Я аккуратно вёл линию кисточкой по холсту, и на белом полотне вырисовывалась изящная женская рука. Я смотрел на сидящую передо мной женщину, она была прекрасно. Её волосы были цвета спелой ржи, глаза, словно июльское небо, большие бёдра и грудь указывали на её физическое здоровье и возможность незатруднительного деторождения. С каждым движением кисти, я переносил её образ на холст, это занятие доставляло мне большое удовольствие и возбуждало лучше, чем любое порно или оголённое женское тело. Я был влюблён в свою деятельность и был готов рисовать всегда, ничего не могло отвлечь меня от написания очередного полотна, даже если вдруг мой дом загорится, я продолжу рисовать. Моей натурщицей было подруга детства — Алиса. Она сидела в шёлковом красном платье и молча позировала мне. Передо мной была словно Макошь, вышедшая из славянских преданий. Алиса честно отсидела свои 2.5 часа и ушла домой. До конца работы нужно было ещё два сеанса. Я рисовал медленно, вкладывая в каждый мазок частичку своей души.
Наступил вечер следующего дня, мы сидели с Алисой и пили вино, затем она пересела на кресло в котором позировала мне. Я снял со своей правой руки перстень, быстренько сделал растяжку пальцев, словно гитарист перед выступлением и, включив тоскливый цыганский романс, взял любимую кисточку, которую я ласково называл Мари, и продолжил писать портрет. Мои руки были рождены для держания палитры и работы кисточкой. Я делал плавные движения кистью, словно брадобрей опасной бритвой. Скажу, не хвастаясь, я и бритвой владел не плохо. Лицо Алисы было бледно и не выражало никаких эмоций. А ведь в детстве, она была весёлой девчонкой, я помню, как она лихо лазила по деревьям и как быстро бегала, когда я пытался её догнать. Мне часто снятся сны из детства и почти все они связаны с моей лучшей подругой. Да, как вы могли уже понять, я был в неё влюблён. И когда она была несмышлёной девочкой (хотя мне всегда казалось, что она знала и понимала больше, чем я) и когда стала взрослой женщиной. Она никогда не испытывала ко мне ничего больше, чем просто дружба, я же был от неё без ума и поистине удивился, когда она согласилась попозировать мне. Ну, на сегодня законченно. Мне, правда, абсолютно не хочется расставаться с Алисой, но что же поделать, не запреть же её в моей комнате?
Ночь, я не мог уснуть. Я вспоминал наше любимое дерево — старый вяз, у которого, мы так любили играть в детстве. Лёжа в кровати, я двигал руками, словно плыл по озеру, в котором однажды чуть не утонул, но Алиса, которая и в плавании преуспела куда лучше, чем я, вытащила меня на берег.
На часах было около восьми, я поспал примерно три часа, разбудили меня соседи снизу, которые постоянно на что-то кому-то жалуются и вечно с кем-то ругаются, ну не зря наверно говорят: «муж и жена — одна сатана». Эта семейка была ужасна. И вот опять, они портили столь прекрасный апрельский день спором с какой-то бабушкой, вероятно с Екатериной Викторовной, это прекрасная женщина, одна из немногих в этом подъезде, кого я рад встретить, я всегда интересуюсь у неё о здоровье, она всегда спрашивает, почему я такой худой. Ну да ладно, пора вставать. Выпив чашку кофе, я доел вчерашний рис с рыбой и стал ожидать натурщицу, сегодня было воскресенье, и она должна была прийти рано. Может предложить ей сходить в кино? Я сидел и думал о ней, когда услышал долгожданный стук в дверь. Сегодня Алиса была бледнее, чем вчера, я заметил, что с каждым днём она выглядела всё болезненней, но когда я спрашивал её о самочувствии, она говорила, что всё хорошо. Я налил ей вина и снял перстень (не знаю, зачем надевал его каждое утро), размял пальцы и мои руки вернулись к долгожданному портрету, сегодня он должен быть закончен. С холста на меня уже смотрела самая дорогая мне женщина. Она была в платье красного, словно кровяного, цвета. Я радовался работе и печалился о её завершении, когда меня перебил какой-то громкий звук. Это кто-то бьёт в дверь. В мою дверь! Я положил палитру и Мари, по привычке надел на палец кольцо и быстро зашагал к входной двери, но как только я подошёл, дверь вышибли и в коридор вбежали какие-то вооружённые люди. И вот я уже лежал лицом в пол и на меня надевали наручники. Люди пошли дальше, в мою комнату. Я, испугавшись за Алису, закричал:
— Не трогайте её, она не при чём! — я, правда не знал, при чём тут и я.
— Она тут! — прокричал один из тех, кто пошёл в комнату.
— Уносите этого — был отдан приказ и меня повели на улицу, где уже ждал автомобиль.
Я сидел в тёмной комнате за столом. На моих руках были наручники, перстень почему-то отобрали, но это было уже не важно, меня волновал лишь один вопрос — что они сделали с Алисой? В комнату вошла женщина в погонах. Она села напротив меня. Я молчал. У неё в руках была какая-то папка. Она начала с вопросов о том, как меня зовут, где и когда я родился и тому подобное, ответы, на которые, они очевидно уже знали. Но вот прозвучал вопрос, знаком ли я с Алисой. И тут, я не смог сдержаться:
— Что вы с ней сделали? Где она? Вы её убили?
— Нет, не мы — ответила женщина и добавила — вы, это вы её убили. Мы искали её десять дней. Её мать сказала нам, что Алиса постоянно говорила о слежке за ней каким-то мужчиной и …
Я слушал, что она говорила, и не мог понять, что происходит, кто тот человек, что следил за Алисой и почему меня задержали, я ведь ничего не сделал, меня подставили, точно подставили.
— Зачем вы её убили — услышал я, как смертельный приговор.
— Что? Я? Что вы говорите, вы меня подставили, ваши люди ворвались ко мне домой и убили Алису, а теперь, я должен принять это преступление, нет! Я добьюсь справедливости, ваши палачи получат, что заслужили! Вы ответите за свой обман и убийство!
На стол были брошены фотографии моей квартиры, на них была Алиса, она, полулёжа, сидела на моём кресле, но, боже мой, её глаза, они открыты, но… они не живые. Она была в белом платье, которое впитало кровь от перерезанной шеи. Что они сделали с моей любимой женщиной…
— Зачем вы мне это показываете? Зачем вы меня пытаете? Я знаю, вы хотите свести меня с ума и навсегда отправить в психушку. Нет, у вас не получится. Я улыбался и смотрел в глаза этой ментовской мрази, а затем разрыдался.
— Заносите — сказала офицер, и полицейский занёс мою картину, почти дописанный портрет Алисы. Но что с ним? Она и тут с перерезанным горлом. Вот ироды. Женщина в форме хотела что-то сказать, но я в ужасе её перебил:
— О, боже — проговорил я — нет, нет, нет! Я закрыл своими руками лицо и больше не был в состоянии что-либо делать и говорить.
Я слышал, как передо мной отодвинулся стул, шаги, скрежет железной двери, смех девчонки, сидящей на старом вязе.
