Григорий Яковлевич Бакланов

БАКЛАНОВ Григорий Яковлевич (11.9. 1923, Воронеж - 23 декабря 2009) — прозаик.
Вырос в интеллигентной семье. Рано осиротел, его и старшего брата (студент Московского ун-та, погиб в окт. 1941 под Москвой в ополчении) вырастили родственники. В 1940 перешел из школы в авиационный техникум, в 1941 после начала войны сдал экстерном экзамены за среднюю школу — разнесся слух, что в армию сначала будут брать тех, кто закончил десятилетку. Осенью 1941 ушел добровольцем в армию, служил рядовым в гаубичном полку на Северо-Западном фронте, был самым молодым солдатом в полку. В нояб. 1942 Б. направили в артиллерийское училище. После окончания училища в авг. 1943 (это был ускоренный выпуск) командовал взводом управления артиллерийской батареи на Юго Западном и 3-м Украинском фронтах — воевал на Украине, в Молдавии, Румынии, Венгрии, Австрии. Был тяжело ранен, имеет воен. награды. Как хорошо сказал однажды А. Твардовский о писателях этого поколения, ушедших на фронт прямо со школьной скамьи, они «выше лейтенантов не поднимались и дальше командира полка не ходили» и «видели пот и кровь войны на своей гимнастерке» (Кондратович А. «Я люблю белорусскую поэзию…»: Из восп. об А. Т. Твардовском // Неман. 1975. № 1. С. 153).
Первый рассказ Б. написал после войны, ожидая демобилизации; в 1946 был принят в Лит. ин-т им. М. Горького, который окончил в 1951. Печататься начал в 1950. Писал очерки и рассказы, много ездил по стране, в основе первой пов. «В Снегирях» (1954) — впечатления от этих поездок. Через неск. лет писатель обращается к жизненному материалу Великой Отеч. войны, и осн. на нем произв. принесли ему широкую известность. Б. много работал в кино: по его сценариям поставлено 8 к/ф (часть из них — экранизации его соч.), самая большая удача — «Был месяц май» (1970), снятый М. Хуциевым по рассказу «Почем фунт лиха». Работал и для театра — следует отметить пьесу «Пристегните ремни» (1975), поставленную в Театре на Таганке Ю Любимовым. В 1986-93 возглавлял ж. «Знамя», сыгравший заметную роль в духовно-нравственной перестройке общества, в преодолении укоренившегося в лит-ре в сталинские и «застойные» времена идейного и эстетического догматизма, в разрушении возводившегося годами частокола запретов и табу.
В янв. 1945 И. Эренбург писал: «Если нашим детям повезет, будущий Толстой покажет душу молодого советского офицера, который сейчас умирает под зимними звездами» (Эренбург И. Летопись мужества М., 1974. С. 355). В эти январские дни, вспоминал Б., «мы брали Секешфехервар, и отдавали, и снова брали, и однажды я даже позавидовал убитым. Мела поземка, секло лицо сухим снегом, а мы шли сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. А мертвые лежали в кукурузе — и те, что недавно убиты, и с прошлого раза,— всех заметало снегом, ровняло с белой землей. Словно среди сна очнувшись, я подумал, на них глядя: они лежат, а ты еще побегаешь, а потом будешь лежать так». Только пережив подобное, можно рассказать о том, что было на душе молодого офицера, умиравшего на поле боя под зимними звездами.
Первая военная пов. Б. «Южнее главного удара» (1957; первоначальное назв. — «Девять дней») и рассказывает об этом сражении за Секешфехервар. Тяжелые бои с превосходящими силами врага, бои, когда в победном 45-м приходится и отступать, и прорываться из окружения,— это шло вразрез с официальной историографией войны. А то, как они изображены в повести,— без замалчивания жестоких батальных, бытовых, психологических подробностей, то, какими предстают ее герои — не чудо-богатырями, которым все нипочем, а обыкновенными смертными, чью жизнь в любой момент может оборвать пуля или осколок, которые страдают от голода, холода, усталости,— все это не укладывалось в господствовавшую тогда, поддерживаемую властями фанфарно-парадную эстетику. В. Быков, тоже бывший офицер-артиллерист, участник тех же боев за Секешфехервар, свидетельствовал, что в повести правдиво запечатлена «неприкрашенная военная действительность». Однако эта повесть Б. во многом еще была пробой пера, ей не хватало худож. выразительности.
Последовавшая за ней пов. «Пядь земли» (1959) стала событием лит. жизни: она имела большой успех у читателей и громкий резонанс в критике. Это произв. послужило благодарным материалом для осознания своеобразия, существенных особенностей лит-ры фронтового поколения (или, как ее еще называли, «лейтенантской литературы»), вызвало продолжавшиеся больше четверти века споры о «некрасовском направлении» в совр. отеч. словесности (имеется в виду В. Некрасов и его пов. «В окопах Сталинграда»), «окопной правде», «ремаркизме», «дегероизации», «абстрактном гуманизме». Если первая повесть Б. представляла собой авт. описание событий, то «Пядь земли» написана от первого лица, это рассказ о том, что происходит здесь и сейчас, на небольшом плацдарме на правом берегу Днестра, который у противника как кость в горле, и он стремится выбить оттуда не слишком многочисленных его защитников. Это рассказ о том, что наполняло повседневную жизнь на переднем крае. Происходящее столь приближено к читателю, что в сущности перестает быть лишь созерцаемой им картиной,— возникает эффект присутствия, более глубоким становится сопереживание. «Пядь земли» — исповедальная проза: «на виду» не только каждый поступок и каждое слово героя — лейтенанта-артиллериста Мотовилова, но и его мысли и чувства, затаенные движения души. В сущности повесть представляет духовный портрет поколения, к которому принадлежит Мотовилов. «Это было,— говорил Б.,— поколение достойное, гордое, с острым чувством долга... Когда разразилась война, поколение это в большинстве своем шло на фронт добровольцами, не дожидаясь призыва, считая, что главное дело нашей жизни — победить фашизм, отстоять Родину. И почти все оно осталось на полях битв».
Позднее в пов. «Навеки — девятнадцатилетние» (1979, Гос. премия СССР, 1982) Б. снова вернется к судьбе этого поколения. У героя повести лейтенанта Третьякова много общего с лейтенантом Мотовиловым — и в короткой биографии (родительский дом, школа, фронт), и в житейских правилах и представлениях, неизменно справедливых, и в складе мыслей и чувств. Но теперь автор стремится показать, что его герой, на которого всей страшной тяжестью обрушилась война, еще мальчик, лишь ступивший на порог юности, мало что видевший в жизни, незащищенный. «Навеки — девятнадцатилетние» — реквием по скошенному войной поколению, не щадившему себя, сражаясь с захватчиками.
Если в первых двух воен. повестях Б. авт. внимание сосредоточено на духовных, нравств. истоках сопротивления, то позднее в его произв. на первый план выступают и др. проблемы, выходящие за пределы войны. «Мы не только с фашизмом воюем,— мы воюем за то, чтоб уничтожить всякую подлость, чтобы после войны жизнь на земле была человечной, правдивой, чистой»,— уверен Мотовилов. От книги к книге этот мотив звучит у Б. все сильнее и сильнее, острее и глубже становится критика бездушия и шкурничества, безнравственности и приспособленчества, демагогии и беззакония. В пов. «Мёртвые сраму не имут» (1961) начальник штаба артиллерийского дивизиона Ищенко, равнодушный служака, занятый лишь своей карьерой, благополучием, в трудную минуту, спасая свою жизнь, бежит с поля боя, предав товарищей и подчиненных и свалив потом свою вину на погибших. В ром. «Июль 41 года» (1964), повествуя о горьких событиях начала войны, автор стремится проникнуть в коренные, глубинные причины наших сокрушительных поражений. Они сфокусированы писателем (герои знают и понимают еще меньше) на том, что стали называть «тридцать седьмым годом» (который в действительности начался много раньше и кончился много позже обозначенных выше временных рамок), на его общественных и нравств. последствиях. Беззакония, массовые репрессии породили страх, подозрительность, смятение, воспитывали психологию «винтиков», нерассуждающих исполнителей предначертаний вождя и партии, взаимную отчужденность, атрофию гражданского самосознания, боязнь ответственности. А чтобы выстоять в так страшно начавшейся войне, надо было прежде всего хотя бы в какой-то степени (пусть, увы, и не до конца) преодолеть эти духовно-нравстр. деформации, ослабить их разрушительное действие. При воен. превосходстве врага дело должен решать дух армии и народа — в этом отдают себе отчет герои романа, мучительно размышляя над тем, что произошло, почему мы терпим такие поражения, почему нам приходится отступать. Таков круг ист. и духовно-нравственных проблем ром. «Июль 41 года». Их исследование писатель продолжил уже на материале современности, ибо «тридцать седьмой год» был лишь крайним проявлением тоталитарного режима, родовые черты этого строя сохранялись и в более благополучные годы.
По-прежнему Б. больше всего интересуют люди воен. поколения, он стремится проследить их судьбу в мирное время, показать, выдерживают ли они испытания, уготованные им гнетущими и растлевающими условиями командно-административной системы. Несправедливые и тяжкие удары судьбы преследуют героя пов. «Карпухин» (1965): в войну он за чужие грехи попал в штрафную роту, а в годы послевоен. разорения за малую вину получил непомерно большой срок. И вот, когда только-только стала налаживаться его жизнь, он опять без вины под судом. И то, что с ним будет, зависит от непредвзятости, совестливости и мужества судей и свидетелей. А они повязаны служебными отношениями и очередными указаниями начальства, весы правосудия накренены в эту сторону. У всех свои заботы и интересы — карьерные и семейные, а иным и вовсе нет дела до человека, судьба которого в их руках, и не о нем они думают, а о себе. И засудили невинного. Нравств. суд, который вершит писатель над героями, происходит в традициях Л. Толстого — приверженность Б. этим традициям проступает тут еще явственнее, чем в «военных» произведениях.
В ром. «Друзья» (1975) охвачен более широкий диапазон социально-нравств. проблем. Жизненный успех — подлинный и мнимый, приспособленчество, сделки с совестью ради материального и карьерного преуспеяния, нравств. компромиссы и суетность, разрушающие талант, приводящие к бесплодию в творчестве,— об этом размышляет автор, описывая крушение давней дружбы двух архитекторов, бывших фронтовиков. Один из них решил добиться успеха любой ценой. Он предает и друга, и свое призвание. Правда, автор выписал друзей чересчур контрастными красками, здесь моралист потеснил художника. Интереснее в романе др. персонаж — маститый архитектор Немировский. Трансформация его, человека способного, умного, неплохого, но душевно нестойкого, неравнодушного к жизненным благам, а особенно к занимаемому положению, в интеллигентного чиновника, погруженного в хитросплетения бюрократических игр, показана в романе во всей ее неприпядности, но без упрощений. Немировский не всегда ничтожен, он не лишен обаяния и иногда вызывает сочувствие.
Еще один фронтовик — герой пов. «Меньший среди братьев» (1981) Илья Константинович переживает духовный кризис, мучается, что живет не так, как хотел бы, не вровень со своей военной юностью. Многое не устраивает героя и в его семейных, и в его профессорско-преподавательских делах, время и силы уходят впустую, и ему не удается завершить работу, в которой заключен смысл его жизни. Это исследование, цель которого доказать, что 2-я мировая война не была неизбежной, ее можно было предотвратить, — таким ему видится самый важный урок войны для современности. Герой судит свою суетную жизнь, свои прегрешения без всякого снисхождения. Поэтому он вызывает уважение. Не всякий способен на такую мужественную очистительную духовную работу, без которой человеческая личность деградирует, без которой нет пути к правде и добру.
Если Илья Константинович судит себя судом своей фронтовой юности, то для вельможного чиновника Евгения Степановича — героя пов. «Свой человек» (1990) воен. молодость — не более, чем выигрышная запись в «объективке», которая может способствовать карьере и которой надо умело, не чураясь «приписок», пользоваться. Вся жизнь отдана им одной цели — пробиваться ступень за ступенью «наверх», стать там «своим человеком». Это восхождение «наверх» сопровождается нравств. падением, духовным опустошением. В соответствии с волчьими нравами номенклатурной «стаи» семья превратилась в инструмент карьеры, друзей нет — вокруг только «нужные» люди. Жизнь его пронизана постоянным страхом — как бы не «выбраковали», как бы вообще не сменилась нынешняя правящая «стая». Втайне герой тоскует по «стабильным» сталинским временам: «При нем был порядок. А сейчас что? Все стало какое-то недолговечное». Автор изнутри показал мир тех, кто служил опорой тоталитарного режима, присвоив дорогой ценой одержанную народом победу.
Б. написал книги зарубежных очерков «Темп вечной погони» (1972) и «Канада» (1976), выступает и как эссеист (главная тема — война, ее последствия, память о ней). В последние годы публикует мемуарные, «невыдуманные» рассказы, к ним примыкают воспоминания о писателях — А. Твардовском, Ю. Трифонове, С. Орлове.
Соч.: Собр. соч: В 4 т. М., 1983-85; Свой человек: Пов. Рассказы. М., 1993; Входите узкими вратами: [Восп.]. М., 1996; И тогда приходят мародеры: [Сб.]. М., 1996; Жизнь, подаренная дважды. М., 1999.
Лит.: Токарев К. Раздумье над полем боя // Молодая гвардия. 1960. № 3; Кузьмичев И. Заметки о совр. воен. романе // Октябрь. 1965. № 3; Бочаров А. Истоки победы // 3намя. 1965. № 5; Кардин В. Четыре плюс двадцать // Сибирские огни. 1965. № 9; Быков В. Верность памяти // Лит. Россия. 1973. 14 сент.; Дедков И. О судьбе и чести поколения // Новый мир. 1983. № 5; Лазарев Л И. Пядь отвоеванной земли: О прозе Г. Бакланова // Лазарев Л. И. Это наша судьба. М., 1983; Быков В. О правде войны и правде мира [Заметки о прозе Г. Бакланова] // Дружба народов. 1996. № 11.
Л. И. Лазарев.
(Из биографического словаря "Русские писатели XX века")