Чарующая бесполезность [Татьяна Нильсен] (fb2) читать онлайн

«Чарующая бесполезность» Татьяна Нильсен

Глава 1

Сердце ухнуло в пятки, руки задрожали, ноги перестали держать. Он нервным жестом придвинул глубокое кресло и бессильно опустился, чувствуя, как под тяжестью тела выходит воздух из кожаной обивки. Мужчина всегда переживал, что вес далеко перевалил за норматив, но сейчас не это взбудоражило и напугало. Он получил то, чего так боялся. Первый раз в жизни в душу заполз безнадёжный страх. Несколько лет тому назад ему пришлось мужественно перенести известие о том, что в организме появилось тяжелейшее раковое заболевание. Через моменты паники, отчаяния и безысходности помогла двигаться вера в силу жизни, которая всегда присутствовала в его душе, даже если эта вера находилась глубоко в недрах сознания. Пришлось перенести несколько операций, курс интенсивной химиотерапии, он боролся за свою жизнь, карабкался изо всех сил и знал, что победит. Вскоре выпали волосы, серая, тонкая кожа облепила худое тело, его выворачивало и корёжило от каждого следующего приёма яда, который убивал не только раковую опухоль, но и весь организм. Но он прошёл через этот ад и, казалось, что для страха уже никогда не будет причин. Началась новая жизнь аккуратная, осторожная, без стрессов как хороших, так и плохих. Ему не хотелось смотреть фильмы в которых убивают, он отключал криминальную хронику по телевизору, прекратил читать в газетах почти всё, кроме новостей спорта, да и те уже не радовали после жуткого, допингового скандала. Он научился готовить кексы с изюмом, разводить петунии в саду и даже провёл в Японии некоторое время, чтобы взять уроки по разведению карликовых растений— бонсай. Работу он, естественно, не оставил, но уже не рвал рубаху в трудовом порыве, оставил за себя надёжных людей, знал на кого можно положиться. И вот сейчас стало абсолютно точно понятно, что от судьбы уйти не получится. Скоро за ним придёт смерть. Вечером, когда он остался один в доме, кто-то позвонил в дверь. На столе в кабинете лежали бумаги, которые нуждались в подписи. Не хотелось отрываться от работы, да и лень спускаться со второго этажа, тем более незваные гости не приветствовались, а по телефону его никто не предупреждал о визите. Но звонки больше не повторились. Через несколько минут, засунув ноги в уютные тапки и ворча непонятно на кого, он всё-таки доплёлся до парадного входа. Открыв дверь не сразу понял кто же пожелал нарушить покой, и когда опустил глаза, то на мраморном крыльце увидел то, что холодом обдало тело. Он опустился и поднял всего лишь одну игральную карту, потом вдруг распрямился и брезгливо отбросил картонный квадрат. Это оказался лишь пиковый валет, а для него символ неминуемой смерти. Мужчина заскочил в дом, как ошпаренный, лихорадочно запер за собой замок и обессиленно прислонился спиной к двери. Немного переведя дух, он зашёл в огромный холл и плюхнулся в кресло, потом подвинул к себе телефон и набрал номер. В эту минуту ему необходимо было услышать хоть чей-нибудь живой голос.

— Марина привет.

— Привет. Что голос такой? Ты не заболел?

— Нет, всё в порядке. — он перевёл дух. — Ты можешь ко мне сейчас приехать?

— Извини Эдик, я очень занята. Надо закончить статью, редактор все телефоны порвал.

— Да, не извиняйся. А завтра на обед приедешь? Ты, кстати, не забыла про обед?

Повисла пауза. Эдуард покачал головой:

— Так и знал, что забудешь. Напоминаю— завтра в шесть часов у меня. Приедут компаньоны с жёнами, пасынок с невесткой, моя бывшая Светлана с очередным воздыхателем.

— Ну как же без неё. — язвительно вставила Марина и добавила. — Конечно я завтра буду. Твоя домработница справится или приехать пораньше, чтобы помочь?

— Думаю Евгения Степановна всё успеет, да и официант из ресторана приедет на помощь.

Марина на том конце провода усмехнулась:

— Всё у тебя с ног на голову. Вокруг деловые, богатейшие, известнейшие люди города, а все Павлики, Васьки, Петьки, а вот домработница Евгения Степановна.

Эдуард засмеялся, его отпустил испуг, и он расслабился.

— С самого начала повелось для того, чтобы она дистанцию чувствовала, а дистанцированным оказался я. — он махнул рукой. — Да, не важно, главное готовит хорошо, убирает тщательно, не ворует и нос свой не суёт в чужие дела.

Повисла пауза и Марина вдруг почувствовала его волнение.

— Послушай, а может ты ко мне приедешь, потом поужинаем вместе?

— Нет, спасибо. Если я приеду, то не дам тебе работать. Но завтра, когда все уйдут, я бы хотел с тобой серьёзно поговорить.

— Интригующе. — хихикнула женщина. — Уж не замуж ли ты меня решил позвать после стольких лет?

— Может и замуж. — подыграл ей мужчина и посерьёзнел. — Это очень важно, а доверять я могу только тебе.

— Надеюсь это важное терпит?

— Надеюсь, что да. Целую.

Мужчина отключился, чтобы Марина не начала выпытывать о чём он хотел с ней поговорить. Дом опять погрузился в тишину и прежний страх снова заполз за шиворот. Эдуард передёрнулся и огляделся вокруг— все вещи стояли на своих местах. Элегантные, итальянские кресла с шёлковой обивкой, такие же диванчики, низкий кофейный столик, еле слышно тикали замысловатые, каминные часы в стиле рококо, обрамлённые порхающими ангелочками. Огромные окна чуть прикрывали тяжёлые, испанские портьеры, а за ними от ветра колыхались пальмы в кадках, которые на лето выносили во двор из зимнего сада. Все казалось привычным и покойным, но Эдуард понимал, что спрятаться невозможно, даже если ты уедешь на край света. Смерть обязательно найдёт тебя. Он некстати вспомнил старый анекдот о том, как мужик на звонок открыл дверь и увидел маленькую, жёлтую, неказистую старушку с косой, в чёрном плаще. Дядька оторопел и горестно воскликнул:

— Ах, какая нелепая смерть!

А старуха, отодвинула ошалелого мужика костлявой ручонкой в сторону и, направляясь в квартиру, прошепелявила:

— Я не за тобой, я за твоей канарейкой.

«Может и сейчас можно как-то обмануть судьбу?»— подумал мужчина, но пока страх парализовал его, и он никак не мог решить, какие шаги предпринять дальше.

Эдуард Аркадьевич Гульбанкин родился в простой, среднестатистической, рабоче-интеллигентной семье. Мать учительница начальных классов, а отец тракторист в ЖЭК-е. Если мать, в их небольшом, сибирском посёлке, величали по имени и отчеству Мария Александровна, то выпивоху папашу кликали, как правило, просто Аркашкой или Аркашкой-промокашкой, потому что в него легко впитывалась любая жидкость с повышенным градусом. В принципе отец был хорошим человеком, ни мать, ни сын не слышали от него ругательств, а уж тем более, чтобы батя поднял на кого-нибудь руку, такого отродясь не случалось. Просто человек он по сути был мягким и податливым для его востребованной профессии. В посёлке не имел приусадебный участок может только конченый забулдыга или инвалид первой группы, остальные же сажали картошку гектарами. Почти каждая семья держала в стайке или сараюшке свиночку, телка или десяток кур, и скотину надо было чем-то кормить суровыми, сибирскими зимами. А весной и осенью самый лучший друг это тракторист. Мало того, что Аркашка положенную смену отработает, так потом до темна частные угодья вспахивает. Да что говорить, в нём нуждались круглый год— кому что доставить по бездорожью или вывезти урожай с поля. Помимо зарплаты в отцовских карманах денежки водились, но благодарные поселковцы обижались, если тракторист не сядет с ними за стол и не обмоет урожай или покупку нового холодильника. Частенько папка еле доходил до дома и валился без чувств— вымазанный в мазуте и пропахший керосином. Мать посматривала на порог, где стояли стоптанные кирзачи и ухмылялась:

— Где бы не набрался, а домой всё равно идёт. Сапоги дорогу знают.

Они с матерью обшаривали карманы замасленной куртки, доставая оттуда смятые купюры, и складывали под стопку постельного белья в шкафу— копили на новый диван. Уже став взрослым он глубоко недоумевал, кто же надоумил родителей дать именно это имя ребёнку. Ну Аркашка Гульбанкин ещё можно понять, а вот за какие заслуги им с матерью присвоилась такая говорящая фамилия? Мать то вечерами и по выходным, в знак солидарности с отцом, соответствовала «почётной фамилии» Гульбанкина, да и выбрала она мужа добровольно, по любви, а вот Эдька, начиная с осознанного возраста, сердился из-за насмешек школьных товарищей, но понимал, что не в силах ничего изменить до определённого возраста пока проживает со старшим Гульбанкиным под одной крышей в небольшом посёлке. По паспорту ни мать, ни отец родственников еврейской или западноевропейской национальности не имели, и похоже имя мальчику дали из чистого выпендрёжа. Ну назвали бы Ванькой, Сашкой, Юркой, Витькой, как всех нормальных его дружбанов, ан нет только Эдуард! Мальчик с детства не переваривал Вадиков, Мариков, Веников и, конечно же, Эдиков. Только со временем понял младший Гульбанкин, что он стал тем, кем стал наверное во многом благодаря звучному, интеллигентному имени. Как-то в одной книжке он наткнулся на значение имени Эдуард, которое происходило от древне-германских языков и означало страж богатства, а дальнейшее пояснение вовсе засело в голове: «У Эдуарда всегда два лица, особенно, когда ему выгодно. Он может быть подчёркнуто вежливым, искренним и щедрым. А вот когда ситуация меняется, возникает другой человек— жестокий и расчётливый. А чтобы быть таким ловким «хамелеоном», нужен изворотливый ум, именно как у Эдика». Гульбанкин понял, что если сейчас он не очень соответствует определению, то в дальнейшем добьётся полного подобия. Даже в каком-то смысле он этого достиг, но воспитание не позволило ему превратиться в полного эгоиста и циника. Однако став взрослее Эдька постепенно осознал, что все свои реквизиты оставит без изменения, но ни за что не повторит судьбу отца, который тихо спился, не успев получить первую пенсию, и ни за что не позволит насмехаться над своей фамилией, пусть даже такой нелепой. Но не сразу Эдик выполнил своё обещание— в институте пищевой промышленности, где он отучился пять лет с трудом, потому что они с матерью сводили концы с концами еле-еле, над ним, конечно же, шутили. Одногрупники давали разные смешные погоняла типа Запиванкин, Ухлебанкин, Пьянчужкин. Некоторые преподаватели тоже пользовались случаем блеснуть остроумием перед всей группой, и если он опаздывал или пропускал лекцию отпускали язвительные замечания типа того, что студент, вероятно отрабатывал свою фамилию в каком-нибудь пивбаре или с таким-то паспортом везде нальют и даже закусь предложат. На самом деле особенно над Эдуардом никто не насмехался, он никогда не являлся центром шуток— в группе хватало над чем порвать бока, но если это происходило, парень злился до красноты в глазах и надолго запоминал юмориста, но у него хватало благоразумия подавлять в себе вспышки гнева и не вступать в конфликты особенно с преподавателями. Учился он легко, тяжело было материально. Тогда о коммерческом обучении и речи не велось, только бюджет дневное отделение, заочное или вечернее. Хватит ума или блата, то станешь интеллигентным человеком, нет, так шагай профессионально-техническое училище, в лучшем случае в техникум. У Эдуарда оказалось достаточно ума поступить в ВУЗ обладая собственными знаниями. Первый год выдался самым тяжёлым во всех отношениях, а дальше, как по маслу, ночами разгружал ящики на сортировочной станции, днём, если удавалось, дремал на лекциях, делая вид, что старательно записывает за преподавателем. Но однажды всё-таки организм не выдержал и настолько расслабился, что Эдьку во сне потянуло в бок, и он завалился на пол безвольным тюфяком на глазах у всей аудитории. Конечно, все опять ржали и шутили по поводу его фамилии, но такой реакции, как прежде у парня на наблюдалось— ему было плевать на издёвки, потому что через каких-то три месяца диплом окажется в его кармане и начнётся другая жизнь, а планы на эту жизнь Гульбанкин имел грандиозные. Получив диплом Эдик вернулся в посёлок, в котором родился и провёл беззаботную юность, по проведал могилку отца, поцеловал родительницу и уехал. Больше его в посёлке никто никогда не видел. Только мать хвасталась соседям и подругам, что сын обосновался в каком-то крупном городе— то ли в Москве, то ли в Санкт-Петербурге и стал большим человеком, насколько большим никто так и не понял, пожилая женщина путалась и каждый раз рассказывала новую историю. В посёлке Марии Александровне верили, слушали её россказни с интересом, знали, что обманывать и фантазировать не станет, ещё потому что в магазине женщина рассчитывалась крупными купюрами, а пенсию почтальон приносил десятками, значит и правда сын в достатке живёт и матери помогает. То, что рассказывала мать оказалось правдой— Эдька работал, как волчара сначала технологом на молокозаводе в Москве, потом перебрался в Питер на должность управляющего в крупный концерн по производству мясо-молочной продукции. Без его участия не прошло приватизационное время, Эдуард находился в числе тех, кто оказался у самого пирога, а не у тех крошек, которые случайно просыпались на пол. Гульбанкин за короткое время сколотил себе состояние, а для таких мутных дел время было самым подходящим. Страну грабили и дербанили под видом приватизации все, кто имел хоть мало-мальский подход к кормушке. Народ нищал, терял работу, перебивался с копейки на копейку, а Эдуард Аркадьевич всегда мог договориться со своей совестью, тем более, что совершенно ясно понимал, что если не возьмёт рука Гульбанкина, то кусок достанется другому, более прыткому и хваткому. В какой-то момент молочные реки с кисельными берегами стали принадлежать ему и ещё двум таким же предприимчивым партнёрам в галстуках от Хуго Босса. Концерн по производству мясо-молочной продукции получил амбициозное название «Сливочное царство». Как только он перебрался из Москвы в Санкт-Петербург, то сразу женился на женщине состоятельной во всех отношениях. Эдик не собирался нянчиться с малолеткой, дарить цветы и ходить с ней на новомодные фильмы. Он делал карьеру и не имел ни желания, ни времени на всякую ерунду. На одной вечеринке у общих знакомых они встретились, провели вместе ночь, а вскоре он переехал к ней жить. Светлана к тому времени уже дважды была замужем, имела сына Петю семи лет, квартиру в центре города, шикарный автомобиль, дачу на берегу Финского залива, престижную работу и привлекательную внешность. Гульбанкин прикинул, что грех не воспользоваться такой удачей, которая идёт сама в руки и сделал Светлане предложение. Эдика совсем не смущало, что женщина старше его почти на десять лет. Светочка называла его Эдичка, и от этого гульбанкинское нутро выворачивалось на изнанку. Как-то он наполовину ознакомился с лимоновским «шедевром» «Это я— Эдичка» от которого остался такой гадкий осадок, что он долго плевался, а потом выкинул дрянную литературу в помойку, сожалея, что потратил на чтение время. Он недоумевал, как можно написать такую сомнительную литературу, но удивлялся ещё больше тому, как можно опубликовать и продать это чтиво огромными тиражами. Еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, он просил её:

— Ты можешь называть меня зайкой, душкой, котиком, ежиком, козликом, да хоть всеми знакомыми зверушками, но только не Эдичкой! — и рот Гульбанкина кривился, когда он произносил своё же имя.

Светочка дулась на него и даже пыталась хранить гордое, обиженное молчание, но её хватало буквально на два часа. Женщину интересовала литература лишь в журналах «Гламур» и «Космополитен», поэтому она не понимала причины раздражения мужа, а он и не пытался что-то объяснить, считал это утомительным и совершенно ненужным. Однако невзирая на лёгкий характер жены, брак этот просуществовал недолго— около пяти лет, вскоре они расстались, но сохранили хорошие, дружеские отношения. Больше Эдуард не женился, хотя имел целый шлейф поклонниц разного возраста, которые хотели захомутать завидного жениха. Кому-то нужен был состоятельный спонсор, кому-то импонировала деловая хватка мужчины, а некоторые желали слить капиталы в одну широкую реку богатства. Гульбанкина уважали и побаивались. Друзей он особенно не заводил, а партнёров по бизнесу держал на расстоянии от своей личной жизни, считал, что смешивать личное и деловое не то что не обязательно, но и вредно. Он имел шикарный особняк в пригороде Санкт-Петербурга, весьма приличный счёт в банке и бизнес, от которого после болезни Эдуард Аркадьевич отошёл, но держал, так сказать, руку на пульсе. У него имелась тайная страсть с давнишних пор. Он был игрок. Гульбанкину не нравились казино, большое скопление народа, огромные залы, крупье и стоящие за спиной наблюдатели. Он предпочитал игру камерную с нескольким количеством игроков, нравилось напряжение до дрожи в пальцах, табачный дым, висящий над столом. Он был невероятно азартен, и в то же время мог обуздать свою страсть. Гульбанкин верил в приметы, был суеверен и по примеру Германа из «Пиковой дамы» знал, что увлёкшись, можно проиграть всё, не только состояние, но и душу. Эдуард сам не понимал откуда это у него, но он очень чутко чувствовал партнёров, наверное поэтому ему везло в картах. Эдик догадывался, что это не только от простого везения. Каким-то мистическим образом в нём жил дух его деда. Мать рассказала эту историю только тогда, когда Гульбанкин окончил институт и приехал попрощаться перед большой жизнью. Он не был уверен, что когда-нибудь вернётся в этот маленький посёлок, в квартиру, где родился и вырос, у него имелись далеко идущие, реальные планы, и он с недоверием отнёсся к семейному преданию. Тогда Эдик ещё был идеалистом, и его не обуревали порочные желания и фантазии, но слушал мать он с большим интересом.

Родилась Мария Александровна в Алтайском крае, в многодетной семье лет за десять до войны. Жили они в сибирской деревне состоятельно по тем временам, и не потому что отец работал в колхозе бухгалтером, а потому что каждый член семьи с самого детства приучен был к труду. Они имели свой дом, скотину, огород, корову, которая давала молоко и даже лошадь. И вот перед самой войной, кто-то из односельчан, позавидовав на чужое добро, написал на бухгалтера донос и отнёс в милицию, а может и в органы выше. Время было тревожное и правду в таких навозных доносах НКВДшники не искали— смотрели по факту. А именно по тому факту получалось, что уж коли бухгалтер, то обязательно и в свой карман положит, а значит Советскую власть обворовывает, недаром дом добротный, дети обутые, накормленные, и даже корова с лошадью в стайке топчутся. А иметь лошадь в ту пору, что иметь машину «Жигули» во времена СССР. Так без лишних выяснений забрали бухгалтера и осудили на шесть лет. Как не доказывал свою честность мужик, как не бил себя в грудь мозолистым кулаком, как не рыдал от жалости к жене и ребятишкам, которые остаются на произвол судьбы в пустой хате, никто его и слушать не желал. Дом оставили, а скотину всю угнали в колхозное стойло. Когда мать рассказывала эту драму, то плакала и недоумевала, что же было бы лучше— то ли отца посадили, то ли забрали на фронт, однако оказаться в шкуре врага народа страшное дело. Если отец враг народа, то его семья автоматически превращается в таких же врагов, и никто не думал, что они и есть этот же народ— несчастная полуграмотная женщина и пятеро голодных ребятишек. Тем временем отец попал на зону там же в Сибири, где валили лес, и правда, не в Воркуту же его отправлять и не Беломор канал. То есть где родился, там и пригодился. Вскоре пришло страшное время войны и почти весь колхозный урожай отправлялся на фронт. Никто не сетовал— дело святое, но что же делать с малыми, которые ютились возле холодной печи и смотрели огромными, голодными глазами? Самое удивительное состояло в том, что пока мать с ребятишками рыли ночами в колхозном поле замёрзшую, гнилую картошку, чтобы хоть как-то прокормиться, её муж пристроился в зоновскую столовку, потому что из сотни других умел считать, писать и не являлся уголовником, а приравнивался к политическим, то есть идейным. Вот так у печи, в тепле он провёл всю войну. Так сам отец думал, но на самом деле зек в лагере хоть в столовке, хоть на лесоповале, остаётся зеком с каторжными условиями жизни. Просился, конечно, на фронт, на передовую, но куда там, оказалось, что у урки приблатнённого шансов кровью искупить свою вину больше было, чем у того, кто замахнулся на Советскую власть. Только вины за собой отец никакой не чувствовал и просился у лагерного начальства на войну, потому что считал своим долгом не баланду для зеков кашеварить, а жену с детьми защищать. Но судьба распорядилась иначе— вышел он на свободу через год после окончания войны. Шесть лет даром для него не прошли— нет, он наколок блатных себе не натыкал, жаргонизмами не обзавёлся в лексиконе, зато смог приготовить похлёбку, да хоть из топора и играть в карты. Об этом пункте в жизни отца Мария Александровна толком ничего не знала до поры до времени, а он оказался немногословен и особенно не распространялся ни о зоне, ни о житие в лагерных бараках, ни о своих соратниках по лесоповалу. Мать уже тяжело болела, когда на радость всей семье отец вернулся с тощей котомкой за плечами. Шесть лет долгий срок, дети выросли, и старшие готовы были к самостоятельной жизни. Мать скоро угасла, как будто держалась из последних сил, дожидаясь мужа. Старшие разъехались кто куда и осталась отец, Мария— девка на выданье, да младшая сестра у которой случился родимчик вскоре после рождения, и за ней необходим был постоянный присмотр. Бывшему заключённому в деревне занятия не нашлось, то есть работа то имелась, да только не дали бы нормальной жизни односельчане, всё время бы пребывал под подозрением. А тут братка письмо прислал из соседней области, мол зачинается много комсомольских строек, открываются шахты, строятся посёлки, рабочие руки очень нужны и даже можно угол в общежитии без проблем заиметь. Лишь один вечер кумекали на семейном совете дочь да отец, а через неделю, продав за гроши обветшавший дом, отправились в дорогу. В посёлке, куда они прибыли стройка и впрямь прото бурлила. Со всей страны съезжался народ в Сибирь за лучшей жизнью. Устроились неплохо— отец пошёл плотничать в строительную группу, а Мария училась в техникуме заочно и приглядывала за больной сестрой. И поселковое начальство выделило им не только захудалый угол в общаге, а целую комнату в коммунальной квартире на последнем, третьем этаже. Через пару лет соседи получили отдельную квартиру, и они остались полноправными хозяевами на всей жилплощади. Вскоре Мария выучилась и пошла работать в школу учителем начальных классов, больную сестру пришлось отправить под опеку врачей в психиатрическую лечебницу. Мария горько плакала от того, что приходится отдавать родного человека в скорбный дом, но одну её оставлять не представлялось возможным— два раза она поджигала дом и несколько раз топила нижние этажи, оставляя открытыми краны на кухне. Вот тогда-то и проявились скрытые интересы отца. Мария Александровна работала целыми днями, а вечерами дружила с Аркадием, который по комсомольской путёвке приехал из Курской области строить посёлок в далёкую Сибирь. Отец к тому времени пошёл на пенсию и время проводил предоставленный самому себе. Вот тогда до Марии начали доходить слухи, что к отцу наведываются странные, если не сказать хуже, личности для игры в карты. И что самое ужасное у него появились деньги. Женщина часто находила следы присутствия посторонних людей в квартире. Иногда пахло тяжёлым табаком, свежевымытые кружки неубранные стояли на столе и очень быстро заканчивался чай с сахаром. Она спрашивала о гостях, но отец лишь махал рукой, мол ерунда всё, пустое и говорить не о чем. Маша пожимала плечами, но не дотошничала— к старшим в то время относились с большим уважением, она отца до последнего дня на Вы величала. Однажды Маша наводила в квартире генеральную уборку и залезла в дальний угол кладовки с тряпкой, вот там и обнаружила коробку из-под обуви забитую деньгами, золотыми украшениями и часами. Она невероятно испугалась, оставила всё на прежнем месте, заперла кладовку и уселась в глубоком раздумье. В посёлке проживал люд простой, рабоче-крестьянский и если даже отец промышлял игрой, то деньги он мог и выиграть, а вот такие ювелирные украшения маловероятно. Ничего не стала спрашивать девушка у отца, решила оставить всё как есть, но вознамерилась приглядеть за ним. Несколько раз она видела, что к нему приезжали из города приятели— так он их называл, а по виду это были приблатнённые фраера с синими наколками на руках, встречались и интеллигентного вида мужчины, в очках и шляпах. Сначала они пили пиво в забегаловке рядом с автобусной остановкой, потом куда-то удалялись, иногда, когда Мария была на работе, гужевались в их квартире, это она ощущала по горькому, табачному запаху в большой комнате, где стоял круглый, деревянный стол, покрытый белой скатертью. Неизвестно что бы было дальше, но финал этой истории оказался предопределён. Наступил месяц май. Наверное ни один народ в мире не любит этот месяц, как любят его русские. Первого, после демонстрации, Аркадий с Марией отправились на гулянку в большую компанию, вернулись уже поздно вечером изрядно навеселе. А почему бы и нет? С первого по третье мая объявлен государственный выходной, поэтому будущий муж Марии с удовольствием в уме прикидывал, что на утро у него припасены парочка бутылок «Жигулёвского» пива. К тому времени Аркаша частенько оставался у них ночевать, потому что твёрдо намерен был жениться, да и в двухкомнатной квартире рядом с отцом невесты особо не забалуешь. К удивлению Марии дверь в квартиру оказалась не заперта, но она не насторожилась, может отец в честь праздника отправился к соседям, такое случалось. Но он оказался дома. Когда возбуждённые ввалились в коридор и включили свет, Маша зажала рукой рот чтобы не закричать. Из прихожей в распахнутые двери комнаты упал свет, и они замерли в ступоре и стояли не шевелясь несколько секунд, не зная что предпринять. Тело отца лежало вытянувшись на полу вдоль кровати, а голова нависла над туловищем, привязанная за шею верёвкой. Уже синий язык вывалился из безвольного рта, руки плетьми смиренно покоились на плетёном половичке. Уже потом милиция особенно ничего не расследовала, лишь опросила соседей, бывших товарищей по работе, односельчан и выяснила то, что покойник имел криминальное прошлое и сомнительное настоящее, характер скрытный и нелюдимый. Выводы сделали быстро— повесился старик самостоятельно. Привязал бельевую верёвку к дужке кровати и расслабился на коврике, вот под весом своего тела удавка и затянулась. А тут уж и бесы подскочили, помогли петле затянуться потуже. Мария Андреевна в это не верила— не мог отец такое сотворить с собой. В тот роковое утро, когда она убегала нарядная на демонстрацию, он радостно махнул ей рукой с балкона и крикнул, чтобы не задерживалась на гулянке, и чтобы за Аркашкой приглядывала, а то накочегарится, придётся здорового оленя на себе тащить. Она доказывала в милиции, что на затылке нащупала огромную шишку. Так может кто-то ударил старика сначала, а потом в петлю затянул? Но упрямый участковый вздыбился, навис над ней и спросил, прищурив глазки:

— Так ты что не веришь органам? Советской милиции у тебя доверия нет? Твой папаша за вредительство советской власти шесть лет на каторге оттрубил, и ты туда же хочешь?

Заплакала Мария и выскочила из участка вон, поняла тогда, что правды не добьётся, лишь хуже и себе и Аркашке сделает. Так без гулянки и свадьбы расписались в поселковом совете по-тихому и продолжили жить не привлекая внимания. Только Мария часто перебирала детали того позднего вечера, когда они обнаружили отца. Тогда всё внимание было приковано к телу, но она пыталась отстраниться и вспомнить детали. В памяти всплыло, что в квартире витал запах табака, швейная машинка из угла переместилась к балкону, дверь в кладовке приоткрыта, хотя её всегда запирали на шпингалет вверху. Мария поняла, что отец привёл в дом игроков, зная, что её с женихом не будет до вечера, потом что-то случилось и старика ударили по голове, он лишился сознания и в это время на шею накинули удавку. В квартире что-то искали. Со всеми этими событиями, она совсем забыла про коробку, которую когда-то находила в кладовке. Мария вытряхнула из кошелька мелочь и отправила мужа в магазин за хлебом. Как только за ним закрылась дверь, Маша кинулась в темнушку, лихорадочно перерыла каждый угол, но коробки там не обнаружила. Утром Мария Александровна пришла в школу и доверительно сообщила директору, что у неё приём у доктора— похоже на то, что у них, возможно, будет ребёнок. Тогда к врачу можно было попасть только отсидев живую очередь, поэтому сердобольная руководительница отпустила учителя начальных классов, на всякий случай, на целый день. Мария вернулась в квартиру, заперла дверь и тщательно обшарила каждый угол, но безрезультатно, потом села на кухне и прикинула: тот, кто убил её отца, вероятно, и забрал деньги. Но зачем было вешать старика? По шишке на голове было понятно, что его ударили по голове чем-то тяжёлым, так вот пока он лежал в отключке, можно было забрать коробку и удалиться. Всё равно старик бы не побежал в милицию писать заявление о пропаже криминальных денег. А может этот кто-то не хотел, чтобы отец рассказал своим дружкам о том, кто украл деньги? У Марии голова пошла кругом, ей стало ясно, что в квартире ничего нет, да и что она хотела найти? Записку с именем убийцы, улики оставленные на месте преступления? Она пришла на кухню и уселась на тяжёлую табуретку, сколоченную отцом. Её взгляд упал на гвоздь в косяке, на котором висел ржавый ключ от чердака. На лестничной площадке находилось три квартиры, и как-то само собой повелось, что ключ хранился у них, все соседи и работники ЖЭКа об этом знали и при необходимости обращались, но это происходило не так часто— что за надобность может быть на чердаке, вот в подвале гораздо интереснее. Маша забралась по железной лестнице и кое-как подняла тяжёлый люк. Через слуховые окна кинулись врассыпную стаи голубей, горельник зашуршал под ногами, ей стало жутко, и, несмотря на жару, Маша зябко передёрнулась. Она сама не знала на какой ляд попала в это тёмное, пыльное, пространство загаженное птицами. Девушка, стараясь ступать неслышно, прошлась по чердаку, поднималась на цыпочки и заглядывала в окна. По всему стало понятно, что люди здесь появлялись очень редко, только коммунальщики после зимы сняли со слуховых окон деревянные заграждения. Ей стало жутко от тишины и странного покоя. Маша торопливо направилась к спасительному люку. Вдруг в углу, под деревянной балкой она заметила какую-то кучу старых тряпок. Брезгливо, носком туфли, Мария пошевелила тёмный комок, но нога не провалилась в мягкую пустоту, а упёрлась во что-то жёсткое. Девушка наклонилась и, позабыв о брезгливости раскидала в стороны тряпки. Это снова оказалась коробка из под чешской обуви фирмы «Цебо». Мария усмехнулась про себя: она имела одни туфли на весну, лето и осень, носила в ремонт, меняла набойки на каблуках, подклеивала подошву, но даже не мечтала о шикарных туфельках на каблучке-рюмочке кофейного цвета, потому что жили они очень скромно, да и такую обувь достать было совсем не просто. Не к спекулянтам же ехать в город. А тут уже вторая подобная коробка, которую отец тщательно припрятал. То что эта вещь принадлежит покойному, девушка не сомневалась. Похоже именно это и искал тот, кто убил старика. Мария осторожно сняла крышку. Внутри лежал довольно объёмный кожаный кисет. Она вспомнила, что отец, когда вернулся из лагеря, хранил в нём табак. Когда непослушные пальцы ослабили затянутую верёвку, на ладонь просыпались золотые монеты. Девушка со всей силы зажала кулак и заплакала. Было время они очень нуждались, еле сводили концы с концами, отдали в психиатрическую лечебницу сестру, она уже пять лет носит одни и те же туфли и всё это время богатство лежало тайным кладом здесь, в куче грязных лохмотьев. Девушка вытерла слёзы, размазывая пыль по щекам, потом подошла к окну, внимательно рассмотрела коробку и поняла, что оказалась не права в своих выводах— коробка новая, спрятана здесь не так давно и соответственно золото отец выиграл недавно. Тот кто искал и не нашёл эти ценности может вернуться, а значит надо сделать вид, что у них с Аркадием ничего нет, иначе и они рискуют отправиться вслед за стариком. Мария Андреевна пересчитала монеты, одну даже попробовала на зуб, как видела в кино, потом внимательно рассмотрела— на всех красовалась одна и та же дата— 1889 год. Драгоценности вернулись в кисет, кисет в коробку, а коробку девушка решила спрятать под ванной, там сухо, залито бетоном, мышей, крыс нет, так долго пролежит, а дальше видно будет. Самое удивительное, что ни на одну секунду Машу не посетил соблазн обладать этими сокровищами. В её голове крутились песни, которые она пела вместе со своими пионерами:

«Взвейтесь кострами синие ночи,

Мы пионеры, дети рабочих!»

Ползая на животе и запихивая коробку по ванную она думала о том, что назавтра назначен сбор макулатуры, а на следующий день Всесоюзный коммунистический субботник. К доктору женщина так и не попала, а Эдуард у них появился спустя несколько лет.

Глава 2

Напротив офицера криминальной полиции Шапошникова Сергея Николаевича сидел паренёк с серьгой в ухе, с лохматыми, торчащими в разные стороны дредами и в дурацкой, пёстрой шапке, хотя на улице стояла жара. Они уже битый час толковали об одном и том же и никак не могли прийти к пониманию друг друга. История показалась полицейскому странной и запутанной. Но он ничем не мог помочь молодому человеку, во всяком случае пока он не видел выхода. А историю парень рассказал вот такую. Его отец богатый бизнесмен, отошёл от дел, заграбастал весь капитал и вывез за границу, а конкретно во Францию. Там, близ Бискайского залива в старинном, небольшом городе Байонна отец приобрёл виллу и в конце концов съехал из России на ПМЖ в европейскую страну. Он открыл во Французском Национальном банке довольно приличный счёт, приобрёл виллу и в связи с этим получил вид на жительство, не теряя российского гражданства. Уехал один, потому что с женой развёлся несколько лет тому назад, а сын покидать родину не захотел, да и вообще имел с ним конкретные разногласия. Но связь между отцом и сыном не прервалась, они созванивались, и сын часто навещал богатея в его резиденции. И вот неделю тому назад сыну стало известно, что его отец скончался на своей вилле. Когда парень прилетел во Францию и обратился в полицию, ему рассказали как обстояло дело. Домработница приходила убирать дом три раза в неделю, вот в пятницу она и нарисовалась, открыла ворота и двери дома своими ключами. В комнатах стояла тишина, пожилая француженка решила, что хозяин отсутствует, но в комнате застала его сидящим в кресле, на столе стоял бокал с недопитым коньяком, а сверху бокал закрывала карта валет пики. Хозяин оказался мёртв. Полиция выяснила, что мужчина скончался от инъекции дитилина несколько часов после обнаружения. Из дома ничего не пропало. Мужчина проживал одиноко, среди французов друзей не завёл, языка не знал. Опросили соседей, но толковых свидетелей не нашлось. В таких поместьях живут очень обособленно и тихо.

— А что вы от меня то хотите? — эта история показалась Шапошникову увлекательной, и не более того, у него своих дел накопилось по горло.

— Я хочу, чтобы вы нашли убийцу. — парень искренне смотрел на полицейского, даже не предполагая, что тот может отказать.

— Послушай парень. — полицейский перешёл на ты. — Дело ведут французские коллеги, к нам никто не обращался, тела нет, А где, кстати, его похоронили?

— На Смоленском кладбище, рядом с его матерью, моей бабушкой. Я сам перевёз тело отца.

— У меня нет оснований возбуждать уголовное дело.

— Как нет? А моё заявление? Вы обязаны принять моё обращение, я гражданин России!

— Ну что я буду делать с твоим заявлением? У меня ничего нет, ни протоколов осмотра места преступления, ни документов о вскрытии, ни опроса свидетелей. Он последнее время жил и скончался в другой стране!

— Но он русский гражданин и имеет последнее право на то, чтобы вы нашли его убийцу.

— А ты встречался с полицией в Байонне?

— Конечно. Они мне даже переводчика предоставили. Сказали, что дело зашло в тупик, но они работают. Выдали мне какие-то бумажки на французском и напоследок сказали, что вероятнее всего, следы убийцы надо искать в России.

— Послушай, наш разговор ни к чему не приведёт. Давай так, ты переведёшь на русский все бумаги, которые есть, а я подумаю, чем тебе можно помочь.

— Я уже всё сделал. — парень залез в рюкзак и достал листки и снимки. — Вот здесь фотографии и то, что предоставила мне полиция города Байонна.

— Рассказывай что тебе известно.

— С чего начать?

— Я и сам не знаю, что может пригодиться. Начинай сначала.

Рассказ получился сумбурным, но Сергей Николаевич делал какие-то пометки в своём блокноте, а потом, потерев привычным жестом подбородок, задумчиво произнёс:

— Ну хорошо, всё что в моих силах, я попытаюсь сделать, записывай свои телефоны, адреса. Как только что-то понадобиться или прояснится, я позвоню или мой коллега.

Как только парень удалился, Шапошников озадаченно покачал головой. Один его сотрудник наслаждался отпуском, а второй находился в состоянии развода, поэтому витал со своими мыслями где-то далеко, да и никто не отменял текущие дела. Он просмотрел внимательно бумаги, которые оставил паренёк, потом включил компьютер и набрал в поисковике фамилию Троепольский Константин. Информации по этому персонажу обнаружилось достаточно, и за столом полицейский просидел до конца рабочего дня, потом свернул все окна на экране, решил продолжить работу дома. Он досадовал на себя за слабость, сам не понимал зачем дал обещание помочь парню. Зачем ему всё это надо? Своих дел не переделать. Тем более вероятность обнаружить убийцу, который совершил преступление в другой стране практически равнялась нулю. Да и не факт, что это был русский, это мог сделать и француз и испанец, да мало ли причин для убийства. И сам себе Шапошников честно отвечал, что досада появилась прежде всего от того, что немыслимо хотелось курить, а дело это его очень заинтересовало, особенно тот странный факт с игральной картой на бокале с коньяком. Он перестал курить неделю назад, потому что пообещал жене Нине, когда исполнится год их сыну, он бросит эту пагубную привычку. Но даже представить себе не мог полицейский насколько тяжело будет расставание. Его невыносимо тянуло закурить, он не знал куда деть руки и что запихнуть в рот вместо вожделенной сигареты, ему снились сны, как он выпускает дым и, часто, забываясь, хлопал себя по карманам в поисках пачки. Тот кто расстался с курением обещал, что невероятно тяжело будет первый месяц, а дальше тяга пойдёт на спад, и Шапошников не мог дождаться, когда же это случится. Самое нелёгкое оказалось удержаться рядом с курящими товарищами и после кружки пива. Сергей Николаевич стал раздражительным и вспыльчивым, сам понимал, что это не нормально, но ничего не мог с собой поделать. Он мысленно дал себе жёсткую установку не сворачивать с тернистого пути, ведущего к здоровому образу жизни. Дома после ужина и обязательной сказки для сына, Сергей снова уселся возле компьютера. Утром у него сложилось очень чёткое понятие об этом деле и уверенность, что ни у одного иностранца не имелось резона убивать русского, следы ведут именно сюда, в Санкт-Петербург, но уверенность к делу не пришьёшь— убийцу надо вычислять. Утром встретившись со своим подчинённым и коллегой Рафиком, Шапошников рассказал всё что удалось узнать об этом деле в надежде, что друг заметит то, что он пропустил:

— Константин Троепольский сорок пять лет, уроженец Питера, в разводе, имеет сына Семёна двадцати трёх лет. Троепольский занимал высокую должность в областной администрации. Проходил свидетелем по нескольким делам о хищениях и не целевом использовании бюджетных средств. Каким-то чудесным образом он не попадал под подозрения. Были сомнения, что этот бюрократ создавал подставные фирмы и выводил большие сумы из бюджета, но пока собирали доказательства его и след простыл. Он дважды состоял в официальном браке, от первой жены у него родился сын Семён, о других наследниках ничего не известно. После развода парень остался жить с матерью, а когда та переехала жить к новому мужу, то мальчишка, не найдя общего языка с отчимом отправился служить в Армию. Родной отец узнав о том, что его единственный сын не грызёт гранит науки в каком-нибудь престижном ВУЗе, а топчет кирзовыми сапогами полигон, пришёл в ярость, и прежде всего на себя, потому что в какой-то момент, увязнув во втором бракоразводном процессе, совсем упустил отпрыска из виду. Когда тот вернулся, у папаши уже освободилась жилплощадь от второй жены, тогда бывший солдат остался жить с отцом. Ну а Троепольский уже расстарался — устроил сына в Архитектурную Академию, благо их стремления и предпочтения в сфере высшего образования совпадали. Только в остальном всё шло наперекосяк. Семёну не нравились тусовки, вечеринки, высший свет, где заводились нужные знакомства, и он также не планировал работать где-нибудь в офисе, сидя на заднице или в бюрократической структуре. А папаша, к тому времени уже промышлял нелегальными деньгами. Он планировал ввести сына в областную Администрацию, поднять до нужных высот и посадить к кормушке вместо себя, благо мать при получении паспорта заставила Семёна взять свою фамилию, поэтому в семейственности их никто бы не заподозрил. Но парня планы отца на его будущее не устраивали, он помалкивал до поры до времени, а когда получил диплом, объявил, что уже нашёл работу в фирме «Чистая Среда», которая специализируется на графическом, промышленном дизайне и дизайне среды. А в дальнейшие планы входит открытие своей собственной фирмы и, вероятнее всего, он акцентирует свою работу на декоративно-прикладном искусстве и создании костюма. Папаша не несколько минут превратился в соляной столб. Все его потуги оказались напрасными. Он смирялся с тем, что Сёма накрутил на голове немыслимые дреды, питал отвращение к строгим костюмам и галстукам, а предпочитал немыслимые жёлтые жилеты, вытянутые свитера и обвешивался деревянными бусами, но он даже представить в страшном сне не мог, что его сын уподобится Жану-Полю Готье, Валентино, Иву Сен-Лорану, Джанни Версаче, в общем вступит в клуб гей меньшинств и сменит свою ориентацию. А там и шоу-бизнес со своими дебильными законами! Об этом в резкой форме он высказал сыну своё недовольство, на что Семён в тех же интонацияхпарировал отцу, что во-первых он не гей, во-вторых свободный человек, в-третьих предпочитает зарабатывать своим трудом, и не грабить государство, а потом сидеть и трястись, когда же за тобой придут. Константин, не ожидая от близкого человека таких откровений, залепил сыну звонкую пощёчину. В этот же вечер парень собрал свои вещи и съехал на съёмную квартиру. Отец за ним не побежал, но следил, как тот устраивается в самостоятельной жизни, готовый примчаться на помощь в любую минуту. Со временем их отношения наладились, и Семён часто навещал отца уже когда тот перебрался во Францию. По сути только сын мог быть заинтересован в смерти отца, потому что он являлся единственным наследником, но из бумаг, которые предоставил сам же Семён, следовало, что у него имеется жёсткое алиби. Полиция Байонны проверила его паспорт и выяснила, что парень не пересекал Шенгенскую зону в интересующие даты. Полицейские также выдали ему документ такого содержания: На вилле «Ля бурже» округа Байонна обнаружен труп мужчины. Это оказался владелец особняка Константин Троепольский. Он сидел в кресле в домашнем, шёлковом халате и тапочках. Домработница, которая обнаружила труп, сообщила, что замки как на воротах, ограждающих территорию усадьбы, так и на дверях дома были заперты, из чего можно сделать вывод, что хозяин сам открыл убийце. После преступления гость захлопнул дверь с английским замком в доме, а через ворота не проходил, подставил лестницу и перелез через ограду, потому что там сложный, электрический запор. Осмотр места преступления показал, что из особняка ничего не пропало, хотя взять было что— на стенах в холле гравюры восемнадцатого века, а в гостиной несколько работ известных французских импрессионистов 19 столетия Пьера Боннара, Феликса Валоттона и даже Винсента Ван Гога. Можно было сделать вывод, что убийца не разбирался в искусстве, поэтому картины остались нетронутыми, но он также не польстился на коллекцию дорогих часов и довольно крупных сумм денег, которые лежали в ящиках письменного стола в кабинете покойного. Всё это говорило о том, что у убийцы имелась чёткая цель— прикончить Троепольского. Эксперты выяснили, что на столе стояло два бокала, один хозяина, а второй тщательно вымытый нашёлся на кухонном столе. Обнаружены отпечатки пальцев нескольких человек, хозяина, двоих неизвестных и самой домработницы. А вот одни пальчики из двух неизвестных оказались совершенно свежими на спинке кресла, в котором сидел покойник. Когда обошли всех соседей, то выяснили, что русский жил достаточно одиноко, гости к нему наведывались не часто, правда он общался кое с кем из местных, которые говорили на английском, но в гости к себе никого не приводил, а встречался в городе, пил кофе в кофейнях и пиво в барах. Из этого сделали выводы, что скорее всего это отпечатки оставил убийца, но по базе данных никаких совпадений. Позже восстановили примерную картину преступления. Возможно убийца какое-то время следил за домом. Он узнал, что в это утро пожилая француженка не появится на вилле. Он или она звонит в кованые ворота, хозяин смотрит на видео монитор и без опаски открывает ворота, а следом и двери в доме. Время около полудня, хозяин ещё в халате, и он, должно быть хорошо знает своего визитёра, поэтому не переоделся в другую одежду. Троепольский предлагает выпить. Потом гость каким-то образом отвлекает Константина и в это время подсыпает ему в бокал наркотик, от которого хозяина конкретно развозит, и он не сопротивляется, когда ему вкалывают смертельный яд. На нескольких соседних домах имеются видео камеры и в интересующий день одна из них зафиксировала такси, из которого вышла то ли женщина, то ли мужчина. Сегодняшнее стремление женщины походить на мужчину и наоборот произвело на свет нечто среднее в стиле унисекс. Из такси вышел для женщины высокий, для мужчины среднего роста человек, одетый в бейсболку, бесформенную куртку, джинсы и кроссовки. Скоро вычислили таксиста, привозившего это «нечто». Пожилой человек рассказал, что забрал клиента в районе железнодорожного вокзала. Мужчина это или женщина понятия не имеет, так как они не обмолвились ни словом. Человек сел на заднее сиденье и показал, написанный на листке адрес, из чего таксист сделал вывод, что клиент не говорит по-французски и скорее всего иностранец. Почти половину лица закрывали солнечные очки, что нормально в конце мая близ Бискайского залива. И всё-таки он вспомнил одну странность— человек имел ухоженные руки— хоть без лака на ногтях, но с маникюром. Потом он или она рассчитался по счётчику и вышел из автомобиля также молча. Полицейские опросили обитателей района железнодорожного вокзала, прошли по кафе, кондитерским, ресторанам, отелям и магазинам, но ничего толкового не узнали. В общем французы объяснили сыну, что расследование они не закрывают, продолжают работать, но успеха не гарантируют, потому что убийцу, скорее всего, надо искать в другой стране. Они, конечно, могут передать кое-какие материалы дела российской полиции по официальному запросу, и французские власти, если сочтут возможным, поделятся информацией.

За всё время долгого повествования Рафик не проронил ни слова. Он продолжал безмолвствовать когда Шапошников взглянул на товарища вопросительно. Так же не говоря ни слова, тот встал из-за стола, достал банку с кофе и включил чайник, потом повернулся вскинув брови:

— Ты же видишь, французы дали понять, что искать они никого не будут, и дело русским не передадут. Я надеюсь ты не будешь строчить запросы о передачи дела на беглого функционера?!

— Я ещё ничего не решил. — замешкался полицейский. — Его сын настаивает, чтобы мы расследовали это убийство.

— А здесь то он чего требует? Пускай претензии предъявляет полиции города Байонна, где жил покойник, имел роскошную недвижимость, огромный счёт в банке. Этот вор вывез из страны, что успел награбастать, его кокнули на другом конце континента, значит не поделился с кем-то, таким же прохиндеем. А сын является наследником, не сегодня, завтра сам туда же укатит, к тёплому океану. — Рафик поднял палец. — Я даже удивлён, почему французы не схватились за него мёртвой хваткой, а наоборот, даже выдали часть информации. А ведь он единственный, кому была выгодна смерть отца.

— Да всё ты правильно говоришь. Нет смысла копаться в этом деле, не нашего это ума, если бы не одна маленькая деталь.

Сейчас настало время Шапошникову тянуть театральную паузу. Чайник уже бурлил вовсю, и Серёга не торопясь разлил кипяток в кружки. В это время Рафик ёрзал от нетерпения на стуле.

— Ну так деталь какая?

— Карта, которая лежала поверх бокала! Валет пики. Кто-то оставил знак, метку, визитную карточку, автограф. Такие вещи просто так на место преступления не попадают. Я уверен, что новое преступление уже произошло или скоро случится.

— А ты не преувеличиваешь значение такой мелочи?

— Поверь мне, нет! И ты попытайся найти что-то похожее в архиве, в делах, которые есть в производстве у соседей, а я поговорю с компьютерщиками. Что-то знакомое во всей этой истории. Да, и ещё, убийца был в перчатках, а на карте найдены частички театрального грима. По всей видимости человек гримировался, потом трогал своё лицо и оставил следы на лощёном картоне.

— А может отравитель это сделал специально?

— Вот именно, какая-то подсказка для полиции!

Давным давно Гульбанкин завёл эту традицию, а может не так давно, около двенадцати лет назад, как только переехал жить в особняк. После развода со Светочкой у него появилась квартира, но когда бизнес пошёл в гору Эдуард Аркадьевич решил перебраться за город и приобрёл роскошный особняк вместе с приличным участком в небольшой деревне. Он влюбился Санкт-Петербург как только первый раз туда попал, но суетность города утомляла, и он чувствовал себя умиротворённым в тихом пригороде. И в тот первый год он пригласил близких друзей на ужин, и с тех пор закрепил второе воскресенье июня, днём открытых дверей для самых приближённых. Он не изменил традиции даже в тот тяжёлый год, когда он боролся с тяжёлой болезнью. Менялись гости, менялось меню и дислокация, но встречи оставались неизменными. В прошлом году основным блюдом был шашлык. Стол накрывали на улице в уютной беседке, возле основательного, каменного мангала. В этот раз Гульбанкин, посмотрев прогноз погоды, не захотел рисковать и наказал домработнице накрывать в овальной столовой. Меню хозяин выбирал тщательно и в этом году захотел акцент сделать на блюда из рыбы— обязательно копчёный угорь и сёмга, слабосолёная селёдка с овощами на закуску, жульен в горшочках из форели, расстегаи со щукой, фаршированные кальмары. Напитки тоже на любой вкус. Вчерашняя история с найденной картой выбила из колеи, он понял, что это предупреждение, даже знал о чём его предупреждают, и догадывался кто за этим стоит, но отменять традиционную встречу категорически не захотел. Эдуард переоделся к ужину в светлую, шёлковую рубашку и тёмные, хлопковые брюки свободного покроя, обдал лицо одеколоном и придирчиво осмотрел себя в зеркало, потом повернулся боком и втянул живот. Несмотря на лишний вес, себе он поставил пять с плюсом. Он считал, что в свои пятьдесят выглядит очень даже ничего— высокий, широкоплечий, тёмные волосы и седые виски. За округлившийся живот он, конечно, в душе себя корил и каждый раз обещал сам себе отправиться на тренировку в какой-нибудь фитнес центр, но болезнь так расхолодила его, так испугала, что он невольно начал относиться к собственному телу, как к хрустальной вазе. Когда Эдуард спустился в гостиную, то услышал, как на кухне Евгения Степановна громыхает противнями, посудой и что-то напевает. Она уже засервировала овальный стол, покрытый белой, вышитой лиловыми анютиными глазками, скатертью. Для Гульбанкина очень важен был порядок причём во всём, не только в доме, в документах, в работе, но и в мелочах. Хоть он и пригласил сегодня гостей своих, которых знал много лет, но за столом рассаживал их в определённом порядке, для этого он всегда заготавливал таблички и расставлял напротив каждой тарелки. Ему не нравилось, когда женщины сбивались в кучу и, никого не слушая, щебетали, хихикали и полушёпотом сплетничали, а также мужчины под градусом травили похабные анекдоты и громко ржали. Эдуард терпеть не мог телефонных разговоров за столом, а тем более если кто-то утыкался в свой смартфон, не обращая на присутствующих никакого внимания и запрещал включать телевизор. Эдуард просто обожал музыку тридцатых годов «Брызги шампанского», «Рио Рита», «Цветущий май», «Для тебя». Это напоминало ему детство, беззаботность, ещё юную мать и чубастого отца. Портрет молодых родителей, запечатлевший их в день свадьбы висел в его спальне. Это была личная история жизни Гульбанкиных, которая не может быть кому-то интересной кроме него. Он никогда не выставлял на всеобщее обозрение фотографии из прошлого, как и ещё некоторые очень ценные семейные реликвии и тайны. И вот что удивительно— гости знали эту причуду хозяина и с воодушевлением принимали условия вечеринки, с удовольствием танцевали под хиты Вадима Козина и Петра Лещенко. Эдуард Аркадьевич отошёл от стола и ещё раз осмотрел, все ли так, как он хотел, потом крикнул домработнице:

— Евгения Степановна, а вы официанта пригласили на сегодня?

Раскрасневшаяся, крупная женщина в фартуке и косынке, стояла возле плиты и помешивала соус. Она укоризненно покачала головой и негромко пробурчала:

— На какой чёрт нам официант, девять человек я сама бы обслужила. — а вслух громко крикнула, чтобы хозяин услышал её в гостиной. — Придёт с минуты на минуту.

Вскоре начали прибывать гости. Первой приехала Марина. Кто она была для Эдуарда? Он и сам иногда затруднялся ответить однозначно. Они познакомились, когда она обратилась к нему как журналистка, в надежде получить интервью из первых уст о работе и перспективах концерна «Сливочное царство». Статья в газете, в которой работала Марина вышла, её прочитали и забыли, а вот отношения между ними остались. Они встречались уже около пяти лет. Замуж Эдик её не звал, а она не особенно настаивала, а может делала вид, что ей безразлично в каком она статусе относительно Гульбанкина. Сначала их связывала кипучая страсть, а когда Эдуард Аркадьевич заболел, Марина прошла весь трудный путь вместе с ним, держа за руку даже в тот момент, когда он очнулся после тяжелейшей операции в реанимации, куда вообще посторонним был вход строго воспрещён. После этого в их чувствствах произошли изменения— они по-настоящему начали дорожить друг другом. Во всяком случае он воспринимал её не только как любовницу, но и как самого близкого друга. Эдуард хотел, чтобы она переехала жить к нему, а Марина парировала, что не время. Она ссылалась на то, что часто пишет ночами, пьёт много кофе и курит, и что их биоритмы не совпадают, и что она быстро наскучит ему бесконечным шлёпаньем по клавиатуре и невыносимым запахом табака. Эдуард лишь пожимал плечами— любая другая на её месте в припрыжку прибежала из однокомнатной малогабаритки в царские хоромы, на полное обеспечение, но выбор Марины он уважал и не пускался в уговоры. В глубине души он понимал, что рано или поздно они будут жить под одной крышей, потому что Марина, как боевая подруга прошла с ним через тяжёлые испытания. С самого начало повелось, что финансово женщина была независима, денег у любовника не просила, а он и не предлагал, но делал дорогие подарки вроде автомобиля, бриллиантов и шуб. Ей исполнилось сорок лет, но выглядела она несколько старше, потому что имела абсолютно седую шевелюру, одевалась, в отличие от многих соратников по её профессии не демократично в джинсы и майки, а подчеркнуть элегантно-предпочитала узкие юбки чуть выше колена и высокие каблуки. Однажды Эдуард спросил Марину почему она не красит волосы, ведь в её достаточно молодом возрасте и публичной профессии носить седую шевелюру как-то не комильфо. Женщина грустно улыбнулась и пожала плечами.

— Ты знаешь, я никогда не буду делать пластических операций, чтобы выглядеть моложе и красить волосы. Моя мама тоже рано стала седой и пробовала разнообразные красители, а так же захаживала в дорогой салон красоты. В конце концов надула себе скулы и губы, а волосы выкрасила в голубой цвет. Представляешь, вот такая престарелая Мальвина, с которой косметологи выдаивали огромные деньги, чтобы поддерживать форму губ, щёк, носа, скул. Да только время не обманешь, старость неумолимо сомнёт все потуги врачей, сейчас всякие процедуры не только не помогают ей, а наоборот вредят. От Мальвины остались лишь голубые волосы, только и их никто не видит кроме меня. — Марина вздохнула. — Мама никуда не выходит, сидит, как французский бульдог с обвисшими щеками и индюшачий шеей. А я буду стареть, как распорядится природа. Во всяком случае не намерена этого стыдиться.

Фривольность Марина позволялась лишь в выборе разнообразных блузок, яркого макияжа и пунцового лака на ногтях. Вот и сейчас женщина вошла по-летнему светлая и ароматная. Эдуард обнял её и увлёк в гостиную.

— Выпьешь чего-нибудь?

— Может быть позже. — Марина посмотрела на Эдика прямо. — Ты о чём-то хотел поговорить с о мной?

— Не сейчас и не здесь. — он выглянул в окно и увидел, что собирается дождь. — После ужина поднимемся в кабинет.

— Что-то важное? — Марина наманикюренными пальчиками повернула лицо мужчины к себе и заглянула в глаза. — Рассказывай, пока никого нет.

— Меня хотят убить. И я примерно представляю кто и за что. На это у меня есть две версии. — мужчина замолк на несколько секунд.

— И? — женщина разволновалась. — Зачем кому-то твоя смерть?

— Пару лет назад была одна не очень приятная история. Я как-то рассказывал тебе об этом, а может и нет? Кажется так давно это произошло, ещё до моей болезни, и я уже забыл обо всём этом, но вчера я получил что-то вроде чёрной метки. Об этом долго рассказывать.

— Хорошо, оставим на потом. — Марина тряхнула головой. — А вторая причина?

— От деда мне достался целый кисет царских червонцев. Когда мать умирала, то передала эти сокровища мне. — Эдуард достал из кармана брюк носовой платок и вытер со лба пот. — Представляешь, мы жили бедно, как церковные мыши, отец пил по-чёрному, а под ванной много лет лежало золото, и мать ни разу не искусилась, чтобы потратить на что-то хоть одну монету.

— А ты? Ты вложил в дело сие богатство или приберёг в банке?

— В том-то и дело, что нет. Мои дела уже пошли в гору, когда появилось вот это богатство. Я кисет просто припрятал до поры до времени.

— Я так понимаю, что вторая версия и состоит в том, что кто-то, опять же, желает тебя убить, чтобы завладеть золотом? — Марина не спрашивала, а утверждала, и Эдик, в знак согласия, часто закивал. — И где же хранится это достояние семьи Гульбанкиных? Только не говори, что так же под ванной.

— Ну что ты, кисет до сих пор лежит…

В дверь позвонили и разговор пришлось прервать. Эдуард Аркадьевич извинился перед дамой и заспешил к двери.

Его компаньоны появились почти что вместе, один с женой, а второй в одиночестве— когда-то он был женат, семейная жизнь оставила такой трагический след в памяти, что холостой компаньон никогда не вспоминал о том времени и более жениться не намеревался. Друзья и коллеги за спиной их называли Бобчинский и Добчинский, за чрезвычайную схожесть с гоголевскими персонажами из «Ревизора». Оба имели невысокий рост, прорисованные брюшки и наметившиеся лысины. Собственно на этом подобие с персонажами заканчивалась. Александр Александрович Переверзев, а для друзей Сан Саныч вместе с женой Ириной ввалились шумно отряхиваясь— начался дождь. Почти следом заскочил, держа в руках бутылку вина и смахивая капли с блестящей лысины, Юдинцев Николай Петрович. Хозяин широко распахнул двери, радостно приветствуя гостей.

— Николай Петрович я надеялся, что в этот раз ты придёшь с дамой. Хватит уже в холостяках ходить!

— Беру с тебя пример Эдуард. Я уже там был и пока ещё раз в этот омут не тянет.

Гульбанкин махнул рукой Марине:

— Мариша посмотри там на кухне Евгения Степановна справляется? И когда появится официант?

Сам тут же вернулся к дверям— по мраморным ступеням, прикрываясь одним зонтом семенила процессия— его бывшая жена Светлана с очередным ухажёром и её сын Пётр с невестой. Эдуард широко раскинул руки. В какой-то момент он почувствовал себя абсолютно счастливым, в его доме гости, их не надо представлять другу, никто не будет манерничать и кривляться. Даже новый ухажёр Светланы уже совсем не новый, и, в отличие от других, задержался возле неё уже более двух лет, во многом благодаря щедрости бывшей жены Гульбанкина. А про невесту пасынка и говорить нечего, все её знают как облупленную, потому что она больше года трудится в их «Сливочном царстве» главным менеджером по продажам. Эдуард предложил друзьям выпить перед ужином, а сам направился на кухню. Навстречу вышла Марина.

— Не волнуйся, официант уже здесь. — Марина глянула на себя в большое зеркало и поправила волосы. — Евгения Степановна провела его через чёрный вход. Он появился в тот момент, когда ты встречал гостей у парадного. Нечего прислуге толкаться среди хозяев.

— Хозяев жизни ты хотела сказать? — сухо отреагировал Эдуард и стрельнул глазами.

Гульбанкина раздражала манера любовницы делить людей на сословия. По его мнению в странах бывшего СССР все были абсолютно равны. Революция перемешала людей так, что аристократия, высшее сословие, графья, князья, растворились в людском море. Тех, кто не успел уехать за границу, заставили позабыть о благородном происхождении. А из простого народа аристократия никогда не прорастёт, она создаётся из века в век. Да и человек интеллигентный и порядочный будь он сто раз миллионером, никогда не превознесёт себя относительно человека бедного. Иногда Гульбанкин размышлял о том почему сегодняшнее время не даёт таких меценатов как Савва Мамонтов, Митрофан Беляев, Василий Тредиаковский, Савва Морозов, которые считали своё дело не столько источником дохода, сколько миссией, которая возложена на них Богом и судьбой. И при этом они не стремились предавать своё дело огласке, и даже напротив, помогали людям при условии, что их дела не будут афишироваться в газетах. А истинные аристократки, дочери последнего русского императора Ольга и Татьяна во время войны были медсёстрами в военном госпитале или настоящая королева Великобритании Елизавета во время второй мировой войны работала простым водителем на санитарной машине. А что делают наглые морды, присосавшиеся как пиявки к недрам и сосущие нефть и газ? Гульбанкина доводила до белого каления информация о том, что один российский олигарх потратил на свадьбу сына полтора миллиона долларов! У него не укладывалось в голове, как можно взять и пропить полтора миллиона долларов! Он сокрушённо качал головой в немом изумлении, когда узнал из газет о том, что в Гамбурге со стапелей сходит самая дорогая в мире парусная яхта, которая принадлежит русскому миллионеру или продан автомобиль, полностью украшенный кристаллами Сваровски дочери нефтяного магната. Иногда он задавал сам себе вопрос откуда появились эти сытые, бесстыжие хари, из какой страны, из какого народа? Какая мать их родила и в какой деревне? И сам себе отвечал, что это не русские люди, которые имеют сострадание, доброту, человечность. Это какие-то инопланетяне, не иначе. В стране богатыми стали те кто у кормушки близко стоял, и у кого морда наглая. Гульбанкин прекрасно помнил то время, и отдавал себе отчёт в том, что его сегодняшние капиталы стартовали не с пустого места, а с грабительской приватизации девяностых годов. Сам Эдуард Аркадьевич выбрал для себя определённую стратегию— для него было важно создать комфортные условия работы для сотрудников своего концерна, а ещё он ежемесячно подписывал банковский чек и отправлял некую сумму на содержание детского дома в посёлке, где он родился. Гульбанкин ни в коей мере не причислял себя к великим меценатам— не строил галереи, музеи или театры— он в этом ничего не понимал. Эдуард не собирался снимать с себя последние штаны, чтобы облагодетельствовать какого-нибудь нищего, но никогда бы не позволил себе, хотя имел возможность, отправиться в Куршавель, чтобы напоить толпу дармоедов шампанским «Дом Периньон» по пятьсот евро за бутылку. Он часто замечал за любовницей высокомерное иногда даже хамоватое отношение к официантам, продавцам, администраторам в офисах, и иногда ему хотелось спросить: «Сами-то вы каких будете?» Хоть Марина и являлась образованной интеллектуалкой, умела преподнести себя, со вкусом одевалась и прекрасно держалась в обществе, но аристократкой её никак нельзя было назвать, потому что во время душевного волнения или глубокой задумчивости она грызла ногти. Марина почувствовала его недовольство и передёрнула плечами. Ей тоже не нравилась в любовнике его игра в доброго хозяина. Про игру она поняла, когда они только познакомились, и она брала у него интервью. Эдуард Аркадьевич повёл её с экскурсией по цехам, и она увидела, как сотрудники готовы лобызать его руки. В своём «Сливочном царстве» Гульбанкин был король. Он имел решающий голос в компании, потому что владел сорока девятью процентами акций, вторую половину поделили его партнёры. В концерне состояло несколько предприятий— фермы для поставки сырья, завод по производству кормов и сам молокозавод. Сотрудники получали большую зарплату, прекрасные условия труда и социальные гарантии, поэтому за хозяина они готовы пойти и в огонь и в воду. А он в свою очередь самолично выслушивал все жалобы, помогал брать ипотеку и кредиты нуждающимся, даже делал роскошные подарки тем, кто уходил на пенсию. Вот в этом Марина и видела заигрывания с работягами, которые должны работать и не вякать. Негоже в итальянских ботинках ручной работы топтать навоз на фермах и заглядывать в каждую флягу с молоком. Марина отвернулась, чтобы Эдуард не увидел её раздражения. Они вернулись в гостиную, где присутствующие уже весело болтали под воздействием музыки, в предвкушении изысканного ужина и лёгкого аперитива. Вдруг из кухни раздался грохот и крики. Гульбанкин кинулся на шум и вся компания, поставив свои бокалы, кинулась следом. Пунцовая Евгения Степановна, громко ругаясь, расстёгивала манжет рубашки молодого человека, который закатив глаза тихонько подвывал.

— Что здесь случилось? — встревожился Эдуард.

— Этот криворучко опрокинул на свою руку кипящее масло! — домработница быстро открыла ящик стола и достала какой-то тюбик. — Ничего страшного, сейчас смажу мазью и перевяжу. — она виновато посмотрела на хозяина. — Вы подождите немного, у меня всё готово.

— Не волнуйтесь, говорите, что нести, — в двери протиснулся Николай Петрович. Он, как холостяк привык всё делать для себя сам, поэтому его не смущала сугубо женская работа— постирать носки, накрыть на стол или помыть посуду, да и от запахов разыгрался нешуточный аппетит.

Гости засуетились по кухне. Домработница, забыв про болезного, указывала то на тарелки, то на холодильник, то на духовку. Вскоре гостиная наполнилась ароматами чудесных блюд. Все расселись напротив табличек со своими фамилиями и принялись, не торопясь, за разговором, ухаживать друг за другом, подкладывать и подливать. За едой Гульбанкин предпочитал красное вино. Именно после болезни врачи рекомендовали выпивать немного красного, которое помогало быстро восстанавливать силы после долгого недуга. Раньше Эдуард употреблял водку особенно зимой, летом в жару мог выпить несколько кружек пива за раз, зато сейчас он не пил ничего кроме зелёного чая, чистой воды и красного вина и со временем это вошло в привычку. Один питерский дилер поставлял ему одну и ту же марку итальянского напитка. Эдуард знал, что его гости предпочитают кто виски, кто водку, а для дам на столе стояло шампанское «Брют» и белое вино. Хозяин налил в свой бокал рубиновый напиток и потряс бутылкой, предлагая отведать всем желающим, хотя знал, что под рыбу лучше идёт белое вино, да и красное в этой компании предпочитал только он. Но, неожиданно, Светочка, оттопырив кокетливо мизинчик, протянула свой бокал.

— Эдик налей мне. Белое мне показалось слишком сладким для рыбы и немного отдаёт уксусом.

— С удовольствием. — Он наполнил бокал женщины и услышал, как в кармане затрещал сотовый. Он поставил бутылку на стол и достал телефон. — Извините меня. Продолжайте, я вернусь через мгновение.

Эдуард Аркадьевич отсутствовал буквально две минуты, а когда вернулся то не сразу понял, что произошло. За круглым столом сидели его друзья с немым ужасом на лицах. Эдик обвёл глазами присутствующих и наткнулся на обмякшее тело своей бывшей жены и бурое пятно на белоснежной скатерти. Вдруг все как бы очнулись от ступора.

— Наверное сердце прихватило. — Марина подскочила, громко уронив стул.

— Надо вызвать скорую. — жена Переверзева Ирина лихорадочно рылась в сумочке, путалась в отделах и подкладке в поисках телефона, и никак не могла его нащупать трясущимися пальцами.

На шум из кухни выскочила домработница, встала в дверях подперев кулаками бока и завертела головой, не понимая что происходит.

Гульбанкин приложил руку к артерии на шее и через пару секунд повернулся к испуганным гостям. Голос его заметно дрожал:

— Она мертва. — с этими словами он метнулся в прихожую и на городском телефоне набрал ноль два.

Глава 3

За месяц до происходящих событий, в конце мая, рядом с посёлком Свияга в тридцати километрах от Питера случилось вот что. Рано утром двое братьев отправились на рыбалку. С вечера накопали червей и приготовили удочки. Одному исполнилось одиннадцать, второму пятнадцать, парни уже взрослые, и мать без боязни отпускала одних на реку, тем более старший всегда приглядит за малым. А через какое-то время прибежали оба, как угорелые истошно вопя. И всё буквально, как у Александра Сергеевича Пушкина:

«Прибежали в избу дети

Второпях зовут отца:

«Тятя! Тятя! Наши сети

Притащили мертвеца».

И дальше всё, как по-писанному— отец, услышав небылицы, отмахнулся от ребят, он уже опаздывал на работу и тащиться через всю деревню к реке просто не имел времени. Но мальчишки дико вращали глазами, жестикулировали, а младший даже подвывал от страха. На крик вышла мать из сараюшки, где давала корм курам.

— Сходил бы ты, отец, может и правда, что ребята говорят.

Отец снова сердито махнул рукой, но к тому месту следом за сыновьями потрусил. С высокого берега он ничего не рассмотрел, но спустившись к самой кромке воды, в зарослях камыша, сначала увидел белую руку с синими ногтями, а потом и всё тело в тёмной от воды одежде. Лицо утопленника распухло и оскалилось. Отец гавкнул на ребятишек, чтобы не приближались, а те и не совали свой нос, стояли на холме трясясь от страха, достаточно того, что младшего, когда зашёл в воду, чтобы отцепить от коряги крючок, покойник коснулся холодной рукой. И всё опять, как у классика: решил мужик оттянуть покойника за ноги из кустов на середину реки и отправить по течению дальше. Пусть его кто-нибудь другой обнаружит, а ему на работу пора. Ведь вцепятся полицейские мёртвой хваткой и целый день насмарку, на работе получит выговор, поди потом, доказывай, что да как. Уже в воду зашёл, да только как представил, что руками затронет безвольное, холодное тело, к его горлу подступила тошнота. Он хлопнул себя по карманам— телефон остался на кухонном столе. Тогда повернулся и крикнул сыновьям чтобы бежали в дом и вызывали полицию, а сам остался сторожить уже безвредное тело. На работу он так и не попал, но в полиции выдали документ, удостоверяющий, что прогулял он не по своей воле. Местный участковый вызвал опергруппу из района, они прибыли на место преступления быстро. Следователь долго и дотошно допрашивал отца и сыновей, но сказать им было нечего кроме того, что покойника видят в первый раз, да и, похоже, дядька не из их посёлка, если не приехал к кому-то в гости. Здесь все друга знают, но этот не поселковый. Может только с закрытого, коттеджного района, который раскинулся в паре километрах от Свияги и закрылся от внешнего мира забором и шлагбаумом. На вопрос следователя почему мужчина, обнаруживший труп так думает, тот ответил просто:

— В это время дожди идут день, через день и наши местные всё больше в резиновых сапогах или кирзачах ходят, а у этого на ногах, — мужик махнул головой в сторону уже лежащего на берегу утопленника, — ботиночки шик и колечко на мизинце финдиперсовое.

И ведь прав он оказался, подумал следователь-в посёлке самая большая шишка это председатель поселкового совета, управляющий фермой, директор лесопилки и владелец магазина, но ни у того, ни у другого, ни у третьего даже не хватило бы фантазии, средств и возможностей приобрести туфли ручной работы с позолоченными пряжками и кичливо напялить на мизинец золотое кольцо с крупным рубином. Документов при покойнике не оказалось, и в морге он числился как неопознанный. Отпечатков пальцев данного гражданина в полицейской базе данных не оказалось. После вскрытия патологоанатом предоставил письменный отчёт в котором значилось, что утопленник вовсе и не утопленник, а отравленник, потому что воды в лёгких нет. Ему вкололи яд дитилин, а в воду бросили уже мёртвое тело. В реке он находился около двух суток. Мужчине на вид сорок пять— пятьдесят лет, брюнет, несколько коренных зубов из дорогой металлокерамики, такие делают или в Европе, или в Израиле. Больше никаких примет. Эксперты даже предположить не могли в каком месте по реке могли сбросить труп. Целую неделю не прекращались ливни, река поднялась и покойник мог болтаться в одном месте, а мог плыть по течению. Опросили поселковых жителей и коттеджных, но никто мужика в глаза не видел и знать не знает. А тут загадок добавил патологоанатом, который сообщил на другой день после вскрытия, что сразу не обратил внимания, а вот сейчас глянул— у покойного имелась циркумцизия, то есть операция по обрезанию крайней плоти.

— Так он кто? Еврей или мусульманин? — опешил от такой новости следователь.

— Наша наука не научилась распознавать национальность и вероисповедание покойников, поэтому предположить можно и то и другое. А может операция проводилась по медицинским показателям, что тоже не исключено. Мужчина имел смуглую кожу и тёмные волосы, богатую растительность на груди и спине, так сказать повышенную волосатость, к какой предрасположены жители южных, тёплых районов и стран.

Следователь выходил из морга озадаченный, но его удивило ещё больше замечание в след.

— Опять чуть не забыл. В кармане рубашки я обнаружил размокший квадрат тонкого картона, но кое-как получилось определить— это игральная карта валет пики.

Следователь прикинул в голове, что убить могли за карточный долг, но рыбы такого масштаба не плавают в их захолустье, такие обитают в петербургских карточных притонах. Да что значит карта, никакого смысла в этом нет. Так решил следователь из района, отправил запросы во все инстанции с просьбой помочь определить убитого, но время шло, а результатов никаких. Осталось надежда на то, что родственники, друзья или близкие кинутся на розыски покойного картёжника, вот тогда и проясниться что это за фрукт в дорогих штиблетах.

Шапошникову исполнилось тридцать девять лет. Больших высот по службе он не достиг, самое главное и не рвался. Он оказался тем редким солдатом, который не мечтает стать генералом, и вовсе не потому, что у него отсутствовало честолюбие. Сергей прекрасно понимал— чем выше он поднимется по служебной лестнице, тем больший груз взвалит себе на плечи, тем дальше окажется от реальных дел. Его устраивало то, что в Управлении он руководит отделом по раскрытию тяжких преступлений. Собственно не отдел, а отдельчик, в котором числилось три человека вместе с ним. Один товарищ находился в отпуске, поэтому упирались они вдвоём. Рабочий день закончился. Рафик, прыгнув в автомобиль, отправился на поиски квартиры, которую можно снять по приемлемой цене. Он находился в состоянии развода со своей женой и пока мыкался по углам. То квартировал у Шапошникова на даче до тех пор, пока туда на лето не перебралась его жена с ребёнком и пенсионеры родители. Какое-то время скитался у друзей, но со дня на день должна приехать женщина из-за которой и случился развод, поэтому кровь из носа, а жильё надо снять. Они познакомились почти год тому назад, но сразу не решились разрушить ту жизнь которая произошла до встречи. И у неё, и у него имелась семья, только Рафик, как мужик сильный и честный нёс ответственность за двух сыновей, поэтому развод происходил мучительно и долго. Он хотел чтобы сыновья постепенно привыкали к мысли, что жить будут не вместе, но он никогда и ни за что не оставит их без присмотра. Рафик очень боялся, что обиженная жена начнёт закатывать истерики с битьём посуды или устроит торг и шантаж самым драгоценным— сыновьями. Она и устроила. Всё, как положено в нормальных семьях при разводе— и грохот от разбитых тарелок, и рассказы детям, какой их папка подлец. Хорошо разлучница под руку не попалась, а то бы и её лохмы повыдёргивала, как в общеизвестном, замечательном фильме «Любовь и голуби». Но бесновалась оскорблённая женщина недолго, вскоре угомонилась, особенно, когда поняла, что муж её помимо ежемесячных алиментов оставляет всё и домик в деревне, и трёхкомнатную квартиру в Санкт-Петербурге, а забирает лишь небольшой чемодан с вещами и далеко не новую машину. Уже потом Рафик узнал, что у жены давно появился хахаль, и она начала крутить с ним тайный роман за год до объявленного мужем официального расставания. А скандалила и шумела от того, что так положено. Но кем положено, недоумевал про себя Рафик, наверное гастрономом, в котором трудилась мать его детей, но можно же развестись тихо и интеллигентно, но опять же товарки по гастроному неправильно поймут. Но Рафику до этого уже не было никакого дела. Он перестал нормально питаться, стал много курить, спал с телефоном у уха, чтобы не пропустить звонок, в конце концов позвонил любимой женщине и поставил ультиматум— или приезжай по-хорошему, или сам приеду и заберу тебя. Она ничего не ответила, а на другой день прислала СМС с номером рейса, которым прилетает в Санкт-Петербург. И вот сегодня Рафик мотался по городу и говорил сам себе, что всё потом, убийства, смерти, расследования, улики, всё потом. Сейчас главное создать хоть карточный домик, куда он приведёт любимую женщину, а потом они по маленькому кирпичику, камешку, песчинке выстроят, как у Владимира Высоцкого:

«Дом хрустальный на горе для неё,

Сам, как пёс бы так и рос в цепи.

Родники мои серебряные,

Золотые мои россыпи!»

А Шапошников, вместо того чтобы поехать прямиком домой, забросил на плечо спортивную сумку и пешком направился в клуб «Атлетико». Его внутренняя борьба курящего с некурящим кипела нешуточными страстями. Постоянно хотелось что-то засунуть в рот. Он непременно что-то жевал, грыз семечки, катал во рту гладкие, фруктовые леденцы, дул пузыри и щёлкал «Диролом» и «Орбитом». От этого Серёга почувствовал, что набирает в всесе и приказал себе как можно больше ходить пешком, меньше жрать и заняться спортом. В раздевалке стоял гвалт. Группа мальчишек после тренировки переодевалась и с шумом, мелькая голыми пятками, спинами и задами, неслась в душ, поэтому Шапошников не сразу услышал звонок телефона. Он уже переоделся в спортивную форму и собирался подняться в тренажёрный зал, но этот звонок поменял все его планы. Это оказался знакомый криминалист, с которым Сергей давно приятельствовал и часто обменивался информацией. Товарищ сообщил, что произошло преступление, которое может заинтересовать коллегу. Хотя доктора скорой, которые приехали на вызов, констатировали смерть, но не совсем уверены в причине.

— Что значит не уверены? — разозлился Шапошников, ему не хотелось понапрасну менять свои планы.

— Точно не знаю. Может сердечный приступ, может убийство или отравление, это скажет патологоанатом после вскрытия.

— А меня зачем выдёргиваешь? — раздражался всё больше полицейский.

— Дело в том что ты интересовался всем, что связано с карточными играми, картами и соответствующими преступлениями. Так вот, хозяин дома, в котором умерла эта женщина, дико разволновался и выпалил, что убить хотели именно его, а женщина умерла случайно. Он рассказал, что за день до этой трагедии получил предупреждение, мол кто-то позвонил в двери, а когда он открыл, то на крыльце обнаружил игральную карту— валет пики. В итоге мужчина начал задыхаться и завалился на пол, вызвали вторую карету скорой помощи, которая увезла его с сердечным приступом. Следователь его толком и допросить не успел.

— Спасибо, что позвонил. Говори адрес.

Шапошников интуитивно почувствовал, что это не случайное совпадение. Он быстро переоделся и бегом вернулся к Управлению, где на стоянке оставил свою машину. Из бардачка он достал карту и прикинул маршрут. Если не попадёт в пробки, то доберётся минут за пятнадцать. Возле открытых, кованых ворот стоял полицейский, и Сергей Николаевич, показав корочки, спокойно проехал по брусчатке к двухэтажному, окрашенному в светлую охру, двухэтажному дому. Парковка оказалась забитой автомобилями и Сергей не придумал ничего лучшего, чем заскочить передними колёсами на стриженый газон, чтобы дать возможность развернуться другим. Сейчас уже никого не удивишь архитектурными изысками в строительстве, но этот дом, построенный в классическом стиле показался полицейскому уменьшенной копией здания биржи в Санкт-Петербурге. Хозяин принадлежал к тем, кто имел возможности и средства для того, чтобы поселиться за городом на свежем воздухе в отдельном особняке с садом и огородом. Владелец этого поместья огород с огурцами и картошкой не разводил, но по всей видимости, любил цветы, которых имелось в изобилии в керамических и глиняных горшках разных размеров, на клумбах и даже в декоративных тачках, от этого усадьба казалась очень нарядной. Внутри строгого стиля не наблюдалось. Шапошников не увидел холодных тонов, чётких пропорций, тяжёлых зеркал в золотом обрамлении, витиеватых, хрустальных люстр и лепнины. Обитатели дома предпочитали уют и комфорт, без фанфаронства и бахвальства избыточным достатком. В холле висел тяжёлый запах то ли валерьянки, то ли корвалола. Везде горел свет и негромко переговаривались криминалисты. Увидев Шапошникова кто кивал, кто махал рукой. Все хорошо знали друг друга, потому что часто приходилось сталкиваться. Полицейский перекинулся парой фраз с одним из них и прошёл в столовую, где, как он понял, и произошло убийство. Круглый стол, накрытый белой скатертью, заставленный едой и разными бутылками, оказался почти нетронутым, только в одном месте растеклось красным по белому жуткое пятно. Сергей прикинул в голове, что вот тут и сидела жертва. По всей видимости только сели за стол, разлили бокалы и решили выпить за встречу и … «Успели сделать хоть по глотку? — размышлял Шапошников. — Закусить точно не успели, потому что почти все тарелки пустые.» Возле окна стояли двое, неуловимо похожих друг на друга мужчин и негромко переговаривались, неподалёку, на стуле восседала крупная женщина в фартуке, она шумно всхлипывала и сморкалась прямо в кухонное полотенце. Остальных свидетелей драмы не наблюдалось, скорая увезла и покойную. Сергея кто-то тронул за плечо. Это оказался его коллега— следователь прокуратуры Земсков Владимир Фёдорович, мужик лет пятидесяти, коренастый и абсолютно лысый. За любовь к бильярду и лысую голову, похожую на шар, за спиной товарищи называли полицейского Карамболь. В глаза ему об этом никто не говорил— побаивались, потому что характер Земсков имел крутой и вспыльчивый.

— Привет Серёга. — Владимир Фёдорович вытер потную лысину платком. — А ты что здесь?

Шапошников обернулся и протянул коллеге руку.

— Дежурный из управления позвонил, сообщил о странном преступлении. Вот решил посмотреть. — Сергей не стал говорить правды, чтобы не подставить эксперта, который ему звонил.

— Да ничего странного. — Земсков потянул Сергея к дверям. — Пойдём на воздух, покурим. Здесь дышать нечем. Сыну покойной стало плохо, пришлось накапать валокордин. Чуешь, как воняет.

Шапошников сглотнул слюну, лучше бы Карамболь ничего не говорил про покурим, но сжав душу в жёсткий кулак и запрещая даже думать о сигарете, вышел следом за коллегой.

— Короче, Серёга расскажу в двух словах— ещё не всех свидетелей допросил. Если захочешь, завтра протоколы допросов покажу. А пока вот что: Хозяин особняка некий Гульбанкин Эдуард Аркадьевич, человек не бедный, владелец крупного, питерского,молочного производства, ежегодно, в последнее воскресенье июня собирает друзей на посиделки. В назначенное время прибыли гости— бывшая жена с любовником, её сын с невестой, компаньон с женой, ещё компаньон холостой и любовница владельца этого дворца. Готовила домработница, а в помощь пригласила официанта. Компания небольшая, приличная, мало пьющая. Перед началом застолья случился казус— приглашённый официант опрокинул на себя кипящее масло и обварил руку. Сердечная домработница достала аптечку, сунула раненому и, конечно, приказала не соваться к гостям. На шум прибежали застольщики и узнав о произошедшем, решили сами накрыть яствами стол. Вот в этой неразберихе уже почти невозможно узнать кто что приносил, кто, и какую бутылку открывал, и ещё часть бутылок официант уже успел откупорить. Эксперты штопор забрали, посмотрим, чьи там отпечатки, но что-то мне подсказывает, что это тупик. — Карамболь с шумом выпустил дым. — Дальше вся счастливая компания рассаживается за столом и разливает выпивку, кто какую предпочитает. Оказывается красное вино уважает лишь хозяин застолья. Причём все присутствующие в курсе этого. И вдруг его бывшая супруга, которая до этого предпочитала лишь белое вино или шампанское, проявляет солидарность и протягивает свой бокал. Гульбанкин наливает ей и в это время слышит звонок сотового телефона. Он выходит в холл, чтобы переговорить, возвращается буквально через пару минут, а женщина мертва. Свидетели говорят, что выпили все дружно и неожиданно у покойницы из рук выпал бокал и тело её обмякло. Вызвали неотложку. Сразу не разобрались и решили, что у женщины случился сердечный приступ. Но, когда приехала скорая и доктор предположил отравление, то в безумство впал сам Гульбанкин и заявил, что отравить хотели именно его. В итоге у него случился настоящий сердечный приступ, пришлось вызывать вторую машину, которая и увезла беднягу в больницу. И это кажется правдой, потому что присутствующие в голос подтверждают, показания друг друга.

— Ты уже всех допросил?

— Почти, уже все свободны под подписку о невыезде. Странность состоит в другом— куда девался официант.

— А что в этом удивительного? Он получил травму, оказался не в состоянии работать и покинул дом.

— Я думаю, что это не случайно. — Карамболь погладил лоснящуюся лысину. — Опытный официант приезжает обслужить за хорошие деньги застолье и получает травму, потом буквально за полчаса до трагедии он исчезает из дома, естественно не получив никакого гонорара. Откуда взялся такой неуклюжий официант?

— А по чьему приглашению он появился здесь?

— Домработница, — Земсков глянул в свой блокнот, — Евгения Степановна Сидоренко рассказала, что это она нашла его в ресторане «Северная Пальмира». Она всегда обращалась именно туда, если хозяин затевал вечеринку. Как правило, дня за два она звонила администратору ресторана, делала заказ на продукты, в этот раз ей понадобилась копчёная сёмга, и просила прислать кого-нибудь в помощь. Вот приехал этот и привёз заказ. Раньше домработница его никогда не видела, паспорт и медицинскую книжку не проверяла, потому что доверяет администратору «Северной Пальмиры», так как давно его знает.

— А что с вином?

— Что с вином? — в унисон продолжил Земсков. — Сейчас почти невозможно узнать, кто из гостей забрал из кухни и поставил на стол эту бутылку. Это вино не из магазина, так утверждают присутствующие. Один дилер присылает ему из Италии по несколько коробок в год. Евгения Степановна показала мне подвальчик, где хранятся разные деликатесы, в том числе и эти бутылки.

— А подвальчик этот запирается?

— Здесь есть кое-где замки, в том числе и в подвал, а так везде всё открыто, кроме входных дверей и окон. В этих хоромах Гульбанкин живёт один, он ничего ни от кого не прячет. У него часто появляется любовница, друзья, да домработница несколько раз в неделю. Только незамеченным проникнуть в подвал и подсыпать яд в бутылку достаточно сложно, если это не задумала домработница, только она беспрепятственно может туда попасть. Я думаю, кто-то принёс спиртное незаметно или это было сделано именно на кухне. В гостиной на столе стояло много разной выпивки, но бутылка с красным вином была только одна.

— Ты успел толком поговорить с самим хозяином?

— Какое там. Первыми приехали ребята на скорой. Они нам и сообщили о случившимся. Мы появились буквально через двадцать минут, а тут уже грузят хозяина в реанимобиль.

— В случае смерти Гульбанкина кому всё достаётся? — чисто риторически спросил Шапошников.

— Послушай Серёга, не так быстро! Когда бы я тебе всё успел узнать? С завтрашнего дня буду приглашать и допрашивать всех подозреваемых снова.

— И кто входит в это число?

— Ну что ты спрашиваешь? Сам прекрасно понимаешь, что все, находящиеся в доме персоны под подозрением. — Земсков задумался на секунду, потом глянул на Шапошникова. — Я не пойму, тебе то это всё зачем?

— Да так, — отмахнулся Сергей Николаевич. — у меня появилось не так давно одно убийство, тоже связанное с картами, так вот думаю, а не одного ли это поле ягоды?

— Так ты забирай себе расследование. Я завтра перед начальством похлопочу. Но не переживай, я тебя не брошу, знаю, что Петрищев в отпуске.

Шапошников замялся, ему не хотелось грузить себя и Рафика чужими делами— своих имелось не переделать, но моментально принял решение и махнул рукой:

— Хорошо, давай. Напиши мне в какую больницу отвезли Гульбанкина, я попытаюсь поговорить с ним завтра утром, если врачи разрешат.

— Вот и славно! — облегчённо вздохнул Карамболь и подумал про себя: «Баба с возу— кобыле легче». Он потрепал коллегу по плечу и усмехнулся. — Не дрейфь, Серёга, ты такие дела, как орехи разгрызаешь!

После этих слов Шапошников с грустью понял, что добровольно повесил на себя ещё одно убийство, и его товарищ Карамболь помогать никому не собирается. Лишь один, малоутешительный факт сглаживал скепсис— история выглядела как классический, английский детектив— убийство совершено в закрытом пространстве, в котором находятся близкие друг другу люди. Чем тебе не многоуважаемый Эркюль Пуаро?

Марина ехала по широким, ярко освещённым улицам города. Время перешло далеко за час пик, поэтому пробки рассосались и притормаживать приходилось только у светофоров. От стрессовых событий этого долгого вечера невероятно хотелось есть. Никто так и не притронулся к изысканным блюдам. Искусная еда испускала благоухание и пар рядом с умершей Светочкой, из которой также выходил невидимый дух. Сейчас, когда страх немного отпустил, голод завёл заунывную и жалобную серенаду в желудке. От мысли, что она вернётся одна в пустую, прокуренную, неряшливую квартиру, в которой нет ни кусочка нормальной пищи, на душе заскребли кошки. Марина почувствовала себя невероятно одинокой и несчастной. Вообще она не позволяла себе такие мысли, заставляла считать и преподносить себя женщиной уверенной, сильной и самодостаточной. Но после сегодняшней трагедии оборонительные силы её покинули, особенно после того, как компания разбилась на группки. Сын покойной Светочки рыдал на плече своей невесты, рядом Евгения Степановна капала какие-то вонючие капли, тут же суетился с горестным лицом любовник покойной. На другом конце гостиной топтались компаньоны— Переверзев с женой Ириной, рядом Николай Петрович. И лишь её никто не поддержал за локоть, не обнял и даже не протянул вонючие, сердечные капли. Она тихо стояла у окна и ждала, когда полиция допросит её и разрешит покинуть дом. Марина не поехала в больницу, зная, что к Эдику всё равно не пустят и толком ничего не объяснят. Надо ждать утра. Её близкая подруга Эвелина укатила на всё лето в Крым и чтобы не находится в одиночестве Марина отправилась к матери. Она знала, что её любовник куда-то уехал, а может и вообще исчез из её жизни, и мама кукует в одиночестве. Им было трудно вместе, то есть трудно было Марине. Никто не имел над ней такую власть. Мать умудрялась поставить в зависимость от собственной персоны всех окружающих, особенно доставалось самым близким людям. Она была замужем только официально три раза, а неофициальных отцов Марина даже не считала, только все сходили с дистанции, не выдерживая тяжёлый, хитрый и властный характер женщины. Мать родила её рано, когда не исполнилось и восемнадцати лет, но никогда не стремилась стать её подругой. Её раздражало, когда кто-то, пытаясь сделать комплимент, говорил— о, это ваша сестра?! Женщина багровела от негодования, от того, что её, ухоженную наманикюренную даму, могут ставить на одну ступень с девчонкой, нос которой облепили канапушки, а на макушке, как пучок укропа, торчит в разные стороны хвостик. Мать всегда лучше знала что нужно её ребёнку, какие друзья должны окружать, какие платья одевать, какую профессию получить и даже на какую диету садиться. Но несмотря на трудности во взаимопонимании, Марина любила мать и тянулась к ней, как непререкаемому авторитету. И всё-таки когда родной отец предложил переехать в однокомнатную квартиру его умершей матери, Марина не раздумывала ни секунды. Тогда она уже окончила Университет, и перспектива проживать с матерью, которая пыталась контролировать каждый шаг и каждый вздох, казалась невыносимой. К её великому удивлению мать легко согласилась, но взяла обещание, что дочь будет оповещать её обо всех жизненно значимых событиях. Так Марина обрела свободу, и возможность встречаться и заводить друзей без материнского рецензирования. Женщина припарковалась во дворе многоэтажного, элитного дома и ещё сидя в тёмном салоне, достала из сумочки телефон.

— Мам привет. Я могу у тебя переночевать? — Марина слушала несколько секунд, потом устало перебила родительницу. — Я уже возле твоего дома. Приду, всё расскажу.

Когда двери лифта разъехались, в проёме двери квартиры женщина увидела силуэт матери, которая стояла облокотившись на косяк и курила длинную, ментоловую сигарету, манерно оттопырив мизинчик.

— Ты знаешь сколько времени? — высокая, статная дама и в этот раз решила не упускать возможность отчитать непутёвое чадо. — Если не высыпаться, то под глазами образуются синяки, потом морщины, а скоро и всё лицо превратится в мочёное яблоко.

— Время одиннадцать. А морщины образуются от курения. — Марина протиснулась в квартиру мимо матери, которая выпустила вслед кольцо ароматного дыма. Она сама считала себя заядлой курильщицей, но полагала, что для женщины в возрасте это не комильфо даже с мундштуком из слоновой кости, даже с ментолом и идеальными ногтями. Ей представлялось пределом безобразия дряблая, покрытая пигментными пятнами рука, стряхивающая пепел или резиночкой стянутый бледный рот, засасывающий сигарету. Марина же надеялась, что к пенсионному возрасту истребит в себе эту дурную тягу, во всяком случае приложит к этому все усилия. — Дай мне что-нибудь поесть. Например пару бутербродов с колбасой.

— Насколько я знаю, ты была на званном ужине. — мать закрыла дверь и клацая каблуками направилась на кухню. Она даже домашней обуви предпочитала возвышаться. — Что, так плохо угощали? — Мать остановилась и посмотрела с любопытством. — или твой богатый ухажёр отменил застолье?

— Можно сказать не угощали вообще. — женщина опустилась в прихожей на обтянутую китайским шёлком кушетку и сняла с отёкших ног туфли. — Представляешь кто-то хотел убить Гульбанкина, а скончалась его бывшая жена Светочка.

Марина помяла уставшие ступни, потом направилась в ванную чтобы умыться. Она не видела реакции матери, только слышала как та громыхает на кухне посудой. Женщины сидели за столом напротив друг друга чем-то неуловимо похожие и совершенно разные, как будто из различных миров. Дочь с седой, кудрявой шевелюрой с ярким лаком на ногтях и в шёлковой, белой блузке, обвешанной легкомысленными, синими якорями. (Она специально выбрала именно эту кофточку, помня, что Эдик затевает рыбную вечеринку.) Мать восседала прямая со строгим видом— странно-голубые волосы гладко зачёсаны, сияющий от ботокса лоб, изысканный французский маникюр и тёмный, шёлковый, китайский халат. Ей недавно исполнилось пятьдесят девять лет, но понять её возраст было не так-то просто после многочисленных пластических процедур. Так одинаково выглядят все, кто бежит сломя голову за возможностью сохранить молодость. Марина удивлялась откуда деньги на столь дорогостоящие манипуляции с лицом, но спрашивать не осмеливалась, потому что мать сразу затевала свою шарманку о том, как одинока, никто не помогает, она вынуждена еле сводить концы с концами и влачить жалкое существование. Только назвать жалким такое существование не поворачивался язык: просторная трёшка в элитном доме, автомобиль последней модели, полный гардероб дорогой одежды и холодильник забитый деликатесами. Они сидели несколько минут молча прихлёбывая чай, неощутимо похожие наклоном головы, манерой держать чашку, как будто сломанной тонкой кистью руки и одинаково закинув ногу на ногу.

— Так что же всё-таки произошло? — мать смотрела внимательно голубыми глазами, которые удивительным образом сочетались с такого же цвета волосами.

Марина во всех подробностях рассказала, о жуткой трагедии, в которую она оказалась замешанной. Сама не заметила, как разболтала историию о золотых червонцах, которую накануне ей поведал Эдуард. Мать слушала не перебивая, потом туго поджав пухлые от геля губки произнесла:

— Неужели он и после этого не сделает тебе предложение? Кому всё достанется?

— Мама, о чём ты думаешь? — укоризненно воскликнула Марина. — На моих глазах умерла женщина! Это такой шок! — она скомкала салфетку. — Ну что мне его самой в ЗАГС тащить?

— Вот именно. Пока он в больнице и лишён возможности сопротивляться, ты должна принять меры!

— Какие например? Он не решился на этот шаг после того, как выхаживала его после серии сеансов химиотерапии и тяжелейшей операции. Я не знаю, что ещё должно произойти!

— Завтра же с утра поедешь в клинику и поговоришь с доктором, ты должна беспрепятственно, в любое время суток видится с ним. Пока поживи у меня. — мать задумалась на секунду. — Давай продадим твою квартиру. Гульбанкин поймёт, что тебе негде жить и решится на женитьбу.

— А деньги положим на твой счёт в банке, потому что ты лучше знаешь, как ими распорядиться. — Марина качала головой. — Я это уже слышала неоднократно.

Мать махнула рукой, показывая, что с бестолковой дочерью каши не сваришь, потом с безразличным видом спросила:

— А официант, он что-нибудь рассказал?

— Откуда ты знаешь про официанта? — дочь зевнула и поднялась из-за стола. — Я кажется ничего не говорила про него.

Мать почему-то стушевалась, но Марина настолько устала, что не обратила на это внимание.

— Но кто-то же за вами ухаживал. Не эта же толстая кухарка.

Из рассказав дочери женщина знала всех персонажей этой истории, а с некоторыми даже встречалась, но домработницу Евгению Степановну она не видела никогда и то, что та толстая Марина не упоминала даже вскользь. В эту секунду Веденеева думала только о подушке, глаза слипались, поэтому лишь пробормотала, направляясь в спальню:

— Официант испарился ещё до того, как произошла эта трагедия. — она на ходу расстёгивала пуговки на блузке. — Ты не против, если я лягу с тобой, или ты постелишь мне в моей спальне?

Это была её комната, но когда Марина съехала, мать соорудила для себя кабинет с тяжёлым, сделанном из тёмного дерева письменным столом, чудесной, настольной лампой в стиле «Витраж» и кожаным креслом. От былой обстановки осталась только софа, покрытая клетчатым пледом и огромный стеллаж с книгами. Для чего матери кабинет было непонятно, вероятнее всего ей иногда хотелось почувствовать себя деловой женщиной, только не совсем ясно в какой сфере. Долгое время она проработала в обувном магазине. В советскую пору приторговывала дефицитом и практически всегда жила за счёт своих многочисленных мужей.

— Я постелю тебе в кабинете. — она подушку с одеялом и разложила диван, на ходу продолжая отчитывать дочь. — Мура ты тратишь время на недостойных мужчин. Три года этот урод Смирницкий водил тебя за нос, пока не укатил за границу, и даже адрес не оставил! А этот красавчик Беляев, просто гад, выманивал у тебя деньги, а сам находился в браке, и совсем не намеревался развестись.

У Марины не было сил перечить или спорить, и как в детстве, когда не хотелось слушать материнские нотации, она лишь молча нырнула под одеяло и крепко закрыла глаза, притворяясь спящей, а сама устало подумала — «Вспомнила бабка, как девкой была. Где эти женихи? Моль давно почикала.». Но под одеяло настойчиво проникал голос матери:

— Мура ты должна… Мура послушай моего совета…

От воспоминаний Марина улыбнулась. В далёком детстве они поехали в Москву буквально на три дня, чтобы навестить дальнюю родственницу. Это потом стало понятно, что собственно не в родственнице дело. Мать целыми днями бегала по магазинам приобретая польский блеск для губ, помаду, духи «Быть может», болгарские, яркие, акриловые свитерочки, немецкие парусиновые тапки, краску для волос и французскую парфюмерию и косметику «Ланком» для того, чтобы потом втридорога продать в Питере. Родственница пожилая, чопорная женщина с халой на голове оказалась женщиной доброй и невероятно гостеприимной, угощала их настоящим тортом «Прага» и составляла культурную программу. А так как она работала билетёршей в кукольном театре Образцова, не пойти в это знаменитое заведение было невозможно. Достать билеты оказалось делом сложным даже для билетёрши, но подставные стулья она им всё-таки организовала. «Необыкновенный концерт» они смотрели и раньше по телевизору, только позже Марине казалось, что больше никогда они так не смеялись до колик в боку, до слёз, до абсолютного счастья. Особенно их впечатлил момент, когда конферансье Апломбов представил цыганский хор Заполярной филармонии под управлением Паши Пашина в постановке Орехова, костюмы Зуева, гитары, бубны конторы «Музпрокат» в атмосфере полного взаимопонимания из ресторана «Метрополь». Мариша половину не понимала смысла, но хохотала вместе с огромным залом, особенно когда усатый барон с гитарой представил певицу романса Шуру Мурину и исполнителя соло на скрипке Шуру Мулина. Вот так после этого «Необыкновенного концерта» Марина превратилась в Муру Шурину, а короче в Муру, но так её могли называть только самые близкие люди, а для общего пользования она представлялась Мариной Владимировной. Веденеевой. Откуда-то издалека снова проник голос матери:

— Как ты думаешь, куда Гульбанкин мог спрятать золотые червонцы? Неужели они в доме?

— Сказал, что в доме, но в каком месте именно я не знаю. — Марина сквозь сон подумала, что зря рассказала матери о разговоре с Эдуардом. Скорее всего он хотел сохранить это в тайне, но женщина так устала, что совесть не укорила её за болтливость. Уже проваливаясь в сон, она вздохнула глубоко и повернулась на другой бок.

Глава 4

Рафик глубоко погряз в устройство своей новой, семейной жизни, поэтому всегда куда-то торопился, везде опаздывал и что-то забывал. Его коллега Шапошников и так последнее время находился в состоянии раздражения из-за ломки в организме по поводу никотинового голодания, а тут ещё и Ркафик то забывал сделать что-то, или по рассеянности не предупреждал о важном сообщении или не звонил, когда товарищ ждал звонка с важной информацией. Но, к удивлению Сергея Николаевича, в это раннее утро, коллега уже находился на рабочем месте и даже, активно жестикулируя, разговаривал с кем-то по телефону. Рафик махнул рукой приветствуя друга, через минуту отключился и торжественно заявил:

— У меня есть новости!

— У меня тоже. — Шапошникову уже нравилось такое начало дня. — Рассказывай.

— Давай сначала ты. Мое повествование будет долгим.

— Вчера в доме некоего Гульбанкина произошло убийство. Кто-то хотел отравить хозяина дома, а по чистой случайности зелье с ядом выпила гостья. На место преступления выезжал Земсков Володя, но узнав некоторые подробности я попросил, чтобы это дело передали нам.

— Караблоль с удовольствием отдаст тебе все дела, которые имеет. — усмехнулся Рафик. Он недолюбливал Земскова за хамоватую натуру. — И что это за подробности?

— За день до покушения Гульбанкин нашёл возле своей двери игральную карту валет пики.

Рафик присвистнул:

— Это серия? Преступник оставляет визитную карточку. За какие провинности умирают эти люди?

— Пока не знаю. — Шапошников выпалил всё, что выяснил вчерашним вечером и нетерпеливо поторопил приятеля. — Я так понял, что есть ещё кто-то с такой же картой?

— Есть! И это уже второй труп после убитого во Франции. Только этого отравили, а второго кажется утопили. Я ещё не получил отчёт о вскрытии.

Рафик гордился собой, он раскопал историю с утопленником в деревне Свияга, несмотря на то, что в деле лишь вскользь упоминался тот маленький факт, связывающий эту историю с другими аналогичными преступлениями. В описи вещей, найденных при трупе оказалась размокшая и от этого еле различимая игральная карта пиковый валет.

— И что ты думаешь по этому поводу? — Рафэль сверкнул чёрными глазами.

— А то, что эти смерти связаны между собой, и мне кажется, что есть ещё трупы о которых мы пока не знаем или скоро будут. Надо выяснить, кто этот утопленник. Должен же его кто-то разыскивать. Ты займись этим.

— А что будем делать с Гульбанкиным? Ведь тот кто хотел его убить захочет довести до конца начатое, исправить свою ошибку. Пока он один знает кто мог желать его смерти. Факт, что эти люди связаны между собой.

— Давай так: я отправлюсь в клинику, куда доставили Эдуарда Гульбанкина, может доктор уже разрешит поговорить с ним. А ты найди официанта из ресторана «Северная Пальмира» и допроси его. Позже займёмся всей компанией, которая собралась вчера на вечеринку. Тот кто подсыпал яд в бутылку человек свой, знает привычки и традиции в этом доме. — Шапошников посмотрел на часы. — Надеюсь к вечеру будет готова экспертиза.

— Если из Свияги сегодня не получу известий, то завтра с утра придётся туда наведаться самому.

— Ты прав, будет лучше если ты сам посмотришь всё на месте и поговоришь со свидетелями.

Гульбанкину приснилась мать молодая, с вьющимися волосами, заколотыми у висков чёрными невидимками. Стояло раннее, летнее утро. Через открытое окно лёгкий ветерок еле колыхал ситцевые занавески. Мама сидела на краешке его кровати, будила маленького Эдика, поглаживая вдоль тела и приговаривала:

— Вырастет мой мальчик большой— пребольшой, мамин сынок, помощник. Просыпайся мой ёжик, просыпайся мой касатик.

И он, открыв глаза, счастливо потянулся, зевнул и уселся рядом с мамой в чёрных трусах и белой майке, свесив ноги с кровати. Она погладила его по выгоревшему на солнце короткому ёжику волос и по разбитым коленкам.

— Помолись Боженьке, потом умывайся и приходи завтракать. Сегодня в детский сад не пойдёшь— у меня выходной.

— Мам, а Боженька обидится, если я сегодня не поговорю с ним? — Эдик спрыгнул с кровати и зашлёпав босыми ногами побежал в угол к игрушкам. У него были другие планы на сегодняшний день.

— Нет не обидится. Он не может сердиться или браниться, он всех любит. Это же тебе Боженька нужен, ты моли его о благодати, о милости.

— А зачем мне его просить? У меня всё есть.

— Ты просто проси, чтобы он был с тобой, даже во грехе, и пусть строго накажет, если ты сотворил что-то нехорошее, но только чтобы не оставлял ни в радости ни в горе. Безразличие убивает всё живое.

Мать всегда разговаривала с пареньком, как со взрослым. Она взяла сына за руку и усадила рядом.

— Вот послушай. Давным-давно жил святой старец. Он молился и скорбел о грехах человеческих. Он недоумевал, почему же люди и в храм ходят, и Богу молятся, а живут так же плохо и греха не убывает. И воскликнул он тогда, обращаясь к Богу: «Господи, неужели не внемлешь Ты нашим молитвам? Люди постоянно обращаются к Тебе, чтобы жить в мире и покаянии! Неужели суетна их молитва, и не слышны их голоса?» И вот однажды с такими мыслями он погрузился в сон и привиделось ему, как Ангел небесный, обняв крылом, поднял его высоко над землёй. И чем выше они поднимались, тем слабее становились звуки, доносившиеся с поверхности земли. Уже не раздавались человеческие голоса, шум, крики, песни и затих весь шум мирской, суетливой жизни. Лишь порой долетали прекрасные звуки далёкой лютни.

— Что это? — спросил старец.

— Это святые молитвы, — ответил Ангел, — только они слышатся здесь.

— Но отчего так слабо звучат они? Ведь сейчас весь народ молится в храме?

Ничего не ответил Ангел и горестным было его лицо.

— Ты хочешь знать? Смотри!

Далеко внизу виднелся прекрасный храм, внутри собралось много народа. На клиросе стоял большой хор. Священник в прекрасном облачении стоял в алтаре. Шла служба, но какая, понять оказалось невозможным, потому что не доносилось ни единого звука. На левом клиросе дьячок что-то читал быстро, шлёпая и перебирая губами, но его слова вверх не долетали. На амвон медленно вошёл громадного роста диакон, рукой прилизал свои пышные локоны, потом поднял орарь и широко открыл рот, но…ни звука! На клиросе регент раздавал ноты— хор готовился петь. «Уж хор, наверное, услышу», — подумал старец. Регент ударил камертоном по колену, и дал знак начинать. Наблюдать было странно: регент махал руками, у басов от натуги покраснели шеи, альты вытягивались на носках, высоко поднимая головы, рты у всех были открыты, но пения не слышалось.

— Что же это такое? — ужаснулся старец и перевёл взгляд на молящихся.

Их много стояло в храме, разных возрастов и положений: старики и дети, крестьяне и из благородных, мужчины и женщины. Все шептали молитвы, крестились и кланялись, но вся церковь находилась в тишине!

— От чего так? — спросил изумлённый старец.

— Спустимся ниже, и ты поймёшь. — тихо сказал Ангел.

Они, никем не видимые опустились в храм. Впереди всех стоял парадно, богато одетый мужчина и в задумчивости смотрел на иконостас. Ангел коснулся его груди, и для старца сейчас же отворились его затаённые мысли: «В моей власти уволить за неповиновение! Лишу всех званий и наград, чтобы не вставал у меня на пути!»

Недалеко находилась разнаряженная, красивая женщина и усердно молилась. И вдруг старец увидел её сердце и прочёл мысли.

«Ещё подругой называется! Напялила шляпку как у меня! И где только деньги берёт, ведь мужик забулдыга и гулёна знатный!»

Далее молодой парень комкал шапку в руках, и не молился вовсе, а всё косил направо, в сторону, где стояла кучка молодых женщин. Ангел притронулся к нему, и старец прочитал его сердце: «Что если на свидание позову? Пойдёт или нет? У неё должность хорошая, денег много зарабатывает».

Так многих касался Ангел, и у всех были подобные мысли. Перед Богом стояли, но о Боге не мыслили, только делали вид, что молились.

— Теперь ты понимаешь? — спросил Ангел. — Такие молитвы не поднимаются в верх, от того кажется, что все немые.

Вдруг старец услышал где-то в углу тихий голосок:

— Господи, ты милостив и благ! Исцели маму мою от болезни! Спаси и помилуй нас!

В уголке, на коленях стоял маленький мальчик. В глазах его блестели слёзы. Ангел коснулся маленького сердца, и они увидели скорбь и любовь.

— Вот какие молитвы слышны у нас! — сказал Ангел.

Такие притчи невероятно трогали душу маленького Эдика. Мама часто говорила о Боге, и даже однажды, когда были в городе зашли в огромную, красивую церковь. Потом она просила Эдика не рассказывать никому об этом, потому что мамочка работает в школе учительницей, а все учительницы должны быть атеистами. Мальчик совершенно не понимал про что толковала мать, но почему-то боялся того огромного дядьку с зычным голосом, лохматой бородой и в чёрном, длинном платье, который мазал его лоб ароматным маслом, брызгал водой и окунал в купель. На всякий случай Эдик не делился с товарищами об этой стороне жизни. Он вообще никогда не отличался болтливостью. Отец не приветствовал такой подход к воспитанию, но особенно не перечил, потому что сутками находился в обнимку с трактором, а зачастую, в свободное время отсыхал от похмелья. Но кроме этого у него всё-таки были увлечения— папа любил читать. Он пачками приносил из библиотеки годовую подписку журнала «Роман-газета», «Юность», обожал Вениамина Каверина, Мельникова-Печёрского и Вячеслава Шишкова. Однажды он взял маленького Эдика с собой, и тому очень понравилась атмосфера тишины, запаха старой бумаги и приветливая, седая библиотекарша. Она усаживала его на старый, облезлый, кожаный диван с валиками вместо подлокотников и приносила книжки с картинками. Мальчик быстро научился читать и вскоре уже самостоятельно наведывался в читальный зал.

Эдуард Аркадьевич ещё какое-то время парил по волнам памяти. Ему почему-то совсем не хотелось возвращаться в унылую и даже страшную реальность. Он только вздрагивал ресницами, не решаясь открыть глаза, казалось, что солнечный свет ослепит его и приведёт к новой боли. Эдуард медленно вспоминал события последних дней, тот момент, когда нашёл злосчастную карту, вмиг посеревшее лицо бывшей жены Светочки и ужас на лицах своих гостей. Он поймал себя на мысли, что дико боится, до дрожи в суставах и ему стало немного стыдно за свой страх. Страх не от осознания смерти бывшей жены, а от того, что на её месте мог бы быть он. Гульбанкин услышал, что кто-то вошёл в палату и хотел было открыть глаза, но различил два голоса— мужской и женский.

— Он ещё спит под воздействием уколов. Вам лучше приехать ближе к вечеру.

— Да, да, я вижу. — Марина погладила Эдика по руке. — Что-то необходимо для его лечения? Может какие-то лекарства?

— В нашей клинике всё есть. Не беспокойтесь. У него случился сердечный приступ на фоне сильнейшего стресса, и сейчас главное для него покой, сон и уход. Мы за ним понаблюдаем, я надеюсь, что операция не понадобится.

— Хорошо, я приеду позже, но вы мне всё-таки звоните, если что-то вдруг понадобится.

Они ещё о чём-то говорили, но Гульбанкин не желал участвовать в этом разговоре, через силу улыбаться и уверять, что с ним всё в порядке. Он сделал для себя странное открытие, которое раньше бы посчитал невозможным, а сейчас Эдик апатично думал, что совсем не хочет встречаться с Мариной. Это открытие удивило и обескуражило его. Он ещё несколько минут лежал не открывая глаз и после того, как остался один. Эдуард пытался разобраться в том, что происходит в его душе и наконец сделал ещё одно безрадостное открытие— он подозревает всех, кто сидел рядом за столом в этот жуткий вечер. Сначала он медленно разлепил веки, пошевелил руками, пальцами ног, потом приподнялся на локтях, следом сбросил ноги и сел на кровати. Его охватила такая слабость, что голова снова потянулась к подушке, но Эдик справился с собой, часто и глубоко задышал, от чего на лбу выступила испарина, а руки затряслись, как у алкоголика. В светлой палате он находился один, за приоткрытым окном шумели кроны деревьев и щебетали неугомонные птицы. Вселенной оказалось безразлично жив он или мёртв, страдает или счастлив и всё что произойдёт дальше может быть интересно только ему. Как так случилось, что он пробегав за славой, деньгами, властью так и не устроил собственную жизнь, не родил ребёнка. Он комфортно обустроил собственный быт, но лишил себя житейских страстей, лишил себя ревности, не допустил в свой дом скандалы с битьём посуды, с последующим бурным и страстным примирением. Он заботился о своём «Царстве», периодически повышал зарплату доярам, работников фермы снабжал резиновыми сапогами и новыми лопатами, чтобы лучше чистили навоз, выдавал льготные кредиты передовым сотрудникам, делал дорогие подарки друзьям, а в своём прекрасном доме не завёл даже кошку! Всё это было тогда, когда он жил со Светочкой, но Эдуард не лукавил самому себе в том, что никогда жену не любил, она нужна была именно на то время, пока он, новичок, утверждался в этом городе. И это она била посуду, ревновала его к каждому столбу и устраивала сцены пока это ему жутко не надоело. Они развелись, но оставили добрые отношения, ходили друг другу в гости и интересовались всеми переменами, происходившими в их жизнях. И вот сейчас Светочки не стало. От этой мысли подкатил комок к горлу, и больно заныло сердце. В уголках глаз скопились слезинки и перестало хватать воздуха. Гульбанкин как немая рыба открывал рот, пытаясь восстановить дыхание и в этот момент в палату вошла медсестра.

— Зачем же вы поднялись? — она кинулась к нему и аккуратно уложила обратно в постель, у локтевого сгиба смазала холодной, мокрой ваткой и поставила укол. — Всё хорошо. — женщина ласково посмотрела на него, как смотрят на детей и на душевнобольных. — Сейчас будет лучше, а через несколько минут вы сможете немного поесть, но пока только лёгкий бульон.

— Спасибо. — выдавил из себя Эдуард. — он и вправду постепенно успокоился, сердце отпустило и стало легче дышать. — Какой сегодня день?

— Не волнуйтесь, вы ничего не пропустили. — открыто улыбнулась женщина. — Вас доставили сюда только вчера и жизнь ещё не успела убежать далеко. В мире всё по-прежнему. А если хотите, позже я расскажу вам вести с полей. Сегодня моё дежурство, и я смогу вырешить время для политинформации.

— Было бы здорово. — Гульбанкину стало вдруг тепло и уютно в этой безликой, белой палате. Ему понравилась та мысль, что за ним ухаживают, кормят и волнуются. Эдик безропотно съел, то что принесла улыбчивая женщина, выпил микстуру и таблетки и почувствовал себя почти здоровым. — Как я могу вас называть?

— Александра Андреевна.

— А если Саша?

— Пойдёт! — женщина засмеялась. — Только не Шура или Шурочка, это мне напоминает щётку для ботинок.

— Почему? — Гульбанкин улыбнулся.

— Мой отец был военным и каждый вечер он начищал сапоги или ботинки чёрным, вонючим кремом, и мне всегда казалось, что щётка издаёт именно такой звук: «Шура, шура, шура…»

— У меня такие ассоциации тоже имеются. Например Вовка напоминает мне обсосанную карамельку, а Инга шпиль на здании главного Адмиралтейства в морозную погоду.

Александра на секунду задумалась:

— Вы правы. Очень похоже.

В дверь постучали и тут же в палату вошёл высокий, светловолосый, подтянутый мужчина. Гульбанкин понял, что это из полиции.

Ресторан «Северная Пальмира» находился почти в противоположном конце города от того места, где произошло убийство. Рафик недоумевал, почему домработница обращалась именно в это заведение общепита до которого пилить три дня лесом, два полем. Он решил миновать пробки в центре города и направился объездными дорогами, но сократить время не получилось. Как и всегда в начале лета дорожники вскрывали старое дорожное покрытие и укладывали новое, поэтому двигаться приходилось одной полосой, по несколько минут ожидая пока закончится встречное движение. Эмоциональный Рафик матерился от нетерпения и утешался, что этот словесный поток брани никто кроме него не слышит. Он проголодался, хотел в туалет и вдобавок ко всему закончились сигареты. Когда автомобиль остановился неподалёку от ресторана, Рафик походил на кипящий чайник. В этой части города ему приходилось иногда бывать, но именно на этой улице он появился впервые. Это оказалось отдельно стоящее здание, построенное, скорее всего в сталинские времена, но позже отреставрированное с добавлением некоторых элементов, претендующих на роскошь. Массивные колонны обрамляли высокое мраморное крыльцо, тяжёлая, дубовая дверь вела в залы с высокими, арочными потолками.

«А здесь прекрасная акустика для живого звука. — между прочим подумал Рафик. — Для цыган хорошо, скрипачей или для исполнителей романсов».

В интерьере наблюдался тяжёлый бархат, деревянный паркет и позолота, но всё это как-то стёрлось и поблекло. Облупился паркетный лак, облезла позолота, бархат вытерся в некоторых местах. Рафик направился в туалет, который удивил его простором, сверканием зеркал, белоснежных раковин и новомодных, сенсорных кранов. Вернувшись в холл он подошёл к огромному зеркалу рядом с гардеробной и внимательно пригляделся, тут до него дошло, что интерьер намеренно состарили, чтобы посетители окунулись совсем в другой мир. И этот мир стоил больших денег. Подходило обеденное время и посетители постепенно заполняли зал.

«Интересно, какой здесь ценник? Сейчас перекушу, как в мишленовском ресторане, евро этак на двести минимум. Сначала меню надо посмотреть, а то, может обойдусь одним стаканом чая в мельхиоровом подстаканнике.»

Однако кухня и обслуга не разочаровали ни ценой, ни качеством, и к моменту встречи с руководством ресторана у полицейского появилось благодушие и удовлетворение. Когда официант принёс счёт, Рафик спросил, где может найти администратора. Долговязый юноша округлил глаза и склонился в услужливом поклоне:

— Извините, вам не понравилась наши блюда?

— Всё в порядке. — полицейский вытащил из бумажника деньги и, отсчитав положенную сумму положил на стол, потом показал корочки от чего парень покрылся пунцовыми пятнами. — Проводите меня, а то заблужусь в ваших бархатных шторках и коридорчиках. — от него не укрылась нервозность молодого человека, но с ним Рафик решил поговорить позже, если понадобится.

Они прошли через зал к двери, на которой висела табличка «Служебный вход» и оказались в узком коридоре.

«Всё как в провинциальном театре. — усмехнулся про себя Рафик. — Декорации и помпезность там где зритель, а за кулисами пол из мраморной крошки, панели окрашенные голубой, масленной краской и запах пережаренного лука.

Администратор-худой, лысый мужчина сидел за столом в небольшом кабинете, просматривал какие-то бумаги и в то же время раздражительно что-то говорил по телефону. Он махнул полицейскому рукой, как старому знакомому не прерывая грозного разговора, через пару минут отложил аппарат и воззрился на гостя.

— Чем могу быть полезен?

Тон лысого оказался не особенно дружелюбным даже после того, как перед его носом возникло удостоверение. Рафик не обратил внимание на раздражение администратора, мало ли какие причины у мужика— в личной жизни не клеится, на работе полный завал, жена наставила рога, а может он вообще не переносит представителей власти. Он решил как можно скорее выяснить то, зачем пилил через весь город больше двух часов, ведь не на интерьер любоваться и не для того чтобы отобедать среди плюшевых занавесок.

— Меня интересует официант, которого вы вчера отправили обслуживать вечеринку вот по этому адресу. — полицейский вытащил из папки листок с адресом и положил перед администратором.

— А что? Что-то случилось? — мужчина поднялся из-за стола и оказался почти на голову выше Рафаэля.

— Что за манера отвечать вопросом на вопрос. — досадливо пробурчал полицейский, снизу вверх глянув на лысого. — Просто скажите, кто к вам обратился с просьбой прислать официанта, и где я могу его найти.

Администратор вернулся на своё место и ещё раз глянул в листок с адресом.

— Евгения Степановна Сидоренко домоправительница одного достойного, питерского дома периодически обращается к нам с такого рода просьбами. Нынче она сделала заказ на копчёную сёмгу 500 граммов, три штуки тоже копчёного угря и ещё кое-что по мелочи. Так же ей понадобился помощник и я отправил Кравцова Лёшу, а с ним и заказ. — мужчина развёл руками, что мол, это на самом деле всё.

— Как давно это было?

— Она всегда заранее приходила. И в этот раз Евгения Степановна обратилась несколько дней тому назад.

— Вы тогда уже знали кто будет обслуживать или решили в последний момент?

— Да что вы! Пригласил официантов и вызвался Кравцов. Я представил парня, а эта дама только зубы не просматривала, ей нужен был проверенный, вышколенный и молчаливый. Она в своём деревенском понимании считала, что господ не может обслуживать парень с серьгой в ухе, с кариесом на зубах или с китайской косичкой. Всегда заранее проверяла своих помощников.

— Как часто она обращалась?

— Три-пять раз в году, но всегда требовала кулинарных изысков, — администратор криво усмехнулся, — потому, как я подозреваю, сама перфектно готовила только борщ, яичницу и манную кашу.

— Сегодня Кравцов на работе?

— У него выходной. Я могу дать адрес и телефон. — администратор достал из стола пухлую папку. — А что всё-таки случилось?

— В доме, где вчера работал вот этот Лёша произошло убийство. — Рафик выпалил информацию и, не давая мужчине опомниться, продолжил расспросы. — Скажите, а почему Сидоренко всегда обращается именно в ваш ресторан? Это же другой конец города?

— Вы видели эту домоправительницу? — лысый внимательно посмотрел на полицейского, а тот лишь отрицательно покачал головой. — Она в ресторанах то никогда не была в своей жизни! Прозябала со своим дедом на окраине в каком-то бараке, потом удачно попала под снос и поселилась вот в том доме напротив. — мужчина махнул куда-то рукой. — И когда хозяин её просит приготовить блюда деликатесного характера, на что у мадам нет ни таланта ни навыка, она заказывает всё это у нас. Я уверен, что «Северная Пальмира» единственный ресторан, куда переступала её нога.

— Вы о всех клиентах так хорошо информированы?

— Да что вы?! Сдалась она мне сто лет! Придёт сюда, пока ждёт заказ, всю подноготную расскажет, как урожай в семидесятых сгорел или муж с соседкой путался и что подруга подарила ей абонемент салон красоты. А мне что, сижу, слушаю, потому что платит хорошо!

— А про дом, в котором служит много выбалтывала?

— Да ничего особенного. Здесь все информированы, что хозяин одинокий, очень богатый и не более того. Вот в этом отдать ей должное— может и знает что, но держит язык за зубами.

— Так, а что Кравцов? Давно у вас работает?

— Около двух лет. Лёха парень хороший, исполнительный, алкоголем, наркотиками не балуется, дисциплину не нарушает. Насколько я знаю, живёт вместе с больной матерью, потому и хватается за любой калым, чтобы подзаработать. Сейчас вроде как мать в санаторий отправил, поэтому деньги нужны. — администратор размашисто написал на листке адрес и телефон. — Он живёт в двух кварталах отсюда. Я ему сейчас позвоню, предупрежу, что вы хотите с ним встретиться.

— Не надо, спасибо, я сам.

Уже стоя на крыльце Рафик развернул бумажку и набрал номер. После долгих гудков он услышал заспанный голос:

— Слушаю.

— Алексей Кравцов?

— Да. Кто это? — парень начал быстро просыпаться.

— Я из полиции. Мы могли бы поговорить?

— Ну могли бы. — было слышно, чтопарень слегка растерялся. — А что вам надо?

— Это не телефонный разговор. — Рафик глянул на часы. — Я нахожусь недалеко от вашего дома. Через несколько минут подъеду.

— Ну хорошо. — неуверенно протянул парень и отключился.

Дорога до дома заняла не более десяти минут, но ещё столько же времени полицейский кружил в поисках парковки. В итоге, раздосадованный, он набрал номер Кравцова, чтобы тот спустился и они смогли поговорить или в машине, или в каком-нибудь сквере. Телефон нудно и долго гудел без ответа. Тогда Рафик бросил машину на парковке предназначенной для инвалидов и отправился к подъезду. На скамейках, как положено, сидели бабушки-старушки и сканировали каждого проходящего.

— Добрый день, уважаемые. — предельно вежливо склонился полицейский, а бабуси в ответ подозрительно закивали, мигом вычислив чужака. — Не в этом ли подъезде живёт Лёша Кравцов?

— В этом. Только не Лёша, а Лёня. — пухленькая, седая женщина посмотрела на Рафаэля снизу. Она оказалась такой маленькой, что её ножки не доставали до тротуара, и она ими болтала, как престарелая девочка. — Тридцать вторая квартира на третьем этаже, лифт не работает. Он дома, не выходил ещё.

Рафик буркнул слова благодарности и, перескакивая через три ступеньки, спустя пару минут стоял у квартиры. Дверь оказалась слегка приоткрытой, из недр доносился голос диктора то ли телевизора, то ли радио. Полицейский постучал в дверь, потом несколько раз нажал на звонок и вошёл в чистенькую квартирку. В комнате работал телевизор, где-то на кухне или в ванной шумела вода.

— Есть кто дома? Лёня, Лёша!

Рафик уже нутром почувствовал неладное и осторожно ступая осматривал квартиру. Парня он нашёл в спальне. Он лежал ничком на аккуратно застеленной пёстрым, шёлковым покрывалом кровати, и на его белой майке расползлось красное пятно. Полицейский, стараясь ничего не задеть, нагнулся над Кравцовым, двумя пальцами прикоснулся к шее и ему показалось, что жизнь ещё не совсем утекла из молодого тела. Он достал телефон, вызвал скорую, а следом следственно-оперативную группу.

Глава 5

Шапошников чётко уяснил наставления доктора о том, что пациент ни в коем случае не должен волноваться, что любое переживание может спровоцировать очередной приступ, после которого можно больного и потерять вовсе. Он послушно кивал, а сам думал, что после случившегося избежать треволнений невозможно, и ему, полицейскому, придётся задать те вопросы, которые он себе запланировал, «а иначе, нам удачи не видать», — пропел про себя Серёга. К его удивлению Гульбанкин не выглядел как человек обративший свой взор в вечность, мало того, тот сидел на кровати и разговаривал с красивой, статной медсестрой, которая при появлении полицейского беззвучно удалилась. Шапошников представился и, не дожидаясь приглашения, придвинул стул и уселся напротив.

— Эдуард Аркадьевич я понимаю, что вам тяжело вспоминать всё, что произошло в вашем доме, но я вынужден выяснить каждую мелочь как можно быстрее.

— Да, конечно, я к вашим услугам. Только вы позволите, я прилягу.

— Расскажите, пожалуйста, всё с самого начала.

Повествование молочного короля не заняло много времени, и ничего не прояснило. Из протоколов Сергей уже знал кто, где сидел, кто когда пришёл и кто что пил. Ему было интересно узнать историю с картой, но он решил не торопить события, а расслабить Эдуарда.

— Откуда взялась эта бутылка с вином?

— Кажется из моего погреба. — Гульбанкин пожал плечами. Со всей очевидностью ему стало понятно, что отравитель находился в доме, но делиться этой мыслью с полицейским Эдуард пока не хотел.

— Кто знал, что вы предпочитаете один и тот же сорт вина?

— Да все присутствующие. Я вообще почти не употребляю алкоголь, лишь немного красного. Врачи говорят полезно для здоровья. — он посмотрел на полицейского и оба поняли абсурдность утверждения— благодаря полезному, красному напитку появился один труп, а другого обвешали капельницами, чтобы спасти жизнь.

— А кто вам позвонил, когда произошла трагедия?

— Я разговаривал с управляющим фермой. Там возникли перебои с кормами, пришлось надавить на поставщиков. Вот управляющий поставил меня в известность, что вопрос решён. Я отсутствовал не более двух минут. А когда вошёл…

Гульбанкин отвечал монотонно, пустыми глазами смотрел куда-то в угол белого потолка и вдруг закусил губы. Шапошников решил не давать ему возможность расслабиться и позволить душе надорваться.

— Вы за всем процессом в производстве следите самолично? У вас есть ещё два партнёра, насколько я знаю.

— Я стараюсь контролировать каждый этап и не потому что не доверяю, а потому что мне так спокойнее. А у совладельцев своих дел по горло. — Эдуарду Аркадьевичу удалось взять себя в руки.

— Какие у вас были отношения с бывшей женой?

— Мы давно в разводе, но остались друзьями. Она оказывала большую поддержку особенно в тот момент, когда я только начинал обосновываться в городе и строить свой бизнес.

— Она помогала финансами? Насколько я знаю вы начинали с нуля, не имели ни жилья, ни нужных знакомств.

Шапошников внимательно смотрел на реакцию бизнесмена, но тот отреагировал спокойно:

— Вы хорошо осведомлены, хотя я никогда и не скрывал, что Светлана, к моменту нашего брака, имела связи, была хорошо обеспечена, уже имела сына и старше меня на десять лет. — Гульбанкин тяжело поднялся, сбросил ноги с кровати и оказался напротив полицейского. — Она ввела меня в круг своих знакомых, и тогда, во время приватизации мне с ещё несколькими пайщиками удалось приобрести небольшой, почти разрушенный молокозавод. Это потом, постепенно, я скупил большую часть акций. Сначала это было ЧП— частное предприятие, потом прибавилась ферма, и ещё несколько сопутствующих производств и торговых точек. Так появился концерн «Сливочное царство». Я работал как конь, спал стоя, поэтому наш брак постепенно рассыпался. И если в начале своего пути я брал у Светочки некоторые суммы, то позднее я вернул ей всё с лихвой.

— Что за мужчина прибыл с ней на вечеринку?

— Моя бывшая жена была натурой очень увлекающейся, немного наивной и легкомысленной. Некоторые молодые мужчины хотели жить за её счёт, и им это иногда удавалось, но она в конце концов избавлялась от таких кавалеров. А вот этот, последний, задержался возле неё достаточно долго, по моему уже больше года. Я его толком не знаю, хотя Светочка уже появлялась в моём доме вместе с ним. Об этом человеке вы лучше узнаете у Пети, это её сын.

— В каких отношениях вы находитесь со своими партнёрами?

— Странный вопрос. Деловые, какие ещё могут быть. Мы часто не сходились во мнениях по некоторым вопросам, но как-то удавалось обходить острые углы. И скажу вам честно, последнее слово всегда было за мной, потому что я основной держатель акций концерна и генеральный директор.

— Трения возникали по каким позициям?

— В основном по социальным. Я считал и считаю, что сотрудников, в том числе и тех, кто просто чистит навоз, нужно уважать и создавать для них достойные условия труда. Я закладывал в смету крупные суммы на модернизацию, на медицинскую страховку и на многое другое. Не все согласны с моим мнением, но были вынуждены подчинится. — Гульбанкин налил в стакан воду из пластиковой бутылки и жадно выпил. — Мы не дружим в полном понимании слова, но ходим друг другу в гости и поздравляем с днём рождения.

— Картина вырисовывается такая— отравить хотели вас, но по чистой случайности вино выпила Светлана. Кому нужна была ваша смерть? — Шапошников ждал, а Эдуард Аркадьевич опустив глаза молчал. — Я понимаю, что вы не хотите никого обвинять, но кто-то же это сделал? В случае вашей смерти, кто унаследует имущество?

Гульбанкин тяжело вздохнул:

— Завещание я составил ещё тогда, когда мне поставили страшный диагноз. В то время я был близок к смерти и обратился к нотариусу. У меня нет прямых наследников, и что-то я отписал Петру— своему пасынку, что-то своим партнёрам— хотелось сохранить «Сливочное царство» в процветании, некоторые средства на благотворительность, дом и весьма приличную сумму Марине Веденеевой.

— Это ваша любовница?

— Ну если вам угодно это так называть.

— Кто-то знал о завещании?

— Особенно я об этом не распространялся, — бизнесмен замешкался, — но после изнурительной болезни я был несколько сентиментален, хотелось облагодетельствовать близких людей и я намекал, что благодарность будет.

— Светлана тоже есть в завещании?

— Она бы промотала всё в короткий срок на шмотки и на любовников. Петя никогда не оставил бы мать без финансовой поддержки, я в этом уверен.

— Вы можете сказать фамилию вашего нотариуса?

— Конечно. Это Петрушевский Филипп Филиппович, его офис в центре. — Гульбанкин снова забрался ногами на кровать. — Извините, но я так устал, мы можем продолжить в другой раз?

— Конечно. Только последние два вопроса. — Шапошников достал из папки фотографию Константина Троепольского, убитого во Франции и распечатанный на принтере листок с раздутым лицом неизвестного мужчины, выловленного в реке, и протянул Гульбанкину. — Вы знаете этих людей?

Бизнесмен смотрел несколько секунд, потом кивнул:

— Вот это Троепольский, а про второго я ответить затрудняюсь. Очень знакомое лицо, но мне надо подумать.

Что-то дрогнуло в лице Гульбанкина и полицейский понял, что тот знает обоих.

— Эти двое, так же как и вы, перед смертью получили игральную карту пикового вальта.

— Мне надо подумать. Поговорим потом, завтра. Я очень устал.

Гульбанкин отвернулся к стене, и полицейский понял, что больше от него ничего не добьётся, во всяком случае сегодня. Он также уяснил, что на правильном пути, все эти смерти связаны между собой. Но внутренний голос промямлил вяло— пресса мелькала и пестрила страшилками о том, что объявился маньяк, который убивает богатых бизнесменов и оставляет знаковую карту. Не исключено, что тот, кто подкинул эту улику хотел направить следствие по ложному следу.

Шапошников вышел на свежий воздух и вздохнул полной грудью. Он наконец-то начал понимать всю прелесть отказа от дурной привычки. Разноцветные ароматы остро проникали в сознание. Запах скошенной травы и тут же звук газонокосилки в сквере напротив, сирень к середине июня уже отцветала, но кусты ещё отдавали последнее амбре, неподалёку летал дивный аромат кофе. Сергей обернулся и увидел кафе-автомат, он потряс мелочью в кармане и набрал на «Эспрессо». Он уселся на скамейку одной рукой держа пластиковый стаканчик, а другой набрал номер Земскова.

— Володя привет. Ты обещал оказать мне помощь. Нас только двое, и мы зашиваемся. — полицейский помолчал несколько минут потом продолжил. — Да не шуми ты, я всё понимаю, но мне нужна вся информация по поводу того где играют, какие ставки, в каких домах и хотя бы примерный контингент. Нет, мелочь дворовая не нужна, ставки очень высоки, если игрок лишается жизни.

Они ещё разговаривали несколько минут, потом Шапошников спохватился, он совсем перестал следить за временем— в Управлении уже должны появиться свидетели.

Наступил вечер и Рафик, шагая по коридору к своему кабинету досадливо думал, что если он каждый день будет проводить на работе по четырнадцать часов, то его любимая Наташа затоскует от одиночества. Она ещё толком не знает город, не обзавелась друзьями, приятелями, и сидеть одной в пустой, съёмной квартире радость не великая. Он достал из кармана телефон и набрал номер.

— Привет любимая. Ты в порядке? Я ещё задержусь буквально на час. — Рафик слушал ответ и расплывался в улыбке. — Какое счастье, что ты у меня есть!

Он отключился и толкнул дверь кабинета. В дверях он нос к носу столкнулся с Шапошниковым, который уже собирался уходить.

— Я думал ты уже вареники трескаешь возле телевизора. — устало пробурчал Сергей. Лучше бы он вообще ничего не говорил про еду. При мысли о варениках с капустой, политых жёлтым маслом его мозг, сообщившись с желудком подняли голодный вой. У него не появилось даже маленького перерыва, чтобы перекусить. В животе плескался только крепкий кофе. Раньше, когда он курил, сигаретами можно было заглушить чувство голода, но сейчас что бы он не пихал в рот— леденцы, семечки или жвачку от этого только больше хотелось есть. — Давай где-нибудь перекусим. Жена с сыном на даче, в холодильнике шаром покати.

— Нет Серёга, извини, меня Наташа дома ждёт. — Рафик достал из папки бумаги. — Короче— на официанта было совершено покушение.

— Ничего себе! — Шапошников быстро забыл о голоде. — Почему мне не позвонил?

— Как там закончили, сразу прибежал отчитаться. Я быстро, сам понимаешь, с некоторых пор меня дома ждут. — Рафик начал рассказ с того момента, как попал в ресторан «Северная Пальмира» и перепрыгивая через некоторые события приблизился к повествованию о том, как очутился в квартире у Кравцова. — После того, как я разговаривал с ним по телефону и договорился о встрече, прошло не более двадцати минут. Убийца или уже находился в квартире, или вошёл вот в эти двадцать минут.

— Может ты разговаривал по телефону с убийцей, а Кравцов в это время истекал кровью? Ты же не знаешь его голоса.

— Навряд ли. Эксперты сказали, что нож ему воткнули буквально за несколько минут до моего прихода, и если бы я появился минут на пять позже, то парень был бы уже мёртв. И потом я прекрасно слышал, что Кравцова разбудил мой звонок, голос был сонным и совершенно спокойным. Можно предположить, что он встал, застелил аккуратно кровать, одел джинсы, майку, включил чайник и телевизор, умылся и вот тут в дверь позвонили. Парень открыл без опасений, потому что думал что это я. А визитёра он знал и безбоязненно пропустил в квартиру.

— А зачем он в спальню пошёл?

— Точно не знаю, но наверное забрать свой телефон. Аппарат, кстати, так и остался лежать на тумбочке возле кровати.

— Получается преступник вошёл следом и, улучив момент, воткнул нож? — Шапошников уже примерно представлял картину, которая произошла в квартире. — Убийца и жертва знали друг друга, и у Кравцова не имелось причин бояться за свою жизнь, он доверял своему гостю, спокойно повернулся к нему спиной. — Серёге было жаль парня, даже если он совершил какое-то преступление. Жаль просто потому, что молодой человек должен жить, хоть как-то да жить. Может быть нести наказание в колонии, но не валяться холодным трупом в морге. Ему часто приходилось сталкиваться вот с такими безрассудными, бестолковыми, отчаянными пацанами, которые зачастую не понимают, что переступают черту. Они бравируют, лихачат, а на самом деле ломают свою жизнь и делают жизнь своих близких горькой от невозможности хоть что-то изменить. И среди таких есть полные отморозки, но по рассказу товарища, Кравцов на такого не походил. — Что говорят доктора? Он будет жить?

— Врачи не боги, они делают всё возможное. — Рафик подошёл к окну и достал сигареты. — Я уже два раза звонил. Ему сделали операцию и пока парень без сознания и в тяжёлом состоянии.

— Орудие убийства обнаружили?

— Нет. Осмотрели всё— квартиру, двор, близлежащие помойки. Скорее всего преступник унёс с собой.

— Свидетелей допрашивали? Убийцу должен был кто-то видеть. Два часа дня. Это же не ночь глухая.

— Конечно опрашивали всех. Там бабуси на лавочке сидят такое впечатление, что без перерыва на обед и сон, но никто ничего не видел! Дело в том, что в доме два выхода-парадный и чёрный. Чёрный ход выходит на пустырь заросший травой и кустарниками и на замок не запирается. Он заставлен колясками, велосипедами и разными коробками и не сразу разберёшься, что там есть выход и это не тупик. Тот, кто приходил, отлично знал о существовании этого прохода и воспользовался им.

— Так, делаем выводы— убийство в доме Гульбанкина и вот это покушение связаны между собой. Значит это Кравцов подсыпал яд в вино, а потом обварив руку маслом смылся с места преступления.

— Я думаю, что всё было по-другому. Вот представь, молодой парень двадцать пять лет, живёт с больной матерью, ухаживает за ней, беззаветно любит её, честно трудится, в одночасье решается на криминал? Его все— и соседи, и на работе коллеги, и друзья характеризуют только положительно. В их семье одна проблема— нехватка денег, поэтому парень работает не покладая рук. Он прекрасно знает, что если с ним что-то случиться, то мать останется совсем без поддержки.

— И к чему ты это всё? Вот как раз и нехватка денег и могла толкнуть его к преступлению!

— Может быть. — Рафаэль вспомнил болтливую старушку, которая забавно болтала ножками и еле заметно улыбнулся. — Соседи рассказывают, что у них появились какие-то дополнительные средства, потому что мать Кравцова сейчас находится в довольно дорогом пансионате на берегу Финского залива, вроде реабилитационного центра для сердечников.

— Можно предположить, откуда появились средства. — Шапошников не верил, что возможны такие совпадения. — У Кравцова появляется возможность оплатить дорогое лечение для больной матери, следом умирает от отравления женщина в том доме, где он прислуживал, а на другой день ты находишь на грани кончины и его. Кому-то мешал такой свидетель.

— Но парня могли использовать в тёмную. Никто не знает, в какой момент яд попал в бутылку. Может это Кравцов и принёс вместе с заказом, но не знал что в вине яд?

— Надо по минутам воспроизвести события этого вечера. — Шапошников глянул на часы. — Сегодня уже поздно, завтра я займусь с домработницей Сидоренко, она должна многое прояснить А ты поезжай в районный центр возле посёлка Свияга, посмотри всё на месте.

Рафик кивнул задумчиво, засунул назад в пачку сигарету, которую так и не закурил и направился к выходу. Уже открыв дверь, он вспомнил то важное, о чём забыл сообщить коллеге:

— Самое главное я не сказал! У Кравцова нет на руках ожога! Я просмотрел внимательно, нет даже покраснения! Он симулировал травму. Тот, кто его нанял, хотел, чтобы официант ушёл до появления полиции под любым предлогом. Я уверен, парень понятия не имел, что произошло убийство, и он к этому может быть причастен.

После визита в полицию Марина решила ещё раз навестить в больнице Гульбанкина, но когда вышла из Управления, то поняла, что куда-то ехать, наполняться оптимизмом да и просто разговаривать у неё не осталось сил. Марина тупо сидела в машине и курила. Ехать к матери и слушать ещё один вечер нудные нотации она не собиралась, находиться в пустой квартире тоже не дело, самое лучшее отправиться в какой-нибудь бар, заказать вина и сидеть, вытянув ноги у огромного окна и наблюдать как зажигаются фонари. В сумочке запел затейливо телефон, Марина даже не глянув на номер ответила. К её удивлению это оказался Николай Петрович Юдинцев— один из партнёров Гульбанкина. Она не сразу узнала его голос, потому что до этого они никогда не разговаривали по телефону, как-то не случалось, да и причин не находилось. Они встречались несколько раз, в общих компаниях, но она ему даже номер свой не давала, это она точно помнила.

— Марина я хотел бы пригласить вас где-нибудь поужинать. Вы составите мне компанию?

— Вы знаете, сегодня такой тяжёлый день. — женщина пожала плечами. — Хотя именно этим и хотела сейчас заняться.

— Вот и прекрасно! Где я вас смогу забрать?

— Куда вы меня приглашаете? Я приеду сама.

— Прекрасно! — повторился Николай Петрович. — Знаете за городом «Сиреневый куст»?

— Н-н-н-да. — Марина мысленно прикинула маршрут. — Не ближний свет, но я приеду примерно через час.

Она ещё несколько минут сидела без движения и размышляла какие общие темы могут быть с Юдинцевым, о чём вообще с ним говорить, и уже засомневалась, правильно ли сделала, что согласилась на встречу. Выпила бы где-нибудь вина, съела салат с помидорами черри, позже бухнулась на диван, повернувшись к стенке и повторяя пальцем узор на обоях, мирно уснула.

— Вы хотели со мной о чём-то поговорить? — Марина расправляла салфетку на коленях.

Николай Петрович открыто улыбнулся:

— Вы сразу берёте быка за рога, как профессиональный журналист определяете круг вопросов и твёрдо придерживаетесь намеченное линии? — Юдинцев открыл толстую папку меню. — А давайте просто кутить, угощаться, танцевать. В последний раз, когда мы хотели этим заняться, наш вечер оказался трагически испорченным, вот сейчас, я предлагаю наверстать упущенное.

Марина молча и с удивлением смотрела на мужчину. Особенно она никогда не приглядывалась к нему и вот сейчас, как будто разула глаза— перед ней сидел полноватый, лысоватый, но очень обаятельный и симпатичный человек с красивой улыбкой и ярко-голубыми глазами.

— Если формат нашего вечера не деловой, а развлекательный, — женщина кокетливо поправила волосы, — может перейдём на ты?

— С удовольствием. Давно об этом мечтал! — Юдинцев приподнялся и протянул через стол широкую ладонь. — Николай, Коля, Николя, Колин, как вам будет угодно! О, пардон, тебе будет угодно. — он уселся на место и снова взял книгу с меню. — Я бываю иногда в этом ресторане. Здесь отлично готовят.

— Вот и хорошо, сделай заказ на свой вкус. У меня нет каких-то предпочтений, я ем всё— свежий лук, уважаю чеснок, рыбу, мясо. Однажды путешествовала по Тайланду и даже пробовала жареных в кипящем масле кузнечиков, личинки и шашлык из мяса крокодила!

— Ну здесь до такого разнообразия не додумались, а вот форель на гриле с овощами просто великолепная! — Николай махнул рукой, подзывая официанта. — Что ты будешь пить? Что-нибудь покрепче или вино? — он посмотрел на Марину и оба замолчали смутившись. Обоим показалось, что ситуация каким-то мистическим образом повторяется— снова рыба и снова вино. Появился проворный официант, и Юдинцев с невозмутимым видом сделал заказ. — Два говяжьих стейка в грибном соусе и коньяк. А пока по бокалу аперитива. Десерт мы закажем позже.

И вечер покатился сначала со скрипом, а после хорошей еды и выпивки дело дошло и до танцпола. Когда официант принёс очередной графинчик с коньяком и в языке появилась характерная эластичность Марина спросила:

— Я не поняла, Николай, зачем вы, то есть ты пригласил меня, ведь не просто для танцев?

— Ты мне нравишься. — просто ответил Юдинцев, вытирая пот со лба. — Как только увидел в первый раз. Долго не решался, ждал развития вашего романа с шефом.

— Что же изменилось сейчас? — Мрина искренне удивилась. Уж чего-чего, а такого поворота она не ожидала.

— Я вижу, что ваши отношения зашли в тупик. Гульбанкин не женится на тебе. Если бы захотел, то сделал бы это давно, как только закончил курс химиотерапии. Я же видел как ты поддерживала его, и как он нуждался в тебе в тот момент. А он решил просто раздать всем сёстрам по серьгам— написал завещание, что бы в случае его кончины все были счастливы. Он решил сыграть в благородство!

— Нет, подожди, как ты можешь оценивать наши отношения? Ты же ничего не знаешь! И о каком завещании ты говоришь?

— О, Марина, не делай вид, что это для тебя новость! Когда болезнь миновала, Эдуард в сентиментальном порыве готов был облагородить всех близких, включая домработницу и не скрывал это, во всяком случае от тех, кому предназначались жирные куски. — Николай разлил коньяк и они не чокаясь выпили. — Эдик, конечно, не сообщал напрямую— кому, сколько, но, считаю, никого бы не обидел.

— Почему ты думаешь, что убить хотели именно Гульбанкина? Вино мог выпить кто угодно!

— Вот и нет! Тот, кто это запланировал, очень близок к нам, знает привычки каждого. Ты сама всё прекрасно видела, бедная Светочка совсем не собиралась пить красное. Ещё до приезда полиции, я попробовал белое вино и понял, что пить его невозможно, голимый уксус. Похоже, что домработница когда делала покупки к столу сэкономила и приобрела некачественный товар.

— А ты говорил об этом в полиции? Ты понимаешь, что все присутствующие на ужине оказываются под подозрением. Каждый из нас, чтобы получить свою часть наследства мог желать ему смерти!

— Меня об этом не спрашивали, а сам я никогда бы не завёл этот разговор. — мужчина взял Марину за руку. — Ты понимаешь, что это лишь мои подозрения, которыми я хочу поделиться с близким человеком.

— Я уже стала близкой для тебя? — она попыталась освободить руку из его горячих ладоней, но безуспешно. — И как давно?

— Давно. Только ты об этом не догадывалась, ты даже не смотрела в мою сторону.

— Но почему сейчас?

— Потому что промедление смерти подобно. Я не хочу чтобы в твоей жизни появился какой-нибудь молодой, и прыткий пока я терзаюсь сомнениями.

— Постой, — Марина тряхнула шевелюрой, — это не совсем правильно. Гульбанкин в больнице…да и вообще.

— Что вообще? Как из старой песни: «Некрасиво отбивать девчонок у друзей своих.» Я Гульбанкину в крепкой дружбе не клялся, мы просто коллеги. Случилось так, что я полюбил женщину, которая ему не нужна, и которую он держит рядом по эгоистической привычке. У меня нет времени и желания ждать когда моя замечательная, будущая жизнь проплывёт в пустых фантазиях.

От таких откровений Марина просто ошалела, она всё-таки высвободила руку и, не зная куда её девать, скомкала салфетку.

— А ты значит рыцарь на белом коне, готов сделать мне предложение?

— Совершенно верно. Надеюсь уже скоро показать мою квартиру, а потом пригласить на ужин не только тебя, но и твою маму.

Марина растерялась вовсе.

— Удивительные дела твои, Господи! А что я скажу Эдуарду? Что ты скажешь?

— Марина, не усложняй. Пока он на больничной койке ничего говорить не надо. Всё устаканится со временем.

— Но я не люблю тебя!

— Конечно не любишь! У тебя просто не было времени для этого. Ты не видела меня, не замечала, не рассматривала как объект для брака. С этого дня всё будет по-другому.

— По-другому это как?

— Будет день, будет пища. Завтра с утра начинается наша новая жизнь!

Глава 6

Рафик так не хотел отрываться от тёплого плеча Наташи, но ещё с вечера он приказал себе встать рано, чтобы выбраться из города до наступления бурного движения. До посёлка Свияга при крейсерской скорости можно добраться часа за два, но если попасть в волну интенсивного движения и останавливаться возле каждого светофора, впору пилить до самого обеда. Самое главное проскочить центр, а там по трассе дело плёвое. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он выскользнул из-под одеяла и, не обувая тапочек, потрусил в ванную. После он сел у окна на кухне с кружкой горячего кофе и закурил самую вкусную, первую сигарету.

— Ты уходишь всё раньше и возвращаешься всё позже.

Рафик повернулся— в дверях остановилась заспанная и лохматая Наташа. Она подошла к мужу и села к нему на коленки и носом уткнулась в шею.

— Ты же знаешь, мы с Шапошниковым вдвоём совсем зашиваемся. Через неделю выйдет из отпуска Петрищев, буду приходить вовремя.

— Может я сделаю завтрак, очень быстро.

Женщина легко подскочила, но Рафик удержал её за руку.

— Не надо, уже нет времени. Я перекушу по где-нибудь дороге.

— А ты далёко?

— Не очень. В посёлок по делам. А хочешь, поехали со мной, всё веселее.

Наташа обрадовалась и побежала переодеваться, но через минуту вернулась.

— Я совсем забыла— у меня собеседование в одиннадцать. Если всё пройдёт хорошо, примут в «Эрмитаж» гидом-переводчиком.

— Ничего себе! Здорово, буду держать скрещенными пальцы.

— Ну ты знаешь, что после Тамбовского университета пробиться в первый музей мира не так-то просто. Я буду несказанно рада, если меня примут хотя бы стажёром.

— У тебя всё получится. — он поцеловал жену и направился к двери. — Позвони мне, как только будут новости.

До посёлка он добрался до того, как высохла утренняя роса на траве. Рафик похвалил себя за проворность и дальновидность, потому что застал дома свидетелей обнаруживших труп на реке. Хозяин собирался на работу, а сыновья бока в постелях не мяли, а помогали матери по хозяйству— один до жары поливал из длинного шланга грядки возле дома, второй затаскивал в дом фляги со свежим молоком. Рафика встретили без восторгов, каждый был занят своим делом, но рассказывали оживлённо. Потом он упросил их проводить до того места, где ребята обнаружили неизвестного. Кое-что полицейский знал из документов присланных из районной прокуратуры, кое-что оказалось новостью. Причём самая неожиданная информация выходила за рамки этого преступления. Когда шли по центральной улице к реке, Рафик обратил внимание, что в посёлке нет облупленных домов, покосившихся заборов и разбитых дорог. Наоборот чистенькие улочки, аккуратные домики и палисадники с цветами.

— Если бы я не знал, что это Ленинградская область, то подумал, что это где-то в Прибалтике или в Европе. — Рафик удивлённо покачал головой. — Наверное председатель поселкового совета толковый.

— Ну куда уж там. — махнул рукой мужик. — Если бы не градообразующее предприятие, так сказать, до сих пор бы по колено в навозе ходили и водку пили до одурения.

— Это что за предприятие?

— Вон за горой молочная ферма. С неё все и кормимся, ну и с лесопилки немного. Больше то где работать? Лет десять тому назад в этом посёлке оставалось несколько дворов. Работы не было, молодёжь уезжала в город, дороги разбиты и автобус раз в два дня. Что делать? Пить горькую и старости дожидаться. Вот тогда взялись толковые люди за заброшенную ферму. Здесь же луга на выпас отличные. В советские времена крепко стоял колхоз-миллионер «Заря коммунизма». Сначала поправили старое здание, потом и три новых корпуса для коров поставили. Дороги старые не латали, новые закатывали. Со временем и посёлок выправился. Председатель поссовета конкурс объявил на лучший двор, лучший цветник, а за это премия в приличную сумму. Народ смикитил, в питье постепенно себя ограничил, за работу стал держаться. Теперь почти у каждого второго своя машина, потому что на ферме, если работаешь без косяков, то кредит получить можно хоть на что-строй новый дом, авто импортное покупай, а хочешь, за границу лети на море и пески.

— Прямо сказка какая-то. Инопланетяне что ли у вас поселились? — Рафик не особенно верил в такие чудеса, но глазам свидетелей не надо— сам всё видел.

— Этот фермерский комплекс входит в питерский концерн «Сливочное царство». Молочко то они от нас везут!

— А за главного там кто?

— Управляющий, мужик толковый, из города каждый день приезжает.

«Ничего себе совпадение! — подумал Рафик. — А может и не совпадение вовсе?»

Он прошёлся по берегу, где лежал труп, пошарил в кустах и траве, ещё раз дотошно расспросил мальчишек, но ничего нового не узнал. Районный центр находился буквально в паре километрах от посёлка. Издалека полицейский увидел сияющие купола церкви, а вскоре обнаружил и районную прокуратуру. Несмотря на утро следователь, который занимался неопознанным утопленником, выглядел прилично измочаленным. Рафик представился и, не дожидаясь приглашения, взял стул и уселся напротив. И только сейчас, находясь на одной линии понял, что коллега жутко страдает от похмельного синдрома.

— Вадим Потёмкин.

Следователь вытер носовым платком пот со лба и протянул руку. Рафик приподнялся, представился и пожал влажную ладонь.

— Вы установили личность мужчины, которого нашли в реке?

— Установили. — стараясь не дышать на собеседника перегаром, выдавил Потёмкин.

— Ну, а что молчите? Я вам запрос ещё когда отправил? Какая причина смерти?

Вадим начал лихорадочно перебирать бумаги на столе, потом бросил всё с раздражением и уставился водянистыми глазами на городского товарища.

— Давай так, — он незаметно для себя перешёл на ты, — сейчас прогуляемся по городу, я выпью пивка, приду в себя, потом вернёмся и я выдам всю информацию. Голова, как чугунок, не варит совсем. — они вышли на улицу, а Потёмкин продолжал рассказ о своей нелёгкой судьбе. — У меня жена двойню родила и оба пацана! Представляешь, я чёрный, жена чёрная, а пацаны рыжие! Но это мои, сомнений нет. Так вот вчера вся родня, друзья, да что там, вся улица гуляла. Ты не волнуйся, я тебе всё по полочкам разложу.

Рафик улыбнулся. Он вспомнил, как праздновал рождение своих сыновей и хорошо понимал чувства свежеиспечённого отца. А посещение какого-нибудь заведения оказалось кстати, уже хотелось хоть что-нибудь перекусить. Кафе, где они приземлились, оказалось очень уютным и с хорошей кухней. После кружки пива и порции горячих пельменей Потёмкин пришёл в себя и уже на обратном пути поведал историю с утопленником сначала до конца. Ещё много неясного было в этом повествовании, но Рафик понял одно, что в этом небольшом районном центре работают профессионалы.

— Значит так: до того момента, когда мальчишки обнаружили тело, оно уже как двое суток находилось в воде. Мы выяснили, что тело сбросили в воду неподалёку от посёлка Свияга. В одном месте, недалеко от фермы, дорога проходит близко от реки. Эксперты выяснили, что мужчине сделали укол с ядом дитилин, потом на машине привезли к реке и скинули тело. Следы от автомобильных покрышек или волочения не обнаружено, потому что несколько дней шёл дождь. Документов при нём не оказалось, только игральная карта в кармане рубашки. Да, ещё на рубашке вырвано несколько пуговиц. — Потёмкин достал из папки пачку фотографий и разложил веером. — Вещи покойника мы отдали родственникам, но здесь ясно видно, что на нём было одето. На мужике прикид дорогой, на пальце крупное, золотое кольцо с рубином и туфли итальянские. Эксперты нарыли в интернете, что такие производят в Милане только под заказ, но сам знаешь где мы, а где Италия, на наш запрос отвечать никто не собирался, тем более, что фирма сохраняет в тайне имена клиентов. Самые задрипанные туфлишки этой фирмы стоят восемьсот евро. А через два дня обнаружились и родственники покойного. Вчера после обеда приехали и забрали тело для захоронения.

— Ну и кто это оказался? Почему близкие не сразу кинулись его искать?

— Покойный некто Зиновий Рудольфович Ашкенази, чистокровный еврей. Не так давно занимал высокий пост в крупной строительной организации. Его подозревали в присвоении крупных сумм бюджетных средств, которые выделялись на строительство социального жилья, но доказать ничего не удалось. Он со своими товарищами так ловко всё закрутил, что не подкопаешься. Через подставные индивидуальные предприятия и фирмы однодневки отмывались денежки, но отделу по борьбе с экономическими преступлениями всё-таки удалось уцепить его за задницу, да только поздно— гражданин добровольно покинул доходное место и уехал на ПМЖ в Израиль, на родину предков так сказать, конечно прихватив свой сундук с деньгами. Ну не буквально, конечно, он перевёл все средства в оффшоры. И вот через год он возвращается, только лишь повидать близких, но точно не сообщает дату своего приезда. Родственники сказали, что он из Тель-Авива хотел отправиться сначала в Вену, следом планировал встретиться с кем-то в Москве, а потом уже в Питер, поэтому точную дату приезда они не знали. Запаниковали только когда Зиновий перестал отвечать на звонки. Мы сделали запрос в Пулково и выяснили, что он не воспользовался воздушным транспортом. Скорее всего из Москвы прибыл на Сапсане, скоро мы это установим. Похоже, что его здесь уже кто-то ждал и оказался осведомлён о его приезде лучше, чем родственники.

— Ты предполагаешь, что на вокзале его встретил кто-то знакомый?

— Не обязательно, он мог сесть в такси, или другую машину. Могли позариться на его багаж и ограбить.

— А кольцо с рубином с пальца не тронули. — рассуждал Рафик. — И карту в карман положили. Я думаю, что убийца избавился от вещей Ашкенази, ему такие улики возле себя держать опасно. Это он мог сделать, когда возвращался назад в город из посёлка Свияга после того, как сбросил труп в реку. Как часто очищают придорожные мусорные контейнеры?

— Точно не знаю, но раз в неделю это точно, а может и в десять дней.

— Сколько прошло времени как еврей мёртв?

— В отчёте патологоанатома указано, что тот уже два дня был мёртв к моменту обнаружения, три дня он находился у нас, вчера забрали тело, а сегодня уже как раз неделя.

— Можешь отправить своих людей осмотреть контейнера?

— Не вопрос. А ты можешь посмотреть видео недельной давности с камер при Московском вокзале на Невском. Туда Сапсаны прибывают. Может удастся обнаружить в какой автомобиль сел Ашкенази? Преступление то мне раскрывать.

— Тоже не проблема. За успех не ручаюсь, потому что есть ещё вариант, что мужчина мог прибыть из Москвы автомобилем.

— Так тебе какой интерес до этого мертвяка?

— Похоже, что кто-то истребляет картёжную малину. Когда поймём из-за чего, тогда найдём убийцу.

Рафик распрощался с Потёмкиным и прямиком направился в офис фирмы «Сливочное царство». У него возникли очень интересные и неожиданные мысли.

Когда Александра вошла в палату, то больного не обнаружила. Это не встревожило медсестру, потому что Гульбанкину не прописан постельный режим, и он мог отправиться в парк на прогулку. Она отвлеклась на свои дела, а когда через час снова заглянула в палату, то удивилась, что пациент ещё не вернулся. Медсестра выглянула в окно и увидела, как к крыльцу подъехало такси и из него вышел Эдуард Аркадьевич. Даже со второго этажа Александра разглядела, что тому просто худо, он поднимался по ступеням держась за сердце и судорожно хватал ртом воздух. Она кинулась вниз, чтобы помочь добраться до палаты.

— Вы с ума сошли! Почему нарушаете больничный режим! Сняли свою пижаму и отправились по своим делам. Только-только отлегло!

— Простите меня Александра Андреевна, что заставил вас волноваться. — с отдышкой почти прошептал Эдуард опираясь на руку медсестры.

В палате она помогла Эдуарду переодеться и уложила на кровать, позже сделала укол и пациент тревожно уснул. Когда приехала Марина со связкой бананов и сеткой апельсинов, то снова не смогла с ним поговорить. А медсестра пояснила ей, что Гульбанкину не лучше, что-то его сильно встревожило сегодня, и Эдуард оказался снова на грани приступа.

— Странно, Эдуард разговаривал с кем-то по телефону?

— Он уезжал куда-то, приехал буквально двадцать минут назад на такси. Еле ноги волок пока поднимался в палату. Я доктору ещё ничего не сказала, он на операции сейчас.

— Прошу вас, не сообщайте врачу, а я завтра приеду и поговорю, чтобы больной соблюдал режим.

— А вы кто ему? — Александра не увидела кольца на безымянном пальце эффектной женщины.

Марина почему-то растерялась в первое мгновение и подумала про себя, что по большому счёту она никто, так рядом постоять пришла. Женщина криво ухмыльнулась:

— Я друг, просто друг. — она протянула фрукты. — Вы передадите нашему сердечнику?

— Конечно!

То ли от уколов, то ли от стресса последних дней Гульбанкину снились сны. И как будто не сны вовсе, а реальность, его прошлая реальность. Он вспомнил до мелочей, что происходило в тот день, где кто сидел, что выпивал и даже, то что было одето на каждом из участников этой драмы.

Несмотря на приоткрытые окна в комнате висел тяжёлый дым от множества выкуренных сигарет. В этот день, на удивление самого Гульбанкина, он проигрывал, что случалось довольно редко. Этот факт его тупо раздражал, и после очередного неудачного кона он решил остановиться. Эдуард не переживал из-за потери денег, подумаешь четыре сотни долларов! Он разволновался из-за того, что вдруг почувствовал, как теряет невидимую, телепатическую связь с партнёрами и нить игры. Бывало за вечер из кармана уплывали довольно приличные суммы, но на это и была игра, за удовольствия надо платить! Гульбанкин наслаждался своим азартом, а не возможностью получить какую-то прибыль. Но сегодня, с самого начала всё пошло не так. Эдуард начал копаться в поисках причины своей сегодняшней неудачи и кажется нашёл. В их среде не принято совать свой нос глубоко в личные дела, вне этого круглого стола они не дружили. Конечно, знали «ху из ху», но называли друг друга без пиетета Костями, Серёжами, Эдиками, Володями. Место их встреч менялось редко и в круг участников попасть с улицы было невозможно, кто-то кого-то приводил или рекомендовал. Сегодня собрались шесть человек, игра щла по-крупному, ставки взвинчивал самый молодой мужчина из всех присутствующих по имени Родион. Он был новичком в их компании, однако кто он, откуда, какой пост занимает, женат ли, имеет детей, никто не интересовался. Да и зачем? Встретились для другого. Родион нервничал, но старался это скрыть, пот скапливался на висках и тонкие пальцы вздрагивали, как будто их кто-то невидимый дергал за ниточки. Участники шутили, перебрасывались репликами, мелкими глотками выпивали кто херес, кто просто воду, почти все курили и никто не замечал накалённой атмосферы исходившей от Родиона. И только Эдуард ощутил это напряжение и прелесть беспечной игры потерялась. Проигравшись очередной раз Гульбанкин поднялся из-за стола и развёл руками, мол я пасс. Его никто не держал и не уговаривал— колхоз дело добровольное, и только Родион стрельнул в отчаянии глазами— его проигрыш составлял уже приличную сумму. Гульбанкин вышел из комнаты и притворил за собой дверь. На кухне, пошарив по ящикам, нашёл банку «Карт Нуар» и заварил в прозрачном френч-прессе ароматный напиток. За окном спускались сумерки, и заходящее солнце окрасило сугробы в розовый цвет. Стояла ранняя весна и из-за приоткрытого окна доносился лишь монотонный звук капающей воды, которая стекала с прозрачных сосулек. Дом, где они сегодня встречались, находился за городом и владел им очень богатый человек, который сидел сейчас за игровым столом. Эдуард нашёл на полках чашку, налил заварившийся кофе и вернулся в просторную, обставленную дорогой мебелью гостиную. Товарищи, закончив игру, начали подниматься со скрипом отодвигая стулья и лишь Родион сидел без движения уставившись на колоду карт в центре стола. Неожиданно он воспрял и завертел головой в разные стороны:

— Господа не расходитесь! Дайте мне отыграться! Я вас очень прошу. — мужчина подскочил и попятился к дверям, словно закрывая своим телом выход.

В комнате воцарилось молчание. Мужчины переглянулись в недоумении. В их кругах считалось дурным тоном истерить по поводу проигрыша, пусть даже очень крупного. Никто никого не принуждал и силой не держал! И уж если ты спустил капитал, то будь добр, рассчитайся по долгам! Это принцип, непреложный закон!

— Уважаемый, игра окончена. — первым отреагировал высокий, плотный, чернявый мужчина. — У вас будет возможность отыграться в следующий раз, а на сегодня извините!

Он развёл руками и сделал шаг в сторону растерянного мужчины, следом заним потянулись и другие. И тут совершилось совершенно невероятное— Родион, как сломанная кукла упал на колени и молитвенно сложив руки на груди запричитал:

— Я не могу вернуться домой без ничего, это были все деньги! Они предназначались для лечения моей сестры! — мужчина заплакал искренне и навзрыд. — Её надо везти в Германию, только там ей могут сделать операцию! У неё очень тяжёлая болезнь!

— Послушайте, милейший, встаньте. Не дело это так себя вести. Вы знали, куда пришли!

Снова начал чернявый, и его подхватили остальные. В этом хоре было слышно, что-то и осуждающее, и успокаивающее. Всхлипывающий голос Родиона потонул в гомоне. Его подняли, усадили в кресло, кто-то налил вина. Все хотели поскорее вырваться наружу, закрыть этот инцидент, и вернуться в город к своим жёнам, детям, в тихую, уютную гавань, без мыслей о чужих бедах и печалях. Хозяин дома толстый осетин показывал знаки руками, чтобы уходящие гости прихватили и это недоразумение. Мужчины чувствовали неловкость от гнетущей ситуации и пытались скорее закрыть дверь в безопасном салоне собственного автомобиля, чтобы эта минута тотчас же превратилась в прошлое. За всё это представление Гульбанкин не проронил ни слова. Он так и стоял в углу, держа в руках недопитую чашку с остывшим кофе. Вскоре со двора разъехались дорогие иномарки. Он поблагодарил хозяина и последним вышел на крыльцо. Темнота уже упала на землю, вечерняя прохлада подморозила дневную слякоть и покрыла лужи хрустким, мутным стеклом. Эдуард ехал по городу и всё чётче понимал, что смалодушничал. Несколько раз он порывался развернуть автомобиль и вернуться к осетину, разузнать, кто увёз этого Родиона или он уехал сам, и снова, как потом стало понятно, принял неправильное решение. Эдик приехал домой, выпил два стакана виски и лёг спать. На следующее утро всё произошедшее уже не казалось таким трагичным, закрутили дела и совесть утихомирилась в грудной клетке, а вскоре и вовсе уснула. Но к концу рабочего дня в памяти всплыло лицо приятеля, сморщенное в плачущей гримасе, сначала он начал звонить Родиону, однако телефон молчал, потом партнёрам по игре, но никакой толковой информации не получил. Эдуард не особенно напрягался, для того чтобы утихомирить разыгравшуюся совесть. Он бы и забыл эту историю вовсе, если бы через несколько месяцев не услышал, как приговор, собственный диагноз! Он обожал июнь за свежесть, многоцветье и ароматы. Гульбанкин попросил водителя остановиться возле базарчика с цветами. Около пожилой женщины стояло целое ведро с огромными шарами бордовых пионов. Он заплатил за все, к радости цветочницы и, поднимаясь с корточек, укутанный ароматом цветов, почувствовал, как земля уходит из-под ног и покидает сознание. Очнувшись в больнице, а после и услышав вердикт врачей, в голову пришла ясная и простая мысль: это наказание за то, что он, Гульбанкин, богатый и успешный, не протянул руку, не дал проснуться в себе человеку, не нашёл в себе силы уважать собственное Я.

Открыв глаза Эдуард увидел, как Александра распахивает окно и её белый халат окрасился в розовый цвет. Он не мог сообразить солнце встаёт или пришёл вечер. На всякий случай он просто сказал:

— Здравствуйте Саша.

— Добрый вечер. — она обернулась. — Вам надо выпить лекарство, а потом я вам поставлю капельницу.

— Хорошо. — безропотно кивнул больной и сел на кровати.

— К вам приходила подруга. Красивая, уверенная в себе дама, очень хотела встретиться. Принесла вам фрукты. Потом двое мужчин, сказали, что коллеги по работе. Полицейский ждал когда вы проснётесь, но доктор запретил вас беспокоить.

— Хорошо. — так же без эмоций откликнулся Эдик и вдруг что-то вспомнил. — Саша, я могу вас попросить об одном одолжении?

— Конечно. — она подсела к нему на кровать.

— В моём доме находятся несколько уникальных растений, за которыми необходим тщательный уход. Я просто волнуюсь, что домработница забудет о них и перестанет поливать. Так вы не могли бы позвонить ей и напомнить об этом?

Эдуард сам не понимал почему, но он не желал связываться с внешним миром, разговаривать с коллегами о работе, решать какие-то проблемы, видеть Марину, слабо улыбаться, убеждая, что он здоров как бык. Он был уверен, что всё решиться без него и организация похорон Светочки, и слаженная деятельность «Сливочного царства», надо только сделать несколько звонков с распоряжениями. Во всяком случае сейчас хотелось побыть немного в тени, зарыться под одеяло и прикинуться слабым. И вдруг он понял про себя, что снова, как тогда, решил трусливо спрятаться, ни за что не отвечать и не брать ответственность. Эдуард ждал, что Александра достанет сейчас свой телефон и предложит ему поговорить с Евгенией Степановной, но женщина, как будто почувствовала его состояние, ответила просто:

— Конечно! А если будут проблемы, то я могу поехать и проведать дом. Тем более что завтра у меня выходной. А что за ценные растения?

— Вы знаете, некоторое время тому назад я очень увлёкся выращиванием маленьких деревьев бонсай. — Гульбанкин оживился. — Это означает буквально— выращенное на подносе. Это такое же дерево со стволом, листьями, корнями только маленького размера. Процесс очень увлекательный и кропотливый. Необходимо соблюдать балланс— это не комнатные растения, они могут находиться внутри лишь несколько дней, потому что воздух в помещении жаркий и сухой, а на открытом пространстве требуется защита от погодных условий— дождя и ветра. Стиль бонсай или пеньцзай возник в Китае в эпоху династии Тан. Старинная легенда гласит, что один император приказал создать миниатюрную империю с маленькими домами, улицами и деревьями, водопадами, реками, лугами, горами. Считается, что в Японию это искусство попало благодаря буддийским монахам. Растения украшали ниши домов, и максимальная высота дерева должна быть не выше одного метра. С восемнадцатого века японцы окончательно превращают эту технику в искусство и возникает множество стилей. — Эдуард улыбнулся. — Вы знаете, буддисты уверены, что человек выращивающий бонсай подобен Богу, потому что мир выглядит, как сад Будды, где он садовник.

— Я, конечно не такая подкованная как вы, но когда-то интересовалась ландшафтным дизайном. Очень много состоятельных людей желают видеть свой сад как миниатюрную картинку. А вы какой стиль бонсай предпочитаете?

— Я не разнообразен, но выбираю не самый простой путь. Стиль «Исицуки» в переводе «Растущий-на-камне». Корни растут прямо на камнях, как бы символизируя выносливость и жизненную цепкость. И групповой стиль-«Ёсэ-Уэ», это когда в плошке находится группа деревьев. Как правило, это нечётное количество и никогда не равно четырём. Слово четыре на японском созвучно слову смерть.

— Вы хотите создать свой мир и быть похожим на Бога?

— Я стремлюсь к этому.

Александра уходила, делала кому-то процедуры, занималась другими больными и снова возвращалась. А Гульбанкин порывался говорить и говорить, как будто если он замолчит, то замолчит навсегда. Он сам понимал, что это от того, чтобы замылить страшную действительность мыслями о прошлом и рассказами своих историй. Ему хотелось слушать эту женщину, узнать о её жизнь, лишь бы отвлечься от своего страха. Александра просто и без кокетства выложила весь свой путь. Как она, дочь генерала, будучи школьницей, влюбилась в молодого офицера, который появился в их части после Военной академии, как невзирая на запреты отца уехала с ним на дальнюю границу, и как сама же обнаружила мужа в постели с другой девицей. Александра не вернулась, как побитая собака в родной дом, а прилетела в Питер к дальней родственнице, и только через несколько месяцев поняла, что ждёт ребёнка. После рождения дочери смогла закончить медицинское училище. А о высшем образовании без денег, поддержки и с ребёнком на руках невозможно было и мечтать. Вскоре скончалась родственница и оставила небольшую квартирку на окраине города. Дочь выросла непутёвой, совсем не желала учиться, скандалила с матерью, а вскоре и вовсе ушла из дома. Однажды Александре позвонили её коллеги из районной больницы и просили прийти. Ничего не подозревающая женщина появилась возле регистратуры, но её перенаправили к главврачу. Импозантный, пожилой доктор выразил свои искрение соболезнования и сообщил о смерти дочери, которая скончалась от передозировки наркотиков. Но и это ещё оказалось не последним известием— выяснилось, что вместе с телом дочери надо забрать и её девятимесячного ребёнка. Александра рыдала несколько дней, не спуская с рук маленькую драгоценность. Благодаря друзьям и соседям похоронили скромно беспутную, молодую мать.

— Вот так мы и живём на окраине, в небольшой квартирке вместе с Игорьком. Ему уже четыре года. Умный и сообразительный необычайно. — с гордостью добавила бабушка.

— А как же ваш отец? Вы так и не наладили отношения?

— Представьте себе нет. Когда я ещё училась в школе, умерла мама. Отец вскоре женился на другой. Она полностью овладела его вниманием и его интересами. Вероятно она и не допускала до него информацию о том, что происходит в моей жизни, хотя я писала и звонила.

Гульбанкин с интересом смотрел на эту приятную, немного полноватую женщину и невольно сравнивал с энергичной, уверенной в себе Мариной. Саша казалась ему искренней и слабой. Ему вдруг захотелось её оберегать, носить из магазина сумки с продуктами, возить к морю и дарить какие-нибудь незатейливые цветы, ни розы, ни хризантемы, а фиалки в горшках, садовые астры или маленькое, цветущее дерево бонсай из его коллекции. Ему показалось странным и новым это чувство, потому то о Марине Эдуард никогда с такой нежностью не думал.

«Опять болезнь вызывает старческую сентиментальность.»— подумал он и смутился, потому что понял— это скорее всего болезнь другого рода, которой он никогда по-настоящему не болел.

— Вы познакомите меня с Игорьком? — вдруг спросил Эдик.

— Конечно. Если вы хотите, мы можем вечером вместе гулять по парку. Завтра у меня выходной. — она спохватилась. — Сегодня уже поздно, позвоню вашей домработнице завтра утром после смены.

— Спасибо. Вы очень добры. — Гульбанкин прижал руки к сердцу, как бы показывая степень благодарности, потом спохватился и спросил. — Скажите, а с кем внук пока вы на работе?

— За ним присматривает соседка, пенсионерка, прекрасная, отзывчивая женщина.

Глава 7

Шапошнков безуспешно пытался дозвониться до гражданки Сидоренко и на сотовый, и на домашний телефоны, но та не реагировала на призывы правоохранителных органов. Полицейский уже собрался отправиться к патологоанатому, чтобы узнать результаты экспертизы, как раздался звонок. Сергей послушал, а потом с ухмылкой ответил:

— Чья потеря, мой наход, потерялся пароход. Пропусти её.

Через несколько минут в кабинет и в правду похожая на пыхтящий пароход вплыла домработница Евгения Степановна Сидоренко. Дородная дама под шестьдесят с закрученной, крашенной халой на голове сразу с порога затараторила, не давая Шапошникову вклинится, чтобы получился хоть какой-то диалог:

— Здравствуйте. Мне внизу сказали, что я к вам могу обратиться. Вы же знаете, что мой хозяин Гульбанкин Эдуард Аркадьевич находится под наблюдением врачей в больнице. Ему надо привезти необходимые вещи— зубную щётку, пижаму, тапочки, сменное бельё, ему наверное и фрукты нужны! И потом, как кормят в больницах? В его положении очень важно усиленное питание, а я не могу попасть в дом, там опечатаны даже ворота! Эдуард Петрович начнёт сердиться, если узнает, что его маленькие деревья, которые он выращивал с такой любовью, не политы уже несколько дней! А за этой икебаной надо ухаживать очень аккуратно и бережно, они такие прихотливые….

Женщина говорила и говорила, как будто заучила текст заранее, не обращая внимания на полицейского. Наконец-то речевой поток иссяк, и дама промокнув платочком вспотевшее лицо наконец-то посмотрела на Шапошникова, а тот совсем не понял зачем икебану надо поливать. Он считал, что это пучок сухих веток и искусственных цветов, которые могут стоять годами в качестве украшения интерьера в каком-нибудь углу квартиры, офиса или отеля. Сергей вообще, в отличие от своей жены Нины полагал, что в доме должен царить минимализм и все эти цветочки, занавесочки, рюшечки, статуэточки, расписные тарелочки просто собирают пыль и рискуют быть когда-нибудь разбитыми или оторванными неосторожным движением здорового мужского тела или цепкими пальчиками вездесущего, годовалого сына. Но перечить жене и высказывать свои взгляды на устройство быта не осмеливался, не потому что был подкаблучником, а из тех соображений, что они рискуют поругаться из-за ерунды, из-за его казарменных взглядов.

— Давайте всё с самого начала. Ка давно вы работаете у Гульбанкина?

— Я уж и не помню точно. — женщина закатила глаза, в уме подсчитывая пролетевшие годы. — Лет семь, как после сноса старой халупы, получили новую квартиру.

— Какие отношения у вас с хозяином?

— Нормальные. — и вдруг Евгения Степановна что-то себе сообразила и сменила тон. — Вы это на что намекаете? Я женщина замужняя, муж у меня хоть и выпивоха, но не в моих понятиях заглядывать на лево!

«Мадам смотрит слишком много сериалов. У Гульбанкина хоть фамилия смешная, зато выглядит как голливудский артист— улыбка белоснежная и загар альпийский». — усмехнулся про себя Шапошников, а вслух поспешил успокоить:

— Я имею в виду не заносчив ли, какие у него требования. Я слышал, что в богатых домах прислуге не разрешено есть, садиться, говорить по телефону, да и вообще, некоторые камеры ставят, чтобы наблюдать как ведут себя помощники в отсутствии хозяев.

— О, нет! Эдуард Аркадьевич требовательный, конечно, но не до маразма. У него притязаний минимум— чтобы порядок, тишина, иногда просит приготовить обед, хотя чаще питается вне дома. Самое главное это уход за маленькими деревьями. Вообще Гульбанкин никому не доверяет, сам поливает, проволоку натягивает, переставляет если слишком жарко или дождливо, а эти растения достаточно привередливые. Я не лезу, сделаю что-нибудь не правильно, так он рассердится. Только поливаю в случаях когда он уезжает или вот как сейчас в больнице.

— Он часто отсутствует?

— Случается, но он всегда заранее предупреждает.

— У кого есть ещё ключи от дома?

Евгения Степановна замешкалась на секунду.

— Только у Марины, но я не видела, чтобы она приходила без хозяина.

— Часто он собирает вот такие вечеринки?

— Раньше по несколько раз в год, сейчас реже.

— Гости всё время разные?

— Почти всегда одни и те же. Вот невеста появилась у Петра— пасынка Эдуарда Аркадьевича, да Светлана часто кавалеров меняла. — женщина достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза, показывая насколько соболезнует по причине преждевременной кончины бывшей супруги Гульбанкина, однако Шапошников заподозрил домработницу в лукавстве. Кто она для них— прислуга, да и покойная Светлана появлялась в доме лишь на застольях, кроме своих любовников, сына и бывшего мужа плотно ни с кем из присутствующих не контактировала, и общих интересов не имела. Сидоренко скоро успокоилась и продолжала, как ни в чём не бывало. — Правда с этим хахалем она уже как-то появлялась, — Сидоренко пожела плечами, как бы сомневаясь, — или я его с кем-то путаю?

— Кто-то из гостей приносил вино? — Сергей знал, что один совладелец компании пришёл не с пустыми руками, но решил уточнить, что запомнила Евгения Степановна.

— Кажется Николай Петрович Юдинцев. Он заглянул на кухню и поставил бутылку на стол, но это вино другое и его никто не пил, кажется оно так и осталось на столе. — женщина тяжело вздохнула, вздымая грудь. — После такого стресса, я уже и не помню толком что, где стоит. Полиция нас согнала, как табун в холл и приказала ни к чему не прикасаться, потом двери опечатали.

— Вы были прежде знакомы с официантом, которого прислали из ресторана?

— Нет. До этого приходили другие. Несколько раз помогала девушка. Я против всегда была— сама бы управилась, но хозяин хотел, чтобы обслуживал профессионал, вино наливал когда надо, менял приборы, салфетки, а мне велено следить за готовкой.

— А как он умудрился обвариться маслом?

Шапошников не стал рассказывать Евгении Степановне, что парень симулировал травму, решил посмотреть реакцию женщины, но та казалось не ведала ни сном ни духом.

— Понятия не имею. Прислали какого-то недоучку, за руку схватился, голосил словно без наркоза по локоть оттяпали. Я ещё схожу в «Северную Пальмиру», спрошу, где они таких набирают. А цену выставляют как будто появится Ваня Ургандт с разносом!

— Кто впустил его в дом?

— Гости подъезжали с парадного, а его я провела через сад, так же отправила болезного обратно.

— Вы помните, кто открыл бутылку, кто принёс в гостиную?

— Да откуда? Всё так быстро произошло! Стол был засервирован— холодные закуски уже стояли. Официанту надо было только принести холодное, красное вино, соки, коньяк, шампанское, позже сменить приборы и подать горячее. А когда парень заголосил, гости кинулись на помощь и образовалась суматоха.

— В последнее время не происходило что-нибудь необычное? Например странные письма, звонки. Может хозяин нервничал или к нему наведывались люди, которых вы раньше не видели?

Сидоренко привычно закатила глаза соображая, потом покачала головой:

— Ничего нового, странного, интересного, всё, как всегда. За исключением вот таких вот вечеринок, Гульбанкин в дом почти никого не приглашал, считал, что мой дом-моя крепость и после работы ему необходим был покой. Особенно после пережитой, тяжёлой болезни. Однажды, правда, я слышала, что он предлагал Марине переехать жить с ним, но она так и не решилась. Не знаю почему. Да и вообще, я свой нос дальше кухни и уборки не совала, пришла, приготовила, пропылесосила и отправилась восвояси и что тут происходит в моё отсутствие понятия не имею.

— Мы сейчас с вами проедем к котттеджу и вы мне всё покажете на месте.

Когда остановились возле дома в Шапошникове шевельнулось лёгкое чувство зависти. Он, как ни старался, не мог добиться такого уюта и гармонии на своём прилегающем, дачном участке. Всё у него получалось как-то без фантазии, примитивно— разноколиберные дрова в поленнице торчали во все стороны, трава бурьяном разрослась возле давно не крашеного забора, флоксы, георгины, петуньи, гвоздики кучей обосновались в цветнике непонятной формы. Здесь же чувствовалась рука профессионального ландшафтного дизайнера— сочный газон причёсан ровным ёжиком, цветы благоухали в декоративных широких вазонах, дорожки выложены затейливой тротуарной плиткой, и даже дровишки для камина и мангала высились ровным кубом.

— Кто наводит порядок на улице? — спросил полицейский, распахивая дверь машины перед домработницей.

— Хозяину нравится работать в земле. Сам сажает цветы, поливает, когда есть время, а раз в неделю приходит садовник. — пыхтела Евгения Степановна выбираясь из автомобиля. — Живёт по соседству. В доме не появляется, в глубине сада небольшой сарай для садовых принадлежностей, там его вотчина.

Они поднялись на крыльцо и полицейский увидел, что сорвана печать. Шапошников толкнул дверь, но она оказалась запертой.

— Вы уже заходили сюда?

Он посмотрел на женщину, которая не сразу сообразила в чём дело. Она пожала плечами и покачала головой, мол что спрашивать, замки то закрыты. То что кто-то побывал в доме они поняли, как только вошли в прихожую. Шапошников по опыту знал, что после работы экспертов остаётся беспорядок, но войдя во внутрь стало очевидным, что здесь что-то искали. Сергей подумал, если это не домработница и не любовница Гульбанкина, то ключи имеются у кого-то ещё. Полицейский предупредил, чтобы Евгения Степановна ни к чему не прикасалась и внимательно осмотрелась вокруг на предмет не пропало ли что-нибудь. Женщина прошлась по комнатам, проверила второй этаж и пожала плечами:

— Кажется всё на месте. Что здесь могли искать? — она рассуждала в слух ни к кому не обращаясь. — Сейф не открыт, а больше здесь брать нечего.

— Так уж нечего? — засомневался Шапошников.

— Ну если брать например телевизор, столовое серебро, картины, то нужен автомобиль, а через охранников посёлка незаметно не проберёшься, да и ничего не тронули.

Они зашли на кухню.

— Фу, какая вонь! — Сидоренко помахала ладошкой перед носом. — Я со стола убрала, но полиция мусор мне вынести не разрешила, вот еда и забродила. — женщина повернулась к полицейскому и сложила умоляюще руки. — Может я наведу здесь порядок?

Шапошников прикинул, что важные улики у экспертов, отпечатки сняты. Но кто-то же появился здесь невзирая на то, что дом был опечатан, значит могли что-то оставить после себя. Хоть и мало вероятно, но он решил ещё раз вызвать специалистов для осмотра и повернувшись к женщине махнул рукой:

— Мусор можете вынести сегодня и можете взять туалетные принадлежности для больного, а с уборкой пока повременим.

— Вот это вино принёс Юдинцев. — Евгения Степановна показала пальцем на бутылку, которая так и стояла не распечатанная на кухонном столе, потом подошла распахнула холодильник и тут же с удивлением воззрилась на Шапошникова.

— А это вино я подняла из подвала и поставила в холодильник.

— Сколько бутылок вы принесли?

— Только одну, никто из гостей не употреблял красное, а Гульбанкин мог выпить максимум два бокала, поэтому всегда хватало одной бутылки.

«Так значит та, с ядом, которая у экспертов, появилась на столе не из хозяйских кладовых. — подумал про себя Шапошников. Он ещё раз утвердился в мысли, что покушение на официанта связанно с тем фактом, каким образом отрава попала на праздничный стол. Но кто поручил ему? Кто заплатил? Кто убедил его сделать это? А если бы Лёха узнал, что по его вине скончался человек, то побежал бы в полицию? Скорее всего его хотели убить, чтобы правда не выплыла наружу. — Только бы Лёха оклемался, хотя бы в себя пришёл!»— мысленно заклинал полицейский и скорее даже не от того, чтобы получить показания, а от того, что молодой парень должен жить, вырастить детей, посадить дерево, да и о матери-инвалиде кто позаботится!?

Размышляя полицейский уставился на Сидоренко, которая поёжилась от его холодного взгляда, а потом тряхнула плечами и перешла в наступление:

— Что вы на меня так смотрите? Мне зачем кого-то травить? Да я здесь работаю, как у Христа за пазухой! Да и вино такое можно купить в некоторых лавках города. Кто угодно мог это сделать! Это Эдуард Аркадьевич думает, что только ему доставляют спиртное из-за границы! Платит втридорога!

— Я думал, что вино эксклюзивное, для узкого круга гурманов.

— Да куда там! — дама небрежно махнула рукой. — Гульбанкину так хочется думать! Его никто и не переубеждает. Самому по магазинам никогда шастать, поэтому не знает, что ящик вина можно приобрести в винной лавке на Новоизмайловском, на Невском проспекте и ещё в нескольких питерских магазинах, а не ждать, когда привезут из Италии.

Шапошников усмехнулся про себя— какой-то хитрый делец поставлял к знатному столу товар, выдавая его за элитный алкоголь, и пользуясь слабой осведомлённостью состоятельного покупателя, без зазренья совести набивал свой карман. Он прикинул, что рыскать по городу, осматривать винные лавки, опрашивать продавцов, выясняя кто же всё-таки приобрёл бутылку не имеет смысла— только время потеряют. Сергей дождался экспертов, которые ещё пару часов кружили по дому, но ничего нового не обнаружили. Тот, кто проник в дом имел ключи— замки оказались неповреждёнными и перчатки— никаких следов не обнаружилось. Осталось непонятным, что же искал преступник или что хотел скрыть, но то, что в дом приходил убийца, для Шапошникова это стало очевидным.

Марина даже не предполагала, что всё обрушившееся на неё внимание окажется таким приятным. Он не приносил цветы, не читал стихи, не приглашал в кино и рестораны. Зато Юдинцев наполнил жизнь трогательной заботой и нежностью, даже в один момент ей показалось, что если вдруг он не появится сегодня, то она зачахнет без него как одинокий лютик в сухой степи. Всё это оказалось неожиданным и новым. В её жизни случались романы страстные, со слезами, расставаниями. Были мужчины несвободные, высокопоставленные с которыми она встречалась тайком, на съёмных квартирах, в отелях за городом, но эти связи сами изживали себя не принося ничего кроме тоскливых воспоминаний об одиноких праздниках и выходных. Были парни моложе, зачастую они самоутверждались за счёт успешной, элегантной женщины, понимая, что она может снабдить их связями в определённых кругах. С Гульбанкиным всё, казалось, произойдёт по-другому— он свободен, умён, финансово независим. Марине нравилось появляться с ним в обществе, заходить на какую-нибудь выставку держась за руки под восхищённые взгляды знакомых, подруг и завистников. Их отношения развивались как надо, со всеми атрибутами ухаживаний, с подарками, дорогими презентами и совместными путешествиями. Казалось не сегодня, завтра он сделает ей предложение, но время шло, а Эдуард целовал ручки, предлагал съехаться, но сердце и обручальное кольцо не преподносил. И Марина не торопилась собирать чемоданы и обосновываться под одной крышей с любовником, потому что он лишь любовник, и если ему когда-нибудь наскучит играть эту роль, она не солоно хлебавши соберёт вещи в свой потрёпанный чемодан и вернётся в пустую однокомнатную квартиру, пускай и в центре города. А зачем привыкать к роскошному дому, к прислуге, к шёлковым халатам, чтобы потом, в случае несовпадений снова облачиться в удобную, трикотажную пижаму? Нет, уж лучше встретились, провели вместе ночь и опять никто никому ничего не должен. Со временем страсти улеглись, утихли и от прикосновений не пробирала дрожь и не долбало током. И вдруг возник этот Юдинцев, полноватый, с сияющими глазами и с вечным восхищением во взгляде. Марина толком и не поняла, что происходит, решила, что у Николая какое-то летнее обострение. Мало ли какие случаются гормональные сдвиги. А он, невзирая на шутки и игривые речи, оказался настроен совершенно серьёзно. На следующее утро после странного разговора в ресторане Марине показалось, что это какая-то шутка или сон. Она ещё валялась в постели, как раздался звонок в дверь. Женщина ворчала про себя, потому что не жаловала ранних визитёров и не собиралась расчёсывать волосы и перепрыгивать из пижамы в джинсы. Это оказался Юдинцев собственной персоной. Он стоял на площадке обвешанный пакетами, чисто выбритый, ароматный и свежий. Веденеева не задав ни единого вопроса просто посторонилась и мужчина, вертя головой в поисках кухни, направился сразу к холодильнику. Он разгрузил пакеты с сосисками, бужениной, сыром, мармеладом, апельсинами и ещё невесть с чем и, увидев чайник, щёлкнул переключателем.

— Кофе выпьем.

Он то ли спрашивал, то ли утверждал, Марина не уточняла и лишь молча кивнула, а Юдинцев раскладывал пакеты и продолжил как будто совсем недавно прерванный разговор:

— Мне кажется, и даже уверен, мы потеряли так много времени, что не хочется тратить впустую дни и вечера. Я часто думал, какие цветы тебе нравятся больше— розы или ромашки, лучше в нашем доме будет жить кошка или собака, ты любишь фильмы детективные или мелодрамы? Так вот, пока я буду ходить вокруг тебя кругами, дарить цветы, приглашать в кино, целоваться с тобой в тёмном зале кинотеатра, пройдёт время! А я этого не хочу! Я где-то читал, что для того чтобы влюбиться надо всего какие-то доли секунды, а тебя я люблю давно.

Марина ошарашенно смотрела на Николая не понимая, к чему он клонит, на всякий случай не перебивала, надеялась, что вскоре разберётся.

— Так вот, я без цветов только потому, что их просто негде купить в такую рань, а продуктовые супермаркеты работают круглосуточно. Неприлично приходить в гости с пустыми руками.

— А прилично появляться в такую рань? — Марина глянула на круглые, настенные часы, которые беззвучно двигали стрелками и показывали половину восьмого.

— Я же сказал, что мы и так потеряли много прекрасных дней, поэтому приводи себя в порядок, а я сделаю завтрак, после отвезу на работу. Вечером отправляемся к твоей маме, где я сделаю тебе предложение!

— Фу, как старомодно! Просить у мамы руки её, уже седой дочери!

Почему-то Марине показалась идея знакомства с мамой совсем непривлекательной. Она представила, как та обрадуется, что образовался новый, богатый претендент на её руку и сердце, начнёт наводить справки о состоянии жениха, подсчитывать доходы. Потом быстренько найдёт туристическое агентство, оформит круиз по Средиземному морю для более близкого знакомства, и в котором она, мама, будет непременно участвовать! Всё это пронеслось в голове, пока она приводила себя в порядок, красилась и выбирала обувь по погоде. Собирался дождь. За окном утро хмурилось тёмными тучками, и её настроение вдруг поникло, как эта серая погода. Она несколько раз пыталась увидеться с Гульбанкиным, но больной то спал, то находился на процедурах. Марине вдруг стал безразличен мужчина, с которым когда-то она мечтала соединиться навеки. Она мечтала, а он жил своей жизнью, копался в цветниках, заботился о маленьких деревьях бонсай, смотрел на них с гордостью и любовью, а она стояла в сторонке и наблюдала эту идиллию, в которую её не пускали. Марина обдала себя облаком «Хлои» и решительно направилась на кухню. Юдинцев чуть было не присвистнул от восхищения и, отодвинув стул, расшаркался приглашая к столу.

— «Гляжусь в тебя, как в зеркало,

До головокружения,

И вижу в нём любовь мою,

И думаю о ней.»

Пропел Николай не отрывая от женщины взгляда. Завтрак он накрыл, как будто планировал накормить стадо слонов и Марина окинув взглядом продуктовое изобилие усмехнулась:

— Если вы, Николай Петрович планируете кормить меня вот таким образом, то вскоре придётся поменять гардероб и ваш щенячий восторг по поводу моей персоны сменится сочувствием. Будем мы сидеть друг напротив друга и, как вы поёте, в зеркале наблюдать два колобка, разбухших на опаре. — Юдинцев как-то смутился и поник, он не питал иллюзий по поводу своей внешности, а Марина продолжала вываливать своё дурное расположение духа на растерянного мужчину. — Как правило утром я пью только кофе. И вообще, прекратите ухлёстывать за мной! Я не школьница, которая от перспективы выйти замуж потеряет голову! — она повернулась к окну и закурила.

— Ты опять называешь меня на вы. — постно констатировал Николай.

— Ах, забыла. — не поворачиваясь махнула рукой Марина.

— Кофе выпьешь?

— С удовольствием!

— Сделать тебе бутерброд?

— Давай. С колбасой и сыром.

За едой и разговорах ни о чём напряжение постепенно спало, но тепла и искренности почему-то не возникло. «Ничего, — подумал Николай Петрович, — вода камень точит.» Пока добирались до редакции дождь усилился и дворники с усиленной скоростью разбрасывали воду с лобового стекла. Когда остановились у широкого крыльца, Юдинцев, схватив зонт и ёжась от холодных струй, выскочил из машины. Он распахнул дверь перед Мариной, предварительно раскрыв разноцветный купол. Так, прижимаясь друг к другу, они вскочили на высокое крыльцо и скрылись в холле. Николай стряхнул зонт, обнял женщину и поцеловал.

— Вечером я заеду за тобой.

Юдинцев не дожидался ответа, наверное боялся отказа или грубости. Он быстро повернулся и снова вернулся в дождь. Марина огляделась в тайной надежде, что никто из сотрудников не стал свидетелем проявления чувств её нового поклонника. И напрасно— возле автомата пили кофе её коллеги и секретарша главного редактора забирала у вахтёра почту.

«К обеду вся редакция начнёт судачить о новом воздыхателе. Да и чёрт с ними!»

Марина вдруг подумала, что Гульбанкин никогда не вёл себя подобным образом. Иногда ей казалось, что их отношения это часть его бизнеса. Появляться на встречах с партнёрами, на приёмах не совсем прилично без пары, а она образованная, эффектная, всегда поддержит любой разговор. Ещё Марина вспомнила давнишнюю историю: однажды она прилетала из отпуска и попросила одного своего прошлого воздыхателя встретить её в аэропорту. Отдыхала она около месяца, поэтому при себе имела внушительный багаж. Получив чемоданы, вышла на площадь перед зданием аэровокзала и оказалась под проливным дождём. Через минуту подкатила знакомая машина. Любовник, не выходя из тёплого салона, автоматически открыл багажник и Марина кое-как разместила сумки при этом промокла так, что на ней не осталось ни одной сухой нитки. Мужчина довёз её до дома, всю дорогу уверяя, как он скучал, тосковал без её любви и тепла. Марина сослалась на усталость после долгого перелёта, также вытащив чемоданы без участия мужчины направилась к подъезду не оборачиваясь. Больше она с ним не встречалась, а на душе осталось только гадкое воспоминание от этой связи. Марина корила себя за то, что не умеет рабираться в людях— как она могла не разглядеть, что за шикарным фасадом сидит не орёл, даже не павлин, а вонючий скунс. Ещё она согласилась сама с собой, что плюсики в пользу Юдинцева увеличиваются и решила— пока не прогонит его, и посмотрит, что будет дальше.

Мысли Николая Петровича витали где-то очень далеко, высоко, низко, по разным сторонам, только не там, где находились они с Мариной. Он, как и обещал, забрал её после работы и направил автомобиль в сторону пригорода. Они остановились в тихой, уютной таверне на берегу реки, сделали заказ и сидели молча в ожидании, когда официант принесёт блюда. Женщине показалось странным такое поведение после бурных утренних излияний. Она гадала, что же произошло за то время пока они не виделись, но решила прекратить это бесполезное занятие и спросила напрямую:

— Коля у тебя всё в порядке? Ты слишком серьёзен для романтического свидания.

Юдинцев потёр подбородок и неуверенно качнул головой.

— Ты знаешь, что-то происходит в нашем царстве-королевстве. Я не хотел об этом никому говорить, а сейчас понимаю, что могу довериться только тебе.

Марина внимательно посмотрела на него и накрыла ладонью его руку, как бы подбадривая.

— Это началось некоторое время тому назад. Ты помнишь, Гульбанкин мотался по Европе, заключать договора, в поисках новых технологий и по обмену опытом. Нашу продукцию никто покупать не собирался, потому что в европейских странах своего йогурта, молока и кефира хоть залейся, но вот от туда он привёз идею установить на ферме в посёлке Свияга биогазовую электростанцию. Где-то то ли у французов, то ли у немцев увидел. Суть этой технологии проста и в то же время невероятно экономична и эффективна. Когенерационная биогазовая электростанция обеспечивает производство тепловой и электрической энергией посредством переработки и утилизации отходов предприятий сельского хозяйства, а простым языком работает на навозе. Уж чего, чего, а на ферме такого добра завались. То есть мы отключаемся от электрических сетей общего пользования и переходим в полную автономию. Проще говоря коровы дают молоко и навоз, тем самым полностью окупают своё собственное содержание. Уже к концу следующего года решено было перевести на обеспечение такой энергией объекты соцкультбыта и весь посёлок. Мы, конечно, все ухватились за эту идею и Гульбанкин поручил Переверзеву проработать этот вопрос тщательно на предмет того, что основные конструкции и механизмы импортируются из Германии, а трубы, перекрытия, кирпич для фундамента, бетон покупается здесь в Питере. Дело пошло. В этом месяце можно будет торжественно, как полагается перерезать красную ленточку и открыть первую станцию на ферме.

Юдинцев взял паузу, потому что официант принёс салаты и закуски. Но Марина не притронулась к еде и лишь нетерпеливо развела руками:

— Ну? И что дальше?

— Так вот деньги заложили огромные сразу на три станции— на двух концах посёлка и на ферме. И вот буквально некоторое время тому назад Гульбанкин вернулся из Европы в состоянии лёгкого шока. Дело в том, что увидел он эти станции проезжая на машине, а в последний раз решил заглянуть так сказать во все щели. И вот тут его ждала большая неожиданность— в округе стояла невероятная вонь. Если персонал, работающий на ферме свыкнется с такими условиями труда, потому что получает хорошую зарплату, то в посёлке рядом с такими агрегатами жить никто не согласиться.

— Так в чём проблема? Не переходить на такое альтернативное электричество, оставить всё как есть!

— В концерне мы трое основные держатели акций и наши сферы деятельности имеют очень чёткие границы— я занимаюсь производством готовой продукции. В моём управлении молокозавод и всё что с ним связано. Переверзев отвечает за сырьё— его вотчина ферма, работники, коровы, молоко, силос, а Гульбанкин за всё вместе взятое. — Николай Петрович налил из графина водки и, не предлагая Марине составить компанию, залпом запрокинул в себя, шумно отдышался и продолжил. — Чисто случайно ко мне в руки сегодня попали некоторые документы из которых я понял, что суммы выделенные на строительство электростанций ушли на левые счета. Эти бумаги никак ко мне попасть не могли, этим всегда занимались Переверзев и Эдуард Аркадьевич!

— Значит одна станция построена, а деньги за две другие украдены?

— Именно!

— Ты хочешь сказать это сделал Переверзев?

Юдинцев вытер салфеткой пот со лба, кивнул, снова налил рюмку и перешёл на шёпот:

— Скажу тебе больше! Если бы Гульбанкин умер, то никто и никогда не коснулся этой темы, тем более по завещанию нам двоим достаётся основная часть акций. Во всяком случае так намекал сам Эдуард!

— Как долго знаешь своего компаньона?

— Давно, как только образовался концерн. Сан Саныч работал в администрации посёлка Свияга и курировал тогда разваливающееся сельское хозяйство. Гульбанкин предложил ему на паях выкупить ферму и возглавить эту часть производства. — Николай усмехнулся от воспоминаний. — Тогда это был крепкий мужик, который носил галстуки селёдки и мешковатые, вечно мятые костюмы, где он их только находил! Это сейчас Переверзев расплылся и покупает «Армани» и «Хуго Босс», да только толку никакого, он почти ежедневно находится на ферме и пропитывается запахом свежего навоза. А вот жена его Ирина та ещё фря! У Переверзева, как только дела пошли в гору, появилось много других интересов, он быстренько поменял старую жену на новую, собственно, как и костюмы. Эта Ирина стяжательница, каких ещё свет не видел! Но я с ними почти не контактирую— Переверзев в деревне, я в городе, живём в разных концах города.

— И что ты собираешься делать? Пойдёшь в полицию?

— Пока не знаю. Не решил. Наверное попытаюсь поговорить с Переверзевым.

— Ты с ума сошёл? — переполошилась Марина. — Если окажется что это он покушался на Гульбанкина? Да он ни перед чем не остановится!

— Ты волнуешься за меня? — улыбнулся польщённый Николай, ему елеем на сердце пролилась такая забота. — Всё будет хорошо. Главное, что теперь ты со мной!

Марина смутилась, но не стала опровергать утверждение Юдинцева.

Глава 8

Шапошников никогда не искал друзей среди своего начальства, считал, что дружить надо с равными или заводить приятелей за пределами служебных отношений. Его мнение изменилось, когда на смену амбициозному карьеристу пришёл толковый мужик примерно пятидесяти лет, обладатель огромного роста и такого же опыта. Он не снимал стружку с подчинённых лишь для того, чтобы держать в страхе и немом подчинении, но требовал результат. Он позволял себе выпить если случался повод, в хорошем настроении травил анекдоты, а если не в духе мог устроить головомойку, но подчинённые не серчали, понимали, что шеф сам только что получил выволочку от своего начальства. Если раньше Шапошников без энтузиазма и оптимизма заходил в кабинет своего непосредственного руководителя, то сейчас мог заглянуть не только по приглашению, но и просто так или спросить совета. Его звали Семён Семёнович Мешковец, за глаза друзья и подчинённые называли его Мешком. Похоже Семён Семёнович догадывался о таком нелестном прозвище, но не обращал на такую чушь и мелочь внимания— в глаза никто не осмелиться так обратиться.

Шапошников сидел напротив Мешковца и докладывал подробности о деле, как они его назвали «Пиковый валет».

— История получается такая: найдено два трупа, оба мужчины, весьма состоятельные и, похоже, сколотившие капитал не совсем честным трудом, оба попадали в поле зрение полицейских органов, но доказать факт преступления не удавалось, а может следователи вели дела без особого рвения. Очернять своих коллег не имею права, но оба гражданина благополучно вывезли капиталы и обоснвались— один в Израиле, второй во Франции. А сейчас и подавно обвинять кого-то в халатности не имеет смысла, потому что оба гражданина мертвы. Объединяет эти дела тот факт, что оба получили смерть от укола с ядом дитилин и возле трупов обнаружена карта пиковый валет. Третий участник этой драмы не совсем вписывается в общую картину. Он также получил карту, которая, похоже, предупреждает о грядущей, неминуемой смерти, да только что-то пошло не так и Гульбанкин Эдуард Аркадьевич остался жив, хоть и попал на больничную койку с тяжелейшим, сердечным приступом.

— А что тебя не устраивает? Пиковый валет есть, факт покушение на убийство тоже.

— То и не устраивает. — Сергей достал из папки листок и протянул Семёну Семёновичу. — Экспертиза показала, что в вине, которое должен был пить только хозяин дома, находился яд мышьяк.

— Да странно. Убийца должен идти тем же путём, как и в двух первых случаях, укол дитилина и карта, а тут как у Агаты Кристи— компания, в которой все друг друга знают, умирает ни в чём не повинная женщина. А может отравить хотели именно её?

— Все свидетели показывают, что бутылка предназначалась именно Гульбанкину.

— Вы допрашивали близких покойной? Что она за человек, на какие средства жила, какой круг знакомых?

— Ещё нет. Сегодня похороны, а завтра я жду сына с невесткой. Рафик будет допрашивать сожителя.

— Так, вернёмся к убитым: надо выяснить, что их связывало между собой, что-то такое в из прошлом, в связях с криминалом, с ворованными деньгами. Гульбанкин подтверждает факт знакомства с этими людьми?

— Он ответил утвердительно, когда увидел фотографию Константина Троепольского, отравленного во французской Байонне, а про еврея Ашкенази выразил сомнения, однако ясно, как день то, что он знаком и с ним, но почему-то не хочет рассказывать об этом.

— Гульбанкин ещё в больнице? С ним надо очень жёстко поговорить, тот, ктохотел его убить, возможно захочет довести своё дело до конца.

— Врачи ещё наблюдают за ним. — Шапошников усмехнулся. — Там одна медсестра взяла над ним патронаж, никого не впускает, бережёт его покой, видать глаз на него положила. Я хотел приставить охрану, но людей нет. Там и без нас есть кому оберегать тело, да и охранникам в этой клинике я наказал держать ухо востро.

— А чем занимается Гульбанкин?

— В том-то и дело, что никак не связан с криминалом. Он один из владельцев концерна «Сливочное царство». Бизнес абсолютно легальный и процветающий. Причин сматываться из страны у Гульбанкина нет.

— Разговаривали с людьми и коллегами на производстве?

— Рафик вчера провёл там несколько часов и выяснил некоторые странности. Я пока не знаю, что это нам даёт.

— Что именно?

— Вот например: труп Ашкенази обнаружили в реке неподалёку от посёлка Свияга, и именно там находятся фермы, принадлежащие «Сливочному царству», и как раз в этот день, когда был убит и сброшен в реку еврей, Гульбанкин находился в тех местах. Вроде бы ничего удивительного, они строят биогазовую электростанцию для обслуживания ферм электричеством.

— Что это ещё за станция? Первый раз слышу.

— Европейцы придумали. В ёмкостях складируют навоз и всякий мусор, он при помощи определённых химических добавок бродит и вырабатывает метан, а метан соответственно преобразуется в электричество. Во так из говна конфетка получается!

— Ну надо же! — подивился Мешковец! — для нашей страны это просто кладезь, потому что чего, чего, а говна у нас предостаточно! Ладно, что ещё тебя напрягает?

— Когда был убит Троепольский во Франции в городе Тулуза проходила сельскохозяйственная ярмарка, и Гульбанкин был там! И к слову сказать, от Тулузы до Байонны езды на автомобиле около двух часов.

— Ты прав, что-то много совпадений. Уж не он сам ли устроил шоу с подброшенными картами и отравлением, чтобы отвести подозрения? — Мешковец поднял трубку и попросил секретаршу принести чай. — А что с официантом? Жить будет?

— Пока не известно, он в себя ещё не приходил.

— Матери сообщили?

— Пока нет. Подождём ещё пару дней, может оклемается. Врач говорит надежда есть. Мать в пансионате-санатории сердце лечит, если сейчас сообщить, неизвестно как перенесёт такую новость.

— Ты уверен, что это он вино принёс?

— Больше некому. За это он и деньги получил, и мать в дорогой санаторий пристроил, за это и без сознания лежит.

— Лучше бы он пришёл в себя.

— Да, в дом Гульбанкина кто-то проникал, печать сорвана, в доме что-то искали, но новых отпечатков и следов эксперты не нашли.

— А что скажешь про инъекции дитилина?

— Убийца имеет отношение ветеринарии или имеет животных. Потому что этот препарат применяется для временного или окончательного усыпления животных.

Пожилая секретарша осторожно открыла дверь, и внесла разнос с чаем и печеньем. Тут ожил телефон в кармане Шапошникова. Он слушал несколько секунд, потом отключился и уже на ходу бросил:

— Чай отменяется! Новое убийство с такой же картой.

Все эти дни после смерти матери Пётр находился в угнетённом состоянии. Ему хотелось уже встряхнуться, взять себя в руки, заняться похоронами, хоть что-то делать, но слабые энергетические позывы, взбудоражив сознание, быстро растворялись в ещё неведомой доселе тоске. Всю свою жизнь Петечка, Петенька, Петюня, как любила называть его мать, прожил возле неё. Он был хорошим мальчиком, неплохо учился в школе, был покладистым, ласковым и смирным. Он не оказывал сопротивление когда родительница выбирала для него одежду, выбирала друзей и девочек, с которыми можно дружить. Только однажды открыто вступил в противоборство— когда мать всучила ему потрёпанный, кожаный кофр со скрипкой и, схватив за руку, повела в музыкальную школу. Вот в этот момент Петя был неумолим, он категорически отказался становиться музыкантом, а тем более скрипачом.

— Меня и так в школе дразнят маменькиным сынком, а если я ещё буду ходить вот с этим чемоданом, все дворовые пацаны пинать меня начнут! Ты, мамочка, ещё очки мне круглые купи, чтобы я на ботаника был похож! Тогда хана моему детству, задолбают меня мои же друзья!

Светочка лишилась дара речи от таких недетских рассуждений, и, не зная как поступить, впала в драматизм.

— Что ты такое говоришь!? Я твоя мать и лучше знаю, что для тебя хорошо, а что плохо!

Женщина прекрасно понимала, что мальчику нужна мужская поддержка, а у неё как-то не получалось найти себе достойного мужа. Она не брала во внимание только Гульбанкина, он был мужчина хоть куда, но она с первого момента понимала, что такой красавец не задержится возле неё долго. Однако он, после развода, не только не делил имущество, но и развивая свой бизнес, всячески помогал им с сыном. В тех случаях, когда возникали неразрешимые ситуации, Светочка использовала беспроигрышный козырь— начинала тяжело и быстро дышать, нагоняла к глазам слезу, её голос становился надрывным и, прижимая руки к сердцу, мать пыталась повлиять на совесть, честь и ум сына. И ей часто это удавалось, но не в истории со скрипкой— Петечка отправился в футбольную секцию. Уже с возрастом Пётр начал понимать, что в матери жила, но так и не прорвалась наружу, осталась лишь на бытовом уровне, драматическая актриса Ермолова, а может Пелагея Стрепетова или Алиса Коонен. Только став уже взрослым и самостоятельным, в такие моменты, когда мать походила на актрису Кручинину из пьесы Островского «Без вины виноватые», Петя просто не мог отказать матери, хотя понимал, что эти стенания просто игра. Мать водила сына по филармониям, выставкам, театрам, вот там мальчик десяти лет и увидел эту печальную историю, как одна актриса по воле злого рока потеряла своего сына, а потом нашла его уже взрослого и несчастного, и как всё, до слёз трогательно, закончилось. В глазах Петечки стояли слёзы, он не мог себе представить, что когда-то лишится матери, самого близкого и дорого человека на всём белом свете. Сейчас Пётр растерялся, ему стало непонятно, как он будет жить дальше без этой путеводной звезды, ведь мать выбирала ему университет, профессию, манеру одеваться, говорить и даже девушек. Однажды она, не без определённого умысла, пригласила на ужин Юлию. Девушка, вероятно, очень чётко уяснила инструкции Светочки и быстро нашла общий язык и интересы с Петей. Они подружились, и вот-вот должны уже пожениться, но сейчас, в ближайшее время, ни о какой свадьбе не может быть и речи. На панихиду собралось много людей, Пётр даже не подозревал, что у матери такой обширный круг знакомых. Здесь же присутствовали все участники той злополучной вечеринки, кроме Гульбанкина, который, как слышал краем уха Петя, до сих пор находится в больнице под неусыпным наблюдением докторов. В траурный зал, где проходило прощание, всё подходили знакомые, соседи, друзья, клали цветы, потом отходили, тихо переговариваясь. Пётр еле сдерживал слёзы, стараясь держаться по-мужски строго и с достоинством. В его душе плескалась тёмная муть— он презирал этих цветущих, болтливых подружек матери, бывших любовников, сердобольных соседок, ещё пуще ненавидел компанию, которая присутствовала при трагедии. Эти два толстых упыря— владельцы «Сливочного царства», тощая, как палка с холодными глазами жена одного из них. Он нашёл глазами седую шевелюру Маргариты, крупное тело домработницы и подумал, но почему именно его мать, а не кто-нибудь другой? В конце концов это Гульбанкин должен был выпить яд! Пётр мрачно усмехнулся про себя: ай-да Эдик, ай-да подлец, который раз от смерти уходит, и сейчас выкарабкается, врачи подлатают, и вернётся он к своим бонсай! А его матери нет и не вернёшь! Сдерживать рыдания становилось всё труднее, потому что рядом, не стесняясь слёз, заламывал руки любовник матери Егор. В какой артистической среде мать нашла этого сорокалетнего, некогда красивого, но начинающего лысеть мужчину никто не знал, да и не интересовался. После третьего претендента на руку, сердце и кровать Петя перестал спрашивать родительницу. Что толку их запоминать, всё равно скоро появится новый. Но Егорка задержался, наверное со Светочкой нашлось много общих интересов, оба оказались натурами тонкими, творческими и артистичными. Плакал любовник искренне и горько, теребил в руках мокрый платок, не обращая внимание на присутствующих. Петр с жалостью смотрел на него, он единственный, кто так искренне горевал об уходе Светочки. Он сжал локоть Егорки поддерживая, как бы сообщая о том, что горе у них общее и подумал: хорошо, что у него есть Юля. Петру, как никогда, необходима была поддержка! Он прикинул в мыслях, что зарегистрировать брак можно и без пышных торжеств, тихо, по-семейному, в узком кругу. Вот пройдёт девять и сорок дней, тогда и поженятся. Да и куда торопиться, всё равно живут вместе. Когда Светочка познакомила сына с девушкой, то та вскоре переехала к ним жить, благо метраж роскошной, четырёхкомнатной квартиры позволял. Мать не была ханжой и все условности отметала, главное, чтобы сыну было хорошо, а уж кто, как не она, мать, знает, что лучше для любимого и единственного чада! А вот Егору— бедняге, есть о чём сотрясаться в рыданиях, куда он теперь пойдёт? Вторую такую Светочку ему уже не встретить. Может родители или родственники где-то есть? Ведь жил же он где-то до встречи с возлюбленной, не с Луны же свалился. Петя никогда не интересовался прошлым хахаля матери, его и настоящее никогда не занимало, а про будущее и говорить нечего. Пётр сбросил дурацкие, пустые мысли, сейчас надо думать, как приноровиться жить без матери. Ох горе-горькое.

Обед в ресторане прошёл тихо, без речей и воспоминаний прошлого. И вскоре негромекие, застольные разговоры о том, какой же милой была покойная перешли на темы совсем посторонние— косметология, цены в магазинах, последний сериал с Мироновым. На прощание Пётр поблагодарил всех присутствующих, что пришли проводить Светочку в последний путь и помянули добрым словом, а когда народ рассеялся Пётр, Юля и Егор отправились в пустую и от этого казалось такую огромную квартиру. Петя решил немного повременить с разговором о том, когда именно сожитель соберёт свои чемоданы и отправится восвояси, он великодушно дал время освоиться с той мыслью, что их связывала только Светочка и сейчас пути расходятся. Однако Егор не проявил величие своей души, и, как только они переступили порог квартиры, пригласил собраться за круглым столом гостиной для важного сообщения. Пётр с Юлией несколько удивились такому повороту, молча переглянулись и безропотно устроились в креслах. Все устали, день был долгим и тяжёлым, хотелось уже принять душ, выпить чего-нибудь покрепче и остаться наедине со своими мыслями, в своей комнате. Но у Егора как будто появилось второе дыхание, печаль во взгляде сменилась уверенностью и голос прозвучал повелительно:

— Дорогие мои, теперь мы одна семья и надо уже решить вопрос с поиском убийцы Светочки. Следствие, я думаю, на правильном пути и назавтра нам необходимо явиться в полицию для дачи показаний.

Возникла небольшая пауза. Пётр, не двигаясь со своего места изрёк:

— Я хотел оставить этот разговор на потом, но ты сам затронул эту тему. Несмотря на то, что ты живёшь здесь уже достаточно долгое время, никакая мы не семья! И я просил бы тебя съехать из квартиры. Конечно, не сегодня, а когда найдёшь себе подходящее жильё. Думаю тебе хватит двух-трёх дней.

Егора не смутили такие речи, он продолжал стоять в позе смирного, но уверененного в себе солдата, потом достал из папки, лежащей на столе, какие-то бумаги и протянул Петру. Возникла пауза и Юля от любопытства готова была уже подпрыгнуть и сунуть нос в листки, которые с немым удивлением перебирал жених.

— Не может быть! Она не могла это сделать со мной!

— Что это? — девушка не выдержала и катапультировалась со своего места. Увидев бумаги прохрипела. — Вы зарегистрировали брак?

Теперь они оба с немым ужасом и изумлением взирали на новоиспечённого родственника, а тот, заранее предполагая такую реакцию, спокойно ответил:

— Да мы тайно поженились. Дело в том, что моя жена и твоя мать, не оставила завещания. Теперь всё принадлежит мне, как законному супругу. Я буду более благосклонен к тебе и дам неделю, для того, чтобы ты нашёл для своей будущей семьи достойную квартиру.

Повисла пауза. Петру хотелось ущипнуть себя, для того, чтобы происходящий бред превратился в пустое наваждение. Он ещё раз внимательно изучил свидетельство о браке и уставился взглядом на карман рубашки Егора. Ему казалось, что если он посмотрит ему в глаза, то тот, как питон, заворожит взглядом и засосёт в чёрную бездну своего нутра, как заглотил свою сожительницу.

— Почему именно в ЗАГСе Кингисеппа? — он лихорадочно соображал что спросить, мысли его путались и никак не выстраивались в порядок. — И с какой стати такая таинственность?

— Какая разница в каком ЗАГСе, ну Кингисепп. И потом Светочка не хотела, чтобы кто-то помешал нашему счастью— Егор прошёл к бару и по-хозяйски налил виски, потом повернулся к растерянному Петру. — Ты выпьешь что-нибудь?

Бывший хозяин квартиры отрицательно махнул головой и снова уставился на карман:

— Ну ты козёл прыткий! Обвёл вокруг пальца наивную женщину! Получается, что и дача, и автомобиль, всё принадлежит тебе!

— Не надо оскорблений, иначе я пересмотрю своё предложение пожить здесь ещё месяц!

— Да пересматривай ты что хочешь, но я это так не оставлю! — Пётя подскочил и хаотично задвигался по комнате, вдруг внезапно остановился, озарённый страшной мыслью. — Вот теперь я понимаю, что убить планировали вовсе не Гульбанкина! Это ты убил мою мать! Думаю мать захотела порвать с тобой, а ты решил избавиться от неё! Боялся, что она отправит тебя с тем, с чем ты сюда заявился— с тремя мятыми рубашками, парой трусов и дырявыми носками!

— А вот это очень даже правдоподобно! — вмешалась Юля. — Я слышала, как ты, — она легко поднялась с кресла, придвинулась вплотную к вдовцу и ткнула пальцем всё в тот же карман, — предложил Светочке выпить красное вино! Ты просто настаивал. Я сидела рядом с тобой и слышала весь разговор до мелочей! Вот это я завтра и расскажу в полиции! Да я уверена, что этот разговор слышал и Переверзев, он находился напротив тебя! Не думай, что отвертишься так просто!

Уверенность Егорки пошатнулась от такого напора, он залпом опустошил стакан с алкоголем и скрылся в комнате, в которой он обитал вместе со Светочкой, на ходу бросив:

— У вас ничего не выйдет! Вам не удастся меня оболгать!

Дверь с театральным грохотом захлопнулась, и Пётр с Юлей вернулись на свои места. Голова шла кругом от такой информации. Оба лихорадочно соображали, какой шаг предпринять следующий— обращаться ли к адвокатам, проверять подлинность документов или искать жильё. Юлию совсем не радовала перспектива возвращения в родительский дом, в котором помимо стариков проживали ещё два брата. Да и дом находился на окраине города, откуда добираться до работы около двух часов. По выходным, как правило, отец в стельку, частенько и братья компанию ему составляют. Мать привыкла за всю жизнь, а им в таком хаосе придётся не сладко. Юля мечтала выбраться из этого дома, из прокуренной и заставленной пустыми бутылками кухни. Вроде только начало всё налаживаться, свадьба на носу, шикарная квартира, кольца, свадебное путешествие, белое платье…и вот на тебе! А Пётр углубился в свои горькие мысли. Как так, мать добрая, нежная, заботливая вдруг превратилась в мачеху! Она ради того, чтобы удержать любовника, который младше её на двадцать лет, прётся с ним в периферийный ЗАГС и заключает брак.

«Не удивлюсь, что она и фату одевала, престарелая нимфетка! — зло и горько размышлял несчастный сын. — А обо мне она думала, когда согласилась на такой шаг! Да ещё и тайный. Глупость какая-то!»

Они долго ворочались на широкой кровати, взбудораженные мысли не пускали сон, потом Юля прижалась к жениху и прошептала:

— Я всегда буду с тобой, ничего не бойся. Попросим Гульбанкина ссудить деньгами на первый взнос, я возьму в банке ипотечный кредит и купим квартиру, а пока поживём с моими родителями. В тесноте, да не в обиде.

На глазах Петра от обиды навернулись слёзы, он вытер ладонями мокрые глаза и понимая, что Юля не видит в темноте проявление его слабости, сглотнул ком и хрипло ответил:

— Я так просто не отступлюсь! Я родился в этой квартире, прописан здесь же и вписан в приватизацию. Спрошу у Эдуарда Аркадьевича адрес его адвоката и подам в суд на Егора. Возможно квартиру и имущество придётся делить, но всё он не получит!

И только когда пришло решение, они уснули тревожно и без сновидений.

Он терпеть не мог похороны, рыдающих скорбящих, запах корвалола и лилий, но пропустить церемонию не мог. А когда после погребения Светочки вся процессия направилась в ресторан на поминальный обед, Переверзев, сославшись на важные дела, спешно поехал домой. День стоял душный, жаркий и чёрная рубашка расплылась по бокам тёмными, влажными пятнами. Сан Саныч вёл машину лихорадочно и нервно, его руки потели и тряслись. За закрытыми дверями огромной квартиры он почувствовал себя в относительной безопасности. Ирина уехала из траурного зала на своей машине, присутствовать на кладбище она сочла не обязательным и почему-то оказалась дома, что несколько раздосадовало Переверзева— ему хотелось побыть одному. Она вышла в холл и молча наблюдала, как муж бросил ключи на тумбочку, снял ботинки и сунул ноги в тапочки. Он перехватил её холодный, ничего не выражающий взгляд, и вспомнил тот момент, когда только познакомился с ней. Ирина казалась ему верхом совершенства с точёной фигурой, длинными, каштановыми волосами и тогда она смотрела на него с обожанием и восторгом. Наверное от этого взгляда и произошла та химия из-за которой он и бросил полнеющую и, как ему казалось, совсем непривлекательную жену с сыном.

— Похоронили? — равнодушно спросила Ирина и посторонилась пропуская мужа.

— Похоронили, зарыли, закопали, дело нехитрое. Налей мне что-нибудь выпить.

— Что опять? — спокойствие и равнодушие женщины улетучилось. — Ты теперь каждый день будешь как матрос надираться? Шаришься по квартире, сшибаешь мебель!

— Да не визжи ты! И так тошно! — Переверзев прошёл в столовую и тяжело опустился на стул. — Неужели ты не понимаешь, что если начнут копаться в причинах смерти Светочки, могут добраться и до меня!

— А ты здесь при чём?

— Сама слышала, что отравить хотели Гульбанкина. Я у них буду первым в списке подозреваемых! — Александр Александрович понял, что жена не намерена накрывать перед ним скатерть-самрбранку, так же тяжело поднялся и направился к холодильнику. Раньше, когда дела на ферме заставляли много двигаться, он был лёгок на подъём, строен и энергичен, а сейчас автомобиль с персональным водителем, удобное кресло в кабинете разленили его и постепенно стали добавлять килограммы. Он выбрал водку— холодную, тягучую, не отходя от холодильника налил половину хрустального стакана, залпом выпил и не выпуская из руки бутылку, пальцем указал на женщину. — Это всё из-за тебя! Это ты со своим фондом подтолкнула меня к присвоению денег. Ох, если всё вскроется, то суши сухари!

Ирина подошла к мужу и резко вырвала из его рук бутылку, расплескав содержимое по дубовому паркету.

— Звонили из полиции, завтра в десять нас приглашают на беседу. Так что возьми себя в руки и не пей!

— На беседу? Или на собеседование? — пьяно ухмыльнулся Переверзев. — Будут выяснять, подхожу ли я на роль арестанта, а то вакансия в тюрьме образовалась! Не радуйся, что избавишься от меня, твоему фонду тоже каюк придёт!

— Идиот! — зло бросила Ирина.

— Дай сюда бутылку, курва!

Женщина с грохотом поставила на стол водку и, повернувшись уходить, бросила через плечо:

— Как был деревня, так и останешься! Даже ругаться нормально не научился, всё курва, да лярва! Где только такие словечки находишь!

— Пошла вон! — зло и пьяно бросил вдогонку Переверзев. — Смотри мне, бить не буду, но до поноса затрясу!

— Ой, испугали бабу х…м— Ирина перестала держать лицо воспитанной, светской дамы и перешла на сленг своего мужа. Она скрылась в другой комнате и уже ни к кому не обращаясь махнула рукой. — Да делай ты что хочешь! Сам завтра будешь трястись и потеть с бодуна и от страха.

Ажурные, кованные ворота оказались дружелюбно распахнутыми, что не характерно ни для таких дворцовых ворот, а тем более роскошных зданий, которые находились за такими высокими заборами. Как правило, чужие сюда не проникают, территория строго охраняется, да и вообще, богатство уважает тишину. В доме всё поражало роскошью и безвкусицей, казалось, что антикварный магазин расположили в домашних условиях. Совершенно нелепо сочетались картины в золочёных, тяжёлых рамах, витиеватые подсвечники, каминные часы в стиле ампир с запахом пережаренного лука, это как в залах «Эрмитажа» торговать беляшами. В глубоком кресле восседала крупная, яркая дама, тяжело дышала и вытирала платком пот и слёзы. Похоже она не совсем понимала, что происходит, а может и понимала, но совсем не желала верить в происходящее. Так бывает, когда мозг отказывается воспринимать трагедию и вгоняет хозяина в шоковое состояние.

— Где труп? — Шапошников обратился к молодому следователю из местного отделения полиции. — И кто обнаружил тело?

— На втором этаже в кабинете. — парень махнул рукой куда-то в глубину дома. — А обнаружила жена. — следователь повернулся и взглядом указал на женщину, которая порывшись в сумочке, достала ингалятор и сунула себе в рот, закатив глаза. — Она приехала из Кисловодска, там находилась в санатории. В доме никого не оказалось, поднялась в кабинет и там, сидящим в кресле, обнаружила мужа, когда поняла, что он не живой позвонила на 02. Дежурный, определив адрес, сбросили вызов на наше отделение. А когда в руках покойного эксперты нашли знаковую карту, стало понятно, что это дело в сфере ваших интересов.

— Это точно жена?

— Она самая, документы проверили.

— Давно он мёртв?

— Около двух суток. Точнее узнаем после вскрытия. Вероятнее всего его убили в пятницу. Эксперты говорят, что ввели инъекцию с ядом— на шее обнаружен след от укола. Какой препарат выяснится после вскрытия.

— Личность известна?

— Конечно! Отар Сатыров, пятьдесят семь лет, женат, два сына, оба проживают в США, по национальности осетин, обосновался в Санкт— Петербурге пятнадцать лет назад, личность известная, очень богатая. Сами можете убедиться. — полицейский обвёл холл руками. — В туалет ещё не заглядывал, но, наверное, и унитаз позолоченный, а туалетная бумага— рулон из долларовых купюр.

— Завидуешь? — с интересом глянул на молодого опера Шапошников.

— Ещё чего! Скорее сочувствую, здесь же дышать нечем, а хозяин так и помер на горе из своего богатства, как в мультфильме «Золотая антилопа».

— Нн-да. — неопределённо протянул Сергей. — Так и на чём сколочены капиталы?

— Сатыров владелец заправок. Из Питера в сторону Нарвы, каждая вторая станция его, а может и все.

— А почему пахнет жареным луком? — спохватился Шапошников.

— На кухне имеется дверь во двор. Домработница, зная, что сегодня должна вернуться хозяйка, приходила с утра и приготовила обед. Все кастрюли ещё тёплые и стоят на плите. Она, вероятно, не поднималась в кабинет и поэтому понятия не имела, что в доме покойник. Я за ней уже отправил людей. Надеюсь, что она могла что-то видеть.

— Вы выяснили, как отпираются ворота? Не думаю, что сюда можно так просто попасть.

— Замок электрический. У хозяйки, домработницы есть специальные электронные брелоки. По всей видимости, хозяин из дома открыл ворота. Он или был предупреждён о визите заранее или открыл, когда увидел визитёра на мониторе.

— Запись видеонаблюдение имеется?

— К сожалению нет.

— Отпечатки пальцев? Улики?

— Эксперты работают. Пока нет результатов.

— Причина смерти?

— Предварительно отравление, но опять же подробности после вскрытия.

— Что-нибудь украдено?

— Жена говорит, что никакой пропажи не заметила. Только в таком нагромождении антиквариата, сразу не разобраться, да и женщина находится почти в шоковом состоянии. И как здесь разобраться? На прошлой неделе оформляли одну старушку, ей сын купил на Комендантской площади однокомнатную квартиру в новом районе, так она умудрилась за два года превратить её в забитую доверху помойку, да ещё и десяток кошек усыновила. Пожилая женщина, невзирая на увещевания окружающих, стаскивала всякое барахло с окрестных мусорных баков к себе в дом. Соседи вешались от такого соседства: по всему подъезду просочились тараканы и вонь стояла ну просто смрадная. Смерть старушки оказалась не криминальная, хотя у каждого, кто проживал с ней рядом была причина её грохнуть. Так вот я к чему? У бабки средств не имелось, она хлам волокла, а этот осетин не знал куда деньги девать, дом доверху забил дорогими вещами, а сам похоже в искусстве не разбирался, приобретал всё подряд, бессистемно. Диагноз для обоих один— сдвиг по фазе.

По широкой дубовой лестнице они поднялись в кабинет. Негромко переговариваясь работали эксперты. К удивлению Шапошникова, там стоял относительный порядок. Дорогая мебель расставлена в строгом соответствии, книжный стеллаж от пола до потолка и отсутствие телевизора говорило о том, что осетин предпочитал книги просмотру телевизионных программ. У Сергея мелькнула мысль, что это не хозяин дома сдвинулся по фазе, а его жена, а он закрыл свою территорию от бациллы накопительства. Покойник, расслабив тучное тело, восседал в широком, кожаном кресле, вытянув ноги и сцепив руки на животе за широким письменным столом. Шапошников наклонился над синим лицом, потом повернулся к следователю:

— Удивительно, он что, даже не расцепил руки, когда убийца вкалывал ему яд?

— Всё указывает на то. Мы обнаружили тело именно в таком положении, только в ладони всунули игральную карту. На укол реакции не было никакой потому, как эксперты утверждают, Сатыров был здорово пьян.

Действительно на столе стояла бутылка ирландского виски «Редбрист» и пустой хрустальный бокал. «Алкогольные предпочтения покойного соответствовали всему окружающему. — подумал Шапошников. — Губа не дура, бутылка такого виски стоит около ста пятидесяти евро.»

— Соседей кто-нибудь опрашивает? — Сергей снова обратился к следователю.

— Отправил людей. — скептически ответил парень. — Здесь не коммунальная квартира, где каждый может заглянуть в кастрюлю к соседу и выяснить, что тот будет есть на ужин. Тут такой район, что все живут за высокими заборами. Одна надежда на случайность и на то, что у кого-то установлена видеокамера на дорогу.

Они услышали какой-то шум внизу и поспешили на возмущённые крики. Оказалось, что участковый привёз домработницу. Лохматая, взмыленная молодая женщина искрила глазами и пыталась выдернуть локоть из цепких рук полицейского.

— Вот доставил. Сопротивлялась, ехать не желала. Людмила Устьянцева.

Шапошников поспешил успокоить разъярённую женщину, что разговор весьма важен и не займёт много времени.

— Да у меня ребятишки одни остались, борщ на плите варится, машинка стирает.

— Твоему ребятёнку уже двенадцать годов. — укоризненно посмотрел на Устьянцеву участковый. — Суп уже готов, а машинка-автомат сама отключится.

— Что вы от меня хотите? Я чужого никогда не возьму! Мне их канделябры со статуэтками даром не нужны. Забили полный дом, только пыль собирают!

— А вас в воровстве никто и не подозревает. — молодой следователь старался выглядеть как можно дружелюбнее. — Давайте пройдём на кухню, там вы всё и расскажете.

— Да о чём? — пожала плечами Устьянцева.

— Всё по порядку— сколько раз в неделю вы работаете в этом доме, сколько человек здесь обитает, какие люди приходят, что видели подозрительного в последнее время?

— Да что случилось то?

Когда Людмила узнала о смерти хозяина, то часто закивала головой приговаривая:

— Я знала что этим кончится!

— Что вы имеете в виду?

На небольшой кухне Шапошников придвинул стул, налил стакан воды и предложил Устьянцевой рассказать всё по порядку. Та немного повздыхала, поохала для проформы, для того, чтобы полицейские не заподозрили её в бесчувственности и чёрствости, всё-таки помер хозяин, и не важно какой он— смерть всех ровняет. Затараторила Людмила как пулемёт, видно переживала, что пацан в доме один— не натворил бы чего. Из рассказа полицейские поняли, что работать к осетину она пришла четыре года тому назад. Сыновья Сатырова ещё жили с ними. Парни, невзирая на достаток и даже богатство выросли умными, предприимчивыми и деятельными. Один «шарил в компьютерах» и вскоре отбыл в американскую Силиконовую долину, второй через какое-то время потянулся за ним, но с другими планами— его тянул Голливуд. Оба устроились совсем даже не плохо, особенно благодаря постоянным финансовым вливаниям своего отца. А у того тоже бензиновая труба не пересыхала, заправки приносили постоянный доход и, похоже, не только заправки. Раньше в доме часто собирались гости, в основном мужчины, однако женщин, по осетинскому обычаю, в эту часть дома не приглашали, прислугу тем более отсылали раньше. Иногда о том, что накануне в доме были люди говорили пепельницы полные вонючих окурков, куча бокалов, да батарея пустых бутылок. Друзья у Сатырова имелись весьма состоятельные, судя по машинам, которые парковались во дворе. Женщина не могла назвать ни названий, ни точных номеров, но судя по описаниям подъезжали авто класса люкс и премиум. Судя по мигалкам на крышах, бывали государственные мужи. В последнее время хозяин как-то захирел, то ли от того, что грустил по сыновьям, которые так ни разу родителей не навестили, то ли от того, что наскучила стареющая жена, то ли по другой причине. Он начал выпивать, иногда не ночевал дома и часто грубил супруге. Людмила приходила три раза в неделю, традиционно и нудно смахивала метёлкой пыль с антикварного барахла, натирала до блеска деревянную мебель, пылесосила ковры и готовила еду. В этот раз она не появлялась около недели, потому что хозяйка почти месяц находилась в Кисловодске, а Отар один ужинать не хотел, питался в ресторанах или заказывал еду на дом. Устьянцева знала в какое время она должна вернуться, поэтому заранее и приготовила обед.

— Вы не стали убирать? Почему? — Шапошникову показалось странным, что женщина тихо пришла с чёрного хода на кухню, приготовила еду и не поинтересовавшись, кто в доме и чем занимается, тихо исчезла.

— Вы только хозяйке не говорите. — Людмила прижала руки к груди. — Ещё подумает, что это я задом перед Отаром вертела. Он и раньше как бы заигрывал со мной в отсутствии жены, а в последнее время он вообще с катушек слетел, зажимал меня при каждом удобном случае. Я старалась на глаза и не попадаться. Ну его к лешему! Пришла, тихо приготовила обед и восвояси. А что он уже был мёртв в это время? — увидев утвердительные кивки полицейских, закатила глаза и перекрестилась. — От чего он умер? Уже известно? Сердечный приступ?

— Вы сказали, что это могло закончится именно так— что вы имели в виду? — Шапошников внимательно посмотрел на женщину.

— Отар пил до одури последнее время, много курил, распустился, стал какой-то рыхлый. Жена пыталась его урезонить и объяснить, что в его возрасте такие нагрузки на печень и сердце противопоказаны. Куда там, он и слушать не хотел, женщина для него никогда ровней не была, а уж указывать вообще не дозволялось.

Сергей вспомнил сидящего в кресле Сатырова. Тело обмякло, расплылось серой массой и руки сцеплены на животе, как у известного Ждуна. Он задумчиво произнёс:

— Убили твоего хозяина Людмила, и ты могла что-то слышать или видеть, на что может быть и внимания не обратила. Вспомни, в какой день ты приходила до этого раза?

— Ох, я думала, он сам помер от пьянства или сердца, или давление шибануло, или с лестницы с дурмана кувыркнулся. — она сложила руки на груди и задумалась на секунду. — Я в отсутствие хозяйки старалась не появляться. До этого я была неделю назад. Странного ничего в последнее время не заметила. Нечего мне больше добавить! Извините! — Устьянцева поднялась, порываясь уже вырваться из этого дома, где поселилась смерть, но вдруг остановилась в дверях. — А знаете, мой домишко в деревне, вниз этой же дорогой, так вот я два дня назад, как раз в пятницу ехала на автобусе за покупками в Питер и видела, как возле ворот стояло такси.

— Точное время вспомните? Может быть номер? — следователь оживился.

— Конечно, автобус ходит каждый час по расписанию. Время было четыре часа десять минут. А на номер я и внимания не обратила.

Глава 9

От мраморного пола и белых кафельных стен кабинета веяло холодом. Гульбанкин поёжился, натянул на себя майку и сел на краешек стула. На теле он ещё ощущал холодное прикосновение фонендоскопа, а руку, кажется, ещё сжимала манжета аппарата для измерения артериального давления. Из приоткрытого окна доносился весёлый шум улицы, и тонкая тюль колыхалась от лёгкого ветерка.

— Ну-с, милейший, сегодня с чистой совестью я могу отправить вас домой. — врач средних лет играл роль доктора Айболита, и у него это прекрасно получалось, пациенты ему верили и любили, а персонал хоть и похихикивал за спиной над странностями, однако уважал за профессионализм. Он ещё раз просмотрел медицинскую карту Гульбанкина и поднял небесно-голубые глаза на пациента. — Вы должны соблюдать все предписания, желательно раз в пол года ложиться в клинику для курса терапии, не злоупотреблять алкоголем, ни в коем случае не курить и, конечно, перестать нервничать и исключить по возможности все стрессовые ситуации. Это я категорически вам рекомендую! Пока вы собираетесь, я подготовлю выписку.

Эдуард Аркадьевич чувствовал себя почти как новым. Он легко дышал, у него появился аппетит, и сегодня утром он уже сделал зарядку. Александру он не видел целых два дня и почему-то начал скучать по ней. Для него это оказалось открытием. Гульбанкину хотелось разговаривать с ней, хотелось, чтобы её тёплые руки укрывали одеялом, он даже с удовольствием и без смущения оголял задницу для укола. Сегодня, после двух выходных, была её смена. Она мелькала мимо него, занятая другими, неотложными больными, разносила лекарства, капельницы, отвечала на звонки, в общем занималась обычной круговертью. Гульбанкин давно выучил режим и расписание больницы: колгота происходит в первой половине дня, когда поступают новые, пациенты, врачи отправляются на обход по палатам, отдают новые назначения, потом удаляются на операции. Неходячие больные получают завтрак в палаты, ходячие, шаркая тапочками по линолеуму, идут трапезничать в столовую. Эдуард знал, что к обеду колгота стихнет и только тогда он сможет спокойно поговорить с Александрой, но находиться в постылой палате, на потолке которой он уже знал каждую трещинку, уже не имелось сил. Ему хотелось домой, в уют, покой, к обычным запахам, привычным вещам, к своим бонсай. Он достал из шкафа одежду, понюхал рубашку— она ещё пахла одеколоном, которым он пользовался в тот роковой вечер убийства. Гульбанкин вспомнил мелочи, которые происходили в тот момент— лёгкий надрыв Петра Лещенко— «Ах эти чёрные глаза», обильный стол и застывшие, испуганные физиономии присутствующих, и Светочка безвольно обмякшая с серым лицом. В какую-то секунду мысли подкинули некую странность— Эдуард понял, что и в прекрасном доме его ждёт холодное и безысходное одиночество. Он начал искать ответ в своей душе, мыслях и сердце и неожиданно до него дошло, что совсем не желает покидать больницу, потому что в ней сейчас находится Александра! Гульбанкин решил во что бы то ни стало поговорить с ней до того, как выйдет из дверей лечебного заведения. Он позвонил водителю, чтобы тот забрал его через двадцать минут, а сам, сменив одежду, медленно вышел из палаты. Неторопясь и постоянно оглядываясь Эдуард направился по коридору, в надежде, что встретит медсестру. Она догнала его уже на лестнице, ведущей на первый этаж.

— Эдуард Аркадьевич.

Гульбанкин повернулся. Александра часто дышала от быстрой ходьбы, а в руках держала небольшую пластиковую папку.

— Вы забыли забрать у доктора выписку. — она смотрела спокойно, только тонкие пальцы, теребящие уголок синего пластика выдавали волнение. — Я переживала, что вы уедете не попрощавшись.

— Вы были очень заняты всё утро.

Все словесные заготовки моментально улетучились из его головы. Гульбанкин замолчал, не зная то ли пригласить Александру на ужин в ресторан, то ли в парк вместе с внуком, то ли к себе домой. Он так давно этого не делал, что забыл как это принято по правилам приличия. Потом наконец-то решился:

— Смена заканчивается завтра утром? Я буду ждать вас в парке напротив. Хорошо?

Александра Андреевна смутилась. Эта идея показалась ей не совсем привлекательной, потому что после смены лицо будет, как мочёное яблоко. Это хорошо, если ночь окажется спокойной и получится вздремнуть, а если больные по скорой начнут поступать один за другим, то по поспать вряд ли удастся. Да и платье у неё затрапезное, под халатом не видно, а на свидании будет чувствовать себя Золушкой в лохмотьях. Ещё туфли-балетки делали её фигуру квадратной тумбочкой, на каблуках бы она выглядела гораздо увереннее. Маникюр делала недавно, но сохранить его в процедурном кабинете, когда руки приходится мыть по тридцать раз на дню, задача невозможная. Александра уже собралась с духом, чтобы ответить, но тут, она заметила, как в двери вошёл высокий, светловолосый полицейский, который уже появлялся по душу Гульбанкина в стенах больницы, следом шагали двое в форме. Увидев Эдуарда Аркадьевича они направились прямиком к нему.

— Добрый день. — Шапошников достал удостоверение и, не выпуская из рук, помаячил перед носом опешившей парочки. — Гражданин Гульбанкин, вы должны проехать с нами.

В это время по лестнице спускался доктор и, увидев такую картину, с возмущённым видом устремился к компании.

— Что здесь происходит? Вы понимаете, что моему пациенту совершенно нельзя волноваться!

— Мы понимаем, — повернулся к нему Шапошников, — но вынуждены делать своё дело. Вы лечите, мы ищем преступников. И если ваш больной ни в чём не виноват, держать его насильно не будем. Разберёмся!

— Всё в порядке, доктор, — к удивлению присутствующих Гульбанкин выглядел совершенно спокойным, он повернулся к Александре и, порывшись в карманах, достал ключи. — Саша вы звонили домработнице?

— Да, но телефон не отвечает.

— Очень вас прошу, поезжайте и посмотрите, всё ли в порядке и дайте воду деревьям. На плошках прикреплена инструкция когда и сколько надо поливать.

— Не волнуйтесь, я всё сделаю.

— А наши договорённости остаются в силе. Ну может быть не завтра, но на этой неделе точно!

Конвоиры увели Эдуарда, а Шапошников повернулся к наблюдавшему за происходящем и растерянному врачу.

— Доктор, мы могли бы поговорить в вашем кабинете? Я не отниму много времени.

— Да, да, конечно!

Они поднялись на второй этаж, где перед входом висела табличка «Кардиологическое отделение». Доктор распахнул дверь, приглашая в кабинет. Разговор действительно не занял много времени. Полицейский выяснил, что Гульбанкин, хоть и не полностью, но поправился, однако процесс окончательного выздоровления теперь зависит только от него самого, в данных условиях он уже не нуждается в медицинской опеке, и держать его в больнице не имеет смысла.

— Скажите, а больной уходил куда-нибудь в пятницу?

— Вот на этот вопрос я вам не отвечу. Если он и отлучался, то об этом может знать дежурная медсестра.

— Чья смена была в пятницу?

Врач раздвинул бумаги на столе и уставился на график дежурств, придавленный стеклом.

— Как раз Александра Андреевна. Это она стояла рядом с Гульбанкиным.

— Медсестра дружит со всеми пациентами или выбирает состоятельных?

— Ну зачем вы так. — доктор укоризненно посмотрел на Шапошникова. — Саша очень душевный человек, больные её любят. — он прочистил горло. — Да, с Эдуардом Аркадьевичем возникли особо тёплые отношения. А что в этом такого? Она женщина одинокая, одна воспитывает внука.

— Могу я с ней поговорить?

— Один момент.

Доктор позвонил куда-то по телефону и через минуту в кабинет вошла старшая медсестра, тихонько прикрыв за собой дверь.

— Александра Андреевна, два дня тому назад было ваше дежурство, — обратился полицейский. — Вы не помните, Гульбанкин в пятницу куда-нибудь отлучался примерно с трёх до пяти часов вечера?

Женщина задумалась, она прекрасно помнила тот момент, когда у крыльца остановилось такси и в каком состоянии вышел Эдуард. В ней возникла мимолётная внутренняя борьба, и чтобы не смотреть на полицейского, она уставилась в синюю, пластиковую папку, которую так и не отдала Гульбанкину.

— Вы знаете, сколько в нашем отделении больных? Я за смену присесть не успеваю, не то чтобы следить за передвижениями пациентов. — она как-то внутренне осмелела и смогла открыто посмотреть на Шапошникова. — Это у вас тюрьма, где каждый находится под неусыпным надзором, а здесь каждый может идти куда хочет— в сад на прогулку, встречаться с родственниками, в буфет на первый этаж. Так вот специально за этим больным я не следила и где он находился в этот момент сказать не могу.

«Сказала, как отрезала. — усмехнулся про себя Сергей. — только скрывать эмоции не умеет и, похоже, что-то знает или видела. Ну да, шут с ней, то что надо знать, мы уже знаем.»

А в это время Рафик подводил итоги разговора с семьёй Переверзевых, и ожидал появление сына покойной Светочки вместе с невестой Юлей и сожителем Егором Колывановым. Весь вчерашний день он провёл в концерне, и у него создалось такое впечатление, что у каждого присутствующего на этой вечеринке рыло в пуху, у каждого какой-то камень за пазухой. Рафик выяснил, например, что один из компаньонов ухлёстывает за любовницей Гульбанкина и что эти ухлёстывания очень даже успешны и ответны, что Переверзев был женат на прекрасной женщине, но бросил её с сыном ради молодухи. Удалось выяснить, что Эдуард Аркадьевич отправил на пенсию начальника отдела кадров, который верой и правдой служил на предприятии много лет. В этот же день, по просьбе бывшей жены и её пасынка, назначил молодую, разбитную деваху Юлю, у которой ни опыта работы с персоналом, да и вообще никакого опыта, потому что нет года, как закончила Университет. Всё это были сплетни и пересуды, которых пруд-пруди на любом предприятии. Точно, как у Владимира Высоцкого:

— Словно мухи тут и там, бродят слухи по домам,

Абеззубые старухи их разносят по умам.

Всё это казалось мелочью и ерундой, но принималось во внимание, однако кое-какую серьёзную информацию Рафаэль всё-таки раскопал. Собственно это не касалось покушения на убийство непосредственно, но могло являться причиной или мотивом. Переговорив с сотрудниками бухгалтерии, с техническим отделом, стала понятна структура организации. Фермой и сырьём занимался Переверзев, а производством продукции на молокозаводе Юдинцев. Эти двое никак не пересекались, но могли в определённой степени влиять друг на друга, потому что каждый из них держатель акций, и каждый заинтересован в преумножении прибыли, а как бы третейским судьёй и боссом являлся Гульбанкин. Он катался за рубеж, привозил и внедрял новые идеи, заключал договора с партнёрами и привлекал инвесторов. Но вот в последнее время Эдуард Аркадьевич несколько отошёл от дел, и двое других имели возможность рулить в ту сторону, в какую пожелает, они ведь неподотчётны друг другу! А вот если босс вскроет документацию и отчётность, то тут придётся отвечать пополной. И если предположить гипотетически, вдруг Гульбанкин перестанет существовать на этом свете, то концерн просто распадётся— ферма со всеми угодьями отойдёт Переверзеву, а молокозавод с готовой продукцией заберёт, соответственно, Юдинцев. Так вот кому-то из этих двоих могло быть инетересно такое положение вещей, а может и обоим. Рафик размял сигарету и закурил, он позволял себе это только в отсутствии Шапошникова, понимал, что товарищу ещё трудно справиться с соблазном и табачный дым вместо отвращения снова потянет к старой, вредной привычке. Мыслями он снова вернулся к недавним посетителям. Переверзев показался ему каким-то мятым, факт страдал с похмелья, потел и булькал минеральной водой прямо из горла пластиковой бутылки. Жена Ирина периодически зыркала в его сторону зверским взглядом. Они не рассказали ничего нового о том застолье, кроме того, что Ирина точно слышала, что красное вино своей подруге навялил Егор Калыванов. Рафик сделал зарубку на этом факте, но занимала его совсем другая история. Сплетницы с концерна поведали ему, что Ирина больше года тому назад основала фонд, и если кто-то бы рассазал ему о чём вся эта канитель, Рафик наверное долго смеялся или решил, что это какой-то анекдот, но всё оказалось правдой. Полицейский навёл справки и покачал головой, потому что даже не верилось в такую чушь. Фонд, который основала Переверзева, оказался нацелен на защиту южноафриканских пингвинов. Мало того, она вступила во Всемирный фонд охраны дикой природы, который оказывал финансовую поддержку природоохранным мероприятиям, в том числе и в России. Но и этого ей показалось мало, она завязала отношения с Римским клубом, которые изучали гармонизацию отношений Человека и Природы. Казалось всё очень серьёзно, без дураков, но пингвины здесь при чём южноафриканские? Неужели в собственной природе не нашлось кого защищать, полным-полно исчезающих парно и не парнокопытных. Только всю основательность фонда подтверждали крупные денежные перечисления в Национальный банк Кейптауна, а это ни много не мало оффшорная зона. Рафаэль не поленился, открыл компьютер и посмотрел, нуждаются ли эти несчастные пингвины в защите. Оказалось, что дамочка не на пустом месте создала свой фонд, у неё имелась чёткая мотивация. Оказывается количество южноафриканских пингвинов сократилась в двадцатом веке в связи с деятельностью человека. Если к началу девятнадцатого века численность этого вида оценивалась в четыре миллиона особей, то к концу двадцатого осталось лишь десять процентов. В настоящее время этот вид пингвинов внесён в Международную Красную книгу. Благое дело затеяла Переверзева, но неужели в Южно Африканской Республике не нашлось своих защитников, своих богатых спонсоров? И кто такой дурень, который вложил деньги в основание этого фонда? Похоже этот дурень спит с Ириной Переверзевой в одной постели. У самой то денег на такие проекты. Родилась в небольшом, сибирском городке, в небогатой семье, после школы поступила в Питерский Университет на отделение «Экология и природопользование», по окончании устроилась на работу в Областной Департамент окружающей среды, а когда Александр Александрович собирал подписи для освоения новых угодий для фермы, там и встретил молодую, энергичную Ирину. Общими детьми они не обзавелись, а вот фонд образовался, и через него, как выяснил Рафик, проходили немалые средства. Ещё немного покопавшись, полицейскому стало понятно, что уставной капитал для основания благотворительной организации перетёк из кармана Сан Саныча, а точнее из «Сливочного царства». Вот под таким красивым и благородным прикрытием Ирина за хороший процент перегоняла через свой фонд грязные деньги некоторых политических деятелей и бизнесменов в южноафриканский оффшор. Понятно, что если бы такая организация существовала в интересах людей, например больных раком или детей инвалидов, то кто-то мог и спросить— «Где деньги? Кому вы помогли?», а пингвины по любому не спросят, тем более пингвины из Южной Африки. Эта история должна заинтересовать отдел по борьбе с экономическими преступлениями, а его, Рафика, занимали другие вопросы. Он подумал, что Переверзев никак не тянет на убийцу, мужик он, конечно, сильный, волевой, но может выпить, не контролирует себя в стрессовых ситуациях. Преступление совершить может только в сильном душевном волнении, а вот на хладнокровного убийцу, подсыпающего яд и наблюдающего за агонией жертвы не тянет. Зато его жена Ирина с металлическим взглядом, безупречной причёской и макияжем смахивает на Маргарет Теччер в лучшие годы политической карьеры, вот та, способна на жёсткий поступок. Особенный акцент в беседе на благотворительный фонд полицейский не ставил, решил доверить этот вопрос специалистам из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. У этих ребят не забалуешь, недели не пройдёт, как они расставят все точки над i, вот тогда можно будет плотно поговорить с Переверзевой и её мужем. А сейчас он узнал, что хотел и отпустил граждан с миром, да только будет ли этот мир в их семье и в их душах мало вероятно. Многолетний опыт полицейского подсказывал, что Александр Александрович снова напьётся, начнёт обвинять жену в том, что это она подтолкнула его к криминальному шагу. Она, в свою очередь огрызнётся, потом затаиться— будет думать как спасти капиталы и насколько она в опасности. В любом случае этот брак обречён. Рафик закручинился от этих мыслей, всё то он про всех знал, а вот как наладить собственное бытие не имел понятия. Старую семью разрушил, а новую никак склеить не получается. Любовь любовью, а вот жизнь, как узор на ковре соткана из мелких деталей, взглядов, слов, прикосновений, она соткана из правды, и если ты воспринимаешь эту правду такой какая она есть, голая, без прикрас, то всё образуется. Он невероятно скучал по своим сыновьям, но не говорил Наташе об этом, она видела его метания и искала проблему в себе. Рафаэль же в свою очередь наблюдал, как она иногда уходит в себя и размышлял, что много работает и уделяет женщине мало внимания. И даже не подозревал, что Наташа беременна и боится сказать ему об этом, а вдруг он скажет, что достаточно двоих детей, которые растут без отца и третьему не бывать! Он очнулся от невесёлых мыслей и затушил остаток сигареты.

— Ну-с, граждане обыватели, теперь ваша очередь! — себе под нос пробурчал Рафик.

В коридоре, как нахохолившиеся воробьи, сидели остальные участники драмы и ждали приглашения на беседу. Рафик не любил слово допрос. Со свидетелями он беседовал, а вот подозреваемых и преступников допрашивал, иногда и с пристрастием. Особенным, нордическим хладнокровием он не отличался, потому что кровь имел горячую, татарскую, особенный темперамент добавляла кровь грузинских предков. Он предполагал, что эта троица не скажет ничего нового— один из них вчера похоронил мать, второй сожительницу, ну а девушка тоже в переживаниях— вероятно запланировала пышную свадьбу с куклой на капоте, с фатой и криками «Горько», и всё это откладывается на неопределённый срок, если вообще не отменяется. Оказалось, что ошибался: им всем было что сказать, и через эмоциональный речевой поток Рафаэль наконец-то разобрал, что всё не так просто в этой семейке. Граждане пришли не траурно-печальные, а взвинченно— эмоциональные. Из допроса Рафик понял, что не учёл один аспект— похоронить-то одно, дело не трудное, житейское, а вот самое интересное начинается, когда приходит время делить наследство. Оказалось делить было что и было с кем, и от этого картина преступления несколько менялась, потому что появился новый подозреваемый Егор Колыванов. Пётр Еськов в красках живописал, и это подтвердила невеста, то, что полицейский уже узнал от четы Переверзевых, но не обратил на это особого внимания. Зато сейчас этот штрих приобретал другое значение— Егор налил отравленное вино Светочке. Картина вырисовывалась примерно такая: Колыванову надоело ублажать стареющую не по дням, а по часам сожительницу, но уйти в никуда он просто не мог— должен же Егорушка получить хоть какую-то компенсацию за утомительное время проведённое рядом с дряблым телом. Он делает предложение руки и сердца, наверное встаёт на колени, из последних денег покупает кольцо и просит сохранить всё в тайне, потому что стопроцентно уверен, если родственники, а главное сын узнает о предстоящем браке, то всеми силами постарается воспрепятствовать этому необдуманному шагу. Они, чтобы избежать случайных встреч и возможных пересудов, уезжают в Кингисепп, там и сочетаются браком на веки вечные, пока смерть не разлучит. И, по всей видимости, в планы Колыванова ждать смерти не входило, надо было ускорить этот факт, а чтобы отвести от себя подозрения, он подбрасывает карту Гульбанкину, зная марку вина, приобретает в винной лавке, приплачивает официанту, чтобы тот принёс отравленную бутылку и разыграл трагедию с ожогом. И всё-таки он испугался, что официант, узнав об убийстве, побежит в полицию. Егор приехал к нему домой и решил прикончить, да вот не рассчитал и официант Лёха остался жив и во многом благодаря тому, что вовремя подоспел сам Рафик. По любому выходило, что череда убийств бизнесменов, помеченных роковой картой, одна история, а смерть Светочки Еськовой другая. В голове Рафаэля сложилась отличная картинка, только одно не вписывалось в красивую схему— откуда Колыванов мог узнать о пиковом валете? Газеты писали об этих странных, ещё не раскрытых убийствах и Константина Троепольского, и Зиновия Ашкенази, завтра уже будут трепать имя Отара Сатырова, но нигде полиция не упоминала, а журналисты понятия не имели об игральной карте. Колыванов просто не мог этого знать! Ничего, сам расскажет. Рафик подписал повестку Петру и Юлии и пригласил в кабинет испуганного и потного Егорушку Колыванова. Войдя в кабинет, подозреваемый подавил свой страх, на вопросы отвечал без запинки и уверенно. В практике Рафаэля не было ни единого случая, чтобы убийца с первых минут дал признательные показания на себя, полицейский понимал, что и в этом случае будет то же самое, тем более, что прямые доказательства полностью отсутствовали. Егор уверено отрицал, что был даже близко знаком с официантом Кравцовым.

— Я видел его первый и последний раз в своей жизни! Или у вас есть доказательства обратного?

Рафик промолчал, он вынужден был согласиться, что ни улик, не доказательств нет. Посторонних отпечатков пальцев в квартире Кравцова не обнаружено. Свидетелей, что кто-то заходил или выходил от официанта тоже никого. Одна надежда, что парень скоро придёт в себя и сможет хоть что-то рассказать.

— Почему вы предложили жене именно красное вино?

— Светочка не пьёт, то есть не пила крепкие напитки, шампанское вызывало отрыжку, уж извините за анатомические подробности, белое вино слегка отдавало уксусом, об этом она сама мне сказала. Вот я и налил ей итальянского.

— А что пили вы сами?

— Я предпочитаю коньяк.

— Вы были знакомы со всеми присутствующими на этой вечеринке?

— Да, я уже как-то присутствовал на подобном мероприятии в этом доме. Хозяин консервативен, всегда приглашает одних и тех же. Я не беру во внимание прислугу, однако и домработница бессменная. Это были шапочные знакомства, за пределами дома Гульбанкина мы никак не пересекались. У нас слишком разные интересы, разговоры про навоз, коров, молоко ни меня ни Светочку не увлекали. Из них одна Марина— любовница Эдуарда могла поддержать беседу об искусстве, новых выставках или театральных постановках.

«Однако каждый раз тащились на такие мини банкеты, — подумал про себя Рафаэль, — боялись обидеть Гульбанкина, потому что по любой надобности лезли именно к нему со своими проблемами, знали, что он может решить любой вопрос». У полицейского никак не складывалось определённое мнение о Колыванове. Вроде как маменькин сынок, но ведёт себя уверенно и спокойно. Или за его спиной стоит кто-то, кто придаёт ему такую уверенность»?

— Какие отношения у вас были с Еськовой Светланой? — Рафик внимательно посмотрел в наивные, зелёные глаза Светочкиного мужа.

— Странный вопрос. — У Егора на глазах вдруг навернулись слёзы. Он заплакал без показушничества, без истерики, без заламывания рук, не тряс носовым платком, не рыдал и не сморкался. Слёзы катились крупными градинами по щекам, Егор смахивал их тыльной стороной ладони, а в глазах стояла густая тоска. — У нас была большая разница в возрасте, больше двадцати лет, но это не мешало нам просто любить друг друга. Мы одинаково мыслили, читали одинаковые детективы, смеялись над шутками ходили в кино и на выставки.

— Вы жили за её счёт?

— Как вам сказать, — Колыванов казалось даже ждал, что в один момент его кто-нибудь ткнётт носом в этот факт, но не обиделся или сделал вид, — я не мог содержать её в той мере, в которой она того заслуживала, моего жалования еле хватало на одного, и, если Светочка хотела, то делала мне подарки, а я не отказывался.

— А где вы жили до встречи с Еськовой.

— Я жил с мамой.

«Кто бы сомневался, — подумал Рафик, — ушёл от одной мамочки к другой».

— Я могу взглянуть на свидетельство о браке?

— Уж не думаете ли вы, что я ношу такие документы с собой. Я и паспорт никогда не беру, боюсь потерять.

— Хорошо. Когда вы зарегистрировали брак?

— Три месяца тому назад. В марте.

— Почему именно в Кингисеппском ЗАГСе?

— Мы оба так захотели. — замялся Егор.

— Теперь вы наследуете всё имущество своей жены, и мне кажется странной такая преждевременная кончина вашей супруги.

— Ваше право иметь сомнения, но у вас на меня ничего нет, и хочу вам сказать искренне— не там ищете! Я ни за что бы не причинил Светочке вреда. Я жил с ней, как у Христа за пазухой и я любил её.

— Однако вы не откажетесь от квартиры и дачи в пользу её сына?

— Я её муж и это теперь всё принадлежит мне по закону.

Для задержания у Рафика пока не имелось ни малейших оснований, и он вынужден был отпустить Колыванова с миром, однако возросла уверенность в том, что обязательно что-нибудь на него нароет. Он даже представить себе не мог в какой стороне ждёт находка.

Она проснулась от монотонного шума и в первый момент не могла понять происхождение шума и где находится. Марина открыла глаза и увидела квадрат огромного окна и шевелящиеся от ветерка льняные шторы. Она ощутила аромат кофе и, сладко потянувшись, села на кровати. Теперь ей стало видно, как бирюзовое море облизывает песчаный берег. В комнату вошёл Николай, неся на подносе турку и две чашки.

— Доброе утро.

— Ух ты! В первый момент, я подумала, что это сон.

— Это грубая реальность, дорогая.

— Да куда уж грубее, всегда бы так. — засмеялась Марина.

Они прилетели в Анталию вечером, пока добрались до виллы, опустилась густая темнота, они перекусили кое-чем, выпили вина и уснули, как только добрались до кровати.

— Когда мне хочется побыть одному, я прилетаю сюда, снимаю именно этот дом, потому что отсюда потрясающий вид. Теперь и ты знаешь моё убежище.

— Не сожалеешь, что рассекретил свой тайный бункер?

— В мои планы не входит иметь от тебя хоть какие тайны. Ну может, совсем незначительные.

Он разлил кофе и протянул чашку женщине. Николай любовался её необычной красотой. Может для кого-то она казалась заурядной с кудрявой, седой головой, а он любил каждый сантиметр её тела. Она даже чашку держала изящно сломив запястье, и оттопырив наманикюренный мизинчик.

— Почему ты развёлся? — Марина тронула Николая за руку.

— Я не хочу об этом говорить. Это прошлое.

— И ты не хочешь знать что было раньше в моей жизни?

— А зачем? Ты мне нужна сегодняшняя.

— Если я мошенница, аферистка или даже убийца?

— Ну ничего, если ты попадёшься, я буду тебе передачки привозить в тюрьму или подстрою побег. Нельзя простить предательства и измены, остальное мелочи. — Николай обнял её за плечи и прижал к себе. — Только об одном я хочу тебя просить— мы должны разговаривать обо всём. Я хочу знать что тебя тревожит, что делает счастливой, когда у болит живот или сердце, если тебе хочется плакать, не стесняйся, плачь, хочется смеяться, я хочу радоваться вместе с тобой. Жизнь до примитивности проста и усложнять её недомолвками и молчанием нет смысла.

Они вырвались из душного Петербурга к Средиземному морю буквально на пять дней. Для Марины эта поездка вообще оказалась полной неожиданностью. Николай позвонил и попросил решить вопрос с начальством по поводу нескольких свободных дней. Она не стала выяснять по телефону что задумал Юдинцев, отпросилась без труда, а вечером после работы он ждал её у входа в редакцию. Куда они летят Марина узнала, когда объявили посадку на рейс в турецкую Анталию. В последнее время она просто плыла по течению и полностью полагалась на так неожиданно возникшего в её жизни Юдинцева. Она сама не ожидала, но с каждым днём всё больше привязывалась к этому крупному, лысеющему мужчине. Если раньше её привлекали харизматичные мачо типа мужика с рекламы сигарет «Кэмел», то сейчас для неё открылся неожиданный факт, что в мужчине важнее всего любовь, которую он испытывает к женщине. Что толку с красивого качка, который любуется игрой своих мышц и использует женщину в качестве сексуального объекта. Юдинцев не обладал харизмой, которая притягивает женщин, в нём Марина находила массу недостатков. Например он жутко матерился если попадал в пробку, он агрессивно водил автомобиль, позволял себе не бриться каждый день, не закрывал тюбик с зубной пастой, разбрасывал везде свои носки. Но у него имелось неоспоримое, стопрцентное достоинство— он любил её и не просто любил, Николай окружил её такой заботой, что скоро она уже не принимала ни единого решения самостоятельно.

Прошло два дня в неге, безделье и праздном препровождении времени. Они обедали и ужинали в маленьких кафе и ресторанах, купались в море, пили вино и наблюдали за закатом. Марина отключила телефон, но через два дня вечером решила всё-таки открыть компьютер и посмотреть новости. Через несколько минут она позвала Николая.

— Представляешь, Гульбанкина арестовали по подозрению в в серии убийств.

— Да ну, эта какая-то ошибка. Какой из Эдуарда убийца? — через её плечо он заглянул в компьютер, потом спохватился. — Ты что, решила броситься ему на помощь? Хочешь вернуться в Питер? Марина, в данной ситуации мы ничем не сможем ему помочь!

Из всего сказанного ей понравилось слово «мы». Они ещё не являлись семьёй, но уже переплелись общими желаниями, стремлениями и мыслями.

— Послушай, но мы ведь не можем просто сделать вид, что ничего не происходит. Гульбанкину, вероятно, нужен адвокат, который должен разобраться в происходящем. И потом, неизвестно сколько его будут держать в СИЗО, Евгения Степановна не будет работать за идею без зарплаты, а кто-то должен следить за домом, да и за решётку передачки носить.

— Давай договоримся так: сегодня же позвоню своему адвокату, и он подключится к делу, а ты найди способ связаться с домработницей, предупреди, что оплата гарантирована. — Николай раздосадованный вышел на балкон, тут же вернулся и обнял Марину. — У нас осталось три дня, может не будем засорять это время проблемами, которые нас не касаются напрямую.

— Хорошо. Надеюсь за три дня ничего страшного не произойдёт. — согласилась Веденеева. — Но ты обещал позвонить адвокату!

— Да, конечно. — рассеянно произнёс Юдинцев. — Марина, а ты помнишь, что говорил Эдуард перед тем, как у него случился сердечный приступ? Что-то про какую-то карту, про то, что хотели убить именно его. Ты не знаешь, что он имел в виду?

Женщина задумалась на несколько секунд, перебирая в памяти всё, что произошло в тот вечер.

— На вечеринку я приехала одна из первых. В доме никого постороннего не было, не считая самого Гульбанкина и домработницы. Евгения Степановна кашеварила на кухне, а Эдуарду не терпелось со мной чем-то поделиться. — Марина закусила губы, вспоминая точно, что тогда говорил бывший любовник. — Он был очень испуган, сбивчиво рассказал, о полученной чёрной метке. Я точно не поняла что он имел в виду, но именно тогда на ум пришло, что это как-то связано азартными играми.

Веденеева, сама не зная почему умолчала об истории с царским червонцами. Позже она раскопала в себе эту причину. Гульбанкин доверил ей свою тайну, как самому близкому человеку, а она уже дважды предала его— первый раз когда открыла историю о золоте любопытной матери, а второй, когда просто-напросто ушла к Юдинцеву. Она понимала, что было бы гораздо порядочнее объясниться открыто с бывшим любовником, и она старалась встретиться и поговорить, но всё время что-то мешало. В больнице он то спал, то медсестра стояла на страже его покоя, Марине даже, в какой-то момент показалось, что сам Гульбакнкин избегает встречи с ней, а вот сейчас ещё и арест. Удивлённый Юдинцев не заметил задумчивости женщины и лишь, округлив глаза спросил:

— Я что-то не понял, во всех смыслах порядочный Эдуард Аркадьевич подвержен тайным страстям?

— Да, Гульбанкин игрок и никогда не скрывал этого. Он как-то рассказывал, что собирается определённый круг людей, весьма состоятельных, играют по крупному. Вот как-то произошёл один неприятный инцидент, кажется кто-то спустил крупную сумм, но ему не дали отыграться. — Марине вдруг захотелось защитить бывшего любовника. — Но он мог контролировать свой азарт, никогда не проигрывал крупные суммы, а вот в выигрыше оказывался чаще и в этой истории он не замешан, лишь оказался невольным свидетелем.

— Ты его защищаешь? — мужчина досадовал на себя за чувство ревности, которое возникло совершенно неожиданно, но ничего не мог поделать. — Ведь получается, что из-за него погибла ни в чём не повинная женщина!

— Я лишь хочу быть объективной. Ему и так не сладко— после инфаркта попасть прямиком на нары. Надо хотя бы выяснить, в чём его обвиняют! Уж Светочку губить не имело ни какого смысла! А что касается азартных игр это, конечно порок, но кто не без греха. Вот ты, наверное тоже обуреваем тайными страстями?

— Именно так. Моя страсть это ты!

Рафик вернулся домой поздно. Каждый раз он корил себя за это, но дела одно важнее другого задерживали его на службе. Наташа претензий ему не предъявляла, понимала, что не пиво дует в забегаловке после работы. Однако сидеть одной вечерами у телевизора тоже мало радости. Она ещё не обзавелась знакомствами, подружками, не определилась какому парикмахеру доверить волосы— тому что за углом, или лучше поехать в центр. И всё-таки жизнь в Санкт— Петербурге вместе Рафаэлем постепенно налаживалась, её приняли на работу в «Эрмитаж» пока только внештатным переводчиком и с испытательным сроком, но и о такой должности многие мечтают во снах. Ещё на выходные родители мужа пригласили их на ужин. Наташа немного побаивалась этой встречи, потому что была наслышана о крутом характере матери, но сиди не сиди, а когда-то надо внедряться в новую семью.

— Поужинаешь без меня? — она встретила мужа возле дверей, зевнула и махнула рукой в сторону кухни. — Еда на столе, надеюсь ещё не остыла. Мне завтра рано вставать. Небольшая командировка наметилась.

— Без тебя нет аппетита. — Рафик поцеловал женщину и направился в ванную мыть руки, Наташа двинулась следом. — Куда командировка? — он крикнул громко, чтобы она услышала его из-за шума воды.

— В Кингисепп. Из Англии приехал один учёный, пишет научный труд о церковной архитектуре семнадцатого века. — она протянула полотенце. — Там в тысяча семьсот восемьдесят втором году был построен Екатерининский собор. Построил его знаменитый тогда архитектор Антонио Ринальди. — Рафаэль двинулся на кухню и уселся за ужин, Наталия, не прерывая рассказ, устроилась напротив, и так увлеклась, что забыла про сон. — На том месте, где был постоен собор, стоял деревянный храм, но он сгорел, вот тогда был предусмотрен новый проект уже каменного храма. По указу императрицы Екатерины второй началось возведение. Изначально хотели построить собор с одним куполом, но завершили строительство с пятью куполами. В тридцать четвёртом году прошлого века собор во имя Екатерины Александрийской закрыли, приравнивая к культовому учреждению, и только в девяностых храм был передан в руки православной общине, и был освещён митрополитом Ладожским и Санкт-Петербургским Владимиром. Говорят, храм приводит в восхищение, потому что высота храма сорок пять метров и внутреннее убранство впечатляет.

— А с кем ты едешь?

— Эрмитаж выделил мне машину, так я и этот учёный должны управиться за один день. Он совершенно не понимает русский и без переводчика ему не обойтись.

— Ты не против, если я поеду с вами?

— Конечно, тебе тоже будет интересно?

— Наташа, мне всё интересно с тобой, но я хочу проверить кое-какую информацию в Кингисеппе пока вы будете наслаждаться красотами собора.

Она обняла его за шею.

— Я бы никогда не расставалась с тобой.

— И я. Жаль, что я не Рокфеллер и вынужден работать. Но завтра я твой на весь день! Во сколько выдвигаемся?

— Служители церкви предупреждены о нашем визите. Там мы должны быть в десять утра, машина заедет за нами в половине восьмого.

После ужина Рафик позвонил начальству и предупредил, что будет завтра после обеда, а утро потратит на проверку информации.

Глава 10

Гульбанкин чувствовал себя спокойно и это сбивало с толку Шапошникова. Он ожидал, что бизнесмен начнёт качать права, угрожать жалобами в Министерства и ведомства, а потом налетят адвокаты всех мастей, подадут кучу апелляций и арестант выйдет из СИЗО до того, как полицейский успеет хоть что-нибудь выяснить. Он окажется свободен под подписку о не выезде, под хороший залог или под домашний арест, и ни один из вариантов не устраивал Шапошникова, потому что на расстоянии от обвиняемого и без оказания на него определённого давления, узнать правду почти невозможно. В его практике случались такие феерические освобождения из под стражи и буквально через неделю дела разваливались, а обвиняемые улетали птицами в заграничные, тёплые края. Однако Эдуард Аркадьевич не требовал к себе особого внимания, не настаивал на звонке адвокату и молча уселся в воронок. Сергей не стал откладывать допрос в долгий ящик и, как только прибыли в Управление, он попросил дежурного выделить кабинет для допроса, потому что в их кабинете сотрудники «Службы ремонта» чинили кондиционер.

— Вы, кажется не удивлены такому повороту событий? — Шапошников с любопытством посмотрел на Эдуарда. Тот был бледен, но не испуган и не растерян.

— Не удивлён и даже ждал, хотя не так скоро. Как вы вышли на меня? — Гульбанкин криво ухмыльнулся и констатировал. — Таксист. Вы нашли таксиста, который меня привёз и увёз назад в больницу.

— Так может вы начнёте с самого начала? О том, например, где и как вы познакомились с Константином Троепольским, откуда вы знаете и когда в последний раз видели Зиновия Ашкенази, зачем поехали к Отару Сатырову? — Шапошников выдержал небольшую паузу, и, напустив на себя большей уверенности, продолжил. — Собственно я и так всё знаю, сам могу вам рассказать, конечно, за исключением некоторых подробностей. Хотелось бы знать мотив, зачем вы так жестоко расправились со своими знакомыми. Я почему-то не совсем уверен, что они ваши друзья. И ещё, кто должен быть следующий?

— У вас бурная фантазия, господин полицейский, интересно послушать вашу версию.

— Хорошо. Точно не знаю на какой почве вы сошлись, но эти люди ваши знакомые. Вероятно вы что-то не поделили, скорее всего всё дело в деньгах, потому что все убитые очень богатые люди. Мы навели справки и выяснили, что в конце мая, когда было найдено тело Константина Троепольского, вы находились во Франции в Тулузе, якобы на сельскохозяйственной выставке, а это всего в двух часах езды на автомобиле от города Байонна. Во время смерти еврея Ашкенази, свидетели утверждают, что вас видели в окрестностях посёлка Свияга. Ну а про осетина Сатырова и говорить нечего— вся прихожая заляпана вашими отпечатками пальцев, да и таксист железный свидетель. Собственно здесь относительная ясность. Вопрос в другом— кто следующий и при чём здесь пиковый валет?

— С самого начала хочу сделать заявление: я никого не убивал. С Троепольским и Ашкенази встречался давно, а к Сатырову приехал для того, чтобы предупредить об опасности. Да только поздно, кода я зашёл в дом, он уже был мёртв.

— Давайте сделаем так, как будто я вам поверил, а вы начните с того времени, как познакомились с этими людьми.

— Это долгая история. — Гульбанкин опустил глаза, как будто удаляясь в прошлое.

— Я не тороплюсь. Особенно если истории интересные.

— Я не агнец безгрешный, во мне, как и во многих живут пороки. Я никогда ничего не коллекционировал, ни марки, ни спичечные этикетки, ни картины. Обжорство и пьянство не моя слабая сторона, как в молодости, так и сейчас могу довольствоваться малым. Однако в моих жилах течёт кровь деда, который был очень азартным и удачливым игроком. Мне передалось это по наследству. Я любил игру и, как правило, всегда выигрывал. Но я никогда не позволял взять игромании верх над собой. Я всегда умел остановиться, даже если чувствовал, что партнёр готов спустить не только свой автомобиль, дом, но и собственную душу. Уже больше года я не даю волю своему влечению. Игру заменила японская национальная культура.

Гульбанкин замолчал, чтобы перевести дух, а полицейский прикинул, если выслушивать рекламу собственного благородства этого товарища, то из кабинета они не выйдут долго, точно не сегодня и решил направить разговор в интересующее русло:

— Эдуард Аркадьевич, давайте ближе к делу.

Гульбанкин в ответ рассеянно кивнул.

— На игру мы встречались может быть два, три раза в месяц. Люди состоятельные, интеллигентные и солидные. Ставки были достаточно высоки. Я не то чтобы трус, но как уже говорил, меня всегда что-то останавливало, я не играл бездумно и если проигрывал, то заканчивал игру и уходил из-за стола. Другие мои товарищи были не такими, некоторые спускали за ветер огромные суммы. Иногда игра затягивалась до самого утра. Глупую и легкомысленную молодёжь не приглашали, они не умели себя контролировать, а остальные знали друг друга, но не дружили. Вообще, зачастую не знали кто какую профессию, должность имеет, интерес составляли лишь карты и игра. В наш круг трудно было появиться постороннему, новички появлялись только по рекомендации кого-то из игроков. Так вот одного такого привёл я. Мы познакомились случайно на какой-то выставке, кажется японского искусства и подружились. Я увлекался бонсай, и он имел такое же хобби. Мы обменивались опытом, иногда из Японии он привозил новые идеи. Его имя Родион, кажется он работал японском то ли консульстве, то ли в какой-то автомобильной компании здесь в Санкт-Петербурге. Я точно не знаю.

— Почему вы говорите об этом человеке в прошедшем времени?

— Я потерял его из виду и не знаю где он сейчас и что с ним. Но тогда, в связи с ним, случилась одна неприятная история. Я как-то пригласил его в нашу компанию и представил другим приятелям. Постепенно Родион стал вхож в этот круг. Встречались мы в основном в доме у Сатырова, иногда в городе на квартире Троепольского. Это потом, я прочитал в газетах, что его обвиняли то ли в коррупции, то ли мошенничестве, то ли во взятке, но он спешно покинул Россию. Нечто подобное произошло с Ашкенази и он укатил в Израиль. В тот день мне не везло, что случалось довольно редко, я разозлился и решил прекратить игру пока раздражение не заставило меня снова сесть за стол и снова включиться в процесс. В доме Сатырова никого кроме нас не было. Отар старался чтобы ни жена, ни прислуга не встречались с гостями даже случайно, потому что иногда приезжали люди очень видные и известные, и которым огласка была совершенно ни к чему. Я сбросил карты, вышел на кухню и приготовил кофе. Сколько времени я отсутствовал даже не помню, а когда вернулся в комнату, то застал такую нелицеприятную картину— Родион сначала умолял присутствующих дать ему возможность отыграться, потом внезапно упал на колени и начал рыдать. Кто-то призвал его к благоразумию, попытался поднять, все как-то стушевались, почувствовали себя неловко, игра скомкалась, и все засобирались по домам. А Родион продолжал умолять, приговаривать что-то про сестру, что нужны деньги, что он не может вернуться ни с чем. Уже в холле, когда толклись у вешалки, одевая куртки и плащи, парень сказал внятно и без истерического надрыва, что-то вроде того, что теперь я буду для вас Пиковым валетом не по закону, а по справедливости. Никто даже внимания на это не обратил, думали, что у парня крыша поехала от отчаяния, а я понял, что Родион не шутит. Как я уже говорил, мы интересовались японским искусством и не только прикладным. В переводе Григория Чхартишвили в одном издательстве были выпущены неизвестные ранее японские авторы Юкио Миосима, Кэндзи Маруяма, Ясуси Иноуэ и другие. Нас с Родионом объединяла эта тема и даже, как-то мы попали на книжную выставку, где проходила встреча с этим переводчиком. Это потом я узнал, что Чхартишвили и есть Борис Акунин, который блистательно написал целую серию про Эраста Фандорина. Потом я очень увлёкся этим литератором и читал почти все его новинки. Так вот у него есть книга «Пиковый валет» про банду нахальных мошенников, там одна глава так и называется «По закону или по справедливости!

— Я что-то не понял, при чём здесь это?

— Как вам объяснить? Я и сам толком разобраться не могу. Понимаете, почти все из присутствующих в этот вечер были мошенники. Они награбили капиталов предостаточно. Каждый из них мог бы спокойно и безболезненно обойтись без проигрыша этого несчастного, мало того, могли бы просто одолжить нужную сумму. А ведь он ничего не просил, лишь взывал о возможности отыграться. — Гульбанкин задумался на секунду. — Мой дед прошёл сталинские лагеря, мне не довелось свидеться с ним, он ушёл из жизни рано и при странных обстоятельствах. Мать рассказывала, что вернулся он крепким картёжником. Старик мало что поведал про лагерную жизнь, но кое-что до меня дошло со слов матери. На зоне играли, обычно, на всё— на тряпки, на деньги, под ответ, на подушку и паёк. Бывали случаи проигрыша на паёк на месяц или два вперёд. Однажды зимой игра разошлась. Сначала на кон поставили барахло, тряпки, потом на пайки хлеба, дальше, больше— обеды ужины. Проигранное переходило из рук в руки и наконец, скопилось у трёх лучших игроков камеры. Проигравших оказалось много, некоторые были «в замазке» на целых три месяца. Лагерное начальство устроило собрание, на котором предлагалось прекратить выплату долга, так как люди едва держались на ногах от голода, но никакие уговоры ни к чему не привели. Отдать долг первейшая задача для проигравшего. Однажды старый вор проиграл «под ответ» двести рублей «через пятнадцать минут» (ему должен был принести прикормленный охранник). Когда деньги через пятнадцать минут не появились, он пошёл в переплётную, отрубил два пальца ножом для резки бумаги и вернул ими долг. В игре есть свои правила и порядки. Обычно матёрый картёжник, садясь за стол, заранее объявляет: «имею проиграть столько-то». Хорошим тоном считается не жалеть проигранных денег и не выражать радости при крупном выигрыше. «Плачу, как граф, и получаю, как разбойник»! Понимаете, время изменилось, за столом не уголовники матёрые сидели, а люди состоятельные и важные, да только законы не изменились! Они содрали последние деньги с этого несчастного, для которого на кону стояла жизнь!

— Себя вы не причисляете к категории мошенников? — съехидничал Сергей.

— Я капиталы заработал тяжёлым трудом. — вскинув голову ответил Гульбанкин. — Могу распоряжаться ими по своему усмотрению.

— Получается так: пока ваши товарищи обдирали как липку этого Родиона, вы отсутствовали и в игре не участвовали? И тем не менее, по вашей версии, он покушался и на вас?

— В тот момент я мог ему помочь, но не сделал этого.

— О какой сумме шла речь?

— В этой среде не принято называть конкретные цифры, каждый знает сколько спустил и сколько получил. Я лишь оказался свидетелем финальной, драматической сцены.

— Ну хорошо, предположим, я поверил в вашу версию. На чём уехал этот Родион после инцидента?

— Точно не знаю. Я приехал, он уже находился в доме и уехал когда гости разошлись.

— Сколько за столом всего игроков находилось в тот вечер?

— Мне надо вспомнить. — Эдуард задумался, потом тяжело вздохнул. — Нечего вспоминать— трое, которых вы уже знаете, мертвы, я, Родион и был ещё один. — мужчина выдержал паузу. — Некий Левченко Александр.

— Кто это?

— Я не могу вам сказать. — Эдуард замешкался.

— Почему? — искренне удивился Шапошников. — Если следовать вашим соображениям, то ему тоже угрожает опасность!

— Вот в этом я не уверен. Но вы сами можете навести о нём справки.

— Не говорите загадками. — полицейского начала раздражать манера Гульбанкина витиевато выражать свои мысли. Какой-то широчайший диапазон у этого умника, и разглагольствует о современной литературе, и знает лагерные байки, и даже уже убийцу вычислил. Вдруг его пронзила догадка. — Вы хотите сказать, что этот Александр Левченко из наших?

— Похоже на то. — Эдуард пожал плечами. — Мы не наводили справки друг о друге, во всяком случае я под шкуру никому не лез, в друзья не набивался. За столом мы были лишь партнёрами по игре. А про Левченко я понял случайно— на заднем сиденье его автомобиля увидел полицейскую фуражку с высокой тульей. Такие позволяют себе высокие чины. То, что не простой служака выдавала выправка, вёл он себя уверено, иногда проигрывал крупные суммы, очень крупные.

Шапошникову фамилия эта ничего не говорила, и заняться поисками этих двух инкогнито— Родиона и Левченко он решил позже. Да и возникали сомнения в том, что эти персонажи не плод воображения Эдуарда Аркадьевича. Полицейский не мог скрыть скептического выражения лица и такого же звучания голоса:

— Всё это, конечно, интересно и трогательно, располагается в плоскости морали и нравственности, а вот убийцу надо искать на земле, в реалиях нашей жизни. И ваши рассказы не могут отвлечь следствие от того, что подозреваемый номер один это вы, Эдуард Аркадьевич. В вашем доме был проведён обыск, и в нижнем ящике письменного стола обнаружены неопровержимые улики: пуговица с рубашки Зиновия Ашкенази и баночка с тональным гримом, предположительно схожего с тем, который оставлен на карте с изображением пикового туза в доме Троепольского Константина.

Гульбанкин ошарашенно молчал. Всё, что он пытался объяснить следователю, рассыпалось на незначительные, мелкие кусочки, которые он собирал мысленно в одну картину, лёжа на больничной койке. Его неожиданно озарила жуткая мысль:

— Так что по вашему, я специально отравил Светочку, чтобы отвести подозрения от себя?

— Я надеюсь вы сами расскажете об этом. Хочу вам напомнить всем известную фразу— чистосердечное признание облегчит вашу душу и сократит срок пребывание в местах не столь отдалённых.

— Мне не в чем признаваться! И этих вещей, этих улик, просто не может быть в моём доме! Я не встречался с Ашкенази и Троепольским почти полтора года, а Сатырова увидел уже бездыханным.

— Доктор предупредил, что вам нельзя волноваться, поэтому на сегодня мы закончим беседу, продолжим завтра с новыми силами.

— Но вы хотя бы попытаетесь найти Родиона? — голос Эдуарда осип, потерял силу и уверенность. — И ещё этот Левченко может подтвердить его существование и то, что эта история не моя фантазия.

— Давайте так: в камере у вас будет время вспомнить все подробности, касаемые этого парня— сколько лет, есть ли обручальное кольцо на пальце, цвет волос, глаз, правша или левша, какой автомобиль, в общем всё, что может помочь в поисках.

— Как в камере?! — взгляд Гульбанкина совсем потух, а в голосе прозвучало отчаяние. — Я должен позвонить своему адвокату!

— Конечно, имеете право. — Шапошников придвинул городской телефон. — Звоните!

В Кингисепп приехали в одиннадцатом часу. Рафик чувствовал себя раздосадованным, разобиженным и одиноким. Сам понимал, что ведёт себя, как эгоистичный ребёнок, старался взять себя в руки, но ничего не получалось. Утром, когда подъехала служебная машина, и в ней на заднем сиденье устроился симпатичный, пожилой англичанин, Рафик уселся вперёд, давая возможность жене комментировать и переводить, в общем делать всё, чтобы гость не чувствовал себя обделённым вниманием. А гость и не чувствовал, они с Наташей много говорили, смеялись и жестикулировали. Зато законный муж сидел истуканом на переднем сиденье и ничего не понимал. Ну хорошо, ещё не законный, но эта красивая женщина теперь живёт вместе с ним и спит с ним в одной постели, а этот, норовит даже ручку поцеловать. Вот гад! Рафик ловил в зеркале происходящее за спиной и злился, достал сигареты, чтобы закурить, но Наташа возмущённо замахала руками и перешла на русский:

— О, Рафаэль, прошу тебя, только не табачный дым! Мне будет плохо!

Мужчина ничего не сказал, молча засунул сигареты в карман и краем глаза увидел, как водитель криво ухмыльнулся. Но вскоре настроение Рафика улучшилось. Сначала водитель высадил любителей церковного зодчества. Потом подвёз полицейского к ЗАГСу. Это оказалось одноэтажное здание, пристроенное к многоэтажке. Начальница в начале рабочего дня ещё находилась на месте. Рафик знал этот тип местных управленцев, которые не успев появиться на службе, разворачиваются со словами: «Я в банк или я в Администрацию, или я в типографию, или я по делам. Буду после обеда». Вот сиди и жди её доскончания века. В кабинете свежо пахло густой, экзотической парфюмерией. Женщина полная, с густым макияжем и чёрными, крашенными волосами встретила посетителя недружелюбно, но моментально изменилась, увидев корочки полицейского, да ещё из Санкт-Петербурга.

— Да, слушаю вас. — дама даже привстала в порыве невольного угодничества.

— Вы не могли бы посмотреть точную дату регистрации брака между Егором Колывановым и Светланой Еськовой.

— Конечно. В каком году предположительно это произошло?

— Этот год, март месяц, но давайте на всякий случай посмотрим ещё и апрель.

Женщина активно и быстро защёлкала клавишами на компьютере. Прошло несколько минут, потом она оторвала взгляд от монитора и растеряно посмотрела на Рафика.

— Брачующихся с такими фамилиями я не нахожу ни в марте, ни в апреле. Может быть другой месяц или прошлый год?

— Прошлый год нет, это точно, а вот этот посмотрите полностью.

Женщина ещё несколько минут сидела, уставившись в компьютер, потом повернулась и отрицательно покачала головой.

— Странно. — Рафик задумался на секунду. Он помнил, как Пётр с Юлией уверенно заявляли о том, что своими глазами видели официальный документ, удостоверяющий брак. — В Вашем городе только один ЗАГС?

— Только один. Это у вас в Питере в каждом районе, потому что проживает больше пяти миллионов человек, а в нашем городе численность населения сорок семь тысяч. Нам одного ЗАГСА за глаза хватает.

Рафик уже поднялся уходить, как в голову пришла одна совершенно неожиданная мысль.

— А если кто-то из сотрудников вдруг испортил бланк, что вы делаете?

— Такое не исключено, живые же люди работают, но это случается довольно редко. Если бланк испорчен, то составляется акт, потому что все документы идут под номерами. Мы же не можем без объяснения причин перескочить например с номера пятьдесят восьмого на шестидесятый при выдаче свидетельства о смерти. Как мы объясним, куда делся умерший под номером пятьдесят девять, то же самое с регистрацией брака, развода и рождения ребёнка.

— Вы можете вспомнить последний такой случай?

— Вы не подумайте чего-нибудь плохого, — смутилась начальница, — в нашем коллективе работают прекрасные сотрудники. Но вот четыре дня назад произошло такое происшествие. Одна женщина обратилась к нам за дубликатом свидетельства о браке. Оригинал оказался утерянным, а ей для каких-то целей нужно было подтверждение. В таких случаях мы выписываем точно такой же документ, на таком же стандартном бланке, только уже под другим номером и в углу ставится пометка «Копия». Так вот наша сотрудница Мирра Евгеньевна допустила ошибку, пришлось выписать новый бланк, а старый, как положено по акту был списан.

— И часто такое происходит?

— Нет, что вы! Мирра Евгеньевна Спивакова лучший наш сотрудник, она давно работает, и с ней это в первый раз.

— Вы сами видели этот испорченный бланк?

Начальница нахмурилась, вспоминая.

— В этот день было много посетителей, как будто прорвало— за разводами, свидетельствами о смерти, рождения ребёнка. Принимали все сотрудники ЗАГСа. В этой канители я не проверяла сделанную работу. Да у меня нет причины не доверять сотрудникам, тем более таким порядочным, как Спивакова. Она давно на пенсии, но уходить пока не собирается.

— Вы можете выписать для меня номер испорченного документа?

Женщина открыла толстую папку и через минуту протянула листок.

— Теперь вы можете мне объяснить к чему все эти расспросы?

— Конечно! Но только это между нами! — Рафик приглушил голос и хитро прищурил глаза. — В Питере всплыли пустые бланки свидетельства о браке. Так вот мы проверяем откуда утечка.

— А при чём здесь эта пара Колыванов с Еськовой и почему именно наш, кингисеппский ЗАГС?

— Мы все учреждения области проверяем. — выкрутился полицейский. — Большего я вам сказать не могу.

— Первый раз слышу о таких афёрах. — начальница с недоумением посмотрела на Рафика. — А в чём может состоять мошенничество? Да и что толку с пустых бланков, к нему ещё и печать ЗАГСа нужна, а её подделать очень сложно.

— Я могу поговорить с Миррой Евгеньевной, так кажется, в вашем кабинете с глазу на глаз.

— Подождите, я её приглашу.

Через несколько минут в кабинет вошла костлявая, высокая дама, возраст которой, на первый взгляд, определить было невозможно из-за очков в элегантной оправе, яркой косметики и изобилия различных украшений.

— Присаживайтесь. Я хочу задать вам несколько вопросов. Меня интересует лишь испорченный вами бланк три дня тому назад.

— А что с ним не так? Я допустила ошибку в написании фамилии, потом составила акт, под которым подписались ещё двое моих коллег и уничтожила документ.

— Как уничтожили?

— Ну не съела же! Порвала и выбросила в корзину для бумаг. А что надо было съесть?

«У дамы железные нервы. — подумал Рафик. — Другая бы от присутствия полиции впала бы в полуобморочное состояние, а эта глазом не моргнёт». При ближайшем рассмотрении он увидел, что женщине, вероятно, уже за шестьдесят, но выглядит она, особенно на расстоянии, гораздо моложе. Спивакова зазвенела браслетами, поправляя очки.

— Ещё вопросы или я могу идти?

— Большое спасибо за содержательную беседу. Не могу вас задерживать.

Собственно Рафику стало многое понятно, однако нужно было кое-что проверить. Возвращаясь к церкви, Рафик предусмотрительно уселся на заднее сиденье. На тенистой дорожке ведущей к храму о чём-то беседовали Наташа, англичанин и церковнослужитель. Рафаэль смотрел на свою любимую женщину из открытого окна автомобиля и думал, что она стала какая-то бледная, по утрам ей дурно, совсем не переносит запах табака и часто ссылается на отсутствие аппетита. «Надо отвести её к врачу. — размышлял мужчина. — Не хватало чтобы моя красотка захворала. Глянь-ка, этот хорёк скрипучий норовит её под локоток уцепить. Пусть садится на переднее сиденье и наблюдает за красотами природы. Здесь переводы с английского без надобности»! Однако места распределились совсем не так, как предполагал Рафик— Наташа с радостью распахнула переднюю дверь, а английский гость расположился рядом с Рафаэлем. Так, почти в полном молчании они вернулись в Санкт-Петербург. Водитель повёз гостя в отель, а пара отправилась домой, однако возле подъезда полицейский, сославшись на важные дела, пересел в свой автомобиль и укатил, оставив Наташу в лёгком недоумении. Рафик сердился на жену, он хотел держать её за руку, обнимать и всячески заявлять свои права на неё, а она, как будто чужая сегодня— мила и внимательна к посторонним, а с ним, как кусочек льда. Это и к лучшему— займётся делами, там и настроение изменится. Мигающие зелёным светом часы на панели управления автомобиля показывали пять часов двадцать минут. Полицейский надеялся, что всех обитателей квартиры застанет дома— рабочий день уже закончился. Он хотел покончить с этой историей сегодня, потому что завтра будет новый день, с новыми задачами и проблемами.

Петр находился в полном тупике. Он так надеялся на помощь Гульбанкина в решении жилищного вопроса, но того, так некстати арестовали. Парень понимал, что рассуждает как эгоист, думает лишь о собственном благополучии, а ведь в это время Эдуарду приходилось в десять раз хуже. Сидит сейчас за решёткой и думает, как спасти собственную шкуру, да ещё перенеся такой тяжёлый сердечный приступ. После того дня смерти Светочки, он так и не виделся, не разговаривал с отчимом, был занят похоронами, потом эта неожиданная и неразрешимая проблема в виде Колыванова и предательство матери. От всего этого голова шла кругом, и ничего не оставалось делать, как собирать вещи. Петя с ужасом представлял, как они будут жить под одной крышей с братьями Юлии. Это ещё та семейка, они слыхом не слыхивали, что мясо можно есть не только руками, но ещё ножом и вилкой. Да что там мясо, эти два неотёсанных бугая могли за вечер выхлебать двухлитровый жбан деревенского самогона. Ужас! Но ничего не оставалось делать, как на какое-то время перебраться в это логово. Он уже звонил в агентство недвижимости, они обещали подобрать для аренды недорогое жильё, а если по приемлемой цене, то скорее всего это будет коммунальная квартира. Упырь Колыванов ходил за ними по пятам и смотрел, что они складывают в чемоданы и коробки. Петя даже в страшном сне представить себе не мог, что буквально в день похорон они превратятся в таких непримиримых антагонистов с таким славным парнем Егором. Ему было невыносимо грустно покидать родное жилище, он обожал эти с детства знакомые фарфоровые статуэтки, старинные напольные часы, хрустальные вазы и бокалы в антикварных шкафах. Однако Еськов не собирался сдаваться так просто, он ещё повоюет, он не отдаст так легко всё имущество этому постороннему человеку. В ближайшее время он найдёт надёжного адвоката и с его помощью затеет процесс делёжки. Юля перевязывала стопки книг и выносила в прихожую. Через час должна подойти машина, которую они наняли для перевозки багажа, но тут раздался звонок в дверь. Девушка чертыхнулась, она подумала, что водитель перепутал время и вот сейчас встанет над душой и начнёт поторапливать. Звонок повторился.

— Иду, иду. — девушка открыла дверь и воскликнула, ожидая увидеть кого угодно, только не знакомого полицейского. — Это вы? Что-то произошло?

— Здравствуйте. — Рафик уверенно переступил порог. — Пока ничего не произошло, а вы переезжаете?

Юлия вздохнула и ничего не ответила, мол сами понимаете, оставаться здесь мы не можем.

— Я хотел бы поговорить с Колывановым Егором. Он дома?

Полицейский, не спрашивая разрешения, прошёл в гостиную, на шум из другой комнаты выглянул Пётр, следом важно прошествовал Егор и, не здороваясь, задал вопрос полицейскому:

— Что вам здесь угодно?

Одет был Колыванов в длинный халат из тяжёлого шёлка из-под которого выглядывал ворот белоснежной рубашки. Вёл он себя так, как вели себя патриции с плебеями. Пётр внутри недоумевал, откуда что берётся? Это деньги дают ощущение власти или он всегда был такой, а они не замечали этого и воспринимали его, как белую, пушистую забаву матери. Рафик без приглашения уселся за круглый стол и жёстко произнёс, обращаясь к Егору.

— Я хочу увидеть свидетельство о браке с покойной Светланой Еськовой.

Колыванов замешкался на секунду, однако быстро нашёл, что ответить.

— У меня его нет. Свидетельство находится у нотариуса, который оформляет документы на наследство.

— Как фамилия, адрес юриста?

— Я не помню.

— Вы что, отдали бумаги и не помните кому и куда?

— Я сегодня ехал по проспекту Обуховской обороны, увидел вывеску и обратился за помощью.

С Егора постепенно слетала спесь, руки задрожали и на гладком лбу заблестел пот. Юлия с Петром стояли не шевелясь, ожидая продолжения.

— В таком случае завтра, в десять утра вы должны явиться в Управление вместе с документами, иначе я выпишу ордер на ваш арест и вас доставят силой.

— На каком основании. — Егор перешёл на истерический визг. — Что я такого сделал?

— Вы вместе со своей подельницей Спиваковой Миррой Евгеньевной состряпали липовое свидетельство о браке, думая, что ваш обман не раскроется. На самом деле государственной регистрации заключения брака на территории города Кингисепп между Колывановым и Еськовой не производилось, о чём свидетельствует отсутствие записи в книги регистрации. Ваша знакомая сделала вид, что испортила бланк, составила акт об уничтожении документа, на самом деле задним числом вписала ваши фамилии и, пользуясь тем, что начальница ЗАГСа была занята, поставила печать. Но она не имела доступ к самой книге регистрации. Самое интересное, что ваш подлог мог оказаться успешным, ни один нотариус не стал бы делать запрос в ЗАГС Кингисеппа и проверять подлинность свидетельства, потому что сам бланк действителен и печать тоже. Вот за это мошенничество вы будете отвечать вместе со Спиваковой, а это реальный срок. Степень вины каждого из вас будет определять суд. Скорее всего вы были инициатором этого преступного сговора, потому что после смерти Еськовой Светланы всё имущество переходит к вам.

За весь этот долгий монолог Колыванов не проронил ни слова, он тяжело опустился на стул и закрыл руками лицо. В молчании прошла минута, потом Егор опустил руки и, не поднимая головы, тихо заговорил.

— Это моя мать. Мирра Евгеньевна Спивакова моя мать. Я родился в Кингисеппе, после школы поступил в институт и уже домой не возвращался. Мой отец умер рано от тяжёлой болезни, а мама вскоре вышла замуж за Спивакова, поэтому у нас разные фамилии. Отчим пришёл жить в нашу квартиру, а я с ним совсем не находил общий язык. Когда умерла Светочка моё сердце разрывалось от горя. И обстоятельства сложились так, что мне пришлось бы возвращаться в родительский дом. Я позвонил и поделился с матерью своей печалью, вот тогда она и совершила этот поступок. Всё случилось так быстро, что у меня не было времени на размышления.

Из этого рассказа всем присутствующим стало понятно, что мужчина всегда жил за счёт женщин и оказавшись один растерялся, зато решительная мамаша предприняла действия, обеспечивающие сыну жильё и достаток, ведь вместе с квартирой и дачей он через шесть месяцев получал доступ ко всем банковским счетам своей жены. Раздавленный неоспоримыми доказательствами Егор всхлипнул:

— Но я не убивал Светлану! Я никогда бы не сделал с ней такое. Вы можете мне не верить, но я любил её! А мамочка моя ни в чём не виновата, она лишь хотела помочь мне!

Рафаэль поднялся и уже у дверей ещё раз строго предупредил чтобы Колыванов не вздумал валять дурака и усугублять своё положение, а в десять утра появился в стенах Управления. Уже выходя на порог столкнулся со здоровым мужиком.

— Так, хозяева, я звоню, звоню, почему трубку не берёте? Машину вызывали? Так я стою уже около десяти минут. Куда едем? Что нести?

Пётр, который провожал полицейского, пошарил в карманах брюк, отсчитал несколько сотен и протянул шофёру.

— Спасибо, уважаемый. Извините за путаницу, но нам уже не нужны грузоперевозки. — он почти вытолкал за дверь растерянного мужчину и крикнул вглубь квартиры. — Юля, разбирай чемоданы! — сам воздел руки к потолку и с надрывом произнёс. — Спасибо тебе Господи! Уберёг от родственничков!

Глава 11

Марина подозревала, что мать раздирает любопытство. Как так, она не в курсе, что происходит в жизни дочери! Из аэропорта Веденеева позвонила и предупредила родительницу о том, что улетает в Анталию на несколько дней. Мать пришла в крайнее волнение и начала выпытывать подробности путешествия, но у Марины не было желания прежде времени рассказывать о своём статусе, потому что она ещё сама ничего не решила. Она загадала про себя, что всё изменится в тот момент, когда они вернутся в Санкт-Петербург. Появится определённость и ясность: она невеста или снова свободная женщина. Ей стало понятно одно— она уже не вернётся к Гульбанкину, но в этой ситуации должна ему помочь. Под южным солнцем, у тёплого моря Марина почувствовала себя счастливой и спокойной. Она поняла, что всё это благодаря Юдинцеву. Тем не менее, женщина уговорила Николая вернуться на день раньше. Чувствовалось, что он был недоволен, но открыто досаду не показывал— молча в интернете обменял билеты, заказал трансфер до аэропорта и сложил стопочкой рубашки, а когда прилетели в Пулково, Марине показалось, что между ними пробежал холодок. Она вдруг до отчаяния испугалась, что вот они выйдут из здания аэровокзала, сядут в разные такси и потеряют друг друга в огромном городе. Ей захотелось вцепиться в его руку, заплакать и умолять не оставлять её одну, но проглотив комок, Марина, схватила свой чемодан и направилась к выходу, не оглядываясь на Юдинцева, как будто оставляя выбор за собой. И тут он поймал её локоть, заставил остановиться и посмотреть ему в глаза.

— Что-то случилось? Куда ты понеслась?

— Всё в порядке. Мне просто показалось, что ты устал от меня и хочешь побыть один. Да и мне надо много сделать— позвонить на работу, увидеть мать— узнать, как она и найти ходы, чтобы получить свидание с Эдуардом.

— Я боялся, что в этой ситуации произойдёт именно это.

— Что это? — с вызовом произнесла Марина и выдернула руку из сильных рук Николая.

— Вот именно всё, как у Шекспира— упрямо гнул свою линию Коля.-

«Она меня за муки полюбила,

А я её за состраданье к ним.»

— Если ты не начнёшь доверять мне, то наши отношения обречены. Неужели ты не понимаешь, что Гульбанкин именно сейчас нуждается в нашей поддержке. Не в моей, а именно, в нашей. Нужно рассказать полиции о твоих подозрениях относительно Переверзева! Почему невиновный человек должен отвечать за чужое преступление!

— В полиции не дураки работают, сами разберутся. И как ты себе представляешь, я наведу тень на компаньона, у меня нет никаких доводов и доказательств, лишь предположения.

— Отлично! Пусть Гульбанкин попадёт за решётку! Так? — Марина сузила глаза и стала похожей на вздыбленную кошку. — Конечно, там он по-быстрому окочурится, а вы получите каждый свою долю наследства!

— Ты тоже в накладе не останешься, дом на тебя записан! Так что и ты лицо заинтересованное!

— Да пошёл ты!

В бессильной злобе Марина резко повернулась и, чеканя шаг, направилась к стоянке такси. Юдинцев в два прыжка догнал её и перегородил путь.

— Ты требуешь невозможного. Я никуда не могу от тебя уйти. — он обнял женщину, прижимая лохматую голову к своей груди. — Встречу с Эдуардом я организую, у меня есть каналы в органах. — Марина затихла в его руках, а Николай погладил её по спине. — Может вместе к матери поедем? Давно пора нам познакомиться.

— Хорошо, только завезём чемоданы.

Мать не предполагала, что Марина приедет не одна и с порога, разозлившись, начала выговаривать дочери, не стесняясь растерявшегося Юдинцева:

— Что, так трудно было предупредить, что появишься с мужчиной или тебе вообще плевать на мать? Обязательно надо поставить меня в дурацкое положение!

— Да чем оно дурацкое?

— Ты считаешь это нормальным, встречать незнакомого мужчину в затрапезном халате?

— Мама ты прекрасно выглядишь, даже в халате.

Марина спрятала ухмылку— мать трудно было представить в затрапезном виде, она никогда не носила ситцевые или стёганые халаты и растянутые трикотажные пижамы. У неё даже домашние тапочки выглядели как пуанты балерины, только отороченные розовым, гагачьим пушком, не говоря уже о традиционной домашней одежде из натурального шёлка с японской вышивкой. Она снисходительно оттаяла, когда Николай, как фокусник, выкинув руку из-за спины, сунул под нос букет из жёлтых, чайных роз, которые мать просто обожала. И пришла в восторг, когда мужчина наговорил ей кучу комплиментов, а потом, театрально выдержав паузу, попросил руки её дочери. Прежде она устроила допрос с пристрастием— выяснила место работы, жилищные условия, причины предыдущего развода и много важной мелочи. Потом они расположились в столовой, мать достала хрустальные бокалы и бутылку шампанского со словами:

— У нас есть прекрасный повод выпить. — женщина повернулась к Юдинцеву, протягивая бутылку и обращаясь только к нему. — Наконец-то моя дочь обретёт семейный очаг. Надеюсь после свадьбы Марина переедет к вам. Не будете же вы ютиться в малогабаритной однокомнатной квартире. — она взглянула на дочь. — А за однёшку не беспокойся, напишешь доверенность, и я решу, что с ней делать.

Марина промолчала, она не хотела спорить с матерью в присутствии Юдинцева, рано ему ещё вникать в семейные склоки. Она каждый месяц выделяла родительнице часть своей зарплаты, но той постоянно не хватало, и она часто хныкала в трубку, что у неё чёрствая дочь, которая под старость лет не подаёт ей пресловутого стакана с водой. Веденеева прекрасно понимала, что мать спит и видит, как Марина устроит жизнь с богатым мужем, а уж она объяснит, как с толком распорядиться и финансами и имуществом. Она мечтала, что дочь уютно устроится в хоромах Эдуарда Гульбанкина, но тот не мычал и не телился, да и у Марины, по мнению родительницы, не хватало ума и фантазии, чтобы принудить его к женитьбе. В жизни матери уже не имелось никаких вариантов на изменение собственной судьбе, и в её возрасте надеяться на встречу с состоятельным мужчиной было бы смехотворно. Оставалось найти подходящую партию для Марины, но годы летели, как птицы, только ни белого коня, ни принца на горизонте не намечалось. Мамаша сокрушалась и отчитывала дочь за то, что та не согласилась на ухаживания Вани Петрова— сына высокопоставленного чиновника, Сани Лядова— сына знаменитого артиста, Миши Сидорова— сына владельца сети питерских ресторанов. Да что уж сейчас про это вспоминать, Гульбанкин и тот за нос водил столько времени! Хорошо, что вот этот мужчина так решительно настроен относительно Марины— повёз отдыхать в тёплые края, сразу речь про свадьбу и совместную жизнь завёл. Правда немного полноват, волосы редеют на макушке, зато огромная квартира в центре, совладелец концерна и дочь любит, по всему видно. А там она, в ожидании внуков, убедит их приобрести загородный дом и возьмёт на себя все финансовые вопросы и хлопоты по ведению хозяйства. Только бы планы не поменялись!

Семён Семёнович Мешковец сегодня, как никогда был похож на серый, обвисший мешок и немного соответствовал тому прозвищу Мешок, которое дали за глаза его коллеги. Подчинённые, которые собрались в его кабинете, знали, что периодически его мучают жуткие приступы язвы. Ложиться в клинику Семён Семёнович категорически не собирался, так лечился народными средствами, которые выискивала жена— прополисом, картофельным соком, настойкой из зверобоя и чёрного гриба Чага. Мешковец ворчал, мол ты мне ещё жабьи пупки засуши, растолки потом добавляй в водочную настойку, так хоть интерес к употреблению появится, не то что микстуры с отвратительным вкусом и запахом. Он не спал всю ночь, но к утру боль в животе утихла, зато времени для сна осталось около часа, вот от этого мучительного времени выглядел он помятым, бледным и измождённым, лишь одно радовало— боль не возвращалась. Мешковц первым обратился к Земскову Владимиру Фёдоровичу и попросил не тянуть резину, а докладывать быстро и ясно, потому что через час у него должна появиться чёткая картина происходящего. Он глянул на часы— в Министерстве надо появиться через час, а выйти придётся раньше, чтобы было время на дорогу. Что-то наверху особенно разволновались по поводу насильственных смертей связанных с пиковым валетом. Земсков, которого прозвали Карамболь за лысую как биллиардный шар голову, вытер со лба пот и открыл чёрную папку.

— Значит так: мы, с помощью товарищей из районной прокуратуры, обшарили все помойки и контейнеры в одну и в другую сторону в районе посёлка Свияга, и, самое удивительное, что обнаружили там вещи покойного еврея Ашкенази Зиновия Рудольфовича. Сумка-баул вформе саквояжа из дорогой кожи. Даже странно, что никто не обратил на неё внимание, хотя это объяснимо— бомжи рыщут по городским свалкам, за город нос не суют, а водители зашвыривают мешки с мусором не рассматривая содержимое контейнеров. Внутри только личные вещи— пара рубашек, трусов, носки, бритва, одеколон. Перевернули и перетрясли не только мусорку и в округе, но документов, бумажника, телефона и других вещей не обнаружили.

— Вы уверены, что это багаж убитого? — хоть Мешковец был старше всех присутствующих как по возрасту, так и по званию, однако обращался к подчинённым всегда на вы и не потому что держал дистанцию, а потому что уважал, знал— хлеб полицейского суров и горек, сам начинал с участкового.

— Уверены. На ручке оказался прикреплена багажная бирка из Шереметьева. Мы проследили весь путь еврея с того момента, как он приземлился в России. По номеру на бирке сотрудники аэропорта определили владельца, им оказался Ашкенази. Весь день он провёл в Москве, с кем встречался и что посещал установить не удалось, но всплыл он поздним вечером на Ленинградском вокзале, приобрёл билет на «Сапсан». В Санкт-Петербург Ашкенази прибыл ранним утром на Московский вокзал как раз за три дня до того, как обнаружилось его тело. Уехал в город на такси или другим видом транспорта не известно.

— Что у вас? — Семён Семёнович глянул на Шапошникова. — У вас есть все основания для задержания Гульбанкина? Он человек в городе и в бизнесе известный, большие средства жертвует на благотворительность. Не ровён час средства массовой информации начнут трепать нас, как Тузик грелку.

— Всё не просто, Семён Семёнович. Проверяем, но пока прямых доказательств у нас на Гульбанкина нет, только то, что в его доме при обыске были найдены некоторые вещи предположительно имеющие отношение к двум первым жертвам. В этот дом лезут все кому не лень, пока хозяин находился в больнице, кто-то там что-то искал, так могли и подкинуть улики.

— Что за улики?

— Баночка с гримом и пуговица. Всё это лежало в пластиковом пакете, в нижнем ящике письменного стола. Отпечатков пальцев на предметах нет. Частички грима обнаружили французские криминалисты на карте, найденной возле мёртвого тела Троепольского. Однако мы не можем с точностью сказать, тот ли это грим. Надо делать официальный запрос во Францию для того, чтобы они прислали химический анализ вещества. На это уйдёт много времени, и вдруг нам это ничего не даст. А вот пуговица точно с рубашки Ашкенази. Ещё на него, как на убийцу, указывает то, что он был в доме во время смерти Сатырова. Таксист точно указывает на бизнесмена.

— И зачем ему держать всё это дома? Гульбанкин же не идиот! И за каким лешим он поехал убивать Сатырова на такси? Что он сам об этом говорит?

— Клянётся, что никого и пальцем не трогал, что приехал к Отару Сатырову, чтобы предупредить об опасности, но тот уже был мёртв. В любом случае пришлось выпустить бизнесмена, адвокат добился для него свободы под хороший залог и подписку о невыезде, ну а мы будем выяснять— эта свобода для него временная или постоянная.

— У самого Гульбанкина есть какие-нибудь версии случившегося?

— Есть, но какие-то корявые. Он рассказывает о некоторых личностях, о которых толком ничего не знает. И если это не плод его воображения, то мы найдём их.

— Ну хорошо, эти картёжники, и их объединяет нечто общее, их убили одинаковым способом, а женщина за что пострадала? И способ убийства какой-то странный, как из классических детективов Агаты Кристи.

— Смерть женщины, похоже, из другой оперы. — включился Рафик. — Здесь тоже много непонятного, то ли хотели убить именно Светлану Еськову, а у сожителя был мотив, чтобы завладеть имуществом, то ли покушались на самого Гульбанкина. Там вообще тёмный лес— каждый из присутствующих был заинтересован в смерти бизнесмена. В концерне «Сливочное царство» происходит такой мухлёж, что Гульбанкина, наверное, обнимет родимчик, когда вскроются махинации.

Тут без стука вошла секретарша Мешковца и глянув на Шапошникова сказала:

— Вас повсюду разыскивает дежурный по управлению. У него что-то очень важное.

— Понял. — отрапортовал полицейский, вышел вслед за женщиной в приёмную и достал из кармана мобильный. Буквально через минуту вернулся и обратился к начальнику. — В дежурку звонили из больницы. Официант из ресторана Кравцов Лёша, который обслуживал вечеринку, пришёл в себя. Если он в состоянии говорить, уже сегодня мы сможем что-нибудь узнать.

— Тогда по коням. — скомандовал Мешковец и, как в начале разговора, посмотрел на часы. У него ещё осталось несколько минут, чтобы выпить кофе и отправиться в Министерство.

Гульбанкин набрал ванну. После нескольких дней в камере, он считал, что истребить душем этот запах не получится, необходимо глубокое погружение с ароматизаторами, пенами, шампунями и мочалками. Свои ключи он отдал Александре и когда адвокат вёз его домой, пришлось звонить домработнице Евгении Степановне, чтобы та встретила его у крыльца. Сердобольная женщина долго и жалобно причитала о тяжёлой судьбе хозяина, о его болезненной худобе, о том, что полиция наведывалась несколько раз, рыскала по всем щелям. Сидоренко, как и другие, пыталась прорваться в больницу к Эдуарду, приносила личные вещи и фрукты, но так и не смогла лично встретиться с больным, а потом этот внезапный арест, из-за этого накопила много информации, которая лилась из неё речевым потоком.

— Несколько раз звонила какая-то женщина, сказала, что вы просили её проведать дом, но вы-то мне никаких указаний не оставляли, на звонки не отвечали, поэтому я ответила, что во владениях полный порядок, я слежу за этим, а так же за бонсай. Садовник приходил в положенные дни, стриг газоны и поливал цветники. — домработница надела фартук и принялась готовить обед. Эдуард перемещался из холла в кабинет, из кабинета в ванную и везде слышал зычный голос Евгении Степановны. — Марина Владимировна не появлялась ни разу. Я слышала в городе кое-какие разговоры, но это не моего ума дело, сами всё узнаете. А Светочку похоронили чин-чинарём, я приходила её проводить, даже не поминки в ресторан попала. Плакала! Жаль бедную женщину! Звонил несколько раз Петруша, что-то у них там за проблемы с Егором— Светочкиным сожителем, но толком ничего не знаю. Да, чуть не забыла— официант, который приходил обслуживать банкет, похоже связался с какой-то дурной компанией, его зарезали ножом. Он вроде бы живой, но как надолго неизвестно…

Сидоренко говорила и говорила. Гульбанкин запер в ванной дверь, залез в ароматную пену и с головой ушёл под воду, чтобы не слышать уже надоевший голос. Какое ему дело до всех этих сплетен, до официанта, которого он видел один раз в жизни и то мельком, до Петрушиных проблем, до Марины. Все люди взрослые и каждый выбирает свой путь, а он не в состоянии облагодетельствовать весь мир, свою жизнь не может устроить, погряз в проблемах, перескакивает из больницы в тюрьму, вокруг смерти и убийства. Он простой мужик, которому нужен телевизор вечерами, ребёнок, чтобы дать воспитание и кров, поездки к морю и мороженое в парке. Он, ещё лёжа в палате, про себя понял, что с Мариной их уже ничего не связывает. Осталось одно-найти какие-то слова, чтобы сказать ей об этом и не обидеть, а то получается что-то вроде того— поматросил и бросил. Он представил реакцию её матери, та виделась ему женщиной жёсткой и властной, она подавляла свою дочь. Казалось старшая Веденеева желает заставить младшую сделать то, что по каким-то причинам не сделала сама и поправить своё материальное положение за счёт Марины. Они встречались несколько раз, но Гульбанкин всякими силами уклонялся от сближения, и от того, чтобы дама проникла в его дом. Хоть Марина настаивала на том, чтобы мать составляла им компанию в поездках за границу, в походах на театральные премьеры и выставки, однако Эдуард Аркадьевич всегда находил причины для отказа. Сейчас всё изменилось, ему хотелось думать об Александре. Эдуард решил, что как только приведёт себя в порядок, позвонит и назначит ей свидание. Он так давно не испытывал эти чувства, что сам оторопел от таких странных перемен. Эдик вспомнил когда это происходило с ним в последний раз. Стояла весна, мать-мачеха жёлтым ковром покрыла лужайки возле школы и он— пацан, с веснушками на лице и уже выгоревшей шевелюрой, идёт рядом с девочкой из параллельного класса и несёт её портфель. Он вспомнил, как сердце то ухало в пятки, то бросалось в голову, то возвращалось в грудную клетку. Эдик косил глазами, пытаясь рассмотреть что чувствует она и видел лишь её розовое ушко и длинную шею. Любовь всей его жизни, как ему казалось тогда, занималась гимнастикой, ровно и прямо ходила по бревну, садилась на шпагат и легко делала мостик. Она наравилась многим мальчишкам, но нести портфель доверила только Гульбанкину. Уже потом, когда Эдька учился в институте, внимательно следил за её передвижениями и переменами в жизни. Как-то от школьного товарища узнал, что она вышла замуж за какого-то барыгу, покатилась вниз, начала пить, а он воскрешал в памяти её образ и видел лишь длинную, белую шею и ушко с маленьким, переливчатым гвоздиком. Эдуард думал тогда— если бы он не был бы нищим студентом и имел хоть какой-то достаток, то никогда бы не дал ей споткнуться и упасть. В тот момент он ещё не знал о царских червонцах. Сейчас он очень чётко уяснил для себя, что никакое богатство не даёт ощущения счастья, какое он испытывает от предвкушения встречи с Александрой. Нет, конечно, когда он въехал в этот дом, то был счастлив месяц, когда приобрёл крутой внедорожник это состояние длилось неделю, когда поедал в ресторане на греческом острове Корфу омаров, политых лимонным соком, то наслаждался лишь тридцать минут. Однако он желал счастья стабильного, с утра до ночи, до конца своих дней. Эдик решил про себя— если судьба даёт ему шанс, надо быть полным глупцом, чтобы не воспользоваться им. И ещё одна, пока неразрешимая проблема, владела его мыслями, и если он её не решит, то запланированного счастья ему не видать. Эдуард силился вспомнить каждую мелочь, касаемую Родиона. Как он был глуп и недальновиден— сблизился с человеком, ввёл его в круг игроков, но даже не узнал его фамилии. Однажды Родион предложил сбросить на электронную почту Гульбанкина фотографии с изображением бонсай, которые он привёз из Японии. Однако Эдуард точно не помнил написание своего адреса, тогда он спросил, как сам может разыскать приятеля в сети, на что тот ответил:

— С какой фамилией ассоциируется моё имя?

Гульбанкин засмеялся:

— Конечно, Раскольников!

— И всё? А Родион Щедрин тебе ни о чём не говорит?

— Ну что ты, я же не совсем тупица непроходимая, классическую музыку слушаю иногда.

Между ними как-то с самого начала повелось, наверное в силу приличной разницы в возрасте, что Эдуард обращался к приятелю на ты, а у того в силу хорошего воспитания просто язык не поворачивался тыкать старшему товарищу. Зато иногда он мог разговаривать с ним менторским тоном.

— Вы, извините меня, путаете понятия. Классическим может быть не только опера и балет, но рок, панк, джаз. Элвис Пресли, Дюк Эллингтон, Микаэл Таривердиев это музыкальные классики, потому что являются образцом, проверенным временем. А Родион Щедрин работал в разных жанрах и оперы, и симфонии, и балеты, он с удовольствием писал музыку к лёгкому жанру кино. Так вот: моя покойная маменька являлась поклонницей Щедрина с тех пор, когда посмотрела фильм «Высота» с Николаем Рыбниковым и Инной Макаровой в главной роли. Вы должны немного захватить то время, когда вся огромная страна строила социализм. Так вот именно Родион Щедрин написал знаменитую песню на все времена «Весёлый марш монтажников-высотников».

— Конечно, я помню! — широко улыбнулся Гульбанкин и запел. — «Не кочегары мы не плотники, но сожалений горьких нет! А мы монтажники— высотники, и с высоты вам шлём привет»!

— Да! — подхватил Родион. — Моя матушка боготворила этого красивого, статного композитора всей душой, ходила на его концерты и следила за творчеством. Страдала, когда он женился по большой любви на Майе Плисецкой, и когда появился я, то получил его имя. Имя редкое и замечательное, в переводе с греческого означает герой. Недавно давали в «Мариинке» его оперу «Левша», я кое-как достал билет. И вы знаете, я так же как и мать в восторге от этого композитора, а Левша, кажется вообще с меня списан. Он и хитрый и простоватый, юморной, любитель выпить, он степенный, но у него совершенно отсутствует страх перед смертью. И самое главное он родом из Тулы, как и я!

Тогда Родион нацарапал на какой-то бумажке свой электронный адрес английскими буквами что-то вроде «родя тире щедрый собака майл точка ру». Эдуард сунул куда-то листок, потом забыл, а после того, как произошла та памятная игра, перерыл все возможные места, но записка бесследно исчезла. Скорее всего после стирки превратилась в сухой, скрюченный комок, похожий на жвачку в кармане рубашки, брюк или куртки. Гульбанкин пытался воскресить в памяти ту запись, но то ли тире ставил не в том месте, то ли неверно сочетал английские буквы для получения «щ», однако результата не добился. Эдик как в детстве погрузился в ванную с головой и замер, отсчитывая секунды, потом вырвался наружу, расплёскивая пенную воду. Он, как порванные бусы собирал в памяти мелкие моменты, которые могли хоть что-то рассказать о товарище, но со времени их последней встречи произошло так много разных событий, что воспоминания истёрлись и выцвели. Они связывались и договаривались о встречах по телефону, но вскоре последняя ниточка, ведущая к Родиону исчезла. Ему назначили последний— красный уровень химиотерапии. Первую процедуру Гульбанкин перенёс сносно, через двадцать один день он вернулся в клинику за следующей порцией яда, вот тогда его организм просто начал распадаться на части, выпали волосы, его выворачивало на изнанку и силы таяли. Однажды он надрывался над унитазом и выронил в воду телефон, лежащий в кармане рубашки. Эдуарду было настолько плохо, что он даже не попытался выловить аппарат. Он дополз до кровати и мысленно махнул рукой— всё равно трубку уже не спасти, купит новую, а номера восстановит. Буквально на другой день Марина принесла навороченный Айфон последней модели и вписала туда номера друзей, коллег, работу, даже такси, полицию и МЧС, но номера Родиона уже было не вернуть, однако в тот момент Гульбанкин думал о совсем других вещах. Эдуард Аркадьевич теребил свою память, закатывал и закрывал глаза, вызывая образ мужчины, но лицо, словно намеренно ускользало и расплывалось безликим пятном. И что он мог рассказать полиции об этом человеке? Гульбанкин вытерся мохнатым полотенцем, накинул халат и поднялся в кабинет. Он никак не мог понять, кто решил упечь его в тюрьму и зачем? Эдуард упёрся в версию с Родионом, а если тот вообще не при чём? Кому надо было проникать в дом и подбрасывать улики, указывающие на то, что именно Гульбанкин совершил все эти преступления? Он никого не подставлял, всем старался по возможности помочь, даже завещание написал, розадал всё и всем, никого не обидел. А может дело как раз и в завещании? Сначала решились на отравление, но погибла Светочка, тогда пошли на другой вариатн— упечь в тюрьму, там уж точно он быстро угаснет. Нет, такого не может быть, его компаньоны порядочные люди, Петруша милейший мальчик, Марина любит его. Остаётся только Родион. Если полиция найдёт его, тогда хоть что-то проясниться.

Гульбанкин достал лист бумаги и взял ручку, на секунду задумался и начал писать. Через час воспоминания о Родионе были закончены и теперь он с чистой совестью мог позвонить Александре. Почему-то Эдуард разволновался, он снова почувствовал себя тем пацаном, который за возможность нести портфель любимой девушки готов драться с целым миром. Она ответила быстро, как будто ждала его звонка.

— Здравствуйте Эдуард. — затараторила женщина, словно боялась, что у неё отберут телефон. — Как хорошо, что вы позвонили! Как вы себя чувствуете? Я в полиции пыталась получить встречу с вами, но получила отказ, потому что я не родственница и не жена. А домработница ответила по телефону, что она следит за домом. Вы не волнуйтесь!

— Всё хорошо, Саша, это вы не волнуйтесь. — мужчина перебил её. — Меня отпустили под залог. Я звоню вам сказать это и то, что наше свидание может состояться сегодня или когда вам будет удобно.

— Да хоть сейчас! — Александре показалось, что если она не увидит его немедленно, то снова потеряет. Женщина осеклась, боясь, что он прочитает её мысли. — Мне же надо отдать ключи от дома.

— Я заеду за вами через два часа, говорите адрес. — Гульбанкин коряво записал, прижимая трубку плечом. — Сначала мне надо заехать в полицию, надеюсь теперь надолго меня там не задержат.

Он, внутренне ликуя, переоделся и спустился вниз. Из кухни доносилось громыхание кастрюль и волшебные ароматы узбекского плова, логмана, каких-то диковинных специй и чеснока. Гульбанкин сглотнул слюну и крикнул в сторону кухни:

— Евгения Степановна, я обедать не буду, может быть позже. У меня дела.

— Да как так? — женщина высунула из дверей румяное, распаренное над кастрюлями лицо. — Я такую вкуснятину приготовила!

В это время в дверь позвонили. Эдуард, не спрашивая кто, открыл. На пороге стоял Юдинцев, тот был взволнован и не смотрел хозяину дома в глаза. Однако Гульбанкин находился в состоянии счастливой невесомости, не обратил на это внимания и снова крикнул домработнице:

— Компанию на обед составит Николай Петрович, а мне надо бежать. — потом обратился к компаньону. — Как ты узнал что меня выпустили?

— Позвонил адвокату. Ты же помнишь, что это и мой адвокат тоже, да собственно и всей нашей компании. — Юдинцев подхватил Эдуарда под руку и увлёк вглубь дома, подальше от ушей Сидоренко. — Нам надо очень серьёзно поговорить. Это не займёт много времени.

Гульбанкин с гостем вернулся в кабинет, они уселись в кресла напротив друг друга и он поторопил:

— Коля, я действительно опаздываю, так что выкладывай по-быстрому.

— Даже не знаю с чего начать. — замялся Юдинцев. Когда ехал на встречу, то в голове разложил всё по полочкам. Он представлял, что увидит Эдуарда Аркадьевича уставшим, раздавленным, больным, немощным, но тот выглядел энергичным, подтянутым и совершенно здоровым и от этого полочки в голове перепутались, а некоторые даже потерялись. — Начну с проблем в концерне, я не хотел обращаться в полицию, прежде решил поговорить с тобой. Ты помнишь тот проект биоэлектростанций, в который мы вложили кучу бабок?

— Конечно, но это сфера деятельности Переверзева.

— Я знаю, что это не моего ума дело, но случайно увидел один документ, и Марина со своей журналистской хваткой помогла раскопать некоторые нюансы.

Юдинцев рассказал всё о своих подозрениях, о том, что жена Сан Саныча Ирина основала странный фонд, куда постоянно утекают деньги из «Сливочного царства». Гульбанкин молчал несколько минут.

— Ты понимаешь, что он или она заинтересованы в моей смерти или устранении? А если поймут, что ты в курсе их афёр, возьмутся за тебя? — Эдуард неуверенно покачал головой. — Однако не верится, что они способны на такое, я имею в виду физическое устранение. В любом случае хорошо, что ты не пошёл в полицию. Сами разберёмся.

Гульбанкин поднялся, но Юдинцев удержал его.

— Подожди, мне надо ещё кое-что тебе сказать. — он замешкался подбирая слова, потом выпалил. — Мы с Мариной теперь вместе. Другими словами— живём вместе.

И только теперь он отважно посмотрел на Эдуарда, пытаясь уловить, какие чувства вызовет его признание, но тот, на удивление, оказался совершенно спокойным.

— Ты знаешь, я ожидал чего-то подобного. Это должно былокогда-нибудь произойти. Марина прекрасная женщина и достойна лучшего. Я же давал ей лишь материальное, а душевного тепла, из-за того что был вечно занят, ей не доставалось.

— Так ты не сердишься на нас? — осторожно спросил Юдинцев.

— Я желаю вам счастья. — Гульбанкин произнёс это совершенно искренне, а про себя подумал, как хорошо всё складывается— не придётся оправдываться и нудно изъясняться, потом слушать истеричные упрёки. Ему тяжело было обидеть Марину даже мысленно после того, что она для него сделала.

— Так мы остаёмся партнёрами и друзьями?

— Коля, в моей жизни не так много тех, кем я дорожу и разбрасываться друзьями не собираюсь. А с Переверзевым надо поговорить в отсутствии жены Ирины, мне кажется это она его подталкивает к воровству. Ты же помнишь, каким он пришёл в начале, когда мы запускали производство? Мотался, как сайгак по полям в кирзовых сапогах, фермы стояли в навозе по колено, ведь это он всё вычистил, как Авгий.

— Когда ты вернёшься на работу?

— Как только разберусь с этой историей. Подозрения с меня ещё не сняты.

— Тебе нужна помощь?

— Спасибо. Мне самому надо во всём разобраться, но если понадобится, дам знать. Переверзева пока не тревожь, пусть думает, что его махинации шиты-крыты.

— Да, вот ещё что. — Юдинцев протянул связку ключей. — Это от дома и от машины, которую ты ей купил. Я поставил автомобиль на стоянку возле нашего офиса. Пойми, это не Марина передала, это я должен дать ей всё.

— Я понимаю. Вопросов нет.

Они крепко пожали друг другу руки. Эдуард, схватив листок со своими записями поехал в полицию, а потом на свидание. Юдин же с удовольствием уселся за стол. После такого сложного разговора, он готов был съесть в одиночку весь казан с пловом, но вовремя вспомнил, что обещал Марине сбросить пару килограммов, поэтому отказался от логмана, съел, к огорчению Евгении Степановны, лишь небольшую порцию рассыпчатого риса с бараниной.

Глава 12

День распалился жарой, плавился асфальт, и ребятишки лезли без спроса в городские фонтаны. Рафик включил в машине кондиционер, но оставил небольшой зазор в окне, чтобы табачный дым вытягивало ветром. Он не курил в салоне при Наташе, а находясь один смолил внутри почём зря. Знал же что жена будет ворчать, потому что табачный дым проникал в обивку, в чехлы и казалось даже в пластик, но ленился выходить из прохладного салона в городское пекло. Он катил по городу и вспоминал утренний допрос Колыванова. Они напару с Шапошниковым трясли его на протяжении двух часов, как спелую грушу, но с него сыпались лишь мёрзлые, мелкие ранетки. Егор твёрдо стоял на своём— сожительницу не убивал, а любил, в день смерти позвонил матери рассказать о случившемся, а та уже на другой день состряпала липовое свидетельство о браке. Мать поняла, что Егорушка вернётся в семейное гнездо, в котором прописан и имеет свою долю, а это её совсем не радовало. С отчимом, мужиком простоватым и работящим, Егор совсем не ладил, потому что тот объяснял пасынку примитивные вещи— мужик должен крепко стоять на земле, работать на ней лопатой, граблями и горбом, а не носить шёлковые галстуки под рубашку и не ублажать старых потаскух. Тьфу! Сердобольная мамаша нашла, казалось, самое хитрое и умное решение, но никак не могла предполагать, что появится вот такой пронырливый татарин, который раскроет её идеальный план. В ЗАГСе она служит давно, у неё прекрасная репутация и никому даже в голову не придёт заподозрить кристально-чистую работницу в мошенничестве. Колыванов всячески отрицал то, что знаком с официантом Кравцовым, вино Светочке предложил из лучших побуждений, всех присутствующих в тот роковой вечер знал кого лучше, кого хуже, но в друзьях ни у кого не числился. В общем пока ничего определённого выяснить не удалось и лишь на одно уповали полицейские: посидит Егор Колыванов в камере с такими же товарищами по несчастью пару дней, авось и вспомнит, зачем и как сожительницу отравил, потому что только у него и его матери имелись мотивы избавиться от женщины. Полицейские заподозрили, что план отравления эти двое могли разработать заранее и ждали удобный момент, чтобы привести в исполнение. Уже подъезжая к клинике Рафик остановился возле небольшого кафе, поел наспех и через десять минут уже не помнил, чем набил свё нутро— лишь бы не урчало, потому что помимо работы, его мысли были заняты тем, как встретятся мать и Наташа. Отца и брата он во внимание не брал, те всегда встанут на его сторону, а вот мать— женщина сильная, перенёсшая блокаду и имеющая очень жёсткие взгляды на семью, может запросто отчихвостить разлучницу Наташу. Рафика даже пот пробивал, когда он в мыслях рисовал такую картину: мать открывает двери и уперев руки в бока грозно произносит:

— Ну что, явилась? Лишила двух ребятишек отца и припёрлась как ни в чём не бывало! А ну, поворачивай оглобли! И чтобы я тебя больше здесь не видела!

Мужчина передёрнул плечами, как от озноба. Жуть, а не картина. Одна надежда, на кротость жены и на то, что мать сама пригласила их на обед. Ведь не ругаться же она их зовёт!?

Рафик возлагал большие надежды на разговор с Лёней Кравцовым, который подрядился работать официантом, а сам принёс отравленное вино. И сам себя полицейский одёрнул: пока не доказана вина подозреваемого, думать и говорить как о преступнике он не имеет право. Разочарованию не было предела, когда его встретил заведующий отделением со словами:

— Вы уж нас извините! Мой коллега, лечащий врач Кравцова, поторопился сообщить вам о том, что пациент пришёл в себя.

— А что это не так?

— Так, он в сознании, только, боюсь, вы ничего от него не узнаете. Он не может говорить. Мы поддерживаем его всеми возможными способами, но не можем спрогнозировать что будет дальше. Никто не знает будет он жить или нет, а вы хотите допросить. Одна самая большая надежда на Бога и молодой организм.

— Его кто-нибудь навещал?

— Приходили товарищи с работы, так они сказали, но в отделение реанимации никого не пускают. Медсёстры даже передачку от них не взяли. Пока он полежит здесь, а когда станет лучше, то переведём его в общую палату.

— Я бы хотел попросить вас никому не сообщать, что парень пришёл в себя и сегодня никуда не переводить. Завтра я пришлю сюда своего человека для дежурства. И, пожалуйста, предупредите персонал, вдруг кто-нибудь начнёт наводить справки по телефону.

— Да, конечно! Вы думаете, что тот кто покушался на него может повторить попытку?

— Возможно всё. — Рафик пожал плечами. — Но я могу, хотя бы увидеть его?

— Конечно, но не более пятнадцати минут. Однако что вам это даст? — доктор развёл руками. — И постарайтесь не волновать его.

Веснушчатая, молоденькая сестричка выдала полицейскому халат, синие бахиллы, проводила в белую палату и, уходя, тихо притворила за собой дверь. Рафик взял стул и сел рядом с кроватью. Он смог рассмотреть парня внимательно, что не удалось в тот момент, когда он обнаружил его в квартире, истекающего кровью. Короткий, тёмный ёжик стриженых волос, симпатичное, простоватое лицо, приоткрытый рот из которого змеилась прозрачная пластиковая трубка и бледная, казалось безжизненная кожа. Полицейский тронул его за вялую руку и негромко позвал:

— Лёша. Лёня! Кравцов! — парень разлепил веки и уставился мутным взглядом на незнакомого мужика. — Я из полиции. Ты, конечно, меня не помнишь, но это я обнаружил тебя в квартире с ножевыми ранениями. — Рафик старался говорить медленно, чтобы сказанное доходило до слуха и сознания больного. — Доктор сказал, что ты пока не можешь говорить, и это нормально после того, что случилось. Главное, что ты жив и скоро пойдёшь на поправку. — мужчина увидел тревогу в глазах Кравцова и поспешил успокоить. — С твоей мамой всё в порядке. Мы ей ничего не сообщали, чтобы не травмировать. Как только тебе станет лучше и мать вернётся из санатория, то я найду способ как можно тактичнее сообщить об этом. — Рафик взял небольшую паузу, потом продлжил так же мягко, но убедительно. — Давай так, я буду задавать тебе вопросы, а ты закрывай глаза если да и просто смотри на меня если ответ отрицательный. Хорошо? — Лёша опустил веки и полицейский с облегчением вздохнул и подумал: «Ну хоть что-то. Надо уложиться в отведённые пятнадцать минут, пока у парня есть силы».

Рафик провёл у постели больного в два раза больше времени, чем запланировал, он бы и дальше засыпал Кравцова вопросами, но пришла всё та же молодая медсестра, принесла капельницу и бесцеремонно оттеснила посетителя со словами:

— Ну как вам не стыдно, вы же видите, что больному очень тяжело. Приходите завтра, я уверена, что с каждым днём его состояние будет улучшаться, а сегодня достаточно! — девушка виновато глянула на полицейского и добавила. — Так главный врач сказал.

Но и этого оказалось немало. Из всех этих морганий картина немного прояснилась.

Шапошников сидел за столом и тупо перебирал мелким почерком исписанные Гульбанкиным листки. Тот кропотливо и ответственно описал почти все встречи, места и мелкие детали, которые вспомнил о тайном Родиона. Он попытался суммировать прочитанное: Родион имеет возраст тридцать семь— сорок лет, среднего роста, худощавый, волосы тёмно-русые, короткие, нос прямой, глаза зелёные, руки с тонкими пальцами, как у пианиста или программиста, правша. Он может и женат, но кольца на безымянном пальце нет, однако всегда отглажен и опрятен— чувствуется женская рука, татуировок на видных местах не имеет. Образован, эрудирован, увлекается японским искусством.

«Это ничего мне даёт, — тоскливо думал Сергей, — под такое описание попадает каждый второй русский мужчина и не только русский, а татарин, еврей, прибалт, тот, кто долгое время прожил или родился в России. Только пара вещей за которые можно зацепиться— редкое имя Родион и место рождения Тула. А может это и не Тула вовсе, а пригород или Тульская область. И как этот мужчина попал из Тулы в Санкт-Петербург? Приехал учиться и остался жить и работать? Может познакомился с девушкой потом женился и переехал к ней»?

Вопросов накопилось много и Шапошников бы не поверил в честность Эдуарда Гульбанкина— на что не пойдёт человек, которого обвиняют в серии убийств, насочинять может с три короба, но описанные им встречи были так правдивы, что полицейский всё-таки решил проверить. В областной тульской прокуратуре работал его однокурсник и Сергей как раз вспомнил о нём. В телефонной книге он кое-как нашёл нужные цифры и торопливо набрал номер. Дежурный соединил с товарищем буквально через пару минут. После традиционных слов приветствия Шапошников попросил приятеля напрямую:

— Ты знаешь, у меня тут какой-то маньяк орудует, уже четыре трупа. У нас есть подозреваемый, но прямых доказательств на него нет. И этот подозреваемый указывает на некоего Родиона, который якобы родился в Туле. Однако он не уверен, может это Тульская область. — Сергей слушал несколько минут, качая головой, потом просящим тоном продолжил. — Да понимаю, что это большой объём работы, но у вас же есть электронная база данных?

Из трубки прорвался возмущённый, громкий голос приятеля:

— Серёга, это вы там в Питере имеете базы данных на всё, даже кто и когда пёрнул, а у нас данные только на преступный мир с отпечатками пальцев. На этого Родиона надо выделить целого человека, который будет выяснять по ЗАГСам где, когда родился и какую носит фамилию. А у тебя кроме имени и примерных годов рождения ничего нет! Ты представляешь какой это объём?

Они ещё рядились какое-то время и приятель всё-таки сломался, однако попросил не стоять над душой и не звонить каждый день.

— Как появится информация, дам тебе знать.

Шапошников мысленно перекрестился. Он знал, что товарищ не откажет, однако долг платежом красен, придётся отработать. В дверь мелкой дробью постучали, и сразу же показалась лохматая голова паренька из аналитического отдела.

— Сергей Николаевич, вы здесь?

— «Душою там, а телом тут». — Шапошников вполголоса запел песню Александра Розенбаума, а пока парень устраивался напротив и доставал свои записи, он закончил припев до конца.-

«Умница! Ах ама, что она за умница,

Не брани,

Она меня домой гнала, и я пошёл бы, да забыл названье улицы,

Где сына своего ты родила»!

Последние слова они пропели вместе ощущая какое-то питерское родство, однако Сергей спохватился и глянул на коллегу.

— Нашёл?

Ещё вчера вечером он заскочил в аналитический отдел и просил собрать всё возможное на Левченко Александра, надеясь при этом, что это не выдумка Гульбанкина. Парень вытащил из пластиковой папки несколько листков и положил на стол.

— Это не миф, это реальность. Такой товарищ существует и здравствует. Это наш бывший коллега. Работал в одном серьёзном ведомстве в отделе по борьбе с организованной преступностью. Ушёл на пенсию по выслуге лет. Если бы не ушёл, его бы «ушли», потому что Левченко несколько раз попадал под подозрения во взятках, в том, что он фабриковал дела на серьёзных бизнесменов и вымогал крупные суммы денег. Но пока собирали на него досье, он тихо превратился в пенсионера. Ушёл без звуков фанфар, без грамот, медалей и почестей, скорее всего радовался, что вообще не закрыли по статье. Однако пристроился недурно в «Адмиралтейский банк» начальником службы охраны. Удивляюсь, как его приняли с такой репутацией, скорее всего, он имеет компромат на кого-то из руководства банка, но это не наша головная боль. Пятьдесят семь лет, был женат, развёлся, имеется взрослая дочь. Адрес банка, его места проживания в конце текста. А пристроился, я вам скажу, не хило, шикарная, двухуровневая квартира в тихом районе. На зарплату мента такой не купишь!

Паренёк резво подскочил и направился к дверям, Шапошников только успел крикнуть ему в спину слова благодарности и уже из коридора до него донёсся шутливый ответ:

— Спасибо в кармане не булькает!

— Согласен. — самому себе произнёс Сергей.

Банк «Адмиралтейский» занимал весь первый этаж жилого дома почти в центре города, но на тихой улочке. Шапошников хмыкнул про себя— идеальное место для ограбления. Внутри он спросил первого попавшегося клерка, как пройти в кабинет начальника службы охраны банка.

— Как о вас доложить? — любезно улыбнулся молодой человек в идеально отглаженной голубой рубашке.

Полицейский показал корочки, и они прошли вглубь помещения. За столом в небольшом кабинете восседал плотный, крупный мужчина с абсолютно лысой головой. Шапошников подумал, что совсем нетаким представлял себе наглого, бывшего мента.

— Александр Левченко? — Сергей привычным жестом открыл удостоверение и сунул в лицо лысому.

— Нет. — мужчина попытался вытащить толстое тело из кресла. — Он в отпуске, я за него. Чем могу быть полезен?

— Ничем. Мне нужен конкретно начальник охраны Александр Левченко.

Шапошников еле сдерживал ехидную улыбку, наблюдая, как мужчина высвобождается из объятий мягкого кресла. «Ох не так я представляю себе доблестную охрану! А вдруг вооружённое ограбление, со стулом на заднице далеко не убежишь!»

— Где я могу его найти?

— По правилам банка мы не имеем права разглашать приватную жизнь сотрудников.

— Мне привезти официальный запрос?

— Если вам угодно.

«Вот морда, — зло подумал Сергей, — весь день потеряю, составляя и подписывая бумажки. — Сначала наведаюсь к Левченко домой, там видно будет».

Уже почти на улице его окрикнул всё тот же молодой, опрятный служащий.

— Товарищ, подождите. — он подошёл почти вплотную и заговорил еле слышно. — Левченко проводит отпуск в Турции в отеле «Лонг бич резорт» недалеко от Аланьи. Если вам удастся взять его за задницу, в банке будут только рады! Ещё тот гад!

— Спасибо за информацию. Моя работа разоблачать гадов. — улыбнулся Шапошников.

Ему было чему радоваться. Неделю тому назад они отправили в отпуск своего товарища и коллегу Петрищева Серёгу и по-фантастическому стечанию обстоятельств тот купил тур и укатил с подругой в те же места. Отпуск друга они отмечали устроив весёлый мальчишник. Выпили больше ведра пива на троих, и половину ведра водки. А почему бы не выпить под хорошую закуску, да в замечательной компании. Пьяный Петрищев тряс перед друзьями бумагами из туристического агентства, хвастал пятизвёздочным отелем и перспективами шикарного отдыха где абсолютно всё включено! Потом засунул и забыл куда, наутро искали все трое по разным углам и, к облегчению, нашли под диваном. Путёвки, страховки оказались слегка подмоченные пивом и от этого в одном углу поплыли синие печати, но главное, фамилии оказались незапятнанными. Нашлась ещё одна причина для радости— Левченко был жив, и пока он на курорте в другой стране ему ничего не угрожает.

Петрищев считал себя принципиальным холостяком. В чём состояли его принципы он сам не до конца разобрался, но о женитьбе не помышлял. Однако некоторое время тому назад его убеждения несколько пошатнулись. Он познакомился с девушкой с которой ему было интересно, весело и главное, он захотел быть с ней всегда и если случались перерывы во встречах, он очень скучал. Через полтора месяца их знакомства Сергей решил закрепить отношения и купил путёвки на турецкое побережье, а после уже и с родителями можно знакомиться. Поехать куда-нибудь в Европу, например в Барселону, в Париж или Рим для его полицейской зарплаты оказалось накладно, а вот традиционное времяпрепровождение для русских туристов в отеле всё включено, на четырнадцать дней у берега Средиземного моря именно то, что доктор прописал. Но уже через неделю такого отдыха у Петрищева начала сползать крыша. Отель оказался не просто отель с одиноко стоящим зданием, возвышался целый город, индустриальный комплекс, фабрика по обслуживанию туристов и причём именно русских. На территории отеля находилось несколько многоэтажных корпусов, множество отдельно стоящих домиков, бары, рестораны, бассейны, фонтаны, пляжи, водные горки, парки, дискотеки, магазины и куча всяких развлечений. В общем всё для того, чтобы туристы чувствовали себя абсолютно комфортно. Пятизвёздочный отель назывался «Титаник». Почему именно «Титаник» никто объяснить не мог, даже служащие отеля, может из-за огромных размеров, а может потому что всё вокруг было выстроено из белого камня и напоминало знаменитый лайнер, который так бесславно закончил своё существование. Когда Петрищев собирал свой багаж, то прихватил самоучитель по английскому языку, ему хотелось пообщаться с какими-нибудь англичанами, немцами, на крайний случай с поляками, чтобы узнать как они живут и что думают о современной политике, но ожидания не оправдались— вокруг слышалась только русская речь, иногда с украинским говорком. Даже повара и служащие ресторана приветствовали гостей на их родном, смешно коверкая слова. Два первых дня они резвились как дети, опробовали все закрытые и открытые бассейны, посетили хамам, оббежали все торговые лавки, попробовали все возможные коктейли и, конечно, из ресторана выходили под завязку. Через неделю Петрищев понял, что превращается в Винни Пуха и даже загрустил, а грусть его состояла в том, что вдруг он увидел девушку, на которой хотел жениться, совсем с другой стороны. Она не просто пробовала коктейли и напитки, она пила всё подряд, с превеликим удовольствием с утра до вечера. То же самое было и с рестораном. Петрищев не представлял, что можно съесть такое количество разной еды, а она это поглощала всё с огромным аппетитом, как будто в тот момент, когда они вернутся в Санкт-Петербург снова начнётся блокада. Сначала он подтрунивал над ней, потом начал ворчать— ну это просто какое-то убийство сразу после обильного завтрака замахнуть в баре пару рюмок сладкого ликёра, а потом прихватить с собой в номер несколько бутылок холодного пива. А ей море по колено, если всё включено, значит надо впитать в себя всё возможное, а худеть и наводить фигуру начнём на постных харчах в Питере.

«Да, промахнулся я с девушкой, не о такой мечтал. — размышлял Сергей, стоя в ванной перед зеркалом. Он рассматривал себя с разных сторон, потом высунул язык, и оттянул нижние веки. — И сам неважно выгляжу, превратился в бурдюк набитый турецкой жратвой».

Он услышал трель телефона и испугался— звонить из России могли лишь по очень серьёзному поводу, потому что роуминг дорогой, да и тревожить человека, находящегося в долгожданном отпуске да ещё и с девушкой, на это надо иметь веские причины.

— Аллё. — Петрищев даже не глянул кто трезвонит, а когда различил голос Шапошникова немного расслабился. — Ты по делу или как?

Поняв, что хочет от него товарищ даже обрадовался, есть причина развеяться и заняться делом. Свою подругу он нашёл где и ожидал— в баре у бассейна. Она сидела на высоком стуле в ярком бикини с запотевшим стаканом в руке и в компании какого-то качка. Они мило беседовали и увлечённая девушка даже не сразу заметила кавалера, который собственно и оплатил её райское путешествие. Но Петрищева это совсем не задело, он решил про себя, что надо доиграть эту бездарную пьесу до конца. Куда теперь деться от неё с подводной лодки под названием «Титаник». Он пресно чмокнул девушку в висок и предупредил, что отлучится до вечера. А она пусть не волнуется и ужинает без него. Через несколько минут Петрищев уже ехал на такси в сторону Аланьи.

Если его отель строился с размахом, то этот вообще поражал воображение, просто какой-то город в городе. Через турникет службы охраны Петрищев прошёл никем не замеченный— на его руке болтался такой же оранжевый пластиковый браслет, которые цепляли на каждого прибывающего. При желании можно было бы остаться здесь, пользоваться всеми услугами, питаться в ресторане, вот только спать бы пришлось где-нибудь на скамейке, потому что ни в один номер невозможно попасть без электронного ключа. Центральный холл отеля шумел прибывающими и отбывающими на родину всё той же знакомой русской речью. На ресепшне Сергей выяснил в каком номере может найти «старого армейского друга» Сашу Левченко. Ответ ему выдала девушка на чистом русском языке. Петрищев подумал, что хозяева этого заведения пошли дальше— набрали персонал из проживающих на территории Турции граждан из стран бывшего СНГ. По территории ленивые туристы передвигались на автокарах.

«Ну полная расслабуха. — мужчина покачал головой от такого зрелища. — осталось только еду в номера развозить и выносить уставшие и пьяные тела на пляж. — и тут же задумался. — Если Левченко в номере не окажется, тогда довольно трудно будет его здесь отыскать. Описания его внешности нет».

Однако напрасно волновался Петрищев, труднее было найти номер в этих лабиринтах, уровнях и линиях, а искомый персонаж открыл дверь в одних трусах и с бутылкой холодного пива.

— Добрый день. Господин Левченко?

— Он самый. — бывший мент икнул пивными парами и прикрыл ладошкой рот. — Пардон. Что угодно?

— Могу зайти? — и не дожидаясь приглашения Петрищев протиснулся мимо озадаченного Левченко, вошёл в номер и огляделся. По все видимости Александр проживал один. На столе стояла батарея пивных бутылок, огромный телевизор транслировал первый канал, кругом валялись шорты, плавки, сырые полотенца. Сергей уселся в кресло и в лоб заявил озадаченному хозяину номера. — Вас хотят убить.

Петрищев поведал про череду смертей, про карту, про то, что полиции известно о связи Левченко со всеми этими людьми. Сергей незаметно разглядывал мужчину и мысленно ему аплодировал. В свои пятьдесят семь лет Александр выглядел прекрасно-подтянутый, с чётким прессом на животе и сильными руками. В его внешности отталкивало лишь лицо— тонкие, змеевидные губы и глубоко посаженные, колючие глазки. Он метнул ими в Петрищева и ехидно заметил:

— И вы притащились сюда из Питера для того, чтобы сообщить мне об этом?

— Не обольщайтесь. По странному стечению обстоятельств, я отдыхаю неподалёку, поэтому не воображайте, что полиция пойдёт на такие затраты ради вашей персоны. Вы человек служивый и знаете, как обезопасить себя, а моё дело вас предупредить.

— Ну с этими всё понятно, пусть земля им будет пухом, а что с Гульбанкиным?

— Пока ничего. Его тоже пытались отравить, и он тоже получал такую карту, однако по трагической случайности погибла женщина.

— Странно. — Левченко на несколько секунд погрузился в свои мысли. — А что Гульбанкин думает по этому поводу?

— У него как раз есть точная версия происходящего. Он вспомнил давнишнюю историю с игрой, в которой участвовал также некий Родион. Вы помните этот случай?

— Нет не припоминаю. А что примечательного тогда произошло?

— Этот парень вроде проигрался, а потом умолял вернуть деньги или дать возможность отыграться.

— Ах это. — лицо Левченко выразило глубочайшее презрение. — Игроки, как наркоманы, способны на любые выдумки, этот юродивым прикинулся, вроде как ради заболевшей сестры. Я долго работал с наркоманами, так те, каждую неделю кого-нибудь хоронили. У них святого ничего нет, мама, папа, бабушка дедушка, Сами могли за дозу прикончить любого. На моей практике сын убил собственную мать, потом выдернул золотую коронку и сдал за дозу героина. А тогда собрались люди весьма уважаемые, я даже не знаю, кто пригласил этого урода. Помню, он испортил всю игру. Начал канючить, потом вообще упал на колени и взялся причитать. Он вызвал только чувства брезгливости. О жалости и сострадании речи не шло.

«Да тебе такие чувства, похоже вообще неведомы». — мелькнуло в голове Петрищева, а вслух он спросил. — Вы знаете кто этот Родион? Может быть встречались раньше или после того случая?

— Тогда я видел его в первый и последний раз. — вдруг в глазах Левченко мелькнул страх. — А если вся эта история только ради того, чтобы сначала напугать меня, а потом убить. Специально состряпать театрализованную серию, этакое шоу с игральной картой. Вы будете искать маньяка, а до настоящего убийцы не доберётесь никогда.

— Следствие покажет. — неопределённо ответил Сергей. — Вы когда возвращаетесь в Санкт-Петербург?

— Через три дня.

Петрищев записал телефоны и положил на стол:

— Как приедете, дайте знать, с вами хочет поговорить следователь, который ведёт это дело. И не тяните, это в ваших интересах.

Петрищев ещё побродил по безразмерной территории отеля, потом отправился в ресторан и плотно пообедал. Никто на него не обращал внимание. Туристический комплекс кишел весёлой жизнью: ребятишки визжали скатываясь с водных горок, полуголые мужики тянули пиво, женщины трясли телесами вместе с учителем восточных танцев, горничные тянули телеги с вёдрами для уборки номеров, служащие в белых рубашках мило улыбались всем подряд. Сергей вышел за территорию и поймал такси. У него впереди была ещё неделя вот такой разухабистой жизни, он снова подумал о своей бедовой подруге, и из его головы совсем выветрился разговор с Левченко. Не знал он тогда, что своим визитом и известием о возможной смерти напугал бывшего мента до обморока и тот, не дожидаясь чартерного рейса, улетел в Питер этим же вечером регулярным рейсом Анталия— Санкт-Петербург.

Глава 13

Евгения Степановна Сидоренко считала себя человеком невезучим. Замуж вышла без любви, потому что возраст подошёл, муж попался ни тяти, ни мамы, не украсть не покараулить— так коптил небо без всякого рвения и интереса. Дети так себе, звёзд с неба не хватали, дочь замуж выскочила ещё не исполнилось восемнадцати, сын по малолетке попал на зону за грабёж. Но слава Богу оба остепенились более или менее, во всяком случае перестали трепать ей нервы и клянчить деньги. По её рассуждениям повезло ей трижды: первый раз когда их старый барак-развалюха попал под снос, и они получили квартиру в новом доме, второе везение произошло следом— она устроилась домработницей к состоятельному Гульбанкину в приличный дом, а третье случилось не так давно— Евгения Степановна случайно познакомилась со своей подругой. Она лениво прохаживалась по рынку и перебирала куски мяса. К ней пристроилась очень приличная, интеллигентного вида дама. Как-то само собой завязался разговор всё о том же мясе, о погоде, о ценах. Языками они зацепились так крепко, что решили выпить в небольшом кафе чаю со свежими булочками. Сидоренко льстило, что такая дама захотела поддержать с ней разговор. Домработница вдруг поднялась в своих глазах, а что и не деревенщина она вовсе, иногда получается красиво выражаться, манерно держать чашку, оттопырив мизинчик. Они обменялись телефонами, стали часто ходить вместе в кино и за покупками. Евгения Степановна выяснила, что её новая подруга одинока, да ей и самой было тошно целыми днями смотреть на постную, опостылевшую морду своего мужа. Хорошо, что имелась работа, которая приносила хоть небольшой, да доход. С некоторых пор появилась ещё и подружка, которая учила затейливо завязывать платки, выбирать модную помаду и пудру. А недавно подруга преподнесла ей фантастический сюрприз— вручила подарочный сертификат в косметический салон на бьюти процедуры. О таком Сидоренко даже мечтать не могла. Она, конечно, подводила чёрным карандашом и голубыми тенями глаза, красила перламутровой помадой губы и рисовала дугой брови, но чтобы кто-то, что-то сделал с её лицом профессионально, о таких процедурах домработница даже не мечтала. Вот сейчас она лежала на стерильном столе, в белоснежном кабинете и ловкие руки косметолога разглаживали лицо. Евгения Степановна расслабилась и даже в какой-то момент проснулась от того, что захрапела.

— Что-то меня сморило. — прошелестела одними губами пациентка.

— Всё в порядке, расслабьтесь.

Врач улыбнулась одними глазами, потому что лицо закрывала повязка и продолжила процедуру, а Сидоренко возобновила свои ленивые размышления. Ей совсем перестало нравится то, что происходит в доме Гульбанкина. Когда появлялась Марина это её не беспокоило, но вот сейчас всё выглядит хуже некуда. Если и дальше так пойдёт, она будет вынуждена искать новую работу. В доме Евгения Степановна чувствовала себя хозяйкой, знала где, что лежит, какие продукты покупать, что готовить. Домработница с самого начала выяснила кулинарные прихоти хозяина, да и вообще все его привычки. Например он не любил, когда женщина приходит рано утром, Эдуард предпочитал выпивать свой кофе в одиночку, читать свежие газеты, одевать отутюженную рубашку и отправляться на работу. Уход за своими деревьями не доверял никому, исключения составляли лишь те случаи, когда он уезжал в командировки и то оставлял чёткие инструкции по поливу. Терпеть не мог шума пылесоса, мыть посуду и несвежие полотенца. Всё это и многое другое Сидоренко уяснила и за долгое время службы в этом доме, она научилась подлаживаться под все прихоти Эдуарда Аркадьевича. Сейчас всё пошло наперекосяк. Сначала появилась эта женщина, а скоро привела это маленькое, вёрткое чудовище, которое уже успело разбить китайскую, напольную вазу и облепить пластилином обеденный стол. Но это, казалось, совсем не тревожило хозяина, мало того он с удовольствием сюсюкался с мальчиком и покупал игрушки. А эта женщина, нет бы сидеть, смотреть за ребёнком, разговаривать или читать, она нарушила зону действий, перешла границу! Ей стало мало всего дома, она протиснулась на кухню и начала там хозяйничать! Если раньше Евгения Степановна баловала Гульбанкина блинчиками, борщом на свиной косточке, жирным холодцом, то Александра Андреевна настроила его против всей этой вкуснятины, вытащила откуда-то слово холестерин и начала оставлять на столе тёртую морковь, брюссельскую капусту, свеклу и перловую кашу без масла и сахара. Мало того она начала убирать дом при хозяине, и шум пылесоса уже не раздражает его. И что прикажете делать ей, нанятой домработнице? Если так продолжится и дальше, придётся искать новую работу, не сидеть же целыми днями с мужем. Ну три дня она его потерпит, в дурака поиграют, пива попьют, сериалы посмотрят, но на большее её не хватит!

«Надо поговорить с подругой. — размышляла Сидоренко. — Может она что подскажет».

Все выходные Шапошников провёл на даче. Как правило, собиралась вся семья, приезжали мать с отцом и тёща с тестем. Если раньше они собирались лишь на какие-то крупные семейные торжества, то сейчас поводов не ждали, приезжали если появлялось свободное время. И причиной тому стало рождение внука. Шапошников даже представить себе не мог, что вот этот годовалый Топтыга свернёт в бараний рог всё взрослое население дома и изменит некоторые привычки своих близких. Гордый папаша мучался от того, что бросил курить. Если раньше два деда позволяли себе на выходной опустошить бутылку другую коньяка, то сейчас с запахом перегара к телу внука приблизиться они не имели права, поэтому ждали когда парень умается за день и отправится на боковую, однако к тому времени и самих тянуло в опочивальню. Время пролетало быстро и Сергей, прижимая к себе тёплое тельце сына, горевал, что завтра снова уедет на неделю, а без него опять что-нибудь произойдёт, например вылезет очередной зуб или малыш скажет новое слово типа «агу» или «угу». Следствие остановилось. Так бывает иногда, если не удалось раскрыть преступление сразу. И он знал так же, что расследование, как пружина сжимается под давлением всё новых фактов и в какой-то момент выстреливает, выдавая искомый результат. Периодически звонил Семён— сын убитого во Франции Константина Троепольского, но российская полиция пока ничего не могла ему ответить. Егор Колыванов ещё парился в следственном изоляторе, но никакие угрозы и уговоры о смягчении его участи на него не действовали, он категорически отвергал свою причастность к смерти сожительницы. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями заинтересовался благотворительным фондом Ирины Переверзевой, они много что узнали интересного, но притянуть за уши эту фигурантку к делу «Пикового валета» не удавалось ни с какой стороны. Официант Лёша-Лёня Кравцов ещё находился в тяжёлом состоянии, но Рафику всё-таки удалось его «разговорить» и выяснить, что его убедила принести вино женщина. Ему показали фотографии всех дам, которые могли быть причастны к отравлению, но он никого не узнал. Однокурсник Шапошникова из Тулы также молчал. Завтра должен был прилететь из Турции Александр Левченко, может хоть что-то сдвинется с мёртвой точки.

Шапошников ждал звонка от бывшего полицейского до обеда, потом принялся звонить сам. Компьютерщики сообщили ему все телефоны и координаты бывшего полицейского. И домашний, и сотовый телефоны молчали. Тогда он позвонил в Пулково и спросил о прибытии чартерного рейса из Анталии. Оказалось, что самолёт прибыл по расписанию, однако в списках пассажиров фамилии Левченко нет. Через приятельницу из туристического агентства выяснил номер телефона отеля «Лонг бич резорт» и после долгих перепирательств он выяснил, что турист с такой фамилией освободил номер двое суток назад. Сергей почувствовал недоброе. Снова напрягать Петрищева и отвлекать его от солнечного берега Средиземного моря и знойной красавицы ему не позволила совесть. Он понимал, что сам в таком случае был бы очень раздражён. Тогда он набрал номер Рафика, который уже пол дня ошивался в больнице возле Кравцова и когда тот ответил, Сергей без предисловий заявил:

— Похоже у нас возникла проблема, ещё не знаю насколько крупная, но тебе лучше приехать по этому адресу. — Шапошников продиктовал. — Записал? Я выезжаю тоже.

— А что там?

— Там проживает Левченко— последний оставшийся в живых игрок кроме Гульбанкина. Он не прилетел сегодня из Турции, а в отеле сообщили, что он съехал. Посмотрим у него дома, может на что-нибудь натолкнёмся. Ордер я уже выписал.

— А на каком основании мы в квартиру попрёмся? Может с зазнобой где загулял. Курорты дело такое.

— Ты понимаешь, мне кажется, что-то происходит или уже произошло. Левченко на телефоны не отвечает, в банке не появлялся, я звонил.

— Я думаю ты напрасно паникуешь. Он мог прилететь другим рейсом, забаррикадироваться в квартире, запасшись алкоголем, и сидеть тихо, заливая страх от неминуемой расправы.

— Хорошо если так. Но пока будем проверять аэропорт потеряем время.

Через сорок минут они стояли возле квартиры, сзади толпились понятые из соседей и совершенно трезвый техник из местного ЖЭКа ковырял замки. Они специально пригласили его, чтобы ненароком не повредить дорогую, цельного дерева, дверь. Шапошников вошёл первым, огляделся, потом махнул рукой, приглашая остальных. Такие квартиры он видел только по телевизору и то, наверное, в фантастических фильмах про умные дома. Первый этаж соединял в себе прихожую, гостиную, столовую и кухню. Сосед за спиной Рафика цокнул языком, соседка восхищённо охнула. Похоже они первый раз переступили порог этого жилища, вероятно в дружеских отношениях с Левченко не состояли и в гости не ходили.

«Всё правильно! — подумал Шапошников, переглянувшись с коллегой. — А как должен жить мент, который грёб лопатой, благодаря своей должности? Вот именно, в такой, напичканной различной техникой, берлоге».

Всю эту элегантную, элитную красоту нарушал беспорядок— батареея пустых бутылок из— под дорогого алкоголя, опрокинутый стул, разбитые бокалы.

— Похоже на следы борьбы. — ни к кому не обращаясь тихо проговорил Рафик. Шапошников в ответ молча кивнул. — А может сам хозяин пьяный шарахался? Поднимемся наверх?

Дверь в спальню оказалась плотно прикрытой. Визитёры замешкались возле на несколько секунд, потом Сергей взялся за ручку. Соседка на всякий случай прикрыла ладонями рот. Но ничего страшного внутри не обнаружилось. Огромная кровать со смятыми простынями оказалась пустой, густое алкогольное амбре ещё висело в комнате и сквозь тяжёлые из набивного шёлка шторы просачивались солнечные лучи. Рафик взялся за ткань, чтобы пустить больше света и в тот момент раздался истошный крик. В первую секунду присутствующие не сразу поняли откуда этот визг, который продолжался и продолжался. Шапошников резко развернулся и почти сбил с ног оторопевшего соседа. В ванной комнате женщина, которую пригласили на роль понятой, тупо визжала, прижав руки к груди, а в ванной, под водой плавало тело голого человека.

— Чуяло моё сердце. — Сергей метнулся и подцепив под мышки скользкое тело, поднял из воды, и понял, что опоздал— голова невольно сползла на грудь без единого признака жизни.

Семён Семёнович Мешковец сегодня был не особенно благожелателен. Он старался сдерживаться, но из него вылетали громы и молнии.

— У тебя нет ни одного результата, а ты пузо чешешь хлебной коркой! Сколько ещё надо трупов, чтобы твой отдел начал шевелиться? У вас по этому делу их уже пять, и ни одной вразумительной версии! — Шеф глянул на Шапошникова испепеляющим взглядом, и от этого Сергей чувствовал себя тупым непрофессионалом. Сейчас, задним числом, он видел свои ошибки, которых можно было избежать, но молчал, боясь это озвучить, как будто если проговорит вслух, то уже ничего нельзя будет исправить. — Ну, не молчи! — подтолкнул его начальник. — Ты отпустил по залог Гульбанкина, который указал на некоего Родиона и Левченко. Почему ещё ничего не знаешь о первом?

— Я попросил своего товарища из Тулы о помощи.

— Послушай Шапошников, ты вроде не дурак, о каких товарищах ты говоришь? Сам не можешь быстро решить вопрос, приходи ко мне, один звонок и на следующий день у тебя на столе все данные! Как ты выпустил из поля зрения Левченко?

— Петрищев с ним встречался в отеле и предупредил об опасности. Никто не мог предполагать, что он сорвётся на два дня раньше.

— Ты должен это всё предвидеть! — Семён Семёнович сердито ткнул пальцем в подчинённого. — Если бы с раннего утра побеспокоился и навёл справки, то выяснил, что Левченко не прилетел чартером! Вот тогда бегом поставил на уши информационный отдел аэропорта, и узнал, что он уже в городе! Неужели не понятно, что убийца, как и ты ждал появления Левченко?! Он опередил тебя всего на полчаса, пока ты бегал по управлению собирал ордера, потом искал понятых! — шеф немного сбавил обороты. — Так, что говорят эксперты?

— Левченко был изрядно пьян и в момент нападения находился в ванной. Никаких уколов яда не обнаружено, его просто утопили. Предположительно убийца открыл дверь отмычкой, тихо осмотрел первый этаж, потом поднялся наверх, увидел где тот находится и сделал своё дело. Физически Левченко очень хорошо развит несмотря на возраст, и он боролся с преступником— вокруг расплёскано много воды, но алкоголь сделал своё дело. Эксперты нашли пуговицу от манжеты скорее всего нападавшего. Рубашка, вероятно, была тёмного цвета. Так же в воде плавала карта. Осмотрели телефон и обнаружилась одна странность: примерно за десять минут до смерти с трубки хозяина квартиры был сделан звонок. Разговор длился две с лишним минуты. Операторы сотовой связи установили, что это номер Гульбанкина. Опросили соседей, и бабки на лавочке подтвердили, что какой-то мужчина приехал на своей машине и зашёл в подъезд примерно во время убийства. По фотографии они опознали бизнесмена.

— Вот тебе раз! Это что же получается, его выпустили под залог, а он продолжает мочить свою картёжную малину? За ним уже поехали?

Шапошников молча кивнул. Он испытывал жуткие угрызения совести за то, что они с Рафиком расплавились от летней жары и вели дело кое-как, каждый занимался своей личной жизнью, поэтому допустили так много смертей. Александр Левченко, конечно, не пример для подражания, но он человек и надо было сделать всё, чтобы избежать его гибели. Сергей получил пинок под зад для ускорения, и уже готов был бежать, что-то делать, но пока не знал куда. Наглое убийство Левченко выбило его из колеи. Он решил сесть и подумать в тиши кабинета, пока не привезли Гульбанкина. Спокойно пораскинуть мозгами не получилось— наконец-то позвонил товарищ из Тулы и сообщил:

— Ох Серёга и задачу ты нам задал, кое-как нашли мы твоего Родиона в глухой деревне Тульской губернии. Все данные я тебе отправил на твою электронную почту, а на словах скажу, что никого из родственников там не осталось, все уехали, по рассказам соседей кто куда. А вот дом сохранился, они его не продали, однако стоит бесхозный. Мои ребята заглянули внутрь, кругом пылища, видать давно никто не появлялся. Если возникнут вопросы, звони, помогу.

Шапошников сердечно поблагодарил друга, посулив, что и он подставит плечо в нужное время и кинулся к компьютеру. Через пару минут он взял в руки ещё тёплые после принтера листки. Информации оказалось немного, но это уже что-то, не фантом, не выдумка, а реальный человек. Осталось пробить его адрес в Санкт-Петербурге, чем он и занимался до того времени, пока в кабинет недоставили Гульбанкина.

Юдинцев проснулся ближе к обеду с головной болью и с ужасом представил свой будущий рабочий день. О том чтобы позвонить заместителю не было и речи— накопились очень важные проблемы, которые уполномочен сделать только директор молокозавода, тем более, что Гульбанкин попросил проследить за всеми делами в концерне пока он отсутствует. В «Сливочном царстве» всё пошло наперекосяк. Ещё лёжа в постели, сквозь стук в висках Николай вспомнил когда это началось, а именно в день трагической смерти Светочки. До этого их империя выглядела как румяное яблоко, которое изнутри уже начали выедать червяки. В один момент всё начало рушится. И сейчас Юдинцев остался один. Переверзева, несмотря на мольбы, раскаяние и просьбы, на внутреннем совете решено было отстранить от дела и скорее всего навсегда. Совет директоров постановил не выносить сор из избы, однако, если Переверзев не вернёт все изъятые из производства средства добровольно, то постановление можно будет изменить на меру пресечения. Николай даже представить себе не мог, каким образом их друг и компаньон соберёт нужные деньги, скорее всего придётся продать всё имущество, но этого будет не достаточно. Его жена Ирина буквально на следующий день после такого разоблачения подала на развод и уже собирала чемоданы— её ждали южноафриканские пингвины и долларовый счёт в оффшорной зоне. Гульбанкин и раньше практически не сидел в своём кресле, находился в разъездах, решал вопросы с инвесторами, встречался с польскими и немецкими фермерами, перенимал новейшие технологии— он держал руку на пульсе, а сейчас вовсе не появлялся в офисе. Эта ужасная трагедия, потом больница, следом арест, конечно, выбили его из колеи и пока полиция не найдёт настоящего убийцу, Эдуард не будет чувствовать себя в зоне комфорта.

Николай оторвал голову от подушки вместе с тяжкими мыслями и, покачиваясь, отправился в ванную. Погрузившись в воду ему стало чуть легче. После он выпил аспирин и решил сделать поздний завтрак. Он надеялся, что после еды быстрее вернётся в активную, рабочую форму. Юдинцев ел без аппетита и вспоминал пролетевшие выходные. Он возил своих барышень за город, в прекрасный, частный пансионат «Бархатный мотылёк». Они гуляли, купались в реке, загорали, ужинали шашлыками с красным вином. Сплошная идиллия, если не считать, что с ними увязалась мама Марины. Николай так мечтал провести время со своей возлюбленной, но планы оказались подкорректированными именно мамой. Любовь Ермолаевна имела такую власть над дочерью, что Юдинцев просто удивлялся— он видел двух Марин— одна свободная, сексуальная, красивая, острая на язык, а другая послушная маленькая девочка, которой запрещают брать конфеты и вообще решают за неё все вопросы. Любовь Ермолаевна заявляла безапелляционно, что у неё богатый, жизненный опыт, и она лучше знает, как распорядиться деньгами, какой дом купить, и в каком районе.

— Но я не собираюсь приобретать никакую недвижимость. — Николай сразу и не понял, что мамаша планирует семейный бюджет из его кармана. — У меня прекрасная квартира в тихом районе.

— Странные ваши рассуждения, Никас, а когда появятся дети? Вы считаете нормой растить ребёнка в городе. — маман держала голову прямо и говорила снисходительно. — Я уж и не говорю про виллу в Испании.

Николая раздражал этот тон и имя Никас, да и вообще-то, что нос этой женщины торчал из всех щелей их совместной жизни с Мариной. Она даже пыталась впарить ему-жениху свадебный костюм, как у Луиса-Альберто из бразильского сериала с широким, полосатым галстуком, заправленным под жилетку. Уже в воскресенье вечером, когда они высадили довольную Любовь Ермолаевну у подъезда и остались наедине, Николай попытался мягко поговорить с Мариной, однако мягко не получилось, как он не старался сгладить острые углы.

— Дорогая, ты не находишь, что твоя мама везде. Как бы тебе это помягче сказать— она хочет за нас решить все вопросы! Это она придумала, что ты будешь ночевать с ней в номере, а не со мной! Это не правильно! Это наша с тобой приватная жизнь!

— А чем тебе мама помешала? Она одинокий человек и нуждается в обществе, и кто, как не мы с тобой можем составить ей компанию. И потом она несколько старомодна и хочет соблюдать правила игры— до свадьбы жених и невеста не должны иметь интимной связи.

— О Боже мой, Марина, ты себя слышишь? Сколько тебе лет? Что за условности! — Юдинцев распалялся всё больше. — А эти намёки на приобретение дома за городом, я так понимаю, что она намерена там поселиться с нами?! Да я и вообще не желаю ничего покупать! Итак на фирме дела идут из ряда вон плохо.

— А при чём здесь твоя фирма? Она моя мать! Всю жизнь она растила меня без отца, дала образование! И если она захочет жить с нами, так и будет! — Марина с красным лицом повернулась к Николаю. — А вот твоя мама, ты же не откажешь ей в помощи?

— Конечно, не откажу, но она не лезет в мою жизнь! Я уже большой мальчик, а ты так и продолжаешь оставаться маленькой девочкой рядом с ней. Неужели ты не понимаешь, что её цель организовать своё материальнео содержание за счёт тебя. Чего она не добилась в своей жизни, хочет сделать твоими руками, омать манипулирует тобой, ты её инструмент!

— Ну-ка, останови машину. — Марина гневно сверкнула глазами. — Я доберусь на такси. — пока Юдинцев парковался она уже не говорила, а шипела. — В твоих глазах мы аферистки, которые мечтают завладеть твоими деньгами и богатством.

— Я так не думаю и люблю тебя, но не заставляй длать выбор между нашей семьёй и твоей мамой. — он удержал её за руку. — «Доколе ты жив и дыхание в тебе, не заменяй себя никем; ибо лучше, чтобы дети просили тебя, нежли тебе смотреть в руки сыновей твоих». — так сказано в Библии.

Он выскочил из машины и распахнул перед женщиной дверь. Николай не стал уговаривать невесту, потому что решил расставить многие точки над i ещё до свадьбы. Он по горькому опыту знал, если не прояснить все вопросы на берегу, то семейная лодка направится в ад, а он уже проходил через это и не желал повторения. Юдинцев бросил машину возле дома и на такси отправился кутить и развлекаться, как он для себя обозначил цели сегодняшнего вечера, а по факту просто надрался в какой-то забегаловке и компанию ему составил местный забулдыга. Наутро Николай проверил карманы, однако пьяница оказался человеком порядочным— все деньги и банковские карты оказались на месте.

Гульбанкин сокрушался в душе. Он только-только начал новую жизнь, у него появилась надежда. Он возводил замок хрустальный и каждую секунду боялся, что он разрушится от какого-нибудь неловкого прикосновения, жеста, слова. Александра казалась именно той женщиной, которую он ждал всю свою жизнь. Он не искал, у него не было на это времени, но надеялся, что судьба приведёт его нужной дорогой. Эдуард не представлял себе, какой будет эта женщина толстой или тонкой, брюнеткой или блондинкой, он вообще ничего о ней не знал. Воображение рисовало лишь идиллические картины семейной жизни, которой у него никогда не было. В детстве он видел вечно пьяного отца и замотанную мать. Но он вырвался, выстроил свой замок, в котором было всё и кресло-качалка, и камин с дровами, и даже зимний сад. Сейчас осталось разглядеть ту, которая укроет его ноги клетчатым пледом и принесёт горячего вина со специями. Эдуард с самого начала понимал, что с Мариной у него ничего не получится, он был искренне благодарен ей за поддержку во время болезни, но так же отдавал себе отчёт, что не хочет состариться рядом с этой женщиной. После разговора с Юдинцевым он даже обрадовался, что так славно всё складывается. Эдик от всей души желал чтобы у Николая и Марины всё сложилось гладко. Нет, он не струсил, и обязательно бы поговорил с бывшей любовницей, объяснил, извинился, но омут событий последнего времени сдавливали его действия как тиски. Он выныривал на несколько минут, и тут же воронка засасывала его назад. И вот сейчас он подписал документы, раздал распоряжения, позвонил в туристическое агентство, чтобы там оформили путёвки на неделю в Испанию. Гульбанкин ликовал в душе, представляя, как Александра с внуком будут плескаться в бассейне, а он под большим зонтом потягивать из кувшина холодную сангрию. Появление полиции вновь разрушило все планы и заставило сердце биться как тяжёлый молот.

«Что за проклятье навалилось на меня? Когда всё это кончится»? — устало подумал бизнесмен, когда увидел на пороге полицию. Ему никто ничего не объяснял, просто не очень дружелюбно и настойчиво предложили проехать в Управление. Александра в этот момент находилась на работе, домработница взяла выходной и Эдуард Аркадьевич сразу как-то растерялся, не зная что предпринять, но выбора ему не оставили, лишь позволили запереть дверь и проводили к машине. В голове мелькнула надежда, что всё разрешится, рассосётся и уже через пару часов он снова будет дома, но не тут-то было. Шапошников встретил его совсем не приветливо, предложил сесть и без предисловий начал допрос:

— Господин Гульбанкин, расскажите, как вы провели вчерашний день?

— Вас интересует какое-то определённое время?

— Особенно первая половина дня.

Казалось Эдуард Аркадьевич не совсем понимал, что от него требуется, он рассеянно пожал плечами и начал перечислять:

— Утром, по традиции, завтрак, потом я поехал на работу, надо было утрясти важные вопросы, после обед в ресторане с поставщиками.

— Вас возил водитель?

— Нет, я сам был за рулём.

— Больше никуда не заезжали?

— Ах да, вчера я получил странный звонок. Мне позвонил Левченко и предложил встретиться. Он продиктовал адрес и очень просил приехать.

— Почему вы не позвонили мне?

— А что должен?

Шапошников не ответил, лишь внимательно следил за реакцией бизнесмена. Гульбанкин или прекрасно владел собой, или действительно ничего не знал.

— И что произошло дальше?

— Ничего. Я приехал по адресу. Дверь оказалась открытой, но внутри никого не обнаружилось. Я позвал несколько раз, но никто не ответил. На второй этаж подниматься не стал— чужая квартира, что я там буду шариться? Может хозяин вышел по надобности.

— Вы не стали его дожидаться?

— Нет, у меня была назначена встреча.

— Когда вы выходили, то захлопнули за собой дверь?

— Точно не помню, кажется нет. Вдруг Левченко вышел и не прихватил с собой ключи?

— Вы точно уверены, что разговаривали по телефону именно с Левченко?

Эдуард задумался на секунду:

— Я ни в чём не уверен. Голос был взволнованным, и потом, мы не общались долгое время, я его голоса толком не помню. Может вы объясните, в чём дело?

— Охотно. Левченко найден мёртвым в своей квартире. Его утопили в ванной на втором этаже. Есть много свидетелей, которые видели как вы подъехали к дому, как входили и выходили из квартиры именно в момент убийства. Чтобы утопить полупьяного мужика достаточно несколько минут, как раз то время, которое вы находились внутри.

— Вы с ума сошли! Зачем мне это надо?

— Вот это вы мне и поведаете. А случилось следующее: Левченко действительно позвонил и пригласил вас к себе. Вы приехали, между вами произошла ссора и вы его хладнокровно утопили. Также хладнокровно, как вы избавились от других своих товарищей по игре. Все свидетели и улики указывают на вас.

— Что же это происходит вокруг меня? — в голосе мужчины звучало отчаяние. — Найдите, прошу вас, найдите Родиона. Я надеюсь, что он многое прояснит! У меня не было никаких причин убивать кого бы то ни было. Я не давал и не брал в долг, мы не вели совместный бизнес, не делили женщин!

— Да ваш Родион действительно существует, и мы выясним причастен ли он ко всем этим преступлениям. А вы арестованы.

Глава 14

Рафик находился в прекрасном расположении духа. Его опасения не оправдались. Мать хоть и вела себя сдержанно, но открыто на разлучницу не нападала. Отец же с братом наоборот суетились вокруг неё не зная куда усадить и как угостить, чтобы Наташа, как можно скорее почувствовала себя в своей тарелке. Невзирая на то, что мать сердилась на сына и новоиспечённую невестку, на угощенья не поскупилась. Уже сидя за столом она всё-таки решила устроить паре допрос с пристрастием:

— Вы так и собираетесь жить в съёмной квартире?

— А что у нас есть другой выход? — Рафик оторвался от тарелки.

— Мы, конечно, воспитали тебя в правилах строгих и благородных, но до такой широты души нужно ещё додуматься. Я понимаю, что ты заботишься о своих детях, но отдать совершенно всё, я считаю, не совсем правильно. — мать стрельнула чёрными глазами на сидящих за столом мужчин, но никто не позволил себе вставить хотя бы слово. — Загородный дом, трёхкомнатная квартира, алименты. С собой только чемодан с манатками и старая колымага. Надо разменять квартиру, чтобы был хоть небольшой, но свой угол, например однокомнатная хрущёвка в промышленном районе.

— Мама! — укоризненно вставил Рафик.

— Что мама! Кто же думал, что ты уродишься такой любвеобильный!

— Вы не волнуйтесь. — Наташа поставила бокал с соком и бесстрашно посмотрела на будущую свекровь. — Я продам свою квартиру в Тамбове, возьмём ссуду в банке и приобретём здесь приличное жильё.

— А на что вы будете жить? — не сдавалась женщина. — Двух ребятишек кормить, одевать надо. Они же не виноваты, что у них папка гуляка.

— Не двух, а трёх.

— Что трёх?

Рафик внимательно посмотрел на Наташу и до него постепенно стало доходить, что она имеет в виду. Оказалось, что не он один такой понятливый. Вдруг за столом все заговорили, потянулись с поздравлениями. Мать от такой приятной новости растаяла, и даже решила хлопнуть рюмашку за появление нового человека в их семье. Сейчас Рафаэлю казалось, что он невероятно сильный, он сможет, преодолеет, и всё получится.

Дом, где проживал Родион Караваев, показался каким-то жалким и неухоженным. Огород давно никто не возделывал, от обильных дождей и солнца бурьян поднялся по пояс, некогда ровный забор покосился и облупилась краска. Рафик остановился у калитки и крикнул вглубь двора:

— Есть кто дома?

Он постоял немного в тишине, откинул щеколду и направился к дому, и тут на порог вышел мужчина в простой клетчатой рубахе и шортах.

— Кого вы ищите?

— Мне нужен Родион Караваев.

— Это я. Чем могу служить?

Полицейский показал удостоверение и предложил поговорить в доме. Хозяин не был особенно дружелюбен, однако пригласил гостя на кухню. Рафик осмотрелся: обстановка, интерьер знали лучшие времена, телевизор десятилетней давности, облупленный комод, холодильник, модель которого давно сняли с производства, но несмотря на это в доме царила чистота. Караваев открыл ещё одну дверь, и они вышли на внутренний двор. Полицейский щёлкнул языком от восхищения, они с братом всегда мечтали об этом, особенно, когда были пацанами, но жили в городской квартире и такое увлечение позволить себе не могли. Это оказалась голубятня. Вольеры располагались от пола до потолка и через решётчатые окошки выглядывали любопытные бусинки глаз голубей. В одной клетке разместилась большая компания жёлтых и розовых канареек. Хозяин совал через жидкие отверстия нашинкованную капусту, а юркие тельца в знак благодарности верещали без умолку и сновали хаотично по клетке. В эту секунду Рафику захотелось плюнуть на дела, а завести беседу вот об этом птичьем хозяйстве, но хозяин сухим тоном не дал такой возможности полицейскому.

— Так что вы от меня хотите?

— Расскажите про тот случай, когда вы проиграли крупную сумму денег неким господам.

Караваев на несколько секунд спрятал взгляд, но быстро взял себя в руки. Рафик понял, что мужчине нет необходимости рыться в памяти, он всё прекрасно помнил.

— Вас волнуют чужие деньги? — он ухмыльнулся. — Это произошло давно.

— Интересно, потому что все участники этой игры мертвы, кроме одного. Он даже был вашим приятелем одно время. Гульбанкин Эдуард Аркадьевич.

— Помню, помню, любитель японской культуры. А про остальных я читал в криминальной хронике. Сказать честно, туда им и дорога. Но я их не убивал, если вы за этим сюда пришли.

— У вас была причина.

— Какая? Деньги? Да не смешите меня. Если вас не устраивает моё объяснение, проверяйте алиби.

— Проверим. Так вы расскажете, что тогда произошло?

— Ничего не обычного. Я ввязался в игру и проиграл. Просил отыграться, но эти жлобы даже слушать не стали. — Родион выдохнул последние слова. — Вот и всё. Больше я ни с кем не встречался, и прекратил всяческие отношения с Гульбанкиным. Он повёл себя не как джентльмен.

— Где вы работаете?

— Консультант в российско-японской компании по продаже копьютерных технологий. — он повернулся к канарейкам. — Это всё?

— Не больно богато живёте для компании такого уровня.

— Как умею.

— Кто проживает вместе с вами?

— Я один. Мама умерла недавно.

— Извините.

Родион махнул рукой и вернулся на кухню, а Рафику ничего не осталось делать, как сесть в машину и вернуться в Управление. Что-то осталось недосказанным, какая-то мысль постоянно ускользала от него. Полицейский пытался анализировать эту короткую встречу и понимал, что она совершенно ничего не дала. Караваев не шёл на контакт, не предложил кофе или чай, себя обелить совершенно не стремился, скомкал разговор и бесцеремонно выпроводил гостя.

— А ты ждал хлеб-соль? — Шапошников развёл руками на измышления товарища. — Полицейскому рады в тогда, когда вопят— «Убивают», и то, если он вовремя появляется. Караваева надо проверить на всякий случай, однако всё сходится на Гульбанкине и улики, и отпечатки пальцев в квартире Левченко.

— Вот именно, на первом этаже их полно, а вот когда он пошёл топить жертву, то ни одного. Как-то странно. Гульбанкин же не совсем дебил, оставил свои пальчики внизу, а отправляясь наверх одел перчатки. Да и бабки возле подъезда точно говорят, что на нём была надета голубая рубашка с коротким рукавом, а пуговица в ванной от тёмной манжеты с длинным рукавом.

— Может быть он специально подкинул другую пуговицу, чтобы сбить нас с толку?

— Не знаю. — Рафик пожал плечами. — А почему он так нелепо, в тумбочке стола, прятал улики от двух первых жертв? Он же понимал, что мы моментально найдём и грим и пуговицу Ашкенази. Да и видимого мотива у бизнесмена нет.

— Будем работать, найдём. — Шапошников и сам осознавал, что улики, указывающие на Эдуарда слишком очевидные, даже слишком. Пока он решил перевести разговор на другой персонаж. — Колыванова придётся отпускать. Его мамаша созналась в подлоге Свидетельства о браке, а ему нам нечего предъявить кроме того, что он налил вино своей любовнице. — полицейский спохватился. — Послушай, у палаты Кравцова есть охрана? Ведь рано или поздно он заговорит?

— Не волнуйся, там всё под контролем. Врачи хотели перевести его в общую палату, но я попросил подержать больного в реанимационном отделении. Туда так просто не пройдёшь.

— У тебя есть что-нибудь ещё о Караваеве?

Рафик открыл форточку и пристроился на подоконнике с сигаретой между пальцев. Сергей невольно скривил лицо— с некоторых пор ему стал противен запах табака. Приятель увидел гримасу и пропел:

— «Последний нонешний денёчек,

Гуляю с вами я друзья…»

Тоже бросаю курить, Наташка беременная. Дома попрятала все пепельницы, обнюхивает меня, даже когда мусор выношу.

— Молодец! С тобой так и надо!

— Ещё друг называется! — Рафик сделал две короткие затяжки и смял сигарету в старой банке из-под кофе. — Так вот про Караваева: обыкновенный, традиционный мужик сорока двух лет, без излишней растительности на лице, с коротким, начинающим седеть ёжиком на голове, не толстый, не худой, среднего роста. На мой взгляд, он нравится женщинам, но официально никогда не был женат, а неофициально пока не выяснил. Соседи рассказали, что проживал с сестрой и матерью, обе скончались-одна от тяжёлой болезни больше года тому назад, вторая от старости и горя совсем недавно. Состоит на службе в русско-японской компании IT технологий. Характеризуется как хороший специалист, дисциплинированный сотрудник. Неоднократно выезжал в Японию для обмена опытом. Друзей среди коллег не имеет, но со всеми имеет приятельские отношения. К месту работы не привязан, может работать не только в офисе, но и дома. На момент смерти Левченко твёрдого алиби он не имеет. Однако установлено точно, что Караваев находился в России, когда был убит во Франции Константин Троепольский, а значит не причастен к этим убийствам.

— Может у него есть сообщник? Французы как-то расплывчато пишут о половой принадлежности убийцы.

Рафик неуверенно покачал головой.

— Судя по характеру Родион одиночка. Живёт тихо, разводит своих птичек и не испытывает таких страстей, в которых кипят такие, как Гульбанкин.

Мама назвала его Лёня-Леонид, только ему совсем не нравилось это имя, и среди пацанов его кликали Лёхой. Если бы не болезнь матери, он выбрал бы другую судьбу, другую жизнь и другую профессию. Кравцов хорошо учился в школе, не отлично, но по тем предметам, которые нравились он преуспевал, особенно по физкультуре. К сожалению жизнь распорядилась по-другому— вместо портфеля и ручки он таскал разнос в ресторане. Сначала Лёха смущался, но вскоре привык и ловко лавировал между столиками в длинном чёрном фартуке. Он начал различать клиентов, по пиджакам и галстукам выбирал перед кем можно ломать шапку, а перед кем не следует особенно расшаркиваться, всё равно чаевых не получит. Его воспитанием занималась только мать. Отца он почти не помнил, тот ушёл от них, когда Лёня пошёл в первый класс. Ушёл так, чтобы его уже не нашли ни судебные приставы, ни бывшая жена, ни друзья, у которых он на занимал большие суммы денег. Кравцов беззаветно любил мать, видел, как она страдает от того, что не может дать сыну самого лучшего, и от этого самоедства её здоровье начало сдавать свои позиции, а вскоре сердце заявило, что отказывается работать в полную силу, пришлось делать сложную операцию. Лёша работал не покладая рук, иногда дремал пару часов в бытовке и снова выходил в зал с разносом. Мать должна была проходить каждые шесть месяцев курс реабилитации или в частной клинике, или в санатории, а для этого требовались деньги. Вот почему он согласился на этот небольшой спектакль, который хорошо оплачивался. Всё это с првеликим трудом и пытался объяснить Кравцов полицейскому, который почти дежурил у его кровати. Лёха шёл на поправку и чувствовал себя почти прекрасно, просто ещё много спал и не имел того аппетита, который был до болезни. Зато уже ясно говорил и достаточно чётко излагал свои мысли. Рафаэль ничего не записывал, но задавал много вопросов и слушал очень внимательно. Полицейский выяснил, что за несколько дней до банкета, и до того как в ресторан «Северная пальмира» вплыла домработница Сидоренко в поисках официанта на три часа, к Лёхе обратилась какая-то дама со странной просьбой. Она встретила его почти возле дома, когда он возвращался с работы. На город опустились сумерки, и Кравцов брёл уставший и погружённый в невесёлые мысли— подходило время отправлять маманю на курс лечебной терапии. Он бы даже слушать не стал, но она сразу назвала сумму, а уже потом выложила просьбу. Это всё и решило. Да и задача за такие деньги показалась парню какой-то ерундовой и даже дурацкой. Сначала сделать так, чтобы обслуживать застолье взяли только его, а потом лишь принести на банкет бутылку вина и открыть. Даже работать не надо— притвориться, что или порезал, или ошпарил, или сломал руку, в любом случае представить всё так, чтобы была веская причина покинуть дом. Он, конечно, поинтересовался зачем весь этот маскарад, дама оказалась немногословной и грубо ответила:

— За деньги, которые вы получили надо знать именно то, что я вам сказала. — потом вдруг мадам сделалась игривой и весёлой. — Шутка, это всего только шутка! Я хочу просто разыграть своих друзей!

Как только Лёша получил деньги, он отправил мать в санаторий. Получить эту работу не составило труда: в ресторане все знали о трудном финансовом положении парня и всячески помогали. На следующий вечер Кравцов сделал всё, о чём просила мадам. Она отдала лишь половину оговоренной суммы, поэтому когда на другое утро он увидел её на пороге собственной квартиры, то совсем не удивился. В душе Лёха ликовал— на вторую часть вознаграждения он планировал купить новый телефон. День выдался выходной и парень радовался возможности провести его, как белый человек— не считать каждую копейку, а пойти в кино и выпить холодного пива. Он никак не ожидал того, что произойдёт дальше, просто его чувства в одну секунду отключились.

Рафик кое-как добился описания дамы. О том, чтобы везти парня в Управление, для составления фоторобота речи ни шло, он только-только начал приходить в себя. Доктора ещё не разрешали ему вставать, пришлось приглашать знакомого художника, который и составил примерный портрет. Лёха соображал с трудом. Первая встреча прошла в сумерках, разглядеть её толком парень не смог, второй раз, когда она передавала деньги и пакет с вином стоял жаркий полдень, и женщина напялила на себя огромную шляпу и солнечные очки. В последний раз, когда дама пришла к нему домой, то выглядела как спортсменка-любительница, которые пачками бегают по паркам. Из всех этих воспоминаний удалось наскрести портрет женщины в возрасте, но которая уделяет достаточно времени своей внешности и лицу. Полицейский силился выпытать хоть какие-то незначительные приметы:

— Ты должен помнить её руки. Ногти накрашены лаком? Они старые, с пигментными пятнами? Есть кольца? Ведь ты брал деньги!

— Да маникюр был, колец не видел.

— Цвет глаз?

— Не помню. — Лёха сморщился, как от боли. — Светлые. Зелёные или голубые, но не тёмные это точно.

— Волосы? Длинные, короткие, седые, крашенные?

— Волосы точно не видел. Она каждый раз появлялась то в шляпе, то в спортивной кепке. — парень замолчал на секунду, потом отвернулся к стене. — Не помню я ничего. Устал! Спать буду!

«Конечно, ты видел только купюры, которые она тебе протягивала. — сердито размышлял Рафик. — Мог хотя бы раскинуть мозгами— не за красивые же глаза дамочка осчастливила такими деньгами».

А вслух он выразил свои мысли безжалостно, глядя прямо на больного:

— Этим вином ты отравил человека. Женщину ни в чём не повинную. Ты волновался о здоровье своей матери и не подумал, что твои действия приведут к смерти другой матери. Её сын до сих пор оплакивает её потерю. Эта женщина хотела лишить жизни и тебя, ей не нужны были свидетели. Хорошо, что я появился вовремя. — полицейский распалился в душе и уже не испытывал чувства жалости к Кравцову. — Лежишь сейчас и мямлишь— то помню, то не помню… А ведь прекрасно понимал в тот момент, что соглашаешься не на простую шутку, а на что-то противозаконное. Телефон он решил купить! За счёт убийства человека! И отвечать будешь по закону за свои действия!

Рафик видел, как на шее парня запульсировала артерия, а из глаз полились слёзы. Лёха лежал опутанный проводами, прозрачными трубками капельницы и бесконечно жалел себя, свою мать и ту, неизвестную женщину, с которой так беспечно расправился. Всё можно изменить— жизнь, поведение, можно постричься в монахи, уехать в глухую деревню, да хоть на Марс, но что сделать с больной душой и совестью?

— Мой номер телефона на тумбочке. — сухо сказал Рафаэль. — Если что всплывёт в памяти, позвони.

Шестое чувство подсказывало полицейскому, что всё не так просто и радужно с тёмной фигурой мадам и невзирая на то, что на руках появился портрет неизвестной, найти её будет не так-то просто. Прежде всего необходимо выяснить зачем нужна была смерть или Гульбанкина или Светланы Еськовой. Они изначально предполагали, что женщина погибла случайно, собственно всё на это и указывало, и отравить хотели именно Гульбанкина. А Эдуард Аркадьевич, в свою очередь, планомерно уничтожал своих приятелей, с которыми сидел за одним игровым столом. Может быть именно он укокошил свою сожительницу, чтобы отвести от себя подозрения? Что-то тут не вязалось. Рафик вспомнил запись допроса французского таксиста, который подвозил предполагаемого убийцу к дому Троепольского, там тоже фигурировала женщина. А может некая дама мочит всех этих граждан, а Гульбанкина умело подставляет. Кто эта мадам? Зачем она делает это? Что ею движет, и ждать ли новых убийств? Так и случилось, как предвидел полицейский— почти безликий портрет женщины ничего не дал. Его показывали некоторым участникам этой драмы, но все качали головой, отрицая знакомство и лишь у Гульбанкина на лице мелькнула тень узнавания, однако через пару секунд он также как все пожал плечами.

— Вроде я когда-то видел это лицо. А может я что-то путаю— он ещё раз внимательно изучил картину, скоро повернулся к следователю с разочарованной миной. — Нет, я не помню эту женщину. А кто она?

— Предположительно это она наняла официанта принести отравленное вино к застолью.

— Но зачем? Может быть она соперница Светочки в амурных делах?

— Вы уже не рассматриваете версию, что отравить хотели именно вас?

В кабинете стояла невыносимая жара, как назло снова сломался кондиционер. Рафаэль закрутился и совсем забыл вызвать мастера, пришлось позаимствовать у соседей старый вентилятор, который монотонно шумел навевая тоску и дремоту. Рафик разглядывал подозреваемого исподтишка, тем временем перекладывал бумаги на столе. Он видел, что время, проведённое в камере, не прошло даром для бизнесмена— тот оброс, постарел и выглядел, как застиранная тряпка. На замечание полицейского Гульбанкин зло огрызнулся:

— Я ничего не собираюсь рассматривать. Это дело ваше. Прежде вы докажите, мою причастность ко всем этим смертям, и какой мне интерес в том!

— Изобличающих улик полно. Вас видели на месте преступления Сатырова и Левченко, этого уже достаточно, чтобы закрыть вас надолго по полной программе.

— Как я могу доказать свою непричастность? — устало спросил Эдуард Аркадьевич.

— Только чистосердечное признание и сотрудничество со следствием.

— О, Боже! — Гульбанкин закатил глаза и молитвенно сложил на груди руки.

В кабинет вошёл Шапошников и вклинился в допрос, как будто всё время находился рядом и знал, о чём шла речь.

— Вы оказались правы— Родион Караваев действительно существует. Он проживает в Санкт-Петербурге, работает в русско-японской компании. Всё так кроме одного— он не имеет к убийствам никакого отношения. Мы проверили его алиби. Во первых: он не выезжал не только во Францию, но и за границу вообще, когда произошло первое убийство Константина Троепольского в городе Байонна. Во вторых: в те дни, когда были совершены другие преступления он находился в своей компании. На территорию этого предприятия без пропуска не попасть, а Караваев этот документ потерял и уже больше месяца оставляет свой паспорт при входе. Он никак не мог выйти, а потом вернуться незамеченным, потому что охрана записывает не только дату, но и время, которое сотрудник провёл на территории охраняемого объекта.

— Но он хотя бы подтверждает тот случай с проигрышем?

— Подтверждает. А что с этого толку? — Шапошников повторил ещё раз, как для тупого ученика. — У него есть алиби, а у вас его нет.

Когда в камере с лязгом захлопнулась дверь Гульбанкин взвыл в душе от отчаяния. Если бы не сокамерники, которые с любопытством уставились на него, он заскулил бы в полный голос. Рухнула последняя надежда на то, что этот кошмар и ужас прояснится. Он и сам толком не понимал, что ждал от этого Родиона, но почему-то верил, что именно он может пролить свет на происходящее. Эдуард завалился на свою шконку и закрыл глаза. Он снова и снова перебирал в памяти то настоящее, то прошлое и никак не мог уцепить ниточку, дёрнув за которую можно распутать весь клубок. Благо в камеру не селили оголтелых, отмороженных уголовников, никто не выражался, не блатовал и не куражился. Публика соседствовала пёстрая, но не беспредельная. Силком в душу к интеллигентному Гульбанкину никто не лез, у него была возможность отключиться от монотонного говора соратников по камере и углубиться в собственные мысли. Лишь одно напрягало — тяжёлый дым от дешёвых сигарет. Гульбанкин вдруг подумал, что идёт тем же путём, что и его дед, который отсидел в сталинских лагерях ни за что, по навету односельчанина полный срок. Неужели и ему уготована такая судьба? Эдуард реально оценивал свои силы, и отдавал себе отчёт в том, что не выдержит этот путь, просто сдохнет, как собака в колонии строгого режима, а за те деяния, которые ему приписывают, срок светит немалый. Только одно приходило на ум: надо откупаться! Вот именно сейчас и пригодятся царские червонцы! Не на то он планировал потратить этот капитал, ох не на то! Но выхода другого он не видел. Эдуард Аркадьевич не представлял, как это будет выглядеть технически, кто передаст деньги и кому? Подкупать надо всех и судью и прокурора, а может быть всех присяжных? Кому довериться в этой ситуации? От всех этих мыслей снова начало барахлить сердце. Он очередной раз подумал, как жаль, что встретил Александру так поздно. Со всеми дурацкими церемониями, условностями, свиданиями упустил время. Не в его возрасте конфетно-букетный период! Надо было брать быка за рога, вести Александру в ЗАГС и регистрировать брак. Сейчас хоть бы одна родная душа навещала его, а так, она ему никто и свидания им не положены. Воображение рисовало будущее тёмным и бесперспективным, в душе поселилась густая, как гудрон тоска. Эдуарду стало жалко себя и он позвал мать. В его сознании Бог и мать находились где-то рядом, и если он просил о чём-то маму, то значит он обращался к Богу. Она была невероятно добрым человеком поэтому должна попасть обязательно в рай, ну может не туда, но точно где-то неподалёку. Гульбанкин перевернулся на другой бок, в голове всплыла японская мудрость: «Если проблему можно решить, то не стоит о ней беспокоиться, если решить её нельзя, то и беспокоиться о ней бесполезно.» Эдик уснул глубоко и приснился ему иеромонах Фотий из шоу «Голос», который тихим голосом пел: «И будут ангелы летать над нашит домом…»

Друзья устроили себе пир горой. В вареничной, неподалёку от Управления, они заставили стол яствами. А роскоши той было всего ничего— вареники с квашеной капустой, картошкой и творогом, к этому подавались обжаренные кусочки ветчины, сметана, топлёное масло и кетчуп на любителя. Всё это струилось паром и благоухало аппетитным ароматом. За едой ни гу-гу о работе— правило такое. Однако сегодня безмерно радовался обеду только Рафик, он потирал руки и бегал глазами по столу, не зная с чего начать. Шапошников почему-то к еде был скучен, ел без аппетита, тыкая вилкой куда попало.

— Что-то ты, брат, невесел сегодня? — спросил Рафик с набитым ртом.

— Кажется, мы где-то совершили ошибку.

— Ты о чём вообще?

— О Гульбанкине. Это не он убийца. Кого-то мы упустили. Преступник или преступница рядом.

— Послушай, мы сделали всё, что смогли, сегодня закончу с бумагами и завтра передадим дело в суд. Пусть они разбираются в виновности или невиновности бизнесмена. Дело закончено. Точка!

— Ишь ты какой прыткий, как понос! — разозлился Шапошников. — Это именно наше дело отработать все версии, а когда исчезнут все сомнения, тогда и приговор можно выписывать.

— Ладно, не сердись. — благодушно ответил Рафик. Съеденный обед уютно устроился в желудке и кинул сообщение мозгу, что всё окей. — Ну хочешь, я завтра ещё раз всё проверю в «Сливочном царстве», потом заскочу на виллу к Сатырову, позже поговорю с сыном Троепольского и родственниками Ашкенази. — он подумал секунду. — Если успею всё за один день.

— Давай. А я ещё раз плотно посмотрю на бывшую любовницу Веденееву и Родиона Караваева.

Глава 15

Подготовка к свадьбе шла полным ходом. После недомолвок, истерик и скандалов море страстей кое-как устаканилось. Юдинцев знал эту истину-если не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней. Эта ситуация называлась мама Марины— Любовь Ермолаевна, и как можно изменить к ней отношение пока было неясно, но отказываться от своей любви Николай не желал, поэтому таскался с дамами по свадебным и ювелирным салонам. Стало заметно, что Марина провела с матерью определённую работу, и если в интонациях Юдинцева появлялись металлические нотки, то обе дамы сразу шли на попятную. Праздник решено было организовать без пышностей, кринолина и куклы на капоте. Всё торжество должно выглядеть элегантно, с минимумом гостей, но в дорогом ресторане и свадебным путешествием в Испанию. Марина видела, что мамаша страдает от того, что праздник жизни проходит мимо неё, но никто не в силах изменить традицию— молодожёны должны провести медовый месяц только вдвоем. Дату и время назначили, осталось только определиться с гостями. По этому поводу спорили жарко и долго. Невеста отстаивала каждого человека, ей хотелось, чтобы коллеги, друзья близкие и дальние оказались свидетелями её счастливого замужества. Юдинцев без устали отвергал кандидатуры, в конце концов сдался и бросил пригласительные открытки на стол.

— Зови кого хочешь, но не забывай, что ресторан не резиновый. Не забудь вписать моих друзей.

— Как поступим с Гульбанкиным?

— А что мы можем сделать? Он под арестом. Против него все улики. Страшно представить, но скорее всего его приговорят к долгому сроку. Гульбанкина обвиняют в пяти убийствах.

— Что будет с концерном?

— Пока не знаю. Если его посадят, то скорее всего он передаст свои полномочия по управлению другому лицу.

— У него есть такая кандидатура на примете?

— Не знаю. Последнее время мы почти не общались, он то в клинике, то в следственном изоляторе. Пока был на свободе тоже хотел организовать поездку на побережье Средиземного моря.

— И что, один?

— У него появилась женщина. Эдуард, кажется, познакомился с ней в больнице. — Николай задержал взгляд на лице Марины, но оно ничего не выражало. — Он перевёз её к себе в дом, причём с маленьким внуком.

— Вот как? — женщина скривилась в снисходительной ухмылке. — Ему, оказывается, нравятся простушки. Сам из рабоче-крестьянских и в дом привёл такую же. Была бы его воля, то женился бы на своей толстой домработнице. Каждый день бы при свежих харчах находился и платить не надо.

— Ну зачем ты так. Я видел эту медсестру краем глаза, очень приятная женщина. А по поводу Евгении Степановны ты недалека от истины. Всё время выглядела, как старая калоша, а сейчас просто таки расцвела, причёску сделала стильную, над лицом, похоже, косметолог поработал и ногти красным лаком накрашены!

— Странно, при её работе и маникюр, это что-то новое. — Марина отложила ручку и пригласительные в сторону и подняла глаза на Николая. — Тебе надо каким-то образом встретиться с Эдуардом, разведать его планы на случай долгого отсутствия. Не хватало ещё чтобы он приволок в концерн кого-то со стороны.

Во взгляде Юдинцева мелькнуло удивление смешанное с разочарованием. Он присел на стул напротив Марины и медленно подбирая слова сказал:

— Этот концерн основал Гульбанкин. Со временем он пригласил меня, Переверзева и многих других толковых специалистов. В руководстве остались только мы трое, но Переверзев, как ты знаешь, пошёл на должностное преступление благодаря своей крохобористой жене. Только я не желаю превращаться в такого же слизняка. Всё, что я имею сейчас, получил благодаря Эдуарду. Он сам вправе решать, как поступить со своим креслом, со своей долей, со своими акциями. — тон его стал жёстким. — Ты пиши свои статьи и не забивай голову проблемами «Сливочного царства». — Юдинцев поднялся. — А с Гульбанкиным я встречусь, ему сейчас тяжело, он нуждается в поддержке.

В голове Николая мелькнула неожиданная мысль о том, что напрасно он всё это затеял со свадьбой, с кольцами, ресторанами. Он проходил уже через это, зачем переться снова в это болото, ведь из него не вырваться без потерь, как минимум ботинки и штаны останутся на дне. Он тяжело вздохнул, погладил Марину по непослушным кудрям, но ничего не сказал. У него ещё есть в запасе несколько дней, и если проведению будет угодно, всё встанет на свои места.

Шеф великодушно выделил на всё про всё только один день. Завтра нужно передать дело в суд, поэтому они, не теряя времени на новости, кофе и раскачку, прыгнули «по коням» и помчались добывать возможно упущенную информацию. Сначала решено было окончательно перетрясти окружение Караваева, а потом двинуть дальше. Рафик отправился опрашивать соседей, а Шапошников двинул в компанию «Цветущая сакура». Сергей уже был там, когда выяснял алиби Караваева и, казалось, что с этим всё предельно ясно, однако его преследовала мысль, что он упустил какие-то важные мелочи. Вообще такое романтическое название для производства IT технологий казалось странным и неуместным, но чёрт их знает, этих японцев, всё у них со скрытыми смыслами. Многоэтажное здание, где располагалась организация, находилось на шумной улице в деловом центре города. В фойе, помимо турникетов и солидных мужиков в пиджаках, Шапошников заметил видеокамеры. Он показал удостоверение одному из качков, и просил проводить его к начальнику службы охраны здания. В просторном кабинете, скрытый широким экраном монитора сидел мужчина. Шапошников оценил шикарные ботинки, которые торчали из-под стола, и в голове мелькнула мысль, что здешняя зарплата куда выше, чем жалование простого полицейского.

— Что угодно?

Коротко стриженая голова вынырнула из-за экрана и полицейский увидел перед собой подтянутого мужика с колючим взглядом. Шапошников представился и быстро выложил суть своего интереса:

— Я уже был здесь и беседовал с охранниками, однако хочу кое-что уточнить. Расскажите, как устроена система охраны?

— Вас интересует может ли человек зайти или выйти из здания незамеченным?

— Именно!

— Это практически невозможно, если только не перестрелять охрану. — мужик усмехнулся одними губами. — Каждый сотрудник имеет электронную карточку. В случае если такая карточка ещё не готова или утеряна охрана при входе забирает паспорт, и записывает в журнале в какое время сотрудник вошёл и в какое покинул рабочее место. И потом, на входе расположены видеокамеры, и мы в состоянии отследить любое передвижение.

— Сколько сотрудников находится в здании?

— Около двух тысяч человек.

— Как новичок попадает внутрь? Например пришёл устраиваться на работу или курьер, или водопроводчик, скорая помощь или пожарные?

— Хочу объяснить, что по инструкции пройти внутрь можно только по пропускам даже в экстренных случаях. Паспорт не обязателен. Тот, к комунаправляется посетитель заранее выписывает пропуск. Экстренные службы контролирует служба охраны, то есть я непосредственно несу ответственность за все передвижения в здании.

— Мне пропуск никто не выписывал. — заметил полицейский.

— А вы и не проходили на охраняемую территорию. Мы находимся с вами на нижнем этаже, а все важные объекты расположены наверху.

— Пожарные выходы имеются?

— Всенепременно! Но они все заблокированы и открываются только в случае непосредственной угрозы— когда срабатывает противопожарная сигнализация.

— Я могу посмотреть по журналу передвижения Родиона Караваева ещё раз?

— Конечно. Мы можем даже сделать копии видео в те дни, когда вас это интересует.

— Буду премного благодарен.

Шапошников несколько минут просматривал журнал, а потом остановил палец на одной странице.

— В эти дни Караваева не было на службе? Это можно как-то объяснить?

— Это не в компетенции службы охраны. Дисциплиной сотрудников занимается непосредственное начальство.

— Ну так я смогу с ними поговорить?

— Одну минуту, я свяжусь с руководством и выпишу пропуск. Таков порядок.

Поговорив с начальством физиономия Шапошникова приобрела глубоко задумчивый вид. Приехав в Управление, он юркнул в кабинет и засел за компьютер. Он снова и снова просматривал видео с камер наблюдения в те дни, когда происходили убийства, но ничего подозрительного обнаружить не мог. Утром Караваев появлялся на службе, а после обеда покидал рабочее место— когда раньше, когда позже, но это не имело значения, потому что все убийства происходили в первой половине дня. Он опять пришёл к выводу, что они напрасно теряют время с этим Родионом. Лишь один момент смущал полицейского: в тот день, когда во Франции был убит Троепольский сотрудник Караваев не находился на рабочем месте. Он отсутствовал три дня по личному заявлению в связи с тем, что после смерти матери исполнилось девять дней и необходимо было организовать поминки. Начальство чутко отнеслось к просьбе отличного сотрудника и препятствий не чинило, тем более, что на жёстком расписании рабочего дня руководители не настаивали. Иногда программисты работали сутками, иногда находились в творческом отпуске. Глаза Шапошникова устали от напряжения и он подумал, что свежий взгляд Рафика увидит то, что он упускает. Сергей достал из кармна сотовый и набрал товарища:

— Ты ещё по соседям? — услышав утвердительный ответ продолжил. — Выясни, Караваев отмечал поминки матери на девять дней? Я потом всё объясню, ты только спроси.

Рафик оставил машину в тени на уже знакомой улице. Дом Караваева находился в частном секторе и полицейский прикидывал с какого объекта начать. Прикидывал недолго и прямиком направился к крыльцу напротив дома Родиона и не ошибся. Дверь открыла пожилая женщина с пронзительно голубыми глазами. Полицейский нацепил на себя мину милейшего и добрейшего охранника порядка.

— Добрый день. Мы могли бы поговорить о ваших соседях Караваевых?

— А что такое? — женщина встревожилась.

— Я из полиции. Как я могу к вам обращаться?

— Елена. Елена Валентиновна. — женщина заправила выбившуюся прядь волос под платок и посторонилась, пропуская гостя в дом. — Проходите на кухню. Я чай поставлю. — она поставила чашки, включила чайник и водрузила на стол корзинку со свежими булочками. — Угощайтесь. Вот только что из печи. Так что вы хотите узнать о Караваевых, и какие проблемы с ними?

— Никаких проблем, просто Родион проходит свидетелем по одному делу. Хотелось бы узнать какая это семья. Выпивают? Сабантуи устраивают? Дебоширят?

— Ой, да что вы. Это семья очень интеллигентная. Я проживаю одна, дед мой помер, дети живут самостоятельно, так вот я с ними сдружилась последние несколько лет. У меня корова, так я им молоко через день носила. — Елена Валентиновна разлила чай и подвинула ближе к Рафаэлю корзинку с выпечкой.

— А сейчас что? Молоко не пьют?

— Да кому там пить? Один Родя остался. Год назад сестру схоронил, а недавно и мать умерла. Милейшие были дамы.

— Они втроём жили? — полицейский махнул рукой, указывая на дом напротив.

— Я особенно не вникала в отношения этой семьи, но знаю, что ни у Роди, ни у его сестры Лидочки личная жизнь не сложилась. Сын всегда проживал вместе с матерью, с девушками гулял, в гости приглашал, но так и не женился. Лида замужем была, но развелась и вернулась в родительский дом. Детей у неё не случилось. Это наверное и хорошо.

— Почему? — Рафик надкусил воздушную булочку и на секунду его мысли заняли вкусовые рецепторы, которые сообщили об аромате ванили и взбитом креме внутри. Откуда-то издалека до него донёсся голос хозяйки.

— А кто бы сейчас воспитывал ребёнка? Вскоре после развода Лидия занемогла. Врачи поставили страшный диагноз рак. Они до последней минуты боролись с недугом, надеялись, что произойдёт чудо и болезнь уйдёт, но этого не произошло. Лидия сопротивлялась из всех сил. Родя на Алтай её возил к какому-то травнику, приглашал всяких шаманок, потом в Германии клинику нашёл, но за месяц до кончины сестра совсем слегла и уже не выходила из дома. Вы же знаете, какая чрезвычайно сильная психологическая связь между двойняшками. Вскоре после смерти дочери слегла и мать. Родиону досталось за это время, он потерял сразу двоих близких людей. Целый год он ухаживал за матерью. Вы представьте себе— молодой мужчина меняет памперсы, моет в ванной, готовит и кормит с ложки больную женщину. Иногда меня просил просидеть пока на службе находился. А так специально работу на дом брал, чтобы рядом находиться.

— Брат с сестрой были близки?

— Куда уж ближе! Они двойняшки. Похожи друг на друга очень. Только что один парень, другая девка. Даже родинки на лице на одном и том же месте. Фамилии разные— Лидия хоть и развелась, но фамилию мужа оставила. Мы её и похоронили не как Караваеву, а как по паспорту— Василевская.

— А сейчас к Караваеву приходят друзья, женщины?

— Ой, после смерти матери, он совсем одичал. Огородом не занимается, трава вырасла, свет в окнах загораживает. Остались у него работа и птицы. Он порой меня просит за ними поухаживать, когда уезжает в командировки. А мне нравятся особенно канарейки. Такое благодушие от их чириканья.

— Часто он отсутствует? Когда он обращался к вам в последний раз?

— Бывает, но не часто. — женщина задумалась. — Последний раз он пришёл вечером, сказал что отлучится по делам на несколько дней то ли в Нижний Новгород, то ли в Екатеринбург. Как раз после смерти матери на девятый день. Я его ещё укорила, что надо бы поминки справить, соседей позвать, а он странно так ответил, мол память дни не считает, как можно самых близких забыть. Ну а я что, моё дело маленькое, три дня канареек слушала, носки внукам вязала в караваевском дворе.

Рафик прихлебнул чай и причмокнул языком:

— Ваши булочки верх совершенства!

Они заговорили на разные темы, полицейский несколько раз возвращал беседу к семье Караваевых, но больше полезной информации не добыл. На всякий случай он заглянул ещё несколько соседних домов, но ничего интересного так же не узнал. Рафик направился в Управление, но по дороге передумал и повернул в другую сторону. Его догадка казалась нереальной и дикой, но он всё-таки решил её проверить. Через два часа он ворвался в кабинет триумфатором и, увидев хмурого Шапошникова, воскликнул:

— Серёга, не грусти, сейчас подниму тебе настроение! — Рафик бросил папку на стол и уселся на стул напротив товарища. — Пока не знаю, что это нам даёт, но слушай. У Караваева была сестра двойняшка. Соседка говорит, что они как две капли похожи друг на друга. Так вот: чуть больше года тому назад в Консульство Германии поступили документы от гражданки Василевской Лидии на получение общеевропейской визы, а через пять дней посольство этой страны, проверив бумаги, выдало заграничный паспорт с вклеенной Шенгенской визой действующей в течение трёх лет. Вроде ничего удивительного кроме одного— документы поступили за три дня до смерти Василевской. Через пять дней пакет готовых документов с курьером был доставлен по адресу, указанному в накладной, а именно по адресу проживания Караваева.

— Подожди, я что-то не улавливаю, а кто такая Василевская?

— Это и есть сестра двойняшка Караваева. Она была замужем, но после развода оставила фамилию мужа.

— Ну что в этом интересного? — Шапошников лениво зевнул, от долгого просмотра видео его неумолимо клонило ко сну.

— Да проснись ты! Соседка сказала, что за месяц до кончины, Лидия настолько плохо себя чувствовала, что уже не выходила из дома. А тут, представь себе, за три дня до смерти она появляется в Консульстве и сдаёт документы!

— Да сдать мог брат, мать! Что в этом такого?

— Сразу видно, что ты в Европу ни разу не посещал. С 2015 года Евросоюз ужесточил визовый контроль и ввел обязательную дактилоскопию.

— Ты полагаешь, что женщина была не в состоянии это сделать?

— Да она в агонии уже лежала, на сильнодействующих наркотиках!

— Вот как! — Шапошников оживился. — И каким образом пальчики попали на цифровую фотографию?

— А кто сказал, что пальчики именно покойной?

— Что? — Сергей изумился своей догадке.

— Вот именно, по данным миграционной службы, через год этот паспорт отправился в Германию и вернулся уже из Франции через три дня в Санкт-Петербург.

— Получается кто-то прилетел в Германию, оттуда поездом или самолётом переправился во Францию, а уже потом вернулся в Питер! Как раз в те дни, когда в Байонне был убит Троепольский?

— Ты прав, дружище! Осталось только выяснить, кто настолько похож на Лидию Василевскую, что беспрепятственно выдал её за себя, сдал отпечатки пальцев, потом получил паспорт.

— Но я был уверен, когда оформляется свидетельство о смерти, тогда ЗАГС забирает российский паспорт.

— Российский забирает, а заграничный нет!

— Но этого не может быть. — снова засомневался Сергей. — положим за границу он летал по поддельному паспорту, но на время остальных убийств он находился на службе. Алиби у него! Я на миллион раз видео просмотрел. Хочешь, ты глянь свежим глазом.

Они уткнулись в монитор и вскоре обоим стало понятно, каким образом преступник покидал здание. Шапошников нетерпеливо подскочил:

— Я за ордером на обыск и на арест.

Когда Родион открыл дверь и увидел на пороге полицию, в его глазах мелькнула лишь тень удивления. Ни испуга, ни паники, ни истерики, ни дрожи в руках и голосе. Он увидел знакомое лицо Рафика и обратился именно к нему:

— У вас есть ордер?

Полицейский показал бумагу и открыл было рот, чтобы сказать обязательные в таких случаях слова, но Караваев перебил его:

— Я могу попросить соседку присмотреть за моими птицами?

— Не волнуйтесь, я её предупрежу.

Рафика сбивало с толку такое самообладание и он подумал, что если бы не улики и доказательства, то добиться признания от этой безмятежной Фудзиямы вряд ли получилось. В это время Шапошников оформлял документы на освобождение из-под стражи Гульбанкина. Это можно было сделать и утром, но Сергей знал, что минута проведённая в застенках приравнивается целой жизни. Эдуард проверил личные вещи, расписался в бумагах и посмотрел на полицейского, не решаясь спросить. Шапошников понял его состояние.

— Вы свободны, но позже должны дать показания, так что пока не уезжайте из города.

— Да, конечно. — он рассеянно кивнул. Могу я попросить вас кое о чём? Вы не одолжите мне денег на такси? Просто сил нет ждать, когда за мной приедет машина, да и телефон сдох.

— Не вопрос. — Сергей положил на стол купюры и подумал, что всё когда-то происходит впервые и даже то, что миллионер занимает мелочь на проезд у простого мента. — Этого хватит?

— Спасибо.

Гульбанкин рассовал по карманам свои вещи и направился к выходу, тут дверь отворилась и на пороге, в сопровождении Рафика показался, одетый в наручники, Караваев. Два игрока встретились глазами. Немая сцена длилась всего пару секунд. Эдуард Аркадьевич как будто задохнулся в душном кабинете, он порывисто двинулся наружу, бросив через плечо:

— Надо уметь останавливать игру.

Ничего не нарушило невозмутимости и спокойствия Родиона, он лишь протянул свои руки и попросил:

— Может вы меня отстегнёте? Уверяю, никуда не убегу.

Рафаэль с Шапошниковым переглянулись и Рафик, указав Родиону на стул, снял наручники.

— Надеюсь вы понимаете, что без веских доказательств вы бы не оказались здесь в качестве подозреваемого. — Шапошников сделал паузу в надежде услышать хоть какую-то реплику, но Родион молчал. Он уставился в окно и взгляд его выражал пустой, чёрный квадрат Малевича. — Хорошо. Уже вечер и чтобы не тратить зря время начну рассказывать я. Всё началось больше года тому назад, когда тяжело заболела ваша сестра. На лечение понадобились средства, вы, скорее всего нашли большую часть денег, но этого не хватало. Тогда, с помощью приятеля Эдуарда Гульбанкина, вы решили испытать судьбу. Скорее всего поверили в утверждение, что новичкам всегда везёт, но не в вашем случае. В тот день компанию составляли прожжённые игроки, которые «играючи» обчистили ваши карманы до дна. Для вас случилась личная трагедия— вы потеряли все накопления, а вскоре скончалась и родная душа. За несколько дней до смерти Лидии, вы провернули ещё одно дело. Скорее всего тогда вы ещё не представляли, как может это пригодиться, но сознательно пошли на подлог. На имя Василевской были готовы документы для получения Шенгенской визы, и вы, переодевшись в женское платье и парик, отправились в Консульство, заполнили анкету, сфотографировались и прошли процедуру дактилоскопии. Сотрудники ни в чём не заподозрили симпатичную даму, ведь вы один в один похожи на свою сестру двойняшку. План мести зрел давно, но вы не решались его осуществить, я думаю благодаря тому, что на руках оставалась больная мать. Когда последний близкий человек ушёл из жизни, уже ничто не в состоянии было вас удержать. Да, хочу оговориться, благодаря вашим уникальным способностям в сфере IT технологий вы имели возможность отслеживать каждого интересующего вас человека через социальные сети, банковские системы, сайты продаж авиа и железнодорожных билетов. Вы взяли отгулы на работе, якобы для поминок матери, а сами по паспорту сестры улетели в Германию. Не потому что хотели замести следы, а потому что по Шенгенскому соглашению первую страну, которую должен посетить обладатель визы, является страна, выдавшая Шенген. Мы проследили ваши передвижения: сначала путь лежал во Франкфурт, потом самолётом в Бордо. Дальше следы теряются, но можно предположить, что автобусом или поездом вы добрались до Байонны. К дому Троепольского подъехали на такси. Да, кстати, вы оставили отпечатки пальцев на деревянной спинке кресла, где обнаружен труп. У французов, конечно, в базе данных таких нет, а вот мы выяснили, что они принадлежат вам.

За всё время в лице Родиона не произошло никаких перемен. Полицейские переглянулись. Вдруг в кармане Рафика задребезжал телефон, глянув на номер он вышел из кабинета, а Шапошников продолжил повествование:

— Наверное первый раз убивать человека было страшно, однако потом в руках появилась сила, и уверенность в душе— ведь вы вершили правосудие! Мы долго ломали голову, каким образом вы исчезали с рабочего места, но через камеры видеонаблюдения, которые находятся в холле здания, удалось выяснить, что всё проще пареной репы. Компания располагается на трёх этажах здания, и вы по надобности можете перемещаться в любой из отделов включая буфет и туалет. Вы специально сделали вид, что потеряли электронную карточку, знали, что на её изготовление необходимо время, хотели чтобы охрана забирала паспорт и точно фиксировала в журнале появление и уход со службы. Вы, вероятно, когда-то очень внимательно смотрели фильм «Парохиндиада или бег на месте», где главный герой оставляет на спинке стула свой пиджак и уходит на целый день, а все сотрудники института, в котором он трудится абсолютно уверены, что он вышел на пару минут и вот-вот вернётся. В большом кабинете, где среди многих других находится и ваша ячейка со столом, стулом, компьютером, корзинкой для мусора, просто ставите на стол стаканчик с кофе и кладёте ключи от машины, а на спинку стула одеваете свою куртку. Любой ваш коллега, заглянув решит, что вы неподалёку. Скорее всего из внутреннего кармана куртки торчит ваш бумажник. Пусть в нём ничего нет, но коллеги уверены, что без денег вы уж точно дальше туалета не уйдёте, даже в буфете искать не имеет смысла. А в это время в служебном помещении, где уборщицы хранят свой инвентарь, вы преобразовываетесь в женщину и выходите на улицу минуя охрану, ведь в главную задачу входит внимательно проверять входящих. Через несколько часов возвращаетесь по временному пропуску, проделываете свои манипуляции в обратном направлении и возвращаетесь на рабочее место. Вас не волнует, что кто-то может изобличить эти манипуляции — во первых: в служебное помещение никто не войдёт, потому что технички появляются на работе после пяти вечера, когда служащие уходят домой; во вторых: вы уверены, что никто вас в образе женщины не узнает и что служба охраны не отслеживает движение временных пропусков. Как видите здесь, в этой истории всё понятно, не ясно лишь одно— что пошло не так в ваших планах с Гульбанкиным?

Караваев молчал. Шапошников на него не смотрел, а что-то чиркал в своём блокноте. По большому счёту ему всё стало ясно два часа тому назад и от того что скажет или не скажет Родион ничего не изменится. Однако тот собрался с мыслями, вывернул от себя сцепленные кисти рук, хрустнул суставами и глубоко вздохнул.

— Тогда он равнодушно наблюдал за происходящим. Стоял, пил кофе, в то время, когда я катался у них в ногах, умолял и плакал. Он ничего не сделал, а мог. Тогда я решил, что каждый из них ответит именно за то, что совершил, а Гульбанкин понесёт наказание. — Караваев горько ухмыльнулся. — Этакий эстет, любитель японской культуры! Эдуард Аркадьевич сразу догадался, что убийца это я, и он решил, что я приду и за ним, сидел трясся. А для него я приготовил другую роль— он должен был сгнить в тюрьме за преступления, которых не совершал. Для него деревья и душевный покой важнее, чем люди.

— Зачем вы ввязались в игру? Разве нельзя было найти другой выход? Попросить в долг у друзей, взять в банке кредит, я не знаю.

— Я и так собрал всё и ссуда в банке, и залез по уши в долги. Деньги лежали готовые в рублях, вся сумма, мы ждали звонка от доктора из Германии. В этот момент и произошёл обвал рубля. Помните этот момент, когда евро, который стоил сорок пять рублей, в одночасье подпрыгнул в цене до семидесяти рублей. И буквально на следующее утро позвонили из клиники и назначили дату операции. Осталось только получить шенгенскую визу, купить билет и собрать недостающую сумму. У меня было всего несколько дней. — Родион замолчал на секунду вспоминая прошлое. — Народ буквально лихорадило от такой ситуации, бизнесмены подравняли цены под курс доллара и евро, всё подорожало. Уже никто не давал в долг, люди боялись, что это не последний сюрприз от государства. Тогда я метался в отчаянии! — Родион Караваев замолчал, взгляд его потух, казалось, что из него выпустили воздух. — У меня не было другого выхода, только игра.

— Почему вы не продали дом в Тульской области?

— Вы и это знаете. — Караваев махнул рукой. — Да кто его купит? Раньше был толковый совхоз, а сейчас нет ни работы, ни хозяйств. Бегают три курицы по деревне, а одна из них бабка Акулина.

Шапошников понял, что мужчина винит только себя, но внутри негодует и хочет отомстить за собственное унижение. Сейчас полицейский рассуждал, как преступник, который сидел перед ним. Для этих людей, которые тогда находились за одним столом, пили виски, рассуждали о политике, та сумма была совсем незначительной. Деньги, о которых молил Караваев не играли никакой роли, каждый из них мог с лёгкостью одолжить несчастному. Для них обвал рубля ничего не значил, их кубышки уже давно прятались в оффшорах и, конечно, не русском эквиваленте. Но им не было дела, до мужчины, который стоял на коленях и умолял о помощи. Они все, вместе с Гульбанкиным, переступили через него и благополучно отправились дальше. Так же они поступили с собственной страной, за её счёт сколотили огромные состояния и как крысы спрятались за кордоном. Они окружили себя виллами, антиквариатом, дорогими автомобилями и яхтами и плевать они хотели на слова родина, патриотизм, а тем более на этого слизняка, который спустил последнее и сейчас ползает на брюхе, взывая к светлому благородству.

— Кто привёл вас в этот дом? — Шапошников помнил показания бизнесмена, но хотел услышать версию этой истории из уст убийцы.

— Гульбанкин. Мы познакомились с ним на выставке японского искусства. Я тоже одно время увлекался бонсай. Вот там мы разговорились оставили друг другу телефоны и даже несколько раз встречались в городе. Однажды разговор зашёл об азарте. Он обмолвился тогда, что иногда играет с приятелями, и на кону стоят крупные суммы. Эдуард сказал, что может остановить свою игроманию и, как правило, не рискует. Я тогда возразил ему, что обуздать дракона, который живёт внутри каждого невозможно. Если человек проживает жизнь недостойную, совершает гадкие поступки, то зверь внутри разжигает этот огонь всё больше и больше, и его нельзя обуздать. Вы знаете, как часто игроки сходят с ума? Наркоманы не в состоянии остановиться умирают ужасно, вор не способный насытиться награбленным получает срашные недуги. Убийца, почувствовавший вкус крови желает убивать снова, чтобы пережить этот пик власти над чужой жизнью, пока его не покарает меч правосудия.

— Вам тоже понравилась смерть? Вы вошли во вкус?

— Позвольте я вам поясню. Надеюсь вы знаете, что харакири это самоубийство, которое совершает самурай. Японцы предпочитают термин сэппуку. Для нас, европейцев, ортодоксов и католиков самоубийство большой грех, однако буддисты не налагали на самоубийство никаких религиозных запретов. Японцы считали что каждый волен положить конец своей жизни так, как он того желал: достойная смерть была предпочтительнее жизни в бесчестье. Такими поступками восхищались, но и скорбели о безвременно ушедших. Литература смакует, описывая этот жестокий акт, как будто герой вспарывает живот, вырывает внутренности в присутствии врага. На самом деле этот способ уйти из жизни никогда не носил такого ужасного характера. Это вымысел чистой воды. В действительности тем кто совершал сэппоку, вспарывал живот, всегда помогал кайсаку-нин— друг или свидетель, который в определённый момент должен был отсечь голову саблей. Ритуальный надрез не был глубоким и не задевал ни одного жизненно важного органа, однако он ясно говорил о добровольном решении уйти из жизни, и не давал повода обвинять того, кто лишил его головы.

— Вы взяли на себя роль того, кто стоит над головой, чтобы её отрубить? — Шапошникову часто приходилось выслушивать преступников, которые пытались оправдать собственные поступки, но это оказалось что-то новенькое. — То есть вы помогли им умереть, чтобы они не жили в бесчестье?

— Вот именно! Эти люди уже сделали надрез на своей жизни, осталось только им помочь.

Родион сник, от долгого допроса навалилась усталость и апатия. Что ещё он может сказать? Этот красивый, светловолосый мужчина, кажется понимал его. Караваев тяжело вздохнул, руки смиренно опустились, но когда он поднял глаза, взгляд его горел.

— Японцы философски относятся к такому событию, каким является смерть: она не внушает им страха, ибо там не ждут их страшные муки, ровно как не ждёт и рай— он представляется им маловероятным. Буддизм это учение об относительности всего сущего: всё, что родилось, непременно придёт к распаду и смерти. Некоторые буддисты верят в некое подобие рая, но это не вознаграждение за добродетель, как в других религиях, а как состояние абсолютного блаженства, отсутствия желаний и страданий. А в основном они не верят ни в ад, ни в рай, считают, что после смерти станут невидимой, высшей сущностью. Однако все полагают, что смерть это неизбежность, которую не в состоянии перехитрить даже Император.

— Зачем вы подкинули карту Гульбанкину?

— Карта для того, чтобы он почувствовал причастность к той истории и понёс ответственность вместе с другими. Однако убивать в мои планы не входило. — Родион замялся. — Как бы вам это объяснить: когда я узнал, что у него рак, то понял, что его наказывают высшие силы. И потом японизированное чтение числа четыре «си» вызывает в памяти другой иероглиф «смерть», который скажет то же самое. Я наказал четырёх человек. Я свершил правосудие.

— Не обманывайте себя, меня, да и всех вокруг, вы окружили свои поступки философией, религией, психологией, объясняете мотивы своих поступков красиво и витиевато. На самом деле вы отомстили этим людям за унижение, которому подверглись. В какой-то момент смерть сестры ушла на второй план, боль от потери притупилась и лишь воспоминания жгли вашу душу и требовали наказания, только поэтому вы ждали столько времени, вероятно надеялись, что обида со временем уйдёт. Но этого не произошло.

— Да что вы понимаете! — вяло возразил караваев. — Я всё сделал правильно с этими людьми. Никчёмные, волею судьбы получившие возможность воровать по крупному, играть по крупному я дал им возможность умереть по крупному. Вон, все газеты пестрят о жертвах от рук серийного маньяка.

— Не скажите, вся слава достанется вам. Тем, кого вы убили уже всё безразлично. Скажите, зачем надо было устраивать театр одного актёра с переодеваниями и пиковый валет на месте преступления?

— Во первых я не хотел, чтобы вы решили, что это простая бытовуха, каждого из них могли грохнутиь или жена, или конкуренты, или родственники из-за наследства, Я наталкивал вас на мысль, что это звенья одной цепи. — Родион усмехнулся своим воспоминаниям. — Знаете, красота по-японски— не в вещах самих по себе, а в их комбинациях, плетущих узор светотени. — мужчина наклонился к самому уху полицейского и прошептал. — Позвольте мне испытывать наслаждение от мимолётности и чарующей бесполезности вещей.

У Шапошникова мелькнула мысль, что парень лишился рассудка, но когда посмотрел в воспалённые глаза, то понял: Родион ждал их, именно его, Шапошникова или Рафика, или Карамболя просто потому, что уже не в состоянии был носить эту ношу в себе. Когда он убил первый раз то плакал наверное, но потом уже не смог остановиться, а сейчас глаза его лихорадочно горели, но глядел он чисто и разумно. Они замолчали, каждый думал о своём, неожиданно Караваев тихо заговорил:

— Они не боялись, когда узнавали, кто к ним заявился. Кто я для них— тварь дрожащая, с которой нечего считаться. Причём никто из них не забыл эту историю. Приглашали выпить. А Сатаров тот вообще махнул рукой и предложил забрать картины, антиквариат, деньги и не потому что испугался, а потому что для старого друга ничего не жалко. — Караваев дёрнул головой, криво ухмыляясь. — Убивать не страшно, страшно потом с этими трупами в душе жить.

— Вы говорите, что не собирались убивать Гульбанкина, а как же отравленное вино? Оно предназначалось ему, а не той несчастной женщине, которая его выпила? Потом покушались на этого паренька официанта. А ведь он перед вами ни в чём не виноват!

Караваев так глубоко ушёл в свои мысли, что не сразу понял, о чём говорит следователь. Потом вдруг встрепенулся и расправил спину.

— Вы в своём уме? — в голосе Родиона звучало возмущение. — Какое вино, какой официант? Неужели вы думаете, что я, как сумасшедший с бритвою в руке, привыкший убивать, начал резать всех подряд? Или вам надо повешать на кого-нибудь нераскрытые дела? Что за бред?

— Вы можете возмущаться сколько угодно, только ясно, как день, что это звенья одной цепи. Официант Кравцов жив и сможет опознать того, кто хотел его убить, а точнее зарезать. Во всех случаях мы находили карту, оставленную вами, а убивали вы по-разному— троим вкололи яд, одного утопили в ванной, Гульбанкина хотели отравить, а несчастного паренька, который согласился принести отраву в дом резали ножом.

— Что вы такое говорите! — Караваев закрыл голову руками. — Я не делал этого!

— Чего не делали? Вы сами сознались в убийствах!

Шапошников почти кричал от чего Родион крепче сжимал голову руками и пальцами затыкал уши. Полицейский понял, что сегодня уже ничего не добьётся и надо сворачивать допрос. Он вызвал наряд, чтобы доставить преступника в СИЗО.

Глава 16

А тем временем Рафик, ответив на телефонный звонок, кинулся в больницу. Он понял, случилось что-то страшное, как только услышал взволнованный голос доктора:

— Господин полицейский, произошла трагедия! Вам лучше самому сюда приехать!

В отделении происходил переполох, который тщетно старался утихомирить заведующий отделением. Тут же находился главный врач больницы и куча разного медицинского народа в белых халатах. При появлении представителя власти присутствующие повернулись к нему, в надежде, что именно он разберётся в ситуации и решит все проблемы.

— Что здесь происходит?

Рафик посмотрел на рыдающую медсестру, которую видел здесь раньше и обратился к заведующему хирургическим отделением:

— Мы можем поговорить в вашем кабинете? И попросите всех разойтись по своим рабочим местам.

— Да, да, конечно. — суетливо кивнул доктор. — Пройдёмте.

Тут включился главный врач клиники:

— Решите вопрос с полицией и ко мне— напишите объяснительную, как могло такое произойти.

Заведующий отделением высокий, интеллигентного вида мужик средних лет рассеянно кивнул. А персонал без лишних указаний, как белый горох рассыпался по своим местам, чтобы не навлечь гнев руководства. Процессия прошла по коридору в кабинет, за спиной Рафик слышал всхлипывания медсестры, которая плелась следом.

— Итак? — полицейский сел за стол и посмотрел на молодую женщину, чувствуя, что слёзы она льёт не напрасно.

— Всё случилось так неожиданно и быстро, что я даже не успела сообразить. — медсестра промокнула глаза салфеткой. — Ужин уже почти закончился. Пациентов в это время много в коридоре и в столовой. Отделение же большое. И вот тут появилась дама в белом халате и в бахилах, всё по правилам. Визиты к не ходячим разрешены до восьми часов и я её, конечно пустила. — женщина прижала руки к груди, а глаза снова налились слезами. — Я её не разглядела, потому что везла тележку с едой в дальнюю палату, больным после операции, которым нельзя вставать. Ещё она прижимала платок к лицу, будто плакала. Сказала так навзрыд, мол её сын здесь лежит Лёша Кравцов. Я кивнула на седьмую палату и занялась своими делами. Примерно через пять минут решила заглянуть, всё ли в порядке. Только женщины там уже не было, а Лёша лежал с подушкой на лице.

Сердце Рафика ухнуло в пятки, он не подозревал, что всё настолько плохо.

— Он умер?

— Нет! Не знаю. — медсестра запуталась и снова затряслась в рыданиях.

Тут со своего места встал заведующий:

— Валентина, — он кивнул на женщину, — появилась в последний момент. Она сразу позвала на помощь. Я нащупал слабый пульс и вызвал реанимационную бригаду. Сейчас всё в их руках.

Рафаэль сокрушённо покачал головой если свидетель умрёт, то они никогда не найдут преступника или преступницу.

— Теперь вы понимаете, что это была не мать?

— Да откуда же я знаю кто это? К нему мать ведь никогда не приходила, даже не представляю, как она выглядит!

Валентина кое-как успокоилась, а Рафик мысленно укорил себя, уж слишком рано он расслабился, решил, что с арестом Караваева опасность миновала. До вечернего отбоя оставалось больше трёх часов, и он поставил себе целью опросить всех больных и персонал. Для начала полицейский запретил входить в палату, где произошло покушение и пригласил экспертов. У него теплилась надежда, что неизвестная оставила свои отпечатки пальцев. Медсестра вспомнила, что лицо женщины закрывала марлевая повязка, волосы спрятаны под платок, а к глазам она прижимала носовой платок, белый халат и бахилы. Во тебе и описание, хорошо, хоть руки были без резиновых перчаток! Ну где-то же она напялила весь этот маскарад, не могла же идти по улице в таком виде даже со стоянки автомобиля. Рафик кинулся на первый этаж к регистратуре, но рабочий день медицинского регистратора уже закончился, гардероб на время летнего сезона оказался тоже закрыт. Он вернулся в хирургическое отделение. Расспросы больных всё-таки дали незначительные результаты. Дама имела рост выше среднего, из-под халата выглядывали светлые, летние брюки, а самое главное, руки далеко не молодой женщины с тонкой кожей, пигментными пятнами и аккуратным маникюром. Прибывшие эксперты находились в палате недолго, зато продуктивно. Как и ожидал полицейский, они обнаружили отпечатки пальцев незнакомки, а значит поимка преступницы это дело времени и удачи. Рафик вышел на крыльцо и закурил. Собирался дождь и от надвигающихся туч быстро сгущались и сумерки. Дома его никто не ждал. Наташа уехала в Тамбов к родителям поделиться радостной новостью о скором появлении внука или внучки и затеять процесс по продаже квартиры. Он попытался припомнить, что его ждёт в холодильнике, но в голове всплыли лишь несколько яиц, бутылка подсолнечного масла и пакт молочных сосисок. Рафаэль задумался, прикидывая в памяти, где неподалёку сможет перекусить. Тут он обратил внимание на двух рабочих в оранжевых жилетах, которые ковырялись возле канализационного колодца. От крыльца до них насчитывалось не более двадцати метров. К ним он и направился, на ходу вытаскивая из кармана удостоверение. Мужики толком не глянули на документ, им хотелось скорее закончить свою работу и отправится домой. Один наклонился над открытым люком и крикнул куда-то в недра:

— Васька, ты скоро? Давай, закругляйся!

Крик потонул в глубокой темноте, а через секунду раздался ответ:

— Поднимаюсь…

Второй вытер тряпкой грязные руки и достал из кармана сигареты. Рафик услужливо поднёс зажигалку и, подождав пока мужик с удовольствием раскурился, спросил:

— Давно здесь работаете?

— Да уже как два часа. Смена закончилась, а мы никак закруглиться не можем.

— Не видели здесь такую даму в светлых брюках, платок на голове, высокая?

На успех полицейский не надеялся, но то, что он услышал превзошло все самые смелые ожидания.

— Видели такую. — мужчина выпустил дым. — Проходила.

— Откуда она шла?

— Вон с той стороны. — он махнул рукой в сторону оживлённой улицы. — Там автомобильная стоянка, рядом автобусная остановка.

— Описать сможете? Какие-нибудь мелочи, подробности?

— Можем. — подключился второй. — У неё каблуки высокие, ещё на ходу халат белый одевала, видно торопилась и под ноги не смотрела. Так вот споткнулась, а я её поддержал, она так на меня глянула, словно я из какашек сделан. Локоть брезгливо одёрнула и в три прыжка скрылась в больнице. Да я в канализационном хозяйстве работаю, но кому-то же надо и эту работу делать.

— Как выходила назад тоже видели?

Мужики отрицательно покачали головой.

— Нет, машина подошла для вакуумной откачки, не до тётки было. — ответил курильщик.

— Завтра сможете подойти в Управление, чтобы дать её описание?

— Только после работы. А что тётка натворила — то? Прибила кого или упёрла что-нибудь?

— И то и другое.

— О, тогда утром придём.

Не успел Рафик отъехать от больницы, как раздался звонок. Заведующий отделением сообщил, что к сожалению врачи не смогли спасти жизнь Леонида Кравцова. Полицейский, по роду своей деятельности часто сталкивался со смертью в разных её проявлениях, но привыкнуть никак не мог. И сейчас, неожиданно, душу заволокла тёмная, безысходная меланхолия. Лёха уже пришёл в себя, врачи разрешили ему вставать и понемногу передвигаться по палате, у него появился аппетит и румянец на щеках. Рафик настаивал на том, чтобы сообщить матери о его состоянии, но Кравцов отказывался, берёг её нервы. Друзья принесли из дома телефон и парень по несколько раз в день разговаривал с ней, шутил и подбадривал. А мать и не догадывалась, что сыну в данный момент в десять раз хуже чем ей. Вчера утром Рафик снял охрану, надеясь, что опасность миновала и среди людей парню ничего не угрожает, да и подозреваемый арестован. Он терзал себя за такую беспечность, ведь видел, что несмотря на внешнюю браваду, Лёха ещё очень слаб. Вероятно дама зашла в палату в тот момент, когда Кравцов спал. Она выдернула из-под его головы подушку и положила на лицо. Сопротивляться долго он не смог, силы быстро покинули тело. Ещё стало абсолютно ясно, что это был не Караваев. Осталась одна надежда на двух ассенизаторов, которые видели её совсем близко и могут дать чёткий портрет. На удивление помощь пришла раньше. Звонок раздался из кармана, когда машина поворачивала во двор дома. Рафик вертел головой в поисках парковки. Всё, как в той шутке: «кто первый встал, того и тапки», то есть, кто первый приехал, у того и автомобиль при месте, а в это время, когда все уже сидят у телевизора, щёлкают семечки, оставить авто в безопасности дело почти бесполезное. Однако если правой стороной заехать на газон, то можно втиснуться. А телефон всё звонил, но Рафик не реагировал на монотонное жужжание до тех пор, пока не хлопнул дверью и не включил сигнализацию. Когда он услышал кто на том конце, даже удивился, и в первую минуту подумал, что что-то случилось.

— Товарищ полицейский нам надо поговорить.

— Конечно, Евгения Степановна. У вас всё в порядке?

— Да нормально, если не считать того, что Гульбанкин в моих услугах уже не нуждается.

— Вот как? Ну вы женщина с большим опытом, так что работу себе найдёте. А поговорить то хотели о чём?

— Я, кажется знаю эту даму с портрета, который вы показывали. То есть на этой картинке вообще никого нельзя узнать, но в моей жизни не так давно появилась новая знакомая, которая проявляла огромный интерес к дому Гульбанкина и всем обитателям. Мы познакомились случайно, потом сдружились, ходили вместе в кино, а последний раз она мне подарочный сертификат к косметологу подарила.

— Подозрения на чём-то основаны?

— Сначала я не обращала внимание, а сейчас стало ясно, как день. Она спрашивала, а я по просторте душевной рассказывала о порядках в доме, кто когда приходит, уходит. Как-то с дури пригласила на экскурсию, пока хозяин находился в командировке, показывала ей кладову, где вина и колбасы лежат, зимний сад, кабинет. Но что насторожило меня, так это то, что пока я находилась на процедурах у косметолога, кто-то шарился в коттедже. Я находила вещи не в тех местах, куда положила, а однажды в кабинете всё оказалось перевёрнутым.

— В это время Эдуард находился в больнице?

— Сначала в там, а потом в тюрьме.

— Почему вы не сообщили нам?

— Я думала, приходила Марина, у неё тоже были ключи, но недавно обнаружила связку с её ключами на полке в прихожей, она вернула их хозяину.

— Я понял: в дом всё так же кто-то проникал и вы думаете, что эта женщина каким-то образом сделала дубликат и что-то там искала?

— Именно!

— Почему вы решили, что женщина с портрета и ваша знакомая одно и то же лицо?

— А я и не решила, просто делюсь своими подозрениями. — следующее признание Сидоренко произнесла со скрытой обидой. Это потом Рафик понял, что женщина принимала эту дружбу за чистую монету, а оказалось, что её подло использовали. — Понимаете, я женщина простая, деревенская и тут с о мной вдруг захотела дружить манерная дамочка, по магазинам, кафе меня таскала, почти всегда платила, а тут ещё и сертификат на процедуры! И я бы ещё ходила дурой, пока случайно не увидела ценник на услуги! Ничего себе она мне подарки делала! Теперь понятно за что!

— Вы сможете подъехать завтра в Управление, расскажете всё толком? — Рафик глянул на часы. — Сегодня уже поздно.

— Обязательно! Теперь у меня много времени.

В квартире стояла колгота, звучал смех, витали ароматы цветов и дорогих духов. Подружки невесты щебетали в комнате, гремели бокалами для шампанского и громко смеялись. Марина отказалась от их помощи и, неловко вывернув руки, застёгивала молнию на платье. Она выбрала его в небольшом салоне для новобрачных, но на наряд невесты в классическом понимании оно не тянуло, зато нежно-фисташковый цвет невероятно подходил к её загорелой коже и седым волосам. Мать всячески старалась уговорить покрасить волосы хоть в какой-нибудь цвет, главное, чтобы она не выглядела престарелой невестой, но Марина стояла на своём, считая, что седина ей идеально подходит. Она оглядела себя в зеркале и щёлкнула языком от восхищения. Осталось сделать несколько штрихов— подкрасить глаза, поправить волосы и одеть туфли. Обувь она оставила на самый напоследок, потому что знала, на каблуках придётся провести весь день, к вечеру ноги устанут и захочется в домашние тапочки. Решено было провести обряд по традиции, чтобы жених приехал в дом невесты, попросил у матери благословения и оттуда уже отправится на церемонию в ЗАГС. По этой причине невеста провела ночь накануне бракосочетания в просторной квартире Любовь Ермолаевны. Марина глянула на часы, до приезда Николая осталось около десяти минут. Она прислушалась: шум в большой комнате затих. Женщина улыбнулась— вся компания, скорее всего, спустилась во двор и поджидает эскорт жениха. Она вышла из комнаты и убедилась, что в квартире никого нет. Невеста налила бокал шампанского и выпила несколько глотков для храбрости. Самое смешное и удивительное, что она волновалась. Казалось уже ничего не может заставить её сердце учащённо биться, но вот предстоящее торжество оказалось волнительным событием. Марина снова посмотрела на часы, десять минут прошло, но её никто не звал. Она осушила бокал, обулась, взяла букет чайных роз и, не дожидаясь лифта, спустилась во двор. Картину, которую она увидела, совсем сбила её с толку. Возле подъезда в немой позе застыли друзья и коллеги, из роскошного, белого автомобиля звучала музыка, нарядный Юдинцев стоял рядом с растерянным видом, а мать держали под руки полицейские.

— Что здесь происходит? — Марина испуганно вертела головой, соображая к кому кинуться вперёд— к матери или к жениху. — Мама, что они здесь делают? — Тут она увидела высокого, светловолосого полицейского, который допрашивал их в связи со смертью Светочки. Она подскочила к нему и вцепилась в руку. — Может вы мне объясните?

Шапошников даже не предполагал, что попадёт к свадебной процессии и поначалу даже растерялся среди нарядной компании. По портрету, который они получили со слов двух ассенизаторов и домработницы Сидоренко, онбыстро вычислил в толпе нужного человека. Они выяснили об этой женщине почти всё— имя, возраст, адрес проживания, кроме того, что Марина Веденеева её дочь. То есть они знали, что у неё есть дочь, но уточнять кто она и чем занимается не было времени. И теперь, когда эта красивая, элегантная женщина пытливо вглядывалась в его глаза, он мысленно просил у неё прощение, что как неуклюжий слон сломал ей праздник. И ещё Сергей только сейчас ясно понял мотивы преступления.

Полиция уехала, растерянные гости разошлись. Марина сидела прямо на полу в прихожей и курила. Её платье помялось, волосы растрепались, тушь размазалась по щекам и букет из чайных роз валялся, как ненужный веник на тумбочке возле зеркала. Нарядный Юдинцев мерил шагами квартиру, не зная что предпринять и кроме его шагов не слышалось ни звука. Он сел возле неё на колени и взял за руку.

— Вставай, поедем в полицию, надо разобраться, что происходит.

— Она сломала мне жизнь.

— Не говори так. Я с тобой, а свадьбу сыграем в другое время. А деньги на ресторан и путешествие, это чушь, наживное. Хотя в Испанию мы можем поехать…

— Да, ты прав— вся эта свадебная мишура чушь и ерунда. Наверное мне никогда не иметь статуса жены. Голова седая, а я всё в любовницах хожу. — она всхлипнула с надрывом, сбросила туфли и поднялась. — Какая Испания, Коля! Мать в тюрьме, и с этим надо что-то делать!

Марина смыла с себя потёкшую косметику и, не переодеваясь, присоединилась к жениху, которы вызывал лифт. В кабинете она села напротив Шапошникова, а Юдинцев скромно пристроился на стуле в углу. Полицейский рассказал в чём обвиняется Веденеева Любовь Ермолаевна, упуская некоторые подробности.

— Ваша мать задумала отравить Гульбанкина. Из ваших рассказов она выяснила некоторые подробности жизни Эдуарда, его привычки и многое другое. Но вы, вероятно, не очень охотно делились деталями, поэтому она завела, как бы случайно, дружбу с домработницей Сидоренко. Та оказалась словоохотливей и даже приглашала её в дом Гульбанкина, когда там никого не было. Любовь Ермолаевна услышала о предстоящей вечеринке и зная, что всегда приглашают дополнительно официанта, предложила Кравцову Леониду— работнику ресторана «Северная Пальмира» подзаработать. Надо было за хорошие деньги всего лишь сделать так, чтобы обслуживать банкет наняли его, принести бутылку вина и открыть. Она выбрала именно Кравцова, потому что у него на руках больная мать, и он очень нуждается в средствах. Парень быстро согласился, и даже на половину полученных денег отправил мать в специализированный санаторий. Сидоренко выболтала про марку вина, где можно купить, это ваша мать и сделала, только добавила туда яд. Всё прошло по плану, кроме того, что по чистой случайности вино выпила Еськова Светлана. Скорее всего от вас Любовь Ермолаевна узнала об трагической ошибке и теперь ей надо было избавиться от официанта. От него бы пришлось избавиться в любом случае. С чёрного хода она незаметно прошла в подъезд. Кравцов безбоязненно открыл дверь, надеясь, что дама принесла вторую часть гонорара. Однако ваша мать несколько раз ударила его ножом, и если бы не наш сотрудник, который во время подоспел, то парень умер от ран и от потери крови. Но что-то ещё нужно было ей в доме Гульбанкина? Может вы мне скажете, что она пыталась найти? Ведь с ваших ключей от коттеджа она сделала дубликаты, и пока никого не было она что-то там искала?

От такого страшного повествования у Марины голова шла кругом. Она слушала полицейского и думала, что весь этот бред плод чьей-то фантазии. Ей вспомнился тот вечер смерти Светочки, когда она пришла к матери и всё ей рассказала. Марина вернулась мысленно к тому моменту и вдруг отчётливо всплыли её слова о золотых червонцах, которые Гульбанкин прячет где-то в доме. Веденеевой самой не верилось в свои догадки, но она тупо молчала. Марина лишь прижимала ладони к лицу и качала головой.

— Но зачем ей убивать Эдуарда?

Шапошников достал из стола листок и протянул женщине.

— Это мы получили от нотариуса Петрушевского Филиппа Филипповича. Вы знали об этом документе?

Женщина быстро пробежала глазами текст.

— Да. У меня даже есть один экземпляр.

— И, конечно, мать видела его?

Марина кивнула.

— А как вы считаете, дом за несколько миллионов долларов и процент от прибыли концерна «Сливочное царство» может являться мотивом преступления? Ваша мать прекрасно разбирается в людях. Она поняла, что Гульбанкин никогда не женится на вас, а тем более не умрёт в ближайшее время, а значит когда-нибудь встретит другую женщину и напишет новое завещание. Собственно так и произошло. И если бы всё пошло по её плану, то через шесть месяцев после смерти Эдуарда Аркадьевича вы бы переселились в роскошный дом.

— Я вам не верю. Мама не могла совершить ничего такого.

— Не могла? — Шапошников разозлился. — Да она проникла в больницу и задушила официанта Кравцова подушкой! Ей не нужны были свидетели! У него осталась больная мать! Вряд ли она переживёт потерю сына.

— Боже мой! — Марина залилась слезами. — Зачем она сделала это? Что с ней теперь будет?

— Суд решит.

Шапошников ещё долго сидел в сердитой задумчивости и размышлял, пока в кабинете не появился Рафик. Тот подошёл к окну и закурил в открытую форточку. С минуту они молчали каждый думая о своём, потом Рафик сказал ни к кому не обращаясь:

— Последняя сигарета. — он смял пустую пачку и, прицелившись, выбросил в мусорную корзину. — Последняя в смысле больше не курю. — Шапошников не отвечал, лишь пустым взглядом смотрел в окно. Рафик спохватился и полез в карман. — Чуть не забыл— пока тебя не было приезжал Гульбанкин, деньги передал, сказал, что одалживал у тебя на такси.

Он положил смятые купюры на стол и сел напротив. Тут в дверь кто-то постучал и через секунду они увидели лохматую голову Сёмы Троепольского, из-за настойчивости которого и началась вся эта история. Он выглядел также, как и в первую встречу— растянутая майка, бесформенные штаны, какой-то вязаный, бесформенный головной убор и дреды, торчащие в разные стороны. Парень остановился на пороге и спросил, стягивая шапку с головы:

— Вы нашли убийцу моего отца?

— Вас не учили здороваться, молодой человек? — повернулся Рафик.

— Извините. Здравствуйте. — парень не двигался, только переминался с ноги на ногу, как будто провинившийся школьник, которого пригласили в кабинет директора.

— Нашли. — Шапошников вышел из задумчивости. — Пока не спрашивай кто это, со временем узнаешь, а пока идёт следствие.

— За что его убили?

— Собственно ни за что. Убийца лишь хотел показать мимолётность и чарующую бесполезность вещей.

Сёма ничего не понял, рассеянно тряхнул косами и тихо прикрыл за собой дверь.

Всё вверх дном перевернулось в доме с появлением шустрого Игорька. Он, как и все маленькие дети, шалил, бегал по этажам, заглядывал во все углы и засыпал Гульбанкина, Александру и Евгению Степановну вопросами. Благодаря уговорам Эдуарда Аркадьевича домработница вернулась на прежнее место работы. Александра Андреевна продолжала трудиться в больнице, несмотря на то, что будущий муж был против. Гульбанкин восстанавливал пошатнувшийся бизнес вместе с верным Юдинцевым. Знойная Испания так и осталась в мечтах как у Гульбанкина, так и у Юдинцева, но ни один об этом не сожалел, они оба нашли нечто большее, чем любование красотами Средиземного моря. Игорька перестали водить в садик, им теперь занималась Евгения Степановна. Сначала она сокрушалась от бешеной гиперактивности ребёнка, особенно когда тот разбил уже вторую китайскую вазу. Из жизни домработницы исчезла монотонность, потому что мальчишка периодически подкидывал сюрпризы. Игорёк как-то закрылся в кладовой и пришлось вызывать мастера, чтобы тот вскрыл замки. Хорошо, что на полках лежала колбаса и сыр. Ребёнок наелся и уснул, спал даже когда мастер со скрежетом вскрывал замки. Тогда домработница, сидя возле спящего малыша, вспомнила, какими были её дети, да точно такими же непоседами, как и все ребятишки на свете. Это случилось когда дома находилась вся семья. День стоял солнечный, но ветреный, поэтому Александра с Евгенией Степановной накрывали обед в зимнем саду. Гульбанкину нравилась общее застолье, простая еда и неспешное общение. А самое главное он мог любоваться на свои бонсай. Он со вкусом расставил их возле огромных окон, установил даже небольшой фонтан, который уютно журчал струйками воды. Эдуард Аркадьевич поливал деревья, когда мяч ударил по подставке и дерево, покачнувшись, рухнуло с постамента на плиточный пол. У ног неожиданно рассыпались и заблестели на солнце золотые монеты. Гульбанкин зачарованно смотрел на них и думал: «Зачем всё это? Какая это бесполезность»!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16