Как на меня охотился КГБ [Сергей Жирнов] (fb2) читать онлайн

Глава 1 — Международная телеграмма

В воскресенье 7 декабря 1980 года в районе двенадцати часов ночи в кабинете дежурного Зеленоградского райотдела Управления КГБ по городу Москве и Московской области раздался телефонный звонок. Звонили с главпочтамта Зеленограда, который работал круглосуточно 365 дней в году. Точнее, с дежурного узла связи с междугородним телефоном и телеграфом, расположенного на втором этаже невзрачной пристройки к третьему торговому центру, между парикмахерской и ремонтной мастерской.

Несмотря на то, что доблестные чекисты, в том числе из территориальных органов КГБ по всей стране, должны были в любой момент быть готовыми отразить внезапную агрессию зарубежных разведок и даже ВРЯН (внезапное ракетно-ядерное нападение) США, НАТО или Китая, сообщение потрясло дежурного опера, которому очень редко звонили по ночам.

В нарушение правил чекистской конспирации, дежурная телефонистка узла связи, завербованный КГБ секретный агент, срочно докладывала открытым текстом об из вон выходящей международной телеграмме, только что отправленной неизвестным во Францию из закрытого, режимного города-спутника Москвы — центра советской электронной, космической и оборонной промышленности. Помимо адресата, телеграмма содержала всего одно слово: АНТИКОНСТИТУЦИОННО. Оно считается самым длинным словом в языке Мольера, но ни чекисты, ни связисты из Зеленограда этого любопытного лингвистического факта не знали.

Это было ЧП. Потому что застигнутые врасплох полусонные и расслабленные работники связи, не соблюдя все негласные и незаконные, нарушающие Конституцию и Основы законодательства СССР, а также международные обязательства Советского Союза, но обязательные к исполнению, секретные инструкции КГБ, не только сразу отправили телеграмму, но и не задержали под надуманным предлогом (поломка аппарата, отсутствие бланков и тому подобное) её отправителя, которому удалось преспокойно скрыться с «места преступления» в неизвестном направлении.

Дежурному Зеленоградского райотдела КГБ пришлось ночью звонить домой и поднимать с постели начальника. На заранее отправленной к нему служебной черной «Волге» тот прибыл в райотдел минут через 15 и уже сам позвонил в дом № 20 по улице Большая Лубянка, что недалеко от площади Дзержинского — ответственному дежурному по Московскому управлению КГБ СССР.

Ещё через 5 минут сообщение было доложено выше по команде, пока оно не попало в сводку чрезвычайных происшествий главного ответственного дежурного по Комитету госбезопасности СССР и рано утром следующего дня было доложено Председателю КГБ СССР — члену Политбюро ЦК КПСС, генералу армии товарищу Андропову Юрию Владимировичу, лично!

Поднятая по тревоге глубокой ночью группа дознавателей и оперработников райотдела с прибывшими из столицы ей на подмогу коллегами-оперативниками из Московской управы всю ночь допрашивала с пристрастием обмишурившихся работников Зеленоградского как бы главпочтамта и центрального телеграфа.

Явно шпионская и антисоветская телеграмма из всего одного, но такого страшного в СССР слова «антиконституционно», была адресована на имя Жана-Пьера Шарбонье, на международную французскую радиостанцию «Радио Франс Интернасьональ» (Radio France Internationalе — RFI) в буржуазный Париж — столицу мирового разврата.

Империалистическая Франция, хоть и вышла при Де Голле из военной организации, но всё же оставалась членом НАТО — агрессивного военно-политического западного блока, вынашивавшего планы уничтожения СССР и стран социалистического лагеря. Тут явно усматривалась враждебная, антисоветская акция, ни точной цели, ни конкретного исполнителя которой поставленным «на уши» чекистам пока не удавалось установить.

Как выяснилось в ходе допросов, отправителем безусловно антисоветской и явно шпионской телеграммы был некий высокий молодой человек худощавого телосложения без особых примет. Он не являлся завсегдатаем почтамта, и там его никто не видел прежде. Никто также не знал, куда он отправился после. Ввиду позднего и воскресного времени не удалось найти ни одного свидетеля, кроме работников узла связи.

Бланк отправленной во Францию международной телеграммы был немедленно изъят и отправлен на дактилоскопию и криминалистическое исследование почерка специалистами КГБ. К утру удалось составить словесный портрет «преступника», который был роздан всем оперативникам райотдела КГБ Зеленограда, участковым в микрорайонах города и всем гаишникам.

Но главное — всем сексотам КГБ (секретным сотрудникам — тайной агентуре и доверенным лицам): директорам и учителям в школах, преподавателям в единственном Вузе города — МИЭТе, начальникам первых отделов и доверенным сотрудникам на предприятиях города, продавцам и кассирам в продуктовых и промтоварных магазинах, сберкассах, контролёрам и билетёрам на городских автобусных линиях и на маршруте четырёхсотого автобуса, связывавшего Зеленоград с конечной станцией Замоскворецкой линии Московского метро — у северного Речного вокзала столицы нашей Родины, на маршрутах такси и электрички, в столовых, закусочных, ресторанах и пивных, в кассах двух городских кинотеатров «Электрон» и «Эра», в аптеках, в городских и районных библиотеках, в поликлиниках и городской больнице. И даже в городских банях и на городском кладбище…

Чекисты андроповского КГБ СССР начали большую охоту на человека — на меня. На иностранного шпиона!

Глава 2 — Шпиона и след простыл…

Прочитав начало моего рассказа, мои молодые и во всём сомневающиеся читатели криво, высокомерно и цинично усмехнулись: ну, что за сказка такая!? Из-за какой-то вшивой телеграммки затеялся такой глобальный сыр-бор в могучем Комитете госбезопасности, с докладом аж всесильному шефу КГБ и члену Политбюро ЦК КПСС!!?

Потому что нынешняя, циничная молодежь, увы, уже не почитает великого советского шпионского сериала по одноимённому произведению писателя-фантаста Юлиана Ляндреса "Семнадцать мгновений туфты" … пардон, весны! Не почитает так, как почитало его наше, старое поколение!

Это нам, начитавшимся ляндресовской псевдошпионской литературной туфты и насмотревшимся её великолепной киношной экранизации Татьяной Лиозновой, было сразу понятно, что безобидные с виду международные телеграммы, отправленные профессором Пляйшнером, пастором Шлагом и Штирлицем в Швецию и Константинополь, были, ясен перец, на самом деле шифрованными донесениями советской разведке:

"Профессор Плейшнер ехал в Берн с зашифрованным донесением для Москвы: о проделанной работе, о задании Шелленберга, о контакте с Борманом и о провале Кэт. В этом донесении Штирлиц просил прислать связь и оговаривал, когда, где и как он на эту связь сможет выйти. Штирлиц попросил также Плейшнера выучить наизусть дублирующую телеграмму в Стокгольм. Текст был безобиден, но люди, которым это сообщение было адресовано, должны были немедленно передать его в Москву, в Центр. Получив текст, в Центре могли прочесть: "Гиммлер через Вольфа начал в Берне переговоры с Даллесом. Ю с т а с"."

Это только теперь и исключительно представителям молодых поколений кажется удивительным и даже смешным, чтобы КГБ мог затевать подобную эпохальную операцию по столь ничтожному поводу. Потому что они — молодые — не жили в СССР и, в лучшем случае, знают брежневскую эпоху только по старым кинофильмам и книгам, да по рассказам стариков. А они — старики — или вовсе не любят рассказывать правду о Советском Союзе, или ностальгически сильно приукрашивают советскую действительность.

Конечно, замечательная Конституция СССР формально гарантировала свободу и тайну переписки и телефонно-телеграфной связи внутри страны, а подписанный Брежневым в 1975 году в столице Финляндии Хельсинки Заключительный акт международного Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе содержал так называемую "Третью (или гуманитарную) корзину" — широкие гарантии прав и свобод гражданам СССР в международных отношениях в послевоенной Европе. Но всё это было на бумаге, формально. В реальной советской жизни ни одно из них советским государством не соблюдалось.

Более того, КГБ СССР имел секретное право тайно перлюстрировать (негласно читать) корреспонденцию любого гражданина СССР, за исключением руководящих и номенклатурных работников КПСС и советских органов. Тайно прослушивать все телефонные разговоры. Тайно вторгаться в частную и профессиональную жизнь. Осуществлять тайную слежку за кем угодно, кроме крупных партийных бонз и их отпрысков, тайное прослушивание частных и служебных квартир, номеров в гостиницах и общежитиях, тайную видео и фотосъемку там, где считал нужным, за исключением высших партийных объектов. Эта тайна обеспечивала КГБ фактическую безнаказанность.

КГБ при этом руководствовался даже не советскими законами и Конституцией СССР, а своими собственными внутренними и секретными инструкциями, да ещё партийно понимаемой государственной безопасностью. То есть, так, как ему в голову взбредётся, лишь бы он не трогал партийную элиту, которая боялась повторения сталинских чисток 1930-х годов. Через разветвленную агентурную сеть и оперативно-технические средства, вся страна, за вычетом узкой прослойки партийной номенклатуры, находилась под неусыпным оком и ухом бдительных органов госбезопасности.

Ибо все остальные, простые, обычные граждане считались потенциальными предателями и преступниками, постоянно готовыми покуситься на марксистско-ленинские основы советского государственного строя и единоличного правления единственной партии — КПСС. Покуситься инициативно, самостоятельно (по глупости, психиатрической болезни или преступному умыслу) изнутри или по приказам извне — по заданиям иностранных разведок империалистических и даже социалистических, но враждебных СССР стран (например, Китая и Югославии), якобы мечтавших полностью уничтожить мировой коммунистический лагерь во главе с великой Родиной Ленина-Сталина.

Вне "разрешенных" связей и контактов специально проверенного ограниченного контингента, любые "несанкционированные" связи и контакты советских людей (рабов режима) с заграницей были автоматически если не сразу преступными, то безусловно и априорно подозрительными.

С другой стороны, к 1980 году под мудрым руководством Юрия Андропова бывший КГБ при Совмине СССР увеличил свои штаты в 4 раза по сравнению с 1967 годом, когда Андропов только что перешёл туда работать из секретарей ЦК КПСС, заменив в руководящем кресле на площади Дзержинского Семичастного, друга и ставленника попавшего в немилость Шелепина. С тех пор утекло много воды и КГБ сделался самостоятельным союзно-республиканским ведомством со статусом союзного госкомитета.

И всей этой огромной чекистской махине и машине нужно было каждый день доказывать начальству и партии, что её существование необходимо, что затраты на её содержание оправданы. А это было очень даже непросто.

Потому что за обыкновенные политические анекдоты при Брежневе уже не сажали и, тем более, не расстреливали, как при Сталине. Потому что в закрытых научно-производственных центрах ВПК с высоким интеллектуальным уровнем контингента позволялось болтать языком что угодно, лишь бы была высокая отдача по производству советского оружия и прочих изделий оборонного комплекса. Потому что реальные иностранные шпионы — вещь редкая, штучная.

Именно поэтому в далёком декабре 1980 года паршивая, но вполне себе реальная, а не выдуманная международная телеграммка на иностранном языке, отправленная за границу из закрытого, режимного наукограда показалась великим подарком огромной армии чекистов.

Каждый из них, начиная от младшего оперуполномоченного в Зеленоградском райотделе и заканчивая всесильным Андроповым, мечтали разоблачить настоящий иностранный заговор, поймать настоящего иностранного шпиона. И все они сразу увидели в этой странной телеграмме из одного единственного слова многообещающий способ получения досрочных воинских званий, медалей и орденов, более высоких должностей, премий, квартир, машин и прочих материальных поощрений.

Но, и у всесильного КГБ есть пределы совершенства и силы. Несмотря на такую мощную мотивацию чекистов и их разветвлённую агентурно-оперативную сеть, разработка буксовала.

Снятые с бланка международной телеграммы отпечатки пальцев не дали ничего нового — их обладатель не проходил по оперативным учётам КГБ и МВД, не числился в картотеках подозреваемых или осуждённых преступников, отбывших или ещё отбывающих наказания в местах не столь отдалённых.

Даже в нашем культовом фильме "Семнадцать мгновений весны" понадобилось много времени и санкционированная Гиммлером глобальная операция по снятию отпечатков пальцев у всех сотрудников центрального аппарата РСХА — нацисткой госбезопасности, чтобы выйти на конкретного Штирлица, наследившего на чемодане русской радистки и на трубке телефона в комнате правительственной связи.

Да и вышли на него почти случайно, когда он в кабинете шефа Гештапо наливал стакан воды для оглушенного им же Холтоффа. Мюллер приказал Шольцу срисовать пальчики Штирлица со стакана не потому, что действительно подозревал его, а повинуясь немецкой привычке доводить все дела до конца. Но задача у придуманного Ляндресом Мюллера была в тысячу раз проще, чем у их советских коллег, у андроповских чекистов — в Гештапо искали человека из своей закрытой системы, точно зная, что подозреваемый, предатель находится внутри её.

Такое было невозможно и нереально в Зеленоградском районе брежневской Москвы с населением порядка 180 тысяч человек. Тем более, что не исключалась вероятность и разового или случайного посещения Зеленограда "залётным преступником". Город-спутник был закрыт для посещения иностранцами, но не советскими гражданами.

А в соседней, огромной, 10-миллионной Москве или, ещё хуже, во всём 260-миллионном СССР найти по отпечатками пальцев подозреваемого, чистого перед правоохранительными органами и не проходящего по учётам, не было никакой надежды. "Трудно найти в темной комнате чёрную кошку. Особенно, если её там нет…"

Под фоторобот, сделанный на основе словесного портрета худощавого молодого человека лет 17–20 без особых примет, попадала чуть не половина советских юношей этого возраста.

Когда буквально на следующий день от секретной агентуры КГБ, тоже желавшей выслужиться, были получены первые сигналы о похожести, их начали, было, проверять. Но очень быстро звонки посыпались лавиной, как из рога изобилия, и чекисты быстро сообразили, что на проверку всех этих сообщений уйдут многие недели, если не месяцы, и что проку в ней мало или нет вообще.

Быстро отчаявшимся чекистам оставалось надеяться на чудо. И оно, что редко бывает в обычной жизни, произошло…

Глава 3 — Комитет государственной бюрократии или бюрократическая охота за призраками

Наивные обыватели считают, что спецслужбы зря проедают свой хлеб, и что там работают одни лентяи, дураки, подлецы и трусы. Несведущие дилетанты уверены, что искать и ловить шпионов — работа лёгкая и простая, не бей лежачего.

Вон, Шерлоку Холмсу не нужен был никакой полицейский аппарат. А мозги у него работали в сто раз лучше, чем у всего Скотланд Ярда вместе взятого. Выкури пару трубок в гостиной холостяцкой квартиры на Бейкер стрит, выпей рюмочку шотландского виски, кольнись шприцем с опиумом — и разгадка любой страшной тайны в кармане! В крайнем случае, на подмогу для поиска преступника могла прийти ватага грязных и вездесущих уличных беспризорников.

Комиссар Жюль Мегрэ даже не кололся наркотой, а только курил трубку, и служил в официальной французской полиции в генеральском чине. Эркуль Пуаро, хоть и был частным сыскарём и неофициальным консультантом Скотланд Ярда, как Шерлок Холмс, но даже трубки не курил, а только покручивал маленькие усики и заставлял работать маленькие серые клеточки головного мозга…

В обычной жизни всё прозаичнее, скучнее и много сложнее. Шпионы — опасные, хитрые и изворотливые. Начальство — требовательное и строгое, часто несправедливое и придирчивое. Секретное делопроизводство — бюрократичное и огромное. Оперативнику приходится в жизни трудно. Особенно оперативнику совковому.

Потому что ни Шерлоку Холмсу, ни Эркюлю Пуаро или старой деве мисс Марпл не нужно было каждый день ходить на службу в чекистский офис, составлять встречных планов социалистической борьбы с преступностью, просиживать портки на бесконечных партсобраниях и политинформациях, лекциях по международному положению, проработках произведений гениального писателя Леонида Ильича Брежнева и речей гениального руководителя чекистов Юрия Андропова, бороться за переходящее красное знамя, а ещё — конспиративно встречаться с агентурой и постоянно писать огромную кучу всевозможных бумаг.

Никогда не угадаете, чему первым делом учили на всех курсах и во всех учебных заведениях КГБ! Печатанию на машинке!!! Потому что оперативник, который сам умел печатать, экономил время и сокращал вероятность утечек секретной информации через машинисток или секретарш.

КГБ мог спокойно расшифровываться Комитет государственной бюрократии. Потому что оперативнику КГБ почти никогда в подлинной жизни не приходилось стрелять, хотя в его служебном удостоверении и было торжественно записано право на ношение огнестрельного оружия. Главным оружием оперативника-чекиста была шариковая ручка и печатная машинка. А главным продуктом КГБ были бумаги, справки, отчёты. Миллионы и миллионы страниц рукописного и машинописного текста, фотографий, таблиц, схем и графиков.

До встреч с агентурой и операций — планы встреч, оперативных и проверочных мероприятий, заявки на конспиративные и явочные квартиры, заявки на оперативную технику. После встреч с агентурой и операций — расшифровки магнитных плёнок с записями бесед, оперативные отчёты о встречах, финансовые отчёты о тратах, информационные справки, новые планы мероприятий, в том числе, по проверке самой агентуры. Заявки на прокрутку подозреваемых лиц по учётам и по архивам.

Оперативникам с ненормированным рабочим днём приходилось день и ночь что-то печатать, подкалывать оправдательные документы, подшивать миллионы бумажек в бесконечные секретные и совсекретные дела: ДОРы (дела оперативных разработок), ДОПы (дела оперативных переписок или проверок), ДОНы (дела оперативного наблюдения), ДОУ (дела оперативного учёта), личные дела агентуры … Справки, справки, справки. Бумажки, бумажки, бумажки.

Но и к этому можно было удобно приладиться, превратить в вялотекущую текучку. Особенно в КГБ, где секретность, конспирация и канцелярское производство бумаг позволяли скрыть не реальное безделье, а реальное отсутствие шпионов. Однако всё это было возможно до той поры, пока какое-нибудь дело не переходило в практическую плоскость и не попадало в поле зрения большого начальства.

Когда в Зеленоградском райотделе КГБ в декабре 1980 года началась вся катавасия с вполне себе материальной и реальной международной телеграммой неустановленного лица из закрытого советского наукограда в империалистический Париж, спокойная и размеренная жизнь оперсостава кончилась. Высокое начальство требовало быстрых, конкретных и практических результатов, а их не было. Высокое начальство пороло горячку, потому что дело сразу попало и с тех пор стояло на личном контроле у Андропова и у начальника УКГБ по Москве и области генерал-полковника Алидина.

Ещё не было понятно, куда кривая выведет, и какая тут получится "окраска". Шпионаж? Разглашение гостайны? Диверсия? Политическая, идеологическая, экономическая? По правилам, дело поначалу вело и курировало то подразделение, которое первым на него вышло — в данном конкретном случае, территориальный орган КГБ в Зеленограде. Но к нему были подключены оперативники из подразделений Московского УКГБ и центрального аппарата КГБ.

Поскольку ещё некого было конкретно оперативно разрабатывать и заводить соответствующий ДОР, первоначально было заведено дело оперативной переписки (ДОП) под названием "Арчибальд". Такое название оно получило, потому что оно не имело ничего общего ни с Зеленоградом, ни с Францией.

Подозреваемый в преступлении — в нарушении советского закона, в попытке несанкционированного выхода за пределы "железного занавеса" и установления связи с иностранцами за рубежом — молодой человек получил кличку "Фермер". Не потому что был работником сельского хозяйства. А наоборот — потому что он им, вероятнее всего, не был.

Это только в шпионских книжках Ляндреса блондинке обязательно давали кличку "Беленькая", шпиону Дубову большого роста — "Лесник" или "Высокий", а агенту-провокатору Гестапо Кротову — "Кротик".

В реальной жизни оперативная кличка не должна была дать возможности техническому персоналу архивов и случайным, но проверенным людям даже внутри секретной системы выйти по кличке на установление реальной личности агента или подозреваемого путём дедукции — по аналогии, по логике, по схожести примет или созвучности фамилий.

Это только в книжках и фильмах Ляндреса "разведчик" Штирлиц из 6-го отдела РСХА (политической разведки Шелленберга) мог спокойно пойти за солдатами с чемоданом радистки Кэт к коллегам из 4-го отдела (Гештапо или политического сыска и контрразведки Мюллера), и там с ними непринуждённо обсуждать личность и детали операции против русской "пианистки". Хотя и прикрывая на выходе свой интерес разговором о шведском снотворном.

Это только в шпионских книжках и детективных фильмах по произведениям Ляндреса группенфюрер СС Крюгер из Гештапо мог разболтать залётному полковнику из разведки Штирлицу, оказавшемуся советским разведчиком, детали глобального и совершенно секретного плана по взрыву Кракова, чем и содействовал его срыву.

В советском КГБ даже коллеги по отделу или управлению не имели права обсуждать между собой детали операций и конкретных оперативных дел. Опера не могли отвечать на такие вопросы даже вышестоящим руководителям, если они не были прямо допущены к делам. А о попытках таких вопросов и разговоров оперативные сотрудники были обязаны немедленно докладывать в свои подразделения внутренней контрразведки и безопасности.

Как бы то ни было, неповоротливая и огромная чекистская бюрократическая машина закрутилась, и маховик стал набирать обороты. В ДОП "Арчибальд" были подшиты постановление о заведение дела, первая оперативная справка о случившимся 7 декабря 1980 года, бланк злополучной телеграммы, протоколы допросов свидетелей, дактилоскопическая карта "Фермера", его словесный портрет и фоторобот, план внутренних помещений узла связи, план местности вокруг телеграфа, справки и характеристики на его работников: истинный ариец, характер нордический, советский, член НСДАП… пардон КПСС или ВЛКСМ с 19.. года и тому подобное… Задания агентуре. Отчёты агентов. План оперативных мероприятий по розыску "Фермера", состав и задачи оперативных групп.

На Зеленоградском почтамте теперь постоянно дежурила оперативная группа. Приемщиц в окошках телеграфа заменили опера КГБ. Помещение было оборудовано аппаратурой аудио и видеозаписи. Все телефоны были поставлены на "кнопку" — на негласное прослушивание и запись переговоров. Мобильные бригады наружного наблюдения 7-го управления КГБ расположились в машинах вокруг здания, понатыканных по близлежащим кварталам. Они регулярно меняли дислокацию, перемещались, менялись местами, чтобы не примелькаться, не привлечь к себе внимание посторонних, бдительных советских старушек и самого "Фермера".

Но главный ужас начался на второй день после случившегося. Сначала поступило первое сообщение о сходстве с фотороботом, которое взбудоражило всех. Конечно, за первым подозреваемым — студентом Московского института электронной техники — не примчались с воем сирен и мигалками чёрные "Волги" и "воронки". Всё должно было сделано без шума и пыли.

По тревоге было мобилизовано несколько групп оперативников и "наружки". Квартал вокруг его дома был негласно оцеплен. Началась операция по негласному агентурно-оперативному установлению личности подозреваемого (в квартиру направился опер КГБ под видом сантехника из ЖЭКа), его ближайшего окружения и круга его общения, по определению его образа жизни и привычек, по подготовке к негласной установке в его квартире оперативной техники и пунктов наблюдения в соседних квартирах или домах, по его негласному показу свидетелям для опознания, по задействованию секретной агентуры КГБ для аккуратного оперативного подхода к подозреваемому — чтобы не спугнуть его.

И, естественно, по документированию всех этих действий, всех оперативных мероприятий — написанию справок и отчётов, планов и характеристик, заявок. Бумажек, бумажек, бумажек.

Но уже через несколько часов, подобных сообщений о сходстве с "преступником" поступило десяток, два десятка. И оперативный штаб понял, что организовать проверочные, агентурные и оперативно-технические мероприятия по каждому из подозреваемых не было возможности. Иначе, пришлось бы мобилизовать весь оперативный состав и всю агентуру Московского УКБ!

Глава 4 — Совещание у Андропова

Поздно вечером в понедельник 8 декабря 1980 года в знаменитом на весь мир здании на площади Дзержинского ярко горели люстры в кабинете Председателя КГБ СССР, члена Политбюро ЦК КПСС генерала армии Юрия Владимировича Андропова.

Он только что вернулся из Кремля, усталый после двухчасовой беседы о разном с генсеком Леонидом Ильичём Брежневым, которому главный чекист страны пока ничего официально не сообщил о происшествии в Зеленограде, хотя и знал, что тому уже наверняка донесли его доверенные люди в руководстве КГБ. Но по давнишней традиции Андропов докладывал в Инстанцию только тогда, когда знал что-то точно. Пока рапортовать в Политбюро ЦК было нечего. И это злило Андропова и внутренне веселило Брежнева, хотя он и не подавал виду. И они это знали оба. Что ещё сильней злило Андропова, который уже секретно готовился занять место генсека.

За столом в кабинете грозного Председателя КГБ СССР собрались на оперативное совещание самые приближённые к нему генералы госбезопасности: первый зам генерал армии Цвигун, замы — начальник ПГУ (внешней разведки) генерал-полковник Крючков и начальник Второго (контрразведывательного) главка генерал-лейтенант Григоренко, члены Коллегии КГБ СССР — начальник Управления КГБ по городу Москве и Московской области генерал-полковник Алидин, начальник "пятёрки" (борьба с идеологическими диверсиями) генерал-лейтенант Бобков и начальник "семёрки" (наружное наблюдение — слежка) генерал-лейтенант Бесчастнов. А также начальник ОТУ Дёмин, начальник 12 отдела (прослушивание телефонов и помещений) Плеханов и начальник Следственного отдела Волков. Атмосфера в кабинете председателя была тяжелой и напряжённой.

Докладывал начальник Московского УКГБ генерал-полковник Виктор Иванович Алидин. А докладывать ему было, строго говоря, нечего, и это заранее знали все собравшиеся. Конкретных результатов через сутки после ЧП с международной телеграммой в Зеленограде не было. Все остальные не подавали виду, но внутри себя злорадствовали, видя, как пыхтит и отдувается начальник московской "управы", изо всех сил пытавшийся придать своим пустым словам хоть какой-то вес. А Андропов немного оттаял, внутренне злорадно наблюдая Алидина в той же неудобной шкуре, в которой он только что побывал в Кремле сам.

В кабинете Председателя КГБ в здании на площади Дзержинского присутствовали многолетние профессионалы-чекисты, умудрённые опытом разведки и контрразведки. Их нельзя было провести вокруг пальца, как иных партийных или советских руководителей. Все они понимали, в какой трудной ситуации сейчас был Алидин, и никто из них не мечтал очутиться на его месте. ЧП случилось на подведомственной ему территории, и он автоматически становился ответственным за всё, хотя и не был ни в чём виноват. Таковы были правила чекистской игры, хорошо известные всем.

Андропов лично и все высшие руководители КГБ СССР были убеждёнными социально-политическими детерминистами и сторонниками теорий заговоров. Они свято верили, что в мире ничего не происходит случайно, что все события в мире, где бы они ни творились, обязательно вписаны в чей-то заговор: наш или "ихний".

Они были абсолютно и свято убеждены в том, что никаких объективных сложностей у советской коммунистической и государственной системы, как и у всего социалистического лагеря в мире, никогда не было, нет и быть не могло.

Что все проблемы в СССР были инспирированы только внешними врагами. Исключительно из-за рубежа. Единственно иностранными спецслужбами. Только империалистическими, сионистскими, религиозными и китайскими центрами идеологических диверсий. Или их подлыми наймитами, предателями, врагами народа внутри СССР. Или обманутыми ими несчастными простаками. Или психически больными людьми.

Высшие чекистские руководители, во главе с Андроповым, десятилетиями строили собственные заговоры, как внутри СССР — в борьбе за власть, за продвижение по службе, за место в высшей номенклатуре партии, государства и КГБ, так и вовне — против Запада, США, НАТО, Израиля, Ватикана и Китая. И они десятилетиями пытались разгадать внешние заговоры против СССР, КПСС и КГБ, проникнуть в секреты "мировой закулисы".

Поэтому международная телеграмма на французское радио в Париж с одним словом "антиконституционно" из режимного центра электроники и ВПК для них была однозначно, априори преступной, антисоветской и заговорщицкой. Это была чекистская аксиома — не требующая доказательств. Вопрос для них был не в том, был ли тут заговор — он был по умолчанию, по определению. Его не могло тут не быть.

Но они не понимали пока, для чего именно неизвестными иностранными заговорщиками и их подлыми пособниками внутри СССР использовался такой странный и вызывающий способ и инструмент связи, что конкретно стояло за этим новым и непонятным пока заговором. И это их ужасно раздражало.

Чекисты не боялись заговоров. Они обожали заговоры. Чекисты жили заговорами. Но, как социально-политические детерминисты и профессиональные заговорщики, они совершенно не выносили неизвестности и неопределенности в самом ничтожном виде. Им совершенно необходимо было понять, что тут был за заговор. Тогда они могли бы успокоиться и начать с ним бороться, начать строить контрзаговоры, принимать ответные меры.

После доклада Алидина пошли по кругу. Семёрочнику Бесчастнову, организовывающему наружное наблюдение, было просто. На нём не было никакой ответственности за происшедшее. Ему нужно было только отчитаться за подготовку к возможным будущим шагам по установлению личности и слежке за "заговорщиком" в городе-спутнике Москвы, а это было легко. Поэтому главный "наружник" полез поперек батьки в пекло и, нарушая субординацию, инициативно начал свой доклад о принятых мерах и расстановке людей раньше первого зама и двух замов Председателя. (Они ему это припомнят, и в сентябре следующего, 1981 года он будет снят со своей должности и исключен из членов Коллегии КГБ).

Проще всех оказалось Филиппу Денисовичу Бобкову, начальнику боровшейся с идеологическими диверсиями врага пресловутой "пятёрки" — любимого детища Андропова, с создания которого он начал свою глобальную перестройку системы КГБ в июле 1967 года и благодаря которому он стал членом Политбюро ЦК КПСС.

Любимчик и выдвиженец Юрия Владимировича, первый душитель диссидентов, бойко доложил, что по его линии в Зеленограде — всё более-менее благополучно. Все диссиденты и правозащитники от науки там у него — у Бобкова — "под колпаком". Болтать, конечно, болтают, как все интеллигенты, но особенно не "рыпаются", потому что давно прикормлены и держатся на прочном крючке с защитами диссертаций, госпремиями, публикациями, выставками и командировками за границу.

И главное — что французская радиостанция РФИ, куда была отправлена злополучная телеграмма из Зеленограда, не является, с точки зрения КГБ, идеологическим центром борьбы против СССР, каковыми однозначно были русскоязычные "Голос Америки", "Немецкая волна", "Свобода" и "Свободная Европа". "Радио Франс Интернасьональ" вообще не вещала тогда на русском языке (нынешняя русская редакция там появится много позднее).

В 1980 году она была мелким подразделением внутри системы Гостелерадио Франции, с небольшим бюджетом и малочисленным персоналом. И её деятельность была направлена исключительно на идейное окормление франкофонии, франкоязычных стран. Главным образом — в Африке, в бывших французских колониях. У неё была весьма ограниченная сетка собственного вещания. И, по большей части, она просто ретранслировала за границу передачи других, внутренних государственных радиостанций, таких, как Франс-Интэр, Франс-мюзик или Франс-кюльтюр.

Никакой опасности для СССР она не представляла. И поэтому даже не глушилась на территории Советского Союза. Ничего серьёзного оттуда исходить не могло. Никакими маломальскими ресурсами эта радиостанция не располагала, собственных корреспондентов в СССР не имела. И поэтому по линии 5-го управления тут оперативно просто нечего было делать.

Если там и присутствовал потенциально какой-то заговор, он исходил не от государственной "институции", а от конкретного человека в Париже — Жана-Пьера Шарбонье, на чьё имя была адресована международная телеграмма из Зеленограда. А это уже была не его — Филиппа Бобкова — прямая епархия, а ведение внешней разведки и внешней контрразведки — Первого главного управления.

Елейно-ласково сказав это, Бобков повернулся к начальнику ПГУ Крючкову, которого ненавидел и старался подсиживать при всяком удобном случае, очно и заочно. Именно такой удобный случай имел место быть теперь. И Бобков наслаждался своей тактической победой над "Крючком".

Владимир Александрович Крючков был самым близким Андропову человеком в СССР и КГБ, как раньше — в посольстве СССР в Венгрии и, затем, в аппарате и в Секретариате ЦК КПСС на Старой площади. Поэтому он и ухом не повёл на подлый выпад Бобкова. Выдержка у начальника ПГУ в ранге зампреда КГБ СССР была отменная. Более того, он был умнее Бобкова, выше его по званию и по рангу в КГБ и куда ближе к Андропову. Далеко смотрящий Крючков уже несколько часов назад сообразил, что вся история с телеграммой в Париж может оказаться ему очень даже выгодной.

Поэтому ещё до совещания у председателя на Лубянке, он собрал в своей новой загородной штаб-квартире, в Ясенево своё собственное оперативное совещание, со своими заместителями и с начальником 5-го географического отдела ПГУ, курировавшего Францию. И уже наметил свой собственный план дальнейшей агентурно-оперативной разработки французского радиожурналиста.

И уже отослал шифротелеграмму с секретным заданием легальному резиденту КГБ в Париже под прикрытием должности заведующего Консульским отделом Посольства СССР во Франции полковнику Николаю Николаевичу Четверикову.

А ещё Крючков знал то, чего не знал Бобков. И по поводу чего у него была запланирована, сразу после совещания у Председателя, отдельная встреча здесь же, в главном здании КГБ СССР, со своим заместителем, начальником управления "С" (службы нелегальной разведки) ПГУ генерал-майором Дроздовым Юрием Ивановичем…

Глава 5 — Резидент в Париже

Высокопоставленный советский секретный шпион, или как говорили у нас — разведчик Николай Николаевич Четвериков чувствовал себя удачником. В его жизни всё складывалось, как нельзя лучше.

В свои неполные 42 года он достиг гораздо больше, чем большинство из его сверстников и даже многие из его более старших и умудрённых опытом коллег по Первому главному управлению КГБ СССР. С 1977 года полковник Четвериков жил с женой в Париже, где негласно руководил шпионской работой так называемой "легальной" резидентуры КГБ.

Несколько лет назад, работая над серией статей о спецслужбах для российской Википедии, я написал, в том числе, и основной текст статьи про резидентов наших и иностранных разведок. Не буду здесь дублировать её полностью, но коротко повторю только самые важные её положения, которые помогут нам в понимании происходящего.

Резидент — многозначный профессиональный термин, используемый в документах и в профессиональном языке советских и российских специальных служб, а также спецслужб отдельных стран из бывшего СССР для обозначения различных категорий сотрудников руководящего и оперативного состава, а также агентурного аппарата. По экстраполяции этот термин также используется в русском языке применительно к сопоставимым иностранным спецслужбам.

Резидент во внешней разведке СССР и России.

В разведывательной терминологии ПГУ КГБ СССР, Службы внешней разведки России и ГРУ Генштаба Вооружённых сил СССР и России, под резидентом понимается руководитель негласного территориального органа (резидентуры) внешней разведки, занимающегося за рубежом разведывательной деятельностью в пользу СССР или России.

Резидент организует добывание секретных разведывательных данных, кодированную и шифрованную связь, направляет меры безопасности, руководит работой конспиративных агентурных сетей.

Различаются так называемые "легальные" и "нелегальные" резиденты.

Следует иметь в виду, что профессиональные жаргонные термины советских и российских спецслужб "легальный" и "нелегальный" относятся исключительно к форме прикрытия разведывательной деятельности. Любая секретная разведывательная деятельность оперативных сотрудников или специальных агентов одного государства на территории другого во всем мире считается незаконной (нелегальной), подпадает под уголовную квалификацию шпионажа и уголовно наказуема.

История.

Резиденты ВЧК, в том числе и зарубежные, появились сразу после её создания. Институт закордонных резидентов ВЧК (с 1920 года — Иностранного отдела (ИНО) ВЧК-ГПУ-ОГПУ) сначала был исключительно нелегальным, поскольку Советская Россия и СССР не имели международного признания и дипломатических отношений.

После начала установления дипломатических отношений СССР и развития международных обменов стал постепенно появляться и формироваться институт "легальных" резидентов разведки, который однако не имел решающего значения вплоть до окончания Второй мировой войны. В тот период отдавалось предпочтение разведке нелегальной, да и сама внешняя политическая разведка велась по большей мере не структурами ОГПУ-НКВД-МГБ, а аппаратом Исполкома третьего Коммунистического интернационала.

В короткий период сразу после Второй мировой войны и начала "холодной" войны между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции в 1947–1949 годах в СССР наблюдались некоторые эксперименты, когда МИД и советская внешняя разведка (политическая и военная) были объединены в Комитет информации (КИ) при Совете министров СССР и позднее при МИДе (1949–1951 годы). В этот период Чрезвычайные и полномочные послы СССР за рубежом официально считались "Главными резидентами разведки" в стране пребывания, а некоторые из действовавших тогда резидентов были назначены на должности послов (например, Константин Кукин в Великобритании в 1947 году).

Однако это смелое новшество не привилось. Военная разведка была вновь выделена из КИ и возвращена в структуру Генерального штаба Вооружённых сил СССР уже в 1948 году. Послевоенное организационно-структурное становление спецслужб СССР завершилось созданием в марте 1954 года Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР с Первым главным управлением — политической внешней разведкой в её классическом, современном понимании, а резиденты разведки КГБ обрели свой современный статус.

"Легальный" резидент разведки.

"Легальный" резидент — кадровый руководящий сотрудник органов внешней разведки СССР и России, всегда советский или российский гражданин. Он руководит разведывательной деятельностью "легальной" резидентуры — негласного территориального органа внешней разведки за границей, действующего под прикрытием официальных (легальных) советских и российских загранучреждений, как правило, посольств, крупных постоянных представительств при международных организациях, консульских учреждений. "Легальные" резидентуры физически расположены на территории, защищённой дипломатическим иммунитетом и правом экстерриториальности под вооружённой охраной специальных подразделений.

"Легальный" резидент, чаще всего, в воинском звании полковника в качестве официальной должности прикрытия своей деятельности (шпионажа) занимает, как правило, одну из высокопоставленных посольских или консульских должностей (советник-посланник, советник, первый секретарь, заместитель генерального консула, консул) и всегда имеет дипломатический иммунитет.

В крупных резидентурах (в Вашингтоне, Нью-Йорке и некоторых других) у резидента имеется несколько заместителей по линиям разведработы, а сама должность резидента — генеральская.

Когда в одной стране имеется несколько "легальных" резидентур (США, Австрия, Швейцария, Франция и т. п.), одна из них имеет наименование главной с формальным подчинением её руководителю всех остальных легальных резидентов. При этом каждый "легальный" резидент сохраняет свой прямой и независимый выход на руководство "Центра" с личным секретным шифром.

При разоблачении "легальные" резиденты не подлежат ни аресту, ни суду. Они объявляются "персонами нон грата" и высылаются из страны пребывания.

Статус резидентов в структуре КГБ, правила отбора и назначения.

"Легальные" резиденты внешней разведки (ПГУ) КГБ СССР считались высокопоставленными и ответственными начальниками. Хотя они находились в прямом подчинении руководства Первого главка, однако сама должность официально именовалась "резидент КГБ в (название страны)", а не просто ПГУ. На неё назначались оперативные сотрудники с большим опытом и стажем разведывательной деятельности, нотолько после специального обучения на годичных (академический год) Курсах повышения квалификации руководящего состава ПГУ КГБ.

Резиденты назначались приказами председателя КГБ СССР по представлению заместителя председателя КГБ, начальника ПГУ. Кандидатуры обязательно предварительно рассматривались на заседании парткомов ПГУ и КГБ, утверждались на заседании Коллегии КГБ, а также согласовывались с Международным отделом аппарата ЦК КПСС. Перед выездом в резидентуру, резиденты, как правило, встречались лично с Председателем КГБ, а в эпоху Андропова — ещё и с ним, как с секретарём ЦК КПСС.

Так описывает роль резидентов Леонид Млечин в своей книге об СВР:

" Резидент — важнейший пост в разведке. Это самостоятельная должность. Конечно, он постоянно держит связь с центром, получает указания, отчитывается за каждый шаг. Тем не менее многие решения резидент принимает на собственный страх и риск. Есть проблемы, которые ни с кем не обсудишь. Как правильно строить отношения с послом? Как поступить с оперативным работником, совершившим ошибку? Или с офицером, который потихоньку прикарманивал деньги, выделявшиеся на агента? "

А так статус и положение резидента КГБ за рубежом описывает бывший резидент в Гане, Нигерии и Либерии Анатолий Баронин:

" Работа в резидентуре строится на жесткой вертикали. Централизация полнейшая. Резидент там — единственный чрезвычайный уполномоченный представитель разведки своей страны. И все сотрудники спецслужбы должны ему подчиняться. Даже когда из Москвы приезжал какой-то начальник из управления внешней разведки, он в период своего пребывания в данной стране обязан подчиняться резиденту. Когда я первый раз отправлялся за рубеж в качестве резидента, один генерал мне сказал: "Даже если к тебе приедет Юрий Владимирович Андропов, пока он будет там, он обязан подчиняться тебе". Я тогда представил, как он мне будет подчиняться. Но таков порядок. Резидент назначался коллегией КГБ по представлению председателя. Он был не только резидентом разведки, но и резидентом КГБ. "

Геополитические особенности.

КГБ имел своих резидентов ("легальных" и нелегальных) только в капиталистических и нейтральных государствах, странах третьего мира с феодальным или капиталистическим государственным строем. При этом в крупных развитых странах со сложной контрразведывательной обстановкой главному резиденту и резидентам было трудно получать в больших объёмах значимую секретную информацию, однако эти посты считались весьма престижными, открывающими доступ к наивысшим должностям в центральном аппарате ПГУ и КГБ СССР.

Вот как об этом пишет Леонид Млечин в своей книге об СВР:

"Резидент в маленькой стране может давать высшего класса информацию — по профессиональным критериям. Но кого интересуют секреты Непала или Зимбабве? А резидент из Франции или Германии добывает очень мало секретной информации, но она вся докладывается, потому что от этих стран многое зависит в мировой политике. Когда в Москву приезжает резидент из Соединенных Штатов или Китая, начальник разведки очень хочет с ним поговорить, потому что его самого спрашивают наверху о событиях в этих государствах, а резиденты в маленьких странах не могут рассчитывать на внимание руководства. Им трудно обратить на себя внимание."

В странах социалистического лагеря существовали не резидентуры, а официальные представительства КГБ при местных органах государственной безопасности. Например, в ГДР — официальное представительство КГБ СССР при восточногерманском министерстве госбезопасности (Штази).

Исключение составляли соцстраны, у руководства которых были идеологические разногласия с КПСС и СССР — КНР, СФРЮ, Народная Социалистическая Республика Албания и некоторые другие. Так в КНР было закрыто в начале 1960-х годов официальное представительство КГБ и в 1964 году под "крышей" советского посольства создана "легальная" резидентура КГБ, первым руководителем которой стал Юрий Дроздов, ставший затем резидентом в Нью-Йорке, после чего — заместителем начальника ПГУ и начальником управления "С" (службы нелегальной разведки) ПГУ КГБ ССССР.

Особенностью современного этапа является то, что СВР России в ряде развитых капиталистических стран (США, Германия и др.), наряду с "легальными" и нелегальными резидентами, имеет также своих вполне официальных представителей, которые призваны координировать с иностранными правоохранительными органами и специальными службами совместную борьбу с международным терроризмом, наркоторговлей и иными опасными формами международной организованной преступности. Например, генерал Сергей Лебедев до своего назначения в мае 2000 года на пост директора СВР России был таким официальным представителем российской внешней разведки в США в 1998–2000 годах.

"Нелегальный" резидент разведки.

"Нелегальный" резидент — как правило, кадровый оперативный сотрудник особой категории органов внешней разведки — нелегальной разведки. Он руководит нелегальной разведывательной деятельностью "нелегальной" резидентуры внешней разведки за границей — глубоко законспирированного разведывательного органа, действующего автономно и, как правило, вне привязки к официальным (легальным) советским или российским загранучреждениям. "Нелегальным" резидентом, в исключительных случаях, может быть и иностранец, а также лицо без гражданства.

"Нелегальные" резиденты, как правило, выдают себя за граждан страны пребывания или иностранных граждан из дружественных государств, используют подлинные или сфабрикованные иностранные документы личности на истинные или вымышленные имена и фамилии. "Нелегальные" резиденты, таким образом, должны владеть иностранными языками на уровне родного или близком к родному.

Подготовкой, руководством и обеспечением деятельности "нелегальных" резидентов в советских и российских органах внешней разведки занимались специальные подразделения, например, управление "С" ПГУ КГБ.

Для прикрытия (зашифровки) своей разведывательной деятельности "нелегальные" резиденты официально занимаются реальной или вымышленной (легендированной) законной деятельностью, чаще всего позволяющей свободно передвигаться по стране пребывания и миру, иметь широкий круг знакомств, достоверно объяснять нерегулярные источники доходов и свободный график работы (коммерсанты, коммивояжеры, консультанты, торговые посредники, адвокаты, журналисты, писатели, художники и т. п.).

Не будучи под дипломатическим прикрытием, "нелегальные" резиденты не обладают соответствующим иммунитетом. В случае разоблачения они подлежат задержанию, аресту и уголовному суду в стране пребывания по обвинению в шпионаже или в иных тяжких государственных преступлениях.

За недостаточностью улик или при нежелании контрразведывательных органов раскрывать свои секретные источники и сотрудников при гласном разбирательстве в суде, "нелегальным" резидентам зачастую предъявляются менее тяжкие обвинения в пребывании на чужой территории без декларации своего статуса как агента иностранного государства, в ненадлежащей уплате налогов или в нарушении иммиграционного законодательства (несанкционированное пересечение границы, использование чужих или поддельных документов личности и т. п.). Иногда их даже отпускают под залог, что даёт им возможность скрыться от правосудия.

В 1950-е — 1970-е годы имела место практика обмена арестованных и осуждённых за границей советских "нелегальных" резидентов на иностранных разведчиков, арестованных в СССР (случаи с Вильгельмом Фишером (так называемым Рудольфом Абелем), с Кононом Молодым (так называемым Лонсдейлом) и т. п.). Последний публичный факт обмена произошёл в июле 2010 года.

"Легальный" резидент КГБ в Париже.

Франция не считалась самым престижным местом для советских разведчиков и не находилась в первом ряду элитных разведточек, много уступая в перспективах шпионского роста внутри системы КГБ наиболее активным советским подпольным шпионским гнездам в Вашингтоне, Нью-Йорке (при главной штаб-квартире ООН), Лондоне, Брюсселе, Вене или Женеве. Но и захолустным местом её нельзя было назвать. Светская жизнь дипломатов в Париже была приятной и занимательной. Французские магазины — полными отличных товаров. Витрины — яркими и привлекательными. Не то, что в Москве.

Вывеской, гласным местом работы шпиона Четверикова, или "крышей" — учреждением прикрытия — была должность заведующего консульским отделом Посольства СССР во Франции. На сленге чекистов, он назывался "легальным" резидентом.

Не в том смысле, что, шпионя во Франции, он делал легальную или разрешённую работу. А исключительно потому, что, занимаясь запрещённой, преступной, подлой, грязной и уголовно наказуемой деятельностью против страны пребывания, любезно его принимавшей, он формально считался вполне приличным, официальным и рукопожатным советским лицом с дипломатическим иммунитетом под защитой Женевской конвенции о дипломатических сношениях.

Настоящая — грязная, подлая и преступная — профессиональная деятельность господина "дипломата" Четверикова Н.Н. протекала на последних трёх этажах во внутреннем дворе, на особо охраняемой территории ужасного, безвкусного и огромного бетонного здания советского посольства в Париже.

"Легальная" резидентура КГБ в Париже.

В приложении № 1 "Резидентура" КГБ в Париже" к нашумевшей в своё время скандальной книжке "КГБ во Франции" её автор Тьерри Вольтон так описал место основной работы "дипломата" и полковника ПГУ КГБ СССР Четверикова:

"Резидентура" занимает три верхних этажа посольства СССР, бульвар Ланн, 40, 16-й округ. Это, по существу, отдельный бункер. Проникнуть туда можно только через специальную камеру, в которой каждый офицер КГБ должен назвать все свои данные. Стены, пол и потолок здесь двойные, со звуконепроницаемой изоляцией, защищающей от прослушивания. Систему дополняет постоянная передача звуковых сигналов между перегородками. "Резидентура", таким образом, напоминает гигантский совершенно непроницаемый пузырь. Здесь находятся:

— Помещение сотрудников Первого главного управления. Прежде чем войти туда, нужно оставить в гардеробе портфели и сумки — мера предосторожности против нелегального выноса документов. В просторном зале рабочие столы разнесены и разделены прозрачными перегородками, что дает возможность наблюдать за всеми присутствующими офицерами. Только работники "линии ПР" (политическая разведка и дезинформация) и "линии X" (научно-техническая разведка) имеют сюда доступ. Секретаршами работают жены высокопоставленных работников КГБ. В их задачу входит составлять распорядок дня офицеров и следить за их уходом и приходом. В зале запрещено курить, переходить с места на место и разговаривать с коллегой.

На стенах развешаны фотографии работников французской контрразведки и офицеров ЦРУ в Париже, а также номера служебных автомобилей французской контрразведки.

Все офицеры пишут от руки, так как использование машинок запрещено. Несмотря на великолепную изоляцию, КГБ все же опасается современных систем прослушивания, способных улавливать звуки печатных машин и воссоздавать напечатанные тексты. Для получения фотокопии необходимо специальное разрешение. Копировальная машина находится в соседней комнате. Ключ в секретариате.

Чтобы получить досье (на агента, гражданина, фирму), нужно прежде всего заполнить формуляр, где указывается имя заказчика, дата и точное время выдачи. Эти досье хранятся в референтуре.

— В референтуре, подобии просторного сейфа, хранится также разведплан ВПК, с которым должен сверяться каждый офицер "линии X", а также секретная переписка с Москвой. Это помещение абсолютно изолировано. Количество людей, имеющих туда доступ, строго ограничено. Имена их должны обязательно заноситься в журнал. Перед бронированной дверью круглосуточно несет дежурство вооруженный военнослужащий.

В референтуре также укрыты все средства специальной связи с Москвой, аппараты кодирования и расшифровки сообщений.

— Зал "Зенит" предназначен для офицеров "линии КР", контрразведки. Именно отсюда КГБ обеспечивает защиту своих офицеров на задании (например, во время встречи с агентом). Зал напичкан электронной аппаратурой, предназначенной для прослушивания переговоров по радио французских полицейских. При возникновении малейшей опасности офицер может быть немедленно отозван посредством сигнального устройства, которое он постоянно носит при себе. Если же сигнал не проходит, несколько офицеров "линии КР" одновременно выходят из посольства, чтобы сорвать слежку контрразведки.

— Зал "Элинт" (электронный перехват) находится в ведении Восьмого [главного] управления КГБ, занимающегося перехватом радиопередач. К залу подключены параболические антенны, скрытые на крыше посольства. Эти антенны принимают сигналы спутниковой связи. Другие рассчитаны на высокочастотные сигналы и на короткие волны, они принимают передачи дальней связи. Конечно, записываются не все передачи. Антенны подключены к компьютерам, запрограммированным на определенные слова. Если произносятся эти слова, автоматически включается запись. Таким образом, КГБ получает телефонные разговоры, которые его интересуют. Эти принимающие устройства направлены главным образом на правительственные учреждения (Елисейский [президентский] дворец, [дворец] Матиньон [резиденция премьер министра], Кэ д'Орсэ [МИД Франции], министерство обороны и др.) и крупные фирмы. Существующая система позволяет также перехватывать байты информации, которой обмениваются через тропосферу многочисленные взаимосвязанные компьютеры. Так КГБ удается иногда получать информацию из памяти плохо защищенных компьютеров."

Именно сюда, в защищённый бункер КГБ в здании посольства СССР в Париже, 8 декабря 1980 года и поступила совсекретная шифротелеграмма с пометкой "Срочно, особой важности" от начальника советской внешней разведки Крючкова на имя резидента КГБ в Париже Четверикова. С заданием, как можно быстрее, разобраться с отправленной из далёкого закрытого наукограда в Париж другой — несекретной, но явно кодированной — телеграммой. На радиостанцию "Радио Франс Интернасьональ" Жан-Пьеру Шарбонье.

Когда резидент КГБ Четвериков прочитал расшифрованный текст срочной шифротелеграммы из Центра и задумался над планом экстренного оперативного подхода к французскому радиожурналисту, он ещё не знал, что его собственная жизнь внезапно оказалась круто переплетённой со странной телеграммой из СССР на французское радио и с жизнями генсека ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева и Председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова…

Глава 6 — Отпрыски

Вы спросите: что же могло роднить весьма удачного советского шпиона, подвизающегося в своём грязном ремесле в блестящей столице мира Париже, с его самым большим прямым начальником на Лубянке в Москве Юрием Андроповым и даже с первым лицом в компарии и советском государстве? Вот именно, что родня. Она и роднила.

Но не в прямом смысле, как это было, например, у Брежнева. Сестра его жены Виктории Павловны была замужем за Семёном Кузьмичём Цвигуном, генералом госбезопасности, который служил первым замом у Андропова.

Професссиональный чекист с 1939 года и военный контрразведчик Цвигун переехал в 1946 году с Южного Урала в солнечную Молдавию, где позднее познакомился и породнился с Брежневым, служившим там Первым секретарём ЦК местной компартии в 1950-52 годах. Став свояком Брежнева, Семён Кузьмич был ему обязан дальнейшим крутым взлётом своей чекисткой карьеры.

Поэтому у нас, в около исторической литературе, всегда считалось и до сих считается, что хитрый Брежнев внедрил своего родственника в ближайшее окружение Андропова, чтобы тот изнутри приглядывал за умным и опасным соперником Генерального секретаря ЦК КПСС. Хотя лично я считаю, что в действительности всё было ровно наоборот.

В 1967 году, когда Андропов, как бы нехотя, перешёл со Старой площади на площадь Дзержинского, из удобного и мягкого, но малозаметного кресла Секретаря ЦК КПСС по работе с компартиями братских стран социалистического содружества на могущее стать куда более влиятельным место Председателя КГБ при Совете Министров СССР, именно он — Андропов — инициативно приблизил к себе родственника Брежнева Цвигуна.

В мае 1967 года, буквально на пятый день после своего назначения в КГБ Андропов перевёл Цвигуна из председателей КГБ Азербайджана в Москву, сделав его своим заместителем (это назначение убивало одним патронов двух зайцев — потому что в Азербайджане "на хозяйстве" остался Алиев, который станет там председателем КГБ, затем первым секретарем ЦК, кандидатом в члены и членом Политбюро чуть позже своего благодетеля — Андропова). Уже в октябре того же, 1967 года ушлый в аппаратных играх Андропов вышел в Президиум Верховного совета с представлением о повышении свояка Брежнева в воинском звании до генерал-лейтенанта, а в ноябре — сделал Цвигуна своим первым замом.

Цвигун так и будет вечным первым замом Андропова и никогда не станет Председателем КГБ СССР. Вплоть до своего загадочного самоубийства в январе 1982 года. Андропов в мае 1982 года сделается вторым Секретарём ЦК КПСС, а в ноябре того же года займёт долгожданный и вожделенный высший партийный пост — Генерального секретаря партии вместо умершего Брежнева (на эту тему есть отличный политический детектив Эдуарда Топельберга (литературный псевдоним "Тополь") "Красная площадь", продолжение "Журналиста для Брежнева", который я рекомендую прочитать всем, кто его ещё не читал).

Как бы то ни было, в далёком 1967 году политически ещё очень слабому Андропову было чрезвычайно нужно иметь при себе родственника Брежнева Цвигуна — чтобы подспудно влиять на генсека ЦК, имея неформальный и прямой канал выхода на него, и успокаивая его наличием "своего" человека в ближайшем окружении нового, набирающего силу и амбициозного Председателя Комитета госбезопасности. Причём, одним Цвигуном Андропов тогда не ограничился.

Вторым ухом Брежнева в ближайшем окружении Андропова в КГБ стал ещё и другой генерал госбезопасности — Георгий Карпович Цинёв, с которым Брежнев был близок по старой партийной работе ещё в Днепропетровске в 1930-1940-х годах. Этого очень близкого друга Брежнева и члена так называемой "днепропетровской мафии" Андропов, ставший председателем КГБ при СМ СССР, также сразу резко возвысил, сделав его в мае 1967 года начальником Второго главка (контрразведка) и членом Коллегии КГБ, а в октябре (в один день с Цвигуном) повысив его в воинском звании до генерал-полковника.

Окружение себя в КГБ близкими и доверенными друзьями Брежнева было жизненно необходимо Андропову и по другой причине. Он в 1967 году имел статус только кандидата в члены Политбюро ЦК, и формально руководимый им Комитет госбезопасности тогда ещё не был самостоятельным (каким он станет в 1978 году), а числился при Совмине СССР. То есть, бывший Секретарь ЦК КПСС Андропов очутился в прямом подчинении у другого члена Политбюро ЦК КПСС — Предсовмина СССР Алексея Николаевича Косыгина.

Подобное весьма неприятное аппаратное положение Андропов и исправил, получив прямой и неформальный выход на первое, высшее лицо в партийной иерархии — на Брежнева. Через его глаза и уши — Цвигуна и Цинёва, которые по представлению Андропова в 1977 году в один день станут Героями Социалистического труда, а в декабре 1978 года в один день — генералами армии.

Но мы тут немного увлеклись подковёрными аппаратными играми в кремлёвском и лубянском ареопагах. Вернёмся к нашим баранам.

Всё было бы хорошо и у Андропова, и у Брежнева, и у Четверикова, если бы не родственники. Именно их родня, а точнее — отпрыски — отравляли жизни Председателя КГБ, генсека ЦК КПСС и резидента КГБ во Франции. По иронии судьбы Андропов и Брежнев (а также министр внутренних дел Щёлоков и секретарь ЦК по идеологии Суслов) проживали в Москве в одном элитном доме — в № 26 по Кутузовскому проспекту, что придавало особую пикантность подковёрным интригам в Кремле, на Старой площади и на площади Дзержинского. Гадюшник там был тот ещё!

Две семьи Андропова

Сын железнодорожного инженера Владимира Константиновича Андропова и учительницы музыки Евгении Карловны Флекенштейн, Юрий Андропов родился на Ставрополье в 1914 году в станице Нагутская. Трудовую деятельность начал рабочим телеграфа в Моздоке.

В 1930-х годах он сделал рабоче-комсомольскую карьеру в Рыбинске и Ярославле. В 1936 году Андропов окончил техникум водного транспорта Рыбинска. Здесь же познакомился и женился на Нине Енгалычевой. Вскоре у них родились дочка Женя, следом за ней — сын Володя. С 1936 года на комсомольской работе, с 1937 года — секретарь, затем первый секретарь Ярославского обкома ВЛКСМ.

В 1940 году Юрий Владимирович стал руководителем комсомольской организации Карело-Финской ССР. Однако жена отказалась ехать с ним в Карелию с маленькими детьми. Она осталась в Ярославле, а Андропов, разведясь с первой супругой, вскоре в Петрозаводске женился на Татьяне Филипповне Лебедевой.

У второй супруги Юрия Андропова родились двое детей — Игорь и Ирина, у которых жизнь, в основном, состоялась (Игорь Андропов долгое время был Послом в Греции). Но вот брошенный старший сын Андропова от первого брака Владимир — это тяжкий крест и даже смертный грех Андропова, который он скрывал всю свою жизнь и, скорее всего, не хотел помнить. Этот сын от первого брака Андропова хотел стать пилотом и даже в 32 года собирался поступить в лётное училище. Но вместо этого он по малолетке "залетел" в тюрьму, потому что пил запойно.

В 1975 году, 35 лет от роду, он умер от почечной недостаточности в больнице, куда попал при таинственных обстоятельствах и уже без сознания. На похороны позорившего его и, посему, скрываемого от всех сына-неудачника Андропов не ездил. Уже позднее он вызвал в Москву из Тирасполя невестку Марию, вдову Владимира, и долго её расспрашивал о своём сыне, которого фактически не знал. Председатель КГБ помог ей материально, но в Москву на жительство не перевёз.

До сих пор во всех жёлтых изданиях циркулируют так окончательно и не опровергнутые слухи, что в смерти судимого, больного алкоголизмом и скрываемого сына главного чекиста страны Андропова замешана подковёрная борьба в банке кремлёвских пауков. Прежде всего, всё того же "дорогого Леонида Ильича".

Мол, тогдашний глава МВД СССР Николай Анисимович Щёлоков, ещё один член "днепропетровской мафии" и выдвиженец генсека Брежнева, не давал Андропову забыть о ТАКОМ сыне, специально пользовался его алкогольной слабостью, втягивал в сомнительные компании и, таким образом, хотел ослабить позиции главы КГБ компроматом и аморалкой.

Но ни одно из жёлтых изданий не решилось опубликовать другую версию смерти компрометировавшего Андропова сына Владимира. Что это за версия? Приведём для начала выдержку из другой книжки нашего известного писателя-чекиста Ляндреса — "Приказано выжить" — или продолжение приключений Штирлица, вернувшегося из Швейцарии в Райх… и снова арестованного Мюллером, который в этот раз уже ТОЧНО ЗНАЛ, что Штирлиц — шпион Сталина. Так вот, в этой книжке есть очень любопытная главка…

Сын шефа Гештапо группенфюрера СС Мюллера

…Два месяца назад на прием к группенфюреру записался начальник районного отделения гестапо, которое вело школу, где учился Фриц, и положил на стол рапорт осведомителя, внедренного в учительский коллектив, о том, что Фриц, сломав карманную расческу, сунул ее под нос, смахнул челку на лоб и, став похожим на американского ублюдка Чаплина, изобразившего фюрера в клеветническом фильме "Диктатор", начал выкрикивать голосом Гитлера святые для любого национал-социалиста лозунги: "Каждый немец имеет право на землю!", "Каждый ариец будет обеспечен работой!", "Каждый подданный великой римской империи германской нации самый счастливый человек в мире и готов защищать свою свободу до последней капли крови!".

Однако Фриц Мюллер ко всем этим святым лозунгам сделал комментарии: к первому — "в количестве одного метра на кладбище!", ко второму — "в лучшем концлагере!", к третьему — "а если откажется, то мы его быстренько повесим на столбе!".

Начальник районного отделения был молодым еще человеком, не до конца искушенным в законах о б щ е н и я, принятых ныне в Германии. Поэтому он наивно решил, что информация, напечатанная в одном экземпляре (он подчеркнул это в самом начале своего доклада), не может не помочь ему в стремительном продвижении вверх по служебной лестнице.

— Спасибо, дружище, — сказал Мюллер, почувствовав, как похолодели кончики пальцев и п р и ж а л о в солнечном сплетении. — Вы поступили как настоящий товарищ по партии… Другой бы решил — из уважения ко мне — убрать осведомителя, а рапорт его сжечь, все шито-крыто, концы в воду… Но ведь это значило бы загнать болезнь вовнутрь; неизвестно, что выкинет молодой сукин сын, разбаловавшийся в доме отца, отдающего все свое время нашему с вами национальному делу… Наша религия: правда, только правда, ничего, кроме правды, когда речь идет об отношениях между людьми братства СС… Я назначаю вас заместителем начальника гестапо Кенигсберга, поздравляю с внеочередным званием и благодарностью в приказе СС обергруппенфюрера Кальтенбруннера…

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, дружище, хайль Гитлер… И попрошу вас об одном — в данном случае чисто по-дружески… Так вот, пожалуйста, сделайте с е г о д н я же так, чтобы мерзавец Фриц был вызван в районное управление фольксштурма и отправлен на восточный фронт. Я не желаю более видеть его у себя в доме, ясно? Я никому не прощаю бестактности в адрес великого фюрера германской нации, творца всех наших побед на фронте и в тылу. Потом вы позвоните мне — адъютант Шольц соединит вас — и скажете, по какому шоссе, в какое время и в какую часть отправлен Фриц. Вы понимаете меня?

— Да, группенфюрер!

…Он поручил ликвидировать сына Рихарду Шапсу. Мюллер держал "в резерве" не только старых друзей из крипо — криминальной полиции Мюнхена, где он начинал работать в двадцатых годах, — но и трех уголовников, специалистов по налетам, — Рихарда Шапса, Роберта Грундрегера и Йозефа Руа; он п р о в е л их через четвертый отдел крипо как специальных агентов, работавших и с арестованными в камерах, и на свободе, осведомляя РСХА о готовившихся преступлениях особо крупного масштаба.

…Мальчик был убит неподалеку от Одера; это гарантировало сообщение о героической смерти Мюллера-младшего, павшего в борьбе за дело великой Германии на фронте борьбы против большевистских вандалов.

Начальник районного отделения гестапо будет ликвидирован в Кенигсберге, это сделает Йозеф Руа; осведомителя, написавшего рапорт о Фрице, а также трех его ближайших друзей, к которым могла уйти информация о том, что позволил себе сын, уберет Грундрегер; соседа Фрица по парте, Питера Бенеша, — после того как он выйдет из больницы, где сейчас находится, — устранит Шапс.)

"Если ребенок после пятнадцати лет не стал твоим другом, — сказал себе Мюллер, — если он не б р е д и т отцом, он чужой тебе; вопрос крови пусть занимает Геббельса; повиснуть на дыбе в камере за молодого ублюдка, который, как оказалось, лишен охранительного разума — а по новому закону фюрера меня могла ожидать именно эта участь, — предательство той мечты, которой я живу. Если бы Шелленберг узнал об этом, меня бы уже сегодня могли пытать в подвале. Если бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Бог наказал Фрица. Не я".

Вполне себе можно представить, что реальный шеф всесильного КГБ не был глупее литературного персонажа — шефа Гештапо. Ну вы поняли, куда мы клоним…

Глаз за глаз, зуб за зуб.

Как бы то ни было, но Андропов отвечал своим недругам той же монетой, выискивая скандальные и комперометирующие моменты в жизни чад и отпрысков Брежнева и других членов Политбюро ЦК КПСС. Когда Андропов займёт место Брежнева, 17 декабря 1982 года — через месяц после смерти Брежнева — Щёлоков будет освобождён с поста министра внутренних дел СССР в связи с расследованием по поводу коррупции, начатым Андроповым после убийства милиционерами майора КГБ В. В. Афанасьева.

Проведённая по указанию нового Министра внутренних дел СССР, перешедшего из КГБ Федорчука комплексная проверка деятельности МВД СССР в период руководства Щёлокова выявила большое количество злоупотреблений. 19 февраля 1983 года совершила самоубийство жена Щёлокова — Светлана Владимировна.

15 июня 1983 года Щёлокова вывели из состава ЦК КПСС, а 6 ноября 1984 года лишили звания генерала армии. 7 декабря 1984 года Щёлоков был исключён из КПСС. Указом Президиума Верховного Совета СССР № 1512-XI от 12 декабря 1984 года Щёлоков лишён всех государственных наград, кроме боевых, и звания Героя Социалистического Труда.

На следующий день Щёлоков застрелился, как и Цвигун. За 3 дня до этого он написал К. У. Черненко письмо, в котором отмечал, что "не нарушал законности, не изменял линии партии, ничего у государства не брал" и просил лишь оградить его детей от неприятностей, ибо "они ни в чём не повинны".

Отпрыски Брежнева.

Но хотелось бы знать, отдавал ли себе впадший в старческий маразм в конце своих дней Брежнев, что в действительности происходит с его родными и близкими? Больше всего забот и неприятностей генсеку Брежневу доставляла дочь — Галина Леонидовна. Она вела праздную, скандальную и разгульную, далеко не социалистическую жизнь, меняя мужей, как перчатки.

Первым супругом Галины Брежневой был артист цирка. Тайно выйдя замуж за циркача, силача и акробата Евгения Милаева, старше её на 20 лет, Галина Леонидовна убежала из дома и явилась пред ясные очи своего отца Леонида Ильича уже с ребенком на руках — дочкой Витусей (Викторией, названной в честь мамы Галины и жены Леонида Брежнева Виктории Петровны). С Викой сидели бабушки, а родители пропадали на гастролях. Галина Брежнева устраивалась в цирковые труппы гримёршей и разъезжала с мужем по свету.

В 1962 году, Галина Леонидовна закрутила бурный роман с иллюзионистом Игорем Кио, которому на тот момент было 18 лет, а ей в то время — 33 года. Галина приняла предложение Игоря стать его женой, официально оформила развод с Милаевым и вступила с ним в брак, поставив Леонида Ильича уже перед свершившимся фактом запиской "Папа, я влюбилась. Ему 25", и уехала с молодым мужем в Сочи.

Поступок дочери вызвал гнев Леонида Ильича. Он отправил за молодыми сотрудников органов госбезопасности, которые доставили Галину в Москву, а у Кио отняли паспорт. Позже паспорт ему вернули, вырвав страницу, где был штамп о браке. Официально они были женаты всего 10 дней. Развод не мешал Галине встречаться с Игорем Кио, и их роман продолжался ещё около трёх лет — она ездила к нему на гастроли, где они встречались в гостиницах, в Москве проводили время на квартирах друзей. Встречи становились всё реже, а роман сошёл на нет лишь в период, когда Леонид Брежнев стал генеральным секретарём ЦК КПСС.

В 1971 году, Галина Брежнева выходит третьим браком замуж за Юрия Чурбанова, бывшего комсомольского функционера на 7 лет моложе её, окончившего в 1964 году юридический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. С поста заведующего отделом ЦК ВЛКСМ, он в 1967 году по партнабору переводится на службу в органы внутренних дел (милицию), став заместителем начальника политотдела Главного управления исправительно-трудовых учреждений (ГУИТУ) МВД СССР и дослужившись до звания майора.

Сразу после женитьбы на дочке генсека ЦК КПСС Чурбанов начинает делать блестящую и стремительную карьеру, которую не смог сделать сын Брежнева: он получает погоны полковника и пост заместителя начальника Политического управления внутренних войск МВД СССР. Зять Брежнева растёт, как гриб на дрожжах: начальник Политического управления внутренних войск МВД СССР (1975–1977 гг.), заместитель министра внутренних дел СССР (1977–1980 гг.), Первый заместитель министра внутренних дел СССР (1980–1983 гг.). Уже в 1974 году он генерал-майор, а затем генерал-лейтенант (1977) и генерал-полковник (1981).

Ещё никому, даже первому советскому космонавту Юрию Гагарину, в мирное время не удавалось прыгнуть за 10 лет из майоров аж в генерал-полковники. Да ещё нацепив на грудь такой "иконостас" орденов и медалей, которому позавидовали бы некоторые боевые генералы и маршалы. Не совершив, при этом, ни одного ратного подвига, кроме взятия штурмом постели дочери генсека ЦК КПСС! Юрий Чурбанов также избирается членом Центральной ревизионной комиссии КПСС и кандидатом в члены ЦК КПСС. Поговаривали, что молодой и примерный зять Генерального секретаря ЦК готовился уже занять кресло министра Щёлокова, которому в 1982 году исполнилось 72 года и давно было пора на пенсию!

Но жена примерного военного и дочка генсека под определение примерной жены не подпадала. Она продолжала гулять (и от третьего мужа, как от двух предыдущих), пьянствовать, скандалить, фарцевать, спекулировать брильянтами. "Крыша" папы и его верных друзей в МВД и КГБ гарантировала ей спасение от арестов и уголовных дел по поводу известных всей стране махинаций с драгоценностями. Но спиртное и неумеренный секс, в конце концов, привели её к одинокой смерти от цирроза печени и реактивного панкреатита в сумасшедшем доме в 1998 году.

После смерти Константина Черненко, друга Брежнева и члена "днепропетровской мафии", ненадолго ставшего генсеком после Андропова, семью Брежнева стало больше совсем некому опекать и охранять от проблем с законом. При Горбачеве, Чурбанов будет в 1987 году арестован, уволен из МВД, разжалован, лишён государственных наград и осуждён в 1988 году Верховным судом СССР к 12 годам лишения свободы с конфискацией имущества по так называемому "узбекскому делу" о коррупции, из которых отбудет только пять лет с зачётом предварительного заключения. В 1990 году, когда Ю. Чурбанов находился ещё в местах лишения свободы, Галина Брежнева подала на развод и раздел имущества, что и было сделано в 1991 году. В 1993 году бывший зять Брежнева будет освобождён условно досрочно и сделается бизнесменом.

Наш замечательный писатель Юлиан Ляндрес (литературный псевдоним "Семёнов") опубликовал отличный политический детектив "Тайна Кутузовского проспекта", который интересно повествует о разгульных похождениях Галины Брежневой и шпионско-бандисткой интриге, которая из этого вышла.

Но дочь Галина была не единственной проблемой Брежнева. Сыну генсека ЦК КПСС — Юрию Леонидовичу — тоже везло в жизни, скажем прямо, не очень. Он тоже после смерти папы круто упал с вершин Кремлевского Олимпа в обычную жизнь и встретил старость простым и больным человеком. В тени папы, даже ещё тогда, когда тот был во главе Кремлевского ареопага, Юрий Брежнев не слишком успешно поработал во Внешторге СССР, вволю попил горькую и основательно подорвал здоровье, став практически инвалидом.

По окончании в 1955 году (по блату) Днепропетровского металлургического института, не слишком умный сын Брежнева Юрий поначалу немного поработал помощником прораба (так было принято в компартии — начинать "пролетарием", рабочим, гегемоном, членом формально правящего класса), а затем быстро стал директором завода им. Карла Либкнехта в Днепропетровске (у бывшего первого секретаря Днепропетровского обкома КПУ Брежнева в этом замечательном городе было "всё куплено").

Только в 1960 году, когда папа, оставаясь членом Президиума (тогдашнее название Политбюро) ЦК КПСС, стал ещё и формальным главой советского государства — Председателем Президиума Верховного Совета СССР, не хватавший звёзд с неба Юра с трудом (и по блату же) окончил Всесоюзную академию внешней торговли и пошёл по алкогольно-торговой линии.

При ТАКОМ папе, будь Юра умным и способным, как третий муж его сестры — Чурбанов, сын Брежнева мог бы со временем, если и не занять по наследству место генсека, то уж точно стать большим человеком, возможно даже членом Политбюро. Однако, по причине алкоголизма и малых способностей, Юрий Леонидович едва-едва дошёл до уровня кандидата в члены ЦК КПСС и первого замминистра внешней торговли. Пока не был уволен в 1983 году со всех постов лично Андроповым, когда тот, наконец, занял место Брежнева.

Сын Юрия Леонидовича и внук Леонида Ильича — Андрюша — был таким же беззлобным, классным и компанейским парнём, как дедушка — Генеральный секретарь ЦК КПСС и Председатель Президиума Верховного Совета СССР, и таким же обалдуем и не хватавшим с неба звёзд человеком, как папа-алкоголик. В 1978 году он пошёл по стопам отца по внешнеторговой линии и (по блату) поступил на факультет Международных экономических отношений (МЭО) МГИМО МИД СССР.

Почему по блату? Да потому, что уже на первой же экзаменационной сессии в январе 1979 года он получил двойку по высшей математике и был бы с треском отчислен из института, если бы не являлся внуком генсека ЦК и сыном замминистра внешней торговли. Не мытьем, так катаньем двойка была пересдана с третьей попытки на тройку, и Андрей остался доучиваться в самом престижном ВУЗе Москвы и страны, продолжая вести весёлый образ жизни с приятелями, среди которых иногда замечали и Володю Четверикова, сына тогдашнего резидента КГБ во Франции. Мир тесен! Вернее — прослойка элиты тонка.

Тяжкий крест полковника Четверикова.

Как и для Андропова и Брежнева их отпрыски, единственной жизненной проблемой, своего рода "крестом" Четверикова-старшего был Четвериков-младший, сын Владимир — студент, оболтус, пьяница, развратник и разгильдяй, учившийся одно время в МГИМО на одном курсе с внуком Брежнева.

В советское, брежневское время несовершеннолетние отпрыски наших высокопоставленных дипломатов и шпионов могли за границей учиться в местных средних школах до достижения 18 лет, но тогда ещё нельзя было устраивать повзрослевших сыновей и дочерей даже самой высшей советской партийно-государственной и чекистской элиты в западные ВУЗы.

А посему, Четвериков-младший, окончив среднюю школу, вернулся в 1978 году в СССР, где как бы учился в МГИМО МИД СССР, находясь в Москве под весьма условным присмотром бабушек, баловавших и ещё больше развращавших внука.

Пользуясь отсутствием жёсткого родительского контроля и располагая куда большими материальными средствами, чем подавляющее число обычных советских студентов, он вёл разгульный образ жизни, пропускал лекции, прогуливал семинары. Когда кончались щедрые родительские деньги, прифарцовывал. Благо дефицитного французского барахла, пользовавшегося повышенным спросом на чёрном рынке, в доме было не меряно.

Если бы не связи его папаши в МГИМО, который фактически являлся филиалом ПГУ КГБ СССР, обалдуя Володю Четверикова уже давно бы отчислили за прогулы и неуспеваемость из самого престижного советского ВУЗа и призвали бы в доблестную Красную Армию, где из этого типичного представителя брежневской "золотой" молодёжи быстро бы советской дедовщиной выбили вредные буржуазные привычки.

А так, он то уходил в академический отпуск, то менял факультет МЭО на МП, то переводился с очного на вечернее обучение, но всё-таки, правдами и неправдами, держался на студенческом плаву и, хоть с задержками и опозданиями, но продвигался к диплому международника. Экономиста или юриста, не понятно.

Прогульщик и плохо успевающий студент МГИМО Четвериков доставлял много хлопот администрации института и общественным организациям, в частности, одно время в 1978-79 годах, пока не перевёлся на другой факультет — комсоргу 13-ой академической группы факультета МЭО Сергею Жакову.

И вот, по иронии судьбы, сам примерный студент и комсомольский активист Жаков стал с 7 декабря 1980 года куда большей головной болью не только для председателя КГБ СССР Юрия Андропова и его заместителя по внешней разведке Владимира Крючкова, но и, конкретно, для папаши оболтуса Владимира Четверикова — для Николая Николаевича Четверикова, резидента КГБ во Франции. Чего никто из них тогда не знал…

___________________________________

Приложение:

Внук Леонида Ильича Брежнева Андрей, играя на ностальгии по совку у некоторой части старого поколения, пытается эксплуатировать историю своего деда. Получается довольно слабо. Потому что у нас предпочитают Сталина. Уроженцы Украины Никита Хрущёв и Леонид Брежнев, наводнившие руководство СССР своими соплеменниками, не пользуются теперь почтением ни в Украине, где их считают предателями, продавшимися "москалям", ни в России, где на них вырос огромный зуб у русофилов.

В 2002–2004 годах Андрей Брежнев будучи генеральным секретарём созданной незарегистрированной "Новой коммунистической партии" (НКП), заявил, что на президентских выборах в 2004 году его партия не поддержит КПРФ если она выдвинет кандидатуру Геннадия Зюганова. Однако Министерство юстиции отказало его партии в регистрации. Политическая стычка с лидером КПРФ не помешала Андрею Брежневу оставаться членом этой партии в 2004–2014 годах.

В 2014 году Андрей Брежнев избран первым секретарём центрального комитета "Коммунистической партии социальной справедливости" (ЦК КПСС), организованной и зарегистрированной в 2012 году Андреем Богдановым. Почти мошенническая игра на аббревиатуре КПСС не сработала в глазах российского электората.

В этом же году был выдвинут кандидатом в депутаты от партии "КПСС-2012" первым номером в составе партийного списка на выборах депутатов Государственного Собрания Республики Марий Эл 6-го созыва, в Государственный Совет незаконно аннексированной у Украины Республики Крым и Законодательное Собрание города Севастополя 1-го созыва.

Однако его "партия" на выборах республики Марий Эл получила 2,21 % (5 085 голосов), в республике Крым получила 0,84 % (6 199 голосов), в Законодательном Собрании города Севастополя получила 0,53 % (886 голосов). Таким образом, внук генсека ЦК КПСС Брежнева так и не прошел ни в один из указанных местных органов.

Глава 7 — Экстрадиция

Знаете, что объединяет мужской детородный орган и органы госбезопасности? Ни то, ни другое не может находиться в состоянии повышенной боевой готовности 24 часа в сутки 365 дней в году. Как любовная эрекция — состояние крайне скоротечное (пардон за каламбур), так и оперативное возбуждение спецслужб, в частности, контрразведки, находящейся взасаде на шпиона, не может длиться слишком долго.

Довольно быстро спала взбудораженность в рядах местных оперативников, их коллег из Московской управы КГБ и "топтунов" из "Семёрки", отряжённых в Зеленоград на проверку и отработку сигналов о лицах похожих на "преступника", на усиление и подготовку к повторному появлению Фантомаса, отправившего 7 декабря 1980 года во Францию подозрительную международную телеграмму. Наши доблестные "органы" расслабились и снова вернулись в состояние повседневной текучки.

Зато в самом городе росла напряженность среди населения. Зеленоград — большая деревня, где все друг друга знали. Все работали на дюжине одних и тех же предприятий и НИИ. Все заканчивали одни и те же школы, тоже чуть больше дюжины. Где теперь учились уже их собственные дети. И кончали один единственный в городе ВУЗ — Московский институт электронной техники (МИЭТ). Все ходили в два кинотеатра. В один бассейн при МИЭТе. В одни и те же магазины и поликлиники. Ездили на одних и тех автобусах. Рожали в одной больнице. Парились в одних банях. Ходили на одну и ту же демонстрацию на Первомай и в ноябре — на годовщину октябрьской революции (про эту нашу совковую глупость с революционными датами читайте статью "День сурка").

Розданный агентуре КГБ, под строгим секретом и под выдуманной "легендой", которой всё равно никто не верил, фоторобот "подозреваемого" немедленно породил массу слухов и сплетен. Сначала шёпотом по домам, на кухнях, а потом и в полный голос в очередях народ начал строить догадки, одна фантастичнее другой.

Когда в городе начали вовсю рассказывать ужасы о появлении серийного убийцы и насильника, о втором "Мосгазе", разрезающем людей на части, об отравлении водопровода американскими шпионами и о выкапывании мертвецов на кладбище, чтобы делать из человечины котлеты в связи с дефицитом говядины, баранины и свинины, начальника райотдела КГБ вызвала к себе в кабинет в городской "Броневик" (мрачноватое здание райкома партии, комсомола и исполкома) третий секретарь Зеленоградского РК КПСС, ответственная за идеологию.

"Я не знаю и знать не хочу, что вы там у себя в КГБ мудрите. Мне рассказывают разное. Чёрт знает, что рассказывают! Ваше московское начальство отшучивается или ссылается на гостайну. Меня ваша чекистская кухня не касается, и в ваши профессиональные секреты я лезть не хочу принципиально. То, что меня волнует — это идеологическая ситуация в городе. Но Вы, как член бюро райкома партии, сами знаете, как с нас спрашивают. Меня по сто раз на дню трясет Первый. Ему уже неоднократно звонили их МГК, куда дошли страшные слухи. Не приведи господь, скоро про нас начнут вещать вражеские радиоголоса на Западе! Тогда нас с Вами снимут с работы. Делайте, что хотите, но так дальше продолжаться не может!"

Он не подал виду, но оперативное чутьё профессионала-контрразведчика заставило его внутренне напрячься после её упоминания о "радиоголосах", хотя зеленоградская идеологиня и не сослалась прямо на отосланную из закрытого Зеленограда именно на французское радио международную телеграмму, из-за которой и заварилась вся эта каша. "Партократы сраные уже что-то пронюхали, — подумал он про себя. — Конечно, столько народу задействовали для операции! Тут не без утечки…"

"То, что знают двое, знает свинья. В наше время нельзя доверять никому. Мне — можно!" — автоматом процитировал он про себя свою самую любимую из крылатых фраз своего самого любимого персонажа — шефа Гештапо, группенфюрера СС Мюллера из "Семнадцати мгновений весны". После 1973 года все советские чекисты знали книгу Ляндреса и фильм Лиозновой наизусть, лучше Программы и Устава КПСС, и растащили их на крылатые выражения, которые использовали даже на служебных совещаниях в КГБ и на партсобраниях.

Эти санкционированные и проплаченные Комитетом госбезопасности произведения писателя-еврея, допущенного лично Андроповым в секретные архивы КГБ, способствовали резкому росту в СССР престижа чекистов и нацистов. Чекисты-антисемиты, официально боровшиеся, как и нацисты, с евреями — с международным сионизмом, чувствовали себя идейными и практическими продолжателями "великого дела".

Экранизация "Семнадцати мгновений" была удостоена Госпремии РСФСР и премии КГБ, а её творческий коллектив — государственных наград СССР. По иронии судьбы, она привела к резкому, в разы, росту членов подпольных неонацистских групп и антисемитизма в СССР. А чекисты Андропова прямо ассоциировали себя с сотрудниками РСХА: истинный ариец, характер нордический, стойкий, выдержанный. И иронично подшучивали над тем, что один из их самых любимых персонажей — шефа тайной политической полиции и сыска Третьего Райха Мюллера, а вовсе не разведчика-сталинца Штирлица — по захватывающей книге отличного писателя-еврея Ляндреса великолепно и неподражаемо сыграл актёр-еврей Броневой.

Начальник райотдела КГБ про себя предпочитал звание штандертенфюрера полковнику и очень жалел, что они не могут носить такую невероятно красивую чёрную форму СС, разработанную в 1930-х годах только начинавшим и получившим впоследствии мировые известность и признание немецким модельером Хуго Боссом. Поговаривают, что за пять километров отдающие сходством с формой СС нынешние чёрные кожаные пальто для генералитета МО РФ, которые так любит Шойгу, сшиты по тем же лекалам. Ну, да мы немного отвлеклись…

Слегка поразмыслив над словами третьего секретаря Зеленоградского РК КПСС о вражеских радиоголосах, начальник райотдела КГБ пришёл к выводу о том, что это было, скорее всего, простым и логичным совпадением. Он, тем не менее, передал слово в слово разговор с ней начальнику УКГБ по Москве и области обергруппенфюреру СС… пардон, генерал-полковнику КГБ Алидину.

И большое чекистское начальство решило принять срочные меры. В КГБ работали не идиоты, и они свой народ знали неплохо. Там прекрасно понимали, что если начать выступать с успокоительными речами и призывать население к хладнокровию, это только усилит подозрения и слухи, может даже породить панику и массовые волнения. Поэтому чекистами была задумана и проведена блестящая специальная операция.

В самый людный момент, когда люди ехали с работы домой, в час пик, на главной площади города — Юности у конечной остановки 400-го автобуса и стоянки такси, недалеко от кинотеатра "Электрон", главного городского универмага, ресторана "Русский лес", аптеки и книжного магазина десяток оперативников шумно набросился на своего же молодого коллегу, назначенного начальством на роль "преступника". Тот орал благим матом, отбивался, брыкался, кусался.

"Группа захвата" намеренно долго тащила его через всю площадь Юности до кинотеатра "Электрон", не отказываясь от подмоги добровольных помощников и не разгоняя зевак. "Преступника" намеренно долго заталкивали в "воронок", хотя профессионально чекисты могли бы его "взять" так, что в толпе никто вообще ничего не заметил бы. После чего в местной газетенке была напечатана куцая заметочка в три строчки, которая тупо опровергала "необоснованные слухи" об аресте в Зеленограде "гастролёра" из Одессы — известного вора в законе.

Этого было достаточно, чтобы все панические слухи и сплетни прекратились на корню и немедленно. И хотя не было сделано ни одного выстрела, весь город теперь рассказывал о "перестрелке" между целой бандой из Средней Азии и славной городской милицией, которая, наконец, освободила Зеленоград от "таджикской мафии". Причём, каждый второй в городе был тому очевидцем или участником ареста мифических бандитов.

Истосковавшиеся по реальному делу и измотанные начальственными окриками чекисты-оперативники отвели, наконец, душу в конкретном деле, как говорят в КГБ — "в поле". В райотдел все возвращались с ответственного задания в приподнятом настроении.

Курсанту кузницы контрразведывательных кадров — Высшей Ордена Красного знамени и имени Ф.Э. Дзержинского школы КГБ СССР Агафонову, проходящему производственную преддипломную практику в Зеленограде и с артистическим искусством сыгравшему роль арестованного "бандюги", в пылу операции коллеги расквасили нос. Его пальто было залито кровью, рукав порван, но окровавленное лицо светилось, как начищенный самовар. Он был горд тем, что с честью оправдал оказанное ему высокое доверие начальства, и знал, что пятёрка за практику в райотделе ему теперь обеспечена.

Начальник райотдела КГБ объявил всем свою личную благодарность за смекалку и достойное выполнение чекистского долга. Распорядился выплатить курсанту Агафонову денежную компенсацию за испорченное пальто и персональную премию. После чего в неформальной обстановке выпили по сто грамм за успешное окончание операции. Когда начальство отзвонилось в райком партии и уехало в Москву, в УКГБ, с докладом о проделанной работе, оставшийся оперсостав, усиленный коллегами из Московской управы, из второго главка, "Пятёрки" и "Семёрки", выпил ещё по сто грамм. Потом ещё по двести. И ещё…

Так прошла неделя.

В следующее воскресенье 14 декабря 1980 года вечером горели все окна в Зеленоградском райотделе КГБ. Немало освещенных кабинетов было и в УКГБ по Москве и области в доме № 20 по улице Большая Лубянка, в главном здании КГБ СССР в доме № 2 на площади Дзержинского, в штаб-квартире внешней разведки в Ясенево.

Рано стемнело. Город затих, улицы опустели. Жители ужинали, принимали ванны, готовились ко сну, накануне новой рабочей недели, смотрели по первому каналу телевидения главную и единственную тогда новостную программу страны "Время", второй вечерний фильм после 21.30 и поздно вечером — фильм по четвёртой программе. Дети уже спали.

Вокруг дежурного телеграфа в третьем торговом центре было сосредоточено не менее шести мобильных групп наружного наблюдения и чекистов-оперативников на дюжине автомашин. Но в темноте они не привлекали к себе внимания. Было запрещено курить и переговариваться по уоки-токи.

Ещё пара десятков "наружников", среди которых были и женщины, и пенсионеры, прогуливалась парами и в одиночку по отработанным маршрутам или кругами ездила на автобусах по близлежащей территории между улицей Юности и Центральным проспектом.

Несмотря на такие силы, задействованные в операции, чекисты чуть его не проморгали. Оперативники одной из бригад засекли этого молодого человека только тогда, когда он вышел из полной темноты на небольшую плохо освещённую площадь перед почтамтом в районе часа ночи.

Он шёл деловым и твёрдым шагом человека, хорошо знакомого с местностью и имеющего точную цель, не оглядываясь и не осматриваясь. В его спокойной и уверенной походке не чувствовалось ни спешки, ни страха, ни подозрительности.

Невидимые глазу миниатюрные камеры негласного наблюдения и видеозаписи бесшумно фиксировали всё происходящее с нескольких точек и ракурсов как внутри почтамта, так и вовне.

Поднявшись на второй этаж, где, как и неделю назад, в такой поздний час не было никого, кроме "работников связи", высокий молодой человек лет 20, худощавого телосложения, сразу направился к окошку отправления телеграмм.

Работница узла связи там уже была заменена кадровой сотрудницей КГБ, которая за неделю полностью освоилась с профессией телеграфистки. Ещё пара оперативников сидела за соседними окошками, стараясь делать наиболее естественный и сонный вид утомлённых ночным дежурством и бездельем советских связистов.

Едва удостоив их быстрым, но внимательным взглядом, молодой человек вежливо поздоровался с "приемщицей" и протянул заранее заполненный бланк международной телеграммы, короткий текст которой, написанный по-французски отчётливыми печатными буквами, гласил:

"ЖАН ПЬЕРУ ШАРБОНЬЕ РФИ 116 АВЕНЮ ПРЕЗИДЕНТА КЕННЕДИ ПАРИЖ ФРАНЦИЯ

ЭКСТРАДИЦИЯ

СЕРГЕЙ ЖАКОВ МОСКВА СССР".

Расплатившись заранее приготовленной точной суммой денег без сдачи, из расчёта 30 копеек за слово (что, по тогдашним советским меркам, было довольно дорого — дороже бутылки водки "Столичная" или двух килограмм варёной молочной колбасы!), аккуратно взяв выписанный ему квиток о принятии телеграммы с почтовым штемпелем, вежливо и немногосложно поблагодарив "телеграфистку", молодой человек спокойно и уверенно направился к выходу…

Вероятно, тут вы ждёте моего увлекательного рассказа, как со всех сторон на него набросились чекисты-оперативники, повалили на землю, скрутили руки за спину, надели наручники и потащили в КПЗ? Как он отбивался или же, наоборот, был ошеломлён таким внезапным арестом? Как затем, с воем сирен и мигалками, его повезли на допрос во внутреннюю тюрьму КГБ на Лубянку или в Следственный изолятор КГБ в Лефортово?

Не дождётесь! Ибо ничего подобного не произошло.

Глава 8 — Оперативная установка личности объекта

Почему же чекисты не стали "брать шпиона" сразу после отправления им второй международной телеграммы (снова состоящей из одного единственного слова) на французское радио в империалистический Париж из закрытого центра советской электроники, космической и военной промышленности — Зеленограда? А за что его, собственно говоря, было брать?

Я — не я, и лошадь — не моя.

Брежневская Конституция СССР развитого социализма (1977 года) гарантировала свободу и тайну переписки, почтовых и телеграфных сообщений, телефонных разговоров. Заключительный акт Европейского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанный Брежневым в 1975 в Хельсинки, требовал от СССР соблюдения широкого спектра прав человека, в том числе, свободы передвижения и международного общения. СССР был давнишним членом Международного почтового Союза, что налагало на советский режим международные обязательства и в этой области.

Конечно, всё это было формальным и в СССР не только не выполнялось, но и нарушалось на каждом шагу, прежде всего, Комитетом госбезопасности — но неофициально, тайно, негласно, секретно. Официально же придраться тут было не к чему.

Никакой открытой антисоветчины в тексте телеграмм не содержалось. Даже нарушения режима закрытого города нельзя было предъявить в гласном разбирательстве в суде "преступнику", потому что формально Зеленоград не был никаким закрытым городом. Он таковым был де факто, но не де юре. Потому что формально и официально, после 1975 года и Хельсинки, он таковым быть не мог. Режим закрытого города стал незаконным по советскому и международному законодательству.

А, посему, никакой гласный советский суд, кроме закрытого военного суда (по уголовной номенклатуре дел КГБ) осудить за это в СССР не мог. Но чтобы "преступника" судил закрытый военный суд (по делам подследственным и подсудным КГБ), нужно было иметь шпионскую статью, под которую пока не было материала. При Сталине, можно было посадить любого и, потом, под пытками выбить самооговор. Но при Андропове этого уже почти не делали.

Потому что с оперативной, контрразведывательной точки зрения всё было слишком сыро и неопределенно. Не было понятно, чей шпион "Фермер"? За кем или чем он, собственно, шпионит? Один или в группе? По какому мотиву решил вступить в сотрудничество и в пользу кого? Что уже передал и кому? Что ещё собирается передавать? Что намерен делать кроме сбора шпионских данных? Пока контрразведка не получила ответы на все эти вопросы, никакого смысла его брать не было.

Брать надо с умом, а без ума брать могут только в кино.

Это только в глупых шпионских детективах Ляндреса хватали всех подряд, по делу и без дела. Вспомните, как было дело с радисткой Кэт в "17 мгновениях весны". Она провалилась, когда орала на русском языке при родах. Но делала это в беспамятстве, чего сама не помнила и считала, что всё в роддоме прошло нормально.

Поэтому умное и хитрое Гештапо не стало её хватать в тюрьму и правильно сделало — потому что не вышло бы из этого никакого оперативного толка, а бежать из больницы без ребенка она не могла. И с ней уже начал, вполне профессионально, работать контрразведчик из районного отделения Гештапо — под прикрытием сотрудника страховой компании. Всё развивалось нормально.

Но тут вмешался идиот — полковник из разведки Штирлиц и всё сорвал: приехал к ней в клинику Шарите открыто в форме СС, прямо сообщил, что она раскрыта, и забрал на допрос в центральный аппарат РСХА. Что он получил?

Конечно, мы с вами знали, что он — сталинский шпион, который боялся за свою шкуру. Безусловно, он спас себя как советского резидента-разведчика, пока Кэт не забрали в подвалы к Мюллеру и не начали пытать — где она созналась бы во всём и вывела бы на Владимирова-Исаева. Который, как дурак, в нарушение инструкций разведки ездил к ней домой, пока она была беременной. Вместо того, чтобы отослать её в СССР и получить нормальную замену.

Но оперативно, с точки зрения РСХА и разведки — той немецкой "крыши", под которой выступал Штирлиц как офицер немецкой разведки, он загубил всю операцию, полностью, на корню. В книжке Ляндреса и её экранизации читателей и зрителей авторы обманули, сделав вид, что начальник разведки Шелленберг и даже конкурент разведки Мюллер увидели тут виртуозную работу Штирлица. Хотя ничего виртуозного в ней не было.

А был полный оперативный провал. С точки зрения нацистской контрразведки и разведки. За такую работу Штирлицу немцы должны были объявить выговор или даже понизить в звании, если не расстрелять.

Нам рассказали в книжке и фильме, что советскую "пианистку" посадили по предложению Штирлица на радиоквартиру под присмотром гестаповки Барбары и контуженного солдата СС Хельмута для радиоигры. А на фига, пардон? Кэт говорила, что была только радисткой, а шифровальщиком был её муж Эрвин. Она якобы не знала ни шифра, ни резидента. И какая тогда от неё польза? Какая тут могла получиться радиоигра у немецкой контрразведки?

Радиоигра — это секретное оперативное использование негласно раскрытой и захваченной, но дееспособной в полном объёме шпионской группы врага, в качестве ответного канала дезинформации противника. Однако, для этого должен происходить в полном объеме радиообмен сообщениями с Центром.

Если радистка Кэт не знала шифра, если шифровальщик Эрвин погиб под бомбёжкой, а резидент испарился, то что радистка Кэт одна, без шифра и резидента, могла передавать в Москву? Какую информацию и каким способом? Дурят тут нашего брата Ляндрес и Лиознова! Никакого обмена, никакой радиоигры тут получиться не могло по умолчанию. 17 вагонов туфты тут получилось у Ляндреса (о чем я написал отдельную статью, см. в рубрике История КГБ и других органов госбезопасности). Без знания шифра Кэт не стоила и ломанного гроша, и заслуживала только пулю. Противно даже читать этот дилетантский идиотизм!

Единственный контрразведывательный, оперативный интерес к ней был в начале — пока она не знала и именно потому, что она не знала, что находится "под колпаком" у ведомства Мюллера, в надежде, что она начнёт искать выхода на резидента и приведёт Гештапо к нему. Но для этого её нельзя было арестовывать — ни в коем случае! Для этого её следовало вести негласно, скрытно, секретно.

Именно это и сорвал дурак или предатель (с точки зрения немцев) Штирлиц. Этого не написал дилетант Ляндрес, но это отлично знали советские чекисты в Зеленограде, которые просто установили наблюдение за отправителем международных телеграмм, который сам вышел на их западню через неделю после первого сеанса связи с Парижем.

Это было то чудо, на которое андроповские чекисты не слишком надеялись раньше. Теперь всё было просто. Потому что в Зеленограде, слава богу, не было ни дурака или предателя Штирлица, который сорвал бы всю игру, ни дилетанта Ляндреса, который все это придумал бы. Поэтому его и не стали арестовывать.

Теперь в реальной жизни, в реальном Зеленограде реальная контрразведка КГБ ухватила оперативную ниточку. И не просто ниточку — а толстый канат. Потому что у неё теперь был реальный и конкретный объект наблюдения и разработки, и она знала, как его звали. И она умела работать профессионально, а не так, как ляндресовский суперразведчик Штирлиц.

По свежему следу.

Оперативники и "наружники" были поначалу очень возбуждены, когда объект наблюдения появился на телеграфе. Все приготовились к сложной и многоэтапной слежке. Каково же было их разочарование, когда выяснилось, что он живёт буквально в трёх минутах ходьбы от дежурного телеграфа.

Объект "Фермер" зашёл в выходящий во двор третий подъезд стандартного длинного, девятиэтажного блочного корпуса на Центральном проспекте на стороне 3-го микрорайона города и поднялся на второй этаж.

Он обратил внимание на группу из трёх подвыпивших девиц, которая чуть позже вошла за ним в подъезд и с громким пьяным смехом стала подниматься по лестнице, но не придал этому большого значения. Пьянство было бичом в СССР. Даже элитный центр советской электроники не был исключением.

Когда он своим ключом открывал дверь квартиры, одна из них стала к нему слегка приставать, совсем как пьяная математичка к Штирлицу из последней серии "17 мгновений" в швейцарском баре "Горные лыжники", где у него была назначена встреча со связником. В отличие от Штирлица, "Фермер" не стал предлагать ей начертить пару формул и вообще вступать с ней в беседу. Он молча вошёл в квартиру и быстро закрыл за собой дверь, из-за которой слышал, как девицы с хохотом продолжили подниматься по лестнице вверх.

Дойдя до 5-го этажа, три подвыпившие девицы внезапно "протрезвели", перестали шуметь. Две остались наверху, а одна из них, воспользовалась лифтом, чтобы спуститься на первый этаж, быстро и бесшумно вышла из подъезда, придержав входную дверь, чтобы не хлопнула. Во всех её движениях чувствовался профессионализм. Сев в припаркованную рядом оперативную машину, где находилось трое чекистов, она коротко и по-деловому доложила начальнику смены наружного наблюдения: "Место жительства или пребывания установлено. Квартира № 77."

Тот по радиотелефону немедленно связался с руководителем операции — начальником Зеленоградского райотдела КГБ — и спросил о дальнейших инструкциях. Решили немного подождать, посмотрев, будет ли объект наблюдения предпринимать ещё что-либо. Вторая бригада, вычислив окна его квартиры, наблюдала со стороны Центрального проспекта. Через четверть часа по переговорному устройству она доложила, что свет в окне погас.

Руководитель операции позвонил в Москву в УКГБ. Заместитель Алидина, связался с домом № 2 и, узнав, что никого из высокого руководства уже нет, принял решение снять основные силы, оставив у дома в Зеленограде, где заночевал "Фермер", три оперативные машины. На всякий случай…

Установка.

В райотделе тем временем уже кипела работа. Как только объект "Фермер" покинул помещение телеграфа, один из оперативников с очередным бланком его телеграммы уехал оттуда в штаб операции. Остальные остались. На всякий пожарный. А вдруг "Фермеру" приспичит в 4 утра ещё раз телеграфировать в Париж?

Отосланная 14 декабря телеграмма содержала фамилию и имя отправителя — Жаков Сергей. Были ли они вымышленными или настоящими? Начали крутить по учётам министерства внутренних дел. В адресном столе Зеленоградского УВД оказалось десяток Жаковых и даже двое полных тёзок. Слава богу, он был не Ивановым, Петровым или Сидоровым!

Однако, по указанному "топтунами" адресу Сергеи не числились. Там были прописаны Жакова Анна Павловна, пенсионерка, и Жакова Светлана Олеговна, учащаяся техникума.

Зато один из Жаковых Сергеев, носящий отчество Олегович, был прописан с родителями на том же Центральном проспекте, но в соседнем четвёртом микрорайоне Зеленограда, в 17-этажной башне с фирменным рыбным рестораном и магазином "Океан" в пристройке. Перекрёстным анализом довольно быстро было установлено, что Анна Павловна была его бабушкой по отцовской линии, а Светлана Олеговна — сестрой.

Сам Сергей Жаков, 1961 года, русский, член ВЛКСМ с 1975 года, был студентом третьего курса факультета МЭО МГИМО МИД СССР. А его родители — сотрудниками Зеленоградского МИЭТа.

Это облегчало дальнейшую установку для КГБ, потому что и МИЭТ, и МГИМО были режимными учреждениями, где имелись первые отделы. Это означало, что все трое, по меньшей мере, уже один раз заполняли подробную личную анкету и проходили глубокую негласную кадрово-административную проверку по линии КГБ СССР.

Утром в понедельник 15 декабря 1980 года отчёт о ночной операции, установочные и анкетные данные на "Фермера" и его ближайших родственников, а также пять справок на всех членов семьи были доложены Алидину и Андропову.

Причём, то, что было новостью для начальника УКГБ по городу Москве и Московской области генерал-полковника Алидина, уже почти неделю, как не являлось таковой для Председателя КГБ СССР, члена Политбюро ЦК КПСС и генерала армии Андропова и его заместителя — начальника ПГУ генерал-полковника Крючкова. О чём Алидин так никогда и не узнал…

Глава 9 — Большой чекистский шмон

Советских чекистов, социально-политических детерминистов и поклонников теорий заговоров, всегда пугала только неизвестность. Когда становилось понятным, кто, где, когда и что затевает, все для них упрощалось. Тогда в действие вступала громадная, отработанная и техническая чекистская машина по наблюдению, проверке, разработке, вербовке, аресту, следствию и суду, компрометации или нейтрализации (вплоть до физического устранения) объектов, представляющих интерес для КГБ или угрозу для государственной безопасности.

После установки личности, мест прописки, проживания и учёбы объекта "Фермер", из Зеленограда были отозваны все чрезвычайные и дополнительные оперативные силы госбезопасности, брошенные туда неделю назад. Теперь началась спокойная и размеренная текучка, которой ведали местные чекисты, привлекая иногда на подмогу коллег из Москвы. Начальник зеленоградского райотдела КГБ завёл дело оперативной разработки (ДОР) "Фермер" и начал методично подшивать в него поступавшие документы. Документов было много. Жизнь советского человека описывалась кучей бумажек: из ЖЭКа, поликлиники, из детского сада, школы, института, с места работы, из милиции, из комсомола и КПСС, и тому подобных.

Было установлено, что прописанная в доме № 338 бабушка в действительности живёт в 17-этажной башне с магазином "Океан", где был прописан "Фермер", который, в свою очередь, жил вместо бабушки — с сестрой. Оба учились в Москве и дома бывали только по вечерам и выходным. Что устраивало КГБ.

Домашних телефонов ни у "Фермера", ни у его родителей не оказалось. В то время в Зеленограде с этим была большая проблема. Новая АТС в третьем микрорайоне строилась уже несколько лет. Запуск её в эксплуатацию был предусмотрел ещё в прошлой пятилетке, но постоянно срывался, откладывался, и не было известно, когда состоится.

Как КГБ "клал" на Конституцию.

Отсутствие телефонов у "Фермера" немного усложнило работу чекистов по разработке "Фермера", потому что не было телефонных линий, которые легко подслушивать извне, но зато это спасло КГБ от очередного нарушения статьи Конституции СССР о тайне телефонных переговоров.

Однако, будучи советской организацией, КГБ умел эффективно и по-своему бороться с такими проблемами советской плановой экономики, потому что очень уж любил нарушать статьи Конституции СССР и влезать в тайны частной жизни советских граждан.

КОНСТИТУЦИЯ (Основной Закон) СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

Принята на внеочередной седьмой сессии Верховного Совета СССР девятого созыва 7 октября 1977 года.

"Глава 7. Основные права, свободы и обязанности граждан СССР

Статья 39.

Граждане СССР обладают всей полнотой социально-экономических, политических и личных прав и свобод, провозглашенных и гарантируемых Конституцией СССР и советскими законами. Социалистический строй обеспечивает расширение прав и свобод, непрерывное улучшение условий жизни граждан по мере выполнения программ социально-экономического и культурного развития. Использование гражданами прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и государства, правам других граждан.

Статья 54.

Гражданам СССР гарантируется неприкосновенность личности. Никто не может быть подвергнут аресту иначе как на основании судебного решения или с санкции прокурора.

Статья 55.

Гражданам СССР гарантируется неприкосновенность жилища. Никто не имеет права без законного основания войти в жилище против воли проживающих в нем лиц.

Статья 56.

Личная жизнь граждан, тайна переписки, телефонных переговоров и телеграфных сообщений охраняются законом.

Статья 57.

Уважение личности, охрана прав и свобод граждан — обязанность всех государственных органов, общественных организаций и должностных лиц. Граждане СССР имеют право на судебную защиту от посягательств на честь и достоинство, жизнь и здоровье, на личную свободу и имущество.

Статья 58.

Граждане СССР имеют право обжаловать действия должностных лиц, государственных и общественных органов. Жалобы должны быть рассмотрены в порядке и в сроки, установленные законом. Действия должностных лиц, совершенные с нарушением закона, с превышением полномочий, ущемляющие права граждан, могут быть в установленном законом порядке обжалованы в суд. Граждане СССР имеют право на возмещение ущерба, причиненного незаконными действиями государственных и общественных организаций, а также должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей."

В квартирах "Фермера" и его семьи были произведены негласные обыски. Что такое негласный обыск? Это незаконный обыск, который производится спецслужбами тайно, секретно, в отсутствие гражданина, без присутствия понятых, то есть, нарушая все процессуальные нормы даже советского законодательства.

То, что найдено в процессе такого обыска, не может быть принятым даже в советском суде для официального доказательства вины обвиняемого. Негласный обыск производится не для суда, а в оперативных целях КГБ. Чтобы найти что-то, зацепиться, понять, куда или откуда ветер дует. Если чекисты что-то найдут, потом можно будет произвести уже официальный обыск с соблюдением всех процессуальных формальностей — единственно с тем, чтобы "задокументировать" найденное тайно.

Надо отдать должное Андропову, эти негласные обыски тщательно документировались внутри КГБ, который тогда перестал просто незаконно подбрасывать компромат, особенно лицам, подозреваемым в связях с иностранными спецслужбами. Хотя и при Андропове исключения были — против диссидентов. Тут чекисты особенно не церемонились.

"Шмоная" квартиры "Фермера", оперативники КГБ обратили, прежде всего, внимание на большущий коротковолновый приемник "Ленинград-004", которым располагал студент. Из советской бытовой радиотехники, это был самый большой, дорогой и самый лучший коротковолновый приемник. Потому что он был стационарным и тяжелым (9 кг), и только условно считался "переносным" (то есть, мог работать и автономно от сети, на батарейках), "Ленинград-004" был лучше самого популярного, но слабенького ВЭФа.

Справка.

Экспортный радиоприёмник "Leningrad-004" с 1977 года выпускал Ленинградский завод "Радиоприбор". Переносной транзисторный радиоприёмник высшего класса ''Leningrad-004'' это экспортный вариант серийного отечественного приёмника ''Ленинград-002''. Он обеспечивает высококачественное прослушивание программ радиостанций в диапазонах ДВ, СВ, КВ и УКВ. В диапазоне КВ приёмник работает с 13 и до 50 метров. УКВ диапазон имел два варианта частот, это 64…73 Мгц или 88…108 Мгц, он зависел от страны, куда приёмник экспортировался. Радиоприёмник имеет возможность зафиксировать три настройки на радиостанции в УКВ диапазоне. Имеются регуляторы тембров по ВЧ и НЧ, переключатель речь-соло, стрелочный индикатор уровня сигнала и питания, две шкалы настройки. Имеются гнёзда подключения магнитофона на запись, электропроигрывателя для прослушивания грамзаписи через усилитель приёмника, акустической системы, внешней антенны, заземления и головных телефонов. Радиоприёмник собран на 36 транзисторах и микросхеме. Деревянный корпус облицован шпоном ценных пород дерева, передняя и задняя стенки футляра изготовлены из полистирола. Масса радиоприёмника, без батарей около 9 кг.

В квартирах "Фермера" была обнаружена огромная библиотека, но это ни в Зеленограде, ни в СССР не было редкостью. Но не было найдено запрещённых самиздатовских книг. А вот это было в Зеленограде редкостью! В закрытом городе антисоветчина гуляла почти открыто. Зато обнаружено полное собрание сочинений Ленина, сборники документов съездов, конференций и пленумов ЦК компартии. Было также много книг на иностранных языках — французском и английском. В том числе, изданных за границей и явно подержанных. Много учебников иностранных языков, в том числе, французского, английского, немецкого, латинского, латышского и грузинского. Словарей.

Как только позволила обстановка (когда "Фермер" и его сестра, получившая оперативную кличку "Фермерша", уехали из дома на целый день), в их квартиру негласно и незаконно, в нарушение статьи Конституции СССР о неприкосновенности жилища и личной жизни, проникли сотрудники Оперативно-технического управления (ОТУ) КГБ и установили в ней подслушивающую и видеозаписывающую технику.

То же самое было сделано по второму адресу в Зеленограде, но не сразу — потому что старенькая бабушка "Фермера" редко выходила из квартиры. К счастью для чекистов, объект их интереса там бывал не часто.

Напомним, ни "Фермер", ни члены его семьи официально не совершили никаких преступлений, не были осуждены судом. Тем не менее, КГБ Андропова, который ужасно кичился своей заботой о социалистической законности, взял их в разработку и нарушил их человеческие права. Обратим ваше внимание, что в СССР не было понятий нормальная законность, нормальная мораль, нормальная справедливость. А только — социалистическая, классовая. Да и их социалистическое государство и социалистические органы социалистической госбезопасности нарушали.

"Фермера" и всю его семью теперь постоянно вела "наружка", но это длилось недолго. Когда были точно установлены и проанализированы графики работы и учёбы "Фермера" и его близких, а также решено, какая агентура КГБ по месту их работы и учёбы будет задействована в дальнейшем агентурно-оперативном наблюдении за ними и их оперативной разработке, было решено оставить постоянное наружное наблюдение только за одним "Фермером".

"Экономика должна быть экономной!" — учил нас тогда великий ленинец Брежнев, и КГБ, как и все остальные советские организации, следовал этой заповеди мудрого генсека ЦК КПСС. Не потому, что уважал товарища Брежнева, уже впадшего в старческий маразм и не выговаривавшего половины букв алфавита, или его "великое учение". А исключительно потому, что начал сталкиваться с теми же бюджетными трудностями и материальными проблемами (хотя и в меньшей степени), что и все остальные государственные организации неуклюжей, огромной, неэффективной и умирающей советской империи, которой оставалось жить всего 12 лет. Но никто тогда этого не знал и даже не мог предположить.

Шпион Гадюкин.

Кстати, о птичках, то есть, о Брежневе. Уже в понедельник 15 декабря 1980 года служба наружного наблюдения подтвердила, что "Фермер" учится в самом престижном московском ВУЗе на одном курсе и факультете с Андреем Брежневым — внуком Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева и, следовательно, сыном первого заместителя министра внешней торговли и кандидата в члены ЦК КПСС Юрия Леонидовича Брежнева.

А также с Леной Лукьяновой — дочкой начальника Главного управления ГАИ МВД СССР генерал-лейтенанта милиции, доктора юридических наук и профессора Лукьянова Валерия Витальевича, на чьей служебной чёрной "Волге", которую "в лицо" знали все московские гаишники, и которой постовые отдавали честь на каждом перекрестке в Москве, она приезжает в институт на занятия.

А ещё — с внучкой члена ЦК КПСС, министра внешней торговли Патоличева, дочкой советника-посланника посольства СССР в Вашингтоне (будущего посла, члена ЦК КПСС и министра иностранных дел) Бессмертных и сыном члена ЦК КПСС, Первого секретаря Житомирского обкома КП Украины Кавуна. А также — с отпрысками многих менее известных, публичных и видных, но не менее ответственных работников аппарата ЦК КПСС, Совмина СССР и МИДа СССР, чуть не десятка генералов и резидентов ПГУ КГБ СССР.

Следовавшие неотлучно за "Фермером" "топтуны" из наружки, обратили внимание на регулярный маршрут, который совершал объект наблюдения. Вместо того, чтобы ехать с Юго-Запада Москвы, где находилось новое здание МГИМО, прямо до станции "Речной вокзал" и оттуда на 400-ом автобусе в Зеленоград, "Фермер" выходил из метро на станции "Парк культуры имени Горького", как говорили чекисты, "в город", где находилось не только главное здание МГИМО, но и закрытый объект ПГУ КГБ СССР, издательство иностранной литературы "Прогресс" и агентство печати "Новости", а совсем недалеко — Министерство обороны.

Там он посещал книжный магазин иностранной литературы "Прогресс", почти никогда ничего не покупая, и на троллейбусе доезжал по Садовому кольцу до главного здания МИДа и Министерства внешней торговли на Смоленской-Сенной площади. Оттуда "Фермер" пешком следовал до книжного магазина иностранной литературы на улице Веснина, где тоже в основном просто интересовался новинками. Затем снова по Садовому кольцу до района Московского планетария, где обычно заходил сначала в крупную и известную комиссионку, а потом — в комиссионный книжный магазин иностранной литературы на улице Качалова, где проводил в разглядывании подержанных книг не менее часа-двух.

Внешне это выглядело вполне безобидно и мотивированно для студента МГИМО. Если не знать, что этот маршрут пролегал от улицы Веснина, где были жилые дома аппарата ЦК КПСС, по Плотникову переулку — мимо закрытой гостиницы Международного отдела ЦК КПСС без вывески, куда частенько приезжали коммунисты со всего мира, в том числе, находящиеся в подполье на нелегальном положении — за деньгами и оружием. Затем мимо Сивцевого Вражка, где находилась закрытая Поликлиника № 1 Четвёртого главного управления Минздрава СССР, обслуживавшая ответственных работников ЦК КПСС и высшую государственную номенклатуру. И далее — мимо Посольства США в Москве, где располагалась резидентура ЦРУ.

И что в районе улицы Качалова было ещё несколько посольств, а также жилые дома высокой советской номенклатуры, в том числе — родственников Председателя Совета Министров СССР и члена Политбюро ЦК КПСС Алексея Николаевича Косыгина (его квартирой был особняк на Ленинских горах, но чаще Косыгин жил на загородной даче в поселке Архангельское Красногорского района Московской области) и служебная конспиративная квартира Первого заместителя Председателя КГБ СССР, генерала армии и свояка Брежнева — Семёна Кузьмича Цвигуна.

"Фермер" также регулярно посещал в свободное от занятий в МГИМО время читальный зал и абонемент Всесоюзной библиотеки иностранной литература (ВГБИЛ), директором которой была дочь А.Н. Косыгина Людмила, супруга академика Гвишиани, находящегося тогда под неусыпным надзором КГБ.

Когда это было установлено, начал прорисовываться контур и перспектива потенциальной "шпионской деятельности" "Фермера", масштаб утечек и компромата, который мог попасть в руки иностранных разведок, опасность вербовочных разработок и подходов к членам семей высшей партийной, государственной и чекистской номенклатуры СССР.

Во всех этих местах регулярно крутились иностранцы, в том числе, установленные советской контрразведкой шпионы. Через подержанные книги, сданные на продажу в комиссионку иностранными гражданами или агентами иностранных разведок, могли осуществляться передачи кодированных и шифрованных сообщений. А в момент проезда мимо резидентуры ЦРУ — сеансы мгновенной радиосвязи.

Оперативники из московской "Семёрки", следуя за "Фермером", то и дело натыкались на знакомых коллег, которые вели другие объекты наблюдения или разработки. По давней, профессиональной традиции "наружки", "в городе", "в поле" никто из "топтунов" никогда не здоровался и не подавал вида, что узнал коллегу — оба могли оказаться на задании. Старшие групп потом в отчётах указывали, что заметили коллег в таком-то месте и в такое-то время. Анализом им заниматься было запрещено, сопоставляло и анализировало начальство, которое было в курсе всех операций.

Как бы то ни было, дело "Фермера" начинало принимать очень серьёзный оборот. Чекисты продолжали гадать, что именно было тут "антиконституционно", и кого именно планировалось "экстрагировать"? Два лаконичных слова, отправленных "Фермером" международным телеграфом в Париж в течение недели, стали получать всё более зловещее звучание в таком раскладе.

Но чекистов, следящих теперь днём и ночью за "Фермером", в следующие субботу 20 декабря, воскресенье 21 и, особенно, 24 декабря 1980 года ждал куда больший "сюрприз".

Глава 10 — Разборки пауков

18 декабря 1980 года на заседании Политбюро ЦК КПСС в Кремле, в самом конце заседания, когда были обсуждены все вопросы официальной повестки дня, в рубрике "Разное, оргвопросы" Первый секретарь МГК КПСС Гришин, который был одногодком и одним из соперников Андропова в будущей гонке за место Генерального секретаря (помимо Суслова, Романова и Черненко), и который никогда не упускал случая укольнуть супротивника, задал Председателю КГБ СССР этакий вопросик с подковыркой:

"Мне тут, товарищи, сообщили о каких-то ужасах, творящихся в Зеленограде. Рассказывают, что наши доблестные чекисты из КГБ устроили там поножовщину и стрельбу на главной площади города, в самый людный час. Первый секретарь Зеленоградского РК КПСС всё отрицает. Начальник УКГБ Алидин что-то скрывает. Но все вы сами знаете, как у нас не любят признавать своих ошибок. Я намерен создать комиссию МГК, чтобы во всём разобраться. Юрий Владимирович, просветите коллег по Политбюро ЦК, если Вас не затруднит, что там у Вас происходит?"

Было удивительно, что всегда всё читавший по бумажке, даже на закрытых заседанияхПолитбюро, среди "своих", Гришин, тут смог сформулировать три фразы по памяти. "Давно готовился, вызубрил", — подумал про себя Председатель КГБ.

Андропов был к этому готов и с нетерпением ждал этого нужного и выгодного ему вопроса, который только на первый взгляд казался каверзным. Он очень надеялся, что его задаст кто-нибудь из недругов среди "соратников" по Политбюро, и еле сдержал радость, когда с ним вылез именно Гришин.

Брежнев, как бы проснувшись, в удивлении слегка приподнял свои густые чёрные брови. Насторожились Громыко, Тихонов и Устинов. Слегка занервничал кандидат в члены ПБ Алиев и сильно вспотел совсем свежий (с октября 1980 года) кандидат в члены ПБ Горбачёв. Первый секретарь Ленинградского обкома Романов, Секретари ЦК Суслов и Черненко не повели и ухом — явно были в курсе готовящейся нападки Гришина. "Может быть, даже сговорились предварительно, пауки!" — подумал Андропов.

С большим гонором и не очень умный Гришин считал себя в 1980 году сильнее всесильного Андропова, потому что на 6 лет раньше его (уже в 1961 году) стал кандидатом в члены Политбюро (которое тогда называлось Президиумом ЦК КПСС) и на 2 года раньше Андропова — полноправным членом ПБ.

Гришин был уверен, что оказал Брежневу больше услуг в прошлом, чем Андропов. Так в 1964 году, когда тот с Подгорным, Косыгиным, Шелепиным, Микояном и ещё несколькими высшими руководителями партии и государства устроили дворцовый переворот против тогдашнего Первого секретаря ЦК и предсовмина СССР Никиты Хрущёва, именно Гришин, на пару с секретарём ЦК Ильичёвым, по поручению Президиума ЦК (читай — Шелепина и Брежнева) подготовил текст "отречения", который "Хрущ" вынужден был подписать перед увольнением на пенсию со всех постов.

Позднее именно на гришинский пост председателя ВЦСПС Брежнев в октябре 1967 года "задвинул" слишком сильно возомнившего о себе Шелепина (который открыто презирал Леонида Ильича, справедливо считая его недалёким и временным человеком на посту генсека ЦК партии), а самого Гришина сделал в июле 1967 года Первым секретарём МГК вместо шелепинского протеже Егорычева. А чуть раньше, в мае 1967 года Андропов пошёл на "понижение" — из секретарей ЦК КПСС в председатели КГБ вместо другого шелепинского ставленника — "шестёрки" Семичастного.

Недалёкий Гришин не замечал, как "глупый" Брежнев постепенно, но хитро и систематически освобождался именно от тех, кому был чем-то крупно обязан в прошлом, и кто мог слишком откровенно претендовать на брежневскую власть, напоминая ему о старых услугах. Так постепенно ушли в небытие и Шелепин, и Микоян, и Ильичёв, и Егорычев, и Подгорный, и Косыгин. Андропова спасало именно то, что в 1967 году, пересаживаясь со Старой площади на площадь Дзержинского, да ещё как бы под надзор брежневских друзей Цвигуна и Цинёва, он сделал вид, что сильно потерял. За что сразу же получил компенсацию в виде статуса кандидата в члены Политбюро и дальнейшее благоволение Брежнева.

Теперь, подозревая Гришина в сговоре, Андропов, как всегда, оказался прав. Тот действительно кулуарно, на коротке, проговорил с несколькими членами Политбюро ещё до заседания возможность поднятия зеленоградского вопроса. Гришин даже и не заметил, как хитрый и умный Романов тихонько подтолкнул выступить с едкой и провокационной репликой в рубрике "Разное, оргвопросы" именно его — Гришина. Столкнуть в очередной раз лбами своих конкурентов Андропова и Гришина, оставаясь в тени, было очень выгодно Романову. Он оказывался в выигрыше при любом раскладе, кто бы ни победил в этой очередной маленькой сватке за будущую власть.

Все собравшиеся были старыми аппаратными волками и тонко чувствовали, когда начинало пахнуть жаренным. В наступившей звенящей тишине, Председатель КГБ спокойно выдержал классическую театральную паузу, по Станиславскому, считая про себя до десяти, и только потом ответил, убийственно вежливо и патерналистски (так мудрый отец разговаривает с глупым малолетним сыном):

"Уважаемый Виктор Васильевич, ну зачем же нам плодить бюрократические структуры, отвлекать ответственных работников партии от более насущных проблем? Это не по-партийному, не по-ленински. И не по-партийному не доверять своим же товарищам — проверенным партийцам. Правильно и честно Вам всё доложил товарищ Захаров Александр Фёдорович. Я лично проверял."

Это был тонкий и красивый ход. Назвав довольно мелкую сошку — первого секретаря Зеленоградского райкома партии — не по должности, а по фамилии, имени и отчеству, член Политбюро и Председатель КГБ сделал ещё одну паузу, давая возможность всем присутствующим оценить его осведомлённость в деталях и отличную подготовленность к предметному разговору. По еле заметной усмешке Романова Андропов, краем глаза, убедился, что его хитрая уловка была оценена по достоинству умными конкурентами. После чего продолжил:

"Конечно, от партии у КГБ секретов нет и быть не может, но генерал-полковник Алидин не обязан посвящать Вас, Виктор Васильевич, во все оперативные премудрости чекистской текучки — каждому своё. Всё-таки в КГБ есть и конспирация. И Вы прекрасно знаете, уважаемый Виктор Васильевич, что, как член ЦК и Политбюро, я постоянно слежу за неукоснительным соблюдением социалистической законности в рядах чекистов — боевого отряда нашей партии."

Андропов всегда любил позиционировать себя не как ведомственного, внутреннего главу профессиональной чекистской корпорации, а именно как посланца Политбюро ЦК в руководстве КГБ, специально "засланного" туда извне руководством КПСС (читай — Брежневым) для партийного контроля, присмотра и надзора за потенциально опасными чекистами. Поэтому Андропов даже принципиально не надевал генеральских погон с 1967 по 1973 год — чтобы сохранять свой особый "гражданский", политический, государственный и партийный статус внутри корпорации ЧК-ГБ (читайте подробнее об этом в статье "Как историк Суворов пытался утопить в "Аквариуме" Андропова и КГБ").

"Действительно в Зеленоградском районе Москвы — в Вашем, замечу, Виктор Васильевич, "хозяйстве" — гуляли какие-то фантастические и вздорные слухи про серийного убийцу и насильника, чуть не про людоедство, — спокойно и уверенно продолжал Андропов. — Когда я об этом узнал, похоже, раньше Вас (Андропов улыбнулся), я связался с местным партийным руководством. И дал задание Алидину разобраться.

Чекисты не подвели партию и в этот раз! Чётко разобрались во всём. Были даже проведены специальные оперативные учения райотдела с усилением контрразведчиками Алидина из УКГБ по Москве и области, а также с привлечением курсантов Высшей школы имени Дзержинского, по проверке чекистской бдительности на территории закрытого города — важного центра нашей электроники и ВПК, куда постоянно направлены подрывные интересы западных спецслужб.

Всё прошло, как полагается. Никаких перестрелок в Зеленограде не было. Никто не пострадал. Это я Вам ответственно заявляю. Зря люди болтают. И, право дело, Вам ли, уважаемому члену Политбюро ЦК и Первому секретарю МГК, вдаваться в подобную панику и распускать фантастические слетни и недостоверные слухи, совсем как западные радиоголоса?

Но поскольку Вы вопрос подняли, могу сообщить в дополнение, что 10 дней назад в одном из подмосковных домов отдыха МГК КПСС во время учёбы партийного актива аппарата горкома нами выявлен вызывающий случай половой распущенности и группового секса. Вот тут у меня есть на этот счёт справка. Возбуждено уголовное дело. Следственные органы разберутся, но в данном случае, наверное, не помешает создать и комиссию Комитета партийного контроля. Однако, думаю, не стоит отвлекать Политбюро ЦК от такого мелкого вопроса, который может быть решён в рабочем порядке. Не правда ли?

Тем более, что у нас на этой неделе большие события. Завтра, 19 декабря — день рождения нашего всеми любимого и глубокоуважаемого Леонида Ильича Брежнева. А 20 декабря — не просто очередной День чекиста, а ещё и 60-ая годовщина создания советской внешней разведки. Зачем нам омрачать такие хорошие праздники мелкими неприятностями?"

И Андропов показал Гришину тоненькую синюю папку. При этом многие из присутствующих непроизвольно вздрогнули, глядя на эту папочку. В портфеле Председателя КГБ (и ещё больше — в его личном сейфе на Лубянке), на подобные случаи неудобных вопросов и подставок "коллег" по банке пауков и скорпионов, всегда была готова дюжина таких синих папок с разноцветными тесемками — каждому члену Политбюро соответствовал свой цвет. Гришину — жёлтый.

Первый секретарь МГК побелел не столько от злости, сколько от страха, едва-едва сумев промямлить что-то невразумительное задрожавшими губами. Он понял, что опять глупо и не вовремя подставился. А глаза Андропова за стеклами очков еле заметно блеснули радостью лёгкой победы над неумным соперником.

30-летний сын Гришина Александр был женат на Этери Лаврентьевне Гегечкори, дочери расстрелянного врага народа — бывшего сталинского маршала и всесильного чекистского палача Берия, и Гришину был хорошо, по-родственному, знаком этот зловещий блеск очков. На секунду ему показалось, что это было пенсне Лаврентия Палыча, с которым он познакомился лично только в 1952 году, став членом ЦК КПСС и вторым секретарём Московского обкома КПСС…

Ставший после смерти Черненко в 1985 году генсеком ЦК Горбачёв, считавший себя членом андроповской команды и продолжателем дела слишком быстро ушедшего в мир иной Юрия Владимировича, сразу уберёт из МГК Гришина, поставив на его место молодого, энергичного и амбициозного Бориса Ельцина с Урала, который так отзывался о задумке Горбачёва и о своём предшественнике в кресле первого секретаря МГК КПСС:

"… я отлично понимал, что меня используют, чтобы свалить команду Гришина. Гришин, конечно, человек не высокого интеллекта, без какого-то нравственного чувства, порядочности — этого у него не было. Была напыщенность, было очень сильно развито угодничество. Он знал в любой час, что нужно сделать, чтобы угодить руководству. С большим самомнением… Многих он развратил, не всю, конечно, Московскую партийную организацию, но руководство МГК — да. В аппарате сложился авторитарный стиль руководства. Авторитарность, да ещё без достаточного ума — это страшно. Сказывалось это всё на социальных делах, на уровне жизни людей, на внешнем облике Москвы. Столица стала жить хуже, чем несколько десятилетий назад. Грязная, с вечными очередями, с толпами людей…"

А персональный пенсионер союзного значения с 1987 года, Виктор Васильевич Гришин скоропостижно умрёт 25 мая 1992 года от инфаркта в Краснопресненском райсобесе, куда придёт переоформлять отменённую после распада СССР персональную пенсию на обычную, мизерную, на которую в те времена уже нельзя было прожить.

Всю свою длинную жизнь на партийном Олимпе Гришин говорил от имени народа и действовал ради народа, которого он не знал совершенно. Он так давно не стоял в очередях, что забыл, что это такое. Даже, когда его отставили при Горбачёве, он остался персональным пенсионером, прикреплённым к партийным кормушкам, поликлиникам, больницам и санаториям — поменялся только их уровень, что для бывшего члена ЦК и Политбюро уже было сильнейшим ударом. Но оказавшись вдруг в мае 1992 года среди, в самой гуще нищего народа, в длинной очереди, как все, Гришин первый раз увидел настоящую жизнь советского народа изнутри. И его партийное сердце не выдержало такого испытания жуткой советской действительностью, о которой он и понятия не имел.

У Гришина, в отличие от многих других бывших партийных бонз, прекрасно вписавшихся в капитализм на золото, недвижимость и связи партии, никаких денег, особняков и ценностей и в помине не окажется. Бывший "всесильный хозяин" Москвы скончается в полной нищете.

На горе Горбачёва (и не его одного), слишком амбициозный Ельцин станет могильщиком не только Гришина и его команды в МГК, но политически похоронит и самого Михаила Сергеевича, а также КПСС, КГБ и СССР. Чего тогда никто ещё не знал…

Планов громадьё.

Услышав на заседании Политбюро 18 декабря 1980 года приятные слова Андропова про свой день рождения, Брежнев расплылся в добродушной улыбке, и все, заулыбавшись, принялись обсуждать, как и где лучше отпраздновать очередную годовщину "дорогого Леонида Ильича".

И вдруг Брежнев говорит: "А что это мы, старые товарищи по партии, так официально друг к другу обращаемся — Михаил Андреевич, Дмитрий Федорович… Давайте звать всех по отчеству — Андреич, Федорыч". Помолчал и добавил: "Ильич…" Все для вида одобрили, но на новые обращения так и не перешли.

Маленький праздник для членов ПБ, секретарей ЦК, руководства Совмина, Госплана и Госснаба, некоторых руководителей братских партий намечалось провести в Кремле, затем — в узком дружеском кругу и с членами семьи — дома на Кутузовском проспекте, а на ближайшие выходные готовилась большая стрельба и алкогольные возлияния в охотхозяйстве в Завидово.

Андропов зачитал от имени Политбюро поздравление Брежневу с наступающим днём рождения и Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении его Орденом Октябрьской революции (дата была некруглой, поэтому в этот раз вручили только второй орден в советской иерархии, на следующий год — 18 декабря 1981 г. ему присвоят в четвёртый раз звание Героя Советского Союза с вручением медали Героя и восьмого Ордена Ленина). На официальном поздравлении под камеры Центрального телевидения вручать вылез "вечный" идеолог — Суслов.

Старикам из Политбюро ЦК так не терпелось подлизаться к маразматику Брежневу, чтобы упрочить своё положение в кремлёвской иерархии, что они забыли старые русские суеверия: праздники не празднуют заранее, подарки не вручают раньше времени. Они были "атеистами", "коммунистами" и несуеверными. А зря. Судьба отомстит им гораздо скорее, чем они ожидают…

Из Кремля Андропов вернулся в свой кабинет в доме № 2 на площади Дзержинского в приподнятом настроении. Он долго обсуждал с давно поджидавшим его там Крючковым детали празднования круглой даты во внешней разведке.

После общекомитетского торжественного вечера в Клубе Дзержинского по поводу общего для всего КГБ Дня чекиста ((9) 20 декабря 1917 года — создания ВЧК), Андропов намеревался затем поехать на специальное торжественное заседание в Ясенево и выступить там с большой речью по поводу круглой годовщины странной даты 20 декабря 1920 года — официально празднуемого в КГБ дня создания внешней разведки.

Чекистский фокус-покус с памятными датами.

Дата 20 декабря 1920 года, официально принятая за якобы день рождения советской политической разведки, взята нашими шпионами-чекистами произвольно, буквально "с потолка". Ведь исходное, принципиальное решение Политбюро Центрального комитета Российской коммунистической партии (большевиков) о создании Иностранного отдела (ИНО) в Особом отделе (ОСО) ВЧК — было принято вовсе не декабре, но аж в самом начале 1920 года!

И административно ИНО родился вовсе не в декабре, а уже весной 1920 года. Начал быстро аппаратно укрепляться в структуре центральных и территориальных органов Особого отдела ВЧК в первой половине 1920 года. Тогда же появились и первые организационно-оформленные закордонные резидентуры ВЧК. К лету 1920 года ИНО уже более-менее функционировал, но прокалывался ещё на каждом шагу, например, во время полного фиаско присно памятного польского рейда Тухачевского, и толку от ИНО пока было мало.

Озабоченное неудовлетворительным состоянием новой службы закордонной разведки, Политбюро ЦК РКП (б) принимает в сентябре 1920 года очередное постановление, отметив особо следующее: "Учитывая ту сложившуюся международную обстановку, в которой мы находимся, необходимо поставить вопрос о нашей разведке на надлежащую высоту. Только серьезная, правильно поставленная разведка спасет нас от случайных ходов вслепую".

Из одной этой цитаты ясно видно, что в сентябре 1920 года советская разведка уже была, просто вопрос о ней стоял ещё не на должной, с точки зрения Политбюро ЦК РКП (б), высоте, не достаточно серьёзно и правильно. Для развенчания мифов показателен тот факт, что даже официальная чекистская историография называет Давтяна (оперативная кличка "Давыдов") начальником ИНО ОСО ВЧК тоже не с декабря, а с ноября 1920 года.

Для реализации решений Политбюро ЦК ВКП(б), председатель ВЧК Дзержинский, после некоторой раскачки из-за гражданской войны, со своей стороны, подписывает 12 декабря 1920 года очередное рабочее распоряжение о подготовке рутинного переведения ИНО из состава Особого отдела (ОСО) в новую аппаратную структуру внутри ВЧК — Секретно-оперативное управление (СОУ). Утверждает рутинное, обновленное, внутриведомственное положение об ИНО в структуре СОУ ВЧК приказом № 169 от 20 декабря 1920 года.

Почему чекистские идеологи решили выдать за день рождения советской внешней политической разведки дату подписания именно этого рабочего приказа № 169 от 20 декабря 1920 года о рутинной аппаратной реорганизации ИНО, до сих пор понятно им одним. Ведь, несмотря на чекистские мифы, самостоятельным подразделением ИНО как не был до реорганизации, так и не стал и после декабрьского приказа № 169.

Уже 14 января 1921 года выводящийся из состава Особого отдела Иностранный отдел, наряду с девятью другими отделами, окончательно аппаратно закрепляется в подчинении вновь созданного Секретно-оперативного управления (СОУ) ВЧК, в составе которого и находился до 16 апреля 1932 года.

После ликвидации СОУ ОГПУ, ИНО, уже называясь то пятым, то седьмым отделом, последовательно переподчинялся ГУГБ, Первому управлению и Первому главку ОГПУ-НКВД. Административные пертурбации "внешней разведки" продолжаются много лет: в общем счёте 16 переподчинений, переименований и перестроек за 34 года вплоть до марта 1954.

Заметим при этом, что шпионы-чекисты совершили страшное преступление с точки зрения коммунистической идеологии, отдав предпочтение увековечению рабочей даты подписания рутинного внутриведомственного приказа всего лишь одним из высокопоставленных чекистов Дзержинским, а не даты весеннего 1920 года решения Политбюро ЦК РКП(б) во главе с вождём революции Владимиром Ульяновым (подпольная кличка "Ленин")!

Впрочем не будем повторяться. Всех, кого интересует этот исторический казус, отсылаем к специальной статье "Что шпионы из Ясенева празднуют 20 декабря?" и вернёмся к нашим баранам в декабрь 1980 года, в кабинет Андропова…

Уже были подписаны Указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении большой группы разведчиков государственными наградами и о досрочном присвоении воинских званий нескольким генералам и старшим офицерам. Председатель уже подписал также свой приказ по Комитету о награждении многих ветеранов и руководящих работников разведки ведомственным знаком «Почётный сотрудник органов безопасности».

На торжественный вечер в конференц-зал на 800 мест в Ясенево, среди прочих ветеранов грязного шпионского ремесла, намечалось пригласить самых скандально известных мировых предателей — двойных и тройных "кротов" из числа редких иностранцев, бежавших от западного правосудия в коммунистический СССР, принявших здесь советское гражданство и надевших погоны полковников КГБ: супругов Мориса и Леонтину Коэнов (Крогеров), троих из членов так называемой "Кембриджской пятерки" — Харольда Адриана Рассела (Кима) Филби, Джорджа Блейка и Дональда Маклина. Своих, гораздо более многочисленных предателей, сбежавших на Запад или работавших на иностранные спецслужбы Андропов и Крючков ненавидели, а предателями-иностранцами особенно гордились. Двойные стандарты всегда были правилом в СССР.

И, вдруг, в середине этого приятного разговора чекистов, зазвенел прямой телефон внутреннего селектора начальника Секретариата КГБ. Андропов понял, что случилось что-то непредвиденное. Потому что, перед началом разговора со своим заместителем и начальником ПГУ, он дал указание генералу Карпещенко не отвлекать его и переключить все телефоны на приёмную, кроме телефона прямой связи с Генсеком ЦК КПСС Брежневым.

Он давно ждал подобного непредвиденного звонка, надеясь, что ему, наконец, сообщат о смерти Брежнева и об освободившимся кресле Генерального секретаря. С замиранием сердца Андропов поднял трубку телефона. То, что он услышал, не оправдало его надежд, было малоприятно и грозило сильно испортить все наступающие праздники 19 и 20 декабря 1980 года…

Глава 11 — В Париже

Нынешнее молодое и среднее поколение и понятия не имеет, что такое была жизнь в 1980 году. Тогда ещё большинство документов печаталось на машинках, электрических и даже механических. А это значило, что исправление ошибок, на которое сейчас уходят секунды, и внесение изменений и дополнений простейшим компьютерным способом "вырезать и вклеить", требовало тогда перепечатки всего документа. Хорошо, если он был одно-двухстраничным. А если нет? Представляете, как много трудоёмкой, малопроизводительной и отнимающей время работы тогда делалось?!

Хотя уже начинали появляться слабенькие персональные офисные компьютеры (с ужасом вспоминаю, что мой первый супер лэптоп IBM, купленный 11 лет спустя, в 1991 году в Париже по приезде туда в длительную оперативную загранкомандировку по линии Службы нелегальной разведки ПГУ КГБ СССР, имел объём памяти на жёстком диске в … 20 Мб! И он считался мощной машиной!). Видеомагнитофоны VHS (привезенные из-за границы) были в СССР только у элиты. Кассетные магнитофоны ставились в автомобилях только экспортного исполнения, а радиотелефоны — только в машинах большого номенклатурного начальства Корпорации Sony и Philips только-только начинали запускать в серию производство CD.

Но ещё и понятия не было о DVD, переносных электронных устройствах большой автономии и вместимости, об Интернете, социальных сетях, спутниковом телевидении, современных общедоступных цифровых технологиях, мобильных телефонах у каждого второго, а у некоторых — по два.

От этого жизнь международных шпионов тогда была много тяжелей, а сами шпионы — гораздо нужней государствам, чем теперь. Получи в нынешнее время резидент КГБ (ФСБ, СВР) или ГРУ в Париже задание разобраться с таинственными телеграммами из Зеленограда на далёкое французское радио, ему было бы достаточно прогуглить в Интернете ключевые слова "РФИ, радио, Франция, Жан-Пьер Шарбонье", и на четыре пятых задача была бы уже решена за пару минут после просмотра первых двух страниц ответов в поисковике.

Более того, это могли бы сделать его коллеги в Центре, в штаб-квартире разведки в Ясенево, в Москве, в Зеленограде. И, возможно, тогда вообще не нужно было бы генерал-полковнику Крючкову, зампреду КГБ и начальнику ПГУ посылать шифротелеграммой секретное задание резиденту КГБ в Париж, или само задание было бы сформулировано совсем иначе — не выяснить и разобраться, а только уточнить недостающие оперативные и секретные детали. Но 1980 год был не 2016, и 36 лет назад мир жил в другом измерении, в другую эпоху.

Резидент КГБ во Франции полковник Николай Четвериков был озадачен не самим внеочередным заданием из Центра, а только его срочностью и странностью. Однако, будучи кадровым, профессиональным чекистом-разведчиком, он давно приучил себя не удивляться ничему и не ставить под сомнение приказы руководства, какими бы странными они ему ни казались. Начальству виднее. "Жираф большой. Ему видней!" — пел Высоцкий.

Полковник советской госбезопасности Четвериков всегда ходил только в гражданской одежде, в том числе и на службу в штаб-квартиру разведки в Ясенево, и вообще никогда в жизни не носил военной формы, но он был военнослужащим, призванным по-военному исполнять приказы.

После присвоения очередного звания и продвижения по службе на вышестоящую должность, для фотографий на служебные удостоверения КГБ в фотомастерской на Лубянке, в специальном гардеробе, ему выдавали на прокат на 5 минут форменные зелёные военные рубашку, галстук и китель соответствующего размера с синими чекистскими просветами на погонах соответствующего звания, и дело было сделано.

Хотя и само это служебное удостоверение КГБ, почти никогда не вынималось им из кармана гражданского пиджака даже в СССР — по требованиям конспирации внешней разведки, не говоря уже о загранице, где запрещалось вести разговоры о службе в ПГУ даже с семьёй в бытовой обстановке: а вдруг, кто-то подслушает этот разговор.

Это было попросту смешным, потому что так называемая "легальная" резидентура КГБ в Париже использовала десятилетиями одни и те же должности прикрытия шпионской деятельности. И не только контрразведка противника знала, по какой линии разведки будет работать вновь прибывший шпион, но и вся советская колония, включая уборщиц и шоферов, в столице Франции была осведомлена о принадлежности того или иного "коллеги" к органам безопасности.

Командированные за рубеж советские люди даже в 1980 году жили за границей как на войне, как на осажденной и занятой врагом территории, в оккупации. Советским гражданам было строго-насторого запрещено выходить из зданий совзагранучреждений (посольства, консульства, торгпредста и т. п.) "в город" без особой на то надобности, без специального разрешения и в одиночку, без сопровождения товарища или коллеги по работе. О всех контактах с иностранцами следовало писать подробные отчёты. О всех происшествиях, особенно с участием полиции — немедленно докладывать, под страхом досрочного отзыва в Москву из ДЗК (длительной загранкомандировки).

Поэтому, когда отдельные советские "дипломаты", "коммерсанты", "журналисты" или "консульские работники" свободно разгуливали днём и ночью по Парижу, в том числе по самым "злачным" кварталам, беседовали там один на один с "буржуями", по-царски оплачивали французскими франками обеды и ужины в ресторанах, в то время, как все остальные советские командировочные специалисты годами ели по домам привезенные из СССР консервы, чтобы по крохам сэкономить иностранную валюту на покупку вещей и бытовой электроники, которые невозможно было приобрести в Советском Союзе, не нужно было быть ни семи пядей во лбу, ни сотрудником вражеской контрразведки, чтобы сообразить: перед тобой чекист, находящийся на особом, привилегированном положении.

Резидент КГБ из всех привилегированных чекистов в Париже был самым привилегированным. Его боялся даже посол. У него были особые секретные фонды в иностранной валюте, которыми он распоряжался практически единолично. У него было оружие. У него были помещения, куда было запрещено входить и послу. У него был свой собственный шифр выхода на высшее руководство СССР, и советские послы не без оснований опасались, что резидент докладывает в Москву и об их работе, и об их проколах, недостатках и проблемах.

Само по себе задание советского шпионского Центра своему резиденту в Париже по поводу телеграмм из Зеленограда было не сложным. Это только в закрытом и параноидном СССР Гостелерадио считалось особо режимным объектом, и в Останкино, на Пятницкую, Шабаловку, Качалова или Ямское поле можно было пройти только по специальным пропускам, как в здания КГБ, ядерные объекты или на военные базы.

На радио во Франции не было никаких секретов, и доступ туда был практически открытым не только для КГБ, но и для всех. Журналисты во Франции слыли публикой богемной, неформальной, бардачной и "тусовочной". Общаться с ними было легко и приятно. Они выбалтывали всегда гораздо больше, чем у них спрашивали. И были готовы разболтать вам всё им известное и неизвестное в любое время дня и ночи. Особенно, если беседы происходили в барах, кафе и ресторанах — за ваш счёт, само собой разумеется.

Но именно эта внешняя лёгкость задания заставляла шпиона Четверикова напрячься: а вдруг это — провокация, вдруг тут таится какая-то ловушка хитроумного и изощрённого противника, его контрразведки, которая хочет заманить главного советского шпиона в Париже в каверзную западню?

Тем более, что красивое, круглое, многоэтажное и современное здание Французской государственной телерадиокомпании находилось на правом берегу Сены в 16-ом округе Парижа, а на левом её берегу, практически напротив, чуть наискосок, в 15-ом округе, мрачно торчало новое здание — высокая, прямая и тёмная башня из стекла и бетона, где уже располагались некоторые подразделения DST (Direction de la surveillance du territoire) — Дирекции надзора за территорией, контрразведывательной службы в структуре министерства внутренних дел Франции, и которое в 1985 году станет штаб-квартирой ДСТ.

Такое близкое соседство Гостелерадио Франции, куда ему надлежало проникнуть для выполнения задания Центра, с французской контрразведкой настораживало профессионального советского шпиона Четверикова, которому непатриотично очень нравилось жить в свободном, буржуазном, богатом, чистом и сытом Париже. И очень не хотелось оказаться раньше времени в закрытой, коммунистической, грязной, голодной и бедной Москве, где уже нельзя было купить, без переплаты и блата, почти ничего приличного в свободном доступе, в обычных магазинах по официальным ценам, а не в спецраспределителях для партийной номенклатуры или у спекулянтов на чёрном рынке.

В декабре 1980 года полковник Николай Четвериков ещё не знал, что буквально следующей весной, через три месяца, в далёкой и холодной Москве его коллега, из-за пьянства досрочно отозванный из последней ДЗК в Канаде и ставший невыездным на Запад, подполковник управления "Т" (научно-техническая разведка) Первого главка КГБ Владимир Ветров вступит на путь предательства ставшей ему ненавистной коммунистической системы, инициативно предложив свои услуги контрразведке столь любимой его сердцу и более недоступной Франции.

По всей логике, находясь в Москве, ему надлежало предложить свои шпионские услуги вражеской разведке — DGSE (Direction generale de la securite exterieure), французской службе внешней безопасности. Но Ветров пойдёт по неординарному пути — выйдя не на легальную резидентуру французов-шпионов в Москве, а напрямик, на контрразведку во Франции — на ДСТ, на то самое высотное здание, что стоит в Париже в 15-ом округе, на другом берегу Сены, напротив Гостелерадио Франции. Этот парадоксальный канал связи даст Ветрову возможность работать довольно долго в качестве удачливого предателя, которого разоблачат почти случайно.

Во французской разведке не было секретов для КГБ, где, ещё со времен генерала де Голля, куча идейных предателей, настроенных антиамерикански и просоветски, выдавала Москве все мыслимые и немыслимые профессиональные и политические тайны Франции. Все дипломатические и шпионские телексы французского посольства в Москве были начинены аппаратурой негласного снятия сигналов до их шифрации и передачи всей секретной переписки посольства в соответствующие подразделения КГБ СССР (человек, задумавший и осуществивший эту операцию получил орден Ленина, генеральские погоны и стал начальником 16-го управления КГБ СССР).

Пройдя мимо этой естественной французской шпионско-оперативной цепи, предатель Ветров случайно окажется вне поля зрения КГБ. Он получит во французской контрразведке оперативный псевдоним "Фэрвэл" (Прощай, по-английски) и сыграет роковую роль в личной судьбе полковника Четверикова, советской внешней разведки и даже в мировых геополитических раскладах.

Особенно, когда к власти в мае 1981 года придёт первый президент социалист Франсуа Миттеран, который был настроен гораздо более критически по отношению к брежневскому руководству, чем его предшественник, правый аристократ д’Эстен, обожавший брататься с советскими коммунистами (как до сих пор все французские правые и фашисты братаются с Путиным).

Стремящийся доказать своим западным коллегам, прежде всего — президенту США Рональду Рейгану, свою истинную и непоколебимую приверженность западным идеалам, несмотря на присутствие министров-коммунистов в правительстве Франции, Миттеран "поделится" с ЦРУ, ФБР, МИ-5 и МИ-6 своим ценнейшим источником секретной информации внутри КГБ.

Ветров нанесёт огромный ущерб преступным спецслужбам СССР, передав на Запад более 4 тысяч фотоснимков секретных документов и записей, полностью и документально раскрыв всю секретную советскую систему подлой кражи западных технологий, и весь персональный состав шпионского управления "Т" ПГУ КГБ СССР и сотрудников линии "Икс" (научно-технический шпионаж) зарубежных резидентур КГБ и ГРУ — настоящие и совершенно секретные имена 450-ти советских шпионов, подло ворующих западные научно-технические секреты, и 70-ти западных предателей, тайно сотрудничавших с КГБ и ГРУ.

Из 15-ти западных стран мира в 1983 году будет выслано около 150-ти советских шпионов, прикрывавшихся в своём грязном шпионском ремесле дипломатическим статусом, в том числе, 47 мнимых советских "дипломатов" из Парижа во главе с полковником КГБ Четвериковым. Его закордонная, зарубежная шпионская карьера будет подорвана, и он больше никогда не сможет выезжать на Запад и наслаждаться западными благополучием и цивилизацией, своим особым, привилегированным положением в колониях советских специалистов за границей.

Но полковнику Четверикову повезёт (если можно назвать везением закрытие столь желанного выезда на Запад, дававшего особые привилегии и повышенный материальный достаток). Провал всей парижской резидентуры не будет считаться его лично виной — всех выдаст предатель Ветров. За это Четверикову Андропов с Крючковым даже торжественно пожалуют орден и наденут на плечи золотые генеральские погоны — в виде компенсации за преждевременное и бесславное окончание оперативной карьеры за границей не по его вине.

Генерал-майор Четвериков станет начальником не самого престижного, но большого и заметного 5-го географического отдела ПГУ, курировавшего Южную Европу: Францию, Швейцарию, страны Бенилюкса, Португалию, Испанию, Италию. Он останется на хорошем счету у высшего начальства и, даже, по свидетельству генерала Олега Калугина, поначалу станет оказывать большое влияние на близкого и доверенного андроповского ставленника в руководстве ПГУ — Владимира Крючкова, который "явно тяготел к европейским делам и с первых дней попал под влияние откровенного демагога Н.Четверикова, возглавлявшего отдел романских стран" ("Прощай, Лубянка!")

В конечном счёте, выдворенный в 1983 году при Миттеране из Франции Четвериков дослужится в советском шпионском ведомстве КГБ до звания генерал-лейтенанта, а затем уйдёт из Ясенева "подкрышником" в действующий резерв — командовать Всесоюзным агентством по авторским правам (ВААПом). Так замкнётся иронический и шизофренический круг: официально уличённый на Западе в краже чужих технологий и авторских прав вор-чекист будет назначен главным защитником авторских прав творческой интеллигенции в СССР и России!

Однако, всё это будет позднее. А в конце 1980 года легальному резиденту КГБ в Париже полковнику Четверикову по заданию руководства внешней разведки нужно было срочно разбираться с телеграммами из Зеленограда на французское радио. В силах и средствах у него проблем не было.

В его резидентуре числилось несколько ложных "журналистов", "подкрышников" — кадровых оперативных сотрудников КГБ, выдающих себя за журналистов (работающих под "крышей") официальных советских печатных органов и организаций: агентств (ТАСС и АПН), газет ("Правда", "Известия", "Литературная газета", "Рабочая газета", "Труд" и др.), журналов ("Новое время", "Курьер ЮНЕСКО" и других).

Кроме того, к тайному сотрудничеству с КГБ в качестве агентов и доверенных лиц были привлечены практически все остальные, так называемые "чистые" журналисты и сотрудники зарубежных корпунктов, включая и тех, кто работал на самые главные партийные издания или имел большие связи в ЦК КПСС. Тех, кто отказывался секретно оперативно сотрудничать с КГБ, просто не выпускали из СССР на работу за границу.

Помимо этого, у резидентуры Четверикова находились на оперативной связи завербованные в пользу КГБ западные предатели — секретные агенты, агенты влияния и доверительные связи из числа иностранных журналистов, которые по идейным, материальным или иным соображениям были добровольно готовы или были вынуждены оказывать секретные услуги советской разведке, подло предавая государственные интересы собственной страны (Франции) и грубо нарушая профессиональные и этические нормы свободной западной журналистики.

Согласно документальным данным из так называемого "архива Митрохина", приведённым Дегтяревым и Колпакиди в книге "Внешняя разведка СССР", после серии провалов в Великобритании, после Второй мировой войны, Франция оказалась одной из самых благоприятных и привлекательных из западноевропейских стран для советской внешней разведки. С одной стороны, французские органы госбезопасности работали недостаточно эффективно и находились в стадии формирования. С другой стороны, этому способствовали психологические особенности самих французов.

По выводам британского Объединенного комитета по разведке, успех советского внедрения объяснялся "присущими французскому характеру недостатками", а также "широкой привлекательностью коммунизма во Франции". В соответствии с выводами комитета советская разведка могла использовать в своих интересах:

"(а) Естественную склонность к болтливости, свойственную французскому характеру, вследствие которой искушение передать "горячую" информацию, хотя бы и "строго доверительно", почти непреодолимо.

(b) Отсутствие "осознания необходимости обеспечения безопасности", что ведет к беспечности и недостаточным мерам по охране секретных документов.

(с) Определенное падение моральных принципов во Франции, которое, наряду с чрезвычайно низкой оплатой труда, может способствовать искушению "продать" информацию".

Позднее Тьери Вольтон в книге "КГБ во Франции" уточнил причины успехов советских органов госбезопасности и их методы вербовочной работы среди французов:

"Если коммунистическая идеология больше не является достаточной побудительной причиной, то, чтобы поймать в силки людей, их заинтересовавших, офицеры КГБ играют на других чувствительных струнах:

— Пацифистские чувства. Подспудный антиамериканизм многих европейцев, страх перед войной могли заставить человека выбрать социалистический лагерь, чтобы помочь сохранить равновесие сил и "расстроить планы империалистов".

— Культурные корни. В кругах русской эмиграции этот подход может иметь успех. Достаточно убедить интересующего вас человека в том, что Россия и СССР — одно и то же. Это совсем нетрудно. Известнейшие "специалисты" по СССР разве не утверждают того же, пытаясь объяснить советский режим, исходя лишь из одной русской традиции?

— Обида. Человеку кажется, что его не оценили по достоинству. Неудовлетворенность своей работой, желание отомстить начальству или отплатить за допущенную несправедливость — всё это может привести к предательству. Офицеры КГБ отлично умеют подметить подобные чувства. Сначала они разжигают обиды, потом льстят самолюбию, дав понять, что агент наконец-то сможет сыграть роль, достойную его ума и его возможностей…

… В числе самых известных агентов КГБ в сфере "одурманивания общественности" — Виталий Евгеньевич Луи, который больше знаком под именем Виктора Луи. Будучи официально корреспондентом лондонской газеты "Ивнинг ньюс" и некоторых других западных изданий, он был также замешан в целом ряде "громких историй", сфабрикованных советской разведкой для обмана международной общественности."

Всё это разнообразие оперативных сил и средств упрощало выполнение оперативных задач резиденту КГБ в Париже полковнику Четверикову. Он решил подключить к выполнению срочного задания Центра сразу нескольких чекистов, подвизающихся на ниве журналистики, прикрывая ею шпионскую деятельность: Игоря Рожновского ("Курьер ЮНЕСКО"), заведующего бюро ТАСС Олега Широкова и его подчиненного Владимира Куликовских, атташе по культуре Юрия Борисова.

Каждый из них имел свой открытый круг общения в журналистской среде и свою секретную агентуру. Такой подбор оперативных сил позволял если и не полностью скрыть, то значительно замаскировать главную оперативную цель резидента, поставив каждому исполнителю относительно мелкую, составную часть задачи.

Во Франции в журналистских кругах почти ничего не делается оперативниками КГБ в официальном порядке в редакциях. Вся основная работа с журналистами происходит в неформальной обстановке: в барах, кафе, ресторанах, расположенных недалеко от редакций, за завтраками, аперитивами, обедами и ужинами, на разного рода приёмах, презентациях, выставках, вернисажах, в кулуарах пресс-конференций и на частных тусовках.

Все четверо весело провели время, целую активную неделю, тусуясь в парижских журналистских и около журналистских кругах, пьянствуя, рассказывая байки и политические анекдоты, за которые обычных советских граждан досрочно отзывали из Франции в СССР. Каждый из четвёрки, отработал свою линию и принёс в клюве свою толику информации резиденту. И всего семь дней спустя, полковник Николай Четвериков имел достаточно данных, чтобы сесть за составление оперативного отчёта в Центр…

_____________________________________

ПРИЛОЖЕНИЯ:

Почитайте дополнительные материалы по затронутым в этой главе вопросам, которые мы вынесли в отдельные публикации, чтобы не утяжелять текст произведения:

1. Беседа в студии радио "Свобода" о высылке в 1983 году 47 чекистов из Парижа

http://jirnov-serguei.livejournal.com/24079.html

КАК МИТТЕРРАН ВЫДВОРЯЛ ИЗ ФРАНЦИИ СОВЕТСКИХ ШПИОНОВ. Часть 1

http://jirnov-serguei.livejournal.com/24489.html

КАК МИТТЕРРАН ВЫДВОРЯЛ ИЗ ФРАНЦИИ СОВЕТСКИХ ШПИОНОВ. Часть 2

Глава 12 — Осиное гнездо на набережной Сены

Начальник пресловутой "Пятёрки", любимого детища Андропова — управления КГБ СССР по борьбе с идеологическими диверсиями противника — генерал-лейтенант и член Коллегии КГБ Филипп Бобков покривил душой, когда на оперативном совещании у Председателя Комитета госбезопасности 8 декабря 1980 года сказал, что "Французское международное радио" (Radio France Internationale) якобы не являлось центром идеологической борьбы на фронтах "холодной войны" и не вело подрывной работы против СССР. Генерал Бобков вроде и не соврал, но и несказал всей правды.

Радио как оружие пропаганды и вранья.

С самого своего создания и до появления сначала телевидения, а затем и Интернета, радио во всех странах мира являлось мощнейшим орудием государственной политики оболванивания масс и грозным оружием в идеологическом соревновании двух непримиримых систем после октябрьского 1917 года большевистского переворота в России и, особенно, во времена "холодной войны".

"Голос Америки" и "Радио Свобода" проповедовали личную свободу частного предпринимательства, западную демократию, Голливуд, Дисней, джаз и Кока-колу при мировом господстве империализма.

"Голос Коминтерна" и "Голос Москвы" противопоставляли этому коллективизм и интернационализм в виде сталинской диктатуры и ГУЛАГа, хрущёвскую коммунистическую кукурузную утопию или брежневско-косыгинское мелкобуржуазное мещанство, слегка припудренное социалистическими лозунгами, вкупе с глобальным мировым терроризмом, военно-политическим шпионажем Андропова и воровством научно-технических идей и технологий у всех в мире.

"Голос Ватикана" на многих языках народов мира вёл свою религиозную бескровную войну за сотни миллионов землян, заманивая их в лоно католической церкви и удерживая там. При этом Ватикан интересовали не столько бестелесные души рабов божьих, сколько их реальные деньги, материальные ценности и политическое влияние, которые делали это карликовое государство одной из самых могущественных транснациональных корпораций мира с сильнейшей разведкой и агентурной сетью, пронизывающей всю планету.

Простые люди повсюду жили, парон, в дерьме — что на Западе, что в СССР и соцстранах. Не говоря уже о двух третях мира — нищих государств на нашей планете, где миллионы умирали от голода, жажды, эпидемий, холода или жары. Собственное радио рассказывало им, что у них всё нормально, и идиоты в это верили. Тем, кто сомневался, предлагалось считать, что все их внутренние сложности происходят от происков врагов из-за рубежа, и многие попадались на эту удочку.

Вражеские же голоса из-за рубежа раскрывали глаза людей в противном стане на глубокие системные недостатки в их странах и уверяли, что за границей всё отлично. Многие в это верили и мечтали оказаться за рубежом. И только единицы, чудом уехав из своих стран, убеждались, что и коммунистическая, и капиталистическая, и религиозная пропаганда одинаково врала всем.

На развитом Западе всёго было в изобилии на полках магазинов, но слишком дорого, и у простых людей не было достаточно денег, чтобы это себе позволить, после уплаты всех налогов и высоких коммунальных платежей. Поэтому предлагалось активнее проявлять частную инициативу, чтобы заработать больше денег, но богачами реально становились единицы, хотя средняя масса людей на Западе материально жила относительно лучше, чем в соцлагере.

В соцлагере всё было номинально дешёвым и как бы доступным, но по-настоящему приличные товары были в жёстком дефиците, и в достатке только у начальства или у спекулянтов. И даже товаров похуже не хватало для всех простых граждан. Поэтому народу предлагалось временно затянуть пояса ради светлого будущего, которое всегда маячило на горизонте, но никогда не наступало.

А церковь повсюду призывала смиренно принимать всеобщую несправедливость на Земле ради будущего рая на небесах. Тем, кто в это верил, было морально и психологически проще существовать в безысходном дерьме…

И радиоголоса всех стран были орудием распространения лжи и оболванивания масс. Теперь радио потеряло былую мощь. Но на его место пришли телевидение и Интернет.

Международный голос Франции.

"Голос Франции" или "Колониальный передатчик" возник в начале — в 1931 году — как рупор французского колониализма в Африке, Азии и Южной Америке. И только позднее — как слабый ответ на приход к власти фашистов в Германии, набирая обороты по мере усиления Хитлера и Третьего Райха.

В 1937 году, после начала войны в Испании, на французском международном радио на коротких волнах, которое можно было принимать уже довольно далеко, появляются первые передачи на иностранных языках, в том числе, и на русском. Так французский "Колониальный передатчик" становится "Парижем на коротких волнах", и затем — "Мировым Парижем", радиоголос которого умолк после захвата Франции нацистской Германией летом 1940 года.

Французское подпольное "Радио Лондон" вещает от имени генерала де Голля на оккупированную Францию из союзной Великобритании и из французских колоний в Северной Африке. Однако Франции нечего особенного сказать миру в этот период, кроме антифашизма. Она занимается сама собой. Французской республике нужно сбросить немецких оккупантов и собственный фашистский режим Виши маршала Петэна, которые за владение радиоприёмниками и прослушивание радиопередач из Лондона сажают французов в тюрьму и концлагеря, расстреливают.

"Радио Лондон", "Радио Коминтерна", "Голос Москвы", "Голос Ватикана" и другие международные радиостанции на коротких волнах регулярно передают в этот период шифрованные и кодированные сообщения для своих шпионов по всему миру. Война идёт не только на полях брани, но и в радиоэфире.

После освобождения Франции летом 1944 года, возобновляется её международное вещание на 20 языках, но русского среди них нет. Даже после начала "холодной войны" французы не слишком активно включаются в новое идеологическое противостояние — во Франции сильны коммунистические идеи, министры-коммунисты входят в её первое послевоенное правительство, а генерал де Голль говорит о Европе от Атлантики до Урала — что так приятно ушам Сталина.

Только с первой отставкой министров-коммунистов и де Голля, с его отходом от активной политики, ситуация во французском иновещании меняется в сторону большей идеологической активности против СССР и стран соцлагеря, усиливаясь после волнений 1953 года в Восточной Германии и в 1956 году в Венгрии. Но, всё же, главная забота Франции после Второй мировой войны — её колонии. Туда направлено основное внимание международного вещания Франции.

Передачи из Франции на СССР возобновляются в 1958 году с возвращением генерала де Голля, в год хрущёвской оттепели и первого всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Но не на русском языке, а на идише — 15 минут в день для советских евреев.

В самый разгар Берлинского кризиса 1960 года возобновляется скромное вещание из Франции на русском языке. В нём нет пропагандистского напора, несмотря на то, что сотрудниками русской редакции являются бывшие белоэмигранты. В передачах больше ностальгии, чем идеологии. Антиамериканская и просоветская политика де Голля в это время не нуждается в своём собственном сильном голосе — за неё вещает хрущёвское "Радио Москвы".

Де Голлю не до пропаганды на СССР. У него своих головных болей хватает, особенно на севере Африки — в Тунисе, в Алжире, которые требуют независимости, а Советский Союз их идеологически в этом поддерживает.

Поэтому временами случаются крупные международные накладки и стычки: там, где французы, как бывшие колонизаторы, борются за своё былое влияние — в Африке. Любопытный эпизод произошёл в 1961 году, когда чуть не погиб Леонид Ильич Брежнев.

Будучи формальным главой советского государства — Председателем Президиума Верховного Совета СССР — он летел с официальным визитом в Африку, в Гану и Гвинею, когда рядом с его правительственным самолётом появились два истребителя с французскими опознавательными знаками. Поначалу он подумал, что это — почетный эскорт. Но истребители начали совершать опасные манёвры вокруг самолёта главы СССР и постреливать. Командир корабля Бугаев мастерски вывел свой "ИЛ-18" из-под обстрела, и спал стране и миру великого деятеля международного коммунистического движения. За что Брежнев сделал его позднее министром гражданской авиации и всячески привечал.

Потом французы, конечно, извинились, списали всё на досадное недоразумение. Но в СССР сигнал был получен и понят.

Таким образом, даже деголлевская, просоветская, антиамериканская и, как бы, дружественная Франция вполне могла показать свои зубы там, где её интересы пересекались с советским экспансионизмом — в Африке. И французское международное радио, вещающее на Африку, не делало идеологических скидок хрущёвскому СССР, разбивая коммунистическую доктрину в пух и прах. Но только не в глазах французов, а в глазах (ушах) африканцев.

Французы ещё не знают, что они сами себе создают головную боль на многие десятилетия вперед. Прославляя свою политическую, цивилизационную, экономическую и социальную модель, французы хотели восстановить и укрепить своё присутствие в Африке. Но они так запудрят мозги молодым африканцам, что те будут мечтать сбежать из своих нищих стран, чтобы оказаться в этой "великолепной" стране — Франции. Так родилась проблема массовой миграции из нищих стран, с которой Франции придётся столкнуться много позднее.

В начале 1960-х французский МИД, финансирующий иновещание, начинает считать его малоэффективным и предпочитает ему культурные и экономические акции. В 1962-63 годах французское вещание за границу резко сокращается, бюджет урезается, статус радиостанции снижается.

В 1965 году вещание на иностранных языках впервые обращается не только за рубеж, но и вовнутрь Франции — для не владеющих французским языком рабочих-иммигрантов, которых десятками тысяч завозят из-за границы в метрополию, где идёт послевоенный экономический бум, и остро не хватает рабочих рук.

Франция бездумно завозит к себе многочисленную дешёвую иностранную рабочую силу — чернокожих и арабов, не думая, что с ней придётся делать позднее. Сотни тысяч иммигрантов складываются в миллионы, которых компактно (скученно) расселяют в быстро растущие пригороды Парижа и других крупных городов, во французские "хрущёбы". Так появляются социальные гетто, отрицательное социально-политическое влияние которых обострится позднее до предела, породит ксенофобию и расизм, возрождение фашизма и нацизма. Но в течение 30 лет после Второй мировой войны, в эпоху резкого экономического подъема, никто во Франции из её руководства не думает о потенциальных негативных последствиях.

В 1969 году, после второй и окончательной отставки генерала де Голля и с приходом ему на смену Жоржа Помпиду, Франция становится активным участником "холодной войны" и расширяет свои передачи на русском языке. Однако само вещание на иностранных языках, которое справедливо обвиняют в левачестве, потерпело очень большие потери после студенческих волнений 1968 года и внутренних пертурбаций, от которых оно не может оправиться несколько лет.

Со смертью Жоржа Помпиду в 1974 году и с приходом к власти Валери Жискар д’Эстена в очередной раз меняется политика на французском иновещании.

Фактически наступает его клиническая смерть: 14 из 17-ти радиоредакций на иностранных языках закрываются (в том числе на русском языке), и из 157 журналистов сохраняют свои рабочие места только 57.

Хотя в 1975 году формально создается "Международное французское радио" внутри государственной корпорации "Радио Франс", его направленность резко меняется. Жискар снова отдает приоритет Африке во французской международной политике, и основные пропагандистские усилия радиорупора Французской республики направляются на африканский континент.

В Европе идёт разрядка международной напряженности. Подписывается Хельсинский акт Совещания по безопасности и сотрудничеству. Тяжесть "холодной войны" несут на себе США, Великобритания, ФРГ и СССР со странами соцлагеря. "Голос Америки", радио "Свобода" и "Свободная Европа", русская служба Би-Би-Си и "немецкая волна" противостоят "Голосу Москвы" и "Голосу Берлина". Внутри СССР они глушатся КГБ. Во Франции КГБ себя чувствует как дома. Жискар целуется в засос с Брежневым, который за свои 18 лет правления был только один раз с визитом в США и четыре — во Франции.

В этом смысле генерал КГБ Бобков был прав. Филипп Денисович не соврал прямо, потому что в 1980 году РФИ переживало очередную пертурбацию, начатую в 1975 году во времена Жискара, и в интересующее нас время действительно не вещало на русском языке в направлении СССР. РФИ была осиным гнездом на набережной Сены, но эти осы не кусали ни советских граждан, ни СССР, ни КГБ.

Однако Бобков не сказал всей правды. Жискаровская Франция продолжала активно противостоять брежневскому СССР в Африке. Постколониальная Франция продолжала вести борьбу с Советским Союзом за своё влияние на бывшие африканские колонии, поддерживая там военные перевороты и кровавых диктаторов. И там идеологическая война бушевала вовсю. Однако она не была чрезмерно заметной в СССР для простых советских граждан.

Прямое французское идеологическое противостояние СССР наберёт обороты только после прихода к власти во Франции социалиста Франсуа Миттерана в мае 1981 года, который быстро сменит жискаровское руководство на "Радио Франс", увеличит бюджет радиостанции РФИ. После начала волнений и роста популярности антикоммунистического профсоюза "Солидарность" в Польше будет воссоздана польская редакция РФИ. А с 1982 года — русская.

Но всё это будет позднее…

Зачем КГБ бороться с ветряными мельницами?

В далёком 1977 году, ещё при аристократе Жискаре, внутри "Радио Франс Интернасьональ" была создана всего лишь редакция вещания на Восточную Европу. Однако она имела сугубо лингвистическую и культурную направленность, просто ретранслируя внутренние передачи на французском языке других радиостанций государственного концерна "Радио Франс": "Франс Интэр", "Франс Кюльтюр", "Франс Мюзик".

Поэтому андроповский КГБ не тратил денег и сил на глушение этих передач. Филипп Бобков не вёл идеологическую борьбу против этих радиостанций, которые всё равно в СССР никто не слушал.

Кроме одного единственного человека: студента закрытого идеологического ВУЗа — МГИМО МИД СССР, проживающего в закрытом центре советской электронной и оборонной промышленности — Зеленограде, франкофила и франкофона Сергея Жакова, который отправлял в штаб-квартиру РФИ в Париже странные телеграммы, состоящие из одного слова. Явно со шпионским умыслом!

Юстас Алексу…

Всё это и написал в подробной информационной справке в Центр резидент КГБ в Париже полковник Николай Четвериков после анализа отчётов своих оперативников и агентуры.

Он приложил к своему отчёту также биографическую справку на журналиста Жан-Пьера Шарбонье, который, по данным КГБ, хоть и не был замечен в прямых связях с французскими спецслужбами, но поручиться за его честность было нельзя. Ибо враг коварен, изворотлив и хитёр. В досье Четверикова попала и сетка вещания РФИ, где особо были отмечены программы, в создании которых принимал участие Жан-Пьер Шарбонье, как автор или ведущий. Красным карандашом была отмечена передача "Тайное слово".

Все подготовленные в парижской резидентуре КГБ документы имели обезличенный вид, то есть, в них были сделаны пропуски везде, где стояли конкретные имена и фамилии, адреса, даты и названия. В конце отчёта полковник Четвериков написал свои соображения и оперативные выводы. Он выражал свою полную чекистскую уверенность в том, что через эфир "Радио Франс Интернасьональ" идёт шифропереписка с агентурой французских спецслужб.

Черновики документов Четверикова были затем перепечатаны оперативной машинисткой, женой одного из сотрудников резидентуры. После чего резидент ещё раз лично перечитал их, вручную выправил ошибки и опечатки, сам вписал от руки в оставленные пробелы все конкретные имена и названия, которые не положено было видеть даже доверенной и проверенной машинистке. Затем Четвериков поставил свою подпись и личную печать резидента. И уничтожил черновики.

Когда подготовительная работа резидента была закончена, сотрудник ОТУ КГБ СССР в парижской резидентуре переснял дважды все машинописные документы на фотоплёнку и уничтожил печатные оригиналы в присутствии резидента, о чём был составлен акт, подписанный обоими. Первый экземпляр негативов на микроплёнке был проявлен и оставлен в архиве резидентуры (хранить тонны бумаг тут не было физической возможности).

Второй экземпляр (не проявленные негативы) был запечатан в специальный светонепроницаемый пакет и ушёл ближайшей дипломатической почтой с дипкурьером в Москву, в Ясенево, в ОТУ разведки, где их проявили, распечатали в одном экземпляре и положили на стол зампреда КГБ и начальника ПГУ генерал-полковника Крючкова.

Владимир Александрович внимательно всё прочитал два раза, хотя в этом деле для него уже давно не было ничего нового и неизвестного. Оба раза в конце чтения его губы посещала небольшая улыбка.

Перед отъездом на доклад к Андропову в дом № 2 на площадь Дзержинского он созвонился по прямому оперативному телефону ОС со своим заместителем, начальником управления "С" генерал-майором Дроздовым, а затем с начальником Секретариата КГБ СССР Карпещенко, согласовав окончательное время аудиенции у Председателя.

Чёрная "Волга" с работающим мотором ждала начальника ПГУ у его личного подъезда в северо-восточном торце Игрек-корпуса, куда он спустился прямо из своего кабинета на отдельном лифте, предназначенном только для него.

Мощно и глухо заурчав форсированным западногерманским двигателем, машина резко взяла с места и с включённым синим проблесковым маячком за сеткой радиатора помчалась в центр Москвы, временами, на перекрестках, оглашая улицы столицы короткой служебной сиреной.

Крючков не был ни Брежневым, ни тем более Путиным. Для него не перекрывали автомобильное движение в Москве. Но из далёкого пригородного Ясенева, по специальному "зеленому коридору" светофоров, негласно и весьма эффективно организованному для него службой ГАИ по согласованию с КГБ, и по освобождаемой гаишниками левой полосе широких московских проспектов, начальник Первого главка Комитета госбезопасности доехал до площади Дзержинского всего за двадцать минут.

И никто в городе этого не заметил, хотя такие поездки совершались регулярно, по несколько раз на дню. Люди с настоящей властью, выросшие во власти, очень не любят её демонстрировать публично, как наши нынешние выходцы из советских подворотен, выскочки и парвёню с комплексами неполноценности. К 1980-ому году Крючков находился в высшей аппаратной номенклатуре уже 25 лет, а до пика карьеры ему оставалось ещё 11 лет, когда он заменит Андропова в чекистской, государственной и партийной иерархии.

Председатель КГБ и член Политбюро ЦК КПСС принял своего протеже строго в назначенное время, по давно установленному расписанию и отработанной процедуре. Они так долго были знакомы и так давно работали вместе, что им часто не нужны были пространные речи, чтобы понять друг друга. Начальник разведки докладывал документы, справки и вопросы по степени важности. Досье Четверикова из Парижа он оставил напоследок.

Если бы парижский резидент КГБ знал, что Юрий Владимирович даже не стал читать основной текст его справок, он был бы сильно разочарован, потому что затратил немало сил на их подготовку, надеясь на похвалу и поощрения из Центра. Одна только его пометка красным карандашом привлекла внимание Андропова и заслужила одобрение.

Однако полковника Четверикова ждало бы ещё более сильное потрясение, если бы он увидел реакцию члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя КГБ СССР на собственные выводы и предложения парижского резидента, прочитав которые, Андропов громко и заливисто рассмеялся. Скрытный и не любящий показывать своих эмоций Крючков тоже довольно улыбался.

У Андропова заметно повысилось настроение. Не спрашивая ничего у начальника ПГУ (было видно, что он давно знает, кто и что любит в его ближайшем окружении), Председатель КГБ отложил бумаги в сейф и по селектору заказал бутерброды и чай с лимоном для Крючкова, который не употреблял вообще ничего спиртного.

Адъютант беззвучно появился с накрытым белоснежной салфеткой подносом всего через несколько секунд после звонка. Было понятно, что всё было готово заранее, и в приемной только ждали отмашки Председателя. Поставив поднос на низкий столик, адъютант вышел, так и не сказав ни слова.

Подойдя к мебельной стенке, Андропов открыл дверцу скрытого в ней бара и налил себе в невысокий и неширокий, массивный и тяжёлый бокал с очень толстыми стенками буквально пару глотков отборного шотландского виски, специально и секретно закупаемого персонально для него в Англии. Крючков знал, что это был знак особого доверия Председателя, который не любил и не пил советской водки. За перекусом они обменялись ещё несколькими фразами.

После чего Крючков ушёл из кабинета Андропова в свой собственный, ибо в главном здании КГБ у него был второй служебный кабинет. Туда к нему секретарь вызвал генерала Дроздова, замначальника ПГУ и начальника управления "С", которое в 1980 году ещё не переехало в Ясенево, где для него ещё только строилось отдельное новое здание.

Начальник внешней разведки коротко рассказал о беседе с Председателем и ознакомил своего заместителя с полученными из Парижа документами. Профессионально быстро и ухватисто пробежав глазами справки Четверикова, Юрий Иванович Дроздов тоже хитро улыбнулся, дойдя до выводов парижского резидента…

Глава 13 — Вундеркинд из ЦРУ

Советские разведка и контрразведка в 1980 году были очень сильными спецслужбами. Возможно, и не самыми сильными в мире, но, безусловно, входящими в тройку сильнейших. Но у них имелся огромный недостаток, присущий всему Советскому Союзу: они сильно постарели и закостенели.

Когда во главе нашей страны не было никого младше 70 лет, за исключением Горбачёва, когда партийный чиновник в 50 лет считался "молодым и неопытным", это неминуемо сказывалось на всём обществе. Два раза в год, на 1 мая и на 7 ноября, все советские люди смотрели на ряд глубоких и больных стариков, выстроившихся на трибуне Мавзолея, и понимали, что ни у среднего поколения, ни, тем более, у молодежи нет никаких реальных шансов выдвинуться на ответственную работу раньше 50–60 лет. Брежнев уже впал в старческий маразм, и это было видно всем. Но никто ничего не предпринимал, терпеливо ожидая его естественного конца.

В истории СССР было четыре крупные перетряски кадров:

— После Первой мировой войны, революции и гражданской войны, когда погибли или уехали за границу миллионы, оставшиеся или выжившие 16-летние подростки могли командовать полками.

— После голодомора и сталинских миллионных чисток 1930-х годов, когда в руководстве не осталось в живых никого из людей, старше 30, и молодежь 18–25 лет заняла места, освободившиеся от "врагов народа".

— Во время Великой отечественной войны, когда естественная убыль в боях была такой огромной, и можно было стать генералом в 35 лет и маршалом в 40.

— И в хрущёвские времена, когда Никита Сергеевич пытался сломать косность номенклатуры и партаппарата назначением на руководящие должности "комсомольцев", и у него ничего не получилось: Брежнев со товарищи в 1967 году "задвинул" последнего лидера и главную надежду этой хрущёвской кадровой перестройки — Шелепина с его ближайшим окружением.

В советскую внешнюю разведку молодежь приходила на кадровую службу, как минимум, после окончания гражданского ВУЗа. А это — уже 5 лет обучения после школы. Затем профессиональная подготовка внутри КГБ — в Краснознамённом институте КГБ — ещё 3 года для самых молодых и неопытных. Потом обкатка, стажировка и притирка в младших оперуполномоченных. На по-настоящему самостоятельную оперативную работу "в поле" и за границу опер КГБ попадал не раньше возраста 30–35 лет.

В СССР это знали все. В том числе и сотрудники Второго (контрразведывательного) главка и "Семёрки" (наружное наблюдение) КГБ, ведущие оперативную работу против иностранных разведчиков под "крышей" посольств, консульств, торгпредств и прочих загранучреждений капиталистических стран. И на этом нашем знании и на этой нашей косности парадоксально работало американское ЦРУ.

Парадоксальное мышление как эффективное средство обмана противника.

В Лэнгли исходили из того, что чем больше сотрудник разведки США поездил по миру с оперативными заданиями, чем в большем числе стран он побывал в длительных загранкомандировках, тем больше он там "засветился".

• Тем больше на него уже собрано данных иностранными разведками и контрразведками.

• Тем пристальнее к нему будет внимание спецслужб противника с ходом времени.

• Тем более возрастающие силы и средства враг будет бросать на слежку за ним, на его разработку, на попытки его вербовки или компрометации, исходя из того, что постаревший шпион и ветеран явно и логично должен занимать более ответственный пост и больше знать.

Поэтому самые ответственные и сложные, самые рискованные операции и головоломные комбинации в ЦРУ США часто поручались откровенным сосункам, молодняку, у которого молоко на губах не просохло, буквально — по 20–25 лет.

"Чебурашка" — вундеркинд из ЦРУ.

Именно к такому особому оперативному контингенту относился молодой техасец Уильям (Билл) Ренквист, прибывший в 1980 году в Москву не на службу в главную "легальную" резидентуру ЦРУ в СССР, а на работу "глубокого прикрытия". Ему было всего 19 лет, и он приехал на физический факультет в МГУ по научному обмену.

Ему было запрещено появляться в посольстве США в Москве, на улице Чайковского (на Садовом кольце), где обосновалась Московская "станция" (легальная резидентура) ЦРУ. За исключением обычных консульских (визовых) вопросов и потенциальных трений, осложнений с советскими властями, могущих возникнуть у американских практикантов.

Биллу было строго-настрого запрещено входить в контакт с Московской "станцией" ЦРУ, потому что он являлся самым перспективным "нелегалом" ЦРУ. Вернее, оперативным сотрудником глубокого или "неофициального прикрытия" (NOC — non official cover operative), потому что нелегалов в нашем понимании (то есть, шпионов, выдающих себя за советских граждан и внедренных на длительное проживание в СССР под советскими документами) в ЦРУ практически не было.

Ренквист неизменно ходил по Москве в брюках-техасах и рубашке-ковбойке, носил на голове выцветшую бейсболку, перевернутую козырьком назад, и выглядел подростком лет на 16. Он пил молочные коктейли в обычных советских кулинариях и обожал наше мороженное. Московские "наружники", приставленные приглядывать за американцем, получившим обидную оперативную кличку "Чебурашка", с самого начала не приняли его всерьёз: следили за ним в треть силы, а потом и вовсе бросили — детский сад!

Если бы в 1980 году существовал Интернет и начальник Второго (контрразведывательного) главка КГБ СССР генерал Григоренко, его первый заместитель Щербак, начальник 1-го (американского) отдела ВГУ КГБ, отвечавший за контрразведывательную работу против резидентуры ЦРУ в Москве, полковник Рэм Красильников или начальник отдела второго главка, занимавшегося оперативной разработкой иностранных научных специалистов и студентов в СССР, удосужили бы себя углублённой и более пристальной перепроверкой биографии, анкетных и личных данных Билла Ренквиста, которую ему переслала Вашингтонская резидентура КГБ (консульские анкеты при оформлении визы), то их всех бы ждал большой сюрприз.

Техасский паренёк был, что называется, "nerd" или "geek", или по-нашему вундеркинд. У него была абсолютная, фотографическая память — с возраста 5 лет он помнил каждый свой шаг. Он говорил, писал и читал на 15-ти языках, и мог освоить любой новый язык за пару недель, в крайнем случае, за месяц — если язык был сложным, типа японского, русского или арабского.

Интеллектуальный коэффициент (IQ) этого вундеркинда из Техаса был равен 180, когда ему исполнилось всего 10 лет. В 13 лет он экстерном закончил американский колледж (эквивалент нашей средней школы). Прочитав любой текст, он не только мог его пересказать слово в слово, сразу или по прошествии недели, но и без напряга выдать любую статистику по прочитанному: сколько и каких букв было в тексте. Билл был феноменом.

В 16 с половиной лет он уже подрабатывал преподаванием в университете, полный курс которого одолел за полтора года. А в 17 лет, после трёхмесячной стажировки во всемирно известном международном ЦЕРНе (CERN — Centre europeen de recherches nucleaires) под Женевой в Швейцарии, защитил докторскую диссертацию по квантовой физике и получил научную степень PhD.

В 18 лет Ренквисту стало скучно заниматься чистой физикой и высшей математикой, и, решив попробовать себя в шпионаже, Билл предложил свои услуги ЦРУ, позвонив в Лэнгли. Благо контактные координаты ЦРУ открыто и спокойно имелись во всех телефонных справочниках США.

Как и в КГБ, в американской разведке не любят "инициативников", то есть, тех, кто сам напрашивается в секретные и специальные службы (как это сделал ученик восьмого класса средней школа в Ленинграде Вова Путин, у которого не было и нет особых талантов). Но после первой же стадии проверки его кандидатуры, для вундеркинда Билла сделали исключение. ЦРУ было особенно радо тому, что на Ренквиста раньше него не вышло Агентство национальной безопасности (АНБ), где для него были бы огромные возможности в работе над шифрами и кодами.

Спецподготовка шпиона особого назначения ЦРУ.

Вербовщики и руководство ЦРУ сразу правильно и дальновидно оценили перспективность использования его особых талантов. Чтобы не "засветить" Ренквиста раньше времени перед своими же, его не стали посылать на стандартную оперативную подготовку в учебный центр ЦРУ в Кэмп-Пири под Вильямсбургом в штате Виржиния (который на внутреннем цэрэушном жаргоне, полу любя, полу насмешливо, называют "Фермой"), где готовят оперативников для разведки США.

Для Билла в Лэнгли создали специальную программу по индивидуальной оперативной и страноведческой подготовке, решив использовать эту козырную карту по главному противнику — СССР. Его поселили на специально арендованной и неприметной вилле в штате Виржиния, километрах в 40 от Лэнгли, куда к нему приезжали инструктора, советологи и персональные учителя-лингвисты из разведки. И за три месяца, он усвоил то, что обычный рекрут ЦРУ делает за три года.

За месяц он овладел полными знаниями грамматики, орфографии и впечатляющим словарным запасом русского языка. Билл стал говорить грамотнее подавляющего числа русских, хотя так и не смог избавиться от сильного американского акцента (поэтому он и не смог бы работать настоящим нелегалом). Но при дальнейшей работе в СССР это ему только помогало, потому что наши люди, ругая США, обожают иностранцев.

Второй месяц ушёл на изучение истории, географии, экономики, политического, государственного, административного и территориального устройства страны, структуры Вооруженных сил и спецслужб Советского Союза.

Третий месяц понадобился Ренквисту на общие оперативные премудрости разведки и контрразведки, отработку навыков обнаружения и ухода от слежки, основ шифрования, использования оперативной техники, принципов агентурной работы, а также для изучения специфики шпионажа в Москве и советской контрразведки, работающей против ЦРУ. И, уже через три месяца, Уильям Ренквист был зачислен как NOC в секретный штат Советского отдела Оперативного директората ЦРУ.

"В поле" — шпион в стане врага.

19-летнему Биллу Ренквисту, по прибытию в Москву, было поручено стать на целый год оперативным руководителем двух самых надежных агентов американской разведки — ценнейших источников информации по советским спецслужбам, ядерному оружию и военной проблематике СССР. Но и это не всё.

Ему поручалась огромная оперативная работа по наработке заделов для конспиративной связи с будущими агентами ЦРУ: подбор мест для тайников, постановки сигналов, моментальных передач, явок. А также по поиску и первичной разработке кандидатов для вербовки среди тех, с кем ему придется общаться. Учитывая его молодость и особые черты характера (легкий аутизм и интеллектуально-психологическую исключительность), перед ним не ставилась задача вербовок.

Московские власти и министерство высшего образования СССР поселили американского стажёра в общежитии МГУ на Ленинских горах. А Комитет госбезопасности плотно обложил его, как и всех прибывающих в СССР иностранцев из капстран, многочисленной агентурой КГБ из числа студентов, преподавателей, аспирантов, административного и технического персонала университета.

При первой же возможности чекисты учинили в его комнате негласный обыск, который не дал ничего. У Билла Ренквиста не было обнаружено никакой специальной техники и никаких записей. Вообще. В КГБ не знали, что американец-вундеркинд хранил огромный массив информации только в голове и никогда не делал никаких черновых пометок. А в голову даже чекисты не научились залезать, не нанося ущерба для объекта. Разве гипнозом, но Ренквист не был эмоционально податливым и лабильным индивидом, и гипноз на него бы не действовал.

Конечно, в секретном арсенале КГБ оставалось последнее и абсолютное оружие — специальные наркотики, медикаменты, достижения оперативной фармакопеи из совершенно секретной спецлаборатории в Варсонофьевском переулке. Той самой, существование которой всегда отрицалось, и где в КГБ изготовлялись самые различные яды, "сыворотки правды" и прочие сильнодействующие вещества для оперативных целей, перед которыми не смог бы устоять никто. Но при Андропове они применялись только в исключительных случаях, под которые 19-летний американец и молокосос Ренквист пока не попадал. Потому что КГБ его не воспринимал всерьёз. А зря.

"Чебурашка" был очень сильным и опасным противником, но прекрасно это скрывал. Он автоматически запоминал все номерные знаки, цвета и приметы машин вокруг него, и у "наружки" не было ни единого шанса его обмануть, сколько бы машин за ним не пускали в слежку. Он помнил в лицо абсолютно всех сотрудников КГБ, хотя бы один раз приставленных к нему, и знал многих других — по фотоальбомам, бегло просмотренным один раз в Лэнгли.

Руссо туристо — облико морале. Американо — тоже!

"В СССР секса нет!" — говорили Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев и секретарь ЦК по идеологии Михаил Андреевич Суслов. Им было простительно — они уже были импотентами и давнишними фарисеями. Но и молоденький американский шпион "Чебурашка" подтвердил этот странный постулат кремлёвских старцев.

К Ренквисту, по давнему обычаю госбезопасности — чтобы попытаться его "расшевелить" и получить на него компромат, чекисты подвели "ласточку" — профессиональную валютную проститутку, секретно работающую на КГБ по иностранцам. Редкая профессия, которой официально в СССР не существовало.

Гэбэшная девица легкого поведения была неотразима и могла уложить (и уже многократно укладывала) в постель любого мужчину. Но с "Чебурашкой" у "интердевочки" и агентессы госбезопасности вышла первая и последняя оперативная неудача. Выяснилось, что женщины американского боя не интересовали. Как класс.

Тогда циничные и прагматичные чекисты решили подвести к нему проститутку-мальчика, студента-гомосексуалиста — несмотря на андроповскую демагогию про соблюдение законности, и на то, что 121-ая статья Уголовного кодекса РСФСР карала 8-ю годами тюрьмы мужеложство или вступление в половые сношения мужчины с мужчиной. Но и эта чекистская уловка не сработала. Билл не попался и на "голубую" удочку КГБ.

Оказалось, что молодого и физически здорового американца вообще не интересовал секс, как таковой. Он его унижал интеллектуально, как проявление слабости характера и дань чисто животным инстинктам. Аутист Билл вообще не любил физической и эмоциональной близости с кем бы то ни было. Даже простых и безобидных прикосновений, в том числе, рукопожатий. Ренквист был человеком-роботом, лишенным эмоций, с компьютером вместо мозга.

Чекистам это было не понятно и чуждо, и они сошлись на более доступном им объяснении: Ренквист — больной, слабак или импотент. Над ним едко смеялись за глаза его "опекуны" из контрразведки.

Они ошибались. У Билла с сексуальным влечением и либидо было всё в порядке. Просто он был уникальным человеком. Он был способен достигать оргазма и полового удовлетворение мысленно — с теми объектами страсти, в той обстановке и в тех позах, которые только может подсказать воображение, то есть — безгранично. А это — очень редкий природный дар, делающий такого человека по-настоящему сильным, подлинно свободным, абсолютно независимым от игры гормонов, запаха феромонов и вида вертлявых попок подставной агентуры контрразведки противника.

Но даже, если бы советские чекисты насмехались бы на Ренквистом в его присутствии, прямо ему в лицо, Билла подобные насмешки не задели бы. Он их достаточно наслушался в Америке в колледже и университете — от физически крепких муд@ков старше его по возрасту, которые не могли подростку простить слишком высокого интеллекта. Он просто не воспринимал подобные насмешки кретинов.

Оказалось, что это ему пригодится в разведке. Одно из самых главных качеств разведчика — отсутствие комплексов неполноценности и самолюбия. Хорошему шпиону должно быть совершенно наплевать на то, что о нём думает противник, его оперативные сотрудники. Чем ниже и хуже контрразведка оценивает шпиона, тем ему выгоднее и лучше.

Культур-мультур.

Уильям Ренквист быстро осваивался в советской Москве. Его безупречно работающий головной компьютер хранил схему Москвы и большое число названий улиц, площадей, переулков и проспектов столицы СССР, схемы общественного транспорта и ещё много чего из полезной информации. Он вёл весьма активный и внешней безобидный образ жизни молодого иностранца, впервые оказавшегося за "железным занавесом".

Работа в "учреждении прикрытия" — стажировка по линии МГУ — не требовала от него никаких усилий. Придя на первую лекцию, он понял, что знает, как минимум на порядок больше наших профессоров и докторов наук. Заданный американским молодым доктором наук вопрос наш советский лектор просто не понял. Это открытие сэкономило вундеркинду массу потерянного впустую времени. Он больше не появлялся не занятиях. На кафедре физики МГУ до этого никому не было дела.

Зато Билл стал часто посещать музеи и картинные галереи Москвы и ближайшего Подмосковья. Как и большинство иностранцев, его совершенно не интересовала современная советская эстрада, все эти наши местные "звёзды" (Пугачева, Лещенко, Магомаев, Пьеха, Ротару и тому подобное), но он много и регулярно ходил на концерты классической и фольклорной музыки в консерваторию и зал Чайковского.

"Чудак" из США сильно рассмешил студентов МГУ, из числа приставленной к нему агентуры КГБ, когда потешно выискивал наилучшую акустическую и резонансную точку, ходя по залам перед концертом, издавая в разных местах смешные и странные звуки голосом и слушая собственное эхо.

Он уморительно наивно уверял всех своих советских сопровождающих, что именно 15-ое кресло в 10-ом ряду находится в идеальном эпицентре акустики и резонанса, и говорил, что будет всегда садиться только туда. И делал это так безыскусно и открыто, и так убеждённо, что читавшие эти агентурные отчёты чекисты-оперативники не придавали им значения, а только смеялись над чокнутым "Чебурашкой" в свою очередь.

Они бы очень сильно были удивлены и расстроены, узнав, что таким несложным способом "трёхнутый" Билл Ренквист публично замотивировал свой интерес к конкретным креслам в Большом и Малом залах Московской консерватории и в зале имени Чайковского, где он затем несколько раз незаметно снимал приклеенные скотчем или пластырем снизу ручек и сидений кресел шпионские закладки-тайники. И оставлял свои собственные — для своей агентуры. Парадоксальное мышление — лучший защитник от текучки и косности.

Ренквист мог бы и не прилагать так много усилий и не прятаться, потому что приставленные к нему агенты КГБ и пускаемая очень редко, чисто профилактически, за ним "наружка" всё равно быстро оставили попытки сопровождения его на концерты классики. Они там просто засыпали и сходили с ума.

Не будем надувать щёк и делать из себя великих ценителей классической музыки! Большинство моих читателей не публично, но про себя согласятся, за редкими исключениями, что послушать пару часов произведения Вивальди, Моцарта, Чайковского, Штрауса, Генделя, Пучини и тому подобных мелодичных композиторов, это ещё куда ни шло. Но три часа Альфреда Шнитке, Баха или Рихарда Вагнера сможет выдержать редкий меломан. А в контрразведке КГБ настоящих ценителей сложной для восприятия классики не было.

Но "Чебурашка" был перфекционистом и всегда стремился доводить свои операции до совершенства. Он научил себя исходить из того, что "наружное наблюдение" за ним ведётся постоянно — такой посыл заставлял его мобилизоваться всегда, не расслабляться и не совершать ошибок.

Он никогда не убегал и не отрывался от слежки, когда её обнаруживал. Через агентуру, приставленную к нему и быстро им выявленную, он всегда старался заранее сообщить, что собирается делать, куда идти, с кем встречаться. И точно соблюдал эти графики. И оперативники КГБ к этому привыкли, это им нравилось, это было просто и спокойно. Билл всегда предусматривал время, чтобы "топтуны" могли сходить в туалет и перекусить, покурить и расслабиться.

Фотолюбитель от разведки.

У американца обнаружился талант фотографа-любителя. Билл привёз с собой из США отличную, японскую "зеркалку" "Пентакс" с набором сменных объективов, которую всегда носил с собой. Он быстро выяснил, что цветные пленки в СССР были дорогими и плохого качества, а чёрно-белые материалы, а также проявители и закрепители к ним — вполне приличными, всегда в продаже и очень дешёвыми (стандартный рулон из 36 кадров стоил всего 35 копеек). И Билл ударился в фотосъёмки Москвы, её улиц, её быта и обитателей.

Он не скрывал этого. Наоборот, всем и всячески демонстрировал своё хобби. Записался в кружок фотолюбителей при МГУ и активно его посещал. Советские коллеги поначалу сильно завидовали его высококлассному и безумно дорогому в СССР фотоаппарату, но признали в нём собрата по увлечению, давалисоветы и рекомендации, подсказывали технические тонкости фотомастерства.

У американца не было специальной фототехники, например, прославленного шпионского фотоаппарата "Минокс" — самого миниатюрного и безотказного на тот момент. Агентура КГБ среди фотолюбителей секретно докладывала, что американец не интересуется съемкой стратегических, правительственных и военных объектов, всем открыто показывает свои работы, и контрразведка КГБ успокоилась.

Откуда им всем было знать, что за иногда смелыми и необычными, а чаще — банальными и наивными ракурсами огромного числа снимков архитектуры старой Москвы, новостроек столицы, памятников и пейзажей Подмосковья у казавшегося таким отрытым, наивным и безобидным "Чебурашки" Ренквиста и его руководителей в ЦРУ США стоял секретный оперативный интерес.

Что в быстро растущей и доступной для всеобщего обозрения куче его негативов и фотографий уже были запечатлены потенциальные места для будущих шпионских тайников, сигналов резидентуры ЦРУ агентуре и обратно — от агентов оперативным сотрудникам. И прочие оперативно-значимые и бесценные для разведки материалы фотосъёмки на местности, которые было трудно или невозможно делать сотрудникам московской "станции" (резидентуры) ЦРУ, находящимся под плотной и постоянной опёкой "наружки" КГБ.

Хитрый оперативник Ренквист утопил в море банальных фотоснимков оперативно-значимые, и никакая контрразведка не смогла бы обнаружить их там — слишком было много фотографий и негативов, а компьютеры тогда были редки и слабы.

Контрразведчики, как цепные псы, были натасканы на охрану наших секретов (чаще всего мнимых, секретов Полишинеля — так много было предателей среди советских граждан) от воровства иностранцами. Там, где явно не просматривалось ни воровства, ни наших защищаемых и охраняемых секретов, чекистам было нечего искать, некого хватать, тащить и не пущать. На этом очередном психологическом парадоксе работал гениальный, неординарный американский шпион, эффективно делая своё чёрное дело под носом у советской контрразведки.

Комплекс превосходства — плохое качество для сотрудника спецслужб и для всей системы.

Несмотря на уникальные способности, у Ренквиста такого комплекса не было и в помине. Это не означало, что он не отдавал себе отчёта в своей уникальности. Его жизненный принцип был прост: не признавать собственных талантов и ума, значит, добровольно давать дорогу дуракам и посредственностям; но и преувеличивать свои таланты неразумно — это ведёт к роковым ошибкам.

А вот у советских органов госбезопасности, особенно в 1980-его годы, последние годы Андропова, сложился явный комплекс превосходства. Вы только почитайте официальные учебники и мемуары, всю эту ясеневско-лубянскую генеральскую макулатуру — просто архангелы служили в КГБ и ГРУ, величайшие герои невидимого фронта.

И это притом, что только известных предателей из числа кадровых сотрудников советских спецслужб и других ответственных сотрудников за 1920–2000 годы можно насчитать навскидку почти сотню:

• Огородник, Толкачёв, Аграньянц, Поташов, Макаров, Юрченко, Носенко, Резун, Лялин, Швец, Макеев, Константинов, Иванов, Лаврентьев, Орехов, Федоренко, Григорян, Богатый, Мягков, Кротков, Сорокин, Джирквелов, Миронов, Грановский, Бакланов, Белицкий, Кочнов, Шадрин (Артамонов), Черепанов, Романов, Растворов, Дерябин, Гузенко, Сташевский, Илларионов, Черпинский, Запорожский, Потеев

• нелегалы Блюмкин, Хохлов, Шистов (Фёдоров), Хайнанен, Туоми, Дмитрий и Елена Ольшанские, Земенек, Рунге, Логинов

• майоры КГБ Бутков, Левченко, Кузичкин, Моторин, Папушин, Митрохин, Голицын, Шеймов

• майоры ГРУ Филатов и Чеботарёв

• подполковники КГБ Петров-Шорохов (и.о. резидента), Ветров, Вареник, Полещук, Южин, Мартынов, Фоменко, и Морозов

• полковники КГБ Ощенко, Гундарев, Попов, Лунёв, Волков (вице-консул), Коноплёв (зам. резидента), Гордиевский (и. о резидента), Пигузов (секретарь парткома КИ КГБ и член парткома ПГУ)

• подполковники Генштаба Васильев и Ткаченко

• полковники Генштаба Пеньковский, Крапива, Баранов, Двырник, Сметанин, Бохан, Волков и Спорышев

• генерал ГРУ Поляков

• резиденты Агабеков, Рейсс (Порецкий), Орлов, Федосов, Кривицкий (Гинзберг),

• комиссары госбезопасности 3-го ранга Люшков (начальник УНКВД по Дальневосточному краю) и Успенский (нарком НКВД Украинской ССР)

• фототехник Международного отдела ЦК КПСС Чернов, отработавший три срока в ООН Герой Советского Союза и доктор химических наук Кулак, доверенное лицо члена Политбюро ЦК КПСС и министра иностранных дел СССР Громыко — Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза, заместитель Генерального секретаря ООН Шевченко и сколько ещё других!

Они не были ни простыми советскими гражданами, ни рядовыми сотрудниками. Все они принадлежали к советской элите из элит. Они ни в чем не нуждались материально, почти все неоднократно выезжали за границу и имели блестящие карьерные перспективы. Они рассказали о советских спецслужбах противнику абсолютно всё, выдали полную структуру органов госбезопасности и военной разведки, все оперативные методы работы, весь списочный кадровый состав и руководство, все секретные задачи, все секретные объекты, всю самую ценную агентуру.

Строго говоря, уже с тех времён в наших спецслужбах не осталось вообще никаких секретов, и несколько сотен тысяч полностью "расшифрованных" перед противником и высокооплачиваемых откровенных дармоедов в Ясеневе, на Лубянке и в грушном "Аквариуме" до сих пор банально пудрят мозги общественности и народу, выдавая себя за великих секретных, никому не известных героев невидимого фронта, распространяют ложь о том, что ни одна большая страна якобы не может обойтись без спецслужб.

Без таких спецслужб нашей стране было бы лучше! У нас давно нет никаких секретных служб, потому что они все известны врагу. Их давно следовало всех распустить к чёртовой матери, сэкономив стране и народу сотни миллионов, если не миллиарды инвалютных рублей, истраченных на их обучение, их содержание, их загранкомандировки. Оставив только пару десятков аналитиков. Все разведки в мире давно превратились в анахронизм, в пережиток, в плохое наследство, доставшееся нам от прошлого.

Единственная, реальная отдача от огромной армии советских шпионов народному хозяйству и экономике государства была в воровстве или перекупке иностранных технологий. А для этого вовсе не нужно быть великим разведчиком. Движимые обыкновенной рыночной жаждой прибыли западные фирмачи сами готовы продавать любые свои товары и разработки тем, кто им хорошо заплатит.

Конечно, если наше государство ведёт себя нормально с соседями по планете, не совершает преступлений и актов агрессии, не считается преступным и не попадает под международные санкции. Таким образом, получается, что наше руководство всегда само для себя создавало проблемы, списывая их на внешних врагов. А потом искало секретные и незаконные пути обхода запретов и санкций с помощью спецслужб, что обходилось стране в несколько раз дороже. За глупость и подлость всегда приходится дорого расплачиваться.

Но ни в одном официальном учебнике, ни в одной книжке не сказано правдиво и не подчеркнуто, что всех предателей многие годы отбирали вербовщики и партийные органы, отделы и управления кадров КГБ и ГРУ, проверяли и перепроверяли собственные службы безопасности, вешали им погоны, награждали орденами и медалями, продвигали по службе, давали квартиры, направляли в загранкомандировки.

И под всеми приказами о служебных поощрениях и продвижениях предателей стояли подписи Серова, Шелепина, Семичастого, Андропова, Чебрикова, Крючкова, Сахаровского, Мортина, Цвигуна, Цинёва, Алидина, Дроздова, Шебаршина, Ивашутина и многих десятков других генералов и партийных надзирателей.

Заметим, что присвоение воинских званий, начиная с полковника и выше, и награждение государственными наградами осуществлялось в СССР Указами Президиума Верховного Совета СССР по преставлению руководства, коллегий и парткомов ведомств после утверждения в Отделе административных органов ЦК КПСС. Значит, вся эта многоступенчатая система партийно-государственной и чекистской вертикали участвовала в продвижении «предателей» по служебной лестнице в советских спецслужбах.

И никто ни из этих главных генералов, непоколебимо гордых за себя и чекистскую систему, ни из больших партийных начальников, призванных руководить ею, никогда не понёс никакой серьезной ответственности за свои провалы и не принял на себя ответственность за предательства отобранных ими подчиненных.

Несмотря на то, что принцип воинского единоначалия предполагает личную ответственность за действия подчинённых военнослужащих всех прямых начальников вплоть до Председателя КГБ. Только один застрелился — Шебаршин. Да ещё за побег на проклятый Запад личной дочки великого генералиссимуса всех времён и народов Джугашвили (подпольная партийная кличка — "Сталин") — Светланы Аллилуевой — формально поплатился своим креслом Семичастный, освободив его для Андропова (его перевели работать зампредом Совмина Украины!). Наказан, по сути, был один — Серов. Калугина "сослали" в Ленинград, первым замом начальника областного УКГБ. Все остальные тихо умерли своей смертью, на генеральской пенсии, почётными сотрудниками органов госбезопасности, написав героические мемуары.

Ни один из этих мемуаристов в генеральских погонах, ни один из официальных "историков" разведки и контрразведки, советских спецслужб, ни разу не решился сказать самую горькую правду: советских предателей фабриковала сама система КПСС, КГБ и ГРУ. Глубоко преступная государственная система сама штамповала тысячи преступников, но затем требовала, чтобы они совершали преступления во имя государственных, идеологических или партийных интересов только вовне, только против противника, а это — нонсенс.

И дело вовсе не в соблазнах капитализма и отдельных недостатках отдельных морально неустойчивых людей ("Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…" — как пелось в популярной чекистской песенке).

Если оперативника-чекиста учат секретно совершать преступления от имени государства или идеологии, если чекисту-коммунисту дают моральное право совершать любые преступления, то рано или поздно он совершит их и против самой государственной, идеологической и партийной системы, его породившей и воспитавшей в преступном духе. Как приручённый, но дикий тигр или лев в цирке рано или поздно съест своего дрессировщика, если тот хоть чуть-чуть зазевается, хоть на малую толику ослабит внимание и бдительность.

Предатели внутри предательской системы спецслужб вовсе не исключение, не побочный продукт, а системное явление, имманентно присущее продажной, преступной и подлой чекистской системе, которая считала и продолжает считать себя непорочной и целомудренной, идеальной и всемогущей. И которая за это всегда была и всегда будет наказана изнутри.

Комплекс превосходства и собственной исключительности был особенно присущ советской контрразведке. Наши собственные шпионы, работающие за границей, хотя бы там чувствовали себя чужими и уязвимыми. А вот внутренние андроповские контрразведчики полагали, что в СССР им нет равных, что здесь им ничто не грозит и даже стены помогают, что в собственной стране у них всё находится под контролем, что иностранным шпионам тут невозможно развернуться в полную силу.

И это приводило к тому, что их собственное внимание ослабевало и оперативное чутьё притуплялось. А это давало преимущества противнику. Особенно, когда подобный оперативный недостаток использовал такой опытный иностранный шпион, как "Чебурашка" — молокосос, вундеркинд и уникум Ренквист, NOC ЦРУ в Москве.

Глава 14 — Шесть смертей дважды Героя Социалистического труда

"Двум смертям не бывать, а одной — не миновать!" (Русская народная поговорка)

То, что начальник Секретариата КГБ Карпещенко срочно доложил по телефону Андропову 18 декабря 1980 года, прервав его совещание в доме № 2 на площади Дзержинского с Крючковым после заседания Политбюро ЦК КПСС, было очень неприятно и крупно расстроило Председателя КГБ СССР. И эта новость явилась не последним расстройством для него в тот памятный день! Ещё один неприятный сюрприз из ЦРУ и США ждал Андропова поздно вечером.

Только что звонил академик Чазов, начальник 4-го Главного управления Минздрава СССР, которое занималось медицинским обслуживанием высшей партийной и государственной номенклатуры, и сообщил, что в тот день, после продолжительной болезни, в одной из кремлёвских клиник скончался пенсионер союзного значения, дважды Герой Социалистического труда, ветеран партии с 1927 года, бывший член Политбюро ЦК КПСС, бывший Председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин.

Вы, возможно, подумали: ах, какой замечательный и тонкий человек был этот Андропов, умевший понимать людское горе! А вот и ошиблись. Андропова расстроила не сама по себе смерть его бывшего коллеги по Политбюро ЦК КПСС и бывшего прямого административного начальника (читай — надзирателя, потому что до 1978 года КГБ не был самостоятельным госкомитетом, каким его сделал позднее набравший политический вес Андропов, а числился при Совмине СССР, то есть ходил ПОД Косыгиным), а её несвоевременность.

Потому что кончина Косыгина произошла накануне двух больших праздников: дня рождения Брежнева 19-го декабря и Дня чекиста 20-го декабря 1980 года, совпавшего с празднованием 60-летней годовщины официального создания советской внешней разведки. Ну, не отменять же празднования, в самом деле, из-за пенсионера Косыгина?!

Очередной кремлёвский заговор.

Андропов экстренно свернул разговор с Крючковым и, отпустив, своего заместителя по разведке, начал срочно созваниваться по "кремлёвке", устроив эдакое круговое селекторное совещание — внеочередное заседание Политбюро в узком составе: с секретарём ЦК и близким другом Брежнева Константином Черненко, с другими членами "днепропетровской мафии", недавно назначенным новым предсовмина СССР, сменившим Косыгина на этом посту, Тихоновым и секретарём ЦК Кириленко (давнишним недругом Косыгина), а также с секретарём ЦК Сусловым, с министром обороны, маршалом Устиновым и с министром иностранных дел Громыко.

Это был заговор. Очередной кремлёвский заговор. Там не могли жить без заговоров. Это был заговор Андропова за спиной Брежнева, фактически — против Брежнева. Но под видом заботы о Брежневе. На самом деле Андропов заботился о своём Дне чекиста, а Брежнев мог его сорвать. Потому что, при всех своих недостатках, Брежнев был незлым и отзывчивым человеком. Если бы он узнал о смерти Косыгина, он, безусловно, отменил бы все торжества, в том числе и свой день рождения. А это не устраивало Андропова.

После недолгих раздумий, заговорщики сошлись на том, что Косыгин умер не вовремя, отомстив им, таким своеобразным образом, за его некрасивую отставку двумя месяцами раньше. Посовещавшись, было решено Брежневу не докладывать о смерти бывшего председателя правительства СССР до вечера воскресенья 21 декабря 1980 года, и вообще никому ничего пока не говорить. Это предложил Андропов, и это было его последней местью Косыгину, с которым он конфликтовал с 1967 года. Но и мертвец отомстит Андропову из гроба ещё раз.

С человеческой точки зрения, советская отсрочка с публичным сообщением о смерти Косыгина была циничной и ужасной, но политически тут всё было просчитано весьма прагматично, и были соблюдены аппаратные кремлевские расклады в банке пауков. В административно-командной системе СССР не существовало людей как таковых, как личностей, а были лишь партийные, государственные и ведомственные функции, связанные с их высокими должностями, и номенклатурный статус, вытекающий их этого.

В СССР конкретные люди являлись винтиками, даже на самом высоком уровне. Тут был не индивидуальный спорт или публичное выступление на сцене театра, где бесталанный выскочка приходил бы последним, а плохой актёр был бы освистан взыскательной публикой и болельщиками. В партноменклатуре люди обретали значимость и величие не вследствие своих талантов и способностей (хотя у некоторых таковые и имелись), а благодаря высоким чинам и занимаемым должностям. И однажды лишившись высоких должностей, чинов и званий самый талантливый человек становился никем, нулём без палочки.

Профессионально весьма талантливый советский администратор Косыгин, по мнению многих — лучший глава правительства за всю советскую историю (лучше Ленина и Сталина), официально ушёл по болезни в отставку из председателей Совмина СССР и членов Политбюро ЦК два месяца тому назад — в октябре 1980 года. И, таким образом, по своему положению уже больше не входил в число первых лиц партии, правительства и государства, хотя и оставался до самой смерти членом ЦК КПСС — высшей коллективной касты партийных правителей (потому что, формальные изменения в ЦК происходили один раз в 5 лет на съездах партии, а очередной XXVI съезд КПСС был намечен только на следующий, 1981 год).

Если бы Косыгин умер, оставаясь ещё на своём высоком партийном и правительственном посту — другое дело. Тут всё было бы иначе. Тогда ему, как члену Политбюро ЦК КПСС и Предсовмина СССР, полагалось бы всеобщее внимание, пышные похороны по первому разряду с памятником на Красной площади позади Мавзолея Ленина и всесоюзным трауром в течение 3 дней. Но смерть "бывшего" кремлёвского небожителя уже не была столь статусно-значимой и первоочередной в кремлёвской иерархии.

Как пенсионеру, даже такому заслуженному, Алексею Косыгину уже больше не надлежало жить в персональном особняке, ездить на эксклюзивном чёрном бронированном "членовозе" ЗИЛ-117, иметь большую персональную правительственную дачу, солидный штат обслуги и значительную личную охрану из 9-го управления, так и ушедшему в мир иной Косыгину больше не полагались всеобщее внимание, соболезнования и всесоюзный траур.

Поэтому и было решено не сообщать о кончине пенсионера союзного значения Косыгина генсеку ЦК КПСС Леониду Брежневу, стране и миру до ближайшего воскресенья. Чтобы не портить дня рождения и праздников. Действительно, какая разница покойнику Косыгину? От него ничего уже не убудет за 3 дня.

В современном, электронном, пронизанном виртуальными связями мире такое было бы невозможно. Один не острожный пост в Твиттере кого-нибудь из персонала кремлёвской клиники, где умер Косыгин, кого-нибудь членов семьи — и лавина ретвиттов и перепостов обошла бы Земной шар за считанные секунды. Скорбную новость сразу бы узнал весь мир, начал бы её активно комментировать и обсуждать в социальных сетях.

Но в Советском Союзе 1980-го года, за "железным занавесом", не было Интернета и иных социальных сетей, кроме партаппаратных и номенклатурных, а был брежневский застой и закрытость. Советские люди узнавали последние известия из официальных заявлений ТАСС, из главной и единственной информационной программы "Время" Центрального телевидения, из передовиц газет "Правда", "Известия" и "Труд", из передач по всесоюзной, первой из трёх программ радио. Пока новость не появилась в одном из этих мест, события как бы и не существовало вообще.

Однако наши нынешние Твиттер, Интернет и социальные сети в то время заменяли разведки и так называемые "подрывные радиостанции". И они ещё покажут Андропову и другим кремлёвским старцам свои капиталистические зубы.

Кремлёвские олимпийские игры.

Олимпийские игры, возрождённые французским бароном Пьером де Кубертеном, проходили тогда один раз в четыре года. И Олимпиада-80 вылилась для СССР и США в острейшее идеологическое соревнование. Но в Кремле был свой собственный Олимп — собрание небожителей, богов, каждый из которых вёл своё олимпийское соревнование со всеми остальными. И борьба эта была отнюдь не спортивная. В ней не было правил. Тут боролись гладиаторы не на жизнь, а на смерть — за верховную власть.

Андропов Косыгина хоть по-человечески и не любил, но профессионально и партийно весьма уважал. Потому что они были во многом похожи.

• Оба были умными, образованными, интеллигентными и профессионально серьёзными высшими партаппаратчиками — лучшими на своих местах, в отличие от Брежнева и большинства остальных.

• Оба были весьма неприхотливыми в быту и отдававшими себя целиком и полностью делу на работе. В отличие от Брежнева, оба отбирали себе в помощники людей не по принципу личной преданности и лизоблюдства, а по деловым качествам.

• Оба были интровертами и однолюбами, не склонными к панибратству и публичности, как Брежнев.

• Оба были очень скромными и непритязательными, не склонными к мещанству, личному обогащению и накопительству, как Брежнев.

• Оба не любили царских застолий, шумных алкогольных возлияний, подхалимства и славословий, как Брежнев.

• Обоих чрезвычайно раздражала пресловутая брежневская система кумовства, блата, продвижения близких родственников и его друзей по "днепропетровской мафии", по совместной работе в Молдавии и Казахстане.

Хотя Андропов был на 10 лет моложе Косыгина, на кремлёвском Олимпе они были, по сути, братьями-близнецами. Но именно поэтому, как братья-соперники в борьбе за высшую власть в КПСС и СССР, они чрезвычайно настороженно, если не враждебно, относились друг к другу.

В октябре 1964 года Косыгин входил в основной и активный состав группы заговорщиков в Президиуме (Политбюро) ЦК КПСС по отстранению от власти тогдашнего Первого секретаря ЦК КПСС и премьер-министра СССР Никиты Хрущёва, главными лицами которой были Шелепин, Брежнев и Подгорный. За эту свою лояльность Косыгин получил второй пост Хрущёва — пост главы правительства, в то время, как Брежневу в наследство от коварно отстранённого лидера достался главный приз — пост главы партии.

Как тогда считало большинство заговорщиков — временно, ненадолго. Они все жестоко ошибались: временный Брежнев будет оставаться главным лицом в партии долгих 18 лет. И первым ошибся "умник" Шелепин, имевший по образованию, интеллекту, деловым качествам и талантам гораздо больше оснований претендовать на должность Первого секретаря, переименованного в Генерального. За что он и будет задвинут серым, временным и бесталанным Брежневым в 1967 году в председатели ВЦСПС, а место его ставленника Семичастного в КГБ займёт Андропов, включённый в новую обойму брежневской группировки.

Именно эта встроенность нового Председателя КГБ при Совете министров СССР в брежневский клан и обострила с самого начала взаимоотношения постeпенно теряющего власть Косыгина и восходящего Андропова, которые, при лучшем раскладе, могли бы стать настоящими единомышленниками и коллегами. Но, увы, не стали.

Показательно, что предложенная Андроповым, после его окончательного восхождения на кремлёвский престол после смерти Брежнева в конце 1982 года экономическая программа, во многом повторяла и пыталась оживить ранее старательно задушенную Брежневым и Подгорным косыгинскую реформу советской экономики 1965-го года (фактически была плагиатом идей Косыгина 20-летней давности).

И логично, что ставленник и протеже Андропова Горбачёв, пришедший к власти в 1985 году, по наследству тоже стал плагиатором, своровав у прагматика Косыгина (без указания на его авторство) отличные идеи рыночной перестройки советской плановой экономики — при бездарной их реализации пустозвоном и трепачом в кресле генсека и президента СССР, закончившейся крахом страны и партии.

Пересевшему в мае 1967 года на Лубянку, в КГБ при Совете Министров СССР Андропову изначально не нравилось его формальное, ведомственное подчинение главе Совмина СССР Косыгину. И новый глава чекистов всячески старался его ослабить, апеллируя в своей глобальной и коренной перестройке органов госбезопасности с резким усилением их роли не к своему логическому начальнику в тогдашней вертикали государственной власти — предсовмина Косыгину, а через его голову — по партийной линии, напрямую к Политбюро ЦК КПСС и Генеральному секретарю ЦК Брежневу. Что, в свою очередь, не могло понравиться главе правительства.

Эта враждебность и настороженность смягчилась, чуть не пропала вовсе, в 1978 году, когда Андропову, наконец, удалось вывести "свой" КГБ из-под формального подчинения Косыгину и Совмину СССР, а самому Юрию Владимировичу — стать на один высший уровень с Алексеем Николаевичем.

Но Андропов не мог простить Косыгину одной самой последней вещи: Алексей Николаевич был единственным членом Политбюро ЦК КПСС, кто всего год назад — в декабре 1979 года — на секретном заседании ПБ открыто проголосовал против введения советских войск в Афганистан и аргументированно высказался, почему эта акция резко подорвёт наши международные позиции вовне и постепенно удушит военным бременем нашу умирающую экономику внутри.

Андропов явился тогда, вместе с маршалом Устиновым и министром иностранных дел Громыко, главным идейным поборником силовой акции в Афганистане, и ему очень не понравилось спокойное и разумное выступление Косыгина против этого сумасшедшего проекта, лишённого элементарного здравого смысла. Спустя всего несколько месяцев, начинало становиться очевидным, что лучший советский премьер всех времён, как обычно, оказался прав.

Когда СССР начал медленно, но уверенно увязать в афганском болоте на многие годы, как когда-то Хитлер с его блицкригом против СССР. Когда американский президент-демократ Картер развязал поддержанную многими странами международную кампанию за бойкот XXII летних Олимпийских игр в Москве в 1980 году из-за вторжения в Афганистан и фактически сорвал Андропову и Брежневу главный международный праздник не только этого года, но и всей пятилетки.

Олимпиада-80 в Москве состоялась, но на неё не приехала команда США и ещё 66-ти других стран! А из приславших своих спортсменов 80-ти стран, несколько десятков команд выступали не под своими национальными, а под белым флагом НОК с олимпийскими кольцами.

Однако лично для Андропова не имели принципиального значения ни огромные моральные и политические потери для авторитета Советского Союза, ни то, что медали чуть не вполовину урезанной Олимпиады-80 потеряли свой высокий вес и престиж для спортсменов, в отсутствие сильнейших мировых спортсменов.

Потому что лично для Андропова и для его детища и внутриполитического оружия в борьбе за власть — КГБ СССР — шумно бойкотировавшиеся Западом московские Олимпийские игры стали великолепной возможностью получить значительное дополнительное финансирование, увеличить штаты и укрепить личное положение Андропова на кремлёвском Олимпе. Отныне главный чекист страны стал почти самым главным действующим лицом в Политбюро ЦК КПСС, а окончательно впадший в старческий маразм Брежнев — его абсолютной марионеткой.

Поэтому Андропова очень устраивали обострившиеся осенью 1980 года старые болезни Косыгина, уложившие его в больничную палату на несколько месяцев. Настолько устраивали, что есть довольно обоснованная версия (теория заговора), что обострение здоровья строптивого премьера могло быть и спровоцированным чекистами с помощью ядов их спецлаборатории КГБ в Варсонофьевском переулке.

Но даже, если люди Андропова и не стали прямо травить председателя Совмина СССР в буквальном смысле, в любом случае, психологический и политический конфликт с Андроповым, безусловно, негативно сказался на подорванном здоровье Косыгина и резко укоротил ему жизнь.

Шесть смертей дважды Героя Соцтруда Алексея Косыгина.

Фактически Косыгин умирал шесть раз.

Первый раз — профессионально. Когда Брежнев и Подгорный со товарищи из Политбюро ЦК КПСС задушили главное дело жизни Косыгина — попытку глобальной экономической реформы советской плановой экономики в сторону рынка в 1965 году. Подобная реформа удалась китайцам, которые пошли косыгинским путём и экономически превратили свою страну, без разрушения партийных основ, во вторую мировую державу.

Второй раз — эмоционально. Это произошло 1-го мая 1967-го года, всего за три недели до перехода секретаря ЦК КПСС Андропова со Старой площади на площадь Дзержинского в кресло Председателя КГБ при Совмине СССР, которым руководил Косыгин.

Именно в то время, когда советский премьер-министр, стоял на трибуне Мавзолея на первомайском параде, в кремлёвской больнице умирала от рака его единственная и горячо любимая жена. Бытовавшая в те времена традиция не позволила Косыгину провести с ней последние минуты их совместной жизни, чтобы не порождать слухов о разногласиях и трениях в Политбюро ЦК КПСС, которые могли бы возникнуть при его отсутствии на Красной площади.

Супруга была самым дорогим Косыгину человеком, и для него стала невыносимой и изощрённой пыткой не только сама преждевременная смерть Клавдии Андреевны, но и то, что в этот самый мучительный момент он был вынужден изображать из себя счастливого и безмятежного руководителя правительства СССР, позируя на главном празднике страны рядом с Брежневым и Подгорным перед камерами Центрального телевидения.

Надо отдать должное генсеку ЦК КПСС Брежневу: он тогда лично приехал в дом к Косыгину с искренними словами соболезнования и поддержки. Но в этот день Косыгин эмоционально умер вместе со своей женой. Косыгин больше никогда не женится. И для него больше не будет полноценного счастья в личной жизни и интереса к женщинам и к любви. Израненное сердце сможет немного смягчаться только для дочери Людмилы и позднее — для внуков Тани и Алёши. Самое гадкое было то, что "товарищи" по Политбюро ЦК КПСС, зная его супружескую верность и эмоциональную ранимость, целенаправленно распространяли грязные слухи о несуществующих косыгинских амурных шашнях, в частности, с известной певицей Людмилой Зыкиной.

Третий раз Косыгин умер буквально — клинически, на отдыхе на своей госдаче в поселке Архангельское в 1976 году. Помимо рыбной ловли, пешего туризма и катания на лыжах и коньках, одним из его давних хобби была гребля. Ещё в молодые годы, во время учёбы в Ленинграде, они часто ходили с друзьями на лодках по Неве. И в тот летний день 1976-го года Алексей Николаевич решил поплавать на спортивной байдарке-одиночке по старому руслу Москвы-реки между Архангельским и Ильинским.

Он только-только успел отплыть от мостков "купалки" на своей даче, как внезапно потерял сознание. Потеряв управление, лёгкая и неустойчивая байдарка тут же перевернулась… Будучи пристегнутым к сиденью, 72-летний Косыгин ушёл головой под воду и захлебнулся.

Довольно быстро подоспела правительственная охрана из 9-го управления КГБ, в которой всегда был мастер спорта по подводному плаванию. Подчинённый Андропова, майор госбезопасности Егоров и спас советского премьера: под водой освободил зафиксированные специальным устройством ноги Косыгина, вытащил его на берег, сделал ему искусственное дыхание и массаж сердца, заставив его снова биться, выведя быстро и успешно Алексея Николаевича из состояния клинической смерти. Затем его быстро доставили в расположенный километрах в четырёх от дачи крупный военный госпиталь, где ему была оказана квалифицированная врачебная помощь перед отправкой в Кремлёвскую клинику на Грановского.

По словам лечащего врача Анатолия Прохорова, у Косыгина тогда произошёл микро-инсульт: в паутинной оболочке головного мозга лопнул небольшой сосудик, что привело к потере сознания и равновесия. Хотя у него и не было активного дыхания в момент погружения под воду в бессознательном состоянии, жидкость в лёгкие всё же механически набралась.

С 1976 по 1980 годы Косыгин сильно ослаб, много болел, здоровье его было подорвано, и он уже не мог полноценно руководить Совмином СССР так, как это делал раньше, но всё-таки упорно держался за власть, до конца, пока были силы. В СССР не было нормальной практики освобождать дорогу молодым, инициативным и здоровым, а больным и дряхлым старикам, какими бы замечательными людьми они ни были, добровольно уходить в отставку или на пенсию с высших постов в партии и государстве.

Фактическое руководство правительством в связи с состоянием здоровья Косыгина в 1976 году перешло к его первому заму Николаю Тихонову, ставшему в 1978 году кандидатом, а в 1979 году членом Политбюро ЦК КПСС.

Осенью 1979-го года у остававшегося формально председателем правительства СССР, но часто бюллетенившего Косыгина произошел сильный инфаркт. "После этого первого инфаркта он стал другим человеком — из Косыгина-победителя, способного решить любые вопросы, он превратился в больного человека", — напишет позднее его внук Алексей Гвишиани. Более двух месяцев предсовмина СССР провёл тогда в кремлёвской больнице, затем долечивался в элитных санаториях 4-го главка Минздрава, в Барвихе под Москвой и в Кисловодске в Ставропольском крае.

Четвёртый раз Косыгин умер — окончательно политически.

Через год после первого, в октябре 1980 года у него случился второй обширный инфаркт. Его положили в клинику на Мичуринском проспекте. Понемногу он стал поправляться, ему были даже разрешены прогулки по территории больницы. И тут ему неожиданно из Политбюро ЦК КПСС пришло предложение подать заявление об отставке, что окончательно подорвало его здоровье.

Зять советского премьера, академик Джермен Гвишиани вспоминал, как Косыгину по "кремлёвке" позвонил секретарь ЦК Константин Устинович Черненко: "Алексей Николаевич, вы всё болеете. Есть мнение, что вам надо подать в отставку". Косыгин спросил: "А почему Леонид Ильич мне об этом не скажет?" Последовал ответ: "Да он сам болеет…"

На октябрьском (1980 года) Пленуме ЦК КПСС 21 октября, Косыгина вывели из состава Политбюро. 76-летний больной старик вынужден был, в отличие от таких же больных и старых членов Политбюро, написать заявление об освобождении его по состоянию здоровья от обязанностей Председателя Совета Министров СССР, что было официально оформлено 23 октября на сессии Верховного Совета СССР.

Это было победой "днепропетровской мафии", которая, наконец, избавилась от популярного в народе, делового, серьёзного, интеллигентного человека, посадив в его кресло "своего" — Тихонова. Это было личной победой Андропова, который поквитался с давним соперником, и одновременно провёл на том же Пленуме ЦК в состав Политбюро в качестве кандидата "своего" протеже — "молодого" Секретаря ЦК по сельскому хозяйству Михаила Горбачёва. Никто из них тогда не знал, что этим решением они начали последний и заключительный этап новейшей истории партии и страны, который приведёт в 1991 году к уничтожению КПСС, КГБ и СССР…

Вот как вспоминал об этом Пленуме ЦК и сессии ВС СССР Анатолий Черняев, замзав Международным отделом ЦК КПСС в своих мемуарах "Советская политика 1972–1991 гг. — взгляд изнутри":

"Арбатов матерно ругает Тихонова, впрочем, Бовин тоже: слизняк, жополиз, ничтожество. Думает лишь о том, чтобы "дожить" на этом месте, полная бездарь, а уж о какой-то там партийности, каких-то идеях или заботе о 260 миллионов и. рядом этого никогда не ночевало. Косыгин болен, подмят, давно не способен ни на какое самостоятельное действие или инициативу. Но тот хоть знает хозяйство, грамотен, видит опасность и, пусть по инерции, но озабочен "государственным интересом", а не только своим поджопником. А этот — просто сволочь, интриган, старческая труха. И Брежнев его презирает, хотя и сделал его уже фактически "вторым лицом" (Арбатов). Впрочем (Бовин), Брежнев всех презирает, никого в счет не берет, даже своего Черненко. Единственно, с кем он считается, это Суслов (идеологический ребе), который, наверно, с помощью хитрой политики бесконечных награждений и восхвалений, завоевал безраздельное доверие Генерального. Косыгина же, он хоть и не уважает, но побаивается: все таки еще сталинский член Политбюро, сталинский нарком. К тому же за ним какой-то не очень понятный "авторитет в народе", может быть тоже от тех времен.

На Пленуме шло восхваление Брежнева. Каждый начинал с пышных восторгов насчет того, что речь Леонида Ильича — глубочайший марксистско-ленинский документ, программа действий на весь исторический период, пронизана ленинской мудростью и научным подходом, подлинной партийностью и т. п., воодушевляет, поднимает, мы теперь имеем настоящую ленинскую стратегию. Все благодарили "нашего Леонида Ильича", все лично ему обязывались выполнить поставленные им задачи. Восхваление достигло маразматического апогея в речи самого Брежнева при закрытии сессии Верховного Совета, когда он взял слово, чтоб заменить Косыгина Тихоновым. Он дважды назвал самого себя с полными титулами в связи с выраженной уверенностью уходящего Косыгина в том, что партия, сплоченная вокруг и во главе с Брежневым добьется новых успехов.

Между прочим, благодарности Косыгину никто не выразил, ни сам Брежнев, ни председательствовавший (Рубен, латыш), ни от имени. И я подумал, почему бы какому-нибудь депутату, комбайнеру или токарю, не встать и не предложить: "Верховный Совет СССР выражает Алексею Николаевичу Косыгину благодарность за долголетнюю добросовестную работу"… И далее, привычный в таких случаях штамп. Что бы ему, этому комбайнеру, было за такую инициативу? Да, ничего. "Дальше фронта, (т. е. комбайна или станка) не пошлют". Но никто не догадался или не осмелился. Такова наша общественная нравственность.

Когда Брежнев объявил Тихонова, в зале будто что-то оборвалось, будто тихое "ах!" прокатилось по рядам. Сзади меня сидели ребята, рабочие, депутаты из Алтайского края. И слышу один другому громко шепчет: "Помоложе не нашли!"."

На следующий день после отставки Косыгина лишили отдельного жилого особняка на Ленинских горах, государственной дачи в Архангельском, охраны 9-го управления КГБ СССР, правительственной связи, служебного "ЗИЛа", заменив его на "Чайку". Это было четвёртой прижизненной — политической смертью Косыгина, о котором все немедленно забыли, как если бы он уже был мёртв и похоронен.

Вот кто-то крикнул сам не свой:

— А ну, пусти! -

И начал спорить с колеёй

По глупости.

Он в споре сжёг запас до дна

Тепла души,

И полетели клапана

И вкладыши.

Но покорёжил он края,

И шире стала колея.

Вдруг его обрывается след —

Чудака оттащили в кювет,

Чтоб не мог он нам, задним, мешать

По чужой колее проезжать.

(В. Высоцкий "Чужая колея")

Пятая — физическая — смерть Косыгина 18 декабря 1980 года оказалась почти новостью, поскольку его давно уже считали умершим. Неожиданной и плохой новостью для Брежнева и Андропова, грозящей сорвать им наступающие праздники: день рождения (19 декабря) одного и День чекиста (20 декабря) для второго. Своего рода местью мертвеца Андропову, Брежневу и другим его бывшим "товарищам" по Политбюро, политически похоронившим Косыгина в октябре 1980 года.

Но и эту, пятую смерть Косыгина Политбюро ЦК КПСС в узком составе решило отложить ещё раз — на три дня. За что мертвец Косыгин ещё им отомстит.

Анатолий Черняев, замзав Международным отделом ЦК КПСС продолжает свои воспоминания в мемуарах "Советская политика 1972–1991 гг. — взгляд изнутри":

"19 декабря 1980 года. Сегодня день рождения Брежнева. Всенародный праздник. Вчера включил программу "Время" и обмер. Пока мазохистски смотрел передачу, меня била истерика, я исчерпал весь запас мата. При полном сборе всего "верха" Суслов вручал ему Орден Октябрьской революции и говорил всякие слова о Ленине, Великом Октябре, заботе о благе народа, о всенародной любви, о мощном развитии страны и великих достижениях в строительстве коммунизма.

И все это на фоне Польши, в обстановке, когда в Харькове, Ростове и т. д. и т. п. надо в 6 утра встать в очередь, чтоб достался литр молока, когда в Челябинске вообще шаром покати. Когда Секретарь ЦК обратился к обкомам и республиканским ЦК с письмом "принять все меры", чтобы исправить положение со снабжением мясом, так как в большинстве мест — катастрофа с этим и ситуация названа политической. Когда на днях разослана (решением Секретариата ЦК) записка Черненко об ужасающем положении с отоплением жилищ повсюду в стране (сотни коллективных писем), так как не хватает угля и дров. Когда бумагоделательные машины на крупнейших комбинатах останавливаются или работают на 60 % времени, так как нет сырья. Когда 60 % судов месяцами стоят на рейде, так как нет вагонов, чтобы перегружать. даже хлеб, купленный на золото и т. д. и т. п.

И вот этот безобразный, циничный спектакль перед всем народом. Я не знаю и не представляю себе советского человека, у которого эта сцена не вызвала бы презрения, горечи, ненависти, бешенства, мата. Сегодня с кем ни встретишься, спрашивают: "Видел вчера!"

Такое впечатление, что наши лидеры твердо решили: "А еб…ли мы всё и всех, пусть говорят, что хотят, ни х…я они с нами не сделают!"

Между тем, Москва полнится слухами, что умер Косыгин. Но не объявляют, чтоб не портить день рожденья [Брежневу]. Все, кто передают это друг другу, выражают сожаление, жалеют… Форма оппозиции, форма выражения презрения к тем, кто "не дал ему спокойно добыть на посту".

В Польше кризис приобрел всеохватывающий характер, все выплеснулось наружу. То, что они пишут о себе — о партийном руководстве, о власти, о всей общественной и государственной системе, о порядках и беспорядках — все это (без единого исключения) слепок и с того, что у нас. Но, как правильно заметил их академик Щепанский, разница в том, что в Польше в 70-х годах был фактически демонтирован репрессивный стиль (если не аппарат) и поэтому совладать с движением никто уже не может. У нас же он наоборот был укреплен в необычайной степени — именно в 70-е годы. Так что у нас пока ничего не будет. Но забастовки могут приобрести массовый характер.

Умер Косыгин. Объявили об этом спустя три дня, чтоб не портить день рожденья Брежневу (отомстил таки старик). Но о смерти в Москве стало известно раньше, чем объявили. И поползли слухи: как будут хоронить? Неужели "замотают", как с Машеровым. Ведь сняли, даже не поблагодарив, только потом опомнились и пропечатали в газетах, чего на самом деле не было.

Был день колебаний, очевидно наверху. И потом — сделали [похороны] по "первому разряду", как, если бы умер "при исполнении". Не осмелились, видно. Знали,что Косыгин (хотя он и не совсем заслуживал ходившей репутации) символ былой скромности власти, считал себя на службе у народа, а не трепался лишь о своей заботе о нём. К тому же, видимо, сообразили, что превратив "день рожденья" [Брежнева] во всенародный государственный праздник, и опять — орден (каждый год — либо очередного героя, либо орден дают), нельзя глумиться над мнением народным в связи с покойником, которого уважали. Более того: скрыто противопоставляли Брежневу, считали незаслуженно задвинутым!"

Итак, только отпраздновав день рождения Брежнева и День чекиста Андропова, в Политбюро дадут отмашку на публичное объявление о шестой, последней и окончательной смерти Косыгина.

Главная партийная газета "Правда", главная государственная газета "Известия" и главная "рабочая" газета "Труд" сообщат о ней в лаконичном правительственном некрологе 21 декабря 1980 года:

"Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещают, что 18 декабря на 77-м году жизни после тяжёлой продолжительной болезни скончался видный деятель Коммунистической партии и Советского государства, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, дважды Герой Социалистического Труда Косыгин Алексей Николаевич."

Программа "Время" сообщит об этом только вечером в воскресенье 21 октября 1980 года.

Бывшего члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя Совмина СССР, дважды Героя Социалистического труда А.Н. Косыгина, не спрося их мнения у родственников, похоронят в Кремлёвской стене на Красной площади 23 декабря 1980 года. Хотя сам Алексей Николаевич, наверняка бы, предпочёл бы лежать в одной могиле со своей супругой на Новодевичьем кладбище.

Но в середине дня 18 декабря 1980 года, кремлёвский заговорщик и чекист Андропов ещё не знал, что враги тоже не дремлют: что тогдашние "легальный" резидент ЦРУ в Москве Бэртон Гербер, посол США в СССР миллионер Томас Ватсон-младший, директор ЦРУ США адмирал Стэнсфилд Тёрнер, которому оставалось чуть больше месяца до окончания службы, президент США Джимми Картер, тоже доживавший последний месяц в Белом Доме, и уже избранный новый президент США Рональд Рейган, ожидавший вступления в должность 20 января 1981 года, узнают о смерти бывшего советского премьер-министра Алексея Косыгина раньше генсека ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного совета СССР Леонида Брежнева.

А неприметный NOC американской разведки в Москве Билл Ренквист, обидно прозванный чекистами в своей оперативной переписке "Чебурашкой" — даже раньше начальника 4-го главка Минздрава Чазова и Председателя КГБ СССР Андропова. И что гнусный андроповский заговорческий план публично замолчать смерть Косыгина будет сорван американской разведкой — ЦРУ США.

Глава 15 — Семья реформатора

Поздно вечером 18 декабря 1980 года, сидя в своём рабочем кабинете, Андропов был вне себя от ярости. Он только что закончил оперативное совещание с Цвигуном и Бобковым, сделавшее очевидным, что призрачная чекистская надежда сохранить в абсолютной тайне смерть бывшего второго лица в государстве торжественно провалилась.

Вражеские идеологические происки.

Андропову дали прослушать записи последних информационных выпусков "Голоса Америки", "Би-би-си", "Свободы" и прочих подрывных центров идеологической борьбы Запада с СССР и странами соцлагеря. Даже сраная французская радиостанция РФИ сообщила, слава богу, не по-русски:

"Сегодня, 18 декабря 1980 года, в Москве, около 11 часов утра в закрытой кремлёвской больнице тихо скончался позорно отправленный кремлёвскими старцами в отставку прошлым октябрём бывший советский премьер Косыгин, бывший сталинский нарком, лучший советский менеджер, проработавший в руководстве страной 40 лет. И ни одна советская новостная программа не сообщила об этом печальном для страны известии.

Брежневский маразматирующий и клептократический режим скрывает факт смерти бывшего главы правительства и члена Политбюро ЦК КПСС, чтобы не омрачать кремлёвских торжеств по поводу очередного дня рождения маразматика — генсека Брежнева, которому маразматик Суслов навесил на грудь очередной орден. Скоро Брежневу станут вешать медали и ордена на задницу, потому что места на груди уже не останется. Вся страна уже открыто смеётся над кремлёвскими старцами.

Информированная прослойка тайно негодует по поводу того, что замалчиваемая смерть редкого приличного человека, уважаемого в народе за деловые качества и личную скромность, в Кремле сделалась тайной за семью печатями. В Москве говорят о том, что попавшего в немилость Косыгина не будут торжественно хоронить. Потому что он был единственным, кто осмелился выступить в прошлом году против вторжения советских войск в Афганистан. За что и был с позором изгнан с кремлёвского Олимпа. Даже смерть Косыгина подлые старцы из Кремля использовали для своей мести и сведения счётов с покойником."

"Как эти западные сволочи смогли так быстро всё пронюхать? — зло думал про себя Председатель КГБ СССР. — Всё прогнило. Везде предатели. Везде шпионы. Везде продажные крысы. Неужели засранец Гвишиани не сдержал слово? Тоже мне грузин! А ведь клялся и божился, что ничего никому не скажет…" И Андропов начал припоминать в мельчайших деталях их разговор, состоявшийся всего несколько часов назад в этом кабинете.

Манипулятор с Лубянки.

Председатель КГБ тогда не стал звонить Людмиле, дочери Алексея Николаевича. Он не хотел видеть бабских эмоций и слёз, слышать возможные слова укора. Дочка Косыгина была в папу: умна, бесстрашна и резка на слово. Андропов не хотел признаться сам себе, что боялся справедливого гнева дочери бывшего премьера и громкого публичного скандала, который Людмила Гвишиани-Косыгина вполне могла устроить. В доме бывшего главы правительства всегда существовало незыблемое правило спорить с кем угодно, без чинов и званий.

Поэтому сразу после селекторного совещания с некоторыми членами ПБ и после принятия в узком кругу особо доверенных кремлёвских небожителей секретного решения об отсрочке сообщения Брежневу и публичного оповещения о смерти Косыгина, Председатель КГБ позвонил зятю Косыгина, академику Джермену Гвишиани в его научный институт. Андропов пригласил его на срочную личную беседу и послал за ним не дежурную рассыльную "Волгу" из Секретариата КГБ, а свой личный правительственный "ЗИЛ" с машиной сопровождения.

Андропов умел произвести впечатление на людей и знал, как и кем манипулировать, и решил сыграть на южном тщеславии и кавказской гордости объекта воздействия и манипуляции. Поэтому грузина Джермена Гвишиани андроповские чекисты с чисто южным шиком и "понтами" провезли из ВНИИСИ на площадь Дзержинского в бронированном "членовозе" с сиренами и мигалками, как члена Политбюро ЦК. Все московские постовые отдавали честь, думая, что в машине едет сам Андропов — за тонированными стёклами правительственного лимузина всё равно не было видно, кто в ней сидит. Приветствовали не человека, а его тяжелую, массивную чёрную машину, похожую на катафалк.

Но Андропов просчитался. На Гвишиани было трудно произвести впечатление таким способом — слишком давно он был включён в обойму высшей советской и мировой геополитической элиты. "Кремлёвская служба ритуальных услуг возит зомби, давно почивших в бозе членов Политбюро", — иронически и зло подумал академик, едучи на андроповском "членовозе", вовсе не обрадованный таким особым вниманием к нему Андропова.

За многие десятилетия в высшем аппарате КПСС и КГБ Андропов научился скрывать свои настоящие эмоции и разыгрывать великолепные спектакли — Станиславский тут отдыхал. Андропов был сегодня в ударе. Довольный тем, как прошло заседание Политбюро, и что ему предстояло в ближайшие два дня. Он надел скорбную маску и проникновенно принял молодого зятя Косыгина, который был, по всей видимости, польщён оказанным ему почётом, особым вниманием и доверием. Он производил впечатление умного и прагматичного человека, давно и прочно встроенного в высшую советскую иерархию.

Семья великого советского реформатора.

Ходит легенда, что отец супруга дочери (зятя) Косыгина — Михаил Максимович Гвишиани — будучи кадровым чекистом, начинавшим службу в "органах" в Грузии с Берией, дал в 1928 году своему сыну придуманное им самим имя Джермен, которое якобы состояло из двух слогов — от фамилий главных начальников ВЧК-ГПУ-ОГПУ: Дзержинского и Менжинского (распространителей этой легенды не смущает тот факт, что фамилия Дзержинского содержит в первом слоге букву "з", а не "ж").

Ну, даже, если это правда, и поскольку "Железного Феликса" с подачи Сталина отстранили от работы в ОГПУ и перевели на организационно-хозяйственную работу — в Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), где он и умер в 1926 году от инфаркта после пленума ЦК, а Менжинского расстреляли в 1934 году как врага народа, предусмотрительный отец Джермена постепенно сам сменил "легенду" и стал всем говорить, что имя его сына — французское (Жермен), но произносимое на английский манер. Иностранщина уж лучше, чем преклонение перед врагами народа. Тем более, что на Кавказе традиционно любили вычурные иностранные имена.

Удачливому грузинскому чекисту Гвишиани, благодаря связям с Берией и работе даже начальником его охраны, повезло выжить в эпоху больших сталинских чисток в органах госбезопасности, стать генерал-лейтенантом НКВД, провести на хлебной должности всю войну в далёком, сытом и спокойном тылу, стать кандидатом в члены ЦК, депутатом Верховного Совета СССР и выгодно пристроить в Москве сына после войны в недавно созданный МГИМО, который тот закончил в 1951 году. И где Джермен познакомился с дочерью Алексея Косыгина, тоже получившей диплом этого ВУЗа, ставшего главным пристанищем "золотой молодежи" — отпрысков высшей советской номенклатуры.

Удачная женитьба в 1948 году на дочери Косыгина стала для Джермена Гвишиани судьбоносной. А его приёмная сестра Лаура Харадзе станет первой женой другого "грузина" — родившегося и выросшего в Тбилиси Евгения Примакова, что упрочит семейные связи Гвишиани.

В 1953 году, после смерти тирана Сталина и ареста Берии, женитьба на дочери сталинского наркома-хозяйственника, далёкого от чистой партийной идеологии и госбезопасности, спасла от падения в полную немилость Джермена Гвишиани, но не его отца — бериевского протеже Михаила Максимовича Гвишиани, которого в период послесталинской чистки "органов" от запятнавших партию чекистов лишили генеральского звания, уволили из госбезопасности, вывели из состава ЦК. Однако ему крупно повезло, ибо родство его сына с Косыгиным спасло разжалованного высокопоставленного чекиста от тюрьмы.

Гвишиани-старший неплохо и тихо закончил свою профессиональную карьеру в Грузии, работая на "теплых местах", в хозяйственно-экономических и научно-технических структурах, подчинённых его сыну в Москве, когда тот стал заместителем начальника ГКНТ при Совмине СССР. Но все эти жизненные перипетии не смогли не сказаться на здоровье бывшего чекиста, повидавшего немало трупов и искорёженных ГУЛАГом судеб людей, ходившего с 1928 по 1953 годы буквально по лезвию бритвы в периоды неоднократных сталинских перетрясок "органов". Несомненно, что именно от этого разжалованный чекист Михаил Гвишиани и рано умер в 1966 году, в возрасте всего 61 года.

Но из-за проблем отца Джермен Гвишиани, даже при помощи своего тестя, Косыгина, у которого в течение 1953 года тоже были некоторые проблемы (он лишился должности зампреда Совмина СССР и его вывели из состава Политбюро, но всё же сделали министром), довольно долго — почти 10 лет — не мог претендовать на заметное место под солнцем — в высшей партийной или государственной номенклатуре.

Чтобы не терять времени, философски пережидая сложный политический и карьерный период, Гвишиани занялся преподавательской и научной деятельностью в области, прямо не связанной с полученным им в МГИМО дипломом международника. Он стал читать лекции и вести семинары на философском факультете МГУ и писать кандидатскую диссертацию по странной для СССР науке социологии — то есть, изучению отдельного человека как члена социума и самого социума как общности отдельных людей, а не идеологической, партийной или классовой категории. Как это ни парадоксально, при советском "социализме" нормальный, простой, обычный человек совершенно не интересовал руководство КПСС и СССР.

Благодаря своей исключительной работоспособности и исполнительности Косыгин постепенно, но неуклонно восстанавливал свои аппаратные и политические позиции при Хрущёве, который первоначально относился к нему с большим предубеждением. В 1955 году Алексей Николаевич снова член Президиума Совмина СССР. В 1957 году Косыгин снова становится кандидатом в члены Президиума ЦК (Политбюро) и первым замом Председателя Госплана СССР, заместителем Предсовмина СССР, а в 1959 году — Председателем Госплана СССР, и в 1960 — членом Президиума (Политбюро) ЦК КПСС и первым замом Предсовмина СССР, то есть самого Хрущёва.

Учитывая то, что "хрущ" был ещё и Первым секретарём ЦК, отдавая много сил борьбе с партийными и чиновными элитами, на хозяйственное управление страной у него времени не оставалось, и Косыгин уже в 1960 году стал фактически премьером страны. При нём проводится денежная реформа 1961 года (Косыгин уже проводил другую при Сталине в 1947 году с отменой карточек). В 1964 году, по случаю 60-летия с подачи Хрущёва Косыгину присваивают первое весьма почётное звание Героя Социалистического труда.

И только после антихрущёвского октябрьского переворота 1964 года, в котором "неблагодарный предатель" Косыгин принял активное участие, и его окончательного возвышения в качестве официального главы правительства и полноправного члена нового главного правящего триумвирата СССР вместе с новым генсеком ЦК Брежневым и новым главой государства Подгорным, зять Косыгина Гвишиани-младший получил, наконец, обратно доступ в высшую советскую государственную элиту.

Штаб первой советской перестройки.

Так получилось, что карьера Косыгина была с самого начала и постоянно связана не просто с общей экономикой, а с той её конкретной частью, которая в СССР всегда принижалась — с потребительской кооперацией, с НЭПом, текстильной и лёгкой промышленностью, производством и торговлей так называемыми товарами народного потребления, повседневного быта людей.

При Сталине и Хрущеве из СССР ударными темпами делали индустриальную, ядерную, космическую и военную супердержаву, невзирая на трудности и потребности населения. Большей частью с помощью бесплатного рабского труда заключённых ГУЛАГа, бесплатного рабского труда колхозников, у которых даже не было паспортов и права выезда с мест постоянного жительства, бесплатной рабочей силы "ударников коммунистического труда" и "стахановцев" всех мастей. При этом бытовые заботы людей всегда отходили на второй план. Народ десятилетиями жил в дерьме, в бараках, но ударными темпами строил призрачный "коммунизм" — "светлое будущее", которое для него никогда не наступало.

Отраслям так называемой группы "А" (тяжелой и военной индустрии, производства средств производства) много десятилетий отдавался экономический и народно-хозяйственный приоритет, а Косыгин занимался группой "Б" — той, которая не интересовала так называемых "государственников" советской империи, зато касалась напрямую повседневной жизни 180–260 миллионов советских людей. И именно по этой красной линии прошёл в дальнейшем принципиальный раздел между Косыгиным и остальными членами брежневского Политбюро.

При всех своих реальных недостатках, Хрущёв во многом откроет советские границы и даст в середине 1950-х годов огромный импульс свободной экономической мысли, критическому переосмыслению застывших экономических теорий, устаревших сталинских моделей и идеологических схем, попыткам перенесения на нашу социалистическую почву лучших достижений мировой научной мысли, в том числе, и в области управления и менеджмента предприятиями и территориями.

В середине своей деятельности Хрущёв, не без активного влияния Косыгина, всё-таки озаботится бытом и нуждами людей, запустит программу массового строительства отдельного жилья из готовых сборных блоков. Это потом его наспех и плохо построенные блочные пятиэтажки (послевоенная проблема жилья стояла так остро, что приходилось жертвовать качеством ради быстроты: реальная жизнь — это всегда компромисс) презрительно окрестят в народе "хрущёбами".

А в конце 1950-х — начале 1960-х годов измотанные десятилетиями лишений советские люди были искренне рады ускоренному расселению из деревянных временных, ещё сталинских бараков и коммуналок, в новые, отдельные, светлые квартиры в блочных домах, без клопов и тараканов. Так родится в северо-западном пригороде Москвы и город-спутник Зеленоград — центр советской электроники, куда в 1964 году переедет семья Сергея Жакова, доставившего в декабре 1980 года столько хлопот КГБ СССР.

Тем более, что "хрущёвки", которым так радовались тогда советские люди, изначально замысливались как временное жильё на 25 лет (лишь на время массового решения острейшей жилищной проблемы в результате послевоенного бума рождаемости), после чего они подлежали сносу и замене на более качественные дома.

Но потом, уже в годы "застоя" при Брежневе и Андропове, этот изначальный посыл о временности "хрущёвок" будет сознательно предан забвению, и они навечно превратятся в символ вечного плохого жилья — в СССР не было ничего постояннее, чем временное. Причем миллионы неблагодарных людей запомнят и будут поминать дурным словом не тех (Брежнева, Суслова, Подгорного, Кириленко, Андропова и пр.), кто извратил и отменил временные, но правильные и неотложные планы Хрущёва, а его самого, кто первый им подарил в своё время бытовые радости и принёс огромное облечение жизненных условий после Сталина.

Прагматик Косыгин, которому всегда были противны звонкие и пустые идеологические лозунги, попытается использовать аппаратное смещение Хрущёва для кардинального изменения политики государства с разворотом его лицом к людям. Так родилась знаменитая косыгинская экономическая реформа 1965 года, с возвращением от показавшей себя неэффективной хрущёвской территориальной системы совнархозов обратно к обновлённым министерствам, где появились функциональные главки.

С отказом от многих старых и душивших экономику показателей (пресловутого "вала" — производства валовой продукции), с новыми идеями социалистического потребительского рынка, хозяйственного расчёта, относительной экономической самостоятельности предприятий, организации производства для получения прибыли с прямым материальным поощрением тружеников и даже конвергенции капитализма и коммунизма — сближения и взаимообмена идеями между двумя способами производства, ранее считавшимися антагонистическими, непримиримыми.

С заимствованием у капитализма самых логических, эффективно работающих и прагматических рыночных идей, призванных улучшить, повысить эффективность жёсткой, неповоротливой, социалистической, плановой и централизованной системы, столкнувшейся с огромными и неразрешимыми экономическими проблемами. Так неосуществимые идеи вечной коммунистической революции сменялись принципами социальной эволюции, постепенных преобразований в обществе.

В этом деле огромной важности Джермен Гвишиани стал самым доверенным лицом премьера-эволюционера Косыгина, его единомышленником, соратником, помощником. Тут оказалось что-то отличавшее Гвишиани от остальных блатных деток номенклатурных папаш и мамаш. Это был редкий случай, когда судьба свела вместе две редко совместимые вещи: власть и талант. И получился качественный прорыв. Фактически в ГКНТ создается штаб перестройки советской человеконенавистнической системы в социализм с "человеческим лицом".

В 1960-х годах кандидат наук, социолог и философ Джермен Гвишиани начинает работать в Госкомитет СССР по новой технике, затем в Государственном комитете СМ СССР по науке и технике (позднее переименованном в ГКНТ СССР), где, при протекции Косыгина, в 1962 году становится заместителем председателя.

Работая в руководстве ГКНТ, Гвишиани не прекращает собственной научной карьеры и преподавательской деятельности в МГУ. Он защищает в 1969 году докторскую диссертацию на весьма показательную и совсем непопулярную тему "Американская теория организационного управления" — в ту пору "холодной войны", когда в СССР не было понятия менеджмента, тем более из страны главного противника, а только партийного, идеологического руководства.

В 1970 году, в возрасте 42 лет, зятя Косыгина избирают членом-корреспондентом АН СССР по отделению философии и права, а в 1979 году — действительным членом АН СССР, в 51 год! Став чуть не главным специалистом и проводником в СССР идей системного анализа и попыток рациональной эволюции советской системы вместе с председателем Совмина СССР Косыгиным.

Бытует старательно распространяемая недругами Гвишиани из числа славянофилов (читай, русских фашистов) и ностальгирующих по СССР идиотов-совков версия теории заговора, согласно которой он чуть ли не являлся связником ЦРУ США, потому что во время его работы в ГКНТ короткое время одним из его подчинённых являлся полковник ГРУ ГШ Пеньковский — известный "предатель", американский шпион. Их не смущает факт того, что в ведомстве самого Андропова таких предателей было несколько десятков, как мы раньше писали.

Очевидно, что вся эта шпионская и цээрушная туфта распространяется просто для того, чтобы связать имена Гвишиани и Косыгина с "предателем" и шпионом ЦРУ, тупо очернив в глазах идеологически упёртых дураков двух умных, прагматичных и влиятельных людей, попытавшихся осуществить глобальную и прагматичную перестройку советской системы. Но чем идиотичнее миф, тем труднее с ним покончить. К этому приложил руку и Андропов.

Как Андропов круто сменил ориентацию.

Шизофренические парадоксы раздвоения сознания сопровождали всю советскую историю и жизненный путь всех руководителей КПСС и СССР. Андропов не избежал этой участи. Описывать все его противоречия — материал на несколько книг. Поэтому коротко остановимся только на одном.

Будучи 10 лет завотделом социалистических стран в аппарате ЦК КПСС и 5 лет Секретарём ЦК, курирующим это направление, Андропов не только сам стал эдаким вольнодумцем, но и дал путевку в жизнь целой плеяде вольнодумцев и диссидентов внутри советской системы. Это было совершенно естественно.

Потому что было невозможно общаться с иностранцами, даже с так называемыми коммунистами и даже из так называемого соцлагеря, где существовала многопартийная система и многоукладная экономика — Венгрии, Польши, Румынии, Чехословакии и т. п., оставаясь зашоренным и упёртым, как внутрисоветский идеолог Суслов. Иностранные коммунисты и социалисты просто переставали с такими разговаривать. Издаваемый Андроповым в социалистической Европе теоретический журнал "Вопросы мира и социализма" был просто рассадником диссидентства.

С лёгкой руки крёстного отца Андропова — финна Куусинена (академика АН СССР), Пономарёва (академика АН СССР), Русакова, Загладина, Черняева, Цуканова, Бовина, руководителей ряда специализированных институтов (ИМЭМО, Института США и Канады, Института Европы и др.) академиков Арбатова, Иноземцева, Примакова и других руководителей международного направления деятельности КПСС даже в окружении Брежнева оказалось довольно много неформально и неординарно мыслящих помощников, советников, экспертов, которых от идеологических пут и чекистских преследований освобождала и защищала сама принадлежность к высшей правящей элите, касте партийных номенклатурных чиновников.

Но для лично Андропова всё кардинально поменялось в 1967 году, когда он пересел из кресла вольнодумного Секретаря и завотделом ЦК КПСС в рабочий кабинет Председателя КГБ. Хотя он и не стал в одночасье другим человеком, но качественно другая работа заставила его по-иному смотреть на многие вещи и по-другому говорить.

И главное: отныне внешняя оценка его деятельности (со стороны Политбюро) зависела от количества раскрытых КГБ реальных или мнимых заговоров идеологических противников. Расширение полномочий КГБ и, соответственно, личной власти Андропова теперь полностью зависело от реального или мнимого роста активности иностранных шпионов и советских диссидентов. Так Андропов профессионально из диссидента превратился в сатрапа и шизофренически вошёл в столкновение с самим собой. И не только.

Внутрикремлёвская борьба за высшую власть непреодолимо и логически толкала его теперь на самые ортодоксальные идеологические позиции, делая соратником дремучего идеолога Суслова, и ставила Андропова в оппозицию ко всем, кто придерживался иных, более демократичных и широких взглядов на страну, партию и мир.

В частности, в оппозицию к его прямому начальнику, которому формально подчинялся КГБ — председателю Совмина СССР Алексею Косыгину, пытавшемуся экономически раскрепостить социализм, демократизировать и децентрализовать административно-командную систему, одним из имманентных, охранительных и консервативных механизмов которой были органы госбезопасности.

Не случайно, а вполне закономерно бывший вольнодумец и прагматик Андропов, который во многом разделял взгляды Косыгина (и позднее даже будет пытаться сам реализовывать их в жизнь), в 1967 году присоединился к тем, кто всеми возможностями душил косыгинскую экономическую реформу, выставляя её как попытку идеологической диверсии Запада против коммунизма и СССР, как "предательство" коммунистической идеологии.

Мировая закулиса.

Наступала эпоха разрядки международной напряженности, которая совершенно не устраивала Андропова и его КГБ, которым лучше жилось в период шпиономании и яростной "холодной войны". Прагматик Косыгин высоко оценивался в мире как управленец, а его зять Джермен Гвишиани станет неформальным послом, личным представителем главы правительства СССР на международном уровне, войдёт во многие международные неформальные и негосударственные структуры, которые стремились оказать подспудное, интеллектуальное влияние на международную политику, и которые получили название "мировой закулисы".

В частности, Гвишиани станет активным членом созданного в 1968 году Римского клуба — закрытой (всего 100 членов) международной общественной организации (аналитического центра), объединяющей представителей мировой политической, финансовой, культурной и научной элиты. Римский клуб был создан итальянским промышленником Аурелио Печчеи (президент в 1969–1984 гг.) и генеральным директором по вопросам науки ОЭСР Александром Кингом (президент в 1984–1990 гг.).

Римский клуб организовывал крупномасштабные исследования по широкому кругу вопросов, но в основном в социально-экономической области. Теоретическая деятельность Римского клуба получила неоднозначную оценку и подверглась жесточайшей критике всех тех, чьи позиции затрагивали эти исследования, грозящие им потерей власти, почестей и денег. Она включала в себя широкий спектр конкретно-научных разработок, послуживших толчком к возникновению такого нового направления научных исследований, как глобальное моделирование и общефилософских рассуждений о бытии человека в современном мире, ценностях жизни и перспективах развития человечества.

Работы в сфере глобального моделирования, построение первых компьютерных моделей мира, критика негативных тенденций западной цивилизации, развенчание технократического мифа об экономическом росте как наиболее эффективном средстве решения всех проблем, поиск путей гуманизации человека и мира, осуждение гонки вооружений, призыв к мировой общественности объединить усилия, прекратить межнациональные распри, сохранить окружающую среду, повысить благосостояние людей и улучшить качество жизни — всё это составляет позитивные стороны деятельности Римского клуба.

В разное время действительными членами Римского клуба были академики Фёдоров, Примаков, Логунов, Садовничий (ректор МГУ), писатель Чингиз Айтматов. Почётными членами являлись Горбачёв и Патон. До 2012 года современную Россию в Pимском клубе в качестве действительного члена представлял профессор Сергей Капица.

Демократы обвиняли Римский клуб в том, что он является простой ширмой КГБ, прикрытием для кадровых шпионов и секретных агентов влияния Москвы на Западе. Славянофилы и совки обвиняли его в том, что именно он, через свои программы и институты, дал СССР когорту "сионистов", "масонов", "перестройщиков" и "младореформаторов", якобы специально разрушивших великую державу в угоду Западу.

Членкор и позднее академик Гвишиани, как член Римского клуба, совместно с лордом Цукерманом и М. Банди, станет в 1972 году организатором Международного института прикладного системного анализа (МИПСА) в Лаксенбурге (Австрия), председателем его научного совета. В 1976 года Гвишиани, с благословения Косыгина, станет также директором (и будет оставаться им в течение 17 лет) созданного под него Всесоюзного НИИ системного анализа ГКНТ и АН СССР (ВНИИСИ), который был задуман как советский филиал МИПСА.

По задумке институт должен был стать советской неформальной "фабрикой мысли", аналогом американской RAND Corporation. В институте не существовало рамок того, что можно было обсуждать, и практически отсутствовала идеологическая цензура.

"Институт был тесно вовлечён в процесс выработки решений в области стратегии экономической политики, в том числе в разработку долгосрочных программ развития Советского Союза. В институте была необычная для СССР свобода обсуждения экономической проблематики. На экономическом факультете МГУ представить её было трудно. За ту стилистику научных семинаров, которая была у нас, там бы профессора немедленно уволили с волчьим билетом", — вспоминал позднее Егор Гайдар, работавший в начале 1980-х годов во ВНИИСИ под руководством Шаталина, позднее исполнявший обязанности премьер-министра и работавший министром финансов РФ.

Вот только немногие известные сотрудники ВНИИСИ:

•Станислав Шаталин — замдиректора, затем советник последнего генсека ЦК КПСС и президента СССР Горбачёва, один из авторов программы "500 дней" совместно с Явлинским

•Пётр Авен — работал в одной лаборатории с Гайдаром с 1981 по 1988 год, затем был направлен в МИПСА в Австрию, позднее был министром внешнеэкономических связей в 1992 году, российский олигарх, один из акционеров банковской группы "Альфа".

•Борис Березовский — член-корреспондент АН СССР, скандальный российский политик и "олигарх", участвовавший в государственном перевороте и замене президента Ельцина на Путина, печально закончивший жизнь в эмиграции в Лондоне

•Виктор Данилов-Данильян — работал в институте со дня основания, заведующий лабораторией, был министром охраны природы и природных ресурсов РФ.

•Александр Жуков — работал в институте с 1978 по 1980 год, являлся вице-премьером в правительстве Фрадкова.

•Михаил Зурабов — аспирант в институте с 1978 по 1981 год, был председателем пенсионного фонда и министром здравоохранения РФ.

•Леонид Канторович — академик, лауреат Нобелевской премии по экономике.

•Владимир Лопухин — работал в институте с 1977 года, был министром топлива и энергетики РФ.

Но мы тут немного отвлеклись…

Вернёмся обратно в кабинет Андропова, где он встречался с академиком Гвишиани, зятем умершего Косыгина, в середине дня 18 декабря 1980 года.

Торжественное обещание.

Как и Андропов, Джермен Гвишиани тоже был великим лицедеем — иные не выживали в брежневской лживой, насквозь прогнившей и циничной системе. Он был вынужден затаить свою ненависть к давнишнему недругу и сопернику Косыгина Андропову после некрасивой истории с отставкой тестя. Он понимал, что теперь оставался во многом беззащитным перед всесильным главным чекистом, рвущимся к посту генсека ЦК КПСС.

Пока Косыгин являлся одним из первых лиц партии и государства, вся его семья входила в список неприкасаемых. За ними не могли следить чекисты, их не могли подслушивать опера госбезопасности.

Вернее, материалы слежки и подслушек на членов семей членов Политбюро, если таковые и получались, всё равно не могли быть реализованы ни в суде, ни в секретном производстве в КГБ. Они подлежали уничтожению по партийным инструкциям. И этим пользовались: и распутная дочь Брежнева Галина, и её супруг — мздоимец Чурбанов, и дети Щёлокова, Рашидова, Алиева, и многие другие сынки и дочки высшей кремлевской номенклатуры. Но Андропов хранил компромат — до поры до времени.

После отставки Косыгина его близкие вместе с ним потеряли не только право на государственные особняки, дачи, машины, охрану и правительственную связь. Они стали почти простыми смертными, которые могли отныне быть взяты в оперативное наблюдение и разработку органами госбезопасности.

Конечно, при живом ещё Косыгине, даже отправленном в отставку с высших постов, но остававшимся членом ЦК и депутатом Верховного Совета СССР, чекисты не смогли бы сделать с его близкими что-то уж слишком подлое и серьёзное. Но кончина Алексея Николаевича делала отныне всю его семью открыто уязвимой для всесильной чекистской машины Андропова. Джермен Гвишиани это отлично понимал.

Да, он пока оставался содиректором международного института, директором советского академического института и академиком Академии наук СССР, которая славилась своей независимостью и фрондой. Это было одно из немногих мест в стране, где существовала реальная демократия, а не позорные выборные спектакли как во всей остальной стране. Партийные и государственные чиновники могли в партийных и закрытых институтах защищать притворные, ничего не стоящие диссертации, чаще всего — под грифом совершенно секретно. Но выше фиктивного доктора наук им прыгнуть не удавалось.

Выборы в Академию наук СССР были настоящими, тайными и независимыми. Неоднократно строптивые академики "прокатывали" при тайном голосовании больших партийных бонз, кандидатов из ЦК КПСС. И поделать с этим не могли ничего ни КГБ, ни Политбюро. Академия наук также отказывалась исключать из своих рядов академика Сахарова и некоторых других учёных с мировыми именами, ставших в СССР диссидентами, как на неё ни давили чекисты и партийцы…

Андропов притворно проникновенно посочувствовал Джермену Гвишиани по поводу кончины его тестя, просил передать его соболезнования дочери Косыгина Людмиле, внукам Татьяне и Алексею. Объяснил, в какой сложной ситуации оказалась партия (Андропов любил говорить от имени всей партии, которая его на это никогда не уполномочивала), в связи с тем, что смерть бывшего премьера пришлась на давно запланированные праздничные дни, к которым очень много людей долго готовилось.

Он даже не стал говорить про день рождения Брежнева. А только про 60-летний юбилей со дня рождения советской внешней разведки, про героических чекистов — боевой отряд партии, ведущих смертельно опасный бой на передовых рубежах идеологической войны с мировым империализмом во главе с США и НАТО, рискующих своими жизнями ради хрупкого мира на Земле.

Нельзя, неправильно, несправедливо было бы лишать сотни и тысячи бойцов-героев невидимого фронта их заслуженного профессионального праздника. Ради одного человека, даже такого известного и славного как бывший глава советского правительства. Послушать Андропова, получалось, что Косыгин своей несвоевременной смертью оказывался чуть не виноват перед родной Коммунистической партией, перед КГБ и государством! Да, это больно, но семья Косыгина, верного и преданного сына партии, должна их всех понять, войти в их трудное положение.

"Вот именно, что преданного! — подумал про себя Джермен Гвишиани. — Преданного его ближайшими соратниками! Преданного всеми вами, подлецами!"

— Чего собственно Вы от нас хотите, Юрий Владимирович?

— Понимаете, Джермен Михайлович. В таком положении партия не может сообщить о кончине Алексея Николаевича ещё три дня. Пока не пройдёт субботний праздник. Иначе его придётся отменить, а это будет несправедливо по отношению к тысячам замечательных людей, не правда ли? И Вы должны мне дать слово, что не станете рассказывать публично о смерти Вашего уважаемого тестя западным средствам массовой информации, давать интервью, делать заявления для иностранной прессы… Вы готовы дать такое слово Политбюро ЦК?

Наступила тягостная минута раздумья. Гвишиани был припёрт Андроповым к стене (хорошо, что это был не Берия или Сталин! Те не припирали к стене, а ставили к стенке…). На открытое противостояние всей репрессивной машине Андропова и Брежнева он пойти не мог.

Зять покойника понимал, что Андропов мог бы и его самого, и его домочадцев элементарно изолировать на эти три дня. Не арестовывать, конечно. Не сажать в Лефортово. Сейчас не те времена. Но взять под своеобразный домашний арест или сослать их всех в какой-нибудь из домов отдыха ЦК или Совмина, или на далёкую госдачу под Москвой — под предлогом заботы об их же здоровье и необходимости отдыха, отключив там телефонную связь. Управления делами и ХОЗУ Совмина СССР и ЦК всё равно возьмут на себя все практические хлопоты с организацией похорон. Семье усопшего тут, так и так, делать ничего не придётся.

— Хорошо, Юрий Владимирович. Я поговорю с Людмилой. И я никому ничего говорить не стану, — с тяжелым сердцем пообещал молодой академик.

— Вы даете мне своё честное слово коммуниста? Я могу так и передать членам Политбюро ЦК?

— Да.

— И Вы поступаете как настоящий партиец, Джермен Михайлович! Партия Вам этого никогда не забудет!

Что поделать против кремлёвско-лубянского заговора?

После тяжёлого разговора с Андроповым, Гвишиани не вернулся обратно на работу во ВНИИСИ, а поехал сразу домой, где его с нетерпением и страхом ждала жена Людмила, которой он успел по телефону сообщить перед отъездом из института, что его срочно вызвали на личную беседу к Председателю КГБ СССР.

— Люся, ты была права. Эти сволочи не хотят объявлять о смерти Алексея Николаевича три дня, чтобы не испортить дня рождения Брежневу и Дня чекиста Андропову. Мало им отставки твоего отца в октябре, которая свела его в могилу! Теперь ещё и заслуженный траур хотят у него и у нас украсть. Андропов заставил меня дать ему слово, что мы никому ничего не скажем три дня.

— И ты дал?

— А что мне оставалось делать?!

— Ты прав. Как говорится, против лома нет приёма…

— Приёма? Погоди, какого приёма?

— Поговорка такая: против лома нет приёма, если нет второго лома…

Оба замерли на секунду и посмотрели внимательно друг другу в глаза, желая убедиться, что им пришла одна и та же свежая и спасительная мысль в голову. По мстительному огню в глазах жены Джермен Гвишиани понял, что не ошибся. Людмила Косыгина-Гвишиани думала о том же. Они были очень близкими людьми и давно понимали друг друга с полуслова.

Ещё две недели назад они получили, как обычно, приглашение в так называемый Спасо-Хаус, в резиденцию Посла США в Москве, на предпраздничный приём к мультимиллионеру Томасу Ватсону-младшему, у которого бывали давнишними, регулярными и желанными гостями. На само Рождество многие сотрудники посольства разъезжались по домам, и рождественский дипломатический раут устраивался неделей ранее — вечером 18 декабря 1980 года.

Из-за затянувшейся болезни и отставки Алексея Николаевича Людмила и Джермен сильно раздумывали, стоит ли ходить на приём к американцам. Сегодня утром после траурного известия, решили точно не ходить. Но после разговора с Андроповым положение изменилось. Теперь им представлялась великолепная возможность изящно и изощрённо отомстить кремлёвским старпёрам и, прежде всего, Андропову за их подлость в отношении Косыгина.

— Но я же дал Андропову и Политбюро слово, Люся! Честное слово коммуниста. Что никому ничего не скажу.

— И что ж с того? Это ТЫ дал этим ублюдкам слово, что ТЫ никому ничего не скажешь. Вот ТЫ никому ничего говорить и не будешь. А я никому никакого слова не давала. Эти сволочи мне даже не позвонили. Ни один! И у меня лично перед ними нет никаких формальных обязательств…

— Ты что-то придумала?

— Да, есть одна идея…

Глава 16 — Армянское радио

Срочное донесение агента ЦРУ.

На 18 декабря 1980 года у специального разведчика ЦРУ под глубоким прикрытием Билла Ренквиста были заранее намечена "моментальная встреча" с одним из его агентов — очень ценным источником американской разведки в СССР. Встреча была запланирована на 11.36. Шпион из США должен был лично принять от агента последние добытые им информационные материалы и, в свою очередь, передать ему деньги, инструкции и американские лекарства, которые было недостать в Советском Союзе. Это был большой, но просчитанный риск.

Дилетанты считают, что самой опасной операцией в разведке является добыча секретных сведений. И сильно ошибаются. Хорошо внедренному, подготовленному, дисциплинированному, обученному и надёжному агенту, как правило, не составляет особого труда собрать необходимые данные или сделать копии секретных документов, которые ему доступны по роду работы или его должности. Шпионские навыки, психологическая выдержка и специальная, закамуфлированная техника позволяют это делать даже в самых "режимных" местах, практически под носом у первых отделов и контрразведки.

Главная проблема — как эти копии быстро и незаметно передать за границу из-за советского "железного занавеса". И как незаметно получить от буржуазного эмиссара из-за кордона оплату предательского труда, оперативную шпионскую технику, дефицитные товары. Большинство шпионских провалов всегда было связано с проколами, нарушениями правил, халатностью и недоработками при проведении операций связи: закладками и изъятиями тайников, постановкой сигналов, явками и личными встречами.

Вспомните хотя бы наш самый популярный кино-сериал про Штирлица: на чём завалился супер шпион-нелегал? На обидной смерти под бомбами своей же, советской авиации советскогорадиста-шифровальщика, в результате чего резидент остался без связи. На идиотской беременности своей радистки, оравшей по-русски при родах в немецком госпитале, вместо того, чтобы уехать рожать в СССР или нейтральную страну (Швецию), что резидент Штирлиц мог, но халатно не удосужился организовать, преступно поставив на грань провала всю сеть и самого себя.

На дилетантски оставленных им отпечатках пальцев на чемодане с рацией, которой преступник-резидент не имел права касаться, и на трубке телефона в комнате правительственной связи, которую супер резидент Штирлиц не догадался протереть платочком. На его личной встрече с Борманом, когда его чуть не выдал под пытками в Гештапо шофёр. И на дурацком провале непрофессионального агента-связника, дилетанта профессора Пляйшнера в Швейцарии, глупо не заметившего сигнала провала явочной квартиры в Берне на Цветочной улице, потому что резидент халатно провёл его психологическую и техническую подготовку к строгому и неукоснительному соблюдению мер предосторожности.

В настоящей шпионской реальности часто бывало не лучше, чем в кино. Во всех спецслужбах мира. Советского шпиона-нелегала в США Вильгельма (Вильяма) Фишера, более известного под украденным им чужим именем коллеги-чекиста Рудольфа Абеля, "завалил" его собственный радист-шифровальщик Хайнанен, по пьянке продавшийся ФБР.

Тайник за батареей отопления в подъезде на Пушкинской улице, глупо "засвеченный" перед советской "наружкой" непрофессиональным американским шпионом из Московской резидентуры ЦРУ, и слишком очевидные, повторяющиеся моментальные встречи с женой английского дипломата вывели, в конце концов, КГБ на шпиона Пеньковского.

Выроненный оперативником ЦРУ и забытый в своей машине фотоаппарат "Минокс" со снимками уже подготовленного места тайниковой операции позволил КГБ удачно арестовать предателя, ценного агента ЦРУ. И так далее и тому подобное. Примеров десятки и сотни.

Сейчас проблема обеспечения связи значительно облегчилась с развитием мобильной телефонии и Интернета, а также с открытостью и доступностью большинства стран, в которых трудно или практически невозможно установить тотальный контроль. А в СССР, который среди иностранных шпионов заслуженно считался сложной страной с жёстким контрразведывательным режимом, в 1980 году поддерживать оперативную связь с иноземной разведкой было куда как непросто.

Вы будете смеяться, но даже внутри своего собственного посольства в Москве, обладающего правом экстерриториальности (то есть, являющегося суверенной территорией США на советской земле), резидентурам ЦРУ и РУМО приходилось соблюдать не меньше оперативных предосторожностей, чем "в городе", "в поле", на настоящей вражеской, советской территории.

Как выяснилось позднее, старое здание американского посольства в Москве было нашпиговано микрофонами и камерами советской госбезопасности, включая кабинет посла США, а новое здание, любезно построенное при активном "содействии" КГБ СССР, было просто одним большим микрофоном, потому что наши чекистские "жучки" были так встроены во все несущие конструкции, что очиститься от них можно было только, сравняв новые постройки с лицом земли. К тому же весь местный вспомогательный персонал американских дипломатических миссий поголовно работал на КГБ (уборщицы, шофёры, повара, секретарши и т. п.).

Но в тот декабрьский день 1980 года судьба шла навстречу ЦРУ и хранила молодого и талантливого американского разведчика от неудач. Ренквист был одет в добротную, но внешне неприметную японскую куртку чёрного цвета, в американские джинсы, которые тогда были у каждого второго или третьего студента, в обычную и дешёвую кроличью шапку-ушанку и выглядел не то, что иностранцем, но даже не студентом, а простым и безобидным советским подростком. Но его цепкий взгляд подмечал всё, ум анализировал обстановку с быстродействием большого стационарного компьютера, а фотографическая память фиксировала мельчайшие детали вокруг.

После хорошо мотивированного очередной любительской фотосъемкой московских достопримечательностей и посещением различных магазинов, сложного, трёхчасового проверочного маршрута по Москве с неоднократной сменой видов транспорта и кварталов города, который позволил убедиться на 100 %, что за ним нет слежки, и что он мог спокойно выходить на шпионскую операцию с агентом, Билл Ренквист оказался в районе Кунцева. Там он считал сигнал готовности агента к операции связи — неприметную полоску, оставленную губной помадой на столбе в условленном месте по маршруту следования оперативника.

Через четверть часа они установили так называемый "визуальный контакт" на подходе к станции метро. Они были знакомы лично уже несколько месяцев, и не раз успешно проводили подобные операции. Им не нужно было здороваться и выказывать иные знаки того, что они знали и узнали друг друга. Им следовало просто на долю секунды встретиться глазами в толпе в условленной точке, увидеть друг друга и после этого следовать один за другим на безопасном расстоянии.

Как почти весь транспорт, московское метро повсеместно в часы пик, а центре города, на кольцевой линии и на станциях у вокзалов — весь рабочий день, было кошмаром для советской контрразведки: там нельзя было проконтролировать абсолютно ничего. Слишком много было народа — миллионы пассажиров ежедневно, за исключением воскресений. И пустить слежку за всеми подозрительными людьми, с которыми потенциально мог контактировать в метро уже выявленный шпион (не говоря уже о подозреваемых) за два-три часа, не представляло физической возможности даже для огромной машины тогдашнего, находившегося на пике своего развития КГБ СССР, штаты которого с 1967 года были раздуты Андроповым минимум в три раза.

Конечно, даже в переполненном метро в час пик, в виде исключения можно было разово, специально, целенаправленно окружить уже выявленных, точно установленных шпиона и его агента большой группой "наружников" и оперативников, изображавшей толпу, снабдив их скрытой техникой аудио и видеозаписи. Но единственно в том случае, когда контрразведка заранее и точно знала о проведении важной шпионской операции вражеской разведкой, когда речь шла о заранее выявленном и документально подтверждённом секретном сотрудничестве. И только на финальной стадии оперативной разработки — при взятии с поличным и аресте на моментальной или личной встрече, тайниковой операции.

Но за сосунком "Чебурашкой" Ренквистом практически не пускали "наружку", его КГБ разрабатывал агентурно — по месту его стажировки в МГУ, считая слишком молодым и малоопасным объектом, не представляющим серьёзного оперативного интереса. Именно поэтому ЦРУ и доверило передать на связь именно ему двух своих самых ценных источников информации в СССР.

Один из его агентов, с которым они сегодня должны были обменяться материалами, внешне беззаботно спустился в метрополитен на станцию и сел в первую дверь головного вагона поезда метро, следующего в центр, пройдя немного внутрь. Оперативник ЦРУ вошёл следом, но, до поры до времени, оставшись у дверей и отвернувшись, спокойно выжидал удобного момента, видя агента позади себя в отражении и контролируя ситуацию вокруг.

Вся оперативная хитрость разведчика заключалась в том, чтобы просто заранее оказаться чуть впереди агента, прямо на пути входящей в вагон толпы с таким расчётом, чтобы постоянно увеличивающаяся масса пассажиров метро его, как бы естественно, непреодолимо и против воли, подобно мощной волне цунами, тащила бы его внутрь вагона и всё более плотно прижимала к агенту. Дальше — дело техники и психологической выдержки, которой обладали оба.

По мере продвижения к центру города поезд столичной подземки, особенно его головной вагон, быстро наполнялись народом. Последние три станции состав метро шёл набитый битком так плотно, что никакая наружка в этой обычной и ежедневной московской транспортной давке уже не смогла бы ни проконтролировать обмен материалами, ни взять с поличным агента и опера. Этим давно и постоянно в московском общественном транспорте пользовались шпионы, карманники и сексуальные маньяки.

Оказавшиеся, как бы совершенно случайно, рядом шпион и агент в толкучке легко и незаметно, не глядя друг на друга и не разговаривая, за несколько секунд обменялись приготовленными материалами. Оперативник США незаметно спрятал полученный пакет в специальный пояс под одеждой. Он уже приготовился постепенно отодвигаться от своего агента, когда внезапно почувствовал, что тот вложил ему прямо в руку ещё что-то, на ощупь похожее на небольшой смятый клочок бумаги.

Это было грубым нарушением правил оперативной связи и безопасности. По делу, американцу следовало бы тут же выронить это "что-то", чем бы оно ни было, могущее быть уликовым материалом — чтобы немедленно отделаться от подобной возможной улики или провокации контрразведки, перевербовавшей агента.

Но совсем ещё малоопытный Билл Ренквист был рисковым парнем, и обладал неким шестым чувством, помогавшим ему в шпионском деле. Ему по-мальчишески очень нравилось играть в шпионов в опасной стране. От такого непредвиденного развития оперативной ситуации эндокринная, гормональная система его по-юношески легко возбудимого организма моментально выплеснула в кровь изрядную порцию адреналина, все чувства обострились, и сердце забилось сильней. Молодой шпион-нелегал ЦРУ трепетно почувствовал особую удачу.

"Легальные" разведчики, совершающие свою незаконную, преступную деятельность за границей под дипломатическим прикрытием, строго говоря, ничем серьёзным не рискуют. Самое худшее, что может их ждать: взятие с поличным на шпионской операции, задержание и привод в полицейский участок, вежливое составление протокола в присутствии своего консула, официальное объявление нежелательной персоной (нон грата) и постыдная высылка из чужой страны обратно, к себе домой, в 24 часа. Всегда обидно, иногда позорно, но не смертельно. Ведь их секретную агентуру в таких странах как СССР чаще всего ждёт расстрел.

А на родине провалившихся или "расшифрованных" кадровых шпионов-оперативников ждёт почётная "отсидка" в Лэнгли пару-тройку лет. Затем смена своей настоящей фамилии на другую, вымышленную и отъезд в новую долгосрочную загранкомандировку, в совсем другой регион и другую страну. Но снова — в "тёплое местечко", в посольство США, на приличную должность с дипломатическим статусом, солидной зарплатой, со штатом слуг, с красивыми и дорогими машинами, со светскими раутами. До следующего прокола, не дай бог.

Сотрудники "легальных" шпионских резидентур всех разведок — это циркачи-притворщики, выступающие под куполом цирка со страховочным тросом и над страховочной сеткой. Их срыв с высоты грозит им только громким вздохом всего цирка в момент падения, быстрым разочарованием кровожадной публики, понявшей, что ничего страшного не произошло и произойти не могло, и собственным профессиональным стыдом за плохо выполненный номер. Но временный стыд легко пережить, и даже к регулярному сраму люди привыкают. Главное — продолжать жить и выступать.

А вот шпионы под глубоким прикрытием, разведчики-нелегалы — совсем другое дело. Они выступают в настоящем цирке с действительно смертельно опасными номерами по старинке: без страховки, без прочного троса на поясе, без упругой амортизирующей сетки внизу. Для них падение из-под купола шпионского цирка чревато в лучшем случае — моментальной гибелью, в худшем — тяжелой пожизненной травмой или параличом с окончанием профессиональной карьеры.

Шпионы под глубоким прикрытием — единственные настоящие шпионы. Они занимаются преступной деятельностью за границей, в чужой, опасной и враждебной стране в одиночку, без подстраховки, чаще всего — без прямой посторонней помощи, с реальной опасностью для свободы и жизни. Как сапёры, шпионы-нелегалы могут ошибиться только один раз.

Когда они прокалываются или их предают за рубежом, нелегалы попадают в иностранную тюрьму как минимум на 20–30 лет, чаще — пожизненно. В некоторых странах их расстреливают или вешают, иногда — без суда и следствия. Если повезёт, после ареста и нескольких лет тюрьмы-одиночки их могут обменять на таких же шпионов-нелегалов противника, или на какого-нибудь известного политического заключённого.

Поэтому у нелегалов, у шпионов под глубокой легендой от постоянной опасности и от необходимости рассчитывать только на самих себя вырабатывается, как у диких хищников, особое оперативное чутьё, внутренний голос, которого нет у большинства "легальных" разведчиков и который безошибочно подсказывает им, как поступить в критической ситуации.

Именно этим, особым оперативным нюхом нелегал Ренквист в долю секунды понял, что давний, надёжный, дисциплинированный и проверенный агент не пошёл бы на подобное грубое нарушение инструкции, на такой непредвиденный и сверх рискованный шаг, если бы не случилось чего-то необычного, непредвиденного.

И юный Билли, не раздумывая, повинуясь только своему внутреннему голосу, в свою очередь, нарушил оперативную инструкцию, решив оставить это "что-то" у себя, но переложив его отдельно в карман куртки. Советский агент ЦРУ вышел на ближайшей станции, а американский кадровый шпион поехал дальше в район посольства США на Садовом кольце.

Получив от агента материалы и передав ему деньги, его заказы и новые инструкции, Ренквист выполнил только половину задачи. Теперь ему следовало сделать то же самое, чтобы передать полученное от агента — в посольскую резидентуру ЦРУ, которая переправит материалы в США дипломатической почтой. Но это было проще и менее рискованно. Потому что материалы шли уже не от советского предателя к ЦРУ США, а от американца американцам, от кадрового оперативника другому кадровому оперативнику.

Не суть, как это было сделано. Важно, что менее чем через час полученный от агента пакет уже лежал на столе в посольстве США на улице Чайковского, в кабинете у "легального" резидента ЦРУ Бэртона Гербера. Каково же было его удивление, когда ему также передали скомканную и приложенную к полученным от агента материалам записку, в которой открытым текстом по-русски от руки печатными заглавными буквами было написано: "СЕГОДНЯ ОКОЛО 11 ЧАСОВ УТРА В БОЛЬНИЦЕ УМЕР БЫВШИЙ ПРЕМЬЕР КОСЫГИН".

Это было грубым нарушением шпионских правил безопасности. Агент пошёл на такой рискованный шаг только потому, что узнал об этой чрезвычайной и важной новости буквально за несколько минут до выхода на давно запланированную операцию и не имел физической возможности сделать шифрованное, кодированное сообщение или фотоснимок, и вложить их в заранее упакованный и приготовленный для передачи в ЦРУ конверт.

Но, как известно, победителей не судят. Операция прошла удачно, а полученная экстренная информация стоила риска. Во время очередного сеанса связи агенту, для порядка, будет сделано замечание о необходимости более строгого соблюдения мер безопасности, но одновременно объявлена благодарность за проявленную оперативную инициативу и будет выплачена денежная премия за ценную информацию.

Пять минут спустя, из "легальной" резидентуры под прикрытием посольства США в Москве в штаб-квартиру ЦРУ ушла короткая шифротелеграмма с пометкой "срочно". Ещё 10 минут шифровально-дешифровальной службе в Лэнгли понадобилось расшифровать телеграмму из московской резидентуры и доложить её начальнику советского отдела, а тому — замдиректора ЦРУ по операциям и директору ЦРУ.

Адмирал Стэнсфилд Тёрнер немедленно довёл её до сведения Белого дома, несмотря на весьма раннее утреннее время. Этим он, в очередной раз, попытался продемонстрировать критически настроенному президенту США большие возможности американской разведки. Но после свержения исламистами шаха Ирана, захвата в посольстве США в Тегеране американских заложников и неудачной попытки их освобождения американский президент-демократ Джимми Картер не доверял ЦРУ и делал всё, чтобы сократить его бюджет и операции.

Однако, прочитав срочное сообщение из Москвы, даже Картер понял его важность и поделился этой разведывательной информацией с избранным президентом США Рональдом Рейганом и со своим новым, недавно сменившим ушедшего в отставку Сайруса Вэнса госсекретарём (министром иностранных дел) Эдмундом Маски, попросив его перепроверить полученные ЦРУ данные через заграничные возможности Госдепартамента и через Посла США в Москве.

Андропов в это время был ещё в Кремле на заседании Политбюро ЦК КПСС, а затем на вручении Брежневу ордена по случаю наступающего дня рождения. Так американская разведка, высшее руководство и госдепартамент США волей случая узнали о смерти бывшего советского премьера раньше Председателя КГБ и членов высшего советского руководства.

Эдмунд Маски позвонил также исполняющему обязанности директора подчинённого Госдепартаменту Информационного агентства США (ЮСИА) — фактически параллельной разведывательной службы, которая курировала и финансировала подрывную радиостанцию "Голос Америки", вещавшую на весь мир на более чем 50-ти языках.

Анекдотично и симптоматично, что в 1978-82 годах сокращённое название этого пропагандистского и фактически разведывательного агентства по-английски состояло их тех же трёх букв, что и ЦРУ (ICA — International Communication Agency; CIA — Central Intelligence Agency). Оттуда тоже ушло срочное задание в московский корпункт Ай-Си-Эй проверить и разузнать детали о смерти бывшего премьера СССР.

Советский арабский телефон и армянское радио

И снова США повезло. Тут на руку американцам сыграло, прежде всего и именно, то, что кремлёвские старцы, некрасиво отправив больного Косыгина в досрочную отставку, лишили его статуса второго лица в стране. Став почти обычным пенсионером, бывший член Политбюро ЦК КПСС и председатель советского правительства перестал охраняться КГБ, и это сделало физический доступ к нему и распространение информации о нём практически свободными.

Вся больница на Мичуринском проспекте, где он лечился три месяца, немедленно узнала о смерти опального Косыгина, и эта печальная весть стала распространяться по Москве с невероятной скоростью. В закрытом советском обществе обладание эксклюзивным знанием являлось признаком принадлежности к элите, и каждый старался повысить свой личный статус в своём профессиональном и личном окружении с помощью пересказов слухов и домыслов о жизни на кремлёвском Олимпе.

Так называемое "армянское радио" (или, как говорили французы, "арабский телефон") было самым эффективным средством массовой информации в СССР. Каждый, кто узнавал какую-нибудь конфиденциальную новость из закрытых властных кругов, старался побыстрее пересказать её — под большим секретом — всем своим друзьям и знакомым. Сам факт преувеличиваемой секретности сообщения был достаточен для того, чтобы самый большой секрет быстро становился секретом Полишинеля. К 15 часам дня 18 декабря 1980 года о смерти Косыгина знал уже весь огромный аппарат Совмина СССР и ЦК КПСС. О ней не знало только Политбюро ЦК и высшее руководство КГБ.

Отсутствие официального сообщения и факт опальности бывшего премьера сильно подогревали интерес к печальному известию, а увязка её официального замалчивания с днём рождения Брежнева была для всех высших советских чиновников очевидной. К 16 часам дня, когда Андропов, вернувшись из Кремля, беседовал с Крючковым, о кончине Косыгина уже знала и говорила вся Москва.

Американские журналисты успешно соревновались с ЦРУ и РУМО по добыванию интересной и оперативно значимой информации в СССР. В Москве у ЮСИА, Рейтера, других информационных агентств и иностранных СМИ были отличные позиции, в частности, в среде научной и творческой интеллигенции, приближенных к Кремлю журналистов, высших партаппаратчиков ЦК КПСС и сотрудников МИДа. И перепроверить информацию из США не представляло никакого труда.

Были у американцев и отличные источники информации и влияния в возглавляемом зятем Косыгина, академиком Гвишиани ВНИИСИ. На то этот институт был и научным заведением системного анализа, чтобы работающие там люди были весьма хорошо информированы. Они смогли легко связать осенний инфаркт бывшего предсовмина СССР, октябрьскую отставку Косыгина, его затянувшуюся серьёзную болезнь, и появившиеся слухи по всей Москве о смерти Косыгина.

Даже не посвященным в высшие кремлёвские тайны системным аналитикам стало очевидным, что случилось что-то особенное, и этим экстраординарным событием могла быть только действительная смерть Косыгина, что и подтверждало слухи. Тем более, что близкий круг академика Гвишиани это уже знал, после дообеденного звонка из клиники и срочной поездки туда директора ВНИИСИ, вернувшегося расстроенным печальным известием.

Вскоре из корпункта ЮСИА в США ушла срочная телеграмма, а через полчаса после её получения в Вашингтоне в выпуске последних известий "Голоса Америки" появилось первое публичное сообщение на весь мир о смерти Косыгина. Так о ней узнала не только Москва, но и вся закрытая советская страна, потому что американское радио в Советском Союзе слушало больше людей, чем все советские программы вместе взятые.

Параноик с площади Дзержинского.

Но эту новость ещё не доложили секретной справкой членам Политбюро ЦК КПСС и Председателю КГБ СССР, и они ещё не были проинформированы. А узнав, были уверены, что обладают никому не доступными, совершенно секретными сведениями. Именно тогда Андропов и послал свой "ЗИЛ" за зятем умершего бывшего главы советского правительства, чтобы надавить на него и заставить не давать интервью иностранным СМИ.

Это было парадоксально до смешного, что якобы всесильный председатель КГБ СССР Андропов абсолютно не представлял себе реального масштаба информационного охвата зарубежными радиостанциями советского населения и реальной осведомленности последнего о делах в собственной стране. Простые советские люди, стоящие в очередях за исчезающими товарами, знали и понимали больше об экономике и процессах подспудного разрушения СССР, чем высшее руководство страной.

Когда высокопоставленный чиновник много лет читает только "секретные материалы" и трудится в конспиративном ведомстве, у него происходят болезненные и необратимые психиатрические изменения в сознании и личности, создается абсолютно ложное представление о явном и секретном, полностью теряется ощущение реальности.

Андропов за 10 лет закрытой работы в Секретариате ЦК КПСС и за 13 лет в руководстве КГБ приобрёл неизлечимую и тяжёлую болезнь Сталина — он стал психически ненормальным человеком, маньяком, параноиком, помешанным на заговорах, секретности и манипуляциях людьми, особенно, членами Политбюро ЦК и генсеком Брежневым. К слову сказать, то же самое уже давно происходит с Путиным и высшим руководством нынешней России, полностью потерявшими ощущение реальности.

Андропов был совершенно уверен, что его секретные справки и доклады содержали только ему одному известные данные, в то время, когда они свободно распространялись по стране "армянским радио".

Чекистская машина, профессиональная корпорация чекистов, давно разобравшись в системе ценностей, приоритетах и стиле руководства Председателя КГБ, поставляла ему не правдивую и объективную, как ему казалось, информацию, а ожидаемую Андроповым дезинформацию. Андропову, как и Брежневу, докладывали лишь то, что он хотел слышать. Поэтому даже он не представлял реального катастрофического уровня деградации СССР.

Манипуляторский расчёт Председателя КГБ СССР Андропова оказать психологическое влияние на академика Гвишиани, послав за ним свой правительственный "ЗИЛ", сыграл на руку США. Ибо такой необычный факт не остался незамеченным у сотрудников его института, окончательно подтвердив кривотолки и слухи, что стало известным американским журналистам и шпионам.

Месть дочери покойника.

Вечерний предпраздничный рождественский приём в резиденции у Посла США был в разгаре, когда перед Спасо-Хаусом остановилась машина, из которой вышла супружеская чета Гвишиани. Предъявив свои приглашения, они проследовали давно известной им дорогой внутрь особняка.

Тогдашний посол США в Москве был одним из самых необычных руководителей в истории этой американской дипломатической миссии. Строго говоря, он вообще не был дипломатом. Будучи ещё совсем маленьким мальчиком, он уже начал сопровождать своего отца Томаса Ватсона, крупного бизнесмена, в его деловых поездках. Во время Второй мировой войны он служил военным лётчиком и неоднократно прилетал в СССР в рамках миссий по Ленд-лизу, овладев русским языком.

После войны он уволился в отставку из ВВС США и вернулся в крупный бизнес. Сменив своего отца, Томас Ватсон-младший 15 лет возглавлял знаменитую корпорацию Ай-Би-Эм с 1956 до 1971 года, выведя её на самые передовые рубежи в мировой электронике и компьютерной технике. В 1964 году Линдон Джонсон наградил его президентской медалью Свободы — высшей президентской наградой для гражданского лица.

Президент США Джимми Картер, назначая такого необычного человека — крупного бизнесмена с мировой репутацией, вышедшего на пенсию, мультимиллионера, яхтсмена, пилота и филантропа — на пост Посла США в СССР, преследовал цель расширить и активизировать, прежде всего, деловые советско-американские связи.

Поэтому Томас Ватсон поддерживал особые отношения не столько с идеологически зашоренным министром иностранных дел СССР Андреем Громыко, сколько с прагматичным и деловым председателем Совета министров СССР Алексеем Косыгиным.

Вернее, чаще с его зятем — академиком Джерменом Гвишиани, членом Римского клуба и директором ВНИИСИ, и его дочерью — директором Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы (ВГБИЛ). Оба они, выпускники МГИМО, владевшие английским языком, были частыми и желанными гостями в посольстве США и лично у американского посла.

Это очень не нравилось Громыко и Андропову. Особенно в связи с тем, что Картеру удалось усадить в сентябре 1978 года за стол переговоров в Кэмп-Дэвиде премьер-министра Израиля Менахема Бегина и президента Египта Анвара эль Садата, которые за это будут удостоены Нобелевской премии мира. И которые в 1979 году подписали первое мирное израильско-египетское соглашение с возвращением Египту Синайского полуострова (того самого, где в конце октября 2015 года взорвался самолёт с российскими туристами).

За что Картер тоже, но позднее (в 2002 году) получит свою Нобелевскую премию мира, а Садата убьют арабские террористы, не без помощи андроповского КГБ. Ибо отход Египта при Садате от бывшей большой "дружбы" с СССР эпохи Хрущёва и Насера, в сторону США и начало, при американском посредничестве, прямых двусторонних переговоров с Израилем, которые в антисемитском СССР назывались "сепаратным сговором с сионистами", были расценены советским руководством как предательство.

Хотя при Картере двусторонние отношения с СССР начали улучшаться, что даже привело к заключению в июне 1979 года в Вене второго Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений. Но Сенат США отказался его ратифицировать после введения в декабре 1979 года советских войск в Афганистан. А затем последовал американский бойкот летних Олимпийских игр в Москве в 1980 году, к которому присоединилось еще 66 стран.

Таким образом, в конце 1980 года советско-американские отношения переживали уже на самые лучшие времена, но это было только началом. После официального прихода к власти в США Рональда Рейгана в январе 1981 года, который объявит СССР "империей зла", они ещё больше ухудшатся и вернутся почти обратно в эпоху "холодной войны", при полной идеологической поддержке консервативной "железной леди" Маргарет Тэтчер, премьер-министра Великобритании.

Президент Рейган уже в январе 1981 года заменит Томаса Ватсона-младшего на посту Посла США в СССР на карьерного дипломата Артура Хартмана, бывшего при Картере в 1977–1981 годах послом во Франции. В конце декабря 1980 года Томасу Ватсону-младшему оставался ещё месяц до его отзыва из Москвы.

В такой обстановке дочь Косыгина с мужем приехали 18 декабря 1980 года вечером на приём в резиденцию Посла США. То, что придумала Людмила Косыгина-Гвишиани, чтобы отомстить старикам из Политбюро, было впечатляюще.

Она вошла в зал, где шёл приём, в длинном чёрном платье и в чёрной траурной вуали, почти полностью скрывающей её бледное лицо. Муж был в строгом чёрном костюме с чёрным галстуком. Все присутствующие замерли, и все оживлённые разговоры оборвались как по команде.

Слухи о смерти Косыгина уже разнеслись по миру, по Советскому Союзу и по Москве. О них в течение дня объявили западные радиостанции. Но те, кто ещё сомневались, в отсутствие официального сообщения ЦК КПСС или ТАСС, увидев дочь и зятя бывшего советского премьера, расстались с последними сомнениями.

Холодное дыхание необъявленной смерти вошло на дипломатический приём вместе с родственниками Косыгина. Им ничего не надо было говорить. Они не нарушили данного Гвишиани Андропову честного слова коммуниста. За них всё сказало траурное одеяние. Всё было понятно без слов и не требовало дополнительных разъяснений.

Начиная с Посла США, иностранные дипломаты и советские гости начали подходить к Людмиле и Джермену с выражением соболезнований. Приём у американского Посла вылился в первое официальное прощание с усопшим главой советского правительства. Все те хорошие слова о Косыгине, которые не сказали кремлёвские подлецы с октября 1980 года, были высказаны супружеской чете Гвишиани представителями дипломатического корпуса в Москве в тот вечер.

Посол США после приёма вернулся на работу и написал короткий отчёт, отослав его шифротелеграммой в Госдепартамент в Вашингтон. Все присутствовавшие на приёме послы других стран также немедленно по своим дипломатическим каналам проинформировали свои министерства иностранных дел, глав государств и правительств своих стран.

Когда чекистские соглядатаи, сексоты и стукачи, присутствовавшие на приёме, а также кадровые сотрудники КГБ, работающие под прикрытием "дипломатов", доложат своему оперативному начальству с площади Дзержинского, и когда поздно вечером эти отчёты лягут на стол Андропову, он придёт в ярость. Это надолго испортит ему праздники. Но сделать он уже не сможет ничего.

Так дочь Косыгина отомстит за своего отца подлым членам тогдашнего Политбюро ЦК КПСС, брежневским прихлебателям, "днепропетровской мафии" и лично Председателю КГБ СССР.

Глава 17 — Победитель конкурса

Жан-Пьер Шарбонье уже несколько лет откровенно прозябал на радио в Париже. Карьеры яркого политического журналиста не получилось. А вне политической журналистики во Франции прославиться или стать влиятельным журналистом было нельзя. Ну, разве что на ниве скандальной уголовной, криминальной хроники, "высокой моды" и элитной культуры или военным репортёром в "горячих" точках планеты, где чаще получали пулю, чем Пулитцеровскую премию.

Две трети журналистов во Франции не состояли в штате нигде и были "пи-жи-стами" или внештатниками, которые сотрудничали одновременно с несколькими редакциями. "Пижиста", как и волка, кормят ноги. Когда тебе платят жалкие гроши не с написанной, а с опубликованной стандартной строчки в несколько десятков печатных знаков, нужно очень много побегать, чтобы заработать хотя бы на оплату коммунальных счетов и скромной еды впроголодь. Вечные долги, вечные разборки с банком или судебными приставами в конце чуть не каждого месяца, вечно неустроенные быт и семейная жизнь после разводов, вечный поиск призрачной славы непризнанного гения.

Известности и творческих лавров Шарбонье не снискал. В лицо его не знал вообще никто, кроме родственников и друзей, а также ближайших коллег и начальства в футуристическом круглом здании французского Гостелерадио на авеню Президента Кеннеди, а по имени — почти никто, кроме слушателей РФИ за несколько тысяч километров от Парижа в африканских джунглях или саваннах. Ему повезло только в одном: удалось стать штатным сотрудником государственной телерадиокомпании, что считалось во французской журналистике уже огромной удачей.

Работа у него была неинтересной, скучной, нетворческой, но вполне приличную зарплату из государственной казны платили исправно. А это значит, также исправно копилась гарантированная государственная пенсия и имелась хорошая медицинская страховка — можно было не бояться умереть от болезней и старости в нищете. Денег более-менее хватало и на выпивку, и на еду, и на лекарства, и на оплату в рассрочку на 30 лет квартирки в далёком пригороде Парижа, и на пару недель отдыха у моря летом или в горах зимой. За неимением славы — имение банального куска хлеба и крыши над головой.

Его постепенно задвинули на международное французское радио, вещавшее на франкофонную Африку. Это был, как говорят во Франции, "платяной шкаф" (placard), куда человека вешают, как старое, надоевшее и вышедшее из моды пальто в нафталине — откровенный отстойник, ссылка для потерявших нюх, стиль, связи или доверие писак.

Он вёл на РФИ несколько ничего не значивших еженедельных рубрик с сильным уклоном в абстрактную лингвистику и языкознание — для высоколобых, интеллигентных негров из далёких бывших французских африканских колоний, которые обожали язык Мольера и Гюго, говорили на нём даже лучше, чем средние образованные французы. Из этих слушателей РФИ со временем могли вырасти достойные, прикормленные и угодные бывшей французской метрополии региональные политики, депутаты парламента, министры, президенты, члены Французской академии — высшего клуба писателей Франции, вроде Леопольда Седара Сенгора, Леона-Гонтрана Дамаса или Эме Сезэра, певцов и проповедников "негритюды", изысканной литературы чернокожих для белых про чернокожих.

Одной из таких еженедельных, пятиминутных, лингвистических рубрик Жан-Пьера Шарбонье было "Загадочное слово" (Le mot mysterieux), выходившее в эфир каждый воскресный вечер в 21.55 с повтором через два часа. Из заданных вразброс букв нужно было составить очередное задуманное составителем рубрики мудрёное слово из толстого толкового словаря французского языка: существительное, прилагательное, глагол, наречие или причастие. И по почте прислать ответ в Париж на радио в течение недели.

Приз — какой-нибудь гаджет (какая-нибудь безделушка) с логотипом "РФИ" (футболка, брелок, шариковая ручка, фломастер, зажигалка, рюкзачок, бейсболка, дешёвый радиоприёник и тому подобное). А ещё — диск какого-нибудь самого популярного и современного исполнителя французской или франкоязычной эстрадной песни: Мишеля Сарду, Джонни Алидея, Даниэля Балявуана, Катрины Ляра, Франсуазы Арди, Рёно, Эрбера Леонара, Мишеля Польнареффа, Жака Ижлена, Луи Шедида, Марка Лявуана, Мишеля Жонаса, Эрве Виляра, Лео Ферре, Сержа Генсбура, Жоржа Мустаки, Жоржа Брассенса, Пьера Башле, Жанны Масс, Дианы Фоли, Мишеля Берже, Вероники Сансон, Франсиса Лалана, Лорана Вульзи, Жерара Ленормана, Франсиса Кабреля, Эдди Митчеля, Жана Ферра, Жан-Жака Гольдмана, Ги Беара, Клода Нугаро, Пьера Перрэ, Даньэля Гишара, Энрико Масьяса, Милены Фармер, Жака Дютрона, Жан-Люка Ляэ, Этьена Дао, Жюльена Клера, Алэна Башунга, Патрика Брюэля, Жильбера Беко или Бернара Лявилье, групп "Телефон", "Имаж", "Эндошин", "Форбанс" или "Гольд".

О которых не знало практически ничего даже большинство студентов, профессионально изучавших французский язык. Не говоря уже о средних советских людях 1970-80-х годов, вскормленных исключительно на ограниченном творчестве двух французских персонажей, допущенных на советский телеэкран и в советский радиоэфир — Джо Дассена и Мирей Матьё.

Лингвистический конкурс Жан-Пьера Шарбонье "Загадочное слово" пользовался популярностью среди молодых африканцев — старших школьников и студентов. Открытка авиапочтой из Африки во Францию шла два-три дня. Побеждал тот, кто первым присылал правильный ответ. Из СССР и стран соцлагеря в нём никто и никогда участия не принимал. Не потому, что так уж трудно было отгадать секретное, загадочное сложное французское слово. И не потому, что не было у нас людей, интеллектуально способных это сделать.

А из-за "железного занавеса" — государственных и чекистских запретов на всякую несанкционированную переписку с заграницей. Даже самую безобидную. Несмотря на гарантированную Конституцией СССР и Хельсинским актом свободу переписки для советских граждан.

Все наши свободы в Советском Союзе были бумажными, формальными. Реальными являлись повсеместные ограничения и запреты. СССР доживал своё последнее десятилетие (но этого никто не знал и не мог предвидеть) и смертельно боялся любой открытости, как раковый больной, который боится услышать от врача безжалостного, но честного диагноза и правдивых результатов анализов.

Сам КГБ активно использовал открытый почтовый канал для секретной связи со своими шпионами-нелегалами и тайной агентурой, направляя им шифрованные и кодированные сообщения. Отсылая им письма с нанесённым, поверх безобидного бытового текста, "симпатическими" чернилами и невидимым глазу оперативным текстом, который мог быть проявлен только определённым, индивидуально подобранным для каждого шпиона химическим веществом. Или открытки с приклеенными под марки микроточками — почти невидимыми глазу миниатюрными фотографиями пары уменьшенных страниц стандартного печатного текста, которые можно было прочитать только под огромным увеличением, с помощью микроскопа или после обратного многократного фотоувеличения.

Поскольку в КГБ это делали сплошь и рядом, там видели и опасались таких же потенциальных западных шпионов везде. Поэтому почта, идущая из СССР за границу и обратно, или вообще не выпускалась и не впускалась, или чрезвычайно долго перлюстрировалась, досматривалась, читалась и проверялась. Письмо авиапочтой из СССР в Париж, куда летал ежедневно регулярный авиарейс, шло не меньше месяца. Если вообще доходило до адресатов.

Когда в понедельник 8 декабря 1980 года ведущему Жан-Пьеру Шарбонье утром в Париже вручили телеграмму из Москвы с ответом на заданную накануне загадку со словом "антикоституционно", он сильно удивился. Всё тут было необычно. Очень быстрый и правильный ответ. Очень необычная география — ответ из-за "железного занавеса", из СССР пришёл впервые. Очень необычная форма ответа — международной телеграммой. Отсутствие обратного адреса и имени отправителя. Просто какая-то мистерия. Воистину загадочное слово. Не отгадка, а новая загадка. Он не знал, что ему со всем этим делать. Дежурный редактор отослал к главному. Главред посоветовал подождать и посмотреть, как будут развиваться события.

Шарбонье был человеком сильно рассеянным, наивным и погружённым в свои многочисленные бытовые проблемы. Поэтому он не придал слишком большого значения нескольким совершенно "случайным", но назойливым встречам, которые у него произошли в течение ближайших дней.

Впервые за 20 лет работы на радио, четыре дня подряд он ежедневно сталкивался с журналистами из СССР, с которыми до этого не общался вообще никогда. Все они прекрасно говорили по-французски, в Париже чувствовали себя, как рыбы в воде. Шарбонье позабавило "совпадение", что появление странной телеграммы из СССР совместилось по времени с появлением этих русских, но это не насторожило беспечного француза.

Первого, корреспондента "Курьера ЮНЕСКО" Игоря Рожновского ему представил давнишний коллега из политической редакции Франс-Интэр. Шарбонье "случайно" наткнулся прямо на них в баре напротив здания французского Гостелерадио, куда он вышел с парой коллег перекусить и пропустить по рюмочке красного винца в обеденный перерыв.

Этот русский был отлично образован, очень подкован во французской и международной политике, обаятелен и чрезвычайно щедр. Он легко оплатил всей компании несколько "кругов" выпивки, много шутил, рассказывая анекдоты про впавшего в старческий маразм Брежнева, чем завоевал уважение французских журналистов, как бесстрашный и диссидентствующий человек.

Он буквально "прилип" к Шарбонье, пытаясь высосать из него личную информацию как пиявка, и не было никакой возможности от него отделаться. Шарбонье, однако, совершенно не был расположен откровенничать с незнакомым русским.

И не потому, что тот был незнакомым (в журналистике общение на короткой ноге с незнакомыми людьми имеет место быть сплошь и рядом). А потому что тот был слишком уж удачливым и прекрасно устроенным, настоящим журналистом-международником при штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже, в то время как подмастерье от журналистики Шарбонье отсиживался в отстойнике на "РФИ".

Разница между блестящим русским и задрипанным французом была так разительна, что было удивительно, как тот может вообще интересоваться коллегой-неудачником из Франции. Никогда, даже при беседах с самыми известными коллегами-французами, Шарбонье не чувствовал себя таким убожеством.

И задушевного разговора не получалось. Беседа не клеилась, несмотря на бесплатное вино, льющееся рекой, и "тёплую" компанию. Шарбонье закрывался всё больше и больше с каждым новым вопросом о его работе, который подспудно, но выразительно выпячивал его профессиональную никчёмность.

Ну, как рассказать иностранному везунчику и удачнику, аккредитованному при штаб-квартире блистающей ооновской международной организации, про бесславный конец своей карьеры и про дебильные лингвистические конкурсы для африканских школьников, которые француз вынужден был устраивать на "РФИ"?! Что-то Шарбонье смущало в этой свободе и открытости удачливого человека из-за "железного занавеса". И он не стал говорить с ним о загадочной телеграмме из его закрытой страны.

А работающий под прикрытием корреспондента "Курьера ЮНЕСКО" советский кадровый шпион Рожновский, почувствовав растущее напряжение объекта оперативной разработки Шарбонье и его настойчивый уход от откровенного разговора о своей работе, сделал из этого совершенно неправильные выводы: о его весьма вероятной связи с французскими спецслужбами и об использовании его канала, его передач на радио для мероприятий посекретной связи с зарубежной шпионской агентурой.

Чувствовалось, что французу было, что скрывать. И у кадрового советского шпиона не оставалось сомнений, что тут скрывается какая-то тайная, наверняка, разведывательная, подрывная деятельность. Так уж устроены мозги у шпионов-преступников, которым всюду мерещатся такие же шпионы, которые везде видят своих "коллег", рыцарей плаща и кинжала.

Шпиону Рожновскому оставалось только непонятным, делает ли своё "черное дело" Шарбонье сознательно и целенаправленно, как агент или даже кадровый разведчик, "подкрышник", или шпионские ведомства Франции его используют "втёмную".

На следующий день на своей видавшей виды, старенькой "Пежо" Шарбонье на оживлённом парижском перекрестке перед обеденным перерывом "случайно" ударился в совсем новый, с иголочки "Рено" последней марки с зелёными дипломатическими номерами, возникший по правую руку, как из-под земли. Его владельцем "случайно" оказался советский "коллега" — заведующий бюро ТАСС во Франции Олег Широков.

Машина русского дипломата была шикарной и дорогой, вмятина в левом бампере приличной и наглядно говорившей о явной вине француза — помеха справа, имевшая приоритет по дорожному кодексу Франции, строгие правила которого ничем не отличались от советских. Это грозило французскому журналисту пробить солидную брешь в его бюджете.

На месте происшествия стала быстро скапливаться шумная толпа кровожадных парижских зевак и добровольных советчиков. Даже, если бы русский оказался виноват, ему всё равно ничего не грозило бы — дипломатический статус позволял ему просто послать и пострадавшего француза, и французскую полицию, куда подальше.

Но вместо того, чтобы громко и со скандалом обвинять во всем Шарбонье, как сделал бы в Париже любой другой автомобилист, независимо от того, был ли он виноват в ДПТ или нет, любезный до неприличия русский дипломат рассыпался в пространных извинениях на отличном французском, сразу и без препирательств принял всю ответственность на себя. Это сильно разочаровало большую толпу зевак, немедленно начавшую расходиться, поняв, что скандала не будет, и обрадовало Шарбонье.

Более того, Широков не только живо уладил дела с дорожной полицией, обязался полностью оплатить Шарбонье ремонт его задрипанного "Пежо", весьма оперативно организовав его срочную эвакуацию к знакомому гаражисту-механику, который обещал всё исправить в течение дня, но и пригласил француза урегулировать все оставшиеся формальности со страховками в ближайшем ресторанчике.

За шикарным обедом с великолепной выпивкой в отличном ресторане, где русский, похоже, был уважаемым и желанным завсегдатаем, досадное недоразумение было быстро забыто, и "коллеги" принялись обсуждать профессиональные журналистские проблемы.

То ли вино в этот раз было лучше, то ли из-за психологического стресса после ДТП, но Шарбонье "поплыл", расслабился и начал изливать совершенно незнакомому русскому израненную в многолетних журналистских и чиновных боях французскую душу. Он рассказал ему о себе всё, даже не заметив, что в ответ не узнал от русского "коллеги" практически ничего о нём.

После обеда Широков подбросил Шарбонье обратно до здания Гостелерадио Франции, и тот, из простой любезности, не мог не пригласить иностранного "коллегу" зайти к себе в редакцию, если ему это интересно. Русский удивительно легко согласился, хотя был солидным руководителем заграничного бюро влиятельного и известного на весь мир советского агентства.

Шарбонье было весьма приятно и лестно провести такого почётного гостя по коридорам Радио Франции, представить своего нового знакомого приятелям, коллегам, врагам и начальству. Строго говоря, это Широков в коридорах по дороге представлял Шарбонье французским журналистам из других, более престижных редакций радио и телевидения Франции. Заведующего бюро ТАСС в этом здании знали очень многие, а сотрудника отстойника РФИ гораздо меньше.

Как ему ни было неудобно, но Шарбонье пришлось рассказать о своём скромном вкладе в лингвистическое просвещение африканского континента. Слово за слово, разговор зашёл о конкурсе "Загадочное слово" и о полученной из СССР неподписанной телеграмме. Шарбонье даже показал её Широкову.

Тот, повертев её в руках, внешне не проявил большого интереса к странному посланию из Москвы, заметив только, что высоколобые интеллектуалы встречаются не только в Африке, но и в самой большой в мире стране победившего социализма, славящейся своей системой образования.

На вопрос, что Шарбонье собирается делать с этим посланием, тот ответил, что ни обратного адреса, ни фамилии отправителя нет, и поделать с телеграммой пока не представляется возможным ничего. Несмотря на то, что ответ на загадку был прислан правильный, и его автор формально победил в этом этапе конкурса, он оставался "неизвестным солдатом", мистером Иксом.

В своём вечернем, секретном отчёте резиденту советской внешней разведки во Франции полковнику КГБ Четверикову, кадровый шпион Широков подробно рассказал об оперативном подходе к французскому объекту разработки, о полученной информации, о лингвистическом конкурсе и телеграмме. Отметив, что Шарбонье не производит впечатления скрытного или хитрого человека, не скрывает своего недоумения по поводу загадочной телеграммы из СССР, которая, по всей видимости, создала для РФИ во Франции столько же проблем, сколько и для КГБ в Москве, Зеленограде и Париже.

История с побитыми машинами и их ремонтом дала советскому шпиону Широкову отличную возможность завязать регулярное и мотивированное общение с Шарбонье в течение нескольких дней, подключив к нему ещё двух оперативных сотрудников парижской резидентуры — работника бюро ТАСС Владимира Куликовских и атташе по культуре Юрия Борисова. Но ничего принципиально нового в течение первой недели получено больше не было.

Всё изменилось в понедельник 15 декабря 1980 года, когда очередная телеграмма из Москвы, с очередным правильным ответом на загадку конкурса "Загадочное слово", заданную накануне — в воскресенье 14 декабря, хотя по-прежнему и не содержала адреса отправителя, но оказалась подписанной неким Сергеем Жаковым. У безымянного победителя конкурса, наконец, появилось имя.

На следующий день в Москву, в штаб-квартиру разведки в Ясенево, пришла диппочта из Парижа, с которой "легальный" резидент КГБ полковник Четвериков прислал отчёт о проведённых в столице Франции мероприятиях оперативной разработки Шарбонье и их результатах.

В воскресенье 21 декабря 1980 года в 21.55 в сетке вещания радиостанции "РФИ" как обычно стояла программа Жан-Пьера Шарбонье "Загадочное слово", и её ведущий выдал в эфир следующее сообщение:

"Нам вот уже две недели подряд, каждое воскресенье отвечает по телеграфу из Москвы новый слушатель — Сергей Жаков. И оба раза он даёт правильные ответы.

На вопрос в передаче от 7 декабря 1980 года о наречии, состоящем из 1 буквы "а", 1 буквы "с", 1 буквы "у", 1 буквы "ц", 1 буквы "к", 3 букв "и", 3 букв "о", 3 букв "т", 4 букв "н", правильный ответ: антиконституционно. К сведению наших уважаемых слушателей — это слово из 18 букв считается самым длинным во французском языке.

На вопрос в передаче от 14 декабря 1980 года о существительном женского рода единственного числа, состоящем из 1 буквы "а", 1 буквы "я", 1 буквы "к", 1 буквы "ц", 1 буквы "с", 1 буквы "р", 1 буквы "т", 1 буквы "д", 1 буквы "э", 2 букв "и", правильный ответ: экстрадиция.

Поскольку Сергей Жаков первым прислал правильные ответы, он признан победителем в двух этапах конкурса. Русский Жаков выиграл футболку и брелок с логотипом нашей радиостанции и два больших диска в 33 оборота современных артистов французской эстрады — Джонни Алидея и Жанны Масс.

Однако мы не можем пока выслать ему его призов, потому что, к сожалению, не знаем, где он точно живёт. Дорогой господин Жаков пришлите нам свой полный домашний адрес, и Вы получите выигранные призы.

Сегодня, дорогие наши радиослушатели, мы предлагаем вам подумать над следующей загадкой: наше новое тайное слово — это страдательное причастие мужского рода единственного числа, состоящее из 1 буквы "г", 1 буквы "ы", 1 буквы "р", 1 буквы "п", 1 буквы "й", 1 буквы "б", 1 буквы "о", 2 букв "е", 2 букв "н"."

Через час, в 23.00 по Московскому времени студент МГИМО Сергей Жаков с дежурного телеграфа из Зеленограда отправил очередную телеграмму в Париж на имя ведущего лингвистического радио-конкурса "Загадочное слово" радиостанции "Радио Франс Интернасьональ" Жан-Пьера Шарбонье, содержавшую одно слово: "ПОГРЕБЁННЫЙ".

В 24.00 очередной бланк отправленной телеграммы был секретно изъят с телеграфа и подшит начальником Зеленоградского райотдела УКГБ по Москве и Московской области в секретное дело оперативной разработки (ДОР) "Фермер".

Французское слово "погребённый" в телеграмме, отправленной из Зеленограда в Париж, странным и мрачным образом совпало по тональности и сути с происходившими в Москве скорбными событиями, что не осталось вне внимания чекистов. В понедельник 22 декабря 1980 года Москва прощалась с бывшим членом Политбюро ЦК КПСС, Председателем Совмина СССР, членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета СССР, дважды Героем Социалистического труда и кавалером многих государственных наград Советского Союза и ряда иностранных государств Алексеем Николаевичем Косыгиным. Только в понедельник 22 декабря 1980 года члены Политбюро ЦК КПСС принесли свои соболезнования родным и близким покойного.

Утром 22 декабря 1980 года секретная справка о новой телеграмме в Париж из закрытого, режимного центра советской электроники Зеленограда была доложена начальнику Московского УКГБ генерал-полковнику Алидину и Председателю КГБ СССР генералу армии Андропову. К ней была приложена плёнка с магнитной записью передачи РФИ, её расшифровка и перевод, а также справка бригады наружного наблюдения, которая отмечала странное поведение объекта "Фермер".

Из неё было очевидно, что Жаков заранее знал о передаче, готовился к ней. Услышав в эфире французской радиостанции своё имя, он пришёл в сильное возбуждение. Громкие крики неподдельной радости огласили квартиру, и были слышны соседям. После чего объект оперативной разработки и наблюдения "Фермер" исполнил импровизированный африканский танец победителя.

Затем Жаков в тишине работал с толковым словарём французского языка минут 35–40, снова победительно вскрикнул, заполнил чистый бланк международной телеграммы, быстро собрался и сходил на телеграф около 23 часов отправить новое короткое послание в Париж.

Андропов вызвал к себе начальника внешней разведки генерал-полковника Крючкова и начальника управления "С" генерал-майора Дроздова. Ознакомив их с последними полученными из Зеленограда и Парижа материалами, Председатель КГБ СССР спросил: "Ну, что скажете, товарищи генералы, не пора нам его брать?"

Глава 18 — Cоветская государственная шизофрения

Пока андроповский КГБ СССР продолжал секретно охотиться за студентом МГИМО Сергеем Жаковым (объектом оперативной разработки "Фермер") по подозрению его в шпионаже и измене Родине, тот, в свою очередь, начал наивную охоту за своими французскими призами.

Как оказалось, выиграть из-за "железного занавеса" лингвистический конкурс на международном радио во Франции было куда более просто, чем получить выигранные награды из-за границы.

Жаков являлся гражданином формально коммунистической и реально мелкобуржуазной страны, официальной государственной политикой которой являлась чекистская закрытость, болезненная подозрительность и психиатрическая шизофрения — то есть, в которой говорилось одно, делалось совершенно другое, думалось третье, а мечталось о четвёртом. Поэтому Жаков столкнулся с двумя формальными проблемами и одной идеологической.

Закрытый город.

Первая формальная трудность заключалась в том, что советский гражданин Жаков проживал в закрытом (как бы секретном) центре советской микроэлектроники и, следовательно, военно-промышленного комплекса СССР — Зеленограде. Его родители трудились над формально секретными темами в формально секретном Московском институте электронной техники, который официально являлся "почтовым ящиком", и имели вторую форму допуска КГБ СССР к работе с секретными документами — то есть, были не только практически невыездными, но и "непоказными".

Зеленограда, как населённого пункта, ни на картах СССР, ни в почтовых сообщениях не существовало. Вместо этого официальный почтовый адрес Жакова выглядел так: Москва, К-498, корпус 406, кв.105. Ни названия города (Зеленоград), ни названия улицы (Центральный проспект).

Электронный наукоград, город-шарашка был поделён на "зоны" как колония строгого режима или поселение ссыльных в сталинско-бериевском ГУЛАГе. Предприятия и НИИ были расположены в северной и южной промышленных зонах. Названий улиц и площадей в городе, кроме трёх-четырёх основных (площадь и улица Юности, Центральный и Панфиловский проспект), не было.

Жилые кварталы назывались микрорайонами и имели лишь нумерацию, кодированное цифровое обозначение. Если номер дома начинался с четвёрки, это означало, что он расположен в 4-ом микрорайоне города — это знали все в Зеленограде, но почти никто вне его. Так же различались магазины — 1-ый торговый центр в первом микрорайоне, 8-тий торговый центр в восьмом микрорайоне.

Зеленоградские кирпичные башни повышенной комфортности для городской партийно-инженерной элиты в просторечии именовались "Царским селом" (площадь Юности) и "Дворянским гнездом" (5-ый микрорайон).

На общественном транспорте в Зеленоград можно было приехать только двумя путями, оба из которых постоянно и бдительно контролировались милицией, КГБ и их секретной добровольной агентурой среди водителей, автобусных кондукторов и контролёров электрички: на автобусе-экспрессе прямого 400-го маршрута "Северный речной вокзал Москвы — Зеленоград" или на пригородном электропоезде калининского направления с Ленинградского железнодорожного вокзала. Зеленоград официально считался закрытым городом, и факт его существования был формально засекречен. Иностранцам туда въезд был закрыт и даже советским гражданам — ограничен.

Наши замечательные андроповские "органы" не смущала ни новая (брежневская) Конституция СССР 1977 года, якобы гарантировавшая полные свободы всем советским гражданам, ни Хельсинский акт международного совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанный Брежневым в 1975 году, который взял от имени СССР на себя торжественные обязательства полностью соблюдать все признанные в цивилизованных странах гражданские свободы и права человека (свободу слова, вероисповедания, передвижения, переписки, собраний и т. п.).

Но самое главное, наших кадровых шизофреников с площади Дзержинского не смущал даже тот простой факт, что о существовании якобы секретного Зеленограда с его якобы секретными предприятиями микроэлектроники было давно и всё известно всем иностранным шпионам.

Почему? Хотя бы уже потому, что во время эпохи разрядки международной напряженности, по собственному, инициативному приглашению советских властей в Зеленоград приезжали с официальными, государственными визитами президент США Ричард Никсон и президент Франции Жорж Помпиду в сопровождении генсека ЦК КПСС Леонида Брежнева и предсовмина СССР Алексея Косыгина. Не говоря уже о Фиделе Кастро и прочих социалистических главах братских компартий, государств и правительств. О чём широко сообщили в своё время не только центральные советские СМИ, но и буржуазная пресса.

Но в стране победившей государственной шизофрении — СССР — не существовало ни здравого смысла, ни прагматической логики, ни даже формальной буквы своего собственного Основного закона, а только секретные инструкции и чекистские подзаконные акты, какими бы идиотскими они не являлись. И огромная армия высокооплачиваемых дармоедов-шизофреников — ментов, партаппаратчиков и чекистов, денно и нощно стоявших на страже всем известных и никому не нужных секретов в соответствии с никому не известными инструкциями, утверждёнными ещё при царе Горохе.

Таким образом, чтобы получить выигранные во Франции призы, Жаков официально не мог дать французам своего домашнего адреса, не ставя самого себя и своих родственников, которые были формально обязаны бдительно хранить тайну существования всемирно известного "секретного" города-спутника, в положение "шпионов", "изменников" и "предателей Родины". Чекисты-шизофреники во главе со свихнувшимся на секретности параноиком Андроповым готовы были засадить в тюрьму всякого нормального человека. И регулярно сажали.

Закрытый ВУЗ.

Прописка в Зеленограде была только половиной беды несанкционированного победителя лингвистического конкурса на радио Франции Сергея Жакова, ибо не только его место жительства было секретным, но и его место учёбы. Ведь он являлся студентом весьма (самого) престижного, но закрытого, ведомственного ВУЗа при МИДе СССР, готовившего будущих дипломатов, внешторговцев, журналистов-международников и правоведов по связям с внешними рынками и странами — бойцов переднего края идеологической войны с международным империализмом.

Это теперь в МГИМО при МИДе РФ чуть не каждую неделю выступают главы иностранных государств и правительств, лидеры зарубежных политических партий, руководители международных организаций, фирм и банков. Это сейчас там существуют международные программы межуниверситетского сотрудничества, студенческого, аспирантского и преподавательского обмена, совместные с иностранными ВУЗами учебные программы.

Это в нынешнее время МГИМО имеет свой официальный сайт во всемирной электронной сети "Интернет", свои официальные профили и страницы в международных социальных сетях и открыто демонстрирует всему миру своих преподавателей и студентов. Это в настоящее время новость о победе студента МГИМО в международном конкурсе в секунды обошла бы социальные сети и Твиттер, спровоцировав тысячи "лайков" и перепостов по всему миру.

В 1980 году советский партийный, идеологический ВУЗ — МГИМО МИД СССР был также закрыт и секретен как аппарат ЦК КПСС или КГБ СССР. Единственными иностранцами, допущенными туда, были только предварительно проверенные и специально отобранные КГБ студенты из стран соцлагеря и Кубы.

Даже элитным студентам-международникам тогда были строго запрещены все несанкционированные контакты с иностранными представителями внутри СССР и поездки за рубеж, в том числе — по приглашению коллег, иностранных студентов из стран соцлагеря. МГИМО был красивой, золотой, но клеткой — своего рода тюрьмой для золотой молодёжи.

Наконец, идеологической проблемой для Жакова явилось то, что он выиграл лингвистический конкурс не в какой-нибудь социалистической Болгарии или братской Монголии, а империалистической Франции — стране НАТО и Западной Европы, вражеском для СССР государстве.

При Сталине сажали и ссылали в ГУЛАГ сотни тысяч и миллионы мнимых шпионов и сфабрикованных врагов народа. А уж реальный контакт с заграницей — подарок судьбы для чекистов. Тут бы был немедленный расстрел виновника и ордена для карателей. При Андропове уже за простой контакт с иностранцами не расстреливали, но выигранные во Франции призы грозили обернуться для студента Жакова в лучшем случае отчислением из МГИМО.

Закрытая страна.

В любой нормальной стране городские или университетские власти, узнав о победе юного жителя их города и студента в международном конкурсе, порадовались бы этому выигрышу, написали бы о нём в городской и университетской газете, сообщили бы по городскому радио и телевидению, устроили бы торжественный, праздничный вечер для вручения призов. Пригласив на него представителей французского международного радио и другой прессы, дипломатов из посольства Франции и нашего МИДа, политиков, начальство, чиновников от культуры и образования.

Школа и престижный институт, где обучался победитель международного лингвистического конкурса, тоже сочли бы за честь похвалиться своими учебными успехами. Об этом весьма позитивном событии, наверняка, написали бы центральные газеты, возможно, даже сообщила бы программа "Время". Ведь это был такой прекрасный повод продемонстрировать европейские и мировые достижения замечательной советской системы образования, воспитания и культуры. Повод не придуманный, а реальный.

Но ни Москва, ни Зеленоград, ни МГИМО, ни весь СССР не были нормальными городами, учреждениями и странами. У нас нормальным считалось вовсе не публичное поощрение положительных достижений молодого гражданина в области образования и лингвистики, а возбуждение секретного дела оперативной разработки в КГБ СССР по его подозрению в шпионаже и измене социалистической Родине.

Жаков шёл по лезвию чекистской бритвы и даже не догадывался о серьёзности своего положения, потому что был ещё очень наивным молодым человеком. Но кое-что за два с половиной года обучения в МГИМО он соображать уже начал. Особенно после мрачной истории с Олимпиадой-80 в Москве (мы об этом уже писали в четвертой части книги). Поэтому он стал усиленно размышлять, что бы ему такое предпринять, чтобы и призы получить, и не вылететь из института.

Закрытое Гостелерадио СССР

Призы были выиграны в радиоконкурсе, поэтому он первым делом и логически подумал о советском радио. Нашёл по городскому справочнику телефон молодежной и международной редакций Всесоюзного радио и позвонил туда. Удивительно, но там ответили.

И он рассказал дежурному клерку-журналисту в нескольких словах о французском конкурсе, о победе, о призах, о своём проживании в закрытом городе и учёбе в закрытом ВУЗе. И спросил, нельзя ли организовать так, чтобы парижский корреспондент Всесоюзного радио получил бы во Франции для него призы и переслал бы их на Пятницкую улицу в Москву. Клерк взял паузу на размышление — наверняка, побежал стучать начальству.

В Гостелерадио СССР было своё иновещание — вещание на иностранных языках на весь мир, пропагандистская служба, которая была более-менее равносильна РФИ при Гостелерадио Франции. И оно вполне могло бы связаться с коллегами во Франции и урегулировать вопрос.

На Центральном телевидении была также большая Учебная редакция с отделом телепередач на иностранных языках, в том числе, и на французском. И она могла бы легко подключиться к профильной, лингвистической истории, поспособствовать её счастливому разрешению.

Если бы на нашем советском радио работали бы не советские, а настоящие журналисты, они бы, безусловно, заинтересовались необычной историей, встретились бы с её персонажем, сделали бы любопытный репортаж, может даже, организовали бы прямой радиомост с Парижем. Да, мало ли что придумали бы падкие на сенсации и на неординарные судьбы настоящие журналисты.

Но в Гостелерадио СССР в Москве и в его корпункте в Париже работали не журналисты, а советские журналисты, то есть, идеологические чиновники, верные слуги, административные подмастерья советского шизофренического режима и "подкрышники" — кадровые шпионы КГБ СССР. Их не интересовали ни интересные журналистские истории, ни сенсации, ни люди, ни судьбы. Они занимались государственным шпионажем, государственной пропагандой и идеологической манипуляцией сознанием 260 миллионов советских людей в угоду сумасшедшим кремлёвским старцам.

Поэтому, вернувшийся клерк, ещё раз и очень подробно расспросив Жакова по телефону о деталях истории, вместо того, чтобы сделать всё то нормальное, что сделали бы нормальные журналисты в нормальной стране, нормальные сотрудники международной, молодежной и учебной редакций Гостелерадио СССР или иновещания, не дал никакого внятного ответа. А только посоветовал ему написать подробное письмо, запрос на имя товарища Лапина — главного телерадио министра Советского Союза. Как подумал наивный Жаков, для более подробного изучения вопроса в положительном ключе.

Он не знал, что это посоветовал ему кадровый оперативный сотрудник действующего резерва КГБ СССР, служивший под "журналистским" прикрытием в международной редакции Гостелерадио СССР, после короткого оперативного разговора со своим настоящим начальством на площади Дзержинского.

И цель этого (оперативного) совета чекиста, прикрывавшего воинское звание журналистским, была лишь в том, чтобы получить собственноручные письменные "признания" потенциального "шпиона" и "изменника Родины". Чтобы затем подшить их в его уголовное дело, подследственное КГБ СССР, и использовать их как формальные доказательства его вины в советском суде, готовом осудить любого, кто попал под колпак Гештапо Мюллера, пардон — Комитета госбезопасности Андропова.

О чём опер, чекист "подкрышник" написал в подробной секретной справке после окончания телефонного разговора с Жаковым. Пройдя по линии 5-го управления (идеологические диверсии противника) КГБ СССР, эта справка, прочитанная и завизированная его начальником, генерал-лейтенантом Филиппом Бобковым, была доложена Андропову и затем, по принадлежности, легла в уже третий том дела оперативной разработки "Фермер".

Контора пишет…

На быстро составленный и отправленный подробный запрос студента Жакова, министр советского телевидения и радио Сергей Лапин очень (слишком) оперативно (за два дня) ЛИЧНО ответил заявителю на правительственном бланке заказным письмом, что Гостелерадио СССР не имеет к французскому радиоконкурсу никакого отношения и ничем не может содействовать в получении призов из Франции.

Вы когда-нибудь писали очень большому начальству, в ведущую газету, в популярный журнал или на Центральное телевидение? Нет?! Тогда вы не знаете, что миллионы писем приходили (и продолжают приходить) в редакции и большие инстанции.

Над этим великолепно и тонко поиронизировал Владимир Высоцкий в своей песне "Письмо из сумасшедшего дома, с Канатчиковой дачи, в редакцию телепередачи "Очевидное невероятное":

"Дорогая передача!

Во субботу, чуть не плача,

Вся Канатчикова дача

К телевизору рвалась.

Вместо, чтоб поесть, помыться,

Уколоться и забыться,

Вся безумная больница

У экранов собралась…"

В стране, где была и остается повсеместно развитой коррупция, взяточничество и круговая порука местных властей и правоохранительных органов, единственная надежда, остававшаяся у людей, была написать в Москву — самому большому начальству, на телевидение или в самую главную газету.

А из Москвы либо не было ответа, либо приходили пустые отписки, либо ваше письмо просто возвращалось к тому, на кого вы жаловались — и он сводил с вами счёты. Позднее подобную обратную пересылку запретили партийными инструкциями и законодательно обязали всех чиновников в течение месяца давать развернутый и мотивированный ответ по сути жалобы.

Понятно, что даже с нашими повсеместно раздутыми, огромными штатами чиновников, никаких кадровых бюрократов не хватило бы содержательно отвечать на этот огромный массив корреспонденции. Поэтому при всех государственных конторах и редакциях появился специальный бюджет для внештатных корреспондентов, внешних референтов и консультантов, которые подрабатывали на этой довольно прибыльной работе.

Ушлый и писучий человек мог легко, левой ногой, настучать бюрократическую, но формально мотивированную отписку в четверть или половину печатной странички на официальном бланке, за что платили копеек 50. За три-четыре часа сверхурочной подработки в субботу, воскресенье или другое свободное время можно было, не сильно утруждаясь, приработать себе вторую зарплату старшего инженера, школьного учителя или вузовского преподавателя.

"Уважаемый редактор,

Отвечайте нам,

А то,

Если Вы не отзовётесь,

Мы напишем в "Спорт-лото"!"

После чего все заготовки внештатника отвозились в официальную контору, с которой он сотрудничал, где их формально подписывал какой-нибудь 457-ой замзав 129-го сектора 62-го подотдела 28-го отдела 15-го управления 3-го главка министерства или госкомитета.

А тут, вдруг, вместо дежурного старшего помощника младшего дворника до письменного ответа заявителю снизошёл аж сам министр!!!

Ответ министра Лапина

Большего держиморды и мракобеса, чем Лапин, при Брежневе трудно было сыскать. Даже на фоне Щёлокова, Суслова, Кириленко, Тихонова, Гришина или Черненко. За свой солдафонский характер и за то, что он ездил на чёрной министерской "Чайке" с це-ко-вскими номерами 11-11-МОС, партаппаратчики прозвали Лапина "барабанными палочками".

Выжив в 1930-х годах в период нескольких волн массовых "чисток" в Ленинграде и сталинского "Большого террора" в стране после убийства Кирова, 27-летний чиновник от советской партийной журналистики Лапин в 1939 году удачно поступает в Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б). После окончания которой, пока вся страна воюет, истекает кровью и голодает, Лапин хитро пролезает на ответственную и сытую работу в тылу — сначала в отдел пропаганды и агитации аппарата ЦК в Москве, а потом в Радиокомитет. К концу 1940-х годов он там становится большим начальником в ранге зампреда.

С 1953 по 1967 год его ждёт дипломатическая карьера — в одно время с Андроповым и в начале — по линии стран соцлагеря. В 1956-60 годах, по протекции доживавшего свои последние политические дни сталинского министра Скрябина (подпольная партийная кличка "молотов), Лапин — Чрезвычайный и полномочный посол СССР в Австрии, которая являлась одним из самых активных центров шпионского противостояния между странами соцлагеря и Западом, когда в соседней пылающей пожаром восстания Венгрии послом был ещё Андропов.

Затем недолгая работа первым зампредом Госкомитета при Совмине СССР по связям с зарубежными станами, служащего "легальным" прикрытием для шпионской деятельности КГБ, потом — два года во главе МИДа РСФСР, кукольной и искусственной, но престижной организации и три года в замах у нового министра Андрея Громыко в настоящем министерстве иностранных дел СССР.

После чего — в 1965-67 годах — важная и заметная должность Посла СССР в Китае, когда отношения с Китаем ухудшаются, и в то время, когда "легальным" резидентом КГБ при СМ СССР в Пекине работает Юрий Дроздов, будущий замначальника ПГУ и начальник нелегальной разведки.

При протекции Брежнева и Громыко в 1966 году Лапин становится членом ЦК КПСС (откуда его выпрет только в 1986 году Горбачёв), и после возвращения из Китая в 1967 году его ждёт новое повышение — его назначают генеральным директором ТАСС, мирового рупора советской государственной пропаганды и одной из "легальных крыш" для международной, советской, преступной, шпионской деятельности.

Когда в 1970 году Брежнев, продолжая задвигать сторонников Шелепина, снимает с работы "комсомольца" Николая Месяцева, Лапин занимает освободившееся место во главе реорганизованного Гостелерадиокомитета при СМ СССР. Он также становится депутатом Верховного Совета СССР (и будет им последующие 19 лет).

Лапинский период во главе советского телевидения и радио известен как время глобальной реорганизации, политической и технологической перестройки системы ЦТ СССР. Среднесуточный объём вещания вырос с 1673 часов в 1971 году до 3700 часов в 1985 году. К Московской Олимпиаде был введён в эксплуатацию Олимпийский телерадиокомплекс (ОТРК), после чего телецентр в Останкино стал одним из крупнейших в мире. Во второй половине 1970-х годов к спутнику "Молния" прибавились спутники "Радуга", "Экран" и "Горизонт", существенно увеличившие возможность космической телевизионной трансляции.

Но более всего Лапин получил печальную известность своими запретительными решениями, идеологическим закручиванием гаек после "оттепели" 1950-1960-х годов. С его именем связано введение жёсткой цензуры на радио и телевидении. Тщательной проверке на предмет идеологической "чистоты" стали подвергаться развлекательные и эстрадные передачи. Была введена система разнообразных запретов.

При этом Сергею Лапину были присущи широкая эрудиция, довольно глубокие познания в литературе и искусстве и даже чувство юмора. Лапин являл собой особый, иезуитский тип просвещённого деспота и мракобеса, несмотря на 14 лет работы в дипломатии.

К примеру, он не разрешал появляться на экране телевизора людям с бородами. Мужчинам-ведущим было запрещено выходить в эфир без галстука и пиджака. Женщинам не разрешалось носить брюки. Лапин запретил показывать по ТВ крупным планом певицу Аллу Пугачёву, поющую в микрофон, так как счёл это напоминающим оральный секс.

Деятельность главного начальника советского телевидения и радио носила явные, системные черты государственного и партийного антисемитизма. На Центральном телевидении постепенно перестали показывать Вадима Мулермана, включившего в свой репертуар несколько еврейских песен (и это — на фоне обостряющегося идеологического противостояния СССР и "сионистского" Израиля), а также таких популярных исполнителей, как Валерий Ободзинский, Майя Кристалинская, Аида Ведищева, Лариса Мондрус, Эмиль Горовец, Нина Бродская.

Лапин много лет целенаправленно вытравливал на всё более затхлом советском телевидении и радио всё более-менее думающее и свободно дышащее, чудом остававшееся после печального окончания "хрущевской оттепели" и последующей эпохи "шестидесятников".

Многие передачи и фильмы подвергались серьёзной правке, иногда отменялись целиком. Уже в 1972 году прекращён показ в прямом эфире "Клуба весёлых и находчивых" (КВН), бившего рекорды популярности, особенно среди молодёжи. Была на продолжительное время снята с эфира популярнейшая программа "Кинопанорама", когда её ведущим был Алексей Каплер.

Закручивание Лапиным гаек на телевидении и радио происходит одновременно с раскручиванием Андроповым "холодной войны" и повышением идеологической роли КГБ. Центральное телевидение выполняет важную роль в улучшении образа чекистов в глазах народа после двух десятилетий сталинских чисток и репрессий, и почти пятнадцати лет хрущевского уничтожения органов госбезопасности. При Лапине выходят в свет главные чекистские сериалы по произведениям Юлиана Ляндреса "17 мгновений весны", "ТАСС уполномочен заявить", "Противостояние".

За все эти заслуги перед партией, правительством и КГБ Лапину по случаю 70-летия в 1982 году — за полгода до смерти Брежнева, повесят на старческую грудь звезду Героя соцтруда и четвёртый Орден Ленина. 73-летнего Лапина отправят на пенсию только осенью 1985 года, через полгода после прихода к власти Горбачёва.

Чтобы на письмо какого-то ничтожного студента Жакова в декабре 1980 года лично ответил в два дня и лично подписал свой ответ сам председатель Гостелерадио СССР в ранге союзного министра Сергей Георгиевич Лапин нужно было только одно: чтобы дело ничтожного студента Жакова стояло на контроле в Политбюро и Секретариате ЦК КПСС.

Держиморда, солдафон и мракобес Лапин серьёзно боялся только одного человека — Юрия Андропова. Ясно, что скорый ответ председателя Гостелерадио СССР не мог быть объясним ничем другим, кроме как личным интересом всесильного члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя КГБ СССР к истории Жакова и его французских призов.

Для Жакова ситуация начинала заходить в тупик, тем более, что каждое последующее воскресенье упорный, последовательный и настырный Жаков продолжал отсылать свои правильные ответы в Париж и выигрывать там всё новые иностранные гаджеты и диски французских певцов.

Итак, за подписью Лапина он получил первый официальный отказ помочь ему вылезти из чекистской петли, всё туже затягивавшейся на его тонкой студенческой шее. А секретное дело оперативной разработки "Фермер" в Зеленоградском райотделе УКГБ по городу Москве и Московской области быстро пухло от десятков новых справок оперов-чекистов, отчётов "наружки" и секретных донесений агентуры КГБ.

Глава 19 — Хождение по мукам

Первая неудача с официальным запросом на имя члена ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР, председателя Гостелерадио СССР Сергея Лапина расстроила, но не остановила Жакова. Наоборот, она даже подогрела его внутренний охотничий темперамент и интерес.

Нашему студенту стало любопытно, сможет ли он также успешно обойти все чиновные препоны близкой и родной страны, как ему удалось уже более десяти раз выиграть сложный лингвистический конкурс на радио в далёкой, буржуазной и империалистической Франции? Удастся ли ему залучить свои бесценные французские призы из-за "железного занавеса", непримиримо разделявшего в те далёкие времена капиталистический Запад и страны соцлагеря, не сев при этом в чекистскую тюрьму за измену великой советской Родине и не вылетев с треском из престижного и элитарного МГИМО МИД СССР?

Так начались хождения Жакова по мукам. Хождения по всевозможным советским инстанциям, главными среди которых числились наши знаменитые и многочисленные советские, так называемые, "общественные" организации с миллионами, так называемых, "добровольных" членов, чьими формальными уставными обязанностями было, якобы, содействие дружбе между народами, миру во всём мире, культурному, молодёжному и образовательному обмену.

"Все эти мощные советские организации дружбы народов не могут не помочь простому советскому студенту, выигравшему во славу СССР лингвистический конкурс во Франции!" — оптимистически настраивал себя Жаков, но острые кошачьи когти сомнений начинали скрести его молодую душу и подсознание.

Знакомый с мировой антисоветской литературой Жаков уже догадывался, но не знал ещё наверняка, что тогдашний шизофренический Советский Союз был полной и дословной физической инкарнацией (реальным воплощением) фантастической и страшной, придуманной аж в 1948 году в запрещённом романе "1984" английского антиутописта, писателя-фантаста Джорджа Оруэлла шизофренической страны. В которой войну вело Министерство Мира, обман народа — Министерство Правды, а охрану порядка и преследование инакомыслящих (мыслепреступников) — Министерство Любви, своеобразной персонификации КГБ. Под всеобщим и неусыпным контролем "Большого брата" — телеэкранами постоянного и неусыпного наблюдения за гражданами, стоявшими во всех помещениях.

Студент-международник, третьекурсник МГИМО Жаков уже неплохо был знаком с системой советских международных и около заграничных организаций. Он знал, что высшим идеологическим окормлением с уклоном в международные дела в СССР ведало два отдела в аппарате ЦК КПСС, каждый в подчинении у своего, отдельного Секретаря ЦК: Международный отдел (отношения с коммунистическими капиталистических стран), ходивший много лет под Пономарёвым, и Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран — в последовательном подчинении у Андропова, Русакова и Катушева.

Идеологическим международным надзором на молодежном уровне ведал Комитет молодёжных организаций (КМО) СССР — формально независимая структура, реально приписанная к аппарату ЦК ВЛКСМ.

Вся остальная палитра международных отношений была в ведении Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами (ССОДа) наряду с советским Комитетом защиты мира (где юристом работал долгое время сексот КГБ Жириновский), советским Олимпийским комитетом, советским Красным Крестом, Комитетом советских женщин и прочими искусственными, так называемыми "общественными организациями".

Чего Жаков ещё не знал до конца в 1981 году — это то, что абсолютно все советские, так называемые, "общественные" организации СССР никакими общественными в реальности не являлись, а были, наоборот, полным обманом, миражами, "потёмкинскими деревнями", нарисованными на огромном картоне советской государственной пропаганды: для показа Западу и простым советским гражданам издалека.

А ещё — они были ширмой, государственной "крышей" для прикрытия широкомасштабной преступной шпионской, пропагандистской или охраняющей советский, авторитарный режим деятельности КГБ СССР и ГРУ Генштаба Вооружённых сил СССР внутри страны и по всему миру.

Пораскинув мозгами и поразмыслив над своими дальнейшими шагами, Жаков решил, что после Гостелерадио СССР логичнее всего будет обратиться за помощью в получении выигранных во Франции призов по прямой географической принадлежности — в общество дружбы "СССР-Франция". Так логика и судьба привели студента Жакова в дом № 16 по тогдашнему проспекту Калинина, о неординарной истории которого стоит сказать пару слов.

"Дом дурака" на Воздвиженке.

До постройки современного здания на этом месте стоял огромный конный цирк Карла Маркуса Гинне. В 1892 году деревянная часть здания цирка сгорела (по одной из версий, причиной пожара стал умышленный поджог). То ли страховка оказалась недостаточной, то ли собственных средств на восстановление у импресарио не нашлось, но участок, вместе с остававшимися после пожара постройками, был выставлен на продажу.

Его приобрела миллионщица Варвара Морозова, дочь известного купца Алексея Хлудова, владение которой располагалось по соседству. И переписала участок на своего сына — в подарок ко дню рождения Арсению Абрамовичу Морозову, принадлежавшему к нескольким весьма богатым купеческим родам и приходившемуся двоюродным племянником самому известному из купцов первой гильдии Морозовых — Савве. Тому самому, который заигрывал в своё время с большевиками.

В начале 1890-х годов Арсений Морозов, молодой и распутный миллионер, эксцентрик и сибарит, семейными купеческими или промышленными делами никогда не занимавшийся, а лишь прожигавший свою часть огромного фамильного состояния, доставшегося в наследство, совместно со своим другом-архитектором Виктором Мазыриным, совершал праздный вояж по югу Европы. На обоих русских неизгладимое впечатление произвёл вычурный португальский дворец Пена в Синтре, построенный в середине XIX века, сочетавший элементы испано-мавританской средневековой архитектуры и стиля "мануэлино".

По возвращении в Москву молодой и взбалмошный миллионщик Арсений Морозов загорелся идеей эпатировать Москву свежей заграничной модой,построив себе во второй — провинциальной и твердолобой, если не сказать реакционной — столице Российской империи дом в стиле дворца Пена, увиденного в далёкой Португалии. На участке, подаренном матерью, вскоре вырос необычный замок.

Ещё на стадии строительства он стал объектом насмешливых разговоров заскорузлых москвичей, породил кучу сплетен, слухов и критических газетных публикаций. Весьма консервативное общественное мнение Москвы восприняло экзотический особняк неодобрительно, как выражение крайнего эксцентризма, дурачества, глупости, культурного преклонения перед иностранщиной и купеческой спеси его юного хозяина.

Разговоры вокруг строительства даже нашли небольшое, но показательное отражение в романе Льва Толстого "Воскресение": князь Нехлюдов, проезжая по Москве, размышляет о строительстве "глупого ненужного дворца какому-то глупому и ненужному человеку", имея в виду архитектурную затею молодого и праздного миллионщика Арсения Морозова.

Существует легенда, будто бы Варвара Морозова, женщина своевольная, гневливая и острая на язык, посетив в декабре 1899 года только что построенный дворец сына, в сердцах сказала: "Раньше одна я знала, что ты — дурак, а теперь вся Москва будет знать!" Так нелепый и причудливый особняк получил обидное и несмешливое прозвище "Дом дурака". Что в стране, где чуть ли не главным положительным героем сказок был Иванушка-дурачок, являлось не столько показателем глупости, сколько маргинальной оригинальности и неординарности.

Арсению Морозову, прослывшему мотом и кутилой, недолго было суждено жить в роскоши своего экзотического и скандального замка. В 1908 году он на спор прострелил себе ногу, стремясь доказать, что человек способен вытерпеть любую боль. Вследствие запущенной раны, началась гангрена, переросшая в заражение крови и общую септицемию организма, от чего он скончался через три дня в возрасте 35 лет.

На чём скандальные приключения его странного дворца, однако, не закончились. Согласно завещанию взбалмошного хозяина, наследницей "Дома дурака" на Воздвиженке стала его любовница Нина Коншина. Законная супруга Арсения Морозова, Вера Сергеевна, с которой он не жил совместно с 1902 года, пыталась это мстительное завещание распутного мужа оспорить в судебном порядке, ссылаясь на психическое расстройство своего благоверного, и, следовательно, его правовую недееспособность.

Но, суд, увы, признал явно справедливые доводы вдовы Арсения Морозова юридически несостоятельными, и во владение домом вступила похотливая сожительница молодого и взбалмошного миллионщика, которая поспешила избавиться от объекта раздора по сомнительному наследству, быстро продав его нефтепромышленнику Леону Манташеву. У которого он был, в конце концов, "экспроприирован" революционным быдлом.

Скандалы, распутство и бардак продолжались в доме с дурной репутацией и после большевистского мятежа осени 1917 года, названного позднее Великой октябрьской революцией. Затейливый купеческий "Дом дурака" на Воздвиженке ненадолго стал штаб-квартирой партии анархистов. Но уже в мае 1918 года сюда переехала первая рабочая передвижная труппа театра "Пролеткульт".

В общежитии при театре проживали скандальные и распутные поэты Сергей Есенин и Сергей Клычков, к которым захаживали многочисленные маргиналы, их приятели по кутежам и попойкам. В начале 1920-х годов с бардачной театральной труппой сотрудничал Сергей Эйзенштейн, поставив в стенах причудливого особняка несколько авангардистских спектаклей.

В конце 1920-х годов замысловатое здание с плохой репутацией передали в ведение Наркомата иностранных дел. С 1928 по 1940 год там размещалось посольство империалистической Японии — до разрыва с ней дипломатических отношений. Во время войны в 1941-45 годах его сменили посольские службы ставшей нашей временной союзницей Великобритании и редакция лояльной Сталину, как бы английской газеты "Британский союзник". С 1952 года в течение двух лет — посольство Индии.

В 1935 году улица Воздвиженка была переименована в улицу Коминтерна в честь Третьего (коммунистического) Интернационала, исполком которого размещался в доме № 1. В 1946 году улица получает имя "всесоюзного старосты" Михаила Ивановича Калинина (в доме на углу с Моховой улицей действовала "приёмная Калинина"), а с 1963 года вместе со смежной улицей стала составлять проспект Калинина или, в просторечье, Калининский проспект.

В 1959 году хозяином здания надолго стал так называемый Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами (ССОД), и "Дом дурака" получил название Дом дружбы с народами зарубежных стран или, в обиходе, просто "Дом дружбы". Там проводились конференции, встречи с иностранными деятелями культуры, закрытые кинопоказы.

В 2003 году управление делами президента РФ и бывшего чекиста, последователя "Железного Феликса" Путина экспроприировало у наследника ССОДа — РАМСИРа — дурацкий особняк в престижном месте на Воздвиженке.

Начались дорогостоящие переоснащение, реконструкция и реставрация "Дома дурака", переименованного в "Дом приёмов правительства Российской федерации" — для проведения в нём официальных мероприятий, связанных с председательством России в течение 2006 года в "Большой восьмёрке", из которой её де факто исключили в 2014 году после вооружённой агрессии против Украины и из-за непризнанной международным сообществом аннексии путинским режимом украинского Крыма.

С 2006 года и по настоящее время особняк Арсения Морозова — "Дом дурака" на Воздвиженке — используется для проведения встреч правительственных делегаций, дипломатических переговоров, конференций международных организаций.

Но мы немного увлеклись современностью. Вернёмся назад, в далёкую советскую эпоху, в начало ХХ века, чтобы понять, откуда растут ноги у советской закрытости и шпионажа сразу после революции.

Советские шпионские и пропагандистские игры с Западом.

Некоторые сейчас сильно подзабыли, а многие и вовсе не знают о том, что главной коммунистической идеологемой 1900-1940-х годов была всемирная революция. Возможность победы коммунизма в одной, отдельно взятой стране была теоретически обоснована много позже — чтобы хоть как-то оправдать практический провал теории революции вселенской. Но в 1920-е и даже в 1930-40-е годы люди в СССР (и не только) были всё ещё глубоко убеждены, что коммунизм вот-вот зашагает победной поступью по всему земному шару и стремительно завоюет единоличное и монопольное господство на планете.

Генеральным штабом мировой революции стал Коммунистический (третий) Интернационал — Коминтерн, пока он не был разгромлен в 1943 году Иосифом Джугашвили (подпольная кличка "Сталин") после массовых репрессий 1930-40-х годов. Разветвлённый международный аппарат Исполнительного комитета (исполкома) Коммунистического интернационала (Коминтерна) — сокращённо ИККИ — являлся настоящей внешней политической разведкой СССР вплоть до середины Второй мировой войны.

Этот аппарат состоял из иностранцев, посланцев большинства коммунистических и рабочих партий, а также из бывших российских большевиков-подпольщиков, проведших десятилетия до революции в политической эмиграции за границей, нередко получивших там высшее образование, почти поголовно свободно владевших несколькими иностранными языками, некоторые из которых даже легально имели иностранные гражданство или подданство.

Эмиссары Коминтерна прямо участвовали в создании зарубежных коммунистических партий и способствовали внедрению в их практику отработанных подпольных и конспиративных методов, использовавшихся большевиками ещё во времена царской России. Важное место занимало регулярное тайное снабжение из Москвы материально-финансовыми средствами.

В 1921 году в исполкоме Коминтерна был создан законспирированный отдел международных связей (ОМС) для организации нелегальной (подпольной) работы шпионской агентуры за границей. ОМС оказал большую помощь органам советской госбезопасности, вовлекая иностранцев на Западе в подпольную разведывательную работу на Советскую Россию и после 1922 года — на СССР.

Поскольку зарубежные коммунисты и особенно те, кто им только сочувствовал, не состоя в партиях, были более склонны откликнуться на призыв о помощи, который исходил от Коммунистического интернационала, чем пойти на прямой шпионаж в пользу сталинской диктатуры.

ОМС также положил начало созданию организаций переднего фронта, которые впоследствии стали важным инструментом осуществления советской шпионской организацией так называемых "активных мероприятий" — скрытой идеологической обработки, завуалированной агитации и пропаганды "под чужим флагом" в пользу СССР.

А для пропагандистского и шпионского "охмурения" простых иностранных граждан из числа обывателей и мелкой буржуазии, которые бегали от коммунистической идеологии, как чёрт от ладана, понадобилось создать более приемлемое прикрытие — как бы нейтральные организации, так сказать, дружеских и культурных связей с СССР.

ВОКС: гнусное местечко.

Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) — формально "общественная" организация, объединявшая в своих секциях деятелей советской науки, литературы, искусства, народного образования и спорта, была основана в апреле 1925.

В заявленные уставные задачи ВОКСа входило ознакомление общественности СССР с достижениями культуры зарубежных стран и популяризация культуры народов Советского Союза за границей, что якобы содействовало развитию и укреплению дружбы и взаимопонимания между народами СССР и других стран. Реально ВОКС занимался сталинской пропагандой, политическим сыском и шпионажем.

ВОКС как бы осуществлял сотрудничество с зарубежными обществами дружбы и культурных связей с СССР, созданными якобы по инициативе так называемых "прогрессивных" (читай, коммунистических, продавшихся Сталину) общественных деятелей, деятелей науки и культуры во многих странах мира, а также с другими "прогрессивными" (коммунистическими) организациями зарубежной общественности, выступавшими за дружбу и развитие культурного обмена со сталинским Советским Союзом. Это было хорошей "крышей" для сталинских органов госбезопасности.

По приглашению ВОКСа в СССР приезжали делегации прикормленных Сталиным зарубежных обществ, а также отдельные видные деятели науки и культуры — Поль Ланжевен, Ромэн Роллан, Рабиндранат Тагор и другие иностранные интеллектуалы, добровольно продавшиеся преступному сталинскому режиму или обманутые хитрой сталинской пропагандой.

Иногда эти заказные иностранные воспеватели сталинизма, по примеру французского писателя Андрэ Жида, возвратившись домой из СССР, прозревали и описывали совсем не то, чего от них ждал Сталин. И тогда эти "предатели" подлежали агрессивным нападкам и гнусной клевете со стороны как бы информационного "Бюллетеня ВОКСа" — выходившего приличным тиражом на английском, французском и немецком языках печатного (пропагандистского) органа, распространявшегося по всему миру.

ВОКС направлял в зарубежные страны делегации и отдельных, скрупулёзно отобранных и проверенных чекистами, представителей советской науки и культуры для участия в конгрессах и конференциях; театральные коллективы, музыкальные и хореографические ансамбли; организовывал обмен литературой и экспонатами для различных выставок и т. д.

В составе этих делегаций неизменно находились сталинские соколы — разведчики, то есть, шпионы, "подкрышники", следившие за иностранцами, и контрразведчики НКВД, шпионившие за своими. Ибо водить дружбу с заграницей в смутное сталинское время массового поиска "шпионов" и "врагов народа" было делом, связанным со смертельной опасностью для жизни. Половина начальников ВОКСа плохо кончила: арестом, осуждением Особым совещанием и расстрелом.

Первым председателем ВОКСа была сестра члена Политбюро ЦК и пламенного вождя ВКП(б) Льва Давидовича Бронштейна (подпольная партийная кличка "Троцкий") и жена другого члена Политбюро ЦК и пламенного вождя ВКП(б) Льва Борисовича Розенфельда (подпольная партийная кличка "Каменев"). Оба, впоследствии оказались врагами народа (читай — кровавого усатого тирана Иосифа Джугашвили, подпольная партийная кличка "Сталин").

Льва Розенфельда расстреляли в 1936 году. А Льва Бронштейна убил в 1940 году в Мексике ударом ледоруба в голову кадровый чекист-нелегал НКВД Рамон Меркадер, получивший за это кровавое деяние звание Героя Советского Союза и Орден Ленина. Ольга Розенфельд-Бронштейн сначала, в 1935 году была выслана из Москвы, а затем, в 1941 года была тоже расстреляна, как и её двое детей.

Сменившему Ольгу Розенфельд-Бронштейн пламенному революционеру Фёдору Петрову, одному из очень немногих старых подпольщиков, удалось избежать печальной участи, только потому, что он вовремя смылся — ушёл с поста председателя ВОКСа в 1933 году, иначе бы его самого арестовали и расстреляли в 1934 году в первую волну сталинских "чисток" руками Ягоды.

Петрову вообще очень повезло в жизни (говорят, в те времена для того, чтобы выжить, нужно было состоять в сексотах у госбезопасности и самому активно предавать друзей). На посту заместителя главного редактора и позднее директора издательства Большой советской энциклопедии Петров сосредоточился на своей главной работе — по многолетнему угодливому переписыванию официальной советской истории по мере отстрела Сталиным соратников по революции. Он умер от старости на 97 году жизни, став дважды Героем Соцтруда.

А вот сменившему Петрова в 1934 году на посту начальника ВОКСа Александру Аросеву повезло меньше: в 1937 году, во вторую, ежовскую волну сталинских "чисток" его расстреляли как "врага народа" и "шпиона". Затем при Берии с 1937 по 1940 год, у ВОКСа был лишь исполняющий обязанности председателя — внешторговец и видный деятель мультипликационного кино Виктор Смирнов, которого репрессировали не сразу, а только в 1946 году. Да и то — слегка. Приговор к небольшому сроку (3 года) за антисоветскую агитацию был с него сразу же снят по амнистии и заменён на высылку из Москвы.

Хрущёвская перестройка: хинди русси бхай-бхай!

В 1958 Хрущёв благоразумно решил прекратить существование ВОКСа с плохой сталинской историей и репутацией. В рамках новой хрущёвской политики международной открытости СССР, перестройки и гласности, все многочисленные общества дружбы были объединены в Союз советских обществ дружбы (ССОД), который стал правопреемником ВОКСа. С тех пор во главу этого ведомства начали ставить женщин.

Первой начальницей ССОДа в течение 17 лет (1958–1975 гг.) была видная профсоюзная аппаратчица Нина Попова, бывший секретарь ВЦСПС, выросшая в партийном и государственном ранге сначала до кандидата в члены, а позднее — до члена ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР. Она одновременно являлась председателем Комитета советских женщин, вице-президентом Международной демократической федерации женщин, членом Президиума Советского комитета защиты мира, членом Всемирного совета мира и ещё чёрт знает скольких других "общественных" организаций.

После чего её на 12 лет (1975–1987 гг.) сменила Зинаида Круглова — видная партаппаратчица из Ленинграда (бывший секретарь горкома и обкома партии, бывший замминистра культуры СССР), член ЦРК и ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР. Пока на её место, из Комитета советских женщин, не пересадили Валентину Терешкову, первую женщину-космонавта, всеми силами служившую советскому режиму.

ССОД являлся как бы массовым "добровольным" объединением советских "общественных" организаций с имитацией демократии по образу и подобию КПСС. Высшим руководящим органом стала Всесоюзная конференция (по аналогии со съездами партии), руководящим органом между конференциями — Совет (аналогичный ЦК КПСС), исполнительным органом — Президиум (по аналогии с Политбюро ЦК).

В советских обществах дружбы не было института индивидуального членства — это было противно социалистическим идеалам. Поэтому общества дружбы объединяли в качестве коллективных членов более 25 тысяч различных предприятий и учреждений, научных, культурно-просветительских и учебных заведений.

Все эти предприятия и всех работавших там людей в кандидаты для "международной дружбы" отбирали чиновники ССОДа (читай — чекисты) и задействовали по партийной разнарядке в своих показушных мероприятиях. Чаще всего ни эти коллективы, ни эти люди не имели никакого отношения ни к международным отношениям, ни к странам, с которыми по указанию сверху им надлежало коллективно "дружить". Но зато, таким образом, в работе ССОДа ежегодно формально участвовало свыше 50 миллионов человек!

Во всех союзных республиках функционировали республиканские отделения ССОД, которые проводили ежегодно десятки тысяч мероприятий, посвященных зарубежным странам, их истории, науке, искусству, юбилейным и памятным датам, а также солидарности с народами зарубежных стран. В одном только бывшем "Доме дурака" — московском Доме дружбы на Калининском проспекте — ежегодно проводилось около двух тысяч мероприятий!

Внутри СССР в секциях ССОДа проводились обсуждения докладов зарубежных гостей и побывавших за границей советских деятелей культуры и "простых людей", которые, накупив в поездках дешевого и модного заграничного барахла, рассказывали потом тем, кто никогда не бывал за кордоном, о том, как плохо все живут за границей, и как там всё плохо.

"— Семён Семёныч, в среду в нашем красном уголке Ваша лекция. Уже объявление висит…

— Какая лекция?

— Кроме Вас из нашего ЖЭКа ТАМ никто не был… Тема лекции: "Нью-Йорк — город контрастов".

— Но я не был в Нью-Йорке!

— А где же Вы были?

— В Марселе, в Стамбуле…

— Прекрасно: "Стамбул — город контрастов". Какая разница?! Объявление перепишем."

ССОД поддерживал контакты с семью с половиной тысяч организаций, общественными деятелями и представителями науки и культуры из 134-х стран. По всему миру действовало 108 общественных ассоциаций, институтов дружбы с СССР.

В составе делегаций ССОДа, сменившего ВОКС, по-прежнему неизменно находились разведчики, то есть, шпионы, "подкрышники", следившие за иностранцами, и контрразведчики КГБ, шпионившие за своими: андроповские соколы, сменившие сталинских.

Как замечательно пел Высоцкий:

"Перед выездом в загранку

Заполняешь кучу бланков.

Это ещё не беда!

Но в составе делегации

С вами едет личность в штатском

Завсегда…

Исполнительный на редкость,

Соблюдал свою секретность

И во всём старался мне помочь.

Он теперь по роду службы

Дорожил моею дружбой

Просто день и ночь."

Совковая, кондовая газета "Московские новости" (до того, как она стала антисоветским рупором перестройки при главном редакторе Егоре Яковлеве в горбачёвскую перестройку) была пропагандистским печатным изданием ССОДа и издавалась на английском, французском, арабском и испанском языках, разовым тиражом 600 тысяч экземпляров, а такой же пропагандистский журнал "Культура и жизнь" выходил на русском, английском, французском, немецком и испанском языках ежемесячно разовым тиражом 90 тысяч экземпляров.

После распада СССР продолжателем деятельности ССОД по развитию общественных связей стал Международный союз общественных объединений Российская ассоциация международного сотрудничества (РАМС), учрежденный в 1992 году.

На сегодняшний день членами РАМС являются 104 организации — общества дружбы с разными странами, а также другие организации, формально ставящие своей целью дело защиты мира и дружбы со всеми странами, гармонизации международных отношений на основе сближения и взаимопроникновения культур и экономик, достижению согласия и обеспечению взаимопонимания между народами.

Руководителем РАМС с момента его создания в наследие от совкового прошлого осталась непотопляемая Валентина Терешкова. Ассоциацией в разное время руководили жена скандального заместителя Жириновского — Митрофанова Элеонора Валентиновна, Фарит Мухаметшин, Георгий Мурадов, Сергей Степашин. В сентябре 2015 года РАМС возглавил член Совета федерации Федерального собрания России, профессор Сергей Калашников (созвучие фамилии этого путинского чиновника с названием советского автомата вполне символично для "общественной организации").

Первый вражеский набег шпиона Жакова на "Дом дурака".

Когда в феврале 1981 года студент МГИМО МИД СССР Сергей Жаков, в призрачной надежде найти дружескую и общественную поддержку в получении выигранных во Франции призов, приехал в вычурный "Дом дурака" на Калининском проспекте, где с 1959 года располагался ССОД, его взору первым делом предстал массивный дубовый стол на входе и толстая тётка-вахтёрша грозного вида.

Вы когда-нибудь задумывались над тем, что почти любая советская организация обязательно имела на входе как минимум вахтёра или вахтёршу, чаще — вооружённую охрану режима (ВОХР), и нередко — вооружённую милицию?

Это более-менее было понятно в случае с воинскими частями ракетных войск стратегического назначения, химических или бактериологических войск, с режимными предприятиями, клепающими танки, мины, снаряды или автоматы Калашникова. Это было вполне объяснимо, когда речь шла о производственных или коммерческих предприятиях, связанных с созданием, хранением или продажей различных ценностей (золота, платины, драгоценных камней, дорогостоящих машин, мебели, бытовой техники и т. п.).

Но какие-нибудь наши журналы "Мурзилка", "Крокодил", "Крестьянка", "Наука и жизнь", "Огонёк", "Вокруг света", "Советский экран", "Неделя" или "Работница", газеты "Пионерская правда", "Труд", "Известия", "Рабочая газета" или "Советский спорт", общества "Красный крест", "Динамо", "Химик", "ЦСКА", спасания на водах или дружбы между СССР и Францией!?

Какие там могли быть, к чёртовой бабушке, стратегические секреты, военная, государственная или коммерческая тайна? И почему почти все советские "общественные" организации и их публичные, печатные органы всеми силами ограждали себя именно от советской общественности и от публики?

Тот же комсомол с 38 миллионами членов или доблестная пионерия со своими 50 миллионами членов?! Или правящая компартия с 18 миллионами членов?! Давно кончилась гражданская война, нигде уже не было никаких контрреволюционеров, кулаков или басмачей. В ГУЛАГе усатый изверг Джугашвили извёл то ли 30, то ли 60 миллионов "шпионов", "врагов народа" и "вредителей".

Чего в 1981 году было Брежневу или Андропову бояться в собственной стране — стране так называемого "победившего социализма"? Почему все эти слуги народа и депутаты от общественности прятались от именно собственного, якобы так обожавшего их народа и многих миллионов своих собственных, "добровольных" членов, общественников за прочным барьером вахтёров, вохровцев, чекистов и милиционеров?

Невольно вспоминается характерный пассаж из оруэлловского "1984": "Министерство любви внушало страх. В здании отсутствовали окна… Попасть туда можно было только по официальному делу. Да и то, преодолев целый лабиринт колючей проволоки, стальных дверей и замаскированных пулеметных гнезд. Даже на улицах, ведущих к внешнему кольцу ограждений, патрулировали охранники в чёрной форме, с лицами горилл, вооружённые суставчатыми дубинками."

Как бы то ни было, "иностранный шпион" Жаков попытался несанкционированно, легко и с налёта взять приступом всесоюзную советскую крепость дружбы народов с зарубежными странами на Калининском проспекте, но бдительная вахтёрша-чекистка пресекла эту подлую вражескую вылазку. Грузная и грозная тётка на входе в "Дом дурака", пардон, "Дом дружбы" студента Жакова туда сразу не пустила.

И правильно сделала! Потому что по её массивному дубовому столу на входе в ССОД проходила граница первого укрепрайона многоступенчатой системы глухой обороны советского режима от советских граждан на передовой линии невидимого фронта борьбы с советскими гражданами! Ибо никакой советской власти в так называемом Советском Союзе давно не было, а была лишь власть чиновников, партноменклатуры и чекистов, оборонявших от народа свои партийные, чиновные, аппаратные и номенклатурные привилегии.

Но, как подумал наш наивный студент, смилостивившись, толстая сторожиха советского режима и коммунистической морали выдала-таки шпиону Жакову совсем малую толику главной военной тайны Советского Союза — той самой, описанной у Аркадия Гайдара в сказке о юном барабанщике, мальчише Кибальчише.

Она дала студенту Жакову, мальчишу Плохишу, почти секретный телефон руководителя чиновного аппарата общества дружбы "СССР-Франция" — его штатного ответственного секретаря! Это было первой, но временной и призрачной победой вынашивавшего подлые планы студента Жакова, продавшегося врагам.

Длительная осада шпионом Жаковым шпионского общества дружбы "СССР-Франция".

Получив заветный номер телефона штатных чиновников общества дружбы "СССР-Франция", наивный студент Жаков решил, что дело почти сделано, что заветные французские призы у него уже в кармане.

Но он глубоко заблуждался! Считая, что ему удалось пробить первую брешь в обороне советского режима, Жаков сам не заметил, как угодил прямо в капкан, в хитро подстроенную андроповскими чекистами западню. Наивный студент-международник Жаков и не догадывался, что его в ССОДе давно ждали.

Потому что ССОД в действительности был одной из самых активных среди многочисленных "организаций прикрытия" преступной шпионской деятельности КГБ СССР. И единственным подлинным (и подлым) делом бывшего секретаря по идеологии Ленинградского обкома КПСС Кругловой (как до нее — профсоюзной активистки Поповой, и после нее — первой женщины-космонавта Терешковой) во главе этого филиала поганой советской шпионской и чекистской конторы был публичный и наглый обман международной общественности и миллионов собственных граждан.

ССОД со всеми подразделениями его аппарата и показушными обществами дружбы с народами мира на деле занимался шпионажем, идеологическими диверсиями и иными подрывными операциями как с позиции СССР, так и за границей, а также контрразведкой и политическим сыском против своих собственных граждан. И телефончик аппаратчика ССОда попал к Жакову вовсе не случайно.

На звонок нашего студента по телефону в общество дружбы "СССР-Франция" ответил его ответственный секретарь Черносвятов. Он любезно (слишком любезно) выслушал краткий рассказ студента о его эпопее с несанкционированным советской властью участием в иностранном конкурсе и желании получить призы из Франции через ССОД.

После чего Черносвятов с готовностью (со слишком большой готовностью) назначил Жакову личную встречу. Якобы, чтобы получше разобраться в вопросе, а в действительности — для того, чтобы собрать ещё больше обвинительной фактуры об объекте оперативной разработки "Фермер".

Разведка с территории — подводная лодка в степях Украины.

Чего Жаков не знал, это то, что любезный борец за мир во всем мире Черносвятов в реальности был полковником КГБ СССР, находящимся в действующем резерве и служившим кадровым чиновником в ССОДе только для виду. Что его главным местом службы было управление "РТ" в структуре Первого главка (ПГУ) КГБ СССР.

Первое главное управление (внешняя разведка) занималось, в основном, "легальной" и нелегальной разведкой за рубежом по линии КГБ. Это и называлось "внешняя разведка", т. е. разведка, осуществлявшаяся во вне — вне пределов СССР. Внешняя разведка КГБ велась в развитых капиталистических (разведка первого сорта) и развивающихся (разведка второго сорта) странах.

А ещё в структуре ПГУ было и такое убогое территориальное подразделение, как управление "РТ". Эти две буквы в чекистском сокращении означали: "разведка с территории СССР" (что-то типа анекдотической подводной лодки в степях Украины).

К слову сказать, именно по линии "РТ" много лет служил в его территориальных, провинциальных органах в Ленинграде в своё время серый и неприметный чекист Владимир Путин, из которого позднее околокрёмлевские пиарщики обманом сделали чуть ли не героя-нелегала, закордонного шпиона наподобие Штирлица, внедренного в сердце фашистского эквивалента КГБ — Имперского управления безопасности (РСХА).

Хотя единственной "заграницей", где придуманному супер-шпиону Путину удалось побывать совершенно открыто — в небольшом провинциальном (дрезденском) филиале официального представительства КГБ при восточногерманском министерстве госбезопасности "Штази", была социалистическая ГДР.

Под невнятным и почти анекдотическим понятием "Разведка с территории СССР" подразумевалась негласная оперативная "разработка" заезжих иностранцев (туристов, стажёров, коммерсантов, журналистов, студентов и т. п.) на территории родного СССР. Разведка с территории — это псевдоразведка, пересортица, некондиция. "Разведчики" с территории — никакие не штирлицы, они — лже-штирлицы. Вот таким лже-штирлицем и проработал всю свою карьеру в ЧК товарищ Путин.

В отличие от их коллег из территориальных органов КГБ со второй, контрразведывательной линии, чекисты с первой линии, из управления "РТ" "разрабатывали" на территории СССР заезжих иностранцев не с целью выявления среди них шпионов против нас (это — работа контрразведки), а ради их изучения, накопления на них копромата, чтобы кого-нибудь, если крупно повезет, и завербовать работать на нас, против их собственных стран (чем черт не шутит?!).

Но ещё больший объём работы по первой линии на территории СССР занимала довольно нудная, рутинная и черновая работа по поиску, подбору и проверке обыкновенных советских граждан для работы в настоящей внешней разведке, в том числе в самой элитарной ее части — в нелегальной разведке. Это была работа почти как у обычных кадровиков КГБ.

Административно, именно управлению "РТ" и были напрямую подчинены все первые управления, первые отделы и первые направления в территориальных структурах КГБ (республиканских, краевых и областных управлениях, районных отделах).

Конечно, по сравнению со всеми остальными территориальными подразделениями КГБ, управление "РТ" — это тоже, в некотором смысле, "элита", но это вовсе даже не настоящая "белая кость" среди чекистов, каким являлось ПГУ в Ясенево. В структуре по-настоящему элитного ПГУ, отстойное управление "РТ" — это помойная яма, куда из штаб-квартиры внешней разведки, из Ясенево, ссылали провинившихся, пристраивали неудачников и полностью расшифрованных перед противником разведчиков.

Центральный аппарат управления "РТ" в Москве находился даже не на территории штаб-квартиры ПГУ в Ясеневе — его в начале 1980-х годов отселили в отдельную бетонную высотку на проспекте Вернадского, рядом со зданиями Московского университета на Ленинских горах, чтобы квазиразведчики из "РТ" никогда не могли встречаться с разведчиками подлинными — из ПГУ. Перефразируя известное выражение про одну братскую соцстрану, можно сказать: курица — не птица, управление "РТ" — не внешняя разведка.

Именно в московскую, головную штаб-квартиру этого малоизвестного и малопрестижного подразделения КГБ в высотном здании рядом со станцией метро "Университет" вскоре и поступил секретный отчёт о беседе "подкрышника" из ССОДа, полковника Черносвятова со студентом МГИМО Жаковым.

Этот отчёт был немедленно доложен по команде начальником УРТ начальнику ПГУ КГБ СССР Крючкову, а тот отрапортовал Андропову. После короткого совещания наверху в КГБ было принято решение, получить призы из Франции Жакову через ССОД и общество дружбы "СССР-Франция" не помогать.

О чём полковник Черносвятов, надев свою притворную маску "общественника" и сторонника дружбы между народами и мира во всем мире, при ближайшей встрече в "Доме дурака" на Калининском проспекте и сообщил объекту оперативной разработки КГБ СССР "Фермер". С большим показным сожалением сообщил — разве что слезу не пустил. Ибо полковник Черносвятов, как большинство кадровых чекистов, был отличным лицедеем и врал, не краснея.

Так ещё одна официальная ниточка для Жакова оборвалась…

Глава 20 — Комсомольский гадюшник и филиал Лубянки

В мире животных, когда кошка охотится на мышку, это не всегда делается по объективной необходимости — чтобы мышку съесть и утолить голод. Кошки бесхитростно и инстинктивно реагируют на всё движущееся, скрипучее и шуршащее. Поэтому более умные, чем домашние животные люди могут играть с кошками, потешаясь, как они послушно бегают за банальной верёвочкой с привязанной к ней шуршащей бумажкой.

Но сытые кошки играют и без участия людей, сами по себе. Охотясь на мышек или птичек, они, таким образом, ещё и развлекаются. Сидя на заборе или на комоде, кошкам интересно с высоты наблюдать за бегающей внизу, глупой и беззащитной мышкой, не подозревающей, что за ней пристально наблюдают и на неё охотятся.

Примерно такое чувство должны были испытывать Андропов и его подчинённые из всемогущего КГБ в тайной охоте на студента Жакова в конце брежневского периода в СССР в 1980-81 годах. Объект оперативной разработки "Фермер" был давно и надёжно обложен негласной "наружкой" и секретной агентурой госбезопасности. Он находился под "колпаком". Ему некуда было деваться. Все его шаги были под контролем.

Довольно быстро поняв, что никакой реальной угрозы для государственной безопасности Жаков не представляет, чекисты просто развлекались, глядя с высоты своей власти на безуспешные попытки наивного советского юноши преодолеть непреодолимые барьеры "совковой" системы безжалостного подавления любой несанкционированной личной инициативы и индивидуальности, не предусмотренной пятилетними планами и решениями съездов КПСС.

После "обломов" с Гостелерадио СССР и так называемым обществом дружбы "СССР-Франция", входившим в полностью подконтрольную КГБ структуру Союза советских обществ дружбы и культурных связей с заграницей (ССОДа), следующую попытку официально получить выигранные во Франции призы Жаков предпринял через комсомол. То есть, огромную и как бы общественную (но реально — тоже государственную) организацию, членами которой являлись 38 миллионов юношей и девушек Советского Союза в возрасте от 14 до 28 лет.

Так хождения Жакова по мукам, после ССОДа, привели его в главный международный комсомольский и чекистский гадюшник того времени — КМО СССР, о котором стоит поговорить подробно.

Чекистский гадюшник при ЦК комсомола.

Комитет молодёжных организаций СССР (КМО СССР) числился как бы независимой общественной организацией советской молодёжи, имевшей целью развитие и укрепление дружбы, сотрудничества и взаимопонимания советских молодёжных организации с зарубежными молодёжными и студенческими национальными союзами, а также региональными и международными молодёжными организациями.

Широта охвата у КМО была целенаправленно больше, чем у комсомола — поскольку многие иностранцы чурались этой откровенно коммунистической и сильно идеологизированной организации. КМО намеренно представлялся иноземцам как бы более "нейтральным" и даже, якобы, полностью чуждым не только коммунистической, но и всякой идеологии. Но, как всё в СССР, это был простой обман глупой зарубежной и наивной советской публики. На деле, КМО СССР являлся обыкновенным Международным отделом ЦК ВЛКСМ и молодёжным филиалом КГБ СССР.

Формально КМО был "переучрежден" в 1956 году во времена Хрущёва и Шелепина на костях так называемого Антифашистского комитета советской молодёжи, существовавшего с 1941 года (известно, что его "взрослый" аналог при Сталине — Еврейский антифашистский комитет — стал жертвой громкого дела, сфабрикованного чекистами, и последовавшей за ним очередной волны сталинских репрессий — "чисток").

КМО СССР как бы объединял общественные, профессиональные, спортивные, культурные и другие организации советской молодёжи, а также организации, ведущие работу среди молодёжи, представляя их на международной арене. Студенческие организации советской молодёжи были представлены в КМО СССР Студенческим советом СССР. В республиках, краях и областях функционировали республиканские, краевые и областные комитеты молодёжных организации.

Молодёжные организации СССР имели через КМО постоянных представителей в Секретариате Международного союза студентов и в Бюро Всемирной федерации демократической молодёжи (ВФДМ) — двух самых активных подставных организаций, созданных на деньги СССР, являвшихся "крышей" для подпольной работы КГБ и манипулируемых из Москвы.

Лукавые мемуары вице-премьера Рогозина, бывшего "кмошника".

Дмитрий Рогозин, нынешний скандальный вице-премьер, в книжке своих мемуаров "Враг народа" довольно любопытно описал эту замечательную молодёжную организацию, в которой ему довелось прослужить верным слугой советской коммунистической диктатуры в последние годы СССР перед его развалом.

После окончания МГУ в 1986 году Рогозин поступил на работу младшим референтом в КМО СССР. По собственным словам, как и Путин, он мечтал о работе во внешней разведке. Несмотря на успешное прохождение преддипломной полугодовой практики на Кубе (сентябрь 1985 — февраль 1986), во время которой он предположительно начал оказывать секретные стукаческие услуги КГБ СССР, в дальнейшем якобы попал под действие чекистской инструкции об ограничении для прохождения кадровой службы в КГБ, введённое там для ближайших родственников действующих оперативных сотрудников (тесть Рогозина — Геннадий Николаевич Серебряков служил в то время в Первом главном управлении (внешняя разведка) КГБ СССР).

Это, конечно, явные враки Рогозина. Потому что по советским и чекистским правилам тесть и зять (как и бабушки-дедушки, дяди-тёти, свояки и т. п.) вовсе не считались официально близкими родственниками (ими были отец, мать, брат, сестра, жена, муж, дети), и ни по каким кадровым анкетам, в том числе самым развёрнутым и подробным, не проходили.

Наоборот, ситуация с женитьбой на выгодной невесте, имеющей высокопоставленного папашу, была идеальной для дальнейшей карьеры её мужа именно потому, что всё было шито-крыто, скрыто уже в первом поколении от любопытного внимания широкой публики и одновременно предоставляло все выгоды от "блата" по полной программе без ограничений. Так дочка Косыгина стала никому не известной Гвишиани, а дочь Брежнева — никому не известной Галиной Милаевой.

А уж второе поколение — внуки и их жены-мужья — получали все выгоды по полной программе так, что никакая комиссия по партийной этике не подкопается. Дочка Галины Милаевой (Брежневой) Виктория вышла замуж за никому не известного певуна Варакуту, и тот сразу попал в Дипакадемию и по её окончании стал зампредом КМО СССР.

Но вруну Рогозину явно нравится именно такая версия отказа ему в принятии на кадровую службу в разведку (как Путину — своя), хотя всё это известно исключительно с его собственных слов. И тут явно скрыта какая-то неприятная для Рогозина тайна, если он пытается врать так откровенно. Скорее всего, у него, как и у Путина, кадровики нашли изъян, рассказать о котором стыдно. Как дело обстояло в действительности, знают теперь только кадровики ФСБ и СВР, наследников КГБ СССР.

Как бы то ни было, рогозинские воспоминания любопытны своей симптоматичностью. Поэтому позволим себе пространно процитировать ностальгические откровения этого нашего советского ренегата, нынешнего "русофила" и "государственника", дословно переписанные Рогозиным в главу "Мёртвые души" в другую свою книжку "Ястребы мира: дневник русского посла":

"Формально КМО СССР, созданный ещё в годы Великой Отечественной войны под названием "Антифашистский комитет советской молодежи", представлял собой автономную по отношению к аппарату ЦК ВЛКСМ организацию. Нас связывали общие управление делами и здание на улице Богдана Хмельницкого (ныне — улица Маросейка), в котором около ста сотрудников или, точнее, "ответственных работников" Комитета занимали второй и третий этажи.

Добрая половина всех ответработников КМО СССР одновременно работала либо во внешней разведке, либо в контрразведке. Мы их так и называли: "многостаночники". Они то и дело отлучались с работы, объясняя свое отсутствие "необходимостью выйти на связь с Центром". Мы же подозревали, что они просто ходили за пивом или в хозяйственный магазин…

В круг задач [сотрудников КМО — прим. наше] входило выявление и пропагандистская обработка наиболее перспективных молодых политиков [зарубежных] стран — будущих "агентов влияния СССР", организация регулярных и содержательных контактов с молодежными крыльями ведущих политических партий и решение отдельных специфических задач по поручению наших кураторов из Международного отдела ЦК КПСС.

… Республиканские ЦК комсомола были напичканы молодыми карьеристами, … а высокопоставленные сотрудники центрального аппарата в Москве к концу 1980-х годов занимались только личным бизнесом.

Старинные московские особняки, розданные после революции под горкомы и райкомы комсомола, как-то незаметно переходили под имущественный контроль будущих менатепов, альфа-банков и прочих олигархических структур. При этом первые секретари этих многочисленных райкомов-горкомов, не меняя своих кабинетов и длинноногих секретарш, становились "ударниками капиталистического труда".

Доходы от хозяйственной деятельности собственных туристических агентств и многотиражных газет, ежемесячные добровольно-принудительные членские взносы масс рядовых комсомольцев — все это конвертировалось в твердую валюту.

Через будапештский офис Всемирной федерации демократической молодежи (молодежного Коминтерна) и пражский офис Международного союза студентов эти деньги уводились из страны на счета ливанских банков и бесследно исчезали. Чуть позже на этих украденных комсомольских взносах разжиреет поколение "новых русских", вылупившееся из скорлупы недавних комсомольских вожаков.

В КМО СССР существовала негласная традиция, согласно которой переговоры с участием "большого начальства" (секретарей ЦК ВЛКСМ) наши работники должны были обеспечивать самостоятельно, не прибегая к услугам профессиональных переводчиков. Этобыло вызвано не столько степенью откровенности беседы, сколько желанием подчеркнуть статус приема "на высоком уровне". Действительно, когда я лично заводил в пафосный кабинет секретаря ЦК очередного "заморского гостя", многозначительно оставляя в приемной штатного переводчика, иностранец начинал откровенно трусить, восстанавливая способность объективно воспринимать мир только к середине разговора…

… По уровню политической ответственности, которой наделяли молодого профи в Комитете молодежных организаций, наши сотрудники ничем не уступали дипломатам уровня советника МИД СССР, а по возможностям творческой работы — намного их превосходили. Пройдет несколько лет, и привычка к самостоятельности не даст сотрудникам КМО сгинуть вместе с развалом СССР — все они, несмотря на критическое отношение к "чудесам российской демократии и дикого рынка", быстро сориентируются в новой обстановке и в основном станут успешными предпринимателями [читай — жуликами и ворами]."

Лукавый Рогозин, как многие номенклатурные чиновники из бывших комсомольцев-аппаратчиков (профессиональная болезнь), сказал только половину правды. Он явно хотел приукрасить общую картину и свою конкретную роль, принизив степень зависимости КМО СССР от идеологических цепей ЦК комсомола и КГБ СССР, преувеличив самостоятельность КМО и его штатных сотрудников.

Рогозин попытался свести зависимость КМО от ЦК ВЛКСМ к чисто бытовой: делили, мол, общее здание и управление делами. И соврал товарищ бывший комсомолец-функционер Рогозин. Не во всём, но во многом.

Здание у ЦК ВЛКСМ и КМО СССР было не общим, и располагалось вовсе не по указанноум вруном Рогозиным адресу. ЦК комсомола действительно находился на углу улицы Богдана Хмельницкого (нынешней Маросейки) и Лубянского проезда (что само по себе весьма символично, учитывая, что именно там располагался главный вход в ЦК ВЛКСМ), рядом с Политехническим музеем и наискосок от здания ЦК КПСС на Старой площади. А вот мрачный, серый, бетонный, многоэтажный дом КМО СССР хоть и был прописан примерно в том же квартале и состоял на балансе управделами ЦК ВЛКСМ, но находился отдельно и на задворках комплекса зданий ЦК ВЛКСМ — в Большом Комсомольском переулке.

Здание КМО СССР не было связано внутренними или подземными переходами с комплексом ЦК ВЛКСМ. Чтобы пройти из КМО в ЦК нужно было обязательно выйти на улицу и обогнуть солидный квартал справа или слева, пройдя пешком чуть не полкилометра направо вниз по улице Богдана Хмельницкого или налево вниз по Лучникову переулку.

Это имело большое преимущество для КМО СССР — его месторасположение знали только посвящённые в святая святых комсомольского аппарата. Физическая близость к ЦК комсомола (500 метров не бог весть какая длина) при одновременной "независимости". Люди не знакомые с топографией аппаратной Москвы, особенно иностранцы, чаще всего даже не знали о том, что КМО СССР и ЦК ВЛКСМ прочно связаны идеологической и материальной пуповиной.

Формально являясь самостоятельной организацией, в реальности КМО был особой, но всё же структурной единицей и органичной частью аппарата ЦК ВЛКСМ — его Международным отделом, своего рода комсомольским министерством иностранных дел.

Председатель КМО СССР по должности являлся членом ЦК ВЛКСМ и приравнивался по статусу к секретарю ЦК комсомола. Руководство КМО разъезжало на служебных чёрных "Волгах" с цековскими, мосовскими номерами. Абсолютно все сотрудники КМО состояли на комсомольском или партийном учёте в соответствующих организациях аппарата ЦК ВЛКСМ: там платили членские взносы, туда ходили на собрания, заседания и политинформации.

Организационно КМО СССР состоял из двух основных отделов: "отдела связей", разбитого на сектора Северной Америки, Европы, Азии, Африки и Латинской Америки, а также отдела печати, куда входил и сектор СМИ. Помимо этого в структуру КМО входил Студенческий Совет СССР и детский сектор, тесно работавший с единственной и огромной пионерской организацией страны, ходившей под идеологической и оперативной опекой ЦК ВЛКСМ. Всё это умещалось на двух этажах, количество сотрудников немного превышало сто человек. Отдельный сектор занимался международными организациями, такими как ООН, ЮНЕСКО и т. д.

Выше КМО СССР, на четвёртом этаже того же угрюмо-серого бетонного дома, размещался отдел аппарата ЦК ВЛКСМ по взаимодействию с молодёжными организациями социалистических стран — то есть, молодёжный эквивалент отдела аппарата ЦК КПСС, которым долгие годы руководил Андропов.

И с принадлежностью к КГБ вице-премьер Рогозин тоже сказал только полуправду, то есть, солгал умолчанием второй половины правды. Он упомянул про ту "добрую половину" аппарата КМО, которая являлась кадровыми сотрудниками КГБ СССР, работавшими под прикрытием, под "крышей" КМО.

Но Рогозин в своих полуоткровениях "забыл" сказать, что все остальные сотрудники КМО — такие, как он сам — не являясь кадровыми "легальными подкрышниками" Конторы глубокого бурения, были негласной агентурой КГБ — завербованными агентами и доверенными лицами, в просторечье именуемыми "сексотами" или "стукачами". Кадровые чекисты или "добровольные" помощники КГБ — выполняли в КМО СССР задания "органов".

Весьма символично было то, что если выйти из здания КМО СССР и идти по Большому Комсомольскому (нынешнему, с 1994 года Большому Златоустинскому) переулку налево, на северо-запад, то буквально через 400 метров вы оказывались… на Лубянке — в районе Большого дома КГБ СССР! Дороженька от КМО до штаб-квартиры главной чекистской конторы была такой же короткой, как и до ЦК ВЛКСМ, а символическая связь — много прочнее.

Отсюда и упомянутые, но не названные прямо Рогозиным задачи всех референтов, завсекторами, завотделами и руководства КМО — поиск среди молодёжных деятелей иностранных государств кандидатов на вербовку для секретной работы в пользу СССР и КГБ. Таким образом, КМО СССР был обычным филиалом площади Дзержинского, решавшим "специфические поручения Международного отдела ЦК КПСС".

В переводе с рогозинского, лукавого новояза, это означало использование Комитетом госбезопасности легальной "крыши" КМО СССР как канала для банального подкупа иностранных молодёжных функционеров, передачи им чемоданов наличной валюты или перевода советских, партийных и чекистских денег в "ливанские банки".

Зачем? Для тайного проведения за рубежом выгодной КПСС, КГБ и СССР политики, для издания просовестких молодежных газетёнок и другой подрывной литературы, для осуществления преступной, конспиративной, шпионской и диверсионной деятельности, в том числе и с применением оружия молодёжными организациями террористического толка, запрещёнными в своих странах и действующими в подполье.

Проделки отпрысков высших партийных бонз в КМО СССР.

Единственные сотрудники КМО, которые могли избежать позорной участи обязательного и поголовного секретного сотрудничества с КГБ, были члены семей высшей партийной номенклатуры, которых, в результате хрущёвских реформ органов госбезопасности, было строго-настрого запрещено вербовать чекистам. Вышеупомянутый Дмитрий Рогозин к их числу явно не относился.

Зато в их число входил председатель КМО СССР Владимир Аксёнов — сын одного из уцелевших при Брежневе соратников Шелепина и Семичастного, Александра Аксёнова, бывшего первого секретаря ЦК ЛКСМ Белоруссии (1956-57 гг.) и секретаря ЦК ВЛКСМ (1957-59 гг.), бывшего зампреда КГБ Белоруссии (1959-60 гг.), бывшего министра внутренних дел БССР (1960-65 гг.), бывшего второго секретаря ЦК белорусской компартии (1971-78 гг.), члена ЦК КПСС (1976-90 гг.), тогдашнего председателя Совмина Белоруссии (1978–1983 гг.), ставшего затем Послом СССР в Польше (1983-85 гг.) и сменившего в 1985 году Сергея Лапина на посту председателя Гостелерадио СССР.

Владимир Аксёнов был совсем даже не дураком, хотя и являлся "блатным" отпрыском влиятельного советского вельможи. Он весьма успешно окончил престижный МИФИ, куда дурак из высокопоставленной семьи мог бы поступить по блату, но где не смог бы проучиться и одного семестра. Закончил даже аспирантуру, но диссертацию по физике он так и не защитил.

Зато в МИФИ Аксёнов-младший начал крутую комсомольскую карьеру, став там освобождённым (кадровым) секретарём институтского комитета ВЛКСМ на правах райкома. Позднее закончил Академию общественных наук при ЦК КПСС, получив учёную степень кандидата экономических наук.

Что, в сочетании с протекцией влиятельного папаши из бывших "комсомольцев" хрущёвского призыва, открыло ему путь к престижному креслу своего рода "министра иностранных дел советского комсомола" — председателя КМО СССР, сменив занимавшего 12 лет этот завидный комсомольский пост Геннадия Янаева, ушедшего на повышение — во "взрослый" ССОД.

Но такой великолепный номенклатурный рост и завышенная самооценка сильно вскружили высокопоставленному, амбициозному и честолюбивому "комсомольцу" Владимиру Аксёнову голову и чуть не стоили успешной карьеры. Вообще завышеный и неадекватный уровень личных претензий был давнишним недугом высших комсомольских аппаратчиков.

В ЦК ВЛКСМ Аксёнов близко (слишком близко!) сошёлся с Валерием Ганичевым — другим весьма успешным комсомольским функционером, который прекрасно рос по служебной лестнице, заняв в 1978 году важную и заметную должность главного редактора третьей в стране по степени влияния (после "Правды" и "Известий") газеты — "Комсомольская правда".

Однако, спустя два года, того отправили в отставку. И отнюдь не за страстные статьи в защиту русской (читай — национал шовинистической, славянофильской и профашистской) культуры, якобы всколыхнувшие всю страну, а за пьяный трёп в саунах Новогорской базы олимпийской подготовки и ведомственной гостиницы "Орлёнок" БММТ "Спутник" ЦК ВЛКСМ. И вместе с ним чуть не полетел из своего высокого кресла председатель Комитета молодёжных организаций Владимир Аксёнов.

Надо отметить, что на закате брежневского застоя партийная верхушка много что прощала номенклатурным деятелям. Посещение в рабочее время бани серьёзным проступком уже никто не считал. Сколько раз закрывали глаза и на выпивки, и на "аморалку". Строго каралось другое — несанкционированная делёжка власти и больших постов.

В окружении Брежнева не забыли, как в 1964 году проходило устранение Хрущёва. Перед тем, как собрался знаменитый октябрьский Пленум ЦК, противники тогдашнего советского лидера долго неформально зондировали почву. Они часто пересекались друг с другом то на охоте, то в санаториях, чтобы без лишних ушей обсудить в узком кругу механизм отстранения Хрущёва от власти. Хотя личная разведка Хрущёва подобные "дружеские посиделки" заговорщиков откровенно и не прозевала, но сам "хрущ" в готовящийся переворот не верил (на эту тему был снят неплохой, но содержащий немало исторических неточностей художественный фильм "Серые волки").

Естественно, позднее, захватив и охраняя свою власть, брежневский клан очень не хотел, чтобы сценарий 1964 года полностью повторился в конце 70-х — начале 80-х годов. Поэтому "днепропетровская мафия" тщательно отслеживала все неформальные "междусобойчики" высокопоставленных функционеров, особенно комсомольских. Цель была одна — не допустить в начальствующих, номенклатурных и элитных кругах никаких разговоров о возможной замене Брежнева и его выдвиженцев.

Что же такого запретного устроили в бане Новогорского спорткомплекса подвыпившие Аксёнов и Ганичев? Элементарный делёж власти на вырост, глобальные планы смены руководящих элит в партии и стране, ностальгический комсомольский переворот, так и не удавшийся Шелепину (напомним, Брежнев в 1964 году, в отличие от Шелепина, считался временной фигурой, лишенной политических перспектив).

Причем размечтавшиеся Аксенов и Ганичев строили свои наполеоновские планы с вошедшим тогда в моду и процветавшим в около комсомольских литературных изданиях и издательствах уклоном в русофильство, славянофильство, если не сказать в русский неофашизм, в противовес засилью брежневских "хохлов" в высшем руководстве страны. В этих прикидках на будущее одного из заговорщиков провозгласили будущим министром иностранных дел уже не только комсомола, но и всей страны, а другого назвали главным комсомольским идеологом при живом Пастухове. А это уже попахивало глобальным подпольным заговором.

В СССР у всех стен, даже номенклатурных, имелись уши. И хотя андроповские чекисты уже не могли, как при Сталине, сами арестовывать и заводить уголовные дела на высшую политическую (в том числе и комсомольскую) элиту, но немедленно последовал чекистский донос в ЦК КПСС о банных посиделках высокопоставленных комсомольских функционеров.

Первый заместитель заведующего отделом оргпартработы ЦК Николай Петровичев потребовал от Аксёнова и Ганичева письменных объяснений. Молодёжные чинуши попытались отделаться отписками: мол, ничего плохого они не замышляли. Ганичев, в частности, написал:

"…действительно, 6 августа 1980 года я находился в плавательном бассейне и бане Олимпийского спорткомплекса в Нагорной. Был там случайно, первый раз по приглашению председателя КМО В.Аксёнова.

Мой мотив поездки: отдых (известно, что во время Олимпиады ежедневно приходилось работать в газете до 12 часов и позже) и лечение (у меня радикулит).

В комплексе были также: друг т. Аксёнова — учёный, спортивный руководитель комплекса и строитель Олимпийских объектов.

Основное время (1–1,5 часа) провёл в бассейне.

В комнате было пиво и сухое вино. Я почти не пил (после операции мне нельзя).

Мои разговоры шли вокруг закончившейся Олимпиады и построенных объектов. Кадровые вопросы не обсуждал. Возможно, они велись в моём отсутствии.

В дополнение можно сказать, что через комнату, где мы раздевались, прошла сборная по шахматам и остановился космонавт Севастьянов. Возможно, я точно не помню, он и пошутил о том, что я главный комсомольский газетчик и журналист.

Второй раз за последние месяцы был в бане гостиницы "Орлёнок" с учёными (т. Орёл В.И. — замдиректора НИИ АН, доктор наук, зам. председателя общества "Знание" Карабасов Ю., Чилингаров А. — полярник, нач. управления Гидрометслужбы и доктор наук из МГУ, экономист Г.Заранян). Здесь было без алкогольных напитков, была банная процедура. За пользование баней заплатили.

Понимаю, что следует не давать, вообще, поводов для ненужных разговоров, вести себя чётко, сдержанно и ответственно везде. Обязательно учту это в своём будущем поведении."

Но Петровичев объяснительными отписками Ганичева и Аксёнова не удовлетворился, и решил подстраховаться. На первом же Секретариате ЦК после только что завершившегося Пленума ЦК КПСС, который снял Косыгина с поста предсовмина СССР и ввёл в Политбюро ЦК Горбачёва, 24 октября 1980 года он письменно доложил о скандале высшему партруководству. На его записке в ЦК остались автографы Суслова, Капитонова, Долгих, Зимянина, Пономарёва, Русакова, других секретарей ЦК КПСС.

"В ЦК КПСС поступили сигналы о том, что председатель Комитета молодёжных организаций СССР т. Аксёнов В.А., главный редактор газеты "Комсомольская правда" т. Ганичев В.Н. посещают коллективно, с участием работников других организаций, баню. При этом они допускают выпивки, ведение разговоров, в которых Аксёнов В.А. прославляется как будущий заместитель министра и даже министр иностранных дел СССР, а Ганичев В.Н. — как главный идеолог комсомола.

По указанным сигналам с т.т. Аксёновым В.А. и Ганичевым В.Н. отдельно с каждым, в Отделе организационнопартийной работы ЦК КПСС состоялись беседы. Оба они в ходе бесед и в представленных объяснениях признали, что действительно, за последнее время один раз вместе, а другой раз поотдельности, с участием ряда других работников, посещали баню в спорткомплексе и в гостинице "Орлёнок". Из напитков при этом было пиво и сухое вино.

В то же время т.т. Аксёнов В.А. и Ганичев В.Н. отрицают, что они вели какие-то разговоры, связанные с кадрами, допускали из карьеристских соображений восхваление себя.

Тов. Аксёнов В.А. также отрицал, что он просил привести к нему "девочек".

Как т. Аксёнов В.А., так и т. Ганичев В.Н. заявили, что они понимают непродуманность своих действий, ненужность подобных коллективных времяпрепровождений, заверили, что впредь будут более строго и требовательно подходить к своим поступкам."

Петровичев предложил помиловать председателя КМО.Аксёнова-младшего, которого спасли связи его высокопоставленного и влиятельного папаши — члена ЦК КПСС и тогдашнего предсовмина Белоруссии.

А вот Ганичеву не повезло. "Что касается т. Ганичева В.Н., — подчеркнул Петровичев, — то, учитывая, что он ранее замечался в деятельности группы т. н. "славянофилов", было бы целесообразным перевести его в последующем на другую работу". Ганичева в итоге "задвинули" с руководства "Комсомолкой" в "Романгазету". А он потом упорно всех стал уверять в том, что партийная верхушка его якобы беспощадно травила за отстаивание русской литературы.

Окончательно от опасности должностного падения председателя КМО СССР Владимира Аксенова спасла природная смекалка. Когда он взял к себе в 1982 году в заместители, после окончания им Дипломатической академии МИД СССР бывшего студента ГИТИСа, оперного певца Геннадия Варакуту — мужа Виктории Филипповой (урождённой Милаевой), дочери Галины Леонидовны Брежневой и внучки генсека ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.

Так Аксёнову-младшему удалось просидеть в кресле председателя КМО СССР и после смерти Брежнева ещё при трёх генсеках ЦК КПСС до 1987 года и дважды стать депутатом Верховного Совета РСФСР — малозначимого и лишённого большой власти, но престижного государственного органа. С началом горбачёвской перестройки и, особенно, после ухода на почётную пенсию высокопоставленного Аксёнова-старшего, закончилась и блестящая карьера его мечтательного и амбициозного сына, который претендовал на первые роли в государстве и партии. После чего оба благополучно канули в безвестность.

Долгая дорога от КМО до ГКЧП.

А самым известным из "кмошных" начальников стал некий Геннадий Янаев, который прослужил прислужником Андропова и КГБ СССР в ранге председателя КМО СССР с 1968 по 1980 год, а затем ещё 6 лет (до 1986 года) — замом председателя Президиума ССОДа. Пьяница и бабник, как многие комсомольские аппаратчики, он также обладал чрезмерными претензиями и личными амбициями, которым было суждено закончиться самым печальным образом.

У нашего народа короткая память, а у нас с памятью пока — всё нормально. Поэтому напомним один единственный, но весьма показательный эпизод тем, кто уже забыл (а молодые и вовсе этого могут не знать).

На съезде народных депутатов СССР в 1990 году, с трансляцией по центральному телевидению в прямом эфире (такое тогда было возможно), выбирали вице-президента СССР. Была у нас очень недолгое время такая никому не нужная государственная должность — кормушка и синекура.

Так вот, первый и последний президент СССР Михаил Горбачёв представил в свои заместители кандидатуру своего личного приятеля по сельскому хозяйству и комсомолу Геннадия Янаева. Никому не известную, серую личность, вроде Путина. Только постарше и с помятым лицом хронического алкоголика.

Даже агрессивно-послушное большинство советского съезда народных депутатов её не могло не отвергнуть. Настойчивый Горбачёв выставил ту же кандидатуру своего протеже на повторное голосование. Съезд её снова прокатил. Упорный (если не сказать — упёртый и настырный) Горбачёв выдвинул в вице-президенты своего колхозно-комсомольского приятеля в третий раз, желая продавить его кандидатуру, во что бы то ни стало.

Перед решающим голосованием президент СССР Горбачёв сам себе предоставил слово, пламенно и, по своему обыкновению, долго разглагольствовал. Что, мол, на всей планете человека лучше, белее и пушистее, чем бывший "кмошник" Янаев, и не сыскать (после самого Михал-Сергеича, знамо дело). Что он де, Горбачёв, за Янаева ручается лично и клянётся всем святым, что есть на свете, что тот страну и Горбачёва не подведёт.

В общем, не мытьем, так катаньем, продавил-таки через съезд народных депутатов СССР Горби на тогдашний второй пост в государстве бывшего "кмошного" начальника Янаева, лично поручившись за него своею честью.

А в августе 1991 года, во время путча, именно этот самый белый и пушистый бывший комсомольский аппаратчик, вице-президент, горбачёвский личный ставленник и протеже Янаев стал председателем того самого пресловутого Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), который неудачно попытался отстранить самого Горбачёва от власти.

Это у него — у пьяницы Янаева из КМО СССР — на первой пресс-конференции тряслись ручонки хронического алкоголика. Когда вся авантюра с провалившимся опереточным путчем накрылась медным тазом, как бы жертва Горбачёв вернулся из Крыма этаким гоголем, якобы из "заточения" на своей госдаче, типа победителем. И в праздничном задоре все тогда забыли как-то у него спросить одну простую, но важную вещь: а кто собственно привёл на вторую должность в стране пресловутого Янаева, и откуда он вообще взялся? А взялся он из пресловутого КМО СССР.

Тщетные надежды Жакова на фарисеев-чекистов от комсомола.

Вот в какой комсомольско-чекистский гадюшник угораздило в очередной раз обратиться Жакова во время хождений по мукам со своей историей с французскими призами. Случилось это весной 1981 года, когда он, в паре со своей однокурсницей, дочерью ответственной сотрудницы аппарата ЦК КПСС, пришёл на собеседования в КМО СССР по поводу летней подработки внештатным переводчиком французского языка.

В состоявшихся тогда неформальных беседах с ответственными работниками французского и переводческого секторов КМО СССР Валентиной Малыгиной, Натальей Клишиной и Алексеем Рябовым студент МГИМО Жаков, воспользовавшись удобным случаем, изложил и суть своей немного необычной проблемы.

Поначалу вроде бы заинтересовавшись, ни один из кмошных чиновников, выслушав до конца суть вопроса, так и не решился взять на себя смелость в простейшем деле, не требовавшим никакой большой смелости.

И это, несмотря на все торжественные уставные обязанности КМО содействовать дружбе между народами, развитию образовательных и культурных молодёжных обменов. Несмотря на так прославляемую теперь вице-премьером Рогозиным огромную личную самостоятельность и свободу (якобы, аж на уровне советника МИДа!) в принятии решений функционерами КМО СССР. Всё оказалось тщетным. Хвалёные рогозинские самостоятельные и инициативные "советники" комсомольского МИДа на деле оказались обыкновенными трусами, карьеристами-аппаратчиками, совковыми конформистами и банальными перестраховщиками, лишёнными всякой инициативы и думающими только о собственной карьере.

Более того, подававшего надежды студента МГИМО МИД СССР Жакова на внештатную переводческую работу летом 1981 года в КМО СССР не взяли (это состоится только год спустя, после двух месяцев внештатной работы по линии Международного отдела ЦК КПСС), несмотря на блестящие результаты собеседований на знание французского языка и многочисленные победы, во славу советской системы образования, в лингвистическом конкурсе на радио Франции.

Наоборот, весной 1981 года в соответствующее дело оперативной разработки (ДОР), заведённое в декабре 1980 года Зеленоградским райоделом УКГБ СССР по городу Москве и Московской области, были аккуратно и негласно подшиты очередные детальные отчёты тайных кадровых оперативных сотрудников и секретной агентуры КГБ СССР из числа работников КМО СССР о состоявшихся в стенах этого молодёжного филиала Комитета госбезопасности беседах с объектом негласного наблюдения "Фермер", о его несанкционированном участии в иностранном, буржуазном радиоконкурсе и его отвергнутых попытках получить через КМО СССР выигранные призы из Франции.

Так рухнули последние надежды Жакова найти понимание среди советских фарисеев, служивших в фиктивных "общественных организациях", реальной государственной функцией которых был, в лучшем случае, простой обман народа и, в худшем, тайный чекистский надзор за народом и политический сыск.

После того, как стала очевидной тщетность усилий Жакова заставить всевозможные советские и молодёжные организации исполнить их прямые обязанности по помощи простым советским гражданам, он решил идти сдаваться властям…

Глава 21 — Явка с повинной

Как гласит русская народная мудрость: повинную голову меч не сечёт. Уголовно-процессуальный кодекс (УПК) РСФСР ей вторит: полное признание вины обвиняемым и добровольная явка с повинной считаются смягчающими вину и ответственность обстоятельствами. Итак, поняв тщетность своих индивидуальных попыток обойти советский (брежневский, совковый) режим в его косности и закрытости, Жаков решил явиться с повинной, сдаться на милость властей.

Но куда идти сдаваться: в МВД, в КГБ, в комсомольский комитет, в партком, в ЦК КПСС или ещё куда-то? Самым простым и логичным местом сдачи себя властям он счёл свою альма матер — родной МГИМО.

В тот весенний день 1981 года у Жакова почти не было занятий: заболел преподаватель товароведения импортных товаров, которого на кафедре оказалось неким заменить — гуляй, шпана! Болезнь или отсутствие преподавателя — радость для молодого и вольного студента во все времена, во всех странах и при всех режимах!

После окончания в 10.35 первой "пары" (сдвоенных академических часов занятий) по французской коммерческой корреспонденции Жаков не пошёл в прекрасный фонетический зал свободного доступа, чтобы там послушать на досуге любимые архивные записи выступлений французских дипломатических представителей на заседаниях Генеральной ассамблеи ООН, и не поехал обратно домой в Зеленоград. А, попрощавшись с приятелями и никому ничего не сказав, направился прямиком в кабинет декана факультета МЭО Валентина Дмитриевича Шепилина.

Разборки у декана (1): надежды юношей питают.

Доктор экономических наук, профессор Шепилин, ведущий в стране специалист по международным экономическим отношениям (МЭО) и международный эксперт ООН по транснациональным корпорациям, был самим воплощением ума, таланта, образованности, интеллигентности, открытости и радушия. Студенты не чаяли в нём души. Он был легко доступен для формального и неформального общения, принимая и выслушивая своих студентов по их первому прошению.

Придя в приемную декана факультета, Жаков представился секретарше и попросил о срочной беседе по важному личному вопросу. Коротко переговорив по телефону со своим патроном, она попросила Жакова немного подождать, пока тот не освободится. Минут через десять открылась дверь, и Валентин Дмитриевич сам вышел на порог своего кабинета, чтобы попросить Жакова войти.

Он был, по обыкновению, румянен, улыбчив, весьма приветлив и гостеприимен. Усадив студента-третьекурсника в кресло у низкого журнального столика и предложив ему чаю с плюшками из закрытого буфета для руководства, профессор Шепилин сел запросто напротив. Любезно и заинтересовано спросил, что привело Жакова к нему, и, заложив ногу на ногу, стал внимательно слушать рассказ студента.

За два с половиной года обучения в МГИМО комсомольский активист Жаков ранее многократно встречался и уже на раз общался с деканом своего факультета на публике, в перерывах между лекциями, до и после собраний и на партийно-комсомольских мероприятиях. Но с глазу на глаз и в его служебном кабинете разговаривал с ним впервые.

Доктор наук Шепилин обладал редким даром сразу расположить к себе собеседника, а студент Жаков, со своей стороны, был человеком общительным, незакомплексованным и не боялся никакого начальства, по большей мере чувствуя себя свободно и независимо в любой обстановке. Поэтому его беседа с деканом факультета с самого начала приняла доверительный, радушный и откровенный характер.

Хождения Жакова по мукам в ССОД и КМО СССР имели для него одно положительное последствие: он до мелочей отработал свою "легенду" и детально отточил форму презентации своего "французского вопроса". Поэтому быстро, естественно и по-деловому изложил декану суть истории с французским конкурсом на радио Франции, выигранными призами и проблемой их получения из-за границы по домашнему адресу в закрытом для иностранцев городе-спутнике Москвы, секретном центре советской электроники — Зеленограде.

После чего сформулировал просьбу к декану помочь ему получить французские призы через родной институт, предусмотрительно воздержавшись от упоминания об уже полученном письменном отказе со стороны председателя Гостелерадио СССР Лапина, а также об устных "обломах" в обществе "СССР-Франция" и в КМО СССР. Жаков немного слукавил в разговоре с Шепилиным, сделав вид, что впервые обращается в официальную инстанцию — сразу в свой родной институт.

Выслушав короткий и содержательный рассказ Жакова, декан факультета МЭО воспринял его на удивление самым положительным образом. Он горячо поздравил своего студента с таким высоким достижением, подчеркнув, что его выигрыш в престижном международном конкурсе делает честь институту, факультету, кафедре французского языка и всему профессорско-преподавательскому составу МГИМО. Да чего там — всей советской системе высшего образования! Знай, Европа, наших!

Наполненный неподдельным юношеским энтузиазмом Валентин Шепилин сходу ответил Жакову, что факультет и институт, конечно же, помогут ему в элементарном вопросе получения вполне заслуженных призов из Парижа. Возможно, ещё и сами дополнительно отметят высокие достижения студента, чтобы поставить его в пример другим!

Однако декан попросил обрадованного Жакова немного подождать у него в приемной — чтобы дать ему короткое время для формальной консультации с ректоратом по поводу технических деталей.

Минут через пятнадцать профессор Шепилин вышел из своего кабинета к Жакову немного более напряженный и попросил его коротко изложить суть вопроса и свою просьбу на бумаге. После того, как Жаков довольно быстро закончил свою писанину, декан взял эту его не то объяснительную записку, не то заявление и куда-то ушёл, оставив студента ещё немного подождать в приемной.

Это "небольшое" ожидание затянулось на долгие три часа. По мере того, как шло замедлявшееся время, в душу Жакова проникали сомнения и страхи. Он начинал чувствовать, что дело "запахло керосином". Он вообще давно умел правильно читать чужие мысли и видеть на расстоянии, объяснять и даже иногда предсказывать события, но ещё не знал мудрёного научного слова "экстрасенс".

Разборки у декана (2): разворот на 180 градусов.

Когда декан факультета, наконец, вернулся к себе в кабинет неизвестно откуда после "формальных консультаций по техническим вопросам", он выглядел совершенно другим человеком, как будто его подменили. Его лицо было серо-зелёным, как у покойника, и от былого, утреннего радушия не осталось и следа.

Жаков ещё ни разу в жизни не сталкивался с оборотнями и зомби. Умница, душа факультета и тонкий интеллигент Шепилин испарился в воздухе, превратившись в жуткого вурдалака, пахнущего смертью, подвалами Гештапо, пытками, расстрелами, концлагерями и ГУЛАГом.

И это злобное, наводящее ужас существо — живой, ходящий и говорящий труп — сухо пригласило Жакова из приемной обратно в кабинет. И не усадило снова к журнальному столику и не напоило чаем с плюшками, а оставило стоять — официально, напротив себя, прямо перед массивным руководящим столом.

Намеренно выдержав подчёркнуто долгую и угрожающую паузу, преобразившийся в страшного держиморду декан Шепилин вдруг обрушил на утомлённого трёхчасовым ожиданием бедного студента потрясающе грозную, чудовищно лживую и патетически обличительную речь советского администратора-сталиниста в духе генерального прокурора СССР Андрея Януарьевича Вышинского, выступавшего на показательных процессах врагов народа во время бериевских чисток 1930-х годов.

Её суть сводилась к тому, что Жаков совершил чуть ли не измену Родине, страшно опозорив факультет и институт, всю советскую систему высшего образования, в своей мещанской и обывательской погоне за призрачными и ничего не стоящими мелкобуржуазными призами из погрязшего в разврате и коррупции империалистического Парижа, которыми коварные спецслужбы Запада пытались купить его подлое предательство великих идеалов нашей родной Коммунистической партии и любимого Советского правительства во главе с дорогим и мудрым руководителем, многоуважаемым товарищем Леонидом Ильичём Брежневым.

Как мог, он, советский студент ведущего и привилегированного идеологического ВУЗа, которому были оказаны великая честь и доверие правительства, партии и комсомола, так глупо и наивно попасться в расставленные подлыми и коварными иностранными разведками сети, лишь слегка закамуфлированные под мнимый лингвистический конкурс?!

Как могли его, комсомольского активиста, будущего международника, советского бойца переднего края идеологической войны с мировым империализмом, обмануть яркие, но пустые западные ярлыки и наклейки с дисков иностранных исполнителей, занимающихся преступным отвлечением внимания рабочего класса и трудового народа Франции от их священной борьбы против эксплуатации правящим классом буржуазии и мировым капиталом?!

Но страшное преступление уже совершено. Назад пути нет. Теперь от степени откровенности Жакова с партией и институтом, от искренности и полноты его признаний, зависела только степень наказания: будет ли он просто отчислен из МГИМО или, вдобавок, ещё и сядет в тюрьму за шпионаж и измену Родине. Хотя за такое полагалось бы расстреливать без суда и следствия, как в добрые старые времена великого Сталина.

После чего наводящий ужас оборотень-сталинист Шепилин вывел ошарашенного Жакова в приемную и приказал ему под надзором своей секретарши написать самым подробным образом новую объяснительную записку на имя ректора МГИМО с изложением всех деталей его "преступления", с указанием всех причастных к нему лиц, графика всех его телеграмм в Париж, всех "отгаданных" слов, которые явно были кодированной перепиской со шпионскими службами Запада.

Потея и краснея, Жаков сочинял и строчил часа полтора-два, исписав убористым почерком почти десяток страниц стандартного печатного формата А-4. Отдав написанное секретарю декана, Жаков был временно отпущен на волю — под своеобразную подписку о невыезде, до уведомления о последующей процедуре разбирательства.

Сталинистское зазеркалье.

Произошедшее в кабинете декана поразило Жакова как громом. До сих пор его хождения по мукам носили довольно абстрактный характер. Вельможный советский держиморда Лапин, стоявший во главе Гостелерадио СССР, прислал ему по почте явную бюрократическую отписку. Но она не содержала никакой лжи: "Гостелерадио СССР не имеет никакого отношения к французскому радиоконкурсу и помочь в получении призов из Парижа не может."

Формально придраться тут было не к чему. Просто, коротко и логично. Без выкрутасов, лжи и подтасовок. Лапин, действительно, не имел прямого отношения к конкурсу "Радио Франс Интернасьональ", и его ведомство не было обязано помогать каждому встречному советскому студенту, которых миллионы. Могло помощь, но не стало. Жаль, но не смертельно.

"Левые" походы Жакова в притворное советское общество дружбы "СССР-Франция" и в игрушечный Комитет молодёжных организаций СССР оставили у него в душе неприятный осадок очередного прикосновения к брежневской аппаратной формалистике, номенклатурной трусости, карьеризму и совковому конформизму чинуш от "дружбы народов", прикидывавшихся самостоятельными.

Но они не вызвали у встроенного в эту насквозь лживую советскую систему студента МГИМО ни чрезмерного удивления, ни революционного отторжения. Инициативник Жаков для них был чужим и внешним элементом, и они формально не обязаны были разбиваться в лепёшку, чтобы ему помочь. Могли, но не стали. Обидно, но не смертельно.

А вот то, что случилось в кабинете у декана родного факультета МЭО, в стенах родной альма матер — МГИМО, было совсем иным. Здесь Жаков был своим. И реакция Шепилина ошеломила студента. Не самим по себе отказом и нагоняем, а тем, каким именно образом это было сделано.

Если бы, вернувшись из ректората или из первого отдела, душка и интеллигент Шепилин, только что искренне и весело поздравлявший Жакова с великолепными достижениями и заслуженным выигрышем, взял бы своего студента за пуговицу пиджака и сказал бы ему сочувствующе доверительно: "Я всё понимаю, старик, но такая уж у нас дурацкая и закрытая система, ничем не смогу помочь, вышестоящее начальство сильно рассердилось! Придётся тебя для виду наказать. Объявим тебе выговор для порядка, а через полгода снимем", это было бы половиной беды.

Несмотря на свои юные годы, Жаков давно не был наивным идеалистом с голубыми глазами. Отучившись в блатном и престижном МГИМО два с половиной года, среди "золотой" молодёжи — "сливок" партийной, государственной и чекистской номенклатуры СССР, он сам стал во многом циником. К тому же, смотря каждый день по телевизору всеобщие славословия по адресу полного маразматика Брежнева и видя в институте его внука-обалдуя, Жаков прекрасно понимал и принимал общую советскую игру в двоемыслие на партийных, комсомольских и прочих собраниях.

Но декан факультета Шепилин повёл себя как полный подлец, как последняя сволочь, не просто развернувшись на 180 градусов и отказавшись от одной своей позиции в пользу прямо противоположной, а сделав это на 100 % убеждённо, с полной верой в свою правоту. И это — не на народе, когда была бы объяснимой всеобщая, притворная игра на публику, расчёт на потенциальные доносы стукачей и соглядатаев, а в доверительной беседе с глазу на глаз, без свидетелей! Такой чудовищной низости от Шепилина Жаков не ожидал.

Когда человек врёт, зная, что он врёт, это может быть плохо, но не так страшно. Когда человек врёт на полном серьёзе, уже внутренне веря в то, что он говорит сущую правду, он становится психически больным и общественно-опасным социопатом.

Когда человек может убеждённо менять свою позицию на диаметрально противоположную по несколько раз на дню, в зависимости от линии партии на данный исторический момент, временной политической конъюнктуры или мнения вышестоящего начальства, это ведёт к полному разложению его личности и всего общества. Страна, состоящая из подобных людей, не может не развалиться, рано или поздно.

Жаков уже много читал об этом в запрещённых в СССР произведениях Оруэлла и братьев Стругацких, в подпольных, самиздатовских книжках: трилогии "Дети Арбата" Анатолия Рыбакова, "Белых одеждах" Владимира Дудинцева, "В круге первом" Александра Солженицына, "Факультете ненужных вещей" Юрия Домбровского и других "антисоветских" трудах. Но то была литература. Художественный вымысел, хоть и основанный на исторической реальности.

В кабинете декана Шепилина Жаков впервые столкнулся с подобным ужасом в действительности, в жизни. За этот день он повзрослел или, точнее, постарел на 10 или 20 лет.

Обречённость.

Из кабинета только что и навсегда умершего в его глазах декана-оборотня Шепилина, Жаков отправился было в институтский буфет, но кусок не лез ему в горло. Попив жидкого, "бочкового", столовского чаю, он поехал домой, чувствуя себя пойманным и разоблачённым преступником.

Ему казалось, что в троллейбусе, вагоне метро и автобусе все на него подозрительно смотрят, что за ним теперь неотлучно следят какие-то совковые тётки и дядьки с одинаковыми лицами.

Потому что он никогда ранее не встречался на практике с гласным надзором или демонстративным наружным наблюдением КГБ СССР — когда бригады "наружки" не прячутся, а намеренно открыто следуют за обречённым объектом слежки.

Этот приём психологического давления и воздействия на психику подозреваемого преступника советские органы госбезопасности успешно применяли со времён ВЧК, ОГПУ и НКВД, при Дзержинском, Менжинском, Ягоде, Ежове, Берии, Меркулове и Абакумове, и позднее при Серове, Шелепине, Семичастном и Андропове, как правило, накануне ареста "врага народа", "предателя Родины" или "шпиона".

Жаков не знал и не мог знать, что его объяснительная из кабинета декана факультета МЭО, из нового комплекса МГИМО на улице Лобачевского, уже через полчаса была нарочным на служебной чёрной "Волге" с сиреной и мигалкой отправлена в старое здание института на Парке культуры — проректору по режиму, а от него — прямиком на площадь Дзержинского, в КГБ СССР.

Жаков не знал, что четыре высокопоставленных генерала госбезопасности и сам Председатель КГБ СССР, член Политбюро ЦК КПСС Андропов с интересом прочитали в тот вечер его десятистраничную писанину, аккуратно подшитую в очередной толстый том дела оперативной разработки (ДОР) "Фермер".

Жаков вернулся домой разбитым и обречённым. Не поужинав, а только дерябнув, от безысходности, пару рюмашек дорогого, марочного грузинского коньяку из своей праздничной заначки, обречённый предатель Родины и иностранный шпион, не раздеваясь, рухнул на кровать и немедленно отключился.

Сон приговорённого к смертной казни.

Жакову приснился сон. Он был ярким, цветным, стереоскопическим и стереофоническим. Жакову причудилось, как в середине общей лекции в новом комплексе МГИМО на проспекте Вернадского, куда собирали весь их студенческий курс, в зал внезапно входил декан факультета МЭО Шепилин и сообщал о срочном вызове Жакова к ректору МГИМО Николаю Ивановичу Лебедеву в главное здание института — в дом № 53 по Метростроевской улице.

Куда Жакова торжественно везли с Юго-Запада Москвы на сумасшедшей скорости, с сиреной и синей мигалкой, на персональной чёрной "Волге" начальника союзного ГАИ Лукьянова, на которой по утрам в институт приезжала его дочка Лена, сокурсница Жакова. И все постовые отдавали ему честь.

Причём, в чужой служебной машине с ним почему-то ехал другой его сокурсник — внук генсека ЦК КПСС Андрей Брежнев, всю дорогу рассказывавший неприличные и смешные анекдоты про своего дедушку,характерно по-украински гэ-кая, комично передразнивая его хохлятский акцент и грубые ошибки в русском ударении, не выговаривая половины букв из-за старого ранения в челюсть.

В главном здании МГИМО на Метростроевской улице, напротив станции метро "Парк Культуры", в кабинете ректора проходило совместное заседание ректората, парткома, месткома и комитета ВЛКСМ института на правах райкома комсомола. В присутствии члена Политбюро ЦК КПСС, министра иностранных дел Андрея Андреевича Громыко, члена ЦК КПСС, министра внешней торговли Николая Семёновича Патоличева и его первого зама Юрия Леонидовича Брежнева — сына генсека ЦК КПСС и папы сокурсника Жакова Андрея Брежнева.

Жакову объявляли о том, что вопрос с французскими призами рассмотрен в Политбюро ЦК КПСС. И решён положительно — фельдъегерь из ЦК показывал ему секретный протокол заседания в "Особой папке", заставив его расписаться в неразглашении военной и государственной тайны. Затем Жакову вручали почётную грамоту Парткома МГИМО, почётную грамоту комитета ВЛКСМ МГИМО, личную премию ректора. Оба министра объявляли ему благодарность, обнимали. Юрий Брежнев передал личные поздравления от Леонида Ильича.

Жакову сообщали о том, что он немедленно летит в Париж — получать свои французские лингвистические призы. Тут же вручали новенький и пахнущий типографской краской зелёный дипломатический загранпаспорт с уже оформленными выездной визой СССР и въездной-выездной визой Франции, авиационные билеты туда и обратно, а также толстенную пачку по-особому хрустящих французских франков, красивыми и большими купюрами по 500 франков — на командировочные расходы.

На чёрной "Чайке" с открытым верхом его, снова на сумасшедшей скорости, везли прямо в аэропорт Шереметьево по улицам Москвы, где было остановлено всё движение. На тротуарах стояли сотни тысяч москвичей и гостей столицы, которые улыбались, махали флажками, руками и воздушными шариками.

Жакова проводили без таможенного и пограничного досмотра через депутатский зал выстроенного к Олимпиаде-80 аэропорта "Шереметьево-2". Он садился в ожидавший его французский реактивный сверхзвуковой "Конкорд", где его соседями по салону первого класса оказались всемирно известные актеры Ален Делон, Луи де Фюнес и умерший в 1976 году Жан Габэн, с которыми они в полёте общались на дружеской ноге, быстро перешли на фамильярное "ты", пили французское шампанское, русскую водку и ели чёрную икру.

Через полтора часа лёта, показавшиеся несколькими минутами, белоснежный красавец, воздушный лайнер, похожий на журавля с опущенным клювом, приземлялся на гостеприимной французской земле. В аэропорту имени Шарля де Голля у трапа самолёта Жакова встречал Посол СССР в Париже Степан Червоненко, "легальный" резидент советской разведки во Франции Николай Четвериков, весело ему подмигнувший, генсек французской компартии Жорж Марше и министр иностранных дел Франции Жан Франсуа-Понсэ.

Жаков садился в чёрный "Ситроэн" Д.С. (как у Фантомаса и генерала де Голля), и почётный кортеж мчался в центр Парижа — прямо в Елисейский дворец, где президент Франции Валери Жискар д’Эстен лично вручал ему выигранные призы и производил в рыцари почётного Ордена де Пальм Академик (академических заслуг — Ордена для приличных людей, потому что в рыцари французского Ордена Почётного легиона производили только плебеев, чиновников, нуворишей и продажных иностранцев, а все приличные люди от него публично и принципиально отказывались).

Неизвестно откуда взявшийся генсек ООН Курт Вальтхайм предлагал Жакову экстерном сдать экзамены в Оксфорде и работать в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже помощником Генерального директора. А другой генеральный директор — Гостелерадио Франции — склонял Жакова поступить без экзаменов в Национальную школу администрации при премьер-министре Франции, и потом стать ведущим телепередач на государственном канале французского телевидения "Антенн-2".

Жаков давал десятки интервью ведущим французским и советским газетам, на французском телевидении и радио, где ему устраивали встречу со звёздами французской эстрады, каждая из которых вручала ему полный набор своих выпущенных дисков и по одному макету — ещё не выпущенному. Среди них был умерший в 1980 году Джо Дассен в белом костюме.

Общество дружбы Франция-СССР делало его почётным членом своего правления. А его вице-президент, французская актриса русского происхождения Марина Влади передавала Жакову самые сердечные поздравления от её мужа, тоже умершего в прошлом году и похороненного на Ваганьковском кладбище Владимира Высоцкого.

После этого был торжественный приём у президента Франции, а ещё — прогулка с Валери и его супругой Анемоной, которая начиналась в парке Елисейского дворца в центре Парижа и вдруг сразу заканчивалась в дворцовом парке Версаля, далеко в пригороде, где они все скакали на белых лошадях. Причём Жаков был в грузинской национальной одежде, с газырями и длинным кавказским кинжалом, и в чёрной бурке.

Затем Валери и Анемона внезапно пропадали, и вместо них Жаков, в грузинском облачении, скакал уже рядом со знаменитой четвёркой мушкетёров Атосом, Портосом, Арамисом и д’Артаньяном в почётном кортеже, который сопровождал по дорогам французского королевства почему-то не, как полагалось бы, монарха Франции, а его смертного врага — кардинала де Ришелье, который приглашал Жакова к себе в карету, по секрету назывался начальником управления нелегальной разведки в ранге заместителя начальника ПГУ КГБ СССР и тайно предлагал ему стать разведчиком-нелегалом, как миледи де Винтер и Штирлиц. Жаков обещал подумать.

После чего Жаков в большой компании сверстников-студентов и молодого Жан-Поля Бельмондо гулял по современному ночному Парижу, совсем как в черно-белом кинофильме Жан-Люка Годара "A bout de souffle". Свободно общался с французской молодежью. Пил французское шампанское и вино. Целовался и флиртовал с миледи де Винтер и Констанцией Буанасье одновременно. Заходил в ночные магазины на Елисейских полях и приобретал там горы подарков для родных и друзей. И, наконец, с почестями возвращался в Москву.

Из Шереметьева на правительственном "ЗИЛе" Жакова везли прямо в Кремль, где его принимали все члены Политбюро ЦК КПСС во главе с генсеком Брежневым, а также первый секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов, председатель КМО СССР Владимир Аксёнов, председатель правления общества дружбы Георгий Жуков и председатель Президиума ССОДа Зинаида Круглова.

Жакова кооптировали в члены ЦК ВЛКСМ, назначали председателем молодежной комиссии и избирали в члены президентского совета общества дружбы "СССР-Франция". Затем принимали сразу здесь, без кандидатского стажа, в КПСС. Три рекомендации ему дали главный чекист Андропов, а также умерший 18 декабря 1980 года и уже похороненный в Кремлёвской стене предсовмина СССР Косыгин и аристократ, буржуазный президент Франции Валери Жискар д’Эстен, одетый почему-то в советскую форму генерал-майора госбезопасности.

Затем победителя французского конкурса везли на Центральное телевидение в Останкино, где в прямом эфире программы "Время" председатель Гостелерадио СССР Лапин публично извинялся перед Жаковым за свой негативный ответ на его запрос по поводу призов, а потом сообщал о том, что ему предлагается работа постоянным ведущим передачи "Французский язык" на четвёртой программе Центрального телевидения СССР.

После чего фантастический сон резко перерастал в кошмар. Прямо тут же, в прямом эфире на телевидении в Останкине, Лапин начинал злобно хохотать. Вошедшие в студию солдаты сталинских войск НКВД во главе с Берией отбирали у беспомощного Жакова все уже полученные призы и звания, называли его на всю страну предателем и врагом народа, надевали на него наручники.

В чёрном "воронке" его везли на площадь Дзержинского, где в приемном покое внутренней тюрьмы НКВД резались в очко одетые в военную форму кадровых офицеров войск КГБ Ален Делон, Жан Габен и Луи де Фюнес. Когда туда же входил ранее дававший ему рекомендацию в КПСС Валери Жискар л’Эстен в форме генерал-майора госбезопасности, то майор КГБ Ален Делон называл его Юрием Ивановичем Дроздовым.

В голове Жакова звучал старинный русский детский стишок, которую ему часто пела бабушка:

"Ах, попалась, птичка, стой!

Не уйдёшь из сети.

Не расстанемся с тобой

Ни за что на свете!"

После чего мрачный Андропов лично запирал Жакова в камеру во внутренней тюрьме КГБ на Лубянке, угрюмо и сердито сообщая, что за измену Родине в форме участия в лингвистическом буржуазном конкурсе на французском радио он заочно приговорён Особым совещанием НКВД к пожизненной высылке из Москвы без права переписки, и что рано утром его расстреляют.

В тюремной камере, похожей как две капли воды на подвалы Гештапо из фильма Лиозновой "17 мгновений весны" по роману Юлиана Ляндреса, Жаков оказался в компании уголовников Штирлица, Бормана, Мюллера и Шелленберга, которые резались в очко. Постоянно выигрывавший в карты советский литературный и киношный шпион-нелегал Владимиров-Исаев в доверительной беседе сказал Жакову, что его самого тут расстреливали уже шесть раз, и что это — не больно.

Когда перед рассветом в ржавом дверном замке сырой тюремной камеры стал поворачиваться ключ, чтобы вести его на расстрел, Жаков проснулся у себя в постели в Зеленограде в холодном поту…

Сон оказался в руку. Или, как говорят, вещим.

Позавтракав, Жаков поехал, как обычно, на занятия в здание института на улице Лобачевского. Ему опять показалось, что за ним следили одни и те же тётки и дядьки с угрюмыми советскими лицами.

В середине общей лекции по бухгалтерскому учёту в большую лекционную аудиторию вошёл начальник их курса, полковник КГБ в отставке, извинился перед лектором за вторжение и вызвал Жакова с вещами на выход, сказав, что ему следует немедленно ехать в главное здание МГИМО в дом № 53 на Метростроевской улице к проректору по режиму.

Когда Жаков выходил из лекционного зала в наступившей гробовой тишине, весь их третий курс провожал его взглядами, как идущего на расстрел…

Глава 22 — Кандидат в нелегалы

Самое удивительное заключалось в том, что, получив вызов в главное здание МГИМО к проректору по режиму, Жаков совершенно успокоился. Это было невозможно объяснить логически. Это было невозможно понять умом. Просто так случилось.

Кончилось бездействие и томительное ожидание. Колесики фортуны завертелись, шестерёнки судьбы пришли в движение. Появилась хоть какая-то реальная перспектива. Формально в ней не было ничего особенно ясного и сколько-нибудь обещающего, но состояние студента вдруг кардинально изменилось. Он ехал на аудиенцию к высокому институтскому начальству абсолютно уверенным в себе и в своей правоте.

По дороге он спокойно размышлял, каким именно будет в этот раз долгое и нудное выяснение отношений, и в который уже раз мысленно прокручивал в голове тот дубовый, "совковый", словесно-административный понос, которым разразился во второй части беседы с ним декан факультета МЭО, превратившийся в вурдалака-сталиниста.

Но тогда, перед беседой была полная неизвестность, и Жаков оказался застигнутым врасплох. Не самими идиотскими обвинениями и сталинскими аргументами декана, а поразительно резкой переменой в поведении Шепилина, его полным и резким разворотом на 180 градусов — с "очень горячо" на "очень холодно".

Теперь все потенциальные убойные аргументы начальства были заранее известны, и Жаков был к ним морально и психологически готов. И именно потому, что он был настроен на повторное развитие событий, то, что произошло в кабинете у проректора по режиму МГИМО, снова застало его врасплох.

В кабинете проректора МГИМО по режиму: знакомство.

Жаков тут раньше никогда не бывал, и служебный кабинет проректора, как все старые советские начальственные кабинеты сталинской постройки, показался ему огромным. На фоне этого громадного кабинета с высоченными потолками, массивными шторами, тяжелыми люстрами, орнаментальной лепниной на потолке и грандиозным столом, занимавшим торцовую, дальнюю часть под портретами Ленина, Брежнева и Громыко, его хозяин — щуплый индивид невысокого роста — выглядел, там вдалеке, комически маленьким.

Проректор по режиму МГИМО в реальности имел звание полковника КГБ СССР и был "подкрышником", кадровым сотрудником действующего резерва Комитета госбезопасности. Но он не относился ни к территориальным, ни к центральным органам контрразведки, что было бы вполне логично, исходя из его формальной должности прикрытия. Он числился в контрразведке внешней и был приписан к Первому главному управлению КГБ. Потому что МГИМО всегда был кадровым резервом внешней разведки КГБ, из которого черпались её лучшие будущие кадры.

Он поспешно вышел из-за своего громадного стола навстречу Жакову и поздоровался с ним за руку. Но не вернулся уже за свой начальственный стол и не начал разгромной беседы, как тот ожидал. Он просто представил изумленному студенту другого, незнакомого человека в тёмно-сером костюме, сидевшего где-то сбоку, за длинным столом для совещаний, и которого Жаков, войдя и подсознательно заметив краем глаза, не успел ещё как следует рассмотреть.

"Вот, тут один товарищ хотел бы с Вами побеседовать, Сергей Олегович", — довольно любезно, уважительно и даже немного подобострастно сказал проректор, после чего, как-то боком, вышел из собственного кабинета вон.

Оставшись наедине со студентом, второй обитатель огромного проректорского кабинета поднялся из-за стола для совещаний и уверенно, по-хозяйски перешёл за начальственный стол проректора МГИМО, жестом пригласив Жакова присесть к приставному столику с парой стульев напротив.

Он был среднего роста и крепкого телосложения. Чисто выбрит, коротко пострижен, седовлас, мрачноват, уверен в себе. Незнакомец был одет с большим вкусом в очень добротный и дорогой, тёмно-серый и явно импортный костюм с еле заметной белой прострочкой, в белоснежную сорочку, с изысканным иностранным галстуком на шее и внушительными золотыми запонками на манжетах. Во всём его обличии чувствовались состоятельность, солидность, значение и власть.

И ещё от него буквально пахло заграницей — дорогим французским одеколоном. Если бы Жаков встретил его в другом месте (ресторане, гостинице, музее или просто на улице), то принял бы за иностранца из какой-нибудь страны "проклятого империалистического Запада". В нём не было чего-то сугубо, сермяжно советского, что исходило за три километра от большинства граждан СССР, и, напротив, в нём подспудно присутствовало что-то иное, необъяснимое, чего были лишены многие "совки". Позднее, после долгого раздумья и анализа, Жаков понял, что это было чувство самоуважения и внутреннее ощущение себя свободной и значимой личностью.

Когда Жаков устроился на стуле, властный и уверенный в себе человек за начальственным столом выдержал довольно длинную паузу, откровенно и пристально разглядывая своего молодого собеседника, потом достал из внутреннего кармана пиджака багровую книжицу, театральным жестом развернул её прямо перед глазами студента и сказал: "Меня зовут Евгений Константинович. Я — полковник Комитета государственной безопасности."

Не в кино, а в настоящей жизни Жаков видел подобное удостоверение впервые и не успел там сразу рассмотреть ничего, кроме больших букв "КГБ СССР". В следующий момент его внимание остановилось не на фотографии, фамилии, воинском звании и оперативной должности обладателя ужасного служебного удостоверения, а только на приписке, что его владелец имеет право на ношение огнестрельного оружия. Спрятав обратно в карман грозную чекистскую "ксиву", седовласый полковник вынул из дорогого импортного портфеля-дипломата и положил перед собой весьма толстую папку с документами.

Пока чекист, молча и задумчиво, некоторое время листал свою солидную подшивку с бумагами, Жаков сразу, хоть смотрел издалека и видел всё верх тормашками, безошибочно узнал бланки своих международных телеграмм в Париж и свою десятистраничную объяснительную записку, составленную у декана факультета. Отдельные места в ней были подчеркнуты, а на титульном листе стояло несколько размашистых начальственных резолюций красного и синего цвета.

Охотники за талантами и самородками, огранщики алмазов.

Жаков тогда не знал и не мог даже догадываться, что сидящий перед ним солидный чекист был главным профессиональным охотником за талантами и самородками, начальником одного из трёх самых засекреченных отделов в системе КГБ — 3-го функционального отдела управления "С" (нелегальной разведки) ПГУ КГБ СССР, занимавшегося секретным отбором, проверкой и специальной подготовкой разведчиков-нелегалов. Жаков не знал, что это суперсекретное подразделение нелегальной разведки в структуре ПГУ (внешней разведки) КГБ, тайно и детально отслеживало жизнь и учёбу нашего студента-третьекурсника и его семьи из Зеленограда уже пятый год.

Жаков не знал, что многолетний глава Комитета госбезопасности СССР и член Политбюро ЦК КПСС Юрий Андропов имел свой особый взгляд на внешнюю разведку, считая, что за границей кроме нелегального шпионажа (то есть, секретной разведывательной деятельности без какой бы то ни было формальной привязки к СССР и странам соцлагеря) никакой другой настоящей разведки не существует и существовать не может уже в мирное время. И тем более, в боевое, военное время — в "особый период" и в странах идеологически непримиримого противника со сложным контрразведывательным режимом.

Вся остальная, так называемая "легальная", видимая и практически открытая шпионская деятельность КГБ за рубежом с позиций и под прикрытием совзагранучреждений (посольств, консульств, торгпредств, отделов культуры, советских средств массовой информации и т. п.), согласно андроповской теории, была призвана осуществлять лишь две вспомогательные цели.

Во-первых, отвлекать на себя как можно больше ресурсов контрразведки противника, парализуя её продуктивную деятельность против разведки настоящей, основной и скрытой — нелегальной. И, во-вторых, по мере возможности, параллельно обеспечивать и упрощать деятельность наших нелегалов через "легальные" каналы, "легальные" резидентуры, работающие " под крышей" совзагранучреждений, в том числе с использованием международной дипломатической неприкосновенности их сотрудников, зданий, машин и почты.

Именно поэтому член ЦК КПСС и Политбюро ЦК Андропов состоял на партийном учёте не в аппарате ЦК на Старой площади и не в центральном аппарате КГБ на площади Дзержинского, а в первичной парторганизации 4-го географического (американского) отдела управления "С" ПГУ в Ясенево, считая деятельность нелегальной разведки своим абсолютным приоритетом, уделяя ему огромное личное внимание, общаясь с начальниками этого приоритетного управления Анатолием Лазаревым (1966-74 гг.), Вадимом Кирпиченко (1974-79 гг.) или Юрием Дроздовым (после 1979 г.) регулярно, часто и напрямую, по телефону и лично, минуя своих заместителей и начальников ПГУ Сахаровского, Мортина или Крючкова.

При Сталине весь высший генералитет был обязан уметь ездить верхом и принимать парады на лошади, что заставляло всех военачальников поддерживать свою физическую форму на высоком уровне. Будучи председателем КГБ и одним из ведущих партийно-государственных деятелей страны, Андропов, подавая личный пример, продолжал лично, как обыкновенный оперработник "органов", руководить работой нескольких нелегалов за рубежом, информация от которых поступала только к нему, зашифрованной его личным шифром. И требовал того же от всех генералов, включая своих заместителей, руководителей управлений и отделов в штаб-квартире внешней разведки КГБ в Ясенево.

Весь огромный и разветвлённый территориальный аппарат КГБ в Советском Союзе и в странах соцлагеря (с помощью тамошних органов безопасности) постоянно проводил кропотливую работу по поиску, проверке и отбору кандидатов для нелегальной службы, выискивая лингвистических самородков и языковые таланты повсюду. Поэтому он негласно брал на заметку, на секретный спецучёт всех победителей и призёров конкурсов и олимпиад по иностранным языкам, всех ярких школьников с выдающимися лингвистическими способностями из советских специализированных и обыкновенных школ.

Поэтому старший школьник Вова Путин, как-то раз инициативно явившийся предлагать свои услуги в УКГБ по городу Ленинграду и Ленинградской области, но весьма посредственно владевший школьным немецким языком (и не верьте басням про его мнимые яркие языковые способности, которые получили широкое распространение во время пиар-компании перед его "избранием" на пост президента РФ и в последующем), не имел абсолютно никаких шансов попасть в этот элитный список в управлении "С" ПГУ и затем в настоящую внешнюю разведку никогда, а Серёжа Жаков из Зеленограда в него попал сразу, прочно и надолго, когда КГБ СССР начал охоту за ним.

С тех самых пор, как восьмиклассник Жаков, русский, несудимый, почти отличник учёбы (с одной четвёркой в табели успеваемости), председатель совета огромной (в полторы тысячи голов) пионерской дружины имени разведчика-нелегала, Героя Советского Союза Ивана Даниловича Кудря, член комитета комсомола экспериментальной средней школы № 609 Зеленоградского района города Москвы, спортсмен-разрядник по лыжным гонкам (2 взрослый разряд) и горному туризму (3-ий взрослый разряд), в закрытом для иностранцев секретном наукограде стал в четвёртый раз подряд победителем ежегодных олимпиад по английскому языку в своей параллели в школе и в городе (районе).

Жаков не знал, что именно 3-ий отдел управления "С" ПГУ КГБ СССР, с тех пор пристально следящий за его судьбой, сыграл главную роль в том, что ему, после поступления в МГИМО в 1978 году, не позволили продолжить совершенствовать свои знания и навыки в его любимом языке Шекспира (что чуть не стало для Жакова личной драмой), а намеренно дали изучать с нуля совершенно новый для него французский язык.

Жаков не знал, что руководству 3-его отдела управления "С" ПГУ КГБ СССР было сразу же и детально доложено о поразительных успехах студента МГИМО в овладении языком Мольера и Гюго, и что, задолго до его телеграмм в Париж, с санкции начальника нелегальной разведки, уже была негласно запущена в действие секретная процедура углублённой проверки Жакова для привлечения в качестве спецкандидата на кадровую службу в нелегальную разведку.

Эта чрезвычайно сложная, чекистская, негласная проверка должна была длиться ещё много месяцев, прежде чем и только после получения предварительных, положительных ответов на многочисленные технические и административные вопросы КГБ, на четвёртом курсе института, ему было бы сделано официальное вербовочное предложение. Но именно неожиданная личная инициатива Жакова и его блестящие победы в лингвистическом конкурсе на радио Франции резко ускорили всю эту многомесячную и кропотливую проверочную работу ПГУ КГБ СССР.

Жаков не знал, что сотрудники 3-го отдела управления "С" ПГУ в конце 1980 года собственными силами и независимо от территориальных органов КГБ в Зеленограде тайно следили за ним в рамках своей разработки и, таким образом, совершенно случайно первыми зафиксировали его участие во французском радиоконкурсе посредством телеграфа, раньше райотдела КГБ в Зеленограде.

Что с подачи человека, сидевшего сейчас напротив студента за столом проректора МГИМО по режиму, и его непосредственного начальника из управления "С" ПГУ, в обход центрального аппарата контрразведки и Московского управления КГБ, Председателю КГБ СССР Андропову было секретно, немедленно и точно доложено о подлинной личности таинственного отправителя международных телеграмм в Париж из Зеленограда, задолго до официальной "установки" "шпиона" территориальными органами КГБ в Зеленограде.

И что, имея эту точную и секретную информацию от службы нелегальной разведки, Андропов с большим удовольствием продолжил играть в аппаратные кошки-мышки со своими подчинёнными по линии Второго главка (контрразведки — извечной соперницы разведки) и Московской "управы", отлично зная, что разыскиваемый ими тайный "иностранный шпион" из Зеленограда давно числился у него в управлении "С" ПГУ в кандидатах в разведчики-нелегалы и находится в активной разработке 3-го отдела нелегальной службы перед вполне возможным зачислением на спецподготовку.

Сам того не зная, Жаков подтвердил теорию Андропова об эффективности и приоритете нелегальной разведки, дав своей историей с французскими призами ему в руки козыри в аппаратной игре внутри КГБ накануне больших перестановок в партии и государстве. А руководство нелегальной разведки почти случайно (хотя в мире спецслужб и госаппарата нет ничего случайного) оказалось и здесь на высоте. И этим Жаков заранее снискал себе дополнительную симпатию и у Андропова, и у Крючкова, и у Дроздова, и у начальника 3-го отдела управления "С" ПГУ.

В кабинете проректора МГИМО по режиму: беседа.

Закончив листать толстую папку дела, убелённый сединой полковник КГБ поднял проницательные глаза на Жакова, который спокойно выдержал этот взгляд. Хитро улыбнувшись, Евгений Константинович вдруг воскликнул:

— Ну, Сергей Олегович, и задали Вы нам всем головной боли с этой Вашей историей с французским радиоконкурсом! Весь Комитет госбезопасности на голову поставили.

— А чего тут такого серьёзного для государственной безопасности, что весь доблестный КГБ СССР кинулся заниматься моей скромной персоной и каким-то вшивым французским лингвистическим конкурсом? — ответил, не моргнув глазом, бесшабашный студент в игривом тоне, заданном его собеседником.

— А Вы сами не видите?

— Нет, не вижу. Когда я поступил в лучший ВУЗ страны, в МГИМО, передо мной партия и правительство поставили важнейшее государственно-партийное задание: в кратчайшие сроки и наилучшим образом овладеть "с нуля" новым иностранным языком — французским. "Учиться, учиться и учиться!" — как говорил великий Ленин. Вот я и учился, следуя завету Ильича. И овладел. Выполнил задание партии и ленинский наказ. Как говорится: пятилетку — за три года. Может, это и нескромно самому себя хвалить, но у нас часто так: сам не похвалишь, никто не похвалит! Выиграв языковой конкурс на радио Франции, я на деле доказал, что овладел французским языком лучше, чем многие другие. Что тут постыдного или, тем более, криминального? За это полагалось бы благодарность объявить. Как у нас было раньше? Стахановцам: орден на грудь, фото в газету. Да и сейчас в передовики коммунистического труда лучших выдвигают, на доску почёта вешают. А мне, вместо ордена и доски почёта, дело о шпионаже "шьют", исключением из института и судилищем грозят…

— Убедительно. Спору нет, овладели Вы французским языком и доказали. А как же, Сергей Олегович, наши строгие правила общения с иностранцами? И это — в закрытом городе и закрытом институте!

— Евгений Константинович, зачем же так сгущать краски? Я этого уже наслушался вчера от своего декана, который, раньше Вас, чуть не в измене Родине и в шпионаже меня обвинил. С какими иностранцами я общался? Ни с какими. И никаких наших строгих правил я не нарушал. Я посылал свои письменные и односложные ответы строго на вопросы конкурса телеграммами без обратного адреса, без упоминания Зеленограда и МГИМО. Ничего о себе не рассказывал, в пространную переписку с иностранцами не вступал.

— А Ваши фамилия и имя?

— А что фамилия, что имя? Жаковых в стране может сто тысяч, а может триста. В одной Москве — тысяч десять, наверное, наберётся. Мой почти полный тёзка и какой-то дальний родственник (я в этом плохо разбираюсь) играет в театре на Малой Бронной и снимался в наших самых популярных фильмах: "Приключения Шурика", "Берегись автомобиля", "Следствие ведут знатоки". А в "Брильянтах для диктатуры пролетариата" по книге и сценарию Юлиана Семёнова даже сыграл роль Вашего коллеги — чекиста-революционера, пламенного большевика Глеба Бокия, соратника Дзержинского и одного из первых руководителей ВЧК, репрессированного при Сталине. Меня постоянно приятели подкалывают, регулярно видя мою фамилию и имя в титрах фильмов, сколько я заработал гонораров в кино и на телевидении. Может, это актёр телеграфировал в Париж? Мы с ним даже похожи внешне. Так что, как у вас там, в КГБ говорят, конспирация соблюдена полностью.

— Логично. А зачем Вам сдались эти французские диски?

— Как это зачем? Чай, давно уже не при военном коммунизме живём. Любая работа требует вознаграждения. "От каждого — по способностям, каждому — по труду!", — разве не так гласит наш официальный лозунг социализма? Вы когда-нибудь заходили в московские магазины "Мелодия"? Вы можете там найти что-то французское, кроме дисков Мирей Матьё, извините за выражение? А у спекулянтов французский диск может и сто рублей стоить, две мои месячные стипендии. А как мне, будущему бойцу идеологического фронта, надлежит совершенствовать свои лингвистические знания для дальнейшего и наилучшего выполнения задания партии без современных материалов? Даже в фонотеке нашего элитнейшего МГИМО самые свежие записи — это выступления французского делегата в ООН 1960-х годов! Это ж, между нами говоря, позор! В лучшем институте страны нет ни одного видеомагнитофона, ни одной копии французских фильмов, хотя бы старых, классических! Но этот служебный секрет самого престижного закрытого ВУЗа я храню строго, потому что мне ужасно стыдно за свой "блатной" институт и за МИД СССР! Рассказать кому-нибудь вне этих стен, засмеют! Не поверят! Так что современные французские диски на дороге у нас, пардон, не валяются…

— И как Вы их собирались получать?

— Вот, в этом-то и вся загвоздка. Домашний адрес дать нельзя. Вы сами же сказали: закрытый город, закрытый институт. Попытался получить через Гостелерадио — отказали. Лично министр отказал. Оказал высокую честь товарищ Лапин: правительственное письмо прислал. Сунулся я, было, в ССОД и КМО — тоже отказали, перестраховщики фиговы, бюрократы от дружбы народов и молодёжи. Пришёл в родной институт, к декану — и вот оказался на допросе у Вас. Слава богу, пока ещё не в наручниках и не в Следственном изоляторе КГБ в Лефортово в лагерном "клифту"…

— Ну, Сергей Олегович, и Вы уж не сгущайте краски. У нас с Вами тут беседа, а не допрос никакой. И беседа, скорее товарищеская и откровенная, чем разнос. Потому что наша служба, в общем, разделяет большинство Ваших озабоченностей и понимает Ваши проблемы. У нас, скажу Вам по большому секрету, те же самые материальные трудности, что и в МГИМО. Но это — уже даже не служебная, а государственная тайна. Потому что мы Вам доверяем. И её теперь храните строго! Оказались же Вы здесь передо мной вовсе не для нагоняя, а совсем наоборот. Опять по секрету признаюсь Вам: мы давно и с большим интересом за Вами наблюдаем. И мы-то, как раз, оценили ваш лингвистический подвиг (полковник улыбнулся) по заслугам. И даже имеем в связи с этим для Вас, лингвиста-стахановца (теперь улыбнулся Жаков), интересное, как нам кажется, предложение, о котором просим Вас никому не рассказывать. И о том, что встречались со мной — тоже никому ни слова, даже родителям и самым близким друзьям. Приятелям в институте по секрету скажете, что получили устный нагоняй от проректора по режиму, но "дело" в институте замяли. Все дальнейшие шаги и детали мы с Вами обсудим уже не здесь и не теперь, а в одном другом месте, скажем, через неделю. Вот Вам мой служебный и домашний телефоны. Не показывайте их никому и никуда не записывайте — память у Вас хорошая. Когда запомните, бумажку сожгите. Позвоните мне в следующий вторник вечерком, часиков так в девять по домашнему номеру, из телефона-автомата, без свидетелей. Тогда и договоримся окончательно о месте и времени новой товарищеской и (полковник сделал многозначительную паузу) конспиративной встречи…

Площадь Дзержинского, в кабинете у Андропова.

Дочитав подробный отчёт о беседе начальника 3-го отдела управления "С" ПГУ и его предложения с одобрительными визами Дроздова и Крючкова, председатель КГБ тоже улыбнулся про себя. Ему нравилось подбирать новые, талантливые и перспективные кадры в службу нелегальной разведки.

Затем Андропов вызвал по селектору начальника своего Секретариата генерал-майора Карпещенко и продиктовал ему текст Приказа по Комитету государственной безопасности №… от …:

На бланке приказов Председателя КГБ СССР

"Гриф секретности: совершенно секретно, особой важности.

Экземпляр №: единственный.

Рассмотрев материалы ДОР "Фермер" и ДОП "Арчибальд", докладные записки заместителя Председателя Комитета, начальника Первого главного управления КГБ СССР генерал-полковника т. Крючкова В.А. и заместителя начальника ПГУ КГБ СССР, начальника управления "С" ПГУ генерал-майора т. Дроздова Ю.И., приказываю:

1. За отсутствием состава и события преступления, а также дальнейшего оперативного интереса дело оперативной разработки "Фермер" и дело оперативной переписки "Арчибальд" производством прекратить, закрыть, снять с учёта, изъять из Зеленоградского райотдела УКГБ по городу Москве и Московской области в Секретариат Комитета и уничтожить по акту.

2. Фигурантов ДОР "Фермер" и ДОП "Арчибальд" снять со всех оперативных учётов, их личные учётные карточки из центральной картотеки и архивов изъять в Секретариат Комитета и уничтожить по акту.

3. Все оперативные документы по вышеуказанным делам передать по принадлежности в 3-ий отдел управления "С" ПГУ КГБ СССР в личное агентурное дело "Жеронимо" кандидата для привлечения в разведчики-нелегалы.

4. Приказ вступает в силу немедленно и обжалованию не подлежит.

Председатель Комитета Андропов Ю.В.

Исполнители:

т. Андропов Ю.В., тел. ОС …

т. Крючков В.А., тел. ОС…

т. Алидин В.И., тел. ОС …

т. Дроздов Ю.И., тел. ОС …

т. Карпещенко Е.Д., тел. ОС …"

Заключение

Так хэппи-эндом завершился первый этап охоты КГБ СССР за студентом-третьекурсником самого престижного ВУЗа Советского Союза — МГИМО МИД СССР — Сергеем Жаковым, в результате которого и благодаря своему подпольному участию и победам в лингвистическом конкурсе "Радио Франс Интернасьональ" (Radio France Internationale — RFI), он оказался в 1981 году сразу на четвёртой из пяти самых престижных ступеней в Табели о рангах оперсостава КГБ СССР (см. подробнее http://www.proza.ru/2016/03/27/1811).

Но самое интересное было ещё впереди…

О том, что произошло дальше с главным героем этой книги Сергеем Жаковым, вы, бог даст, узнаете в другой книге. А может, не узнаете никогда.

Конец.

Франция, январь — апрель 2016 года.

© Copyright: Сергей Жирнов, 2016

Перепечатка в Интернете возможна только с обязательным указанием гипперссылок на первоисточники:

http://www.proza.ru/avtor/jirnov — личная страница автора на сервере Проза. ру:

http://www.proza.ru/2016/04/08/1450 — вся книга целиком, одним файлом

http://www.proza.ru/avtor/jirnov&book=12#12 — книга по главам

Приложение

ТАБЕЛЬ О РАНГАХ ПРЕСТИЖНОСТИ ОПЕРСОСТАВА КГБ СССР

__________________________

ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА

__________________________

НЕЛЕГАЛЬНАЯ ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА

1. разведчик-нелегал "в поле" (оперсотрудник "Особого резерва" КГБ СССР), в длительной загранкомандировке (ДЗК) в развитой капстране "первого сорта", Западного мира (США, Англия, Франция, Германия, Канада, Япония, Швейцария, Люксембург, Австралия, Новая Зеландия, Италия, Испания, Норвегия, Дания, Нидерланды, Бельгия, Австрия, ЮАР, Израиль и т. п.)

2. разведчик-нелегал Центра (оперсотрудник действующего резерва КГБ СССР "под крышей" или 1-го отдела центрального аппарата нелегальной разведки (управления "С")), постоянно и регулярно выезжающий "в поле" в краткосрочные командировки и на отдельные, разовые нелегальные задания по всему миру

3. разведчик-нелегал "в поле" (оперсотрудник "Особого резерва" КГБ СССР), в ДЗК в стране "второго сорта", в наиболее развитой из так называемых развивающихся стран капиталистической ориентации (Аргентина, Мексика, Перу, Чили, Гонконг, Южная Корея, Бразилия, Индия, Кения, Турция, Марокко, латиноамериканские, арабские, африканские страны, государства Юго-Восточной Азии) или оперсотрудник "Особого резерва" на оседании или легализации в промежуточной стране

4. оперсотрудник управления "С", находящийся на спецподготовке в нелегалы по линии 3-го отдела или кандидат на зачисление в нелегалы

5. оперсотрудник специального назначения (спецназа) спецподразделения "Вымпел" 8-го отдела управления "С" (саботаж, диверсии, терроризм, партизанская и рейдовая война в глубоком тылу противника в любой стране мира)

__________________________

"ЛЕГАЛЬНАЯ" ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА

6. оперсотрудник "легальной" резидентуры в ДЗК в развитой стране Западного мира, работающий "в поле" по линии нелегальной разведки ("Н") или оперсотрудник действующего резерва КГБ "под крышей" в гражданских министерствах, ведомствах, учреждениях и организациях в СССР на подготовке к ДЗК (МИД, Минвнешторг, ГКНТ, ГКЭС, ТАСС, Гостелерадио, АПН, СМИ и т. п.)

7. оперсотрудник "легальной" резидентуры в ДЗК в развитой стране Западного мира, работающий "в поле" по линии политической разведки ("ПР") или оперсотрудник действующего резерва КГБ "под крышей" в учреждении в СССР на подготовке к ДЗК по этой линии

8. оперсотрудник "легальной" резидентуры в ДЗК в развитой стране Западного мира, работающий "в поле" по линии научно-технической разведки ("Икс") или внешней контрразведки ("КР") или оперсотрудник действующего резерва КГБ "под крышей" в учреждении в СССР на подготовке к ДЗК по этой линии

9. оперативный "легальный" сотрудник центрального аппарата нелегальной разведки (управления "С"), регулярно выезжающий "в поле" на разовые "легальные" спецзадания по всему миру

10. оперативный "легальный" сотрудник престижных географических отделов ПГУ или управлений "Т" и "К" центрального аппарата (ПГУ), регулярно выезжающий "в поле" на разовые "легальные" спецзадания по миру

11. оперсотрудник "легальной" резидентуры в ДЗК в развивающейся стране капиталистической ориентации, работающий "в поле" по линии нелегальной разведки ("Н") или оперсотрудник действующего резерва КГБ "под крышей" в учреждении в СССР на подготовке к ДЗК

12. оперсотрудник "легальной" резидентуры в ДЗК в развивающейся стране капиталистической ориентации, работающий "в поле" по линии политической разведки ("ПР") или оперсотрудник действующего резерва КГБ "под крышей" в учреждении в СССР на подготовке к ДЗК

13. оперсотрудник "легальной" резидентуры в ДЗК в развивающейся стране капиталистической ориентации, работающий "в поле" по линии научно-технической разведки ("Икс") и внешней контрразведки ("КР") или оперсотрудник действующего резерва КГБ "под крышей" в учреждении в СССР на подготовке к ДЗК

14. оперсотрудник центрального аппарата нелегальной разведки (управления "С", Ясенево), работающий в Центре в престижном географическом отделе внутри нелегальной разведки (4-ом или 5-ом)

15. оперсотрудник центрального аппарата внешней разведки (ПГУ, Ясенево) КГБ, работающий в Центре в престижном географическом отделе всего ПГУ (1-ом, 2-ом, 3-ем, 4-ом, 5-ом или 7-ом)

16. оперсотрудник центрального аппарата управления "Т" или управления "К" (Ясенево), работающий в Центре в престижном географическом отделе своего управления

17. оперсотрудник центрального аппарата нелегальной разведки, работающий в Центре в малопрестижном географическом, в функциональном или вспомогательном отделе (2, 3, 6, 7 и 8 отделах управления "С")

18. оперсотрудник центрального аппарата внешней разведки (ПГУ в Ясенево), работающий в Центре в малопрестижном географическом отделе ПГУ (например, англоязычных или франкоязычных стран Африки, околосоциалистических стран ЮВА)

19. оперсотрудник центрального аппарата управлений "Т" и "К" внешней разведки (ПГУ), работающий в Центре в малопрестижном географическом, в функциональном или вспомогательном отделе своего управления, или сотрудник малопрестижного управления или службы ПГУ (НТО, юридическая служба, архивы, НИИРП), или преподаватель КИ

20. слушатель Основного (трёхгодичного) факультета КИ КГБ СССР (официальный диплом СССР единого государственного образца о втором высшем образовании).

21. слушатель двухгодичного факультета КИ КГБ СССР (внутренняя справка КГБ о повышении квалификации).

_________________________

ИНАЯ ВНЕШНЯЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КГБ В КАПСТРАНАХ, РАЗВИВАЮЩИХСЯ СТРАНАХ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ОРИЕНТАЦИИ И В "ГОРЯЧИХ ТОЧКАХ"

22. оперсотрудник иных линий КГБ, работающий в ДЗК в развитой стране Западного мира (офицер безопасности, шифровальщик, оперативный шофёр, техник НТО и т. п.)

23. оперсотрудник иных линий КГБ, работающий в ДЗК в развивающейся стране капиталистической ориентации (офицер безопасности, шифровальщик, техник НТО и т. п.) или "легальный" и официальный советник КГБ в "горячих точках" (Ангола, Мозамбик, Никарагуа, Афганистан, Сирия, Ливия, Ирак, Куба, Алжир, Вьетнам и т. п.)

_________________________

_________________________

ВНУТРЕННЯЯ РАЗВЕДКА (РАЗВЕДКА С ТЕРРИТОРИИ СССР, СТРАН СОЦЛАГЕРЯ И РАЗВИВАЮЩИХСЯ СТРАН СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ ОРИЕНТАЦИИ) И ИНАЯ ВНУТРЕННЯЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КГБ

24. оперсотрудник центрального официального представительства КГБ в столице соцстраны в ДЗК, работающий по линии нелегальной разведки

25. оперсотрудник центрального официального представительства КГБ в столице соцстраны в ДЗК, работающий по линии внутренней разведки с территории соцстран и по иным линиям деятельности КГБ

26. оперсотрудник официального представительства КГБ в соцстране в ДЗК, работающий по линии внутренней разведки в провинциальном филиале (разведточке в соцстранах)

27. оперсотрудник различных линий КГБ в ДЗК в соцстране, работающий в провинции или в группе советских войск (ГСВ)

28. оперсотрудник 11-го отдела ПГУ (внутренняя разведка с территории соцстран) или оперсотрудник действующего резерва КГБ СССР "под крышей" советских организаций внешней направленности (ССОД, КМО СССР, Комитет защиты мира, Комитетсоветских женщин, Олимпийский комитет и т. п.)

29. оперсотрудник центрального аппарата управления РТ в Москве (внутренняя разведка с территории, первая линия деятельности территориальных органов КГБ)

30. оперсотрудник первого отдела (внутренняя разведка с территории в структуре территориальных органов КГБ) УКГБ по Москве и Московской области

31. слушатель одногодичных курсов при Краснознамённом имени Андропова институте КГБ СССР (справка КГБ о повышении квалификации для внутренней разведки с территории СССР и соцстран)

32. оперсотрудник центрального аппарата КГБ СССР (второй главк и прочие управления) в Москве

33. оперсотрудник первой линии (внутренняя разведка с территории СССР) райотделов УКГБ по Москве и Московской области

34. оперсотрудник первых отделов (внутренняя разведка с территории, первая линия деятельности КГБ) республиканского, краевого или областного аппарата УКГБ в столице одной из 14 союзных республик или в крупном провинциальном городе и/или крупном морском порте (Ленинград, Клайпеда, Рига, Таллинн, Владивосток, Одесса, Новороссийск, Севастополь, Батуми, Мурманск и т. п.) или сотрудник действующего резерва "под крышей" в гражданских организациях

35. оперсотрудник центрального аппарата республиканских, краевых и областных УКГБ СССР (контрразведка и т. п.)

36. оперсотрудник первой линии (внутренняя разведка с территории) райотделов УКГБ в столице одной из 14 союзных республик или в крупном провинциальном городе и/или крупном морском порте (Ленинград, Клайпеда, Рига, Таллинн, Владивосток, Одесса, Новороссийск, Севастополь, Батуми, Мурманск и т. п.)

37. оперсотрудник первых отделов (внутренняя разведка с территории, первая линия деятельности КГБ) областного аппарата УКГБ по не престижным областям РСФСР и союзных республик

38. оперсотрудник первой линии (внутренняя разведка с территории) райотделов УКГБ в не престижных областях РСФСР и союзных республик

39. оперсотрудник иных линий (общая, военная, экономическая, транспортная, идеологическая контрразведка и т. п.) УКГБ в столице одной из 14 союзных республик или в крупном провинциальном городе м/или крупном морском порте (Ленинград, Владивосток, Одесса, Новороссийск, Мурманск и т. п.)

40. оперсотрудник иных линий (общая, военная, экономическая, транспортная, идеологическая контрразведка и т. п.) в территориальных органах (райотделах) в провинции или кадровый офицер-пограничник

41. Курсант Высшей Красного знамени и имени Дзержинского школы КГБ СССР (контрразведка, диплом о первом высшем образовании) или слушатель Высших курсов КГБ

42. слушатель оперативных курсов КГБ СССР (справка о повышении квалификации) или курсант погранучилища

43. не аттестованный (вольнонаёмный) сотрудник КГБ СССР или сверхсрочник, или контрактник.

Оглавление

Глава 1 — Международная телеграмма

Глава 2 — Шпиона и след простыл…

Глава 3 — Комитет государственной бюрократии или бюрократическая охота за призраками

Глава 4 — Совещание у Андропова

Глава 5 — Резидент в Париже

Глава 6 — Отпрыски

Глава 7 — Экстрадиция

Глава 8 — Оперативная установка личности объекта

Глава 9 — Большой чекистский шмон

Глава 10 — Разборки пауков

Глава 11 — В Париже

Глава 12 — Осиное гнездо на набережной Сены

Глава 13 — Вундеркинд из ЦРУ

Глава 14 — Шесть смертей дважды Героя Социалистического труда

Глава 15 — Семья реформатора

Глава 16 — Армянское радио

Глава 17 — Победитель конкурса

Глава 18 — Cоветская государственная шизофрения

Глава 19 — Хождение по мукам

Глава 20 — Комсомольский гадюшник и филиал Лубянки

Глава 21 — Явка с повинной

Глава 22 — Кандидат в нелегалы

Заключение

Приложение