Месть старухи [Константин Волошин] (fb2) читать онлайн

Константин Волошин Месть старухи

Глава 1

Сиеста подходила к концу, душное маленькое помещение комнатки затрудняла вольно вздохнуть. Мухи монотонно жужжали, не давали заснуть. Их другой комнаты доносились вздохи, сопение хозяйки и её мужа, блаженно похрапывающего после обеденной кружки кислого вина.

«Господи! Когда закончатся мои мучения?» — думала молодая женщина с огромным животом, готовая в любое время разрешиться от бремени.

Тяжко вздохнула, слегка поменяла положение тела, брезгливо поморщилась, оглядев живот под тканью рубашки. Она уже сотни раз подсчитывала срок родов и каждый раз злилась, что они так долго не наступают. И постоянно шептала одно и то же:

— Проклятое отродье! Когда же я избавлюсь от него? Хозяйка говорила, что к Петру и Павлу разрешусь. Праздник уже через четыре дня. Боже, целых четыре дня! А вдруг помру? Что может эта мулатка со своим пьяницей мужем?

Женщина с ненавистью поглядела на живот, готовая ударить его кулаком.

В голове возникла картина встречи с Хуаном. Это было несколько месяцев назад, чёткости не было, но образ той девчонки, что стояла рядом с ним вырисовывался чётко, с подробностями.

— Проклятая! У них между собой что-то есть! И хоть ей всего одиннадцать лет, но по глазам видно их отношения друг к другу! Особенно у этой… как её? Ага, Мира. Что за имя? Она явно не равнодушна к нему!

Женщина задумалась. Потом лицо оживилось интересом. Она даже воскликнула в возбуждении:

— Боже! А вдруг это та самая Эсмеральда, о которой так много говорили дома? Да так и не нашли! Точно! Это её сокращённое имя! Вот оно что! Это всё для неё делалось! Для этой смазливо мулатки!

Женщина привстала на жёстком ложе, опёрлась локтями, словно хотела сесть.

— Теперь всё ясно, голубушка! Дай только освободиться от этого безобразия, — она бросила презрительный взгляд на живот. — Я тебя найду непременно, сестрица! Ха! Сестрица! Смешно! — Но веселья в глазах не замечалось. — А Хуан? С ним шутки плохо кончаются.

В голове заметались обрывки недавних картинок, когда их тела в жарких, неудержимых объятиях сплетались, страстно трепеща, спеша насытиться обоюдным наслаждением. И тут же возникло чуть ли не отвращение к этому худому, невысокому юноше, так сильно умеющему насытить её тело блаженством, о котором в продолжение многих недель она могла с вожделением мечтать, ожидать и желать.

Мысли её прервал неожиданный раскат грома. Она взглянула на зашторенное маленькое оконце. Солнце продолжало жечь жаркими лучами, приникая в комнату острыми иглами света.

«Странно, — подумала женщина. — Дождя и грозы не предвидится. Откуда…»

Она не додумала. Более близкий гром слегка всколыхнул домик. И с улицы донеслось далёкое, всё нарастающее, словно волна прибоя, гудение голосов.

Габриэла, так звали молодую женщину, тяжело встала, подошла к оконцу. С моря, со стороны гавани уже грохотал гром. Ближе, в центре города, слышались более громкие звуки этого грома, а серые клубы дыма и пыли говорили, что по городу ведётся пушечный обстрел.

Что-то противно, незнакомо заверещало в воздухе и тут же грохнуло совсем близко. Домик слегка вздрогнул. Габриэла охнула, согнулась, схватившись за низ живота обеими руками.

За перегородкой послышался взволнованный голос хозяйки, и вскоре она с заспанным лицом появилась в дверном проёме.

— Сеньорита! Что происходит?

— Ой, Роза! Живот!

— Что? Началось? Не рано ли? Но что случилось? Что за гром?

Габриэла молча махнула рукой, отняв её от живота, в сторону оконца. Там, между двумя деревьями, можно было заметить часть далёкого корпуса корабля, с клубами дыма, вырывающимся из открытых пушечных портов. Она ничего не успела сказать, как с улицы донеслось:

— Еретики! Еретики в городе! Спасайся, кто может! Английские корсары!

Габриэла громко ойкнула, присела на под.

— Сеньорита, что же делать? Спасаться надо, а у вас началось! Педро! — крикнула мулатка, обернувшись к двери. — Помоги мне с сеньоритой! Проклятый пьяница! Где ты? Иди сюда, белая вшивая скотина!

Появился Педро. Он действительно был белым человеком, но вид его говорил достаточно красноречиво о его пристрастии к выпивке.

— Господи! — Перекрестился Педро. — Поспать не дают! Опять пираты? Вот проклятье!

Он с Розой помогли Габриэле, уложили в постель.

— Согрей воды, болван! И не появляйся тут без дозволения! — зло бросала мулатка, споро продолжая готовиться к родам. — Эти еретики только и знают, что портят жизнь праведникам, рабам божьим!

Пушечный грохот всё усиливался. Ядра залетали даже в этот отдалённый и бедный район. Жители в ужасе метались по улице. Они бежали в сторону гор. Мало кто имел мула или осла, и весь ценный скарб тащили на себе вместе с орущими детьми. Козы с блеянием разбегались во все стороны. Их уже больше не ловили, устремляясь к далёким горам. Только там можно было укрыться от всеразрушающего нашествия англичан.

Габриэла уже орала благим матом. Роза яростно помогала ей, криком подбадривала. Ворох тряпья, пар от горячей воды и духота были почти незаметны в суматохе начавшихся родов.

Бедная роженица обливалась потом, кричала, стонала и совсем не обращала никакого внимания на грохот обстрела и дымы пожарищ, уже видных в разных концах города. Сколько прошло времени никто не знал. Вдруг две чумазые рожи с саблями наголо ворвались в комнатку и остолбенели от увиденного.

Мулатка злобно закричала на них. Окровавленные руки и тряпки, вопли и стоны Габриэлы смутили головорезов. Роженица только успела кинуть яростный взгляд обезумевших глаз, как один из пиратов со смешком в глазах, крикнул:

— Поможем бабе разрешиться, а? Саблей по животу — и все дела! Ха!

— Пошли, Билл! Пусть сама справляется! Это не наше дело. Тут поживиться нам нечем.

Женщины ничего не поняли. И всё же страх забегал в их глазах. Улыбка первого пирата не предвещала ничего хорошего, а поняв бы её смысл, они могли бы лишиться чувств.

Пирата оглядели мрачную комнату, ещё раз ухмыльнулись и вышли.

Ещё несколько яростных усилий, воплей и причитаний, и комнатка огласилась тонким криком. То на свет божий появился ещё один мученик.

— Фу-у! — Отёрла пот с лица Роза. — Девочка! Хорошенькая, сеньорита! Посмотрите! — И она показала голенькое окровавленное тельце кричащего ребёнка.

Габриэла отвернулась. Она ни за что не хотела смотреть на своего выродка, тяжело дышала, ощущая блаженное успокоение и лёгкость.

— Отдыхайте, сеньорита, — мулатка деловито возилась с новорождённой, в то время как Габриэла мучительно думала о случившемся.

* * *

В городе продолжался погром. Пираты молниеносно ограбили церкви, собор. Богатые дома быстро пустели. Трупы убитых испанцев уже покрывали улицы и ступени домов.

Правда, бедные кварталы города почти не пострадали. Тут брать было нечего. Лишь волны страха перекатывались по узким грязным переулкам, изрядно опустевшим и притихшим в ожидании.

Лишь два дня спустя английские корсары в союзе с французами покинули полуразрушенный город, оставив после себя сотни трупов и тысячи ограбленных жителей. Дым пожаров несколько дней овевал город своим чадом.

Пахо первым принёс весть о корсарах. Корабли лишь входили в гавань, громя форт Моро, а негр уже нёсся к дому. Запаленно дышал, бросив корзинку с фруктами. Глаза с застывшим ужасом выкатывались из орбит.

— Сеньорита! Ампара! Пираты в городе! Срочно собирайте самое ценное! Я запрягаю! Поспешайте!

Ампара тут же огласила дом воем. Ей же стала подвывать хозяйка, и всё они бросились складывать вещи и ценности. И не успел Пахо приготовить повозку, как во дворе уже высилась горка узлов и корзин.

— Куда мы едем? — вскричала Мира. В глазах стояли слезы, голос дрожал.

— Не знаю, сеньорита! Подальше от города! Ближе к горам! Куда пираты не доберутся! Сеньорита, ценности захватили?

Девочка кивнула, показала глазами свёрток, который прижимала к груди. Пахо метался между мулами и домом. У него в руках появились пистолеты, мачете, сабля и мушкетон. Он сунул один пистолет жене, та отдёрнула руку, в глазах вспыхнул ужас.

— Сеньорите придётся взять оружие себе, — пояснил негр, протягивая меньший из пистолетов девочке. — Дорога может оказаться опасной.

Шагах в ста прогрохотал разрыв ядра. Столб пыли и дыма взметнулся выше крыш невысоких домов. Вопли на улице поднялись до небес. Люди бегали в страхе, метались, пытаясь организовать бегство.

Грохот обстрела нарастал. Пахо торопливо запирал все двери, торопил женщин, и наконец, нагруженная телега выехала за ворота. Хозяйка дома восседала выше всех, оглядывая улицу. Любопытство мешалось со страхом. Она покрикивала на Пахо и спорила с соседками.

Пахо гнал мулов рысью. Ядра с воем проносились в воздухе. Разрывы то удалялись, то приближались. И при каждом разрыве или вое он втягивал голову в плечи и крестился. Над городом плыл тревожный перезвон церковных колоколов.

— Пахо, что же с нами будет? — спрашивала Мира. — Неужели всё погибнет?

— Кто знает, сеньорита! Господь распорядится, будем уповать на него.

— Боже! Почему так долго нет Хуана? Где он может столько времени пропадать, Пахо? Что могло с ним случиться?

— Ох, сеньорита! Лишь Господь может всё знать! Может, ещё появится наш господин! Хоть бы было ему не очень плохо, сеньорита! Будем молиться о его спасении и возвращении, сеньорита Мира!

— Погоняй, погоняй, Пахо! — подгоняла хозяйка перепуганного негра. — Ещё далеко ехать!

Мулы с трудом тащили тяжёлую повозку. Пахо сошёл с неё, осуждающе посмотрел на хозяйку и Ампару. Последняя поняла, соскочила на землю, опершись рукой на борт повозки.

Мира тоже спрятала свёрток под узел, спрыгнула на пыльную дорогу и бодро пошла рядом. Пахо недовольно скривил губы.

Мулы вынесли беглецов за город. С возвышенности хорошо было видно бухту, десяток больших и не очень кораблей медленно продвигались к городу. Ещё быстрее к причалу двигались шлюпки, наполненные вооружёнными людьми.

Борта кораблей временами окутывались дымами выстрелов. В городе дымили пожары. Колокольный переполох продолжал звать жителей к бегству. Над мрачной громадой форта Моро клубился дым, и он казался вымершим. По-видимому, так оно и было. Пираты первым накрыли его своим огнём.

За нашими беглецами тянулись вереницы людей с грузами на плечах, катили повозки. Пыль тянулась над этой змеёй. Впереди было совсем немного людей и повозок.

Грохот обстрела уже поутих. Страх немного отступил. Пахо перестал нахлёстывать уставших мулов и они медленно тащили повозку по поднимающейся к горам дороге. Слева поблёскивала речка, в зелёных кустах и деревьях.

Прошло не более часа с момента бегства. Город остался далеко позади.

— Свернём правее, — деловито проговорил Пахо. — Там можно будет подыскать тихое место. Переждём в роще.

— Долго может продолжаться нашествие пиратов? — спросила Мира.

— Кто ж его знает, сеньорита. Могут и неделю грабить. Будем надеяться, что этого не произойдёт. Господь не должен нас оставить своими милостями.

Ампара шептала слова молитвы, крестилась и вздыхала с оханьем.

Пуэрто-Рико, его столица Сан-Хуан, корчилась в конвульсиях. Англичане наконец-то захватили город. Их радости не было конца. Трюмы их кораблей быстро наполнялись дорогими товарами, пленными и драгоценностями.

То, что не удалось знаменитому сэру Френсису Дрейку, сделали другие корсары. Их внезапное нападение облекло многих горожан не только на разорение, но и на гибель. Сотни трупов так и лежали по улицам без отпевания и похорон. Церкви, собор стояли ограбленные, словно ощипанные. Некоторые обгорели, как и многие дома.

Корсары ушли лишь после трёх дней грабежей и насилий.

— Всё, мои милые женщины! — Пахо с сияющим лицом вернулся с разведки. — Пираты уходят! Я сам следил за их кораблями. Они покидают гавань! Можно ехать домой! Собирайтесь!

Хозяйка недовольно бросила взгляд на негра — тот осмелился разговаривать с белой женщиной в таком вольном тоне! Мира же радостно вскочила с подстилки, бросилась собирать вещи.

Мулы дробно стучали копытами. Дорога наполнялась людом. Все спешили узреть результаты нашествия корсаров.

— Ой! Глядите! Наш дом цел!

Мира радостно указывала рукой, где уже виднелся их дом.

— Однако кто-то его уже пограбил, — зло бросила хозяйка.

— Зато он не сгорел, как некоторые, сеньора! — Мира блестела глазами, вертела головой во все стороны. — Смотрите, дом сеньора Анастасио сгорел!

Дом действительно был разграблен. Вещи, что поценней, были похищены, мебель частично поломана. Предстояло много потрудиться для приведения всего хозяйства в порядок.

Мира полдня прибиралась в комнатке. Её мысли постоянно возвращались к столь длительному отсутствию Хуана. Сколько раз она уже вот так думала об этом. Иногда, особенно по ночам, когда сон не шёл к ней, ей виделось что-то неясное, смутное и всегда страшное. И в то же время она знала, что Хуан жив.

«Хуан! Ты ведь не умер! Почему не возвращаешься? Мне так тоскливо и страшно! Вернись, прошу тебя!» — так часто восклицала девочка про себя, не в силах успокоиться.

За последние дни Мира сильно похудела, подурнела, перестала следить за собой. Ампара иногда скромно выговаривала ей. Ничего не помогало. Мира продолжала тосковать.

Часто мысленно разговаривала с умершей бабушкой Корнелией. И однажды ей приснилось, что бабушка подходит к её кровати. Молча стоит в полумраке, почти не заметная. Мира точно знала, что это бабушка. И услышала шёпот: «Эсмеральда, потерпи ещё. Он вернётся. Ему сейчас очень трудно. Он далеко, но не по своей воле. Жди. Мира!»

Девочка после этого сна воспряла духом. Много раздумывала над словами бабушки. Жалела, что сроков та не назвала. Потом, правда, она и сама почувствовала, что Хуан вернётся очень нескоро. Но когда? Что означает «Нескоро?»

А город медленно отстраивался. Улицы очищались от мусора, мертвецов хоронили. Пожарища вскоре исчезли, церкви обновились. И не прошло и месяца, как о нашествии корсаров почти ничто не напоминало.

* * *

Габриэла со вздохом облегчения покидала бедную халупу, где ей пришлось жить несколько месяцев и родить отвратительное дитя. Она так и не взглянула на него. И теперь, уходя из этого домика, она не испытывала ни сожаления, ни угрызений совести. Лишь смутное беспокойство иногда возникало в груди.

Она даже радовалась стечению обстоятельств. Теперь у неё в голове возник хороший план, как объяснить своё долгое отсутствие у родственников матери. Лишь бы дом был цел и его обитатели!

Ближе к центру сгоревших и разрушенных домов попадалось больше. Вот и дом дяди дона Анисето, двоюродного брата матери. Подумала с беспокойством: «Наверное, есть письма из дома. А вдруг никого не осталось в живых? Что тогда мне делать? Денег почти не осталось. А тут эти пираты!»

Дом дона Анисето был частично разрушен ядром, но не сгорел, хотя был полностью разграблен. У него был вид, словно после землетрясения.

Габриэла с трудом вспоминала прежнее посещение этого дома. Она плохо представляла его, и теперь он казался ей совершенно незнакомым, чужим.

Пожилой негр с подозрением посмотрел на неё. Она его не признала.

— Что хочет сеньорита? — спросил негр, оглядывая потрёпанное платье посетительницы.

— Я Габриэла де Риосеко. Дочь дона Рожерио Рисио де Риосеко.

— Простите, сеньорита! Не признал! Вы так выросли, возмужали! У вас горе, сеньорита? Как и у всех в городе! Проклятые еретики! Проходите, прошу вас! Как поживает сеньора, ваша матушка? Тут было письмо для вас. Найти бы только! — негр был словоохотлив и болтал без умолку.

Габриэла осторожно протиснулась во двор. Он был ещё не прибран. Кругом виднелись мусор, тряпки, разбитая мебель и битое стекло. Лишь развесистое дерево выглядело привлекательно, маня густой тенью.

— Сеньорита должна нас простить, — продолжал говорить негр. — Дом разгромлен. Если не возражаете, я покажу, где вы сможете поселиться. Правда, придётся немного прибрать. Все уехали с хозяевами, один я остался. Идёмте.

Габриэла оглядела комнатку. Она выходила окнами в сад. Он был прекрасен. Ничего не тронуто, у многих деревьев и кустов были цветы. Благоухание смешивалось с запахами пыли, битой штукатурки и запустения.

— Надеюсь, белья хоть немного осталось в этом доме? — спросила девушка. — И хоть какая одежда. Я в ней нуждаюсь.

— Я попытаюсь это устроить, сеньорита. Хозяева должны скоро приехать. Вот будут рады вас видеть!

Девушка подметила некоторое неуверенное отношение негра к ней. Это не удивило её. В его глазах вертелись вопросы. Она не собиралась его просвещать, а тот не осмеливался пускаться в расспросы.

К вечеру комнатка была прибрана. Габриэла с удовольствием оглядела её. Некоторая гордость за себя наполнила её грудь. Вспомнилась проклятая долина, где она страдала от унижения, непосильного труда и побоев. Но польза всё же была и от этого. Она больше не сторонилась труда по дому, могла обойтись без прислуги.

Негр Бонито где-то раздобыл простыни. Они требовали стирки. Габриэла с удовольствием теперь глядела на дело своих рук. Выстиранные простыни белели на кровати. Из обрывков москитной сетки она соорудила полог, можно надеяться, что ночью ей не будут досаждать крохотные вампиры.

Хозяева появились в доме после обеда. Дядя Анисето довольно радушно встретил племянницу. Он был лет на десять моложе матери Габриэлы, был сух телом и очень молчалив. Это больше всего устраивало Габриэлу.

Его жена, донья Мария, оказалась полной противоположностью мужу. Пустая болтовня доставляла ей огромное удовольствие. Она мало слушала. Даже история Габриэлы её не заинтересовала, собственные приключения занимали её куда больше. Она битый час рассказывала Габриэле про их бегство из города и жизни на дальней усадьбе в широкой долине среди гор.

Зато донья Мария подробнейшим образом поведала о письме, что пришло ещё три месяца назад.

— Милочка, мне так жаль тебя! — восклицала донья Мария, всплёскивала руками, ахала и постоянно вытирала пот надушенным платочком с морщинистой шеи и лба. — Потом пришло ещё одно письмо, да тут эти еретики заявились! Я так и не успела его прочитать. Что там было? Я просто сгораю от любопытства!

Габриэла поведала о своих приключениях только поздно вечером. Дон Анисето пригласил её к себе в кабинет. Он потягивал вино из простой кружки и со вниманием слушал трепотню племянницы.

— Боже! Габриэла! И эти несносные еретики мучили тебя столько месяцев?

— Дядя! Я благодарю Господа за то, что он всё же вызволил меня от их гнусного общества! Сколько я претерпела от них, дядя! Только не передавайте этого маме. Это может ей сильно повредить. У неё столько горя! Боже! Как я всё пережила? Вспомнить жутко!

— Прости за грубость, Габриэла. Ты ещё девственница?

Габриэла опустила голову. Долго молчала, пока не прошептала:

— Простите, дядя! Уберечь себя я не смогла. Это было выше моих сил.

Дон Анисето хмуро молчал. Было видно, что признание племянницы сильно его расстроило. Габриэла на другое и не рассчитывала. Она скромно молчала, предоставив дяде самому решать.

— Печально! Печально! Но теперь ничем не поможешь. Живи у нас. Я постараюсь переслать письмо моей кузине. Пусть не волнуются хоть за твою жизнь.

— Спасибо, дядя! — живо отозвалась Габриэла. И добавила бодро: — Я у пиратов многому научилась. Надеюсь не быть обузой в доме.

— О чём ты говоришь! И не думай! Вот отремонтируем дом, обновим обстановку, и только воспоминания останутся об этом ужасном нашествии.

— Я не собираюсь долго у вас гостить, дядя. Всего с неделю. Очень хочется побыстрее оказаться дома! Так скучала всё это время. Правда, особо времени у меня не было…

— Понимаю! И не хочу тебя расстраивать лишними расспросами. Это больше ни к чему. Только твои душевные раны разбередим. Иди отдыхай, набирайся сил.

Габриэла была благодарна дяде за его понимание и удалилась довольная. Впервые за несколько месяцев она почувствовала прилив радости и спокойствия. Скоро она сможет отправиться домой! Вот только найти оказию.

И тут в голову словно ударило. Она вспомнила сестру. Миру! Эта девчонка ворвалась в мысли так неожиданно и стремительно, что заставила вздрогнуть. И Хуан! Он тоже предстал перед глазами ясно, зримо, возбуждающе. Уже два месяца Габриэла не испытывала подобного ощущения. Подумала: «Где бы я могла его найти? Как он пережил пиратов? Цел ли он или погиб? Нет! Он не мог погибнуть. Слишком осмотрителен и прыток. А Мира? Что с нею? Уцелела ли в той кутерьме?»

Она села у окна в сад и предалась мыслям. Они вертелись вокруг одного и того же. Мира и Хуан! Где их найти? И странное дело — она не испытывала к девчонке ничего мстительного. Лишь любопытство и некоторую ревность. И острое желание познакомиться поближе.

К вечеру у неё появилась хорошая мысль. Ей казалось, что их дом должен находиться где-то в приличном районе. И она решила завтра же попросить дядю дать ей тарантас и раба для сопровождения.

— Попробую поискать её… и Хуана! — воскликнула она вслух. — Чем чёрт не шутит! Вдруг найду!

Дон Анисето удивился просьбе племянницы, но уважил её желание.

Молодой высокий негр был за кучера. Габриэла с интересом рассматривала улицы и дома после ухода пиратов. Она пропускала кварталы бедноты и богатых людей. Помнила, что Хуан был противником подобных мест для жительства.

Оказалось, что поиски могут затянуться. Габриэла этого не учла. К тому же было монотонно и нудно проезжать по пыльным улицам, высматривать, расспрашивать и злиться.

Два дня поисков ничего не дали. Настроение быстро падало, как и желание отыскать сестру с Хуаном. И всё же она упёрлась и продолжала искать. В то же время интересовалась возможностью уехать в Понсе.

И вдруг к обеду четвёртого дня, когда Габриэла уже готова закончить бесполезную работу, ей указали домик, где жила молоденькая девочка-мулатка.

— Господи! Неужели мне всё же повезло? — Габриэла даже заволновалась. Почувствовала, как порозовели щёки. — Эй, обезьяна! Остановишь возле того домика! — ткнула она пальцем в спину кучеру.

Она долго сидела, не осмеливаясь выйти и приблизиться к двери домика.

Неожиданно за оградой заговорили детские громкие голоса. Из калитки со смехом вышли две девочки. Габриэла тут же узнала в одной из них Миру.

Та бросила взгляд на экипаж, перестала улыбаться и застыла на месте.

— Кто это, Мира? — спросила подружка не очень громко.

— Какая встреча! — Габриэла медленно сошла на землю, сделала несколько шагов, протянув руки в радушном приветствии. — Мира! Вот не думала тебя встретить! Ты жива и здорова! Я рада. А Хуан? Где он?

Мира продолжала стоять. Лицо медленно бледнело. Ей стало неуютно в обществе этой сеньоры. Она растерялась, вспомнив ту первую встречу. Беспокойство нахлынуло холодной волной. Захотелось уйти, не разговаривать, спрятаться.

— Ты вроде бы испугалась? С чего бы так? Я не хочу тебе зла, — продолжала Габриэла. — Что-то случилось?

— Случилось! — наконец воскликнула Мира и добавила: — Хуан не вернулся.

— А куда он уезжал?

— Не знаю. Обещал недели через три вернуться. Прошло уже почти два месяца, а его всё нет. Я сильно волнуюсь, сеньора.

— Я для тебя не сеньора, Мира. Просто Габриэла. Можно даже Габи. Но что могло задержать Хуана?

— Думаю, что он уже далеко. И вернуться скоро не сможет, — Мира грустно опустила глаза.

«А она его любит! — подумала Габриэла с лёгкой завистью. — А он как к ней относится? Наверное, тоже если и не любит, то определённо неравнодушен. Недаром поселил её в хорошем квартале, хоть и не богатом».

Вслух же спросила:

— Откуда такая уверенность?

— Объяснить не могу, сеньора. Просто знаю.

— Чудно, Мира! Разве ты можешь знать скрытое от тебя расстоянием?

— Иногда могу. В этом я уверена.

— Ты не пригласишь меня в дом? Мы плохо смотримся здесь, на улице.

Девочка помолчала, посмотрела на подругу, с любопытством слушавшую их недружелюбный разговор, ответила строго:

— Нет, сеньора. Уезжайте к себе. Мне надо идти, — и она бросила взгляд в сторону подруги.

Габриэла скривилась в недовольной гримасе. Слышать такое от девчонки ей было неприятно.

— Что ж! Пусть будет по-твоему. До свидания, сеньорита!

Обращение она произнесла с пренебрежительными интонациями. Мира ничего не ответила. Она проводила Габриэлу до тарантаса, проследила, как он отъехал, и тяжело вздохнула.

— Кто это? — задала вопрос подруга.

Ответа она не получила. Мира поняла, что немного обидела подругу. Ещё раз посмотрела на неё и заметила печально:

— Ты иди к себе одна, Адела. Я останусь дома. Мне расхотелось идти к тебе. Прости меня.

Пахо встретил Миру испуганными глазами.

— Ты знаешь, кто эта сеньора?

Мира с удивлением глянула на негра. Он впервые так вольно обратился к ней. Но в его поведении и выражении лица было столько страха, что она сочла это простой нервозностью.

— Мы с Хуаном встречали её в городе. Давно. Когда приехали и гуляли по улицам. Это Габриэла. А почему ты так испугался?

— Сеньорита, это дочь моего бывшего хозяина! Если она меня признает, может предъявить на меня права! Что тогда будет со мной? А с вами? С Ампарой? Она опять станет рабыней!

— Вот оно что! И мне она показалась опасной! Что же делать?

— Надо ехать в другое место, сеньорита! И побыстрее! Вдруг она опять заявится и узнает меня? Дон Хуан только на словах договорился, что я перехожу к нему. Бумаги-то нет на моё освобождение от прежнего хозяина!

— Понятно! — воскликнула Мира. — Неужели опять надо переезжать? Но куда?

— Да куда угодно, сеньорите! В другой квартал! Лучше в другой город.

— Я уже привыкла к этому, Пахо! — Мира сокрушённо воздела глаза к небу. — Боже, помоги нам! Защити от невзгод и горя!

— Сеньорита, может, переедем в тот городок, где праздновали ваш день рождения? Он очень красивый и климат там приятный. Подумайте!

— А море? Его там нет, Пахо! А мне так нравится море! Но я подумаю! Обязательно подумаю. Только ты никому не говори, куда мы сможем поехать. Я боюсь эту сеньору! Она мне совсем не нравится! А вдруг Хуан вернётся?

— Мы оставим ему бутылку под деревом! Как он и просил! Помните?

— Да, помню! Обязательно напишем ему письмо. А то он нас не найдёт!

Весь остаток дня и вечер Мира находилась под впечатлением этой неприятной встречи. Этот переезд, как он некстати! Так не хотелось бы!

Подумалось, что Пахо прав. Что она может сама в этом городе? Одна без поддержки и заботы? Одну её тотчас угробят, ограбят и бросят в подворотню. Кто будет считаться с девчонкой, да ещё мулаткой? Без взрослых ей не жить! А Хуан очень далеко и не знает, как ей трудно и тоскливо!

Все эти мысли молнией проносились в её взбудораженной страхом и неуверенностью голове. Растерянность гнездилась внутри. Слёзы были готовы в любую минуту брызнуть из глаз. Но она крепилась, понимая, что слезами делу не помочь.

Мира плохо спала, чувствовала себя очень плохо. Была молчалива, задумчива.

— Сеньорита сильно переживает? — попыталась разговорить девочку Ампара. — Вы что-нибудь придумали? Пахо мне всё поведал.

— Ампара, ты бывала в других городах на побережье? — Мира вопросительно вскинула голову.

— Только в Аресибо, сеньорита. Туда меня привезли совсем маленькой. Давно это было. Я ничего не помню из той жизни.

— Аресибо! Где это?

— На запад от Сан-Хуана, сеньорита. Чуть больше десяти лиг вдоль побережья. Слыхала, что городок очень красивый. Только дождей много. Засух вовсе не бывает. Не то, что в вашем Понсе.

— Ты ничего никому не говори, Ампара. Никто не должен знать, что мы задумали покинуть этот город.

Ампара посерьёзнела, нахмурилась и ответила убеждённо:

— Не извольте беспокоиться, сеньорита. Мне об этом и Пахо говорил. Он сильно волнуется.

— И я тоже. Помаленьку собирай вещи. Завтра или послезавтра мы уедем.

Негритянка сжала губы. Было видно, что ей это не нравится. Ничего не ответив, она удалилась, опустив голову.

* * *

Габриэла много думала о неожиданной и так желанной встрече. Её обеспокоило отсутствие Хуана. Скорее она была зла на это. К тому же её желание повидаться с Хуаном оказалось неосуществлённым, а Мира слишком настороженной и скованной.

«Она почему-то боится меня, — подумала Габриэла. — Что ей известно? Что рассказал ей Хуан? Но девчонка достаточно осторожна. С кем она теперь живёт? Не одна же! Хорошо бы проверить».

В доме дяди были гости. Его давний друг дон Висенте с сыном. Сына звали Андрес де Руарте. Он был высок, строен, привлекателен и выглядел настоящим грандом. Волнистые каштановые волосы в сочетании ухоженной крохотной бородкой и усиками делали его лицо довольно ярким.

— А вот и наша милая Габи! — приветственно поднял руки дядя. — Прошу вас!

Дон Анисето любезно познакомил Габриэлу со своими гостями. Дон Андрес с интересом посмотрел на девушку, галантно поцеловал руку, спросил учтиво:

— Надеюсь, нашествие пиратов вам не очень повредило?

— Совсем наоборот, дон Андрес! — бросила она мимолётный взгляд на дядю.

— Вот как? — Удивился молодой де Руарте.

— Понимаете, сеньоры, Габи некоторое время была у них в плену. И только недавно ей удалось ускользнуть от них. Это ужасно, должен вам заявить!

Дядя осуждающе посмотрел на Габриэлу.

— Боже! Неужели вас захватили эти ужасные еретики? — Дон Андрес искренне заволновался. — Я слышал от дона Анисето, что вы из Понсе. У вас там усадьба?

— И обширная! — Поспешил вклиниться дядя. — Правда, недавно отошёл в мир иной её отец. Бедная моя кузина! Это её матушка. Но, Слава Господу нашему, её брат ушёл из флота и теперь принял все дела асиенды.

— Сколько печального вы нам поведали, друг! — дон Висенте сокрушённо покачал головой. — Вы долго ещё пробудете здесь, сеньорита?

— Трудно сказать, дон Висенте. Хотелось бы поскорее оказаться дома. Там все волнуются, переживают за меня.

— Понимаю, — искренне согласился дон Висенте. — Однако вам, молодым, лучше оставить стариков. Сын, не согласишься ли ты посмотреть, как идут восстановительные работы? Сеньорита Габриэла не откажется тебя ознакомить с ними?

И старый дон Висенте многозначительно глянул на сына. Тот вопросительно посмотрел на девушку. Габриэла понимающе улыбнулась.

Этот молодой идальго ей понравился, и его общество обещало некоторое развлечение. А она так жаждала этого, что охотно протянула руку, приглашая следовать за собой.

Лишь час спустя молодые люди вернулись в дом. Там уже был готов ужин, и негритянка заканчивала сервировать стол.

— Похоже, наши дети подружились! — воскликнул дон Висенте с радушной улыбкой.

— Вы очень любезны, дон Висенте, — отозвалась Габриэла. — Ваш сын очень умело меня развлекал. Я благодарна ему за это. Тем более что последнее время я была лишена всего этого и сильно соскучилась по благородному обществу, — она блеснула глазами в сторону молодого идальго.

Она заметила, что оба старых друзей были довольны их настроениями.

Ужин прошёл очень непринуждённо и даже весело. Особенно отличалась неумолкаемая донья Мария.

Глава 2

Море слегка рябило в лучах солнца. Судно почти не покачивалось под слабым ветром. Ни одна птица не нарушала безбрежности голубого неба.

Хуан в задумчивости облокотился о фальшборт и всё вспоминал недавнее прошлое. Он лишь неделю, как смог приступить к работам. Но и теперь он часто испытывал слабость и дрожь во всём теле. Лихорадка долго трепала тело. И лишь усилия молчаливого грубого лекаря успели вытащить его из смердящей ямы небытия. Он смутно припоминал то тоскливое ожидание ветра. Почти две недели судно стояло без движения в полосе мёртвого штиля. Лишь течение с неторопливостью черепахи несло беспомощный корабль, пока не вынесло под лёгкие струи ветерка. И теперь судно медленно двигалось на юго-восток.

— Какого дьявола ты тут прохлаждаешься, Долгоносик?

Хуан вздрогнул. Перед ним стоял боцман с разъярённой красной мордой, заросшей чёрной с проседью бородой и зауженными глазами неопределённого цвета под лохмами чёрных бровей.

— Иду, — коротко ответил Хуан.

— Захотел схлопотать по зубам? Это мы легко можем устроить, дохляк! — И двинул Хуана кулаком.

Тот успел уклониться и лишь слегка ощутил скользящий удар по скуле. И удивился, что не полностью утерял способность к этому.

— Иди отрабатывай свой проезд, доходяга!

— Я его сполна уже оплатил, — буркнул Хуан нерешительно. — Где мой кошель с дукатами? Где два перстня и кинжал?

— Ты вздумал ещё тявкать, испанская собака? — и боцман опять двинул Хуана по голове.

На этот раз Хуан отклонился недостаточно, и отшатнулся, больно ударившись о брус фальшборта.

— Я дворянин! И требую к себе соответственного обращения! — попытался урезонить боцмана, потирая ушибленное место.

— Пошёл шить паруса, пёс испанский! Быстро!

Они говорили каждый на своём языке, но понимали друг друга.

Хуан знал, что возражать бесполезно. Но что-то его подталкивало, и он часто задирался. Синяк до сих пор ещё не сошёл после одного такого выпада. И сейчас боцман отвесил ему оплеуху, хотя и не очень сильную.

Никто не брал на себя признание в его ограблении. У него даже сапоги с ног стащили во время его болезни. Лишь один из матросов, испанец лет сорока по имени Хорхе, благосклонно относился к Хуану. Да ещё пилот ни разу не накричал или ударил. Он с любопытством наблюдал за Хуаном, но до сих пор ни разу не заговорил с ним.

Матросы сидели в тени паруса и неторопливо ковырялись в толстой парусине. Хуан с трудом прокалывал огромной иглой многослойную ткань, равнодушно слушал байки матросов и насмешки в свою сторону. Его голова постоянно была занята своими мыслями.

Беспокоило в основном мысли — что с Мирой и неграми? Как они там живут без его помощи и поддержки?

И всё же с каждым днём эти мысли тускнели. Время и рутина делали своё дело. Теперь его больше занимала собственная жизнь. Когда он сможет вернуться на Пуэрто-Рико? Что с ним может произойти?

Он знал, что судно идёт к африканским берегам за живым товаром. Прикидывал, как долго может продлиться этот рейс. Получалось, что никак не раньше чем через три месяца он сможет вернуться на острова или материк. Узнать порт приписки ещё не удалось. Матросы делали вид, что не понимают его, другие с насмешкой говорили, что это не его дело и лучше ему помалкивать.

Прошло ещё две недели. Появился берег. Под свежим ветром судно шло вдоль берега на юг.

Хуан к этому времени уже хорошо познакомился с судном и его командой. Знал, что цель капитана — страна Ангола. Там его ждали вожди племён. Они вечно воевали, торгуя пленными и своими соплеменниками, неугодными вождям.

Пилот судна, его звали Жоан Фигейра, к этому времени уже несколько раз говорил с Хуаном, и всякий раз после этого у Хуана оставался неприятный осадок. Этот Жоан казался ему подозрительным и опасным. Он хорошо говорил по-испански. И уже не первый раз допытывался:

— Всё же, Хуан, ты что-то скрываешь. Ты не тот, за кого себя выдаёшь.

— С чего вы взяли, сеньор? Что вас смущает во мне?

— Ты не похож на испанца. Не английский ли ты шпион? Или французский?

— Это просто смешно, сеньор Фигейра. Зачем мне это? Я только и думаю о скорейшем возвращении домой. Я уже говорил, что живу на Пуэрто-Рико. Там у меня осталась невеста.

— Успокойся, Хуан! Мне это не интересно. Мне интересен сам ты. Откуда ты, что за народ ты представляешь? И что делал в море?

— Что делал в море, вы уже знаете, сеньор. Я несколько раз об этом говорил. Остальное мне непонятно в ваших вопросах. К тому же, с чего это мне откровенничать с вами, если даже у меня и могли бы быть какие-то тайны? У кого их нет, сеньор?

— Ладно. Хуан. Пусть будет по-твоему. Пока… — пилот хитро усмехнулся.

Хуан терялся в догадках, но ничего не мог понять. С какой целью пилот так интересуется его ничтожной персоной? Что за этим стоит? Простое любопытство или что-то серьёзное? Ответа не было. И беспокойство Хуана возрастало с каждой встречей.

Вскоре появилась река. Это был конечный пункт рейса. Судно осторожно зашло в устье, используя прилив. Скоро его встретила пирога с четырьмя гребцами. Один из них, видимо главный, взобрался по трапу.

Капитан тут же повёл его в каюту, а помощник приказал нескольким матросам раздать мушкеты и сабли.

Хуан с интересом и беспокойством наблюдал всё это. Многого он не понимал, но интересно было посмотреть, как происходит приобретение рабов.

Судно встало на якоря в двух милях от моря. Дальше идти было опасно. В ночной темноте легко можно было наскочить на ствол дерева, мель или повредить такелаж о громадные ветви деревьев.

Кругом, рядом и в отдалении шумел лес с его тайнами и опасностями. Тучи москитов бросились на людей и матросы поспешили одеть на себя всё, что могло закрыть открытое тело. Многие задымили трубками, отпугивая дымом ненасытных кровопийц.

Утром судно тронулось дальше, выше по реке. По берегам тянулись густые леса, изредка прерываемые возделанными полями, где виднелись согбенные фигурки женщин.

После полудня показалось большое селение. Вблизи его бросили якоря. Капитан Тео Бойя с пилотом возглавили отряд матросов из восьми человек и на шлюпке отплыли на берег.

Хуан видел, как капитана приветствовал вождь в окружении свиты из высоких негров в белых одеждах с головными уборами, украшенными страусовыми перьями. Гремели барабаны, слышались крики.

Капитан вернулся лишь в сумерках. Он был доволен. Это читалось в его лице и пьяных глазах.

Хуан с интересом смотрел, как живёт негритянское селение. В свете костров видно было толпы народа, грохотали барабаны и трещотки. Женщины и мужчины монотонно подвывали и пританцовывали. Иногда срывались в танец с выкриками и телодвижениями.

И всё это не вязалось с тем, что где-то в больших строениях сидят сотни пленных, ждущих погрузки в вонючие трюмы прибывшего судна. Что они чувствуют, что думают?

Хуан вспомнил рабов на острове и в других местах Нового Света. Мысли перенеслись на Сан-Хуан, к Мире, к Пахо. Как там у них? Сильно ли тоскуют, ждут? Потом блеснула мысль о Габриэле. Подумалось, что эта особа может предпринять против Эсмеральды.

Но всё это вдруг показалось таким далёким, не очень существенным. Он удивился такому ощущению. Подумал, что это от превратности его судьбы. Она делает его игрушкой в своих руках. Забросить в такую даль! И для чего?

Два дня спустя судно подвели пирогами к шаткому причалу. Он вдавался в реку саженей на шесть. Это позволяло подойти кораблю вплотную. Потянулись вереницы негров, связанных одной верёвкой, с колодками на шеях. Здесь были высокие худые мужчины, женщины с малыми детьми и ещё с полсотни детей постарше.

Охранники с бамбуковыми палками стояли шеренгами и с видимым удовольствием отвешивали звонкие удары по уже изрядно исхлёстанным спинам рабов. Женщины голосили, дети плакали и кричали. Это никого не трогало.

Невольников загоняли в трюм. Там уже слышался стук молотков. То кузнецы приковывали «товар» к общему железному штырю, тянущемуся вдоль трюма, отведённого для невольников.

— Готово, сеньор капитан! — кузнец тяжело появился на палубу. — Работа сделана. Можно и глотку промочить с вашего позволения.

Капитан довольно кивнул. Появился котёл с кислым вином и кузнецы вместе с остальными матросами поторопились вооружиться кружками.

— Всем быть наготове и с оружием! — распорядился помощник сеньор Дамаш. Он прохаживался среди матросов, внимательно вглядываясь в их звероподобные лица. — Перед выходом в море приказываю всем искупаться и постирать свои тряпки. От вас разит, как из свинячего хлева!

Матросы довольно загоготали.

— Завтра на рассвете снимаемся с якорей! — улыбнулся Дамаш. — Идём домой!

Матросы возгласами радости огласили палубу. Часть, наиболее доверенные, получили разрешение отправиться на берег. Там их ждут женщины, жадные до подарков. Хуан такого разрешения не получил.

Восемнадцать матросов ушли в селение, а судно неторопливо отошло на середину реки. Лодки туземцев продолжали подвозить провиант. До полуночи на палубе шла работа.

Солнце ещё не взошло, а якоря были подняты. Судно медленно развернулось и пошло вниз, к морю.

Часа за два до захода впереди показались просторы океана. Но не успели на судне порадоваться, как на реке показались пироги с вооружёнными неграми. С воплями и визгом, они устремились к судну. Замелькали стрелы. С глухим стуком они вонзались в доски бортов. И не только в доски. Несколько матросов уже ругались, пытаясь вытащить жала из рук, ног и тела.

— К оружию! Бей черномазых! Пушки заряжай! — орал капитан с полуюта.

Его помощники уже палили из мушкетов и пистолетов. Матросы споро хватали свои мушкеты, пошла суматошная пальба.

— Берегись дротиков! Они готовят атаку с кормы! — капитан не отрывал рупор от губ, наблюдал за пирогами негров, направлял матросов в самые трудные направления. — Пушки готовы? Картечью, картечью! Быстрей, собачьи выродки!

Десятки дротиков уже трепетали в рангоутных деревьях. Два матроса лежали на палубе, подтекая кровью.

Наконец грохнула первая пушка. Сноп картечи разнёс пирогу. Воины оказались в воде. Их вопли метались по поверхности вод. Крокодилы могли воспользоваться отличным ужином.

Второй выстрел угодил в самую середину лодок. Одна тут же пошла ко дну.

Мушкетный и пистолетный огонь уже основательно проредил воинов. В их рядах появились признаки замешательства. Матросы усилили пальбу, и тут же две пироги повернули к берегу. Остальные воспользовались возможностью, и тоже одна за другой стали отворачивать. Вылавливать тонущих никто не стал.

Ещё один выстрел пушки довершил разгром. Все лодки быстро удалялись к берегу.

— Вытаскивай негров из воды! — капитан указывал на курчавые головы, ещё видневшиеся на поверхности. — За каждого негра по пинте вина! Спускай шлюпки, ребята! Поторопись!

Шлюпки быстро наполнились матросами. Ударили вёсла и с весёлыми криками и руганью матросы принялись вытаскивать воинов из воды. Они сопротивлялись всеми силами, пока одного из них у самого берега не схватил за ногу крокодил и не утащил под воду.

Одиннадцать негров, из которых трое были легко ранены, вытолкали на палубу. Их тут же связали и столкнули в отворённую дыру люка. Рёв и сопротивление ничуть им не помогли. Только лишние синяки и ушибы на телах.

Матросы тут же принялись требовать награды.

— Погодите! Выйдем в море, и я выполню все свои обещания, ребята! — кричал капитан в рупор. Он былдоволен.

Тем временем осторожно вышли в океан. Он встретил пологой волной и ветром от норд-оста. Пришлось много поработать снастями и лишь после восьми часов вечера матросы получили обещанное.

Судно шло точно на запад. Утром берег уже не просматривался на горизонте. По небу плыли белые облака, но дождя не предвиделось.

Течение с юга несколько сносило судно в северном направлении. Пилот сеньор Жоан уверял, что это весьма выгодно.

Ещё через день на рассвете марсовый закричал с высоты фок-мачты:

— Справа по борту паруса! Штук пять кораблей! В двух легуа на север!

Матросы заволновались. Капитан вызвал на полуют всех офицеров, и Хуан, как и остальные матросы, с нетерпением ожидали, что они решат.

Тем временем корабли довольно быстро спускались и уже через час можно с уверенностью сказать, что это идут караваном португальские купцы в сопровождении двух военных кораблей. Далеко на севере виделось ещё два паруса.

Капитан Бойя отдал приказ салютовать эскадре. Прогрохотали пушки, получили ответ и все пошли своим курсом.

По прошествии нескольких часов, когда эскадра скрылась за горизонтом, появились два паруса далеко на северо-востоке. Это было уже тревожно. Это могли быть английские или голландские пираты или купцы, уже прокладывающие в Индию и Острова Пряностей свои стёжки-дорожки.

— Прибавить парусов! — раздалась команда. — Все на брасы! Убрать слабину с правого борта!

Судно вильнуло немного к югу, ход увеличился. Ветер тоже крепчал, была надежда уйти от возможного преследования. Но за ними никто гнался. Матросы по этому поводу устроили песнопения под откуда-то появившуюся гитару. Капитан расщедрился на выпивку.

К утру ветер поменял направление и теперь задувал от норда, медленно поворачивая от веста.

Ночью ветер перешёл в штормовой. Матросы бросились на реи. Паруса зарифлены, люки задраены. Волнение всё усиливалось. Из трюма доносился неумолкаемый вой невольников.

До утра никто не смог заснуть. Матросы то и дело вызывались на работы.

Дождь хлынул на рассвете. Ни грома, ни молний не было. Лишь рёв ветра и моря да хлопанье парусов и свист в снастях. Матросы валились с ног. Капитан не покидал полуюта. Его помощники были почти всегда рядом.

Четыре дня бушевал ветер. За это время снесло стеньгу фок-мачты, порвало грот и снесло несколько футов фальшборта.

— В трюме много воды, сеньор капитан! — доложил второй помощник с плотником, вернувшиеся после обследования. — Негры орут. Они уже в воде почти по колено.

— Освободить несколько сильных негров и поставить на помпы! Найти течь и постараться её заделать!

Дамаш бросился выполнять приказ с несколькими матросами.

Качка была отвратительной. Она никак не уменьшалась. Ветер медленно отходил к весту. Была угроза выброса судна на африканский берег. Но его через мглу и частый дождь видно не было. Водные валы продолжали обрушиваться на судно, и почти каждый отгрызал что-то для жертвы морю.

Хуан слышал, пробираясь вблизи полуюта, как Дамаш докладывал капитану о пропаже трёх матросов. Гадать было нечего. Несчастных наверняка смыло волнами, и никто этого мог не заметить. Было жутко, тревожно. Над судном нависла ощутимая угроза пойти ко дну. Тем более что один из матросов прокричал Хуану в ухо, отворачиваясь от ветра:

— Течь в трюме так и не обнаружили! И вода уже до середины бедра дошла! Скоро все негры потонут! Беда!

Ночь ничего не принесла утешительного, если не считать, что корабль ещё держится на плаву. Но перед полуночью оказалось, что руль снесло, и управление судном можно осуществлять теперь только парусами. Но при таком ветре они не продержатся и полчаса.

К утру ветер заметно ослаб. Огромные валы по-прежнему ходили по морю, били в ослабленные борта. Течь всё увеличивалась. Негры продолжали вопить. Появились первые мёртвые. Это в основном были дети и женщины постарше. Их даже не стали выбрасывать в море.

Судно грузно переваливалось на волнах. Часто зарывалось носом так глубоко, что каждый раз казалось, что это в последний раз. Но оно каким-то чудом сбрасывало тонны воды и показывалось в пене и обломках.

Снесло одну шлюпку и ещё семерых матросов. Некоторые были пришиблены и ранены и орали, прося помощи. Никто к ним не подходил. Лекарь сам был сильно ушиблен рангоутным деревом и лежал в каюте, ожидая конца, молился и постанывал. Его перебитая ключица сильно болела, а перевязать его толком никто не мог.

— Капитан! Судно может продержаться не более часа! — помощник Дамаш с сильнейшим беспокойством смотрел на капитана расширенными глазами.

— Приготовить в таком случае шлюпку, Делио. И посмотри, кого можно оставить. Всех забрать мы не сможем. Воду, провиант и оружие. Я пойду готовить бумаги и прочее.

Капитан сохранял завидное спокойствие. Вроде бы ничего необычного не происходит. Хотя, если прикинуть, то так оно и есть. Тонуть морякам не привыкать. Почти половина их кончали именно так. Или умирали от болезней во время длительных плаваний.

Помощник ретиво взялся за дело. Он отобрал двадцать матросов и офицеров для высадки в шлюпку.

— А мы?! Что будет с нами, сеньор?! Почему именно вы в шлюпку? — один матрос выступил вперёд, положив руку на рукоять ножа.

— Так распорядился капитан! И не стоит тут обсуждать это решение! Всех шлюпка не поднимет. И вы это знаете!

Помощник положил руку на эфес шпаги. Выбранные сгрудились вокруг, готовые поддержать его.

— Давай, сеньор, бросать жребий! — крикнул ещё один, осторожно сделав два шага вперёд.

Особо высокий вал ударил в борт. Судно дало сильный крен. Несколько матросов упали, влекомые водой. Остальные уцепились за тросы и отчаянно боролись за жизнь.

Корабль становиться на киль не спешил. Нос уже был почти весь в воде и волны свободно перекатывались по нему. Доски, брусья и обрывки тросов болтались вокруг бортов. Шлюпку уже спустили с подветренной стороны. Матросы спешили занять места. Один полетел вниз и его тотчас затянуло под корпус судна. Пилот Фигейра считал отобранных.

— Один утонул! Где ещё один? Двоих нет, сеньор! Давай сюда двое!

— Никого не брать больше! Отваливаем!

— Капитана нет, сеньор! Надо подождать!

— Пока нас не разнесёт в щепки? Пошли кого-нибудь!

Хуан тотчас смекнул, что это хороший шанс получить место в шлюпке. Он с проворством бросился на корму. Волна едва не стащила его за борт. Он уцепился за обломки фальшборта, отплевался и поспешил к каюте капитана.

Коридорчик был полон воды. Она доходила до середины голени, и заваленный проход трудно пропускал матроса.

Грохот ударов в дверь привлёк Хуана. В полумраке он всё же различил, что дверь капитанской каюты была привалена обрушившейся балкой. Она проломила переборку и заклинила дверь. Рука капитана шарила в щели. Он орал, колотил в дверь ногой. Грохот бури не позволял ранее услышать его.

Хуан бросился отодвигать балку. Качка, колыхание воды в коридорчике с обломками досок сильно затрудняли работу. Всё же удалось приподнять балку и поднять её выше. Щель расширилась, но недостаточно. Послышались шлепки по воде и ругань матроса.

— Это ты, Хуан? Как там?

— Помоги! Я один не справлюсь! Дверь заклинило балкой!

Вдвоём им быстро удалось поднять балку. Капитан с руганью протиснулся в расширившуюся дверь, протащил сундучок и, продолжая грязно ругаться, поспешил на палубу.

Потоки воды едва не сбросили их назад. На палубе метались матросы. Одни пытались силой отвоевать места в шлюпке, бившейся об уже низкий борт судна, другие спешили связать и сколотить плот из пустых бочек и брусьев с досками. Этих было меньше. Были ещё раненые. Эти вопили, умоляя не бросать их.

Хуан тащил капитана за руку, спешил к трапу. Очередная волна прокатилась по палубе. Их сбило с ног, завертело, ударило о что-то твёрдое. Барахтаясь у фальшборта, они с трудом поднялись. Капитан ругался, второй матрос с трудом встал. Капитан едва мог идти. Сильно ушибленное бедро заставляло его хромать.

— Быстрей! — Заорал Хуан. Схватил сундук капитана, вырвав его у него из ослабевших рук. — Судно скоро пойдёт ко дну! Или нас смоет к чёртовой матери! Сеньор, поспешите! Всего полтора десятка шагов!

Капитан только изрыгал проклятья и с трудом продвигался вперёд. Хуан за руку тащил его, а второй матрос подставил плечо, хоть сам едва передвигал ноги. Палуба уходила из-под ног, волны постоянно заливали её, пенные хлопья затрудняли дыхание.

Хуан решительно поставил ногу на перекладину трапа. К нему протянулись руки, пытаясь принять сундук капитана. Он его не отдавал, полагая, что это его единственная возможность покинуть тонущий корабль.

Всего три перекладины трапа — и он в шлюпке. Бросил сундук, протянул руку капитану и тот свалился на матросов.

— Отваливай! — Дамаш стоял на корме, держа рычаг румпеля. — Бей по голове!

Это относилось к матросу прыгнувшему в шлюпку и упавшего в воду. Бить не пришлось. Его тут же затянуло под корпус судна. Кто-то с борта бросил брус. Он угодил помощнику в плечо. Тот выронил румпель, согнулся, а шлюпка вильнула к судну. Одно весло сломалось. Поток отборной ругани едва мог просочиться через грохот бури.

Пилот Жоан оттолкнул помощника, выровнял шлюпку, и она отошла от судна. Огромный вал перекатился через низко сидящий корпус корабля, поднял шлюпку и с высоты все увидели, что на палубе осталось совсем мало матросов. Всех побитых смыло, и никто не показался в пенных водах у борта.

О неграх никто не вспомнил. Они уже не кричали. Трюм был заполнен водой почти полностью и нос уже погрузился в пучину.

Хуан успел заметить, как четверо матросов столкнули недостроенный плот в воду. Они держали тросы и прыгали на плот или в воду. Плот отвалил, грозясь развалиться под ударами волн.

Шлюпка свалилась в провал между волнами, и плот исчез из глаз за пенным гребнем, с шипением надвигавшемся на корму. Казалось, что он вот-вот накроет утлую шлюпку, поглотит и уничтожит. Но вал подхватил её, залил водой и пронёсся дальше.

— Черпай воду! Отливай, будь вы прокляты, требуха акулы! — голос капитана прорвался сквозь грохот и вой ветра и волн.

Хуан торопливо черпал воду деревянным ведром. Бросил взгляд в сторону тонущего корабля и не заметил ничего. Только мелькнул на миг плот с матросами. И показалось, что их уже не четверо.

Ветер медленно утихал. Однако волнение продолжалось очень сильное. Шлюпку постоянно заливало. Сломанное весло заменить было нечем.

Фигейра полагал, что дня через два они должны достичь побережья Африки.

— Это может быть где-то в районе южнее Луанды, — предположил пилот. — Не более сотни легуа на юг, — уточнил он.

— Не слишком ли ты далеко на юг нас определил? — с недоверием спросил капитан. — Вроде-не так долго мы шли в этом направлении.

— Это можно проверить некоторое время спустя, сеньор капитан. А пока не лучше ли организовать смены гребцов?

Капитан посмотрел на пилота с удивлением, граничащем с яростью. Его нога, по-видимому, сильно его беспокоила, и он был взвинчен и раздражён.

— С каких это пор ты вздумал поучать меня?

— Это не то, что вы думаете, сеньор капитан, — спокойно ответил Фигейра. — Мы в плачевном положении и никто не хочет пойти на корм рыбпм. Потому стоит подумать и о людях.

— Это люди? — обвёл капитан рукой матросов. — С каких это пор ты стал считать их людьми?

— Сеньор, не рекомендую пускаться в споры сейчас, при этих, как вы выразились, не людях, сеньор. Это может не понравиться им, — Фигейра кивнул в сторону матросов.

Капитан вскочил, но тут же со стоном упал назад. С ногой было что-то не очень хорошее. Фигейра заметил:

— Вам лучше лежать спокойно, капитан. Делио сильно зашибся, и вряд ли в состоянии взять на себя руководство, сеньор. Остаюсь я. Предлагаю смириться с этим и принять во внимание, капитан.

Фигейра говорил спокойно, не повышая голоса, всем видом показывая, что у него в руках фактическая власть. Матросы одобрительно посматривали на него, тайно радуясь унижению капитана.

Пилот деловито распределил матросов на смены по числу вёсел, просмотрел провиант и воду. Сейчас было довольно прохладно и воду можно экономить.

— Еды нам может хватить на пять дней, а воды… если не будет жары, то на столько же, — Фигейра уселся на корму и взял в руки румпель.

Он долго всматривался в пасмурное небо. На реплики капитана не обращал никакого внимания, помощника предложил осмотреть Хуану, сказав уверенно:

— Ты, сдаётся мне, лучше всех справишься с этим. Лишь бы кости были целы.

Хуан с удивлением перебрался на корму. Делио Дамаш сидел на дне. Страдальческое лицо выражало покорность судьбе. Он даже не обращал внимания на то, что сидит в воде. Матросы черпали вяло, а гребни волн ещё обильно и часто отпускали большие порции воды.

— Сеньор, дайте я посмотрю, что у вас, — обратился Хуан к помощнику. — Худо дело, сеньор. Перелом явный. Ключица с вмятиной и остро прощупывается. Хорошо бы поставить на место и крепко перетянуть тряпицей.

— Так делай это, — бросил Фигейра.

— Больно будет, сеньор! Надо подержать его.

— Возьми пару матросов! Только делай, делай!

В словах Фигейры слышалось раздражение.

Хуан ещё раз осмотрел перелом.

— Сеньор, — обратился он к помощнику, — терпите. Будет больно. Только не дёргайтесь. Лучше кричите погромче. Это помогает. Ему бы вина дать побольше, — поднял он голову на пилота.

— Возьми, да осторожнее. Не пролей. Качка сильная ещё.

Дамаш затравленно смотрел на Хуана. В глазах стоял страх боли и мольба не делать её.

— Ребята, держите сеньора, — приказал Хуан, принял пустую кружку из руки помощника и прицелился руками. Было страшновато. Уверенности он не чувствовал и руки слегка дрожали.

Он запустил пальцы немного под ключицу. Дамаш взвыл. Пот брызнул по всему телу, но Хуан уже спешил, боясь и волнуясь. Он приподнял кость, подержал так, соображая. Дамаш прерывисто дышал, пот катил с него и он мелко дрожал.

— Дайте тряпочку помягче! Надо подложить под косточку!

Тряпочку он осторожно затолкал в ямку под ключицей. Вопли помощника никого не трогали. Его крепко держали.

— Нужно обломок весла, подпереть комок тряпки, — распорядился Хуан. — Обстрогать надо! Не этот же чурбан ставить!

Пока строгали палку, Хуан осторожно подталкивал тряпицу всё выше. Ему подали обструганную палку. Он примерился к поясу помощника и комку тряпки. Показал длину и сказал:

— На конце сделать глубокую борозду. Чтоб крепче держалась на поясе, — пояснил он и сам удивился своей находчивости. — А вверху для бечёвки прорезать ровчик!

Матросы удивлялись, но исполняли всё торопливо.

Бечёвку Хуан крепко примотал в ровчике, другой конец упёр в широкий кожаный пояс помощника, посмотрел, словно любуясь, и начал туго обматывать полосками парусины тело, вместе с палкой. Когда закончил, бечёвку тщательно пропустил по плечу и также крепко привязал к поясу за спиной.

— Господи! Неужели сделал? — Хуан сам сильно вспотел, хотя холодный ветер обдувал мокрую одежду и сильно холодил тело.

Дамаш в изнеможении, с бледным лицом и каплями пота на лбу, трудно дышал и постанывал.

— Делио, ты должен поблагодарить Хуана! — серьёзно заметил Фигейра. — Я в нём не ошибся. Наш лекарь, царствие ему небесного, не сделал бы лучше!

Помощник не ответил. Он был слаб и боялся шевельнуться.

— Сеньор, — обратился Хуан к помощнику, переведя дух, — теперь старайтесь не шевелиться. Это будет трудно, но необходимо. Если что надо, то сейчас же говорите нам. Мы поможем. Хотя бы с недельку нужен полный покой.

— Какой покой, когда такая качка, — буркнул капитан. Он просительно смотрел на Хуана. — Может, меня посмотришь, а? Нога здорово болит.

— Да что я понимаю в этом, сеньор капитан? Это я просто с перепугу так!

— Хватит болтать! Смотри! — капитан стал стягивать с себя штаны.

Огромный синяк красовался на середине бедра. Местами из царапин сочилась кровь. Морская вода беспокоила ранки.

Хуан осторожно потрогал синяк, ударил ногой по пятке капитана, спросил:

— Больно, сеньор?

— Чуточку. А что?

— Ничего страшного, сеньор капитан! Скоро пройдёт. Похромаете и всё!

— Ты так думаешь? А боль? Она долго будет мучить меня?

— Дня два будет больно. Потом пройдёт, сеньор капитан. Простой ушиб. Сильный, но ушиб. Кость цела, а это самое главное.

— Нацеди нам кружечку вина, парень! Я дозволяю.

— Сеньор, прошу не нарушать установленный порядок, — спокойно, но настойчиво проговорил Фигейра. — Пить будем только перед сном.

— Ты одурел. Фигейра? С кем говоришь?

— Капитан, вы больны и не можете отправлять свои обязанности. Я их взял на себя, извольте подчиниться. Мы теперь не на судне и все должны иметь равные обязанности и права.

Матросы заулыбались на эти слова. А капитан побагровел, хватил рукой рукоять шпаги. Хуан положил руку на руку капитана, проговорив тихо:

— Сеньор капитан! Успокойтесь! Вам необходимо соблюдать покой и не волноваться по пустякам. Вам же будет лучше, сеньор.

— Пошёл к дьяволу! Кто тут капитан?! Я вам приказываю! Бунт?! На виселицу вас отправлю! — он задохнулся гневом, замолчал, тяжело дыша.

— Послушайтесь Хуана, сеньор, — проговорил мирно Фигейра. — Он у нас вполне заслужил того, чтобы его хоть иногда послушать. Успокойтесь, сеньор.

Дон Тео Бойя злобно сверкнул глазами, засопел, но отвечать не стал. Молча натянул мокрые штаны и поудобнее уселся на банку спиной к помощнику.

Приближался вечер. Ветер перерос в свежий, подгонял шлюпку дальше на юго-восток, ближе к побережью Африки. Горизонт помаленьку очищался от туч.

Четвёртой день склонялся к вечеру. Берег ещё не появлялся. Солнце палило с чистого неба, а вода слишком быстро исчезала из бочонка. С едой было лучше, но и она подходила к концу. Ещё день-два — и её не станет вовсе.

— Никто не подумал о парусе! — брюзжал капитан и зло глянул на Фигейру. Тот ничего не ответил.

Дамаш уже немного ожил. Ключица болела терпимо, качку он выдержал хорошо, но неподвижность убивала его. Матросы постоянно помогали ему или повернуться, или поменять положение, или ещё что. Они злились и ворчали.

По предложению Фигейры гребли неторопливо и не всё время. Он полагал, что течение в этом месте должно прибить шлюпку к побережью. Но земли пока что видно не было.

Зато один из матросов, с высоты банки, что делалось довольно часто, обозрел горизонт и радостно закричал:

— Парус! Вижу парус! Судно в легуа за кормой! Давай белую тряпку на весло! Будем махать.

Все вскочили по местам на банки и увидели на горизонте беловатое пятно парусного судна. Оно шло на юг.

— Тут нам делать нечего, как попытаться привлечь к себе внимание, — проговорил капитан. Он тоже поднялся и с жадностью смотрел на судно, что-то про себя шептал. Глаза заблестели, а губы скривились в хищную гримасу. — Теперь и пираты нам сойдут за благо.

Кто-то снял с себя рубашку, привязали её к веслу и стали махать её в разные стороны. Фигейра заметил саркастически:

— Чего надрываться? С такого расстояния никто нас не заметит. Поберегите силы, когда судно приблизится. Может, придётся поработать на вёслах.

— И то верно, — согласился один из матросов. — Садись, ребята. Часа два можно спокойно посидеть. Глотнуть бы по этому случаю, а, капитан?

Все с жадным любопытством смотрели на капитана. Тот молчал, потом кивнул согласно, заметив со злорадством:

— Надеюсь, наш пилот не будет возражать?

— Не будет, капитан, — коротко ответил Фигейра.

Он был сосредоточен, лицо закаменело и побледнело. Он неторопливо развернул шлюпку, приказав двум матросам немного погрести. Пилот поджидал случая и времени, когда потребуется поработать вёслами.

За час до захода судно настолько приблизилось, что можно было определить, что это португальское, тяжело груженное. Оно медленно спускалось по ветру к ним. Паруса подняты на всех трёх мачтах.

— Ребята, судно идёт мористее нас, — сказал Фигейра с беспокойством. — Пора браться за вёсла. Ещё полчаса, и оно может поравняться с нами. А заметят ли нас? Давай, навались!

Шлюпка взяла на юго-запад с тем, чтобы перерезать или хотя бы приблизиться к курсу встречного судна.

Матросы не ленились. Шлюпка довольно споро продвигалась вперёд. Матросы по очереди брали весло и махали рубашкой, привлекая людей корабля.

Прошло больше четверти часа, а на судне их не замечали. Оно скоро пройдёт в четверти мили от них и это больше всего злило людей в шлюпке.

— Какого дьявола они нас не замечают? — капитан сам хватал весло и с остервенением махал им. Матросы хором орали, двигались по шлюпке, всячески стараясь привлечь к себе внимание.

— Проклятье! Они проходят мимо! Они не хотят нас подобрать! Что это за капитан там на судне? — Бойя чуть не плакал, грязно матерился, посылая на голову того капитана все проклятья всех морей.

— Они прошли мимо! — помощник горестно крестился, шепча молитвы.

— Да нет же! Глядите! Реи уже обрасопили! — орал благим матом матрос, радостно указывая пальцем на проходящее судно.

— Верно, ребята! Они ложатся в дрейф! Навались, матросики! Нас всё же заметили! Возблагодарим Господа нашего Иисуса Христа и Николая угодника, нашего покровителя!

Матросы орали, приплясывали, часто менялись с гребцами. Шлюпка довольно быстро приближалась к судну. Оно же ещё некоторое время шло по ветру и с наступлением сумерек могло пропасть в ночной темноте.

— Не волнуйтесь, ребята, — успокаивал матросов Фигейра. — Они обязательно будут сигналить нам фонарями. Погода достаточно тихая и мы их нагоним.

Фонари действительно зажглись. Матросы выбивались из сил, налегая на вёсла. Хуан сильно устал, но продолжал работать с одержимостью остальных.

— Эге-гей! В шлюпке! Кто такие?

— Они нас окликают! — капитан сложил ладони рупором и прокричал в ответ:

— Я капитан Тео Бойя! Моё судно затонуло в шторм! Со мной матросы!

— Подгребайте быстрее! Мы и так задержались из-за вас! Подходите поближе! Мы посветим вам у штормтрапа!

Матросы с радостными лицами обнимали спасателей. Все говорили и никто не хотел слушать.

Бойя приосанился, старался не хромать. Он жал руку капитану, помощникам и просил побыстрее определить их на ночлег.

Спасённых накормили, напоили. Остальное они должны были сами себе найти. Ночи ещё не так холодны и спать на палубе им не привыкать. Это лучше чем качаться в вонючем душном и тесном помещении под баком. Им раздали куски старой парусины, и это уже было богатством.

Бойя устроился с капитаном судна. Помощник и пилот поместились со своими коллегами, благо они никогда не оказывались в каютах все вместе.

Утром капитан вызвал Фигейру к себе в каюту. Там сидел Бойя и настороженно смотрел на вошедшего.

— Садитесь, сеньор Фигейра, — предложил капитан судна. — Вот ваш начальник предъявляет вам обвинение в бунте. Что вы можете на это возразить?

— Всё, сеньор капитан. Дон Тео Бойя был ранен и не мог руководить спасением людей. Помощник Дамаш с переломом ключицы. Остался я. Кто же должен стать во главе шлюпки, сеньор капитан?

— Дон Тео, вы не говорили о своём ранении.

— Какое ранение? Просто слегка ушиб ногу. Чепуха, чёрт возьми!

— Однако, дон Тео, вам матрос Хуан де Варес запретил двигаться три дня. Вы и сейчас хромаете и ваш синяк до сих пор не сошёл. Сеньор капитан, — повернулся Фигейра к командиру судна, — вы сами можете убедиться в правоте моих слов. Стоит только посмотреть его ногу.

— Ладно, ладно, дон Жоан. Не будем столь щепетильны. Мне кажется, что здесь ничего страшного не случилось. Вы благополучно оказались на борту моего судна, и я рад вас здесь приветствовать. Кстати, что это за матрос, как его? Что лечил вас, капитан, и вашего помощника? Он дворянин?

— Он так представился, — поспешил ответить Фигейра. — И я ему верю. Мы его подобрали недалеко от побережья Венесуэлы в Карибском море. Он едва спасся после нападения на его судно английских пиратов.

— Это верно, сеньор капитан, — согласно кивнул дон Тео. — Мы знали о разбойничьих нападениях англичан. Сами опасались подобного. Но Бог миловал! — капитан истово перекрестился.

— Дон Тео, я считаю инцидент исчерпанным. И мне хотелось бы поговорить с этим матросом. Хуан?

Дон Тео согласно кивнул. Он был разочарован, не скрывал этого, но капитан судна был иного мнения. Дел у него хватало и без мелких склок. Он лишь спросил, обернувшись к Бойя:

— Вы не будете возражать, если я использую ваших людей на своём корабле?

— Ради Бога, сеньор! Прошу даже не спрашивать. Мы и так обязаны вам жизнями. Обещаем поставить свечи в ближайшем храме и заказать здравицу в вашу честь, дорогой наш спаситель.

Хуан предстал перед капитаном с откровенным недоумением и вопросом в глазах. Он стоял на пороге и ждал.

— Слыхал, что вы отлично справились с ранеными, — начал капитан. — У нас нет на борту лекаря. Не согласились бы вы занять эту должность? Мне сказали, что вы дворянин. Это правда?

Хуан внимательно слушал. Он не всё понимал. Лишь основное. Ответил:

— Я ещё очень плохо говорю по-португальски. Понимаю, и то не всё, а говорить… Простите, сеньор капитан.

— Так вы испанец? — воскликнул капитан на испанском с сильнейшим акцентом.

Мимикой Хуан подтвердил слова капитана.

— Это не имеет значения. Особенно теперь, когда моя страна находится под испанской короной. Это вас не смущает, дон Хуан? — и получив утвердительный кивок, продолжил: — Кстати, что это за история с вашим капитаном и его пилотом? Прояснить можете?

— Простите, сеньор капитан, но это не моё дело. Одно могу сказать: дон Фигейра всё делал правильно, как я понимаю. Это не очень понравилось моему капитану.

— Я так и подумал. А относительно моего предложения? Ваш ответ!

— Я никакого отношения к лекарской работе не имею, сеньор. Случайно я подчинился приказу сеньора Фигейры, вот и всё! Уверяю вас, сеньор!

— Бросьте болтать несуразицу, милейший! С такой работой простофиля не мог бы справиться. Да ещё в штормовую погоду в шлюпке. У вас будет хоть крохотная, но каюта. И денег до Каликута подзаработаете. Беритесь, мой милейший дон Хуан. Я вас поддержу.

Хуан долго думал, сильно удивлялся предложению. Потом вдруг подумал:

«Почему нет? Сотни лекарей понимают в лечении не больше меня. Тем более что я предупредил в своей беспомощности во врачевании. Пусть будет по его разумению!» А вслух молвил:

— Я вас предупредил, сеньор капитан. Но, если вы продолжаете настаивать, то я принимаю ваше предложение.

— Вы мне положительно нравитесь, дон Хуан. Я рад, что сумел вас уговорить. Так вы действительно дворянин?

— Полагаете, что я обманщик? — встречно вопрошал Хуан.

— Нисколько! Теперь я не сомневаюсь, дон Хуан. Идите к помощнику. Он покажет вам ваше новое жильё. Вы не поинтересуетесь об оплате?

— Я бедный человек и буду рад любой, сеньор капитан, — скромно ответил Хуан. Поклонился, вспоминая этикет.

Помощник капитана удивился словам Хуана, но обсуждать ничего не стал. Представился с несколько пренебрежительным видом:

— Кловис Невес ди Морел.

— Хуан де Варес, — поклонился Хуан с открытой улыбкой, в которой при желании можно было обнаружить иронию. — Здесь имеется инструмент и разные зелья? Я имею в виду мою каюту, дон Кловис?

— Я этим не интересовался. Полагаю, что что-то должно быть. Идёмте, дон Хуан, — проговорил дон Кловис с подобной усмешкой.

Тёмная конура без окна показалась Хуану крысиной норой. Но это была всё же не голая палуба или грязная общая ночлежка с гнилыми тряпками на заплёванном полу с несколькими гамаками.

Хуан поблагодарил помощника, осмотрелся. Огарок свечи, оплывший и пыльный, разгорался трудно. Он осветил узкий топчан с соломенным матрасом, изъеденный мышами, одеяло. Что больше всего удивило Хуана, так это подушка, набитая морской травой в засаленной наволочке неопределённого цвета.

Крохотный стол, табурет и костыль в углу с отполированной ручкой. Видно было, что эта собачья конура давно оставалась пустой.

Пошарив под топчаном. Хуан нашёл сумку. В ней он обнаружил несколько маленьких ножей отличной стали, щипчики, ножницы, пинцеты и крючки из стали. И ржавая тонкая пила-ножовка. При виде этого инструмента, поняв его предназначение, Хуан затаил дыхание.

В сумке было несколько бутылочек с какими-то отвратительно пахнущими снадобьями. Были какие-то порошки, кристаллы и несколько скатанных полосок белого полотна.

Хуан со страхом взирал на это лекарское богатство. Он понятия не имел, как всем этим пользоваться и против чего применять. На дне сумки он нашёл то ли тетрадь, то ли книжку с непонятными письменами. Буквы были обычные, однако попытка их прочитать ничего не дала. Язык был незнаком Хуану.

Это ещё больше обескуражило Хуана. Он почувствовал полную несостоятельность, страх и разочарование. Что он мог со всем делать? Как разобраться с текстом, который наверняка содержит пояснения ко всем этим премудростям из сумки? Но где найти человека, что сможет прочитать и разъяснить прочитанное?

Ответа на все эти вопросы Хуан найти не мог.

Он перетрусил матрас, подушку и одеяло. Открыл дверь и не закрывал её до ночи, когда собрался ложиться спать.

И как не отвратительна, казалось бы, была его постель, он с наслаждением растянулся на этом грязном ложе. Давно он не отдыхал так хорошо!

Ди Морел встретил утром Хуана непонятной улыбкой. Было в ней что-то, что не понравилось Хуану. И он ответил своей улыбкой, придав лицу глуповатое, простецкое выражение, заметив:

— Дон Кловис что-то хотел бы мне сказать?

— Только то, что мне приятно вас видеть, Хуан де Варес, — в этих словах Хуану почудилась насмешка. Хотя злобы и особой неприязни не заметил.

— Рад слышать, сеньор. Не сочтёте за нескромность ответить на один вопрос, дон Кловис ди Морел?

— Я слушаю. Задавайте.

— Куда держит курс наше судно?

— Вы разве ещё не поняли? В индийский порт Каликут. Везём продовольствие и припасы к оружию. Вы удовлетворены?

— Почему же идёте одни? Не опасно ли? Несколько дней назад прошёл целый караван судов. Это до шторма и нашего несчастья.

— На островах ремонтировались, сеньор, — опять улыбнулся помощник скептически, вроде бы со значением.

— Спасибо, дон Кловис. Вы очень любезны, — и Хуан отошёл к фальшборту посмотреть море и погоду.

Теперь Хуан получал офицерскую еду, и это лишний раз показало, как хорошо быть хоть маленьким, но начальником.

За обедом Хуан оказался рядом с Кловисом. Они переглянулись, и Кловис с неизменной улыбкой спросил:

— Как идут лекарские дела, дон Хуан?

— Плохо, — коротко ответил Хуан. — Ничего понять не могу, хоть бы можно было прочитать написанное на банках. Но особенно в тетрадке. Ума не приложу, что делать!

— Наш бывший лекарь был грамотным человеком. Да Бог прибрал его. Похоронили на островах. Теперь почти месяц никого у нас нет. Однако я мог бы вам помочь, сеньор. У меня скоро вахта и я жду вас на полуюте.

— Огромное спасибо, дон Кловис! Я буду вашим должником!

Час спустя Хуан с сумкой и тетрадью был на полуюте. Помощник значительно прохаживался по палубе, поглядывал на горизонт, на компас в нактоузе, оглядывал паруса и встретил Хуана с улыбкой.

— Давайте посмотрим, сударь мой!

Он долго листал страницы, некоторые читал. Потом закрыл тетрадь, посмотрел на Хуана серьёзно, проговорил:

— Очень мудрёно, мой друг! Очень! И вам будет трудно осилить эту науку.

— Я буду прилежным учеником, дон Кловис. А что написало на баночках?

После недолгого чтения ярлыков, Кловис сказал с уверенностью:

— Вот здесь мазь при суставных повреждениях. Запоминайте. Это микстура при кашле и простудах. А это останавливает кровь при ранениях. Это дают от рези в животе.

— Не так быстро, дон Кловис! Я не могу так быстро это запомнить. Прошу простить меня.

Они ещё с полчаса занимались баночками и бутылочками.

Хуан шептал по нескольку раз предназначение той или другой банки, пока в голове не затрещало и она начала болеть.

— Спасибо за науку, сеньор! Но я больше ничего не могу воспринимать. И не сердитесь на меня, прошу вас!

— Ничего! Мне даже приятно было заниматься с вами. Всё время быстрее у меня прошло. Обращайтесь и дальше ко мне. Буду рад помочь.

Хуан уже в каюте вновь разложил снадобья на столике и повторил то, что запомнил. Злость вдруг охватила его. Он с ненавистью оглядел ряды банок, хотел всё смахнуть на пол, но передумал. Лёг на койку и задумался над превратностями своей судьбы.

Мысли перескочили на сведения о курсе судна. Значит, он побывает в Индии? «Кто бы мог подумать, что меня забросит судьба в такую даль! Сколько же времени плыть в эту Индию?» — подумал Хуан и жуть закралась в его душу.

— Как тогда мне вернуться назад? — чуть не вскрикнул он в отчаянии.

Потом мысли спутались и сон сморил его. Усталость многих дней давала о себе знать.

— Вот он, мыс Бурь! — воскликнул дон Кловис. Он протянул руку в сторону смутно видневшегося на горизонте берега. — Теперь он называется Мыс Доброй Надежды, мой друг, — и обернулся к Хуану, стоящему рядом.

— Для чего так изменили название? — Спросил молодой человек.

— Это наш король так пожелал. Это был путь в Индию, куда так стремились наши моряки, купцы и король Жоан Второй. Он надеялся, что этот мыс станет счастливым для достижения Индии.

— Что, здесь часты бури? — Поинтересовался Хуан.

— Очень часты, сеньор. Так что нам пока везёт. Бури нет, но ветер свежий. Дальше может быть хуже. Место здесь плохое. Течения и ветры встречаются и разгоняют огромную волну. А ветры дуют почти постоянно сильные, крепкие.

— Вы уже плавали здесь?

— Это мой первый рейс в Индию. Раньше я плавал только у родных берегов. Да у меня появился хороший протеже. Мой тесть приближен к морскому ведомству. Вот и устроил меня помощником до Индии.

— Хотите остаться там?

— Посмотрю. Сейчас в Португалии создать состояние почти невозможно. Испанцы всё прибрали к рукам. Да и Португалия стала не та. Многие земли у нас отняли, собственно, как и саму Португалию. Может, в Индии мне повезёт.

Хуан со всё возрастающим интересом поглядывал на этого тридцатилетнего моряка и раздумывал, как использовать его для возвращения в Карибское море.

Встречные ветры вынудили судно далеко уйти к югу. Здесь ледяные ветры делали своё дело. Люди поголовно простужались, болели, и у Хуана оказалось масса работы. Он вспоминал того мрачного сквернослова лекаря, что лечил у него лихорадку и раны на голове и боку. Вспоминал подсказки помощника, но всё же часто его усилия не приносили облегчения людям.

Потом на ум пришли старые воспоминания. Он понял, что эти снадобья давно состарились, прокисли и кроме вреда ничего причинить не могут. Тщательно проверил настои и почти все вылил за борт.

И всё же матросы на него не жаловались. Хотя четверо уже нашли успокоение в морской пучине, но некоторые выздоровели. Хуан сам удивлялся этому, приписывая это крепости организма матросов.

Прошли мыс Игольный, вышли в Индийский океан, и ветер вновь отбросил судно за мыс и дальше на юг.

— Так можно пробиваться на восток целый месяц! — жаловался помощник дон Невес. — Это я прочитал в лоциях и трактатах видных мореходов. Гиблое место, скажу я вам, сударь.

Помощник не упускал случая подсмеяться над Хуаном, позволял себе иронию, но отношения у них развивались странные. С одной стороны Кловис помогал Хуану, с другой они постоянно беззлобно подшучивали друг над другом. Больше в этом преуспевал дон Кловис Невес ди Морел. И Хуана это нисколько не оскорбляло или унижало.

— Знаете, сеньор помощник, — как-то раз заметил Хуан, — охота мне поделиться с вами своими размышлениями. Но сначала я хотел бы поведать вам мои приключения с одной сеньоритой.

И Хуан подробно рассказал про странные отношения с Габриэлой. Пришлось немного опустить некоторые нюансы, но в основном его рассказ изобиловал подробными описаниями.

— Прежде всего, мой друг, — улыбнулся Кловис, — предлагаю перейти на «ты». Не возражаете?

Хуан приподнял брови, усмехнулся и согласился. Они выпили по кружке вина и Кловис сказал с некоторым сожалением:

— Значит, ты вначале похитил её ради выкупа для своей хозяйки?

— И общем так. Но потом неожиданно страсть обрушилась на меня. Но не я начал первый. Она была для меня слишком высоко, и я просто не осмелился бы предложить себя.

— Скромничаешь? Бывает. И как же потом? — глаза дона Кловиса загорелись.

— Никак. Потом мы постоянно ссорились. Я много раз говорил, что не люблю её. Она это принимала, а потом всё начиналось сначала. Однажды я её едва не прирезал. И тут же мы опять отдались друг другу. Что-то странное происходило с нами. Я её ненавидел и в то же время горел страстью к ней.

— А она как же?

— В том-то и дело, что она всегда первая и делала шаг. Я по глазам её это видел, и меня охватывало чувство, с которым я не мог бороться. Что это?

— Знаешь, Хуан, женщины загадочный народ. Их трудно понять иногда. Но она тебя выдала своим родственникам?

— И не подумала. Правда, они сами всё узнали, когда я её чуть не зарезал.

— Должен признаться, Хуан, что у тебя было действительно знатное приключение. И потом никакого продолжения?

— Мы расстались. Произошло много такого, что заставило меня скрыться. Тут ещё одно было, но это уже совсем другое, Лов

— Другое? У тебя так много всего было! Расскажи!

Приятели выпили по нескольку глотков вина.

— У моей хозяйки была внучка. Красивая мулатка. Почти белая. И она откровенно влюбилась в меня.

— Опять любовная интрижка? Занятно!

— Как раз наоборот! Ей всего одиннадцать лет, Лов. Но мы связаны через её бабку обязательствами. Я обещал помочь девчонке создать хорошую жизнь. А бабка её, как и отец, умерли. Но тут ещё то, что эта Габриэла оказалась сестрой той девчонки. И одна знает об этом, другая, меньшая, ничего не подозревает. А теперь она одна и я ничем не могу ей помочь. Можно было б бросить о ней думать, однако что-то меня заставляет так не поступать.

— А ты хоть что чувствуешь к этой сеньорите?

— Кто его знает? Сам ничего не пойму. Но что-то имеется. Я это знаю!

После этого вечера молодые люди по-настоящему подружились. Им вдвоём хорошо и интересно. Они могли поведать друг другу сокровенное. И всё же Хуан кое-что оставлял, ему не хотелось полностью открываться. Казалось, что так он может попасть в зависимость от португальца, а с этим он мириться не хотел.

Тем временем капитан всё же сумел преодолеть встречные ветры и штормы. С уверенностью он вёл корабль к экватору. Становилось теплей. Больных было уже меньше. Но и лечить было нечем. Никаких микстур и мазей больше не было.

За эти полтора месяца Хуан здорово научился делать вид мудрого лекаря. Такое поведение нисколько не помогало больным, и всё же как-то действовало на матросов и они выздоравливали.

Глава 3

Оставив по левому борту остров Минико, судно с большими трудностями пошло на норд-ост. Вскоре на горизонте показался парус. Два корабля спешили навстречу. Скоро стало ясно, что это португальские суда. Два купца довольно быстро приблизились, обменялись салютами.

Капитаны приказали лечь в дрейф. От одного из купцов отвалила шлюпка.

Сам капитан поднялся на палубу и, обменявшись приветствиями с хозяином, они удалились в капитанскую каюту.

— Что-то долго они там говорят, — проговорил Кловис. — И матросы не отвечают на мои вопросы.

— Наши тоже их спрашивают, — ответил Хуан. — Молчат. Что-то произошло не очень приятное.

— На побережье уже несколько лет идёт тихая война. Один местный раджа вознамерился не подчиняться нам. Но, слава Богу, нас поддержал саморин Каликута. Без его войск этот берег нам не удержать.

— Значит, об этом и должен идти разговор у капитанов.

— Наш обязательно созовёт офицеров и разъяснит положение. Мы идём одни. В трюме военный груз и он очень нужен колонии. Подождём малость.

Вскоре суда разошлись по своим курсам.

— Сеньоры офицеры! — Обернулся капитан к помощникам. — Прошу ко мне.

Дон Кловис многозначительно глянул на Хуана, пожал плечами и тронулся за капитаном.

— Сеньоры, мы должны обсудить создавшееся положение. Раджа Котты Мараккар Кунджали создал большую угрозу нам, португальцам. Его флот постоянно угрожает судоходству. Мы можем попасть к ним в лапы. Это смерть!

— А наш флот, сеньор капитан? — спросил дон Кловис. — Он не может нам помочь? Слышал, что он там очень сильный.

— Сильный! Но занят осадой крепости Котты. По этой причине флот Мараккара не может помочь мятежному радже. И рыщет вокруг, сторожа таких, как мы.

— Можно податься на север и войти в Гоа, — второй помощник скромно и искренне смотрел на капитана.

Тот задумался.

— Я и сам об этом думал. Это займёт много времени. Но даст шанс избежать встречи с быстрым флотом Кунджали. Видимо, так и надо сделать, — капитан помолчал и закончил: — Кловис. иди распорядись о смене курса. Пусть пилот Рето проложит курс, — и капитан бросил взгляд на пожилого пилота, молча сидящего на краю стола.

— Сеньор капитан, — подал голос суперкарго. — У нас мало провианта. Необходимо урезать питание.

— Печально, печально. Можешь это делать. Я даю добро. Другого нам не дано. Придётся подтянуть пояса. Ну что ж! Идите работать. Я закончил. Лишь прошу оружие держать наготове и в чистоте.

В плохом настроении офицеры поспешили по своим местам.

Гоа открылся три недели спустя. Этот отрезок пути ничего ужасного не произошло. Флот Кунджали не напал на судно, шторм не отнёс к неизвестным островам.

Сам капитан порта вышел встретить капитана. Он был рад, что одиночный корабль так удачно избежал всех опасностей далёкого пути.

Хуан получил два золотых дублона, и мог спокойно пожить в столице португальской Индии.

Всё здесь его поражало. Масса полуголых людей, закутанные в белое женщины, факиры с дудками и кобрами, слоны и коровы, свободно ходящие по улицам и рынкам. Толпы кричащих обезьян, монахи в оранжевых хламидах и смешение всевозможных религий.

Хуан не стал искать себе жилья. Денег было не так много, нужно их экономить для возвращения назад. Кловис не возражал против нахождения на борту судна.

— А вообще, Хуан, — проговорил Кловис с хитрым блеском глаз. — Я бы предложил тебе составить мне компанию.

— Что ты задумал? — удивился Хуан.

— Хуан! Тут столько интересного и загадочного! Столько восхитительного развлечения. Мне говорили ещё в Лиссабоне, что женщины тут просто бесподобны! Представляешь, как можно провести время?

— Ты ведь совсем недавно женился, Кловис!

— Я столько месяцев был в море, что больше не могусдержать себя! Да кто узнает про мои похождения? Зато как мы развлечёмся!

— Тебе хорошо, Кловис. А у меня всего два дублона. Что на них можно? А ещё путь назад. Нет, друг, это не для меня. Прости.

— Ерунда! Положись на меня. Я одолжу тебе. Отдашь когда сможешь. Женитьба дала мне достаточно, и потратиться на друга для меня будет только приятным времяпрепровождением. Соглашайся. Пять дублонов для меня ничего не значат, Хуан.

Хуан думал не очень долго. Решил, что предложение идёт от чистого сердца, согласился, заметив однако:

— Кловис, я довольно богатый человек и легко смог бы оплатить всё сам. Но все мои деньги далеко отсюда, а то, что было, у меня украли после спасения. Ещё в Вест-Индии. Я рассказывал.

— Слушай! Ведь можно предъявить счёт твоему прежнему капитану. Дону Тео! На судне он за всё отвечает. Сколько у тебя было? Я что-то не помню.

Хуан ответил. С подозрением посмотрел на помощника.

«Что у него на уме? Может, он н свои интересы преследует? Как бы дознаться?»

А Кловис с улыбкой сказал:

— Я сразу понял, что ты не простой матрос. Нечто подсказывало, что это совсем не так, Хуан. Мы можем вытрясти из твоего капитана вполне достаточно, чтобы обеспечить себе приятное проведение времени. Помнишь, я говорил, что здесь легко составить себе приличное состояние? Так я не отказался от попытки осуществить свои стремления.

— Зачем тебе это? — Удивился Хуан. — Ты ведь достаточно богат, особенно после женитьбы.

— Наивный ты человек! Достаточно богатым никогда нельзя себя считать. Будем держаться вместе, и ты не прогадаешь. Твой капитан, как я догадываюсь, сохранил свою шкатулку. А там наверняка имеется что-то звонкое и очень нам приятное. И повод имеется, — Кловис опять загадочно улыбнулся.

Хуан неопределённо пожал плечами. Предложение заманчивое, но не совсем приятное. Однако он подумал, что его ограбили, и не исключено, что к этому приложил руку и капитан. Неожиданно захотелось проверить своё предположение. И он согласно кивнул.

В городе формировалась флотилия для отправки на юг. Вице-король Франсишку да Гама всеми силами спешил помочь своему брату Луишу военной силой в воине против Мараккара Кунджали.

— Этот внук знаменитого Васко, — говорил Кловис скептически, — уступает своему деду во всём. Тут его просто не считают чем-то значительным. Просто терпят. И братец под стать ему. Вот и спешит создать брату, и себе заодно, условия для процветания.

— Слыхал, что всех португальцев в городе заставят взяться за оружие и отправить под стены Котты, — заметил Хуан.

— Это так. Стало быть, и мы легко можем попасть туда. Положение не из лучших. Но где, как не на войне сделать попытку обогатиться? А без риска в этом деле не обойтись. Не унывай! Я постараюсь устроить тебя лекарем на одно из суден. Это будет весьма полезно для дела.

Хуан не понял намёка. Кловис не стал пояснять, а Хуан побаивался спрашивать. Ему не хотелось выглядеть трусом или просто нерешительным.

И по предложению Кловиса Хуан стал каждый день посещать одного врача, у которого выуживал его секреты лечения больных и раненых.

Почти старик, врач много знал и ещё больше хотел узнать. Много общался с местными лекарями, запасался сведениями о лекарственных травах и разных снадобьях. И за три недели Хуан многое познал у этого ворчливого, но вполне доброго португальца. Звали его дон Леонел. Фамилии он предпочитал не называть.

Кловис всё же выполнил своё обещание. Хуан был назначен лекарем именно на судно, которым стал командовать уже знакомый дон Тео Бойя. Сам Кловис командовал небольшим вспомогательным судном, но брать к себе Хуана не стал.

— Тебе лучше находиться на корабле Бойя, Хуан. Это входит в мой план. Я тебя познакомлю с ним позже, — Кловис многозначительно скривил лицо.

— Мы будем общаться? — с надеждой спросил Хуан.

Ему не очень нравилась роль лекаря. Даже совсем не нравилась. Но отказаться от данного обещания он всё же не решился.

Капитан Бойя встретил Хуана с удивлением.

— Вот уж не ожидал тебя у себя на судне, Хуан. Кто это тебя мне всучил?

— Распоряжение капитана порта, синьор капитан, — скромно ответил Хуан, ожидая распоряжений.

— Весьма странно. Ну да ладно. Ты хоть что-то знаешь в лекарском деле? Я в этом сильно сомневаюсь. Ты не очень себя проявил, как мне известно.

— Я это время много занимался у врача Леонела, сеньор капитан. От него многое узнал. И лекарствами обзавёлся, — Хуан потряс перед собой увесистой сумкой. — Надеюсь быть вам полезным, сеньор.

— Не хотел бы я воспользоваться твоими услугами. Вот Дамаш тебе должен быть благодарен. Тут я ничего сказать против не могу. Дело ты сделал хорошо. Иди к нему, он тебе выделит угол.

Делио Дамаш уже выздоровел. Ключица срослась ещё на судне, при подходе к Гоа. Все повязки с помощника были сняты.

— О! Хуан! — дон Делио расплылся в улыбке. — Очень рад, что ты снова на нашем судне! Вернее со своей командой. Их, правда, осталось не так много, но всё же. Идём в каюту, сеньор лекарь! Ха! Чудно тебя видеть в этом качестве. Прежде я полагал, что это простая блажь капитана. Однако, похоже, что тебе и впрямь понравилось быть лекарем.

— Ничуть, сеньор помощник! Наоборот. Какой я лекарь? Но рекомендация капитана сильно повлияла на моё назначение. К тому же сейчас их так недостаёт, что и я сгодился.

Немногие матросы из старой команды встретили Хуана недоброжелательными ухмылками. Им было завидно, что этот доходяга выиграл для себя нечто большее, чем голые доски палуби и гнилую солонину с червивыми сухарями.

Вскоре флотилия вышла в море. Перед Коттой встретили часть флота Мараккара Кунджали. Те бой не приняли. Их быстроходные галеры и парусно-гребные суда легко ушли от флотилии португальцев.

Крепость Котты была обложена португальцами и их союзниками каликутцами. Это было удивительно, но именно так обстояли дела.

— Вот как бывает, Хуан, — говорил дон Делио, когда их судно стало на якоря на внешнем рейде порта. — Этот саморин ещё со времён Васко был нашим яростным врагом. А вот теперь, боясь возвышению этого Кунджали, прибежал к нам, стал верным союзником. Дурак безмозглый!

— Сеньор, вы вроде бы осуждаете его? спросил Хуан с сомнением.

— С чего бы это я так думал? Ничуть! Просто непонятно, как умней человек может доверять нам, португальцам. Мы их столько раз дурили, а они из страха за свою власть готовы продать всё в их ничтожных княжествах.

— Я слышал, что этот Мохаммед был у каликутского саморина главным адмиралом. Это верно?

— Абсолютно! А теперь он самостоятельный раджа крохотного княжества, возомнивший себя в силах противостоять нам, португальцем! Глупец! Его вокруг никто почти не поддерживает. Все боятся нас, как огня.

— Вы так сильны, сеньор?

— Сильны? Помилуй, Хуан! Эти болваны сами дают нам в руки власть, земли, рабов и все богатства их щедрой земли. Лишь бы сохранить хоть какую-то свою власть, хоть как-то возвыситься над другими. Мы непобедимы! Мы хитрей их, подлей, лживей!

— А Испания? Она ведь теперь владеет Португалией? И ещё Нидерланды. Слыхал, что они всё чаще вторгаются в ваши владения.

— Ты забыл ещё англичан. Вот эти враги для нас самые опасные. Их просто так не проведёшь. Они сами кого угодно обманут. Тут мы, скорее всего, и проиграем. И мы, и Испания уже не те могучие державы, какими были сто лет назад. Наше богатство нас развратило, и скоро мы скатимся на самый низ.

— Откуда такие мрачные взгляды, дон Делио? Вот уж не ожидал такое услышать от истинного португальца!

— Так уже многие думают, Хуан. Мы пренебрегли собственным развитием, полагая, что наше золото всё за нас решит. Оно кончилось, и мы остаёмся у разбитого корыта.

— Неужели дела так плохи, дон Делио?

— Именно так, мой друг! Мы больше не поднимемся. Наше время прошло. У нашего врага сторожит нас другой враг, и этот враг не будет столь глуп, как эти глупые раджи. Они дело своё знают лучше нас. Они развивают торговлю, собственное производство товаров. Они тигры, а мы были низкими шакалами. И теперь сражаемся за куски, которые ещё у нас остались.

Хуан подумал, что вряд ли в таких условиях Кловису удастся осуществить задуманный план. Хотя… — Тут мысли потекли несколько в ином направлении. И он чётко осознал, что только откровенный грабёж, преступление даст путь к цели.

Корабли методично, но не очень интенсивно, вели обстрел крепости. На горизонте иногда белели паруса флота Кунджали. Напасть на большой флот португальцев они не осмеливались.

Прибыла шлюпка от Кловиса. Посыльный передал пакет капитану и записку Хуану. Она была написана на испанском, и Хуан смог её прочитать.

Кловис просил разведать каюту капитана на предмет поисков заветной шкатулки. Это взволновало Хуана. Душа к таким делам не лежала. И всё же Хуан задумался, как ему выполнить задуманное Кловисом.

Тео Бойя всегда запирал свою каюту, уходя по делам. Достать ключ вряд ли удастся. Разве что как-то использовать Делио. У них были хорошие отношения, и Хуан надеялся этим воспользоваться. Но были большие сомнения. Помощник может не согласиться на такую подлость и даже принять меры против злоумышленника.

«Тогда у меня остаётся один выход. Как-то надо подлить или подсыпать в еду иди питьё капитана действенное снадобье. Но такое, что не угробит человека, а лишь заставит слегка заболеть» — думал Хуан.

Он тщательно вспоминал советы и лекции врача Леонела. В них старик много раз упоминал, что почти любое лекарство может быть ядом, если не соблюдать определённых пропорций и условий.

Хуан целый вечер потратил на изучение баночек и горшочков с бумажными пакетами, пока не выбрал один пакет с порошком от желудочных колик. Он к этому времени уже знал, что надо дать, чтобы избавить человека от недуга.

В обязанность Хуана входил контроль за пищей для капитанского стола. В компании капитана всегда питались его помощники и суперкарго. Иногда приглашался и Хуан. Это было редко, но случалось.

И вот в один из ужинов, Хуан зашёл на камбуз, где специальный повар готовил кушанья для капитанского стола. У капитана была определённая посуда и особенно для питья. Его серебряный кубок для вина никто не имел права использовать. Именно этим кубком и воспользовался Хуан.

А уже ночью Хуана вызвал в капитанскую каюту вахтенный помощник.

— Капитану плохо, Хуан. Поспеши к нему. Кличет.

Хуан без лишних слов помчался к капитану, прихватив сонный порошок.

Капитан постанывал, держась за живот.

— Что с вами, сеньор капитан? — Задал глупый вопрос Хуан.

— Это ты должен мне сказать, болван! И плохо тебе будет, коль твоё шарлатанство мне не поможет!

Зажгли ещё несколько свечей, и Хуан принялся осматривать капитану язык, щупать и считать пульс и мять живот. Он знал, что делать. Дал выпить большой бокал настоя с углём, помял живот и заявил:

— У вас скопилось много газов от переедания, сеньор капитан. Скоро газы отойдут, и вы выздоровеете.

Ещё через полчаса капитану полегчало. Он взбодрился. А Хуан заявил с большой долей уверенности, что ему надо принять ещё немного настоя и поспать несколько часов.

— Когда вы проснётесь, сеньор, все боли исчезнут.

— Ты в этом уверен? Мне завтра надо быть у адмирала дона Луиша да Гама.

— Он и правда внук того самого Васко да Гама, что проложил путь сюда?

— Ты болван, Хуан! Конечно, он самый!

— Успокойтесь, сеньор капитан. Выпейте успокоительного настоя, и всё будет отлично. Вам надо хорошенько отдохнуть и выспаться. Я пока побуду рядам, дон Тео!

Капитан поморщился, выпив настой. Хуан заботливо прикрыл тело капитана прохладным шёлковым покрывалом и затворил дверь каюты, выпроводив слугу-индуса в белоснежной чалме.

Подождав с полчаса, Хуан оглядел каюту. Свечи он не задул, и света было достаточно. Хуан оглядел каюту. Он и раньше бывал здесь, но теперь он должен был найти шкатулку.

Прошло не менее получаса, прежде чем осторожные неторопливые поиски не увенчались успехом. Шкатулку он обнаружил в шкафу для одежды, упрятанной в днище. Открыть её он не смог, но этого и не требовалось. Главное было достигнуто. Шкатулка найдена.

Но очень хотелось посмотреть, там ли его перстни. Сломать замок было бы просто, но не подходило. Это легко будет замечено, и подозрение тут же пало бы на него.

На цепочке у капитана Хуан обнаружил ключ. Снять его было долом нескольких секунд. И вот шкатулка открыта. Сотни три золотых монет, куча колец, браслетов, серёжек и прочей женской дорогой мелочи. И среди этого блеска Хуан легко узнал свои два перстня.

Его охватила ярость. Захотелось тут же забрать не только свои кольца, но и всё остальное. Потом пришло успокоение и здравый смысл.

«Спокойно, Хуан! Ещё не время. Куда я денусь со всем этим? Буду ждать более удобного и благоприятного случая. И говорить обо всём Кловису совеем не обязательно», — так думал Хуан и постепенно успокоился.

Ключ был водворён на место, как и шкатулка. Капитан мирно спал.

Тем временем осада крепости подходила к концу. Штурм был назначен на пятое марта. Луиш да Гама настоял на пять часов утра по сигналу движущегося вдоль стенд крепости огня факела.

Часть команды боевых судов высадилась на берег. Из них образовали отряд. Он должен был прикрывать основные силы португальцев под командованием капитана солдат да Силвы. С матросами пошёл помощник Делио. Капитан Бойя остался на судне, как и Хуан.

Тревожное ожидание штурма заставляло команду корабля бодрствовать. Капитан находился на полуюте, готовый отдать приказание.

Где-то посла полуночи на берегу разгорелась яростная стрельба и не тольке мушкетная. С крепостных стен грохотали пушечные выстрелы.

— Какой болван начал штурм! — Капитан Бойя в волнении вышагивал по палубе, продолжал высказывать свой суждения о бестолковости военных. — До штурма ещё почти пять часов! Истинные болваны! Потому мы и теряем свои завоевания на пользу этим проклятым еретикам!

Появилась шлюпка. Она подошла к трапу и, предупреждая окрик, офицер на корме спросил бойко и требовательно:

— Пакет капитану сеньору Бойя! Разбудить его!

— Какого дьявола я кому-то понадобился в такое время?

— Сеньор капитан, примите пакет от сеньора адмирала да Гамы! Срочно!

— Что понадобилось этому выскочке от меня? Давай и проваливай себе!

Офицер протянул пакет, гребец развернул ялик и скоро пропал в темноте ночи. Хуан с недоумением проводил его глазами.

Капитан приблизил бумагу к фонарю, медленно прочитал бумагу и грязно выругался. Поискал глазами, кому бы отвести душу. Только Хуан стоял у борта и раздумывал о происходящем.

— Эй, Хуан! Посмотри, с какой наглостью этот выскочка да Гама предлагает мне высадить десять матросов и возглавить их! Глупее и придумать трудно!

Хуан пожал плечами, но, чтобы не обижать капитана, ответил:

— Он начальник, сеньор капитан, ему виднее. Может, он считает вас достойным изменить ход штурма. Вы говорили, что он начался намного раньше назначенного срока. Но не везде идёт бой, сеньор.

— Чёрт их знает этих вельмож с родословной! С Луиша станется, что и на низкую месть сподобится. Ладно, сделаю вид, что исполняю его приказ. Кого же оставить вместо себя? Второй помощник остался на берегу. Больше никого нет. Хуан, ты человек опытный, назначаю тебя исполнять должность командира. Это ненадолго. Я скоро вернусь. Только узнаю, какого дьявола меня трогают.

Капитан поднял шесть матросов.

— Вооружиться и спустить шлюпку! Хуан, я оставляю тебе десяток болванов. С меня хватит и шестерых. Смотри не проворонь чего опасного.

— Постараюсь, сеньор капитан.

Шлюпка растворилась в темноте, уйдя к берегу. Капитанский голос ещё долго был слышен. Его ругательства заставляли оставшихся матросов довольно улыбаться.

Неожиданно из темноты вырисовалась подходящая шлюпка. Ома смело направлялась к трапу. Хуан схватился за пистолет. Крикнул в темноту:

— Что за шлюпка? Откуда? Табань, иначе пальну!

— Какого чёрта, Хуан! — Голос принадлежал помощнику ди Морелу. — Это же я!

— Кловис? С каким делом к нам? — спросил Хуан, но в душе тут же закралось желание поднять трап. Он понял, что сейчас произойдёт ограбление. — Капитан только что отвалил. Пошёл к крепости по приказу адмирала.

— Приказ отменён! Значит, я опоздал! Ладно, прими пакет и угости за счёт капитана меня и моих людей. Жарко и влажно на море. Что слышно о штурме?

— Мы ничего не знаем здесь! Поднимайтесь на борт.

Кловис с пятью матросами поднялись на борт. Матросы вооружены мушкетонами, пистолетами и саблями. Это никого не удивило. Идёт осада и штурм крепости. Война!

Матросам вынесли бочонок с вином, Хуан о Кловисом удалились в капитанскую каюту. Хуан удивился скорому открытию двери, с которой помощник справился очень быстро.

— Зажги свечу, — Попросил Кловис. — Где шкатулка?

Хуан молча достал требуемое. Сломать замок было делом полминуты.

— Я так и думал, Хуан! Вполне приличные ценности. Ты нашёл свои перстни?

— Нашёл, вот они.

— Бери их. И ещё что-нибудь. Монеты оставь. Они нам пригодятся.

Хуан немного поколебался. Спрятал перстни в карман. Подумал жёстко:

«Почему другим можно, а мне нет? С честностью и благородством далеко не уйдёшь. Вон довольно знатный идальго — и грабит, как последний воришка! Зато будет возможность вернуться домой».

Хуан выбрал ещё пару драгоценностей. Он вспомнил об Эсмеральде. Улыбнулся внутренне, вспомнив, как девчонка всегда бурно воспринимала всякий подарок. И ещё вспомнил, что она почти не расставалась с теми серёжками из граната, что он ей подарил в первый раз. Это смягчило его.

— Больше тут взять нечего, — проговорил Кловис. — Мы уходим. Штурм продолжается, в суматохе никто не обратит на нас внимание.

— Куда уходим, Кловис?

— Подальше! Тут больше у нас нет никаких дел. И поторопимся. Да, возьми свою лекарскую сумку. Может пригодиться. И распорядись вывести пару бочонков с вином. Оно нам не помешает. На палубе всё оружие необходимо забрать с собой. И припас к нему.

— Не слишком ли всё это, Клов? — Хуан был взволнован, даже напуган. Но в голове опять мелькнуло: «Какое мне до их дел? Я к ним не имею отношения! Все эти Гамы сами грабители и насильники».

На палубе попойка шла полным ходом. Матросы Кловиса уже сложили оружие у борта и ждали только приказа двигаться восвояси.

— Грузите вино и порох с пулями, ребята! — тихо распорядился Кловис. — Отваливаем, пока не поздно! Пошевеливайтесь!

Матросы бросили попойку. Они оказались лишь слегка навеселе и без лишних слов загрузили шлюпку.

— Спускайся. Хуан. Отваливаем! Гляди, со штурмом происходит что-то непонятное. Отряд да Силвы бежит к лодкам. Видать Кунджали использовал свой шанс сполна! Плохо приходится моим соотечественникам! Поехали!

Хуан сидел на банке и всматривался в темноту ночи. На берегу в свете факелов и вспышках выстрелов было видно, как воины Кунджали избивают солдат капитана да Силвы. Подумал, что мало кто спасётся из такой кутерьмы.

— Какого чёрта у них там происходит? — спросил Хуан. — Почему ваш союзник саморин Каликута не вступает в бой? Ничего не понимаю! Сколько людей гибнет зря!

— Дон Луиш да Гама достаточно глуп и самоуверен, Хуан. В этом вся беда. С такими полководцами, как эти братья да Гама ничего не сделать. Они виновники всех бед моей родины.

Хуана покоробили слова Кловиса. В них явно слышались пренебрежение и равнодушие к понятию «родина». Кловис по-настоящему стал пугать его. Он непроизвольно оглянулся на друга, но в темноте углядеть его лицо не смог.

Шлюпка ткнулась в борт судна. На палубе столпились все матросы.

— Поднимаем паруса! — Голос Кловиса выдавал возбуждение и тревогу. — Курс ост-зюйд-ост! Козёл! — обратился он к одному матросу с козлиной бородой и большими навыкате глазами. — Проследи за работами! Мы с Хуаном поболтаем.

В крохотной каютке капитана Хуан вопросительно глянул на Кловиса.

— Что за куре, Лов? Куда ты сматываешься?

— Подальше, Хуан! Подальше! Там, на востоке легко скрыться и пополнить сокровищами свои кошельки. Сам видишь, как мы действуем. Ты не прогадаешь. Я это тебе гарантирую.

— Чёрт тебя побери, Кловис! Я хочу вернуться домой! Там меня ждут!

— Ничего, подождут! Обещаю, что через год ты сможешь вернуться. Но уже с тяжестью в карманах. То, что мы добыли сегодня — лишь малая толика. И я тебе должен ещё отвалить часть, — Кловис открыл шкатулку и захватил пригоршню украшений. — Бери, и больше не затевай подобного разговора. Ты ещё вернёшься. Только попозже!

— Признаться, Кловис, это мне не по душе. Но я вижу, что спорить с тобой бесполезно. Я подчиняюсь.

— Это разговор настоящего мужчины, Хуан! Ты меня обрадовал! Мы с тобой ещё поработаем и погуляем. Ты знаешь такого человека, Пинто? Я слышал про него и знаю его маршруты. Мы не будем повторять его ошибок. Да и время не то уже. Мы победим, помяни мои слова!

Хуан почувствовал сильную усталость. Ночь подходила к концу. Котта с её боями осталась уже далеко позади. Судно неторопливо следовало почти на юг. Огни на берегу скрылись. Зато далеко в море заметим несколько огоньков. Хуан решил, что это флот Кунджали. стерегущий случайные суда португальцев.

Он устроился на юте, прикрылся парусиной и тут же заснул.

Шум на палубе разбудил его. Было ясное утро. Солнце уже взошло, и море сверкало мириадами бликов.

— Что за шум? — поднялся Хуан, спрашивая проходящего матроса.

— Кунджали! — тот указал на море.

Не далее как в двух милях мористее виднелись штук семь кораблей раджи Мараккара Кунджали. Других здесь просто быть не могло. Они отрезали судну Кловиса путь на юг, прижимали к берегу.

— Куда ты нас завёл? — в волнении прокричал Хуан. Он взбежал на полуют и уставился гневными главами на капитана.

— Всего не учтёшь. Но ты не очень волнуйся, Хуан. Я что-нибудь придумаю

— Что тут придумаешь? Их сколько, а у тебя всего четыре крохотных пушечки! Что прикажешь думать?

— Успокойся! Я обещал тебе успех? Обещал. Ты его получишь. Жди. Я всё устрою. И не вздумай браться за оружие. Здесь это тебе не поможет!

Хуан наблюдал, как флотилия индусов приближается, охватывая судно полукольцом своих галер.

— Козёл, ложимся в дрейф! Дальше бежать нет смысла. Мы сдаёмся!

У Козла вертелся на языке вопрос. Это было заметно. Но он промолчал и прокричал команду. Судно сбавило ход и потом остановилось, покачиваясь на мелкой волне.

К нему подошли две галеры. Кловис что-то им прокричал, Хуан ничего не понял. Только узнал речь местного населения. И удивился знанию Кловисом этого говора.

И странное дело. Индусы не полезли скопом на палубу. Их руки с саблями и пиками опустились. А вскоре на палубе оказался человек с бородой и длинными усами, в голубой чалме на голове. Все пальцы на смуглых руках были увешаны богатыми кольцами.

Кловис спокойно отвёл его в каюту. Они долго не выходили. Все окружающие с волнением и страхом ожидали.

— Ставим паруса! — дал команду Кловис. появляясь на палубе. — Идём назад!

Индус важно перешёл на свою галеру. Прозвучали слова команд и галеры отвалили, взмахивая вёслами. Паруса затрепыхались, потом упруго надулись.

Хуан, как и остальная команда, ничего не могли понять. Их корабль сделал широкий полукруг и последовал за галерами на север.

— Потом всё поясню, Хуан. Это не очень долго будет для нас. Обычное дело. Им необходимы дополнительные сведения о моей персоне.

Вечером Кловис пригласил Хуана в каюту. Окно было раскрыто, прохладный влажный воздух холодил потные тела. Вино уже стояло на столе с горкой ароматных фруктов.

— Выпей, Хуан. Сегодня у нас был не лучший день. Но мы его переживём.

— Мне ничего непонятно, Лов! Что происходит?

— То, что нам может дать приятную жизнь в тихом уголке. Так делают все смышлёные люди. Их мало, но они вершат судьбу большинства. И я хочу быть в их числе.

— Ты бросился в пиратство?

— Пока нет. Но и это возможно. Разве это так редко в нашей жизни? Дело в том, что большинство пиратов скрыты от глаз за ширмой благочестия. Но это не делает их более чистыми по сравнению с настоящими открытыми разбойниками моря. Думаю, что тебе это хорошо знакомо, Хуан.

— Почему ты так говоришь, Лов? Что ты знаешь про мою жизнь?

— Как ни странно тебе покажется, но знаю я о тебе достаточно, чтобы быть с тобой откровенным. Ты не предашь, не ограбишь. А это для меня самое главное. Мне нужны такие люди. Преданные, верные и смелые. Ты подходишь под все эти качества.

— Откуда такая уверенность, Лов?

— Что за дурацкое имя ты мне придумал? Не называй меня так!

Хуан пожал плечами.

— Ладно. Слушай. Я намерен отправиться в Малакку. Это большой город и порт на востоке. Там происходит масса дорогих сделок. И в этом круговороте всевозможных торговцев я надеюсь сколотить необходимый капитал. Я хочу, чтобы мои потомки не проклинали меня за нищенскую жизнь. За неумение награбить там, где многие сумели это сделать.

— Это понятно, Кловис. И как ты намерен осуществить задуманное?

— Частично я уже осуществил это. Вот погляди сюда!

И Кловис вытащил из-под койки сундук. Он был явно тяжёл и Хуан не сомневался, что в нём золото.

Откинув крышку. Кловис с загоревшимися глазами посмотрел внутрь, а затем на Хуана. И изменившимся голосом заметил:

— Это только часть того, что мне необходимо.

— Откуда столько? — Не утерпел от вопроса и удивления Хуан.

— Сделка с Кунджали. Но больше я ничего не должен тебе говорить. Чем ты и остальные будут меньше знать, тем лучше для вас же. И для меня, естественно. Ты понимаешь меня?

Хуан согласно кивнул. Он был оглушён. Тут могло быть не менее пятидесяти тысяч золотых монет. Хотя это он перехватил через край, но их действительно было много.

— Ты заметил на палубе маленького индуса с лысым черепом? Он постоянно ходит без шапки.

— А что с этим человечком? Ну, заметил. Даже удивился, что он на борту.

— Я его заметил уже на третий день после прибытия в Гоа. И сразу понял, что он мне может пригодиться.

— Чудно ты говоришь! — Хуан всё больше заинтересовывался повествованием Кловиса и теперь очень внимательно слушал.

— Я и сам хорошо разбираюсь в людях. Но этот меня поразил. Он может легко читать мысли людей. Правда, иногда это у него не получается.

— И что же? Как он тебе уже помог?

— Все люди, которые на борту прошли его проверку. Почти все преданные и надёжные люди. Им можно доверять.

— И мне? — Усмехнулся Хуан с недоверием.

— Конечно! Он тебя наблюдал с неделю. Ты ему понравился. Правда, ты часто колеблешься. Но предать ты вряд ли можешь. А это главное для меня.

— Что-то не верится мне в такое, Кловис. Хотя… — и Хуан вспомнил донью Корнелию. Она тоже могла многое, и он в этом убеждался не раз.

— Я лет пять собирал всякие сведения об Индии и о Востоке вообще, Хуан. Здесь можно такое увидеть! Ты слышал про йогов?

— Никогда! А что это такое?

— Это люди с поразительными способностями и возможностями! Например, могут останавливать сердце на несколько минут, и ни один врач не может заподозрить, что он живой. И дыхание он утишал на полчаса и даже дольше.

— Быть такого не может! Чепуха всё это!

— Ты сам скоро в этом убедишься, Хуанито! Я тебе устрою это.

— Ладно, Кловис. Что ещё ты можешь мне сообщить? Интересного, конечно.

— Хватит тебе и того, что услышал. У меня другие заботы сейчас. Как не попасть в руки моих соотечественников. Потому я и хотел побыстрее смотаться подальше. Теперь жди недели.

— А что ты сказал тому индусу, что он отменил захват нашего судна?

— Пароль от Кунджали. Но он засомневался и решил проверить своим способом. Что мне оставалось делать? Хоть время и потеряем, зато сохраним жизни и деньги. Это не так мало, а? — Кловис мрачно усмехнулся.

Хуан долго не мог заснуть в эту ночь. Слишком многое он узнал. Рой мыслей нахлынули на него. Воспоминания вспыхивали одно за другим. Вот он со своими друзьями скачет по степям и буеракам Украины. Где теперь его друзья? Все сгинули в неизвестности. Вот он милуется со своей юношеской любовью. Это вызвало гнетущее ощущение. Он пытался отбросить прочь воспоминание об этом эпизоде своей жизни.

Вдохнул влажный воздух океана. Тело липло от пота и морской влаги. Доски палубы показались уж слишком жёсткими. Усмехнулся грустно. В голове всплыл домик в Сан-Хуане. Мира! И что-то тёплое всколыхнуло его изнутри.

И как блеск молнии в голове появился образ Габриэлы. И тут же жгучая страсть запульсировала в жилах. Смертельно захотелось ощутить её горячее, желающее его тело. Он даже вскочил и огляделся на звёздное небо. Горячий противный пот покрыл тело. Он опять растянулся на палубе, дышал часто, прислушиваясь ж биению сердца, жаждущего её, Габриэлу.

Злость разлилась по телу. Вспомнил, что она давно уже должна родить.

«Что она сделала с ребёнком? — спросил он себя без надежды получить ответ. — Она так его ненавидела ещё в своей утробе! Вот девка! Что с нею?»

Лишь под утро он смог заснуть. Но тут матросы разбудили его криками и топотом босых ног по горячей палубе.

Справа по борту тянулся тёмный берег. Где они находились, Хуан не знал. Впереди шла большая галера, а чуть позади и мористее другая поменьше.

Кловиса видно не было. Рулевой сказал, что капитан в каюте и просил не беспокоить.

— Ты не знаешь, где мы находимся? — спросил Хуан.

— Даже Козёл этого не знает. Один капитан всё знает.

— Козёл, кто он на судне? Помощник?

— Вроде этого. В отсутствии капитана он главный на борту.

— Строгий? Руками волю даёт?

— Этого нет. Тут никто никого не лупит. Все и так хорошо работают.

— А как зовут того коротышку с лысой головой? Индуса.

— Его настоящего имени никто не знает. Здесь его зовут Гном. Так капитан его окрестил. Он вроде советника. Но никто не знает, по каким делам. А ты кто будешь капитану?

— Мы друзья с ним ещё по прежнему плаванию. Теперь он меня взял к себе.

— Ты испанец? Хуаном зовут?

— Вроде того, приятель. Хуан де Варес. Дворянин без денег и усадьбы. Нищий пока что, — и Хуан кисло усмехнулся.

Хуан отвернулся, заметив Козла. Тот недовольно смотрел в сторону полуюта, и Хуан посчитал за благо не нарываться.

Поздно ночью суда легли в дрейф и до утра качались вблизи островка под шапкой пышной тропической растительности. Утром поставили паруса и за галерой тронулись в бухточку, скрытую среди скал и кокосовых пальм. Там, в глубине бухточки темнели хижины из бамбука под пальмовыми кровлями.

Галера и судно португальцев бросили якоря в пятидесяти саженях от берега. Прозрачная вода позволяла отлично просматривать дно с его живностью и обломками кораллов среди редких нитей водорослей.

Кловис переговорил с капитаном галеры. Потом отдал приказ грузиться в шлюпку. Всех забрать она не могла.

— Некоторое время все будем жить на берегу, — приказал Кловис. — И никаких безобразий! Иначе будете отвечать по законам острова! Я вам здесь не помогу.

Хуан немного подумал и прыгнул в тихие воды бухты. Вода оказалась неприятно тёплой. Вынырнув, Хуан легко поплыл к берегу. Дно скоро оказалось под ногами. Белый песок приятно струился между пальцев ног, а на берегу горячий песок пригласил поваляться и обсохнуть.

— Ты хорошо плаваешь, — подошёл к Хуану Кловис. — Это не часто встретишь.

— Чего там, Кловис! Я с детства в речке, а тут и того чаще. Там, где я рос, зима долгая, и не поплаваешь. Здесь другое дело. Пригодится.

— Хижины вам уже готовы. Поживём здесь. Тут настоящий рай, как мне сказали. Отдохнуть не помешает.

Хуан же настороженно глянул на Кловиса. Разговаривать не хотелось.

Глава 4

Больше двух недель команда судна отдыхала, наслаждаясь тишиной и отличной едой. Были даже несколько женщин. И они не доставляли матросам много хлопот, чтобы почистить их карманы. Взамен отдавали свои тела и все были весьма довольны.

Наконец прибыла галера. Капитан важно сошёл на берег. Кловис вопросительно смотрел на него. Несколько непонятных фраз капитана галеры, два-три вопроса Кловиса — вот и все переговоры. Матросы в ожидании стояли поодаль, тихо переговаривались.

— Можно отчаливать, ребята! — голос Кловиса звучал не очень радостно. — Нам привезли и плохие вести. Мараккар пленён и скоро предстанет перед судом за измену и мятеж.

— Как же он попал в плен? — ужаснулся Хуан. — Мы ведь видели, как его солдаты кромсали португальцев! Что произошло?

— Что и обычно, — ответил спокойно Кловис. — Португальская беспринципность, коварство и простой обман. Нарушили договор, достигнутый ранее. Можно посмотреть в Гоа на его казнь.

— И мы туда отправимся?

— Нет, Хуан. Туда мне хода кет. А ты можешь попробовать. Мне будет интересно узнать, как всё закончится. Поедешь?

— Каким это образом, Кловис?

— На судне. Как же ещё? В море ты пересядешь на судно индусов, и через три дня окажешься в Гоа. Ты уже там бывал и легко устроишься, не вызвав у властей подозрений.

Хуан пожал плечами. Потом подумал, что это не помешает ему, может быть, и поможет договориться с кораблём, уходящим в Португалию. Или наняться матросом, что тут гадать? Кем угодно! Лишь бы побыстрее уйти назад.

И он согласился.

Перед расставанием Кловис на словах дал поручение встретиться с одним торговцем из старых жителей города.

— Скажешь от кого ты, и попросишь ответить на давний мой вопрос. Он знает, в чём дело. Если не ответит положительно, то пригрози ему моей местью.

— Знать подробности мне, конечно, не следует, — немного обидно заметил Хуан и пытливо посмотрел на капитана.

— Для твоей же пользы. Этот купец просто в случае согласия, должен сказать, что согласен с моим предложением. Остальное мы с ним будем решать. И возвращайся тотчас, как казнят Кунджали.

— Тем же судном? Или будет другое?

— Прежним. Оно будет тебя ждать. У капитана и владельца того корыта будет много дел в порту. Вряд ли они успеют. Ещё и тебе придётся ждать их.

В трёх милях от островка Хуана перевезли на туземное судно под огромным косым парусом и, как и предполагал Кловис, через три дня он увидел на горизонте острова города и порта Гоа.

В порту было корабельное столпотворение. Десятки больших и малых судов теснились на внешнем рейде и у причалов. Порт и его окрестности завалены приготовленными к отправке грузами. Теперь, когда угроза флота Кунджали миновала, купцы спешили вывезти товары в Португалию и Испанию.

Хуан повеселел, решив, что при таком положении он легко найдёт себе место на одном из уходящих судов.

Он с трудом нашёл нужный дом купца. Это было в дальнем конце острова. Купца с его обширным животом и тройным подбородком звали Жуарес Кареза. По предварительному наблюдению Хуан понял, что этот жирный боров большой любитель молоденьких девушек из местных. И сейчас его окружали три красавицы с хорошими формами.

Дон Кареза любезно принял Хуана, узнав от кого он.

— Как поживает дон Кловис, друг мой Хуан? Надеюсь, у него нет тех забот, какие докучают мне, старому развратнику, ха-ха! Садись за стол. Мои козочки тебе принесут вина и фруктов. Если хочешь, то и намного больше… — он с плотоядной усмешкой на обрюзгшем лице посмотрел на Хуана.

Хуан коротко поведал про Кловиса, его усилия при осаде Котты, и не забыл так же одарить купца многозначительной улыбкой. А насчёт «козочек» Хуан неопределённо пожал плечами, давая повод думать по своему усмотрению.

Молоденькие девушки бесшумно расставляли вино, кубки, фрукты и шербет, поглядывали на молодого гостя и тихонько строили глазки, мило улыбаясь своими большими чёрными глазами.

Больше часа Хуан ждал, когда хозяин соизволит начать деловую часть разговора. Понимал, что на востоке не принято сразу приступать к деловому обсуждению. Но и такого затягивания он не понимал. Хотя и не тяготился обществом дона Жуареса. Тем более, что рядом постоянно вилась хоть одна из трёх девушек. Их голые животы возбуждали молодого человека, а чуть раскосые подведённые глаза манили изведать тайны Востока.

— Ладно, мой Хуан, — наконец вздохнул дон Жуарес, давая понять девушкам, что им пора их оставить, а мужчинам заняться делом. — Что ты имеешь мне сообщить?

— Откровенно говоря, дон Жуарес, я ничего не могу вам сообщить. Это вы должны мне сообщить нечто, что я обязался передать моему другу… — он не стал называть Кловиса, но купец отлично его понял.

Он долго молча жевал кусочек мяса, несколько раз прикладывался к кубку.

— М-да! Понимаю, — он опять помолчал и Хуан понял, что тому трудно говорить по причине несогласия или отказа Кловису. — Можешь передать нашему другу, что я не могу дольше поддерживать сложившиеся с ним отношения. Очень сожалею, но… Слишком это рискованно и опасно. Архиепископ слишком видная фигура, и интрига с ним может легко обернуться против любого из нас.

— Я так понял, дон Жуарес, что дальнейшее сотрудничество прекращается?

— Ни в коем случае, мой друг Хуан! — Дон Жуарес чуть не вскочил с кресла. — Так и передайте нашему другу, что я жажду продолжать с ним работать, но в этом деле я ему не товарищ.

— Наш друг просил передать, что в таком случае он оставляет за собой право… как бы это выразиться… Словом он намерен применить к вам меры, очень неприятные для вас, дон Жуарес. Простите мне эти слова, я лишь передаю то, что мне было велено.

— Очень прискорбно, дорогой мой Хуан, — понурился дон Жуарес. — Я не ожидал подобной реакции. Не ожидал. Спасибо, что предупредил. Но оставим этот не очень приятный разговор. Есть вещи намного приятнее. Ты не откажешься погостить у меня? Признаться, очень хочется молодой компании. Но кто станет со стариком возиться? Вот только девочки и остались у меня. Кстати, ты можешь себе выбрать на ночь любую. И не думай, что это как-то стеснит меня. Нисколько! Иди выбирай, и она отведёт тебя в твою комнату. Ты мне нравишься!

Хуан не скрывал своего удивления, выразить этого не успел. Девушки выбежали из-за занавесей, принялись убирать со стола. А юный путешественник посматривал на них, определяя, какую избрать себе для услады.

Он улыбнулся самой высокой из девушек, подмигнул ей, и этого оказалось достаточно. Девушка была понятливой. Она с улыбкой поклонилась и движением руки пригласила следовать за собой. Дон Жуарес добродушно помахал ему рукой с перстнями на толстых пальцах. Девушка похлопала себя по груди и назвала себя, как решил Хуан. Он не разобрал имени и решил, что ей безразлично, как будет называть её. Сказал на португальском, тщательно подбирая слова:

— Ты быть Луиза. Понимать?

Девушка заулыбалась, повторила несколько раз это слово. При этом она радостно кивала головой.

Они оказались к небольшой комнатке с зарешеченным окном в садик. В него заглядывали ветви жасмина, шелест кокосовой пальмы напоминал берег моря.

Вечерело. Луиза нежными движениями неторопливо раздевала Хуана. Её мягкие проворные руки знали своё дело. Он уже едва терпел — такое возбуждение охватило его. Он дрожал, пытался облапить гибкое упругое тело девушки, а она легко избегала его грубых поползновений, тихо смеялась, доводя юношу до полного непонимания того, что с ним происходит.

Уже потом, лёжа на жаркой простыне, Хуан, смотря на юное тело девушки, подумал, что этот эпизод может иметь определённые последствия.

«Чёрт побери! Эта девчонка уже обладает таким опытом, что в Европе мало найдётся зрелых дам с такими способностями! Но должен признаться, что у неё всё получалось здорово! Просто невероятно, что так много может дать такая девушка?»

Ранним утром Луиза, мило улыбаясь, знаками и голосом, слов Хуан всё же не понимал, показала, что хотела бы получить подарок. При этом она гладила, его щекотала и поглядывала на перстень. И после очередного бурного и восхитительного соединения, он бездумно отдал ей перстень.

Луиза была так искренне рада, так ласкала его, что он даже не подумал, что плата оказалась в десятки раз выше необходимой.

Через три дня Хуан обнаружил, что у него не осталось почти ничего из того, что было совсем недавно. И всё же, вспоминая божественные ночи с Луизой, он не очень переживал. Казалось, что и дальше будет продолжаться так же.

Но вечером, отправившись в свою комнату, Хуан обнаружил её запертой, а Луиза при встречах делала вид, что не знает его. Лишь вежливо кланялась и торопилась удалиться.

«С чего бы это так? — Думал Хуан в недоумении. — Надо бы к этому борову подойти и спросить. Вроде ничего у нас и не было! Странно!»

Дон Жуарес, выслушал Хуана очень внимательно, улыбнулся и ответил:

— Надо просто задобрить девку. Сделать подарок. Здесь без этого нельзя, мой друг Хуан. Ты когда собираешься возвращаться?

Хуан понял, что купец своё дело сделал и больше не намерен возиться с ним. Он торопливо откланялся, вышел и у дверей встретил Луизу. Он внимательно посмотрел в её открытые честные глаза без тени смущения, обратил внимание на её руки. Пальцы унизаны кольцами, но они были самыми простыми. Его перстней он не увидел.

Он не стал ничего говорить, полагая, что его всё равно не поймут и вышел. На душе было мутно. Он шёл по душной грязной улице и переваривал случившееся с ним. Никак не мог понять, что этот жирный боров смог так обойтись с ним. Это не укладывалось в его юной голове.

И тут вспомнились слова Кловиса, его намёки. Стало ясно, что у подобных людей понятие совесть полностью отсутствует. Для них только выгода имеют значение и интерес. Так собирается Кловис составить себе состояние.

«Наверное, так и должно быть, — думал Хуан. — Может, и не должно, но есть. И мне ничего не остаётся, как принять их правила или влачить жалкое состояние! Ничего другого я придумать не могу!»

Губы его плотно сжались, сощурились глаза. Озлобление медленно заполняло голову, отдаваясь гулкими ударами в груди.

Купил три банана и лепёшку с рыбой. Ел торопливо, пробираясь через толпу разношёрстного люда. Голова опустела, и мысли все выветрились начисто.

В порту он долго искал галеру, на которой прибыл сюда. Она стояла у причала, и вереница полуголых тощих индусов сносили в трюм мешки и корзины. А надсмотрщик с бичом зорко следил, чтобы никто не отлынивал или медлил.

— Саиб Хуан! — Приветствовал Хуана капитан галеры. — Скоро вы закончили свои дела. Хотите пройти в свою каюту?

— Хотел бы отдохнуть, — выше поднял голову Хуан, словно сбрасывая лишний груз с плеч. — Когда отходите?

— Послезавтра, саиб. Проходите!

Хуан внимательно посмотрел в чёрные глаза моряка. В голове мелькнула мысль: «Неужели и этот видавший виды человек только о собственной пользе помышляет? Надо бы поговорить с ним. Да только нам трудно будет. И я, и он едва можем связать несколько фраз. И всё же…»

Два дня Хуан не сходил напристань. Он больше лежал на жёсткой койке и перебирал в голове тяжёлые и неприятные мысли. Их было много, и все требовали ответа. А где его взять?

Вечером второго дня в гавань Гоа вошла большая эскадра Луиша да Гамы. Хуан тут же узнал, что осада Котты продолжается, что раджа Кунджали не пленён, как говорил Кловис, что часть флота продолжает блокаду крепости и в войне только произошло затишье.

Неожиданно капитан галеры решил не выходить в море.

— Нужно ждать, сахиб, — отвечал он на вопрос Хуана. А тот с некоторой опаской посматривал на громаду судов и размышлял, что заставляет капитана отложить поход к Кловису.

Хуан бесцельно шатался по городу, знакомился с его строениями и подмечал признаки упадка португальского владычества.

Вскоре поползли слухи об отставке не только адмирала Луиша да Гамы, но и самого вице-короля Франсишко да Гамы. Говорили, что во дворце губернатора и архиепископа постоянно проходят бурные совещания, что совет колонии настаивает на посылке в Лиссабон петиции о неспособности вице-короля руководить колонией. Совет требовал запретить да Гаме самому отправиться к осаждённой Котте, не веря в его способности успешно закончить войну.

— Кто такой Андре Фуртадо, что его постоянно прочат в главнокомандующие всеми войсками колонии? — Хуан постоянно приставал с этим вопросом к капитану галеры.

— Это один из капитанов большого корабля, сахиб. Говорят, очень способный вояка! Такого ещё в колонии не бывало, чтобы вице-короля поучали, как вести ему дела.

— Ходят слухи, что Луиша да Гаму отправляют в Ормуз. Где это?

— Я тоже слышал, сахиб. А Ормуз — это большая крепость в Персидском заливе. Туда вице-король отправляет братца, спасая от более страшного наказания.

— Здорово! Назначают губернатором — и это называется наказанием? — Хуан в искреннем возмущении разводил руками.

— Сахибу не следовало бы так громко выражать своё возмущение, — тихо заметил капитан. — Здесь достаточно соглядатаев бродит. Вдруг услышат.

— А что задерживает тебя здесь? Или это тайна?

— Сахибу нет надобности знать всё. Здесь происходит много таинственного и это следует знать, разведать.

— То-то я замечаю, как на борту появляются некие незнакомые люди, и ты их тут же отводишь в свою каюту. Они приносят тайные сведения?

— Сахиб не должен так волноваться. У нас здесь своя жизнь, и белому сахибу трудно понять нас.

— Надеюсь, дон Кловис поможет мне разобраться в этом, — и Хуан с недовольным видом отошёл от капитана.

Тот последовал за ним и тихо заметил, не изменяя вежливого тона:

— Сахиб не должен упоминать имён. Особенно важного сахиба, — и многозначительно посмотрел на Хуана большими чёрными глазами.

— Согласен, — осторожно ответил Хуан.

Дни тянулись тоскливо, медленно. Деньги кончились, но на галере его прилично кормили.

Вдруг поздно вечером капитан заволновался. Негромким голосом отдавал команде приказы.

Матросы забегали по палубе. Две лодки на буксирных канатах вывели галеру на чистую воду. Гребцы налегли на вёсла. В безветрие, при моросящем дождике галера осторожно проходила между кораблями португальцев и местных лодок, и к полуночи оставила порт позади. Его огни медленно гасли, растворяясь в дождевой вуали.

Хуан напряжённо думал, не обращая внимания на дождь, сеявшийся с чёрного неба. Поглядывал на капитана и удивлялся его спокойствию и умению отлично ориентироваться в почти полной темноте. Его настораживал поспешный отъезд, будто капитану неожиданно открылась опасность погони или ареста. Десять пар вёсел ритмично взмахивали и с тихим плеском опускались в тёмную воду, гоня галеру в неизвестном направлении.

Утром поднялся ветер. Поставили паруса, а гребцы в изнеможении отвалились от вёсел, жадно глотая тёплую воду.

К островку подошли ночью и до утра лежали в дрейфе. Капитан временами с юта подавал фонарём световой сигнал. С берега отвечали, но лодка не приходила. Хуан полагал, что в темноте опасность слишком велика, а расспрашивать не хотел. И вообще Хуан понял, что излишняя настойчивость и вопросы могут повредить ему.

Утром галера тихо подошла к причалу. Отшвартовавшись, люди высыпали на берег. Кловис не вышел встречать. Это удивило Хуана.

Слуга из местных, пригласил капитана и Хуана следовать за собой.

В бамбуковой хижине, ничем не отличавшейся от остальных, на топчане лежал Кловис с бледным лицом и лихорадочными глазами. Лекарь потчевал его настоями, а Гном колдовал над ним своими почти чёрными руками. Бормотал заговоры и заклинания. В хижине пахло ладаном и другими запахами. Было довольно душно от всего этого и Хуану захотелось на свежий воздух.

Кловис оглядел вошедших мутноватыми главами. Тихо сказал:

— Говорите. Сначала ты, Хуан.

— Сеньор, сеньор Кареза отказался вести дело, о котором вы оба знаете. — Хуан помолчал, следя за выражением лица Кловиса. Оно не изменилось. И Хуан добавил: — Он просил, даже умолял не отказываться от совместного сотрудничестве в дальнейшем, сеньор.

Кловис опять не отреагировал на эти слова. Перевёл глаза на капитана. Тот на плохом португальском стал обстоятельно рассказывать:

— Жирный сахиб готовит судно. Будут идти в Ормуз с адмиралом Луишом, сахиб. Отход по сведениям намечен через неделю или дней десять, сахиб.

— Для чего он уходит из Гоа? — спросил Кловис тихо.

— Боится мести сахиба. И это понятно. Подготовку ведёт тайно, но разрешение уже получил от капитана порта.

Наступило долгое' молчание. Кловис с закрытыми глазами о чём-то упорно думал. Капли пота оросили его бледный лоб. Наконец он открыл глаза, осмотрел гостей. Остановил взгляд на капитане.

— Отрядить две галеры в Гоа и присоединиться к кораблям адмирала. Дня через два оттеснить судно Карезы и потопить. Самого Карезу представить мне.

Он отдыхал с минуту. Повернул глаза к Хуану.

— Ты возглавишь эту операцию, я дам тебе несколько моих людей. Всё военное руководство на тебе, Хуан. Постарайся всё провернуть тихо и незаметно. Лишний шум нам ни к чему. Идите, я устал.

Они вышли и, отойдя немного, Хуан спросил:

— Что с сеньором Кловисом?

— Лихорадка, сахиб. Мы тут ничем ему не поможем. Будем готовиться в путь.

Две быстроходные галеры с крепкими жилистыми гребцами и проворными палубными матросами были готовы в поход. На борту находились ещё пять португальских матросов. С ними был и Козёл с его постоянно настороженными глазами, что смотрели подозрительно и злобно. Будто он только и делал, что выискивал заговорщиков или предателей.

Вышли в море вечером при свежем ветре и гребцов не использовали. Следующим вечером вошли в отдалённый угол порта и бросили якоря. Тут же Козёл выделил двух португальских матросов в город. С ними должны быть пойти и два местных матроса. Эти играли роль слуг, а португальцы, одетые довольно богато и при шпагах, выглядели этакими искателями приключений из старой гвардии конкистадоров.

Маленькая лодка доставила их на берег, а Хуан в который раз проверял оружие и готовность матросов владеть им. Он в лодке отправился на вторую галеру и там придирчиво проверил готовность людей.

К нему относились с почтением, но от него не укрылось жутковатое ощущение какой-то опасности. Эти мрачные глаза смотрели злобно, с затаённым смыслом, весьма неприятным для Хуана.

Во всяком случае, внешне Хуан был доволен состоянием отрядов. Всего на галерах находилось чуть больше шестидесяти человек. Гребцами были не рабы, а воины с саблями, копьями и частично пистолетами. Мушкетов было совсем мало, а пушек и вовсе видно не было.

Козёл с матросами вернулся лишь поздно вечером следующего дня.

— Через четыре дня эскадра выходит к Персидскому заливу. — Коротко заявил он и огладил бороду характерным движением.

— Бумага от капитана порта с тобой? — спросил Хуан.

Козёл похлопал себя по груди, вытащил из-за пазухи смятый рулончик и с гордостью победителя развернул перед слушателями.

— Пришлось изрядно заплатить за эту безделицу. И попотеть тоже!

Хуан взял бумагу, развернул и посмотрел. Прочитать он не мог, но печать осмотрел внимательно. Всё ему показалось верным.

— Каков порядок следования в море? — спросил Хуан. Он старался выглядеть значительным, знающим и постоянно искал способ показать это.

— Это определит или сам адмирал уже в пути, что маловероятно, или капитан порта. Это тоже вряд ли. Так что, скорее всего это будут делать сами капитаны судов.

— Это нас устроит, — Хуан одобрительно кивнул. — В таком случае за два дня мы должны управиться. Нет смысла далеко отходить от своего острова. Погода неустойчивая и всегда можно ожидать шторма.

— Гном заверил, что у нас всё получится, — бросил Козёл самоуверенно.

— Что бы Гном ни говорил, а и нам следует приложить руки и голову для выполнения задуманного плана. — Хуан повернулся к капитану. — Что везёт наш друг дон Жуарес на своём судне?

— Всё самое ценное, сахиб. Добра много. Не растерять бы его по дороге.

— Будь покоен, Бородач! — осклабился Козёл и опять огладил бороду. — Ты только выполни свою роль. Придётся изрядно попотеть. Жирная свинья так просто не сдастся. Будет отбиваться всеми силами.

— У него много людей? — опять допытывался Хуан.

— Не менее сорока человек. И вооружены отлично. Нам бы пополниться дополнительными воинами.

— Ничего не выйдет, Козёл, — заметил Хуан. — Единственное, что я считаю необходимым, так это иметь хотя бы троих отличных лучника или арбалетчика. С ними нам легче будет начать операцию. Тут главное застать их врасплох и тихо подойти вплотную. Не пистолетами же орудовать с мушкетами.

Собеседники переглянулись, потом согласно кивнули, а Козёл сказал:

— Среди нас имеется один арбалетчик. Да давно не держал его в руках.

— Завтра же тебе необходимо добыть пару или тройку арбалетов. Или лучников, что, я думаю, будет трудно.

Капитан кивнул кудлатой бородатой головой.

— Попробуем это сделать. А времени у нас достаточно.

Два дня спустя на галере появились два тощих туземца с палками в руках. Это оказались лучники. Арбалетов удалось добыть только два, и те требовали ремонта. И стрел для них было только две.

Арбалетчик по имени Хосе долго возился с ними, пока не заявил с сомнением в голосе:

— Готово, сеньор. Но уверенности нет, что не подведут.

— Проверь немедленно. Найди что-нибудь подальше, чтоб стрелу не потерять.

Притащили старую бочку из-под воды. Два фута в ширину было достаточно, чтобы не промахнуться с десяти шагов.

Хосе накрутил ворот, заложил стрелу, прицелился и выстрелил. С щелчком тетива бросила стрелу в бочку. Лишь оперение задержало её, так глубоко вошла она в доски. А они были из крепкого дуба и служили десяток лет.

— Получилось! — Хосе довольно улыбался. — Точности нет, но это я исправлю.

— Надо и лучников проверить, — предложил Хуан. — Пусть пустят по паре стрел в бочку. Я нарисую круги.

Лучники невозмутимо выступили вперёд, недолго целились и спустили тетиву. Стрелы довольно точно попали в круг, но не в центр.

— Пусть поработают, особенно в темноте, — распорядился Хуан. — Хосе, тебе изготовить ещё пару стрел и научить товарища стрелять. Иди работать. Другого задания тебе не будет до самого окончания нашего дела.

Караван судов из семи вымпелов вытянулся из гавани. Последним шла галера под командованием довольно молодого капитана со странно синими глазами. Во всём остальном он ничем не отличался от местных. Его так и звали — Синеглазый, и он не очень любил такое обращение.

Через одно судно шёл главный корабль Кловиса — большая галера с пятью парами вёсел. Ветер был почти попутным, и гребцы редко брались за работу.

Дым пушечного салюта давно унесло в сторону, и караваи во главе с большим трёхмачтовым галеоном величественно и гордо двигался в море, оставляя пенный след за кормой. Следом поспешали малые суда купцов и одно посыльное. На галеоне развевался огромный штандарт адмирала.

Все суда имели вооружённые команды. В море рыскали суда Кунджали и других недругов португальцев. Все они жаждали добычи. Но сейчас караван был слишком велик. К тому же он ещё не успел растянуться и удалиться от основной базы флота. День-два можно не опасаться ничего плохого.

В этой связи Хуан уже к вечеру стал настаивать на скорейшем начале их боевых действий.

— Надо ждать, — противился капитан. — Сахиб должен знать, что за два дня суда не смогут ещё достаточно растянуться в море.

— Ждать не будем! Сегодня ночью предпримем разведывательные манёвры, а на следующую ночь захватим жирного кабана! Капитан, — обернулся к индусу, — думай, как лучше провести разведку. И перестроиться надо. Мы после манёвра должны будем идти чуть впереди борова. Синеглазый останется на своём месте. Он будет прикрывать нас с кормы.

Ночью галера вильнула немного в сторону. Постепенно потушили фонари и в темноте ночи с помощью вёсел отошли назад. Сблизились с другой галерой.

Хуан долго беседовал с Синеглазым, и наконец, договорился о совместных действиях. Синеглазый должен напасть на Борова тотчас, как Хуан со своими людьми перебьют вахту.

К утру галера уже шла в двухсот саженях впереди Жуареса, а Синеглазый отстал почти на четверть мили. Галеон едва виднелся на горизонте со своей громадой парусов. Остальные суда шли ближе, но достаточно далеко.

На судне Борова никаких перемен не замечалось. Ночью, во время перестроения и разведки, Хуан смог оценить силу судна дона Жуареса. Вахта состояла их десяти-двенадцати человек, и было видно, что дисциплину поддерживали на высоком уровне. Оружие, правда, у матросов в руках не видать, но в темноте легко и ошибиться.

— Дело будет не из лёгких, — заметил Хуан после разведки и выяснения обстановки. — Врасплох застать их будет трудно. Лишь бы небо не очистилось от туч, и не выглянула луна.

— Луны не будет, сахиб, — ответил капитан.

— Уже легче, — отозвался Хуан.

Ночь опускалась на море влажной пеленой. Далеко на востоке у самого горизонта изредка полыхали зарницы, где-то далеко надвигалась гроза. Ветер стихал, и караван судов едва двигался.

— Пока для нас всё складывается удачно, — заметил Хуан. — Хоть бы не сглазить, а то хлопот не оберёшься. И пора подумать об отдыхе. Всем, кто не занят работой — ложиться спать. Это приказ!

Матросы удивились такому приказу, но были рады и не заставили себя просить дважды. И на Хуана посмотрели чуть ли не с сожалением. Хуан заметил это, улыбнулся слегка, подумав: «Видать люди никогда не получали за свои труды ничего, кроме ругани и мелких грошей».

Темнота надвигалась с востока быстро. Наползали тучи, вскоре пошёл сильный дождь с редкими шквалами. Поднялась волна, вёсла больше не понадобились. Капитан с Хуаном с беспокойством поглядывали на море, небо, уже темнеющее. Издали доносился гром и блеклые зигзаги молний.

Хуан приблизил рот к уху капитана, прокричал:

— Операцию продолжаем?

Бородач согласно кивнул.

Хуан поднял матросов, проверил их вооружение. Махнул рукой капитану, что люди готовы. В слабом свете фонаря он не был уверен, что капитан понял его. Выбежал на ют.

— Мы готовы, капитан! Начинаем?

Капитан опять кивнул. Спускаясь, Хуан слышал слова команд и топот ног по мокрой палубе. Дело началось.

Галера удачно развернулась, с сильным креном выдержала удары волн в борт и пошла в обратном направлении. Матросы быстро маневрировали парусами, а капитан всё сильнее и злее кричал, отдавая команды. Хуан отметил, что этот человек дело своё знал отлично. Подумал, что не одно поколение его предков бороздили бурные воды океана.

Хуан полагал, что до шторма дело не дойдёт. В противном случае капитан остерёгся бы начать захват судна. К тому же в дождь мушкеты вряд ли смогут стрелять.

Тем временем сигнальщик на носу постоянно подавал световой сигнал, наконец в темноте увидели ответ. Он был едва виден.

Ещё полчаса внимательного наблюдения — и капитан громовым голосом отдал приказ идти на сближение. Галера сильно ушла в сторону с тем, чтобы потом подойти к судну Кареза с попутным ветром.

Дождь перешёл в мелкий, ветер немного утих и сигнальные огни стали хорошо видимы. С галеры Синеглазого постоянно слали сигналы. Хуан их не понимал, а капитан в ответ приказывал сигнальщику то одно сочетание огней, то другое.

Огни судна Кареза уже хорошо были видны. Свет от впереди идущих судов виднелись смутно. Капитан судна Борова торопился не отстать, но огни сзади и сбоку должны были действовать успокаивающе.

Наконец капитан уже не криком, а посыльным, передал Хуану и его людям, что идёт на столкновение.

— Всем приготовиться! — проговорил Хуан, вытащил саблю и приготовился к прыжку на вражеский корабль. — Лучники, целься!

Корабли сблизились уже на десять саженей. Галера нагоняла очень медленно, и это сильно беспокоило Хуана. Ни один фонарь уже не светил и он не был уверен в успехе атаки лучников. Но отступать было поздно.

Их ещё не заметили. Паруса тёмного цвета позволяли надеяться на внезапность, что и должно принести успех. А дождь неожиданно усилился. Люди намокли и сложили пистолеты, как бесполезные.

Когда до корабля осталось не более шести саженей, Хуан дал приказ лучникам и Хосе-арбалетчику стрелять.

После первых же стрел на корабле поднялись вопли. Но крючья уже вцепились в фальшборт, и матросы дружно стягивали суда. Лучники посылали одну стрелу за другой. Видно было, как на палубу падали матросы, но их было не так много.

Не прошло и двух минут, а Хуан уже бросил своих людей на палубу корабля.

Сам он проследил за абордажем и прыгнул на палубу. Света было мало, но и так легко было различить врагов по одежде. Собственно люди Хуана были почти голыми, а противник одет в грязные хламиды.

Хуан заметил на юте высокого человека в чалме. Он кричал, махал саблей. Скорее всего, это был капитан. Хуан выхватил кинжал, пробился вперёд, отбив два удара сабли. Его люди орудовали пиками, оттесняли защитников к корме.

Трупы мешали. Люди спотыкались о них. Хуан прикинул расстояние и бросил кинжал. Дистанция оказалась шагов шесть. Капитан схватился за живот, согнулся и опёрся о саблю. Рана капитана смутила защитников и ободрила нападающих. Вопли и стоны слились с боевыми кличами пиратов.

Ещё один натиск — и сопротивление сломлено. Лишь шестеро или семеро ещё пытались отбиться, сгрудившись на юте. Остальные матросы побросали оружие.

— Ищите Жирного! — Орал Хуан, забыв, что его мало кто может понять. — Живым брать! Поосторожнее с ним!

Дона Жуареса нигде видно не было. По-видимому, в страхе он где-то затаился. Хуан даже усмехнулся, представив его грузную тушу в тесном углу или под трапом.

Победители расправлялись с оставшимися в живых. Матросов сбрасывали в море, тех, кто побогаче обыскивали, добивали, если были живы, и вскоре на судне не осталось ни одного живого человека.

Козёл с двумя матросами приволокли упирающегося Жуареса. Тот вопил, умолял освободить, обещая горы золота. Увидев Хуана, остолбенел и тут же повалился перед ним на колени.

Только тут Хуан заметил, что среди нападавших мелькали и люди Синеглазого. А он совсем забыл про них. Оглянулся и в темноте заметил нос их галеры крепко стянутый канатами. И подумал с сожалением: «Плохой я командир. Не заметил такого важного события! И даже не вспомнил о нём! Вот и получается, что я ещё не дорос до взрослого состояния. Как же это я?»

Мольбы дона Жуареса прервали его размышления.

— Запереть в трюм эту жирную свинью! — приказал с раздражением. — Наш хозяин с ним сам разберётся! Все ценности сюда! — он указал на их галеру. — Из трюма выгружай всё, что там есть! Там должны быть только ценные грузы! Козёл, проследи за работами. Убрать паруса, а то нас снесёт бортом к ветру. Торопись! До утра мы должны всё закончить и потопить судно!

Злость на себя вылилась у Хуана в словоизвержение. Его словно прорвало, и он с трудом заставил себя замолчать. Обошёл корабль, постоял на юте. Матросы деловито лазали по реям, снимали паруса и канаты. Человек семь трудились над якорями, перетаскивая их на галеры. Это была трудная работа, однако якоря слишком ценные, чтобы пренебрегать ими. И Хуан с уважением подумал, что капитаны дело своё знают.

Работа кипела. Зажгли несколько дополнительных фонарей. Дождь опять перешёл в мягкий моросящий. Холодно никому не было. Блестящие коричневые тела двигались проворно. Все знали, что их ждёт награда. Козёл с ещё одним португальцем занимались сундуком Жуареса и его драгоценностями в нескольких шкатулках отменной работы.

Всё это сносили в каюту Хуана. Ему очень хотелось взглянуть в них, поискать свои перстни. Усмехнулся столь детскому желанию и отложил исполнение на другой раз.

Небо на востоке слегка посветлело. Матросы едва держались на ногах от работы в бешеном темпе. Но зато основное было сделано. Грузы перетащили, провиант почти весь бросили. Лишь вино, копчёное мясо и сладости забрали себе.

Хуан больше не вмешивался в дела, творящиеся на судне. Люди и без него отлично всё делали. Наконец капитаны галер переговорили о чём-то и суда стали расходиться. Матросы шестами толкали их, пока можно было, дальше вёслами развернули галеры в нужном направлении.

Корабль Жуареса с прорубленными бортами и днищем наполнялся водой и медленно оседал кормой.

Хуан оглядел горизонт. Он был чист, хотя тучи ещё сильно затрудняли видимость. Местами на море виднелись светлые пятна от пробившихся сквозь тучи лучей взошедшего солнца.

Гребцы с полчаса работали вёслами, пока матросы не растянули паруса, и капитаны стали на нужный курс.

— Погода хорошая, — кивнул капитан Хуану. — Можно поспать, сахиб. Я с пятью матросами управлюсь здесь.

Хуан благодарно кивнул и без лишних слов удалился в каюту.

Его никто не будил почти до вечера. В лёгких сумерках, уже пообедав отменно и обильно, он осмотрел море. Далеко на востоке чернела смутная полоса земли. Спросил капитана:

— Когда прибудем на остров, капитан?

— Завтра днём, сахиб. Лишь бы ветер не стал про́тивным. Но в любом случае не позже вечера.

— Сколько у нас убитых?

Капитан удивлённо глянул на молодого человека и Хуан сообразил, что на Востоке такой вопрос задавать не следует. Людей здесь не считают. Их достаточно, и не стоит забивать свои головы такими мелочами.

Кловис встретил моряков в той же постели. Лихорадка лишь слегка ослабила свою хватку.

— Вижу, успех сопутствовал вам, — прохрипел он, приподнялся и устроился с помощью Гнома поудобнее. — Говори, Хуан. Козёл, ты дополнишь его рассказ.

Хуан коротко поведал без особых подробностей о событиях последних дней.

— Жуарес ещё в трюме? Пусть приведут его сюда. Хуан, что ты взял себе из его сокровищ? Кстати, их много там?

— Не посмел, сеньор, — с улыбкой ответил Хуан с показной покорностью.

— Это похоже на тебя. Ладно, потом обсудим это. Давайте сюда нашего Борова. Хочу поговорить с ним.

Козёл отправился за Жуаресом, а Кловис с любопытством стал рассматривать сундук, где вместе с дорогими тканями и сосудами из серебра и китайского фарфора лежали мешочки со звонкой золотой монетой.

— Посмотрим, что в шкатулках, — прошептал Кловис и с тревожным блеском в глазах, посмотрел на Хуана. — Этот сундук очень хорош, не так ли, Хуан?

— Наверное, сеньор. Я в этом, — он окинул взглядом вещи, — ничего не понимаю. Я его не считал, потому не берусь судить.

— Ладно, ладно! Не скромничай, а то я могу подумать, что ты плетёшь интригу против меня. Давай сюда шкатулки. Вдруг твои перстни найдём, ха.

Кловис явно веселился, забыв о болезни. Его щёки порозовели.

Хуан открыл шкатулку. В ней лежали грудкой украшения и жемчуг россыпью.

— Гляди внимательней, Хуан. Не прозевай своего. Ну дон Жуарес! Сколько награбил! И ты свою лепту внёс в это богатство! Молодец! Другой раз умней будешь. Я забыл тебя предупредить. Но теперь уж нечего об этом говорить.

Он с видимым удовольствием рылся в драгоценностях, пересыпал жемчужины, пропускал их сквозь пальцы и улыбался.

Хуан молча открыл другую шкатулку. Там лежали только кольца, перстни и различные кулоны с драгоценными каменьями.

— Вот где твои дорогие колечки, друг мой Хуан! Смотри внимательно!

Хуан с лёгкой дрожью в теле, особенно в руках, тщательно перебирал кольца, пока не воскликнул радостно:

— Вот оно! Кловис, гляди! Ты узнаешь его?

— Точно! Это твоё! Теперь убедился, как использует наш дон Жуарес своих куколок? Им он и сотой доли не оставляет! Вот как создаются настоящие состояния в наше время. На таких дураках, как ты, ха-ха! Мне даже легче стало! Здорово ты меня потешил! Это тебе зачтётся, мой Хуан! Бери! И ещё ищи.

В возбуждении Хуан продолжал рыться в груде драгоценных украшений.

— Не могу больше ничего найти, Кловис! Куда он его дел?

— Не переживай! — Кловис бодро оторвал глаза от третьей шкатулки. — Выбери себе взамен что-нибудь подобное. И не стесняйся. Скоро мы узнаем, куда дел наш Боров твой перстенёк.

Хуан долго колебался, прежде чем не отобрал ещё один перстень с красным рубином, большим и красивым, в окружении мелких синих камешков, название которых он не знал.

— У тебя хороший вкус, Хуан! — заметил Кловис. — Но мог бы выбрать и подороже. Например, вот этот, — он повертел в пальцах перстень с большим бриллиантом в золотой оправе.

— Мне понравился этот, сеньор Кловис! Я подумал, что он хорошо подошёл бы одной девушке.

— Ты, может быть, имеешь в виду одну из девок Жуареса?

— Нет! Что ты! Совсем не ту. Да она ещё вовсе и не девушка. Девчонка!

— Губа не дура! Но ты прав. Молодость всегда прекрасна! Одобряю. Тогда подбери для неё что-нибудь на шею или голову. Вот, например, — Кловис поднял к свету свечи налобное украшение из рубинов, изумрудов и сиреневых камней в четверть каратов. Всё это в ажурной паутинке из золота, с довольно массивной цепочкой с застёжкой. И по всей длине её тянулась цепочка тех же сиреневых камушков.

— Не слишком ли это дорого для меня, Кловис? У меня нет ни одной монетки, а эти мне и продать за нормальную цену не удастся.

— Ага! Помню, ты имел от меня немного монет. Вот тебе на мелкие расходы, — Кловис высыпал на стол горку золота. — Это твоё. Потом получишь и свою долю. Небольшую, но достаточную для возвращения домой. К твоей крошке, ха!

Появился Козёл с Жуаресом. Тот выглядел жалко. Обрюзг, похудел и посерел лицом. Хуан знал, что его всё это время не кормили.

— А-а! Мой дорогой друг Жуарес! — Голос Кловиса звучал приветливо, с радостными интонациями. — Проходи, садись. Мы с Хуаном как раз смотрим, сколько тебе удалось награбить. Принесите моему гостю вина. Вижу, он страдает от жажды. — Кловис с улыбкой смотрел, как Жуарес жадно пил из огромного кубка вино, полагая, что тот после голодухи быстро опьянеет.

— Кловис, ты негодяй! — отдуваясь заговорил Жуарес, с усилием сдерживая себя от рвущегося возмущения. — Что я тебе плохого сделал?

— Если б ты не чувствовал своей вины, то не пустился в бега со всеми своими сокровищами. Погляди, всё забрал. А куда дел своих куколок? Продал?

— О чём ты говоришь? Кому они нужны, чтобы о них вспоминать! Что ты собираешься со мной сделать?

— Ты же умный человек, Жуарес. Разве сам не догадываешься? Ты изменил мне, и я, ты знаешь, такого не прощаю.

— Чёрт с тобой, раб чистогана! Забирай всё, только отпусти. И я вечно у тебя буду должником.

— Хм! Ты ещё так говоришь? Брось, Жуарес! Тебя оставить на свободе я не имею права. Ты ведь не так прост, и совести у нас с тобой меньше чем у шакала. И ты это знаешь. Это с Хуаном можно так говорить. Он юноша честный и на предательство трудно пойдёт. Так что не видать больше тебе свободы! Будешь рабом у моего друга. Ты его должен знать, но пока я умолчу о нём.

— Кловис! Ты же знаешь, что я лучше удавлюсь, чем стану рабом!

— Такие трусы, как ты, не удавятся. Для этого необходима смелость, решимость, а ты такими качествами не обладаешь. Будешь работать, и мечтать об освобождении. Этим и будешь поддерживать свою жизнь.

— Подлец ты, Кловис! Воспользовался моим промахом! Но тебе это зачтётся!

— Буду нетерпеливо ждать, мой Жуарес. Эй, Козёл! Отведи его в яму. То у него будет временный дворец.

Когда купца увели, Кловис утомлённо отвалился на подушки, закрыл глаза. Не открывая их, он прошептал:

— Уходи! И позови Гнома. Пусть приготовит мне настой. Я сильно устал.

Хуан тихо вышел. В голове вихрились думы, навеянные только что услышанными откровениями.

На душе было сумрачно. Настроение не поднялось даже после возвращения его ценных перстней и остального. Захотелось побыстрее покинуть этот островок. Ему было страшновато с этими людьми.

Он нашёл Гнома. Передал поручение Кловиса и заторопился удалиться и в одиночестве подумать и отдохнуть.

У него была крохотная хижина в три шага длиной и столько же шириной. Хуан растянулся на топчане. Закинув руки за голову, он с удовольствием вслушивался в щебет птиц и далёкий шум прибоя у рифа. Было тихо, мирно. Мысли постепенно смешивались, перепутывались. Он не заметил, как заснул.

Его разбудил шум голосов. Было темно. Отблески багрового света плясали в щелях тонких стен хижины.

На берегу океана горел огромный костёр. Вокруг сидели, стояли и приплясывали местные мужчины, среди них можно было заметить матросов с галер. Люди явно веселились, возбуждённые и разгорячённые вином. Несколько разодетых женщин плясали то с одним, то с другим из мужчин, набивая себе цену.

Хуан вспомнил Луизу, или как там её. Захотелось опять ощутить, прочувствовать её ласки. Пережить восторг и наслаждение, испить до краёв из чаши, столь восхитительной, что у него чуть закружилась голова.

Встряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Попытался вспомнить Габриэлу. И понял, что по сравнению с нею Луиза выглядела этакой… такой… — он никак не мог найти нужное слово. Потом вдруг вспомнил: «Этакой восхитительной бестией». Столь блаженной, что Габриэла показалась ему жалкой ничтожной вздорной воображалой, ничего не умеющей и не могущей доставить мужчине истинного наслаждения.

Горько усмехнувшись, переключил свой мысли на Эсмеральду. Тут он ничего не чувствовал. Лишь слабое чувство долга, уважения и тёплой симпатии. И больше ничего! Совершенно! Он даже обиделся на себя. Стало жаль девчонку.

Хуан бездумно побродил по берегу и неожиданно наткнулся на Гнома. Тот сидел на обломке ракушечника и смотрел на пустынное море. Тучи всё ещё заволакивали небо. Было душно, влажно и лишь лёгкий ветерок несколько охлаждал влажную кожу тела.

— Что ты тут делаешь, Гном? — Хуан обрадовался этому одинокому человечку.

Тот поднял голову. Его небольшое лицо с чёрной бородой без единого седого волоска доходила ему до середины груди. Лысая голова блестела в отблесках костра. Большие чёрные глаза смотрели пристально, вдумчиво, изучающе.

— Думаю, сахиб. В одиночестве это легче делается.

Хуан кивнул, молча присел рядом. Они не говорили, пока Гном не спросил, не поднимая головы:

— Молодой сахиб смущён? Он на распутье?

Хуан повернул голову. С напряжением в глазах неожиданно для себя спросил:

— Почему ты так сказал? И… откуда знаешь?

— Это легко, сахиб. Вы человек открытый для такого человека, как я.

— Что это значит, Гном? Чего ты добиваешься?

— Ничего не значит, сахиб. И я ничего не добиваюсь. Просто захотелось с вами поговорить. Может, немного помочь?

— Что, я нуждаюсь в помощи?

— Может быть, сахиб. Все нуждаются в какой-то помощи, сахиб.

Они помолчали. Хуан же всё пытался уяснить, что имел в виду этот человек?

— Знаешь, Гном, ты, возможно прав. Мне здесь на самом деле не очень нравится. Даже больше. Хочу побыстрее уехать.

— Сахиба ждёт дева. Очень молодая, сахиб. Она вас очень любит, тоскует и сильно беспокоится. К ней вы стремитесь?

Хуан не удивился его словам. Он уже знал способности Гнома. Кловис немного говорил о Гноме. Он уже несколько раз сравнивал его с доньей Корнелией. Казалось, что Корнелия намного слабее этого человечка.

— Всё может быть, — наконец ответил Хуан. — Я к ней и хочу уехать. Она нуждается в моей помощи. Она совсем юная девчонка. И у неё нет никого, кто ей захочет помочь и поддержать.

— Это понятно. Вы, ференги, европейцы, слишком много уделяете внимания женщинам. Но и у нас имеются такие мужчины. Намного меньше, но есть.

— Что за причины, связывающие тебя с доном Кловисом?

Гном пожал плечами, помолчал немного.

— Это грязное дело. Кловис, как вы его называете, очень опасный и подлый человек. Я всё это знаю, но связан клятвой и обещанием.

Хуан вопросительно посмотрел на Гнома. Тот не поднял глаз. Продолжать разговор, казалось, он не собирался.

Они ещё долго молча сидели, созерцая ночное море. В воздухе ощущалась приближающаяся гроза. Влажный воздух не испарял пот, и тело было липким, противным. Хотелось искупаться. Но члены с трудом двигались. Они словно окаменели.

Хуан тронул Гнома за плечо. Встал и, не сказав ни единого слова, ушёл в хижину. Мысли не покидали его голову. Они перескакивали с одного на другое. Часто останавливались на Мире. И он посчитал время.

— Ого! Уже прошло больше восьми месяцев, как я покинул Сан-Хуан! Что там с Мирой? Сможет ли Пахо справиться с житейскими делами? И рядом Габриэла!

Габриэла вновь всколыхнула его воображение. Сравнение с Луизой не пришло в голову. И одновременно возник страх. Показалось, что от Габриэлы можно ожидать всего самого худшего. Её мстительность была ему хорошо известна.

Глава 5

— Боже! Помоги мне! Я так всего боюсь! Когда же вернётся Хуанито?

Эсмеральда сидела в маленькой комнатке с узкой кроватью, столиком и двумя стульями. На скромной этажерке стояла глиняная ваза со скромными цветами, уже немного завядшими.

Девочка подняла голову с заплаканными глазами. Взор остановился на распятии над кроватью. Губы шептали слова молитвы.

Потом задула свечу на столике и растянулась на постели. Рубашка противно липла к телу. Было жарко, душно. Хотелось на прохладный ночной воздух. С назойливым зудом москиты летели на приступ полога, защищавшего постель.

Она продолжала думать. И мысли были самыми мрачными. Вспомнила, как они с Пахо и Ампарой долго пробирались сюда, в Аресибо. Это произошло с полгода назад, и до сих пор никаких вестей от Хуана! Где же он запропастился?

Девочка вздохнула, повернулась и стала призывать сон. С некоторых пор ей это удавалось. Ещё бабушка, донья Корнелия, учила внучку пользоваться этим, когда сон не шёл к ней. Она отключила думы. Голова прояснилась, потом туман с лёгкостью обволок мозг и она заснула.

Ампара вставала рано. Домик хоть и маленький, но и он требовал ухода. Много усилий приходилось прикладывать для содержания его в приличном виде. А Ампара, как свободная женщина, очень хотела показать себя с наилучшей стороны.

Потому стены сверкали белизной, часто белёные известью. Дорожки чисто подметены, как и дворик. Но особую гордость Ампера испытывала от созерцания огорода. У них был участок в четверть фанеги, и он должен был кормить всех. Одних фруктовых деревьев было с полсотни. Даже своя кукуруза. И всё тщательно обработано, ухожено. И урожаи собирали хорошие, что давало возможность почти ничего не покупать на рынке.

Негритянка завела порядок, что за стол утром никто не садился, пока час не поработают на земле. Работать должна была и Мира. Это её нисколько не стесняло, даже доставляло некоторое удовлетворение. Тем более что после завтрака она обязательно шла на море купаться. Тут уж она настояла на этом обычае и Ампара не смогла ей противостоять.

Дом находился на некотором возвышении, почти на краю городка. До моря приходилось идти шагов триста или больше, и негритянка постоянно ворчала, упрекая девчонку в пустой трате времени.

— Я свободная и могу делать то, что захочу, сеньорита! Могу и уйти, если вы будете сильно притеснять меня!

— Ты это говоришь уже почти год, Ампара! — Мира смеялась, наслаждаясь тем, что негритянка так упорно напоминает о своей свободе. — Что ты будешь делать без своего Пахо? А он никогда не покинет меня.

Ворчание негритянки доставляло девочке истинное удовольствие. Пахо почти никогда не ходил с ними. И постоянно предупреждал их об опасности, что могла подстерегать их на море. Лишь во время дождя Мира оставалась дома. Но зато злила Ампару тем, что бегала под дождём по саду в одной ночной рубашке, и возвращалась вымокшая, пахнущая свежестью.

— Вот вернётся сеньор, он вам задаст трёпки, сеньорита! Где это видано, чтобы такая девочка бегала под дождём? Соседи увидят — что подумают?

— Зато так приятно, ворчунья! Смотри, какая я чистая! Можно и с мылом помыться. Это тебе не морская вода! А соседи пусть думают, что захотят!

Упоминание о сеньоре опять всколыхнули у юной девочки тоскливые воспоминания. Опять она злилась, что его так долго нет рядом.

Уже несколько раз она чувствовала его дух, витающий где-то рядом. Иногда было страшно, и Мира знала, что он подвергается опасности. И эти чувства были самыми частыми. Нейтральные посещали её редко. И всё это чудилось ей не в реальных образах, а как-то смутно, неясно, но она всегда знала, что это именно так, как ей казалось.

— Ампара, почему Хуан не возвращается? Правда, он очень далеко, но отовсюду можно возвратиться. И мне сдаётся, что он не очень стремится вернуться.

— Да откуда вы можете такое знать, сеньорита? Выбросить это надо из головы! Не следует засорять головку на сон грядущий разными несуразицами!

— А вот и нет! Я точно знаю, что он вернётся! Только ждать придётся долго. Может несколько лет. Он очень далеко! Очень, Ампара!

— Боже! Помоги этой несносной девчонке! Освободи от наваждения!

— И не причитай! — Мира строго посмотрела на негритянку. И та в такие мгновения всегда прикусывала язык.

В такие моменты Мира казалась ей существом страшным, способным на худые поступки. Так казалось негритянке, и это её сильно беспокоило и пугало.

Мира подружилась с несколькими соседскими девочками. Это были дети не очень состоятельных людей. У некоторых даже рабов не было. Многие работали у богатых людей, но большинство трудились на земле, или имели лодку для рыбной ловли и торговали уловом.

Ампара тоже иногда вывозила на тачке или на осле немного продуктов со своей земли. Эти деньги Мира разрешила не отдавать ей.

— Я вам почти ничего не плачу, вот и будете хоть немножко копить на чёрный день. И пусть Господь оградит нас от таких дней.

Мира знала, что соседи немного косо посматривали на неё. Они никак не могли понять, что это за странная троица купила этот домик, и на какие шиши живут. Ведь никто не имел дохода. Только продукты с огорода и сада!

Некоторое пренебрежение к девочке за её цвет кожи тут же родили всевозможные слухи и домыслы. Потом они поиссякли, сгладились.

Дом жил без роскоши, даже очень скромно, но и в деньгах, как поняли соседи, не нуждался. Всё это сильно занимало жителей улицы, но Мира запретила своим домочадцам распространяться на этот счёт.

— Всем говорите, что мы иногда получаем деньги от родственников из Сан- Хуана, — приказала Мира. — Мало, редко, но получаем. Потому вынуждены работать на земле.

— Вряд ли это успокоит наших любопытных соседей, сеньорита, — отвечала Ампара, но было видно, что она сама горит желанием посудачить о жителях улицы. Мира в таких случаях почти всегда строго выговаривала ей.

Перед сочельником многие семьи устраивали для своих детей праздники. И одна подружка упросила своих знакомых позволить прийти с Мирой.

Это событие так взволновало Миру, что она несколько дней места не находила, готовясь к такому событию.

— Сеньорита, — с боязнью говорила несколько раз Ампара, — не надо цеплять на себя такие дорогие украшения. Ты ведь не богачкой здесь слывёшь. Как бы чего не случилось.

— Но это же такой праздник, Ампара! Как все готовятся к нему, шьют новые платья, достают фамильные украшения! Как я буду выглядеть без всего этого?

Негритянка вздыхала, тихо бранилась и уходила на кухню, где продолжала бубнить себе под нос.

Пахо в лучшем своём костюме сопровождал Миру в гости. Это было на другой улице. Там жили более состоятельные граждане городка, и дома были солиднее и богаче. Модных мантилий здесь ещё не носили, но шикануть иногда разрешали и себе.

Мира вошла в зал с подругой. Та немного нервничала за возможные недовольства за приглашение Миры.

Эсмеральда к этому времени немного подросла и теперь больше походила на молоденькую девушку, чем на угловатую девчонку. К тому же она позволила себе дорогое платье с новыми туфлями, выглядывающими из-под подола. На шее поблёскивал дорогой крестик с каменьями. Она получила его от Хуана в день его отъезда, и теперь девочка не снимала его. Соседи с завистью поглядывали на неё.

Странный браслет опять-таки с каменьями украшал её запястье. В ушах краснели постоянные её серёжки из граната. Эти были самыми любимыми, подаренные Хуаном ещё в первый раз. Они мало шли к её теперешнему туалету, но это не заставило её изменить своей привязанности.

Она быстро заметила, что выделяется украшениями от остальных девочек. Это немного смутило её, но тут же отвлекло внимание мальчиков, спешащих познакомиться с красивой девочкой.

Подружка успела шепнуть Эсмеральде:

— Как я боялась за тебя, Мира! Слава Богу, обошлось. А ты просто отлично выглядишь! Откуда у тебя такие украшения?

— Фамильные драгоценности, — ответила Мира, не моргнув глазом.

— У тебя такие богатые родители?

— Были. К сожалению, я круглая сирота и вынуждена жить здесь. Жду своего дядю. Он должен приехать и забрать меня к себе.

— Он богат?

— Наверное. Я не интересовалась этим.

— Он белый? Твой дядя.

— Конечно! Дворянин, но не знатный. И я его очень люблю. Но погоди! К вам идут девочки и мальчики. Мне страшновато!

Мира вспомнила бабушку Корнелию, её советы в подобных положениях. И напустила на себя важность и холодность.

Хозяева с интересом поглядывали на эту мулатку. Подружка уже успела поведать об услышанном. Мира не догадывалась об этом и была захвачена вниманием мальчиков и девочек. Она завертелась в вихре танцев, от знакомств рябило в глазах, и она никак не могла запомнить и трёх имён, так много обрушилось на неё впечатлений и внимания.

Раскрасневшаяся, взволнованная, с блестевшими большими глазами, она не задумывалась над словами, слышимыми вокруг её. Она всецело отдалась очарованию этого восхитительного вечера. Кругом разодетые девочки, мальчики, и не все такие молоденькие, как она. Некоторые лет по четырнадцать и в их глазах можно было бы подметить искорки не только удовольствиясозерцать красивенькую девочку.

Могла ли она тут же, сразу определить всё это? Голова слишком кружилась от впечатлений и волнения.

Взрослые сеньоры прохаживались среди детей, строго наблюдая за происходящим. Они были готовы пресечь любые неблаговидные поступки своих чад.

Мира не успела, как следует всё прочувствовать, как подруга молвила с явным сожалением:

— Мира, мой дядя требует уходить.

— Как, уже? Разве уже поздно?

— Конечно! Свечи зажигают. Уже темнеет на улице. Иди попрощайся с хозяевами. А то подумают, что мы плохо воспитаны.

Пахо встретил Миру осуждающим взглядом.

— Сеньорита, вы так долго задержались! Это неприлично. Простите, сеньор, — обратился он к сопровождающему подругу мужчине. — Моя госпожа так редко бывала на подобных праздниках, что её можно понять и простить.

Сеньор благосклонно посмотрел на негра. Улыбнулся, спросил:

— Ты не знаешь, когда может приехать дядя сеньориты Миры? Я бы охотно с ним познакомился.

— Это знает только Бог, сеньор. Он давно должен быть дома, но… мы сами в постоянном волнении и беспокойстве. Мира места себе не находит. Бедняжка! Она так его любит, сеньор!

— Да, понимаю. Дороги у нас слишком опасны. А о море я говорить нечего. Одни пираты чего стоят! Житья от них нет!

Дома Ампара опять стала ворчать на Миру.

— Теперь жди неприятностей, сеньорита. Обязательно найдётся проходимец, готовый завладеть драгоценностями! Что теперь нам делать?

— Надо хорошенько их спрятать, Ампара, — предложил Пахо. — С этим шутки плохи. Я заведу хорошую собаку. Всё спокойнее будет.

* * *

В доме было тихо. Дождь монотонно шелестел в листве дерева. Открытые окна пропускали прохладный воздух, напоённый ароматами сырости и цветов в саду. Сверчки замолкли, и ничто не нарушала ночную тихую пору.

На жаркой постели крутилась Габриэла. Она уже долго не могла заснуть. Всё перебирала в памяти события последних дней. Не могла не признать, что Андрес де Руарте произвёл на неё впечатление. Понимала, что и она ему понравилась. Это было приятно.

Но другое известие совсем иначе подействовало на молодую женщину. Только к обеду она узнала, что эта смазливая девчонка Мира исчезла из того дома, где жила.

— Они ничего мне не сказали, сеньора, — отвечала хозяйка дома. — Рассчитались за жильё, погрузили вещи и уехали по дороге на Кагуасу. Я ещё прошла с их повозкой шагов двести. Очень они мне были приятны и добросовестно за всё платили. Никаких беспокойств.

— На Кагуасу… — Габриэла проговорила это и сейчас, в темноте. — Значит, она испугалась! Следовательно, Хуан многое ей успел поведать. Погоди, сестричка! Я ещё доберусь до тебя и там!

Женщина широко открыла глаза. Видеть она ничего не могла, но мысленно с чёткостью представляла себе лицо Миры. Едва заметные черты отца проглядывались с трудом, но она нисколько не сомневалась, что она её сестра. И какой же она будет красивой, когда подрастёт!

Зависть и ревность захлестнули Габриэлу. Она уже представляла, как Хуан целыми ночами ублажает эту девку. Мулатка! Как батюшка мог такое совершить? По-видимому, её мать была тоже очень красива. Хорошо бы разузнать про родню бабки этой Миры. Хуан говорил, что она из знатного благородного рода.

Мысли вернулись к Андресу. Она кисло улыбнулась. Подумала, что он мог бы стать отличной партией для неё. Богат, благороден, судя по внешнему виду. Почти красавец. И дядя, думается, благосклонно к нему отнёсся. Андрес! Он уже начал ухаживать за нею. Стоит попробовать. Тем более, что наши дела сильно пошатнулись благодаря Хуану и этой девке. Решено! Дам Андресу надежду!

Габриэлу это успокоило. Голова прояснилась. Думы приобрели спокойное направление, и вскоре она заснула под тихий шелест дождя.

И вот прошло больше полугода. Габриэла вернулась из поездки в родное гнездо. Оно поразило женщину своим убогим видом. Куда делись роскошь, достаток и гордое благополучие семьи? Часть земель ушла за долги, оставалось не более четверти былого.

— Габи, — уже не первый раз говорил ей брат Рассио, — ты бы отлично поступила, выйдя замуж за этого дона Андреса де Руарте. Это поправило бы и наши семейные дела, не говоря уж о твоих собственных. Ты уже это решила для себя?

— Почти, Рассио. Не могу сказать, что сильно люблю его, но он мне нравится. Думаю, что для благополучия и элементарного счастья этого хватит. Вот только мама… Мама меня сильно беспокоит. Долго ли она протянет? А тут моя свадьба. Как-то не очень хорошо получается, Рассио.

— В нашем положении мы должны думать только о себе. Пока слухи о нашем разорении не дошли до столицы, ты должна соединиться с Андресом. Пришлёшь срок церемонии, и я приеду. Мы не должны показать своё положение, Габи!

Семейство де Руарте восприняло весть о сроках бракосочетания весьма положительно. Дон Висенте, глава семьи, уже договорился в соборе с епископом.

— Сын, должен заметить, что ты на пороге большого события и счастья. Габриэла очень выгодная партия. И очень привлекательная девушка. Немного меня смущает её пребывание у пиратов. Но тут уж ничего не поделаешь. Многие попадают к ним в лапы.

— Да, папа, — согласился Андрес, — я того же мнения. И полностью согласен с вами. Я люблю Габи и надеюсь на длительное счастье.

Громкая свадьба породила массу сплетен, пересудов и небылиц. Правда, некоторые из сплетен выглядели вполне обоснованными. Но спесивые испанцы в высшей степени наплевали на них. Их богатство перетягивало любые сплетни.

Рассио поспешил уехать в поместье, сославшись на неотложные деда и болезнь матери. О приглашении посетить их родовое гнездо он лишь вскользь и туманно намекнул. Думал, что его поняли, немного обиделись, но вида не подали, хотя и заподозрили нечто не очень приятное.

Габриэла проснулась рано. Ещё осталась привычка от её рабства в долине. Рядом посапывал Андрес. Его благородного вида лицо дышало силой, молодостью. А в голове у Габриэлы возникли воспоминания о бурных минутах любви с Хуаном. И пренебрежительная усмешка скривила губы Габриэлы.

Додумала с сожалением и горечью: «Красив, благороден, строен и высок! Но до Хуана ему далеко! Тут он ничем не блеснул».

Она предалась мечтам. Потом вдруг представила себя в роли матери, окружённой кучей детей. Молнией прорезало мозг рождение дочери-мулатки. Почувствовала, как побледнело её лицо. Кровь отхлынула, сердце учащённо забилось.

Вдруг пожалела, что не успела посмотреть на дочь. Даже не знала, как её назвали. И место её жительства не знала. И это чувство не то стыда, не то угрызений совести, но что-то очень неприятное нахлынуло и не отпускало.

Потом появился страх. Вдруг всё это обнаружится? Хотя никто не знал, кто она, из какой семьи и где живёт. «Но это при желании не так трудно узнать! Что тогда будет!» — думала Габриэла, косясь на спящего мужа. Он вызывал чувство лёгкого раздражения.

Словно что-то толкнуло Андреса. Он открыл глаза.

— Милая моя, ты почему не спишь? — удивился он, приподнимаясь. — Как было прекрасно, любимая! Но ты чем-то обеспокоена?

Габриэла спохватилась. Улыбнулась и не очень смело ответила:

— Как же я могу не беспокоиться, дорогой Андрес? Всё думаю, достаточно ли ты получил ночью от меня?

— Как ты могла такое подумать, моя прелестная Габи? Ты восхитительна!

— Тогда почему бы тебе не поспешить повторить ночное приключение?

Андрес восторженно смотрел на жену. Он осторожно начал ласкать её, а у неё перед глазами возникла картина их любовных утех с Хуаном. Она не противилась, принимала ласки спокойно, почти безразлично. Они не возбуждали, казались пресными, будничными. Горькое разочарование пронзило тело. В душе появилось что-то необъяснимо пустое. Хотелось заплакать.

Андрес воспринимал её состояние за страсть, переживания, и был на верху блаженства. В какое-то время Габриэле стало жаль его, но это длилось самую малость и не оставило следа.

Уже с первого дня в ней стало расти раздражение к Андресу. Приходилось бороться с этим чувством. Не всегда удавалось смирить и гордыню с разочарованием. Не прошло и двух недель, а молодые уже поссорились из-за пустяка.

— Габи, что с тобой? — пытался выяснить Андрес. — Ты так вспыльчива и непостоянна в своих поступках! Можешь это объяснить?

Она долго молчала, борясь с раздражением и отчуждённостью.

— Сама не могу понять, дорогой! Прости. Я не хотела причинить тебе боль.

И всё же вспышки гнева продолжались. Лишь вымещать его на слугах Габриэла не решалась. Возможно, воспоминания недавнего рабства и обещания Хуана в любое время возобновить его, останавливало женщину. Но рабынь она почти не унижала. Разве что в исключительных случаях.

Молодые жили в обширном доме отца Андреса. Донья Анна сразу не стала близка Габриэле. То ли сама невестка поставила себя так непримиримо, то ли у хозяйки был скверный характер, но они почти не общались, мало разговаривали, и в доме постоянно ощущалась атмосфера напряжённости.

Зато с доном Висенте она могла свободно общаться и с удовольствием проводила с ним время. На его вопросы и сетования, она отвечала:

— Трудно объяснить взаимоотношения друг с другом, дон Висенте. Тем более между женщинами. Это выше обычного понимания. Какие-то флюиды что ли не подошли у нас? Что не скажешь о нас с вами, дорогой дон Висенте.

Глава семьи был не так стар и общество молодой женщины его возбуждало. Все его с доньей Анной дети, кроме Андреса, уже умерли, а теперь шансов у них не осталось.

— Скорей всего это обычная ревность моей супруги, Габи. Это так часто в семьях случается, что удивляться не приходится. Ты уж помягче с доньей Анной. Ей тоже нелегко.

— Это понять можно, дон Висенте, но только головой. А сердцу приказать трудно. Сожалею, но что можно сделать? Я хотела бы поселиться отдельно. Андрес не согласен. Он очень любит вас, родителей.

— Гы! Можно обсудить такое предложение, моя Габи, — улыбнулся дон Висенте и сделал умильное лицо, давая понять, что это бы устроило его куда больше. Габриэла ответила не менее милой улыбкой, в душе смеясь над свёкром.

— Дон Висенте, вы часто вращаетесь среди уважаемых людей города. Что слышно о ближайшем празднике? Очень скучаю по балам, праздникам. Вы понимаете?

— Ещё бы, Габи! Молодость! Как это волнительно, прекрасно! Думаю, что довольно скоро у вас с сыном появится возможность блеснуть в высшем обществе столицы острова. Губернатор уже спрашивал о вас.

— Очень мило! Спасибо, дон Висенте! Вы влили в меня свежую струю, живительную и очень приятную. Завтра же приступлю к подготовке.

И вот спустя почти год после свадьбы, Габриэла уверенно заняла место в обществе, что сильно волновало Андреса. Зато ещё сильнее волновало саму Габриэлу. Её успех среди молодых идальго, в сочетании с её приключениями делал женщину лакомым кусочком. Габриэле нравилось ухаживания мужчин, но дальше этого она пока что не позволяла им продвинуться.

Лишь много позже, она отдала предпочтение очень молодому идальго. Недавно приехавший из Испании, дон Аугусто де Кордеро, был очень привлекателен, и Габриэла могла гордиться его вниманием. А этого домогались многие девушки даже моложе её.

— У вас в Кордове все такие красавцы, дон Аугусто? — играя глазами, спросила Габриэла в один из первых их разговоров при знакомстве.

Он тоже игриво улыбнулся. Габриэла уже поняла, что этот юнец уже познал много в жизни света и сама неожиданно ощутила толчок в сердце и тела. Причём в теле этот толчок показался сильнее. Это показалось знакомым, то, что напоминало связь с Хуаном. Особенно рядом с трупом того мерзкого мулата. И волнение пробежало по её вдруг загоревшемуся телу мелкой приятной истомой.

«Вот только крови здесь не предвидится», — с замиранием подумала женщина, вспомнив какой она была в тот момент. Но это воспоминание так захватило Габриэлу, что захотелось тут же броситься в омут греха, не думая о последствиях и молве.

— Сеньора! Вы так странно выглядите! Что с вами? Вы дрожите! Вам плохо? Может, выйдем в сад?

— Ничего! Ничего! Да, в сад, прошу вас! Душно! Давит здесь, — и она прижала ладонь к груди.

Сердце действительно билось яростно, требовательно. Женщина тяжело опёрлась на руку Аугусто. Тотчас ощутила его ответную дрожь, когда её небольшая грудь опёрлась на его руку.

И всё же она нашла в себе силы устоять. И потом долго ждала развития их отношений, мечтая о той сладостной минуте, когда их тела смогут наконец слиться воедино и она насладится досыта красивым молодым телом этого идальго.

Он же торопился не спеша, словно понимая, что долгое ожидание усиливает ощущение и сладость обладания. А в этом он не сомневался, хотя уже успел разузнать, что Габриэла ещё никому не принадлежала, кроме своего супруга.

Один из приятелей как-то сказал в её адрес:

— Очень сладкий плод, Аугусто! Но Андрес держит её при себе крепко. Однако замечу, что ходят слухи об их прохладных отношениях. Да и не удивительно. Андрес хорош, но думается, для такой сеньоры он слабоват.

— Уверен, что ты, друг мой, прав. Она так откровенно показывает стремление к сближению, но что-то сдерживает её. Думаю, она слишком холодна рассудком. Как ты считаешь?

— Может быть, Аугусто! Только большинство молодых вовсе так не думают.

— Значит, шансы у меня имеются! А я не прочь и выждать. Во всяком случае, до поцелуев мы уже добрались. Осталось немного! — и молодой повеса с хищным блеском глаз улыбнулся.

Габриэла почти не задумывалась о греховности возникшего чувства. Ей хотелось изведать то наслаждение, что так влекло к прежнему увлечению. Возможно, это и иначе можно назвать, но как подобрать нужное слово?

И после долгих колебаний она решилась.

— В ближайшее свидание я возьму мне принадлежащее! — эти слова она пробормотала с чувством волнующего трепета. Тут примешался страх, острота совершаемого, и некоторый ужас, так возбуждающий и влекущий!

Она тщательно готовилась к свиданию. Выбирала подходящее время, место и исподволь подводила Аугусто к этому. Тут она умела действовать.

Аугусто пригласил её как раз туда и тогда, когда Габи рассчитала. Это было в доме их общего хорошего знакомого дона Хусто. Обширный сад с беседками, заросли благоухающих кустов и бархатная трава на лужайках. И очень сговорчивый хозяин.

— Донья Габриэла! Неужели вы соизволили меня осчастливить этим свиданием? Я весь ваш! — Аугусто галантно раскрыл объятия.

— Только без глупостей, Аугусто! — слова Габриэлы намеренно звучали фальшиво, что должно было толкнуть молодого человека к активным действиям.

— Помилуйте, сеньора! И это я слышу от вас? Я весь горю от волнения, я трепещу у ваших ног! Смилуйтесь!

Он нежно поцеловал едва сопротивляющуюся Габриэлу. Целовать он умел, и женщина успела это отметить. Дрожь пробежал по телу. Она задышала бурно, поддалась так долго сдерживаемому желанию. Нетерпение охватило тело.

Аугусто всё замечал. Увлёк в кусты, где крохотная полянка благоухала ароматами, возбуждающими воображение.

Габриэла отдалась бурно, страстно с тем остервенением, которое долгое время гасила в себе.

— Ты настоящий вулкан, Габи! Я безмерно счастлив, любимая!

— Уверен, мой юный друг Аугусто? — в её словах отчётливо слышалась насмешка и превосходство. — Ты уже отдохнул, милый?

Аугусто посмотрел на её возбуждённое лицо. В нём отразилось восхищение, удивление и некоторая неуверенность.

— Ты же сам сказал, что я вулкан. А он ещё не закончил извержение!

Аугусто неторопливо ласкал её тело, целовал, а Габриэла уже думала, что и этот бабник не так уж и хорош, как казался. Он уже не возбуждал её, как хотелось. Его ласки стали почти безразличны ей. Стало скучно.

Он безвольно отвалился, раскинул руки с блаженной улыбкой на губах. Она деловито поправляла платье, причёску, словно ничего не произошло. Передвинулась дальше в тень от ветвей дерева. Устало, с удивлением подумала:

«Я начинаю сомневаться в себе. Что-то во мне не то. И этот сердцеед и поклонник юбок ничего из себя не представляет. Я ненормальная. А вдруг я влюблена в Хуана?»

Эта неожиданная мысль так поразила Габриэлу, что она быстро села, ощутив, как отхлынула кровь от лица.

«Глупости! — Мысленно утешала она себя. — Такого любить просто немыслимо! Что он? Я его ненавижу. Да и он мне не раз об этом говорил! Но что-то меня влечёт к нему! Что это?»

Она посмотрела на своего обессилившего любовника, у которого было такое красивое благородное лицо. И кроме безразличия ничего в себе не нашла. И опять подумалось, что с Хуаном всё было совершенно иначе. С ним она носилась на облаках истинного блаженства и всегда хотела его. А этот?

Она сморщила свой небольшой нос, встала, осмотрела себя. Вздохнув, поняла, что привести в порядок свой туалет без помощи утюга не сможет. И не только с утюгом…

Много дней Габриэла находилась под впечатлением происшедшего. Постепенно ей стало казаться случившееся чем-то похожим на сон или иллюзию. У женщины возникли ощущения тоски, неудовлетворённости и раздражительности. Которую никак не могла подавить. Эта раздражительность ей самой надоедала. Хотелось куда-то уехать, не видеть всех этих лиц с постоянным пренебрежением.

И опять Хуан! Он постоянно присутствует где-то рядом. Почему? Этот невысокий носатый человек с рядовым лицом, но обладающий такой притягательной и желанной силой. Куда он запропастился?

Мира! Эсмеральда! Вот кого надо найти. Вот кто представляет для меня истинную опасность! Надо вспомнить, куда она отправилась.

Эта мысль вскоре стала навязчивой. Поделиться ею она ни с кем не могла. И это ещё больше раздражало её.

Она отвергла мужа, перебралась в другую спальню. Все попытки Андреса добиться её расположения разбивались о её непреклонность.

— Прости, Андрес, — говорила Габриэла строго, но без злости, — я не имею желания спать с тобой. Это выше моих сил. Прости.

— Ты моя жена, Габи! И я вправе требовать от тебя супружеской благосклонности. Не идти же мне на сторону! Я этого не хочу!

— Ты не оскорбишь меня, если изменишь мне, Андрес! Пусть это тебя не смущает, — она просительно смотрела в удивлённые глаза мужа.

— Мы так недавно поженились! И ты уже охладела ко мне? Но почему? Я был 'уверен, что ты довольна нашей жизнью! У тебя появился воздыхатель?

Габриэла вскинула голову и с нескрываемой яростью бросила в него злобный взгляд:

— Не вздумай больше даже заикаться об этом, Андрес! Я этого не потерплю!

— Тогда чем ты объяснишь свою холодность и постоянные ссоры? Это становится невыносимым! Ты должна понять меня, Габи!

— Я тебя понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Это, скорее всего, надо мной довлеет прошлое. Мужчины вызывают во мне неприязнь. И это мягко говоря. А ты прости.

— Как же теперь быть нам. Габи? — В голосе звучала мольба с примесью настойчивости и нараставшего недовольства.

— Никак! Просто живи и постарайся ни о чём не думать. Если сможешь.

— Вот именно! Если смогу! А если не получится? Что тогда?

— Хорошо бы посоветоваться с доном Висенте. Он мудрый человек и мог бы нам помочь. Я почти уверена в этом. Андрес.

* * *

В небольшом городке Аресибо тоже события в домике Миры шли своим чередом. Мира частенько просыпалась с чувством необъяснимой тревоги на душе.

Вскоре она поняла, что это ощущение имеет под собой какие-то основания.

— Ампара, ты за последние недели ничего не наблюдала в нашем квартале?

— О чём это вы, сеньорита?

— Нам никто не угрожает? Мне часто так неспокойно на душе. Чем это могло быть вызвано?

— Вы, сеньорита, становитесь девушкой, а это всегда связано с необычными, странными чувствами. Особенно у белых людей.

— Да я ведь мулатка, Ампара!

— Нет! Сеньорита настоящая белая и лишь слегка смугловата. Но и чистокровные испанки бывают такими. Вон донья Асунсьон ещё смуглей вас, моя сеньорита, а считается настоящей испанкой. И приняли вас в праздник очень хорошо, как я знаю.

— И всё же мне иногда обидно, Ампара, что на меня смотрят косо. Хоть бы Хуан быстрей возвращался!

Она приласкала большого пса, которого Пахо добыл три недели назад. Негр постоянно учил собаку, и теперь пёс ни у кого не брал еду. Только у троих хозяев. Злобно лаял на редких посетителей, но мгновенно слушал команды. А Миру, казалось, боготворил, беззаветно любя и охраняя.

Звали его Мулат за тёмно-коричневую шерсть, лоснящуюся на солнце. Он любил сопровождать хозяев на море, много плавал, приносил палки и любые другие предметы, бросаемые в море. Даже нырял и подолгу мог оставаться под водой. Но очень не любил ошейника и поводка.

— Сеньорита Мира, — говорила Ампара после одного из посещений рынка, где негритянка торговала овощами. — Я на рынке заметила, как двое бородатых мужчин как-то странно смотрели на меня.

— Ну и что с того? Может, ты им понравилась, — улыбнулась девочка.

— Тогда почему они тотчас отвернулись, заметив мой интерес к их взглядам?

— И что это за люди?

— Я их никогда здесь не видела, сеньорита. Мне они показались подозрительными. Я боюсь, сеньорита Мира.

— Не думаешь ли ты о моих драгоценностях?

— Может быть, сеньорита Мира. Это же подарки дона Хуана. Я его не знаю и никогда не видела, но такие дорогие подарки мог сделать только добрый и щедрый человек. Да и вы так часто его вспоминаете.

— Я его очень люблю, Ампара! А он так долго не возвращается!

— Главное, что он жив, сеньорита! Ты мне часто об этом говорила!

Мира посмотрела на негритянку с изумлением. Та впервые обратилась к ней на «ты». И девочка неожиданно почувствовала большую близость к этой деятельной женщине. Показалось, что они сблизились, чуть ли не подружились. И на душе стало легко и радостно.

— Ампара, как хорошо, что ты наконец ставала мне «ты»!

— Сеньорита! Неужели так было? Я не заметила! Простите меня!

— Что за глупости; ты говоришь, Ампара! Мне это так понравилось! И не смей больше обращаться ко мне по-другому! Я так хочу, чтобы мы были друзьями, подругами, — Мира в порыве чувств обняла негритянку и чмокнула её в щёку.

Глаза негритянки наполнились слезами. Шмыгнув носом, она отвернулась и с поспешностью удалилась, слегка сгорбившись.

Тёмная дождливая ночь накрыла городок. Мелкий нудный дождик лил уже много часов. Ветер шелестел жёсткими листьями пальм, ударял ими в стены домика.

Было, наверное, уже за полночь, когда Мира неожиданно резко проснулась и с широко открытыми глазами уставилась в темноту. В приоткрытое окно задувал прохладный ветер, было довольно холодно, и Мира хотела укрыться простынёй. И похолодела от вдруг нахлынувшего чувства страха и тревоги. Это оказалось так сильно, что сердце гулко забилось, словно в клетке. К горлу подступил комок ужаса, причину которого понять не могла.

Пёс молчал, всё было тихо, но чувство беспокойства не проходило. Оно даже усилилось, заставив девочку тихо встать и пошлёпать комнату к Ампаре с Пахо.

— Что случилось, сеньорита? — встревоженно спросила Ампара.

— Ампара, я внезапно проснулась с сильным чувством страха! Мне тревожно, не по себе. Я боюсь!

Проснулся Пахо. Он молча прислушался к тихому разговору, спросил:

— Может, приснилось что-нибудь страшное, сеньорита?

— Нет. Ничего мне не приснилось. Но страх так и щемит в груди. Это не к добру, Пахо! Встань, посмотри, что вокруг.

Пока Пахо надевал штаны, собака залаяла. Потом лай перерос в отчаянный визг с рычанием и на высокой ноте оборвался. Потом слышно было, как он заскулил.

— В саду кто-то есть! — Прошептала в ужасе девочка.

— Пахо, осторожнее! — наставляла Ампара и поспешно накинула на себя шаль. — Возьми что-нибудь с собой! Вдруг грабители!

Пахо, не отличавшийся храбростью, задумался, оглянулся на женскую половину жильцов и согласно кивнул. В углу комнаты взял засов от двери и вышел в темноту.

Прислушался. Кроме тихого поскуливания Мулата ничего не было слышно. Дождь по-прежнему шелестел в листве. И тут он на мгновение увидел тень в двух шагах от себя. Сильный удар по голове свалил его в грязь.

— Что-то упало! — Едва слышно прошептала Ампара. — Мира, иди в чулан, потом через оконце вылезай в сад. Там можно укрыться.

— А ты? — Мира хотела ещё что-то сказать, но звук шагов прервал её шёпот.

Негритянка толкнула девочку и та ощупью пошла к чулану. Уже за дверью услышала шум, крик Ампары, что-то ударило о мягкое. Короткий вопль, ругань и стон, леденящий лущу.

В ужасе Мира вывалилась в лужу под окном и побежала в сад, утопая в рыхлой земле босыми ногами. В ушах жутко шумело. Слышались ругань, стон и тихое подвывание и скулёж Мулата.

Мира пошла на звук собачьего воя. Мулат лежал под кустом и с радостью заскулил, узнав хозяйку. Его мокрая шерсть была в крови. Мира прижала его голову к щеке и тихо уговаривала собаку что-то сделать.

В доме стихло. Лишь изредка доносились тихие голоса и сдержанная ругань мужских голосов.

Девочка заставила собаку встать. У пса была почти перебита лапа, и он сильно хромал. Они вдвоём залезли в мокрый кустарник и затихли.

Шум в доме нарастал. Ругались два человека, один голос выдавал злость и боль, как казалось Мире.

Страх за себя, за негров сильно действовал Мире на нервы. Она дрожала и с трудом сдерживала слёзы, рвущиеся из глаз. Ладонью она зажимала рот, боясь не сдержать вопль. А Мулат, осмелевший в присутствии хозяйки и зализав рану на ноге, начал тихо рычать, топорща шерсть.

— Тихо, Мулат! Тихо! Лежать!

Неожиданно две тени показались на дорожке двора. И голос зло проговорил:

— Карамба! Ничего почти не нашли! Куда они запрятали ценности? Проклятье! И девчонка пропала!

— Смылась наверняка! Надо бы поискать, а то как бы худа нам не было! — у этого голоса был болезненный оттенок и Мира подумала, что его покусал Мулат. И её мысли, кажется, оправдались.

— Ты-то сможешь идти, Ушастый? Как нога?

— Болит! А тут ещё эта баба! Как я не увернулся от её палки! Теперь рукой едва шевелю! Скотина чёрная!

— Не скули. Она уже на пути в преисподнюю! Ладно, я поищу, а ты пока отдохни тут. Я скоро!

Послышались чавкающие шаги. Они прозвучали рядом с кустом и удалились. Мира зажала Мулату нос рукой, прижала его к земле. Сквозь тонкие веточки куста можно различить тень человека, сидящего на пороге дома.

Звук шагов замолк окончательно. Мира разжала ладонь, и Мулат тотчас ринулся из куста. Мира только тихо ахнула, как бандит на ступеньке дома закричал, и Мира заметила и услышала, как человек и собака покатились по земле, рыча, ругаясь и крича.

— Эгей! Ушастый! Что там? — другой бандит спешил на помощь.

— Проклятый пёс опять кусает меня! Убей его! Он мне палец откусил!

Шум драки прервался визгом Мулата и всё смолкло. Мира в ужасе вжалась в мокрую траву, уткнув лицо в землю.

— Ты что, с этим кобелём не смог справиться, идиот? Опять с тобой случается разная дребедень! Вставай! Уходить надо. Эти черномазые где-то спрятали свои камушки! Не мог потише долбануть! Падаль! Поднимайся!

— Вряд ли я смогу идти, Чика! Ноги покусаны! — бандит тихо простонал.

Послышался звук удара, всхлип и грязная ругань.

— И так мне досталось, а тут и от тебя попало! Как я пойду? Помоги!

Мира слышала, как бандиты с трудом поплелись к задам огорода. Когда шаги замерли в отдалении, она разразилась истеричными рыданиями. Содрогаясь всем телом, она никак не могла осмелиться выйти из укрытия. Там, у двери, лежали мёртвые. Пахо, Ампара и Мулат. В этом она не сомневалась. Об этом говорили бандиты.

Она наконец немного успокоилась, почувствовала сильный холод. Ещё прислушалась и осторожно встала на ослабевших ногах. Они тряслись и не подчинялись приказу двигаться. Страх сковывал её.

Вдруг до неё донеслось не то шорох, не то тихий стон. Сердце чуть не остановилось. Но в то же время вспыхнула надежда. Радостное ожидание чуда с громким стуком сердца бросило кровь в лицо. Стало жарко. Она осторожно двинулась к крыльцу.

Споткнувшись о труп собаки, вздрогнула и обошла его. В луже лежало тело Пахо, белея штанами. С его стороны слышались тихие стоны и шевеление.

— Пахо! Ты живой? Отзовись!

— Ох! Сеньорита! Это вы? Слава Богу, вы живы! Помогите сесть. Голова трещит нестерпимо.

Мира с огромным трудом подняла туловище негра. Он держался руками за голову и продолжал стонать.

— Где Ампара? Что её не слышно?

— Пахо! Миленький! Думаю, что Ампары больше нет!

— Как нет? Где же она может быть?

— Её убили эти грабители! Они об этом говорили! Я думала, что и тебя убили.

— Боже! Неужели это могло свершаться? Она так истово всегда возносила молитвы Господу! Может, вы ошибаетесь, сеньорита? Посмотрите, прошу вас!

Мира молча подползла к телу негритянки. Со страхом притронулась к её руке. Она была холодной и неподвижной. Отдёрнув в ужасе руку, Мира прошептала:

— Господи! Она мертва! Бабушка как-то говорила мне, что у местных руки и тело всегда холодные. Пахо! Нет нашей Ампары! Они убили её!

Глухие рыдания негра были ответом ей.

Девочка вдруг ощутила в себе какое-то волнение вместе с решимостью что- то делать. Она бросилась в дом. Там зажгла свечи в канделябре, отыскала фонарь и его запалила. С ним опять спустилась с крыльца. В тусклом свете с ужасом в лице стала осматривать Пахо. Ей казалось, что самым главным сейчас — это втащить негра в дом и осмотреть его голову. Пощупать её храбрости не доставало.

— Пахо, милый! Помоги мне втащить тебя в дом! Я одна не справлюсь! Давай же! Шевели ногами!

Пахо перестал всхлипывать и стал толкаться ногами о землю. С большими усилиями они добрались до двери, потом втянулись в комнату. Мира притащила из спальни негров матрас, и Пахо лёг на него.

— У тебя голова разбита. Кровь уже запеклась. Это хорошо. Бабушка научила меня многому. Сейчас я ещё обмою ромом и замотаю полотном. А ты лежи и не вздумай вставать. Это будет очень вредно.

— Ампара! Ампара! — Причитал негр. — Мы ждали ребёнка! И теперь я остался один! Господи, за что ты покарал меня? Смилуйся, дай силы пережить горе!

— Пахо, замолчи! Тебе вредно говорить! Голова долго не пройдёт! Молчи!

Негр покорно замолчал. Только вздыхал, кряхтел и изредка охал.

Скоро Мира перевязала голову и села передохнуть. Дождь продолжался, ветер порывами бил в окна листьями пальм и струйками воды.

Близился рассвет. С ним утихал и дождь.

— Пахо, я скоро пойду позвать соседей. Одна я не справлюсь. А ты не шевелись! И скажи, почему бандиты ничего не нашли в доме? Где драгоценности?

— Ох, сеньорита! Этого я не знаю. Ампара их где-то спрятала, а мне ничего не сказала! Не доверяла мне. Боялась, что могу выдать.

— А деньги? Где теперь брать их? Всё было там, в шкатулке!

— Я ничего не знаю, сеньорита! И я ничего не могу сейчас вспомнить! Так голова болит. Господи!

Мира в задумчивости уставилась в сереющее оконце. Потом сорвалась с места и бегом пустилась в спальню. Под подушкой и простынёй должна лежать золотая монета в два дублона. Она была на месте. Бандиты её не нашли.

— Хоть что-то! Но нужны деньги на похороны! Хватит ли этого? — Мира с удивлением обнаружила, что говорит вслух. Даже немного смутилась. — Ладно! Днём посмотрим ещё.

Соседи тотчас занялись похоронами Ампары. Собрали немного денег.

— Дорогие мои соседи! — Молитвенно сложила руки Мира. — Я обязательно оплачу вам за заботу и помощь. Вот только деньги получу. Большое спасибо! Господь не оставит вас без своего благословения!

Соседи сочувственно охали, причитали, но дело делали. Ампару похоронили перед закатом. Справили поминки, хоть и скромные, но на большее никто и не рассчитывал. Кто будет тратиться на негритянку?

Мира же с энергией и рвением тут же взялась за все работы, которые лежали на Ампаре. Пахо она говорила строго и решительно:

— Лежи в темноте и не разговаривай! Ты мне нужен здоровый и побыстрей! Лежи и выздоравливай, а я уж сама управлюсь! И не спорь!

И девчонка действительно работала с восхода до заката и полумёртвая от усталости вечером валилась на постель. Она похудела, почернела и осунулась. Но зато на стол было что поставить.

Беспокоило лишь то, что её знакомые девочки почти не навещали её. Было обидно и неприятно сознавать это. Но дальше мыслей она не шла — времени не было.

Пахо поправлялся медленно. Вот уже две недели прошло, а он только стал вставать и помаленьку ходить. И всё равно Мира запрещала ему работать.

Она давно не ходила на море. Даже забыла о его существовании, вся занятая работами по дому и в огороде. Денег, можно сказать, не было. Тот золотой, что она нашла под простынёй, уже подходил к концу, и в голове возникали жуткие видения нищеты. Питаться кое-как они смогут, но ни о чём другом думать не приходилось.

— Пахо. ты уже ходишь, — говорила она как-то после воскресного посещения церкви. — Давай вспоминай, где могла Ампара спрятать драгоценности. Иначе я не знаю, как будем жить. Долг надо отдавать, а где брать деньги?

— Сеньорита, обещаю подумать. Она что-то мне говорила об этом, да я запамятовал со своей дурацкой головой! Погодите, я вспомню!

Лишь дней через пять Пахо вечером проговорил:

— Может. это и не относится к делу, сеньорита, но послушайте, что она мне говорила дня за три-четыре до… бандитов. Намекала на божественное провидение. И говорила о смоковнице, что растёт за конюшней. Может, это и есть то самое место?

— Кто ж его знает? Возможно. Хотя, знаешь что? Ты же знаешь, где зарыт у дяди Кумбо мой клад? Хуан должен тебе это указать. Я знаю, да что я одна могу? С тобой и то опасно. Может, участок уже кто-то захватил, и нас просто побьют и выгонят. Хорошо бы Хуан был здесь!

— Сеньорита, это же так далеко! Сквозь весь остров надо перебраться. А кругом одни опасности. Слишком рискованно! Я не отважусь на такое, простите.

— Тогда быстрее поправляйся. Дня через два ты попробуешь покопать под деревом. Вдруг ты прав и мы получим средства. Ведь продать этот крестик я ни за что не соглашусь. Хуан мне его подарил перед самым отъездом. И серёжки, — она потрогала гранатовые серьги огрубевшими пальцами.

Пахо едва дождался разрешения на земляные работы. Выполняя распоряжение сеньориты, он медленно, с остановками, копал часа два и всё же докопался. Память его не подвела. Горшок из толстостенной глины легко поместил все сокровища Миры. И две сотни дукатов в золоте и серебре. Негр с гордостью показал хозяйке свою находку.

— Слава Богу! Благодарю тебя. Господи! Ты избавил нас от голода и позора!

Глава 6

Время летело довольно быстро. Хуан по поручению Кловиса часто уходил на галере в море с поручениями скорее разведывательными, чем торговыми. Но в трюме всегда находились ходовые товары для местной торговли.

В этот раз его отправили в Гоа на разведку по поводу пленения Кунджали.

— К чему сидеть здесь и выжидать у моря погоды? — говорил Кловис. — Иди, Хуан, в столицу и посмотри на месте, что и как там происходит в отношении моего друга Мараккара Кунджали. Мне откровенно жаль его. Но он ещё раньше не захотел слушать меня.

— Я смотрю, ты с ним был в хороших отношениях, — заметил Хуан осторожно.

— Я со всеми в хороших отношениях, пока они платят или я надеюсь получить при их помощи и содействии хоть что-то ценное. Теперь, я думаю, Кунджали платить не может. Стоит ли о нём беспокоиться? Но интересно.

— Ты сожалеешь о потере такого знатного плательщика?

— А кто бы не пожалел? Естественно, Хуан! Но есть и теперь одна зацепка!

Хуан вопросительно поднял брови, готовый слушать дальше.

— Не востри уши, друг мой! Пока это только моя тайна. Вот приедешь из Гоа, тогда посмотрим. С тобой поедет Гном. Ты с ним хорошо сошёлся. Это в некотором роде подходит. Но остерегись. Хуан! Как бы он тебя в свою веру не перетянул! — Кловис тут же весело рассмеялся, скрывая угрозу.

— Должен тебе заметить, Кловис, что этот самый Гном мне кажется несколько подозрителен. Такое впечатление, что он может в уме держать нечто, что в какой-то мере может оказаться нам не очень полезным.

— У тебя есть какие-то конкретные подозрения? — Насторожился тотчас португалец. И лицо его приобрело жёсткое выражение.

— Мне он кажется очень скользким и себе на уме. Но подозрений у меня нет. Только предположения.

— Гм! Похожее мне говорил и Козёл. Это уже что-то! Ладно, потом ты ещё придёшь и я тебе дам последние инструкции и советы. И не упускай случая в пути поживиться случайной добычей. Тут её ходит достаточно.

— Как бы самому в лапы к голландцам не попасть. Надежда лишь на быстроходность галеры.

— Моя идея! — в голосе Кловиса слышались гордость и самолюбование.

— Должен признаться, что идея отличная, Кловис! — улыбнулся Хуан, уже поняв, что с некоторых пор Кловис весьма благосклонно относится к лести.

Кловис снисходительно улыбнулся.

Четыре дня спустя галера с Хуаном подошла к островам, на которых раскинулся Гоа. Лес мачт многих судов загораживали город, и Хуан удивился такому скоплению кораблей. Стало быть, Португалия даже под властью Испании что-то ещё значит в этих водах!

Став на якоря, как обычно подальше от главной акватории, капитан вопросительно обвёл взглядом Хуана, Гнома и Козла. Последний заметил на это:

— До утра можно отдыхать, капитан. Я схожу с двумя матросами на берег. Скоро не ждите, — хитрый Козёл многозначительно ухмыльнулся. — Никого на берег не отпускать! — он посмотрел на Хуана.

Тот уже давно понял, что действительным командиром на галере был именно Козёл. Это не удивляло и вполне устраивало Хуана. К тому же Козёл уже несколько лет обретается в Индии, ему и карты в руки.

Хуан не часто разговаривал с Гномом. Но тот вечер, на берегу, когда люди танцевали вокруг костра, они стали понимать друг друга и в редких случаях позволяли себе переговорить. Часто намеренно заканчивали разговор чуть ли не ссорой и обязательно при свидетелях.

Но сейчас Хуану очень хотелось поговорить с этим человеком. Он сильно интересовал молодого человека. Поражало, как Гном мог мгновенно реагировать на движения людей. Его реакция была неуловимой. И это у человека почти пятидесяти лет! И его способность предвидеть некоторые события.

Хуан даже за эти несколько месяцев немного освоил малую часть его умения. Хотелось, конечно, большего. Но тут всё упиралось в дозволенность. А её не было. Обращаться к Кловису не хотелось. Мог попасть под подозрение.

Хуан потоптался рядом с капитаном.

— Слушай, капитан, — обратился Хуан к мореходу. — Как этот Гном может узнать, что происходит на другом конце земли?

Капитан пренебрежительно глянул на Хуана, хмыкнул.

— Бывают такие люди, сахиб. Гном один из многих. Есть и получше его.

— Не верится как-то. Я бы хотел узнать, как живёт моя девушка в Новом Свете. Очень я скучаю по ней!

— Попроси, и Гном тебе может помочь.

— Легко сказать! Он сильно не любит нас, португальцев.

— Сахиб ведь не португалец!

— Один чёрт! Мы с ним вечно спорим и ссоримся. Он всё скрытничает.

— Это у него есть, сахиб. Но он добрый человек. Со странностями, да в Индии таких много. Подходи, и он не откажет. Что, женщину захотел?

— Само собой! Но тут иное, капитан. Беспокоюсь. Давно дома не был.

Капитан понимающе улыбнулся в чёрную бороду. Поискал глазами, подозвал матроса и что-то сказал ему.

Вскоре на юте появился Гном, молча осмотрелся, вопросительно посмотрел на капитана. Тот опять долго беседовал с Гномом. Хуан, как ни пытался, ничего понять не мог. Их говор ему никак не давался.

Гном бросал мимолётные взгляды на Хуана и ничего хорошего в них не светилось. В душе Хуан осторожно посмеивался, понимая, что и капитан может оказаться человеком опасным. Чёрт их разберёт, этих индусов!

— Сахиб хочет поговорить со мной? — повернулся Гном к Хуану. — Капитан просит помочь вам. Я, пожалуй, готов. Идёмте в каюту, сахиб. Там у меня есть карты и некоторые другие предметы моего культа.

Хуан благодарно подмигнул капитану. Почтительно, чуть ли не демонстративно выказывал уважение Гному.

— Сахиб на самом деле хотел бы узнать о своей девушке? — Тихо спросил Гном, и Хуан с готовностью кивнул. Он понимал, что говорить надо очень осторожно. Никто не знает, кто может подслушать их речи.

— Время вполне подходящее, сахиб. Полная луна и ветер с востока. Но до полуночи ничего у меня не выйдет. Могу лишь карты бросить.

— Что они могут поведать, дружище?

— Всё, но очень туманно. Надо многое знать, тогда можно хорошо их прочитать. У меня это не очень точно получается, сахиб.

Всё же Гном разложил карты с диковинными картинками. Хуан уже видел их, и теперь с некоторым смущением ожидал слов индуса.

Он говорил мало, словно испытывая терпение Хуана.

— Одна ваша девушка вышла замуж, сахиб.

— Неужели? Гм! Меня больше интересует другая. Молодая и одинокая.

— Погодите, сахиб! Та, замужняя, очень плохо живёт с мужем. По-моему она ему или изменила, или может вскоре изменить.

— Это для меня не удивительно. Давай о другой.

Гном перемешал карты. Опять разложил. Долго изучал.

— Живёт в другом месте. Бедствует или что-то в этом роде. Под сильным страхом живёт. Кто-то там умер или покалечился. Это всё, сахиб. Больше карты ничего мне не говорят.

— Это куда хуже, дружище! Что же с Мирой может произойти? Слушай, а карты ничего не говорят об их вражде?

— Нечто похожее я заметил. Но сказать точно не решаюсь. Трудно определить точно, сахиб. Это всё!

Хуан не на шутку забеспокоился. В голове завертелся рой тревожных мыслей. И первой мысль о бедственном положении Миры. И кто умер? Пахо? Но у них огромное богатство! И почему другое место жительства?

Ответа на все вопросы он получить не мог. Охота к ночному колдовству поутихла. Слишком много для первого раза неприятных сведений.

Хуан подмигнул Гному. Тихо спросил, наклонившись ближе:

— Что задумал Кловис, Гном?

— Тобой недоволен, — так же тихо ответил индус. — Будь осторожен.

— А Козёл? Что он замыслил? Опасен ли он?

Гном некоторое время молчал.

— Опасен. И очень, друг мой сахиб. Он верный слуга главного сахиба. Вы его бойтесь, остерегайтесь.

Хуан и сам сознавал это, но лишний раз убедиться не мешало.

— Как твоё настоящее имя? Мне неловко называть тебя Гномом. Ты умён, силён духом. Или это тайна?

— Тайны нет, сахиб. А настоящее имя моё знают многие, особенно индийцы. Сабха моё имя, сахиб. Но лучше не называть меня так. Безопаснее будет.

Хуан хотел спросить о причине такого, но не стал. Это не должно его касаться. И лишь после продолжительного молчания ещё раз спросил:

— Всё же я не пойму твоей преданности Кловису. Ты же знаешь, что он использует тебя. И ничего не даст взамен.

— Уверенность в этом уже колеблется, сахиб. Но обычай требует платить.

— По-моему ты давно всё отплатил, темболее, что и платить-то было не обязательно. И сам ты в этом убедился. Всё было подстроено самим Кловисом.

— Всё так. Но я в то время не углублялся в себя. Поддался чувству и дал обещание. И его надо выполнять.

— Мне, по-видимому, никогда не понять вас, индийцев, Гном. Как и вам понять нас не дано в полной мере. А откуда ты так хорошо знаешь португальский?

— Мне это было легко, сахиб. Я много наречий знаю. К тому же мне было необходимо знать язык своих врагов.

— Всё-таки врагов! Это понятно. Другого ожидать и нельзя. Ты ведь знаешь, что я не португалец, и мне нет нужды убеждать тебя, что защищать их мне нет надобности.

— Да, сахиб, я знаю. Ты не португалец и я могу тебе доверять. И всё же не добивайся всего от меня. Я мало что могу тебе поведать.

Хуану нравилось, когда Гном переходил на дружеский тон и обращался к нему на «ты». Казалось, что барьер между ними в эти минуты сломлен, и они становились настоящими друзьями.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — сделал попытку ещё больше сблизиться Хуан. Надежда не оправдалась.

— Нет, сахиб. Это не ваше дело. Мы сами будем действовать. Но спасибо за предложение. Может, настанет время, и вы мне поможете.

— Буду рад, Сабха, — прошептал Хуан и сделал знак, что пора расставаться.

Гном согласился тут же, словно спохватившись.

Потом Хуан долго раздумывал над беседой с Гномом. Было немного неприятно, что он касается тайны этого странного человека. Его ли одного тайны?

Португальцы прекрасно знали, что кругом в их колониях на побережье ведут тайные козни против них множество групп. И всё же мало обращали на них внимание, полагая, что дикая вражда за власть между индийцами всех толков не позволит им создать что-то, могущее угрожать их господству.

Они куда больше боялись голландцев. А тут ещё появились англичане. Их алчность не знала границ. О своей алчности португальцы предпочитали забыть и не вспоминать.

Дней через десять появились слухи о скорой казни Мараккара Кунджали.

Козёл часто уезжал в город, его подолгу не было на борту. Это устраивало Хуана. Он тоже несколько раз был в городе. Иногда Козёл давал ему мелкие поручения, всегда откровенно надеясь вызвать того на отказ или ссору.

Хуан внутренне усмехался, на происки Козла не реагировал. Тот постепенно начинал злиться, а Хуан продолжал посмеиваться. И все поручения он старался выполнять быстро, чётко и без повода к придиркам.

Иногда он позволял себе лёгкую иронию, слушая поручение. И получал истинное удовольствие, наблюдая гнев Козла.

— Сахиб, — как-то прошептал Гном поздним вечером. — Козёл что-то задумал против вас. Стерегитесь. У него достаточно пособников и исполнителей его воли. — Гном многозначительно втянул голову в плечи.

— Я и сам это знаю, Гном. Спасибо. Я постараюсь быть тише воды и ниже травы. Пусть плетёт свои сети. Ты, надеюсь, сможешь меня предупредить заранее, — Хуан дружески положил тому руку на плечо.

Гном не ответил, но Хуан понял, что надеяться он может.

Пленённого Мараккара Кунджали заточили в тюрьму Гоа Тройку. Об этом в городе знал каждый мальчишка, и скоро глашатай оповестил, что казнь злейшего врага португальцев будет 16 марта.

— Зачем после отрубания головы ещё необходимо его четвертовать? — спрашивал Хуан. Козёл с достоинством ответил:

— Этого мало. Постановили засолить голову и возить её по прибрежным городам для устрашения дикарей! Пусть знают, что борьба с нами — дело бесполезное и опасное!

— Интересно посмотреть на это зрелище, — произнёс Хуан, но в душе не очень горел желанием.

— Мы все просто обязаны быть на площади перед дворцом губернатора.

— Отлично! — Хуан сделал вид, что рад возможности поглазеть редкое зрелище. — Не часто увидишь столь знаменитое событие.

Козёл с подозрением покосился на Хуана, но тот играл уверенно.

Площадь перед дворцом была запружена народом, но люди шли, ехали, колыхались в паланкинах. Всё белое население Гоа было на площади. Туземцев оказалось намного меньше, чем ожидалось.

Хуан с любопытством наблюдал Кунджали. Этот пятидесятилетний широкоплечий воин не потерял своего осанистого вида. Его, судя по виду, не пытали. Всё и так было ясно, и со всеми обвинениями славный воин согласился.

Внешне он был спокоен. Сам стал на колени, положив голову на плаху.

Хуан успел зажмуриться и не видел, как палач взмахнул топором. Лишь поднятую за волосы голову Хуан успел заметить. Рядом за спиной чей-то голос проговорил по-португальски:

— Они за это заплатят!

Хуан обернулся. Юноша с чертами лица красавца и европейской примесью с гордым видом озирался по сторонам. К нему уже продирались стражники, готовые схватить безумца.

Хуан бросился к юноше, схватил его и сильно толкнул в сторону, прошипев:

— Беги, дурень!

Юноша, словно опомнился, взглянул пристально на Хуана и юркнул в толпу, выхватив длинный кинжал. Хуан последовал его примеру, но постарался укрыться в другую сторону. Крики и шум быстро утихли. В такой толпе трудно рассчитывать на успех в поимке прыткого юноши.

Хуан задавал себе вопрос, кто это мог быть, осмелившийся так заявить в толпе, где полно португальцев.

«Хорошо одет в нашу одежду, похож на туземца. Наверное, какой-то родственник богатого купца или даже раджи», — думал Хуан, пробираясь подальше от места событий.

Решил попытаться узнать у Гнома. Тот должен знать таких людей или слышать о них. И никак не мог уразуметь, почему такая богатая и многолюдная страна оказалась во власти горстки авантюристов во главе с Васко да Гама?

Правда, вспомнил чьи-то слова о драчке за власть среди правителей княжеств. И примером может служить саморин Каликута. Злейший враг португальцев встал на их сторону, опасаясь усиления соперника Кунджали.

Хуан усмехнулся, подумав ещё: «Вот и причина успехов португальцев. Голландцы и англичане такого себе не позволят. Эти сами кого угодно обдурят и глазом не моргнут. Их-то больше всего и боятся португальцы».

Кловис, видимо, успел выторговать у правительницы соседнего княжества рани Тхирумалы Уллалы кругленькую сумму, шантажируя её и угрожая раскрыть тайну. Это единственная правительница соседних государств, что согласилась помочь Кунджали. Но было уже поздно. Португальцы понимали, откуда грозит опасность, и блокировали подступы к крепости Кунджали.

Вернувшись на галеру, Хуан, пользуясь отсутствием большинства людей из команды, уединился с Гномом.

— Молодой, красивый, в португальском платье? — Гном недолго думал. — Я полагаю, что это Педру Родригеш. Он из аристократии, долго воспитывался у португальцев. Его даже хотели казнить наши за сотрудничество. Но он доказал, что истинный борец за свободу.

— И он серьёзно рассчитывает одержать победу в этой борьбе?

Гном с подозрением посмотрел на Хуана. В глазах появилось выражение тоски, и Хуан решил, что это больной вопрос для него.

Хуан не мог подумать, что эта встреча окажется для него спасительной. Этот храбрый юноша подымет голову и заявит о себе. Но победы не добьётся.

Тем временем Козёл отдал распоряжение выходить в море.

Все знали только общий курс на юг. Но что дальше, цель похода — этого Козёл не говорил. Даже капитан не догадывался о конечном пункте.

Две недели спустя вышли в район реки Котты с разрушенной крепостью Кунджали. Руины уже покрывались травой, жители городка влачили жалкое существование и былая мощь маленького княжества им теперь только снилась.

Пройдя ещё четыре легуа, капитан вошёл в узкую неглубокую бухту. Якоря с шумом бултыхнулись в воду, галера неторопливо развернулась по ветру и застыла в ожидании.

Козёл созвал в каюту капитана всех начальников. Их оказалось шесть человек. Все с любопытством посматривали на Козла, ожидая от него разъяснений.

— Завтра десять человек отправятся вверх по речке, — начал важно Козёл. Он, как обычно огладил бородку, оглядел присутствующих. — Вместе со мной идут Хуан, Гном и Ратан, — посмотрел на своего помощника во многих своих тайных делах.

Этот Ратан слыл большим знатоком джунглей, отличным охотником и следопытом. Кроме того обладал способностями драться на любом оружии и отменно стрелял. Короткая чёрная борода не позволяла определить его возраст. Но у моряков было мнение, что ему не менее пятидесяти лет. Он был широкоплеч, немного медлителен, но только до поры до времени. И не любил много болтать.

— Я сам отберу людей, — продолжал Козел. — Оружие брать самое лучшее. Пойдём на лодке, потом пересядем на лошадей или буйволов. Всё будет зависеть от дождей. Ратан, подготовь провиант. Хуан, осмотреть оружие и припасы к нему. Выступаем завтра до восхода. Лодку обеспечить парусом.

— Как долго продолжится поход? — спросил капитан, и пояснил: — Мне здесь ждать или крейсировать у берега?

— Ждать на месте. Только в случае опасности выйти в море и лежать в дрейфе, постоянно следить за берегом. О сигналах договоримся позже.

Гном порывался задать вопросы, однако строгий взгляд Козла остановил индуса. И Хуан заметил следы неприязни и смущения на лице Гнома. Стало жаль человека, хотя следовало бы пожалеть себя.

И ещё Хуану показалось странным, что Козёл так и не назвал маршрут и цель похода, лишь то, что следовало углубиться в территорию, слабо контролируемую португальцами.

Ещё в темноте все погрузились в большую шлюпку, гребцы взмахнули вёслами. Отлив уже заканчивался, ветерок был встречным, и пришлось попотеть, продвигаясь вперёд.

К полудню, пройдя несколько деревень, жители которых враждебно провожали шлюпку глазами, речка сузилась. Потребовалось выходить на берег и тянуть шлюпку верёвками, бредя вдоль берега.

Заночевали в небольшой деревушке, на отшибе, где путникам отдали навес с дырявой крышей и без стен.

— Хуан отвечает за охрану, — распорядился Козёл. — Караулы сторожат всю ночь. Ратан, к утру добудь буйволов для каждого и для вьюков.

Измученные трудным путём, люди молча занимались своим делом. Хуан неторопливо определял караульных, инструктировал их, обещая проверять.

Больше всех досталось Ратану. Селяне не хотели продавать скот и согласились лишь после угроз предать деревню огню и грабежу.

И. опять ещё до восхода, наспех поев, караван тронулся в путь. Впереди ехал Ратан, видимо уже разведавший дорогу. Она вилась среди холмов, поросших не очень густым лесом.

— Глядите по сторонам, — предупреждал Ратан. — Могут попасться тигры или удавы. Вряд ли нападут, но осторожность не мешает.

Прошли четыре деревеньки, и всюду на них смотрели враждебно. Лишь то, что большинство людей в караване составляли индусы, как-то смягчало эту враждебность. Собственно белыми были лишь Козёл с Хуаном. Остальные местные, правда из разных народов. Общались на чудовищном жаргоне. Хуан почти ничего не понимал, однако его все отлично понимали, хотя его португальский был очень слаб.

Прошло ещё три дня, и впереди показался город, белевший на обширном холме.

— Мы у цели! — воскликнул Козёл и насторожился.

В клубе пыли навстречу скакал отряд всадников с саблями наголо. Их было не менее полусотни и сопротивление отпадало. Да путники и не для этого сюда тащились столько дней.

Караван остановился в ожидании. Всадники окружили его, загалдели. Хуан ничего не понимал, гадал, что за город. А вперёд выступил Гном и обстоятельно и с важным видом беседовал с начальником отряда. Вскоре начальник прокричал команду и два всадника поучались назад. Остальные окружили прибывших, и караван тронулся к воротам крепости.

Толпы любопытных жителей глазели на нежданных гостей. По лицам можно догадаться, что их прибытие не вызывает у жителей восторга. Скорее наоборот.

Город показался Хуану небольшим, грязным, но шумным и многолюдным. Верблюды, ослы и мулы тащили поклажу, видимо, на базар. Так оно и оказалось. На тесной площади толпился разноцветный люд и оглашал окрестные кварталы воплями и криками, зазывая покупателей. Ослы и верблюды добавляли к этому свой рёв, а кузнецы и прочие ремесленники грохотали в крошечных мастерских, не отвлекаясь на торговлю. Ею занимались младшие отпрыски семей.

В дальнем углу площади высился дворец раджи. Он не поражал размерами и роскошью, как и всё здесь, но было видно, что это храм власти и порядка.

Караван с трудом продрался через толпы людей, вышел в узкий переулок и скоро вышел на небольшую площадь. Здесь за глинобитными стенами находились мрачные постройки постоялого двора. Ратан деловито распоряжался всеми делами устройства каравана на постой.

Только вечерам Хуан узнал, куда они прибыли. Это была столица крохотного княжества Тхирумалы, и он вспомнил, что здесь правит рани Уллала. Та самая, что чуть ли не единственная, кто решилась помочь Кунджали в его войне с португальцами в Котте.

Теперь стало немного ясней вырисовываться цель похода и та скрытность, которую соблюдали они. Это вроде посольства. Вот только от кого оно? И для чего? Хотя в последнем Хуан не сомневался.

По восточному обычаю начались дни ожидания приёма во дворце. Хуан не осмеливался в одиночестве выходить в город. Приходилось ждать, когда кто-то из его людей возьмёт его с собой. А поскольку ожидание затягивалось, то Хуан вскоре довольно легко ориентировался в узких переулках этого провинциального города.

Ничего интересного он не нашёл, разве что старинный храм с тысячами высеченных из камня фигур людей, животных и богов с их страшными оскаленными лицами. Невысокие двери поглощали людей в свои прохладные утробы. Хуану из любопытства хотелось взглянуть на внутреннее убранство храма, но этого себе позволить не решался.

Но сопровождавший его индус пояснил, что это нисколько не противоречит местным обычаям. И они робко зашли в полутёмное помещение.

Озарённое огнями свеч и масляных светильников, просторное помещение приятно холодило разгорячённую кожу и дыхание. Монахи усердно молились. прихожане вторили им, и каждый бросал в копилку какую-то мелкую монетку.

Бросил и Хуан, опасаясь самого худшего. Однако ничего не происходило. На него даже не обращали никакого внимания, и это ещё больше удивило.

Хуана поразило огромное количество драгоценных украшений. А боги, или бог просто сияли в них, излучая свет, отражённый от светильников. Подумалось, что белые ещё не дотянулись до этих благословенных мест, а то бы этот храм превратился бы в груду развалин. А самые наглые и беспринципные из них обогатились бы грабежом, похваляясь в среде таких же бандитов своими доблестями и благородством на стезе борьбы с иноверцами.

Вспомнилась убогая деревянная церквушка в его селе. Никакого сравнения! Лишь запах ладана, чадящего в чашке из потускневшей бронзы, и потрескавшиеся от времени и сырости образа святых и Иисуса, едва различимые в сумрачном тесном помещении, где в духоте и столпотворении отправляли сельчане свои религиозные обязанности и устремления.

Стало грустно, немного тоскливо. Захотелось на родину, которая уже стала казаться сном, иллюзией и такой далёкой, что становилось страшно.

Прошёл месяц, а рани не назначала аудиенцию. Козёл в роскошном одеянии каждый день в сопровождении Гнома и трёх индусов посещал дворец. Правительница оставалась глуха к настойчивым требованиям Козла. Она определила довольствие отряду, свободу передвижения, но дальше этого ничего не происходило.

Козёл нервничал, психовал, вымещая злость на подчинённых. Приходилось терпеть, снося его неудержимую грубость и наглость.

И всё же после шести недель проволочек рани приняла посольство. Видимо, она уже получила исчерпывающие сведения об этих людях и теперь решила поставить точку в этом тёмном деле.

— Завтра эта баба наконец-то принимает нас! — Козёл не скрывал охватившего его волнения. — Готовьтесь. Хуан идёт с нами, Гном и ещё четверо в главе с Ратаном. Всем одеться в самые дорогие платья и быть при оружии. У нас его отберут, но для формы мы должны его иметь.

Хуан с тоской подумал, что в этакую жару находиться два часа в тяжёлых одеждах будет очень тоскливо. А что сделаешь? Порядок такой. И он поплёлся готовить свою одежду, предусмотрительно для него привезённую.

Приём оказался слишком коротким, что ещё больше разозлило Козла. Он вручил рани Уллале письмо, видимо от Кловиса. Женщина не стала его читать, передала его своему визирю, выслушала речь Гнома, кивнула украшенной жемчугом и каменьями головой и, не произнеся ни слова, сделала движение рукой, отпуская «посольство».

Уже в приёмной секретарь рани остановил Козла и через Гнома передал послание своей правительницы. Гном перевёл:

— Досточтимая рани Уллала благодарит за посещение. Она подумает, изучит послание и даст знать о своём решении. А теперь прошу удалиться, господа.

Секретарь подобострастно поклонился. Лицо ничего не выражало кроме глубокого почтения и уважения.

— Проклятая баба! — Козёл не мог сдержать себя и ругался ещё во дворце. — Столько держать нас и ничего не решить, не сказать! Что она о себе думает?

Никто не стал успокаивать главу «посольства», но молчание само по себе осуждало несдержанность и вспыльчивость Козла. Он скоро и сам понял это и со скрипом зубовным прикусил язык.

Два дня спустя Гном неожиданно встретил Хуана вблизи постоялого двора. Хуан уже отваживался один выходить в город, но далеко не заходил. Гном предупредил его, что в городе действует запрет на всякие действия против посольства, что однако не может расцениваться, как гарантия безопасности.

— Я искал тебя, сахиб! — в голосе Гнома звучала настороженность. Он оглядывался и явно торопился. — Не задавай вопросов! Нам грозит опасность. И ты старайся постоянно быть вблизи меня, сахиб.

И, не успел Хуан опомниться, как Гном уже удалялся, не захотев выслушать рвущийся наружу вопрос.

— Почему я должен постоянно быть рядом с Гномом? — Хуан шептал эти слова себе, будто надеялся найти ответ на это. — Ладно. Попытаюсь следовать совету этого Гнома. Всё же он мне может помочь.

Хуан осторожно привязал к ноге под штаниной небольшой нож с крохотной рукояткой, проверил, как он держится и остался доволен.

Ещё неделя ожиданий — и Козёл принял у себя секретаря рани. Это удивило и насторожило, но от разговора увильнуть не удалось.

Секретарь на сносном португальском пояснил Козлу, низко поклонившись и выказав все знаки уважения:

— Моя несравненная рани Уллала просит извинить её, сеньор. Она слишком занята и утомлена трудами государства. Царственная рани не может принять вас и просит покинуть пределы Тхирумалы уже завтра, — секретарь почтительно склонился, показав своё уважение, и молча неторопливо удалился в сопровождении слуг.

— Проклятье! Так поступить с нами! Проклятая баба! Будь она проклята, гнусная язычница! — Козёл бесновался и грозился отомстить ей. Только как он сможет это осуществить, никто представить не мог.

Весь день и вечер Козёл вышагивал по комнате. Он ни с кем не разговаривал. Ратан постоянно находился рядом, словно ожидая распоряжений. И они последовали часов в восемь вечера.

— Позови Хуана, Гнома и Чанда! Пусть немедленно явятся!

Приглашённые в волнение уставились на главаря. Было ясно, что он что-то задумал и это что-то никого особо не радовало. Они знали Козла с его необдуманными и жестокими поступками. А тут враждебный город, чужая страна.

— Эта проклятая баба, рани, будь она проклята, не захотела вести со мной дела! Она высылает нас и мы должны убраться из города уже ранним утром!

Собравшиеся тихо переглянулись. Они были плохо осведомлены об истинной цели «посольства» и ждали разъяснений. Козёл не собирался посвящать их в это. Лишь после долгого молчания изрёк жёстко:

— Напоследок я должен хоть что-то взять с собой! После полуночи мы ограбим храм! Там столько драгоценностей, что на всех хватит! Ратан, приготовь караван и припасы. Мы выступаем до рассвета. Хуан, осмотреть оружие!

— Тебе не кажется, что это безумие? — Хуан решительно выступил вперёд.

— Это не твоего ума дело! Выполняй распоряжение и не задавай лишних вопросов!

— Тут и нечего задавать, Козёл! Это дело тебе не выиграть! Кто отпустит нас после ограбления храма? Ты с ума сошёл, затевая это!

Козёл мрачно обвёл глазами собравшихся. Они опустили глаза и в сумеречном свете единственного масляного светильника их позы были неутешительны.

— Вы что опустили головы? Боитесь? Чего? Этих ничтожных трусов? Они не посмеют даже преследовать нас! Мы спокойно прошествуем на наших быках, и чихать я хотел на всю их конницу!

— Это твоё дело, Козёл! — Вскричал Хуан. — А я отказываюсь следовать за тобой! Это безумие и я не желаю в нём участвовать! Мне жить ещё хочется! Умирай один, если тебе так не терпится!

— Ты дезертируешь? Думаешь так просто увильнуть? Не выйдет! Ну-ка берите этого дохляка! Мы ещё поговорим с ним!

Хуан отскочил к стене, выхватив шпагу. Но никто не двинулся на него.

— Вы что, боитесь этого сморчка? Хватай его!

— Не дури, Козёл! — Хуан с беспокойством оглядывал людей. — Это не моё дело и я не собираюсь в нём участвовать. Сам верши свой грабёж, а я умываю руки! И пусть Кловис меня рассудит!

— Чёрт с ним! Пусть тогда сам выбирается отсюда! Ты больше не наш человек! Если помешаешь нам — тебе не жить! Пошли, ребята! Надо подготовиться.

Хуан остался один в душном тесном помещении. Мысли гурьбой навалились на него. Он не знал, что теперь предпринять и, помедлив, вышел во двор постоялого двора. Звёзды таинственно подмигивали молодому человеку. Было тихо.

Он присел на камень, ещё хранивший тепло ушедшего дня. Хотелось выть от злости и безысходности своего положения. Ощупал карманы. Выскреб несколько монет серебром. Больше ничего у него не было, не считая двух перстней и одной жемчужины, что перекатывалась в кармане. Остальное осталось на галере. Попытался вспомнить хоть одну молитву и просто прошептал просьбу к Господу о ниспослании ему избавления от напастей, свалившихся на него в этом чужом враждебном городе.

Ничего не придумав, Хуан поспешил уйти от греха подальше, и скрылся в конюшне, где уже познакомился с конюхами. Те приняли его безразлично, позволив лечь на соломе, приготовленной для подстилки быкам.

Лёжа на спине, Хуан пытался размышлять. Ничего от этого не получилось, но и сон к нему не приходил. И что будет делать уже завтра утром, представить себе не мог. Правда, думалось, что затея Козла вряд ли удастся, и в то же время он помнил, какие здесь доверчивые люди. Храмы никогда не закрывались, и вход туда не представлялся трудным.

И больше его всё же занимал он сам. Как к нему отнесутся власти, узнав об ограблении святыни? Предвидеть этого он не мог. Но ничего хорошего не ожидал. Страх постепенно закрадывался к нему в сердце. Инстинктивно ощупал шпагу и кинжал. Другого оружия у него не было.

Мешать Козлу в его замысле Хуан не собирался. Это могло дорого ему стоить. Но как выбраться из города одному? И он сел, подумав, что можно попытаться упросить конюхов дать ему его же буйвола. И тут же возник вопрос: сумеет ли он самостоятельно достичь берега океана? Подобное казалось очень сомнительным. Его просто поймают, как белого, и в лучшем случае на долгие годы посадят в яму, где он и отдаст Богу душу.

Даже пожалел, что отказался от участии в ограблении. Но теперь уже гордость не позволяла идти вспять и просить Козла простить его. И злоба охватила всё его нутро. Бешенство чуть не толкнуло его пойти к Козлу и попытаться прикончить его. Хорошо, что он быстро понял, что так делу не поможешь. Всё равно ему присудят яму на несколько лет.

Наконец решил дождаться утра и посмотреть, что получится. Другого в голове не вырисовывалось. И он, успокоившись немного, постарался заснуть.

Некоторое время он слышал тихие голоса скотников, сопение, шум копыт, потом всё затуманилось, и он погрузился в тревожный сон.

Проснулся он от громких голосов. Они раздавались в предрассветном воздухе, прислушавшись, Хуан различил голоса своих товарищей. Слов не различалось, но голоса звучали торопливо, жёстко и требовательно.

Хуан поднялся. У двери светился огонь фонаря. Там стояли трое скотников и молча наблюдали, как готовился караван. Тронул одного за плечо и вопросительно кивнул в сторону товарищей.

Скотник пожал плечами, удивлённо уставился на Хуана, что-то сказал, чего Хуан не понял. А до товарищей было не более двадцати шагов.

Буйволы волновались, выражали недовольство, люди торопились, укладывали вьюки, сёдла на спины животным. Хуан не осмелился выйти и наблюдал за происходящим из ворот сарая.

Все были налицо. И Гном топтался тут же, и Козёл с длинной шпагой и мушкетом в руке. Все они были отлично вооружены и спешили покинуть постоялый двор. В округе знали о распоряжении рани, и никто не удивился такому.

Караван вышел из ворот, пыль осела. Восток только начал светлеть. Звуки топота животных затихли в переулке. Хуан вздохнул, незаметно перекрестился и пошёл на своё место. И странное дело, тотчас заснул, словно и не было никаких волнений и тревог последних часов его жизни.

Было уже светло. Во дворе толпились люди, стражники с копьями и саблями в руках. Что-то громко обсуждали, потом направились к воротам сарая, широко открытыми.

Хуан похолодел. Сел на соломе в ожидании. Был уверен, что идут за ним.

Стражники остановились перед белым, осмотрели, долго разговаривали со скотниками, потом махнули руками и ушли, так и не спросим ничего.

Немного отлегло. Хуан вышел умыться. Он вспотел от страха и теперь с жадностью пил воду и, сняв одежду, плескался в жёлобе для скота.

Прискакал воин, покрутился по двору, поорал и ускакал, подняв пыль.

Все во дворе смотрели на Хуана. И взгляды были жутковатые. Явная угроза чувствовалась в них. И он поспешил удалиться. Не знал, куда идти. С каждым шагом по улице он всё сильнее ощущал враждебное отношение к нему.

Вскоре послышались крики, ругань, потом кто-то плюнул на него, и тут же в бок ударился гнилой банан. Смех был радостный, вперемешку с озлобленными воплями. Потом на Хуана посыпались плоды и камни. Он уже хотел повернуть назад, как очередной камень угодил ему голову, и кровь потекла по лицу.

Потом Хуан плохо соображал. Удары сыпались градом. Он вертелся волчком, закрывался, отбивался, но воспользоваться оружием ни разу не мелькнуло в голове. Было больно, обидно, он чувствовал, что несколько раз вскрикнул от боли и перестал что-либо ощущать.

Он не чувствовал, как четверо маленьких людей бросились в свалку, крича и разя озверевших людей. Им не так скоро удалось отогнать их. Эта четвёрка подхватила бесчувственное тело Хуана и бегом понесла куда-то. Появились на конях стражники наводить порядок, но было поздно. Белого человека унесли, и никто не знал куда.

Хуан очнулся и тут же ощутил нестерпимую боль во всём теле. Болело всё от головы до ступней. И в голове был туман. Ничего не слышал, только боль и непонимание. Осмотреться не мог. В довольно прохладном помещении было темно, и лишь краем глаза заметил жёлтое пятно света где-то справа. Жутко хотелось пить, и он прошептал просьбу. Никто его не услышал, никто не подошёл, и он продолжал лежать на жёстком ложе, мучительно пытаясь припомнить, что с ним произошло. Двинуть рукой или ногой не получалось. Первая же попытка пронзила его тело острым приступом боли. И оставалось лишь ждать, надеясь, что кто-то заметит его полуоткрытые глаза и окажет помощь и напоит. Шершавый и опухший язык едва помещался во рту, в горле горел огонь.

Сознавал, что постанывает, но не слышал этого. Потом попытался заснуть, но ничего не вышло. И он лежал, мучительно раздумывая.

Наконец почувствовал тень. Она наклонилась, увидев, как шевелятся губы. И опять ничего не услышал. Поднять руку остерёгся, боясь боли. И вдруг голову ему подняли, к губам поднесли холодный край глиняной кружки. Он жадно присосался, чувствуя, как восхитительная влага вливает в него силы.

Слабость и боль с новой силой навалились на него. А тень исчезла, так и не произнеся ни слова. И вдруг Хуан похолодел. Вспомнил, как шевелились губы наклонившегося человека. А звук не доходил до него. Значит, я оглох!

Эта мысль так взбудоражила, испугала Хуана. Боль так сильно терзала его тело, что он тут же погрузился в блаженное бесчувствие.

Он не слышал и не видел, как две тени подошли к нему, долго осматривали, щупали, вливали в рот тёмную жидкость, проливавшуюся мимо. Потом долго обводили ладонями всё тело и особенно голову. Потом ещё кололи иглами во многих местах.

Хуан открыл глаза. И опять увидел шевеление губ и ничего не услышал. Боль оставалась, но ощущалась, как что-то отдалённое, слабое и не мучительное. Подумалось, что прошло много времени.

Его опять приподняли, поднесли ко рту горшок, и он пил неприятный настой, пахнущий резко и остро. Люди были малого роста, это удивило Хуана. И прохлада, идущая от стен. Скосив глаза, увидел тёмную шершавую стену. Понял, что это стена из камня, но кладки не заметил.

Тело горело. Жар терзал его слабые члены. А человечки всё стояли рядом говорили, щупали его тело. Он попытался произнести что-то, сам не соображая что. Слов своих не услышал и опять ощутил страх.

Во всех частях тела появилась особая слабость, и он закрыл глаза, медленно погружаясь в сон. Это был именно сон, а не беспамятство.

Прошло дней пять, и неожиданно Хуан услышал разговор. Говорили далеко, и слов он не понимал, но он слышал! С криком он приподнялся на ложе. Боль с силой ударила по телу. Но его услышали. Подошли трое в белых балахонах с голыми черепами.

Хуан провёл ладонью свободной руки по своей голове — она оказалась наголо острижена, покрыта местами повязками, словно заплатками.

— Я слышу! Слышу! — закричал он и вдруг понял, что говорит на родном русском языке. И говорил хорошо, без запинки. Сам удивился этому, вспомнив, что уже стал забывать его. — Я слышу! — перешёл он на португальский.

— Много хорош, — услышал в ответ, и ликование разлилось по телу. Это плохо отразилось на голове, и она, запульсировав, больно защемила. — Скоро ты быть хорошо. Спать! — человек властно положил ему холодную ладонь на грудь, заставив лечь.

Весь исколотый, Хуан лежал с тоскливым чувством. Он не знал, сколько тут находится, но знал, что это подземные проходы, вырубленные в мягком песчанике внутри какой-то горы. И здесь обитает какая-то группа людей, в основном китайцев, как ему показалось И что все они малого роста.

Он ни слова не понимал из того, что они говорили. Лишь один из них кое-как говорил по-португальски, и только с ним Хуан мог общаться словами.

— Ты сила, — говорил тот китаец тонким голосом. — Скоро быть хорошо. Ты хорошо. Сабха просить ты помощь. Мой ты помощь дать.

Теперь Хуан понял, почему оказался в этом подземелье. Каким-то образом Гному удалось выпросить у этих странных людей помощь для Хуана. И только благодаря этому его не растерзали толпа озверевших жителей.

Хотелось задать много вопросов, но он быстро утомлялся и засыпал. Его обильно поили всевозможными настоями, порошками, обкладывали припарками и парили в бане. И теперь, когда прошло уже больше месяца, как он узнал, Хуан мог ходить, опираясь на костыль. Одна нога была ещё в лубках, и Хуан знал, что она была сломана. Сломаны были и три ребра, правая рука вывихнута и только сейчас она стала хорошо двигаться и не болеть. И нос. Его большой и тонкий нос оказался на боку. Это поведал тот самый китаец, что немного знал португальский язык.

Трогая нос, Хуан не переставал удивляться, что он почти на месте и лишь незначительно смотрел немного в сторону. Самую малость.

Очень хотелось расспросить о Гноме. Но выяснилось, что он ушёл со всеми португальцами, и о нём ничего никто не знал. Это сильно огорчало Хуана.

Знатоки человеческого тела и души, эти знахари продолжали мучить Хуана всевозможными процедурами, потчевать отварами, мазями и баней. И только последняя доставляла ему огромное удовольствие.

Он ознакомился с пещерами. Они, как говорил китаец, существуют уже несколько тысячелетий, и в доказательство показывал в одной из галерей выцарапанные на гладкой поверхности одной из стен картинки с изображениями животных и людей, охотящихся на них.

— Очень древний ход. Долго рубить стена, — показывал следы от инструмента, которым орудовали древние люди. — Потом другой люди рубить другой ход. Много ход получить быть.

Хуан вышел наружу. Вниз вилась крутая тропка, местами проходившая по узкой, не более фута шириной полосе выступа, и так в четырёх местах. Буроватые обрывы горы увиты ползучими растениями. В расщелинах росли деревья, пальмы и кустарник. Некоторые деревья и кусты покрывали цветы разных оттенков. А из одной из пещерок журчал ручей с холодной водой. Он спадал узким водопадиком, и вокруг его устья часто сверкала радуга.

Вершина часто скрывалась в облаках или тумане, оттуда веяло холодом и сыростью. Зато в пещере и её ходах, проделанных человеком, всегда было прохладно и сухо. Лишь в том ходе, где течёт ручей, чувствовалась сырость и пахло гниющими растениями.

— Чем вы питаетесь? — спросил Хуан как-то.

— Гора дать земля. Люди копать, сажать, собирать. Потом показать. Мой с люди собирать в город еда. Хватит жить мы. Еда быть мало, мало. Так хорошо.

— То-то я смотрю, вы все худые, тощие. Как бы не померли с голоду.

— Мой люди сила, здоровье. Много еда — мало сила! Мой люди мало еда. Много работа, много молитва, много думать Бог.

Хуан не следил за временем. Он не знал, сколько прошло дней или недель. Но постепенно его силы восстанавливались. Его продолжали колоть иглами, поить целебными отварами и настоями. Особенно был горьким настой коричневого цвета и очень целебный, как говорил китаец.

— Кость хорошо лечить. Сильно быстро. Игла хорошо лечить. Баня хорошо лечить. Мой много знать трав, корень, цвет.

Вскоре Хуану стали разъяснять способ жизни этих людей. Их тут жило около тридцати человек. Иногда их пытаются выгнать, но пещеры они хорошо знают и легко уходят он притеснений. И никогда не позволяют себе убить человека. Только ранить, испугать, заставить отказаться от попыток сделать этой общине плохое.

— Наш община живёт после знаменитый мореход Чжен Хэ. Великан быть евнух. Много сто год назад! Мой дед приходить здесь и жить. Торговать. И мой с люди быть община маленький человек.

Хуан не всё понимал из трудного разговора с китайцем. Но узнал, что его звали Знахарь Мо. Но не он был главой общины. Им был Маг Хуэ. С этим старикам Хуан уже встречался и удивлялся его тощей худобе. А говорили, что тому было больше девяноста лет. А он был бодр, крепок и довольно быстро семенил по тропке, не страшась опасных мест.

Да и Знахарь Мо был далеко не молод. Он сам сказал, что ему восемьдесят шесть лет. И Хуан как-то увидел, как этот Мо довольно успешно, к его удивлению, показывал молодому послушнику один из приёмов из борьбы или драки без оружия. Одними руками и босыми ногами.

— Ходи бос, — говорил он Хуану. — Сапог враг люди. Обливай вода холод. И хорошо источник земля. Как ручей, — он указал на ручей, что торопился сбежать с горы.

Хуана настойчиво заставляли становиться под холодные струи водопадика. Иногда к нему становилась целая очередь. Каждый должен был произвести два омовения в день. На рассвете и при закате. И при этом бормотать какое-то заклинание или молитву. Хуану пришлось долго зубрить её, не понимая смысла и значения слов.

— Это нет важно, Хуан, — говорил Мо. — Шептать! Не думать! Поднимать дух.

Хуан пожал плечами. Ему плохо были понятны слова Мо, но показать это казалась неудобным и он ответил:

— Мудрость ваша мне мало понятна. Уж очень запутанно для меня.

Китаец улыбнулся. Он не продолжил разговора, словно отдыхая после трудной работы. А Хуан отбросил смущение и снова задал вопрос:

— Неужели только по причине просьбы Сабха вы возитесь со мной?

Китаец опять улыбнулся.

— Нет. Мой люди долг проповедь учение. Ты знать учение, другой знать. И люди жить лучше быть. Помощь. Здесь иметь один испанец, много индус. Все хотеть жизнь хорошо. Сабха наш люди. Он быть долго здесь, просить ты. Говорить ты хорошо.

Хуан устал от такого разговора. Мо это понимал и отпустил его.

Постепенно у Хуана возникал интерес ко всему, что тут происходило. В голове вертелось множество вопросов. Но торопиться здесь не любили. Всё происходило медленно, постепенно, без суеты. Никого не заставляли. С каждым занимались наставники.

И ещё Хуан понял, что он попал к маленьким ростом людям, которые стремились этот недостаток физический компенсировать успехами духовными и умственными. Его познакомили с послушником-испанцем. Того звали Зенон, и фамилию свою он не назвал.

— Я уже здесь четыре года, Хуан, — говорил он, и в голосе слышались гордость и удовлетворение. — Я грамотный, дворянин. Окончил университет в Валенсии. Потом увлёкся Индией. Вначале хотел разбогатеть. Не получилось. Потом попал к этим чудакам, как сначала посчитал их. И теперь доволен судьбой.

— И нет желания вернуться на родину?

— Ни малейшего! Что я там найду? Нищету народа, спесь и гордыню дворянства, чванливость чиновников? Тут всё иначе. Отношения простые, без иносказаний и оглядки на происхождение. Нет, Хуан. Испания меня не привлекает. А здесь я совершенствую и тело и душу. Здесь возвышенная цель, а это так дорого для меня.

Хуан с нарастающим интересам наблюдал за испанцем. Он явно обладал умом, был хорошо образован, и тем более странно было видеть его здесь, в пещерах, под землёй!

И Хуан не утерпел, спросил:

— И это говоришь ты, грамотный, образованный и достойный человек?

— Если хочешь знать, то именно такие больше всего и тянутся в подобные общины. Они здесь находят умиротворение душе, спокойствие и веру в добро во благо Господа Единого во множестве лиц и для людей. Чем не поступки истинных христиан? Не этому ли учил нас Иисус?

— Ты так и остался христианином?

— На это ответить трудно. По духу — да. Христос был идеалом человека. И к этому идеалу мы все должны неустанно стремиться. Это трудно, почти невозможно, но делать необходимо. А то у нас слишком много говорят, проповедуют об учении и заветах Христа, и почти ничего для этого не делают.

— Ты такое говоришь! Зенон, тебя отправят в святую инквизицию, попади ты к своим! Страшно!

— Веру насаждать силой — великий грех. Веру необходимо прочувствовать в себе, осознать её необходимость и следовать ей. Иного ли ты знаешь людей, поступающих таким образом?

Хуан вздохнул и ответил с грустью:

— Вряд ли таких можно найти. Без греха кто может жизнь прожить?

— Это верно. Но стремиться к этому каждый должен. Иначе нет совершенствованию человека. Мы так и останемся животными с их животными потребностями. А наша духовность?

Слова Зенона сильно обеспокоили Хуана. Он потом долго думал над ними.

Он теперь часто встречался с Зеноном. Их долгие беседы сильно волновали Хуана, заставляли мыслить по-иному. И это радовало испанца.

— Я рад, что побудил тебя к размышлениям, Хуан. Теперь следует направить твои размышления в правильное русло. Многие так никогда и не находят этого правильного течения, и оно заносит их в греховные воды, болота, в трясину.

— Что это значит? — Не донял Хуан.

— Если вспомнить историю, то она так изобилует примерами совсем противными простейшим догмам учения Христа! Во имя этих ложных чувств уничтожаются тысячи безвинных людей. А рабство? Разве христианство совместимо с рабством? А наши великие церковники окружают себя не только роскошью, но, что самое отвратительное, рабами! Это уже не христиане!

Всё эти разговоры создали в голове Хуана такой беспорядок, что он счёл за лучшее пока перестать общаться с Зеноном. Тот воспринял желание товарища очень спокойно, ничем не выразил даже удивления. Уже этим поверг Хуана в некоторое недоумение, заставив опять раздумывать над образом жизни в общине.

Гора, где обосновалась община, находилась приблизительно в одном легуа от города. Туда ежедневно ходили общинники за сбором подаяний, не пропуская и деревень по пути.

Хуан однажды тоже пошёл с толпой общинников, и с интересом наблюдал процедуру сбора подаяний. Она походила на такую же у буддистов. Никто ничего не просил, но жители довольно охотно подавали, и по возвращению еды вполне хватало на два приёма на всю братию. Остальное производили сами.

Вскоре и Хуан стал работать на крошечных участках земли, отвоёванных у горы. Там выращивали рис, бананы, пшеницу, просо и огородные овощные культуры. У общины имелось с десяток ослов. Их использовали для перевозки грузов. И никогда для перевозки людей. Это удивило Хуана, и Зенон пояснил:

— Человек должен сам передвигаться. Это наш закон.

— А когда состарится и не сможет ходить?

— Пусть сидит на месте, а работу ему по его силам всегда найдут.

— Здесь у вас живут и женщины. У них какие права? Я заметил, что они во всех случаях жизни общины пользуются полной свободой. Как это?

— У нас считают, что женщина должна пользоваться теми же правами, что и мы, мужчины. А если учесть, что они ещё производят потомство, кормят и воспитывают его, то и больше иметь прав.

— У вас заключаются даже браки?

— Нет, Хуан. Браков никто не заключает. Каждый волен сам выбрать для себя жену, мужа. И каждый имеет право расторгнуть договор между ними.

— Выходит, что полная свобода? Как у животных?

— У животных тоже есть такие соглашения. Причём у некоторых на всю жизнь. А мы должны всемерно сливаться с природой. Никто из людей не должен вредить природе. Это самый большой грех на земле.

— И у тебя есть жена?

— Сейчас нет. Я отказался от неё. Мне надо было постичь мудрость предков, понять мироздание мира, а для этого необходимо долго поститься, отказаться от всего мирского. Тогда дух воспарит ввысь, и ему откроются тайны жизни и смерти.

Хуан задумался. Перед мысленным взором промелькнули картины из его недавней жизни. Всё смешалось в голове. Растерянность и неуверенность опутали его всего. А Зенон очень спокойно заметил:

— Это естественно, что ты в смятении. Это говорит о том, что ты имеешь в себе значительную силу разума. Ты способен не просто принимать предлагаемое, а после тщательного обдумывания. Ты можешь стать мыслителем, мудрецом.

— Что ты такое говоришь? Я простой человек — и мудрец? — Хуан откровенно рассмеялся.

— Тут нет ничего смешного, Хуан. Ты сам не знаешь, что из себя представляешь. Но тебе не осилить наши мудрости. Ты слишком тесно связан с людским обществом, и долго не выдержишь нашей жизни. Не сможешь принять безоговорочно наши догмы и обычаи.

— Зачем тогда вы пытаетесь дать мне ваши знания и образ жизнь?

— Потому что ты можешь их использовать во благо другим. Для этого,правда, должны появиться определённые условия. Мы хотим распространять наши идеи. И ты даёшь нам надежду своим миропониманием и восприятием.

— Я должен буду познавать вашу премудрость?

— Обязательно! Без этого ты не сможешь в полной мере творить добро и бороться со злом. Ты должен получить определённые принципы, и мы надеемся, что ты будешь им следовать.

— А ошибки? Они ведь случаются?

— Непременно, Хуан. Нельзя идти по тропе в горах, ни разу не споткнувшись. И всё равно что-то да остаётся у человека после общения с нашими мудрецами. Какие-то зёрна истины останутся.

— Чего же достигли ваши мудрецы? — Спросил Хуан, полагая, что вопрос останется без ответа. Но он ошибся.

— Тебя могут научить угадывать мысли людей. Лечить людей так, что у них пропадают все признаки болезни. Могут научить отражать удары и наносить самим, не имея оружия.

— Вы же не убиваете людей!

— Научат так распределять усилия, что удар окажется точно таким, каким должен быть для сохранения жизни.

— У меня была знакомая сеньора. Она могла угадывать будущее.

— Таким даром и наши мудрецы владеют.

— И как долго надо учиться всем таким премудростям?

— Мгновенно ничего не происходит. Учиться надо долго, упорно, и с большим желанием. Отсутствие любого из этих качеств неизбежно удлиняет срок обучения. У нас есть послушник. Так он раньше меня здесь оказался на три года, и до сих пор не освоил самого простого из учения.

— Значит, ты уже многого достиг?

— Приближаюсь лишь к половине того, что мне положено знать и уметь, — и Зенон с огорчением вздохнул.

— И женщины учатся мудрости, Зенон?

— Если есть желание и способности освоить учение.

— Что-то я редко вижу здесь женщин. Где они прячутся?

— Они не прячутся. Они живут в другой части пещерных ходов. Мы считаем, что общение мужчины с женщиной слишком отвлекает от занятий полезным делом. И только обоюдное влечение их приводит к совместной жизни. Им выделяют отдельную пещеру, где они могут уединиться и жить.

— Тогда как вы знакомитесь друг с другом?

— Для этого существует несколько дней в году. Тогда все собираются в одном зале и определяют своих спутников жизни.

— Очень интересно! И когда ближайший день?

— Тебе очень интересно? Хорошо, Хуан, я скажу. Здесь нет никакой тайны. Это произойдёт, — Зенон замолчал, что-то высчитывая. — Через двадцать три дня.

— И я могу там присутствовать?

— Ты свободный человек и волен распоряжаться, как и все, своими поступками, временем. Мы никого не принуждаем.

— Но у вас должны быть какие-то законы, по которым вы живёте? А наказания за провинности? Они имеются?

— У нас всего два закона, Хуан. Не делать зла людям, и постоянно совершать добро. А наказания? Они имеются. Ослушников просто выгоняют в мир.

— Полагаю, что ты не станешь отрицать, что жизнь намного сложнее, чем понятия добра и зла. Как бывает трудно определить, где добро, а где зло.

— Для этого у нас есть мудрецы. Они способны разобраться во всех тонкостях содеянного, и вынести решение.

— Они не ошибаются?

— Они не ошибаются, Хуан! Их всего трое, и до таких поручений, как суд, их допускают только после тщательной проверки другими семью мудрецами.

— Всего, значит, десять мудрецов в общине?

— Это высшие мудрецы. Они постоянно находятся в состоянии совершенствования личности, много общаются с Высшими силами, — Зенон воздел глаза к потолку. — Эти Высшие силы помогают им жить по правде, распознавать правду, определять истину и выносить решения.

— Разве нет опасности, что один из них захочет возвыситься над другими, заиметь больше власти, чем остальные? Ведь это сущность человека, полагаю.

— Пока этого ещё ни разу не случилось. Мы, простые общинники, тоже много власти имеем, и мы можем контролировать их деятельность. Пока ничего подобного не происходило за более чем сто лет существования общины.

Зенон с интересом смотрел на Хуана, в его взгляде можно было прочитать подозрение и любопытство одновременно. И после некоторого раздумья, он заметил тихо:

— Ты говорил об очень важной стороне любого дела, Хуан. Мудрецы это хорошо понимают и определили раз в четыре месяца проводить собрания общинников для обсуждения деятельности мудрецов, и здесь все имеют право говорить о мудрецах всё. За мою здесь жизнь я только однажды слышал упрёк в сторону одного из них. Потом выяснилось, что то был поклёп, и этот общинник в скором времени был вынужден сам покинуть общину.

Хуан в растерянном удивлении лишь качал головой.

Глава 7

У Габриэлы никак не получалась беременность. Прошёл год её супружеской жизни, а о наследнике ничего не говорило.

Андрес уже сполна испил чашу ревности. В таком городе, как Сан-Хуан скрыть что-либо из высшего общества было невозможно. Промучившись несколько недель переживаниями, обманутый и рогатый муж уехал в Гавану к родственникам. Габриэла с радостью проводила его до пристани и вернулась домой в приподнятом настроении.

В мыслях она уже видела себя в окружении кавалеров, воздыхателей, ищущих ярких развлечений с молодыми сеньорами. И вспомнила о Мире. Эта мысль давно не посещала её, но теперь, когда с мужем всё прояснилось, она поспешила задуматься и над этим вопросом.

Не прошло и недели с отъезда дона Андреса, как Габриэла заговорила про свой отъезд в родовое поместье.

— Поскольку Андрес отсутствует, я могу посетить родные места и мамочку. Я ведь так давно их всех не видела.

Дон Висенте с восхищением поглядывал на невестку. Габриэла уже давно заметила его жадный похотливый взгляд и ждала, когда он наконец проявит свои чувства к ней. В душе хохотала, предвкушая забаву с этим далеко ещё не старым человеком. Однажды она спросила, игриво расширив глаза:

— Дон Висенте, когда у вас день рождения? Хочу подарить вам какую-нибудь забавную вещицу от меня… на память.

— О! Габриэла, как это мило с твоей стороны! Ты хочешь узнать, насколько я стар? — дон Висенте довольно хохотнул. — Знаешь, мне будет всего сорок семь лет. Совсем ещё молодой, и мог бы легко жениться, да вот донья Анна, — он усмехнулся, — никак не оставит меня в покое, ха-ха!

— Вы очень плохо шутите, дон Висенте, — Габриэла деланно надула тонкие губы и нахмурила брови. — Разве благородный идальго может так говорить?

— Ты сама сказала, что это шутка. Признаю, она действительно плохая. Ты уж не выдавай меня жене, — дон Висенте игриво улыбнулся. — Ты же знаешь, нам вместе приятно беседовать, и я тебе доверяю. Ты понимаешь меня?

Габриэла не ответила, но дала понять мимикой, что его слова ей понятны и она к ним относится вполне благосклонно.

Сейчас она вспомнила этот разговор, и улыбка удовольствия заиграла на её лице. Греховная мысль блеснула молнией и угасла, но след остался.

На предложение уехать дон Висенте отозвался достаточно неожиданно:

— Ты собираешься ехать морем или посуху?

— Я с некоторых пор побаиваюсь моря, дон Висенте, — Габриэла многозначительно сложила губы бантиком. — Лучше в карете. И посмотреть остров я бы хотела не издали, а вблизи.

— А как ты посмотришь, если и я изъявлю желание посетить вашу усадьбу?

— Вы? — Габриэла сильно удивилась и этим скрыла своё неудовольствие.

— А что тут такого, Габи? Я давно хотел познакомиться с теми краями. Говорят, там редко случаются дожди, а тут они меня просто доконают. И с твоей матушкой я так и не познакомился. А это никуда не годится.

— Ну… я не знаю, дон Висенте! Дорога дальняя и я боюсь, что вы плохо с нею справитесь. И донья Анна… Что она скажет по этому случаю?

— Вопрос, конечно, сложный, но не безнадёжный. Я её уговорю.

Габриэла пожимала плечами, давая возможность дону Висенте думать, как вздумается. Но при этом всё же стрельнула глазами с умыслом.

— Что ж, сеньор! — улыбнулась игриво. — Я в общем-то не против, хотя имеются некоторые сомнения.

— Сомнения? — удивился дон Висенте. — О чём ты? Уверен, что я не позволю тебе скучать в дороге, — возбуждение явно проступило на его лице. Габриэла внутренне смеялась, представив этого довольно чопорного человека в роли любовника.

— Что ж, дон Висенте! — Габриэла радостно улыбнулась. — Я согласна, но всю ответственность за поездку вы берёте на себя.

— Не беспокойся, Габи! Я давно хотел посетить вашу усадьбу и теперь рад такой возможности. Договорились! Когда?

— Думаю, недели нам хватит. Да, неделя.

Просторная карета, запряжённая четвёркой мулов, уже неслась по дороге на Кагуасу. В открытые окна врывался свежий воздух леса с запахами гниения и ароматом цветущих деревьев и кустарника. Часто дорога проходила как бы в туннеле из нависающих деревьев. На открытых местах виднелись горы, и вид их очаровывал путников.

С ними ехала служанка-негритянка и слуга-мулат. На козлах восседал могучий негр с пистолетом за поясом и мачете у ног. Тридцать миль до городка крепкие мулы преодолели к ночи.

— Габи, ты не подождёшь меня немного, я справлюсь о дороге, — дон Висенте просительно посмотрел на женщину. — Тут должен жить мой давний знакомый. У него можно отлично переночевать.

— Да, конечно, дон Висенте. Только не очень задерживайтесь. Ночь уже опустилась и я очень устала.

Дон Висенте успокаивающе поднял руку и растворился в темноте улочки.

— Тут совсем рядом, Габи, — через несколько минут бодро заметил дон Висенте, сел на место и указал куда ехать.

Сеньор Баррамеда встретил гостей приветливо. Немного смутился, определяя им комнаты. Но Габриэла неожиданно проговорила, ничуть не смутившись:

— Сеньор Баррамеда, вы столь любезны, предоставив нам ночлег. Не стоит утруждать себя. Мы ведь в свадебном путешествии и нам вполне хватит одной спальни. Лишь предоставьте нам слегка обмыть дорожную пыль.

Сеньор вопросительно глядел на дона Висенте, тот в замешательстве не понимал, что происходит. Габриэла толкнула того в бок локтём, и тот, словно очнувшись, ответил неуверенно:

— Вот, сеньор Баррамеда! Мы, значит. того… путешествуем. Прости, что так поздно. Дорога во многих местах размыта, знаешь ли…

— О, да! Да! Не стоит беспокоиться дон Висенте. Я мигом распоряжусь.

Появилось корыто, чуть тёплая вода, и Габриэла отважно стала раздеваться, выпроводив посторонних вон.

Дон Висенте облизнул сразу пересохшие губы и поспешил выйти. Габриэла услышала, как он плещется у надворного корыта, где, очевидно, поят скот.

Послышался робкий стук в дверь.

— Прошу входить, дон Висенте! — Голос Габриэлы слегка подрагивал не то от возбуждения, не то от ощущения надвигающегося приключения и греха.

Она лежала на широкой кровати, слегка прикрытая простынёй.

Идальго остановился на пороге, не смея решиться приблизиться.

— Дон Висенте, вы же очень устали. Быстрей вперёд! В постель. И смотреть прекрасные сны! А то я уже засыпаю! — и Габриэла игриво улыбнулась.

Дон Висенте что-то пробормотал, но последовал её совету. Он некоторое время лежал рядом, едва дыша, пока рука Габриэлы не тронула его за бедро. Он вздрогнул от неожиданности и возбуждения и непроизвольно сделал ответное движение. Трудное дыхание вырывалось у него из груди. Руки сами собой стали торопливо и боязливо шарить по обнажённому молодому телу, ощущая сильнейшее возбуждение и дрожь во всём теле.

— Габи! — Наконец прошептали его губы. — Неужели это возможно? Ты так желанна и прекрасна! Я готов всё для тебя сделать!

Они торопливо соединились в любовном угаре. Потом, лёжа рядом, они по-разному осмысливали случившееся.

Если дон Висенте был счастлив до безумия и горел благородными желаниями, то Габриэла слегка посмеивалась про себя, и в темноте не стеснялась мимикой выражать некоторое пренебрежение и безразличие. И подумала с весельем в груди: «А папаша ничуть не хуже сыночка. Зато с деньгами. Это в самый раз будет мне! Отвращения я не чувствую, остальное не имеет значения».

Она не сопротивлялась, когда мужчина возжелал продолжить любовные утехи. Габриэла даже снизошла до выражения восторга, чем так растрогала дона Висенте, что тот бросился обещать ей все блага на свете.

Наутро дон Висенте так быстро согласился на предложение погостить у сеньора Баррамеда, что могло показаться, что он сам мечтал об этом.

— Дорогая Габи! Сколько угодно! Я просто не смел просить тебя об этом.

— Я бы хотела тут побыть дня два или даже три. Очень приятный городок! И не так жарко, как на побережье. Спасибо, дорогой дон Висенте, — соблазнительно улыбнувшись, она дала новый удар по нервам своего нового любовника.

— Ты восхитительна, Габи! — наклонился он к ней, весь в ожидании.

— Не так откровенно, дон Висенте, — оглянулась она по сторонам. — Мы на виду, и не стоит так выставлять наши отношения! Успокойтесь, прошу вас!

Она оказала настойчивое сопротивление попытке дона Висенте сопровождать её по городку.

— Вы поберегите силы, дон Висенте… для ночи, — её наглые глаза вызвали новый взрыв желания, что скрыть он никак не мог.

— Дон Висенте, — хитро улыбаясь, прошептал хозяин, — вы так возбуждены! У вас восхитительная супруга! Смотрите, как бы её у вас не увели!

Дон Висенте немного непонимающе посмотрел на хозяина, но вспомнил, улыбнулся смущённо.

— Вы правы. Она прелестна! Я и не представлял, как прекрасно молодое здоровое тело! И я… побаиваюсь… что ваши слова могут оказаться пророческими, сеньор Баррамеда!

— Успокойтесь, дон Висенте! Вы ещё сильны, в самом соку. А как ваш сын?

Отцу был неприятен последний вопрос. Он уклонился от ответа, переведя разговор на другое.

— Всё хорошо, да вот приходиться ехать в такую даль. Нj… молодость требует, сеньор! Ей трудно приказать.

— Вы правы! Особенно такой молодой, как донья Габриэла. Я вас хорошо понимаю. У меня жена умерла уже давно, и бес, вселившийся в меня, частенько дёргает меня за хвост, ха-ха! Но тут у меня проще, дон Висенте. У меня есть рабыня, и сменить её не составляет труда.

Габриэла в сопровождении раба сеньора Баррамеда колесила по коротким зелёным улочкам городка и спрашивала чуть ли не через дом о девочке-мулатке с негром и негритянкой, что поселились в этом городке.

Несколько часов оказались бесплодными. Никто не мог навести на след девчонки, и у Габриэлы закипала кровь от неудовлетворённости.

Ночью она была холодна, не в силах справиться с неудачей. Но дон Висенте и так был на седьмом небе. Габриэла знала, что этот испанец был не из любителей пофлиртовать с женщинами. Была уверена, что он не обладал достаточным опытом, живя с одной супругой. Поэтому не утруждала себя изощрёнными способами восхитить мужчину. Да и сам её опыт был слишком недостаточным для этого.

— Ты чем-то недовольна, моя голубка? Это я виновен?

— Нет, дорогой! Совсем другое. Пустое, не обращайте внимания, дон Висенте! Это завтра же пройдёт бесследно.

— Ты не представляешь, сколько восхитительных минут ты мне доставила, Габи! я с ужасом думаю, что это может закончиться когда-нибудь!

— Разве так необходимо заканчивать? — приподнялась она на локте.

— Что ты! Это мои страхи, Габи! Хотя я не представляю, как можно продолжать всё это, когда мы вернёмся домой?

— Не забывайте, что запретный плод намного слаще! Это приключение, волнение, страх быть застигнутым! Всё это придаёт определённый привкус! Он так влечёт меня! Однажды мы в присутствии мер… — Она осеклась и замолчала.

— Я не расслышал, что ты сказала, Габи, милая моя сладкая ласточка!

— Не стоит вам это слышать, дон Висенте. Это не для ваших ушей.

— Перестань называть меня доном, Габи! Это меня коробит!

— Нет, я на это не пойду! Мы должны скрывать свои отношения, и я не хочу пойматься на привычке говорить вам «ты». И не просите!

Три дня прошли. Габриэла никого не нашла в этом горном городке и е раздражением в груди отправилась дальше. Через три дня к вечеру прибыли в Понсе. Они остановились лишь для того, чтобы выпить холодного пива и погнали мулов дальше. Ещё час пути — и перед глазами Габриэлы предстали до боли знакомые очертания родной усадьбы. Их никто не встречал, она решила не предупреждать о своём приезде.

Дон Рассио, несколько озадаченный, с удивлением пожимал руку дону Висенте.

— Прошу извинить нас, дон Висенте, но матушка больна и не может выйти к вам. Если хотите, можно пройти к ней.

— Да, конечно, дон Рассио! Я за этим и приехал. Посчитал неприличным до сих пор не познакомиться с сеньорой. Идёмте же!

В спальне сеньоры де Риосеко было душно, пахло затхлостью и болезнью.

Сеньора встретила дона Висенте и дочь весьма спокойно, если не сказать равнодушно. Болезнь сделала её безразличной ко всему кроме своих недугов.

— Хватит, дон Висенте, — молвил Рассио, поняв, что и мать, и гости достаточно утомились в гнетущей и мрачной атмосфере. — Мама устала. Идите, вам помогут умыться, а я постараюсь угостить вас приличным ужином.

Уже перед отходом ко сну, когда цикады безумствовали в кустах, а сами кусты, благоухая цветами, возбуждали воображение, Габриэла предложила:

— У нас слишком жарко, дон Висенте. Не хотите ли пройтись по парку? В глубине его у нас имеется великолепный пруд. В нём искупаться одно удовольствие. Ну же?

Он уже понимал выражение её лица и глаз. Это означало очередную порцию восторга, и он не мог отказаться от столь обещающего приглашения.

— А люди, Габи?

— Где вы видите людей? Это рабы. А остальным нечего совать носы в мои дела. Их это не должно касаться.

Дон Висенте тяжело вздохнул, молча кивнул, и они удалились в темноту.

Он не утерпел, обнял её за талию, и волна блаженства пронеслась по телу. Габриэле стало не очень уютно от такого прикосновения. Но она не стала возмущаться. Лишь сделала вид, что он возбуждает её. Он же прижал губы ей за ухо и шептал горячие слова любви.

Габриэла забавлялась его лепетом. Часто ей очень нравились его ласки, и она без притворства отвечала на них. Но сейчас в ней вспыхнули воспоминания о тех страстных минутах любви, которые она испытала здесь, после того, как Хуан избил её и оставил шрам на её щеке.

Этот шрам едва виднелся и он слишком часто воспламенял её, заставлял переживать те мгновения, когда восторг страсти быстро перерос в пламя ненависти и презрения. И сейчас её мечты унеслись к тем мгновениям, особенно когда служанка открыла дверь и увидела, что происходит на окровавленной постели. Это было восхитительно, божественно.

Она инстинктивно отстранилась от дона Висенте. Он стал ей неприятен. В памяти всплыли все недостатки этого сеньора. Стало гадко на душе.

Но они уже подошли к озеру. Оно блестело в тусклом свете постаревшей тёмной луны. С противоположного берега доносились трели лягушек. Москиты гудели над головами, и им пришлось бороться с ними, отмахиваясь ветками.

— Дон Висенте, быстрей в воду! Там нас эти бестии не достанут!

Габриэла первой стала быстро стаскивать с себя одежды и тут же бросилась в прохладные воды озера. Вода не обожгла её тело струями холода. Она ласково обтекала её, нежно гладила белую, не тронутую загаром кожу. Женщина довольно сносно плавала и теперь с благодарностью вспомнила месяцы пребывания в долине, где она каждый день купалась в речке и училась плавать в местах более глубоких, чем по колена.

Дон Висенте плавать не умел. Он едва мог продержаться несколько секунд, и боялся заходить далеко, особенно ночью.

— Дон Висенте! Идите сюда! Плывите ко мне!

— Габи! Я не умею плавать! Иди ко мне!

Она вздохнула и нехотя поплыла к берегу. Он встретил её, заключил в объятия, нежно прижал и поцеловал в холодные губы. Она лас кала его под водой, он тяжело дышал, не в силах сдержать рвущееся наружу желание.

Габриэла продолжала возбуждать его. Он схватил лёгкое тело женщины, торопливо понёс к берегу, споткнулся, упал и окунулся в воду с головой. Бросив Габриэлу, он выскочил, как ошпаренный и отфыркивался, как лось. А Габриэла озорно смеялась, довольная таким поворотом.

— Я чуть не утонул, Габи! А ты смеёшься!

— Пустое, дон Висенте! Здесь и по пояс не будет!

Он вспыхнул. Габриэла слегка сопротивлялась, разжигая его похоть. Но того восторга, которого она так ждала, не получилось. Настроение сразу испортилось. Она заспешила домой.

— Габи, я чувствую что-то не то. Ты обиделась на меня?

— Да ну вас, дон Висенте! Я просто хочу спать. Весь день по колдобинам трястись! Даже я, молодая и сильная, могу устать от такого. Идёмте же! Комары заедят!

Они молча дошли до дома и также молча разошлись по своим комнатам. Дон Висенте искренне переживал такое. Но что он мог поделать? Здесь необходимо соблюдать и приличия и тайну их отношений.

Он вспомнил, как Габриэла ретиво отбрасывала все осторожности, говоря, что слуги всегда всё знают о господах и скрыть от них ничего нельзя. Но здесь! И у него засосало в животе от предчувствия чего-то страшного, неотвратимого, словно могила. Долго пришлось бороться с тем, чтобы заснуть на горячих простынях, мечтая о молодом желанном теле Габриэлы.

Жизнь в усадьбе оказалась тоскливой и скучной. Уже через два дня Габриэла с недобрым взглядом заявила брату:

— Рассио, я должна ехать. Муж отпустил меня только на две недели. А я не хочу лишаться его благоволения. Не прозябать же мне в этой нищете, — она обвела глазами вокруг.

Брат долго молчал. Он понимал претензии сестры. Понимал, что она уже отвыкла от усадьбы, перестала считать её родным гнездом. И в отсутствии отца вернуть её расположение было невозможно. Но злость бушевала в его груди. Чёрная зависть блуждала по извилинам мозга.

Словно угадав его состояние, она вдруг сказала, понизив голос:

— У меня есть предчувствие, Рассио, что скоро я стану достаточно богата и смогу помочь тебе вернуть былое положение.

— Что ты говоришь, Габи? Откуда?

— Могу, но ещё не имею. И помалкивай, прошу тебя.

Рассио примолк, ликуя в душе от столь обнадёживающего заявления сестры. Никак не ожидал такого. И зависть немного отступила.

Дон Висенте с тоской воспринял весть о скором возвращении домой. Он с остротой и обидой встретил эту весть от Габриэлы. В глазах застыл немой вопрос, высказать который он не осмеливался.

Видя реакцию дона Висенте, Габриэла решила подсластить пилюлю.

— Милый, зато у нас будет целая неделя пути, где мы вволю сможем насладиться друг другом. Я вам обещаю! И не грустите, прошу вас. Вы становитесь старым и некрасивым.

— Ты так считаешь, друг мой? Хорошо, любовь моя! Я подчиняюсь.

За день перед отъездом Габриэла лисой подлезла ночью к Висенте, пробравшись к нему в спальню.

Дон Висенте был ошеломлён, взволнован и очарован столь дерзким поступком Габриэлы. Они провели восхитительную ночь, почти не сомкнув глаз. А за завтраком она, бросив на любовника игривый многообещающий взгляд, сказала:

— Дон Висенте не откажет мне в небольшой просьбе?

— Габи, что за вопрос? Когда я тебе отказывал к в чём? Мы одна семья, и я готов выполнить любое твоё требование, не то, что просьбу.

В парке, прогуливаясь по дорожке, она сказала с грустью в голосе:

— Вы уже заметили, что дела моего брата идут весьма плачевно, мой друг.

— К сожалению это так, моя ласточка! И что из этого следует, мой ангел?

— Не соблаговолили бы вы в качестве помощи, субсидировать брата для поправки его дел в усадьбе? Он так переживает всё это! Особенно после кончины папы, да пусть его душа блаженствует на небесах!

— Сколько ты полагаешь, необходимо твоему брату, мой благоуханный цветок?

— Думаю, что пятьсот дукатов ему хватит. И это, уверяю вас, взаимообразно!

— Я не обещаю, Габи, но посмотрю, что у меня имеется. Сейчас же, мой ангел!

Вечером дом Висенте торжественно вручил Рассио увесистый мешок е дукатами, заявив благосклонно:

— Отдадите без процентов, когда сможете. Мы всё же родственники. Ваша сестра очень добра, и мы все в восторге от неё. Спасибо вам.

Обратный путь прошёл неторопливо. Дон Висенте, понимая конец или трудности дальнейших отношений с Габриэлой, спешил получить больше того, чего мог себе позволить.

— Господи, Боке мой! — воскликнула донья Анна, встретив путешественников.

— Висенте, ты заболел? Как плохо ты выглядишь!

— Не тарахти! — раздражённо отозвался муж. Ему было неприятно даже видеть жену с её навязчивыми причитаниями, уходом и страхами по поводу его здоровья. — Я немного устал в дороге. Мы спешили, потому и результат такой. Завтра я буду в порядке.

— Надо было ехать морем, — не унималась жена, и раздражение дона Висенте вылилось в вопль отчаяния:

— Боже! Что мне делась с этой бабой? Она меня в могилу сведёт раньше времени! Избавьте меня от её забот! Я просто хочу отдохнуть в своей постели! Все уходите! Вон!

Габриэла слышала их перепалку и весело улыбалась. Представила себе, как воспримет Андрес то, что она выторговала для себя у дона Висенте. А это не так мало. Он обещал передать ей семь тысяч песо золотом. Это огромная, даже для дона Висенте, сумма. И это, как она полагала, будет больше семидесяти процентов всего наличного капитала семьи де Руарте.

Такая щедрость даже испугала Габриэлу. Представила, что поднимется, когда обнаружится эта сделка. Но это мало волновало Габриэлу. Она с нетерпением ожидала конца передачи богатств. О другом она не думала, разве что с волнением представляла, как она встретит Хуана, предоставив в его распоряжение такой капитал.

И тут же ужаснулась своим мыслям. С этих пор её голова постоянно переваривала эту ситуацию, и прийти к определённому решению никак не решалась.

* * *

В другом городке, на другом берегу острова, Мира с Пахо оказались в неприятном положении. Её мечты о высшем обществе городка рухнули после мнимого ограбления. Соседи и ближайшие знакомые девочки с недоверием и подозрением отвергали её по другим причинам. Эти бесились от зависти, ломали головы над их доходами, которые неожиданно и незаметно вдруг появлялись в их доме. И яростная работа самой Миры на земле сделала её человеком достаточно низменной даже для таких, как её соседи.

— Сеньорита, вы не должны переживать по этому поводу, — сетовал Пахо. Он действительно переживал за девочку. Сам он был горд тем, как эта кроха боролась за жизнь. С каким остервенением не жалела себя, работая простой крестьянкой! И эта самая нужная работа вдруг унизила его сеньориту!

— Как же, Пахо! Теперь со мной никто не хочет дружить. Едва здороваются. А у меня были такие мечты и надежды! Что теперь со мной будет?

— Ничего не будет, сеньорита! — разозлился Пахо. — Вот приедет сеньор Хуан, и всё изменится. Тогда все они побегут к вам. Да будет поздно. Богородица не допустит такого кощунства по отношению к вам, сеньорита!

— Ох, Пахо! Не напоминай мне о Хуане! Когда ещё он приедет, а я уже сейчас жизни не имею!

— Дон Хуан советовал вам больше читать книги. Вон они у вас давно запылились на полке. А в них мудрость жизни, как сеньор говорил, заключена. И ваша бабушка так же выражалась.

— Что толку в книгах, когда со мной никто не хочет общаться!

— Не всегда так будет, сеньорита Мира! Послушайте старого болвана.

Мира махнула рукой, но ночью ей приснился странный сон. Опять появилась тень, и Мира точно знала, что это бабушка. Зато голос был чётким и ясным. И он произнёс: «Копи мудрость пращуров и станешь большой. Мира! Копи!»

Девочка утром вспомнила сон. Удивление и беспокойство охватили её детскую голову. И ещё в постели ей неожиданно послышался голос Хуана: «Копай глубже, Эсмеральда! Найдёшь клад более ценный, чем золото!»

Мира вздрогнула, оглянулась по сторонам. В светлой комнате никого не было. Лишь на кухне Пахо тихо возился, наверное, с завтраком.

Девочка вскочила на ноги и бегом бросилась искать работу. А в голове с неумолимей настойчивостью стучали молоточки, выстукивая не слова, а понятия.

Она быстро делала все дела, что попадались ей под руки, старалась отвлечься от навязчивых видений и слуховых галлюцинаций.

Пахо поглядывал на Миру с изумлением и беспокойством. Он уже знал, что происходит с девчонкой и боялся спугнуть её своими вопросами.

Лишь вечером, когда ои в молчании ужинали при свете одной свечи, он не утерпел и спросил:

— Девочка, сеньорита! Что вас тревожит весь день? Мне так тревожно.

Мира прожевала кусок, запила настоем и ответила, не поднимая головы:

— Ночью и утром мне привиделся странный сон, или видение. Бабушка и Хуан. Они говорили приблизительно одинаковое. И теперь я путаюсь в догадках.

— Что ж они тебе сказали, милая моя сеньорита?

— Точно не могу вспомнить, Пахо. В общем то, что и ты мне говорил о книгах. О какой-то мудрости, которую надо впитывать. Чертовщина какая-то!

— Не говорите так, сеньорита! Это грех! Но что вы решили?

— Ничего не решила! Всё думаю. А что толку? Была бы бабушка!

— Мне не очень нравится, сеньорита, что вы часто отягощаете свою головку подобными несуразностями. Не опасно ли это?

— Глупости! Лучше скажи, знаешь ли ты какую-нибудь вещунью. Хотелось бы побеседовать с нею. Мне ведь не с кем посоветоваться.

— Никогда не интересовался этим, сеньорита. Твоя бабушка меня сильно пугала. И Ариас постоянно остерегал дона Хуана от неё.

Мира с недовольством посмотрела на негра. Тот опустил глаза.

Вскоре Мира стала выходить к морю. Пахо бурчал недовольно, пытался отговаривать.

— Перестань меня раздражать своими причитаниями! Что не предложу — тебе не нравится! Не сидеть же мне все дни на огороде и копаться в земле! И так больше месяца трудилась до кругов перед глазами. Из-за этого потеряла всех подруг и друзей!

— Значит, то были не подруги и не друзья, девочка. Настоящие друзья не изменяют, не покидают, сеньорита.

— Как ты, Пахо?

— Хотя бы и так. Я обещал дону Хуану заботиться о вас, и я обещание своё выполняю. И не смотрю на разные невзгоды!

— Всё равно, мне хотелось бы иметь подруг. С кем-то я должна играть, разговаривать. Одной никак нельзя, Пахо. И бабушка об этом говорила. Вот я и росла на улице, с детьми. Было так интересно. А потом всё изменилось, словно я стала взрослая и потеряла что-то своё, дорогое и ценное.

Пахо в задумчивости погладил свою реденькую бородку. Он был смущён. В словах девочки он услышал истину. Так ему казалось.

Прошло ещё больше месяца, когда Пахо, будучи на море, привёл грязную оборванную девчонку лет тринадцати. Она была белой, со светлыми волосами и немного смугловатой кожей, облупленной на носу от солнца.

— Откуда ты её привёл, Пахо? — вскочила Мира и с любопытством уставилась на бродяжку.

— Да вот, сидела за теми камнями, сеньорита. Вид её мне показался уж очень подозрительным. Вот и уговорил присоединиться к нам.

— Как тебя зовут, девочка? — подошла ближе Мира.

Та вскинула зеленоватые глаза на Миру, помолчала и всё же ответила:

— Все зовут меня Томаса, сеньорита.

Мира немного замялась. Так звали её маму. И теперь эта девочка с таким же именем. Она оглядела замухрышку. Лицо казалось миловидным, но обветренным, давно не мытым, в царапинах и пятнах. Одежда с трудом прикрывала такое же неприятное грязное и вонючее тело. Да и одеждой трудно было назвать то тряпьё, что висело на ней. Босые заскорузлые ноги не поддавались описанию из-за слоя засохшей грязи. А волосы на голове превратились в мочалку, и цвет их только угадывался.

— Ты чего это такая грязная, Томаса? Хоть в море бы выкупалась. От тебя несёт, как из помойки!

— Всё равно я тут же буду такой же, сеньорита. Чего уж купаться? Да и боюсь я моря. Плавать не умею, а тут волны. Ещё утону.

— Ты бродяжка? У тебя нет родных?

— Никого у меня нет, и я никого не знаю из родных. Я всегда жила где придётся, в основном на пустырях.

— Как же ты питаешься, Томаса? Где берёшь?

— Где придётся, сеньорита. Ворую, подаяния собираю. По-разному…

— И ты не пыталась изменить свою жизнь? Разве можно так жить!

Томаса неопределённо пожала плечами, опустила голову и молчала.

Что-то заставило Миру проникнуться жалостью и сочувствием к этому несчастному созданию. Захотелось помочь, что-то сделать для неё.

— Давай купаться вместе! — неожиданно предложила Мира. — Сними свои тряпки, постирай хоть так, без мыла. Они быстро сохнут на солнце. Ну же! Не стесняйся! Тут никого нет, а Пахо посторожит нас.

Томаса с недоверием покосилась на негра. На лице отразилось нечто, похожее на страх, и в то же время желание испробовать то, что предлагает эта странная сеньорита.

— Ладно! Только я далеко не пойду, — и Томаса неторопливо стала стаскивать грязные завшивевшие лохмотья.

— Вон там три камня, — указала Мира рукой. — Там нас даже при желании никто не увидит. Пошли, вода тёплая и приятная.

Они плескались с четверть часа, и лицо и тело Томасы стало выглядеть совсем не таким отвратительно грязным. Только волосы оказались ещё хуже. Они слиплись, и девочка с недовольствам бурчала:

— Теперь совсем, как войлок стали! Что мне с ними делать? А как вас, сеньорита, зовут? А то я сказала, а вы до сих пор нет.

— Зови меня Мирой. Это от Эсмеральды. Это имя мне совсем не нравится.

— Вы далеко живёте, сеньорита?

— Там, на горе, — она махнула в сторону за городом.

— Далеко. Я там почти никогда не бывала.

— Хочешь посмотреть, как я живу?

— А родители? Они не потерпят такую оборванку.

— У меня нет родителей, Томаса. Я живу только с Пахо.

— Только с негром? И не страшно?

— Немного страшно. Недавно нас хотели ограбить и убили его жену. Я так переживала, выхаживая Пахо. Его сильно избили и он чуть не умер.

Томаса с недоверием глядела на девочку и кривила губы уголками вниз.

— Пахо, мы готовы! Пошли назад.

Мира прошла почти через центральную площадь, завернула на рынок, где ещё торговали некоторые лавки.

— Томаса, я хочу купить тебе платье и косынку на шею или голову. Туфли тебе не нужны. Пошли, будешь выбирать себе по росту.

Томаса удивлённо, даже с некоторым возмущением стрельнула глазами в сторону Миры. Ответить она не успела, как девочки вошли в лавку. Купец подозрительно глянул на Томасу, потом на Миру, и, без обычной учтивости, спросил:

— Что хотите, сеньориты?

— Вот этой девочке платье и платок, сеньор. По росту, пожалуйста.

— Деньги есть?

Мира показала кошель, побренчала им перед купцом. Заметила строго:

— Сеньору не следует быть таким недоверчивым.

Купец не обиделся. Он долго рылся в ворохе платьев, вытаскивал то одно, то другое, пока Мира не остановила выбор на лиловом с оторочкой из лёгкого материала с цветочками.

— И платок, сеньор.

Они шли домой, и Мира замечала, как Томаса нетерпеливо, с жадным интересом посматривает на свёрток в своих руках.

Дома Мира строгим тоном приказала:

— Пахо, пока я готовлю обед, ты нагрей воды. Будем купаться и мыть волосы. И эти тряпки сжечь, чтобы и следа не осталось! Томаса, готовься стать нормальной девочкой.

Томаса оробела, и пришибленно оглядывалась по сторонам.

Через час напряжённой работы Томаса была одета в новое чистое платье. Голова, промытая настоями от вшей и мылом, сверкала почти жёлтыми волосами, а лицо порозовело и выглядело вполне миловидно.

— Пошли обедать! — весело предложила Мира. — Сегодня похлёбка из крабов и салат с варёными яйцами. Ничего лучшего я не успела приготовить. Пахо, где ты запропастился? Поспеши, мы умираем с голоду!

Мира обратила внимание, что Томаса недовольно поглядывает на Пахо. Это немного возмутило её, но она не стала воспитывать девочку за столом.

Манеры, разговор и поведение Томасы сильно шокировали Миру.

После обеда Мира спросила девочку:

— Если хочешь, оставайся здесь ночевать. Мне будет веселей.

— А разве можно? Я не знаю. Вы, сеньорита, слишком добры ко мне. С чего это вы так?

— Что тут такого? Я одна и мне хочется кого-то рядом с собой. А то Пахо мне уже надоел своим бурчанием и причитаниями.

— Сеньорита! У меня нечем вам заплатить.

— Это не имеет значения, Томаса. Живи так, если хочешь. Будем вместе убираться, в огороде работать, стирать и играть. Тебе сколько лет? Мне уже двенадцать исполнилось несколько месяцев назад.

— А я не знаю, сколько лет мне. Никогда не задумывалась над этим.

— Мне кажется, что ты чуть старше меня. Тебе, наверное, лет тринадцать. И сиси у тебя уже наметились, а у меня ещё нет. И волосы под мышками начали расти, — Мира неожиданно покраснела, смутилась и больше не заговаривала на такие скользкие темы.

Томаса пытливо глянула в глаза Мире, отвела их и ничего больше не сказала. Потом подняла глаза. В них можно было заметить желание принять предложение пожить здесь, зависть и что-то другое. Это последнее тотчас насторожило Миру. Показалось, что эта девочка себе на уме и от неё можно ждать всего. И не очень хорошего.

— Так ты соглашаешься пожить у нас?

— Попробую, сеньорита Мира. Если получится.

— Как это? Почему ты сомневаешься?

— Я привыкла к бродяжничеству, и мне может стать плохо долго жить на одном месте. Но я попробую, сеньорита Мира. Можно?

— Конечно! Я попрошу Пахо поставить для тебя кровать в моей спальне.

— Разве ты не можешь просто приказать этому негру? Почему просишь?

— Он не раб, Томаса. Он свободный человек. И работает здесь добровольно. Его отпустил прежний хозяин за его заслуги.

— Во дела! А я думала, что он раб. Ну да ладно. Переживём!

В одну из последующих ночей Мира, долго собираясь с духом, спросила Томасу, когда они легли спать:

— Послушай, Томаса. Ты что-нибудь знаешь про мужчин?

— Про мужчин? Про этих скотов с грязными мыслями и намереньями?

— Ну да. О ком же ещё?

— Знаю! Приходилось! И совсем недавно один подонок поимел меня, скотина!

— Как это «поимел»? — не поняла Мира и вся загорелась от непонятного и сильного волнения.

— Ну ты даёшь! Неужели не знаешь, что это значит?

Мира пожала плечами, хотя Томаса этого не могла видеть.

— Хотя это понятно. Ты ещё маленькая и жила в другом мире. А я уже познакомилась с этими негодяями и достаточно знаю их. А чего ты спросила?

— Я уже давно люблю одного мужчину, — неуверенно сказала Мира.

— Ну и что? Ты ему отдалась уже? Или и этого ты не понимаешь? Ну и дела!

Мира понимала, но боялась признаться даже самой себе. Почувствовала, как щёки запылали огнём. А Томаса всё наседала:

— Что замолчала? Боишься признаться? Это с каждой случается рано или поздно. Так что не горюй!

— Ничего не боюсь! Просто из интереса спрашиваю, — Мира сильно волновалась и была рада, что в комнате темно, и никто не видит её лица.

Они помолчали. Сон не шёл к ним. И в темноте раздался шёпот Миры:

— Ну и как? Страшно тебе было? Больно?

— Не столько страшно, как противно. Он был отвратителен.

— А как же говорят, что это очень даже приятно? Врут? Или что?

— Не врут. Только для этого необходима любовь. Вот ты говоришь, что любишь кого-то. Вот с ним будет приятно и хорошо. Но ты не ответила ка мой вопрос, Мира. Ты ему отдалась? Хотя видно, что этого не было.

— Не было, Томаса.

— Он что, не любит тебя?

— Не знаю. Наверное, не любит. Любит, но как-то не так.

— А он знает, что ты его любишь?

— Знает! Я ему говорила несколько раз. Только посмеивается и говорит, что я ещё мала для этого чувства.

— И не лез к тебе, не приставал?

— Нет, не приставал, Томаса. Ни разу не попытался. Зато мы встретили женщину как-то в городе. Я сразу поняла, что у них всё… это было. Правда, он заверял, что не любил её никогда, а даже наоборот.

— Странный человек, наверное. Я таких не встречала. И где же он теперь?

— Не знаю. Но очень далеко и вернётся ещё не скоро. Я это знаю, чувствую. Это и во сне мне иногда подтверждается. А я так скучаю!

— Он что, старый, твой… мужчина?

— Нет! Он молодой! Лет на десять старше всего. Это много?

— Кто его знает. Бывает и больше. Он богат?

— По-моему да. Когда он вернётся — и я буду богата.

— Как это? Почему только когда вернётся? — голос Томасы не понравился девочке. Она насторожилась. И ответила уклончиво:

— Откуда мне знать. Это он так сказал. Может, он даст мне часть своего состояния. Вот я и жду его уже больше года. Говорил, что вернётся недели через три. И до сих пор его нет. И вестей нет.

— А как же ты говоришь, что он далеко, но вернётся обязательно?

— Знаю — и всё! Я сама не знаю, как я это знаю. Только я жду и надеюсь.

— Обманет! Я знаю этих мужчин! Все они обманщики и только одного хотят от нас, дур, получить! И выбрось из головы! Хотя… ты говоришь, что он богат' Тогда можно и подождать. Ты ещё совсем молоденькая.

И эти слова неприятно резанули слух Миры. Она вздохнула. отвернулась к стене и закрыла глаза. Говорить больше не хотелось.

И всё же жизнь Миры изменилась в лучшую сторону. Было веселей, девочки много разговаривали, играли в куклы и занимались огородом.

Мира всё это время пристально наблюдала за Томасой. И всякий раз убеждалась, что та непостоянна, ленива и себе на уме.

Пахо часто ругал себя и Миру за то, что позволили жить в их доме. Но Мира его не слушала, продолжала дружить, что доставляло ей большое удовольствие и часто радость.

Но с некоторых пор деньги стала отдавать Пахо, и он заведовал ими. Мира должна была просить их для своих нужд. Это так возмущало Томасу, что они уже несколько раз ссорились по этому поводу.

— Какой-то негр распоряжается твоими деньгами! Просто непонятно и оскорбительно. Я бы такого не потерпела!

— Я ещё не могу правильно ими распоряжаться, и могу потратить не на то, и не столько. Пахо же человек опытный и экономный. Денег-то у нас мало! Их беречь следует, Томаса. Хуан ещё не скоро появится.

— Выбрось ты своего Хуана головы, дура! Вот помяни мои слова, Мира! Бросит он тебя. И никаких денег ты от него не получишь!

Мира ничего на это не отвечала. Слушать такие слова она не хотела, но и запретить не могла. Она даже побаивалась, что Томаса может уйти от неё.

И это произошло самым неожиданным образом. Утром Мира проснулась и рядом увидела пустую смятую кровать. Это удивило её. Обычно Томаса никогда не вставала раньше Миры, предпочитая поваляться подольше.

— Нет, сеньорита, я не видел Томасу. Она не появлялась. А что, исчезла?

— Её нет в постели. Может, в саду или ещё куда пошла. Это, правда, не похоже на неё, но всё же…

— Не беспокойся, моя девочка. Если и ушла, то я буду только рад. Надоела она мне. И Слава Богу!

Мира не ответила. Весь день ходила мрачная, молчаливая, и не могла взяться ни за какую работу. Она никак не могла понять причину такого поступка Томасы.

* * *

В доме де Руарте атмосфера сгущалась. Казалось, в воздухе витал дух скорби и разрушения. Донья Анна ходила мрачная и подавленная. Служанки сторонились её, стараясь не попадаться на глаза без острой необходимости. И по углам, если присмотреться, можно былоуслышать тихий шёпот негритянок. Им было очень интересно перемывать косточки хозяев.

Лишь Габриэла порхала по дому в приподнятом настроении. Она уже получила часть из обещанного, и теперь окунулась в траты, завалив спальню ворохами одежды, обуви и драгоценностей.

Она догадывалась, что донья Анна учинила мужу скандал. Но дон Висенте с присущим ему тактом попытался отрицать бродившие по дому слухи о его шашнях с невесткой. Убедить жену не удалось, но он больше ничего сделать не мог, и гордо удалился, сделав вид оскорблённого человека.

— Я просто места себе не нахожу! — жаловалась донья Анна приятельнице. — Надо ж так опуститься! На старости-то лет!

— Милая Анна! Твой муж совсем ещё не стар, и трудно было ожидать, что он воздержится от лёгкого флирта.

— Это не лёгкий флирт, моя милая! Если б так, то я и не переживала. Но я с ума схожу, видя косые насмешливые взгляды на улице, на приёмах, и вообще…

— Мне думается, дорогая, что особо переживать не стоит. Перебесится — и успокоится. Это часто случается, когда рядом постоянно крутится молоденькая смазливая вертихвостка. Но что дои Андрес?

— В том-то и дело! У них жизнь пошла вкось и вкривь. Он до сих пор не вернулся, и я не представляю, что произойдёт, когда сын всё узнает. Боже! Я не перенесу такого удара и унижения! И от кого? От вертихвостки, ублажавшей мерзких пиратов! Это ужасно!

— Не стоит так драматизировать, дорогая Анна. Дон Висенте не позволит себя так опустить. У него трезвая голова.

— Как бы не так! Он и раньше бросался волочиться, но так!.. Да ещё за женой сына! Господи! Оборони и помилуй! Какой позор!

— Анна, ведь ничего в точности неизвестно! Вполне вероятно, что это лишь домыслы твоего праздного ума и неудовлетворённости! Подожди немного!

— Слуги в доме всегда всё знают. Я уже выведала о его вхождениях в парк, где он встречается с Габриэлой. И не только в парк, дорогая!

Об этом разговоре Габриэле поведала её служанка. Молодая грешница лишь плотоядно усмехнулась, злорадно подумав: «Вот и опустила я тебя, донья Анна! Посмотрим, как ты запоёшь позже!»

Она умело держала дона Висенте у своих ног. И тому доставляло удовольствие исполнять любые капризы молодой хищницы. Тем более, что дон Висенте сам раздавал обещания, и уже никак не мог их потом не выполнить.

Они почти каждый вечер уединялись в парке. Беседка, укрытая благоухающими цветами стала их интимным местом любовных свиданий. И подслушать и даже подсмотреть их забавы не представлялось трудным делом для проворных и охочих до сплетен слуг.

— Милая моя Анна, — склонилась к ней приятельница, — не составит труда и самой убедиться в правдивости слов твоих слуг. Сама пойди и посмотри, что там происходит.

— Боже упаси! Дева Мария! Убереги меня от такого соблазна! И не напоминай больше об этом! Я такого себе не позволю! Так унизиться? Нет и нет!

— А я бы не отказалась. Это так захватывающе интересно! Боже! Что я говорю? Прости, дорогая!

Донья Анна надула губы. Эта сорокапятилетняя женщина была шокирована столь откровенной глупостью приятельницы. Сразу расхотелось говорить и настроение ещё больше ухудшилось.

И опять страх заполз в грудь несчастной женщины. Вдруг в голове блеснуло воспоминание о совсем недавнем событии. Это случилось три недели назад на одном из приёмов во дворце губернатора. Она не хотела туда ехать, но страх одиночество победил. К тому же очень настаивали подруги.

Там, на приёме, один представительный сеньор весь вечер домогался её внимания, не отходил ни на шаг и увязался сопровождать её до дверей дома.

Было приятно, страшно и тревожно. И потом она несколько дней находилась под впечатлением этого лёгкого приключения. Сеньору она не оставила ни малейшей надежды. И теперь вдруг остро захотелось опять с ним встретиться.

Она вздохнула, понимая, что никогда не позволит себе ничего подобного, предпочла лишь немного помечтать, представляя себя в обществе благородных грандов Испанской короны.

Глава 8

Смутное беспокойство владело Хуаном. Он уже больше трёх недель был заточён в крохотной отдельной пещерке, где кроме горшка для отправления нужды ничего не было.

Он спал на каменном полу, встать в полный рост и то нет возможности. И никаких звуков не доходило до слуха. И темнота. Полная, кромешная и жуткая. Лишь раз в сутки, как он знал, приносили воду и кусок чёрствого хлеба, что и составляло его питание.

Хуан сам попросился на Испытание. Но теперь чувствовал, что глубоко и грубо ошибался. Потеря времени и всего остального мало способствовали у него общению с Высшими силами. За всё время ничего подобного он не испытал и теперь с ожесточением и злостью ожидал окончания этого опрометчивого желания.

Ничего кроме сильного, всё усиливающегося раздражения, он не испытывал. Единственного, чего ему удалось достичь, так это способности быстро засыпать в любых обстоятельствах. И сейчас Хуан добивался от себя способности просыпаться в нужное время. Проверить этого он не мог. Время для него перестало существовать.

Пытался определить хотя бы месяцы, которые он провёл в горе. Этого он опять-таки не мог. Ни разу не заметил, когда ему приносили воду и хлеб. А так хотелось переброситься хотя бы парой слов. Это стало его навязчивой мыслью. Он сторожил служку, но так и не углядел его приход.

В голове постоянно ворочалась одна и та же мысль. Он хотел немедленно уехать к морю и попытаться вернуться на острова. Индия его совершенно не интересовала. Она стала ему противна и ненавистна.

Хуану казалось, что он скоро сойдёт с ума в этом каменном мешке, лишённый всякого внешнего ощущения жизни.

Его наконец-то выпустили на свет божий, и он с трудом мог преодолеть то небольшое в двести шагов расстояние, что отделяло его от внешнего мира. Свет дня ослепил бы его, но его вытащили ночью, и он с наслаждением озирал тёмные неясные очертания деревьев, скал и людей, молчаливо следовавших с ним.

Потом его ещё два дня не допускали на дневной свет, постепенно пропуская его через три помещения с разным освещением. И наконец, он смог свободно ходить по тропам горы. Ноги немного трусились от слабости. Всё тело казалось налитым тяжестью.

Постоянно хотелось говорить. Но собеседников почти не было. Зенон не показывался, и спросить было трудно. Ему просто не отвечали, прикидываясь непонимающими.

Даже Мо и тот не объявился, словно про него все забыли.

Хуан ходил на работу в горы, где очищал от камней участок земли, отведённый под посадку какой-то культуры. Там он впервые увидел многих женщин. Они с упорством трудились на участках, переговаривались и даже смеялись. Никак не скажешь, что это общинницы, строго выполняющие устав и обычаи.

Одна молодая, не старше двадцати пяти лет, индуска уже несколько раз с улыбкой посматривала на Хуана. Тот даже смущался, хотя её глаза легко убеждали его в истинном значении взглядов.

Бурное желание обладать женщиной охватило молодое тело Хуана. Вспомнил, что многие месяцы он был лишён этого общения. И он ответил улыбкой.

Он подошёл к женщине. Она была одного роста е Хуаном, смугла, черноволоса, с большими слегка раскосыми глазами и тугими щеками под приятного цвета кожей. Тонкие чёрные брови едва не срастались на переносице. Тонкий стан соблазнительно изгибался, зажигая в Хуане волну страсти.

Её нельзя было назвать красивой. Но приятности и, особенно соблазнительности у неё не отнимешь. И вся фигура говорила о податливости, мягкости и привлекательности. И Хуан с возрастающим интересом оглядывал её. А она с невозмутимым видом, слегка растянув полные губы в подобие улыбки, наблюдала за ним. В глазах застыло любопытство и желание поиграть.

Хуан постоял рядом, оглядывая нагло её лицо, в то время как девушка ждала его слов. Хуан назвал себя. Она закивала, будто соглашаясь или подтверждая, что и раньше знала его имя. И проговорила чуть ли не застенчиво:

— Найна, — ткнула себе в грудь пальцем.

— Найна, — повторил Хуан, гадая, к какому народу она принадлежит. Она улыбнулась, а женщины рядом прыснули от смеха, закрывая лица концом платка.

Хуан не знал, что сказать и как объяснить женщине, что она ему очень нравится. Потом подумал, что слов всё равно у них нет для разговора. Улыбнулся, протянул руку и получил в ответ её руку. Влажная, мягкая и податливая.

Женщины негромко заговорили. Хуан знал, что это о нём и их встрече, и с некоторой неуверенностью кивнул в сторону, приглашая отдалиться.

Она замотала головой, показывая руками, что работу бросать никак нельзя. Хуан с сожалением и сам это понял. Жестами и мимикой показал сожаление. Найна ответила тем же, а подружки наперебой стали ей тараторить что-то. И посмеивались, поглядывая на Хуана.

Хуан увидел, как женщины подталкивали Найну к нему. Он глуповато улыбался, но этого никто не замечал.

Найна несмело подошла к Хуану. Тот видел, что женщина взволнована, глаза её бегали по его лицу.

Хуан мотнул головой в сторону близких кустов, проговорил то, что взбрело в голову, зная, что она его всё равно не поймёт. Но она поняла мимику. Покраснела немного, обернулась к подругам, но те лишь махнули руками, отправляясь работать.

Они улыбались друг другу, и это было им приятно, немного страшновато, но привлекательно. Найна не захотела идти далеко, и они опустились на тёплую землю с пожухлой травой. Их глаза постоянно блуждали друг по другу, улыбались, пока Хуан не потянулся поцеловать Найну. Та немного отклонилась, Хуан обнял её за влажную горячую шею, привлёк голову к себе и торопливо стал целовать в губы, щёки, опускаясь ниже, к шее и груди.

Девушка что-то говорила, шептала, вяло сопротивлялась. Хуан понимал, что в её движениях нет воли, и продолжал ласкать вспотевшее желанное тело. Видимо ласки нравились Найне, но сознание не покидало голову. Она всё же отстранилась, быстро заговорила, из чего Хуан понял, что она боится и нужно ждать.

Он злился, что не может поговорить с этой зажигательной девушкой. Услышал лишь слово, которое он понимал, муж, супруг. С большим трудом она подтвердила его догадку и продолжала улыбаться, открывая ровные мелкие зубы.

Они ещё некоторое время сидели рядом. Она не отодвигалась, но вела себя сдержанно, что-то говорила, показывала на пальцах числа. Значение их он понять не мог, должен был согласиться с нею. Она поднялась, показывая, что это ей не очень хочется.

Хуан опять поласкал её, поцеловал в шею, и проводил глазами.

Найна обернулась несколько раз. Улыбалась уже спокойно и весело. Скоро она присоединилась к остальным женщинам, последний раз махнув рукой, и склонилась к земле, проворно работая руками.

Эта встреча и знакомство сильно взбудоражили Хуана. Он злился, что не удосужился попытаться хоть немного подучить местный язык. Он горел желанием с ней увидеться, и долго не мог заснуть, вертелся на жёстком ложе, возбуждённый мечтами и надеждами снова ощутить её тело в своих объятиях.

Хуан стал искать Зенона, спрашивал, но мало чего достиг. Лишь Мо удалось остановить, долго поджидая его проход.

— Учитель, — обратился Хуан к китайцу. — Я познакомился с Найной. Хочу иметь её женой. Что я должен делать?

Мо бесстрастно посмотрел на него своими узкими глазками.

— Хуан быть ждать, — и Мо показал одиннадцать пальцев. — В тот день быть уговор. Найна — ты! Ждать!

Молодой человек вспомнил такое же число пальцев у Найны. Понял, что она этим хотела сказать. Он поблагодарил Мо, склонил голову, сложив руки и ушёл.

Столько дней ждать оказалось довольно тоскливым занятием. Никакая работа не отвлекала его мысли от знакомства с Найной. Она всё больше его влекла, тем более что она сама давала повод так думать и надеяться.

«Чёрт! Меня совсем не интересует, кто её муж, — Хуан думал и думал. — Мне только хочется опять держать её в объятиях и ласкать, получая в ответ такие же ласки! Как долго приходится ожидать эти дни!»

Но всё проходит. Прошли и эти одиннадцать дней.

Был праздник, и все достаточно молодые члены общины готовились отпраздновать его как можно веселей. Многие мужчины надеялась заполучить себе жену, и как Хуан уже или наметили её, или надеялись завоевать благосклонность одной из женщин. Все знали, что только с согласия обеих сторон может быть заключён союз двух любящих душ.

Довольно обширная площадка перед входами в пещеры заполнилась народом. Женщин было намного меньше мужчин, но все они были молоды и довольно привлекательны. А среди мужчин половина были стариками. Правда, Хуан уже слышал, что эти старички сохранили силы и часто пользовались услугами женщин, что тех нисколько не смущало.

Бездымно горели костры. Благовонные палочки источали ароматы. Гирлянды цветов развешаны на деревьях и шестах, а на верёвках светили в ночной темноте сотни маленьких фонариков, сделанных из бумаги, бамбука и других лёгких материалов. Они были раскрашены в разные цвета и выглядели очень нарядно и красочно.

Несколько музыкантов колотили в барабаны, дули в дудки и сопелки. Один молодой послушник уверенно и ловко выстукивал маленькими палочками по металлическим пластинкам, а другой бил по кувшинам, которые издавали звуки в зависимости от размеров.

Женщины пускались в плавные танцы, их движения были загадочными и грациозными. Мужчины не плясали, степенно сидели на брёвнах или медленно ходили, тихо разговаривали и потягивали из маленьких чашек не очень крепкий напиток вроде пива.

Хуан с нетерпением разглядывал женщин. Он хотел увидеть Найну и углядел её среди танцующих женщин. Она тоже его увидела. Улыбнулась очень приветливо, что удивило Хуана и в то же время взволновало и обрадовало.

На всех женщинах были большие гирлянды цветов на шеях, свисавшие до оголённого живота. Все они были в цветных сари очень светлых тонов. В волосах вплетены веточки и ленты тоже разных цветов. И Хуан ломал себе голову, гадая, что они означают для него.

Появился главный мудрец в белой хламиде, босиком, с голым черепом маленькой сухой головы. Морщинистое лицо ничего не выражало, но глаза светились сознанием и умом. Ему было намного больше ста лет. Он медленно, но с уверенностью шествовал к скамье, покрытой тигровой шкурой. Сзади спинка этой скамьи украшалась резной из красного дерева маской дракона с открытой пастью, раскрашенной яркими красками и лаками.

Всё стихло кругом. Старец уселся на скамью, оглядел сбор ожидающих людей. Потом поднял правую руку и громко заговорил, что никак не вязалось с его сухой маленькой фигуркой не более пяти футов.

Все слушали его, затаив дыхание и не шевелясь. А он говорил размеренным тонким голосом, и это продолжалось не менее четверти часа.

Когда он закончил, удар громоподобного гонга оповестил, что официальная церемония закончилась и можно приступать к веселью.

Старец удалился в сопровождении двух молоденьких девушек. Тут же появились дети, но их было не так много. Хуан обратил внимание, что это были дети не моложе десяти дет. Мальчики только в узких набедренных повязках, а девочки почти во взрослых сари упрощённого покроя и одинаковых по цвету.

Женщины разошлись в разные стороны. Хуан нашёл Найну. Она шла к нему с широкой улыбкой на лице. Подошла близко, наклонила голову, сняла гирлянду с шеи и медленно надела на его шею. Ладони её легли на голову Хуану, а голос сзади, в котором Хуан узнал Зенона, проговорил тихо:

— Стань на колени и положи ногу женщины себе на голову. Правую ногу, — Хуан удивился, хотел обернуться, но рука Найны остановила его.

Он поспешно стал на колени, схватил слишком поспешно правую ногу женщины и с её помощью положил её себе на голову. Найна сильно надавила ногой, силясь пригнуть его голову к земле. Рядом находящиеся люди засмеялись, когда Хуан, не сопротивляясь, позволил это сделать.

— Встань! Она твоя жена! Можешь удалиться куда хочешь. Она знает ваше жильё! Иди!

Хуан поднялся, обернулся, но никого в толпе не обнаружил похожего на Зенона. Одежды оказались слишком одинаковыми.

Он повернулся к Найне. Улыбнувшись друг другу, они взялись за руки, и у Хуана появилось чувство, что его женщина торопиться остаться наедине. Это всколыхнуло чувства. Он вспотел от возбуждения.

Найма что-то говорила, Хуан что-то отвечал. Никто из них ничего не понимал, и тут же начинали смеяться. Хуан был счастлив этой неразберихой, было приятно сознавать, что эта женщина теперь его и он обнял её за талию.

Она посмотрела на Хуана большими тёмными глазами. В слегка удлинённых разрезах он заметил нетерпение. Это так возбудило его грешную плоть, что он не утерпел и приник губами к её полуоткрытому рту, зовущему в двери рея.

Найна что-то шептала, настойчиво подталкивая его куда-то к одному из ходов пещеры.

Она уверенно вела Хуана по тёмным узким переходам, держа бумажный фонарик в руке. Другой рукой, словно маленького, вела Хуана. Женщина вошла в тесную пещерку, вырубленную в сторону от прохода. Вход закрыт ковриком. Внутри каменный лежак, довольно широкий. Толстый матрас, набитый упругой травой с подушкой и покрывало, разрисованное цветами.

Найна деловито поставила фонарик в нишу в стене, посмотрела на Хуана, положив руку на бедро. Глаза, широко открытые немного улыбались, губы звали испить нектар любви и наслаждений.

Хуан дрожал от нетерпения. Его руки уже шарили по телу, пытаясь стащить незнакомые одежды. Найна смеялась, увиливала и ловко освобождалась от просторного сари.

Затуманенный мозг почти ничего не соображал. Страсть полностью захватила Хуана. Найна умело и настойчиво разжигала её ещё больше, пока молодой муж уже не мог терпеть и овладел наконец женой.

Они лежали в полумраке прохладной коморки. Хуан блаженно жмурился на мягкий свет фонарика и вторично переживал случившееся. Найна ненавязчиво ласкала его худое тело, что-то шептала, что он никак не был в силах понять. Было приятно ощущать эту нежность и ласку без жёсткой требовательности Габриэлы. «Боже! Опять эта Габриэла! Постоянно всплывает в памяти в самый неподходящий момент!» — думал Хуан с неприязнью.

Ночь была восхитительной. Найна больше напоминала его любовницу из Гоа. Но эта была любима, как ему казалось, и потому намного приятнее. Вот только никак не мог привыкнуть к тёмной коже здешних женщин. А в темноте помещения они и вовсе сливались в глазах, лишая его удовольствия лицезреть красивые возбуждающие формы молодого тела.

За ночь молодые столько насмеялись, что утром с трудом встали. Хуан заторопился было на работу, но Найна жестами и словами утихомирила мужа.

— Понял! Нам дали день отдыха от работы. Хорошо придумано! Я доволен!

Найна что-то сказала и показала три пальца.

— Что? Три дня? Не может быть!

Женщина утвердительно кивала головой, весело смеялась, предлагая отметить это новыми любовными ласками и наслаждениями.

Она ушла, одев сари. Вернулась с подносом, уставленным праздничными кушаньями и напитком, немного сладким и хмельным.

Смеясь свободе и непониманию слов, они позавтракали. Потом долго гуляли по горе. Немного поработали в охотку. Найна поболтала с женщинами и Хуан с гордостью мог понять, что Найна очень довольна им. Женщины с радостью это восприняли и улыбались без конца, поглядывая на озадаченного Хуана.

Три дня пролетели как один день. И снова потянулись будни. Работа, ночные ласки и весёлый смех, когда они не могли понять друг друга.

Хуан часто, слишком часто сравнивал восточных женщин с европейскими. И не мог отделаться от ощущения, что начинал скептически относиться к последним. Восток делал женщину полностью подчинённой потребностям мужчины. Она должна ублажать его, делать всё только для него. Это было приятно, тем более что их специально учили этому с самых малых лет.

Он понял, что это лежало на обязанности матери. Иногда, если позволяли средства, нанимали специально учительницу. Та преподавала эротические знания, воспитывала в духе доставлять удовольствие мужчине.

Хуану нравилось так чувствовать женщину. Весь день он ждал момента встречи с Найной. Ему казалось, что и она ждёт его. Но зная, как женщина умеет вести себя с мужчиной, иногда сомневался.

Найна, уставшая от работы, не обращала никакого внимания на эти мелочи. Она всё делала, чтобы Хуан был доволен. Чтобы он никогда не чувствовал её усталости, чтобы всегда она была для него желанной и любимой. И это у неё отлично получалось.

Хуан помаленьку осваивал слова и понятия нового языка. Найна вполне успешно учила испанские слова. И уже через месяц их совместной жизни, они кое-как могли общаться, всегда смеясь и радуясь.

— Найна, — говорил Хуан, нещадно коверкая слова и не находя нужных, — ты понимаешь, что я так счастлив теперь! А ты! Что ты чувствуешь?

Она со смехом кивала головой и отвечала:

— Ты очень хороший, ференга! Ты лучше всех! Никогда не обижаешь меня, любишь так, что я весь день думаю только о том времени, когда вернусь сюда!

Всё это они не столько говорили, сколько понимали в путанице слов в смеси со смехом и поцелуями.

Хуан был доволен, что Найна не была худой и костлявой, как некоторые из женщин. Она была мягкой, податливой и покладистой. Он пытался сравнить её с Луизой, или как там её, но сравнение было всегда в пользу Найны. А вспоминая Габриэлу, всегда приходил к мысли, что его просто заколдовали на безудержную страсть, которая и влекла его к этой гордячке.

И вдруг его безмятежная жизнь нарушилась. Испанец Зенон пригласил его на беседу к Высшему мудрецу. Это сильно обеспокоило Хуана. Понимал, что просто так к такому важному человеку не приглашают. Он, конечно, мог отказаться, но это его не устраивало. Что бы не говорили о свободе, но человек всегда имеет возможность заставить другого исполнять то, что тому необходимо по его разумению.

— Для чего я понадобился Высшему мудрецу? — спрашивал Хуан Зенона. — Это меня совсем не устраивает.

— Ты не должен переживать. Найна от тебя не уйдёт из-за твоего вызова. Я буду рядом. Ты ведь не понимаешь чужой речи.

Хуан всё же волновался. Ломал голову над причинами, побудившими вызвать его на беседу.

Он не смог предупредить Найну и ушёл с Зеноном в плохом настроении. Идти пришлось недолго. Всего каких-то триста шагов — и они у входа в помещение, занавешенное шкурами тигра. Их насчитал Хуан целых три, искусно сшитых и красиво отливающих чистой шерстью в свете нескольких фонариков.

— Жди здесь, — шепнул Зенон и быстро исчез за тиграми.

Хуана не заставили долго ждать. Уже через несколько минут Зенон ввёл его в просторную комнату, вырубленную в скале и задрапированную вышитыми и разрисованными китайскими рисунками с примесью местного вкрапления. Много фонариков из бумаги освещали помещение. Дышалось свободно, Хуан подумал, что эта комната совсем не похожа на помещение старика старше ста лет.

Старец восседал на низком кресле, очень простом, но украшенном драконами и мордами тигров. Было много цветов в красивых горшках и вазах. Миловидная девушка принесла чай в фарфоровых расписных чашках, и все находящиеся в комнате мужчины, в молчании стали пить немного терпкий ароматный напиток, сдобренный ещё какими-то травами.

Потом Зенон наклонился к Хуану и проговорил тихо: — Великий мудрец хочет поговорить с тобой. Для этого ты должен заснуть.

— Как же я смогу разговаривать, заснув? — удивился Хуан и посмотрел за старца, что сидел на кресле и смотрел прямо на Хуана своими глазами-щёлками.

— Это легко, Хуан. Ты только не сопротивляйся. Ты ничем не рискуешь.

Хуан неопределённо пожал плечами, давая понять, что согласен.

Девушка с улыбкой подала Хуану чашку с приятно пахнущим настоем. Он без колебаний выпил сладко-кислый холодный напиток. Уселся поудобнее в низком кресле в полулежачем положении.

Зенон монотонно предлагал ему расслабиться, закрыть глаза и постараться заснуть. Это далось Хуану легко, и скоро он уже ничего не ощущал, кроме голоса Зенона.

Позже, проснувшись, он никак не мог вспомнить, о чём был разговор и был ли он вообще. Заметил, что Зенон стоит рядом и сосредоточенно смотрит на Великого мудреца. Они неторопливо разговаривают. Иногда вставляет слово один из других мудрецов и все вместе явно обсуждают Хуана. Тот полулежит с некоторой слабостью во всём теле и тяжестью в голове.

— Всё, Хуан! — наклонился Зенон опять к Хуану. — Ты свободен. Можно идти. Поблагодари Великого мудреца и остальных. Так нужно. Они много работали с тобой.

Хуан чуть не возмутился столь странному объяснению Зенона. Склонил голову в сторону Великого мудреца и других, проговорил ритуальное прощание и с удовольствием вышел в коридор.

— Ты мне объяснишь, что произошло? — спросил он тут же Зенона.

— Обязательно. Но немного позже. Надо выйти на свет божий.

Они устроились на берегу ручья, торопливо сбегающего вниз. Зенон долго молчал, словно обдумывая предстоящую беседу.

— Чего молчишь? — спросил Хуан. Он никак не мог успокоиться, и горел желанием побыстрее услышать хоть что-то, проливающее свет на происшествие с ним.

— Должен заметить, Хуан, что ты не готов постичь мудрость нашей общины.

— И что с того? Это чем-то грозит мне?

— Ничего не бойся. Тебе ничто не угрожает. Тебя проверяли на способности к этому подвигу. Теперь с тобой не будут работать, готовя в мудрецы.

— Гм! В мудрецы? Чудно ты говоришь. Зенон! А если я не хочу?

— Это и выяснили. Тебя никто не заставит, не принудит. Но ты хорошо усваиваешь лекарскую науку. И тут тебя будут учить. С твоего согласия, естественно.

— Как вы это узнали? Во сне? И я мог говорить во сне?

— Да! — коротко ответил Зенон. — Ты заснул, но всё слышал, что я тебе говорил и выполнял все мои распоряжения и говорил только правду.

— Значит, теперь все мои тайны вам известны? — в голосе Хуана зазвучали страх и недовольство, смешанные с возмущением.

— Только те, о которых я задавал вопросы. Больше ничего.

— И вы знаете, что я вовсе не испанец? Что я издалека? Из страны, о которой никто здесь не знает?

— Да. Только о твоей стране и у нас немного известно. И мы пополнили о ней сведения из твоих рассказов. Это не должно тебя возмущать. Знаем, что ты был пиратом, не по своей воле. Теперь рвёшься на остров Пуэрто-Рико. У тебя там девочка по имени Эсмеральда. Ты дал обещание старой женщине по имени Корнелия заботиться об её внучке и хотел бы исполнить это своё обещание. Что ты завладел большими ценностями одной семьи, глава которой есть отец этой девочки.

— Боже! И что ж теперь? — Хуан побледнел, испугался, хотел встать и накричать на Зенона.

— Сядь, Хуан! Нам это требовалось узнать для верного определения твоей сущности. Мы убедились, что она у тебя вполне положительная. Святым ты в своей жизни стать не сможешь. Но кто это может? Единицы! Но в тебе имеется доброжелательная сила, долг ты готов исполнить. И вполне честен. В нашей жестокой и смутной жизни этого вполне достаточно, чтобы считать тебя годным для добрых дел. Думаешь, я святой? Ничуть ни бывало! Грехов у каждого из нас больше чем много. Потому успокойся. Главное — ты можешь творить добро, Хуан! Это уже достаточно!

Хуан задумался надолго. Услышанное сильно его задевало. Заставляло во многом засомневаться, что касалось его жизни. Он был не готов осознать подобное, и теперь силился переварить то, что ему поведал Зенон.

— Что же теперь мне делать? — тихо спросил Хуан, в голосе слышалось недоумение.

— Изучать лекарскую науку, Хуан. Это уж никак тебе не повредит.

— Вы же знаете, что я стремлюсь домой! Что, опять ждать чего-то?

— Ты не будешь мучить себя этим. У тебя есть Найна. Не скажешь ведь, что она тебе безразлична?

Хуан только сейчас вспомнил про Найну. И понял, что Зенон верно молвил. Оставить Найну было бы очень трудно. Он сознавал это и стал иначе думать о возвращении на острова. Растерянность его усилилась.

— Теперь ты сам знаешь, что всё не так просто. А нам хотелось бы использовать тебя для добра людям. У них слишком мало возможностей получить его.

— Ты задал слишком много вопросов для меня, Зенон. Мне необходимо обдумать услышанное и принять правильное решение. А сколько времени займёт изучение лекарской науки?

— Меньше года никак нельзя, — с уверенностью ответил Зенон. — Это трудная наука. Человек слишком сложен и требует много знаний.

Наконец, Зенон отпустил Хуана. Тот, оглушённый всем этим, ушёл к себе. В голове бродили тяжёлые мысли. Чувствовал он себя плохо. Усталость и неопределённость жизни делали его уязвимым, и он спешил окунуться в домашнюю обстановку, где Найна могла бы своей заботой и лаской сгладить трудный день.

Найна всё поняла, услышав лишь несколько слов от Хуана.

— Пей этот чай, и ты успокойся, Ху! — Это она так называла Хуана.

Хуан подчинился, и не прошло и часа, как он почувствовал лёгкость во всём теле, а потом явилось желание поиграть с женой в любовь. Она никогда не отказывалась и делала это так незаметно и приятно, что и сейчас Хуан с большой благодарностью взирал на лежащую Найну. Она смотрела на него своими влажными удлинёнными глазами, словно хотела сказать, как любит его, и как довольна жизнью.

— Ты долго будешь со мной? — спросил Хуан, пытливо смотря ей в глаза.

— Всегда, — кротко ответила Найна. — Ты хороший.

— А прежний муж? Он был плохим?

— Он местный. Он мало уважал меня. Ты иной, Ху. Мне хорошо с тобой.

Она мягко и нежно ласкала его тощее тело. Он засыпал, убаюканный ею, блаженно улыбался, и эта улыбка осталась и во сне.

Хуан приступил к учению через неделю. С ним занимались три мудреца. И Мо был один из них. Было трудно из-за плохого знания языка. Но и тут Хуан проявил себя настойчивым и упорным учеником. И странное дело. Приступив к занятиям без особого интереса и рвения, он вскоре почувствовал интерес, который рос по мере узнавания всё новых и новых вещей об организме человека.

Он познакомился с великими врачами древности. Особенно он удивлялся знаниям ибн Сины. Его рецепты и знания диагностики поражали его. По одному пульсу, оказывается, можно узнавать о десятках болезней. И многое другое, что заставляло спешить Хуана.

Найна осторожно шептала на ухо, что он охладел к ней. Хуан бросался восполнять этот пробел. И всё же он чувствовал, что его охлаждение не связано с учением. Разве что немного.

Хуана больше всего поразило наличие знаний о знаменитых врачах Франции. О трудах Парацельса и Нострадамуса мудрецы были осведомлены. И Хуану поведали, что эти знания община добыла трудным путём, посылая своих путешественников в разные страны добывать всё ценное, что накоплено в Европе.

— Я говорил, что эта община одна из самых интересных, — говорил Зенон. — Многие лекари Востока не признают их, и относятся к ним скептически. Но не наши. Эти мудрецы готовы собрать все знания, какие возникают в мире.

— Одно то, что тут признают все религии равными друг другу, меня поражает. На такое не могут пойти обычные люди. Тут нужно большое знание, и не только религии, но и всего мироздания.

— Они и изучают всё, что накоплено с древнейших времён, — с гордостью ответил Зенон. — Этим мы отличаемся от многих других. Эти другие слишком заняты религиозными или национальными вопросами. Всё выясняют, чья религия или народ самые избранные Богом! Глупцы!

Хуан впервые видел Зенона таким возбуждённым, И это испанец, чей народ так фанатично исповедует учение Христа! Чудно!

Время шло. Хуан весь был поглощён учением, и не замечал, как Найна к нему охладевает. Она не ругалась, не ссорилась с ним, продолжала быть ласковой и внимательной. Но прежнего восторга Хуан больше не замечал в ней. Но и сам он больше не млел от одной мысли о близости с этой женщиной.

«Чёрт побери! — думал он не раз. — Как странна жизнь! Совсем недавно мы так любили друг друга! Что же происходит с нами?»

И Хуан всё больше окунался в учёбу. Он уже неплохо понимал язык. Говорил плохо и с трудом, но понимал многое.

Прошло уже больше полугода, как он трудился у мудрецов. Удивлялся их настойчивости и удивительному трудолюбию и настойчивости. Зенон как-то во время их беседы с удивлением заметил:

— Ты удивляешь всех мудрецов, Хуан. Они никак не ожидали такой прыти от тебя. Этак ты быстрей срока сможешь закончить учёбу.

— Неужели? Вот не ожидал! Я уже начал тяготиться их обществом, Зенон. Опять стал тосковать по своему дому на островах.

— С Найной у тебя не всё в порядке, я слышал. С чего бы это?

— Кто его знает, Зенон! Вначале слишком рьяно взялся за учёбу, и мало сил оставалось на Найну. Потом и вовсе плохо стало. И она помаленьку охладела. И я могу её понять.

— Мы, западные люди, слишком разнимся от здешних. И друг друга трудно понимаем. По-видимому, это неизбежно. Кому-то нужно уступать. Мы этого делать, как правило, не хотим.

Хуан согласился с Зеноном. В его голове всё крепче сверлило желание бросить всё и уехать к морю. И всё же наука здесь побеждала. Хотелось закончить начальную степень учения. Осталось совсем мало, и он может считать себя лекарем. Особенно хотелось освоить искусственный сон, при котором можно узнавать мысли и прежнюю жизнь спящего. Это так увлекало его, что он уже не раз просил посвятить его в премудрости этого явления.

И наконец, он получил такую возможность. Один из мудрецов поведал механизм этого явления. Он оказался не таким уж мудрёным. И Хуан за две недели вполне освоил его. Оставалось попрактиковаться с людьми. И ему разрешали использовать этот метод для практики.

Хуан упросил Найну стать для него полезной. Вот она пристально смотрит на блестящий шарик, слушает его монотонную речь, где он уговаривает погрузиться в приятный расслаблявший сон.

Она заснула, а Хуан стал задавать вопросы. Ответы были самые простые, и Хуан спросил жену:

— Почему ты разлюбила меня, Найна? Говори правду.

— Ты разлюбил. Я любила пока ты любил. Я жалею.

— Ты уже нашла мне замену?

— Нет! Я не искала. Я ещё не забыла тебя.

— Ты хочешь расстаться?

— Нет. Но ты этого хочешь. Ты стремишься далеко от меня, у тебя там живёт женщина, к которой ты стремишься. Мне обидно и горько.

Хуан долго раздумывал. Он не ожидал таких ответов и теперь не знал, как поступить. И единственное, что он сделал, приказал Найне:

— Ты проснёшься при слове «встать». Но прежде ты скажешь мне, как ты собираешься жить?

— Я ещё не думала над этим. Меня хочет много мужчин. Но я ещё не забыла тебя. Я буду думать, искать, но позже, когда ты уедешь.

Она открыла глаза, огляделась, словно впервые оказалась в этой комнате.

— Что это было, Ху? Я ничего не помню. Но что-то было. Я это знаю.

— Ничего не было, Найна. Просто ты мне помогала проверить мои возможности. Я продолжаю учиться на лекаря. Ты молодец!

Она улыбнулась, словно между ними не пробегала чёрная кошка. Хуану подумалось, что его жена на самом деле отличная женщина. Стало грустно, захотелось вернуться на полгода назад.

Грусть потом долго напоминала о себе. Всё же время брало своё. Оно теперь текло крайне медленно. Хуан считал каждый день, прожитый в горе и её окрестностях. А учение продолжалось. Хотя самому больше хотелось заниматься только сном и разговорами с заснувшими.

Он уже достаточно наловчился, и впадавшие в этот странный сон раскрывали свои секреты. Хуан даже опасался, что ему запретят заниматься этим делом. Поэтому никому не рассказывал, что продолжает делать с людьми.

Приближался период дождей. Община готовилась к нему тщательно. Во многих помещениях жить было уже опасно. Грунтовые воды могли внезапно залить тот или иной проход, отрезать людей от внешнего мира, и гибель их становилась неизбежной.

Жизнь стала малоинтересной, если не считать того, что Хуан продолжал учиться и тайком практиковать со сном.

— Я давно хотел узнать, что произошло с моими товарищами и Гномом, иначе Сабха? — спрашивал Хуан у Зенона в один из мокрых дней. — Удалось им добраться до моря?

— Только трём или двум даже. Точно и я не знаю. А Сабха? Он погиб, переходя речку. Ему никто не протянул руку, и его смыло потоком. Он же маленький и лёгкий.

— Очень жаль! — искренне воскликнул Хуан. — Мне будет всегда недоставать его. Значит, есть возможность, что те двое успели улизнуть?

— Этого никто не знает. Мы ими не занимались. Но драгоценности из храма удалось вернуть. Португальцы вбухали в покорение нашего княжества много средств, но так ничего и не достигли. Их сильно ослабила война с Кунджали. И мощь португальцев постоянно слабеет.

— Я ещё раньше знал, что тут новые грозные хищники появились, — заметил Хуан и испытующе посмотрел на Зенона.

— Мы тут тоже знаем об этом. Пока что опасность представляют только голландцы. А там кто их знает? Во всяком случае, ни Испания, ни Португалия больше не в состоянии удерживать эти завоёванные ими земли. Нас всех губят несметные богатства, добытые невероятным грабежами. А голландцы и англичане в это время развивали собственное производство товаров. Теперь им требуются рынки для их продажи. И Индия великолепно для этого подходит.

— Значит, туго придётся португальцам здесь?

— Уверен в этом, Хуан! Их просто сожрут более сильные и ловкие соперники по ограблению новых земель.

Хуан подумал, что эти слова Зенона очень похожи на замечания Кловиса. И ещё подумал, что эти люди не так глупы. Всё почти понимают, но ничего сделать не могут. Потому один бросился добывать себе состояние, а другой укрылся в этой горе, достоинство которой состоит лишь в том, что там, внутри, отлично спать и жить — не жарко и воздух чистый.

Дожди подходили к концу. Хуан узнал, что большая группа общинников-монахов собирается посетить столицу княжества. Хуан упросил Зенона взять его в эту группу.

— Хочу проверить возможность уехать к морю, — честно признался он.

— А учение? Оно, как я знаю, ещё не закончилось.

— Хочу домой! Больше сил нет ждать. И дожди подходят к концу! Не могу больше! Пойми ты!

— Согласен, — после некоторого раздумья, ответил Зенон. — Послезавтра будь готов. Можешь захватить для себя вещи в дорогу. Денег, к сожалению, дать не можем. У нас просто нет. А пожертвования слишком ничтожны и их берегут на неотложные нужды общины.

— Не пропаду! И на том спасибо! Век буду помнить тебя!

И вот под мелким моросящим дождём длинная вереница общинников потянулась к городу, неся на себе продукты производства своих рук на рынок. Общине тоже нужны средства.

Город тонул в лёгкой дымке испарений. Дождик перестал, но тяжёлые тучи неторопливо плыли на восток, подгоняемые мокрым муссоном. Шёл месяц сентябрь, его конец, и Хуан надеялся к концу дождей добраться до моря и попытаться устроиться на корабль в Европу. Скорей всего это могло быть португальское судно, и Хуана это могло вполне устроить.

Он шагал по скользкой дороге. Груз давил лямками на плечи и лоб. За то время, что он прожил в горе, он привык к тяжестям. Но брести четыре мили по слякоти с грузом в полторы арробы было делом не из лёгких. Тем более, что все общинники были тощими, маленькими и, значит, не очень сильными. Но зато выносливости им не занимать. Хуан постоянно удивлялся этому качеству китайцев, умевших терпеть такие трудности и не роптать.

Перед глазами вставал образ Найны. Её грустные глаза полнились слезами. Голос подрагивал, выдавая трагичность положения. Она сильно переживала расставание, но не сетовала, не ругалась. Терпеливо принимала удары судьбы.

Он вспомнил, как нежно они прощались. Тихо, молитвенно смотрели в глаза друг другу и молчали. Всё уже сказано ранее. Остались одни грустные переживания и горечь утраты. Утраты навсегда, словно от смерти.

Найна повесила на шею Хуану на тонком шнуре небольшую чёрную жемчужину. Ничего не сказала, а Хуан донял, что это она хотела этим напоминать о себе, где бы он ни был.

Хуан с трудом снял с пальца перстень и хотел одеть Найне.

— Нет, нет! Это плохой подарок! Он снят с чуждого человека и не принесёт мне успокоения. Оставь себе. Ху!

И теперь Хуан, вспоминая эту минуту, сожалел, что так и не оставил ей ничего, что могло бы напоминать о нём. И зло заполнило его грудь, затрудняя дыхание. Он матерился про себя, вспоминая родную словесную грязь.

В городе на него никто не обратил внимания. Он теперь одет был точно так, как любой общинник. В кармане лежал кусок толстой бумаги, где были написаны его имя и принадлежность к общине. Он уже немного говорил на местном языке, в сумке лежали настои, порошки, мази и разные зелья для лечения различных болезней. Хуан не опасался, что его примут за шпиона, хотя такая опасность не исключалась.

Он сдал свой тюк, подошёл к Зенону. Они долго молча смотрели друг на друга. Потом испанец проговорил:

— Я надеюсь, друг, что твоё пребывание в общине не пройдёт даром.

— Я тоже на это надеюсь, Зенон. Буду стараться не забывать того, чему меня здесь учили. Да и вряд ли я смог бы это забыть. И большое тебе и всем мудрецам спасибо за терпение со мною. Особенно тебе. Что бы я смог без тебя!

— Помни, что мы всегда будем рады принять тебя в нашу общину, Хуан.

— Прощай, Зенон! Обещаю всё помнить. Прощай и не поминай лихом! Это у меня на родине так прощаются.

Зенон улыбнулся, махнул рукой, и Хуан растворился в пёстрой толпе местных жителей, занятых своими базарными делами.

Хуан пришёл к постоялому двору. Там он прожил четыре дня и узнал, что к морю, в город Котту готовится отбыть караван с товарами.

Он за харчи нанялся в охрану. Для этого ему понадобилось показать умение владеть оружием. Теперь платить за постой было не обязательно. Он ночевал при животных и тюках груза. Охранники ещё не все были набраны и места хватало. К тому же можно не мозолить глаза любопытствующим. А их всегда полно в таких местах.

Хуан получил старый тяжёлый мушкет, саблю и тощую лошадь. Это устрило его больше, чем он мог ожидать. До Котты доехали без особых приключений. Только раз со стороны холмов показались четверо всадников подозрительного вида, что явно ждали одиноких путников. Напасть не осмелились, но охрана зорко сторожила караван. Хуан с индусом даже погнали коней ближе к холму, показывая воинственность и решимость. Разбойники или просто любопытные исчезли так же незаметно, как и появились.

В городе Хуан сдал оружие и поспешил в порт. Он был почти пуст. Ни одного европейского судна не было видно в гавани. И Хуан загрустил.

Глава 9

Томаса с виноватой улыбкой смотрела на Миру. Она опять была грязной, в рваной одежде и коросте, вшивая и жалкая.

— Чего пришла? — жёстко спросила Мира. Ей било неприятно снова видеть эту замухрышку. Обида до сих пор не давала ей успокоиться. Она горела злостью и не собиралась прощать.

— Прости меня. Мира! Я не могла удержаться. Такая уж я.

— Ты ещё осмеливаешься об этом просить? Ты, обворовавшая меня! Иди и живисвоей скотской жизнью! Я не хочу тебя знать!

Мира закрыла калитку и шаткой походкой пошла к дому. Внутри медленно клокотало возмущение.

Не прошло и полутора часов, как Пахо пришёл к Мире. Лицо озабоченное и хмурое. Долго молчал, пока не проговорил растерянно;

— Она до сих пор там, — мотнул головой в сторону калитки.

— Кто она? — вскинули голову Мира. Потом, поняв, вздохнула. — А-а! Ну и пусть себе. Я тут ни при чём, Пахо. Пусть сидит, паршивка!

Поздно вечерjм Миру долго тянуло к калитке. Не выдержав, она подошла к ней, заглянула за забор. Там, прислонившись спиной к забору, сидела Томаса. В темноте чуть светлело её лицо и голые ноги, выглядывающие из-под лохмотьев драного подола юбки.

— Почему не уходишь? — строго спросила Мира, но в голосе звучали сомнение и жалость.

— Я хочу к тебе! — Томаса сказала это искренне и грустно.

— Пожить, откормиться, обворовать и опять уйти?

Томаса не ответила. Мира поняла, что та не решается опровергнуть её слова. Значит, сама не уверена, что сможет отказаться от бродяжничества и нищеты. Это удивило Миру. Она долго молчала. Голову ломило от нахлынувших мыслей, порывов, сомнений.

— Ладно. Заходи. Только в дом я тебя в таком виде не пущу. Пока не вымоешься, не постираешь свои тряпки и не выведешь вшей.

Томаса проворно вскочила и торопливо проскользнула в калитку, стараясь не задеть Миру. Не поблагодарила, ни слова не сказала, а быстро прошмыгнула к корыту. Мира смутно видела, как она сбрасывала с себя тряпки, и её белое тело неприятно кольнуло сердце девочки. Зависть тихонько заползла внутрь.

Мира резко повернулась и стремительно ушла в дом. На кухне она отрезала кусок хлеба, налила в кружку козьего молока, взяла два яйца и банан. Всё это вынесла на крыльцо, поставила на край и сказала в темноту:

— Поешь и иди спать к мулам!

Больше ничего не сказала и удалилась со смутным и противоречивым чувством.

На другой день молча подала реал, помолчала и молвила с обидой:

— Купи платье, и средство от вшей. И мыло, а то у нас его почти нет.

Томаса молча кивнула и поспешила к лавке.

— Охо-хо! — пророкотал голос Пахо. — Опять вы, сеньорита, взялись за своё!

Мира недовольно бросила взгляд на негра, промолчала и пошла поработать в огороде. На душе было неспокойно. Хотелось отвлечься.

Лишь по прошествии двух недель отношения между девочками поправились.

— Мира, у тебя скоро день рождения. Это правда?

— Ну и что с того? Через две недели. Сразу после праздника святого Матвея. А зачем тебе?

— Хотела бы сделать тебе подарок, Мира. Мне так хочется этого!

— Как ты можешь сделать мне подарок, если у тебя нет денег?

— Вот я и думаю над этим! И я придумаю, вот увидишь!

Мира недоуменно скривила губы, пожала плечами.

В день рождения в доме Миры были лишь две соседские девочки, которые соизволили прийти на скромное приглашение.

Томаса со смущённым видом протянула Мире ладонь. Раскрыла её и Мира с удивлением и страхом увидела красивую золотую цепочку с сердечком и каплей крови внизу. Капля, как полагала Мира, из рубина в три карата.

— Украла? — прошептала Мира, зло глянула в лицо бродяжки. — Зачем та это сделала? Разве не знала, что я не могу принять ворованного? Уйди! И забери это, пока никто не увидел!

Мире ушла к гостям, а Томаса с чувством недоумения и обиды зажала в пальцах свой презент. Постепенно она поняла, какой глупый поступок совершила. Но пришлось долго размышлять, прежде чем в голове прояснилось. Поняла, как плохо она поступила. Но теперь никак не могла решить, что же делать с этим дальше.

У Миры настроение било испорчено. И её тринадцать лет совсем не радовали. Она даже почти не вспоминала о Хуане. В голове сверлила одна мысль: как избавиться от Томасы, вернуть вещь хозяйке.

Сразу после завтрака Мира категорично заявила Томасе:

— Немедленно найди хозяйку и отдай вещь, тобой украденную! Или уходи из дома навсегда!

Томаса ничего не ответила. Она сидела за столом, опустив голову. Полчаса просидела не пошевелившись. Потом встала, молча вышла на улицу и ушла.

С тех пор прошло уже несколько месяцев, а Томаса не появлялась.

Пахо вздыхал удовлетворённо. Мира с некоторым смущением в груди. Радости девочка не испытывала. Но встретиться с Томасой желания не испытывала.

* * *

Габриэла с некоторым волнением встретила весть о приезде Андреса. Об этом ей доложила служанка, заговорщицки шепча на ухо.

— Который час? — спросила Габриэла, села на постель, потянулась своим гибким телом, словно весть о приезде мужа нисколько её не касалась.

— Одиннадцатый час, сеньора.

— Где сеньор? Андрес?

— В кабинете дона Висенте, сеньора.

— Ругаются? Или ты не слышала?

— Как можно, сеньора? Всё слышала! Он, дон Андрес, уже обо всём знает!

— Слава Богу! Хоть мне не придётся объясняться! Боже! Как мне неё это осточертело! Ты не знаешь, до чего сеньоры договорились?

— Дон Андрес намерен уехать куда-то. Дон Висенте почти согласен, сеньора. Мне так показалось.

— Что значит показалось? Говори яснее!

— Полагаю, сеньора, дон Висенте готов выделить сыну часть добра в виде тысячи дукатов.

Габриэла задумалась. Тысяча дукатов! Это большие деньги! Откуда тогда этот старикан возьмёт ещё деньги, чтобы выполнить своё обещание ей? Но эти мысли недолго возмущали молодую женщину. Надо было одеваться и предстать перед разгневанным супругом во всей красе и всеоружии.

— Ты не должен меня осуждать! — тут же перешла в наступление Габриэла, как только дон Андрес открыл рот. — Что я могла поделать против главы рода? К тому же кто покинул меня одну? Меня, молодую, здоровую, жаждущую жизни, и столько натерпевшуюся от разных подонков! И ты смеешь меня упрекать? Побойся Бога, дон Андрес!

Габриэла воздела глаза к потолку и истово перекрестилась.

Скандала не получилось. Габриэла вскоре демонстративно удалилась, соблазнительно вильнув ягодицами.

Лишь вечером дон Висенте появился в саду, где она прогуливалась, ожидая появления дона Висенте.

— Дорогая моя! Я так переживаю, ласточка быстрокрылая! Как ты перенесла объяснение с Андресом?

— Никак, мой ягуар дикой сельвы! Я просто не дала ему раскрыть рот. Он с тем и ушёл, милый! Ты, смотрю, очень плохо себя чувствуешь. Не огорчайся! Я готова утешить тебя, дорогой!

Дон Висенте с благодарностью и обожанием смотрел увлажнившимися глазами на Габриэлу. В ответ она поцеловала в щеку, ощутив на губах солоноватый вкус слёз.

Внутренне усмехнувшись, она взяла дона Висенте под локоть, осторожно, словно больного или старика, и повела к беседке.

Здесь он умильно принял её любовь, вознёс благодарственную молитву к Богу, поклявшись выполнить все обещания, данные прежде и добавив новые.

— Ты мой ангел хранитель, Габи! Я ничем не смогу отблагодарить тебя за тот восторг, что даёшь мне своей любовью!

— И ты в долгу не остаёшься, мой милый жеребчик!

Он был в восторге.

Габриэла всё ломала себе голову, как ей себя вести, когда он иссякнет окончательно, и она станет фактической владелицей всего состояния семьи де Руарте. У неё даже дух захватывал при одной мысли об этом.

«И всё это я могла бы предложить Хуану! — думала она, забыв, что рядом с нею млеет этот дон Висенте, ждущий очередной любовной подачки. — Вот когда я могла бы считать себя на вершине блаженства!»

А события развивались стремительно.

Дон Андрес, понимая, что развода ему не добиться, потребовал от отца полного наследства. Тысяча дукатов его вовсе не устраивала. Донья Анна горой стала на защиту сына.

— Ты задумал вконец разорить семью, уничтожить её! — голос доньи Анны срывался от возбуждения и негодования. — И для кого? Для потаскушки! Это уму непостижимо, дон Висенте! Что ты оставляешь сыну, беспутный бабник?

— Сын взрослый человек и обязан сам позаботиться о себе. Сколько времени ему держаться за подол твоего платья, дорогая?

— Не называй меня дорогой! Не оскорбляй меня хоть теперь! Куда ты опустил нашу семью? Наш благородный род? Позор падёт на наши головы, и проклятия! Ты будешь единственным виновником этого позора!

— Перестань, Анна! Я не желаю слушать твои причитания и упрёки! Это моя жизнь, и я хотел бы распорядиться ею без твоего участия! Уйди с глаз долой!

— Ты будешь проклят Господом, дон Висенте!

Донья Анна гордо повернулась и стремительно вышла вон.

Дон Висенте в изнеможении опустился в кресло, закрыл лицо руками и предался размышлениям. Тихо вошла Габриэла. Она мягко положила свою тёплую ладонь на его голову, успокаивая разгорячённые нервы.

— Одна ты понимаешь меня, Габи! Что бы я делал без тебя, любовь моя ненаглядная! Ты моё спасение и утешение!

— Успокойся, милый. Всё утрясётся, и мы спокойно заживём с тобой в любви и согласии. Бог видит нашу любовь и не покинет своим благоволением. Я верю в это, дорогой! И ты верь, мой рыцарь!

Она решительно повела дона Висенте в свою спальню, решив, что теперь, когда все выяснено, необходимо поспешить поставить последнюю точку в этом затянувшемся конфликте.

Она постаралась проявить себя страстной любовницей, притворялась, что есть сил, чем довела несчастного влюблённого дона Висенте до слёз умиления и божественного восторга.

Он поспешил в кабинет и тут же вернулся с коробкой, радостно открыв её перед изумлённой Габриэлей.

— Это тебе, божественная моя. Фамильная реликвия! Прими в память об этой незабываемой ночи, мая любовь!

— О! Мой ягуар! Ты просто великолепен! Такой подарок! Достойна ли я его?

— Кто ж ещё, моя любимая! Кому я мог бы это предложить? Только тебе, только тебе! И это лишь аванс, моя божественная! Я лишь хочу растянуть удовольствие, продлить его, одаривая тебя постепенно, Габи, душа моя!

— Ты так щедр, мой Висенте! Это так благородно с твоей стороны! Я так тебя люблю, мой милый! Не хочешь ли продолжить наши забавы? Ты слишком много мне даёшь своей любовью, Висенте! Как ещё я могу отблагодарить тебя!

В полном изнеможении дон Висенте спал почти до полудня. Дом молчал, затаившись перед, казалось бы, грозными событиями. Они витали в накалённом воздухе, грозя излиться огненными потоками лавы извергнувшегося вулкана.

Прошло чуть больше недели. Служанка Габриэлы утром в спальне показывала своим поведением желание сказать нечто важное. Это просто-таки распирало негритянку.

— Что там у тебя, Канди? — спросила Габриэла, заметив нетерпение служанки.

— Госпожа! Что в доме делается! Ужас берёт!

— Не причитай! Говори быстрее! И ведь могу и рассердиться.

— Сеньора! Я слышала от Луисы, как донья Анна говорила с доном Андресом! Ужас, что они говорили!

— Не тяни, дура! Говори короче и побыстрее!

— Госпожа не поверит, но донья Анна говорила о смерти. И дон Андрес соглашался с матушкой!

— О чьей смерти, глупая Канди?

— Луиса не расслышала, госпожа! Да и слышала она мало. Её чуть не застукали у двери. А мы дружим, сеньора. Вот и поведала мне. А я вам. Вы так добры ко мне, сеньора!

— Не лей свою лесть мне на голову! Лучше подумай, как разузнать главное.

— Я стараюсь, сеньора. Очень!

— Попробуй не выполнить мой приказ! Иди!

Служанка ушла, тихо прикрыла дверь, а Габриэла задумалась над этими страшными словами.

«Значит, эта парочка задумала прикончить меня, — проносилось в голове Габриэлы. — Как же дознаться, когда это должно произойти? Ух и страшно! Давно я не испытывала ничего подобного. А вдруг…»

Другая мысль вторглась в голову. Долго рассуждала и пришла к выводу, что скорей всего не она жертва. Что они выиграют, убив её? Могут и ничего не выиграть. Дон Висенте может с тоски и горя всё пустить на ветер. Да и Анне тогда несдобровать одной, без защиты.

«Нет! Скорей всего они мне не опасны. Все их козни должны быть направлены на дона Висенте. Это решает для них всё. Наследство остаётся за ними, меня загонят в монастырь. Для желанного дела у них хватит сил и связей. Это точно дон Висенте! Что же делать? Предупредить? Поверит ли он этому, сделает ли правильный выбор?» — эти мысли заставили Габриэлу по-иному взглянуть на свою жизнь.

Теперь её голова постоянно занята сообщением Кандиды. Она с нетерпением и страхом ждала или сообщения Канди, или чего-то непоправимого, что круто может повернуть её жизнь в ужасное русло.

Но дни проходили в ожидании страшного, а ничего не случилось. И Кандида в ужасе перед гневом хозяйки ходила пришибленной и запуганной.

И вдруг Кандида ворвалась в комнату к Габриэле, пренебрегая все установленные правила.

— Госпожа! Госпожа! Я узнала!

— Не тарахти, дура! Говори спокойно и быстро. Что узнала?

— Они, сеньора, задумали против дона Висенте убийство! У меня поджилки трясутся! Боже! Помоги мне пережить такое!

— Не вой, а говори подробно. Кто и когда предложил это совершить? Ну же!

— Донья Анна, госпожа! Она горит отомстить ему за сына и за свою поруганную честь! Это её слова, сеньора!

— Когда?

— Что когда, сеньора? — не поняла служанка и оторопела от страха.

— Когда они задумали всё это, глупая?

— Не знаю, сеньора! Простите! Я не разобрала всего. Они говорили тихо.

— Идиотка! — Габриэла ужаснулась своим мыслям, высказать которые вслух было равносильно самоубийству. — Ладно! Иди и постарайся разузнать поподробнее. И не мешай мне больше до утра. Я должна подумать.

Ночь она провела без сна. Дон Висенте не пришёл, и Габриэла была рада остаться в одиночестве и хорошенько разобраться в этой дикой интриге.

Хотелось тут же посоветоваться с доном Висенте. Но это почему-то не понравилось ей. Побоялась, что тот осмеёт её и оставит без внимания. А это равносильно оскорблению. Она не хотела этого испытать.

Отношение к Габриэле становились все нетерпимее. Почти все в даме игнорировали молодую сеньору. Лишь некоторые из слуг относились к ней с прежним почтением. Видимо, побаивались сеньора Висенте.

Габриэла же ходила по дому с видом независимым, даже гордым, не обращая внимания на перешёптывания за её спиной любопытных служанок.

А Кандида теперь всё чаще приносила свежие новости.

— Госпожа! Я узнала, что на этой недели они собираются свершить задуманное! Боже! Как страшно! Сеньора, вы уже сказали дону Висенте?

— Погоди, балаболка! Они ещё не назначили день или ночь своего злодеяния?

— Не удалось расслышать, госпожа! Попробую ещё раз! Мне так страшно, сеньора! Мурашки по телу ползают! Вдруг вы не успеете предупредить дона Висенте? Я тогда умру от страха!

— Больше не появляйся здесь, пока не узнаешь точный день, обезьяна! Проваливай и слушай внимательно! А я что-нибудь придумаю.

Очень хотелось предупредить дона Висенте. Но без знания дня это казалось ей не очень удобно. Эффект не тот. Вот если бы подвести хозяина к преступлению, тогда было бы очень выгодно. Но как это устроить, когда нет самого главного в этом деле — времени?

О риске для самого хозяина Габриэла думала мало.

И вот в пятницу Кандида прибежала с бледным лицом и на вопрос хозяйки, затараторила:

— Госпожа! Узнала! И часа не минуло, как они договорились! Это суббота!

— Кто будет исполнять? — с волнением спросила Габриэла.

— Ваш муж, сеньора! Они долго спорили, пока он согласился. Предлагал нанять убийцу со стороны. Сеньора никак не хотела согласиться на это.

— Вот подонок! Он же не сможет прикончить дона Висенте! Но тем лучше.

— Сеньора, они решили действовать после полуночи!

— Как обычно, — пробормотала почти про себя Габриэла. Скривила щёку со шрамчиком от пореза под глазом, усмехнулась и отпустила служанку, заметив:

— Продолжай своё наблюдение. Это очень важно. Я займусь доном Висенте.

Служанка в смятении удалилась, а Габриэла принялась раздумывать над способом поймать заговорщиков на месте преступления.

В субботу после сиесты Габриэла посетила хозяина в его спальне. Тот со скучающим видом ухаживал за попугаями в клетках, разговаривал с ними и удивился, увидев Габриэлу в комнате.

— Как приятно видеть тебя, дорогая моя Габи! Ты чем так взволнована?

— Сильно заметно? — спросила женщина с беспокойством. — Никак не научусь владеть собой. Висенте, предстоит серьёзное дело, и тебе понадобится всё твоё самообладание.

— Ты меня пугаешь, любовь моя! Что стряслось?

— То, что и надо было ожидать, любимый. Тебе придётся эту ночь хорошенько поработать, милый.

— Я буду только рад, любимая! Где и когда?

— Это не совсем то, о чем думаешь. Но и это можно устроить.

— Не говори загадками, Габи! Что происходит?

— Этой ночью ты должен умереть, Висенте!

— Что ты такое говоришь, Габи? С чего ты ваяла такое?

— Это готовится уже давно, милый мой глупец! Думаешь наши отношения могли остаться без их внимания? А я предусмотрела такую возможность, и теперь всё подтвердилось и сегодня ночью должно решиться.

— Я не могу в это поверить, Габриэла! И кто же на это осмелился?

— Догадаться легко. Это твоя жена и мой муж. И ничего удивительного в их действиях я не усматриваю. Этого можно было ожидать.

Дэн Висенте сжал бородку пятернёй, надолго задумался.

— Ты не ошибаешься? — наконец спросил он после долгого колебания с долей надежды в голосе.

— Уже нет, дорогой мой идеалист! Это проверено.

— Что же нам делать?

— Прежде всего, требуется спокойствие. Это твоя забота. Не выдавай осведомлённости и волнения. Показывай беспечность своим поведением, это пока главное, что от тебя требуется сегодня. Смотри не переиграй. Это очень серьёзно. Хорошо бы так устроить, чтобы ты видел их в момент преступления.

— Тут надо много думать, Габи. Может, ты уже имеешь что в голове?

— Имею. Ты должен незаметно покинуть спальню и ждать у окна. Это совсем нетрудно, если подготовить всё заранее, постель приготовить соответственным образом. Чтобы убийца не смог бы определить твоё отсутствие.

Бледный и испуганный, Висенте никак не хотел понимать затею Габриэлы. Та с неприязнью смотрела его колебания и нерешительность.

— Скажи яснее, Габи, — наконец проговорил он тихо. — Что я должен делать?

— Прежде всего, быть предельно осмотрительным. Просто укрыться нельзя. Они снова сделают попытку. Поэтому ты должен так замаскировать постель, чтобы никто не усомнился, что ты спишь. И потом позаботиться о месте, с которого ты будешь наблюдать за происходящим.

— Как это устроить? Откуда я смог бы наблюдать? Нет такого места, Габи!

— Надумай хорошенько, Висенте! Ты не маленький и не старик! Раскинь мозгами! Это тебе нужно.

— Хорошо! А дальше что?

— Пусть свершится зло. Потом ты обнаружишь себя с тем, чтобы изобличить преступников. И обязательно позаботься о свидетелях. Они необходимы!

— Габи! До чего же мне не хотелось бы этим заниматься!

— Дело твоё, Висенте. Твоя жизнь в опасности. Я могу и умыть руки. Смотри сам, но в таком случае на меня не рассчитывай. Я всё сделала, и теперь в твоих руках собственная жизнь.

Её откровенно равнодушный тон и холодная рассудительность больше всего испугали дона Висенте. Он умоляюще уставился на Габриэлу.

— Прости глупца, Габи! Я растерян, обескуражен! Собственный сын готовит покушение на отца! Собственного отца! Боже! Как такое могло случиться? А ты не придумала всё это? — его голос вдруг отвердел и глаза устремились к ней, буравя взглядом.

— Я думаю, что после таких слов мне тут делать нечего.

Габриэла повернулась и неторопливо направилась к двери. Она со жгучим нетерпением ожидала просьбу остаться. И она последовала.

— Габи, дорогая! Не уходи! Я сам не понимаю, что говорю! Прости! Останься! Я готов выполнить всё, что ты предложишь. Но такое трудно сразу и спокойно переварить! Ты должна меня понять!

Габриэла с радостным вздохом повернулась.

— Давно бы так! А то я уже начала разочаровываться в тебе. Будь твёрд и решителен! Ты ведь мужчина! Глава семьи! И твоя жизнь висит на волоске!

— Да, да! Я уже понял, милая! Только не покидай меня, прошу тебя!

После таких слов и заверений, они договорили всё до конца, и Габриэла с осторожностью и оглядками удалилась к себе.

В спальне она села у окна и устремила взгляд в сад. Она скорее чувствовала, чем видела, что там происходит лёгкое движение. Значит, дон Висенте внял голосу рассудка и уверений Габриэлы и начал что-то делать.

Близилась полночь. Нервы женщины трепыхались от напряжения, готовые в любую минуту натянуться до звона.

Она проверила кинжал, пистолет и положила рядом на кровати. Ей очень не хотелось фигурировать в ночном происшествии. Она ждала, то потея от страха, то обливаясь холодным потом от сознания того, что всё может рухнуть, и её жизнь и существование станет шатким.

Дон Висенте вылез в окно и устроился на нешироком карнизе. Было неудобно, противно, но другого места он не нашёл. Держась за край рамы, он ждал со страхом и замиранием сердца, слушая любой звук.

В темноте ему плохо было видно светлое пятно двери и постели. Он долго провозился, сооружая похожий силуэт тела под простынёй. Даже достал парик и напялил его на мнимую голову. Это был чурбак, найденный конюхом в сарае для дров.

Он готов был уже слезть на землю и передохнуть, когда скорей услышал, чем увидел, как дверь отворяется. Неясная тень осторожно двигалась к кровати. Дон Висенте затаил дыхание. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

До боли в глазах он всматривался в тень. Но определить, кто это, не смог. Вот тень остановилась около кровати. Достояла в ожидании чего-то и вдруг с хриплым вскриком что-то взметнулось вверх и ещё стремительнее опустилось вниз. И с ожесточением замолотило по одеялам, уже не разбирая.

Висенте едва не свалился с карниза и в ужасе завопил:

— Перестань, идиот! Там никого нет!

Тень замерла с поднятым оружием. Висенте сорвался вниз и с ругательствами поднялся на ноги. Он ощущал сильнейшую дрожь во всём теле и мало понимал происходящее. Однако услышал голоса, тихий шелест шагов и, наконец, свет фонаря, слабо пробивавшегося в его окне.

— Сеньор, вы не ушиблись? — послышался голос конюха и его сильные руки взяли хозяина под локоть.

— Сходи посмотри, что там происходит! — прокричал дон Висенте дискантом.

Конюх бегом пустился к двери в дом, а дон Висенте взобрался опять на карниз и заглянул в комнату.

Там с подсвечником в руке стояла Габриэла. Её светлая ночная рубашка резко выделялась в полумраке комнаты. Перед нею с приподнятой рукой с кинжалом в руке стоял Андрес в серой сорочке, почти сливавшейся в мрачном свете. Висенте так испугался этой немой сцены, что с воплем опять свалился на землю, вскочил и бросился следом за конюхом.

В спальне он увидел бледного трясущегося сына и Габриэлу с пистолетом в правой руке, наведённом на окаменевшего Андреса. У двери жался конюх, а в коридоре уже толпились три служанки и повар с перепуганными глазами.

Повар нагнулся, подобрал кинжал, передал дону Висенте. Тот брезгливо и с опаской взял клинок и держал его так неловко, что тот мог выскользнуть в любую секунду.

И услышал негромкий голос Габриэлы:

— Дурак! Что ты задумал! Как тебе это пришло в голову?

— Я… я… мне… — дальше Андрес ничего не смог сказать.

В голосе слышалась истерика и бесконечное отчаяние.

— Андрес! — тихо проговорил дон Висенте, не приближаясь. — Ты мне больше не сын! Исчезни! И чтобы я больше тебя не видел! Вон!

Андрес всхлипнул и торопливо, бочком проскользнул в дверь.

— Боже! Что же это такое!? — Дон Висенте сжал виски и раскачивал головой в разные стороны. — И это мой сын! Господи! Вразуми и дай понять его!

— Не стоит так переживать, дон Висенте! — резко заметила Габриэла. — Он не стоят вашего гнева. Постарайтесь успокоиться. Прошу вас!

— Габи! Он мог убить тебя!

— У меня в руке был пистолет, и курок я не забыла взвести, дон Висенте. — Она обернулась к слугам. — Приготовьте сеньору комнату. Здесь он не сможет больше спать. А где донья Анна?

— Сеньора, донья Анна приняла сонный настой, и, наверное, ничего же слышала.

Это была горничная доньи Анны. Габриэла строго глянула на негритянку и та в смущении опустила голову.

— Пошла вон, дочь свиньи и собаки! Пусть сеньора немедленно придёт сюда!

Горничная тут же исчезла, её торопливые шаги затихли в направлении комнаты сеньоры.

— Зачем тебе Анна? — умоляюще спросил дон Висенте. — Я не хочу с нею встречаться! Это меня доконает!

— Дон Висенте! Будьте твёрды и непреклонны! Это необходимо! Только жёсткость может оградить вас от повторения случившегося! Возьмите себя в руки!

Дон Висенте тяжко вздохнул. Вид его был плачевным, растерянным и безвольным. Вспышка против сына окончательно обессилила его, и теперь он мечтал остаться один и попытаться успокоиться.

— Сеньор, прошу прощения, но выпейте вина, — повар учтиво протянул большой кубок красного вина. — Это вам поможет прийти в себя.

Дон Висенте поспешно схватил сосуд и, проливая влагу, выпил до дна, перевёл дух и осторожно поставил кубок на край стола.

Неумеренными шагами в спальню вошла донья Анна. Её глаза были расширены от ужаса предстоящего разговора с мужем. Дон Висенте с жалким видом оглядел жену, кивком головы отослал прислугу. Спросил отчуждённо, почти смиренным тоном:

— Ты очень плохо поступила, Анна. Я не ожидал этого от тебя. Что ты сделала с сыном?

Донья Анна опустила голову на грудь, но вдруг вскинула её, гордо посмотрев на мужа. Проговорила срывающимся голосом:

— Это ты во всём виноват! И эта потаскушка, — указала пальцем на Габриэлу, всё ещё державшую подсвечник в руке.

Поставив свечу на стол, Габриэла спокойно заметила:

— Сейчас нет смысла искать виновных. Можно и вас в этом обвинить, сеньора. Но то, что вы устроили, что замыслили! Вряд ли кто вас оправдает, тем более божий суд, о котором вы так печётесь.

— Эта дрянь ещё смеет меня поучать! Пиратская подстилка! Шлюха!

Габриэла подскочила и сильно отвесила женщине пощёчину. От неожиданности голова донья Анны отклонилась в сторону, а на щеке тут же отпечатались следы ладони.

— Ах! — только и смогла вскрикнуть женщина. Схватилась за щёку, яростно устремив глаза на молодую соперницу. Бледность мгновенно разлилась по лицу. Хотела что-то сказать, но бешенство в главах Габриэлы остановило её.

— Перестаньте спорить, сеньоры! — дон Висенте беспомощно простёр к ним свои дрожащие руки. — Не время для этого! Дайте мне прийти в себя. Идите в свои комнаты! Прошу вас.

Габриэла первая устремилась к двери, больше не в силах наблюдать эту непостижимо гнетущую сцену. Ей было противно видеть беспомощность и растерянность дона Висенте. Хотелось остаться наедине с собой. Поразмыслить над случившимся, принять хоть какое-то решение.

Она ополоснула в тазу горевшее лицо, руки и шею. Не вытираясь, легла на смятую простыню и задумалась.

Почувствовала, как волна желания заполняет её изнутри. Всплыла картина любви с Хуаном на берегу речки, на гальке рядом с трупом ненавистного мулата. Как тогда, ей почудились липкие от крови руки, и дрожь страсти прокатилась по разгорячённому телу.

«Господи! Что это со мной? — подумала женщина и широко открыла глаза. — Опять этот проклятий Хуан! Сколько он будет преследовать меня? Этот носатый тощий подонок!»

Она потрогала пальцем едва прощупывавшийся тонкий шрам от пореза и в то же мгновение перед мысленным взором предстала картина, словно видимая ею со стороны. Смятая постель, разъярённый Хуан с оружием в руках, удар по лицу, яростный вопль и острая боль пореза, и струйка крови по щеке. И бешеная, неудержимая страсть. И сплетение тел в экстазе любовной похоти. Похоти ли?

Она тяжело дышала. Тело покрылось потом. Пришлось встать, снять сорочку.

Из открытого окна струился прохладный воздух, и она подошла под эти живительные струи. В голове стучали крошечные молоточки. Мыслей больше не было. Только медленно затухающее чувство острой неудовлетворённости и жалости к себе.

Тело высохло, душа немного успокоилась. Дыхаиие перестало стеснять грудь. Обрызгав себя из таза, она опять легла с надеждой побыстрей заснуть и отрешиться от этого трудного дня и ночи.

* * *

В доме Миры были свои трудности.

Пахо никак не уживался с Томасой. Он постоянно старался задеть её, поручать всё больше работы, а та не упускала увильнуть, ругаться, и не останавливалась перед прямым оскорблением.

— Что ты, чёрная образина, мне, белой девушке, приказываешь? Ты у меня получишь, черномазый!

— Дура ты, а не белая девушка! Иди в огород и заработай себе на обед! Я не обязан это делать за тебя! Я свободный человек!

— Посмотри на клеймо на лопатке, чёрная крыса! Ты раб!

Пахо зло смотрел на Томасу, но ввязываться в словесную драку не хотел, И жаловаться Мире не хотел. Считал это неудобным. Но злобу затаил. Он не сознавал, что собирается сделать, но уже надеялся на что-то.

— Пахо, что за постоянные ссоры у вас с Томасой? Неужели нельзя без этого? — возмущалась Мира. Пахо пожимал плечами, давая думать по своему усмотрению. Он надеялся на случай, который даст ему шанс избавиться от этой несносной бродяжки.

Лето выдалось в этом году сухое, Дожди шли каждую неделю, но это всё равно казалось сухостью. А Мира радовалась таким погодам. Почти каждый день она с Томасой ходили к морю и купались, наслаждаясь волнами и горячим песком. С ними обязательно ходил Пахо или соседский парень лет пятнадцати из семьи метисов.

Этот парень питал к Томасе нечто большее, чем симпатию. Она это отлично знала и часто подсмеивалась над ним. А Мире говорила пренебрежительно:

— Он думает, что меня можно увлечь таким цветным? Ха! Не на ту напал!

— Чего ты так? Он из порядочной семьи, и у отца водятся деньги, — возражала Мира. — И парень вполне симпатичный.

— Нужен мне этот метис! Я себе найду сеньора! Обязательно сеньора, и не чёрного. Вот увидишь!

— Ты так пренебрежительно говоришь о не белых. С чего бы это? Значит, я для тебя девочка низшего сорта?

— С чего ты взяла? Вовсе нет! Ты — подруга, и я тебя люблю! К тому же ты почти не похожа на мулатку и… богата.

— Вон как ты рассуждаешь. И это ты, которая всю жизнь провела на улице! Никак не ожидала такого от тебя! — Мира обиженно надула губы.

Она смотрела, как парень, его звали Оркето, выбирался на пляж. Волны догоняли его, сбивали с ног и он опять появлялся в пене, отчаянно махая руками.

Парень был коренаст, хорошо развит физически, с копной густых чёрных волос. Немного зауженные глаза были светло-карими, смотрели открыто и по-детски наивно. Его мускулистые ноги слегка кривились и это всегда давало пищу Томасе для насмешек. Он не обижался, принимал это легко и часто смеялся вместе с девушкой.

К Мире относился с уважением и некоторым почтением, а Томасу воспринимал иначе. С долей превосходства, зная, что за жизнь та вела в городке.

— Сегодня такая волна! — тяжело дыша, повалился он на песок. — Томаса, тебе опасно купаться.

— Думаешь, побоюсь? Могу поспорить!

— Не выставляйся, Томаса! — Мира надавила рукой на её плече. — Оркето прав. Смотри, какие валы накатываются на берег.

— Ты сама учила меня плавать, и я уже достаточно умею, — не сдавалась Томаса. — Сама-то ты пойдёшь в море!

— Мира хорошо плавает, — остановил девушку Оркето мирным тоном, — а ты у нас до сих пор воды побаиваешься.

— Я? Вот ещё! Ничуть, разрази меня гром и все святые!

Томаса хотела вскочить, но Оркето успел схватить её за ногу. Она упала на песок, сорочка задралась, и это сильно рассердило девушку.

— Отпусти, дурак краснорожий! Не смей хватать и даже смотреть на мои ноги! Я тебе не негритянка какая!

— Ох, ох! Какая гордая! Сама нищенка, а туда же! Смотри на Миру. Она богатая, работящая и не кичится своим рождением! А ты… Кто твои родители? И сама не знаешь, а туда же! Бродяжка!

Оркето отвернулся с обиженным видом, а Томаса грубо закричала в ответ:

— Это не важно, кто мои родители, метис вонючий! Зато я белая! А ты…

— Хватит, хватит, Томаса! — Мира подняла руку. — Сколько можно ссориться? Перестаньте и успокойтесь! А то люди сбегутся!

— Пусть он не трогает меня! Нашёлся кавалер паршивый!

Мира засмеялась на этот поток ругани, заметив уже мирно:

— Томаса, с такими грубыми словами, как ты надеешься подцепить себе сеньора? Тебе сначала надо научиться хоть немного говорить по-настоящему. От тебя за милю несёт грубостью и улицей. Уймись ты!

Томаса метнула злой взгляд на подругу. Недовольно отвернулась, пробормотала:

— Нашлись благородные и воспитанные! Видела я таких!

— Не стоит так относиться к моим словам, Томаса. У меня бабушка была на благородной семьи и воспитывала соответственно. Хотя жила и я на улице, но не бродяжничала, как ты. Потому я знаю, как вести себя, и могу научить тебя.

— Нужно мне твоё учение! Обойдусь и без него! Подумаешь!..

Мира переглянулась с Оркето и оба улыбнулись.

Враждебное молчание затянулось. Мира встала, тщательно следя, чтобы сорочка не обнажила ноги.

— Жарко! Пойду купаться! — и не оглядываясь, ушла к воде. Грудью приняла удар волны, зарывшись в мириады пенных брызг. Поднырнула под очередной вал и долго не показывалась на поверхности.

Наконец голова её зачернела уже за линией прибоя. Неторопливые гребки удаляли её голову всё дальше от берега. Она то взлетала на гребень волны, то проваливалась между волнами и потом опять появлялась, встряхнув головой.

— Когда она так научилась плавать? — спросил сам себя Оркето. — Я вряд ли обогнал бы её. Здорово!

— И я скоро так смогу! — буркнула Томаса, приглашая продолжить разговор.

— Кто ею занимался раньше, Томаса?

— Да есть у неё один… сеньор! Да что-то долго не возвращается неизвестно откуда. Влюблена в него, как кошка!

— Что-то я никого не видел в их доме.

— Он исчез года два назад. А она, дурёха, всё надеется, что он вернётся и позаботится о ней. Дура!

— Красивая она! — заметил Оркето, и в голосе прозвучало восхищение. — А будет ещё красивей, когда подрастёт. Вот достанется кому-то!

— А ты поменьше пяль на неё глаза свои непутёвые!

— Чего это непутёвые? — обиделся Оркето. — Обыкновенные глаза, и вовсе я не пялюсь. Куда мне до неё! Она сеньорита! Настоящая! Не то, что ты!

Томаса метнула на юношу уничтожающий взгляд, отвернулась и замолчала.

Домой возвращались недовольные друг другом. Прошли центр города и, углубившись в улицы верхнего городка, встретили троих ребят лет по четырнадцать. Слово за слово — и возникла ссора. Местные ребята подняли кулаки, и Оркето пришлось бы плохо, если бы Томаса не схватила палку и не разогнала дерущихся ребят.

— Вот оборванцы проклятые! Попадитесь вы мне ещё раз! А ты утрись и не распускай сопли! — обернулась она к Оркето. — Подумаешь, драка! Я таких видала сотни!

Мира уже немного успокоилась и даже заулыбалась, видя, как Томаса нападает на Оркето. Тот ничуть не стушевался и сопли не распускал. А синяк под глазом почти и не заметен на смуглой коже лица.

— Теперь надо ходить другой улицей, — заметила Мира.

— С какой стати? Пусть только попробуют ещё: Увижу Тробо, попрошу их утихомирить малость. Узнают, с кем имеют дело.

— Что за Тробо, Томаса? — спросила Мира с интересом.

— Есть один тут. Большой любитель драк. Ему уже лет семнадцать. Здорово дерётся!

Мира никогда не слышала от Томасы ничего подобного. И вообще та мало откровенничала с нею, и теперь Томаса замолчала, не желая говорить о её жизни в разных трущобах городка.

Ночами девочки часто обсуждали жизнетрепещущие вопросы. Миру остро интересовали эти разговоры, хотя не могла избавиться от смущения и неловкости. Потому при свете дня никогда не осмеливалась на них. И только в тесной и тёмной комнатке, потушив свечу, она позволяла Томасе рассказывать нюансы отношений мужчины с женщиной.

— Ты кого-нибудь любишь? — спросила Мира с затаённым любопытством.

— Ещё чего! Нужны они мне все! Грязные подонки!

— А этот… Тробо? Кто он тебе?

— Никто! Просто приятели. Правда… — Томаса замолчала и в комнатке повисла напряжённая тишина.

— Продолжай. Чего замолчала! — в голосе Миры звучала требовательность и острая жажда неизведанного.

— Ты ж у нас целомудренная! А тут одни гадости и глупости, Мира. Тебе лучше же знать ничего такого.

— Перестань! Как же я узнаю, что и как делать, как вести себя в случае…

Язык у Миры не поворачивался сказать нужные слова. Но Томаса отлично всё понимала, но тоже щадила подругу. Потому долго колебалась.

— Знаешь, Мира, он тоже попользовался мною. Правда, я особо и сопротивляться не хотела. И всё же удовольствия мало получила. Никак не могла забыть тех первых раз, когда меня насильно брали.

— Наверное, страшно было?

— Не сказала бы. Противно — это да! И немного больно. Теперь уже нет, — поспешила успокоить подругу Томаса. — Лучше скажи про своего Хуана. Это я с удовольствием послушала бы. Он настоящий сеньор?

— Нет, Томаса, не настоящий. Зато очень внимательный и ласковый. Обязательно подарок сделает, а его первый, вот эти самые серёжки — мои самые любимые и дорогие.

— Они же дешёвые. У тебя есть куда дороже. Чего не носишь?

— Эти самые любимые! Потом не так было радостно. А это первый подарок.

— Он же старый, Мира! Сколько ему лет?

— Он почти на десять лет старше меня. А что? Так почти всегда происходит. Вот моя знакомая недавно вышла замуж. Ей только около пятнадцати, а мужу уже больше тридцати! А ты говоришь — старый. Сумею ли я заставить полюбить себя? Я так боюсь, что нет!

— Такую красивую сеньориту да не полюбить? И думать перестань!

— Не говори так. Я знаю, что у него была одна сеньора. Очень важная и знатная сеньора! У них что-то есть между собой. Он, правда, не рассказывал ничего такого, но я точно знаю, что она его любит и ждёт.

— А он? — с жадным любопытством спросила Томаса.

— Говорит, что ненавидит её. Но я не верю. Может, и так, но и иначе тоже есть. Уверена в этом.

— Не волнуйся! Мужчины всегда зарятся на молоденьких и смазливых. А ты хоть куда! И сиси уже выпирать начали. Смотри, как бы не позарился на тебя кто из подонков. Поберегись.

— А что тогда мне делать, коль вдруг…

— Ударь коленом между ног — и бежать. Что ещё ты сможешь? Это самое лучшее, что нужно для этих козлов. Или пальцем в глаз ткнуть. Только решительно и точно. Иначе он тебя подомнёт, и тебе не вырваться.

— Господи, помилуй и охрани! Какие страшные вещи ты говоришь, Томаса! Я уже сейчас боюсь всего этого. А вдруг Хуан так же поступит?

— Ты ведь его любишь? Тогда это не страшно. Тут совсем другое, Мира. Ты и сама захочешь отдаться.

— Разве можно так?

— Ещё как можно! Думаешь, женщины только и делают, что боятся этих козлов? Ничуть не бывало! Многие сами лезут в их объятия. Ещё как лезут, милая моя Мира! Уж поверь мне. Я многое повидала.

Мрак комнаты словно сгустился. Мира никак не соглашалась с такими заявлениями подруги. И на душе стало смутно, неуверенно. Она чувствовала растерянность и смущение. Но в тоже время слова Томасы заставляли сжиматься тело в необъяснимом волнении. Жар пронизывал его, покрывал испариной, а в груди колотилось беспомощное сердце, готовое выскочить из груди. И эти слова о «сисях»! Что она хотела этим сказать?

«Завтра же посмотрю в зеркале, что там у меня, — думала Мира, чувствуя, как краснеет её лицо. — И что происходит у меня внутри? Какое-то смутное томление. И ничего непонятно!»

Долго она не могла заснуть. Хотелось продолжить разговор. Но Томаса в другой кровати мирно посапывала и Мира не осмелилась разбудить её.

Утром Мира отослала Томасу в лавку за покупками. Через два дня праздник святого Роке и Мира хотела устроить хороший обед. Пахо работал в огороде и никогда без предупреждения не входил в её комнатку.

С раскрасневшимся лицом, она сняла всю одежду и предстала перед небольшим зеркалом обнажённая. Было интересно оглядывать себя со всех сторон и придирчиво изучать тело. Оно уже наливалось соками зрелости, грудь действительно нахально топорщилась. Мира потрогала её упругость и что-то приятное разлилось по телу.

Вертясь у зеркала, Мира поняла, что Томаса оказалась права. Она становилась красивой. И фигура, и лицо были хороших форм. Ей показалось, что появиться в таком виде перед Хуаном было бы прекрасно. Но тут же краска стыда ошпарила лицо жаром.

Она поспешно оделась, в замешательстве посидела на кровати. В голове в беспорядке бродили греховные мысли, признаться в которых она боялась даже себе. К тому же они оказывались слишком расплывчатыми, смазанными, словно покрытые клубами утреннего тумана.

С трудом преодолев нахлынувшую вдруг усталость, Мира заставила себя пойти в сад за фруктами и посмотреть, что нужно сделать в огороде.

Глава 10

Котту Хуан оставил без долгих раздумий. Тут рассчитывать на успех было трудно. В толпе всевозможного сброда, пылившего по дороге, он направился на север. Там, в Кочине, он надеялся на удачу с попутным кораблём. Грозная крепость, начатая ещё Васко да Гама, возвышалась над городом и портом. Орудия кровожадно выглядывали из бойниц, сторожа вражеские суда.

В порту стояло несколько судов и среди них два португальских. Одно стояло у стенки причала и вяло грузилось полуголыми грузчиками, таскавшими на палубу мешки и бочки.

Хуан постоял вблизи судна, понаблюдал за суетой на палубе. У люка стоял суперкарго и следил за погрузкой, отмечая в книге количество груза. Он был коренаст, и выделялся среди грязного сброда ярким камзолом и короткими узкими штанами без чулок.

Приблизившись, Хуан окликнул португальца:

— Сеньор! Можно вас спросить?

Тот поднял голову и с удивлением уставился на странного человека в одежде весьма странной для европейца.

— Чего надо? Ты кто будешь?

— Хуан де Варес, сеньор. Из Котты.

— Испанец? Чего вырядился, словно чучело? Чего тебе?

— Хотел бы вернуться домой, — ответил Хуан. — Куда судно собирается идти, сеньор? В Португалию?

— Нет. Мы ходим тут по побережью. В Португалию вон те будут идти. Но не с тобой, ваша милость! — и португалец хохотнул, намекая на его вид.

Хуан не обратил внимания на грубость. Не до этого было. Лишь спросил:

— Скоро уходит, сеньор?

— Спроси у капитана! Иди, не мешай работать! — и тут же поспешил уткнуться в книгу.

Денег оставалось мало. Хуан торопился и пошёл искать таверну для моряков, надеясь узнать что-нибудь о том судне.

Таверна нашлась вблизи причала. Тесная, пропитанная испарениями кухни, она в этот час была почти пуста. Лишь трое португальцев сидели за длинным грязным столом и потягивали кислое вино из глиняных кружек.

Хозяин-португалец окрикнул Хуана:

— Куда прёшь, скотина? Тут нет места для местного сброда! Проваливай!

— Я испанский дворянин, сеньор! А одежда моя вынужденная. Скоро яизбавлюсь от этих тряпок.

Хозяин переглянулся с посетителями, пожал плечами и с неохотой пригласил занять место за длинным столом.

Хуан подумал, что его приняли за шпиона в одном из княжеств южной Индии. Это вполне могло устроить его, и он с удовольствием сел поближе к португальцам. Те с недоверием покосились на странного посетителя и примолкли.

Заказав миску бобов с салом и кружку вика, Хуан торопливо поел, допил вино и повернулся к матросам.

— Вы не подскажете, когда судно на рейде уходит в Португалию, сеньоры?

— Недели через две, — неохотно отозвался один из матросов.

— Устроиться на него можно хоть матросом?

— Знаком с нашей работой? — вопросом на вопрос ответил другой.

— Плавал не один год, сеньоры. Ну, так что?

— Это решает капитан. К нему и обратись, приятель. А ты действительно шастал по княжествам?

— Бывало и так, — уклончиво ответил Хуан. — Мне бы побыстрее в Испанию или Португалию попасть.

— Что мы можем? Иди к капитану. Он постоянно ошивается в доме дона Ботто. Это недалеко. Любой тебе дорогу укажет. Это его груз ждём в этой дыре.

Хуан поблагодарил матросов и вышел на жаркую улицу.

День клонился к вечеру. Надо поискать место для ночлега. Два дня пути пешком сильно утомили Хуана. Мешок с вещами и баночками с разными снадобьями был тяжёл. Тело жаждало отдыха.

На постоялом дворе ему предложили конуру в два шага в обе стороны. Тюфяк скорей напоминал подстилку для собак. Весь провонявший и завшивевший, он вызывал бы у нормального человека отвращение. Хуан же давно привык к таким условиям, а вши никого не удивляли и не возмущали. С ними просто жили, постоянно борясь.

Утрам Хуан решил отправиться к этому Ботто. Его дом знали многие.

По пути Хуан счёл необходимым сменить одежду. В лавке купил поношенную одежду португальца среднего достатка и явился к дому купца.

— Как изволите доложить, сеньор? — этими словами Хуана встретил слуга, открывший калитку двора.

— Испанский дворянин Хуан де Варес, — ответил Хуан, напуская на себя важную мину. — По личному делу. Кстати, капитан судна, что стоит на рейде, уже здесь? Очень хотелось бы встретиться.

Слуга из местных критически оглядел гостя, но ответил утвердительно.

— Он здесь, сеньор. Прошу подождать. Я доложу.

Минут десять Хуан стоял у калитки в ожидании. Наконец слуга появился.

— Прошу следовать за мной, сеньор.

Во внутреннем дворике, с крошечным фонтаном в тени развесистого дерева, сидели высокий худой хозяин и кряжистый, с обветренным лицом и трубкой во рту, португалец, в котором легко было узнать морского волка.

— Чем обязан? — спросил хозяин, с любопытством оглядывая гостя. — Представляться не стоит. Слуга уже назвал вас. Что вы хотите? Садитесь.

Хуан поблагодарил, сел, оглядевшись по сторонам.

— Мне срочно нужно быть в Португалии или Искании, сеньор Ботто. Мне порекомендовали обратиться к вам, как влиятельному человеку, сеньор, — Хуан учтиво склонил голову в сторону хозяина. — К тому же у вас часто бывает капитан судна, уходящего в том направлении.

— А кто вы, позвольте спросить?

— Я год пробыл в здешних княжествах по заданию властей, сеньор Ботто. В Гоа добираться далеко и не безопасно. А дело не терпит отлагательства.

Заявление было многозначительным, достаточно туманным, чтобы вызвать у собеседников противоречивые чувства и смотреть на Хуана с некоторым уважением или даже осторожностью.

Ботто и капитан переглянулись. Долго молча переваривали слова гостя.

— Мы не скоро будем готовы к отплытию, дон Хуан, — наконец вымолвил капитан. — Хотите, мы посодействуем вам перед начальством и вас постараются отправить в Гоа побыстрее.

Было понятно, что капитан не очень-то хотел иметь на борту такого непонятно откуда взявшегося пассажира.

— Простите меня, сеньоры, но я уверен, что ваше судно уйдёт намного раньше, чем я доберусь до Гоа. А там чиновники, взятки и проволочки на многие недели. Вы же за это время обогнёте мыс Доброй Надежды.

Хозяин с капитаном вновь переглянулись.

— Вы сможете оплатить проезд, сеньор? — полюбопытствовал капитан.

— К сожалению, я сильно стеснён в средствах. Могу работать матрасом или кем угодно сеньору капитану. Я долго плавал и свободно исполню любую работу на судне, — Хуан испытующе смотрел в прикрытые бровями глаза капитана. Тот напряжённо думал.

— Во всяком случае, дон Хуан, мне необходимо подумать, — заметил капитан. — Один я не пойду через океан. Зайду в Котту. Там скоро должен быть корабль моего друга и ещё есть надежда на третий, если успеет…

— Я согласен ждать здесь, сеньор капитан, чем тащиться в Гоа и обивать пороги колониальных чиновников. А что я могу без денег?

— А жить здесь без денег вы сможете столько времени? — поинтересовался купец. Его бритое лицо вытянулось, впалые щёки были бледны.

— Надеюсь заработать на пропитание, сеньоры. Я готов к любой работе. Кстати, я довольно хороший лекарь, сеньоры.

— Лекарь? — спросил капитан и посмотрел на Ботто. — Где же ваши амулеты и снадобья?

— Не стану же я их тащить сюда, сеньор капитан! Они у дверей, в мешке.

— Занятно, весьма занятно! — капитан уже другими глазами посмотрел на гостя. — И что вы умеете, если не секрет?

— Я знаком и с местной наукой, сеньоры. Древние восточные лекари мне знакомы, и ваши, европейские. Всего ведь никто не умеет, сеньоры.

— Дон Хуан, взгляните на нашего друга. Он болен, не находите ли?

— Вполне с вами согласен, сеньор капитан. Но без осмотра и сопоставлений трудно что-либо сказать определённое. Ясно только, что у сеньора не всё в порядке с печенью. Но и другие болезни могут оказаться. Если позволите, я готов осмотреть сеньора Ботто.

Купец охотно согласился. Скоро он предстал перед Хуаном своим тощим телом с дряблой кожей и чёткими нитями вен.

Хуан сходил за мешком, затем осмотрел глаза, язык, горло. Пощупал печень, постукал почки и долго ощупывал живот. Под конец долго слушал и считал пульс.

— Печень увеличена. Вам необходимо отказаться от всего жареного, жирного и вина. Только раз в день, самую малость. И в животе у вас дела не очень обнадёживающие. Питаться только растительной пищей и фруктами. Больше мёда, но малыми дозами. Хорошо бы употреблять пыльцу цветков. Я потом скажу, каких. И больше ходить пешком, сеньор Ботто. Никаких колясок!

— Есть надежда на поправку, дон Хуан? — озадаченно спросил купец.

— Надежда всегда есть, сеньор. И вера. Вера в исцеление, в своё здоровье. Это очень важно. Старайтесь пить только родниковую воду и соки разных овощей и фруктов. Только свежие, сеньор! Это важно.

Хуан потом ещё больше часа наставлял португальца, как и что принимать, какой образ жизни вести, и под конец предложил использовать для укрепления организма морские грязи и ванны определённых настоев трав и солей.

— Если не возражаете, сеньор Ботто, я навешу вас через неделю. За это короткое время облегчение вряд ли наступит, но что-то уже можно будет ощутить.

— Спасибо, дон Хуан. Мне и раньше нечто подобное рекомендовали, но у вас это получилось как-то солиднее, что ли, — бодро отозвался купец. — Не отведаете ли нашей трапезы? Мне что-то расхотелось чревоугодничать.

Слуга, расторопный и угодливый, поставил миску перед Хуаном и большой кубок вина. Хуан с аппетитом поел всё это и поспешил откланяться.

— Надеюсь, мы ещё встретимся, сеньор капитан, — неуклюже поклонился он в сторону капитана.

— Не сомневаюсь, сударь, — буркнул капитан, пуская вверх струю дыма.

Хуан ушёл, окрылённый радужными надеждами. Он с лёгкостью тащил свой мешок, не ощущая его. В порту он с восхищением взирал на трёхмачтовый корабль, стоящий в бухте с голыми реями и закрытыми пушечными портами. Их Хуан насчитал десять. Это был боевой корабль, перевозящий ценные грузы.

И на этом судне он мечтал добраться до Португалии и уж потом найти способ отправиться на Пуэрто-Рико.

Дни проходили за днями. Постепенно он стал понемногу зарабатывать своим ремеслом лекаря. Немного, но на еду и ночлег хватало, и за две недели сумел даже скопить две серебряные монетки на будущее. Зато теперь он был в приличной одежде, которую с удовольствием бы поменял на просторную белую сорочку без этих жарких камзолов, кафтанов и прочей португальской одежды, которая больше годилась для достаточно прохладной Португалии.

Он опять привыкал к башмакам, что мало нравилось, но создавало впечатление состоятельного европейца.

— Я добросовестно исполняю ваши предписания, дон Хуан! — встретил того купец Ботто, и пригласил садиться к столу.

— Мне кажется, сеньор, что вы всерьёз взялись за своё тело, — поклонился Хуан уже вполне сносно. — Мне приятно это заметить. Как самочувствие?

— Вы сами сказали, что рано требовать поправки. Но должен заметить, что ваши рекомендации уже дают мне облегчение. Вот только очень хочется поесть жирной баранинки, подрумяненной на угольях. Но держусь!

— Рад слышать, сеньор Ботто. Значит, есть возможность направиться. Давайте я ещё раз осмотрю вас, сеньор.

Хуан очень старался, вспоминая всё то, что слышал от мудрецов. Но ничего другого, кроме тех трав и рекомендаций предложить не мог. Поэтому дал совет принимать обычные укрепляющие организм настои из трав, которых знал.

К сожалению, капитана он не застал.

— Он ушёл совсем недавно, дон Хуан. Я рад сообщить, что он сможет вас на свой корабль взять лекарем. Его прежний здесь так пустился в пьянство, что не просыхает уже второй месяц. А вы ему показались порядочным и послушным человеком.

— Позвольте поинтересоваться, сеньор, как долго простоит корабль в порту?

— Я надеюсь, что через неделю капитан Калдас сможет сниматься с якорей.

— Вы не представляете, как я вам благодарен за отменную весть, сеньор!

— Ну что вы, дон Хуан! Как мне вас отблагодарить за ваши советы? За то, что вы сумели убедить меня следовать вашим советам. Но что я буду делать после вашего отъезда? Мне страшно подумать об этом!

— Позвольте предложить вам нечто, что поможет вам и без моих советов и наставлений продолжать выполнять их.

— С великим удовольствием, дон Хуан! Я весь в вашей власти. Располагайте мною по вашему разумению, дон Хуан! Я готов.

— Вам придётся на некоторое время никого в комнату не пускать. И пусть в доме соблюдают тишину, сеньор.

Когда всё было готово, Хуан предложил удобно сесть в кресло, обложил подушками и сказал мягко, но вполне настойчиво:

— Вы должны немного отдохнуть, сеньор. Поспите. Это придаст вам сил, а я постараюсь настроить вас на продолжение исцеляться и без моих наставлений.

Ботто с готовностью принял предложение и закрыл глаза. Вскоре он погрузился в сон, и Хуан стал внушать ему отказ от всякого рода излишеств в еде, исполнять предписания лекаря. Заставил повторить задание, а потом спросил так же тихо и бесцветно:

— Не думает ли капитан Калдас использовать меня в своих тёмных и неблаговидных целях?

— Нет. Калдас думает только о том, чтобы облапошить меня. Что ему взять с вас, дон Хуан?

— Это очень хорошо, сеньор Ботто. А как вы задумали использовать его в своих целях? И много рассчитываете с этого иметь?

— Он не знает, что товар в бочках совсем не тот, о котором был договор. И остальные грузы плохого качества. Он за это должен будет сам расплачиваться по прибытии в Португалию.

— Кто вам в этом помогает на корабле?

— Это некий Никосио. Суперкарго капитана. Гнусный человек.

— Сколько же вы намерены или уже получили с этой аферы, сеньор?

— Чуть больше тысячи золотых.

Хуан решил больше не выпытывать тайны купца, встал и властно сказал:

— При счёте «три» вы откроете глаза и всё забудете, что было сейчас.

Хуан медленно просчитал до трёх. Ботто открыл глаза, вздохнул и оглянулся вокруг с видом удивления.

— Простите! Я, кажется, заснул. Вот чудо-то! Никогда раньше такого со мной не случалось!

— Ничего страшного, сеньор Ботто. Это длилось всего несколько минут. И как вы себя чувствуете, сеньор?

— Словно я спал целую ночь и отлично выспался. Что это было со мной?

— Вы просто задремали, сеньор. Видимо от монотонности моего голоса и утомления. Ведь вы столько усилий прикладываете для исполнения моих рекомендаций. А это так утомительно и нудно. Не так ли?

Сеньор Ботто улыбнулся. Его щёки чуть порозовели, в глазах забегали довольные искорки.

— Позвольте мне откланяться, сеньор. Меня ждёт ещё один больной. Чтобы вы не сильно страдали от моих советов, я вам уже разрешил это неприятное ощущение, сеньор Ботто.

В один из тихих дождливых дней корабль капитана Калдаса снялся с якорей и неторопливо вышел в открытое море. Путь был близок — до Котты, где должен был встретиться с другим судном.

Уже в вечерних сумерках вошли в гавань Котты. В ней стояли суда, но ожидаемого ещё не было.

— Дьявол его забери, этого Рависко! — не мог сдержать себя Калдас. — Какого чёрта я должен его ждать? И так столько недель потерял с этим Боттой!

— Стоит всё же подождать, сеньор капитан, — заметил помощник и взглядом попросил пилота поддержать его. — Одним пускаться в путь? Слишком рискованно. Что скажешь, Пиларес?

Пилот Пиларес, довольно пожилой португалец пожал плечами, но заметил:

— Слишком много развелось в этих водах разного разбойничьего сброда. И голландцы легко нас смогут захватить, случись встретить их. А судно Рависко будет посильнее нашего, сеньор капитан. Я бы не рискнул идти одному.

Капитан ударил кулаком о планшир и не стал спорить. И так было ясно, что его помощники правы, и послушать их стоит.

Два дня тянулись томительно. Хуан успел за это время побывать в городе.

Следы от длительной осады ещё виднелись отлично. И людей не так уж много. Но жизнь налаживалась. Правда, португальцев видно было мало. Население слишком хорошо помнило предательство португальцев при пленении Кунджали. Для всех жителей португальцы остались заклятыми врагами.

Матросы выходили в город большими группами и хорошо вооружёнными. Потому ничего страшного за эти дни не произошло. А потом появился корабль капитана Рависко и Калдас сразу повеселел.

— Слава Богу и Николаю угоднику! Мой Рависко прибыл! Готовь шлюпку! Я иду к нему! Монтейро, останешься за меня! Могу вернуться поздно.

Помощник чуть улыбнулся, понимая, что имеет в виду капитан. Значит, до утра судном будет командовать помощник с Пиларесом.

В свете фонарей матросы играли в карты и бренчали на гитаре, подвывая пропитыми голосами матросские песни. По случаю прихода дружеского судна капитан разрешил выдать им по лишней кружке вина.

— Хуан де Варес! — позвал помощник. — Ходи к нам! Воспользуемся отсутствием капитана и выпьем по кружечке. Эй, Никосио, распорядись из запасов капитана и сам присоединяйся.

Офицеры собрались в каюте помощника. Туда заглянул и артиллерийский офицер. Его тут же усадили за стол и пирушка пошла.

— Пиларесу наблюдать положено за бухтой, — заметил Монтейро со смешком. — Сменится, наверстает. Хотя можно и сейчас послать ему бутылочку.

Пирушка укрепила отношения Хуана с остальными. А он всё присматривался к суперкарго Никосио и думал, как использовать его для своих нужд. Стоит ли поведать капитану о его участии в обмане?

Потягивая вино и отвечая на разговоры офицеров, Хуан больше раздумывал. В который раз он сталкивается с жаждой заполучить богатство любым путём. И дружба в большинстве случаев тут не играет значения.

В глубине души он чувствовал нарастание озлобления и стремление самому не упустить возможность пополнить свой отощавший кошель. И возможность для такого имеется, и предавать никого не надо.

На ум пришли общинники из горы пещер. И Найна. Что с ней сейчас? Нашла ли она себе спутника жизни? И что за чудное общество эти общинники. То ли монахи, то просто желающие спокойно и без отягощения грехами прожить жизнь, отведённую каждому Господом. Или Высшими Силами? Кто их разберёт!

Стало как-то немного тоскливо. Там всё было по-честному. Никто не зарился на чужое добро. Да и добра вроде бы особого не было. Даже мудрецы жили без роскоши и излишеств. Даже наоборот. А здесь? Одна жажда золота. Все помыслы об этом. Вот и я так же думаю. А там, далеко, зарыт клад с большими деньгами. Они легко сделают его жизнь безмятежной, спокойной и удобной.

«А будет ли так на самом деле? — подумалось Хуану. — Не станут ли эти деньги поводом для разных поступков, далеко не христианских? Или всё же кесарю кесарево? Ладно! Посмотрим, что дальше происходить будет».

Плавание проходило на удивление спокойно. Оба судна старались далеко не расходиться друг от друга. Часто подходили на расстояние голоса и капитаны долго переговаривались, обсуждая свои вопросы, возникавшие постоянно.

Подходили к Мадагаскару. Впереди уже в умах людей маячил страшный мыс Доброй Надежды. А в воздухе запахло неприятностью. Ничего ещё не заметно, а старые морские волки уже забеспокоились.

— Что-то надвигается, капитан, — вполне спокойно сообщил пилот. — Как бы шторм нас не подцепил.

— Да. И мне что-то неспокойно на душе, — ответил капитан. — Вроде ничего подозрительного, и всё же. Надо старого Силверио спросить. Ом в этих делах лучше всех разбирается. Пошли за ним.

Матрос лет за пятьдесят с седой всклокоченной бородой и почти без одежды, если не считать тряпки вместо штанов, обёрнутой вокруг талии, подошёл и вопросительно глядел на капитана с пилотом.

— Что, старина, — сказал капитан бодрым голосом. — Что, не грозит ли мам шторм? Что-то неспокойно у нас с Пиларесом на душе.

Моряк покрутил головой по горизонту, понюхал воздух, почему-то внимательно оглянулся на кильватерный след.

— Мослы мозжат, сеньор капитан. С утра мозжат. И голова чугунная. Должно быть, шторм нас заденет, сеньоры.

— Как ты думаешь, долго его ждать?

— Видать, сеньор капитан, ночью и разразится. Господи, помилуй нас, рабов Грешных, горемычных! — перекрестился широко, истово.

— Судя по всему, обрушится с востока. Как бы к Мадагаскару не прижало, — капитан последовал примеру матроса и перекрестился, прошептав положенную молитву и просьбу к Богу.

Матросы принялись готовить палубу к шторму. Все люки наглухо задраили, бегущий такелаж проверили, паруса подтянули. Всё, что может быть смыто волнами, закрепили. Пушки дополнительно укрепили канатами и клиньями. Порты накрепко задраили. А ветер почти стих и паруса едва шевелились. Судно делало не больше двух узлов.

— Монтейро, попробуй сигналами договориться с Рависко о следовании дальше и о встрече в случае потери друг друга, — и капитан с недовольным видом спустился в каюту передохнуть перед ночным бдением.

— Мы далеко от земли? — спросил Хуан у Пилареса, поднявшись на полуют.

— Приблизительно около тридцати легуа, Хуан. А что тебя это беспокоит?

— Сам не знаю. Просто поинтересовался. Остров большой?

— Огромный. Может, самый большой на земле.

— Ого! Неужели так велик? И поселения там имеются? Португальские.

— Не слышал про также. Там народ слишком воинственный и не любит чужих.

Хуан с трудом сдерживал рвущееся наружу беспокойство. Все на корабле ходили хмурыми, озабоченными. Это передалось и Хуану. Известие о надвигающемся шторме всегда тревожно.

Ветер усиливался постепенно. Уже в полной темноте он навалился на судно. повалив на правый борт. Едва успели убрать и зарифить паруса. Корабль неохотно становился на жиль.

Огни фонарей идущего впереди судна Рависко начали пропадать в сплошных потоках дождя. Лишь молнии высвечивали всхолмлённую поверхность моря, и тогда можно было ухватить зрением далёкие очертания второго судна.

После полуночи огней уже видно не было. И хотя дождь ослаб, а потом и вовсе прекратился, огни так и не появились. А шторм набирал силу.

Пилот Пиларес всё высчитывал в каюте куре, расстояния и направление ветра и течений в этом месте. И когда Хуан зашёл к нему, тот с грустью заметил:

— Если ветер не отойдёт дальше к норду, мы можем оказаться в опасной близости от Мадагаскара. А паруса не поставить в такой ветер.

— Даже самые малые и зарифленные?

— Они и так работают, Хуан. Да толку от них мало. А больше поставить не удастся. Будем уповать только на Господа и всех святых.

При свете фонаря Хуан старался понять, что написано и начерчено на листе плотной бумаги. Это никак не удавалось, а спрашивать сейчас было ни к чему.

Утро не принесло утешения. Шторм бушевал, солнце не показывалось. Временами хлестал дождь и вовсе сужал видимость. Судна Рависко никто заметить не мог.

Хуан на свой страх полез по вантам на фок-мачту посмотреть вокруг. Было страшно, опасно, но что-то гнало его наверх, словно там было спасение.

Дальше марса ей не полез. Качка здесь была ужасающей. Мачта стонала, ходила кругами, а вой ветра леденил сердце. Судорожно уцепившись за ванты, Хуан оглядел горизонт. Он был пуст. Никакого судна видно не было. Тяжёлые тучи неслись, почти задевая верхушки мачт, роняли охапки дождя и уносились дальше. Внизу, на палубе, всё застилали волны брызг и пены. Её срывал шквал и бросал на палубу. Там всё кипело от потоков воды и пены.

И Хуан пожалел, что пустился сюда. За каким бесом он тут? Теперь спуститься будет не так-то легко. Может, труднее, чем подняться. И он не стал ждать. Смертельной хваткой сжимал ванты. Осторожно, медленно он все же спустился к фальшборту, переждал, пока схлынет поток воды и спрыгнул на палубу.

Никто словно и не заметил его самодурства. Весь мокрый и продрогший, он спустился в каютку и торопливо сбросил всю одежду. Пришлось растереть тело.

Его бросало во все стороны. С трудом лёг, укрылся одеялом и заткнул уши пальцами. Хотелось уйти от этого воя с грохотом и жуткими ударами волн в борта. Вокруг скрипело, трещало и стонало, будто корпус вот-вот рассыплется на куски. Но он держался, и Хуан знал, что судно может ещё очень долго продержаться вот так, предоставленное ветру и волнам, едва слушаясь руля, пока на мачтах постанывают от напряжения крохотные зарифленные паруса. А они в любую минуту могут разорваться от очередного шквала, и тогда судно полностью утратит управление, и его понесёт только по ветру, подставляя борт ударам огромных валов.

Так прошли сутки. Берег не показался и ветер не утихал. Лишь дождь почти не лил из мрачных низких туч. Солнце ни разу не засияло сквозь тёмную завесу. Зато молнии продолжали сверкать, как и гром с ужасающим треском и грохотом прокатывался над кораблём.

Ветер начал стихать только на четвёртые сутки. И за всё это время Пиларес не смог определиться по солнцу. И никто не знал, где находятся и куда держать курс.

— Стало холодно, — заметил Монтейро, оглядел вздыбленный горизонт и добавил: — Спустились далеко на юг. Это точно. Пиларес, я верно говорю?

— Ясно, как божий день. Впрочем, надо ещё попробовать определиться. Думаю, что солнце должно появиться довольно скоро.

— Для вахты надо приготовить одежду потеплей. У меня вахта скоро. Пойду погреюсь в каюту.

Матросы дрожали на ветру. У них смены никакой не было, и они терпели холод, стучали зубами и двигались проворнее.

Удалось поставить паруса. Судно уменьшило качку, запрыгало по валам, которые никак не хотели утихать. По компасу изменили направление хода, взяв почти точно на вест. Пилот уверял, что в том направлении берега не должно быть.

На следующий день Пиларес взял высоту солнца. Сделал расчёты и объявил, что они находятся в сорока легуа с лишним южнее мыса Игольного.

— Правда, дон Сезар, — повернулся он к капитану, — до него ещё не менее двадцати трёх легуа на вест. Можно уверенно идти на норд-вест. Следует использовать благоприятный ветер и поспешить обойти Африку.

Матросы полезли на мачты. Все паруса подняли, растянули, подправили. Судно прибавило ход. Помощник приказал измерить скорость. Корабль делал девять узлов. Для тяжело гружёного судна это приличный ход.

После трудной ночи на холодном ветру, к полудню следующего дня стало заметно теплеть. Пилот с довольным видом сообщил, выйдя на палубу:

— Сеньор капитан! Мы обошли Африку! Земля в ста тридцати милях восточнее! Можно поворачивать прямо на север!

Эта весть всем придала бодрости. Капитан распорядился выдать дополнительную порцию вина.

— Теперь прямая дорога домой! — воскликнул Монтейро. И он на самом деле радовался.

Хуан подумал, что у того дома ждёт семья, иначе чего так радоваться?

Ещё четыре дня — и с севера повеяло жаром тропиков. Судно шло вблизи пустынных берегов, грязно-жёлтые нагромождения тянулись по правому борту. То были гибельные места с холодной водой и мощными волнами, постоянно бившими в берег.

— Слева по курсу парус! — донеслось с марса. — Ещё паруса!

Капитан Рависко вскинул подзорную трубу к глазу.

— Чёрт побери! Это не наши корабли! Голландцы, наверное! Нужно побыстрее уйти мористее! Пока нас не отсекли и не прижали к берегу! Эй, на руле! Пять румбов налево! Все на шкоты! Шевелись, щенята дохлой собаки!

Матросы забегали, закричали, помогая голосами тянуть тросы. Судно накренилось и пошло широким полукругом влево.

Когда курс установился на северо-запад, капитан распорядился:

— Пушки зарядить ядрами! Пороха не жалеть!

На «Толстушке», так назывался корабль, где находился Хуан, заметили манёвр Рависко. Капитан Калдас в недоумении оторвался от окуляра трубы.

— Что они там затеяли? С какой стати уходят на запад? Эй, на марсе! Что молчишь! Заснул, каналья?

— Сеньор капитан! Вроде парус на горизонте виднеется! Но не уверен! Далеко слишком!

— Тогда и нам следует поспешить! Монтейро, командуй поворот! До Рависко не менее двух миль, а то и больше. Как бы не отстать. Прибавить парусов!

Прошло не более четверти часа и с высоты фок-мачты марсовый доложил:

— Вижу парус, сеньор капитан! Идёт прямо на нас!

— Боже! Пронеси и сохрани! — громко прошептал капитан. — Неужто погонятся?

— Вполне возможно, сеньор, — замети Монтейро, вернувшийся на полубак. — Они знают, кто мы и будут стремиться получить от нас дополнительные сведения о восточных землях.

— Если так, то это не голландцы. Значит это англичане. Эти ещё почти ничего не знают об Индии.

— Ещё хуже, сеньор. От этих еретиков всего можно ожидать! Будь они прокляты! Хорошо бы удалось уйти до темноты.

— Нас могут отрезать от Рависко, Монтейро. Тогда шансов не останется. Один я не справлюсь с этими гиенами! Пиларес! Ну-ка определи течения, ветер и время. Проверь скорость!

Торопливо прибежал пилот. Он был искренне напуган.

— Ну что там, Пиларес? — нетерпеливо спросил капитан.

— Они, — мотнул головой в сторону далёких парусов, — в выгодном положении, сеньор капитан. Но часа через два мы должны войти в полосу течения. С его помощью нам легче будет держать дистанцию.

— За два часа они нас догонят и пустят ко дну! Что ещё можешь предложить? Думай же, чёрт тебя задери!

— Единственно, что можно, сеньор, это спускаться ближе к югу. Ветер для нас очень благоприятным станет, капитан.

— Какого чёрта мы там потеряли? — Капитан замолчал и долго думал. — Хорошо! Монтейро, поворачивай, как советует Пиларес. Потеряем день, но выиграем жизнь! Это что-то стоит для нас. Не так ли? — и капитан, нахмурившись, оглядел своих помощников.

— А Рависко? — не очень смело спросил Монтейро.

— Он уже далеко, и нам ему не помочь. Если догадается последовать за нами, то мы только будем рады. Торопись, Монтейро!

Матросы обезьянами взлетели на ванты, схватились за тросы. Реи со скрипом поворачивались, паруса туго натянулись, приняв ветер. Судно широким полукругом уклонилось больше к югу и с лёгким креном уходило на юго-запад.

— Надеюсь, что наш манёвр ещё не заметили, — молвил капитан. — Это даст нам некоторое преимущество. Рависко ещё ничего не предпринимает. Не видит что ли? Или решил сам попытать счастья?

После часа напряжённого ожидания пилот заметил, передав подзорную трубу в руки капитана:

— Мы идём быстрей, капитан. Есть надежда на удачу. Часа через три солнце закатится. Тогда нас уже не найти.

— Не спугни удачу! Заткнись! Ещё далеко от успеха! Гляди, как они догоняют Рависко! Плохо ему придётся. Уверен, что это англичане! Эти стервятники своего не упустят. Тем лучше нам. Пока им занимаются, мы сумеем уйти.

Хуан попросил у капитана зрительную трубу.

За каким дьяволом она тебе понадобилась? — спросил тот недовольно.

— Хотелось бы взглянуть сверху, что там происходит, сеньор капитан, — и кивнул в сторону далёких парусов.

— Вот что такое молодость! Вспоминаю себя в его возрасте. Тоже шастал по реям, словно макака. Ничего не боялся! Бери, потом поведаешь нам, — и протянул трубу.

Хуан проворно полез по вантам. На фок-марсе долго смотрел на горизонт. Потом неторопливо полез выше. И с высоты обозрел происходящее.

Два английских судна подошли к Рависко на дистанцию пушечной стрельбы. Борта окутались дымками выстрелов. Звук долго не долетел до ушей. Второй корабль заходил с другой стороны, готовясь обстрелять с высокой кормы.

Португальский корабль ответил на залп англичан. Даже в трубу Хуан не заметил результатов дуэли. Знал, как канониры торопятся перезарядить орудии. От этого многое может зависеть.

Хуану хотелось крикнуть, чтобы стреляли по парусам, но усмехнулся глупости своей. Лишь опустил голову и прокричал вниз:

— Бьются бортовыми залпами! Пока без результата! Жду второе судно! Заходит под корму!

— Смотри не свались, Хуан! — прокричал пилот. — Остальные корабли куда смотрят форштевнями?

— Плохо видно, сеньор! Они далековато. Видно, первые два побыстрей будут!

Прошло с четверть часа, и Хуан сообщил с тревогой в голосе:

— Крышка Рависко! Корму развалили, проклятые! Горит! Может, руль разбили!

— Ты смотри, Хуан! И не молчи! — Монтейро требовательно кричал в рупор. Повернулся к капитану. — Сеньор, за нами погони не предвидится. А наши там могут погибнуть. Не лечь ли в дрейф и подождать конца баталии?

— Не дури, Монтейро! Не дёргай удачу за усы! Едва сами избежали смерти.

— Жаль! Там много наших людей.

— Сеньор капитан! — опять голос Хуана отвлёк от опасного разговора. — Рависко выбросил белый флаг! Сдаётся! Пожар загасили вроде бы, но дымит.

— Хоть не потопили, — пробурчал Пиларес. — Может, ещё пощадят наших?

— Что им с ними делать? — возразил капитан. — Можно поставить крест на них! Помощник, следи за парусами. Мы должны успеть убраться подальше от опасных соседей.

Хуан слез на палубу.

— Всё, сеньоры! Дело сделано. Можно помолиться за упокой рабов божьих! — он перекрестился, воздев глаза к небу.

— Будь прокляты эти англичане! — процедил капитан и сплюнул под ноги.

Перед заходом послали матроса осмотреть горизонт. С высоты марса ничего уже видно не было.

— Вроде бы на горизонте дымок темнеет, сеньор капитан! А больше ничего не видно! А, может, то вовсе и не дымок, а тучка!

— Стало быть, Господь смилостивился над нами, грешниками! — молвил капитан и торопливо осенил себя крестом. — Обещаю поставить большую свечу в первом же храме и внести дар во спасение!

Помощники дружно кивали головами.

— Как стемнеет, курс на север, — распорядился Калдас. — Пойду часок вздремну. Разбудите, если будет что срочное.

Через месяц судно благополучно подошло к островам Зелёного Мыса. Здесь задержались на неделю. Нужно было запастись водой и провиантом, произвести мелкий ремонт.

Пустынный и жаркий остров не манил своим берегом. Хуан разве что от нечего делать ступил на пристань и часа два шатался по посёлку. Был и вблизи форта со старинными пушками, стрелявшими каменными ядрами. На новые у Португалии денег уже не было.

На рейде стояли два судна, готовые к плаванию. Но Хуан узнал, что они направляются на юг, в Индию. Это поселило в Хуане чувство разочарования. Он питал надежду на другое.

А за два дня до отплытия «Толстушки» на рейде бросил якоря потрёпанный парусник с облупившимися бортами и ветхими парусами.

— Что-то случилось на судне, — указал на новичка Монтейро. — Это невольничий корабль. Слышите, вонь несёт от него?

— Он тоже в Португалию идёт? — поинтересовался Хуан.

— Не похоже. Скорей всего в Бразилию. Видимо, с запасами дело плохо.

— Где эта Бразилия, сеньор Монтейро? — не отставал Хуан, уже загоревшись мыслью о переходе на это страшное судно.

— Точно на запад, чуть дальше к югу. Месяц пути, самое большее. Спроси у Пилареса, он лучше знает.

Пилот подтвердил слова помощника.

— При попутном ветре можно и за три недели дойти. Что, хочешь на нём в Новый Свет попасть?

— Пока не знаю. Но можно попробовать. Чем чёрт не шутит.

— Ох не советую, Хуан! На таких судах всякое может случиться даже за это недолгое время. Вид его заметил? То-то же! Но это твоё дело.

Хуан подозвал лодочника из чёрных. Он за медяк согласился отвезти Хуана на невольничий корабль.

Вечерело, и капитана на борту не было. Его помощник, коренастый бородач с острыми глазами под густыми чёрными бровями спросил грубо:

— Какой дьявол тебя сюда прислал? Чего надо?

— Хотел бы попасть к вам на борт пассажиром, — не очень доброжелательно ответил Хуан. Он не поднялся по трапу и стоял в лодке ожидая приглашения. Его не последовало.

— Пассажиров не берём. Это не то судно! Проваливай отсюда!

— Могу заплатить или работать любым матросом. Я лекарь и могу лечить.

— Даже так? А кто ты? Явно не португалец.

— Испанец. Хуан де Варес, — представился Хуан. — Хотел бы в Новый Свет перебраться. В Пуэрто-Рико. Слыхал такой остров?

— Без надобности, — ответил помощник. В голосе пропали грубые нотки. — Капитан на берегу. Хочешь, можешь подождать. Залазь.

Хуан долго объяснял негру предложение подождать, обещая дополнительную плату. Тот с неохотой согласился, но отгрёб подальше, ближе к причалам.

Хуан понял, что страх перед работорговцами был велик.

— Если охота выпить, то заплати, и я составлю тебе компанию. Зови меня Аннибал. А тебя как называть?

— Я же говорил. Забыл? Хуан я. А выпить вполне можно, — Хуан вытащил из кармана несколько медяков. — Больше нет пока. Хватит?

— Маловато, но чёрт с тобой! Пошли.

Они выпили по кружке кислого вина, поговорили о пустяках, пока не услышали окрики и ругань и стук лодки о борт судна.

— Капитан явился, — проговорил Аннибал с неприязнью. — Пошли, я тебя представлю. Может, договоришься. Если деньги есть. Его зовут Кайо Виана. Не очень язык распускай при нём. Может и в зубы дать.

Хуан кивнул и они вышли на палубу. Капитан уже стоял там, видно было, что он изрядно навеселе.

— Сеньор капитан, — подошёл к тому Аннибал. — Хуан де Варес просится на корабль пассажиром или лекарем. Не возражает и матросом.

— Гм! Этого ещё нам не хватало! С какой стати он на борту?

— Сеньор капитан, — поспешил вставить слово Хуан. — Я не стану обузой на борту. Я много умею и смогу быть полезным вам. Готов заплатить, хоть денег у меня маловато.

— Заплатить? Лекарь? Это хорошо! Это может пригодиться. Сколько заплатишь за переход?

— А сколько это может стоить, сеньор капитан?

— Ну шельма! Хочешь по зубам получить? Это можно! Сколько? Аннибал, ты можешь назвать сумму? Ну? — и он рыгнул, покачнувшись на широко расставленных ногах.

— Думаю, трёх золотых хватит, сеньор капитан, — отозвавшись, Аннибал подмигнул Хуану. — Он же и лекарем будет. И от работы матросом не отказывается.

— Угу! Быть по сему. Гони три монеты и приступай к работе, — и капитан грузно пошагал по палубе к каюте на корме.

Хуан проводил капитана взглядом, повернулся к Аннибалу.

— Когда в море выходите?

— Как воду загрузим с провиантом, так и отвалим.

— Сколько времени рассчитываете пробыть в море?

— Это только Господь знает, приятель. У нас судно старое, тихоходное. В трюме полно чёрного золота. Трудно сказать. Но не меньше месяца.

— Что ж. Выбирать не приходится. Я вернусь завтра к вечеру. Нужно на прежнем судне расчёт получить, вещи собрать, с товарищами проститься. Больше наши дорожки не пересекутся

Аннибал кивнул в знак согласия, пожал руку и махнул рукой.

Хуан несколько раз кричал лодочнику. Он появился, с опаской поглядывая на зловонный корабль.

— Договорился, — молвил Хуан, ступив на палубу своего судна. — Завтра к вечеру перееду.

Монтейро с сожалением скривился, заметив:

— Лишь бы хуже не было, Хуан. Желаю благополучно добраться до своего острова. И смотри в оба, приятель.

Капитан долго уговаривал не покидать судно.

— Нет, капитан. Я уже настроился. А из Португалии ещё нужно судно разыскать. Скорей всего ничего с этим не получится. Придётся ещё в Испанию ехать и уже оттуда отправляться домой. А с деньгами дело плохо.

И тут Хуан вспомнил аферу купца из Кочина. Он заволновался, поняв, что кроме четырёх дукатов за время плавания он может получить много больше.

Он вышел на палубу и долго раздумывал, смотрел в чёрную воду и никак не решался на определённый шаг. С кого стащить деньги? Выдать ли Никосио или припугнуть его самого, получив откупного?

Лишь к полудню он решил всё же обратиться к суперкарго.

Жуткая жара всех загнала в тень. Ветра почти не ощущалось. По доскам палубы невозможно было ходить босиком, а в обуви ноги так распаривались, что спасу не было. Хуан заглянул в душное тесное помещение суперкарго. Там было хоть и душно, но не так жарко.

Никосио удивлённо глянул на лекаря, спросил настороженно:

— Чего надо, Хуан? Я собрался прилечь. Жара смертельная! Хоть бы поскорей в открытое море выйти. Садись на койку.

Хуан сел, помолчал, и, словно бросаясь голевой в ледяную воду, сказал:

— Мне нужны деньги. Я хотел бы получить у тебя десятка полтора золотых. Что скажешь?

— Ты что, белены объелся? Ты же уходишь на другое судно! Когда отдашь-то?

— Никогда, Никосио. Мы просто больше не встретимся.

— Знаешь, Хуан! Ты просто спятил! Иди отсюда, пока не схлопотал!

— Не кипятись. Эти деньги я легко могу получить у капитана. Но ты после этого окажешься в тюрьме. Или тебя капитан просто выбросит за борт. Несчастный случай. Обычное явление в море.

— Точно спятил! Уйди, а то терпение моё лопнет!

Суперкарго встал с угрожающим видом.

— Погоди, погоди! Я уйду, но ты уже должен догадаться, о чём речь! О грязной сделке с купцом в Кочине. Или ты хочешь, чтобы я всё рассказал капитану? Это мне будет очень легко. И получу я от него куда больше. Согласен ты, мелкий мошенник?

Никосио уже замахнулся кулаком, но перед ним блеснула сталь кинжала.

— Сядь и выкладывай пятнадцать золотых.

Хуан поиграл кинжалом, не сводя с суперкарго настороженных глаз.

— Где уверенность, что ты после этого не донесёшь капитану, сволочь?

— За сволочь набавляю два золотых, Никосио. И поторопись, прошу тебя.

— Ну и по… — он осёкся, заметив готовность Хуана открыть рот. — Ладно! Чёрт с тобой! На этот раз ты обыграл меня. Но дальше я… — он не закончил. С окаменевшим лицом он стал рыться у себя в сундуке.

Хуан слышал, как тихо звякают монеты. «Считает, — подумал Хуан. — Очень жаль расставаться с кровными!» — Хуан внутренне усмехнулся.

— Вот, возьми! И больше не появляйся мне на глаза! Проваливай!

Хуан неторопливо пересчитал монеты. Ровным голосом сказал:

— Ровно семнадцать маленьких монеток. Все правильно. Пока, мой друг! — поднял руку в приветствии и удалился, тихо прикрыв дверь.

До вечера оставалось уже недолго.

Глава 11

Третья неделя подходила к концу. Судно тащилось через океан в сопровождении мрачного эскорта акул. Эти хищники океана уже давно рыскали по обоим бортам судна. Им частенько перепадали отменные угощения.

Каждый день из трюма вытаскивали труп, а иногда их было больше. Акулы с яростью набрасывались на них и терзали, пока ничего не оставалось в безмятежных прозрачных водах.

— Разве мы должны высаживаться в этом районе? — спрашивал Хуан Аннибала в редкие минуты отдыха. — Вроде бы города находятся намного южнее.

— Так и есть, — отвечал помощник. — Ты какую воду пьёшь? Гнилую? А до конца пути ещё далеко. А скоро море станет пресным. Вот и пополним бочки водой и не будем блевать этой тухлятиной.

— Откуда в океане пресная вода?

— Дурень ты! Огромная река впадает здесь в океан. Такая большая, что от одного берега не видать другого. Больше десяти легуа ширина!

— Чудно! Разве могут быть такие реки? — Хуан с сомнением уставился на Аннибала. — Сколько же воды она несёт?

— Того и говорю! Завтра или послезавтра мы войдём в «Пресное море», как его называют. Сам узнаешь, что это за река.

— Как я могу это узнать, коль берега будут скрыты?

— По вкусу воды! И по цвету тоже. Мутная и желтоватая. Как узришь такую знай — мы в «Пресном море» и черпай веду и пей, купайся и делай что хочешь. Не иссякнет. Не проворонь, Хуан!

Теперь Хуан часто бросал взгляды на море. Ожидал подтверждения слов Аннибала и постоянно сомневался.

Он чувствовал сильнейшую усталость во всём теле. Он мало спал, хотя плавание проходило спокойно. Много работал и как матрос, и как лекарь. А больных хватало, и практика оказалась обширной.

Троих матросов уже похоронили, спустив в море на корм акулам. Ещё четверых уже нельзя было заставить выйти на работу. Они лежали в тени паруса и тихо ожидали вознесения на небо их грешных душ. Хуан им уже не мог помочь.

Ещё несколько человек от плохой пищи и особенно от воды мучились животами, а у Хуана окончились все настои и порошки. Он и себя должен был поддержать — болезнь подкрадывалась неотвратимо. Он это чувствовал.

Приходилась разбавлять протухшую воду морской, и пить эту бурду. Поносом страдали почти все на судне. В трюме происходило просто ужасное. Невольники непрестанно выли, стучали в палубу и борта, и никакие угрозы и побои уже не действовали. Часть невольников уже умерла, остальные едва держались, готовые в любую минуту стать очередным угощением прожорливым акулам.

И тут, ещё не рассвело, радостный вопль вахтенного матроса заставил всех вскочить на ноги.

— Вода! Пресная вода! Мы в «Пресном море»!

Матросы черпали забортную воду, пили большими глотками, обливали себя и друг друга и орали, пока не отяжелели от переполнения животов.

— Эй, ослы! — Капитан орал в рупор с полуюта. — Хватит вопить! Тащите вёдра черномазым в трюм. А то подохнут все! И пошевеливайтесь, дети дьявола!

Открыли люки в трюм и чёрные руки невольников протянулись за вёдрами.

Хуан отчаянно плескал вёдра прямо на головы негров, те вопили, требуя ещё такого душа. Жуткая вонь неслась из трюма, но к ней уже все привыкли и не обращали внимания.

— Эй! Испанский ублюдок! Ещё одно ведро выльешь в трюм — и сам окажешься там! — капитансвирепо ругался, грозя Хуану всеми карами земными и морскими.

Хуан хотел огрызнуться, вовремя спохватился и перестал плескать воду. Зло глянул на полуют. Было ещё сумрачно, и этого взгляда никто не заметил. И ему пришлась мыть вонючие бочки, из-под старых запасов воды. Это были большие бочки. Хуан с проклятьями в уме трудился добросовестно. Знал, что от этого зависит и его жизнь. Бочки должны быть чистыми, тогда можно надеяться на длительную сохранность воды. А до окончания пути ещё далеко.

Ещё истощало Хуана постоянная забота о драгоценностях, что спрятаны в одежде и поясе. Это он проделал ещё на прежнем судне, готовясь к переселению. Чувствуя любопытные жадные взгляды матросов, он плохо спал ночами, постоянно внушал себе чувство настороженности. Сон его был особенно чуток, но отдыха приносил мало.

Единственное, что он получал дополнительно, так это кружку вина и кусок хлеба. Его выпекали только для капитана и помощников. И эти куски в полфунта ежедневно были предметом зависти всей команды.

Он немного сошёлся только с одним матросом. Но и то эти отношения были далеки от дружеских, и скорее держались на части вина, которым Хуан делился с ним.

Да ещё Аннибал. Он частенько давал лёгкие задания Хуану, и это хоть немного помогало ему отдохнуть. И он с чувством страха и неуверенности ожидал прибытия в порт назначения.

Это был новый посёлок, ещё не очень населённый. Рабочих рук почти не было, индейцы постоянно воевали с белыми поселенцами. С плантаций убегали, и водворять их на место оказывалось почти невозможно. Они получали приют у соплеменников или у соседних племён.

Всё это Хуану поведал Аннибал. Он же обещал, что прибудут в этот порт под названием Параиба, через две недели после «Пресного моря».

А Хуан так и не увидел берега этого моря и понял, что рассказы о величине реки нисколько не преувеличены.

— Прошли экватор, Хуан, — довольным голосом поведал Аннибал, когда они стояли ночную вахту. — Пилот вечером сообщил капитану.

— Значит до Параибы вашей уже близко?

— Гм. Не совсем так, приятель. Ещё плыть и плыть! Если ветер посвежеет, будет попутным, то и за десять дней дойдём. Но так никогда не бывает.

— А оттуда можно будет уехать на острова Карибского моря?

— Никогда не интересовался. Вот до Тринидада когда-то слышал, что судно ходило. Но это было в прошлом году. И как долго ждать такого судна нужно?

Хуана всё больше беспокоила неизвестность всего, что предстоит решить. И слова Аннибала это подтверждали.

И всё же по прошествии двух недель, Аннибал с сияющими глазами сказал Хуану при очередной встрече на вахте:

— Хуан, радуйся! Завтра приходим в Параибу! К вечеру должны быть там!

— У тебя там семья, Аннибал?

— Мы почти все с тех мест. Жаль, что ночь сейчас, а то бы я показал тебе несколько селений на берегу. Значит, дикие места пройдены!

— Большие города там есть? — поинтересовался Хуан.

— А как же! Немного южнее стоит Байя. Это большой город, столица всего побережья Бразилии. Туда не очень трудно добраться. Суда ходят. Оттуда тебе даже легче найти попутное судно. Это точно тебе говорю. Запомни.

— Хорошо. Я ведь ничего не знаю там. И с речью у меня плохо. Хорошо, что ты говоришь по-испански. Ты плохо знаешь испанский, я португальский, и всё же разговариваем как-то.

Днём прошли два или три поселения. Заходить не стали. И вечером вошли в открытую бухту Параибы. Селение поднималось по склону холма, бухта немного оказалась в стороне. К селению тянулись две дороги, а дальше теснились лёгкие хижины и несколько добротных домов из брёвен и досок, крытые соломой и листьями пальм.

Якоря плюхнулись в темнеющую воду бухты. Матросы уже толпились у фальшборта, торопясь быстрее добраться до трапа и шлюпки.

Хуан е тоской глядел на берег. Думал о другом береге, о другом городе. Но как он далеко! И сколько ещё месяцев пройдёт, прежде чем он увидит Сан-Хуан, много будет валяться на чистых, пахнущих свежестью простынях, которые он уже давно не ощущал.

— Хуан, чего думаешь? — Аннибал тронул того за плечо.

— Да вот раздумываю, что делать. Остаться до утра на судне, или съехать на берег? Никак не могу решить. В посёлке есть где переночевать?

— Трудно сказать. У меня дом, так что эта меня мало занимает. Лучше оставайся до утра здесь. Всё спокойнее. Деньги у тебя есть?

Хуан запустил руку в глубокий кармам, пошарил там и извлёк на ладони с полдюжины медных монет. Аннибал грустно покачал головой.

— Туго тебе придётся. Наш капитан уж очень жаден, скажу я. Тебе-то мог бы пару золотых подбросить. А с этими… и пропасть не трудно. Думаю, что твоё ле́карство немного поможет. Да и матрос ты неплохой. Устроишься. Да! Я подумал немного. Тут совсем недалеко ещё один город имеется, Пернамбуку. Большой, не уступит Байи. И сюда легче добраться. Так ты имей в виду.

— Спасибо, — поблагодарил Хуан. Произнёс несколько раз незнакомое название города. — Много на борту остаётся людей?

— Нет. Я и ещё восемь человек. Капитан едет на берег. вернётся лишь утром. Можно спать спокойно. Могу уступить тебе мою каюту, а я займу капитанскую. Выспаться можно знатно.

Это устраивало Хуана. Он с благодарностью кивнул.

— Тогда, если не возражаешь. я пойду спать. Уж сильно вымотался я.

Хуан запер дверь на крепкий засов, проверил окно, закрыл его и улёгся на жёсткую койку, блаженно вытянувшись. И всё же кинжал положил рядом.

Впервые за полтора месяца плавания Хуан по-настоящему выспался. Было уже довольно поздно, когда он вылез на палубу. День был лучезарным, море блестело на солнце, лёгкие облачка плыли по небу, а с берега тянулись струйки ароматов близких лесов с их буйным цветением.

Истома навалилась на тело, словно он и не спал. Сказывалось длительное утомление. Он поел отвратительное пойло с сухарями, уже изрядно заплесневевшими.

С полуюта его приветствовал Аннибал.

— Отдохнул? — спросил участливо. — Собираешься на берег? Погоди, шлюпка скоро должна прийти, и ты с остальными поедешь. Капитан ещё не появился.

Хуан блаженно кивнул и скрылся в тени парусного тента. Солнце уже изрядно припекало.

В посёлке было грязно, пыльно и скученно. Неустроенность и беспорядок бросались в глаза. Хуан с тощим мешком за спиной и в побитых ботфортах выглядел только что прибывшим переселенцем.

Скоро он уже достаточно ознакомился с посёлком, обойти который не составило труда. Ничего примечательного он не заметил. Люди в основном довольно бедные. Те, кто побогаче, уже строили себе добротные дома под присмотром знающих строителей, уже понаехавших сюда из Португалии.

И порт был пуст. Ни одного приличного судна, кроме невольничьего видно не было. Только мелкие лодки рыбаков покачивались вблизи берега.

— Где же мне переночевать? — спросил Хуан сам себя. — Постоялого двора нет, харчевни я так и не нашёл. Плохи дела.

Он вернулся в порт и сел на причале. Снял опостылевшие сапоги, свесил ноги и бултыхая ими, блаженствуя от удовольствия.

Большая лодка с огромным косым парусом неторопливо входила в гавань. Хуан меланхолично наблюдал за её манёвром. Он подозвал мальчишку из ватаги, играющих в воде.

— Что за лодка, чико? Откуда она пришла?

Мальчишка с интересом разглядывал незнакомого дядю. Видно, он не всё понял из сказанного и молчал. Хуан ещё раз задал вопрос.

— Это из Пернамбуку, сеньор. Дона Луиша барка. А вы кто, сеньор?

— Вон то судно видишь? — указал на невольничье судно, ещё стоящее на рейде, подтянутое ближе к причалу.

— Ага! Это пришёл Кайо Виана. сеньор. Невольников привёз. Скоро торги у нас качнутся. Вот интересно будет!

— Так вот я на этом судне пришёл, чико. Ты меня понимаешь?

— Почти всё, сеньор. Вы испанец? Что будете делать у нас?

— Ещё сам не знаю. Вот переночевать не знаю где. Не подскажешь?

— Это можно! Видите ту церковь, что ещё не достроена? Рядом спросите Вамеро. У него всегда найдётся место на ночь. И поесть может устроить. И всего за пару медяков. Найдёте сами?

— Попробую. Ты так хорошо все пояснил. А скажи, этот дон Луиш, он скоро пойдёт обратно в этот Пернамбуку? И сколько до него идти?

— Кто его знает, сеньор. Наверное, через неделю и отправится. Он часто туда ходит. Дня три — и вы в городе. Я там один раз был! Интересно!

Поразмыслив немного. Хуан подумал, что подождать с неделю он вполне может. Посмотрел, как лодка входит в гавань, встал, оглядел мальчишек, играющих в взбаламученной воде берега и пошёл знакомиться с хозяином ночлежки Вамеро.

Его довольно обширную хижину Хуан нашёл легко. Вамеро оказался человеком лет сорока, казался хитроватым, но говорил спокойно, не заискивал. В глазах часто поблёскивали искорки смеха, что придавало его бородатому лицу двоякое впечатление.

— Переночевать? Всегда пожалуйста, сеньор. Два медяка — и вы отлично отдохнёте на душистых охапках свежего сена. Я покажу, где это.

И Вамеро неторопливо повёл Хуана к сараю, покрытому свежими листьями.

— Что может быть лучше спать на пахучих травах! Понюхайте, сеньор! И всего за два медяка. И ещё два банана и кружку вина. Правда разбавленного ключевой водой. Получите удовольствие, уверяю вас!

В сарае стоял пряный запах свежего сена, ещё не успевшего как следует пересохнуть и запылиться. В щели стен струился прохладный вечерний воздух.

Хуан заметил уже с павшего человека. раскинувшего руки поближе у щелястой стены сарая.

— Это подойдёт, сеньор, — с удовольствием кивнул Хуан. Отсчитал три медяка, заметив скромно:

— Если можно, то ещё добавьте сюда чего-нибудь зелёного и сладкого.

— Спасибо, сеньор. Это мы мигом. Располагайтесь. Я пришлю свою хозяйку.

Хозяин торопливо вышел, оставив дверь открытой. Недалеко куры устраивались на насестах и тихо ворушились. Слышался тихий звук дойки. Хуан подумал, что это хозяйка доил коз.

Пока он осторожно устраивал себе ложе в дальнем от спящего человека углу и раскладывал свои нехитрые вещи, появилась метиска с фонарём. Сумерки быстро сгущались.

— Сеньор, прошу, ваш ужин, — она поставила большую тарелку из дерева, где лежали два банана и горка фруктов, совершенно незнакомых Хуану. Тут же стояла большая кружка с вином. И разные пучки зелени, тоже незнакомые. — Когда закончите есть, сеньор, затушите фонарь. Как бы пожара не случилось.

Она повернулась уйти, но Хуан остановил её словами:

— Прошу простить, но скажите, как всё это есть, — и указал на тарелку.

Метиска слегка улыбнулась, взяла фрукт, почистила его и положила назад.

— Зелень просто кладите в рот и ешьте. сеньор. Приятного сна. Вы странный, сеньор.

— Чем же это? Вроде ничего особенного не сделал.

Она опять повернулась, помедлила и ответила:

— Не похожи на наших мужчин, сеньор. Благодарите, обращаетесь любезно. Вы из Испании, сеньор?

— Да, — коротко ответил Хуан. Хотел ответить или поговорить ещё, но женщина уже выходила, прикрыв за собой дверь.

Ужин Хуану понравился, а вино с холодной водой очаровало его. Хозяин оказался чудаком, вроде того, как метиска назвала его, Хуана.

Он проспал дольше обычного. Видимо новые тихие условия благотворно подействовали на него. Чувство отдохновения и лёгкости бродили по телу. создавая благодушное настроение.

Проверил свои сокровища. Всё было на месте. А вот соседа нигде не заметил. Это не понравилось, и Хуан в уме пожурил себя за неосторожность.

Было позднее утро. Солнце припекало изрядно, а голод уже жёстко напоминал о себе. Хуан выгреб монетки, посчитал. Их оказалось всего шесть. На них он может прожить не больше двух дней. Огляделся по сторонам, осторожно вытащил из потаённого места один перстень подешевле, как он полагал. Надел на палец и повернул камнем к ладони.

«Где бы подработать, а то уж очень не хотелось бы продавать его, — тут вспомнил, что в поясе имеются с дюжину дукатов. — Это целое богатство!»

Перстень снял, тщательно спрятал на место. Иглой зашил и стал подпарывать пояс.

Хозяин с весёлым видом встретил постояльца.

— Хотите позавтракать, сеньор? Садитесь за стол под дерево. Тень густая.

Хуан быстро договорился о дальнейшем ночлеге. Хозяин улыбался, был уж очень любезен. Это даже насторожило Хуана.

Он оставил часть вещей метиске на хранение. Взял мешок со знахарскими, ещё оставшимися чуть-чуть снадобьями и ушёл в посёлок и порт.

Он долго смотрел на лодку Луиша, искал того глазами. Хозяина нигде не было, и он опять обратился к мальчишкам. Вчерашнего он не заметил, но и остальные должны быть отлично осведомлены о делах в этом маленьком посёлке.

— Дон Луиш, сеньор? Он только что ушёл. Его дом недалеко, — мальчишка охотно показал направление и ориентиры.

Дон Луиш, как его называли ребята, встретил Хуана хмурым взглядом. Седеющие брови насупились, изучая гостя.

— Значит, сеньор хочет в Пернамбуку? Деньги есть? Я беру одну монетку серебром. Если устраивает, то через… — он посчитал, перебирая пальцы. — Да, через восемь дней будьте готовы.

— Если хотите, могу быть матросом, сеньор, — предложил Хуан.

— Матросом? Вы не похожи на матроса. Плавали?

— Я только что прибыл на «Каталине» из Африки, — заверил Хуан хозяина.

— У капитана Виана? — Луиш с интересом оглядывал Хуана. — Вы стеснены в средствах, сеньор?

— Почему такой вопрос, дон Луиш?

Тот усмехнулся в бороду, помолчал, но всё же сказал:

— Он тут слывёт большим скупердяем. Это все знают. Так что не удивительно, что у вас нет денег. А с матросом я подумаю. Приходите дней через шесть. Уже будет что-то известно.

Хуан поблагодарил и ушёл искать лавку, где можно было разменять дукат.

Он купил шляпу, чулки и лёгкие башмаки. Сдачи, посчитал он, должно хватить на неделю.

Лишь три дня назад ему удалось заработать пять медяков, оказав помощь одному сеньору, угодившему под телегу. Лошадь чего-то испугалась, понесла и ударила мужчину оглоблей.

На той же телеге, остановив лошадь, отвезли домой сеньора. Он оказался помощникам судьи, и его жена любезно заплатила за помощь. Предложила вина, на что Хуан с учтивостью отказался, помня правила этикета. Однако донна настояла и Хуан уступил.

Он был смущён таким вниманием сеньоры. А рядом в комнатке постанывал хозяин дома. Жена почти не замечала его страданий, всецело отдавшись разговору с молодым лекарем. Хуан решил, что эта довольно молодая сеньора редко выходит в общество и теперь пользуется случаем.

На прощание она потребовала его прихода на следующий день осмотреть мужа. Заметила, стрельнув глазами:

— Уверена, что мужу необходим дополнительный осмотр. Вы создаёте впечатление знающего врача. Где вы учились, сеньор?

— О! Это очень далеко, сеньора. В Индии. Есть такой город Кочин. Португальская крепость. Но я был немного дальше. В одном небольшом княжестве. Кстати, там правит женщина, — Хуан многозначительно поклонился.

— Женщина? — сеньора была крайне удивлена и тут же пожелала узнать всё подробно. — Вы должны обещать мне, дон Хуан, прийти завтра к обеду. Меня раздирает любопытство узнать о тамошней жизни. Мой муж тоже хотел туда поехать, но не получилось. Послали сюда, — сеньора горестно вздохнула.

Хуан благосклонно поклонился, осмелился протянуть руку, предлагая свой поцелуй. Сеньора соизволила подать свою, и Хуан приложился к благоухающим пальцам. Было приятно, и волна возбуждения лёгкой рябью пронеслась по его телу.

Взглянув на сеньору, понял, что и она что-то почувствовала. И жар желания, нечто вроде внезапной страсти, охватили всё нутро.

Они расстались, посмотрев друг другу в глаза многообещающими взглядами.

Женщина проводила Хуана до двери. Больше не обмолвились ни единым словом, но оба знали, что дальше должно что-то произойти значительное и приятное.

Хуан шёл, и в голове стремительно проносились разные мечтания.

В сарае Вамеро он продолжал витать в облаках предстоящего блаженного приключения, которое обещали глаза этой сеньоры. И вспомнил, что не узнал её имени. Подумал бесшабашно: «Какая разница! Скоро я уеду далеко и безвозвратно! К чему лишние имена? А она приятная бабёнка! Сколько ей лет? Во всяком случае, ещё мало. Лет тридцать, не больше».

На стук вышла служанка в переднике и не улыбнувшись, не поклонившись, посторонилась, пропуская в прихожую.

— Сеньора! Как ваш муж? — тут же спросил Хуан. заметив лихорадочный блеск в глазах молодой женщины. — Я не опоздал?

— Проходите, сеньор, — довольно холодно ответила хозяйка, делая глазами приказ служанке выйти. — Муж вас ждёт, пройдите к нему. Я вас провожу.

Сеньор помощник судьи лежал обложенный подушками и сильно потел. Комнатка была маленькой, окно закрыто и духота была основательной.

— Сеньора, следует немедленно открыть окно. Тут дышать нечем, — и к хозяину: — Что беспокоит, сеньор?

— В груди больно! — пожаловался больной. — Что это может быть?

Хуан добросовестно обследовал его, поднялся и изрёк:

— У вас повреждено ребро, сударь. Нужно обязательно наложить тугую повязку и меньше двигаться. Недели две придётся полежать, сеньор. В остальном всё благополучно. Синяк на лбу считать не будем, он сам исчезнет скоро.

Хуан ещё посоветовал укрепляющее питьё и полный покой.

Донна Китерия, так звали хозяйку, поспешила увести Хуана в столовую.

— Дорогой, ты слышал, что надлежит исполнять тебе? — проворковала супруга пострадавшего. — Лежи спокойно. Я обязана отблагодарить этого сеньора за оказанные услуги. Позови служанку, если что понадобится.

Они оказались в комнате с горевшими свечами. Ставни закрыты, на столе душно пахли цветы в кувшине. И запах восхитительных яств, которые давно забыл Хуан.

Донна Китерия то бледнела, то краснела и часто сбивалась в разговоре.

Хуан наклонился к её уху и жарким шёпотам проговорил:

— Не стоит так волноваться, донна Китерия! Обед слишком хорош, чтобы от него отказываться, — он поцеловал её пальцы. — Приступим же, моя сеньора.

Обед, вино и фрукты самого лучшего качества потом долго будут вспоминаться Хуану. А сейчас его слегка трясло от возбуждения и нетерпения. И это передалось молодой женщине. Блестящими глазами они смотрели друг на друга, понимая без слов, чего страстно желают.

— Дон Хуан, вы оказывается большой сердцеед! — прошептала донна Китерия.

— Только в вашем обществе, моя сеньора! — также шёпотом проговорил Хуан. Он опять наклонился поцеловать руку, потом поднялся выше по обнажённой до локтя руке. Женщина, он это чувствовал, с нетерпением ожидала продолжения. И Хуан не заставил себя просить.

— Нас могут увидеть, дон Хуан! — шептали губы и Хуан закрыл их своими.

Китерия дрожала от долго сдерживаемого желания. Хуан был доволен собой, продолжая осаду столь податливой крепости. Он не спешил, понимая, что в столовой овладеть хозяйкой можно, но не желательно.

И услышал тихий прерывистый шёпот:

— Здесь нельзя, милый! Пойдём в спальню!

Хуан тут же согласился, чувствуя, как весь пульсирует от неодолимого желания овладеть этим телом. Только телом! Другого ему не надо.

Они, шатаясь от дрожи в ногах, проследовали в спальню. Это опять же оказалась маленькая комната, но с широкой кроватью. Окно и тут было за ставнями, и редкие лучики света просачивались сквозь щели.

Китерия не забыла запереть дверь на засов. Хуан схватил её в охапку и довольно грубо и торопливо положил на постель.

Любовь их была бурной, страстной и непродолжительной. Опустошённые, утомлённые, они лежали оглушённые и умиротворённые, пока новые силы не вернулись к ним. Продолжение последовало столь же бурное, длилось гораздо дольше, что приводило Китерию в экстаз. Её едва сдерживаемые крики готовы были вырваться наружу.

— Ты измучил меня, Хуанито! Я никогда ничего подобного не испытывала! Приходи завтра, умоляю! Иначе я сойду с ума!

— Тера, это не повредит тебе? — попытался отшутиться Хуан, понимая, как у него могут появиться серьёзные осложнения.

— Не говори так! Приходи, или назначь место! Я обязательно приду.

— У меня нет места, дорогая Тера. Я только что приехал сюда. Я не собираюсь долго оставаться. Через неделю мня тут не должно быть.

— Разве ты не можешь остаться? Хоть на месяц, милый! У меня достаточно средств, чтобы оплатить все расходы, Хуанито, любимый!

— Я не за деньги с тобой! Что ты такое говоришь? Могу брать только за работу лекаря.

— Отлично! Раз ты такой знаменитый лекарь, то и гонорар должен быть соответственным. И я его тебе выплачу. Только останься, прошу!

— Меня уже три года ждут дома, Тера! Сколько я могу скитаться по миру?

— Останься здесь, милый, и я тебе всё отдам, что у меня есть.

— Я сам достаточно богат. Но необходимо вернуться домой. Всё там, и я не намерен бросать это. Пойми ты!

Она отвернулась с полными слёз глазами.

Хуану стало жаль её. Он стал ласкать её, пока она порывисто не повернулась и не прошептала страстно:

— Ну хоть на месяц! Что тебе стоит доставить мне удовольствие? Это пролетит так быстро, что ты и не заметишь. Я обещаю тебе. Согласись!

Он прекратил её мольбы, подмяв под себя. Она же ухватила край подушки зубами, боясь выдать себя непроизвольным криком страсти.

— Отдохни, Тера. И успокойся. Я подумаю над твоим предложением. Ты мне нравишься. И действительно, три года ждать и теперь спорить из-за месяца?

Она без слов бросилась целовать его, потом жарко шептала что-то мало связное и понятное. Под конец проговорила с сожалением:

— Как грустно расставаться, Хуанито. Но делать нечего. Нужно. Лишь надежда на следующее свидание даёт мне силы оторваться от тебя. Одевайся!

Лёжа на благоухающем сене, Хуан размышлял над происходящим. И в который раз удивлялся такому невероятному успеху у женщин. Перебирал в голове с подробностями прежние приключения. «Ага! Первое было в Германии. Как же её звали? Забыл. Помню, что она была гулящая. Но сладкая и тоже не хотела расставаться. Потом… Да что вспоминать? Всё равно лучше Найны мне не найти. Вот с такой женщиной я мог бы прожить жизнь. Но и эта хороша. И эти её деньги! Два золотых! И как замаскировала их! За услуги лекаря! Ха!»

И всё же настроение поправилось. Только то, что он пропускает лодку в Пернамбуку, немного омрачало.

— Да чёрт с нею, лодкой! Другая будет. Этот Луиш два раза в месяц туда ходит. Успею ещё! — Хуан испугался своих слов, сказанных почти громко. Но в сарае никого не было. И он успокоился, предавшись снова своим приятным мыслям. Они рисовали всё новые и приятные картинки.

Хуан посетил Луиша. Тот удивился столь раннему визиту.

— Да вот, сеньор, нашёл себе работёнку. Хорошая работа и отлично оплачивается. Я лечу помощника судьи. Он угодил под лошадь и сломал ребро.

— Я слышал об этом. Этот дон Жайме вечно куда-нибудь вляпается. А жену его вы видели? Ягодка, не так ли!

— Согласен с вами, — улыбнулся Хуан. — А что она за баба?

— Мне ли судить об этом, сеньор? Говорят, что она не прочь побаловаться с молодыми сеньорами. А там кто их разберёт. Они тут второй год, но по всем признакам при деньгах. А что ей делать? Муж уже в возрасте. Такой кобылице не такого жеребца нужно, ха-ха!

— Ладно уж. Я надеюсь уехать через месяц. Наш договор остаётся в силе?

— А чего ж? Конечно! Буду рад подзаработать лишний медяк.

В доме дона Жайме Хуан был уже своим человеком. Служанка улыбнулась ему, показав неровный ряд больших зубов.

Хуан по её виду понял, что никакого секрета от служанки скрыть невозможно. Однако не расстроился, сообразив, что против хозяйки дома тут никто не осмелится выступить. К тому же здесь всего-то было два человека из слуг — служанка и конюх.

Китерия схватила Хуана за рукав сорочки, улыбнулась, тихо прошептала:

— Дон Жайме спит, Хуан. Не будем ему мешать. Поспешим ко мне! Я так тебя ждала, милый! — и потянулась к нему губами.

— Нас могут увидеть, Тера!

— Чепуха! Она и так все знает. Не трать время на пустяки. Идём!

Хуан наслаждался прелестями молодой хозяйки, когда в дверь тихонько постучали. Китерия насторожилась. Быстро встала, начала одеваться.

— Что случилось, дорогая? — приподнялся на локтях Хуан.

— Муж проснулся! — коротко бросила она и торопливо вышла.

Хуан подумал немного. Оделся и сел на табурет подальше от окна. Настороженно прислушиваясь, ел ананас, отправляя кусочки в рот, орудуя небольшим ножом и вытирая руки от обильного сока огромной салфеткой.

Вино здесь было посредственное. Это и неудивительно. Суда приходят сюда редко, а вино здесь делать не из чего. Виноград почти не растёт. А другое, из чего делают спиртное, пить боялся. Слишком гадостное пойло!

Китерия вернулась через четверть часа.

— Как себя чувствует муж? — вопросительно смотрел он на женщину.

— Вполне хорошо, Хуан. Подождём немного, и ты войдёшь к нему. Господи, как надоел он мне! Кроме денег он ничего мне не дал! А я молодая, мне скучно в четырёх стенах! Ты хоть понимаешь меня?

— А как же! Я сам молодой и вполне понимаю тебя. Сколько же лет мужу?

— Скоро будет пятьдесят один. Старый уже.

— Зачем тогда выходила замуж за него? Что, моложе не нашлось?

— Деньги. Родители настояли. Что я могла сделать в свои восемнадцать неполных лет?

— Это столько ты живёшь в браке? Понимаю, как тяжело тебе.

— Как приятно слышать такое, Хуанито! Но уже можно появиться. Идём.

Она показала голосом встречу лекаря, провела в комнату дона Жайме, и с невинным видом стала в голове мужа, наблюдая, как Хуан с серьёзным видом городил разную чепуху относительно здоровья дона Жайме.

— Здесь ещё болит, — уверенно молвил он, надавив на место повреждения ребра. — Ещё не меньше двух недель лежать без движения. Возраст, знаете ли. Сами понимаете, сеньор. Нужно быть осторожнее, сударь.

— Я просто невезучий человек, дон Хуан. И с этим уже ничего нельзя поделать. Такова моя судьба. Господи, прости меня несчастного, страждущего!

Они ещё немного поговорили о болезнях. Дон Жайме удивился знаниям Хуана восточной медицины и его долгому пребыванию в Индии.

— Я теперь так жалею, что не удалось отправиться в Индию, дон Хуан! Теперь прозябаю в этом вшивом посёлке. Хочу в Пернамбуку перебраться. Всё же большой город.

— Бог даст, и исполнится ваше желание, сеньор, — заметил Хуан бодро.

И опять бурные часы любви. Китерия, по всему видно, сильно оголодала по мужчинам, как впрочем, и Хуан по женщинам. И теперь оба навёрстывали потерянное, спеша насладиться друг другом.

— Тера, тебе не кажется, что это может меня оскорблять. Твои деньги за наслаждение, что ты мне доставляешь! Это просто смешно!

— Я тебе уже говорила, что это обычный гонорар лекаря, Хуан. Ничего больше. И потому не терзай себя понапрасну.

— Но не столько же! Два золотых за день! Это уж слишком!

— А в Португалии сколько берут знаменитые врачи? Ты знаешь? В три раза больше! А толку? Не больше твоего. Даже у некоторых намного хуже! — она обиженно надула губы.

— Я буду долго это помнить, Тера. И мне всегда будет неприятно вспоминать эти минуты. Уверяю тебя!

— Забудь! И я жду тебя завтра в это же время. Не опаздывай!

Хуан криво усмехнулся, подумал: «Вот уже и командный тон! Очень похоже! А что будет через месяц?» И он ощутил некоторое беспокойствие.

Всё же настало время, когда дон Жайме должен уже встать. Всё поправилось у него, и помощник судьи стал посещать суд.

— Вот когда можно нам с тобой расслабиться! — Китерия сияющими глазами смотрела на Хуана, предлагая заняться более приятным времяпрепровождением, чем обсуждать создавшееся положение.

Но время неумолимо двигалось вперёд, подгоняя жизнь хворостиной. Хуан уже видел себя в Пернамбуку, на корабле, несущем его на север. И это не укрылось от опытного взгляда Китерии.

— Дорогая, — попытался охладить пыл Хуан, — ты, наверное, забыла о моём стремлении уехать. Время подходит, и я не могу больше здесь оставаться. Меня ждут дела дома. Прости, но и здесь становится не очень уютно.

— Ни о чём не беспокойся! Это всё устрою я сама.

— Однако я уже чувствую сгущающиеся над моей головой тучи, Тера! Очень не хочется оказаться беглецом в незнакомой стране.

— Ты обещал месяц! Ещё хотя бы неделю!

— Этого я не обещаю. Я ещё не знаю, когда появится хозяин судна. Как только всё будет готово, я исчезаю. Но это будет не так скоро, — подсластил Хуан пилюлю.

— Как ты меня напугал, Господи! Слава Богу! У нас осталось достаточно времени, и мы ещё можем насладиться сполна друг другом! Ты меня воскресил!

Хуан улыбнулся. Он не хотел омрачать последнюю неделю их отношений, но побаивался попасться в лапы дона Жайме. Китерия уверяла, что это не сулит особых осложнений, и всё же Хуан сильно опасался за свою судьбу.

— Что ты для меня сделаешь, Тера, когда меня засадят в каталажку?

— Этого можешь не опасаться, Хуанито! Этого просто не произойдёт.

— Хотелось бы верить, моя Тера, — с некоторым сомнением ответил Хуан и привлёк женщину к себе. — Не будем терять времени, а?

И они опять бросили свои тела в объятия друг друга, допивая сладость любви.

Дон Луиш со своей лодкой опять появился в бухте. Хуан, узнав об этом, сильно заволновался и тотчас помчался к хозяину.

— Это опять вы, дон Хуан? Как дела с донной Китерией? — лукавая улыбка искривила его бородатое лицо.

— Это не главное, дон Луиш! Когда в Пернамбуку? Я сильно тороплюсь. Кстати, там имеются суда, уходящие на север? Желательно мимо Тринидада.

— Судов достаточно, но куда идут… Гм, кто их знает. Не спрашивал.

— Ладно, это потом решится. Я не услышал срока отплытия.

— Мне необходима неделя или чуть больше. А что вы хотите предложить?

— Мне грозит опасность. Чую, дон Жайме уже что-то заподозрил. А это не очень приятная новость. Хотел бы точно знать время, дон Луиш. Готов заплатить за ускорение, — Хуан пытливо уставился на моряка.

— А сколько вы сможете? Это всегда можно обсудить.

— Два золотых обещаю! Но лодка должна быть готова в любую минуту.

— Не жадничайте, сеньор. При таких условиях цена возрастает вдвое.

— Чёрт с вами! Согласен! Дня два я вам ещё даю, но потом извольте быть готовы, и лодка должна быть на ходу и с припасами.

— Договорились, сеньор. Это меня устраивает. Завтра к ночи я отправлю на лодку матроса. Он постоянно будет там находиться. Так что вы можете и без меня уйти в море. Матрос несколько раз ходил со мной и всё знает.

Хуан отдал задаток в два дублона и удалился, довольный столь лёгкой победой. Это его успокоило и придало уверенности.

Он купил старенькую шпагу, кинжал по руке и пистолет с запасом пороха и пуль. Подновил одежду и стал выглядеть настоящим идальго средней руки.

Китерия встретила его с улыбкой восхищения, заметив кокетливо:

— Со мной ты бы здесь оказался наверху, мой Хуанито. Но… не судьба! Я вынуждена буду вечно оставаться неудачницей и нести свой крест!

— Не так всё плохо, моя Тера! Смотри веселей в будущее. Твой супруг не вечен, а ты ещё молода и привлекательна. Много мужчин будут добиваться занять место дона Жайме, ха!

— Твои слова бы да до Бога! Но ждать придётся долго. Жайме не так хил и вполне проживёт ещё с десяток лет. А что я тогда? Дряхлая старуха? Кому я нужна буду? Ты меня по-настоящему обидел. Хуан. Срочно проси прощения и моли о пощаде, — Китерия с хищным оскалом зубок утащила Хуана в спальню.

На следующий день Хуан едва начал одеваться, как дон Жайме застучал в дверь дома. Это было необычно и заставило поторопиться. Он слышал, как служанка и Китерия что-то говорят у двери. Топот осторожных ног бросил Хуана к окну, но там показалась ухмыляющаяся рожа человека с кинжалом в руке.

Сердце зашлось от страха и безвыходности положения. Он заметался по комнате, слыша, как шаги приближаются к двери.

Единственное, что он успел сделать и придумать — это стать за дверь, когда она откроется и ждать, что его ожидает. Потная ладонь сжимала рукоять шпаги, готовая со звериной яростью защищаться.

Возмущённый голос Китерии что-то говорил. Ему отвечал настойчивый голос супруга, но Хуан слышал и другие звуки. Они говорили о присутствии и кого-то другого. Это наверняка были стражники.

Дверь отворилась, прижав Хуана к стене.

— Видишь, Жайме, никого нет! — взвизгнула женщина, загородив то место, где стоял Хуан.

— Этого не может быть! — послышался голос стражника. — За окном мой человек! — И стражник быстро прошёл к окну посмотреть.

Хуан грубо оттолкнул Китерию. Она упала под ноги второго стражника. Хуан не мог не воспользоваться этим. Быстро пронзил стражника шпагой и бросился к окну, где начальник только оборачивался назад. Его шпага ещё не поднялась для защиты, как Хуан сделал выпад и клинок погрузился в мякоть груди.

Он слышал визг Китерии, бормотание дона Жайме и стоны раненых. Это его не трогало. Голова сторожа за окном показалась на мгновение и исчезла.

Хуан схватил тяжёлое тело стражника и вывалил его за окно. Сам тут же спрыгнул в сад, едва заметив барахтающегося под раненым бородача с кинжалом. Успел перекатиться дальше, увернувшись от неловкого удара кинжалом.

Не раздумывая, Хуан бросился к задней калитке через сад. Сзади топал бородач. Жестокая мысль прорезала мозг Хуана. Он повернулся, когда бородач уже подбегал. Тот остановился, как вкопанный, поняв, что против шпаги ему делать нечего. Раздумывал он недолго. Проворно повернулся и бросился назад. Видимо, хотел получить подмогу или перехватить Хуана с другого боку, вооружившись более основательно.

Прогрохотал выстрел. Стражник словно споткнулся и упал, засучив ногой по молодым побегам куста.

Хуан продолжил бег и скоро оказался у калитки. Он тяжело дышал. Оглядевшись, спрятал пистолет за пояс, шпагу вложил в ножны и только потом вышел на улочку с редкими хижинами.

Прохожих почти не было. Поспешая, Хуан приводил в порядок одежду, спешил успокоить дыхание и сердце. Это удалось не так скоро. Подумал, что стоит забежать в свою ночлежку и захватить мешок, но посчитал это лишним. Наступило время сиесты и самое время с меньшим риском пройти в порт.

Он ощупал одежду. Всё было при нём. Лишь шляпа оказалась потерянной.

Барка стояла на якоре саженях в пятидесяти от причала. Поблизости никого не было. Он отвязал челнок, прыгнул в него и быстро погреб к лодке Луиша.

Когда он догрёб туда, сзади раздались крики. Видимо, кто-то обратил внимание на похищение лодки и поднял вопль.

Матрос спал в тени низкой надстройки на корме, где была крохотная каюта и настил палубы с низким трюмом.

— Эй, соня! — толкнул ногой матроса Хуан. — Вставай! Поднимай парус! Уходим! Да шевелись! Я Хуан де Варес! Слыхал от Луиша? Ну! — рука Хуана легла на рукоять кинжала.

Матрос с испуганными главами тут же стал поднимать рей с косым латинским парусом. Дело было ему не по силам. И Хуан бросился помогать тянуть трос. Они всё же справились с этим делом, закрепили шкот, ветер слегка надул парус, и лодка тронулась вперёд. Хуан взялся за рычаг румпеля.

— Ну-ка берись за шкоты, приятель! Подтяни угол. Теперь брасы! Вот так! Тебя как зовут? Ты ведь знаешь, кто я такой?

Матрос только сейчас стал нормально соображать. Его бледное лицо всё же оставалось искажённым испугом.

— Антонио, сеньор! Я Антонио. Мне о вас говорил дон Луиш. Я знаю!

— Вот и хорошо! Курс на Пернамбуку. Ты хорошо этот путь знаешь?

— Да, сеньор. Хорошо! Я понимаю!

— Будут потом спрашивать — говори, что я силой заставил тебя работать, подчиниться мне под угрозой оружия. Луиш тут не замешан.

Антонио испуганно воззрился на бандита, как он, видимо, считал. А затем спросил неуверенно:

— Сеньор не убьёт меня?

— С чего ты взял, что я могу тебя убить? Я человек мирный. Мне надо уйти из Параибы, и вот я здесь. За мной гнались стражники.

— Тогда вам следует уйти на север, сеньор. За тот мыс. К тому времени вечер настанет.

— Ты так считаешь? Думаешь, могут устроить охоту на меня?

— А как же, сеньор! Тут ведь судья замешан. Стражники… Обязательно.

— Хорошо, Антонио. Согласен. Попить есть что? Глотка пересохла.

При слабом ветре мыс миновали, как и предполагал Антонио, вечером. Ушли немного мористее и уже в темноте повернули на юго-запад, постепенно приближаясь к побережью.

Редкие огоньки Параибы пропали в ночи только перед полуночью.

— Ложись спать, Антонио. Я постою вахту. Мне всё равно не заснуть, — Хуан пристально смотрел на метиса, силясь рассмотреть его лицо. В темноте ничего не увидел и махнул мысленно рукой.

Матрос без возражений ушёл в каютку, где была узкая койка с жёстким тюфяком и одеялом. Море холодило. Лёгкий туман наплывал с востока.

Под утро Хуану стоило немалых усилий, чтобы не заснуть. Лишь на востоке засерело небо, он разбудил Антонио. Тот вскочил мгновенно.

— Хватит спать! Твоё время настало. И не вздумай дурить, парень! Держи правильный курс и разбуди меня, если что заметишь. К полудню обед приготовь. Жрать охота, но сейчас только спать. Гляди, берег рядом. Я в темноте не смог его заметить. И мили не будет.

Метис молча кивнул, ополоснул лицо забортной водой и занял место на румпеле. Лёгкий бриз с берега гнал лодку всё дальше. А на фоне быстро разгорающейся зари неясно вырисовывался далёкий силуэт светлых парусов. Судно шло на север. Хуан с тоской проводил его глазами и скрылся в каютке. Осмотрел дверь, запер её засовом и, уложив оружие поблизости, лёг.

— Сеньор, — заметил метис, приближаясь к Пернамбуку, — я подумал, что вам не следовало бы появляться в городе.

— С чего бы это? Меня никто не знает там. И долго я не собираюсь сидеть в этом городе.

— Вас легко будет найти, сеньор. Испанцев здесь мало и вы будете на виду.

— Так что ты хочешь от меня?

— Лучше зайти в Олинду. Там остановитесь и будете ждать попутного корабля. До Пернамбуку совсем недалеко. За час легко доехать на муле.

Хуан долго думал. Мало что мог сам придумать, и вынужден был признать правоту Антонио.

— Согласен. Тогда ты поможешь мне устроиться, чтоб мне сильно не выделяться. Особенно в таком крохотном селении, как эта Олинда.

— Это легко, сеньор. Я готов. А с лодкой что? И грузом? Дон Луиш не успел всё загрузить, но и то, что есть, хорошо бы продать.

— Ты займёшься этим после того, как я исчезну отсюда, — жёстко приказал Хуан и многозначительно глянул на метиса.

— Это может случиться не очень скоро, сеньор, — ответил Антонио в замешательстве. — Так и товар весь пропадёт.

— А где уверенность, что ты не приведёшь стражников? Я не хочу рисковать так, приятель. Потерпишь немного. Здесь попробуй сбыть товар.

Антонио недовольно нахмурился, просить больше не стал.

Олинда оказалась селением раза в два меньше Параибы и затеряться тут возможности не было. И Хуан заподозрил Антонио в предательстве.

В бухту вошли в сумерках, Хуан настоял на этом.

— Я отведу вас в один дом, сеньор. Там вы будете жить пока.

Хуану ничего не оставалось, как принять это. С неудовольствием ощутил полную зависимость от этого метиса. А что он замыслил? Можно ожидать всего. Внутри Хуан чувствовал жгут нервов, сжавшихся в крепкий кулак, готовый в любой момент ударить.

Внутренний голос показывал, что так долго продолжаться не может. И Хуан заволновался, испугался. Пришлось призвать себя к спокойствию, поразмыслить Скоро понял, что можно сделать. И сразу настроение улучшилось.

Почти на окраине селения они поселились в хижине такого же метиса, как и Антонио. Звали его Элой Беспалый. Пальцев на его правой руке было только два: большой и мизинец.

— Спать будем в сарайчике, сеньор. Не возражаете? — Антонио извиняюще смотрел на Хуана.

— Это даже лучше. Меньше духоты и вшей с блохами. Этот Элой надёжный человек?

— Вполне, сеньор. Особенно после серебра.

— Согласен. Вот возьми и передай ему, — Хуан протянул. серебряную монету. Пусть хоть чем-нибудь покормит на ночь.

— Само собой, сеньор, — бодро ответил Антонио и удалился в хибарку Элоя.

При свете фонаря, основательно подкрепившись, Хуан проговорил будто безразлично, но достаточно решительно:

— Ты, Антонио, не возражаешь, коль я тебе помогу заснуть покрепче? Это на много укрепит тебя для завтрашнего дела.

Метис с недоумением уставился на Хуана:

— Я и сам крепко сплю, сеньор. Мне не нужна тут никакая помощь.

— Тут нет ничего страшного, парень. Я же лекарь, ты знаешь? Ты только не сопротивляйся. И сны у тебя будут отменными. Уверяю. Согласен?

— Если это не страшно, то… сеньор… пусть будет по-вашему. Только никак не пойму, зачем это вам надо. Ну да что ж, ваша воля.

Антонио долго не поддавался. Хуан понимал, что тот нервничает, сопротивляется, и это было понятно. И всё же Антонио подчинился внушению и заснул.

Хуан долго выспрашивал его про тайные думы и одно лишь узнал, что он лелеет надежду на женитьбу на какой-то Фаустине, отец которой требует денег, которых у него слишком мало. И это омрачает ему жизнь. Ничего дурного выведать больше не удалось. Антонио только боялся и больше ничего.

— Вот и всё, Антонио! — воскликнул Хуан, пробудив метиса. — Ничего страшного с тобой не произошло. Я даже готов помочь тебе с женитьбой, — Хуан загадочно усмехнулся.

— Какой женитьбой, сеньор?

— Да ладно тебе, приятель! Не пытайся меня дурить. Сам знаешь, как приворожила тебя Фаустина. Разве не так?

Антонио сильно испугался и молча смотрел на Хуана широко раскрытыми глазами. Потом пробормотал тихо:

— Откуда вы это узнали, сеньор? Я вам не говорил этого.

— Успокойся! Это не так важно. Зато важно то, что я могу ссудить тебя парой золотых, если ты поможешь мне найти судно на север. Желательно до острова Тринидад. Или ещё дальше, до Пуэрто-Рико или в тот район.

— Я ничего не знаю об этих островах, сеньор. Но постараюсь запомнить и готов помочь вам, сеньор! Только говорите мне, что делать.

— Вот и хорошо, парень. Тебе сколько лет?

— Двадцать семь, сеньор, — покорно ответил Антонио.

— Ты даже старше меня! Так что старайся, и я тебе помогу.

Уже на следующий день Антонио отправился в Пернамбуку. Вернулся только перед полуднем следующего дня.

— Что-нибудь разузнал? — встретил того Хуан.

— Всё узнал, сеньор! Да что толку? Судна нет и никто не знает когда будет. Надо ждать. Зато часть товара сбыл. И то хорошо. Дон Луиш будет доволен. Я и так боюсь, что он меня прогонит.

— Ты ни в чём не виноват, — успокоил Хуан метиса. — Что ж, будем ждать. В городе спокойно? Про меня нет разговоров?

— Откуда, сеньор? Ещё ни одно судно не пришло из Параибы. А берегом мало кто ездит, да и долго это.

— Ты поговори с Элоем. Пусть распространит слух, что в селении появился хороший лекарь. Это принесёт нам дополнительный приработок. Часть будет ваша.

— А вы и на самом деле лекарь?

— Лекарь, лекарь! И не забудь о части моего гонорара! То есть денег на лечение. А они тебе очень нужны, не так ли? — Хуанпонимающе улыбнулся.

Прошло ещё дня три. Элой поведал Хуану, что он может посетить одного сеньора из небогатой семьи.

— Он может заплатить? — спросил Хуан.

— Может, может, сеньор! Не очень много, но может. Идёмте, я вас отведу.

Дом сеньора Пириша был довольно обширным. Несколько комнаток и куча детворы от года до десяти, ссорились и чего-то требовали.

Жена дона Пириша встретила Хуана с озабоченным видом, но с надеждой смотрела на нового лекаря.

— Сеньор, мне говорили, что вы можете помочь мужу. Посмотрите, что с ним!

— Где ваш больной, сеньора?

Сеньор Пириш лежал на постели в поту, глаза лихорадочно уставились в потолок. Лицо бледное, заросшее щетиной. Он был лет сорока и выглядел вполне прилично.

Хуан принялся считать пульс, осматривать глаза, язык, горло, попросил немного мочи, понюхал её несколько раз, посмотрел на свет. Повернул на живот. Ощупав и простучав спину, Хуан выпрямился.

— По всем признакам у вашего мужа, сеньора, почечная болезнь. Я назначу лекарства, но их у меня нет. Срочно нужно их добыть. Говорите, что от почек.

— Сеньор, он поправится?

— Обязательно, сеньора. Но очень строго надо себя содержать. Ничего солёного, острого. Ничего жареного. Только варёное, и всё, что выводит чужеродные тела. Глядите, — и он показал небольшой осадок на дне стакана. — В моче песок, и он создаёт сильную боль. Его надо извлечь. Те настои, что я вам назначил, должны помочь. Но не сразу. Больше фруктов и овощей. Выжимайте свежий сок и давайте.

Хуан перечислил те травы, которые могут помочь.

— Поспешите, сеньора. Ваш муж сильно страдает. Очень сильные боли. И не обязательно лежать. Пусть ходит. Ток крови способствует излечению.

Серебряный реал лёг на ладонь Хуана. Он пообещал завтра навестить больного и удалился с Элоем.

Метис с удивлением поглядывал на Хуана.

— Вот тебе серебро. Разменяй его. Половину возьми себе с Антонио. Остальное отдашь мне. Я сейчас почти без средств.

— Сеньор очень щедр! Спасибо! Да будет с вами благоволение Девы Марии!

— И дальше так будет, коль найдёшь мне пациентов. Здесь ещё есть лекарь?

— Имеется, сеньор. Боюсь, что у вас могут случиться неприятности.

— Понятно, — в раздумье протянул Хуан. — Не очень беспокойся, Элой. Это уже моя забота. Ты ищи больных.

Больных было мало, но за неделю Хуан заработал два с половиной реала.

— Ничего! — бодро заявлял Хуан. — На прокорм хватит, остальное появится.

И всё же весть о молодом лекаре распространилась, и его стали приглашать всё чаще. И заработок прибавился, и авторитет повысился.

— Сеньор, сеньор! — Элой вбежал во двор с озабоченным видом. — К вам идёт наш старый лекарь. Он очень зол!

Неприятное чувство кольнуло Хуана. Очень не хотелось разбираться с этим делом, но деваться было некуда. Лекарь уже входил во двор, и Хуан сделал видимость радушия.

— О! Коллега! Наконец-то я вас увидел! Проходите! Здравствуйте!

— Вы ничтожный человек, сударь! — с места в карьер бросился вошедший.

Это был довольно пожилой человек с седой бородкой и необычно чёрными усами, свисающими вниз. Он был полноват, суетлив и сильно разгневан.

— Вы ещё смеете улыбаться! Вторглись в чужие владения и рады? Я не оставлю этого, и вы получите за захват моей территории!

— Вы её откупили, сеньор? За сколько?

Лекарь непонимающе уставился на Хуана.

— Что вы такое говорите, сударь? Какой откуп?

— Значит, вы ничего не платили в казну городского Совета? О чём тогда спор и ваши претензии ко мне?

— Я первый здесь начал работать, сударь! Этот посёлок по праву первого принадлежит мне! Я требую немедленно прекратить вашу незаконную практику убраться из посёлка! Я…

Лекарь не успел закончить, как замолчал, увиден направленное на него жало острого кинжала. Глаза лекаря полезли на лоб, губы задрожали, и он едва слышно пробормотал, заикаясь:

— Что? Что вы хотите делать, сударь?

— Хочу, чтобы вы, сеньор убрались отсюда и больше не надоедали мне своими домогательствами. Кстати, могу успокоить вас. Я не долго намерен портить вашу кровь. Я сам стремлюсь как можно скорее убраться из вашего городка. Немного уже осталось вам потерпеть, сеньор. И не вздумайте творить мне козни. Я не шучу, сеньор лекарь. Прощайте и постарайтесь не попадаться мне больше на глаза.

Сеньор лекарь заторопился. Не попрощавшись, он засеменил к калитке.

— Как вы его, сеньор! — восхищённо молвил Элой. — Кто бы мог подумать!

— Я ведь обещал тебе это, — усмехнулся Хуан, но внутри он не был так весел и оптимистичен. Тревога закралась ему в душу.

Через день появился Антонио. Его глаза говорили о чём-то важном.

— Ну говори! — вопросительно глянул на метиса Хуан. — Вижу. что есть новости. Не тяни, Антонио.

— Дон Хуан, в порт вошло судно. Говорят, что скоро пойдёт назад. Только разгрузится, загрузится грузами и провиантом.

— Куда пойдёт-то? — Хуан заволновался.

— На север, сеньор. Это точно. Мне больше ничего не удалось узнать. Вы теперь сами должны пойти туда и разузнать. Вам это будет сделать легче.

— Отлично! Завтра же и отправимся. Ты сможешь? Товар весь распродал?

— Весь, сеньор! Да вот боюсь за деньги. Как их сохранить? Не дай Бог украдут! Как отчитаюсь перед хозяином?

— А Элой? Он что, не очень надёжный? Не сможет сохранить? Сколько там?

Метис мялся, явно не желая говорить на эту тему.

— Зарой в укромном месте до отъезда. Это самое лучшее, что могу посоветовать. А что может быть лучше? И вот возьми для дона Луиша обещанные два дуката золотом. И тебе два. Можешь считать себя богатым, — Хуан ободряюще улыбнулся, хлопнув метиса по спине.

— Спасибо, дон Хуан! Всё же дон Луиш был прав. Он говорил, что с вами можно работать, не опасаясь обмана. Большое спасибо, сеньор!

— Постарайся не обмануть дона Луиша. В будущем это тебе воздастся.

Антонио улыбнулся и согласно закивал головой.

Пернамбуку действительно был большим городом. Меньше чем Сан-Хуан, но для колонии очень даже большой.

— Пройдём поближе к судну, — молвил Хуан, рассматривая большой четырёхмачтовик, стоящий у стенки причала. — Хочу хорошенько рассмотреть его.

Хуан направил лодку впритык к борту. Метис по приказу повернул парус, он заполоскал, лодка сильно сбавила ход.

Через борт свесился кто-то из команды, прокричал с насмешкой:

— Эй, на корыте! Чего стали? Пристань рядом!

— Капитан или помощники есть на борту? — поднял голову Хуан.

— Какого дьявола? Зачем они тебе? Говори мне.

— А ты кто будешь? Главный куда пошлют?

— Поговори мне! Смотри, как бы помои не вылил тебе на голову! Проваливай и побыстрей! Пока я добрый…

— Хорошо. Скажи только, долго на приколе будешь стоять? Когда паруса растянешь?

— Тебе-то что? Это капитан знает.

— Мне на острова надо бы попасть. Может, подскажешь, а?

— Что за острова, парень? Островов много.

— Не ближе Тринидада! Но лучше дальше.

— Хрен его знает, приятель! Надо капитана спрашивать. А он в городе. И помощников нет. Я тут главный пока. Боцман Морайс, запомни.

— Постараюсь, сеньор Морайс! Спасибо за сведения! Ещё встретимся. Испанцы есть на борту?

— Куда от них денешься? Трое имеются. Приходи с деньжатами, и я тебя познакомлю! Смотри не опоздай! Пока, приятель! — боцман махнул рукой уже не так агрессивно.

Глава 12

Город скоро пропал в густой сетке дождя. И всё же Хуан не смог не посмотреть последний раз на берег, где он пробыл почти три недели, перебиваясь случайными заработками, едва хватавшими на пропитание.

Капитан судна долго не хотел даже разговаривать с Хуаном. А его заверения в искусстве врачевания поднимал на смех. И теперь Хуан вспоминал, как дон Амадео Жасинту издевался, говоря:

— Милостивый государь, в ваши годы быть лекарем, всё равно, что мулу научиться читать, ха-ха! Платите десять дукатов и занимайте койку в общей каюте. На большее можете не рассчитывать!

Платить столько денег не хотелось. Это почти всё, что у него осталось, а впереди могут быть большие траты. А заработал он за это время около одного дуката в его исчислении.

Наконец Хуан решил пойти на подлог или попытаться устранить врача судна, который часто навещал местную таверну и упивался до чёртиков. За несколько монеток один приличного вида идальго без гроша в кармане, согласился ему помочь.

За неделю, подсыпая в вино определённое зелье, довёл лекаря до положения калеки. Тот уже не мог даже встать и пройти десяток шагов. И поведение у него стало таким, что сам капитан за пять дней до ухода судна, выгнал его.

Хуан не замедлил вновь явиться к капитану. Он и раньше раза три в неделю наведывался к нему и изрядно надоел своей настойчивостью.

— Сеньор капитан, дон Амадео, ну хоть матросом вы можете меня взять на судно? Ну нет у меня таких денег и в помине!

— Пошёл вон! Не докучай мне, сопляк! — это были обычные слова капитана и Хуан уже знал, что за этим последует. Вызванный матрос должен был грубо и нахально выдворить его за пределы судна.

И вот сейчас Хуан с волнением появился перед взбешённым капитаном. Он тут же крикнул матроса с вахты. Хуан же вновь, в который раз стал проситься на корабль хоть кем угодно.

Матрос появился в дверях каюты и с удовольствием ожидал распоряжения пинками выдворить непрошенного гостя вон.

И вдруг капитан спросил, грозно глянув на Хуана:

— Чем докажешь, что ты что-то смыслишь в лекарском деле, сопляк?

— Ну можете проверить, сеньор капитан. У вас ведь должны быть какие-то больные. Пустите меня к такому, и я попробую ему помочь.

— Чёрт его знает, есть на борту больные? Я принимаю только здоровых. Не хватает мне, чтобы я набрал дохлых матросов! Они и так в пути околевают! — И, обернувшись к матросу, приказал: — Зови сюда боцмана. Немедленно, а то этот дохляк мне всю душу вывернет! Мигом!

Матрос недовольно шмыгнул в дверь и скоро появился Морайс и бросил на Хуана злой взгляд.

— Скажи, Морайс, в команде есть больные?

— Никак нет, сеньор! Вы же сами наказали ничего такого не брать.

— Видал! — повернул голову капитан к Хуану. — Нет больных. Иди себе и не досаждай больше мне.

— Сеньор капитан, — послышался голос боцмана, — Дон Бастиан сегодня сломал руку. Споткнулся о бухту и вот… Не успел доложить.

— Что, этот дон Бастиан не смог ко мне явиться и доложить? Подумаешь, ручку сломал! Где он?

— В каюте, сеньор капитан. Сильно болит, говорит. Опухла.

— Карамба! Будь он проклят, этот растяпа! Бери этого слизняка и пусть сделает что-нибудь. Скоро снимаемся с якоря, а этот растяпа работать не может? Чёрт знает что! Иди же!

Хуан юркнул в дверь, обернулся к боцману.

— Где его каюта, боцман? Поспешим. Больной мучается.

— Успеется. Тут рядом.

— А кто этот Бастиан? — спросил Хуан без особого интереса.

— Третий помощник. Новый человек на борту. По знакомству устроили, — в голосе звучало презрение и непочтительность. — Ничего не знает. Как мы в мере с таким помощником выйдем?

— Научится. Не все мы родились со знаниями. Всё приходит постепенно.

Договорить они не успели. Каюта была близко. На койке сидел в одних штанах довольно молодой человек, бледный и с жалкими глазами страдальца. Он безнадёжно поднял голову и посмотрел на вошедших. Глаза просили помощи и заботы.

— Вот, сеньор, привёл вам человека. Капитан велел. Он вас посмотрит.

Бастиан баюкал руку, держа её другой, боясь шевельнуться. С надеждой посмотрел на Хуана. Тот скромно улыбнулся, заметив:

— Надеюсь стать вашим новым лекарем, сеньор. Ну-ка давайте посмотрим, что с вашей рукой. Только не дёргаться, — тут же предупредил Хуан. — Знаю, будет больно, но это неизбежно. Мужайтесь. Без этого не обойтись.

Помощник с трудом оторвал держащую руку от больной. Хуан, невзирая на стоны и кряхтения Бастиана, определил перелом.

— Ничего страшного, сеньор, — бодро заметил Хуан. — Сломана только одна кость, и та не основная. Через две недельки заживёт, как на собаке. Наложим повязку, и можете до завтра отдыхать. Капитан и так вами недоволен.

— А ты на самом деле лекарь? Что-то уж слишком молод.

— Посмотрите, сеньор. Я не стану вам врать, — обернувшись к боцману, попросил: — Мне надо две тонких досочки и полотна побольше. Гипс у вас на борту есть?

— Досочки я организую, а с гипсом ничем помочь не могу. Ждите, я постараюсь быстро. Только плотника найду.

— Зачем гипс? — со страдальческим видом спросил помощник.

— Чтобы кость не двигалась и хорошо срослась. Иначе будет всю жизнь болеть и двигаться. Или срастётся неровно, или будете калекой.

— Так как же теперь быть? — в глазах появился ужас.

— Могу заменить гипс глиной. Если не мочить и быть осторожным, то и с глиной всё получится хорошо.

Хуан вышел за дверь и поманил матроса.

— Нужно немедленно добыть глины. Небольшое ведро. И воды немного. Помощника лечу. Быстро! — и толкнул оторопевшего матроса в грудь, торопя его.

Глину и досочки всё же принесли. И Хуан принялся мастерить лубок. Через полчаса неторопливой работы, во время которой помощник не раз орал от боли, дело закончилось. Усталый и обессиленный Бастиан лежал на койке и тихонечко постанывал.

— Сутки будет болеть, сеньор. Я постараюсь приготовить болеутоляющий настой, это облегчит боль. Только не шевелите рукой. Я её хорошо подвязал к боку и шее. Можно ходить, но лучше до утра не вставать. Завтра я вас навещу. Выздоравливайте и будьте терпеливы.

Хуан в сопровождении боцмана зашли в каюту капитана. Тот расхаживал по каюте в паршивом настроении и злобно глянул на вошедших.

— Ну? Что там с этим юнцом? — он глядел больше на боцмана, но тот пожал плечами, указал на Хуана.

— Вот, сеньор, у него спрашивайте. Мне кажется, что лекарь хорошо всё с нашим помощником сделал.

Капитан глянул на Хуана.

— Уже завтра ваш помощник сможет приступить к работе, сеньор капитан. Перелом простой, сломана только одна кость без нарушений положения. Я хорошо всё проделал. Правда, гипса не было, но обошёлся глиной.

— Глиной? А это зачем? Что за ерунда? Господи, прости мою душу грешную!

— Рука должна быть в неподвижном положении, а гипс этому способствует, сеньор капитан. Полагаю, что вам это не принесёт неудобств. Ко времени отхода ваш помощник полностью сможет выполнять свои обязанности.

Хуан вопросительно и просительно смотрел на капитана. Тот в нерешительности переводил взгляд с Хуана на боцмана. Последний пожимал плечами и согласно гмыкал и покачивал головой.

— Ну, дохлая курица! Добился всё же! Завтра приходи с вещами. Беру!

И только сейчас Хуану стало ясно, что он едет домой. Путь долгий, но это путь домой! На душе было легко, свободно и даже нетерпение не очень докучало своими порывами.

Боцман Морайс, проходя мимо, улыбался беззлобно, часто подшучивал:

— Сеньор лекарь доволен! А я не очень. Мечтал посмотреть, как ты побегал бы у меня по реям, ха!

— Попадёшь ко мне, так я что-нибудь подобное с тобой сотворю, — тоже с улыбкой отвечал Хуан.

— Не дождёшься, сеньор лекарь, — хохотнул боцман довольный дружеской перепалкой. — Я столько морей пересёк, что ничего не боюсь.

— Посмотрим! Я терпеливый и дождусь своего часа! Берегись, Морайс!

— Последую твоему совету, сеньор.

Хуана радовали отношения с этим грубым, просоленным морским волком. В свои под пятьдесят, боцман ещё создавал впечатление бодрого, энергичного моряка с редкими приступами детства. И это последнее иногда прорывалось в разговорах с Хуаном.

Вспомнив ещё раз боцмана, Хуан улыбнулся. У них установились отношения лёгкой дружбы с примесью шутливого пренебрежения друг к другу. Один по причине опытности и возраста, другой бравировал пылкой молодостью и грамотностью. И оба были довольны.

Зато капитан так и не оставил своего злобно-насмешливого отношения к Хуану и редко позволял тому садиться за офицерский стол. А позволив, постоянно насмехался и ядовито шутил.

Хуан делал вид, что принимает его шутки, но внутри росло отчуждение и даже что-то, похожее на злобу.

И всё же чувство удовлетворения не покидало Хуана. Ещё у него произошло сближение с третьим помощником капитана Бастианом. Рука того быстро заживала. Хуан поил его раствором того вещества под названием мумиё. Оно ещё немного сохранилось в кармане, и лекарь счёл необходимым пожертвовать им ради скорейшего выздоровления.

Этот Бастиан ещё больше страдал от нападок капитана. К тому же его дворянская спесь и гордость была уязвлена.

— Да брось ты обращать на этого старика внимание! — уговаривал помощника Хуан. — Он без этого просто не может. Такой характер и привычка.

— Сколько же можно издеваться? — не унимался помощник. — Я уже ненавижу его! А до окончания рейса так далеко, что боюсь не выдержать. Он меня доконает!

— Если сам поможешь, — усмехнулся Хуан.

В который раз Хуан уже пересёк экватор. Это событие как-то сильно взбодрило его. Казалось, что он уже в знакомых водах и дом близок. Знал, что это совсем не так, но тешил себя мечтами и надеждой.

По мере приближения к островам Хуан всё сильнее чувствовал беспокойство. Его волновала мысль — как покинуть судно в нужном месте? Капитан уже подал ему пример пренебрежения к чужим желаниям и надеждам. Хуан был уверен, что ни о каком заходе на любой из островов не может быть и речи. Скоро он изменит курс, и судно уйдёт на северо-восток к берегам Европы. Тогда прощай надежды на скорое возвращение!

Прошли устье Амазонки. Сюда заходили для пополнения запаса пресной воды и наловить обильной здесь рыбы. А после устья одной из великих рек Ориноко судно уходит в открытый океан.

Посоветоваться Хуан не мог. Для этого друзей не находилось. И голова у него постоянно была занята возможностью покинуть корабль, как можно ближе к земле. Забот при этом возникало так много, что он терялся и злился.

Наконец он принял решение. Долго обдумывал, взвешивал и всё же решил рисковать. План заключался в краже шлюпки и тайном бегстве с корабля тут же после Ориноко. Это хорошо, что капитан с пилотом выбрали именно этот курс.

Хуан потихоньку стал откладывать сухари и сушёную рыбу, прятать её у себя в каюте. За неделю удалось добыть малый бочонок для воды. Завёл знакомство с суперкарго, и тот за дополнительную выпивку подкидывал Хуану сухарей и парусину якобы для нужд лечения.

Так за три недели Хуан у плотника раздобыл шест в десять футов длины, у парусного мастера добыл старых верёвок и блоков. Всё это он прятал то в каюте, то в шлюпке, которую собирался спустить. Вот только одному это будет невозможно, и он стал искать сообщника.

Неожиданно удалось узнать, что один из испанцев по имени Хорхе горит желанием уйти с корабля и вернуться на острова, как и Хуан.

— Только мне надо на Кубу, сеньор. Там у меня женщина и я хотел бы вернуться к ней. Обещала деньги и приличную жизнь, — Хорхе высказал Хуану после нескольких дней знакомства.

— Как же ты хотел бы это осуществить? Из Португалии надо в Испанию перебраться. Иначе почти невозможно найти корабль в Новый Свет.

— В том-то и дело, сеньор. Голова раскалывается от дум про это.

Наконец Хуан решился.

— Мне тоже необходимо покинуть судно, Хорхе. Вдвоём это сделать легче.

Хорхе с подозрением и недоверием посмотрел на лекаря.

— Что это значит, сеньор? Вы меня разыгрываете?

— Ничуть. Предлагаю совместные действия. Сказал же, что вдвоём нам будет легче. У меня даже есть план и кое-какие приготовления. Нужен напарник. Если согласен, то это нужно проделать в ближайшее время, пока судно не ушло от материка в океан. А это случится уже скоро. Бастиан уже говорил мне об этом. Завтра или чуть позже на траверзе будет устье Ориноко. Сразу после этого судно уходит на другой курс. Значит, только в это время мы сможем покинуть борт корабля.

— Опасное это дело, сеньор! Застукают!

— В нашей жизни всё опасно, Хорхе! Решайся! Я всё уже продумал. Я и один бы ушёл, да шлюпку спустить на воду не смог бы. С тобой смогу. Ну?

После долгого колебания, Хорхе всё же согласился.

— А как избежать свидетелей, сеньор? Нас обязательно увидят.

— Я уже придумал. Это моя забота. Ты только будь готов работать. И с провиантом подумай, как устроить, чтобы с голоду не подохнуть. И вода. Вот какие заботы у нас самые главные. Многое я уже приготовил.

Им везло. Прошли почти полностью устье Ориноко. Впереди был остров Тринидад. Судно легло в дрейф в ожидании утра. Шёл дождь. Мелкий, нудный, почти без ветра. Вахта состояла из помощника и пяти матросов. И те прятались от дождя под навесом, устроенном у дверей юта.

Хуан уже договорился с Хорхе и тот ждал следующего приказа. С горячим баком он появился на палубе.

— Эй, где вы? — позвал он матросов. — Хлебните горячего настоя с вином. Это согреет вас. Дон Клаудио уже испил. Похвалил.

Матросы тут же откликнулись на зов.

— Здорово наш лекарь придумал! — крякнул от удовольствия один матрос. — Маловато только!

— Вот уж точно ты брякнул, рыбья требуха! — усмехнулся второй.

— Нет бы сказать спасибо доброму лекарю, — заметил хмуро пожилой матрос. — Конечно, здорово придумано. Такого я не припоминаю прежде. Спасибо, сеньор.

Помощник Клаудио уже зевал, едва сдерживая наваливающийся на него сон.

— Что это с вами, сеньор? — спросил Хуан, войдя на полуют. — На вот хлебни, — повернулся он к рулевому. — Я подержу руль.

— Спасибо, сеньор, — отозвался матрос. — Я уж думал обидеться на вас. Вы уж простите меня, сеньор лекарь.

— Ты смотри зорче, приятель. Земля ведь близка?

— Не дальше двух легуа, сеньор. Прямо на запад. Проклятый дождь! Могли бы уже выйти восточнее острова.

— Ничего! Завтра при свете сподручнее и не так опасно. Слышал, что эти воды достаточно опасны.

— Начальству виднее, сеньор. Хоть бы скорее смена, спать жутко охота. И сеньор помощник что-то завалился к бизань-мачте. Ему хорошо!

Хуан неспешно спустился на шканцы. Хорхе уже стоял в темноте, ожидая приказа Хуана. Тот подошёл и тихо молвил:

— Готово! Рулевой едва держится, но уже не соображает. Держи оружие помощника. Если кто выйдет, не мешкай. Нам терять нечего. Спускаем шлюпку!

Они споро работали талями. Скрип блоков пугал их, казалось, что это пушечные выстрелы. И всё же шлюпка уже закачалась с левого борта.

— Беги в мою каюту принести бочонок и всё, что там осталось, — торопливо, проговорил Хуан. — Я приготовлю весла. Не задерживайся!

Хорхе недоверчиво поколебался, потом оросился к каютке Хуана.

— Бросай бочонок! Он пустой! Прыгай сам! Что-то ты замешкался, — Хуан в волнении готов был перейти на крик.

Хорхе опрометью спустился в шлюпку, и Хуан оттолкнулся свободным веслом.

— Гребём! Поскорее оторваться от судна! Дождь нас скоро укроет!

Они вдвоём мощно гребли, постоянно глядя на чернеющий корпус судна и огни, постепенно тускнеющие.

Вдруг до них донёсся сильно приглушенный крик. Похоже, капитан вышел посмотреть погоду и вахту.

— Хорхе! Быстрей! Нас ещё можно заметить! — Хуан прибавил усилий, шлюпка вильнула, выровнялась и пошла дальше.

— Всё, сеньор! Нас никто не сможет заметить. Судно уже не видно, только огни. Да и те плохо. Дождь.

— Как бы погоню не пустил капитан, — бросил Хуан, продолжая грести.

— Пока на борту разберутся, мы должны быть уже далеко, сеньор.

— Хватит сеньоров, Хорхе! Мы тут равные друг другу. Зови по имени. Так удобнее и проще. Ты греби, а я постараюсь воду собрать. А то днём мы окочуримся без неё.

Хуан зачерпнул воды за бортом. Она была чуть солоноватая, и он стал черпать её и лить в отверстие бочонка.

Закончив эту работу, Хуан порылся на корме, достал калебасу с вином.

— Отдохни, Хорхе и хлебни малость. Для бодрости, — и протянул калебасу.

— Вы, сеньор, наверное, долго готовили этот побег. Много успели запасти.

— А как ты думал! Пришлось поработать. У меня и сухари, и маис есть. С ними не пропадём. Лишь бы не очень долго были в море одни. Тогда крышка!

Хорхе перекрестился и прошептал в страхе:

— Боже! Сохрани и помилуй! Хуан, на сколько дней нам хватит еды?

— Дня не четыре, думаю, хватит. Как есть будем.

— Я слыхал, что здесь рыба хорошо идёт. Вот бы крючки были!

— Есть и крючок. Утром займёмся и этим делом. А пока давай грести. До утра необходимо исчезнуть из поля зрения корабля.

— А куда мы плывём? — с беспокойством опросил Хорхе. — Небо в тучах, звёзд не видать. Как бы к судну не подойти.

— Вот это на самом деле трудная задача, — согласился Хуан. — Компаса нет, а без него невозможно в темноте определить свой путь. Однако огней корабля уже не видно.

— Лучше не торопиться и подождать рассвета, Хуан. На рассвете нас вряд ли заметят, а мы их увидим быстрее. Тогда и пустимся в нужном направлении.

— Хорошо, Хорхе. Отдыхай. Поспи, если сможешь под дождём, а я займусь парусом и мачтой. Мы это должны устроить побыстрее. На вёслах далеко не уйдёшь. Ложись, ложись!

Хорхе не стал спорить.

Хуан же вытащил шест и примерил его к банке. Обломком пилы выпилил кусок, приладил шест. Подходил. Теперь надо закрепить тросами. Это он отложил до утра и разложил рей и обрезки парусины. Здесь можно было прикрепить к рею эти образки, благо тонкие бечёвки он предусмотрительно захватил.

Часа два ушло на всю работу, и он оглядел чёрное море. Где-то далеко появилась неясная полоска, слабо очерчивающая горизонт. То был восток.

Хуан заторопился сесть за вёсла и погрёб в обратную сторону. Хорхе ещё спал, укрывшись мокрой парусиной. Дождь едва моросил.

Заря быстро разгоралась. Хуан жадно шарил глазами по морю, выискивая корпус корабля. Он зачернел милях в двух на полосе зари и чётко виднелся в проясняющемся воздухе.

Хуан толкнул Хорхе ногой, прокричав негромко:

— Вставая, матрос! Работа ждёт! Гляди, где наше судно! Слава Богу, мы к нему под корму не зашли!

Хорхе в полусне, закоченев от сырости и холода, ёжился и с неохотой смотрел на судно. Наконец немного размялся, потянулся и взялся за вёсла.

— Нас могут заметить? — спросил неуверенно.

— Очень сомневаюсь. Ничего у них не получится. Тучи достаточно низкие и что-то вроде лёгкого тумана. Работай спокойно! Земля у нас по курсу! Гляди! — Хуан обернулся, указывая головой на запад.

Там тёмной полосой тянулся берег. Он пропадал дальше на севере и можно предполагать, что это остров, Хуан знал, что тут островов множество.

Вскоре судно оделось парусами. Это было хорошо заметно. Через полчаса, когда солнце уже осветило всё море, проглядывая в разрывах туч, корабль удалился далеко, и лишь едва светлое пятно можно было заметить на горизонте.

— Вот повезло, Хуан! — довольно воскликнул Хорхе. — Не пора ли порыбачить?

— В самый раз, — Хуан раскопал ворох вещей и протянул матросу крючок и моток тонкого линька. — Займись, а я попробую достать сухарей.

Лодку неторопливо несло течением на северо-восток и приходилось постоянно подгребать, чтобы оставаться вблизи берега.

Рыбалку пришлось прекратить. Добыча оказалась мизерной. Надежды Хорхе не оправдались. Рыбка в фут длиной была плоской и не могла утолить голод двух молодых ртов.

— Ничего, Хуан! В другой раз получится лучше. И эта сойдёт.

— Всё правильно, Хорхе. Давай ладить мачту и парус. Это достаточно длительная работа и её нужно сделать прежде всего. До берега мы и так доплывём. Впереди тоже тянется земля. С легуа не будет.

Только к полудню удалось поставить мачту, закрепить её, растянуть тросами, и поднять маленький, не больше двух квадратных саженей парус. Ветер задувал от юго-востока, и он отлично тащил шлюпку вдоль далёкой полосы земли.

— Видать, Хуан, ты неплохой моряк, хорошо всё делаешь. Иного плавал?

— Приходилось, — коротко отозвался Хуан.

— А как мы сможем на такой шлюпке выбраться? Удастся ли это нам? В таких местах, как эти, слишком легко пропасть.

— Всё так. Хорхе. Потому нам необходимо очень продуманно действовать. Без риска, без необдуманных решений и действий.

— Да мы просто с голоду подохнем, прежде чем выйдем к своим!

— Вот ты уже наполовину помер! Глупо расстраиваться, тем более в самом начале пути. Держись, и мы выберемся! Борись с сомнениями и страхом. Загони это в глубину души и терпи! И хватит ныть! Принимайся за рыбалку. Это сейчас самое главное для нас. К вечеру следует выбраться на один из островов. Их тут прорва!

Хорхе сжал губы. Он долго раздумывал, пока Хуан подправлял парус, направляя шлюпку по косой к темневшей полосе земли.

До вечера Хорхе поймал две рыбки, обе чуть больше утрешней.

— И то дело! — ободрял того Хуан, понимая, что у того трудный период.

Перед заходом выбрались на топкий берег, заросший манграми. Был отлив, и Хуан поспешил собрать разную живность, разбегавшуюся по укрытиям в ожидании прилива.

— На ужин есть еда! Добавим по полсухаря и будем вполне сыты! И пора выбираться с этого гнилого места, Хорхе. Скоро вода начнёт прибывать. А до сухого места нам не добраться. Собери-ка дров побольше.

Хуан руками выгреб со дна целую горку грязи, разровнял на дне и положил несколько толстых суков на это сооружение.

— Хватит! Садись на вёсла, Хорхе. Вода пошла и темень густая. Как бы не застрять среди этих корней.

Шлюпка с трудом вышла из зарослей. На открытой воде Хуан бросил якорный камень с суком, захваченным раньше, проходя каменную гряду с бурунами.

Сварив мелких прыгунов и крабов, путники поужинали. Усталость сморила их. Хуан успел только настроить себя на просыпание часа через три-четыре. Это не сработало в полной мере. Он открыл глаза уже на рассвете, проспав почти всю ночь.

— Чёрт! Это никуда не годится! Расслабился совсем! Эй, Хорхе! Поднимайся, лентяй! Солнце скоро взойдёт! В дорогу пора собираться!

Хорхе вскочил, словно на пружинах. Был смущён и раздосадован. Хуан уже беззаботно проговорил:

— Хорошо же мы поспали: это за бессонную ночь и дождь. Зато отдохнули.

Хорхе не ответил, занявшись парусом и умыванием. Подправив ход шлюпки, путешественники принялись за еду.

— Что-то мне не очень нравится наше путешествие, — заметил Хорхе.

— Согласен, друг. Сегодня мы по-настоящему отправимся на поиски жилья. Времени у нас осталось мало. Хочу достичь Тринидада. Мне говорили, что на этом острове имеются испанские поселения и можно ожидать попутного корабля на острова.

— Ты знаешь туда дорогу?

— А как же! Недаром я дружил с Бастианом. Он мне карты показывал, много рассказывал, хотя в этих водах никогда не плавал.

— Откуда тогда ему знать про них?

— У него были лоции, карты, описания берегов и условий плавания.

Хорхе с недоверием смотрел на Хуана.

— Ты что, и читать умеешь?

— Немного. Давно не пробовал и только последние недели вспомнил. Так что слепыми котятами мы не будем. Сейчас курс на северо-восток. Желательно от берега далеко не удаляться. Может пригодиться ещё. Помнится, береговая линия тянется именно в этом направлении. И воды всегда можно набирать в рукавах реки.

— Хорошо бы на острове поохотиться, — мечтательно проговорил Хорхе. — Уж очень свежего мяса охота. Давно не ел.

— А я вполне могу обходиться без мяса. Привык за год в Индии. И ничего!

— Чудной ты, Хуан. Мне так и кажется, что ты не испанец.

— Пусть это тебя не тревожит, друг мой Хорхе. Главное, выйти к поселениям испанцев и не попасть в лапы к дикарям. А их тут достаточно.

Скоро шлюпка попала в струю довольно сильного течения. Оно понесло их в нужном направлении, ещё и попутный ветер подгонял.

— С такой скоростью мы за пару дней можем дойти до острова, — изрёк Хуан, с довольным видом оглядывая горизонт. — Узлов пять делаем? — спросил он Хорхе, занятого приготовлением к рыбалке.

— Не меньше, — не отвлекаясь, пробормотал Хорхе. — Есть ли в этих потоках рыба? В этом я уже сильно сомневаюсь, а с твоим питанием мы долго не протянем. Понятно — ты готовил для одного, а тут я…

— Вот и лови, пока есть возможность. Да крючок не потеряй — он у нас единственный.

Хорхе тщательно насаживал вчерашнюю устрицу, разрезав её на три части.

Не прошло и четверти часа, как испанец с восторгом подсёк рыбу больше фута длиной.

— Видал! Это уже похоже на обед!

А к полудню Хуан уже экономно палил костерок на подсохшем иле на дне шлюпки, и запах подгоревшей рыбы приятно щекотал ноздри.

Наступила ночь, и Хуан загодя подошёл ближе к берегу. Светила луна и в её свете было видно на четверть мили.

— Хорхе, ложись спать. Я посижу. Жаль терять такую погоду и луну.

— Спасибо! С удовольствием! Можешь лишний кусок рыбы съесть. Ты этого вполне заслуживаешь! — Хорхе довольно засмеялся.

Ближе к утру Хуан спустил парус, закрепил румпель и, не разбудив Хорхе, устроился на корме поспать.

Ветер почти стих, море спокойно поблёскивало под тусклой луной, и опасаться было нечего. Так он решил, заснув с лёгким сердцем.

Он проснулся на рассвете. Его разбудил шум налетевшего шквала. Лил дождь и видимость сильно сократилась.

— Опять этот проклятый дождь! — вскочил Хорхе. — Ты чего это не разбудил меня? Этак я полностью отвыкну от порядка!

— Хватит болтать! Лучше бери весло и приготовься удержать шлюпку при очередном шквале! Он обязательно последует!

Но прошло полчаса, и о шквале напоминали лишь волны, бороздившие море. Шлюпка набрала воды, и её пришлось быстро вычерпать и насухо промокнуть парусом днище. Земля для костра исчезла вместе с водой. Хуан усмехнулся, проговорив:

— Хорошо, что вчера всю рыбу испекли. А то пришлось бы сырую есть.

— Ещё не пробовал, — признался Хорхе. — Съедобно?

— Если посолить, то вполне приличная еда. И возни почти никакой, — усмехнулся Хуан, — Доставай свою рыбу. Спать больше не придётся, так хоть позавтракаем.

Шлюпка неторопливо обходила мыс, вытянувшийся на севере. Низкая оконечность густо поросла кокосовыми пальмами и желтела песком пляжа.

— Пристанем там, — промолвил Хуан, указал на мыс и направил шлюпку к мысу.

Они не стали обходить мыс, пристали к южному берегу. Шлюпку подтащили повыше и с наслаждением растянулись на горячем песке, развесив одежду сушиться.

Неожиданно Хорхе закричал, показывая на север:

— Корабль! Гляди, Хуан, похоже, сюда идёт!

Хуан и сам увидел медленно идущий на юг корабль с зарифленными парусами и трепыхающимся стягом. Хуан не разобрал его.

— Полторы мили от нас, — проговорил Хуан, следя за судном.

Они сейчас стояли на самой оконечности мыса, их хорошо можно было заметить.

— Не кажется ли тебе, что он слегка поворачивает в нашу сторону? — спросил. Хорхе, приставив ладонь к бровям.

Скоро стало заметно, что судно действительно направляется к мысу.

— Сдаётся мне, они спускают шлюпку, — обеспокоенно заметил Хуан.

— Неужели пойдут к нам? Что могло им от нас понадобиться? Однако и паруса поворачивают, готовясь лечь в дрейф. Кто бы это мог быть? На испанцев мало похожи. Тем нет нужды нас посещать.

— Скорей всего, Хорхе, ты прав. Значит, это или англичане, или голландцы. Ни те, ни другие нам не подходят. Не попробовать ли нам смыться, пока есть такая возможность?

— Уже не успеем, Хуан! Гляди, они отрезали нам путь в море. К тому же им легко нас перехватить. А дальше по мысу им и того легче нас добыть. Или шлюпку потеряем.

— Чёрт их задери! Какого дьявола им тут нужно от нас?

— Коль это не испанцы, то одного, Хуан. Сведений о землях. А что мы можем им предложить, если сами ничего не знаем о них?

— Тогда сидим и ждём, — недовольно буркнул Хуан и скривил губы.

Шлюпка быстро приближалась. Шесть вёсел ритмично взмахивали и опускались в воду почти без брызг. Несколько матросов с мушкетами сидели на банках, держа их наготове.

— Будем говорить, что спаслись с затонувшего судна, Хорхе. Остальное без вранья. Да и что нам скрывать?

Хорхе кивнул, не отрывая беспокойного взгляда от уже близкой шлюпки. Она глубоко врезалась в песок, два матроса спрыгнули в воду и помогли подтянуть выше.

Бравый офицер со шпагой к пистолетом за кушаком, вышел на берег, заговорил на плохом испанском:

— Что за люди? Чем промышляете?

— С португальского судна. Затонуло два дня назад, сударь. Я Хуан де Варес, помощник судна, а это Хорхе — матрос. Пытаемся пройти на Тринидад. А вы кто? На англичан не похожи.

— Французский его Величества корабль. Идём в Гвиану. Вы знаете туда пути? Отвечайте честно.

Хуан переглянулся е Хорхе, пожали плечами, а Хуан ответил уверенно:

— Что-то слышал краем уха, но ничего не могу сказать, где это и как далеко, сеньор.

— Вы должны знать! Из какого города шли сюда?

— Из Пернамбуку, сеньор, — подал голос Хорхе. — Никто там ничего не слышал о вашей Гвиане. Где это может быть?

Хуан непонимающе пожал плечами. Он и на самом деле ничего не знал, что означает это название. Однако француз этого не принял и, обернувшись к матросам, что-то сказал им. Те быстро подошли к Хуану и Хорхе, схватили за руки и грубо поволокли к шлюпке.

Скоро Хуан и Хорхе предстали перед капитаном судна.

Капитан, мужчина средних лет, слегка раздобревший и немного медлительный, с любопытством разглядывал Хуана. Ему доложили, что это испанский дворянин потерпевший крушение португальского судна из Пернамбуку.

— Вы утверждаете, что ничего не знаете про Гвиану, сеньор? — спросил капитан на сносном испанском.

— Клянусь честью, сеньор капитан! Абсолютно! А Хорхе и подавно!

— Но вы оказались здесь, у дельты Ориноко и, судя по вашим заявлениям, направляетесь на Тринидад. Почему не в Ориноко? Там вы могли бы встретить своих соотечественников.

— В сезон дождей? Это безумие, сеньор! Против течения без проводника и провианта? Бесполезная затея. А до Тринидада три-четыре дня пути при попутном ветре и никаких забот. Позвольте спросить ваше имя, сеньор капитан. Если это не оскорбит вас, — добавил Хуан.

— Ничуть, дон Хуан де Варес. Меня зовут Рене Маре де Монбарио. Я немного испанец по бабке. Отсюда моё знание испанского.

— Счастлив знакомству с таким знатным сеньором. И мореплавателем, — добавил Хуан порцию лести.

— Не преувеличивайте, дон Хуан!

Он сказал это значительно, со скрытым удовольствием, что не ускользнуло от Хуана. И Хуан подумал использовать это в своих интересах, предложив:

— Я бы на вашем месте захватил знающего человека с Тринидада. Уж там наверняка имеются знающие люди, сеньор де Монбарио.

— Поздно, мой друг. Мы прошли остров вчера утром. К тому же мне надо поспешить. Англичане после экспедиции сэра Уолтера опять зашевелились в отношении Гвианы.

Хуан вспомнил, что слышал об этом страшном пирате ещё при осаде сэром Френсисом столицы Пуэрто-Рико. Но ничего подробного вспомнить не сумел.

— Это не тот Уолтер, что назывался Рэли?

— Он самый, — согласно кивнул капитан. — Где вы о нём слышали?

— На Пуэрто-Рико, сеньор капитан. Кажется, в 96-м году. Я отбивался от нападения сэра Френсиса Дрейка на остров.

— Помнится, то нападение оказалось для знаменитого сэра Френсиса неудачным, — заметил довольно злорадно капитан.

— К счастью для Пуэрто-Рико, — улыбнулся Хуан.

— Однако совсем недавно пираты всё же захватили Сан-Хуан. Представляю, что там творилось. Англичане дали жару нашим общим врагам! Простите меня, сеньор, за столь откровенное заявление.

— Ничего, сеньор капитан! Это меня ничуть не расстраивает. — Однако известие о захвате Сан-Хуана сильно взволновало его. Мысли в голове завихрились испуганными птицами. И тут же возник образ Габриэлы с её беременностью, о которой он тоже вспомнил.

— Вас всё же расстроило моё упоминание о пиратах, сеньор. У вас там родные остались?

— К сожалению, это так, сеньор капитан. И теперь мне не будет покоя до тех пор, пока я не узнаю об их судьбе.

— Понимаю вас, сеньор. Что ж, зря я задержался здесь. Боцман! — позвал он, обернувшись. — Отправьте сеньоров на берег. И поторопись! Мы снимаемся с дрейфа. Прошу извинения за задержку, сеньор де Варес, — и капитан пожал плечами, давая понять, что дела превыше всего.

Скоро они были на косе, где так и ожидала их шлюпка. Близился вечер и можно больше не торопиться с уходом в море.

— Слава Богу, Хорхе! Нас отпустили! Капитан оказался столь любезен, что на прощание вручил мне бутылку вина. Отведаем?

— С превеликим удовольствием! Как не отметить такое событие!

Бутылка скоро опустела и подвыпившие моряки с трудом устроили себе постели на берегу, собрав пучки сухих трав, выброшенных морем на песок.

Дождь разбудил их на рассвете. Пока собирались с духом, вымокли. Было душно, но вскоре стало холодно. Отправились искать кокосовые орехи в ближайшие рощи пальм.

— Гляди, Хуан, здесь птицы почти не боятся нас. Вот бы подстрелить хоть парочку на завтрак! — Хорхе плотоядно, требовательно смотрел на Хуана.

— У нас едва на два десятка выстрелов припаса, — с сомнением покачал головой Хуан. Потом дёрнул щекой. — Ладно, пару выстрелов можно потратить. Хорошо бы дроби иметь. А одной пулей одну птицу и подстрелишь.

— Погоди! Можно и камешков собрать. Может, посчастливится и пару поразим одним выстрелом. Я мигом.

Хорхе опрометью бросился на берег, где были россыпи камней. Скоро показал на ладони штук восемь или десять камушком с горошину.

— Пальнуть в стаю и обязательно собьём немного.

Хуан довольно усмехнулся. Зарядил пистолет пятью камушками, поискал глазами по деревьям.

— Ну-ка посмотри на ту стаю попугаев. Подходит нам?

— А чего ж там! Вполне! Подойди ближе. Шагов с десяти отлично будет, — Хорхе даже присел от возбуждения.

Хуан осторожно подкрался к дереву, где истошно ссорились попугаи сине-зелёного цвета. Поднял пистолет, прицелился и нажал курок. Выстрел заставил пернатых прекратить свои выяснения и крики, потом все сорвались с места и полетели в лес. Две птицы, трепыхаясь, и пробуя полететь, свалились в траву, и Хорхе бросился их искать.

— Здорово! Еле нашёл! Вроде бы ещё одна ранена была, да где её теперь в этих чащобах найдёшь! И так хорошо! Смотри, с большую ворону будут! Ты ещё стрельни, а я пойду завтрак готовить, — Хорхе заторопился на берег к шлюпке. — Долго не задерживайся, Хуан! Я скоро управлюсь!

Через четверть часа Хуан вернулся к шлюпке. Костёр уже пылал жаром. Хорхе переворачивал тушки птиц над ним и поглядывал на Хуана плотоядными жадными глазами.

— Пока костёр разгорался, я пять орехов нашёл, — сообщил Хорхе. — Завтрак будет хоть и не королевский, но за дворянский сойдёт. Скоро готов будет.

Хуан бросил ещё двух больших птиц, неизвестных им.

— Тоже запеки, чтоб не протухли. На обед будут.

— Знатно! Это мне нравится! Теперь ещё рыбки наловить.

— В миле отсюда видел реку. Она впадает как раз у основания мыса. Там наверняка можно будет наловить. Позавтракаем и пойдём туда. Можно на шлюпке, всё силы сбережём. Да ибыстрее будет. Местами берег непроходим из- за зарослей, что подступают прямо до воды.

Получилось, что почти целый день ушёл на рыбалку и подготовку к дальнейшему плаванию. Лишь часа за три до заката удалось отчалить от берега и с почти попутным ветерком взять курс на северо-восток.

— До острова еды должно хватить, — заявил Хорхе, укладывая печёных рыб завёрнутых в листья во влажную землю.

— Дай Бог, Хорхе! Можно идти всю ночь. Мы хорошо отдохнули.

Три дня спустя обогнули полуостров и между островами увидели большую реку. Хуан направил шлюпку туда, заметив:

— Рыбы наловить надо. Скоро должен быть остров. Он где-то на севере.

— Поспешим. Вечер скоро.

Приблизившись к устью реки, Хуан заметил толпу индейцев, столпившихся на берегу. Их вид и поведение показались угрожающими. Так и получилось. Не успели подойти саженей на пятьдесят, как десяток дикарей с воплями выпустили стрелы из огромных луков. И хотя ни одна не причинила вреда, Хорхе завопил:

— Поворачивай! Ещё немного — и они нас достанут своими стрелами! Они могут быть отравлены!

Хуан и сам это видел. Он повернул румпель до отказа, Хорхе перетянул парус и, пригнувшись под прикрытие бортов, они стали удаляться, слыша, как три стрелы с глухим стуком пронзили доски шлюпки.

— Что-то мы беспечными оказались, — с досадой ругнулся Хорхе. — Как ещё в лапы к ним не попали? Видно, лодок у них здесь нет.

— Наверное, охотничий отряд, — сделал предположение Хуан. — Или военный. Видал, как раскрашены морды? Жуть!

— Вдруг людоеды! Теперь с опаской надо приставать на берег.

Хуан согласился с Хорхе и приставать сегодня не стали. При пылающем закате далеко на севере Хуан заметил тёмную полоску земли.

— Не исключено, что та земля и есть наш остров, — указал рукой Хуан.

Хорхе встал на банку, держась за мачту. Долго всматривался в эту полосу. Сел, долго молчал и всё же молвил неуверенно:

— Может, и нет. Просто островок, каких много здесь.

— Может быть. И всё ж я думаю, что мы у Тринидада. Утром определим, если нас не снесёт на рифы. Течение здесь заметное. Подбери парус, возьми на гитовы. Впереди ночь и не стоит рисковать, когда мы почти у цели.

Шлюпка медленно двигалась на север. Это легко было определить по Полярной звезде, что светила низко над горизонтом.

— Поедим, и я посплю, Хорхе. Ты стоишь вахту до полуночи. Потом я.

Хорхе молча кивнул и тут же принялся раскладывать последние остатки пищи, состоящие из пригоршни зёрен маиса и одного сухаря. Как добавка, осталась уже припахивающая рыба меньше фута длиной.

— Это всё, что у нас есть, — с тоской в голосе проговорил Хорхе.

— Этого хватит, чтобы прожить ещё три недели, — отозвался Хуан.

— Без еды? Протянем ноги уже на третий день! Ты спятил? Без еды!

— Если б у тебя хоть что-нибудь было за душой, Хорхе, я бы с тобой поспорил, что свободно приживу неделю без еды. И даже больше, коль потребуется. А поскольку ничего ты мне предложить не можешь, то и спора не будет.

— Шутить! Такого быть не может.

— Причём, ни крошки в рот. Понял?

— Понять-то понял, а веры нет, Хуан! Всё ты выдумываешь.

— Что с тобой спорить? Тупой ты человек. Хорхе!

Хуан устроился на дне лодки, на подстилке из листьев и травы, покрытых драным парусом.

В полночь Хорхе поднял Хуана.

— Больше не могу, Хуан! Боюсь заснуть и потерять направление. Принимай вахту, а я на твоё место.

— Землю видел? Луна-то ещё светит.

— Плохо светит. Земли нигде не видно. На рассвете сможешь узретъ её.

С рассветом ветер почти совсем стих. Шлюпка двигалась только течением. И впереди, не дальше полуторы мили, чернела земля.

Хуан растянул парус, лодка слегка пошла вперёд, и можно было управлять ею. Он направился к видневшемуся заливчику, огороженному с запада мысом с грядой невысоких скал, в расщелинах которых высились тощие пальмы.

Час спустя при восходящем солнце, Хуан вошёл в бухточку и убрал парус, выбросив за борт якорь. Осмотрел пустынный берег. Он тянулся в обе стороны, и конца его не было видно. Он был уверен, что достиг Тринидада.

С расстояния в сотню саженей он продолжал внимательно всматриваться в зелёные куши леса, ожидая появления индейцев. И они появились. Вышли к самой воде и столпились там, не потрясали оружием, а с интересом рассматривая одинокую шлюпку, слегка покачивающуюся на лёгкой волне.

— Хорхе! — позвал Хуан тихо. — Поднимайся! К нам пришли гости.

Испанец вскочил, выглянул и побледнел.

— Что ж мы стоим на месте? Поднимай якорь!

— Погоди. Они что-то хотят от нас. Их не так много. Да и добраться до нас без лодки не так-то легко. Подождём малость. Попробую попытать их об испанских поселениях.

Один индеец вошёл в воду по колена и на отвратительном испанском прокричал на вопрос Хуана:

— День плавать! — и махнул рукой на север, где тянулась низкая гряда, покрытая густым низкорослым лесом с выходом горных пород чёрно-синих оттенков. — Кругом ходи! — И опять указал рукой.

— Еды можно у вас найти? Сильно оголодали! Есть хотим!

Индеец не ответил, вышел к своим и долго говорил с ними, оживлённо жестикулируя и крича. Наконец один молодой дикарь побежал вдоль берега и с быстротой антилопы скрылся среди зелени. А индеец опять вошёл в воду уже по грудь и прокричал:

— Еда есть! Быстро быть! Человек несёт!

Хуан поблагодарил, обернулся к товарищу.

— Можно надеяться на завтрак, друг мой Хорхе! Если не обдурят.

— Обдурят! — убеждённо ответил испанец. — Приведут воинов и нападут!

— Коль ты так думаешь, то всё приготовь для бегства. Так, чтобы быстро можно было поднять якорь и парус.

Хорхе не заставил себя просить дважды. Развернул шлюпку носом в море, удерживая её в этом положении вёслам. Хуан поднял рей. Надо было только дёрнуть тросик — и парус упадёт и примет ветер. Он был слаб, но достаточен для выхода из-под обстрела стрелами.

Появился молодой индеец с двумя товарищами. Они тащили корзины на палке и большую связку бананов, уже начавших желтеть.

— Пришёл еда! — прокричал индеец. — Дай подарок!

— Что мы можем им дать за эти подношения? — спросил Хуан. — Может, черпак или оловянную кружку?

— Хватит им и оловянной кружки, — неохотно отозвался Хорхе. — Как мы обмен проведём? Мне не хотелось бы приближаться к ним.

— И не надо. Посмотри туда, — и Хуан указал на берег, вдоль которого шло небольшое каноэ с тремя индейцами и молодой женщиной в середине.

— Карамба! Это мне не нравится! — Хорхе многозначительно посмотрел на оружие, аккуратно сложенное на банках шлюпки.

— На всякий случай бери топорик и кинжал, — предложил Хуан. — Я беру пистолет и шпагу. Рискнём!

Каноэ подошло к толпе индейцев, те немного погалдели, потом погрузили всё принесённое. Два индейца вместе с говорившим по-испански неторопливо погребли к шлюпке, оставив часть оружия товарищам.

— Гляди-ка, Хорхе! Почти без оружия идут к нам. Это занятно!

Каноэ толкнулось о борт шлюпки. Переводчик осмотрел содержимое лодки, улыбнулся почти беззубым ртом, проговорил:

— Что дать я? — И указал на горку продовольствия в пироге.

Хуан протянул оловянную кружку.

— Мало, мало! — пробормотал индеец.

Хуан встряхнул свой кафтан, показывая всю красоту его.

— Хорошо! Хорошо! Я брать твой дар, ты брать еда!

Второй индеец быстро перебросил свой товар в шлюпку, Хуан отдал своё.

— Ты хороша испана! Там плохо испана! — и указал на восток, где должны быть поселения испанцев.

— Далеко обходить этот мыс? — спросил Хуан и указал на берег, уходящий на запад.

— Один солнце.

— Спасибо, друг, — протянул Хуан руку индейцу. — Ты много нам помог.

Индеец пожал руку, сморщил лицо в подобие улыбки.

— Там город испана! Много испана! — Точно он сказать не мог, и Хуан понял это. Ещё раз улыбнулся и даже поклонился. Индеец был доволен.

— Хватит, Хуан! Поднимаем якорь! Пора!

Хуан предоставил Хорхе управляться самому, а сам помахивал рукой, прощаясь с гостеприимными индейцами.

— За каким чёртом ты с ними так, Хуан? Дикари — они и есть дикари! И нечего с ними церемониться! Давай за румпель!

— Тогда какого чёрта ты уже схватил кусок? Брось и подыхай от гордости и превосходства своей белой кожи, болван, как сказал бы один капитан!

— Чего это ты? Какая муха тебя укусила?

— Огромная и глупая, в придачу жадная, — вполне серьёзно указал на Хорхе, так и вытаращившегося на Хуана. — Надо хоть немного уважать человека. А эти тебе жратву привезли! Паршивая у тебя душонка, Хорхе! Это ты по-христиански так отзываешься об индейцах, что так благосклонно к нам отнеслись? — И Хуан зло отвернулся.

— С чего ты разошёлся? Мы из-за этих дикарей будем ссориться? Побойся Бога, Хуан! Успокойся, и не психуй!

— Думаешь, ты далеко ушёл от дикости? Смири гордыню! Если они не доросли до тебя в одном, то в другом ты далёк от них. И если ты этого не сознаешь, и не понимаешь, то представь себя в глухом лесу. Сколько дней ты там жить будешь? А они всю жизнь там и живут себе.

— Сам подтвердил, что они дикари! Словно звери живут в лесу!

— Хватит уж! Я тебя предупредил. Делай сам выводы. Мы должны всех людей уважать и не делать им зла. Не можешь творить добро — так не делай и зла!

— Ладно, ладно! Закусил удила! Будь по-твоему. Не стоит их приплетать к нашим отношениям, Хуан. Добро — так добро!

Они несколько часов почти не разговаривали. У обоих в середине скрёб неприятный осадок. Хорхе просто примирился с Хуаном, скорее всего не сделав ни одного вывода из их спора. Хуан в который раз осознал, как далеки белые люди до понимания общности людей разных народов.

Два дня спустя при свежем ветре со шквалами и дождями, что периодически обрушивались на одиноких путников, они наконец увидели на берегу разбросанные хижины явно белых людей.

Остановили пирогу индейца с женщиной, спешащих по своим делам.

— Что за городок, приятель? — прокричал Хуан настороженному индейцу.

Тот помедлил, но всё же ответил на ужасном испанском:

— Каруапа! Каруапа! — И махнул в сторону посёлка рукой.

— Ничего не понять! — возмутился Хорхе. Хуан подтвердил его слова кивком и направил шлюпку к гавани.

Их встретили с удивлением. Забросали вопросами, удивление не рассеялось, однако разрешили высадиться и построить себе хорошую хижину на окраине.

— Отдохнём малость и станем искать возможность идти дальше, — предложил Хуан. После трудов по сооружению навеса на жердях, они лежали на травяных постелях у маленького костра, что дымом отпугивал москитов и мух.

— Не верится, что здесь могут появиться какие-нибудь корабли, — скептически ответил Хорхе. — Слишком гиблое и маленькое селение.

— Здесь других трудно надеяться встретить. Колония только начинается.

— Что там спорить? Ничего наши споры не решат. Лучше будем спать.

Две недели жизни в этом заброшенном селении под названием Ла Эсперанса. ничего не дали. Хуан нервничал, видя, как истощается его кошель. Хорошо, что они каждый день выходили на шлюпке в море и ловили рыбу. Немного меняли на кассаву и сладкий картофель и тем питались. Иногда уходили далеко в чащу пострелять фазанов. Тогда устраивали пир. Приходили соседи с пивом, орали песни почти до утра. Из-за этих пирушек Хуан получил возможность с каждого посетителя брать немного еды и пороха.

Всё же однажды в бухте появилось небольшое судно, не более сорока тонн. Капитан этого корыта предполагал идти на остров Маргарита, и Хуан, помня этот остров, стал проситься на борт.

— Какого чёрта я буду брать тебя, когда места нет? Сам посмотри!

— Мы будем работать матросами и никакой платы не потребуем, — обещал Хуан настойчиво.

— Своих матросов хватает! Проваливайте!

— Мы готовы заплатить по паре монет серебром, капитан. И помогать во всём, что потребуется. Очень нужно на Маргариту!

— Чёрт с вами! Набавь по одной монетке — и можете готовиться в дорогу!

Хуан переглянулся с Хорхе, вздохнул и согласился. Деньги пришлось вручить сразу.

Но и после этого пришлось ожидать дней шесть. Наконец судёнышко, взяв на буксир шлюпку, ушло на север в Пуэрто-де-лос-Испаньолес. Это был главный городок острова, но он мало чем отличался от покинутого селения. Только хижин было побольше и домов пять-шесть выглядели солиднее. Там жили состоятельные люди, губернатор и коррехидор.

— Теперь здесь застряли! — волновался Хуан. — Только и делаю, что денежки трачу. Этак домой вернусь нищим! Чёртов капитан!

И только сменив часть груза, капитан отдал приказ сниматься с якоря. Тут опять длительная задержка. Выйдя из пролива в море, попали в полосу штиля. Потом ветер не позволил идти на запад, и так прошло ещё четыре дня. Друзья по-настоящему голодали. Их никто не собирался кормить и Хуану пришлось за большие деньги покупать отвратительную еду.

— С таким же успехом мы могли бы и сами уйти на Маргариту, — жаловался Хуан каждый раз, как только отваливал очередную порцию медяков за попорченные продукты.

— Что теперь горевать? Больше ничего не изменишь, — успокаивал того Хорхе, сам переживая за потерянное время и монеты.

Всё же через неделю, как кончилась полоса невезения, судно прибыло в Куману. До Маргариты осталось два дня пути.

— Уходим мы с этого вонючего корыта! — зло бросил Хуан взгляд на капитана, который к счастью не обратил на них внимания.

— Сами своим ходом пойдём на остров, Хуан?

— Так будет быстрее и дешевле. Поспешим, пока стоим у причала.

— Что даст нам этот остров? — вдруг спросил Хорхе.

— Я. думаю, что оттуда легче и ближе будет перебраться дальше на север. Даже если этого не произойдёт, мы сможем и своим ходом идти от острова к острову. Так месяца за два будем дома. Я во всяком случае. Тебе дальше.

— А индейцы? На каждом из этих островов их полно и они охотятся на белого человека, Хуан! А жратва? Где её будешь брать? И так отощали на этом проклятом корыте!

Хуан задумался. Слова Хорхе не были глупостью. Вдвоём по островам? Да, это требуется хорошенько обдумать. Путешествие не из простых. Он вспомнил, как когда-то ходил на Монтсеррат. Но тогда у него был баркас побольше шлюпки. И их было больше. И что произошло?

Ещё пожалел, что не высадился в селении Карупано. Оттуда и того ближе до острова. Сказать об этом Хорхе он не решился, опасаясь упрёков.

Они остались на судне.

В городе Хуан долго бродил, припоминая свои посещения этих мест. В голове засела мысль избавиться от шлюпки, продав её и на вырученные деньги отправиться в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико. Или поблизости от него. Он часто вспоминал слова капитана французов о нападении и разграблении города пиратами, и в груди постоянно что-то щемило. На душе блуждала тревога.

Шлюпку он всё же сумел продать. Подучив полтора эскудо, он воспрянул духом.

— Теперь хоть голодать не будем, Хорхе!

— Правильно сделал! — поддержал друга Хорхе. — А я видел, как в бухту вошло судно. Узнать бы, куда направляется?

— Это нетрудно. Только расспросить здешних старожилов. Они всё знают.

Уже на следующий день в городке знали, что судно идёт в Ла-Гуайру, а потом на Эспаньолу.

— Это подходит, Хорхе! Ни тебе, ни мне, но близко нам обоим! Уговорить бы капитана взять нас матросами. На проезд наших денег ведь не хватит. — И Хуан нащупал подарок Найны, зашитый в край штанов и с нежностью погладил. То была чёрная жемчужина, и он очень боялся потерять её.

Остальной путь до Ла-Гуайры и Эспаньолы прошёл вполне сносно, И Хуан, и Хорхе без особого труда нанялись на судно и в Санто-Доминго сошли на берег с горсточкой мараведи и одним реалом в кармане.

— Я почти дома, Хорхе! — воскликнул Хуан, в его глазах засветилось довольство. — Кажется, совсем недавно я отплыл отсюда — и вот снова здесь. Вот повороты судьбы! И опять, как и три с лишним года назад я должен сесть на корабль и идти в Сан-Хуан. Даже страшновато становится.

— Тебе хорошо, Хуан! А мне каково? Ещё топать и топать. Только по волнам. Где найти судно?

— Мы найдём! — бодро ответил Хуан. — Пошли в таверну поедим. Хоть немного отойдём от тех червивых сухарей и тухлого мяса, что давали на судне.

Первому повезло Хорхе. Уже через пять дней он нанялся на судно до Гаваны палубным матросом.

— Вот и пришло время расставаться! — проговорил Хорхе дрогнувшим голосам. — Прощай, друг! Не надеялся, что с тобой я так быстро окажусь дома. Правда, до дома ещё далеко, но уже близко! И не держи на меня зла, Хуан. Я много думал о тебе. Ты был прав. Прости!

Хуан добродушно похлопал Хорхе по плечу, приобнял, проговорив:

— Ничего, друг! Мы все ошибаемся. Но стремиться к лучшему обязаны. Это следует нам помнить всегда. Привет твоей невесте!

— И твоей тоже!

— Её у меня ещё нет, Хорхе. Но должна появиться. Время подошло, — он усмехнулся в усы, отросшие за время плавания.

Хуан ещё раз махнул рукой, увидев, как Хорхе поднялся на борт судна, стоящего у стенки причала.

Глава 13

Хуан стоял у фальшборта и смотрел на город, наплывавший очень медленно, казалось от гор, громоздившихся далеко на юге. Прошли форты, вошли в гавань. Золочёный купол и острый шпиль собора бросился в глаза. И тут же всплыло в памяти событие далёкого прошлого, когда он вот так же смотрел на город с другого корабля, обстреливающего город.

Сейчас он искал глазами приметы нашествия пиратов. Их он не увидел. И теперь пытался обнаружить то место, где должен был находиться домик с Пахо и Эсмеральдой. В испарениях после дождя он ничего не мог обнаружить. Щемящее чувстве охватило грудь.

Он был пассажиром, и ждать разрешения на выход в город не требовалось. И вот он на пристани. Толпы народа, грузчики, телеги, крики, аромат неповторимый, знакомый. Это аромат тропиков с примесью духов состоятельных сеньор в нарядных платьях. Они волновали Хуана. Перед глазами возник образ Габриэлы. Остро захотелось ощутить её тело, вдохнуть её запах. Не тот, что исходил от неё в долине, а тот, что он ощутил в их поместье, когда он едва не зарезал её в припадке гнева.

Он вскочил в лёгкую коляску, толкнул кучера в спину и назвал место. Глаза бегали по улицам, вспоминались приметы города, а сердце стучало в груди всё сильнее и тревожнее.

Наконец знакомый домик. Он казался обновлённым и ничуть не пострадавшим от пиратского разгрома.

Хозяйка ахнула, увидев и узнав Хуана.

— Боже! Дон Хуан! Это вы? Сколько же вас не было? Господи! Заходите, прошу вас! Я принесу вам холодного попить. Слава Богу, вы живы и вернулись!

— Простите, а где Мира?

— Мира. Они уехали вскоре после английского набега. И так поспешно, что я до сих пор не могу понять причину. А никто мне ничего не сказал.

— Куда уехали, сеньора?

— Я же говорила, дон Хуан! Я не знаю. Они ничего мне не сказали: Потом приезжала молодая сеньора и тоже спрашивала про сеньориту.

— Сеньора? Что за сеньора?

— Очень интересная из себя, дон Хуан. Она и раньше приходила, была у калитки и разговаривала с сеньоритой. После этого сеньорита быстро собралась и уехала

— Пахо с ней был?

— И Пахо, и Ампара были с нею. Вот только никто не знает, куда они исчезли, дон Хуан. Какая жалость! Пресвятая Дева! Помоги найти их нашему сеньору! — хозяйка перекрестилась, воздев глаза к небу.

Хуан был сильно обескуражен, взволнован и растерян. Вдруг он вспомнил, о чём просил, уезжая. Посмотрел на хозяйку, спросил неожиданно для неё:

— Вы не дадите мне лопату, сеньора?

— Лопату? — не поняла хозяйка. — Зачем она вам, сеньор?

— Хочу узнать, куда подевалась сеньорита. Прошу вас!

— Да, да! Сейчас принесу! Да вы и сами можете найти её в конюшне.

Хуан поторопился в конюшню. Потом в сад, осмотрелся, узнал то дерево и с остервенением принялся копать, соблюдая осторожность.

Он не успел вспотеть как следует, как лопата тихо звякнула обо что-то твёрдое. Хуан отбросил лопату и присел на колени. Руками разгребал землю.

Появился небольшой сосуд из глины, облитый воском. Он разбил его. Внутри лежал рулончик пожелтевшей бумаги, перевязанный ленточкой.

Осторожно развернул и узнал строчки Миры.

«Мой любимый Хуанито! Мы уезжаем! Сеньора задумала что-то плохое. Я испугалась, и мы едем в Аресибо. Ищи нас там! Я очень боюсь за тебя, мой Хуанито! Никому не говори, где мы! Я жду тебя!»

Подписи не было.

Хуан осторожно свернул записку, написанную неуверенными буквами, спрятал в карман и поднялся в задумчивости. Заровнял землю и вернулся в дом.

— Вам удалось узнать что-нибудь, сеньор? — встретила его хозяйка.

— Удалось, но я вынужден молчать об этом. Так пожелала Мира, сеньора. Я приношу вам мои извинения, сеньора

Хозяйка немного обиделась, но всё же предложила:

— Вы останетесь переночевать у меня? Одна комнатка свободная.

— Спасибо, сеньора! С удовольствием. Буду рад снова попробовать вашу отменную кухню.

Две недели спустя Хуан въезжал в живописный городок Аресибо. Предстояла большая работа. Даже в маленьком городке с тремя сотнями хижин и домов найти человека не так-то легко.

Он нанял коляску, запряжённую мулом, и поехал не в центральные богатые улицы городка, а ближе к окраинам, полагая, что на большее у Миры денег быть не может.

Он неторопливо проезжал улицы, расспрашивал людей и ехал дальше. Потом его заменил кучер. К концу дня он так ничего и не нашёл.

— Поехали на постоялый двор. Ты утром меня опять захватишь, — сказал кучеру и тот довольно кивнул головой.

Второй день принёс успех очень скоро. Один мужчина, услышав имя и приметы девочки и негра, улыбнулся и спросил, поклонившись:

— Вы её дядя, полагаю? Конечно, я её знаю, сеньор. Езжайте чуть дальше и повернёте направо. Там на небольшом холме будут ряд домиков. В одном из них, ближе к окраине, и живёт ваша племянница.

Хуан поблагодарил сеньора, удивился такому родству, но вида не подал. Посчитал, что так здесь Мира оповестила соседей. И он улыбнулся, предчувствуя, что произойдёт через десять минут.

За поворотом он точно увидел ряд домиков на пологом холмике и хотел угадать нужный, но отказался от этой затеи.

Они нагнали девушку, не спеша идущую к тем домам. Она была светловолоса, стройна и как-то по-мужски твёрдо шагала босыми ногами по дороге. По платью можно было судить о ней, как о немного бедной, но вполне самостоятельной и независимой.

— Сеньорита не подскажет мне, где дом сеньориты Миры? — наклонился Хуан к девушке.

Та вскинула голубые глаза, и они тут же расширились от удивления и волнения, а губы проговорили негромко:

— Вы дон Хуан, наверное?

— Откуда вы знаете, сеньорита?

— Я живу с Мирой! Она все уши прожужжала мне о вас. Я сразу вас признала! Значит, вы приехали наконец! А я не верила. А Мира всё ругала меня за это. Но пошли быстрее, обрадуем девчонку!

— Садись к нам, — подвинулся Хуан, и девушка проворно вскочила в коляску.

— Как там Мира?

— Что спрашивать? Сейчас сами увидите. Она как раз готовит обед, а я в лавку ходила за покупками, — и девушка показала сумку с кульками и мешочками.

Кучер, видя завершение поездки, хлестнул мула, и коляска покатила быстрее.

— Мира! Мира! — вдруг завопила девушка и соскочила на ходу у калитки. — Выйди! Погляди, кого я тебе привезла! Поторопись!

Хуан в волнении сошёл на землю и направился к калитке. Мира увидела его, оторопело остановилась, но тут же бросилась навстречу.

— Хуанито! Ты вернулся! — больше она ничего не сказала. Слёзы брызнули, задушив все слова.

Они стояли прямо на улице, обнимали друг друга, а Хуан нежно целовал её макушку, чувствуя огромную радость от встречи. И облегчение.

Они не замечали, как собрались соседи, с любопытством глядя на встречу родных людей.

— Ну что вы, в дом не можете войти? — вмешалась светловолосая девушка и потащила их к калитке. — Хватит обниматься! Заходите, а я побегу Паха позову с огорода.

— Мира, дорогая! Пошли в дом. Нет, погоди! Я рассчитаюсь с кучером.

Они сидели на дворе под деревом, куда прибежал Пахо в засаленной рубахе.

— Сеньор! Дон Хуан! Вы вернулись! Слава Всевышнему! Господь услышал наши молитвы и мольбы! Слов не нахожу, сеньор, как я рад!

— Ладно тебе, старый друг! Иди умойся и присоединяйся к нам.

Хуан с удовольствием поглядывал на Миру. Прикинул время. Подумал с некоторым смущением; «Какая она красивая стала! Настоящая сеньорита! Сколько же ей теперь лет? Ага, четырнадцать уже было! Как долго я отсутствовал!»

— Мира, иди сюда, милая! — позвал Хуан девочку. — Ты почему такой красивой стала? Юнцы, наверное, проходу тебе не дают?

— Хуанито, перестань говорить глупости! Я ни с кем не знакома. Было однажды, но быстро закончилось. — Она погрустнела и поведала о налёте бандитов на их дом. О смерти Ампары и горе Пахо.

— И это из-за ограбления тебя перестали принимать в домах?

— Скорей всего, Хуанито. Мне было так обидно.

— Не горюй! Скоро всё изменится. Скоро приглашения посыпятся, как из рога изобилия! Я тебе обещаю!

— Как же ты это устроишь?

— Даже очень просто, моя девочка! Только дай срок. И позволь тебе подарок вручить. Из самой Индии хранил. Всё боялся утратить. Но сохранил.

Хуан долго рылся в одежде, извлёк украшения и чёрную жемчужину.

— Нравится? — спросил он, наблюдая, как загорелись глаза Миры.

— Ещё бы, Хуанито! Но это невероятно дорого! Где ты их взял такие?

— Это тебе один сеньор подарил. Знал, что ты есть. А жемчужину одна сеньора на прощание подарила. Тебе подарила, знала, что ты у меня единственная, Мира! Надень, покрасуйся.

Мира сразу потускнела. Перестала улыбаться, потом спросила, опустив глаза и нахмурившись:

— Это твоя… женщина, Хуан? — кивнула на жемчужину, которую положила на стол, словно скорпиона или другую ядовитую тварь.

— Об этом потом, дорогая моя. Я вернулся — и это самое главное. Всё другое уже не имеет значения. И не переживай. Она хотела, чтобы ты была красива и нежна. Именно нежна, Мира. Знала бы она, какая ты теперь стала. Настоящая красавица. Бабка Корнелия всегда говорила, что твоя мать слыла очень красивой женщиной. Ты, думаю, перещеголяла её. Улыбнись, глупышка! Не надувай так свои, вкусные, сладкие губки!

— А ты откуда знаешь, какие у меня губы? — озорно блеснула глазами Мира.

— Гм! По виду видно. Они такие красивые, аппетитные, что так и хочется их поцеловать. Верно говорю!

Она подкинула голову, потянулась к нему и проговорила тихо:

— Тогда попробуй их вкус, Хуанито!

— Не дури, Мира! Перестань! Я это просто так говорил, а не ради поцелуя!

Она надула губы ещё сильнее.

— Ты всегда так, Хуан! — отвернулась и убежала в дом.

— Что это с нею? — оглядел он Пахо и девушку с голубыми глазами и светлыми волосами.

— Просто она вас любит, сеньор, — ответила девушка и посмотрела на Хуана очень многозначительно.

— И я её люблю! Но не для поцелуя в губы! Это совсем другое. Кстати, я забыл, как вас зовут, сеньорита?

— Томаса я, сеньор! Уже говорила!

— Прошу простить меня. Забыл в этой суматохе. Откуда ты тут?

Девушка пожала плечами. Потом посмотрела на Пахо и тот ответил:

— Нашёл на пляже, когда мы с сеньоритой были там. Сеньорита и приютила её. Она бродяжка, дон Хуан. Уже раз убегала, но вернулась. Противная девчонка, должен вам заметить, сеньор.

— Сам ты противный! Вечно наговариваешь на меня! Сеньор подумает и вправду, что я такая уж плохая! Шёл бы ты в свой огород, Пахо!

Хуан улыбался, видя, как сдерживается негр, чтобы не вспылить и не наговорить разных грубостей. Он уже заметил интерес к себе этой Томасы. Сам поглядывал на неё, отметил её непохожесть на испанку, хотя речь её была без малейшего акцента.

— Тебе, наверное, не сидится на одном месте? — спросил он.

Томаса улыбнулась, и Хуан подумал, что у неё отличные зубы при тонких губах без примеси тёмной кожи негра. И волосы никак не подходили под испанские. Длинные, прямые и очень светлые. И ростом она была высокая, не ниже Хуана, а, возможно, и выше. Мира была немного ниже.

— Привычка, сеньор. Всю жизнь скиталась по разным… — она замялась, но храбро закончила: — По разным трущобам и ночлежкам.

— У тебя уже есть возлюбленный?

— Я никого не люблю! Они мне все противные, козлы вонючие!

— Значит, ты не такая плохая, как считает Пахо, — усмехнулся с хитринкой в глазах Хуан. — Есть в тебе нечто, что выделяет среди твоего сброда.

В глазах Томасы промелькнул интерес. Она слегка задумалась и тут же с живостью спросила:

— Вы считаете, что я смогу подняться выше, дон Хуан?

— Если откажешься от своих привычек, и используешь благоприятный момент. Он может и не появиться, но в случае его появления ты не должна упустить своего шанса.

— Что-то говорите вы путанно, сеньор! Попроще бы, если можно.

— А ты привыкай, Томаса. Тебе это может пригодиться. А то ты говоришь, словно нищая бродяга. Даже мне это сильно заметно.

— А кто меня учил? Эти самые бродяги и трущобы: Будь они прокляты!

— Попробуй последить за своей речью. Я уже это прошёл и осталось совсем немного. Тоже влияние нищей толпы и прочего… — он не стал уточнять.

— Думаете, я смогу, сеньор?

— Всё завидит от желания, Томаса. Без этого ничего не получится. Я тоже не мог научиться читать, пока не взялся за ум. Оказалось, что не так уж и трудно. Зато теперь кое-как, но справляюсь с бумагой. Всё легче будет.

— Мира-то приревновала вас, сеньор, — улыбнулась Томаса, меняя направление беседы. — Остерегитесь, дон Хуан!

— Пусть не дурит. Мала ещё думать об этом.

— Ничего не мала! Вполне взрослая сеньорита! В городе мужчины только на неё и смотрят, когда попадаем в город. А что дальше будет? — Томаса хитро и многозначительно улыбнулась. Её голубые глаза удивительно мило прищурились, и Хуан должен был признать, что эта девчонка создаст большую конкуренцию Эсмеральде в скором будущем.

Эта мысль развеселила Хуана. Стало приятно ощущать себя в центре внимания таких симпатичных девушек, как эти совершенно разные и внешне, и внутренне, что замечалось не сразу.

Отдыхал Хуан всего день. И потом стал обдумывать, что Мира позволит продать из украшений, что он привёз. Девочка тут же заявила, что он может продать всё, что ему угодно.

— Тебе ведь нужны деньги, Хуан. Что можно без денег сделать здесь? Лучше всего эти два перстня и… — она помолчала, добавив: — и эту жемчужину.

— Тут я с тобой не согласен, Мира, моя милая! Это подарок мне дали для передачи в твои руки. От женщины, очень мне дорогой. С нею я прожил мало времени, но это было время настоящего счастья. Я не могу этого сделать, Мира! — Хуан строго глянул на девочку, долго испытывающе смотрел, пока та не отвела глаза, опустив голову.

— Мира, ты не должна так реагировать на это. Пойми, что я вольный казак, и могу поступать, как захочу. Разве моя связь с той женщиной преступна? Или я нарушил какие-то свои обязательства веред тобой? Обещал вернуться и позаботиться о тебе. Это я обещал твоей бабушке. И выполнил всё. И ещё предстоит многое сделать. Денег-то у нас нет, их надо раздобыть в Понсе. Не такое это простое дело, моя милая Мира!

Мира все же отказалась принять жемчужину. Хуан не стал настаивать, спрятал её и пошёл в город искать покупателя на перстни. Много он за них не взял, но месяц отличной жизни был обеспечен со всеми расходами на предполагаемый отъезд в Понсе.

— Пахо, пошли на рынок покупать коляску, — предложил Хуан и прибавил: — Мулы у нас есть. Мы должны иметь приличную коляску или лёгкую полукарету с верхом.

— Правильно, что вы так решили, хозяин! Нужно показать, что вы не простой обыватель, а уважаемый человек.

Хуан улыбнулся, слушая эти слова бывшего раба.

— Пахо, помнится, мы договаривались, что ты не будешь навивать меня хозяином. Или ты не так понял тогда?

Негр неопределённо пожал плечами. А Хуан ещё добавил:

— Ты свободный человек и должен получать плату за работу. Потому я для тебя не хозяин, а товарищ, друг. Ведь сколько мы с тобой пережили вместе!

— Простите, я уже отвык от тех далёких лет. Как-то неудобно с вами так.

— Договорились, что больше мы не будем возвращаться к этому разговору. Пошли со мной. Ты опытней меня в этом дела.

Дома Хуан заявил Мире:

— Завтра мы все отправимся в город на новой коляске. Пусть посмотрят, что за дядька у тебя, моя красавица. Да и мне пора познакомиться с городом поближе. Проще говоря — с его людьми. Поэтому прошу нацепить свои украшения и дать немного Томасе. Много не цепляй, но все же что-то новое необходимо надеть.

— У меня платья нет, Хуанито. Как быть с этим?

— С платьем можно повременить. Завтра же купишь материал и закажешь у лучшей портнихи себе пару платьев. И смотри не скупись.

— А мне, сеньор, вы не соблаговолите предложить что-нибудь подобное? — с немного покрасневшими щеками спросила Томаса.

— А ты не подумала, что можешь меня разорить? — Хуан строго глянул на девушку, потом смягчил взгляд. — Хорошо, Томаса. И тебе перепадёт немного. Но прошу не воображать, что ты тут можешь что-то требовать.

Томаса опустила глаза, присела с поклоном, и Хуан улыбнулся, поняв, что эта девушка уже приняла к сведению его советы.

Пахо важно восседал на козлах. Сзади сидели остальные жители домика. У соседей было чем чесать языки. Все они стояли у своих калиток и глазели на коляску с пассажирами. Мира робела, смущалась и скромно махала рукой, проезжая мимо.

В центре города их тоже приметили. Один молодой сеньор даже приветствовал коляску галантным поклоном, сняв шляпу и улыбнувшись Мире.

— Видела? — наклонился Хуан к девушке. — И это только начало. А может, это молодой кабальеро Томасе отвесил поклон, а?

Девушки посмотрели друг на друга, покраснели чуточку, и отвернулись, смотря на лавки. А Хуан про себя подумал, что это может быть началом вражды и соперничества.

Полдня были потрачены на хождения по лавкам. Вернулись домой нагруженные покупками. Усталые и счастливые, девушки болтали без умолку, обсуждая фасоны платьев и как это будет сидеть на них.

Хуан наблюдал за ними, усмехался и думал про себя: «Как важно всё это для женщин! Чудные они создания! Сколько теперь будет у них забот и волнений! Пусть себе тешатся!»

Уже через неделю Хуан был знаком с некоторыми сеньорами, и знакомства с каждым днём расширялись.

Мира же никуда не выходила. Она ждала нового платья и томилась в ожидании чего-то значительного, волнительного и захватывающе интересного.

Хуан уже подумывал о поездке в Понсе. Деньги подходили к концу. Единственное, что его удерживало — это страх оставлять девушек одних. Пахо он собирался взять с собой.

Пришлось долго думать, решать. И всё же Хуан понял, что ехать нужно одному. Дел в городе будет много, держать при себе Пахо нет надобности. Здесь он будет нужней.

— Мира, — строго глядя на девушку, сказал Хуан однажды вечером. — Я должен ехать в Понсе. Ты знаешь зачем.

— Ты опять уезжаешь от меня, Хуанито? Мне будет страшно. Я хочу поехать с тобой. Не оставляй меня одну!

— Я и сам не хотел бы этого, но сама должна понимать, что с тобой у меня будут связаны руки. К тому же дорога слишком трудна. Пятьдесят миль не очень близкий путь.

— Должна же быть дорога, — не уступала Мира. — Я не кисейная барышня и с лёгкостью выдержу любую дорогу. Тем более, с тобой, Хуанито. — Мира ласково прижалась к его плечу, заглянув в глаза. — Могу и верхом. Это даже быстрей будет. Вряд ли дорога там хорошая для коляски.

— Пока ничего не могу обещать, моя девочка. Надо бы ещё дорогу разведать, порасспрашивать, проверить. Хватит об этом. Потом ещё вернёмся к этому разговору. Я подумаю.

Хуан решил ехать верхом. Для охраны нанял одного метиса, получив на него отличный отзыв одного из знакомых. Неожиданно пришла мысль проверить его путём сна, где ни один не смог бы утаить ничего важного.

Метиса звали Сиро. Ему было лет под сорок, и он отлично владел холодным оружием. Во дворе Хуан каждый день упражнялся с ним в фехтовании и должен был признать, что противник он серьёзный. Метис был коренаст, жилист и очень силен. Хуан проверял его и на силу, и на быстроту. И тот спросил с усмешкой;

— Вы, сеньор, так ведёте себя, словно готовитесь к войне.

— Знаешь, Сиро, здесь это никак не помешает. Меня уже однажды хотели ограбить с одним сеньором. Едва удалось отбиться. А мы поедем через весь остров. Дорога глухая и там может произойти всё, что угодно. Ты из пистолета стреляешь?

— Тут у меня дела плохи, дон Хуан. Стрелял всего раза два, и похвастать ничем не могу.

— Надо научиться. Мы не завтра едем. Я куплю тебе пистолет. В седле ты держишься хорошо. Это важно. С нами поедет сеньорита.

— Не нравится мне это, сеньор. К чему вам девчонка?

— Нужно небольшое наследство оформить на неё. Родственник оставил небольшой участок земли. Не пропадать же добру. Когда-то он может стоить хороших денег. Земля всегда в цене.

Хуан купил два пистолета, причём один малый для Миры. И в саду загремели выстрелы. Хуан учил своих будущих спутников.

— Пахо, ты остаёшься на хозяйстве. Мы постараемся долго не задерживаться. Недели через две, не позже, вернёмся.

Три всадника скакали размашистой рысью по дороге к горам прямо на юг. Дорога скоро ушла в холмы, потом начались горы. Дорога превратилась в тропу, местами довольно узкую и опасную.

— Мира, держись теперь! — покрикивал Хуан в страхе за неё. — Я не хотел брать тебя. Не торопи мула.

— Не беспокойся, Хуан. Я ничуть не жалею, что поехала.

— Посмотрю я, как ты будешь говорить вечером. Хорошо, коль заночуем в какой-нибудь хижине, а то прямо на горе можем.

— Я ничего не боюсь с тобой! И ты за меня не переживай.

Хуан не стал настаивать. Он внимательно посматривал по сторонам. Мысли вернулись к предпоследнему дню, вернее вечеру. Тогда он вроде шутки ради усыпил Томасу и Сиро. Он с Мирой пытались выведать у спящих их тайны.

Сиро ничего плохого не задумывал, только признался, что надеется подзаработать у Хуана. Зато Томаса призналась, что мечтает соблазнить Хуана, вынудив того если не жениться, то обеспечить её на всю жизнь. И ещё заявила, что завидует Мире, готова причинить ей много гадостей, но не знает, как это устроить. И боится проиграть всё.

Теперь Хуан жалел, что позволил Мире быть свидетельницей гнусных мыслей её подруги. Но тут уж ничего нельзя было изменить. Мира уже несколько дней находилась под впечатлением того вечера. Говорить об этом она не хотела, и Хуан легко понимал её.

Он уже понял, что долгая жизнь девочки без опеки и заботы дала ей возможность стать самостоятельной и все дела решать без посторонней помощи. Ещё понимал Хуан, что Мира что-то обдумывает, что-то решает и никак не может ни на что решиться.

И лишь приехав в Понсе, Мира призналась Хуану:

— Я не могу вот так просто выгнать Томасу, Хуан. Что-то мне не позволяет это сделать. Полагаю, что я смогу её предупредить и оградить от неприятности себя.

— Что ты можешь, Мира, моя дорогая девочка?

Она оглянулась на Сиро, занятого мулами, и тихо проговорила, смотря в нахмуренные глаза Хуана:

— Ты ведь заметив, я почти всю дорогу молчала. Я думала и прислушивалась к себе. Бабушка многому меня научила и перед смертью сказала, что у меня сила большая, даже больше, чем у неё.

— Ты хочешь сказать, что ты… — Хуан не нашёлся произнести страшное, жуткое слово и Мира закончила за него:

— Ты прав, Хуанито! Я ведьма! Это я поняла за те дни, что ты ехал сюда.

— И что ж теперь. Мира?

— Уверена, что я узнаю всё, что задумает мой недруг! Это мне открылось вчера поздним вечером. Мы тогда ночевали в хижине, и я долго не могла заснуть. Всё обдумывала происшедшее.

— И поняла, что сможешь постичь премудрость бабушки Корнелии?

— Да! Теперь только всё это необходимо развить и укрепить. И я это сделаю, Хуанито! Ощущаю в себе определённую силу.

— Мне не по себе от твоих признаний, девочка!

— Ты не переживай, Хуанито! Ты мой лучший друг и покровитель. Я и тебе смогу помочь со временем.

— В чём помочь? Разве мне нужна помощь?

— Помощь всем нужна. Просто мы ещё не знаем в чём и когда. А я буду знать! И помогу.

Хуана сильно беспокоило поведение Миры. Он заметил, что глаза её часто были очень странными и выражение их необъяснимы. Показалось, что именно в это время на неё снисходило какое-то озарение. Или что-то похожее.

Но с этого дня Мира опять стала весела, много говорила и нисколько не жаловалась на столь трудный переход, словно всегда испытывала подобное в своей короткой жизни.

Отдохнули всего день.

— Пора заняться делами, Мира, — молвил Хуан за завтраком. — Мы должны оформить твоё наследство. Тот участок земли, где жил Кумбо. Ты его помнишь?

— Конечно! Он так баловал меня, когда я жила у него. Бабушка никогда ничего не говорила мне о нём. Почему, Хуанито? Ты знаешь что-нибудь про это? Мне кажется, что вокруг меня много тайны и мне хотелось бы узнать об этом побольше. Ведь ты знаешь многое.

— Немного попозже, Мира. Что-то мне несподручно сейчас это тебе говорить. Потом я тебе всё поведаю, моя девочка.

Мира пристально посмотрела на Хуана, и тот поёжился под её взглядом.

Два дня ушло на оформление наследства. Хуана вспомнили в канцелярии коррехидора. Это немного помогло, и вот Эсмеральда Фонтес владелица небольшого участка земли, куда они и отправились немедленно.

Всё, что было построено негром Кумбо, пришло в негодность и предстало кучами гниющих остатков, где властвовали муравьи, термиты и прочий народец.

Мира с грустью взирала на свой участок, вспоминала дни, проведённые здесь под неусыпным присмотром любезного негра.

Хуан приготовил инструмент, отослал Сиро в порт найти некоего Кристобаля и узнать, есть ли возможность вернуться домой морем.

— Постарайся долго не задерживаться, Сиро, — просил Хуан. — Мы будем в городе. Найдёшь нас в постоялом дворе. Скажешь тому Кристобалю, от кого ты.

Сиро уехал в порт, а Хуан с Мирой пошли искать место клада.

— С какого начнём, моя красавица? — усмехнулся Хуан с некоторым волнением, и бросил испытующий взгляд на Миру.

— Я хотела бы с моего, Хуан, — серьёзно ответила она. — Хорошо бы отложить это на сумерки. Боюсь я светлого дня.

— Согласен, — тут же отозвался Хуан, поняв, что Мира просто так не станет предлагать в таком важном деле. — Пойдём прогуляемся, и ты укажешь мне место. Посмотрим, помнишь ли ты его.

Они неторопливо прошлись по участку, вспоминая прошлые посещения и людей, бывших тут с ними. Грустно вспоминать, грустно и тоскливо.

— Гляди внимательно, Мира, — предупредил Хуан. — Ну?

Девушка оглядывала место. Волнение проступало на лице. Потом посмотрела на Хуана беспомощным взглядом, прошептала:

— Я растеряна, Хуан! Не могу приметить место! Что со мной?

— Не удивительно! Я тоже с трудом обнаружил это место, и то только по метке. Она же с трудом просматривается вползучих растениях. Что бы ты делала одна? Хоть и с Пахо.

— Видимо, я не придала тогда особого значения этому месту. Глупая и молодая была.

— Ой! Мира! Что с тобой сталось! — Хуан посмотрел на девушку испуганными глазами. — Ты стала древней старухой!

— Что! Что ты такое говоришь? — В голосе Миры звучали страх и недоумение.

— Так это ты говоришь столь странно, что похожа на старуху, умудрённую опытом жизни прожитых лет. Ха! Мира, оставайся ребёнком как можно дольше! Это ведь так здорово — быть ребёнком хоть сколько лет!

— Хуан! Ты меня так напугал! Больше так не делай! Фу! Даже пот прошиб!

Хуан обнял девушку за плечи и чмокнул в макушку наклонённой головы.

— Мы, кажется, одного с тобой роста. Через несколько лет будешь ещё выше.

— Это меня нисколечки не радует. Мне не нравятся высокие женщины.

— А мужчины? — задал Хуан провокационный вопрос и хитро глянул ей в глаза, приподняв подбородок.

— Я об этом не думала! И отпусти меня! Жарко!

— Идём к ручью и обмоемся. Я посторожу, чтобы никто не помешал тебе.

Она молнией бросила взгляд на него, тут же отвернулась, не произнеся ни слова, словно замкнулась в себе.

— Ты чего молчишь? Если не хочешь, то я один пойду. А ты посидишь на берегу. Ну что?

Мира молча кивнула, и они направились в чащу, где протекал ручей. Здесь он был не шире двух футов, и прозрачная вода могла доходить лишь до колен.

— Сиди здесь и не подглядывай, — улыбнулся Хуан и исчез в зелёных кущах.

Мира слышала, как Хуан фыркал, плескался и блаженно гоготал. Она всё отчётливей слышала внутри себя зов любопытной лисы. Наконец преодолев смущение, она тихонечко прокралась ближе, раздвинула ветки и увидела белое тело Хуана. Оно показалось ей мускулистым, но довольно худым.

Одежда лежала рядом с берегом. Когда Хуан выходил на берег, осторожно ступая по влажной земле, Мира так покраснела, что кровь готова была брызнуть из всех пор тела. Оно задрожало от нахлынувшего возбуждения, причину которого она пока не осознала.

Хуан попрыгал, стряхивая с себя капли воды, потянулся руками и неторопливо начал натягивать штаны.

Мира с пылающим лицом поспешила на место. Села, вскочила, поняв, что сбросить с лица следы пережитого ей не удастся. Поспешила подальше отойти, спеша успокоить бешено трепыхающееся сердце. Вихрь смутных мыслей, чувств захлестнул её юную голову.

Вспомнила, что и раньше видела мальчишек голыми, но то были несмышлёныши, а это зрелый мужчина, и он возмутил её рассудок. Она была оглушена, подавлена и смущена до крайности.

— Мира! Я уже готов! Иди искупнись, девочка! Просто восхитительно!

Мира резко оглянулась. Почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Остро захотелось, чтобы и Хуан увидел её обнажённой. И она ответила вдруг изменившимся голосом:

— Ты меня уговорил! Я, пожалуй, искупаюсь. Только не вздумай подглядывать!

Хуан усмехнулся, ответив игриво:

— Ты, наверное, считаешь себя уродливой? Не беспокойся. Я не нарушу твоего уединения. Иди смело!

Настроение тут же испортилось, и купаться расхотелось. Но отказаться не посмела и удалилась, шурша кустами.

Она обернулась в сторону Хуана, словно надеясь, что он изменит решение.

Она разделась, долго не входила в ручей, оглядывая смуглое тело, раздумывая, что это было, что так взволновало её, заставило пережить столько непонятных чувств и ощущений. Ответа на все эти вопросы она не нашла. Вспомнила Томасу и пообещала себе расспросить её.

Свежая и раскрасневшаяся от так и не прошедшего смущения, Мира теперь боялась взглянуть на Хуана. Что-то изменилось в ней. Она уже не чувствовала того, что так сближала её с ним. Стало так грустно, что слёзы навернулись на глаза, словно исчезло одно из самых любимых развлечений.

Хуан встретил Миру вопросительным взглядом и удивился ещё больше, когда та отвернулась в сильном смущении и ещё чего, что Хуану было не понять.

— Какая-то ты странная, Мира. Что случилось, девочка?

— Ничего не случилось! С чего ты взял? А ты оказался прав, что заставил меня искупаться! Так хорошо теперь! И вечер близится, жара спала немного.

Они ещё немного погуляли. Мира молчала, а Хуан, недоумевая, не стал приставать, понимая, что Мира не в настроении. Его больше занимал вопрос, как доставить ценности, не подвергая их опасности?

— Знаешь, что? Я решил, что много брать мы не будем. Потом снова приедем. Опасно везти такое сокровище, Мира!

Она коротко посмотрела на Хуана, отвернулась, молча кивнула. А Хуан продолжил развивать свою мысль:

— Я послал Сиро посмотреть, как можно вернуться морем. Как ты думаешь?

— Разве я могу судить об этом? Я ничего не понимаю в таких делах. Может, создать караван с грузами, которые можно с прибылью продать в городе? Людей будет больше и опасности меньше.

— Это дело, — согласился Хуан. — Надо прикинуть, что можно везти. К сожалению, я ещё не понял всего этого. Хотя можно и здесь получить нужные сведения. Например, закупить вино. Оно у нас довольно дорого стоит и можно заработать на новый дом. Завтра приценюсь на рынке.

Сиро вернулся ни с чем.

— Что, не нашёл Кристобаля? — спросил Хуан.

— Нашёл, сеньор. Только на кладбище. Полгода назад похоронили.

— А судно можно нанять до нашего города?

— Можно, но просят уж очень дорого. Боятся пиратов. Они так и рыщут вокруг. Житья от них нет! Всякие разные…

— Ладно. Вот Мира подала совет, Сиро. Организовать караван с вином. Надо определиться с грузами. Пойдём все вместе на рынок и поглядим.

Хуан с Мирой взяли всего две тысячи золотом, остальное оставили на месте. Деньги весили порядочно, скрыть такое не просто. И ещё смущало Хуана то, что его собственные деньги остались неприкосновенными. Значит, Мира ему всецело доверяет, и он не должен поколебать это доверие.

После рынка Хуан со своими спутниками обсуждали предстоящие дела.

— Можно рассчитывать на чистый доход в триста золотых эскудо, — подытожил Хуан. Сиро это так оглушило, что он и представить не мог, что близок к таким деньгам. — Десять золотых получит Сиро, пятьдесят мои, — улыбнулся он Мире. — Остальные собственность этой сеньориты.

— Хуан, не говори глупости! — Мира осуждающе глянула на ухмыляющегося Хуана и тут же отвела глаза. — Это не только мои деньги, но и твои. И больше не говори так. Мне это не нравится.

— Тогда я буду тебе должен, Мира, — опять усмехнулся Хуан, наблюдая, как у девушки меняется выражение лица.

Ещё дня три Хуан и Сиро обсасывали предстоящие дела. Потом договорились о партии вина в несколько десятков бочонков для транспортировки на мулах. Наняли трёх погонщиков с животными и стали ждать поставок.

Хуан несколько раз оборачивался назад, где пропала тропа, ведущая на восток, в долину Коарами. В голове вертелась одно и тоже: что происходит в той долине? Наверное, можно и долг потребовать? Было бы отлично.

— Хуан, что так привлекает тебя сзади? — насторожилась Мира, заметив его беспокойство. — Ты столько раз оборачиваешься!

— Понимаешь, Мира. Там, в двух днях пути есть долина. Она принадлежит мне, и я думаю, что за три, почти четыре года, вполне можно потребовать долг за её аренду.

— Ты никогда не говорил об этом! Когда это ты её приобрёл?

— Четыре года назад, Мира. Надо будет как-нибудь съездить и посмотреть, что там делает Лало. Это метис, которому я сдал в аренду долину.

— Ценная долина?

— Смотря, как ею распоряжаться. Лало, думается, с этим вполне справится.

— Откуда ты взял этого Лало?

— Он житель деревеньки в горах. Познакомились как-то. Он много для меня сделал. Любопытство меня разбирает, Мира.

В Аресибо вино продали оптом, и это сильно уменьшило доход. Но и почти двести эскудо — деньги хорошие.

— Сиро, — спросил Хуан у метиса, — ты не хотел бы работать у меня? Ещё не знаю, чем тебя загрузить, но и охрана дома мне не безразлична. Будешь получать в три раза больше, чем ты получал раньше. А там видно будет.

— Вы очень добры, сеньор. Я с удовольствием принимаю ваше предложение.

— Тогда погости дома и приходи в мой дом. Я буду ждать.

Томаса встретила прибывших любопытными взглядами. Ей не терпелось побыстрей узнать новости, но Мира довольно холодно отнеслась к её желанию.

— Мира, ты вроде бы изменилась за время поездки. Что случилось? Жуть как хочется узнать! Расскажи!

— Потом. Сейчас не время. Мне о многом следует подумать.

Думать Мира не собиралась. Она всё обдумала. Только решения не приняла. Это занимало её больше всего. Целый ворох сомнений и колебаний блуждали в голове девушки, и она и тут не решалась поставить точку. Томаса как-то притягивала к себе. При всех её недостатках, Мира понимала, что другой такой ей не найти. И она постоянно откладывала серьёзный разговор, а Томаса терялась в догадках, злилась, усматривая чьи-то козни.

И всё же последние переживания у ручья и дальнейшие размышления, заставили Миру сдаться. Уже в постели, она спросила несмело, чувствуя, как кровь прихлынула к лицу и заколотилось сердце:

— Ты можешь поведать мне, что со мной происходит?

— А что с тобой происходит? Ну-ка расскажи! Сгораю от любопытства!

— Я видела Хуана голым! Подсмотрела! Он купался.

— Ну и что с того? Многие любопытствуют на этот счёт. Интересно же!

— Понимаешь, меня это так взволновало, что я чуть не лишилась чувств! С тех пор мне нет покоя. Что это? Почему так?

— Значит, ты уже выросла, Мира! Стала взрослой. Он что, понравился так?

— Сама не знаю! Скорее, я испугалась и… застыдилась. А знаешь, что потом произошло?

— Откуда мне знать, глупая! Скажешь! Ну!

— Я всё отказывалась искупаться. Стыдилась, а потом вдруг решилась. Но и это не главное. Мне так стыдно, Томаса! Даже сказать не решаюсь.

— Да ладно тебе! Чего уж там! Я ведь подруга твоя. Он что, полез на тебя? Соблазнил?

— Ничего такого не было. Он даже не подсматривал. Только мне так хотелось, чтобы он меня увидел… увидел голой, Тома! Это ужасно! Но желание было жутко сильное! С чего бы это? Потом я постоянно думаю об этом.

— Хуану можно позавидовать! Вот повезло мужику! Ты в него втюрилась по уши и хочешь его, хотя ещё не полностью осознаёшь этого.

— Как это? Хотелось бы узнать всё подробно, Тома! Расскажи! Ты ведь бывала уже с мужчинами. Ты много знаешь.

— Какие мужчины? Козлы вонючие! А Хуан! Это другое дело! Класс!

— Хватит его трогать, Томаса? Это мне неприятно!

— Ага! Ревнуешь! Смотри, как бы не упустила его! Я бы этого не прозевала!

— Ты ведь терпеть не можешь мужчин?

— Не мужчин, а козлов, Мира! Это большая разница. Ладно, продолжай свои детские россказни. Интересно послушать.

— Вроде всё рассказала. Это у тебя я хочу узнать, что произошло?

— А-а-а! — протянула Томаса устало. Видно, она уже хотела спать. — Я уже говорила тебе, что ты втюренная и готова переспать с Хуаном. Это понятно. А он-то что думает? Чего тянет кота за хвост?

— Он всё считает меня ребёнком и не хочет видеть во мне… взрослую женщину, — наконец вымолвила Мира и замолчала, словно сказала ужасную гадость. Под простыней перекрестилась и прошептала часть «Отче наш».

— Тут и тебе надо что-то предпринять.

— Я ему столько раз говорила, что люблю его, а он отшучивается.

— Он думает, что ты любишь его, как дядю, или отца. Тебе хорошо бы показать себя как девушку. Уже готовую для любви.

— А я готова к этому?

Ещё как! Смотри, какая ты! Сиси уже выросли, зад отличный! Что ещё надо? И не сомневайся! А в первый раз это всегда страшно! Потом будет отлично. Хотя я сама этого ещё не испытала. Но я никого не любила и потому было противно, мерзко и грязно. Но, говорят, что это совсем не так, когда любишь.

Мира вздохнула. Она помолчала, впитывая, словно губка, слова Томасы. Хотела ещё поспрашивать, но по тихому посапыванию Томасы, поняла, что та уже спит.

После этого разговора Мира ещё пару дней ходила задумчивая и молчаливая. Пахо приставал к ней с расспросами, но не получил ответа.

— Ты долго будешь ко мне приставать? Отстань! — и Мира сама уходила, спета уединиться и помечтать.

Хуан задумал строить новый дом. Этот маленький уже не устраивал его. В три недели подобрал хороший участок земли поближе к центру и заявил Мире:

— Девочка, скоро мы начнём строить новый дом! Большой и красивый! Ты рада, моя красавица?

— Нисколько! Здесь мне хорошо, я привыкла к нему.

— Ты продолжаешь грустить. Что происходит, моя милая Мира?

Она фыркнула, крутанулась и убежала в огород поработать.

Хуан проводил её глазами, покачал головой в недоумении. Потом долго думал, пока не понял, что всему виной он сам.

«Что ж мне делать? — думал он в смятении. — Разве я могу воспользоваться ею? Это было бы кощунством и обманом. Ничего не чувствую к ней, кроме отеческой привязанности. А этого её, видимо, не устраивает. Вот задача!»

Но после таких раздумий Хуан вдруг увидел в Мире почти зрелую женщину. Теперь он смотрел на неё иными глазами. И с каждым днём она волновала его всё больше. Присматриваясь к ней, замечал новые черты фигуры, выражения лица, походку, уже плавную и мягкую. А губы! Они были сочные, зовущие и очень соблазнительные. Не то, что тонкие хищные губы Габриэлы.

«Опять эта Габриэла! Пора бы и забыть! — подумал Хуан. — Увижу ли я её ещё? Где она? Скорей всего в Сан-Хуане. Ну и пусть себе живёт себе!»

Он постоянно искал применение своим деньгам. Вернее, деньгам Миры, что одно и то же. Он уже не разделял себя от этой девушки. Но чувство его в отношении денег тяготило.

Однажды красивым вечером, обмытым дневным дождём, Хуан с Мирой прогуливались по саду, вдыхая ароматы цветов и пряных трав.

— Хуан, я всё забываю спросить тебя о тех тайнах, о которых ты обещал поведать. Помнишь, в Понсе? Ну-ка приступай! Кто я такая?

— Гм! Ты опять за своё? Я видел у тебя шкатулку. Там должны быть бумаги о твоём рождении. Разве ты не смотрела?

— Смотрела, но ничего такого не нашла. Ничего интересного.

— Странно. Бабушка Корнелия всё время меня просила сохранить эти бумаги.

— Можешь сам посмотреть. Я не обманываю.

— Неужели их мог кто-то похитить? Это было бы очень плохо. Ладно, дорогая моя Эсмеральда. Пошли проверим шкатулку.

Он обнял девушку за плечи, прижал к себе и вдруг ощутил её дрожь. Волнение горячей волной прокатилось по телу. Стало трудно дышать. Порывисто отстранился от её пылающего тела, будто от кобры.

— Что ты? — прошептала Мира, и в голосе её Хуан услышал упрёк.

— Понимаешь, Мира! Я не могу вот так просто… понимаешь?

— О чём ты говоришь? Я ничего не понимаю!

— Ты для меня родной близкий человек. Столько лет я смотрел на тебя, как на сестру или племянницу! Обещал бабке заботиться о тебе. А тут… сам не пойму, как на меня нашло. Прости меня, милая!

— А что на тебя нашло, Хуанито? Ну скажи! Пожалуйста!

— Как тебе объяснить? Мне так неловко! Вдруг почувствовал, что ты мне вовсе не сестра, а нечто другое…

— Так оно и есть, Хуанито. Я уже не девочка, о которой ты упоминал! Я взрослая… и могу… Я не могу этого произнести! — Мира отвернулась, опустив голову.

Хуан нежно обнял её уже округлившиеся плечи, ощущая её трепет. Она неожиданно подняла голову, посмотрела ему в глаза, прошептала жарко:

— Поцелуй меня, Хуанито! Хоть раз в губы! Ну же! — она потянулась лицом к нему. В темноте, при свете луны её тёмные глаза поблёскивали таинственным огоньком, а губы, чуть приоткрытые, звали отведать их вкус.

Хуан осторожно прикоснулся к ним своими жадными губами и вдруг впился в губы Миры, забыв про всё на свете.

— Боже! Что я наделал? — Хуан тяжело дышал, едва оторвавшись он Мириного рта.

— Наконец-то! Хуанито, ты так сладко целуешь! Я хочу ещё!

— Мира, ты что такое говоришь? Я места себе не нахожу! Чего ты просишь?

— Бабушка меня не осудит, Хуанито, — шептала она, не отстраняясь от его вспотевшего тела.

— Бабушка? Какая бабушка? Ах да! При чём тут бабушка?

— Она всё видит, Хуанито! И она не сердится.

— Да откуда ты можешь это знать, чертовка?

— Оттуда! — и глазами, головой показала на небо.

— Господи! Вразуми нас, грешных! Отврати грех от нас, Боже!

— Хуан, сколько раз ты сам говорил, что Бог — это любовь. И что любить не грешно. Так положено Всемогущим Господом! Прими это и не казни себя.

— Мира! Ты так молода! Тебе ещё пятнадцати лет нет!

— Скоро будет, и ты это знаешь. Даже думаешь, что мне подарить. А мне ничего не надо! Только твою… твою очень желанную любовь, Хуанито! Я не могу понять, как ты, такой опытный с женщинами, ведёшь себя со мной, как с ребёнком? Забудь о ребёнке! Я взрослая девушка. Многие в моём возрасте уже выходят замуж. А мы даже не говорили об этом.

Хуан вздохнул, закрыл ей рот ладонью, которую она поцеловала. Он отдёрнул руку и посмотрел на неё с удивлением. Волна нежности нахлынула на него. Он привлёк Миру к себе и опять приник к её губам, отдавшись порыву.

Потом они ещё немного побродили, и Хуан знал, что это был самый прекрасный день в недолгой жизни Миры.

Утром Мира вспомнила обещание Хуана, заметив:

— Пока не посмотришь ларец, Хуан, никуда не пойдёшь. Ты мне обещал.

— Ларец? Ах, да! Идём! И побыстрее.

В спаленке Миры Хуан осмотрелся. Он представил, какая спальня будет у Миры в новом доме. И очнулся, когда та толкнула его в бок, сказав:

— О чём это ты размечтался, Хуанито? Иди смотри.

В ларце лежали малозначительные бумаги. Главных не было. Хуан высыпал всё на стол и осмотрел бархатное дно. Было ясно, что там что-то было.

Нож быстро вскрыл дно. В узком пространстве под ним лежали листы толстой бумаги, уже изрядно пожелтевших от времени.

— Это должно быть те самые! — воскликнул Хуан.

Он медленно читал строчки.

— Вот свидетельство о твоём рождении, — протянул лист Мире. — Вот написано, что ты, Эсмеральда Фонтес, дочь сеньоры Томасы Фонтес и дона Рожерио Рисио де Риосеко. Теперь понимаешь, что за интерес к тебе сеньоры Габриэлы?

Мира посмотрела на Хуана потемневшими глазами.

— Значит… — пробормотала Мира в растерянности.

— Да! Она твоя сестра, Мира! А дон Рисио твой отец. И это ещё не всё! Есть ещё твой брат Рассио де Риосеко. Они живут на асиенде в часе езды от Понсе. И это ещё не всё, если хочешь.

— Хочу! Конечно, хочу! Говори же!

— У бабки Корнелии был сын. Его отец тоже дон Рисио де Риосеко. Но сын давно уже где-то пропал, и сведений о нём нет.

— Господи! Как всё запутанно и сложно в этой жизни взрослых людей! — Мира в растерянности опустила голову.

Хуан молчал, наблюдая за девушкой. Понимал, как тяжело и трудно всё это воспринять и переварить юной голове.

— И что теперь? — наконец спросила девушка беспомощно.

— Ничего, — убеждённо ответил Хуан. — Ты получила то, что хотела предоставить тебе бабушка. Больше тебе ничего от них не потребуется. Ты без них жила почти пятнадцать лет и дальше отлично проживёшь.

— Выходит, те деньги взяты с… — Она не договорила, не решаясь произнести нужное слово.

— Да. Так захотела бабушка. А я помог это совершить. Ты получила причитающееся тебе по праву рождения. И я не вижу здесь никакого греха. Разве что на моей душе.

Мира вскинула голову на Хуана. Глаза смотрели пронзительно, жёстко. Хуану стало неприятно, и он отвернулся. Стал складывать бумаги.

— Откуда такая фамилия, Хуан? Фонтес?

— Этого я не знаю. Наверное, твоя бабушка хотела засекретить тебя, боясь мести или чего другого. Так оно и вышло. Тебя долго искали, но не могли понять, что та Эсмеральда Фонтес и есть глупая девчонка, гоняющая по улице босиком в драном платье с оборванцами.

— Потому меня бабушка и отправила на край улицы в погреб?

— То-то, девочка моя! И я не уверен, что и сейчас тебе не угрожают. Например, эта Габриэла, сестра твоя.

— Она знает про меня? Ну, что я её сестра?

— Конечно! Вот братец, думаю, ничего не знает. И мне непонятно, почему Габриэла ничего ему не рассказала. Хотелось бы выяснить, да не хочу об той сеньоре и думать!

— То-то мне не понравилась она сразу!

— Это не поэтому, моя милая! — улыбнулся Хуан, и Мира покраснела, сообразив, что Хуан догадался о причине её неприязни. — Однако ты не знаешь, что после вашего отъезда она вновь посетила ваш дом и раскрашивала хозяйку. Та заявила, что вы уехали по дороге в Кагуасу. Как вы оказались здесь?

— Это я так придумала! Боялась, что она будет искать меня, и запутала след. Уж очень она меня напугала!

— Ты умненькая девочка, Эсмеральда! Молодец!

— Не называй меня так, Хуан. Это имя мне не нравится!

— Ладно уж! Не буду, — Хуан тихо чмокнул её в бархатную щёку. Она повернула лицо к нему и подставила губы.

— Ну и хитрюга ты, Мира! — вздохнул Хуан, оторвавшись от её губ. — Так понравилось целоваться?

— Очень часто думала об этом, — призналась Мира. — Я не слишком вульгарна?

— Ты так очаровательно наивна и непосредственна, что… Но никак не могу смириться с таким поворотом в наших отношениях. Смутно мне на душе. Почти стыдно, милая девчонка!

— А мне нисколько! Я очень довольна и благодарна тебе, что твой лёд наконец растаял.

— Ты хоть видела этот лёд? — усмехнулся Хуан, не решаясь ничего большего, как обнять за талию.

— Откуда? Но ты сам мне рассказывал про него. Разве забыл?

— Ничего я не забыл! Теперь вспомнил. Когда-нибудь я тебе его покажу.

— Где ж ты его возьмёшь? — удивилась Мира.

— Подниму высоко в горы, к самому леднику, и ты попробуешь его и посмотришь. Ещё и на санках покатаешься.

— На санках? Что это такое и как на них кататься? С горы?

— С горы, естественно. Красота! Пальцы так замерзали, что ничего не чувствовали, а потом болели до крика.

— Какой ужас! И это вам нравилось?

— Ужасно нравилось, Мира! Весело, шумно, а дома тут же валились на печь под кожух спать.

— Спать на печи? Разве так можно? Поджариться можно!

— У нас на севере такие печи строят из кирпича, что там, на верху можно свободно лечь три человека. На дворе мороз страшный, а на печи жарко. Здорово! Посмотрела бы!

— И не подумаю! Такой холод я не выдержу. Брр-р-р!

— Наденешь шубу на меху, воротник выше головы, на ноги валенки — и можно не бояться никакого мороза! Только нос и щёки береги. Отморозишь!

— И что будет тогда?

— Сильно болеть будут, а то и вовсе отвалиться может, например, нос. Как у кого побелеет нос или щёки, кричат, чтобы оттирал снегом. Тогда всё покраснеет и долго не мёрзнет.

— А как же твой нос цел? Кстати, он у тебя немного стал смотреть на сторону. Чего это так?

— Били меня сильно. Вот и сломали. Хорошо, добрые люди нашлись, поставили на место. И не только нос, но и руку. рёбра. Чуть не умер.

— Что ж ты ничего об этом не рассказывал? Столько всего, а про самое главное ни слова!

— Зачем худое вспоминать? Всё закончилось благополучно и я с тобой, мой кролик!

— Почему кролик?

— Ты такая же мягкая, как кролик. Или кошка, но ты не кошка. Вот Томаса вполне может быть кошкой.

Хуан видел, что Мира хочет ласки, поцелуев, он же всё никак не мог оттаять, понять, что они равноправные партнёры в любви, что она для него больше не ребёнок, а любимая женщина. И он сдался. Привлёк к себе и долго целовал её в разные места, ощущая приятный запах юности.

Глава 14

В доме семьи Руарте царило уныние и напряжённость. Дон Андрес больше не показывался. Донья Анна сильно постарела за последние недели. Горе, свалившееся на неё, так придавило, что сил для борьбы не нашлось. И сын больше не поддерживал несчастную мать.

Дон Висенте охладел к Габриэле, и это сильно её раздражало. Она делала попытки вернуть его расположение, однако глава семейства не поддавался, стойко выдерживал натиск молодости, видимо, не имея, как и жена, сил и желания продолжать греховную связь.

— Мне становится невмоготу такая жизнь! — жаловалась она подруге, с которой последнее время сблизилась и проводила почти всё время. — Я осталась ни с чем. Это ужасно! Андрес не подаёт о себе знать, дон Висенте зачах, что вовсе меня не трогает. Но он лишил меня обещанного. Вот это, дорогая, меня искренне бесит.

— Тут трудно тебе что-либо посоветовать, милочка. Слишком сложное положение у тебя. Кстати, долго ещё может протянуть донья Анна?

— А в чём дело? — Габриэла насторожилась.

— Думаю, что тебе было бы полезно и выгодно остаться одной в доме. Андрес тогда обязательно заявится, и ты сможешь получить часть состояния по закону, — и подруга многозначительно скривила подкрашенные губы.

— Нет и нет! Это слишком большой грех, подружка. И не уговаривай! Я на такое пойти никогда не осмелюсь!

И всё же предложение подруги потом всплыло в памяти, и оно показалось ей не таким уж страшным. Габриэла потом часто мысленно возвращалась к этому, и постепенно оно окрепло в ней, приобрело конкретные очертания. Дело оставалось за малым. Найти подходящего человека, сведущего в подобных делах.

В последние месяцы она всё чаще думала о своей сестре Эсмеральде. Временами её захлёстывала волна ревности. Представлялось множество картин, интимного содержания, где фигурировали, эта самая Эсмеральда и Хуан. И даже понимая, что это всего лишь её домыслы, она волновалась, злилась и горела мечтами отомстить этой смазливой девчонке.

Иногда, правда, хотелось вновь разыскать её, познакомиться поближе и наладить дружеские отношения. Но чаще случалось совсем наоборот. И хуже всего, что она не знала, где может быть её сестра, как найдёт её Хуан, если вернётся. А Мира уверяла, что он непременно вернётся.

— Вот глупая девка! Размечталась! А вдруг этот мальчишка действительно её найдёт? — говорила Габриэла вслух, словно иначе не смогла бы понять мотивов, которыми руководствуется Хуан, соблюдая верность этой девчонке.

Однако сейчас отважиться на поиски она не могла. Да и где искать? Никакой ниточки у неё не было.

Более близкое казалось ей действительно полезным. Временами, особенно по ночам, она обдумывала возможности использовать всё своё старание для того, чтобы создать своё надёжное благополучие. Иногда она раскаивалась, боялась и постоянно откладывала жестокий замысел, что мог создать ей блестящую жизнь.

И наконец, она решилась. Долго молилась в главном соборе города, внесла приличное вознаграждение Деве Марии, для искупления грехов.

Она даже задумывалась, что в случае удачи готова отдать часть денег собору или монастырю, заказать долголетнее чтение во здравие в её честь. И, вооружившись такими духовными поддержками, она послала служанку за якобы лекарством и приворотным зельем для дона Висенте. С нею отправила записку, написанную ужасными каракулями, зная, что знахарка умеет читать и правильно поймёт её требования.

Служанка, конечно, ни о чём не догадывалась, лишь млела от той тайны, которую доверила ей госпожа. Гордость распирала её и она мчалась через город, спеша доставить нужное зелье.

— Что так долго ходила? — с подозрением спросила Габриэла.

— У ведьмы не оказалось готового приворотного зелья, сеньора. Она долго его готовила из разных трав, точно отмеряла и смешивала. Просила передать вашей милости, чтобы вы точно следовали её наставлениям. Вот они на вашей же бумажке, — и служанка протянула Габриэле смятый листок.

Габриэла прочитала такие же каракули и удивилась прозорливости знахарки. Сама она до этого не додумалась. «Теперь никто не докажет, что я добывала эти порошки, — подумала Габриэла. — В следующий раз стоит поразмыслить более основательно».

В доме все знали, что донья Анна болеет и с каждым месяцем её здоровье ухудшается. Она редко вставала, мало ела и лежала постоянно в душной спальне, боясь даже открыть окно, проветрить комнату.

Уже на следующий день Габриэла успела сыпануть дозу зелья в стакан с холодным напитком из сока ананаса и банановой кашицы. Этот напиток составлял чуть ли единственную еду сеньоры и успех должен быть определённо.

Габриэла из записки знала, что самое больше через месяц хозяйка должна отдать Богу душу. Но для этого необходимо не менее семи дней постоянно сыпать определённую щепотку порошка. Слабый запах едва ощущался, но он не был отвратительным и не мог вызвать подозрений.

— Эй вы, босота! — прикрикнула Габриэла на кухарку и работников кухни. — Не вздумайте отведать этого пойла для сеньоры. Всех отхлещу плёткой или отдам неграм в барак! Не хватало, чтобы разная тварь пробовала хозяйскую еду. Смотрите у меня, поганцы!

Негритянки в ужасе смотрели на молодую хозяйку, боясь проронить хоть слове. Габриэла, напустив страху, удалилась с чувством выполненного долга.

С этого дня она стала строго следить за кухней, но уже не обращала внимания на еду доньи Анны, умудряясь незаметно бросить щепотку зелья.

Прошла неделя, никто не заметил никаких изменений в здоровье хозяйки. Габриэла в страхе и растерянности раздумывала, что бы это могло значить.

И вдруг сиделка доньи Анны прибежала к ней в слезах.

— Сеньора! Скорее! Донье Анне плохо! Она потеряла сознание! Где лекарь?

— Немедленно послать за лекарем! — Габриэла в волнении помчалась в спальню свекрови.

Та уже очнулась и лежала с осоловевшими глазами, мало что понимая вокруг. Только оглядывала всех, трудно дышала и молчала.

— Сеньора! Матушка! — бойко кричала Габриэла. — Вы уже очнулись. Что это было? Скажите, прошу вас!

Донья Анна перевела свой затуманенный взор с Габриэлы на дона Висенте.

— Прочь, поганцы! — прошептали её сухие губы. — Не омрачайте мне мои последние часы жизни! Найдите мне сына! Моего Андресито! Где мой Андресито?

Дон Висенте посмотрел озабоченно на Габриэлу. В глазах застыл невысказанный упрёк и осуждение. Габриэла незаметно пожала плечами и отступила в сторону, довольная решением свекрови.

Лекарь долго осматривал донью Анну.

— Думаю, что болезнь наконец активизировалась. Это вполне естественно. Медицина бессильна в этом случае что-либо сделать, дон Висенте. Сожалею, но сделать ничего больше не могу. Дни её сочтены. Господь решил приблизить несчастную к своим чертогам. Да упокой душу рабы божьей, смертный час близок. Крепитесь! Пути Господа неисповедимы!

Врач вздохнул, скорбно смотря на худое бледное лицо доньи Анны.

Габриэла в своей спальне сидела у окна, впитывая прохладу утреннего ветерка. В груди копошились волны то страха, то ликования, смешанное с понятием греха. Она не пыталась возвысить ни одно из этих чувств, предоставив им самим выбираться на поверхность её сознания.

И всё же страх заставил Габриэлу сегодня не спускаться в кухню. Какое-то время ей казалось, что она должна покаяться, признаться в содеянном. Но ещё бо́льший страх перед наказанием, тюрьмой и нищетой победили лёгкие порывы угрызений совести и чувство вины.

«Пусть теперь всё идёт своим чередом!» — думала женщина и заставила себя переключиться на другое.

Это другое не хотело вторгаться в голову, в сердце. Мысли о свекрови то и дело будоражили воображение, пугали, беспокоили. Было горько, муторно. Хотелось что-то сделать доброе, полезное. Но ничего не приходило в голову. Это злило, заставляло ожесточаться. Мысли приобретали забытые садистские наклонности. Внутри чесалось, словно чесотка, требуя выхода и удовлетворения.

Новые страхи тут же вторглись в её грудь. Предстали картины её рабства в долине, где она испила полную чашу страданий как телесных, так и душевных. Гнев, страх, мстительное упрямство вылилось на отсутствующих Эсмеральду и её бабку. «Вот виновники всех моих бед! Вот кому я должна отомстить! Жаль, что бабки нет в живых! Но осталась эта сестричка! Погоди же, дорогая! Узнаешь, что такое рабство и вонючий негр сверху! Ишь, красотка!» — продолжала думать Габриэла, утешая себя хоть таким образам.

Проходили дни, а донья Анна продолжала жить. Ей становилось всё хуже, но смерть лишь издали помахивала своей зазубренной косой, лишь грозя, не выполняя своих угроз.

И странное дело! Габриэла чувствовала удовлетворение от такого решения костлявой. Габриэла часто заглядывала в приоткрытую дверь спальни свекрови. Худое бледное лицо стало восковым. Тёмные брови оттеняли тёмные же круги вокруг глаз. С ужасом заметила, что во рту почти не осталось зубов, а пергаментная кожа ввалилась в провал рта. Было страшно, жутко. И Габриэла спешила тихо прикрыть дверь.

После таких зрелищ Габриэла долго не могла успокоиться. Что-то ворочалось в груди, что заставляло её переживать за донью Анну. Она уже честно и искренне выражала сочувствие дону Висенте. Тот молча выслушивал, ничего не отвечал, лишь согласно качал головой.

— Как дон Висенте постарел! — жаловалась Габриэла своей служанке, и та с наигранным сочувствием поддакивала госпоже.

— Успокойтесь, моя сеньора! Положитесь на Всемогущего Господа нашего. Будем молиться, испрашивать его благоволения, сеньора.

— Да, да! Обязательно пойдём в собор. Надо заказать во здравие и внести приличную сумму на нужды церкви.

Служанка подобострастно смотрела на Габриэлу, представляя, сколько и ей перепадёт за сочувствие и помощь.

Теперь Габриэла каждое утро просыпалась с чувством тревоги и страха. И первое, что спрашивала служанку — как состояние доньи Анны.

— Сегодня, сеньора, мне кажется хуже. Что-то с языком у неё. Говорит плохо. Почти ничего не понять.

— А дон Висенте? Что он?

— Почти не отходит от сеньоры. Почти не спит и часто зовёт сына, дона Андреса. Где он может быть?

Габриэла всё больше задумывалась, всё больше вину перекладывала на свою сестру Миру. Это стало навязчивой идеей для неё.

Прошло больше двух месяцев, а донья Анна всё ещё жила. Габриэла изредка заглядывала теперь в её спальню и поражалась внешним видом больной. Это был форменный скелет, обтянутый желтоватой кожей, местами с синюшными пятнами.

А потом Габриэлу поразило мнение лекаря. Он как-то заявил, что донья Анна возможно, отравилась чем-то, что определить уже невозможно. Он не сказал, что её отравили, но для Габриэлы это прозвучало предупреждением. И она забеспокоилась. И опять в голове зашевелились коварные мыслишки об ускорении болезни. Уже хотела идти на кухню, но спохватилась, и в ожидании самого худшего забилась в угол кровати.

Донья Анна отошла в мир иной лишь через неделю. Никто не плакал. Всем давно известно было безнадёжное состояние сеньоры. Лишь дон Висенте ходил мрачнее обычного и ни с кем не разговаривал, хотя посетителей оказалось уж очень много.

Пышные похороны собрали множество друзей и знакомых. Это сильно раздражало Габриэлу, как и дона Висенте. Она несколько раз выражала это хозяину. Тот соглашался, сочувственно кивал. И вдруг весьма любезно заметил:

— Ты одна только и понимаешь меня, Габи! Сожалею, что всё так произошло. Бедная Анна! Да успокоится её душа в чертогах Всемогущего!

Габриэла тут же поддержала дона Висенте. Это было уже после похорон. Они сидели у горящего камина. За окном лил длительный дождь. Было сыро, холодновато и камин создавал атмосферу уюта, тепла и домашнего благополучия.

— Как я ждала приезда Андреса! — вздохнула Габриэла, украдкой посмотрев на дона Висенте. Тот благосклонно кивнул, но отвечать не стал. — Неужели он не знает о кончине матери? Это печально. Очень печально!

— Ты права, Габи. Это очень печально! Мне не хватает сына. Мечтал о внуке! Не судьба, значит! Что нас ждёт теперь?

— Андрес, может быть, ещё появится, дон Висенте. Не может быть, чтобы он так и не узнал о трагедии в родном доме!

— Я только на это и уповаю, Габи! Молю Господа нашего снизойти до нас, грешных, избавить нас от постигших страданий. И ты молись, Габи!

— Я уже молюсь, дон Висенте. С тех пор, как сеньора потеряла сознание.

Очень медленно, но отношения дона Висенте и Габриэлы налаживались. Разумеется, ни о каких интимных отношениях не могло быть и речи. И Габриэла это хорошо понимала. Да и нужны были ей теперь такие отношения? А вот напряжённость в доме постепенно исчезла. Даже слуги ходили повеселевшие и охотно исполняли свои обязанности.

Новый год отметили в кругу семьи, как в древности, вместе с прислугой. Габриэлу это немного коробило, зато давало возможность извлечь для себя некоторую выгоду в будущем. И это подтвердил дон Висенте, заметив:

— Габриэла, дочка! Я хотел бы возложить на тебя управление домом. Мне это уже не под силу. Вот тебе ключи от моих денег, бумаг, остальное возьми у Фернанды. Она уже стара и много работать не может. А тебе это необходимо. Ты должна уметь управлять домом. Андрес не всегда будет отсутствовать.

Габриэла серьёзно посмотрела на хозяина дома, поклонилась и поцеловала руку дону Висенте.

— Вы так добры ко мне, дон Висенте! Я этого никогда не забуду! Все силы положу на благо дома вашего!

— Нашего, нашего, Габи! — воскликнул дон Висенте, и слеза умиления наполнила его глаза.

Габриэла встала, подошла к уже настоящему старику, поцеловала в его впалые щёки исключительно нежным прикосновением.

— Не надо переживать, дон Висенте! Я буду стараться. Поверьте мне.

— Ты опять говоришь так официально, Габи. Я хотел бы вернуть наши добрые друг к другу отношения.

— Так и будет мой милый Висенте, — проворковала Габриэла.

Она не чувствовала фальши в своих словах. Её даже распирала гордость и чувство долга. Она была растрогана, почти умильна. Протрезвление придёт позже, но уже иного оттенка.

И лишь оказавшись одна в своей спальне, Габриэла по-настоящему осознала все выгоды её нового положения. Горящие волнением щёки не давали ей обдумать случившееся. Голова побаливала, пульсировала, и сосредоточиться на основном никак не удавалось.

Служанка напоила хозяйку успокоительным отваром, уложила в постель и на цыпочках вышла, тихо прикрыв дверь.

Прошло больше месяца, и Габриэла свыклась с ролью хозяйки обширного дома. Уяснила все тонкости управления, почти ничего не изменила, лишь немного обновила спальню и установила порядок, по которому в комнатах постоянно должны быть цветы и открытые окна.

Она уже освоилась с финансовым состоянием дома. Оно выглядело не так благополучно, как ей казалось. Две асиенды давали доход, едва покрывавший расходы по содержанию дома. Ещё два доходных дома в столице тоже мало приносили. К тому же много пошло самой Габриэле на подарки.

Одно судно, ходящее вдоль побережья с товарами, приносило так мало прибыли, что Габриэла подумывала о его продаже, избавив себя от лишних хлопот.

С целью экономии она уволила двух управляющих, в которых сомневалась. Новым платила чуть меньше, потребовав неукоснительно увеличивать доход с земли. Думала, что те найдут способ заставить рабов удвоить усилия. Ещё продала двух рабынь по обслуживанию дома и ужесточила требовательность к оставшимся. И всё это давало надежду увеличить доход ещё на одну тысячу эскудо в год.

Она стала бывать в обществе, но одевалась скромно, с признаками траура. Ухаживания кавалеров принимала спокойно, расчётливо. Лёгкие интрижки уже интересовали мало.

— Когда же мы увидим в нашем кругу дона Висенте? — спросил однажды судья столицы, солидный идальго в возрасте, что был не прочь поволочиться за молоденькими женщинами.

— Он ещё не оправился от потрясения, дон Конгрехо, — спокойно, без тени на кокетство, ответила Габриэла. — Вы должны понять и простить дона Висенте.

— О да! Ещё бы, донья Габриэла! Зато вы с нами. Полагаю, что это для мужского общества куда приятнее, — судья многозначительно подмигнул.

Все знали о шашнях Габриэлы с хозяином дома семьи Руарте, и это давало повод вести себя с Габриэлей несколько вольно. Её это задавало, хотя не настолько, чтобы нервничать и обижаться. И теперь она выбрала для себя иное поведение.

Зато среди женщин она пользовалась очень дурной славой, и эта слава отдаляла её от их общества. Лишь две или три молодых сеньоры поддерживали с ней некоторые отношения. А донья Летисия почти дружила. Ей Габриэла могла слегка открыться в своих думах, хотя это было лишь малая толика возможного.

Несколько месяцев осторожных разведок дали Габриэле некоторое представление о тех идальго, на которых можно обращать внимание. Их набралось всего трое, и двое из них откровенно флиртовали, оспаривая первенство друг у друга. Это соперничество, однако, не перерастало в конфликты, что несколько огорчало молодую женщину.

— Очень хотелось бы посмотреть, как они оспорят передо мною своё первенство, — призналась она Летисии.

— Неужели это так приятно, Габи? Мне бы не пришло такое в голову.

— А мне нравится старинный рыцарский обычай, Лиси! Это так горячит кровь! Даже поединок одного выродка с моим братом доставил мне удовольствие. Но и страха за брата. Так захватывающе всё происходило! Дух перехватывало!

— Как можно так говорить, Габи? А ты не говорила мне про это. И что это за «выродок», как ты его назвала? И кто победил?

— Я сразу была уверена, что брат проиграет. И это ещё сильнее волновало грудь. Сколько чувств сразу пережила тогда!

— Что дало тебе так думать? — удивилась подруга. — Ты того сеньора хорошо знала? Расскажи!

Габриэла неопределённо пожала плечами, но всё же ответила:

— Знала, конечно! В какой-то мере всё и произошло из-за меня, Лиси.

— Как интересно! Это тайна? Жутко интригующе!

— Тайна, о которой мне не хочется распространяться… даже с тобой.

— Ну, прошу тебя, Габи! Я сгораю от любопытства и возбуждения! Он хороший был любовник?

Габриэла бросила мимолётный взгляд на подругу. В глазах можно было подметить проблески страха и неуверенности.

— Не проси, Лиси! Я не могу этого сделать. Прости.

Подруга немного обиделась, но настаивать не стала. Зато вскоре в обществе поползли слухи и сплетни о таинственном воздыхателе Габриэлы. Сама Габриэла ничего не поясняла, загадочно усмехалась, давая пищу для дальнейших пересудов и сплетен. Это хоть как-то разнообразило довольно скучную жизнь Габриэлы.

— Габи, — приставала Летисия к подруге, — почему ты не устраиваешь приёмов в своём доме? Это было бы так интересно!

— Не забывай, что в доме ещё траур. К тому же я только распоряжаюсь теми средствами, которые пока не принадлежат дону Андресу. А их не так много. Приходится довольствоваться малым. Это так унизительно, Лиси! Я постоянно в плохом настроении из-за этого.

— Я не считала дона Висенте таким прижимистым.

— Ты не знаешь стариков! А после кончины доньи Анны он и вовсе застыл в своей скорлупе, спрятался, что краб в раковину. Даже выглянуть не хочет. Всё ждёт приезда сына. Это меня угнетает, дорогая!

Очень скоро Габриэла отдала предпочтение одному идальго, по её сведениям, весьма богатому и большому любителю женщин и флирта. И по этому поводу говорила своей подруге Лиси:

— Меня вполне устраивает его непостоянство.

— Я тебя не понимаю, Габи! Это так непохоже на общепринятое!

— Мне от него нужно только несколько дорогих подарков. Уверена,что я легко этого добьюсь, а потом он сам остынет к нашему обоюдному согласию.

— Ты меня удивляешь, Габи! Что тебя толкает так поступать?

Габриэла мило улыбнулась. Открывать все карты не входило в её намеренья. Потому заметила неопределённо:

— Пока ничего не могу тебе сказать, милочка. Сама ещё не всё поняла в своей жизни. Но деньги, на мой взгляд, самое ценное в жизни.

— А любовь? А счастье совместной жизни с любимым человеком? Разве это тебя не привлекает, Габи? Я бы многое отдала за такое!

— Нет, я так не считаю. При больших деньгах я смогу создать для себя любую жизнь. В том числе и счастливую.

Летисия задумалась, потом е сомнением покачала головой.

— Не могу с тобой согласиться, моя дорогая Габи! Это не для меня.

— Тогда нам с тобой нет смысла обсуждать подобные дела в моих отношениях с мужчинами. Мы слишком разные.

После долгого ухаживания дон Мартин сломил «сопротивление» Габриэлы и завладел её вниманием окончательно. Но лишь после нескольких дорогих подарков, она соблаговолила отдаться этому сеньору, обыграв страстью и нежностью их связь.

— Габи, дорогая! — шептал он на ухо новой любовнице. — Ты так много для меня значишь! Ты очаровательно чиста и непорочна!

Габриэла вспомнила, что этот сеньор недавно приехал из Гаваны и наверняка ещё не в курсе её известных отношений с доном Висенте. Или дон Мартин просто этим не интересуется, довольствуясь новой женщиной.

— Мартин! Ты меня смущаешь своим напором и страстью. Я ничего подобного не испытывала! Но я боюсь, что скоро ты охладеешь ко мне!

— Не стоит ничего бояться, любовь моя! Мы довольны друг другом, чего же нам бояться? Где я найду такую обворожительную женщину? — он опять принялся расточать свои ласки.

Габриэла всё воспринимала, словно неопытная девственница, что приводило дона Мартина в восторг.

Летисия, узнав о начале романа с Мартином, загорелась страстным желанием узнать подробности их связи.

— Милая Габи! Ну что у вас с Мартином? Как он?

— Всё идёт отлично, моя милашка! — развязно ответила Габриэля. — Уверена, что на месяц его хватит, а там пусть идёт ко всем чертям!

— Неужели такой представительный сеньор, красивый, не заставил твоё сердце воспылать страстью?

— Почему? Было совсем не так плохо! Даже наоборот, моя дорогая! Но страстью даже не пахнет. Во всяком случае, я так считаю.

— Ты странная женщина, Габи! Я тебя не пойму.

— И никогда не поймёшь! Ты раба своей семьи, в тебе нет огонька, не говоря о настоящем пламени страсти. Это что-то такое возвышенное, всепоглощающее, что оно захватывает тебя всю целиком и ничего не оставляет взамен!

— Боже! Как страстно ты об этом говоришь, Габи! И ты испытывала такую громадную страсть? Расскажи, прошу тебя!

— Как бы я говорила о чувствах, которых не испытала сама? Конечно, я испытала такую страсть. И это было выше того, что я тебе говорила. Это оговорить словами так трудно, что я не берусь за подобное дело.

— Габи, дорогая! Я сгораю от любопытства! Расскажи!

— Подождёшь! Ещё не время. Да и не стоит тебя развращать подобными рассказами. Ты праведная жена и не способна ничего подобного испытать.

— Почему ты так говоришь? Разве с мужем я не смогу ощутить хоть похожее на страсть? Что ты говоришь? Я люблю мужа.

— Считаю, что этого недостаточно для высшего наслаждения страстью. Страсть — это не только любовь. Это что-то большее, но я объяснить не могу.

— Ты делаешь меня грустным человеком, Габи!

— Успокойся, Лиси! Большинство женщин, как и ты, не имеют никакого представления о том, что такое страсть. Так что не тешь себя иллюзиями и не беспокой себя напрасными мечтаниями.

— Боже! Как жестоко ты говоришь! Ты ужасная женщина!

— Зато ты не способна испытать ничего значительного, Лиси! В этом наша с тобой разница.

После этого объяснения в их дружбе образовалась холодность. Ни одна из подруг не делала первого шага к сближению и постепенно они стали обыкновенными знакомыми, и никогда не возвращались к тому откровенному разговору.

Роман Габриэлы с Мартином развивался своим чередом. Они просто не расставались и часто выезжали верхом в горы. Там у дона Мартина было небольшое ранчо, где почти никто не работал. Ветхий домик вполне им подходил на несколько часов уединения.

Мартин был по-прежнему пылок, щедр и многообещающ. Габриэла легко играла роль неопытной любовницы, которая всеми силами стремится познать все тонкости любовных игр.

— Мартин, откуда ты так сведущ в любви? — откровенно интересовалась Габриэла и смотрела на кабальеро откровенно наивными глазами.

— Ты так говоришь, что я начинаю сомневаться в твоих чувствах, любовь моя.

— Не смейся, Мартин! Я и так переживаю. Мой муж может появиться в любой день. А узнать о нас с тобой не составит труда. О нас ему на блюдечке преподнесут. Сам знаешь.

Мартин довольно засмеялся, предвкушая то внимание, которое завертится вокруг его победы. И он тут же пообещал торжествующе:

— Дорогая моя Габи! Прелестный цветок острова! Ты настолько покорила меня, что я завтра же закажу для тебя колье из лучших камней, какие найдутся здесь! А пока оно будет готово, хочу подарить тебе старинный перстень с бриллиантом в два карата. Ты представляешь, моя прелесть? Ты будешь довольна, песнь моя ликующая!

Габриэла с жаром бросилась в его объятия, нисколько не играя и не притворяясь.

Лишившись подруги, Габриэла слегка затосковала. Хотелось иметь слушательницу, которой можно поведать частицу своих мыслей, тайн и мечтаний. Понимала, что в обществе себе подобных таких найти ей вряд ли удастся.

— Вот незадача! — нервно говорила она сама себе. — Этак вовсе одичать можно! Надо что-то делать!

Дон Висенте обеспокоенно взирал на хмурое лицо Габриэлы:

— Дорогая моя Габи, что стряслось, что ты так мрачна?

— Никто не хочет со мной подружиться, дон Висенте! — откровенно признала она своё поражение в обществе. — Одни мужчины надоедают своими домогательствами. А мне необходимы женщины. Ведь у нас так много вопросов, с которыми интересно поделиться.

— Понимаю, — ответил дон Висенте задумчиво. — Тебе бы не помешал ребёнок. Но где бродит мой сын и твой муж? Этого никто не знает, — дон Висенте горестно опустил подбородок на ладонь руки.

— Это вы верно сказали, милый дон Висенте! Но что я могу сделать?

Очень быстро Габриэла приблизила к себе прыткую служанку, что так увивалась вокруг молодой хозяйки. Теперь без Ирии она уже никак не могла обойтись. Появилась потребность постоянно иметь её рядом.

Эта Ирия оказалась достаточно смышлёной и понятливой женщиной лет тридцати со светло-коричневой кожей и вполне приличным лицом. И фигура её оказалась подходящей, чтобы возбудить интерес любого мужчины.

— Ты, Ирия, столько для меня сделала! — поощряла Габриэла служанку. — Можно было бы подумать и об освобождении тебя из рабства. Ты смогла бы хорошо устроиться в этой жизни.

— О сеньора! — всплеснула руками Ирия. — Как я могу думать об этом!

— Ну хорошо. Пусть это тебя не волнует. Это дело долгое. Ты мне нравишься, и мне не хотелось бы терять тебя. Что нового узнала в доме?

— С тех пор, как покинула нас донья Анна, одни пустяки. О них даже вспомнить невозможно, сеньора. Мне скучно стало! — Ирия потупила глаза.

Габриэла про себя улыбнулась, поняв, что эта женщина весьма похожа на хозяйку, и ждать от неё искренних слов будет трудно. «Зато ей можно поручить любое тайное задание и не опасаться за провал дела!» — подумала Габриэла.

— Милочка, — обратилась Габриэла к Ирии. — Тебе необходимо много поработать. Хочу поручить очень трудное и важное дело.

— Можете положиться на меня, сеньора, — с готовностью откликнулась та.

— В твоём распоряжении будет коляска, деньги и кучер. Будешь искать одну семью с маленькой девочкой лет около четырёх. Полагаю, что это будет мулатка. Ничего больше сообщить я тебе не могу. Не знаю я. Так вот, это теперь твоё задание. Выполнишь его — получишь хорошую награду.

— Слушаю, сеньора, — поклонилась служанка. — Когда можно приступать?

— Прямо завтра, Ирия. И ещё забыла сказать. Эта семья наверняка бедная.

— Понимаю, сеньора. Доверьтесь мне.

Ирия почти всю ночь думала над этим странным заданием, но ничего вразумительного не придумала. Единственное, что она ясно и чётко уяснила, что дело это тёмное, тайное и, значит, опасное. Для неё опасное.

Сознание такого поворота событий в жизни Ирии взволновало её, но не испугало. Было приятно ощущать себя на острие копья, устремлённого в тайну.

Долго думала она и о поисках. Город достаточно большой. Она знала, что в нём находится больше двух тысяч домов. Из них почти половину можно отбросить. Ведь сеньора сказала о бедности семьи.

«Значит, — думала Ирия, — надо начинать с бедных кварталов. И у белых нет смысла искать. Девчонка — мулатка. Ага! Не начать ли с церквей? Это самое лёгкое, что можно придумать. Священники знают своих прихожан и помогут мне найти ту девчонку. Придумаю какую-нибудь историю пострашней!»

Ранним утром Ирия уже выехала со двора в роскошном платье, специально выданном Габриэлой из своего гардероба. Лёгкая коляска бойко катила к ближайшей церкви в бедном квартале.

— Почему тебя, дочь моя, интересует эта девочка, — тут же спросил священник, не решаясь грубить столь богато одетой негритянке.

— Падре, моя хозяйка ищет эту девочку по причине раскаяния. Её дочь имела греховную связь с одним негром или мулатом. Её выгнали из дома, как только она родила эту девочку, и теперь старая сеньора раскаивается и хочет найти свою внучку. Это ведь так благородно, падре!

— Разве никто не знает, где живёт семья той дочери сеньоры?

— Никто, святой отец! Служанка, что занималась этим, уже умерла полгода назад, и не успела сообщить это место. И старая сеньора в сильном страхе, полагая, что совершила смертный грех, падре.

— В самом деле, дочь моя, грех велик! Дай подумать, — пожилой падре задумался, потом позвал служку и некоторое время говорил с ним. — Нет, дочь моя, ничего похожего я не вижу среди моих прихожан. Ищи в другом месте. Да пребудет с тобой Господь!

Ирия поблагодарила, оставила серебряную монетку и поехала дальше.

Первый день, как и два последующих ничего не дали. Оставалось ещё три церкви и небольшой пустырь с хижинами из веток, где ютились разные нищие и отщепенцы и бродяги в лохмотьях.

— Неужели ничего не выйдет? — спрашивала Габриэла, с беспокойством посматривая на Ирию. — Однако продолжай поиски. Ещё не всё потеряно. Ты никому не говорила про наше дело?

— Как можно, сеньора! Я ведь понимаю!

Во второй церкви, которую посетила Ирия, священник долго расспрашивал негритянку, потом вспомнил что-то и вскричал оживлённо:

— Постой-ка! Припоминаю, что года три назад у одной семьи неожиданно появился младенец. Девочка, мулатка! Это точно! Можно послать служку за сеньорой Розалией.

— Простите, святой отец, — осмелилась перебить Ирия. — Почему вы сказали, что ребёнок появился неожиданно?

— Да никто в этой семье не ждал никакого ребёнка! Я пошлю служку,

— Не утруждайте себя, святой отец. Покажите направление и фамилию сеньоры. Вы говорили о Розалии. Это она?

— Это старая женщина, а у неё дочь с мужем. Вот эта дочь и появилась в то время с ребёнком. Не припомню, как она объяснила это, но узнать не составит труда. Это семья Гарсия. Ты её легко найдёшь рядом с пустырём. Там в каждой лачуге укажут их халупу. Иди с Богом, дочь моя. И пусть Господь будет к тебе благосклонен!

Получив мзду, священник сам проводил Ирию до двери и указал, в каком направлении ехать.

Дом Гарсии скорей походил на сарай для скота. Бедность выглядывала из каждой щели. Голые ребятишки с воплями и плачем возились в пыли, бегали, играя в свои примитивные игры.

— Мне нужна сеньора Розалия и её дочь, Мито, — сказала Ирия, заглядывая в дверной проём, занавешенный рогожей.

Старуха-негритянка с подозрением уставилась на богатое платье Ирии.

— Какого чёрта! Что тебе нужно? Ишь, разоделась, словно сеньора!

— Мне необходимо поговорить с вами и вашей дочерью Митой. По очень важному делу, сеньора.

— Уже и сеньора! Дивно звучит! Мито нет дома. Говори и убирайся! У меня нет времени забавляться с тобой!

— Погоди! — подняла руку Ирия. — Ты можешь подучить хорошую плату за сведения, которые мне нужны, — Ирия показала серебро.

Это тотчас смягчило старуху. Она вытерла руки об юбку, села и спросила:

— Что за сведения я могу тебе сообщить, что они стоят серебра?

Ирия шагнула в вонь и грязь не то кухни, не то комнаты, заваленной отбросами человеческого бедного жилища.

— у вас должна находиться девочка на воспитании. Мулатка. Об этом мне и необходимо знать. Чем правдивей будет рассказ, тем выше плата, — добавила Ирия весьма обнадеживающе.

— Ну, есть такая, — неохотно молвила старуха. — Что дальше?

— Я хотела бы её посмотреть. Но прежде прошу рассказать всё, что знаете про эту девочку. Кстати, где она?

— На улице, где ж ещё ей быть! Болтается с ребятнёй!

— Как её зовут? Мне хотелось бы знать, — Ирия повертела тощий кошель в руках, где позвякивали монетки.

— Мунтала её имя. Нам самим надо было её крестить, а священник был из Португалии. Вот имя и получилось вроде бы португальское. Да нам без разницы было.

— А кто была мать этой малютки?

— Этого нам никто не поведал. Условие было. Ничего не знать.

— Как же связались с вами? Нашли, договорились?

— Приходила мулатка и многих просила. Обещала денег. Мы и согласились.

— И мулатку не знаете? — продолжала допытываться Ирия.

— Никогда не видели! Чужая! Наверное, с другого конца города.

— И когда это произошло?

— Сразу после набега на город пиратов. В тот самый день и принесли девчонку. Крепенькая была, здоровая. Почти не болела. Позвать?

— Если вас не затруднит, — учтиво проговорила Ирия.

Девочка в одной тряпке вокруг худых бёдер осторожно вошла в помещение. Большие глаза и толстоватые губы были раскрыты в испуге и восхищении от платья Ирии.

Та с любопытством осматривала девочку, отметив про себя, что ничего похожего на донью Габриэлу в ней нет. Может быть, только нос. Он был довольно маленький и тонкий. Кожа под слоем грязи казалась светло-коричневой, но могла быть и светлей, если хорошенько поскрести мочалкой с мылом. Длинные, в крупных кольцах коричневые волосы были грязны и сбились в отвратительные космы. От ребёнка несло вонью.

Ирия внутренне поморщилась, отвела взгляд, спросила старуху:

— Больше ничего не можете сообщить?

— Что ещё тут скажешь? Живём, чем Бог пошлёт. Дочка с мужем работают в городе у хозяина. Денег почти нет. Приносят иногда немного объедков и рыбы. Сама видишь… — старуха в безнадёжности развела руками.

— Спасибо за сообщение и сведения. Обещала серебряный реал — вот, получи его. И ещё две монеты для девочки. Если хозяйка разрешит, то привезу ещё. Но не советую особо рассчитывать. Эти деньги и то роскошь для вас.

Ирия не попрощалась, торопливо выйдя на воздух. Она вздохнула полной грудью, довольная, что вырвалась из той клоаки и выполнила задание. А оно казалось ей невыполнимым на первый взгляд. Обернулась, запоминая место, и с удовольствием уселась на мягком сидении.

Габриэла встретила служанку вопросительным взглядом, поняв, что те привезла важные известия.

— Сеньора, я выполнила ваше задание! — воскликнула взволнованно Ирия.

— Садись! Рассказывай!

Глаза Габриэлы лихорадочно блестели. Ирия с удивлением наблюдала хозяйку, окончательно поняв, кто и чья эта замухрышка Мунтала. И с нетерпением ожидала дальнейших событий.

— Я нашла её, сеньора! Её зовут Мунтала. Живут очень бедно. Одна бабка сидит дома, остальные: дочь и её муж рабы у какого-то хозяина. Ходят в его дом работать. Ужасная нищета! Я осмелилась дать им три реала. Будете ругать, госпожа?

Габриэла смотрела странным взглядом на служанку. Молчала, словно отрешившись от всех забот земных. В глазах стоял лёгкий туман, и Ирия не осмелилась заговорить.

Габриэлу терзали сомнения, волнения и ещё что-то, в чём она не могла разобраться. На душе скребли кошки, она побаивалась спрашивать, интересоваться, но уже знала или догадывалась, что Ирия знает о её тайне. Это не нравилось Габриэле. Но что теперь сделаешь?

— Ирия, ты не смей никому говорить, даже намекать на всё, что тебе пришлось узнать и выполнить.

Габриэла не стала слушать уверения служанки, порылась в кошеле и протянула ей шесть эскудо.

— Три возьми себе, остальные отвези в тот дом. И молчи! — грозно сверкнула главами. Ирия отлично знала на что способна хозяйка.

Когда служанка ушла, Габриэла погрузилась в думы. Очень хотелось узнать, как выглядит дочь, но спросить всё же побоялась, оставив это на потом.

В протяжении двух следующих дней Габриэла всё допытывалась о разных подробностях про семью своей дочери. Потом приняла решение хотя бы узнать место их жительства и самой посмотреть.

— Сеньора, вы не представляете, как были поражены те, ну что воспитывают девочку, столь богатым даром, — Ирия радостно блестела глазами.

— Это меня мало волнует, Ирия, — наигранно равнодушно ответила Габриэла.

Обе понимали, что ведут игру, обоим казалось, что их не понимают и это с ещё большей силой сплачивало этих двух женщин.

Наконец, хорошенько разузнав пути-дорожки, Габриэла с кучером отправилась смотреть дочь. Кучер достаточно знал дорогу, и скоро Габриэла приехала на место. Её поразила нищета лачуги и всего пустыря с разбросанными в беспорядке хибарами, где копошились грязные дети вместе с курами, индюками и свиньями. Тут же бегали собаки, щенки, кошки, щебетали попугаи и верещали обезьянки.

Габриэла приказала остановить лошадь и с жадным любопытством искала девочку, которая была её дочерью.

Она её нашла, как казалось. Горящими глазами она следила за нею. Её одежда не изменилась с посещения Ирии. Была она такая же грязная и голая, и сердце Габриэлы сжалось от вдруг нахлынувшей жалости, сострадания и обиды.

Определить, на кого обида, она не пыталась. Но ощутила бурное желание поговорить хотя бы с этой девочкой, приласкать. Но страх сковал порыв, заставил сжаться в углу коляски.

Порывшись в сумке, она достала золотой дублон, пакетик конфет, заранее приготовленный, и красивое платьице из простого материала.

— Педро, — толкнула она кучера в спину. — Отнеси вон той девочке всё это. Ничего не говори, только предупреди, что деньги надо отдать взрослым, — она строго глянула в чёрные глаза негра*

Педро взял всё это, ни слова не сказал и пошёл к ватажке детей. Габриэла впилась глазами в эту сцену, следя за каждым движением дочери. Та была оглушена подарками, тотчас убежала в халупу, а Габриэла, дождавшись кучера, поспешила уехать. А отъехав подальше, обернулась и смотрела назад, где старуха с девочкой провожали глазами коляску.

На душе стало горько, тоскливо и противно. И неожиданно вспомнила Хуана. Как он не раз настаивал, что презрительное отношение к цветным и работникам весьма позорное явление кичливого дворянства, й теперь эти слова показались ей совсем в ином освещении.

— Стой! — молвила она кучеру. Тот вопросительно обернулся. — Скажи, Педро, ты очень страдаешь из-за своего рабства? Ты здесь родился или привезён сюда с твоей родины?

— Я в возрасте восьми лет приехал сюда, сеньора. Я даже помню, как плыл на корабле и чуть не умер в пути. Моя матушка умерла там.

— Значит, ты мог бы отомстить мне и таким, как я, за то злодеяние, что случилось с тобой?

Педро сильно смутился, заёрзал в волнении, но ответить не решился.

— Я была бы благодарна тебе, коль ты бы ответил мне честно и откровенно. Обещаю не наказывать и оставить твой ответ без внимания. Говори же!

— Простите, сеньора! Я в замешательстве! Что я могу вам сказать? — Он с пристальным вниманием посмотрел на Габриэлу. Та слушала, и вид её говорил, что лучше не перечить ей.

— Что же ты? Продолжай. Я хочу услышать твоё признание.

— Да, сеньора! Мне хотелось бы отомстить. Так мечтает каждый невольник. Простите меня ради Бога, но вы сами принудили меня к откровению, сеньора!

— Не бойся! Я сдержу данное слово. Я даже понимаю тебя и остальных невольников. Это естественно. Но ты живёшь не так уж и плохо, Педро. Согласен?

— Вы правы, сеньора! И всё же сознание того, что я невольник, делает меня непримиримым к господам. Простите, госпожа!

И впервые у Габриэлы в голове закопошились мысли относительно рабства. Вдруг она осознала, что как бы хорошо не жилось рабу у господина, он продолжал оставаться рабом. И это делает его готовым в любой момент взбунтоваться. И что это в порядке вещей. Она сама несколько месяцев была рабыней, и с нею обращались куда хуже, чем она со своими слугами. И всегда в мыслях её присутствовал дух бунта, возмущения и стремление любыми средствами освободиться от этого ужаса.

Глубокий вздох всколыхнул её грудь. Мрачные думы владели ею. А перед домом она неожиданно для себя подумала: «Это не я придумала, и не мне решать. Пусть философы и мыслители занимаются всем этим. Что от меня может зависеть? Я такая же, как все. Мне ли изменить этот мир?»

Это успокоило женщину, и в дом она вошла полновластной хозяйкой, перед которой по-прежнему трепещут слуги.

Мысли о дочери вдруг потекли спокойно, размеренно. Они уже не тревожили её совесть, хотя что-то крохотное и незначительное всё же осталось. Это незначительное и маленькое иногда просыпалось, будоражило дущу, но быстро укладывалось спать, оставляя свою госпожу благоденствовать.

Глава 15

Мира неторопливо шла вдоль ряда лавок, присматривая материал для платья. Хуан шёл рядом, с удовольствием наблюдая, как именитые горожанки и горожане любезно с ними здороваются, раскланиваются, иногда заговаривают, интересуясь здоровьем и делами. Мимоходом расточали похвалы Эсмеральде. А та смущённо краснела, скромно отвечала, поглядывала на Хуана, вспоминая его слова о скором признании её в городке.

Неожиданно она насторожилась. Ей показалось, что кто-то сказал знакомым голосом:

— Смотри в оба, Ушастый! Не ошибись!

Голос звучал рядом, тихо и зловеще. Мира вздрогнула от охватившего её ужаса. Инстинктивно прижалась к Хуану. Тот повернул голову.

— Что ты, Мира? — тихо спросил он, удивившись её выражению лица.

Она сжала его локоть, мимикой приказав молчать. Потом глазами показала назад, откуда она слышала голос, так испугавший её.

Хуан обернулся. В не очень густой толпе покупателей он заметил двух подозрительных людей. По их повадкам он определил их, как воров-карманников и насторожился.

Поторопившись отвести Миру в сторону, спросил тихо:

— Что тебя так испугало, милая моя? Те двое воришек?

— Это они грабили нас и убили Ампару! — прошептали побледневшие губы.

Хуан сжал губы, что означало решительность и готовность к действию.

— Подожди меня здесь, — и толкнул Миру в тень навеса одной из лавок.

Он отделился от девушки и стал наблюдать за ворами. Вскоре он заметил, как один из них осторожно срезает у дородной сеньоры кошель с деньгами.

Хуан не стал ждать конца действия. Сильно ударил вора в пах, потом по горлу, не выпуская из виду его подельника. Сеньора вопила, обнаружив пропажу, которая валялась у тела вора, корчившегося на земле.

Появились два альгвасила, и толпа окружила событие разыгравшееся здесь.

Хуан поискал подельника. Того и след простыл.

— Кто знает его имя? — оглядел альгвасил толпу.

— Знаю, что кличка его Ушастый, а подельника кличут Чико, сеньор, — проговорил Хуан. — Воровство налицо. К тому же я обвиняю его в убийстве негритянки у меня во дворе во время ограбления.

— Это уже серьёзно, сеньор. Как ваша фамилия? '

Хуан назвался.

— Мы вызовем вас для показаний, сеньор. Берите его! — он кивнул на поднявшегося Ушастого. — Найти этого Чико! Мы о нём давно знаем!

— Сеньор де Варес! — потерпевшая обратилась к Хуану. — Как я вам благодарна! Спасибо, дон Хуан!

Хуан держал Миру за плечи, а сеньора с любопытством поглядывала на девушку, выражение лица которой вызывало подозрение.

— Хуанито, я так испугалась! Как это ты так легко справился с таким бандитом? Просто ужас! А того, второго, Чико, найдут?

— Теперь, я думаю, ему крышка, моя бедная мышка! Я просто буду обязан не оставлять эту пару без внимания. Городок слишком мал, чтобы его не найти.

— А вдруг не найдут? Он же может попытаться отомстить нам.

— Посмотрим. Ты только не бойся и не расстраивайся. Я буде всегда рядом, — и Хуан нежно посмотрел на расстроенное лицо Миры.

Дома Пахо так загорелся местью, что вызвался помогать альгвасилам в поимке Чико.

— Без тебя обойдутся, — строго оборвал негра Хуан. — Здесь дел много. Мы с тобой должны ещё обсудить постройку дома. Не ютиться же нам всё время в этом шалаше. Теперь он нас нисколько не устраивает.

— Что ж я могу вам подсказать, сеньор? Что я умею и смыслю в строительстве? Пусть лучше хозяйка этим занимается.

— И хозяйка займётся. Мы сейчас все едем на участок.

— Да тут больше фанеги земли! — воскликнул Пахо, оглядев землю. — И почти ровное место. Здорово будет тут. И соседи, видать, солидные.

— Хватит болтовни! Быстрей решайте, где ставить дом. Мира, ты главное лицо у нас в этом деле. Смотри и решай.

Мира переглянулась с Томасой, и они вместе пошли по участку, обходя развалившийся старый дом, ещё не убранный рабочими.

После долгих споров и пререканий, Мира настояла на строительстве дома подальше от улицы.

— Пусть дом будет окружён деревьями и цветником. Шума с улицы меньше будет слышно. И обязательно двухэтажный, с башенкой. В башенке будет комнатка для меня. Хочу всё видеть сверху.

— Принимаем. Пахо? — спросил Хуан негра. — Ты остаёшься работать у нас или желаешь своей семьёй жить?

— Куда мне от вас деться? Я так привык к вам, что и не представляю жизни в одиночестве.

— Почему в одиночестве? Найдём тебе отличную супругу, и забудешь Ампару. За такого видного любая молодая пойдёт. Скажи, Томаса!

Девушка фыркнула и отвернулась, не желая участвовать в таком глупом разговоре, как обсуждать женитьбу негра.

— Решено! — Хуан хлопнул Пахо по спине. — Хватит тебе ходить бобылём. Мира, ищи ему спутницу жизни. Молодую и красивую. И чтобы характер был мягким и ласковым.

Мира улыбнулась, согласно кивнула, заметив:

— Мы должны предусмотреть лишние комнаты, Хуанито, — она густо покраснела, опустив голову.

— Кухня, столовая, зал для гостей и штук шесть комнат для нас всех. Как, подходит? Мне хватит, а вы смотрите. Ещё хотелось бы, но и так много.

— И подвал побольше, — добавила Мира. — Хорошо иметь холодный подвал. Бабушка всегда мечтала о таком.

— Обязательно, — согласился Хуан. — Под всем домом у нас будет подвал. Я для себя устрою комнату чуть выше. Будет прохладно спать.

Вернувшись домой все с удовлетворением узнали, что бандит Чико уже в каталажке и сидит там на цепи, словно злая собака.

Не прошло и месяца, как Чико был повешен, а Ушастый отправлен на рудник.

— Вот и свершилось возмездие и суд людской, — заметил Хуан. — Можешь спать спокойно, моя Эс… прости, Мира.

— Думаешь, меня это сильно радует. Хуанито? Ничуть. Страшно ведь! Смерть ужасно меня пугает. Так хочется жить. Особенно сейчас… — и девушка посмотрела просительно на Хуана.

Тот улыбнулся, поняв его значение её взгляда. Ощутил волну сомнения, неуверенности и смущения. Всё это отразилось на его лице. Мира осторожно потянула его за рукав сорочки, и они оказались в её спаленке.

— Почему ты сомневаешься, Хуанито? Я тебя не устраиваю?

— Что за глупости ты говоришь? Вовсе не то! Я смущён, озабочен тем, что ты можешь ошибиться и не получить того счастья, на которое рассчитываешь, милая моя девочка! Это больше всего беспокоит меня.

— Но почему, Хуанито? Ты до сих пор не можешь понять, что я уже не маленькая девчонка, какую ты всегда знал, а девушка взрослая. Мне уже пятнадцать!

— Признаюсь, Мира! Это так. Что бы сказала бабушка Корнелия?

— Она не один раз говорила мне, что мы будем вместе. Потому никогда не опасалась оставлять меня с тобой наедине. Ты разве не заметил? — Мира загадочно улыбнулась.

Хуан смотрел на Миру и удивлялся, как быстро она превращается в обворожительную девушку, что может осчастливить любого мужчину. Чувство нежности и ещё чего-то необъяснимого, но не страсти, влекло его к ней, не позволяло отмахнуться и забыть.

Он терялся в догадках, но чувствовал, понимал, что находиться рядом было ему очень приятно и умиротворительно. Он стремился к её обществу, но не представлял её в своей постели. Это даже редко приходило ему в голову и нисколько не интересовало, не побуждало к этому и не распаляло вожделение.

Всё это сильно смущало Хуана, заставляло не торопить события. Он постоянно отговаривался разными причинами, но больше всего строительством дома.

Он уже рос, и обширный котлован кишел рабочими.

Неожиданно Пахо воспылал ревнивым стремлением всё знать по строительству, во всё вникать и всё контролировать. Хуану это понравилось.

— Смотри, как наш Пахо взялся за работу, — улыбался Хуан Мире, провожая негра на стройку. — Мне там просто нечего делать.

— Вот будет готов дом, и мы его оженим второй раз, — мечтательно говорила Мира и опять не упустила момента соблазнительно и многозначительно посмотреть на Хуана.

Ор обнял её, прижал и, заметив тянущиеся к нему губы, поцеловал. Его рука скользнула к груди Миры, но он отдёрнул её, словно боялся уколоть. Мира заметила это, ничего не сказала, но осуждающе глянула в смущённые глаза Хуана.

Им обоим было неудобно, только по разным причинам.

Хуан уже начал заниматься делами и вкладывал деньги в торговлю. Потом выторговал подряд у городского совета на постройку участка дороги вглубь острова. Это его захватило, и он окунулся в дело с головой.

Участок в одиннадцать миль он прокладывал в сторону Понсе вдоль речки. Он рассчитывал возобновить связь с долиной, где работал Лало. И эта дорога сильно приближала и облегчала осуществление его мыслей и намерений.

Хотелось получить подряд до нового посёлка Утадо, но не получилось. Тогда он решил разведать возможность ответвления дороги в сторону долины.

— Пахо, закончишь со строительством дома — и я тебя заберу смотреть дорогу на долину Коарами. Ты помнишь её?

— А как же! Как забыть? И что хотите этим строительством добиться?

— Посетим долину, разведаем местность и посмотрим, как это устроить. Думаю, что сюда в Аресибо будет ближе, чем к Понсе.

— Думаете Лало смог что-то там наладить? Сомнительно!

— Во всяком случае, надо посмотреть, прикинуть. Мы не должны просто так бросить мою долину на произвол судьбы. К тому же за четыре года аренда достаточно выросла, и она смогла бы хоть частично покрыть расходы на строительство если не дороги, то хорошей тропы для вьючных животных. Или для перегона скота, если таковой имеется у Лало.

— Это уже ближе к действительности, — улыбнулся Пахо.

— Значит, решено! Поедем скоро в долину.

Хуан вскочил, почувствовав, как кто-то, как показалось, Габриэла, нежно целует его, только нежно, не так, как та. Было темно, луна едва пробивала занавеску на окне.

— Кто здесь? Мира, ты? — Он ощутил характерный запах детства, так приятно щекочущий его нос. — Что ты тут делаешь?

— Хуанито, тише! Я никак не могу заснуть. Мы долго разговаривали с Томасой, а потом не вытерпела и прокралась к тебе. Ты злишься, милый Хуанито?

— Как ты можешь так? Ты испугала меня!

Мира тихо засмеялась. Вдруг резко посерьёзнела. Помолчала и сказала:

— Ты всё никак не решишься, Хуанито! Я на всё готова! Ведь я люблю тебя!

— Перестань, Мира! Ты меня пугаешь! Я не…

Он вынужден был замолчать. Мира придавила его своим горячим телом и закрыла его рот своими губами. Он только дёрнулся и затих. Её неопытный, по-детски наивный поцелуй вскружил голову. Хуан перестал сопротивляться порыву и бурно бросился целовать, ласкать её. Она же млела, вздыхала и что-то говорила, чего он не мог услышать, но знал, что это слова любви и нежности.

И всё же он заставил себя оторваться от юного тела и зовущих губ.

— Мира, золотко моё! Ещё не время! Прошу тебя! Мы ещё не обвенчаны. Я не хочу вводить тебя в грех. Подождём, милая моя рыбка!

Она тут же остыла. Хуан понимал, что оскорбил её, но поступить иначе не осмелился. Он ведь мужчина и не должен пользоваться мимолётным порывом девушки, почти девочки

— Дорогая моя! Любимая! Давай подождём. Умоляю! Только не сердись. Я слишком люблю тебя, чтобы поступать так примитивно и греховно. Пойми меня!

— Вот бы Тома узнала такое про тебя! Никогда не поверила бы! Обязательно расскажу!

— Ты всё ей рассказываешь? — ужаснулся Хуан.

— Конечно! Она ведь моя подруга. Другой нет настолько близкой. Правда, немного и я скрываю. Ты успокоился, мой Хуанито?

— Немного. Знаешь, тебе необходимо исповедаться. Сходи завтра же, Мира. Это должно тебе немного помочь успокоиться и понять меня.

— Тебя я и так понимаю, Хуанито. Но я пойду. Мне нечего бояться. Я не совершила ничего греховного. А ты? Ты — моя любовь, а это не грех. Ты согласен со мной?

— Только вообще. И всё же пойди в церковь, Мира.

— А скажи, Хуанито! Только не сердись, прошу тебя! Не будешь?

— Что ты хочешь? Ну ладно, обещаю не сердиться. Разве я могу сердиться на тебя, милое дитя? Спрашивай.

— Помнишь, мы встретили в столице ту женщину? Мою сестру, как ты сказал? Габриэлу. Ты любил её?

— Ну и хитрая же ты, чертовка! Но я обещал не сердиться. И отвечу. Я никогда не любил её и постоянно говорил это.

— Но у вас что-то было, Хуанито? Ну это… да что тебе говорить! Ты и сам знаешь, что я имею в виду. Только не обманывай, прошу тебя!

Хуан долго молчал, всматриваясь в тёмные очертания лица Миры.

— Да! Было! Много раз и мы оба были счастливы. — Хуан помолчал. — Потом клялись в ненависти друг к другу. Особенно я. Поверь мне.

— И всё равно опять… бывали вместе?

— Да, бывали! И опять были счастливы… и опять ненавидели.

— Ты часто думаешь про неё? И что это тогда у вас было?

— Мне один довольно мудрый человек говорил, что это голая страсть, лишённая всякого духовного начала. Влечение тел, плоти. Яростное всепоглощающее влечение плоти. И больше ничего. Мы будто бы влияем друг на друга, когда остаёмся вместе. Я её не вижу уже больше четырёх лет, и ничего больше к ней не испытываю. Словно она для меня и не существует. Разве что изредка и самую малость. Ты веришь мне, любовь моя Мира?

— Верю! Ты никогда мне не врёшь. Я это знаю. И благодарна тебе за это. И я так тебя люблю, Хуанито, моя любовь и надежда!

— Когда ты так говоришь, мне страшно становится.

— Почему? Что тут страшного? Это же прекрасно — любить друг друга!

— Ты для меня не просто девушка, Мира. Ты нечто бо́льшее, дорогое, бесценное, которое мне страшно разбить, потерять или просто причинить боль.

— Ты не расстраивайся, Хуанито. Это настоящая любовь придёт к тебе. Ты любишь меня, но твоя любовь ещё не дозрела. Ты понимаешь меня. И не смейся! Это мне часто так снится, и я знаю, что это правда. Не веришь?

— Что ты, моя рыбка! Верю, конечно! Ты ничего от меня не скрываешь, а обо мне всё можешь узнать, даже если я и не всё расскажу тебе. Верно? Ты ведь у нас ведьма!

— Не называй меня так! Это плохо! Бабушка может за это и наказать.

— Бабушка? Как это, наказать?

— Я не знаю точно, но уверена, что это произойдёт, когда понадобится. Мы с тобой под её покровительством, но она строго следит за тем, чтобы мы не творили зла, особенно друг другу.

— Ты на самой деле во всё это веришь? Хотя мне об этом говорили и в Индии. Я интересовался этим. Приводил пример твоей бабушки.

— Я-то верю, Хуанито! И ты должен верить. Тем более что и в Индии верят в возможность видеть вперёд. А назад и того легче. Вот ты усыпляешь людей и во сне заставляешь их говорить только правду. Так и я могу, не всегда, но особенно при трудностях, угадывать будущее.

— И о нас с тобой?

— Об этом мне как-то бабушка поведала. Я потом несколько дней плохо спала. Всё мечтала. И ждала. А ты! Столько мучил меня!

— Не я виновен в столь долгом отсутствии. Я и так стремился сюда. А как расстроился, когда узнал, что ты покинула город!

— Ты больше не станешь покидать меня?

— Этого не обещаю. Скоро мы с Пахо поедем смотреть, как можно проложить дорогу в одну долину. Но это будет не больше двух недель.

— Я опять буду бояться одна!

— С тобой будет Сиро. Он серьёзный парень и сможет постоять за всё тут.

— Смотри, чтобы не получилось, как в прошлый раз!

Хуан с Пахо неторопливо ехали на мулах по тропе, вьющейся среди высоких холмов. Дальше к югу громоздились горы, в плотном одеянии лесов.

— Пахо, плохо, что мы не захватили с собой знатока строительства дорог. Я не уверен, что правильно могу определить путь. — Хуан внимательно оглядывал увалы, лощины и скалы, торчащие в обрамлении густой растительности.

— Здесь тропу надо только расчистить и немного расширить. Фута на четыре, и хватит. Дальше всё равно телегой не проехать.

— Посмотрим, что встретим дальше. Главное, не сбиться с правильного направления. А то забредём неизвестно куда. И спросить некого.

— Обязательно встретим или деревушку, или путника. Наша долина ведь дальше на восток. Да неё дня два добираться, если тропа не пропадёт вовсе.

Вошли в деревеньку в восемь дворов. Все жители метисы, и встретили путников, как обычно настороженно. Указали хижину старосты.

— Мы хотим дойти до долины Коарами, старик, — сказал Хуан. — Тропа туда имеется? И как далеко туда?

— Тропа есть, но перед самой долиной она теряется, сеньор. А идти туда на мулах два дня. Впереди будет селение из двух хижин. Живут отдельно две семьи, никого не признают, и их никто не трогает. Уже четвёртый год, как живут, сеньор. Не любят они посторонних. Будьте поосторожнее с ними.

Словоохотливый старик долго и в подробностях рассказывал о тропе, о приметах и ориентирах. Потом осмелился спросить:

— Милостивый государь не соизволит пояснить, что привело вас в наши края?

— Хочу тропу расширить для свободного проезда и перегона скота. Хочу посмотреть сначала на долину.

— Не советовал бы я вам, сеньор, туда соваться.

— Что так, старик? Откуда такой страх?

— Мы уже два года не приближаемся к той долине. Хозяин тамошний уж сильно строг. Просто никого не подпускает близко.

— Хозяин? Как его зовут, хозяина-то?

— Затрудняюсь сказать, сеньор. Туда стекаются беглые негры, и наши, метисы. Ходят слухи, что там настоящая крепость построена. Уже и альгвасилы туда наведывались, да их тоже не пустили. Даже стрельба была.

Хуан переглянулся с Пахо. Эта весть оглушила их, заставив призадуматься.

— Однако в последний раз моего посещения долины меня тоже встретил стражник и умело обезвредил. Значит, уже тогда Лало что-то начал делать, что и вылилось в то, о чём мы слышали. — Хуан вздохнул, ожидая ответа Пахо. Тот молчал, но спать ещё не ложился. Всё шуршал соломой и сопел.

— Пожалуй, вы правы, сеньор. Мне даже расхотелось туда ехать. Боязно!

— Это же моя долина, Пахо! Лало лишь арендует её и все права у меня.

— А стрельба? Вон он как замахнулся, а вам отвечать! Не нравится мне всё это, дон Хуан! Помяните мои слова!

Хуан долго думал, пока не провалился в приятный сон уставшего человека.

На небольшой поляне стояли две хижины из брёвен, под соломенной крышей. Кругом зеленели крохотные участки возделанной земли, паслись два десятка коров с быком на страже. Бык внимательно следил за всадниками, тихо промычал и сделал два неуверенных шага навстречу.

— Эй! На мулах! Стоять на месте! Стрелять буду!

Жуан присмотрелся и заметил человека, наполовину скрытого кустом. В руке тот держал мушкет с дымящимся фитилём. Шагах в десяти виднелась голова второго, а дальше шевелились фигуры женщин или детей. То были уже на возделанных полянах с посадками.

— Опусти свой мушкет! — остановился Хуан и поднял правую руку. — Я не намерен причинять вам вреда! И еду я в свою долину! Коарами называется!

— С каких это пор она стала твоей? — без тени сомнения спросил первый человек.

— Уже пятый год, сеньор недоверчивый! Я её отдал Лало в аренду. Еду посмотреть, что там делается, и получить плату за эти годы. Ты доволен?

— Такого быть не может! Поворачивай назад и чтобы я тебя больше не видел! — человек значительно приподнял мушкет, направив его на Хуана.

— Погоди, погоди! Не смей так говорить со мной! Если ты работаешь на Лало, то тебе не поздоровится за такой приём хозяина долины! Мы ведь можем и договориться!

— Нечего мне с тобой договариваться! Поворачивай своих мулов и исчезай!

— Ты что, против власти и законного владельца? Захотел помесить океан на галере? Дай проехать и я не стану на тебя жаловаться Лало!

Человек повернул голову к своему напарнику и что-то говорил ему. Хуан в волнении ожидал конца переговоров. Наконец первый спросил грубо:

— Тебя как зовут-кличут?

— Хуан де Варес! Может, слышал? Лало должен был предупредить обо мне!

Опять недолгое молчание, потом переговоры.

— Чёрт с тобой! Сложи оружие и проезжай к дому! Поглядим, что ты за фрукт! Смотри не вздумай баловать! Чинчо, собери оружие, — повернулся он к товарищу и кивнул головой.

Чинчо неторопливо приблизился, наблюдая, как Хуан и Пахо бросают оружие. Так же неторопливо собрал его и унёс к хижинам. Повернулся, оглядел путников, бросил недовольно:

— Слезайте на землю! Топайте ножками, сеньоры!

Хуан не стал просить себя дважды. У одной из хижин они привязали мулов, огляделись.

Хижины обнесены изгородью из толстых жердей, больше похожих на тонкие брёвна. Через примерно равные промежутки в изгороди были узкие, в одно бревно, высокие проёмы, похожие на бойницы. Двое узких ворот вели в разные стороны. Видно повозками здесь не пользовались. Следов колёс не видно нигде.

Хозяева были метисами. Недалеко зверятами выглядывали из дверей хижин чумазые ребятишки и молодая девушка в заткнутой за пояс юбкой, которую она забыла опустить.

— Заночуете здесь? — коротко спросил первый метис.

— Уже вечер на носу, приятель, — ответил Хуан. — Куда ехать? Завтра к вечеру рассчитываем достичь места. Тропа имеется?

— Через час пути тропа пропадает. Я не знаю, как вам удастся найти долину. Мы туда никогда не ездим.

Хуан пристально смотрел на метиса, понимая, что тот не говорит правды. У этого человека могла быть причина лгать или такой приказ. Скорей всего от Лало. Но что это всё означало, Хуан не знал.

— Надеюсь, что ты мне подробно расскажешь, как дойти до долины. С этой стороныя никогда туда не приезжал.

— Говорю, что мы туда никогда не ездим. И я не знаю, как туда идти.

Хуан понял, что спорить бесполезно. Он только покачал головой, спросив:

— Поспать определишь в хижине или в сарае? Нам без разницы.

— Тогда идите в сарай, — и указал подбородком в сторону навеса со стенками из тонких жердей со множеством щелей.

— Эти люди что-то темнят, — тихо заметил Хуан. — Не стоит им слишком доверять. Вполне могут устроить нам плохую жизнь.

— Это уж точно, сеньор! — Пахо оглядывался по сторонам. — Вот люди возвращаются с работ. Да тут и ещё есть мужчины! Или юноши. И женщины!

Одна девочка со смешливым лицом с любопытством остановила свой бег и с жгучим интересом уставилась на гостей.

— Какая симпатичная девочка! — Хуан улыбнулся ей. — Смотри, Пахо, как смеются её глазёнки. Лет девять, не больше. Тебя как зовут?

Девочка слегка улыбнулась, но ответила, потупившись:

— Луиса, сеньор. А вы к нам в гости?

— В гости, Луиса. До завтрашнего утра. Проездом. Что бы тебе подарить? — Хуан опустил перемётную сумку и стал рыться в ней.

Луиса не смогла побороть любопытство и заглядывала внутрь.

— Вот, — протянул Хуан цветной шейный платок и дешёвые бусы, захваченные для долины. — Носи и будь красивой, Луиса!

— Ой! Это мне? Папа будет ругать! Да ладно! Вытерплю! Спасибо, сеньор!

Девочка убежала, размахивая платком, спрятав на всякий случай бусы.

— Она напомнила мне Миру в её возрасте. Славная девчонка! Весёлая, не те, что эти угрюмые медведи.

Пахо не ответил. Они вошли в сарай, где в половине топтались три мула, хрустя зубами траву, разбросанную по полу.

— Тут и расположимся, — кивнул Хуан на угол с другой стороны.

Ещё не совсем стемнело, но солнце уже зашло за гору на западе. Любопытные рожицы заглядывали в открытую дверь, ухмылялись и молча исчезали. Только их говор ещё слышался, постепенно удаляясь.

— Сеньор, оружия у нас нет. Надо бы попросить его у хозяев, — Пахо горестно вздохнул и стал расстилать потник на ворохе сухой травы и соломы.

— Да. Я схожу, а то завтра рано вставать, не стоит тревожить хозяев.

Хуан вышел, огляделся и пошёл к хижине что побольше.

— Чего надо? — грубо спросил метис, что первым остановил путников.

— Мы завтра рано уходим. Хотел бы оружие получить. Не стоило бы тревожить вас этим.

— Пустое. Мы все отдадим завтра перед вашим отъездом. Иди спать и не беспокойся, — и ушёл в хижину, откуда доносились голоса и звуки ужинающих людей.

Кто-то выглянул в дверь, получил подзатыльник и юркнул в темноту дверного проёма. Свет лучин едва пробивался сквозь щели стен из брёвен. Вместо окон хижина имела узкие щели, вроде бойниц.

Хуан с озабоченным настроением вернулся в сарай. Пахо не спал. Спросил:

— Не отдали, сеньор?

— Пообещали завтра, Пахо. Тут мы ничего не сможем сделать. Только нож у меня за голенищем имеется. Да что им поможешь? Ладно, делать нечего. Спим.

Ещё не рассвело. Хуан тихо встал и вышел посмотреть на небо. Было часа четыре. Он постоял у двери, вслушиваясь в тишину. Луна спряталась уже за горы, лёгкий туман тянуло с далёких низин. Ветерок приятно холодил кожу.

Он уже хотел повернуть назад и полежать немного, как краем глаза углядел лёгкую тень, промелькнувшую среди чёрных кустов. Насторожился, шагнув в темноту двери и затаился.

Тень метнулась к сараю, и Хуан узнал фигурку Луисы.

— Ты что тут делаешь, Луиса? — прошептал Хуан испуганно.

— Сеньор, вас хотят захватить в конце тропы. Будьте осторожны! Вы добрый!

Она ещё что-то хотела сказать, но лёгкий стук со стороны хижины заставил её метнуться в кусты.

Хуан не успел ещё лечь, как услышал грубый голос первого метиса:

— Какого дьявола ты тут шастаешь, чика?

— Я писать вставала, дядя! Вот возвращаюсь!

— Пошла на место, тварь болотная!

Хуан устыжал шлепок, дробные шаги и поспешил лечь на место. И тут же услышал тихие шаги, осторожно приближающиеся к двери.

Слышно было, как метис вошёл в сарай, немного постоял и пошёл назад.

Хуан подумал, что бдительность этих людей основательна. До подъёма он так и не заснул. Только услышав тихий говор во дворе и топот копыт, он встал, толкнул Пахо и вышел в дверь.

Рассвет ещё не наступил. Хуан подошёл к метисам. Это был тот, первый, и ещё один совсем молодой, почти мальчишка.

— Буэнос диас, ребята! — приветствовал Хуан хозяина. — Услышал вас и поспешил к животным. Пора выезжать.

— Это верно. Путь будет трудным, и я не уверен, что до темноты вам удастся добраться до места. Раз встал, то седлай сам. Я принесу ваше оружие.

Тропа кончилась, впереди темнел лес, увитый лианами и паразитами, свисающими косматыми бородами с ветвей.

— Пройдём немного дальше, и я засяду в засаду. Ты пройдёшь ещё немного и подождёшь меня. Сиди тихо и не высовывайся, — Хуан сошёл с мула и вытащил мачете. — Вперёд, Пахо!

Они прошли в подлеске шагов двести, и Хуан отдал мула Пахо. Сам по ветке дерева перебрался в сторону и засел вблизи своего следа.

Ждать пришлось недолго. Послышался лёгкий шум лагов, шелест веток.

Хуан крепче сжал пистолет и нож для броска. До тропы, проложенной ими, было шагов пять. В просвете листвы заметил метиса на муле, что внимательно смотрел вниз, изучал следы.

Хуан скользнул вперёд. Метис насторожился, но всё затихло. Он тронул бока мула пятками и тот медленно двинулся дальше.

Хуан просочился ближе к тропе, вышел на неё сзади метиса. Тот только и смог, что обернуться и взяться за рукоять мачете. До него было шагов пять.

— Сиди спокойно, приятель! Я не промахнусь! Не поворачиваться!

— Чего тебе надо? — спросил метис, повернув голову и отпустив мачете.

— Это ты должен мне ответить на свой вопрос. Что ты выслеживаешь нас?

— Кто тебе такую глупость сказал? Еду по своим делам.

— И изучаешь наши следы. Сказки мне и в детстве не очень нравились. Говори всё честно и останешься жив. Ну! — Хуан сделал три шага вперёд. — Я хотел бы знать, где долина? Как к ней подъехать?

— Знаешь ведь, что мы туда не ездим.

— Ты меня начинаешь злить, приятель! Ещё одно такое с твоей стороны — и ты сильно пожалеешь. Отвечай!

— Да что ты привязался? Я ничего не знаю! Я те… Ой! — метис вскрикнул и схватился за правую руку. Из неё торчала рукоять ножа. — Ты что? Да… — он не закончил, как Хуан подскочил, отстраняя ветки рукой, и ткнул мачете в бок, слегка прорвав рубаху и кожу.

— Ты думал, я буду с тобой в прятки играть? Отвечай на вопрос и убирайся домой! Или навеки останешься гнить здесь! — Хуан выдернул нож из руки, хладнокровно обтёр об его же рубаху и спрятал в сапог,

Метис скрежетал зубами, боясь отнять ладонь от кровоточащей раны.

— Я бы и так тебе всё сказал, сеньор. Чего ж прямо так?

— Теперь ты припозднился, приятель. Говори, и мы трогаемся дальше. И так много времени потратил на тебя! Как проехать в долину?

— Всё время по логу до ущелья. Ущелье заканчивается тупиком. Туда не суйтесь. Подниметесь по правому откосу и по гребню гряды пройдёте миль до пяти. Спуститесь в долину. Там ещё поток несётся среди красных скал. А потом перейдёте через северную гряду и скоро окажетесь в долине. Оттуда всего три мили.

— Мудрёно и не очень подробно. Придётся тебе ехать с нами. Так будет сподручней. Я тебя сейчас перевяжу и тронемся.

Возражения метиса Хуан не слушал. Тугая повязка прекратила кровотечение. Хуан спрятал материал, проговорив решительно:

— Вперёд, амиго! Я за тобой. Не вздумай брыкнуть. Знаешь уже, что могу с тобой сделать.

Метис замолчал и сошёл с мула. Они прошли всего не более двухсот шагов и оказались на тропе, которая вилась несколько в стороне от пути, выбранного Хуаном.

— Стой! — Голос Хуана заставил метиса вздрогнуть. — Значит, ты знал тропу'

— Это не я, сеньор! — попытался оправдаться метис.

— Мне без разницы! Теперь понятно, что ты хотел со своим другом! Эта тропа и должна привести к долине?

— Да, сеньор! Точно вам говорю! Поверьте мне!

— Тогда скажи, что побудило вас мне лгать? Что это? Приказ Лало?

— Вы оставите мне жизнь, сеньор?

— Говори, говори! Там видно будет!

— Нам приказано никого не пускать в долину, сеньор! Что мы должны делать? Думаете, он нам простит вас?

— Даже меня, хозяина долины? Или вы не знали про меня?

— Я ничего не знал о вас, сеньор. Брат что-то знал, но не очень много. И потому позволил вам уехать. Но поручил мне проследить вас.

— И убить?

— Что вы? Нет, сеньор! Просто проследить чтобы вы не нашли тропу и заблудились в горах. Больше ничего, клянусь!

Хуан не мог решить, верить ли метису или применить к нему пытку посерьёзнее. Посчитал за лучшее продолжить допрос.

— Что делается в долине? Ты знаком с Лало?

— Я там никогда не был. Только брат ездит туда, и то редко. А Лало? Не могу ничего такого сказать. Брат почти ничего не говорит. Вроде бы собирает там беглых невольников и собирается скопить денег побольше.

— Для чего ему много денег?

— Как для чего, сеньор? Деньги всегда можно пустить в ход. Они не подведут. С ними легко жить можно.

— Даже большие деньги скоро кончаются, — возразил Хуан. — Если они не приносят доход, то долго не проживёшь.

— Это верно, сеньор! Но можно купить много земли и что-то там производить. Это выгодно.

Хуан приказал остановиться. Позвал Пахо. Тот откликнулся и Хуан понял, что негр следует за ними, услышав шум предыдущих событий.

Пахо появился, что-то бормоча себе под нос. В поводу держал мула Хуана.

— Радуйся, Пахо! Тропа, оказывается, есть. В этом я почти не сомневался, но теперь и сам видишь. Поехали быстрей.

Метис с неохотой двинулся вперёд. Хуан за ним, держа пистолет и кинжал наготове. Кавалькаду замыкал Пахо. Он аккуратно обрубал мешающие ветви и поглядывал по сторонам, изучая местность и возможность улучшения тропы.

Неожиданно долина оказалась ближе, чем Хуан рассчитывал. Метис подтвердил это, заметив, кивнув на гряду с осыпью камней:

— Пройдём по этой гряде, сеньор, с милю, и будет долина. Самое большее — час езды. Это самая трудная часть пути.

На гряде их окликнули.

— Стоять! Кто такие? Это ты, Чинчо? Кого привёл? Не знаешь, что это запрещено? Получишь за ослушание! А ну слазь с мулов! — на тропу вышли два негра с мушкетами в руках.

— Это хозяин долины, ребята! — оправдывался Чинчо. — Я ничего не мог сделать, ребята! Он мне угрожал, ранил в руку! — метис приподнял окровавленную руку для обозрения.

— Хватит болтать! Тут один хозяин! Пошли, голубчики! — один из негров бесцеремонно отобрал у них оружие и передал товарищу. — Топайте!

Хуан с Пахо пропылили по осыпи и скоро вышли к довольно пологой тропе. Впереди можно было видеть долину. В лучах склонённого солнца она отдавала золотом. Стада животных паслись вдали, а ближе зеленели и желтели квадраты обработанных участков земли.

Перед спуском их встретил ещё один негр с мушкетом. Он тихо переговорил с первым из негров и запалил небольшой дымный костёр.

Хуан успел заметить ряд больших домов с двускатной крышей под соломой, и дом из брёвен, похожий на замок с узкими бойницами и огороженный каменной стеной высотой футов восемь-девять.

Кивнул на посёлок, Пахо проговорил:

— Вида́ли, как наш Лало устроился? Молодец! Я предполагал, что нечто подобное он и устроит. Скоро он нам поведает о своих успехах!

— Скучно на душе, Пахо, — отозвался Хуан и последовал за проводником по довольно крутой дороге вниз.

Спуск продолжался с полчаса. У конца их поджидал малый на муле. Услышав имена гостей, он погнал животное назад, а четвёрка людей продолжила путь к посёлку.

Лало они увидели у того дома из брёвен, что был заметен ещё издали.

— Дон Хуан! — воскликнул Лало без особой радости. — Уж и не думал, что вы когда-нибудь появитесь! Проходите в дом. Пахо, это ты, заячья твоя душа? С прибытием, друзья.

Устроившись на скамье, Хуан оглядел комнату, довольно прилично обставленную мебелью и увешанную шторами и драпировками из ярких тканей.

— Ты тут, вижу, словно касик какой устроился, Лало, — сказал Хуан для начала. — Как тут дела у тебя?

— Вполне, дон Хуан. Скоро сами убедитесь, сеньор.

— Слыхал, ты тут воюешь с властями? С чего бы так?

— Пусть не лезут со своими законами и податями, сеньор! — в голосе Лало слышалось непримиримое упрямство.

— Ты ведь знаешь, что каждый должен платить налоги. Иначе ни одна держава не выживет. Тут не должно быть исключений.

— Я и не думаю платить, сеньор! Тут я сам по себе. И пусть не вмешиваются. Олин раз сунулись уже.

— Долго ты так не продержишься, Лало. Власти не потерпят твоего самоуправства. И за первой неудачей последует очередной удар. Ты сильно рискуешь и меня ставишь в щекотливое положение.

— Вы тут ни при чём, сеньор.

— Как это? Ведь долина моя. Ты только арендуешь её у меня. Я тоже несу ответственность за дела, здесь творящиеся. Ты принимаешь беглых, а это преступление. Испанцы не потерпят такого у себя под боком.

— Я готовлюсь к их встрече, сеньор. И вам не стоит беспокоиться. Им меня здесь не достать.

Хуан долго думал, взвешивал. Он сильно волновался, слушая позиции Лало.

Молоденькая девушка в красивом платье принесла вина и ужин с фруктами. Можно легко понять, что это или жена Лало, или его сожительница. Последнее вероятнее. Ещё Хуан подметил значительное почитание Лало среди жителей долины. Осталось определить, на чём зиждется такое чувство.

Они молча поели, причём Пахо чувствовал себя не в своей тарелке и вскоре ушёл устраиваться на ночлег.

Хуан поблагодарил за ужин, метнул любопытный взгляд на девушку, убиравшую со стола. Дождавшись её ухода, сказал:

— Знаешь, Лало. Я тут думал и решил, что мне надо избавиться от этой долины. Не хочу вляпаться по твоей прихоти в неприятности с властями. Это никак не может меня устроить.

— Это легко устроить, дон Хуан, — беззаботно ответил Лало. — За эти четыре года мне удалось накопить достаточно, и я могу рассчитывать сполна оплатить покупку.

— Это требует определённых формальностей у властей. А как это устроить? Надо ехать в город.

— Ничего этого мне не требуется, сеньор. Я дам расписку в купле, и этого будет достаточно.

— Для тебя, Лало. А я официально и формально буду числиться владельцем долины. Ты не подумал об этом?

— Меня это не интересует, сеньор. Вы можете это и сами сделать на любого по своему разумению. Я же всё равно буду защищать долину с оружием в руках. И сил у меня хватит. Тем более что каждую неделю сюда приходит хоть один беглый невольник. Правда с оружием не очень получается. Трудно его доставать, — Лало многозначительно посмотрел на Хуана, и тот понял, что в нём ищут сообщника. Это ещё больше обеспокоило его.

— Знаешь, Лало, в том, что ты предлагаешь у меня есть резон. Я согласен.

— Тогда говорите цену, и мы её обсудим.

Хуан подумал, что за эти четыре года Лало сильно изменился. Стал солиднее, грамотнее, увереннее. В то же время появились черты, которых ранее не замечалось. Властность, жёсткость, граничащая с жестокостью.

— Может, отложим это на завтра? Устал я, особенно пешком тащиться под дулами твоих молодцов. Кстати, поэтому ты так организовал посты и охрану, чтобы предупредить неожиданность появления испанских властей?

— Это была необходимость, сеньор. Как иначе защитить всех беглых? А их у меня скопилось уже больше пятисот человек. Сила! И в основном молодые и сильные негры и мулаты. И метисы сюда приходят искать лучшей жизни.

— Находят? — Хуан испытующе наблюдал за лицом Лало.

— А как же? Они довольны. Работают на себя, живут хорошо, не голодают, и о возвращении к хозяевам никто не думает. Такие не сдадутся просто так.

— Всё это хорошо, хотя не мне судить. Но я не вижу для тебя ничего хорошего, Лало. Ты не устоишь перед отборными солдатами испанцев. Тебя ждёт виселица. Я в этом уверен.

— Даже с таким будущим я готов продолжать начатое дело.

— А дальше что? Какова твоя цель?

— Показать, что мой народ, уничтоженный проклятыми испанцами, ещё может о себе говорить, сеньор!

— Какой народ, Лало? Индейцы? Они все истреблены. Кстати, жив ещё тот старик-индеец? Как его имя?

— Куамуру, — подсказал Лало. — Живой! Всё учит молодых старым обычаям. Да мало кто его слушает. Негры свои обычаи хотят выполнять, а их большинство. Но что-то и остаётся от старины, сеньор. И мне это нравится.

— Старину, конечно, надо беречь. Но на одной старине далеко не уйдёшь.

— Я это понимаю! Потому у меня имеются мушкеты, пистолеты и сабли с пиками. Всё, как у испанцев. Всего этого мало, но есть. Вы не могли бы нам помочь, дон Хуан? Я хорошо плачу за оружие.

Хуан промолчал, но показал видом, что окончательное решение за ним.

— Ладно, Лало. Я обо всём подумаю. Завтра продолжим разговор. Пора спать.

Следующие полдня Хуан бродил по долине, ездил на муле, знакомился с жизнью. Пахо с ним не ходил, предпочитая отлёживаться и отъедаться дармовыми харчами.

— Что выходили, сеньор? — повернулся негр к Хуану, когда тот зашёл под навес из стеблей кукурузы.

— Молодец Лало! Сумел хорошо наладить жизнь и производство всего необходимого. Одного скота голов за тысячу. И скот хорошо упитан. Он его перегоняет к асиенде своего бывшего хозяина дона Рохелио. У него с ним договорённость на сделки.

— А я узнал, что где-то тут имеется разработка золотого песка, сеньор. В каком месте, я не дознался, да это и боязно было, но золото есть.

— Ага! Вот, значит, откуда у Лало деньги! Это уже интересно. Спасибо тебе за эту ценную находку для меня. Можно поднимать цену за долину.

— Вы правильно решили, дон Хуан, что решили отделаться от этого Лало. Он опасный тип, и я бы с ним дел не имел.

— Сегодня поговорим о цене и поедем домой. Делать больше тут нам нечего.

— Радостная весть, сеньор! А то сеньорита Мира все уши мне прожужжала, чтобы вы не задерживались. Будто от меня это зависит.

Хуан улыбкой поощрил Пахо продолжать разговор, да негр больше предпочитал подремать на ветерке в тени.

После сиесты Лало пригласил Хуана в дом. Опять хорошее вино, закуски и симпатичная девочка в услужении.

— Всё осмотрели, дон Хуан? — без улыбки спросил Лало.

— Всего так много здесь стало, что я не успел и половины осмотреть. У тебя тут, как в казарме. Всё расписано и расставлено по своим местам. Порядок навёл строгий.

— Посчитал, что без этого ничего построить мне не удастся, сеньор. Народ приходит разный, и без порядка в миг всё превратится в банды бездельников и грабителей. Я всё рассчитал, сеньор. И получается.

— Я вижу, Лало. Дела идут хорошо. Ты меня поражаешь. Жаль, что продлится твоё дело не очень долго.

— Посмотрим, сеньор. Но что вы решили с продажей, дон Хуан? Согласны?

— Согласен. Да и Пахо настаивает. Он сильно побаивается всего, что тебе тут удалось проделать.

— Что Пахо? Он всегда был нерешительным. Кстати, что это вы так о нем говорите, будто он что-то значит для вас?

— Это на самом деле так. Пока я был в скитаниях, он заботился о Мире. И много сделал для неё. К тому же он свободный человек. Просто работает на меня. И не хочет уходить. У него недавно жену убили бандиты. Жаль его.

Лало улыбнулся скептически, промолчал, а потом сказал, словно вспомнил что-то важное:

— Продолжим наш разговор, сеньор?

— Можно. Я подумал, что благодаря твоим трудам долина стала процветающим и доходным предприятием. И цена, естественно, может быть высокой.

— Можно без лишних слов, сеньор? Говорите вашу цену.

— Тысяча эскудо тебе не покажется слишком высокой? — Хуан испытующе уставился в чёрные глаза метиса.

— Однако, сеньор! Вы своего упустить не хотите.

— Тут ещё одно есть, Лало. Золото.

— Золото? — Лало криво усмехнулся. — Оно к вам не имеет никакого отношения, сеньор. Мы его моем за пределами долины.

— И всё же, Лало. Как бы вы иначе нашли россыпи? Много намываете, если не секрет?

— Вам могу сказать, дон Хуан. Только всё же прошу не распространяться о нём. Знаю, что слова мне будет достаточно.

— Разумеется, Лало! Я никому не расскажу об этом месторождении.

— В среднем мои люди намывают около двух унций песка. Я спешу с этим. Оружие стоит дорого, сеньор, — он опять со значением посмотрел на Хуана. — Месторождение не столь богатое и скоро иссякнет. А деньги нужны постоянно. Вы меня понимаете, сеньор?

— Вполне, Лало. Но вернёмся к нашей сделке. Что ты скажешь?

— Меня ваша цена может вполне устроить, сеньор. Но мне необходимо оружие. За него я плачу отдельно. Если вы готовы мне помочь, то ваша цена не будет пересмотрена, дон Хуан.

Хуан вопросительно глянул в закаменевшее лицо метиса. Оно выражало непреклонность и решимость.

— Что значат твои слова? — спросил Хуан осторожно.

— Я буду с вами откровенен, сеньор. Мне ничего не стоит ничего вам не предлагать за долину. Она и так моя. Попробовать отнять её силой не удастся. Вы это сами видели. Но ваша помощь была бы очень полезной, дон Хуан.

Хуан с огорошенным, оглушённым видом сидел и думал. Лало предстал перед ним совершенно в ином свете. Это был жестокий пират, выстроивший для себя точное мировоззрение, отступать от которого не собирался. И шутить с ним у Хуана не было никакого желания. Слишком опасно. И он полностью в его руках. Вырваться отсюда он мог, только подчинившись его воле, выполняя её с точностью и беспрекословно.

— Откровенно говоря, Лало, ты здорово здесь окопался. Нечего сказать — я попал в крепкие руки. Ты знаешь, что мне нет выбора, что ты мне и показал.

— Выбор всегда имеется, сеньор, — ответил Лало мрачно.

— Смотря какой. Но я склоняюсь, что помочь тебе я смогу. Говори свои условия, а я погляжу, что можно предпринять.

— Условия просты, сеньор. Я плачу вам затребованную сумму, а вы поставляете мне не менее ста мушкетов и двадцати пистолетов. Сколько же сабель. Привозите всё сюда, получаете деньги и за долину и за оружие, и мы больше не встречаемся с вами. Расписку я вам приготовлю.

— Это потребует много времени. Месяца два, если всё сложится удачно. И доставка сюда дело довольно трудное. Думаю, что я могу оставить тюки у той семьи, что живёт у конца тропы. Вернее, там две семьи, весьма многочисленные. Ты основательно оградил себя от вторжения. Наверное, и на остальных подступах к долине подобные посты организовал?

— Конечно, сеньор! Это для меня стало обязательным делом. Так мы договорились окончательно, дон Хуан?

— Что мне остаётся делать, Лало? Ты оказался намного хитрее и опаснее.

— Однако я помню доброту, сеньор. Это с вашей лёгкой руки я сумел всё это организовать.

— Когда появилась мысль так работать, Лало?

— Довольно скоро, сеньор. Я приехал в долину, и ещё по дороге туда всё раздумывал над этим. Потом появились беглые и укрепили меня в этом.

Хуан ушёл с тяжёлым грузом на душе. Задание может оказаться не из лёгких. Достать оружие — дело трудное и опасное. Вспомнил, сколько Лало положил за каждый мушкет. «Во всяком случае, здесь можно неплохо заработать» — подумал он, но это оказалось малым утешением. Тем более, что он ещё не представлял, где и как добыть столько оружия.

Хуан не стал посвящать Пахо в их соглашение. Лишь заметил вскользь:

— Договорились мы с Лало. Но всех денег он отдать не может. Только задаток, не более ста эскудо. Что-то темнит этот Лало. Не может быть такого, чтобы у него не было денег.

— Да, здесь он недоговаривает, сеньор. Мы скоро едем?

— Завтра, Пахо. Пойди посмотри мулов. Проверь еду, воду и всё остальное.

Пахо ушёл, а Хуан погрузился в невесёлые мысли о сделке.

Глава 16

Прошло больше месяца, а Хуан ничего не добыл. Лишь узнал, где что лежит и дожидается своего часа. Крохотный форт городка Магуэса, что на юго-западном побережье острова.

— Сиро, поедешь со мной на западное побережье, — распорядился Хуан, уже начавший беспокоиться и волноваться не на шутку.

— Морем или верхами, сеньор?

— Ещё не знаю. Хорошо бы разузнать пути. Займись этим.

Два дня спустя два всадника на хороших конях скакали за солнцем, катившимся к горизонту. Уже три дня ни капли дождя, воздух раскалялся, заставляя путников чуть ли каждые полчаса пить из фляг разбавленное вино.

Довольно низменная местность кишела москитами. Редкие деревеньки и асиенды представлялись убогими и заброшенными. Всюду небольшие стада скота, поля с подрастающим сахарным тростником и лениво работающие невольники.

В селении Изабелла наконец искупались в довольно бурном море. Пролив Мона бушевал, хотя ветер вполне умеренный.

— Сеньор, дальше речка небольшая виднелась, — указал рукой Сиро. — Надо бы смыть морскую соль. Как бы ранки не загноились.

— Верно молвишь. Можно и окунуться в пресной. Мы это заслужили. За такой жаркий день столько отмахать! Лошади едва двигались под конец.

Ночь прошла в поминутных тревогах. Хуан боялся грабителей. Он вёз с собой порядочный вес золота. Эти два мешка лежали под головами Хуана и Сиро. Они-то и требовали бдения.

Магуэс встретил их штормовой погодой и моросящим дождём. Вымокшие, усталые, они с трудом нашли место для ночлега.

— Завтра ты останешься здесь, Сиро, а я посещу форт. У меня письмо к коменданту форта. Есть прибыльное дело. Глаз с мешков не спускай.

Сиро молча кивнул.

Капитан де Фабилья, мужчина в возрасте за пятьдесят, показался Хуану измученным болезнями и тоской по нормальной жизни.

Не ответив на приветствие и отпустив обтрёпанного солдата, капитан молча взял письмо, прочитал его. Посмотрел на Хуана, молча же сел на скамью и взял лист снова. Пробежав глазами некоторые места пространного письма, он наконец отложил письмо и задумался. Его седые волосы были уже поредевшими, усы вяло и вовсе неопрятно свисали вниз. Весь вид его говорил об усталости.

Хуан терпеливо ожидал окончания раздумий коменданта. Ему не предложили сесть, и Хуан серьёзно задумался о неудаче предпринятого дела.

— В письме нет указаний на количество мушкетов и прочего оружия, сеньор.

— Я бы согласился на сотню мушкетов, пятьдесят пистолетов и столько же сабель и шпаг, сеньор де Фабилья, — почтительно поклонился Хуан, уже довольный тем, что комендант согласился обсудить его предложение.

— Цена, сеньор? Какова цена за единицу?

Хуан назвал цену. Комендант долго думал, видимо что-то подсчитывал.

— Но всё остальное за ваш счёт, сеньор де Варес.

— А какие расходы предвидятся, комендант?

— Транспортировка, подкуп капрала, обеспечение моего алиби. Всё это стоит денег, дорогой мой сеньор.

— Чем рискуете лично вы, сеньор комендант? — Хуан с интересом наблюдал за капитаном.

— Я? Почти ничем, сеньор де Варес. Меня выгонят со службы, и я наконец-то смогу пожить обеспеченной жизнью на старости лет. То, что я получу, меня вполне удовлетворяет. В худшем случае я отсижу полгода-год в тюрьме. А здесь я разве не в тюрьме? Настоящая, только с заботами, нервами и всей остальной гадостью.

— Что ж, капитан, вам решать. Когда я смогу приступать к делу?

— Завтра я вам перешлю записку. Читать вы умеете? В ней я всё изложу.

— Чем вы гарантируете успех предприятия и моей безопасности?

— Только моим словом дворянина, сеньор де Варес.

— В таком случае, сеньор комендант, я вынужден рассчитаться с вами только по окончании дела. И об этом я тоже подумаю, сеньор комендант. Деньги достаточно большие, и я рискую большим, чем вы.

Капитан долго молчал.

— Принимаю ваше предложение. Вы правы. Я согласен. Задаток можно?

— Можно, но не сейчас. С собой, естественно, у меня ничего нет. После записки будет внесена ясность, и я обдумаю и это предложение.

— Вы осторожны, дон Хуан. Это я понимаю и уважаю. Ждите моего человека.

Они расстались довольно сухо, по-деловому.

До ночи Хуан размышлял, продумал пути отхода в случае провала дела.

— Сиро, завтра договорись нанять большую лодку. Я ещё не знаю, как мы её будем использовать, но человек с лодкой должен быть. Смотри, чтобы понадёжней оказался. Лучше с сыном или родственником. Нам понадобятся люди.

Что нравилось Хуану в Сиро, так это полное отсутствие вопросов, когда те были лишними. И сейчас Сиро ничего не спросил, молча кивнул и ушёл получать нужные сведения в порт.

На квартиру, где остановились Хуан и Сиро, пришёл придурковатого вида оборванец и канючил, выпрашивая подачки. Хозяина дома не оказалось, и Хуан вышел дать нищему пару мараведи.

Получив подачку, нищий незаметно сунул в руку Хуану клочок бумаги. Продолжая кланяться и благодарить, он пятился назад, боясь оказаться спиной к сеньору. Хуан усмехнулся, провожая его глазами.

Он несколько раз перечитал плохо разборчивые буквы.

Выходило, что комендант предлагал Хуану обстрелять казарму форта из мушкетов, захватить склад и вывезти оружие, связав находящихся в казарме солдат. Всё это необходимо проделать с помощью капрала Гавиланеса, который по словам капитана де Фабилья был так падок до денег, что вполне мог бы продать и родную мать.

Из письма Хуан понял, что с этим капралом необходимо встретиться в доме его возлюбленной доньи Исидоры, где он проводит бо́льшую часть времени. Адрес был указан подробно. Ещё сообщалось, что солдат в казарме будет не более двадцати и те в дребезги пьяные. О дне нападения будет сообщено позже.

Хуан вздохнул. Всё это ему не очень нравилось. Он же не раз вспоминал разговор с Лало, и тот давал понять, что тот легко сможет достать его самого или Миру. И Хуан знал, что это не шутка. Словом, Хуан влип в историю, выход из которой виделся только через преступление.

В тот же вечер Хуан посетил капрала Гавиланеса. Перед этим он постарался придать лицу иное выражение, как и походке и фигуре. Тут Сиро ему помогал с весёлым видом, что было вовсе не характерно для него.

— Горбик, сеньор. Горбик подложить под камзол не мешает. И каблучки повыше набить. Это я мигом устрою. Вот потеха-то!

Хуан со всем согласился и на свидание отправился в маскарадном виде.

Женщина с удивлением уставилась на Хуана, с трудом соображая, что нужно странному сильно сутулому сеньору.

— Кто там меня спрашивает? — появился в полумраке тесного помещения капрал. — Какого дьявола мне мешают? Что вам угодно, сударь?

— Хотелось бы поговорить с вами об очень важном деле, сеньор капрал, — заикаясь проговорил Хуан, продвинувшись несколько вперёд, — Это для вашей милости будет очень выгодно, сеньор капрал. Сотня… — Хуан оглянулся на женщину. Получил утвердительный кивок и продолжил: — вам отвалят за это сотню золотых, сеньор.

Капрал посмотрел на возлюбленную. Оба поняли друг друга, и женщина согласно кивнула.

— Сотня золотых? Кто их мне даст и за что? — уже шёпотом спросил капрал.

— Сотня, сеньор капрал. И дело-то всего на полчаса.

— Проходи, приятель, — посторонился он, давая дорогу Хуану. — Ну-ка сядь и растолкуй мне, что к чему. Я аж вспотел от волнения. Ну-ка налей мне, — двинул кружку ближе к настороженно стоящей женщине. — И гостю плесни!

Хуан с жадностью выпил вино, вытерся рукавом.

— Мой хозяин должен вывезти со склада форта немного старого оружия с порохом и пулями. Вы, сеньор капрал можете на этом заработать сотню. Как это провернуть, чтобы всё прошло без задоринки, и чтобы никто не пострадал? Подумайте и вы, господин, не останетесь в накладе.

— Гм! Трудное дело. Капитан меня ненавидит, и с ним трудно будет справиться. Если только использовать праздник. Он будет через три дня. В это время почти все солдаты будут в городе пить вино и тискать «старательниц». Хорошо бы поднять стрельбу. В праздник это примут за салют.

— Очень хороший план, сеньор капрал! Когда я могу с вами вновь встретиться и окончательно договориться? Вам понадобится время на подготовку.

— Завтра я поговорю с комендантом. Хотя не уверен, что он примет мои предложения относительно праздника. Буду уговаривать. Вечером приходи сюда. Надо постоянно сноситься, сеньор, друг с другом. Времени-то мало осталось. А когда монеты?

— Хозяин мне разрешил вручить в случае вашего согласия только три эскудо, сеньор капрал. Остальное только после успешного завершения дела.

— Печально! Но и три монетки — дело хорошее! Давай их!

Хуан вспомнил слова коменданта про своего капрала, и понял, что тот был совершенно прав. Этот Гавиланес согласился даже слишком быстро. Показалось даже, что это может быть ловушкой.

— Сиро, завтра праздник всех святых, и в городе будет шумно и весело. А у нас начнётся работа. Ты приготовил лодку? Народ верный?

— Вроде бы всё хорошо, сеньор. Что ещё?

— Уточним вечером. Мне ещё надо переговорить с нужным человеком. Потом всё расскажу тебе.

Капрал был навеселе, и настроение имел слишком бодрое и возбуждённое.

— Комендант без возражений согласился со мной! Это его старость так настроила. К лучшему! Так, слушай! Завтра часов в восемь вечера подходи к воротам казармы. Часовому скажешь, что ко мне. Он пропустит. Деньги не забудь прихватить, приятель. Я буду ждать с моими людьми. Трёх человек хватит?

— Думаю, что хватит. Ящики готовы к погрузке?

— Всё ждёт тебя! Телеги есть? Без них дело не сделать. Быстро грузим, и на прощание постреляем в воздух.

— А комендант? Что с ним делать?

— Комендант отправится в гости к коррехидору. Я это знаю точно. Его не будет в казарме часов до десяти вечера. Часовой к тому времени будет крепко спать на посту. Всё усёк, старик?

Они ещё поговорили немного, уточнили мелочи и Хуан удалился, раздумывая о завтрашнем трудном деле.

После сиесты толпа народа вышла на главную площадь, неся разукрашенные статуи святых. Пахло ладаном, свечами и по́том разогретых вином и солнцем людей. Масса цветов и шныряющая везде детвора.

Хуан в это время платил большие деньги, нанимая извозчиков для перевозки ящиков. Но ничего другого придумать не мог.

Он проверил лодку, раскинул мозгами, прикидывая грузоподъёмность судёнышка. Вроде бы подходило.

К восьми часам он с четырьмя подводами подъехал к воротам казармы. Часовой, изрядно выпивший, едва ворочал языком. Пропуск оказался легче ожидаемого, Вот и склад — приземистое, врытое в землю помещение. Капрал уже поджидал с тремя солдатами.

— Всё готово, сеньор! — прошипел капрал. — Можно грузить?

— Проверить надо, сеньор капрал, — воспротивился Хуан и показал вскрывать крышку ящика.

— Это же сколько времени понадобится?

— Проверяю! — решительно ответил Хуан и принялся ломиком отдирать крышку.

— Посветите фонарём. Ага! Мушкеты. Возьмём один и зарядим. Подайте все необходимое!' Я быстро. Запаливайте фитиль.

Капрал нервничал, волновался, но Хуан уже не обращал на него внимания, он продолжал возиться, потом поднял мушкет и выстрелил.

Звук выстрела никого не пробудил. К тому же из-за холмов надвигалась гроза, и гром уже тихонько ворчал временами. Молнии сверкали вдали.

Почти час потребовалось людям для погрузки всех ящиков.

— Трогаем! — прокричал Хуан и четыре телеги с трудом двинулись к воротам.

Часовой спал, казарма молчала и лишь два огонька на вышке тускло светили в ночной темноте. Гром громыхал уже значительно ближе.

Капрал оставил солдат в казарме и шагал рядом с Хуаном. Тот чувствовал его сомнение и подумывал, как сподручнее и незаметно бросить его на землю, не привлекая постороннего внимания. Издали доносились песни, музыка и вопли празднующих людей. В небо изредка взвивались ракеты, освещая тёмные переулки, отражаясь в стёклах окон.

Хуан отстал от телег, что должно было означать расчёт за помощь. Капрал готов был уже протянуть руку за кошелём, как рука Хуана скользнула в солнечное сплетение и его ладонь врезалась в живот. Капрала согнуло. Он ойкнул и гут же получил удар по шее, по почкам и в висок, что окончательно заглушило попытки вопить. Тело капрала зачернело на дороге.

Разгрузка и погрузка на лодку прошла быстрее. Все спешили получить окончательный расчёт. В полчаса всё было закончено.

Хуан стоял у борта лодки, наблюдая, как берег медленно растворялся в черноте ночи. Молнии сверкали уже совсем близко, а гром раскалывал небо, торопя людей побыстрее покинуть праздничные улицы.

— Шквалы могут случиться, — обернулся Хуан к старшему лодочнику, сидящему на корме и правившего румпелем. — Не мешало бы укрыться где-нибудь.

— Пройдём мили две и войдём в речку, что протекает чуть западнее, сеньор. Там и хижина есть. Можно согреться и обсохнуть.

— Торопись туда, амиго! Дождь скоро хлынет.

— Успеем! Тут близко. Лучито, подправь парус! Полощет, не видишь, что ли! И сядь на вёсла!

— Мы тоже можем погрести, — сказал Хуан и толкнул Сиро к банке. — Поработаем малость, а то закисли здесь совсем.

Лодка пошла быстрее, но и ветер быстро нарастал. Парус напрягся, затрепетал. Брызги посыпались в лодку каскадами. Лучито уже бросил вёсла и взялся за черпак. Волна быстро разгонялась.

— Хорошо! — кричал хозяин лодки. — Хорошо идём, говорю! Скоро на месте будем. Бросайте грести, а то как бы весло не сломать или руку не вывернуть на волне. Успеем!

Успели. Хуан ничего не видел, кроме светлых гребней волн, но в мгновенных вспышках молний хозяин как-то умудрялся правильно вести лодку.

Вошли в устье речки. Нагонная волна помогала ходу. Саженях в восьмидесяти лодка подошла к дощатому причалу и Лучито ловко выпрыгнул на помост и укрепил швартовый канат за бревно.

Здесь качка мало ощущалась. Но Хуан предпочёл перегрузить порох в кожаных мешках в хижину, чернеющую выше на берегу.

В хижине затеплился огонёк в очаге. Запахло подгорелыми лепёшками из касавы, на сковороду хозяин бросил четыре больших куска рыбы. Чад масла и аромат рыбы разбудил аппетит настолько, что все начали под шум дождя глотать слюну.

К полуночи гроза ещё не утихла. Но усталые контрабандисты уже спали сном праведников.

Утро оказалось лучезарным, промытым бурным дождём, сдобренное весёлыми криками птиц. Лодка одиноко стояла у причала, накрытая парусом, слегка покачиваясь. Быстро погрузились в лодку, готовясь к плаванию. Впереди был ещё один день под палящим солнцем.

— Сеньор, надо поспешить, — заметил хозяин лодки, указал кивком на заходящее солнце. — Трудно будет в темноте входить в бухту. Я тут всего раз был. И то давно, в молодости.

— Как раз наоборот. Мы не спеша пройдём город и войдём в речку саженей на двести. Лучше выше. Там и выгрузимся.

— Сумеем ли, сеньор? Темно будет.

— Я сумею, хозяин, это моё дело. Я уже обследовал речку. Кончится отлив, и мы спокойно войдём.

Редкие огни города медленно проплывали по правому борту. Вот и устье. Хуан сел на корму, остальные спустили парус и взялись за вёсла.

— Хватит! — Он встал, всматриваясь в темноту берега. — Пристаём.

Сын хозяина спрыгнул в воду и со швартовым канатом в руке вылез на берег. Лодку притянули ближе, привязали к стволу пальмы.

— Костёр палите, ребята, — распорядился Хуан. — Вы ужинайте, а я пойду в город. Растра приведу мулов, погрузим всё на них. Сиро, смотри не обнаружь груз перед любопытными. Гони всех!

Хуан по отыскавшейся тропинке пошагал к окраине города. Через мост прошёл в сам город и поднялся к своему дому.

В окнах огней не было, и Хуан осторожно открыл дверь, зная, как это делается. Ступая без сапог, пробрался в свою каморку и тут же улёгся спать. Он с удовольствием вдыхал знакомый запах своей подушки, улыбаясь завтрашнему удивлению и радости домашних, когда он выйдет к ним на завтрак.

Очень хотелось побывать в комнате Миры. Но она спала вместе с Томасой, а это всё меняло. Он так и заснул, с улыбкой на лице. Усталость брала своё.

— Боже! Это же Хуан! — вскочила Томаса, тут же покраснев от удивления и возбуждения. — Откуда вы взялись?

Мира медленно поднялась из-за стола и потом прыжком бросилась к тому на шею, впившись губами в его небритую щёку.

— Ты что, спал у себя? А мы ничего и не слышали! Почему не разбудил?

— Зачем? Вы спали, я устал. Поспешил отойти ко сну. Ничего не произошло?

— Произошло, сеньор! — стоял Пахо в ожидании внимания. — Дом наполовину готов! Осталось достроить второй этаж и крышу. Остальное — мелочи! У вас всё получилось?

— Пока получается, Пахо. Посмотрим, что дальше будет. Ладно, я голодный! А потом у меня много дел. Сегодня же необходимо их завершить.

— Опять дела, Хуанито? — Мира просительно смотрела своими большими глазами. Хуану захотелось отменить все свои задумки на сегодня, но не решился.

— Надо, Мира! Надо. Иначе у нас могут возникнуть много неприятностей. Ты ведь не хочешь этого?

— Ты ничего не говорил о неприятностях! — насторожилась девушка. — Можешь рассказать о них? Или опять это не моё дело?

— Не твоё, моя ненаглядная девчонка! Тебя не должно это касаться. А мне необходимо зарабатывать деньги, — он посмотрел на Томасу, жадно слушающую их разговор.

Улыбнувшись, Хуан подумал: «Эта девочка так и впитывает всё, что касается денег. Интересно, что она может надумать своими затуманенными мозгами?» А вслух сказал:

— Как бы нам пристроить эту любительницу бродяжничать? Уже давно кто-то ждёт её в свои чертоги, а! — И он лукаво посмотрел на немного смутившееся лицо и вдруг позеленевшие глаза. Это означало, что она взволнована, как уже заметил Хуан.

— Вы хотите от меня избавиться, дон Хуан? — с наигранной надменностью спросила Томаса, но доля правды в её словах явно слышалась.

— Не избавиться, а пристроить, как я выразился, моя Томаса. Пора тебе подумать и о своём будущем. Без своей семьи трудно жить одинокой девушке.

— Правда, Хуанито! — всплеснула рукой Мира. — Мы подыщем Томасе хорошего жениха, и она заживёт собственным домом. Чудесно! Тома, ты представляешь это себе? Мы будем ходить к тебе в гости, вы к нам. Здорово!

— Думаете, я выйду за кого угодно? Не надейтесь! Только за богатого, красивого и молодого! На другое я не соглашусь, сеньоры! — она с горделивой усмешкой вскинула свою белокурую голову.

— Глядите, как заговорила! — чуть не вскочил Пахо со скамьи. — Давно замухрышкой скакала по трущобам? Ха-ха! Это ж надо так выставляться!

— А ты не лезь своим чёрным рылом в белое корыто! — чуть не взвизгнула Томаса и брезгливо сморщила свой тонкий нос.

Хуан строго глянул на Томасу, помолчал немного, проговорил хмуро:

— Пахо, сегодня ты будешь мне помогать в делах. Дашь девчонке работу на весь день в огороде. Пусть испачкает свои белые ручки. И весь день не подпускать её к «белому корыту», как она выразилась! — последнее относилось к Мире, которой тоже вовсе не понравилось замечание Томасы.

Томаса попыталась возражать, Хуан был непреклонен, а Пахо с удовольствием потащил упирающуюся девчонку в огород. По пути нагружал инструментом и издевательски любезным тоном напоминал объём работ в огороде.

Расставаясь с Мирой, Хуаннапомнил жёстко:

— Не вздумай жалеть эту грубиянку, Мира. Если её не остановить вовремя, то дальше её уже никто не остановит.

Мира поджала сочные полные губы, что могло означать и согласие, но и не очень. Однако Хуан больше не стал об этом говорить. Лишь уже на улице заметил, обращаясь к негру:

— Какая паршивка! И откуда у этой бродяжки столько чисто аристократической спеси? Выбивать, выбивать надо! Вечером проверь выполнение работ.

— Ещё бы, сеньор! Это мне очень приятно.

Хуан рассказал, где пришвартовалась лодка.

— Тебе важное задание. Найми десяток мулов до тех братьев на тропе, что нас остановили. Туда необходимо доставить ящики, мешки и бочонки с порохом. Мне так хочется побыстрее разделаться с этим тёмным делом, Пахо. Не проиграть бы мне с этим Лало! Вот уж не ожидал от него такого паскудства! Да простит меня Господь!

— Это уж точно, сеньор! Кто бы мог подумать? Вы столько сделали для него! Он ещё осмелился угрожать вам! Сатана, а не человек!

— Ничего! Долго он не продержится. В этом я уверен. Из Понсе обязательно попробуют его разгромить.

— А мы ему ещё столько оружия прём, сеньор!

— Что я мог поделать. Пахо? Он угрожал всем нам. Я не мог рисковать Мирой и тобой. Да и мне грозила опасность. Что мы могли противопоставить его наглости в долине? Ничего!

— И вы не попытаетесь хоть что-то предпринять против него?

— Это слишком сложно для меня. Пока я не готов ответить на твой вопрос! Хватит об этом. То дела далёкого будущего. А нам надлежит решить сиюминутные дела. Хорошо бы уже завтра на рассвете выйти караваном в горы и доставить груз на место. И рассчитаться с Лало.

— Хоть бы Господь благоволил к нам, сеньор! Сколько людей нанимать для мулов?

— Чем меньше, тем лучше, Пахо. Думаю, что двух хватит. Присматривайся, когда нанимать станешь. Это очень важно. Животных и людей отправишь к лодке за речку. В отлив свободно перейдёте её вброд.

Пахо согласно кивал, а в уме теснилась мысль, как бы увильнуть от сопровождения каравана. Но это его не спасло. Хуан тут же заметил:

— Придётся нам с тобой опять трястись в сёдлах, мой Пахо. Дней на десять оставь своё строительство.

— Не хотелось бы, сеньор, но… — он вздохнул, показав, что принимает приказ с неохотой.

Мира до глубокого вечера не могла расстаться с Хуаном. Они гуляли по саду, страстно целовались, пока Хуан силой не отнёс Миру к двери спальни.

— Мне завтра предстоит трудный день, Мира. Помолись за меня и за успех дела. Обещаю вернуться дней через десять. Сам жажду этого, милая моя рыбка!

— И мы одни будем с Томасои в доме? Страшно! Не могу забыть той ночи!

— Попроси кого-нибудь из соседей ночевать с вами. Даже заплати им. Но я не должен привлекать слишком много людей к этому делу. Это слишком опасно,

Он поцеловал её в трепещущие губы нежным поцелуем, толкнул дверь и поспешил в свою каморку. Было уже часов около десяти.

Часа в четыре Хуан уже был на ногах. Поднял Пахо и они в молчании пошли к воротам. От куста рванулась тень. Хуан схватился за рукоять кинжала, вовремя признал Миру, воскликнув зло:

— Что это такое, Эсмеральда? Я мог тебя поранить! Почему не спишь?

— Хочу проститься и проводить, Хуанито, — просительно и скромно, ответила Мира и положила свои оголённые руки ему на плечи. — Ты простишь меня, глупую?

— Ох и плутовка ты! — вздохнул Хуан. — Мы спешим, Мира. Ещё до места надо дойти.

Он поцеловал девушку в прохладную щёку, она протянула губы.

— Тебе не нравятся мои губы, Хуанито? А говорил, что они сладкие и всегда для тебя желанные.

Он грубо прижал её тёплое тело к себе, грубо же впился губами в её рот. Ощутил ответное движение всем телом, словно оно само стремилось соединиться, слиться с ним воедино.

Хуан почувствовал волну желания, похожую на проблески страсти. Волнение поднялось к горлу и забилось яростными ударами сердца.

Он всё же оторвался от горячего тела, проговорил изменившимся голосом, плохо его слушающимся:

— Мира! Дорогая! Прости меня, но мне пора! Я буду рваться к тебе все дни! До скорого свидания, любимая!

Он отошёл за ворота. Мира прошептала ему вслед, так, чтобы он услышал:

— Я люблю тебя, Хуанито! Люблю!

Он не ответил и поспешил догнать Пахо. Чувствовал её взгляд на спине, спиной, затылком. Тело ещё не остыло от пережитого чувства. И он шёл, весь охваченный новым, давно не испытанным ощущением счастья с примесью тоски.

Хуан всю дорогу мало говорил. Всем распоряжался Сиро. Пахо ехал впереди, помахивал мачете, срубая мешавшие ветки, нависающие над тропой.

Братья сторожа встретили караван мрачными взглядами, адресованные в основном Хуану. Рука раненого была ещё замотана грязной тряпкой.

Мулов разгрузили. Хуан рассчитался с погонщиками и те, не мешкая, на вечер глядя, всё же пустились в обратный путь, спеша выбраться из этих мрачных лесов с их москитами, змеями и воплями со всех сторон.

— Завтра продолжим путь? — обратился Хуан к старшему из братьев.

— Обязательно, сеньор. Отдыхайте, вам принесут поесть.

Ужин принесла Луиса, и Хуан с удовольствием встретил девочку словами:

— Ты умница, Луиса, что нас взялась накормить ужином. А я тебе приготовил небольшой подарок. Смотри, — И Хуан протянул ей свёрток. — Разверни и посмотри. Может, не понравится?

— Ой! Сеньор белый человек! Как может не понравиться? Вы такой добрый! Спасибо вам! Можно я вас поцелую?

Хуан улыбнулся, и девочка осторожно чмокнула его в небритую щёку, тут же отстранилась, засмущавшись и оглянувшись назад. Уже смеркалось, и никто не мог этого увидеть.

При свете фонаря, Луиса развернула тряпицу. Внутри было платье, шейный илу головной платок и дешёвенькие, но яркие серёжки. Луиса была в восторге. Её чёрные глаза бегали по предметам подарка, по улыбающемуся лицу Хуана и не могла вымолвить ни слова.

— Беги домой, девочка! Уже поздно, а мы устали и очень хотим есть.

Девочка ещё раз стрельнула на Хуана глазами и опрометью бросилась вон.

— Чудесная девчонка! — проговорил Хуан вслед.

— Что-то она слишком хороша для метиски, — заметил Сиро.

— Мы ведь не знаем её родителей, — проговорил Хуан, проплатив кусок. — Может, они были или есть красавцами.

Девочка вышла проводить новый караван на рассвете. Хуан с улыбкой помахал ей рукой и подумай с грустью: «Сколько таких хороших детей за всю жизнь так и не почувствуют теплоты окружающих людей. Как Томаса. Только мне кажется, что эта не будет думать только о богатстве. Слишком открытое и весёлое лицо у неё».

С караваном проводником шёл раненый метис. Он ехал впереди, не оглядывался, что-то неразборчивое напевал. А Хуан с удивлением заметил, что тропа значительно улучшилась. Заметны следы расчистки и срубленные ветки.

Караван вскоре встретили три всадника из охраны. И Хуан подумал, что об их движении успели предупредить. Кто и когда — это была загадка, которую он и не пытался разгадать. Только заметил Сиро, ехавшему рядом.

— Здорово Лало организовал дело тут! Молодец! Трудно будет испанцам выковыривать его с этих мест.

— Пахо говорил, что этот Лало ваш прежний доверенный человек в этих горах, сеньор? Как же произошло, что он предаёт вас?

— Получил большую власть, деньги. Мало людей найдётся, что при таких обстоятельствах останутся прежними. Многие изменяются настолько значительно, что их просто узнать потом невозможно. У меня был уже такой случай. Но тогда тот человек от меня ничего не скрывал, честно признавался, что он на всё пошёл бы ради денег. И шёл, уверяю тебя.

— А как же вы, сеньор?

— Что я? Мне деваться было некуда. Без денег, без людей. Но план был и у меня. Можно было осуществить его, да тут всё перевернулось по-другому.

— Вы вроде молодой, сеньор. А говорите, словно вам лет сорок.

— Много с мудрыми и опытными людьми общался, Сиро. Это многое мне дало.

— Вы много путешествовали, сеньор?

— И не говори! И в Индии, и в Бразилии, и в Германии, и в Англии. Куда только меня судьба не бросала!

— Вы женитесь на сеньорите, дон Хуан?

— Она мечтает об этом, Сиро. Я это чувствую, знаю. Но мне неловко. Столько лет считал её ребёнком, почти сестрой — и вдруг жениться! Скорей всего я должен буду на это пойти. Люблю-то я её не как женщину, Сиро. Правда, при расставании что-то похожее возникло. Но долго ли быть этому чувству? Вдруг я ошибаюсь и не смогу дать того, чего она желает и на что рассчитывает.

Сиро с интересом смотрел на Хуана. В голове метались мысли, что пугали его. Этот человек был непонятен, сложен для понимания. Значит, не совсем надёжен, как казалось этому простому человеку. Показалось странным, что хозяин так откровенно делился с простым работником своими мыслями. Особенно такими, как отношения с сеньоритой. Было неловко чувствовать, что хозяин намного моложе его самого и так много повидал и достиг.

Вот и сейчас он едет куда-то к странному человеку, отгородившемуся от властей и создающий людям хорошую жизнь и защиту от этих властей. Может ли такое быть? И что такое мы везём столь спешно и тайно? — так думал Сиро и продолжал с опаской поглядывать на сосредоточенное лицо Хуана.

Наконец караван спустился в долину. Лало встречал его в праздничном наряде из смеси испанского и индейского. Голова не покрыта, в волосах торчат перья орла, на груди ожерелье из клыков каймана и ягуара. В руке держал лёгкий топорик из бронзы, блестевший на заходящем солнце. Узкие кожаные штаны и голый торс. Кожаные ботфорты и ожерелье из зубов. Как это было странно и непонятно. Хуан невольно улыбнулся незаметно, стесняясь выдать себя. Подумалось, что Лало вполне серьёзно воспринимает свой вид, да и окружающие не высказывали взглядами насмешку.

— Поздравляю вас, дон Хуан, с прибытием! — провозгласил Лало очень серьёзно и протянул руку для пожатия. — Вы превзошли все мои ожидания. Не рассчитывал, что у вас получится, да ещё так быстро.

— Больше трёх месяцев пришлось возиться с этим делом, Лало. Просто измучился. Не столько физически, сколько морально. Ты понимаешь меня?

Лало неопределённо пожал плечами, давая повод думать по-своему. Он обернулся к негру и отдал распоряжение разгружать и складывать груз.

Хуан вздрогнул от удивления и неожиданности. Перед ним был негр, имя которого никак не вспоминалось. Только его злоба против сотоварищей и соплеменников. Это был именно ом, постоянно издевавшийся над невольниками. Тот, что попал в долину, захваченный с остальными и работавший в самых страшных условиях.

«Господи! — мысленно воскликнул Хуан, заметив равнодушный взгляд негра. — Он же легко может мне отомстить!»

Хуан надеялся, что негр не узнал его. Но потом решил быть осторожным. Негр был слишком озлоблен, и ненависть его к Хуану очевидна была ещё в те времена.

Хуан потихоньку наблюдал за ним. И настроение его ещё больше ухудшилось. Этот человек оказался одним из ближайших помощников Лало.

— Дон Хуан чем-то озабочен? — улыбнулся Лало. — Пошли в дом и отметим успешное завершение нашего договора. Не могу скрыть, как я доволен вами, сеньор! Как вам удалось так быстро управиться? Прошу вас! — Лало учтиво посторонился пропустить Хуана.

Хуану хотелось расспросить про негра, но не решался. Боялся возбудить интерес к себе. И он переключился на завершение расчётов.

— Лало, я бы очень хотел завтра же отправиться назад. За время выполнения нашего договора мои дела ухудшились и их срочно нужно подправить.

— Понимаю, дон Хуан! Дела прежде всего! Я готов. Прошу отчитаться в затратах. Полагаю, вам это обошлось в копеечку. Это понятно. Говорите, дон Хуан. Я внимательно слушаю.

Этот метис не переставал удивлять Хуана. Он совершенно не походил на того молчаливого, угрюмого метиса, безропотно выполнявшего все поручения Хуана, никогда не высказывал своего мнения. И вот теперь он предстал перед ним совершенно другим. Даже речь его преобразилась. Это насторожило Хуана. Казалось, что за этим кроется нечто коварное, чего надо опасаться.

Хуан подробно описал затраты. Ничего лишнего он не позволил себе, предпочитая честность и откровенность.

Лало внимательно слушал, потом спросил вроде бы равнодушно:

— Какова общая сумма затрат?

— Получается почти полторы тысячи дукатов, — ответил Хуан.

— Понятно, — неопределённо протянул Лало. Он что-то раздумывал, а Хуан с беспокойством ожидал самого худшего. — Вам когда выплатить деньги, сеньор? Сегодня или завтра перед отъездом?

Хуан лихорадочно обдумывал предложение. Противоречивые мысли проносились в его голове. И всё же он остановился на последнем, заметив:

— Если не возражаешь, Лало, я бы хотел завтра. Что-то мне тревожно у тебя в посёлке. Или я ошибаюсь?

— Определённо ошибаетесь, дон Хуан. Но мне подходит и второе ваше предложение. Всего, значит, я должен выплатить две с половиной тысячи. Так, дон Хуан? — Лало пристально посмотрел в хмурое лицо собеседника.

— Ты учёл всё кроме платы за долину. Как с этим быть?

— Очень просто, дон Хуан. У меня просто нет таких денег на сегодня. Дайте мне место вашего жительства, и я пришлю этот долг вам месяца через полтора. И прошу простить меня за столь неожиданную даже для меня задержку. И прошу верить мне. Вы слишком много сделали для меня, чтобы быть с вами нечестным, сеньор. Можете, правда, подождать здесь, если хотите. Будете жить на готовых харчах и прочих условиях, как гость.

— Нет. Даже на таких условиях я предпочитаю уехать. Подожду обещанного. Тем более что выбор у меня очень ограничен.

Лало улыбнулся, и эта улыбка так не вязалась с его прежним поведением.

— Тогда всё! Идите, отдохните, а то завтра опять в дорогу. Проводника вам дать? Или сами доедете?

Хуан подумал немного и ответил:

— До основной дороги прошу определить мне проводника, Лало. Мало ли что, а с такими деньгами очень неприятно находиться в лесу.

— Понятно. Сделаю. И ещё раз большое спасибо за оказанную услугу, дон Хуан. Вы мне очень помогли. Я этого не забуду.

— Могу я надеяться, что мой визит сюда не станет достоянием гласности ни в Понсе, ни в другом городе, где я живу? — И Хуан поведал, как найти его.

— Ни в коем случае, дон Хуан. Хотя за всех ручаться трудно. Но я буду стараться. — Лало поднялся, вытер рот рукавом, улыбнулся, сыто отрыгнув, и проговорил любезно с лёгким поклоном головы:

— Спокойных вам снов, дон Хуан. На рассвете выступаете.

На тёмном небе ещё горели звёзды, когда Хуан с товарищами уже поднялись, готовясь в дорогу. Мулы уже ожидали их, нагруженные припасами и мешками с золотом.

Хуан развязал каждый и проверил. Всё было натуральным, вполне правильным. Можно пускаться в путь.

Метис средних лет уже дожидался, вопросительно поглядывая на Хуана.

Появился Лало. Он радушно протянул руку, пожал ответную.

— Счастливой дороги, дон Хуан! Проводника зовут Мочадо, и он не доставит вам хлопот. С Богом! Прощайте! И ещё раз мои поздравления и пожелания доброго пути, дон Хуан. Привет от меня сеньорите Эсмеральде. Жаль, что я её не часто видел. Выросла, наверное? Ну ладно, трогайте!

Хуан поднял руку в прощальном приветствии, и четвёрка всадников потянулась к крутой тропе, ведущей на гряду высоких холмов. Восточная часть неба посветлела. Лёгкий туман и роса постепенно подсыхали и рассеивались.

Опасения Хуана не оправдались. Проводник ничего подозрительного своим поведением не показывал. Много рассказывал про жизнь в долине, и у Хуана в который раз возникло чувство, что здесь скоро произойдут страшные события.

— Мы будем биться, сеньор! — говорил Мочадо убеждённо. — Ни один из нас до сих пор не мог представить, что так может жить человек. Здесь у нас есть всё, что необходимо для жизни.

— Я это понял, приятель. Но не уверен, что вам удастся долго продержаться в долине. И мои мушкеты не очень вам помогут. Сражаться с войсками вам не под силу. И мне вас жаль.

— Лучше смерть в бою, чем вечное рабство на плантациях, сеньор! Пусть и другие посмотрят, что может сделать народ, когда он вместе и им руководит преданный и честный человек! А Лало именно такой, сеньор!

— Должен тебе сказать, что даже Лало не выдержит бремени власти и скатится к тирании. А это у него уже сейчас проскакивает. Это просто неизбежно случится. Сам потом вспомнишь мои слова.

Проводник промолчал. Хуан понял, что тот достаточно воспитан в новом духе, чтобы так легко поддаться на беспочвенные, казалось бы, заявления этого белого человека.

Хуан же подумал, что это его не касается и перенёсся думами в Аресибо.

На хуторе братьев проводник спросил:

— Дальше вы сами поедете, или мне проводить вас?

Хуан переглянулся с Пахо и Сиро. Те пожимали руками, не в силах что-либо посоветовать хозяину. Хуан всё думал и думал, не приходя ни к какому решению. Наконец он всё же сказал, повернувшись к Мочадо:

— Если тебя не затруднит, приятель, то прошу всё же ещё день побыть с нами. Мне что-то тревожно. Эти, — он кивнул на братьев, которые разговаривали в стороне, — не внушают мне доверия. К тому же у них есть причина для этого, я ранил младшего из них. Что они за люди?

— Я почти не знаю их, сеньор. Никогда не разговаривал.

— Ладно, Мочадо. Так ты согласен? Всего один день.

— Лало приказал ехать с вами столько, сколько вам необходимо, сеньор.

К Хуану опять прибежала Луиса. Она радостно смотрела на Хуана, а тот вспомнил, что не привёз ей ни одного подарка. Потом вынул из кармана золотой дукат, протянул и сказал ласково:

— Больше ничего не могу предложить, моя Луиса! Прости, девочка!

— Да что вы, сеньор! Мне ничего не надо! Но большое спасибо. А что это?

Хуан с улыбкой смотрел на улыбающееся лицо девочки. Он понял, что эта настоящая дикарка ничего не знает о жизни, что существует вокруг. Для неё весь мир оканчивался за ближними холмами и скалами. И так пройдёт вся её трудная жизнь. Братья выдадут её замуж за нелюбимого человека, и в тридцать лет она станет старухой.

На душе стало муторно.

— Сеньор, почему вы так загрустили? Жалеете, что забыли про подарок мне?

— Нет, девочка! Это не то. Устал и очень хочется домой.

— Вас жена ждёт там, сеньор?

Улыбка была ответом Луисе. И Хуан сказал, положив ладонь на грязные почти чёрные волосы девочки:

— Почти. Надеюсь скоро обзавестись женой.

— Я ни разу ещё не видела свадьбы! Интересно на свадьбе, сеньор?

— Интересно, Луиса. Всё красиво, много цветов и нарядных сеньорит и кавалеров! Хотелось бы посмотреть?

— Очень, сеньор! Да тут и церкви нет. Я даже ни разу не видела её. Мы в этих лесах и горах ничего не видим и не знаем, — в голосе Луисы послышались горесть и грусть.

Хуану стало жаль эту весёлую девочку. Но вдруг в голове блеснула греховная мысль: «Может, попросить эту девчонку послушать, что говорят братья? Господь этого не одобрил бы, а мне с товарищами помогло бы, коль что интересное смог бы узнать!»

— Послушай, Луиса. Ты могла бы мне сделать доброе дело? Однажды ты уже спасла меня от больших неприятностей. Ну?

— Конечно, сеньор! Я всё сделаю! Говорите, что надо?

— Мне кажется, что твои родные готовят мне что-то нехорошее. Как в прошлый раз. Не могла бы ты разведать про это?

Луиса думала недолго. Улыбнулась, кивнула и без слов убежала, словно спеша исполнить просьбу Хуана.

Она появилась, когда все уже легли спать, а в хижинах хозяев затихли звуки разговоров и тарахтение посуды.

— Сеньор, сеньор! Проснитесь!

Хуан схватил кинжал, но признал Луису. Сел и в темноте нащупал руку девочки.

— Что? Есть новости? — прошептали его губы. Тело сразу покрылось потом.

— Сеньор, мне так страшно! Они хотят вас ограбить. Что-то отобрать у вас!

— Когда и где. Луиса?

— Как только вас покинет проводник, этот Мочадо.

— Спасибо, моя девочка! — Хуан прижал тельце к себе и держал так, пока Луиса не дёрнулась и прошептала:

— Вы не умрёте, сеньор?

— Гм! Постараюсь. С твоей помощью.

— Постарайтесь, сеньор! Очень постарайтесь!

Хуан отпустил девочку. Она уже вставала удалиться, и Хуан вдруг схватил её за руку и дёрнул на себя.

— Девочка, едем с нами! Ты здесь пропадёшь! Я для тебя многое могу сделать. Что тебя здесь держит? Родители есть?

Хуан слушал, как участилось дыхание Луисы и прошептал ещё:

— Соглашайся, пока не поздно. Если решишься, жди нас на тропе. Подальше.

Луиса шмыгнула к двери и растаяла в темноте.

А Хуан ещё долго не мог заснуть. Сообщение не удивило его, но заставило задуматься. И как он не прикидывал, а положение было не из приятных. Единственная тропа не давала ему возможности для манёвра. Заросли подлеска с переплетением лиан не скроют следов. И в чаще очень легко подкараулить и пристрелить любого, будучи незаметным.

Подумал ещё, что, возможно, Луиса согласится с его предложением и последует за ними. И сможет, если сама знает, указать другой путь к побережью.

Он всё же заставил себя заснуть, ближе расположив оружие и настроив себя на возможную опасность.

Ещё в темноте все приготовились продолжить путь. Тропа в этом месте хорошая и сбиться никак невозможно. К тому же рассвет скоро наступит.

Братья не вышли проводить гостей и Мочадо возглавил кавалькаду. Последним ехал Сиро с вьючной кобылой в поводу.

Отъехав с четверть мили, Хуан спросил проводника:

— Ты хорошо знаешь эти места?

— Не так чтобы, но вполне, сеньор. А что вы хотели?

— Хотел узнать, есть ли другой путь к побережью?

Проводник помолчал и ответил неуверенно:

— Сам я о нём ничего не знаю, но слышал как-то от других. Он короче, и за полтора дня можно оказаться у побережья.

— Ладно, подумаем ещё.

Проводник с подозрением глядел на Хуана.

Уже рассвело, впереди выглянула тень. Мочадо придержал мула, окликнул, взявшись за пистолетную рукоять:

— Кто это? Выходи, а то пальну!

— Да это же Луиса! — воскликнул Хуан, выезжая вперёд. — Ты согласилась?

— Это я, сеньор! Не стреляйте! — голос выдавал страх, граничащий с ужасом.

— Молодец, Луиса! Иди сюда, мы тебя посадим на лошадь. Ездить можешь?

— Могу, сеньор! Надо быстрее ехать!

Хуан помог девочке взгромоздиться на лошадь. Караван тронулся ускоренным шагом.

— Луиса, ты знаешь дорогу к побережью, кроме этой тропы? — спросил Хуан.

— Чуть дальше протекает ручей. По нему можно спуститься прямо к морю. Я об этом раза три слышала от наших мужчин.

— Это далеко? А дорога? Она там есть?

— Надо идти по ручью, сеньор. К вечеру выйдем на дорогу. Там должно быть селение с усадьбой одного метиса. Он ещё дружит с нашими мужчинами.

— Почему ты всё говоришь про ваших мужчин? Они тебе не родственники?

— Не родственники, сеньор. Я и сама не знаю, кто они мне. Может, и родственники, как говорила мне Мария. Только и она не уверена. И родителей я не помню. Только изредка что-то мелькнёт перед глазами да иногда во сне что-то непонятное снится про какую-то тётю. Раз пять было так, сеньор.

— Ну хорошо! Поехали быстрее! Нас не должны догнать.

Через полчаса быстрой езды свернули в узенький ручей не больше полутора футов шириной. Дно устилал песок, сменяющийся иногда россыпью гальки.

Сиро стал отставать, слышались удары топора. Он валил тонкие деревья, перегораживая ручей.

Проводник покинул отряд. Хуан не стал принуждать его продолжать путь.

— Скрыть следы мы не в состоянии, Мочадо. Езжай назад. Постарайся проскользнуть незаметно и расскажи Лало об этих братьях. Смотри не попадись им.

Проводник качнул головой и повернул лошадь.

Ручей петлял по низинам, постепенно спускаясь к побережью. Это было заметно по многим приметам. Но Хуан всё думал, как остановить братьев.

— Вы езжайте дальше, а я подожду их в засаде. Может, мне удастся их остановить или предупредить вас об их приближении. — Хуан решительно проверил оружие и дёрнул повод лошади.

— Погодите, сеньор! — Сиро ухватил повод. — Негоже вам это делать. Это мои обязанности. Поспешите дальше, а я засяду здесь.

Его поддержал Пахо, явно не желающий оставаться без хозяина. Хуан уловил испуганный взгляд Луисы и согласился.

— Постарайся не подставить лоб под пулю, Сиро. И догоняй нас быстрей. Я думаю, что они уже близко. Мы можем даже услышать выстрелы.

— Сеньор, чуть ниже должен впадать другой ручей, — торопила Луиса. — По нему легко выйти к нашему ручью. Будет незаметно. Так у нас все делают.

— Молодец, Луиса! — Хуан улыбнулся девочке. — Поспешим же вниз!

Уже саженях в ста ниже ручьи сливались, расширяя русло. Сиро направил своего мула в узкий поток, шумевший по гальке прозрачной водой.

Не прошло и получаса, как издали послышался сильно приглушенный расстоянием выстрел. Потом ещё два подряд. И тишина повисла над лесом. Даже птицы на миг примолкли.

— В миле выше, — прошептал Пахо, его чёрное лицо посерело. — Как там это произошло?

— Болтать нечего! — Хуан хлестнул коня хворостиной. — Поехали! Если с Сиро ничего не случилось, то он догонит нас. Сбиться с пути невозможно. Луиса, а дальше ручьи встречаются? — повернулся он к девочке.

— Дальше я ничего не знаю, сеньор. Наверное, встретятся. Тут много ручьёв, они нас могут догнать!

— Пока не будем раньше времени переживать. Поехали!

Три всадника торопили животных. Пахо на муле ехал впереди, Хуан с Луисой на конях сзади.

День клонился к закату, а селение всё не появлялось. Горы зато отступили, кругом виднелись заросли леса. Было влажно, душно и одежда вся пропиталась потом и грязью, сыпавшейся с толстых ветвей.

— Если через полчаса селения не будет, то свернём в ручей и дальше устроим лагерь, — проговорил Хуан. Уверенности в его словах не слышалось. И Пахо осмелился заметить:

— Сеньор, не лучше всё же спускаться и в темноте? Ручей приведёт нас обязательно к селению. Луиса, сколько там дворов? — повернулся он к девочке.

— Кто его знает, сеньор. Думаю, что мало. Усадьба маленькая, не стоило бы в ней останавливаться, сеньоры. Наши дружат с хозяином. Понимаете?

— Что же делать прикажешь? — обеспокоился Хуан.

— Перед усадьбой хорошо бы свернуть в сторону. Там должны быть пробиты тропы. Я не раз слышала, как об этом говорили у нас.

— Это ты дело говоришь, Луиса, — похвалил Хуан. — Тогда не будем задерживаться. Поехали!

— Сеньор, а как же Сиро? — спросил Пахо.

— Он должен догнать нас. Мы не можем ждать его. Поехали же!

Солнце садилось. Уже довольно широкий ручей бежал плавно, неторопливо. Животные шли по нему по колено и брызги уже изрядно промочили всю одежду.

Наконец послышался рёв не то коровы, не то быка.

— Это усадьба, сеньоры! Надо сворачивать! — В голосе Луисы слышался страх.

— Посмотрим, где тут может быть тропа, — всматривался вперёд Хуан. Сумерки сгущались. — Вон там, кажется, что-то есть! Поспешим!

— Сеньор, сеньор! — в крике Луисы звучал ужас. — Сзади кто-то едет!

— Оружие, Пахо! Приготовить! Может, это Сиро?

Они поспешно продрались через кусты, насторожились. Скоро в темнеющем воздухе появилась тёмная тень всадника. Брызги воды из ручья каскадами обдавали его. Он приближался уверенно и довольно быстро. Лошадь тяжело дышала. Всадник был один.

— Это Сиро! — радостно воскликнул Хуан. И позвал не очень громко: — Сиро! Мы здесь! Не спеши! — и тронул коня в ручей. — Ты цел? — спросил, когда тот с трудом осадил лошадь.

— Цел, да не совсем, сеньор. Ну-ка помогите мне. Голова кругом идёт.

— Господи! Сеньор, да он ранен! — Пахо засуетился.

Хуан спрыгнул в воду, помог Сиро выбраться на берег, и уложил его на траву.

— Куда тебя, Сиро? — спросил Хуан. — Ты в лихорадке!

— Нога, сеньор! Ниже колена. Задели, проклятые! Но и я их достал. Вряд ли они продолжают погоню! Ох!

— Потерпи, Сиро! Я скоро, — Хуан поспешно стал освобождать рану в икре. — Ничего страшного. Только крови потерял многовато. Оттого и слабость и лихорадка. Дайте ему вина и побольше!

Пока Пахо поил Сиро вином из фляги, Хуан успел промыть рану ромом, приложил к тряпочке порошок и туго замотал полоской хлопчатой ткани.

— Готово! Можно продолжать путь. Пахо, помоги мне посадить Сиро в седло.

Темнота ещё не наступила, и Хуан сошёл на тропу, ведя коня в поводу. Он всматривался в тропу и поспешал влево. А из селения доносились далёкие звуки вечерней жизни скотоводческой усадьбы.

Одинокий огонёк слабо блеснул среди ветвей и всё затихло. Всадники торопливо двигались всё дальше, пока через два часа усталые животные стали с трудом передвигать ноги.

— Хватит на сегодня! — Хуан спрыгнул с коня и подошёл к Сиро. — Как дела?

— Едва держусь в седле, сеньор. Пить охота и трясёт меня.

— Погоди немного. Пахо, помоги! Луиса, костёр сможешь запалить?

— Ага, сеньор! Я только дров насобираю. Я скоро!

— Пахо, давай воды поищи, а то нам всем не хватит. Мне нужно отвар приготовить. Иди ищи!

Час спустя Хуан уложил всех спать на охапках травы и потниках. Он сам с трудом боролся с усталостью и сном. Потому почти ничего не ел, надеялся, что чувство голода поможет ему бодрствовать.

До полуночи он продержался, потом разбудил Пахо.

— Хватит нежиться, бездельник! Становись на вахту! Я должен немного поспать. Только не засни! Чуть невмоготу станет — буди меня! Слышишь!?

— Слышу, слышу, сеньор! — ответил Пахо и встал, схватив пистолет и мушкет.

Никто их не потревожил. Утром Сиро стало чуточку лучше. Он смог держаться в седле, а это уже большое дело. Хуан опять напоил его отваром.

— Надеюсь, тропа приведёт нас на берег моря? — спросил Хуан Луису.

Та пожала плечами. Она ещё не отдохнула и с трудом удерживалась от сна.

— Держись, Луиса! — бодро говорил Хуан. — Осталось недолго мучиться. Ты почти пришли.

Хуан посматривал на солнце, определяя общее направление тропки. Она немного склонялась к западу, но в общем стремилась на север. Это подходило.

И за два часа до заката они с вершины холма наконец увидели море.

— Луиса, ты видела когда-нибудь море? — вскричал Хуан, повернувшись к девочке и указывая на север.

— Нет, сеньор! Никогда! Даже не слышала такого слова. Что это?

— Это очень, очень много воды и вся она солёная с горечью. Смотри.

— Я ничего не вижу, сеньор! Где оно, море?

— Перед тобой, Луиса! То, что синеет вдали — это и есть море! Скоро ты искупаешься в нём!

— Оно же горькое и солёное, сеньор! А как же пьют воду из него?

— Эту воду никто не пьёт, Луиса. Но купаться хорошо. А волны какие бывают! Жуть! Поспешим, ребята!

Они перешли два ручья и через час были на берегу. Далеко на востоке можно было видеть несколько хижин. То, по-видимому, было поселение рыбаков.

— Полагаю, что мы несколько восточнее Аресибо, — предположил Хуан. — Завтра пустимся домой.

Шум прибоя привлекал Луису. Она постоянно посматривала на набегающие волны, с грохотом обрушивающиеся на песчаный берег, усеянный большими камнями и обломками скал. В двадцати шагах стеной стоял лес и кокосовые пальмы так и стремились заглянуть в бурные волны.

Животные уже паслись. Ручей вливался в море шагах в двухстах западнее.

— Подальше от ручья расположимся, — предложил Пахо. — Комарья меньше будет. А воды всегда можно принести.

С ним согласились.

— Костёр палить лучше в чаще. Не стоит привлекать к себе внимание посторонних, — распорядился Хуан. — Пахо, расчистить бы землю для навеса. Что-то мне сдаётся, что может быть дождь.

Ещё до наступления темноты они построили навес, покрытый тростником и листьями пальмы, росшей поблизости.

Луиса ловко взобралась на пальму и сбросила десяток коксовых орехов различной спелости. Питьё и еда из них были приятными. Но только, как дополнение к основной пище.

Опять дежурили всю ночь, но теперь Сиро потребовал первую вахту отстоять, упирая на боль в ноге, которая всё равно не даст заснуть.

Весь следующий день они гнали животных по берегу, пока не выехали на широкую пойму реки и не ухватили глазами знакомые очертания холмов. Перед ними была река, на берегу которой раскинулся Аресибо.

— Здесь где-то должна проходить береговая дорога, — говорил Пахо. — Как мы не вышли к ней? Наверное, оползень её уничтожил, и не успели восстановить.

— Что-то в этом роде я заметил, — отозвался Сиро. — Да вы были заняты по другим делам.

— Да, мы все не подумали об этом, — согласился Хуан. — Но всё же и так мы дома. Вон мост, через который и сходит та дорога. Поспешим!

Животные прибавили шаг, прогрохотали копытами по доскам моста. Путешественники, провожаемые любопытными обывателями пригорода, поднялись по узкой улочке к дому, где их ожидали девушки.

Было ещё светло и солнце лишь приблизилось к зубчатой полосе мыса, а Мира уже радостно встречала прибывших. Томаса с крыльца спокойно наблюдала за этой сценой. Её мысли витали совсем в другом направлении.

Весь вечер домашние провели в разговорах. Мира постоянно требовала подробности их приключений, в то время как Томаса раза три всё порывалась спросить о финансовой стороне поездки.

— Да что ты всё про деньги да про деньги, Томаса! — возмутилась наконец Мира и осуждающе смотрела в глаза подруги. — Слушай! Как интересно у них всё происходило! Просто дух захватывает!

— Ничего особенного! — отвернулась Томаса. — Я лучше пойду спать.

Тут только Хуан вспомнил про Луису. Он оглянулся по сторонам и в углу заметил тёмный комок. То спала метиска, свернувшись калачиком на циновке.

— Мы забыли про девчонку! А она уже спит, бедняга. На полу!

— Будто впервой так спать! — фыркнула Томаса и отвернулась. — Дикарка!

— Томаса, я запрещаю тебе так относиться к этой несчастной, и вообще к людям! — Хуан всё больше раздражался от выходок Томасы. — Сама ли давно была не просто дикаркой, а совершенно ничтожной девкой? Уличной девкой! И теперь ты считаешь себя вправе презирать эту метиску только потому, что у неё нет денег, нет родителей и нет того воспитания, которое могло бы тебя устроить! И, главное, она не белая! Это в этом доме недопустимо!

Хуан остановился в сильном волнении. Возмущение душило его. Он поглядел на Миру. Та сидела с опущенной головой и угрюмо молчала.

— Выходит, ты и Миру презираешь, негодница? Ту, которая приютила тебя и дала то, на что ты никак не могла претендовать! Ещё раз услышу нечто подобное — и ты больше не будешь здесь жить! Живи на улице, в трущобах и свалках!

Он встал. Не попрощавшись, ушёл к себе в каморку. За столом повисла гнетущая тишина.

Наконец Мира тихим нервным голосом проговорила:

— Идём спать. Спокойной ночи, Пахо.

Она не смотрела в лица, ей было гадко, тревожно и очень грустно.

Утром Хуан с Пахо отправились на строительство дома.

— Пахо, необходимо устроить в подвале тайник для хранения денег. Иначе в один ужасный день кто-то ограбит нас. Может и жизни лишат.

— Обязательно, сеньор. Я уже об этом думал. Ждал вашего распоряжения.

— Кстати. Не забывай, что этот дом собственность Эсмеральды. Строится на её деньги. И все бумаги будут оформлены на её имя. — Он помолчал. Что-то беспокоило его, и Пахо ждал, когда это выплеснется наружу. — И эта несносная девка! Срочно надо выдать её замуж и избавиться от неё. Ты нагружай её работой что есть сил. Пусть не лодырничает! Меньше глупостей витать в голове станет.

— Сладу с ней нет, сеньор. Не слушается.

— Не кормить! Пусть сначала заработает на еду! Безобразие устроила!

А дом уже возвышался. Стропила решёткой рябили глаза. Работники торопились закончить к сроку, и даже раньше, надеясь на вознаграждение.

— Вроде бы недели через две всё будет готово, — высказал предположение Хуан. — Определи пять эскудо золотом награды за ускорение работ. Надоело в клетушке ютиться.

— Что собираетесь с Луисой делать, сеньор? — осторожно спросил Пахо.

— Пусть живёт у нас. Она хорошая девочка. Я уже думал об этом. Хочу удочерить. Пусть растёт со всеми правами. К тому же она достаточно нам помогла в нашем путешествии, чтобы отказывать в этой мелочи.

— Это верно, сеньор. Что бы мы были без её помощи и предупреждений? Она заслуживает многого. И она мне очень нравится.

— Посмотришь, какая она будет, когда отмоется, приоденется и поправится. Вспомни Миру. А сейчас какая красавица получилась! Загляденье!

Пахо добродушно улыбался, видя, как Хуан заблестел глазами, говоря о сеньорите. Очень хотелось расспросить о его будущем, но не решался. А Хуан, словно угадав его помыслы, сказал с некоторой грустью:

— Думаю, Пахо, жениться. Что скажешь на это?

— Только одобряю, сеньор. Пора уже. Вам двадцать пять?

— Господи! Как года летят! — согласно кивнул он. — Значит, ты не против?

— Как можно, сеньор! Кто я такой, чтобы судить вас?

— Как кто? Мой лучший друг и товарищ! Вот сделаю тебя управлявшим нашим с Мирой хозяйством, и будешь сам сеньором.

— Пустое это, дон Хуан! — И Пахо смущённо улыбнулся.

— Не одно, так другое, Пахо! Будет тебе! Пошли домой. Здесь мы всё посмотрели, и делать нечего. Надо заняться Луисой и Сиро. Мы им больше нужны.

Луиса встретила мужчин сияющим личиком. Она не могла удержать рвущиеся наружу чувства. Она уже была тщательно вымыта, одета в цветастое плотице, наспех сшитое Мирой. Ноги, правда, были босыми, но чистыми. Мира с довольным видом наблюдала за впечатлением, произведённым её трудами.

— Ну как? Гадкий утёнок превратился в прекрасного лебедя, господа? — голос Миры говорил о довольстве своей работой.

— До лебедя ещё далековато, моя рыбка, но вполне впечатляет! Луиса, иди ко мне! Дай я тебя поцелую. Ты такая симпатяга!

Луиса бросилась в объятия Хуана и прильнула щекой к его лицу. Она пахла хорошим мылом и даже немного духами. Глаза блестели восторгом.

— Тебе нравится у нас, Луиса?

— Очень, сеньор! Никак не могу привыкнуть ко всему этому! — она обвела рукой вокруг. — А город какой большой! Никогда не думала, что такое можно увидеть! И сеньорита Мира такая добрая! Это она заставила меня вымыться. Я не хотела. Было страшно и неловко.

— Глупышка! Зато теперь от тебя не несёт разной вонью. Так и хочется поцеловать! Так ты не знаешь, кто твои родители?

— Нет, сеньор, — в голосе звучала грусть.

— Не беспокойся! Теперь у тебя есть родители! Это я и Мира, — Хуан поднял голову к девушке. — Согласна стать её мамой, Мира?

Мира смутилась, не ответила, но глаза говорили, что она не против.

— Вот и хорошо, Луиса! Можешь называть её мамой, а меня папой. Тебе нравится так?

— А можно, сеньор? Это мне очень нравится! — её глаза засияли ещё живее.

— Так что теперь никаких сеньоров и сеньорит! Только мама и папа! Слушаться будешь нас, своих родителей? — улыбнулся Хуан.

— А как же можно не слушаться, па… папа! — Луиса опять приникла к животу Хуана, так как выше не доросла. Вообще-то она была небольшого роста. Даже для своих десяти лет.

— Мира, я хочу удочерить её. Ты не против? И нужно узнать день её рождения. Луиса, когда ты родилась?

Она удивлённо пожала плечами. Было ясно, что она об этом и понятия не имела. И Хуан в растерянности скривил щёку.

— Раз она не знает, то можно самим определить эту дату, — предложила Мира немного смущённо. — Какую?

— Попробуй сема определить, моя ненаглядная плутовка.

— Луиса, пойди поищи Томасу, — сказала Мира. — Пора обедать.

— Она мне так не нравится, сень… мама! Я её боюсь! Она злая!

В голосе и понуром виде чувствовалась просьба. Мира слегка улыбнулась.

— Ты ведь обещала слушаться своих маму и папу, Луиса. Пойди!

Луиса коротко вздохнула и побежала искать Томасу.

Томаса с недовольным видом появилась из сада. Сзади шла Луиса, словно провинившаяся.

— Что так долго, Луиса? — спросила Мира, с интересом наблюдая за Томасой.

— Сеньорита никак не хотела идти, се… — она осеклась, не решаясь при Томасе назвать Миру мамой.

Хуан, вытирая грудь полотенцем после обливания водой из бочки, заметил:

— Луиса, Томаса для тебя не сеньорита. Это ты для неё теперь сеньорита. Ты поняла меня?

Девочка опустила голову. Сна боролась со страхом, ей очень хотелось не перечить Хуану, однако язык не поворачивался произнести просто имя без не- обходимого «сеньорита».

Хуан, предупреждая возражения Томасы, заметил, как нечто обыкновенное и привычное:

— Томаса, должен тебе заявить, что мы удочеряем Луису. Поэтому она стала для тебя сеньоритой. И не вздумай брыкаться. Я тебя уже предупреждал. Уяснила?

Томаса не ответила. Она гордо вскинула белокурую голову и быстро удалилась с видом оскорблённой графини по меньшей мере.

Пахо злорадно ухмылялся, проследив её манёвр.

— А ты не стесняйся, моя Луисита, — обнял Хуан девочку. — Не поддавайся! Мы тебя всегда поддержим. Особенно ищи защиты у Пахо. Где Сиро?

— Я его видела в саду. Лежит под деревом и дремлет. Позвать?

— Сбегай! Спроси, будет обедать. Если да, то поторопи его.

Стол оказался немного тесноватым. Правда, Томасы с ними не было. Обида её ещё не прошла, и никто не вспомнил о ней. Зато Мира была очень оживлена. Только и делала, что подкладывала лучшие кусочки Хуану и Луисе. А последняя не оставляла Сиро без своего внимания.

— Скоро мы оставим этот курятник, — заявил Хуан. — Обещали через две недели закончить с домом. Мира, пора позаботиться о мебели. Тут ты всё бери в свои руки. Я надеюсь, что Лало меня не подведёт и пришлёт обещанные деньги. У нас намечаются большие траты.

Наконец день вселения настал. На телегах подвозили мебель, постели, утварь и всякую мелочь для украшения комнат.

Все суетились в большом возбуждении. Женская половина особенно волновалась. А Мира, как хозяйка, распоряжалась всем вполне грамотно.

Работники расставляли привезённую мебель, поглядывали на очаровательную молоденькую хозяйку, и у многих в головах мелькали греховные мыслишки.

Луиса всё это воспринимала со страхом. Она всё ещё не могла свыкнуться с ногой жизнью, с новыми условиями и обычаями. Она была растеряна и только мешала, выполняя незначительные поручения Миры.

Томаса с ленивой медлительностью прохаживалась по комнатам, делала замечания работникам и больше ничем не интересовалась.

Хуан сам определил ей крохотную комнатку под лестницей. Томаса приняла это как оскорбление и всем видом показывала это.

Луисе предложили жить вместе с новой мамой, но та, многозначительно посмотрев на Хуана, заметила со смущением:

— Я думаю, что девочка достаточно взрослая и должна жить в отдельной комнате, Хуанито. Или ты не согласен?

Хуан понимающе улыбнулся и согласился с доводами Миры.

Но больше всего Томасу возмутила комната Пахо. Она была довольно большая и Томасе так не терпелось высказать своё отношение, что она заявила с ехидной усмешкой:

— С каких заслуг этому… Пахо досталась самая лучшая комната?

— Все по заслугам, Томаса, — улыбнулся Хуан. — Он спасал Миру, охранял столько лет, очень много сделал для нас всех, и должен житьсоответственно заслугам и пользе для всех нас. А что ты сделала? Ровным счётом ничего!

— А что сде… — она не закончила, осеклась, но все поняли, что и кого она имела в виду. И Хуан строго глянул на девушку, заметив: — Иди в свою комнату и устрой её сама.

Хуан переглянулся с Мирой, поддержки не получил, но и осуждения не последовало. И Хуану показалось, что сейчас Мира впервые показала своё равнодушие к своей подружке.

Глава 17

Прошло несколько месяцев. Хуан неторопливо вёл небольшие дела. Дорогу, ведущую на свой участок, он завершил. Доход оказался намного скромнее ожидаемого. Зато он всё же получил обещанную тысячу от Лало. С опозданием, но три посланца нашли его и вручили деньги. Даже принесли от имени Лало извинения за задержку.

— Гляди, Пахо! Лало оказался благороднее, чем я ожидал! За задержку добавил пятьдесят песо. Это твои. Держи и сохрани. Ты должен скоро жениться и они тебе пригодятся.

— Да зачем они мне, сеньор? Я ведь и так живу на всём готовом.

— Бери и не разговаривай! Как только женишься — я тебя выгоню из дома. Отдам тебе старый дом, и будете жить с женой самостоятельно.

— Сумею ли я так жить? Да и с женой ещё не решено.

— Я уже подыскал тебе отличную мулатку. Она не против. А когда узнала, что ты не невольник, то с радостью согласилась. Приятная на вид. Скоро ты к ней в гости пойдёшь.

— Как? Один? У меня храбрости не достанет.

— Мы с Мирой тебе компанию составим. Мира очень рьяно взялась за сватовство, Пахо. Она ведь давно тебе обещала.

— Когда сами-то свадьбу сыграете? Сколько можно сеньориту завтраками и обещаниями кормить? Пора уже.

— Мне предстоит одна поездка в Санто-Доминго, Пахо. После неё и обвенчаемся. Ты будешь главным посаженным отцом. Ведь родственников у нас нет.

— Ох, дон Хуан, накликаете вы на свою голову беды! Я бы не стал так рисковать.

— Пошли они к чёрту, да простит меня Господь! Будет так, как я сказал. А церковь выберу попроще. И раздувать свадьбу мы не намерены.

— Вам бы сбыть Томасу куда-нибудь.

— Ох уж мне эта Томаса! Возьму её в Санто-Доминго. Может, там пристрою её за какого-нибудь купчика или бедного асьендадо. Или чиновника средней руки. Здесь её слишком хорошо знают, и пойматься на удочку никто не пожелает. А там город большой и будет полегче с этим. Лишь бы она сама не выкинула какой конёк. С неё станется.

— Намучаетесь вы с нею, чует моё сердце!

— Ну не выгонять же её теперь! Попробую, а там видно будет.

Две недели спустя Пахо обручился со смазливой мулаткой. Переезжать в свой дом он отказался, заявив решительно:

— Вы скоро уезжаете, дон Хуан. Кто присмотрит за домом и Луисой? Один Сиро не управится. Мы поживём тут. Как раз свадьбу сыграем и за хозяйством присмотрим.

— Луиса отлично справится, Пахо, — неуверенно ответил Хуан.

— И не говорите! Девчонке это будет не под силу. Куда ей? Мала ещё.

— Ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Но за своим домиком ты всё же тоже приглядывай. Там сад, огород. Дел будет много.

— Обязательно. Куда я денусь? И вы не извольте беспокоиться.

— Обещают через недельку судно из Сан-Хуана до Санто-Доминго. Вот на нём мы и попробуем отправиться. Тут недалеко и недели за три мы управимся, К твоей свадьбе вернёмся.

— Хорошо бы! Только не вздумайте повторить прошлый вояж и обещания.

— Не каркай, дуралей! Этого ещё мне не хватает! Всемилостивейший Боже! Не подведи меня с моими женщинами! Прошу тебя! — Хуан воздел глаза к потолку. Он был не на шутку обеспокоен словами Пахо.

Мира и Томаса, узнав о скором отъезде, тут же бросились готовить корзины, набивая их одеждой и прочей женской необходимостью.

Особенно волновалась Томаса. Она немного знала о том, что её ждёт в том большом городе. В мечтах рисовала себе картины успеха и благополучия.

С некоторых пор отношение с Мирой испортились окончательно. А эта поездка давала ей возможность изменить жизнь. И она постоянно уговаривала себя смирить гордыню и не искать журавля в небе, довольствуясь синицей в руке.

Большой четырёхмачтовый корабль величественно вошёл в небольшую бухту Аресибо и отдал громадные якоря. Почти весь городок высыпал на пристань поглазеть на редкое явление.

Молоденькие сеньориты жадно взирали на корабль, мечтая заполучить прекрасного лейтенанта, который смог бы увезти их в далёкие прекрасные замки, в общество благородных идальго и аристократических сеньор.

Всё семейство Хуана тоже собралось на причалах. Луиса никак не могла поверить, что могут быть такие большие корабли.

— Папа, как бы я хотела побывать на нём, — и девочка указала на судно.

— Скоро ты осуществишь своё желание, дочка. Мы завтра же посетим его.

Томаса с ненавистью глянула на метиску. Одно слово «дочка» приводила её в дурное настроение, граничащее со злобой. И преодолеть это чувство у Томасы сил не было. Оно всё сильнее охватывало всё нутро, билось в голове навязчивыми мыслями. Часто она сама боялась этих мыслей.

Капитан судна недолго упирался. Блеск хорошего золота сломил его, и он согласился предоставить каюту для троих пассажиров.

— Только ради ваших прелестных сеньорит, дон Хуан, — улыбнулся капитан в сильно поседевшие усы. — Надеюсь, пираты нас пощадят. Да у нас на борту достаточно пушек, — он протянул руку в сторону верхней палубы, где чернели восемь больших пушек на толстых канатах.

— Поскольку судно отходит завтра на рассвете, сеньор капитан, я прощаюсь до вечера. Обещаю преподнести вам бочонок отличного вина. До вечера, сеньор капитан!

Мира с Томасой улыбнулись капитану и поспешили к трапу, где их ждала небольшая местная лодка.

— Будем надеяться, что Господь не отвернётся от нас и поможет без приключений совершить нашу поездку!

— Господь сопутствовал нам, мои красавицы! — радостно воскликнул Хуан.

Они вышли утром на верхнюю палубу. В лёгкой дымке виднелся тёмный берег и большой город вдали. Судно шло с зарифленными парусами по бухте среди большого количества лодок и судёнышек, рыскающих в поисках заработка или с рыбной ловли.

— Это Санто-Доминго, Хуанито? — спросила Мира, восторженно глядя на приближающийся город с высокими колокольнями соборов и церквей.

— Он самый, Мира! Красивый и людный город! Мы тут пробудем больше недели. У меня намечается несколько дел со здешними купцами.

— А где мы будем жить? — спросила Томаса.

— Посмотрим. Или в гостинице, или снимем две комнаты в хорошем месте. Посмотрю, что дешевле.

Он намеренно так ответил. Томаса недовольно тихонько вздохнула.

— А нам позволят попасть на какой-нибудь приём или бал? — продолжала спрашивать Томаса.

— Могу с определённой уверенностью сказать, что этого не произойдёт, — с усмешкой заметил Хуан. — Я не хотел бы краснеть за твою речь, Томаса. Да и манеры твои желают быть лучше. Ты многого достигла, но так же много проскакивает у тебя таких выражений, что уши вянут!

— Думаешь, я не смогу говорить хорошо? — с обидой спросила Томаса.

— Ничего я не думаю! Просто уверен. Мира и та ещё полностью не избавилась от уличных словечек. Но она легко контролирует свою речь. А ты…

Это окончательно расстроило Томасу. Она больше не разговаривала, больше стреляла глазами в сторону молодых офицеров, готовившихся к окончанию плавания. В некоторой мере это ей удалось. Один из лейтенантов уже ухаживал за Томасой. но он был для неё слишком стар. Тридцать с лишним лет ей казалось чересчур. И всё же она не отталкивала его и частенько позволяла ему приближаться к себе, и они некоторое время разговаривали у фальшборта.

— Томаса делает попытки… — проговорила Мира, указывая глазами на подругу. — Мне хотелось бы её подбодрить.

— С удовольствием поддержу тебя, моя рыбка! Не хотелось бы видеть её на нашей свадьбе.

Девушка быстро вскинула глаза. В них светилась надежда. Она улыбнулась.

— Ты это серьёзно, Хуанито?

— Более, чем серьёзно, Эсмеральда! Единственное, чего я прошу у тебя, так это очень скромной свадьбы. У нас с тобой нет родных, друзей тоже мало. А к тому же ещё многие думают, что ты моя племянница. Это же ты всем говорила обо мне, как о своём дяде, — Хуан добродушно улыбался.

— А что мне было делать? Как объяснить своё одиночество?

— Не расстраивайся, Мира! Это я просто так! Дай в городе устроить свои дела — и можно готовиться к свадьбе.

Мира благодарно потянулась губами к нему, вовремя спохватилась, покраснела и опустила голову.

Хуан притянул её руку к губам и нежно поцеловал. Заглянул в глаза. В них суетилось волнение и нечто большее, что не ускользнуло от внимательных глаз достаточно опытного мужчины.

— Как раз отметим твои шестнадцать лет — и тут же поженимся, — обнадёжил Хуан Миру. — Это всего через месяц.

— Это так долго, Хуанито! — призналась в смущении девушка. — Столько ждать!

Хуан приобнял её за плечи, успокаивая.

Они поселились в домике недалеко от церкви святой Марты. Отстояли мессу, помолились, испросили помощи у Господа, а потом Мира исповедалась. Хуан и Томаса отказались от этого ритуала. Их головы были заняты совсем другим, более важным для каждого из них.

— Девочки, я найму вам солидную женщину, и вы сможете в моё отсутствие гулять с нею, — Хуан многозначительно посматривал на Томасу. — Как твой лейтенант, Томаса? Встречаетесь?

— Когда же? Только вчера поселились, Хуан! — но по глазам можно догадаться, что о свидании уже договорено.

— Только без глупостей, Томаса, — хитро улыбнулся Хуан.

Томаса пренебрежительно фыркнула, хотела сдерзить, передумала и отвернулась, показав свою независимость и уверенность в себе.

Хуан редко бывал дома. Донья Агнес теперь постоянно сопровождала сеньорит в их прогулках по городу и лавкам с их разнообразием товаров.

Томаса блаженствовала, мужчины поворачивали головы, провожая красивых молодых сеньорит. Это вселяло в её голову большие надежды. Тем более, что с лейтенантом всего-то и произошло, что он, сделав попытку овладеть девушкой, получил яростный отпор и больше не проявлял желания к свиданиям.

— Это грязная морская скотина осмелилась грязно обо мне подумать! — жаловалась Томаса подруге. — Пусть поищет таких в кабаках!

— Успокойся, Томаса. Ещё встретишь достойного человека.

— Что-то не получается! Я привлекаю лишь разного рода негодяев с грязными помыслами! Подонки!

Томаса ругалась, а Мира посмеивалась внутренне, полагая, что иного и нельзя ожидать в общении с нею. Но высказать свои мысли вслух она не решилась.

На исходе недели Хуан вдруг заявил, что намерен повезти девушек в гости к одному богатому коммерсанту. Тот устраивает нечто вроде приёма для своих шестерых детей, из которых пятеро ещё не обзавелись семьями.

— Там же будут одни дети! — недовольно сморщилась Томаса.

— У сеньора только один детского возраста сын. И тому лет тринадцать. Остальные старше, а второй сын и вовсе старик.

— Какой старик, Хуан? — поинтересовалась Томаса.

— Примерно моего возраста, — ответил Хуан игриво.

— Какой же это старик? Молодой сеньор.

— Всё это так, Томаса. Но без должного оформления тебе ничего не светит приличного в этом городе, — серьёзно сказал Хуан.

— Что это значит? — испугалась Томаса.

— У тебя есть фамилия? Нет, — ответил сам себе Хуан. — Родные имеются? Никаких родных! Кто станет связывать свою судьбу с такой девушкой? Никто!

— Что же делать, Хуан? Я ведь не виновата во всех своих бедах!

— Это не оправдание, Томаса. И лучше будет, если мы придумаем тебе фамилию и некую родословную.

— Что такое родословная? — удивилась девушка.

— Твои родичи и предки. Без этого трудно рассчитывать на успех. Разве что стать любовницей богатенького пожилого мужчины. Если тебя такое устраивает, то это легко устроить.

— Ещё чего! И не говори больше мне об этом, Хуан! Это не для меня!

— Тогда думаем, что за история будет у тебя. Прежде всего — фамилия. И желательно поприличнее. Например… — Хуан подумал немного. — Например Томаса де Мендора. Звучит?

— А не слишком ли будет, Хуан? — возразила Мира. — Дворянство и… она…

— Что такого? — Томаса чуть не взвилась от возмущения. — Мне нравится!

— Не ссорьтесь! — прикрикнул Хуан. — Дальше. Где твои родственники?

— Лучше подальше, — предложила Томаса. — Можно так, что мы плыли сюда из Испании? и наше судно потерпело крушение. Мне тогда было, например, лет семь. Ну? чтобы я могла помнить своих родителей. Как, подойдёт?

— Вполне, — согласился Хуан. — Кто может заподозрить обман? Такие истории здесь обычны. Так, договорились. Все мы должны говорить одно и то же. Томаса живёт у нас, дальних родственников. Попала к нам после долгого мытарства.

— Томаса де Мендора! — проговорила Томаса, спеша покрепче запомнить.

— Всё остальное ты можешь и не знать, — поучал Хуан. — Что может помнить и знать семилетняя девочка, пережившая кораблекрушение? Договорились?

Девушки заулыбались, согласно кивая.

Большой дом богатого купца Гаспара Гарсеса светился освещёнными окнами. Десятка полтора колясок и лёгких открытых карет стояли у парадных дверей, ожидая своих господ.

Господа же со своими почти взрослыми чадами прохаживались по обширному залу, любезно говорили друг другу любезности, расхваливали детей, друзей, показывая своих в самых лучших нарядах. Многие потратились изрядно, рассчитывая найти приличную партию для дочери или сына.

Гаспар Гарсес встретил Хуана с девушками весьма любезно.

— Сеньоры, прошу принять нашего нового коллегу дона Хуана де Вареса с невестой и племянницей. Проходите сеньор, сеньориты. Знакомьтесь сами с моими детьми и гостями. Вина?

— Погодите, дон Гаспар! Сразу такое внимание к нашим скромным персонам. Мы смущены, — и он повернулся к девушкам, что тоже робко смотрели на гостей.

Стали подходить гости, в основном молодые. Яркий контраст девушек их в высшей степени заинтриговал. Молодые кавалеры наперебой представлялись, особенно к Томасе. Её белокурые волосы и не обычный для этих мест вид привлекал не только юношей, но и солидных мужчин. Тем более хозяин объявил Миру невестой Хуана.

Заиграла музыка. Образовались пары, шеренги выстроившихся любителей танцев уже задвигались, старательно выделывая замысловатые па.

Томасу и Миру тоже пригласили, на что Хуан не возражал. Он с любопытством наблюдал за Мирой. Удивлялся, как быстро она, да и Томаса, освоили сложный рисунок танца. Здесь, как успел заметить Хуан, всецело подражали высшему обществу столицы, хотя без того блеска и чопорности, свойственных настоящим идальго и их дамам.

Раскрасневшиеся от возбуждения и радости общения, девушки с упоением перестраивались, менялись местами, приседали и кланялись, робко вели разговор. Когда музыка смолкла, девушки вернулись к Хуану, опираясь на пальцы кавалеров.

— Как здорово! — прошептала Мира, наклонив голову к Хуану! — Я в восторге, мой милый Хуанито! Томаса, тебе нравится?

Та повернула голову к Мире и её глаза сами ответили на этот вопрос. Она была даже больше ошеломлена, чем Мира. Это замечалось по всему её виду. И лишь быстрые завистливые взгляды на богатые украшения Миры говорили о некотором неудобстве и недовольстве.

Зато Хуан с удовлетворением заметил, что Мира нисколько не уступает в этом другим сеньоритам. А её взволнованный вид в смеси с откровенной наивностью, возбуждали у молодёжи плотоядные завистливые взгляды. Это забавляло Хуана.

Он тоже два раза танцевал с Мирой, но быстро отказался, поняв, что это не для него. Мира просительно смотрела на возлюбленного и Хуан благосклонно заметил:

— Милая Мира! Ты танцуй! Тебе это нравится, а я чувствую себя не в своей тарелке. Только расстраиваю тебя. Я лучше поговорю с хозяином о деле.

Мира благодарно улыбнулась и протянула руку ожидающему кавалеру.

Ближе к полуночи гости разошлись, и наши усталые молодые люди поехали домой, переполненные впечатлениями.

— Хуанито! Ты прелесть! — Томаса прильнула к нему в благодарном порыве. — Никогда не думала, что это так прекрасно! Говорили мне, что во дворце губернатора бывает во много раз интереснее и шикарнее! Вот бы попасть туда!

— Тома, ты не успела переварить сегодняшнее, а уже думаешь о губернаторе! — Хуан усмехался, сжимая потную руку Миры. Хотелось так же сжать её колено, но смелости не доставало. Он до сих пор стеснялся проявлять слишком откровенно своё желание обладать этой девушкой.

— Что тут такого, Хуан? — возмутилась Томаса, выведя того из охватившего его волнения. — Я посмотрела на здешних сеньорит и поняла, что мы с Мирой ничуть не хуже, а даже наоборот! Верно ведь? — и она наклонилась, чтобы лучше видеть в темноте лицо подруги.

— Я могу это подтвердить, и с большой охотой, — за Миру ответил Хуан. — Вы не имели конкуренток на этом вечере. Особенно Мира!

Он намеренно так сказал. Хотелось немного охладить ретивость Томасы. И это ему удалось. Томаса больше не пыталась говорить, а Хуан осторожно продвигал руку всё выше, пока его вспотевшая ладонь не коснулась упругой небольшой груди Миры.

Почувствовал, как девушка слегка вздрогнула, ничего не сказала, лишь непроизвольно подалась ближе. Но рука Хуана замерла, так и не ощутив прелесть трепещущей плоти. И на этот раз смелости у него не хватило.

Мира дышала учащённо, её горячее тело всё сильнее прижималось к его телу. Он понимал, что поступает глупо, возможно даже обидел девушку, разрушил её нетерпеливое ожидание, но ничего не мог с собой поделать.

Коляска поравнялась с домом, и Хуан с облегчением вздохнул, поняв, что избавлен от объяснений, хотя Мира ничего такого потребовать не должна была.

Он чувствовал смущение, злость на себя и боялся взглянуть Мире в глаза. Она же нежно поцеловала его в губы, тихо проворковав:

— Спокойной ночи, милый Хуанито! Было необыкновенно хорошо, весело, и я ни за что не забуду этой ночи! — она ещё раз чмокнула его в щёку и ушла за Томасой в комнату.

— Он так ничего и не сделал? — любопытным шёпотом спросила Томаса, как только Мира вошла и прикрыла дверь.

Мира покачала головой. Противоречивые чувства бушевали в её теле и голове. Разобраться в них сейчас она не в состоянии, только сказала тихо и с некоторой гордостью:

— Он всё ещё стесняется! Никак не может преодолеть чувство нерешительности. Он бережёт меня, Томаса! И я горжусь им!

Томаса вздохнула. Помолчала и заметила:

— Ты сама в таком случае должна была подтолкнуть его. Этак он и потом не осмелится тебя взять.

— Что за страшные глупости ты говоришь? Он этого никогда не сделает, пока мы не обвенчаемся. И я этого не хочу!

— Ври, ври больше! Будто я не вижу, как ты жаждешь его! Так и пылаешь неугасимым огнём страсти! Притвора!

Мира не ответила. Было обидно такое слушать, но в душе должна была признать, что Томаса права. Вспоминая, она поняла, что давно готова была отдаться Хуану, если тот сделает хоть малую попытку. И опять противоречивые чувства охватили девушку.

Хуан тоже мучился подобными вопросами и никак не мог заснуть.

С этого вечера девушки потребовали всегда брать их с собой на те деловые встречи, что получались у Хуана.

— Какого чёрта? Что вам там делать, стрекозы? Никакого интереса там для вас нет! Сами гуляйте и не мешайте мне вести переговоры.

— Ты ведь не всегда посещаешь конторы, — говорила Томаса просительно. — Дома́ тоже ты посещаешь! Вот туда мы и хотели бы с тобой. Так мы ближе познакомимся с людьми… Ну что тебе стоит! Договорились? Мира, скажи ему!

— Хорошо, хорошо! Уговорили! Иногда буду брать вас с собой. Поскучаете, тогда не вините меня.

И уже почти неделю девушки сопровождали Хуана в его визитах по разным купеческим домам.

Томаса только и знала, что знакомилась с мужчинами, почти избегая сеньорит. Мира неожиданно заинтересовалась делами, которые обсуждал Хуан.

— Мира, рыбка моя! Меня засмеют мои коллеги, если ты будешь даже просто слушать, а не то, что вникать в те дела, которыми мы занимаемся!

— Думаешь, вы там такие умные все? Ничуть! Если хочешь, то я могу даже дать дельный совет кой-кому. Например, тебе, Хуанито!

— О чём ты говоришь, Мира! Помилуй! Не вздумай так брякнуть при людях.

— Погоди, милый! Позавчера ты почти договорился о поставке на Пуэрто-Рико зёрен какао. И не учёл усушки их. И потеряешь на этом по семь мараведи на фунте. А сколько ты собрался арроб взять? Шесть тысяч? Так посчитай, во что тебе это обойдётся убытками!

— Не шесть, а всего две тысячи, — буркнул Хуан, а сам уже в уме подсчитывал убыток.

— Можешь не считать, мой Хуан! Это обойдётся тебе в кругленькую сумму. — И она назвала её.

Хуан со смешанным чувством ревности и удивления смотрел на Миру. Она вроде бы и не обращала на это внимания, но внутренне посмеивалась и удовлетворённо молчала.

— Хорошо, Мира. Но и ты должна меня понимать! Как я буду выглядеть перед солидными людьми, когда мне подсказывает такая молоденькая девчонка!?

— Я легко могу это сделать и потом, любимый мой Хуанито! Тебе только не надо торопиться. Всегда говори, что тебе надо всё хорошенько обдумать.

Хуан окончательно испортил себе настроение, позволив Мире так с ним говорить. Лишь много часов спустя он должен был признать, что Мира во многом права. А считает она и того и лучше и быстрей. После этого он уже не противился её поползновениям вникать в его деловые переговоры.

И, вернувшись через день домой, Хуан торжественно заявил Мире:

— Договорился, Мира! Только на меньшее. Как ты говорила, не получилось.

— С тебя причитается! — улыбнулась девушка, очень довольная.

— Нужно ещё продать, получить прибыль, моя милая рыбка! Скоро домой поедем. Здесь больше делать нечего.

— Мы ведь ещё почти нигде не побывали! Только на одном вечере!

— Через три дня ещё один предстоит. Готовьтесь, стрекозы!

Хуан тем временем вложил почти все деньги в договора, надеясь получить прибыль не менее пятидесяти процентов. Это его вполне устраивало.

Он написал письмо своему компаньону с отчётом и просил, если он запоздает, заниматься их делом самостоятельно.

На этот раз вечер, куда его пригласили с девушками, был не столь богат приятными сеньорами и сеньоритами. И всё же и Мира, и Томаса были довольны. Особенно Томаса. Ею заинтересовался сеньор с плантации сахарного тростника, дальний родственник асиендадо. Его звали дон Фауро Пардо. Молодой человек лет двадцати пяти, ровесник Хуана. Тяжёлый подбородок делал его лицо немного грубоватым и более старшим, чем на самом деле.

Как потом оказалось, он наследник богатого купца из Сантяго-де-ла-Вега на Ямайке. А здесь он работает у своего дальнего родственника в надежде заполучить богатую невесту.

Это знали все, но Томаса посчитала себя вправе претендовать на этого сеньора. И оказалась права. Молодой сеньор, очарованный блондинкой с голубыми глазами, что в волнении становились зеленоватыми, тут же воспылал к ней симпатией, которая вскоре переросла во влюблённость.

— Неужели что-то случится? — с надеждой говорил Хуан Мире. — Видно Томаса серьёзно взялась за этого Пардо! Пусть Господь будет к ней благосклонен!

— Я тоже так же думаю, Хуанито! Мне было бы спокойнее, зная, что она пристроена. Может, ради этого отложить отъезд на некоторое время?

— Я готов рискнуть, Мира! Компаньону письмо отправил. Пусть работает. А мы должны поспособствовать Томасе.

И вот прошло с этих пор две недели. Дон Фауро неотступно был у ног Томасы, и их отношения довольно быстро переросли в нечто, похожее на любовь. Во всяком случае, со стороны Фауро. Хотя сама Томаса признавалась Мире, что она питает сильные чувства к своему возлюбленному.

— Он мне нравится! Приглашает посетить его родных на Ямайке. Далеко это?

— Я мало знаю об этом острове. Надо Хуана спросить.

Хуан уже интересовался Ямайкой, рассчитывая через дона Пардо расширить в ту сторону свои дела. И он сказал, правда, не совсем уверенно:

— Мне говорили, что это приблизительно раза в два дальше, чем до Пуэрто-Рико, девочки. Не так уж далеко! За неделю свободно дойдёте до той Ямайки.

Девушки переглянулись. Но у каждой были свои мысли об этом.

Роман Томасы продолжал успешно развиваться. Она оказалась способной актрисой и быстро заморочила голову влюблённому Фауро своими мнимыми родственниками в Испании с приличным наследством.

— Только дедушка в завещании написал, что получу я его лишь в том случае, если я привезу ему внука показать. А если будет девочка? Просто уму непостижимо, как эти старики любят дурачить нас, молодых!

Дон Фауро успокаивал девушку самым искренним образом:

— Ну что за беда, Томаса! Нам ничего не стоит услужить деду. Это даже наша святая обязанность. Не начать ли нам поскорее? — он улыбался, плотоядно оскалив большие зубы.

Томаса округлила глаза.

— Как? Без благословения твоих родителей? Хватит того, что моих уже нет в живых! Так твои имеются. Только после свадьбы, милый мой Фауро! Брать на себя такой грех? Ни за что!

Фауро смирился, предложив другое:

— Тогда поехали на Ямайку. Я приглашаю твоего родственника дона Хуана с Мирой. Поездка будет приятной, а мои родители с удовольствием примут их.

Томаса задумалась, но ненадолго. Ответила с сомнением:

— Можно спросить Хуана. Он говорит, что спешит домой. Дел много накопилось, а без него трудно всё решить. Но, думаю, надежда у меня есть. Без него я не хотела бы ехать. Всё же родной человек, хоть и дальний.

Хуан, услышав о предложении ехать на Ямайку, бурно отказался и ни за что не хотел даже обсуждать это.

— Целый месяц потратить неизвестно для чего! Нет, мои дорогие! Я не могу. Можешь ехать одна, Томаса! Это твоя жизнь. Мы с Мирой достаточно сделали для тебя, и больше нет возможности опекать тебя!

— Хуанито! Это же так важно для Томасы! — Мира умоляюще смотрела на жениха, а потом вдруг проговорила решительно: — Там могли бы и обвенчаться. Сразу две пары! Интересно будет! И расходов меньше!

— Не пытайтесь меня соблазнять, девчонки! Я не поеду! Больше об этом не смейте со мной говорить!

Когда Хуан вышел, Мира с хитрой усмешкой заметила:

— По тону его ответов можно предположить, что его можно уговорить. Пусть твой жених пообещает ему выгодный договор на поставку в Испанию большой партии сахара или ценной древесины. Это может сработать.

— Молодец, Мира! Сегодня же об этом заявлю Фауро. Пусть и для Хуана что-нибудь сделает. Это просто должно быть его обязанностью!

— Не вздумай пересаливать, Томаса. Думай о своей выгоде. Это ведь самое важное для тебя!

— Естественно! У меня нет тех денег, что у тебя. Мне ли не думать об таких вещах? Они для меня чуть ли не самые важные!

Два дня спустя у Хуана был длительный разговор с Фауро. Тот самым серьёзным образом обещал всяческую помощь в организации договора о поставках, пообещав:

— Мои родители не очень богатые помещики, но и других можно привлечь посулами удачной сделки. Вы никак не прогадаете, дон Хуан! Мы дружим семьями с одними соседями. Уж они-то никогда вам не откажут. Едемте!

— Хорошо, дон Фауро! Я подумаю. Обещаю, что долго думать не буду, — Хуан обещающе улыбнулся.

Через несколько дней Томаса влетела к Мире и с порога закричала:

— В порт пришло небольшое судно! Идёт на Ямайку! Через два дня! Что у Хуана? Он договорился с Фауро?

— Почти, Томаса! — заволновалась Мира. — Сегодня же приложу все силы, чтобы его убедить. Думаю, он согласится.

— Я буду молиться за это, Мира, подруга моя любимая! — Томаса приникла губами к бархатной щеке девушки.

— Стоило столько времени упираться, Хуанито, чтобы в конце концов согласиться. Отпиши своему компаньону, что задержишься на месяц по делам. Обещай золотые горы, но напиши, и поедешь с чистой совестью, мой дорогой Хуан!

— И всё же душа не лежит у меня к этой неожиданной поездке! Не к добру она! Чует моё сердце!

— Я ничего не чувствую, а ты о каких-то своих чувствах говоришь! Успокойся и поспеши подготовиться. Хотя это мне больше надо, — Мира мило улыбнулась, звонко чмокнув его в щёку, подставила губы в ожидании его поцелуя.

Судно, подняв все паруса на двух своих мачтах, грациозно выходило из гавани Санто-Доминго. Четверо пассажиров любовались городом и ранним утром. Сиреневые горы едва виднелись в полупрозрачном тумане. Лёгкий бриз рябил воду бухты, всё складывалось великолепно. Лишь один Хуан был немного сосредоточен и молчалив. Он нервно теребил эфес шпаги, нацепленной на перевязи по случаю праздничного отплытия.

Мыслями он был в Аресибо. Он скучал по Луисе, Пахо, который должен был играть свадьбу. И теперь он ничего этого не увидит! Он глянул на возбуждённое лицо Миры, на бледное лицо Томасы и подумал, что для этих девчонок нет никаких забот кроме одежды покрасивей, украшений и внимания в обществе.

Судно вышло из бухты. Струя свежего ветра ударила в полотнища парусов. Длинная волна качнула судно, и с лёгким креном на левый борт оно заспешило в сторону Ямайки. Синева моря и приятная прохлада зимнего ветра отодвинула жару. Солнце ещё не поднялось достаточно высоко и не палило, хотя в это время года особой жары и не предвиделось, особенно в море.

Попутный ветер позволял старенькому судёнышку в девяносто тонн иметь ход в восемь узлов. Кильватерный след далеко виднелся за кормой. Качка почти не ощущалась.

Ночью Мира неожиданно проснулась. В полной темноте она вперила глаза в окно, но почти ничего не увидела. Было почти тихо. Лёгкий скрип снастей, шаги вахтенных на палубе. И колотящееся в тревоге сердце. Что-то неясное, страшное и неотвратимое снилось девушке. Она тронула Томасу, спящую рядом.

— Ну чего тебе? — капризно спросила та сонным голосом. — Спи! Ещё темно!

— Мне страшно, Тома! Что-то должно произойти! Я хочу к Хуану!

— Не дури! Что может произойти? Погода тихая. Даже не сильно качает. Я побью тебя, если ты не оставишь меня в покое! — и повернулась спиной.

Беспокойство не проходило. Мира встала, накинула на плечи халат и ощупью вышла на палубу. Дверь каюты, где спали мужчины, была напротив узкого коридорчика. Она поколебалась с минуту. Прислушалась. Обычные звуки ночной корабельной жизни.

Всё же страх не проходил, и она толкнула дверь каюты. Она не открылась. Тихо постучала и тут же голос Хуана спросил:

— Кто это? Какого чёрта!..

— Хуан! Это я! — так же тихо проговорила Мира. — Выйди!

Дверь скрипнула.

— Мира, что с тобой? Ты дрожишь. Что произошло?

— Ничего не произошло, Хуан! Но я так боюсь! Обними меня! — она торопливо приникла к тёплой груди Хуана.

Он молчал, раздумывая над поведением девушки. Просто так Мира никогда бы не встала в таком волнении. Он поцеловал её в холодную щёку.

— Пошли на палубу. Посмотрим, что там. Я только накину кафтан.

На полуюте маячили две тени. Свет фонаря тускло освещал компас и румпель. Его держал молодой матрос, поминутно опуская голову, борясь со сном. Вторая тень оказалась боцмана. Тот стоял, опёршись о поручни полуюта и время от времени делал глоток из бутылки.

Кругом полная темнота. Луны нигде не видно, а звёзды ярко светили в вышине, что-то предвещая или предупреждая. Но что? Этого никто не знал.

Хуан оставил Миру внизу, поднялся на четыре ступеньки и подошёл к нактоузу. Стрелка компаса показывала курс на вест. А Хуан ещё вечером услышал от капитана, что после полуночи курс должен быть юго-запад. У берегов Эспаньолы в этом месте опасные рифы и острова.

— Эй, приятель! — толкнул он рулевого. Тот, видимо, даже не заметил Хуана.

— Что такое? Что нужно?

— Время за полночь, а у тебя курс прежний! Погляди на компас! Боцман, куда смотришь, дурак!

— Шёл бы ты, сеньор, в свою каюту! — ответил пьяненьким голосом боцман. — Я не обязан каждому пассажиру докладывать о своих действиях!

Хуан только собрался ответить, как шум буруна отвлёк его. Впереди светлели белой пеной прибойные волны.

— Буруны впереди! — Голос Хуана сорвался от волнения и страха. Страха за девчонок. — Право руля! Скорее!

Матрос с боцманом вцепились в рычаг румпеля. Судно нехотя отворачивало к норду. Но оказалось, что было поздно. Скрежет, треск — и сильный толчок развернул корпус судна. Продолжая трещать распоротым днищем, оно стало крениться на левый борт. Стоячий такелаж затрещал, ванты напряглись, готовые лопнуть и обрушить мачты на фальшборт.

— Мира, поднимай наших! Торопись! Собери всё необходимое! — Хуан слетел по трапу, ворвался в каюту. Фауро уже метался в темноте и бормотал что-то нечленораздельное, явно перепугавшись. — Одевайтесь! Берите вещи, оружие — и на палубу! Мы наскочили на риф!

Кругом уже раздавались крики, слова команды и топот бегающих людей.

Быстро одевшись, Хуан захватил мешок с вещами и бросился к каюте напротив. Мира и Томаса в смятении искали что-то в темноте. Падали на покатом полу, выли и плакали, не знали, что и как делать.

— Оделись? — закричал Хуан! — Выходи на палубу! Я тут сам разберусь! Мира, не забудь захватить нож! Он у тебя есть! Драгоценности не оставь!

Хуан вернулся в каюту с Фауро. Тот метался, собирал вещи, сумку и кошель с деньгами.

— Поторопитесь, Фауро! Судно может затонуть в любую минуту. И места в шлюпке постараться занять! Выходим! — Хуан, придерживая ножны шпаги, ринулся в каюту напротив. Она была пуста.

На палубе матросы на талях спускали большую шлюпку с левого борта. Капитан грязно ругался, проклиная боцмана и матроса, стоящего на руле.

— Осторожно, ослы длинноухие! Шлюпку не разбейте, крысы трюмные!

Девушки, прижавшись друг к другу, дрожали, уцепившись за фальшборт. Крен судна увеличивался. Волны били в борт, снопы брызг окатывали людей. Одежда уже промокла. Руки судорожно цеплялись за всё, что попало, но сумки не выпускали.

— Скоро вас посадят в шлюпки! — прокричал Хуан, ободряя их и успокаивая.

— Отсюда никуда не отходите. Будьте рядом со шлюпкой!

— Спускай вторую шлюпку! — орал капитан. — В этой все не поместятся! Эй, подонок Альваро! Сам займись со своим щенком малой шлюпкой! Места в большой для тебя не будет!

— Капитан, как быть е нами? — прокричал Хуан почти на ухо капитану.

— Малая шлюпка в вашем распоряжении! Идите с Альваро, с Кучуро и вашим другом готовьте лодку! Мы не можем вам помочь, сеньор!

Хуан зло посмотрел на капитана, в душе обругав его, и поискал глазами Фауро. Тот в беспокойстве топтался возле девушек, жадно бросая взгляды на шлюпку, ужа покачивающуюся на волне.

— Все за мной! Будем спускать малую шлюпку! Двое матросов уже занимаются этим! Поспешим же!

Общими усилиями шлюпка была спущена. Однако не успели люди спуститься в неё, как волна окатила их всех и с силой ударила шлюпку о борт судна. Щепы с треском полетели в стороны. А обломки старой лодки уже метались в пене бесполезными досками.

— Боже! Мы погибли! — Фауро вопил, вздымая руки к небу.

Он бросился к другому борту в шлюпку капитана. Она уже отходила. Фауро прыгнул, но не долетел полфута и руками уцепился за борт. Шлюпка накренилась, изрядно перегруженная и, получив чем-то твёрдым по пальцам, Фауро опять оказался в воде. Он отчаянно махал руками, а шлюпка, потеряв матроса, спешно удалялась под прикрытием корпуса корабля, принимавшего на себя удары волн бурунов.

С трудом Фауро и матрос, который едва умел плавать, взобрались обратно на палубу.

— Проклятые! Отбили мне пальцы! — Фауро не мог сдержать ярость. — Сволочи!

— Хватит орать, Фауро! Посмотрим, что мы имеем! Альваро, бочки пустые можно добыть? Доски, брусья! Всё тащить сюда! И побыстрее! Мира, Томаса! Не стойте столбами! Вы тоже можете помочь! Хватайте всё, что может плавать!

Боцман с матросом помчались к люку и в темноте скрылись в его чёрной пасти.

Девушки с ужасом на лицах, робко принялись за работу. Палуба накренилась, двигаться было опасно и это затрудняло работу. Появились три бочки разного объёма. Их уже опорожнили, но что-то ещё болталось внутри.

— Пробки хорошенько забить! — прокричал боцман. — Тащи канаты! Брусья!

Кучуро принёс два топора и пилу. Работа закипела. А судно помаленьку, но неуклонно разваливалось. Корма высоко задралась, нос уходил под воду. Б посеревшем свете наступающего утра все углядели далеко на севере шлюпку и чёрные очертания острова. Шлюпка шла к нему.

— Братцы! — завопил боцман с надеждой в голосе. — Ещё не всё потеряно! Остров не далее трёх миль от нас! Можно добраться до него и на плоту. А там капитан шлюпку пришлёт!

— Пока он её пришлёт, мы наполним желудки рыбам, — мрачно отозвался спасшийся матрос. — Судно продолжает погружаться.

— Оно вполне может и час продержаться, — отозвался Хуан. — Риф, по-видимому, проник в трюм и удерживает судно. Но надо торопиться! Девки, тащи канаты!

Краем глаза Хуан наблюдал за девушками. В рассветных сумерках они с угрозой для жизни старались выполнять все приказы мужчин. Их платья уже пестрели рваными полосками, стали грязными. Волосы растрёпаны, мешали им. Но они трудились, зная, что и от их стараний зависит их жизнь.

Зимой солнце всходило медленно. Шлюпка уже не виднелась в светлом тумане, почти прозрачном, сглаживающем чёткие очертания далёкого острова и облаков, плывущих в чистом нежарком небе.

— Долго ещё нам работать? — спросил Фауро, явно боясь трещавшего корпуса судна. Он больше поглядывал на скособоченную палубу, ходить по которой было весьма опасно. — Судно вот-вот потонет!

— Работай, парень! — грубо окликнул того боцман, продолжая споро работать руками, связывая бруски. — Нечего смотреть по сторонам! Никто тебе на помощь здесь не придёт!

— Мира! Придержи бочку! Надо укрепить её получше. Плыть далеко, а потеряв её, мы рискуем потонуть! — Хуан кивком головы указал, что делать. — Держи крепче!

Солнце уже поднялось, когда судно рухнуло вниз, обдав людей хлынувшей водой. Девушки завизжали. Фауро завопил, а боцман, отчаянно ругаясь, шарил вокруг себя, потеряв молоток.

Судно опустилось фута на три и замерло, слегка сотрясаясь под напором волн. Нос до фок-мачты ушёл под воду. Оттуда торчали зубья кораллового рифа в тёмных космах морской травы. Корма задралась, и Хуан с ужасом увидел барахтающуюся в воде Миру.

Она молча пыталась взобраться на скользкую палубу. Это ей не удавалось. Тяжёлое платье тянуло её назад.

— Держись! — заорал Хуан и тотчас оказался у края воды, едва удерживаясь на палубе. — Хватай доску! Держи крепче!

Подоспел спасённый матрос, и они общими усилиями помогли девушке выбраться на палубу.

Хуан грубо оттащил её за руки подальше от воды и, тяжело дыша, опустился рядом с сильно уставшей Мирой.

— Почему не кричала, глупая? — Хуан едва сдерживал рвущиеся наружу ругательства. — Теперь лежи и отдохни. Смотри, снова не свались вниз!

Он дал ей в руки конец, привязав его к обломку мачты.

— Держи на всякий случай. Я пошёл работать. Отдохнёшь и присоединяйся!

— Хуан, оставь покое Миру! — попробовала возразить Томаса. — Она и так испугалась и устала!

— Иди ищи провиант на корме, — огрызнулся Хуан. — И больше не говори ничего про усталость! Можешь отдохнуть на дне моря, коль есть охота! А нам нужно работать! Выполняй задание!

Корпус качнулся ещё раз. На этот раз значительно слабей. Но мачта рухнула на борт, а ванты хлестнули боцмана по лицу и шее. Он свалился и тихо стонал, сползая вниз.

— Держите его! — орал Кучуро.

Хуан бросился к боцману, успел ухватить за рукав куртки. Подоспел Фауро. Один глаз боцмана был выбит, кровавая жижа стекала по щеке, смешиваясь с волосами бороды. На шее багровели две полосы.

— Мира! Перевяжи его! — кричал Хуан требовательно. — Мы должны работать!

Девушка послушно выбралась к обломку фок-мачты, куда подтащили боцмана. Тот никак не хотел отнять ладонь от вытекавшего глаза. Хуан слушал, как Мира терпеливо уговаривает его и мельком поглядывал на неё.

Наконец плот был готов к спуску. Он оказался слишком тяжёлым, и столкнуть его в воду оказалось делом непосильным. Четверо здоровых мужчин никак не осилили с первой попытки.

— Убрать всё лишнее! — распорядился Хуан. — Девчонки, сюда! Боцман, хватит стонать! Тебя перевязали, и ты должен нам помочь! Вставай же! Помогите ему!

Сам он придирчиво осматривал плот, искал, что бы ещё убрать с его поверхности. Ничего больше не было лишнего. Даже доски для гребли лежали у фальшборта.

Мира помогала боцману встать. Томаса ожидала команды. Хуан оглядел всех и скомандовал громко:

— Навались! Пошли!

Плот дрогнул и медленно пополз к воде, чертя полосы на мокрых досках палубы. Все орали, подбадривая друг друга. Даже девочки заразились азартом и визжали не то от усилий, не то от ярости и страха остаться на тонущем судне, которое всё быстрей и быстрей растаскивало море.

Когда плот закачался на воде, общая радость вылилась в вопли восторга и надежды. Но надо было поспешить. Корпус трещал, разваливался и скоро мог поглотить и плот, и его пассажиров.

— Девчонки, принимайте грузы, укладывайте их, а мы все будем их вам подтаскивать! — Хуан закрепил канат за обломок мачты и бросился помогать товарищам, уже таскавшим всё, что удалось собрать полезного.

Четверть часа спустя плот оттолкнули от корпуса и спешно гребя, удалились на несколько саженей. Вокруг из воды выглядывали коварные и злобные клыки рифа. Среди них бурлила вода, водовороты и каскады брызг было довольно опасны.

— Не останавливаться, ребята! — подгонял Хуан. — Гребём, пока нас не затащило тонущим корпусом. Гребите, а я займусь парусом. Без него мы и до ночи не выгребем к острову!

От гребли освободили только боцмана. Даже девушки взяли в руки по доске и подгребали, как могли. Это позволило им немного согреться, а потом под лучами тёплого солнца они и вовсе распарились.

Приближался полдень, а плот отдалился от судна не более чем на милю.

— Стоило так спешить, коль судно до сих пор ещё держится? — возмущался спасённый со шлюпки матрос. Теперь все знали, как его имя. Звали его Бласко.

— Ты это брось, Бласко! — Хуан строго посмотрел на простецкое лицо матроса лет под сорок с русой бородой и более светлыми волосами. — Теперь мы пойдём быстрее. Может, до темноты и до острова выйдем. Бог даст, не пропадём!

— Тут Бога надо молить, чтобы ветер не поднялся, — заметил боцман между стонами и охами.

— Это точно! — согласился Фауро, всем видом показывая, как он старается не паниковать, что ему удавалось не совсем хорошо.

— Тогда гребите, ребята! Чего отдыхать, когда до острова и трёх миль не будет! — Хуан встал и, приставив ладонь к бровям, смотрел на остров. Он уже отчётливо выглядывал из-за горизонта, можно было уже различать тёмную буйную растительность на склонах возвышенности.

Он внимательно смотрел на небо, на парус междудвумя досками по краям и прикидывал в уме скорость и время, когда можно надеяться достаточно приблизиться к острову. Шлюпки нигде видно не было. Капитан решил, что посылать её в такую даль не стоит.

Выходило, что при скорости в полтора узла, что делал плот, они смогут выйти к острову лишь через полтора часа. Но вроде бы течение, как он успел заметить, несло их к земле. Так что всё же была надежда на высадку ещё до ночи.

Он бодрым голосом сообщил, даже немного улыбнувшись:

— Не горюйте, бедолаги! Я прикинул и выходит, что мы вполне до темноты достигнем острова! Взбодритесь и не вешайте носов! Перекусим и опять возьмёмся за наши отличные вёсла! Мира, что у нас на обед сегодня?

Всё же бодрость Хуана мало способствовала веселью. Фауро и вовсе был необыкновенно молчалив, хмур и очень бледен. Боцман сильно страдал от боли в бывшем глазу, остальным просто было стыдно за своё здоровье.

До заката оставалось очень мало времени, а плот попал в струю продольного течения. Его проносило мимо острова, и все попытки Хуана с матросами почти ничего не давали. Берег тянулся в двухстах саженях и никак не подпускал к себе.

— Дьявольщина! — ругался Хуан. — И ветер как назло почти стих! Ещё вынесет в открытое море — и все труды пойдут прахом!

— Хуан! Смотри, впереди вроде мыс виднеется! — Томаса пристально смотрела из-под ладони в сторону заходящего солнца. — Нас может вынести прямо на него!

— Всем отдыхать! Наберёмся сил для последнего броска! Может нам повезёт!

Все глаза устремились к медленно приближающемуся мыску. Низкий, песчаный, он тянулся недалеко в море, но был точно по курсу плота. Хуан мысленно молил Господа не позволить измениться течению. Ветер совсем утих, парус висел бесполезной тряпкой.

— Уже не больше ста саженей! — говорил Хуан, прикидывая расстояние. — За доски, ребята! Гребём что есть сил. Скоро солнце сядет! Девки, помогайте!

Все поняли, что момент серьёзный, и дружно взялись за вёсла. Плот медленно приближался к берегу и мыску. Зато солнце значительно быстрее погружалось в море, разливая по небу яркие краски заката.

— Ничего, ребята! — подбадривал Хуан. — Зимой сумерки длинные! Успеем! Поднажмём! Ещё несколько раз! До берега и сотни саженей нет!

Тяжёлая махина плота неуклюже поворачивалась туда-сюда, с трудом выравнивалась, и снова норовила повернуться. Становилось темнее.

Хуан взял в руки тонкий линь саженей шесть, обмотал его вокруг пояса, сбросил рубаху и прыгнул в воду к берегу. До дна он не достал и поплыл, волоча за собой линь. Скоро ноги коснулись дна. Он сделал ещё пару гребков и стал на ноги. Линь почти натянулся, слегка провисая в воду.

— Можете передохнуть! Я подтяну вас к берегу! Теперь уже не страшно! Я вас вытяну! — Он неторопливо, экономя силы, тянул линь.

Плот неохотно разворачивался к берегу. Хуан медленно отступал, подтягивая сооружение к себе. Береговая волна слегка помогала.

— Готово! Фауро, Кучуро! В воду! Быстрей вытянем плот к берегу! Здесь не глубоко!

Мужчины колебались недолго. Общими усилиями плот чиркнул по гальке и песку и остановился, разворачиваясь по течению. Оно здесь было слабым.

Хуан перенёс Миру на берег, незаметно чмокнув её в сухие губы.

— Кучуро, собирай дрова, пока ночь нас не накрыла окончательно! Запалим костёр. Вдруг нас остальные увидят! — распоряжался Хуан, закрепляя канат за ближайший ствол кокосовой пальмы.

Все потерпевшие с удовольствием ходили по берегу, собирали топливо и поглядывали на близкий лес, таинственно черневший совсем рядом.

— Где мы спать будем, Хуанито? — спросила Мира, оглядываясь.

— Снимем парус, расстелем его на песке и ночь переживём. Можно и навес из него устроить на шестах. Ещё травы морской посуше собрать подстелить, а то утром может быть холодно.

Кучуро наконец разжёг костёр. Это подняло настроение. Фауро сносил на берег с плота всё, что удалось захватить на судне.

Хуан осмотрел пистолет, шпагу с кинжалом. Спросил у Фауро:

— Где ваше оружие, Фауро?

— Чёрт его знает! Вроде было…

— Что-то вы слишком беспечны, сеньор, — недовольно заметил Хуан. — Мира, у тебя сохранился нож?

— Я его привязала платком к поясу, — и она показала тонкую верёвку, служившую поясом.

— Видите, сеньор! Девушка оказалась предусмотрительней вас, мужчины! Топор с пилой хоть сохранились?

Бласко кивнул в сторону инструментов, сложенных у костра.

— Это уже радует! Два топора, пила, мачете! Вполне прилично для нас. Молодец, Бласко! Альваро, как твой глаз? Сильно болит?

— Ох, сеньор! Замучил уже. Никак не проходит! Лучше подохнуть!

— Это успеется. Думать надо о жизни. Утром попробуем поискать людей со шлюпки. Может, местные есть здесь. Узнать бы, что за остров? Далеко от Эспаньолы быть не должен. В полдень капитан говорил, что идём вдоль берега милях в тридцати-сорока. Это можно считать рядом.

Хуан старался изо всех сил своей болтовнёй взбодрить потерпевших. Казалось, это удавалось. Лишь Фауро по-прежнему был хмур и подавлен. Он никак не мог оправиться от случившегося, переживал и боялся. Перестал даже скрывать свои чувства.

Томаса, видя его состояние, пыталась повлиять на него. Похоже, что не помогло. Молодой человек продолжал мучиться страхами и сомнениями.

Однако аппетит у всех оказался звериным.

— Этак нам захваченного и на три дня не хватит! — улыбнулся Хуан, хотя в душе был сильно обеспокоен.

— Неужели мы не выйдем к поселению или к нашим людям? — спросил Фауро, в его словах слышался ужас.

— Будем надеяться, — оптимистично заметил Хуан. — Завтра посмотрим. Тут обязательно должны быть люди. Эспаньола рядом.

К утру пошёл дождь и Хуан пожалел, что не устроили навес из паруса.

Глава 18

Два дня поисков ничего не принесли. И это было удивительно, шлюпка с людьми словно пропала. И никаких следов по берегу на протяжении нескольких миль! Взбирались на гору, но буйная растительность не позволяла осмотреть окрестности.

— Остров достаточно большой и шлюпка могла высадить людей в противоположной стороне, — волновался Хуан. — Но ни следа костра, ни дыма потом мы не видели. Зато мы обнаружили старое селение. С десяток хижин, довольно старых.

— Мало ли, тут могут временно жить моряки, — сделал предположение Бласко.

— Могли и пираты ремонтировать свои суда, — заметил Фауро.

— Во всяком случае, остров посещается, даже если сейчас на нём никого нет. Поэтому можно надеяться когда-нибудь выбраться отсюда, — заметил Хуан.

— Как это когда-нибудь? — Мира с удивлением уставилась на Хуана. — Мы не можем столько ждать! Что мы будем есть? Я уже сейчас вся обтрёпана и в грязи! Хуанито, придумай что-нибудь!

— Надо продолжать искать наших людей и пищу, — ответил он значительно.

— Шлюпка всё равно всех не сможет поместить, — сказал Альваро.

— Да! Это верно! Капитан ясно нам сказал в ту ночь, — Бласко обвёл товарищей озабоченным взглядом.

— В таком случае, пока мы совсем не отощали, тут же необходимо строить лучший плот и пускаться на север. При попутном ветре можно за двое суток достичь берега.

— На этом драндулете? — с испугом указала Томаса на груду материала, оставшегося после разборки плота.

— Этот не годится, — заверил Хуан. — Нужно построить другой. Нам нужна скорость. Погода в любой момент может ухудшиться.

— Сеньор, не может быть, чтобы наши люди исчезли вот так, бесследно, — подал голос боцман Альваро. — Их надо бы найти.

— Можно послать Бласко с Кучуро обойти остров. Тогда обязательно всё у нас получится. Мы их найдём.

— Это подходит, — счёл необходимым вмешать свой голос и Фауро. Он был доволен, что он не будет участвовать в изнурительном обходе острова.

— Тогда с утра пусть отправляются вокруг острова. — Хуан строго посмотрел на матросов. Те с покорным видом молчали. — А мы примемся сооружать в этом заливчике плот и строить хижины.

С провиантом было очень плохо. Оставалось по одному сухарю на человека и немного вина в одной бочке, слегка подсоленного.

— Девчонки ищут еду в близких лесах, — распоряжался Хуан. Альваро пусть пробует ловить рыбу, а мы с Фауро строим плот. Мира, ищите всё, что может быть пригодно в пишу. Устриц насобирать, крабов в отлив и всего остального. Смотрите черепах. Они могут здесь быть. И источник попробуйте найти. На одном кокосовом молоке не проживёшь. Да их и не так много здесь.

Как ни странно, но Хуана все слушались, признав за главного. Лишь Томаса иногда фыркала, но осторожно, зная, что Хуан не остановится перед лишением её даже того скудного питания, что у них может быть.

Матросы ушли обходить остров. Хуан наставлял их:

— Питаться вам придётся самим. Смотрите внимательно по сторонам. Примечайте места, где можно добыть еду. Островок слишком мал и трудно рассчитывать на хорошее питание. Жду вас завтра назад не позднее вечера.

Работа закипела, и к вечеру многое для плота было приготовлено. Несколько стволов ошкурены и подсыхали на ветерке. Бочки тоже подсыхали.

Мира с Томасой принесли несколько орехов, горсточку каких-то плодов и побегов пальмы, что можно употребить в пищу. Альваро собрал крабов, рачков и креветок. Ни одной рыбки он не поймал.

— Мы скоро умрём здесь с голода! — горестно воскликнула Томаса.

— Не причитай, Томаса! — прикрикнул Хуан строго. — Будто ты всегда ела досыта! Вспомни свою жизнь!

— Хуан, не кричи так! Фауро может услышать!

Хуан примолк, поняв, что она права. Но всё же предупредил чуть ли не со злостью, но достаточно грубо:

— Будешь ныть и расстраивать остальных — я тебя накажу! И очень сильно!

— Боже! Помоги мне быть сильной! — Томаса неуверенно перекрестилась, воздев глаза к небу.

— Вот и обращайся к Богу, а больше не трогайте своими причитаниями нас, — он строго посмотрел и на Миру, словно предупреждая и её от подобных высказываний.

Мира с обидой глянула в строгие глаза Хуана, промолчала и отошла. Видимо, она соглашалась с любимым, но не принимала его слова к себе.

Хуан понимал, что следует торопиться покинуть островок. Голод уже терзал их всех. Сам он посчитал для себя возможным вовсе не есть несколько дней, оставляя свои порции Мире. Убеждал себя бороться до конца. Как это уже случалось.

Матросы не вернулись к назначенному времени. Хуан беспокоился и решил завтра же отправиться в лес на охоту. Девушки приносили так мало, что больше не было смысла посылать их в лес. Им и тут можно найти работу.

Пробродив по зарослям несколько часов, Хуану удалось подстрелить трёх птиц, из которых одна была большая цапля и два попугая. Ещё в трофеях оказалась змея фута в четыре длиной.

— Сегодня у нас будет пир горой! — потрясая цаплей, прокричал Хуан, выходя из леса. — Фауро, запаливай костёр!

— Сеньор не должен так хвастаться, — проговорил Альваро. Его глаз немного успокоился, и он потряс рыбой в полтора фута. — У меня тоже улов!

— Матросы не вернулись? — оглянулся Хуан.

Фауро отрицательно покачал головой, остальные с сожалением опустили головы. Хуан наблюдал их растерянность и страх.

Весь день Хуан работал с плотом, пользуясь некоторым запасом пищи. А под вечер неожиданно появился Бласко. Он был один и сильно уставший.

— Ты чего один? — накинулся Хуан на него. — Где Кучуро?

— Мы нашли их, сеньор! Они на другом конце островка! Почти все целы, только один сильно болен. Дайте попить и поесть. С голоду подыхаю!

Бласко жадно ел. Вокруг стояли товарищи и ждали его рассказа.

— Я убежал от них, сеньор! Там полный разброд и ссоры. Капитана припёрли, требуя его деньги и шлюпку. Жратвы нет, и никто не хочет её искать. Одни споры относительно ухода на большую землю.

— Чего ж Кучуро остался? — Хуан с удивлением смотрел, как Бласко лихорадочно блестел глазами.

— Его немного припугнули, сеньор. Кое-кто хочет посетить вас. Говорят, у вас можно добыть деньжат. Потому до сих пор и не решили, покидать ли остров или нет. Половина рвётся к вам, сеньор.

— Сколько их всего?

— Да все, что уместились в шлюпке, сеньор. Теперь их восемнадцать человек, и восемь жаждут встречи с вами, сеньор, — и Бласко посмотрел и на Фауро.

— Это далеко от нас?

— За полдня можно дойти. Мы тоже думали, что долго потребуется нам шастать, а оказалось совсем рядом. Островок маленький, сеньор.

— Почему сам не остался, Бласко? — подозрительно спросил Хуан.

— Не по душе мне пришлись их ссоры, сеньор, И с едой очень плохо. Подъели то, что взяли с собой, и теперь сидят зубами щёлкают. Стало страшно. А я человек мирный.

— Оружие у них есть? — допытывался Хуан.

— Пистолет только у капитана, но он против вас ничего не имеет. У остальных только ножи.

— Уже легче, — в раздумье протянул Хуан. — Значит, завтра можно ожидать визита к нам. Плохи наши дела. Однако сдаваться нам не стоит. Восемь человек не такая уж большая сила. Ладно! Срочно следует приготовить хоть какое оружие. Палки покрепче, пики из них же с обожжёнными заострёнными концами. И кучу камней для метания.

— Сеньор, что ими сделаешь? — возразил Альваро неуверенно.

— Ты чью сторону примешь, Альваро? Говори сейчас!

— Придётся вашу, сеньор. Меня слишком обидели мои товарищи.

— Тогда принимайся за камни. Два десятка бросков — и ты можешь рассчитывать на некоторый успех. Я тебе покажу. — Хуан выбрал гальку поудобнее, поискал цель и бросил с силой. Камень попал в полуфуте от намеченного.

— Давно не пробовал, — оправдывался Хуан. — Во всяком случае, это лучше чем ничего. Давайте, готовьтесь, а я пойду добывать еду. Вдруг в осаду сесть придётся, — он мрачно усмехнулся.

Вернувшись часа через два с журавлём и большой ящерицей, Хуан с удивлением обнаружил на берегу четыре пирамиды из камней с проходами между ними в шаг-полтора.

— Что за сооружения? — усмехнулся он.

— Всё сеньорита Томаса настояла, — ответил боцман с кривой усмешкой. — Говорит, что вроде крепости будет. Легче обороняться. Не на голом месте.

— Раз построили, то нечего разрушать, — он осмотрел пирамиды, стоящие некоторым полукругом. — Что с плотом? Подвигается?

— Плохо, — ответил Фауро. — Вынуждены были подчиниться сеньорите, — он с улыбкой посмотрел на Томасу. — Тут и горки камней собраны, Хуан. Как вы и говорили. Может, пригодятся.

— Вечереет. Сегодня уже не должны прийти. Подождём завтра утром.

Остаток дня потратили на сбор кокосовых орехов. Хуан предложил собрать их побольше на случай осады.

— Без питья мы долго не продержимся. А источник далеко. Полчаса надо до него идти. Оружие наготовили?

— Дубины имеются и палок несколько, — ответил Альваро. — Я уже пробовал бросать камни и дубинки. Плохо получается, сеньор.

— Посмотрим. У нас два топора, шпага, пистолет и пила. Это больше чем у матросов. Кстати, Бласко, кто у них главарь?

— Матрос по имени Пау. Он каталонец. Вы должны его помнить, сеньор. Такой кряжистый, с толстыми кривыми ногами и кучерявыми чёрными патлами, с небольшой плешью со лба. Злой матрос, скажу я вам. Пусть боцман о нём скажет.

— Это точно, — отозвался Альваро. — И строптивый. Не раз получал по зубам за свой норов. Но силён, подлец! Любого легко уложит одним кулаком.

— Тогда оставьте его мне, — предложил Хуан. — Мне с ним легче будет справиться. Без главаря у них дело застопорится.

Матросы переглянулись. Им было страшновато. Зато уверенность Хуана немного взбадривала, вселяла надежду.

Уже в темноте закончили укладывать ещё одну пирамиду из камней. Они были высотой не более четырёх-пяти футов и легко могли укрыть защитников от камней и палок.

— Мира, Томаса! — Хуан очень серьёзно смотрел на девушек. — Вы будете защищать одну пирамиду с заострёнными палками. Станете спинами друг к другу. Как только кто сунется к вам — колите со всех сил и не отпускайте. В случае опасности — помогайте друг другу.

Он осмотрел палки, заострённые топором. Подправил их ножом, сделав тоньше и опаснее. И заметил строго:

— Будет страшно, опасно и потому действуйте решительно, — показал, как нужно делать удары. — Попробуйте сами. Несколько раз. И настраивайтесь на ярость, на жестокость. Иначе можете так оробеть, что с вами справится и ребёнок.

Девушки переглянулись. Томаса первой взялась осваивать навык и несколько раз в полсилы ткнула в предполагаемого врага. Хуан похвалил.

— Теперь спать, — предложил Хуан. — Девушки будут часа три нас сторожить. В это время никто не появится. Пусть поговорят и посматривают по сторонам. И слушайте ночь. Потом вас сменит боцман Альваро. Часа два для него хватит. После Бласко и Фауро. Последним буду я. Время следите по звёздам. Чуть что — будить всех. Но тихо и без суеты. Костёр не жечь.

Ночь всё же прошла спокойно.

Потерпевшие только перекусили остатками журавля, как вдали по берегу показалась вереница людей. Они шли у самой воды, и Хуан насчитал семь матросов с дубьём в руках. Они шли медленно, но заметив лагерь, приостановились и коротко посовещались, окружив Пау, как заметил боцман.

— Как они так опрометчиво оставили шлюпку? — удивился Хуан.

— Кто им мешал спрятать вёсла? — ответил боцман. — Пау не такой наивный и глупый, чтобы ничего не предпринять. Или днище прорубил. Мало ли что можно придумать для обеспечения себя лодкой!

— Что они там обсуждают? — нервно спросил Фауро, явно не владея собой.

— Скоро узнаем, — тихо ответил Хуан, осмотрел пистолет, порох, пули.

Потом вынул кинжал, протёр зачем-то и сильно бросил в шест, поддерживающий парусиновый тент. Клинок мелькнул и вонзился чуть с краю. Матросы и Фауро с удивлением уставились на Хуана, а боцман проговорил уважительно:

— Здорово, сеньор! Где это вы так научились?

— Было дело, — неопределённо буркнул Хуан и с трудом вытащил кинжал. — Ну-ка проверьте своё оружие, ребята. Действуйте по моей команде. Начну я, коль не удастся договориться. Потом уже не робеть! Фауро! Слышите? Томаса, как ты?

— Будто мне впервой, Хуан! — бодро отозвалась девушка и переложила палку с руки на руку. — Вон Мира вся дрожит.

— Это я от волнения! — дрогнувшим голосом молвила девушка, всё лицо которой побледнело и даже вроде бы заострилось.

— Не волнуйся ты так, дорогая! Всё образуется! Они не посмеют напасть на нас. Бласко, они знают, что у меня пистолет?

— Должны знать, сеньор. Кучуро обязательно скажет. А его с ними нет!

— Должно быть, остался с капитаном, — предположил боцман. — Чёрт! Никак я не привыкну одним глазом смотреть! Будь оно проклято!

К кому это относилось, никто не знал, но с сочувствием посмотрели на морского волка.

— Глядите, они идут сюда! — это Томаса чуть не взвизгнула, указав рукой.

Подойдя шагов на сорок, матросы остановились. Хуан со своими людьми стояли впереди пирамид и ждали.

— Эгей! Сеньоры! Хотим поговорить! — Пау выступил вперёд с дубиной в волосатой руке.

— Чего надо? — спросил Хуан. — Мы вас не звали.

— Но искали, сеньор! Значит, хотели встретиться с нами. Можно подойти?

— Подходи, — предложил Хуан. — Один и без своей дубины. Я выйду навстречу, — Хуан неторопливо выступил вперёд. — Хватит, Пау. Садись на песок, и я послушаю твои умные речи.

Хуан сел, вытянул ногу так, чтобы легко и быстро выхватить кинжал из-за голенища сапога.

Они смотрели друг на друга с расстояния в три шага. Хуан видел, как матрос был напряжён и внимателен. Хуан не уступал ему, понимая, что окажись он под этим громилой, у него не будет шанса высвободиться.

— Послушай, сеньор, — начал Пау неторопливо. — Нам кажется справедливым, если мы все, — он чуть повернулся назад и обвёл товарищей рукой. — Если бы мы все разделили ваши денежки поровну на всех. Это почти единственное наше условие, сеньор.

— Условие? А почему не просьба? И какое отношение вы имеете к нашим денежкам? Они наши и прошу этого не забывать. И ещё одно. Судя по всему, имеется и второе условие?

Пау значительно помолчал, словно не решаясь высказаться. Но всё же уклончиво заметил:

— О том можно и потом договориться, сеньор. Главное — деньги!

Хуан торопливо думал, что предпринять. Хотелось вот так всадить этому наглецу кинжал в его тугое брюхо и покончить с этим. Но вдруг мелькнуло другое, и он сказал, явно издеваясь:

— Рассчитываешь на свой бычий норов, приятель мой дорогой?

— Я тебе не приятель, слизняк паршивый! А мой норов ты скоро узнаешь получше! — Пау хотел ещё что-то добавить. Хуан приподнял руку, словно останавливая продолжение грубостей. Проговорил быстро:

— И это говоришь ты дворянину, подонок из выгребной ямы? — Хуан двинул руку к самой рукояти кинжала.

Пау молниеносно вскочил, бросив грузное тело на Хуана. Он навалился на него, больно придавив тушей. Что-то горячее и липкое оросило грудь Хуану и тело матроса тут же обмякло, а руки, протянувшиеся к его шее, рухнули на песок.

Хуан не сразу столкнул тело Пау с себя. Он выглядывал, наблюдая за застывшей в напряжении редкой толпой матросов. Сзади послышались стоны девушек и испуганный крик Фауро.

Наконец Хуан с трудом сбросил окровавленное тело матроса на песок, вытащил кинжал из груди. Осторожным взглядом посмотрел на оторопевших матросов. Те подались вперёд, но остановились, вопросительно глядя на невзрачную фигуру Хуана.

— Что остолбенели, ребята? — почти дружески произнёс Хуан. — Подходи, кто отчаянный! Поговорим. Или чужого вы больше не хотите?

Матросы молчали. Сзади Хуан слышал взволнованные голоса товарищей и охи девушек. Он шагнул вперёд, держа окровавленный кинжал в опущенной руке, готовый тотчас метнуть его в противника.

— Погодите, сеньор! — робко выступил один из матросов. — Мы не хотели ничего такого! Это всё Пау нас подговаривал, обещал лёгких денег. Мы согласны вернуться назад! Простите нас, глупых!

Хуан сделал ещё пару шагов, остановился. Нахмурившись, проговорил требовательно:

— Попросите капитана посетить наш лагерь. Я хотел бы поговорить с ним.

— Обязательно, сеньор! Мы это сделаем! Мы можем идти?

— Оставьте мне один нож и проваливайте! — крикнул он и шагнул ближе.

Матросы тихо поговорили между собой, и первый матрос вышел вперёд и швырнул к ногам Хуана матросский нож.

Матросы торопливым шагом стали удаляться, часто оглядываясь. Чувствовалось, что они до сих пор не опомнились от неожиданного оборота событий.

— Хуан! Хуанито! — голос Миры вывел из оцепенения Хуана и он, подняв нож, обернулся. — Любимый мой Хуанито! Я чуть не умерла от ужаса, когда этот, — она испуганно кивнула на труп Пау. — Когда он бросился на тебя и придавил стоим ужасным телом! Господи! Благодарю тебя за то добро, что ты соизволил мне явить! Хуанито! — Мира бросилась к нему в объятия, покрывая поцелуями его лицо.

Они вернулись в лагерь.

— Сеньор, как это вам удалось его прикончить? — осторожно спросил Бласко. Мы думали, что вам конец и хотели уже броситься на помощь!

— Сначала обыскать его и отобрать всё, что может нам пригодиться. Обязательно похоронить, — без лишних слов сказал Хуан. — Я хотел бы передохнуть.

Матросы понимающе кивали. Фауро со страхом и восхищением глядел на этого, казалось бы, слабого человека, и не мог выговорить ни слова.

Хуан с Мирой медленно пошли по пляжу, взявшись за руки, будто дети. Они и были похожи на детей, смущённо бредущих в первый раз на случайном свидании.

— Господи, как я перепугалась, Хуанито! Почему ты так сделал?

— Что же я должен был делать, когда на меня бросилась такая туша?

— Я не о том, мой любимый! Зачем ты так близко сел к этому… этому матросу? Это же очень рискованно!

— У меня был свой расчёт. Я решил разозлить, он должен первым броситься на меня. Я к этому был готов и встретил его клинком кинжала. Он сам напоролся на него, любовь моя.

Она обернулась назад. Люди были уже далеко, занятые телом Пау.

— Поцелуй меня, любимый! Никто не увидит!

Хуан, ещё полностью не отошёл от пережитого, нежно целовал её, пока не добрался до жаждущих губ. Они долго не могли оторваться друг от друга. Вскоре зашли за большой камень у самой воды, повалились на песок и с остервенением начали ласкать друг друга. Хуан понимал, к чему это может их привести и сумел вовремя остепенить своё желание, и порыв неохотно пропал.

Они оба лежали на уже прохладном песке, оба были недовольны друг другом.

— Идём назад! Нас могут заподозрить! — Мира решительно встала, отряхнула сильно потрёпанное платье и уже с улыбкой протянула руку Хуану.

Поднявшись, Хуан приобнял похудевшие плечи Миры и отечески поцеловал её в висок и макушку, закончив губами.

— Сеньор, вы не против, если я возьму себе штаны Пау? — спросил боцман, с сожалением показывая свои, сильно драные.

Хуан безразлично махнул рукой и отошёл подальше, испытывая сильную усталость и желание заснуть.

Его разбудили только к скудному ужину. Рой мошкары, привлечённый светом костра, гудел, донимая людей.

— Хуан, как вы думаете, они могут ещё прийти? — с отчаяньем спросил Фауро.

— А кто им запретит? Конечно, могут, если удастся организовать новых любителей чужого добра. Особенно золота.

— Значит, опять сторожить по ночам?

— И не только по ночам, друг мой Фауро! Теперь жизнь у нас пойдёт трудная, опасная, и постоянно в страхе нового нападения. Так что поторопиться следует с плотом. Уж слишком мы его медленно строим.

— Мы поторопимся! — тут же ответил Фауро и оглянулся на товарищей, ища у них поддержки и одобрения.

— Вот и отлично! И слушайте приказ! Два дня даю на окончание постройки! Дольше вы не выдержите голодного существования. А ещё два дня до Эспаньолы! Вы просто очумеете без пищи.

— Парус где добыть, сеньор? — протянул боцман, зная, что вопрос глупый.

— Кто когда-нибудь плёл корзины!? — спросил Хуан.

Никто ему не ответил.

— Тогда этим займусь я! Вспомню юность. А все остальные должны закончить плот. Или я сам уйду без вас!

— Как так можно, дон Хуан? — ошарашенно спросил Фауро.

— Очень просто, Фауро. Сядем с Мирой и уйдём в сторону Эспаньолы. Не оставлю же я свою невесту на растерзание тем матросам! — И Хуан подмигнул Мире, которая уже готова броситься на защиту людей.

Угрозу Хуана восприняли серьёзно. Работа закипела. А Хуан нарезал огромную охапку пальмовых листьев и принялся неторопливо плести нечто, что никак не могли понять его товарищи. Лишь Мире он поведал, хитро усмехнувшись:

— Я в Индии видел такие паруса. Работают отлично. Другого же у нас нет!

— Можно я тебе помогать буду? — Мира просительно смотрела в его глаза.

— Ладно уж! Уплотнять плетение будешь планкой, — он указал на кусок доски, грубо обтёсанной и заглаженной песчаником. — Вот так! Осторожно, чтобы не повредить ещё не подсохшие пряди.

Боцман ладил мачту, узнав, что делает Хуан. К вечеру половина полотнища была готова. Хуан с Мирой расстелили его на песке и прикинули.

— Завтра опять надо будет уплотнить. И так ещё раза два, а то щелей будет много, и ветер не сможет в полную силу надувать наш парус.

Опять ночь сторожили. С утра Хуан отправился на охоту. Он отсутствовал часа три, но добычу принёс хорошую. Все бросили работу и ждали обеда.

— Вы забыли, что завтра мы должны покинуть остров! Работать! С обедом управятся Томаса с Фауро. И то в самом начале. Цапли нам хватит на день, а с утра опять пойду в лес до отъезда.

В сумерках Хуан осмотрел плот. Он был почти готов. Оставалось обтесать пару вёсел и установить на носу дополнительный парус из тента. И ещё очаг.

Хуан вернулся с охоты довольно рано. Он принёс журавля и пару попугаев. К этому добавил ещё две ящерицы и змею в руку толщиной.

— Охота была удачной! — воскликнул он, подойдя к костру. Заметил капитана с Кучурой, сидящих на камнях. — О! Капитан! Приветствую вас! Мы только собрались отходить на Эспаньолу. С чем пришли, сеньор?

— Вы же сами хотели со мной поговорить, дон Хуан, — вид у капитана оказался плачевным. Он сильно осунулся, был обтрёпан и грязен. Не лучше оказался и Кучуро. Они алчно, голодными глазами смотрели на добычу Хуана.

— Хотел, капитан. Но теперь это отпало. Я сожалею, что вам пришлось напрасно тащиться в такую даль.

— Дон Хуан, — обратился боцман к нему. — Какие будут распоряжения относительно отхода? Всё готово, ждали вас.

— Очаг, дрова приготовлены? Тогда грузимся. Плот на воду!

— Дон Хуан! — вскричал капитан умоляюще. — Мы не можем вернуться назад!

— Что так? Что случилось?

— Шлюпка ушла без нас. Они не взяли нас!

— Стадо быть, вы надеетесь на нашу помощь? Гм. Занятно, капитан! Вы отказали нам в месте в своей шлюпке, а теперь просите о месте на плоту. А он, как видите, рассчитан только на нас. И еды мы на вас не запасли. Где её взять было? Что вы можете предложить за место на плоту?

— К сожалению, дон Хуан, я ничего не могу вам предложить. Нам оставили один нож и больше ничего! Эти подонки ограбили меня до нитки!

— Можете поговорить с нашими, и пусть решают все. Я подчинюсь этому решению, капитан.

Капитан с Кучурой принялись уговаривать взять их с собой, умоляли, что и вызвало некоторые споры. Боцман и Фауро никак не соглашались на это, остальные склонялись уступить. Наконец Хуан прикрикнул на них.

— Так мы до полудня будем спорить! Хватит! Пусть каждый выскажет свою волю поднятием руки. И закончим на этом. Можно согласиться с просьбой капитана, можно отказать и можно воздержаться от определённого мнения. Зотовы?

Люди переглядывались между собой. Хуан же подождал немного, сказал:

— Поднимите руки за удовлетворение просьбы капитана!

Поднялись руки Миры и Бласко. Хуан ухмыльнулся.

— Два человека «за»! Кто против?

Подняли руки Фауро и боцман.

— Чёрт! Поровну! Томаса, ты воздержалась, стало быть. Что же делать?

— Хуан, а ты почему не участвуешь? — Мира серьёзно смотрела на жениха.

— Я и забыл про себя! — усмехнулся Хуан и задумался. Положение оказалось щекотливым. Ему не хотелось выражать свою волю, но приходилось.

Капитан с Кучурой умоляюще смотрели на него, порываясь говорить. Мира тоже не спускала глаз с жениха.

— Чёрт с вами! Пусть Господь решает ваши судьбы! Грузитесь!

Плот общими усилиями столкнули в воду. Он осел, когда все разместились на нём и тронулся с трудом. Казалось, будто это больная старая кляча, готовая вот-вот упасть.

Вёслами вывели плот за прибойную волну, Хуан с Кучурой распустили пальмовый парус и постепенно плот приобрёл ход и пошёл на север. Однако их довольно сильно сносило к западу, что никак не устраивало Хуана.

Мира хлопотала у очага, готовя с Томасой обед из змеи и ящериц.

В открытом море плот пошёл немного быстрее. Его изрядно качало, ход не превышал двух узлов, как определил боцман Альваро.

Двое мужчин постоянно гребли, сменяясь каждые полчаса. Боцман уверенно орудовал рулевым веслом, а Томаса только и делала, что шептала молитвы, прося у Всевышнего милости дойти до Эспаньолы без трудностей, и избежать жажды с голодом.

— Не переживай, Тома! — успокаивала подругу Мира. — Два дня — и мы почти дома! Погода не собирается портиться. Просто не думай о плохом.

— Тебе хорошо так говорить, Мира! А как мне теперь быть? Фауро мне совсем разjнравился. Никчёмный человек! То ли дело Хуан! — проговорила она уже ш`потом и оглянулась. — И не скажешь, что он так мужествен и деятелен. Я тебе так завидую! Почему не меня он любит?

— Я знаю, — улыбнулась загадочно Мира и Томаса с беспокойством спросила:

— Что ты знаешь? Чего так улыбаешься?

— Просто, Томаса. Знаю, что всегда завидовала. Ну и что с того? Это часто случается со многими. И я иногда завидую.

— Чему тебе завидовать? У тебя всё есть!

— Ну… например, я завидую той женщине, которая была с Хуаном, — прошептала Мира. — У меня всё ещё ничего не получается… — Мира, покраснев, опустила голову.

— Дура ты! Ещё успеешь насладиться своим Хуаном! А вот мне что светит?

— Ты поменьше мечтай о чём-то огромном. Не стоит так возвышать себя. И постарайся довольствоваться обычным, житейским, а не витать в облаках, мечтая о принце с большим состоянием.

— Какой принц? Хоть бы нормальный мужчина… Как у тебя, Мира! Смотри, какой дом тебе построил! Загляденье! А у меня пока что ничего нет и в помине!

— Не отказывайся от Фауро, и у тебя многое будет. В обычной жизни он может быть вполне приятным человеком. Что ты хочешь от него? Он впервые попал в такие условия, и неудивительно, что он растерялся. А Хуан полземли исколесил. Столько повидал! Вот он и не растерялся. И слава Богу! усмири свои желания, и всё получится. Вот увидишь!

— Вы чего это столько времени шепчетесь, девчонки? — подкрался Хуан, испугав говоруний.

— Хуан. испугал нас! — обернулась Мира и покраснела. — Чуть похлёбку не пролила! Проси прощения!

— Прошу знатную даму простить бедного Хуана и подарить ему один поцелуй, сеньорита! — Хуан картинно рухнул на колени, простирая руки к Мире.

— Ненормальный! Что ты такое говоришь? Не стыдно тебе?

— Ничуть, моя мулаточка! Кто осмелится нам помешать? Ты знаешь, что капитан на судне приравнён к Богу? А Бога непременно следует слушаться и почитать! — Хуан поднялся и, сломив сопротивление, поцеловал девушку в губы коротким поцелуем.

Румянец возмущения и удовольствия вспыхнул на щеках девушки. Она всё же не осмелилась рассердиться и только картинно отвернулась.

Одобрительный смех и шутки ещё больше окрасили не только щёки, но и шею Миры. Тут она по-настоящему вспылила и разразилась потоком ругани, не стыдясь уличных выражений, что вызвало новый взрыв смеха и одобрения.

Обед был очень скромным, но никто не возмутился. Капитан с Кучурой едва сдерживали свой аппетит, боясь показаться слишком наглыми и голодными.

— Сеньор капитан, Кучуро — вам задание до вечера поймать хоть немного рыбы. Альваро это проделывал весьма успешно. — Хуан передал им снасти и те с поспешностью начали рыбалку.

Перед закатом далеко на севере показалась земля. Капитан заявил, что это Эспаньола. Настроение поднялось.

— Ребята, — провозгласил Хуан возбуждённо. — Предлагаю поработать бо́льшую часть ночи. С тем, чтобы утром подойти к берегу. Время опасное и в любую минуту может налететь шквал или даже шторм. А уж дождь — так непременно.

Из еды оставили лишь по одному кокосовому ореху и немного воды в бочке поменьше.

— Теперь терпите, — улыбнулся Хуан, кивнул на орехи и добавил: — Молите Господа нашего о ниспослании нам скорейшего избавления от этого путешествия.

— Почему вы улыбаетесь, дон Хуан? — спросил Фауро с некоторым беспокойством. — Не вижу ничего смешного в ваших словах.

— Это для смягчения нашего положения, дорогой Фауро. И ещё, я вполне могу и месяц продержаться без еды, а вот некоторые из нас и трёх дней не выдержат, полагаю.

— Шутите, дон Хуан? — Фауро с недоверием смотрел в довольно весёлое лицо Хуана. — Как можно выдержать месяц без еды?

— Это вам не угрожает, дон Фауро, — Хуан кивнул на капитана, только что вытащившего рыбёшку в фут величиной.

— Этого и одному не хватит, — обиженным тоном молвил Фауро.

— По кусочку хватит. А до берега всего одна ночь. Лишь бы шторма не случилось. Остальное не важно.

Шторма избежали, хотя после полуночи далеко на востоке заполыхали у горизонта сполохи молний. Грома ещё не было слышно, но гроза приближалась неотвратимо. Люди на плоту сильно заволновались. Даже приналегли на вёсла, спеша добраться до берега. Его пока что никто заметить не мог.

— Хоть бы один огонёк показался! — стонал Фауро, всматривался в черноту моря и неба, шептал молитвы и крестился.

Прошло часа три. Почти никто не спал. Только боцман похрапывал на подстилке из травы, да Мира дремала, опустив голову на колени Хуану. А тот, посматривая на её лицо, смутно угадывающееся в темноте, думал, что в случае смертельной опасности она обязательно бы заволновалась. «Значит, пронесёт!» — с удовольствием подумал он. Не мешало бы хоть немного подремать, но не хотел тревожить сон Миры.

Напряжение нарастало по мере приближения грозы. Гром уже солидно ворчал у горизонта, воздух становился вязким, душным, дышалось тяжело.

Неожиданно молния сверкнула ближе, ударил сильный раскат грома. Люди с испугом повскакали, закрестились, шепча молитвы. Ветер стал усиливаться. Пальмовый парус зашелестел, плот пошёл быстрее.

— Держи руль! — молвил Хуан, обращаясь к капитану. — Может случиться шквал!

И шквал вскоре ударил. Звук его приближался очень быстро.

Хуан бросился убирать парус. Ему помогали Кучуро и поднявшийся боцман. Остальные уцепились за снасти и ванты, а Бласко держал рулевое весло, ожидая тугого порыва ветра.

Шквал пришёл с грохотом, с воем и тучами водяной пыли и пены, тотчас поднявшейся с вздыбившихся гребней волн. Вода окатила пассажиров плота, он сильно закачался.

— Держись крепче! — заорал Хуан, вцепившись в рулевое весло вместе с боцманом. — За мачту, за мачту держись!

Он не был уверен, что его услышат. Ужас за Миру наполнил его внутренности до тошноты. И не успел как следует испугаться, как шквал пронёсся дальше, затихая вдали. Только волны ещё беспокойно колыхались, то вскидывая плот, то опуская его вниз.

И только сейчас услыхал Хуан, как подвывает Томаса, судорожно цепляясь за мачту. Мира уже успокаивала её, уговаривала отпустить мачту.

— Слава Богу! Ничего не случилось! — Фауро беспомощно хлопал мокрыми ресницами и дрожал не то от холода и мокрой одежды, не то от страха, только что пережитого.

— Да! Это чудо, что нас не опрокинуло! — Хуан поглядывал на чёрное небо, часто прочерченное зигзагами молний.

— Шквал ещё может налететь, дон Хуан? — спросил Фауро с явным страхом.

— Если шторма не будет, то шквал может повториться. Хорошо, что успели паруса убрать, Можно опять ставить, а то качка слишком сильная. Эй, боцман! Поднимаем паруса! Не будем терять время! Берег наверняка близко! Поглядывайте по сторонам! Может, увидим его!

Плот наконец выровнялся и тяжело потащился к берегу, как предполагали Хуан и капитан.

Начался дождь, укрыться было негде, люди дрожали от холода, стуча зубами и моля Господа побыстрее избавить их от мучений и страхов.

Вскоре дождь перерос в ливень, и он продолжался почти до рассвета. Но, словно встречая новый день, он прекратился довольно быстро. Море постепенно расширяло горизонт. Скоро можно обозреть всё пространство вокруг. Земли в обозримом пространстве видно не было.

— Однако мы неизвестно где, капитан! — с недоумением и страхом проговорил Хуан, обводя рукой горизонт. — Надо быстрей определиться. Хотя бы по заре.

— Видимо ветер за это время изменился, дон Хуан, — заметил капитан, оглядел бледную полоску на востоке. — Скорей всего нас отнесло дальше на запад. Ветер как раз дует от восточных румбов.

Хуан вынужден согласиться, заметив:

— Ну-ка, капитан, подправьте паруса. Я переложу руль на нужный курс севернее. Посмотрим, сумеем ли мы выдержать такой. Ветер может нам этого не позволить.

— Придётся идти на северо-запад. Это всё же лучше, чем тащиться вдоль побережья. Так мы, может быть, и два дня не заметим земли.

— Не каркайте, капитан! Боцман, — позвал Хуан, оглядев результаты его работы с парусами, — сади людей на вёсла. Иначе мы долго будем болтаться здесь!

Плот двигался под низкими тучами. Постепенно теплело, стало пробиваться солнце. Гром уже не грохотал и шквала больше не предвиделось.

— Что, орехи наши не смыло? — спросил Хуан. — Хоть чуточку перекусить бы!

— Милосердный Боже! Они целы! Кто это их так крепко привязал в корзине? — Фауро бросился к корзине, порядочно растрёпанной, но сохранившей содержимое в ней. — Дон Хуан, всё выдать?

— Выдавай, сеньор! Чего их беречь? Боцман, посади девчонок на снасть для рыбалки. Вдруг что и попадётся!

Туман совсем растаял, ветер был слабым, гребля кое-как позволяла выдерживать нужный курс. Но гребли вяло, неохотно, с трудом ворочая грубые вёсла.

Минул полдень. Настроение подавленное. Земли до сих пор никто не приметил. Капитан поминутно вставал и вглядывался в горизонт. Потом проговорил:

— Наш островок находился как раз против полуострова. И если нас отнесло за него на запад, то нам нескоро доведётся увидеть землю.

— Это почему же? — поинтересовался Хуан.

— Тогда надо ещё залив перейти. А это миль сорок. Для нас это достаточно много и долго. Хорошо бы взять на северо-восток, да это невозможно. Надо ещё течение проверить.

Это заявление сильно обеспокоило Хуана. Ещё вытерпеть день будет очень трудно. Хоть вода ещё имеется — собрали в дождь. На три дня хватит.

Ко всему никто не мог поймать в море достаточно рыбы. За весь день только два рыбины, которые тут же слегка обжарили на костре и поели. Хуан отказался от своей доли в пользу Миры. Та уже знала, что спорить бесполезно.

Ночь сверкала звёздами. Ветер опять едва шелестел в пальмовом парусе. Хуан почти всю ночь провёл на вахте. Он с товарищами подгребали немного. По его расчётам плот всё же иногда двигался в нужном направлении на северо- восток. К концу ночи показалось, что течение изменилось на более благоприятное. Плот, тяжело покачиваясь, медленно двигался куда следует. Надежда у Хуана возликовала и он выпил большую кружку воды. Больше есть нечего.

Утром ветер стих совсем. Гребли неторопливо, часто меняясь. Потом неожиданно задул от зюйда.

— Ребята, Господь нас услышал! — Хуан восторженно подтягивал снасти паруса. — Глядите, как пошёл наш плотик! Молите Всемилостивейшего о продолжении этого ветра! Так мы скоро и берег узрим!

На радостях даже девушки взялись за вёсла, сменив уставших мужчин.

— Тебе хорошо, Мира! Ты вчера поела, а я едва весло держу в руках, — Томаса с явным озлоблением бросала взгляды на подругу. — Зачем заставляешь и меня таскать эти доски?

— Не бурчи! Работай и молчи. Или пой песни. Это самое лучшее. — Мира начала напевать что-то задорное. Постепенно голос её окреп, и она уже в полную силу лёгких пела песню своей улицы, вспомнив вдруг её слова и мотив.

Хуан с удивлением заметил, что она вполне прилично поёт. Подошёл и стал подпевать, не всегда впопад, не зная слова наперёд.

— Хуан, ты всё путаешь! Перестань, а то и меня сбиваешь! — Мира улыбнулась полными губами, обнажив мелкие зубы, у Хуана мелькнула мысль, что она улыбается очень приятно, откровенно, доброжелательно.

Он перевёл взгляд на Томасу. Её тонкие бледные губы плотно сжаты, выражение лица угрюмое, готовое в любую минуту оскалиться, словно зверёк, загнанный в угол удачливым охотником.

Подумалось ещё, что она со своим характером здорово попортит нервов Фауро, коль их брак состоится. Усмехнулся этой мысли и невольно сравнил Томасу с Мирой. Последняя легко шла по жизни, не волновалась на мелкие невзгоды, а сейчас даже пытается своимповедением взбодрить остальных.

Тёплая волна нежности и уважения прокатилась по телу Хуана. Захотелось приласкать этого ещё совсем ребёнка, но уже с признаками ума и характера.

Он так и застыл с улыбкой на губах, пока Мира не спросила его, отложив в сторону весло:

— Чему ты заулыбался, мой дорогой? Кого вспомнил?

— Кого ж ещё? Тебя, конечно!

— Меня? Чего меня вспоминать, когда я рядом? Ну-ка говори честно!

— Да правда же! Потом я тебе поясню. Сейчас неудобно, — он мельком кивнул и бровями подтвердил, глянув на Томасу.

— Томаса, хватит булькать веслом! Я уже бросила, а ты всё ещё ворочаешь его! И всё без толку!

Девушка зло глянула на Миру, резко отвернулась и чуть не отбросила весло в море. И пробормотала себе под нос:

— Будь оно проклято, это весло! Все руки натёрла!

— Томаса, тут винить некого, — строго отозвалась Мира. — Всем плохо и трудно. Слышала, что сказал Хуан? Не впадать в панику, не поддаваться унынию и страху. Успокойся, прошу тебя!

Подлез Фауро. Он попытался и сам успокоить девушку. Та грубо оттолкнула его, посмотрела с презрением.

— Отстань! На себя посмотри, трус несчастный!

Слёзы брызнули из глаз. Она впала в истерику. Рыдания сотрясали её худое тело. Она долго не могла успокоиться, хотя Хуан и остальные пытались помочь ей успокоиться.

И вдруг голос капитана вывел всех из забот о Томасе.

— Земля на горизонте! Бросьте вы эту девку! Глядите!

Томаса мигом успокоилась. Все вскочили на ноги. Далеко на северо-востоке темнела плоская полоска земли.

— Миль десять! — произнёс Бласко, а боцман добавил:

— Немного меньше. Миль восемь.

Их перебили радостные крики и смех уже начавших было паниковать людей.

— Ребята, за вёсла! Поторопимся, пока ветер не переменился, — боцман сам с поспешностью схватил весло, остальные бросились к другим.

— Не торопитесь, — солидно остановил их прыть капитан. — Помаленьку, потихоньку. Вернее будет.

Но радость и надежда перехлёстывали здравый смысл. Плот увеличил ход, а матросы уже через четверть часа отвалились от вёсел, тяжело дышали, обливаясь потом.

— Я говорил! — укоризненно молвил капитан. — Теперь долго не сможете работать. Дон Хуан, приступим, — и он кивнул на вёсла.

Хуан улыбнулся, и они с капитаном размеренно погребли. Мира тоже взяла весло и подгребала с левого борта.

Минул полдень, земля немного приблизилась. Но ветер стих вовсе, а через полчаса стал задувать от северо-востока. Это сильно обеспокоило потерпевших. Головы устремились к далёкой ещё полосе низкого берега.

— Не сдаваться! — кричал Хуан, продолжая размеренно грести. — Нам только до вечера продержаться! Ветер обязательно стихнет или изменит направление!

Капитан поддержал Хуана. Матросы и Фауро по очереди гребли, не позволяя плоту дрейфовать от берега.

Перед закатом ветер не только не стих, но посвежел. Однако медленно поворачивал от востока. Это позволило растянуть паруса, схватить ветер, и плот с неохотой пошёл на северо-запад, медленно, но приближаясь к земле.

— Бог даст, мы ещё до полночи подойдём, — предположил капитан.

— Вы должны знать береговую линию, капитан, — сказал Хуан. — Что можно ожидать на берегу. И что за берег в этом месте?

— Погодите, дон Хуан! Кажется, я смогу довольно точно определиться. Вижу вершину горы. Судя по всему, это Ла-Сель. Если это так, а она на северо-западе от нас, то мы недалеко от мыса Беата. Кстати, я почти уверен, что остров, где затонул наш корабли, тоже называется Беата. Довольно пустынное место.

— Вы хотите сказать, что поселений встретить будет трудно.

— Полагаю, что так, дон Хуан. Может быть, крохотные рыбачьи хижины или ватаги беглых невольников, весьма опасных. Болотистые берега.

— Мрачную картину вы нарисовали, капитан. Что же делать нам без еды? На плоту нам не пробиться на восток. Что вы можете предложить взамен?

— Трудно сказать, дон Хуан. В заливе Окоа имеется крохотный порт Бараона.

— Так можно туда перебраться? Это далеко?

— Это на противоположном берегу полуострова. И путь туда, думаю, трудный. Миль шестьдесят будет.

— Не так много, если есть дороги. Но их наверняка нет.

— Так должно и быть, дон Хуан. Вначале всё же следует дойти до берега.

Начались сумерки. Кучуро поймал три рыбёшки, и это была единственная еда за весь день. Хуан опять отказался от пищи в пользу Миры.

— Хуанито, мне так жалко тебя! — Мира смотрела на него умильными глазами, в которых уже мелькали голодные огоньки. — Разве можно столько не есть?

— Можно, моя рыбка! В Индии я много об этом узнал. И пользовался голодом, как лечением. Поверь мне, это мне будет только на пользу. И голодать необходимо абсолютно. Или вовсе не голодать. Так что ещё с неделю я вполне могу обойтись без пищи. Ты не переживай за меня. Тебе ещё понадобятся силы. Нас ожидают большие трудности.

Мира тяжко вздыхала. Она прислонила голову к плечу Хуана, и так они сидели, мечтая о том времени, когда окажутся дома, в привычной обстановке.

Ночь накрыла море и Хуан, уставший от бессонной прошлой ночи, свалился возле Миры. Она положила его голову себе на бедро и осторожно гладила его волосы, подсчитывала время до дня святого Матвея. Оказалось, что всего шесть дней!

Некоторое сожаление охватило девушку. Вспомнила, что после этого дня они с Хуаном должны были обвенчаться. И теперь всё это откладывалось на неопределённое время.

Она посмотрела на Хуана, крепко спящего. Неожиданно волна желания протекла по телу и захлестнула сердце и голову. Волнение взбудоражило воображение.

Почувствовала, как краснеет, и обрадовалась, что её не могут рассмотреть. И это позволило ей продолжить свои греховные мысли, всё же стыдливо поглядывая по сторонам.

У рулевого весла тихо переговаривались капитан и боцман, о чём-то спорили, а Мира всё никак не отгоняла будоражащие воображение мысли, думы и мечтания. Вдруг захотелось поделиться ими с Томасой. Не решилась, посчитав, что не время. Да и обстановка слишком тревожная, чтобы предаваться этим глупостям, когда плот может в любую минуту затонуть, рассыпаться или перевернуться.

Так в тишине прошло несколько часов. Мира уже сама спала, привалившись к мачте спиной и опустив голову на грудь.

Во сне она сидела за уставленным яствами столом и никак не могла дотянуться до куска пирога, так аппетитно красовавшегося на середине. То бабушка била по руке, то Томаса быстрее хватала его, и хохоча, уплетала, отчаянно двигая челюстями. А потом и вовсе рука не могла подняться, будто замлевшая, безвольная.

Она проснулась. Всё тело застыло, задубело от холода. Хуан лежал рядом. Оглянувшись, Мира решила, что кто-то переложил его и уложил саму, подстелив под голову кафтан Хуана.

А поскольку Хуан спал без этого, она подумала, что это его рук дело. Волна нежности защемила в груди. Было приятно сознавать, что её любят, о ней заботятся и стараются облегчить положение.

Она видела тёмную фигуру человека на корме, держащего весло. Остальные спали, сваленные усталостью и голодом.

С трудом встала и так же трудно подошла к корме. То был Бласко. Он кивнул ей, спросив тихо:

— Сеньорита выспалась? Посмотрите туда, — и указал на тёмное море. — Берег темнеет на востоке.

— Значит, он уже совсем близко?

— Не очень, сеньорита. Просто небо на востоке чуть побледнело — рассвет скоро. Увидели?

— Да! Кажется так близко! Сколько до него?

— Больше мили, сеньорита. Посветлеет и можно рассмотреть лучше.

— Мы всю ночь так незначительно приблизились к земле, Бласко?

— Идём под углом к берегу, сеньорита. Подгрести бы, да жалко будить народ.

— А можно я рыбу половлю? Может, что и попадётся.

— Возьмите снасть с крючками и бросьте за борт. Наживки нет.

Мира коротко кивнула, поплескалась, умываясь и затихла.

К Бласко подошёл капитан. Тихо разговаривали, когда голос Миры разбудил остальных, своим радостным криком.

— Что-то поймалось! Большое! Я не могу удержать! Помогите! Ой!

Кто-то схватил леску, подскочил другой и общими усилиями вытащили на плот рыбину в три фута длиной.

— Вот это добыча! Мы сколько времени потратили, а она тут же нас перещеголяла! — орал боцман, уже орудующий ножом, перепиливая туловище, отделяя голову ещё трепещущему созданию. — Кучуро, зажигай очаг! Печь будем на угольках! Вот так завтрак будет! Праздник!

Хуан посмотрел в счастливые глаза Миры. Радость, восторг переполняли её.

— Как без наживки тебе удалось поймать такую рыбу? — никак не унимался Хуан. — Что ты делала для этого? — он с подозрением заглянул в её радостные глаза.

— Я всё время молила Господа помочь мне. Больше ничего, правда, Хуанито!

— Вот и отлично, моя девочка! Сейчас можно и перекусить. Кучуро продолжает ловить. Надеется повторить твой успех.

Она улыбнулась и тут же помрачнела. Она перехватила злой, недовольный и завистливый взгляд Томасы. Стало неприятно чувствовать это и настроение мигом улетучилось.

— Ты что, Мира? — озабоченно посмотрел Хуан в лицо девушки.

— Ничего, Хуанито, — серьёзно ответила Мира. — Вспомнилось нехорошее.

— Не бери в голову! Сегодня мы высадимся на землю. Ждать осталось недолго. Смотри, парус спускают. Молодцы!

— Зачем его спускают? Ветер ведь не утих ещё.

— Береговой бриз легко отгонит нас от берега, Мира. Грести будем. Поедим, и примемся за работу.

Лишь перед полуднем плот вышел к пологому берегу с песчаным пляжем, за которым стеной стоял пальмовый лес.

— Девки, держитесь крепче! — кричал Хуан, направляя плот сквозь прибой. — Можем перевернуться!

— Глубина небольшая, — громко заметил капитан. — Бог даст, пронесёт! Не потонем! Гребём сильнее! Ещё сильнее!

Волна подхватила плот, закрутила. Хуан уже не мог им управлять и просто ухватился за весло. Волна пронеслась к берегу, но другая накрыла его, снеся всё, что можно было. Кучуро вопил, прося помощи. Он держался за бревно, силясь взобраться наверх.

Третья волна, самая высокая, закинула пенный гребень на плот, накрыв его, но вся масса волны подхватила плот и в круговерти ударила о песчаное дно.

— В воду! — заорал боцман. — Тащи плот на берег! Быстрей!

Мужчины посыпались в воду, спеша выбраться на берег, прежде, чем очередной вал не набежит сзади.

Девушки с воплями и визгом, жались друг к другу, судорожно схватив окоченевшие от усилий и холода пальцами ствол мачты.

Ещё одна волна подкинула плот и вынесла его на мелководье. Он грузно осел на песок и его спешно поволокли дальше наверх по песку.

— Хватай то, что уцелело ещё! — вопил Хуан, боясь потерять остальное. — Оружие, оружие спасайте! Топоры!

Суета закончилась в минуты. Волны ещё били плот, но он прочно лежал на брюхе, мерно покачиваясь на волнах, когда они подмывали его.

— Слава Всемогущему! Высадились! — боцман истово крестился, помогая девушкам покинуть плот. — Наконец кончились наши мытарства!

— Погоди ещё! Что мы имеем? Ничего! Жратвы нет, куда податься, неизвестно!

— Ты, Кучуро, неблагодарный! — Капитан укоризненно посмотрел на молодого матроса, словно вспомнил прежние времена своего капитанства. — Бог милостиво помог нам избежать голодной смерти в море, а на берегу с этим бороться полегче. Скажите, дон Хуан!

Хуан отмахнулся, больше заботясь о Мире и своём оружии. Хорошо, что он до высадки прочно всё привязал к опоре рулевого весла, и теперь бережно снимал его. Снёс и сумку, где хранился кошель с серебром и золотом, оставшийся ещё с жизни на корабле.

— Один топор всё же пропал, сеньор, — заметил Бласко. — Жаль. Он был лучшим. Хорошо, что мачете цел. И пила пропала. Поискать?

— Следовало бы, — недовольно ответил Хуан. — Кучуро, пошёл в воду искать пропавшие вещи! Да смотрите осторожнее. Волна большая накатывает.

С четверть часа матросы шарили по дну, ныряли, но ничего не нашли. Дальше заплывать не решались. А пропал и котёл, и кружка. Теперь посуды никакой не осталось.

— Чёрт с ними, с этими вещами! — зло выругался боцман Альваро. — Поторопимся в лес. Вдруг чего раздобудем на ужин. Пальм много.

— Захватите парус, что ещё остался. Сложите плоды, коль найдёте. Я с женщинами здесь останусь. Далеко не заходите.

Моряки скрылись в подлеске, Хуан собрал сухих сучьев и листьев и запалил костёр. Огляделся в обе стороны берега. Никого. Молвил строго:

— Девочки, одна в одну сторону, другая в противоположную. Собрать устриц, морскую траву. Всякую живность, что попадётся!

Девушки переглянулись, молча ушли в разные стороны.

Хуан стащил истрёпанный пальмовый парус с мачты, расстелил просохнуть. В надежде на что-то съедобное, нагрёб побольше сучьев, готовя уголья. Потом стащил с себя сорочку и пошёл ловить креветок, что могли быть выброшены прибоем.

Пока девушки пришли, он наловил десятка полтора.

Мира с Томасой высыпали из подолов немного устриц, пучки травы и жалко посмотрели на Хуана. Тот молча разгрёб угольки, уложил всё это на них и через пять минут предложил с извиняющейся улыбкой:

— Приступим к обеду, девочки. Мало? не очень вкусно, но вполне приемлемо.

Голод убил некоторую брезгливость, и уже через две минуты ничего не осталось от приготовленного.

— Только голод пробудили и раздразнили, — недовольно бурчала Томаса. — А что могут принести матросы?

— Плоды, кокосовые орехи и пальмовую капусту. Больше нечего ожидать. На этом можно долго продержаться. В отлив вечером попробуем добыть ещё чего-нибудь. В это время всегда можно собрать на отмелях живность. Тех же устриц. Чем не еда, ха, ха!

— Чего тут смешного, Хуан! — вспылила Томаса. — Впору плакать, а он смеётся!

— Дура ты, Томаса! — резко проговорила Мира и своим видом показала, что о дальнейшем разговоре не может быть и речи.

Хуан неожиданно подумал, что она в это время напомнила ему дона Рожерио, её отца. Тон сказанного очень походил на отцовский. Это наблюдение неприятно поразило Хуана, и он посмотрел на девушку долгим пытливым взглядом.

— Что тебя так удивило, Хуан?

— Если откровенно, то то, как ты отчитала Томасу.

— Обыкновенно! Что тут такого? А чего она всё злится и бурчит? Будто только ей плохо и тяжело! Графиня, что ли?

Хуан улыбнулся. Этот тон был хорошо ему известен. Так она разговаривала, живя у бабушки Корнелии, на улице, и с ним, Хуаном, когда была с ним.

— Пошли лучше к лесу, — предложил Хуан. — Может, орехов найдём. Ветер свеж и мог сбить, их на песок.

Прогулка с четверть часа принесла им два ореха, один из которых был зелёным и мог пойти в пищу. Они тут же по очереди выпили молоко, мякоть разделили и с сожалением смотрели на оставшийся.

Хуан разрубил орех на несколько частей и сказал, подавая нож каждой девушке:

— Скребите оболочку ореха — и в рот. А я попробую разделаться со вторым. У него тоже можно кое-что соскрести. И поищем ещё чего-нибудь.

Вскоре они набрели на небольшой участок бамбука. Мира с Томасой тотчас бросились резать молодые побеги, тут же жуя их с жадностью. Хуан едва сумел и себе срезать несколько.

— Однако, где наши матросы? Уже пора им вернуться. Не случилось ли чего?

— А не вернуться ли и нам, Хуан, — предложила Мира. — Мы далеко отошли от нашего плота. Вдруг кто заявится!

— Верно. Пошли, — заторопился Хуан, на ходу поглощая бамбук.

У плота по-прежнему никого не было. Хуан с девушками опять пошли в лес на поиски орехов. Нашли лишь один, но зелёный, и с наслаждением выпили по три глотка вкусного молока, чем, конечно, не утолили жажду.

Костёр догорел. Он едва дымил последними угольками. Хуан подбросил дров, поглядывал на лес, откуда ожидал матросов с Фауро.

Лишь в самом начале сумерек они появились, таща за четыре конца наполненный чем-то парус.

— Где вы столько времени пропадали? — набросился Хуан, сменив Фауро, едва дышавшего от усталости. — Что это вы тащите?

— В самый последний момент набрели на заброшенную плантацию ямса. Глядите, сколько накопали, дон Хуан, — Бласко слегка отвернул угол паруса. — Больше арробы будет, верно? Ещё бы могли, да поспешили назад. Вы-то волновались!

— Здорово! Вот это удача! Завтра опять можно будет посетить ту плантацию!

— А как же! К тому же мы немного и себе напекли. Голод ведь терзал нас в полную силу. Вот и задержались малость. У вас всё в порядке, дон Хуан? — спросил капитан, явно заискивающий перед Хуаном.

— Да, капитан. Даже немного перекусили. А теперь и крабов собрали целую горку. Уже Томаса с Мирой их запекают. Небольшие, но и такие сойдут. Всё ж мясо. Давайте побыстрее испечём клубни.

— Они одичали, сеньор, — заметил Бласко, — потому небольшие. Но, как вы говорите, сойдут и такие, ха! — Бласко с удовольствием взирал на Хуана, вываливая немного клубней на песок, заметив небрежно, кивнув на Томасу: — Сеньорита, прошу помыть в море, пока я тут угольки разровняю.

Томаса сделала недовольное лицо, но отведать ямса очень хотелось. Собрала в подол клубни и неторопливо направилась к воде.

Пировали до глубокого вечера, когда усталость навалилась на них, и им пришлось спешно готовить постели из подсушенной морской травы и листьев пальм.

Глава 19

Сан-Хуан пребывал в сильном возбуждении. Только что прогрохотал салют. Клубы дыма ещё не унесло в море от мрачных стен форта.

Три больших военных судна в сопровождении вспомогательного вошли в гавань и бросили якоря. Живописная толпа разодетого народа высыпала на пристань. Колокола всех церквей и собора подняли перезвон, в воздухе стоял гул и мелодичный звон. Крики мальчишек и охи сеньорит и сеньор дополняли этот гомон.

Они с нетерпением ожидали шлюпок с офицерами флота Его Католического Величества. Это было грандиозное событие для провинциального города, хотя он и являлся столицей острова.

И время оказалось подходящее. Сиеста только что закончилась, можно было выводить жаждущих развлечений сеньорит на прогулки. Их любопытные глаза жадно впивались в высокие борта кораблей, с нетерпением ожидая долгожданного десанта бравых офицеров.

Чёрный люд тоже горел нетерпением, зная, что голодная орава матросов заполнит улицы и таверны города, оставив здесь большую часть полугодового жалования. Даже невольники, и те предвкушали некоторое развлечение, мечтая заработать горсточку медных мараведи.

— Боже! Весь город словно ополоумел! — Габриэла торопливо наряжалась сама, не дожидаясь горничной, которая тоже мечтала поглазеть на радостное зрелище.

— Сеньора, вы сами горите желанием поскорее оказаться на пристани, — улыбнулась горничная, блеснув в улыбке рядом крупных зубов.

— Молчи, дура! Чего скалишь морду! Помоги-ка мне!

— Сеньора, вы позволите мне сопровождать вас? — несмело просила служанка.

— Что, нетерпение трясёт тебя? Ладно уж! Готовься. Скажи, пусть коляску приготовят.

Служанка с радостным оскалом зубов бросилась выполнять распоряжение сеньоры. В комнату, постучавшись, вошёл дон Висенте. Он оглядел мечущуюся по комнате Габриэлу.

— Я слышал, что в порту бросила якоря флотилия военных кораблей, Габриэла.

— Да, дон Висенте. Хотите взглянуть?

— Нет. Это меня не интересует. Пусть молодёжь бежит туда. И тебе захотелось посмотреть на моряков?

Габриэла коротко взглянула на старика. Хотелось сдерзить, но не стала с ним спорить. Промолчала, что было равносильно пренебрежению. Он это понял.

— Поинтересуйся, Габи, куда потом направится флот. Я написал письмо Андресу. Хотел бы отправить его с одним из кораблей.

— Хорошо, дон Висенте. Я обязательно узнаю. Если офицеры сойдут на берег.

Она оставила кучера с коляской. Сама с горничной прошла к самой воде, поминутно отвечая на приветствия знакомых. С северного берега острова, на котором располагался старый город, она увидела горделиво стоящие уже с оголёнными реями живописные корабли. Одна шлюпка уже отвалила от борта флагмана, матросы ритмично и слаженно махали вёслами. На корме трепыхался королевский стяг и сидели два офицера.

Толпа разразилась приветственными криками, встречая долгожданных гостей. Тут же нашлись знакомые офицеров. Начались речи с участием губернатора и именитых граждан острова. Епископ с помощниками кропил святой водой офицеров, провозглашая здравицу.

Губернатор вскоре утащил адмирала и его первого помощника во дворец, а с офицерами шлюпки торопливо знакомились важные горожане, представляя дочерей и жён, надеясь заполучить кого-нибудь из них в родственники.

Габриэла с жадным любопытством наблюдала эту суету. Глаза торопливо перебегали с одного офицера на другого. Ей очень хотелось заполучить одного из них для очередного приключения.

— Габриэла! — Знакомая сеньора возбуждённо махнула рукой в перчатке. — Я хочу представить тебе двух офицеров! Отличные идальго, дорогая!

Офицеры назвались, галантно поклонились и поцеловали ей руку. Она слегка присела, внимательно оглядела молодых лейтенантов. Те сияли улыбками, мечтая поскорее определиться друг с другом.

— Сеньора! — воскликнул один из них с умильной улыбкой на молодом лице. — Я слышал, что остров изобилует красивыми женщинами, но вы превзошли все мои ожидания! Примите мои поздравления! Позвольте пригласить вас на прогулку.

— Спасибо, кабальеро, — довольно холодно ответила Габриэла. — Не слишком ли вы прытки? Я замужняя женщина и не позволю вольно обращаться с собой.

— Габриэла! Что ты говоришь? Твой муж давно и носа не кажет сюда. А кабальеро так любезны и галантны. Составь компанию, а то мне неудобно одной…

Габриэла ещё раз оглядела ожидающих в смущении офицеров и благосклонно согласилась, заметив однако:

— Только прошу вас, кабальеро, вести себя достойно.

На следующее утро она с наигранным сожалением молвила дону Висенте:

— Флотилия не зайдёт в Гавану, дон Висенте. Это точно. Придётся отправлять письмо другим судном.

— Печально, Габи! Я всё больше скучаю без моего Андресито. Когда же соизволит вернуться в родной дом?

Габриэле не хотелось поддерживать неприятный ей разговор, и она промолчала. Она вся была ещё под впечатлением вчерашнего вечера с офицерами.

Флотилия намеревалась провести здесь чуть больше недели и двигаться в Картахену для конвоирования Серебряного флота Его Величества, груженного золотом, жемчугом и серебром из Перу и побережья островов, изобилующих жемчужинами.

Неожиданно дня через два она была представлена полковнику артиллерии дону Элиасу де Лемусу.

— Такой молодой и уже полковник? — с интересом воскликнула Габриэла.

— Не такой уж и молодой донья Габриэла, — серьёзно ответил дон Элиас. — У меня за плечами уже тридцать семь лет! И я не полковник, а подполковник. Не дорос ещё до тех высот, которые вы мне прочите.

— О! Вы почти ровесник моему брату! Он тоже служил на флоте, но… семейные дела принудили его подать в отставку.

— Интересно! Можно узнать его фамилию? У меня отличная память и я мог бы его вспомнить, сеньора.

— Его зовут Рассио де Риосеко, сеньор.

— Рассио? Из Понсе?

— Вы его вспомнили, дон Элиас?

— Не только вспомнил, донья Габриэла! Мы с ним почти друзья. Жаль, что он уволился. Мог бы уже быть майором, как и я совсем недавно. Чем он занимается?

— Дела у нас пошли плохо. Наши родители умерли. Долги, закладные… Ну вы должны понимать меня.

— Сожалею. Весьма сожалею! Мы, возможно, зайдём в Понсе на день-два. Но я не могу этого обещать. Всё зависит от адмирала. Хотелось бы встретиться с доном Рассио. Вы, я слышал, замужем?

— Да, — ответила Габриэла с видом утомлённым и растерянным.

— Вы чем-то опечалены, донья Габриэла? — Подполковник озабоченно наклонил к ней голову. — Могу я чем-нибудь вам помочь?

— Что вы! Чем вы можете мне помочь? Дело в том, что мой муж покинул меня, и уже несколько лет живёт в Гаване. Приезжать никак не хочет. Я вроде вдовы при живом муже. Хорошо, что в деньгах я не очень стеснена. Даже брату могу немного помочь.

— Печально, — мрачно согласился дон Элиас. — Он женат, Рассио?

— Мы давно не получали писем, дон Элиас, — Габриэла помрачнела. — Полагаю, что нет. Слишком трудно идёт восстановление асиенды.

— Кстати, мы долго намерены простоять в Санто-Доминго, донья Габриэла. Туда можно было бы захватить ваше письмо к мужу.

— Вернее сказать от дона Висенте. Я не собираюсь ему писать. Он меня больше не интересует, дон Элиас.

— Так плохи ваши отношения, донья Габриэла?

— Я думаю, что примирения не произойдёт, — ответила убеждённо женщина. — А относительно письма до Санто-Доминго я скажу дону Висенте. У нас с ним отношения хорошие с самого начала. Но он сильно постарел после ухода сына.

Дон Висенте воспринял сообщение о Санто-Доминго с интересом и даже оживился, заметив неожиданно:

— А ведь там у меня живёт родная сестра, донья Алисия. Она на два года меня старше, и муж её давно умер. Хорошо бы навестить её. Когда ещё представится такой случай? Что скажешь, Габи?

— Никогда не задумывалась над поездкой на Эспаньолу, дон Висенте.

— Может, встряхнём стариной, а? — он весело подмигнул, поник вдруг и добавил грустно: — Я шучу, дорогая Габи. Но мысль ко мне прилипла. Ты подумай. Мне одному не с руки пускаться в такую даль.

— Какая же это даль? Всего-то неделя пути, самое большее.

— Это верно. Я ещё подумаю, но и ты реши, что мне ответишь.

Габриэла снисходительно улыбнулась. Она ничего не могла предложить свёкру, но и обидеть не хотела, а заметила неопределённо:

— Вы должны учитывать, дон Висенте, что корабль ведь военный, и на нём не так просто устроиться. Нужны большие связи с адмиралом. И времени у вас мало для решения этого вопроса.

— Пошлю записку сеньору губернатору и адмиралу. Уверен, что они мне не откажут. Сейчас и напишу. Поищи, Габи, кого отправить с письмом.

За два дня до снятия флотилии с якорей, дон Висенте получил ответ.

— Габи, Габи! Слушай меня! Губернатор уже договорился с адмиралом взять нас с тобой до Санто-Доминго! Это же великолепно! Я увижу мою дорогую Алисию! Боже! Как я разволновался! Позови слуг, прошу тебя, Габи!

Сан-Хуан потонул в сетке дождя. Флотилия осторожно выбиралась из гавани. Дон Висенте и Габриэла получили одну каюту, что их вполне устраивало. И сейчас каждый высматривал в окно смутные очертания домов, постепенно тонущих в тумане мелкого дождя. Прошли форт, отсалютовали залпом и вышли в открытое море. Волна загрохотала в борт, корабль закачало. Сзади тянулись другие три судна, и наблюдать за ними было интересно и романтично.

— Как давно я не плавал на таком большом судне, — говорил дон Висенте с грустью в голосе. — По молодости всё представлялось намного значительнее, интереснее. Теперь меня мало что захватывает. Вот только свидание с Алисией неожиданно взволновало меня, Габи.

— Вы так странно выражаетесь, дон Висенте! Больше не пугайте меня таким образом. Будто вы готовитесь умереть! Рано вам об этом думать! Грех это!

— Милостивый Боже! Об этом никогда не рано поразмыслить, Габи. Это единственное, что неотвратимо свершится во славу Господа нашего.

— Нет, нет! Лучше помолчите, дон Висенте! Это меня пугает и настраивает на мрачные думы, а мне хочется думать о весёлом. Правда, погода к этому вовсе не располагает. Надеюсь, Санто-Доминго встретит не таким дождём.

— Там дожди намного реже, Габи. Будь уверена, город тебе понравится. Это не наш захудалый Сан-Хуан!

Санто-Доминго встретил флотилию в сиянии лучезарного предвечерья. Запад уже приобретал феерию закатных красок. Солнце коснулось зубчатого мыса, тени манили начавшейся прохладой. Было начало зимы, и жара не изнуряла в городе людей.

Пушечный салют заставил вздрогнуть Габриэлу. Дон Висенте счастливо улыбнулся, ожидая скорой встречи с сестрой.

— Хотелось бы познакомиться с её детьми или внуками. Столько лет не пришлось встречаться! Просто безобразие, Габи! Мы стали такими чёрствыми! Боже! Прости твоего раба грешного!

Дон Висенте перекрестился, вслушался в отдалённый звон колоколов. На лицо набежала тень и Габриэла не смогла догадаться о её причине. К тому же и не хотелось. Она жадно смотрела на большой белый город с его возможными приятными и волнующими знакомствами и приключениями. Их она давно не испытывала.

Большой, немного запущенный дом Алисии дон Висенте узнал с трудом. Извозчик просительно смотрел на пассажиров. Дон Висенте протянул реал и с трудом сошёл на мостовую у парадного подъезда.

Сухонькая старушка, торопливо семеня короткими шажками, со слезами на глазах охала, обнимала брата, бормоча беззубым ртом что-то малопонятное.

Гостей встретили очень радушно и торжественно. Внучка доньи Алисии восторженно предложила свои услуги Габриэле. Ей было лет шестнадцать, но она очень хорошо ориентировалась в обществе города.

— Вы отдохнёте денёк, донья Габриэла, и я вас поведу знакомиться с лучшими грандами города. Мы испросим позволения побывать на приёме у губернатора, тётя Габриэла! Вы будете довольны! Бабушка, вы должны помочь мне одеть тётю Габи по здешней моде! Я могу на вас рассчитывать, бабуля?

— Ох, Кристина! Ты дашь мне спокойно говорить с Висенте? Отстань, прошу тебя. Мне будет дурно от твоей болтовни!

— Ну бабуля! Что тебе стоит! Смотри, какая тётя Габи красивая! Мы собираемся на приём к донье Изодоле! Не могу же я представить свою тётю в таком платье! Ну?

— Скажи Уберто чтобы выдал тебе… четыреста песо. Серебром! — напомнила старая донья Алисия и погрозила пальцем.

Габриэла ужаснулась столь огромной сумме, но предпочла промолчать. А Кристина уже убежала, потащив за собой Габриэлу.

— Посмотрите, как этот противный Уберто будет ругаться себе под нос, выдавая нам деньги! Умора! А у доньи Идодолы собирается весь свет города! Иногда приезжают из ближних плантаций. Очень красивое общество. Вам понравится!

Таратушка Кристина вся светилась возможностью блеснуть своими познаниями света и призналась, унося тяжёлый мешочек с монетами:

— Я вам покажу молодого сеньора, тётя Габи! Он в меня влюблён по уши! Но и я не отстаю от него. Мы уже пробовали целоваться! Он такой милый! Потом скажете своё мнение? Обещаете?

Габриэла улыбалась, слегка оглушённая трескотнёй и упрёками в её гардероб. Но четыреста песо успокаивали, вселяли надежду. Настроение быстро утихомирилось, и они вместе поехали к лучшей модистке города просить срочно сшить парадное платье.

— Это будет не так-то просто, тётя! Эта сеньора очень разборчивая, но не осмелится перечить внучке доньи Алисии!

В голосе звучала гордость, бахвальство и детское тщеславие. И хотя сеньорита Кристина не блистала красотой, однако Габриэла была уверена, что та пользовалась в обществе успехом. Правда, подумалось Габриэле, это результат денег доньи Алисии, но и так было вполне понятно, что эта девчонка в обиду себя не даст.

Не прошло и недели, как Габриэла получила новое платье и заказала ещё с полдюжины, пока хватало денег. Неугомонная Кристина от удовольствия так терзала бабушку, что отец, узнав это, строго запретил дочери беспокоить бабушку.

Приём у доньи Изодолы прошёл вполне успешно для Габриэлы. Женское общество было весьма разношёрстное, и Кристина с Габриэлей уединились с ещё тремя сеньоритами и сеньорами в другой комнате, где и болтали целый вечер.

Кристина настояла на посещении многих приёмов и Габриэла вскоре втянулась в круговорот городского общества, где только и делали, что перемывали косточки знатных сеньоров и переваривали вести и сплетни из метрополии, доходившие сюда через многие месяцы.

— Тётя, как вам мой юный кавалер? — со жгучим любопытством спросила Кристина после одного из балов, устраиваемых в разных концах города. — Он вам понравился? Только честно!

— Как по мне, то не очень, моя малютка! А мы с тобой немного сходимся в отношениях к мужчинам, я полагаю. Я бы не стала приближать его к себе, Кристина.

Девушка погрустнела и долго молчала, словно переваривая услышанное.

— А почему так, тётя? Что вас не устраивает?

— Что-то в лице его есть женственное. Мне он не кажется способным на истинно мужские поступки. Он не для тебя, моя Кристина.

Дня три спустя Кристина призналась, что почти то же сказала ей подруга, что и заставило серьёзно задуматься юную говорунью.

— Я решила дать ему отставку, тётя! Вы правы! Он слабак!

— У тебя ещё есть время для действий, моя дорогая. Лучше скажи, что собой представляет дон Орасио Луис де Кортасар? Ты ведь его знаешь?

— Конечно, тётя! Это знатный сеньор! И богатый. Вы намерены закрутить с этим сеньором роман, тётя Габи?

— Роман не обязателен, Кристи, но просто интересуюсь им. Представительный сеньор, как на твой вкус? — улыбнулась Габриэла, хитро глянула в живые глаза девушки, заметив в них искорку тяги к приключениям и интригам.

— Мне не нравятся такие старики, тётя!

— Сколько же ему лет? Он мне не кажется стариком.

— Ему уже за тридцать! Настоящий старик! Фу!

Габриэла задумалась. Ничего серьёзного между ними быть не могло. Дон Орасио был женат, и это говорило о многом. Но почувствовать вкус нового приключения было столь привлекательно, что Габриэла стала подумывать о новом романе, тем более что Кристина ещё много наговорила про сеньора. К тому же Габриэле показалось, что дон Орасио слишком часто поглядывал в её сторону. Для семейного человека это могло быть немного неприличным.

Дон Орасио держался только неделю. Габриэла почти каждый день появлялась именно там, где бывал этот господин. Он всегда приходил один, словно жены у него не было. Потом Габриэла узнала, что она старше его на четыре года, и с ним у неё никакой любви никогда не было.

— Это скорее материальный союз, тётя. Каждый из них живёт своей жизнью. Дон Орасио женился на ней, не имея сколько-нибудь приличного состояния. Мамаша же её посчитала, что дочь слишком засиделась в девках. Получилась свадьба, давшая дону Орасио около ста тысяч приданого.

— Выходит, семья богатая? — поинтересовалась Габриэла.

— А как же! Одна из богатейших в городе. Только немного уступает моей бабушке, тётя!

— А твой отец? Он чем владеет?

— Почти ничем. После смерти бабушки он получит по завещанию четверть её имущества, как и остальные братья его и сёстры. Я уже подсчитала. Папа получит имущества и денег на двадцать восемь тысяч золотом! И я буду иметь немного в качестве приданого, когда буду бракосо… бракосочетаться!

— Молодец, Кристина! Всё рассчитываешь! Осталось выбрать жениха.

— Вряд ли это у меня получится, тётя! — Кристина вздохнула и погрустнела.

— С чего ты так решила? Твоего мнения не собираются спросить?

— Не собираются! — вздохнула опять девушка. — Папа уже нашёл мне партию.

— Вот как? И ты соглашаешься? А любовь?

— Что я могу сделать? Я привыкла к такому положению, к жизни такой, и не представляю себе иной. Потому я не осмелюсь протестовать. Буду терпеть, как многие у нас терпят. Такая наша судьба, тётя!

Убогость мышления девушки огорчила Габриэлу. Стало жаль её. И всё же не стала разубеждать племянницу, предоставив ей самой устраивать свою жизнь.

Дон Висенте не собирался домой. Габриэле это нравилось. Её роман с доном Орасио развивался успешно. Уже поползли сплетни об их отношениях, на что Габриэла не обращала никакого внимания.

Дон Орасио же всеми силами стремился уйти от осуждения обществом, переживал, волновался и долго не мог решиться на последнее действие.

— О нас уже давно шепчутся, мой дорогой Орасио. Теперь поздно рвать волосы на голове. Успокойся и прими всё это философски.

— Я клялся жене в верности перед алтарём, Габи. Это для тебя ничего не значит?

— Не мне тебе говорить, что это не Бог нас соединял с нашими мужьями и жёнами, а всего лишь священники. А они сами часто противоречат и себе, и Богу!

— Я не хотел бы спорить на эту тему, Габи. Это попахивает богохульством.

Габриэла криво усмехнулась:

— Ты прав, Орасио. Не будем трепать языками на столь серьёзные вопросы. Оставим это богословам. Им виднее.

Дон Орасио оказался мужчиной отменным. Габриэла осознала это в первую же ночь любви. Лишь немного погодя она вспомнила Хуана и должна была признать, что разницы почти не видела. И опять волна злости нахлынула на её тело, на голову, запекло в животе и защемило сердце.

Их интимная близость доставляла ей наслаждение больше двух недель. Зато в остальном кавалер был достаточно чопорным и сухим. И после двух недель Габриэла вдруг почувствовала усталость от его беспробудной однообразной манеры вести себя, где лишь изредка проскакивало чувства и эмоции.

— Господи! Ну почему мне так не везёт с этими мужчинами! Почему я так быстро от них устаю? Неужели мне так и не суждено встретить подходящего, полюбить его и жить привольной жизнью, как большинство других?

И опять волна злости забилась молоточком в мозгу. Новый всплеск ревности всколыхнул былые мечты о мести. И она воскликнула в голос:

— Проклятая! Это ты забрала у меня его! Где ты, дорогая сестрёнка? Я хочу посмотреть, как ты будешь мучиться, узнай ты, какой порочный у тебя муж!

«А почему обязательно муж? Смогли ли они встретиться? Он же вернулся, когда она давно покинула город! Где он мог бы её найти?» — думала Габриэла, лёжа на своей горячей постели, силясь отогнать дурные мысли и заснуть.

Сон не шёл. Воспоминания всплывали в воспалённом мозгу, горячили кровь, бросали то в одну сторону, то в другую.

Утром она чувствовала себя разбитой. Мысли о новых свиданиях с Орасио никаких положительных чувств не вызывали. Теперь она искала благовидный способ порвать их отношения без каких бы то ни было последствий.

Последнее время она получала удовольствие перебирать те украшения, подаренные ей доном Орасио за короткое время их любви. Их было не так уж много, но они оказались очень красивыми и подобраны только для неё. А теперь ей неприятно надевать их, выходя в общество. Что-то мешало этому, и Орасио часто возмущался, видя на ней другие украшения.

— Дорогая Габи! Ты меня оскорбляешь этим. Они так шли к тебе, милая Габриэла! Почему?

— Мне неловко, Орасито! Так и кажется, что на меня указывают пальцем. Это ощущение очень неприятное, поверь, любимый! И не надо больше меня ругать!

Он надел ей на запястье браслет из перемежающихся изумрудов и больших розовых жемчужин на золотой основе.

— Хоть это ты можешь носить для меня, моя прелесть?

— Постараюсь, дорогой! Ты такой щедрый, мой Геркулес! — она посмотрела на его голые волосатые ноги. — Чем я заслужила твою любовь?

— Это может знать лишь Бог, дорогая Габи! А он никому не говорит о своих деяниях.

— Это ты верно молвил, Орасито! Хотела тебе сообщить нечто не очень приятное, но не решаюсь огорчать тебя и себя. Может быть, это и не столь важно, но уж точно неприятно.

Орасио насторожился, посмотрел на Габриэлу пытливо, с недоверием. Спросил серьёзным тоном;

— Что ты имеешь в виду, сказав это, Габи?

— Оставь, милый! Это не к чему тебе. Да и мне тоже. Забудь. Это мои личные дела. Семейные.

— Ты меня смутила, и теперь мне не будет покоя. Ты подумай и постарайся всё же пояснить мне.

«Опять эта обстоятельность! Но мне приятно его потормошить и завести. Пусть помучается сомнениями и догадками! Ха-ха! Долго ли он продержится с этими подозрениями и сомнениями?» — думала Габриэла со злорадной усмешкой на тонких губах.

Она сидела напротив зеркала и придирчиво рассматривала своё лицо. Ей казалось, что кожа уже тускнеет, гладкость пропадает, а шрам под глазом более заметен. Шрам! Скорее, шрамик! Тот самый, который так вскинул её тогда, при виде крови, сочащейся по щеке! Что тогда она испытала! Божественное наслаждение, которого она никогда не испытывала ни до, ни после этого!

И страх прокрался ей в грудь, в голову. Стало страшно от того, что она неожиданно осознала, что именно тогдашнее насилие и кровь возбудили её до такого божественного состояния. И свидетельница её падения или взлёта! Может и это содействовало такому всплеску блаженства? Всё вместе и никак иначе.

— Боже! Неужели я только так могу взлететь на крыльях блаженства и экстаза? Или это только Хуан меня так возносит? Господи! Избавь от наваждения, прошу тебя! Мне тягостно это сознавать в себе! — Габриэла огляделась.

В спальне было темно, жарко и тихо. Никто не мог наблюдать её переживаний. Подобные всплески и видения в полусонном состоянии всё чаще возникали в её сознании. Они пугали, заставляли трястись от страха, и в то же время требовался выход накопившейся злости, энергии, терзавшей её изнутри.

Она гуляла по набережной реки Асама, наслаждаясь наступившей прохладой. Дон Орасио что-то говорил ей, но слова долетали до неё, словно из вязкого и неприятного тумана. Лишь тон недовольства кавалера вывел её из прострации.

— Габи! Что с тобой происходит? Я уже четверть часа не могу добиться от тебя никакого внимания.

— О, мой дорогой Орасио! Последнее время я очень смутно себя чувствую! В голове сумбур и неразбериха! Хочу в наше родовое поместье. Брата давно не видела. Помочь надо ему, а в средствах я не сильна.

— Могу ли я чем-то помочь тебе, любезная моя Габи?

— Ну чем ты можешь помочь, дорогой? Не могу же я у тебя просить денег, которые отдать вряд ли смогу. И дон Висенте больше не субсидирует меня, как в прежние времена. И это понятно. Хорошо, что не гонит из дома.

— Дорогая! Неужели ты так и будешь мучить себя, терзая такую прелестную головку пустыми вредными мыслями? Пойдут морщины, лицо приобретёт малоприятное выражение озабоченности. Я бы не вытерпел такого. Позволь всё же дать тебе хоть тысячу песо. Отдашь когда сможешь. Можешь и вовсе не отдавать.

— Ты очень мил, Орасито! Но я не вижу для себя возможности отдать такие деньги в ближайшем будущем. Оставь это!

Габриэла заволновалась. Заполучить такие деньги было бы кстати. И брату помогла бы, и себе несколько сот оставить можно. И несколькими фразами, скромными отказами, вынудила Орасио пообещать в скором времени предоставить эту сумму. Причём для него это выглядело, как благородная уступка его даме сердца. Габриэла даже посмеялась со своего воздыхателя про себя, довольная и повеселевшая.

Примерно через неделю она получила обещанное. Потом расточала обилие любезностей и ласк дону Орасио. Они даже пошли в кафедральный собор, где почти сто лет назад был похоронен сын Колона Диего, бывший губернатор островов, открытых его отцом.

Выходя на площадь, одарили нищих щедрыми подачками.

— Дорогая, не посетить ли нам вечером сборище предприимчивых людей на улице Прекрасных Дев? Это довольно благородные люди, хотя не все они дворяне.

— Зачем тебе это сборище торгашей, Орасио? — удивилась Габриэла.

— Эти денежные мешки слишком полезны для меня, дорогая. Испания катится в бездну нищеты, и без них мыне сможем продолжать благоденствовать. Это тебе не интересно, но необходимо для меня.

— Там будет не очень скучно?

— Познакомишься с сеньорами, кавалерами. Посмотришь, как это происходит у деловых людей. И мне сделаешь полезное дело. От таких вечеров многое зависит в деловых отношениях. Деньги ведь откуда-то брать надо!

— У тебя тесные связи с этими людьми, Орасито?

— Не очень, потому я спешу заручиться поддержкой некоторых из них. Это может дать мне несколько тысяч дохода. И пренебрегать ими не в моих интересах.

Габриэла подумала, что она ничем не рискует, уступив Орасио. И новые знакомства никак не повредят ей.

Они подкатили на коляске к богатому дому. Он располагался недалеко от огромного и красивого дворца губернатора Эль-Касар в самом начале улицы Прекрасных Дев. И Габриэла удивилась, что этот дом принадлежит не аристократу с древней родословной Испании, а простому коммерсанту и торговцу дону Мануэлю.

— Дорогой, этот дом намного превосходит твой по роскоши! Неужели этот дон Мануэль так богат? Была уверена, что это здание занимает какой-то знатный и влиятельный аристократ.

— Он и принадлежит очень влиятельному человеку. С Лопесом считается сам губернатор, дорогая. Этот Лопес вхож во дворец Эль-Касар без приглашения, не то, что мы с тобой, обладающие родословной грандов.

Габриэла внутренне улыбнулась, подумав, что бы сказал дон Орасио, узнай он происхождение её рода-племени. И злорадная усмешка искривила её тонкие губы.

Лакей, импозантный негр с очень чёрной кожей лица, провёл их в залу, уже заполненную наполовину разодетыми женщинами и мужчинами, многие из которых ничем не отличались от знати города. Но мелькали и явно чувствующие себя не в своей тарелке.

Дон Мануэль с любезной улыбкой приветствовал дона Орасио, поцеловал руку Габриэлы, отпустив вполне приличный комплемент.

— Очень приятно вас видеть, дон Орасио, со своей… подругой. Я польщён!

— Не смущайте мою даму, дон Мануэль. Она и так не решалась пойти сюда.

— Пустое, донья Габриэла! Мы люди простые, без тех, ваших условностей! Я прошу чувствовать себя, как дома. Это доставит мне истинное удовольствие.

Дон Мануэль отошёл от них. Габриэла наклонила голову к Орасио, прошептав с тайным смыслом:

— Этот дон Мануэль весьма приятный сеньор. И манеры у него ничем не отличаются от обычных в нашем кругу.

— Я говорил тебе об этом, Габи. Тут достаточно достойных людей. С дамами похуже, но некоторые из них тоже достойны всяческой похвалы.

Слуги разносили на подносах вино и холодные напитки. Всё было очень дорого, и Габриэла не могла скрыть удивления, видя это великолепие, ничего общего не имеющее с аристократизмом грандов. Ещё больше удивило её присутствие здесь первого секретаря и помощника губернатора дона Глисерио де Мелеро.

Ещё больше удивилась Габриэла, когда ей представили испанского вельможу, недавно приехавшего из Севильи по важным делам Индий. И хотя этот пожилой невзрачный сеньор очень ей не понравился, однако сам факт говорил о многом.

Музыка гремела с балкона. Молодёжь танцевала и Габриэла вдруг почувствовала себя свободно и даже весело. Было приятно иметь успех у кавалеров. Те постоянно добивались у Орасио позволения потанцевать с нею, что тот изредка разрешал, доставляя удовольствие Габриэле.

Гости помаленьку прибывали. Их уже никто не представлял, и они самостоятельно вливались в живописную толпу подвыпивших людей.

Многие часто удалялись в дальние комнаты, и на вопросительные взгляды Габриэлы Орасио заметил с лёгкой улыбкой:

— Там они оговаривают свои дела, милая Габи. И мне пора уединиться, если позволишь, дорогая.

— Деловой разговор? Конечно, мой милый Орасито! Это ведь главное, что нас сюда привело. Не так ли?

Орасио благодарно улыбнулся, кивнул и поспешно отошёл к двум сеньорам, тихо беседовавших о чём-то своём. Габриэла проследила взглядом дона Орасио и повернулась на голос, показавшийся ей очень знакомым.

— Господи! — воскликнула она, чуть ли вскрикнув от удивления и неожиданности. — Ты? Откуда тут?

— Столько вопросов, донья Габриэла? — Хуан улыбнулся неопределённо и добавил с интересом: — Я тут естественно, а вот ты как здесь оказалась? С кем ты, если не секрет? Ведь не одна ты здесь!

— Боже! Я никак не могу прийти в себя! Ты наконец вернулся! Где ты пропадал столько лет?

— Разве ты меня ждала, Габриэла? — Хуан напряжённо всматривался в её лицо, словно впервые увидел.

Габриэла смешалась, не находя ответа, достойного её. Хуан продолжал с нескрываемым интересом и даже наглостью, рассматривать её. Она так и не ответила, продолжая молчать, и растерянность проступала на её то бледнеющем, то краснеющем лице.

— Можно подумать, что ты обескуражена нашей встречей, — продолжал он наступать. — Ты тут надолго?

— Нет, нет! Я скоро возвращаюсь домой. В Сан-Хуан! Я тут у родственницы моего тестя, дона Висенте де Руарте.

— Ты замужем? И кто твой муж?

— Господи, ты забросал меня вопросами, Хуан! У меня голова пошла кругом. Сам-то ты ничего мне не говоришь!

— Просто у меня несколько иначе всё происходило, Габи. Меня захватили пираты, и я оказался в Индии, где провёл больше двух лет, пытаясь вернуться домой. И это наконец мне удалось.

— К своей Эсмеральде? — коварно спросила Габриэла и пытливо смотрела в его глаза, которые он не отвёл. Улыбнулся и ответил даже весело:

— К кому же ещё? Только она меня ждала.

— Она же исчезла из города. Как ты её нашёл? Хозяйка сказала?

— Значит, ты её искала? Зачем?

— Сейчас мне трудно ответить на этот вопрос, — с грустным выражением лица ответила Габриэла. — Я потом и сама долго искала на него ответ. Признаюсь, хотела мстить. Потом просто хотела поговорить, узнать её и ближе познакомиться. Всё же сестра. Словом, я до сих пор не могу с этим по-настоящему определиться. И все же, как ты её нашёл?

— Она оставила мне записку в укромном месте, где и хозяйка не смогла бы её обнаружить. Приехал и нашёл.

— Где же она живёт, если не секрет?

— Как раз секрет, Габи. Она не хочет с тобой встречаться. Её можно понять. Несмышлёная девчонка, одна, без поддержки, без родных. Даже ты испугалась бы в таком положении.

— Ты тоже боишься меня? — спросила Габриэла, вложив в эти слова очень много скрытого смысла.

Хуан взглянул на Габриэлу уже другими глазами. Что-то горячее шевельнулось в животе, сердце дрогнуло и участилось. Понял, что Габриэла это заметила, и новый толчок в груди отозвался нарастанием волнения.

— Ты не сказала, с кем ты здесь.

— Скоро он появится, и я тебя представлю, Хуан. Он мой… покровитель, если хочешь, — ответила Габриэла и многозначительно замолчала. — Он затащил меня сюда, а сам удалился для делового разговора с какими-то сеньорами. Ты здесь тоже не для времяпрепровождения?

— Естественно. Хочу поправить свои пошатнувшиеся дела. К этому есть некоторые предпосылки. Здесь собираются многие нужные и полезные люди.

— Кстати, заходи ко мне. Я живу у доньи Алисии Эмилии де Брисоллы. Её дом по ту сторону Эль-Касара. И пяти минуты шагом не будет. Я буду ждать!

По телу Хуана пробежала мышкой мелкая дрожь, словно предчувствие отвратительного, но прекрасного. Он сознавал, что не сможет противостоять этому наваждению. Молча смотрел на Габриэлу, напустив на лицо маску безразличия, хорошо понимая, что все его ухищрения заметны Габриэле.

Подошёл Орасио.

— Дон Орасио Луис де Кортасар, — представила она Хуану подошедшего. — Хуан де Варес, мой старый знакомый по моей жизни в усадьбе отца.

Хуан внимательно рассматривал нового знакомого. Подумал, что у Габриэлы хороший вкус, хотя отметил, что именно этот мужчина не мог в полной мере подойти ей. И лёгкое чувство ревности полоснуло его по сердцу.

Хуан поторопился проститься.

— Я здесь по делу, сеньор, — чуть поклонился он Орасио и Габриэле. — Боюсь пропустить нужного человека. Скоро увидимся.

В слегка смятенных чувствах, Хуан ещё какое-то время ходил, раздумывая и успокаиваясь. Потом нашёл нужного купца и удалился с ним для разговора.

— Странный сеньор, — заметил Орасио, глядя на взволнованную Габриэлу. — У тебя встревоженный вид, Габи. Он тебе неприятен?

— И да, и нет, — коротко ответила она, показав, что не намерена продолжать разговор в этом русле.

Орасио вдруг почувствовал, что с появлением этого тощего сеньора настроение Габриэлы резко испортилось.

— Хотела бы покинуть этот дом, Габи? — участливо спросил он.

— Была бы тебе признательна, — слишком поспешно ответила Габриэла. — Мне здесь надоело. Слишком шумно, утомительно.

Полночи Габриэла не могла заснуть. Перебирала встречу с Хуаном и, как и раньше, не могла разобраться в своих чувствах. И ловила себя на мысли, что ждёт его, ждёт его визита, сама не зная для чего. Но это ожидание волновало её, заставляло постоянно возвращаться к ней. Подумала, что он ничего не сказал об Эсмеральде, а так хотелось узнать, но ещё больше увидеть её. Посмотреть, как она теперь выглядит, сильно ли изменилась и в какую сторону.

Решила, что если Хуан посетит её, обязательно расспросит о сестре и потребует свидания с нею.

«Господи! Я уже не горю желанием отомстить ей! Просто получше узнать, поговорить. Не исключено, что мне она понравится, и мы даже подружимся!» — думала Габриэла с надеждой, уже засыпая.

Хуан же в это же время лежал в комнате снятого домика и в свою очередь раздумывал о произошедшем. Мира ничего не знала, так как уже спала с Томасой, и ничего не должно было потревожить покоя Хуана.

Он даже отвлёкся на некоторое время, вспомнив недавнюю ссору Фауро с Томасой. И теперь Фауро только заходил к ним изредка. Это тоже немного расстраивало Хуана. Он с Мирой постоянно предпринимали попытки помирить их. Фауро соглашался, но Томаса продолжала злиться и никуда не выходила из дома, видимо, терзаясь таким положением.

— Хуанито, ты плохо спал? — встретила Мира возлюбленного за завтраком. — У тебя усталый вид. Что произошло? Ты поздно пришёл.

— Не удалось договориться с нужным человеком, Мира. Много передумал ночью. Может, поэтому и вид усталый.

Мира не продолжила расспросы, а Хуан не стал распространяться, но понял, что девушка не удовлетворена его ответом. Даже испугался чего-то, что она могла узнать из своих ощущений. Она слишком хорошо его знала.

Лишь через день Хуан осмелился нанести визит Габриэле.

Он долго прохаживался у дома Алисии, не решаясь постучать в дверь, хотя молоток словно притягивал его руку.

Дворецкий вопросительно смотрел на Хуана.

— Сеньора Габриэла ждёт меня.

— Прошу сеньора следовать за мной, — ответил дворецкий и посторонился.

Габриэла встала, увидев вошедшего Хуана. Напряжённое лицо, тонкие губы и изучающе следящие глаза.

— Вот… решил заглянуть, Габриэла, — несмело начал Хуан, понимая, что выглядит довольно смешно.

— Я ждала тебя. Проходи. Какое вино будешь пить?

Хуан улыбнулся, давая понять глупость вопроса. И ответил:

— Я только десять дней, как выбрался в цивилизованные места. Две недели пробирался к побережью и едва не протянул ноги от голода. — Он помолчал. — А ты предлагаешь мне выбор. Мне сойдёт любое.

Габриэла с любопытством смотрела на Хуана, наливала в дорогой бокал густого красного цвета вино. В груди гулко стучало сердце, на висках билась трепетная жилка. Тонкий шрамик под глазом покраснел, что случалось только в минуту сильного волнения.

— Тогда с возвращением тебя, — и протянула свой бокал. Стекло мелодично звякнуло, а их глаза впились друг в друга.

— Приятное, правда? — поставила она бокал на столик, не облизав слегка мокрые губы.

— Великолепное вино! Давно ничего подобного не пил! Особенно в Индии.

— Я забыла спросить тебя, где сейчас моя сестра Эсмеральда?

Хуан вздрогнул от неожиданного вопроса. Глаза выдали его неудовольствие.

— Зачем тебе это, Габриэла? Не трогай её, прошу тебя! Пусть живёт спокойно. У неё жизнь ещё не начиналась. Сплошные мучения и переживания, а юное сердце слишком ранимо и хрупко.

— Ты её любишь, — с уверенностью молвила Габриэла. — Это слышится в твоём голосе. Хуан. — Она тяжело вздохнула, опустила глаза, потом подняла голову, и у Хуана защемило в груди.

Он увидел прежние страстные глаза, зовущие, обещающие и требовательные. Глаза, перед которыми он всегда пасовал. В нутро ворвалась давно не испытанная им страсть. Захотелось схватить её тонкое тело в охапку, повалить и обласкать с грубостью и торопливостью.

Они поняли друг друга. Непроизвольное движение навстречу сдержать было невозможно. Они оказались в объятиях друг друга. Туман страсти окутал их целиком, как уже не раз случалось.

Отдались они друг другу без мыслей, без борьбы, без сожаления. Лишь потом тяжело дыша, они лежали рядом, удивляясь, что почти полностью обнажённые, потные, разгорячённые. Их глаза встретились. В них блестело напряжение, усталость и удовлетворение.

Вдруг они оба засмеялись. Смех быстро перешёл в безудержный хохот, закончившийся новыми объятиями и взаимным восторгом обладания друг другом.

Успокоившись, Габриэла спросила, настойчиво всматриваясь в его глаза:

— Ты женат? На Эсмеральде.

— Нет, — коротко ответил Хуан, отвёл глаза в сторону, не смея смотреть на Габриэлу.

— Что так? Вы же любите друг друга. Что она говорит на это?

— Ничего не говорит, — соврал Хуан. — Мы ещё не отошли от ужасов путешествия через болотистые дебри.

— Значит, она была с тобой? — Глаза Габриэлы излучали крайнюю степень изумления.

Хуан разозлился на себя за столь непозволительную ошибку. Подумал с раздражением: «Как я мог такое допустить? Болван! Дурак!»

Габриэла удовлетворённо усмехнулась. С сияющим лицом проговорила:

— Позволь мне с нею встретиться! Она ведь знает, что я её сестра. Мы обязательно подружимся! Вот увидишь! Я ничего ей плохого не сделаю! Она красивая? Мне казалось, что её красота должна расцвести. Сколько ей лет?

— Месяц, как исполнилось шестнадцать. Она так хотела это отметить.

— Ты с ней уже… спал?..

— Разве мог я так поступить, Габи? Мне до сих пор кажется, что она уличная девчонка, мечтающая обо мне! У меня нет к ней никаких страстных побуждений. Иногда не могу представить себя в постели с нею. Это уже давно меня тревожит, даже мучает!

— Странный ты, Хуан, человек! И дон Орасио заметил это.

— Это тот красивый сеньор, что был с тобой у дона Мануэля?

Габриэла кивнула, спросив с хитрой усмешкой:

— Значит, ты не представляешь себе её в твоей постели? Ха! Чудно слышать! Со мной ведь ты просто великолепен! Я так ни с кем и не могла всё прочувствовать так, как с тобой. Думала, что время исправит этот недостаток мой. Ошиблась. Я снова, как в долине или… — она примолкла, но закончила: — Как в нашей усадьбе. Помнишь? — она потрогала пальцем красную ниточку шрамика.

— Прости, Габи, но ты тогда так разозлила меня! Я едва сдержался от непоправимого греха! Смертного греха! Господи!..

— Зато более высшего наслаждения я не испытывала. Разве в тот первый раз! У трупа того мерзкого мулата, что изнасиловал меня! Я не могу даже имени его произнести! Вонючий мерзавец!

— Не переживай так, Габи! Всё позади. Кстати, ты должна была родить. Что с ребёнком? Где он?

Габриэла посерьёзнела, долго молчала.

— Я его отдала незнакомым людям, Хуан. Я его даже не увидела. Не хотела!

— Неужели так и не шевельнулось материнское сердце?

— Ни капельки! Зато теперь я часто думаю о малютке. Это была дочь. Я её уже видела. Ездила к её новым родителям. Жуткая картина! Я им дала денег, но, думаю, это им не поможет.

— И как дочка растёт? Ты её хорошо разглядела?

— Конечно! И теперь я всё больше думаю, что хорошо бы её взять назад. Как бы ты посоветовал?

— Тут и советовать нечего, Габи! Обязательно бери!

— Как же я признаюсь, что она моя дочь? Это невозможно!

Хуан долго думал, как и Габриэла. Наконец он предложил:

— Устрой так, что её приведут к тебе, и ты её примешь, как бродяжку. Это не вызовет ни у кого подозрений. И пусть живёт с тобой, пользуется твоей любовью. Потом когда-нибудь ты ей всё объяснишь. Она поймёт.

— Легко сказать! Хотя в твоём совете есть что-то ценное и приемлемое. Я подумаю. Обязательно подумаю, Хуан! — Она повернула к нему своё побледневшее лицо, посмотрела в его неспокойные глаза и проговорила тихо: — Мне легко говорить тебе любые свои тайны и думы, Хуан. С чего бы это?

— Слушай! Не хочешь ли ты поиграть со мной? Это совсем легко и просто!

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Габриэла.

— Я попробую тебя усыпить и буду говорить с тобой. Потом ты по моей команде проснёшься. Интересно будет.

— Шутишь? Я не верю в такие чудеса. Хотя можно попробовать. А я проснусь? Не обманешь?

— Что за вздор ты несёшь? Всё будет хорошо. Если хочешь, могу помочь избавиться от дурных привычек. Только скажи, что тебя беспокоит.

— Да? Я хочу спокойствия и не думать о плохом, что и беспокоит меня.

— Согласен! Ложись поудобнее, не сопротивляйся и слушай только меня. Готова? Сосредоточься взглядом на этом шарике, — Хуан протянул перед нею блестящий шарик из чёрного камня, отполированный до блеска.

Габриэла стёрла с лица улыбку, приняла серьёзное выражение лица и устремила взгляд на шарик. Она слушала монотонный голос Хуана, уговаривающий её закрыть глаза и заснуть.

Когда Хуан убедился, что Габриэла готова к разговору, он всё внимание направил на её потаённые мысли относительно Миры. Это волновало его больше, чем всё остальное. И Габриэла заговорила:

— Не хочу больше мести! Хочу дружить с сестрой! Хочу помешать ей выйти замуж за Хуана.

Хуан долго не задавал других вопросов, пока не переключил её внимание на общежитейские.

— Мечтаю завладеть состоянием дона Висенте. Хочу избавиться от мужа. И очень хочу жить самостоятельно, с дочкой, — добавила она тихо, но вполне решительно.

Хуан недолго раздумывал. Потом приказал:

— Всё, что ты сказала — забудь! Я буду считать до пяти и на слове «пять» ты проснёшься и ничего не сможешь вспомнить.

Габриэла открыла глаза. С удивлением оглядела комнату, Хуана. Спросила:

— Я всё же заснула? Как интересно! И что же?

— Ничего! Ты хорошо отдохнула и чувствуешь себя прекрасно. Разве не так?

Габриэла в недоумении пожала голыми плечами.

— Ты говорил со мной? Я ничего не могу припомнить.

— Так и должно быть, Габи! Это индийский метод быстрого отдыха. Пять минут такого сна — и ты отдохнула, словно проспала целую ночь.

Они снова отдались любовным утехам, и опять Габриэла отметила про себя, что только Хуан доставляет ей истинное наслаждение, хотя чего-то всё же не хватает. И она знала чего.

Поведать об этом Хуану она не решалась, боясь оттолкнуть его. Тот оказался слишком чувствительным и не понял бы её. Особенно, узнав, что он до сих пор не овладел Эсмеральдой, хотя та, по всем её приметам, согласна была на всё. Это вызвало улыбку на лице Габриэлы, и тут же зародилась греховная мыслишка. Сообщить её Хуану она, конечно, не захотела.

Хуан долго ходил по городу. Он не мог сразу вернуться домой и предстать перед всё понимающими глазами Миры. Страх бродил по его телу, щемил в груди.

Он постоянно думал о Мире, о Габриэле. Пытался в который раз докопаться до сути его отношений с этими совершенно разными существами. Он точно знал, что любить Габриэлу он не может. Но и его любовь к Мире попахивает платонической любовью. Или любовью близкого, родного человека. Это стало угнетать и тревожить его.

Постоянно перед глазами возникали образы откровенного нетерпения Миры, как она стремится наконец совершить церковное таинство бракосочетания. Стал замечать раздражительность девушки, что оправдывало её столь длительными задержками и откладываниями.

И ещё он точно знал, что скрыть свои любовные похождения никак не удастся. В некоторых случаях Мира чётко и определённо узнает о них, как это уже случалось в преддверье надвигающейся опасности.

— Всё! — Прошептали его губы. — Приду домой и покаюсь. Расскажу всё, что у меня произошло с Габриэлой. Пусть решает, как ей поступить. Только она должна понять, что я не имею никакой любви к Габриэле! Только болезненная страсть, противостоять которой мне невозможно. Решено!

Он оглянулся по сторонам, боясь, что кто-нибудь мог услышать его бормотание.

Дома Хуан напустил на себя весёлый вид, но Мира с подозрением смотрела в его шкодливые плутоватые глаза. Спросила с очень серьёзным видом:

— Хуан, ты хочешь мне сказать что-то очень важное?

— Ты как всегда права, моя любимая девочка! Только я так боюсь этого разговора, что не решаюсь его начать. Может, нальёшь мне вина?

Мира в молчании налила кружку вина. Хуан жадно выпил, вытер тылом ладони губы и усы. Мира напряжённо молчала в ожидании.

— Я бы не хотел, чтобы меня подслушали. Томаса рядом?

— Она на кухне, Хуан. Начинай, я слушаю.

Тот посмотрел на её серьёзное лицо, побледневшее и ожидающее.

— Только выслушай меня, Мира, без возражений. Я скажу всю правду. И решать будешь ты. — Он помолчал немного, собираясь с духом. Мира продолжала молчать. — Я тебя очень люблю, моя дорогая Мира! И никого не любил так, как тебя. Ты мне очень дорога, поверь! Но со мной происходит что-то странное. И это длится очень давно. Ещё с тех пор, как я жил в Долине, где находилась Габриэла. Я тебе уже говорил об этом.

— Габриэла? Моя старшая сестра? Я помню, что ты признавался в связи с ней. Но это было давно, до… — она замолчала, не находя нужных слов. — Ты понимаешь.

— Да, Мира! Я понимаю. Я тебе говорил, что много раз клялся ей, что не люблю её, и это было правдой. Но меня захватывала страсть к ней, и совладать с этим я был не в силах. Но то было раньше. Теперь у меня обязательства перед тобой, милая моя Мира!

— Если тебе трудно, то можешь не продолжать, Хуан! Я уже знаю, что произошло между вами. Ты её встретил, да?

— Да! К моему ужасу и сожалению.

— Ты хочешь продолжать? — голос Миры был строг, слегка с дрожащими оттенками, что говорило Хуану о сильнейшем волнении, сдерживающемся её волей.

— Хочу! Это мне необходимо, любовь моя! Я не могу больше так жить, тем более что теперь она рядом. Мы встретились у дона Мануэля. Зачем я туда пошёл?

Мира сидела в молчании, не сводя сверлящего взгляда с лица Хуана.

— Ты позволишь мне продолжать? Прошу тебя!

Девушка молча кивнула.

— Кроме страсти к твоей сестре, я ещё испытываю к ней сильную антипатию. Но это не останавливает меня. И её тоже! Я надеялся, что больше не встречусь с нею, но судьбе и Господу было необходимо сделать иначе. Видно, они хотят испытать нас! Иначе, как объяснить, что именно в Санто-Доминго оказались мы все? Это промысел божий!

Хуан иссяк и замолчал. Он боялся поднять голову на девушку и тем более посмотреть ей в глаза. Она же продолжала сидеть в молчании, чти пугало Хуана, заставляя думать о самом худшем.

Неожиданно Мира спросила спокойным, но глуховатым голосом:

— Тебе было хорошо с нею?

— Мира! Это необъяснимо! Ты ещё ничего не испытала и не можешь судить о подобных делах! И мне не удастся правильно объяснить их. Одно могу сказать с уверенностью. Я очень тебя люблю. Я готов жизнь отдать, если такое потребуется за тебя, но в случае с Габриэлой я почти бессилен. Теперь суди меня! Я готов на любое твоё решение. Если ты не сможешь меня простить — я уеду, и больше ты меня никогда не увидишь и не услышишь! Тебе решать!

Мира долго не говорила ни слова. Хуан терпеливо ждал, понурив голову и тяжело вздыхая. Наконец девушка сказала тихо, с остановками:

— Ты сказал правду и я тебе благодарна. Но решить вот так сразу я не могу. Мне надо много подумать, посоветоваться, и тогда я тебе всё скажу.

— С кем советоваться ты задумала? С Томасой?

— Может быть, — Мира бесстрастно посмотрела на Хуана. — Только прошу больше не появляться здесь. Скажи, где тебя найти, и ты получишь ответ на моё решение. А теперь уйди. Я хочу остаться одна.

Слова Миры так не вязались с её юным возрастом. Будто это говорила умудрённая опытом долгой жизни женщина, а не юная девушка. Это не удивило Хуана.

Он тихонько вышел, притворил дверь. Постоял в темноте и так же тихо вышел на улицу. Голова пульсировала, мыслей в ней не было. Оглушённый и опустошённый, Хуан направился на постоялый двор.

Ночь он провёл в размышлениях, часто прерываемых отчаянным желанием всё бросить и податься на родину, захватив свои сокровища.

Глава 20

Прошло не менее двух недель, прежде чем Хуан получил записку от Миры. Её принёс Бласко, оставшийся с ними, упросивший Хуана позволить служить под его началом.

Хуан пристально смотрел в серьёзное лицо матроса.

— Как настроение у сеньориты?

— Трудно сказать, сеньор. Вроде спокойная, но всё равно что-то её гложет. Последние два дня вроде бы повеселела. Сегодня улыбнулась мне, и я почти уверился, что что-то произойдёт, И вот я у вас, дон Хуан.

— Ты останешься у меня или должен идти домой?

— Как прикажете, сеньор. Сеньорита мне ничего не приказывала. В письме должно быть всё написано. Вы прочтите.

Хуан с волнением развернул лист.

«Хуан, прошу посетить наш дом. Я приняла решение. Несколько раз советовалась с бабушкой. Поспеши. Я жду! Эсмеральда Фонтес.»

Хуан посмотрел на Бласко. Тот неопределённо пожал плечами.

— Она приглашает меня к себе. Пошли быстрее! Мне страшно, но я горю желанием получить хоть какой-то определённый ответ и решение.

Мира встретила Хуана в комнате одна. Кивнула Бласко на дверь и тот молча удалился, тихо прикрыв дверь.

Хуана поразила худоба Миры. Она подурнела, осунулась и побледнела. Лицо потеряло смуглый оттенок, и её смело можно было принять за чистокровную испанку.

— Садись, Хуан, — предложила Мира. — Мне приятно видеть тебя таким же, как прежде. Ты здоров?

Хуан с удивлением смотрел на Миру, не решаясь сказать слово. Он только пожал плечами, ожидая продолжения.

— Что ты молчишь? — спросила Мира.

— Я уже всё сказал, Мира. Еду твоего решения.

— А что ты решил? Ты ведь много думал, так ведь?

— Естественно. Что ещё мне оставалось? Жду твоего решения.

— Я тоже много думала, советовалась. Знаешь, что мне говорила бабушка?

Хуан в недоумении пожал плечами. Ему было неуютно от таких слов. Мира его понимала, но не позволила себе даже лёгкой улыбки.

— Она сказала, что ты действительно меня любишь, Хуан. Я и сама об этом знаю. И ещё она сказала, что я должна тебя простить. Ты просто оказываешься вблизи моей сестры беспомощным перед природой твоего тела, плоти. Душой ты совершенно другой.

— Что я слышу, Мира! Неужели ты можешь меня простить, после всего того, что я натворил? Это непостижимо. Мира, любовь моя!

— Всё постижимо, Хуан. Однако это не значит, что мы тут же сможем вернуть прежние отношения. Я так не могу. Мне необходимо время. Ты меня понимаешь?

— Боже, Мира! Конечно! Как же может быть иначе? Я могу вернуться сюда?

— Можешь, Хуан! Единственное условие ставлю тебе. Никогда не оставаться с моей сестрой наедине. Иначе ты опять потеряешь себя, и мы опять можем с тобой расстаться, чего я никак не хотела бы. Ты встречался с ней эти дни?

— Нет! Ни разу! Я почти не выходил с постоялого двора.

Хуан смотрел на исхудавшее лицо Миры, понимая, как много она пережила и как много он должен сделать, чтобы вернуть ей прежний вид.

— Мира, я забыл тебе сказать, что твоя сестра просила позволения посетить тебя и познакомиться ближе. И я проверил её. Она говорит честно.

— Она не хочет мне вреда? Странно! Я всегда считала наоборот. Ты считаешь, я могу это допустить?

— Вполне, Мира. Она всё же твоя сестра. У тебя же нет больше родных.

— Ещё есть брат, если ты помнишь, Рассио? Вот его мне хотелось бы повидать. Это возможно?

— При желании всё возможно, Мира. Можно посетить Понсе и нанести визит дону Рассио Рожерио. Уверен, что и сестра твоя будет довольна таким оборотом дел. Ты сама можешь спросить её при свидании. Можешь написать ей приглашение.

— Хорошо. Я завтра же напишу ей. Мне тоже хочется обзавестись родными.

* * *

— Сеньора, к вам посыльный с письмом. — Дворецкий вопросительно смотрел на Габриэлу, ожидая распоряжений.

— Пусть войдёт. От кого он?

— Не сказал, сеньора. Подождите, я сейчас.

Молодой мулат в ливрее вошёл, низко поклонился и молча протянул свиток с висящей восковой печатью на шёлковом шнуре.

Габриэла слегка улыбнулась, гадая, какой очередной воздыхатель просит её внимания и благоволения.

Одарив посыльного серебряным реалом, Габриэла отпустила юношу.

Свиток благоухал дорогими благовониями. Женщина с любопытством сорвала воск и развернула дорогую бумагу.

«Милостивая государыня! Сеньора Габриэла де Руарте!

Идя навстречу вашему желанию, прошу посетить моё скромное жилище в субботу, 29 ноября в четыре часа пополудни. Буду рада вас принять! Эсмеральда Фонтес. 27 ноября, четверг».

Габриэла с недоумением глядела на витиеватые строчки каллиграфического почерка. Она не сразу сообразила, от кого послание. Потом вдруг волна возмущения нахлынула в голову.

«Что она себе позволяет, моя сестрица? Так обращаться со мной! Хотя…» — она не додумала мысль до конца и задумалась.

Ей показалось, что это забавно. В конце концов, эта Фонтес её сестра, обделённая её отцом, и она может себе позволить такое письмо. Потом она ещё подумала, что это оригинально — так написать ей. Наверняка не обошлось без Хуана. А написать послание пригласили отличного писаку. И мальчишка! «Дорого им обошлось одно это послание!» — подумала Габриэла и с удовольствием улыбнулась.

Весь следующий день Габриэла готовилась к посещению сестры. Тщательно подбирала туалеты, украшения, готовясь поразить сестрёнку своим шикарным видом. Её выбор наконец вполне удовлетворил её.

Домик сестры удивил Габриэлу своей скромностью, граничащей с бедностью. Хуан провёл Габриэлу в маленькую гостиную, скромно меблированную, но прохладную и уютную.

— Прошу чувствовать себя как дома, донья Габриэла, — приветствовала Мира гостью, указывая на кресло. — Садитесь, я готова говорить с вами. Хуан только недавно вспомнил про вашу просьбу. Хотите вина? Сладостей?

— Нет, спасибо. Я не для этого пришла, Мира. Мне хочется восстановить между нами родственные отношения. Мы ведь не виноваты за прегрешения наших родителей. Тем более что их нет на этом свете. Они уже предстали перед божьим судом и ответили за всё. И не нам их осуждать.

— Приятно слышать. Я не против такого поворота событий. Хуан, — повернулась Мира к стоящему в ожидании молодому человеку, — позволь нам поговорить одним. Не обижайся, прошу тебя.

Хуан пожал плечами, удалился за дверь с видом покорности.

Он вышагивал четыре шага в одну сторону и столько же назад. Его раздирало любопытство. Всё думал, что так долго могут они обговаривать? Уже прошло около часа, а они всё не позволяли ему войти, или выйти самим и объявить, как они поговорили.

Наконец Мира вышла, пропустила вперёд Габриэлу. На лице играла лёгкая, немного смущённая улыбка. Габриэла выглядела солидно, с лицом удовлетворённым и довольным.

— Хуан, можешь поздравить нас, — проговорила Мира бодро. — Мы согласились, что вполне можем поддерживать наши родственные отношения. Габи согласилась взять меня с собой в их асиенду в Понсе. Что скажешь?

— Ничего, кроме того, что я очень доволен. За вас обоих, мои дорогие девочки! Можно скрепить это великое событие бокалами хорошего вина. Габи, я достал очень хорошее вино восьмидесятого года урожая. Из Андалузии, как меня уверяли. Отведаешь?

— С удовольствием! Это мне нравится! Редко можно быть свидетелем столь значительного события. Сёстры встретились и вновь породнились! Замечательно!

— Габриэла, я ни разу не видел тебя такой возбуждённой, радостной! Очень приятно видеть вас обоих довольными и воссоединёнными. А ещё впереди свидание с доном Рассио! Вот только одно обстоятельство меня смущает.

— Что же, Хуан? — насторожилась Габриэла.

— Мои с доном Рассио отношения. Не думаю, что он забыл меня. Что ты, Габриэла, можешь мне сказать на это?

— Я слишком редко вижусь с братом, Хуан. Но могу лишь обещать, что приложу все силы и… деньги для создания благоприятного восприятия неожиданной родственницы.

— Между прочим, Габриэла, я тоже могу воспользоваться этим оружием, — Мира многозначительно улыбнулась Хуану и тот незаметно кивнул.

— Ты хочешь предложить ему денег? — Габриэла удивлённо расширила глаза.

— А почему нет, Габриэла? Ведь это наши общие деньги. Я про них долго ничего не знала. Но теперь должно всё пойти по-другому. Из-за меня наш брат терпит множество неприятностей. Мой долг помочь ему. Хуан, ты поможешь мне?

— Естественно, Мира! Лишь бы достать эти деньги.

— Вот видишь, Габи! Как всё хорошо складывается! Мы общими усилиями восстановим усадьбу нашего отца. И ещё необходимо подыскать жену брату. Мне нехорошо сознавать, что и моя вина имеется даже в этом, — Мира блеснула глазами, Хуан впервые за последние дни заметил весёлые искорки в её глазах.

Они ещё немного посидели, выпили по бокалу действительно отменного вина.

— Мне было приятно узнать тебя, Мира, — прощаясь, проговорила Габриэла. — Надеюсь, мы будем теперь часто видеться. Ты не согласишься побывать со мной на приёмах у знатных людей города? Хуан может сопровождать нас.

— Я последние дни немного болела, Габи. Немного поправлюсь и подумаю над твоим предложением. Мне, правда, нечего одеть для таких визитов.

— Приходи завтра ко мне, Мира. Посмотришь мои туалеты, познакомишься с моими… и твоими родственниками. Они богатые люди и могут помочь нам одеть и тебя. Ты молоденькая девушка и тебе трудно утверждать, что тебе безразлично как ты одета. А твои рассказы о разных приключениях и мучениях, вами претерпевших! Ещё один вопрос, Мира. Кого это я видела здесь? Белокурая девушка.

— Это моя подруга, Габи. Сирота, как и я. Мы сдружились на общей судьбе. Томаса. Она чуть старше меня.

— Очень эффектная девушка! Можно и её пригласить ко мне.

— Она вряд ли согласится. Она в ссоре со своим женихом.

— Кто такой счастливец?

— Некто Фауро Пардо. Мы хотели посетить его родных на Ямайке. Он из богатой семьи. Хуан хотел завести с тамошними деловыми людьми торговые отношения. Не повезло. И теперь мы все в затруднительном положении. Даже добраться до Пуэрто-Рико или Ямайки нам представляется делом сложным.

— Это можно сгладить. Я попрошу у доньи Алисии помощи. Она большая любительница таких мероприятий. А узнав твои, Мира, приключения, и моё родство, она расшибётся, но организует вам помощь. Только приходи ко мне. Мы всё устроим! Но я заболталась. До скорого свидания, мои родные!

Габриэла ушла, и тарахтение коляски позволило Мире с Хуаном обменяться своими впечатлениями.

— У меня есть уверенность, что Габриэла искренна в своих устремлениях к дружбе со мной. — Мира позвала Томасу, заметив: — Томаса, мы скоро можем совершить визит в очень богатый дом. Постарайся побыстрее исправить свою речь.

— Ты так говоришь, будто это так легко! Всю жизнь болтать, как придётся, и за несколько дней ты требуешь всё исправить.

— Всё и не надо! Только некоторые слова и выражения. Всего несколько. И больше помалкивай, отговаривайся короткими словами, без опасения показаться грубой и невоспитанной. Ты ведь не глупая и сможешь правильно меня понять.

Томаса недовольно сморщилась, что должно было означать, что она смиряется.

Мира с Томасой и Хуаном посетили дом Алисии дней через пять.

Габриэла сделала сенсационное сообщение. Донья Алисия всплеснула руками. Устремила прищуренные глаза на Миру.

— Боже! Габи! Да твоя сестра восхитительная девочка! Какой проказник дон Рожерио! Но другого от него и ожидать было трудно. Я его хорошо знала несколько лет назад. Мы иногда встречались раз или два в год. И вашу матушку, милое дитя, я знала. Очень красивая мулатка была. Но ты превзошла её!

Мира в смущении слушала болтовню старухи и думала, какая могла быть её жизнь, признай отец её своей дочерью. Горькое что-то шевельнулось в груди, а потом, вспомнив жизнь на окраине Понсе, она повеселела. То была отличная жизнь с массой развлечений, не всегда пристойных, но волнующих и интересных!

— Ничего, милочка! — продолжала с умильной улыбкой донья Алисия, продолжала рассматривать Миру. — Ты почти не похожа на мулатку! Я скоро устраиваю приём. Ты будешь на нём звездой первой величины. И предупреждаю, не уподобляйся своему распутному папаше! Он, конечно, поступил плохо. А вот твою бабушку я не знала.

— Она не общалась со своими родственниками. Вы их могли знать, донья Алисия, — попробовала защитить бабушку Мира.

— Это не важно, моя крошка. Кристина будет в восторге от новых забот, — старая сеньора повернулась к внучке. — Ты поможешь этой бессовестно красивой девчонке? Спроси у Уберто сотню песо на платья. Не могу позволить, чтобы такая девочка стала предметом пересудов досужих кумушек.

Однако Кристина не очень любезно взялась за это поручение. Мира улыбнулась ей обворожительной улыбкой, понимая, что рядом с ней эта сеньорита выглядела просто заурядно, даже бледно. Ревность и зависть притушили обычную говорливость и общительность Кристины.

Старуха, отлично зная свою внучку, заметила с некоторым упрёком:

— Кристина, не дуйся! Это тебе никак не идёт. Иди и развлеки Эсмеральду. Вот паршивая коза! Уже захлестнула её зависть. Ещё поругаются, а уж споров не оберёшься! — и к Хуану: — Сеньор, вы почему такой худой? Это вы целый месяц выходили из джунглей? Я слышала от кого-то, не помню. Бедный вы дон…

— Просто Хуан, донья Алисия. Я ещё слишком молод для дона, сеньора.

— Забывать стала постоянно! Возраст!

Габриэла глазами показала на дверь, Хуан понимающе кивнул.

Он прогулялся по саду и через полчаса вернулся в комнату, где Габриэла продолжала что-то обсуждать с доньей Алисией.

— О, Хуан! Проходи! Я с волнением слушала повесть о ваших мучительных и страшных путешествиях. Заверяю, что уже на моём приёме мы сможем собрать не менее пятисот песо в помощь несчастным потерпевшим такое крушение судна! Я бы просто от страха Богу душу отдала!

Оптимизм доньи Алисии не оправдался. Приём прошёл хорошо, весело. Мира завоевала всеобщее восхищение, но с деньгами было хуже.

— Хуан, — отозвала Габриэла того в отдельную комнату. — Тут всего около трёхсот песо. Больше собрать не удалось. Но этого тебе вполне хватит, чтобы не лишать Миру своих украшений.

— Мне более чем неудобно, Габи! Мне откровенно стыдно. Тем более, что денег у меня достаточно. Только не здесь. Обещаю всё вернуть.

— Кому? Сколько? Даже я не знаю, кто сколько дал! А ты — «вернуть». Не утруждай себя глупыми мыслями! — Габриэла опять бросилась соблазнять Хуана.

Тот вовремя заметил её прыть, поспешил выйти к людям, на что Габриэла с напускной обидой на лице, заметила:

— Ты уже полностью под каблуком у своей невесты! Я была лучшего мнения о тебе, мой милый:

— Габи! Не сейчас, прошу тебя! Это переходит все границы! Мира рядом!

Габриэла вонзила в него недовольный взгляд. В голове промелькнула мысль, понравившаяся ей.

Проводив Хуана взглядом, она решила не откладывать своего замысла.

«Пока я не остыла, хочу посмотреть, как воспримет моя сестричка мой рассказ!» — подумала Габриэла и пустилась искать Миру.

— Кристина, ты не позволишь мне похитить мою сестру? — Габриэла мило улыбнулась, не давая времени Мире определить её намеренья.

Кристина жеманно присела, удовольствие промелькнуло на её лице, и она, вильнув пышной юбкой, упорхнула к дому.

Лицо Миры показалось Габриэле слишком серьёзным.

— Вы спорили? — спросила Габи очень приветливо и тепло. — Кристина завидует твоей красоте. Так сказала донья Алисия. И это понятно. Рядом с тобой у неё слишком бледная внешность.

— Ты ведь не об этом готова говорить? — настороженно спросила Мира.

— Почему ты так говоришь? — удивилась Габриэла. — Почему так решила?

— Не знаю. По лицу, наверное, видно. Ты взволнована чем-то.

— Вы скоро обвенчаетесь?

— И этого я не знаю. Пока рано об этом говорить, Габи. А что ты хотела?

— И ты готова выйти замуж за Хуана при любых обстоятельствах?

Мира пристально смотрела в глаза Габриэлы. Та незаметно поёжилась, явно недовольная этим. Что-то шевельнулось внутри, похожее на страх или беспокойство. Оно исходило непосредственно от девушки. Это Габриэла чувствовала кожей всего тела.

— В чём дело, Мира? Ты так странно смотришь на меня.

— Хочу понять, зачем тебе это надо? Простая злость, гордыня или ревность?

— Что такое ты говоришь, Мира? О чём ты это?

Габриэла испугалась. Эта девчонка так глубоко залезла в её сокровенное! Вспомнила разговоры о её бабке. Там упоминалось, что та была ведьмой. Может, всё это передалось внучке?

Такая мысль ожогом хлестнула по сердцу. Габриэла побледнела.

«Чёрт с ней, этой сестрёнкой! Лучше я притворюсь невинной овечкой!» — подумала она, а вслух заметила, криво улыбнувшись бледными губами:

— Хотелось бы заранее приготовить подарок тебе, сестра.

— Спасибо, Габи, — ответила Мира загадочным тоном. — Ты не об этом хотела со мной поговорить. Пусть будет по-твоему.

Мира отвернула лицо от бледного лица сестры. На душе было сумрачно. Настроение испортилось. И неожиданно Мира проговорила раздельно:

— Мне Хуан всё рассказал, Габриэла. И дальше от меня скрывать ничего не станет. И тебе нет смысла трудиться сделать мне больно. Займись лучше другим, милая сестрица.

— И ты ему веришь? Глупая, неопытная девчонка! Он обманывает тебя, как и всегда обманывал! Не верь ему, безумная!

Мира сузила глаза и долго молча смотрела на Габриэлу.

— Тебе так хочется, но так не будет! И он знает, что скрыть от меня свои отношения с тобой он не сможет, Габи! Он тебе не достанется!

— Он уже был моим, глупая! Много раз и мы были счастливы! Ты никогда так его не почувствуешь! С тобой он не будет счастлив, дура!

Габриэла горела огнём. Злость наконец вылилась штормовой волной и пена захлестнула молодую женщину. Мира стояла возле, спокойно с напряжением следила, как её гнев и отчаянная попытка сохранить при себе Хуана терпит крах.

— Мы только что были вместе! — взвизгнула Габриэла в отчаянии сбить Миру е её позиции.

— Это ничего не значит, Габи. Он и теперь всё расскажет мне. А между вами сегодня ничего не могло быть. Он не согласился с тобой. Разве не так, милая мая сестра?

— Ты ведьма! Твоё место на костре!

Габриэла резко повернулась и чуть ли не бегом понеслась к дому.

Мира долго ещё смотрела на дорожку, где простыл след Габриэлы. Нервная сухая улыбка кривила еёполные сочные губы. Тихое ликование медленно заполняло её всю. Она успокоилась, дышала ровно. Опустевшая голова чувствовала лёгкость, свободу и радость победы. Габриэла не выдержала спора и позорно покинула поле боя.

Лишь упоминание о костре немного напугало Миру. Бабка не раз говорила, в какой трепет впадала она при каждой очередной попытке сжечь её. И сейчас у Миры защемило в сердце от набежавшей волны страха.

Она поспешила найти Хуана.

— Ты не говорил Габриэле, где мы живём? — торопливо спросила она, вопросительно глядя на него.

— Нет. А что тебя так разволновало? Ты бледна!

— Спорила с сестрой. Пустое. Не говори ей про наш город, ладно!

— Я и не собирался. Это ей ни к чему. От греха подальше.

Мира подставила губы ему для поцелуя, предварительно оглядевшись по сторонам, боясь лишних свидетелей.

Хуан с нежностью поцеловал её приятные мягкие губы, подумал, что это первый раз после их ссоры. Он был доволен.

* * *

Бракосочетание отслужили в небольшой церквушке. Священник сильно волновался, но взнос в шестьдесят песо решил все проблемы.

После ссоры сестёр, Мира наотрез отказалась приглашать Габриэлу. И вообще каких бы то ни было гостей. Это вполне устраивало Хуана. В качестве свидетелей выступали Томаса и Фауро. Они недавно помирились, и теперь мечтали опять отправиться на Ямайку.

Когда прозвучали слова падре «Объявляю вас мужем и женой!», Хуан в сильнейшем волнении поцеловал Миру, которая почему-то вздрогнула и задрожала в каком-то странном оцепенении.

Это было после сиесты. Вечерело, когда новобрачные возвращались домой. Застолье оказалось обильным, но немногочисленным.

Мира сильно волновалась. Хуан, казалось, волновался ещё сильнее.

— Я никогда не думал, что волнение так меня будет колотить, — признался Мире Хуан. — Словно я ещё юноша и ничего не знаю.

— Ой! Хуанито! Я не могу с собой совладать от страха и волнения! Мне стыдно за себя!

— Глупышка! Как, впрочем, и я! Идём, мы ещё не настоящие супруги.

— Как не настоящие? — удивилась Мира и неуверенно посмотрела на Хуана.

— Мы перед Богом такие. А друг перед другом ещё никто, милая. И не дрожи ты так! Это совсем не страшно. Вот увидишь!

Они вошли в спальню, заваленную цветами и благоухающую душно и приторно.

— Нет! Не зажигай свечи! — Мира в ужасе остановила руки Хуана с огнивом.

Хуан тихо засмеялся, осторожно поднял её и положил на кровать. Его руки лихорадочно принялись раздевать юную жену.

Оба находились в таком возбуждении, что едва понимали происходящее. Больше это относилось к Мире. Хуан осторожно ласкал девушку, она неумело отвечала, пока не наступил главный момент. Хуан боялся его, потому попытался вначале подготовить жену. Он вспоминал Индию с её познаниями в супружеских отношениях. Это помогло.

Уже потом, отдыхая, Мира, ошеломлённая и смущённая, тихо спросила, прижав губы к его уху:

— Ты меня простишь, милый? Я такая глупая и неумелая… — целовала во влажную шею, не решаясь рукой спуститься ниже.

— Это верно, что ты глупышка, Мира! Но это так приятно, ты себе представить не можешь. Ты уже не так боишься?

— Немножко! Было слегка больно. Но Томаса меня предупреждала.

В её словах Хуану послышалась просьба. Он счастливо улыбнулся в темноте.

— Ты не должна теперь меня стесняться, любимая. Можешь говорить, что хочешь. Разрешается даже Господом.

— Не обманывай, Хуанито! Где ты такое слышал?

— В Индии так постоянно поступают. Считают даже необходимым.

— Ты не будешь смеяться с меня, любимый?

— Если и буду, то только от счастья, моя рыбка! — он крепко обнял её, поцеловал, а она, оторвавшись от него, прошептала, спрятав голову на его шее:

— Я хочу попробовать ещё! Ты не будешь меня ругать?

Хуан бурно покрывал её поцелуями и ласками, пока Мира не завопила почти в голос:

— Я больше не могу, милый! Что ты со мной делаешь, изверг! Возьми меня побыстрей! Больше не выдержу!

Хуан не заставил себя просить дважды. Они слились в объятиях, наполняя друг друга восхитительным блаженством.

Отдышавшись, Мира прошептала на ухо:

— Никогда не могла поверить, что это так божественно прекрасно, милый! Те… — она хотела что-то спросить, осеклась и замолчала.

Хуан хотел переспросить, но вдруг понял, о чём она пыталась спросить. Стало жаль Миру. Он с нежностью ласкал её, пока она окончательно не успокоилась, умиротворённая и усталая.

Утром Хуан долго рассматривал жену, пока она не открыла глаза.

— Хуанито, что ты так рассматриваешь меня? Давно не видел? — Мира лучезарно улыбнулась, приподнявшись на локте. Заметив себя обнажённой, она торопливо прикрылась простынёй. — Не смотри на меня!

— На кого же мне смотреть, моя любимая сеньора де Варес? Приятнее времяпрепровождения я пока не вижу! Сегодня ты особенно привлекательна! Как ты себя чувствуешь в роли сеньоры?

— Никак! Ещё даже не успела вспомнить об этом. А как отнесётся к тайне нашего венчания моя сестра?

— Не напоминай мне о ней, прошу тебя! Это испортит мне настроение.

— А мне хотелось бы посмотреть на её лицо, когда она узнает о нас.

— Ты ещё и не лишена чувства мести, зверёк бессовестный! — улыбнулся Хуан.

Он нежно целовал её лицо, удивляясь, что не ощущает никакого порыва к бурным страстным ласкам, которые его одолевали с Габриэлой. С этой девочкой у него всё иначе, мягче и очень нежно. Стало приятно осознать такое в себе. Постоянно хотелось сделать Мире что-то приятное, потрогать её лёгкими касаниями и целовать её мягкие приятные губы лёгкими поцелуями.

Мира же лукаво смотрела на Хуана, не могла избавиться от чувства смущения, даже стыда и одновременно чувствовала большое желание оказаться перед этим мужчиной в самых откровенных видах и позах. Это заставляло её краснеть, теряться в неуверенности, а Хуан весело посмеивался, заглядывая в её масляные карие глаза, зовущие отведать блаженства и любви.

— Милая моя Мира, — говорил Хуан после завтрака. — Мы слишком задержались здесь. Меня больше ничто не удерживает в этом городе.

— Неужели мы можем вернуться домой, Хуанито? Я только об этом и мечтаю!

— Я пойду в порт узнать о судах, что могут нас захватить до Пуэрто-Рико. Откровенно говоря, мне не улыбается посещение твоего братца в Понсе.

— А деньги? Их же тебе необходимо забрать. Мы почти лишились их за последнее время.

— Не лишились, милая, а вложили в дело. Оно вскоре может принести прибыль.

— Всё равно мы должны что-то взять на будущее и на жизнь.

— Не возражаю, любимая Мира. Поедем до Понсе. Это даже легче.

Судно появилось только через две недели.

За это время ничего существенного не произошло, если не считать сильнейшего впечатления, произведшего их бракосочетание на Габриэлу. Потому она легко приняла сообщение, что молодые не хотят посетить их родовое поместье и познакомиться с братом Миры.

Мира после этого постоянно избегала общения с сестрой. А та первое время принимала это с удовольствием, потом же искала встреч, что ей далеко не всегда удавалось.

— Я не могу поверить, Хуан, что ты охладел ко мне! — сдерживая рвущееся раздражение, говорила Габриэла в одну из встреч в домике Хуана.

— Я обещал своей жене и сдержу его, Габи. И прошу больше не затрагивать этот вопрос. Он мне неприятен. Мне не хотелось бы осложнять жизнь себе… да и тебе, если хочешь знать! Оставим это истории наших отношений. Нам будет что вспоминать, не так ли? — Хуан многозначительно поднял брови.

Они не прощались. Мира категорически отказалась от этого, и их отъезд выглядел бегством, что и было на самом деле.

— Представляю, как возмутится сестра, узнав о нашем исчезновении, — улыбалась Мира, наблюдая, как удаляются дома Санто-Доминго в тающем тумане раннего утра.

Пролив Мона встретил судно лёгким штормом и последние два дня плавания не были столь приятными для наших пассажиров.

— Милостивый Боже! — воскликнула Мира, увидев в предвечернем закатном свете очертания порта Понсе. — Неужели это плавание подходит к концу? Я словно мочалка, и только одно желание у меня… — она взглянула на Хуана очень знакомым и понятным взглядом.

— Тебе не терпится побыстрее оказаться в своей спальне, дорогая? Я тебя понимаю, милая моя Мира! Я тоже устал от всех этих приключений!

Только село солнце, как вновь прибывшие наняли экипаж и поехали в Понсе.

— Через пару дней надо наведаться сюда. — Хуан кивнул на тропку, ведущую на участок Миры, что еле виднелась в траве.

Мира понимающе кивнула и одобряюще улыбнулась.

В Понсе молодые пробыли больше недели.

Хуан готовился через остров проехать домой и спешил составить караван с товарами, продав которые, мог получить небольшую прибыль.

Мира приставала к нему, торопя с отъездом.

— Мне всё здесь напоминает бабушку. И то время, когда я пряталась от моих убийц и врагов! Теперь я рада, что отказалась посещать братца. Бр-р-р! Мурашки по коже пробежали!

— Мы потратим лишние пару дней, мой птенчик, зато получим лишние две сотни монет. Это не так мало, милая моя.

— У нас достаточно денег, Хуанито! Что значат эти сотни? Поехали быстрее!

Хуан строго смотрел на Миру, и та молча согласилась подождать.

— Ты к тому же не всех знакомых посетила. Разве нет желания?

Она неопределённо пожала плечами, приподняла одну бровь, показывая, что это не столько важно для неё, сколько хлопотно и может задержать в Понсе.

И всё же знакомой дорогой караван Хуана из восемнадцати мулов тронулся на север. Сами молодые ехали верхами, что доставляло им мало удовольствия.

— Между прочим, Мира, должен тебе заметить, что дорога с каждым годом становится всё лучше. Помнишь, мы ехали по ней?

— Лучше скажи, что это за происшествие в какой-то долине? И почему твоё имя упоминается в связи с нею? Ты мне почти ничего не говорил об этом.

— Дело в том, что долина моя. Формально моя. Я её продал моему арендатору, а бумаги он оформлять не хотел. Теперь его казнили, организацию разгромили и меня хотели привлечь к ответственности.

— И всего этого я не знала! Как это ты мог?

— Зачем тебе всё это знать, милая? Дело выеденного яйца не стоило. Я его совершал мимоходом. Помнишь, приезжали люди с деньгами? Уже в новый дом! То привозили остаток долга за долину. Это, кстати, нам сильно помогло потом.

— А теперь как же с этой долиной? Она опять твоя?

— Не совсем, Мира. Мне предложили за неё пятьсот песо, и я согласился. Могли и вовсе конфисковать, а так хоть что-то получу. Вложил я в неё в пятнадцать раз меньше.

— Кто твой арендатор? — не отставала Мира.

— Некто Лало. Метис. Основал из беглых что-то вроде государства и бился жестоко, защищая его от властей.

— Зачем это было ему? Непонятно.

— Я, например, его прекрасно понимаю. Он создал приличную жизнь своим беглым, хотя они трудились почти так же, как на плантациях у хозяев. Но трудились на себя и жили в пять раз лучше. Разве это не достойно уважения и понимания, дорогая моя?

— У них же не было будущего, Хуанито! Кто бы им позволил жить так рядом с остальными?

— Я такого же был мнения. Но людям этого не объяснишь. Они рвутся к справедливости и уважению. Лало знал моё мнение, но ни на миг не усомнился в своих устремлениях. Хоть несколько лет, но пожили для себя. Лет шесть, наверное.

— Их всех поубивали? — с грустью в голосе, Спросила Мира.

— Нет! Что ты! Испанцам нужны рабы с их крепкими руками. Около половины погибли в боях, казнены или умерли от ран и болезней. Остальные возвращены хозяевам. Всё стало, как прежде.

— Слушай, ты говорил мне, что у Габриэлы есть в Сан-Хуане дочь от мулата. Как её зовут, я вроде забыла.

— Я и не говорил её имени. Сам не знаю. Габриэла мне его не сообщила. А что тебя беспокоит?

— Это же моя племянница! Мне так жаль её! Она мучается в тех трущобах.

— Габриэла ей немного платит. Не ей, конечно, а её теперешним родителям.

— Знаю я таких родителей! Видела, когда жила в Понсе. Ей почти ничего не перепадает, бедной!

— Тебя это занимает? С какой стати?

— Говорила ведь! Она моя племянница и ни в чём не виновата!

— Ну и что с того? У неё есть настоящая мать. Это её дело.

— Думаешь, сестра будет заботиться о ней? Ни за что не поверю! Это для неё слишком трудно. Свой позор она не посмеет выставить напоказ!

— Фактически и я не возражаю, но она как-то говорила, что душа её болит. И помощь, оказанная ею, показывает на это. Но и ты права. Матерью она себя никогда не признает.

— Видишь, Хуанито!

— Куда ты клонишь, Мира?

— Мне не хотелось бы, чтобы моя родственница жила в нищете и грубости.

— Так чего ты хочешь? Забрать к себе? Мало тебе было. Томасы?

— Томаса совсем другое, Хуан! Тут родственные чувства во мне взыграли. Я ведь не имею родных. А так хочется…

— А брат с сестрой? Они-то ближе по родству, чем та девчонка.

— Может быть. Но они мне не только чужие, но больше враги! Их я должна опасаться. А ребёнок не то. Сколько ей лет? Ты должен знать.

— Погоди. Посчитаю. Это я должен знать. — Хуан задумался и продолжил: — Выходит, что шесть лет. Уже большая, и может всё понимать.

До самого города они не возвращались к этому разговору. Но Хуан видел, что он сильно занимает Миру.

Дома их встретил Пахо и Сиро, уже полностью выздоровевший и пополневший.

— Ты что это слёзы пустил? — рассмеялся Хуан, обнимая негра и охлопывая его по спине. — Всё отлично! Привёз вам хозяйку, сеньору и мою повелительницу! Слушайтесь её й уважайте!

— Господи! Неужели свершилось, сеньор? Поздравляю, дорогие мои!

Мира обняла Пахо, оглянулась на испуганную мулатку, стоящую поодаль.

— Это кто же такая, Пахо? Новая служанка?

— Простите, сеньора! Это моя супруга! Оженились два месяца назад. Не дождался вашего приезда. Клементина, иди сюда! Познакомься с хозяевами. Это дон Хуан, это донья Эсмеральда. Правда, все зовут её Мирой. А это я и сам не знаю кто такой. Сеньоры нас познакомят, — Пахо кивнул на Бласко.

Мулатке было лет за тридцать, ещё вполне здоровая женщина. Она скромно поклонилась, хотела поцеловать руку Хуану.

— Ты это брось, Клементина! У нас без этих причуд. И ты свободная, так что работать будешь за деньги. Да Пахо уже, наверное, тебе всё растолковал. — И Хуан улыбнулся. — А это наш матрос Бласко. Мы подружились, и он упросил меня с ним не расставаться. Хочет работать у нас.

— Как тут у вас дела, Сиро? — спросила Мира, поняв, что Хуан ещё долго будет болтать с людьми.

— Ничего особенного, сеньора! Работаем помаленьку. Вот только ждали вас слишком долго. С прибытием в родной дом!

По несколько смущённому виду, она поняла, что не так всё хорошо, как было заявлено.

— Что-то тут не так, Сиро. Выкладывай начистоту, а то мне не успокоиться.

— Сеньора Мира, он не скажет, — вступился Пахо за человека. — А дело в том, что вы так долго отсутствовали, что все деньги у нас иссякли. Пришлось нам подрабатывать на стороне. Вы уж простите нас!

— Об этом мы не подумали. Можно было и прислать сюда. Хотя дойти они могли позже нас самих. Потом скажете, сколько вам выплатить. Это теперь сделать будет легко.

Супруги любовно обошли весь дом, двор, сад.

— Как нам повезла с этим Пахо, Хуанито! Всё в отменном состоянии. Трудно, однако, им пришлось.

— Нам было легче, что ли? Вспомни, что мы пережили. Особенно при переходе через полуостров. Едва живы остались. Одни беглые чего стоили!

— А помнишь, как ты притворился, что испугался, и они совсем обнаглели и потеряли осторожность?

— Этого забыть невозможно. Тебя даже слегка задели, бандиты!

— Капитана по-настоящему ранили. Думала, что помрёт. Хорошо, что ты научился в своей Индии врачевать раны. А то бы простились, с ним навсегда.

— И так наверняка когда встретимся. У меня, наверняка, после того случая в волосах появились седина и лысина. — Хуан улыбнулся, зная, что Мира будет сердиться на такие заявления. Но она промолчала, умиротворённая и спокойная, находясь наконец под родной крышей.

— Тебе понравилась новая жена Пахо? Мне — да!

— Лишь бы Пахо нравилась. Они всё равно долины жить в старом домике.

— Это если они захотят. Мне бы не хотелось этого. Пусть у нас работают. Одной мне с таким домом не управится.

После долгих совещаний, Пахо согласился жить с женой в старом доме, но приходить работать к Мире с Хуаном.

— Это будет трудновато, Пахо, — заметил Хуан. — Там столько работы на огороде, в саду.

— Нет, дон Хуан! Я обязательно буду работать у вас, коль не прогоните. Я так привык, что мне трудно будет без вас и вашего дома.

— А Клементина что говорит об этом?

— Она ещё не совсем привыкла к своей новой жизни, сеньор. Да и что её спрашивать? Сам должен решать наши дела.

— Ну-ну! Тебе видней. Для начала буду платить реал серебром в неделю. Такое тебя устроит?

— Господи помилуй, дон Хуан! Да о большем я и думать не мог! Целый реал! Клементина от радости сума сойдёт, узнав о такой щедрости вашей!

— Тогда будешь присматривать за садом, огородом, а жене достанется кухня.

— Слава Богу, нашей Томасы нет! Теперь в этом доме будет так спокойно, сеньор! Жаль уходить!

— Ничего, Пахо! Пора привыкать жить самостоятельно. Ты свободный человек!

Дни пролетали, складывались в недели и месяцы, и в один из таких дней у Хуана был званый ужин, и причина оказалась очень значительной.

Мира объявила, что ждёт ребёнка. Она жутко краснела не то от волнения, не то от смущения. Но и то, и другое было приятно Хуану.

— Вот это новость! Мира, я счастлив, горд и доволен безмерно! Ты просто прелесть, моя дорогая рыбка!

— Ты кого хотел бы, милый?

— Какая разница! Кого Бог пошлёт! Мне без разницы. У меня давно появилась мысль заложить фундамент нового благополучного рода. Нашего с тобой рода, чтобы наши дети и внуки гордились этим родом, почитали своих предков!

— Смотри-ка на него! Чего захотел? Не жирно ли будет?

— По-моему в самый раз! Род Габриэлы вообще на бандите возник, а у нас ничего такого не замечалось. У меня отец был казаком лихим, мать тоже из казачьего рода. Правда, у тебя дед… вроде бы тоже из бандитов, каторжников! — Хуан лукаво улыбнулся.

— Я-то тут ни при чём, нахал! Зато у меня бабушка из знати. Так что я согласна на создание нашего рода, Хуанито, — Мира весело улыбалась, потом спросила с долей кокетства:

— Ты на скольких отпрысков рассчитываешь, мой супруг?

— Я об этом ещё не успел подумать, Мира. Но полагаю, что не менее трёх. Такое тебе подойдёт? Ведь тебе носить и рожать.

— Ладно уж! Соглашусь с тобой. А там видно будет. Тут загадывать трудно и нежелательно, — Мира посерьёзнела, словно что-то её обеспокоило.

Хуан не успел поинтересоваться переменой, как она уже улыбалась, переведя разговор на другое.

Дела Хуана едва теплились. Он никак не мог обеспечить достаточный доход своих предприятий, и только запас средств позволял удерживаться на плаву. Мира часто с грустью отмечала про себя плохое настроение мужа. Он иногда делился с нею своими неудачами.

Последнее время она много думала об этом. Настолько долго, что это стало привычкой. А однажды она проснулась среди ночи, вспоминая сон. Он был так расплывчат, что она никак не могла ухватить основное, хотя знала, что в этом таилось что-то важное для семьи. И только перед рассветом ей стало ясно и понятно.

Будить Хуана не стала, решив ещё поразмыслить и подождать утра.

— Ты плохо себя чувствуешь, Мира? — спросил Хуан, обратив внимание на её озабоченное сосредоточенное лицо.

— Почему ты так спросил, милый? Сильно заметно?

— Ещё бы! У тебя всё в порядке? — он бросил взгляд на едва заметный живот. — Ты ничего не скрывай. Я могу тебе помочь. Я почти врач, а лекарь вполне сносный.

— Ты что, уже принимал роды? — удивилась Мира.

— Не приходилось, но хорошо знаю, что и как делать. Меня и этому учили.

— Мужчину? Немыслимо! Как можно, чтобы роды принимал мужчина?

— Это лучше, чем грязная бабка повитуха! Пускай и она помогает, но я не позволю отдать ей главное.

— Боже! Сохрани и помилуй! — воздела она глаза к потолку.

Спустя часа два Мира спросила Хуана:

— Ты готовишь большую партию товара на юг?

— Сама знаешь об этом. Что тебе вздумалось вспомнить об этом?

— Я бы не советовала тебе этого делать, Хуанито. Слишком опасно. Всё может погибнуть в море.

— Это знает лишь один Господь, Мира! А без риска у нас ничего не делается. Многие так и разоряются.

— Господь, конечно, знает всё, милый. Но и я иногда могу что-то угадывать. Откажись от отправки своих грузов. И посоветуй своему компаньону поступить так же. И это не шутка, Хуан. И ты должен знать об этом. Если я уверена в этом, то так оно и произойдёт. Вспомни, как я предупредила вас о встрече с беглыми и что из этого вышло! Я точно указала место, где следует укрепиться!

— Каррамба! А ведь верно! Тут надо хорошенько подумать. Что ты ещё можешь сказать об этом, Мира?

— Ничего, мой Хуан! Но твой груз пропадёт, если ты его отправишь в намеченный срок. Сгрузи то, что уже погрузили и подожди немного.

— Но это мне будет стоить денег!

— Груз почти в сто раз дороже, и ты его сохранишь, Хуанито. Послушай меня!

Хуан целый день ходил хмурым и подавленным. А вечером отправился на пристань и разорвал договор с капитаном судна.

— Сеньор, какая муха вас укусила? — вопил капитан, брызгая слюной. — Вы поставили меня в трудное положение. Я вынужден потребовать неустойку.

— Я согласен, капитан! Завтра же выплачу всё по закону. — И он отдал распоряжение с утра приступить к выгрузке артели грузчиков.

— Дон Хуан, что за глупости вы затеяли? — возмутился компаньон, узнав о странном поступке товарища. — Вы ничего не получите от этого!

— Зато и не потеряю, дон Фаусто! И вам советую так поступить. Сон плохой приснился. А я суеверный. Подожду следующего судна.

— Оно может появиться через месяц! Я вас не понимаю. Какая-то чертовщина! Я не смогу один выплатить всё, что обязались мы с вами, дон Хуан!

— Поступайте, как знаете, но в этом деле уже без меня. Или присоединяйтесь ко мне, или идите на неоправданный риск потерять весь груз, дон Фаусто!

Через четыре дня судно ушло на восток по большой дуге, направляясь мимо Сан-Хуана к Венесуэльскому заливу. Хуан сильно переживал, ходил неразговорчивый, а Мира не смела подойти к нему со словами утешения.

Пять дней спустя на Пуэрто-Рико с юга надвинулся ураган. Он зацепил своим западным крылом весь остров, но особенно трепал восточную часть.

— Вот то несчастье, о котором я догадывалась! — в волнении говорила Мира, прислушиваясь к вою ветра и раскатам грома во дворе.

— Почему не пояснила мне, что это будет именно так? — Хуан волновался не менее жены. — Такой ураган не каждый год обрушивается на острова. Судя по приметам, у нас он не так свирепствует, как на востоке. Именно там, где наше судно. Боже! Не дай погибнуть судну и людям!

Три дня бушевал ураган, медленно перемещаясь дальше на северо-запад. Даже в крошечном порту Аресибо погибло судно тонн на шестьдесят, не успевшее укрыться в гавани.

Потом стали приходить вести о пропаже судов. О некоторых не было никаких известий. Много людей погибло в этом водовороте бушующего ветра и волн.

— Дон Хуан! Я погиб! Почему не послушался вас? Теперь мне не на что надеяться! Это злой рок меня погубил! А ведь вы умоляли последовать вашему примеру! Какой я болван! Горе мне!

— Причитаниями делу не помочь, дон Фаусто, — пытался урезонить компаньона Хуан. — Полагаю, что я не останусь в проигрыше. Мои товары теперь и здесь пойдут по хорошей цене. Многие понесли огромные убытки, дон Фаусто.

Фаусто горестно разводил руками и удалился.

Не прошло и трёх недель, как Хуану удалось сбыть весь товар, покрыв даже выплаченную неустойку.

— С тебя подарок, мой дорогой! — Радостно блеснули глаза Миры. — Слушай меня почаще! Я в твоё отсутствие прочитала немного книг по разным вопросам, что смогла раздобыть в этом городишке. И могу кое-что ценное подсказать. Или тебе будет опять неловко принимать такое? — Мира со значительным видом улыбнулась Хуану в лицо.

— Я только буду благодарен тебе, моя драгоценная! Что бы мне пришлось делать без твоей помощи и поддержки! Я задумал месяца через три-четыре собрать большую партию сахара и отправить её в Испанию. Говорят, что можно хорошо заработать на этом.

— Только рада буду этому! Деньги нам не помешают. Не вздумай сам отправляться туда. Я тебе не позволю, — она многозначительно глянула на живот, уже обозначившийся слегка.

— Об этом можешь не беспокоиться, моя черноглазая!

— Вовсе я не черноглазая! Не наговаривай на меня! Интересно, кто родится? Мне хотелось бы мальчика. Хорошо, когда первенец мужского пола, правда!

— Не знаю! Почему же ты так считаешь?

— Главный наследник! Мне так хотелось бы, милый!

Хуан позволил дону Фаусто почти без капитала участвовать в отправке в Испанию груза сахара. Тот был счастлив, полагая, что пятьсот песо, на которые он мог рассчитывать, позволят ему опять стать на ноги.

Мира была на седьмом месяце беременности, когда судно ушло в метрополию.

— Я приказал загрузить на обратную дорогу железом, вином, причём самым лучшим и пшеницей. Хочу попробовать выпекать нормальный хлеб.

— Что-то мне сдаётся, что твоя затея с Испанией должна быть успешной, — заметила Мира.

— Не говори так! Сглазишь! Три месяца можно воздержаться от обсуждений. Как раз к родам или чуть позже судно должно вернуться.

— Хуан, ты не рассердишься на мой вопрос о моей племяннице? — с некоторым смущением спросила Мира.

— Я полагал, что ты давно забыла про это. И что ты хочешь?

— Послал бы человека в столицу за этой девочкой! Она не выходит у меня из головы.

Хуан не ответил, явно показывая своё неудовольствие. Потом сказал:

— Ты забыла, что мы не имеем право её забирать без согласия матери. А с Габриэлей я никак не хочу встречаться.

— Пусть всё проверит и на месте решит, — предложила Мира. — Если там всё делается для девочки — пусть там и живёт. В противном случае я хотела бы иметь её при себе. Что тебе стоит, Хуанито! Прошу тебя!

— Ты знаешь — мне это не по душе. Но я готов попробовать. Надо подыскать разбитного человека. Мы ведь не знаем, где она живёт. Только не на острове, в старом городе, а на большой земле. Это облегчает дело. И недалеко от церкви святого Луки. Вроде так называется та церквушка для бедных.

— Тогда найти племянницу будет не так уж и трудно, Хуанито:

— Согласен с тобой. Но ведь надо послать человека в столицу, оплатить дорогу, жизнь и затраты на поиски. Деньги немалые потребуются.

— У меня ведь ещё кое-что осталось? — довольно жёстко спросила Мира и у Хуана впервые отвисла челюсть от удивления.

— Гм! — только и смог он произнести. Заявление Миры и задело его, и внесло некоторую сумятицу в его мыслях.

Впервые Мира так решительно заявила о своём состоянии. Это оказалось неприятным для Хуана, но он должен был признать, что она права.

— Полагаю, что всё же это можно организовать. Самое трудное найти подходящего исполнителя для твоего плана. А это не так-то легко. Тут нужен надёжный и достаточно порядочный человек.

— Мне кажется, что искать на стороне слишком опрометчиво. У нас есть Сиро, Бласко. Одного вполне можно определить на это дело.

— Ты опять права, моя кареглазая! — усмехнулся Хуан, маскируя свои чувства удивления и недовольства. — Это будет надёжнее. Думаю, что Сиро тут лучше будет. Я поговорю с ним. Или лучше ты?

Мира с серьёзным видом задумалась. Хуан всегда с удовольствием наблюдал её серьёзность. Этот нахмуренный лоб, сжатые губы, сосредоточенное лицо.

— Знаешь, Хуан, одному Сиро будет трудно. Ему нужен помощник.

— Ты хочешь сказать, что и Бласко следует с ним послать? — Хуан озаботился таким положением. — Вполне можно с тобой согласиться.

— Во всяком случае, мы должны это обсудить с ними, и пусть они решат.

Хуан согласился.

Сиро тут же поддержал сомнения Миры. Бласко промолчал. Он не хотел высказывать своего мнения и готов был согласиться с любым.

— Тогда можно вопрос решённым, — заявил Хуан. — Получите деньги, пару лошадей — и дня через два можно отправляться. Действуйте осторожно, наверняка. И, главное, ни слова о нас и нашем местонахождении.

Сиро заверил, что выполнят все инструкции хозяев.

— При удачном завершении — получите вознаграждение, — подкинул стимула Хуан. — И поосторожнее с ромом, ребята!

Глава 21

Ещё по дороге домой Габриэлу занимало беспокойство о дочери. Два месяца без поддержки — слишком большой срок. Но потом она подумала, что Мунтала другой жизни и не видела, с такой жуткой беднотой, пьянством и грязью.

«Приеду и посмотрю, что можно сделать, — подумала она. — И всё же подозрительно будет неожиданно приютить девочку у себя. Так вдруг! Пойдут слухи, дойдёт до сплетен. Жутко!»

Последние мысли немного охладили пыл Габриэлы. Но дон Висенте неожиданно спросил, пытливо всматриваясь во взволнованное лицо Габи:

— Ты сегодня чем-то сильно озабочена. Что тебе не нравится? Какие мысли омрачают твою головку, Габи?

Она вздрогнула, подумав, что нельзя так вдруг потерять контроль над собой.

— О, дон Висенте! Я вдруг подумала об Андресе. Как-то щемить сердце вдруг стало. Сколько времени, а о нём нет ни слуху, ни духу. Мне очень неприятно всё это!

— Понимаю, Габи! Мне постоянно грустно, вспоминая сына. Особенно, когда я думаю о той роли, которую сыграл я сам! Это ужасно! Прощения мне нет!

Габриэла искоса глянула на свёкра. Его переживания казались ей искренними, и что-то от жалости встрепенулось внутри.

— Не стоит казнить себя, дон Висенте, — философски заметила Габриэла. — Вы уже ничего не сможете сделать, пока сам Андрес не посчитает вас прощённым, а, может быть, и меня. Мне надоела моя двойственность. Уехать в поместье, что ли? — Габриэла опять пытливо посмотрела на старика.

— Ты это серьёзно, Габи?

— А что мне тут торчать? Денег мало, общество меня утомляет. Жизнь потеряла для меня привлекательность. Хочу жить с братом.

— Ради Бога, Габриэла! Не покинешь ведь ты старика? Я не хочу жить без твоего общества, дорогая! Помилуй, не уезжай! А с деньгами я устрою! Куда я их возьму? В могилу? Они мне там не понадобятся. Прости меня грешного!

— Что вы такое говорите? Мне неприятно вас слушать. Перестаньте немедленно! Прошу вас, дон Висенте! Не говорите глупостей!

— Нет, Габи! Это не глупости. Я нутром чувствую, что жизнь вытекает из моего тела. Медленно, но неотвратимо.

— Я прошу вас! Мне страшно это слышать! — Габриэла не кривила душой. Ей на самом деле было страшно, и она сама не знала, что тут причина.

В Сан-Хуане Габриэла опять стала думать, как устроить дочь в доме, не вызывая никаких подозрений. Она и так беспокоилась, что её тайна известна двум людям, полагаться на которых очень трудно. И сколько она не думала, а страх не покидал её. Она даже боялась переслать немного денег через служанку Ирию или кучера. Они казались недостаточно надёжными. А время бежало неудержимо.

Неожиданно пришла весть об Андресе. Короткая записка на измятом грязном клочке бумаги сообщала, что Андрес де Руарте воевал на материке с индейцами, теперь лежит в Каракасе раненый и просит денежной помощи.

— Странно, что эту записку писал не Андрес! — воскликнула Габриэла в сильном волнении, вновь и вновь перечитывая её.

— Согласен, — ответил дон Висенте. — Но всё же хоть какая весть от сына.

— Этот Альварес мне вовсе не понравился. Слишком смахивает на бандита с большой дороги, дон Висенте. Я бы ему не доверилась.

— У меня нет выбора, Габи. Я не могу отказать сыну. Пусть это будет обман, но у меня совесть будет чиста. А так… — Дон Висенте шмыгнул носом, а в глазах навернулись слёзы.

— Я понимаю, но всё же много я бы не посмела дать этому проходимцу. Надо будет хорошенько расспросить его, что и как с Андресом.

— Завтра он придёт, Габи. Поговорим тогда основательно. Я согласен с тобой. Много дать мы не собираемся. Сотня песо хватит на первое время, остальное, когда получим весть от самого Андресито.

Коренастый испанец с заросшим бородой лицом и близко посаженными глазами мало располагал к доверию. Тем не менее, дон Висенте принял его любезно, угостил хорошим вином и закусками, расспрашивая в подробностях о сыне.

Когда тот ушёл, захватив сотню монет, Габи не удержалась от язвительного восклицания:

— Ничего хорошего я не жду от этого проходимца! Плакали ваши денежки! Хуже всего то, что он слишком путался в рассказе. Андреса он, конечно, знает, но вряд ли пойдёт дальше этого.

— Я уже говорил, что могу принять твои мнения, но ничего сделать не могу. Слишком я виновен перед сыном, и пусть пропадут эти несчастные сто монет, но душа моя будет спокойна. Ты передала ему своё письмо?

Габриэла кивнула и удалилась к себе, чувствуя пустоту внутри.

Ответа они ждали очень долго, но он так и не пришёл. И дон Висенте, убедившись, что его скорей всего надули, стал таять значительно быстрее.

Он перестал выходить из спальни, отказался от услуги врача, и молча изучал потолок, лёжа на кровати, или устремив взор в пол, сидя в кресле.

Габриэла управляла всем большим домом и хозяйством. Изредка выезжала в свет, где больше не заводила интимных интрижек, довольствуясь всего-то двумя- тремя танцами и скучной болтовнёй знакомых дам.

Её часто посещали мысли о дочери, но теперь они почти не тревожили начавшую черстветь душу молодой женщины. Часто приходили на ум странные мысли об уходе в монастырь, но она понимала, что это глупости, осуществить которые ей никогда не удастся.

И всё же однажды она вызвала служанку Ирию.

— Ты помнишь место, где живёт та девчонка, которую ты искала?

— Конечно, сеньора! Как можно забыть?

— Поедешь туда, посмотришь, как там дела. Отвезёшь пять золотых. Потом в подробностях расскажешь мне. Завтра же и поезжай!

— Исполню, сеньора! Не беспокойтесь!

На следующий день Ирия в смятении вошла в комнату к Габриэле и в страхе остановилась, не смея вымолвить ни слова.

— Что стала истуканом? Что стряслось? Говори!

— Сеньора! Мунтала исчезла! И никто не знает, кто это устроил!

— Как исчезла? Кому она могла понадобиться? Что за глупости ты говоришь!

— Я ничего не придумала, сеньора! Те, её воспитатели или родители, ничего не могли мне пояснить! Думали, что она куда-то забежала, но прошло уже больше двух недель, а девочки всё нет! Боже, прости меня!

Холодок страха закрался в сердце Габриэлы. Голова лихорадочно работала, над решением загадки. Лишь вечером, лёжа в постели, она вдруг вспомнила, что говорила о дочери Хуану. И то вскользь, ничего точного не поясняя. «Даже не сказала имени и места, где она жила! — подумала в смятении. — Но кто-то всё это узнал! Кому-то это понадобилось! Господи! Помоги, огради!»

Габриэла готова была расплакаться, но не допустила этой слабости. И отбросила всякую мысль о причастности Хуана к этому делу. «Зачем это ему понадобилось? Нет! Это не его рук дело! И Эсмеральда не могла такое совершить! Но кто? С какой целью? Шантаж!» — Габриэла всё думала и лишь нагромождала одну нелепицу на другую.

* * *

Сиро и Бласко, приехав в Сан-Хуан, первым делом отыскали дом дона Висенте де Руарте. Подловить Ирию не составило труда. Сиро, как довольно опытный в женских делах человек, предложил ей немного развлечься в хорошей таверне в ближайший выходной день в воскресенье.

— Ты не пожалеешь, крошка! Деньжата у меня есть, а ты только отпросись у хозяйки хотя бы до восьми часов!

Ирия улыбалась серьёзному испанцу, видимо приехавшему из мест, где люди золото черпают лопатой.

В воскресенье Сиро долго обрабатывал служанку, пока она не соблазнилась тремя золотыми и не согласилась выдать секрет хозяйки.

— Ты обещал не выдать меня моей сеньоре, Сиро! — Ирия торопливо одевалась, спеша вернуться домой к сроку. На башне собора пробило уже половину восьмого.

— Успокойся, крошка! Это не в моих интересах! Когда я получу за эту девчонку хороший выкуп, тебя я не забуду. Ты со временем сможешь выкупиться. Я тогда возьму тебя в служанки за хорошую плату! И молчок!

Ирия боязливо улыбнулась и помчалась на крыльях надежды домой.

Встретившись с Бласко, Сиро подробно поведал о встрече со служанкой Габриэлы. Потом, выпив порядочную порцию рома, неожиданно предложил:

— А не послать ли нам всех этих сеньоров подальше, а?

— Ты что задумал, Сиро? Что-то я тебя не пойму.

— Что тут не понять? Мы и сами смогли бы провернуть это дельце. А с него можно заграбастать деньжат больше, чем ты подучишь за год. Сечёшь?

Бласко задумался. Он скрыл от Сиро своё истинное отношение к его предложению, давая повод Сиро думать, что он колеблется.

— Ты хоть представляешь, чем это может обернуться для нас? Наш хозяин, не смотри, что он вроде бы тощ и невзрачен. Он тебе такого не простит.

— Разве обязательно всё ему говорить? Дурень! Мы обтяпаем это дело, а скажем, что она убежала от нас по дороге, или что эта Габриэла её у нас отобрала или опередила. Да мало ли что можно придумать в свою защиту!

— Ты не знаешь сеньору, Сиро!

— А что сеньора? Проглотит, как горький плод — и всё! Кто она нашей сеньоре? Племянница, которой она никогда не видела! Можно и другую девку выкрасть и представить, как Мунталу. Подумаешь, шесть лет! Плёвое дело! Да за три золотых любую можно уговорить продать. Но зачем терять три монеты?

— Я не просто так спросил про сеньору Миру. Она тебя раскусит, как орех!

— Брось ты пугать меня, Бласко! Соглашайся!

— Боязно мне, Сиро. Да и у дона Хуана мне отлично живётся. Не то, что нюхать корабельную вонь, жрать кашу с червями и не мыться по полгода. Здесь я впервые почувствовал, как можно жить, Сиро! Оставь свои затеи!

— Так и будешь всю жизнь пресмыкаться перед сеньором? А можно и в своё удовольствие пожить! Ха!

— Три месяца? А потом ищи гнилой трюм, и опять кабала? Дурак ты Сиро! Я повидал жизнь, и понял, что без надёжной поддержки мы так и будем прозябать в нищете и пьянстве. Сколько таких прошло передо мной! Неделя радости — и год рабства и смертельной опасности! Это не для меня. Лучше я синицу в кулаке зажму, чем журавлём в небе пробавляться!

— Эх! Дурень ты дурень, Бласко! С тобой каши не сваришь! Зря я тебе всё это говорил. Ты хоть не выдашь меня?

— Постараюсь, но больше ко мне с такими разговорами не лезь. Дон Хуан не тот человек, которого можно предать. Он уже теперь достаточно много для меня сделал, чтобы платить ему предательством. Вон Пахо. Бывший раб! А теперь свободный человек с собственным домом и женой. Чем плохо? И мне такое может привалить, а ты о своём! Слушать не хочу!

— А что ты говорил о нашей сеньоре? Я не понял.

— Ничего. Пустое. Просто жалко девчонку будет. Она хорошая бабёнка. Я с нею много пережил, и никогда она меня не унизила или обидела. Понимает, что и я человек!

— Да уж! Повезло девке! — Сиро завистливо сплюнул.

— А я рад за неё! Пусть пользуется жизнью! Сирота ведь. Но шутить бы с нею я не стал. И тебе не советую, Сиро.

— Ладно! Забудь. Я вроде пошутил. Да и ты меня убедил. Когда похищение устроим? Или подождём малость?

— Разведать всё надо бы. И как мы её повезём? Не верхом же.

— Придётся двуколку покупать, — Сиро недовольно поморщился.

— Сеньора всё оплатит, Сиро. Она не скупая. Договоримся так. Посмотрим, где она обретается, прикинем. Купим двуколку с мулом и тогда организуем остальное. Хорошо бы всё провернуть незаметно. Подумай-ка, как это устроить.

— Думаю, что заманить девчонку чем-нибудь не составит труда. Но я завтра додумаю все мелочи. А ты покупай транспорт и припасы на дорогу. Да про ром не забудь. Дорога дальняя.

Ранним утром они вышли на разведку. Бласко тут же поинтересовался:

— Как проведём похищение? Ты продумал?

— План простой. За реал подговорим одного из мальчишек заманить девчонку подальше от дома. На пустыре достаточно таких мест. Нападём и посадим в ящик и были таковы. Что скажешь?

— Похоже, что сработает. К вечеру я добуду транспорт. Постарайся, чтобы тебя не признал тот пацан.

— Отлично придумано, Бласко! Я об этом не подумал! Сделаю!

Место у пустыря они нашли не без труда. Сели под деревцо с бутылкой и стали наблюдать за хибарой семьи, где жила Мунтала.

— Вот и все дела! — тихо воскликнул Сиро, кивая на хижину. — Девку мы опознали. Несколько раз слышали, как её кличут. Теперь остался пацан. Но это завтра. Можно отправляться домой.

— Да. Мне спешить надо с транспортом, — Бласко поднялся. — Пошли, Сиро.

Ранним утром, как и вчера, друзья-похитители договорились встретиться на пустыре, шагах в двухстах от хижины.

— Ты занимаешься пацаном, а я подъеду с двуколкой и припасами, — Бласко с настороженностью во взгляде посмотрел на Сиро. У того лицо было необычным. Усы и бороду он грубо выкрасил в рыжеватый цвет. Напялил на голову широкополую старую шляпу, босые ноги в грязи с короткими старыми штанами.

— Ну и вид у тебя! Ещё испугаешь ребят! Смотри не перестарайся, Сиро.

— Будь спокоен! У меня не сорвётся. Ты-то успей с транспортом. Я буду ждать твоего появления.

Похитители расстались. Сиро пошёл к пустырю, а Бласко на рынок за мулом.

Сиро недолго искал пацана. Один ему приглянулся издали. Лет десять, нахальный, задиристый и лезущий в главари.

Не прошло и часа, как Сиро заметил, как тот мальчишка ушёл с ведром принести воды из колодца. Он находился шагах в полуторастах.

— Парень, заработать хочешь? — спросил Сиро, подходя к мальчишке.

Мальчишка с подозрением глянул на нищего, как тому показалось.

— Кто ж не хочет? Да что у тебя есть?

Сиро подбросил на ладони реал, промолвив с ухмылкой:

— Он может стать твоим, парень. А дело-то самое пустячное.

Глаза мальчишки жадно расширились.

— А что я должен сделать?

— Всего-то отозвать одну девчонку на пустырь. Я хочу с нею поговорить.

— Наверное, денег хотите ей всучить? Давно никто не заглядывал к ней. И это всё? И реал будет мой?

— А как же! Только одно условие, парень. Никому ни слова об этом. Пусть всё останется в тайне. На вот, возьми три мараведи для начала. Приведёшь девчонку — и реал твой. Договорились?

— Когда её привести?

Сиро оглянулся по сторонам. Вдали по пыльной дороге неторопливо приближалась двуколка. Он прищурился и скоро признал Бласко.

— Чем скорей — тем лучше. Поспеши вон в тот угол пустыря, — Сиро указал пальцем направление. — Буду ждать, — и опять подбросил реал вверх.

Сиро проводил глазами торопливо удаляющегося мальчишку, расплёскивающего воду из тяжёлого ведра. Усмехнулся в уродливые усы и пошёл беспечной походкой к месту свидания.

Бласко заметил Сиро и подхлестнул мула.

— Договорился? — спросил Бласко, явно нервничая.

— А как же! Где наших лошадей оставил? Припасы закупил?

— Всё готово, Сиро! Скоро твой пацан девчонку приведёт?

— Минут десять подождём. Ему ведь уговорить её надо, коль заартачится. Не волнуйся, Бласко. Ты в лице даже изменился. Перестань! Всё обойдётся. Дело выеденного яйца не стоит.

Сиро деловито осмотрел ящик двуколки. Проверил продукты, а от вида пяти бутылок с ромом расплылся в довольной улыбке.

— Молодец, Бласко! Не поскупился. Поедем знатно. Можно и втроём свободно поместиться. Ха! Здорово!

— Повремени радоваться! Ты лучше девчонку не обижай. Сеньоритой скоро станет. Понимать надо.

— Я и понимаю! Будь спокоен, Бласко! Я не подумаю её обижать. Наоборот!

Они ещё немного поговорили. Бласко кивнул в сторону, спросив:

— Это не твой пацан с девчонкой идут?

— Они! Вот видишь! Я верно сказал, что десяти минут хватит моему товарищу. Спешит, паршивец!

— Вот, сеньор! — промолвил мальчишка, подойдя, просительно глядя на Сиро.

— Ты Мунтала? — наклонился тот к девочке в грязной повязке на животе вместо юбочки.

— Да, сеньор, — бойко ответила та. — А вы привезли нам денег? От той тёти, что и раньше?

— Э-э, да, — в голосе Сиро звучала неуверенность. Видно, он не приготовил на этот случай слов. — Мы хотим тебя отвезти к ней. Тётя обещала приютить тебя, будешь сеньоритой! Хочешь стать сеньоритой?

— Я не знаю, сеньор, — в глазах девочки промелькнул испуг или беспокойство. Но Сиро тут же заметил:

— Ты садись вон к тому дяде, и мы отвезём тебя к твоей богатой тёте. Быстрей! Мы спешим.

Сиро забыл про мальчишку. Тот напомнил о себе:

— Сеньор, а обещанное? — протянул руку, никогда не мытую.

— Рассчитайся с мальчишкой и садись! — прикрикнул Бласко на товарища, видя, как тот колеблется, скупясь расстаться с монетой.

— Бери! И помни, о чём мы договаривались! Пока!

Сиро помог Мунтале забраться в ящик двуколки и Бласко чмокнул губами, трогая мула с места.

— Маму надо предупредить, сеньоры, — неуверенно сказала Мунтала. — Будет сильно ругать меня и… бить, — добавила она, опустив голову.

— Не беспокойся об этом, девочка, — ответил Бласко, подгоняя ленивого мула, дольше тебя никто не станет бить. Скоро ты будешь жить в богатом большом и красивом доме, и никто тебя не тронет.

— А как зовут ту тётю, что берёт меня, сеньор?

Бласко скосил глаза на Сиро.

— Будешь звать её тётя Мира. Она добрая, молодая и очень красивая. Ты не пожалеешь, что согласилась поехать к ней.

— Я боюсь, сеньоры! Я закричу, если вы меня не отпустите.

— Не вздумай, глупышка! Иначе нам ничего не останется, как связать тебя и заткнуть рот грязной тряпкой. — Сиро грозно нахмурил брови, оскалив жёлтые зубы. — Сиди тихо и всё будет хорошо.

Девочка притихла.

Бласко посмотрел на девочку с жалостью. Она была грязна, кроме тряпки вокруг худых бёдер ничего не было. От неё дурно пахло, и он молвил, не поворачивая головы:

— Её не мешало бы искупать и приодеть.

— Ещё чего! — с возмущением ответил Сиро. — Спешить надо. Потом когда-нибудь. Потерпит.

Бласко не ответил, но про себя решил, что на ближайшем привале обязательно займётся девчонкой.

Город они покинули довольно скоро. Дорога потянулась среди буйной тропической растительности. Мужчины продолжали ехать в двуколке. Лошади в поводу шагали сзади.

Сиро уже прикладывался к бутылке, Бласко правил, а Мунтала дремала, насытившись куском колбасы, сыром и двумя бананами.

Близился вечер. Сиро был пьян и спал, привалившись к спинке ящика, плетёного из толстых прутьев.

Они проехали асиенду. Бласко искал место для ночлега. Просить его у хозяев усадеб не хотел, опасаясь ненужных расспросов.

Переехали вброд ручей.

— Хорошее место для ночлега, — заметил Бласко. — Свернём вправо и расположимся. И ручей рядом, и трава есть для этих наших животных.

Ему никто не ответил. Сиро спал, девочка ещё боялась и молча наблюдала, как Бласко правил мулом, изрядно уставшим.

— Слезай, Мунтала. Будем лагерь разбивать. Ты когда-нибудь это делала?

Бласко с улыбкой смотрел на замухрышку. Та серьёзно спрыгнула на траву. Оглядевшись, спросила несмело:

— Дядя Бласко, а далеко ехать до тёти… Миры?

— Далеко! Дня три. Завтра мы поедем верхами, а ты будешь править. Справишься. Мулу будет легче тащить эту коробку. Будет быстрее. Ладно, иди к ручью набрать воды в котёл. И дров собери для костра. А я животными займусь. Пусть пасутся.

Солнце ещё не село, а вода в котле уже забулькала. Кусок говядины издавал приятный аромат вкусного бульона. На угольях пеклись лепёшки из кассавы и бананы. Мунтала присматривала за всем этим с важным видом. Сиро ещё не просыпался, а Бласко возился в двуколке.

— Дядя Бласко, а что я мамке скажу, когда она меня найдёт?

— Она тебя не найдёт, Мунтала. И не думай об этом. Вот приедем завтра в деревню, куплю тебе юбку и кофту, а то уж слишком ты жутко одета. В таком виде тебе никак нельзя появляться на людях.

— У меня будет настоящая юбка и кофта? — Глаза Мунталы весело заблестели.

— Не будешь же ты ходить в этой тряпке! Лепёшки готовы? Пошли к ручью. Надо тебе хорошенько помыться и тряпку простирать. Идём же! — прикрикнул Бласко, видя, что девочка сильно смущается.

— Я буду голая ходить, пока будет сохнуть эта… тряпка?

— Я тебе дам свою сорочку. Она у меня ещё чистая. Вроде платья будет тебе. Поясом подпояшем, рукава закатим и сойдёт. Пошли же!

Бласко схватил за руку упирающуюся Мунталу и повёл к ручью.

— Ты ещё маленькая, чтобы стесняться меня, — строго молвил Бласко. — Поторопимся, а то бульон выкипит и мясо подгорит. Ладно. Купайся сама, но с песочком. Вот, наденешь потом, — он бросил на куст сорочку жёлтого цвета без всяких украшений и кружев.

Отошёл, потом повернулся и стал следить, как она моется. Было смешно от неуклюжести девочки, но она старалась, пока не посчитала дело сделанным.

— Другое дело! — раскрыл Бласко свои объятия, приглашая Мунталу подойти и принять его поздравления с омовением. — Теперь от тебя не воняет. Смотри за ужином, а я пойду тоже окунусь с дороги.

К обеду въехали в деревушку дворов в пятнадцать. Решили остановиться до утра здесь.

— Надо продуктов купить, одежду Мунтале, а там и до вечера недалеко, — Сиро многозначительно подмигнул. — Идите, добывайте одежду, а я займусь ночлегом. Надо передохнуть.

Бласко скоро в одной из лучших халуп деревни уговорил хозяйку продать им почти новую юбку и лёгкую кофту с лентами. Ещё купил кувшин молока и масла маленькую калебасу. Молоко они тут же выпили с Мунталой, масло спрятали в сумку.

— Это для приготовления пищи на костре. Пригодится, — Бласко серьёзно и ободряюще смотрел на девочку. — Хорошо бы дома была Луиса.

— А кто это, сеньор?

— Тётя Мира по доброте своей приютила одну девочку, метиску. Она учится и воспитывается в монастыре святой великомученицы Магдалены, недалеко от города, где ты будешь жить, — ответил Бласко. — Я ещё не видел её. Так что ничего не могу сказать о ней. Да, ей дет одиннадцать, а, может, и меньше.

— Она большая. Мне только шесть.

— А когда будет семь?

— Я не знаю, сеньор. Мамка как-то говорила, что сразу после дня святого Сильвестра. А когда это, я не знаю.

— Приедем домой и узнаем, что это за день такой. И не называй меня сеньором, Мунтала! Я тебе не сеньор! Скорее ты для меня сеньорита. Поняла?

— Как же так сень… дядя Бласко? У меня язык не повернётся так вас называть… по имени, что ли?

— Лучше всего, сеньорита! — улыбнулся Бласко, приучая её к такому повороту в её судьбе.

Она смутилась, покраснела, но не ответила. Лишь подходя к хижине, где заметили их двуколку и животных, она спросила:

— А почему этот се… дядя Сиро такой сердитый? Он мне не нравится. Его я даже немного побаиваюсь. Вы вот с добром ко мне относитесь.

— Он просто от природы такой хмурый, сеньорита. И не надо называть меня на «вы». Донья Мира может рассердиться на это.

— Она строгая? — с опаской спросила Мунтала.

— Совсем нет! Но ты ведь теперь сеньорита, а я простой работник.

— Я согласна, Бласко! Мне даже так лучше. Я не привыкла выкать. Но и ты чтоб не выкал. Мне хочется быть с тобой в дружбе.

Они вошли в калитку. Пожилой хозяин из зажиточных, хотя здесь все были бедными, встретил Бласко с Мунталой немногословным приветствием, предложил:

— Отобедаете в саду, сеньоры? Скоро будет готово.

— Если позволите, — согласился Бласко и добавил: — Где наша девочка может переодеться?

Хозяин завёл Мунталу в полутёмную комнатку, и вскоре она вышла на свет божий в сильнейшем смущении. Новый наряд был впору, и теперь она выглядела вполне прилично в юбке ниже колен из дешёвого материала яркой расцветки с преобладанием синего цвета. Кофта была оранжевого оттенка, и красная лента блестела в волосах.

— Настоящая сеньорита! — воскликнул довольный Бласко. — Не стыдно продолжить путь. Потом сеньора Мира завалит тебя нарядами. Ещё заставит туфли с дорогими пряжками носить.

— Я не смогу так ходить, дядя Бласко. Никогда не носила туфель.

— Девочки ко всему красивому быстро привыкают, — успокоил её Бласко.

Два дня на запад спешили всадники и девочка с вожжами в руках, гордая доверием взрослых.

— Мунтала, смотри вперёд! — прокричал Бласко, указывая рукой на показавшуюся впереди колокольню церкви. — Это наш город! Ещё четверть часа — и мы будем дома! Приготовься!

Девочка побледнела от страха, ответить не нашлась, только опустила вожжи.

— Подвинься, что-то ты растерялась, а впереди мост. Дай я править буду, — Сиро бесцеремонно оттеснил её с середины ящика и схватил ремни.

— Я поскачу предупредить хозяев! — крикнул Бласко и ударил коня каблуками. Тот взбрыкнул, крутанул недовольно головой и поскакал через мост, грохоча подковами по расшатанным доскам.

Все домочадцы высыпали встречать племянницу сеньоров.

— Боже! Да она почти белая! — послышался голос Клементины, прибежавшей к воротам. — И совсем кроха!

— Здравствуй, племянница! — раскрыла объятия Мира. — Наконец ты дома! Иди к тёте Мире, моя ненаглядная! Дай тебя поцелую!

Бласко тихо улыбался, вспомнив, что задержался у реки, чтобы девчонка умылась хоть немного. И теперь радовался своей предусмотрительностью.

Мира держала Мунталу за руку, ведя её в дом. Девочка ещё не произнесла ни слова, всё глазея вокруг. Испуг явственно проступал на её лице.

Мира отдавала распоряжения двум служанкам:

— Горячей воды для мытья, обед в столовую и комнату. И поторопитесь. Мунтала, ты чего молчишь? Скажи хоть слово, милая моя племянница!

— Я не знаю, что сказать… тётя…

— Ты не бойся, Мунтала! Здесь тебя никто не обидит. Говори всё смело. Скоро Хуан приедет. Познакомишься с ним. Он хороший дядя. Это он организовал приезд твой сюда. Ты скоро освоишься, и тебе понравится.

— Ине об этом уже говорил дядя Бласко… тётя.

— Сеньора, всё готово для купания, — молвила служанка, входя в гостиную.

— Мунтала, купаться! Тебя проводит эта тётя, — указала на служанку. — Потом будем обедать. Ты проголодалась?

Девочка неопределённо повела плечом и последовала за служанкой.

В отдельной комнате стоялл огромное корыто с высокими краями, пахучая вода манила теплом и мылом. Мыло впервые встретилось на жизненном пути девочки, и она с любопытством смотрела, как из него возникали хлопья ароматной пены.

Служанка старательно мылила Мунталу, особенно густые тёмные волосы. Обильно смочила голову раствором, весьма неприятным, на что служанка заметила с чувством превосходства:

— Этим мы выведем твоих вшей, сеньорита. Не будут больше тебе досаждать.

Чистая и благоухающая свежестью, Мунтала оделась с помощью служанки в новое и необыкновенно красивое платье, чулки и туфли, которыми Бласко пугал её несколько дней кряду.

— Сеньора, можно мне без этих туфель? Я не смогу ходить в них. — На глазах её навернулись слёзы.

— Хорошо, сеньорита. Идите так сейчас, а мы спросим у сеньора. Дон Хуан уже приехал. Он тоже хотел бы побыстрее познакомиться с тобой, простите, с вами, сеньорита. Поторопитесь.

Хуан встретил новую родственницу приветливо. Но заметил:

— Ты чего такая сердитая, Мунтала? — И посмотрел на служанку, стоящую рядом. — Что с нею?

— Не хочет носить туфли, сеньор.

— Ну и что с того? Пусть ходит босая. Это даже полезно. Не огорчайся, — улыбнулся Хуан, притянул девочку к себе и поцеловал в худую щёчку. — Ну и худая ты! Голодала? В дороге хорошо кормили тебя?

— Да, сеньор. Дядя Бласко всё время меня кормил. Очень вкусно было! Он очень добрый, и мы с ним подружились. Это можно?

— Что за вопрос? Конечно! А Сиро?

Мунтала не ответила, непроизвольно попятилась, поводя плечом. Хуан понял, что тут дела плохи. Обсуждать это не стал, и бодро предложил:

— Что ж! За стол? Прошу всех садиться, — и повернувшись к служанке, добавил весело: — Подавай!

Мунтала робко сидела на мягкой табуретке, исподлобья посматривала на стол и людей, сидящих за ним. Было страшно, неловко, но очень вкусно!

Мира постоянно интересовалась, что предложить племяннице, подкладывала ей самые лучшие кусочки и развлекала разговором.

— Она милая, но очень худая и заморенная! Надо вначале откормить её. Уверена, что она будет красивой девочкой, Хуанито.

— Вам, женщинам, только красота и имеет значение! — Хуан улыбнулся и поцеловал жену в губы лёгким поцелуем. — Ты не сильно переволновалась? Выглядишь усталой.

— Думаешь, сегодняшнее событие может пройти бесследно? Ты не сердишься на меня… за Мунталу. дорогой мой?

— Нисколечко! Девчушка просто прелесть! Надо бы поторопить Луису с приездом. Пошлю завтра кучера за ней. Ты не против?

— Ну что ты, Хуанито? Девочки так скрашивают мне жизнь. Я в этом нуждаюсь и с нетерпением ожидаю нашего первенца!

— Скоро уже, милая Мира! И давай спать.

Луиса с восторгом приняла Мунталу. Она уже стала приличной девочкой с хорошими манерами и лишь изредка в её разговоре проскакивали грубые слова детства.

— Мамочка! Мамочка! Пусть и Мунтала учится в монастыре! Это можно сделать, мамочка? Прошу вас! Мне будет веселей с нею, — она прижала худышку Мунталу к груди.

Мира подняла левое плечо, что означало, что это решение должен принять Хуан.

Хуан долго думать не стал.

— Полагаю, что просьбу Луисы можно принять, — хохотнув, заметил он. — У нас не будет времени полностью заниматься Мунталой. Да и монастырское воспитание девочке только на пользу. Мы её определим, как только она немного освоится с новой для неё жизнью.

Луиса поцеловала Хуана в щёку, схватила Мунталу за руку и они побежали в сад, смеясь и быстро говоря что-то своё.

Глава 22

Габриэла всё же посчитала возможным обвинить в похищении дочери Хуана.

— Ирия, — позвала она служанку. — Тебе надлежит заняться поисками Мунталы. Объедешь городки побережья и поспрашиваешь. Ищи Хуана де Вареса. Он должен определённо знать многое об этой девочке.

— Госпожа!.. — Ирия с беспокойством смотрела на хозяйку, глаза её тревожно перескакивали с глаз Габриэлы на рот, пытаясь найти причины отказаться от такого сложного поручения. — Госпожа! Это не осилить мне, негритянке. Кто со мной станет разговаривать?

Червь сомнения и подозрительности заполз в голову. Габриэла внимательно смотрела, как лицо служанки быстро приобрело обычное выражение, и это укрепило подозрительность.

— Хорошо. Я подумаю, чем тебе помочь. Ты права, одной тебе не справиться. Ты ведь хорошо расспросила соседей и всех, кто мог что-то заметить и запомнить? Иди, потом я кликну тебя.

«Чертовка что-то скрывает, — подумала Габриэла в смятении и беспокойстве. — Однако она уж очень полезна в таких делах. Но приглядеться стоит».

Вскоре в доме появился невысокий худой человек лет за сорок с лысой загорелой головой и бритым лицом, как у падре. Его большие навыкат глаза смотрели наивно, внимательно, совершенно безобидно и даже кротко.

Он с лёгким поклоном стоял перед Габриэлой, вперив в неё свои тёмные глаза, готовый уловить любые слова и интонации госпожи.

— Ты уяснил, что от тебя требуется, Ауло? — строго спросила Габриэла, не отрывая своего взгляда с лица человека. — Деньги не транжирь, но на полезное дело не скупись. С тобой поедет моя служанка. Девка разбитная и умная. В подобных делах весьма полезная.

Ауло подобострастно кланялся, но от слов отказался.

— Выедешь завтра. Кучер тебе понадобится?

— Желательно, сеньора. — тихо отозвался Ауло.

— Итак, ты не возвращаешься ко мне без сведений или девчонки. Там сам с Ирией определишь свои возможности, — Габриэла протянула ему увесистый мешочек со звонкими монетами. — Возьмите двух мулов. При нужде одного можете продать. Награда только по возвращению сюда с положительным результатом.

Ауло мелко кланялся, кивал головой и пятился к двери.

— Внутрь острова забираться не будем, — решительно изрёк Ауло, когда они выбрались из пригорода и направились на восток. — Здесь больше городков и легче добыть нужные сведения. Объедем остров, и что-то, но добудем.

Ирия согласно кивала, ещё не освоившись с этим Ауло Санчесом, сильно её беспокоившим. А тот почти беспрерывно говорил, очевидно, в разговорах стремясь побыстрее выяснить, чем дышит эта смазливая негритянка, доверенное лицо знатной сеньоры.

Но время бежало, дорога уходила из-под колёс тяжёлой двуколки, а никто не мог сообщить ничего вразумительного.

— В Кагуасу сворачивать не стоит, сеньор, — советовала Ирия. — Сеньора уже искала там. Лучше едем дальше.

— Уже легче. Молодец, крошка! Мы с тобой, надеюсь, договоримся, — и Санчес плотоядно поглядел в широко раскрытые чёрные глаза.

Ответом были ещё шире раскрытые глаза, что могло означать, что угодно.

Лишь в Понсе они легко добыли много сведений о доне Хуане де Варес. И с возросшим рвением пустились через остров, бросив всякий объезд.

— В город заезжать пока не будем, — предложил Санчес. — Городок крохотный, и о нас скоро все узнают. Ты кого-нибудь знаешь из окружения этого сеньора?

По чуть замешкавшемуся ответу, Ауло мог догадаться, что он на верном пути. След источал сильный запах чего-то интересного. Санчес не дал повода Ирии усомниться в своих предположениях, лишь сказал бодро:

— В стороне виднеется монастырь, Ирия. Полагаю, что именно там нам лучше всего остановиться и попросить приюта. До городка четыре мили, и мы всегда легко изучим его.

Ирия с удовольствием кивнула и быстро заговорила на посторонние темы.

А Санчес с удовлетворением предвкушал божественную ночь с Ирией. Был уверен, что она не откажет ему в этом маленьком удовольствии теперь, когда она почти на крючке у него.

Настоятельница долго колебалась, но всё же за хорошее вознаграждение разрешила поселиться в отдельно стоящей хижине, выгнав оттуда старика, выполнявшего за похлёбку множество мужских работ в монастыре.

Ауло осмотрел помещение. Оно было прибрано, маленькое окошко занавешано выстиранной материей. Три узких ложа ждали их, хотя настоятельница и возмущалась такому распутству, как ночлег вместе мужчин с женщиной, хоть и негритянкой.

— Сеньора настоятельница, Ирия не просто рабыня в услужении, она… ну вы понимаете… Без неё я не могу ничего сделать в том деле, которое мы выполняем по поручению важного лица из столицы. И примите в дар вашей святой эту монетку, — Ауло протянул золотой дублон.

Это несколько успокоило старую католичку, и дело было улажено.

Ирия с возмущением и беспокойством глядела на Санчеса, но тот мило улыбнулся. обернулся на кучера, видневшегося в открытую дверь, прошептал таинственно и сально:

— Ты же не думаешь, что я такой глупец, что не догадался, что у тебя в этом дельце рыльце в пушку. И от тебя зависит, как мне поступить, вернувшись к донье Габриэле.

— Да я ничего, дон Ауло! — тут же отозвалась Ирия, но посеревшее лицо указало ему, что его стрела поразила цель.

— Тогда не будем терять времени зря. Моя Ирия! — он обернулся к двери. — Эй, Педро! Пойди, купи вина и хорошей закуски. Отпразднуем окончание нашего путешествия! — Санчес бросил тому реал.

Ирия со знанием дела прочно задвинула засов на двери и быстро сбросила с себя платье.

— О-о! Ты божественна, моя богиня! — Ауло заволновался и поспешил принять в свои объятия молодую плоть, свалившись на узкий топчан.

— Что мы предпримем, Ауло? — спросила Ирия, отдохнув и ощутив потребность в свежих сведениях.

— Ты поживёшь здесь, моя малышка, а я пройдусь по городку. Спешить мы не будем. Ты согласна, милая моя?

— Ещё бы, сеньор! — Ирия откровенно глядела в его большие глаза, обещая и в будущем нечто восхитительное.

— Ты умная девушка. Донье Габриэле повезло иметь такую служанку. Можешь рассчитывать на свободу.

— А зачем она мне, Ауло? Я и так хорошо живу. А работать мне всюду придётся. Свободной даже больше.

— Разумно, моя ненаглядная! Но не окажешь ли ты мне услугу?.. — и Санчес недвусмысленно показал, что от неё требуется.

Ирия лишь на миг заколебалась, но отказать не решилась. Он же наградил её реалом, заметив блаженно:

— Ты мне очень нравишься, милочка! Попрошу донью Габриэлу подарить тебя мне за мою работу здесь, — он довольно захихикал, не обращая внимания на проскользнувшее недовольство Ирии.

Санчес теперь часто ездил в город, оставляя Ирию на хозяйстве. Она была довольна, боясь встретить Сиро, с которым вела переговоры ещё в Сан-Хуане. В голове блуждали неясные мысли как-то обезопасить себя от угрозы, исходящей от этого пучеглазого Ауло. А он её беспокоил достаточно. Променять вольготную жизнь в богатом доме на роль рабыни этого извращенца! У неё поджилки задрожали от воспоминаний прошедших дней и ночей. И мозг заработал в одном направлении.

Но проходили дни, а ничего подходящего придумать не удалось.

— Теперь можно сказать, что дело сделано! — воскликнул Санчес, вернувшись как-то из города. — Скоро домой, Ирия! И тут уж донья Габриэла мне не откажет! Представляешь, как мы заживём?

Ирия сделала любопытные глаза, расширила их в видимом восторге и, вроде непроизвольно подалась к нему.

— Правильно! Иди ко мне, моя голубка сизокрылая! Мне необходимо расслабиться. И ты мне это устроишь, правда ведь?

Она не ответила, лишь впилась страстным поцелуем в его губы, думая с лихорадочной поспешностью, как избавить себя от столь опасного, противного человека.

И после омерзительного процесса удовлетворения похоти, она вдруг подумала с вдруг вспыхнувшей надеждой: «Найду способ повидаться с Сиро и всё ему расскажу. Он легко избавит меня от всех проблем, и я смогу одна вернуться домой. Там уж я придумаю, что наговорить сеньоре!»

Тут же она пристала к Санчесу:

— Дорогой мой! Ты держишь меня тут, будто я в темнице! Мне хочется купить хоть одно красивое платье! Разве я не заслужила этого, милый мой пучеглазенький? Пожалуйста, дай мне пошататься по лавкам!

Она выбрала подходящий момент. Санчес находился в благодушном настроении в предвкушении хорошего, отличного вознаграждения. Ирия ублажала его с редкой страстью, и он согласился, проговорив однако строго:

— Ничего кроме лавок, Ирия! Смотри у меня, без глупостей!

— Дорогой! Ты меня удивляешь! О каких глупостях ты намекаешь? После тебя мне никакие глупости не идут в голову!

— Знаю я таких! Ладно, возьми три реала и поезжай с Педро. Я устал и хотел бы поспать. Сиеста только началась. А к вечеру будь на месте.

— Куда я денусь от тебя, мой ненаглядный малыш? Спасибо, дорогой!

— Зря я тебе это разрешаю, Ирия. Тем более что ты мне больше нравишься без всяких одежд! — он скабрёзно осклабился, хихикая.

Ирия вильнула соблазнительно задом и ушла с сияющей улыбкой на лице.

«Вот скотина! — подумалось ей, как только она оказалась за дверью хижины. — Я тебе устрою хорошую жизнь, подонок несчастный!»

Она нашла Педро дремавшем под навесом, где мулы лениво хрумали овёс.

— Вставай, лентяй: Мне Санчес поручил работу в городе! Поехали! Запрягай!

Прежде всего Ирия купила себе красивое цветастое платье. Дала горсточку медных мараведи Педро, предложив с улыбкой:

— Ты пока погуляй себе, а я ещё посмотрю, что можно купить. Быстро меня не жди. Я сильно соскучилась по городу. Этот Санчес так меня заездил, что нет охоты возвращаться в тот клятый монастырь!

Педро всё понял, своего тоже не хотелось упустить.

— Ирия, ты довольно щедрая девушка. Разве я хуже этого белого пучеглазого? Может, и мне что-нибудь осталось от твоих щедрот, а? Ведь я готов согласиться с тобой и на всё закрыть глаза. Ну, как?

— Ну и похабник ты, Педрито! Ладно уж! Так и быть. Мы ведь с тобой друзья, а чего не сделаешь для друга?

Они быстро нашли укромное местечко в кустах возле большой лужи, где ребятишки с шумом и воплями брызгались друг в друга.

— Только побыстрее, Педрито! Прошу тебя не затягивать нашу любовь! — у Ирии на лице появилась просительная улыбка.

— Понял! — с готовностью согласился Педро.

— Жди меня у выезда из городка. Я приду туда. Долго не задержу.

Педро блаженно осклабился своими большими жёлтыми зубами и помахал Ирии рукой, вспоминая только что улетучившиеся блаженные минуты любви.

Дом семьи де Варес она нашла быстро. Во дворе её встретил Пахо, собравшийся идти домой. Спросил учтиво:

— Сеньорита кого-то хочет видеть?

— Мне бы Сиро, если можно. Или самого дона Хуана.

— Ты их знаешь? Сиро нет дома, а дон Хуан только что уехал. Может, сеньора подойдёт? Я могу провести к ней.

— Хорошо. Веди, но побыстрее, у меня нет времени. А это очень важно.

Пахо испугался, видя сосредоточенное лицо негритянки.

— Донья Мира, тут к вам посетительница. Хочет с вами поговорить о чём-то очень важном, — Пахо просунул голову в дверь и ждал ответа.

— Пусть заходит. Раз так ей не терпится, — и, подождав, пока Ирия зайдёт, с любопытством разглядывала негритянку.

— Сеньора, вам грозит большая опасность. Может, и не вам, а Мунтале! Если вы дадите мне несколько дукатов, я быстро всё расскажу, сеньора!

— Кто ты, девушка? — Мира побледнела, глаза забегали в поисках защиты. — Пахо! Иди сюда!

Негр появился в дверях, вопросительно смотрел то на Миру, то на Ирию.

— Побудь здесь, — приказала Мира. — Эта девушка хочет что-то поведать о Мунтале. Где она?

— Была в саду. Позвать?

Мира согласно кивнула, повернулась к Ирии:

— Так откуда ты здесь взялась? — Опять спросила она Ирию.

— Я служанка доньи Габриэлы де Руарте, сеньора. Со мной, он сейчас в монастыре, дон Ауло Санчес. Он-то вас и нашёл.

— Для чего вы это делали? Габриэла приказала?

— Её грызёт совесть, сеньора. Её дочку Мунталу похитили, и она решила, что она у вас. В монастыре это подтвердили.

— Чего вы добиваетесь? Для чего вам это?

— Так приказала донья Габриэла, сеньора. Я не знаю, для чего это ей. Думаю, что ей хотелось бы забрать дочь к себе, как найдёныша. Признать-то её она не осмелится. Я так считаю, сеньора.

Мира надолго задумалась, часто пристально глядела в лицо Ирии, от чего у той возникло ощущение, что её раздевают. Она бледнела, краснела от волнения.

— Тётя, что вы хо… — Мунтала осеклась на полуслове и застыла на пороге, уставившись на Ирию. Она узнала эту негритянку.

— Мунтала, я вижу, ты узнала эту женщину. Где ты её видела? — подняла глаза на девочку Мира. — Не бойся ничего. Ты у себя дома.

— Эта тётя приезжала и привозила деньги для меня и моей ма… — она не посмела закончить и опустила голову.

— Иди играй, девочка. Луиса с тобой? Беги.

Мира повернула голову к Ирии, некоторое время смотрела на неё, затем спросила тихо:

— Что вы намерены сделать?'

— Мне об этом ничего не сказал тот Санчес, сеньора. А донья Габриэла приказала привезти девочку или хотя бы узнать её нахождение.

— А ты что собираешься иметь с того, что пришла сюда и всё выдала мне?

— Этот отвратительный Санчес собирается меня к себе в услужение выпросить у хозяйки. Мне этого очень не хочется. Потому решила с вашей помощью от него избавиться. Я очень на это надеюсь, сеньора. Сиро уже получал от меня нужные ему сведения, и я хотела встретиться с ним. Его не оказалось.

— Что ж, я подумаю, что можно сделать. Приедет муж, и мы с ним всё обсудим.

— Сеньора! Надо спешить! Этот Санчес обещал завтра отправляться домой. Значит, у него уже есть какой-то план по поводу Мунталы. Я сильно опасаюсь, как бы он чего не выкинул ужасного.

— Ты приехала с ним?

— Ещё кучер, Педро. Но он ни во что не вмешивается и мало что знает, сеньора. Прошу вас, не позвольте Санчесу осуществить свой план. Мы живём в монастыре, если вам это важно знать, сеньора.

Близился вечер. Ирия сильно нервничала. Она ёрзала на месте, боясь уйти без определённых гарантий своей безопасности.

— Спасибо. Можешь идти. Я сегодня же организую своих людей. Вот, возьми пять дублонов. Больше дать не могу. Возможно, после когда-нибудь. Ты знаешь, кто я? Габриэла ничего не говорила обо мне?

— Что-то упоминала давно. Я не могу припомнить, сеньора. Простите меня.

— Вижу, ты торопишься. Иди и ещё раз большое спасибо. Вы с этим Санчесом живёте в одной хижине, полагаю?

— В одной, сеньора, — она пожала плечами и торопливо направилась к двери.

Хуан с напряжённым вниманием выслушал повесть Миры. Озабоченность жены сильно взволновала его. Он долго думал, поглаживая усы.

— Что-то мне подсказывает, что без домашних здесь не обошлось. Ты ничего не чувствуешь, моя рыбка?

— Странно, Хуан, но только сейчас я поняла. что и у меня такое же чувство где-то внутри шевелится. Но кто это может быть? Вроде все достаточно серьёзные люди. Хуан. Мне стало страшно! Что же делать?

— Прежде всего — не говори ни о чём никому. Пахо уже ушёл?

— Да. Совсем недавно. Послать за ним?

— Хорошо бы. Но без шума. Пусть Луиса сбегает. Это займёт четверть часа. Хотя уже темно и это не годится. Я сам пройдусь к нему.

— Нет, Хуан! Я боюсь одна остаться! Кто его знает, что может произойти в твоё отсутствие! Пошли конюха.

— А ты приготовь незаметно постели. Спать вы будете в подвале. Мы ведь не знаем, что задумал этот Санчес.

— Странно, что Сиро до сих пор нет дома, — удивилась Мира.

— Он-то меня больше всего и беспокоит, — нахмурился Хуан. — Пойду к ним посмотреть, что у них там.

В комнате мужчин находился один Бласко.

— Где Сиро? Давно должен быть. Пусть снесёт грязное бельё в подвал, как появится. Хотя это можешь сделать и ты. Вот ключ. Корзины наверху стоят. — Хуан в полутьме смотрел, как Бласко быстро собрался и поспешил выполнить распоряжение.

Хуан вернулся к Мире.

— Бери девочек и тихо спустись вниз. Проверь корзины.

— А ты что будешь делать. Хуан? Смотри, будь осторожнее. Мало ли что!

Хуан успокаивающе поднял руку, указал на пояс. где уже торчала рукоять пистолета. Затем проговорил тихо:

— Откроешь только при условном стуке. — И он постучал по столешнице. — Ты иди, мне ещё надо кое-что сделать.

Только Мира с девочками спустились в подвал, как появился Сиро.

— Ты где пропадал? — безразлично спросил Хуан, мельком взглянув в лицо работника.

— Вы же знаете, сеньор. что я только у Марии и бываю. Едва отпустила.

— Придётся и мне тебя отпустить. Сиро. Семья — большое и важное предприятие. И очень нужное. Мы подумаем об этом. Немного погодя. У самого-то в голове созрело что-нибудь? Твоя Мария, небось, давно ждёт, когда ты посмелее станешь. а? — И Хуан слегка хохотнул. давая понять, что он ещё поработает.

Не прошло и получаса, как Хуан тихонько прошёл мимо комнатки работников. Прислушался. Тихо. Ничто не нарушало ночную тишину.

Он вздохнул и поплёлся назад. У комнаты девочек остановился и тоже прислушался. Затем спустился в сад, куда выходило окно детской. Лестница стояла, плашмя пристроена к дому как раз под окном. Раньше её место было совершенно иное. Хуан постоял немного рядом, размышляя.

Он вытащил кинжал, оглянулся, прислушиваясь. Принялся подрезать одну из перекладин. Это длилось с четверть часа.

«Кто-то из своих принёс её сюда, — подумал Хуан, и острое чувство опасности заполнило его всего. Потом услышал, как вернулся конюх и подивился, что он так долго отсутствовал. — Пусть сам устраивается на конюшне. Шуметь сейчас никак нельзя».

Он зашёл за куст, душно пахнущий цветением. Посмотрел на звёзды, определяя время. Было ещё довольно рано, не более девяти часов, до полуночи ждать долго. Он так решил, что именно после полуночи можно ожидать гостя.

Нащупал рукоять ножа за голенищем сапога. Вспомнил, что уже давно не упражнялся с ним и ругнул себя за лень.

Как обычно, время тянулось медленно. Хуана больше всего беспокоили мысли о предателе, позарившемся на вознаграждение. И кто это мог быть? Он терялся в догадках. Но больше склонялся к Сиро. Больше не на кого подумать.

Подумал ещё, что лучше бы ему лечь в комнате девочек и там дождаться похитителя. Скорей всего это будут двое, так как им надо заниматься двумя детьми. И он осторожно двинулся к двери.

До детской он добирался долго, постоянно останавливаясь. Прислушивался и выжидал возможного шороха или подозрительного шума. Он не решился приблизиться к двери работников и юркнул в детскую.

В темноте с трудом устроил на кроватях девочек подобие спящих. Сам лёг на пол. Для этого он долго настраивал себя на возможный сон и мгновенное пробуждение.

Хуан уже без опасения быстро заснул и через час проснулся, словно проспал пять часов. Бодрость и обострённость чувств ощутил сразу же. Но кругом в доме стояла тишина, как он ни прислушивался.

Продолжая лежать на жёстком полу, он стал представлять, как скоро станет отцом. Было необычно это сознавать, непривычно и страшновато. Скоро он стал думать о Мире. Как она там, в подвале? Спит или ожидает, вся вздрагивая при мысли о грозящей ему опасности? Захотелось спуститься к ней и девочкам.

И тут он уловил лёгкие, словно дуновение ветерка, шаги за дверью. Они остановились, затихли, и долго ничего не было слышно. Затем снова шелест и тишина. Гнетущая, с буйным биением в груди и на висках.

Он тихо поднялся и стал у двери. Перед ним светлело окно, лёгкий ветерок колебал шторы и занавески. Он взглянул на кровати. В темноте да ещё под пологом от москитов ничего не разобрать.

Словно удар кнута щёлкнул курок пистолета. Это Хуан приготовился встретить гостя, откуда бы он ни появился.

Уже отчаявшись ждать, услышал шуршание за дверью. Кто-то тихо крался по коридору. У двери всё затихло. Затем дверь стала тихо открываться, заслоняя Хуана. Она не скрипнула, и Хуан подумал, что ещё вчера она скрипела. Хотел даже смазать, да забыл.

Тень человека осторожно прокралась к окну и выглянула в него. Хуан заметил, как тень молча махнула рукой один раз, потом ещё. И отошла к кроваткам, приглядываясь к ним и наклонив голову.

Треск за окном и звук упавшего заставил тень встрепенуться и выпрямиться. Хуан подскочил, сунул ствол пистолета в спину, прошипев в шею:

— Молчи, сволочь! Убью! Тихо ложись на пол!

Человек только хрюкнул и немедленно упал на пол. Хуан тюкнул по голове рукоятью пистолета и выглянул в окно. Зловещим шёпотом спросил:

— Что случилось? Тише ты! Лезь, я девок уже приготовил.

Пыхтя от злости и страха, другая тень осторожно полезла к окну. Когда половина туловища оказалась в окне. Хуан схватил человека за шиворот и с силой дёрнул на себя. Тот с руганью, скорее похожей на тихое кряхтение, упал на пол.

Уже вполне нормальным голосом. Хуан сказал, больно кольнув кинжалом в спину, не давая подняться:

— Лежать! Или кровь пущу, подонок! — И смачно выругался на родном языке.

Ловко забросил на шею шнурок, стянул его до хрипоты поверженного.

— Руки за спину! — дождавшись исполнения приказа, быстро обмотал запястья тем же шнуром. — Уф! Вспотел аж!

Концом шнура так же перевязал руки приходящего в сознание первого пленника. После устало привалился к кровати и без мыслей в голове отдыхал. Повернул голову на звук тихого барахтания, а затем услышал вопрос:

— Эй, сеньор! Что вы намерены делать с нами?

— Вот передохну и отволоку вас к речке, туда и сброшу. Пусть разбираются потом власти, — Хуан испытывал удовольствие от возможности расслабленно поиздеваться над пленниками. — А ты кто такой? Не сеньор Санчес ли?

— Откуда знаете, сеньор? Та стерва рассказала?

— Что за стерва? Никого не знаю под таким именем.

— Или этот, что лежит тут рядом?

Хуан не ответил, полагая, что спрашивающий Санчес подумает на Сиро. А поскольку Хуан не был уверен в этом, он поднялся, высек огонь и зажёг свечи в подсвечнике.

— Я не обманулся в своих расчётах. Сиро! Это определённо ты. Поздравляю!

— Сеньор, я не хотел! Это он меня принудил, уверяю вас!

— Я и не спорю. Конечно, принудил обещаниями дублонов. Или золотых песо? Интересно, во сколько он оценил твою помощь?

— Дон Хуан, я умоляю вас! Он меня заставил! Я не хотел этого!

— Не канючь, Сиро. Мне не интересно, что ты и сколько запросил за своё чёрное дело. Тебе плохо здесь жилось? Где ты найдёшь место лучше? Дурак!

— Дурак, сеньор, дурак! Простите!

Хуан обратился к Санчесу:

— Как там чувствует себя донья Габриэла? Сильно на меня злится?

— Этого она мне не говорила, — злобно отозвался Санчес.

— Понятно. Ладно, оставим Габриэлу в покое. Что же мне с вами делать?

— Отпустите нас, сеньор, и все дела, — нагло сказал Санчес.

— А потом что? Опять приедете по мою уже душу? Что-то это мне совсем не по душе. Надо тебя кончить. Да вот беда. Самому мне этого делать не хотелось бы. Сиро, — повернул Хуан голову к работнику. — Я дам тебе возможность сохранить жизнь. Ты должен убить своего подельника.

— И я буду жить, сеньор?

— Обещаю. Согласен?

— Даже с удовольствием, сеньор! Только дайте такую возможность!

— Тогда дай мне немного подумать, как это лучше устроить.

Хуан долго раздумывал. В голове мысли путались.

— Ладно, Сиро. Поступим так. Ты трахнешь друга Санчеса по голове топором или дубинкой, но основательно. Насмерть. Он же лез в мой дом грабить. Ты, как прилежный и честный работник в схватке прикончил его. Вполне логично. Санчес, как считаешь? Для властей это подойдёт?

— Пошёл к дьяволу! Сколько ты хочешь за мою жизнь?

— Не смеши меня, Санчес! Зачем мне лишние хлопоты? Сиро, ты готов?

— Приказывайте, сеньор! Я готов.

— Санчес, веди себя тихо. Иначе умирать будешь долго и мучительно. Ты меня понял? Тихо, и смерть твоя будет мгновенной и лёгкой.

— Понял. А можно высказать просьбу? Я буду молчать.

— Говори. Послушаю и решу, выполнить ли её. Не обещать же за глаза.

Санчес некоторое время молчал.

— У меня есть деньги. И сын, ещё мальчишка. Девять лет. Хотел бы оставить эти деньги ему. Как это сделать?

— Зачем мне этим заниматься? Своих хлопот предостаточно.

— Сеньор, я очень прошу вас! Он не виноват в грехах отца, а матери у него нет. Я живу здесь уже две недели и много узнал о вас. Вы честный, благородный человек. Приютили двух девчонок, да ещё цветных. На вас можно положиться, сеньор. Раз уж мне не повезло в жизни, то хоть сын должен пожить.

— Я ведь достаточно занятой человек, Санчес. Это не для меня. Пусть Сиро этим займётся. Ему это подойдёт.

— Не шутите с обречённым смертником, сеньор! Этот подонок кого хотите продаст за медяк! Нет уж, простите покорно, сеньор. К тому ж я разрешаю четверть взять в качестве комиссионных за услугу.

— Очень интересно! И сколько же это будет мне причитаться?

— Триста песо, сеньор. Умоляю вас, сделайте ещё одно доброе дело! Мне больше не к кому обратиться! А сын не может отвечать за деяния отца! Богом молю, сеньор!

— Только без Бога, Санчес! Он тут ни при чём. Что ж, можно согласиться. Говори подробности, Санчес. Обещаю ради ребёнка выполнить всё.

— Спасибо, сеньор! Я на том свете буду просить Господа помогать вам во всех ваших делах. Я верю вам, да будет свидетелем Всемогущий Всемилостивейший отец наш небесный и все угодники его!

Санчес посмотрел на Сиро многозначительным взглядом. Хуан понял значение такого взгляда, усмехнулся в усы. Разрезал шнур, соединявший грабителей.

— Пошли потолкуем в другую комнату. Только без шума.

Они пришли в комнату Миры с Хуаном. Света не зажигали.

Санчес в подробностях поведал Хуану о своём кладе, зарытом в окрестностях Сан-Хуана. Под конец добавил просительно:

— Не позвольте свершиться несправедливости, сеньор. Вся надежда на вас!

— Хорошо. Санчес. Клянусь, что не нарушу своего обещания. Утром запишу всё на память с адресом сына. Идём!

Они на цыпочках спустились во двор. Хуан привязал Санчеса к дереву и пошёл за Сиро.

Пистолетный выстрел поднял людей всего дома. Даже Мира с девочками в подвале подняли головы, прислушиваясь.

— Мамочка, что нас разбудило? — шёпотом спросила Луиса.

— Боже Милосердный! Не дай свершиться непоправимому! — Мира истово перекрестилась. — Я пойду посмотрю, девочки, и тут же вернусь. Лежите тихо и закройте дверь.

Было прохладно. Мира накинула халат, прислушалась у двери. Но подвал с толстыми стенами и массивной дверью не пропускал никаких больше звуков.

Открыв дверь. Мира услышала возбуждённые голоса. Холодный пот прошиб её.

— Хорошо, что Сиро вовремя услышал его! — услышала она голос Хуана, и сердце радостно замерло в восторге. — Трахнул его знатно. Я уже выстрелил по привычке. Не попал!

— Что тут произошло? — заторопилась Мира к людям с фонарями.

— Дорогая, иди к себе в спальню! — Хуан наклонился к жене, прошептав: — И проводи незаметно девочек к себе в комнаты. Всё закончилось благополучно.

— Что делать с телом, сеньор? — спросил Бласко недовольно.

— Отнесём попозже в подвал до приезда альгвасилов. Пусть установят личность, и зафиксируют попытку ограбления. — Хуан краем глаз заметил. как исчезла за дверью Мира. — Бласко. погоди. Обыскать надо грабителя. Может, что и найдём интересного.

Бласко тщательно обыскал карманы и залез за пазуху.

— Вот и всё, что я нашёл, сеньор, — протянул он два клочка бумаги, кошель с монетами, нож без ножен и серебряный крестик на цепочке.

Хуан молча всё исследовал. Кошель вернул Бласко. заметив:

— Там с десяток песо серебром. Разделите на всех. Будет вам награда за хорошую службу. Всем ровно, — многозначительно проговорил Хуан, посмотрел на Сиро, который сильно нервничал. — Уберёте тело и идите досыпать. Больше ничего не случится сегодня.

Глава 23

Весь день в доме царило великое возбуждение. Сплошные разговоры о геройском поступке Сиро.

— Сиро, что это ты такой хмурый? Вроде недовольный какой-то? — Допытывался Бласко, слегка хмельной и весёлый.

— Перепугалсясильно. Полагал, что и меня могут забрать проклятые альгвасилы. Я их смертельно боюсь!

— Были неприятности с ними? — спросил Пахо, тоже весёленький и добренький, довольный, что в ночном происшествии ему не довелось поучаствовать.

Сиро неопределённо повёл плечами, и собутыльники восприняли это, как согласие со словами Пахо.

В городе поползли слухи о благородном поступке Сиро. Его Мария с восторгом пересказывала уже несколько раз про своего жениха, хотя ей ещё никто не сделал предложения.

В это же время в спальне господ. Мира слушала Хуана и то бледнела, то с ужасом вскрикивала, слушая откровения мужа.

— Она ведь сама отказалась признать дочку. Хуан! Чего она ещё хочет?

— Меня подмывает съездить к ней и поставить все точки над «i», — ответил Хуан, всё же побоявшись поднять глаза на Миру.

— Даже не смей думать об этом! Я скоро разрешусь, а ты к ней? Ни за что! Сиди дома, и шагу не смей ступить в ту сторону!

— Я понимаю, дорогая моя! Но хорошо бы прекратить её выкрутасы раз и навсегда! Уже надоело мне всё это. А тебе и подавно!

— Оставь её! У нас есть более важные поводы для размышлений.

— Конечно, моя рыбка! Никуда я не поеду, даже, что и будет необходимо. Пусть компаньон отправляется. Скоро ожидается судно из Испании. Интересно, что нас ожидает с его приходом? Ты не подскажешь?

— Голова забита другим, мой Хуанито. Значит, ничего страшного не случится. И на том должны благодарить Господа нашего! Он и сейчас спас нас от происков дьявола в лице этого отвратительного Санчеса. Кстати, а где бы добыть ту цветную женщину, что навестила меня вчера? Интересно бы поговорить с нею после всего случившегося.

— Не стоит беспокоиться, милая моя! Она, судя по всему, умная и находчивая особа. И не будет выставлять дело не в свою пользу. Думаю, теперь нам ничто не угрожает. Можно надеяться, что Габриэла просто испугается продолжать свои козни. Поймёт, что Мунтала в хороших руках и успокоится.

— Дай-то Бог! Но мне неспокойно на душе. Может, это из-за приближающихся родов? Иногда мне становится так страшно. И ещё хотела спросить. Хуанито. Что-то я не пойму твоей позиции в отношении Сиро. Я не верю, что он у нас стал героем. Быть того не может!

— Ты права, как всегда. Мира! Я просто не смог его прикончить. Посчитал, что пусть это будет он.

— Он на самом деле убил того грабителя?

— Он! Но после моего приказа. Теперь я должен прогнать его. Не хочу у себя под боком иметь скользкого человека. Пусть устраивается, как может.

Больше они к этому предмету не возвращались. Хуан понимал, что Мира немного растеряна, дал время успокоиться и осмыслить происшествие.

Поздно ночью Мира заметалась на постели. Хуан вскочил, поняв, что роды начались.

— Притащите сюда повивальную бабку! — прокричал он в волнении сбежавшимся людям. — Воды побольше нагреть, чистые простыни приготовить! Дорогая! Я с тобой! Крепись! Ты молодая, крепкая и должна легко родить. Тужбся посильнее! И кричи, кричи! Это немного облегчает боли.

Обливаясь потом, стоная и крича. Мира загнанными глазами смотрела на Хуана, а тот сам мокрый и немного растерянный, помогал ей справиться с таким важным и трудным делом.

Бабка не успела прийти, как Хуан уже помогал ребёнку увидеть свет божий. Ещё несколько отчаянных усилий — и громкий требовательный крик огласил дом.

— Мира, мальчик! Посмотри, какой крепенький и голосистый! — Хуан показал молодой матери ещё не обмытого младенца, орущего благим матом.

— Да, милый! Спасибо тебе! Ты мне так помог! Давай его сюда.

— Погоди малость, дорогая! Я его обмою тёплой водицей. Вот и бабка появилась! Бабуля! Мы справились сами! Помоги лучше младенцу с пуповиной и мытьём. Я к моей дорогой жёнушке!

В доме объявили праздник. Все поздравляли Хуана и Миру, радостно улыбались и предлагали свои имена для младенца.

— Боже! Благодарю тебя, что помог мне быстро разрешиться от бремени! — возносила роженица благодарственную молитву Господу. — Хуанито, молись и ты, любимый мой! — Мира нежно смотрела на младенца, уверенно прильнувшего к её полной груди. — Слышишь, как он сильно чмокает и сопит? Мне так радостно смотреть на него. А глаза у него твои. Синие-синие! Намного красивее твоих! Ты не находишь?

— Он прелестен, моя рыбка! Спасибо за такой дорогой подарок! И справилась ты отлично, моя ненаглядная!

Целую неделю дом праздновал рождение первенца. Слуги объедались изысканными кушаньями, и каждый получил золотой дукат в подарок.

Мать встала уже на другой день, устав лежать без дела. Хуан волновался, переживал за неё, но та настояла, и помаленьку ходила по дому, далеко не отходя от люльки новорождённого.

Крестили ребёнка через две недели и нарекли Хуан Антонио дё Варес, что и было записано в церковной книге со всеми положенными формальностями.

Папа тут же стал звать его на свой лад: Антоном или Антиком. Мать возмущалась, но вскоре привыкла и сама называла сына этим ласкательным и смешным именем Антик.

Гости уже расходились по домам, когда прибежал посыльный из порта.

— Сеньор, сеньор! В порт только что пришёл корабль из Испании!

— Неужели?! Что знаешь о нём? — Хуан разволновался, заторопился, но потом заставил себя остепениться и долго расспрашивал посыльного юношу. Тот мало что знал, но самое главное запомнил и поведал, что плавание завершилось успехом и капитан ждёт утром Хуана на борту.

— Вот тебе за радостную весть, парень! — Хуан подбросил в воздух золотой, сверкнувший солнечным светом.

— Не слишком ли много хороших событий? — скромно улыбнулась Мира. — Не слишком ли ты разбрасываешься золотом, милый? — спросила она, что у Хуана вызвало снисходительную улыбку.

— Мира, дорогая моя! Неужели ты становишься скуповатой? Этого я никак от тебя не ожидал! Первенец ведь только раз появляется!

— Я уже думаю о наследстве нашего сына. Хуанито!

Хуан долго смеялся, затем заметил:

— Тогда следует тебе подумать о других наследниках, милая Мира! Им ведь тоже наследство не помешает.

Мира смутилась, рассеянно отвечала на прощальные слова гостей, потом с возрастающим интересом спросила:

— И на какое число наследников ты рассчитываешь, мой дорогой супруг?

— Хотя бы ещё двух. Обязательно девочку.

— У нас уже две есть. Куда ж ещё? А я хочу только мальчиков, Хуанито!

— Я не возражаю, любовь моя! — он поцеловал подставленные мягкие полные губы.

Испанский вояж судна принёс Хуану солидный доход. Его компаньон в ожидании обещанного процента не отходил от победителя, пока Хуан не выплатил тому пятьсот песо золотом.

— Я ещё посмотрю, как ты распорядишься ими, мой дорогой компаньон, — несколько угрожающе шутки заметил Хуан. — На большее не рассчитывай! У меня повысились расходы, сам должен понимать.

— Естественно, дон Хуан! Я понимаю! И буду рад слушать вас в дальнейшем.

У Хуана появилась возможность расплатиться с кредиторами и возобновить договоры с купцами Санто-Доминго, что сулило хорошие прибыли.

— Не хотелось бы залезать в долги, беря ссуды, — сетовал Хуан компаньону. — Но без них трудно рассчитывать на хорошие деньги.

— Прошу не забывать своего компаньона, дон Хуан! — улыбался заискивающе тот. — Я всегда к вашим услугам, сеньор.

— Есть одна задумка, — таинственно проговорил Хуан. — Дело достаточно опасное, но в случае удачи, можно рассчитывать на шестьсот процентов прибытии, приятель.

— Шестьсот процентов! С ума можно сойти! Я с вами, дон Хуан!

— А власти? Могут сцапать. Что тогда? Это не с испанцами договариваться, друг мой. Это совсем другое, но товары будут отменного качества.

— Я и задумываться особо не собираюсь. С вами я готов рискнуть хоть в сию минуту, дон. Хуан.

— Скоро мне необходимо посетить Санто-Доминго. Есть надежда на большую партию незаконного товара. Цена, естественно, бросовая. Представляешь, что можно иметь с этого?

Глаза компаньона заблестели жадно. Алчность распирала его. Нужны большие деньги и они-то и делали его таким торопливым.

— Я с удовольствием бы взял ссуду, да кто мне даст, дон Хуан. Может, вы рискнёте? Вам каждый даст под сносные проценты.

— Пять тысяч очень большие деньги, мой дорогой. Взять можно, да расходы слишком велики. Из обещанных мной шестисот процентов половина уйдёт на налоги, фрахт судна и комиссионные посреднику. Так что с учётом риска не так уж и много получится. Обязательно появятся и другие расходы. Сейчас трудно всё предвидеть.

— Если вы вкладываете свои деньги, то мне и Бог велит присоединиться к вам, дон Хуан! Рискуем вместе, а?

— Тебе хорошо говорить так. Ты рискуешь пятьюстами песо, а я пятью тысячами! Слишком разные уровни, мой друг! Ладно, готовь деньги. Через три недели я должен уйти в Санто-Доминго. Там найму судно и буду ждать известий.

Мира восприняла поездку Хуана прямо-таки враждебно.

— Думаешь можно прожить жизнь на наши деньги, не восполняя их? — довольно резко ответил Хуан. — Их постоянно необходимо куда-то вкладывать, чтобы они приносили доход. Мы тратим на жизнь более двух тысяч в год при значительной экономии. И надолго наших денег хватит? Лучше не вмешивайся в мои финансовые дела. Мира. Постарайся лучше подумать, удача будет мне сопутствовать?

Мира недовольно надула губы и демонстративно ушла к Хуану Антонио. Хуан проводил её глазами, сожалея, что невольно расстроил жену.

Ему удалось собрать необходимую сумму денег, и он отправился в Санто-Доминго. В порту он нашёл знакомого, обещавшего отличную сделку.

Сеньор Мальгас, оказалось, хорошо помнит обещание данное Хуану.

— Вы прибыли как раз вовремя, дон Хуан. Я уже подумывал предложить сделку другому клиенту. Но, слава Господу, вы появились.

— Чем вы располагаете, сеньор Мальгас? — заторопился Хуан с выяснением обстановки.

— Две недели назад я получил донесение, что груз готов, и направляется к островам Навасса, сеньор.

— Никогда не слышал о таких, — с подозрением заметил Хуан.

— Ничего удивительного. Это крохотный архипелаг к западу от Эспаньолы.

— Когда можно ожидать его прибытия к тем островам?

— Недели через две, дон Хуан. Вы вполне можете успеть.

— Люди там надёжные? Я бы не хотел рисковать попусту.

— Во всяком случае, я вам гарантирую под личную, свою ответственность, что сделка пройдёт успешно и честно. Нам нет нужды обманывать. В этом случае мы окажемся без покупателей. Это просто не выгодно.

— Судно на сто тонн подойдёт? Или нанять большее?

— Тут я не могу советовать. И всё же хотел бы вам предложить побольше. Кстати, я еду с вами, без меня вам будет трудно провернуть эту сделку, дон Хуан. Я, как посредник, должен лично обеспечивать успех сделки. Думаю, вам не стоит говорить, что это за клиенты у меня? — Мальгас многозначительно осклабился, показывая прокуренные зубы.

— Значит, я могу уже подыскивать судно?

— Когда найдёте, оповестите меня. Я переберусь туда тотчас. Вы с кем сюда пришли? У вас есть свои люди здесь?

— Один компаньон, матрос и слуга. Зачем мне много людей?

— Отлично, дон Хуан. Я с вами ещё надеюсь встретиться.

Прошло шесть дней, прежде чем Хуану с Бласко и новым слугой-мулатом удалось зафрахтовать нужное судно. Это был довольно потрёпанный трёхмачтовик с огромным латинским парусом на бизань-мачте.

Капитан сеньор Рекис выглядел уверенно и походил на настоящего морского волка с неизменной трубкой в зубах. Его окладистая борода, сивая и неопрятная, пропахла ромом и табаком.

Он тотчас высказал предположение о незаконном рейсе, усмехнулся с видом заговорщика и проговорил неторопливым басом с хрипотцой:

— Полагаю, риска будет достаточно, сеньор?

Хуан с удивлением и неопределённо пожал плечами, а капитан улыбнулся, попыхивая трубкой, заметив благодушно:

— Вам повезло, сеньор, со мной. Я на этом деле уже кое-что заработал, и многое узнал в этих водах. Надеюсь, мы с вами найдём общий язык.

— Я тоже надеюсь, сеньор Рекис. К обоюдному удовольствию, — добавил Хуан.

— Именно так, сеньор! — капитан басовито хохотнул в бороду.

До островов дошли за три дня со свежим попутным ветром. Судно оказалось ходким, хотя выглядело разбитым корытом.

Хуан все эти три дня старался напускать вид простака, что ему вполне удавалось. Он даже подослал Бласко послушать матросов на баке.

— Вы правы, дон Хуан, — докладывал Бласко хозяину с загадочной усмешкой. — Вами удивляются и считают совершенно не приспособленным к таким делам, как плаванье в море и сделки с контрабандой.

— Они знают о сделке? — удивился и обеспокоился Хуан.

— Из этого здесь никто не делает секрета, сеньор! Все знают и потешаются с вас, полагая, что вас легко облапошат на острове.

— Кого они имеют в виду? Капитана или Мальгаса?

— Ни того, ни другого, сеньор. Пиратов, которые ждут нас на островах.

— Это на самом деле так серьёзно? Все об этом знают и ничего мне не говорят? Странно! Очень странно!

— Они как-то уж слишком весело об этом судят, сеньор.

— Весело? Зачем это им? Что это значит?

— Некоторые из матросов сами до недавних пор баловались пиратством, сеньор. Вот и потешаются над разного рода простаками.

— Надеюсь, ты их не стал разубеждать в про́тивном, Бласко?

— Наоборот, сеньор! Сам поддакивал и смеялся.

— Это хорошо, Бласко! Очень хорошо. Где бродит мой мулат? Пусть принесёт нам бутылочку вина, немного выпить охота. Твои байки жажду вызвали.

В условленном месте судна не оказалось.

— Возможно, оно в бухте севернее, — заметил Мальгас с некоторым недовольством обозревая гладь пустой бухты. — Капитан, двигай на север.

Рекис сплюнул со злости и прокричал команду. Помощника у него не было, и Хуан удивлялся, как он один справляется с довольно большим судном в более, чем сотню тонн. Он почти не спал, постоянно был на своём месте и за всем приглядывал.

В команде находились тридцать два матроса, и он умудрялся заставить этих отщепенцев работать на снастях, словно обезьян, и его никто не ругал и не мечтал отправить к акулам в гости.

В лёгких сумерках все заметили голые мачты корабля, стоящего на якорях в узкой глубокой для такого малого островка бухте.

— Пришли! — оповестил Мальгас, передавая подзорную трубу капитану. — Можно смело входить в бухту.

Хуан пристально всматривался в очертания судна с двумя высокими мачтами. Закрытые пушечные порты говорили о хорошем артиллерийском вооружении, а вымпел на фок-мачте показывал принадлежность судна к вольным братьям моря. Хуану как-то вдруг стало не по себе.

Уже в полной темноте оба судна разделяли лишь сотня саженей. Это замечалось по отсветам фонарей.

С борта пиратского судна донеслось в рупор:

— Какого дьявола вас пришлось столько ждать? Эй, на корыте! Где там этот прохиндей Мальгас? Ты меня слышишь, требуха медузы?

Мальгас весело хохотал, никак не мог избавиться от этого дурацкого смеха, пока голос в рупор не рявкнул с угрозой:

— Отвечай, или я пальну тебе под хвост! Сукин ты сын!

— Ты меня так рассмешил, Пьерон, что я никак не мог остановиться! Прости!

— Дьявол тебя рассмешит, Мальгас! Твой дохляк с тобой? Гони с ним ко мне! Вино — обалдеешь! Прошлого века закладка! Я жду!

Мальгас виновато посмотрел на Хуана, извиняясь за нелестные слова пирата.

— Вы идёте со мной, дон Хуан?

— Конечно! Капитан, спустите шлюпку.

Хуану посветили фонарями. Он не очень уверенно спустился по трапу, матрос неторопливо погрёб к огням стоящего судна.

— О! Да он и в самом деле доходяга! — встретил капитан с матросами гостя и Мальгаса. — Прошу, доны, в каюту к капитану. Стол уже ждёт вас! Ха!

В каюте стоял стол, сервированный на четверых. Четвёртый вошёл следом, хлопнул Мальгаса по спине узкой ладонью, и тонким голосом осведомился:

— Ты, береговая крыса, ещё не подох? С чем и поздравляю! Привет, — повернулся он к Хуану и протянул узкую ладонь. — Что-то ты хлипок для такого дела.

Хуан пожал руку, имени своего не назвал. По акцентам понял, что перед ним скорей всего французы. Этот себя не назвал, как, впрочем, и капитан. Но того он уже слышал от Мальгаса.

— Отметим встречу вот этим отменным вином. Для настоящего моряка это не то, что ему нужно, но для гостя подойдёт. Кстати, дон Хуан, вы должны мне заплатить за двадцать бочек вина. Но сначала попробуйте его! Ха!

Он разлил вино по серебряным кубкам. Хуан отпил малость, держа жидкость на языке, определяя вкус, крепость и остальное. Вино оказалось действительно хорошим. Спросил, дождавшись относительной тишины:

— Откуда вино, сеньоры? Из какой провинции Испании?

— Ха! Нам без разницы, парень! Хорошее? Берёшь? Не пожалеешь!

— Поговорим завтра, капитан. Сегодня я в гостях у вас и намерен отведать всего самого лучшего, — Хуан обвёл скупым жестом руки стол с дорогими блюдами, серебряными ложками и кубками. И вообще каюта была убрана шикарно, но без всякого понятия о вкусе, что и понятно.

— Глядите, какой он серьёзный! Ха! Ты, наверное, забыл, что не я у тебя на борту, а ты здесь! А здесь я бог и царь! Ха! Понятно тебе, парень? Мне Мальгас сказал, что ты не испанец. Только поэтому я решил вести дела с тобой. А, если не секрет, кто ты?

— Земля, где я родился и рос, капитан, вряд ли вам известна. Потому скажу, что моя родина на востоке. У реки Днепр. Слыхал такую?

— Не припомню. Ха! Да чёрт с ними, землями! Сейчас наша земля тут, как и море! Выпьем за успех сделки, пока испанцы снабжают нас отменным вином!

В молчании выпили. Закуски были под стать вину. Балык, фрукты и отличное мясо на вертелах. Хлеба не подали. Хуан понял, что и у пиратов с хлебом дела плохи.

Лишь ближе к полночи Хуан оказался на своём судне, так и не поняв, что побудило капитана пиратов пригласить его на попойку.

Бласко сделал предположение, что пираты прощупывали его и теперь обсуждают свою позицию с ним.

— Смотрите в оба, что-то мне не очень хотелось бы доверять им. Народ у них не обязательный.

Хуан не стал спорить. Голова слегка шумела, и он поспешил лечь спать.

С утра начался осмотр грузов. Больше всего Хуана удивили рулоны английского сукна и брабантских кружев. Остальное не вызывало удивления.

К вечеру капитан Пьерон пригласил Хуана к себе. Опять вино, но уже не в таком количестве. Больше говорили о деле.

— Я тебе сколько раз должен повторять, что меньше чем за шесть тысяч и не рассчитывай получить товар! — капитан осушил третий кубок и налил четвёртый. Лицо его покрылось по́том и раскраснелось.

— Капитан, вы и меня должны понять. Что я буду иметь, коль столько золота отвалю, не получив даже крох прибыли? Это не разговор. Самое большее, на что я рассчитывал — четыре тысячи, — Хуан осторожно отпил глоток. — У меня больше и нет.

— А ты не думал, что я могу просто отобрать твои жалкие четыре куска? — капитан вперил наглые глаза в Хуана.

Тот спокойно поставил кубок на стол, не отводя глаз.

— Капитан, какие же они «жалкие», если вы за них торгуетесь? К тому же, кто, кроме меня, купит у вас товар? Товар, не спорю, отличный, да только происхождение у него сомнительное.

— Да я в любом порту этот товар сбагрю, никто и не посмотрит!

— Капитан, где же вы видите тут порт? — Хуан развёл руками. — Да и порты тут все принадлежат испанцам. Вы и сами знаете, что никакой порт тут вас не примет, если конечно, не хотите, чтобы вас вздёрнули. А товар сам по себе… он не превратится в те весёленькие золотые монетки, его ещё нужно продать!

Капитан отвёл глаза, шумно отпил из кубка.

— Да, сеньор, а тебе пальцы в рот не клади… — он хмуро зыркнул на Хуана. — Но всё же я не намерен отступать!

В таком духе они проспорили ещё час. Уже стемнело, когда капитан наконец сдался и согласился на четыре тысячи шестьсот песо золотом.

— Можешь с утра выбрасывать балласт, — рыгнул капитан, прищуренными глазами посматривая на Хуана. — Завтра начнём погрузку.

Работа закипела с восходом солнца. Шлюпки сновали между судами, стрелы поднимали тюки, бочки, корзины и ящики, матросы укладывали всё это в трюме, а судно медленно оседало, вода приближалась к ватерлинии.

К концу недели весь груз перегрузили. Матросы наловили нескольких черепах и пир перед отплытием устроили знатный. Обе команды веселились всю ночь, и Хуан опасался, что без происшествий не обойдётся.

Так и случилось. Возникла драка, причины которой никто потом не смог, ни вспомнить, ни определить. Один человек оказался подрезан, и Хуан выхватил шпагу, стремясь предотвратить дальнейшее побоище.

Один из пиратов пренебрежительно отстранил Хуана в сторону, пригрозив большим тесаком. Хуан ощетинился шпагой. Сзади схватили его, вырвали его оружие, но он сумел освободиться.

Тот помощник капитана, что пил с ними в первый вечер, приблизился к нему. Дыша винным перегаром в лицо, произнёс зловеще:

— Не трепыхайся, цыплёнок! И закрой пасть, пока цел! — и растопыренными пальцами толкнул Хуана в лицо.

Ярость брызнула в лицо Хуану. Он потерял контроль над собой, и его рука с вытянутыми пальцами молниеносно ткнула пирата под подбородок. Рёв возмущения и одобрения одновременно прокатился по палубе.

Помощник схватился за шею и словно остолбенел. Он ничего не мог поделать, лишь тихо хрипел, силясь выругаться.

Наконец он очухался, и тут же бросился на Хуана. Тот ожидал броска. Вроде бы неторопливо, но достаточно быстро, Хуан чуть отклонился в сторону. Помощник проскочил мимо, врезался в окружавшую их толпу матросов, которые оглушительно заорали и загоготали от восторга.

Помощнику помогли повернуться к Хуану. Тот незаметно тронул рукой рукоять кинжала за голенищем. Вопли матросо опять бросили француза на Хуана, который был начеку и опять уклонился, успев подбить его ноги. И на этот раз помощник не упал только благодаря тому, что врезался в тела матросов, продолжавших с восторгом следить за странным поединком.

Хуан услышал, как матросы стали спешно заключать пари, и ставки с каждой секундой всё возрастали.

Бледный и настороженный, Хуан следил за разъярённым французом. Тот выхватил нож, угрожающе, уже осторожнее, надвинулся на Хуана. Бросок того Хуан предвидел. Нож лишь слегка оцарапал руку, разодрав рукав сорочки.

Пришлось сунуть руку за голенище сапога. В момент, когда помощник сделал только первое движение, рука Хуана коротко взмахнула, и помощник с руганью и проклятьями выронил нож и схватился за плечо, где торчала рукоять кинжала.

Хуан почувствовал, как кто-то сунул ему в руку эфес шпаги. Пальцы судорожно схватили рукоять.

Матросы вопили, орали, свистели и тут же рассчитывались по заключённым пари, громко и возбуждённо обсуждая поединок.

Пьяный голос капитана Пьерона потребовал порядка и тишина. Она восстановилась нескоро.

— Какого дьявола? — загремел его голос. — Что тут происходит, потроха акулы? Забыли правила? Драться только на берегу!

— Капитан, это ж не наша палуба! Клянусь бородой святого Николая, тут с большим удовольствием люди повеселились. Твой помощник укололся об испанскую иголочку. Гляди, скорчился. Вытаскивай кинжал!

Капитан подошёл к помощнику, секунду молча наблюдал того и резко выдернул кинжал. Повернулся к бледному Хуану:

— Твой? Забирай! Знатный удар! Поздравляю! — Он оглядел матросов и с хриплым надрывом прокричал в толпу: — Все к себе! Сучьи дети! Быстро!

Матросы со смешками и негромкими разговорами, потянулись к трапу.

Когда последний матрос покинул борт судна, Хуан вздохнул с облегчением. Стянул мокрую от пота сорочку и полез по трапу за борт окунуться. Уже у самой воды снял ботфорты и прыгнул в чёрную воду.

— Капитан! — Хуан возвысил голос. — Ставь паруса! Выходим в море!

— Завтра, сеньор, — спокойно отозвался Рекис устало. — Я ещё не отоспался. Завтра на рассвете.

— Немедленно, капитан! Зачем рисковать своей шкурой? Поймите вы, что они в любой момент могут передумать и напасть на нас.

— Капитан, я бы последовал совету дона Хуана, — проговорил жёстко Мальгас и, кивнув в сторону огней пиратского судна, добавил: — Я знаю эту братию. От них лучше быть подальше. Ставьте паруса, капитан, прошу вас.

После недолгого раздумья, капитан тихо отдал распоряжение поднять якоря и ставить паруса.

Рассвет застал судно уже далеко на юге. Ветер был встречным.

Больше месяца судно выбиралось из зоны неблагоприятных ветров. Лишь выйдя к северному побережью Пуэрто-Рико, наконец сумели уловить ветер, и через день с небольшим вошли в тихую гавань Аресибо.

Компаньон с сияющим лицом смотрел на Хуана, и уже порядком надоел своими дифирамбами. Поэтому Хуан поспешил домой, приказав своему помощнику и компаньону:

— С утра начинай разгрузку. И договорись о продаже вина. Цену мы с тобой оговорили. И не забудь пять бочек перевезти в мой подвал. Проследи за охраной складов. Я к вечеру привезу деньги для рабочих.

Мира встретила мужа с Хуаном Антонио на руках. Ребёнок уже подрос, осмысленно обозревал мир, в котором живёт уже три месяца.

— Мой Хуанито! Однажды я сильно испугалась, проснувшись ночью. Мне показалось, что ты в опасности. Потом всё прошло. Что-то произошло, любимый?

— Было немного, моя рыбка. Кстати, когда это ты проснулась?

Мира назвала дату. Хуан посчитал, и получалось, что именно с ту ночь он дрался с французом. И он в который раз с любопытством и интересом посмотрел на Миру.

Глава 24

— Всё-таки мне неясно, что же произошло с сеньором? Ты так туманно мне об этом говоришь, что мне становится подозрительно, Ирия! Смотри мне в глаза! Что случилось?

— Сеньора! — почти плача, говорила Ирия уже не первый раз. — Сеньор запретил мне появляться в городе. Я в том монастыре сидела, словно послушница! А потом он заявил, что всё готово и мы завтра отправляемся домой. И больше он не вернулся. Я прождала его почти до вечера и послала Педро в город.

— Это я всё слышала! И что ты обо всём этом думаешь?

— А тут и думать нечего, сеньора! Педро сказал, что в городе только и говорят о каком-то грабителе, убитом охранником-сторожем в доме сеньора де Вареса. И альгвасилы забрали тело. Вот и всё, что я знаю, сеньора.

Ирия неподдельно пускала слёзы, боясь разгневать хозяйку. Вспомнила про свою предшественницу Кандиду. Та теперь горбится на плантации, не угодив чем-то сеньоре.

— Ты хоть видела дом сеньора де Вареса, дура?

— Не посмела ослушаться сеньора Санчеса, госпожа. Он меня сильно пугал.

— С какой стати ему тебя пугать, дурёха?

— Он домогался меня, сеньора! Грозился выпросить у вас меня в подарок за успех в нашем деле, сеньора!

— Ты чего-то не договариваешь, потаскуха! Говори всё!

— Ну что я ещё могу вам сказать, сеньора? Бог свидетель. Я больше ничего не знаю. Я едва дождалась утра, чтобы опрометью мчаться к вам, моя благодетельница и заступница, донья Габриэла!

— Говоришь, что старшая девочка у сеньора Вереса воспитывается в монастыре? А Мунтала?

— Педро мне сказал, что и её собираются хозяева отправить туда учиться, донья Габриэла.

— Ты хоть узнала, как живётся Мунтале в том доме?

— Я Педро просила обо всём узнать, сеньора. Говорит, что девочка очень довольна. Педро её видел. Одета богато и чисто. Весёлая… — Ирия понижала голос, видя, как наливаются щёки сеньоры гневом. Поняла, что затронула больную струну госпожи.

— Чёрт с тобой! Иди работать на кухню! Позови Хуану. Пошла вон! — прикрикнула Габриэла, видя, как колеблется Ирия.

Гнев постепенно стихал. В голове вертелась фраза Ирии о весёлом настроении дочери. Это больше всего волновало Габриэлу. И другая девочка? Откуда она появилась? Этого ни Педро, ни Ирия пояснить не смогли.

«Чёрт! Всё же мне кажется, что Ирия не всё мне поведала! Она что-то не договаривает! Или мне только так кажется?» — думала Габриэла и не находила ответа.

Прошло уже больше недели, как Ирия вернулась, а Габи никак не могла успокоиться или трезво обдумать положение. Иногда мелькала в сознании мысль, что девочке там хорошо, что она сама ничего подобного дать дочери не сможет, не признай её официально. И такие мысли сильно возмущали молодую женщину.

А тут ещё дон Висенте пристаёт с дурацкими вопросами о её настроении! Всё это так нервировало Габриэлу, что она готова была тотчас сорваться с места и мчать в этот городишко, самой добиваться правды. «А, может быть, ещё чего-то?» — уже сама себя спрашивала она в отчаянии.

Неожиданно Габриэла заявила дону Висенте, что вскоре собирается навестить брата в Понсе.

— Дорогая, я уже не представляю, как смогу жить без тебя, Габи! — Взмолился старик, просительно смотрел на неё потухающими глазами и шептал молитву.

— Дон Висенте, это не так уж долго будет. Я больше не могу откладывать обещанного визита. Простите, но это решено окончательно.

Дон Висенте, вздыхал, охал, но убедить Габи ему было не под силу.

Когда до отъезда оставалось два дня старик, умоляюще смотря на невестку, проговорил:

— Милая моя Габи! Уважь старика, вернись пораньше. И передавай брату мой искренний привет. И попроси его долго тебя не задерживать.

— Кому нужны ваши приветы? — зло ответила Габриэла. — Брату нужны деньги, а вы со своими приветами!

— Милая Габи! Разве я против? Я тотчас готов выдать тебе для него пятьсот песо золотом. Больше я просто не смогу сейчас собрать. Ты это лучше меня знаешь, дорогая.

Габриэла вздохнула. Хотела возмутиться мизерной суммой, но вспомнила о своём полном контроле над средствами. Поняла, что и этих пятисот песо за два дня собрать будет нелегко. И прикусила язык.

Родная асиенда показалась Габриэле ещё более убогой, чем в последний приезд из Санто-Доминго. И брат стал каким-то старым, неряшливым.

— Расси, ты мне не нравишься! — в первый, вечер сказала Габриэла. — Так нельзя себя опускать в глазах соседей. Вспомни, как считались с нашей семьёй раньше? И что это за дурацкое желание остаться холостяком? Я тебя не могу понять. Что с тобой?

Рассио предпочитал обходиться односложными словами, которые ничего не объясняли Габриэле.

Две недели проползли для Габриэлы в тоскливом ожидании поездки в Аресибо. Эта навязчивая мысль не давала ей покоя.

Затем появилось странное ощущение чего-то иного, незнакомого и довольно приятного. Она никак не могла понять природу такого ощущения. И вдруг, проснувшись среди ночи, подумала: — «Зачем столько сложностей и чувств? Разве нельзя жить просто, спокойно, без острых углов и противоречий? Что мне надо от Эсмеральды? Она ни в чём не виновата. Она моя сестра, от женщины, которую мой отец соблазнил и бросил! Так зачем мне ещё добавлять ей мучений и беспокойства?»

Она недолго бодрствовала и утром, проснувшись, вдруг почувствовала внутри какое-то облегчение, свободу и лёгкость не только в теле, но и в голове, в сердце. Долго лежала на кровати с широко открытыми глазами, продолжая прислушиваясь к биению жизни внутри. Вдруг показалось необъяснимой потребностью немедленно посетить церковь и исповедаться перед падре, испросить отпущение грехов и попросить совета, всё рассказав посреднику между Богом и ею.

Беседа с падре длилась долго. Он, конечно, отпустил ей её грехи, но потом ещё больше часа беседовал и слушал её подробные рассказы.

— Ты правильно сделала, дочь моя, что обратилась к Богу. Только он в состоянии облегчить твою жизнь, сделать её полной и счастливой. Необходимо помириться с сестрой, с её семьёй. Судя по твоим повестям, они хорошие люди. И ты только освободишь себя от бремени груза, который сатана взвалил на твои хилые плечи. И ночные мысли и осветление разума — Божья благодать, снизошедшая на тебя свыше! Не упусти случая, дочь моя! Ты обретёшь спокойствие и благодать. Поспеши исполнить повеление Господа нашего! Аминь!

Габриэла медленно возвращалась из сельской церквушки и размышляла над словами священника. И чувствовала, как благодать божья заполняет её изнутри, разливаясь тихим блаженством.

Она нарочно вспомнила, воскресила в памяти восхитительные минуты плотского восторга. И неожиданно для себя не ощутила потребности вернуть те мгновения, когда-то заполнявшие её всю до краёв.

Подходя к дому, с удивлением обратила внимание, что на лице не сходит улыбка, улыбка довольного жизнью человека.

— Расси, я завтра еду в Аресибо! — чуть ли не прокричала она, входя в гостиную, где обедал брат.

— Что тебе там делать? — удивился Рассио.

— Есть дело, брат! И очень важное, должна тебе заметить. Я не говорила, что там живёт твоя вторая сестра?

— Сестра? Не припомню такого. Откуда она могла взяться?

— Проказы нашего любвеобильного батюшки, мой дорогой братец! И я хочу с нею поближе познакомиться. Разве это не естественно?

— Уму непостижимо! Ещё одна нахлебница! И кто она, эта наша сестра?

— Очень красивая девушка, уже, правда, женщина. Богатая и добропорядочная. Мулатка, представь себе.

— Мулатка? Боже праведный! Неужели такое возможно? Ничего не понимаю!

— Что тут понимать? Наш батюшка умудрился увлечься одной мулаткой. Кстати, мать той мулатки очень знатная особа. Лишённая всех прежних прав, потому, что понесла от нашего дедушки-каторжника. Ты этого, не знал?

— Габи! Этого не может быть! Откуда ты узнала всю эту чушь?

— От той старухи, что родила мулатку от негра! Наш папочка не брезговал никакой юбкой, судя по всему! Теперь мы расхлёбываемся за его грехи!

— Поясни, прошу тебя, Габи! Ты меня режешь без ножа!

— Думаешь, мне приятно было узнавать всё это? Особенно в той клятой Долине, где меня содержали рабыней сколько месяцев! Ты не знаешь, что я перенесла, Расси! Это по вине нашего папочки ты влачишь жалкое существование. Это из-за него мы уплатили двадцать тысяч песо золотом! Вот откуда все наши беды! И если я устроила свою жизнь, то ты тянешь весь груз грехов наших!

Рассио задумался, не в состоянии переварить столь жуткую весть. Заикаясь, он затем спросил:

— И ты едешь в этот городишко решать эти дела?

— Ты ещё не всё знаешь, мой братик! Но пока я не хочу тебя посвящать и в мои тайны. Но скоро ты и о них узнаешь. Что тогда ты запоёшь, мой любимый братец? Но мне уже хватит того, что я пережила, перечувствовала! Хочу покончить с этим раз и навсегда! Поеду и прекращу все тайные истории нашего семейства!

— Боже милосердный! У меня голова идёт кругом! Габи! — Он сдавил виски ладонями и покачивался из стороны в сторону. Вздыхал шумно, судорожно. — Я почти не понимаю всего того, что ты мне говорила. Постой! А тот бандит, как его? Хуан, кажется? Он должен был играть ключевую роль во всей этой истории. Что он?

— Вначале случайный помощник той старой сеньоры. Затем он захотел получить часть наших денег. И это ему отлично удалось. Но он был простым исполнителем воли доньи Корнелии. Ты помнишь её. Отец упоминал о ней, когда вы пытались освободить меня из рабства или выкупить.

— Это я отлично помню. Помню, что посылал людей вернуть награбленное. И та старуха умерла, так и не вернув деньги. Проклятая!

— Ей пришлось многое вытерпеть, Расси, ради своей внучки Эсмеральды. Теперь эта наша сестра богата и, надеюсь, живёт счастливо, выйдя замуж за того самого Хуана. И я навещу их, успокою и обещаю прекратить всякие попытки им мешать, Расси. Это я решила окончательно.

— А деньги? Наши деньги! Их необходимо вернуть, Габи!

— Ты не посмеешь этого сделать! Они уже принадлежат нашей сестре, если не по людскому закону, то по закону справедливости! И это ещё не всё! Уже говорила, что у меня есть свои тайные грехи. Их я тебе пока не стану раскрывать. Но ты обязательно узнаешь о них. Между прочим, эта Эсмеральда хотела вернуть тебе небольшую часть денег, но я всё испортила своей глупой жаждой мести. Теперь я жалею об этом, но утерянного уже не вернуть.

— Я тоже хотел бы поехать с тобой. Взглянуть в те бесстыжие глаза, посмотреть, что она, сестра моя, мне ответит!

— Ты забыл про Хуана, мой милый братец. Ты забыл, как он разделался с тобой однажды. Теперь ему будет легче это совершить.

— Ты не должна была об этом вспоминать, Габи, — Рассио недовольно глянул на сестру. Рука потянулась к правому плечу нащупать старый шрам. Подумав немного, он добавил: — Что же ты предлагаешь? Оставить у неё все наши деньги?

— Она же сестра наша и имеет такие же права на них, как и ты и я. Но мы пользовались ими всю жизнь, а она только сейчас, несколько лет. И не забывай, что они знают все мои тайны. А их разглашение ударит и по тебе, брат. И ещё, Уверена, что она подбросит тебе немного, если я всё улажу и они мне поверят.

— В чём поверят, Габи?

— Что я не намерена больше им досаждать своими глупыми выходками… — Габриэла не договорила. Брат опять с укоризной смотрел на неё.

— Ты опять говоришь загадками! Мне это очень не нравится! Я в растерянности, обескуражен, испуган, в конце концов! Что я должен делать при создавшихся положениях?

— Ровным счётом ничего, Расси! Положись на меня и не вмешивайся, прошу.

Через несколько дней Габриэла подъезжала к городку, спускающемуся к морю живописными кущами, среди которых белели аккуратные домики.

Волнение охватило её. Глаза бегали по городу, пытаясь определить дом своей сестры. Лёгкая улыбка играла на лице. Она представляла себе выражение лиц Миры и Хуана, увидевших её появление. И ещё очень волновалась, представляя свою встречу с Мунталой, своей дочерью.

Ирия, прощённая и сидящая рядом, поглядывала на госпожу свою с интересом и страхом. Однако последние дни сеньора вела себя как-то уж слишком странно, непонятно. Это тоже беспокоило служанку, порождая массу противоречивых чувств и мыслей.

— Ты хорошо помнишь, где искать дом Варесов? — спрашивала Габриэла уже во второй раз. — Я не хотела бы расспрашивать незнакомых людей.

— Достаточно хорошо, сеньора. Сейчас, наверное, нужно свернуть направо. Педро, я верно говорю? — толкнула она рукой кучера.

— Верно, верно, Ирия! Ты правильно запомнила мой рассказ, и четверти часа не понадобится нам на дорогу, — он хлестнул уставших животных вожжами.

— Сеньора, вон тот дом, — повернулся Педро к Габриэле, указав кнутовищем. — Красивый дом. Вам понравится.

Он лихо осадил мулов у ворот и требовательно постучал кнутовищем по воротам. Дождался конюха, проговорил решительно:

— Отворяй, братец, ворота! Гости к дону Хуану и донье Эсмеральде.

Когда коляска въехала во двор, на крыльцо вышел Хуан. Он с удивлением чуть не раскрыл рот, узрев необычную гостью.

— Боже! Кого я вижу! Какими судьбами к нам?

— Прежде всего, хочу тотчас предупредить, что никаких ссор и осложнений не ожидается, Хуан. Я с мирной миссией, и прошу принять меня хоть на одну ночь. Я жажду мира и покоя, наконец!

— Привет, Габи! Конечно, можешь проходить. Я сейчас кликну Миру.

— Не спеши. Я пройду в дом. Можно? Он у тебя красивый. Маловат, но вполне приличный!

Она неторопливо прошла в гостиную. Неожиданно с визгом и смехом туда влетели Луиса и Мунтала. Они остолбенели, увидев гостью. С широко открытыми глазами впились в молодую красивую женщину.

— Девочки, это тётя Габриэла. Наша гостья. Луиса, сбегай позови маму. Но не говори, кто к нам пожаловал. Договорились?

Луиса изобразила вежливый полуприсед, и тут же убежала. Габриэла подошла к Мунтале, положила ладонь на её пышные волосы с яркой красной лентой в них, спросила ласково, с видимым волнением и дрожью в голосе:

— Это ты Мунтала? Ты веселишься тут?

— Да! Мы с Луисой много играем. Мы подруги и сёстры, — проговорила девочка и опустила голову.

— Ты чем-то недовольна, девочка?

— Я знаю, что она мне не сестра, а мне так хотелось бы быть такой. И она имеет маму, а у меня её нет.

Габриэла хотела что-то спросит, но Хуан опередил, пояснив смущённо:

— Луиса, мы её удочерили. Сразу стала называть Миру мамой. А Мунтале стало обидно, что это не её мама. Верно я говорю, Тала?

Девочка не подняла голову. Помолчала, затем молвила тихо:

— Конечно, у Луисы есть мама! Я тоже хочу иметь мамой донью Миру.

— Тебе этого не позволяют? — коварно спросила Габриэла.

— Позволяют, даже настаивают. Да у меня язык не поворачивается на это.

— Она здесь стала очень стеснительной. А Луиса очень подвижна и шумна. Но они отлично сдружились. Скажи своё мнение тёте, Мунтала.

— Мы скоро поедем в монастырь учиться! Меня Луиса уже готовит к нему. Только не охота расставаться с дядей Хуаном и доньей Мирой, сеньора. Они обещали каждую неделю нас навещать или привозить на выходные домой!

Послышался плач ребёнка. Габриэла вопросительно глянула на Хуана.

— Да, Габриэла! Это наш сын. Хуан Антонио! Мы его ужасно любим! Мира, тебе помочь? — Хуан бросился к лестнице.

Мира остановилась, не закончив спуск. В глазах застыл страх. Лицо побледнело, окаменело.

— Не бойся, Мира! — Габриэла сделала шаг к лестнице. — Я решила помириться. Мы ведь сёстры! Это мне знак свыше, Мира. — Габриэла протянула руки к Мире. Та сделала робкий шаг по лестнице, прижала ребёнка крепче к груди и он захныкал.

— Сомневаюсь, что тебе можно верить, — наконец ответила Мира очень неуверенно, с большим напряжением.

— Прости за все мои прежние поступки, Мира. Я не могу сразу доказать тебе свою искренность. Но, позволь мне хоть попробовать. А это требует времени. И дай, пожалуйста, посмотреть твоего сына. Это же мой… новый родственник, да? Прошу тебя.

Хуан подошёл, взял Миру под руку, и они вместе подошли к Габриэле.

— Смотри, Габи, какой у нас сынишка! — с восхищением молвил Хуан. — Просто прелесть!

Мира осторожно отвернула край кружевной простынки, и синие глаза устремили взгляд на незнакомую тётю. Личико сморщилось, и ребёнок опять захныкал.

— Чудное дитя! Хуан Антонио? Очень хорошее сочетание. Поздравляю! Сколько ему месяцев?

— Уже три! — Хуан не мог удержать рвущуюся улыбку, — Меня узнаёт, улыбается! Девочки его очень любят. Постоянно возятся. Особенно Тала.

Лицо Габриэлы посуровело.

— Но что мы торчим тут? — воскликнул Хуан. — Луиса, распорядись на кухне. Прошу в столовую.

Чувствовалось неловкое напряжение. Особенно это было заметно на Мире. Она прижимала ребёнка к себе с таким видом, будто его собираются отнять. Даже Луисе не передала его и нервно ходила по, комнате, не собираясь присесть.

Разговор вяло теплился всё больше вокруг мелочей и дома. Потом Габриэла вдруг проговорила:

— Твой брат порывался приехать, Мира. Отговорила. Меня будет достаточно. Ему здесь пока нечего делать. Кстати, — повернулась она к Хуану, — он до сих пор побаивается встречи с тобой. Видно, ты сильно его напугал когда-то, — она многозначительно улыбнулась.

— Это когда мы бились на шпагах? — усмехнулся Хуан, — Он оказался слишком слабым противником. Мне просто не хотелось убивать его.

— Я его умоляла отказаться от того глупого поединка, — заметила Габриэла. — Но куда там! Он и слушатьне хотел. Потом клял себя и горел несбыточной надеждой снова посчитаться с тобой.

— Хуан, ты мне не говорил об этом, — наконец подала свой голос Мира.

— Пустяки! Не стоит внимания. Вот на корабле мне пришлось изрядно струхнуть. Но обошлось. Матросы оказались в благодушном настроении.

— Ты постоянно попадаешь в переделки, Хуан! — строго выговорила Мира.

— О! У тебя, Хуан, строгая жена. Боится за тебя! Мира, ты похорошела после нашей последней встречи. Быть матерью, наверное, приятно?

— Не скрою, я счастлива. До сегодняшнего дня… — Мира сжала губы в ожидании ответного выпада Габриэлы.

— Напрасно ты так, — грустно ответила та. — Я приехала как раз договориться с вами и зажить по-родственному. Понимаю, что это трудно, но я к этому откровенно стремлюсь.

Она перехватила напряжённый взгляд Мунталы и примолкла. Ей показалось, что девочка смотрит на неё враждебно. Это сильно огорчило Габриэлу. Настроение сразу упало.

Принесли ужин. Им распоряжалась Луиса. И получалось это отлично.

— Мамочка, полагаю, что для такого случая необходимо на стол поставить вино, что привёз дон Хуан?

Мира согласно кивнула и Луиса убежала отдать распоряжение.

— Какая помощница! — улыбнулась Габриэла. Подождала, пока девочка исчезнет и проговорила с сожалением, звучавшим в голосе:

— Мне стыдно за последний поступок, Мира. Я очень сожалею! Если это возможно, то прости. Этого больше никогда не повторится. — Ничего подобного!

Мира не ответила. А Мунтала вдруг спросила, повернув голову к Габриэле:

— Значит, вы делали что-то плохое, сеньора?

— Тала! Что ты такое говоришь? — Хуан строго глянул на девочку. — Это у тебя получилось очень некрасиво. Ты должна покинуть общий стол! Иди!

— Мы не должны были оставлять её за столом, — молвила Мира. — Мы ведём не детские разговоры. Прости, Габриэла.

— Ничего, Мира! В конце концов, она права. Я слишком много сделала нехорошего. Мне отпустили мои грехи, но осадок ещё долго будет меня тревожить.

За столом повисла тишина. Её нарушила Луиса.

— Мама, чего это Тала плачет? Ничего не говорит мне.

— Не тронь её, — бросил Хуан строго. — Она допустила бестактность и за это наказана. Вы все уже достаточно большие, чтобы понимать, что хорошо, а что плохо, Луисита. Ты бы села и поела. Всё носишься и носишься.

Она подскочила к Хуану, быстро чмокнула его в щёку, улыбнулась и затараторила:

— Ты сам говорил, что каждый должен в доме иметь свои обязанности. Сегодня я прислуживаю за столом. У нас такой красивый гость, что иначе я не могу поступить, дядя Хуанито!

— Не заигрывай со мной, Луисита! Одна вот так же заигрывала и заигралась до… — он не закончил, подмигнул Мире, посмотрел на Габриэлу и тем разрядил атмосферу. — Габи, как моё новое вино? Это я из последнего путешествия привёз. Теперь жалею, что мало себе оставил.

— Пьяницей захотелось стать, Хуан? — спросила с улыбкой Мира. — Пять больших бочек, и тебе мало?

— Отличное вино! — Габриэла отпила пару глотков. — Наверняка из южных провинций Испании. Давно такого не пробовала.

— Может быть. Тебе лучше об этом знать, — улыбнулся Хуан.

— Можно мне пойти к… Мунтале? — скромно спросила Габриэла, смотря на Миру просительно. — Я не позволю себе ничего плохого.

Мира переглянулась с Хуаном. Затем молча кивнула. Проговорила, с некоторой опаской:

— Комната наверху. В конце коридора.

Габриэла кивнула, поднялась и, грациозно покачивая бёдрами, пошла к лестнице. Мира с беспокойством бросала взгляды на мужа. Тот улыбался чуть ли не виноватой улыбкой, пожимал плечами, словно говоря, что он бессилен здесь.

— Что скажешь, Хуанито?

— Только то, что я более чем удивлён и обеспокоен, дорогая. Не кроется ли здесь какого-то подвоха или интриги?

— Я всё время наблюдала за нею. Ничего такого не приметила. Можно полагать, что она действительно изменилась. В лучшую сторону. Это случается иногда. Помнишь, она упоминала о знаке свыше? Не могу поверить, что её козням может прийти конец. Неужели Господь услышал наши молитвы?

— Хотелось бы послушать, что она говорит своей дочери? — проговорил Хуан.

— Это легко! Хотя не дословно. Убеждает, что она хорошая и может дать ей больше, чем она располагает здесь.

— Может быть, может быть, — с сомнением ответил Хуан. — Посмотрим, что из этого выйдет.

— Мы не отдадим Мунталу ей? — спросила Мира с беспокойством.

Хуан неопределённо пожал плечами.

— Имеем ли мы право удерживать её дочь насильно?

Мира вздохнула, поманила Луису и сказала:

— Пойди в спальню к Тале и спроси, что ей надо. И посмотри, что делает сеньора де Руарте. Только осторожно.

Луиса понимающе улыбнулась и побежала наверх, торохтя туфлями.

Супруги в молчании сидели за столом, наблюдая, как служанка убирает посуду. Говорить не хотелось. Каждый ждал возвращения Луисы и не хотел показать это друг другу. Мира тихонько ласкала Хуана Антонио, который уже тянулся к груди своими алыми губками, смотря на мать широко открытыми глазами, где читался упрёк за просроченное время.

— Я пойду покормлю нашего малыша, — улыбнулась Мира и поспешила в спальню.

Прибежала Луиса.

— А где мама?

— Пошла Антика кормить, милая! Ну? Что скажешь?

— Тала отвернулась и ничего не ответила на мой вопрос, дядя. А сеньора сидит рядом с бледным лицом, и я подумала, что она вот-вот заплачет.

— Девчонка так ничего и не ответила?

— Нет. Лишь дёрнулась плечом, словно говоря, чтобы я отстала. Я и ушла.

Хуан задумался, в груди помаленьку нарастало чувство удовлетворения. Казалось, что миссия Габриэлы не увенчивается успехом. И он весело посмотрел на Луису.

— Луисита, почему ты не говоришь мне «папа»? Ведь я тебя вывез из того гадюшника и привёз сюда! Иди ко мне, милая моя девочка!

В глазах девочки на миг мелькнуло что-то тревожное, затем они заулыбались, а рот проговорил со смущением:

— Мне неловко как-то!

— Да? Миру ты сразу стала называть мамой. Когда же я дождусь? Антик ещё через год сможет такое сказать, а мне не терпится побыстрее. Ну!

Луиса смущалась, но потом покраснела, и проговорила запинаясь:

— Хорошо… папа! — и уткнулась тут же взмокревшим лицом в шею Хуана.

— Вот и молодец! Вот и хорошо, моя доченька! По этому поводу проси что хочешь. Ну, говори! И утри лицо.

— А это можно, папа?

Хуан сделал страшное лицо, улыбнулся и ткнул её пальцем в бок.

— Можно не отдавать Талу этой сеньоре? Мне так не хотелось бы!

— Почему ты решила, что её куда-то могут отдать? — Хуан серьёзно глянул в бегающие глаза девочки.

— Мне так показалось, папа. Эта сеньора мне не нравится. И маме тоже…

— Всё-то ты знаешь, всё слышишь! Ну и дочь у меня. Но что я могу на это сказать? Это слишком трудный вопрос, Луисита. Эго так просто не разрешишь.

Девочка погрустнела, а затем проговорила решительно:

— Тала не согласится! Ни за что! Я ей этого не позволю!

— От неё мало что зависит, моя хорошая. Но не будем забегать вперёд. Я хочу дождаться возвращения сеньоры. А ты пойди к маме. Ей тоже хотелось бы узнать об этом побольше, — Хуан поцеловал Луису в щёку и подтолкнул.

Габриэла вернулась в столовую довольно скоро. Вид её был мрачным, угрюмым. Она молча села, помолчала, оглянувшись. Налила себе вина и целиком выпила его.

Хуан молча смотрел на неё, гадая, скажет ли ома о результатах её попытки склонить Мунталу на свою сторону.

— Это за мои грехи мне наказание божье, Хуан! — наконец произнесла убитым голосом Габриэла. — Она не хочет признать во мне свою мать.

Хуан долго смотрел себе под ноги, всё размышлял, что ответить на эти горестные слова несчастной матери. И ничего не приходило на ум.

Габриэла вновь налила фужер до краёв и тут же выпила.

— Габи, не бросайся в другую крайность, — наконец молвил Хуан. — Ты свалишься с ног. Что хорошего будет? Остановись. Чего ты ждала от Талы? Она у нас впервые почувствовала настоящую любовь к себе. Это как первая, юношеская любовь. Она самая чистая, непорочная. Её трудно затмить словами.

— Это за мои грехи! Теперь я точно это знаю. Но что же делать? Я так надеялась! Она только дёргала плечом и ни слова не ответила, узнав, что я её мама. Ей, видимо, трудно поверить, что это так.

— Учти, что те деньги, которые ты передавала для неё, шли на попойки приёмных родителей. Она это знала, говорила нам. Так что ты хочешь теперь! Ей кажется, что это тоже твоя вина.

— Боже! Сколько ошибок я совершила! Простится ли мне когда-нибудь это?

— Успокойся, Габи. Тебя уже развезло. Пойдём, я отведу тебя в комнату. У тебя ещё будет достаточно времени поразмыслить над всем, что свалилось на тебя. Вставай же!

Хуан поднял отяжелевшее тело Габриэлы. С трудом поднялись на второй этаж, и Хуан позвал служанку.

— Уложи сеньору в постель. Пусть спит. Не забудь воды оставить в кувшине. Пока, Габи! Спи спокойно. Утром всё будет выглядеть иначе.

— Что-то мне неспокойно с Габриэлой, — молвил Хуан, встретив вопросительно смотрящую на него Миру. — Не случилось бы худшего. Она слишком переживает прошлые ошибки, как она это трактует.

— Что с нею? — Эсмеральда пытливо глядела на мужа.

— Перепила! На ногах не держалась, и всё что-то бормотала про грехи и всякую чепуху. Ты не беспокойся, дорогая моя девчонка! Я умею держать слово! — Хуан бодро улыбнулся, чмокнув жену в висок. — Не волнуйся, а то молоко пропадёт. Чем кормить нашего первенца будешь?

— Знаешь, мне не очень понравилось, что она вроде бы собирается гостить у нас несколько дней. Я всё время в напряжении.

— Пустое! Ничего не будет, милая рыбка! Ты говорила с Мунталой?

— Она ещё дуется. Но заявила, что не хочет иметь мамой Габриэлу. Мне так жаль её, Хуан! Это её первая трагедия в этой её жизни. Как она её переживёт?

— Бедняжка! Завтра надо поговорить с Габриелой. Пусть не настаивает на своём материнстве. Я с тобой должны убедить её в этом.

— Ты так считаешь? — вскинула глаза в удивлении и радости Мира.

— А почему нет? Мы все привыкли считать Мунталу членом своей семьи. Пусть у нас будет уже две дочери. Надеюсь, ты не собираешься воспитывать их в духе мелочного аристократизма? Мне бы этого не хотелось.

— Любимый! Обещаю, что этого не произойдёт! Слишком много условностей и разного рода ограничений и иносказаний. Это не по мне, мой Хуанито!

— Ну тогда не о чём и говорить. Успокойся и не думай о плохом.

На следующий день и Мира и Хуан долго собирались с духом, чтобы начать неприятный разговор с Габриэлой.

— Поговорим? — посмотрел Хуан в глаза женщине, давая понять, о чём будет разговор.

Габриэла неопределённо подняла бровь, затем согласно кивнула.

— Пройдём в сад. Там нам никто не помешает. Мира слишком занята ребёнком, и мы спокойно сможем всё обговорить.

Габриэла с напряжением посмотрела в глаза Хуану. Они были достаточно спокойными и лишь выдавали некоторое волнение по поводу предстоящего разговора.

— Габи, что ты намерена делать? Это нас сильно трогает и беспокоит.

Та сжала губы в тонкую полоску. Молчала недолго.

— Я ещё не пришла ни к какому решению. Мне принять его очень сложно. Дочь не хочет меня признавать. Это обидно, но она в какой-то мере права.

— Даже в большой мере, Габи. Даже твои деньги нисколько не оолегчили жизнь Мунталы. Всё пропивалось! Это установлено точно.

— Понимаю. Я не осмелилась открыто ничего делать! И теперь пожинаю плоды такого отношения к дочери. Я в растерянности, Хуан!

— Ещё бы! Тебя можно понять. И всё же, на что ты надеешься? Ты ведь не хочешь своей дочери плохого! Подумай хорошенько, прежде, чем принимать окончательное решение, Габи. На карту поставлена судьба не просто ребёнка, но твоей дочери.

— Скажи честно, Хуан! Вы не настраивали её против меня?

— Бог с тобой, Габи! Как можно? Мы никогда не заводили о тебе разговоров.

— Она что, так привязалась к вам?

— Не столько к нам, сколько к Мире. Постоянно оспаривает её перед Луисой. Хорошо, что та редко бывает дома. А сейчас особенно.

Габриэла вздохнула и замолчала. Её лоб нахмурился, губы вытянулись в жёсткую полоску. Хуан понимал, как ей тоскливо и трудно.

— Я понаблюдала за твоей женой, Хуан. Она показалась мне очень доброй. На меня смотрит хмуро, но это и понятно. Скажи откровенно, дочери будет хорошо у вас? Вы готовы воспитать её, как собственную?

— Иначе мы и не предполагали, Габи. Луиса ведь довольна, и хотя старше, тотчас стала называть её мамой. А Мунтала страшно ревнует её. И только теперь последовала примеру Луисы.

— Она тоже называет Миру мамой? — Габриэла с удивлением уставилась на Хуана, в то время как тот утвердительно наклонил голову.

— Мунтала вообще девочка довольно сложная. Луиса намного проще, но они хорошо дружат, а мы довольны.

Габриэла молча глядела на цветок, трепещущий на лёгком ветерке. Хуан думал, как перейти к основному в разговоре. Его глаза бегали по лицу Габриэли, пытаясь обнаружить то, что так тянуло его к ней.

И теперь, вглядываясь в эти тонкие черты, он не мог не признать, что его Эсмеральда намного привлекательнее, приятнее. А, главное, легче в общении и веселее. Это открытие показалось очень приятным. Он даже слегка улыбнулся своим мыслям, правда испугавшись, что собеседница это заметит.

— Габриэла, ты что всё же задумала? — прервал он молчание. — Нам необходимо решить наш вопрос. Мне, должен тебе признаться, не верится, что твоей дочери будет хорошо с тобой. Ты не находишь?

Она вздохнула.

— Похоже, что ты прав. Это больше всего беспокоит меня. Может, ты поговоришь с нею? Мне показалось, что у вас с нею установились дружеские отношения, и она тебя очень уважает. Выясни всё начистоту. А я потом подумаю.

— Если ты мне доверяешь и разрешаешь, то я готов.

Габриэла глянула на Хуана долгим взглядом, проговорила тихо, обречённо:

— Разве у меня есть выбор? К тому же я тебя достаточно знаю. Говори с Мунталой. Не думаю, что ты легко опустишься до низости в таком щекотливом вопросе.

Уже вечером, Мунтала легла спать, Хуан зашёл в спальню девочек. Луисы ещё не было. Та как обычно немного задерживалась на кухне, помогая с посудой и уборкой.

— Тала, я пришёл пожелать тебе сладких снов, — жизнерадостным тоном проговорил Хуан. — Как твоё настроение, девочка?

— Дядя Хуан, а меня не отдадут этой тёте, сеньоре? — В голосе звучали страх, отчаяние и неопределённость.

— Кто ж может такое сделать, милая моя Тала? Это можешь только ты решить. Это ведь твоя жизнь может измениться. Тебе и карты в руки!

— Какие карты, дядя Хуан? — не поняла Мунтала и в её тёмных глазах забегали тревожные искорки.

— Это так говорят, когда полагаются на твоё исключительное мнение и желание, девочка.

— Значит, я тоже могу не соглашаться?

— Естественно, моя малышка! От тебя многое зависит. И я бы хотел знать, как ты относишься к этой сеньоре Габриэле? К твоей маме?

Мунтала дёрнулась плечами. Брови нахмурились, но она ответила всё же:

— Она отказалась от меня, когда я только родилась, дядя Хуан! Я не хочу, чтобы она была моей мамой! У меня уже есть мама! Самая лучшая, добрая, и я её очень люблю! Теперь не только у Луисы есть настоящая мама! И другой у меня не будет!

— Тала, кто тебе говорил, что от тебя отказалась твоя мама?

— Там, где я жила раньше, много об этом говорили. Смеялись надо мной. Я часто плакала от обиды. А теперь она заявилась! Не хочу! Пусть едет себе, откуда приехала!

— Не надо так переживать, Тала! Она ведь твоя мама!

— Не хочу, не хочу, не хочу! Дядя Хуан, не отдавайте меня этой сеньоре!

— Успокойся, Тала! Никто тебя не отдаст без твоей воли. Глупенькая! Мы с мамой уже всё решили про тебя!

— С мамой Мирой? Или…

— С мамой Мирой, конечно! Вытри слёзки и засыпай. Утром опять будет солнце светить моей Мунталочке, и всё будет прекрасно! Спи. Сейчас Луиса придёт, и не очень хорошо будет, если она застанет тебя в слезах! — и Хуан наклонился поцеловать девочку.

Она обхватила ручонками его шею, прижалась к лицу и долго не отпускала

— Я уже успокоилась, дядя Хуан! Иди спать.

— Мунтала, мы с Мирой тебя удочерили. Ты это знаешь. Так что я уже не дядя тебе, а папа. Ты должна называть меня так.

— А можно? — взвизгнула Мунтала и опять потянулась ручками к лицу Хуана.

Хуан с удовольствием ощущал трепет её сердечка, мокрое лицо и робкие поцелуи в щёки. Было приятно. В горле защекотало от волнения и переживаний.

Эпилог

В гостиной в одиночестве сидела Габриэла и смотрела на язычки пламени, ещё трепыхающиеся в камине. На дворе лил дождь, было сыро и прохладно.

Она вскинула глаза на вошедшего Хуана. В них откровенно просматривался вопрос. Хуан покачал головой, сел в кресло, потянулся за кувшином с вином. Налил немного и медленно вылил.

— Ничего утешительного сказать не могу, Габи, — проговорил он сурово. — У девочки чуть истерика не случилась. Слышать о тебе не хочет. Даже упрекнула тебя в том, что ты её бросила тут же после рождения.

— Зачем вы ей об этом говорили? — чуть не вскочила Габриэла, округлив глаза.

— Мы ничего ей не говорили об этом. Шантрапа, что окружала её в прежней жизни, достаточно досаждали ей этим. Там же ничего не скроешь от соседей!

Габриэла сжала губы. А после долгого молчания, спросила:

— И что же Мунтала? Говори без утайки.

— Что тут говорить, Габи? Я уже всё сказал. Она наотрез отказалась тебя признать, не то, что жить с тобой. Видела бы ты, как она умоляла не отдавать её тебе! Плакала, умоляла. Не будь такой жестокой к дочери, которую ты сама покинула, отдала в трущобу, где она едва выжила. Смирись и потерпи.

Габриэла долго молчала. Хуан бездумно поглядывал на неё, ожидая продолжения столь неприятного объяснения.

— Спокойной ночи, Хуан, — вдруг поднялась она и, не дожидаясь ответа, стремительно удалилась по лестнице к своей комнате.

— Ну что, па? — тут же подскочила Луиса, и Хуан внутренне улыбнулся, поняв, что хитрая девчонка дожидалась конца переговоров, сгорая от любопытства и переживая за названную сестру.

— Луиса? Ты подслушивала?

— Подслушать только хотела! Да ничего не услышала! Вы дверь так плотно прикрыли! Тала остаётся?

— Её мать ничего ещё не решила, но думаю, что тут и решать нечего. Тала ни за что не хочет её признать. Так что можешь обрадовать малышку. А я побегу к маме Мире. Спокойной ночи, дочка!

Утром Габриэла не вышла к завтраку, и никто не осмелился зайти в спальню осведомиться о её самочувствии.

— Я всю ночь так плохо спала, Хуан, — жаловалась Мира с утомлённым лицом.

— Что там Габриэла всё думает? Неужели не понимает, что насильно с такой девочкой, как Мунтала, у неё ничего не получится, — она следила, как Луиса с Мунталой и Хуаном Антонио удаляются по дорожке сада.

— Дело для Габриэлы очень сложное, Мира. Пусть раскинет мозгами. Я сам сгораю от нетерпения. Даже из дома выходить не собираюсь. Уже отправил к компаньону слугу с запиской.

Габриэла появилась лишь перед обедом. Лицо осунулось, под глазами фиолетовые круги, и вся она потускнела и словно сморщилась, но одета была с тщательностью, причёска уложена по моде.

Мира с испугом смотрела, как сестра независимой походкой приближается к столу и, поздоровавшись весьма чопорно, села, выпрямив спину в ожидании блюда, которое служанка торопливо наполняла едой.

Обед прошёл в молчании. Никто не проронил ни слова. Гнетущая тишина висела над столом.

— Если не возражаете, — повернула Габриэла голову в сторону Хуана, — я бы хотела поговорить с вами, — она слегка наклонила голову к Мире, а потом и Мунтале. Девочка втянула в страхе голову в плечи и с бледным лицом ждала самого страшного, боясь пустить слезу.

— Тала! — Нарочито бодро молвил Хуан, кладя руку на плечо девочки. — Пошли! Сеньора хочет нам что-то сказать важное.

Мира отдала малыша Луисе и с пришибленным видом последовала за остальными в кабинет, плотно затворили дверь, оставив служанку и Луису в напряжённом ожидании.

— Я всю ночь думала, — начала Габриэла безжизненным тоном. — Много раз возвращалась к одному и тому же, перебирала варианты, но ничего не могу вам сказать кроме того, что я должна оставить Мунталу здесь.

Габриэла замолчала, а остальные в растерянности переглядывались друг с другом, боясь поверить в услышанное.

— Это значит, Габи, что ты отказываешься от дочери? — наконец спросил с неуверенностью Хуан.

— Ничуть не бывало. Я не отказываюсь от дочери. Я просто оставляю её в этом доме. Пусть время решит дальнейшую судьбу Мунталы.

— Габи! Ты не представляешь, как мы все благодарны тебе! — Хуан вскочил и бросился поцеловать руку Габриэле.

— Оставь! Это мне не нравится, Хуан! Я ещё хочу сказать, что пришла к такому решению путём множества колебаний и сопоставлений. Я поняла, что у вас в доме отличная атмосфера, дочери будет здесь хорошо. К тому же я обязуюсь выделить тысячу золотом на её приданое, и дополнительно она получит по завещанию всё, что у меня будет. И ещё! Я требую возможности видеть мою дочь в любое время по моему разумению.

— Габи! Это же чудесно! Мира, ты слышишь? Габриэла оказалась не так плоха, как можно было предполагать! Мы, конечно, принимаем все твои предложения, Габи, и обещаем не чинить препятствий тебе в твоём благородном стремлении общаться с дочерью! — Хуан повернулся с девочке. — Тала, пойди поблагодари мать за столь радостное сообщение. Иди, прошу тебя!

Мунтала долго молча дулась, не поднимая головы. Затем всё же неохотно сползла со стула и неловко, с опаской подошла к Габриэле.

— Ну же, Тала! Скажи что-нибудь матери! — Хуан неторопливо поднялся со своего места и приблизился к девочке, подтолкнув легонько к Габриэле.

Та в молчании сделала шаг и замерла в ожидании, так и не проронив ни слова. Габриэла осторожно опустила ладонь на голову дочери, ощутив, как та слегка вздрогнула, словно уменьшилась в размере.

— Успокойся, Тала! — наконец проговорила Габриэла надтреснутым голосом. — Я не обижу тебя. Ведь я так виновата перед тобой! Прости, если сможешь! Я обещаю не сильно докучать тебе и постоянно заботиться о тебе. Скоро я уеду, но обещаю месяца через два навестить тебя. Ты согласна?

Девочка по-прежнему молчала, так и не подняв голову и не взглянув на мать, лишь мельком взглянула на Миру. В глазах промелькнула мольба избавить её от мучений этой сцены.

— Иди ко мне, Тала! — протянула руки Мира и девочка опрометью бросилась в объятия названной мамы. Слёзы хлынули из глаз, тельце судорожно вздрагивало от рыданий, а Мира гладила её голову, запускала пальцы в волнистые волосы, пропуская их с видимым удовольствием. — Ну перестань, доченька! Твоя настоящая мать оказалась совсем не такая плохая, как ты могла думать.

— Ты меня любишь, мамочка? — сквозь слёзы прошептали бледные губы Мунталы, устремив заплаканные глаза в глаза Миры.

— Конечно, моя ласточка! Успокойся и побеги обрадуй Луиситу. Она ведь с нетерпением ждёт этой вести, беги! — Мира подтолкнула ожившую и повеселевшую девочку.

Мунтала молнией блеснула глазами в сторону Габриэлы и умчалась за дверь.

— Габриэла! Ты заметила, как она стрельнула в твою сторону глазёнками? — Хуан весело посмотрел на каменное лицо гостьи. — У тебя есть надежда, должен тебе заметить. Молись — и всё сбудется, Габи!

— Ты так считаешь, Хуан? — оживилась Габриэла. Она посмотрела на Миру, но та успела отвести глаза. — Это многое для меня значит, Хуан.

— По такому знаменательному событию и поводу можно и вечер созвать! Пригласим гостей, устроим праздник! — Хуан радостно обвёл глазами сидящих женщин, ища поддержки и одобрения. — Что скажете, сеньоры?

Женщины украдкой переглянулись и молча кивнули в знак согласия. Слова застряли у них в горле от переполнивших их чувств. Они были слишком возбуждены, чтобы заговорить.

Конец второй книги

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Эпилог