так звучно, что слышно стало через весь парк:

— Antulut!{?}[Antulut! (квен.) – Едут!]

***16 часов 01 минута

Серые ступени длинной лестницы были вытесаны прямо из горного камня, ненавязчиво утоплены в самый склон и вели от флигеля среди ровных стволов дуба, граба и местного белого явора. Капитан Оровальдо, какой-то совсем уж притихший, без лишних слов сопровождал их наверх и даже оставил без комментариев, что оба, и Белег, и Турин, успели переодеться — Турин в свое капитанское, Белег в новую, без дырок и пятен, но по-прежнему безликую пехотную форму.

Прикрытый крепостью замчонок с его полуигрушечными башенками, недобастионами и фальшивыми бойницами по верху стены смотрелся немного смешно — походил на важного петушка под защитой цепной собаки. Хотя и строили его когда-то именно с этой целью — забавляясь, уйти от неуютной строгости настоящих крепостей и дать гостям пожить весело и без забот. Сейчас, когда наверху, в переименованной после Нирнаэт Taras Telda, расположились Арсенал, Главный Штаб, казна, архивы, хранилища и проектные бюро, а внизу, в старом городе и среди построек лагеря, — все остальные учреждения, расстояние в обе стороны было равным как раз отсюда.

— Проходите, пожалуйста, — очень вежливо пригласил капитан Оровальдо, когда они поднялись по причудливо выгнутому крыльцу, вошли в холл и свернули направо — оказались в небольшой по менегротским меркам гостиной-библиотеке.

Внутри тянулись книжные шкафы и шкафчики картотеки; в простенках над декоративными столиками со светильниками и вазами с деревянных щитов задумчиво глядели в вечность оленьи, косульи, кабаньи головы; в торце темнел зев незажженного камина, над ним — два портрета и между ними черная каменная урна с серебряным венком. По центру на небрежно набросанных шкурах стояли друг напротив друга два обитых кожей дивана, четыре таких же кресла и низкий столик между ними.

Голдо в строгом черном костюме сидел нога на ногу и, не реагируя, читал «Деловой Дориат».

— Добрый вечер, господа, — раздалось из дверей, и Белег повернулся на голос — звучный голос, глубокий и мелодичный. — Располагайтесь, прошу. Надеюсь, вы довольны приемом?

Вошедший Маглор приветливо пожал руки им обоим и приглашающим жестом указал на диван.

— Извините, что пришлось ждать. Внешние обстоятельства. Но по крайней мере, вы смогли передохнуть с дороги, — улыбался он тоже открыто и приветливо — и лицом, и ясными голубыми глазами. Вот только, договорив, посмотрел вдруг на капитана, и тогда и улыбка эта, и приветливость взгляда — нет, не пропали, пожалуй, даже обозначились сильнее, но капитан Оровальдо при этом пропустил вдох и попятился.

Многие в Белерианде считали Маглора мягким и миролюбивым, чуть ли не самым податливым из братьев. Заблуждение, в общем, было простительное: оно оправдывалось и манерами, и делами, и самой славой менестреля. Тех, кто знал Маглора ближе, было меньше, но они понимали, почему именно он держит ключевой участок своих Врат; некоторые видели и даже пережили их падение, когда над боем до последнего разносился перекрывающий все командный голос и леденящее «Нáсмерть! нáсмерть стоять!»

Все это было известно и подкреплялось еще и личными наблюдениями. Но кое-что в свое время удивило даже Белега. В той нехорошей истории с обоюдной высылкой после Лейтиан, когда к Границе подкинули сразу десятерых дориатцев, главная беда была не с потрепанными девятью (они-то как раз приходили в себя в госпитале), а с Линдалом: он успешно работал еще с Долгого мира, давно носил голодримские майорские звездочки и был опытным и уравновешенным сотрудником. И вот как раз Линдала вернули без единой царапины, в том же самом отглаженном голодримском мундире — только погоны аккуратно спороли. Линдал был совершенно цел, и тем непонятнее было, почему в ответ на любые расспросы его начинает колотить до слез и зубовного стука, и поделать с этим ничего не смогли ни в госпитале, ни в реабилитационном пансионате. Единственное, что удалось тогда выудить — это то, что двое суток подряд с ним о чем-то беседовал Маглор. Вскоре после этого Линдал чужим дрожащим почерком изобразил рапорт и, оборвав все связи, уехал сначала в Нэлдорет, а затем куда-то в глушь Таур-им-Дуинат.

— Благодарю. Все прекрасно, — коротко ответил Белег, рассматривая участливо приветливого Маглора.

— Очень все прекрасно! Водичка вот у вас совершенно замечательная…

— Да, здесь действительно замечательные термальные воды, — охотно подтвердил Маглор, — впрочем, сам здешний климат способствует — и исцелению людских хворей, и заживлению ран. Предположу, что вы сейчас ограничены во времени, но, если сочтете возможным в будущем — мы рады будем вас принять, господин капитан. И вас, разумеется, тоже, господин Куталион.

— А уж я-то как буду рад! — донесся сочащийся иронией голос.

Карантир бесцеремонно раздвинул их в стороны и прошел к дивану, шумно уселся рядом с братом, сунулся к нему в газету. Это был существенный прогресс: при последней встрече в Барад-Эйтель Карантир сразу обозначил желание дать Белегу в глаз, и военный совет Союза начался немного не с того.

Следом появились Амрас и Маэдрос. Первый просто бесшумно прошел мимо, второй коротко, без рукопожатий поздоровался, но задержался, внимательно взглянув сначала на Турина, затем только на Белега, а затем на братьев. Маглор с видом хорошего хозяина уже отошел и двигал на столе графины и стаканы, Куруфин не поднимал головы от своей газеты и, похоже, действительно читал — водил взглядом по строчкам.

— Я не очень понимаю, что вы рассчитываете услышать, господин Куталион, — негромко заметил Маэдрос. Голос у него был ровный и очень звучный, под стать всему облику. — Дориатская разведка всегда хорошо за нами присматривала. Вы перестали ей доверять?

— Кое-что лучше прояснить лично.

— С этим я согласен, — спокойно принял Маэдрос и добавил: — Мы от диалога не закрывались.

Первая, тогда еще не дориатская даже разведка была прямым продолжением того, как в дни Похода лучшие из охотников прокладывали путь и изучали расстилающиеся вокруг новые земли. То же продолжилось в Белерианде и позднее в самом Эгладоре: рейды отрядов по окрестностям и вдоль границ, составление первых карт, их уточнение, а затем и выслеживание впервые появившихся непонятных и как будто разрозненных банд. Белег в те дни просто возглавлял один такой отряд. Позднее, когда подозрения о едином центре всех этих банд подкрепились реальными данными, в Менегроте задумались об обороне и о необходимости всерьез заняться разведкой. Так в Эгладоре появились первые укрепленные рубежи, а Белег получил свое первое официальное назначение.

В этом ключе все и продолжалось до тех пор, пока в Белерианд не прибыли голодрим, заморские подвиги их не выплыли наружу, и вот тогда возникла новая нужда — и новая идея…

— Оровальдо! Поторопи! — обернувшись к двери, позвал Маэдрос.

Белег тоже обернулся и увидел, что помимо быстро заглянувшего и тут же скрывшегося капитана на пороге стоит еще голдо — очень высокий, очень широкоплечий, широкогрудый; черные волосы, черные брюки, черная рубашка с высоко закатанными рукавами и кожаная портупея с револьвером. Он постоял так, оглядев пространство библиотеки, оглядев Белега и Турина, но не встретившись с ними взглядом, а потом посмотрел на Маэдроса и, словно услышав беззвучный ответ на свой беззвучный вопрос, исчез — вытек в коридор: была тень и стаяла.

Белег и Турин сели на предложенный диван. Напротив, рядом с братьями, устроился Маглор; Маэдрос опустился в кресло и осторожно вытянул ногу, подтвердив, что Белегу не показалось — он действительно чуть прихрамывает.

Наконец из холла снова донеслись шаги вразнобой и торопливая неразборчивая речь. Кто-то споткнулся там перед самой дверью, поймал косяк и глухо выругался.

— …чтобы уши никто не грел. Все, давай, иди…

Амрод вошел последним, придержал за локоть Келегорма и помог ему уместиться в кресле. Дверь бесшумно и плотно закрылась, словно библиотеку запечатали от всего внешнего мира. Стало совсем тихо. Семеро голодрим вокруг замерли на своих местах, наблюдая открыто или исподволь.

Кожаное кресло Маэдроса было самое обычное и совсем не походило на трон или хотя бы на чем-то выделяющееся, особое кресло, а сам Маэдрос — задумчивый, чуть утомленный, в темном повседневном хаки — не выглядел ни торжественно, ни парадно. И все же главенство его не виделось даже — ощущалось полностью; загляни в библиотеку кто посторонний, вовсе не посвященный — понял бы это однозначно.

Маэдрос сидел спокойно и расслабленно, положив на колено здоровую руку, а вторую, с затянутой в кожаную перчатку сомкнутой кистью, так же расслабленно пристроил на подлокотнике. Редко кого судьба своею волей ставила настолько на свое место. Наверное, он мог бы стать и просто хорошим правителем — отдельного поселения молодых мастеров, заскучавших в Тирионе и решивших обосноваться где-то еще на просторах Валинора; лордом того же Химринга, если бы Белерианд не знал войн или если бы голодрим не покидали его, оставшись и основав здесь свои города. С этим бы он тоже справился. Но вот предводитель народа в сложные годы внутреннего раскола, в годы войны и непростые века Долгого мира — кажется, для этой роли он и был рожден.

Верховенство Голфина над голодрим безоговорочно признавалось всеми. Но существовал и более сложный, более глубинный баланс сил между разными Домами, непременная независимость правителей в своих внутренних делах, подчинение младших лордов старшим; и все же — и это тоже знали во всем Белерианде — без обсуждения с Химрингом даже в Барад-Эйтель не принимали принципиальных решений.

Каков был Маэдрос прежде, Белег судил только с чужих слов, но ясно было, что плен не столько перековал его, сколько закалил, и этого нового, закаленного, твердого до какой-то почти осязаемой звонкой твердости уже не вышло бы ни сломать, ни согнуть. Разве что переплавить.

Белег рассматривал его, перебирая пальцами пустую портупею. Маэдрос как будто ждал.

— Ну что, кто первый будет каяться? — с фальшивым весельем спросил вдруг Амрод.

Он так и остался стоять позади Келегорма, облокотившись на спинку кресла и почти положив подбородок брату на макушку. Келегорм к происходящему никакого интереса не проявлял. Остальные к встрече более или менее подготовились, придя кто в форме, кто в костюме, кто просто в свежей рубашке; взлохмаченным, в одном несвежем и неновом бархатном халате с торчащими из-под него босыми ногами явился только Келегорм. Бледное лицо и впечатляющие круги вокруг глаз вместе с видом сонным и отсутствующим непрозрачно намекали на интересное времяпрепровождение.

— Я не мог, я в тот день работал, — словно дождавшись команды, в тон брату продолжил Амрас.

— А справка у тебя есть? — оживившись, поинтересовался Карантир. — Господин сыщик нам на чесслово не поверит, а?

— И правда! Nelyo, а Nelyo! будет у меня справка?

— А у меня?

— Довольно, — коротко произнес Маэдрос, и на этом их с Белегом гляделки закончились. Один откинулся на спинку дивана, другой чуть шевельнулся в кресле.

Вокруг как будто выдохнули.

— Думаю, начать следует с того, — выждав еще пару секунд, дипломатичным тоном заговорил Маглор, — что, несмотря на сложные личные отношения, мы глубоко сожалеем о смерти короля Тингола…

— У нас с ним были личные отношения? — искренне удивился Амрас.

— …это большой удар не только для Дориата, но и для всего Белерианда. И очень скоро мы все это ощутим.

Маглор вскользь глянул на расставленные на столике стаканы и графины — видимо, и с водой, и с какой-нибудь местной сливянкой или абрикосовкой, — но никто больше не шевельнулся, и он продолжил:

— Хорошо. К делу. У нас у всех слишком много вопросов друг к другу, но позволю себе сперва уточнить: с кем именно мы ведем разговор? С официальными представителями королевства Дориат, с дориатской разведкой, просто с господами из, — он сунул руку в карман пиджака, пошарил и выложил на стол газетную вырезку, — сыскного агентства, хм… «Добрым словом и пистолетом».

Амрас фыркнул, Карантир рассмеялся в голос.

— Это у вас такое разделение обязанностей? От чего-то оно зависит?

— От ситуации, — в тон ответил Турин.

— О, я заранее!..

— Moryo, я прошу тебя, — примирительно позвал Маглор и посмотрел на брата все так же безмятежно, чуть улыбаясь, — у нас щекотливый разговор, стоит ли его осложнять?

Карантир закатил глаза, но промолчал.

— Что же скажете, господин Куталион? — снова повернулся Маглор. — Или все-таки к вам нужно обращаться как-то иначе?

— Турин уже ответил на ваш вопрос: зависит от ситуации. От итогов нашего щекотливого разговора.

— Разумно, — согласился Маглор. — Полагаю, еще от того, что именно вы доложите, когда вернетесь в Менегрот.

— И если вернемся, — добавил Турин. Он сидел на диване подобравшись, накрепко сцепив на коленях руки, и поочередно сверлил взглядом то одного голдо, то другого.

— Просто из любопытства: а если ваша колымага не доедет до Дориата, то?.. — участливым тоном уточнил Карантир.

— Это будет очень некстати.

— С колымагой и со всем прочим мы что-нибудь решим, — вмешался Амрод. Упруго, будто кончиками пальцев оттолкнулся от спинки кресла и отошел, сел на подлокотник дивана. — Я для себя так уяснил — извини, Kano, ближе к делу, — мы имеем дело с частной инициативой и личными связями, которые инициативу эту могут вывести в плоскость официальную. Или не могут. Тоже по ситуации. Я прав, господин Куталион?

— Возможно.

— Прекрасно. Рад, что мы наконец прояснили.

Амрод улыбнулся понимающе, кивнул, и от этого озорной, на сторону торчащий клок волос свесился ему на глаза, в очередной раз сделав весь облик — обычные галифе с армейскими ботинками, подвернутые рукава клетчатой рубашки, небрежно расстегнутый ворот — обманчиво юным, простым и дружелюбным; взгляд из-под этого клока оставался пристальным и немигающим.

В дни Долгого мира Амон-Эреб и его лорды отвечали по большей части за снабжение передовых земель, крепкие тылы и хорошие отношения с соседями. Разведка, та самая, военная голодримская разведка — конныеразъезды, следопыты, глубокие рейды на вражескую территорию, — была делом Келегорма, а вот разные торговые связи, кочующие по Белерианду переселенцы, тесно общающиеся друг с другом родственники — все эти ниточки со временем собрались в руках у Амрода.

— Тогда второе, — продолжил он, — нам передали, как будто зашла речь еще о кое-каких частных инициативах и личных связях.

— Когда передали?

— Вчера. И не днем раньше, господин Куталион. Раньше с нами никто не связывался и связи не искал.

— Допустим.

— Пожалуйста, — согласился Амрод, закинул ногу на ногу, расслабленно покачал ботинком. Остальные братья не вмешивались: Маэдрос так и слушал спокойно, Маглор слушал с видом заинтересованным, Карантир — со скучающим, Амрас внимательно глядел на близнеца, безотчетно повторяя его жесты. Двое других не реагировали — один по-прежнему читал, другой запрокинул голову на спинку кресла и сипло дышал приоткрытым ртом.

— Что же до незаданного вами главного вопроса, — продолжил Амрод, посмотрел на старшего, — даже не знаю, что сказать. Может, Nelyo просто поручится за нас весом своей репутации? Потому что самый интересный довод у нас один: мы бы не стали возвращать свое чужими руками.

Маэдрос сначала никак не отреагировал, но потом, видно поняв, что Амрод так и будет смотреть на него и улыбаться, чуть шевельнулся в кресле, чуть вздохнул и коротко произнес:

— Не стали.

— Очень убедительно, — заметил Турин.

— Увы, господин Турамбар, — понимающим тоном отозвался Маглор, — никаких доказательств, кроме честного слова, в нашей с вами ситуации не сыскать. Вы так не считаете?

Турин промолчал, только взглянул на Белега, но тот смотрел перед собой, медленно кивая, перебирал портупею и наконец произнес:

— Согласен. Поэтому главный вопрос был не этот.

— Какой же?

— Такой, — Белег развернулся к Маэдросу, — кто мог бы закрыть глаза на доводы и провернуть все не советуясь.

Маэдрос окаменел лицом. Остальные тоже застыли; только Маглор, опиравшийся на подлокотник, перетек вдруг, подался вперед, уставился прямо на Белега — Белег видел это боковым зрением.

— Никто, — наконец, проговорил Маэдрос.

Белег молчал, молчали остальные. Маэдрос тоже, только теперь он расслабленным не казался.

Прошелестев, сложилась газета, с мягким шлепком упала на стол.

— Я тебе сказал, что так и будет. Он никто. Пустое место. У него ничего нет. Поэтому будет жонглировать словами, сбивать с толку и пугать, надеясь что-то выгадать. Нам от этого никакой пользы. Можешь просто развлечься и подыграть или же выставить под конвоем, чтобы не убились по дороге. А еще лучше отправь обоих под замок. Решай.

— Господин Куталион, конечно, огорчает нас своими подозрениями в ответ на сочувствие, — с сожалением покачал головой Маглор, — но обострять сложные отношения совершенно ни к чему.

— Обострять? Тебе кажется, я обостряю, Макалаурэ? Нас не обвиняют разве что прямо. Пока. А если…

— А если завтра на вашем пограничном пункте задержат гнома с Сильмариллом, — не дал договорить Турин, — это потянет на обострение?

Куруфин посмотрел на Турина и как будто удивился; за него ответил Карантир:

— Уж точно не вернем наложенным платежом.

— Мы уловили, — поморщился Амрод, — возможны последствия, действительно нежелательные для всех нас. Но вы же видите, господин Турамбар, понимания не выходит: мы можем действительно долго жонглировать и блефовать друг перед другом, но ни у вас, ни у нас нет ничего, кроме слов и намерений.

— Какие условия собирался предложить нам Элу Тингол? — спросил вдруг Маэдрос. — Что он хотел взамен?

Белег чуть пожал плечами.

— Многое. Оружие. Ресурсы. Технологии. Войска. Присягу королю Дориата и Белерианда. Официальные извинения за инцидент с принцессой. Что-то еще, — пока он перечислял, голодрим молчали, только Карантир становился все более пунцовым, а Амрас поскрипел зубами. Остальные слушали бесстрастно. — Чтобы уравновесить такой обмен, просить можно очень много.

— До бесконечности, — добавил Турин. — Как велит клятва…

— Рот закрой, — перейдя на синдарин, оборвал его Куруфин. — Довольно. Maitimo, если мне нужно еще раз объясниться, я сделаю это — но не перед ними.

В торце библиотеки за спиной у Маэдроса висели над каминной полкой, над каменной урной два портрета. Хорошая работа, талантливый художник. Вот только величественный и внушающий почтение мужчина в короне и мантии, хоть и был одно лицо, очень мало напоминал того живого Финна, которого Белег помнил по Озеру и по Походу. Второго, в доспехах, с пронзительным острым взглядом, сравнивать было не с кем, но закрадывалось подозрение, что и он от оригинала несколько отдалился. Впрочем, поднявшись с места, Куруфин сейчас смотрел точно так же.

— Я согласен, — последовал за ним Карантир. — Оправдываться я не намерен, предмета для торга нет, а просто так слушать болтовню некогда.

— Торговаться действительно не о чем, — не шелохнувшись, согласился Белег. — Но понимания мы все же достичь можем: в том, чем грозит это всем нам, — и перечислил: — Если Сильмарилл появится в Амон-Эреб. Если просто укрепятся подозрения в Менегроте. Если все произошедшее окажется организованным из Ногрода или Белегоста. А может быть, из Ангбанда.

— Сядьте, — проговорил Маэдрос: Карантир так и торчал на месте, Куруфин уже пошел к дверям. — Мы обсудили эти риски, господин Куталион. Считайте, что нужные меры приняты. Хотите как-то еще проверить свои предположения о неслучившихся переговорах — спрашивайте. Можете добавить что-то — мы выслушаем. Только прошу: не нужно пытаться стравить нас — не в этом вопросе. Нет? Не будем тратить время.

Все замолчали. Портреты со стены, а еще мертвые звериные головы бесстрастно наблюдали за этим молчанием.

— К пониманию мы действительно приблизились.

— Хотите предложить что-то помимо него, господин Куталион? Или попросить? — уточнил Маглор.

— Не так много. Немного содействия. Немного информации. Предлагать вам камень не могу и не буду.

Амрас усмехнулся; Карантир, выбравшийся все-таки из-за столика, но остановившийся, опять рассмеялся в голос. Дождавшись, когда он замолчит, Белег добавил:

— Нас интересует результат расследования — убийства.

— «Нас» — это вас с господином капитаном? Или Дориат в целом? — быстро уточнил Амрод.

— Разве это имеет значение?

— Возможно… Или нет. Допустим. И если — когда — по ходу дела отыщется Сильмарилл…

— Он попадет к кому-то. Возможно, для этого потребуется только информация. И то, как ей распорядятся.

Белег обернулся, посмотрел на прислонившегося возле двери Куруфина — тот бесстрастно слушал, сложив на груди руки. Белег вынул из внутреннего кармана конверт и через спинку дивана протянул его.

Последний визит в бывшее родное ведомство был коротким: Ордиль отреагировал молчанием и понятным жестом младшим офицерам — вывести за дверь; за дверью Белег немного подождал и правильно сделал — вышел Халькон, выслушал молча и молча ушел, но потом вернулся — с этим вот конвертом.

— Что там? — живо поинтересовался Карантир. Амрод тем же упругим движением отлепился от дивана, подошел, забрал конверт, вместе с Куруфином заглянул внутрь.

Конверт, переданный Хальконом, был тонкий: внутри поместилась только одна фотокарточка с пропечатанной датой «07.05.490», но без подписи. Снимок был не очень четкий, снятый исподтишка: на нем задумчивый голдо, в котором знающий заметил бы очень отдаленное сходство с Финном, понуро сидел за столиком уличного кафе, а за спиной у него била в небо струя огромного фонтана и виднелась громада высоченной белой башни.

Причин попросить себе копию этого снимка было две: действительно продемонстрировать доступ к информации, но главное — попытаться отвести ожидаемую чужую убежденность — убежденность в том, что этому кому-то совсем нечего терять. С теми, кто убедил себя в подобном, договариваться было почти невозможно. Хуже только было иметь дело с теми, у кого и правда осталось последнее.

Куруфин смотрел на снимок долго, но бесстрастно, не изменившись в лице. Белег, впрочем, наблюдал не за ним: в застекленной дверце книжного шкафа хорошо отражался дремлющий в своем кресле Келегорм. Сейчас он, привлеченный воцарившимся молчанием, всего на пару секунд перестал сопеть и из-под ресниц бросил на брата быстрый тревожный взгляд.

— Хорошо, — дождавшись, когда снимок пройдет по рукам и доберется и до него, произнес Маэдрос, — с информацией понятно. Что еще?

***16.09.490 г.

04 часа 30 минут

— До границы едем тем же порядком — на нашем транспорте, а ваш, — Амрод кивнул на стоящего поодаль «Глаурунга», — подгонят следом.

— Пф-ф, зачем вообще было его сюда гнать? — недовольно поинтересовался Турин, вытягивая шею в стремлении разглядеть бронемобиль получше: тот на вид казался целым, более того, сиял свежей полировкой, но подозрений в молодом человеке такая забота явно не уменьшила.

— Протестировать, конечно, — обезоруживающе улыбнулся Амрод, — посмотреть, как ваша техника одолевает наши ландшафты. Хотя не такая уж и ваша… Любопытное получилось изделие, выглядит хуже, чем идет. Вы не беспокойтесь, с ним все в порядке и даже лучше, чем было.

— Внешность обманчива, — плохо скрыв удовольствие, принял похвалу Турин.

— Согласен, господин капитан. Вам подходит.

Они стояли на площади у парадного крыльца того же самого здания — бывшей гостиницы «Оссирианд», — куда накануне Амрод и привез их, и Белег наполовину осознанно, наполовину безотчетно скользил взглядом по сторонам: по самой площади, по окнам, по спешащим фигурам, по лицам, как скользил и накануне, когда только приехали и вышли из автомобиля, когда шли через здание к флигелю, когда поднимались через парк к охотничьему замку. Вчерашний разговор продлился до глубокого вечера, а потом до глубокой ночи Белег с Турином сидели на бортике высохшего фонтанного бассейна в центре парка и тихо переговаривались, позволяя часовым, маячащему в отдалении капитану Оровальдо и еще каким-то фигурам в форме тянуть шеи и пытаться прислушиваться в свое удовольствие.

Потом им удалось даже поспать пару часов; можно было и подольше, никто не торопил, кроме собственного желания как можно скорее вернуться в Менегрот: важных новостей оттуда за ночь не пришло, но и тянуть с отъездом было никак нельзя, да и незачем.

— А вот и наша лошадка, — на площадь, заполненную эльфами, людьми, лошадьми, повозками, автомобилями, мотоколясками, велосипедами (проехала даже внушительная, сталью обшитая платформа с лафетными колесами — на ней под брезентом недвусмысленно тянуло длинный нос что-то основательное, хорошего калибра), — на площадь откуда-то из-за гостиницы, наверное из бывшего гостиничного же гаража, выкатился уже знакомый Namba; за рулем сидел то ли нандо, то ли синда, то ли полукровка в инженерной фуражке и в пыльной рабочей куртке. — Если готовы, можем отправляться.

Но сразу они не отправились. Потому что тут из здания выглянул молодой голдо с лейтенантскими погонами и с листком в руках, пробрался через встречный поток, поводил взглядом и, не сразу найдя Амрода — на площади вообще было не по времени оживленно, как будто обычная штабная, военная, городская жизнь нисколько не считались с распорядком дня и со временем суток — совершеннейший нонсенс для Менегрота, — махнул ему и сбежал по ступенькам. Амроду понадобилось несколько секунд, чтобы взглянуть на бумагу, извиниться все с той же беспечной улыбкой и вместе с лейтенантом скрыться за высокими резными дверьми.

— Жареным запахло? — предположил Турин.

Они остались вдвоем, но вокруг по-прежнему тек поток военных и, реже, штатских: в Амон-Эреб вообще почти не попадалось никого полностью в гражданской одежде — мундиров и гимнастерок было много и на мужчинах, и на женщинах (еще одно очевидное отличие от Менегрота), вразнобой или частично обмундированных едва ли не больше всего, а вот костюмы-тройки, костюмные пары, платья и юбки почти не попадались, а если и мелькали, то сразу притягивали к себе взгляд как нечто странное, неуместное. Белег ответить не успел — смотрел, что в этом потоке появилась откуда-то и стояла теперь в стороне женщина — в простом хаки без погон, но с кобурой на поясе; неприметная, но как будто смутно знакомая — а может, просто похожая на любую другую черноволосую сероглазую голдиэ. Возможно, это была заносившая вчерашний обед «горничная». Она ненавязчиво смотрела на них, а встретив взгляд, только чуть улыбнулась.

— Господин Куталион! — распахнув окно, из холла бывшей гостиницы выглянул Амрод. — Можно вас на минутку? А Оровальдо пока успокоит капитана Турамбара — покажет ваш совершенно целый бронемобиль.

Капитан — уже не такой мрачный, как вчера, не такой надменный, как при первой встрече, — просто вежливо придержал дверь и пропустил Белега внутрь, а сам спустился на тротуар и приглашающим жестом указал Турину на «Глаурунга».

— У нас небольшая смена планов: я принесу вам свои искренние извинения, а вас сопроводит кто-то другой. Задерживаться, полагаю, не стоит, — и Амрод протянул Белегу оборванный поверху листок с наклеенными полосками печатного текста.

«…кроме того, около 4 утра произошла перестрелка возле полицейского участка при квартале Наугрим. Двое полицейских и двое гномов убиты, есть раненые. Освобождены и скрылись трое задержанных накануне гномов, доступ в Квартал перекрыт изнутри, открытое столкновение более чем вероятно в ближайшие часы. В Новом Заречье продолжают циркулировать слухи и…»

— С гномами, как я посмотрю, у вас дела пошли совсем неважно… — дождавшись, когда Белег дочитает, заметил Амрод. Он уже не улыбался, но смотрел со знакомым азартным интересом. — Мне тоже придется ими заняться. Поэтому я еще раз благодарю вас за встречу: мы оценили вашу готовность к разговору. И отдельно — вашу с господином капитаном смелость. К слову, впечатляющий молодой человек, вас можно поздравить с таким трофеем… Но на этом я за всех с вами прощаюсь, — Амрод протянул руку. — Удачи вам, господин Куталион. Вам и господину Турамбару.

Но, уже посторонившись, уже жестом позвав кого-то из ждавших в стороне военных, он обернулся и все же не удержался от улыбки, от хитрого прищура.

— А знаете, если дело кончится неважно, приезжайте снова. Приезжайте вдвоем. Мы же найдем о чем потолковать?

Турин обнаружился уже за рулем: жевал что-то и, надавливая по очереди на педали, с видимым удовольствием слушал рев из распахнутого капота. Капитан Оровальдо оставил его: стоял возле припаркованного Namba, по плечи сунув голову в шоферское окно, и, видимо, о чем-то договаривался.

— Вроде не сломали, — сразу сообщил и только потом уточнил Турин: — Что там? Новости?

— Это было бы неожиданно. Да, новости. Не слишком хорошие.

Белег в двух словах пересказал разговор с Амродом и содержание донесения, но Турин отнесся не слишком серьезно.

— Да ладно, там войска: не разнесут же гномы город по камешку! А там и мы подоспеем… Нет, но ты видел! — пожав плечами, он снова увлекся «Глаурунгом» и довольно хлопнул его по рулю. — Заинтересовались! Даже голодрим заинтересовались, а! Ведь правда! Ну а что, классно же сделано. Слышь, как ревет?

— Слышу. Это что?

На пассажирском сиденье стоял бумажный пакет, Турин махнул рукой и тут же запустил ее внутрь — вытащил сливу

— А… это — это нам с собой дали! Очень мило…

Сунув сливу целиком в рот, он азартно втопил педаль, и «Глаурунг», прибавив обороты, издал еще более угрожающий рев.

Кроме слив и пары яблок в пакете обнаружились термос и квадратная жестянка из-под печенья — безмятежный вид на гору и старый город и затейливая надпись: «Отдохните душой и телом в Амон-Эреб!».

— Я не смотрел, она сказала, там чай и бутерброды.

— Она? — в жестянке действительно лежали аккуратно завернутые в вощеную бумагу бутерброды, маленькие местные помидорки и подвяленные перцы, тоже местные. Белег скрутил с термоса крышку, вынул пробку и осторожно понюхал — чай пах малиной и можжевельником.

— Ну… Женщина. Подошла, отдала. Пожелала нам хорошего пути.

— Что за женщина? В форме? В хаки?

— Да нет, обычная… В белом в чем-то, в рубашке… Да я не рассматривал! Голдиэ как голдиэ. Как все, — уловив незаданный вопрос, Турин отвлекся от шума двигателя, поморщился недовольно и добавил: — Да что там: подошла, спросила. Спросила, я ли «тот самый Турин Турамбар». Уж я не понял, в чем именно та самость, но говорю: «Собственной персоной». А дальше тоже ничего особенного: как доехали, как нам Амон-Эреб — пф-ф, а как мне Амон-Эреб, я его смотрел, что ли?.. Ну и дальше: хорошей дороги, вот вам подкрепиться. Отдала и отдала, минуты не постояла. А что такое-то, не доверяешь? Думаешь, отравить хотят?

Белег вернул крышку термоса на место и огляделся. На площади было все так же оживленно. Проехал фургон, потом несколько военных автомобилей единой вереницей, следом — груженная тюками подвода. Туда-сюда ходили, перебегали от двери к двери офицеры, рядовые, редкие штатские; умело лавируя, проезжали в толпе всадники — и эльфы разных народов, и люди. Теперь бросилось в глаза и третье очевидное отличие от такого же оживленного к разгару дня центра Менегрота: здесь совсем не было детей.

Белег выпрямился и быстро-быстро водил взглядом по сторонам: просеивая, просматривая, отбрасывая, всматриваясь в это безостановочное сосредоточенное движение, в эти лица, в походки, в фигуры, улавливая отдельные возгласы, ловя все это боковым зрением, слухом и каким-то еще внутренним чутьем.

Наконец увидел.

Женщина в светлой форменной блузке и в галифе, но без кителя стояла на пороге симпатичного беленького домика на противоположном краю площади и плечом опиралась о дверной косяк. Домик с приметным балконом, с фигурным фронтоном раньше был ювелирной лавкой-мастерской со штучным товаром — в лучших традициях самых прославленных голодримских мастеров; на втором этаже жил сам хозяин, но сейчас судьба его была неизвестна, прежде нарядные витрины скрылись за крашеными фанерными щитами, а над входом вместо яркой вывески растянулась слегка выцветшая уже кумачовая полоса — «Учет и довольствие». Женщина и стояла как раз под этой полосой, сложив на груди руки, и через всю площадь смотрела прямо на Белега.

Белег ощупью поставил термос на крышу «Глаурунга» и взялся за край дверцы.

— …эй! Да что такое-то?

Оказалось, «Глаурунг» уже не ревет. Оказалось, Турин успел уже наслушаться, вылез из-за руля, обошел бронемобиль и теперь тряс Белега за плечо, заглядывал в лицо. Белег пошевелился.

— Знакомая?

Женщина тоже шевельнулась — позади нее в дверях появился краснолицый пузатый дядька с пачкой бумаг, затряс ими, стал что-то быстро втолковывать — то ли просить, то ли оправдываться.

— Приношу извинения, господа, но у нас еще одна смена планов, — к ним подошел капитан Оровальдо, взглянул на обоих, заподозрив что-то, нахмурился и быстро посмотрел по сторонам, — едем вчетвером на вашем чуде техники, поведет наш шофер. Если…

Не удовлетворившись, он снова быстро огляделся, уже шире, уже охватив и гостиничное крыльцо, и тротуар площади, и саму площадь, и вереницу зданий вокруг нее — охватил, но в дверях домика на той стороне теперь никого не было, и даже сама дверь была плотно закрыта.

— Если вы готовы, то можем отправляться.

***Шоссе «Андрам»

07 часов 53 минуты

Два с небольшим часа обратной дороги до границы прошли приятнее. Сулион — их теперешний шофер, действительно наполовину синда, наполовину нандо, — вел быстро и уверенно, но не гнал так, как гнал Амрод, а ямы и колдобины старался не собрать нарочно, а аккуратно объехать. Да и переделанный салон «Глаурунга» было не сравнить с бронированными бортами и жесткими лавками чуда голодримского автопрома. По пути они даже немного поговорили о чем-то совсем не значащем — и с самим словоохотливым Сулионом, и с Оровальдо, опять устроившимся на переднем пассажирском сиденье и цепко наблюдающим по сторонам в окна и в зеркала.

На самой границе тоже все прошло без задержек: «Глаурунга» наскоро обыскали, не став ничего вынимать и откручивать, на заднее сиденье аккуратно вернули изъятое оружие, и после короткого разговора с капитаном Оровальдо все та же командир поста кивнула своим. Стали оттаскивать барьеры и открывать ворота.

— Ну что, без комментариев? — наконец спросил Турин, ухмыляясь в зеркале.

По пути до границы ни сообщение из Менегрота, как имело бы смысл, ни обмен взглядами на площади, как явно хотелось Турину, они не обсуждали.

— Останови, пожалуйста, — вместо ответа попросил Белег.

Дориатский пост прошли так же благополучно, справились о новостях и никаких не услышали: если они и были правдой, до отдаленного поста то ли еще не дошли, то ли их вовсе не сочли нужным уведомить. Приграничный городок, нисколько не изменившийся за прошедшие сутки, тоже благополучно проехали насквозь и теперь снова оказались на шоссе на Эден-Гобел. Турин сбавил скорость и, выбрав место, остановился у обочины.

Вдоль нее росла высокая пыльная трава, за ней в пучках чахлого ракитника темнела дренажная канава, в которой тут и там виднелись куски покореженного металла, стеклянные бутылки и ломаные доски. Белег еще в машине снял галстук и теперь на ходу скинул пиджак, дернул ворот рубашки. В канаве прямо перед ним оказалось что-то серое, шерстяное, густо облепленное мухами.

— …все-таки нас хотели отравить? — выждав, заметил Турин и подошел, протянул термос.

— Все в порядке.

— Я поеду немного медленнее.

— Нет. Езжай, как ехал, — попросил Белег и, сплюнув чай в канаву, забрал у Турина раскуренную папиросу.

«Карсид» вернулся на свое привычное место в портупее, рукоятка сама ложилась в пальцы, а барабан, успокаивая, привычно покрутился туда-сюда: «Щелк-щелк-щелк. Щелк-щелк-щелк».

— Послушай. Я должен тебе кое-что рассказать.

— О! Неужели! Про свою знакомую? — оживился Турин. — Я дожил до такого…

— Нет, — отрезал Белег.

— Но ты ведь ее знаешь? Я же понял!

— Возможно.

— Да ладно тебе! — ухмыльнувшись, подмигнул Турин, пихнул локтем, — обещаю, я не буду подшучивать! Уверен, это какая-то история давняя и…

— И глупая.

— Пф-ф… Что же тогда ты мне такое интересное скажешь? — с деланым разочарованием вздохнул Турин, снова достал папиросы, стал чиркать спичками.

— Рассказать должен был Элу. Он обещал, и он собирался, — Белег затянулся в последний раз, бросил папиросу в канаву, и та с тихим пшиком погасла в жидкой грязи. — Я скажу сейчас, потому что иначе всплывет в неподходящий момент.

— Я заинтригован.

— Ты помнишь, как попал в Дориат?

Турин удивленно замер, хлопнул глазами, сдвинул на затылок шлем.

— Ну… конечно. Мы перешли через Границу.

— А до этого что было?

— Что было… Было… До этого?

— Да, Турин. Что было до нашей с тобой встречи на границе?

— Что! А что? Какие-то новости? Мать решила отправить меня в безопасное место. Мы спорили, я упрашивал и даже рыдал, но она же — решила!..

— И?

— Что «и»-то? Отправила меня с надежными людьми, мы пробирались козьими тропами — как сейчас помню, ехали, шли, ползли где-то, выбились из сил… И вот: добрались до Границы. Там просочились как-то… Я не улавливаю: ты же сам все это прекрасно знаешь. Мы прошли в укромном месте и натолкнулись на вас.

— Натолкнулись, — Белег медленно кивнул, не глядя на Турина. — Твоя мать решила отправить наследника Дор-Ломина в Дориат, где никогда не бывала, к королю Тинголу, которого никогда не видела. Двое людей и ребенок благополучно пробрались через разоренные земли, проникли через самую охраняемую границу в Белерианде и совершенно случайно встретили в лесу начальника разведки.

Турин помолчал.

— Ты… сейчас что этим хочешь сказать?

— Что бывает, отдельные события — это часть более глобальных планов.

— Отдельное событие — это, на минуточку, вся моя судьба?

— Турин.

— Нет уж, ты погоди теперь. Договаривай! А мать моя знала?

— Я говорил с ней.

Турин с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— То есть вы с королем сами придумали забрать меня в Дориат, потому что… Да, а почему?

— Потому что тебе опасно было оставаться в Дор-Ломине.

— А моя мать и сестра?..

— Морвен лучше было остаться, как номинальной правительнице.

— Ага-а… Ага! Поделили нас, значит. Еще скажи, что у кого-то из-под носа меня увели.

— Заинтересованных сторон было больше одной.

— Расту в собственных глазах!.. Нет! Заткнись теперь, господин Куталион! — Турин отвернулся и, резким жестом прикрыв уши, широко и судорожно улыбаясь, прошелся вдоль канавы. — Нет, а умно! Мне нравится! Я, стало быть, оказался в целости и сохранности да на воспитании у великодушного короля Белерианда — ручной и законный человечий правитель… Под участливым взором разведки: да, тоже все правильно, все по уму. И меня можно было бы потом разыграть, как из колоды… Как раз и людей в Дориате сильно прибавилось… Очень удобно! Концы с концами сошлись, вижу руку мастера.

— Турин, если ты дослу…

Турин на пятках обернулся и оборвал его, наставив руку с зажатой между пальцами папиросой. Огонек недобро краснел, а потом по щелчку отправился в полет — описал дугу и погас в мутной жиже канавы. Турин развернулся и, ни слова не произнеся, ушел.

Взревел «Глаурунг». Из-под колес у него выбросило облако пыли, заволокло сам бронемобиль, шоссе, ракитник, придорожную канаву. Припорошенный этой же пылью Белег щурясь смотрел ему вслед, пока ревущее черное пятно совсем не сгинуло в облаке, а потом стих, пропал и рев.

Белег глотнул горячего чая, глотнул еще раз, закинул на плечо пиджак и медленно пошел вдоль обочины.

Комментарий к Глава Х. Та сторона

Конец первой части.

Иллюстрации от нейросети Kandinsky:

— Белег https://postimg.cc/ph2pftqg

— Турин https://postimg.cc/1gKz5jsM

========== ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОЗЕРО. -1- ==========

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОЗЕРО

-1—

Таргелион

Долгий мир

Лето в тот год выдалось такое ясное и яркое, изливающееся теплом и солнцем, цветущее и буйное, что все вокруг — и огромное сверкающее озеро, и горы — забеленные поверху, поросшие черно-синим лесом, дикие, страшные, прекрасные; и широкий каменистый, светлой галькой сияющий берег, и крепость на этом берегу, и прыгнувший за стены крепости город, и поселки дальше за ним, и фермы, хутора, пастбища, и тайные посты на тайных перевалах — все-все вокруг, сам мир, самое бытие, а главное, сами они летом этим упивались, а собственная жизнь и юность казались воистину бесконечными.

Белег не любил вспоминать то лето, то озеро и тех четверых — но вспоминал часто. Вопреки желанию.

Крепость Хеледос{?}[От синд. heledh – зеркало, стекло, os – крепость.] стояла на берегу Хелеворна в том месте, где скалистый мыс вдавался в озеро, взрезая его, словно нос корабля. Райвах в ста от оконечности мыса из воды торчала скала — сброшенный с гор гигантский камень; на нем клинком поднималась неприступная башня-форт. Крытый деревянный мост на бревнах-опорах вел к ней прямо из крепости.

— …и вот тако-о-ое тогда началось, кому рассказать… Слушайте! а айда тоже плавать! — вдруг оборвал себя на полуслове Гвинтанн и вскинулся на месте. Перила скрипнули.

Они пятеро расположились в переходе моста и, пользуясь моментом, бездельничали без оглядки на Хеледос, на приезд лорда Карантира, на грядущий, сулящий большие хлопоты приезд наугримских послов. Бездельничали и наслаждались летом, солнцем и само́й нечаянной встречей.

— Шутишь? — не оценил предложение Брантиль.

— Да что ты, Бран, только не говори, что холодно! А то я тебя опять в воду уроню — не сдержусь ведь!

Лето было действительно жарким, но назвать озерную воду хоть сколько-то нагревшейся было бы трудно.

— Гляди: все гоняются, а мы только веселье упускаем.

— Гоняются не все. Гоняются дурные головы. Остальные на них смотрят, — счел нужным поправить Брантиль, а шутливую угрозу предпочел оставить без внимания.

Нандо из южного Оссирианда, командир взвода при крепостном гарнизоне, он был постарше, посерьезнее и единственный семейный.

— Ну тебя! Вот лично я — созрел! — отмахнулся Гвинтанн. Тут же поднялся без помощи рук и прямо так, прямо по перилам, будто в танце огибая резные опоры крыши — справа-слева, справа-слева, — пошагал в сторону берега.

Впереди, где в конце внутримостового прохода темнел арочный проем с распахнутой решеткой, мост смыкался с самыми нижними этажами крепости. Проход в нее пробили прямо в толще скалы, и дальше можно было уйти сразу на бастионы или во внутренние помещения или подняться на стены. Со стен спуск вел на набережную.

Главная твердыня Таргелиона, могучий Тиритбар{?}[От синд. tirith – стража, дозор, bar – дом, жилище.] на западных склонах Рерир, находилась по ту сторону северной гряды. Почти тринадцать лиг хорошей дорогой, если объезжать с запада, и семь — если пробираться напрямую опасными тропами перевалов. Здесь, на юго-западной оконечности Хелеворна, место тоже было важное, но куда более спокойное: в глубоком тылу под надежной защитой гор, озера и крепости быстро вырос торговый город. А после появления в Белерианде наугрим стал расти еще быстрее и резво сделался одним из главных торговых центров — настоящими воротами в северные земли Восточного Белерианда, а оттуда — в земли Ард-Галена.

Гвинтанн нарочно громко шлепал босыми ступнями, оборачивался у каждого столба, строил гримасы, призывно махал остальным и своего все-таки добился — не удержавшись, рассмеявшись, поднялся с настила Имдир, пошел его догонять. Алантар колебался: как будто сомневаясь, глядел на пляж, но наконец решился — резко оттолкнулся от перил и потянулся с деланой ленцой.

— И в самом деле… Развлечемся!

Брантиль не успел возразить еще раз: Дорион ухватил его за плечо и толкнул между лопаток.

— Пойдем. Посмотрим, как дурные головы закоченеют.

Все вместе они собрались сегодня утром: последним из пятерки приехал в свите лорда Карантира Алантар. Свита была внушительная: не одни только воины, но и Таргелионский совет почти полным составом, командиры служб, главы цехов, самые прославленные, самые искусные мастера. Никого это не удивило: слухи о намеченных переговорах ходили целый год, а открыто говорить стали по весне и тогда же начали открыто готовиться.

Выбор места вопросов тоже не вызывал. Вблизи гор, но не в самом Тиритбаре — там Карантир был бы слишком хозяином дома; вблизи общих границ, но под надежной защитой Первого Дома; место важное и достаточно красивое, произведет верное впечатление. Да и сам город — мощеная набережная, большая торговая площадь, красивые и крепкие голодримские дома из камня, чудные жилища синдар — нарядные, с черепицей, с белеными стенами, с цветными балками крест-накрест, с цветниками и резными ставнями — Хеледос не мог не понравиться.

До приезда наугрим было еще семь дней, главные приготовления шли своим чередом: лорды и приближенные строили хитроумные планы и делали расчеты; в городе и крепости суетились и готовились размещать гостей, а подтянутые дополнительные силы должны были послужить и общей безопасности, и церемониальной многочисленности принимающей стороны. Но пока момент не настал, и они просто пользовались случаем — предавались праздности на берегу, пили, пели и радовались встречам со старыми друзьями.

— Да-а… Кто-то не меняется, — заключил Брантиль, когда они с Дорионом последними дошли до набережной и остановились у парапета. Крепостная стена спускалась здесь в три марша и заканчивалась проемом небольших ворот, за их пределами начинался уже Хеледос-город — молодой, бойкий, шумный.

— Не меняется, — усмехнулся Дорион, а добавил уже тише и серьезно: — Не думай, никто тебя в воду тянуть не будет.

Брантиль взглянул искоса, передернул плечами и ничего больше не сказал.

Внизу, на каменистом пляже, галдела разномастная толпа. Из воды, райвах в семидесяти от берега, торчала макушка еще одной каменной глыбы — еще одной приметы древнего буйства стихий, каких в озере было немало; давно уже на ней установили выкрашенный охрой и известкой полосатый столб — чтобы не налететь ненароком в тумане. Столб этот сначала облюбовали лучники, а потом участь проигравших плавать за стрелами сделалась самостоятельной забавой со своими правилами и обязательным пари.

— Парни, может, записать вас, а? — крикнул из толпы Алантар.

— В один конец, — отрезал Брантиль и опустился на верхнюю ступеньку лестницы.

Дорион присел на парапет, крест-накрест помахал руками.

— Воздержусь!

— Суслики! — весело и снисходительно припечатал Гвинтанн и под смех окружающих оглушительно посвистел в два пальца. — Суслики норные!

— Горные! — так же весело поправил Дорион.

Гвинтанн показал язык.

Сам он уже всех оббежал, все успел и теперь ждал своей очереди, а пока спешил поучаствовать в еще одном развлечении — в пари. Алантар тоже ждал. Уже разделся, уже стянул в узел волосы и подошел к кромке воды, где собиралась пятерка очередного заплыва — его широкие плечи и могучая спина сразу внесли изменения в ставки на участников. В Восточном Белерианде синдар редко оказывались в кавалерии, а потому высокого, статного и видного Алантара чаще принимали за полукровку-ваниа.

Когда-то все пятеро они служили вместе и патрулировали равнины от слияния рукавов Гелиона до дальних холмов на севере, где вдоль цепи ЭредЛуин нередко появлялись ангбандские отряды. Но время и служба сделали свое дело, и постепенно их развело в стороны. Брантиль женился на голдиэ, остепенился и перевелся в гарнизон Хеледоса, где получил под свое начало сперва десяток, а затем и целый взвод. Имдир остался в разведке, но теперь не рыскал по целому региону, а сторожил перевалы вокруг Хелеворна. Дорион еще несколько лет послужил в районе Аскара, оказался там при таможенном посте, а когда в Хеледосе дело приняло серьезный размах и под таможню организовали целую Палату, получил перевод сюда. Алантар отделился самым первым: отличился в одном из рейдов, попался на глаза лорду Карантиру, понравился ему да так и закрепился в ближайшем окружении — был теперь аж в личном отряде. Одного только Гвинтанна кочевая жизнь не отпускала — не иначе, брала свое беспокойная аварская кровь, и он до сих пор жил в дороге — сопровождал торговые караваны по всем просторам Восточного Белерианда.

— А мы через один заплыв! — воодушевленно сообщил он, взбегая по ступенькам. Вспрыгнул на парапет и принялся энергично подскакивать и хлопать себя по бокам.

— Я поставил на во-он того голдо, второй справа, — подошел следом Имдир, тоже стал разминаться, — это Алмион, он в той пятерке самый верный вариант.

Гвинтанн тут же возмутился:

— Что за новости? А как же дух дружеской солидарности?

— Дружба дружбой, факты фактами. А выигрыш пойдет нам на ужин, — невозмутимо пояснил Имдир и стянул через голову рубашку.

В отличие от на редкость атлетичного Алантара и самого обыкновенного, с закрытым ртом незаметного в толпе Гвинтанна, он был высокий, но скорее худощавый и особенного впечатления не производил; разве что под рубашкой разительным и даже забавным контрастом к крепкому бронзовому загару на лице, на шее, на руках обнаружилась молочная, сывороточная почти белизна. Впрочем, такая приметная раскраска отличала почти всех разведчиков высокогорья, а светлоголовые синдар и нандор вроде Имдира еще и выцветали до такого же льняного волокна.

— Да ты как из шахты, — улыбнулся, взглянув на него, Дорион.

Самому ему, блеклому, как будто запыленному, только едва-едва тронутому солнцем, этим летом было явно не до загара. Таможенная палата, как и Торговая, и Цеховое собрание, и все другие службы что в самом Хеледосе, что в Тиритбаре, что (по слухам) в Химринге занимались бесконечными подсчетами, составлением списков, смет, планов и каких-то подчас вовсе неожиданных отчетов: подготовка к переговорам шла повсеместно и обороты только набирала.

— Хорошо — для равновесия и из бескорыстной дружеской солидарности, — Дорион поднялся, глазами нашел в толпе счетовода, показал растопыренную пятерню, — Сульдис, Суль! Прими! На этого вот!

— Вот! Я всегда говорил: на таможне мышей не ловят, денег не считают! — совсем развеселился Гвинтанн, пихнул в бок, сразу получил в ответ, и на ступеньках завязалась шуточная потасовка.

А на пляже уже приготовились. На парапете не стало свободных мест, вокруг шумели, делали прогнозы, гомонили и перекрикивались с замеченными в толпе знакомыми: праздный Хеледос, не стесняясь Хеледоса занятого, загруженного делами, замученного думами, готов был азартно следить и азартно болеть.

Бухнуло.

Распорядитель всего действа стоял, призывно вскинув руку с зажатой колотушкой. Первый, гулкий удар в стальной брусок на веревке разнесся над галечным пляжем и заставил всю эту взбудораженную, веселую толпу вдруг замолчать, и выдохнуть, и затаить дыхание. Раз, два, три — ждали все как один…

Бухнуло снова.

Второй удар, более звучный, более громкий — по висящему рядом бронзовому кувшину — разнесся дальше, звонче. Толпа разом ахнула, подалась вперед — и затопала, заулюлюкала, закричала на разные голоса. На распорядителя уже не смотрели, да и сам он тоже приоткрыл рот и смотрел только вперед, на озеро. Там помноженный на пять плеск начисто сгинул в этом крике, и пять дорожек пены и брызг, где мелькали руки-ноги, черные и светлые головы, устремились теперь к утыканному стрелами полосатому столбу.

Равнодушных не осталось. Прыгали и кричали все, и даже помрачневший было, будто расстроенный чем-то Брантиль не усидел: поднялся на ноги и, не осознавая своей улыбки, посматривал то на озеро, то на скачущих рядом обнявшихся друзей.

***— Господа!

В толпе заголосили, взобравшийся на перевернутую бочку распорядитель поклонился.

— Дамы! — распорядитель поклонился еще раз — нарочито рисуясь, и в толпе заголосили громче. — На сегодня у нас сухие и незамерзшие участники закончились…

— Н-не з-закончились! — крикнул кто-то и сам же, икая, расхохотался. Смех подхватили, а распорядитель ухмыльнулся и показал пальцем.

— Закончились, закончились! Поэтому наша скромная команда в лице вашего покорного слуги, в лице нашего уважаемого счетовода Сульдис, — голдиэ помахала, в толпе посвистели, похлопали и одновременно покричали «Жулье!» и «Молодец!».

— … а еще в лице Тильмо Гиниона, нашего уважаемого судьи…

В толпе покричали «Фу-у-у!» и «Долой!».

— …командира лучников господина Варантиля, любезно разрешающего терзать запас тренировочных стрел… Все мы благодарим за внимание и на сегодня прощаемся! Также сообщаем… тише! тише! Мы сообщаем, что ваши многочисленные предложения услышаны! Организация турнира по случаю столь массового съезда плавунов, плавуний, плавунцов и плавунят принята к рассмотрению! Обещаем, что придумаем что-нибудь в самое ближайшее время. Пока же напоминаем о первейшей обязанности победителей заплывов и сделанных ставок: да согреете вы ближнего своего горячим и горячительным! А мы от себя рекомендуем сделать это в Синем переулке у «Дарви и Фиртаиэль»! Потому что они ребята хорошие и нежадные — пиво не разбавляют, а жареных окуней подают без головы.

— И тебя, Вирмо, долей малой не обижают? — крикнул кто-то, чем вызвал новый взрыв смеха.

— Все по-честному! — распорядитель вскинул руки и еще раз на шутовской манер поклонился. — Ну все, ребятки, до завтра!

Смешливая, уже немного хмельная толпа снова пришла в движение: стала расплескиваться в сторону Хеледоса-города, следуя совету Вирмо или же собственному выбору, поворачивая в сторону крепости, а кто-то, напротив — потянулся к кромке воды и расположился там. Истратив излишек сил, праздный народ возвращался к разговорам, песням и дружеским попойкам.

Вечерело стремительно. Солнце возле озера просто проваливалось за обступающие горы, и его свет будто задувало. Но набережная не погружалась во тьму полностью: вдоль нее зажигали масляные светильники и жаровни, и цепочки огней двоились в зыбкой озерной глади. К вечеру к воде привычно выходили горожане и покончившие с заботами гарнизонные из крепости, а сейчас, когда население Хеледоса выросло едва ли не вдвое, свободных мест в корчмах и трактирах было не сыскать, а на набережной и пляже теснились, как в разгар дня.

— О чем торгуются-то? —поинтересовался Гвинтанн. — А то разговоры, разговоры, шуму подняли до самой Барад-Эйтель, а толком ничего не ясно!

Их пятерка пошаталась по улицам до темноты и без сговора вернулась к озеру. На парапете кое-как нашлось свободное место и для них, и для двух пивных жбанов и корзины разной снеди: выигравший свою ставку Имдир слово сдержал. Так уверенно отрекомендованный «Дарви и Фиртаиэль» трещал по швам от наплыва и к нему лучше было не приближаться вовсе, поэтому решили довольствоваться чем придется. На выручку страждущим спешили сметливые торговцы с тележками: товар вовремя подкатили прямо к набережной, и пиво плескало на брусчатку, а медь и серебро звонко сыпались в карманы и жестянки.

— Не ясно, потому что и без тебя как-нибудь разберутся, — заметил Брантиль.

— Ха-ха! Но интересно же! Сам-то небось лучше знаешь — из крепости дальше видно, — вовсе не обиделся Гвинтанн.

— Я знаю, что положено по должности. А по должности я командую взводом, а не веду переговоры с наугрим.

— Ты так скоро станешь серьезней, чем сам Голфин! О, да я ж тут видел его! Вот как вас сейчас! Выпало поменяться, и мы шли до самого Тегин-Кай, ну, в Ард-Галене. А там как раз Верховный с высочайшим визитом. Важный, серьезный… Как… Вот как Бран почти! Видите, все о чем-то договариваются: Голфин с арфингами, наши с наугрим. А мы с вами и не в курсе. Дело ли?

— Тебе-то сдалось? — хмыкнул Дорион. — Голфин какие-нибудь укрепления приехал смотреть. А наши — ясно: будут торговаться о пошлинах и льготах.

— Ага, укрепления! Пальцем в небо, друг дорогой! Они же не каменщиков собрали, а фуражиров, тыловиков всяких, снабженцев… Вот меня снабжение, может, и заботит — вдруг мы без пива останемся…

— Почему без пива? — удивился Имдир.

— Почему-почему, — усмехнулся Алантар, — разведка! Продадут все зерно наугрим, излишки через арфингов барсуку дориатскому. А мы будем пить какую-нибудь наугримскую бормотуху.

Брантиль поморщился, но промолчал.

Дорион несогласно покачал головой.

— Зерна своего с избытком. Наугрим мы уже сейчас продаем больше прочих. Верно, они его везут дальше на восток и хорошо на этом зарабатывают. Не исключено, могут продавать еще больше. Вопрос, что нам за это сторгуют.

— Ха, что они-то нам предложат? — фыркнул Гвинтанн. — Руду добываем, земляное масло есть… Лес, пенька… Кони, фураж — все свое! Мне вообще неясно, зачем продавать наугрим руду и брать у них же сталь.

— Затем, — Брантиль вручил ему рыбину, — помолчи уже, трещотка, ешь вот… Затем, что не надо привлекать свои руки к добыче и… к чему там… к выплаву. Мастера могут заниматься… Чем-то другим. Я не знаю… Делать вещи.

— А-а-а, — протянул Гвинтанн, — умно… может быть, и так… А ты что скажешь?

Имдир молча наблюдал, посасывая сушеную плотву и теперь только пожал плечами, извиняюще улыбнулся.

— Я скажу, что не задумывался. Мне как-то не очень интересно.

— Уж так и неинтересно? — съерничал Алантар. — А про кого живописали, как выследил на перевале незаконный караван?

— Так это что, это другое дело — служба. Выследил, — Имдир скромно наклонил голову. — Был… ну не караван, так — шестеро. Спрятали на себе приличную партию камней. Пришлось их аккуратно развернуть: зачем нам ссоры перед важной встречей.

— Камни, — понимающе покивал Дорион, — я слышал. На Аскарском посту с месяц назад нашли тайник внутри груза. А сам груз был законный, все бумаги в порядке.

— И куда такое счастье везли?

— Можешь не отвечать, угадаю. Зазаборному королю в карман, — Алантар поморщился.

На этот раз Брантиль не смолчал.

— Прекрати.

— Почему?

— Потому что это не красит.

— Не красит — что? Отдать должное жадному трусу?

— Злословить у него за спиной.

Алантар резко помрачнел и подобрался.

— Говорю что думаю. Егошество мне давно не король — я свой выбор сделал и не жалел о нем ни дня! А ты, кажется, мне уже не командир и не воспитатель.

— Эй, ребята…

— Не командир, — Брантиль не рассердился, но продолжил заметно прохладнее: — И Дориат ты действительно покинул. И новому лорду присягнул. Зачем только оскорблять прежнего по каждому поводу? Мои родители были с Тинголом у Амон-Эреб и трусом его не называли.

— Что с того? Ты-то сам не присягал и в Дориате никогда не был. В отличие от нас с Дорионом. А он не против — ты не против ведь?

Дорион озадаченно мигнул.

— Чего вы вдруг завелись?

— …тебя, что ли, задевает?

— Если хочешь знать — да.

Алантар замолчал, закусил губу.

— Хорошо. Я понял. Извини, Бран. В Тиритбаре никого не задевает, я к этому уже привык.

— Я понимаю.

Они посмотрели друг на друга и примирительно стукнулись кружками. Остальные, слегка опешившие от перепалки, присоединились. Немного помолчали, отвлекшись на еду.

— Ну его, парни, — подытожил Гвинтанн, — он сидит там, мы сидим здесь. Друг другу не мешаем. Давайте лучше дальше. Дорион, что с камнями-то?

— С камнями. Хорошие камни голодримской работы. И их действительно везли в Менегрот. Так в подорожной настоящего груза значилось.

— Выходит, наугрим перепродают наши камни в Дориат? — Алантар удивился.

— Выходит, что так. В Таргелионе берут их значительно дешевле, это выгодно, — предположил Дорион, — а мы в Дориат драгоценности не продаем, даже через арфингов

— Но охотно продает Финрод, — уточнил Брантиль, — к чему тогда такие сложности?

— Лучше хватать обеими руками? Запас на будущее делать? Или у наугрим выходит дешевле?

— У кого, у наугрим? Не смеши меня. Нет, Гвинн, дешевле не будет, тут одни расходы на дорогу… — не согласился Алантар.

— Тогда я совсем ничего не понимаю. Ясно только, что кто-то кого-то дурит.

— В этом, похоже, вся суть. И переговоры точно будут непростые… — вздохнул Брантиль и уточнил: — Не поверю, что эти провозы идут без высшего одобрения в Ногроде и Белегосте. И без их договоренности с тем же Дориатом.

— Зуб даю…

На набережной было все еще шумно, но уже чуть иначе: пережив радость встречи, отойдя от азарта заплыва, голодрим и синдар, авари и нандор рассредоточились по своим компаниям и теперь похожие разговоры о службе, о жизни за пределами Таргелиона, о семьях, о совместных воспоминаниях и о грядущих в крепости важных событиях велись здесь и там.

— Ну что, можно поздравить? — из мельтешения на набережной раздался вдруг звонкий громкий голос, и Алантар по-собачьи вскинулся, поискал глазами. — Да не дергайтесь.

Лорд Карантир подошел к самому парапету и кивнул на озеро, на приметный даже в потемках полосатый столб: теперь на его макушке светился бледным светом кристалл в сетке лампы.

— Какое там. Второй… — вздохнул Алантар и виновато развел руками.

— Эх ты, — неопределенно — то ли в шутку, то ли всерьез усмехнулся и покачал головой лорд Карантир. Сам он тоже выглядел непонятно — и очевидно утомленным от долгого сидения с делами, и чем-то воодушевленным, аж притоптывающим на месте. — Надо с этим работать. Ладно, отдыхайте, пока можно. Но тебе, Ланти, не повезло мне попасться — потребуешься утром. Совсем рано не надо — часа через два после рассвета найди меня, будет дело.

И он махнул рукой, отошел нетерпеливой, будто сдерживающей бег подходкой. Новые оклики послышались из-за спин, а потом шум голосов поглотил и их.

— Интересно! Секретное поручение? — оживился Гвинтанн.

Жбаны как раз опустели и вся пятерка не сговариваясь поднялась с места, побрела к воде.

— Завтра видно будет, — Алантар пожал плечами, не проявив к поручению видимого интереса, но зато как-то гордо приосанился.

— Ой, да ладно тебе, — опять стал пихаться Гвинтанн, — не задавайся!

— Отстань! Уроню! Мало ли бывает… Отвезти, передать. Ну не гляди ты так! Да, вот получилось, ребята: я — и в свите лорда! Но если думаете, это так уж интересно, что мы только и делаем, что браво гоняем ангбандцев по приграничью, то ошибаетесь. За этим — на север. А мне чаще выпадает встречать и сопровождать наугрим или каких-нибудь гостей с запада. Ездить с ним по копям и мастерским, по полям и пастбищам… Дежурить возле дверей, носить записки… Совсем ничего героического.

— Звучит не так уж плохо. Ты ведь не жалуешься? — уточнил Дорион.

— Нет, конечно. А Карантир… — Алантар призадумался на мгновение, — от Карантира, признаюсь, иной раз хочется бежать без оглядки. Но вообще он знает, что делает. Бежать не буду.

Они остановились у кромки воды и постояли там, глядя на россыпь огней на озерной глади. Дневная жара давно ушла — разом, так же, как упало за горы солнце, и теперь возле озера было свежо — донные ключи и ручьи с ледников несли холод даже летом. Веселье на набережной стало постепенно утихать: кто-то уже потянулся в сторону крепости, кто-то скрывался в узких переулках Хеледоса-города.

— Пойду я, — первым собрался Брантиль, — дома ждут.

— Жена заругает? — усмехнулся Алантар.

— Не заругает. Просто ждет, — не купился на поддевку Брантиль и улыбнулся. — Завтра мое дежурство, но если к ночи не нагрузят, приходите все к нам домой. Я очень рад вас всех увидеть. Давайте не прощаться — увидимся.

Больших дел на завтра не ожидалось, и расчет на спокойную встречу хотя бы вечером должен был оправдаться. Все пятеро обнялись, но, все так же не сговариваясь и не прекращая беседы, пошли обратно через пляж. Впереди возле ступенек на набережную светлели убранные в сторону корзины с тренировочными стрелами, их гладкие оперения поблескивали в свете жаровен в ожидании завтрашних схваток.

— В полу…день ждем н-на… там… т-том же месте! — заплетающимся языком прокричал из толпы чей-то голос — то ли самого распорядителя Вирмо, то ли еще кого-то из команды заводил. — А запись на турнир тр-тржественно дадим в бл-ближайшее время — как только дадут мне перо, и я прикончу эту б-бутылку!

«Ха-ха-ха!» — охотно загоготали вокруг. Послышались новые тосты и здравицы за встречу.

«Стук-стук-стук», — в общем шуме незаметно, едва слышно отозвались в корзине тренировочные стрелы — поднимаясь по ступеням набережной, кто-то задумчиво пересчитал их рукой.

Комментарий к ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОЗЕРО. -1—

Немного красивых озерных видов для настроения:

https://sportishka.com/uploads/posts/2022-03/1646843211_41-sportishka-com-p-ozero-brients-shveitsariya-turizm-krasivo-51.jpg

https://i.pinimg.com/originals/a4/86/44/a48644d7a130615c8147d24b8f10b037.jpg

https://wallpapercrafter.com/desktop5/1415929-switzerland-brienz-lake-brienz-mountain-cloudy.jpg

https://sportishka.com/uploads/posts/2022-03/1646843287_24-sportishka-com-p-ozero-brients-shveitsariya-turizm-krasivo-32.jpg

https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/f/f3/Kapellbrucke_-_panoramio_%281%29.jpg

========== -2- ==========

Мальчик сидел на пирсе с удочкой в руках, свесив ноги к воде, но до самой воды, конечно, не доставал; пытался украдкой тянуться хотя бы носком — тщетно. И мать, и отец настрого запрещали приближаться к озеру без них, но и под присмотром он редко плескался даже на мелководье.

— Па-ап! — заметив отцовский взгляд, мальчик рассмеялся и проказливо потянулся еще сильнее.

— Прекрати.

— Не достану. Видишь?

— Вижу. Все равно. Не соскользни.

— Па-ап, но другие же!.. — попытался мальчик, но отец наклонился, повинуясь порыву, под мышки подхватил его, подкинул и поймал в объятия. Удочка полетела в воду, задергался рядом нырнувший и сразу всплывший поплавок. Мальчик взвизгнул, протестующе завозился, но почти сразу унялся, со смехом обхватил отца за шею.

— Фори, Бран! — позвала их женщина. Она шла по пирсу неспешно, чуть вразвалочку, запахнувшись в теплую накидку. — Я так понимаю, рыба на ужин отменяется.

Брантиль виновато улыбнулся.

— Извини, сам ужин тоже отменяется, — он отпустил сына на пирс, поднял сачок и стал деловито подгонять отплывшую в сторону удочку. — Ротный меня уже видел и уже озадачил — на все сутки останусь в крепости.

Мальчик погрустнел, явно задумался — не всплакнуть ли. Женщина молчала, и Брантиль осторожно, из-под руки на нее посмотрел.

— Эйссэ… Сердишься?

— Да нет, — она пожала плечами, вздохнула и подошла ближе, протянула руку, — помоги мне… я неповоротливая, как бочка… Не сержусь, что тут сердиться.

Они уселись в рядок, свесили ноги и принялись вразнобой болтать. Мальчик — черноволосый, сероглазый, копия матери — втиснулся посередине, ухватил родителей под руки и, довольный какими-то своими детскими то ли мыслями, то ли мечтами, то ли задуманными шалостями, сиял, глядя по очереди то на одного, то на другую.

Солнце уже поднялось над горами, и недавний ярко-розовый цвет его стал блекнуть, наливаться желтизной. Хеледос-крепость толком не спал. Хеледос-город неспешно просыпался, хотя на окраинах, где выросли за последние дни шеренги шатров, палаток и навесов, тоже было беспокойно ночь напролет.

Последнюю утреннюю, студеной водой оберегаемую безмятежность вдруг разрушило чье-то шумное приближение: смех и веселые голоса.

Брантиль и Эйссэ разом вскинули головы и обернулись. Из просвета между домами, там, где город уже заканчивался, а начиналось застроенное временным лагерем поле, наперегонки выбегала пестрая компания. Шесть… семь… десять… двенадцать парней и девушек, и мало кто счел нужным накинуть что-то поверх исподнего. Да и смысла в том не было: с шумом, смехом, с нарочито громким топотом они один за другим перемахивали через парапет, приземлялись на пляж, взбирались на пирс и оттуда уже, пихаясь, скидывая на бегу остатки одежды и подзуживая друг друга, попрыгали в воду. Прямо через головы прижавшихся к настилу.

— Кто последний — тот барсук!

— …дориатский!

— Эй! — крикнул Брантиль, вскакивая на ноги.

Фонтан брызг щедро окатил и край настила, и их троих, а больше, конечно, его самого. Но вошедшая в раж компания этого не заметила и гневного возгласа не слышала: уже молотила руками прочь от берега.

— Да пусть, — примирительно позвал возникший непонятно откуда Имдир, — это у них вчерашний хмель выходит. Доброе утро, Эйссэ. Привет, малыш.

— Пусть он выходит где-то в другом месте, — резко переменившись в настроении, бросил Брантиль, рукавом мазнул по лицу и стал помогать жене. Та осторожно поднялась.

— Привет, Имдир! А я совсем не испугался, — вставил мальчик. При виде набегающей толпы он спрятался матери под мышку.

Купальщики уже достигли воображаемой отметки — вчерашний полосатый столб торчал из воды райвах в пятидесяти дальше вдоль пляжа, и дистанция на сей раз была условная; в обратную сторону развернулись нестройно, без команды, и уже на полпути ясно стало — лидера никто не обгонит. Так и вышло: он первым подплыл к пирсу, ухватился за поручни и резко вытянул на ступеньки сильное, красивое, разгоряченное гонкой тело. Вытянул — и замер. На краю пирса его ждал Брантиль.

— Имя, номер взвода, командир, — произнес он.

Голдо на лестнице глядел снизу вверх, широкая торжествующая улыбка непонимающе дрогнула — места, чтобы подняться, уже не оставалось.

— Эй, да ты чего?..

— Имя. Номер взвода. Командир, — раздельно повторил Брантиль.

Озадаченный голдо посмотрел по сторонам — на подплывших товарищей, на стоящих дальше на пирсе. Бравый вид победителя сменился видом не слишком бравым — голым, мокрым и растерянным.

— Мы вас, наверное, задели слегка, ты извини… Госпожа, без обид, а?

Эйссэ изобразила неопределенно недовольное лицо и поджала губы — обозначила, что вмешиваться и заступаться не будет. Мальчик, ухватив ее за руку, наблюдал с приоткрытым ртом.

— Я… это… Линлос Ондион. Тиритбарские легкие всадники. Второй полк, пятая квадра, вторая рота. Командир — Аурэндил Арандар, — наконец назвался мнущийся на лестнице голдо, и Брантиль молча отодвинулся, позволил ему вылезти на настил.

Остальные уже уловили, что над мокрыми их головами неожиданно сгущаются тучи, и один за другим последовали за Линлосом — потолкавшись, выстроились перед бесстрастно безмолвным Брантилем. Тот по очереди разглядывал их, выжидая.

— Корилдан Исанмион, Тиритбар. Второй полк, пятая квадра, вторая рота. Командир Аурэндил Арандар.

— Лассиэн Андариэль…

Когда назвалась последняя, Брантиль помолчал еще немного.

— Я так понимаю, ротный Арандар не сообщил вам, что в городе и в крепости существуют распорядок дня и правила приличий. А Тиритбарским всадникам не к лицу носиться в голом виде по чужим головам. Еще и в присутствии в городе своего лорда. Еще и перед приездом важных гостей.

— Так перед приездом… не перед гостями же… — попытался возразить кто-то. — Да у нас у всех увольнительная!..

Из шеренги шикнули, говоривший прикусил язык.

— Возможно, увольнительные следует пересмотреть — в крепости найдется работа.

Незадачливые купальщики сникли и уже стучали зубами. Кто-то еще явно хотел поспорить, но вовремя одумался — выволочка выволочкой, но неизвестно, что на нее скажет сам ротный, и не попадет ли уже ему от полкового командира.

— За мной, — развернувшись, велел Брантиль. И повторил, когда кто-то наклонился подобрать с настила одежду: — За мной!

Нестройная шеренга поплелась под шлепанье босых ног; на пирсе потянулась мокрая полоса. Удовлетворенно хмыкнула, сложила руки Эйссэ, а мальчик рядом с ней явно не до конца понял суть переполоха и завороженно глядел отцу в спину, совал в рот палец.

— Что за муха его укусила?.. — на ходу шепнул незадачливый победитель заплыва.

— Может… — с улыбкой предположил Имдир, — может, за дориатского барсука обиделся?

***Имдир медленно шел по пляжу. Ему-то спешить было некуда: предстояло еще одиннадцать законных дней полной свободы: он специально подгадал так, чтоб оказаться в Хеледосе вместе с переговорщиками, с лордом Карантиром, со всей приехавшей следом шумной свитой, с сопровождением, со случившимися здесь же старыми товарищами.

После шести недель на перевалах полагалось пять дней отдыха, после двенадцати — двенадцать. Имдир безвылазно провел в горах пятнадцать недель и имел теперь полное право слоняться без дела, а без очень серьезного повода даже слишком дотошный командир вроде Брантиля не стал бы его трогать — бурый загар, как и выгоревшие волосы, как следы морозных ожогов на щеках, как иные почетные признаки горных патрулей и горной разведки, был своего рода извинением и неформальным допуском до некоторого рода сумасбродств и излишеств. Повелось так, что строгих химрингских порядков, аглонской вечной погруженности в дела и внешней видимости приличий, как в Тиритбаре, здесь блюсти не стремились. Не будучи резиденцией лорда, пограничный, населенный народом пестрым и кочевым, Хеледос отличался некой особой вольностью и в чем-то самостоятельностью. А давешние вырвавшиеся на волю прыгуны из второй роты… Что ж, им просто не повезло.

Пляж кончился, упершись в укрепленную каменную дамбу. Хотя за ней он вроде как продолжался — растекался и дальше, до самых подступающих к воде почти отвесных гор, — но именно за дамбой галька резко крупнела, превращалась в валуны, и обнаруживалось вдруг, что уже и не пляж это вовсе, а по-летнему сухое речное русло. Вода тихо шуршала, прячась в камнях, и сейчас на противоположный берег перебраться можно было посуху. Вот весной, когда Хелеворн переполняли паводки, вытекающая из него речонка взбухала, раздувалась, тогда и крепкая дамба оправдывала свое существование, и название самой речки — Нгавад{?}[От нолд. (n)gawad – howling, «Воющая».] — становилось понятным.

Имдир не стал подниматься на гребень, а развернулся и побрел вдоль него — туда, где через запертое в каменный рукав русло был перекинут подъемный мост: в опасный сезон его приходилось убирать, но большую часть года именно он служил главным въездом в город.

— Правее, правее!

— Да вижу я!

— Незаметно!

— Так сядь, сам попробуй!

— С дороги ушли оба!..

В створе моста наметился неожиданный затор: через огромный воз, через рогожей укутанный горб груза, через две утробно мычащие воловьи упряжки не на шутку ругались какие-то войсковые интендантские и интендантские из крепости. Волы стояли уже на мосту и трясли рогатыми головами; возница вертелась, заглядывая под колеса, и огрызалась на советчиков; голдо в форменной куртке гарнизонного склада и со значком старшего мастера на вороте метался вокруг и хватался то за воловьи рога, то за свою голову.

— Нарочно такой воз выбрали? — спросил Имдир, останавливаясь в группе наблюдателей.

— И нарочно нагрузили все на один, — обернувшись, полувздохнул-полуусмехнулся ближайший к нему — тоже по виду складской. — Не хотели гнать несколько повозок, а теперь это вот разгрузить не дают. Хотят мост нам угробить.

— В порядке все с мостом, хоть пляши, — вмешался стоящий рядом каменщик-голдо, — но вот это колесное чудо — бьюсь об заклад, одно такое на весь Таргелион — может и свалиться. Только-только по ширине проходит!

— Что ты сочиняешь! — негодующе крикнули ему через мост. — Замерили! Нормально все проходит!..

— Замерить-то замерили… Но вот сейчас этот бычок допрыгается и утянет за собой остальных, — и каменщик подбородком указал на снующего между упряжками складского мастера.

— …и будем мы латать все в сжатые сроки… — не слишком расстроенно добавил другой каменщик, аваро, и, заметив заинтересованный взгляд Имдира, уточнил: — Прошлым летом еще предлагали, давно пора все по уму переделать. Подсыпать дамбу на пару райвов, поставить уже постоянный…

— Напомни, что нам тогда комендант сказал?..

Каменщики переглянулись и не без иронии дружно рассмеялись.

Спор на мосту все никак не разрешался: волы продолжали мычать, возница, складской мастер и еще то ли трое, то ли четверо с ними мельтешили, так и эдак прикладывали к мостовому полотну, к стоящим на твердой земле колесам длинные жерди — что-то замеряли; интендантские из крепости, похоже, во имя спасения моста собрались ложиться под копыта.

Позади, со стороны городских улиц, донесся мерный стук, и к шумному затору подъехал на прекрасном гнедом жеребце рослый всадник в красно-черной накидке.

— Ну и что тут у вас? — недовольно спросил, видя, что придется то ли ждать, то ли возвращаться и объезжать кругом — по Верхнему мосту.

Так вышло, что сам Хеледос располагался как бы на полуострове — на треугольном участке земли между озером, речным руслом и подступающими с юго-запада горами. Дорога на равнины Таргелиона выводила отсюда как раз вдоль Нгавада; на юг можно было пройти и перевалами, но это увеличивало путь на долгие часы, а то и сутки — больше, чем объезд через Nehtinya, Клинышек в междуречье с Гелионом.

— Да вот, Ланти, — обернулся кто-то из наблюдающих, — сам видишь, нашла коса на камень.

Алантар выругался, спрыгнул на землю, подошел ближе.

— Очень вовремя!

— Ты на север или на юг? — поинтересовался Имдир.

— Прямо, — коротко пояснил Алантар и, похоже, хотел добавить какое-то извинение, но тут все же случилось: на мосту раздался протяжный угрожающий треск.

Оказалось, воз на него все же медленно и с опаской вкатили, но колеса не сделали и оборота: действительно повело в сторону и соскользнуло-таки с настила переднее колесо, протерлось почти до самой ступицы и там заклинилось. Воз накренился, какая-то поклажа из-под накидки выпала вниз, оставшаяся опасно закачалась; волы заревели и замотали головами, уперлись копытами, а возница на передке вскочила с громким испуганным возгласом. Наблюдатели с обеих сторон поделились: одни отпрянули, другие бросились вперед.

Имдир вместе с кем-то еще — с теми же каменщиками и складскими как будто — подбежал, ухватился за ремни упряжи и потянул, помогая волам тащить все сильнее кренящийся груз. Хрустел под ногами гравий и песок, вокруг кричали, звали помогать кого-то, кто-то схватил из стопки лежавших поблизости досок ту, что казалась прочнее, и теперь пытался куда-то ее пристроить.

— Уйди, — выдавил Алантар.

Багровый, со вздувшимися на лице и шее венами, он повис на противоположном колесе — том, которое оторвалось от поверхности и грозило задраться еще выше — повис и изо всех дергал обратно, упираясь, цепляя ногами край моста. Внизу, по руслу, на четвереньках полз ошарашенный складской мастер — лоб разбит, на щеке солидная ссадина: качнувшимся бортом его скинуло вниз и, похоже, догнало чем-то, выпавшим из-под рогожи.

— Уйди, — одними губами повторил Алантар, и мастер спрятался. На колесе повисли втроем, с другого конца воз подпирали жердями и досками, толкали обратно и дергали. Волы ревели, возница кричала, и…

— Фу-у-у! — наконец выдохнул кто-то. — Вытянули! Пускай…

Колеса со стуком встали обратно, воз выровнялся.

Все вокруг переводили дыхание и утирали лбы; волы мычали жалобно и роняли с губ густую пену.

— Вот вы даете… — покачал головой Имдир и заглянул за край моста — троица, тянувшая колесо, попадала вниз и без сил пялилась там в небо. Кто-то поспешил спуститься туда же и уже поднял резко посеревшего складского мастера: на ногах он едва стоял и слабо дергал головой, словно вытряхивал из уха попавшую воду.

— Довольны?!

Оказалось, в саму крепость послать тоже успели, и теперь на место происшествия в сопровождении еще десятка разгоряченных голов примчался лично интендант Хеледоса, Келенхиль Эрмион.

— Толпа упрямых баранов!..

— Стадо, — зачем-то поправил кто-то из каменщиков, но замечание осталось без внимания.

— …и я даже знаю, кто здесь главный баран! — мимо воза протиснулся на уцелевший пока мост голдо в черной рабочей куртке, тоже с интендантской нашивкой, но уже с другой — с эмблемой Тиритбара на ней.

— И кто же?! — зашагал ему навстречу Келенхиль. — Не тот ли, кому втемяшилось тащить такую груду на таком чудовище?!

— Нет! тот, кто так и не прислал обещанные подводы!

— Я язык стесал говорить: нет у меня подвод! Нет! Отданы все! Оглядись, стоеросина, сколько народу пригнано!

— Да у тебя ничего нет, чего ни попросишь: ни рук свободных, ни подвод! Мозгов, я вижу, тоже нет! Мы, по-твоему, на себе должны в вашу дыру барахло таскать?!..

Тут уж крик поднялся совсем дружный, к нему присоединились и голоса других тиритбарцев (или кто там еще пригнал злополучный воз), и дружно оскорбившихся хеледосцев. Видно, суть межинтендантских противоречий сводилась вовсе не к одному только нынешнему происшествию…

Имдир протиснулся из толпы и по приставной лестнице спустился вниз, в реку, наклонился над Алантаром — тот все еще лежал и осторожно мял плечо.

— Цел?

— Порядок… Мне ехать надо, — Алантар стал подниматься, не отказавшись опереться на протянутую руку.

— Приказ на посты повезешь?

— Вроде того. Вот ответь мне, почему голодрим обязательно нужно устроить… — он замолчал, подняв глаза на особенно громко прозвучавшее «…да у вас в роду у всех руки не тем местом вставлены!» и последовавший за этим отчаянный взрыв негодования, — обязательно нужно устроить соревнования на ровном месте?

Имдир задумчиво поскреб шею.

— Так почему только голодрим…

Наверху, у них над головами, одни продолжали ругаться, другие рассматривать свои и чужие синяки и ссадины; погонщица-нандиэ на ерунду внимания не обращала — расцеловала мокрые морды своих волов и угощала их морковкой.

Но спор все же прервался: точку поставил все тот же складской мастер. Его уже подняли на руках на гребень дамбы, умыли и, добыв откуда-то чистую перевязку, бинтовали голову. На ней проступило немного красного, но процедуру пришлось прервать: мастер как-то неловко вдруг от чужих рук отстранился, перевернулся на бок и, свесившись с дамбы, отправил вниз то ли завтрак свой, то ли вчерашний еще ужин — отправил и совсем обмяк. Тут уж все быстро замолчали, взявшие друг друга за грудки разжали руки, а хеледосский интендант с интендантом тиритбарским застыли и выругались на один голос.

*** — Ты-то куда опять делся? — спросил Гвинтанн, отплевываясь от воды — та текла по спине и уже намочила ему весь верх штанов. — Лей еще!

— Гулял, — коротко ответил Имдир и снова плеснул из кувшина — Гвинтанн принялся усердно тереть шею, склонившись над озером.

Заспанный и всклокоченный, он обнаружился сидящим на ступеньках харчевни там же на набережной, где они вчера разошлись — Брантиль тогда ушел первым, следом потянулся озадаченный будущим поручением Алантар, а потом поднялись и Имдир с Дорионом — один за компанию, другому рано утром предстояло вернуться к залежам своих свитков, подшивок и подсчетов.

— …гулял! А я еще посидел с ребятами с Южного тракта. Ты, может, помнишь их, мы как-то ходили вместе почти до Белегоста. Когда в тот раз еще наловили впрок рыбы, а ночью ее вместе с садком стянула рысь. Помнишь? Эх, жаль, садок хороший был!.. Эндион, Лорвин, Айлиль и остальные.

— Да, я помню их. У Эндиона двоюродный брат на пятом посту стоит.

— Точно! Так мы посидели, повспоминали всякое… Они же так и ходят у себя по югу: Амон-Эреб, Таур-ин-Дуинат, иногда Белегост… В прошлом году даже через горы переходили — вместе с наугримским караваном. Я так понял, те показывали нашим, как все это выглядит, если они наше добро перепродавать на восток будут… Хотя они же и так продают?.. Ох, Тьма их всех разберет!

Гвинтанн закончил умываться, обтерся прямо рубахой и натянул ее снова. На набережной уже сделалось совсем шумно: утро давно перестало быть ранним, и обычная кипучая жизнь торгового города, умноженная нынешними приготовлениями, пошла в полную силу.

Происшествие на мосту пока более-менее замяли: воз со своим грузом благополучно добрался до складов, где его стали разбирать; бесчувственного мастера унесли в лазарет, следом поплелись те, кто умудрился себе что-то вывихнуть и вроде даже сломать; тиритбарский интендантский старшина со своими — с сопровождающими, с возницей и с ее ненаглядными волами — уже куда-то делся, а интендант Хеледоса вернулся к своим заботам. Какие-то последствия в виде выволочек и наказаний, наверное, еще только предстояли.

— Может, пойдем поедим? — предложил Гвинтанн, резко встрепенувшись. Он то ли задумался о чем-то, то ли просто глядел по сторонам, высматривая знакомые лица — переход от разговора с одним собеседником на разговор с другим мог занимать у него считанные мгновения. — А то я просыпаюсь… Да не смейся ты! Сам знаешь — намотаешься на дороге, так потом!.. Но не говори даже, я ни за что жизнь свою кочевую на теплое место вроде вашего не променяю! Ты еще ладно, а взять нашего беднягу Дориона? Вот чудак-синда! Ты хоть видел, чем они заняты? Мешки с барахлом потрошат, записи какие-то постоянно — то взвесить, это измерить, там второе дно в повозке простучать… Потом отчитывайся еще, цифири складывай… — он помотал головой и демонстративно скрестил пальцы. — Упаси Создатель.

— Так тоже кто-то должен, — заметил Имдир.

— Кто-то! — хохотнул Гвинтанн и хлопнул себя по ляжкам. — И это, дружище, однозначно буду не я! А я… О чем я вообще… А! я говорил, что проснулся — мы тут вот в «Трех рыбешках» сидели, нас хозяин на лавках и разложил. Ребята на службу побрели, я сам не видел, они сейчас во внешнем патруле стоят, как сказали. А мне что! я птица вольная еще ровно два дня. Зато потом выдвигаемся гномам навстречу — со всем почетом сопровождать будем. Наш-то, кстати, бравый наездник где? Отчалил по высочайшему повелению? Сказал куда?

— Да. Мы с ним немного поучаствовали в том… — Имдир кивнул в сторону дамбы, — в случившемся.

— Уже слышал! Дали там, конечно! Артьо прилично так голову раскроило, но ничего, заклеят. А Ним, ты его не знаешь, он с нами пришел — тоже аваро по матери, перевелся недавно из Химринга — вот такой парень! У него еще кольцо в левом ухе… или в правом… не важно — а! — вот он локоть вывихнул.

— Ты вроде поесть собрался.

— Да! пойдем… Так вот… О чем я…

— Ты хотел есть и спрашивал про Ланти.

— Точно! Он не говорил, что-куда?

— Нет. Не говорил. Я видел, что на тракт выехал — не в горы. Я думаю, послание какое-то в Таргелион. А может, даже в Химринг…

— О как! Может, и в Химринг… Мне тут уже шепнули по секрету: оттуда может кое-кто приехать. Только до конца неясно — кто. Может посмотреть-послушать, а может и планы какие поменять… Что думаешь? Ты сам-то — где гулял? В горах не хватило? Уж если и гулял, то не один, верно — а? — Гвинтанн снова хохотнул и с намеком пихнул Имдира в бок.

Они уже вернулись к дверям «Трех рыбешек» и посторонились, пропуская на террасу девушку с подносом — на подносе тесно стояли кружки и миски со всякой снедью. Не обремененные заботами ночные гуляки проснулись и собирались завтракать; к ним присоединялись те, кто освободился после ночных дежурств и тоже желал подкрепиться.

— Ничего я не думаю, — просто пожал плечами Имдир. — Они там решают что-то свое, а я вникать не буду. Я вообще про другое: думаю перевод просить. Посмотри, — Имдир вдруг придержал друга за плечо, повернул лицом к озеру. — Какое красивое это место. Я понял просто, что никуда уезжать не хочу. В горах хорошо, но здесь как-то особенно по душе. Как будто я — дома. Наверное, найдется мне место в гарнизоне?.. Брана попрошу замолвить. Я, знаешь, там, наверху, иногда специально поднимаюсь на перевал, чтобы посмотреть… И… и дух захватывает. Посмотри, горы отражаются в воде, как в зеркале, Рерир такая огромная отсюда, до самого купола неба, а вокруг — черная зелень лесов!.. И как будто крепость наша — драгоценный камень в драгоценной оправе. Видишь?

Гвинтанн смотрел на него с нарастающим сочувствием и наконец вздохнул и припечатал по спине.

— Да-а-а… дичаешь! Пойдем-ка есть.

— Знаешь, на кого ты похож?

— На того, кто отлистал два шкафа подшивок и кому осталось еще два.

— Это частности, — отрезал Гвинтанн, — похож ты на сыча.

Дорион на это возражать не стал, тем более что действительно сидел в тени и утомленно смаргивал. Его позвали — почти вытребовали — с каким-то очередным Гвинтанновым знакомцем. В крепость отправилась по рукам записка, гласившая, что бумажки бумажками, а обед по расписанию, и в «Трех рыбешках» нынче на выбор традиционная уха и белегостская похлебка с колбасками; а еще всегдашний свежий хлеб и только что откупоренная бочка с пивом: початых после вчерашней ночи уже и не осталось. Дориона пришлось подождать здесь же в приятной тени крытой террасы, но он действительно пришел.

— Не спи. Остынет, — мягко напомнил Имдир, и замерший было Дорион встрепенулся и снова взялся за ложку. — Что Карантиру подшивки эти?

— Я не знаю, — ответил Дорион. — Выписки нужны. Сколько чего, какие цены, какие пошлины. Считают.

Карантир — и это знали все — удивительным образом сочетал в себе неуемную энергию, порывистость, охоту сильно пошуметь, да быстро успокоиться; не стеснялся и покуролесить со своими, не гнушался залезть в любую грязную работу, но вместе с тем имел отчетливую не склонность даже — любовь к цифрам и бумагам. Он без видимых усилий мог часами заниматься подсчетами, выводя какие-то новые суммы, количества, соотношения и последовательности; мог перетрясти свои на удивление упорядоченные горы свитков и кодексов, а потом очень быстро навести в них прежний порядок; мог замучить такими же отчетами всех окружающих, вынуть их вместе со всей душой; мог увязать урожай пшеницы пятилетней давности и нынешние цены на пеньку в Бритомбаре, а потом охотно и непринужденно рассказать о своих выводах так, что понятно становилось са́мому от арифметики далекому. Известно это было всем, а потому и нынешняя бурная работа во всех службах никого почти не удивляла.

— В Тиритбаре же вроде все сосчитано давно. Сейчас-то что разыскивать? В ваших-то бумажках? — не унимался Гвинтанн, а Дорион только пожал плечами и продолжил размеренно хлебать из миски. — Хотя если из Химринга приедут, может, какие новые указания будут…

— Из Химринга приедут? — переспросил Дорион.

— Да вот. Похоже, Ланти что-то до почтовой станции повез. Лично!

— Повез. Значит, правда, указания.

Они замолчали. Гвинтанн крошил на стол хлеб и глазел по сторонам, иногда вдруг расплываясь в адресованной проходящим улыбке, обменивался короткими приветствиями или просто махал рукой. Имдир задумчиво глядел на озеро. Дорион ел.

— Вот! — раздался рядом голос. Брантиль раздвинул остановившихся у ограждения каменщиков с кружками и перегнулся к столу. — Здесь вы.

— Здесь, — подтвердил Гвинтанн.

— Садись, — подвинулся Имдир.

— Фадифь, — сквозь вареную рыбью голову повторил Дорион.

— Нет, я не затем. Помочь надо. В крепости кое-что потаскать.

— А что, тут больше некому? — сходу возмутился Гвинтанн. — Ты сам-то вообще-то в гарнизоне трудишься — не на складе.

— Меня попросили, — коротко пояснил Брантиль, — по дружбе. Рук не хватает. А своих я уже давно всех пристроил.

— Интересно, — Гвинтанн выразительно обвел ладонью заполненную народом набережную, — мы что, единственные остались, кто тут без дела шатается?

— Вы единственные остались, кого я могу просто и быстро попросить. Если только ты вот не свистнешь нам полсотни своих знакомых, — Брантиль улыбнулся и забрал у Гвинтанна остатки хлеба, сунул в рот. — Очень надо, — он наклонился и понизил голос, — очень надо быстро привести в порядок все покои в Северной башне.

— Что, передумали? А зачем тогда гномам целый гостевой дом отстроили?

— Да не гномам… — покачал головой Брантиль.

Хотел добавить что-то еще, но тут со стороны дамбы донесся слишком быстрый, сдвоенный стук копыт. На набережной поспешно расступился народ, пропустил двух всадников: вторым, пригнувшись в конской шее, скакал Алантар. А перед ним на отличном ард-галенском скакуне летел еще один, тоже в яркой черно-красной накидке вестового. Он тоже низко нагибался, а на попоне поверх вышитой восьмиконечной звезды можно было разглядеть увенчанный крепостью черный холм — эмблему Химринга.

Большой отряд въехал в город к вечеру. Весть к этому моменту уже растеклась по всему Хеледосу, ее успели обсудить и подготовиться.

Полоскались знамена, бились еще более щедро расставленные, разожженные вдоль набережной жаровни и факелы, звенели трубы и рожки. Карантир, конечно, сам вышел встречать брата, а вместе с ним вышли и комендант крепости Тольво, и сполна получивший свой нагоняй интендант Келенхиль, и взводные, ротные, полковые командиры; и главные мастера, городские старосты, главы здешних цехов…

Алантара милостиво отпустили отдыхать и лечить растянутое плечо.

— Все, кончилась наша веселая жизнь — да раньше срока, — напророчествовал Гвинтанн.

— И плавки ваши тоже. Плавни…

— Заплывы, — поправил Дорион.

— Неважно, — Брантиль не без торжества ухмыльнулся, но увидев, что Имдир с Гвинтанном расстроенно вздохнули, остановился. — Да что там, успеете еще намерзнуть.

— Хорошо тебе говорить!.. Стоило вообще селиться у озера, если боишься воды.

— Я не боюсь. Просто не надо меня сталкивать.

— Я же извинился!..

Они впятером в плотной толпе других зрителей, кому не хватило места на набережной и на прилегающих улицах, опять стояли на крытом деревянном мосту в Озерный форт. Пусть и не таким зрелищным событием был приезд хоть бы и самого лорда Маэдроса, чтобы бежать толкаться и глядеть на него из первых рядов, но все же и без внимания оставить его было никак нельзя.

— Что-то передумали лорды наши, — быстро перешел от печалей к новым догадкам Гвинтанн. — Переписывались столько времени, порешили все… А вон как — лично Маэдрос!.. Может, что посерьезнее торговых пошлин подпишут?

— Тебе лишь бы поугадывать, — покачал головой Брантиль. — Решили — подпишут. Не решили — разъедутся и снова думать будут.

— Поражаюсь: какие вы все нелюбопытные! — искренне удивился Гвинтанн. — Да, мне интересно! Мне очень интересно, что вокруг происходит: какой народ где живет, что делает, чем занят, к чему это все. Иначе зачем жить-то? Может, у нас завтра из-за этих вот переговоров вся жизнь перевернется? А вам как будто все равно!

— Да не все равно мне! — возразил Алантар. — Я просто не привык распространяться о делах своего лорда. Даже среди друзей…

— Хоть мне-то как раз и правда эта торговля не очень интересна, — заметил Имдир. — но справедливо сказать, что это не только лорда дела — это всех коснется.

— Хорошо, — согласился Брантиль, — дела лорда, ваши дела — а у меня просто своих хватает. И их теперь только прибавится… А ты что скажешь? — обернувшись, спросил он Дориона.

— Скажу, — тот запустил пальцы в волосы, задумчиво их потрепал, — я скажу, что завтра будет дурнойдень. Хорошо бы выспаться.

========== -3- ==========

Дорион явно дул на воду — день шел как день. Да, Маэдрос с Карантиром со всей своей свитой прошлись — скорее пробежались — по городу, по крепости, посмотрели что-то там, не иначе как для порядка, да и засели в башнях — с комендантом, с интендантом, с таргелионскими и химрингскими войсковыми командирами, с командирами служб снабжения, со строителями, с Цеховым советом, с начальниками Таможенной палаты, патрулей, почтовой службы, дорожной службы, командирами сопровождения торговых караванов и так далее, и так далее…

Настороженные, огорошенные сперва хеледосцы присмотрелись ко всему этому бурному нашествию, к выставленной страже, к явно основательному намерению лордов судить-рядить за закрытыми дверями — присмотрелись, да и выдохнули; вернулись к прежним своим делам, а кто и к прежним развлечениям.

К полудню, когда летний зной как следует всех разогрел, на пляже снова принялись гоняться. Обещанный турнир начался еще накануне, тогда же провели заплывы на отсев, и сегодня состязания должны были продолжиться уже среди настоящих мастеров.

Алантар и Гвинтанн отправились вдвоем: Имдир опять куда-то пропал, не иначе ушел бродить по окрестностям, Брантиль был занят в крепости, а Дорион вчера еще сказался, что кровь из носу должен закончить какие-то дела и, может, появится к полудню, но так и не появился. Впрочем, сами они за заплывами только наблюдали: Алантар с досадой на распухшее плечо, Гвинтанн с азартом и как будто вовсе не печалясь о собственной вчерашней неудаче — отбор он не прошел.

— Эх, жаль, наш гуляка запропал — ему как шепчет кто, ни одной ставки не проиграл!

— Так он знает всех, — предложил объяснение Алантар.

— Так и я ведь знаю!..

Они стояли на площадке на стене, где бастион ближе всего подходил к галечному пляжу. Крепость Хеледос выросла на берегу в том месте, где когда-то неведомой силой оказалась сброшена в воду огромная скала, даже не скала — целая горная вершина; меньшие ее части громоздились на склоне, самая большая послужила основанием крепости, а осколки пошли на строительный материал. Вокруг сохранились даже глубокие борозды — следы того древнего крушения, и в одной из них пролегло русло Заоградного ручья. По нему когда-то и стали строить первый ряд укреплений, а теперь, убранный в черте города в каменный ров, он нырял под столп бастиона и уже из-под него со звонким шепотком вливался в озеро.

Обзор отсюда открывался вполне приличный — немного далековато, немного со стороны, но зато и действо все видно как на ладони. Да и места на набережной давно были заняты, а на сам пляж соваться и вовсе не стоило — к здешним зевакам, к приехавшим за последние дни зрителям и участникам присоединились теперь и оставшиеся пока без дел химрингцы.

— Может, пойдем лучше на оружейный двор? — предложил Алантар — предложил недовольно, скрипнув зубами и в сердцах от озера отвернувшись.

Внизу только что закончился очередной заплыв, и распорядитель под общий радостный гул, смех и хлопанье ладоней выкрикнул имена тех двоих, что успешно прошли в следующий круг — и обоих Алантар позавчера обогнал, а потому мог бы и сейчас рассчитывать на хороший результат.

— Да ладно тебе! — со смехом хлопнул его по спине Гвинтанн. — Тоже мне потеря! В другой раз всем покажешь.

— Другой… Когда он будет-то — другой… — буркнул Алантар.

Гвинтанн рассмеялся снова и явно хотел добавить еще что-то ободряющее, но тут позади возникло какое-то движение, и из крепости на площадку бастиона стали выходить голодрим, нандор, синдар — кто в официальном красном и черном с эмблемами лордов и крепостей, кто просто по форме, кто в обычной одежде. Видно, где-то там закончилось или прервалось на время очередное важное обсуждение неизвестно чего.

— О, Ланти! Ты очень кстати.

Карантир быстро прошел мимо расступившихся зрителей и остановился как будто только потому, что уперся в парапет. Уперся, с силой хлопнул по нему ладонями и чему-то своему резко кивнул.

— Так! Ты, — взглядом того, кто пытается думать одновременно о нескольких вещах, он мазнул по Алантару, остановился на его плече и, похоже, счел увиденное сносным, — Фариндол, Миарн — надо, захватите еще кого, — посмотрите свежим глазом гостевой дом. В деталях: что с подъездом, со всеми удобствами, с постелями, с посудой… поилки, коновязи… Потом идете в дом Цехового совета и смотрите, как там разместить дорогих гостей. Учтите, что наугрим на круг будет не пятьдесят, а никак не меньше восьмидесяти — видишь, как здорово, что мы запасливые?.. Смотрите и думайте, что нужно довезти и сделать за оставшиеся дни, чтобы мы тут не опозорились, а я лично не краснел сильнее обычного. Два часа вам на все.

— Carnistir, — позвал подошедший следом комендант Хеледоса, — при всем уважении. Что там смотреть — надо второй такой же дом ставить. Каменный не успеем, но из готового бруса собрать можно. Начинать только…

— Тольво! тебя уже все услышали! — разом нахмурившись, обернулся к нему Карантир. — Наугрим в брусовый домик? Самому не смешно? Сейчас ребята пойдут и посмотрят, а потом нам расскажут. А потом окончательно решим — кого в гостевой, кого в Цеховой, а кто вообще свой дом любезно освободит и поживет пока на перевале.

Комендант обиженно замолчал, посторонился, давая дорогу.

Маэдрос возвышался над окружающими на добрую ладонь, но дело было не только в росте, не только в стати, не только в огненно-медной, притягивающей взгляд шевелюре. При его появлении все как-то сразу ощущали присутствие спокойной уверенной силы. При его появлении все невольно подтягивались.

— Довольно спорить, — произнес он, останавливаясь рядом с братом, приобнимая одной рукой его, другой — с неподвижной металлической кистью — коменданта, — не сердись, Тольво. Если бы можно было, мы бы поставили тебя в известность заранее.

— Сердиться? Создатель с тобой, Maitimo. Я не сержусь: со стороны, может, незаметно, но в душе я в тихом ужасе.

Они трое рассмеялись и выдохнули, дружно сожмурились на яркий солнечный блеск на озерной глади.

— А что это, — помолчав, спросил Маэдрос, — что за массовые купания?

— Да плавают тут на скорость, — отмахнулся Карантир. — На какой-то приз.

— Жбан пива и тридцать монет — это за первое место, — вставил вдруг Гвинтанн.

Алантар уже исчез — не медля, отправился по поручению; остановившиеся рядом лорды Гвинтанна как будто не заметили, и он, с интересом рассмотрев и Маэдроса, и сопровождение, решил, похоже, это невнимание исправить.

— Солидно, — обернулся на голос Маэдрос. — А за второе?

— Жбан пива и двадцать монет.

— Про третье догадываюсь… — Маэдрос кивнул, с намеком взглянул на коменданта. — Видишь, и руки свободные найдутся.

— Это же отпускники. Имеют законное право, — за него ответил Карантир. — Нет, ты своей властью можешь их разогнать, но учти — за испорченное веселье будут тебя ненавидеть до следующего лета.

— А командиры?

— Командиры застав с наших перевалов, — не без ехидства в голосе подсказал Тольво, — или сами плещутся, или стоят в первом ряду. Кроме того, что торчит во-он там на возвышении и всем распоряжается. А начальница городской почтовой службы считает ставки.

— А судит — второй помощник коменданта… — невзначай добавил Гвинтанн, и комендант встрепенулся, возмущенно на него посмотрел.

— Какой основательный подход.

Маэдрос понимающе улыбнулся. Обернулся, нашел глазами остановившегося в нескольких шагах голдо: высокий — даже рядом с Маэдросом очень высокий, очень плечистый, в легком доспехе черной кожи; на поясе — у него у единственного здесь на бастионе — висел меч в черных ножнах, длинные черные волосы струились по спине, стянутые в тугой хвост. Беззвучно пройдя вперед, голдо замер рядом с Маэдросом, подобный внушительной тени, цепко посмотрел на продолжающееся внизу веселье и, уловив какую-то мысль, просто, без слов кивнул.

Уходя уже, обернулся, внимательнее взглянул на Гвинтанна.

— Мы ведь встречались где-то?

— Было дело! — охотно подтвердил тот, расползаясь в улыбке. — Гвинтанн Дианмор. Сопровождаю торговые караваны и в Химринге бываю иногда.

На бастионе снова сделалось свободно — лорды, комендант, командиры и начальники проветрились и вернулись к своим разговорам, а небольшая часть от свиты отделилась и отправилась вниз, к пляжу. У парапета остались прежние зеваки, а среди них Гвинтанн и незаметно в общей сутолоке появившийся из крепости Брантиль.

— Знаешь, кто это? — спросил Гвинтанн, кивая на фигуру в черном — сопровождавший Маэдроса голдо притягивал взгляд даже в толпе, даже отсюда, с высоты.

Слышно с бастиона было плохо, но по отдельным долетающим словам, по обрывкам фраз, а больше по жестам и движениям суть происходящего становилась ясна: химрингцы из свиты Маэдроса легко затеяли спор с распорядителем Вирмо, с судьей, с победителями заплывов, и дело явно шло к тому, что сейчас состоится показательный и преждевременный финал.

— Догадываюсь, — ответил Брантиль, — это Сурвэ.

Сурвэ за глаза называли Правой рукой Маэдроса — за глаза больше для него, чем для самого Маэдроса. Подробности были известны узкому кругу посвященных, но в общих чертах знали все: после освобождения и после выздоровления братья и приближенные настояли, что главе Дома, как бы это ни задевало его гордость, нужна надежная охрана. И пусть меч в левой руке Маэдрос научился держать очень быстро, в поездках за пределы Химринга его всегда сопровождала личная охрана, а помимо нее всегда рядом, всегда наготове был Сурвэ. (Говорили еще, что будто бы Маэдрос сначала отказывался наотрез и заявил, что даже спорить по этому поводу не будет. Поэтому братья и попросили Сурвэ: спорить с тем, кто бок о бок с Финвэ прошел все Эндорэ, отправился с ним же в Форменос, после гибели его одним из первых высказал однозначное намерение возвратиться, а в Битве под Звездами уцелел только потому, что был ранен так, что сочтен за мертвого, — всерьез спорить с Сурвэ было непросто даже Маэдросу).

— Да, это он! — подтвердил Гвинтанн — он почти распластался по парапету и с живейшим интересом наблюдал за происходящим внизу. — Видел его в Химринге… У-у-у! Ну держись, сейчас Пробужденные нашим жару зададут!..

— Зададут, зададут, — придвинулся Брантиль, — ты только от восторга вниз не свались.

Пробудившихся у вод Куйвиэнен в рядах Первого Дома в Белерианд вернулось меньше, чем под знаменами Финголфина. В основном они осели в крупных крепостях — резиденциях лордов или ближе к опасным северным рубежам. В Таргелионе их вообще оказалось немного, в Хеледосе из голодрим не было и вовсе никого — только нандор Орсэ и Муро жили на ферме ниже по течению Нгавада и появлялись в самой крепости нечасто.

Внизу на пляже спорить уже закончили: явно возмущенный и раздосадованный Вирмо махал руками, равняя на старте шеренгу, в ней нетерпеливо топтались и подпрыгивали на месте три десятка разделяющих его оскорбленные чувства разгоряченных пловцов. Под усилившийся гул и свист еще четверо неспешно готовились: Сурвэ поручил свой меч на хранение кому-то из зрителей; рядом стаскивал кавалерийские сапоги еще один голдо — тоже высокий, но не такой внушительный, тоньше, острее. Две женщины, смеясь и толкаясь, крепче затягивали в косы убранные волосы.

Наконец в ряд выстроились все. Вирмо ударил по стальному бруску и еще раз повторил правила и привычные свои указания; в толпе покричали, посвистели и похлопали. На бастионе, где зрителей тоже прибавилось, не отстали и интерес свой обозначили не менее дружно.

Сигнальный звон бронзового кувшина разнесся хорошо слышно, и тотчас в плеске и шуме потонул весь пляж.

Обычно все или забегали в воду далеко вперед, или как можно дальше прыгали, поднимая фонтаны брызг (особым шиком было плюхнуться так, чтобы долетело и до зрителей), — старались сразу оказаться на глубине и сразу начать молотить руками. Опытные участники поступили так и в этот раз. Но присоединившаяся к ним четверка вбежала как-то иначе: плавно и слитно, словно вода вовсе не была им помехой, словно рассекли они ее не тревожа и, оказавшись едва по пояс, ушли под воду слитно — тихо ушли и пропали.

Тридцать пенных, почти соединяющихся в один бурлящий котел дорожек устремились вперед сходящимися лучами — в такой толчее важно было не дать оттеснить себя, успеть добраться прежде, чем у столба соберется настоящая очередь. На пляже и на бастионе стало непривычно тихо: с этими тридцатью все было ясно, но если где-то под водой и скользили еще четыре силуэта, то отражения облаков на солнцем залитой озерной глади прятали их от зрителей. Гвинтанн козырьком приложил ладонь к глазам и стал размеренно считать, кто-то рядом недовольно шикнул, но отвлекся и замолчал.

Вода взорвалась фонтаном. Сурвэ появился с хорошим отрывом, подняв за собой волну, пошел ритмично отмахивать обеими руками — гребки были дробные и мощные, словно удары молотом. Второй голдо вынырнул с меньшим вплеском, и поплыл тем же манером, но взмахивая чаще и как будто точнее. Следом с разницей в несколько мгновений показались обе женщины: одна старалась держать тот же темп; другая, последняя, скорость сильно сбавила и плыла короткими нырками — вытянувшись, прижав к бокам руки и по-рыбьи изгибаясь всем телом.

— Что-то мне подсказывает, дальше вам гоняться станет неинтересно, — заметил Брантиль.

— Почему же нет? — возразил Гвинтанн. — Будем перенимать озерный опыт старших!..

— Неинтересно — отойдите и не мешайте, — толкнула обоих стоящая рядом девушка — в платье с закатанными рукавами и в кухонном переднике, видно из улучивших перерыв интендантских.

До скалы с утыканным столбом на ней оставалось райвов двадцать, когда все четверо плывущих впереди нырнули снова. Теперь уже на поверхности остались волнующиеся дорожки, на них с запозданием набегал неровный клин преследователей. Момент выдергивания стрелы всегда был ответственным: здесь можно было замешкаться и потерять время, а можно было время и нагнать, уже на финише вырвать победу.

Сурвэ снова показался первым. Вернее, его будто подбросило откуда-то из глубины, подняв над поверхностью едва не до середины бедра. Стрелу он выдернул в этом же слитном движении, изогнувшись и плашмя рухнув обратно в воду. Те, кто наблюдал в океане игрища огромных китов, что выныривают друг перед другом, чтобы затем погрузиться обратно в пучину, увидели сейчас нечто схожее. Второй голдо выскользнул у скалы, заметно отстав. Вытянул руку, ухватил ближайшее древко и втек обратно. Разрыв между ним и отстающими женщинами увеличился.

— Вот сейчас они с непривычки скорость и потеряют! — ехидно заметил кто-то из наблюдателей на бастионе. Гвинтанн обернулся, явно собравшись что-то уточнить, но получил новый тычок между лопаток: стой смирно, не мешай.

Действительно, плыть, держа в руках длинный тонкий предмет, было неудобно. В этом и состояла задачка: быстро добраться до столба могли многие, немногие умели потом так же быстро вернуться. Стрелы выскальзывали из рук, терялись в спешке, иногда ломались, иногда дело заканчивалось вывихами пальцев, если не локтей…

Сурвэ пришлось сменить манеру — теперь он плыл на спине, по очереди загребая руками, и держал стрелу в зубах. Так поступали многие, но немногим удавалось не выронить, не нахлебаться и сохранить темп до самого берега. Скорость его действительно сильно упала, но не перестала быть впечатляющей. Второй голдо сбавил не так заметно — вытянувшись в струну, поочередно взмахивал руками, умудряясь ловко перехватывать ношу перед собой. Первая из женщин отстала от него еще больше; вторую долго не было видно, а потом она вдруг вынырнула значительно ближе, чем была до этого, и скорость, наоборот, заметно прибавила.

Упорные преследователи все еще пытались если не нагнать, то хотя бы с честью завершить дистанцию — кто-то добрался до столба и даже повернул обратно; некоторые сочли за благо из гонки выбыть или просто не выдержали темп: хлебнули воды и, откашливаясь, барахтались теперь на поверхности, крутили головами — клин распался почти посередине, пропустил сквозь себя всю безнадежно оторвавшуюся четверку.

Расстояние между ними самими почти выравнялось, а между ними и берегом быстро сокращалось. Зрители отмерли и снова кричали, свистели и улюлюкали — уже не болели ни за кого конкретно, просто глотнули азарта гонки…

— Эх, такое развлечение попортили, — не всерьез посетовал Гвинтанн и поскреб на груди рубаху.

Снизу долетал все никак не утихающий шум, на бастионе тоже только-только начали успокаиваться.

— Может, и к лучшему, — заметил Брантиль. — Я, ты знаешь, не разделяю…

— Еще как не разделяешь!

— …не разделяю, но не в том дело: вы так расслабились, а надо бы уже собраться. Важное дело близится.

— Да понятно все… Лорды наши не дураки, любому ясно. Слышал ведь? Что гномов сильно больше будет, что решают, как размещать их по уму. Я так сужу: не мог наш Карантир обсчитаться, другое тут что-то…

— И лично Маэдрос со своими не торговые пошлины обсуждать приехал… — помолчав, согласился Брантиль. — Не стали загодя объявлять, нарочно туману нагнали.

— Вот я так и думаю! И знаешь что! — Гвинтанн охотно покивал, а потом вдруг встрепенулся, быстро взглянул по сторонам, понизил голос. — Пойду-ка! Что-то мне подсказывает, надо убираться — пока вежливо не попросили присоединиться к каким-нибудь заботам. Гляди-ка, внизу уже началось…

Внизу вместо Вирмо на возвышение действительно взобрался старший помощник коменданта и, вскинув руки, что-то пытался говорить: пока вокруг шумели и его совершенно не слушали, но едва ли этим бы все и закончилось. Гвинтанн на удачу еще раз наклонился над парапетом, попытался уловить хоть что-то, но оказалось тщетно. Потому выпрямился и хлопнул себя по ляжке.

— Ты же сегодня подневольный? Сочувствую! А я — ушел!

Брантиль коротко взглянул ему вслед, снова посмотрел на блестящее на солнце озеро, на заполненный пляж, на четверку голодрим, что уже обтерлись и стояли возле парапета — туда из «Трех рыбешек» вынесли три пивных жбана и еще несколько подносов с глиняными кружками, и теперь призовым пивом, похоже, собирались угощать всех желающих. Брантиль на это посмотрел, повел плечами и, повернувшись, молча ушел обратно в крепость.

***— Где был? — спросил Имдир, обернувшись на дверной скрип.

Внутри, в помещении Таможенной палаты, выстроились вдоль стен шкафы со свитками и подшивками бумаг, с журналами и пачками разрозненных записей; ящики с пломбами, ярлыками, нарубленными свинцовыми лепешками, с брусками сургуча, мотками бечевы, гирьками, гирями, весами… Посередине — три и три — стояло пять деревянных столов, нагруженных бумагами, за шестым, таким же нагруженным, сидел очень несчастный, очень юный аваро и из последних сил что-то писал.

Когда Имдир заглянул внутрь, аваро при виде его чуть не расплакался: сразу рассказал, что его бросили здесь одного, а сами все разбежались. Глава Палаты Рандиэль забрала с собой старших и засела с лордами на каком-то совете; Линрэт, Хэландон и Фирвиэль вместе с химрингцами сгинули на торговом складе, а хуже всех Дорион — тот заявил, что ему нужны выписки из учетных книг заставы, и вообще смылся.

«И я сам вот все свожу!» — закончил он краткую историю своих сегодняшних мучений, и тут как раз дверь открылась и вошел пыльный Дорион.

— Наверх съездил, — ответил Дорион и махнул в негодовании вскочившему с места пареньку, — проверил кое-что. Гибриу, как у тебя дела, продвинулось?

— Как дела?! — возмутился паренек. — Да я!.. Да ты!.. А если бы меня на совет вызвали? Прямо к лорду Маэдросу и прямо с этим отчетом! Да я бы умер там!..

Дорион улыбнулся.

— Я думаю, ты преувеличиваешь. Маэдрос ест детей только в дориатских сказках. Садись, сейчас объясню, и мы вместе все быстро исправим. Имдир, ты так заглянул или какое дело?

Он набросил на гвоздь куртку, пристроил дорожную сумку на край стола и вынул из нее сначала большое яблоко, а потом сложенные помявшиеся бумаги.

— Лови.

— Какие уж у меня дела, — посторонившись, улыбнулся Имдир.

Оба подволокли стулья, сели по бокам от паренька — тот жмурился и хрустко потягивался, довольно жевал яблоко.

— Я тебя зашел позвать. Остальные внизу уже: двое быстро нашлись, третий сам примчался, как ужином запахло.

— Ужином, — повторил Дорион, — да что ты. Дай угадаю: ужин в честь победителей заплыва.

— Нет, не угадал. С заплывами покончено, а Тольво выставляет всем славно потрудившимся хороший ужин — внизу, прямо в большом крепостном дворе.

— Кто это и над чем так потрудился? И почему тогда Гибриу тут сидит?

— Да! Почему я сижу?

Дорион, не поднимая головы, быстро перебирал свои записи, а другой рукой листал страницы подшивки, над которой настрадался сегодня юный аваро.

— Вижу, ты почти закончил. Молодец, расскажу Рандиэль, она порадуется. Клади пока яблоко, бери грифель и камень — будешь исправлять. Имдир, так что с ужином?

— Ты пропустил все. Турнир досрочно закончился впечатляющей победой Сурвэ. Хотя будь дистанция подлиннее, я бы ставил не на него… А здесь закипела та еще работа: изгнали на улицу Цеховой совет, вытрясли оттуда все, намыли, обставили по высшему разряду — не хуже покоев лордов. Гвин слух принес: к нам чуть ли не Горный совет всем составом едет.

— Всем составом. Быть не может.

— Конечно, не может, их же там — сколько? Сотни полторы?

— Восемьдесят постоянных членов от старинных семей и еще восемьдесят выборных, — важно поправил Гибриу и носом ткнулся в камнем подчищенные записи — подул, придирчиво посмотрел, — мне брат рассказывал.

— Вот я и думаю… Но это ничего, сколько ни будет — всех поселят. А завтра грядет продолжение: на работы уже прямо зовут записаться — за дополнительное жалование и двойной отпуск.

— Ты записался?

— Еще нет: думаю. Думаю, что веселее — город мыть или наш тракт до самого перекрестка с Эред-Луинским ровнять. Еще тиритбарский лагерь передвинуть хотят, но тут они сами должны справиться… Ты видел, как химрингцы встали? Как на военном смотре — всё в парадном, всё сияет.

— Как на смотре. Да, с перевала их хорошо видно. Отборной кавалерии целый полк.

— Это они так наугрим поразить хотят! Брат говорит, если их правильно уважить, они тогда душой мягчеют и податливее делаются, легче с ними сговориться.

— Не отвлекайся. Зачистил? Тогда смотри. У нас тут ничего не сошлось, потому что везде меры разные. Это в наших сотнях и четвертях, а вот это уже с подорожных переписано, в них все в бочках — причем где в белегостских, где в ногродских.

— А-а-а! — Гибриу выронил камень и с возгласом ужаса подпрыгнул на стуле, припечатал себя ладонью по лбу. — Я поколочу кого-то на заставе!

— Не надо. Они уже все осознали. А «шерсть г.» — это не «грубая» и количество тюков, а дориатские гонды.

— Нет, точно съезжу и поколочу…

— А почему вдруг меры дориатские? — поинтересовался Имдир.

— Товар шел на Дориат, сразу пересчитали.

Имдир покачал головой.

— Не могу с Гвином не согласиться: у вас тут поди разберись…

— Разобраться со всем можно. Но надо поскорее, иначе мы с наугрим много не наторгуем. Записал? Тогда дальше.

Во дворе крепости действительно выставили уже вереницу столов, на них грудились кружки, стопки мисок и подносов, а разносчики с кухни уже тащили котлы, чаши и корзины с едой. В просторном вообще-то дворе стало тесно и шумно: собрались, похоже, все интендантские, все плотники и каменщики, все гарнизонные и все, кого удалось привлечь на работы после утренних гонок на озере — на добровольных пока началах.

В торце столов в окружении очередных знакомых стоял Гвинтанн и что-то им показывал.

— …сказал, наугрим его откуда-то с востока везут.

— А смысл в чем?

— Сейчас увидишь! — пообещал Гвинтанн и запустил руку в замшевый мешочек, а одновременно заметил вышедших во двор Имдира, Дориона и Гибриу. — О, парни, вы вовремя! Мне тут Илиндан, вы его не знаете, он из мастеровых тиритбарских, проспорил такую штуку… Сам выиграл в кости у наугрим… Сейчас-сейчас!

Он призывно помахал — для этого пришлось освободить вторую руку, сунуть в зубы предмет, который он перед этим показывал.

— Что это за ложка? Чем угощаешь? — подходя, спросил Имдир.

— Шам ты лошка, невеша! — рассмеялся Гвинтанн.

Предмет у него в зубах действительно отдаленно напоминал причудливую ложку — глубокий черпачок и длинный черенок к нему.

— Это трубка, — пояснил Дорион. — Я видел такие у наугрим.

— Молши! Тьфу, молчи! — Гвинтанн справился с содержимым мешочка и ссыпал в черпак щепотку сухой смеси, примял пальцами. — Не порть эффект!

Стоящие — застежки на курках выдавали в них химрингских всадников — заинтересованно толкались локтями, наблюдали за манипуляциями. Дорион хмыкнул и попятился.

— Ты куда?

— Сейчас поймешь. Я займу нам места. Вон с того краю.

Имдир с любопытством посмотрел ему вслед, не ушел, но на всякий случай отодвинулся.

Народу вокруг прибавлялось. Вынесли с кухни козлы, следом большой котел, запахло крепкой ухой и горячим хлебом. Дорион отошел к столу, выбрал свободную лавку. Огляделся. Голодрим, синдар, нандор, авари — по большей части из крепости и города, но были из отрядов лордов тоже — собирались группами, переговаривались, принюхиваясь поводили носами; провожали взглядами разносчиков еды, мяли натруженные плечи, занимали места и сразу рассаживались или просто кидали на лавки одежду и отходили в стороны — поболтать еще. Кто-то пришел переодевшись, кто-то — как был, в рабочей рубахе с закатанными рукавами и распущенным воротом.

Мимо шмыгнул работник с кухни, взглянул коротко — на бегу почти сунул Дориону ведерко с ложками.

Потянуло ароматным дымом. Тут же кто-то захлебнулся кашлем, долетели возмущенные возгласы и смех Гвинтанна:

— Я ж говорил — осторожно! Да не шуми ты, с первого раза всегда так!..

Дорион улыбнулся, не поднимая головы от ложек и от столешницы, но тотчас вскинулся — кто-то подошел сзади.

— Ну и денек, — Брантиль устало тер глаза.

— То ли еще будет, — с наигранной радостью пообещал интендант Келенхиль, пихнул его локтем и пошагал дальше, в сторону кухни.

— Еще немного, и я возненавижу наугрим, — признался Брантиль. — Подозреваю, когда они приедут, домой будет не попасть вовсе.

— К этому все идет, — согласился Дорион.

— Ладно, увидим… Давай сядем, а про них забудем хоть до завтра.

Но сесть не вышло, потому что из толпы за его спиной вынырнул его ротный и поймал за отворот куртки.

— …значит так, выяснил: как рассветет, ты со своими ждешь у ворот в приличном виде. Едем всей ротой — сопровождаем лордов смотреть горные заставы.

— Мы?! Почему не химрингцы? Или не разведка? — возмутился Брантиль.

— Химрингцы будут двигать лагерь тиритбарцев вместе с ними же. А разведка — ровнять тракт на подъезде к городу, — язвительно пояснил ротный. — Поэтому в горы с лордами едем мы. А вместо нас подежурит не знаю кто, может кухня. А вместо кухни… таможню вот поставят.

— Это будет самая плохая идея, — с улыбкой заметил Дорион.

— Но это точно будут не мои заботы, — демонстративно отряхнул руки ротный. Хотел добавить что-то еще, но не успел.

Со стороны внешних ворот раздался слитный шум, и во двор, тесня собравшихся, стали заходить еще: возвышался над всеми Маэдрос, где-то рядом с ним шел Карантир, их советники, их командиры. Кто-то громко похлопал в ладони.

— Друзья! — пробравшись вперед, Карантир взбежал на пролет крепостной лестницы, привлекая внимание, вскинул руки. — Не пугайтесь — я не буду мучить вас речами! Просто — спасибо! Пересказами наших больших планов мучить вас не буду тоже, но скоро вы все узнаете и, уверен, разделите тогда нашу радость и лучше поймете наши суматошные вроде бы приготовления. Сегодня мы все хорошо потрудились, и предстоит еще много работы, но когда мы ее пугались? Пока отдыхайте, а мы с братом не будем вас смущать! Да, Маэдрос? — Маэдрос кивнул и улыбнулся. Про него знали, что, приезжая в земли братьев на правах старшего, он почти не демонстрирует это старшинство на публике. — Тогда оставляем вас. Тольво, смотри, чтобы все были сыты и довольны, отвечаешь лично!..

Под дружный смех и одобрительный стук кружек он махнул напоследок и стал спускаться. Откуда-то из толпы протолкался Алантар, увидел уже за столом всю свою компанию, протиснулся:

— Ну и переполох, — вид у него тоже был изрядно запыленный и помятый.

— Ты в Тиритбар, что ли, скатался? — двигаясь на лавке, предположил Гвинтанн. Он закончил развлекать химрингцев своей трубкой — те, кашляя и ругаясь, отошли в сторону и, найдя себе места, сердито посматривали теперь через стол.

— Угадал, — подтвердил Алантар. — И туда тоже.

Вокруг еще весело покричали-похлопали, и лорды со свитой потянулись внутрь крепости.

— О, глядите! — взглядом показал Гвинтанн. — Вот и Сурвэ! Скажите, мощь!..

За столом кто просто из любопытства, кто наслышав о сегодняшнем финале заплывов, тянули шеи и с интересом провожали взглядами идущих мимо химрингцев, толкались локтями и указывали. Кто-то сшиб со стола миску и полез ее доставать.

— …это, — продолжил Гвинтанн, — я узнал, это тот второй, Имрэ, он раньше вообще командовал всей конницей Химринга, а теперь больше по части разговоров — с Барад-Эйтель там, с Нарготрондом — с кем нужно. Рядом в алой накидке первый знаменосец Маэдроса — Виалендил, кстати, сын нашей Линмэ Тариэль, ну знаете, глава Палаты Исцеления в Тиритбаре. А вот там голдиэ…

Карантир и Маэдрос уже скрылись, за ними проем входа на мгновение загородил плечами Сурвэ, следом тянулись другие воины, советники. Гвинтанн провожал их взглядом, кого называя по имени, о ком строя догадки. Одна из женщин, утром плывшая вместе с Сурвэ и Имрэ, прошла мимо стола, краем рукава задела кого-то из сидящих, но остановилась только через несколько шагов. Остановилась резко, будто натолкнувшись на препятствие, обернулась медленно и посмотрела на их часть стола — внимательно и будто удивленно, словно ища кого-то взглядом. Вернулась.

— Келенхиль…

Интендант — он вышел уже с кухни и теперь стоял по другую сторону стола, уперев руки в бока и придирчиво наблюдая, как вдоль столов начинают носить полные миски, — возвел очи горе.

— Что?! Что еще-то? Подводы? Кровати? Медовые коврижки? Ты не стесняйся, говори: что еще я должен достать из воздуха прямо сейчас?!

— Да нет… м-м-м, — женщина опустила глаза, растерянно потерла переносицу, — не подводы… Что-то я спросить хотела…

— Спрашивай, — милостиво согласился Келенхиль, — если про плотников, то завтра будут, нашли их.

— Хорошо… — медленно покивала женщина, всмотрелась перед собой в столешницу, словно на ней было что-то написано. Тряхнула головой. — Ладно, завтра. Ты вот что: посади меня где-нибудь здесь. Не пойду с остальными — опять все эти споры-разговоры… Вот тут и посади… Кто тут у тебя? Составите компанию?

— Да пожалуйста. Это… — Келенхиль пожал плечами, хмыкнул и помахал руками — и приглашающе, и поторапливая: Брантиль и Гвинтанн раздвинулись, уступая место, откуда-то передали еще кружку и ложку. — Садись. Это мои добрые знакомые. Пятерка друзей, знакомьтесь… — он быстро назвал всех по именам.

— Пятерка друзей, значит, — чуть дрогнув улыбкой, повторила женщина, — очень занятно. Были у меня тоже когда-то знакомые — тоже на озере и тоже пятерка.

— И где они сейчас? — поинтересовался Келенхиль.

— Ты не поверишь. Один греет задом трон в Дориате. Другие… должны быть там же. Но может, и в каких других неожиданных местах.

========== -4- ==========

Белег стоял на бастионе, опершись на нагретые за день, но уже почти остывшие камни парапета, и смотрел на озеро. Стемнело. Звезды гляделись в черную зеркальную гладь, и их свет знакомо омывал все вокруг серебром и хрусталем. Звезды были те же, озеро — другое.

Рядом раздался тихий смех.

— …слушай, я сегодня утром, когда плыли, посмотрела на дно, и там в гальке как будто беззубки. Ты же помнишь тех беззубок? Как вы в первый раз угощали нас вареными — с чесноком и щавелем? Выглядело довольно гадко… Айсо плевался и отказывался, а Маблунг его уговорил. Помнишь?

— Помню. Но здесь нет таких беззубок.

— Я так и подумала. Откуда им.

Они вышли из-за стола вместе, не сговариваясь прямо.

Впрочем, сам ужин близился к концу: миски почти опустели, пивные бочонки ополовинились, а стук ложек сменялся все более громкими разговорами. Кто-то поднялся постоять или пересесть к другим знакомым, кто-то потянулся к выходу из крепости — пройтись вдоль озера перед сном или присоединиться к тем, кто сидел на привычном месте на набережной, не попав на ужин для «славно потрудившихся».

Их компания — они пятеро, юный Гибриу, голдиэ, в последний момент подсевший сюда же набегавшийся за день интендант Келенхиль, сменившие гнев на милость химрингские всадники, гарнизонные — все они так и болтали обо всем подряд, пока голдиэ не тряхнула головой, не хлопнула по столешнице руками и не поднялась с места.

— Спасибо всем за приятный ужин и за такую приятную компанию! Но пора. Доброй ночи!

— Эй-эй! — безуспешно попытался поймать ее за рукав слегка захмелевший и оттого развеселившийся Келенхиль. — Куда! Рано же!

— Пора, — с улыбкой повторила голдиэ. — А… я по этой лестнице на бастион выйду?

— Лучше по другой, — тоже поднялся Белег, — я покажу.

И они пошли вместе под чей-то многозначительный присвист.

— …но, знаешь, морские беззубки вкуснее. Ты их пробовал? Тоже на любителя, надо привыкнуть, но зато их можно есть сырыми. Мы ныряли за ними в скалах за Альквалондэ и там же ели — немного уксуса, вино, хлеб… Я, Иорвэн, Айсо, Накасто, Соиэль… Все наши. Обычно нас Тильмо и Освэн возили на своей лодке, а иногда даже Ольвэ… И — представь! — Айсо каждый раз вспоминал то ваше угощение!

Она стояла рядом с Белегом, низко наклонившись, и опиралась на парапет локтями — почти лежала на них, неотрывно, неподвижно глядела на озеро, и кривая скомканная улыбка блуждала по лицу.

— Послушай, — позвал Белег.

— Нет, это ты послушай! — она резко выпрямилась, оттолкнувшись от упора. Но замолчала, ничего больше не добавила.

За ужином незатейливо болтали обо всем на свете. О сегодняшнем суматошном дне, о будущих переговорах, об обычной жизни и быте — в самом Хеледосе, в Тиритбаре, в Химринге, в Белерианде вообще. Она никак виду не подавала, ничего особенного не выспрашивала и про себя лично говорила мало, но Белег осознавал: слово за слово, один вскользь заданный вопрос за другим, и постепенно все их истории — и совместной службы, обернувшейся настоящим товариществом, и дальнейшей, порознь, в разных местах, по разным направлениям, — оказались озвучены и осмыслены.

— Послушай меня, — наконец последовало продолжение, — ты сейчас пойдешь к себе, соберешь, что нужно в дорогу, возьмешь на конюшне хорошую лошадь, и к утру тебя в городе не будет. Не перебивай. Я подпишу подорожную — на случай, если захочешь ехать через посты. Хотя, думаю, ты и через посты сможешь проехать без бумаг?

— Смогу, — согласился Белег, — но не поеду. Выслушай теперь ты. У меня есть дело, и я его закончу. Мы оба понимаем: ты меня не выдашь. Раз уж мы стоим здесь, а не перед Маэдросом.

— Ах, не выдам? — переспросила она, повернулась и скрестила на груди руки, спиной оперлась на парапет. — Не выдам… Сделаю вид, что я тебя не заметила, не узнала, и позволю дальше заниматься своими делами?

— Это было бы лучше всего.

— Лучше?!

— Но если ты будешь кричать, лучше нам все-таки сразу идти к Маэдросу.

В последний раз они спорили как будто в таком же тоне — как будто этот же тон сейчас и подхватили: она наигранно смеялась, злилась и дергалась, Белег старался быть спокоен; кончилось скверно — на очередную его реплику она вот с таким же выражением оборвала вдруг метелки росших на той поляне цветов, пошвыряла в него, развернулась и ушла. Белег тогда постоял и тоже ушел — ни догонять не стал, ни вообще возвращаться на праздник (в Митрим он приехал в небольшой свите Даэрона и внимания к себе осознанно не привлекал) — сразу отправился в Дориат.

— Извини.

На бастионе цветов не росло и швыряться было нечем — если только наклониться и смести с пола нанесенный песок. На бастионе вообще никого не было: они стояли на площадке, а та выходила не на север, к пляжу, где утром наблюдали за гонкой, а на запад — здесь был уединенный, обращенный к горам закуток, и озеро внизу подступало сразу к стене, плескалось там в недобро торчащих скалах. Только издалека как будто, со стороны, долетали приглушенные голоса, смех и прочие звуки продолжающегося позднего веселья.

— Извини!.. — повторила она — то ли передразнив, то ли нет. — Ты так и не ответил: ты пробовал морских беззубок?

— Да. Я бывал на побережье. Там их тоже приправляют уксусом и резаным луком. А еще пекут в горячем песке.

— Печеные мне как раз не нравятся… Лучше пожарить на палочке над костром.

— В Бритомбаре это считают низким вкусом. Не знаю почему.

— Ха! В Бритомбаре есть к чему-то вкус?.. — она уже отвернулась и снова стояла, низко наклонившись, подпирала подбородок ладонью. Коса свисала вдоль руки, и она пальцами перебирала ее, не отводя взгляд от озера.

— А озеро?

— Что с ним?

— Оно тебе нравится?

— Оно очень красивое.

— И все?

— Все, — повторил Белег, — оно совсем не похоже на Куйвиэнен, но, пожалуй, тем лучше.

— Тогда оставайся. Будет непросто, но я подберу слова — наши поймут. Маэдрос точно, Карантир не сразу, но со временем примет и он. Оставайся.

— Это щедрое предложение.

— Рада, что ты так считаешь. И-и? — она посмотрела искоса, не поворачивая головы.

— Мне нужно отвечать?

Она фыркнула и дернула плечом, коса тяжело закачалась.

— Я же сам звал тебя в Дориат. Даже слова были похожие. Ты помнишь свой ответ?

— Не помню! Догадываюсь. Сказала, что мне не понравятся лиственные леса? Нет? Что у вас там слишком тесно? Или что мне трудно будет найти общий язык с твоим ненаглядным другом? Тем, который так некстати теряется и вынуждает себя искать? Я не помню, Белег. Кажется, я тогда много чего тебе наговорила, но мы все равно друг друга не поняли.

В тот, прошлый раз, они обсудили многое, но толком не договорили: ни один из вариантов им не подошел — ни Дориат, ни фалатримское побережье, ни занятые голодрим земли Белерианда, ни формально не занятые земли на юге; даже земли к востоку от ЭредЛуин — бескрайние равнины, темные леса, могучие горы и быстрые реки, которые они не увидели на пути когда-то давно, тысячу лет назад — шли тогда, жалея о невозможности выбрать сразу несколько дорог. В те далекие земли за ЭредЛуин все еще можно было вернуться, но теперь и это не подходило.

Тогда они снова разошлись каждый своей дорогой, и Белег потом уже узнал: Митрим, Дортонион, Химринг. Химринг.

— Я ведь не обвинял тебя.

— Не обвинял?! — она знакомо вскинулась, всплеснула руками. Оглянулась и понизила голос: — Не обвинял!.. Так может, в том и беда? Может, надо было обвинить? Тебе — меня, мне — тебя! Мы бы по-настоящему разругались, и стало бы легче. А так? Только морока!

— Я же не об этом.

— А я — об этом! И потом, что ты — ждешь теперь взаимной любезности? Мне тоже тебя не обвинять? Вопросов лишних не задать? О том, как через перевалы просачиваются торговцы неучтенным товаром. Как товар так ловко прячут от проверок. Почему в бумагах вечная неразбериха. Почему такой большой торговый поток на юг уходит и всплывает уже в Дориате. Что там еще?.. Перепродажа наших камней? Наших коней? Еще и боевых! еще и под видом тягловых! Следующее что — тайны наших мастеров?

— Я не торгую конями.

Белег отвернулся и опять смотрел на прожилки серого камня перед собой и на то, как дальше, за ним, на озерной глади бесстрастно сияют звезды.

— Ты — нет. Ты просто слушаешь и просто смотришь. Просто собрал вокруг себя подходящую компанию: что сам не узнаешь, другие разнесут. Один такой бравый, так кстати отличился, да еще на глазах у Карантира! Карантир счастлив будет узнать…

— …он отличился без моей…

— …другой шатается по всему Белерианду, а рот у него явно не закрывается никогда…

— …он хороший и верный товарищ, хоть и болтливый…

— …еще один прямо в крепости. Очень аккуратный, очень внимательный, на глупости неотвлекается! В ротные метит! Очень удобно…

— …он метит своими силами…

— Ну и разведка, конечно, куда без нее. Разведчик ваш неразговорчив, но и у него можно полезные сведения выудить. Не правда ли? И это ведь только ближайший твой круг… Разумно. Ловко. Есть над чем задуматься.

— Это необходимость.

— Необходимость? Уточни, будь добр, что именно. Забраться в тыл к… ну хорошо, не к союзникам, но и не к врагам. Подсматривать, подслушивать, вредить?.. Или необходимость — эти четверо? А они ведь искренне считают тебя другом. И они даже не проклятые голодрим, если тебе это важно, от твоих дориатских друзей почти не отличаются. Ну, кроме как присягой другой.

— Я им никогда не вредил. И тоже считаю друзьями.

— Не смеши меня!

— Не смейся. Что ты хочешь услышать? Оправдания? Сожаления? Признания, что мне все это не в удовольствие? А может, лучше сама расскажешь: как вы сознательно перерезаете торговые пути? Как задираете цены? Как при любой возможности ссорите нас с гномами? Или как тянете к себе всех местных на занятых землях? Хотите обложить нас и вынудить поступиться? Не выйдет. Не таким способом. А с наугрим мы договоримся. Уже договаривались — и раньше вас. Если ваши лорды рискнут попрекать их обманом — тем лучше.

— Что я вижу: ты, кажется, разозлился.

Белег замолчал. Что-то кололо руку, и он не сразу сообразил, что это сам же так сильно уперся в камень, что оцарапался острым выступом. Одернул себя.

— Лучше всего, если мы сделаем вид, что этого разговора не было. Ты отойдешь в сторону и не будешь мешать. На время. А еще лучше, если просто скажешь: что все это значит, зачем здесь Маэдрос. Будет не торговый договор? Не только торговый? Военный?

— Тебе копию с него сделать или просто почитаешь? — она спросила без издевки, участливо.

— Хорошо. Согласен, глупо. Сам разберусь. Тебе не надо ничего выбирать: дай мне пару дней, выясню, потом уеду. Обещаю.

Тут она все-таки рассмеялась. Запрокинула голову и весело рассмеялась — в голос.

— Отойти и не мешать! Ну ты даешь! Это ужасно смешно — такие знакомые слова… Извини, Охотник, но ты сам подставился. Отойти и не мешать!.. Ну надо же!.. Выбирать не надо… Что ж, смотри, как оно бывает, когда можно не выбирать.

Она подтянулась и села на парапет, поерзала, задвигаясь к самому краю. Толкнула Белега в плечо, заставляя встать перед собой.

— Ты говоришь, что я тебя не выдам. Так слушай. Если ты не поедешь, я пойду к Маэдросу, но не утром, а прямо сейчас. Расскажу… ну, расскажу в двух словах, что тут у нас происходит, а потом добавлю свои личные соображения: про Элу Тингола и его ближайших друзей, про то, что лучше всего с ним поменяться. А как именно, надо подумать. Ты тихо посидишь где-нибудь под замком, а мы подумаем, на что меняться: надо просить что-то значительное, что-то всерьез… Но такое, чтобы можно было и согласиться. Пограничный форт? Переправу? А может, отмену вашего указа о запрете квенья или какое-нибудь соглашение для начала? Но вот вопрос: согласится ли Тингол?.. Если да, всему Белерианду покажет ценность своего же слова, а еще готовность договариваться с проклятыми убийцами — но не ради всех, а только ради избранных. Не согласится, что ж, тоже результат — покажет, чего стоит его драгоценная дружба. Мне кажется, это беспроигрышный размен. Вот тебя самого какой вариант больше устроит?

— Если, — Белег помолчал, — если вы хотите посеять предубеждения против всех синдар, против нандор в своих землях, это сработает. А если останетесь одни, то долго не протянете.

— Вам на радость!.. Но ты прав, — она поморщилась, недовольно дернула плечом, — с этим предстоит что-то делать. Но мы решим. Большинство местных нандор, авари и даже синдар дают присягу нашим лордам осознанно — лучше быть с теми, кто за себя сражается, а не сидит трусливо в норе. Но все же ты прав: ты прикрылся своими синдар так же ловко, как прикрылся этой четверкой. Как думаешь, обрадуются они, услышав эту историю?.. Мне кажется, нет. Может, в чем-то себя корить будут. Но это уже не твоя печаль: справимся. Еще кого-то вроде тебя поискать придется, и не только в Хеледосе — это тоже понятно. Поищем. Найдем. Справимся. А по сути-то что? Что ты выбираешь: остановимся на моем варианте или ты все-таки уедешь? Или?..

Она не мигая смотрела на Белега, уже перестав улыбаться и сцепив руки в замок. Костяшки побелели. Там, сразу за спиной у нее, заканчивался край парапета и стена обрывалась в пустоту над озером. Отсюда уже было не видно, но Белег знал, что у подножья — скалы, темная озерная вода и никого. Ни там, ни здесь, на площадке бастиона.

Он протянул руку, ухватил ее за шиворот и стащил — почти швырнул, не жалея ни силы, ни ее — прочь от края. Она по инерции пробежала несколько шагов и, подставив ладони, ударилась в кладку башни напротив.

— Больно? — спросила с тем же недвижным неживым взглядом и с тем же ровным интересом, сунула в рот разбитую костяшку. — Такое чувство, как будто в пропасть летишь, правда? В твоих уже целятся, и можно просто в ужасе разинуть рот и ждать неизбежного, а можно ударить первым. И неважно, что с этим кем-то, кто целится, вы из одного горшка ели беззубок тысячу лет назад. Один удар, как до и после, а?

— Опасная привычка. — пропустив вопросы, глухо произнес Белег, — не бояться крови. Ни своей, ни чужой.

— Мгновенная, — согласилась она, хлопком отряхнула ладони. — Ты уезжай, Охотник. Сейчас уезжай. Сам попался. Расскажи другу своему, как выбирать пришлось.

— А ты — лорду своему.

— И я — своему.

— И что он ответит?

— Не знаю. Какая разница.

Она равнодушно пожала плечами, подошла ближе, вплотную — замерла, рассматривая.

— Странно все-таки вышло… Или вовсе не было? Показалось? Столкнулись когда-то, пошагали одной дорогой — и разошлись. Я как будто поспешила, ты — опоздал. Но в конце концов, мы ведь оба просто выбрали своих.

— Наверное, показалось.

— Тогда уезжай. На меня зла не держи: сам же виноват. Увлекся? Не осмотрелся, как должно, высунулся не вовремя.

Белег просто пожал плечами.

— Ошибся.

— Ошибся… Расслабился! А сам знаешь, что бывало с теми, кто некстати расслабился.

Она резко качнула головой, клацнула зубами.

Белег не стал больше ничего говорить. Смотреть на нее тоже не стал — только еще раз на озеро. Повернулся и пошел через площадку — к нише в башне, где начиналась лестница вниз.

— Охотник! — он замер на пороге. — Совет тебе: если упал вдруг в глубокую воду, да еще в доспехе, нельзя барахтаться — растратишь силы и захлебнешься. Опускайся на дно, от него толкайся.

Он потом еще раз увидел ее: стояла в створе крепостных ворот, смеясь, болтала с кем-то из химрингцев, а сама все посматривала на выезд из конюшен. На конюшне уже почти никого не было, сидели только в своей каморке дежурные вестовые, а кони спали и во сне мирно всхрапывали. Белегу никто никаких вопросов даже задавать не стал: он неторопливо оседлал и вывел свою лошадь, а когда во дворе его углядел все еще шатающийся праздно Гвинтанн, то хватило просто отмахнуться: дело есть, завтра все узнаешь.

Из крепости, из Хеледоса-города он тоже выехал легко: у моста дежурили, но никто останавливать его не стал, как не стали останавливать и на первом посту в сторону перевалов, и на первой почтовой станции — за рекой он направил лошадь не на тракт, не на запад в сторону Дориата, а в горы. Через три дня был в Ногроде.

Диадан Эйленхиль, полномочный представитель короля Тингола в землях синегорских королевств, с которым Белег держал связь все эти годы, соображал очень быстро, да и заготовки кое-какие имел. Поэтому он, его заместитель и их ближайшие помощники вместе с Белегом всего за одну ночь напряженных размышлений и копаний в бумагах придумали удачное — придумали такую наживку, которая жадность гномов распалила не на шутку и прыти им в переговорах с голодрим поубавила сильно. Конечно, Элу потом, когда увидел первый черновик договора и первую к нему смету, схватился за голову и ругался очень долго и очень громко, но в конечном итоге доволен остался и он. Солидный договор повязал их с гномами очень крепко и на годы вперед, а заодно позволил диктовать кое-какие условия — ограничения — в сношениях гномов с голодрим. Ну а про необходимость навести порядок и хоть как-то перестроить, облагородить, приукрасить Менегрот говорили уже давно.

Сам Белег потом окружным путем вернулся в Дориат и занялся другой работой: стал разными методами выстраивать и перестраивать свою сеть, свои связи, которые голодрим теперь упорно стремились выявить и оборвать.

В Восточный Белерианд он ездил редко и тайно, но информацию собирал любую. Поэтому знал и то, что Алантар тогда почти сразу вытребовал у Карантира отпустить его хотя бы на время, лет на пять, а тот с шумом, со скрипом, со скандалом согласился. Хватило трех. Алантар отправился доказывать что-то на передний рубеж Маглоровых Врат и, наверное, доказал, когда их разъезд напоролся на особенно крупную ангбандскую банду.

Гвинтанн продолжал сопровождать свои караваны, но уже больше на юге — по Оссирианду и вдоль Туар-им-Дуинат, иногда переходя вместе с гномами за ЭредЛуин. Где-то там и сгинул. Что именно случилось, осталось покрыто мраком: может, внутренняя гномья свара между купцами, а то и между королевствами, может, дело рук уже пришедших с востока людей, а может, просто на коварных горных тропах случилось нечто такое, что поглотило целый караван, не оставив следов ни от его последнего лагеря, ни от опытных купцов, ни от не менее опытной охраны.

Имдир же действительно перевелся в Хеледос — в гарнизон, во взвод к Брантилю. Тот остался в крепости и честно служил дальше, хотя ротным стал еще очень нескоро. Когда грянула Бреголлах, город успели частично эвакуировать, Эйссэ с сыновьями и Нимрэн — жена Имдира — со своими детьми уехали на юг и жили теперь в землях Амон-Эреб. Хеледос же сопротивлялся какое-то время, но потом пал — сгорел — и город, и крепость, и крытый деревянный мост к Озерному форту. Разведчики доносили, ангбандцы несколько недель не могли попасть внутрь форта, потому что гарнизон все держался на каких-то запасах и упрямо отстреливался. Но потом сгорел и он.

========== ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СЕРЫЙ ЧАС. Глава I. Вопрос доверия ==========

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СЕРЫЙ ЧАС

Глава I. Вопрос доверия

Шоссе «Андрам»

16.09.490 г.

09 часов 07 минуты

До подъезда к Эден Гобел оставалось меньше часа пути. Турин угрюмо молчал и только время от времени принимался быстро-быстро стучать пальцами по краю подлокотника на дверце и сильнее хмуриться вслед путаным своим мыслям. Злился. Ветер гулял по салону через открытое окно и трепал волосы им обоим.

Вдоль шоссе Белег прошел не меньше лиги, когда увидел впереди съехавшего на обочину «Глаурунга» и прислонившуюся к нему фигуру.

— Садись, — коротко велел Турин и ткнул пальцем в водительское сиденье, — туда. Иначе я нас все-таки угроблю.

Голос у него подрагивал, руки тоже, а пыль вокруг припаркованного «Глаурунга» была вся истоптана и перепахана; здесь и там виднелись обгоревшие сломанные спички и окурки. Белег молча обошел бронемобиль и сел за руль.

***

Няня укладывала мальчика спать, а Белег стоял у окна в соседней комнате и смотрел на подступающий вплотную дворцовый сад, на ломкое сплетение по-весеннему темных еще, покрытых лишь тенью листвы веток, на последние в них отблески солнца. Само солнце уже село, и так заканчивался их с Турином третий совместно проведенный день.

— Куда ты сегодня хочешь пойти? — спросил Белег, когда они утром вышли из дворца и остановились на присыпанной оранжевым песком парковой дорожке. Дорожка петляла дальше в прозрачных еще зарослях, а позади причудливо изгибалась громада Нового дворца и примыкающего к нему Собственного — комнаты Турину отвели внутри личных покоев короля.

— Идем пострелять! — живо отозвался Турин.

— Пострелять? — уточнил Белег. — Шум, запах пороха, тяжелые опасные предметы? Никаких пони, кормления лебедей и сладкой ваты?

— Да! — подтвердил Турин.

— Пойдем.

И они пошли: дальше через парк, свернули к Лучному полю, прошли мимо Военного крыла, через деревья заградительной полосы и вышли на Старую Конную дорогу. Когда-то по ней пролегал путь к старой переправе через Эсгалдуин — когда моста еще не было и на тот берег возил паром выше поворота реки. Сразу за Конной дорогой было большое тренировочное поле: военный ипподромом, залы, крытые и открытые площадки для фехтования и единоборств, для автомобильных заездов, для бега и прыжков и, конечно, стрельбища. Звуки выстрелов, по-утреннему редкие еще, долетали размеренно и не оглушали — стреляли из револьверов.

На стрельбище пока действительно было пустовато: у ближайшего барьера обнаружились только шестеро гвардейских, а с ними сам командир королевской гвардии полковник Сарто Алантил.

— Ребята, вы смотрите, кто это к нам! — улыбнулся Сарто, убрал револьвер в кобуру и протянул руку сначала Турину, потом Белегу.

— Это я, — сообщил Турин. — Мы пришли пострелять.

— Да ты что! И ты утащил полковника Куталиона от важных дел?

— Я, — Турин покосился на Белега, серьезно подтвердил: — увел.

— В ближайшие две недели со всеми важными делами к Ордилю. Или сразу к Элу, — добавил Белег.

Сарто то ли правда еще ничего не слышал, то ли просто виду не подал: не удивился и ничего уточнять не стал, только кивнул.

— Ну что, парень, из чего же ты хочешь пострелять? — обратился к Турину капитан Дирваэль, а сам взглядом спросил у Белега: точно ли можно.

— Из карабина!

— Из карабина? Да он ведь почти в рост с тобой! Ты не удержишь.

— Удержу!

— Пусть пробует, — произнес Белег, подходя ближе и опускаясь рядом с Турином на одно колено. — Вставай сюда. Вот так. Берись тут и тут.

После стрельбы из карабина (очень даже успешной, хоть и при помощи Белега) Турин опробовал еще пехотную винтовку, стандартный «Карсид», более подходящий для маленькой руки компактный пистолет и посмотрел, как ловко и метко стреляют гвардейцы.

Накануне они с Белегом уже провели почти целый день здесь же — на тренировочном поле. Сначала на ипподроме, где смотрели упражнения кавалерийского полка, потом на трассе — там с громким ревом нарезали круги большие, пузатые, на жуков похожие военные автомобили. Довольному Турину, поминутно поправляющему на голове отцовский шлем, удалось проехаться и в седле, и в водительском кресле — во втором, правда, на коленях у лейтенанта Бротвина. Но восторга это почти не уменьшило.

— Ну что, Белег, твоя очередь? Напоследок? Из экспериментального малютки «Стрижа», а? Только погляди, на днях привезли ящик опытных штучек, еще не отстреливали, — не без ехидства предложил Дирваэль и жестом фокусника выудил откуда-то из-за спины маленький — еще меньше предыдущего — на мизинце повисший пистолетик.

— Не сегодня.

— Почему же? Мы с парнями уже поспорили, что это не иначе как по ваши души такая игрушка! Скажешь, нет?

— Ну Белег!.. — воскликнул Турин, просительно округлил и рот, и большие ясные глаза. — Давай же! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!..

Пока стреляли, оказалось, что и время подошло обеденное, что опять собирается дождь, что мальчишка — все такой же довольный и веселый — начинает незаметно шмыгать носом и постукивать зубами. А потому спорить было — только время терять.

Белег посмотрел на Турина, на ухмыляющегося Дирваэля, на такого же ухмыляющегося Сарто и остальных ждущих нового развлечения ребят. Вздохнул, забрал протянутый пистолетик, вытащил из-под пиджака «Карсид» и разом вскинул обе руки.

Звук выстрелов из револьвера начисто перекрывал тихие хлопки «Стрижа», но все шесть зарядов и там, и там закончились одновременно. Сарто козырьком приложил к глазам ладонь, посмотрел на мишень и подчеркнуто недовольно поджал губы.

— Так! Верни экспериментальное оружие и проваливай. Все, все! Не отвлекай личный состав от тренировки! А вот вас, молодой человек, мы будем ждать.

На этом попрощались, и впечатленный не на шутку Турин сам протянул руку вести себя и сам увлеченно зачастил:

— Ох и здорово тут! А меня никто сюда не водил! Я просился столько раз, но король Тингол говорит, что я слишком маленький. Неправда! Я хочу учиться сражаться! Буду как папа! А ты! ты так стреляешь! У-ух! Научишь! научишь меня так же? А завтра? Завтра придем сюда снова? Сарто обещал принести бронебойный карабин! Бац! — и голова вдребезги!..

Белег смотрел на восторженно пританцовывающего мальчика.

— Что ты хочешь на обед?

— Мороженое! — тотчас заявил Турин.

— А перед этим?

— Ничего.

— Зря.

— Почему это? Почему! Только не говори, что я маленький!

— Пока ты не маленький. Пока ты в самый раз. Но на одном мороженом вряд ли вырастешь. И сил удержать бронебойный карабин не хватит.

— А-а… — озадачился Турин, — а что тогда нужно? Чтобы хорошенько вырасти?

— Могу, как вчера, отвести тебя к няне, она знает. Или пойдем посмотрим, что сегодня в офицерской столовой.

— Ух ты! В офицерской!..

— …ну и что вы делали сегодня? Рыли окопы и кидали гранаты?

— Ни то ни другое. Сначала были на стрельбище, потом ходили смотреть разгрузку в порту.

Тингол стремительно, но тихо вошел в комнату, заглянул в спальню помахать и вернулся к Белегу.

— Тоже хорошее, правильное занятие для ребенка. Сегодня стрельба и портовая грязь, вчера конюшни и гаражи, позавчера… Позавчера просто увел ребенка на болото, а до этого еще два часа шатались по кабинетам и казармам. А ведь я что сказал!..

— Мне нужно было доделать дела.

— Дела за тебя прекрасно бы доделал Ордиль! Все, не спорь со мной. Ладно, пошатались, допустим. Но стрельбы? Я понимаю, что у тебя нет опыта с детьми…

— Ты предоставил нам возможность выбирать самим.

— И ты тут же выкрутил все так, чтобы я почувствовал себя дураком?

— Ты сам это сказал.

— Ну конечно, конечно… Всегда во всем оказывается виноват глупый Элу. Нет, я бесспорно рад, что Турин рад. Он даже в восторге! Даже сомневаюсь: может, и правда я чего-то не понимаю, хотя и с мальчишками же дело имел, чего уж… Ладно: Турину явно на пользу, он увлечен и не глядит букой. В отличие от тебя! Поэтому прошу: когда будешь вредничать, не забывай, что ему только девять лет!

— Есть разница?

— Напоминаю: это человеческий ребенок, Белег.

— Тогда зачем ты мне его навязал?

— Не надо передергивать! Я тебе никого не навязывал!..

Из комнаты на них сердито зыркнула няня; Турин, уже облаченный в пижаму, обернулся на голос и замахал руками, заулыбался. Тингол тоже заулыбался, снова помахал в ответ и перешел на громкий шепот:

— Иди-ка сюда.

Они отошли и сели на обитую цветочным ситцем кушетку у окна.

— Я не навязывал, — повторил Тингол и сердито поправил что-то в кармане, — я хочу, чтобы ты немного отвлекся. А за мальчиком все равно нужен пригляд. Когда он вырастет, у нас — у вас! — должны быть хорошие отношения. Подожди! — Тингол стиснул его локоть. — Не надо попрекать меня. Да, мы вывезли его. Но наши интересы и его благо совпадают.

— Его благо и его девять лет тоже как-то совпадают?

— А легко не получается, Белег. Да, придется немного пострадать — всем нам. Он славный мальчишка, ты же видишь. Я сразу полюбил его. И буду растить так, чтобы эта любовь была взаимной. А потом пошла во благо всем нам. Разве это не разумно? Разве я взял его в заложники, морю голодом и угрожаю смертью? Нет, он обласкан, окружен почетом, он — мой названый сын и ни в чем не нуждается. Настоящего отца я ему не верну, мать дать не могу. Могу только поручить кому-то присматривать и пытаться подружиться. Тебе, например. И тебе самому это будет только во благо. Видишь, все одно к одному и складывается идеально. И все довольны.

Тингол раздраженно хлопнул себя по колену и развел руками.

— Что именно мне во благо? — уточнил Белег.

— Ф-ф-ф, — Тингол выдохнул через стиснутые зубы, — кто-то. Вот тебе мальчик, ты ему нравишься, он тебе нравится — позаботься пока о нем. Точка. Никаких больше смыслов.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так.

Тингол снова запыхтел, заскрипел зубами, снова потрогал карман.

— Как с вами со всеми трудно…

— Стоп, — остановил его Белег, — что у тебя там?

Тингол замер. Молча достал из кармана пополам сложенный конверт, стиснул его, не отдавая.

— Белег… Погоди. Я уже говорил…

— Дай сюда.

— Погоди… Послушай. Я говорил, что меня очень ранит, что у тебя… у вас так все вышло. Полностью осознаю свою в этом роль.

— Дай сюда.

— Я принимаю, что ты не хочешь об этом говорить. Но если захочешь, то… В общем, ты просто знай, что у тебя есть я, есть мы, Дориат и наше дело. И мальчишка вот тоже — будет, если не заупрямишься. Понимаешь меня?..

Белег все-таки дотянулся и забрал у него конверт, перевернул. Тингол замолчал.

На дешевой серой бумаге темнел круглый штамп Барад-Леголин — небольшого городишки возле устья реки. Никогда там ничего интересного не было: обычный самый городишка на торговом пути, мирный и шумный, народ пестрый, ярмарки каждый год. Сейчас вокруг Барад-Леголин вырос большой лагерь беженцев и переселенцев, а рядом — несколько палаточных госпиталей. Внахлест с местным штампом был поставлен и штамп голодримской полевой почты, а ниже в строчку на квенья квадратным казенным почерком выведено: «Дориат, Менегрот, Управление разведки. Белегу Куталиону (лично)».

— Ты читал?

— Нет, — покачал головой Тингол, — хотел, но передумал.

Уголок клапана на конверте был действительно надорван, но и только. Белег поддел его, раздирая до конца, поднялся к окну и на ходу вынул сложенный листок.

Окна комнат, где разместили Турина, выходили на сад. Там уже стемнело, последние солнечные отблески совсем угасли, и вдоль стен дворца, вдоль клумб, вдоль оранжевых дорожек горели электрические фонари и цветные фонарики в плетеных корзинках. Захрустело — где-то рядом прошел кто-то невидимый, кто-то в сапогах, спокойной тихой походкой…

Сложенный листок шевельнулся в пальцах, и Белег расслабил руку, выпустил его. Тингол отвернулся, заслонился спиной, стал читать молча. Оконное стекло было холодное и запотевало от дыхания, и через него, через отражение Тингола, через темно-бордовую «елочку» его твидового пиджака просвечивали голые еще костлявые садовые гортензии.

— Что ж, — листок описал пируэт и с хрустом впечатался Белегу в грудь, — когда закончишь — присоединяйся к нам, мы будем читать книжку на ночь.

Развернулся и пружиняще пошел в комнату, оттуда загремел его громкий голос:

— Ну что, малыш, какие новости за день? Рассказывай подробно, рассказывай в деталях, но быстро, у нас впереди большая глава! А то задержимся, и Нэллас опять устроит мне нагоняй!..

Белег взялся за край оконной рамы, а листок спланировал на пол. Он так и белел там на ковре, пока не прошло какое-то время и вместе с ним дрожь в руках.

***

Шоссе «Андрам»

10 часов 02 минуты

…Когда проехали указатель «Эден-Гобел — 1 лига», он все-таки сбавил скорость и съехал к обочине. Вокруг никого не было, и только вдалеке у дороги дымил то ли походный очаг, то ли какая-нибудь полевая кухня. Белег заглушил мотор.

— Выйди.

Турин остался сидеть, но, когда распахнулась пассажирская дверца, все-таки послушался — нехотя выбрался наружу.

— Ударь.

— Что?

— Ударь. Легче станет.

Турин отшатнулся, покрутил пальцем у виска.

— Совсем сдурел.

— Я серьезно.

— Я тоже. Отвали от меня. Едем. Быстрее приедем, быстрее я от этого отделаюсь.

Он повернулся и взялся за ручку, потянул на себя. Можно было начать спорить и оправдываться, или подбирать слова извинений, или взывать к здравому смыслу. Но никаких подходящих слов Белег не подобрал: ни пока шел вдоль обочины, ни пока вел бронемобиль. Поэтому просто саданул кулаком по дверце, так, что та с грохотом захлопнулась и стекло задрожало, а молодой человек невольно отпрянул. Саданул, шагнул вперед и поймал Турина в объятия, прижал к себе.

— Пусти, — тот подергался.

— Нет.

— Пусти. Скину тебя в канаву. Там такая же дрянь плавает.

— Кидай.

Но ни кидать, ни вырываться Турин не стал. Стоял, напрягшись, опустив руки по швам и наклонив голову — словно думал, не поддать ли лбом. Белег прижал его крепче, прильнул щекой к волосам.

— Знаю. Знаю, что неправильно было. Для дела — правильно. Для абстрактного блага. Сложилось одно к одному. Но со стороны взглянуть — неправильно.

— Не по-людски, — глухо подсказал Турин, — мы это так называем.

— Наверное. Я не перекладываю на Элу, и ты на него не думай. И план был общий, и план был хорош.

— …уж думаю! Постарались! — все так же глухо отозвался Турин.

— В Дор-Ломине тебя ничего хорошего не ждало. Тебя даже тогда, с Амон-Руд, не просто так увозили.

— …да я прямо нарасхват!

— Так и есть. Не мы — подсуетился бы кто-то другой.

— Так и представляю! А что, жил бы в Нарготронде каком-нибудь. Кто там сейчас начальник разведки?.. Или в Гондолине. Интересно, сажал бы меня Тургон на колени при всем честном народе? Почему-то кажется, что нет… — Турин пошевелился, выпутываясь из объятий. — Пусти. Пусти уже…

Отошел, прислонился к матовому от пыли капоту «Глаурунга».

— Турин, прости меня. И меня, и Элу.

— Прости, — горько повторил Турин. Похлопал себя по карманам, искомого не нашел — только вытряхнул крошки сора. — Не держи меня совсем за идиота. Я же думал об этом. Не раз! Мне кое-кто даже прозрачные намеки делал — я про Родвина, ты ж знаешь, он очень хотел со мной теснее познакомиться…

Белег обошел его, присел рядом.

— Знаю. Пообещал лично вывезти его за Границу, если не уймется. Но если ты думал, почему не спросил?

— Пф-ф-ф, а как? Как ты себе это представляешь? Между делом спросить у тебя или у короля Тингола, не выкрали ли вы меня в детстве — ну так, совершенно случайно, в порядке версии? И потом: а если бы ответили «да»?..

— Ты поэтому тогда сбежал?

Турин покосился, вздохнул и снова отвернулся. Сцепил в замок пальцы, стал перебирать ими, глядя под ноги.

— Поэтому тоже. Но согласись, у меня было достаточно уважительных причин, начиная с, как я тогда думал, непреднамеренного убийства. Или преднамеренного — как посмотреть…

Белег молчал, ожидая продолжения.

— Не помню, может, я рассказывал тебе когда-то: Лабадал рассказывал мне сказки. Разные сказки. Ваши эльфийские, наши, свои собственные. И была у него такая сказка-страшилка. Как сейчас помню, он говорил, это очень древнее предание, предостережение даже — его из-за гор еще принесли наши предки, а здесь, в Белерианде, оно уже превратилось в сказку. Сказка была про детей, которых похищают огнеглазые лесные духи. Оставляют вместо ребенка чурку в пеленках или обомшелый камень, а самого уносят к себе в чащу. И вроде как дитя растет там в любви и заботе, растет счастливо, но когда вырастет — окажется, оно чужое в этой чаще. Но и домой вернуться не может: там все незнакомое стало, непривычное, тоже чужое… И тогда жизнь ему не мила становится. Так и чахнет…

— Кто-то из твоих предков заплутал в лесах и встретил авари.

— Ты же понимаешь, что я не об этом? Я ведь, Белег, и здесь чужой, и там. Король мог тысячу раз назвать меня сыном, но настоящим сыном я ему от этого не стал. Кто-то меня принял, кто-то нет — не любит, не понимает. Я для всех остался прикормышем-сиротой, капризом его королевским. А среди своих кто? Рос в сытости и безопасности, воспитывался на ваш лад. За реку смотреть не могу — а ведь там люди. И мои тоже. И что я для них сделал? Они ютятся, а я?.. Хотел переменить все, хотел за большое дело взяться — так что вышло…

В первый раз — по-настоящему, не со стороны, не наблюдая украдкой, оценивая и прикидывая, — Белег увидел Турина уже на Границе в районе Димбара. Двое мужчин и мальчик вышли, вывалились почти из леса там, где укрепления прикрывала густая чаща. Именно там: подальше от посторонних глаз, подальше от официальных пунктов пропуска, подальше от регулярных постов и троп патрулей — там оставили метки, проделали специальный проход и ждали в условленное время. И вот они вышли: седой сотник с изможденным морщинистым лицом; едва держащийся на ногах, весь серый с недосыпа молодой урядник в грязной фуражке, в пропыленной, затасканной до дыр плащ-палатке; между ними мальчик. На мальчике тоже была форма. Аккуратно, тщательно сшитая форма Дор-Ломинского войска со всеми лычками и знаками отличия, какие полагалось иметь на форме полковника, но без полковничьих погон. Портупея у него тоже была настоящая, подогнанная в размер, а на ней висел тоже настоящий, под детскую руку выкованный кинжал. Мальчик был чумазый, бледный и вымотанный, он стискивал рукоятку этого кинжала и так отчаянно, изо всех сил старался храбриться и гнать с лица очевидный страх, и смятение, и усталость, что Белег, прежде, чем понял, что делает, шагнул вперед и подхватил его на руки.

«Здравствуй. Меня Белег зовут. А ты кто такой?»

«Здравствуй, — прошелестел мальчик. Пересохшие губы у него дрожали, и подрагивали ресницы. Он сморгнул, сглотнул и уронил вдруг голову Белегу на плечо: — Я Турин…»

Белег так и нес его через лес. Да и потом, когда сели уже по автомобилям, пристроил у себя на коленях; Турин от тряски не проснулся.

— Переменить можно не все, но многое, — проговорил наконец он, — ты сам выбираешь свою судьбу.

— Разве? Говорят, наш род проклят.

— Говорят, прокляты все голодрим.

— То-то и оно. Ни у них, ни у меня ничего не получается.

— Получается. Как у всех: не всегда, не сразу, не как задумано. Говоришь, кто-то не любит тебя. Но ведь это справедливо почти для каждого. А там, на Амон-Руд, ты не был чужаком. Наоборот: и здесь, и там свой. Ты — связующее звено. В этом и был замысел.

— Повязать меня?

— Не повязать, нет. Корень тот же, смысл в другом. И Берен нас связывает, и Диор. И ты тоже. Если не сдашься.

— Мне все видится несколько иначе…

— А Элу увидел именно так. Он планировал, ты сможешь возглавить людей Дориата. Когда все уляжется.

Турин подскочил, с сокрушенным возгласом всплеснул руками.

— Во-от! Видишь! Ты видишь, получается, я даже тут все испортил!

— Или сдвинул во времени. Ты сам это реши. Не думай сейчас: это же Элу, всегда могло статься, он увидел какие-то возможности и уже составил на чей-то счет далеко идущие планы.

— Как с этой поездкой?

— Как с ней.

Они помолчали. Турин сидел на капоте, скрестив ноги, мял в руках свой шлем и смотрел в сторону. Потом вдруг встрепенулся.

— Все равно вот ничего я не понимаю. Это выходит как: король Тингол составил на твой — или на наш, но скорее на твой — счет эти самые далеко идущие планы. Что-то как-то продумал: с нашим агентством, с поездкой принцессы, Берена и Диора — если это и правда был какой-то двойной маневр… Вот все это собиралось и должно было чем-то разрешиться, думаю, в обозримом будущем. Так?

— Вероятно.

— Вот. А одновременно некто выстроил параллельную схему: с мастером Англазаром, с артельщиком Фраром, с вовремя свернувшим шею бывшим контрабандистом Хуртилем. Так?

— Похоже.

— Во-от! Но это же не вопрос нескольких дней. Если, — Турин оттолкнулся от капота, пошагал мимо «Глаурунга» туда и обратно, — некто каким-то образом узнал о планах короля и решил их сорвать, еще и разбросав вокруг столько подозрений, то должен был потратить время на собственный план и на подготовку. И отчего-то же должен был отталкиваться? От какого-то события? От удобной даты? От удобного мастера? Предыдущий у короля Тингола когда был — зимой же еще, в полицейском отчете так сказано… И сколько можно было ждать нового… обострения? В смысле… Ну ты понял! Даже если по тому каталогу кто-то вычислил Англазара…

Турин остановился, развел руками. Шлем взметнулся и шлепнул свободным ухом.

— Ты прав, это выглядит как обдуманная схема. И прав, что в ней нужна была точка опоры. Если расчет строился на мастере Англазаре, под него и можно было готовиться. Заранее.

— Да! Заранее подыскать похожего неприметного Фрара! Пристроить его в Заречье, потом по-тихому убрать тамошнего домовладельца. И как сигнал к действию: первый визит мастера во дворец! Это точно не секрет — ни во дворце, ни среди самих гномов… Проще простого узнать, когда состоится следующая встреча, и на нее назначить… эту… «операцию»! Сходится!

— Сходится. Но самый первый визит мастера мог состояться в любое время. И оказаться последним.

— Да… Получается так… Проклятье! — Турин раздраженно хлопнул себя по бокам, потоптался на месте. — Тогда не сходится! Тогда это какая-то ненадежная база для точки опоры. Но что вместо нее?.. Дата? А мастер просто подошел? Но почему эта дата?.. Мы же пока не можем понять, когда именно план короля на сторону утек? И вообще какие-то сроки… Вот с тобой он еще по весне говорил, а больше — нет. С мастером встретился с месяц назад, а Хуртиль примерно тогда же скопытился… Не совпадение же, связь? Но ведь Фрар в Заречье раньше обосновался, еще весной… Неужели тогда кто-то о планах короля узнал даже раньше тебя? Даже раньше нашего, хм, возвращения? А зачем тогда ждать так долго?..

— Есть вариант, — начал Белег, но замолчал, задумался — сунул руку под пиджак, медленно покрутил барабан «Карсида», — есть вариант, у этого кого-то удачно сошлись разные фрагменты. Разные заготовки. Подошли под дату или под событие. Поэтому времени на подготовку могло потребоваться не так много.

— Заготовки? — не понял Турин.

— Отдельные известные факты. Обстоятельства. Фигуры. Заранее подготовленные.

— Типа уже было из чего, из кого выбрать, чтоб схему выстроить? Когда нужда возникла?

— Как будто.

— Интересно! Какой-то арсенал тогда. Набор инструментов. Как у… у умельца какого-нибудь. Специалиста… Скверно звучит-то.

— Скверно, — согласился Белег. — Это может быть еще одна версия.

— И как мы ее проверим?

— Мы?

Турин сначала фыркнул, потом сделался серьезен и снова сел на капот.

— Я хотел на тебя обидеться. Детское слово, но!.. Обидеться по-настоящему. Что вы меня разыграли, как удобную фигуру. Что ты все эти годы смотрел мне в глаза и что-то там свое прикидывал: к какому еще шагу подтолкнуть, в какую сторону направить. Что на Амон-Руд явился только потому, что фигура вдруг самостоятельно заиграла, сбежать надумала. И король Тингол прикидывал… Улыбался, по голове меня гладил, а сам думал: как мне этого дурачка к делу половчее пристроить. Только не вышло. Разозлился — да. На тебя, на него, на всю эту ситуацию, на судьбу свою дурацкую. Но обидеться не вышло. Сам не пойму почему… Или понимаю, но в слова не облечь никак. Вот ведь…

Он вдруг резко отвернулся и через опущенное окно пассажирской двери полез в перчаточный ящик. Стал греметь там, шелестеть и наконец вынул жестяную коробку из-под печенья.

— Вот. Оставил тебе половину.

Яркая картинка на крышке коробки все так же беспечно предлагала отдохнуть в Амон-Эреб. Белег задержал на ней взгляд, помедлил и открыл. Внутри действительно лежали два бутерброда и несколько помидорок.

— Перцы не ищи: я все съел. Можешь утешиться тем, что они были очень вкусные.

— Я утешусь.

Коробка закрылась с тихим металлическим щелчком, Белег поставил ее на колени и помолчал еще. Потом заговорил.

— Мы не старались как-то особенно тебя подталкивать или направлять. Никто не врал прямо и использовать втемную не собирался. Но ты прав: мы осознанно забрали тебя из дома. И когда появилась возможность хотя бы попытаться перевезти твою мать и твою сестру, ею не воспользовались. Тоже вполне осознанно.

— Моя мать бы ни за что не согласилась.

— Это второй вопрос.

— И потом: тогда пришлось бы перевозить всех. Вообще весь Дор-Ломин.

— Это тоже уже не так важно. Мы виноваты. Даже если ты сам не ощущаешь свою утрату. Может, тем сильнее наша вина.

— Ну-у… — протянул Турин, попинал пяткой колесо «Глаурунга», — и что ж теперь, Белег Куталион, Похититель Младенцев?..

— Решай.

— Что решать… Там, на Амон-Руд, я думал, что обязан сделать вылазку в Дор-Ломин, встретиться с матерью. Откладывал только все. Боялся, что ли?.. Но когда все это закончится — здесь, — поеду! Поговорю с ней наконец. Да и потом: может, дома выйдет то, чего не вышло на Амон-Руд… А ты? Ты поедешь со мной?

— Если ты этого захочешь.

— Вот и решили! Дело за малым: найти убийцу короля Тингола и утрясти дела в Дориате. А пока… — Турин посмотрел на жестяную коробку у Белега в руках, кивнул на нее. — Может, расскажешь мне про свои утраты? Свою длинную и глупую историю. В качестве небольшой компенсации за вранье?

— По дороге в Дор-Ломин.

— Пф-ф-ф! Ну конечно! Вывернулся! Надо было сразу ставить условия моего милостивого прощения!.. А просто знаешь что, — он потянулся, пальцем постучал по разрисованной крышке и, перестав ухмыляться, вздохнул, — я только сейчас вдруг понял. Понял, что означал тот вопрос: я ли тот самый Турин Турамбар.

***

Западный въезд в Менегрот

16 часов 12 минут

— Открывай! Открывай, падаль!

— Куда прешь?!

— Задавите, ой, задавите — с дитем!

— Да уймитесь, люди! стойте! Лю-уди-и!..

Невидимый еще, далекий еще Менегрот встречал их запахом гари, злой чумазой людской толпой и перевернутыми полосатыми барьерами — их сдвигали, роняли и кидали друг на друга. Тонкая линия оцепления сдерживала напор только наличием взведенных винтовок.

Сначала было не так: сначала на шоссе появились отдельно стоящие бронемобили и посты, где документы изучали тщательно и задавали вопросы; потом попалось не меньше двух рот регионских стрелков — эти разворачивали порядок в оборону, тянули провода и проверяли оружие.

— Да что случилось-то? — притормаживая, крикнул в окно Турин, и сунул подскочившему лейтенанту пропуск.

— В столице беспорядки. И вроде горит что-то. Я сам не знаю, нас спешно вывели — держать шоссе. Связь есть, но ничего толком не сообщают. Но мы встали! Встали, господин полковник, будьте уверены! Езжайте прямо, не гоните — посты.

Он поспешно козырнул и отступил, давая проехать.

Посты действительно стояли на пути к городу каждые две-три лиги: офицер, стрелки с винтовками, накрест сбитые барьеры в колючке. Стояли, оказалось, с самого утра, но никакой новой информации дать не могли. В воздухе к этому моменту уже отчетливо пахло дымом.

— Въезд в город только по спецпропускам, — нехотя выйдя за барьер, коротко сообщил капитан поста — на корочки допуска взглянул мельком.

— Ты глазки-то разуй, капитан! — предложил ему Турин, но тот повторил:

— По пропускам, господа. Личный приказ командующего Гилрэса. Столица на особом положении, — Белегу счел возможным пояснить: — Вижу, что у вас специальные документы, но у меня свое начальство и на ваш счет никаких предписаний. Подпись, — он замялся и кивнул на зеленый прямоугольник, — за подписью уже нет никого.

— Приехали, — только и проговорил Турин.

«Глаурунг» гудел двигателем посреди дороги, но толпа вокруг напирала так плотно, что и дороги было толком не видать. Несколько сотен — не меньше тысячи — людей собралось на пустыре возле западного въезда в город — там, среди ракитника и канав, где шоссе «Регион — Запад» упиралось в мост через Чомгу и за ним превращалось в Эстоладский проспект. На постах Белега и Турина уже развернули въезжать отсюда: южное направление было наглухо перекрыто, и такой же упертый капитан отказался пускать их часом ранее. Были видны черные клубы дыма над рекой и над городом — нетрудно было сообразить, что горит Заречье.

— Поддать газу? — предложил Турин, когда капитан шагнул обратно к своему барьеру и спрятался за ним и за винтовками стрелков. Толпа напирала.

— Погоди.

Белег думал.

Вокруг кричали и толкались: кричали чумазые, покрытые сажей, ссадинами и копотью мужчины — портовые рабочие, грузчики, погонщики, работники окрестных ферм, фабричные, плотогоны; кричали женщины — прачки, кухарки, домовая прислуга, работницы швейных цехов, пекарен, мукомолен, торговки с рынка и уличные попрошайки; кричали большие и совсем маленькие дети. Кто-то сжимал в руках узелки с добром, старый саквояж или целыйпристроенный на голове тюк; кто-то руки просто держал перед собой — пустые руки, перебинтованные. Если Заречье — этот лабиринт деревянных построек со своими жителями, своими законами и своей жизнью — загорелось, оно было обречено.

— …безо всего оставили!

— Сызнова!

Женские голоса причитали на разный лад, мужчины по большей части ругались и требовали пустить — в город, в дома, под крыши.

— Поясните обстановку, капитан. Почему людей не размещаете? — ухватившись за дверцу, Белег выпрямился на подножке. — Нужен временный лагерь, врачи, теплые вещи — где все это?

— Почем мне знать? — раздраженно выкрикнул капитан. — На мне оцепление и порядок. Я не интендант и не комитет помощи переселенцам!

— Некому, — добавил появившийся за барьером лейтенант в синем мундире комендатуры — запыхавшийся, без фуражки, с загнутым воротником. — Наши почти все в Заречье и в центре — вокруг Наугрим совсем скверно, с ночи стреляют… В центре тоже стреляют, но тут я сам не знаю — от Наугрим отголоски или еще что началось. Демонщина какая-то творится…

— Что военные?

— Да военных нет толком в городе! Только оцепление. А части двигают к границам!

— Погоди! — вмешался вылезший на свою подножку Турин. — Ты нормально расскажи, что случилось-то?

— А сам что, два и два не сложишь? — протолкался вперед крепкий бородач в фабричной робе. — Видишь, зареченские?

— Да вижу! — повернулся к нему Турин. — И что горит, вижу. Дальше что?

— Что! — вклинился молодой грузчик. — Нынче под утро полыхнуло. Мы на ночной, кто в порту, кто где — как раз работать разрешили… Увидели как — кто туда, тушить, кто навстречу через мост, за рекой спасаться. Сам гляди — бабы, дити. Эти-то, — он кивнул на солдат за барьерами, — вывести сюда вывели, а дальше речкой огородились, барьеры выставили и караулят!

— Как цыплят затолкали, и сидим! — снова заголосили, заругались женщины.

— У меня дети дома одни! Пустите!..

Белег обернулся на капитана, тот, злясь, пожал плечами.

— Я не знаю ничего, не смотрите на меня так. Велено в город никого не пускать.

— Из города вывести и не пускать обратно?

— Вы от меня чего хотите? Там все равно посты дальше, Новый мост закрыт. Куда я эту толпу по улицам пущу?

— Не толпу, а людей, — Белег обернулся к фабричному бородачу. — Сколько вас тут? Это все или кто-то отделился?

— Не считались, господин мой. Через мост кто-то прорвался, это правда. И в городе по улицам разбежались, но тут тоже не следил. Сам не поспел, нас вот сюда выпроводили — стоим теперь. Еще немного, безо всякого моста вплавь бросимся, — он недвусмысленно повел плечами, зыркнул из-под кустистых бровей.

В толпе голоса не смолкали.

— Горят, сами эльфаки и подожгли — в отместку за короля ихнего!

— Да карлики это! гномы! Все знают, что гномы короля нашего убили!

— Какие гномы, чучело! Тингола сами эльфы и порешили! А на нас только свалят!..

Злой крик вокруг набирал силу. Еще громче, еще ожесточеннее принялись толкаться и напирать.

— Да что вы мнетесь-то! Что вы слушаете!

— Нарочно выгнали, чтобы выгорело хорошенько!

— Сволочи!

— Бей!..

Толпа качнулась назад, словно беря разбег, и вдруг двинулась — волной, накатом. Белег схватился за дверцу: «Глаурунг» тоже поехал вперед, колеса нехотя стали делать оборот. Рядом выругался Турин. Людские плечи и головы вокруг смыкались все теснее, вздымались руки — грязные, перебинтованные, со сжатыми кулаками, с зажатыми в кулаках палками и камнями, с кусками появившейся откуда-то арматуры, с рабочим инструментом. Сквозь крики, ругань и призывы действовать решительно заголосил кто-то — задавленно заголосил, от боли, — и надо было что-то срочно делать, но…

Пола пиджака вдруг шевельнулась и натянулась, коротко треснула, а потом Белега сорвало — сдернуло с подножки, — резко, разом швырнуло наземь, под ноги толпе. Падая, голову он успел прикрыть и успел сгруппироваться, но тут же на спину кто-то наступил, придавил к земле, поддал ботинком. Наверху голоса слились в единый неразличимый гул, похожий на гул прилива, что с той же неумолимой силой сбивает с ног любого, треплет, возит по песку и по камням и выбросит потом где-нибудь в стороне — истасканного, неузнаваемого…

От выстрела толпа ахнула и шарахнулась в стороны. Вокруг образовался пятачок пустого места — как раз чтобы подняться на ноги. Белег поднялся. На него ошеломленно глядели — на него, на его запущенную под полу пиджака руку, на топорщащийся выше подмышки пиджак — там должна была дымиться опаленная дырка. Белег поправил кобуру и медленно вытащил руку — пустую. Худой мужичонка перед ним — в углем перемазанной куртке прямо на голое тело, плюгавый, с вытаращенными глазами и разинутым ртом — держался за щеку; между пальцами угадывался красный росчерк касательного ожога, по краю уха стекала кровь. У Белега по лицу тоже что-то текло.

— Тише. Расступитесь на два шага, — не повышая голоса, обратился он к толпе, но глядел только на оторопелого мужичка.

Толпа притихла и тоже глядела — многими глазами, прицениваясь, всматриваясь, принюхиваясь к крови.

— Расступитесь. Раздавите кого-нибудь.

Рядом нашелся недавний бородач. Подвинул плечом кого-то, взглянул на мужичка, на людей рядом собой, на откинутую полу Белегова пиджака. Кого-то отпихнул, кого-то отвел рукой.

— Тиши, тише, люди! Не напирай!

Толпа выдохнула и распалась. Выступили из нее отдельные лица: испуганная женщина в сером платье домашней прислуги, заплаканная старуха в прожженной блузке, мужчина в кучерской тужурке с ребенком на руках, фабричный рабочий, грузчик, торговка, группа подростков… Позади к барьеру едва успели подбежать стрелки с винтовками, и их капитан тоже застыл рядом с приоткрытым ртом — в той же самой позе. Прошло несколько секунд, не больше.

Белег повернул голову, нашел глазами Турина: тот тоже застыл, но уже не на подножке — стоял на капоте, поставив ногу на крышу «Глаурунга». Встретившись взглядом, смотрел еще мгновение, а потом едва заметно кивнул.

— Люди! — он запрыгнул на крышу бронемобиля, призывно вскинул руки. — Послушайте меня! Кто в семьдесят втором эвакуировался из Дор-Ломина в Дориат? Или из Хитлума?

— Из Дортониона!

— Оттуда тоже!

— Ну я…

— И я…

— Из Митрима!..

Одна за другой поднимались, поворачивались головы, люди озирались, вглядывались в лица друг друга.

— Вспомните, как тогда было! — Турин повысил голос. — Паника, крик, плач! Кого-то потеряли, кого-то забыли! А кто-то своих построил — пересчитал, самое нужное схватил и быстро, но с умом двинулся! Ученые же вроде, нет?

Вокруг переглядывались, гудели.

— Что предлагаешь-то? — крикнул кто-то.

— Сколько вас? — сразу откликнулся Турин. — Кому нужна помощь? Сколько здесь детей? Сколько раненых? Сколько нужно палаток, теплой одежды и еды — темнеет уже! Кто готов идти за водой? Не знаете? А что знаете? Хотите сейчас на винтовки броситься не разбираясь? В огонь кинуться? Вы же видите, — он обернулся, рукой махнул на застывшее оцепление стрелков, — с этих толк какой. Они сами перепугались — никогда такого не видели. Но тогда — тогда они готовы были и ждали нас! Сейчас сами ничего не понимают. Но там, за рекой, кто-то ведь сейчас тушит ваши дома!..

— Да ты сам-то хоть раз видел эти дома, Выкормыш? Ты ж у эльфьего короля во дворце мягко спал да сладко ел!

Вокруг недобро засмеялись.

— Видел, — серьезно ответил Турин, — видел! Все видели! Знаю ваши упреки, сам их себе повторял! Что вы там, за рекой, а я здесь! Знаю! И король Тингол знал! И делал что мог! И когда появился шанс что-то исправить и для вас тоже — а он появился, шанс этот! — убили короля.

Вокруг примолкли, Турин обвел людей взглядом.

— Убили его. По городу слухи пустили — такие, что мы уже готовы вцепиться друг в друга. Стреляют уже, верно? Дома вспыхнули. И что теперь? Чуете, чем пахнет? Не дымом, нет! Чуете, кто руку приложил?..

Капитан Лиртиаль — так его звали — остался на посту. Сам пост перестал щетиниться винтовками и колючкой, стрелки растащили барьеры и вместе с людьми принялись разводить костры, таскать воду и натягивать тенты. Кто-то рванул в часть за одеялами, кто-то за полевой кухней, кто-то — в город. В лагере составляли списки, делились по улицам и кварталам, выбирали предводителей: небольшой отряд собирался выдвинуться к мосту, узнать, что же там.

Турин ушел смотреть, как все устраивается, Белег остался у бронемобиля. Нужно было поскорее заканчивать здесь и ехать в центр, смотреть по обстановке и пробиваться прямо во дворец, выяснять новости.

— Держите, господин полковник, — подошел кто-то из оцепления, протянул клочок бинта. Запахло перекисью.

— Спасибо.

В боковом зеркале «Глаурунга» отразился разбитый лоб, но это было ничего. Больше беспокоила тихая тупая боль в груди: под чьими-то башмаками спружинили ребра, а еще хуже — под ребрами будто кольнуло что-то острое. Где-то там, где доктор Курмин показывал белеющий на снимке кусочек застрявшего металла — от него давно следовало избавиться… Белег придержал себя за бок и сквозь зубы вздохнул.

— Белег! Белег Куталион! — позвали вдруг. — Господин Коммивояжер!

Сквозь мельтешение людей и эльфов к нему, хромая, протискивался пожилой мужчина с большим кулем в руках.

— Тиглдан! Ты здесь.

— Мы, — поправил Тиглдан. — Малая вот, — он тяжело качнул куль, — расхворалась. Я и решил, не надо второй раз судьбу пытать. Ноги в руки, ее в одеяло — и в больницу нашу. Только пока там толкался, пока нужного доктора найти просил, оно и полыхнуло. Прямо так через мост и перебежали …

— Что с ней? — спросил Белег, отгибая край одеяла.

Девочка была очень бледная, вся в липкой испарине и то ли спала, то ли впала в забытье — больше походило на второе.

— Продуло, может? — предположил Тиглдан. — Так-то тепло у нас, но с горя-то… Я только касторового масла ей дал: подумал сперва, вдруг та дрянь вернулась. Но так-то непохоже. Скажешь что?

— Я не врач.

Жар был сильный, очень сильный.

Турин в толпе будто почувствовал его взгляд: он стоял в стороне в окружении людей — в окружении выдвинутых в предводители — и что-то быстро, сильно жестикулируя и явно пересыпая речь соленой бранью, с ними обсуждал. Рядом вставлял какие-то реплики капитан Лиртиаль.

— Сейчас! — крикнул Турин, коротко взглянув и узнав Тиглдана, — вскинул руку в приветственном взмахе. Еще через минуту распрощался там и прибежал.

— Что тут! Тиглдан! Вот встреча! Что такое?..

Девочка в своем кульке казалась восковой; она приоткрыла рот и сдавленно дышала, подрагивая ресницами.

— Так… Дела-а… И куда мы тогда едем?

***

Менегрот

17 часов 28 минут

Ворота во двор были заперты. Витрины торговых помещений на первом этаже — тоже, на решетках висели замки, за решетками поверх стекла видны были куски фанеры и еще чего-то — наверное, снятых мебельных стенок.

Со стороны Кирпичного проезда было тихо, фонари на столбах не горели, окна и в доме 22/1, и в домах по соседству были сплошь погашены, и казалось, что район затаился — как ребенок спрятался в кровати, сунув голову под подушку.

Гарью пахло. Сильно. Ветер доносил с реки запах, а с соседних улиц непривычные, незнакомые прежде Менегроту редкие возгласы испуга, отдаленный стук и звон разбитого стекла. Еще дальше, со стороны центра — далеко, в шуме двигателя людям не услышать — прозвучали два выстрела.

Пока ехали, Тиглдан успел наскоро повторить то, что они про Новое Заречье, да и про город вообще уже знали: что началось со стрельбы в Квартале, продолжилось в центре, а потом вспыхнуло за рекой. Еще рассказал, что ему самому удалось выяснить по просьбе Белега.

— …никакого особого специалиста в лице вашего покойника-гнома никто в наших трущобах не искал. И специалистом тот не слыл, это уверен будь. Просто столяр-плотник. Делом своим занимался, никто про него ничего подозрительного не знает. Я и так, и эдак поспрашал у разных людей — глухо.

— Никто примечательный к нему не заходил?

— Нет. Никто из мутных людишек и мутных гномов. Заходили редко младшие помощники из разных гномских мастерских, заходили люди — по большей части, кто за речку перебрался и там обустраивается, какой-никакой достаток имеет. Самого покойника видели: ходит себе через мост, а там по конторам, по лавкам разным. И по столярным, и по мебельным. Заказами перебивается. С денежками у него туговато было, это точно. Зареченская публика, сам понимаешь, до плотницкого мастерства не требовательна: кому что надо, сами справляются, а чтобы нанимать да заказывать… Нет, это дело редкое. Потому и общаться с ним никто не стремился, только пацаны соседские в помощники напроситься хотели, но он выпроводил их.

— С деньгами у мастера Фрара было туго, с заказами тоже. С квартиры он съехал, не расплатившись, а мастерскую снял на несколько месяцев вперед.

Тиглдан на заднем сиденье неловко, придерживая куль с девочкой, развел руками.

— За что купил, за то продал. Может, какой сдобный вариант ему Хуртиль предложил: денежки за год вперед и тогда скидочка хорошая. Вот покойник финансы подбил да с квартирки и сбежал.

— Возможно. Что-то еще?

— Что еще… Ты меня, стало быть, просил что разузнать: нет ли у покойника второго дна — нет, такого не нашел; не искали ли у нас кого рукастого — как я понял, кто сейф открыть может али дверцу мудреную… Нет, не слышал. Лавчонку одну подломить хотят, это правда. Еще слушок прошел, солидный человек должен был добришко кой-какое из Тир-Миндоба в Менегрот перевезти, лихие ребята встретить его думали… Но это как будто не по твой интерес разговоры. Посему не нашел я выходов на гнома вашего.

— А еще кто искал? Это я спрашивал, — в заднее зеркало поймал его взгляд Турин, — не крутился лишний кто? Сейчас или раньше? Тоже вопросы какие приметные задавал?

— Сейчас-то кто только не крутится… Но я понял, понял! Если ротозеев всяких, полицию и вояк ваших не считать, то все же есть пара наблюдений. Но жиденьких. Делиться?

— Делись.

— Во-первых, видел одного знакомого. Эльфа. Дважды видел. И оба раза он… вот не знаю, как сказать, но можешь на чуйку мою старую положиться: он в наших местах частенько мелькает по делам своим, но тут точно оба раза уши грел. Первый раз на улице толкался, на развале у реки и вперед не лез, со стороны слушал. А во второй я его в трактире увидел, куда сам с такой же целью и зашел, потому сразу внимание и обратил: он у стойки с наливалой болтал и совершенно точно подпаивал тамошних забулдыг. Я потом специально за ним сунулся, но он очень уж технично от меня ушел.

— Так-так! — обрадовался Турин. — И кто такой? Приметы? Описать сможешь?

— Как зовут, не знаю. Описать… Примет-то особых нет, но описать можно. А вообще вы и так его найдете: у него маленькая барахолка в Клубке.

— А-а-а, — разочарованно протянул Турин. — Живчик такой? Среднего роста, черные волосы, светлые глаза? В галифе, сапогах и кепи набок?

— Тьфу ж ты! — расстроился Тиглдан. — Белег, кто из твоих, что ли?

— Нет. Держи его в голове.

— Держи-держи! С ним еще второй может быть. Высокий, серый такой. Молчун. И женщина-брюнетка.

— Понял, — согласился Тиглдан. — Конкурирующая фирма.

— Что за второй случай?

— Второй… Второй тоже мутный, тут ты точно сам решай, что к чему. Сначала я увидел эльфа. Не знаю его совсем, эльф как эльф, по виду приезжий, не столичный — стоял в кругу спорщиков уличных. Там обсуждали, кто виноват, да что делать, да что теперь будет. Я тоже потрепал языком, а сам смотрю, что очень уж эльф напирает на то, что с таким бардаком неудивительно, что короля укокошили. Это я сейчас его слова повторяю. Тут и осекся: тебе-то, милый мой, откуда знать, бардак или нет?..

— Может, наслышан. Или раньше в Менегроте жил, — предположил Турин.

— Может! Но я себе пометочку в мозгах сделал. А потом в тот же день иду и снова слышу спор уличный, подхожу, слушаю — и снова тот же эльф. Напирает уже на то, что скотство какое-то у нас в Заречье. Загнали, говорит, людей, как скотину. И приезжему эльфу нормально в город не попасть, пришлось окольными путями пробираться. Не сходится что-то, подумал я. А наутро опять. На рынке бабы собачатся, и вдруг эльфийка: вас, говорит, сюда вообще никто не звал, по милости пустили, не нравится — проваливайте!.. Ладно, нас таким мнением не удивить, слышали всякое. Но тут, сами понимаете, все на взводе, такой крик поднялся. Думал, сейчас поколотят дуру эту, так она как сквозь землю провалилась. А потом к вечеру уже я ее с тем же самым эльфом вместе увидел… И тоже странно: стоят у реки рядом, молчат, в разные стороны смотрят, и сами какие-то… Как сказать-то… Как пыльным мешком шарахнутые! Не наводит ни на какие мысли?

— Может статься.

На этом подъехали к дому. Турин погасил фары и высунулся в опущенное окошко.

— Э-эй!..

— Не кричи.

В окне второго этажа, ближайшем к подворотне, в темной квартире мастера Сормаса недвижным силуэтом стоял Идмо. Ствол карабина лежал у него на сгибе покалеченной руки.

— Двое? — уточнил он.

— Четверо.

В окне появилась вторая фигура

— Господин Куталион!..

— Уйди, — коротко добавил Идмо и без церемоний отпихнул господина Гвириэля себе за спину. — Сейчас.

Внутри, во дворе, куда осторожно вкатился «Глаурунг», их встречали соседи почти полным составом. Окна в самом доме — и в выходящем на проезд крыле, и в том, что тянулось вдоль Торфяной улицы — были погашены и зашторены, зато внутренний флигель с квартирой Идмо, со столовой, с кухней и подсобными помещениями ярко светился изнутри. На крыльце в своем переднике и теплой желтой шали стояла ниссэн Авриль; рядом толкались дети из восьмой квартиры: облепили и ее, и мать, ниссэн Тармивэль, и вооруженную клюкой госпожу Йорвен; нис Дорвэн держала на руках младшую девочку, ниссэн Ливиэль — мальчика. В кухонном окне мелькнули лица нис Акдис и сестры Ниниан; Халардон, мастер Гуин и мастер Сормас остались в подворотне и под наблюдением недовольно кряхтящего Батона заново собирали баррикаду.

— Мы решили перестраховаться, — сообщил Идмо, когда «Глаурунг» заглушил двигатель, и Белег с Турином выбрались наружу, стали помогать Тиглдану.

— Это не лишнее.

— Вчера ночью было неспокойно. Но днем на улице пусто, шумели в стороне, а как стемнело, опять пошли какие-то звуки напротив — в комбинате. Через забор сигали, что-то вынесли… Мы потом внешние окна закрыли и собрались здесь.

— И это правильно, — согласился Белег и обернулся. — Сестра Ниниан…

— Погоди, — перебил вдруг Турин, посмотрел на закутанную девочку, потом на медсестру — вернее, на ее живот, — пусть… пусть лучше… Господин врач! Нужна ваша помощь!

— С чего бы это? Я пока в состоянии осмотреть ребенка, — тут же нахмурилась Ниниан.

— Я думаю, вам не стоит…

— О, вы еще и в медицине разбираетесь? Прекрасно! Все-то вокруг во всем разбираются! Одна я!..

— Что у вас? — из подворотни показался Халардон.

— Конечно, а без тебя никто ничего решить не может! — через плечо огрызнулась Ниниан.

— Не надо опять…

— Да? А что еще мне не надо делать? Давай, расскажи! Расскажи, тут прибавилось тех, кто пока не в курсе: ты немного старше и уже поэтому лучше разбираешься! Вперед!

— Не надо на меня так кричать!..

— Господин Куталион!

В нарастающую перепалку вмешался еще один возглас: замешкавшийся где-то господин Гвириэль теперь спешил к ним из парадной. В рабочей куртке, в резиновых сапогах и почему-то в фетровой шляпе, с древком от метлы в руках — он выглядел воинственным и готовым вступить в схватку сию минуту.

— Господин Куталион! Господин Турамбар! Как хорошо, что вы вернулись! Здесь столько всего случилось, по моему настоянию жильцы дома собрались здесь, чтобы держать оборону. К сожалению, у нас почти нет оружия, но я вооружил жильцов, чем смог! Сам я собираюсь предпринять вылазку — в центр. Хочу дать телеграмму Мальвис, чтобы пока не приезжала. Но мне требуется карабин, а этот, — он ткнул в сторону Идмо, — отказывается подчиниться моему распоряжению! Посодействуйте, господин Куталион!

— …Нин, может, ты прекратишь цепляться к словам и наконец услышишь меня?!

— Это я цепляюсь?!..

— Господин Халардон, госпожа Ниниан! Прошу вас, — вплелся в общий шум голос нис Дорвэн, за ней подтянулись вперед другие женщины; дети, привлеченные и «Глаурунгом», и перепалкой, осмелели и тоже подбежали поближе, засновали вокруг.

— …я не имею права бездействовать в сложившейся ситуации! И если вы останетесь в стороне, то отправлюсь один! И сам добуду себе оружие, — тут господин Гвириэль с неожиданной решимостью бросил свою палку, как копье, та ударила Идмо в грудь; он отшатнулся и, заслоняясь, запоздало вскинул руки. Воспользовавшись моментом, господин Гвириэль сдернул у него с плеча карабин.

— Отдай сюда, недоразумение, — с угрозой в голосе произнес Идмо.

— А вас я рассчитаю сей же час!

— Господин Гвириэль! — испуганно прошептала нис Дорвэн, а домовладелец с торжествующим видом попятился к подворотне. Ствол карабина в его руках гулял из стороны в сторону.

Женщины во дворе ахнули, кто-то вскрикнул, взвизгнул, взметнулась клюка госпожи Йорвен. Халардон, оборвав себя на полуслове, дернул Ниниан себе за спину — та оцепенела на месте.

— Я сам отправлюсь в центр и, если потребуется, выдвинусь Мальвис навстречу!

— Может быть, возьмете бронемобиль? — предложил Белег. — Будет быстрее и безопаснее.

— О! Благодарю!.. Но… но я ведь совсем не умею рулить, — засомневался господин Гвириэль, замер на месте и озадаченно посмотрел на водительское место за запыленным стеклом.

— Это очень просто. Я вам сейчас объясню.

— Вы полагаете, я справлюсь?..

— Садитесь. Потяните на себя ручку. Посильнее, она туговата.

Турин уже обошел «Глаурунга» позади и, оказавшись у господина Гвириэля за спиной, ухватил ствол карабина — как раз когда тот действительно взялся за ручку пассажирской двери и заглянул в окно. Одновременно вперед шагнул Идмо и здоровой рукой отвесил такую оплеуху, что домовладелец, прежде чем упасть, сделал два шага назад, а уже потом свалился плашмя, раскинув руки-ноги и потеряв свою шляпу. Турин осуждающе на это посмотрел, разряженный карабин со щелчком выплюнул патроны на землю.

— Что ты! Что ты! — всплеснув руками, бросилась вперед ниссэн Авриль — пихнула мужа в сторону, опустилась на колени возле господина Гвириэля. — Совсем ополоумел?!

— Это я ополоумел?! — окончательно взъярился Идмо, шагнул следом, навис над лежащим, над стоящей на коленях женой. — Этот кретин сегодня превзошел самого себя! Авриль, если ты и после этого скажешь, что лечебница!..

— Скажу! — Авриль резко поднялась, сжала кулаки. — Снова скажу! Мальвис бы нам этого не простила!..

— Мальвис?! Все! Нет больше Мальвис! — рыкнул Идмо сначала на жену, потом, наклонившись, на оглушенно мигающего господина Гвириэля. — Нет ее! Не приедет ни наша Мальвис, ни наши внуки, ни кто другой из этого проклятого Ард-Галена!

Он в сердцах сдернул с головы фуражку и швырнул куда-то в сторону, в темноту подворотни — оттуда донесся цокот, шорох, и с удивленным ворчанием на свет выглянул Батон.

— Господин Гвириэль, — в повисшей неловкой тишине позвал Белег, — вы слышите меня?

Домовладелец заворочался и неуклюже сел.

— Кажется, слышу.

— Я бы хотел вас кое о чем попросить.

— О чем? Дело в том, что я планировал…

— В нынешних обстоятельствах, когда жильцам угрожает опасность, а господин Халардон, — Белег взглянул на вздрогнувшего врача, — сейчас будет занят с пациентом, я поручаю вам присмотреть за сестрой Ниниан.

— Что…

— Сестра Ниниан.

— Я поняла, — опередила его медсестра, отпихнула Халардона и решительно прошла вперед. Господин Гвириэль осторожно взялся за ее протянутую руку, медленно поднялся — сначала на четвереньки, потом на ноги.

— Господин Ку…

— Вы, господин Халардон, приступайте. Тиглдан, жду тебя здесь же. Турин, отдай карабин — Идмо возвращается на свой пост. Остальные, — Белег обвел взглядом притихших соседей, — уходят во флигель и не шумят. Госпожа Йорвен, опасность миновала, опустите палку, все важные новости я выслушаю по порядку.

Сестра Ниниан с господином Гвириэлем — непонятно, кто кого поддерживал под локоть — ушли первыми; она — молча, не взглянув на Халардона, он — забормотав что-то о приличиях, о долге и о том, что прекрасно понимает ситуацию и поэтому полностью готов посвятить себя… Халардон проводил их взглядом и, только что не скрипя зубами, обернулся к Тиглдану. Девочка в своем свертке была все в том же липком забытьи. Халардон замер на мгновение, потом, опомнившись, грея, потер ладони, заглянул ей в лицо, пощупал виски, шею и решительно забрал на руки, понес — но не во флигель, а в сторону своей парадной. Тиглдан неловко похромал следом.

Остальные постояли еще совсем немного — хватило второго внимательного взгляда, чтобы двор опустел, и возле бронемобиля остались только Белег, Турин и с некоторой неуверенностью задержавшийся на крыльце мастер Гуин.

— Постой-ка, — позвал вдруг Турин. Поймал Белега за локоть и за полу пиджака, подцепил там что-то — оказалось, заметил образовавшуюся после недавнего падения прореху. — Знаешь, я подумал тут… Может… Может, ты все же дашь мне… Дашь мне свой пистолет?

========== Глава II. Добровольные помощники ==========

18 часов 10 минут

— Хотели бы убить — убили бы.

В магазинчике-мастерской мастера Гуина, если не брать в расчет вставленные в окна фанерные щиты и отчетливый сквозняк, было, как всегда, аккуратно прибрано, опрятно, и товар на полках выстроился в привычном порядке: отдельно фотокамеры, отдельно светильники и карманные фонари, телефонные аппараты и печатные машинки, наугримские электрические бритвы, новенькие электрические примусы… Тем приметнее был лежащий в центре пола булыжник и солидная, не тронутая приготовленным веником россыпь осколков вокруг него.

Решившись, дождавшись в их разговоре паузы, мастер Гуин все-таки вернулся от крыльца, приблизился и попросил уделить ему минуту внимания — пригласил к себе. Внутри, когда отпер дверь, когда вошли и остановились, с драматичным видом указал на этот булыжник и провозгласил: «Вот!» А потом, не дождавшись реакции, пояснил: «Чуть не убили на этом самом месте». И повернулся, ощерился, приглашая получше рассмотреть подбитый глаз и выбитый зуб; первое и так уже было отчетливо видно, второе — за усами и бородой — только слышно.

— Утешили вы, — прозвучало с укоризной и с долгим присвистом — «утес-сили», — господин полковник Куталион. Умеете!

— Извините, мастер. Я вам сочувствую.

Турин наклонился и поднял булыжник, повертел его, не заинтересовавшись, пристроил на прилавок.

— Я тоже сочувствую! Только что вам с того сочувствия, мастер Гуин? Или вы попросить о чем хотели? Рассказать? Не томите, ну!

Рассказ вышел короткий. Этой ночью — благо решетки на окнах были предусмотрительно поставлены еще в более мирные времена — мастер не мог сомкнуть глаз из-за пугающих уличных криков, доносящихся выстрелов и постоянного мелькания теней. А когда услышал отчетливый скрежет в замке входной двери, бросился к окну с револьвером в руках и с гневным окриком. За что и получил немедленный поток оскорблений и этот самый булыжник — он начисто вынес стекло, передний зуб и едва не лишил мастера глаза.

— Полностью осознаю, — получилось «полноштю ошожнаю», — как мне повезло, что я живу здесь, а не в Квартале. Вы же знаете, я съехал, когда пришлось уйти из гильдии… Но ведь и здесь мне угрожает опасность! Все эти дни я откровенно боялся выйти на улицу! Поэтому решился просить вас о помощи, господин полковник Куталион.

— Я слушаю, мастер Гуин.

— Я подготовился, не думайте, — он полез за полу пиджака, куда-то в карман на жилете, вынул аккуратно сложенную бумагу. — Я по собственной инициативе провел некоторые расспросы среди партнеров и коллег и составил список имен: вот, взгляните, пожалуйста.

На листе ровными группами было выведено два десятка имен мастеров из разных гильдий и разных торговцев — кузнецов, скобарей, оружейников, механиков, инженеров; между ними пестрели цветные стрелочки и краткие пометки. Мастер Гуин принялся объяснять.

— Видите ли, господин мой полковник, я взял на себя смелость припомнить и составить схему, в который отразил некие связи, которые, смею надеяться, будут вам небезынтересны, — на последнем «небесынтерешны» присвистнул так протяжно, что поморщился и схватился за щеку. — О-ох… Вы, полагаю, хорошо помните историю с достопочтенным мастером Уруздаром и его непревзойденными сейфами, изготовленными специально для дворца? Исключительного искусства работа была проведена, да!.. Я в то время был лишь молодым подмастерьем в оружейной шурина мастера Уруздара, но помню все происходившее очень хорошо. Без каких-либо технических деталей, разумеется, в них был посвящен только самый узкий круг, а весь проект держал в голове только лично мастер Уруздар, да будет доволен им Махал… Но вот на этой схеме я отобразил тех, кто еще был тогда тесно связан с самим мастером: его учеников в городе нет, но есть их ученики, есть подмастерья, родственники…

— Внушает! — заметил Турин, заглядывая в листок. — И? Какая связь с вашим-то булыжником? Вы через него вышли на след другого камушка? Небольшая такая вещица, наслышаны, а? Небольшая, а приметная? — Турин сложил пальцы колечком и через это колечко посмотрел на мастера Гуина, подмигнул ему.

— В какой-то степени вы правы, господин капитан Турамбар! Дело в том, что ходили слухи — разные слухи, красочные… Слухи, что достопочтенный мастер Килин, глава златокузнечной гильдии, был очень раздосадован отказом Его Величества Тингола отдать ему заказ на оправу для Сильмарилла. И замечу, многие в Квартале согласны с этим возмущением хотя бы в том, что история из разу в раз откладываемого заказа слишком затягивается, становится похожа на скверную шутку! Ходили слухи, мастер Килин делал весьма непочтительные заявления, обещал, что так просто это не оставит…

— И-и-и?..

— Я не хочу быть совсем голословным…

— Ну давайте, давайте, мастер! Начали уже, так не томите!

— Извините, господин мой капитан… Итак, я навел кое-какие справки и выяснил, кто слова мастера Килина слышал и запомнил. Узнал, что схожие разговоры велись в высших кругах некоторых других гильдий… Вы, вероятно, не знаете, но троюродная племянница достопочтенного мастера Килина приходится родной сестрой сватье достопочтенного мастера Нигзара, это нынешний глава гильдии часовщиков…

— …да-да-да, которую давно стоило бы переименовать в гильдию механиков, но вы очень держитесь традиций. Я в курсе, мастер Гуин, еще ближе к сути! — поторопил его Турин и взглянул на Белега — тот никак не реагировал, слушал молча и в исписанный листок уже не смотрел.

— Все верно, вы прекрасно осведомлены, господин мой капитан! Итак, очевидно, что мастер Килин имел определенный интерес и намерения, а еще тесные личные связи с мастером Нигзаром. А тот, в свою очередь, был подмастерьем у мастера Болина, известного ученика самого мастера Уруздара. Как видите, связь совершенно понятна и очевидна! Но я дополнил ее именами тех, кто еще мог быть вовлечен из-за своих навыков или по тесному знакомству…

— Какую помощь вы хотите получить в обмен на эту информацию, мастер Гуин?

— Ваше содействие, господин мой полковник Куталион! — живо встрепенулся мастер и тут же понизил голос, доверительно добавил: — Ваше личное содействие…

— Рассказывайте.

— Дело в том, что я хотел бы поскорее покинуть город. Однако понимаю, что в нынешней обстановке мне такое разрешение не получить, а пробираться тайком не стоит и думать — застрелят и имени не спросят… Поэтому я хочу просить вас замолвить словечко: я только хочу выехать, пока меня не убили в собственной лавке. Готов ответить на любые ваши вопросы и дать любую необходимую информацию!

— Хорошо, — Белег, не оборачиваясь, ощупью придвинул себе стул, сел, — начинайте. Лицо вам разбил лично внук мастера Нигзара или кто-то из его подмастерьев?

— Что…

— Вам удалось проникнуть в оцепленный Квартал или вы встречались где-то в городе?

— Я…

— Вы решили уехать до этой встречи или по ее итогам?

— Да что вы такое говорите, господин полковник! За кого вы меня принимаете?!..

— А вы меня? — Белег сидел, в упор глядя на мастера, а тот замер с приоткрытым ртом и с выражением крайнего возмущения, которое стало быстро меняться сначала на замешательство, а потом на откровенное смятение.

— Я… Извините, господин мой… я, наверное, не так выразился. Мы… Наверное, мы неправильно поняли друг друга… И лучше забыть об этом неловком разговоре, извините…

— Я вас не отпускал.

Мастер Гуин, уже поспешно повернувшийся к двери, замер. Глянул на закрытое фанерой окно, на проход, который заступил не понявший пока ничего, но не ставший медлить Турин. Обернулся, осмотрелся и вздохнул.

— Извините, меня, господин полковник. Наверное, это было неумно.

— Неумно.

— Жест отчаяния, — получилось «сест отсяния»; мастер потоптался на месте и остался стоять, виновато опустив и руки, и голову. — Дело в том… Поймите: мне угрожали! Ко мне заходили! Ночью пришел слуга — настоящий головорез! — от Нигзина, будь он неладен. Это, господин капитан, как раз двоюродный внук Нигзара. Это сейчас он простой торговец коллекционным оружием, а раньше владел большой мастерской по ремонту — по ремонту вооружения дориатской армии. А некоторые виды вооружения производились на фабрике, принадлежащей двоюродному брату его матери…

— Дайте-ка я догадаюсь: и именно эти самые виды чаще прочих нуждались в обслуживании.

— Совершенно верно, господин капитан Турамбар… Когда схема вскрылась, мастер Нигзар едва не потерял пост главы гильдии, и это был бы ужасающий позор для всей его семьи, поэтому скандал удалось замять… Я не знаю всех деталей, господин капитан, но вот господин полковник…

— Вы остались не в накладе, мастер Гуин, — прервал его Белег.

— Совершенно верно! Мне пришлось покинуть и гильдию, и Квартал, но я не в обиде: в конце концов, заключения для ремонта я столько лет делал, и совесть моя молчала… — он снова охотно и покаянно покивал.

— Я все равно ничего в ваших мастерах-подмастерьях и их родне не понял, но дальше-то что? Чего ваш бывший патрон такого захотел, что вы решились на редкую дурость? Денег, что ли?

— Нет, нет! Это мерзавец Нигзин как раз хочет улизнуть из города! Заопасался, что его семья замешана в случившемся, а даже если и не замешана, то ничего хорошего ждать все равно не стоит… Он хочет уехать. Наше с вами соседство не секрет, поэтому он потребовал, чтобы я договорился с вами об особом пропуске. Он бы и уехал по этим документам. А не договорюсь… — мастер Гуин крякнул и большим пальцем чиркнул себя по бороде.

Турин фыркнул.

— Не смейтесь, господин мой капитан, пока не смейтесь! Он ведь сперва предлагал посулить вам большие деньги!..

— Он или его слуга?

— Что?

— К вам приходил слуга от Нигзина или он сам.

Мастер опять замер. Белег помолчал, рассматривая его. Потом все же произнес:

— Ступайте во флигель, мастер Гуин.

Больше ничего не добавил, потому что тут скрипнула дверь из подсобки — та самая, через которую они недавно зашли со двора, — и в магазинчик заглянул явно с чужого плеча переодетый Тиглдан.

— О… Помешаю?

— Нет. Если мастер Гуин не хочет ничего возразить.

— Нет-нет, — поспешил заверить мастер и попятился к той же двери, но Белег его остановил.

— Постойте. Вернитесь сюда.

Мастер не сразу, но послушался — опасливо приблизился и замер в шаге от Белега.

— Еще ближе.

Он придвинулся еще и напрягся, словно опасаясь удара.

Белег так и сидел — на обычном деревянном посетительском стуле, свободно откинувшись на его жесткую спинку, и смотрел гному глаза в глаза. Тот явно нервничал и хотел бы отвернуться, но не решался.

— Еще ближе. Встаньте вот сюда.

Турин и Тиглдан молча наблюдали и не вмешивались — один все так же недоуменно, переминаясь в проходе, скрипя курткой; другой — по привычке ничему не удивляясь. Гном, уже только что не дрожа, встал почти вплотную — так, что их брюки соприкоснулись, — и глаза все-таки отвел. Белег медленно наклонил голову, рассматривая его, сильнее оперся на спинку стула, и тот качнулся назад, но сразу уткнулся в стенку прилавка.

— Можете идти, мастер Гуин. Пока. Оставайтесь во флигеле и не делайте больше глупостей.

Бросив взгляд на лежащие на прилавке ключи, мастер Гуин не решился взять даже их, осторожно обогнул посторонившегося Тиглдана и поспешил убраться. Ссутулившийся, вжавший голову в плечи, умалившийся в размере, он вдруг отчетливо напомнил Мима.

***

Он очнулся на полу лицом вниз в луже, как потом выяснилось, своей и чужой крови. Было темно и тихо. Двигаться было тяжело, и что причина тому — плотная сеть, в которой он весь запутался, он понял тоже потом. Тогда только попытался приподняться, но рука — правая — соскользнула в той луже, и он упал обратно — прямо на левую.

Второй раз сознание вернулось вместе со светом: лежал он уже на спине, возле лица светил карманный фонарик, и под невнятное бормотание чьи-то руки бесцеремонно обшаривали его.

— …что тут, что тут у нас, господин мой эльф? что тут, что тут… — приговаривал надтреснутый скрипучий голос, и на пол с тихим стуком отправлялось содержимое Белеговых карманов.

Он дернулся в своих путах, Мим — в свете фонарика мелькнуло испуганное лицо с всклокоченной бородой, с застрявшими в ней крошками сора, с выпученными глазами в красных прожилках; из щербатого рта пахнуло киселью похлебки и извечного самосада — Мим тоже дернулся, пошарил где-то, и на свету блеснуло лезвие.

Раздался выстрел.

Нож — или что это там было — зазвенел на полу, и Мим с испуганным возгласом метнулся прочь — так спасается от брошенного ботинка одинокая крыса.

Откуда-то донеслись шорох, тяжелое ворочание и перемежающееся стонами прерывистое дыхание.

— К-хто там… живой?.. — позвал слабый голос Андрога.

— Я…

— В… в-встать можешь?

— Нет.

— По… годи…

Очень медленно Андрог подполз из темноты, с трудом переваливаясь через темные тряпичные кучи, и кое-как перерезал — перепилил — пару ячеек сетки, а потом без сил опустил голову Белегу на плечо и, тяжело дыша, выдавил:

— …уволок-хли …нашего…

— Жив?

— Да… С-скрутили. Этот еще — просил… Сука ка-кая… же. Говорил: сразу… кончать…

Больше не сказал ничего.

Белег пролежал так еще целую вечность, с трудом растягивая шнуры сетки и часто переводя дыхание. Во рту солонило, голова отзывалась болью на всякое движение, а левая рука не двигалась вовсе; когда он все же освободился и сел, спихнув в сторону застывшего Андрога, в свете фонарика заблестели остекленевшие глаза.

Раньше ему удивительно везло: за все годы — у Озера, в Походе, в Белерианде и в самом Дориате — он ни разу не был серьезно ранен. Вывихи, ушибы, порезы, мелкие переломы — все как у всех; но ничего из того, что надолго вывело бы из строя. Даже тогда, после Нирнаэт, военврач только осмотрел его и, пусть не слишком охотно, сразу отпустил. Кто-то говорил, это большая удача; кто-то повторял суеверие — удача такая однажды уравновесится сторицей.

Руку насквозь прошило ниже локтя, и обе кости пугающе легко двигались внутри сами по себе. Дело было скверно, а с другой стороны — могло быть и хуже, но никаких других ран не обнаружилось, зато рядом на полу в аккуратной кучке лежал и «Карсид» (весь расстрелянный), и небольшой черный пистолет (тоже пустой), и снятый с руки хронометр, и заботливо вытащенное содержимое карманов: складной нож, зажигалка, немного денег, документы на имя Лорваса Валендиля Алдамиона (нандо из Нимбретиля; вполне реальная фигура), а главное — серебристая металлическая коробочка без надписей, но с выдавленным на внутренней стороне крышки цветком. В коробочке уцелели все пять ампул.

Минут через десять, когда в голове прояснилось, сил как будто прибавилось, а мешающая думать боль почти полностью ушла, Белег поднялся иосмотрелся. Первым делом соорудил повязку, а поверх нее шину, а поверх шины приладил чью-то портупею, накрепко притянув руку поперек груди. Вокруг, внутри перехода их подземного убежища, он насчитал по меньшей мере три дюжины людских трупов — кто-то погиб в перестрелке, кого-то добили уже после. Лестница на вершину Амон-Руд тоже была завалена, а все остальные обнаружились наверху. Выживших не было.

Отсюда, с вершины, в сумерках хорошо были видны кострища отмирающих пожаров — в долине вокруг горы было полтора десятка партизанских баз, постов и схронов. Столько же огоньков Белег и насчитал. Поэтому долго размышлять не стал: вернулся в убежище, наполнил там припасами чей-то ранец и пару патронташей, забрал из тайника оставшиеся коробочки с медикаментами и спустился вниз, уповая, что приспособленную под склад и гараж нижнюю пещеру Мим выдавать не стал.

Гарью и бензином запахло почти сразу, поэтому, оказавшись на пороге, Белег уже был готов: гараж выгорел подчистую. Там еще что-то тлело и изо всех сил воняло, поэтому остовы автомобилей (трофеи, плоды откровенного мародерства ранних дней существования банды и кое-какие приобретения, включая подаренный от щедрот новый нарготрондский бронемобиль — пробное изделие, непрошибаемое, но очень уж тихоходное, более смертоносное внешним своим видом, нежели встроенным в крышу пулеметом; пулемет на платформе все время клинило, и в конце концов его решили снять и приспособить под турель) — остовы эти он рассматривать не стал и вышел наружу. По иронии уцелел мотоцикл. На нем обычно отправляли связного на базы и на окрестные хутора, поэтому он вечно валялся в кустах, закиданный лапником. Наверное, одной рукой его еще можно было поднять и завести, но нестись по разбитой дороге, надеясь догнать далеко оторвавшийся отряд, удалось бы до первой ямы.

Накатывающее отчаяние требовало какого-то выхода: Белег без толку метался по площадке перед замаскированным ходом внутрь горы — не иначе, действовало содержимое ампулы — и уже почти поддался искушению всадить в неповинный мотоцикл всю обойму. Но тут из зарослей, пошуршав там, пофыркав, потопав, будто сообразив, что не стоит появляться слишком внезапно, вышла лошадь. Простая, живая и очень грустная бурая лошадка с прозаичной белой отметиной во лбу, с одним ухом и с сильно опаленной куцей гривой. До того как во всеобщую жизнь вошли ныне не особо любимые Белегом автомобили и прочая колесная техника, он не слишком жаловал лошадей — вернее, не слишком понимал сам принцип доверять свою жизнь животному красивому, но пугливому и глупому. Но сейчас шагнул к лошади и, обхватив ее за шею, поцеловал прямо в грустную исцарапанную морду. Глупой она не выглядела.

Через два с половиной дня и еще через три ампулы они были у переправы Тейглина. Ангбандский рейд опережал сильно, но как будто не торопился — часто останавливался пограбить, попьянствовать и тащил с собой прибавляющуюся добычу, а потому расстояние между ним и Белегом понемногу сокращалось. От переправы след вел напрямую через пустынный ныне Старый Южный тракт: очевидно, отряд был хорошо подготовлен и не боялся идти так близко к Бретильским укреплениям и рисковать нарваться на встречную разведку боем.

Еще через три дня они с лошадью перешли Бритиахский брод и двинулись в сторону предгорий. Путь надежно помечали следы стоянок, полное отсутствие местных жителей, что прозябали в убогих халупах в стороне от тракта и спешили убраться с пути любого подозрительного отряда, а еще иногда встречались трупы — и ангбандские, и вовремя не спрятавшихся людей.

На восьмой день лошадь захромала. Это была простая крестьянская лошадка, когда-то она всего лишь возила телегу по равнинам Талат-Дирнен, а потом послушно катала партизан по долине вокруг Амон-Руд — с весточкой до одной базы, с ответом до другой… Рывок на сорок с лишним лиг с ее стороны уже был подвигом, и Белег не мог ее винить. Поэтому только расседлал и, как сумел, обработал пораненное копыто. Кто-нибудь из кавалерии или даже Маблунг, большой любитель лошадей, сказали бы, что правильнее и милосерднее было бы ее пристрелить: к ночи нагорья Таур-ну-Фуин кишели волками и тварями похуже (они кишели и днем, но Белег знал способы тварей отвадить). Может, даже сама лошадь это понимала, потому что по-прежнему грустно и покорно глядела на него, не собираясь от судьбы сбегать, но Белег не стал вынимать револьвер; погладил ее, потрепал по гриве, пошептал в уцелевшее ухо, как лучше выйти из этих проклятых мест обратно к опасным, но все же не настолько низинам Димбара и отпустил. Лошадь медленно повернулась и, хромая, потопала вниз по склону. Позади на крупе у нее белело смешное совершенно круглое пятно, и Белег понял вдруг — сопоставил: видно, именно эту лошадь Турин назвал Пуговицей.

Пеший путь напрямую через лес занял у него еще сутки. Сама дорога шла окружным путем, и он рассчитывал хорошо здесь срезать и нагнать отряд на спуске. Две коробочки с ампулами уже опустели, и за пазухой оставалось еще две; рана почти не беспокоила, голова была удивительно легкая и соображала хорошо — иной раз даже как будто слишком хорошо и слишком просто, и непонятно было, как долго будет длиться этот эффект и не выйдет ли боком: средство это всегда использовали как меру экстренную и краткосрочную, а вот держаться на ней сутками в постоянном напряжении сил никто раньше не пробовал. Не говоря о том, что неясно было, как поступать дальше, если он действительно сумеет нагнать многочисленный, до зубов вооруженный отряд…

В лесном мраке вдруг что-то мигнуло и осталось светить — белым электрическим светом. Белег вскинулся. Он устроился на ночлег в корнях дерева, рассчитывая продолжить путь еще до рассвета; вскинулся и снял пистолет с предохранителя. Тяжелый «Карсид» висел в кобуре на поясе, а маленький, компактный и почти бесшумный пистолет удобно ложился в руку даже во сне.

За горным уступом под укрытием из склонившейся сосны темнело нечто странное, в чем не сразу распознался бронемобиль: по сравнению с этим ублюдком, нарготрондский сородич его показался бы почти симпатичным. Бронемобиль стоял как-то криво, вывернув переднее колесо, и возле этого колеса, привалившись спиной и выпустив из рук включившийся фонарик, кто-то сидел. Белег присмотрелся и подошел ближе.

— Эй.

Сидевший оказался эльфом, но таким запущенным замученным, что не стоило даже пытаться угадать принадлежность к какому-то народу, зато место пребывания его в последние — месяцы? годы? — было очевидным. Из оружия у него нашелся только мясницкого вида палаш, рука была одна, правая, а от второй, укоротившейся по меньшей мере до запястья, обернутой грязной тряпкой, даже через тряпку шел и характерный запах, и сильный жар. Впрочем, жар шел от него всего.

Белег сдвинул предохранитель и огляделся: переднее колесо бронемобиля попало в трещину между камнями, и там то ли заклинилось, то ли вовсе погнулось — так или иначе, вытащить его даже с помощью набросанных веток и сучьев-рычагов явно не получалось…

На то, чтобы сходить к своему маленькому лагерю, у него ушло несколько минут. Еще несколько — чтобы вколоть неизвестному бедняге лекарство, а потом, дожидаясь эффекта, промыть ему рану и сменить повязку.

Тот очнулся через час. Дернулся вдруг, заерзал и сел, одурело озираясь по сторонам: Белег оттащил его в сторону, на траву, забрал на всякий случай все лишнее и только вложил в целую руку флягу с водой. Сам сел ждать на подножке бронемобиля.

— Ты кто такой? — спросил раненый, когда осознал свое положение, напился и откашлялся.

— А ты?

— Ага. Значит, Дориат, — раненый криво ухмыльнулся, и этого отчасти оказалось достаточно.

— Значит, голдо.

Они посидели, рассматривая друг друга. Потом раненый мотнул головой на север и спросил снова:

— Оттуда?

— Нет. Этот агрегат на ходу?

— Был на ходу. Видишь, застрял… Отряд ангбандский увидел, вот и рванул куда попало. Повезло — не заметили…

— Большой отряд?

— Большой… Изрядная толпа, еще и пленника с собой тащили.

— Пленника?

— Вроде как. Я удивился даже: барахла тащат много, даже скотину гонят, а пленный всего один. Парень — из смертных. Нет… а… — голдо прищурился, — а зачем спрашиваешь? сам куда собрался? Мне-то — на юг.

— На юг, — повторил Белег, размышляя.

Голдо подождал, но, видно, решил, что продолжения не будет. Поэтому неловко поднялся, качаясь, подбрел к бронемобилю, поймал рукой выступ кузова и критически посмотрел на колесо.

— Раз на юг, — он охнул, замолчал и прикрыл глаза, постоял так шатаясь, — раз на юг, то предлагаю времени не терять и попытаться вытащить этого монстра в… — он покосился на затянутую на груди у Белега портупею, — в две руки. И двигать побыстрее. Выглядит так себе, не спорю, но прет честно, даже по камням. Должен дотянуть до границы вашей… Тут лиг пятьдесят осталось, да?

— Даже меньше. Если по прямой, — Белег тоже поднялся, встал рядом, рассматривая колесо.

— Тогда решили. Я, — надумав, голдо повернулся и протянул руку, — я Гвиндор Дуилинион. Нарготронд.

Белег помедлил.

— Я знаю, как выглядит Гвиндор из Нарготронда, ты не похож на него.

Голдо рассмеялся — криво и зло.

— Верю! Только ты знал прежнего Гвиндора! Гвиндора — командира Нагорной стражи. Гвиндора-без-пяти-минут-зятя-короля. Гвиндора — осла, который не смог сдержать себя в руках в самый важный момент! Гляди, от него остался огрызок, но имя все равно прежнее: Гвиндор Дуилинион из Нарготронда. Назовись и ты, и возьмемся уже за дело. А потом дернем на юг.

Лекарство подействовало хорошо, и теперь в раненом можно было опознать голдо: худющий, грязный, наполовину седой, весь скособоченный, он глядел на Белега снизу вверх, но глядел твердо и сверкал глазами со всей присущей голодримской задиристостью. Теперь Белег его узнал.

— Ты прав. Быстрее сделаем, быстрее отправимся. Но сначала захватим кое-кого. Я Белег Куталион. Из Дориата.

Гвиндор, на глазах теряя решительность, смотрел на Белега. Потом на руку, крепко ухватившую — поймавшую — его протянутую худую и грязную ладонь, и взгляд его из задиристого делался тоскливым. Он вздохнул и обреченно выругался.

18 часов 26 минут

— Ты спишь или думаешь?

Турин тронул его за плечо, и Белег обнаружил, что все еще сидит и смотрит перед собой — туда, где недавно стоял мастер Гуин и где теперь осталось пустое место.

— Думаю.

— О подлых гномьих комбинациях? Что это вообще сейчас было?

— Похоже, намерение отделаться от неудобного поручения.

— Пф-ф! Ну хитрила! Может, он вообще хотел, чтоб мы его с конвоем куда-то проводили?

— Запросто, — согласился Тиглдан и поскреб седую щетину на щеке. — Я ваш разговор только в самом конце услышал, но отчего-то догадываюсь. Задницу свою от прежних товарищей спрятать хочет, не иначе.

— Возможно. Не уверен. Не думал о нем, — Белег медленно покивал, потом провел ладонью по лицу, поднялся.

— А о чем думал?

— О том, — стул от тычка по спинке снова встал на задние ножки и завалился к прилавку, — о том, что если бы он вот так меня ударил, то как раз бы в нужном направлении. Но я бы никак не разбил голову обо что-то на столе — спинка стула не дала бы.

Тиглдан на этот раз если и удивился, то виду все равно не подал.

— Какие интересные тебя посещают мысли… Своевременные.

— Не-не, Тигл, это он про короля! — сообразил, пояснил Турин, подошел к стулу с другой стороны, потрогал его. — Но… Если боком?.. Хотя там же кресло с подлокотником… А! А если тогда на нем? Если на подлокотнике король и сидел? Как раз бы плашмя на стол и рухнул, а кресло потом передвинули. Что скажешь? Только вот по росту тогда…

— Скажу, — Белег забрал с прилавка ключи, огляделся еще раз и пошел к выходу через подсобку, — что почти уверен: так и было.

Они вышли обратно во двор. Там было все так же пусто и тихо, только горели окна флигеля, падал на крыльцо желтый свет из его распахнутой двери и мягко светилось выходящее на эту сторону окно в квартире Халардона. Белег запер дверь, а Турин хотел что-то добавить, но промолчал, только мрачно переглянулся с Тиглданом.

— Что с твоей подопечной?

— Лежит… Доктор серьезный, лечит. Обругал меня, дурака старого. Сказал, сразу надо было в больницу, а теперь… А я-то, знаешь, в больницу нашу не очень верю. Мне как-то один доктор там прямо сказал: страшно с вами, людьми, дело иметь — лечишь одно, а вы от другого — раз! — и помрете. Руки, говорит, опускаются.

— Этот не пугливый.

— Я уж заметил… Сказал, до утра дотянет — поживет еще, — Тиглдан опять поскреб щеку, понюхал ладонь, обтер и тут же спохватился, стал отряхивать чужую рубашку. — Вот, одежу мою отобрал, эту сунул и умываться выпроводил, еще какой-то дрянью велел обтереться. И выгнал — проветривайся, мол, а то и другие детишки тоже заболеть могут… А я только что-то не понял: сколько тут детишек у вас да чьи они? Вроде и эльфятки, смотрю, и человечки, и возраст какой-то…

— Долго рассказывать.

После Нирнаэт беженцы из Митрима попадали в Дориат и посуху, и по воде — капитан Келентир среди прочих сутками напролет вывозил их на своем буксире по Тейглину. И так получилось, что сначала принес домой к молодой жене и недавно родившемуся сыну двоих — дор-ломинских погодок, брата и сестру (они уже выросли — парень тоже работал в порту, девушка на ткацкой фабрике, и оба снимали теперь маленькую квартирку по соседству, а в Кирпичный проезд часто заходили в гости). Потом появился эльфийский младенец — темненький, крикливый, закутанный в одну лишь мужскую рубашку, без нашивок, без булавок, без каких-либо следов. На пути его несколько раз передавали с рук на руки, и где-то там сгинуло и имя, и происхождение, и только по тому, что мальчонка рос не в пример шумным и задиристым, решили, что должна быть тут где-то голодримская кровь. Потом через несколько лет появились сразу три девчонки. Не из одной семьи. Они жили в приюте на самой границе с Бретилем и каждый раз, завидев буксир, выбегали махать ему. Почему — сказать не могли, но воспитательница по бумагам посмотрела, что всех трех когда-то вывезли как раз рекой, так что… Так что однажды Келентир забрал всех трех. Потом…

Сейчас в восьмой квартире жило восемь детей, и, хотя Тармивэль родила только сына, все остальные — и те, что выросли уже, — называли их с Келентиром матерью и отцом и были усыновлены совершенно официально.

— Понял… — покивал Тиглдан и поскреб плешивую голову. — Только я, выходит, теперь без дела оказался. Говори, что надо.

Белег отвернулся, посмотрел в черный проем подворотни; с улицы, из города, близкого шума не доносилось — Кирпичный проезд будто затаился, закрылся створками запертых ворот и задернутыми шторами, замер, но откуда-то издалека, снова из центра, снова едва различимо донеслись выстрелы: «Бах», «Бах», «Бах»… «Щелк-щелк-щелк» — повторил за ними револьверный барабан.

— Опиши еще раз тех двоих, кого видел в Заречье, — мужчину и женщину. И подумай: не было ли разговоров, что у вас прибавилось эльфов. Или просто часто мелькал кто-то непривычный.

— Эльфов… — задумался Тиглдан, — не сказал бы. Не слышал. Так-то живут. Считай, маленький закуток свой. Там сейчас ребята твои шороху навели, кое-кого прибрали, а кто успел — смылся. Митримцы по большей части, но может, и еще кто. У кого с документами неважнецки. А что до тех твоих — ничего особенного… Слушай.

Полный или хотя бы частичный набор документов можно было просто купить на хорошо нарисованных бланках: умельцев хватало, но серьезной проверки такие бумаги не выдерживали, а в местах, где их лишний раз не спрашивали, легко было попасть под визит полиции; можно было выправить вполне настоящую справку беженца из какого-нибудь Бритомбара или Эглареста, заплатив фалатримскому посреднику сумму побольше — к этому способу чаще прибегали хитлумцы. А можно было разориться и задним числом получить самое настоящее подданство Ард-Галена, Тол-Сириона или, если водились совсем уж лишние деньги, целого Нарготронда. Впрочем, чтобы потом попасть с этими документами куда-то в солидную контору, не говоря о государственной службе Дориата, предстояло пройти особую проверку, и там одних только бумаг было бы мало — требовалось надежное личное поручительство и еще какие-нибудь свидетельства, которые обязательно проверяло разведуправление.

— …нет, Белег. Про тех двоих — да, все выложил. А еще про кого и говорить не буду, не знаю.

— Господин Куталион! — прервав разговор, из флигеля выглянула ниссэн Авриль. — Господин Турамбар, господин…

— Тиглдан. Не господин.

— Господин Тиглдан, — улыбнулась ниссэн Авриль — мягко и устало, — ужин уже накрыт и накрыт на всех. Идите скорее, не вздумайте со мной спорить.

В большой, как всегда нарядно убранной столовой собрались почти все соседи. Не было ушедшего на свой пост Идмо и капитана Келентира (тот и не приходил с суток на буксире, а ниссэн Тармивэль через силу улыбалась и успокаивала детей и только с затаенной надеждой посмотрела на Белега, но, конечно, никаких новостей от него не получила); не было оставшегося с девочкой Халардона; не было братьев-студентов (про них споро рассказала ниссэн Ливиэль: накануне вечером оба собрали по маленькому чемоданчику и улизнули, ничего никому не пояснив — видно, сочли за благо вернуться под родительский кров).

На обеденном столе по всем правилам сервировки уже выстроились в ряд тарелки и приборы, бокалы и стаканы, графины с водой и с ягодным морсом, салфетницы, подставки под горячее; непроницаемая нис Акдис половником из большой фарфоровой супницы разливала по тарелкам мясное рагу, нис Дорвэн щипцами раскладывала по плетеным корзинкам ломти хлеба и маленькие пухлые булочки, а ниссэн Ливиэль и госпожа Йорвен рассаживали возвращающихся с вымытыми шеями и вымытыми руками детей. Атмосферу почти праздничного застолья нарушали только слишком отчетливо непарадный вид едоков и общая очевидная настороженность.

Белег, Турин и Тиглдан спорить не стали: прошли и сели на свободные места. Напротив господин Гвириэль воодушевленно растолковывал сестре Ниниан свой план по вылазке в центр города, мастер Гуин сел подальше и упорно отводил взгляд. Госпожа Йорвэн и ниссэн Ливиэль наконец всех рассадили, сами уселись и продолжили обсуждать последние события, а мастер Сормас между ними крутил головой и только поддакивал то одной, то другой…

Постепенно расселись и все остальные.

Разговоры о произошедшем и происходящем как-то сами собой, будто по молчаливой договоренности, свернулись и потекли в подчеркнуто мирном русле: на всякие беззаботные, каждодневные темы вроде погоды, урожая, соседских сплетен и анонсов грядущего (и пока официально не отмененного — никто и не вспомнил как будто) Праздника урожая. Мясное рагу было вкусным и пришлось кстати, и Белег даже не стал возражать, когда все такая же сурово-безмолвная нис Акдис поднялась и разложила добавку — и ему тоже. Тиглдан рядом ел медленно и как будто стесняясь: низко наклонял голову, берег чужую рубашку и кое-как пережевывал щербатым ртом. Зато Турин обе порции смолотил моментально, начисто подобрал подливу, доел весь хлеб в корзинке и удовлетворенно замер, откинувшись на стуле. Только когда Белег сам отодвинул тарелку и повернулся обсудить дальнейший план, то понял, что молодой человек спит.

19 часов 28 минут

— Больно? — спросила сестра Ниниан, понажимав на ребра.

— Нет.

— А если честно? — спросила снова и нажала сильнее. Белег вздрогнул. — Так-то… Знаете, господин Куталион, кто только хуже пациентов-мужчин? Мужчины-эльфы.

— Будете срывать на мне досаду? — уточнил Белег.

Сестра Ниниан, отражаясь в застекленной рамке с пейзажной акварелькой на стене холла, закатила глаза и подтолкнула его в шею.

— Не вертитесь, — и потянулась к раскрытой на буфете медицинской сумке, стала там что-то искать.

После ужина Белег все-таки растолкал Турина и заставил выйти из столовой в холл — перебраться на стоящую там кушетку, а сам застыл в размышлениях — времени катастрофически не было, но и ему стоило подремать час-полтора где-нибудь в углу. Но прежде чем он успел что-то решить, попался сестре Ниниан: пристроив господина Гвириэля помогать ниссэн Тармивэль с детьми (а может, наоборот, сдав его самого под присмотр детей), она подошла вдруг, дернула за рукав и сообщила, что обгорелая дырка и разошедшийся на пиджаке шов ее не волнуют, но вот следы ботинок на спине вызывают чисто профессиональный интерес.

— Сидите так, — велела спокойным голосом.

Что-то там, позади, металлически скрежетнуло, густо запахло жирным травяным запахом мази, и последовало уверенное, но осторожное прикосновение — сперва еще болезненное, но быстро сменившееся приятной успокаивающей прохладой. Белег послушно сидел, прикрыв глаза и уткнувшись лбом в сложенные на спинке стула руки.

— Что, неужели без дежурных шуток?

— Развлечь вас шуткой?

— Не обязательно. Это я приготовилась дежурно ответить. За последнее время привыкла в больнице к штатным острякам.

— И как положено ответить?

— «Нет, к убогим муж не ревнует». Посидите минуту, пусть впитается. Хотя… Этой рубашке все равно пора в стирку.

Она отошла, взяла загодя намоченную салфетку, стала методично вытирать руки. В этот момент из столового зала, возвестив о своем приближении глухим стуком клюки, выплыла госпожа Йорвен; увидев их, замерла в некотором заинтересованном удивлении, поправила на носу очки и с откровенным любопытством рассмотрела сначала Белега, потом — с любопытством меньшим — Ниниан.

— Понимаю вас, милочка, — наконец проговорила она и нараспев, явно цитируя что-то, резюмировала: — «У нее была одна слабость — эльфы», — и поплыла дальше, в темноту двора. На пороге только обернулась, снова посмотрела на Белега и покачала головой, неопределенно — то ли с некоторым осуждением, то ли наоборот.

— Ну вот, кажется, моя репутация окончательно погублена…

Белег посмотрел на сестру Ниниан все в той же застекленной рамке, обернулся.

— Хотите что-то добавить?

Мазь у нее на руках, наверное, уже вся отошла, но она продолжала один за другим с силой тереть, крутить пальцы, наматывать на них салфетку и все смотрела на Белега — и задумчиво, и оценивающе.

— Про старую каргу? Нет. Про другое — пожалуй. Муж и правда не ревнует, а вот мне, на вас глядя, стало что-то неспокойно. Сделаете ему что-нибудь — выцарапаю вам глаза. Вставайте, уже можно одеваться.

Настойчивый запах мази сулил теперь долгое соседство, но вместе с тем забылись и свежие ушибы. Белег проводил удалившуюся сестру Ниниан взглядом, забрал пиджак и кобуру и, оставив Турина спать на кушетке, сам вышел во двор — пошел к парадной.

Халардон стоял на лестнице возле распахнутого окна, привалившись к перилам, и курил в потемках. На звук шагов не пошевелился, только произнес медленно — заторможенно:

— А, это вы…

— Что девочка?

— Девочку лихорадит. Но все будет хорошо, это не черная сыпь. Скорее куриная, если это о чем-то вам говорит, — дверь в его квартиру была настежь распахнута, и он замолчал на мгновение, прислушался. — Ваш друг — немолодой друг — редкий болван. Да и вы хороши, додумались тащить больного ребенка сразу в дом. Ваш второй, молодой друг разве не рассказывал про мор в Дор-Ломине?

— Следовало оставить девочку за городом?

— Нет, — Халардон покачал головой, потер глаза, — нет, конечно… Но вы, вижу, не очень представляете, что такое людские болезни и как быстро они распространяются. И чем могут быть чреваты…

— Представляю. Но действительно не так хорошо, как вы.

— Вот…

Он докурил, затушил папиросу о металлическую опору перил и вытащил следующую, подвинул пачку Белегу.

— Были там еще больные, вы не заметили? Ваш Тиглдан говорит, что не знает. Только куриной сыпью не болеют по одному.

— Нет, на это я не смотрел.

— Понимаю…

— Эта сыпь связана с отравлением?

— С каким?.. А-а, да… Про это рассказал. И я сам слышал о паре случаев, с таким же исходом… Нет, там было что-то другое — другая клиническая картина. Так уже не скажешь, но предположу что-то пищевое, точечное. Иначе бы охватило куда шире. По-хорошему, это ведь тоже надо бы расследовать: кто, что ели, откуда взялось… Только кто этим займется?

— Больница Заречья?

— Не смешите. С хирургами у нас да, полный порядок, и травмы лечатся прекрасно. Но тех, кто хотя бы примерно понимает, что делать с чем-то посерьезнее простуды, — по пальцам перечесть.

Белег молчал, и Халардон, покосившись на него, снова прислушавшись к тишине из квартиры, продолжил:

— Не знаю, в курсе вы или нет… Медицинское ведомство направляет всех практикующих врачей работать с людьми — по разнарядке. Только это количество в качество никак не переходит, а больше раздражает — и одних, и других. Что толку от эльфийского целителя, столкнувшегося с заворотом кишок от плохой еды?.. Или ваши мозгоправы — спецы по реабилитации? Им потом самим впору помощь оказывать… Дориату следовало бы заимствовать чужой опыт — раз уж Дориат опомнился и захотел дружбы со смертными. Это все похвально. Но вы слишком медленно реагируете.

— Возможно, вы правы.

— …нет, я не про вас лично — вы-то как раз понимаете скорее. Я… — он не договорил, зажмурился, потряс головой, потом встряхнулся уже весь — всем туловищем, почти по-собачьи — и поглядел бодрее, будто проснувшись. — Я ведь когда в Дориат попал, мне все равно было: все закончилось, все рухнуло, никого и ничего не осталось. Я бесполезен стал, и мне все равно было, куда меня тем приливом вынесло. Просто там и остался — при госпитале в лагере — и помогал там, раз нужда такая. Совершенно не волновало меня, что могут ваши вот явиться, проверить и выпроводить меня за границу в любой момент. Там потом на месте лагеря и поселок уже возник — дома, огороды… Люди как-то приспосабливались, семьи заводили, уезжали, переезжали, рождались — умирали, конечно, тоже. Но это все… Своим чередом. А я как будто так и застыл в том дне, в том лагере, хотя от него уже ни одной палатки не осталось. И не заметил, что почти двадцать лет мигнуло, все другое вокруг, все переменилось. Да вот хотя бы: соседская надоеда — совсем малявка ведь, вечно под ногами вертелась — выросла вдруг…

— Это ее решением было переехать?

— И переехать, и… Да все это ее решение. Пока я проснулся от этого своего серого дня длиной в двадцать лет, пока поразился, пока ужаснулся, пока рисовал себе картины отдаленного будущего и снова ужасался, она уже все решила. И, знаете, моим лучшим решением было принять такой же взгляд: смотреть на все не с позиции, что же там будет лет через сто, а вдвоем с ней жить моментом. Видите как: без официальной регистрации, у меня документы дутые, как записывать ребенка — не придумали пока; больница выматывает до смерти, в Дориате непонятно что творится… Вы вот еще — одно к одному, такое чудесное соседство, кому рассказать…. Еще мне сегодня было сказано, что я недоумок и надоел на год вперед, но это все… Не знаю, как назвать, но чувствую, что действительно нужен. Что живу каждый день. И каждый этот считанный день ценнее тех бесполезных серых лет.

— Не скажу, что полностью понимаю вас. Но понимаю отчасти.

— Еще бы… Вы можете не удивляться и не уточнять, зачем я вам все это наговорил. Поясняю: если вы надумали все-таки меня прижать, пользуясь моментом, то не стоит. Мне есть что терять и есть за что побороться. А будете этим же шантажировать, выкину вас в окно.

— Завидная у меня перспектива.

— Я серьезно.

— Я тоже. Многовато угроз от вашей семьи на единицу времени.

— Что?

— Ничего, — Белег вздохнул и все-таки вытащил из пачки папиросу, взял спичечный коробок. — Прижать вас, как вы говорите, вероятно, следовало. Но это больше не в моих обязанностях. А для частного интереса довольно наведенных справок и нашего соседства.

— И что, даже ничего от меня не потребуете, господин бывший полковник разведки? Или ждете, что я не выдержу и сам предложу?

— Вам есть что предложить?

— Ха!

Внизу на крыльцо флигеля вышли нис Дорвэн и нис Акдис, о чем-то тихо переговариваясь, стали вешать на натянутых бечевках прополоснутую скатерть. Ниссэн Авриль с корзинкой в руках показалась следом и в сопровождении нарисовавшегося откуда-то Батона направилась к парадной — наверное, понесла ужин Идмо.

— Не накручивайте себя, господин бывший капитан медицинской службы. Требовать от вас я ничего не буду, но могу сам предложить. Если кто-то заменит вас здесь и если не боитесь, сходите в лагерь у западного въезда в город — посмотрите сами, что там с этой сыпью.

Халардон удивленно застыл, но ненадолго — на пару секунд. Потом мигнул, выдохнул в окно струю дыма, покосился в пролет — там поднялась уже по лестнице ниссэн Авриль, толкнула дверь этажом ниже — и медленно проговорил:

— Здесь — да… Сможет… Здесь ничего сложного. Да… Я схожу. Схожу, господин Куталион!

— Вот и хорошо, — просто ответил ему Белег и выпутал из-под сложенного пиджака портупею с кобурой, — только возьмите. Иначе ваша жена мне не простит.

— Нет-нет, не надо! — как-то живо всколыхнувшись, помахав руками, мотнул головой Халардон. — У меня есть — есть револьвер! Не удивляйтесь, только вчера приобрел у… у одного.

— Покажите.

Тычком затушив папиросу, Халардон быстро скрылся в дверях своей квартиры, пропал там на пару минут и вышел — протянул Белегу завернутый в тряпицу все тот же типовой «Карсид».

— Вот! Новый почти. Армейский.

— Сколько отдали? — Белег взвесил револьвер в руке, повертел, откинул барабан.

— Семьсот пятьдесят.

— Солидно. Посмотрите сюда. А лучше послушайте, — Белег зажал в зубах папиросу, вынул свой «Карсид» и, показывая, одновременно пощелкал курками, покрутил барабаны.

— …и? — подождав, уточнил Халардон. — Вы можете надо мной посмеяться, но я не специалист в оружии. Обращаться умею.

— Тогда неважно. Спуститесь к мастеру Гуину, скажите, что он, вероятно, перепутал и дал вам не то, за что вы заплатили. Если будет возражать, сошлитесь на меня. Держите.

Халардон забрал свое приобретение, недоуменно повертел.

— А…

— Да, вот: это ключи от его лавки, потом отдадите сразу Идмо или ниссэн Авриль.

— Хорошо… Спасибо.

Он еще раз заглянул в квартиру и действительно не стал терять время: убежал вниз, а потом, после короткого разговора, — Белег видел из окна — к парадной поспешила нис Дорвэн.

Девочка в пустой квартире была по-прежнему горячая, но уже спала — точно тихо спала на постели, укрытая простыней; рядом на столике раззявила рот еще одна медицинская сумка, а в ней пузырьки, свертки, флаконы, бумажные пакеты с санитарными перевязками… В туалетной комнате мокли в тазу залитые мыльной водой и чем-то пахучим вещи — ее и Тиглдана. Белег задерживаться тоже не стал — только дождался, когда нис Дорвэн поднимется и сообщит, что все знает, все поняла и все сделает, и ушел к себе.

В их с Турином квартире было тихо и свежо; предночной свет с улицы заливал все холодной синевой и играл на стеклах и мебели стальными бликами. Белег медленно прошел в свою комнату, уронил там на стул испорченный пиджак и грязную рубашку, достал чистую из шкафа, в задумчивости постоял с ней. А потом подошел к кровати и рухнул — проспал как мертвый ровно час.

***21 час 18 минут

Первый пост стоял прямо на углу Кирпичного проезда и Тележной улицы. Все еще небольшой: четыре угла из сложенных мешков с песком, трое стрелков с винтовками и фонарями и молодой лейтенант внутренних войск. Здесь у них просто проверили документы.

— Не разгоняйтесь, — предупредил храбрящийся лейтенант.

Из достоверной информации у него было только то, что основной пожар в Заречье потушен, погорельцев размещают в палатках к западу от города по обе стороны от реки, а о масштабе разрушений и о подсчете жертв речь пока даже не идет. Что творится в центре и вокруг Квартала, он не знал.

Ехать в центр было необходимо. По-хорошему, они уже давно опоздали: нужно было уже находиться либо во дворце (вокруг него, по слухам, стояло глубокое оцепление, через которое еще предстояло пробраться), либо в эпицентре столкновений.

Со слов соседей, со слов капитана Лиртиаля на въезде в город и со слов этого вот лейтенанта на посту, еще позавчера, четырнадцатого числа, напряженность в Квартале только возрастала. Полиция и внутренние войска перекрыли выезды и вели точечные обыски, а местные гномы либо терпели и огрызались, либо просто терпели. Посольское управление тем временем имело ожесточенный разговор с Магистратом и, через него, напрямую с эред-луинскими королевствами: оттуда шли депеши, ноты и требования прекратить давление и начать совместную работу и совместное расследование преступления, жертвами которого стали двое подданных обоих королевств. Из Менегрота отвечали, что ни о какой совместной работе до выяснения обстоятельств и речи быть не может, а жителям Квартала надлежит не оказывать сопротивления и полностью содействовать следствию. Так препирались весь день и всю ночь, а ранним утром обстановка накалилась до того, что часть Квартала вдруг разом четко и слаженно забаррикадировалась и выставила собственные посты, заодно сумев вытолкать прочь отдельные группы полицейских и военных патрулей. И те, и другие вызвали подкрепление, но попытка вернуться успехом не увенчалась, и вот тогда зазвучали первые выстрелы.

— У нас информация разнится, — рассказал еще капитан Лиртиаль, — что именно там случилось — нарочно или нет… Говорят, приказ был поверх голов стрелять… Но так или иначе, убитые были и у нас, и у гномов. И дело пошло совсем скверно.

К Кварталу срочно стянули внутренние войска, но быстро выяснилось, что плотную монолитную застройку с узкими улицами, узкими окнами-бойницами и обширными подвалами, пронизывающими весь Квартал, сходу взять не выйдет даже у них, а гномы тем временем демонстрировали из этих бойниц изрядные оружейные запасы…

— Одновременно полыхнуло в Заречье, ринулись еще и туда. И вот: теперь стреляют уже в самом центре…

Что при этом происходило во дворце, где искать Марондира, где искать Орофера, где искать хоть кого-то определенного — подсказать это тем более не мог никто.

— Ну что ж, — не без мрачного сарказма заметил Турин, когда отъехали от первого поста, — зато мы классно покатались…

Центр по мере приближения встречал их усиливающимися приметами очевидного непокоя: брошенные вещи, перевернутые урны, россыпи битого стекла, закрытые листами фанеры, досками, просто тряпками пустые окна; мелькающие быстрые тени, ломаные силуэты, крадущиеся фигуры — горбатые от ноши, сжавшиеся от страха; разбросанная из клумб земля, выломанные из мостовой булыжники, перевернутые и сдвинутые к стенам домов телеги, афишные тумбы, скамейки; следы копоти на этих стенах, следы выстрелов и ударов, влажные следы просохших луж — все это безобразие виднелось на пути через Лесной бульвар, а здесь, на подъезде к Посольской площади, предстало в полном виде.

Посты (уже не просто трое-четверо стрелков — целые взводы со станковыми пулеметами, прожекторами, бронированными автомобилями) тоже учащались, выглядели собранней, решительней и информацией владели лучше. Тут уже и выяснилось, что весь день вокруг взбунтовавшегося Квартала шла облава, задержали достаточно людей и немало эльфов, наловили гномов; кто-то явно нашел где затаиться, но именно сейчас в центре тихо, ходят патрули, а сами посты стоят на каждом крупном перекрестке.

— Однако, — произнес Турин и в очередной раз присвистнул, когда добрались наконец до самой Посольской площади.

О последних событиях тоже знали уже конкретнее: завязавшись в Квартале, перестрелка быстро набрала ход, распространилась по проспекту и по бульварам, а оказавшиеся на утренних улицах горожане быстро превратились в перепуганную толпу — та без оглядки бросилась прочь, вбирая в себя все новых и новых участников, понесла за собой крик, шум, беспорядок…

— В сторону дворца можете проехать в сопровождении патрульного автомобиля, придется только подождать. Или оставьте свой здесь и пересядьте. Хотя подождать все равно придется, — сразу обозначил капитан на посту на въезде на площадь.

Кордон здесь перекрывал всю ширину бульвара, и поверх него просматривались крыши бронемобилей, торчащие на них пулеметы, мелькающая армейская форма. В третьедомском Представительстве были погашены все окна, большинство плотно задернули, но в некоторых в темноте между штор виднелись выставленные на край подоконников дула винтовок.

Рассказали еще, вчерашнее столкновение в какой-то момент удалось вытеснить сюда, на Посольскую, зажать с трех сторон и пресечь. Ранеными теперь был забит весь госпиталь, под сотню задержанных скопом заперли в казармах выведенного из города Регионского полка, и с ними разбиралась полиция…

В сторону дворца они не поехали. Отказались и от предложенного сопровождения, пересекли площадь и медленно въехали на узкие улицы Верхнего города, где было темно, пусто и тихо — только колыхались вслед проезжающему «Глаурунгу» задернутые на окнах занавески.

Запертую дверь в «Хромую собаку» на этот раз открыл сам Сэньо-Сэнеллах. Не спросив, посмотрел сначала в щель, потом подвинулся и посторонился — ровно настолько, чтобы быстро пропустить Белега и Турина; все так же молча запер.

Внутри, в зале, было не в пример прошлому их визиту шумно и многолюдно — в буквальном смысле. Все столы и стулья из центра зала были сдвинуты к стенам, а на освободившемся пространстве, равно как на сцене и в заменяющем гардероб закутке возле входа, сидели на полу на большом куске ткани (в нем угадывался снятый с крючков сценический занавес), на скатертях, на покрывалах, просто на разложенных на полу вещах люди: женщины с детьми, старики, малочисленные мужчины. Давешний парень, Диад, стоял за уставленной чашками-стаканами стойкой и через окошко на кухню принимал от той же пожилой то ли эстоладки, то ли дортонионки исходящие паром чайники. Со стороны сцены, из сумрачного угла возле нее, доносился перебор на пианино — кто-то наигрывал медленную мелодию.

— Привет, зайцы, — Бриан поднялась с пола возле барной стойки: в пошитом из цветных лоскутов платье, в повязанной наперед косынке, густо накрашенная, она сидела там в окружении людей, по-аварски поджав ноги, и закручивала крышку на пузырьке бурого аптекарского стекла. Рядом на руках у матери зареванный парнишка сопел и рассматривал залепленную коленку.

— Здравствуй, Бриан! Гляжу, у вас настоящий постоялый двор!

— Посиделый, — рассмеялась Бриан. — Все утро гости прибывали, видишь. За реку же не попасть. Но ничего — чем теснее, тем теплее. Знаешь, малыш, такую присказку?

Люди на их появление по большей части никак не отреагировали: кто-то обернулся, а в основном даже не поднимали головы — занимались своими пожитками, своими ушибами-порезами, успокаивали детей, разносили воду и просто спали.

— Вы быстро обернулись, — заметила Бриан, пока они шли через зал в сторону сцены, а потом за сцену — в гримерку-гардеробную-кладовую, где хранились костюмы и декорации, и возле диванчика стоял туалетный столик с большим, фотокарточками залепленным зеркалом.

Бриан сама позвонила в дом в Кирпичном проезде, когда Белег уже спустился обратно во флигель и уже разбудил Турина, а, пока тот приводил себя в порядок, ждал возле «Глаурунга». Тогда вот из холла и донесся пронзительный трезвон, и через несколько секунд на крыльцо с коротким «Вас» выглянула нис Акдис.

— О да! «Глаурунг» показал себя в лучшем виде! Гнать было — одно удовольствие.

— А другое? Другое удовольствие? — многозначительно улыбнулась Бриан. — Приветов с Амон-Эреб не привезли?

— Разве что от Сурвэ.

— О! Он все такой же серьезный молчун?

— Вероятно. Мы не говорили.

— И все равно приятно! — приняла Бриан, а сама подмигнула Турину, и тот не менее многозначительно, важно кивнул в ответ.

В кладовой-гримерке навстречу им сразу поднялся высокий худой нандо. Остальные — три женщины, шестеро мужчин — остались тесно сидеть на диване, на его подлокотниках, на внесенных сюда же из зала стульях; почти все они взгляды отвели, одинаково зажав коленями ладони, смотрели в пол; все были в гражданском, какие-то притихшие, посеревшие.

— Тадмо Эстандил, Нан-Лаурмиль, Западный Регион, — чуть поспешно представился нандо, протянул приготовленную пачку замусоленных документов. — Инженер лесозаготовительного комбината «Нан-Лаурмиль». Бывший командир пограничного отряда на северной Границе. Находился в плену в период с…

Белег знал Тадмо Эстандила и до того, как его отряд, отправившись в рейд, погиб в стычке с ангбандцами, а сам командир без вести пропал на несколько лет, пока не вернулся тенью себя, по счастливой случайности сбежав излагерей Ангбанда. «Специальная комиссия по делам освобожденных пленных» — особый межведомственный орган, разбирающий такие случаи, — противоречий в его словах не выявила: ни опрошенные свидетели, ни данные разведки, ни заключения врачей не дали повода усомниться, не указали на что-то подозрительное, поэтому с Эстандилом все решилось относительно легко. Уволенный со службы, он получил направление в небольшой городок, получил в городке место на комбинате и мирно жил там со своей чуть не помешавшейся от счастья женой, следуя обычным в таких случаях предписаниям: периодические отметки по месту жительства, дальние поездки по королевству и особенно в столицу только после согласования в отделении полиции, визиты к врачу — каждый год.

Все это было известно и отдельного пересказа как будто не требовало, но Эстандил все равно обязан был повторять свою историю каждый раз при проверке документов, а проверяющий — слушать и внимательно сличать. Почти во всех драматичных случаях — «инцидентах», как их описывали при последующем расследовании, — с бывшими пленниками Ангбанда, странности начинались с мимолетного помутнения рассудка, с мелких оговорок, с потери уверенности в собственной личности.

— Цель приезда в Менегрот?

Эстандил отвечал верно, в словах не путался и даже смотрел прямо и почти не нервничая.

— Командирован. Привез для оформления сметную документацию, мы готовим большую поставку по концессии, — и, не став ждать новых вопросов, сам уточнил: — Обычно это делает главный инженер комбината, но у него внук родился, перепоручили мне.

Командировочное удостоверение тоже было оформлено по всем правилам, а в личной книжке бывшего пленного аккуратно проставили необходимые отметки. Белег полистал ее и вернул, посмотрел на остальных.

— А вот здесь у нас, — Эстандил едва заметно выдохнул и обернулся, — есть определенные проблемы.

— Почему не обратились в полицию?

— Не будь букой, командир, — засмеялась Бриан, — не обратились, потому что…

— Почему ты не обратилась, я знаю. Я спрашиваю господина Эстандила.

— Так… вышло, — только и выдавил тот.

Быстро выяснилось, что из остальных девяти еще четверо приехали в столицу по регламенту и с оформленными разрешениями: одна тоже в командировку, трое в гости к родственникам; еще двое только недавно покинули Реабилитационный центр и должны были в скором времени отправиться на новое место жительства, а пока прибыли в столицу буквально на пару дней — решить какие-то имущественные дела. И, как назло, вместе со своим сопровождающим попали в самую в гущу переполоха; сопровождающий потерялся, а эти двое не придумали ничего лучше, как вместо возвращения в госпиталь сунуться по известному адресу: бывший капитан войсковой разведки прежде посещал «Хромую собаку» и был наслышан о ее порядках.

С остальными тремя было хуже.

— Значит, господин Килиан, вы осознанно нарушили предписание и покинули место проживания, не поставив никого в известность?

— Так и есть, — отвернувшись, с затаенным вызовом подтвердил невысокий худой синда.

— По причине?

— Это личное дело. Можете не трудиться и не напоминать мне о последствиях. Объяснения готов дать. Куда мне?

— Возьмите стул и пересядьте к стене. Что у вас? — Белег повернулся к оставшимся двоим.

— Я не помню, — виновато улыбнувшись, развел руками первый. — Меня привела женщина, человек, она где-то в зале, но я вряд ли ее узнаю… Я вдруг просто обнаружил, что сижу на набережной, руки в крови, а сам весь цел. Ко мне подошла женщина и спросила, не нужна ли помощь, не нужен ли врач. Сказала, что утром укрылась в одном надежном месте, сейчас попыталась перейти через реку, но не вышло, и вот она возвращается обратно. Предложила пойти вместе…

— Я поговорил с ней, — уточнил Эстандил, — она говорит, он правда сидел там один — без вещей и без документов.

— Но я его немного знаю, — осторожно добавила одна из женщин, — это Миалан. Миалан Ап-Ндавду, он аваро из Тол-Тауриила, служит в бакалейной лавке. До… до всего он Ард-Галене жил.

— Когда вы приехали в Менегрот?

— Я не помню, — с той же улыбкой повторил названный Миаланом. — Я не помню, что я вообще куда-то приезжал. Я даже не уверен, что я действительно… как вы меня назвали?

— Ну это уж точно никуда не годится, — вмешался Турин. — А если он сейчас кинется на кого-нибудь?

— Для этого мы тут все и сидим. Повода беспокоиться не было, господин Турамбар, — не согласился Эстандил.

— Повод беспокоиться есть, — отрезал Белег и указал на другой стул у стены. — Поменяйтесь местами с госпожой Вирмантис. Что с вами?

У последнего тоже были проблемы с памятью.

— …нет, я помню, что был дома. Это было четырнадцатое число, это я точно помню, потому что отмечаю дни в календаре, доктор рекомендовал как раз на такой случай. Я собирался на службу — я счетовод в конторе. Жена приготовила завтрак, мы поели, я вышел и… И все, — бледный взволнованный синда — господин Дорвандуил, некогда вестовой Дорвандуил, — дождался своей очереди и попытался встать, прихватил Белега за рукав. — И вдруг! Вдруг после этого я стою посреди Лесного бульвара в центре Менегрота! За несколько десятков лиг от дома! Первая мысль: надо скорее в госпиталь, но… Вокруг бегут, кричат, где-то стреляют — мне вдруг стало так страшно… Вам не понять, каково это — это не то, это совсем другой страх. Мне стало страшно, жутко, я бросился бежать и опомнился уже в Верхнем городе. Тогда только стал думать и решил идти сюда.

— Сидите на месте, — велел Белег.

Все девять застыли и ждали — кто-то глядел, словно в ожидании приговора, кто-то, наоборот, смотрел в пол; господин Килиан продолжал явно злиться, беспамятный Миалан пришибленно улыбался куда-то в пустоту. Все это уже походило на какой-то результат, только никто из этого результата — из этой девятки — не подходил под описание встреченной Тиглданом пары из Заречья.

В щель приоткрытой двери доносился все тот же шум из зала: разноголосье, звон и стук посуды; тяжелые, легкие, шаркающие, спотыкающиеся шаги, детский топоток, плач, визги… На все это ложилась оживившаяся теперь, попрыгавшая куда-то вскачь мелодия. Когда шел через зал, Белег успел разглядеть: за пианино на круглом крутящемся табурете сидел и наигрывал аккуратный мужчина-эльф — черноволосый, в черном костюме, с торчащими из рукавов белоснежными манжетами; на коленях у него, посасывая то ли сухарь, то ли какое-то печеньице, лупал глазами неопределенно одетый неопределенного пола ребенок лет двух; очень молодая женщина в деревенском платье, в запростецки повязанной косынке стояла рядом и наблюдала со смесью страха и восторга.

— Звони Ордилю, — взвесив все произнес наконец Белег.

Ни Бриан, ни остальные возразить не успели: оттуда же из зала, перекрыв и голоса, и шаги, и мелодию пианино, донесся громкий дробный стук.

— Документы, — коротко распорядился Ордиль.

Эстандил и остальные рядком стояли вдоль сцены, дружно отводя глаза, и только сам Эстандил поднял голову и покосился на Белега — пачку бумаг тот так и держал в руках.

— Документы. Если их не окажется, тем хуже.

Вошедшие — два десятка военных, сплошь прекрасно знакомые лица из разведки — мгновенно сориентировались и рассредоточились по залу, принялись поднимать с пола людей, рассматривать, расспрашивать. Ордиль, Халькон и еще двое с ними сразу прошли к сцене — навстречу вышедшим из гримерки.

— Чьи документы? — моргнув, уточнил Турин.

Белег не стал дразнить, молча протянул Ордилю всю пачку, и тот, тоже промолчав, стал быстро ее перелистывать.

В проеме распахнутой двери замелькали синие мундиры комендатуры и штатские пиджаки — там, на улице, похоже, ждала еще и полиция. Люди в зале принялись шуметь, но быстро притихли, и только дети начинали плакать один за другим.

— Этого тоже? — позвал один из офицеров. Он стоял возле пианино, вздернув с места сидевшего музыканта, и крепко держал его за локоть.

— Ну и бука же ты стал, Орьо. Даже не здороваешься нормально, — рассмеялась Бриан. — Это, к слову, господин Тарион, наш замечательный настройщик.

— Подходящий день для настройки инструмента, да, Бриан? — сухо уточнил Ордиль и коротко взглянул на музыканта.

Очевидно молодой, старательный, в отглаженном черном костюме, не примечательный ничем, кроме чуть глуповатого, смешанного с недовольством удивления в очень ясных голубых глазах, он стоял, держа на руках ребенка, а тот неожиданно невозмутимо продолжал сосать свой сухарь. Взволнованная молодая мать тянулась забрать его, а офицер разведки отстранял ее рукой.

— Приобретенные у нас музыкальные инструменты подлежат регулярной проверке и настройке по гарантии. Вот, — музыкант все-таки вывернулся и отдал ребенка женщине, кивнул на лежащие на пианино бумаги.

— Паспортную книжку, — потребовал Ордиль, подходя ближе. Обернулся к Халькону: — Давай этих, — кивнул на шеренгу вдоль сцены, — по машинам и к нам. А вы, господин… Альмин Риарад Тарион… музыкальный салон «Скрипичный ключ», Парковая-десять… Вы явились именно сегодня, потому что?..

— Потому что всегда прихожу примерно в середине месяца… Извините, господин офицер, я не очень понимаю, в чем причина таких вопросов, — парень нахмурился, попытался снова освободить локоть, но где там — ухвативший его офицер был заметно выше и явно крепче. Ордиль тоже смотрел сверху вниз, пристально изучая от макушки до пят.

Белег пригляделся, но с места не двинулся — просто наблюдал.

— А задержались по какой причине?

— По какой? — не понял парень, возмутился: — Мне, по-вашему, что, надо было под пули лезть? Вот спасибо! И потом, — он посмотрел на Бриан, на держащегося с ней за руки безмолвного Сэнеллаха, кивнул им, — хозяева вот могут подтвердить: им не помешала помощь, я и помог — успокоил немного кого сумел…

— Ясно. Это что? — поразглядывав его еще немного, спросил Ордиль и вдруг резко протянул руку, бесцеремонно ухватил парня за подбородок, повернул лицом к свету — на щеке угадывалась неясная рябь старого шрама.

Парень, как по щелчку, залился краской, отвел глаза, буркнул:

— Ваше-то какое дело?.. С лошади упал.

— Мордой в гравий? — за спиной у Белега хохотнул Турин.

— А если и так?.. — подтвердил тот. — Не всем же быть мастерами… Да в чем дело-то? — он не выдержал, сам, как лошадь, замотал головой и все-таки освободился, стиснул кулаки. — Может, просто в салон позвоните? Или еще лучше — попросите сыграть для проверки, а?

Ордиль еще раз повертел его бумаги, наконец решил: стопкой плюхнул на крышку пианино, потеряв интерес, обернулся.

— Увели? Хорошо. Вы, — он посмотрел на безмятежно наблюдающую за происходящим Бриан, на застывшего рядом Сэнеллаха, — тоже едете.

— Основание, — оборвал его Белег.

— Прямое. При подозрении на прямую угрозу королевству, — спокойно ответил ему Ордиль, — для задержания достаточно личного распоряжения начальника разведки. Не припоминаете такую практику?

— А тут ощущается какая-то угроза? — уточнил Турин.

— Ощущается. Желаете тоже проехать, господин Турамбар?

— Я желаю.

— А вот вы, господин Куталион, можете записаться ко мне на прием у секретаря. В установленном порядке. На свободное время.

— Ты не беспокойся, командир, — улыбнулась Бриан, — мы же не бросим друзей — съездим, поболтаем, управление наше проведаем. Что же, если надо!..

Через две минуты внутри «Хромой собаки» остались только двое офицеров разведки: принялись перебирать вынесенные Сэнеллахом бумаги и еще раз осматривать помещения. Ордиль дал последние какие-то распоряжения, а потом тоже вышел и на улице скомандовал отъезжать — четыре черных автомобиля с бывшими ангбанскими пленниками друг за другом покатили по узкой улице. Притихших людей — здесь, на улице, действительно ждали еще три десятка полицейских — пока рассаживали в запряженные фургоны и тоже собирались увозить; говорили, что во временный лагерь. Кроме них на улице было совершенно пусто, только в темных окнах часто белели прильнувшие к стеклам лица горожан.

Прошло еще минут десять, и тротуар перед «Хромой собакой» опустел — остались Белег, Турин и мнущийся рядом настройщик; он все добивался подписи на каком-то акте приемки и, добившись (капитан полиции, потеряв терпение, черкнул там что-то и что-то рядом приписал), остался понаблюдать еще — стоял теперь и глазел, прижимая к груди папку с документами и время от времени потирая щеку.

Когда последний осевший под весом пассажиров фургон скрылся за поворотом, он вздохнул глубоко, обернулся на Белега и вполголоса заметил:

— Просто обожаю свою работу. Это же, как каламбурили в свое время в Дортонионе, сучий беспредел, — похлопал себя по карману. — Ты… ты не куришь ведь?

Белег посмотрел на Турина, тот полез за пазуху, вытащил мятую пачку и коробок.

— Вообще-то… — закурив, укоризненно добавил, — мог бы и подыграть.

— Ты справился сам.

— Так куда деваться?.. Но так, в качестве ответного жеста доброй воли? Готовность к диалогу там, сотрудничество… О чем вы с шефом договорились, — он передернул плечами. — Я вот тут специально сижу, жду. А он…

— Специально и специально тут? — скептически уточнил Турин.

— А как вы хотели? Одной старьевой лавкой сыт не будешь. Тем более этот вот, наследник угодий твоих, поскромничал, а мог бы и похвастаться: доискался ведь — нагрянул к нам среди ночи. Хорошо мы ученые, вовремя съехали… Так что хочешь не хочешь, приходится вертеться. А что же до прочего, — тут он на полуслове убрал с лица ухмылку, посмотрел бесстрастно и отчужденно, — согласитесь, что неприятно, когда ваших друзей используют втемную. Даже если слегка. А, господин Коммивояжер?

— Действительно, господин Настройщик.

========== Глава III. Голоса в голове ==========

23 часа 03 минуты

Первое, что сделал Саэрос, когда увидел его, это всплеснул руками и издал громкий возглас. Продолжил вопросом:

— Почему ты в черном?! Кто-то умер?

Белег действительно переоделся в другой костюм вместо загубленного — в черный, просто потому что в шкафу тот висел ближе, а пехотная форма оставалась внизу, в салоне «Глаурунга», и за ней пришлось бы специально идти. На вопрос отвечать не стал, предоставив Саэросу возможность выговориться.

— …я сколько раз повторял: тебе нельзя носить черное, ты становишься похож на служащего ритуальной конторы. Или на банковского клерка. А я даже не уверен, что хуже! И потом я понадеялся, голодрим одарят тебя чем-то впечатляющим — не хуже моих любимых красных башмаков…

Красные башмаки стали у них чем-то вроде анекдота: как-то Белегу выпала нужда очень спешно свернуть дела на севере и возвратиться в Менегрот, ехать почти открыто, а потому менять внешность. Он и поменял: весь взмыленный примчался в город, во дворец, и по указке королевского оруженосца сунулся в зал Малого Совета как был — в бисером расшитой аварской куртке, в бриджах и тех самых аварских же праздничных башмаках; еще и волосы для верности выкрашены в черный. Незапланированный эффект был произведен: тот же Саэрос первым на весь зал просто заорал, выставил вперед руки, словно ухватить хотел, и потребовал: «Стой! замри! Я должен это зафиксировать!»{?}[См. рисунок Профессора, где черноволосый и интересно одетый Белег находит Гвиндора: https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/5244319/pub_632812962afe975a040efbec_63285fe4c792b5652a062d7b/scale_1200]

— Башмаками не одарили.

— Но чем-то же одарили? Или только лицо расцарапали?

— Чем-то.

Саэрос посмотрел теперь другим взглядом: внимательно и цепко — наверное, разглядел что-то, уяснил для себя и потому удовлетворенно — без поддевки уже — спокойно кивнул.

— Ну и хорошо.

Нахрапом во дворец они соваться не стали — передумали в последний момент. Со стороны площади Хирилорн стояло такое плотное вооруженное оцепление и мелькали такие угрюмые лица, что общего недолгого размышления хватило, чтобы прийти к общему же выводу: может, с очередным упрямым офицером договориться и получится, но займет это немало времени. Поэтому «Глаурунг» на площадь даже въезжать не стал — остановился возле предпоследнего поста, и Белег один пошел стучаться в высокие, начищенным стеклом сияющие двери ресторана «Махаон». Ресторан для посещения был, разумеется, закрыт, но в том, что на стук кто-нибудь да откроет, можно было не сомневаться: к статусу самого роскошного заведения столицы с самыми роскошными интерьерами, самым вычурным меню, самой вышколенной обслугой, готовой немедленно воплотить любой каприз любого гостя, — к этому статусу прилагались и разные граничащие с излишествами удобства, в том числе стоящий в мягком холле телефонный аппарат.

Перед тем как поехать в сторону дворца, они еще постояли в потемках Верхнего города: Белег и Турин отъехали от «Хромой собаки», подобрали на соседней улице убредшего вперед Настройщика и, попетляв еще немного, притормозили в тихом переулке.

— …давай-ка мы на берегу проясним — не в качестве угроз или чего-то такого, а чтобы лишних иллюзий у нас с тобой не было, — произнес голдо, когда устроился сзади на сиденье и предложил для простоты звать себя не прозвищами, а очередным выдуманным именем — «Нолмэндил». — Знаю, что вы на Амон-Эреб договорились, но поручиться сам не могу, а тем более не поручусь за сокровенные твои мысли. Поэтому так: если Камень попадет ко мне или к кому-то из моих ребят, он сразу отправится по известному тебе адресу. А если кто-то с вашей стороны попробует мешать — дело примет иной оборот.

— Если.

— Что?

— Если попадет.

Нолмэндил тихо усмехнулся. В темноте он почти сливался с черным сиденьем: светились манжеты и воротник рубашки, расслабленные на коленях кисти рук и чуть выступающее из тени лицо.

— Разумеется. Если не попадет — что ж, наши лорды пободаются еще.

— Эта штука правда того стоит? Чтоб за нее бодаться? — не сдержавшись, спросил Турин.

Он сидел, извернувшись на водительском сиденье, и, щурясь невольно, высматривал в потемках голдо. Белег смотрел через зеркало.

— «Штука»? Да, эта штука определенно стоит дороже пары-другой разбитых лбов, господин Турамбар.

— Просто потому что светится? В отличие от любого другого брульянта?

— Посетую, что это весьма примитивное объяснение, но самую суть вы уловили верно: она светится. А за что же и стоит побороться, как не за свет?..

— Чтобы потом упиваться в одно лицо? Нет, — опередив, Турин мотнул головой, заслонился ладонью, — понятно, король Тингол так и поступил — запер камешек в железную коробку и посматривал на досуге. Но я не про то — не чтоб осуждать или нет. Мне больше интересно, какой тут личный резон. Зачем подставлять голову, чтобы кто-то другой занимался ровно тем же.

Нолмэндил молчал и не двигался, с интересом рассматривая его, — глаза тоже недвижно блестели в темноте.

— Похвальная пытливость, господин Турамбар. Я бы с большой радостью провел с вами обстоятельную беседу на эту тему. О том, почему нам так важно вернуть Сильмариллы, почему так будет лучше для всех — для всего Эндорэ — и почему вы ошибаетесь в своих мыслях о железной коробке. А заодно нам бы стоило поговорить и в целом: о природе света, о его ценности в нашем затененном мире… И почему стремление к нему — единственный способ выжить во мраке.

— К нему ли, — без вопроса в голосе добавил Белег.

— О, я понимаю подтекст твоих сомнений!.. Верно, одним стремлением сыт не будешь, надо питать себя чем-то еще. Мудрые и добрые предлагают надежду. Это верный огонек, не спорю, но все же часто слишком слабый и тусклый. Бывает нужно что-то поярче. Из одной только светлой надежды глотку никому не вырвешь — а такое тоже порой требуется.

— И чем же вы себя питаете? Скрежетом зубовным?

— Ну-ну, господин Турамбар, вы натура деятельная, живая, вам и самому легко представить спектр эмоций… Я воздержусь, а то господин Куталион решит, что я переступаю неписаные границы … Белег, ты скажи, если наш обмен мнениями затянулся и пора перейти к делам насущным.

— Скажу, — произнес Белег и замолчал, глядя в окно, в сторону во мраке тонущего тротуара.

Там, у самой стены дома, трепался на сквозняке придавленный чем-то газетный лист и двоил свое отражение в стекле маленького подвального окошка.

— Скажу, что сильное пламя пожирает само себя. А на пепелище сопротивляться мраку невозможно.

Нолмэндил тихо рассмеялся.

— Надо же, мы ступили на тропу ярких, но приевшихся метафор!.. Что же, позволь заметить: на этот счет у тебя чисто теоретические суждения. Что такое настоящее пепелище, даже ты не представляешь: вам выпало лишь в щелочку на него взглянуть. Совершенно искренне не желаю подобной участи, но если вдруг — помяни мое слово: на голом пепелище стоится тверже. А свет Сильмариллов, господин Турамбар, и есть надежда — залог того, что потом все снова зазеленеет. И уже для всех.

Они посидели еще — в темноте и в молчании. Снаружи звуков тоже почти не доносилось: долетали только очень приглушенные, еле различимые за бронированным кузовом шумы автомобильных двигателей со стороны бульвара, скрип оконных и дверных створок где-то поблизости, да один раз переулок перебежали двое — мужчина и женщина, остерегаясь, озираясь, сразу сунув в замок заготовленные ключи.

Белег взглянул на хронометр.

— Ладно, довольно, — тут же донеслось с заднего сиденья. — Думаю, мы прояснили: никто не желает Дориату судьбы Хитлума и Ард-Галена. Но и совсем благотворительностью заниматься мы не будем. Как и договорились, готов поделиться с тобой всей собранной информацией, а еще готов сделать предложение — но это уже не тебе.

Саэрос выбежал из дворца спустя двенадцать минут после телефонного звонка. Действительно выбежал — даже шейный платок сбился набок, и угол его развевался шелковым лиловым всполохом.

На звонок после изрядного количества гудков ответил секретарь и начал что-то недовольно говорить о том, что «господин казначей сейчас занят, и вы можете потом…»; Белег оборвал его резко и резко скомандовал разыскать господина казначея сию же минуту и передать ему следующее, а вот если этого сделано не будет — секретаря ждут вполне определенного вида последствия (тут пришлось употребить доходчивое выражение из лексикона самого Саэроса, и ждущий в стороне метрдотель виду не подал, даже не вздрогнул, но от чопорно неподвижной его фигуры повеяло негодованием).

Что именно сыграло решающую роль — обещанные кары или собственная сознательность казначейского секретаря — осталось неведомо, но сообщение достигло адресата в кратчайшие сроки.

— …никак ты нашел себе нового помощника? По такому случаю и форменная одежда? — все в том же легком возбуждении интересовался Саэрос, когда они вчетвером прошли через двойное оцепление, принявшее не столько предъявленные документы, сколько сопровождающего и его емкое «Это со мной».

— Можно сказать, на испытательном сроке, — в тон откликнулся Нолмэндил. Он быстро шел с ними в ряд и успевал с подчеркнуто заинтересованным видом крутить по сторонам головой и засматриваться на парадное убранство. — Рассчитываю зарекомендовать себя с выгодной стороны.

— Вот так новость! Уж не дум…

— Господин Нолмэндил — коллега по другой части, — перебил Белег, и Саэрос, сбившись с шага, взглянув искоса, резко сменил траекторию — отшатнулся от голдо, словно ошпарившись.

Оставшийся путь по дворцу проделали молча.

***

В тот раз Тингол орал так, как до этого орал лишь дважды в жизни — когда узнал правду об Альквалондэ и когда узнал о побеге дочери.

Началось с совещания. Его можно было бы назвать обычным, но все же обычным оно было не вполне: присутствовал весь Малый совет, все высшие военные чины, командующие отдельными пограничными пунктами, отдельными гарнизонами и участками; полным составом пришли члены специального комитета от Государственного собрания, Орофер как его председатель; главы административных районов королевства, а еще представители фалатрим, лаиквенди и авари. Стремительно приближалось лето, а вместе с летом — давно планируемая большая голодримская кампания.

— …таким образом подытожу: Граница и приданные ей в усиление части уже переведены в состояние повышенной готовности и в случае обвала фронта и встречного наступления по любому из направлений будут способны выдержать натиск. Переброска уже определенных дополнительных резервов из мест дислокации отработана и займет не больше двух часов. Прикрытие городов и ключевых населенных пунктов, а также путей сообщения обеспечивается полностью, — закончил свой доклад командующий Гилрэс и упер в пол длинную резную указку. На большой карте у него за спиной пестрели стрелки, цветные прямоугольники и круги с эмблемами родов войск, полков, а еще с гербами и особыми метками. Впрочем, не слишком подробными.

— Что ж, — Тингол слушал его особенно внимательно, хотя в кресле, как всегда, успел повертеться, поерзать и сейчас устроился в позе совсем вольготной — сполз на сиденье, вытянул вперед ноги и беспокойно подергивал носками сапог. — Звучит все обнадеживающе. Может, кто покритикует? Вопросы умные задаст? Нет?.. Тогда возвращайся к нам, Гили.

За столом зашевелились, поворачиваясь обратно от карты к собственным записям, зашептались приглушенно, забормотали. Совещание, в общем, уже не предполагало каких-то принципиальных споров, важных решений и резких смен планов: все доклады предварительно полежали на сукне в профильных ведомствах, потом побывали в руках у Тингола, и целью сегодняшнего собрания было скорее подведение итогов, сведение их воедино и окончательное разъяснение всех важных приготовлений к любому исходу грядущей кампании.

Ордиль локтем тронул Белега, не поворачивая головы, на волос подвинул перед собой серую папку без подписей. Про эту папку Тингол знал, но окончательную версию содержимого ему еще не показывали.

На месте докладчика уже появился Саэрос и теперь наблюдал, как куда более рослый его заместитель вешает поверх карты скрепленные листы графиков и схем. Дождавшись, начал: привычно без приветствия, без покашливания и без вступления, и сразу — без записей, без заметок — принялся сыпать цифрами, процентами и сравнениями, ссылаться на данные прошлых лет и тут же делать прогнозы на будущее. За столом Совета чуть приуныли, а Тингол снова заерзал в своем кресле. Белег кивнул Ордилю, и тот послал папку по рукам.

Саэрос говорил долго, и за это время Тингол успел и прочитать записку на нескольких листах, и изучить длинный список — не поименный даже, поименный вышел бы листов на сорок, и их с Маблунгом рапорта. Потом взял со стола авторучку и размашисто написал что-то поперек первой, почеркал во втором, а потом, авторучку отложив, методично и мелко порвал оба рапорта и ссыпал клочки куда-то себе под ноги — в не видимую за столешницей мусорную корзину. Убрал бумаги в папку и отправил ее по рукам обратно.

Распинающийся возле своих графиков Саэрос уже сделал несколько раздраженных пауз и наконец поинтересовался:

— Я не мешаю?

— Ну что ты, — безмятежно ответил Тингол и сцепил на животе руки.

Отвлекшиеся на манипуляции слушатели бросили переглядываться, а Белег, быстро просмотрев почерканное, вложил вместо уничтоженного заготовленные дубликаты. Папку пока оставил при себе.

После Саэроса говорил два дня назад вернувшийся из поездки в Нарготронд Галадон. Запрет для членов королевской семьи официально встречаться со втородомцами на их территориях Тингол отказался снимать, даже когда поставил племянника во главе Посольского управления. Это было неудобно, это было неумно, но это было последовательно. В результате на последнюю встречу лордов голодрим Галадон как бы и не ехал, а просто вместе сыновьями и невесткой навещал родича своего Ородрета по его же приглашению — подобно тому как сам Нарготронд как бы и не принимал участия в голодримском Союзе.

Кроме содержимого той серой папки Белег для совещания ничего отдельно не готовил: материалы разведки были заранее переданы в соответствующие ведомства и включены в их доклады, поэтому они с Ордилем только слушали, да Ордиль иногда давал уточняющие комментарии. Но когда договорил Галадон, за ним глава Медицинского управления и Подуправления дел призрения, и стало понятно, что больше выступать некому, Гилрэс покосился на Белега и уточнил:

— Разве мы все обсудили?

— Да, — присоединился командующий Границей, — что с отрядом наших наблюдателей, что с добровольцами? Списки собирались в частях и передавались прямо в разведку.

— С ними нужно еще поработать, — небрежно махнул Тингол. — А то по этим вашим спискам набирается не добровольческий отряд, а экспедиционный корпус.

— Так и есть, — с горячностью подтвердил Гилрэс. — Я возражаю! И офицеров от капитана и выше отпускать запретил. Но ведь все равно! Только в регулярных частях под тысячу рапортов — кто из-за родни на той стороне, кто-то вбил в голову, что обязан поучаствовать. Может просто свернуть все, а, Элу? Отправить, как думали изначально, пять-шесть-десять или сколько там надо офицеров разведки, и пусть они наблюдают сколько заблагорассудится. А, господин полковник? — и он посмотрел на Белега.

— Хорошая мысль, — за него ответил Тингол и сгреб перед собой бумаги в подобие стопки. — Подумаем и обговорим еще разок. Завтра? Нет, лучше послезавтра, завтра смотр… Ну решим. Обсудим с учетом доработки предложенного плана, — Тингол невозмутимо указал на лежащую перед Белегом серую папку. — А сейчас предлагаю закончить.

Через пять минут все, включая вопросительно взглянувшего напоследок Ордиля и явно хотевшего задержаться Гилрэса, вышли, оставив в зале Малого совета только Тингола, Белега, сходившего запереть двери Маблунга и с непроницаемым видом копающегося в своих бумагах Саэроса.

— Вы себя к кому отнесли? — помолчав и поулыбавшись в потолок, спросил наконец Тингол. — К тем, у кого родня? Или к тем, кого совесть обязывает поучаствовать?

— Я расписал, почему мне нужно наблюдать лично.

— Да я видел, видел… — Тингол сделал ленивый жест, и Белег снова запустил по столешнице свою папку. Снова зашелестела бумага. — С чем-то даже согласен. Со многим. Кроме того, что начальнику разведки обязательно самолично совать голову под пули и снаряды.

— Не в первый раз.

— Так не в такую же мясорубку, — легко отмахнулся Тингол. — Нет. Даже не доказывай ничего — не пущу.

— Но кого-то другого отпустишь?

— Вот только не надо передергивать!

— Элу!..

— Что «Элу»? Ты вот, — он извернулся в кресле, через спинку посмотрел на Маблунга, смерил его веселым взглядом, — тоже отколол. Вот прямо так, прямо в этом мундире и отправляйся. Еще саблю парадную возьми — и вперед, в атаку! Нет, я все понимаю: надоело сидеть в Менегроте, все это слышали, и не по разу! Но давайте тогда учения какие-нибудь проведем? Или парадный смотр. В конце концов, большую охоту устроим… Может, появятся еще какие-нибудь свежие мысли — только без самоубийственного геройства под началом голодримских князьков.

Тингол бросил записку обратно в раскрытую папку, а рапорта на этот раз рвать не стал, небрежно сдвинул в сторону.

— Так. А ты? — он посмотрел на шустро перебирающего свои справки Саэроса. — Ты что сидишь? Тоже вдруг захотелось повоевать? Тоже такую писульку накропал?

— Я уже настолько похож на сумасшедшего?.. — не поднимая глаз, поинтересовался Саэрос.

— А-а… Славно. Короче! Вы пошутили, я посмеялся. С добровольцами глупо получилось, согласен, но ничего — перебьются, отпускать под две тысячи штыков ради мук чьей-то совести я не позволю. Сейчас подумаю, как все это ловчее повернуть. Так что дел у всех полно, а потому — проваливайте.

Белег остался сидеть, Саэрос тоже, Маблунг подобрался и выжидающе водил взглядом, зато Тингол вдруг резко подскочил и, пнув в сторону кресло, прошелся от стены к стене.

— Нет, вот что уперлись-то? На ровном месте! Ты-то чего закусился, а?! Тебе другой работы нет? Вроде на скучную жизнь никогда не жаловался! Послать некого? Не верю! Или что? Голодрим твои разлюбезные сами не разберутся, как им головы свернуть?! Или обязательно за компанию нужно? Или тебе покойнее?!..

Белег поднял голову, Тингол осекся, всплеснул руками и вот тут уже, повернувшись к Маблунгу, шагнув к Маблунгу, разорался на него от всей души:

— А ты! ты что расселся?! Тебя-то куда несет?! Ты когда последний раз из города выезжал, а?! Ты еще помнишь, как стрелять полагается?!..

Маблунг сначала недоуменно мигал, глядя снизу вверх, потом тоже взвился на ноги, опрокинул за собой кресло, зашумел в ответ, и вот они оба уже толкались, махали руками и даже пару раз пихнули друг друга в грудь. Наконец поднялся Белег.

— Не подпишешь этот рапорт, будет другой.

Несмотря на шум, его услышали. Тингол выпустил отворот на мундире Маблунга, обернулся. Саэрос тоже мгновенно поднялся.

— Да-а-а? Друго-о-ой? Другой рапорт мне? Угрожаешь, значит? Пугаешь! А давай! Неси! Все несите! Всем Менегротом, всем Дориатом пишите, несите и катитесь ко всем тварям! Всем всё подпишу!

Он в сердцах схватил со стола пачку чистой бумаги и метнул ее к потолку — листы с громким шелестом посыпались во все стороны; развернулся, пихнул опять подвернувшееся на дороге кресло — оно снова закачалось, но теперь все-таки хлопнулось на спинку — дернул дверь и вышел в приемную. Вырванная со щепками щеколда беззвучно упала на ковер, а сама дверь захлопнулась с таким грохотом, что из-под притолоки что-то мелко посыпалось; створка распахнулась снова и еще раз с силой ударилась о стену. Из приемной раздался чей-то перепуганный вскрик, а невидимый уже Тингол, громыхая сапогами и, похоже, роняя на пути какие-то то ли стулья, то ли тумбочки, прокричал:

— …подохнете — не возвращайтесь!

Маблунг, пунцовый и взлохмаченный, посмотрел ему вслед, кое-как одернул мундир и, переведя дух, укоризненно взглянул на Белега.

— Правда, чего ты закусился — так-то?

Белег промолчал. Саэрос — на удивление — тоже.

***23 часа 28 минут

По существу, когда сели уже и скомкали всколыхнувшиеся было споры и взаимные поддевки, Нолмэндил начал с того же, что перед этим пересказал Белегу и Турину в полумраке «Глаурунга».

— …в среде наугрим ничего не всплывало. Никаких осмысленных намеков, косвенных признаний, случайных свидетельств. Разговоров, разумеется, много, но это не те разговоры. В Белегосте и в Ногроде тоже много что говорят, но больше о будущем, чем о прошедшем. У нас нет ни одной стоящей зацепки по наугрим. У вас — я знаю, наши источники частично совпадают — тоже.

— Выгораживаете последних своих союзников? — заметил Орофер.

Он, еще более потускневший за эти дни, помявшийся и даже как будто растерянный, на появление Белега с Турином отреагировал сдержанно, но все же с едва различимым облегчением, возможно даже — с какой-то затаенной надеждой. Ничего детально расспрашивать не стал, ограничившись вопросами общими, а больше взглядами.

Зал Малого совета они заняли вдевятером. Орофер пришел предпоследним — у него в кабинете, как уже известно стало, образовался своего рода оперативный штаб по наведению порядка в городе. Назначенный все-таки «и.о. коменданта» Марондир, Руиндис, армейские чины, городские чиновники, полковник Вальвэн, доктор Игливин и другие сновали там туда-сюда, принося новости, планы и прогнозы по тушению пожара, по состоянию раненых, по беспорядкам в городе и в Квартале, по задержанным, пострадавшим, по организованному лагерю и потянувшимся к выездам из города ручейкам тех, кто в панике хочет из города выехать… Похоже было, штаб этот несколько подменил собой первоначальную группу расследования.

Все это коротко пересказали уже ждавший внутри Эльмо и немного отошедший от своего тихого бешенства Саэрос. Пришли Галадон и Галадриэль, следом — Орофер. Последним почти прибежал заранее окаменевший лицом Ордиль, и на этот раз явно собирался высказать что-то Белегу, но, не начав еще, открыв только рот, разглядел Нолмэндила — тот улыбнулся приветливо и спокойно, то ли и правда не воспользовавшись шансом на издевку, то ли завернув ее слишком глубоко. Поэтому или нет, но и Ордиль только запнулся, говорить ничего не стал, зато Белега одарил взглядом, полным уже нескрываемой ярости.

— Полагаете, это имеет смысл? — Нолмэндил не стал напрямую спорить. — К тому же принцесса Галадриэль, — он сделал паузу и чуть наклонил голову, — может эту информацию подтвердить хотя бы отчасти. Если, конечно, у нее есть такие цели.

Галадриэль — по-прежнему в глухом черном платье, по-прежнему с распущенными своими волосами — сидела от него через стол и рассматривала с откровенным любопытством, но пока ничего не говорила, только медленно покручивала на пальце одинокое обручальное кольцо.

— Мы ведь раньше встречались? — не сразу спросила вместо ответа.

— Разумеется.

— Но вот где?..

— Буду удивлен, если вы вспомните.

— Тогда я особенно постараюсь это сделать.

На это собрание узкого круга посвященных, кроме нее с ее обтекаемой пока ролью то ли советницы, то ли посредницы; кроме главы Посольского управления Галадона; кроме Ордиля, без которого все равно ничего на перспективу решить было нельзя, — на собрание следовало позвать еще и Берена, и Лютиэн. Но принцесса вместе с Диором, вместе с Келеборном была сейчас за рекой — там где в стороне от Заречья обустраивали временный лагерь погорельцев и где оказывали им помощь. Решение поехать было отчасти рискованное, но со всех сторон разумное, а потому, как сказал Эльмо, никто не нашел убедительных доводов против, а доводы неубедительные Лютиэн слушать не стала. Берена оперативно вызвонить бы тоже не удалось: со своими толгаленцами он был сейчас где-то в районе Квартала. Острая фаза столкновений там приостановилась, стрельба поутихла, и пока через баррикады и заслоны шли не слишком успешные переговоры. Галадон как раз и вернулся в изрядно опустевший дворец обсудить текущую обстановку, а Берен остался там — вместе с командующими округом, городским гарнизоном и внутренними войсками. Вызывать еще и их, а тем более кого-то из высших армейских по общему молчаливому согласию пока не стали.

— Хорошо. Давайте сойдемся на том, что и у нас тоже нет ничего интересного по гномам. Нет и нет, — добавила все-таки Галадриэль и вольно откинулась в кресле, царапнула ногтями подлокотники. — Своеобразный результат мы в таком случае получили. Господин Куталион и господин Турамбар совершили выдающийся автопробег, вся цена которому — отсутствие информации, сожженное топливо и разбитый лоб. Мои кузены встретили вас настолько неласково? Мне следует за них извиниться?

— Встретил Менегрот.

— А, так вы уже лично наблюдали здешние новые порядки?..

— Я полагаю, — Галадон мягко накрыл ладонью ее ладонь, чуть погладил, — порядки понаблюдали уже все. И если все согласны, что с ними стоит что-то делать — и не одной лишь вооруженной силой, то мы можем продолжить. Вы готовы поделиться только отсутствием информации или есть какие-то дальнейшие предложения, господин Нолмэндил?

— Отсутствие информации — тоже информация… А предложения есть.

Он сидел в своем кресле спокойно: в меру собранно, в меру расслабленно, не ерзал и не гримасничал, не шарил по столу руками и говорил тоном тоже спокойным и бесцветным, какой и впечатления особого не производил, и не вспомнился бы потом ничем, как не вспомнился бы сам облик — заурядный, ничем не примечательный, даже глаза как будто перестали гореть азартом. И подвижный владелец безымянного ломбарда в Клубке, и нетерпеливый настройщик музыкального салона «Скрипичный ключ» в этой невзрачности просматривались с трудом. Хорошего тут, по большому счету, было мало.

— Общее наше с вами настроение мы как будто прояснили. Свою информацию и свои соображения по наугрим я изложил. А в продолжение добавлю: мы предлагаем Дориату свое посредничество. В переговорах. Напрямую в ЭредЛуин и здесь, в Квартале.

— Господа голодрим не подавятся? — сразу спросил Саэрос.

— Щедрое предложение, — одновременно произнес Галадон, а закончил за ним — мрачно — Орофер:

— И в обмен пожелаете?..

— Гарантии. Разумеется.

— И если мы откажемся, то влезете вы все равно, только…

— Не настолько, чтобы потакать прямому нападению на ваши рубежи. Но.

— Какое великодушие, — даже не обозлившись и даже не удивившись, вздохнул Орофер и задумался, опустил голову, стал перебирать сцепленными пальцами и разглядывать перед собой столешницу.

О своем как будто задумались все. Белег встретился взглядом с Галадриэль: она так и сидела, откинувшись и поцапывая подлокотники кончиками ногтей, с тонкой улыбкой рассматривала всех собравшихсяодного за другим; Нолмэндилу улыбнулась отчетливее и подмигнула.

— К мыслям о поисках понимания пришел даже Элу, — в общей тишине произнес молчавший до этого Эльмо. — Пожары в Менегроте потушены, но на рубежах их опасность возрастает.

— Опасность скорее остается, отец, — поправил Галадон, — прямое столкновение с гномами маловероятно, но…

— …но торговые пути на востоке мертвее мертвого. Хотя слабоумному понятно: господа голодрим почуяли пустое место и рвутся на него влезть.

— Верно, господин казначей. Для тех, кто, возможно, не в курсе, коротко: на данный момент восточная торговля полностью остановилась, наши эред-луинские предприятия и капиталы под арестом, как и наши представительства. Поэтому я согласен с отцом: нужно рассмотреть все возможности для взвешенного диалога.

— Рассмотреть можно. Не забывая, что пути на восток могут быть не только прямыми. И что армия Дориата тоже готова к разговору.

— Да-да, — покладисто согласился Нолмэндил, — ваш командующий настроен крайне решительно. Кстати, где он?

То, что Орофер лично дал распоряжение пропустить Белега и Турина по возвращении без каких-либо препятствий, успел еще по телефону упомянуть Саэрос. Почему этого не произошло, почему пришлось тратить время на разъезды между постами, оставалось вопросом, но не слишком сложным: командующий Гилрэс неистовствовал, что ситуация в Квартале вышла из-под контроля только по причине несвоевременной реакции — не ввели сразу достаточное число контингента, не арестовали поголовно всех гномов королевства; то же самое, по его мнению, следовало сделать и с Заречьем, а в отношении Амон-Эреб продемонстрировать однозначные и четкие намерения — ни на какие послабления и провокации не поддаваться.

Командующие внутренними войсками, гарнизонами и прочими армейскими соединениями в целом были с ним солидарны, и только структуры комендатуры четко следовали распоряжениям дворца, разведка в привычном для себя автономном режиме занималась тем, чем считала нужным, а командование Границей было поглощено своими делами: поднятыми и который день стоящими в полной боевой готовности гарнизонами, донесениями войсковой разведки и рейдами в Пограничье — на счастье, тревожных признаков наступления все еще не наблюдалось.

Орофер поднялся со своего места во главе стола и подошел к карте, остановился, заложив руки за спину.

— Вам не кажется, что вашими стараниями положение только усугубилось, а, господин Куталион?

— Нет.

— «Нет»? Все? — подождав, обернулся Орофер.

— Не прозвучало ничего из того, что мы друг о друге не знаем.

— А по существу?

— По существу предлагается одно «если» в обмен на другое.

Нолмэндил на вопросительные взгляды чуть улыбнулся и развел руками.

— К сожалению или к счастью, но пока это так. Получается что-то вроде взаимной страховки, не находите?

— Но вы хотите гарантий, — заметил Галадон.

— Разумеется.

Треугольник Дориат — гномьи королевства — сыновья Феанора не всем был очевиден, но он существовал — и существовал в давнем шатком равновесии. Благополучный, богатый, населенный густо Дориат, лишенный развитого производства и развитой добычи, веками охотно поглощал все то, что по охраняемым голодрим торговым путям везли с востока гномьи купцы, не слишком вникая, на каких именно неожиданных товарах стоят эред-луинские клейма. Без этой торговой нити Дориат не насыщался бы в должной мере тем, что земли Нарготронда всегда поставляли в первую очередь в Хитлум, а после Бреголлах и Нирнаэт почти не поставляли никому, потеряв значительную часть собственных территорий; без Дориата и гномов голодрим не было бы куда сбывать достаточное количество своих товаров; без голодрим гномы вовсе не смогли бы торговать в Белерианде. В прежние дни, не имея официальных сношений, Химринг и Менегрот иной раз опосредованно договаривались через Белегост и Ногрод. И вот ситуация причудливо развернулась.

— Без принцессы мы все равно не можем принимать решение, — после еще каких-то раздумий произнес Орофер. — И без Берена.

— Понимаю, — легко согласился Нолмэндил. — Имеет смысл подождать их возвращения. Но не слишком долго.

Орофер закончил переставлять с места на место воткнутые в край карты флажки и обернулся на брата; тот по одному этому взгляду поднялся быстро и текуче, и они вместе вышли в приемную. Голосов сначала слышно не было, но потом, после как будто утратившего недавнюю резкую требовательность возгласа «Корлас!», стукнула дверь, стукнули каблуки сапог, и голоса зазвучали отчетливее: кого-то велено было отправить в лагерь за рекой, кого-то — в Квартал.

— Пока есть время, — дождавшись возвращения принцев, но еще не дав им сесть, уловил момент Белег, — господин Нолмэндил может оказать нам услугу. По существу.

— Какую же? — с интересом, но мигнув во взгляде настороженностью, спросил голдо.

— Вы могли бы взглянуть на задержанных. На тех, кого разведка задержала до визита в «Хромую собаку».

— Я собирался предложить отправить господина Нолмэндила к задержанным, — с непроницаемым видом отозвался Ордиль.

И он, и Турин все это время просидели молча: молодой человек только вертел по сторонам головой, несколько раз порывался открыть рот и что-то вставить, но каждый раз косился на Белега и сдерживался; Ордиль просто наблюдал.

— Это будет несколько противоречить предыдущим нашим планам, но и такой вариант я рассмотреть готов…

— Какой в этом резон? — не дал продолжить Орофер.

— В «Хромой собаке» никого из тех, кто привлек его внимание в Заречье, господин Нолмэндил не узнал. Возможно, их уже задержали в другом месте. Возможно, у господина Нолмэндила появятся иные соображения.

— А возможно, господина Нолмэндила и правда следует взять в штат вашего агентства?

— По итогам испытательного срока.

Голдо сдержанно хмыкнул, задумался над ответом, но раньше него ответил Ордиль:

— Я против.

— Не видите необходимости в сотрудничестве? — уточнил Галадон.

— Не вижу необходимости свое решение пояснять.

— …налицо чье-то скверное влияние, — заметил Саэрос.

— Может быть, у вас есть какие-то более детальные — обоснованные доводы, а, господин Куталион? Чтобы мы могли все взвесить и принять коллегиальное решение?.. — спросил Орофер, но Ордиль перебил теперь уже его.

— У этого собрания нет полномочий для каких-либо решений, ваше высочество. Равно как полномочий кому-то что-то поручать. В Управление разведки любой посторонний войдет с моего единоличного разрешения или не войдет вовсе.

17.09.490 г.

00 часов 12 минут

Все усложнялось еще и тем, что на заседании Государственного собрания единогласно утвердили только общий список претендентов на корону, кое-как назначили отдельных ответственных лиц и составы рабочих групп, а почти по всем принципиальным стратегическим вопросам разгорелись такие нешуточные споры, что остановили их только начавшиеся в городе беспорядки. Вышло, что все официальные решения по-прежнему мог принимать только Чрезвычайный кабинет полным составом, но и среди его членов согласия было немногим больше.

Набирающую обороты перепалку за столом Белег слушал по-прежнему молча. Орофер же то и дело бросал на него недовольные взгляды, пока сам, откровенно уязвленный, выяснял у Ордиля его видение сложившейся ситуации:

— …правильно ли понимаю вас, господин полковник? На данный момент вы не считаете себя подчиненным кому бы то ни было в принципе?

— Неправильно. Как и все должностные лица, в отсутствие короля я подчиняюсь решению Чрезвычайного кабинета и Государственного собрания.

— Это уж само собой…

— …а мы тут так — тесной компанией анекдоты потравить собрались… Кстати! Вы не слышали новый анекдот? Голодримский. Мне его буквально утром рассказали, господин Нолмэндил наверняка уже знает.

Саэрос наблюдал за происходящим с обычным своим выражением крайнего скептицизма, тоже какое-то время помалкивал, постукивал пальцами по столу, а потом с Белегом взглядом встретился и тогда встрепенулся, повысил голос.

— Итак, внимание, анекдот: что общего у Элу Тингола, дориатских шуток и куриного яйца? Тупой конец!

В общем молчании Галадриэль одна запрокинула голову и медленно рассмеялась — низковатым грудным смехом. Галадон вздохнул, Орофер нахмурился и поджал губы.

— Не смешно.

— Так голодримский же юмор…

Остальные не отреагировали. Возможностью как-то парировать Нолмэндил тоже не воспользовался: смотрел в потолок с отрешенным видом, словно вовсе выключился, перестал слушать начавшийся спор. Ордиль спокойно ждал, а Турин ерзал на месте все сильнее и, не находя никакого ответа своим вопросительным взглядам, почти дозрел в перепалку включиться.

— …так все-таки, господин Куталион, — снова повысил голос Орофер, — вы полагаете…

— Полагаю, — перебил его Белег, — начальнику разведки следует принимать решение.

Управление разведки находилось в самой дальней части Военного крыла — отделенное пролетами лестницы, тяжелыми запертыми дверьми и собственными строгими постами на каждом этаже. Наружный фасад выходил все туда же, на Лучное поле, а торец здания и внутренняя его часть надежно укрывались густой зеленью подступающего парка. Число выделенных кабинетов, в общем-то, было чрезмерным: не так много кто сидел за бумагами постоянно, но и поделить эту часть здания с кем-то еще было невозможно. Поэтому применение площадям нашли: помимо кабинетов в управлении находился и отдельный бронированный сейф-архив, и пара глухих залов для конфиденциальных встреч, и несколько еще более глухих комнат для временного содержания разных лиц, а еще отдельные квартиры для тех, кому не следовало лишний раз мелькать в городе, да и вообще демонстрировать свою связь с дориатской разведкой. Впрочем, для случаев, требующих особой секретности, в распоряжении разведки были и другие адреса — вне Менегрота.

В просторном, как они его называли, общем кабинете, где по периметру стояло несколько рабочих столов, а в центре — один большой и где, как правило, проводили организационного рода собрания, давали вводные, приглашали для разговоров смежников из других ведомств, — в этом общем кабинете рабочих мест теперь заметно прибавилось, а задвинутый к стене большой стол был весь скрыт под рядами разложенных папок, по виду — личных дел.

— Что тут? — сразу спросил Ордиль, когда они вошли внутрь; они — это сам он, Белег и Турин, Нолмэндил, безапелляционно заявивший о своем участии Саэрос, Галадриэль и, конечно, Орофер.

Внутри, в кабинете, кроме офицеров разведки обнаружились еще и Марондир, и майор Конмал (злой и придерживающий перевязанную, через бинт подплывшую красным руку), и знакомые уже его подчиненные-голодрим — майор Сибраллан и военврач Хабрас, а еще рядом стоял ассистент доктора Игливина — доктор Адвэллион.

— Пополнение, — обернулся Халькон и, увидев целую делегацию, замолчал, но по жесту Ордиля тем же ровным тоном продолжил: — Доставили только что. С Речного.

Быстро выяснилось, что на Речном бульваре опять всколыхнулась какая-то буза: вопреки всем указаниям и предупреждениям собралась сама собой небольшая группа горожан. Выкрикивали нелепые слухи, что-то требовали, чему-то возмущались, а потом группа эта стала стремительно пополняться: на шум выглянули жители ближайших домов, кто-то присоединился, кто-то появился из темноты соседних улиц… Брошенная из толпы бутылка, по счастью, угодила не в чью-то голову, а в барьер, но когда разбилась — запахло керосином.

— Этот вот, — указал Марондир, — этот кидал. В толпе же и скрутили.

— Осторожно, — мрачно добавился Конмал и посторонился, — кусается. Сука.

— Я бы попросил!

В центре кабинета, на месте сдвинутого большого стола, пристегнутые стальными наручниками к двум тяжелым металлическим стульям с металлическими же подлокотниками, сидели двое: светловолосый мужчина, на вид — провинциальный служащий, недавно еще прилично одетый, а теперь изрядно помятый, побитый, перепачканный в пыли; и женщина — в серо-коричневом жакете и такой же юбке, босая, в изорванных чулках и с торчащими набок растрепанными серебристыми волосами — видно, где-то потерялась ее шляпка.

— А это… — начал Орофер, но женщина, подняла на него взгляд, вдруг оскалилась, зацокала «Тц-тц-тц!» и тут же зашипела.

— Это там же. Бросилась на патрульного. Все лицо ему исполосовала.

Словно в подтверждение, женщина чмокнула губами воздух и мелодично засмеялась.

— Где доктор Игливин? — быстро спросил Ордиль.

Остальные рабочие столы вокруг пустовали — нигде не белели стопки бумаг, никто никого не допрашивал; кроме вернувшегося Ордиля, Халькона и еще троих офицеров, никого из разведки в кабинете больше не было.

— Он с коллегами осматривает других задержанных, — отозвался доктор Адвэллион, — с этими все понятно.

— А что вам, собственно, понятно? — спокойно поинтересовался мужчина и демонстративно побряцал наручниками о подлокотники. — Почему я здесь? Почему в таком виде? Кому мне пожаловаться?

— Я бы не стал держать их так, — понизив голос, заметил Нолмэндил, ни к кому конкретно не обращаясь, — слишком много всего вокруг. И окна.

— Все глухие кабинеты уже заняты, — ответил Халькон.

Присмотревшись к голдо и явно узнав, он никак реагировать и тем более комментировать его появление не стал.

— Надо решить, что с ними делать, потом уже пересаживать, — добавил Марондир. — Можем к себе забрать, у нас есть пара кладовок. Только через дворец тащить придется… Кстати, а что за делегация? Вы вот вообще кто?

— Неравнодушный гражданин, — ответил голдо, закончил рассматривать задержанных и, взглянув на Белега, чуть кивнул.

— Это что? Это можно понять как опознание? — тут же спросил Орофер и тут же одернул себя — сунувшись было вперед, опомнился, убрал за спину руки, отступил на шаг. — И что теперь дальше?..

Но никто ему уже не ответил, потому что тут, словно очнувшись, словно услышав что-то, вскинула голову женщина.

— Мы! Должно… быть. Встречались? — спросила она голосом странным, как будто чужим — спотыкаясь на каждом слове и на каждом слове меняя тональность. — Лицо. Знакомое! Да?

Нолмэндил сжал губы и не ответил.

— Метка — знакомая. Горит. Выцвела? Пусть, — сразу подхватил мужчина, и тоже странно теперь — рвано, с запинками, без недавнего возмущения уже — будничным отрешенным тоном.

— Тут. Ведь. Как смотреть…

— …знаешь — увидишь. Меточка же…

— Прямо. На душе. Горит!..

Оба уставились куда-то перед собой, пристально, завороженно глядя мимо всех них, в пустоту, в ничто; мужчина был теперь сосредоточен, словно старательно прислушивался к чему-то, повторяя, шевелил губами; женщина рассеянно улыбалась. Все вокруг тоже невольно замерли, и только помрачневший, побледневший голдо шевельнулся — дернул головой, словно отгоняя что-то от уха.

«Инциденты» с бывшими узниками Ангбанда в Дориате случались, как правило, двух типов: чаще выявляли кого-то, кто по слабости духа — из страха, от отчаяния, может из каких-то еще побуждений — соглашался сотрудничать. Передавал информацию, вредил по мелочи, распускал ложные слухи… Итог был всегда один: бесповоротная высылка за пределы королевства и передача всех данных в другие земли, во избежание. Изгоям таким оставалось только уходить куда-нибудь в глушь, в отдаление и теряться там, а то и переходить ЭредЛуин в надежде на новую жизнь и искупление, а может, и на дальнейшее падение.

Другим проявлением ангбандского воздействия было помутнение рассудка — иногда ожидаемое, иногда даже контролируемое; иногда вовсе внезапное, никак не обозначавшее себя прежде. В такой момент несчастный, только что бывший в полном сознании, мог явно или незаметно для окружающих утратить над собой контроль, стать послушным некой сторонней воле и ее приказам, а в худшем из вариантов — впасть в полное беспамятство, в настоящее безумие и, не узнавая ни близких, ни самого себя, натворить больших бед.

Поэтому все беглецы, все подозреваемые в том, что беглецами являются, обязательно попадали на реабилитацию — сначала на жесткий режим, потом, по мере обследования, на облегченный. Некоторые жили в центре не месяцами даже — годами; некоторые, чье сознание пострадало слишком сильно, были обречены провести там десятилетия; в отдельных случаях врачи и в первую очередь сам доктор Игливин делали прогнозы совсем неутешительные: вернуть кого-то к обычной жизни не удавалось вовсе. Подход этот давал свои плоды, и «инцидентов» в Дориате почти не случалось: выписанные из реабилитационного центра уезжали подальше от крупных городов и жили там, судя по донесениям местной полиции, вполне благополучно.

Но помимо этого существовал и третий тип ангбандского присутствия. В Дориате такое случалось только дважды, и оба раза Белег свидетелем не был и мог только позднее ознакомиться с рапортами и врачебными заключениями, перетекшими в дальнейшие теоретические споры: является ли это отдельным, специфическим «воздействием третьего типа» или же подтипом буйного беспамятства. Так или иначе, но если Дориату относительно везло, то в землях голодрим Белег подобное наблюдал уже лично.

— Приятно в таком месте увидеть вдруг знакомое лицо, — выровняв голос, зазвучав уже естественно, продолжила женщина — по-прежнему безмятежно глядя куда-то перед собой; а вот мужчина, напротив, смотрел теперь прямо, осознанно — разглядывал их всех весело и с любопытством, улыбался и продолжал беззвучно шевелить губами так, что казалось, будто он и говорит этим приятным женским голосом. — Не напомните имя свое?

— Вам лучше выйти, — произнес Халькон.

— Вам лучше позвать своего лекаря, — Нолмэндил снова дернул щекой.

— Невежливо так откровенно игнорировать простой вопрос…

— …доктор, вы вмешаетесь? Здесь дело посерьезнее швыряния бутылок.

— Сейчас. Сейчас я сделаю блокирующий укол.

— …неужели вас так скверно воспитали, господин голдо?..

— …да что доктор, тут нужен конвой усиленный! и смирительные ремни…

— Говорил же, надо сразу надевать…

— Отвечай мне! Смотри на меня и отвечай!

Он так сильно и так внезапно подался вперед, что, если бы Марондир и Хабрас не схватили стул за спинку, тот опрокинулся бы, несмотря на весь свой немалый вес; подался и, переменившись в лице, оскалившись и впившись глазами в голдо, только что не зарычал.

Тот отшатнулся, всплеснул руками, ловя опору. Саэрос, так и стоявший к нему вплотную, отскочил, выругался, запрыгал на одной ноге.

В помещении стало как-то странно — то ли темнее, то ли холоднее, то ли появилась в воздухе какая-то тонкая липкая паутина. Кто-то пытался снять ее с глаз, кто-то замотал головой, отмахивался и ежился.

— Довольно, довольно, — мгновенно вернув себе приветливый вид, примирительным тоном продолжил мужчина — теперь говорили они оба, и женщина, чуть отставая, повторяла за ним, словно эхо, и, словно опаздывающая тень, точно так же поворачивала голову и водила пустым взглядом по сторонам. — Не нужно так пугаться. Давайте-ка просто поглядим друг на друга. Кто тут еще?.. Artanis, вот так приятная встреча! Как поживаете, принцесса? Как поживает последний ваш уцелевший брат?

Утратив свою привычную отстраненную уверенность и легкую надменность, извечную легкую насмешку, Галадриэль превратилась теперь в статую: замерла, стиснув кулаки, сжав губы, и смотрела на говоривших с холодной чистейшей ненавистью.

— Ну-ну, не надо метать такие молнии, а то бедный господин письмоводитель воспламенится, а он и так не слишком крепок… О, позвольте, а это?.. — мужчина на стуле оборвал самого себя, с наигранным удивлением округлил рот.

Белег дернул Турина за плечо — отступить подальше.

— …неужели!.. Мальчик мой, это ведь ты? Вот так сюрприз! Наша запланированная встреча так неудачно сорвалась, а была такой желанной!.. Столько всего тебе следовало показать, со стольким познакомить!..

Боковая дверь, ведущая в коридор, а оттуда дальше в Управление, распахнулась. Появился офицер, убежавший звать доктора Игливина, следом сам доктор, а по пятам — пятерка конвоя с винтовками, в пехотной форме с черными шевронами разведки (действующие офицеры, как и сам Белег, все эти нашивки на обычной, не парадной форме всегда спарывали, но те, кто служил в отрядах силовой поддержки — в конвое, в патруле и прочих группах усиления, — носили обязательно).

— Что делать? — сразу выкрикнул Адвэллион. — Обычный блокатор не поможет! Я сам не смогу!

Он уже вытащил из медицинского саквояжа коробочку с ампулами и шприц, но остановился, в нервном замешательстве глядя на прикованных.

— Что тут? — коротко спросил Игливин, цепким взглядом срисовал обстановку и тут же себе ответил: — Вижу! Отойти всем от них!

Двое на стульях уставились на него — мужчина с живым интересом, женщина с видом по-прежнему отрешенным, опустошенным.

— Это что же такое сейчас будет?..

— Отодвиньте их друг от друга. Живее! Держите стул! Крепче держите, втроем! Адвэллион, накрой ее, коли по второму курсу. И готовь… Нет, пока только ей коли!

— Очень интересно будет посмотреть!..

— Молчи!

Доктор Игливин остановился перед мужчиной и положил руки ему на виски. Издевательская ухмылка пропала не сразу — секунду-другую кривилась еще, а потом сменилась то ли замешательством, то ли удивлением, а уже потом яростной гримасой.

Голова задергалась, замоталась; натянулись сцепки наручников, стальные браслеты стали сильнее и сильнее впиваться в запястья. Но доктор Игливин удержал и выровнял: держал крепко, стискивая виски, прижимая большие пальцы над бровями, и что-то беззвучно шептал. У него самого на побледневшем лице выступили капли пота, руки напряглись, напряглась вся фигура, но он держался и сам — не дрогнул, не покачнулся, не разорвал пристальный, связывающий зрительный контакт.

Продлилось все не дольше пары минут. Конвойные рывком переставили забившуюся в крике женщину вместе со стулом, доктор Адвэллион набросил ей на голову свой пиджак и отработанным движением вкатал под ключицу два шприца подряд — один с чем-то прозрачным, другой с мутно-желтым. Женщина сразу обмякла.

С мужчиной вышло иначе: задергавшись, он в какой-то момент притих, поддался, но потом взъярился с утроенной силой, стал изрыгать неясный поток брани и проклятий, а тот перешел в настоящий, животный вой.

В кабинете будто бы упали плотные шторы: стало душно, стало еще темнее, а может, загустилась та повисшая вокруг сумрачная паутина, вытеснила собой воздух. Рядом, но как будто из-под воды раздался грохот. Белег обернулся и увидел как-то странно, замедленно корчащегося на коленях, зажимающего уши Саэроса; к стене привалился Нолмэндил — через прижатые к лицу пальцы сочилась кровь.

— Да просто выруби его!.. — глухо, растягивая слова, — или это казалось так? — выкрикнул он.

Тот, пристегнутый, тоже был в крови — браслеты впивались все глубже, возили по разодранным запястьям; хлынуло носом, потекло ртом, слезами засочилось из глаз, а он все продолжал извиваться и выгибаться на стуле с такой силой, что ясно было — еще немного, и начнут трещать кости.

Поверх ладоней доктора Игливина легли женские ладони: Галадриэль отпихнула с дороги застывшего Орофера и шагнула вперед, бледная и решительная, замерла рядом с трясущимся стулом.

Амплитуда рывков нарастать перестала. Еще несколько раз мужчина дернулся с тем же звериным ожесточением, а потом поддался; вой сменился хрипом, потом стоном; закатившиеся глаза закрылись, и он тоже затих.

Тишина повисла резко и неестественно отчетливо. Будто поворотом рычага отключили звук, отключили сопротивление воздуха, и все они, потеряв равновесие, качнулись, оторопело заозирались друг на друга.

С колен кое-как поднялся Саэрос, витиевато выругался.

— Ну и выступленьице, — добавил севшим голосом и привалился к окну — дернул щеколду. В кабинет потоком хлынул свежий ночной воздух, стало полегче. — Знаете, мне совершенно не понравилось…

Отмер и доктор Адвэллион: уже достал что-то из своего саквояжа, доведенным до автоматизма движением набирал в шприц. Военврач Хабрас стянул и скрутил валиком куртку, стал пихать ее женщине под шею.

— Спасибо, Ваше Высочество… — опустошенно выдохнул доктор Игливин, ухватился за спинку стула, — ваша помощь подоспела очень вовремя. Еще немного, и действительно осталось бы только оглушить его ударом. И то, это не всегда помогает…

— Не благодарите, — без улыбки ответила Галадриэль, наклонилась, неловко пощупала бесчувственному мужчине пульс. Руки у нее сильно дрожали. — Впечатляюще. Я о том, что вы в принципе его держали.

— Случай тяжелый, но в моей практике бывало разное…

— С этого надо было начинать, — гнусаво произнес Нолмэндил. Он сидел на полу возле двери и, запрокинув голову, зажимал нос. — В тяжелом-то случае… А вы рисковали получить прикованный труп. Или — неприкованный.

— Возможно, вы правы…

— Возможно? Нашли место, тоже мне… Были в вашей богатой практике случаи, когда кто-то выламывал из браслетов руки? Или сворачивал себе шею, откусывал пальцы и продолжал при этом насмехаться?

— К сожалению…

Белег обнаружил, что так и стоит, стиснув Турина за плечо и за отворот куртки, а тот застыл и ошеломленно глядит на бесчувственного мужчину. Отпихнув их, вперед прошел Орофер.

— Ну что, будете отрицать, что это из-за ваших инициатив? — пряча в злости миновавший испуг, спросил он и посмотрел на доктора Игливина — тот прикрыл глаза и переводил дух, мерно подкручивая завод карманных часов. — Не из-за вашего «неравнодушного гражданина»?

— Их крепко повело еще до нашей встречи, — возразил Нолмэндил.

— Доктор?

— Да?.. Не могу пока судить, что именно спровоцировало такое бурное проистечение…

— Отойдите все. Сядьте, — Ордиль резко оборвал нарождающийся спор и указал на ряд стульев возле стены. Сам он тоже чуть покачнулся, приложил к носу ладонь, коротко взглянул. — Дармир, изолировать их, прямо сейчас. Одних не оставлять, постоянный конвой. Халькон, картотека: через полчаса должны знать, кто это и чем занимались. Но сначала приведите Бриан, пусть первая посмотрит.

— …я не узнаю в них своих бывших пациентов, — вставил доктор Игливин.

— Вы уверенно помните их всех?

— Практически…

— Это не ответ. Халькон — картотека. Вы, — он обернулся к так и сидящему на полу голдо, — готовы делиться еще сведениями? Или хватит? Или… в состоянии?

— Да, господин Нолмэндил, вас самого-то не следует изолировать, а?

— Не следует, ваше высочество. Сейчас пройдет. Только дайте воды, что ли…

Офицеры отвлеклись на поручения, оба доктора и военврач вместе с майором Сибралланом занялись прикованными, откуда-то уже появились свертки плотной ткани и ремней, и конвойные быстро разматывали их, готовясь применить.

— Если хотите, чтобы меня на вас вывернуло, садитесь ближе, — пригласил Саэрос, когда Белег и Турин подошли к распахнутому окну и молодой человек нервно хрустнул папиросной пачкой.

Ночная, почти осенняя уже прохлада вольно текла из парка — пахло свежестью, близостью реки и леса. Саэрос сидел на подоконнике прикрыв глаза и жадно заглатывал все это. Турин развернулся на пятках и отошел.

— Ты не слышал же?

— Что?

— Его. Голос этот. Голос в голове.

— Нет.

— Хорошо. Рад за тебя…

— Что он говорил?

— Даже не спрашивай… — Саэрос снова прикрыл глаза и лбом уткнулся в холодное стекло.

Что именно случилось в тот раз, когда в подзвездном мраке окружающих Куйвиэнен лесов сгинула не первая и не последняя группка охотников, они так и не узнали. Нашли следы на земле, глубокие борозды, окровавленные клочья одежды и просеку, которую оставило нечто огромное, взявшее путь на север. Но Саэрос потом вернулся — один. Вернулся через несколько дней, когда надеяться уже перестали. Прибрел в поселение в полном беспамятстве — голый, грязный, но как будто целый — только весь исцарапанный, исхлестанный ветками, зато совершенно не в себе, — без слов рухнул в чьи-то объятия и надолго канул в забытье. А когда проснулся, рассказывать ничего не стал. Они, впрочем, и не выпытывали.

— Скажешь, не надо было мне соваться, да? Скажешь, не моего ума это?.. А я не хотел, чтобы вы без меня тут собачились…

— Я знаю. Посиди здесь. Найду тебе пить.

— Лучше выпить…

Белег толкнул оконную створку, шире распахнул ее и отошел.

В стороне на чьем-то письменном столе стоял пустой графин, рядом тоже пустая бутылка из-под минеральной воды, а ближайший погребец еще год назад находился в отделении книжного шкафа: на случай некоторых разговоров там держали бренди и какую-нибудь настойку. Только теперь и шкафа на прежнем месте не было — втиснули еще один стол.

Белег поискал взглядом, обернулся на дверь, и тут же в нее и постучали. На отклик заглянул настороженный командир поста — ему было велено никого не пускать и не мешать, но и через дверь, и через внешний холл между кабинетом и лестницей недавний вой было совершенно точно хорошо слышно.

— Господин полковник, — он сделал паузу, оценив обстановку, и продолжил, — курьер. Пакет. Говорит, лично в руки, из центра города. Из Квартала.

— От Берена? — живо обернулся Орофер.

— Не сказано, — ответил командир, но из-за его спины, из холла донеслось: «Да! Так точно!»

— Зови.

По знаку, застеснявшись, запнувшись на пороге, вошел парень в полицейской форме со свертком коричневой бумаги в руках: вошел, растерянно оглядел их всех и выговорил:

— Доставлен пакет для господина начальника разведки… Велено передать лично в руки.

А дальше все произошло быстро и почти одновременно.

Белег, оказавшийся от курьера сбоку, увидел, что форменный полицейский значок с менегротским гербом приколот на его мундире ниже, чем полагается, и что ткань под этим значком натягивается, словно он скалывает — скрывает — края небольшой дырки; Белег опустил взгляд ниже и увидел, что вместо полицейских сапог на нем сапоги похожие, но все же другие — обычные гражданские. Перебравшийся на стул Нолмэндил резко выпрямился, будто увидел знакомого, а Марондир — наоборот: нахмурился, не узнавая. И сам парень, окинув их всех медленным неуверенным, заспанным каким-то взглядом, остановил взгляд на нем — на Белеге.

— Ну что ты застыл-то? Забыл, кто теперь начальник разведки? — нетерпеливо поинтересовался Орофер.

Курьер снова мигнул и вдруг, будто проснувшись, ухмыльнулся знакомо и радостно сообщил:

— Подумалось, мы как-то неправильно простились!

Первым опомнился Халькон: с дороги оттолкнул Ордиля, изо всех сил пихнул парня обратно — в сторону дверей; Нолмэндил вскочил со своего стула, а Белег — Белега за шиворот дернуло так, что сбило с ног, а галстук и ворот рубашки удавкой впились в горло. И когда в следующее мгновение раздался взрыв, стало уже действительно темно.

========== Глава IV. Случайные встречи ==========

Сражение, которое потом назвали битвой Нирнаэт Арноэдиад, началось для Белега ранним летним очень солнечным утром, когда он, а с ним еще два десятка офицеров из Дориатской разведки и из Штаба вышли на передовые укрепления Эйтель-Сирион вместе с Фингоном и его командирами в ожидании условленных сигналов. Части под знаменами Хитлума и Дор-Ломина, под знаменами Митрима, Невраста и упрямого Дортониона, под голубыми знаменами Верховного короля; отряд под бело-золотым стягом Нарготронда, под цветущим на зеленом поле серебряным буком (пусть это было не знамя Дориата, а только сочиненный две недели назад штандарт отдельного экспедиционного корпуса, но и он взвился среди прочих) — войска эти стояли в предгорьях Эред-Витрин и в нетерпении ждали: гремело там, топало, скрипело колесами, стучало копытами, оковками сапог и ботинок, терлось ремнями, щелкало затворами, звенело россыпями патронов, лязгало проверяемыми на остроту саблями, кавалерийскими палашами, штыками и пиками целое великое армейское море; люди и эльфы в нетерпении озирались, прислушивались, вглядывались в далекий горизонт, подбадривали друг друга окликом и шуткой, сосредоточенно молчали, молились, смеялись, сверялись в последний раз с картами, приветствовали знакомых, прощались с друзьями, пели, курили, трепали ободряющей хозяйской рукой по холкам лошадей, по стволам орудий, по кузовам бронемобилей… Ждали.

Сигнала все не было. Адъютанты, посыльные, связные сновали туда-сюда, командующие частями и родами войск уходили проверять своих и опять возвращались; Фингон листал донесения, отдавал последние какие-то распоряжения и все смотрел: вниз на видимые отсюда армейские порядки и дальше — на тревожно курящийся вершинами Тангородрима северо-восток, на восток и почему-то на юг. Белег, выждав, подошел к нему, положил на парапет бастиона новую фуражку с новой, тем же серебряным буком отмеченной кокардой и спросил негромко:

— Кто-то еще запаздывает?

Фингон улыбнулся: вскинул голову, посмотрел чуть искоса и улыбнулся — сначала только глазами, а потом всей широкой своей мальчишеской, озорной улыбкой. За нее одну его можно было полюбить сразу. Но его вообще любили. Даже те, кто напоказ снисходительно называл «славным малым», отзывался небрежно и ставил под сомнения те или иные способности «молодого», как его всё еще звали, Верховного короля — все они тоже в конечном счете признавали, что Фингон им как минимум симпатичен. Не прикладывая усилий, не делая осознанных шагов, он действительно мог понравиться с первой встречи и с первого взгляда.

— Вы разве не в курсе, господин полковник? — спросил Фингон с той же открытой улыбкой.

Это было и хорошо, и не очень. Работать непросто, порой трудно, порой через силу, через раздражение, противостояние, через хорошо скрытую иной раз враждебность — но всегда увлекательно было с его отцом: Голфин обладал не только исключительным умом, прозорливостью и пониманием в самых разных вопросах, он владел и тонким искусством беседы, в которую легко вплеталась игра смыслами, значениями, подтекстами. И раздражительный Гилрэс, и спокойный Аймо, и посольские, а особенно Даэрон, признавали: говорить с Голфином — как с умелым противником фехтовать на ненадежном льду. Фингон же был приветлив, обаятелен, а вместе с тем предельно открыт и обезоруживающе прям.

— Ручеек новостей из Гондолина всегда был скуден. В последние месяцы пересох вовсе. Вряд ли это случайность.

— Ха! — выпрямился Фингон и весело, сильно хлопнул ладонью по краю парапета. — Скажу брату, чтоб и впредь следил за своими водными коммуникациями! А с другой стороны — может, больше и не понадобится?..

Белег не стал отвечать и только кивнул, принимая такой ответ, Фингон еще раз усмехнулся, все так же озорно прижмурился, а потом оба повернулись и стали смотреть вниз, на войска. Вскоре прервалось и это: откуда-то сзади, из рядов построек во дворе цитадели, донесся шум оживления, пробежали ветром шорох и оклики, послышались в них слова «король», «гонец» и «наверху»; Фингон, вскинувшись, всколыхнувшись весь, порывисто повернулся навстречу этим голосам и этому движению — как раз чтобы увидеть взбегающего по ступеням офицера. В темно-синей форме непривычного, немного старомодного по митримским меркам кроя, с нашитым на рукаве шевроном — солнце, луна и алое сердце, — он тоже увидел короля, замешкался на мгновение, словно раздумывал, не обнять ли прямо здесь, на месте, но с собой совладал — шагнул вперед и торжественно опустился на одно колено, протянул густо запечатанный сургучом пакет.

Вокруг слитно качнулись, приблизившись, окружив Фингона еще более плотным кольцом. Посланника он сам уже дернул за плечо, заставляя подняться, и без слов, но крепко, дружески это плечо стиснул. На камни бастиона посыпались в нетерпении ломаемые крошки сургуча, клочки коричневой бумаги. Фингон влет пробежал написанное, замер на мгновение — прикрыл глаза, выдохнул как будто, а потом снова вскинулся и оглядел вокруг себя.

— Друзья… Пришел! пришел день!..

Потом воодушевление в Эйтель-Сирион все же схлынуло: с востока по-прежнему не было ни условленного сигнала, ни каких-либо вестей. Выстроенные порядки внизу нетерпеливо ворочались, все пытаясь разглядеть на горизонте что-то кроме далеких клубов дыма. С бастиона не было видно и зеленого штандарта с буком, но Белег знал, где он находится, и часто смотрел в ту сторону: скрытые деревьями пять сотен стрелков, а среди них и Маблунг, ждали там вместе со всеми.

К полудню ничего не поменялось.

Наконец Фингон, явно только силой воли удерживающий собственное беспокойство и собственное нетерпение, решил спуститься и проехать перед крепостью.

— Перепоручаю вас, господин полковник, — произнес он на прощание и сделал знак стоящему здесь же Танвэ — Танну Алвину, начальнику хитлумской разведки; тот сопроводил свое «так точно!» многозначительным кивком. — Как начнется — не пренебрегайте его указаниями, иначе король Тингол никогда нам этого не простит!

И он безо всяких церемоний протянул Белегу руку, тряхнул от души, хлопнул по плечу. А потом повернулся и пошел к лестнице и дальше почти бегом — перепрыгивая через ступеньки, спустился во двор, где подвели уже белого, с посеребренной сбруей, с лазоревой попоной коня. Офицеры на бастионе потянулись следом, и Белег вместе с Танном посторонились, давая дорогу. Белег оглянулся: Фингон уже был в седле — воодушевленный, с сияющими глазами, с подрагивающими в нетерпении, как у хорошей охотничьей собаки, ноздрями; он озирался, глядя, как быстро собирается вокруг конная свита штабных, адъютантов, высших офицеров, порученцев и телохранителей; махнул рукой и, шевельнув поводья, послал коня с места длинным красивым прыжком; золотые жгуты аксельбантов на синем его мундире забились, закачались в разные стороны, и уже из арки снова донесся тот самый возглас:

— Пришел день!

Таким Белег его и запомнил.

…Закончилось все через девять дней.

Вернее, сама битва, как сосчитали потом, длилась семь дней, а потом еще долго тут и там продолжались стычки, сопротивлялись обреченные гарнизоны Химринга, Барад-Эйтель, Эйтель-Иливрин и других крепостей, а отряды из Ангбанда вырезали попадающиеся на пути деревни в Хитлуме, Митриме и Дор-Ломине. Но для Белега все закончилось на десятый день.

— Белег Куталион! — криком позвал кто-то по имени, и Белег вдруг обнаружил себя.

Обнаружил сидящим на краю закиданной сеном щелястой незапряженной телеги — оглобли торчали криво, на одну был насажен порванный хомут. Позади на телеге, деревянно вытянувшись, лежали бок о бок двое с закрытыми лицами; рядом, макушкой упираясь Белегу в бедро и судорожно вцепившись в его руку, в бреду умирал третий — сильно обгоревший немолодой хадоринг с саперными топориками в уцелевшей петличке; он потом так и не пришел в себя, не назвал ни имени, ни части, похоронили его на границе с Дориатом в одной из нумерованных могил.

— Белег Куталион! — снова позвал кто-то, и Белег, будто просыпаясь, медленно поводил взглядом.

Вокруг было что-то вроде малоупорядоченного лагеря: стояли армейские фургоны и передки́, такие же убогие телеги и крестьянские повозки, испуганные кони, побитая техника; сновали вокруг грязные, закопченные, перемотанные бинтами и тряпками эльфы и люди; кричали, звали, стонали и плакали.

Белег тупо потряс головой, взялся свободной рукой за прошитый болью затылок и посмотрел на себя: понял, что весь от макушки до подметок покрыт черно-бурой коркой — из ссохшейся, колкой, гарью и густым железом пахнущей земли. Земля эта была везде — на коже, на одежде, под одеждой, вместе с кровью в ушах, во рту — во рту она потом еще долго скрипела на зубах, когда его начинало вдруг выворачивать все тем же землисто-бурым; земля была и в карманах, доверху набилась в сапоги — сапоги, как оказалось, были чужие, франтоватые кавалерийские, на два размера меньше, чем следовало, и снять их потом не вышло, пришлось резать. Форма, вся посеченная и протертая, осталась своя, но пуговица на кителе уцелела единственная — на нагрудном кармане; там, внутри комочка спрессованной земли, позднее обнаружилось сплюснутое обручальное кольцо, а на нем выведенное тенгваром «К и Э — навсегда».

— Белег Куталион! — в третий раз услышал он, и тут кто-то остановился прямо перед ним, тряхнул сначала за плечи, а потом ухватил за отвороты кителя. — Братишка! Эй! Ты слышишь меня? Не видел? полковника Куталиона! Разведка, он…

Заскорузлые, в корку превратившиеся отвороты нового рывка не выдержали и просто отломились, оставшись у Маблунга в кулаках. Он тупопосмотрел на них, снова на Белега и — ахнул.

Потом уже, когда, полнясь новостями, сводками, все прибывающими деталями произошедшей катастрофы, прошли недели, а потом и месяцы, удивляться получалось только одному: не безлошадной телеге, не так и оставшемуся без хозяина обручальному кольцу, не чужим сапогам. Удивительно было только то, что те девять дней — от уезжающего верхом Фингона и до того первого оклика в беспорядочном лагере на самой границе Бретиля — те девять дней так и остались начисто стерты у Белега из памяти.

***17.09.490 г.

00 часов 27 минут

В клумбе росли георгины и астры. Но они были еще молодые, недавно высаженные к осеннему цветению, к скорому празднику, распускаться только начали, и потому клумба больше зеленела этакой пышной свежей кучей, а под кучей скрывалась мягкая после перекопки, после ночного дождя земля — упасть в нее было не опаснее, чем свалиться на взбитую перину. Саэросу просто не повезло.

Тех, кто в момент взрыва в кабинете оказался в ловушке стен среди разлетающихся осколков, жестоко раскидало по сторонам и в лучшем случае посекло стеклом и щепками. Саэроса же, по всему, должно было просто скинуть в эту зеленую кучу и самое страшное — наградить ушибами и ссадинами, тем более и падать-то со второго этажа было всего ничего.

Белег сидел там же, в клумбе, — сидел прямо на земле, окончательно смяв и астры, и георгины, и смотрел на свой посеревший от пыли, только недавно обруганный пиджак. Получалось, это был уже второй пиджак, загубленный за сутки. Хотя сутки-то уже закончились и, если так судить, отсчет можно было обнулять…

…может, дело было в том, что Саэроса взрывом просто оглушило и выкинуло наружу уже безвольного. Может, оглушило еще раньше — еще когда он корчился на полу под голос того, что говорило устами безвестного письмоводителя. А может, все опять возвращалось к тому самому безжалостному невезению. Что и говорить: второй раз за год упасть с ничтожной высоты и сразу свернуть шею — как тут обойтись без очень большой неудачи?.. Хотя календарный-то год тоже закончился, и получалось, что и этот отсчет можно было обнулить…

Голову прошило такой болью, будто от виска к виску продернули и провернули раскаленную спицу. Белег схватился за землю, его куда-то повело, но куда — он уже не понял, потеряв и равновесие, и ощущение самого себя; все потонуло в черноте и небытии, и длилось неизвестно сколько, а прервалось так же внезапно — вспышкой, ощущением бесконечного падения, облегчением, которое само по себе было болью, но болью иного рода, и еще чем-то — будто в лицо повеяло то ли отгремевшей грозой, то ли прохладой весенней ночи.

— …сейчас!.. Сейчас пройдет!

Когда Белег глаза открыл, плеснуло снова — новой вспышкой, слепящей бездонной синевой. Он зажмурился опять, а когда глаза все-таки открыл, обнаружил, что лежит навзничь, а над ним, крепко удерживая его голову маленькими и сильными своими руками, склоняется Лютиэн.

— Все?

— Кажется…

Она отпустила. Опустила руки, помолчала. Потом, осмелившись, потянула расстеленный в клумбе пиджак, посмотрела и вздохнула судорожно, но не зажмурилась. Нащупав опору, Белег кое-как сел и протянул руку — привлечь к себе, чтобы она, как в детстве, когда нашалила где-то и прибежала к кому-нибудь из них укрыться от мнимого отцовского гнева, прильнула и уткнулась лицом ему в грудь… Но она обняла сама. Наклонилась, обхватила и сама прижала крепко — не детским уже незнакомым жестом.

Теперь обнаружилось, что вокруг вовсе не пусто и не тихо. Словно спала пелена, словно подняло плотный накрывший Белега колпак, и ясно стало, что вокруг и кричат, и зовут, и просто переговариваются, переходят-перебегают туда-сюда вдоль припыленной, расцарапанной стены с покалеченными окнами. Несли носилки, сматывали в бобины мокрые брезентовые шланги, оскальзывались в натекших лужах, отбрасывали в стороны куски выломанных рам, куски мебели, тряпки, выкатившиеся из побитых цветочных горшков земляные комья; сверху тянуло дымом и гарью, что-то гремело, стучало, трещало, парусило тканью — и кричали, кричали, кричали…

— Не вставай резко, — предупредила Лютиэн и поднялась на ноги вместе с ним.

Взрывом его отшвырнуло под большой стол — и его, и Турина. Стол, на счастье, оказался слишком крепок и слишком тяжел и от удара только треснул — шкафы от этого же удара смяло, они частично сложились, частично осыпались полками, книгами, подшивками. Но дубовая столешница выдержала, еще и поймала часть осколков, и они намертво засели в ней, местами пройдя почти насквозь.

Белега если и оглушило, то на несколько секунд, не больше. Он выбрался и огляделся, перевернул Турина: молодой человек был без сознания, но как будто цел и почти невредим — на шлепки по лицу сразу отозвался мычанием и замотал головой. Наверное, именно ради этого момента и стоило годами таскать с собой памятное наследство: после колкой реплики Саэроса Турин от окна отошел и, защищаясь от обиды с детства привычным способом, безотчетно нацепил отцовский шлем.

Рядом в быстро растущей луже без движения лежал Нолмэндил; остальные — Орофер и Ордиль, Марондил и Конмал, его сотрудники, конвойные, доктор Адвэллион, бывшие ангбандские пленники — все они ворочались на полу или тоже лежали недвижными кулями; кто-то пытался подняться, кто-то стонал, кашлял и звал на помощь. Доктор Игливин, дергая рассеченным подбородком по пиджаку на плече, склонялся над кем-то, бормотал сквозь стиснутые зубы; а над всем этим в клубах дыма, держась за щеку, стояла Галадриэль — ее, похоже, успели прикрыть, она поднялась самой первой и теперь оторопело, оглушенно смотрела по сторонам.

Хватаясь за стену, Белег добрался до порога. Дверь в холл с петель сорвало начисто, разорвало, и нижняя половина ее уверенно горела в груде перевернутой и уже занимающейся мебели. Под испуганные возгласы и нестройный топот из утонувшего в дыму холла возник дежурный с поста, замер, уставившись на развороченную дверную коробку, а одновременно с таким же возгласом вбежал кто-то с другой стороны — из внутренних помещений управления. Тут и стало ясно, что во всем этом разгроме, в хаосе, среди раненых и оглушенных нигде не видно Саэроса…

Белег перешагнул низкий бордюр клумбы и подал руку Лютиэн, та подобрала юбки и перепрыгнула на усыпанную осколками дорожку.

— Где Диор?

— За рекой. С людьми.

— Хорошо.

За спиной в общем шуме приметно захрустел гравий, и Белег обернулся: от внутреннего входа в управление бежал Турин — бежал, прижимая к груди белый сверток.

— Вот! добыл! — он остановился, протянул; лицо у него было в мелких кровящих царапинах, куртку грубой кожи тоже изрядно посекло, но и только — как и шлем, она явно уберегла от чего похуже.

— Что это?

— Что?.. Простынь… Накрыть. Ты просил.

— Я?

— Ну да…

Белег забрал сверток, развернул — тот действительно оказался простыней с фиолетовым больничным штампом. Вернее, не больничным.

— Я сам.

Щуплого и невысокого Саэроса он один вынес из клумбы на незатоптанный газон, уложил там и накрыл. Турин ждал, переминаясь и явно подыскивая что сказать, но столь же явно слов не находил. Потом встрепенулся — подхватил с земли брошенный пиджак.

— На вот. Держи, — сразу уловил несогласие и добавил: — Лучше бы надеть.

Белая рубашка под жилетом в общем была цела, но вся пестрела пятнами — черными от земли, зелеными от травы, красными. Белег бегло осмотрел себя, ослабил галстук, поправил кобуру и тут осознал кое-что еще: порезы на лице, на шее, на руках не кровоточили и даже не болели, не болели разбитые костяшки, но это ладно — ушла боль из груди. Не свежая боль, не от нынешних ушибов, не убаюканная мазью сестры Ниниан — нет, ушло то, что уже несколько месяцев как поселилось глубоко внутри, за ребрами, давая знать о себе то судорогами, то вдруг сбившимся дыханием, то просто внезапной резкой болью, а чаще — ноющей, привычной, ставшей незаметной почти, как тень, как старый, рубцующийся шрам. Белег положил ладонь на ребра и на пробу вдохнул-выдохнул, убеждаясь в правдивости своих ощущений, и взглянул на Лютиэн, а та поняла: чуть улыбнулась, чуть озорно пожала плечами — теперь уже привычным жестом нашалившей девчонки.

Он не сказал ничего, только встряхнул и все-таки натянул пиджак.

— Белег!.. — громко позвали со стороны дворца, со стороны выхода из управления — за окликом бежал Аэрвил Диарман, капитан разведки.

Одновременно и уже безо всякого к ним интереса подскочил кто-то из дворцовых, едва остановившись, взглянул на Саэроса, выругался и поспешил дальше с непонятно к кому обращенным возгласом: «Быстрее, быстрее! Тут еще один!..»

— Белег, поднимись скорее! — Аэрвил перешел на шаг и остановился как будто в неуверенности: — Тебя Ордиль зовет…

Белег взглянул коротко, обернулся на Турина.

— Останься с принцессой.

— Хрена с два! — выпалил тот почти одновременно — словно ждал чего-то такого и уже заготовил ответ.

— Что?

— Ты услышал! И не подумаю — хрена с два. У принцессы хватает охраны.

Он непривычно требовательно уставился на Лютиэн, и та, соглашаясь, просто наклонила голову.

— Идите. Я посмотрю — дождусь, чтоб его забрали.

— Мне нужно поговорить с твоей матерью.

— Она у себя. Но… ты видел. Не слышит как будто. Не отвечает… Хотя я не… не… не знаю, — она не договорила, сморщилась и нахмурилась, словно пыталась сформулировать, уловить что-то важное и не смогла. — Пойдем вместе?

— Белег, пожалуйста, это важно… — снова позвал Аэрвил, и тут наверху в перекошенном оконном проеме появился сам Ордиль — в порванном мундире, с исцарапанным лицом, кровью в волосах и кровью на руках.

— Белег Куталион, мне нужно спуститься самому и умолять тебя?!

Внутри, на лестнице, им встретились четверо санитаров — несли две пары полностью накрытых носилок; с носилок капало, оставляя почти непрерывную дорожку крупных алых крапин. Белег и Турин посторонились, и Белег оглянулся на лестницу, на пустующий внизу пост — его заменило сплошное оцепление со стороны Лучного поля и усиление уже наверху, прямо перед входом в управление. Бежать из кабинета в сад этим путем было бы долго, да и пустой пост он как будто не видел — в отличие от изувеченного холла наверху. Спрыгнул прямо из окна?.. Он потер висок и взглянул на свои туфли: они были в земле, но после сидения в астрах и георгинах это ни о чем не говорило.

— Подойди пожалуйста, окажи любезность, — обернувшись на шаги, непривычно нервным голосом позвал Ордиль, когда Белег задержался — остановился у окна и убедился, что трава внизу хорошенько примята. Точно, спрыгнул. — Пообщайся. А то выходит, у меня недостаточно авторитета, — и, хромая, демонстративно отошел.

Нолмэндил, без кровинки в лице, лежал почти на том же месте на каких-то тряпках и вот те как раз пропитались насквозь. Что именно произошло, было не видно под расстеленным шерстяным одеялом, но судя по лоскутам рубашки, по обрывкам санпакетов, бинтов и марлевых перевязок и, главное, по отброшенному в сторону расщепленному и мокрому куску дверного косяка, ничего хорошего.

— …вы не слышите меня, я не пойму? — откровенно злясь, проговорил доктор Курмин. Вместе с двумя ассистентами он стоял рядом на коленях и делал инъекцию, одновременно продолжая спор. — Каждый раз одно и тоже. Как с детьми…

— Позвольте, доктор, — Белег опустился рядом с ним.

— …а потом будете требовать от меня чудес?

— Как обычно.

Доктор отвечать не стал, только, закончив, сделал знак ассистентам и поднялся, первым отошел в сторону, где еще над кем-то склонялись доктор Адвэллион и врачи из госпиталя.

— Белег… — не открывая глаз, позвал голдо.

— Я здесь.

— Твой… наследник… доверия не…

— К делу.

— П-позвони… тетке. Тетя Иль-ми-вэль. Спроси номер в салоне… в…

— В музыкальном, я понял. Дальше. Что говорить?

— В карты вы… играл и… П-по ситуации. В отпуск… или… уволился. Вещи…

Нолмэндил говорил едва слышно, прерывисто, глотая окончания и сбиваясь с дыхания; дышал поверхностно и глаза не открывал — глазные яблоки дергано катались под дрожащими веками.

— Вещи… надо оставить… Главное, п-про карты.

— Все?

Тут он глаза все-таки приоткрыл, посмотрел мутно, теряя фокусировку.

— Даль-ше… сам решай… С гномами не тяни… те — опасно. П-правда. Полагаюсь на… чутье… твое. Раз глупо так…

Через минуту к лестнице понесли еще одни носилки. Доктор Курмин молча пошел рядом, вообще ничего больше не сказав и даже не взглянув, и только сосредоточенно смотрел перед собой и делал какие-то пассы пальцами-ладонями — то ли просто собирался с мыслями, то ли готовился резать и шить.

Белег обернулся к Ордилю: тот стоял в стороне возле возвращенного на место рабочего стола, тасовал личные карточки с фотографиями и слушал собравшихся рядом офицеров.

Взрывом на месте убило командира поста, Халькона и самого безвестного ряженого курьера, имеющего все шансы безвестным и остаться. Письмоводителя, если он действительно таковым являлся, сорвало от стула, и он умер спустя несколько минут, несмотря на все жгуты и все старания доктора Игливина снова его удержать. Женщина осталась жива, отделавшись переломанным хребтом: ее уже унесли, не став ни надевать ремни, ни просто как-то связывать, — недвижную, беспомощную, плачущую. Доктор Игливин, какой-то совершенно выжатый, опустошенный, стоял в стороне и с отсутствующим видом смотрел то ли на опрокинутый металлический стул, то ли на все еще застегнутые на его подлокотниках наручники.

— Ну что? — сухо спросил Ордиль.

— Надо отправить кого-то в музыкальный салон. Кто быстро сориентируется и не скажет лишнего.

— Разрешаешь?

— Чем быстрее, тем лучше.

Ордиль оборвал следующий явно не по делу вопрос, оббежал взглядом своих офицеров.

— Итлин! Нармаса сюда.

Майор Нармас, бывший начальник агентурного отдела Северных рубежей, несколько лет назад перевелся в столицу и теперь работал по части общего стратегического планирования и оперативной разработки.

— Если голдо своей смертью добавит нам забот, то это только из-за дурости и упрямства. Оно имело смысл? — все-таки уточнил Ордиль, когда явившийся Нармас обменялся с Белегом коротким рукопожатием, выслушал его, выслушал указания самого Ордиля и так же мгновенно исчез.

— Скорее нет. Проанализируй уровень доверия к себе.

Ордиль неопределенно хмыкнул. Белег отвернулся к окну, ничего добавлять не стал. Внизу на носилки только что уложили Саэроса, Лютиэн поправила простыню и отступила в сторону, где, держась за голову, застыл потрясенный вице-казначей господин Варнистэ, рядом расплакалась глава финансового управления госпожа Миритан, оцепенел личный секретарь Саэроса и стоял пыльный всклокоченный Орофер — чернее тучи.

— Опознали кого-то из троих?

— Нет. Курьера твой голдо видел в Митриме. Но и только.

— Выходит, залетные?.. — на ходу сделал вывод Турин.

Пока Белег говорил с Нолмэндилом, молодой человек отстал и вернулся в холл; оттуда уже унесли бесчувственного Марондира с перебинтованной пробитой головой, унесли троих конвойных, уговорили лечь и Конмала — у него к ранее перевязанной прокушенной руке прибавилась скверно раздробленная.

Ордиль неохотно, но ответил:

— Есть такая вероятность. Сразу не опознали, будут сличать в морге. На результат не рассчитываю.

— Есть движение к Границе?

— Ничего примечательного. Беспокойно на нивримских рубежах и в Бретиле, но все в пределах обычного.

— Пф-ф, тогда я ничего не понимаю! Если это ангбандская комбинация, то готов признать — ловкая. Но тогда и самое время вломить всей силой! И где?!..

Ордиль снова помолчал, даже не нахмурился, но на Белега взглянул коротко и холодно.

— Турин, — обернулся Белег, — ты не мог бы позвать Орофера, Руиндис и Роглина? И Берена, если он появился.

Молодой человек замер на вдохе и поджал губы, несколько секунд сверлил их обоих тяжелым взглядом, но сдержался: вытянулся, громко стукнул пятками и точеным движением козырнул.

— Так точно, господин полковник! Разрешите исполнять, господин полковник!..

Когда акцентированный чеканный шаг стих на лестнице и у открытого окна они остались вдвоем, Ордиль помолчал, а потом вдруг сообщил:

— Не питай иллюзий.

— Посмотрим.

— На что? Я говорю с тобой только потому, что этого требует дело.

— Я понял. Этого достаточно.

— А больше ты ничего не понял?

— Что не ошибся, и ты справляешься сам.

— Да что ты? — повысив голос, Ордиль развел руками, приглашая взглянуть по сторонам. — Топорная издевка. Не в твоем стиле.

— В целом.

— Еще лучше. Когда это мы мыслили такими категориями? Король мертв, в столице уличные бои, во дворце взрывы, с минуты на минуту ждем большую войну непонятно с кем, но в целом да, разведка работает хорошо! Как там в той голодримской песенке: ваш сын промочил ноги на прогулке к морю, а в остальном, моя милая леди, все прекрасно!..

На них обернулся доктор Игливин, встретился взглядом и смутился, стал хлопать себя по карманам, смотреть на часы; к нему подошел доктор Адвэллион, и они отвернулись, о чем-то тихо заговорили.

Белег без слов взял Ордиля за локоть и потянул в сторону, ко входу в основную часть управления; на пороге тот остановился, как заартачившийся конь, несколько секунд молча сопротивлялся, но все-таки уступил: сам Белега отодвинул, сам толкнул дверь и вошел первым, на ходу сделал знак вооруженным дежурным и ждущему здесь же лейтенанту Итлину.

— Турамбара и остальных встретить и сразу проводить.

Они прошли длинным коридором мимо вереницы дверей — те несколько раз открывались и закрывались, спешно выходили офицеры с кипами карточек, штатские знакомые лица; под усиленным конвоем провели господина Дорвандуила в наручниках — увидев Белега, он вскинулся, за что получил тычок в спину и снова сник. Капитан Аэрвил вывернул откуда-то почти бегом и сразу бросился к ним, но Ордиль остановил:

— Ждет десять минут? — и Аэрвил отстал.

Кабинет начальника разведки, его заместителя и общая приемная перед ними находились в отдельном закутке, и теперь здесь тоже стояли двое дежурных с винтовками. Обстановка внутри самого кабинета не менялась десятилетиями, если не больше — та же мебель, то же ее расположение, те же запертые шкафы и обезличенные карты на стенах. Иногда в отсутствие Белега хозяйственная служба под присмотром Ордиля или Халькона на свой страх и риск красила там что-то, меняла подоконники и плинтусы, но и тогда общий вид оставался прежним. Тем страннее было увидеть кабинет преобразившимся полностью. Светло-бежевые стены позеленели; мебель, частично новая, стояла теперь совершенно иначе, паркет по большей части скрылся под темным тонким ковром; заменили светильники и люстру, карта спряталась не за шторами, а за деревянными ставнями под замком, и в открытой двери второй комнатки виднелись не ширма с кушеткой и не платяной шкаф, а кожаный диван и обеденный стол.

— Не нравится? — спросил Ордиль.

— Почему же. Хорошо.

— И все?

— Что-то еще? Нужно спросить о причинах переезда?

Ордиль снова неопределенно хмыкнул и прошел к рабочему столу, сел там в кресло; Белег остановился перед застекленной рамкой — на стенах теперь с ровным шагом висели увеличенные фотографии дориатских видов, а вот на окне стало пусто — все цветочные горшки переехали в приемную.

— Мы с тобой никогда не были друзьями, — снова заговорил Ордиль. — Скорее всего, и приятелями не были. Но не думал, что за столько лет я не заслужил того, чтобы со мной просто не переговорить.

— И это тебя обижает.

— Скорее раздражает.

— В твоем случае одно и тоже.

— Хорошо! Пусть обида. Немного больше эмоций, чем следовало бы. Но скажешь, я не имею право? Считаешь, в твоем взбрыке не было лишка эмоций?

— Возможно. Не настолько, насколько тебе кажется.

— Насколько же?

— Если бы я переговорил с тобой, ты пошел бы к Маблунгу. Быстро бы я не уехал.

— К Маблунгу? Не к королю?

— Оспаривать мое решение у короля ты бы не стал. Саэрос в больнице. Только Маблунг. Дальше он сам.

— Допустим! И поэтому лучшим решением было походя обронить, что отъедешь, бросить на меня все дела и умчаться, никому ничего не пояснив?

— Я пояснил Халькону.

Ордиль замер только на мгновение.

— Почему ему?

— Он не спорил. Тебе пришлось бы прямо приказывать никуда не выходить и никуда не звонить.

— Позвать кого-то можно и через дверь!..

— Именно. Ты позвонил жене Халькона?

— Еще нет!

Ордиль рывком поднялся, сморщился и ухромал в соседнюю комнату — стал там чем-то шелестеть и стучать, продолжил уже оттуда:

— Допустим. Допустим, в этом был определенный смысл. И даже так называемая «операция „Дор-Куартол“» какой-то смысл обрела. Но это… — из распахнутой двери раздался плеск, — неужели неочевидно было, к чему все это приведет? Я не про партизанство, я про то, что ты здесь оставил: город, управление, все планы, все мы? В конце концов, то, как все это воспримут? Я даже не про себя. Даже король только в начале был в недоумении, потом уже в бешенстве. Как это можно было не учесть?..

За окном в парке стало спокойнее: уже никто не бегал, не было никого из пожарной команды, из госпиталя или дворцовой медслужбы; уже убрали все крупные фрагменты того, что повылетало из окон. Стояли цепью стрелки внутренних войск, быстрым шагом прошли мимо них Руиндис, с ней кто-то в лейтенантских погонах и, обгоняя их, Турин.

Белег прислонился к оконной раме и потянулся ослабить узел галстука, но обнаружил, что тот и так спущен почти на грудь.

— Действительно. Как.

Ордиль уловил: выглянул уже умытый, в свежей рубашке; посмотрел без удивления, в лице не переменился, но выдал себя голосом.

— То есть?.. Значит… И почему же?

Белег неопределенно пожал плечами.

— Может, это тебе надо было усыновить мальчишку, не королю?

Запахло то ли одеколоном, то ли каким-то лосьоном. Ордиль застыл, сделавшись отражением в черном стекле, ждал и прижимал к лицу красно-бурый ватный комочек.

— …принципиально это вряд ли бы что-то изменило, но внесло бы ясность. Ты не находишь?

Запах доносился мудреный: ненавязчивый, но сложный, составная древесно-пряная смесь, что-то кедровое, немного пихтовое, с нотами гвоздики и тревожной сырой земли. Хотя… Хотя нет: землей скорее пахло из окна или, вернее даже, от самого Белега — извозившегося в клумбе с георгинами и астрами…

— Ты удержался даже после Нирнаэт, а тогда это хотя бы было понятно. Но мальчишка? Понимаю, своеобразного обаяния у него не отнять. И как объект влияния он ценен. Но зачем так сокращать дистанцию? За тобой не водилось, ты же в привязанностях давно устоялся.

Ордиль хорошо держал лицо. Ни губы не поджал, не побледнел, не стиснул кулаки и вообще говорил ровно и спокойно, с умеренным интересом, с легкой ленцой, как всегда отлично умел, если задавался такой целью. Слово за слово, он неспешно подошел вплотную — глядел в упор с затаенным, хорошо скрытым напором, а Белег привалился к стене и рассматривал его в оконном зеркале.

— Ты во мне разочарован?

В разведку он пришел очень давно — пришел сам и очень юным. Позднее уже выяснилось, что родителей его матери Белег знал еще по Озеру, а родителей отца встречал здесь — в разъездах по Дориату. Но на них свежеиспеченный выпускник еще не Академии, а первой Военной школы королевства ссылаться не стал. Тогда, после церемонии, завершившей обучение одного из первых ее наборов, выпускников должны были разбирать в разные военные службы и соединения — кто-то шел по знакомству, кто-то договаривался сам, кого-то заманили, приметив еще во время обучения, а кто-то тянул с выбором вплоть до выпуска. После самой церемонии, на последовавшем за ней приеме, который по нынешним временам на приличный прием уже никак не тянул, Ордиль к Белегу и подошел — решительно попросил уделить немного времени, а потом, отведя в сторону, задвинул такую обстоятельную продуманную, сдобренную доводами речь, что впору было то ли опешить, то ли проникнуться, то ли над парнем посмеяться. Белег сразу не определился и несколько раз его перебивал, но, к своему удивлению, с мысли так и не сбил, а решило все появление Тингола: тот подошел, весело и от души сгреб Ордиля куда-то себе под мышку, едва не облил вином из кубка и поинтересовался, что это за щегол тут так распелся. «Щегол» залился краской по кончики ушей, но не растерялся и тогда.

— Я повторю, — не дрогнув и не покраснев, только помолчав немного, проговорил Ордиль, — мы не были друзьями. Я не набивался никогда. Но мне непонятно, как можно было разменять все здесь на того, кого знаешь лет пятнадцать. Даже если решать надо быстро. Особенно — если быстро.

— Решать не требовалось.

— Поясни?

— Здесь все работает. Понимание достигается сразу или со временем. А ты, Карион, хорошо держишь удар.

— А парень?..

— Один бы не справился.

— Да-а? По характеристикам, по донесениям — твоим косвенно в том числе — по донесениям выходило, он прилично тянет. Как там: талантливый командир, умеет расположить и организовать подчиненных, мыслит тактически… Нет?

— Не стратегически. Слишком опрометчив.

— Сначала делает, потом думает? Это верно, это ты на своей шкуре испытал…

— Это тоже, хотя и не главное.

— Нет?

— До того, как стать командиром, он стал предводителем шайки и едва это заметил. Талантливый лидер, если не видит опасности, идет к ней не один.

— Допустим. Допустим, ты прав… Но я все равно тебя не понимаю.

— Это не страшно, Карион. Наверное, я сам не до конца себя понимаю. Но знаю, что решение было верным, и я принял бы его снова. И на твой счет тоже. Хотя и вижу, как тебя это задело. Скажи, мне нужно извиниться?

Вот теперь Ордиль губы поджал, отвел взгляд и тоже посмотрел в темноту за окном. Поверх зеленого глаза настольной лампы в ней рябили отблески электрических фонарей, факелов и отсветы из дворцовых окон, мелькали рыщущие тени, чернели неподвижные фигуры часовых.

— Знаешь… — помолчав, проговорил он наконец, — нет. Не надо сотрясать воздух. Может быть, я тебя все-таки понял. Не умом. Но… Как ты сейчас сказал: в целом.

00 часов 43 минуты

Орофер пришел последним. После Руиндис, ее помощника Элиана, после Турина, Роглина и доктора Игливина — его тоже позвали, — Ордиль поднял телефонную трубку и коротко распорядился разыскать.

— У вас тут трогательное примирение? — с порога заметил Орофер. — Не отвечайте, у меня есть шесть минут и ни секундой больше.

Что его задержало, было ясно: голос отчетливо доносился снаружи.

— …милая моя, я вообще не понимаю предмета спора! Вам нужно было изначально размещаться в пригороде. Или хотя бы не болтаться по всему городу порознь! А что теперь? Ты здесь, твой муж объявиться не спешит, а наш будущий король вообще непонятно где и с кем!..

Что отвечала не видимая из окна Лютиэн, слышно не было, но в кабинет Ордиля Орофер зашел взвинченный и все же будто чуть удовлетворенный.

— Принцесса уедет из столицы? — сразу спросила Руиндис.

— Шутите? Ее убедить я даже не думал. Да и не за чем, — Орофер прошел к столу, дернул стул и сел. — Она, Берен и Диор останутся, за принцем отправлен гвардейский полк, его перевезут во дворец.

— Кажется, вы только что настаивали, что дворец труднее охранять, — заметил майор Рогвин.

— Все же поняли, что это лукавство? Охранять можно, но большими силами, и их придется оттянуть с улиц. В городе особый режим, всех неустановленных лиц сразу задерживают на месте до выяснения. На заседании Собрания будет обсуждаться тотальный комендантский час, а до заседания осталось уже… пять минут.

— Кто в таком случае едет? — не остановилась Руиндис и сразу повысила голос: — Ну же, не надо на меня так смотреть! Это не праздное любопытство!

— Как?.. Уедет часть королевской семьи и еще часть госструктур. Переводим в Беленгар и в Карас-Тинге, их проще оцепить… Через четыре с половиной минуты я должен озвучить это на другом конце дворца. Первыми едут королева и ее двор, они уже почти готовы.

— Как королева! — ахнул доктор Игливин. — Когда? кто принял решение? Ее Величеству не следует совершать переезды в нынешнем состоянии! Я не даю…

— Вы можете ничего не давать, доктор, — отрезал Орофер. — Ее Величеству пора взять себя в руки. Кузина переговорит с ней, но именно это уже решено.

— В таком случае, прошу меня извинить, я должен присутствовать, — доктор Игливин поднялся с места.

— Пара минут, — остановил Ордиль. — У нас есть несколько вопросов, на которые можете ответить только вы.

Доктор остановился, замер напряженно, словно раздумывал — не отказаться ли сразу и не уйти ли просто так, но взял в себя в руки.

— Хорошо. Прошу прощения за резкость, но состояние королевской семьи — моя первейшая зона ответственности. А состояние Ее Величества вызывает серьезную тревогу.

— Об этом тоже, — произнес Белег. — Мне нужно задать королеве несколько вопросов и нужно, чтобы она была в состоянии на них ответить.

— С Ее Величеством уже беседовали полковник Марондир и майор Конмал… И Его Высочество Эльмо…

— Я знаю.

— Что же, — доктор Игливин замолчал, что-то обдумывая, достал часы, взглянул на время, — надо — значит надо. Хотите сделать это в пути или сейчас?

— До отъезда.

— Хорошо. Тогда я должен подготовиться и…

— Присядьте пока, — снова остановил Ордиль; доктор Игливин вздохнул и без охоты вернулся к столу.

— Могу я сделать короткий звонок?

— Пожалуйста.

На звонок — был набран внутренний номер медицинской службы — быстро ответили и безликим искаженным голосом из трубки сообщили, что доктора Адвэллиона нет, но сообщение ему передадут сию минуту: распоряжение тотчас готовить все необходимое и самому быть готовым к отъезду королевы.

— Слушаю вас, господин полковник, — положив трубку, доктор Игливин сел, аккуратно сложил перед собой руки.

— Выскажите заключение: могло ли нечто подобное, свидетелем чему мы сейчас были, произойти в кабинете короля?

— Имеете в виду, что нападение совершило некое лицо, находящееся под контролем извне? Думаете, оно, это лицо, могло как-то попасть…

— Это другой вопрос и уже не к вам.

— Конечно… Что же, мы уже обсуждали это: я высказывал определенные умозаключения в разговоре с майором Конмалом и с полковником Марондиром. И на совещании у Его Высочества, да… Поймите, это тонкая материя, и однозначно что-то утверждать — большая самоуверенность. Полагаю, все присутствующие хотя бы в общих чертах знакомы с данной проблемой, поэтому позволю себе не вдаваться в детали.

— Две минуты, — мрачно вставил Орофер.

— Да-да… Итак… можно сравнить успешное вторжение стороннего разума в наше сознание с… например, с консервным ножом. Простите за вульгарный образ. Нож вскрывает банку, потому что крепкая на вид жесть недостаточно крепка против стали, и тогда банка остается безвозвратно поврежденной. Мы можем как-то ее закрыть, заклеить, но целой она уже не будет.

— Ее можно запаять, — заметил Турин.

— Только если мастер — виртуоз. Или готов рискнуть содержимым, — доктор Игливин указательным пальцем постучал себя по макушке. — Возвращаясь от метафоры: вновь проникнуть в однажды поврежденное сознание куда проще. Это может сделать специалист ради исцеления, ради того самого заклеивания, запаивания шва. А может сделать тот, кто вторгался изначально — и это уже будет куда как проще: не потребуется ни физическое воздействие, ни даже личная встреча, достаточно волей потянуться к искомому. Конечно, нужна оговорка, что не каждое сознание в принципе можно одолеть: все зависит от личности, от силы воли, от внешних обстоятельств и так далее.

— То есть, — перебил Орофер, нервно постукивая пальцами по столешнице, — ответ на вопрос полковника: да, это возможно?

— Прошу прощения, я не закончил. В теории ответ будет такой. Но должен пояснить до конца: на практике в подобных случаях мы всегда сталкивались с чем-то условно простым. Куда-то проникнуть, на кого-то напасть, что-то сделать… Сегодняшняя трагедия не исключение: несчастный руководствовался простой последовательностью — прийти в управление, сообщить о пакете, передать пакет начальнику разведки.

— …и если бы я не спросил его, он бы вручил подарок прямо вам, господин… — заметил Орофер, но не договорил, перевел взгляд с Ордиля на Белега, — или вам…

— Если бы вы не подсказали про Берена, — сразу ответил Ордиль, — он бы и дальше холла не прошел.

Тут Орофер запнулся и, не найдясь, закрыл рот.

— Да-да… — помедлив, продолжил доктор Игливин, — это относительно простая задача, ее можно контролировать, и исполнитель ведет себя внешне естественно. Хотя, как мы все видели, его не так трудно сбить с толку и тем самым нарушить связь. Поэтому я обязан еще раз обратить на это внимание в вопросе гипотетической встречи с королем: там задача была бы более сложной, составной, требующей большей естественности, полной концентрации.

— А с близкого расстояния? — подумав, уточнил Ордиль.

— Это вы сейчас ангбандское присутствие в Дориате открыто допускаете? — спросил Орофер.

— Оно и так существует.

— Ах вот!.. — Орофер продолжил заводиться, но тут они с Ордилем взглядами друг в друга уперлись и замерли — один откинувшись в кресле, другой посреди порывистого движения — посреди порыва с кресла подняться; посмотрели друг на друга и одновременно отвернулись.

— …расстояние, — продолжил доктор Игливин, снова дождавшись внимания, — вопреки возможному предположению, здесь вовсе не главное препятствие или подспорье. По большому счету оно вообще не имеет значения. Главное — уже установленный уверенный контроль над объектом. Так мы это вывели на основании своих многолетних наблюдений. Но закончу тем, что уже говорил: в этой области знаний любые общие выводы существуют, только пока не опровергнуты каким-то новым исключительным случаем. Потому что каждое сознание исключительно, и то, как на него можно влиять, — тоже…

Повисшая тишина обозначила общие раздумья, но они длились недолго — всадив кулаками по столу, взорвался Турин.

— Да сколько можно-то! У меня голова уже трещит от всех этих ни да, ни нет! Топчемся, топчемся, а все как в туманном болоте — ни капли ясности! Хоть кто-то может хоть о чем-то сказать однозначно?! Без вот этого — то ли было, то ли нет, то ли баба, то ли дед?!..

Турин мрачно поиграл желваками, окинул всех взъяренным взглядом и, не увидев поддержки, снова уперся в доктора Игливина:

— Ну хорошо! Хотя бы так: вот гнома на такое дельце можно зарядить? Вскрыть ему банку и закинуть подходящее задание?

— К сожалению, я не могу ответить: я не работал с гномами в этой области…

— Да хоть предположить? — Турин потряс руками. — Так-то вышло что: один изображает мастера Англазара, другой убивает короля — странненький план для тех, кто в своем уме.

— Гном не мог нанести тот смертельный удар, — устало произнес майор Роглин. — Если хотите однозначности, то вот она: это противоречит всем нашим измерениям и установлено практически со стопроцентной уверенностью.

— Практически, — сразу повторила Руиндис.

— Иная вероятность исчезающе мала, — вздохнул Ордиль. — Хотя отбросить ее полностью мы все равно не можем… Вот если предположить, что кто-то грамотно изобразил сопровождающего… Но вы, доктор Игливин, однозначной ясности в своем вопросе не внесете?

— Увы…

После того, как зазвонил телефон (Ордиль передал трубку Ороферу, а тот выслушал, коротко и сухо распорядился начинать и заверил, что будет скоро), они проговорили еще десять минут и все равно без большого толка. Все сводилось к тому, что, несмотря на готовую убедительную версию, однозначных выводов и однозначных решений не прибавилось; зато из-за ранения Марондира и Конмала нужно снова перестроиться, а вообще последние события диктуют необходимость бросить силы на обеспечение безопасности, срочную эвакуацию и улаживание конфликта с гномами. Или подготовку с ними войны…

— Что голодрим? — спросил Орофер. — Отдельно: что ваш голдо?

— Если повезет, останется жив, — ничего дополнительно Ордиль пояснять не стал.

— А повезет ли?.. Доктор?

— Его перевязывал доктор Хабрас, а потом доктор Курмин…

— Я понял!.. Окажемся крайними еще и в смерти амон-эребского агента… Ох-хо-хо.

— Да ну, — не согласился Турин, — по нему видно — живучий, как кошка!

— Надеюсь, в госпитале такого же мнения, господин Турамбар, — поморщился Орофер и после паузы повторил: — Надеюсь… Что дальше… Эвакуация, Ангбанд, пустопорожние выводы… Так! У Лютиэн я устным согласием заручился: нам срочно нужна встреча с голодрим и с гномами. Как можно скорее. Вы услышали меня, Ордиль? Военная верхушка уже в Собрании — и жаждет крови, пока я с вами тут беседую… Времени, считайте, нет — еще немного, и они дозреют действовать сами. Нужна максимальная оперативность. Нужно хоть что-то. Понимаете меня?

— Вполне.

— Тогда прошу участвовать лично и докладывать сразу, как только что-то сдвинется, — он поднялся.

— Вы ведь осознаете, — уточнил Ордиль, — что это нарушает сразу несколько принципиальных положений королевства? Что ни у кого из нас нет полномочий вести переговоры?

Орофер поморщился.

— Бросьте. В иной ситуации я бы первым приказал взять себя под стражу. Возможно, где-то мы ошиблись или ошибаемся. Но убежден, что куда большей ошибкой будет начать войну в собственной столице, — он остановился возле дверей. — А вы, господин Куталион? Какие-то определенные планы? Не желаете присоединиться к оперативному штабу?

— Мне нужно подумать. И кое-что проверить.

— Как хорошо, что у вас есть на это время!..

— Времени нет. Но проверить нужно.

Орофер вышел, ничего больше не сказав, только с досадой махнул рукой. Следом поднялись Руиндис и Роглин, доктор Игливин тоже выбрался из-за стола. Последними к дверям пошли Белег и Турин.

— Белег, — Ордиль уже снял телефонную трубку, плечом прижал ее к щеке и положил пальцы на латунный диск. — Ты не хочешь вернуться?

Белег обернулся.

— Не на свое место. На любое другое. Туда, — Ордиль на него не смотрел, водил глазами по строчкам в незаметно появившихся откуда-то бумагах и только повел головой в сторону бывшего своего и бывшего уже кабинета Халькона, — или в любой из отделов.

Турин в приемной замер на полушаге, удивленно вскинул брови, доктор Игливин терпеливо ждал, сцепив пальцы в замок, но Белег ответил не сразу. Сам Ордиль сидел с видом спокойным — так и водил расслабленно по телефонному диску, но диск не крутил, будто раздумывал, куда именно звонить, а когда голову приподнял — посмотрел спокойно и чуть рассеянно — так, словно между делом спросил о чем-то пустяшном, случайно вспомнившемся.

— Посмотрим. Доживем хотя бы до утра.

***01 час 16 минут

В покоях королевы оказалось неожиданно пусто и тихо. Стремительные сборы пронеслись небольшим штормом и почти завершились — основной багаж забрали, кое-где на полу были раскиданы и уронены какие-то вещи, фрагменты одежды, цепляли взгляд плохо прикрытые створки шкафов, недозадвинутые ящики комодов. Само крыло снаружи, со стороны сада, и изнутри, от дворцовых переходов, стерегла охрана гвардии, но внутри то ли по случаю ночного времени, то ли вследствие неразберихи после взрыва, то ли еще из-за каких-то соображений обнаружились только три придворные дамы, жена Эльмо, жена Орофера, принцесса Галадриэль и доктор Адвэллион вместе с застывшим возле стены помощником.

Белег, Турин и доктор Игливин без препятствий прошли внутрь, хотя командир поста и окинул каждого внимательным цепким взглядом, задержал взгляд на изломе пиджака у Белега под мышкой, но ничего говорить не стал и оставить револьвер не потребовал.

— Я прошу разговора наедине, — произнес Белег, когда они оказались в будуаре и он увидел Мелиан.

Королева выглядела спокойной и задумчивой. Она сидела на том же месте — в кресле у туалетного столика, аккуратно причесанная и одетая, будто бы даже собранная, готовая к дороге. И все же было что-то еще, какая-то особая отрешенность, отстраненность, внутрь себянаправленный взгляд и даже первое странное впечатление — будто весь облик ее подернулся зыбкой рябью, потерял живость и четкость линий.

На голос она сразу подняла голову, посмотрела на Белега вполне осмысленно и спросила:

— Где моя дочь, внук и зять?

— Лютиэн во дворце. Диор будет с минуты на минуту. Берен в городе.

— Им ничто не угрожает, моя королева, — добавила Галадриэль, — принца неотступно сопровождает гвардия, он в безопасности…

— Дворец перестал быть безопасен, — спокойно остановила ее Мелиан.

— Сестра моя, мы можем поступить иначе, — тихо и певуче заговорила Кайссэ, жена Эльмо — тихо, но настойчиво, словно вернулась к какому-то только что прерванному разговору.

Она сидела рядом с королевой в таком же кресле, чуть прикасалась ладонью к ее безвольно расслабленной ладони и смотрела с привычным выражением задумчивой безмятежности — будто прислушивалась к чему-то далекому, слышному ей одной. Разноглазый черно-зеленый взгляд, светлое платье, причудливые косы белоснежных волос, низки раковин, речного жемчуга и костяных бусин — рядом с погруженной во мрак траура Мелиан она казалась ее светлым двойником.

— Мальчику не нужно ехать во дворец. За́води не впустят чужаков, а он нам свой, пусть и не по крови. Если позволишь, сестра, я сама встречу и сопровожу его. Возникнет угроза — Река убережет.

— Река?.. — задумчиво повторила Мелиан. — Ее силы недостаточно. Как и моей…

Она замолчала и засмотрелась то ли на стену, то ли в пустоту у стены, то ли в собственную внутреннюю пустоту.

Белег поймал не первый уже быстрый взгляд Галадриэль: принцесса напряженно вытянулась в стороне, переодетая в дорожный брючный костюм, очень напоминающий нарготрондскую офицерскую форму; на подбородке и на щеке у нее темнел лилово-красный кровоподтек, волосы были непривычно туго стянуты в косу; и все же, несмотря на это, она не выглядела ни капли поникшей, ни хоть сколько-то растерявшей обычный напор. На Белега посматривала, будто хотела что-то сказать, но то ли не решила, что именно, то ли не хотела при всех.

— Разговор не займет много времени. А дамы смогут приготовиться к отъезду, — продолжил Белег.

Мелиан не шелохнулась.

— Я готов присутствовать, если это успокоит вас, Ваше Величество, — шевельнувшись за его плечом, добавил доктор Игливин. — Мы могли бы немного пройтись — до большого зала, там никто не побеспокоит, а я не буду подслушивать, господин Куталион, посижу в стороне. Вы позволите?

Возражать никто не стал. Кайссэ плавно поднялась, плавно склонила голову и сделала знак невестке — обе вышли, и уже из приемной донесся голос Адунлайн: она со смесью тревоги и досады проговорила, что сын опять куда-то делся и опять его надо разыскивать по всем покоям. Придворные дамы остались в будуаре, а королева под руку с чутко склоняющимся к ней доктором Игливином, Белег и Турин, доктор Адвэллион с помощником и принцесса Галадриэль поднялись и пошли в сторону танцевального зала тем же путем, каким недавно Белег уже шел, чтобы наедине поговорить с самой Галадриэль.

В танцевальном зале почти ничего не изменилось. Точно так же стояли вдоль стен банкетки и стулья, грудилась прочая зачехленная мебель, прятались у дальней стены за ширмой ненужные украшения и подарки, а беспорядочно увешанное Урожайное дерево возвышалось над ее краем, и только прибавилось вокруг еще каких-то коробок, коробов, шляпных кофров, чемоданов, ящиков и саквояжей…

Королева, отпустив поддерживающую руку, первой прошла через темный зал и остановилась перед криво расшторенным окном, замерла черным силуэтом в полоске уличного электрического света. Доктор Игливин, как и обещал, деликатно присел в углу и замер. Снаружи остались Турин и доктор Адвэллион с помощником, а Галадриэль уже на пороге поймала Белега за рукав:

— С ней не то что-то, — шепнула она одними губами.

— Я понял.

— Нет. Вы не поняли.

Она хотела добавить, но Мелиан, не поворачиваясь, сама позвала от окна:

— Задавай же свои вопросы, Белег.

Привычке называть их всех на «ты» она никогда не изменяла. Даже когда сам язык устойчиво изменился, этикет облекся в более сложные формы, и все они быстро усвоили эти изменения — в формальной обстановке обращались по титулу не только к королеве, но и к самому Тинголу. Белег не оставлял это «вы» и в нечастых личных разговорах, а Мелиан никогда не поправляла.

— Скажите, королева, — он приблизился и остановился рядом с ней, обратился тихо, глядя туда же — в подступившую из сада и одним только террасным фонарем сдерживаемую черноту: — Вы не хотите ничего рассказать?

— Рассказать… Возможно. Возможно, мне стоило бы, Белег. Но не могу.

— Почему?

Она неопределенно пожала плечами.

— Мне попытаться самому?

— Скверная затея.

Белег помолчал.

— А может, скверная история? Или некрасивая? Недавно мне самому пришлось рассказать одну. Смотреть со стороны — тоже некрасивую.

— Вот как?

— Про то, как некто в нужный момент оказался в нужном месте, где его ждала случайная встреча.

— Тебе ли не знать, что в жизни есть место и случайностям…

— Но не все таковыми являются. Даже если этот некто не подозревает иного. Я ошибаюсь? Я ведь никогда не думал в таком ключе, не было повода.

— Разве я его дала?

— Разве нет?

Она молчала, глядя в ночь. Снаружи, из-за двери в соседнюю комнату, раздался неясный шум, Белег коротко взглянул, но ничего не произошло — только доктор Игливин, все такой же отрешенный, сидел в дальнем углу и рассеянно подкручивал свои карманные часы.

— Королева, скажите, что там было? Что вам известно? Время идет, а мы только вязнем. Факты валятся, как снег, но он весь будто затоптан сразу. А так не бывает. Скажите, что вы знаете? Я же вижу теперь: знаете. Где начало? Куда мне повернуть? И что вас так пугает?

Она подняла голову и все-таки посмотрела на него.

Среднего роста, очень — исключительно — красивая, яркая, какая-то обволакивающая и загадочная, она всегда будто таила в себе нечто неведомое — как лесной мрак, как черная озерная вода, а вернее даже, как непроглядно-черная беззвездная ночь — не та ночь, что таит зло и угрозу, не ночь тьмы и холода, когтей и клыков, нет — бескрайняя, всеобъемлющая, манящая, но никогда не познаваемая, ночь-тайна, ночь-хранительница. Она всегда оставалась такой: непонятной, отстраненной, блюдущей расстояние от всех, кроме мужа и дочери, и неясно было — осознанный ли это шаг королевы или часть чуждой природы майа. Когда давным-давно Саэрос заметил что-то на этот счет, Тингол нисколько не обиделся и просто отмахнулся — сказал, что они глупцы и просто ничего не понимают. Белегу тоже было непонятно очень долго, пока как-то случайно он не увидел их с Тинголом в уединенной части леса: Тингол разливался о чем-то в нередкой своей манере токующего глухаря, а Мелиан — Мелиан смотрела на него неотрывно, будто держалась взглядом, будто впитывала каждое слово, каждое движение, даже дыхание, будто сама дышала самим присутствием Тингола рядом с собой и будто даже светилась изнутри этим его присутствием; тот вдруг замер: наверное, уловил что-то, оборвал себя на полуслове и… Белег поспешил уйти.

Сейчас к этой отчужденности, черной сокровенной тайне, к очевидной боли и тоске, погасивший тот ее внутренний свет, примешалось нечто новое — то, чего Белег не узнал, не смог распознать сразу, не подумав даже и не поглядев в ту сторону, но теперь, вблизи, глаза в глаза, видел отчетливо — страх. Незнакомый раньше сковывающий, оцепеняющий страх. А с ним что-то еще — что-то неясное… Сожаление?

Дверь в танцевальный зал открылась рывком, и, неловко споткнувшись, вошел сначала ошеломленный Турин, сразу за ним доктор Адвэллион, а последним его помощник — он почему-то нес на руках Галадриэль.

— Видит Отец, — в повисшем молчании произнес доктор Игливин и устало поднялся со своего стула, — я не желал, чтобы до этого дошло.

Турин дернулся, как от тычка, шагнул в сторону, и тогда Белегу видно стало, что Галадриэль бесчувственно обмякла, а в руке у доктора Адвэллиона поблескивает наготове маленький дамский револьвер.

========== Глава V. Приди и возьми ==========

01 час 25 минут

Арво Игливин возглавлял дворцовую медицинскую службу с тех самых пор, когда и службы как таковой еще не было, и вместо дворца было только скопление домов и обжитых пещер на вершине холма, а сам юный Менегрот не сильно отличался от обычной деревни. Тогда уже у целителей хватало разных пациентов, и постепенно повелось, что именно Игливин отвечает за все хвори и беды Тингола, его семьи и ближайшего окружения. Склонность свою, как и однозначный талант к врачеванию травм душевных, разнообразных волнений и тревог он проявлял уже тогда, но и привычных забот о ранах и переломах не оставлял, пока со временем не представилась возможность передать их кому-то еще. И все же официальный свой пост он так и сохранял: ведал физическим и душевным здоровьем дворцовых обитателей и служащих, курировал им самим созданный, из малого начинания разросшийся Реабилитационный центр и успешно совмещал все это с практикой, с преподаванием, с какой-то исследовательской работой.

Помимо редкого, исключительного целительского дара этому способствовал и приятный нрав: доктор Игливин был неизменно участлив, любезен и готов прийти на помощь; своей семьи он не завел, никаких родственников не имел, как не имел как будто и близких друзей, зато со многими ровно приятельствовал, а с многочисленными, искренне обожающими его учениками десятилетиями поддерживал устойчивую связь. Прочие же коллеги, особенно хирурги, особенно те, кто за глаза подшучивал и называл белоручкой или мозговедом, все равно дружно признавали и ум его, и опыт, и профессиональное чутье, и такое ценное в их общем деле сочувствие ко всем пациентам.

Представление о нем у Белега исключением не было.

Знакомы они были давно — со времен беспорядочного блуждания по лесам, когда потерявшие своего предводителя тэлери кочевали по Белерианду разрозненными группами, оседали в поселениях, покидали их, иногда встречались, обменивались новостями, объединялись или расставались вновь. Их с Игливином общение, всегда ровное и непринужденное, редко выходило за рамки обсуждения каких-то реальных дел или, наоборот, ничего не значащих бесед о погоде и природе. Вежливую дистанцию они сохраняли, но тут не было ничего необычного ни для одного, ни для другого; Белег деталями его биографии специально не интересовался, а сам Игливин если и рассказывал, то о чем-то заурядном, мало отличающемся от историй любого другого Пробужденного, жившего у Куйвиэнен и прошедшего Великий Поход.

— Боюсь, мы все попали в трудную ситуацию, но все же давайте постараемся выйти из нее бескровно, — произнес Игливин все тем же сочувствующим тоном. — Начнем с самого простого: Белег, будьте любезны, отдайте револьвер Ее Величеству.

Белег не шелохнулся.

Игливин понимающе вздохнул.

— Я поясню: у нас не так много времени, и, если понимания не выйдет, доктор Адвэллион застрелит сначала вас, Белег, потом господина Турамбара, а потом мы решим, как поступить с принцессой.

— На выстрелы сбежится весь дворец.

— Возможно. Хотя пусть коллега Адвэллион меня поправит, если ошибаюсь: эта малютка должна быть очень тихой. А если нет — немного времени у нас все же будет, а кое-какие соображения имеются. Череда трагических событий во дворце непредсказуемо влияет на нас всех. Не так ли?..

Он качнул головой, предлагая Адвэллиону возразить или добавить, но тот только кивнул и, похоже, подтолкнул Турина — молодой человек яростно оглянулся.

— Сядьте. Второго предупреждения не будет.

Револьвер у него в руках был дамский, мелкокалиберный, явно нарготрондский. Но сомнений в меткости и кучности это не вызывало, как не вызывал сомнений уверенный хват: дуло замерло прямо над ухом у все-таки севшего Турина и маленькой черной дыркой глядело на Белега.

Оставался еще вариант: можно было заслониться королевой. По-прежнему недвижная, застывшая, она стояла чуть боком, так, что легко можно было дернуть ее за локоть, упасть вместе и одновременно выхватить револьвер…

— Вы думаете не о том, — с укоризной заметил Игливин, и Белег все-таки шевельнулся.

Револьвер из кобуры Мелиан достала спокойно и неумело — зацепила курком за ремень и за пряжку. Вытащила, отошла и положила в стороне от всех на каминную полку, но сразу вернулась — безучастно села на банкетке у окна.

— Спасибо, — кивнул им обоим Игливин, — это был разумный шаг.

— Что дальше?

— Дальше… Дальше давайте постараемся друг друга понять и мирно разойтись.

— Мирно?! — захлебнулся на стуле Турин, дернулся, и Белег быстро качнул головой: не надо.

— Мы постараемся, господин Турамбар, — голосом выделил Игливин. — Я искренне хочу избежать вашей смерти — она стала бы новой трагедией и, как страдания любого Эрухини, глубоко ранила бы меня.

— Ага! Как смерть короля Тингола?! Маблунга? Смерть Фрара и Англазара?

— О, вынужден признать: судьбы созданий Аулэ не так занимают меня, хотя и это было больно. Но Его Величество и господин комендант — несомненно. Тяжелое решение.

Он развел руками и будто невзначай сделал несколько шагов — взгляд от Белега при этом не отводил. Умеренно высокий, умеренно подтянутый, в обычном темном костюме-тройке, с темными волосами до плеч, с приятным открытым и простым лицом, с темными внимательными глазами, взгляд которых, как всегда, был лишен нередкой у врачей пытливой проницательности, некого профессионального напора — нет, он смотрел мягко, все так же приветливо и почти ласково, да и вообще никаких изменений относительно того, привычного доктора Арво Игливина в поведении своем не обнаруживал.

— Вижу, — продолжил он и сделал вперед еще пару шагов, — вам хочется кое о чем меня расспросить. Или уже обвинить? Воззвать? Признаю законность таких мыслей, и поэтому считаю необходимым пояснить сразу: поиски иного пути отняли у меня много времени и сил, но я его не отыскал. И должен ответственно заявить, что совершенное было единственным возможным выходом из сложившейся ситуации. Хотя и признаю, что не все пошло так гладко, как планировалось изначально…

Он говорил негромко, мягким примирительным, даже убаюкивающим тоном, очевидно стараясь что-то донести. Белег рассматривал его не шевелясь, и, только когда на периферии бокового зрения снова дернулся от ярости Турин и снова надо было его остановить, оказалось, что Белег ни шевельнуться не может, ни взгляд отвести. Будто тихо и незаметно наползало на него нечто неясное, ускользающее от взгляда, от слуха, от самого чутья; нечто, не имеющее ни формы, ни цвета, ни сути; нечто зыбкое, едва различимое — как слабый туман, как утренняя дымка над водой, как дурман…

Длилось не больше секунды, а потом у Белега перед лицом будто дрогнул воздух, будто лопнул несуществующий мыльный пузырь, и наваждение спало.

— Вот ведь, — сожаление во взгляде замершего Игливина приобрело другой оттенок — досады от неудачи. — Что это опять? Принцесса? Если так, она оказала вам дурную услугу! Мелиан, это то, о чем мы с тобой говорили: излишняя забота может быть губительной.

— Так… правда, что ли? — вдруг глухо спросил Турин. — Правда вы? короля… того?

— К большому сожалению…

— И Маблунга?

— И его.

— Как. В тот момент мы вместе были в другой части дворца.

— Вы совершенно правы, Белег, — охотно согласился Игливин — с видом учителя, услышавшего верный ответ.

И одновременно то ли его, то ли Адвэллиона помощник, который так и стоял недвижной статуей, держа на руках Галадриэль, шевельнулся, положил ее на пол и выпрямился — снова замер у стены. Белег присмотрелся: он не знал его лично, но лицо во дворце примелькалось и было обычным лицом — и все же теперь просматривалось в нем что-то не то, какая-то отстраненная задумчивость, словно тот смотрел куда-то, слушал, но на деле не видел ничего и ничего не понимал — не выныривал из своих мыслей.

— Кто это?

— Это Маурмэ. Некогда мой ученик, недолгое время — терапевт, а ныне — младший административный регистратор нашего Медицинского управления. Не вдавайтесь в подробности. Выдающимся врачом ему, к сожалению, не быть, но, поверьте, такая работа тоже нужна, и он ее выполняет добросовестно.

— Вы ему что же, консервную банку вскрыли? Для сверхурочных поручений?

— Не так грубо, господин Турамбар. Я был максимально деликатен, и Маурмэ совершенно не страдает от моего вмешательства и — пусть, назовем это так — от ответственности за свои сверхурочные поручения. Хотя не спорю — не буду отрицать неэтичность такого воздействия.

— У нас не так много времени, — бесстрастно напомнил Адвэллион.

— Да-да, спасибо, коллега… Но мы беседуем. Пытаемся услышать друг друга и прийти к общему пониманию. Это затраченного времени однозначно стоит.

— Что, хотите на пальцах убедить, будто укокошили кучу народу ради какой-то цели? А что вам мое убеждение?

— Я попытаюсь пояснить. И тогда мы перейдем к главному.

— Дайте-ка угадаю: у вас самих от ваших чокнутых мозги поплыли, вы от морготовой силы перетрусили и решили к нему переметнуться, а в качестве входного билета надо вручить подарок.

— Это… причудливая версия. Но нет, господин Турамбар. Наоборот. Мелькор — страшная, калечащая сила. Она враждебна самой сути Арды и терзает ее одним своим присутствием. Я выбрал противостоять Мелькору задолго до нашего с вами знакомства — и никогда от своего выбора не отступлюсь. Дориат — тоже мой выбор. Мой дом, мои друзья, пациенты — моя семья. И так вышло, что все это оказалось перед угрозой неизбежной и страшной гибели. Понимаете, господин Турамбар?

— Э-э-э…

— Хорошо, хорошо… Если начать с начала, то вышло так, что Ее Величество — Мелиан, прости меня, я говорю как есть — отнеслась к своему долгу очень необязательно. Легкомысленно. Оставляю в стороне иные последствия, получилось то, что получилось, и не мне здесь судить, но мне выпало занять место… назовем это так: охранителя.

Мелиан на банкетке если и слушала, то делала это с тем же безучастным отстраненным видом.

— Мы достигли понимания и сосуществовали бесконфликтно, в чем-то друг другу помогали — тем более это было в интересах нас обоих. Но когда несколько лет назад произошли известные вам события, Мелиан, а вернее, Лютиэн потребовалась помощь. Не совсем моя, но я выступил посредником и получил взамен некое обещание…

— Королева, это вы рассказали? Рассказали о планах Элу?

— Да, — Мелиан ответила сразу, — горсть слов в обмен на судьбу. Это не казалось ценой. Это не казалось важным, — она все-таки подняла голову, посмотрела на Белега бездонным черным взглядом: — Я обрадовалась и поделилась охотно: Элу наконец-то готов был проявить здравомыслие.

— …и вот тут мы принципиально не сходимся! Его Величество задумал большую глупость — я бы даже сказал, преступную. Своей опрометчивостью он уже поставил Дориат на грань гибели — не завтра, нет, через пять, десять, может больше лет. Но Рок уже навис. А переговоры с Изгнанниками, их Рок, возвращение им Сильмарилла — это крах. Неизбежный. В последнюю войну Дориат уцелел, оставшись в стороне, но в таком союзе либо сам выступил бы навстречу гибели, либо стал бы первой целью нового удара. Сильмарилл бы снова канул во тьму, и с ним канула бы надежда. А это очень страшно: утратить свет, утратить надежду… Да, вероятно, тогда бы пришла и помощь. Но цена ее — боль, страдания и гибель. Понимаете? Вы ведь видели весь ужас Нирнаэт, Белег. Смерть одного Эрухини — ужасна, мучительно просто видеть, как душу вырывает из тела, но тысячи? сотни тысяч? И это был бы крах не только Дориата, не только Белерианда — самого Замысла…

— …и лучший выход нашелся — проломить королю чердак…

— О, нет. Первоначальный план был немного более громоздок, но менее трагичен: умереть пришлось бы мастеру Фрару и мастеру Англазару, король должен был очнуться рядом с мертвым гномом и с пустой шкатулкой. Дальше… Дальше бы все очень запуталось, а подозрительность Его Величества подпиталась щедро.

— Что ж помешало-то?

— Не могу сказать наверняка, господин Турамбар. Вероятно, влияние Мелиан, хоть она и отрицает его — был какой-то барьер. К сожалению, назовем так: отвлечь Его Величество у меня не вышло, он вспомнил бы потом произошедшее… Пришлось прибегнуть к крайнему варианту.

— А гномы? Их-то куда столько?

— Вас интересуют мелкие технические детали? Извольте: мало кто из мастеров золотых дел достаточно мне знаком, а вот мастер Фрар в бытность работником Артели страдал некоторыми болезнями и обращался за медицинской помощью в нашу дворцовую службу. После своей конфузии он нуждался финансово, поэтому на контакт с коллегой Адвэллионом пошел охотно и от небольшой помощи не отказался. А на предложение посодействовать реабилитации в Артели непосредственно через Его Величество отозвался с большим энтузиазмом.

— То есть вы просто-напросто прикормили забойного кабанчика? Держали его под рукой и ждали оказии?..

— В вашем изложении это звучит довольно грубо, но, признаю, можно повернуть и так… Ее Величество подсказала, чем руководствовался Его Величество в выборе мастеров, и у нас было время подготовиться.

— Пф-ф, если король решился на обмен, он мог лавочку с мастерами и прикрыть вовсе!

— Наоборот. Это, должен признать, была хорошая завеса для его плана. Оставалось только ждать момента, а тот послужил, назовем так, сигналом…

— …и пока ждали, заодно кончили зареченского барыгу?

— О ком вы? Ах да, господин Хуртиль… Не самый чистоплотный был человек…

— Дерьмо.

Игливин озадаченно мигнул.

— Может, не до такой степени…

— Почему вы не сказали? — Белег перебил, обратился к Мелиан. — Элу, Лютиэн? Кому угодно?

— Тебе не понять. Даже если бы у тебя был ребенок, тебе все равно меня не понять. Никому не понять…

— К сожалению, — пояснил Игливин, — на определенной стадии подготовки мне пришлось убедить Ее Величество не вмешиваться. Пришлось дать обещание: в противном случае их с принцессой безвозвратное расставание произошло бы раньше естественного срока.

— И что, — переварив, спросил Турин, — пошли бы на это? Вы же… вы же это… наверняка первый ее на руки взяли…

Тут лицо у Игливина сделалось совсем печальным и почти таким же отрешенным, как у королевы — он тоже прислушался к чему-то внутри себя и ответил не сразу.

— Я очень рад, что Ее Величество не стала испытывать мою решимость…

Снаружи в темный танцевальный зал не долетало ни звука: никто не ходил по пустым покоям, дамы, видимо, ушли следом за принцессами, а командир гвардии на входе вряд ли впустит посторонних — его же просили не мешать… Если только сам пойдет проверить.

— Почему не пытались влиять? — спросил Белег. — Прямо или исподволь.

— Я пытался, Белег. Я пытался все эти годы — осторожно и деликатно, но в прежних условиях этого было недостаточно. А открыться… Вы же понимаете, к чему бы это привело. К тому, что столько лет останавливало даже Ее Величество: маленькие недомолвки имеют большие последствия. Но даже это не главное… Понимаете, переговоры, Сильмарилл — это уже финальная стадия того, к чему все шло очень давно. Опрометчивость Элу Тингола началась не этой весной и не двадцать лет назад. Он оказался слишком одарен и потому слишком любим, его ошибки стали ошибками очень многих. Целый народ остался там, где ему нельзя было оставаться, просто потому что Элу Тингол свернул не туда. Очень многое пошло бы иначе, не задержись он на той своей прогулке. Впрочем, не подумайте, вины Мелиан я не умаляю: ее вина не меньше, даже больше — она как раз понимала, каковы будут последствия, она из личных устремлений пренебрегла долгом. Вы согласны со мной, Белег?

— Что дальше.

— Дальше? Имеете в виду, что будет потом? После того, как вековые связи между народами нарушены, а угроза ширится по рубежам? Конечно, в такой ситуации нужно просить о помощи…

— Пф-ф, хотите сказать, с какого-то перепугу позвонить за океан? А оттуда не могут вызваться сами? Пока ангбандские полки не двинулись…

— Увы, господин Турамбар. Помощь такого рода приходит лишь к тем, кто искренне просит о ней. Это не акт унижения, нет. Просто нельзя спасти кого-то силой. Это уже не будет спасением. Мы не можем принуждать Эрухини — только присматривать, направлять, ждать их зова. Вы должны прийти сами. Я осознаю, что уже переступил дозволенные границы и отвечу за это, но… Но ангбандских полков пока можете не опасаться — Ангбанд еще не готов ударить всей силой. Еще нет.

Турин закатил глаза и шумно выдохнул.

— Мне кажется, кто-то из нас бредит! Белег, скажи ты! скажи наконец что-нибудь! Отомри!

— Повторю: что дальше.

— Да-да… Белег, мы добрались до главного. Дело в том, что мы с доктором Адвэллионом оказались в неожиданном затруднении. Мы должны были приступить к реализации следующего этапа нашего плана еще некоторое время назад, но возникло препятствие. Сильмарилл. Вы случайно не знаете, где он?

Турин открыл рот, закрыл, снова открыл и осторожно посмеялся.

— Вы… вы что же… продолбали свой трофей?

— Не уверен в формулировке, но, видимо, да. Сильмарилл загадочно исчез оттуда, где я его оставил. Признаться, я не вижу подтверждений, но все еще думаю на вас, Белег, — он сделал паузу, подождал реакции, не дождался и продолжил: — Это было бы крайне огорчительно, но объяснимо в свете вашего стремительного отъезда на Амон-Эреб. И-и-и… стало менее объяснимо после возвращения. Развейте же мои подозрения.

— Развеиваю.

— Может быть, вам нужно немного подумать и ответить еще раз?

— Сильмарилл, — вмешался вдруг безмолвно слушавший все это время Адвэллион — заговорил негромко, но отчетливым резковатым тоном и так же резко посмотрел на Белега — пристально и хватко, словно хотел взглядом удержать; может, так оно и было — Белег повел плечами и снова ощутил секундную скованность. — Сильмарилл — не семейная безделушка. Не красивая диковинка, чтоб носить по праздникам. Это материя высшего порядка. Считайте, в детские руки попало то, что отдаленно похоже на игрушку. Но игрушкой не является.

— Поэтому лучшая идея — у детишек ее отобрать?

— Сидите спокойно. Нет, не отобрать. Это не вещь, которой можно завладеть силой. Заполучить — да. Заслужить, получить в дар. Но не забрать. Иначе благо обернется злом.

— Пф-ф, наверное, поэтому король перед смертью с почтением отдал вам его?

— Нет, господин Турамбар, — ответил Игливин, — Сильмарилл пришлось забрать, но именно поэтому мы не оставили его у себя даже на время. Он должен быть отдан добровольно. Это действительно тонкая материя, ее долго и излишне объяснять, но вы только что высказали несколько саркастичную, а в общем-то верную мысль: он должен послужить входным билетом.

— Для кого?

— О, есть очень подходящая кандидатура. Буквально примиряющая. Но видите — все застопорилось из-за исчезновения самого Сильмарилла. Так мне повторить свой вопрос: Белег, вы не знаете, где он?

— Нет.

— Очень жаль, — поморщился Игливин. — Я надеялся до последнего… В таком случае, давайте подумаем, как нам поступить. Предлагаю компромиссное решение: я, доктор Адвэллион и Ее Величество уходим. Вы, господин Турамбар и принцесса Галадриэль остаетесь здесь целые и невредимые, дав нам маленькую фору. И я, в свою очередь, дам обещание, что никто больше не пострадает — ни вы, ни принцесса Лютиэн, ни ее семья или кто-либо из моих пациентов. Но все же побуду настойчив и спрошу в последний раз: может, у вас есть соображения относительно Сильмарилла?

— Серьезно думаете, Белег сейчас камень из кармана выудит?

— Это многое бы упростило.

— Где вы оставили его? — перебив, спросил Белег.

— Представьте себе, на дереве. Согласен, символическая ирония не сильная моя сторона, но она напрашивалась. Здесь, — Игливин кивнул на торчащее из-за ширмы Урожайное дерево, — у всех на виду и под хорошей охраной, но после произошедшего никого не заинтересует еще очень долго. Я положил Сильмарилл в такую маленькую подарочную коробочку и повесил на ветку поглубже в крону.

Хохот Турина отразился от стен пустого зала и, двоясь эхом, пронесся по всему залу.

— Понимаю, господин Турамбар, вышло на удивление глупо. Я осмотрел все дерево, но ни коробочки, ни каких-либо следов ее не осталось. Что вы думаете? Вы побывали здесь раньше нас с доктором Адвэллионом? Как будто нет, но не могу поручиться и не могу предположить, чтобы кто-то еще сделал такую находку и ее утаил!..

Белег развернулся и молча, без спешки пересек зал от окна до того места, где стояла ширма и грудились за ней и вокруг нее коробки, свертки, плетеные корзинки с украшениями, мотки лент и гирлянд. Из стыка между двумя ящиками от пинка выкатилось подвявшее яблоко, со стуком покатилось по паркету, сверкая красным-желтым, красным-желтым боком. Белег взялся за створку, немного отодвинул ее от стены и под деревом, у большой глиняной кадки, у груды сваленных возле нее подарков встретил полный ужаса мальчишечий взгляд.

— Возможно, коробка упала, и ее выкинули с мусором.

— О нет, я крепко привязал ее специально на такой случай!

Трандуил сидел, сжавшись на корточках, прихлопнув ладонями рот, и, кажется, давно забыл дышать.

— И что же, ветка, к которой привязывали, цела?

— Да! Она довольно низко, не на виду. Я нашел следы от своей бечевки и того, как ее отвязывали.

— Чудненько, во дворце завелся еще и воришка…

Белег задумчиво пощупал ближайшую ветку, снял с нее шоколадный бретилин в серебряной фольге, развернул и сунул в рот. Трандуил, бледный, с расширившимися зрачками, невидимый из зала, таращился на него, не меняя позы.

— Похоже, вы правы, господин Турамбар, в дориатском королевстве дела идут все более неважно… А… — Игливин внезапно встрепенулся и нахмурился, словно услышал что-то, шагнул вперед. — Что там? Кто там? — изменившимся голосом приказал: — Выйди!

Белег бросил смятую фольгу прямо на пол и протянул руку: мальчишка замотал головой и отклонился, чуть не опрокинулся, потеряв равновесие.

— Выйди!

— Давай же.

Поднялся на ноги он тоже не сразу, запнулся за коробки и, выходя, сразу схватился за Белега, стиснул его руку.

— Дядечка Белег… Я…

— Помолчи.

— Да-да… — недоверчиво покачал головой Игливин и тут же улыбнулся: — Конечно, можете теперь надо мной смеяться. Но с другой стороны: видите, ваша помощь оказалась так кстати. Надо же, такая мелочь: проверить снова…

— Мелочь, — повторил за ним Турин, — мелочь! я сам попрошу твоего отца тебя выпороть!

Трандуил, похоже, не понял.

— Подойди сюда, дитя, — ласково позвал Игливин. — Расскажи мне, ты ничего не брал с дерева до праздника?

— Стой, — оборвал Белег, задвинул мальчика себе за спину.

— Ну нет, господин Куталион, совсем не время препираться. Пусть дитя подойдет и расскажет. И мы решим, как поступить дальше. Решим ведь? Ваше Высочество, куда вы заиграли коробочку?

Белег крепче сжал руку мальчика и посмотрел на него: тот так и таращился в ужасе и почти беззвучно шевельнул губами.

— Я… смотрел просто… и ел. И там вдруг… а никто… Никого не было. Я подумал…

— Ай-ай. За такие шалости впору надолго остаться без сладкого. Вы сняли коробочку, Ваше Высочество, и что же дальше?..

— Не бойся, — произнес Белег и чуть повернулся. — Окно рядом, я успею тебя вытолкнуть, а бегаешь ты быстро.

— Я досчитаю до…

— Нет! — Игливин резко повернулся, упреждающе выставил в сторону Адвэллиона ладонь, и тот сразу замолчал.

Воздух вокруг дрогнул, словно его рассекло что-то острое и стремительное — как пущенная стрела, как птичьи когти — и словно завязло, кануло в чем-то, что опять сгустилось, замылилось, оплыло зыбким туманом. И пропало.

— Не надо, — Игливин вздохнул, согнал с лица недовольство и повернулся, пояснил для Белега и Турина: — Не будем испытывать друг друга угрозами. Просто скажите, что уже поняли меня, Белег. Отпустите мальчика, пусть он подойдет ко мне и скажет, куда дел Сильмарилл. Мы найдем способ вернуть его и на этом разойдемся.

— Ага, а заодно дать вам чесслово оставить разговор в тайне?

— На этот счет не испытываю иллюзий. Но упреждаю: даже если все пойдет худшим путем, то ваш гипотетический рассказ еще дополнится — дополнится удивительными находками, которые будут сделаны в помещениях медицинской службы и на квартирах у нас с доктором Адвэллионом… Что же скажете, Белег? Согласитесь, вас одолевает плохая, плохая мысль — не следовало бы кидаться на меня с голыми руками, даже будь вы в лучшей форме.

Трандуил испуган был до дрожи — ладонь его дрожала у Белега в ладони, губу он, похоже, прокусил еще в начале подслушанного разговора, и она уже почти не кровила. Он ждал — смотрел не только с ужасом, но и с затаенной выжидающей надеждой. Почти так же, только не со страхом, а с едва — из последних сил — контролируемой яростью, которая пока еще находила выход в многословии вопросов и возмущенных, притворно язвительных реплик, — так же смотрел и Турин; с яростью, с надеждой и ожиданием чего-то — то ли знака, то ли примера. Ждал Игливин. Бесстрастно ждал Адвэллион. Даже королева подняла голову и смотрела на него, и в ее тусклом помертвевшем взгляде показалась какая-то искра — молчаливая просьба?.. Только Галадриэль все еще безвольно лежала на полу, да стоял рядом с ней равнодушный к происходящему Маурмэ.

Белег потянул мальчика и поставил его перед собой, встряхнул за плечо.

— Трандуил. Слышишь меня? Я сейчас отпущу…

— Нет!..

— …я отпущу, а ты подойдешь к доктору Игливину и честно ответишь на его вопрос.

— Нет!.. — снова выдохнул мальчик и вцепился обеими руками. — Дядя Белег! пожалуйста, я…

— Давайте я попробую сам, — Игливин мягко шагнул вперед, и Белег сразу отступил, дернул мальчика за собой.

— Стой, где стоишь.

— Хорошо-хорошо! — Игливин замер, показал открытые ладони.

— Дитя. Трандуил, — тихо позвала вдруг Мелиан, — тебе понравилась вещица, и ты решил оставить ее себе?

— Нет, — мальчик наконец отмер и помотал головой, — я не себе… не взять… Я понял. Хотел проследить… Подумал, вдруг это сестрица, она же хочет… она могла бы … — он посмотрел на лежащую Галадриэль и дрогнул губами.

— Вот как. Это было рискованно, — Белег опустился на одно колено, положил руки Трандуилу на плечи, повернул к себе, — не смотри туда, с ней все будет в порядке.

— Да… Я не подумал…

— Подумай сейчас. Послушай меня внимательно, подумай хорошо и сделай по порядку. Слышишь? Слышишь? Ты сейчас спокойно подойдешь к доктору, он спросит, и ты ответишь ему. Ты не будешь пытаться вырваться или убежать. Не будешь кричать. Просто скажешь. Скажешь. Если потом попросят — принесешь камень. Ты понял меня?

Белег не мог сделать ничего более, кроме как смотреть мальчику в глаза и стискивать сильнее или чуть отпускать его плечи. Трандуил, все такой же бледный и дрожащий, посмотрел как будто с пониманием, возможно мнимым.

— Давай.

Скованно и оглядываясь через шаг, он все-таки пошел. Не дойдя, замер. Игливин сам осторожно приблизился и, как Белег, осторожно опустился на колено.

— Ну же, Ваше Высочество, — он протянул руку и ласково погладил мальчика по плечу, по щеке. — Не нужно так дрожать. Я просто послушаю вас. Помните, почти как в тот раз, когда вы упали с крыши и ушиблись, но обошлось без переломов?.. Или, помните, совсем малышом убежали и надышались мукой на хлебном складе? Пришлось несколько дней провести в постели и пить настой, но все же закончилось хорошо?..

В тихом мягком голосе опять зазвучали те же успокаивающие, убаюкивающие интонации, и показалось, то ли воздух вокруг с них с Трандуилом зарябил, то ли снова проявился и тут же развеялся слабый туман. Мальчик уже не пытался пятиться и не отшатнулся, когда Игливин наклонился к нему совсем близко и шепнул что-то на ухо, а тот кивнул и зашептал в ответ.

— Да-да… — проговорил Игливин, задумчиво перебирая-поглаживая золотистые волосы Трандуила. — Хорошо. Не так все и плохо, если рассудить. Дитя по недомыслию получило то, что брать вовсе не следовало, а если уж вышло так, то следовало сразу отдать старшим… Но уж как вышло. Он уже наказан за свое озорство, но я вынужден помучить еще немного, — он выпрямился и поднялся, протянул руку, и Трандуил, оглянувшись на Белега и заручившись кивком, за эту руку взялся.

— Белег, ты… ты что, серьезно? Ты правда отпустишь их?! — Турин попытался подняться с места и даже отмахнулся от снова надавившего ему на спину Адвэллион.

— Так надо.

— Как?!

— Действительно, господин Турамбар, — настойчиво попросил Игливин и опять жестом остановил Адвэллиона, покачал ему головой. — Не нужно испытывать судьбу. После всего произошедшего господину Куталиону очень тяжело будет потерять последнего близкого друга…

— Турин, — перебил Белег, — ты пообещал мне весной — я не просил, но ты обещал: ты будешь прислушиваться ко мне и будешь осмотрителен. Сейчас исполни это обещание.

— Это!.. — начал Турин и замолчал, сжал челюсти, сжал кулаки и пошел красными пятнами. Но и встать больше не пытался. — Валяй. Пусть парнишке проломят голову за озорство.

— Ну-ну, господин Турамбар, не равняйте меня со злым чудищем. Я повторю: у нас нет права идти против свободной воли Эрухини, мы можем только направлять их. Но разве вы, увидев, как расшалившийся ребенок подбивает товарищей бежать в кишащий волками лес — разве вы бы не вмешались? А вы, Белег? Предупреждая новое сравнение: да, вмешательство вышло суровым. Но даже после него Элу Тингол вернется однажды. Туда, куда ему следовало стремиться и куда, отчасти по его вине, не попали столь многие. Нельзя было позволить ему совершить новую ошибку такого же масштаба. Понимаете?

— Я понимаю. Очень хорошо понимаю. Ошибку нельзя, но можно аргументировать кулаком, а потом раз и навсегда убедить всех не иметь никаких дел с заморскими гостями. Так?

— Насчет последнего я бы не торопился: пересказ нашей с вами беседы будет выглядеть несколько… странновато. А некоторые улики, о которых я упоминал…

— Белег, ты слышишь? Он же…

— Давайте закончим на этом. Вы сейчас отойдете в сторону и позволите нам с мальчиком выйти в сад, доктор Адвэллион будет сопровождать Ее Величество, а Маурмэ, — помощник-администратор сразу встрепенулся и бодро прошагал к каминной полке, взял с нее револьвер, — пока побудет с вами — чтобы удержать от необдуманных поступков.

— Зачем вам королева?

— Уверяю вас, никакого принуждения. Ей ни к чему здесь больше оставаться. Считайте это актом милосердия: она нанесла себе слишком глубокую рану и… назовем так, скоро истает от нее. Но такова судьба, которую она давно себе назначила, а, как я только что сказал, Элу Тингол однажды вернется к нам…

Мелиан на эти слова по-прежнему никак не реагировала, но поднялась с места и медленным механическим шагом пошла к двери.

— Вы хотите спросить что-то еще, Белег?

— Почему Маблунг?

— О, вот это была трагическая ошибка — моя, я признаю. Следствие заблуждения. Я сделал неверные выводы: не понял, кого именно Его Величество посвятил в свои планы и собирался отправить как доверенное лицо. Вы так однозначно отошли от дел и погрузились в новые, что убедили меня. Ее Величество в этом вопросе не смогла дать определенных сведений, а прочий выбор был невелик, да еще и эта непонятная поездка на ТолГален… Я очень испугался, что господин комендант успеет посвятить еще и вас с господином Турамбаром, и тогда придется опасаться вашей пытливости или идти на новые жертвы. К сожалению, вышло и то, и то…

— Дядя Белег, — вдруг шепотом позвал Трандуил. — Пожалуйста, можно я не пойду?

— Ну-ну, Ваше Высочество…

— Я ведь сказал!.. Как вы велели: я сказал. Господин доктор знает, где это, это недале…

— …тише-тише, дитя. Не нужно повторять. Мы же договорились: просто возьмем коробочку, и я сразу оставлю тебя там же.

— …но я боюсь там один… Ночью! Уже все птицы улетели… А вдруг лисица на свет придет?.. Или вернется барсук?..

— Ну-ну, — улыбнулся Игливин, — вы же синда, Ваше Высочество, маленький принц из темного леса. А это даже не настоящий лес, здесь нет барсуков…

— Есть! Там барсучье логово!

— Не будем больше спорить, — прервал его Игливин и мягко, но настойчиво потянул за собой. — Белег, я очень рад, что сумел быть достаточно убедительным. Сейчас попрошу вас…

Белег медленно отступил в сторону, пропуская их к окну.

— Дядя Белег…

— Все хорошо. Ты молодец.

Тяжелая штора колыхнулась, из приоткрывшейся высокой створки в зал ворвался ночной ветер, и он же как будто толкнул входную дверь — она открылась бесшумно и так же бесшумно закрылась: Адвэллион и Мелиан исчезли.

Одновременно ночь проглотила и Игливина с мальчиком: две фигуры, высокая и маленькая, растворились за полосой электрического света, и они — Белег и Турин, Галадриэль и оживившийся Маурмэ с «Карсидом» в руках — остались в зале вчетвером.

— Да что это сейчас было-то?!

От пинка зачехленный стул с грохотом отлетел к стене.

— Ты что творишь?!..

— Стой.

Остановился не Турин, а нахмурившийся и заводивший дулом Маурмэ — тот, к кому Белег и обратился.

— Куда?! что теперь?!..

Белег уже жестом оборвал Турина.

— Что тебе поручено?

— Что? — Маурмэ удивленно посмотрел, держа перед собой взведенный револьвер.

— Что тебе поручено?

— Я… что…

— Побыть с пациентами?

— С… кем… с… я должен посидеть здесь. С пациентами. Да… Какое-то время.

— С пациентами? — раздельно переспросил Белег.

— Ну… с-здесь. Посидеть…

— А что…

— Турин, молчи. Тебе поручено сидеть с пациенткой, так? С той, которую ты сейчас нес.

Маурмэ нахмурился, почесал пальцем бровь.

— Да… Наверное. Ей стало дурно… Ей стало дурно, и я взял ее на руки, принес и…

— И теперь должен побыть рядом. Пока ей не станет лучше. Так?

— Вроде…

— Тогда что это?

— Что?.. — не понял Маурмэ.

— Что это такое? — переспросил Белег. — Почему она лежит — прямо на полу?

Маурмэ в замешательстве обернулся. Смотрел несколько секунд, то ли туго соображая, то ли пытаясь вспомнить что-то. А потом возгласом сопроводил всплеск рук, и Турин даже дернулся, проследив движение револьвера, но ничего не произошло: Маурмэ сорвался с места, чуть не промазав, сунул «Карсид» за пояс и сразу опустился на колени, склонился над Галадриэль.

— Создатель, а что?! что такое случилось?!.. Где она так разбила голову? Сейчас-сейчас…

— А…

— Иди.

— Белег…

— Иди, — повторил Белег. — Где твой пистолет?

— Пистолет?

— Я отдал тебе пистолет. Он забрал его?

Турин моргнул. В заторможенном замешательстве сунул руку в глубокий карман галифе и с изумлением вытащил маленький черный пистолет.

— Вот ведь… Я осёл. Белег… Я … ведь просто забыл про него… На…

Белег не стал ничего говорить, взглянул на «Карсид» под рукой у захлопотавшего Маурмэ и покачал головой.

— Оставь. Иди за ними.

— Нет! — Турин замотал головой. — С тобой! Не королеву же!..

— Не спорь. Тебя будет слышно через весь парк. Иди. Нагонишь их и поднимешь тревогу.

— А ты… Куда… куда ты вообще?!

Белег не стал слушать дальше, повернулся и пошел к распахнутому окну. Черный пиджак и порванный галстук упали ему под ноги, рубашку он вместе с жилетом вывернул прямо через голову, и она затрещала манжетами. На террасе скинул туфли.

— Да куда…

— Куда. Куда. Если правильно понял, куда к птицам наведывался не только барсук, но и маленькая хитрая лиса… Турин! — Белег обернулся уже за порогом. — Давай же. Мне ты не поможешь, помоги королеве. Подними тревогу. Их нельзя отпускать. Нельзя! Думай! Не знаю, каким путем, но они выйдут из дворца, а ты догонишь. Тогда решай мгновенно. Но, прошу тебя, успей думать.

Турин неуступчиво сделал еще несколько шагов, пытался что-то сказать вдогонку, поспорить, но он не слушал — махнул напоследок и ступил в темноту. И темнота поглотила. Сомкнулась вокруг, спрятала и не выдала ни шага по траве, ни сменившего шаг бега, ни того слабого беззвучного колыхания, с которым расступились парковые заросли, пропустив ворвавшуюся в них фигуру.

В первый раз Белег увидел Сильмарилл лежащим на ладони Маблунга в окружении кровяных сгустков и ошметков плоти, но грани его, его поверхность, его ровный ласковый свет не были запятнаны, и сияние разлилось мягким потоком, завораживая и успокаивая. Маблунг протянул камень Тинголу, и тот потрясенно замер.

Может, в этом и было дело. Не в том, что разъяренный Тингол сболтнул однажды большую глупость, а потом из чистого упрямства в эту глупость вцепился и сам поверил — подобное было не ново и не удивительно. Но вот позднее, когда все постепенно улеглось, когда Лютиэн с Береном вернулись и жизнь в королевстве тоже вернулась к прежнему как будто бы руслу, Тингол все чаще стал уделять время созерцанию своего нового сокровища, все больше говорил о нем, все заметнее замирал и вдруг задумывался, и можно было ручаться, что думает он ровно о том же. Плотные шторы в его кабинете теперь регулярно оказывались задернуты без единой щели, а террасная дверь открывалась на стук с запозданием более длительным, чем требовалось, чтобы просто дойти к ней от стола.

Конечно, добавляли своего и все те многочисленные споры и просто разговоры, которых за годы было выслушано немало — и здесь, в Дориате, и в землях голодрим, и на побережье, в южных лесах, в горах… В каких-то он участвовал сам, в каких-то был просто наблюдателем — споры, доказательства, доводы и контрдоводы о том, что есть такое три эти камня размером с крупный лесной орех, чем они не являются, кому они принадлежат и кому принадлежать не могут. Но в конце концов сводилось все к тому, что не так важна была мнимая или истинная ценность предмета спора — ключ ли Сильмариллы к будущему спасению мира, просто ли великая работа великого мастера или вовсе — всего лишь приметная безделушка, — главным было то, во что из этого действительно верил каждый из спорщиков.

Белег сторонился.

Он без охоты смотрел на камень в шкатулке, если Тинголу случалось показывать; он отговорился и не стал брать в руки, когда Тингол настойчиво вручал; он отмалчивался, не вступая во все прибывающий хор восхищенных голосов — Дориат быстро принял и быстро полюбил свою реликвию.

Наверное, третье, что подпитывало это отношение, была неуверенность. Может, даже в какой-то степени страх — страх перед слишком сильной красотой, страх ослепления ею, страх притронуться, принять и тоже увязнуть в них, в этих смыслах, этих спорах, этих непознаваемых материях — величия, падения, абсолютного блага и абсолютного зла. Наверное, все это было слишком — слишком далеко, слишком сложно и слишком отвлеченно для него, для обычного лесного эльфа, которого всегда вели вещи куда более понятные и объяснимые. Простые.

И то, что после всего услышанного, после заново открытого и требующего большого осознания, все-таки не нужно было задаваться вопросами высших материй, решать что-то глобальное и сомневаться — все это было очень кстати.

Задача оказалась на удивление проста и понятна: ночь, тьма и таящиеся во тьме твари. И он — охотник.

01 час 43 минуты

Они упали на землю все трое и раскатились в разные стороны: Трандуил в кусты, куда его отправил крепкий пинок и откуда под стегнувшее криком «Пошёл! пошёл!» он вылетел и зайцем понесся с такой скоростью, словно на плечах у него висели все темные твари Предначальной эпохи; Игливина швырнуло головой в дерево, и он на мгновение пропал у Белега из поля зрения — ровно на то мгновение, что сам Белег кувыркался по земле и делал лишний оборот на случай — на ту исчезающе малую, но всегда необходимую вероятность, в которой соперник оказывается столь быстр и стремителен, что не уступит ему самому.

Кувырок закончился на ногах: Белег выпрямился и сразу по наитию, по чутью, по веками накопленному опыту извернулся, перетек в сторону, уходя от возможного догоняющего удара и озираясь уже в движении.

Над ухом свистнуло.

Трава шелестела уже за спиной, и что-то едва различимо хрустнуло в ней, набирая разгон, налетая сзади, превращаясь в кружение, в мелькание, в слитый единый смерч, почти что в танец, в который Белега затянуло сразу, но который — пусть стремительный невероятно, почти не различимый зрением и нахрапом навязывающий свой ритм — был ему хорошо знаком.

Они кружились на одном месте, только задевая друг друга по рукам, по груди, по лицам, обжигая рассеченным воздухом и редко-редко успевая схватить край одежды или волос, но не успевая удержать.

Потом распались.

— Очень жаль, — произнес Игливин, когда выпрямился и замер — почти в той же мнимо расслабленной позе, в которой только что стоял в танцевальном зале, когда говорил и смотрел на Белега, не упуская его из поля зрения, даже если отворачивался. — Очень жаль. Мы миновали больше, чем полпути, и я действительно поверил, что смог вас убедить…

До укрытой в чаще уединенной поляны с беседкой, с кормушками для шумных соек, со шкафом для бисквитов, с бисквитами для Тингола — до нее действительно оставалось недалеко: мужчина и мальчик быстро прошли от дворца прямой парковой дорожкой, потом прямой тропинкой и отворачивали, только приближаясь к растянутому оцеплению.

Белег тоже замер. Чуть склонился, чуть напрягся, готовый в любой момент спружинить, отскочить в сторону или, наоборот, броситься вперед, уловив единственный верный момент. Он почти не запыхался, и тело не подвело его, вернув прежнее привычное ощущение — подзабытое за весну и лето осознание собственной силы и собственной ловкости. Обманываться было нельзя, но все же пока тело выдержало: выдержало и летящий, на грани захлестывающего азарта бег через чащу, через хлещущие мимо лица ветви, брызжущие из-под ног листья и крошки, через касание воздуха и саму темную, недвижную, едва ощутимую здесь, в мирном дворцовом парке, но все равно оставшуюся лесной, дикой тишину; мало кто в Дориате, да и во всем Белерианде мог бежать так — быстро, но почти не издавая шума, не тревожа заснувших в кронах птиц, не думая почти, но чуя — улавливая в отдалении торопливые шаги взрослого и ребенка. Тело Белега, будто вспомнив, изголодавшись, выдержало все это, а еще выдержало рывок — обоих смявший прыжок из ночного мрака — с разбегу, без прикидки, без времени на размышления, с единственной попыткой на успех; наконец, тело держало и сам танец.

— …что же мне теперь с вами делать?.. — размышляя, спросил Игливин.

Он вовсе не запыхался и не растерялся, и только по лицу опять стекала кровь — из рассеченного лба, по щеке, на тоже рассеченный и уже запекшийся подбородок. Он медленно расстегнул на пиджаке пуговицу, скинул — как кожу, стряхнул сам пиджак и медленно шагнул в сторону, по окружности — Белег отражением двинулся в противоход.

— Да, а что с Маурмэ? Я ведь не ощущаю, что вы с ним что-то сделали… Не поделитесь?.. Нет?.. Жаль, это ведь очень любопытно… Ну хорошо-хорошо, уверен, с Маурмэ все в порядке, а главный вопрос, конечно, другой: куда побежал мальчик. Спасать себя или спасать свою случайную находку? Вот вы как думаете?

Они замолчали оба, слушая ночную тишину, но та не давала подсказок.

— …готово дитя еще раз рискнуть, а может, уже попало под очарование Сильмарилла? Или все-таки нет, и на этот раз здравомыслие восторжествует?.. А вы сами, Белег? Зачем?.. Что вас смутило, скажите? Я как будто предельно ясно дал понять, что мальчик не пострадает. Я отпустил бы его, как и обещал, а заодно избавил бы от неприятных воспоминаний…

Шагая так, они сделали неспешный полуоборот и снова остановились, поменявшись местами. Белег тоже выпрямился, ловя секунды и давая себе короткий отдых.

— …не хотите отвечать? Понимаю… Решительность ваша весьма наглядна. Дадите мне последнюю попытку? — Игливин осторожно промокнул манжетом лицо, мельком взглянул на красный отпечаток. — Может быть, остановимся хотя бы на этом? Мне не хотелось бы, чтобы эта история закончилась еще и вашей смертью, а иного выхода вы мне не оставляете. Может быть, сочтемся на том, что мальчик скрылся, Сильмарилл не дался мне в руки — что же, это объяснимо, а… да… что там… Да-да: мальчик, Сильмарилл… а ваше понятное желание отыграться, пусть и в малой степени, но все же удовлетворено. Может быть, довольно, позволите мне уйти? Ваша выносливость впечатляет, но согласитесь, ее недостаточно. Видите, не все оказывается в наших силах, как бы ни хотелось. И потом: подумайте о господине Турамбаре, он ведь едва не помешался после того… происшествия. Тут я сужу с абсолютно профессиональным знанием дела и даже больше. А представьте, что с ним будет в случае вашей гибели? Это удар… Путь господина Турамбара может сделаться очень темен и очень зловещ…

Они сделали еще пол-оборота на том же пятачке земли возле парковой тропинки и вернулись на прежние свои места.

— …знаете, скажу больше, приоткрою немного, хоть и не следовало бы: в самой мрачной перспективе его путь может стать темен настолько, что только добровольная гибель окажется последним выходом…

Белег прыгнул с места так, что успел пропустить мимо лица летящий кулак, и сам успел кулаком зацепить — но только вскользь, задев больше, чем ударив.

И снова закружилось: сорвалось в смерч, в круговорот, в бьющую в лицо запахом пота и крови, запахом пыли и костюмной шерсти, запахом лесной прели и ночной прохлады мешанину ударов и взмахов — но чуть сбавившую в темпе, потяжелевшую, погрузневшую; уже не растопыренные ладони летели друг другу навстречу, не скользила между смыкающихся пальцев хлопающая ткань — опускались кулаки и локти, со стуком сталкивались плечи и колени, ощутились под ударами чужие мышцы и чужие крепкие кости.

Что-то хрустнуло — громко, отчетливо и влажно.

Они опять отскочили друг от друга и опять замерли.

Белег опустил взгляд и посмотрел на свою руку: левая рука, та, которую в Северном госпитале сперва просто спасали, а потом доктору Курмину пришлось скреплять ее стальными скобами и обещать, что полностью подвижность восстановится не раньше, чем через полгода, — левая рука согнулась ниже локтя, там, где сгибаться была не должна. Выпирающий бугор выглядел странно и нелепо, Белег накрыл его ладонью, нажал, надавил — тот легко хрустнул под кожей, вправился, встал на место.

— Мое предложение все еще в силе, — глухо и как-то неузнаваемо, невнятно заметил Игливин в прижатые к лицу ладони. Между пальцами обильно текло, и, когда он руки все-таки опустил, оказалось, что нос у него изрядно свернут на бок, да и челюсть, пожалуй, тоже. Смотрел при этом по-прежнему без злобы и даже больше — с сочувствием, с искренним состраданием. — Зачем, Белег? Зачем? Боль ведь должна подсказать вам: нужно остановиться. Прислушайтесь…

Белег на пробу приподнял руку. На грудь и живот ему тяжело падали и разбивались кляксами, превращались в подтеки крупные багровые капли, но откуда они падают и что это означает, выяснять было ни к чему. Он посмотрел на руку снова, и пальцы нехотя, будто плохо смазанный механизм, сложились — сжались в кулак.

— Так не больно.

…они кружились на том же месте еще — тяжело и грузно, отмахиваясь и сшибаясь, роняя в лесную подстилку пот, слюну и кровь, выхаркивая что-то и окончательно перейдя на рычание и хрип.

Потом кто-то кого-то сбил с ног, и оба упали на землю, покатились среди листвы и корней, сцепившись в бодающийся, пинающийся, едва не грызущийся клубок. Земля бросалась Белегу в лицо и отпрыгивала, заслонялась черным небом; земля с листвой лезли в глаза и рот, залепили уши, липли к телу, и он, почти давясь, глотал их, глотал копящуюся во рту кровь и взявшуюся откуда-то острую горькую желчь.

Потом замерло.

Ударило в затылок, ударило в грудь, и то ли там, внутри, то ли рядом — сбоку-сверху, не у него, а может, все-таки у него тоже — снова хрустнуло. В груди сделалось холодно и остро, как-то пусто, а лицу и горлу — горячо-горячо, солоно-железно, очень тяжело и душно, но быстро прошло — отпустило; умыло свежестью и прохладой, близким осенним заморозком, ночью, звездным небом, тишиной, тонким звоном, светом… а еще подступившей вплотную, к самому лицу, а может, даже к самому сердцу близостью леса — запахами коры и листвы, влажным духом земли и мха, грибницы, сырости, звериным и птичьем присутствием, сумраком и покоем…

Белег вдохнул, снова обретя эту способность, и понял, что лежит навзничь — лежит раздавленный, прижатый к земле коленом; что держит правой рукой Игливина за оторванный почти воротник, а левой — опять выгнувшейся в неположенном месте — едва удерживает у самого лица его сжатую в кулак руку, и тот выворачивается, освобождается — уже освободился почти, — и, конечно, никаких сил не хватит удержать его этими мокрыми, скользкими, красными руками…

Он просто отпустил.

Игливина отбросило самую малость, он покачнулся чуть, выправился и стал выпрямляться — темный, изуродованный, печальный; медленно, будто заторможенно отводил для удара все плечо, весь корпус — замахивался как следует.

…наверное, как-то так он и замахнулся, когда недоумевающий Тингол сидел на подлокотнике кресла и пытался понять, что это сейчас такое было и не показалось ли ему… Замах на совесть, такой, что уже много раз кулак молотом пролетал у Белега перед лицом, расходясь буквально на волос.

…еще так замахивался Турин. Когда некстати очнулся и отшвырнул от себя неузнанную фигуру, а у Белега, упавшего все на ту же многострадальную руку, потемнело в глазах и, как сейчас, вышибло дыхание. Он даже крикнуть не смог и только успел перевернуться и видел над собой вот так же поворачивающегося в замахе Турина — видел отчетливо и совершенно ясно, будто со стороны, понимал, что сам Турин в темноте не видит почти ничего, не узнает; и что сейчас произойдет что-то очень глупое и очень страшное — потому что одновременно с этим замахом, с уже опускающимся Белегу в лицо кулаком Турин нащупал в траве столь же глупо отложенный пистолет.

Белег не стал отворачиваться или закрывать глаза, закрываться руками.

Наоборот — выбросил их вперед, как смог, вцепился, куда дотянулся — одной куда-то в болтающиеся лохмотья рубашки, а другой… Наверное, тоже куда-то дотянулся, но куда именно — уже не увидел, потому что тут в голове у него раздался грохот, что-то вспыхнуло, что-то с треском разорвалось…

И закончилось.

========== Глава VI. Вернейший из друзей ==========

Белег вошел в кабинет Тингола и в нерешительности остановился, не дойдя до стола.

— О! — воскликнул Тингол, сразу поднимаясь навстречу. — О как!.. Дождались!

— И? И что застыл как неродной? Падай, — Саэрос извернулся через спинку, смерил недовольным взглядом и ногой пихнул пустое кресло, приглашающе попинал снизу.

— Будешь что-то? — под стеклянное звяканье возле погребца разогнулся Даэрон — неловко, скованно прижимая к груди сразу несколько бутылок. — Только стопку себе сам бери.

А вот Маблунг ничего не сказал: приветственно воздел кулак из сумрачного угла возле шкафа и промычал что-то глухое, неразборчивое.

В кабинете было холодно, стыло.

Белег повел плечами и неопределенно помотал головой, переступил на месте и подошел, но все-таки не к столу, не к ним, а к террасному высокому окну — остановился посмотреть, что снаружи. Шторы на окне по всей длине были раздернуты, створка самую малость приоткрыта, и в нее заползал легкий летний сквозняк, приносил с собой запахи листвы и хвои, нагретой земли и трав, а дальше, в парке, было светло и солнечно, зелено, и клумбы пышно и пестро покачивались цветами.

— И что теперь? — спросил Тингол, подходя сзади, прозрачным отражением возникая на стекле. — Будешь помалкивать или поделишься?

— Чем.

— Ну я не знаю, тебе виднее…

Стукнуло рядом и ударило в нос спиртом и лекарствами — Даэрон тоже подошел и все-таки пристроил на край погребца стопку с чем-то темно-бурым, густым, почти черным, больше похожим на горькую микстуру, чем на настойку.

— Например, расскажи, о чем вообще думал…

— …серьезно?!..

— Нет, я понимаю глубину порыва и даже разделяю его, но…

— …что, кто-то заметил тень мыслительного процесса? Угадывались крохи сознательности?..

— Прекратите.

— Ну нет уж! эту чашу надо испить до дна, — Саэрос помотал головой и тут же схватился за шею, скривился. — Каждая глупость заслуживает порицания и осмеяния. Лично я готов с таковыми на свой счет смириться!..

— Сейчас как дам тебе по лбу, — посулил Тингол, и Саэрос немедленно, взахлеб, будто только случая такого ждал, расхохотался, но сразу поперхнулся и замолчал. Откашлявшись, все-таки закончил:

— А давай лучше я тебе дам, для симметрии?

— Прекратите, — повторил Даэрон.

Они четверо отражались в оконном стекле: и бледный до синевы Даэрон, печальный и, как всегда, понимающий; и схватившийся за свой лоб недовольный, изобразивший обиду Тингол; и вжавший голову в плечи, нахохлившийся Саэрос — раздраженно-обеспокоенный, дерганый и глядящий так, как он один умудрялся совместить — со злым откровенным упреком и с неявным хорошо скрытым сочувствием; и Маблунг, тот просто тихо подошел и тихо остановился, спрятался за спинами остальных. Своего лица Белег в стекле не видел.

— Только не начни вслух говорить глупости, — помолчав, попросил Даэрон.

— Какие.

— Думаешь, не видно?

Белег не ответил, зато Тингол подхватил охотно:

— Видно-видно! Ну и что теперь? Давайте я первый ударюсь в сетования, как я всех подвел, и тогда нам точно полегчает.

— Давай, — сразу согласился Саэрос. — Ударяйся. Размахнись посильнее.

— Ответное предложение!..

— Белег, — опять перебил их Даэрон, — это неумно.

— Мне все равно.

— Уже это неправда, но не буду спорить по мелочи. Вообще не буду с тобой спорить, просто скажу, что мы все достаточно пожили, чтобы уметь разделять, когда следует отвечать за себя лично, не прибавляя чужих ошибок…

— Хо-арош-шо… — раздался невнятный незнакомый голос — Маблунга; он говорил, запинаясь и растягивая слова, будто не слышал себя и будто что-то вязкое пережевывал, — п-подме-е…ечено. Отве…е…етственный… наш.

Даэрон замолчал.

В парке, откуда просачивался и призывно гладил лицо свежий воздух, прошел через лужайку Турин. Он шел уже не первый раз, меряя шагами один и тот же маршрут — почти готовую тропинку, от края лужайки к краю. Белег наблюдал за ним.

— Все это пустой треп и лирика. Вопрос по существу один: куда. Туда? сюда? — Саэрос встрял, но сразу отвлекся, дернул за рукав Тингола. — Да прекрати ты — насквозь проковыряешь! Я же предложил: зажми нос и выдохни резко, вдруг выправится?..

Тингол, свирепея, повернулся и все-таки замахнулся на него, но зато и вмятину свою на лбу трогать перестал, а Саэрос успел увернуться, и только голова у него на плечах от рывка стала съезжать набок, и ее пришлось ловить обеими руками.

Белег закрыл уши.

— …ты подумай… Если вперед, — и все равно даже так доносился до него мягкий, но настойчивый, проникающий голос Даэрона, — вперед страшно, но и просто тоже — в новое, в неведомое. Если здесь — никак, нельзя, не выходит… Если так, то вперед.

— Впе…е…еред… — глухо подтвердил Маблунг.

— Ну или тут, гляди, — продолжил Тингол. — Когда есть чего ради, то можно — нужно! — остаться. Есть же, а?

Турин пошел через лужайку в очередной раз — шорк-шорк-шорк — без разбора через клевер и попадающиеся по пути фиалки.

— Незачем.

— Три раза «ха-ха», — не поверил Саэрос.

— Незачем, — повторил Белег. — Что-то пора отпустить.

— И еще три раза сверху. Нет, если хочется, валяй — мне-то можно врать прямо в лицо…

Идя мимо клумбы, Турин почти задел женщину, но ни сам ее не заметил, ни она не шевельнулась. Она сидела почти на земле — на бордюром выстроившихся вокруг клумбы галечных окатышах, скрестив ноги и держа в одной руке чистую почтовую карточку, а в другой нервно катала короткий обкусанный карандаш. Ничего не писала.

— Не хочу.

— Врать мне?

— Ничего. Я ничего больше не хочу. В этом нет смысла.

— …как будто раньше мы смыслы гребли лопатой…

— Может, и не было никогда. Или я утратил его. Или просто устал. Выдохся.

Саэрос закатил глаза, но дальше промолчал.

Они стояли позади него полукругом, почти вплотную, но не касались и больше ничего не говорили: бледный Даэрон, Тингол со своей даже смешной немного вмятиной, скособоченный Саэрос и Маблунг, темнеющий провалом половины лица. Может, они исчерпали свои доводы и теперь просто ждали чего-то, может, нет — наверное, так, наверное, ничего и не ждали и вообще пропали потом, истаяли, оставив Белега одного перед приоткрытым окном, перед темнеющей на погребце стопкой.

Он посмотрел на нее и снова наружу.

Неправда, что выбирать надо было из двух: можно было не хотеть, не выбирать вовсе. Можно было отпустить и оставить как есть, не заглядывая ни вперед, в неизвестное, не таящее ничего, что было не ведомо раньше, не единожды видено — в разных обличьях, в разных образах; ни назад, где оставалось прожитое, оставались застарелые и новые ошибки, застарелые и свежие раны, утраты, разочарования, вина, бестолковые поиски, не нужные никому разговоры и вообще слишком много всего того, что было лишним, оказалось бесполезным и что лучше было просто бросить и никогда ни к чему не возвращаться.

За спиной собиралась темнота.

Она быстро наползала, густела, затягивала холодный опустевший кабинет, захватывала парк, и вот уже не было там ничего: ни самого леса-парка, ни вышагивающего Турина, ни размышляющей над ненаписанным письмом женщины; не было остановившейся посреди лужайки, будто ищущей, высматривающей что-то Лютиэн и Берена рядом с ней; не было Эльмо, спрятавшегося в полах его одеяния Трандуила и застывшего Орофера с красными глазами; не было непроницаемого Ордиля и заливисто смеющейся, из руки в руку кидающей яблоко Бриан; не было Тиглдана, Марондира с перевязанной головой, взбудораженной Руиндис, сердитого и раздосадованного доктора Курмина… Все они исчезли — пропали.

А потом пропало и окно.

Пропало все.

Осталась только пустота, только тьма, в которой он утонул, опустился на самое ее дно, и там, в этой тьме, у него ужасно — чудовищно, просто кошмарно — болела голова.

***Осенью

Менегрот осенью другой. Он как будто застывает немного, оборачивается то ли вычурной открыткой, то ли причудливой игрушкой, то ли каплей древней смолы, где давным-давно завязло что-то, побарахталось и в муках умерло, превратившись в красоту. Тогда все вокруг пялятся, показывают пальцем, цокают языками и радостно сообщают: глядите, мол, у-ух!

Зимой, весной и летом — нет. Зимой, весной и летом оно прячется за обычной суетой, за сутолокой, за городской жизнью. Жизнь как жизнь, любой большой город такой: пашет, болтается без дела, ест, пьет, гадит, спешит куда-то или только собирается. А вот осенью что-то такое проглядывает: проглядывает ненадолго, на неделю, может, или чуть больше, когда город оказывается только-только сбрызнут свеженьким сусальным золотом и багрянцем, когда целые кварталы душат забродившими яблоками, медом, рябиной, липкой карамелью и следующей за ними тенью зубной боли; когда все снуют с праздничными свертками и коробками, с мотками цветных лент, охапками бантов и венков; когда гремят орехи, шуршат россыпи шоколадных монет в золотой и серебряной фольге; когда из самой замухрыжной лавки доносится музыка и чей-то воодушевленный посвист, все идиотски лыбятся вокруг, все радуются, чуть не пританцовывают на месте… — вот тогда и кажется, что целый город вместе со всеми жителями преобразился, показал истинное свое лицо, превратился во что-то ненастоящее, выдуманное, чего и быть никогда не может. В расписную коробку с игрушечными эльфами.

Он решил, что этой осенью обязательно сойдет с ума.

Иначе не вышло бы. Даже без позабытой праздничной круговерти, без музыки и карамельных яблок все равно случилось позолоченное чудо, а в нем даже настриженные кварталы доходных домов казались пряничными — абсурдно, приторно, до тошноты; и окруженный всем этим — окруженный, стиснутый, задушенный, чужой, лишний и одинокий — он вспомнил, каково это — всей душой, до дрожи, до самых нутряных печенок ненавидеть Менегрот…

…Думать, думать, думать.

Как можно думать не то что на бегу, а если даже не понимаешь, о чем думать-то, а уже надо что-то изобрести, что-то сообразить и что-то сделать такое единственно верное? Не выходит. Нельзя. Может, кто-то и способен, умеет так, но…

Единственное, что придумал (не считая, как под свое «гдеблядь?!» сбил с ног и затоптал прямо на пороге подвернувшегося гвардейского ротозея), пронесся по коридорам, по лестницам, по переходу в сторону площади (почему вообще побежал к площади? наверное, потому, что, когда ставил там «Глаурунга», бездумно заприметил припаркованную мотоколяску)… В общем, ничего не придумал, а просто пронесся через полдворца, собрал за плечами половину его охраны, включая олухов, которые попались по пути под руку и получили в ухо, пронесся и вывалился на ступеньки, выставил оттуда палец и как зарезанный заорал:

— В эту суку вселился Моргот! Держите!

Чудо: хватило остатков соображения не пальнуть прямо там. Пальнул бы — скрутили бы самого, а то и получше… Нет — не пальнул. Орал только, и — о, снова чудо! — повезло. У суки (у той, у главной) сыграло: обернулся и вместо того, чтобы спокойненько покрутить у виска пальцем, удивиться или самому крикнуть что-то типа… типа «Сам такой!» — вместо этого толкнул королеву в коляску и вдавил на газ.

Вдавить на газ проще всего. Это вообще многое решает. Почти все. Когда несешься вперед на полной скорости, смотреть по сторонам некогда, а вариантов остается два — или сам сметаешь, что на пути вылезло, или рано-поздно находишь препятствие потверже и превращаешься в лепешку. Шмяк!

Вот мотоколяска оказалась мягкая и легкая.

Быстрая тоже, поэтому пожужжала еще, покрутилась по площади среди барьеров и стальных корзин факелов, среди наколоченных крест-накрест ограждений и заметавшихся бестолковых эльфов. Они заполошно верещали «Не стрелять!», «Осторожно!», «Королева!» и еще что-то там такое и…

«Глаурунг» пнул мотоколяску лё-о-огонько так и так приятно… — вот так же приятно пнуть кожаный мяч, отправить в красивый полет свистящим навесом.

«Умно ли это?» — подумал.

«Успел ли я что-то решить?» — подумал.

«Ни хрена, Белег. Ни-хре-на».

Рев мотора, высверк в темноте фар — ну чисто глаза проснувшегося чудовища, — и не в меру шустрая мотоколясочка, доигравшись, докрутившись и выехав почти на мост, подпрыгивает и краси-и-ивенько так перелетает через кованые перила… А потом краси-и-ивенько входит в воду.

Бамц.

Плюх.

Бульк.

…Потом, когда ее достали — достали пустую, а вокруг ничего больше не нашли, даже когда вместе со своим чудищем искал Йарво, — вытащили смятую, как жестяная банка, саму мотоколяску, мусор всякий и женскую туфлю — да и та оказалась старой и чужой… Но летело потрясающе красиво.

Восхитительное все-таки чувство — управлять чудовищем. Говоришь ему: «Вперед» — не словами даже, сердцем, — и оно несется, сметая все, послушное и жадное.

Вперед-вперед-вперед… Странно, это даже немного успокаивает, потому что иначе сердце бы или разорвалось, или остановилось, или выпрыгнуло из горла — потому что нельзя так. Слишком.

Очень много вопросов. Очень. Вот: можно ли проехать на бронемобиле по парковой тропинке? Если с разгона можно ломать боковые ворота, разносить кадки и скамейки, то, наверное, можно и проехать. Рискнуть так точно. Будут ли деревья против? Мы проверим. Проверим, дружище Глау?.. Может быть, я угроблю тебя этим, но почему-то кажется, ты поймешь. Почему-то кажется…

Думать-думать-думать. Думай!

Где живут барсуки? Где живут лисы?

Задачка для умственно отсталых детей, нам по силам. Ответ: в лесу. Очень хорошо.

И-и-и?

Кстати, об умственно отсталых детях.

Если ребенок выбегает наперерез ломающему кусты и деревца бронемобилю, нормальный ли он? Даже не беря во внимание иные факты.

«Где?!» — взревел — это уже сам, и даже остановил рвущееся следом дополнение.

От встряски у мальчишки мотается голова — один в один, как у тряпичной куклы. И один в один, как у ловкого прыгуна господина казначея, будь он неладен и прости меня, Создатель.

«Где?!»

«Там…»

Там.

Хорошее указание. Емкое. В самый раз для ночного леса.

«Это что?!»

«Это — он… Я забрал… Я вернулся…»

Забрал он. Опять он забрал.

Маленькая подарочная коробочка, в самый раз сунуть обручальное кольцо для счастливой избранницы. Лучше бы кольцо и сунули, лучше бы обжимались уже где-то по этому поводу совсем другие действующие лица, лучше бы коробочке вовсе не попадать в этот переплет…

Внутри — правда… Он.

Даже фары «Глаурунга» не такие… Нет, яркие, но… Другие. Померкли рядом, будто персональное чудовище застеснялось соседства и сощурилось. Не стесняйся, Глау…

Здравствуй, свет. Что мне с тебя? Что я тебе?

Вот разве…

Говорят, если осознаешь и принимаешь собственную безнадежность — становится проще. Не нужно тогда ждать от судьбы подарков и не нужно в них разочаровываться.

Но если и не ждешь? Если принял? Можно один-единственный раз получить нежданный подарок в маленькой картонной коробочке? Всего один? Не насовсем даже, на время? Я посмотрю и отдам. Я подсвечу. Можно?..

Кстати, еще вопрос: можно ли отвешивать леща и запирать в бронемобиле ребенка, если по факту ребенок старше тебя лет на десять?.. Кто бы ответил.

Думать-думать-думать.

Но думать — это вникать, это погружаться и ощущать все страхи, все риски, сомнения, трепет, дрожь в руках… Думать — это загонять себя в тупик. Если не думать, успеваешь больше. Успеваешь сделать то, что все равно не успел бы обдумать и безнадежно опоздал. Вот пример: если в темноте грызутся две взбесившиеся росомахи, но их самих не видно, а видно только одинаково мелькающие контуры, а потом эти контуры высвечивает, и они застывают на миг, на секунду, и эта секунда — все, что есть… вот тогда — палить или не палить?..

Может, и тут нужно было хорошенько подумать? А еще лучше подойти и спросить: извините, пожалуйста, извольте помедленнее, я за вами совершенно не успеваю.

Бах.

И еще два раза «бах».

Угадал? Угадал?.. Если кто-то с тремя дырками в затылке поднимается на ноги и медленно идет на свет, то, наверное, все-таки угадал…

Бах-бах-бах.

«Щелк-щелк-щелк», — это уже пустой магазин.

Для верности кулаками. И ботинками. Дергается? А, нет, не дергается, сам его дергает…

…наверняка в госпитале, в морге, могли дать бы очень любопытное заключение, но не дали даже самого завалящего, потому что в морг вообще ничего не попало. Обшарили потом и парк, и лес сверху донизу, берег реки и все дороги вокруг — пусто. Ни-ко-го.

Когда уже весь язык стесал пересказывать бред по пятому разу, влез кто-то доложиться, и у бедняги Ордиля лицо совсем вытянулось, а бедняга Орофер опять разорался, как самый потерпевший. А что теперь орать-то… Я тоже умею поорать. Лучше бы ремень из штанов вытащил и сходил поговорить с наследником.

Обиделся?

Выгнали точно так же, как потом выгнали из госпиталя — только в госпитале не орал и даже не хохотал, как помешавшийся, и язык не распускал, вел себя совершенно прилично и тихо и просто ходил по коридору. Ну или, может быть, не просто, поди теперь вспомни…

Дома — тоже. Вопросы, вопросы, вопросы — вылитые воробьи, дай-дай-дай.

«Нис Дорвэн, меня тошнит от вас, ваших проклятых булок и вашего идиотского сочувствия. Идите, пожалуйста, в задницу и не трогайте меня».

Хлоп.

Молодец, так и делай всегда. Скотина и дрянь. Мерзавец.

Ничего нового, все понятно. Еще понятно, что если вокруг черное и воняет, то проще. Понятно, что с этим делать: горелое дерево в одни кучи, исковерканное железо — в другие, вдруг, по счастью, целое хотя бы относительно — в третьи. Если под этим находишь что-то скрюченное, хрустящее, жирное на ощупь, то смотришь лучше, копаешь рядом в золе и углях и, если правда — осторожно переносишь в сторону, там есть кому разбираться, записывать, вычислять… А копаться — тут думать не надо.

Если колотишь доски — примерно так же, не думаешь. Берешь гвоздь — бьешь гвоздь. Берешь топор — рубишь. Стругаешь. Тянешь навес, несешь вещи, поднимаешь — раз-два-взяли — ручки носилок, кого-то куда-то провожаешь, берешь на руки, кладешь. Все очень просто.

Если падаешь и спишь без просыпу сутки напролет, то совсем хорошо.

Можно повторить с любого места неограниченное число раз.

Можно не думать, забыть про застывший игрушечный золоченый город, про выдуманных эльфов, про свое решение сходить с ума — пока не до этого. Пока…

Большую пивную кружку на столе обхватили руки. Вернее, не так: одна рука и одна культя.

— Костюм или форма.

— Что?

— Я не решал за тебя: костюм или форма. Приготовили и то, и то, думай. У нас минут двадцать, церемония через два часа.

— Какая?

— Похоронная.

Думай — опять думай…

«Бульк», — это Берен пьет из кружки, задумчиво катает во рту и проглатывает.

— А пиво-то с привкусом рыбы… Или ухи? Интересно. Смело… Тингола. Если ты не о нем подумал. Его сегодня, остальных завтра.

Под навесом тянет киселью и чем-то сгоревшим — в смысле не с пожарища, а прямо тут в очаге подгорело нечто условно съедобное. «Вша» — место настолько живучее, что умудрилось возродиться под навесами и на расставленных ящиках, на керосинках и пустых ржавых бочках, на каком-то тряпье и гнили даже сейчас. Традициям своим не изменяет.

— Я не пойду.

— Пойдешь.

— Не пойду.

— Пойдешь. Пойдешь и гроб понесешь. Я уступил тебе место: выйдет некрасиво, если приземлю тестя раньше времени, — для доходчивости покрутил увечной рукой.

…если уйти прямо сейчас, то догонять и уговаривать не будет. Не озвучил, но это видно. Можно даже не начинать спорить — просто подняться и разом закончить все.

— Почему я?

— По росту подходишь.

Чувство юмора на любителя, факт. Хотя можно и подумать: это юмор такой или что.

— Мы прикидывали: могли бы нести я, Эльмо и Гилрэс, пока он на костылях, но тогда нам не хватает четвертого, а Белег меня ответом не удостоил.

— А ты предлагал?

— Конечно. Он не разговорчив, хотя… Да ты сходи, разницы-то почти никакой.

Соз-да-тель…

На столбе навеса пришпилена подвыцветшая записка. Их тут таких много — и на столбах, и на задниках фанерных и жестяных стенок, на загородках, халупках, вставших на прикол повозках и дальше на заставленном толкучкой бывшем пустыре. «Айми и Тови, мы у тети Дирхван», «Мама, наш шалаш на берегу, прямо напротив большого красного крана в порту», «Найден годовалый ребенок. Барак №3, спросить Келенрас»… Продам, куплю, меняю.

— Да, племяш, пока у нас есть минут пятнадцать и ты думаешь о костюме, подумай-ка еще.

— М?

— Роль королевского отца — это почти как королевского зятя, только еще смешнее.

— Не нравится?

— Если бы и нравилась, не остаться. А если остаться — ненадолго.

— Старческая немощь?

— Поживешь с мое.

— Страшно как. И что?

— Да попросить тебя хотел. По-родственному.

Все еще можно встать и уйти. Даже не объяснять ничего. Не оглядываться ни на что и не жалеть.

— Посмотришь? Вполглазика.

— В четверть ушка? Из королевских воспитанников в королевские няньки?

— Гляди-ка, угадываешь. Мальчик нехлопотный, задницу сам вытирает, ложку мимо рта не проносит.

— И что, свиты нянек маловато?

— О, народу-то хватает. Народу полно… Людей нет. А людей надо… Так что, Турин Турамбар: костюм или форма?

— Я — и Малый Совет! Нет, ты только представь!

Сестричка в накрахмаленном халате серьезная и памятливая — пускать не хотела. Но только в первый раз, потом растаяла: посулил ей именную надпись на «Дамском обозрении», в которое украдкой капала слезами — читала свежачок от «Таландис Синдимиэль», от госпожи Йорвен то бишь. Когда первый раз висел на стойке, каялся и упрашивал, заметил и брякнул. Не поверила. И надпись потом (госпожа Йорвен с этим своим распевно-низковатым «драгоценный дружо-очек» восприняла просьбу спокойно и с достоинством и даже не спросила ничего больше) разглядывала долго и не верила. Но пустила.

— Где я, а где совет? Пф-ф, вообще не понял, что там делал. Молчал и думал. Ты говорил думать, я вот — послушен.

На тумбочкеместа нет совсем. Стоит плотно, кое-как помещается: ваза с цветами, мисочка с печеньем (печенье крошится нещадно и бесследно исчезает ровно за то время, что длится пересказ новостей), свернутые трубкой и перевязанные ленточкой детские рисунки, шоколадная лисица с нарисованной на цветной фольге хитрой довольной мордой, жестяная коробка из Амон-Эреб, а в ней лежит все еще запечатанный конверт с непривычным почтовым штампом (Ордиль нес с таким видом, как будто конверт то ли в нужнике побывал, то ли еще чем-то лично ему, Ордилю, насолил — принес молча, кислую мину свою утер и отвалил, как все вернулся к заполонившим дворец разговорам, спорам, планам, сердитым гномам и друг на друга похожим с виду вежливым, но таким же сердитым голодрим), свежее целое яблоко (а вот и нет, уже укушенное), открытка без слов, зато с зайцами и бесчисленными следами разноцветной помады. Еще из-за подушки не видно, но где-то там под нею лежит револьвер — разряженный, конечно, это уже собственная инициатива. Когда доктор Курмин обнаружил, устроил такой разнос, что чуть не выгнал снова — как будто и не сам раньше принес и поставил накрытую марлей стеклянную плошечку (тарелочку? мисочку?) с пулей. Какая разнца? Что пуля, что револьвер — лежит себе и лежит, никому ведь не мешает.

— …но совет нужен. Не Малый — маленький, с маленькой буквы. Диору — нянька, а мне — совет. Объективная оценка реальности сторонним взглядом, так это называется? Хочу, чтобы ты послушал. Сейчас… Где оно там… Вот: письмо сына матери! Я написал, вышла какая-то дичь… Надеюсь, удар ее не хватит? Надеюсь, она сообразит, что «наследник Дор-Ломина и глава семьи» — это я собственной персоной… Ты меня слушаешь?

Будем считать, молчание — знак согласия. И одобрения.

На первом этаже почтовый ящик, туда-сюда пять минут. Да, правильнее-то было бы через Ордиля… Но не хочется к Ордилю. А, разберутся! Не впервой.

Запыхался и заслужил сердитый взгляд коридорной сестрички, извинился, как воспитанный человек. Похвально?

— …много бы дал, чтобы увидеть, как она читать будет … Хотя что фантазировать, все равно ехать надо. Сейчас тут порешаем, помозгуем, разберемся — да и в путь… И потом: кто-то вроде обещал мне компанию, а?.. Слышь?.. Что еще… Говорил с Идмо: Тигл с мелкой официально остаются у нас — пока совсем у нас, в приемной места полно. А потом решим. Он будет дворничать, а мелкой больше — мелкой меньше, разницы уже никакой, у нас и так скоро за стенкой младенец пропишется. Ну и Идмо подспорье, хоть будет время этого… своего… зятя нянчить. А так вроде все. Приветы по списку.

Если рассказывать больше нечего, то можно читать. Газеты — серьезные (с новостями), скучные (с объявлениями), дурацкие (со сплетнями и байками) и неопределенно-разные (с рассказами и новеллами).

Шелестит, шелестит. Что тут выбрать…

— Смотри-ка, госпожа Йорвен осчастливила меня персональным посланием — еще один экземплярчик «Дамского обозрения»… Или кому это оно? «Дорогому читателю с добрыми пожеланиями». Добрые пожелания… Знаешь, это выглядит совершенно чудовищно, здесь прилично страниц, но я с места не сойду — прочитаю все до единой, и даже постовая сестричка меня теперь не выгонит. А если у кого-то имеются возражения, то предлагаю закончить валять дурака и в конце-то концов высказать их! Слышишь меня, а? Слышишь, Белег Куталион?..

КОНЕЦ