Ежемесячник
газеты«Ленинские
искры»—
орган
Ленинградского
Обкома и
Горкома
ВЛКСМ,
Ленинградского
Совета
пионерской
организации
имени
В.И.Ленина
9
Искорка
СЕНТЯБРЬ
В. НИКОЛАЕВ
П
е
• 1968
Год издания XII
р
в
о
е
с
е
н
т
я
б
р
я
Отвык звонок за лето
Звенеть и дребезжать,
Ребята летом где-то!..
Ну как не заскучать?
И вдруг приказ:
— Давай звони!
«— Когда?
— Сейчас!
Промчались дни,
Ребята в школе снова.
Включился в сеть?
— Готово! —
И зазвенел звонок с утра.
Не просто так забрякал,
А закричал ребятам:
— Ура! Ура! Ура!
Рис. Ю. Бочкарёва
3 1 АВГУСТА 1924 года вышел первый номер газеты «Ленинские искры». Этому
большому событию предшествовало ещё одно —
маленькое. Шура Матвеев, пионервожатый 35-го
отряда имени С. М. Будённого,
Центрального
района, осмотрел свою красногалстучную команду
и объявил:
— Будет выходить детская газета. Нам
нужно выделить одного деткора. Поедешь ты! —
И Шура ткнул пальцем в сторону редактора
стенгазеты Ани Мойжес.
Деткоровский кружок
под руководством
будущего редактора И. Халтурина начал рабо
тать значительно раньше выхода газеты. «Ленин
ских искр» ещё не было, а юные корреспонден
ты уже работали, собирали материал, спорили, учились писать заметки. И когда
наконец газета вышла в свет, на четвёртой странице её самого первого номера
была маленькая заметка деткора Ани Мойжес.
С тех пор прошло сорок четыре года. Вышло 3973 номера газеты. Но попрежнему на страницах «Ленинских искр» нетрудно найти заметку, подписан
ную «А. Мойжес».
Анна Лазаревна Мойжес всё так же работает в газете. Только теперь она
не деткор, а заведующая школьно-пионерским отделом. В нашей стране тысячи
красных следопытов, в Ленинграде тысячи пионерстроевцев. Но вряд ли они
знают, что в самом начале следопытского движения стояла именно Анна Лаза
ревна Мойжес. Эта она придумала и Пионерстрой, и ЮКН, и «Совет ИР» и мно
гое-многое другое.
И, конечно, в памяти журналиста А. Л. Мойжес много интересных историй
о первых годах нашей пионерии, о жизни газеты. Вот мы и попросили её рас
сказать об этом.
А, МОЙЖЕС
Рис. Г. Ясинского
ЕДИНАЯ ТРУДОВАЯ
Школа, в которой я училась
в начале двадцатых годов, нахо
дилась на проспекте Бакунина, в
особняке бывшего купца Полежае
ва. После купца там была частная
гимназия, а потом — наша 108-я
единая трудовая советская школа.
После Октября исчезли частные и
казённые гимназии и малочислен
ные народные школы. Образова
ние стало единым — для всех.
Помню массивные дубовые две
ри* широкую мраморную лестни
цу, покрытую ковром. На верхней
площадке — зеркало. Огромное—
2
во всю стену, от пола до потолка.
Девочкам трудно было пройти ми
мо, а «вертеться» перед ним не
разрешалось. Некоторые, правда,
ухитрялись застревать перед зер
калом. Лишь заметив приближе
ние какой-нибудь учительницы из
бывшей гимназии, в тёмном длин
ном платье, стянутом в талии, ко
кетливые ученицы мигом исчеза
ли, а вслед, неслось: «Фи, как не
красиво».
Иногда «вертушек» на месте
преступления заставал учитель в
морском кителе, преподаватель об-
ществоведения Павел Иванович.
Он улыбался по-дружески, пони
мающе, и ещё шутил: «Хватит,
попользовались этим чудом бур
жуазные барышни. Смотритесь по
дольше, авось похорошеете». Но
если комсомольский секретарь Ва
ся Чувиков замечал перед зерка
лом комсомолку — беда. Вызывал
на комитет и прорабатывал за
«буржуазные предрассудки».
Всё это было давно, сорок с
лишним лет назад. И вот снова
поднимаюсь по знакомой лестни
це. Ковров нет. Зеркала тоже.
Вхожу в зал. Конечно, нет и ог
ромной люстры с сотнями хру
стальных подвесок, которые неж
но позвякивали, когда мы, вопре
ки запрету, пробегали по блестя
щему паркету из одного конца
зала в другой. Всё теперь строго,
по-современному. Брожу по клас
сам, ищу свой, где учились самые
несносные, дерзкие, с точки зре
ния «стянутых в талии», и самые
боевые и передовые, с точки зре
ния Павла Ивановича.
Теперь, спустя десятилетия, ста
ло отчётливее, выпуклее видно то,
что происходило тогда в школе.
В нашем классе ребята были раз
ные — и поповская дочка, и нэп
манские сынки, и дети рабочих...
Одни — ярые «красные», другие—
презирающие всё новое.
Вот две истории из жизни тех
лет.
ляпа-геор
аф
Большинство учи
телей пришло из
гимназии.
Прямая,
как
струна, с седой вы
сокой причёской, с
пенсне
на
носу,
учительница
гео
графии появлялась
в дверях класса
секунда в секунду
со звонком. Стояла
без движения, пока
все не умолкали.
Её боялись и зами
рали сразу, но эта
тишина её не удо
влетворяла.
Она
выжидала, пока каждый выпря
мит спину и устремит глаза толь
ко на неё.
Мальчишки уверяли, что она
носит парик. Девчонки не верили.
Чтобы доказать свою правоту,
двое смельчаков протянули к две
ри леску с рыболовным крючком,
который повис над входом в
класс. Другой конец лески проде
ли под партами и замотали за
ногу.
Дождавшись, когда Ляпа (так
мы называли учительницу геогра
фии за её подпись, похожую на
это слово) замерла в дверях, мальV
чишка
приподнял
щ ногуг крючок опу
стился и... заце
пился за причёску.
Учительница шаг
нула в класс — па
рик повис в воз- Духе.
Шутка
была
злая. Школа бур
лила. Одни кри
чали:
— Вот вам сов
местное обучение!
Другие
утверж
дали, что это штуч
ки из старой гим
назии и что новая
школа тут ни при чём. Наш
класс по требованию оскорблён
ной учительницы перемешали с
другим. Ляпу возненавидели пу
ще прежнего. Про неё даже песен
ку сложили:
Наша Ляпа-географ
Ходит голову задравщ
Пенсне на носу.
Юбка на боку.
Она ходит, не кивает
Никого не замечает
И твердит всё без конца:
Уважаю я себя..*
3
Стихи неказистые, но нам они
очень понравились, хотя почему
«юбка на боку» — мне до сих пор
непонятно. Всё остальное соответ
ствовало действительности. Она
очень любила говорить: «Я ува
жаю только географию и себя...»
Чтобы понять, почему так нена
видели представительницу старой
гимназии, расскажу, как начинал
ся её урок.
Постояв необходимое время в
дверях и произнеся только ей
свойственное «кхе... кхе...» — при
знак
недовольства, — а
потом
«пропев» каждый раз одну и ту
же фразу: «Когда учительница
входит в класс — все умолкают и
не говорят даже шёпотом», под
ходила к столу, садилась, откры
вала журнал. Если несчастный
опоздавший в эту минуту откры
вал дверь, она, не поворачивая
головы, громко произносила:
— Выйдите. Вы ошиблись две
рью, это не ваш класс.
Подождав секунду, начинала пе
рекличку, которая часто превра
щалась в спектакль.
— Ширяев? — вызывала она..
— Здесь, — следовал ответ. При
этом ученик вскакивал, вытяги
вался в струнку. Если кто-нибудь
отвечал по-другому: «да», «я»,
«тут», или вставал не так быстро,
как это требовалось, учительница
не прощала.
—г Леснов! — повторяла она.
Леснов, спохватившись, подтяги
вался и, как положено, говорил:
«Здесь».
Но это уже не помогало.
Ляпа вызывала его снова и сно
ва. Если на десятый или одинна
дцатый раз ученик вдруг чутьчуть изменял позу (от усталости),
кара продлевалась.
С этой муштрой мириться было
нельзя. И вот однажды пионеры
подошли к учительнице географии
и сказали:
— Людмила Яковлевна, в совет
ской школе муштры не должно
быть.
Она посмотрела из-под пенсне,
произнесла свое «кха... кха...» и,
не удостоив ответом, «поплыла» в
4
учительскую. На следующий день
после
урока
ребята подошли
опять:
— Людмила ' Яковлевна,
мы
пионеры и просим вас...
Она покосилась на красные гал^
стуки и, растягивая слова, удив
лённо сказала:
— Пи-о-не-ры.. Это какое-то но
вое слово... Я его не понимаю...
Конечно, она прекрасно знала,
кто такие пионеры. Появление их
в школе не осталось незамечен
ным.
Директор Мария Михайловна,
одна из тех учителей, которые с
радостью приняли новое, увидев в
школе учеников с красными гал
стуками, срочно собрала все клас
сы в актовом зале. (Это делалось
в очень редких случаях.) Вывела
вперёд четырёх пионеров, в их
числе была и я. Повернула лицом
ко всем учащимся и торжественно
сказала:
— В нашей школе большая ра
дость — первые четыре ученика
приняты в пионеры. Я хотела бы
видеть красные галстуки на мно
гих мальчиках и девочках.
Нас провожали разные взгля
ды:
завистливые,
удивлённые,
презрительные, равнодушные. Но
всё равно было хорошо! И немно
го страшно. Ведь красный галстук
обязывал к борьбе за новое. И вот
мы её начали. Прежде всего с му
штрой...
Разговор с Ляпой не прошёл
даром. Целый месяц она нас не
замечала, не вызывала к доске, не
называла фамилии при переклич
ке. Будто нас не было в классе.
Но и мы не сдавались. Решили бо
роться до конца и не только с
муштрой, но и с чуждыми идеями.
А эти чуждые идеи протаскивала
именно она, учительница геогра
фии. На её уроках мы изучали
тогда европейские страны. Расска
зывая о Франции, Людмила Яков
левна многозначительно заметила:
— Франция — удивительно бла
городная страна. В трудное для
России время она дала в долг
крупную сумму денег. К сожале
нию, мы отплатили чёрной небла-
годарностью — отказались отдать
долг.
Комсомолец Ананий Зубжицкий громко спросил:
— О каких долгах вы говори
те? Одалживали буржуи у буржу
ев... Сейчас у нас пролетарская
власть. Она не обязана рассчиты
ваться за царские долги. — Это
всё мы уже уяснили на уроках об
ществоведения.
Ляпа окаменела. Пенсне соско
чило с носа и повисло на цепочке.
На минуту она потеряла дар речи.
Зубжицкий стоял в вызывающей
позе. Был он, как всегда, растрё
панный, потому что причёсывать
ся считал условностью буржуазно
го общества. Заставить его застег
нуться не могла даже наша люби
мая учительница Зинаида Василь
евна. Очень мягкий человек, она
настойчиво каждый день объясня
ла Ананию, что так ходить непри
лично. А он требовал объяснения:
«Почему?»
Вот так и стоял комсомолец пе
ред взбешённой Ляпой, готовый к
новому бою. Такого разговора уче
ника с учителем бывшая классная
дама стерпеть не могла. Потеряв
обычную выдержку, не своим го
лосом она закричала:
— Выйди вон, немедленно...
Ананий вышел, и тут же вслед
за ним демонстративно вышли все
пионеры.
Через несколько дней в газете
«Ленинские искры», которая толь
ко начала издаваться, появилась
заметка: «Уважаю географию и
себя». В заметке говорилось, что
до сих пор в советской школе ра
ботает человек, который ненави
дит пионеров и протаскивает бур
жуазные идеи.
Письмо в газету поручили напи
сать мне, так как я была деткором «Ленинских искр». Раньше
чем послать заметку в редакцию,
прочитала её ребятам. Вожатый
Шура Матвеев очень твёрдо ска
зал:
— Подпишемся
все:«Совет
тридцать пятого отряда». Не бу
дем подставлять товарища под
УДар.
Но как только газета с заметкой
появилась в школе, меня вызвали
к директору.
— Как ты могла?..
Я молчала. Ссылаться на кол
лективную подпись — значит тру
сить.
Долго говорила со мной Мария
Михайловна, потом завуч, потом
наша воспитательница Зинаида
Васильевна. Ребята пытались всту
питься, уверяли, что писали вме
сте. Но все понимали, кто автор.
А я вместо чувства страха испы
тывала удовлетворение. Вот толь
ко Зинаиду Васильевну было не5
много жаль. Опять ей из-за нас
достанется!..
Сейчас, уже спустя много лет,
когда я сама имею детей и вну
ков, хорошо понимаю её тревоги.
Она переживала за нас, а не за
учительницу географии. Неуважи
тельное отношение к старшим —
вот что её беспокоило, хотя она
прекрасно понимала, что наш про
тест не против учителей, а против
старого гимназического уклада и
чуждых нам людей.
Взбешённая Ляпа,
наверное,
первый раз за всю свою препода
вательскую жизнь не явилась в
школу. От нас, пионеров, требова
ли извинения. Но мы молчали.
Извиниться — значит
признать,
что учительница географии права
в своих политических взглядах.
Ни за что!
Зинаида Васильевна после оче
редного разговора внимательно
посмотрела на нас и вдруг ни с то
го ни с сего набросилась на Зубжицкого:
— Взгляни на себя, на кого ты
похож? Куртка расстёгнута... Во
лосы всклокочены. Приведи себя
в порядок.
Она ушла, а мы топтались на
месте, не зная, бежать за ней,
успокаивать или твёрдо стоять на
своём. Что-то будет?!
Но ничего не было. Ляпа сама
поняла, что зашла слишком дале
ко. Как ни в чем не бывало через
несколько дней она пришла в
класс. Началась обычная пере
кличка:
— Алексеев!
— Зубжицкий!
— Ширяев!
Все, не сговариваясь, в этот
день отвечали по-разному: «я»,
«здесь», «тут»... Учительница гео
графии сделала вид, что ничего не
заметила. Первый бой против му
штры был выигран.
чтобы все хорошо
учились.
Будете
выпускать
стенга
зету, проводить со
брания и ещё мно
гое другое. Потом
всё узнаете. А сей
час надо выбрать
лучших учеников в
члены ШУСа. Назы
вайте кандидатуры.
Такое
собрание
проводилось впер
вые. Все сидели и
молчали, потом за
говорили разом —
стали выкрикивать
фамилии, спорить.
Учителя стояли насторожённые,
взволнованные, не понимая, что
происходит.
Ляпа застыла в дверях с видом
случайной гостьи. Наша классная
руководительница Зинаида Ва
сильевна выглядела озабоченной.
В ШУС вошли почти все её учени
ки-комсомольцы, пионеры. Как
они теперь себя поведут?
После выборов представитель
райкома сказал длинную речь о
Ш УС
Что это такое?
Расшифруем:
«школьное
учени
ческое самоуправ
ление». Это сло
во — уже история,
но в те годы ему
только ещё прихо
дилось
пробивать
себе дорогу.
Началось с того,
что всех снова со
брали в актовом
зале. По классам
предупрежали: бу
дет общее собрание.
В
зале
стояли
стулья, впереди —
стол, покрытый красной материей.
За столом — незнакомые молодые
парни.
Когда мы расселись, один из
них, с белым чубом, вышел из-за
стола и сказал:
— Здравствуйте,
советские
школьники! Нас прислали к вам
из райкома комсомола, чтобы со
здать в вашей школе ученическое
самоуправление.
Будете
сами
управлять своей жизнью, следить,
8
том, что советская единая трудо
вая школа должна в корне отли
чаться от гимназии и что всё это
зависит от нас самих. «И не ду
майте, — добавил он, — что теперь
можно не учиться. Наоборот —
учиться, учиться и учиться, как
завещал Ленин...»
На другой день вышла первая
школьная стенгазета. Делали ее
всю ночь. Заметки были похожи
одна на другую. Все писали о со
брании, об учителях, которые «пе
стов. Называлась — «юнгштурмовка». Защитного цвета юбки и брю
ки, гимнастёрки, кожаные порту
пеи. Совсем не надо было ходить
в форме на уроки, но некоторые
комсомольцы делали это специ
ально, чтобы, как говорила одна
девочка, «шокировать учителей».
На уроке физики мы выпускали
стенгазету, а в педсовет подали
«петицию» убрать учителя, пото
му что нам не нравилось, как он
ведёт урок. Зинаида Васильевна
пыталась нас вразумить:
— Опомнитесь,
дети.
Надо
строить школу, а ке разрушать...
Наш комсомольский секретарь
реполошились». Так и было сказа
но: «Все переполошились». Очень Вася Чувиков собрал всех комсо
это обидело нашу Зинаиду Василь мольцев.
евну. Долго, терпеливо объясняла
— Что же получается? Ученье
она нам значение самоуправле побоку? Пусть нэпманские сынки
ния, рассказывала об учителях, 'будут инженерами? В порядке
которые и в суровые годы царско комсомольской дисциплины за
го самодержавия выступали за брать заявление обратно, взяться
народные школы, боролись за пра за ум...
ва учащихся.
Было уже поздно, некоторые
Нам было стыдно за чересчур учителя объявили нам бойкот —
ретивых корреспондентов. Как же отказались прийти на наш вы
можно было сказать «все», когда пускной вечер. Но он всё-таки со
мы сами отличали настоящих со стоялся. Павел Иванович, Зинаи
ветских учителей от классных да Васильевна, Мария Михайловна
дам из бывшей гимназии.
с грустью расставались с нами.
Позднее мы поняли многое, а Они понимали: из школы уходи
тогда... На школьных вечерах ком ли боевые ребята, которые хотя и
сомольцы устраивали цепочки и неумело, ощупью, но делали своё
преграждали дорогу танцующим. дело — боролись за новую школу.
«Долой танцы, да здравствуют
Спустя несколько лет Ананий
игры» — такой лозунг вывесили в Зубжицкий окончил Военно-мор
актовом зале. Танцы тоже счита ское училище и пришёл навестить
ли буржуазным предрассудком.
нашу любимую воспитательницу,
Помню, у комсомольцев появи которой он, увы, доставлял в шко
лась форма немецких коммуни- ле немало неприятностей.
7
Зинаида Васильевна увидела
стройного офицера-моряка в за
стёгнутом на блестящие пуговицы
кителе.
— Теперь понял, почему надо
застёгиваться и причёсываться?—
спросила она, улыбаясь.
Семья
— Так точно,—щёлкнул каблу
ками Зубжицкий, — отсидел на
гауптвахте трое суток и сразу по
нял.
Смеялись. Вспоминали озорные,
смутные, но очень хорошие школь
ные годы.
К С
РЕДАКЦИИ газеты «Ленинские искры» он появился в 1957 го
ду, — мальчишка в будёновке. Чётко, по-военному, доложил, что
он — Генька, должность у него — ординарец командира красных сле
допытов, задание — позвать на поиск ребят.
Сразу в редакцию повалили ребята. По-одному, по-двое, по цело
му отряду... Все хотели стать следопытами, готовы были идти хоть
на край света.
Среди группы таких пионеров я заметила однажды маленькую
девочку. Она робко стояла в дверях. Одной рукой прижимала к себе
огромный альбом, другой крепко держалась за папу.
Папа в рабочей спецовке, с виду тоже не из бойких, смущённо
разглядывал битком набитую детьми комнату и выжидал.
— Вы к кому?
Отец сделал несколько шагов вперёд, ведя за руку дочку.
— Ну, говори же, — шепнул ей на ухо.
— Хочу стать красным следопытом, — тихо сказала девочка.
Я была озадачена. Следопыт за ручку с папой?
— Как тебя зовут?
— Ира Кучинская.
*— Так вот, Ирочка, — начала я, как обычно, предварительный
разговор, — следопытом быть непросто. Иногда нужного человека
ищут год, два, и всё не везет. А бросать нельзя. Разбередите старые
раны участника войны или матери погибшего, а потом исчезнете.
Такой разговор я заводила специально. Важно было отсеять тех,
кто считал большое следопытское дело только игрой. Обычно после
беседы никто не отступал. Наоборот, брался за дело с настоящим
рвением.
Но девятилетняя девочка? Я была уверена: она и её^папа пой
мут — следопытство не по силам второкласснице.
Но папа и дочка слушали внимательно и не собирались уходить.
-— Взгляните на её дневник, — понимая, к чему я клоню, сказал
обиженный папа.
Огромный альбом и был дневником поисков маленькой следопытки.
С интересом перелистала страницы, прочитала письма героев
Бреста.
Ира искала одного из них — трубача, о котором прочитала
В
8
Красные следопыты Ленинграда у С. М. Буденного. Рядом с Маршалом Со
ветского Союза — Ира Кучинская.
в «Искорке». Написала письмо по адресу: «Брест. Бывшим партиза
нам». Получила ’ответ из музея. Дали адрес ленинградца, участника
обороны крепости. Может, он знает, где сейчас трубач.
Юрий Викторович Петров рассказал Ире, что знал трубача, но
где он сейчас?.. Ира продолжала писать. Много. В разные места.
И отыскала всё-таки своего трубача — Владимира Пахомовича Казь
мина.
Да, характер у Иры явно следопытский! И хотя на первых порах
она разыскивала уже известных людей, всё же было ясно: не расте
ряется и в более сложных поисках.
— Ладно, — сказала я, — берём тебя в отряд.
Ирочка улыбнулась. Папа тоже.
Первые два года она являлась на все следопытские сборы только
с ним. Уже позднее я узнала, чего это стоило.
Виктор Владимирович Кучинский работал электромонтёром
на заводе имени Энгельса. Кончал работу в четыре, а следопыты
собирались обычно в пять... Живут Кучинские далеко — на Светла
новской площади. Успеть зайти за Ирой, на ходу поесть чего-нибудь
и бегом к трамваю! Ирочка всегда была наготове и нервничала: не
опоздать бы!
Через год дочка Кучинских уже поехала в Москву в числе луч
ших следопытов. Побывала у маршала Будённого, в ЦК комсомола,
в Министерстве культуры. И везде носила с собой изрядно потолстев
ший к тому времени дневник поисков.
Помню, заместитель министра культуры, в то время Николай Ни
колаевич Данилов, сразу обратил внимание на девочку, которая чуть
была видна из-за стола. Заметил и альбом.
— Ну-ка покажи, что у тебя?
Долго рассматривал, потом удивлённо спросил:
— Это ты всё сама сделала?
Ира честно ответила:
— Папа помогал.
Николай Николаевич встал, протянул Ире руки и очень серьёзно
сказал:
9
— Передай спасибо твоему папе за правильное воспитание
дочери,
Ирочка вспыхнула от счастья. Она так смущалась, оттого что
ходила всюду с папой, а тут вдруг похвалили!
Ира ещё долго увлекалась историей обороны Брестской крепости,
успела подружиться со многими её участниками — и вдруг...
Раздался в квартире звонок. Ира открыла дверь. Перед ней зна
комый мальчик, один из тех, с кем встречалась в штабе КС.
— Здесь живёт Виктор Владимирович Кучинский? — спросил он
и осёкся: узнал Иру. Смутился.
— Проходи, Саша, проходи, — подтолкнула Ира неожиданного
гостя. — Зачем тебе папа?
— Я... я... — Саша Тараха совсем растерялся.
Он был новичок, а Ира — опытный следопыт. У самого Будён
ного побывала! Что же он ей скажет? Что нашёл в ее семье одного
из первых пионеров Монетного двора? Да она и сама это прекрасно
знает!
Но Ира не знала...
*— Папка, папка, что же ты мне ничего не сказал! — упрекала
она потом отца, а тот отшучивался:
— Ждал, когда сама найдёшь.
‘— И меня бы неплохо найти, — отозвалась из кухни мама.
— Ты тоже была пионеркой? — Ира вбежала на кухню...
— И пионеркой, и вожатой... Спроси, спроси отца, как ему от
меня попадало...
Тут только Ира узнала, что папа и мама сдружились ещё в шко
ле, где они оба работали вожатыми. Мама — старшей, а папа — от
рядным, с производства. Было это в 30-х годах.
— Теперь понимаешь, почему я до сих пор беспрекословно под
чиняюсь маме? — подмигнул Ире отец.
Дочка улыбнулась, но задумалась: у неё под самым носом исто
рия пионерской организации!
В то время красные следопыты как раз собирали материал по
истории Ленинградской пионерии.
— Мама, папа! Вспоминайте скорее своих товарищей, — потре
бовала однажды Ира и схватила со стола блокнот.
...Начались новые поиски. Мама, Серафима Ивановна, не знала
тогда, что пройдёт немного времени и она сама с головой уйдёт в пио
нерскую историю, с увлечением будет заниматься следопытскими
делами.
Уже на другой день папа договорился на заводе, чтобы дочке
дали пропуск. Именно там, на заводе, где проработал всю жизнь
отец, Ира решила начать поиски пионеров разных поколений.
Ей предстояло самой, уже не за ручку с папой, пойти по цехам,
говорить с людьми...
Начала она с секретаря директора. Той пришлось встать, чтобы
из-за кипы бумаг разглядеть «посетительницу».
— У кого мне можно узнать насчёт пионеров двадцатых го
дов? — спросила Ира.
Её повели в комитет комсомола.
Для следопыта нужна только первая ниточка — человек, кото
рый что-то помнит. Потом встреча дома, новые адреса. От одного
к другому... Неизвестные фотографии, которые надо опознать, и
опйть встречи... Интересно! Кто хоть раз сделал открытие, даже са
мое маленькое, тот уже не сойдёт со следопытских дорог. Так было
и с Ирой, больших открытий она, правда, не сделала, но в экспози
циях Пионерского зала Музея истории Ленинграда есть немало инте
ресных материалов, найденных двенадцатилетней девочкой. И если
первым провожатым её был папа, то проводником в новых поисках
стала мама. Она терпеливо учила дочку настойчивости, порядку.
— Не разбрасывай бумажки... Заведи папку... Вот тебе место
в буфете, складывай всё сюда... Записывай сразу, что узнала, а то
забудешь...
*
ТРЕТЬЮ годовщину следопытского движения Ира принесла
в редакцию подарок — вымпел с вышитыми буквами «КС».
— Наташа всю ночь вышивала, — сказала она.
— Наташа? Кто такая?
— Сестра.
Вскоре явилась и сама Наташа. Ира худенькая, тихая, а Ната
ша — крепкая, боевая. Сразу создала в своей дружине отряд КС.
У мамы Кучинской тоже прибавилось работы. Ира уже действовала
самостоятельно, а Наташе на первых порах надо было помогать.
Прежде всего Серафима Ивановна пришла в школу, познакоми
лась с Наташиным отрядом, рассказала им, как должны действовать
красные следопыты, посоветовала тоже заняться историей Выборг
ской пионерии. И вот уже не одна Ира ходит по новым адресам,
а ещё целый Наташин отряд. Прибавилась и почта...
Однажды распечатала Наташа конверт, читает, ничего понять не
может: поздравлют её почему-т§ со спортивными успехами.
Ещё письмо, опять поздравление: «Приветствуем любимую гим
настку!»
— Тебя спутали с другой Наташей Кучинской,—сообразила Ира.
— Ну конечно, конечно, — смеялись все.
Ответили, что ошиблись, что это не та Наташа, а письма всё при
ходят и приходят. Что делать? Пришлось пойти в редакцию за по
мощью. Свели мы двух Наташ, сфотографировали, поместили снимок
в газете, чтобы другие впредь не ошибались.
В
ЕРЕЗ год в редакцию явился ещё один Кучинский — Юра. Про
Ч
слышал, что при газете создана команда ЮКН — юнги корабля
«Нетте», того самого корабля, на строительство которого пионеры
собирали металлолом.
Руководил командой один из первых красных следопытов ^оля
Клюев. Он уважал «следопытство» и морское дело, собирал по дво
рам безнадзорных ребят, влюблённых в море, учил их вязать узлы,
семафорить, плавать и... заниматься поисками героев-моряков.
«А тот, кто ищет героев, сам не должен плошать» — таков был
девиз Клюева. Очень скоро его юнги преображались.
Юра не был безнадзорным, но учился не очень хорошо. Толя его
принял в команду. И что же... Стал учиться лучше. Не подводить же
команду, да и фамилию Кучинских.
Чтобы понять Юрин характер, надо знать одну историю, совсем
недавнюю.
/
Ушёл он в субботу с другом погулять и пропал. Час ночи, а его
«
всё нет. Мать и отец не спят, волнуются. Не бывало еще такого.
Явился наконец.
— В кино был, на последнем сеансе, на ранний билет не до
стал, — попытался оправдаться Юра и сразу умолк, увидев запавшие
глаза матери.
Ничего ему не сказали родители, а на другой дець за обеденным
столом собралась вся семья. Так заведено.
Виновник сам обо всём рассказал. И сам себе наказание опре
делил.
— Целый месяц в кино не пойду, — сказал он твёрдо.
Мать пожалела:
— Недели хватит.
Но Юра повторил:
— Сказал, и всё. Слово!
Наташа одобрительно кивнула головой. Она всегда за самодис
циплину. Ира вздохнула сочувственно: знала, чего ему будет стоить
это обещание. Ведь без кино он и дня прожить не может.
некоторое время я пришла к Кучинским домой и вдруг
СПУСТЯ
увидела ещё двух детей — Галю и Таню.
Когда Ира ездила в Москву, Тане было три года, а Гале — пять.
Девочки успели подрасти и уже помогали Ире и Наташе. Итого семь
следопытов — двое взрослых и пятеро детей.
Там же оказался ещё один член семьи... Об этом тоже следует
рассказать.
В штаб КС пришло как-то письмо от мальчика из Молдавии. Он
хотел переписываться с кем-нибудь из красных следопытов. Кому от
дать письмо? Конечно, Ире. Она обязательно ответит, не задержит.
Ответила раз, другой. Из писем узнала, что мальчику живётся тяже
ло. Одна мать, а детей много. На учебники и тетради не хватает.
Показала письмо маме.
Серафима Ивановна, недолго думая, вместе с Юрой собрала
посылку, одну, другую. Даже сапоги новые послала.
Писал мальчик письма, писал, да и приехал в гости. Думал, на
неделю, а прожил год. Заставили учиться, а потом на работу устрои
ли. Теперь Володя П. женат, живёт в другом городе, а нет-нет да и
приедет, а если пишет, то так:
«Мама, папа, сестрёнки, братишка!»
,
(
%
5.
к следопытской семье Кучинских прибавилось еще 20 че
В СКОРЕ
ловек. Случилось это так.
Пришла домой Серафима Ивановна. Сняла пальто, развязала
платок и говорит:
— Принимайте в свою семью новых следопытов.
Юрка подбежал, взял пальто, повесил на вешалку...
— Кто такие? — спрашивает.
12
— Из
детдома.
Помните, я там детей
навещала? Директора
встретила. Разговори
лись. Просит у них
отряд организовать. Я
пообещала. Вот и всё.
— А что,—смеёт
ся Юрка,—очень кста
ти. Было нас семь,
будет—двадцать семь.
Теперь-то мы со все
ми письмами упра
вимся...
Дело в том, что
мама Кучинская ста
Кучинских трудно застать дома всех сразу.
ла активным членом ВотСемью
так и получилось, что на этом снимке нет Наташи.
секции ветеранов пио
Фото Н. Карасёва
нерского
движения.
Дежурит в Пионер
ском зале, проводит там экскурсии, отвечает на письма. А писем
много. И в музее, и в штабе КС. Пишут дети и взрослые, со всех кон
цов страны. Одни просят разыскать родных, другие — достать справ
ки, третьи сами что-то сообщают. Всем ответить надо, а чаще всего
и помочь. Просматривает Серафима Ивановна почту, отбирает себе
просьбы потруднее, а потом со своим семейным отрядом ходит, ищет,
помогает... Так что новому отряду следопытов дело нашлось сразу.
6.
ПРИШЛО письмо из Челябинска. Матвей Васильевич Коробанов
* * просил прислать горсть земли с могилы сына, похороненного
на Пискарёвском кладбище. Эту просьбу выполнили Таня, Галя и
Юра. Поехали на кладбище, разыскали могилу, взяли горсть земли,
положили в коробку, перевязали красной лентой и написали: «От
пионеров Ленинграда». Юра сфотографировал всех и карточку при
ложил к посылке.
Человеческие просьбы... Их много. Александр Архипович Шепетько из Артёмовска собирает для своего городского музея сведения
о земляке Константине Григоренко, погибшем под Ленинградом.
Просит прислать всё, что известно о нём.
«Вам будут благодарны не только дочь и жена Григоренко, но
и все жители Артёмовска», — пишет Шепетько.
Следопыты Кучинские (к ним я причисляю и воспитанников дет
дома) идут в музей, узнают, что о Григоренко есть много материалов,
что он учился в институте имени Лесгафта, ушёл с отрядом добровольцев-студентов на фронт. Погиб за Ленинград. И фильм о нём
есть. Всё, что могли, достали и отправили в Артёмовен.
А тут пришло письмо от Нины Владимировны Колосовой, просит
найти могилу брата.
Значит, снова в поиск...
Работы хватает. По вечерам, особенно в субботу, вся семья пи
шет, рисует, клеит. Юра печатает фотографии. Специально для этого
освоил фотодело.
13
Сидят иногда до поздней ночи. Зато в воскресенье отсыпаются.
Виктор Владимирович, по рабочей привычке, встает раньше всех,
идёт в магазин.
Впрочем, хозяйством занимаются все — готовят, моют полы, уби
рают. За очередью следит старшая, Ира. Юра не отстаёт от сестёр.
Говорят: его щи самые вкусные. Может быть потому, что он их
делает по-флотски?
7.
К ОГДА я заканчивала очерк, мне почему-то захотелсь ещё раз
встретиться с Серафимой Ивановной.
— Что нового? — спросила я.
— Ничего особенного, — как всегда просто ответила Кучинская.
— Могилу брата Колосовой нашли?
— Могилу нет, а товарища по части нашли. Они уже списались.
Нина Владимировна ответила: «Спасибо. Словно с братом погово
рила».
— А ещё от кого получили?
— От Матвея Васильевича из Челябинска, который землю
с могилы просил.
— Покажите!
Читаю: «Теперь священная земля стоит в углу, где прежде висе
ла икона. Посылаю Юрке значок «Орлёнок». Он мальчик, будущий
воин. Пусть носит. Значок — копия памятника погибшим юным
героям...»
Я беру стопку писем, читаю... Не могу оторваться. Неровные,
с трудом выведенные строчки:
«Милые мои ленинградцы! Вы не представляете, сколько бывает
радостных слёз, когда я получаю от вас весточки. Счастлива, что
имею таких друзей, такую семью».
— От кого это?
Серафима Ивановна рассказывает целую историю об одиноком
человеке — Лидии Семёновне Литовченко из Одессы. На фронте она
была наводчицей, разведчицей, а сейчас инвалид. Лежит в госпитале.
Началось с небольшой просьбы: справка нужна была из Ленинграда,
а кончилось дружеской перепиской.
Иногда мне кажется, что Серафима Ивановна всё это нарочно
придумала: повела ребят по следопытским дорогам, чтобы узнали
они людей мужественных, верных, смелых, чтобы сами такими ста
ли, научились чужую беду понимать, не проходить мимо.
Нет. Не придумала. Она сама такая. Сердечная, искренняя.
И она, и её муж, и дети.
В ахит
М А Н А С Ы П О В
К ак
ро сли
ноги
ИЛГИЗАРА
Илгизар вернулся из школы, волоча ногу, как подбитый утёнок*
— Ой, ой, больно! Ботинки жмут!
— Ты что? — спросила мама. — Ведь месяц, как купили. Сам ж е
и мерил в магазине. И разм ер твой. Двадцать девятый.
Но окаянные ботинки жали, как тиски. Никакого спасу! Пришлось
купить Илгизару новые ботинки. На размер больше. Тридцатый.
Но через три недели Илгизар опять заскулил:
— Ой, не могу! Ой, жмут!
И что за ноги у этого Илгизара! Точно огурец на грядке: растут
не по дням, а по часам!
Купили Илгизару ботинки тридцать первого размера. Потом купили
тридцать второго, тридцать третьего, тридцать четвёртого...
Потом мама окончательно испугалась:
— Что ж е это такое? Пойдём к врачу!
Врач осмотрел босы е ноги Илгизара и, хитро улыбнувшись, потя
нулся к стеклянному шкафчику...
Сейчас Илгизар опять щеголяет в тех самых ботиночках, которые
двадцать девятого размера.
Ты спросишь: как ж е врач укоротил ноги Илгизара? А он и не уко
рачивал. Взял в руки обыкновенные ножницы и обрезал длинные, как
у шурале, скрюченные ногти. Только и всего.
Рис. М. Бекташева
С ер гей
С К А Ч ЕН К О В
Сентябрь развесит листьев грусть
И посинит просторы.
Пусть первых заморозков хруст
Придёт ещё нескоро ,
Но время медленным шажком
Крадётся понемножку,
Глядишь — берёзовым листком
Октябрь прильнёт к окошку .
Рис. В. Адаева
ЫШЛО так, что я ока
зался один в этом дво
ре, оказался случайно:
искал старого школьного то
варища — и адресный стол
привёл меня сюда.
Это был обыкновенный ле
нинградский двор, неожидан
но яркий после неприглядно
го, скучного фасада. Кусты
сирени,
акации,
пёстрые
клумбы. Зелёные взрывы на
сером асфальте.
А потом я увидел морщи
нистую липу, заслонившую
окна третьего этажа. Липа
была однобокая. На пустой
её стороне, на уровне двух
моих ростов, виднелся чёр
ный шрам — оттуда начина
лась
когда-то
гигантская
ветвь. Я проследил глазами
направление, в котором она
росла, и увидел выступ над
аркой —здесь дом выпирал
вперёд, образуя фонарь —
окна на три стороны света.
И ветвь липы, несущест
вующая, никому не видимая,
зашевелилась вдруг перед
моими глазами, застелила
зыбкой зеленью стёкла. Всей
своей памятью, памятью рук,
глаз я ощутил себя по ту сто
рону стёкол, за партой, в
жарком солнечном мареве.
Мне и в самом деле стало
жарко, так отчётлива была
память.
Двадцать пять лет прошло
с тех пор.
Она вошла в класс боком,
словно боясь помешать. При
жимая к груди старенький
портфель,
тихо
сказала
«здравствуйте» и прошла к
столу. Села, поставила порт-
В
16
А. КРЕСТИНСКИЙ
МАЙСКОЕ ОЛНЦЕС
Рисунки В. Адаева
фель на колени, достала' по
трёпанный томик Гоголя и
начала читать вслух «Тараса
Бульбу».
Имени, отчества своего не
назвала, а мы не спросили.
Ничем мы не интересова
лись, кроме еды.
Сколько ей было лет, труд
но сказать. Возраст прятал
ся за худобой, отёчностью, за
десятками одёжек.
Она читала нам Гоголя
медленно, монотонно. В её
голосе
появлялись живые
нотки, когда речь шла о пи
рах запорожских. Эти места
мы слушали внимательно.
Электрический звонок не
работал, и нянечка обходила
классы с колокольчиком. Ко
локольчик был слабый, ня
нечка простирала руку в
класс и встряхивала коло
кольчик.
Когда началась большая
перемена, наша учительница
отложила книгу и сказала
своим тихим голосом: «!Можно выйти».
Она достала из портфеля
разные баночки, скляночки,
свёрточки с продуктами —
всё кукольных размеров — и
аккуратно расставила, разло
жила на столе- Она делала
тщательный осмотр своих
продовольственных запасов,
проверяя их на глаз, на вкус,
на запах. Что-то шепча, она
отвинчивала
и открывала
пробки, недовольно покачи
вала головой, когда в хозяй
стве не ладилось, или, напро
тив,— улыбалась. Потом по
ела немножко — чуть каши,
чуть сахарцу, ещё чего-то,
чего — непонятно. И после
этого стала завязывать, за
кручивать, заворачивать, за
винчивать. Не торопясь, спо
койно.
Она вообще всё делала
очень спокойно, никого не
стесняясь. Она просто не за
мечала нас.
Потом
забренчал
коло
кольчик, и мы снова приня
лись за «Тараса Бульбу».
Точно с того места, где кон
чили на прошлом уроке.
Мы не бузили, как в мир
ное время. Нас собрали сюда,
в школу, чудом оставшихся
в живых после первой бло
кадной зимы, вытащили из
2
«Искорка* М 9
мёртвых домов, чтоб накор
мить и вернуть к жизни.
Никогда не забуду тот день.
Первый школьный. Он был
объявлен всюду — на пере
крёстках, в подворотнях, на
улицах — большими буква
ми.
И
солнце стерегло тот
день. С самого утра проби
лось сквозь льдистую синеву
неба его тепло.
Мы ждали тепла, как побе
ды. Нет сегодня — будет зав
тра. Завтра не будет — после
завтра...
И вот теперь мы сидели,в
своём классе-фонаре — окна
на три стороны света — и ку
пались в солнце. Мы дрема
ли в нём, глотали его сонно,
поворачивали к нему то од
ну, то другую щёку. Оно ще
котало наши худые уши, на
ши затылки и глаза. Как в
оранжерее — тихо и парит. И
ветка старой липы чуть дви
жется за окном. И бормочетжурчит, словно вода, далё
кий голос...
Что-то всё-таки было в этом
медлительном, усыпляющем
чтении. Оно скрашивало нам
трудные часы ожидания обе
да.
К третьему уроку мы раз
мотали шарфы, к четвёрто
му — сняли пальто. Только
на нашу учительницу солнце
не действовало. Ока зябко
куталась в свои бесчислен
ные платки и прятала руки
в рукава ватной телогрейки.
Прошло несколько дней.
Мы немного отогрелись, втя
нулись в режим и начали
скучать.
17
Развлечение
придумал
Валька Камыш, сын пода
вальщицы из школьной сто
ловой. На переменке, когда
учительница колдовала над
своим портфелем, он встал за
её спиной и долго кривлялся,
повторяя все её движения.
Мы тихо веселились.
Смутный инстинкт руково
дил нам и: пока обижают
другого — не тронут тебя.
Поддерживай сильного — не
останешься в дураках.
Валька Камыш был силь
ным. Был сытым. Когда он
смеялся, тряслись его тол
стые щёки с сизыми прожил
ками. Каждый день он при
думывал новенькое: то под
ложит учительнице какуюнибудь дрянь, то утащит со
стола баночку- с сахарным
песком, то портфель привя
жет к стулу...
Хоть бы раз она рассерди
лась, обругала нас, ударила
кулаком по столу. Никогда.
Молчит и беззащитно смо
трит нам в глаза, как ребё
нок, который ещё не пони
мает, что его обижают.
Иногда я думал, что она и
мы живём в каких-то разных
мирах и нам только кажется,
что мы соприкасаемся, а на
самом деле это совсем раз
ные миры-коридоры с глухой
стеклянной стеной, сквозь
которую только видно, но ни
чего не слышно, и вроде бы
мы рядом, а сами идём в раз
ные стороны — она в свою,
мы в свою...
Олег Рымов подошёл после
уроков к нашей учительнице
и вежливо спросил
— Нет ли у вас ценных
книг? Если хотите... на хлеб
и продукты...
Учительница
посмотрела
на него. Что-то у неё в гла
зах мелькнуло — интерес,
что ли, — и тут же потухло.
Ничего не ответив, она взяла
свой портфель и пошла к
двери.
...Артобстрел начался на
большой перемене, когда на
ша учительница по обыкно
вению перебирала содержи
мое своего портфеля.
Хлопая крышками парт,
мы хватали сумки, книги и
бежали вниз, в убежище.
Кто-то задел учительский
стол. Банки-склянки покати
лись на пол.
Завуч построил нас в кори
доре первого этажа. Гулкий,
без окон, коридор наполнил
ся шёпотом, шарканьем ног.
Толкая друг друга в спину,
мы спустились в сводчатый
подвал, и завуч, войдя по
следним, плотно прикрыл за
собой массивную железную
дверь.
Под сводами покачивался
керосиновый фонарь, тень
его вздрагивала на стене.
Вдоль стен стояли длинные
столы и скамейки- Дальний
угол занимала принесённая
из какого-то класса чёрная
доска.
В убежище глухо отдава
лись разрывы снарядов. Сна
ряды ложились близко. Вид
но, немцы нащупывали судо
ремонтный завод. Фонарь
при каждом ударе вздраги
вал, как живой.
18
I
— Амалия Петровна! —
сказал завуч. — Вы здесь?
Амалия? Странное имя...
Завуч опять что-то спросил,
я не расслышал, что — в ту
же секунду ударил взрыв та
кой силы, что пол вздрогнул
под ногами, а с потолка нам
на головы посыпалось мел
кое и сухое. Наступила ти
шина, в которой каждый по
нял : это к нам.
Заскрипела дверь убежи
ща — наверно, завуч вышел
на разведку. В тишине хлоп
нули двери, потом ещё и
ещё, а я всё слышал своё сер
дце и старался не слушать
его, а слушать только то, что
происходит наверху.
Снаружи донеслись крики,
и тут мы не выдержали.
Опрокидывая скамейки, рас
талкивая друг друга, рину-
— Спокойно, ребята, без
паники! — приказал завуч. —
Сейчас мы узнаем, что слу
чилось. Товарищи учителя,
комне! Амалия Петровна,
где вы? Пятый класс, где
Амалия Петровна?
Значит, её зовут Амалия
Петровна. Я открыл рот и
хотел крикнуть, что её нет,
но испугался. Начнутся рас
спросы, и надо будет отве
чать, а что отвечать?
— Пятый класс! Языка
лишились?!
— Нет её... — сказал ктото.
2*
лись к двери, вырвались в
тёмный сводчатый коридор,
а оттуда через пустой про
ё м — дверей уж е не было —
в подворотню.
— Пятый класс, назад! —
крикнул завуч.
Он стоял в подворотне, рас
кинув руки запрещающим
жестом, а за его спиной мед
ленно рассеивалось облако
пыли. По мере того как оно
рассеивалось,
проступали
очертания битого кирпича,
деревянного крошева, извё
стки. В проломе вниз головой
висела наша голубая круг19
лая печь. Как она
там
держалась,
было непонятно...
— Пятый класс,
назад! — повторил
завуч.
На наши головы
и плечи оседала
белая и красная
пыль. Над нами
зияла
дыра,
и
солнце
свободно
падало в неё сверху. Оно чёт
ко освещало всё: и обломки
досок, и стены, изъеденные
осколками снаряда, и оскол
ки стекла, мириады осколков
стекла.
-— Ты что, глухой! Назад!
Завуч схватил меня за пле
чо, тряхнул. Я опустил голо
ву, чтоб не смотреть ему в
глаза, и машинально стал
разрывать
землю
носком сапога. На
солнце сверкнула
ярко-красная
ба
ночка из-под чаю.
Я
мучительно
вспоминал, что в
ней было. Сахар
вроде...
— Ну! — сказал
завуч.
Я и сам не мог
больше тут стоять. Я чув
ствовал, что всё мне тут чу
жое, и сам я себе чужой.
Завуч отпустил моё плечо, и
я пошёл, спотыкаясь, прочь,
не глядя никуда. Я ушёл за
школу, на стадион, и сидел
там на прошлогодней траве,
не прячась от солнца, хотя
больше всего мне хотелось
спрятаться именно от него.
Е. РУСАКОВ
В
л е с у
Заблудился в чаще.,.
Глядя в синеву,
Голосом звенящим
Крикнул я: «Ау!»
Сердце бьётся, бьётся.
Замер не дыша.,.
Может, отзовётся
Добрая душа.
Рис. В. Адаева
ОВСЕМ не просто найти себя. Найти то,
что тебе кажется самым любимым, самым
главным делом в жизни.
В школе Лёва Мочалов очень любил рисо
вать. А в седьмом классе написал вдруг стихо
творение. О природе. Вроде будто бы оно само
написалось! Но за первым стихотворением при
шло второе, третье... Что же делать? Серьёзно
заняться поэзией? А живопись?..
Лев Мочалов
учился уже в художественной школе, готовясь
стать живописцем. Но стихи не отступали, не
давали покоя...
Много лет прошло с тех пор. У поэта Льва
Всеволодовича Мочалова уже три сборника сти
хов: «Глядя в глаза», «Всё ещё в апреле» «Все
ленная за окном». В прошлом году он создал первую книгу стихов и для
детей — «Голубой лес».
Значит, что же: стихи победили? А живописи он изменил?
Это не совсем так. Ведь настоящий художник может рисовать не только
красками и карандашами, — передать прелесть природы можно и словом. Вот
прочитайте стихи поэта — и вы сами в этом убедитесь.
С
Л ев
М О Ч А Л О В
Деревья
Х ож у
и
зи м о ю
М не
см о тр ю
и
ск о ва
сл ед я
на
р ан н ей
за
н е
д е р е в ь я
весн ой .
скр ы ть
ж и во й
О ткуд а
вон
и
при чудли вы й
этот
К ак
б у д то
зн аю ,
они
и
за м ер л и
о ж и ваю т
сп оры
и
в
И
то л ько
стену
и
стучат
д р ак и
ку л ак о м .
при
со л н еч н о м
б о ятся
дохн уть,
и
лиш ь
в ете р
ш евели т,
всё
уп руги е
ко л ы ш ет
ж е,
то л ьк о
я
д е р е в ь я
и
за
д н ём
бы вает,
о ж и ваю т,
н аш ей
спи ной.
стр о ят
н ам
и
рвутся
б еж ать
А
гл ян еш ь— засты л и
при
ветви
н очной —
К
б у д то
свете
ч у т ь -ч у т ь .
зн аю ,
п о р о ю
танцую т
как
вд р у г.
м р ак е
тай ко м
зав о д я т,
стоят
К о
кр ю к!
м н о го р у к о
н ав ер н о , в о
и
не
за к о р ю к а
они
зм еи л и сь —
Я
та
у д и вл ен ья,
кр и ви зн о й .
р о ж и ц ы
от
сзад и ,
зем л и ,
сл о в е:
при
в згл яд е,
« З а м р и !»
О дн и —
р аск о р яч ась
засти гн у ты
д р у ги е —
явн о
что
зад ер ж и в аю т
Н о
в с ё -т а к и ,
засты ли
Л иш ь
ты
д е р е в ь я
они
н ел еп о —
врасп лох,
тянутся
свой
в
н е б о ,—
вдох.
ч естн о е
сл о во ,
н ап оказ.
о твер н у л ся —
п ускаю тся
в
и
сн ова
пляс!
21
Летит с верёвки платьице
вдогонку за листвой,
и чья-то шляпа катится
сама по мостовой.
И мы глядим, не веря,
не понимая то,
как распахнулись двери
и не вошёл никто.
Ведь ветер — незаметен,
лишь остаётся след,
где побывает ветер,
а ветра-то
и нет!
Язык огней
Н очь
р ас тв о р я ет
черн и л ьн ой
И
гд е
зе м л я ,
М ел ь —
М ой
в
д р у г,
ночн ую
О гн ям и
У м ей
В
е
т
е
р
Щекотно паутинка
приклеется к щеке —
то ветер-невидимка
прошёл невдалеке.
Ответь, какой ты, ветер?
Открой свое лицо!
...Лишь лёгонькие ветви
качает деревцо.
Лишь из трубы
кудлатый
летит над дом ом дым,
торопится куда-то
за облаком седым.
Да проступает синька
на голубой реке,
да пламенем косынка
заплещется в руке.
О стену хлопнет ставень,
и с жёлтого куста
вспорхнёт пугливой стаей
осенняя листва.
22
за
б е р е га
тем н о то й .
и
гд е
какой
и
ты
тьм у
к о гд а -н и б у д ь
взгл ян и .
заш и ф р о в ан
чи тать
р ек а!
чер то й !
огн и !
п у т ь ...
О гн и
и дущ их
огни ,
что
то
чуть
и
и
л е в ее,
таи н ствен н о
О гни
к о р аб л ей ,
там
тут,
то
бессо н н ы х
б ак ен о в
п р авей ,
ж ивут.
м аяк о в
огни .
В сю
ночь —
нас
б ер егу т
во
ть м е
б е з
П усть
как
д р у г
от
б ер е го в —
они.
от
д р у га
зв е зд ы
д ал ек и ,
зв е зд а ,
плы вут —
р еч н ы е
м и гая
с в е т л я к и ,—
и н огда.
З ел ён ы й ,
красн ы й ,
б ел ы й
всё
И
ч т о -то
к т о -то
«да»,
к о м у -т о
В сю
к т о -т о
п о м о гает
м о ж ет
бы ть,
Ты
сочти
е ё
м н е
н е
«С о
на
зв е зд а ,
м н о й
беда,
п о м о щ ь !»
и зд ал ек а,
зв е зд а —
п р о сто го
е щ ё
зв е з д е
п олн оч ь,
тьм е:
ко
та
зги ,
« П о м о ги !»
св ето м
во
ни
к т о -т о .
при ди
н е
к р у го м
п роси т:
п р о н зая
что
«нет»
р аб о та.
И
кри чит
к т о -то
ко гд а
огн ей
И
И,
и
о твеч ает.
н очь,
и д ёт
ц вет —
о зн ач ает.
н ем ая,
язы к а
п он и м ая!
Что он нёс?
Человек под мышкой нёс
не пакет, не папку.
Не сундук, не пылесос
он схватил в охапку.
Нёс не торт,
не каравай,
не буханку хлеба.
Нёс он дерево,
трамвай
и кусочек неба.
Но всего лишь через миг
нёс уже другое:
пятитонный грузовик
прижимал рукою.
А потом — щиты реклам
прихватил,
но странно:
буквы выглядели там
как-то иностранно!
И, наверно, от ходьбы
на живой картине
люди,
здания,
столбы
вверх и вниз ходили.
И качался гастроном,
тополя качали
ветви в небе голубом
с чёрными грачами.
Так ж е, как мои друзья
Вовка и Серёжка
там приплясывала вся
улица
немножко.
И среди моих друзей,
тех, что нёс прохожий,
был какой-то ротозей,
на меня похожий!
Рис. Г. Моисеевой
23
Н. ХОДЗА
Рисунки В. Орлова
Случилось всё так...
В Музее Октябрьской революции выставлен..,, окорок.
Удивительно! Здесь каждая вещь рассказывает о великих
днях революции, о смелых делах большевиков, о борьбе за
свободу, и вдруг — окорок! Почему он здесь? Не ошибка ли?
Нет, не ошибка.
Случилось всё так. В царском Петербурге был интерес
ный музей, необычный. Там висели колбасы, сосиски, разные
рулеты, окорока. Конечно, это были муляжи, но многие при
нимали их за настоящие изделия: уж очень хорошо они были
сработаны. Над ними трудились отличные мастера-худож
ники. А лучшей среди мастеров была молодая художница
с редким именем. Её звали Афанасия. Афанасия Леонидовна
Шмидт.
Никто не подозревал, что Шмидт — большевичка, что
у неё даже есть партийная кличка. Революционеры-подполь
щики звали её Фаня беленькая.
Однажды Фане дали наган, чтобы она свезла его в при
город, где большевики прятали оружие.. «Вечером свезу»,—
решила Фаня и, спрятав револьвер в муфту, пошла в музей.
Шла не торопясь, с утра ей что-то нездоровилось, болела го
лова, одолевал кйшель, щипало в горле.
До музея оставалось совсем немного, каких-нибудь тричетыре квартала, когда она заметила «хвост». По другой сто
роне улицы семенил низкорослый тип в котелке. Воротник
его коричневого пальто был высоко поднят, жидкие усишки
лихо закручены в тонкие колечки,
24
Опытная подпольщица, Фаня сразу определила: сыщик
из полиции. Значит, полиция что-то пронюхала, каждую ми
нуту её могут арестовать. В муфте найдут револьвер, и то
гд а — суд, тюрьма, каторга.
«Добраться до музея! Надо идти быстрее!» Она уско
рила шаги. Сыщик, не отставая, семенил по другой стороне.
Фаня свернула в безлюдный переулок, сыщик — тоже. Фаня
вышла на проспект, шпик — за ней.
Но вот музей.
' С трудом поднялась она в мастерскую и, обессиленная,
опустилась на стул.
— Какая вы румяная!— любезно заметил главный ху
дожник господин Замурзаев.
— Мне нездоровится... немного... Спущусь в зал... под
правлю кое-какие макеты...
— Не беспокойтесь. Я прикажу поднять их сюда.
— Спасибо... не надо... исправлю на месте... там — пу
стяки...
Она положила в муфту тюбик клея и какие-то инстру
менты. Держась за перила широкой лестницы, Фаня спусти
лась в музей, подошла к последнему своему муляжу — око
року. Короткий сильный рывок! Корка окорока надорвана!!
Сунув наган в муляж, она быстро придала ему прежний вид
и вернулась в мастерскую.
— С вами положительно что-то происходит, — сказал
господин Замурзаев. — Ушли румяной, вернулись бледной...
— Мне плохо... Знобит... И голова... кружится...
Господин Замурзаев ценил мастерство художницы
Шмидт. Он встревожился:
— Я вызову извозчика! Сейчас же — домой! Немед
ленно!
...Вечером пришёл доктор и приказал лежать, хотя бы
пять дней. У Фани оказалась инфлюэнца. Так в те годы назы
вали грипп.
— Полный покой, полный покой! — строго повторял
доктор.
Но покоя не было. Фаня думала о сыщике из полиции.
Почему за ней следят? Значит, полиция что-то знает. Может
быть, знает об этом револьвере? Надо готовиться к аресту.
Она уснула глубокой ночью, а на рассвете вломились
жандармы.
— Где прячете револьвер? — спросил жандармский рот
мистр.
— Зачем мне револьвер? Я и стрелять не умею...
Жандармский офицер насмешливо прищурил круглый
навыкате глаз:
— Конечно, конечно, вы же — художница. Клей, краски,
25
* кисточки — вот и всё ваше оружие! А всё-таки где же ре
вольвер?
— Не знаю, о чём вы говорите!
— Обыскать! — коротко бросил ротмистр, и жандармы
приступили к обыску. Они переворошили все вещи, но ничего
не нашли.
— Ну, что ж, — сказал ротмистр. — Познакомимся с ва
шими муляжами. До скорого свидания!
Звякнув шпорами, он направился к выходу. За ним потя
нулись другие жандармы.
Теперь Фаня не сомневалась. Полный провал! Полиция
обыщет муляжи и найдёт наган.
Весь день, всю ночь ж дала она ареста. При каждом
стуке, звонке, громком голосе Фаня вздрагивала: полиция!
В таком состоянии она провела двое суток. На третьи, не вы
держав, отправилась на службу. Переступив порог музея, она
поспешила в выставочный зал. И увидела то, чего так боя
лась. Окорока на стенде не было. Вместо него висел рулет.
В зал вошла уборщица. Она заметила растерянное лицо
художницы и тяжело вздохнула, — она почему-то всегда
вздыхала:
— Забрали, забрали его, голубушка... увезди...
— Когда? Тётя Нюща, когда его забрали?
— Точно не скажу, без меня случилось.,. Говорят, шуму
было.,,
26
Фаня поднялась в мастерскую. Господин Замурзаев встре
тил её приветливо:
— Выздоровели? Отлично! Получен сложный заказ...
«Хитрит»,
подумала Фаня. Она решила никого не
спрашивать об окороке. Чего уж тут! Всё равно её сегодня
арестуют.
Но день прошёл мирно — полиция не явилась. «Значит,
возьмут ночью», — рассуждала Фаня, идя домой. — Аресты
всегда бывают ночью..,
В. эту ночь она не уснула — ж дала жандармов. Но поли
ция не пришла.
А потом прошло ещё много дней и ночей, и никто Фаню не
трогал, хотя она часто замечала за собою- «хвост». «Конечно,
они нашли наган в муляже, — говорила сама себе Ф аня.—
Они держат меня на свободе, чтобы узнать, с кем я встре
чаюсь».
Но Фаня ошиблась. Всё кончилось неожиданно, совсем
как в сказке.
Накануне рождества в мастерскую вошёл господин З а
мурзаев и торжественно провозгласил:
— Господа! Поздравьте мадемуазель Шмидт. Муляж
окорока удостоен на Дрезденской выставке почётного дип
лома!
Фаня решила, что Замурзаев издевается. Сейчас распах
нётся дверь и появится жандармский ротмистр.
— О чём вы говорите? — спросила она хмуро.
— Д а о вашем муляже! Об «окороке»! Пришло известие.
Он получил диплом на выставке в Дрездене!.,
Осталось рассказать немного.
Оказывается, в день болезни Фани муляж окорока от
правили за границу на специальную выставку. А полиция не
знала об этом. Она искала наган в Петербурге, а он в это
время был в Дрездене, в Германии.
Что же было дальше?
Выставка в Дрездене закрылась, экспонаты вернулись
в Петербург, на своё старое место. Револьвер проделал длин
ное путешествие: из России в Германию, из Германии в Рос
сию. И никто его не обнаружил. Кому же придёт в голову,
что невинный муляж таит в себе такую «начинку»?
Когда пришло время, Фаня извлекла из «окорока» наган
и переправила его куда надо. С тех пор она часто прятала
в экспонатах оружие и партийные документы. И никто их ни
разу не обнаружил.
Вот почему в Музее революции можно сегодня увидеть
такой необычный экспонат — муляж окорока,
Рисунки О. Яхнина
О. ПАНКУ-ЯШ
Сабли
и
рыба
Я полагаю, вы со мной согласи
тесь, что испокон веков каникулы
и игры — это два неотделимых по
нятия. Я считаю, что они так же
неотделимы, как, скажем, деревья
и лес, пляж и море или две сосед
ние улицы: Подгорная и Загорная.
Вот как я в этом убедился.
Сейчас каникулы, следовательно,
игры в большом почёте, и ребята
этих двух соседних улиц не жалеют
ни сил, ни фантазии. Ребята с Под
горной создали «войско». Войско
во главе с маршалом, генералами,
полковниками и майорами. Нужно
заметить, что это войско в своём ро
де единственное в мире. В нём нет
солдат. Ни одного просто солдата!
Нет, я ошибся. Ещё одно такое вой
ско есть. На Загорной улице.
Итак, в часы затишья, когда на
поле битвы спокойно (а это так не
обходимо для сохранения стёкол
окон окружающих поле домов, для
банок с посоленными огурцами на
балконах, которые в первую оче
редь падают жертвами ожесточён
ных схваток), так вот в часы за
тишья личные составы обеих враж
дующих сторон связывает тесная
28
дружба. Они вместе ходят купаться
в речке, вместе ходят на матчи, побратски делят черешни и пряники,
мирно обмениваются марками.
Однако во время военных опера
ций оба войска становятся как два
отталкивающихся полюса. Они да
же перестают понимать друг друга,
разговаривают на разных языках,
и все переговоры ведутся только че
рез переводчика.
Наблюдая за сражением со сто
роны, на известном расстоянии (это
безопаснее, если носишь очки), я
видел, как к командующему армии
с Подгорной явился для перегово
ров представитель армии с Загор
ной. Немедленно был вызван пере
водчик.
— Приветствую вас, командую
щий, — громко, с достоинством про
изнёс прибывший.
— Что он сказал, ^что он ска
зал? — спрашивает
переводчика
командующий.
— Он сказал «Приветствую, вас
командующий!», — тотчас
перевёл
сказанное переводчик.
— Добро пожаловать! Переведи
ему!,
— «Добро пожаловать», — вновь
переводит на языке посланца про
тивника переводчик.
— Благодарю, — важно произно
сит посланец.
— Что он сказал? Что он ска
зал? — спрашивает командующий.
— Он сказал «благодарю», —
точно переводит переводчик.
— Ага! — произносит командую
щий.
И переводчик вежливо тотчас пе
реводит:
— Командующий сказал «ага».
— Это я понял. На нашем языке
«ага» тоже «ага».
— Что он говорит? — спрашивает
командующий.
— Он говорит, что на их языке
«ага» тоже «ага».
— Аа-а, — понимающе произно
сит командующий.
— Что означает «аа-а»? — спра
шивает посланец переводчика.
— Товарищ командующий, он
просит перевести, ' что означает
«аа-а»?
— Я запрещаю перевод! — при
казывает командующий. — Это на
ша тайна. Спроси его, что ему
надо?
— Командующий спрашивает, что
вы хотите?
— Я прибыл, чтобы сообщить
вам, что вы не имеете права удить
рыбу с берега речки со стороны на
шей улицы.
— Ещё чего? — насмешливо го
ворит командующий. — Кто это нам
запретит? Ой, забыл? Что он гово
рит?
— Он говорит, что мы не имеем
права удить рыбу с берега речки
на их стороне.
— Подумаешь, велика беда! С их
берега даже ёрш никогда не клю
нул, — говорит командующий.
— Неужели? Даже ёрш? — с воз
мущением спрашивает посланец.
— Даже чешуя ерша, — отвечает
командующий.
— А вот я вчера поймал два оку
ня величиной с ладонь, — сердито
утверждает посланец.
■
— А вот я не верю! — говорит
командующий.
— Поспорим? На две Гватема
лы? — предлагает посланец.
— На две Гватемалы и одну Ко
ста-Рика, что ты ни шиша не нало
вил, — набивает цену
командую
щий.
— А я с вами вообще больше не
играю, — сердито перебивает
их
переводчик, — раз вы разговаривае
те без моей помощи. На кой чёрт я
буду переводчиком?!
— Ты прав, — признаёт свою ви
ну командующий. — Переведи мне,
что он сказал.
— Он сказал что-то вроде «хоро
шо».
— Скажи ему, что совсем не хо
рошо. Пусть идёт и доложит своему
командующему, что мы будем ло
вить рыбу, где мы захотим.
Переводчик перевёл в точности.
' — Можете идти, — добавил коман
А. ШИБАЕВ
Ариф
мет ика
богача
Богач
в арифметике
очень силён:
он ловко
прибавит
к милъону
милъон*
А если
побольше старанья
приложит,
то эти свои миллионы
умножит«
Он может
отнять —
он и в этом
мастаку
30
дующий представителю армии про
тивника.
Но посланец ни с места. Он упор
но стоит, не обращая внимания на
угрожающий взгляд «врага».
— Ну что же ты не уходишь? —•
кричит ему командующий.
— Я не понял, — отвечает посла
нец. — Жду, когда мне переведут.
Это событие произошло после по
лудня. А в восемнадцать ноль-ноль
завязался ожесточённый бой, кото
рый закончился с неопределёнными
результатами, так как ни одно из
вражеских войск не соглашалось
считать себя побеждённым. А ещё
немного спустя оба войска сидели
рядом на берегу реки с удочками в
руках и ждали, когда на крючок
попадётся хотя бы чешуйка ерша.
Ещё бы! Решалась судьба двух Гватемал и одной Коста-Рики! Разу
меется, в виде почтовых марок.
Перевод с румынского Ф. МИРЕНЕР
вытряхивай
тощий карман свой,
бедняк!..
И только
деленье
ему
ни к чему:,
делиться
ни с кем
неохота ему!.»
Рис. Ю. Бочкарёва
Ю р и й
РА К О В
Рисунки И. Скоробогатова
Ц еруси
Когда Витька начинал лениться, отказывался что-нибудь д е лать, а
это случалось с ним довольно часто, отец говорил:
— Церуси тебе кланялась!
Витька уж е знал, что Церуси звали одну лошадь, которая была
в партии у геологов, но он не мог понять, почему она должна была
ем у кланяться.
— Что ты мне всё Церуси, Церуси! Лучше объясни, кто она такая?—
наконец потребовал он.
Отец сел на диван:
нг Помнишь, я тебе рассказывал, что два года, назад мы работали
на Вилюе в Якутии? Ну так вот, было у нас тогда шесть низкорослых,
кудлатых якутских лошадок. Чуть побольше пони. Их привёл к нам из
соседнего совхоза каюр-якут. Без лошадей, сам понимаешь, в тайге
нашему брату очень туго. Спальные мешки, инструменты, продукты —
всё это погрузишь бывало с обеих сторон вьючного седла, закрепишь
как следует ремнями — и готов наш четвероногий транспорт в далёкий
маршрут. О характере наших помощников мы ничего не знали. Лошади
как лошади, только поменьше ростом и гривка у большинства заплете
на в мелкие косички. Каюр ж е был молчаливый, любил крепкий чай
по многу раз в день пить, да ещ ё трубкой своей всё попыхивал. Стре
лок был отличный. Белкам от него житья не было.
Одну лошадку я сразу ж е приметил среди других. Она была се
ренькая, стройная. Глаза чёрные, косички длинные. Церуси звали. При
крепили мы к ней Петра Афанасьевича, самого трудолюбивого и за
ботливого рабочего. Лучше других умел он беречь лошадь, следить,
чтоб она, идя по узкой просеке, бока себ е не поободрала, чтоб сыта
была.
На ночь всех лошадей стреноживали. Повязав колокольчик на шею,
оставляли пастись. В восемь — подъём и лошадей готовили в поход.
Так вот всего два дня поработала Церуси и вдруг рано утром ис
чезла.
Все лошади уж е навьючены, а е ё — нет.
Пётр Афанасьевич из сил выбился бегать и звать её. Взвалил он то
гда, помнится, мешок себе на плечи, часть груза на других сёдлах раз
местил и вслед за пятёркой лошадей побрёл в тайгу.
Каково ж е было наше удивление, когда, вернувшись в лагерь, мы
увидели Церуси, преспокойно жующую траву недалеко от других со
племенниц. Только те пять, уставшие в дороге, жадно пережёвывали
31
пищу, редко подымая голову. А лентяйка Церуси, видимо, была сыта,
потому что изредка нагибалась к траве. Ноги её со вчерашнего вечера
оставались спутанными.
— Где ж е ты была, негодяйка? — спросил е ё Пётр Афанасьевич.
Церуси посмотрела на измученного хозяина своими чёрными глаза
ми. В них не было ни вины, ни раскаяния. Не помню, что ещ ё говорил
ей тогда рабочий. Только Церуси отмахнулась от него, как от назойли
вой мухи, и повернулась в сторону.
Вечером Пётр Афанасьевич привязал Церуси на верёвку к колыш
ку, вбитому в землю. Это было первое наказание. Когда ж е он через
несколько дней забыл это сделать, утром снова не смог найти свою
лошадь. На этот раз он обшарил буквально все кусты. Через некоторое
время видим, как он ведет Церуси на поводу. Ругает е ё отчаянно.
— Представьте, — говорит, — эта хитрюга стоит в самой гуще ку
старника и не шелохнётся. Слепни е ё едят, а она словно спит. Я оклик
нул — ухом даж е не ведёт. Поддал ей хорошенько, только тогда моя
«спящая красавица» ожила.
Уловка Церуси была разгадана. Однако она была далеко не един
ственной. Никто из лошадей не умел так искусно раздувать свой живот,
когда их вьючили, как это делала Церуси.
— А зачем ей это нужно было? — не вытерпел Витька.
— А затем, что вьючное седло на спине после этого не держалось
и груз съезжал на сторону. Кроме того, так было легче набить травой
свой живот в пути. На этот счёт Церуси была великая мастерица.
А один раз история с животом кончилась и слезами и смехом. На
Церуси никто верхом обычно не ездил. Не то чтоб она была крутого
нрава, а просто не случалось. Однажды наша девушка-гидрогеолог
оседлала Церуси. На пути была узенькая речушка. Церуси, не долго
думая, прыгнула, а наша девушка неожиданно отделилась от лошади
и вместе с седлом полетела в противоположную сторону. Словно на
ковре-самолёте. После уже мы поняли, отчего это произошло. Когда
Церуси прыгала, она вытянулась, подобрала свой живот и выскочила
из-под своего седла и сидящей в нём девушки. Не думаю, что это было
сделано Церуси намеренно. Но девушка лежала, больно ударившись
о землю, по одну сторону реки, а Церуси остановилась на другом б е
регу, повернула голову назад, словно спрашивая: «Ну что ж е ты там
застряла, милая?»
Отличалась она и ночью.
Вдруг просыпаемся мы от страшного шума. Гремит посуда, звенят
поварёшки, вёдра. Вскакиваем со сна перепуганные.
Оказывается, наша Церуси решила ночью закусить и полезла ша
рить по вёдрам, где оставались кислые щи, консервированный борщ,
картошка.
В одном из вёдер было блинное тесто, так она умудрилась и туда
сунуть свой нос. Выпачкалась в тесте и после ещ ё долго фыркала недо
вольная. И колышки не помогали.
Однажды при лунном свете засунула Церуси м орду не в ведро, а
в палатку к рабочему. Её прельстила буханка чёрного хлеба, которая
лежала на столе недалеко от входа. Рабочий проснулся, увидел в про
свете чью-то морду, испугался, конечно, и закричал. Церуси тоже
испугалась, шарахнулась в сторону, задела головой палатку и та свали
лась на перепуганного рабочего.
,
Да, хлебнули мы с ней горюшка.
— Ну и что ж е было дальше? — спросил Витька.
А дальше вот что было.
В конце августа начались заморозки. Вечная мерзлота стала проби
раться до самого верха земли. Почву сковывало по утрам тонким слоем
32
льда, а красновато-жёлтая тайга посерела. Начали мы прикармливать
лошадей сеном, которое заготовил каюр за лето.
И для них и для нас началось самое трудное время. Работу надо
было заканчивать как можно быстрее. Ведь якутская осень очень ко
ротка. Со дня на день мог выпасть снег.
Церуси, всегда беспечная, тут вдруг загрустила, задумалась... И за
думала, видно, недоброе дело.
До конца нашего полевого сезона оставалось не больше двух не
дель, как Церуси исчезла. На этот раз окончательно. Её нигде не смог
ли найти, сколько ни искали. Потом уж нам стало известно, что она
убежала в свой совхоз. Убежала ночью, со спутанными ногами.
— А далеко был совхоз? — спросил Витька.
— Километров за двести.
— Ничего себе! — в голосе Витьки послышалось уважение к этому,
видимо, нелёгкому побегу. — Ну и сильна была!
— В том-то и дело, что была сильна. Но лентяйка от природы да
ещё молода и необузданна. Другие лошади, видимо, не случайно от
неё в стороне держались. Так-то и у людей случается. Дрогнет, не
выдержит кто-нибудь в походе, повернёт назад. И готов даже на жи
воте ползти, лишь бы добраться в город, где тепло и удобства.
— А мне кажется, что Церуси просто была свободолюбивее других
лошадей, — сказал Витька, и ему даже понравилось, как у него склад
но и звонко это получилось.
— А ты, когда убегаешь с урока, тоже, значит, проявляешь своё
свободолюбие? — спросил отец.
— Ну, я другое дело, я бы не убежал, как Церуси,-— насупился
Витька.
3
«Искорка» № 9
В.
В
Ф ЕТИ С О В
саду
Тут весной,
под свист и пенье,
было буйное цветенье.
Было шумно —
и текло.
Было тихо —
и пекло.
А теперь тут
выше крыши
покачаться
вишни вышли.
Дождь смородину сечёт —
по листкам ситро течёт.
Намывают облака
яблок алые бока.
Сладкий пар стоит
над грядкой
с земляникой
самой сладкой.
Мы для всех её растим,
заходите — угостим!
Рис. Ю. Шабанова
Я вернулся
из лагеря
Ж и л я в л агере ,
с отрядом,
возле речки ,
с лессш рядом .
Все ,
встречая на вокзале,
поначалу не узнали .
Г олъко мамочка — в очках —
закр и ч а ла : — Во-во-чка!.
