Пьесы [Иван Петрович Куприянов] (fb2) читать онлайн

Пьесы

СЫН ВЕКА Героическая комедия в 3-х действиях

Посвящаю светлой памяти друга и учителя, писателя Б. С. Ромашова

Автор

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Федор Федотович Большаков — секретарь партийного комитета на строительстве гидроэлектростанции, 42 лет.

Наташа — его жена, 32 лет.

Александр Андреевич Прокофьев — начальник строительства, 52 лет.

Анна Петровна — его жена, 44 лет.

Степан Сократович Толстопятов — главный инженер, 60 лет.

Николай Афанасьевич Подхватов — инженер.

Настя Буланова — работница строительства, 18 лет.

Лариса Громова — секретарь комитета комсомола.

Сергей Никанорович Матвейчук — начальник ЖКО.

Петр Егорович Маркин }

Иван Иванович Игнатьев }

Доржи Зондаев, бурят }

Прасковья Григорьевна Агапова }

Сергей Матвеевич Томилин } — рабочие-строители.

Люба Сотникова — секретарь-машинистка парткома.

Алеша Ребров — гармонист.

Время действия — наши дни.

Место действия — Сибирь.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Крутой берег реки, конец июня. Вечер. Рабочий городок в тайге. В отдалении — палатки, бараки. На переднем плане горит костер. На деревянной треноге висит котел. У огня сидят  Т о м и л и н,  З о н д а е в  и  П р а с к о в ь я  А г а п о в а.

Из рупора на сосне слышится песня:

З о н д а е в. Иван! Эй… И-ван!

Т о м и л и н. Уж не утонул ли наш студент? Что-то он долго там в реке барахтается!

П р а с к о в ь я. Дорожную пыль смывает.

Голос Игнатьева: «И-ду!..»

З о н д а е в (привстал). Одевается.

Т о м и л и н. Да, вот она, жизнь-то. Еще два месяца назад Иван Игнатьев рядовым ходил в моей бригаде, а сегодня он инженер, вот поди и догони его теперь.

З о н д а е в. И палаточная жизнь, понимаешь, не помешала.

П р а с к о в ь я. Сергей Матвеевич, уж не завидуешь ли ты ему?

Т о м и л и н. Не то слово, Прасковья.

З о н д а е в. Человек, понимаешь, цель имеет.

Появляется  И г н а т ь е в.

И г н а т ь е в (напевает).

Т о м и л и н. Как водица, Иван?

И г н а т ь е в. Хороша! Аж обжигает, Сергей Матвеевич. (Становится на пенек.) Братцы! Братцы! И до чего же у нас тут хорошо! (Смотрит вдаль.) Тихо… Прохладно… сосны-то какие! Великаны! А воздух-то, воздух-то — не надышаться!..

Т о м и л и н. Ну, размечтался солдат молодой! Уха ждет.

И г н а т ь е в (подходит к костру). Нет, здесь непременно поэтом станешь! И соскучился же я, братцы! В Москве я на Садовой жил. Чуть не задохнулся от бензина.

П р а с к о в ь я. Чего-чего, а чистого воздуха у нас хватает.

З о н д а е в (ложкой снимает пробу). Кажись, готова уха. Мед, понимаешь, ум отъешь.

Т о м и л и н (заглянув в котел). Добрая уха! Дымком отдает, тайгой…

П р а с к о в ь я. Со святой водицей как раз будет. Доржи, зови Петра.

Зондаев уходит в палатку.

Т о м и л и н (отмахивается веткой от мошек). Ну и настырная тварь. Ни днем, ни вечером нет от нее избавления.

Появляются  М а р к и н  и  З о н д а е в.

П р а с к о в ь я. Ну, как сын?

М а р к и н. Всё мать кличет.

Т о м и л и н. Ну что ж, братцы? Может быть, по первой, а? С уловом положено.

З о н д а е в. Первую мы, понимаешь, выпьем за Ивана, за его диплом. Человек, понимаешь, шесть лет лямку тянул и ничего, выстоял. Институт без отрыва от производства окончил!

И г н а т ь е в. Нет, братцы, давайте выпьем за красоту! За вон те солнечные дорожки на реке, за таежную тишину. Ох и соскучился же я по вас, братцы!

М а р к и н. Нет, за диплом инженера Игнатьева выпьем. Кто-кто, а мы-то хорошо знаем, чего это тебе стоило.

И г н а т ь е в. Против большинства не могу.

Все чокаются, пьют.

Т о м и л и н. Да… Вот пройдет еще несколько лет, и, глядишь, наш Иван Иванович начальником строительства станет, а там и академиком.

И г н а т ь е в. Так сразу и академиком?

М а р к и н. Не в том вопрос, какой он пост займет. А в том мое ему пожелание — человеком всегда оставаться.

Едят уху.

Заливается гармонь. Громче песня. Из-за палаток выходят  Р е б р о в  и  Н а с т я, они под хмельком.

Р е б р о в  и  Н а с т я (поют).

Н а с т я. Стой, Алеша! Да здесь, кажись, пируют?! Граждане, дядечки, принимайте в свою компанию, — честное слово, не пожалеете.

И г н а т ь е в (внимательно посмотрев на Настю). Не до веселья нам.

Н а с т я. Это почему же?.. Где уха да водка, там и праздник. Верно, Алеша?

Р е б р о в. Натурально!..

Т о м и л и н. Идите-ка вы своей дорогой…

Н а с т я. Дядечка, зачем же так грубо? А мы не за так. Алеша, а ну кинь на стол монету.

Р е б р о в. Можно!.. (Бросает к костру сторублевку.)

П р а с к о в ь я. Ухажер, видать, богатый! Сотнями швыряется.

Н а с т я. Алеша! То за меня, а теперь кинь еще за себя.

Р е б р о в. Можно!.. (Бросает к костру вторую сторублевку.)

Н а с т я. Шофер первого класса! Два рейса прямо, один налево. Порядок! Надо уметь зарабатывать, тетечка!

М а р к и н. Этот знает, где правая, где левая сторона.

Н а с т я (Игнатьеву). Чтой-то ты так смотришь? Понравилась?

И г н а т ь е в. И давно глаз не свожу. А тебе невдомек.

Н а с т я. Знаю я тебя, небось опять прорабатывать собираешься?

И г н а т ь е в. Угадала. Только не прорабатывать, а драить с песочком за твои художества.

Р е б р о в. Чего-чего? Драить? Смотри, как бы тебя не отдраили. Ребров и не таких героев охлаждал.

Н а с т я. Понял?

Т о м и л и н. Фу-ты ну-ты… Ноги гнуты, душа в пятки ушла!

Н а с т я. Алеша, и ты терпишь?

Р е б р о в. Ты, лапоть нечесаный, болтай, да не забалтывайся.

И г н а т ь е в. А что за фигура твой Алешка? (Встал, подошел к гармонисту.) А ну, уходи, парень!

Ребров вызывающе смотрит в лицо Игнатьеву, растягивает мехи.

Ты в приличии что-нибудь кумекаешь?

Н а с т я. Молодой человек, не надо петушиться. А то ж он так тебя откумекает — век не забудется.

П р а с к о в ь я. А ты откелева такая бойкая? С Коломны али с Магадана?

Н а с т я. Вот-вот, угадала, тетечка, «откелева». Алеша, музыку! (Поет.)

И г н а т ь е в (сжал мехи гармони). Я что тебе сказал?

Р е б р о в. Смотри, Настя, товарищ-то напрашивается!

И г н а т ь е в (наступает). Уходи! (Хватает Реброва за руку.)

Р е б р о в. Смотри, он и взаправду!.. (Одним ударом сбивает с ног Игнатьева.)

Все вскочили.

И г н а т ь е в. Стойте, я сам.

Н а с т я (поет). «А я сам, а я сам, я не верю чудесам».

П р а с к о в ь я (бросается к Насте). Да я из тебя, поганка, свиную отбивную сделаю.

Н а с т я. Я? Поганка? Чудо-юдо, рыба-кит, что-то больно грозный вид.

П р а с к о в ь я. Я? Чудо-юдо? (Хватает Настю за волосы.)

Р е б р о в. Эй, эй, бабуся! Запрещенный прием.

Резко отбрасывает Прасковью, та падает на землю.

Мужчины бросаются к Реброву.

(Выхватывает нож.) Не подходи!

Появляется  Б о л ь ш а к о в. Он невысокого роста, худощавый, в очках. Большаков сбивает с ног Реброва, вырывает у него нож.

Чистенькая работа. С севера?

Б о л ь ш а к о в. На западе усвоил, еще когда рядовым пограничником служил.

Р е б р о в. Порядок.

Б о л ь ш а к о в. Вы что ж, решили таким ножом резать?

Н а с т я. Во-во, дядечка, хлебушек порезать.

Р е б р о в. Отдай нож!

Б о л ь ш а к о в. Молодой человек, за такие игрушки детей наказывают. (Бросает нож в реку.) За ненадобностью.

Р е б р о в. Так, ясно…

Б о л ь ш а к о в. Ну а теперь давайте познакомимся заодно. (Протягивает руку.) Большаков.

Р е б р о в. Ребров.

Б о л ь ш а к о в (достает портсигар). Прошу!

Ребров закуривает.

Порядок, Ребров?

Н а с т я. Гражданин начальник, а теперь мораль нам начнете читать? Да?

Б о л ь ш а к о в (Насте). А вы кто такая?

Н а с т я. Я? (Вызывающе.) Настасья Федоровна Буланова!

Б о л ь ш а к о в. Настя?

Н а с т я. Пусть Настя, можно и Настенька. Удовлетворены?

Б о л ь ш а к о в. Вполне.

Н а с т я. А ты что за цаца?

Б о л ь ш а к о в. Я уже сказал. Большаков.

Н а с т я. Большаков? Ха-ха-ха! А я думала, ты крокодил. Алеша, а ну их… Не бойтесь, я ругаться не буду. Я девушка образованная. Алеша, музыку!..

Ребров играет.

(Поет.)

Дядечка, а мы еще встретимся. (Машет рукой.)

Ребров и Настя уходят.

П р а с к о в ь я. Вот так человеки.

Т о м и л и н. Артисты.

Б о л ь ш а к о в. Товарищи, как пройти в контору второго строительно-монтажного управления?

И г н а т ь е в (показывает). А вот по этой тропинке и вверх.

Б о л ь ш а к о в. Спасибо.

П р а с к о в ь я. Ухо́дите? Нет, мил-человек, в Сибири так не положено. Просим ушицы нашей отведать.

М а р к и н. Уха добрая. Здешняя рыбешка омулю не уступит. Присаживайтесь!

Б о л ь ш а к о в. Можно. Я люблю ушицу.

П р а с к о в ь я (наливает в тарелку уху и передает Большакову). Приезжим будете?

Б о л ь ш а к о в. Приезжим.

Т о м и л и н. А как насчет ста грамм?

П р а с к о в ь я. Знамо дело — как. Уха без водки, что баба без мужика.

Б о л ь ш а к о в. За компанию могу.

Томилин наполняет стаканчики.

И за что же мы выпьем?

Т о м и л и н. Почтим светлую память рыбешек, и дело с концом.

М а р к и н. За то, чтобы люди больше о людях думали.

Б о л ь ш а к о в. Это хорошо!

Все чокаются и пьют.

Т о м и л и н (Большакову). Не пойму, и за каким чертом берут на стройки этот элемент?

З о н д а е в. Э, из них тоже, понимаешь, со временем люди могут выйти.

Т о м и л и н. Как бы не так.

М а р к и н. Попадись, к примеру, этой Настеньке хороший человек, царицей жизни может стать. А вот с этим Алешкой — не уверен. Чего доброго, сорвется и в пропасть угодит.

П р а с к о в ь я. Э, куда хватил наш Петр Егорыч. Разве ты ее не видишь? Она ж пропащая.

М а р к и н. Знаю, знаю. Ты же у нас шибко принципиальная. (Большакову.) На работу к нам?

Б о л ь ш а к о в. Не в гости. (Отмахивается от мошкары.) Да, а мошкары, видать, у вас хватает.

Т о м и л и н. Так грызет, проклятая, что остались кости, кожа да характер.

Б о л ь ш а к о в. Если характер остался, жить еще можно.

Т о м и л и н. На одном характере долго не продержишься.

М а р к и н. Давно у нас?

Б о л ь ш а к о в. Третий день. Мошкара — мошкарой, а по красоте ваш край, пожалуй, не уступит и Крыму.

Т о м и л и н. Для кого Крым, а для кого и Нарым.

Б о л ь ш а к о в. Трудно?

Т о м и л и н. Нам к трудностям не привыкать. Они всю жизнь нас веселят. Годы проходят, а жизни никакой.

Б о л ь ш а к о в. Так и никакой?

М а р к и н. Нет, зачем. (С горечью.) Палатка есть! Вода рядом! Свежего воздуха сколько угодно! Природа…

Т о м и л и н. Только вот радости настоящей мы что-то не чувствуем, хоть пейзаж, так сказать, индустриальный.

Б о л ь ш а к о в. Как так?

Т о м и л и н. Я вот двадцать семь лет строю гидростанции, как цыган с одной стройки на другую кочую, и все я «временный». А жизнь-то идет?

И г н а т ь е в. Идет, и весьма стремительно.

Т о м и л и н. Я хорошо понимаю, без трудностей не обойтись. Одна война чего нам стоила. Но ведь после войны-то сколько лет прошло? Больше десяти. Пора, и давно пора и о нас, «кочевниках», вспомнить. В самом деле, работаешь, работаешь, и все как в прорву, и все ты без своего угла. Может быть, я так работаю, что и квартиру-то мне не стоит давать? Ничего подобного, на Доске почета бессменно фотография значится. А что я имею в награду за свой труд? Деньги? Тьфу! Жду не дождусь, когда их совсем у нас не будет. Вот ведь, уважаемый, что получается.

З о н д а е в. Наше начальство, понимаешь, о себе слишком заботится. Построили себе, понимаешь, коттеджи, ну и живи себе на здоровье. Нет, мало! Вчера, понимаешь, вызывает меня инженер Подхватов и говорит: «Зондаев, бери рабочих, лопаты, ломы и срочно мой участок забором огороди». Понимаешь, забором? А зачем ему забор, а?

Б о л ь ш а к о в (с иронией). Для порядка, наверное. Чтобы чужие куры не ходили в его сарай нести яйца.

З о н д а е в. Нехорошо, понимаешь!

Т о м и л и н. Ну, если начали заборами огораживаться — значит, нашему брату табак.

М а р к и н. А от начальника строительства, Прокофьева Александра Андреевича, только и слышишь: «Давай, давай, герои!», «От графика ни на шаг, братцы!» А на то, чтобы поинтересоваться, чем душа горит у рабочего люда, времени нет.

З о н д а е в. Ты начальника не трогай! Зачем, понимаешь, так говорить? Утром где, понимаешь, начальник? На плотине! Вечером где? На плотине! А ты, понимаешь…

Б о л ь ш а к о в. Ну а как главный инженер?

П р а с к о в ь я. Степан Сократович — душевный.

Т о м и л и н. Человек интеллигентный, да что с него спросить, когда он собственной тени боится. Был у нас секретарь парткома да сплыл. Толковый, добрый был человек. Взялся он горячо, да тут же не то остыл, не то остудили. Месяц тому назад совсем уехал.

М а р к и н. Говорят, с начальником строительства не сработался.

З о н д а е в. Новый, говорят, приехал.

Т о м и л и н. Слыхал. Да нам-то что?

И г н а т ь е в. Я тоже слышал. Как будто секретарем обкома комсомола работал.

Т о м и л и н. А такой нам и подавно зеленоват. Здесь человек с характером нужен.

М а р к и н. Такой, чтоб жизнь насквозь знал.

Б о л ь ш а к о в. Да, однако ж, терпеливые вы, как я погляжу.

П р а с к о в ь я. А что же нам, мил-человек, орать? Вроде некультурно!

Б о л ь ш а к о в. А на мой характер, я бы сбил себе руки в кровь, а уж за свое постоял бы. Да и как можно молчать?!

Т о м и л и н. Ну-ну, попробуй! Может быть, что и получится.

Б о л ь ш а к о в. Смотря как бить!

Т о м и л и н. Сбить руки — дело нехитрое.

М а р к и н. Синица тоже, если помните, когда-то собиралась море подпалить, а что из ее затеи получилось?

Б о л ь ш а к о в. Да, но мы же с вами, надеюсь, не птицы небесные, что не знают ни заботы, ни труда.

М а р к и н. А, что понапрасну чесать языки. (Встает.) Пойду на сынка взгляну. (Уходит.)

Б о л ь ш а к о в. А что с его сыном?

П р а с к о в ь я. Болен он, второй день, однако, жар стоит.

Б о л ь ш а к о в (смотрит на часы). Ну что ж, спасибо и за уху и за нашу беседу.

П р а с к о в ь я. Не за что.

Т о м и л и н. Рыба — харч общественный.

Б о л ь ш а к о в. Пока в речке плавает. Значит, контора второго участка по той тропке?

З о н д а е в. Никуда не сворачивай, сама выведет.

Б о л ь ш а к о в. Будьте здоровы! (Уходит.)

Т о м и л и н (вслед ему). Да, этот товарищ далеко не пойдет, живо копыта себе собьет.

З о н д а е в. Слушай, понимаешь, а может, понимаешь, это и есть новый секретарь?

Т о м и л и н. Кто? Этот? Человек, видать, хороший, а секретарь… Непохож, жидковат.

З о н д а е в. А как он супротив Реброва-то орлом выглядел.

Т о м и л и н. Ха! А кто такой Алешка Ребров? Мелкий хулиган, и только. Пусть попробует супротив Прокофьева, начальника строительства. Вот тогда мы и увидим. Нет, непохож… Как это Маркин сказал?

П р а с к о в ь я. Синица.

Т о м и л и н. Синица…

З а н а в е с.

Картина вторая

Прошло три дня. Кабинет секретаря партийного комитета стройки, расположенный в доме барачного типа. Л ю б а  С о т н и к о в а, секретарь Большакова, разговаривает по телефону.

Л ю б а. Поздравляю с началом каникул… Да! Куда решил отправиться?.. В футбол поиграть? Хорошо, сынок, иди. Да, Вова, ты все съел, маленький?.. Теперь слушай меня: кастрюлю с супом вынеси в чулан. А второе поставь в духовку. Ты все понял?.. Ну умник. Придешь — позвони. Я буду ждать, ты слышишь меня?.. Да! Как обещала. Ты же у меня теперь ученик пятого класса. Будет у тебя велосипед… Как обещала. (Кладет трубку.) Да!.. Был бы жив отец — не нарадовался бы. (Разбирает почту.) Из Москвы, из Ленинграда, Орла, Курска, полевая почта. Да, а в магазин я вряд ли попаду. Опять ответы придется печатать.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Партком… Слушаю, Федор Федотович… Нет, Степан Сократович еще не приходил… Да, я ему сообщила… Хорошо, передам. (Кладет трубку.)

Входит  Т о л с т о п я т о в, солидный, довольно полный и лысый мужчина, лет шестидесяти.

Т о л с т о п я т о в. Простите, к вам можно, Любовь Николаевна?

Л ю б а. Да-да, входите, Степан Сократович.

Т о л с т о п я т о в. Здравствуйте. Видите ли, я к Федору Федотовичу.

Л ю б а. А он только что звонил и очень просил вас обождать.

Т о л с т о п я т о в. Ничего-ничего, я обожду.

Л ю б а. Проходите, садитесь, отдыхайте. День-то у нас сегодня — дышать нечем.

Т о л с т о п я т о в. Да-с… Горячий денек. Сам юг к вам в Сибирь переселился. (Садится, вытирает платком пот.) А как сын? Он что-то совсем меня забыл.

Л ю б а. В пятый класс перешел.

Т о л с т о п я т о в. Да-да, он говорил.

Л ю б а. Таким серьезным, занятым стал. Совсем взрослый. Да… Трудно мне с ним, каким он будет, не знаю. Но… пока я на него не обижаюсь.

Т о л с т о п я т о в. Помощник? Это хорошо… Да!.. Любовь Николаевна, извините, а вы случайно не знаете, зачем пригласил меня Федор Федотович?

Л ю б а. Конец месяца. Наверное, насчет уплаты партвзносов.

Т о л с т о п я т о в. Все может быть, но взносы я уплатил.

Л ю б а. Тогда не знаю.

Входит  П р о к о ф ь е в, широкоплечий, коренастый, в правой руке лоза. Он в сапогах и синей куртке.

П р о к о ф ь е в. Люба, где Федор Федотович?

Л ю б а. На участке. Вот-вот должен прийти.

П р о к о ф ь е в (увидев Толстопятова). О, и вы здесь? Вот он, оказывается, где мой товарищ главный инженер.

Т о л с т о п я т о в. А вам разве не передавали, Александр Андреевич?

П р о к о ф ь е в. Передали… Но… Нехорошо получается, Степан Сократович. С утра уйти и не позвонить… Это уж, извините, не лезет ни в какие ворота.

Т о л с т о п я т о в. Александр Андреевич, я с утра занимался с комиссией.

П р о к о ф ь е в. Вы не экскурсовод, Степан Сократович. У нас бывают сотни различных комиссий, одна дублирует другую, хоть пруд пруди. Но за дело-то не они, а мы будем ответ держать.

Т о л с т о п я т о в. Александр Андреевич…

П р о к о ф ь е в (перебивает). Вместо того чтобы по возвращении с участка доложить о мерах, которые вы там приняли, в партком отправились.

Т о л с т о п я т о в. В партком меня пригласили…

П р о к о ф ь е в. Зачастили! У Большакова без вас дел хватает. С предложением Подхватова ознакомились?

Т о л с т о п я т о в. Предложение его весьма любопытно, но… видите ли…

П р о к о ф ь е в. Опять вы свое «видите ли». Человек такую идею нам подал, а мы всё рассуждаем. Да вы знаете, что значит для нас не допустить проникновения грунтовых вод?

Т о л с т о п я т о в. Без проверки я ничего, к сожалению, вам сказать не могу.

П р о к о ф ь е в. Анализируйте, проверяйте, уточняйте. Но время-то нас не ждет!

Т о л с т о п я т о в. Я, видите ли…

П р о к о ф ь е в (перебивает). «К сожалению», «видите ли»… А нельзя ли, Степан Сократович, без ваших «видите ли»? Честное слово, с вами не гидроэлектростанции строить, а кружева плести.

Т о л с т о п я т о в. Уважаемый Александр Андреевич, в таком тоне разговор я продолжать не намерен.

П р о к о ф ь е в. Здесь не институт благородных девиц, здесь стройка. После встречи с Большаковым прошу зайти ко мне. (Уходит.)

Долгая пауза.

Л ю б а. Степан Сократович, а вы в отпуск так и не едете?

Т о л с т о п я т о в. В отпуск?.. Да-да, собираюсь, только ближе к осени.

Появляется  Б о л ь ш а к о в.

Б о л ь ш а к о в. Ух, ну и жарища! Давно ожидаете, Степан Сократович?

Т о л с т о п я т о в. Да нет. Только что вошел.

Б о л ь ш а к о в. Прошу прощения. Люба, попросите сводку по укладке бетона.

Л ю б а. Хорошо, сейчас. (Уходит.)

Б о л ь ш а к о в. А вызвал я вас вот по какому вопросу. Партком решил просить вас выступить с докладом на активе.

Т о л с т о п я т о в. О работе на основных объектах?

Б о л ь ш а к о в. Нет. С этой повесткой у нас будут созваны партийные собрания на участках. На активе мы решили обсудить бытовое устройство рабочих.

Т о л с т о п я т о в. Весьма признателен за доверие, но кандидатуру вы избрали неподходящую.

Б о л ь ш а к о в. Почему?

Т о л с т о п я т о в. Во-первых, не оратор, во-вторых, вряд ли смогу внести ясность в данный вопрос.

Б о л ь ш а к о в. Если бы ясность мог внести один человек, мы не собирали бы партийный актив.

Т о л с т о п я т о в. Нет, нет, Федор Федотович… Лучше пусть сам Александр Андреевич выступит. Он начальник строительства, член парткома, ему и карты в руки.

Б о л ь ш а к о в. Отказываетесь?

Т о л с т о п я т о в. Категорически! И, кроме того, не поймите меня превратно, но я решил вообще оставить пост главного инженера!

Б о л ь ш а к о в. Это ново!

Т о л с т о п я т о в. Мне трудно!

Б о л ь ш а к о в. И это говорит инженер, строивший Волховскую станцию. Соратник Графтио?

Т о л с т о п я т о в. Да, но потом, насколько вам известно, я несколько лет провел в местах не столь отдаленных.

Б о л ь ш а к о в. Знаю.

Т о л с т о п я т о в. Но дело, видите ли, не в этом.

Б о л ь ш а к о в. А в чем?

Т о л с т о п я т о в. Федор Федотович, я работал и хочу работать, но поймите же и вы меня. Я вот уже второй год здесь и ни одного доброго слова не слышал. За малейший пустяк — разнос. Что ни встреча с Прокофьевым, то грубость.

Б о л ь ш а к о в. Да!.. Характер у него тяжелый.

Т о л с т о п я т о в. Видимо, я просто так поставил себя. Не пользуюсь ни авторитетом, ни доверием.

Б о л ь ш а к о в. О каком доверии может идти речь, если вам поручили такую гидростройку!

Т о л с т о п я т о в. Я же чувствую, как он ко мне относится, и меня тяготит это.

Б о л ь ш а к о в. Простите, Степан Сократович, но, по-моему, вы преувеличиваете…

Т о л с т о п я т о в. Для меня стройка — это моя жизнь, это все, что я имею, чем я живу, а мне заявляют, что я кружева плету. На каждом шагу меня третируют, как мальчишку. Требуют скороспелых решений. Как же можно после этого работать?

Б о л ь ш а к о в. И вы что же, сдаетесь без боя?

Т о л с т о п я т о в. Навоевался, и достаточно. Я предлагаю перейти на блочное строительство, а он заявляет, что здесь стройка, а не научно-исследовательский институт. А на других стройках этот способ уже начинают внедрять. Я требую готовиться к зиме, а мне в ответ — грубости. А образуются ледяные заторы, и вода выйдет на зеркальную поверхность — котлован может оказаться под водой.

Б о л ь ш а к о в. Вот и давайте, дорогой Степан Сократович, повоюем вместе. Партийный комитет вас поддержит.

Т о л с т о п я т о в. Это, конечно, было бы хорошо, но…

Б о л ь ш а к о в. О результатах будем говорить потом. Простите, я все хотел у вас спросить: вы один на стройке, без семьи?

Т о л с т о п я т о в. У меня семьи как таковой нет. Она распалась, как карточный домик, и довольно давно. А вы, извините, тоже одиноки?

Б о л ь ш а к о в. Нет. У меня теперь снова есть семья.

Т о л с т о п я т о в. То есть как — снова?

Б о л ь ш а к о в. Я служил политруком на пограничной заставе, недалеко от Тильзита. Была у меня жена. Была дочка, Настя. Двадцать второго июня на рассвете приняли на себя первый удар. Три дня и три ночи застава стояла… А что потом было, сами знаете. В течение всей войны пытался навести справки, но безуспешно. После войны ездил на место прежней заставы, ни их, ни их могил не нашел.

Т о л с т о п я т о в. Да, тяжело, понимаю…

Б о л ь ш а к о в. В сорок шестом женился. Десять лет тому назад у нас родился сын.

Т о л с т о п я т о в. Где же теперь ваша семья?

Б о л ь ш а к о в. В Москве. Жена аспирантуру кончает, а сынишка в школе, в четвертый перешел. Скоро жена должна приехать… Так как же, Степан Сократович, с докладом?

Т о л с т о п я т о в. Не знаю, право, что вам сказать.

Б о л ь ш а к о в. Мы будем очень плохими руководителями, если оставим строителей зимовать в палатках.

Т о л с т о п я т о в. Я подумаю.

Б о л ь ш а к о в. Хорошо! До завтра терпит… Да, утром я еду к нашим лесорубам. Если хотите, поедемте вместе.

Т о л с т о п я т о в. Охотно.

Б о л ь ш а к о в. Я за вами заеду. До завтра!

Толстопятов уходит.

(Просматривает бумаги, поднимает телефонную трубку.) Соедините, пожалуйста, с Прокофьевым… Добрый вечер! (Мягко.) Александр Андреевич, напомнить вам хочу… Да, насчет уплаты партийных взносов… Нет, я к вам прийти не могу… Сегодня крайний срок… Еще побуду. (Кладет трубку.)

Входит  Г р о м о в а.

Г р о м о в а. Федор Федотович, пришла посоветоваться с вами. Только что с шестого участка.

Б о л ь ш а к о в. Как прошло собрание?

Г р о м о в а. Шумно было. Комсомольцы в один голос требуют убрать со стройки Буланову.

Б о л ь ш а к о в. За что?

Г р о м о в а. За плохое поведение. Мастерам на работе грубит, с девчонками без конца ругается, пьет, по вечерам в общежитиях устраивает скандалы.

Б о л ь ш а к о в. Ну а вы что думаете?

Г р о м о в а. Я считаю требования комсомольцев справедливыми. Она же своим поведением порочит молодежь всей стройки.

Б о л ь ш а к о в (после паузы). Скажите, товарищ Громова, вы говорили с Булановой? Ну, как девушка с девушкой?

Громова пожимает плечами.

Не пытались узнать, почему она себя так ведет?

Г р о м о в а. Федор Федотович, с ней говорить-то совестно. Она же потерянный человек. Была в заключении за воровство…

Б о л ь ш а к о в. А кто ее родители?

Г р о м о в а. У нее нет родителей.

Б о л ь ш а к о в (задумчиво смотрит на календарь). Вот что! На этой неделе у меня все вечера заняты, а в понедельник, передайте, чтобы она зашла ко мне. Можно прямо домой.

Г р о м о в а. Хорошо. До свиданья! (Идет к выходу.)

Б о л ь ш а к о в. Да, товарищ Громова, простите, я все хотел у вас спросить: вы не замужем?

Г р о м о в а (останавливаясь у выхода). Нет. А что?

Б о л ь ш а к о в. Вы любите кого-нибудь?

Г р о м о в а (смущенно). Люблю… А что?..

Б о л ь ш а к о в. Вы очень любите его?..

Г р о м о в а. Федор Федотович, разве это имеет какое-нибудь отношение к делу?..

Б о л ь ш а к о в. Самое непосредственное.

Громова молчит.

И еще один вопрос. Вам здесь, на стройке, было когда-нибудь скучно?

Г р о м о в а. Нет…

Б о л ь ш а к о в. А вот мне было. После того как я побывал на комсомольском собрании. Шел я на собрание с очень хорошим чувством. Мне казалось, что я там встречусь с юностью, услышу новые песни, увижу танцы. Я и сам собирался вместе с вами потанцевать. Я думал, молодежь придет в своих лучших нарядах, как на праздник. И вот пришел я к вам, посмотрел на комсомольцев, и так мне грустно стало.

Г р о м о в а. Отчего?

Б о л ь ш а к о в. Скука… И именно потому я тогда и настоял на отмене собрания. Юные всегда должны оставаться юными, товарищ комсомольский вожак.

Входит  М а т в е й ч у к.

М а т в е й ч у к. Федор Федотович, можно к вам?

Б о л ь ш а к о в. Входите. (Громовой.) Надеюсь, вы меня поняли?

Г р о м о в а. Поняла. Я могу идти?

Б о л ь ш а к о в. Да. У меня всё.

Громова уходит.

Слушаю, товарищ Матвейчук.

М а т в е й ч у к (напевая). «Первым делом, первым делом будет ордер…» Федор Федотович, велено вручить вам ордер на коттедж!..

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич распорядился?

М а т в е й ч у к. Так точно! Сам товарищ Прокофьев. (Передает ордер.)

Б о л ь ш а к о в. Спасибо.

М а т в е й ч у к. Только что закончил оборудование вашего коттеджа. Можете переезжать.

Б о л ь ш а к о в. А для Маркина подыскали что-нибудь?

М а т в е й ч у к (достает блокнот). М-м-м. Маркин. Это бригадир электросварщиков? Ничего не получается, Федор Федотович.

Б о л ь ш а к о в. Какой же выход? Ждать, когда начнут сдавать в эксплуатацию новые дома?

М а т в е й ч у к. Так точно, другого решения не вижу.

Б о л ь ш а к о в. Докладывали начальнику?

М а т в е й ч у к. Никак нет. Ни к чему. Он знает всё.

Б о л ь ш а к о в. Вы член партии?

М а т в е й ч у к. Так точно. (Быстро достает партбилет.) Вот! Членские взносы уплачены. Не беспокойтесь, Федор Федотович.

Б о л ь ш а к о в (спокойно). Уберите!

М а т в е й ч у к. Слушаюсь! (Прячет партбилет.)

Б о л ь ш а к о в. Вы свободны, товарищ Матвейчук.

Матвейчук застыл на месте.

Да-да, можете идти!

Матвейчук уходит. Шум за дверью.

Голос Маркина: «Я не куда-нибудь — к парторгу ЦК иду. И вы тут, пожалуйста, барышня, не командуйте!»

На пороге появляется  М а р к и н.

М а р к и н (застыл от изумления у входа). Как? Вы и есть новый секретарь парткома?

Б о л ь ш а к о в (улыбаясь). Синица, которая хвасталась вам спалить море.

М а р к и н. Если так, то мне говорить с вами не о чем.

Б о л ь ш а к о в. А по-моему, есть о чем. Прошу, Петр Егорович! Проходите, присаживайтесь!

М а р к и н. Мне сидеть некогда, не за тем я к вам пришел. Скажите, товарищ секретарь, сколько можно жить рабочему человеку под открытым небом? Ну год, ну два, но не всю же жизнь? Это ж издевательство! К кому ни пойду — все обещают. Матвейчук обещает, начальник участка обещает, а ты живи и майся как знаешь. Не могу больше, товарищ секретарь. Конец и моему терпению. Два года ждал, два года обивал пороги, дожился до того, что всю семью по больницам растерял. Сегодня письмо от жинки получил. Вот оно, полюбопытствуйте. (Передает письмо.)

Б о л ь ш а к о в (прочитав письмо). И когда же она выписывается?

М а р к и н. В конце недели.

Б о л ь ш а к о в. И что вы ей ответили?

М а р к и н. А что я мог ей ответить? Ехать сюда, чтобы через месяц-другой снова слечь в больницу? Разве это резон?

Б о л ь ш а к о в. Как сын?

М а р к и н. Еще в тот вечер в больницу забрали. Поправляется… Как подумаю, что их ждет, так и радость вся пропадает.

Б о л ь ш а к о в. А вы не знаете, что их ждет? Их ждет новоселье!

М а р к и н (недоверчиво). Новоселье? Ска́жете!..

Б о л ь ш а к о в. Новоселье. Вот, получи́те! (Передает ордер.)

М а р к и н. Ордер? На коттедж? Шутите?!

Б о л ь ш а к о в. Можете сейчас же и переезжать.

М а р к и н. Верно ли?

Б о л ь ш а к о в. Ордер-то в ваших руках.

М а р к и н. Значит, могу переселяться?

Б о л ь ш а к о в. И чем быстрее это сделаете, тем лучше будет.

М а р к и н. Постой, так он же на ваше имя. Ну зачем вы так?

Б о л ь ш а к о в. Как? Разве? (Берет ордер, исправляет.) Перепутали. Можете вселяться.

М а р к и н (взглянув на ордер). Товарищ Большаков, а я думал, вы шутите.

Б о л ь ш а к о в. А жинка приедет, предупреждаю заранее, товарищ Маркин, сам на пельмени приду.

М а р к и н. Хо! Пельмени готовить она у меня мастерица. Спасибо, товарищ Большаков.

Б о л ь ш а к о в. Не мне — Прокофьеву.

М а р к и н. Ну, побегу. (Смотрит на ордер.) Вот радости-то будет, как Аннушка узнает. (Уходит.)

Б о л ь ш а к о в. Да-а! Это, конечно, не выход, но…

Звонит телефон.

Слушаю… Да, я!.. Подхватов? Николай Афанасьевич? Помню, помню капитана Подхватова… Очень рад. Заходите в партком, а лучше ко мне домой. (Кладет трубку.)

Входит  П р о к о ф ь е в.

П р о к о ф ь е в. Ну что ж, еще раз здравствуй!

Б о л ь ш а к о в (встает). Добрый вечер, Александр Андреевич.

П р о к о ф ь е в. Ну как, надеюсь, ты теперь со всеми объектами познакомился? (Дает партбилет и деньги.)

Б о л ь ш а к о в. Это не так-то легко. Нашу стройку за месяц не изучишь.

П р о к о ф ь е в (с гордостью). Что говорить, стройка у нас посолиднее Куйбышевской. Нашей электроэнергии на две Москвы хватит. Не жалеешь, Федор Федотович, что я тебя из обкома к себе перетянул?

Б о л ь ш а к о в. Сам дал согласие. (Возвращает партбилет.)

П р о к о ф ь е в. Да, кстати, тебе Матвейчук передал ордер на коттедж?

Б о л ь ш а к о в. Получил. Спасибо.

П р о к о ф ь е в. Вселяйся, устраивайся, да не забудь на новоселье позвать.

Б о л ь ш а к о в. Не забуду.

П р о к о ф ь е в. Рыба — моя! Ты таежной ухи еще не пробовал? В ресторанах-то как уху варят? Воды побольше, рыбы поменьше.

Б о л ь ш а к о в. Да-да, рыбы поменьше, водки побольше.

П р о к о ф ь е в. Ха-ха-ха!.. А настоящая сибирская, рыбацкая уха, она как готовится? Воды столько, сколько рыбы. И опускать-то рыбу в котел надо с умом — как только закипит вода. Туда же лавровый лист, немолотый перец. А как рыбка-то побелела, снимай, готова! Вот и вся премудрость.

Б о л ь ш а к о в. Я уже приобщаюсь понемногу к рыбалке.

П р о к о ф ь е в. Дело! Я еще и охотника из тебя заядлого сотворю.

Б о л ь ш а к о в. Ружья нет.

П р о к о ф ь е в. У меня полтора десятка — подберем. Очень я рад, Федор Федотович, что ты дал согласие. Верю, дела у нас с тобой пойдут. Народ тут, прямо скажу, золотой, работящий.

Б о л ь ш а к о в. Это верно, народ действительно здесь золотой, да вот мы-то золотые ли?

П р о к о ф ь е в. Стараемся. А я, знаешь, Федор Федотович, собрался жаловаться на тебя секретарю обкома.

Б о л ь ш а к о в (отшучиваясь). Вот тебе и на! Не успели и двух недель поработать, как уже и неприятности.

П р о к о ф ь е в. А как ты думаешь? Утром звоню в партком, говорят — на участке, днем звоню — опять на участке, вечером — тоже на участке. Это что, порядок?

Б о л ь ш а к о в. Признаюсь, непорядок!

П р о к о ф ь е в. Не везет мне с партработниками. Твои предшественники слишком мало интересовались строительными делами, целыми днями заседали, сочиняли никому не нужные резолюции, а ты…

Б о л ь ш а к о в. А я не очень-то люблю заседать.

П р о к о ф ь е в. Это я сразу заметил. Ты все бегаешь по объектам. А ведь нам и посоветоваться лишний раз не мешает. Вести строительство, друг мой, — дело тонкое. Недостатков у нас хоть отбавляй. Однако, борясь с ними, ты не должен забывать о главном. Что нам сейчас надо? Наращивать темпы, готовиться, не теряя ни часа, к перекрытию русла реки. Да и о монтаже первых турбин следует уже подумать. Дел у нас, как видишь, непочатый край.

Б о л ь ш а к о в. Задачи большие… Александр Андреевич, а ледяные заторы не застигнут нас врасплох?

П р о к о ф ь е в. Если мы до наступления холодов перекроем русло реки, нам паводок не страшен.

Б о л ь ш а к о в. Да, но перекрытие русла реки по плану, кажется, намечено провести весной будущего года?

П р о к о ф ь е в. Это по плану. Но план не догма, а руководство к действию. Надо выиграть время! И потому мы все внимание сейчас должны сосредоточить на сдаче в срок пусковых объектов.

Б о л ь ш а к о в. Да… Замысел, конечно, заманчивый, но… трудновато нам будет его осуществить.

П р о к о ф ь е в. Осуществим! Сибири электроэнергия сегодня нужна как воздух, как хлеб!

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич, я эти дни собирался поговорить с тобой.

П р о к о ф ь е в. О чем?

Б о л ь ш а к о в. О положении дел на нашей стройке. Настроение у коллектива, я бы сказал, прескверное.

П р о к о ф ь е в. Ну это ты преувеличиваешь. Коллектив строит!

Б о л ь ш а к о в. Народ недоволен нами.

П р о к о ф ь е в. Не думаю! Да и с чего бы? Заработки у рабочего класса высокие.

Б о л ь ш а к о в. Это верно, но дело не только в заработках. Скажи, чем объясняется, что у нас такая текучесть в рабочей силе?

П р о к о ф ь е в. Гм. Трудно — вот и бегут.

Б о л ь ш а к о в. Нет, а по-моему, бегут потому, что мы мало думаем о людях, об их быте. Надо принимать меры. Дальше такое продолжаться не может.

П р о к о ф ь е в. И что же ты предлагаешь?

Б о л ь ш а к о в. Мы вчера советовались на парткоме. Решили предстоящий актив посвятить бытовому устройству рабочих.

П р о к о ф ь е в. Как? Партком принял такое решение? В такое время? Это же мимо цели!.. Да, у нас получается как в басне: кто к воде тянет, а кто назад пятится. Жилищное строительство у нас идет, и довольно успешно. К концу года сорок тысяч квадратных метров сдадим.

Б о л ь ш а к о в. А сколько нам потребуется?

П р о к о ф ь е в. Мало ли что потребуется. Пока мы будем строить, нам всегда будет требоваться. Прежде чем ставить такой вопрос, не мешало бы и со мной поговорить.

Б о л ь ш а к о в. Я извещал тебя о заседании парткома, но ты не пришел, заявил, что тебе некогда.

П р о к о ф ь е в. Перечить не стану. Проводи актив, но не думаю, что он принесет большую пользу. А навредить может. Разбередите страсти, и только.

Б о л ь ш а к о в. Не будем предрешать, Александр Андреевич.

П р о к о ф ь е в. Так оно так, да не совсем так…

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич, ты не замечал, что-то у Толстопятова в последнее время настроение стало прескверное?

П р о к о ф ь е в. Так это я ему испортил. Обойдется.

Б о л ь ш а к о в. Поставил вопрос об освобождении.

П р о к о ф ь е в. Вот как? Что ж, его решение можно только приветствовать.

Б о л ь ш а к о в. А я думаю иначе.

П р о к о ф ь е в. Нет слов, Степан Сократович честняга и, безусловно, ценный, знающий человек, и я премного ему обязан. Но работать с ним я просто не могу. Сам себе не доверяет. Одни его «знаете ли», «видите ли» чего стоят.

Б о л ь ш а к о в. А ты разве не понимаешь, откуда у него это идет?

П р о к о ф ь е в. Знаю. Но он же не человек, а мимоза. Станешь поправлять — обижается, резкое скажешь — голову под крыло, покраснеет как рак, и слова колом не вышибешь. Да я и сам потом мучаюсь. Сукин я сын. Я же ученик его, по его же книгам учился…

Б о л ь ш а к о в. И теперь многие учатся.

П р о к о ф ь е в. Вот именно. Но ведь строить-то надо! Правительственные сроки, сам знаешь, жесткие, на раздумье нам время не отводится. Вот иной раз народ стоящее подсказывает. Ну, думаешь, теперь слово за главным инженером. Сейчас он поддержит, зубами ухватится за живое дело, но… не тут-то было. «Видите ли, предложение любопытное, но нуждается в проверке и уточнениях». Как ляпнет он такое, так и руки отваливаются. И во всем он такой.

Б о л ь ш а к о в. Не подходит, значит?

П р о к о ф ь е в. Вон у меня был главный инженер, на лету все схватывал. Ты не успеешь и слова сказать, да что сказать — подумать, а он уже все понял. Нет, Толстопятов для нашей стройки не фигура. Не знаю, может быть, его в вуз, на педагогическую работу нам порекомендовать?

Б о л ь ш а к о в. Да-а… Хороший ты человек, Александр Андреевич, но к людям ты относишься жестковато. Мы коммунизм строим с теми, кто у нас есть. Надо учиться срабатываться. У нас в последнее время модой стало: чуть что — даешь замену, и никаких гвоздей!

П р о к о ф ь е в. Что ж, если ты считаешь, что он для нас самая подходящая кандидатура, я молчу, пусть работает. Но лично мне он не помощник. Что есть главный инженер, что его нет — один дьявол. В чем ты тоже убедишься.

Б о л ь ш а к о в. Время покажет. И еще одно у меня к тебе дело. Сейчас ко мне заходил рабочий Маркин.

П р о к о ф ь е в. По поводу квартиры? Странный народ! Я же ему сказал, что через месяц-другой он получит.

Б о л ь ш а к о в. Да, но у него положение-то катастрофическое.

П р о к о ф ь е в. Знаю. Получит, это же мелочь.

Б о л ь ш а к о в. Ну да, после того, как ты вчера перевел еще шесть бригад со строительства домов на участки, вряд ли он скоро получит.

П р о к о ф ь е в. Плотина не ждет, впереди зима.

Б о л ь ш а к о в. Конечно, плотина не ждет, а люди всё могут.

П р о к о ф ь е в. Маркин у нас не один.

Б о л ь ш а к о в. Может быть, я не совсем правильно поступил, что не согласовал с тобой, но ордер, который мне вручен по твоему распоряжению, я передал Маркину.

П р о к о ф ь е в (рассмеялся). А ты, оказывается, демократ, Федор Федотович?

Б о л ь ш а к о в. Да, я демократ, но, к сожалению, стал я им по твоей воле.

П р о к о ф ь е в. Что ж, идеальный герой, вот все, что я могу тебе сказать.

Б о л ь ш а к о в. Но ты учти: у меня тоже есть жена, которую я люблю, сын, и мне тоже необходимы условия.

П р о к о ф ь е в. А где я тебе тотчас коттедж возьму?

Б о л ь ш а к о в. Не дашь — в твой вселюсь. А ты в палатку пойдешь.

П р о к о ф ь е в. Гениальное решение!..

Б о л ь ш а к о в. Да-да, я под открытым небом не останусь.

П р о к о ф ь е в (шутя). Федор Федотович, зачем же из-за всего этого вступать нам в конфликт? Давай уж как-нибудь сообща утрясем, договоримся.

Смеются.

Обедал? А то пойдем ко мне.

Б о л ь ш а к о в. Спасибо.

П р о к о ф ь е в. Что ж, счастливо оставаться!

Б о л ь ш а к о в. Досвиданья, Александр Андреевич!

Прокофьев уходит. Входит  Л ю б а.

Л ю б а. Федор Федотович, вот сводка.

Б о л ь ш а к о в. Благодарю! (Берет сводку, рассматривает.)

Л ю б а. Федор Федотович, можно я сегодня пораньше уйду домой?

Б о л ь ш а к о в. А что? Вам нездоровится?

Л ю б а. Сынишка в пятый класс перешел. Хочу велосипед ему купить и пообедать вместе.

Б о л ь ш а к о в. Не возражаю.

Л ю б а. Федор Федотович, вас можно поздравить?

Б о л ь ш а к о в. С чем?

Л ю б а. С новосельем. Матвейчук мне сказал, что вы завтра в коттедж переезжаете.

Б о л ь ш а к о в. Путаник этот Матвейчук. Чужой ордер мне подсунул!

З а н а в е с.

Картина третья

Через несколько дней. Вечер. Квартира Большакова в рабочем бараке. Обстановка: кровать, письменный стол, два-три стула. Полка с книгами. На стене — гитара. В углу на маленьком столике — телефон. Б о л ь ш а к о в  ставит на электроплитку чайник. Н а с т я  сидит возле стола.

Б о л ь ш а к о в. Не могут вас держать на стройке, товарищ Буланова, не могут.

Н а с т я. Ну и выгоняйте, ваше право. А что хорошего-то на вашей стройке?

Б о л ь ш а к о в. Так и нет ничего хорошего? (После паузы.) А я знаю и таких, кто считает за честь работать на стройке.

Н а с т я. Велика честь — землю швырять. Такую честь я видела-перевидела.

Б о л ь ш а к о в. Ну да, вы за честь считаете угощение водкой, скандалы в бараках?..

Н а с т я (обрывает). Товарищ Большаков, так это же по злобе на меня наговорили!..

Б о л ь ш а к о в. Допускаю, кто-нибудь один мог на вас наговорить. Но когда о вас говорят многие, то извините. Да и я, товарищ Буланова, видел вас далеко не в приличном состоянии.

Н а с т я. Все на меня!..

Пауза.

Б о л ь ш а к о в. А верно, что вы любого мужчину за пояс заткнете по части ругани?

Н а с т я. За словом в карман не полезу.

Б о л ь ш а к о в. Да!.. Опустились… А ведь вы красивая…

Н а с т я. Я? Красивая?

Б о л ь ш а к о в. Даже очень.

Н а с т я. Что же это вы нашли во мне красивого?

Б о л ь ш а к о в. Глаза, например.

Н а с т я. Глаза? (Смотрится в зеркальце.) Обыкновенные.

Б о л ь ш а к о в. А вы повнимательнее к своим глазам присмотритесь. И руки у вас красивые. Да и вся вы молодая, сильная!..

Н а с т я. Чтой-то вы такое говорите, товарищ секретарь? Уж не влюбились ли вы?

Б о л ь ш а к о в. А вы думаете, что в вас нельзя влюбиться?

Н а с т я. Знаю я вас, мужчин. Все вы одинаковы.

За окном послышалась гармонь, голос Реброва.

(Вздрогнув.) Алешка?!

Б о л ь ш а к о в. Ребров?

Н а с т я. Он.

Б о л ь ш а к о в. Поджидает вас?

Н а с т я. Нет. А может быть…

Б о л ь ш а к о в. Вы любите его?

Н а с т я. Я? С чего это вы взяли? Я просто так с ним, он веселый, сильный, нежадный. Мне хорошо с ним.

Б о л ь ш а к о в. Да, в выборе друзей вы не очень-то разборчивы.

Н а с т я. Для меня хорош и такой. Где его, порядочного, найдешь?

Б о л ь ш а к о в. Но с Ребровым мы особо поговорим. Скажите, Настя, вы помните своих родителей?

Н а с т я. А чего помнить-то, когда их в живых нет. В войну еще погибли.

Б о л ь ш а к о в. А кем был ваш отец?

Н а с т я. Военный. Тетя Даша сказывала, политруком служил.

Б о л ь ш а к о в (в сильном смущении). Политруком?..

Н а с т я. Так. Он в бою в первые дни войны погиб.

Б о л ь ш а к о в. А где он служил?

Н а с т я. На границе где-то.

Б о л ь ш а к о в (еще больше волнуясь). Пограничник?

Н а с т я. Вы думаете, я неправду говорю?

Б о л ь ш а к о в. Нет-нет, говорите, Настя, говорите!

Н а с т я (в недоумении). А чего говорить-то?

Б о л ь ш а к о в. Про отца, про мать…

Н а с т я. Не помню я их.

Б о л ь ш а к о в (достает фотографию). Это лицо вам не знакомо?

Н а с т я (внимательно разглядывает). Нет, не встречала что-то.

Б о л ь ш а к о в. А вы фамилию своих родителей носите?

Н а с т я. Нет. Меня тетя Даша из приюта забрала и удочерила.

Б о л ь ш а к о в (с надеждой). А других родственников у вас не было?

Н а с т я. Не знаю. Тетя Даша ничего не говорила.

Б о л ь ш а к о в. А как звали вашего отца?

Н а с т я. Не знаю. Федоровной пишусь, по мужу тети Даши.

Б о л ь ш а к о в. Федоровной? (Взялся рукой за голову.)

Н а с т я. Чтой-то с вами?

Б о л ь ш а к о в. Ничего, Настенька, ничего. (Долгая пауза.) Настенька, Настя… А вот один командир пограничной заставы на днях нашел двух своих сыновей.

Н а с т я. Это что у латышского рыбака жили?

Б о л ь ш а к о в. Да.

Н а с т я. Так я про то слыхала. Меня некому искать. Мертвые не возвращаются.

Б о л ь ш а к о в. Да… Это верно. Мертвые не возвращаются. (Пауза.) Трудно вам, конечно, одной?

Н а с т я. А что про меня говорить-то, я ко всему привыкла.

Б о л ь ш а к о в. Нелегко вам живется.

Н а с т я. Только и слышишь: потерянная, пропащая, грубиянка. А почему я такая? Почему? Кто-нибудь спросил?! Хотя я и не очень-то люблю, когда у меня спрашивают. Ни к чему все это.

Б о л ь ш а к о в. Настенька, извините, а каким образом вы попали в заключение?

Н а с т я. Очень просто. Тетя Даша вскоре после войны померла. Я осталась одна. Ко мне часто приходили мальчишки и девчонки. Потом они как-то принесли сверток и два чемодана. А за ними вслед пришел милиционер…

Б о л ь ш а к о в. А потом?

Н а с т я. А что потом? Судили. Дали пять лет.

Б о л ь ш а к о в. Освободили по амнистии?

Н а с т я. Так.

Б о л ь ш а к о в. А как вы попали к нам на стройку?

Н а с т я. Очень просто. Когда освобождение пришло, нас спросили, кто куда хочет. Я записалась на строительство.

Б о л ь ш а к о в. Вы землекопом работаете?

Н а с т я. Так.

Б о л ь ш а к о в. А крановщицей хотите стать?

Н а с т я. А кто мне доверит-то?

Б о л ь ш а к о в. А почему бы и нет? Я помогу, но при одном условии, если вы дадите слово, что бросите ругаться, пить водку… Ну, и если вы пообещаете хорошо работать.

Н а с т я. Товарищ Большаков… Давайте, я вам полы помою.

Б о л ь ш а к о в. Полы? Они же чистые!

За окном снова слышны гармонь и голос Реброва: «Я помню тот Ванинский порт…»

Н а с т я (смотрит на фотографию, что на столе в рамке). Это жена?

Б о л ь ш а к о в. Да. Моя Наталья Ивановна.

Н а с т я. Красивая. (Увидев на стене гитару.) Это ваша?

Б о л ь ш а к о в. Моя.

Н а с т я. И играть умеете?

Б о л ь ш а к о в. Так, иногда бренчу…

Н а с т я. Сыграйте что-нибудь.

Б о л ь ш а к о в. Что-нибудь? Что ж, могу. (Снимает со стены гитару, играет и поет романс на слова И. Тургенева.)

Вот так-то, Настенька, я и играю.

Н а с т я. Можно переписать эту песню?

Б о л ь ш а к о в. Понравилась?

Н а с т я. Так…

Б о л ь ш а к о в. Можно. Ну и как же вы решили?

Н а с т я. Не знаю, что вам и сказать, товарищ Большаков.

Б о л ь ш а к о в. Подумайте, а пока давайте чай пить. (Разливает в чашки чай.)

Н а с т я. А верно, что вы крановщицей устроите?

Б о л ь ш а к о в. Постараюсь. Но если мои условия вам не подходят, вы так и скажите.

Н а с т я. Да условия-то нетрудные, только вот… боюсь обругать кого-нибудь.

Б о л ь ш а к о в. А вы как захотите ругаться, так возьмите и сосчитайте до десяти, а если после этого желание у вас не пропадет, тогда еще до десяти считайте.

Н а с т я. Смешной какой-то вы, Федор Федотович!

Б о л ь ш а к о в. Очень неплохой рецепт, а главное — помогает. Значит, принимаете?.. В таком случае завтра в три часа дня жду вас в парткоме. Знаете, где партком помещается?

Н а с т я. Партком? (Пауза.) Это где комитет комсомола?

Б о л ь ш а к о в. Правильно.

Н а с т я. Я пойду, товарищ Большаков.

Б о л ь ш а к о в. Куда же вы? А чай?

Н а с т я. А я его не люблю. До свиданья, товарищ Большаков.

Б о л ь ш а к о в. До свиданья, Настя!

Н а с т я. Парторг, а ты, знать, и взаправду в меня влюбился?

Б о л ь ш а к о в (полушутя, полусерьезно). И даже очень. Только, Настенька, разная любовь бывает.

Н а с т я. Разная?

Б о л ь ш а к о в. Да! Когда молодой человек любит девушку — это одна любовь, брат сестру — другая, отец дочь — третья. И все любят.

Н а с т я. Чудной вы, секретарь!

Б о л ь ш а к о в. Возможно. А вы разве со мной не согласны?

Н а с т я. Не знаю, что вам и сказать.

Входит  И г н а т ь е в.

Б о л ь ш а к о в. Очень кстати. Заходите, заходите, товарищ инженер. Сейчас мы проверим, кто из нас прав. Скажите, товарищ Игнатьев, вы могли бы влюбиться в хорошую девушку?

И г н а т ь е в (посмотрев на Настю). В хорошую? Кто ж в хорошую не влюбится?

Н а с т я. Ха! А что он понимает-то в любви? Он же шибко идейный.

Б о л ь ш а к о в. А это разве мешает?

Н а с т я. С виду мы все хороши, а вот поди узнай, какие мы на самом деле?

И г н а т ь е в. Это трудно, но… можно. Вы, к примеру, хорошая, добрая, товарищеская.

Н а с т я. Ха. Перекрестись!

И г н а т ь е в. Рад бы перекреститься, да звание члена ВЛКСМ не позволяет.

Н а с т я. Да, может быть, я самая колючая, как ежик.

И г н а т ь е в. А я ежей с детства люблю, и главным образом за то, что они колючие, что не дают себя взять без рукавичек.

Б о л ь ш а к о в. А что я говорил?

Н а с т я. А ну вас, секретарь. Вечно вы шутите.

В комнату врывается  Р е б р о в. Кепка набекрень, красный, в руках гармонь.

Р е б р о в (растянув мехи гармони). Парторг, в чем дело?

Б о л ь ш а к о в. Не совсем понимаю ваш вопрос.

Р е б р о в. Спрашиваю, что тут у вас за канитель?

Б о л ь ш а к о в. А разве вы не видите? В любви объясняемся.

Р е б р о в. Ты, секретарь, брось эти шутки.

Б о л ь ш а к о в. А я не шучу.

Р е б р о в. Хочешь на корню подрубить мою семейную жизнь?

Н а с т я. Алешка!

Р е б р о в. Невеста она мне. (Хватает за руку Настю.) С приветом!

Н а с т я. Отстань! (Вырывается.) Ты с ума сошел!

Р е б р о в. Вон она какая история?! Продалась за монету али за так?..

Н а с т я (бьет с силой по щеке Реброва). Дурак! (Уходит.)

Б о л ь ш а к о в. Довольно странные у вас отношения с невестой.

Р е б р о в. С Насти не взыщу. Ей все можно.

И г н а т ь е в. Может быть, ей можно и не любить тебя?

Р е б р о в. Чего-чего?..

Б о л ь ш а к о в. Всё, Ребров, выяснили?

Р е б р о в. Всё! Только ты заруби, секретарь, лучше поперек дороги не становись.

Б о л ь ш а к о в. Угрожаешь?

Р е б р о в. Нет, так, пока предупреждаю. С приветом, секретарь.

Б о л ь ш а к о в. С приветом!

Ребров уходит.

И г н а т ь е в. Любопытный субъект.

Б о л ь ш а к о в. Всякие водятся.

И г н а т ь е в. А я конспекты институтских лекций вам занес.

Б о л ь ш а к о в. Спасибо. Далеко путь держите?

И г н а т ь е в. В кино. Сегодня, говорят, картину интересную привезли.

Б о л ь ш а к о в. Да-да, знаю. Я тоже собирался, но… партактив надо готовить.

И г н а т ь е в. Не буду мешать. До свиданья, Федор Федотович!

Б о л ь ш а к о в. До свиданья!

Игнатьев уходит.

(Подходит к столу, берет портрет жены.) Да!.. Тетя Даша! И никаких сведений о родственниках. Вот тут и разберись.

Появляется  П о д х в а т о в.

П о д х в а т о в. Можно?

Б о л ь ш а к о в. Да-да, заходите, Николай Афанасьевич, заходите, товарищ капитан.

П о д х в а т о в (ехидно). Однако, Федор Федотович, смею заметить, довольно странные людишки вас навещают.

Б о л ь ш а к о в. Кого вы имеете в виду?

П о д х в а т о в. Буланову, например, Реброва…

Б о л ь ш а к о в. А, бывают, всякие бывают. Садитесь!

П о д х в а т о в. А я, Федор Федотович, иду с совещания, смотрю — у вас огонек. Дай, думаю, зайду. Как-никак всю войну в одной дивизии.

Б о л ь ш а к о в. И очень хорошо сделали.

П о д х в а т о в. Я ведь, Федор Федотович, можно сказать, у вас в долгу. Благодаря вам стал командовать саперным взводом, потом ротой. По вашему настоянию и в штаб дивизии был переведен. Из беды не раз выручали. Помню, все помню.

Б о л ь ш а к о в. А я и не знал, что у меня столько заслуг.

П о д х в а т о в. С вашего благословения я и энергетиком-то стал.

Б о л ь ш а к о в. Чаю хотите?

П о д х в а т о в. Благодарю. С удовольствием! А теперь работаю, и, говорят, неплохо.

Б о л ь ш а к о в. Слышал.

П о д х в а т о в. Стараюсь. А вы так по партийной линии и пошли?

Б о л ь ш а к о в. Как видите. Правда, два года тому назад поступил на заочное отделение в энергетический институт.

П о д х в а т о в. Инженером, значит, решили стать?

Б о л ь ш а к о в. Нельзя, грешно нам, партийным руководителям, не знать своего производства. Да и к тому же увлекся я этой профессией.

П о д х в а т о в. Еще бы. По себе знаю. (Смотрит на портрет жены Большакова.) Наталья Ивановна? (Берет портрет.) Да… Вот какой стала гвардии старшина! Важная. Все учится?

Б о л ь ш а к о в. Наташа у меня молодец. В этом году аспирантуру заканчивает.

П о д х в а т о в. Похвально!..

Б о л ь ш а к о в. Николай Афанасьевич, а у меня к вам одно дельце есть.

П о д х в а т о в. Все, что в моих силах.

Б о л ь ш а к о в. Вы не сможете к себе на участок поставить ученицей на кран Буланову?

П о д х в а т о в. Буланову? Вот эту самую?

Б о л ь ш а к о в. Да!.. Помочь ей надо.

П о д х в а т о в. Если вы просите… могу. Правда, у меня своих художниц немало. Но ведь дело общественное.

Б о л ь ш а к о в. Не только.

П о д х в а т о в. Дошло. Да, Федор Федотович, это правда, говорят, вы с Александром Андреевичем крепенько тут на днях объяснились?

Б о л ь ш а к о в. Говорили о делах. А что?

П о д х в а т о в. Да-а… Крутого характера человек.

Б о л ь ш а к о в. Волевой, решительный характер не порок. Хуже, когда у человека на дню семь пятниц.

П о д х в а т о в. Вы правы, конечно, но… трудновато вам будет с ним сработаться. Раз, другой ему не уступите — и все кончено, придется на другую стройку переходить.

Б о л ь ш а к о в. Ну это вы преувеличиваете.

П о д х в а т о в. Вам, конечно, виднее. Я ведь по-свойски. Вы же знаете, как я к вам отношусь.

Б о л ь ш а к о в. Предупредить меня решили?

П о д х в а т о в. Он же у нас на стройке диктатор.

Б о л ь ш а к о в. Я думаю немного иначе.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Слушаю… Степан Сократович?.. Прочитал… Да, я бы очень хотел, чтобы вы сейчас ко мне зашли. (Кладет трубку.)

П о д х в а т о в. Правда, она, конечно, на вашей стороне, вы секретарь парткома, а все-таки… Говорят, в обком о вас сообщил.

Б о л ь ш а к о в. Его право и даже обязанность, если он обеспокоен чем-то.

П о д х в а т о в. И притом, учтите, он на стройке не один. Весь инженерно-технический персонал с прежней стройки сюда перетащил, кроме главного инженера.

Б о л ь ш а к о в. Я бы на его месте, наверное, то же самое сделал. Сложившийся, спаянный коллектив. Это же хорошо, когда люди с полуслова понимают друг друга.

П о д х в а т о в. То-то и есть, что с полуслова. Да ведь я так, по-дружески. Да, Федор Федотович, я слышал, на днях у нас коттеджи будут распределять. Это правда?

Б о л ь ш а к о в. Правда.

П о д х в а т о в. Да, с жильем у нас трудновато. По себе чувствую. Правда, я живу не в палатке, в двух комнатушках, но тоже один кошмар.

Б о л ь ш а к о в. Кто будет жить в этих коттеджах, еще неизвестно.

П о д х в а т о в. Как это — неизвестно?

Стук в дверь.

Б о л ь ш а к о в. Входите.

Входит  Т о л с т о п я т о в.

Прошу, садитесь!

Т о л с т о п я т о в. Благодарю.

Б о л ь ш а к о в. Николай Афанасьевич, вы, случайно, не увлекаетесь Гейне?

П о д х в а т о в. Нет.

Б о л ь ш а к о в. Я как-то на досуге вычитал выражение: «Соловей, соловей, я слышу стук твоих копыт».

П о д х в а т о в. Очень остроумно. Но соловья баснями не кормят.

Б о л ь ш а к о в. Вы правы. И потому нам нужно вначале переселить остронуждающихся из палаток в дома, а потом уж и самим устраиваться.

П о д х в а т о в. Александр Андреевич на это никогда не пойдет!

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич коммунист, а не хозяйчик.

П о д х в а т о в. Это же будет вопреки указаниям вышестоящих организаций!

Б о л ь ш а к о в. Там тоже коммунисты.

П о д х в а т о в. Что ж, прошу прощения за беспокойство. (С обидой.) До свиданья!

Б о л ь ш а к о в. До свиданья, Николай Афанасьевич!

П о д х в а т о в. Да, а насчет Булановой, вашей общественно-личной просьбы, я подумаю. (Уходит.)

Б о л ь ш а к о в. Да… Капитан Подхватов…

Т о л с т о п я т о в (увидев свои труды на столе). Федор Федотович, что это?

Б о л ь ш а к о в. Труды энергетика Степана Сократовича Толстопятова.

Т о л с т о п я т о в (листает книги). Любопытно! Весьма любопытно. А у меня ни одного экземпляра не сохранилось.

Б о л ь ш а к о в (надписывает). Дарю автору, на память дарю.

Т о л с т о п я т о в. Где вы их достали?

Б о л ь ш а к о в. Жена прислала. У меня ведь скоро экзамены в институте.

Т о л с т о п я т о в. Весьма признателен, порадовали меня, старика.

Б о л ь ш а к о в. Очень рад. (Берет в руку папку.) Прочитал ваш доклад, Степан Сократович.

Т о л с т о п я т о в. И как вы находите?

Б о л ь ш а к о в. Обещает быть интересным. Вы беспощадно критикуете неполадки в торговой сети. Беспощадно и справедливо. Я сегодня на правом берегу заглянул в один магазин и ахнул. Папиросы — только «Казбек», одеколон — только в шестьдесят рублей, «Красная Москва», и полно водки. И очень правильно сделали, что взяли под обстрел заправилу Ящечкина. Вы зло и правильно высмеяли и наше «ателье мод», одевающее многих доверчивых девушек в платье стиля «помесь попугая с огурцом». Все здесь дельно, остро и конкретно. Кстати, вы не заметили у нас новинку — продавца нимф? Нет? Вот, полюбуйтесь, приобретение столовой номер шесть. (Показывает.) Базарная живопись в тайгу просочилась. И я не удивлюсь, если в одно прекрасное утро у нас появятся богомазы и под маркой культтоваров начнут торговать иконами.

Т о л с т о п я т о в. Да, тут вы абсолютно правы.

Б о л ь ш а к о в. Но когда я прочел раздел самый важный, об остронуждающихся в жилье, я не узнал вас… Откуда взялись эти обтекаемые, осторожные, вежливые выражения? Где имена? Где факты? Степан Сократович, скажите, у вас не сохранился черновик вашего доклада?

Т о л с т о п я т о в. Черновик?

Б о л ь ш а к о в. Да! Он при вас? Можно полюбопытствовать?

Т о л с т о п я т о в. Пожалуйста… Но зачем? Импровизация… Малопродуманная… Аффект…

Б о л ь ш а к о в (листает). О, совсем другой голос. (Читает). «Итак, Маркины, Зондаевы, Томилины, то есть тысячи строителей, живут как чукчи в ярангах. Живут в палатках с детьми и женами, живут в жару и в бурю. Живут, несмотря на начавшиеся заморозки. Живут тесно и неудобно. Люди работают хорошо, а заботы о них никакой. В это же время бригады без острой на то нужды перебрасываются со строительства жилых домов на основные объекты по распоряжению товарища Прокофьева. Товарищ Прокофьев, я боюсь, что вы абсолютно не отдаете себе отчета в том, что ваши распоряжения…» Нет, уж вы оставьте эти тезисы. Тут же все как надо.

Т о л с т о п я т о в. Нет-нет, я в последнем варианте всё продумал.

Б о л ь ш а к о в. Всё?..

Т о л с т о п я т о в. Я очень прошу меня понять правильно. Видите ли, я очень не хочу обострять отношения с Прокофьевым, они и без того накалены.

Б о л ь ш а к о в. Так!.. Значит, вас судьбы людей не волнуют?

Т о л с т о п я т о в. Нет, почему же?

Б о л ь ш а к о в. Как же, свое личное спокойствие, выходит, вам дороже?

Т о л с т о п я т о в. Я знаю, как это будет понято.

Б о л ь ш а к о в. Степан Сократович, вы же коммунист! И партактивы мы собираем не для того, чтобы на них зачитывать сводки плановых отделов.

Т о л с т о п я т о в. Весьма сожалею, но в таком случае я вынужден отказаться от доклада.

Б о л ь ш а к о в. Значит, капитуляция? Решили уйти от боя? Решили жить в мире и покое? Ничего у вас из этого не выйдет! И вы будете делать доклад! И вот по этим тезисам!..

Т о л с т о п я т о в. Я?.. Ни за что, ни за что!..

Б о л ь ш а к о в. Степан Сократович, я же чувствую, что в глубине души вы сами хотите сказать именно так. И на том позвольте закончить нашу официальную часть. Начинается художественное отделение — первым номером чай. Вам с лимоном? С вареньем? Крепкий?

Т о л с т о п я т о в. С лимоном, с вареньем, крепкий…

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина четвертая

Солнечный день. Часть строительной площадки. Хорошо видна панорама большой стройки. За рекой — бескрайняя тайга. На переднем крае — часть башенного крана с будкой машиниста. На бревнах сидят  М а р к и н, Т о м и л и н, П р а с к о в ь я  и  З о н д а е в. Едят, пьют из кружек кипяток.

П р а с к о в ь я. Не пойму, Доржи, я твою жену — что ни письмо, то какие-то нитки тебе шлет. Уж не думает ли она, что мы на острове живем?

З о н д а е в. Зачем, понимаешь, на острове?

М а р к и н. В самом деле, Доржи, чего другого у нас нет, а ниток-то в наших магазинах сколько хочешь и каких угодно.

З о н д а е в (отшучивается). Такой не видел.

П р а с к о в ь я. А может, какой секрет, а?

Т о м и л и н. А какой там у него секрет. Суеверный он. А у них, у суеверных, на все случаи жизни приметы имеются.

З о н д а е в. Я? Суеверный? Ай-ай-ай. Нехорошо, понимаешь, нехорошо, Сергей Матвеевич. Скажи, ты хороший строитель?

П р а с к о в ь я. Другого такого поискать.

З о н д а е в. А хороший строитель сам понимать должен. (Раскладывает на коленях нитки.) Чуешь?

Т о м и л и н. Да что я, циркач, чтобы твои фокусы отгадывать.

З о н д а е в. А ты, Петр Егорович?

М а р к и н. Да кто ж тебя знает. Мало ли какие бывают условные знаки у мужа с женой.

З о н д а е в. Твоя правда, Петр Егорович. Эти нитки — мой семейный тайна. (Берет короткую нитку.) Вот эту нитку мне жинка прислала полтора года назад. (Берет длинную нитку.) А вот эту только что получил. Есть, понимаешь, разница?

П р а с к о в ь я. Еще бы. И что же они, однако, означают?

З о н д а е в. Ай-яй-яй. Это же рост моего сына.

П р а с к о в ь я (смеется). Вон оно что! А мы-то думали-гадали.

М а р к и н. Ловко, Доржи, придумал.

З о н д а е в. Зачем я придумал? Мой жинка придумал.

М а р к и н. Ну и выдумщица же она у тебя, как я погляжу.

Появляется  И г н а т ь е в.

И г н а т ь е в. Я-то их в столовой ищу, а они вон где устроились, на солнышке.

П р а с к о в ь я. Поправляем пошатнувшееся здоровье! Присаживайся, Иван.

И г н а т ь е в. Большаков звонил. Сказал, что сейчас к нам на участок придет, и не один. (Прасковье.) Помни, мать, слово дала.

М а р к и н. Радуйся, Прасковья Григорьевна, — пополнение. Слышал, стоящую тебе подыскали помощницу.

П р а с к о в ь я. Иван уговорил.

М а р к и н. Девица — горечь со сладостью! Да и честь немалая, человека тебе доверяют.

Т о м и л и н. Из тебя же Макаренко решили сделать.

П р а с к о в ь я. Чего-чего?

И г н а т ь е в. Писатель такой был. Прекрасный человек. Из беспризорных — людей делал, да еще каких героев!

Т о м и л и н. Вот-вот, героев! Готовься наставлять на путь истинный, может, что из нее и получится.

И г н а т ь е в. Получится, девушка-то она в общем неплохая.

Т о м и л и н. Смотри, Прасковья, как бы она тебя в свою веру не обратила.

П р а с к о в ь я. Так и жди, ишь чего захотел.

Появляется  Г р о м о в а.

Г р о м о в а. Иван, я по твою душу. Чертеж сделал?

И г н а т ь е в. Готов. (Достает из планшета чертеж.)

М а р к и н. Что же это будет?

И г н а т ь е в. Танцплощадка.

З о н д а е в. И такой, понимаешь, сложный чертеж?

И г н а т ь е в. С маленькими излишествами.

П р а с к о в ь я. Лариса, не забудьте наших молодчиков записать.

Г р о м о в а. В школу танцев?

З о н д а е в. Да-да! Я, понимаешь, первый.

Г р о м о в а. С удовольствием. (Рассматривает чертеж.) А это что такое?

И г н а т ь е в. Арка. Хороша? Вот только лозунг я для нее никак подходящий не смог придумать.

М а р к и н. А ты напиши просто: «Танцы — залог здоровья!»

П р а с к о в ь я. Нет, вот какой будет хорош: «Кто не танцует, тот не ест».

И г н а т ь е в. О, идея! (Пишет.) «Кто не танцует, тот не ест».

Г р о м о в а. Иван, не дури! Дай сюда чертеж!

И г н а т ь е в. Не могу. Пообещаешь научить танцевать — отдам, а нет — не отдам.

П р а с к о в ь я. Не верьте ему, он же танцор у нас.

И г н а т ь е в. Какой же я танцор? Я только на то и способен, чтобы своим дамам на пятки наступать. (Берет Громову, кружит.) «Хороши весной в саду цветочки, еще лучше девушки весной…» (Наступает ей на ногу.)

Г р о м о в а. О медведь! Всю ногу отдавил. Придется и впрямь ему учителя танцев подыскать…

И г н а т ь е в. Есть на примете?

Г р о м о в а. Буланова, например.

И г н а т ь е в. Буланову? Ты это серьезно?

Г р о м о в а. Ты недоволен? Могу и другую порекомендовать.

И г н а т ь е в. Что ж, Буланову, пусть будет Буланова.

Г р о м о в а (забирает чертеж). Ты не забыл, что сегодня заседание комитета комсомола?

И г н а т ь е в. Помню.

Г р о м о в а. До встречи! (Уходит.)

З о н д а е в. Значит, ты шеф Булановой, а она — твой, понимаешь. (Поет.) «Хороши весной в саду цветочки…»

П р а с к о в ь я. Товарищи, смотрите, Большаков идет, и не один.

Т о м и л и н. Прасковья, подтянись!

Появляется  Б о л ь ш а к о в, ведя за руку упирающуюся  Н а с т ю. Она в белом шелковом платье. Губы накрашены ярко-красной помадой.

Б о л ь ш а к о в. Здравствуйте, добрые люди!

И г н а т ь е в. Здравствуйте, Федор Федотович!

Б о л ь ш а к о в. Здравствуйте, Прасковья Григорьевна!

П р а с к о в ь я (сухо). Здравствуйте. (Рассматривает Настю.) Ну, я пойду, однако, пора.

Б о л ь ш а к о в. А я к вам, Прасковья Григорьевна… Вот помощницу вам привел.

П р а с к о в ь я. Такую красивую?

Т о м и л и н. Что другим не гоже, то тебе.

П р а с к о в ь я. Да вы посмотрите на ее губы, на ресницы.

Н а с т я. Губы здесь ни при чем.

М а р к и н. Верно, товарищ Буланова. Сейчас красные, а через час станут черными. Тебе, Прасковья, не все ли равно?

П р а с к о в ь я. Нет! Счастливо оставаться. (Уходит.)

Б о л ь ш а к о в (Игнатьеву). Что-нибудь случилось?

И г н а т ь е в. Шлея под хвост попала.

З о н д а е в. Прасковью, понимаешь, знать надо. Вид, понимаешь, сердитый, сердце доброе… Сейчас увидите, что, понимаешь, будет.

П р а с к о в ь я (из будки). Эй ты, красавица, а высоты не испугаешься? В глазах небось круги пойдут?..

Н а с т я. Я не то что высоты! Я тебя не боюсь.

П р а с к о в ь я (с издевкой). Ой, храбрая какая! Померяй, может, подойдет. (Бросает замасленный комбинезон.)

Настя подняла комбинезон, рассматривает его, кокетливо прикасается мизинчиками к грязной спецовке, морщится. Вдруг резким движением начинает расстегивать пуговицы на своем платье, хочет снять его, но меняет решение, проворно надевает комбинезон на платье. Прасковья внимательно следит за происходящим.

Н а с т я. В самый раз.

П р а с к о в ь я. Ишь ты, не побрезговала. Ну полезай, коли так.

Н а с т я. И полезу. (Уходит.)

М а р к и н. Платьице-то, поди, единственное!

И г н а т ь е в. Новое приобретет.

М а р к и н. Жаль. Не подерутся?

Б о л ь ш а к о в. Как при посадке в поезд. Пока садятся — враждуют, доедут до места — адресами обмениваются.

М а р к и н. Обойдется, сработаются.

И г н а т ь е в. Смотрите, уже в башне.

Б о л ь ш а к о в. А вас, товарищ Игнатьев, об одном попрошу — посмотрите за Настей, а то сбежит, чего доброго.

И г н а т ь е в. Хорошо.

М а р к и н. По себе знаем, товарищ Большаков, цену честному, теплому слову.

Б о л ь ш а к о в. Ну, нам, Иван Иванович, на планерку пора.

И г н а т ь е в. Да, идемте.

Б о л ь ш а к о в. До встречи, Петр Егорович!

М а р к и н. До встречи, Федор Федотович!

Большаков и Игнатьев уходят.

П р а с к о в ь я (из будки, громко). Секретарь! Секретарь! Стой!

И г н а т ь е в. Что еще?

П р а с к о в ь я (спускается, тащит, за собой Настю). Ты кого ко мне привел?

Б о л ь ш а к о в. Буланову!

П р а с к о в ь я. Я спрашиваю, кого ты ко мне привел?

Б о л ь ш а к о в. Я не совсем вас понимаю. В чем дело?

Н а с т я (вырывается). Пусти, чудо-рыба!

П р а с к о в ь я. Она же пьяная.

Б о л ь ш а к о в. Настя, это правда?

Настя молчит.

Я спрашиваю, это правда?

Н а с т я. Так это ж с перегара, товарищ Большаков. Еще со вчерашнего.

Б о л ь ш а к о в. Эх ты, завила горе веревочкой…

Н а с т я. Не верите?..

Б о л ь ш а к о в. Да-а… Не сдержала, значит, свое слово?

Н а с т я. Федор Федотович!..

Б о л ь ш а к о в. А я ведь поверил.

П р а с к о в ь я. Да такую не то что к технике нельзя близко подпускать, ей лопату и ту нельзя доверять.

Н а с т я. Ну и не доверяйте! Плевать я хотела на вашу технику и на вас тоже. «Добрые люди», «добрые люди!» Где они, твои добрые люди, секретарь? (Указывает на Прасковью.) Может быть, эта? Видела я ее доброту… Где же они? Нет их, добрых-то людей, вывелись!.. С приветом, секретарь! (Идет.)

Б о л ь ш а к о в. Стой!

Н а с т я. Командуете? Но я не солдат, чтобы перед тобой стоять руки по швам. Как-нибудь сама себе вольная птица.

Б о л ь ш а к о в. Ну если ты сама себе вольная птица, то полетай еще, пока крылья не устанут.

Н а с т я (вызывающе). Не думай, не пропаду. Устроюсь и без твой помощи, товарищ секретарь. (Уходит.)

М а р к и н. Гм… Вольная птица…

З о н д а е в. Дура, зеленая дура, и еще нос, понимаешь, задирает, а?

Б о л ь ш а к о в. Прасковья Григорьевна, прошу прощения. Да… Орешек оказался твердым…

П р а с к о в ь я. Думать надо, прежде чем делать.

И г н а т ь е в. Эх, мать! Помнишь, как ты последнюю трешку мне оставляла, рубашки по ночам стирала, ребят из палатки выгоняла, чтобы заниматься мне не мешали.

Молчание.

Б о л ь ш а к о в. Ну, Иван Иванович, идем, пора. Трудная у тебя подшефная…

Большаков и Игнатьев уходят.

М а р к и н. Вольная птица… И придумает же такое…

П р а с к о в ь я. Мужики, а я не зря бучу подняла, а?

Т о м и л и н. Без помощницы плохо, но и эта тебе не помощница.

М а р к и н. Ну это ты зря, Сергей Матвеевич, девчонка молодая, сильная, здоровая, ей только и работать на кране.

З о н д а е в. Нехорошо, Прасковья, нехорошо получилось.

П р а с к о в ь я. Нет, вы только подумайте, и скажет же такое: «Где добрые люди?» Нет, ее надо вернуть.

М а р к и н. Эх, Прасковья, Прасковья!.. (Обнимает.)

П р а с к о в ь я. Да ты что, Петр, с ума сошел?

М а р к и н. Не бойся, не осудят. Я ведь тебя по-братски, потому как сердце твое увидел. (Поет.) «Ах ты, сердце, сердце девичье, не видать мне с тобой покоя…».

З а н а в е с.

Картина пятая

Через неделю. Столовая в доме Прокофьева. Справа — выход на кухню и в коридор, слева — дверь в спальню, раскрытая настежь. На одной стене — оленьи рога, ниже ковер, на ковре охотничьи ружья, на другой — цветное фото строящейся ГЭС. П р о к о ф ь е в  после возвращения с охоты чистит ружье. На полу лежит связка диких гусей и уток.

Входит  А н н а.

А н н а. Обед готов, Саша. Может быть, ты после почистишь свое ружье.

П р о к о ф ь е в. Я скоро, Аннушка. (Поет.)

А н н а. Да, тебе сегодня весь день Матвейчук звонил.

П р о к о ф ь е в. Ни стыда ни совести! Воскресный день и тот не дадут спокойно провести.

А н н а. Наверное, ты нужен ему.

П р о к о ф ь е в. «Нужен», «нужен»… Людей много, а я один.

А н н а. Один?.. А Большаков? Разве он уже больше тебе не помощник?

П р о к о ф ь е в. Этот помощник сам сегодня нуждается в помощи. В собственных мыслях запутался. Считает себя непогрешимым ортодоксом, а живет понятиями двадцатых годов. Они, ортодоксы, хороши сегодня где-нибудь на кафедре в университете, да и то вряд ли. К живой практике далеко не всегда подходят готовые формулировочки. От нас, руководителей, еще и гибкость требуется. Диалектика.

А н н а. Ошибся в нем?

П р о к о ф ь е в. Ничего, поправим.

А н н а. Саша, а ты разве не знал его раньше?

П р о к о ф ь е в. На заседаниях бюро обкома мы постоянно с ним были единомышленниками, и он нравился мне и своей остротой, и своей принципиальностью, да и вообще я… люблю горячих. Мне и теперь многое в нем нравится. Ну а без недостатков, сама знаешь, Анна, людей в природе не бывает. И я за него еще повоюю.

А н н а. Боже мой, опять война. Саша, а без нее нельзя? Ты бы хоть себя пожалел. Договоритесь мирно.

П р о к о ф ь е в. Нет, Анна, нельзя. «И вся-то наша жизнь есть борьба».

Слышен лай собаки.

А н н а. Джульбарс? На кого это он?

П р о к о ф ь е в (смотрит в окно). Это ко мне.

А н н а. И что это людям в выходные дни не сидится дома? (Уходит.)

Голос Маркина из-за двери: «Можно?»

Входит  М а р к и н.

М а р к и н. Здравствуйте, Александр Андреевич!

П р о к о ф ь е в. А, рабочий класс, заходи, заходи, браток! Рассказывай, что у тебя за срочные дела.

М а р к и н. Александр Андреевич, на минутку я к вам, дело есть.

П р о к о ф ь е в. Присаживайся, выкладывай все по порядку.

М а р к и н. Но прежде хочу вам спасибо сказать.

П р о к о ф ь е в. За что?

М а р к и н. А как же! Переселился, а сегодня жинка с сынишкой возвратились.

П р о к о ф ь е в. Что ж, очень рад! Живите на здоровье.

М а р к и н. Александр Андреевич, бригада Томилина расчет взяла.

П р о к о ф ь е в. Это плотники, что ли?

М а р к и н. Они. А вот полчаса тому назад забрали чемоданы и все разом на вокзал отправились. Вернуть их надо.

П р о к о ф ь е в. Сорвались?.. Невелика потеря, Маркин. У меня на стройке длинные рубли так просто не валяются.

М а р к и н. Я с Томилиным два года прожил в одной палатке, из одного котелка ел, и рвачом он никогда не был.

П р о к о ф ь е в. Я, Маркин, никого не держу. У меня нет незаменимых. Уехали одни — приедут другие. Вон вчера мне звонят из Москвы и спрашивают: сколько я могу принять комсомольцев. Десять тысяч хватит?

М а р к и н. И кадровыми не дорожите?

П р о к о ф ь е в. Зачем? Тех, кто хорошо работает и не шебаршит, ценю.

М а р к и н. Плохо цените, если бегут.

П р о к о ф ь е в. Бегут от трудностей да те, кто сибирских морозов и палаток боится.

М а р к и н. Рабочего человека, товарищ Прокофьев, не печка — работа греет.

П р о к о ф ь е в. Видимо, не всех. Вашего дружка Томилина не очень-то согрела.

М а р к и н. Значит, дело не в работе, а в том, чтобы рабочему человеку после работы было где по-человечески отдохнуть, у печки посидеть.

П р о к о ф ь е в. Старая песня. С маловерами, товарищ Маркин, я не то что гидростанцию — шалаш не построю. Трудно? Знаю, нелегко, но на то мы и строители. Вот пустим в строй ГЭС — каждый рабочий получит отдельную квартиру. Двухкомнатную, с ванной и горячей водой. Живи и наслаждайся.

М а р к и н. По-вашему, выходит, кто сегодня строит, о своем тепле думать не моги?

П р о к о ф ь е в. Мечтать никому не возбраняется.

М а р к и н. Мы, товарищ начальник строительства, не туристы, мы — строители! Десятую стройку прохожу, а такого не видел. Да разве вы не знаете, откуда мы сюда приехали? Чего это нам стоило? Ради того, чтобы строить, мы всё оставили: и квартиры, и родных, детишек с учебы сорвали…

П р о к о ф ь е в. Петр Егорович, разве я вас лично, в чем-нибудь обвиняю? Я против тех, кто лихорадит атмосферу излишними требованиями.

Маркин встает.

Вы что, несогласны со мной? Давайте поговорим спокойно, объяснимся…

М а р к и н. А что проку? Не понимаем мы друг друга. На разных языках говорим. (Уходит.)

П р о к о ф ь е в (после паузы). Что-то душно у нас сегодня…

Входит  А н н а.

А н н а. Саша, я слышала ваш довольно странный разговор. Мне стыдно за тебя! На тебя скоро подростки орать начнут. Нет, это ужасно! У нас не дом, а какой-то проезжий двор. Принимай, пожалуйста, своих рабочих на службе. Я не могу этого слушать.

П р о к о ф ь е в. Анна, я очень тебя прошу не вмешивайся в мои дела!

А н н а. Я одного никак не пойму — как можно позволять с собой так разговаривать? Ты же начальник строительства, член бюро обкома партии, депутат. Прокофьев — это не какой-нибудь сварщик. Может быть, тебе не дорог твой авторитет?..

П р о к о ф ь е в. Ты забыла еще сказать, что я член общества Красного Креста. Но оставим этот разговор об авторитетах!

А н н а. Дело твое, но я, Саша, о тебе забочусь. Ты же мне не просто муж. Ты же мне самый дорогой и самый близкий человек. Разве я не радуюсь, когда у тебя все хорошо на стройке? Я ведь очень верю в тебя, больше, чем в себя, ты же талант, горжусь тобой. Да-да, горжусь! Горжусь, что ты строитель, что ты всегда в деле, что дня тебе мало. Да и есть ли у меня своя жизнь? Детей у нас нет. Институт я не закончила. Нет-нет, я не упрекаю тебя. Но ты пойми, Саша, я не могу спокойно слышать, когда с тобой так разговаривают. Да-да, не могу! И я никому не позволю, чтобы на тебя кричали.

П р о к о ф ь е в (вспыхнув). Хватит!

Слышен лай собаки.

Кто еще там?

А н н а. Вот-вот, еще один гость!

Появляется  П о д х в а т о в.

П о д х в а т о в. Можно?

П р о к о ф ь е в. Николай Афанасьевич! Заходи!

П о д х в а т о в. Добрый день, Анна Петровна.

А н н а (сухо). Добрый… (Уходит.)

П р о к о ф ь е в. Заходи, браток, заходи! Гордость технической интеллигенции. Прости, руки грязные.

П о д х в а т о в (польщен). Всего лишь рядовой инженер, исполнитель вашей воли, и не больше.

П р о к о ф ь е в. Ну-ну! Пожалуйста, не скромничай. Да что я без вашего брата, молодчик? Нуль без палочки?

П о д х в а т о в. Хорош молодчик! Пятый десяток идет.

П р о к о ф ь е в. Года — это, брат, сам человек. Я на свои не жалуюсь. (Кивнул на дичь.) Вот полюбуйся, сколько настрелял.

П о д х в а т о в (поднимает связку диких уток). Лихо, лихо!

П р о к о ф ь е в. Проект закончил?

П о д х в а т о в. Постарался. Как было велено. Прежде чем мороз-воевода дозором будет обходить свои владения, мы реку перекроем навечно.

П р о к о ф ь е в. Молодец, Николай Афанасьевич. Оставь, я утречком ознакомлюсь, просмотрю, что ты тут нагородил, а завтра на планерке обсудим. А как с монтажом энергопоезда?

П о д х в а т о в. Еще вчера закончили.

П р о к о ф ь е в. Значит, шагающий экскаватор работает? Это хорошо. Люблю быстроту и натиск, Николай Афанасьевич. Плестись в обозе, заниматься прожектерством предоставим другим.

П о д х в а т о в. Я не из тех болтунов, что вчера разглагольствовали на собрании.

П р о к о ф ь е в. А что? Собрание прошло как надо. Одних встряхнет основательно, других заставит призадуматься. Ну а на демагогию обращать внимания мы не будем.

П о д х в а т о в. Я тоже так считаю, но…

П р о к о ф ь е в. Тебе не понравился доклад Степана Сократовича?

П о д х в а т о в. Докладец с подтекстом…

П р о к о ф ь е в. С чужого голоса поет.

П о д х в а т о в. Я тоже так считаю. Гм… И надо же такое придумать: заселить многосемейными поселок ИТР! Разве у нас уже обесценена техническая интеллигенция?

П р о к о ф ь е в. Это не решение проблемы. У нас вся стройка сегодня остронуждающаяся.

П о д х в а т о в. И тут вы абсолютно правы.

П р о к о ф ь е в. И так будет, пока мы не построим гидростанцию.

П о д х в а т о в. Да-да! Одного я не пойму, Александр Андреевич, к чему весь этот базарный разговор о заборах?

П р о к о ф ь е в. Демагогия!

Входит  А н н а.

А н н а. Саша, будем обедать?

П р о к о ф ь е в. Да-да, давай. И Николай Афанасьевич с нами заодно.

Анна подает обед.

П о д х в а т о в. Спасибо, только что от стола.

П р о к о ф ь е в. Садись! От ста граммов еще никто не умирал.

П о д х в а т о в. Придется рискнуть. Удивительно, объединились старый и малый.

П р о к о ф ь е в. Толстопятов не фигура. За соломинку хватается. Только вряд ли она его удержит.

П о д х в а т о в. Уйдет?

Садятся за стол.

П р о к о ф ь е в (разливает водку). Не уйдет сам, так мы его уйдем. Дело — прежде всего. Ну что ж, за твои успехи!

Чокаются.

П о д х в а т о в. За вас, Александр Андреевич!

Пьют.

Вы ведь знаете, как я к вам отношусь. Так вот: горько, а не могу промолчать. Уважаемый Федор Федотович письмецо на вас в обком настрочил.

П р о к о ф ь е в. Не успокоился, значит?

П о д х в а т о в. Ну, куда там. А вы, случайно, не интересовались, почему он свою семью не вызывает?

П р о к о ф ь е в. Сказал, что жена аспирантуру заканчивает.

П о д х в а т о в. Как бы не так. С Булановой спутался.

П р о к о ф ь е в. Ну, это меня меньше всего касается.

А н н а. Нет, почему же? Тебе это тоже знать не бесполезно. Расскажите, расскажите, Николай Афанасьевич.

П о д х в а т о в. А что рассказывать-то. То чаёк попивают вместе, то к речке на прогулку похаживают. А теперь, говорят, замуж за него собирается. У нас ведь не то что в Москве, каждый шаг на виду.

Входит  М а т в е й ч у к.

М а т в е й ч у к. Извините, Александр Андреевич, но я больше не могу. Снимайте меня с работы. Вот вам заявление. (Передает заявление.)

А н н а. Боже мой…пообедать и то нельзя…

П р о к о ф ь е в. В чем дело?

М а т в е й ч у к. Не хочу, чтобы тут меня обзывали. Я не бездельник! Я, можно сказать…

П р о к о ф ь е в. В чем дело, Матвейчук?

П о д х в а т о в. Ты успокойся, Сергей Никанорович, расскажи вразумительно.

М а т в е й ч у к. До каких пор это будет продолжаться? Сегодня опять пришел Большаков в общежитие, вызвал меня и давай отчитывать, почему на окнах занавески грязные, почему в кубовой сырые дрова, почему на территории общежития мусор…

П о д х в а т о в. И все в присутствии рабочих, я слышал.

М а т в е й ч у к. Я говорю: нет штатов. А он: «Знать ничего не знаю! Нет штатов, так берите метлу и сами подметайте!»

П о д х в а т о в. Может быть, он нас подметать за ним заставит?

М а т в е й ч у к. Так точно!

П р о к о ф ь е в. Что?

М а т в е й ч у к. Извините…

П о д х в а т о в. Ай-яй! Вот она, его линия-то, куда выходит.

М а т в е й ч у к. Я ему говорю, что так и так, я, мол, не комендант и не дворник, я начальник ЖКО. А он при всех: болтун, говорит, вы, бездельник. И еще что-то…

П р о к о ф ь е в. Гм… Жаловаться, значит, прибежали? Так вот, Матвейчук, отчитал он тебя и правильно сделал. (Рвет заявление на мелкие части.) Вы свободны, товарищ Матвейчук!

М а т в е й ч у к. И вы… тоже!

П р о к о ф ь е в. Партбилет носишь в кармане, а глупостями занимаешься.

М а т в е й ч у к (с обидой). Благодарю, Александр Андреевич.

П р о к о ф ь е в. Здесь стройка, товарищ Матвейчук, а не детский сад.

Матвейчук уходит. Неловкое молчание.

А н н а. Саша, это же грубо.

П р о к о ф ь е в. Что заслужил, то и получил.

Снова слышен лай собаки.

А н н а. Опять?!

Прокофьев взглянул в окно. Появляется  Б о л ь ш а к о в.

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич, мир дому сему, так, кажется, раньше на Руси говорили?

П р о к о ф ь е в. Федор Федотович, прошу к столу. Аннушка, тарелку гостю.

Б о л ь ш а к о в. Благодарю, с осени подкормлен.

П р о к о ф ь е в. Федор Федотович, не обидьте хозяйку.

Б о л ь ш а к о в. Прошу прощения, Анна Петровна, но я на минутку к вам.

П р о к о ф ь е в. Слушаю вас.

Б о л ь ш а к о в (весело). Пришел порадовать вас, Александр Андреевич.

П р о к о ф ь е в (настороженно). Чем же?

Б о л ь ш а к о в. Коллектив третьего участка сегодня воскресник провел на строительстве жилых домов.

П р о к о ф ь е в. Это что? Молодой инженер Игнатьев все там отличается?

Б о л ь ш а к о в. Да, его коллектив. Народ с таким подъемом, с таким жаром работал, а теперь, глядя на них, и другие участки собираются провести воскресники.

П р о к о ф ь е в. Что же, дело, конечно, хорошее, но я не вижу особых причин для восторгов.

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич!

А н н а. Саша, остынет все.

П р о к о ф ь е в. А ты подогрей.

Анна уходит.

Простите, Федор Федотович, вы не можете мне объяснить, что с вами происходит?

Б о л ь ш а к о в. Я не совсем понимаю ваш вопрос.

П р о к о ф ь е в. Речь идет о вчерашнем партийном активе. Довольно неприглядную вы заняли линию. Вы же стали в оппозицию ко всему собранию партийного актива. И вам стоит призадуматься.

Б о л ь ш а к о в. Я тоже думал сегодня и снова считаю, что я был прав.

П р о к о ф ь е в. А актив — неправ?

Б о л ь ш а к о в. А вы — неправы и те, кто пошел за вами.

П р о к о ф ь е в. Да, но вашу затею с передачей коттеджей в зеленом городке палаточникам актив не поддержал. Вы же остались, так сказать, в одиночестве.

Б о л ь ш а к о в. Не совсем так. Я не был вчера одинок, а сегодня я еще более не одинок.

П р о к о ф ь е в. Убедили?..

Б о л ь ш а к о в. Нет, я никого не убеждал. Это означает, что у нас коммунисты и после собрания думают.

П р о к о ф ь е в. А вы знаете, что наша стройка до наступления холодов увеличится до пяти тысяч человек?

Б о л ь ш а к о в. Знаю. И о них надо подумать.

П р о к о ф ь е в. А где я их буду расселять?

Б о л ь ш а к о в. Какой же вы выход предлагаете?

П р о к о ф ь е в. Я предпочитаю честно и прямо, по-партийному говорить с народом. Обещать и не выполнять — не в моих правилах.

Б о л ь ш а к о в. Да, но вы не ответили на мой вопрос. Выход-то какой? Ждать?

П р о к о ф ь е в. Если хотите — ждать! Ни одна стройка без трудностей не обходится.

Б о л ь ш а к о в. Не новый путь, дорога изведана…

П р о к о ф ь е в. У меня одна дорога, товарищ Большаков. И сворачивать с нее я не собираюсь. Да разве я могу создать тут людям человеческую жизнь, не построив гидростанцию? Это же абсурд! А маленькое благополучие — идеал политических обывателей. Я тоже в свое время жил и в палатках, и в землянках, и в шалашах, и ничего, как видите, со мной не сделалось.

Б о л ь ш а к о в. Да, но это было когда?

П р о к о ф ь е в. Не все ли равно?

Б о л ь ш а к о в. Нет, не все равно! А вы знаете, что у нас только за последние два месяца ушло со стройки более двухсот пятидесяти человек?

П р о к о ф ь е в. Знаю. Лес рубят — щепки летят, товарищ Большаков. Оплакивать беглецов я не собираюсь. Что лучше: длительные, изнурительные бои или одно генеральное сражение? Я за короткий бой. Но победный. А уж потом мы у строителей в долгу не останемся.

Б о л ь ш а к о в. Довольно туманная концепция. Нет в ней ни учета времени, ни обстоятельств.

П р о к о ф ь е в. Христианин вы, товарищ Большаков, и гуманизм ваш, я бы сказал, куцый. Разве я, как и вы, не хочу людям хорошей жизни?

Б о л ь ш а к о в. А я так и не считаю.

П р о к о ф ь е в. Можете не учить меня вниманию к людям. Я не с неба свалился. Добреньким решили стать?

Б о л ь ш а к о в. Добреньким я никогда не был, а добрым я хотел бы быть, и ничего плохого в этом не вижу. Жестокость никогда не была украшением коммуниста.

П р о к о ф ь е в. Я правил хорошего тона не изучал. Не до них мне. Разменялись вы, товарищ Большаков, хотя я еще в первые дни предупреждал. Но вы не вняли доброму совету. Дешевая популярность вам больше по душе пришлась!

Б о л ь ш а к о в. Неправда!

П р о к о ф ь е в. Нет, это так! Как же — герой! За рабочих жизни не жалеет. Товарищ Большаков, подменять хозяйственников — вам такого права не дано.

Б о л ь ш а к о в (спокойно). Зато мне дано другое право — проверять работу хозяйственников. Партком и впредь будет интересоваться…

П р о к о ф ь е в (обрывает). Долг коммуниста обязывает меня сделать вам несколько довольно горьких упреков.

Б о л ь ш а к о в. Слушаю.

П р о к о ф ь е в. Ваши действия убедили меня, что вы слишком далеки от интересов стройки.

Б о л ь ш а к о в. К примеру?

П р о к о ф ь е в. Стройку лихорадит, идет подготовка к сдаче пусковых объектов, а вы где? На задворках? С рабочими заигрываете? На мужицких инстинктах играете?

Б о л ь ш а к о в. Неправда!

П р о к о ф ь е в. Неправда? А передача ордера Маркину? А история с устройством на кран Булановой?

Б о л ь ш а к о в. Буланову вы оставьте!

П р о к о ф ь е в. Это почему же? Я, конечно, далек от мысли… Но вы осрамили себя на всю стройку.

Б о л ь ш а к о в. Вот даже как? Говорите, говорите, я слушаю.

П р о к о ф ь е в. От таких избавляться надо, а вы?..

Б о л ь ш а к о в. Согласен, порекомендуйте, куда ее можно отправить? На другую стройку? Там, видимо, тоже такие имеются. В рай? Она еще молода, да ей с ее характером, пожалуй, скучно там будет. Куда же ее? Куда? Подскажите, я ее с удовольствием отправлю.

П р о к о ф ь е в. Ну, это не мое дело.

Б о л ь ш а к о в. И очень плохо, что это не ваше дело. У вас на почте не возьмут открытку без адреса, а вы человека хотите неизвестно куда отправить.

П р о к о ф ь е в. Ваше отношение к Булановой трактуется на стройке несколько в иных тонах. Не так ли, товарищ Подхватов?

П о д х в а т о в (вскочив со стула). Ну, этого еще не хватало! Прошу прощения, Александр Андреевич, я в стороне. И я очень прошу не впутывать меня в эту историю.

Б о л ь ш а к о в (строго). Подхватов?

П р о к о ф ь е в. Допустим.

Подхватов пытается улизнуть.

Б о л ь ш а к о в. Стой!

Подходит к Подхватову, смотрит в упор, тот прячет глаза.

И до чего ж ты докатился, товарищ Подхватов, не ожидал от тебя такой пошлости.

П о д х в а т о в. Я… Я, Федор Федотович, здесь ни при чем, я в стороне. (Уходит.)

П р о к о ф ь е в. Да! Довольно странно все это выглядит.

Б о л ь ш а к о в. Странно другое, что вы, старый коммунист, опытный инженер, руководитель огромнейшей стройки, и вдруг не понимаете время, в которое мы с вами живем.

П р о к о ф ь е в. Не волнуйся, понимаю не хуже тебя.

Б о л ь ш а к о в. За интересами стройки вы перестали чувствовать дыхание жизни, за эстакадами живых людей перестали замечать.

П р о к о ф ь е в. Вздор. Чепуха! Это ты лишь болтаешь о красивой жизни, а я ее делаю. Да-да, делаю! Для кого, разреши тебя спросить, я строю гидроэлектростанцию? Для себя? Для кого я строю дома, клубы, ясли, магазины, столовые? Тоже для себя?

Б о л ь ш а к о в. Строите, верно, но ведь тысячи строителей живут в палатках.

П р о к о ф ь е в. Ничего не случится. И потом вот что я вам скажу: на стройке я хозяин, и я никому не позволю вмешиваться в мои дела.

Б о л ь ш а к о в. Да поймите же вы наконец…

П р о к о ф ь е в (перебивает). Какой же ты, к черту, партийный работник, если ты не понимаешь, что является сейчас главным. Партия требует сегодня от нас наращивания темпов, стремительного развития производительных сил, а ты?..

Б о л ь ш а к о в. Наращивание темпов очень важно. Но мы строим не ради того, чтобы строить, для людей строим. И наш долг — сделать все, чтобы наш строитель уже сегодня почувствовал блага жизни, чтобы он в сегодняшнем дне видел прекрасный завтрашний день. И последнее… Вы знаете, что о нас говорят за рубежом? Будто у нас люди работают на износ.

П р о к о ф ь е в. Это ложь!

Б о л ь ш а к о в. Да, ложь! Но кто дает им основание так о нас говорить?.. Мы! Вот такие же руководители, как мы с вами. Да что у нас тут, нет средств, сил? Неустройство рабочих на нашей совести — и на вашей и на моей. Не поймешь этого, товарищ Прокофьев, — в конфликт с партией вступишь.

П р о к о ф ь е в. Нет-нет, вы посмотрите на него! Это я-то вступаю в конфликт с партией? Да я… да за такие слова судить надо, как за клевету.

Б о л ь ш а к о в. И осудят тех, кто не понимает основного закона жизни нашей партии.

П р о к о ф ь е в. Ну, нам говорить больше не о чем, товарищ Большаков!

Б о л ь ш а к о в. Да, я тоже так считаю. (Уходит.)

П р о к о ф ь е в. Я вступлю в конфликт с партией! Но нет, шутишь, товарищ Большаков. (Подходит к телефону, звонит.) Срочно соедините меня с обкомом партии… Да, срочно… Что?.. Связь не работает? Да что вы там сидите! (Бросает трубку.) Анна, Анна!

Появляется  А н н а.

А н н а. Ты меня звал?

П р о к о ф ь е в. Да-да! (Передает ей лист чистой бумаги.) Печатай!

Анна садится за пишущую машинку.

(Диктует). Телеграмма. Областной комитет партии товарищу Родионову. Точка. В связи с тем, что между мною и Большаковым имеются принципиальные расхождения по ряду вопросов, прошу срочно вызвать обком партии меня и Большакова. Точка. Прокофьев. Точка. Что же ты не печатаешь?

Анна медленно допечатала. Пауза.

А н н а (вынимает текст из машинки, кладет на стол). Саша, поставь его, пожалуйста, на место!

П р о к о ф ь е в. Есть, товарищ начальник!

Анна передает текст телеграммы. Уходит.

(Молча читает.) Да! Складно написано. (Задумался.) Очень складно! (Медленно рвет бумагу на мелкие части.) Сам как-нибудь разберусь.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Картина шестая

Прошло три месяца. Квартира Большакова в рабочем бараке. Обстановка та же, что и в третьей картине, с той лишь разницей, что комната приобрела теперь более обжитой вид. Б о л ь ш а к о в  вешает на окна занавески. Н а т а ш а  разбирает чемодан. Поют «Подмосковные вечера».

Б о л ь ш а к о в (Наташе). Так будет хорошо?

Н а т а ш а. Можешь закреплять.

Б о л ь ш а к о в. Так ты говоришь, Женька очень подрос?

Н а т а ш а. Тебя догоняет.

Б о л ь ш а к о в. Непутевые мы с тобой, Наташенька, но ничего, еще немного осталось.

Н а т а ш а (вынув из чемодана платье). Федя, где у тебя утюг?

Б о л ь ш а к о в. А зачем он мне?

Н а т а ш а. Уютно ты живешь, Федор. Ни кастрюль, ни посуды у тебя нет.

Б о л ь ш а к о в. Будет, Наташенька, все будет! И утюг, и кастрюли, и шайки, и лейки.

Н а т а ш а. Я в магазин схожу. (Что-то пишет.)

Б о л ь ш а к о в. Почему ты? (Принимает стойку «смирно».) Рядовой Большаков в вашем распоряжении!

Н а т а ш а. Хорошо, иди! Вот тебе памятка. Не спутай шайку с лейкой.

Б о л ь ш а к о в. Слушаюсь! (Идет к двери.)

Н а т а ш а. Федя!

Б о л ь ш а к о в (обернувшись). Да?

Пауза.

Н а т а ш а. А ты похудел. Не бережешь себя.

Б о л ь ш а к о в. Пустяки! Что мне сделается? Кремень-мужик.

Н а т а ш а. В голове осколок, приступ был, а ты все шутишь. У врачей так ни разу и не был?

Б о л ь ш а к о в. Сибирь, Наташенька, самый лучший доктор. Эх и соскучился же я по тебе. (Подходит к ней, обнимает.)

Н а т а ш а. Федя, ты извини меня, я все не решалась тебя спросить… У тебя на работе что-то не ладится?

Б о л ь ш а к о в. Ничего особенного не случилось. Но все у меня не так, как бы хотелось. Делаем одно дело, а живем — каждый по себе…

Н а т а ш а. Федя, но после той размолвки с Прокофьевым прошло больше трех месяцев. За это время он, возможно, многое пересмотрел? Да и на стройке, ты же сам писал, произошли большие перемены.

Б о л ь ш а к о в. Да!.. С палатками, можно сказать, покончено. Но дело не в этом. Замкнулся он, ходит как тень, сам не свой, и со мной ни слова. На заседаниях парткома отмалчивается. Здоровается молча, кивком головы. Будто черная кошка дорогу перебежала. Словом, не работа у нас, а черт знает что.

Н а т а ш а. Федя, может быть, тебе уйти? Нельзя жить все время в таком напряжении.

Б о л ь ш а к о в. Уйти? А во время войны разве нам легко было? Но ни у тебя, ни у меня, насколько я помню, никогда таких мыслей не возникало.

Звонит телефон.

У телефона… Слушаю, Степан Сократович… Нет, Прокофьев мне ничего не говорил… Отзывают? И куда же?.. Ясно… Да! Жду! (Кладет трубку.)

Н а т а ш а. Что-нибудь случилось?

Б о л ь ш а к о в. Степана Сократовича отзывают.

Н а т а ш а. Куда?

Б о л ь ш а к о в. В Москву… (Спохватившись.) Однако так и в магазин можно опоздать.

Н а т а ш а. Только недолго.

Большаков уходит.

Не улеглось, значит… Вот, оказывается, почему он такой усталый… Да… О перемене места работы и слушать не желает… И всегда он такой неугомонный…

Входит  Н а с т я.

Н а с т я. Простите, я что, дверью ошиблась?

Н а т а ш а. Вам кого?

Н а с т я. Федора Федотовича.

Н а т а ш а. Он сейчас придет.

Н а с т я. Вы тоже его ожидаете?

Н а т а ш а. Да, ожидаю. У вас что-нибудь срочное?

Н а с т я. Нет, я так. Пришла объясниться. Вы Лешку Реброва знаете?

Н а т а ш а. Нет.

Н а с т я. Да как же, гармонист! На большом «МАЗе» работает. Не знаете? Чудно́!.. Вся стройка знает, а она не знает.

Н а т а ш а. А я не знаю. Ну а Федор Федотович при чем?

Н а с т я. При своем интересе. Это я в шутку. Лешка вот уже полгода за мной ходит. А сегодня, в столовой, отзывает в сторону и шипит: «Большакову продалась!» Я ему говорю: «Ты, Леша, окончательный идиот!» А он и слушать не хочет. «К речке с ним ходила?» А я говорю: «Ходила». — «Дома у него бываешь?» Я говорю: «Бываю!» — «Ночевала у него?» Я говорю: «Да, ночевала!»

Н а т а ш а. Ночевала?

Н а с т я. А что ж тут такого? Кому какое дело? Да, может быть… я его люблю.

Долгая пауза.

Н а т а ш а (потрясена). Что это воет так на дворе?.. Пурга?

Н а с т я. Ну и пусть воет. Теперь у нас не пурга воет, а вся стройка гудит. Только в чужую жизнь свой нос совать никому не советую.

Н а т а ш а. Простите, вы Буланова?

Н а с т я. Настя я.

Н а т а ш а (оценив Настю). А стоит ли, Настя, так близко к сердцу принимать, если все это неправда?

Н а с т я. Стоит, и даже очень стоит. Федор Федотович для меня, быть может, дороже отца родного.

Н а т а ш а. Ну коли так, тогда, конечно, стоит.

Появляется  Т о л с т о п я т о в.

Т о л с т о п я т о в. Можно?

Н а т а ш а. Степан Сократович?

Т о л с т о п я т о в. Он самый. А вы, простите, супруга Федора Федотовича?

Н а т а ш а. Наталья Ивановна.

Н а с т я. Жена? Вы жена Федора Федотовича, ой, а я-то тут наболтала! Это же надо! Я ведь думала, вы тоже к нему по делу. Дайте слово, что ничего не скажете! Надо же! Вот дура зеленая. (Идет к выходу.)

Н а т а ш а. Настя, куда же вы?

Н а с т я (обернувшись, решительно, строго). Передайте ему, я больше на стройке не работаю. (Убегает.)

Т о л с т о п я т о в. Взбалмошная девица. Федор Федотович отлучился?

Н а т а ш а. Сейчас придет.

Т о л с т о п я т о в. С вашего разрешения, я могу обождать его?

Н а т а ш а. Да-да, проходите, садитесь, пожалуйста.

Т о л с т о п я т о в. Надолго к нам, Наталья Ивановна?

Н а т а ш а. Собиралась пожить недельки две, а пробыла всего два дня. Вчера пришла телеграмма, срочно вызывают, срок защиты диссертации кафедра изменила.

Входит  Б о л ь ш а к о в, в руках у него свертки, кастрюли.

Б о л ь ш а к о в. Прошу прощения, Степан Сократович. Выполнял боевое задание. Получай, Наташенька. Все по памятке, за исключением одного предмета.

Н а т а ш а. Утюга?

Б о л ь ш а к о в. Угадала.

Т о л с т о п я т о в. Вам нужен утюг? Так я вам свой оставлю.

Б о л ь ш а к о в. Видишь, и утюг нашелся.

Т о л с т о п я т о в. Я сию минуту.

Н а т а ш а. Не к спеху, Степан Сократович, можно и потом.

Т о л с т о п я т о в. Как вам угодно.

Наташа уходит.

Б о л ь ш а к о в. Так… Отзывают, значит? На чемодане сидите?

Т о л с т о п я т о в. Да, сегодня получен приказ.

Б о л ь ш а к о в. И что же вам предлагают?

Т о л с т о п я т о в. Место на кафедре.

Б о л ь ш а к о в. Да… странно. Вы сами ничего не писали в министерство?

Т о л с т о п я т о в. Нет.

Б о л ь ш а к о в. У Прокофьева были?

Т о л с т о п я т о в. Только что от него.

Б о л ь ш а к о в. Ну и как он?

Т о л с т о п я т о в. Сказал, что сожалеет, но… рекомендует ехать. В институте, заявил, мне будет лучше…

Б о л ь ш а к о в. Спокойнее, легче. И что же вы решили?

Т о л с т о п я т о в. Видите ли, я не настолько стар, чтобы думать о своем спокойствии. И потому, прежде чем принять решение, я хотел бы уяснить, что все это значит? Может быть, я не справляюсь со своими обязанностями и поэтому меня отзывают?

Б о л ь ш а к о в. Не думаю.

Т о л с т о п я т о в. А может быть, это вызвано какими-нибудь другими соображениями?

Б о л ь ш а к о в. А именно?

Т о л с т о п я т о в. Будем откровенны, Федор Федотович. Разве вам не ясна картина разгрома и разгона людей, неугодных Прокофьеву? Стиль руководства, подчас граничащий с самодурством.

Б о л ь ш а к о в. Заканчивайте вашу мысль.

Т о л с т о п я т о в. Удивляюсь вашей выдержке. Я думаю, вам давно пора бы поставить вопрос.

Б о л ь ш а к о в. О Прокофьеве?

Т о л с т о п я т о в. Да, о нем.

Б о л ь ш а к о в. А вы хорошо знаете, кто такой Прокофьев?

Т о л с т о п я т о в. Еще бы. «Я — правитель, я и закон», «Стройка — это я». Весь он в этой формуле.

Б о л ь ш а к о в. И это всё?.. Такими, как он, нам гордиться надо! До тысяча девятьсот семнадцатого года мальчонкой, батраком служил у кулака. Всю гражданскую провел в окопах. После войны окончил рабфак, затем институт, стал инженером… Человек три гидроэлектростанции построил.

Т о л с т о п я т о в. Нет слов, биография яркая. Что ж, решили перевоспитать? Блажен, кто верует.

Б о л ь ш а к о в. А вы разве потеряли веру в людей?

Т о л с т о п я т о в. Веру в людей я не потерял, но, видите ли, в жизни все гораздо сложнее, чем на словах. Попытайтесь, — возможно, что-либо и получится.

Б о л ь ш а к о в. Определенно получится.

Т о л с т о п я т о в. Федор Федотович, Прокофьев не ребенок. Его стиль, его методы складывались на протяжении десятилетий, а вы хотите одним махом заставить его иначе жить, иначе мыслить. Он же удельным князьком здесь себя чувствует.

Б о л ь ш а к о в. Неправда! Вам не нравится его стиль, его тон? Так в этом мы виноваты. Да-да, такие же, как мы с вами, коммунисты. Стояли с ним рядом, видели его срывы и вместо того, чтобы одернуть, считали — моя хата с краю. И именно отсюда и идет его повелительный тон. И не списывать мы будем его. Бороться будем с ним и за него!

Т о л с т о п я т о в. Не знаю, не знаю… Вероятно, я чего-то недопонимаю.

Б о л ь ш а к о в. Итак, ваше решение?

Т о л с т о п я т о в. Видите ли, Федор Федотович, почему вдруг так просто я должен покинуть стройку? А издавать приказы без моего согласия — это же бестактно!

Б о л ь ш а к о в. В вашей воле принять любое решение. Но мне думается, что сейчас вы больше всего полезны здесь, на стройке.

Т о л с т о п я т о в. Вы так считаете?

Б о л ь ш а к о в. Так, и только так.

Т о л с т о п я т о в. Да-с… Что ж, я подумаю.

Б о л ь ш а к о в. Подумайте, Степан Сократович; я не думаю, что вам так легко будет расстаться со стройкой, с коллективом. Да и своего труда вы вложили тут немало.

Т о л с т о п я т о в. Да-да, вы правы. Но в такой атмосфере я дольше находиться не могу.

Б о л ь ш а к о в. И люди меняются, и атмосфера меняется.

Входит  Н а т а ш а.

Н а т а ш а. Федя, может, мы ужинать будем?

Б о л ь ш а к о в. Обязательно! Степан Сократович, присоединяйтесь к нам.

Т о л с т о п я т о в. Простите, с большим бы удовольствием, но у меня сегодня заключительная лекция в техникуме. Должен идти.

Б о л ь ш а к о в. Жаль.

Т о л с т о п я т о в. До свиданья! (Уходит.)

Долгая пауза.

Б о л ь ш а к о в. Да… «Трудно жить и бороться за волю, но легко за нее умереть».

Н а т а ш а. К чему это ты, Федя?

Б о л ь ш а к о в. Так, вспомнилось.

Садятся за стол.

Н а т а ш а. Федя, что у тебя за отношения с Булановой?

Б о л ь ш а к о в. А что? (Пауза.) Видишь ли, Наташа, судьба Булановой как-то удивительно слилась с моей судьбой.

Н а т а ш а. Каким же образом?

Б о л ь ш а к о в. Обнаружилось редкостное совпадение. И ее зовут Настей, и мою дочь так звали. У Булановой отец был пограничником, и я служил на границе. А она что, приходила сюда?

Н а т а ш а. Да, объясняться с тобой приходила.

Б о л ь ш а к о в. Объясняться?.. Ты говорила с ней?

Н а т а ш а. Да, поговорила по душам. (Улыбаясь.) Федя, а я не знала, что у меня тут грозная соперница имеется. Я вначале даже растерялась.

Б о л ь ш а к о в. Ну? (Шутя.) Бойся, а то, чего доброго, отобьет меня у тебя.

Н а т а ш а. Эх, Федя, плохо ты знаешь нас, женщин. Муж, которого может увести на веревочке первая попавшаяся женщина, — это же не муж, а бродячий телок. А с бродячим ни первая, ни вторая жена радости большой не увидит.

Б о л ь ш а к о в. Ну и как, все выпалила?

Н а т а ш а. Все по порядку рассказала. И то, что любит тебя, и то, что ходит с тобой на прогулки, и даже о своей ночевке у тебя сообщила.

Б о л ь ш а к о в. Так сразу во все свои тайны и посвятила? Ну вот и доверяй вам свои сердечные дела.

Н а т а ш а. А как только узнала, что я твоя жена, так тут же заявила, что она на стройке больше не работает, о чем попросила тебе сообщить.

Б о л ь ш а к о в. Как это — не работает? Вот девчонка, вот взбалмошный ребенок! Никакого сладу с ней нет.

Н а т а ш а. Вот видишь, нет тайны, которая не стала бы явью.

Б о л ь ш а к о в. Ты веришь мне?

Н а т а ш а. Знаешь, Федя, я так хорошо знаю тебя и так хорошо поняла Буланову, что можешь вопросов не задавать.

Б о л ь ш а к о в. Спасибо, Наташа. (Обнимает, целует.) Я не мог не заинтересоваться ее судьбой. Да ты же сама первая меня осудила бы, если бы я побоялся сплетен и не подал ей руки.

Слышен вой сирены, заводские гудки.

Н а т а ш а. Это что? Тревога?

Б о л ь ш а к о в. Да, тревога, Наташенька. (Быстро одевается.)

Н а т а ш а. Паводок?

Б о л ь ш а к о в. Наверно, ледяной затор.

Появляется  З о н д а е в, он в телогрейке и в заячьей шапке-ушанке, за ним — М а р к и н.

З о н д а е в. Товарищ Большаков! Беда! Большая беда пришла.

М а р к и н. Котлован под воду уходит.

Б о л ь ш а к о в. Вы с плотины?

М а р к и н. Оттуда. За вами прибежали.

Б о л ь ш а к о в. Прокофьев там?

З о н д а е в. Нет, он еще с охоты не вернулся.

Входит  Т о л с т о п я т о в.

Т о л с т о п я т о в. Федор Федотович!..

Б о л ь ш а к о в (перебивает). Знаю! Прокофьева нет. Принимайте командование на себя.

Т о л с т о п я т о в. Я готов.

Н а т а ш а. Федя, может быть, мне не ехать?

Б о л ь ш а к о в. Нет, ты должна ехать. Билеты на самолет я заказал. Машину до аэродрома тоже.

Н а т а ш а. Да, но…

Б о л ь ш а к о в. Отложить срок защиты диссертации? Не вижу оснований. Я постараюсь проводить тебя. Пошли, товарищи!

Большаков, Маркин и Зондаев уходят.

Т о л с т о п я т о в (вдогонку). Секундочку, я задержусь. (Подходит к телефону, берет трубку.) Дежурного диспетчера… Прошу срочно вызвать на плотину начальников участков… Да! И начальников служб — сейчас же… Толстопятов. (Снова звонит.) Город?.. Штаб авиачасти… Да… Командира!..

З а н а в е с.

Картина седьмая

Ночь. Метель. Воет декабрьская вьюга. Слышен рокот моторов, голоса рабочих. Полукруглая бетонная стена — шлюз. На стене металлические скобы — лесенка на верх плотины ГЭС. Стена покрыта морозным инеем. На скобах образовалась ледяная корка. Сверху мощные лучи прожекторов освещают дно. Шлюз соединен с другими, образуя как бы коридор. У стены горит небольшой костер.

На сцене — Т о л с т о п я т о в  и  П о д х в а т о в.

Т о л с т о п я т о в. Я спрашиваю, товарищ Подхватов, почему не все насосы работают у вас?

П о д х в а т о в. Степан Сократович, насосы тоже имеют право на отдых. Они же то и дело перегреваются.

Т о л с т о п я т о в. А вы докладывали главному механику? Что он смотрит?

П о д х в а т о в. Он на верхней перемычке.

Т о л с т о п я т о в. А что делают ваши механики?

П о д х в а т о в. Они настаивают, чтобы насосы отправить в ремонтные мастерские.

Т о л с т о п я т о в. Кто у вас командует на участке: вы или механики?

П о д х в а т о в. Командую я, но…

Т о л с т о п я т о в. Так вот, Николай Афанасьевич, приказываю вам, да-да, приказываю: насосы не снимать! Пусть ремонтируют тут, на месте.

П о д х в а т о в. Степан Сократович, но этого сделать невозможно. Моторы же надо разбирать!

Т о л с т о п я т о в. И еще: откачку воды не прекращать ни на секунду. И вы, Николай Афанасьевич, несете персональную ответственность. И прошу учесть это!..

П о д х в а т о в. Как вам угодно.

Вбегает  З о н д а е в.

З о н д а е в. Товарищ инженер Подхватов, сколько, понимаешь, можно ожидать, а?

П о д х в а т о в. Товарищ Зондаев, я уже сказал и вам и Маркину — производить сварку внутри трубы я не разрешаю! Потрудитесь снять верхний слой земли с нее, найти трещину и положить внешний шов.

Т о л с т о п я т о в. Позвольте, о какой трубе идет речь?

П о д х в а т о в. Я не успел вам доложить, но у нас несчастье: лопнула всасывающая труба на насосной станции.

Т о л с т о п я т о в. Как? И вы молчите?! Ну, знаете ли… Чтобы заделать трещину, надо сварку произвести в два шва: снаружи и изнутри.

З о н д а е в. Вот именно. Мы про это-то ему и толкуем, а он, понимаешь, талдычит одно и то же: «Не могу, нельзя, не разрешаю».

П о д х в а т о в (Зондаеву). Да, я не могу! Да, я не желаю… рисковать вашими жизнями.

З о н д а е в. Ты, понимаешь, за свою жизнь беспокойся.

П о д х в а т о в. Товарищ Зондаев, а если вы отравитесь газами, отвечать за вас будет Подхватов?

З о н д а е в. Зачем отвечать? За меня не надо отвечать. Я сам за себя отвечу. Дело горит, а ему, понимаешь, свою шкуру жалко!

П о д х в а т о в. Товарищ Зондаев, прошу без оскорбления личности!

З о н д а е в. Степан Сократович, а вы?

Т о л с т о п я т о в. Прошу срочно, немедленно приступить к заделке трещины.

З о н д а е в. Значит, разрешаете? Спасибо! Большое спасибо, товарищ главный инженер! Сто лет будете жить! Нет, мало — двести! (Убегает.)

П о д х в а т о в. Степан Сократович, ваше решение до добра не доведет.

Т о л с т о п я т о в. Пройдемте к месту аварии.

П о д х в а т о в (на ходу). И я предупреждаю вас, Степан Сократович, за последствия я не отвечаю!

Уходят. Появляются  р а б о ч и е. Они несут кули с цементом, не останавливаясь проходят мимо. Появляются  Б о л ь ш а к о в  и  П р о к о ф ь е в.

П р о к о ф ь е в. Эх, Федор Федотович, странный вы человек, ей-богу. Разве вам с вашим здоровьем можно кули с цементом таскать?

Б о л ь ш а к о в. А вы сами? Я же видел. Восьмипудовую балку разве не вы тащили на верхней перемычке?

П р о к о ф ь е в. Сравнили тоже. Я же битюг. Мне это что? Хотите, я вас вместе с кулем унесу. А у вас осколок в голове.

Б о л ь ш а к о в. Ничего, справлюсь. Река не унимается, и, когда ее напор ослабнет, еще неизвестно. Люди с ног валятся, и на этом участке самое узкое место.

П р о к о ф ь е в. Я понимаю ваш душевный порыв, но сами рабочие просят запретить вам это. (Показывает на куль.) И, кроме того, мне нужен ваш совет — есть ряд новых предложений по ликвидации прорыва. У меня сейчас соберутся. Прошу зайти ко мне. Я, конечно, понимаю — очень красиво, когда командир все время был впереди на лихом коне, но…

Б о л ь ш а к о в. Я сейчас приду. (Берет куль и уходит.)

П р о к о ф ь е в. Неугомонный человек этот Большаков.

Появляются  р а б о ч и е  с кулями цемента, молча проходят вправо.

(С гордостью.) Герои! Да!.. А этого… могло и не быть… (Быстро поднимается вверх по скобяной лесенке.)

Появляются  М а р к и н  и  З о н д а е в. Тоже с кулями.

М а р к и н. Стой, друзья, перекур.

Рабочие сбрасывают ношу, подходят к костру.

Зондаев, ты же щеку себе отморозил.

З о н д а е в. Здесь?

М а р к и н. Да нет, вот где (указывает). Три, браток, три, да посмелее…

З о н д а е в. Так хорошо?

М а р к и н. Еще, еще три, пока красной не станет. Да, морозец сегодня подходящий.

З о н д а е в. Ну, понимаешь, и люта же река, как враг… В одном месте, понимаешь, не удалось, в другом, понимаешь, пробуравили брешь — между плотиной и берегом.

М а р к и н. Река здесь ни при чем, Доржи. Надо было раньше смотреть. Сибирские реки, мил-человек, крутого нрава.

З о н д а е в. А кто, понимаешь, мог знать?

М а р к и н. На то и дипломы людям выдаются.

З о н д а е в. Да, понимаешь, как на войне… Дот… атака… штурм…

М а р к и н. Не зря говорят, из одного металла льют «медаль за бой, медаль за труд».

З о н д а е в. Это ты хорошо, Петр Егорыч, сказал. Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд.

М а р к и н. Не я сказал — люди у нас так говорят. Ну что, отдохнули малость, да и пошли.

Уходят. Появляются  Н а с т я  и  И г н а т ь е в.

И г н а т ь е в. Ну, как тебе работается, Настенька?

Н а с т я. А знаешь, Прасковья — мировая баба.

И г н а т ь е в. Устала?

Н а с т я. Я? Да с чего ты взял? Я же двужильная.

И г н а т ь е в. А что у тебя с рукой?

Н а с т я. Так. Ушибла маленько. До свадьбы, Иван, заживет.

Появляется  Б о л ь ш а к о в.

Б о л ь ш а к о в. Товарищ Игнатьев, ты идешь на совещание к Прокофьеву?

И г н а т ь е в. А как же.

Б о л ь ш а к о в. Настя? А как ты сюда попала?

Н а с т я. А вот к начальнику участка приходила по поручению Прасковьи Григорьевны.

Б о л ь ш а к о в. Идешь наверх?

Н а с т я. Ага.

Б о л ь ш а к о в. Пойдем, по дороге расскажешь мне о своем житье-бытье. (Подходит к лестнице, наступает на первую скобу, потом на вторую и вдруг срывается и падает.)

Н а с т я. Федор Федотович! Федор Федотович!

И г н а т ь е в (подбежал). Товарищ Большаков! Товарищ Большаков!

Н а с т я. Умер!!

Б о л ь ш а к о в. Ничего, ничего, товарищи…

Голос Прокофьева: «Э-эй! Кто там? Позовите Большакова».

И г н а т ь е в (кричит). Товарищ Прокофьев, с Федором Федотовичем плохо!

Н а с т я. Ваня, может быть, ему воды?

И г н а т ь е в. Нет-нет, не знаю. (Щупает пульс.)

Н а с т я. Плохо?.. Очень плохо?..

П р о к о ф ь е в  быстро спускается по лестнице, чуть приподнимает голову Большакову.

П р о к о ф ь е в. Федор! Федор! Большаков! Что с ним?

Н а с т я. Упал.

П р о к о ф ь е в. Врача! Игнатьев, срочно врача.

Игнатьев убегает.

Эх, секретарь, секретарь… Вот этого-то я больше всего боялся…

З а н а в е с.

Картина восьмая

Квартира Большакова. На телефоне — подушка. Н а с т я  подкладывает в печь дрова, смотрит на часы, потом тихо подходит к двери, которая ведет в соседнюю комнату, чуть приоткрывает ее.

Н а с т я (прислушивается). Кажется, уснул. Тихо… Как в больнице. (Ставит чайник.) Гм… Чудно́. Все считают, что я храбрая, сорвиголова, а я трусиха. И чего боюсь? Тишины. Вот тихо стало, и мне страшно. Не люблю я тишину. А что в ней хорошего-то? Тишина и смерть — это вроде как одно и то же. Нет, никакая я не храбрая.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Да, квартира Большакова… Позвать к телефону? Да вы что, в своем уме, дядечка? Он же больной… Ну да! Спит… Кто я такая?.. Нет, не жена и не медсестра. Настя я. Крановщица с участка… Что делаю? Дежурю… Я же сказала — спит… Что врачи говорят? Пилюлями кормят да какие-то уколы колют… Выздоровеет. (Кладет трубку.) Все звонят, все спрашивают, а я всем одно и то же говорю — выздоровеет. Говорю, а почему, сама не знаю.

Входит  Т о л с т о п я т о в.

Т о л с т о п я т о в. Ну как он, Настенька? (Стряхивает с себя снег.)

Н а с т я. Степан Сократович, тише! Разбудите!

Т о л с т о п я т о в. Это хорошо! Это, Настасья Федоровна, очень хорошо! Вот получите! (Передает пакет.) В ваших руках, дочка, теперь его жизнь. Вы ведь всех ему сегодня заменяете: и мать и жену, и дочь.

Н а с т я. В матери не гожусь, а в жены и того меньше. Наталья Ивановна имеется.

Т о л с т о п я т о в. Да-да… Врач был у него?

Н а с т я. Так.

Т о л с т о п я т о в. А что он сказал?

Н а с т я. Сказал, что опять скоро придет. Да вот записку какую-то медсестре оставил.

Т о л с т о п я т о в (читает). Арахноидит? Плохо.

Н а с т я. А что это такое — арахноидит?

Т о л с т о п я т о в. Воспаление очага дремлющей инфекции в мозговых тканях. (Идет к печке, греется.)

Н а с т я. Это опасно?.. Очень опасно?..

Т о л с т о п я т о в. Как вам сказать. Все зависит от того, как будет дальше развиваться воспалительный процесс. Да… Сколько лет человек смерть в голове носит — и живой. Ему теперь больше всего, Настенька, нужен покой и тепло.

Н а с т я. Уж чего-чего, а теплыни-то я тут нагоняю. (Подкладывает в печку дрова.) Всю тайгу спалю.

Т о л с т о п я т о в. Ему не жара, а тепло требуется.

Н а с т я. Понимаю. Чаю хотите?

Т о л с т о п я т о в. Благодарю.

Н а с т я (наливает в стакан чай). Тут один рабочий приходил, пышки принес, вкусные такие, только Федор Федотович не ест их. (Пододвигает чай и пышки.) Угощайтесь, Степан Сократович!

Т о л с т о п я т о в (берет пышку). Домашние. (Пьет мелкими глотками чай, закусывает пышками.)

Н а с т я. А что на стройке-то?

Т о л с т о п я т о в. Насосы днем и ночью работают, но вода пока что убывает медленно.

Н а с т я. Плохо, значит?

Т о л с т о п я т о в. Справимся. Теперь справимся. Шуга… Крепко она нас проучила. Вторая неделя идет, а мы ее всё никак не укротим. А как он прошлой ночью?

Н а с т я. Не спал. Все за голову хватался. Под утро уснул и тут же проснулся. Чаю попросил, а выпил — в жар бросило. А потом остыл, стал о себе рассказывать: про войну, про Наталью Ивановну.

Т о л с т о п я т о в. От нее никаких вестей не поступало?

Н а с т я. Нет. Поссорились, наверно, они, а все из-за меня.

Т о л с т о п я т о в. Вы здесь ни при чем, ее в университет вызвали защищать диссертацию.

Н а с т я. Степан Сократович, я-то уж как-нибудь знаю.

Т о л с т о п я т о в. Все может быть, все может быть, но Наталья Ивановна сама мне сказала.

Н а с т я. Это она вам так сказала, вы же мужчина.

Т о л с т о п я т о в. Благодарю за открытие. Так она о болезни Федора Федотовича ничего не знает?

Настя молчит.

Надо бы сообщить ей…

Н а с т я. А зачем ей писать-то? Она и так скоро приедет…

Т о л с т о п я т о в. Вы откуда знаете?

Н а с т я (помолчала). Так. Только я на его месте и на порог бы ее не пустила.

Т о л с т о п я т о в. Это почему же?

Н а с т я. Никакая она не ученая. Дура, вот она кто! Он же так любит ее, а она?..

Т о л с т о п я т о в. Да, с лексикой у вас неблагополучно.

Н а с т я. Чего? Чего?

Т о л с т о п я т о в. Словечки, говорю, у вас неподходящие.

Пауза.

Н а с т я. Что правда, то правда. Попалась бы сейчас мне она на глаза, я бы ее такими словечками пужанула, на всю жизнь запомнила бы.

Т о л с т о п я т о в. Гм… Пужанула?

Н а с т я. Это я так, к слову. Ну скажите, ну разве она знает, что за человек он? Будь у меня такой муж, я и весной и осенью, каждый день ходила бы в тайгу за цветами, собирала бы и носила ему.

Т о л с т о п я т о в. Да, Настя, между нами говоря, дивный он человек… (Допивает чай, встает.) Ну, я отдохнул, обогрелся, теперь можно и снова на плотину. Да, если Федор Федотович будет спрашивать о стройке, скажите, что все идет нормально. Прокофьев не навещал?

Н а с т я. Нет. Так как, если кто придет, не впускать к нему?

Т о л с т о п я т о в. Ни в коем случае! (Уходит.)

Н а с т я. А я, знать, и в самом деле глупая… Встретился со мной чужой человек, погладил, как котенка, по голове, десяток добрых слов сказал и купил. Привязалась к нему, бегаю за ним, точно и нет лучше никого на всем белом свете… (Подходит к телефону, звонит.) Почта?.. Большакову ничего не поступало?.. Вот что, Шура, пошли еще телеграмму… Да. У тебя цела прошлая?.. Ну вот и повтори ее… Так. Я вечером зайду и расплачусь.

Появляется  Р е б р о в.

(Резко.) Ты зачем сюда пришел?

Р е б р о в (виновато). Настя, понимаешь, прости меня.

Н а с т я (резко). Уходи, Алексей. Слышишь?

Р е б р о в. Виноватый я. Наплел… Не могу я без тебя, Настя.

Н а с т я. Не можешь?

Р е б р о в. Не веришь?

Н а с т я. Уходи!

Р е б р о в. Хочешь, на колени встану?

Н а с т я. Полы чистые, не замараешься.

Р е б р о в. Настя, не серчай, не по злобе я. Пойми, от любви я наплел.

Н а с т я. Эх, Ребров… Разве передо мной тебе на колени падать? Я и так запачкана, ко мне уж ничто не прилипнет.

Р е б р о в. Настя!

Н а с т я (не слушая). Подумаешь, еще один ком грязи бросил в меня. «Буланова продажная». «Буланова — любовница Большакова». А ты знаешь, Ребров, наплевать я хотела и на тебя и на твою болтовню. Но ты скажи, за что ты его впутал, Федора Федотовича? За что? (Пауза.) Молчишь?

Р е б р о в. Настя, не подумал я. Клянусь, сгоряча, от любви я это…

Н а с т я (сдержанно). Уходи, Ребров!

Р е б р о в. Не прощаешь?

Н а с т я. Нет. Эх, Ребров!.. На тебя даже уговоры его не подействовали… Он же руку тебе подавал, а ты… Изволь прощения попросить!

Р е б р о в. У Большакова? Ну, это ты зря.

Н а с т я (вспылив). А чернить его — это не зря?

Р е б р о в (жестко). Хорошо! Я уйду! (Идет к выходу, комкая в руках шапку.)

Н а с т я. Ребров, не забудь шапку напялить, а то, чего доброго, простудишь свою дурную башку.

Р е б р о в. Не беспокойся, не простужу. Только ты ко мне еще придешь.

Н а с т я. Нет, Алешка, ошибаешься. Теперь я уж никогда к тебе не приду.

Р е б р о в. А ты гордая, как я погляжу. Замену, значит, нашла?

Н а с т я. Да, нашла, сам нашелся. Только он не тот, к кому ты меня ревнуешь.

Р е б р о в. Не Большаков?

Н а с т я. Игнатьев он. Не тебе чета. Один недостаток… (щелкает себя по шее) вот по этой части не соображает.

Р е б р о в. Так это ты с ним, значит, куролесила, когда я в рейс ездил?

Н а с т я. С ним! И в кино с ним ходила и на танцы…

Р е б р о в. Так, ясно! Запомни, Настенька, свадьбы не будет. И это говорю я, Ребров.

Входит  И г н а т ь е в, у него в руках пакеты.

И г н а т ь е в. Извини, Настя, задержался. Вот получай всё, как просила. (Кладет свертки на стол.)

Р е б р о в. Так это он?

Н а с т я. Он! (Не обращая внимания на Реброва.) Спасибо! Ваня, а где же твой шарф?

И г н а т ь е в. В диспетчерской, наверное, оставил. Как Федор Федотович?

Н а с т я. Уснул.

И г н а т ь е в. Ну, я побегу.

Н а с т я. Смотри не обморозься там.

И г н а т ь е в. Один поэт, Настенька, так сказал: «Нам в России морозы помогают любить».

Р е б р о в. Ты, поэт, Реброва знаешь?

И г н а т ь е в. Знаю.

Р е б р о в. Отступись, слышишь? Подобру, по-хорошему прошу.

И г н а т ь е в. Не за нами, а за ней право выбирать, с кем ей быть.

Р е б р о в. Так знай! Первачок-то у нее я!

Н а с т я. Врешь!

И г н а т ь е в. А ты кроме всего еще и подлец! (Берет его за грудки.) Уходи! (Отбрасывает Реброва.)

Р е б р о в. Хорошо! Запомним! (Напялив шапку на лоб, уходит.)

Н а с т я. Ваня, очень тебя прошу. Не связывайся с ним.

И г н а т ь е в. Не беспокойся, Настенька. Ну, я пойду.

Н а с т я.Зайдешь?

И г н а т ь е в. Зайду! (Уходит.)

Н а с т я. Эх, ну и парня же я себе цапнула. Эх, и спела бы я сейчас под семиструнную, да вот… (посмотрела на дверь комнаты, где лежит Большаков) нельзя.

Появляется  Н а т а ш а, в руках небольшой чемодан.

А я знала, что вы приедете.

Н а т а ш а. Дежурите?

Н а с т я. Так. А вы раздевайтесь, Наталья Ивановна, проходите, чайник на плите.

Н а т а ш а. Где Федор? Как он себя чувствует?

Н а с т я. Федор Федотович? Здесь, у себя в комнате.

Наталья Ивановна делает шаг к двери, но Настя преграждает ей путь.

Нельзя к нему! И врачи и Степан Сократович наказывали, чтобы я никого к нему не пускала.

Н а т а ш а. И меня?

Н а с т я (обрела храбрость). И вас!

Н а т а ш а. Гм… Мне это положительно нравится.

Н а с т я. А вы не сердитесь.

Н а т а ш а. И кто же вы будете Федору Федотовичу?

Н а с т я. Наталья Ивановна, вы не имеете права так со мной говорить. Я… я… Одно вам скажу — вы жестокая! Да что вы стоите вместе с вашей ученостью, если вы Федора Федотовича ко мне приревновали? Вы же тогда в сто раз хуже меня. Бросить мужа, поверить сплетне… Да имеете ли вы право предъявлять тут свои права?

Н а т а ш а. Я? Приревновала? Когда же это было, я что-то не помню!

Н а с т я (обрывает). Было! Да какая вы жена, когда вы без сердца.

Н а т а ш а (улыбаясь). Ну, пустите же меня к моему мужу.

Появляется  Б о л ь ш а к о в, на голове повязка, он с трудом превозмогает боль и слабость.

Б о л ь ш а к о в. Наташа?

Н а т а ш а. Федя, родной, что с тобой?

Б о л ь ш а к о в. Ничего, ничего. (Обнимает жену.) Осколок проклятый взбунтовался. Но как ты узнала?

Н а т а ш а. А разве не ты мне телеграммы посылал?

Б о л ь ш а к о в (непонимающе). Телеграммы? У тебя же защита диссертации… Разве я мог тебя беспокоить?

Н а т а ш а. Вот они!

Б о л ь ш а к о в (берет телеграммы). Да, но я телеграмм тебе не посылал. Да если бы я и хотел — я не мог. (Смотрит на Настю.) Ты?

Н а с т я (гордо). Я!

Б о л ь ш а к о в. Зачем ты это делала?

Н а с т я (вызывающе). Хотела, чтобы вы счастливы были.

Б о л ь ш а к о в (тепло, по-отечески гладит ее по голове). Какая же ты добрая, Настенька.

Н а т а ш а. Так это вы?..

За окном гулкий взрыв.

Что это?

Б о л ь ш а к о в. Это наш старик сражается.

Н а т а ш а. Какой старик?

Б о л ь ш а к о в. Толстопятов. Перемычку от напора льда защищает с помощью авиации. Лед молотит.

Н а с т я. Который день грохочет.

Входит  П р о к о ф ь е в, он усталый, мокрый, сапоги в глине.

П р о к о ф ь е в. Встал?.. А мне толкуют, будто ты, так сказать, к койке прикован. Неправда, выходит?

Б о л ь ш а к о в. Выходит, так. (Улыбается, потом вдруг серьезно.) Обо мне много разных слухов ходит на стройке. Да ведь от них не стал я лучше. И хуже, думаю, не сделался. Может быть, я неправ?

П р о к о ф ь е в (уклончиво). И про меня ходили слухи… Только вам лежать предписали, а вы?.. Это не метод!.. А где врач? Что он смотрит? Он что? Опять, наверное, на прием ушел? Нечего сказать, хорош доктор.

Б о л ь ш а к о в. Я к врачу претензий не имею.

П р о к о ф ь е в. Зато я имею. Это что? Режим? Вот метель утихнет — сам в больницу отправлю. Да-да! Разве это лечение? Кустарщина!

Б о л ь ш а к о в. Ради бога, не отправляйте. Уверяю, со мной теперь ничего не случится.

П р о к о ф ь е в. Как знать. И вы, пожалуйста, Федор Федотович, этим не шутите.

Б о л ь ш а к о в. Александр Андреевич, прошу познакомиться. Моя жена — Наталья Ивановна.

П р о к о ф ь е в. Прокофьев.

Н а т а ш а. Наталья Ивановна.

Б о л ь ш а к о в. А это — Настя.

П р о к о ф ь е в. Буланову-то я знаю.

Б о л ь ш а к о в (улыбаясь). Моя дочка.

П р о к о ф ь е в. Дочка?

Б о л ь ш а к о в. Да.

П р о к о ф ь е в. Буланова ваша родная дочь?

Б о л ь ш а к о в. Родная, не родная — это значения не имеет.

П р о к о ф ь е в. Это они и есть ваши исцелители?

Б о л ь ш а к о в. Угадали. А как на плотине?

П р о к о ф ь е в. Битва продолжается.

Б о л ь ш а к о в. Да… И без меня…

П р о к о ф ь е в. Выздоравливайте, Федор Федотович, и за дело. А за выручку спасибо! Минуты решали.

Б о л ь ш а к о в. Это мой долг.

П р о к о ф ь е в. Да, Подхватова я сегодня отстранил.

Б о л ь ш а к о в. А с Толстопятовым что?

П р о к о ф ь е в. Отзывают, но…

Появляется  Т о л с т о п я т о в.

А вот он и сам.

Т о л с т о п я т о в. Александр Андреевич, Федор Федотович, вода, вода!

П р о к о ф ь е в. Что вода?

Т о л с т о п я т о в. Вода начала спадать и притом весьма энергично.

П р о к о ф ь е в. Это точно, академик?

Т о л с т о п я т о в. Да, это точно.

Б о л ь ш а к о в. Теперь можно и в Москву уезжать, Степан Сократович?

Т о л с т о п я т о в. Нет уж, теперь-то я никуда не поеду. Воевать так воевать до победного конца.

П р о к о ф ь е в. Что ж, отличное решение. Федор Федотович, я думаю, нам можно только приветствовать такое решение?

Б о л ь ш а к о в. Вполне одобряю!

Появляются  И г н а т ь е в, З о н д а е в, М а р к и н, П р а с к о в ь я.

И г н а т ь е в. Федор Федотович, как, вы уже на ногах?

Б о л ь ш а к о в. Как видите!

И г н а т ь е в (рапортует). Товарищ секретарь парткома, коммунисты третьего участка ваше партийное задание выполнили!

Б о л ь ш а к о в. Знаю, знаю, товарищи.

П р а с к о в ь я. А мы-то думали, вы действительно тут больной.

Б о л ь ш а к о в. Нет, друзья мои, рановато еще, рановато меня со счетов списывать. Я еще повоюю.

З о н д а е в. Твой доктор, товарищ Большаков, не тот, что тебе уколы колет, а сам ты. Силен, понимаешь, тот, кто жизнь любит.

П р о к о ф ь е в. Верно, Зондаев.

Слышна песня, она нарастает:

Т о л с т о п я т о в (прислушивается). Да!.. И наши штурмовые дни тоже вряд ли когда забудутся. Может быть, и о нас со временем кто-нибудь песню сложит.

Б о л ь ш а к о в. Степан Сократович, я не знал, что вы такой романтик.

Т о л с т о п я т о в. Все знать даже секретарям парткома не обязательно.

П р о к о ф ь е в. Такая уж у нас профессия. Мы ведь все сплошь романтики. Мы ведь вроде магов, из воды огонь добываем. И делаем это как будто не так уж плохо.

Б о л ь ш а к о в. Но, добывая свет людям, нам одного не следует забывать — маленьких магов, тех самых, которые сегодня заставляют воду светиться, излучать и тепло и свет. (Подхватывает песню, звучащую за окном.)

М а р к и н. Эх, мать честная, орла от синицы не смог отличить.

Т о л с т о п я т о в. Да!.. Сложат, и обязательно сложат песню.

Свет гаснет. Музыка. На занавесе надпись: «Через три года». Начинается утренний рассвет. Видна величественная панорама ГЭС, высоковольтная линия. На переднем плане — гидростроители: Б о л ь ш а к о в, П р о к о ф ь е в, Т о л с т о п я т о в, Н а с т я, М а р к и н, З о н д а е в, И г н а т ь е в, П р а с к о в ь я.

З а н а в е с.

МОЙ БРАТ Пьеса в 3-х действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Егор Ильич Селиванов — главный инженер целлюлозно-бумажного комбината.

Петр Ильич Селиванов — полковник.

Дмитрий Ильич Селиванов — инженер.

Елена Михайловна — жена Егора.

Костя — сын Егора, ученик 10-го класса.

Илья Прокопьевич — отец братьев Селивановых.

Валентина Павловна Лобачева — журналистка.

Оля Корочкина — ученица 10-го класса.

Время действия — наши дни.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Столовая в доме Егора Селиванова. Слева у стены — книжный шкаф, справа — пианино. Три двери ведут в другие комнаты. Из окон открывается вид на бумажный комбинат, раскинувшийся на берегу Волги. Вдали — заливные луга, лес.

В столовой  Е л е н а  М и х а й л о в н а  разговаривает по телефону.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Хорошо, хорошо. У меня все готово. Можете приезжать. Папаша пришел. Костик? У себя. Да нет, никуда как будто не собирается. У него, по-моему, что-то произошло. Почему я так решила? Да какой-то он необычный сегодня. Не знаю. Хорошо, хорошо, мы ждем вас. (Кладет трубку. Подходит к окну, зовет.) Илья Прокопьевич! Илья Прокопьевич! Как освободитесь, зайдите, пожалуйста!

Появляется  К о с т я, подходит к книжному шкафу, достает книгу.

К о с т я. Мама, а обедать мы сегодня будем?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Непременно будем, потерпи немного.

К о с т я. Можно я червячка заморю? (Берет пирожок со стола, ест.)

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Не надо, Костик, аппетит себе перебьешь.

К о с т я (поет).

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Что это у тебя сегодня повышенное настроение?

К о с т я. Обыкновенное.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Ну не скажи. (Улыбается.) Ты что-то от меня скрываешь.

К о с т я. А знаешь, мама, ты угадала. У меня действительно великолепное настроение.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Почему бы это?

К о с т я. А как же. Дядюшка из-за границы пожаловал. На днях моя команда играет на кубок. Ну и вообще.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Что «ну и вообще»?

К о с т я. Сказать?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Скажи, если не секрет.

К о с т я. Отбоярился. Походил в комсоргах — и хватит. Не хочу я больше никого воспитывать. Теперь пусть меня воспитывают, а я посмотрю, как это у них получится.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Как же так, Костик?

К о с т я. Мама, как ты не можешь понять! Зеленая тоска. Ходить в ортодоксах — слишком скучное занятие. Этого не смей, того не сделай. Как же — «руководящий товарищ»! Надоело, все надоело!! К тому же у меня впереди экзамены, потом надо готовиться в институт.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. А твою кандидатуру выдвигали?

К о с т я (уклончиво). Какое это имеет значение?..

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да… Твои товарищи тебе не доверяют, а ты радуешься. Не думаю, чтобы отец тебя похвалил.

К о с т я. Мама, ему самому изрядно надоела вся эта суетня.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. А ты откуда знаешь?

К о с т я. Знаю. Он сам мне говорил на рыбалке. Дядя Петя еще не вернулся с комбината?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет. А почему тебя так беспокоит дядя Петя?

К о с т я. Да он на рыбалку собирался, я хотел к нему пристроиться.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (после паузы). Костик, а я все-таки не понимаю твоей радости.

К о с т я. Провозглашать общеизвестные истины — не велика мудрость. Если бы у меня была власть, я, честное слово, навсегда запретил бы громкие фразы.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Громкие фразы?..

К о с т я. Ну да! У нас же на всех собраниях говорятся громкие фразы. Все такие умные, такие правильные. А какая была бы экономия времени!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Постой, постой, ты, что же, хочешь, чтобы люди на собраниях говорили одни неправильные вещи?

К о с т я (обнимает мать). Мама, дорогая мама, скучно! От казенщины (проводит рукой по шее) во как скучно.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. А ты сделай так, чтобы не было скучно.

К о с т я. Это, мама, не моего ума дело.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (задумавшись). Молодой человек, только начинает жить, и ему уже скучно.

К о с т я. Терпеть не могу железобетона.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Какого еще железобетона?

К о с т я (рассмеявшись). Мама, ты определенно отстаешь от жизни. Разве ты не знаешь? Все люди делятся на три категории: на железобетонных, правильных и простых смертных.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Что-то не слышала. И кто же их поделил на эти категории?

К о с т я. Кто? Жизнь.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Костик, может быть, ты мне разъяснишь, что означают эти категории?

К о с т я. С удовольствием. Железобетонные — это люди, у которых на глазах шоры. Они обычно видят только то, что прямо перед ними. Правильные — это те, которые везде и всегда изрекают бесспорные истины. Ну, а простые смертные — все остальные люди, которым свойственны и ошибки и слабости, как всем нормальным людям.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Чепуху какую-то мелешь.

К о с т я. Нисколько. Именно поэтому я рад, что меня забаллотировали, отобрали, так сказать, «министерский портфель». Простым смертным хочу быть.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Разве говорить правильные вещи — значит быть железобетонным?

К о с т я. Ты меня не совсем верно поняла. Я за живую речь, и не больше. Ты же сама институт окончила.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (с грустью.) Окончила. (Подходит к Косте, обнимает его.) Давно мы с тобой сынок, не сидели вместе. А поговорить нам надо бы.

К о с т я. Извини, мама, меня Ольга ждет. Я обещал ей книгу. Как-нибудь в следующий раз. (Уходит в свою комнату.)

Е л е н а  М и х а й л о в н а (посмотрев ему вслед). Ничего не понимаю. Что с ним происходит?

Входит  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Лена, ты звала меня?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да-да, Егор звонил, спрашивал, сообщили ли вы Дмитрию?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Сказал, что придет. Ты только за этим меня и звала?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Не только. Илья Прокопьевич, я очень прошу, приведите, пожалуйста, себя в порядок. Честное слово, мне перед Петей стыдно. Будто вам нечего надеть.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Можешь мне не указывать, сам знаю. Ты лучше вот здесь (указывая на стол) наведи порядок. Накупила кислятины. По нашему обычаю разве так гостя встречают? Пойду-ка принесу своей сорокатравчатой. (Уходит.)

Е л е н а  М и х а й л о в н а (посмотрев вслед). Ну и характерец! Что ни делаешь, как ни стараешься…

В столовой появляются  Е г о р  и  П е т р. Оба рослые, могучие, один под стать другому. Петр в форме полковника.

П е т р (улыбаясь). Дорогая Елена Михайловна, разрешите доложить: гвардии полковник Селиванов из похода на родной комбинат возвратился!

Е л е н а  М и х а й л о в н а (смеется). Вольно, вольно, товарищ гвардии полковник!

Е г о р. Ну, знаешь ли, Лена, сегодня наш Петр произвел просто сенсацию! Женщины — без ума, глаз с него не сводили.

П е т р. Я что-то не заметил. А вот что бросилось в глаза: ты, Егор свет-Ильич, просто молодец!

Е г о р (очень довольный). Скажи пожалуйста!

П е т р. Как комбинат разросся!..

Е г о р. Сложа руки не сидели — это верно. Жадный у тебя брат. Да и сама жизнь скучать не дает. Новый день, новые требования. Только успевай поворачиваться. И я, говоря откровенно, руля из своих рук не выпускаю.

П е т р. Поспеваешь за жизнью?

Е г о р. Во всяком случае, в отстающих не значусь. Мне говорят: «Селиванов, стране нужна бумага!» И я тут же строю новый корпус, ввожу в строй две новых машины. Казалось бы, дело сделано, отдыхай! Но нет. Не проходит и месяца, как я снова слышу: «Селиванов, стране нужна бумага!» Раз требуют — мы даем. После поездки в Канаду и Финляндию добился в Москве: закупили две новейших машины. И мне удалось их заполучить для себя. А чего стоило механизировать трудоемкие работы! А внедрение электронной техники? Но и это еще не всё. Через два-три года целиком переведу комбинат на автоматику. А как я решил проблему с кадрами? Помнишь, одно время люди бежали от нас куда глаза глядят. А сейчас? Ко мне бегут. На днях звонит главный инженер с соседнего комбината: «Селиванов, умоляю, не принимай, пожалуйста, к себе рабочих моего комбината».

Звонит телефон. Елена Михайловна подходит к столику, берет трубку.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Слушаю. Егор Ильич дома. Сейчас позову. (Егору.) Егор, тебя.

Е г о р. Кто такой?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да Сиденко. Он сегодня весь день тебя добивается.

Е г о р. За соломинку товарищ хватается. (Петру.) Извини, Петя. Я сейчас. (Подходит к столику, берет трубку. Вначале говорит сухо, сдержанно.) Слушаю вас, товарищ Сиденко. Так! Так!.. Но мое отношение к вашему персональному делу вам известно. И вы напрасно звоните мне. Я своего мнения не меняю. А об этом вы сами должны были думать. (Вдруг резко.) Да кому нужны ваши заверения: «виноват», «учту», «исправлюсь»? Признание — еще не искупление вины. Дело сейчас не в деньгах. Словом, на меня вы можете не рассчитывать. Апеллируйте, пожалуйста, к своей совести. У настоящего коммуниста совесть и партбилет неотделимы. А это ваше право. Не знаю, не знаю. (Кладет трубку.) Ни стыда у людей, ни совести. На народное добро смотрят, как на свою собственность.

П е т р. А что за персональное дело у него?

Е г о р. Товарищ дачу строит на садово-огородном участке.

П е т р (усмехнувшись). С помощью бумажного комбината?

Е г о р. Длинных рук. Ему разрешили вывезти с комбината машину обрезков, а он воспользовался и хапнул два кубометра деловой древесины.

П е т р. Не растерялся.

Е г о р. Одного я, Петр, не пойму. Сорок лет мы только тем и занимаемся, что людей без конца воспитываем, а на таких вот субъектов — никакого впечатления.

П е т р. Значит, плохо воспитываем, если не действует наша агитация.

Е г о р. Ничего! Вот с песочком мозги прочистим, будет знать, как руки распускать. Так вот о комбинате. Я, Петр, одно хорошо усвоил: силой не удержать рабочих. Хочешь иметь кадры — создай условия. У меня на комбинате сегодня каждый рабочий имеет квартиру, сад, огород. И это сильнее всякой агитации!

П е т р. Да. Такими успехами я, к сожалению, похвастаться не могу.

Е г о р. Ну, ну, не скромничай. В сорок четыре года — командир танкового полка, полковник. Не так уж мало. Рад я за тебя, Петр. Очень рад! Руководить в наше время нелегко. Прошли те времена, когда руководитель сидел в кресле и сочинял приказы. Сегодня думать надо, мозгами шевелить.

П е т р. Это и всегда надо было — мозгами шевелить. Но ты, Егор, молодец. За несколько лет — и такие чудеса.

Е г о р. За десять лет, Петр, за десять!

П е т р. Неужели с моего прошлого приезда, Лена, прошло десять лет?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Прошло, Петя. Костику тогда было шесть. (Бросает взгляд на Петра.) Иди-ка, Петя, в ванну, а то Егор заговорит тебя. Он сутками может говорить о своем комбинате.

П е т р. Это хорошо, Лена. Это очень хорошо!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я там все тебе приготовила.

П е т р. Вот и чудесно! (Уходит.)

Е г о р (обнимая жену). Эх, Лена, Лена, и до чего же люблю я тебя!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Что с тобой, Егор?

Е г о р. Ничего. Могу же я сказать своей жене: люблю! Настроение у меня превосходное.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Рад приезду брата? Я это заметила.

Е г о р. А как Дмитрий обрадуется! Сейчас явится.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Он один приедет?

Е г о р. А с кем же? В такой день посторонние в доме ни к чему. Впрочем, от него всего можно ожидать. (Увидев рубашку.) Это мне?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да, для тебя приготовила.

Е г о р. Скажи как накрахмалила!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, с Костиком у нас неважно. Он больше не комсорг!

Е г о р. Плохо! Но у него всё впереди! Его еще сотни раз будут выбирать и переизбирать. Пусть побольше об учебе думает.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Но меня беспокоит, что он не только не огорчен, а даже радуется. И это страшно, Егор.

Е г о р. Это по молодости.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (думая о своем). Может быть, и так. Он и говорить стал как-то странно. Такие слова у него появились. Не понимаю, где он только их нахватался.

Е г о р. В молодости все завираются. Всё естественно. Пройдет. Я им займусь.

Появляется  П е т р.

Ну, освежился?

П е т р. Хороша водичка!

Е г о р. Все удобства. Наш городок, Петр, не хуже Москвы. Только дома́ чуть пониже да асфальт чуть пожиже. (Увидев шрам у Петра.) Да, я все хотел у тебя спросить, а что это у тебя за шрам? После войны, насколько помню, никакого шрама не было?

П е т р. Это я как-то ночью проверял посты. Темень, хоть глаз выколи. Стукнулся о броню танка.

Е г о р. Крепенько?..

П е т р. Не без этого. (Подходит к окну.) Богатое у тебя личное хозяйство, Егор. Себя не забываешь.

Е г о р (горячо). Своими руками создал, на пустыре. На том самом, где мы с тобой, Петр Ильич, мальчишками в войну играли. Не забыл? (Поет.)

П е т р (подхватывает).

О б а.

Е г о р (смеется). Не забыл.

П е т р. Да, в те времена мне и в голову не могло прийти, что ты такой домище себе выстроишь.

Е г о р. Укоряешь?

П е т р. Да нет, констатирую факт.

Е г о р. Укоряешь, Петр, укоряешь, вижу. Ну так вот. Не создав людям приличной жизни, я, конечно, не стал бы думать о себе, о своем собственном устройстве. Но сегодня я имею на это моральное право, в чем ты, надеюсь, убедился. И скажу откровенно, по-братски. Не имей я этого гнезда, может быть, и меня такого, каким ты меня видишь, не было бы. Врать не буду, Петр: в этой тишине я кое-что переосмыслил. Раньше я так считал: жизнь — это работа от зари до зари, совещания, заседания, участие в различных комиссиях. Но теперь смотрю иначе. Я понял, что есть на свете еще и другая жизнь.

П е т р. Другая?

Е г о р. Устал я, Петр. Чертовски устал от суматошной работы. Много ли спокойных дней у меня? Комбинат огромный. Забот полон рот. Когда-то надо и о себе подумать.

П е т р. В чем же ты видишь смысл своей второй жизни?

Е г о р. В чем смысл? Знаешь, как-то ранним утром я пешочком отправился на работу. И вдруг слышу щелчок. И что же ты думаешь? Почка на тополе лопнула. Да-да, самая обыкновенная почка. Подошел к дереву, наклонил ветку и увидел в раскрытом колпачке маленький листочек. На моих глазах он зашевелился, ожил. А почему? Свет, тепло, свободу почуял. Да-да, тепло и свет! И знаешь, это на меня произвело огромное впечатление. В тот день я впервые подумал о себе и понял, что я, как тот листочек, живу под каким-то колпачком… Все время в упряжке хожу. Понял и другое: не умеем мы, не умеем пользоваться благами, которые дает нам жизнь.

П е т р. Любопытное наблюдение.

Е г о р. Я, конечно, не умаляю значения наших общественных дел. Без них нам не обойтись. Но во всем должно быть чувство меры.

П е т р. Что ж, я тоже за это.

Е г о р. У меня тут дружок работал, директором мебельной фабрики. Бегал, суетился, ночей не спал. А результат — инфаркт. И человека не стало. Сгорел, как говорится. А что он видел в жизни? Ровным счетом ничего, одни заботы. Ты думаешь, с его смертью что-нибудь изменилось на фабрике? Ничего подобного. Как работала фабрика, так и работает. И так же ругают ее нового директора.

П е т р. А новый директор уже не хлопочет, живет спокойно?

Е г о р. Вот что я тебе скажу: жизнь человеку дается один раз, и надо ее прожить умеючи. (После паузы.) Я искренне рад, что нынче обращено столь большое внимание на личную сторону жизни. Люди людьми себя почувствовали. В шесть часов я теперь всегда дома. Поужинаю, хочу — иду в сад, хочу — сажусь к телевизору. Дома, как ты заметил, у меня порядок. Правда, тут я обязан воздать должное Елене. Молодец она у меня, умеет создать уют.

П е т р. И сколько тебе, Егор, осталось до пенсии?

Е г о р. Ты не подумай, что я жалуюсь. Это я так, к слову. На свою судьбу не обижаюсь, грешно. Комбинат идет в гору. Недавно на Всесоюзном совещании в Кремле нас в пример другим ставили. В Москву не рвусь, в министры тоже.

П е т р. Да, слухами земля полнится. О твоих успехах узнал еще на дальних, так сказать, подступах к городу. Рассказывали и о твоей депутатской деятельности, и об авторитете, которым ты пользуешься в обкоме партии и у местного городского начальства.

Е г о р (как бы в шутку). Я, Петя, тридцать лет работал на авторитет, а теперь авторитет работает на меня. Кто же это тебе все сообщил?

П е т р. Представитель или, точнее, представительница печати. Я с ней ехал в одном купе. Егор, ты на меня не обижайся, но у меня такое впечатление создается, что ты тут хозяйчиком становишься: мой комбинат, мое хозяйство, мой авторитет.

Е г о р (перебивает). Ну, это ты чересчур! Фамилию твоей попутчицы не спрашиваю. Фамилия этой представительницы Лобачева, а имя и отчество — Валентина Павловна.

П е т р. Смотри, как точно.

Е г о р. Умная женщина, все понимает, принципиальная. Вот с кем, Петр, можно две жизни прожить! Да и недурна собой. Как ты считаешь?

П е т р. Ничего.

Е г о р. Имей в виду, это имеет к нам непосредственное отношение.

П е т р. Что? Ее внешность?

Е г о р. И внешность тоже. Кажется, журналистка Лобачева вот-вот станет нашей родственницей.

П е т р. Что? Митя женится?

Е г о р (смеется). Не я же! Ах, Митька, Митька… Одна у меня надежда: женится на умной, хорошей женщине и, возможно, сам за ум возьмется.

П е т р. А что? Дурит?

Е г о р. Даже не знаю, как это назвать. Посуди сам. Пришел из армии и, конечно, прямо ко мне. Встретил я его по-братски. Ведь я Митьку очень люблю. Молодой инженер! Куда же его еще? Взял на комбинат, в цех.

П е т р. Что же в этом плохого?

Е г о р. Подожди, не перебивай. Как инженер он проявил себя хорошо. А тут как раз срочно понадобился толковый работник в отдел главного механика. Советуюсь с народом. И все в один голос сходятся на его кандидатуре. Только ему там и работать. И я был точно такого же мнения. Но посмотрел бы ты, как Дмитрий воспринял это! Точно я его не на должность с повышением назначаю, а в штрафники списываю. Я ему: «Митя, для дела нужно». Какой там! И слушать не хочет. Не буду, конечно, повторять тебе всю чепуху, какую он нагородил. Мужик горячий, да и я не ласточка. Ну и, сам понимаешь…

П е т р. Перешел? Одумался?

Е г о р. Как бы не так! После того случая взял расчет и ушел на картонажную фабрику. Вот тебе и Митя!

П е т р. Да, непонятно что-то.

Е г о р. Тебе непонятно — это еще полбеды. Я думаю, ему самому непонятно. Ты бы только слышал, как он меня тут крыл. Ну ладно. Дело его совести. Отношения у нас с ним все же наладились.

П е т р. А я думал, у вас все хорошо.

Е г о р. Сейчас порядок полный. Вот так, Петя, и живу.

П е т р. Да… (Задумавшись.) Жизнь — что соленая вода: сколько ни пьешь, жажда не уменьшается.

Е г о р. Это верно. Широту люблю. Русская душа, ничего не поделаешь. Очень я рад, что ты ко мне приехал. Отдыхай, набирайся сил, река рядом, лес тоже. И, пожалуйста, ни о чем не думай!

П е т р (улыбаясь). Вот этого, кажется, не выйдет. К тому же я ненадолго к вам. Десятого сентября в Сочи встреча фронтовых друзей. У бывшего начштаба дивизии собираемся.

Е г о р. Как? Значит, ты ко мне всего лишь на неделю?

П е т р. Выходит, так.

Е г о р. Нет-нет, мы тебя никуда не отпустим.

П е т р. Не могу, мы уже списались, я отпуск специально приурочил.

Е г о р. Жаль, очень жаль… А ты после встречи снова приезжай!

П е т р. Вряд ли удастся. Решил съездить в Гагры недельки на две, покупаться в море, на солнышке пожариться. Потом поеду в Москву, к тете Шуре.

Е г о р. Я недавно был у нее. По пути из Канады пришлось задержаться в Москве. У наших москвичей всегда постельки тепленькие. Не успеют одни гости уехать, как уж другие появляются.

П е т р. На бойком месте живут товарищи москвичи. Хочу по театрам походить. Веришь ли, не помню, когда был в последний раз в Большом.

Голос Елены Михайловны из кухни: «Егор, принеси мне, пожалуйста, сахарную пудру!»

Е г о р (шутя). Слышишь, Петр? В этом доме я иногда и в такой роли выступаю.

Берет сахарницу, уходит. Петр идет к окну, закуривает. Появляется  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Он ставит на стол бутылку с настойкой.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Дмитрий еще не пришел?

П е т р. Нет еще. А ты что, отец, такой мрачный?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Так, недоспал, должно быть.

П е т р. А если по правде?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Что мне? У сына «имение», харч бесплатный. Живу хорошо, только от такой жизни бежать хочется. Знаешь, Петя, забери меня отсюда. Не могу я больше тут с Егором.

П е т р. Почему?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Что я, вещь? Самолично на пенсию отправил и даже не предупредил меня. Как же, ему все дозволено, он хозяин, депутат, руководство. А я чхать хотел на него. Не будет по его воле! Я и на него управу найду.

П е т р. Неужели с тобой не поговорил, не спросил тебя?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. До меня ли ему? (Иронизирует.) Как же: «На моих плечах целый комбинат!»

П е т р. Ты хочешь работать, отец?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Сложа руки сидеть не собираюсь.

П е т р. Что ж, это дело, по-моему, поправимое. Садись, пиши заявление, и мы сегодня же, сейчас же это дело провернем.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Заявление?

П е т р. «Прошу оформить меня на работу, так как я…» Ну, дальше сам знаешь, что написать.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Так сразу и заявление?..

П е т р. А чего откладывать? Сегодня у нас семейный совет, мы сообща и рассудим.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. А ты, пожалуй, прав.

П е т р. И не очень-то стесняйся в выражениях. Так, мол, и так…

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Ну что ж, пойду сочинять заявление родному сыну. (Уходит.)

Появляется  Е г о р.

Е г о р. Куда это отец отправился?

П е т р. Сказал: пойду заявление писать.

Е г о р. Какое заявление?

П е т р (в шутку). Да одному большому начальнику.

Е г о р (улыбаясь). Писать заявление — основное занятие пенсионеров.

П е т р. Как знать! Ну а ты справился со своей задачей? Помог Елене, дал руководящие указания?

Е г о р (улыбаясь). Как положено!

Через столовую идут  О л я  и  К о с т я. В руках у Оли книга. Направляются к выходу.

О л я. Здравствуйте, Егор Ильич.

Е г о р. Здравствуй, Оля. И куда же это наша молодежь отправляется?

О л я. Домой, Егор Ильич.

Е г о р. А почему бы вам не поужинать вместе с нами?

О л я. Не могу, Егор Ильич, меня мама ждет.

Е г о р. Ну, если так, задерживать не смею.

К о с т я. В самом деле, Ольга, почему бы тебе не остаться?

О л я. Спасибо, Костик, но не могу. Я обещала маме скоро вернуться. До свидания, Егор Ильич! (Петру.) До свидания!

Е г о р. До свидания!

Оля уходит, а вместе с ней и Костя.

Невеста нашего Костика. С шестого класса дружат.

П е т р. Так сразу и невеста?

К о с т я  возвращается.

Костик, как фамилия твоей приятельницы?

К о с т я. Корочкина. Ольга Корочкина, а что?

П е т р. Егор, а верно, она чем-то напоминает Лену в детстве?

Е г о р. Лену?

П е т р. Немного угловата. И глаза такие же, и даже ямочки на щеках.

Е г о р. Не нахожу.

П е т р. Может быть, я ошибаюсь.

Е г о р. Определенно! (Костику.) К ты не очень-то книги транжирь.

К о с т я (ехидно). А я, папа, записал в особую тетрадь, как ты меня учил.

Появляется  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Он в очках, в руке лист бумаги.

Е г о р (бросил суровый, осуждающий взгляд на Костю и тут же переменил тему). Отец, ты опять, говорят, сегодня не отдыхал?

Костя уходит.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Не отдыхал. А что со мной сделается?

Е г о р. Здоровье, отец, надо беречь. Года…

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Лучше почитай-ка вот это. (Вручает Егору заявление.)

П е т р. Ого! Целое послание!

Е г о р. Меморандум! (Читает.) Отец, ты это серьезно?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч (отвернувшись от Егора). Да, вполне.

Е г о р. Что ж, если хочешь знать мое мнение, скажу: я категорически против.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Это почему же?

Е г о р. Да тебе же трудно будет.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. А хозяйство твое сторожить, ты думаешь, легче?

Е г о р. Нет-нет, я не согласен. Ты пенсионер, ты…

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч (перебивает). По твоей воле.

Е г о р. Зря, отец. Ты свое отработал. Сорок лет! И хватит. (Петру.) Мне от людей в последнее время прохода не было. Да ты знаешь, что тут обо мне говорили? Хорош сынок у Ильи Прокопьевича, главный инженер, а отца до старости на работе держит. Что ж я? Не в состоянии тебя прокормить?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Я сам себя как-нибудь прокормлю. И разговаривать нам не о чем. Пиши резолюцию, пиши. Согласен — пиши, против — тоже пиши.

Е г о р. Не могу я тебя, отец, отправить на работу. Это против моей совести.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч (горячо). А отправлять против моей воли на пенсию совесть позволяет? Это по совести?..

Е г о р. Отец, я тебя не узнаю. Мы же, я думаю, можем мирно договориться.

П е т р. Не понимаю, почему ты так упорно возражаешь, Егор?

Е г о р. Ты считаешь, я должен согласиться?

П е т р. Когда отцу будет трудно, он сам тебе скажет.

Е г о р. Если ты считаешь, что отец должен работать, я возражать не буду. Пожалуйста, его воля. (Пишет резолюцию.) С какого числа?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. С завтрашнего.

Появляется  Е л е н а  М и х а й л о в н а, накрывает на стол, ставит закуску.

Е г о р. Получи́те, Илья Прокопьевич. (Насмешливо.) Справедливость восстановлена, варвары посрамлены.

Появляется  Л о б а ч е в а. Одета скромно, со вкусом.

Л о б а ч е в а. Добрый день!

Е г о р. Валентина Павловна? Какими судьбами?

Л о б а ч е в а. Да вот шла, Егор Ильич, по вашей улице, увидела знакомый дом, взяла и зашла.

Е г о р. Ну и правильно поступили! (Указывает на Петра.) Знакомьтесь, мой брат, гвардии полковник.

П е т р. А мы, по-моему, знакомы.

Е г о р. Да-да, я совсем позабыл.

Л о б а ч е в а. Я, собственно говоря, к Елене Михайловне.

Е г о р. Нам удалиться или можно остаться?

Л о б а ч е в а. Как вам угодно. У меня секретов нет.

Е г о р. У меня с Леной тоже.

Л о б а ч е в а (заметив накрытый стол). Но я, кажется, не вовремя…

Е г о р. Напротив, как раз вовремя. Кстати, вы нашего Дмитрия не видели?

Л о б а ч е в а. Дмитрия Ильича? Видела. Часа два назад. Он собирался к рыбакам.

Е г о р. За стерлядью? Я так и знал! Вот он, наш Митяй. И даже не предупредил никого. Хорош братец! Нечего сказать.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, это же недалеко.

Е г о р. Смотря куда он поехал.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Подождем маленько, не горит.

П е т р. Я тоже так считаю.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я слушаю вас, Валентина Павловна.

Л о б а ч е в а. Костя вам не рассказывал о собрании? Я была там, и, поверьте, мне как-то стало не по себе. Неприятные очень факты обнаружились.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нашего Костика, надеюсь, это не касается?

Л о б а ч е в а. О Косте тоже говорили.

Е г о р. Что именно?

Л о б а ч е в а. Говорили, что он ведет себя с товарищами слишком высокомерно. Часто в школу ездит на машине, хотя школа от дома всего за три квартала.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Костя отлично учится, исполнительный мальчик, дисциплинированный. Это, по-моему, главное.

Л о б а ч е в а (усмехнувшись). И все-таки вряд ли стоит подчеркивать, что он сын руководителя комбината.

Е г о р. Дорогая Валентина Павловна, не следует этому придавать такого значения. Дети есть дети. (Елене.) А вообще, конечно, ездить в школу на машине ни к чему.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Это же не система.

Е г о р. Да-да, ни к чему. (Лобачевой.) Валентина Павловна, я весьма признателен вам за сигнал. Смею заверить, что это больше никогда не повторится. Никакого барства! И вот что я вам посоветую. Стеганите раз-другой в газете, и все станет на свое место. Парни уже взрослые. Пусть и они учатся отвечать за свои поступки. Пусть почувствуют, что такое критика!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, что ты говоришь!

Е г о р. Я дело говорю. Никаких поблажек! Главное, поострее! Впрочем, не мне вас учить. Вы это превосходно умеете.

Лобачева улыбается.

Появляется  Д м и т р и й. В руках сверток.

Д м и т р и й. Лена, прошу! Мой вклад в наше семейное торжество. (Передает сверток.) Здравия желаю, товарищ гвардии полковник!

П е т р. Здравия желаю, рыбак! (Строго.) А где дисциплина? Отсутствует?

Д м и т р и й. Так точно!

П е т р. Благодари бога, что Валентина Павловна здесь, а то сейчас снял бы с тебя ремень и отправил бы на гауптвахту.

Д м и т р и й. Благодарю, Петр, благодарю!

П е т р. Митька, родной, сто лет ведь я тебя не видел!

Обнимаются.

Е г о р. Братья Селивановы, стол опрокинете!

П е т р. Сдаюсь! Ну и здоров же, чертяка.

Е г о р. Буйвол.

Д м и т р и й. Петь, а Петь, дай двадцать копеек на мороженое!

П е т р. Это всегда так будет или только с первой получки?

Д м и т р и й. С первой получки.

П е т р. Что ж, если так жалобно просишь — придется дать. (Достает двадцать копеек.) Вот, получи!

Д м и т р и й (радостно). А у меня теперь сорок копеек!

П е т р. Отдай обратно, обманщик!

Д м и т р и й. Не отдам. (Прячет деньги, крепко обнимает брата.) Ох и соскучился же я, Петр! Ты не обиделся, что я не встретил тебя? Не мог, на работе был занят.

П е т р (улыбаясь). Ничего, Дмитрий, ничего, я же понимаю.

Л о б а ч е в а (встает со стула). Благодарю, Егор Ильич, за советы. Мне надо идти в редакцию…

Е г о р. Валентина Павловна, только через мой труп.

Л о б а ч е в а. Зачем же такая крайность?

Е г о р. А я вот такой крайний. Да и Лена, и Петр, и Дмитрий Ильич, я думаю, тоже меня поддержат.

Д м и т р и й. А мы сделаем проще. Кто за то, чтобы не отпускать Валентину Павловну, прошу поднять руки! Единогласно.

Е г о р. Демократия. Все по закону, Валентина Павловна. Прошу к столу.

Л о б а ч е в а (смеется). Это и есть демократия в действии?

Д м и т р и й. Нет, Валя. Это означает другое: что люди в этом доме понимают друг друга с полуслова.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да-да, рассаживайтесь поудобнее.

Все идут к столу.

Д м и т р и й (Петру). Постой, постой, что у тебя за шрам?

Дмитрий смотрит с недоумением.

П е т р. Жертва собственной халатности, Митя.

Д м и т р и й. Так можно и богу душу отдать.

П е т р. Можно, вполне можно.

Д м и т р и й (бросив взгляд на стол). Вот где классные кулинары обнаруживаются! Смотрите, какие богатства!

Е г о р. Дело рук Елены Михайловны. Она у меня мастерица!

П е т р. А ты, Егор, подхалим. Что жена ни сделает, все хвалишь.

Е г о р. А ты как думал?

Д м и т р и й. Коммунизм!

Е г о р. Абсолютно прав! Коммунизм — это изобилие, благополучие!

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Если вас послушать, выходит, мы господ капиталистов тоже должны в коммунизме прописать?

Е г о р. Господа капиталисты, отец, здесь ни при чем. На этот раз давайте оставим их в покое.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Мы-то их оставим, да вот оставят ли они нас?

Е г о р (разливает вино). Быть войне или не быть — это сегодня решают не правители, не генералы, а люди, простые люди. А людям больше всего мир нужен. Ситуация не в пользу господ империалистов. Диалектика.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Ты что, Петя, ищешь?

П е т р. Да хрен куда-то исчез.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Это я виновата, забыла в холодильнике. Я сейчас принесу.

П е т р. Нет-нет, ты свое дело сделала, твое место теперь здесь. (Уходит.)

Е г о р. А знаете, Валентина Павловна, я ведь в свое время собирался в писатели. Даже стишата сочинял.

Л о б а ч е в а. А это и сейчас не поздно.

Е г о р. Сейчас ни к чему. Убедился, что Пушкина из меня не получится, и решил, так сказать, по отцовской линии. Но люблю вашу братию, журналистов. Хотя нам частенько и достается от вас. До сих пор помню, как однажды вы разделали меня в газете. И поделом. Упустил, недосмотрел — отвечай! Критика — вещь полезная! Ее любить надо, любить!

Л о б а ч е в а. Но я что-то не помню, чтобы кто-нибудь от критики в большой восторг приходил.

Е г о р. Это, конечно, верно. Один мудрец на днях так сказал: от критики еще никто не умирал, но и долго не жил.

П е т р  возвращается с банкой хрена; садится за стол.

Л о б а ч е в а (смеется). А мудрец этот не лишен чувства юмора.

Е г о р. Этот мудрец и еще кое-что сказал, Валентина Павловна.

Л о б а ч е в а. Что же он сказал?

Е г о р. Женщина, выходя замуж, сказал мудрец, берет на себя большую ответственность. И особенно в том случае, когда ее будущий муж — человек не без существенных недостатков.

Д м и т р и й. Э-э, поосторожнее, Егор. Это, контрпропаганда!

Е г о р. Боишься?

Д м и т р и й. Очень. Боюсь, как бы ты не приписал мне чужих добродетелей. Сам знаешь, как сегодня с приписчиками расправляются.

Е г о р. Не беспокойся, я всех тайн не выдам.

П е т р (шутя). Терпи, Митя, терпи.

Д м и т р и й (жалобно). Товарищи, пощадите! Я, кажется, осажден со всех сторон.

Е г о р. Ну что ж, товарищи. Поблагодарим судьбу за то, что братец наш попадет скоро в верные и надежные руки. (Кланяется Валентине Павловне.)

Лобачева смущается.

П е т р. Мудрый у нас Егор. Опять, кажется, в точку попал.

Л о б а ч е в а. Да, но кроме точек есть еще и запятые, и тире, и двоеточия.

Е г о р. Мы, Селивановы, оптимисты и будемнадеяться на талант нашего Митяя. На его организаторские способности.

Д м и т р и й. Давайте не будем… И вообще я прекращаю это заседание. Пошли речи, сейчас начнется голосование, и меня уничтожат окончательно.

Все смеются. Появляется  К о с т я.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Костя, что это значит?

К о с т я. Ничего. (Садится за стол.)

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Тебе одного приглашения недостаточно?

К о с т я. Я дочитывал книгу.

Е г о р (с укором). Порядок надо знать, товарищ ученик.

К о с т я. Папа, я учту.

П е т р (смотрит на отца). Я что-то не слышу голоса отца.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. И не услышишь!

Е г о р. Да-да, отец! Твои сыновья все в сборе.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Сыновья в сборе — это, конечно, хорошо. (Бросив взгляд на Егора.) Одного я хотел бы от своих сыновей: чтобы они прежде, чем принимать решения, с нами, с родителями, советовались хотя бы из вежливости. (Поднимает рюмку.) С приездом, Петр!

П е т р. Со встречей, отец! (Егору.) Как видишь, Егор, пенсионеры не напрасно заявления пишут.

Е г о р (взглянув в окно). А на улице дождь.

П е т р. Дождь — это неплохо!

Д м и т р и й. Верно, Петя! Атмосфера становится чище. (Декламирует.) «Люблю грозу в начале мая…»

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

На просцениуме. Из-за кулис доносится голос Ольги: «Костя!.. Костя!..» Появляется  К о с т я. Он быстро идет по сцене, через руку небрежно перекинута куртка. Вбегает  О л ь г а.

О л ь г а. Костя, постой, послушай!

К о с т я (оглядывается). Ольга?

О л ь г а. Костя, я кричу, кричу, а ты?.. Ты не слышал, да?

К о с т я (резко). Что тебе от меня угодно?

О л ь г а (опешила). Мне? Ничего.

К о с т я. Что ж ты тогда за мной бегаешь?

О л ь г а (виновато). Я? Просто хотела спросить у тебя…

К о с т я (перебивает). Что? Почему наша команда сегодня в розыгрыше кубка потерпела поражение?

Оля молчит.

Или почему я не принимал участия в игре? Тебе сейчас ответить или, может быть, попозже?

О л ь г а. Да, отвечай сейчас!

К о с т я (усмехнувшись). Проиграла наша команда потому, что плохо играла. А я не играл потому, что болен. Ногу ушиб. Вот видишь, как хожу. (Делает несколько шагов прихрамывая.) Еще что тебя интересует?

О л ь г а. Костя, ты сказал неправду. Ты не болен! И с твоей ногой ничего не случилось. Ты просто решил мстить. Мстить за то, что тебя не избрали комсоргом. Ты назло не вышел на поле. Решил доказать, что без тебя им не выиграть, что ты незаменимый. Но ты не подумал о товарищах, о школе. Предал их!

К о с т я. Я сказал, что я болен! Справку от врача принести?

О л ь г а. Эх, Костик, Костик!

К о с т я. Что ты от меня хочешь? Чтобы я сочинил красивое оправдание? Чтобы я придумал, как половчее солгать? Да?

Ольга молчит.

Этого ты от меня ждешь? Не умею! Извини, не умею!

О л ь г а (чуть не плача). Ты, грубиян, вот ты кто. А я думала…

К о с т я. Что думала?

О л ь г а (сквозь слезы). Ничего. Только знай, этого тебе никто не простит.

К о с т я. И даже ты?

О л ь г а. И я тоже.

К о с т я (резко). Плевать хотел я на всех и на тебя тоже!

О л ь г а (изумленно). На всех?.. Вот, оказывается, ты какой? С улитками, значит, решил породниться?

К о с т я. Да, я вполне здоров! Еще что тебе сказать?

О л ь г а. Эх ты, комсомолец! А я еще за тебя голосовала. Два раза голосовала.

К о с т я. Я тебя не просил, могла и не голосовать. У меня жизнь впереди, еще сорок раз буду и выбирать и переизбирать. А какой я комсомолец, докажу на экзаменах.

О л ь г а. Уже доказал. Костя, ты должен извиниться и перед товарищами по своей команде и перед всем классом.

К о с т я (с издевкой). Благодарю за ценный совет, но воспользоваться им, к сожалению, не смогу.

О л ь г а. Я это дело так не оставлю.

К о с т я. Придумала? Что-нибудь умное?..

О л ь г а. Придумала! Меня ты можешь не слушать, но я знаю, кого ты послушаешься.

К о с т я. Кого?

О л ь г а. Егора Ильича. Я все ему расскажу.

К о с т я. Ольга, не делай глупости! Нечего в наши отношения впутывать родителей!

О л ь г а. А это уж мое дело. (С укором смотрит на Костю.) Эх, Костя, Костя… А я ведь так любила и так верила в тебя. (Быстро уходит.)

К о с т я (ей вслед). Ну и беги! «Любила», «верила», слова-то какие громкие. В жизни, как в матче на кубок: вничью сыграть нельзя. Хоть и не мои слова, но здорово сказано!

Летний вечер. Столовая в доме Селиванова. На стуле посреди комнаты лежит рюкзак. Входит  П е т р. Он в тренировочных брюках, в сандалетах и в спортивной рубашке. В руках спиннинг, рыболовецкие снасти.

П е т р. Да, а леску, кажется, надо намотать на катушку. (Наматывает леску, напевает.)

Из другой комнаты доносится мелодия песни. Это Елена Михайловна аккомпанирует Петру на рояле.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (поет).

П е т р (продолжает).

Е л е н а  М и х а й л о в н а.

П е т р.

Не забыла!

Входит  Е л е н а  М и х а й л о в н а.

Лена, а ведь верно, неплохо у нас с тобой получилось?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Думаю, что не очень… Это вам с Егором. На всякий случай, а то, чего доброго, проголодаетесь там.

П е т р. Ого! С такими запасами, Лена, меня и силой домой не затащишь. Целую неделю буду рыбачить. (Кладет сверток в рюкзак.)

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Извини, Петя, но я не понимаю вас, рыболовов. Что хорошего целыми ночами сидеть с удочками?..

П е т р. А мы, Лена, сидим не только с удочками, но и с собственными мыслями, с раздумьями, наедине с природой. Никогда, пожалуй, не бывает так хороша Волга, как на зорьке. Только тогда и чувствуешь по-настоящему ее прелесть и красоту. Моя бы воля, я всех бы заставил вставать в четыре утра. У нас в армии когда подъем? В шесть. И это не случайно!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Смешной ты, Петя. Впрочем, у каждого человека свои странности, свои привычки.

П е т р. У некоторых из нас, к сожалению, их слишком много.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Ты кого это имеешь в виду?

П е т р. Себя, Лена, только себя.

В столовой появляется  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч, в руках у него газета.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч (Елене). Егор еще не пришел?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. И не звонил?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. А Костя где?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. В школе, где же ему еще быть?

Илья Прокопьевич молча постоял, погладил рыжеватые усы, расправил и без того пушистую бороду. Недовольно посмотрел вокруг, молча ушел к себе в комнату.

П е т р. Что это с отцом?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Не знаю.

П е т р. Он чем-то взволнован?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да нет, он всегда такой. (После паузы.) А я думала, ты приедешь к нам не один.

П е т р (усмехнувшись). С женой? К сожалению, Лена, пока что не обзавелся.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Пора бы уже…

П е т р. Видишь ли, Лена, легко жениться в семнадцать лет. Сейчас мне нужнее всего друг. Ты знаешь, как французы называют своих жен? Собеседницами. По-французски брак — это разговор. Верно, неплохо?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Петя, неужели за все эти годы тебе так и не встретилась ни одна женщина, которая могла бы стать твоим другом?

П е т р. Как тебе сказать? Наверно, встречались. Но одних я не замечал, другие, возможно, меня не замечали. Я знал одного человека, который в юные годы любил замечательную девушку. Потом судьба их разлучила: он по путевке комсомола уехал на Дальний Север, она — на учебу в Ленинград. Потом девушка как-то приехала на каникулы в родной город, встретила нового доброго молодца и вышла за него замуж. Прошло много лет, а первый никак не может ее забыть. Так и живет один…

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Со своей юношеской мечтой? И ты его оправдываешь? А тебе не кажется, что он тоже кое в чем виноват?

П е т р (смотрит в упор на Елену Михайловну). В чем?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Ты не допускаешь мысли, что она ждала, ждала его долго, но он почему-то молчал. Тогда она решила, что его любовь — юношеское увлечение, и не больше.

П е т р (после паузы). Скажи, Лена, ты довольна своей жизнью, ты счастлива?

Е л е н а  М и х а й л о в н а (задумавшись). Счастлива ли я? А что такое счастье? Каждый человек понимает его по-своему. И думает, что он счастлив.

П е т р. Ты не ответила на мой вопрос.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. По-моему, ответила, и со всей определенностью.

П е т р (после некоторого раздумья). Извини меня за вопрос. Но как случилось, что ты оказалась без работы? Инженер-химик — и вдруг домашняя хозяйка.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я специалист по трикотажу. У нас в городе таких предприятий, как ты сам знаешь, нет. Некоторое время я работала в детском саду, но, сказать по правде, мне было неинтересно. Так, убивала время. Потом у нас заболел Костик. Я взяла отпуск. На этом все и кончилось.

П е т р. А что же Егор?

Елена молчит.

Значит, положение безвыходное? И ты смирилась? И не пыталась найти себе работу по душе?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Сказать откровенно?

П е т р. Только так.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет.

П е т р. Не верю, неправда!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Видишь ли, у Егора большая нагрузка. Он много работает, устает, и мне хотелось облегчить ему жизнь. И я не нахожу, что поступаю неправильно.

П е т р. И тебя такая жизнь устраивает?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Вполне. (Отвернувшись от Петра.) Я не работаю, зато дома полный порядок. Сад, огород — все это отнимает много времени. Ведь кто-то должен вести хозяйство.

П е т р. Я это уже слышал от Егора.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я член родительского комитета нашей школы.

П е т р. И об этом слышал. (Вспыхнул, с болью и за Лену и за Егора.) Черт знает что! Я не узнаю тебя. Распустила ты своего Егора.

Неловкое молчание.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. А что мне было делать? Бросить ребенка, Егора и уехать в другой город?

П е т р. Лена, ты же умный человек, должна была понимать… Да нет, что с вами происходит?..

Е л е н а  М и х а й л о в н а (еле сдерживая слезы). Петя, я очень прошу, не задавай мне больше никаких вопросов. Я люблю Егора, люблю его таким, как он есть.

П е т р. Извини, Лена. За мою бестактность извини.

Появляется  К о с т я.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Костя, к тебе тут Оля приходила.

К о с т я. Спасибо, мама. Я ее только что встретил. (Идет к себе.)

П е т р. Костя, ты не забыл, что мы едем сегодня на рыбалку?

К о с т я. Нет, не забыл. Но мне что-то расхотелось.

П е т р. Жаль, очень жаль.

К о с т я. Мне тоже жаль. (Уходит.)

Е л е н а  М и х а й л о в н а (посмотрев ему вслед). Да, а он совсем уже взрослый.

Входит  Е г о р. Вид у него усталый. Он явно чем-то взволнован, но старается не показать это.

Е г о р (небрежно бросает на шахматный столик кожаную папку). О чем беседа?

П е т р. Так, о жизни.

Е г о р. А отец дома?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Дома.

Е г о р. А Костя?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Только что пришел.

Е г о р. А ты, братец, как я вижу, на рыбалку собрался?

П е т р. Как договорились.

Е г о р (подходит к рюкзаку, пробует его поднять). Ого, крепко рюкзачок набил!

П е т р. Не беспокойся, твой не легче. Ты Дмитрия не видел?

Е г о р. Утром видел, а что?

П е т р. Да крючки он обещал нам сделать.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Если обещал, то сделает.

Е г о р (в сторону). Елена Михайловна, позови-ка, пожалуйста, нашего именинника.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Именинника? Какого именинника?

Е г о р. Да сына нашего, сына!

Елена Михайловна пожимает плечами, недоумевающе смотрит на мужа, уходит.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (за сценой). Костя! Костик! Тебя отец зовет.

К о с т я (за сценой). Мамочка, я очень занят.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. А ты отложи свои занятия.

К о с т я. Хорошо, сейчас приду.

Е л е н а  М и х а й л о в н а  возвращается.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, что-нибудь случилось?

Е г о р (передает Елене Михайловне газету). Ознакомься. (Подчеркнуто вежливо.) Сочинение Валентины Павловны Лобачевой.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Опять о комбинате что-нибудь?

Е г о р. На этот раз Валентина Павловна удостоила своим вниманием учащихся наших школ. «Молодой человек и эпоха коммунизма».

Е л е н а  М и х а й л о в н а (смотрит газету). Что-нибудь про нашего Костика?

Е г о р. Почитай — узнаешь. (Петру.) Удивляюсь я, Петр, откуда в наши суровые, трудовые дни столь страстное стремление к громкой фразеологии? Слово «коммунизм» склоняется по всякому поводу. Затаскали, как модную песенку.

П е т р (Елене). Ну, что там?

Е л е н а  М и х а й л о в н а (не отрываясь от газеты). Пока ничего особенного.

П е т р. Интересно, что тут про моего племянника настрочили. (Подходит к Елене Михайловне, заглядывает в газету.)

Е г о р. Не думаю, чтобы сие сочинение доставило тебе большое удовольствие. Статейка, я бы сказал, тонко написана.

П е т р (после паузы). А по-моему, без всяких тонкостей… С предельной ясностью.

Е г о р. Да?.. А это что? (Читает.) «В правильном воспитании учащихся особенное значение имеет сила хорошего примера родителей…» Все верно… «в общественной и личной жизни, в исполнении общественного долга». Спорить не о чем. Но ты посмотри, что она дальше пишет: «К сожалению, некоторые родители недооценивают это. Всю ответственность за воспитание своих детей нередко перекладывают на школу, учителей, пионерские и комсомольские организации. У таких родителей обычно одна отговорка: «Позвольте, у меня служба», или «…на моих плечах многотысячный коллектив». Это же прямой намек на меня.

П е т р. Намек — это еще не факт.

Е г о р. Не делай, пожалуйста, из меня чудака.

П е т р. Тебе, конечно, виднее.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (вдруг, с возмущением). Ну конечно, Егор прав. Нет, как это хватает духу сказать такое про нашего Костика? Нет, вы только посмотрите, что она тут пишет!

Появляется  К о с т я.

К о с т я. Папа, ты меня звал?

Е г о р. Что ж, сынок, делаешь успехи, а я, отец, узнаю о них последним.

К о с т я. Ты о статье?

Е г о р. Я о тебе. Ну, что скажешь?

Костя молчит.

Ты что, дар речи потерял? Или, быть может, в статье все верно?

К о с т я (тихо). Да, верно. Все верно.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Костик, это неправда!

К о с т я. Нет, мама, все, что здесь написано, — правда!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, он на себя наговаривает!

Появляется  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч, в руках газета.

Е г о р. Значит, это правда, что ты внес деньги в школьную кассу за металлолом, который ты якобы собрал?

К о с т я. Правда.

Е г о р. И из колхоза тебя тоже за дело выставили?

Костя молчит.

Костер ты разжег?

Костя молчит.

Твои товарищи работали, а ты, значит, решил обогреться? Красиво! Ничего не скажешь.

К о с т я. Я норму свою выполнил.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, как ты не понимаешь, это же всё придирки!

Е г о р. Нет, ты скажи мне, как ты докатился до того, что стал самым «популярным» учеником в городе? Товарищи перестают ему доверять! Решил «героем» стать?

К о с т я. Я…

Е г о р. Да, ты! Как же, на субботник не пошел — «герой». Команду подвел — «герой». От демонстрации увильнул — «герой».

К о с т я. Я уже объяснял, почему не пошел на демонстрацию. Был проливной дождь. Что в этом дурного? Я же слушал радиопередачу из Москвы. Ведь для кого-то их передают?

Е г о р. Люди кровью завоевали право ходить на демонстрации. Чистоплюй — вот ты кто! Сидит на отцовском горбу, ест отцовский хлеб и еще рассуждает!

К о с т я. Можешь не попрекать меня, отец. Я как-нибудь сам заработаю себе кусок хлеба.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Костя, я тебя не узнаю. Ты же хороший, умный, ты должен нас понять. Ты наш сын, и мы не можем относиться к тебе безразлично.

К о с т я. Я это вижу.

Е г о р. Он наглец! Я, Лена, разговаривать с ним отказываюсь.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Успокойся, Егор. Не надо так горячиться. Костя вполне взрослый, он сам оценит свои поступки.

Е г о р. Прошу меня не утешать. Я знаю, что говорю. Требовать от сына порядочности — мое законное право, право отца.

Долгая пауза.

П е т р. Костя, а вот тут цитируются твои слова о машине «Волга». Ты действительно так говорил?

К о с т я. Не помню.

Е г о р. Можешь не мечтать, ее у тебя не будет.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Сорок два года в партии, и такой позор!..

Е л е н а  М и х а й л о в н а (после долгой паузы). Костик! Что у тебя за необходимость ездить в школу на отцовской машине?

К о с т я. Мама, я же не каждый день езжу. Только в тех случаях, когда очень тороплюсь. Это что, тоже преступление?

Е г о р. Да, если хочешь знать, преступление!

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, опомнись, что ты говоришь!

Е г о р. Да-да, преступление! Барство — самое настоящее преступление! Селиванов — это я, уважаемая Елена Михайловна, а не он! Главный инженер — это я, а он пока что всего-навсего ученик, школьник! Это я главный инженер, и машина предоставлена в мое, а не в его пользование. (Косте.) Это я — Селиванов! Ясно?

К о с т я. Ясно. (Долгая пауза.)

Е г о р. У меня все, Константин Егорыч.

Костя уходит.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, это жестоко.

Е г о р. Пожалуйста, не защищай. Все это, если хочешь знать, плоды твоего воспитания.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. И твоего тоже.

Е г о р. Мне не до него! На моих плечах целый комбинат.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я дурному его не учила.

Е г о р. Что же, я его учу? Целыми днями сидит дома, а на то, чтобы уделить внимание сыну, времени нет?

П е т р. Извини, Егор, ты говоришь лишнее.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (с горечью). Спасибо, Егор!

Е г о р (после паузы). Нет, чем занимаются наши учителя? Черт знает что! Ну ладно. У нас еще есть время разобраться. В статье тоже не все гладко.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч (отложив газету). Да, блин малосъедобный.

Е г о р. А подмасливать его — только переводить продукты. (Подходит к рюкзаку, вынимает оттуда рыболовецкие снасти.)

Петр внимательно следит за его действиями.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да нет, это просто бестактно! Не хватало еще назвать Костика тунеядцем. Это сейчас модно.

П е т р (Егору). Ты что? Передумал?

Е г о р. Дела, Петр, дела. (Пауза.) Вызвали сегодня в партком и говорят: через семь дней партактив, подготовься к докладу. И все полетело к черту: садись, готовься.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Да!.. Костик, Костик…

Е г о р. Отец, ты опять за это?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Да, я о Костике. И о тебе тоже.

Е г о р. Знаешь, отец, у меня и без того дел хватает. Дай хоть дома немного отдохнуть. Я устал от всяких передряг. Вот сегодня получил докладную и за голову схватился: через десять лет комбинат без деловой древесины останется. Рубят лес на нашей делянке все, кому не лень.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Правильно говорят: маленькие дети — маленькое горе, большие дети — большое горе. Думал ли я, что доживу до такого…

Е г о р. Отец, о тебе в статье, насколько я понимаю, нет ни строчки. Если она кого и касается, то одного меня.

П е т р. Я тоже так считаю.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. А ты, полковник, помолчи!

Е г о р. Давайте договоримся: к статье мы больше не возвращаемся. (После паузы.) Не понимаю я нашу молодежь. С заскоками какими-то. Без идеалов растет! Растеряла идеалы.

П е т р. Что же это за идеалы, если их так легко можно растерять? Идеалы, Егор, не разменная монета. Кто так легко их теряет, тот, видимо, просто никогда их по-настоящему не имел. Летом 1956 года я ездил на завод получать новые танки, я видел нашу молодежь. Сотни тысяч комсомольцев уезжали на стройки Сибири. Это же факт! А сколько юношей и девушек уехали за эти годы на целину?! После полета Гагарина штаб воздушного флота был завален десятками тысяч заявлений. Неужели это ни о чем не говорит? Но в одном я с тобой согласен, Егор. Еще можно встретить молодых людей, идеал которых — сытость, беспечность, комфорт. Кое-кто из таких молодчиков хихикает в кулак, видя, как рабочие парни с котомками едут на стройки. Их корежат слова «труд», «работа». Но они просчитаются. Они же банкроты.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Есть же еще такие!..

П е т р. Но в этом виноваты мы, и только мы.

Е г о р. В чем же мы виноваты?

П е т р. Егор, ты помнишь, как в детстве мы катались по тротуарам на деревяшках, подвязанных к ботинкам, и как мы завидовали ребятам соседнего двора, у которых были настоящие коньки с ботинками? Как хотелось нам тогда хоть разочек прокатиться на таких! И как я был благодарен тебе, когда ты с первой же получки купил мне настоящие «гаги», старенькие «гаги», но для меня они были дороже новых. Мне казалось тогда, что таких ни у кого не было. Испытал ли Костик такую радость? А помнишь, как мы с тобой помогали отцу ремонтировать наш дом? В тот день мы впервые почувствовали себя взрослыми, помощниками отца. А часто ли твой Костик помогает тебе, Лене? А помнишь, как мы горевали, когда упустили бумажного змея, которого мы клеили целую неделю? Было ли у Костика такое горе? Не думаю. Я не знаю, может быть, я неправ, но мне почему-то кажется, что чересчур щедрые родители часто делают бедными своих детей.

Е г о р. Ты неправ. Сегодня совсем другое время, Петр.

П е т р. Время другое — это верно, но я не убежден, что я неправ.

Появляется  Д м и т р и й.

Д м и т р и й. Добрый вечер! (Петру.) А я уж думал, не застану вас.

П е т р. Еще немного, и ушли бы.

Д м и т р и й. Что у вас тут происходит?

П е т р. Так, о жизни немного поговорили. Крючки принес?

Д м и т р и й. Принес, посмотри, такие подойдут? (Передает крючки.)

П е т р. Подойдут!

Д м и т р и й. Да, Петя, у меня просьба к вам. Не очень-то задерживайтесь на рыбалке.

П е т р. А что такое?

Д м и т р и й. Дело, собственно говоря, в том, что Валя и я приглашаем всех вас в субботу на свадьбу.

Е г о р. Всё продумали?

Д м и т р и й. Всё.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Дмитрий, ты читал?

Д м и т р и й. Сегодняшнюю газету? Читал.

Е г о р. Так вот. Не знаю, как Петр, но ни я, ни Лена, ни отец у тебя на свадьбе не будем.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Постой, постой… Ты уж, пожалуйста, за меня не расписывайся. Я это сам умею делать.

Е г о р. Я сказал: не будем!

Д м и т р и й. Почему?

Е г о р. Потому, что это противоречит моим принципам. Я люблю людей порядочных.

Д м и т р и й. Ты так понял статью?

Е г о р. Я привык, чтобы меня уважали, чтобы со мной считались. И вообще я категорически против.

Д м и т р и й. Против Валентины Павловны?

Е г о р. Против вашего брака. Разве ты не видишь, что она за человек?

Д м и т р и й. А ведь совсем недавно здесь, при Петре, при Лене, ты ее хвалил.

Е г о р. Да, хвалил, не отрицаю. Я от своих слов не отказываюсь. Но я не провидец. Я тоже могу ошибаться. Прошу понять меня правильно и не обижаться. При всем уважении к тебе, Дмитрий, присутствовать на твоей свадьбе отказываюсь. Надо подумать, прежде чем жениться.

Д м и т р и й. А я думал.

Е г о р. Значит, плохо думал. Жену на всю жизнь выбирают. Или, может быть, не ты, а она тебя выбрала?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, что ты говоришь?

Д м и т р и й. Не понимаю. Как можно осуждать человека, не имея на то никаких оснований? Это же нечестно!

Е г о р. Словом, я все сказал, а там решай сам. Хороша бабенка!.. Нечего сказать!.. Входит в семью, собирается стать близким, родным человеком, и тут же решает: «А ну-ка, дай-ка я эту семью оболью помоями и погляжу, что из этого получится».

Д м и т р и й. Это далеко не так.

Е г о р. А как?

Д м и т р и й. Статья, если хочешь знать, появилась с твоего благословения.

Е г о р (удивленно). Даже?

Д м и т р и й. Она говорила с тобой о Косте? Говорила. Рассказывала тебе о фактах, которые упоминаются в статье? Рассказывала. И ты, насколько я помню, реагировал тогда иначе. Во всяком случае не так бурно. Даже посоветовал выступить в газете.

Е г о р. Так-с. Так-с. Весьма любопытно!

Д м и т р и й. Она, конечно, не думала, что коммунист Егор Ильич Селиванов так болезненно воспримет справедливую критику.

Е г о р. Не думала?

Д м и т р и й. Не думала! Она считала тебя другим. Я тоже в свое время связывал с тобой многое.

Е г о р. Что именно?

Д м и т р и й. Сейчас нет смысла об этом вспоминать.

Е г о р. Что ж, все ясно… Значит, статья появилась с моего благословения? Великолепно!.. Так знай, я сегодня же отдам распоряжение коменданту: «Склочников и сутяг на комбинат не пропускать». (Потрясает газетой.) Этот пропуск в наш дом, в нашу семью с сегодняшнего дня недействителен! Так можешь ей и передать.

Д м и т р и й. Хорошо, я так и передам.

Е г о р. Или ей не о чем больше писать? Выдохлась? Нет, это же надо додуматься — выбрать мишенью ребенка. Подло все это! (Пауза.) Так и доложи, пожалуйста, своей невесте.

Д м и т р и й. Вижу, ты действительно зарвался, Егор. Я думал, ты…

Е г о р (перебивает). Ну да, я не желаю тебе добра? Я злодей? Вздор! Чепуха! Вот что я тебе скажу: нападать на мальчишек не велика храбрость. Она хорошо знает, что Костя не может дать ей сдачи. Да-да, это так! Я тридцать лет работал на авторитет…

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. А я, Егор, слыхал, что тебя кое-кто правильным человеком величает.

Е г о р. Я, отец, критики не боюсь. Когда меня критиковали за производственные промахи, сказал ли я хоть одно слово?

Д м и т р и й. Да, ты не сказал ни слова. Но почему? Потому, что у тебя есть щит — план, переходящее красное знамя. Потому, что ты уверен, что тебе все сойдет. Но сегодня критика коснулась твоей личной жизни, и это куда серьезнее. Именно поэтому ты и встал на дыбы.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Поистине: скажешь правду — потеряешь друга.

Е г о р. Правду? Какую правду! (Молчание.) И вообще я не желаю больше, Дмитрий, слушать твои тирады.

П е т р (вдруг взорвавшись). А по-моему, нам есть о чем поговорить. Я считаю твои упреки, Егор, необоснованными. А уж к свадьбе они не имеют никакого отношения. Свои симпатии и антипатии ты мог бы оставить при себе. Честное слово, не солидно, не солидно все это выглядит.

Е г о р. Ах вот оно что! Не солидно? А позорить меня солидно? Я спрашиваю: солидно? Я тридцать лет работал на авторитет. И я не позволю, чтобы меня поучали. Как-нибудь обойдусь и без учителей. (Уходит.)

Долгая пауза.

Д м и т р и й. А ты, отец, придешь?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Свадьба есть свадьба. Если любовь настоящая, то свадьба один раз в жизни бывает.

Д м и т р и й. А ты, Лена?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я? Не знаю, что тебе сказать. Ты не обижайся на меня, Дмитрий, но без Егора я никуда не хожу.

Д м и т р и й. У Егора свои соображения. Но у тебя-то, надеюсь, их нет?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Дмитрий, постарайся меня правильно понять. Я очень рада, что ты женишься. Но я просто не могу.

Появляется  Е г о р, он в домашней куртке.

Е г о р. Ну что? Сагитировал? Всех уговорил?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Убедил. А ты как думал?

Е г о р. С помощью Петра, разумеется?

П е т р. Да, с помощью Петра.

Е г о р. Похвально! Весьма похвально!

Д м и т р и й. Петя, так, значит, ты придешь?

П е т р. Приду, Дмитрий, обязательно приду. И отец, и Лена, и Егор — все придем!

Д м и т р и й. Спасибо, Петя. (Быстро уходит.)

Е г о р. (Петру). Не рекомендую, Петр, расписываться за других.

П е т р. Ну что ж, пора и на рыбалку? (Забирает рюкзак, снасти и направляется к выходу.)

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Обожди меня там, Петр. Я сейчас.

П е т р. Ты что? Тоже решил со мной?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Да, решил.

П е т р. Хорошо, я обожду.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Егор, я твой рюкзак взял.

Илья Прокопьевич уходит.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Как все это гадко! (Идет на кухню.)

Е г о р (ей вслед). А ты можешь извиниться, он еще недалеко ушел.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Перед открытием занавеса слышна музыка.

Поздний вечер. Столовая в доме Егора Селиванова, полумрак. Е г о р  в домашней куртке и чувяках нервно ходит по комнате, курит, смотрит на часы, подходит к шахматному столику, задерживается, берет фигуру, делает ход. По радио передают «Последние известия».

Появляется  Е л е н а  М и х а й л о в н а. Она включает свет.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (видит на столе ужин). Егор, ты ужинал?

Е г о р. Я? (Выключает приемник.) Да-да, и весьма основательно.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Святым духом, значит, решил питаться? (Убирает со стола.)

Е г о р (с некоторым раздражением). Да-да, я ужинал! Где я ужинал, надеюсь, это значения для тебя не имеет. Можешь за меня не беспокоиться. Дома у себя я пока не гость. Мало того, что сама пошла вопреки здравому смыслу, да еще сына увела.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Что с тобой?

Е г о р (после паузы). Ну, как свадьба? Веселье кончилось?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да нет. (Ищет оправдание своему приходу.) Я… за вазочкой пришла для варенья.

Е г о р. Тебе принести?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Ничего, я сама возьму.

Е г о р. Петр знает, что его на одиннадцать часов вызывает Сочи?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Знает.

Е г о р. Он сегодня уезжает?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Сегодня. (Достает из шкафа вазочку.) Да… Некрасиво получилось. Такой день, быть может самый светлый день в их жизни, и вдруг… У меня все спрашивают, почему я одна, что с тобой… и я всем лгу, сочиняю легенды. Ложью утешаю себя…

Е г о р. Я тебя лгать не просил.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. А что же мне отвечать?

Е г о р. Мало ли почему я не мог быть на свадьбе! Это никого не касается.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, неужели тебе не стыдно перед отцом, перед Петей? Это ведь так мелко…

Е г о р. Ты, кажется, пришла за вазочкой?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Да…

Е г о р. Тебя ждут, а ты здесь рассуждаешь.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (задумчиво). Ждут, ждут…

Е г о р. И не пытайся меня переубедить, у меня на этот счет своя твердая позиция, и ты это отлично знаешь.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет у тебя позиции, Егор! Ты просто привык считаться только с собой. Делать так, как тебе самому удобно.

Е г о р. Да, я, конечно, эгоист. Меня эта… бабенка без конца дискредитирует, а я иди и заключай ее в объятия, радуйся ее счастью! Да ты можешь вообразить, в каком дурацком свете я предстал бы перед ней, послушай тебя? Идти к ним — значит, расписаться в собственной беспринципности. Да поступи я так, я перестал бы себя уважать. Но ты не хочешь понять меня.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор!.. А я считала тебя самым умным.

Е г о р (перебивает). Пересмотрела? Гм. Вот оно что. И каким же я теперь предстаю в твоем воображении?

Е л е н а  М и х а й л о в н а (волнуясь). Черствым и жестоким человеком. Да и как иначе можно назвать человека, который отнимает радость у других? Вся эта история со статьей, со свадьбой Дмитрия перевернула мне душу. Ты думаешь, я не знаю, что неверно, не так, как надо, живу? Но я полностью доверилась тебе, смирилась, я убедила себя, что так и должно быть. А рядом люди трудятся, волнуются, радуются. Но мне все больше и больше непонятна их радость. В молодости у нас были мечты. Они и у тебя были, Егор.

Е г о р. С годами мечты меняются.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет их у тебя!

Е г о р. Не мечтают только животные.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Значит, это плохие мечты, если они заслоняют солнце, если они убивают радость. У нас в саду много цветов, но мы никогда не любовались их красотой. Мы разводим их только потому, что так принято, так делают другие.

Е г о р. А кто тебе мешает любоваться?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Я много раз думала: почему так происходит? Пыталась протестовать, но каждый раз… Видимо, просто не хватало мужества.

Е г о р. Ну-ну, высказывай все, что накопилось.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Скажи, Егор, есть у меня своя жизнь? Что меня волнует, ты это знаешь? Присмотрись ко мне. Я же стала совсем неинтересным человеком. И говорить-то по-человечески разучилась. Нет-нет, я тебя не обвиняю. Во всем сама виновата. Когда-то училась в институте, была секретарем комитета комсомола. День был загружен до предела, но у меня на все хватало времени. Я постоянно чувствовала, что нужна людям. Теперь нет… Не о такой жизни я мечтала.

Е г о р. А о какой же?

Е л е н а  М и х а й л о в н а (продолжает). Я плыву по течению, Егор. Плыву и боюсь оглянуться.

Е г о р. Ты говоришь чепуху. Твоей жизни любая женщина позавидует.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Не думаю. Чему завидовать? Тому, что у меня никто никогда не спрашивает: о чем я думаю, что меня волнует? Ты мог бы поинтересоваться, но тебе не до меня. Утром я встаю, готовлю завтрак, провожаю тебя на работу. И только об одном думаю, чтобы (подчеркнуто) у тебя все было хорошо. Когда ты возвращаешься, я стараюсь угадать (подчеркнуто) твое настроение. Вспомни, ты когда-нибудь спрашивал у меня, хотя бы из вежливости, как я себя чувствую? Впрочем, не вспоминай: не было этого!

Е г о р. В семейной жизни кто-то один должен поступиться своими интересами.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. И перестать быть человеком?.. Правильно говорят: кто строит свое счастье только на любви, тот строит его на песке.

Е г о р. Не понимаю, о чем ты ведешь разговор. Все так живут.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Нет, Егор, не все.

Е г о р. Что, я о тебе не забочусь? Ты разута, раздета? Тебе нечего есть? Я ищу общества других женщин?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Не в этом дело.

Е г о р. А в чем?

Елена Михайловна молчит.

Я, кажется, начинаю догадываться, откуда дует ветер.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (перебивает). Не надо, Егор, быть слишком проницательным.

Е г о р. Это всё проповеди моего братца. Ну что ж, я рад за него. Он талант. А таланты надо ценить.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Петр здесь ни при чем.

Е г о р. Защищаешь? Оправдываешь? Что? Старое вспомнилось?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. У меня не было «старого».

Е г о р. Знаю, все знаю.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, ради тебя я оставила все: работу, родителей. И не жалею. Мне одного лишь хочется: немножко человеческой теплоты.

Е г о р. Лена, довольно. Мне надоело. У меня тоже есть нервы! Я хоть сейчас могу уйти из дома.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Ничего-то ты не понял. (Идет к двери.)

Е г о р (кричит ей вслед). Лена, Лена, ты забыла вазочку! (Берет со стола вазочку, бежит за Еленой. Возвращается, смотрит на вазочку, потом осторожно ставит ее в шкаф.) Какая чепуха!..

Появляется  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч.

Отец?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Ты хотел что-то спросить у меня?

Е г о р. Лену сейчас не встретил?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Елена там, где все, на свадьбе.

Е г о р. Да-да, конечно.

Илья Прокопьевич бросил недоброжелательный взгляд на Егора и ушел в свою комнату.

«Где все». (Идет к окну, закуривает.)

Снова входит Илья Прокопьевич, в руках какой-то сверток. У выхода задерживается, смотрит на Егора.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. М-да. Характер выдерживаем?

Е г о р. Что?

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Говорю, характер выдерживаешь?

Е г о р. Мой характер ты знаешь, отец.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Знаю, знаю.

Е г о р. Я догадываюсь, отец, что ты хочешь сказать. Тебе не нравится, что я не пошел на свадьбу.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Не в свадьбе дело, Егор.

Е г о р. А в чем?

Илья Прокопьевич молчит, отвернулся в сторону.

Ты все еще сердишься за то, что я перевел тебя на пенсию? Но я же свою вину искупил. На работе ты восстановлен.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Да, восстановлен.

Е г о р. Если ты считаешь, что я виноват перед тобой, суди меня, отец, суди!

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Это проще всего — передоверить другому. Человек сам должен быть себе судья. И нет суровей приговора, который он сам себе вынесет.

Е г о р. Что ты говоришь!

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. А то, что слышишь. Ты вот сейчас бросаешься на всех. Почему? Стыдно мне за тебя, Егор, стыдно!

Е г о р. Извини, дорогой отец, но я в нравоучении не нуждаюсь.

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Ну да, ты же у нас грамотный, образованный. Но кто сделал тебя таким? Кто? Забыл? Мальчишка! А, да что с тобой говорить… (Уходит.)

Е г о р. Нет, в доме невыносимо. Что я? Залез государству в карман? Убил человека?

Появляется  П е т р  в военной форме.

П е т р (поет).

Егор, ты, я вижу, дома.

Е г о р. А где я должен быть?

П е т р. Лена сказала, что ты еще не возвращался из совнархоза.

Е г о р. Я приехал час тому назад.

П е т р (набирает номер). Товарищ дежурная, меня на одиннадцать часов вызывали Сочи. Хочу доложить, что я на месте. Да, Селиванов Петр Ильич. Спасибо! (Кладет трубку.) Подождем. А знаешь, Егор, ты когда-то верно сказал: с Валентиной Павловной можно две жизни прожить, и все не наскучит. Я очень рад за нашего Дмитрия.

Е г о р (сквозь зубы). Я тоже.

П е т р. Егор, тебя ждут. Свадьба в самом разгаре.

Е г о р. Мое отношение к этой свадьбе тебе известно, и изменять его пока что не собираюсь.

П е т р. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Е г о р. Я своих решений не меняю.

П е т р. Значит, ты в совнархозе не был?

Е г о р. Да, не был.

П е т р. Лена выдумала?

Е г о р. Это ее дело.

П е т р. Что ж, вольному воля. Каждый поступает так, как ему кажется необходимым. (Встает и, напевая, уходит в другую комнату.)

Егор нервно прохаживается по комнате, прислушивается к песне, снова закуривает. С нетерпением ожидает Петра.

Петр возвращается. Распечатывает пачку сигарет.

Е г о р. Гм. «Вольному воля». Демагогия! Жить, как я хочу, не получается. Надо жить так, как тебе велят. Я вот не пошел на свадьбу, и что вышло? Моя Лена и отец раздули это в целое событие.

П е т р (смотрит на телефон). Скажи, Егор, ты когда-нибудь раздумывал серьезно над своей жизнью?

Е г о р. У меня для этого нет времени.

П е т р. Иногда не мешает.

Е г о р. Я самоанализом не занимаюсь. Живу, как все.

П е т р. Это тебе так кажется!

Е г о р. Что тебе не нравится в моей жизни?

П е т р. Всё! Плохо живешь. Душно не только тебе, но и тем, кто рядом с тобой!

Е г о р. Благодарю за откровенность. Это благодарность за мои хлеб-соль?

П е т р (с обидой). Сколько я тебе задолжал?

Е г о р. Я не о том, Петр.

П е т р (достает деньги). Вот, получай! Это за хлеб, а это за соль. (Кладет деньги на стол.) Я привык долги выплачивать сполна.

Е г о р. Да ты не так меня понял, Петр. Я сказал глупость, не подумал, погорячился. (Возвращает деньги.) Не придирайся к словам. Но с оценкой моей жизни, извини, не согласен. Я работаю как вол. Я честным трудом зарабатываю кусок хлеба. Меня никто не может упрекнуть в нечестности.

П е т р. Знаю. Не об этом речь.

Е г о р. Мое общественное лицо известно каждому. Не за красивые глаза меня избрали депутатом областного Совета.

П е т р. Все верно: ты много работаешь, депутат. Но речь, повторяю, идет не об этом.

Е г о р. А о чем же?

П е т р. О твоей партийности. Чувство партийности потерял, Егор. Слово «коммунист» со словом «мещанин», сам понимаешь, не рифмуется. А ты стал мещанином.

Е г о р. Как ты смеешь мне это говорить?

П е т р. Смею! У меня на то все основания. Круг твоих интересов замкнулся. Он не выходит теперь за пределы твоего особняка, сада, не подымается выше мачты телевизора.

Е г о р. А комбинат?

Петр молчит.

Значит, ты врал, когда восторгался моими успехами, успехами моего комбината?

П е т р. Видишь ли, комбинат — это только одна сторона дела. Я не склонен затушевывать твоих заслуг. Они, бесспорно, у тебя есть. Но и на комбинате, наверное, многое могло бытьпо-другому.

Е г о р. Так вот, слушай: я заслужил право на приличную жизнь. В боях заслужил.

П е т р (строго, сдержанно). Все заслужили. Все двести двадцать миллионов. Но разве приличная жизнь — это стремление к покою, возможность отстраниться от борьбы, умение устроиться удобно за счет ближнего? Нет, Егор.

Е г о р. В чем же, собственно говоря, я проявил себя мещанином?

П е т р. Как-то ты говорил мне о почке. Ты слышал, как она лопнула, видел, как оживал зеленый листок, почувствовав тепло, свет, солнце.

Е г о р. Это лирика. Какое она имеет отношение к делу?

П е т р. Я полагал, что, приветствуя рождение зеленого листа, ты думал о новых побегах тополя. Но твое внимание привлек колпачок. Егор, дорогой Егор, ты с твоими способностями, с твоим талантом мог бы десятью комбинатами управлять. А ты от одного устал. Да!.. Засосало тебя, дорогой Егор, спокойное, мещанское благополучие, засосало по самую шею!

Е г о р (взорвавшись). Вздор!

П е т р. Да-да! Отсюда все и идет. Поменялся местами: лист из колпачка, а ты — в колпачок.

Е г о р. Слишком ты горячий, как я погляжу. Хотел бы я, чтобы ты хотя бы месяц пожил в моем «спокойном» благополучии.

П е т р. Скажи, почему ты, не поговорив с отцом, отправил его на пенсию?

Е г о р. Потому, что я его сын. Потому, что его года подошли.

П е т р. Неправда! Ты отправил его на пенсию только потому, что он понадобился тебе дома. Потому, что тебе нужен работник.

Е г о р. Отец — член моего семейства.

П е т р. А почему Дмитрий ушел и от тебя и с комбината?

Е г о р. По дурости. Я, кажется, тебе объяснял. Солнце тоже далеко не всем угождает.

П е т р. Извини меня, но объяснения твои не очень-то убедительны. Правильно Дмитрий поступил, что ушел от тебя. Да и ты был по-своему прав, когда отпустил его.

Е г о р. Ох, мудрено! Что-то я не понимаю. И он прав, и я прав. Так как будто не бывает.

П е т р. Он правильно поступил — не захотел сидеть в канцелярии. Не место там молодому инженеру. Составлять докладные да отчеты, сам понимаешь, не велика радость. Ну, и ты со своей точки зрения правильно поступил: убрал строптивого брата с дороги. Кому из нас приятно, когда нам на пятки наступают?

Е г о р. Он мне не мешал.

П е т р. Нет, мешал. Не соглашался с твоими распоряжениями, критиковал! А начальство, как известно, критику не очень-то любит.

Е г о р. А я не знал, что перевод на высший оклад, на более ответственную должность — это расправа за критику.

П е т р. Егор, я не дурак.

Е г о р. Про меня люди тоже так говорят.

П е т р. Правильно говорят про тебя люди. В рамке ходишь. Так вот, пусть они еще добавят: «Егор Ильич, вы ведь великолепно знали, что такой инженер, как Дмитрий Ильич Селиванов, никогда не променяет цех на канцелярию, и потому действовали вполне безошибочно». (Долгая пауза.) А с Леной что ты сделал?

Е г о р. Ты Лену не трогай. Лена мне жена.

П е т р. Знаю. Дипломированный инженер, но по твоей вине ни одного дня не работала.

Е г о р. А что я мог сделать? Создать специально для нее трикотажную промышленность?

П е т р. При желании многое мог бы сделать. Она с успехом могла бы работать на комбинате.

Е г о р. Н-да, отец на комбинате, брат на комбинате, жена тоже. А потом и сына здесь же должен буду пристроить. Это ты мне предлагаешь? Благодарю! Но я на это никогда не пойду. Чтобы меня потом обвинили в насаждении семейственности!

П е т р. Нет, Егор, тобой не эти соображения руководили. Ты отстранил Елену от работы по другой причине. Ты отстранил ее только потому, что ее руки понадобились тебе дома, в твоем хозяйстве. И это вполне соответствует твоему идеалу.

Е г о р. Да, соответствует! Когда я вижу, как женщины забивают сваи или укладывают рельсы, я не прихожу в восторг.

П е т р. Я тоже.

Е г о р. Твой повышенный интерес к жизни Елены мне понятен. Но я не советую тебе его проявлять. Поздно, Петр, поздно! Мы семнадцать лет вместе.

П е т р. Ты прав. Действительно, Лена мне не безразлична. Не безразличен и ты, Егор. Но в еще большей степени меня тревожит то, как живет мой брат, как он растит своего сына.

Е г о р. Демагогия! Ты любишь Лену. Любишь! И, пожалуйста, не выкручивайся.

П е т р. Не собираюсь.

Е г о р. Потому-то ты и злишься.

П е т р. Да, я люблю Лену и не пытаюсь это скрыть от тебя. Но у Лены есть семья, сын, которого она любит, муж.

Е г о р. Вот-вот. И можешь оставить ее в покое. Ни в сочувствии, ни в жалости, смею тебя заверить, она не нуждается.

П е т р. Жалеть, Егор, я не умею. Жалость оскорбительна, она унижает человека. Но то, что случилось с Костей, лежит на твоей совести, Егор! Дети — самое верное зеркало родителей. И мне больно, больно оттого, что Костя перенимает от тебя дурное. Искренне сожалею, что он не видел тебя комсомольцем, беспокойным пареньком с горящими глазами. Забыл? А ведь ты был таким, Егор. И, не скрою, я гордился тобой.

Е г о р. Все?

П е т р. Нет, не все. Ты не имеешь права требовать от Костика ни твердых убеждений, ни упрекать его в эгоизме.

Е г о р. Я отец!

П е т р. Какой ты отец, если такого сына воспитал?

Е г о р (вспыхнув). Ну, знаешь ли, дорогой братец, не слишком ли далеко ты зашел? Как я живу — это никого не касается. Ты просто завидуешь мне. Да-да, завидуешь! Завидуешь, завидуешь!

П е т р. Чему? Не тому ли, как ты в собственном особняке строишь коммунизм? Не могу я этому завидовать. Рано нам, Егор, о тишине и покое думать, рано. Покоя не будет даже при коммунизме.

Е г о р. За меня можешь не беспокоиться.

Звонит телефон. Петр берет трубку.

П е т р. Слушаю. Селиванов у телефона. Добрый вечер, Николай Сергеевич. Так-так, съезжаются? Начсандив первым явился? Что? Растолстел? Николай Сергеевич, а вы на военный режим его переведите. Да-да, утречком на физзарядку, подъем в 6.00, и днем не позволяйте ему спать. Ничего, спасибо, хорошо отдыхаю. Нет, сейчас выехать к вам я никак не могу. (Смотрит на Егора.) Да так обстоятельства у меня складываются. Брат заболел. Егор! Да! Тяжело. Я тоже очень сожалею. Да, я позвоню вам. Передайте, пожалуйста, мои извинения и привет однополчанам. (Кладет трубку.) Вот так-то, Егор.

Е г о р. Ты что ж, лечить меня решил? Врачи, как мне известно, начинают с установления диагноза.

П е т р. А он установлен. В один карман партбилет положил, в другой — совесть. А у настоящего коммуниста, Егор, они в одном кармане лежат. Партбилет без совести — кусочек картона, не больше. Владимир Ильич Ленин как-то сказал: самый страшный бюрократ — это бюрократ с партбилетом в кармане. Это определение очень подходит и к мещанам с партбилетами в кармане.

Е г о р. Что ж, мне остается одно: поблагодарить тебя за «прекрасный» урок политграмоты.

П е т р. Ну, мне пора возвратиться к свадебному столу. Я должен выпить за фронтовых друзей. Вроде положено? (Быстро уходит.)

Е г о р (посмотрев ему вслед). Вот она, награда за все, что я сделал в жизни. За бессонные ночи, за трепку нервов, за… (Пауза.) «Селиванов потерял партийность…» (Подходит к окну, закуривает, долго стоит, пуская кольцами дым.) Что это?.. Лес плывет? Да-да, лес. Лес! (Быстро идет к телефону, снимает трубку.) Комбинат! Да, я, Селиванов! Диспетчера! К приему барж готовы? Лес на подходе. (Долгая пауза.) Ясно! К утру закончите. (Медленно опускает трубку.) Сами знают…

Появляется  К о с т я.

К о с т я (на ходу снимает пиджак, бросает его на кресло). Отец, а зря ты не пошел на свадьбу. (Иронически.) Так весело было… Только я что-то не понял. Не то на свадьбе был, не то… Невеста сидит, словно аршин проглотила. У мамы весь вечер заплаканные глаза. Когда я спросил, что с ней, она отругала меня. Сказала, что я ничего не понимаю. Дед мрачнее тучи. Один дядя Петя хорохорится, дурачится. Только это не очень-то у него получается. Полковник, а ведет себя как петрушка. Нет, ты зря, отец, не пошел на свадьбу. (Подходит к шахматному столику.) Продолжим партию? Я играю белыми. (Рассматривает расположение фигур.) О, у меня отличная позиция! Папа, я объявляю тебе мат!

Е г о р (резко). Поставь фигуру на прежнее место.

К о с т я. Зачем же кричать?

Е г о р (резко). Кто дал тебе право осуждать старших? Кто?

К о с т я (перепугавшись). А я не осуждаю. Я просто не люблю, когда взрослые говорят одно, а делают другое. Скажи, отец, почему так?

Е г о р. Нет, сначала ты мне скажи: что с тобой творится?

К о с т я. Ничего особенного.

Е г о р. Тебе всё нипочем. Подумай хорошенько, на какой скользкий путь ты становишься!

К о с т я. А что мне думать? Вот восемнадцать лет исполнится — тогда и подумаю.

Е г о р. Ну да, чего тебе думать? За отцовской спиной живешь — никаких забот. Отец — одевай, отец — обувай. Не жизнь, а курорт!

К о с т я. По-твоему, я не должен пить и есть? Да выйди я в рваной одежде на улицу — тебе первому будет стыдно. Ты же как-никак главный инженер, триста рублей получаешь.

Появляется  О л я. Она вошла и остановилась в дверях. Ни Егор Ильич, ни Костя ее не замечают.

Е г о р. Подсчитал! Ай да молодец! Ты забыл еще прибавить: в новых деньгах. А я-то думал, у меня сын растет. А сын едва вылез из коротких штанишек, уже на всё поплевывает, ничего святого, никаких обязанностей, никаких идеалов!

О л ь г а (откашлявшись). Извините, Егор Ильич!

К о с т я. Ольга?

Е г о р. Чем обязан столь позднему визиту?

О л ь г а (смотрит на Егора Ильича, потом на Костю). Я… я…

К о с т я. Ябедничать пришла, да?

Е г о р. Слушаю вас!

О л ь г а. Может быть, это глупо с моей стороны, но вы, Егор Ильич, неправы. У Костика есть мечты, у него есть и идеалы.

К о с т я. Не твое это дело, Ольга! Я в адвокаты тебя не нанимал.

О л ь г а. Он сам мне говорил. Он хочет людям делать только добро, только хорошее. И вообще Костя умный, светлый. Только странный…

Е г о р. Ну, кончила, защитница?..

О л ь г а. А я не защищаю…

Е г о р. Костя хороший, чудесный, великолепный, прелестный. Все верно. Только вам, барышня, спать пора.

О л ь г а. А я не барышня.

Е г о р. А кто же вы?

О л ь г а. Я? Просто Оля. Оля Корочкина.

К о с т я. Ольга, тебя мать ждет. Она беспокоится.

О л ь г а. Без тебя знаю.

К о с т я. Скажи, какая самостоятельная стала! И давно?

О л ь г а. Я вчера паспорт получила.

Е г о р. Поздравляю! И тем не менее спокойной ночи!

О л ь г а. Хорошо! Пусть будет по-вашему. (Косте.) А грубить ты не имеешь права, некрасиво. (Уходит.)

К о с т я. Оля, Оля!..

Е г о р. Да!.. Сеять добро, делать людей счастливыми — похвально! Но для этого требуется, дорогой мой сын, чтобы человек был человеком!

К о с т я. Отец, прошу, не говори ты мне, пожалуйста, о высоких материях. Ты на меня кричишь только потому, что критика моих поступков коснулась тебя. Я не отрицаю, я тоже кое в чем неправ. А ты когда-нибудь поинтересовался, чем я живу, что думаю? Тебе всегда было не до меня.

Е г о р. На моих плечах целый комбинат, пятитысячный коллектив!

К о с т я. Мы с мамой это уже много лет слышим. И напрасно ты волнуешься из-за этой статьи, пусть себе пишет, она же за это деньги получает.

Е г о р (трясет Костю за плечи). Да ты понимаешь, что ты говоришь.

К о с т я. Отпусти, отпусти!

Е г о р. Какой же ты мерзавец! Я из-за него не пошел на свадьбу, поссорился с матерью, с отцом, с братьями. Да-да, из-за тебя.

К о с т я. Отец, я не виноват…

Е г о р. Молчать! Имей в виду, теперь за тебя возьмусь. А сейчас спать, спать!

К о с т я. Спать так спать. Утро вечера мудренее, как говорят взрослые. (Уходит.)

Е г о р (проводив суровым взглядом Костю, остановился в глубоком раздумье). Да! Жизнь… Такого со мной еще никогда не было.

Включает радиоприемник, но на какую бы он волну ни попадал, всюду слышны голоса радиокомментаторов.

Разговорчики! Даже приличной музыки не послушаешь.

В столовой появляются  И л ь я  П р о к о п ь е в и ч, Е л е н а  и  П е т р.

П е т р. Счастливого отдыха, отец!

И л ь я  П р о к о п ь е в и ч. Спасибо, Петя!

Петр и Илья Прокопьевич расходятся по своим комнатам.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Егор, ты что? Так и не ложился?

Егор молчит.

На улице уже рассветает, утро.

Е г о р. Какое еще утро?

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Утро нового дня.

Е г о р. До него еще дожить надо.

Е л е н а  М и х а й л о в н а (раскрывает окно). Взгляни, какое чистое небо, ни единого облачка.

Е г о р. Да-да, очень чистое, и можете оставить меня в покое, уважаемая Елена Михайловна.

Е л е н а  М и х а й л о в н а. Извини, Егор, я, кажется, тебе помешала. (Быстро уходит.)

Е г о р. Утро!.. (Он подходит к окну, задумался.)

В столовую вдруг врывается бой кремлевских курантов.

Да, Егор Ильич, а утро, кажется, действительно наступило!

З а н а в е с.

ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ ИДЕТ ЗА НАМИ Пьеса в 3-х действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Галя Ростовцева, она же Галина Константиновна.

Дарья Семеновна — ее мать.

Катюша — ее дочь.

Володя Захаров }

Виктор Артюхин } — ее школьные друзья.

Нина Петровна Остапенко.

Алексей Дмитриевич Тихомиров.

Клавдия Ивановна Егорова, она же тетя Клава.

Василий Васильевич Сучок.

Елена Парфеновна Барзова.

Афанасий Николаевич Комков.

Юрий Яковлевич Бурелом.

В эпизодах

Михаил Сергеевич Панин.

Старик.

Мальчик с гармошкой.

Анна.

Матрена.

Капитан.

Медсестра.

Немка.

Сержант.

Захар — баянист госпиталя.

Первая студентка.

Вторая студентка.

Третья студентка.

Время действия — 1941—1965 годы.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Картина первая

Дача в пригороде Москвы. Возле террасы дерево. Под его тенистыми ветвями скамейка. На террасе появляется женщина лет пятидесяти — Н и н а  П е т р о в н а  О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Не думала я, что мы снова встретимся… Что ж, я очень рада за нее… Одного не могу понять: зачем ей понадобился этот «спектакль»? Мало ли с кем мы встречались в жизни. Но… дело, конечно, ее. Лично же я считаю — ни к чему эта затея. Жизнь сегодня так нас крутит, что успевай только поворачиваться, счет дням забываешь…

Появляется  П а н и н. Человек интеллигентного вида. Он в соломенной шляпе и очках. В руках — трость. Лицо доброе, открытое.

П а н и н. Простите, Галина Константиновна Ростовцева тут проживает?

О с т а п е н к о (спускается с террасы, идет навстречу Панину). Да, да. Проходите, пожалуйста…

П а н и н. Такая жара сегодня… Не Москва, а прямо субтропики.

О с т а п е н к о. И не говорите. Вот уж парит… который день.

П а н и н. Я могу видеть Ростовцеву?

О с т а п е н к о. Да, конечно. Только вам придется немного подождать. Она в городе, вот-вот должна подъехать.

П а н и н. Ничего-ничего! Я обожду.

О с т а п е н к о. Присядьте… Вот здесь, в тени…

Садятся на скамейку.

Вы профессор Панин?

П а н и н. Совершенно верно. А вы, простите?..

О с т а п е н к о. Меня зовут Нина Петровна Остапенко… Мы с Галей дружим с военных лет.

П а н и н. Так, так… А я дружил с отцом Галины Константиновны, он был моим школьным другом.

О с т а п е н к о. Мне Галя рассказывала…

П а н и н. Простите. Вы не скажете, что у нее за торжество?

О с т а п е н к о. Не знаю, можно ли назвать это торжеством. Она просто собирает людей, с которыми встречалась в дни войны.

П а н и н. Видимо, в связи с двадцатилетием окончания? Так надо понимать… Что ж, весьма благородно с ее стороны. Памятная дата. С войной слишком много у нас связано…

О с т а п е н к о. Да! Столько лет прошло, столько воды утекло…

П а н и н. Вы, конечно, правы. Воды действительно утекло много. В последний раз я видел Галину Константиновну зимой сорок второго года. Помню, она приходила ко мне за содействием… Поступала в наш институт… она была в больших подшитых мужских валенках, но в тот день я допустил одну оплошность. За разговорами я не спросил: есть ли у нее деньги… на текущий день. Потом как-то она мне позвонила, меня дома не оказалось, она благодарила за участие… И как в воду канула…

О с т а п е н к о. Она будет очень рада встрече с вами.

П а н и н. Я, признаться, не меньше. Любопытно, весьма любопытно на нее взглянуть, какой она стала.

О с т а п е н к о. Михаил Сергеевич, пойдемте угощу вас крюшоном.

П а н и н. Спасибо… не откажусь…

Панин и Остапенко проходят в дом. Появляется  т е т я  К л а в а. В руках огромный чемодан. Она подходит к террасе, ставит чемодан.

Т е т я  К л а в а. Фу, кажись, добралась. (Осматривает дом.) Да-а… по всему видать, моя Галиночка счастлива!.. Вот сейчас и узнаем, помнит ли она свою тетю Клаву, как мы в войну на лесозаготовках лес валили? (Берет чемодан, проходит в дом.)

Появляется  К о м к о в. Он в полинявшей военной гимнастерке и в сапогах.

К о м к о в (стучит в дверь). Можно?

Появляется  О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Вы к Гале?

К о м к о в. К Ростовцевой… Я могу ее видеть?

О с т а п е н к о. Разумеется. Только вам придется ее подождать, вот-вот должна из Москвы вернуться.

К о м к о в. Обожду.

О с т а п е н к о. Простите, а как ваша фамилия?

К о м к о в. Комков, а что? Она в свое время работала у меня в Палате мер, весов и измерительных приборов государственным поверителем. А вы ее родственница?

О с т а п е н к о. Нет, просто знакомая.

К о м к о в. Значит, тоже по приглашению? Очень рад познакомиться.

О с т а п е н к о. Прошу в дом, товарищ Комков.

К о м к о в. Благодарствую!

Комков проходит в дом. Появляется  Б у р е л о м. Он в форме железнодорожника.

Б у р е л о м (стучит в дверь). Разрешите?

О с т а п е н к о. Вам Галю?

Б у р е л о м. Да, я к Галине Константиновне. Видите ли, какая штука… Бурелом моя фамилия, я работаю проводником поезда дальнего следования. Перед отъездом в очередной рейс я получил довольно странное приглашение. Тут, по-моему, произошла какая-то ошибка. Дело в том, что я никакую Ростовцеву не знаю…

О с т а п е н к о. Да, но она, вероятно, в своем письме объяснила?

Б у р е л о м. Не очень… В войну действительно был такой случай. Стоит на полустанке девочка, возле нее огромный мешок с картошкой. У нее ни денег, ни билета… Ну я и забрал ее к себе в тамбур, и довез! Вот и всё.

О с т а п е н к о. История, конечно, обыкновенная.

Б у р е л о м. Если за такую добродетель награждать — в стране металла не хватит…

О с т а п е н к о. Я, право, ничего вам, к сожалению, объяснить не могу. Но подождать Галину Константиновну и выяснить, я думаю, вам все же стоит.

Б у р е л о м. Ну что ж, пожалуй, вы правы…

О с т а п е н к о. Прошу, товарищ Бурелом!

Они проходят в дом. Появляется  С у ч о к.

С у ч о к (смотрит на табличку, что висит над террасой). Дача номер девять. Все правильно… Столько лет прошло, и вдруг вспомнила… А зачем? Я обязательств никаких не давал. Интендант Сучок не настолько глуп, чтобы давать обязательства. Мало ли что было в войну? Это что? Благодарность за все, что я для нее сделал? Моя совесть чиста! Вот так-то! (Решительно проходит в дом.)

Появляется  Б а р з о в а — полная седая женщина. Одета пестро, не по годам.

Б а р з о в а. Вот где живет моя бывшая студентка!.. Какой чудесный уголок! Просто рай! Да-а!.. Столько лет прошло, и вот вспомнила, не забыла! Нет, что ни говорите, а внимание — главное в жизни человека. О, я умею ценить внимание.

Появляется  О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Простите, вы к Галине Константиновне?

Б а р з о в а. Ну конечно, конечно.

О с т а п е н к о. Вы — Елена Парфеновна Барзова?

Б а р з о в а. Не ошиблись. Вы, наверное, по рассказам Галочки меня узнали?

О с т а п е н к о. Да, она говорила…

Б а р з о в а. Нет, вы можете себе представить, живем, можно сказать, в одном городе, а ни разу не встретились?

Барзова и Остапенко проходят в дом.

О с т а п е н к о (задержавшись у входа). Не понимаю? Гости подходят, а ее все нет и нет. Уж не случилось ли чего с ней? (Уходит.)

Появляется  А р т ю х и н. В руках гитара.

А р т ю х и н (берет аккорд). «Мир спокоен, как пульс покойника!» Маяковский! (Снова берет аккорд.) Никого? Ну что ж. (Поет под аккомпанемент гитары.)

На крыльце появляется  О с т а п е н к о.

(Увидев Остапенко.) Разрешите представиться? Виктор Артюхин. Прибыл согласно приглашению.

О с т а п е н к о. А я почему-то приняла вас за Захарова.

А р т ю х и н. Никак нет! Я — это я! По моим сведениям, Захаров погиб на фронте.

О с т а п е н к о. Погиб, говорите?

А р т ю х и н. Ну да! Знаете, сколько полегло нашего брата на полях войны?

О с т а п е н к о. Знаю. Очень может быть, что и так. Но Галя вчера сказала, что послала ему приглашение.

А р т ю х и н. Как? Володька Захаров жив? Галя считает, что он жив? Не может быть! Вы что-то путаете. Да если он был бы жив, он первым бы к ней примчался.

О с т а п е н к о. Э, человек, к сожалению, делает не всегда то, что он хотел бы. (Приглядывается.) А ведь мы, кажется, встречались с вами?

А р т ю х и н. Все может быть…

О с т а п е н к о. Ну конечно, это же вы тогда приходили к нам, еще Галину фотокарточку забрали.

А р т ю х и н. А ведь верно, был такой случай.

О с т а п е н к о. Скажите, товарищ Артюхин, что за песню вы сейчас тут пели?

А р т ю х и н. Слова мои и музыка тоже.

О с т а п е н к о. Вы что ж, поете?..

А р т ю х и н. Никак нет. Я — артист, работаю в облдрамтеатре. Стихи — моя стихия. Эту песню я написал после того, как получил вот это приглашение! (Показывает открытку.) Понравилась?

О с т а п е н к о. Хорошая песня. Значит, вы ее школьный товарищ?

А р т ю х и н. Так точно! Мы вместе учились с ней с первого по десятый класс. Моя, если можно так сказать, первая любовь!

О с т а п е н к о. Даже так?

А р т ю х и н. Ну, а Галя замужем?

О с т а п е н к о. Замужем. Дочь, уже совсем взрослая!

А р т ю х и н. Да! В таком случае непонятно…

О с т а п е н к о. Что же вам непонятно?

А р т ю х и н. Муж, дочь, и вдруг — я!

О с т а п е н к о. Так она же в гости вас пригласила.

А р т ю х и н. Допустим! И кем же она работает? Она что, инженер, архитектор, педагог?

О с т а п е н к о. Врачом работает где-то в клинике.

А р т ю х и н. Тоже неплохо! (Бросив взгляд на дачу.) Это что ж, ее летняя резиденция?

О с т а п е н к о. А вы у нее спро́сите, она все вам расскажет…

А р т ю х и н. Понятно! (Срывает цветок.) Хризантема? Так надо полагать? Цветы — моя слабость, и Галины тоже. У ее родителей сад был. Правда, совсем крошечный. Но цветы в нем были как в Ботаническом саду. Мы ходили их поливать всем классом!

О с т а п е н к о. Значит, с войны не виделись?

А р т ю х и н. Уточняю! С октября сорок первого года. Помните, сорок первый?

О с т а п е н к о. Разве его забудешь…

Из дома выходит  С у ч о к, следом за ним  К о м к о в, Б а р з о в а, т е т я  К л а в а, Б у р е л о м, П а н и н.

С у ч о к. Нет-нет, я больше ждать не намерен! Извините, но это, мягко говоря, не лезет ни в какие ворота. А точнее — это издевательство! Ехать в такую жару — а зачем? Чтобы сидеть и любоваться природой?

О с т а п е н к о. Не знаю, что вам сказать… Только в отношении издевательства вы зря… Убеждена, — здесь нет никакого злого умысла…

К о м к о в. Видите ли, какая вещь, тут большинство москвичей, нас, приезжих, всего лишь трое.

А р т ю х и н. Меня считали?

К о м к о в. С вами будет четверо.

О с т а п е н к о. Можете еще и меня добавить.

К о м к о в. Собственно говоря, мое время тоже истекло. Весьма сожалею, но мне пора.

П а н и н. Между прочим, хотя я и москвич, но мне тоже надо восвояси отправляться.

Б а р з о в а. Товарищи, товарищи, что вы такое говорите? Уйти, не дождавшись, — это же некрасиво!

С у ч о к. А вот так сидеть здесь и ждать — красиво?

Т е т я  К л а в а. А вы о Галиночке-то подумали? Как же так? Ждали-ждали, и на́ тебе, сорвались.

А р т ю х и н. Как ваше имя?

Т е т я  К л а в а. Тетя Клава я…

А р т ю х и н. Тетя Клава права! Она же нас пригласила! Лично я остаюсь! А вы не допускаете мысли, что у Галины сейчас на операционном столе лежит пациентка. Нет? Ну и зря!

Т е т я  К л а в а. Да мало ли что может случиться.

Б а р з о в а. Товарищи… я предлагаю…

С у ч о к (перебивает). Ждать?

О с т а п е н к о. А пока ее нет, давайте поближе, что ли, познакомимся, вспомним о своих встречах с Галей…

А р т ю х и н. О, это идея! Кто — за? Предложение принимается единогласно!

П а н и н. Что ж, я согласен! И начнем с вас, молодой человек.

А р т ю х и н. Не возражаю!

Т е т я  К л а в а. И то правда. Есть нам что вспомнить, есть!

З а н а в е с.

Картина вторая

Окраина небольшого города на реке. Тишина изредка прерывается гулом артиллерийской канонады. Возле забора, огораживающего сад с фруктовыми деревьями, водонапорная колонка. Появляется  Г а л я. Она везет тележку с ведрами. Подходит к колонке, снимает с тележки ведра, ставит их на плиту под кран. Нажимает рычаг, но вода не идет.

Г а л я. Перекрыли? (Снова нажимает рычаг — воды нет.) Перекрыли… И никаких объявлений.

Появляется  В о л о д я  З а х а р о в. Сейчас ему, как и Гале, 17 лет. Он в шинели и в пилотке.

З а х а р о в. Здравствуй, Галинка!

Г а л я. Здравствуй, Володя!

З а х а р о в. Знаешь, а я к тебе домой сейчас забегал. Дарья Семеновна сказала, что ты за водой ушла.

Г а л я. Ты — в шинели? На фронт?..

З а х а р о в. Да-а! Одобряешь?

Г а л я. Н-нет, это правда?

З а х а р о в. Из нашего класса много ребят уходят, и все добровольцами.

Г а л я. А что же меня не взяли… Потому что я девчонка, да?

З а х а р о в (замялся). Галя, знаешь, давай я тебе помогу. (Нажимает на рычаг.) Перекрыли? Немец еще где, а тут… Где же нам воды достать?

Г а л я. Я без воды не останусь — река рядом…

З а х а р о в. Река рядом, это правда. А я, знаешь, Галинка, попрощаться прибежал.

Г а л я. Как? Ты прямо сейчас уходишь?

З а х а р о в. Да. Сбор у военкомата, а там — на вокзал… и в путь-дорогу.

Г а л я. Так сразу?..

З а х а р о в. Галинка, ты меня извини, но… у меня к тебе просьба одна есть.

Пауза.

Над городом с ревом проносятся самолеты.

Г а л я (с волнением). Говори, я слушаю.

З а х а р о в. Знаешь… (Замялся.) Можно я тебе писать буду? Ты не беспокойся, ты можешь мне не отвечать, я не обижусь…

Г а л я. Смешной какой ты, Вовка.

З а х а р о в. Может, это глупо с моей стороны, но…

Г а л я. Что — но?

З а х а р о в. Скажи, ты хорошо помнишь наш выпускной вечер?

Г а л я. Помню, а что?

З а х а р о в. Это я так…

Г а л я. Я даже помню, как один парень из нашего класса откололся от всех и не пошел к реке встречать рассвет. Ты, случайно, не знаешь его?

З а х а р о в. Знаю.

Г а л я. И причину знаешь?

З а х а р о в. Так надо было. Я даже больше того знаю. Знаю, что в тот вечер ему очень хотелось потанцевать с одной девчонкой. (Замолчал.) Но…

Г а л я. Договаривай, договаривай, я слушаю!

З а х а р о в. И так все ясно. (Напряженно следит за самолетом.)

Г а л я. Смелости не хватало?

З а х а р о в. Наглости… (Смотрит вслед самолетам.) Наши пролетели…

Гул самолетов ослабевает.

И к тому же ей не до него было. Да и танцор-то он так себе.

Г а л я. Вовка, а ты и в самом деле глупый!

З а х а р о в. Ну и ладно! Только знай, Галинка, тот парень, который хотел с тобой на выпускном вечере потанцевать, любит тебя.

Г а л я (смущенно). Ну что ты говоришь, Вовка?

Где-то вдали рвутся бомбы, сброшенные самолетами.

З а х а р о в. Еще с четвертого класса.

Г а л я. И все это он себе придумал.

З а х а р о в. Какой смысл? Ему теперь все равно. Через час он будет далеко. Можешь говорить про него что тебе вздумается. Только об одном он тебя будет просить: если что — уходи. Он тебя потом разыщет. На дне моря будешь — и там найдет…

Г а л я (грустно).

Пауза.

З а х а р о в.

Г а л я (продолжает).

Пауза.

З а х а р о в.

Галя, вот увидишь, мы еще вернемся, война недолго будет.

Появляется  В и к т о р  А р т ю х и н  с ведрами в руках.

А р т ю х и н (нарочито бойко читает стихи).

Привет, друзья! Что-то вы тут делаете? Уж не клянетесь ли друг другу в вечной любви перед расставанием?

Г а л я (зло). Какое остроумие! Какая редкая догадливость!

А р т ю х и н. В город вот-вот немцы войдут, а вы… Нашли время…

Г а л я. Немцы?.. А ты откуда знаешь?!

А р т ю х и н. Об этом все знают.

З а х а р о в. Неправда! Галя, не верь ему!

А р т ю х и н. Ну да! Если Владимир Михайлович Захаров надел шинель — значит… «любимый город может спать спокойно и видеть сны, и зеленеть среди весны»? Так, что ли, Мономах?

Г а л я. Не паясничай, Виктор.

З а х а р о в (подходит к Артюхину). Листовки фашистские читаешь? Да?

А р т ю х и н. Я? С чего ты взял?

З а х а р о в. Подлец!

А р т ю х и н. Я?.. Подлец?..

З а х а р о в. Не слушай его, Галя!.. Он… он лгун. Он нечестный, он…

А р т ю х и н. Еще кто я?

З а х а р о в. Предатель — вот ты кто!

А р т ю х и н. Ну, знаешь ли, за такие слова ты ответишь! (Схватил Захарова за грудь.) Кто предатель?..

Г а л я. Ребята, вы с ума сошли! (Бросается к ним.) Да вы что?

А р т ю х и н (отпуская Захарова). Извини, Галя.

Г а л я. Сейчас же помиритесь!

А р т ю х и н. С ним? Мириться? И не подумаю. Он меня обзывает, а я? Нет уж, пусть он первый прощения попросит.

З а х а р о в. Хорошо, я виноват, но поступок твой все равно нечестный.

А р т ю х и н. Какой еще поступок?

З а х а р о в. Скажи, может быть, это не ты говорил: «Ребята, идемте всем классом на фронт». А когда все пошли — ты где оказался? В кустах? В своей конуре спрятался. Я же тебя отлично знаю. Шкуру стало жалко.

А р т ю х и н. Если бы мне свою шкуру было жаль, я давным-давно пятки смазал бы, вроде твоих родителей.

З а х а р о в. Ты моих родителей не тронь! А поступок твой нечестный!

А р т ю х и н. Вот что я тебе скажу — здесь тоже нужны свои люди. Я — комсорг… Это тебе ясно, товарищ рядовой Красной Армии?

З а х а р о в. Мне все ясно… товарищ «генерал». Извини, Галя, сорвалось… Мне пора.

А р т ю х и н. И давно пора.

З а х а р о в. Галя, я буду писать тебе. Ты можешь мне не отвечать, я не обижусь.

Г а л я. Хорошо, хорошо, Володя.

Захаров уходит.

(Кричит ему вслед.) Вовка! Вовка! Смотри, береги себя. Я буду ждать! Письма обязательно пиши! Смотри не простудись там!

А р т ю х и н. Посоветовала бы ему кальцекс захватить на дорожку.

Г а л я. Володя, подожди! (Убегает.)

А р т ю х и н (ревниво). Так. Понятно. Очень мило!..

Возвращается  Г а л я, она оборачивается, смотрит в ту сторону, куда только что ушел Володя, машет ему рукой.

Г а л я. Ушел!..

А р т ю х и н. Галя, а где же лента? Потеряла?

Г а л я (задумчиво). Нет…

А р т ю х и н. Подарила ему?..

Г а л я. На память…

А р т ю х и н. А я и не подозревал, что у вас любовь.

Г а л я. Любовь?.. Глупости какие…

А р т ю х и н. Ах так, хорошо! Тогда подари мне вторую.

Г а л я. Пожалуйста! (Вытаскивает из косы и отдает ленту Виктору.)

А р т ю х и н. И тебе не жаль?

Г а л я (пожимает плечами). Нет! Ты же просишь…

А р т ю х и н. Спасибо. (Бережно складывает ленту, прячет.)

Г а л я. Виктор, так разговаривать с ним ты не имел права.

А р т ю х и н (вспыхнув). Ну да, он меня обзывает, а я слушай его и глотай себе лягушек. Так, по-твоему?

Г а л я. Вы же товарищи.

А р т ю х и н. Хорош товарищ! Он же гусар! Если его послушать, то защитники только те, кто в шинелях. Забыл, очевидно, что есть еще и партизаны и подпольщики.

Г а л я. Ты остаешься в подполье?

А р т ю х и н. Это знать даже родным необязательно.

Г а л я. Придумал?

А р т ю х и н. Все может быть. Ловко?

Г а л я. Зачем?

А р т ю х и н. А тебе разве не все равно?

Раздается взрыв.

Слышишь, сигнал номер один. Уходи, и немедленно, куда-нибудь подальше. (Иронически.) Тебе же не очень будет приятно видеть последнее падение Виктора Артюхина. Мы ведь как-никак с тобой дружили. К тому же я ведь немножечко влюблен в тебя.

Снова взрыв.

Г а л я. Бомбят?

А р т ю х и н. Нет, развлекаются. Страшно?

Г а л я. Ага.

Неожиданно появляется  Д а р ь я  С е м е н о в н а, пальто нараспашку, волосы растрепаны.

Д а р ь я  С е м е н о в н а. Галя! Галя! Галинка!

Г а л я. Мама?!

А р т ю х и н. Что с вами?

Д а р ь я  С е м е н о в н а. Дом. Нет дома! (Прижалась к колонке, медленно опускается на землю.)

Г а л я. Мама!!

Д а р ь я  С е м е н о в н а. Галя! Дочка!.. Деньги на комоде… Со мной ничего, ты не беспокойся…

А р т ю х и н. Галя, я за врачом. Я сейчас! (Убегает.)

Д а р ь я  С е м е н о в н а. Дочка ты моя…

Г а л я. Мама, я с тобой. Я здесь!

З а н а в е с.

Картина третья

Гул отдаленной артиллерийской канонады. Небо серое, низкое, накрапывает дождь. В поле на холме одинокое дерево с отбитым суком. Возле него — могила. У могилы  Г а л я  Р о с т о в ц е в а. Заложив руки за спину, смотрит на небо. Изредка проходят  л ю д и.

Появляются две пожилые женщины, А н н а  и  М а т р е н а, с узлами в руках.

А н н а. Батюшки мои… своим глазам не верю. Дочка ты моя, кого же это ты тут похоронила, а?..

Галя молчит.

М а т р е н а. Молчит…

А н н а. Уходить надо, дочка. Немец, говорят, близко.

Г а л я (тихо). Ну и пусть…

М а т р е н а. Не дело затеяла, не дело.

А н н а. Идем-ка с нами. Хватит горевать. Час-другой постоишь, ноги подкосятся и с места не сойдешь.

Г а л я. Ну и пусть!

М а т р е н а. Анна дело тебе говорит…

А н н а. Не можем мы тебя, на ночь глядя, одну в поле оставить, не можем.

М а т р е н а. Заболеет. Определенно заболеет.

А н н а. А калекой станешь, кому ты будешь нужна. Ты об этом-то подумала?

Г а л я. Ну и пусть!

М а т р е н а. Твердит свое «ну и пусть».

А н н а. Ей виднее… Пойдем, Матрена.

Уходят. Появляется  с т а р и к  с палочкой — Василий Кузьмич, с ним  м а л ь ч и к  лет двенадцати. У старика в руках узелок, а у мальчика гармошка.

М а л ь ч и к. Дед, а дед, глянь-ка… Чегой-то она тут стоит?

С т а р и к. Кто стоит?

М а л ь ч и к. Да Галинка Ростовцева.

С т а р и к. Галинка? (Подходит ближе.) Она!

М а л ь ч и к. Дедушка, так это она свою мать, тетю Дашу похоронила!

С т а р и к. Да ну? (Смотрит на могилу, на Галю, явно растерян.) В горе, значит… Да… А раздетой стоять, дочка, не дело. Ее не поднимешь теперь. О себе надо подумать — у тебя жизнь впереди.

Г а л я (тихо). Ну и пусть!

М а л ь ч и к. Дедушка тебе добра желает, а ты?!

С т а р и к (ласково). Вот что, дочка. Пойдем-ка ты с нами. У меня в соседней деревне кум живет. Обогреемся у него, заночуем, а там видно будет. Немец-то, говорят, рядом. Ветер-то какой, а? Аж до кости добирается.

Г а л я. Ну и пусть!

С т а р и к. Что ж. (Крестится.) Твоя воля, оставайся. Пойдем, сынка, пойдем!

Уходят. Мальчик идет, а сам все время оборачивается. Снова тихо. Издалека слышатся голоса. Появляются  к а п и т а н  и  с е р ж а н т.

К а п и т а н (сержанту). Здесь будет огневая позиция нашей батареи. (Гале.) А вы, гражданочка, что тут делаете?

Галя молчит.

Вы слышали, что я сказал? Здесь будет огневая позиция…

Г а л я (тихо). Ну и пусть!

К а п и т а н. То есть как это «ну и пусть»? Здесь будет бой!

Г а л я. Ну и пусть!

Появляется  О с т а п е н к о  с узелком в руках.

К а п и т а н. В боевых порядках посторонние находиться не имеют права. Прошу сейчас же покинуть расположение моей батареи!

О с т а п е н к о. Капитан, чего ты шумишь? Иль не видишь?

С е р ж а н т (шепотом). Могила?

О с т а п е н к о. Для нее, чай, не чужой в ней человек лежит.

К а п и т а н. Виноват! (Снимает шапку.) Сержант Хисамов, передайте старшему по батарее: вынести огневую позицию на пятьдесят метров вперед.

С е р ж а н т. Слушаюсь! (Убегает.)

К а п и т а н (Гале). Виноват! (Надевает шапку, уходит.)

О с т а п е н к о. Что ж, горе с горем дружит. (Становится на другую сторону могилы.) Сама неделю тому назад сына похоронила. Да и что с мужем там, на фронте, не знаю. (Пауза.) Так кого же ты схоронила? Мать? Сестру?.. А может, еще кого? (Пауза.) А отец-то есть? Жив? Ну да, на фронте небось? (Пауза.) А другие-то родственники имеются? Что ж, так и будем с тобой в молчанку играть, а?

Долгая пауза.

Г а л я (тихо, почти шепотом). Что нужно от меня этим людям? Что нужно этой женщине? Я стою здесь одна и никому не мешаю. Слышите, оставьте меня, и это моя единственная просьба…

Издалека доносится взрыв.

О с т а п е н к о. Ишь как бьет проклятый! И тебе не страшно?

Г а л я. Ну и пусть!

О с т а п е н к о. «Ну и пусть»? Да ты что, с ума сошла?! Слышишь, как немцы бомбят город? Так вот, по праву жены командира беру командование на себя. Хватит! Ты идешь со мной! Слышишь? Идешь со мной! (Берет с могилы пальто и накидывает на Галю.) И никаких разговоров. Ты идешь со мной! Пошли! Пошли!

Г а л я. Ну и пусть!

Гул самолетов нарастает.

З а н а в е с.

Картина четвертая

Город в глубоком тылу. Небольшая комната. За накрытым столом — баянист  З а х а р  и  Н и н а  П е т р о в н а  О с т а п е н к о. Появляется капитан  С у ч о к.

С у ч о к. Нина Петровна! Так где же наша Галиночка?

О с т а п е н к о. Сама не знаю.

С у ч о к. А вы предупредили?

О с т а п е н к о. Да, я сказала ей.

С у ч о к. А она?

О с т а п е н к о. Обещала прийти пораньше. На работе, видно, задержалась. А может быть, в библиотеку зашла.

С у ч о к. Похвально! Весьма похвально! Но библиотека давным-давно закрыта.

О с т а п е н к о. А может, в мединститут зашла. Там по вечерам иногда лекции устраивают для студентов.

С у ч о к. Н-да! Что ж, нам остается одно — ожидать. Сыграй-ка нам, Захар, что-нибудь для души.

З а х а р. Можно. «Синенький платочек» подойдет?

С у ч о к. Вполне.

З а х а р (поет).

С у ч о к (бросив внимательный взгляд на Остапенко). Нина Петровна, что с вами? Вы чем-то взволнованы?

О с т а п е н к о. Так. На душе что-то муторно. (Берет стакан и пьет.)

С у ч о к. Бывает. Но мы собрались, как я думаю, не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Для этого у нас еще будет время.

О с т а п е н к о. Да, вы, конечно, правы. Только война уж слишком в кости въелась…

С у ч о к (перебивает). Э, не вам одной.

О с т а п е н к о. Неужели конца этому не будет?

С у ч о к. Я реалист, Нина Петровна. Предсказывать будущее — не мое занятие.

О с т а п е н к о (захмелев). А вот мне кажется — кончится, и очень скоро кончится. И Максим мой вернется.

С у ч о к. Как вам сказать? Одни вернутся, а другие возможно что и не вернутся. И ничего тут не поделаешь.

О с т а п е н к о. Вернется!..

С у ч о к. Ну да! (С иронией.) Он же у вас исключительная личность. Он что? Генерал? Живет в блиндаже в двадцать восемь накатов?

З а х а р. Генералов тоже убивают.

О с т а п е н к о. Капитан он у меня. А вернется потому, что жизнь любил. Он у меня такой…

С у ч о к (с насмешкой). Ну если так, то он, конечно, вернется. Но не надо забывать о том, что война неумолима, беспощадна. А поэтому надо жить сегодняшним днем! Тот, кто думает, что жизнь бесконечна, тот просто глуп. Пока идет война, никто не знает, что с нами будет завтра. Возьмите, к примеру, нас, военных. Ну, что наша жизнь? Это бои, походы и снова бои. Сейчас я вот здесь, а через час скомандуют, автомат в руки — и в поход. (Напевает.)

О с т а п е н к о. А, какие у вас походы, Василий Васильевич? Вы же тыловик!..

С у ч о к. Не отрицаю! Сейчас я тыловик, так сказать, тыловая «крыса», но завтра я тоже могу стать фронтовиком. К тому же понятие фронта сегодня несколько иное. Сегодня вся страна —фронт…

О с т а п е н к о. Нет, Василий Васильевич. Фронт там, далеко…

З а х а р. Там, где пули свистят, где смерть — там и фронт.

С у ч о к (бросив недовольный взгляд на Захара). Там передовая фронта. Но не в этом дело. Добрые дела можно делать и находясь здесь. Не всем же быть героями! Откровенно говоря, лично я никакого пристрастия не имею к орденам. И вообще не люблю шумиху о подвигах, о славе! Все это парад!

О с т а п е н к о. Вот вы, оказывается, какой?..

С у ч о к (разглагольствует). Ничего сложного, уверяю, во мне нет. Я одно знаю хорошо: война в жизни человечества — эпизод, и не больше! Сегодня она есть, а завтра ее может и не быть. Попомните мое слово: как только кончится война, едва успеют остынуть жерла орудий, как на смену героям фронта придут новые герои. И в этом нет ничего удивительного. Я знаю, вас немного удивляет мое откровение. Но главное сейчас выжить, уцелеть в этом кромешном аду. Конечно, доведись мне участвовать в бою, я ничуть не хуже других буду сражаться. Я буду сражаться до последней капли крови. Во всяком случае, штык в землю я не воткну. И точно так же, как и другие, спокойно могу принять смерть. Но я так говорю только потому, что жизнь научила меня трезво смотреть на вещи. Два у меня будет ордена или десять — в сущности, цена одна. Ведь самое дорогое у человека — жизнь.

О с т а п е н к о. Я, Василий Васильевич, что-то не очень понимаю. Значит, главное сейчас выжить? Спрятаться за спину других, они, дескать, пускай кровь льют, а мы тут останемся целехоньки…

С у ч о к. Нина Петровна, ну зачем так грубо…

О с т а п е н к о. Но это же философия обывателя, это же оправдание трусости. Неужели вы этого не понимаете?

С у ч о к. Зачем, я трусов не собираюсь оправдывать.

З а х а р. Оправдываешь, Василий Васильевич, оправдываешь. Зачем совершать подвиги, рисковать жизнью? Сделал один раз «доброе» дело и в кусты, на покой.

С у ч о к. Вы меня не так поняли, я говорил о другом. Я против чего? Я против глупых смертей.

О с т а п е н к о (задумалась). Когда знаешь, за что умираешь, это не глупая смерть. Мой прямо с работы на фронт отправился, даже домой не зашел.

С у ч о к. Ну, положим, я тоже не стал ожидать вызова из военкомата. Война есть война. Вы вот напали на меня, а зря. Но ведь кто-то и в тылу должен работать, — не будь нас, тыловиков, и фронту конец…

За дверью голос Гали: «Нина Петровна! Вы слышали, радость-то какая? Наши войска перешли в наступление!»

А вот и Галина Константиновна! (Потирает руки.) Порядочек, повеселимся…

Остапенко включает репродуктор. Слышны заключительные слова сводки Совинформбюро. Затем музыка. В комнату входит  Г а л я. Увидев Сучка и баяниста, а на столе бутылку со спиртом, она в изумлении застыла на месте.

Добрый вечер, товарищ Ростовцева!

Г а л я (сухо). Добрый.

О с т а п е н к о. Что же ты стоишь? Раздевайся, проходи! Гости у нас.

Г а л я (тихо). Гости — это хорошо.

С у ч о к (встав из-за стола). Разрешите поухаживать?

Г а л я. Спасибо, не стоит.

С у ч о к. Как вам угодно. Настаивать не смею. (Незаметно обрывает провод у репродуктора.)

Галя снимает пальто.

О с т а п е н к о. Где же ты пропадала, а? Какие-нибудь новости в госпитале?

Г а л я. На вокзале. Эшелон должен поступить с ранеными. Но поезд опаздывает на два часа. Я решила забежать домой отогреться.

С у ч о к. Ну и правильно поступили. (Наполняет стакан спиртом.) Прошу, Галина Константиновна, за радостное сообщение!

Г а л я. Что вы? Я не пью.

С у ч о к. Предрассудок! Вы что? Не рады нашей победе?

Г а л я. Да нет. Как не радоваться.

С у ч о к. Так вот! Ничего не случится. Горькая, да? Но не познавши горького, не узнаешь и сладкого. Так ведь, Нина Петровна, в старину говорили?

О с т а п е н к о. Выпей, Галочка! Сколько сможешь. Один глоток. Пригубь и поставь.

Галя нерешительно берет стакан, пьет, кашляет.

С у ч о к. До дна! До дна! До дна!

Г а л я. Не могу больше. (Ставит стакан.)

С у ч о к. Ничего. Для первого раза совсем не плохо. Закуска к вашим услугам! А наш герой Захар Степанович нам сыграет что-нибудь этакое… Он у нас теперь отвоевался, сиди себе поигрывай на гармошке.

Г а л я. Ну зачем же вы так неуважительно о Захаре Степановиче.

С у ч о к. Неуважительно? А что ты, деточка, в этом понимаешь? Вот Захар, насколько я знаю, отправился на войну на двух ногах, а возвратился как? На четырех?

З а х а р. Ранение и есть ранение. Я в беде не оставлен. Лечили… Раны срослись, зарубцевались. В пенсии отказу не было. С жильем туговато пришлось, но и с этим уладилось.

С у ч о к. Да нет! Ты нам про почет, про почет расскажи. Ты вот инвалидом стал, семь орденов имеешь, а в райисполком к председателю месяцами не можешь попасть. Да и работенку-то тебе дали не ахти какую.

З а х а р. Знаешь, я что тебе скажу, Василий Васильевич: ты моих ран не задевай. Я это… не люблю, не люблю, когда с подковыркой. И ты мне тут не путай божий дар с яичницей. Воевал, как все, и живу тоже, как все. Всем сейчас трудно.

О с т а п е н к о. И все ж, мужики, кончится эта война, придут наши, ох и заживем мы, хорошо заживем! Должны ведь, а?

С у ч о к (громко рассмеялся). Нина Петровна, вы наивный человек. Да где он, конец войны-то? Немец еще силен.

О с т а п е н к о. Что это вы, Василий Васильевич, всё панихиды поете?

С у ч о к. Вы правы. К черту разговоры о войне! Не для того мы сегодня собрались! (Разливает спирт.) Держи, Нина Петровна, держи, голуба!

О с т а п е н к о. Мужики, этак я с вами сопьюсь.

С у ч о к (вкрадчиво). Нина Петровна, ничего страшного не случится. На нас можно смело положиться. Все будет в рамках приличия. Все будет, так сказать, в полном соответствии.

Г а л я. Нина Петровна пить больше не будет. (Берет стакан со спиртом и отставляет от Остапенко.)

С у ч о к. Это что? Приказ?

Г а л я. Да, приказ! Нехорошо, нечестно, Василий Васильевич, спаивать…

С у ч о к (взорвавшись). Ну, знаете ли, не вам судить о честности. Молоды еще! (Берет стакан.)

Г а л я. А я сказала: не будет! (Выхватывает у него стакан со спиртом и выливает на пол.)

С у ч о к. Нина Петровна, это как разрешите понимать? Кто в вашем доме хозяин, вы или она?

О с т а п е н к о. Нет у нас в доме хозяина. Галя права. Мне больше пить ни к чему.

С у ч о к. Поражаюсь! Вы мудрая женщина — и вдруг этой соплячке позволяете собой командовать?

З а х а р. Василий Васильевич, лишнее, грубости говоришь.

С у ч о к. Я изящной словесности не обучался.

Г а л я. Вы… вы не имеете права здесь себя так вести! Вы не у себя дома!

С у ч о к. Голуба, спокойствие! Без паники!..

О с т а п е н к о (в замешательстве, желая примирить). Галя, не надо, девочка, обижаться. Василий Васильевич выпил, он не подумал, сказал лишнее…

Г а л я. Лишнее?! Хорошенькое лишнее! Он же столько здесь наговорил, и я должна молчать? Почему? Вы… о войне так говорите только потому, что вы ее боитесь. Эх, вы! А еще капитан.

С у ч о к. Всё? Так вот… я таких учителей видел-перевидел. Это что? Можно считать благодарностью за все, что я сделал для вас? Вы что?.. Забыли, где я вас подобрал? Кто вас устроил на работу? Кто нашел вам угол? Кто?..

О с т а п е н к о. О чем это вы?

С у ч о к. Вы не девочка, чтобы я вам пояснял, что к чему.

О с т а п е н к о. Василий Васильевич, вы шутите?

С у ч о к. Хорошо! Будем откровенны. Порядочные люди за услугу расплачиваются…

З а х а р. Товарищ капитан…

С у ч о к. Что? Сдрейфил? В кусты?

О с т а п е н к о. Нет, вы соображаете, что вы говорите?

Г а л я. Слушайте, уходите! Уходите! Немедленно уходите!

С у ч о к. Малютка, постарайся держать себя в руках.

О с т а п е н к о. Нет-нет, Галя, он шутит. Захар Степанович, что он говорит?

С у ч о к (резко обрывает). Он мне не указ!

З а х а р. Капитан Сучок, опомнитесь!

С у ч о к. Но, ты, бездарность! Ты что, забыл? Кто ты, а кто я?

З а х а р (схватив за грудь капитана). Нет, не забыл. Но и ты не забывай. Я же задушу тебя, подлеца!

С у ч о к. Отпусти! Слышишь, отпусти! (Вырывается.) Тоже мне, святоша. (Быстро собирает со стола спирт, колбасу, сало, хлеб.) Тем хуже для вас. Ничего! Вы еще пожалеете… (Уходит.)

О с т а п е н к о (опустилась на стул). Негодяй!

З а х а р (в замешательстве). Нина Петровна, извините. Я очень извиняюсь, что так случилось.

Г а л я (чуть не плача). Уходите! Уходите, Захар Степанович!

З а х а р. Я очень извиняюсь. (Уходит.)

О с т а п е н к о (потрясена). Нет, какой негодяй! Это же надо… Галя, ты что молчишь?

Долгая пауза.

Г а л я. Нина Петровна, зачем вы все это устроили? Зачем они вам понадобились? Вы старше меня. Я понимаю, я не имею права делать вам замечания, но… Этого я от вас никогда не ожидала. Вы заменили мне самого близкого человека, мать заменили, и вдруг…

О с т а п е н к о. Говори, говори, я слушаю.

Г а л я. Неужели нельзя без грязи? Мы жили так хорошо. Мне казалось, что в нашей маленькой комнатке всегда светило солнце. Неужели это мне только казалось?!

О с т а п е н к о. Я повода не подавала.

Г а л я. Нет, вы подали повод. Не сами же они пришли? Так просто люди в чужой дом не ходят. Нам лучше всего, наверное, разъехаться?

О с т а п е н к о (вспыхнув). Да, я пригласила, я! Плохая, грязная женщина взяла и пригласила. Но это не дает тебе права меня осуждать! Не имеешь права! Слышишь, не имеешь! Не позволю! Да, если хочешь знать, я ради тебя это сделала.

Г а л я. Ради меня?..

О с т а п е н к о. Девчонка! Не понять тебе меня. Что за жизнь у нас? Даже душу не с кем отвести. Денечки один с другим схожи как две капли воды. Работа, работа, только одна работа и вертится на уме. Живых людей не видишь… Обманулась я, обманулась. Он столько добра нам сделал. Но если ты думаешь, что мир состоит из одних вот таких интендантов Сучков, то ты ошибаешься. Жить, Галиночка, и не верить в людей нельзя.

Г а л я. А как же можно верить, если он вот так себя ведет? Да как он мог придумать такое?

О с т а п е н к о. Не знаю. Это на его совести. А что касается меня, я скажу. Я о другом думала. О красивом думала. А получилось совсем наоборот. Что ж, будет наукой. Так мне, дуре, и надо. Ты права. Нам, наверное, лучше всего разъехаться… и вообще я тебя не держу.

Долгая пауза.

Г а л я (шепотом). Не поеду, никуда я не поеду.

О с т а п е н к о. Эх, Галя, Галя! Девочка ты моя. (Обнимает Галю.) Прости меня. Прости меня, глупую.

Галя, бросив взгляд на часы, одевается.

Ты далеко собираешься?

Г а л я. На станцию. Эшелон встречать.

О с т а п е н к о. Постой, погоди, я с тобой. (Одевается.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина пятая

Кабинет начальника Конторы мер, весов и измерительных приборов. На стене плакаты: «Убей немца!», «Вор и расхититель — пособник врага!» Обстановка простая: письменный стол, возле него стул. Справа, в углу на вешалке, висит пальто. К о м к о в, в поношенной военной гимнастерке и сапогах, закрывает на ключ письменный стол. Встает из-за стола, идет к вешалке.

Входит  Г а л я.

Г а л я. Можно, Афанасий Николаевич?

К о м к о в. А, товарищ Ростовцева. Прошу, прошу! (Возвращается к столу, садится. Включает настольную лампу.) У вас что-нибудь важное?

Г а л я. Очень даже.

К о м к о в. Вы, надо полагать, ко мне пришли насчет акта?

Г а л я. Нет, я по другому делу… А что с актом?

К о м к о в. Акт как акт. Судить будем! А как же иначе? Да!.. А я уж думал, что вы обо мне забыли. Редковато вы меня навещаете, товарищ Ростовцева, редковато. Я уж тут на завтра запланировал встречу с вами. У меня который месяц работает человек, а я ничего не знаю о его деятельности.

Г а л я. Заходить просто так, без дела…

К о м к о в. Ко мне можно и просто так: поговорить, посоветоваться. Ко мне за помощью люди частенько заходят. В моем кабинете, товарищ Ростовцева, двери всегда открыты. Привыкаете, значит, к работе?

Г а л я. Понемногу. Никогда не думала, что контролируются и весы, и манометры, и градусники.

К о м к о в. М-да… Вы в нашей системе новичок. Далеко не все еще знаете. Что ни день, то ко мне поступают всё новые и новые сигналы о злоупотреблениях. А мы, точнее — мои поверители, бездействуют. Воры, пользуясь военным положением, идут открыто на разного рода махинации и ухищрения, а мы, то есть мои поверители, хлопают ушами. Ходят-бродят по городу, и всё попусту. Быть поверителем — это не только большая честь, но и громадная ответственность! Государственный поверитель, друг мой, — слуга народа! Вы вдумайтесь хорошенько в название своей должности, и вы многое поймете. Впрочем, это я так, к слову. Так слушаю вас. Выкладывайте, что у вас за срочное дело.

Г а л я. Афанасий Николаевич, скажите, это правда, что вы Родионову тетю Клаву на лесозаготовки посылаете?

К о м к о в. Правда, сведения точные. Ничего не поделаешь, товарищ Ростовцева, мобилизация.

Г а л я. Да, но у нее же двое маленьких детей.

К о м к о в. Знаю.

Г а л я. Я очень прошу, пошлите меня вместо нее.

К о м к о в. Вот вас-то я и не могу послать.

Г а л я. Почему?

К о м к о в. Да вы взгляните на себя хорошенько. Валенки — на честном слове держатся. Пальто — не подлежит никакой критике.

Г а л я. Афанасий Николаевич, честное слово, ничего со мной не случится.

К о м к о в. Ну-ну! Не агитируйте! Я знаю, что я делаю. И вообще, товарищ Ростовцева, я вас не понимаю. Неделю не проработала, как решила на фронт податься. Теперь — на лесозаготовки. Вам что? Не нравится работа в моей конторе?

Г а л я. Нет, почему же. Работа мне нравится.

К о м к о в. Еще везде побываете — и на фронте, и на лесозаготовках.

Г а л я. Да! Жаль. А что с моим актом?

К о м к о в. С актом? Ничего. У меня в связи с ним кое-какие вопросики к вам возникли. (Достает из стола акт, читает.) М-да!.. Так они что?.. Вынули, значит, из гири сердцевину и снова запломбировали?

Г а л я. На каждый килограмм недодавали покупателям по сто граммов. А клеймо не разбери-пойми. Стерли. Это же надо до чего додумались!

К о м к о в. Мерзавцы! Судить будем, судить. (Продолжает изучать документ.)

Звонок телефона.

Слушаю. Комков. Бумагу из горсовета получили. Но, Андрей Андреевич, мне некого посылать на лесозаготовки! Нет у меня десяти человек, нет. Я все понимаю, но и вы меня поймите.

Г а л я (отойдя в сторону). Гм. Некого послать! А кто просится, не посылает.

К о м к о в (в трубку). Хорошо! Постараюсь, но я не убежден, что я наскребу. (Кладет трубку.) Да! Вот видите, горсовет еще требует выделить людей на лесозаготовки. Заводам требуется топливо. Надо выделять, а где я возьму людей? Где? (Читает акт.) Да! Это же надо такое придумать?! Что ж, завтра утречком передам прокурору. Да, но как вам удалось напасть на след?

Г а л я. Очень просто. После работы я зашла в магазин. В очереди я услышала разговор двух женщин. Одна из них говорила, что ее все время обвешивают, что в магазине номер десять она почему-то получала больше хлеба, чем в тридцать седьмом. Я получила хлеб. А потом на весы поставила свою гирю и увидела, что продавец недовесил. Тогда я решила проверить и весы и гири. Весы оказались в порядке, а гири… неполновесные.

К о м к о в. Не без пользы вы, однако, зашли в магазин. Я всегда говорю: поверитель и в нерабочее время на службе. И вот вам факт. Народ, народ надо слушать, товарищ Ростовцева! Наша работа — это глубокая и очень тонкая разведка… А кто такая Мария Николаевна Грачева?

Г а л я. Покупательница.

К о м к о в. А почему в акте нет ни ее адреса домашнего, ни места работы.

Г а л я. Она на фабрике «Красная Роза» работает, упаковщицей.

К о м к о в. Да… Усложнили!.. А вы уверены, что все так и было?.. Адрес надо было в акте указать. (Читает акт.) А гири, гири почему вы не изъяли?

Галя молчит.

Суду нужны факты, товарищ Ростовцева, доказательства. Что ж, жаль. Очень жаль. Да нет, я просто не могу такой акт представлять прокурору.

Галя молчит.

Кто же так пишет? «Все гири находились в полном порядке, под пломбами».

Г а л я. Под пломбами, но без сердцевины.

К о м к о в. Если гири в порядке, под пломбами, то какой же может быть разговор? Как вы не понимаете, что вы этим самым даете директору прекрасную зацепку. Это же такой козырь! Он и ухватился за него.

Г а л я. Афанасий Николаевич, но он же не сможет отрицать, что гири были без сердцевины.

К о м к о в. Сможет! И обязательно будет! Я не знаю такого дурака, который бы добровольно пошел в тюрьму. Больше того, он еще обвинит вас… в клевете. И это еще не всё — он будет требовать от прокурора привлечь вас к ответственности.

Г а л я. Меня?.. Но это же нечестно?!

К о м к о в. Всё, товарищ Ростовцева. Будем считать, что никакого акта не было.

Г а л я. Ну нет, я не согласна… Я… я сумею доказать!

К о м к о в. С чем вы не согласны — это мало кого интересует. Я не меньше вас заинтересован в разоблачении негодяев. Но этот акт для меня не документ. И на этом давайте поставим точку. (Рвет акт.) Я обещаю никогда не напоминать об этом акте.

Г а л я. Но нет, я это дело так не оставлю. Я… я пойду в горком комсомола. Я сама к прокурору пойду.

К о м к о в. К прокурору?!

Г а л я. Да! Я все ему расскажу. Я написала только правду.

К о м к о в (резко). Вы не пойдете к прокурору! (После паузы.) Впрочем, ваше дело — идите к кому хотите. Идите, если вам так хочется перед прокурором расписаться в собственной беспомощности. У меня всё, товарищ Ростовцева. В нашей работе главное — доказательства! А у вас их нет. Я ваше состояние, конечно, понимаю, но помочь вам ничем не могу.

Галя смотрит в корзину, где лежат обрывки акта.

Кстати, вы еще не ужинали?

Г а л я (упрямо). Я написала только правду!

К о м к о в. У меня ничего особенного нет, но перекусить что-нибудь, я думаю, найдем.

Г а л я. Я могу идти?

К о м к о в. Значит, от ужина отказываетесь?

Г а л я. Спасибо, у меня дела.

К о м к о в. Ну что ж, если дела, я ничего не имею против. У меня всё!

Г а л я. До свиданья!

Звонит телефон.

К о м к о в. Да, слушаю. Иду домой… Собираетесь сгонять пулечку? Можно!

Г а л я (у дверей, остановилась). Интересно, что за человек этот Комков? А что, если он с ними заодно? Не может быть! А если он с ними?.. Но нет! Пусть будет что будет, а это дело я так не оставлю. Я разыщу Грачеву, и мы вместе пойдем к прокурору! (Быстро уходит.)

К о м к о в (внимательно наблюдает за Галей). Хорошо, хорошо, я загляну. (Кладет трубку.) Да!.. А на лесозаготовки мне, видимо, все же придется выделить людей. Но кого? Вот ведь вопрос!..

З а н а в е с.

Картина шестая

Домик в лесу. Женское общежитие. Все тот же плакат: «Убей немца!» Т е т я  К л а в а  чистит картошку. На нарах лежит  Г а л я. Возле нар стоят ее старенькие валенки. За стеной слышен голос, поющий частушки:

Т е т я  К л а в а (взглянув на Галю). Опять раскрылась. (Подходит, осторожно, чтобы не разбудить, укрывает одеялом.)

Г а л я. Спасибо, тетя Клава. Я не сплю.

Т е т я  К л а в а. Ну как? Полегчало?

Г а л я. Лучше, только жарко что-то.

Т е т я  К л а в а. Водички дать?

Г а л я. А у меня тут еще есть. (Берет кружку с водой, отпивает несколько глотков.)

Голос за стеной продолжает:

Т е т я  К л а в а. Орет, как кошка. Ни стыда ни совести.

Г а л я. Тетя Клава, как вы думаете, скоро наши вернутся?

Т е т я  К л а в а. Кто ж их знает? Лес отгружают. Из города транспорт пришел…

Г а л я. На шестом просеке, наверное, работают. Там завал в последние дни образовался.

Т е т я  К л а в а. А тебе что? Нужен кто?

Г а л я. Да нет.

Т е т я  К л а в а. Куда они денутся, придут.

Все тот же голос за стеной:

(Барабанит в стенку.) Резвякова, у тебя совесть есть?

Г о л о с (из-за стены). Вагон и маленькая тележка, а тебе что до моей совести?

Т е т я  К л а в а. У нас больной человек в комнате лежит.

Г о л о с. Можешь не кричать! Так бы и сказала.

Долгая пауза.

Г а л я. Тетя Клава, я слышала, девочки говорили, будто пришло письмо, у Резвяковой муж пропал без вести…

Т е т я  К л а в а (помолчав). Знаю.

Снова пауза.

Г а л я. К нам приходил кто или мне показалось?

Т е т я  К л а в а. Тихомиров заходил. Интересовался твоим здоровьем.

Г а л я. И что ему надо?.. (Берет книгу.) Не понимаю.

Т е т я  К л а в а. Раз ходит — значит, надо. Приказал, чтобы мы тебя подготовили к отправке в город, в больницу.

Г а л я. Зачем?.. Мне же лучше стало. Вы сказали ему, что мне лучше?

Т е т я  К л а в а. Сказала.

Г а л я. Ну а он?

Т е т я  К л а в а. Заявил, что не намерен открывать здесь филиал городской больницы.

Г а л я (с грустью). Ну да. Понимаю! Избавиться от меня решили! (Резко.) Только я никуда не поеду!

Т е т я  К л а в а (спокойно). Глупости говоришь. У тебя же крупозное воспаление легких. За тобой сейчас присмотр да присмотр нужен. Одного я никак не могу понять: и кто тебя надоумил из военного госпиталя переходить в какую-то Контору мер, весов и измерительных приборов. Никакого соображения.

Г а л я. Я поступила на работу потому, что госпиталь на фронт уехал. Я очень хотела работать в госпитале. Но меня не взяли, не подхожу. Когда поступил приказ об отправке госпиталя на фронт, начпрод заявил: «Нечего на фронт брать детский сад»… Мне надо было не в институт, а на курсы медсестер поступить, тогда они бы взяли. Но я еще своего добьюсь. (Снова молчание.) Я, тетя Клава, еще в детстве мечтала стать врачом. Помню, читала про одну женщину-врача. Она в Азии работала на эпидемии чумы. Прививки на себе проверяла — сначала заразит себя чумой, потом прививки делает…

Т е т я  К л а в а. Страхи-то какие! И что же она?..

Г а л я. Погибла! Но тысячи жизней спасла! Для меня она навсегда примером будет.

Т е т я  К л а в а. В молодости все мечтают о разных разностях.

Г а л я. Тетя Клава, а у вас в молодости была мечта?

Т е т я  К л а в а. А как же! В гражданскую — как бы поскорее врага прогнать. Кончилась война — поскорее заводы построить, чтобы жизнь наладить.

Г а л я. А об учебе вы не задумывались?

Т е т я  К л а в а. После работы ликбез посещала. Не до учебы мне было, Галиночка. Жизнь строили. Все откладывала до лучших времен, так и осталась недоученной.

Г а л я. Жаль!..

Т е т я  К л а в а. Ты меня не жалей. Я свою жизнь прожила хорошо. Первые камушки в новую жизнь закладывала. Вам право на мечты завоевала, на учебу, на лучшую долю.

Г а л я. Тетя Клава, вы меня не совсем правильно поняли. Если хотите знать, я даже завидую вам.

Т е т я  К л а в а. И этого не следует… Ты свое еще сделаешь. Главное — человеком всегда оставаться. А то иной и образование имеет, и должность солидную занимает, а вот человеком его так и не назовешь. Отец-то твой кто был?

Г а л я. Учитель!.. Я тоже одно время хотела стать учителем.

Т е т я  К л а в а. Мудришь ты. И доктором хотела, и учителем. (Пауза.) Трудно, как я погляжу, тебе.

Г а л я (с грустью). Не мне одной — всем трудно.

Т е т я  К л а в а. Так-то оно так. Пока фашистские ироды нашу землю топчут — нам месяц не светит. Это верно. Но вот как выжить — вот вопрос. Ты взгляни на себя. Одежка обветшала, обувка тоже.

Г а л я (резко). Со временем все будет! Что сейчас об этом говорить?

Т е т я  К л а в а. А знаешь, Галиночка, выходи-ка ты замуж.

Г а л я. Что вы, тетя Клава!.. (Улыбается.) За кого же вы меня сватаете?

Т е т я  К л а в а. Как за кого? Мало ли хороших людей на свете. Чем плох, например, инструктор райкома?

Г а л я. Тихомиров?..

Т е т я  К л а в а. Большой души человек! Тоже, как ты, совсем один. Вот соединить бы вас — хорошая пара была бы! Чует мое сердце, любит он тебя.

Г а л я. Обманывает вас, тетя Клава, ваше сердце!

Т е т я  К л а в а. Ну не скажи. Не было того дня, чтобы он не заглянул в нашу бригаду. С таким человеком только жить да жить. Скромный, степенный, слова лишнего не скажет.

Г а л я. А я не люблю степенных! Они, степенные, под стать покойникам!

Т е т я  К л а в а. Ну да! Тебе подавай бойкого, веселого. А на что тебе такой? Бойкие, они, конечно, всем нравятся — на массовках, а для жизни мы, однако, других выбираем. Не знаю, почему, но мне кажется, что с Алексеем Дмитриевичем ты хорошо зажила бы!

Г а л я. А любовь?

Т е т я  К л а в а. Любовь? А как же без любви? Без любви врагу не посоветую выходить замуж. Но ведь что такое любовь?

Г а л я (пожимая плечами). Помните, я как-то рассказывала вам про Захарова Володю. Мы учились вместе с первого до десятого класса. Смешной такой был, часами мог ходить по улице и ни о чем не разговаривать. Мы как-то с девочками поехали на лодке кататься, а на самой середине реки нашу лодку перевернуло. Володя увидел и бросился в речку, решил спасать нас, а сам плавать не умел. Смешной! В сорок первом ушел на фронт, перед уходом прибежал к водокачке попрощаться и сказал, что любит меня. А мы за все время с ним даже ни разу не поцеловались. Я никогда не задумывалась, люблю ли я его, мы просто дружили. В первые дни войны он мне писал, а потом замолчал.

Т е т я  К л а в а. Смотри, девонька, проще. Я так скажу: проявляет к тебе человек интерес — значит, любит!

Г а л я. Нет, тетя Клава, это еще не всё. Я замуж выйду только тогда, когда почувствую, что без человека, за которого буду выходить, жить не смогу. Я не знаю, какой будет у меня муж, но я одно знаю — он обязательно должен быть как факел. Гореть ярче всех…

Т е т я  К л а в а. Начиталась ты, как я погляжу, книг. Любовь, если хочешь знать, жизнью проверяется. Для меня сегодня дороже Сергея никого на свете нету. Только бы пришел с войны. Ох и зажила бы я с ним! Да!.. Много сегодня полегло на полях войны, видимо-невидимо, не сосчитать. И это еще не всё. Одно могу сказать — далеко не всем женщинам доведется встретить своих любимых. Кому-то из нас, видимо, придется смириться с одиночеством. Вот и суди сама, как тебе поступить.

Г а л я (задумалась). Как вы сказали? Если человек проявляет интерес — значит, любит?

Т е т я  К л а в а. Именно так. Сегодня все желают быть счастливыми, а на всех-то его, счастья, как раз и не хватает. Ты скажи, сколько можно жить вот так, как ты? Год? Два? Ты думаешь, я не знаю, чего тебе стоит твое скитание по чужим углам? Знаю! Все знаю! А постоянные нехватки, разве они проходят бесследно? Как бы не так!

Г а л я (вдруг, озорно). А что? Может быть, мне и в самом деле выйти за него замуж? Галька Ростовцева замужем за ответственным работником!

Т е т я  К л а в а. Ты вот смеешься, а мне ничуть не смешно. Да и тебе тоже.

Г а л я. Хороший вы человек, тетя Клава. Просто прелесть! Всем-то вы добра желаете, обо всех заботитесь, до всех вам есть дело.

Т е т я  К л а в а (с обидой). Уж какая есть. А для себя ничего не хочу, лишь бы мой Сергей пришел. Ни за что бы я больше на него не ругалась. Дров вовремя не наколет — не буду ругаться, надымит в комнате махоркой — не буду. Только бы вернулся! Сама за папиросами ходить буду.

Г а л я. Тетя Клава, это за что же ему такая амнистия?

Т е т я  К л а в а. А за все то, что он пережил там, на фронте.

Г а л я (задумалась). Интересно, где сейчас Володя, Виктор?

Т е т я  К л а в а. На фронте — где же им быть.

Г а л я. Володя, наверное, все в рядовых ходит!

Т е т я  К л а в а. Это почему же ты решила, что он в рядовых ходит?

Г а л я. Он по стрельбе никогда больше тройки не получал. А вдруг он уже командир?

Неожиданно входит  О с т а п е н к о.

О с т а п е н к о. Можно?

Г а л я (удивленно). Мама Нина?!

О с т а п е н к о (отряхивая с себя снег). Она самая! Что же это получается, Галя, а? Я отправила тебя работать, «дышать свежим воздухом», а ты болеть?

Г а л я. Пустяки. Мне уже лучше.

Т е т я  К л а в а. Ничего не пустяки. Вчера всю ночь температура держалась. Ее в больницу хотят сегодня отвезти, а она и слушать ничего не желает. Сегодня сам инструктор райкома приходил.

Г а л я. Тетя Клава, зачем же сразу ябедничать на меня?

О с т а п е н к о (Егоровой). Ее строптивый характер мне известен. (Подходит к Гале.) Ну здравствуй, хворобая!

Г а л я. Мама Нина, я так рада! Трудно было до нас добираться?

О с т а п е н к о. Проще простого. Вышла на большак, проголосовала — и вот, как видишь, здесь.

Г а л я. А мы ведь, верно, давно не виделись?

О с т а п е н к о. Больше трех недель. Хороша у меня дочка, ничего не скажешь. Свалилась в постель и мне ни слова. Ну ладно, так и быть, на этот раз ругаться не буду. Но в больницу мы все равно тебя отправим. И ты, пожалуйста, не улыбайся!

Г а л я (внимательно глядит на нее). Мама Нина, что-нибудь случилось?

О с т а п е н к о. С чего ты заключила?

Г а л я. Какая-то вы сегодня не такая…

О с т а п е н к о. Случилось, Галочка, случилось…

Г а л я (не зная, пугаться ей или радоваться). Что?..

О с т а п е н к о. Держи от мамы Нины на память. (Отдает Гале варежки.)

Г а л я. Какие чудесные! Сами связали?

О с т а п е н к о. А это от твоего школьного товарища. (Дает сверток.)

Г а л я. От какого школьного товарища?

О с т а п е н к о. От твоего.

Г а л я. Ничего не понимаю. (Быстро развертывает сверток.) Галеты, рыбные консервы, сало. Смотрите, американская тушенка! Мыло! Мама Нина, миленькая, расскажите все по порядку!

О с т а п е н к о. Такого особенного мне рассказывать нечего. В субботу вечером к нам пришли трое военных. Один из них отрекомендовался твоим школьным товарищем.

Г а л я. И как же он отрекомендовался?

О с т а п е н к о. Никак! Спросил, где ты. Я сказала: на лесозаготовках.

Г а л я. И он ушел?

О с т а п е н к о. Ушел. Только попросил у меня твою фотографию.

Г а л я. Вы дали?

О с т а п е н к о. Как бы не так! Сам нашел. Помнишь, у тебя на стене над столиком висела. Он подошел к ней и долго-долго смотрел, а потом отколол и спрятал.

Г а л я. Интересно, кто бы это мог быть?..

О с т а п е н к о. У нас было темно. Я толком их так и не разглядела. Живой, веселый такой!

Г а л я. Живой? Это Виктор! Если веселый — это он!

О с т а п е н к о. О тебе расспрашивал, как следователь. Где работаешь? Получаешь ли ты от кого-нибудь письма?

Г а л я. Виктор таким не был. А глаза какие у него, не заметили?

О с т а п е н к о. Нет. Я же сказала, у нас темно было, во всем городе свет был выключен.

Г а л я. А как он попал в наш город — тоже ничего не сказал?

О с т а п е н к о. Нет. Проездом, наверное.

Г а л я. Да!.. Жаль. Очень жаль!

О с т а п е н к о. Он обещал написать тебе, как только доедет до части.

Г а л я. И это всё?

О с т а п е н к о. Всё. Предлагал мне деньги, но я не взяла.

Г а л я (вспыхнув). Ну и правильно сделали. Тоже мне, благодетель!

Т е т я  К л а в а. Постой-постой, за что же ты на него так ополчаешься? Он же сказал, что он напишет.

Г а л я. Нет, это не Виктор и не Володя.

О с т а п е н к о. Объявится, теперь обязательно объявится.

Галя задумалась.

Меня вчера в военкомат вызывали…

Г а л я. Максим Венедиктович нашелся?!

О с т а п е н к о. Нашелся! Аттестат прислал. К себе в Харьков вызывает. Приехала попрощаться с тобой.

Г а л я. Ой как хорошо! Езжайте, немедленно езжайте! Он так ждет вас!

О с т а п е н к о. Я дала телеграмму… Сообщила, что приеду, и не одна.

Г а л я. Нет, нет-нет, я никуда не поеду! (С грустью.) Я останусь здесь.

О с т а п е н к о. У нас тебе, Галиночка, будет хорошо!

Г а л я. Нет-нет, спасибо!.. (Качает головой.) Я о себе должна сама подумать. Что-то я… устала…

О с т а п е н к о. Хорошо, хорошо. Отдыхай, спи!

Г а л я (укрывшись одеялом). Тетя Клава, закройте, пожалуйста, дверь.

Т е т я  К л а в а. А она закрыта!

Галя начинает бредить. Входит  Т и х о м и р о в, он в кожаном полушубке, в больших валенках и меховой шапке-ушанке. Через плечо планшет, как у военных.

Т и х о м и р о в. Добрый день! Ну как наш малыш, готов в путь-дорогу?

Т е т я  К л а в а. Малышу опять плохо.

Г а л я (из-под одеяла). Я знаю! Это был Володька. Захаров Володька… «На дне моря будешь, и там найду». Чудак!.. Какой чудак! (Плачет.) Мама Нина, я в Харьков обязательно приеду…

Т е т я  К л а в а. Плачет?

О с т а п е н к о. Плачет! (Смахивает слезу.)

Т и х о м и р о в. Детский сад! Только этого мне не хватало.

З а н а в е с.

Картина седьмая

Землянка. Самодельный стол из досок. Возле него — две табуретки, также сбитые из досок. Слева — пустые ящики из-под гранат. Справа — железная печка, накаленная докрасна. На столе полевой телефон. В землянке — А р т ю х и н  и  З а х а р о в. Артюхин разговаривает по телефону, смотрит на боевую карту.

А р т ю х и н. Квадрат тридцать — семьдесят два. (Смотрит на боевую карту.) Так, так. Ясно, товарищ полковник! У развилки дорог. Слушаю, товарищ полковник! (Кладет трубку.) Вот так-то мы и живем: едва успели оборудовать огневые позиции, как на новые перебираться. Приказ есть приказ! Ну, так рассказывай, Владимир Мономах, о своем житье-бытье. Вот не думал, что встречусь с тобой!

З а х а р о в. Я тоже.

А р т ю х и н. Значит, к нам прямо из госпиталя?

З а х а р о в. Направили.

А р т ю х и н. Второй раз, значит, ранили? Да!.. Вот что, давай-ка ко мне в минометную батарею переходи.

З а х а р о в. Я уже получил назначение.

А р т ю х и н. Переиграем! Только дай согласие. Я сегодня же переговорю с командиром полка.

З а х а р о в. Спасибо, но… не стоит.

А р т ю х и н. Была бы честь предложена. Очень я рад, Володька, что мы снова встретились, и где? Можно сказать, на самой передовой! У меня тут кое-какие запасы имеются для особо торжественного случая. (Достает флягу, консервы.) Со встречей-то нам вроде положено? Мы ведь как-никак в одной школе учились, за одной партой сидели, за одной девушкой ухаживали.

З а х а р о в. Что верно, то верно.

А р т ю х и н. В строю, Мономах, твой друг не отстал от вас. Вы еще до фронта не добрались, а меня уже военкомат вызвал, дал в зубы предписание — и на офицерские курсы.

З а х а р о в. А как же с подпольем?

А р т ю х и н (усмехнувшись). Номер не прошел. Немцев в город не пустили, ну а сидеть под бомбежкой — не велика радость. Наших ты никого не встречал?

З а х а р о в. На Северо-Западном остались.

А р т ю х и н. Ничего, Мономах! Будем живы — после войны соберемся. Ох и отпразднуем же мы нашу победу. Ну, а как у тебя с Галей, получаешь письма?

З а х а р о в (с усмешкой). Нормальные. Два письма получил, и оба в первые дни войны.

А р т ю х и н. Что так?

З а х а р о в. Я тяжело ранен был. Она эвакуировалась.

А р т ю х и н. И ты так ничего о ней с того времени не узнал?

З а х а р о в. Нет.

А р т ю х и н. А знаешь, если ты хочешь, я дам тебе ее точные координаты.

З а х а р о в. Ты знаешь, где Галя?

А р т ю х и н. Видишь ли какая вещь. Я как-то в письме попросил свою сестренку сообщить мне о моих одноклассниках.

З а х а р о в. И она сообщила ее адрес?

А р т ю х и н. Не только ее.

З а х а р о в. Ну и где же она?

А р т ю х и н. В райцентре, недалеко от Горького. Она одно время там в военном госпитале работала, посудомойкой в солдатской столовой. Правда, она недолго там работала. Госпиталь вскоре снялся, на фронт выехал, она поступила в Контору мер, весов и измерительных приборов, стала государственным поверителем. Я как-то тут ездил в Горький, получать боевую технику, ну и заскочил к ней. К сожалению, ее я дома не застал.

З а х а р о в. В командировке была?

А р т ю х и н. Не совсем так. На лесозаготовках. Галя — человек целеустремленный. Она, скажу тебе откровенно, не пропадет. В Горьковский медицинский институт поступила.

З а х а р о в. А сейчас, как ты думаешь, она там?

А р т ю х и н. Вот этого я тебе сказать не могу. Впрочем, я могу дать ее адрес. Напиши, тебе ответят.

З а х а р о в. Да, я бы очень хотел знать, что с ней.

А р т ю х и н. А знаешь, Мономах, ты прав. Хорошая она девушка была!

З а х а р о в. Почему же была?

А р т ю х и н. За достоверность не ручаюсь, но я слышал, будто она замуж не то вышла, не то собирается.

З а х а р о в. То есть как замуж?

А р т ю х и н. Очень просто, как все.

З а х а р о в. С чего ты взял?

А р т ю х и н. Сведения вроде точные. Я тоже вначале не поверил. Насколько ты знаешь, я к Гале далеко не безразличен.

З а х а р о в (думая о своем). Не может быть…

А р т ю х и н. Смешной ты человек, Володька. Что ж, если идет война, по-твоему, люди не должны ни жениться, ни замуж выходить? Да, ты знаешь, она мне тоже ленту тогда подарила. (Достает ленту.) Но это все, дорогой Мономах, лирика. (Комкает ленту.)

З а х а р о в. Ты, возможно, и прав. Только ленту комкать ни к чему.

А р т ю х и н. Мономах, не принимай ты близко к сердцу. И вообще я тебе одно скажу: нам сейчас о себе надо подумать, о том, чтобы голову тут не сложить.

З а х а р о в. С головой хорошо пройти, было бы куда пройти.

А р т ю х и н. Прогоним фашистов, Мономах! Ни одного не оставим. Я тебя, конечно, понимаю. Нам трудновато сегодня думать о своем счастье, пока идет война. Без счастья родины вообще его не может быть! Ты абсолютно прав! Но все это требует от нас, от вояк, выдержки и еще раз выдержки. А невесты у нас будут. Да еще какие! Наши невесты сейчас в коротеньких юбочках бегают. К концу войны подрастут, в самый раз будут. Одна другой лучше, залюбуешься! (Разливает водку.) Мономах, что с тобой? Ты, как я погляжу, о чем-то загрустил?

З а х а р о в (смутившись). Я? С чего ты взял?

А р т ю х и н. Вижу! По глазам вижу. О Гале вспомнил, да? Гм. Смешняк! А может быть, ты ко мне ревнуешь, а? Ну и зря. Я, Мономах, давным-давно вышел из того возраста, когда в ленточки играл. Да и ты тоже. Война о другом думать заставила. Все это, если хочешь знать, мелочи жизни. (Идет к печке, открывает дверцу, комкает ленту.) Лишний груз. Сантимент, и только. Моя натура к тонким ощущениям не приспособлена. (Бросает ленту в огонь.) Всё! Ни упреков, ни подозрений не принимаю. Будь мужчиной, Мономах! Помнишь, как мы когда-то пели? (Берет гитару, поет.)

З а х а р о в. Извини, Виктор, мне пора в роту.

А р т ю х и н. Как? Так вдруг?..

З а х а р о в (виновато). Мое время вышло.

А р т ю х и н. А по фронтовой? Со встречи-то вроде положено?

З а х а р о в. Я еще к тебе как-нибудь зайду.

А р т ю х и н. Какой разговор! Обязательно заходи!

Захаров уходит.

М-да. Любит, Мономах! Любит, чертушка! Меня не проведешь. Расстроился и даже ее адрес не взял. А может быть, он на меня обиделся, а?.. За что? (Берет гитару, поет.)

З а н а в е с.

Картина восьмая

Вечер. Квартира Тихомирова. По радио передают фронтовые песни. Г а л я  накрывает стол, смотрит на часы. Забирает несколько тарелок, уносит в кухню. В доме появляется т е т я  К л а в а. Она в ватном мужском пиджаке и в кирзовых сапогах.

Т е т я  К л а в а. Двери настежь, а в квартире ни души.

Г а л я (из кухни). Алеша, это ты?

Т е т я  К л а в а. Это я, тетя Клава. (Осматривает квартиру.)

Появляется  Г а л я.

Г а л я (радостно). Тетя Клава?! Какими судьбами? Прямо с лесозаготовок?

Т е т я  К л а в а. Оттуда, дочка.

Г а л я. Ой как хорошо, что вы пришли! Раздевайтесь! Сейчас будем чай пить.

Т е т я  К л а в а. Я на минутку к тебе по делу.

Г а л я. Тетя Клава, я вас так не отпущу. Нет, мы не чай будем пить, а обедать. У меня свиная тушенка есть, я сейчас разогрею, сию минуту.

Т е т я  К л а в а. Нет-нет, ничего, пожалуйста, не затевай!

Г а л я (в испуге). Тетя Клава, да что с вами?

Т е т я  К л а в а (нерешительно). Хозяйничаешь?

Г а л я (почувствовала некоторую неловкость). Так, по дому кое-что делаю. На работу врачи не выписывают. Говорят, еще рановато, надо окрепнуть.

Т е т я  К л а в а. Врачей надо слушаться.

Г а л я. Да и Алексей против.

Т е т я  К л а в а. И Алексей? Скажи, Галя, это правда, что у нас там говорят, будто ты тут за Тихомирова замуж собираешься?

Г а л я. Да, а что?

Т е т я  К л а в а. И как же ты думаешь жить?

Г а л я. Не знаю. Как все.

Т е т я  К л а в а. Институт, значит, побоку?

Г а л я. Почему? Я институт не собираюсь бросать.

Т е т я  К л а в а. На Володе Захарове, значит, решила крест поставить? Так надо понимать? Но ведь ты, кажется, его любила?

Г а л я (с грустью). Если бы он был жив, он давным-давно меня нашел.

Т е т я  К л а в а. А если объявится, что тогда?

Галя молчит.

Да, а ведь у тебя такие планы были, гореть факелом собиралась. Скажу откровенно, я завидовала тебе. Если хочешь знать, за них-то я тебя и полюбила на лесозаготовках. Что ж, сытая жизнь, значит, тебе больше по душе.

Г а л я (вспыхнув). Неправда!

Т е т я  К л а в а. Так вот знай: лично я относительно замужества ничего тебе не советовала, ничего не говорила.

Г а л я. Тетя Клава, но это же неправда! Советовали. Помните, вы еще тогда картошку чистили, а я на нарах лежала? Забыли?

Т е т я  К л а в а. На лесозаготовках советовала, а сейчас нет. Да и мало ли кто чего тебе будет советовать. А свой ум на что?

Г а л я. Вы еще тогда говорили…

Т е т я  К л а в а(перебивая). Вот потому-то и пришла к тебе, что лишку наговорила. Я вот посоветовала, а потом места себе не находила. О тебе да о нем все думала.

Г а л я. Почему, тетя Клава?

Т е т я  К л а в а. Если бы еще по любви, — я тебя поняла. А то ведь жизнь тебя пригнула, и ты ручки вверх. Нельзя, Галиночка, жить сегодняшним днем, нельзя.

Г а л я. Тетя Клава, что вы такое говорите?!

Т е т я  К л а в а. Я правду тебе говорю.

Г а л я. Извините, но я не хочу слышать такую правду!

Т е т я  К л а в а. Нет, уж ты слушай. Решать будешь сама, это твое право. Но высказать все начистоту я обязана. Ты скажи, ты любишь его?

Г а л я. Я к нему очень хорошо отношусь…

Т е т я  К л а в а. Верю, но ты не ответила на мой вопрос. Любишь?

Г а л я. Мне хорошо с ним…

Т е т я  К л а в а. Верю! Но что же ты увиливаешь? Любишь?.. Скажи! Молчишь?

Г а л я. Вы только затем ко мне и пришли?

Т е т я  К л а в а. Совесть заела — вот и пришла.

Г а л я. Вы… вы жестокая!

Т е т я  К л а в а. Да, я жестокая. И только потому, что правду высказала. Милые, красивые слова оно, конечно, куда приятнее слышать. Правда испокон веков глаз колет.

Г а л я. Я правды не боюсь.

Т е т я  К л а в а. Нет, боишься. Она страшит тебя, она для тебя страшнее черной ночи. А почему? Да потому, что ты не любишь его. Я женщина, а женщины чутьем понимают друг друга. Жизнь без тепла стала не под силу. Только ни к чему ни себя, ни его обманывать. Нехорошо!.. Нечестно!..

Г а л я. Мне хорошо с ним, и этого вполне достаточно. Он, он настоящий! Он и в морозы, и в пургу, — каждый день ходил из леса в город, и только затем, чтобы узнать, как я себя чувствую. Были ночи, когда он ни на минуту не смыкал глаз. Он вызывал врачей, звонил, спрашивал. Каждый раз, когда он появлялся на пороге дома, его первый вопрос: «Как себя чувствует малыш?» Как же я могу все это не ценить? Я не знаю, любит он меня или нет. Он не говорил. Но он мне дорог.

Т е т я  К л а в а. А я о нем, как ты заметила, ни одного худого слова не сказала. Речь идет не о нем, а о тебе. За добро платят добром, но не любовью. Вот и все, что я хотела тебе сказать. Он человек умный, он поймет тебя. А на меня можешь сердиться сколько угодно!

Г а л я (в раздумье). Да!..

Т е т я  К л а в а. Ну что ж, пойду. Надо домой забежать, взглянуть, что у меня там делается.

Г а л я. Как? Вы еще не были дома?

Т е т я  К л а в а. К тебе сподручнее было — вот и зашла. Дом?.. Дом?.. Нет у меня, Галиночка, теперь дома.

Г а л я. Нет?..

Т е т я  К л а в а. Ума не приложу, что я сейчас скажу своим ребятам?

Г а л я. Тетя Клава, вы письмо от Сергея Фадеевича получили? Он ранен, да?

Т е т я  К л а в а (помолчав). Я вчера похоронную получила… Но я все равно буду ждать, я не верю. Он еще придет. Вот увидишь, он обязательно придет!

Г а л я. Похоронную, говорите, получили?

Т е т я  К л а в а. Да! «Погиб при выполнении боевого задания» — вот и всё. Только я думаю, здесь какая-то ошибка. Ведь бывает же так! Штабные начальники тоже ошибаются. И ребятам я так и скажу — пусть не верят. (Плачет.) Ну что ж, побегу. А Сергей мой, вот увидишь, — придет! (Уходит.)

Галя пристальным взглядом провожает тетю Клаву, некоторое время стоит в нерешительности.

Г а л я. Да!.. Чудеса, к сожалению, совершают волшебники, и притом только в сказках… (Задумалась.) Гм? «Сытая жизнь, я вижу, тебе больше по душе?..» Неправда это, неправда! И что она знает о наших отношениях?

Появляется  Т и х о м и р о в.

Т и х о м и р о в. Ну вот я и пришел, малыш! Держи, получай! (Достает из сумки свертки, кладет на стол.) Знаешь, я о чем сейчас думал? Если бы не было войны, мы сегодня отправились в Крым или на Кавказ.

Галя молчит.

Ты ни разу еще не видела моря? Выйдешь на берег, а волны катятся, и вдоль всего берега — кружева. А вода чистая, прозрачная, плывешь — все дно видишь. Вот кончится война, мы обязательно поедем! В первый же год поедем. Убежден, тебе очень там понравится.

Г а л я. Скажи, Алексей, ты всех известил?

Т и х о м и р о в (насторожившись). Да, а что?

Г а л я. Алеша, я очень прошу понять меня правильно.

Т и х о м и р о в. Говори, говори, я слушаю.

Г а л я. У нас сейчас тетя Клава была.

Т и х о м и р о в. Тетя Клава?

Г а л я. На лесозаготовках вместе со мной в одной бригаде работала.

Т и х о м и р о в. Ну как же, знаю.

Г а л я. У нее муж погиб на фронте, похоронную получила.

Т и х о м и р о в. Она за помощью приходила? Мы поможем.

Г а л я. Нет… А она, понимаешь, продолжает верить, что он жив, что сообщение из штаба — ошибка.

Т и х о м и р о в. Понимаю!.. Так, я слушаю тебя.

Г а л я (нерешительно). Алеша, ты только не обижайся на меня. Видишь ли какая вещь. Мне почему-то все эти дни казалось, что мы торопимся. А вот сегодня я окончательно поняла, что мы не должны этого делать. Ни к чему все это, ни к чему. Ты ведь не сегодня-завтра уйдешь в армию. Пока идет война, что будет с нами — никто не знает. И вообще…

Т и х о м и р о в. Ну и что же ты предлагаешь?

Г а л я (после долгого молчания). Отменить нашу свадьбу.

Т и х о м и р о в. Ты это серьезно?

Г а л я. Да, вполне серьезно. На фронтах люди гибнут, а мы занимаемся устройством личного счастья. И вообще нельзя, Алеша, жить сегодняшним днем.

Т и х о м и р о в. Все верно. Нельзя! А разве мы с тобой исключены из жизни, из нашей общей борьбы?.. «Сколько сосен спилила ты, столько и ран нанесла врагу» — так один солдат оценил труд своей жены.

Г а л я. Может быть, я и неправа. Но ведь, прежде чем выходить замуж, мы должны проверить себя, свои чувства. А я ведь еще ни разу не слышала от тебя — любишь ли ты меня.

Т и х о м и р о в. Верно. Чего не говорил, того не говорил. Знаешь, малыш, я думал, ты и так все видишь, чувствуешь.

Г а л я. Да и кто я? Что я из себя представляю? Так, девчонка. И далеко не самая умная.

Т и х о м и р о в (с обидой). Ну что ж, все понятно. Это твое право.

Г а л я. Так честнее будет.

Т и х о м и р о в. Да!.. Ну и какие же у тебя новые планы?

Г а л я. У моего отца в Москве друг жил, профессор Панин. Я тебе рассказывала о нем. Он в мединституте преподавал.

Т и х о м и р о в. На работу решила устроиться?

Г а л я. Нет, я в Москве буду учиться. Я перевода добьюсь. Мне Панин поможет, если он, конечно, жив.

Т и х о м и р о в. И когда же ты собираешься к нему выехать?

Г а л я. Сегодня, сейчас. Не сердись на меня. Я премногим тебе обязана.

Т и х о м и р о в (серьезно). Галя, ты хорошо все продумала?

Г а л я. Да… Так лучше будет. Я понимаю, я ставлю тебя в неловкое положение перед твоими друзьями, сослуживцами, но лучше теперь…

Т и х о м и р о в. За меня не беспокойся, и за моих друзей тоже. Я найду, что сказать…

Г а л я. Я очень хочу учиться…

Т и х о м и р о в. Но сейчас же середина учебного года.

Г а л я. Ничего. Как-нибудь устроюсь.

Т и х о м и р о в. А если тебя не примут в институт, что тогда будешь делать?

Г а л я. Примут.

Т и х о м и р о в. А где будешь жить?

Г а л я. Как где? В общежитии, как все.

Т и х о м и р о в. А если там все места заняты, тогда как?

Г а л я. Устроюсь.

Т и х о м и р о в. Удерживать тебя, конечно, я не могу, но, по-моему, это легкомысленно.

Г а л я. Алеша, ты же сам говорил, что человек, как бы ему ни было трудно, должен стремиться к своей цели.

Т и х о м и р о в. Говорил! Все верно! Говорил. Очень может быть, что ты и права.

Г а л я. Я понимаю, мне будет нелегко без тебя в Москве, ты так много сделал для меня, но…

Т и х о м и р о в (с иронией). Что ж, будем считать все это благодарностью номер один.

Г а л я. Алексей, ты это серьезно?

Т и х о м и р о в (спохватившись). Извини, Галя. Я ничего обидного не хотел тебе сказать.

Г а л я. За добро, Алеша, платят добром, а не любовью.

Т и х о м и р о в. Честное слово, я не хотел тебя обидеть. Понимаешь, сорвалось.

Г а л я. Если ты, конечно, пожелаешь, мы можем и остаться друзьями.

Т и х о м и р о в. Друзьями? Но у друзей, Галя, принято говорить предельно откровенно.

Г а л я. А разве я с тобой не откровенна?

Т и х о м и р о в. Думается, что не совсем. О главном ты, например, умолчала.

Г а л я. Алексей, ты о чем?

Т и х о м и р о в. Главная причина состоит все же в том, что ты любишь Захарова и еще продолжаешь надеяться на его возвращение.

Г а л я. А я, по-моему, от тебя не скрывала. Да. Я, наверное, его люблю.

Т и х о м и р о в. Что ж, спасибо. За прямоту, за откровенность спасибо.

Г а л я. Я знала, Алеша, что ты меня правильно поймешь. Ведь так… честнее…

Т и х о м и р о в. Да-да, честнее.

Г а л я. Ну, мне пора. Я, пожалуй, пойду.

Тихомиров берет чемодан.

Не надо меня провожать. (Берет у него чемодан.) Я не люблю, когда меня провожают. Ну, будь счастлив, Алеша!

Т и х о м и р о в. Будь счастлива, Галя.

Галя доходит до двери, остановилась, еще раз посмотрела на Тихомирова, молча вышла.

(Тихо.) «Будь счастлив, Алеша». Вот и все прояснилось. Нет-нет, я ее нисколько не виню. (Берет портрет Гали.) Что я могу тебе сказать, Галина Константиновна? Не скоро ты уйдешь из моей жизни. Однолюб я по натуре, дорогая Галина Константиновна, однолюб. Значит, не поняли мы друг друга. Что ж, видно, бывает и такое в жизни.

Звонит телефон.

Да, я! Свадьба? Состоится! Свадьба обязательно состоится. Приходите, жду! (Кладет трубку, но рука долго остается на телефонной трубке.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Картина девятая

Коридор института. На стене лозунг «С Новым годом, товарищи студенты!» Высокая стеклянная дверь. Справа — щит. На нем расписание лекций, выписки из приказов, объявления.

Появляется  Г а л я  с потрепанным портфелем, в мужских подшитых валенках. В сетке-авоське литровая бутылка с подсолнечным маслом. Галя, робко озираясь, подходит к двери, у входа останавливается, смотрит на дверь, читает надпись на табличке. Хочет взяться за медную ручку, но, едва коснувшись холодного металла, тут же резким движением убирает руку, точно ее обожгло.

Из кабинета доносится звонкий, раскатистый женский хохот. Потом все стихло.

Г а л я (читает). «Кафедра психологии». Меня учат: «Входи смело!» Легко сказать — «входи смело», а вот сделать это не так-то легко. Им, девчонкам, что? Они устроены. (Бросает взгляд на бутылку.) А если Елена Парфеновна не возьмет? Тогда как? А если вдобавок ко всему еще прогонит? Нет-нет, я не могу этого сделать! Не должна? А что же мне делать в таком случае? Да и сколько я могу спать на чужой кровати? И этот еще комендант… Не человек — злодей бесчувственный. Все-все знает. А впрочем, он здесь ни при чем. Он на службе. Ему за это деньги платят. Да и почему он должен делать мне исключение? Сама виновата. Мне говорили, что в середине учебного года переводиться в институт нецелесообразно — и вот расплата. Все отказали. Директор отказал, заместитель по хозяйственной части отказал. «До окончания семестра мест в общежитии не будет», «Не можем, не можем!» Они не могут, а вот Елена Парфеновна, говорят, все может. Странно, конечно, немножко. (Смотрит на лозунг, что висит на стене.) «С Новым годом»?.. А что мне Новый год? Что сулит он хорошего?.. Неужели и у меня когда-нибудь будет свой угол, своя койка? Вот здорово было бы! У меня тоже тогда был бы праздник. (Прислушивается к разговору в кабинете.) Интересно, с кем это она так долго разговаривает? Однако я никак, не могу понять! Почему я к своей преподавательнице должна идти с бутылкой подсолнечного масла? Неужели нельзя просто так помогать людям? Да и что мне нужно-то от нее? Квартира? Нет, место в общежитии. Самая обыкновенная железная койка. Такая же, как у всех. (Смотрит на себя.) Опять валенки прохудились… Да… Все время у меня какие-то неприятности, все время мне почему-то тяжело. Неужели и у других точно так же?..

В коридоре послышались девичьи голоса.

Это, кажется, девчонки из нашей группы. (Прячется за щит.)

Появляются  д в е  с т у д е н т к и.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Лида сказала, что она нас будет ожидать у выхода, то есть вот здесь, возле кафедры психологии.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Не понимаю! И почему мы ее должны вечно ожидать?

П е р в а я  с т у д е н т к а. Маша, но она же нас просила.

В т о р а я  с т у д е н т к а. У нее всегда какие-нибудь дела.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Сейчас придет.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Конечно, придет и наверняка еще нам сообщит какую-нибудь пикантную новость.

П е р в а я  с т у д е н т к а. В самом деле? Куда она ускакала?

В т о р а я  с т у д е н т к а. Да, Вера, ты слышала, говорят, пришел приказ из Министерства здравоохранения: из нашего института сорок студентов будут откомандированы в действующую армию.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Что ты говоришь!

В т о р а я  с т у д е н т к а. Нам надо бороться. Прервать учебу теперь — это же абсурд. Нам ведь до окончания института осталось пустяки — год-полтора. Не знаю, как ты, но я не испытываю большого восторга. У нас есть кого отправлять. Я учусь на одни пятерки. Этого тоже нельзя не брать в расчет.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Очень возможно, что откомандируют именно нас.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Вздор! Чепуха! Я сказала отчиму. Он заявил, что переговорит. И ты тоже не будь дурой. А мама когда узнала, ей так стало плохо, что неотложку вызывали. Пусть таких, как наша новенькая, откомандировывают, ей нечего терять. Кстати, как она тебе понравилась?

П е р в а я  с т у д е н т к а. Ростовцева? Девушка как девушка. А что?

В т о р а я  с т у д е н т к а. А по-моему, она типичная провинциалка. Во всяком случае, ничего особенного я в ней не обнаружила.

П е р в а я  с т у д е н т к а. А почему она обязательно должна быть выдающейся личностью?

В т о р а я  с т у д е н т к а. Ты, конечно, права… Но знаешь, что я тебе скажу: вот такие, как наша новенькая, страшно жизнеспособные девицы. Для них все равно, что учиться в Москве, что — в Торжке. Засядут за учебники и ни с места, пока диплом не получат.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Лично я в этом ничего плохого не вижу.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Нет, ты представляешь мое удивление — это чудовище в подшитых валенках вчера взяла два билета в консерваторию. На Чайковского! Что она в нем понимает?

П е р в а я  с т у д е н т к а. А мне она понравилась.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Уж не выступлением ли на сегодняшнем семинаре?

П е р в а я  с т у д е н т к а. А что? Она очень неплохо выступала. По крайней мере, у нее свой взгляд на вещи.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Ты что, серьезно? Ее же выступление — убожество. Она же несла бог знает что: ни одной ссылки на источники, ни одной цитаты.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Во всяком случае, не стандартное.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Не знаю, не знаю, чем она тебя покорила! Но меня раздражает не это, а то, как она себя ведет. Она же ни на кого не смотрит…

П е р в а я  с т у д е н т к а. Ну это ты преувеличиваешь.

В т о р а я  с т у д е н т к а. И знаешь, что я тебе скажу: у нее определенно в нашем институте имеется рука. Иначе бы она себя так не вела…

П е р в а я  с т у д е н т к а. Маша, ты, как всегда, преувеличиваешь.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Я на днях своими глазами видела, как она ходила по коридору с заместителем директора по научной части.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Так это она ходила к нему с заявлением, с просьбой предоставить ей место в городском общежитии.

В т о р а я  с т у д е н т к а (безапелляционно). Чепуха! Ты просто ничего не знаешь. В середине учебного года так просто из института в институт не переведешься, тем более в московский.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Не знаю. Может быть, ты и права…

В т о р а я  с т у д е н т к а. А ее дружба с Дорониной тебе ни о чем не говорит?

П е р в а я  с т у д е н т к а. Нет.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Ты что? Не знаешь, кто такая Доронина?

П е р в а я  с т у д е н т к а. Студентка, как все.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Спекулянтка! На трудностях капитал себе наживает. Ты думаешь, случайно она каждый месяц к мамочке в Воронеж ездит? Может быть, ты считаешь, что она ездит только потому, что по мамочке скучает? Как бы не так. За подсолнечным маслом. Там ее мамочка по дешевке скупает, а она здесь втридорога продает из-под полы.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Неужели это правда?

В т о р а я  с т у д е н т к а. Наши ребята ее на днях на рынке видели.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Видели, как она продавала масло?

В т о р а я  с т у д е н т к а. Да. А вчера, говорят, Доронина целую бутылку масла подарила Ростовцевой.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Маша, это же чудовищно! Мы должны что-то сделать. Надо что-то придумать, как-то повлиять.

Из-за щита появляется  Г а л я.

Г а л я (вначале тихо, а потом все громче и громче). Неправда! Неправда это! Ира Доронина не спекулянтка. Она… она товарищеская, она добрая. И вы… вы не имеете права ее осуждать! Слышите, не имеете!.. Она лучше вас! Вы всех тут осуждаете, сплетничаете, а Ира ни о ком так не говорит. Она выше вас. Скажите, кому вы подали руку в беде? Кто из вас хотя бы когда-нибудь поступился своими интересами ради товарища? Кто из вас поинтересовался, хотя бы из простого любопытства, как живут те, с которыми вы сидите в одной аудитории, за одним столом? Вы вот рассуждаете о честности, о трудностях, а кто из вас испытал трудности, кто из вас видел настоящее горе?

В т о р а я  с т у д е н т к а. У Веры отец погиб на фронте.

Г а л я. Знаю. (Второй студентке.) А у тебя?.. Молчишь?

В т о р а я  с т у д е н т к а. Моего отчима по состоянию здоровья не взяли на фронт.

Г а л я. Да!.. Хорошо некоторым товарищам живется, несмотря даже на то, что уж который год идет война.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Это кому же?

Г а л я. А всем тем, кто себя любит. Тебе, например.

В т о р а я  с т у д е н т к а. А что плохого в этом? Да, я люблю себя, и я не собираюсь ни от кого скрывать.

Г а л я. Люби, это твое частное дело. Но не надо прятаться за спины других.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Скажи, какая умная. Только я не думаю, что ты такая уж… «ангел небесной чистоты».

Г а л я. Какая есть.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Справедливость ищешь. Ищи, ищи! Но поучать меня ты не имеешь права. Как я живу, это никого не касается.

Г а л я. Нет, касается.

П е р в а я  с т у д е н т к а. Девочки, что с вами?

Г а л я. Да-да, касается. С оборонительных работ сбежала? Сбежала!

В т о р а я  с т у д е н т к а. Кто тебе сказал такую чепуху? Доронина?.. Она?..

Г а л я. Кто сказал, это не так уж важно. Важно другое, что такой случай был.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Это же неправда! Ложь! Я уехала с оборонительных работ, потому что у меня мама заболела.

Г а л я. Все верно. И ты напрасно беспокоишься относительно мобилизации. Она тебя не коснется. В нашем институте действительно имеется немало студентов, которым «терять нечего».

П е р в а я  с т у д е н т к а. Девочки, прекратите!

В т о р а я  с т у д е н т к а. Нет, почему же. Пусть говорит. Язык без костей.

Г а л я. Скажи, Селезнева, кто тебе дал право осуждать других? Кто?.. Ты вот говоришь о трудностях, но ты не имеешь права о них говорить. Скажи, ты когда-нибудь копала замерзшую землю? Ты когда-нибудь пилила лес в тайге на морозе, таскала бревна? Нет? Скажи, тебе приходилось когда-нибудь ночевать в лесу — на снегу? Нет? А твои руки имели кровяные мозоли? Нет? Скажи, тебе доводилось жить на вокзалах? Я убеждена, ничего этого ты не видела. Ты даже стараешься увильнуть от дежурств в госпитале. Ты не знаешь, что такое голод. И уж наверняка тебе не доводилось рыть могилы для близких тебе людей.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Вероника, что она говорит? Она же с ума сошла!

Г а л я (со слезами в голосе). Нет, вы не знаете, что такое горе, что такое трудности. Но вы не думайте, что я завидую вам. Боже упаси! Я сказала это только потому, что я хочу, чтобы вы думали, прежде чем говорить, и уж, во всяком случае, не судили бы так «строго» за то, что мы по паркету ходим в подшитых валенках.

П е р в а я  с т у д е н т к а (растерявшись). Как-то нехорошо получилось. (Подходит к Гале.) Извини, Галя, но ты неправильно нас поняла.

В т о р а я  с т у д е н т к а. Ах вот оно что? Оправдываешься? Очень мило! Но я этого делать не собираюсь! Слишком много чести.

Появляется  т р е т ь я  с т у д е н т к а, Лида.

Т р е т ь я  с т у д е н т к а. Девочки, я без ума! Я сейчас разговаривала с нашим деканом, и, верите, я, кажется, в него влюбилась.

В т о р а я  с т у д е н т к а (сдержанно). Очень мило.

Т р е т ь я  с т у д е н т к а. Он мне сказал, что я совсем еще ребенок. Девятнадцатый год пошел, а я до сих пор не знаю, что такое любовь! Девочки, как бы я хотела знать, что такое любовь!

В т о р а я  с т у д е н т к а. Очень интересно. (Резко.) Учти, Лида, пусть это будет в последний раз. Слишком много чести, чтобы мы каждый раз тебя ожидали.

Т р е т ь я  с т у д е н т к а. Ну, девочки, ведь я не нарочно задержалась…

В т о р а я  с т у д е н т к а (резко). Пошли!

Идут к выходу.

Т р е т ь я  с т у д е н т к а. Ну так как настроение? В связи с Новым годом?

В т о р а я  с т у д е н т к а (с иронией). Великолепное!

Т р е т ь я  с т у д е н т к а. А знаете, у меня тоже. Да, девочки, вчера на Арбате в букинистическом магазине продавали собрание сочинений Есенина. Знаете, сколько стоит? Две тысячи рублей. Если б у меня были деньги, я обязательно купила бы. (Уходит.)

П е р в а я  с т у д е н т к а (подходит к Гале). Извини, Галя.

Г а л я (сквозь слезы). Да-да, я понимаю. Так, сорвалось.

Первая студентка уходит.

Зачем? Зачем я влезла в эту кашу? Зачем я им все это говорила? Разве они поймут?! Вот и опять я врагов себе нажила. Сколько раз я зарекалась не вмешиваться, и каждый раз обязательно влезу в какую-нибудь неприятность.

Из кабинета психологии вышла  Е л е н а  П а р ф е н о в н а  Б а р з о в а. Увидев Галю, она остановилась.

(Не замечая Барзову.) Провинциалка? Ну и пусть! Я даже горжусь, что я провинциалка!

Б а р з о в а. Вы, случайно, не ко мне?

Г а л я (смутившись). Я? Нет-нет… Я… девочку одну ожидаю.

Б а р з о в а (бросив взгляд на авоську). А может быть, вы все же ко мне? Говорите, не стесняйтесь… все, что в моих силах…

Г а л я. А что мне говорить-то, Елена Парфеновна?

Б а р з о в а. Ну, я думаю, вам лучше знать. Просите — я охотно вам помогу. Я же вижу, что вы чем-то расстроены.

Г а л я. Что вы? Пустяки. Я… наоборот!

Б а р з о в а. На наш новогодний вечер идете?

Г а л я. Собираюсь.

Б а р з о в а. Обязательно приходите! Выше голову, дорогуша! Фронт-то на запад ушел.

Г а л я (смеется). Есть — выше голову!

Барзова уходит.

«Выше голову!» Да-да, она права. Выше голову! Падай, но не сдавайся. Выше голову… Да-да, еще немного осталось, совсем немного. Сейчас все зависит от меня, только от меня, только от меня. Я буду заниматься. Не хватит времени — буду заниматься ночью. Выйду в коридор, сяду на стул. И всё… и никто меня не прогонит. Ни один комендант. Пусть говорят что угодно. Пусть называют меня провинциалкой.

З а н а в е с.

Картина десятая

Комната. Из окон виден разрушенный немецкий город, дымящиеся развалины. За столом сидит  Р о с т о в ц е в а  в форме лейтенанта. На плечи накинут белый халат. Она что-то пишет в медицинском журнале. У окна стоит  м е д с е с т р а, старшина Кузнецова.

М е д с е с т р а (смотрит на зарево). Горит!.. Вот уж четвертый день горит… Вот война и к ним пришла…

Г а л я. О чем это вы, старшина?

М е д с е с т р а (продолжает смотреть на зарево). Город, говорю, горит.

Г а л я. Ах город! (Продолжает писать.) Город вчера горел, сегодня догорает.

М е д с е с т р а. Не пойму! Одного я никак не пойму, товарищ лейтенант. Они в нас стреляют из подвалов, с чердаков, несмотря на то, что окружены; а мы вот здесь возимся с их детьми, своей кровью делимся.

Г а л я (не отрываясь от стола). Дети здесь ни при чем, товарищ старшина. Воюют взрослые. Дети лишь играют в войну.

М е д с е с т р а. Ни при чем? Если бы не их отцы, мы бы дома сейчас были и все наши живы были бы. И вы теперь врачом бы работали. Вам даже доучиться не дали. Две звездочки прицепили на погоны и на фронт отправили.

Г а л я. Я сама попросилась на фронт. А институт, если домой вернусь, я еще окончу.

М е д с е с т р а. И как это у вас все хорошо получается. Вы думаете, вот эти, что мы сейчас спасаем, когда подрастут, вспомнят нас добрым словом?

Г а л я. Одни вспомнят, и обязательно вспомнят, ну а другие, возможно, что и не вспомнят.

М е д с е с т р а. Галина Константиновна, и вы так спокойно говорите?

Г а л я. Я выполняю свой долг, старшина.

М е д с е с т р а. Да-да, это верно. Я, видимо, чего-то недопонимаю.

Г а л я. Вы не забыли, что вам пора идти мальчику укол делать?

М е д с е с т р а. Нет.

Г а л я. Его мать ушла?

М е д с е с т р а. Нет. Сидит и молчит. За каждым моим движением смотрит, точно я преступница, точно я хочу ее ребенка на тот свет отправить.

Г а л я (с грустью). Она тоже здесь ни при чем…

М е д с е с т р а (вспыхнув). Ну да! Все у вас сегодня ни при чем. Отца у меня убили — ни при чем. Двух братьев убили — тоже ни при чем?..

Г а л я (после паузы). Не у одной у вас горе. Мой отец погиб, еще в тридцать девятом.

М е д с е с т р а (после паузы). Галина Константиновна, скажите, вы когда-нибудь любили?

Г а л я. Почему же в прошедшем времени?

М е д с е с т р а. Извините, я хотела сказать: вы любите?

Г а л я. Вам это знать очень важно?

М е д с е с т р а. Да, очень! Вы вот, я замечаю, все время чего-то ждете. Но вам даже писем никто не пишет…

Г а л я. И, видимо, еще долго буду ждать…

М е д с е с т р а. А кто виноват, разрешите вас спросить? Кто? Что же вы молчите?

Г а л я (усмехнувшись). Полевая почта.

М е д с е с т р а. Отшучиваетесь? А я вот что вам скажу: кто не умеет по-настоящему ненавидеть, тот не умеет по-настоящему любить!

Г а л я. В книжке вычитали? Что ж, правильные слова.

М е д с е с т р а. Война вот-вот кончится.

Г а л я (перебивает). И после окончания буду ждать…

М е д с е с т р а. А если того, кого вы ждете, нет в живых?!

Г а л я. Неправда! Он жив! Если бы он был убит, я бы знала. (Пауза.) А не вернется, одна буду жить.

М е д с е с т р а. Он — тот самый, с которым вы встретились в Смоленске?

Г а л я. Нет. То был другой… Тихомиров… Алексей! (Задумалась.) Очень хороший человек!

М е д с е с т р а. Гм. Хороший человек… А у меня никого нет.

Г а л я. Вы еще молоды. У вас еще всё впереди.

М е д с е с т р а. Не знаю, не знаю. (После паузы.) Как подумаю, Галина Константиновна, об отце, о братьях — руки опускаются. Беру шприц, заправляю, а руки трясутся. Не могу я, Галина Константиновна, не могу…

Г а л я (встает). Вижу. (Подходит к медицинской сестре.) Успокойтесь! Идите отдыхать.

В комнату врывается пожилая  н е м к а. На ее рукаве черная повязка.

Н е м к а (потрясенная). Зинд зи фрау доктор? Вирд майн кинд лебен?

М е д с е с т р а. О чем она? Товарищ лейтенант, о чем она вас просит?

Г а л я. Она спрашивает — будет ли жить ее ребенок. (Немке.) Я, ир кинд вирд лебен.

Н е м к а (молится). О майн гот! О санта Мария! О руссише фрау доктор!

М е д с е с т р а. А вы что ей ответили?

Г а л я. Я сказала, что он будет жить, обязательно будет жить!

З а н а в е с.

Картина одиннадцатая

Дача в пригороде Москвы. Терраса. Г о с т и  в том же положении, что и в конце первой картины.

П а н и н. Простите, ну а что же было с ней дальше?..

О с т а п е н к о. Война, как вам известно, кончилась. Галя снова поступила в институт, стала врачом, защитила диссертацию…

Т е т я  К л а в а. Да!.. Воистину: жизнь прожить — не поле перейти!

Слышно, как подъехала машина. Из глубины сада появляются  Г а л я  и ее дочь  К а т ю ш а. В руках свертки.

Г а л я. Дорогие мои, виновата! Перед самым отъездом из поликлиники привезли девочку в бессознательном состоянии.

А р т ю х и н. А что я говорил? Помните, что я говорил?..

Г а л я. Катюша, отнеси, пожалуйста! (Передает ей свертки.)

К а т ю ш а. Хорошо, мама! (Уходит.)

Г а л я (внимательно оглядывает всех). Просто не верится, что я снова всех вас вижу.

А р т ю х и н. И меня тоже рада видеть?

Г а л я. И тебя тоже.

А р т ю х и н. В таком случае один вопрос.

Г а л я. Слушаю.

А р т ю х и н. С чего ты взяла, что Володька Захаров жив?

Г а л я. Это не так трудно выяснить. Человек не иголка.

А р т ю х и н. Странно!

Г а л я. Ты, видимо, его видел в последний раз в сорок первом, у водокачки.

А р т ю х и н. Нет, почему? Мы даже на фронте как-то раз встретились. Он прибыл в наш полк с пополнением. Но вскоре начались бои, он был тяжело ранен.

Г а л я. Ну а потом? Ты интересовался его судьбой?

А р т ю х и н. Видишь ли какая вещь, наш полк перебросили под Ленинград.

Г а л я. Так вот, он жив. Правда, я не знаю, кем он стал, чем он сейчас занимается…

А р т ю х и н. Ты послала ему приглашение?

Г а л я. Да.

А р т ю х и н. Чудеса! Ничего не понимаю!.. Значит, Володька Мономах жив?

С у ч о к. Прошу прощения, товарищ Ростовцева! Я хотел бы знать, что означает вот это ваше приглашение? (Показывает ей открытку.) Я хочу, чтобы вы ответили, что означает ваше приглашение? Прошло столько лет, и вдруг вспомнили! А зачем, разрешите вас спросить?

Г а л я. Зачем? Что ж, могу ответить. Видите ли какая вещь. Я думаю — люди, встречавшиеся в трудные годы, имеют все основания, чтобы снова встретиться.

С у ч о к. Весьма убедительно, но я хотел бы знать истинную причину.

Г а л я. Мне очень хотелось узнать, что стало с людьми, с которыми я встречалась в дни войны, какие изменения произошли в их жизни, какими они теперь стали, что они сегодня делают…

С у ч о к (удивлен). И это всё?

Г а л я. Всё!

С у ч о к (громко рассмеялся, а потом вдруг резко). Чепуха! Вздор! Я знаю, зачем вы пригласили… Вы решили узнать, как я сегодня отношусь к своему поступку, и судить, так сказать, меня. Так вот… Отвечаю — я вел себя в тот вечер недостойно. Не отрицаю… больше того, я нахамил… Но с того времени прошли годы. Уверяю вас, я многое пересмотрел.

Г а л я. Рада вам поверить. Скажите, Василий Васильевич, вы хорошо помните, при каких обстоятельствах мы с вами познакомились?

С у ч о к (насторожившись). На вокзале. Что вы этим хотите сказать?

Г а л я. А вы знаете, что у нас тогда не было ни денег, ни работы, ни пристанища? И вот в то время вы подошли к нам и предложили работу.

С у ч о к. Я предложил потому, что видел, как вы помогали медсестрам переносить тяжелораненых из вагонов в автомашины, а мне нужны были люди.

О с т а п е н к о. А потом вы же, Василий Васильевич, помогли нам подыскать жилье.

С у ч о к (Остапенко). Угол.

Г а л я. Это не так уж важно…

С у ч о к. Значит, у вас нет ко мне никаких претензий?

Г а л я. Никаких!

Т е т я  К л а в а. Мил человек, что с вами? На вас лица нету…

С у ч о к (тете Клаве). Я никаких преступлений не совершал. Моя совесть чиста! Будь у меня изъяны в биографии, меня не назначили бы директором фабрики «Детская игрушка»!

Г а л я (улыбается). Так что, как видите, никаких претензий!

С у ч о к. В таком случае, я могу быть свободен?

Г а л я. Если вам очень некогда…

С у ч о к (перебивает). Да-да, мне очень некогда!

Г а л я. Жаль, конечно.

С у ч о к. Мне тоже!.. Счастливо оставаться… «добрые люди»! (Уходит.)

Г а л я (вслед ему). Да! Каким был, таким и остался…

К о м к о в. Галина Константиновна, извините, вы меня, конечно, смутно помните?

Г а л я. Нет, почему же смутно. Я, правда, недолго у вас работала, но я хорошо помню эти дни. Я многому, Афанасий Николаевич, научилась у вас, а главное — понимать людей.

К о м к о в. Ну это вы преувеличиваете. Я ничему вас не учил.

Г а л я. В вашей конторе я впервые столкнулась с людьми…

К о м к о в (перебивает). Можете не продолжать. Виновники были наказаны.

Г а л я. О чем вы говорите?

К о м к о в. Я знаю! Вас интересует судьба вашего акта? Но я никого не покрывал!

Г а л я. Акт я, конечно, помню. Но я пригласила вас не затем, чтобы укорять.

К о м к о в. Значит, у вас и ко мне никаких претензий?!

Б а р з о в а. Товарищ, о каких претензиях вы говорите? Мало ли что было в войну!

Т е т я  К л а в а. Сущая правда. Ни к чему ворошить старое, ни к чему.

П а н и н. Нет, надо! Старое, уважаемая Клавдия Ивановна, идет за нами.

К о м к о в. Простите, вы что хотите этим сказать?

П а н и н. А то, что в наше время были такие товарищи, которые считали, что им все дозволено, что время все спишет. Надеюсь, вы знаете, чем это кончилось? История, уважаемый, ничего не списывает и ничего не прощает.

К о м к о в (с иронией). Благодарю за поучительный урок.

О с т а п е н к о. Михаил Сергеевич прав. Дурное, как я думаю, навсегда остается на совести тех, кто его совершил.

Б а р з о в а. Нина Петровна, о как я хорошо вас понимаю. Прошлое нельзя забывать. Добрые дела никогда не забываются. У меня много было студентов, и каждому мне хотелось помочь, и они мое участие помнят.

Г а л я (насмешливо). Еще бы вас не помнить. Вашу доброту, Елена Парфеновна, разве кто может забыть?

Б а р з о в а. Разумеется. Я, можно сказать, душу свою в студентов вкладывала.

Г а л я. Почему же в прошедшем времени?

Б а р з о в а. А я же там не работаю. После того, как мы отправили вашу группу на фронт, в институте начались такие интриги против меня… В чем только меня ни обвиняли!

А р т ю х и н. У нас это квалифицируется одним словом — «выставили».

Б а р з о в а (резко). Меня никто не выставлял! Я сама ушла. Я работаю сейчас в музее, точнее в архиве. Я очень рада, Галочка, что вы меня пригласили. (С облегчением.) Спасибо, дорогая! О, как это хорошо, когда тебя помнят.

Б у р е л о м. Извините, товарищ Ростовцева, тут, как я вижу, у вас собрались ваши знакомые, попутчики, я себя к их лагерю, к сожалению, причислить не могу. А кроме всего прочего, я должен торопиться. Я ведь в Москве проездом.

Г а л я. Когда отходит ваш поезд?

Б у р е л о м. В моем распоряжении осталось всего три часа.

Г а л я. Отсюда до Москвы всего лишь тридцать минут. Юрий Яковлевич, я очень прошу побыть у меня в гостях. Ну хотя бы полчаса.

Б у р е л о м. Не такой уж я великий гость, чтобы засиживаться у вас. Мы и виделись-то всего лишь один раз.

Г а л я. Это верно. А вы знаете, что означал для меня тот мешок картошки, который вы мне помогли довезти до места?

Т е т я  К л а в а. Мешок картошки, мил человек, в войну — это же целое состояние!

Г а л я. Нет, тетя Клава, это немного больше…

Т е т я  К л а в а. Галиночка, скажи, ты на меня не сердишься?

Г а л я. Да нет. Вроде не за что.

Т е т я  К л а в а. Как же не за что? Это ведь я тогда твою жизнь разбила. Я вот шла к тебе и думала: счастлива — порадуюсь, а нет — на себя грех возьму.

Г а л я. Что ж, тогда вы были правы.

Т е т я  К л а в а. И как же все-таки случилось, что ты за нашего инструктора, за Тихомирова, замуж вышла?

Г а л я. Тетя Клава, да я же его любила, только не разобралась тогда. А в феврале 1944 года в институт пришел приказ: откомандировать сорок фельдшеров в действующую армию. Ну я узнала и попросилась на фронт. Моя просьба была удовлетворена. Я прибыла в Смоленск, там мы и встретились, обменялись адресами, стали писать друг другу. Ну а в 1947 году вышла за него замуж.

Т е т я  К л а в а. Эх, как бы я хотела сейчас увидеть лесного инструктора райкома.

Г а л я. Алеша сейчас в Якутии, в экспедиции, и вернется не скоро, только через полгода.

Т е т я  К л а в а. Очень я рада за тебя, Галиночка.

Г а л я. Ну а как же вы-то живете?

Т е т я  К л а в а. Ничего, в достатке. Ребята взрослыми стали. Только вот Сергей мой не вернулся…

Г а л я. Т е т я  К л а в а…

Т е т я  К л а в а. Не вернулся… Ждала я его, очень ждала. Не судьба, значит. Детей вырастила, выучила. Хорошие у меня ребята… Ну а ты, довольна своей судьбой, счастлива?

Г а л я. С Алешей живем дружно. Человек он хороший, дочку растим. Работа у меня интересная. Я чувствую, что нужна людям. А это ведь главное.

П а н и н. Да-с! Настоящее счастье, Клавдия Ивановна, приходит к человеку вместе с его добрыми делами. Счастлив ли человек в жизни, я обычно узнаю по тому, как он смотрит в глаза другому человеку, счастливый — всегда смотрит прямо людям в лицо.

А р т ю х и н. Отличное наблюдение. Я целиком и полностью присоединяюсь к профессору. «Лишь тот достоин чести и свободы, кто день за днем за них вступает в бой».

Появляется  К а т ю ш а.

К а т ю ш а. Мама, что же вы не идете? У меня все готово!

Г а л я. Идем, дочка, идем. Прошу, товарищи!

А р т ю х и н. С удовольствием!

Г а л я. Нет, это очень хорошо, что мы спустя столько лет снова встретились!..

А р т ю х и н. Еще бы! (Играет на гитаре, поет.)

Все проходят в дом. Катюша их пропускает, задерживается. Появляется  З а х а р о в. Все лицо в шрамах.

З а х а р о в. Простите, Галина Константиновна здесь живет?

К а т ю ш а (смотрит с удивлением на незнакомого ей человека). Здесь! Вам позвать?

З а х а р о в. Вы тоже Ростовцева?

К а т ю ш а. Нет, я не Ростовцева, я — Тихомирова. Это моя мама Ростовцева.

З а х а р о в. А как тебя зовут?

К а т ю ш а. Катя… Катюша! А почему вы спрашиваете? Вы тоже к нам в гости? Вы кто?

З а х а р о в. Сталевар. Инженер-сталевар.

К а т ю ш а. Это вас у мартена так обожгло?

З а х а р о в. Нет, Катюша. Этот знак у меня в войну появился.

К а т ю ш а. В танке горели?

З а х а р о в. В солдатском окопе.

К а т ю ш а. А откуда вы мою маму знаете?..

З а х а р о в. Видишь ли, Катюша, я когда-то учился в одной школе, в одном классе с твоей мамой.

К а т ю ш а. Ой, как интересно! Я знаю, кто вы. Вы — Владимир Михайлович Захаров?.. Нет? Жаль, а я думала — Захаров…

З а х а р о в. У нее много было товарищей. Один из них — это я.

К а т ю ш а. Так вам позвать маму? Я сейчас!

З а х а р о в. Нет, не нужно. Теперь, пожалуй, не стоит.

К а т ю ш а. Почему? Вот странно. Ну тогда пойдемте к нам, там все уже собрались. Что вы так смотрите?

З а х а р о в. Разреши, Катенька, прикрепить к твоим косам вот эту ленту.

К а т ю ш а. Пожалуйста. Только зачем?

З а х а р о в (прикрепляет к ее косе голубую ленту). Эта лента, Катюша, особенная.

К а т ю ш а. Историческая?

З а х а р о в. Ей уже много лет…

К а т ю ш а. Старше меня?

З а х а р о в. А сколько тебе лет?

К а т ю ш а. Четырнадцатый…

З а х а р о в. Старше…

К а т ю ш а. Вы о маме?

З а х а р о в (прижимает к себе Катюшу, целует в лоб). Будь счастлива, Катюша!

К а т ю ш а. Куда же вы?

З а х а р о в. До свидания. Так надо, Катюша! (Быстро уходит.)

К а т ю ш а. Мама! Мама! (Бежит на террасу.)

В дверях появляется  Г а л я.

Г а л я. Что случилось?

К а т ю ш а. Знаешь, мама, сейчас у нас был человек. Странный такой… Все лицо в шрамах. Твоим школьным товарищем себя назвал. Вот видишь? Ленту мне подарил. Сказал, что ей много лет, что она особенная. (Отдает матери ленту.)

Г а л я. И где же он?

К а т ю ш а. Ушел. Я его звала, но он почему-то отказался. Мама, позвать его? Он только что ушел. Я сейчас, сию минуту его верну! (Убегает.)

Г а л я. Жив!..

Слышится мелодия песни, которую поет Артюхин.

Нет, дочка… Нет, Катюша… Этот человек совсем не странный.

З а н а в е с.

Оглавление

СЫН ВЕКА Героическая комедия в 3-х действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

МОЙ БРАТ Пьеса в 3-х действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ ИДЕТ ЗА НАМИ Пьеса в 3-х действиях

  ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

  ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ