«Мертвая голова» [Лео Кесслер] (fb2) читать онлайн

Лео Кесслер. «Мертвая голова». Роман

Мы, национал-социалисты, хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше прежнее развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке… Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. Сама судьба указует нам на них своим перстом. Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель. Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства.

Адольф Гитлер, «Майн Кампф»

Часть первая. НАША ЦЕЛЬ — АНГЛИЯ!

Наш флаг развевается, когда мы маршируем вперед,

Этот флаг — символ силы нашего Рейха,

И мы не можем больше выносить то, что

Англичане смеются над ним.

Так что дай мне руку, товарищ, дай мне свою руку,

И мы поплывем на завоевание Англии!

Боевая песня батальона СС «Вотан», осень 1940 г.

Глава первая

— Fertigmachen^[1]! — негромко приказал Стервятник.

В ответ послышалось приглушенное клацанье ружейных затворов и звуки, свидетельствовавшие о том, что эсэсовцы приводят в порядок свое оружие, противогазы и готовятся к высадке.

— Черт бы вас побрал, идиоты! — злобно выругался обершарфюрер Метцгер по кличке Мясник. — Вы, что же, хотите, чтобы проклятые томми узнали, что мы тут?!

Моторы их катеров давно уже были заглушены. В воздухе не было слышно ни звука, кроме тихого плеска волн о борт да напряженного дыхания самих бойцов.

Командир первой роты, гауптштурмфюрер Куно фон Доденбург, в последний раз бросил взгляд на крутые меловые уступы скал прямо напротив них. Скалы были молчаливыми, угрюмыми и выглядели угрожающе. Он сделал глубокий вдох и перевалился через борт лодки. Свой пистолет Куно зажал в высоко поднятой вверх руке.

— Все за мной, — прошептал он.

Один за другим эсэсовцы последовали за ним. Бойцы остальных рот, прибывшие сюда на реквизированных у бельгийцев катерах, делали то же самое.

Нащупав под ногами прибрежную гальку, фон Доденбург выпрямился и пошел прямо к берегу. Теперь вода доходила ему до пояса. Белые меловые скалы оставались совершенно тихими. Видимо, англичане пока ничего не услышали. Гауптштурмфюрер пошел быстрее. Как только они окажутся на вершинах этих скал, ничто уже не сможет остановить их. За ними последуют парашютисты генерала Курта Штудента^[2], которые обеспечат удержание этого плацдарма до подхода основных сил. Когда же на плацдарме высадятся основные силы немецкой армии, то им останется пройти лишь девяносто километров до Лондона. Самое большее — полтора суток боев за британскую столицу — и с большевистско-еврейской кликой, которая правит Великобританией, будет покончено. И тогда они вздернут жирную, курящую дорогие сигары свинью, которая именует себя британским премьер-министром^[3], на ближайшем фонарном столбе.

Фон Доденбург вышел из воды на берег. Вслед за ним последовали и остальные эсэсовцы. Куно посмотрел вверх на прибрежные скалы. Представитель разведывательного отдела, инструктировавший их перед отправкой из французского Кале, сообщил тогда, что эти скалы обрывались вниз не вертикально, а под углом. На фотографиях, сделанных с воздуха, увидеть это было невозможно.

Стоявший позади фон Доденбурга унтершарфюрер Шульце, который веселил своими шуточками весь батальон, прошептал со своим неистребимым гамбургским акцентом:

— Думаю, мне пора отправляться обратно, господин офицер^[4]. У меня начинает кружиться голова, даже когда я просто встаю на деревянный ящик.

— Заткнись, Шульце, — прошипел фон Доденбург, впрочем, без особой злобы. Он отлично знал, что в такие напряженные моменты шутки типа только что отпущенной Шульце помогали немного разрядить атмосферу.

Он подошел к скале и, нащупав выступ на ее шершавой поверхности, ухватился за него и полез наверх. Параллельно с ним начал подниматься Стервятник. Монокль плотно сидел в его глазу, а единственным оружием, которое захватил с собой штурмбаннфюрер, был его кавалерийский стек.

Подъем проходил очень быстро — в скале было много выступов и неровностей, образовавшихся в результате выветривания меловых отложений. Правда, в этом же таилась и большая опасность: некоторые выступы представляли собой полуотколовшиеся кусочки скалы, которые под весом фон Доденбурга вдруг принимались угрожающе шататься. Однажды такой нетвердый выступ просто рухнул вниз под тяжестью ноги Куно, и тот едва не сорвался, повиснув на одних лишь руках. Сердце едва не выскочило у него из груди. И лишь каким-то чудом гауптштурмфюреру удалось вновь обнаружить опору и поползти вверх. Перевалившись через уступ скалы, фон Доденбург без сил упал на траву и долго лежал так без движения, жадно хватая ртом воздух.

Вокруг все было тихо. Едва заметный бриз чуть шевелил траву. Рядом с фон Доденбургом показались остальные бойцы «Вотана» с оружием наготове. Куно медленно поднялся и двинулся туда, где сидели Стервятник и командир второй роты, оберштурмфюрер Шварц.

— Все в порядке, фон Доденбург? — спросил Гейер.

— Так точно.

— Отлично. Я устрою здесь свой командный пункт. Вы образуете правый фланг, Шварц — левый. Если вдруг натолкнетесь на какое-то сопротивление, ради бога, не увязайте надолго. Ваша главная задача — как можно быстрее двигаться вперед.

Лицо Шварца исказила усмешка:

— Разве англичане сумеют остановить или хотя бы задержать нас?! Помните, как они бежали из Дюнкерка? Точно перепуганные кролики. Они и здесь побегут точно так же.

— Увидим, — промолвил Стервятник. — А сейчас…

Он вдруг замолчал. Впереди в воздух вдруг взлетела осветительная ракета. Она залила их фигуры мертвенно-белым светом, заставив отбрасывать длинные черные тени.

— Не двигаться! — прошипел Стервятник.

В наступившей тишине прозвучал чей-то незнакомый встревоженный голос. Он прокричал что-то на языке, который эсэсовцы не могли разобрать. Еще один человек подхватил тревожный крик. В небо взлетела красная осветительная ракета. Вслед за ней застучал пулемет.

— Не стойте здесь без движения, дожидаясь, пока вас убьют! — заорал Стервятник и вскочил на ноги. — Вперед, в атаку!

— В атаку! — закричал вслед за ним Куно фон Доденбург. Он дал очередь из автомата и побежал вперед, навстречу врагу.

Справа заработал еще один пулемет. Он скосил сразу нескольких эсэсовцев. В ответ полетела граната. В следующий миг она разорвалась, и вражеский пулемет исчез в огненной вспышке взрыва.

Они добрались до рядов колючей проволоки.

— Дайте мне заряды для подрыва проволоки! — закричал фон Доденбург.

— Сейчас! — К нему устремился высокий ССманн с увесистым ранцем на груди, набитым зарядами и гранатами. Неожиданно он вскрикнул, нелепо взмахнул в воздухе руками и рухнул лицом вниз. Но к нему тут же кинулся другой боец «Вотана». Ударом ноги он перевернул его на спину, сорвал с его груди ранец с зарядами и поспешил к проволочному заграждению. Установив первый заряд, он побежал закладывать второй, но не успел преодолеть и пяти метров, как вражеская очередь прошила ему грудь. Задушенно вскрикнув, он рухнул на землю. Фон Доденбург приказал себе запомнить имя храбреца, чтобы не забыть написать представление о вручении ему Железного креста, который получат его родные.

Через несколько секунд прогремел взрыв. В проволочном заграждении зазияла огромная дыра. Эсэсовцы пролезли в нее и побежали вперед. Вскоре звуки перестрелки сзади начали стихать. Значит, им удалось прорвать первую линию обороны.

— Господин офицер! — Это был Шульце. Он бежал во главе маленького отряда из дюжины человек, который сумел собрать из состава дезорганизованной первой роты.

— Да, Шульце?

— Чувствуете, как воняет? Это газ.

— О чем ты говоришь?

— Неужели вы не чувствуете? Это…

Ему так и не удалось закончить своей фразы. В следующий момент перед ними прогремел взрыв, и из темноты возникла огромная стена горящего пламени. Они тут же упали на землю. Но те, кто бежали впереди них, оказались обожжены этим чудовищным огнем. Они начали с криками кататься по земле, пытаясь сбить с себя пламя.

— Бегите вперед, к воде! — заорал Шульце, приложив ладони рупором ко рту.

Один из бойцов последовал его совету. Он сделал несколько шагов вперед и рухнул прямо в небольшую выемку в земле, заполненную водой. Но было уже слишком поздно. Вода не спасала. Он продолжал гореть и там.

Прикрывая лицо рукой от нестерпимого жара, Стервятник прокричал:

— Назад! Всем назад!

Бойцов «Вотана» не надо было дважды уговаривать сделать это. Стена огня быстро приближалась к ним, сжигая при своем продвижении все живое. Нападавшие толпой побежали назад. В этот момент из-за пламенной завесы по ним открыли огонь из миномета. Мины падали в самой гуще бегущих. Один из бойцов «Вотана» в панике бросил карабин.

— Подними оружие! — крикнул ему фон Доденбург.

Но боец не послушался его — он был слишком напуган. Еще один человек последовал его примеру. Отступление превращалось в безудержное паническое бегство. Фон Доденбургу ничего не оставалось, как бежать вместе с остальными.

Мимо них с огромной скоростью пролетел ССманн, на котором горела одежда. Его глаза были расширены от ужаса. Шульце попытался поймать его, но боец вывернулся и помчался дальше. В следующее мгновение он был уже на краю мелового утеса. Они услышали короткий леденящий душу вскрик, и солдат рухнул вниз на острые камни.

Пламя придвигалось к ним все ближе. В гуще эсэсовцев одна за другой разрывались мины. Удержать людей было невозможно: все стремились любой ценой убраться отсюда, чтобы спасти себе жизнь. Мгновение — и все устремились вниз, к лодкам.

Шульце схватил фон Доденбурга за рукав:

— Господин офицер, пошли! Надо уносить отсюда ноги.

Фон Доденбург вгляделся в деревянный указатель на краю утеса. На нем было написано: «До Дувра — 6 миль».

— Мы не имеем права уйти отсюда! Нам нельзя этого делать! — закричал он.

— Имеем, господин офицер, имеем. Все остальные же уходят…

Они перевалили через край утеса. Вдруг прямо над их головами пролетело человеческое тело. Раздался душераздирающий вопль, и оно рухнуло вниз на камни. Эсэсовцы начали лихорадочно спускаться вниз. А страшное пламя уже лизало край утеса.

Когда до земли оставалось около шести метров, Шульце перестал хвататься за выступы утеса и просто прыгнул вниз. Фон Доденбург последовал его примеру. Приземлившись, Куно задохнулся от боли: ему показалось, что он сломал себе ноги. Слава богу, все было цело. Невзирая на отказывающие ноги, он встал и направил свой «шмайссер»^[5] на бойцов «Вотана», которые дрались друг с другом, стараясь побыстрее оказаться в катерах.

— Стоять! — закричал он. — Ни шагу назад! Мы должны сражаться! Стойте!

Но бойцы рвались к катерам, не слыша и не видя его. В их глазах был лишь страх и отчаянное желание вырваться из западни, в которой они оказались.

Вне себя от ярости, фон Доденбург огрел ближайшего к нему беглеца прикладом «шмайссера».

— Назад! — завопил он. — Назад, вы, мерзавцы! Надо сражаться! Мы должны сдержать их натиск! Мы должны…

Фон Доденбург вдруг застонал от нестерпимой боли. Ему показалось, что перед глазами внезапно вспыхнул ослепительно-яркий свет. Голова откинулась назад, и он рухнул на колени, затем уронил голову в воду — и не чувствовал теперь ничего, кроме темноты, окутавшей его со всех сторон.

Давно запланированное вторжение в Англию провалилось, фактически так и не начавшись. Остатки штурмового батальона СС «Вотан» в панике устремились назад на нескольких уцелевших катерах. Вскоре их суденышки были взяты на буксир кораблями германского военно-морского флота. Развернувшись в темном море, они торопливо устремились назад на базу. На английском побережье остались лежать лишь мертвые и умирающие эсэсовцы.

Глава вторая

В большом светлом помещении пахло эфиром и воняло человеческим потом и страхом. Пол был заляпан кровью. Два хирурга работали в ужасающей спешке. Пот струился по их лицам.

Фон Доденбург потряс головой, стараясь прогнать темноту. Немедленно в правом глазу вспыхнула боль, и он с трудом подавил желание закричать. Очень медленно и осторожно Куно повернул голову.

Везде вокруг лежали раненые. Они были совершенно голые — на многих не было ничего, кроме сапог. Между ними сновали медицинские сестры, отбирая тех, кто в первую очередь нуждался в хирургической операции.

Куно повернулся к врачам. Ближайший к нему хирург колдовал над ногой одного бойца из роты самого фон Доденбурга, безуспешно пытаясь остановить поток крови, который хлестал из раненой ноги. Всякий раз, когда он убирал от раны свои пальцы в резиновых хирургических перчатках, кровь начинала хлестать снова. В конце концов, врач сдался.

— Держи его ногу! — приказал он ассистенту в очках.

Лежавший на хирургическом столе молодой боец застонал. Фон Доденбург не знал, услышал ли тот слова хирурга или нет. Но врач в любом случае не дал ему никакой возможности возразить. Он сделал два быстрых разреза скальпелем на раненой ноге. Кровь потекла еще гуще. Затем он достал маленькую пилу. Молодой боец что-то пробормотал и попытался поднять голову. Но хирург толкнул его голову назад своей свободной рукой и начал пилить кость. Через несколько секунд все было кончено. Фон Доденбург увидел, что его ассистент стоит, держа в руках отпиленную человеческую ногу.

Фон Доденбург закрыл глаза и отвернулся, не в силах смотреть на это. И неожиданно почувствовал, что в помещение проник какой-то другой запах. Запах женских духов.

Куно открыл глаза. На него смотрела прелестная молодая женщина. Тот факт, что он был совершенно голый, казалось, ничуть не смущал ее. Она наклонилась к нему и потрогала его лоб. Ее рука была холодной и профессионально-твердой.

— Закройте правый глаз, — попросила она его. — А теперь — левый. А теперь поверните голову.

Он выполнил все ее команды, несмотря на то, что от боли по его лицу пробегала конвульсивная гримаса.

— Больно, да? — спросила она. Но в ее голове не было ни капли сочувствия, лишь профессиональное любопытство.

— Да, — прошептал он, — болит. И очень сильно. Особенно — в области затылка.

Женщина достала из кармана маленькую бутылочку с краской и кисточку и нарисовала цифру «2» на его груди.

— Что это означает? — спросил фон Доденбург.

— Это означает, что вы будете жить и доживете до того дня, когда снова пойдете в бой за вашего фюрера. Надеюсь, что это доставит вам радость.

И она перешла к следующему раненому, который лежал на полу без движения. На том месте, где у него когда-то были гениталии, находился только пожелтевший от крови и гноя бинт. Без какого-либо колебания женщина нагнулась и сорвала его. Мужчина завопил от нестерпимой боли. В ту же самую секунду санитар-мужчина вонзил в руку фон Доденбурга длинную иглу. И Куно быстро уснул. Ему снились какие-то фиолетовые огни, крики боли и страха — и тонкая белая женская рука, которая, сжимая нож, хотела отрезать его собственные гениталии.

* * *

— Какое дерьмо! — прохрипел Стервятник, плотно прикрывая дверь больничной палаты фон Доденбурга, чтобы никто из персонала и врачей не смог услышать его. — Полнейшее, законченное, вонючее дерьмо!

Он поставил на маленький прикроватный столик бутылку шампанского, которую притащил с собой, и швырнул туда же свою фуражку.

— Практически весь наш батальон оказался уничтожен в течение каких-то десяти минут. Можете мне поверить, фон Доденбург, — жестянок^[6] мы на этом не заработаем, вот уж совершенно точно!

Фон Доденбург уставился на раскрасневшегося от злости Гейера, который так неожиданно вломился в его палату.

— А каковы все-таки точные цифры потерь? — медленно спросил он. Несмотря на то, что гауптштурмфюрер уже как две недели находился в этом бельгийском госпитале, его голова по-прежнему сильно болела, а любое неожиданное напряжение немедленно отзывалось нестерпимой болью.

— Разумеется, в штабе решили засекретить точные цифры наших потерь, — саркастически отозвался Стервятник, почесывая свой громадный нос. — Те, кто рассчитывает служить и занимать высокие должности — в дальнейшем, — уже сейчас начинают прикрывать свои задницы. Думаете, тех, кто планировал эту операцию в Берлине, взволновало то, что англичане неожиданно решили использовать против нас такое «примитивное» оружие, как искусственную стену огня? Ничуть не бывало! — Стервятник бросил быстрый взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она была надежно закрыта. — Наши потери? Половина личного состава батальона убита и серьезно ранена. По сути, все придется начинать сначала. От мысли об этом у меня просто разрывается сердце.

Фон Доденбург медленно кивнул головой. Он знал, что в действительности Стервятника не слишком волновали цифры потерь. Все, о чем он по-настоящему беспокоился, это было его собственное продвижение по службе. Фон Доденбург подумал о молодых бойцах, которые отплывали из Остенде, бодро распевая боевую песню «Мы поплывем на завоевание Англии!», и невольно закусил губу.

— Не стоит выглядеть таким подавленным, — сурово изрек Стервятник. — Слава богу, о нашей неудаче нигде не было опубликовано ни слова — и, уверяю вас, фон Доденбург, никогда не будет опубликовано. Насколько известно всему миру, немцы пока так и не сделали ни одной попытки вторгнуться на территорию Англии.

— Но неужели англичане тоже промолчали об этом? — удивился фон Доденбург.

— Этот старый пьяница Черчилль — исключительно хитрая лиса, — почти восхищенно проговорил Гейер. — С того самого момента, как мы вышибли англичан из Европы, он не переставая вопит о том, что Англии необходимо оказать немедленную помощь. И этот еврей Рузвельт окажет ему помощь лишь в том случае, если будет думать, что вермахт серьезно угрожает Англии. Поэтому Черчиллю совсем не выгодно обнародовать тот факт, что на самом деле он довольно легко справился с отражением немецкой атаки. Но в следующий раз — обещаю вам это, фон Доденбург, — все будет по-другому!

— В следующий раз?

— Да. На совещание, которое вчера прошло в штабе дивизии, обергруппенфюрер Дитрих^[7] посвятил нас в планы секретного реформирования нашей части. Дивизия будет преобразована в бронетанковую^[8]. Мы получим тяжелые танки Pz-IV. И когда мы в следующий раз пойдем в атаку на англичан, то высадимся на побережье Великобритании уже с танками!

Бледное лицо фон Доденбурга осветилось.

— Это замечательные новости, Гейер! — воскликнул он и, забыв о боли, сел на кровати.

Стервятник, улыбаясь, заставил его лечь обратно.

— Мой дорогой фон Доденбург, не стоит так волноваться. Здешние медики уверяют меня, что вы сможете вернуться в строй лишь по истечении еще двух недель. Они говорят, что у вас серьезное сотрясение мозга или что-то в этом роде. И хотя, как мне кажется, они сами толком не знают, что именно с вами не в порядке, как и всякие шарлатаны, они умело набрасывают на свою собственную некомпетентность плотную дымовую завесу. — Стервятник взял с больничного столика свою фуражку, украшенную изображением черепа — «мертвой головы», символа СС. — Вы должны хорошенько отдохнуть. Вы мне очень понадобитесь в предстоящие месяцы. — Он вздохнул: — А теперь я должен распрощаться. Хочу навестить остальных бойцов. — Стервятник сморщил нос: — Не знаете, среди них много раненых в живот?

— Я знаю, что у двоих бойцов моей роты точно имелись раны в животе, — сказал фон Доденбург.

Стервятник стукнул стеком по своему сапогу.

— Какая неприятность! От этих проникающих ранений в живот идет такая вонь!

Он приложил кончик стека к тулье фуражки, отдавая честь фон Доденбургу, и удалился.

Куно нахмурился. Он знал, что в душе у Гейера нет ни капли сочувствия к рядовым бойцам «Вотана». Единственная вещь, которая в по-настоящему волновала его — это собственная карьера. Стервятник мечтал о том, чтобы стать генералом — точно так же, как и его отец. Фон Доденбургу было неприятно, что это желание Гейера проявляется столь открыто…

* * *

Симона Ванненберг, бельгийская медсестра, которая рисовала краской цифру «2» на груди фон Доденбурга в ту первую страшную ночь после бегства из Англии, внимательно посмотрела на гауптштурмфюрера. Выражение ее прекрасного лица было абсолютно холодным и предельно сдержанным. Но ее глаза… Фон Доденбургу почему-то показалось, что они рассматривают его не только лишь с профессиональным медицинским интересом.

Неожиданно она сама спросила:

— Почему вы так смотрите на меня, фон Доденбург?

— Как?

— Так, словно вы пытаетесь анализировать меня.

— Я вовсе не пытаюсь вас анализировать! Я никогда не пытаюсь анализировать красивых женщин! Мне просто нравится смотреть на них. — Он потянулся к ее руке, но она быстро убрала ее.

— В таком случае вы не должны смотреть на меня, — проговорила она на своем правильном и четком немецком с небольшим акцентом. — В конце концов, я — ваш враг.

Улыбка исчезла с лица фон Доденбурга.

— Что вы имеете в виду, заявляя, что вы — мой враг?

— Я — бельгийка. И я не собираюсь уподобляться тем бесхребетным предателям из Антверпена, которые выражают восторг по поводу присутствия немцев на нашей земле. Вы оккупировали мою страну, следовательно, вы, немцы — мои враги.

— Но в действительности мы ведь не оккупировали вас по-настоящему, — возразил Куно. — Мы пришли сюда, чтобы освободить вас — освободить вас от вашей старой формы правления, которая являлась заурядной и посредственной. Ведь все маленькие страны обречены на то, чтобы быть посредственными — посмотрите хоть на Швейцарию ради примера. Сейчас же вы являетесь частью Великого германского сообщества. Все теперь изменилось. Ваш народ получил шанс подняться над обыденностью и серостью своего прежнего существования. Вы получили возможность стать великими!

Симона Ванненберг не ответила. Она молча вытащила из-под кровати фон Доденбурга ночной горшок и опорожнила его содержимое в свое ведро, после чего направилась к двери. Фон Доденбург не мог не отметить, что у медсестры была замечательная фигура.

— А что, если мы не хотим быть великими? — бросила она, открыв дверь. На ее прекрасном лице промелькнула мимолетная улыбка.

У фон Доденбурга не было ответа на ее вопрос. Но когда дверь закрылась, Куно почему-то показалось, что эта женщина чуть-чуть симпатизирует ему.

Прошло два дня, и он получил подтверждение этому.

В полдень дверь его палаты приоткрылась, и фон Доденбург увидел хорошо знакомое широкое лицо унтершарфюрера Шульце. Стоя в дверях, весельчак обратился к нему так, как было положено обращаться к офицерам в старой кайзеровской армии:

— Может ли унтершарфюрер Шульце получить разрешение войти в комнату господина гауптштурмфюрера?

Фон Доденбург лишь ухмыльнулся:

— Да проходи же, старый негодяй! Я думал, мы потеряли тебя в Англии.

Здоровенный бывший докер из Гамбурга с трудом протиснулся через слишком узкий для его крупного тела дверной проем.

— Таких крепких парней, как я, трудно убить, господин гауптштурмфюрер! — По его обветренному лицу расползлась широкая добродушная улыбка. — Хотя, признаюсь, был момент, когда я уже подумал, что англичане действительно взяли нас за жабры. И когда вы вдруг побежали вперед на англичан, мне пришлось вас вырубить.

— Что-что? Что ты мелешь?

— Ну да, вырубить, господин гауптштурмфюрер. — Шульце потряс в воздухе огромным кулаком.— После того, как вам на голову сверху упал обломок скалы, вы вдруг побежали назад, навстречу англичанам, вопя, как сумасшедший. Да, господин гауптштурмфюрер, хорошо известно, что многие офицеры и джентльмены — немного ненормальные, но в данном случае все зашло слишком далеко. И, чтобы спасти своего командира, мне пришлось вырубить его — то есть вас — одним сильным ударом и погрузить в катер.

Фон Доденбург осторожно потрогал свою челюсть.

— Да, похоже на то.

Он указал на стул рядом с кроватью:

— Садись, Шульце. И расскажи, что происходит сейчас в роте.

— Да ничего хорошего, господин гауптштурмфюрер. Еще пара ребят скончалась сегодня. Это означает, что уже сорок бойцов умерли или выбыли из строя по причине серьезных ранений. Впрочем, произошло и одно радостное событие. Обершарфюрера Метцгера, нашего Мясника, перевели в штаб. Он стал теперь гауптшарфюрером всего батальона. Его же ранили в районе яиц, а таких людей всегда и выдвигают для того, чтобы они руководили остальными в армии.

Фон Доденбург открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу этой реплики Шульце, однако унтершарфюрер не дал ему такой возможности. Он мгновенно извлек откуда-то бутылку голландского джина «Геневер» и два стакана, которые не выглядели особенно чистыми.

— Давайте сделаем по глоточку, господин капитан! Это лучший голландский джин.

— Стаканчики-то малость грязноваты… — пробормотал фон Доденбург.

— Не беспокойтесь на этот счет, господин капитан! Джин способен убить все бактерии, какие только существуют. Ваше здоровье!

Фон Доденбург проглотил обжигающий горло напиток. Шульце тут же наполнил его стакан снова и принялся сыпать шуточками и анекдотами, которые заслуженно снискали ему славу самого веселого человека в «Вотане»:

— Вы знаете, господин капитан, что для того, чтобы поменять лампочку, нужно сразу три поляка?

— Нет. Но почему?

— Один держит лампочку, а два другие вертят его, чтобы он мог вкрутить ее.

Три часа спустя бутылка «Геневера» опустела, а Шульце вел пространный разговор на тему обрезания:

— Ну, разумеется, поскольку сам Иисус Христос был еврей, он тоже обрезанный. Говорят, что у папы римского хранится отрезанная крайняя плоть Иисуса, которую Его святейшество держит в специальном серебряном сосуде на столике возле своей кровати…

Дверь неожиданно отворилась, и в палату вошла медсестра Симона Ванненберг.

— О Господи! — воскликнула она. — Что здесь происходит? — Она увидела пустую бутылку из-под «Геневера». — Что вы пытаетесь сделать, сержант? Убить капитана фон Доденбурга?

Шульце вскочил на ноги.

— Я лишь пытался развеселить господина гауптштурмфюрера и поднять ему настроение. Вот и все. Лишь один стаканчик для веселья, делов-то…

— Убирайтесь отсюда!

Шульце схватил фуражку и ретировался.

Сестра повернулась к фон Доденбургу.

— А почему вы смеетесь, как глупый школьник, фон Доденбург?

— Вы очень смешно сейчас выглядите.

— Я выгляжу смешно! — фыркнула женщина. — Вы что же, не понимаете, что из-за спиртного ваше состояние может резко ухудшиться? Неужели вы такой дурак, капитан?

Она наклонилась к нему, чтобы вырвать стакан из его рук, и фон Доденбург обхватил ее рукой за талию.

— Отпустите меня! — потребовала женщина.

Но Куно не отпускал. По-прежнему держа ее правой рукой, он левой рукой погладил ее по бедру. Он мечтал о возможности сделать это с первого дня своего пребывания в госпитале.

— Прекратите! — воскликнула она. — Иначе я закричу!

Но фон Доденбург лишь еще крепче прижал женщину к себе и впился в ее губы жарким поцелуем. Он раздвигал ее губы своим языком, а она яростно сопротивлялась. Ее ногти царапали его лицо. Но Куно ничего не замечал. Он жадно вдыхал ее запах — запах тела и аромат духов; это сводило его с ума. Он сунул руку ей под юбку. Его пальцы нащупали край ее чулок… упругие завитки волос… и, наконец, что-то влажное, жаркое, пульсирующее и податливо-мягкое.

Неожиданно медсестра перестала бороться с ним. Фон Доденбург положил ее на кровать. Она не сопротивлялась.

— Не бойся, — произнес он сдавленным голосом и раздвинул ей ноги.

— Я не боюсь…

Симона вдруг замолчала, негромко вскрикнув от боли. Ее охватило невыносимое, почти устрашающее желание. Она забыла обо всем — о войне, о госпитале, о том, что поклялась убивать всех, подобных этому человеку. Весь мир для нее свелся к этим сумасшедшим, пьянящим, безумным движениям, которые, казалось, могли уничтожить их обоих…

Через 48 часов фон Доденбурга срочно выписали из госпиталя и отправили в распоряжение штурмового батальона СС «Вотан».

Глава третья

Этот октябрьский день выдался хмурым и дождливым. Ветер, дувший со стороны Северного моря, принес с собой крупный дождь, непрерывно молотивший по крыше старых бельгийский кавалерийских казарм, в которых теперь разместился батальон «Вотан».

Но гауптшарфюрер Метцгер, по лицу которого струились капли дождя, казалось, даже не замечал, что с неба льет как из ведра. Он стоял перед новым пополнением, только что прибывшим из Германии, широко расставив ноги и положив ладони себе на бедра. Подобную позу он позаимствовал из старой кинохроники, посвященной германской армии образца Первой мировой войны, и затем не раз тренировал ее перед зеркалом. Эта поза очень нравилась Метцгеру, и он не торопился, продлевая себе удовольствие.

Затем он набрал в грудь побольше воздуха и оглушительно заорал, точно новобранцы выстроились не прямо перед ним, а находились за несколько километров от этого места:

— Пополнение, смирно!

Четыре сотни пар сапог шаркнули по брусчатке площади перед казармами. Новобранцы вытянулись во фрунт.

Метцгер внимательно посмотрел на бойцов, проверяя, стояли ли они так, как того требовал устав, — чтобы пальцы были вытянуты вдоль швов брюк, подбородок выпячен вперед, глаза неподвижно смотрели на какую-то невидимую точку на горизонте. Немного расстроенный тем, что ни к кому не получилось придраться, он гаркнул:

— Вольно! Я говорю, стать вольно!

Снова шорох подошв. Кто-то кашлянул. Еще кто-то в дальнем ряду пукнул.

Лицо Метцгера побагровело.

— Если я поймаю того, кто издал этот непристойный звук, — заорал он, — то я вышвырну его из батальона! Ноги его здесь больше не будет! Вам понятно?

— Да, гауптшарфюрер! — слитно ответили четыре сотни глоток.

Метцгер фыркнул и немного расслабился.

— Меня зовут Метцгер. То есть Мясник^[9]. Я мясник по имени, мясник по профессии и, наконец, мясник по призванию. Так что хорошенько запомните это, вы, паршивые сосунки. Одно неверное движение — и я отсеку ваши яйца прежде, чем вы поймете, что случилось. — Он угрожающе положил руку на висевший у него на поясе эсэсовский кинжал.

— А теперь давайте с самого начала определимся. Вы прибыли сюда, думая, что уже являетесь опытными пехотинцами. Но, с точки зрения критериев штурмового батальона СС «Вотан», вы все — не более чем сопляки, салаги и щенки, у которых молоко еще на губах на обсохло. Вы не способны по-настоящему отличить свои яйца от штыка. Вы слышите меня — я сказал, что вы неспособны отличить свои яйца от штыка. Итак, чего вы не умеете? Повторите!

— Мы не умеем отличить свои яйца от штыка, — хором оттарабанили новобранцы.

Метцгер хмыкнул. Столь дружно демонстрируемое новобранцами послушание несколько смягчило его.

— Итак, начиная с этого дня, сопляки, вы должны забыть все, чему вас учили раньше. Все это годится для обычной пехоты, но никак не для «Вотана»! И горе вам, если вы хотя бы на минуту забудете об этом! Вы — элита фюрера, который в своей бесконечной мудрости назначил меня сюда для того, чтобы я мог открутить башку каждому, кто допустит хотя бы малейшую промашку. Если вы посмеете совершать ошибки и будете вести себя неправильно, то прежде, чем любой из вас успеет крикнуть «мама!», я схвачу его за шкирку и притащу на гауптвахту — так, что его ноги даже не успеют коснуться земли. Не забывайте об этом ни на миг!

— Так точно! — закричали в ответ новобранцы.

Гауптшарфюрер Метцгер медленно прошел

вдоль передней шеренги. Его маленькие, похожие на свиные, глазки с подозрением вглядывались в лицо каждого из новичков, точно подозревая его в скрытом неповиновении или дерзости. Краем глаза он заметил «Стервятника», который быстро шел по площади по направлению к ним, постукивая по голенищу сапога стеком.

— Штурмовой батальон СС «Вотан», смирно! — прокричал Метцгер во весь голос.

Штурмбаннфюрер Гейер приложил кончик стека к тулье фуражки, приветствуя пополнение, и сразу начал:

— Вы — третье пополнение подряд, которое приходит в этот батальон с 1939 года. До вас здесь успело прослужить немало настоящих парней. Большинство из них пало смертью героев во время великих битв Германии как на западе, так и на востоке. Но наш батальон все-таки сумел выдержать эти грандиозные человеческие потери. Почему? Потому что батальон СС «Вотан» — это больше, чем каждый из нас по отдельности. Вы можете погибнуть в предстоящие месяцы — и, скорее всего, вам действительно суждено будет погибнуть. Но когда о вас уже забудут, о самом батальоне будут помнить еще очень долго. Поэтому вы должны научиться соответствовать такому великому подразделению, как батальон СС «Вотан», и быть достойными умереть за него. Поэтому вы должны неустанно учиться. И учиться очень быстро, потому что времени у нас совсем немного. А впереди нас ждут крайне важные задачи.

Гейер обвел глазами новобранцев и неожиданно крикнул:

— Лечь!

Молодые люди повиновались ему без малейшего колебания. Они легли на холодные булыжники площади и застыли так. Их уже научили безропотно тренироваться в учебных подразделениях СС, расквартированных в Падерборне.

Несколько секунд Гейер молчал. Он хотел, чтобы новобранцы ощутили каменный холод булыжников площади; хотел, чтобы их мундиры пропитала дождевая влага.

— Вы чувствуете? — крикнул он наконец. — Чувствуете, как в ваши кости вползает холод смерти? Вы чувствуете это?!

— Да, — крикнули в ответ новобранцы.

— Тогда насладитесь этим чувством. Ибо теперь, когда вы вступили в «Вотан», это будет единственной формой отдыха, доступной вам.

Он застыл, разглядывая их неподвижные тела, на которые непрерывно падал холодный дождь. Их ягодицы, туго обтянутые мокрой тканью брюк, обрисовывались перед его глазами столь соблазнительно… Гейер облизал губы, невольно вспомнив о других местах и о других молодых мужчинах — с гладко выбритыми телами и выщипанными бровями, — которых он когда-то встречал в сумерках позади берлинской железнодорожной станции Лертер…

Поспешив отогнать от себя это видение, Гейер потряс головой и прорычал:

— Мое сердце обливается кровью, когда я вижу, как вам, моим солдатам, причиняют боль. Но это необходимо делать. Ваш святой долг передо мной, перед батальоном и перед фюрером — научиться переносить боль и подготовиться к выполнению великих задач, которые предстоят «Вотану»! Встать, бойцы!

Новобранцы «Вотана» поднялись на ноги. Их было четыреста — четыре сотни здоровых молодых людей, слепо преданных идеям национал-социализма и фюреру. Они являлись лучшим, что могла дать национал-социалистическая Германия. И они уже были обречены на смерть.

Стервятник повернулся к Метцгеру.

— Гауптшарфюрер! — рявкнул он. — Уведите их. Боевая подготовка должна начаться немедленно.

* * *

Оберштурмфюрер Шварц, чья кожа была обожжена на солнце и вся шелушилась, придавая ему еще более безумный вид, чем он и так имел, извлек пистолет из деревянной кобуры и снял его с предохранителя.

— На этой вершине, — прокричал он, обращаясь к новобранцам, — установлено пулеметное гнездо англичан. Англичане вооружены пулеметами системы «Брен», дальность стрельбы — четыреста метров. Будьте очень внимательны!

Шварц посмотрел в глаза новобранцам, желая убедиться, что они поняли его, затем продолжил:

— Вы можете прогуляться пешком до этого пулеметного гнезда на вершине, точно стайка глупых гражданских, но так вы никогда не доберетесь до него. И единственная награда, которую вы заработаете за эту идиотскую прогулку, станет вашей первой и последней — медаль за ранение. — Он невольно прикоснулся костлявой рукой к Железному кресту, который висел у него на груди, точно желая убедиться, что награда никуда не исчезла. — Вы могли бы также попробовать добежать до него. Так поступили бы пехотинцы вермахта. Но мы в Ваффен-СС не приветствуем подобную тактику. Мы ползем к пулеметным гнездам. — Он неожиданно повысил свой тонкий голос: — На землю!

Новобранцы немедленно пали ниц.

Шварц постучал по рукоятке пистолета, чтобы убедиться, что магазин сидел на месте.

— Секунду спустя я отдам вам приказ ползти на вершину, к пулеметному гнезду. Но чтобы убедиться в том, что вы ползете правильно, я пойду перед вами с заряженным пистолетом. И прострелю башку каждому, кто поднимет ее больше чем на десять сантиметров от земли. А теперь — ползите!

С лицами, лоснящимися от пота и искаженными от напряжения, новобранцы медленно начали подбираться к вершине, с трудом преодолевая невероятно скользкий после дождя склон. Перед ними застыл Шварц с зажатым в руках пистолетом. Его глаза непрерывно рыскали между рядов эсэсовцев, пытаясь отыскать тех, кто не прижимался бы всем телом к земле достаточно низко.

Неожиданно один из ССманнов, молодой парень, который уже совсем устал и решил побыстрее преодолеть оставшиеся несколько метров, немного приподнял голову. Реакция Шварца была мгновенной: он тут же повернулся к нему и нажал на спусковой крючок. Боец вскрикнул и зажал ладонью раненное плечо, точно не веря, что это действительно случилось с ним. Затем он упал лицом в грязь. До вершины оставалось всего двадцать метров.

Остальные бойцы сумели благополучно добраться до намеченной цели. Когда они оказались там, резкий северо-восточный ветер принялся бросать им в лицо пригоршни песка.

* * *

Новобранцы «Вотана» уже в третий раз отрабатывали приемы атаки целой ротой, но Мясник все равно был недоволен.

— Давайте, давайте, салаги! — вопил он. — Вперед, мешки с дерьмом! Вперед! Двигайтесь! Еще раз!

Пошатываясь, точно пьяные, под весом своих сорокакилограммовых рюкзаков, набитых кирпичами, новобранцы с трудом двинулись к вершине горы, представлявшей собой условную цель. Они едва переставляли ноги. Дыхание со свистом вырывалось из груди.

— Метцгер, ты что, совсем не можешь дать им отдохнуть? — спросил унтершарфюрер Шульце. — Ребята и так уже измучены до предела. Еще немного — и они просто упадут замертво.

— Ты что-то сказал, Шульце? — косо глянул на него Метцгер. С любым другим унтер-фюрером^[10] «Вотана» он обошелся бы гораздо круче. Он просто рявкнул бы на него: «Ты действительно открыл свою пасть и что-то пробубнил, урод?».

Но в отношениях с Шульце он не мог себе такого позволить: с этим парнем следовало обращаться гораздо более осторожно. Шульце отлично помнил про то малодушие, которое проявил Метцгер во время атаки «Вотана» на бельгийский форт Эбен-Эмаэль. И это обязательно следовало учитывать.

— Да, гауптшарфюрер, — кивнул Шульце. — Я думаю, с них пока достаточно.

Метцгер наморщил свой широкий лоб, точно действительно всерьез обдумывая заявление гамбуржца.

— Значит, ты считаешь, что с них пока достаточно, унтершарфюрер Шульце? — промолвил наконец Мясник. — Ну что ж, тогда надо подумать, что в этом случае делать. — Он помедлил немного, вытащил свисток и свистнул.

— Эй, парни, стоп. Пока хватит. Все ко мне!

Едва дыша, бойцы «Вотана» спустились с возвышенности и обступили Метцгера. Он оглядел их с фальшивой сердечностью.

— Отлично, парни, — бросил он. — Мы еще сделаем из вас настоящих солдат. Пока же можете снять с себя рюкзаки.

С громадным облегчением бойцы сбросили рюкзаки и положили их на песок. Но Шульце не сводил с Мясника настороженных глаз. Метцгер был настроен что-то уж слишком дружелюбно.

— Унтершарфюрер Шульце считает, что вам следует передохнуть, — продолжил с фальшивой улыбкой Мясник. — Возможно, он и прав. То, что я продемонстрирую вам сейчас, как раз и позволит вам передохнуть. — Он сделал паузу. — Итак, давайте представим, что вы оказались в беде — на вас, сжимая штык, несется здоровый англичанин. Что вы будете делать в таком случае?

На усталых лицах новобранцев можно было прочесть сейчас лишь выражение бесконечного облегчения оттого, что им больше не приходилось бежать в гору с тяжеленным рюкзаком на плечах.

— Не знаете? Ну что ж, тогда мне придется показать это вам. — Метцгер ткнул пальцем в сторону худощавого паренька с темными кругами под глазами. — Давай-ка, парень, нападай на меня, точно ты хочешь заколоть меня штыком.

— Я, господин гауптшарфюрер?

— Да, да, ты! — передразнил его интонацию Мясник. — Давай, изобрази, будто ты хочешь всадить мне штык в живот. Возможно, ты действительно мечтаешь это сделать. Давай же, покажи, что у тебя получится!

Боец отошел немного назад и медленно побежал на него. Метцгер взмахом руки остановил его:

— Стоп! Назад! Сделай это снова. Все дело в том, что ты слишком часто дрочишь. От этого у тебя совсем не осталось сил. Ты даже не сможешь крепко сжать штык в руке, если не перестанешь дрочить и хоть немного не отдохнешь от этого занятия.

Боец покраснел до корней волос. Все остальные дружно расхохотались, отлично зная, что шуткам гауптшарфюрера Метцгера следует смеяться всегда, какими бы те ни были.

Улыбка исчезла с широкого грубого лица Мясника.

— Ну, давай, парень, беги на меня, как будто ты и в самом деле горишь желанием проткнуть меня своим штыком! Вперед!

На этот раз худощавого парня не надо было долго просить. Он бешено помчался вперед на Метцгера. В глазах его блистала неподдельная ярость. Но в ту секунду, когда они должны были, казалось бы, неминуемо столкнуться, Метцгер вдруг отступил в сторону с проворством, удивительным для его грузной туши. При этом он быстро вытянул руку и, схватив парня за яйца, сильно дернул. Тот заорал от боли и, пролетев в воздухе пару метров, приземлился на спину, дрыгая и суча ногами. Его лицо было перекошено от нестерпимого спазма.

— Мне говорят, будто у англичан не за что схватиться, — расхохотался Метцгер, довольный тем, как все у него получилось. — Но, поверьте мне, в действительности у них есть за что ухватиться междуног.

Он повернулся к парню, корчившемуся на песке.

— Давай, вставай, — нетерпеливо бросил он, — не будь таким неженкой.

Шульце невольно стиснул кулаки. В нем клокотала ярость. Когда Метцгер приказал новобранцам вновь навьючить на себя тяжеленные рюкзаки и опять идти в гору, Шульце поклялся себе, что Мясник заплатит за все это — причем в десятикратном размере.

* * *

Октябрь сменился ноябрем, а программа подготовки бойцов «Вотана» продолжала последовательно выполняться. Целью этой программы было развить в новобранцах такие качества, как грубость и жестокость, и превратить их в нерассуждающие боевые автоматы, в хладнокровных убийц, которые должны были отложить в сторону любую мораль так же легко, как сняли с себя и отложили в сторону гражданское платье перед тем, как оказаться в казармах «Вотана».

Дни учебы новобранцев были наполнены грубыми криками команд, воплями ярости и боли. Днем они торопливо проглатывали свой обед, запивая его слабым пивом «Стелла Артуа», а под вечер украдкой дрочили в деревянном клозете. Так проходил день за днем.

Ночи тоже были похожи одна на другую. Их часто будили посреди сна, приказывая встать по тревоге. В окна иногда влетали учебные гранаты, разрывавшиеся с оглушительным грохотом, а по крышам казарм давались очереди из пулемета, чтобы ошарашенные бойцы немедленно проснулись и были готовы выступить против неожиданного противника. Иногда среди ночи в казармы влетали унтер-фюреры, кричали: «Руки с членов снять — одежду похватать!» и приказывали сонным бойцам немедленно облачиться в форму. Как только они одевались, тут же поступала команда раздеться и надеть другую форму. И так — несколько раз. А рано утром в казармы иногда влетали гранаты со слезоточивым газом, и тогда бойцам приходилось выскакивать из помещения и бежать пятикилометровый кросс в одних майках и трусах, в которых их поднимали из постели.

* * *

Однажды бойцов «Вотана» провели ускоренным маршем в Остенде и завели на небольшую мощеную булыжником улочку в районе рыбной гавани. Из окон домов высовывались лица местных проституток. Метцгер встал посреди улицы и, уперев руки в бока, прокричал:

— У вас есть десять минут на то, чтобы выпустить из себя грязную водичку. Приготовьте деньги — пять марок с человека — и презервативы. Девственникам — скидка: они заплатят всего по четыре марки.

И под презрительные взгляды представителей полевой жандармерии бойцы «Вотана» занялись любовью — точно так же, как занимались строевой подготовкой.

* * *

В начале ноября гауптштурмфюрера фон Доденбурга во главе с несколькими ветеранами «Вотана» послали в Кельн для того, чтобы они отобрали на танковом заводе несколько танков Pz-IV и обучились управлению ими.

Они вернулись через шесть дней. Вместе с ними прибыли шесть новеньких танков. На их корпусах была нанесена эмблема дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер»; эти шесть бронированных чудовищ, оснащенные мощными 75-миллиметровыми пушками, прокатились по мощеным булыжником улицам и остановились в районе казарм «Вотана». Их сразу окружили любопытные бойцы.

— Вы только посмотрите на эти здоровые 75-миллиметровые дуры! — восторженно сказал один из бойцов. — Стоит нам вывезти их с кораблей на берег и продемонстрировать их англичанам, как те сразу наложат от страху в штаны!

— Но только съезжать в этих танках на берег мы будем не с кораблей, — прозвучал знакомый скрипучий голос Стервятника. Он приложил кончик стека к тулье фуражки, приветствуя своих бойцов. — Нет, мы появимся прямо из воды!

Он развернулся и тут же ушел, избегая отвечать на дальнейшие расспросы. «Что значит — появимся прямо из воды? — закричало сразу несколько голосов. — Что он имел в виду, говоря это?»

Однако никто не собирался давать вразумительные ответы на этот и ряд других вопросов. Пока же бойцов «Вотана» стали усиленно обучать управлению танками. Началась зима, пошел первый снег, но фон Доденбург каждый день занимался с механиками-водителями танков.

Посадив нового водителя Pz-IV в кресло, он говорил ему:

— Ты видишь перед собой уступ высотой шесть метров. За ним располагается ров глубиной тоже шесть метров. За рвом — еще один точно такой же шестиметровый уступ. Твоя задача: взобраться на первый уступ, скатиться в ров и забраться на следующий, не заглушив при этом мотор. Поскольку, если это все же произойдет, то, без сомнения, твои наследники обязательно получат телеграмму о том, что ты пал смертью храбрых в бою.

Поначалу задача казалась невероятной, но под руководством фон Доденбурга всем бойцам «Вотана» удалось успешно преодолеть этот сложнейший каскад препятствий, причем личный состав батальона не понес никаких потерь. Единственным, кто пострадал, был один молодой солдат, у которого на середине пути от страха начался понос.

После того, как под руководством фон Доденбурга все механики-водители «Вотана» овладели этим непростым умением, танки загнали в мастерские и подвергли переоборудованию. Ремонтники соскоблили краску с их днищ и заклеили все швы резиной. После этого днища вновь покрыли прозрачной водоотталкивающей краской. Затем резиновыми уплотнителями обклеили места стыков башни и корпуса, поставили резиновые заглушки на орудия и пулеметы и насадили резиновые шланги на выхлопные трубы танков.

В середине декабря, в самый разгар снежной бури, бойцов «Вотана» посадили на грузовики и привезли на берег реки Сомма. Там, стоя на холодном ветру, они долго дожидались важных гостей, которые должны были прибыть из Парижа.

Через некоторое время перед ними появилась коренастая фигура командира дивизии Зеппа Дитриха. Во время Первой мировой войны сам он был танкистом. За ним следовали офицеры штаба и высокие чины СС.

Вскоре вся эта блестящая компания поднялась на пригорок, с которого высокопоставленным эсэсовцам было определено наблюдать предназначенную для них демонстрацию возможностей нового танка. Приставив к глазам бинокль, Дитрих взглянул на поверхность реки. Стервятник проговорил несколько слов в микрофон. И вдруг на поверхности Соммы показались пузырьки. Затем из нее поднялась металлическая трубка. Через несколько секунд все увидели, как из реки появляется башня танка Pz-IV, а затем и весь бронированный корпус тяжелой машины. Точно какое-то таинственное доисторическое животное, Pz-IV выскочил из воды и, приблизившись к берегу, быстро въехал на него. С него лились потоки воды.

Танк сверкнул передними фарами, послышался негромкий хлопок, и резиновые уплотнители, затыкавшие дуло пушки, пока танк находился в воде, упали на дорогу. Грозно покачивая пушкой, Pz-IV резко развернулся и подъехал к Зеппу Дитриху. Распахнулась крышка люка, и оттуда появился Куно фон Доденбург, четко отдавший честь командиру дивизии.

— О, дьявол! — пробормотал Шульце, вместе с остальными эсэсовцами выстроившийся на берегу. — Значит, теперь они хотят превратить нас в чертовых подводников!

Глава четвертая

Призывно покачивая грудями, блондинка потянулась к Шульце, который распростерся на измятой простыне. Тот лениво коснулся их ладонью и просунул руку дальше. Ощутив влажную промежность блондинки, он на мгновение задержал там руку, но потом продвинул ее еще дальше — туда, где на коленях позади блондинки стояла ее подруга, чернокожая проститутка. Он засунул указательный палец во влагалище второй шлюхи, и та коротко вздохнула от удовольствия.

Шульце с трудом подавил невольный зевок. Все было очень хорошо, но они занимались всем этим уже слишком долго. Он утерял интерес к происходящему. За две банки кофе, три бутылки подсолнечного масла и здоровый ломоть ветчины девчонки профессионально поработали с ним, доставив ему все возможные удовольствия на свете. Но сейчас он уже ничего не хотел.

— Ну хорошо, — процедил он, обращаясь к чернокожей проститутке. — Положи руки на ее титьки.

Темные пальцы чернокожей проститутки легли на пышные груди блондинки. Негритянка принялась умело массировать ее соски, которые быстро налились кровью и напряглись. Довольный тем, что теперь девчонки занимаются друг с другом, Шульце извлек свой указательный палец из влагалища чернокожей проститутки и вытер его о простыни.

— Засунь его обратно! — крикнула женщина.

— Что засунуть?

— Ты сам прекрасно знаешь, что, ублюдок! — огрызнулась шлюха.

— Разве ты не знаешь, что нельзя называть так бойца великого немецкого вермахта, женщина, — мягко заметил Шульце. — Подумай, как бы отнесся к этому фюрер?

— К черту фюрера! — вспыхнула негритянка.

Шульце покачал головой, изображая негодование:

— Неужели у тебя нет ни капли уважения к этому величайшему полководцу всех времен и народов?

Блондинка, широко раскрыв рот, стала медленно опускать голову ему между ног. Шульце оттолкнул ее ладонью:

— Бесполезно, моя дорогая. Эта птичка сегодня больше летать не будет.

Чернокожая проститутка покачал головой:

— Когда здесь бывали англичане, то они не сдавались так легко.

— Ничего удивительного, — протянул Шульце и зевнул. — Они же годами ходят без женщин. И стоит им только дорваться до одной, как они выплескивают в нее все, что копилось в них все предшествующие годы. Что же касается симпатичного парня вроде меня…

Он вдруг замолчал. Из соседней комнаты донесся щелчок кнута. За ним последовал сдавленный стон, в который, впрочем, вкралась нотка странного удовольствия.

— Что это такое? — резко спросил сержант Шульце.

Чернокожая проститутка потянулась за сигаретой. Затянувшись, она бросила:

— Это наша Свинья. Обрабатывает кого-то из пожилых клиентов.

— Что ты имеешь в виду под словом «обрабатывает»? — нахмурился Шульце.

Шлюха пожала плечами:

— Она обхаживает их хлыстом и плеткой. Знаешь, милый, у этих стариков ничего не встает, если только не причинить им чуточку боли.

Шульце медленно кивнул.

— Мне кажется, ей самой доставляет удовольствие избивать мужиков, — с улыбкой произнесла блондинка. — Я только не могу взять в толк, почему сами мужики идут к ней. Что они только в ней находят, прости господи? Будь я мужчиной, я бы точно побрезговала воткнуть в нее свой член, хотя бы он был даже из резины.

Шульце посмотрел на нее и медленно произнес:

— Значит, она бьет мужчин хлыстом, чтобы вернуть им потенцию?

У него был задумчивый вид. Казалось, в его голове постепенно формируется какая-то мысль.

— Потенция… Какое сложное слово для простого солдата! — фыркнула чернокожая проститутка. — Черт побери, в следующий раз ты признаешься мне, что даже читаешь книги!

— Я сделаю с тобой что-нибудь похуже, если ты не будешь следить за своим языком, — предупредил ее Шульце.

— Как бы я мечтала дождаться этого! — страстно выдохнула женщина.

Он пропустил ее реплику мимо ушей.

— Послушайте, — медленно проговорил он, прислушиваясь к звукам, которые доносились из соседнего помещения, — как вы думаете, эта Свинья согласилась бы помочь нам? Я хотел бы немного проучить одного своего приятеля…

Глядя на проституток, Шульце изложил им свой план. Когда он закончил, они расхохотались и долго не могли остановиться. Сама идея им чрезвычайно понравилась. В их глазах это был идеальный способ сбить спесь с мужчины. А ведь мужики вели себя с ними порой так грубо…

— Да, хотела бы я увидеть Свинью вместе с твоим приятелем, — заливалась смехом негритянка. — Она устроит ему хорошенькую ночку!

Шульце соскочил с кровати и, подойдя к окну, принялся натягивать трусы. Снаружи по-прежнему падал густой снег. Улица была совершенно пустынна. Лишь двое человек шли по ней. Судя по форменной одежде, это был какой-то офицер со своей девушкой. Они шли, тесно прижавшись друг к другу.

Когда они поворачивали за угол, Шульце сумел разглядеть лицо мужчины. Это был гауптштурмфюрер фон Доденбург. Шульце не смог сдержать улыбки. Ясно, что командир его роты тоже решил провести сегодняшний вечер в объятиях женщины. «Кровать — это действительно самое подходящее место для человека в такой отвратительный зимний день», — подумал унтершарфюрер Шульце.

Внезапно он изменил свои планы. Месть Метцгеру могла немного подождать. Шульце решительным жестом сорвал с себя трусы и швырнул их на пол.

— Эй, девчонки, — закричал он двоим проституткам, — прыгайте обратно в кровать! Я возвращаюсь!

* * *

Густой снег неожиданно сменился дождем, который забарабанил по крышам домов и стал стекать по оконному стеклу, точно слезы. Куно фон Доденбург и Симона Ванненберг сидели друг напротив друга в темной сырой комнате, заполненной тяжелой мебелью, и прислушивались к грустной песне дождя.

— Почему ты пришел? — спросила она. Ее прекрасное лицо было сдержанным и непроницаемым — таким же сдержанным и непроницаемым, как когда-то в госпитале.

— Почему? Чтобы увидеть тебя, Симона. — Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло.

— Нет, — покачала головой женщина, — я имела в виду совсем другое. Почему вы, немцы, пришли к нам, в Бельгию?

— Потому что… — начал было бодро рассказывать он, но, увидев выражение презрения на ее лице, смешался. Фон Доденбург пожал плечами. — Я не знаю, — тихо проронил он. — Наверное, это была часть общего плана.

— Часть общего плана? — повторила она. Ее лицо исказилось. — Что это, черт побери, означает? Что это за план? И почему мы обязаны следовать ему?

До них донесся шум, который производила на кухне мать Симоны, готовившая там кофе. Эта старая кухня вся пропахла мясом и луком — как, кажется, и все остальные бельгийские кухни.

Внезапно у фон Доденбурга словно сорвали пелену с глаз, и он ясно увидел, что за женщина сидит перед ним. Нет, это не была та женщина, чье белое тело разметалось на кровати; женщина с широко открытым ртом, задыхавшаяся от страсти, словно рыба, выброшенная на берег; женщина, по телу которой текли капли пота от того, что они яростно занимались любовью. У настоящей Симоны было бледное лицо, точно высеченное из камня, лишенное каких-либо других эмоций, кроме ненависти. И он вдруг также почувствовал, что таких, как она, было очень много — причем по всей Европе.

— Ты ненавидишь меня, не так ли? — ровным голосом спросил фон Доденбург, словно осведомляясь о состоянии погоды.

— Да, я ненавижу тебя. Но не как Куно фон Доденбурга — человека, с которым я спала три раза. А как немца, то есть как одного из тех людей, кто силой оккупировал мою страну.

Фон Доденбург поднялся на ноги и официальным сухим голосом произнес:

— В таком случае я пойду.

Она тоже поднялась.

— Думаю, так будет лучше, — сказала она, глядя на него.

Куно протянул ей руку.

— Думаю, я больше тебя не увижу.

— Думаю, что нет.

— Я сам найду дорогу. Не надо провожать меня.

Дверь за фон Доденбургом захлопнулась. Симона Ванненберг осталась стоять одна в центре большой темной комнаты.

Но ее одиночество не продлилось слишком долго. В окно постучали. Она повернулась и увидела Жана. Несмотря на дождевик, который был на нем, он весь промок.

Симона быстро распахнула маленькое окно и впустила Жана. Да, он был совершенно мокрым. Но пронизывающий до костей дождь никак не повлиял на бодрость духа молодого человека. Его бледное лицо излучало энтузиазм, глаза горели. Жан сунул руку в карман и достал оттуда пистолет.

— Что скажешь на это, дорогая? Я добыл этот пистолет, напав на одного немецкого унтер-офицера. Это случилось всего полчаса назад. Дело обстояло следующим образом…

Он пустился во взволнованный рассказ, посвященный своему удачному нападению на немецкого оккупанта. И даже не заметил, что в глазах Симоны появились слезы…

* * *

Стервятник был вне себя от ярости.

— Черт побери, Метцгер, ты не кто-нибудь, а гауптшарфюрер батальона СС «Вотан»! И ты позволяешь какому-то бельгийскому идиоту ударить тебя по голове и отобрать пистолет? Неужели ты не понимаешь, что за это можешь быть предан суду военного трибунала?!

Метцгер стоял перед Гейером с самым жалким видом. Какого черта он вообще поперся в этот проклятый бордель? Ведь ни одна из торчавших там проституток так и не сумела расшевелить его несчастный поникший орган.

Эта проблема мучила его уже давно. Метцгер сказала врачу «Вотана» во время медицинского осмотра, что случайно получил удар по яйцам во время высадки на английское побережье, но сам гауптшарфюрер отлично знал, что причина — совсем в другом. Самое ужасное случилось в тот момент, когда на них стала неумолимо надвигаться стена убийственного огня, с помощью которой англичане пытались сбросить их со скал в море. В ту минуту Метцгер пережил такой панический страх, последствия которого испытывал до сих пор. Внутри него словно что-то щелкнуло тогда… казалось, что что-то безвозвратно покинуло его тело. Он вдруг ощутил звенящую пустоту между ног, и ничто на свете уже не было способно заставить его орган шевелиться.

А та толстозадая бельгийская шлюха, которой не удалось заставить его член действовать хоть чуть-чуть, еще и имела наглость назвать его «несчастным маленьким червячком»! Это его-то — человека, который в свое время делал счастливыми сразу четырех женщин. Неудивительно, что он не заметил, как после этого к нему подкрался какой-то вонючий бельгиец и стукнул его по голове…

— Итак, Метцгер? — в упор смотрел на него Гейер. — Как же именно все это произошло? Черт побери, у тебя должно же иметься хоть какое-то объяснение!

— Он был очень здоровый, этот парень, — солгал гауптшарфюрер. — Я как раз поправлял бинт на руке, — он указал на руку, которая была обожжена во время того неудачного десанта на побережье Англии, — когда он подкрался и…

— А ты уверен, Метцгер, что это был всего один нападавший? — с сарказмом проронил штурмбаннфюрер Гейер. — В большинстве отчетов о подобных происшествиях, которые я получаю от представителей полевой жандармерии, обычно фигурируют сразу два нападавших. А то и три, — со смешком добавил он.

Метцгер вспыхнул.

— Нет, господин штурмбаннфюрер… он был один, — с трудом выдавил он.

Гейер встал перед Мясником и посмотрел ему в глаза.

— Послушай меня, Метцгер, — внушительно произнес он. — Однажды ты оказал мне услугу. Сегодня я намерен оказать тебе ответную.

«Давно пора бы, — подумал Мясник. — Если бы я не держал свой рот плотно запечатанным, то твоя любовь к молоденьким мальчикам давно привела бы тебя прямиком в Дахау».

— Благодарю вас, господин штурмбаннфюрер, — механически произнес он. — Это очень благородно с вашей стороны.

— Я не буду докладывать об утере тобой пистолета. — Он в упор посмотрел на него.— У меня как раз имеется запасной пистолет. Тебе очень повезло, что он у меня есть. Я дам его тебе, чтобы ты носил его в своей кобуре. Но, ради бога, не броди больше по улицам ночью. Какого дьявола тебя вообще потянуло туда в это время?

Метцгер повесил голову и выдавил:

— Это все связано с нашей неудачной высадкой на побережье Великобритании. Она разрушила мою половую жизнь.

Гейер с удивлением воззрился на него.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что эта высадка разрушила твою половую жизнь? — Неожиданно штурмбаннфюреру стало очень любопытно.

— С тех пор у меня не стоит, господин штурмбаннфюрер.

— Не стоит! — повторил Гейер, едва не расхохотавшись. У Метцгера было такое потерянное, такое трагическое выражение лица, когда он произносил эти слова!

— Так точно, господин штурмбаннфюрер, — пролепетал Метцгер. — И я не могу отправиться домой в отпуск, пока не решу эту проблему. Представьте себе, что случится, когда я приду к жене, и… ничего не смогу.

* * *

— Метцгер!

Вышедший из кабинета Гейера Мясник резко обернулся. Перед ним навытяжку, точно какой-то сопливый новобранец, стоял унтершарфюрер Шульце.

— Что тебе нужно? — мрачно спросил Метцгер.

— Я случайно подслушал, что ты рассказывал Стервятнику про свой член. Про то, как он у тебя не стоит после нашей маленькой экспедиции в Англию.

Метцгер молча уставился на него. Он чувствовал себя чересчур отвратительно, чтобы обрушиться на Шульце за то, что тот посмел подслушивать его — и вообще разговаривать с ним подобным образом.

— И что же? — проронил он наконец.

— Прости, что я влезаю в это дело, Метцгер, — торжественно произнес Шульце, делая над собой страшные усилия, чтобы не рассмеяться ему в лицо, — но мне кажется, я знаю кое-кого, кто мог бы тебе помочь.

Метцгер отрицательно покачал головой и стал натягивать перчатки.

— Никто не может мне помочь, — грустно проронил он. — Я испробовал всех проституток в округе, а в результате получил по голове. — Он надел фуражку. — Никто и ничто не поможет мне.

Шульце сочувственно похлопал его по плечу:

— Да не расстраивайся ты так, Метцгер. На самом деле способы помочь тебе существуют.

Метцгер посмотрел на него с внезапно ожившей в глубине души надеждой.

— Говорят, если вставить в член протез, то это поможет, — пробормотал он. — Или если лечить его при помощи вакуумного аппарата…

— Все это чушь, Метцгер! — воскликнул Шульце. — Не стоит даже всерьез задумываться над этим. Я знаю другой, гораздо более хороший и верный способ. — Он нагнулся к Мяснику: — Я знаю одну бельгийскую шлюху, которая может поднять даже опавший член слона! Ей удалось решить эту проблему даже у нашего повара — а ты ведь знаешь, что у этого жирного ублюдка давно ни на кого и ни на что не стоит.

— Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул Метцгер.

— Я с удовольствием познакомлю тебя с ней. И она тебе обязательно поможет.

В глазах Мясника мелькнула искорка надежды.

— Ты действительно считаешь, что она может мне помочь?

— Уверен! — с жаром воскликнул унтершарфюрер Шульце.

Метцгер облизал пересохшие губы.

— Шульце, — сказал он, — клянусь, я никогда этого не забуду! Честно!

«Могу поспорить, что ты действительно никогда этого не забудешь!» — подумал Шульце. Но, конечно, не стал вслух объяснить Метцгеру, почему он так считал…

* * *

Нижнее помещение борделя, где громко играла музыка, все было окутано густым сигаретным дымом. Мадам стояла за стойкой и зорко приглядывала за своими девочками, которые расположились на коленях у немецких солдат и унтер-офицеров. На всех девочках, в полном соответствии с ожиданиями клиентов, было французское черное шелковое белье.

Метцгер, с подозрением оглядываясь по сторонам, проследовал за Шульце.

— Не волнуйся, — обернулся к Метцгеру унтершарфюрер. — Сюда допускают в основном только унтер-офицеров и самих офицеров. Черт побери, я не стал бы звать тебя в какое-то непотребное местечко!

Они подошли к двум проституткам, чернокожей и блондинке, которые уже ждали их.

— Где она? — спросил Шульце с каменным лицом.

— Она наверху. Она готова и ждет его. — Чернокожая проститутка ткнула пальцем в сторону Метцгера.

— Тогда пошли, чего же мы ждем? — Метцгер плотоядно облизнулся. — Я жду не дождусь, когда она примется за меня! — Он в предвкушении потер свои большие руки.

Шульце закусил губу. Этот идиот не мог бы сказать точнее!

Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице и подошли к двери комнаты, за которой скрывалась Свинья. Метцгер схватился было за ручку двери, но блондинка покачала головой:

— Я бы сначала постучала, прежде чем входить. Она немного стеснительная.

— А, понятно, — кивнул Метцгер и послушно постучал в дверь.

В ответ густой хриплый голос — точно его обладательница выкуривала не меньше трех пачек сигарет в день — пророкотал:

— Входи. Я готова и жду тебя.

Метцгер удивленно повернулся к Шульце. Выражение предвкушения на его лице сменилось сомнением. Но Шульце не собирался дать ему возможность отступить в самый последний момент.

— Иди, Метцгер. Уверяю тебя: трахать ее — это все равно что опускать свой член в теплые сливки. Непередаваемое ощущение. Иди же, она ждет тебя!

Приободрившись, Метцгер открыл дверь и вошел. Вслед за ним туда же вошел Шульце с двумя проститутками.

Свинья ждала его на середине комнаты. Она была такой высокой, что ее голова почти касалась люстры.

Шульце с трудом сдержал возглас удивления. Эта женщина была громадных размеров. Черт подери, на целую голову выше его самого! И он ясно видел теперь, почему остальные девушки прозвали ее Свиньей — ее лицо было так похоже на настоящее свиное рыло! Но вдобавок к этому, она обладала еще и черными усиками, украшавшими ее верхнюю губу…

У Метцгера отвисла челюсть. Его губы беззвучно шевелились, но он был не в силах произнести ни слова. Он молча уставился на нее — на ее огромные груди, которые, казалось, в любой момент грозили выпрыгнуть из туго обтягивающего корсета, на ее ноги в черных сапогах-ботфортах. Неожиданно взгляд Мясника упал на кожаный хлыст для собак, который она держала в руке.

— Что… что это такое? — запинаясь, пролепетал он.

Женщина не ответила на его вопрос.

— Это — он? — спросила она блондинку густым басом. — Этот тот мужчина, которого я должна вылечить?

— Вылечить! — выдохнул гауптшарфюрер Метцгер. Он посмотрел на Шульце. — Она действительно вылечит меня?

Шульце открыл было рот, чтобы ответить Мяснику, но Свинья опередила его.

— Ну хорошо, — заявила она голосом, который сделал бы честь любому старшему сержанту кайзеровской армии, — вы все можете идти. Оставьте его мне. Я займусь им. — И она слегка ударила хлыстом по своему высокому сапогу.

Шульце и две проститутки торопливо шагнули назад к двери. Метцгер попытался ретироваться вместе с ними, однако Свинья опередила его, схватив Мясника своей мощной рукой за рукав.

— Останься здесь! — повелительно пророкотала она. — Нельзя убегать от доктора, когда дело зашло так далеко. Следует научиться принимать лекарство, как подобает мужчине.

Она захлопнула дверь ногой.

— А теперь сними-ка для начала с себя эти брюки.

Точно загипнотизированный, гауптшарфюрер Метцгер принялся снимать с себя брюки.

Шульце и двум его подружкам, которые наблюдали за происходящим сквозь специально просверленные в стене дырочки, приходилось зажимать рот руками, чтобы не расхохотаться. Но они могли в принципе и не беспокоиться о том, что Метцгер услышит их. Он был слишком занят тем, что полировал по приказу Свиньи ее высокие черные сапоги. Она же время от времени хлестала его по обнаженным ягодицам и угрожала применить к нему еще более суровое наказание, если он не сосредоточится на выполнении того, что она ему поручила, и не перестанет быть «таким непослушным мальчишкой».

В конце концов, когда ее сапоги заблестели, как зеркало, а потная спина и ягодицы Мясника оказались сплошь покрыты рубцами от хлыста, она приказала ему остановиться. Бросив хлыст на кровать и с презрением посмотрев на Метцгера, шлюха промолвила:

— Да, та несчастная штучка, что болтается у тебя между ног, находится действительно в весьма удручающем состоянии. Справиться с этой проблемой будет совсем не просто. — Она нетерпеливо засунула обратно в корсет одну из своих грудей, которая внезапно выскочила наружу. — Ты сам понимаешь, что тебе необходимо еще лечение.

Метцгер пробормотал что-то неразборчивое.

— Ну хорошо, — сказала она, — можешь одеваться. Положи деньги на столик и проваливай. Но на следующей неделе я ожидаю тебя для продолжения лечения!

Она зажгла спичку, резко чиркнув ею о подошву своего сапога, и закурила.

Метцгер кое-как натянул на себя одежду и, не застегиваясь, вылетел из помещения. Он помчался по лестнице, словно его преследовал сам дьявол, и выскочил на улицу.

Шульце знал, что ни для какого «лечения» Метцгер здесь больше не появится. В течение целой недели он со злорадством следил, как Мясник с трудом ковыляет по плацу. Солдат, которому гауптшарфюрер едва не оторвал яйца, прокомментировал это так: «Он выглядит так, словно кто-то засунул ему в задницу метровую палку». Молодой ССманн не знал, что произносит эту фразу в присутствии того, кто, собственно, и заставил Метцгера ползать подобным образом…

Глава пятая

Танк Pz-IV выплыл из моря и коснулся гусеницами твердой поверхности берега.

— Продуть все трубы, — приказал фон Доденбург.

Подождав еще мгновение, он откинул крышку люка. В танк ворвался свежий воздух, разгоняя запах сгоревшего топлива. Фон Доденбург с удовольствием вдохнул его и повернулся назад, чтобы убедиться, что остальные танки также благополучно выбрались из воды.

Слева от него всплыл танк Шварца, дальше следовала машина Шульце. Последние в этом году «морские» учения прошли с полным успехом. Все танки и экипажи батальона продемонстрировали завидное умение сражаться на воде и преодолевать водные преграды. Стервятник даже пошутил по этому поводу: «Если когда-нибудь адмиралу Дёницу^[11] будет хватать подводников, он знает, куда ему обратиться».

— Прекрасно, — бросил фон Доденбург механику-водителю, — сейчас проедешь между теми двумя утесами, затем развернешься и…

Он внезапно замолчал. Справа от него что-то блеснуло. Через некоторое время блеск повторился снова.

Фон Доденбург закричал водителю:

— Вперед! Держи курс танка в направлении на два часа. Думаю, там кто-то высматривает нас в бинокль!

Механик-водитель дал полный газ. Pz-IV быстро помчался по направлению к неизвестному наблюдателю.

Этот человек вдруг понял, что его заметили. Он выскочил из своего укрытия и помчался к дороге, которая тянулась вдоль морского побережья.

— Быстрее! — заорал фон Доденбург. — Надо выяснить, что было нужно здесь этому ублюдку!

Но местность тут была пересеченная, а незнакомец очень хорошо знал ее; помимо прочего, их танк не мог гнаться за ним на полной скорости — слишком велик был риск, что он зацепится гусеницей за какой-нибудь валун, и та соскочит.

— Да, умеет же он бегать, — пробормотал механик-водитель, отчаянно лавируя между валунами и обломками скал.

— Он уйдет, если мы не… — Фон Доденбург закусил губу. Сзади раздался грохот пулеметной очереди. Убегающий от них человек нелепо взмахнул руками и упал лицом вниз.

Танки фон Доденбурга и Шварца разом затормозили возле трупа мужчины. Фон Доденбург заорал на оберштурмфюрера:

— Вы что, с ума сошли, Шварц?! Что нам теперь от него толку, когда он мертв?

— Иначе он убежал бы, — неживым голосом ответил Шварц. — Я должен был застрелить его.

Фон Доденбург только махнул рукой. Он знал, что со Шварцем было бесполезно спорить о чем-либо. Оберштурмфюрер жил в своем странном мире, куда доступ для остальных был закрыт.

— Нашел что-нибудь, Шульце? — спросил фон Доденбург своего унтершарфюрера, который обыскивал труп.

— Судя по документам, это Жан Гудсмит, студент, — пробормотал Шульце. — Но он явно лучше обращается с оружием, чем с пером.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот это. — Шульце показал ему пистолет, запачканный кровью юноши. — Это оружие, которое выдают немецким военнослужащим.

Фон Доденбург повертел в руках «люгер». Пистолеты такого образца являлись стандартным вооружением вермахта: их выдавали офицерам и унтер-офицерам.

— Похоже, что это один из тех террористов, которые нападают на нас по заданию британцев, — произнес наконец фон Доденбург.

— Посмотрите, что я нашел! — крикнул молодой боец, которому Метцгер едва не оторвал яйца, демонстрируя жестокие приемы рукопашного боя. — Это бинокль. Я нашел его возле валунов. Очевидно, он уронил его, когда убегал от нас.

Фон Доденбург посмотрел на бинокль.

— Видимо, линзы этого бинокля и блеснули на солнце, — проговорил он. — Но какого дьявола он следил за нами?

Унтершарфюрер Шульце ткнул пальцем в небольшую стрелу, выгравированную на корпусе прибора.

— Эта стрелочка — символ того, что бинокль сделан в Англии, господин гауптштурмфюрер, — сказал он. — Я не раз видел такие стрелочки на английских вещах. — Он взял бинокль из рук фон Доденбурга и внимательно осмотрел его.

— А теперь взгляните на дату, господин гауптштурмфюрер.

— И что же?

— Август 1940 года. То есть бинокль сделан уже после того, как мы изгнали англичан с территории Франции.

Однако вскоре началась подготовка к празднованию второго с начала войны Рождества, и печальный инцидент на морском берегу оказался забыт. Представители гестапо и абвера, которые начали расследовать это происшествие, также ничего больше не обнаружили и исчезли в канун праздника.

Само Рождество было отмечено обильными возлияниями. Согласно приказам из Берлина, «Вотан» находился в состоянии постоянной боевой готовности, поэтому бойцам разрешались лишь непродолжительные местные увольнения. О поездках в отпуск в рейх не могло быть и речи. Шульце направился к двум своим подружкам, блондинке и чернокожей, нагрузившись бутылками со спиртным и половиной бычьей туши, которую он выклянчил на кухне. Бравый унтершарфюрер заявил, что не будет вылезать из постели в течение трех дней подряд. Большинство же бойцов «Вотана» провело эти три дня Рождества в местных пивных, накачиваясь спиртными напитками и затем отсыпаясь в казарме.

Все с особенным волнением ждали официального новогоднего обращения фюрера к нации. Бойцы «Вотана» рассчитывали, что фюрер объявит о том, что еще до наступления весны состоится высадка немецких войск на территорию Англии. Иначе зачем проводилась вся эта интенсивная подготовка с плавающими танками? Все ждали этого, и поздно ночью, когда подвыпившие эсэсовцы возвращались из баров и пивных, в казармах «Вотана» раздавалось громкое пение — сотни пьяных глоток принимались орать песню «Мы нацелились на Англию!»:

Но когда фюрер наконец выступил с новогодним обращением, содержание его речи оказалось достаточно загадочным. Стоя перед толпой, собравшейся в берлинском «Шпортпалас», Гитлер проревел:

— Желание политиков из так называемых демократических стран, а также еврейских капиталистов, которые руководят ими, как марионетками, состоит в том, что война должна быть продолжена. Мы к этому готовы!

Аудитория Гитлера ответила на это громоподобным «зиг хайль!». В зале запели гимн национал-социалистического движения — песню «Хорст Вессель».

Куно фон Доденбург взглянул на сидевших за большим столом офицеров «Вотана», которые, как и он, слушали трансляцию выступления фюрера по радио в офицерской столовой. Все они были охвачены единым порывом. Шварц вскочил на ноги. Лицо его горело от волнения. Он торжественно поднял бокал шампанского.

— Господа, — пылко проговорил Шварц, — за великую победу немецкого оружия, которая произойдет в этом году!

Офицеры «Вотана» осушили бокалы, а затем, по обычаю, швырнули их в камин, где они со звоном разбились.

И только Стервятник, казалось, не разделял всеобщего энтузиазма. Цинично поглядывая на своих офицеров и ничуть не скрывая своего презрения к столь откровенной демонстрации чувств в ответ на выступление фюрера, он подошел к «народному радиоприемнику» и выключил его.

— Мелодия «Хорста Весселя» всегда казалась мне вульгарной, — бросил он. Казалось, Гейер сознательно провоцирует собравшихся. — Немецкой армии всегда вполне хватало старой доброй песни «Германия превыше всего»^[12]. — Он вернулся на свое место за столом. — К тому же мне говорили, что сам этот парень, Хорст Вессель, в жизни был сутенером^[13]. Хотя, — Стервятник пожал плечами, — сутенеры, говорят, тоже для чего-то нужны.

Офицеры «Вотана» уставились на штурмбаннфюрера Гейера в гробовом молчании. Они все являлись членами Национал-социалистической партии, а в прошлом — лидерами гитлерюгенда. Они выросли в убеждении, что «Хорст Вессель» является священным гимном. Но в то же время каждый из них хорошо знал, что проиграет, если вздумает открыто противостоять Стервятнику. Гейер был хитрым дьяволом, имевшим немало высокопоставленных друзей в самых разных местах. Мало кто мог позволить себе, как он, называть командира дивизии Зеппа Дитриха «бывшим сержантом, который руководит нашими судьбами благодаря протекции величайшего капитана всех времен». Под «величайшим капитаном всех времен» Стервятник подразумевал самого Гитлера, который, как известно, сам любил порой называть себя «капитаном».

— А что вы думаете о речи фюрера, господин штурмбаннфюрер? — спросил наконец фон Доденбург, полагая, что как самый старший офицер после самого Гейера, должен попытаться как-то растопить внезапно возникший лед и наладить контакт между Стервятником и всеми остальными. — Означает ли это, что мы перейдем в наступление на Англию этой весной и закончим войну победой?

Некоторое время Стервятник хранил молчание. Затем он обвел присутствующих смеющимися глазами.

— Как-то сомнительно, господа, чтобы фюрер Великого Германского рейха был бы готов удовольствоваться таким ничтожным призом, как крохотная Англия, и на этом завершить войну. — Он щелкнул пальцами: — Черт побери, господа, ведь я, например, еще даже не получил на этой войне звание штандартенфюрера! Разве способен фюрер обойтись со мной подобным образом? Полагаю, что у него для нас припасены гораздо более величественные планы!

— Что вы имеете в виду, господин штурмбаннфюрер?

Но прежде чем Стервятник смог ответить, в помещение, где сидели офицеры «Вотана», ворвались громкие звуки традиционной новогодней песни Stille Nacht^[14], которую распевали за окном солдаты. Гейер резко отодвинул свой стул и встал из-за стола. Вслед за ними поднялись и остальные офицеры «Вотана».

— Господа, — объявил Стервятник, — полагаю, нам следует пойти и поздравить наших солдат с Новым годом.

Они вышли из офицерской столовой на мороз. Фон Доденбург взглянул на бесконечное черное небо и слегка вздрогнул. Интересно, где он будет встречать следующий Новый год?

Похрустывая снегом, они зашагали через площадь к солдатской столовой. Фон Доденбург нахмурился, между бровей у него прорезались морщинки. Что же все-таки имел в виду Стервятник, заявляя о том, что для них у фюрера припасены «гораздо более величественные планы»? Знал ли Гейер что-то такое, о чем все они пока еще не ведали? И если ему действительно стала доступна какая-то неизвестная информация, то о чем же все-таки шла речь? Неожиданно фон Доденбург снова вздрогнул, но на этот раз уже не от холода, а от тревожного предчувствия.

* * *

— Вы гоняетесь за слухами, точно похотливый пятнадцатилетний юнец — за юбкой соседки, — презрительно бросил гауптшарфюрер Метцгер. — Но скажите, зачем вам нужно все это знать? К чему вам все это? К тому же таким, как вы, платят жалованье совсем не за то, чтобы вы думали.

— Кому же тогда в армии платят жалованье за то, чтобы они думали? — нахально спросил унтершарфюрер Шульце. — Вам, Метцгер?

Мясник, лицо которого стало совершенно багровым от пива и шнапса, не заметил скрытого в реплике Шульце сарказма. Он вообще редко его замечал…

— Естественно! Вот почему я — гауптшарфюрер этого батальона. А вы — обыкновенные пехотинцы. — Мясник опрокинул рюмку шнапса и тут же запил ее пивом. — Что же касается вас, то вы просто идете туда, куда вас посылают, и все.

— Но мы все-таки собираемся в поход на Англию, не так ли? — воскликнул один боец. — Верно, гауптшарфюрер Метцгер?

— Ну конечно, — кивнул сидевший рядом с Шульце молодой блондин гигантского роста. — Лично я планирую трахнуть какую-нибудь английскую герцогиню типа тех, что можно увидеть на картинках в журналах. Мне хочется, чтобы она надолго запомнила СС!

— Видимо, ты решил наградить ее триппером? — язвительно вставил Шульце.

Метцгер с презрением взглянул на молодого блондина.

— Да уж, ты и английская герцогиня… — Он глотнул пива из кружки и ткнул пальцем в сторону блондина: — Что ты вообще знаешь, дурак? Что ты можешь знать о предстоящих планах боевых действий, сопляк? — Он фыркнул: — А что ты скажешь, например, насчет меховых полушубков, которые начали усиленно завозить на наши склады на этой неделе? — Мясник потерял равновесие и упал бы, если бы Шульце вовремя не подхватил его.

— Метцгер! — раздался грозный голос.

Гауптшарфюрер обернулся. Перед ним с угрожающим видом стоял Стервятник.

— Хватит болтать об этом, Метцгер! — рявкнул командир «Вотана».

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — Мясник поднял стакан. — Давайте выпьем за нашего командира, парни! За командира!

— За командира! — откликнулись все. Раздался звон стекла. Офицеры «Вотана» присоединились к рядовым. Стакан следовал за стаканом. Вскоре фон Доденбург почувствовал, что лица людей вокруг него начинают расплываться, превращаясь в бесформенные пятна. Голоса сливались в какой-то бессвязный гул. И когда Шульце нагнулся к нему и предложил: «Господин гауптштурмфюрер, разрешите предложить вам последовать за мной? Я хочу предложить вам попробовать невиданные удовольствия!», то он, почти не задумываясь, пошел за ним.

Они вышли на улицу, но даже свежий морозный воздух ничуть не отрезвил фон Доденбурга. Куно не помнил, как они оказались в борделе. Там было так накурено, что в воздухе стояла сизая пелена дыма. Все последующие события этой новогодней ночи так перемешались в голове фон Доденбурга, что, когда он пытался вспомнить их, ему казалось, что перед ним выскакивают рваные обрывки кинопленки. Какая-то толстая старуха, которая не говорила ни по-немецки, ни по-французски, расстегнула его брюки и задрала вверх свою юбку, демонстрируя отвратительные складки жира на брюхе и выбритый лобок под ними… Фон Доденбург помнил молодую девушку, на которой не было ничего, кроме фуражки и сапог, и которая засовывала себе в промежность банан под одобрительное нетрезвое хихиканье какой-то блондинки… Ему казалось, что он помнит некую шестнадцатилетнюю девушку, которая призывно извивалась и дергалась всем телом на кровати, пока он пытался сбросить с себя одежду… В конце концов, кажется, он действительно забылся в объятиях молодой девушки, но это была уже какая-то другая девушка…

Когда фон Доденбург наконец выбрался из борделя, стояло серое промозглое утро. Офицер был небрит и чувствовал себя так, словно его вываляли в грязи с головы до ног. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как по всему телу пробежала невольная дрожь. Затем он быстро зашагал по направлению кказармам.

Маленький фламандский городок на побережье все еще спал. Фон Доденбургу хотелось добраться до казарм «Вотана», прежде чем кто-то увидит его. Но стоило ему свернуть на Парклаан, как он едва не врезался в Симону Ванненберг, которая брела по свежевыпавшему снегу, толкая перед собой свой старенький велосипед.

— Ты… — как идиот, выдохнул он.

— Куно…

— С Новым годом! — поздравил он женщину, невольно заметив при этом, как исхудало и побледнело ее лицо с тех пор, как он в последний раз видел ее.

— Желаю тебе того же, Куно.

— Ты рано вышла из дома, — пробормотал он, отводя глаза.

— Ты тоже рано вышел. — Она едва заметно усмехнулась. — А я спешу в госпиталь на утреннюю смену.

— Понятно…

Они долго стояли посреди улицы, не зная, что сказать друг другу. Затем она села на велосипед.

— Мне надо ехать, Куно. Иначе я опоздаю.

— Ну конечно, — пробормотал он. — До свиданья, Симона!

— До свиданья, Куно.

Она поехала прочь, скрипя ржавой цепью велосипеда. А он так и остался стоять посреди улицы, злясь на себя за то, что так и не решился спросить Симону, смогут ли они увидеться снова.

Он уже почти дошел до казарм «Вотана», когда до него вдруг дошло, что след велосипедных шин Симоны был единственным на свежем белом снегу, засыпавшем всю улицу. И вел он не из ее дома, который, как он знал, находился на другом конце городка, а из загорода. Фон Доденбург остановился и сдвинул фуражку на затылок, недоумевая. Когда они встретились, то Симона ехала на велосипеде не из дома. Она ехала… Где же, черт побери, она была?

Глава шестая

Пробив вагонное окно, пуля заставила его растрескаться, превратив стекло в подобие паутины. Пролетев дальше, она попала прямо в горло молодого офицера-стажера, который только что прибыл в «Вотан» после окончания Офицерской школы СС в Бад-Тельце. Бедняга замертво рухнул на пол.

— Нас обстреливают! — закричал Шварц, хотя это было уже совершенно излишне. Пули молотили по стенкам вагона, в котором бойцы «Вотана» возвращались после учений на Сомме. Одна пуля пробила висевший на стене огнетушитель, и находящихся внутри эсэсовцев залило густой белой пеной. Лихорадочно стерев ее с лица, фон Доденбург вытащил автомат и дал очередь в направлении придорожных елей.

В ответ раздалось сразу несколько яростных очередей. Фон Доденбург заметил, что по снегу к их вагону бежит какой-то человек. Он прицелился и нажал на спуск.

В эту секунду раздался страшный грохот. Вагон перевернулся. Фон Доденбург покатился по скользкому от пены полу вместе с другими эсэсовцами. На голову ему упало что-то тяжелое.

— Всем немедленно выбраться из вагона! — закричал Стервятник. — Выбраться наружу и занять оборону!

Эсэсовцы с трудом выбрались из вагона и спрыгнули в глубокий снег. Было видно, как тащивший их состав паровоз вздыбился на рельсах, точно норовистый конь. По всей длине железнодорожного пути валялись сброшенные с рельсов и перевернутые вагоны.

В воздухе мелькнула граната, летевшая прямо на них. Фон Доденбург совершенно ясно видел ее на фоне голубого зимнего неба. Он инстинктивно присел, и граната разорвалась где-то сзади. В воздухе просвистели осколки, и один из эсэсовцев захрипел в агонии.

Фон Доденбург навел автомат на лесные заросли и нажал на спусковой крючок. Раздалась очередь. Какой-то человек в гражданской одежде, прятавшийся за деревьями, рухнул лицом вниз. Из-за деревьев вперед выскочила женщина и попыталась поднять рухнувшего в снег мужчину. Но сразу несколько рук оттащили ее обратно. В этот момент фон Доденбург разглядел ее лицо. И все силы словно разом покинули его. Он выронил автомат, и тот свалился в снег.

Стоявший позади него Стервятник хрипло прокричал: «Огонь!», и не меньше сотни автоматов принялись поливать лес градом свинца. С деревьев посыпались ветки и кора. Один мужчина в гражданском выскочил из леса, подняв руки вверх в знак того, что сдается. Но Шварц проигнорировал сигнал о сдаче и расстрелял мужчину в упор. Тот рухнул в снег, обливаясь кровью.

В этот миг взорвался паровой котел паровоза. Стрельба из леса прекратилась. Прятавшиеся среди деревьев люди принялись спасаться бегством, унося с собой раненых.

— Прекратить стрельбу! — приказал Стервятник. Он стоял, выпрямившись в полный рост и совершенно не обращая внимания на летавшие вокруг него пули. Казалось, он находится на стрельбище во время учений в мирное время.

Стрельба наконец прекратилась. Слышны были лишь стоны раненых да капанье масла, вытекавшего из разорванных вагонных сцепок. Бойцы «Вотана» медленно поднимались, отряхивая снег. Но фон Доденбург так и остался лежать на земле, тупо уставившись на густой еловый лес перед собой, где была устроена засада. У него не было никаких сомнений в том, что среди нападавших он увидел Симону Ванненберг.

* * *

— Благодарю вас за информацию, гауптштурмфюрер, — процедил толстый гестаповец, не вынимая изо рта сигары. — Эта женщина с самого начала участвовала в движении Сопротивления. Госпиталь был идеальным местом, где она могла вести свою подрывную работу. Ведь раненые, которые лежат в госпиталях, всегда болтают с медсестрами, не так ли? Вы ведь с ней тоже несколько раз встречались и разговаривали?

— Да, пару раз, когда я лежал раненый в госпитале.

— Она пыталась выведать у вас что-то?

— Отсюда до Англии всего три часа пути. Каждый и так прекрасно понимал, для чего мы оказались здесь, — коротко бросил фон Доденбург.

— Понятно. — Гестаповец сделал какую-то пометку в своей черной записной книжке. — Понятно. — Он захлопнул ее. — Ну что ж, тогда все ясно, господин гауптштурмфюрер. Еще раз благодарю вас за содействие. Теперь, когда мы поймали большую часть этих людей, они перестанут вас тревожить и позволят вам спокойно готовиться к, скажем так, завоеванию Англии. — Он ухмыльнулся, словно слова о завоевании Англии были шуткой.

— А что будет с этой женщиной? — спросил фон Доденбург, не обращая внимания на его улыбку.

— Что будет с женщиной? — Толстый гестаповец, взявшийся уже было за ручку двери, на мгновение остановился. — Мы попросили парней из вашей дивизии «Мертвая голова» позаботиться о ней.

— Что вы имеете в виду?

— Бойцы «Мертвой головы» должны расстрелять ее, вместе с еще двумя саботажниками, в четверг в местечке Анри-Шапель под Льежем. Как вы думаете, кстати, мне удастся разжиться глоточком рома в вашей столовой? На улице так холодно, что можно запросто отморозить себе яйца.

* * *

Старуха с обвязанной платком головой выливала ведро помоев в сточную канаву. Мужчина в деревянных башмаках рубил дрова перед домом. Двое рабочих, закутав шарфами тощие шеи, притоптывали от холода ногами. Никто из них не обратил никакого внимания на одетых в черные мундиры немецких офицеров, вылезших из длинного служебного лимузина.

Они подошли к часовому, стоявшему на посту в раскрашенной белыми и красными полосами будке. На ногах солдата, чтобы защитить их от холода, были надеты огромные валенки.

— Мы прибыли по поводу шпионских дел, — коротко бросил часовому один из офицеров.

— Пройдите через ворота и поверните направо. Минуете площадь и выйдете в поле. Расстрелы начинаются сегодня в десять часов, — сказал часовой, точно оповещая о сеансах местного кинотеатра.

Офицеры молча прошли через ворота, пересекли большую грязноватую площадь и вышли на поле. Там их ждал толстый гауптштурмфюрер в форме дивизии СС «Мертвая голова». Он был довольно молод. Его широкую грудь украшала единственная награда — Крест за военную службу второй степени. Офицер пожал им руки, спрашивая, хорошо ли они доехали.

— Я полагаю, вы осведомлены о цензурных требованиях, господа, — сказал он. — О расстрелах запрещено упоминать в письмах, которые вы будете отправлять домой. О них вообще нигде нельзя упоминать в письменном виде. Мы не хотим превращать этих людей в героев. Мы также не хотим никак беспокоить жителей рейха какими-либо сообщениями о них. Это ясно?

Офицеры Ваффен-СС, каждый из которых представлял один из батальонов в составе дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», согласно кивнули и пробормотали, что им все понятно.

— Хорошо. Тогда — вперед, — промолвил толстый капитан.

Они прошли на следующий участок поля. Он был весь истоптан ногами. Часть следов замерзла и превратилась в твердые выступы на земле. Поле окружал забор из колючей проволоки. С одной стороны пустошь круто обрывалась вниз.

В середине поля были установлены три столба. Рядом с ними, покуривая и негромко переговариваясь, дожидались приговоренных солдаты расстрельного взвода.

Фон Доденбург медленно осмотрелся, точно желая навсегда запечатлеть в памяти этот пейзаж. Местность была словно предназначена для того, чтобы производить здесь расстрелы — пустынная и голая, с невысокой чахлой травой, застывшая в ледяном молчании под серо-свинцовым небом, из которого в любой момент грозил повалить снег.

Раздался звук шагов по утоптанному снегу. Он повернулся и увидел Симону, одетую в тюремный балахон. Ее лицо было покрыто смертельной бледностью. По обе стороны от нее шагали двое юношей-фламандцев. Вид у них был совсем домашний. Им было очень страшно, и они даже не пытались сохранять хоть какое-то внешнее достоинство.

Командовавший расстрелом толстый гауптштурмфюрер распорядился привязать бельгийцев ко вкопанным в землю столбам. Бойцы расстрельного взвода проворно исполнили его приказания. Было видно, что они уже привыкли это делать и справлялись со своей задачей очень быстро и умело.

К приговоренным вышел пожилой бельгийский священник со старым молитвенником, который подрагивал в его иссохшей руке, и негромко пробормотал несколько слов молитвы.

— Они же — наемные убийцы, — мрачно произнес один из офицеров СС, стоявших рядом с фон Доденбургом. — К чему так долго возиться с ними? Их надо было застрелить прямо на месте, и все!

Фон Доденбург не сводил глаз с Симоны Ванненберг. Он вспоминал, как они занимались любовью, как между ее грудей мерцали бисеринки пота, а все тело изгибалось в любовном экстазе. Она больше никогда не станет заниматься любовью, она вообще никогда и ничем не станет больше заниматься…

— Внимание! — рявкнул командовавший расстрелом толстяк.

Бойцы расстрельного взвода подняли винтовки. Гауптштурмфюрер подал следующую команду. Первая шеренга опустилась на одно колено. Пожилой священник торопливо отошел в сторону.

— Целься! — крикнул гауптштурмфюрер. — Огонь!

— Да здравствует… — Голос Симоны оборвали пули. Она повисла на веревке, которой была привязана к деревянному столбу, и разметавшиеся волосы закрыли половину ее лица.

Часть вторая. ОПЕРАЦИЯ «БАРБАРОССА»

Ставка фюрера, 18 декабря 1940 г.

Совершенно секретно.

Германские Вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. Сухопутные силы должны использовать для этой цели все находящиеся в их распоряжении соединения, за исключением тех, которые необходимы для защиты оккупированных территорий от всяких неожиданностей.

Приготовления следует закончить к 15 мая 1941 года. Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны.

Адольф Гитлер

Глава первая

Бойцы «Вотана» вот уже два дня прятались в польском лесу, в двух километрах от реки. В течение дня они почти ничего не делали — разве что спали и играли в карты. Все передвижения были запрещены, вплоть до наступления темноты. И только когда наступала ночь, им разрешалось выйти к реке, помыться и постирать вещи, а также принять горячую пищу — один-единственный раз за сутки.

— Похоже на летний лагерь гитлерюгенда, а, Шульце? — обратился к унтершарфюреру Куно фон Доденбург.

— Не знаю, господин гауптштурмфюрер, — покачал головой Шульце. — Я никогда не состоял в гитлерюгенде.

Фон Доденбург улыбнулся:

— Ну хорошо, в любом случае это похоже на отдых.

Шульце бросил взгляд на танки, спрятанные в лесу.

— В армии невозможно оперировать таким понятием, как отдых, господин офицер, — вздохнул он. — Как только ты думаешь, что тебе наконец стало хорошо, твою задницу сразу же бросают в самое пекло. — Он помолчал. — Как вы думаете, что мы здесь делаем? Собираемся ударить по иванам^[15]?

— Если честно, то я даже не представляю, — медленно произнес фон Доденбург. И это было правдой. Ему действительно никто не объяснил, почему вдруг их подняли по тревоге, и, посадив на поезд в Бельгии, провезли через всю Германию и высадили здесь, на берегу реки Буг, напротив Брестской крепости, которая отошла к СССР после того, как Германия и Россия поделили в сентябре 1939 года Польшу.

— Не думаю, что мы собираемся напасть на русских, — сказал фон Доденбург. — Скорее, Сталин решил разрешить нам скрытно пересечь всю Россию, чтобы мы смогли ударить по британцам в Иране. Ты просто подумай, для чего на каждый танк навьючено по десять 20-литровых канистр с горючим? Ведь когда ты собираешься атаковать противника, ты не навьючиваешь на танк канистры с горючим…

— Хотелось бы верить в это, господин офицер, но мне как-то не думается, что старый прожженный плут Сталин действительно поверит, будто мы собрались промаршировать через Россию для того, чтобы оказаться в Иране. Вряд ли он вообще захочет, чтобы кто-то оказывался в его стране и совал нос в его дела…

— Откуда мне знать, Шульце? Давай лучше наслаждаться теплым солнышком и ждать…

* * *

Вечером 21 июня 1941 года загадка их неожиданного перемещения из Бельгии и переброски на левый берег Буга наконец разрешилась. Бойцам «Вотана» был передан приказ: «Всему личному составу батальона собраться на просеке в 22 часа». Ветераны «Вотана», которые участвовали еще в атаке на бельгийский форт Эбен-Эмаэль, разделись, помылись и надели чистое нижнее белье. На вопрос, почему они это сделали, бывалые солдаты отвечали: «Если на вас будет грязное нижнее белье, то при ранении вы можете заработать себе газовую гангрену». У молодых бойцов «Вотана» это вызывало лишь смех.

Когда они собрались, уже стемнело. В центр просеки проследовал Стервятник в сопровождении офицеров батальона. Включив фонарик, он обратился к личному составу:

— Бойцы, сейчас я зачитаю вам приказ фюрера.

Бойцы мгновенно прекратили переговариваться и кашлять.

Стервятник развернул лист бумаги и начал читать:

— Солдаты Восточного фронта!

Бойцы невольно вздрогнули. Так вот, значит, что все это значило! Они стали «солдатами Восточного фронта»!

— В этот момент происходит развертывание войск, не имеющие аналогов в истории — ни по размаху, ни по количеству, — размеренно читал штурмбаннфюрер Гейер. — В союзе с финскими товарищами бойцы, победившие в Нарвике, сражаются в Северной Арктике. Германские дивизии в содружестве с героями, защищавшими свободу Финляндии, под руководством их маршала защищают финскую землю. Соединения на Восточном фронте наступают от Восточной Пруссии до Карпат. Германские и румынские солдаты, объединенные под командованием генерала Антонеску, от берегов Прута через низины Дуная движутся к Черному морю. Если этот величайший в мировой истории фронт собирается вступить в борьбу, то это будет сделано не только для того, чтобы создать необходимые условия для окончания идущей сейчас войны, и не только для того, чтобы защитить государства, над которыми нависла непосредственная угроза в настоящий момент, но и для того, чтобы защитить и спасти европейскую цивилизацию и культуру в целом. Немецкие солдаты! Вы должны вступить в сражение, в жестокое и судьбоносное сражение. Только в ваших руках будут отныне находиться судьбы Европы, будущее германского рейха и само существование нашего народа. Да поможет нам Всевышний в нашей борьбе!

В течение долгого времени все стояли в полном молчании. Наконец унтершарфюрер Шульце произнес: «Что ж, я готов пойти и обоссать свой рукав!». Но никто не засмеялся.

* * *

Затем Стервятник собрал офицеров «Вотана» в отдельной палатке. Он протер свой монокль и в свете «свечи Гинденбурга»^[16] оглядел серьезные лица собравшихся перед ним соратников.

— Господа, к сожалению, мне пришлось держать всех вас в неведении относительно наших планов в течение весьма длительного времени, однако должен заметить, что я сам был впервые оповещен о них не далее как позавчера. А бывший сержант, который в качестве командира нашей дивизии распоряжается нашими судьбами, был ознакомлен с этими планами лишь в начале этой недели. — По лицу Стервятника проскользнула злорадная усмешка. — Впрочем, вряд ли это играет какую-то роль. Слава богу, у него в распоряжении есть довольно способные офицеры штаба.

Стервятник постучал пальцем по карте, прикрепленной к брезенту палатки.

— Вам всем известно, что мы находимся здесь, в Пратулине, напротив Бреста. Ровно в четыре утра 2-я танковая группа под командованием генерал-полковника Гудериана пересечет в этом месте Буг и создаст на противоположном берегу реки плацдарм для высадки основных сил группы. Первыми Буг должны пересечь 12-я и 18-я дивизии.

— А какая роль отводится «Вотану», господин штурмбаннфюрер? — спросил Шварц.

— Не беспокойтесь, Шварц! Вам удастся вдоволь повоевать, и вы сумеете украсить жестянками всю свою грудь. — Стервятник пристально посмотрел на офицеров. — Перед «Вотаном» поставлена исключительно почетная задача: мы возглавим острие немецкой атаки против Советской России. Мы станем первыми, кто переправится через Буг за полчаса до того, как реку пересекут передовые части 12-й и 18-й дивизий Гудериана. Наша задача: форсировать реку, захватить плацдарм на противоположном берегу и закрепиться на нем до прибытия передовых частей группы Гудериана. Повторяю, это исключительно почетная миссия для «Вотана». Но я считаю, что для нашего батальона даже столь важное задание не является вполне достаточным. Поэтому, как только выяснится, что плацдарм удерживается достаточно прочно и надежно, я намереваюсь повести батальон на штурм Брестской крепости. Я не желаю, чтобы слава ее взятия досталась идиотам из 45-й пехотной дивизии.

Фон Доденбург обеспокоенно посмотрел на Стервятника:

— Но что скажет на это генерал-полковник Гудериан? Не станет ли он возражать?

— Мой дорогой фон Доденбург, я удивлен тем, что вы, настоящий национал-социалистический офицер, задаете подобные вопросы. Существуют правила для регулярной сухопутной армии и для частей Ваффен-СС. Я буду подчиняться правилам, установленным в армии, ровно до тех пор, пока это будет меня устраивать. Но потом я буду действовать уже в рамках правил, установленных для Ваффен-СС. Вам ясно, господа?

— Так точно!

— Отлично. — Стервятник взглянул на гауптшарфюрера Метцгера. — Метцгер, принеси стаканы.

Когда запыхавшийся Мясник внес в палатку стаканы, Стервятник достал бутылку коньяка.

— Это французский коньяк, господа. Если уж нам будет суждено погибнуть на рассвете, то давайте уж перед этим выпьем приличного коньяка, а не того пойла, которым нас обычно потчуют на фронте!

* * *

До рассвета осталось совсем немного. Ночная темнота уже начала постепенно рассеиваться. Сидевший в танке фон Доденбург поймал себя на том, что то и дело поглядывает на минутную стрелку своих часов. Он чувствовал небывалое волнение. Ему казалось, что русские могут в любой момент открыть по ним огонь, застав их врасплох и нанеся по ним упреждающий удар в самый роковой момент. Ведь не могли же они не знать, что на этом берегу Буга против них сконцентрировалась огромная трехмиллионная армия… Ясно, что они не спали, а скорее всего, оставались настороже и выжидали, когда начнется переправа. Она должна была стать для немцев кровавой баней…

Время двигалось очень медленно. Наручные часы фон Доденбурга показывали 3:15. Горизонт начал постепенно окрашиваться светлым. Куно стали видны напряженные лица солдат, которые находились рядом с ним и напряженно всматривались в противоположный берег. Неожиданно он заметил, что на голове одного из бойцов не было шлема. Гауптштурмфюрер уже было открыл рот, чтобы сделать ему замечание и потребовать обязательно надеть полагающийся по уставу шлем, но в эту секунду позади них внезапно начали стрелять четыре сотни артиллерийских орудий. Воздух заполнили до отказа невообразимые рев и грохот. К артиллерийским орудиям подключились минометы. Вслед за ними застрочили пулеметы. Над рекой повисли зеленые, красные, белые очереди трассирующих пуль. Со стороны русских в воздух взлетели сигнальные ракеты. Фон Доденбург явственно ощутил яростное дыхание начавшейся войны.

Стервятник поднялся во весь свой рост.

— Вперед! — закричал он.

— Вперед! — повторили его слова командиры экипажей танков «Вотана».

Стервятник трижды махнул рукой в сторону Буга. Это был сигнал наступать.

Первый танк «Вотана» покатил в направлении воды. За ним последовал второй, третий… Наполовину скрывшись в воде, танки поплыли к русскому берегу. Штурмовой батальон СС «Вотан» вступил на тропу новой войны.

Глава вторая

Немецкие танки двигались по направлению к сонной деревне, точно металлические утки, ползущие по ровной поверхности деревенского пруда. Темные силуэты деревенских зданий были отчетливо видны на фоне рассветного неба. Это были в основном древние избы, сгрудившиеся вокруг старой деревянной церкви. Однако, несмотря на то, что где-то невдалеке постоянно рвались артиллерийские снаряды, в самой деревне было удивительно тихо.

Стоя в танковой башне, фон Доденбург внимательно рассматривал лежащее перед ним селение. Было ли оно брошено своими жителями, или просто русские притаились в засаде и ждали их появления здесь, чтобы наброситься на них?

Похоже, подобные же сомнения испытывал и Стервятник. Внезапно фон Доденбург услышал его встревоженный голос по радио:

— Солнечный луч-один, Солнечный луч-один, немедленно свернуть налево. Вы слышите меня? Прием!

Голос Стервятника потонул в оглушительном металлическом грохоте. В ста метрах впереди один из танков «Вотана» внезапно остановился. В течение нескольких секунд все было тихо, ничего не происходило. Но затем танк разлетелся на куски. В воздухе повис клуб густого дыма.

Из деревни выбежало несколько колонн русских пехотинцев. Подбадривая себя выкриками «ура!», они побежали на немецкие танки.

Оберштурмфюрер Шварц, который ехал во главе второй роты, действовал без колебаний. Невзирая на пулеметные очереди русских, застучавшие по броне его танка, он отдал приказ немедленно наступать. Его машина врезалась прямо в гущу русской пехоты и проехалась по ней, сминая людей своими гусеницами. За ним последовали два других танка. Затем немецкая бронетехника развернулась и стала давить гусеницами разбегавшихся в разные стороны русских. Какой-то иван с непокрытой головой побежал прямо на танк Шварца, размахивая руками, точно это был бык, которого тот хотел прогнать со своего пути. Но остановить голыми руками железного быка в виде танка было невозможно. Шварц переехал русского и оставил на дороге несколько сплющенных кусков разорванного человеческого мяса.

В течение буквально нескольких секунд все было кончено. Уцелевшие русские пехотинцы бросились бежать. На поле остались тела их мертвых и раненых товарищей.

Однако атака неприятеля на этом все же не закончилась. Раздался выстрел из противотанковой пушки. Один из танков второй роты внезапно остановился — выстрелом ему перебило гусеницу. Еще один получил попадание в моторное отделение. Оттуда вверх пополз густой дым. Экипаж танка немедленно выскочил наружу и отбежал на безопасное расстояние.

— Вражеские танки — направление на один час! — раздался по радио голос Стервятника. — Стреляйте по ним, если находитесь на расстоянии выстрела!

Фон Доденбург посмотрел в обзорную трубу. На них катились четыре русских Т-34.

Стрелок уже развернул башню их танка в направлении бронированных машин русских. Фон Доденбург заложил в казенник бронебойный снаряд.

— Цель захвачена, — сообщил фон Доденбургу стрелок.

— Огонь! — приказал офицер.

Танк содрогнулся от выстрела, его внутренность заволокло едким дымом. Фон Доденбург, приникший к окуляру обзорной трубы, увидел, что их снаряд попал прямо в центр лобовой брони русского танка. Отскочив от нее, точно мячик, он ушел в небо. В следующую секунду в лобовую броню другого русского танка врезался еще один немецкий бронебойный снаряд. И его постигла точно такая же судьба.

— Не надо стрелять русским в лобовую броню! — послышался голос Шульце. — Это ничего не даст. Цельтесь в моторное отделение или в катки!

Вслед за этими словами унтершарфюрер тут же выстрелил сам. Выпущенный им снаряд попал точно в задний каток русского танка. Т-34 тут же замер. Однако три другие русские машины продолжали накатывать на немцев. Они были полны решимости наступать во что бы то ни стало, даже несмотря на полное численное преимущество противника.

Фон Доденбург вставил в казенник орудия новый снаряд. Их Pz-IV опять содрогнулся всем корпусом. На этот раз им повезло больше: удалось послать снаряд прямо под башню второго Т-34. Тот загорелся.

— Осторожно! — услышал фон Доденбург в наушниках истошный крик своего механика-водителя.

Прямо на них летел бронебойный снаряд русских. Фон Доденбург инстинктивно нагнулся. Танк содрогнулся всем корпусом. Раздался страшный треск и грохот. Снаряд пробил башню, прочертил углубление в металле изнутри и вылетел с противоположной стороны.

Фон Доденбург так и застыл с открытым ртом. Ему потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного прийти в себя. Кое-как встряхнувшись, он подрагивающим голосом приказал:

— Стрелок… по вражескому танку в направлении на двенадцать часов… огонь!

Но стрелок почему-то не спешил выполнять его приказание. Он вообще не двигался. Фон Доденбург схватил бойца за плечо, и тот упал вперед. Он был мертв.

* * *

Все остальное утро прошло в беспорядочных атаках. В памяти фон Доденбурга остались лишь отдельные разрозненные эпизоды: «гуляшная пушка»^[17] русских, которую тянули четыре лошади и которая прямым попаданием снаряда была превращена в груду разорванного мяса, конского и человеческого; русский солдат, превращенный в подобие плоской лепешки широкими танковыми гусеницами; крестьянка, убитая выстрелом в грудь и лежащая на телеге с бесстыдно разбросанными ногами. Везде пылали пожары, уши разрывали бесконечные взрывы и человеческие крики.

Сразу после полудня Стервятник дал сигнал танкам остановиться. Эсэсовцы поставили машины полукругом и побежали к образовавшейся после разрыва снаряда воронке, в которой уже сидел штурмбаннфюрер Гейер.

На краю воронки скорчился пленный русский в запачканной землей офицерской форме. Он весь дрожал, его губы безостановочно шевелились.

Презрительно косясь на него, Шварц объявил:

— Это русский офицер. Мы поймали его возле дороги. Он прятался у разрушенного амбара.

Стервятник внимательно посмотрел на пленного и повернулся к унтерштурмфюреру Фику, носящему столь прискорбную фамилию^[18]:

— Фик, ты ведь говоришь по-русски, не так ли? Посмотри, можно ли что-то выжать из этого ивана.

Фик кивнул и обратился к пленному на ломаном русском. Тот, однако, молчал. Казалось, он отказывался понимать. Правда, когда Шварц вытащил эсэсовский кинжал и поднес его к лицу ивана, тот все же заговорил.

— Спросите его, где располагается сейчас его батальон, — приказал Стервятник.

Но когда Фик спросил об этом русского, тот плотно сжал губы и ничего не сказал.

Шварц оттолкнул Фика в сторону, схватил пленного офицера за волосы и нагнул вперед. Поднеся лезвие ножа к самому его носу, Шварц прошипел:

— Смотри на нож! Смотри на него внимательно! Если ты не заговоришь, я располосую тебе всю твою грязную рожу!

Русский вывернулся и плюнул в лицо Шварцу. Шварц разразился потоком грязных ругательств, а затем взмахнул кинжалом и отсек офицеру ухо. Пленный завопил от боли. Его ухо повисло на тонком лоскутке кожи. Хлынувшая из раны кровь залила ему всю голову.

Шварц медленно стер плевок со своего лица.

— Скажи ему, Фик, что если он все-таки не заговорит, то следом за ухом я отрежу ему нос.

Фон Доденбург почувствовал, что весь вспотел. Перед ним открыто пытали человека, а он ничего не мог с этим поделать. Он закусил нижнюю губу.

Фик перевел то, что сказал Шварц.

— Ну? — Шварц грозно уставился на русского офицера.

Русский наконец заговорил. И рассказал немцам все, что им хотелось узнать. Когда Стервятник понял, что русский выложил им все, он посмотрел на Фика и сделал легкое движение, точно нажимая на спусковой крючок. Фик кивнул ему в ответ и остался в воронке вместе с пленным. Когда фон Доденбург и остальные выбрались из воронки и двинулись к своим танкам, раздался одиночный выстрел. Фон Доденбург обернулся. Он увидел, как Фик вылез из воронки и побежал к своему танку. Он был один. Русский остался в воронке.

Впрочем, подобная жестокость оказалась ненужной. Вечером того же дня они наткнулись на остатки батальона, про местонахождение которого Стервятник, Фик и Шварц допытывались у пленного русского офицера. Осколки батальона представляли собой длинную колонну пленных, вытянувшуюся вдоль пыльной дороги. От солдат шла невыносимая вонь. Казалось, кто-то открыл давно не чистившуюся клетку, где содержались в неволе дикие животные.

Эсэсовцы увидели, как мимо них с трудом бредут сотни пленных русских солдат с наголо обритыми головами. Их конвоировали солдаты 45-й пехотной дивизии, подталкивая русских винтовочными прикладами и штыками. Когда один из русских попытался было выйти из колонны, чтобы помочиться, ударами его затолкали обратно. Но он не мог больше терпеть, и стал мочиться на спину бредущего прямо перед ним другого пленного. Тот даже не повернулся.

— Глядите на этих грязных русских — они мочатся друг на друга! — захохотал один из эсэсовцев.

— Ты бы лучше заткнулся, парень, — мрачно посоветовал ему унтершарфюрер Шульце. — Это просто несчастные люди.

Он стоял на башне танка фон Доденбурга вместе с самим Куно. После того, как был убит стрелок экипажа, Шульце занял его место, тем более что его собственный танк тоже сгорел в предыдущем бою.

Глядя на русских пленных, унтершарфюрер с грустью покачал головой:

— Скольким же матерям суждено никогда не дождаться возвращения своих сыновей домой!

Фон Доденбург ничего не ответил ему. Многие пленные выглядели такими изможденными, что было ясно, что они не смогут выдержать дальнего путешествия. Он понимал, что Шульце совершенно прав. Но он также знал, что русские относились к низшей расе по сравнению с германцами. Будет лучше, если они вообще исчезнут с лица Земли…

Мгновением позже произошло событие, которое подтвердило убежденность фон Доденбурга в том, что русские принадлежат к расе унтерменшей. Под ноги немецкому конвоиру кинулась деревенская собака. Тот пнул ее ногой и, когда она, скуля, отскочила, пристрелил из пистолета. К мертвой собаке тут же кинулись русские и, разодрав ее на куски, напихали собачье мясо в свои карманы, чтобы потом их съесть. Охранникам с трудом удалось пинками и тычками загнать их обратно в колонну.

Но фон Доденбургу недолго было суждено наблюдать за пленными. Раздался громкий голос Стервятника:

— Бойцы «Вотана», вперед!

— Куда мы направляемся, господин штурмбаннфюрер? — поинтересовался фон Доденбург.

— Плацдарм на берегу Буга прочно удерживается нашими войсками. Наше присутствие там не является более необходимым. — Стервятник криво подмигнул ему. — Это означает, что генерал-полковнику Гудериану суждено лишиться штурмового батальона СС «Вотан». Мы выдвигаемся к Бресту!

* * *

Колонна «Вотана» быстро двигалась к Брестской крепости. Навстречу им попадались огромные группы русских пленных. Они сдавались немцам во все возрастающем количестве. Когда бойцы «Вотана» проезжали через русские деревни и села, навстречу им выбегали женщины с традиционными подношениями — хлебом-солью и водкой.

Стервятник настаивал на том, чтобы колонна двигалась вперед с максимальной скоростью. И когда один из танков повредил гусеницу и остановился, то его просто бросили на дороге: Стервятник был категорически против того, чтобы дожидаться, пока танк починят. Бойцам приходилось оправляться прямо с брони — штурмбаннфюрер Гейер не разрешал сделать ни одной остановки. Наконец, когда солнце уже садилось, они увидели указатель: «Брест — 3 километра».

Стервятник приказал увеличить скорость еще больше. По мере того, как они продвигались вперед, усиливались звуки артиллерийской канонады. Им стали попадаться свидетельства ожесточенных боев, которые совсем недавно бушевали в этих местах — сгоревшие остатки русских и немецких танков, остатки разгромленных бронетранспортеров и самоходных орудий. Между ними валялись трупы немецких и русских солдат.

Фон Доденбург поднял глаза и увидел четкий силуэт Брестской крепости, рельефно вырисовывавшийся на фоне закатного солнца. Она была похожа на старинный корабль, который плыл куда-то в пространстве. В следующую секунду силуэт крепости заволокло дымом, и она исчезла так же неожиданно, как и появилась.

* * *

Бойцы «Вотана» остановились на ночь в ближайшей деревне. Заняв дом председателя колхоза, штурмбаннфюрер Гейер превратил его во временный штаб батальона. Там же он созвал совещание офицеров. Поставив на стол небольшую модель крепости, которую ему вручили в разведывательном отделе, штурмбаннфюрер сказал:

— Крепость была впервые построена здесь еще в Средние века; с тех пор неоднократно обновлялась, перестраивалась и модернизировалась. В результате она представляет собой чрезвычайно мощное сооружение, оснащенное самыми современными системами вооружений.

— А какова численность защитников этой крепости? — спросил фон Доденбург.

— Согласно данным нашей разведки, их численность достигает пяти полков, в том числе — двух артиллерийских. Однако с учетом неистребимой склонности наших разведчиков сообщать лишь полуправду, мне так и не удалось выпытать у них, означает ли это, что у русских имеются и противотанковые орудия.

— Понятно, — кивнул фон Доденбург.

— Совершенно ясно лишь одно — генерал-полковник Гудериан, великий стратег танковой войны, считает, что эту крепость нельзя взять при помощи танков. — Очевидно, Стервятник мнил лишь одного себя настоящим военачальником и не считал нужным скрывать это. — Вот почему он поручил взятие крепости 45-й пехотной дивизии. Однако Гудериан не представляет себе возможностей «Вотана». — Стервятник криво улыбнулся: — Если мы видим, что нельзя использовать танки, то мы тут же превращаемся в пехотное подразделение. И наоборот. Ясно?

— Так точно, господин штурмбаннфюрер! — откликнулись усталые офицеры.

— Прекрасно. — Гейер вновь склонился над моделью Брестской крепости. — Итак, мой план состоит в следующем. Основная тяжесть атаки ляжет на плечи подразделений фон Доденбурга и Шварца. Унтерштурмфюреры Фик с третьей ротой и Мёве с четвертой ротой предпримут ложные атаки в центре и на фланге. — Стервятник постучал по модели крепости грязным пальцем. — Мне остается лишь надеяться, что русские будут исходить из того, что наши бронетанковые части обошли крепость стороной и оставили для ее захвата одну лишь пехоту.

— А как насчет 45-й дивизии? Она будет пытаться штурмовать крепость? — спросил унтерштурмфюрер Фик.

— 45-я дивизия? — На лице Стервятника промелькнула циничная улыбка. — Она собирается атаковать крепость на рассвете, после артиллерийской подготовки.

— А мы будем помогать 45-й дивизии, господин штурмбаннфюрер?

— Помогать им? С каких это пор Ваффен-СС интересовало то, чем занимается пехота вермахта? Мы позволим им сделать все, на что они окажутся способны, а потом вступим в дело сами. — Он стиснул кулаки. — Для меня важно лишь одно: наш батальон должен завтра оказаться внутри Брестской крепости. Ясно?

— Так точно, господин штурмбаннфюрер!

— Прекрасно. Тогда можете разойтись.

Офицеры «Вотана» разошлись. В темноте были видны вспышки выстрелов гаубиц 45-й пехотной дивизии, которые уже начали обстреливать крепость, готовясь к утренней атаке. Но бойцы «Вотана» слишком устали, чтобы прислушиваться к звукам артиллерийской канонады. Они заснули, едва только их головы коснулись подушек. Первый день операции «Барбаросса» был позади.

Глава третья

Штурмовой полк 45-й дивизии, встретивший чересчур ожесточенное сопротивление, не выдержал и откатился назад. Мимо бойцов «Вотана», спотыкаясь, брели в тыл сотни людей. Их лица были черны от пороховой гари. Вид у них был совершенно сломленный.

Несколько офицеров «Вотана» попытались было задержать их, но Стервятник дал сигнал оставить бойцов 45-й дивизии в покое. Презрительно кривя рот, он бросил:

— Господа, не стоит пачкать руки об этот сброд. Он попросту не стоит этого.

— Но это же немецкие солдаты, — попытался возразить фон Доденбург. — Мы не можем позволить немецким солдатам бежать!

Стервятник посмотрел на него с циничной усмешкой.

— Говорят, что немецкая пехота непобедима, не так ли? Только не верьте этому, мой дорогой фон Доденбург! Я уже не раз видел, как драпает «непобедимая» немецкая пехота. Уверен, что я еще много раз увижу это, пока не получу свои заветные генеральские звезды на погоны и не переберусь на тихую работу в штабе.

Артиллерия русских принялась поливать огнем остатки разгромленных полков 45-й дивизии, методично уничтожая живую силу противника. По окончании смертоносной артиллерийской канонады из крепости выдвинулась пехота и заняла те позиции, где совсем недавно находились немецкие войска. Атака на Брестскую крепость была полностью сорвана. Все надо было начинать с самого начала.

Сидя в своих танках под палящим июньским солнцем, бойцы «Вотана» ждали сигнала. Но со стороны русских не было видно никакого движения. Если бы не дым, который стлался над крепостью, можно было бы подумать, что в этом месте вообще никогда не было войны.

Фон Доденбург поднял глаза к небу. Очевидно, русские ждали, когда солнце окажется у них за спиной и будет бить противнику прямо в глаза. Тогда они и перейдут в наступление. Фон Доденбург облизал растрескавшиеся губы и спросил механика-водителя:

— Горючего достаточно?

— Да, господин гауптштурмфюрер, достаточно.

— Шульце, у тебя все в порядке?

— Абсолютно. Единственная проблема — мне так хочется поссать, что, кажется, я сейчас лопну. К тому же я не могу притронуться к казенной части орудия — под этим солнцем она раскалилась почти докрасна, и я боюсь обжечь себе руку. И еще у меня есть странное чувство, что нам тут не очень рады, господин гауптштурмфюрер. А в остальном все просто прекрасно!

— С подобным энтузиазмом ты быстро продвинешься в рядах Ваффен-СС, — хмыкнул фон Доденбург.

Неожиданно он позабыл и про Шульце, и про нестерпимую жару. В наушниках раздался скрипучий голос Стервятника:

— Вот они… вражеские танки… движутся прямо на нас.

Фон Доденбург приник к обзорной трубе. Прямо на них мчался ромбовидный строй русских Т-34. В воздухе мелькнула молния, вслед за ней раздался сильный удар грома. Т-34 продолжали двигаться прямо на них. Казалось, что они едут совсем беззвучно — шум их моторов и гусениц уносил в сторону разбушевавшийся над крепостью сильный ветер. Сидя в танке, фон Доденбург молча считал вражеские машины. Десять… пятнадцать… всего двадцать Т-34!

Фон Доденбург знал, что все танкисты «Вотана» ждут сигнала к атаке. Русские танки подходили все ближе, но радио молчало. Стервятник пока не давал команды стрелять. В воздухе вновь прогремел удар грома. По башне танка забарабанили первые крупные капли дождя. «Вотан» застыл. Наконец по радио раздался голос Стервятника:

— По русским танкам — огонь!

В эту секунду небеса разверзлись, и хлынул чудовищной силы дождь. Стало темно. И в темноте фон Доденбург увидел первые яркие вспышки — это били по броне русских танков их бронебойные снаряды.

— Шульце, — крикнул фон Доденбург в микрофон, — выстрели-ка по тому танку, что катится слева.

Шульце мгновенно выстрелил. Их снаряд ударился о броню Т-34 и улетел в небо. Фон Доденбург загнал в казенную часть орудия другой снаряд.

— Огонь! — выдохнул он.

Справа от них русский Т-34 получил прямое попадание снаряда и остановился. Из него в небо пополз густой столб дыма. Затем он взорвался изнутри, превратившись в клубок огня и раскаленного металла. С грохотом взорвались и находившиеся в танке снаряды.

— Отличное попадание! — воскликнул механик-водитель.

— Огонь! — приказал фон Доденбург Шульце.

Унтершарфюрер выстрелил. Но стена воды, которая лилась с неба, ослепляла их и не позволяла увидеть, попадали они в русских или нет. Вспышки света, которые мелькали в темноте, могли быть как признаками того, что их снаряды поразили свои цели, так и обыкновенными молниями.

Они включили вытяжку, но та не справлялась с пороховым дымом, и им приходилось глотать едкий смрад ртом, стреляя и тут же заряжая пушку новыми снарядами.

На мгновение стена воды перед их танком расчистилась, и они увидели, что прямо на них несется Т-34. Очевидно, русский механик-водитель тоже ничего не видел перед собой.

Шульце выстрелил первым — и увидел, как башня Т-34 взлетела в воздух, точно была сделана из бумаги, а не из стали. В следующую секунду русский танк взорвался. Там, где он только что был, образовалось облако раскаленного пламени и дыма. А еще через несколько секунд пламя погасло, и все вновь погрузилось в темноту.

Прошло еще немного времени — и вражеский снаряд угодил в их собственный танк. Внутри башни внезапно вспыхнул ослепительно-яркий свет. Фон Доденбург вдруг почувствовал, что ему нечем дышать, а в следующий миг ощутил отвратительный запах горящей человеческой плоти и волос. Танк резко остановился.

Все еще ослепленный, не в силах различить, что с ним сейчас происходит, фон Доденбург почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и потащили вверх. Его колено сильно ударилось о какой-тометаллический выступ. Он закричал от боли.

— Тихо! — услышал он. Это был голос Шульце. В следующую секунду фон Доденбург почувствовал, как на лицо ему падают капли дождя. — Я вытащил вас из танка. Вы сейчас находитесь на броне рядом с башней. А теперь прыгайте вниз. Быстрее!

Фон Доденбург неловко спрыгнул вниз и приземлился на четвереньки. Справа от него что-то яростно пылало. Его собственный танк тоже был объят пламенем.

— Шульце! — крикнул он. — Прыгай, прыгай ради бога!

— Мне надо вытащить чертового водителя, — хрипло откликнулся унтершарфюрер. — Я никак не могу найти его.

— Я тебе помогу. — Фон Доденбург попытался подняться, но ноги подогнулись, и он растянулся на земле. Тогда он встал на четвереньки и пополз к своему танку. Чем ближе он подползал к нему, тем сильнее чувствовался жар пламени, которое с каждой секундой разгоралось все ярче.

— Наконец-то, я нашел его!… — Ликующий крик Шульце сменился воплем ужаса. Он сжимал в руках оторванную голову механика-водителя.

* * *

Гауптшарфюрер Метцгер любовно глянул на твердую палку копченой колбасы и буханку армейского черного хлеба, из которой торчали кусочки соломы. Даже бутылка водки, которая покоилась у него в кармане, не смогла бы добавить этой еде большей аппетитности. А солдату — особенно после того, как он целый день рисковал своей жизнью ради народа, родины и фюрера, — следовало хорошо питаться.

Метцгер мрачно уставился на спину Стервятника, сидевшего перед радиопередатчиком, который они установили возле командного танка. Штурмбаннфюрер, как обычно, позабыл о такой вещи, как человеческий желудок. Он был слишком занят тем, что воевал, добиваясь своих драгоценных наград и званий.

Над их головами просвистел русский снаряд, однако упал и взорвался в нескольких десятках метров, не причинив им вреда. Сейчас линия фронта сместилась далеко вперед и была скрыта от глаз легкой желтоватой дымкой. Метцгеру совсем не хотелось наблюдать за сражением. Его желудок то и дело сводило судорогами, и он чувствовал, что зверски проголодался.

Он вновь взглянул на Стервятника, который по-прежнему склонился над радиопередатчиком. Метцгер постарался просчитать возможный риск. Ему потребуется пять минут на то, чтобы добраться до зданий бывшей колхозной фермы. Там, скорее всего, он сможет раздобыть яйца. Полдюжины яиц и шматок колбасы вместе с водкой — это и будет отличный обед. Обед, который сможет по-настоящему удовлетворить солдата. Желудок вновь свело судорогой, и это подсказало Метцгеру, что следует торопиться.

Он выскользнул из траншеи и направился к ближайшим кустикам, делая вид, будто хочет оправиться. Скрывшись за зеленью, он развернулся и припустил по направлению к бывшей колхозной ферме.

Подойдя к зданию фермы, гауптшарфюрер снял с плеча автомат. В его голове возникла соблазнительная картина яичницы, в которой застыли обжаренные кусочки колбасы. Если бы еще накрошить туда чеснок… Конечно, с чисто формальной точки зрения он сейчас дезертировал со своего поста, однако ему ведь и в самом деле очень нужны были яйца. «Яйца для меня совершенно необходимы, — подумал Мясник. — Если бы я мог съедать ежедневно по полудюжине яиц, то у меня не было бы проблем с моим членом. Эта одна из главных причин, почему он не стоит — я просто не получаю нормального питания!»

В его памяти промелькнула старая скабрезная открытка, изображающая солдата вермахта, который возвращается домой в отпуск: парень шел, толкая перед собой тележку, на которой покоился его огромный эрегированный член, в то время как на пороге дома его ожидала раскрасневшаяся от предвкушения радостной встречи жена. Он помнил, как ждала его Лора в первые месяцы после замужества… Конечно, она и сейчас бы с удовольствием встретила его, но только что она сказала бы, если бы вдруг выяснилось, что…

Он вдруг увидел, как из здания фермы выходит толстая женщина с ведром в руке.

Метцгер мгновенно навел на нее автомат.

— Эй, тетка, — крикнул он, — здесь есть мужчины?

Женщина улыбнулась, демонстрируя отвратительные зубы, и пробормотала что-то неразборчивое.

— Мужчины, — повторил гауптшарфюрер, — здесь есть мужчины? — Он сделал непристойный жест, изображая главное мужское достоинство.

Женщина подошла еще ближе к нему, улыбаясь и делая жесты, значение которых он не мог разобрать. Глядя ей в глаза, Метцгер понял, что она осталась здесь совсем одна. Все мужчины давно разбежались. «Ну конечно, — пронеслось в голове Мясника, — русские — они же отъявленные трусы, и стоило им только ощутить силу немецкого оружия, как их словно ветром сдуло».

— Яйца, — сказал он. — Мне нужны яйца. — Он попытался изобразить перед женщиной то, как курица откладывает яйца. — Яйца, понятно?

Она кивнула и поманила его пальцем. Они пересекли грязный двор фермы. Женщина остановилась возле шаткой деревянной лестницы, прислоненной к стене. Она вновь посмотрела на Метцгера и опять поманила его пальцем; потом, подобрав юбки, принялась взбираться по лестнице, которая, казалось, грозила в любой момент обломиться под ее внушительным весом.

Метцгер последовал за ней. Обширный зад женщины, казалось, заслонял все пространство перед его глазами, пока он лез вверх.

Наверху бродили тощие белые куры. Наклонившись и вновь демонстрируя Метцгеру свой обширный зад, женщина стала собирать разбросанные по грязной соломе яйца. При этом она сама квохтала и издавала такие звуки, точно сама была курицей.

Собрав с десяток яиц, она повернулась и подошла к нему. Придерживая яйца рукой, она схватила одно и засунула его глубоко Метцгеру в карман. При этом на ее лице появилось выражение экстаза. Она широко улыбнулась, снова демонстрируя Метцгеру свои отвратительные почерневшие зубы.

— Эй, — воскликнул он, — дай мне яйца и отваливай!

Но она не желала отдавать ему все яйца в руки. Закатив глаза, она сунула ему в карман еще одно яйцо. Затем ее пальцы скользнули в сторону и, нащупав его член, крепко обхватили его.

Метцгер пытался оттолкнуть ее.

— Отстань от меня, сука! — заорал он. — Отпусти член! Ты что, решила, что это рукоятка насоса?

Но женщина явно не собиралась отпускать мужские причиндалы. В ее глазах появился сумасшедший блеск, а массивная грудь взволнованно заколыхалась. Лежавшие в кармане Метцгера яйца раскололись, но женщина все равно не отпускала пальцы. Второй рукой она энергично пыталась расстегнуть ему ширинку, при этом сдавленно и часто дыша.

И неожиданно Мясник почувствовал, как член, обхваченный ее жесткими пальцами, тоже постепенно становится жестким, наливаясь кровью. Такое происходило с ним впервые за много месяцев. Он замер в восхищении и перестал сопротивляться.

Женщина наконец справилась с ширинкой Метцгера и вытащила его член наружу. В следующую секунду она сбросила с себя трусы. Она была готова. Метцгер скосил глаза вниз и увидел, что и он тоже готов. Как в старые добрые дни.

— Давай… давай… — выдохнула женщина и опустилась на солому, широко раздвигая ноги.

Метцгер двинулся к ней. Женщина еще шире раскинула ноги, готовясь принять его вес. Но в эту сельскую идиллию внезапно вторгся резкий скрипучий голос:

— Метцгер, чем ты, черт побери, занимаешься? Не забывай, пожалуйста, что идет война!

Это был голос Стервятника. Метцгер посмотрел вниз. Его член жалко опал, весь сморщившись, словно никогда и не поднимался. А толстая баба пыталась стыдливо прикрыться, словно школьница, которую внезапно застали раздетой.

Глава четвертая

Оставшиеся в живых бойцы первой роты осторожно двигались вперед по земле, которая была так густо усеяна воронками, что было просто невозможно представить, что кто-то здесь мог уцелеть после столь мощного артиллерийского обстрела. Желтоватый туман, окутывавший стены Брестской крепости, начал понемногу рассеиваться, и они увидели первый канал-ров с водой, окружавший твердыню. За ней виднелись стены самой крепости и полуразрушенные здания Бреста. Но, сколько ни вглядывался вперед фон Доденбург, он не мог рассмотреть никаких следов солдат 45-й пехотной дивизии вермахта, которые должны были находиться здесь. Не видел он и бойцов второй роты под командованием оберштурмфюрера Шварца, которые, как он надеялся, должны были пробиться сюда.

Фон Доденбург и его бойцы вплавь перебрались через ров-канал. Вода в нем была красной от крови плававших во рву трупов. Выбравшись на берег, эсэсовцы увидели, что он весь усыпан телами русских и немцев. На поле догорали два немецких бронетранспортера.

За спиной фон Доденбурга раздался слабый стон. Он резко повернулся и увидел русского солдата, который сидел на земле, прислонившись спиной к колесу орудия. На месте его правой ноги торчал кровоточащий обрубок.

— Воды, — стонал раненый, с трудом раздвигая пересохшие губы. — Воды…

Шульце снял с пояса фляжку с водой и нагнулся над русским. Но стоило только тому увидеть руны СС в петлице Шульце, как его глаза расширились от бесконечного ужаса.

— СС! — в страхе выдохнул он. Затем голова солдата откинулась назад, и он испустил дух.

Шульце удивленно уставился на русского.

— Чего такого я сделал? — пожал он плечами. — Я всего лишь предложил этому бедолаге воды.

— Ты просто перепугал его своей страшной рожей, — бросил фон Доденбург.

— Может быть, — покачал головой гамбуржец. — Но где же все остальные наши ребята?

Фон Доденбург еще раз внимательно осмотрел окрестности.

— Я уверен, что оберштурмфюреру Шварцу все-таки удалось пробиться вперед. Он должен находиться где-то здесь. Нам надо отыскать его. — Фон Доденбург выдавил улыбку: — Если честно, то я больше боюсь штурмбаннфюрера Гейера, чем русских. Те могут лишь убить нас. Гейер же может отрезать нам яйца тупым ножом, если мы не сумеем выполнить поставленную перед нами задачу. Тупым консервным ножом.

Шульце фыркнул:

— Только не говорите мне потом, что я не предупреждал вас о повадках штурмбаннфюрера Гейера!

Фон Доденбург дал бойцам сигнал наступать. Эсэсовцы осторожно двинулись вперед. Вся местность была усеяна трупами и брошенным военным снаряжением. Русских нигде не было видно. Но фон Доденбург понимал, что они никуда не делись, а прятались где-то, готовясь к новой атаке. Решительное утреннее наступление группы танков Т-34 было наглядным подтверждением того, что русские не собирались отсиживаться в обороне. Возможно, тактику Иванов можно было назвать тупой, безрассудной, даже самоубийственной, — однако им нельзя было отказать в храбрости.

Подумав о том, что русские — настоящие храбрецы и всегда бьются до последнего, Куно невольно пригнулся. Это движение спасло ему жизнь. Прямо над его головой просвистела пуля и расплющилась о броню подбитого танка, который находился позади. Фон Доденбург упал на живот и дал короткую очередь в направлении дерева, откуда раздался выстрел. Пули срезали листья с веток. Послышался вскрик, и кто-то кулем свалился вниз.

— Всем лечь на землю! — приказал фон Доденбург. — Шульце, ко мне!

Пока Шульце полз к нему, фон Доденбург лихорадочно высматривал других русских снайперов. Наконец унтершарфюрер оказался рядом. Он притащил с собой целую связку гранат.

— А они ведь сразу заметили, что вы — офицер и истинный джентльмен, — усмехнулся

Шульце. — Поэтому и целились в вас. Совсем неплохо для недочеловеков, как вы думаете?

— Да, ты прав, — мрачно проронил фон Доденбург, — русские отнюдь не так глупы, как думают некоторые у нас дома. Давай-ка, прикрой меня, пока я схожу вперед на разведку.

— Не ходите на разведку без меня, умоляю вас, господин гауптштурмфюрер! Давайте лучше попросим этих сопляков, чтобы они прикрыли нас обоих. Они будут только счастливы остаться здесь, пока мы сделаем всю грязную и опасную работу.

Фон Доденбург кивнул, и Шульце пополз вперед. Куно последовал за ним. Вскоре они добрались до убитого снайпера.

— Будь я проклят, это же женщина! — удивленно выдохнул Шульце. Шлем, скатившийся с головы, выпустил на волю целую копну рыжих длинных волос; да и фигура, скрытая мешковатым комбинезоном, все же ясно демонстрировала принадлежность снайпера к женскому полу.

Они поползли дальше.

— Мне всегда нравились рыженькие, — вздохнул Шульце. — У них в трусиках ого-го сколько перчику! На рыжую любовницу всегда можно положиться — она будет отдаваться тебе с истинным жаром, с ней ты всегда чувствуешь себя настоящим мужчиной.

Он вдруг замолчал. Со стороны находящейся напротив возвышенности доносились странные голоса. Они принадлежали русским, а те, судя по всему, были пьяными.

Шульце прополз еще несколько метров и покачал головой:

— Нет, вы только посмотрите, господин гауптштурмфюрер! Они все здесь в дымину упились!

Перед ними была целая рота нетрезвых русских солдат. А рядом с ней группа военных в более темных мундирах пыталась построить людей в гражданской одежде, подталкивая их пистолетами.

— Что это, черт побери, значит? — прошептал Шульце.

— Не знаю, — пожал плечами фон Доденбург. — Но ясно одно: эти люди стоят у нас на пути.

Они развернулись и поползли обратно.

Вскоре русские прекратили артиллерийско-минометный обстрел. Над полем боя повисла тяжелая тишина.

— Ну, и где эти чертовы русские? — буркнул Шульце. — Почему не наступают?

— Хотел бы я знать, — произнес фон Доденбург и закусил губу.

— Господин гауптштурмфюрер! — услышал он мгновение спустя встревоженный голос часового. — Они идут!

Фон Доденбург осторожно приподнял голову. В красных отблесках заходящего солнца ему была хорошо видна неровная шеренга иванов, которые двигались прямо на них. Это были те самые пьяные солдаты, на которых они недавно наткнулись вместе с Шульце. Перед собой они гнали группу гражданских людей, в основном стариков, лица которых были искажены бесконечным ужасом.

Русские подходили все ближе к эсэсовцам. Фон Доденбург услышал, как кто-то передернул затвор винтовки, и крикнул: «Не стрелять! Не стрелять без моей команды!».

Теперь их разделяло не более сотни метров. Он ясно видел лица гражданских, которых русские солдаты гнали перед собой. Это были простые честные лица старых тружеников, на которых теперь был написан лишь один безграничный страх. Они подошли еще ближе. Теперь между ними было уже не больше пятидесяти метров. Фон Доденбург почувствовал, что его бойцы готовы в любой момент открыть огонь. Ему надо было принять решение, и принять его очень быстро.

Неожиданно раздалась команда. Русские остановились. Вперед выступил один из стариков.

— Господа, послушайте меня, — произнес он на каком-то странном немецком языке.

Это было похоже на швабский крестьянский говор, но сама интонация этого человека была… очень древней, что ли, архаичной… И все же не было никаких сомнений в том, что это — немец, точно такой же немец, как и они сами.

— Вы должны сдаться. Иначе они расправятся со всеми нами, — продолжал старик.

Фон Доденбург неожиданно узнал костюм, в который был одет этот немец. Он видел такие в «расовом музее», размещенном на территории Офицерской школы СС в Бад-Тельце. Это был костюм поволжских немцев — тех, которые перебрались на постоянное жительство на побережье Волги еще в восемнадцатом веке. Да, люди, стоявшие сейчас между ними и ротой пьяных русских солдат, были точно такими же немцами, как и они сами. Может быть, даже еще более чистокровными^[19]…

— Вы что, не можете убежать?

— Нет, господин офицер, это невозможно, — промолвил изборожденный морщинами старик. — Вы должны сдаться и спасти нас. Все, чего мы хотим — это получить возможность вернуться на родину.

— Давай! — раздался сзади грубый голос.

— Иначе они перебьют всех нас! — в страхе воскликнул старик.

— О, черт! — простонал унтершарфюрер Шульце. — Русские взяли нас за горло. Что будем делать, господин гауптштурмфюрер?

Фон Доденбург не ответил. Что он должен был делать в такой ситуации? Немецкие крестьяне в ожидании уставились на него.

— Давай! — снова раздался сзади грубый голос.

Русские пехотинцы, подталкивая немцев штыками, заставили их двинуться вперед. До линии, на которой расположились бойцы «Вотана», осталось не более сорока метров. Теперь тридцать. Русские были уверены, что немцы не выдержат такого психологического давления и предпочтут отступить без боя.

Фон Доденбург в последний раз бросил взгляд на лицо старика-немца с Волги.

— Огонь! — крикнул он и нажал на спусковой крючок своего «шмайссера», направив очередь прямо в лицо старику. Тот покачнулся и упал.

Бойня началась.

Глава пятая

Шел третий день битвы за Брест. Стервятник перенес свой временный штаб поближе к крепости, которая все еще держалась, несмотря на то, что подвергалась непрерывным обстрелам германской артиллерии и бомбардировкам с воздуха. Но даже подобравшись совсем близко, он не мог наладить эффективного управления своими подразделениями. Унтерштурмфюрер Фик выходил на связь лишь время от времени. Шварц тоже дрался в одиночку. От третьей роты практически никого не осталось. Серьезные потери понесла и первая рота. Все это было очень печально. Куно фон Доденбург показал себя способным офицером — разве что, пожалуй, излишне чувствительным. Ему больше подошла бы штабная работа, а не непосредственное командование войсками в поле. Штабные — те могли позволить себе наслаждаться такой роскошью, как эмоции.

Стервятник повернулся к гауптшарфюреру Метцгеру:

— Метцгер, думаю, нам пора выйти самим посмотреть на поле боя и доказать, что мы не зря получаем свое жалованье.

Мясник похолодел.

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — рявкнул он.

Стервятник плотнее вставил в глаз монокль.

— Ты понесешь радиопередатчик. Возможно, когда мы окажемся ближе к центру боя, то сможем наконец связаться со Шварцем. И подай мне, кстати, вон ту винтовку. Она может пригодиться.

— Слушаюсь, — кивнул гауптшарфюрер. Но когда он повернул, чтобы подать Стервятнику винтовку, брошенную одним из отступавших немецких пехотинцев, по всему его телу прошла предательская дрожь. Дело обещало быть весьма опасным, если Гейер озаботился тем, чтобы захватить с собой оружие!

Офицер и унтер-фюрер поползли вперед. Вскоре они наткнулись на русских солдат, которые купались в одном из каналов-рвов, окружавших Брестскую крепость.

— Вы можете в это поверить, господин штурмбаннфюрер? — жарко зашептал Метцгер, глядя на русских, которые беззаботно плескались в воде. — Они, должно быть, совсем ненормальные, эти иваны! Купаться в тот момент, когда вокруг полыхает такая битва!

Стервятник ничего не ответил. Его сердце отчаянно стучало, а во рту пересохло. Но совсем не от страха, а от жаркого желания, которое внезапно овладело им. Он вытер выступивший на лбу пот и уставился на крепкие обнаженные тела русских солдат. Как же замечательно они выглядели — здоровые, широкоплечие, с сильными бедрами и ногами… Они были не похожи на немцев, чересчур изнеженных комфортабельной жизнью. Это были настоящие деревенские парни, грубоватые, очень сильные и крепкие.

— Господин штурмбаннфюрер! — с удивлением покосился на него Метцгер. — Каков план действий?

Палец Стервятника лег на спусковой крючок винтовки.

— Мы должны пересечь этот ров, — прошептал он. — Начнешь стрелять по моему сигналу.

Молодые русские солдаты продолжали резвиться и плескаться в воде, точно окончательно позабыли о том, что находятся в эпицентре жаркого сражения. Один из них наклонился и стал скрести губкой у себя между ногами. Стервятник сглотнул. И, почти не отдавая себе отчета в том что делает, нажал на спусковой крючок винтовки.

Пуля попала русскому в спину. Он рухнул в воду. Метцгер тут же открыл стрельбу из своего «шмайссера». В воздухе засвистели пули.

— Осторожно! — закричал штурмбаннфюрер Гейер.

На них несся русский солдат. Он был совершенно обнаженный, в руке у него взблескивал острый штык. Метцгер торопливо нажал спусковой крючок, но ничего не произошло. Автомат заклинило. Русский набросился на Метцгера и повалил его на землю.

Другой голый русский налетел на Стервятника. Извернувшись, тот ухитрился ударить его кулаком в нос. По губам и подбородку ивана потекла кровь.

Метцгер продолжал бороться с нападающим. Сильные руки русского больно сдавили ему горло. Перед глазами Метцгера стали расплываться темные круги. Изловчившись, гауптшарфюрер сумел ударить своего противника коленом между ног. Русский солдат охнул. Не давая врагу опомниться, Мясник ударил его по лицу рукояткой пистолета. Нащупав валявшийся на земле штык, Метцгер всадил его в бок русскому, неожиданно вспомнив старую сноровку профессионального мясника. Тот всхлипнул и схватился обеими руками за торчащий в его боку клинок. Мясник выдернул штык обратно. Русский прижал руки к боку. Из большого отверстия густо сочилась кровь. Метцгер примерился и осторожно, точно не желая повредить лишний раз такой восхитительный кусок мяса, снова воткнул штык в бок русскому. Тот беззвучно испустил дух. К этому времени и Стервятник окончательно одолел своего нападавшего.

Через два часа они добрались до остатков первой роты под командованием фон Доденбурга. Его бойцы укрылись в полуразрушенном трамвайном депо. Там же находились и уцелевшие пехотинцы из состава 45-й дивизии. В пятистах метрах впереди высилась старинная церковь — центр обороны Брестской крепости. Ее маковка была изрешечена прямыми попаданиями немецких снарядов, но защитники церкви держались по-прежнему цепко и не позволяли немцам продвинуться дальше.

Заметив укрывшихся в трамвайном депо бойцов, Стервятник бросил винтовку на землю и вытащил из-за голенища сапога свой кавалерийский стек.

— Пошли, Метцгер, — сказал он. — Вон они, наши ребята.

Метцгер, низко пригнувшись к земле, последовал за ним. Сам же Стервятник шагал прямо, совсем не сгибая спины, точно совершал утреннюю прогулку.

— Святой Иисус, святая Мария, святой Иосиф! — охнул один из бойцов первой роты. — Это же сам Стервят… я имею в виду, наш командир батальона!

Ошеломленные бойцы обступили штурмбаннфюрера Гейера. Пуля ударилась в землю в метре от сапога Стервятника, заставив Метцгера отпрыгнуть в сторону. Но сам Гейер остался совершенно невозмутим, лишь ударил стеком по голенищу сапога.

— Какие же они плохие стрелки, эти русские! — бросил он; сейчас штурмбаннфюрер был воплощением настоящего прусского офицера времен Первой мировой.

Эсэсовцы хрипло расхохотались. Стервятник прошел внутрь депо. Со всех сторон торчали искореженные железные балки.

Фон Доденбург доложил:

— В составе первой роты — один офицер, один унтер-фюрер и двадцать рядовых, из них пять раненых. Также здесь имеется пятьдесят бойцов из состава 45-й пехотной дивизии.

— Прекрасно, фон Доденбург, вы отлично себя проявили. Какова обстановка на этом участке фронта?

Фон Доденбург показал на два железобетонных дота-близнеца в двухстах метрах впереди.

— Нам не дают продвинуться вперед эти два русских дота. Если бы мы могли каким-то образом проскользнуть мимо них, то нам не составило бы особого труда разделаться с опорным пунктом русских, который они устроили в церкви. Мы пытались подорвать доты, но безуспешно. А внутри у них — огромный запас боеприпасов. И как только мы пытаемся продвинуться вперед, они немедленно накрывают нас своим огнем.

— Типичная защитная позиция системы «еж», — прокомментировал Стервятник и поднес к глазам бинокль, желая более детально рассмотреть доты.

— Будьте осторожны, господин штурмбаннфюрер! — предупредил его Шульце.

Его слова потонули в грохоте выстрела русской пушки. Из левого дота полыхнуло огнем выстрела, и снаряд пролетел прямо над головой Стервятника, с тупым металлическим грохотом врезавшись в один из трамваев, стоявших в депо. Стервятник опустил бинокль.

— Теперь мне понятно, что вы имеете в виду, фон Доденбург, — проговорил он. Руки его слегка подрагивали. — Да, они стреляют практически в упор. — Он посмотрел на Куно. — А что насчет Шварца, Фика и остальных?

Фон Доденбург пожал плечами:

— Мне так и не удалось вступить с ними в контакт. Связаться с ними по радио невозможно — тут слишком много помех. Возможно, они находятся сейчас с противоположной стороны церкви. Но узнать это пока не получается.

— Понятно. Впрочем, возможно, что их уже убили. — Стервятник оглядел лица эсэсовцев и вздохнул: — Нам придется сделать это имеющимися у нас в наличии силами.

— Что сделать, господин штурмбаннфюрер?

— Взять эту церковь.

— Но эти два дота, которые закрывают все подступы к ней… Не имея танков, мы не сможем справиться с ними!

— Но ведь у нас есть танки, фон Доденбург, — оборвал его Стервятник.

— У нас есть танки? — недоуменно уставился на него Куно. — Но где же они?

Стервятник махнул стеком:

— Трамваи, фон Доденбург. Я говорю о трамваях!

* * *

В течение следующих двух часов они трудились, как сумасшедшие, не обращая внимания на русских, которые время от времени обстреливали трамвайное депо тяжелыми снарядами. Эсэсовцы подготовили три трамвайных вагона, рассадив на сиденья трупы немецких и русских солдат и прикрыв вагоны спереди всем, чем только можно — кусками железа, арматурой и балками, пожарными огнетушителями и открученными сиденьями.

Стервятник прошелся вдоль вагонов и выбил все стекла прикладом винтовки. «Теперь нам не грозит опасность порезаться осколками», — пробурчал он и повернулся к бойцам:

— Кто-нибудь умеет водить трамвай?

В ответ полное молчание.

— Ну же, — повысил голос Стервятник, — неужели среди вас не найдется хотя бы один, кто умел бы это делать?

Шульце поднял вверх руку,

— Я могу попробовать, господин штурмбаннфюрер.

— Прекрасно! — просиял Гейер. Он повернулся к бойцам из состава 45-й пехотной дивизии. — Послушайте меня! Мой батальон будет атаковать русских с помощью этого трамвая. Я знаю, что вы находитесь здесь уже очень давно и сильно устали, но я рассчитываю, что во время атаки вы прикроете нас. — Он ткнул стеком в сторону высокого обергефрайтера:

— Как твое имя?

— Майер, господин штурмбаннфюрер!

— Отлично, обергефрайтер Майер! Я назначаю тебя командиром над пехотинцами из состава 45-й дивизии.

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер!

— Как только мы помчимся в этом трамвае на русских, вы должны прикрыть нас с флангов.

Основная тяжесть операции ляжет на нас. Но нам нужна ваша поддержка. Ясно?

— Так точно, господин штурмбаннфюрер! — Майер слегка выпятил грудь.

Отойдя в сторону, Стервятник вполголоса сказал фон Доденбургу:

— Какой же он идиот! Он и подобные ему предназначены единственно для того, чтобы служить пушечным мясом…

— Что вы имеете в виду, господин штурмбаннфюрер?

Стервятник ухмыльнулся:

— Неужели вы думаете, мой дорогой фон Доденбург, что я собираюсь пожертвовать ради успеха этой атаки всеми бойцами «Вотана» ? Ну, конечно же, нет! Когда мы сядем в трамвай и поедем на русских, они откроют огонь по переднему вагону. Но только они обнаружат, что в вагоне рассажены трупы и стрелять по нему бесполезно, они тут же перенесут весь свой огонь на живых бойцов, которых увидят перед собой. А это будут пехотинцы 45-й дивизии.

— Но, господин штурмбаннфюрер, они же просто перебьют их! — воскликнул фон Доденбург.

— Разумеется, мой дорогой фон Доденбург, — спокойно кивнул Гейер. — А как же иначе? Какой вы наивный…

* * *

— Всех, кто собирается покататься, прошу пройти в вагон! Поездка сегодня бесплатная! — отпустил дежурную шутку унтершарфюрер Шульце, после чего дернул рукоятку звонка.

Стервятник сел рядом с ним. Остальные эсэсовцы расселись дальше.

Стервятник высунулся в окно и крикнул:

— Итак, обергефрайтер Майер, когда русские начнут обстреливать нас, выдвигайтесь вперед!

— Слушаюсь, господин офицер! — откликнулся Майер.

— Все готово, штурмбаннфюрер, — доложил фон Доденбург.

— Поехали! — приказал Стервятник.

Шульце привел трамвай в движение. Со скрипом и грохотом вагоны тронулись. Рассаженные на сиденьях трупы стали раскачиваться. Один не выдержал тряски и рухнул на пол. Вагоны стали медленно выезжать из полуразрушенного депо.

Сидевший в заднем вагоне гауптшарфюрер Метцгер допил бутылку водки и вышвырнул ее в окно. Звон разбивающегося стекла потонул в грохоте русской артиллерии. Иваны открыли огонь по трамвайным вагонам.

— Вперед, ребята! — распорядился обергефрайтер Майер. Солдаты 45-й пехотной дивизии послушно выдвинулись вперед. Наступление началось.

С обоих сторон узкой улицы свисали обрывки телефонных проводов. Окаймлявшие ее дома дымились. Трамвайные вагоны продолжали упрямо ехать вперед. Снаряд угодил прямо в головной вагон, и Шульце с трудом успел затормозить. Фон Доденбурга резко бросило вперед, и он едва не разбил себе голову. Стоявший напротив дом с грохотом обрушился вниз. Но после небольшой заминки вагоны странного трамвая вновь покатились вперед.

Русские усилили стрельбу. В головной вагон врезался еще один противотанковый снаряд русских. Вверх полетели огненные искры. В воздухе повис отвратительный запах сожженной человеческой плоти. Шульце невольно отдернул руки от рычагов. Сидевший рядом с ним Стервятник хлестко ударил его стеком по спине.

— Держи руки на рычагах! Не отпускай их! — прорычал он. — Вперед!

Повинуясь его командному рыку, Шульце поехал вперед. Передний вагон был весь в огне и дыму.

В эту секунду русские заметили пехотинцев из состава 45-й дивизии, которые пробирались вперед по обеим сторонам улицы. На них обрушился ураганный пулеметный огонь. Передняя шеренга пехотинцев в агонии рухнула на пыльный асфальт. Однако обергефрайтер Майер продолжал вести своих людей в атаку, несмотря на убийственную пальбу. Ряды пехотинцев редели на глазах, но те все равно рвались вперед. Казалось, ничто не способно остановить их. Впереди бежал сам Майер. Он уклонялся от пуль, точно заправский игрок в американский футбол, который стремится протащить мяч на половину поля противника, ловко лавируя между пытающимися помешать ему игроками враждебной команды. Оказавшись между двумя дотами, Майер вдруг остановился и оглянулся. Он был один, совершенно один! Все остальные пехотинцы были уже убиты. В этот момент эсэсовцы проносились мимо него на своем трамвае. Они видели безграничное удивление на лице обергефрайтера.

— Беги! Ради бога, беги! — прокричал ему Шульце. Но Майер, конечно же, не услышал его. Он опустил свой автомат и застыл, точно не веря, что все еще живет, и дожидался смерти, которая скосила уже всех его товарищей, а теперь должна была настигнуть и его самого. Ему не пришлось ждать слишком долго. В него угодил заряд из противотанкового ружья. Эсэсовцы увидели, как в животе Майера образовалась огромная дыра, и он беззвучно повалился на асфальт.

— Запомните его имя, фон Доденбург, — сказал Стервятник. — Он определенно заслужил свою жестянку…

Передний вагон с диким грохотом врезался в какое-то препятствие. Солдаты растянулись на полу. Трупы выбросило из окон вагона, и они разлетелись по мостовой. В эсэсовцев полетели гранаты. Их разрывы смешались с дикими криками и стонами. Остатки эсэсовцев бросились на штурм дотов. Они прокладывали себе дорогу автоматами, саперными лопатками, голыми кулаками. В лицо им летели пули и гранаты. Это был ад. Он продолжался в течение всего полудня. В конце концов эсэсовцам удалось овладеть первым дотом, но когда они приступили к штурму второго, их постигла неудача. Им трижды удавалось взять его — и трижды их выбивали оттуда. Вся мостовая была усеяна русскими и немецкими трупами. У нападавших уже заканчивались патроны, но Стервятник не сдавался. С закопченным окровавленным лицом, потеряв где-то фуражку, он раз за разом выкрикивал боевой клич: «"Вотан", в атаку! За мной!» и бросался вперед. Совершенно измученные бойцы отчаянно следовали за ним. У них уже совсем не осталось сил, но они рвались дальше в безумной жажде отчаянной славы, надеясь заработать ее, прежде чем вражеская пуля принесет им окончательное и вечное успокоение.

К вечеру от всего состава первой роты осталось лишь десять человек. Но русские по-прежнему обороняли один из бетонных дотов. Их огонь стал несколько менее интенсивным, но при этом оставался все таким же прицельным и разящим.

Повернув голову, Стервятник оглядел бойцов, которые лежали среди трупов, усеявших дорогу.

— Бойцы, — хрипло проговорил он. — Вставайте! Вперед!

Он с трудом поднялся сам и застыл посреди дороги, раскачиваясь на ногах и с трудом удерживая свое тело. Он знал лишь одно: им надо было идти вперед, только вперед, и выбить наконец русских из крепости.

— Штурмбаннфюрер Гейер! — услышал он вдруг знакомый голос. — Штурмбаннфюрер Гейер, это мы!

— Шварц! — не веря своим ушам, выдохнул Стервятник.

— Да, штурмбаннфюрер, это мы, — сказал Шварц. — Мы наконец-то сумели пробиться к вам.

На лбу Стервятника задергалась жилка. Он медленно поднял руку вверх и, взмахнув в воздухе стеком, указал на русский дот.

— Штурмовой батальон СС «Вотан», — прохрипел он, — в атаку! Всё ради Германии! Вперед!

Часть третья. НАТИСК НА ВОСТОК

Мы еще вернемся. Поверьте мне, фон Доденбург, русским еще рано провожать нас. Батальон «Вотан» еще вернется в Россию.

Штурмбаннфюрер Гейер в разговоре с гауптштурмфюрером фон Доденбургом. Рождество, 1941 г.

Глава первая

— Немецкие солдаты! — Усиленный громкоговорителями голос Гитлера звучно разнесся над пыльной площадью. — Бойцы СС!

Окруженный своими ближайшими соратниками и помощниками, а также старшими офицерами дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер», фюрер уставился на бойцов с временной трибуны, сооруженной на пыльной городской площади.

— Вы дрались очень хорошо. Никакие другие солдаты в мире не смогли бы сделать то, что сделали вы за прошедшие несколько дней. Вы ни в чем не подвели меня, несмотря на тяжелейшие потери, которые вам пришлось понести.

Голос фюрера дрогнул, и фон Доденбург понял, что Гитлер действительно тяжело переживал по поводу потерь среди бойцов.

— Каждому из вас, кто носит на рукаве нашивку с моим именем, я приношу благодарность за его жертвенность, идеализм и веру в торжество национал-социализма. Мы одержали основополагающую победу на реке Буг. Мы взяли в плен три четверти миллиона советских солдат и офицеров. Еще полмиллиона большевиков погибло в боях с нами. Мы сумели захватить огромное количество имущества и боевой техники. Одним словом, так называемый советский «гигант» зашатался. Все, что нужно теперь, — это нанести ему пару заключительных ударов, чтобы добить окончательно.

Руки фюрера взметнулись вверх. Казалось, перед ним сейчас находится сам Сталин, которого он пытается задушить.

— Теперь мы должны нанести советскому «колоссу» удар в живот — отрезать от него украинское продовольствие и кавказскую нефть. И когда это будет сделано и большевизм зашатается от нехватки еды и питья, — фюрер резко ударил кулаком по ладони, — мы должны отсечь этому чудовищу голову, так, чтобы оно безголовым издохло у наших ног.

Он нетерпеливо тряхнул головой, отбрасывая назад темную челку, которая закрывала ему глаза. Его взгляд был устремлен в небеса, точно он предупреждал самих богов, чтобы они не стояли у него на пути и не мешали ему выполнить намеченные им цели.

— Я объявляю вам, что враг на востоке будет повержен и уже никогда больше не поднимется снова. Солдаты, мы начинаем поход на Москву!

Командир дивизии Зепп Дитрих, стоявший в центре площади, выбросил вверх правую руку и прокричал:

— Зиг хайль!

Стоявшие рядом с фюрером Кейтель, Борман, Гиммлер и остальные мгновенно выбросили вверх руки в нацистском приветствии.

Десять тысяч глоток проревели:

— Зиг хайль!

Оркестр принялся играть национальный гимн.

Фон Доденбург, во все глаза наблюдавший за фюрером, почувствовал, как по спине у него потекла струйка пота. Он знал, что переживает сейчас величайший момент в истории, тот самый момент, про который станет потом рассказывать своим детям — если, конечно, доживет до этого времени. Он станет рассказывать об этом точно так же, как его собственный отец повествовал ему о том, как началась война в 1914 году.

Зепп Дитрих четким строевым шагом приблизился к фюреру. Щелкнув каблуками, он рявкнул:

— Разрешите выступить в поход, мой фюрер?

Гитлер благосклонно посмотрел на человека, который воевал на его стороне еще со времен «пивного путча» в Мюнхене, и произнес:

— Выступить в поход разрешаю!

Дитрих развернулся и повторил приказ фюрера; эти слова передали дальше. Оркестр принялся играть гимн национал-социалистического движения — песню «Хорст Вессель».

— Парадным шагом — марш! — рявкнул Зепп Дитрих.

Десять тысяч человек зашагали, как один. Прижав руки к телу, устремив взор на какую-то отдаленную неподвижную точку на горизонте, они мерно маршировали по площади. Гитлер смотрел на них, на элиту своей армии, вскинув руку вверх в нацистском приветствии.

Ветераны и молодое пополнение, прибывшее из десятка стран и влившееся в ряды СС и безмерно гордившееся своей принадлежностью к этим элитным формированиям, воюющим под эгидой самого фюрера, — эсэсовцы слаженно двигались вперед, точно идеально отлаженный механизм.

— Зиг хайль! — орал вместе со всеми фон Доденбург, охваченный искренним энтузиазмом.

На мгновение его глаза встретились со взглядом фюрера. Каким же мудрым, каким гордым и всезнающим выглядел в этот момент вождь великой Германии!

Маршировавший сзади Шульце фыркнул: «Черт побери, да этот бывший гефрайтер — настоящий сумасшедший!». Затем он громко пукнул, выражая тем самым свое презрение. Но этот звук полностью потонул в бравурном грохоте меди духового оркестра, который подстегивал марш десятков тысяч молодых эсэсовцев навстречу смерти.

* * *

Россия оказалась не самым лучшим местом для продвижения танковых колонн. Огромные сосновые леса беспрерывно тянулись на целые сотни километров. Между ними лежали болота, которые не пересыхали даже в разгар лета. Мосты едва выдерживали вес крестьянских телег, не то что 20-тонных танков Pz-IV. Карты, которыми разведслужбы снабжали войска, были из рук вон плохи и неточны. Дороги, отмеченные красным как автострады, оказывались на самом деле проселочными трактами; оборудованные переправы через реки — обычными бродами. Однако немецкие танки все равно продолжали довольно резво бежать вперед, делая по тридцать, сорок, а порой и по пятьдесят километров в день. Правда, это привело к огромному растягиванию коммуникаций — тыловые службы и обозы просто не поспевали за ними, как и пехота, которая, отстав, брела где-то позади в облаках пыли.

Тем не менее, несмотря на довольно непростые условия, немецкие войска одерживали одну победу за другой. Правда, время от времени русские оказывали весьма ожесточенное сопротивление. Но в таких случаях передовые части немцев просто обходили их и двигались дальше, а оказавшимися в окружении русским дивизиями занимались арьергарды вермахта.

К середине сентября немецкие войска вторглись уже в самое сердце России. Пал Киев, и в плен попали три четверти миллиона человек. Весть об этой грандиозной победе мгновенно распространилась во всех немецких частях. Даже Стервятника захватила волна всеобщего энтузиазма. Отбросив свой обычный цинизм, он заявил офицерам, собравшимся в тени старого вяза в центре пыльной площади какой-то заброшенной русской деревушки: «Война не продлится долго, господа. Сначала мы переправились через Буг, теперь взяли Киев. Скоро все будет кончено».

— Но с тех пор, как мы переправились через Буг, мы пока еще ни разу по-настоящему не сталкивались с русскими, — возразил Шварц. — Черт побери, господин штурмбаннфюрер, за последние недели я не увидел в прицеле ни одного русского танка. Только толпы каких-то оборванцев в красноармейских шинелях, которые озабочены одним: как бы побыстрее убежать от нас.

Стервятник кивнул:

— Знаю, знаю, Шварц. До сих пор вся русская кампания похожа на хорошо организованную экскурсию. За эту неделю, например, у нас выбыло всего лишь пять человек. Всего пять! Представляете, как все это выглядит с точки зрения штаба? Тот бывший сержант, который руководит нашей дивизией, наверняка решит, что у нас тут вместо настоящей войны какая-то легкая прогулка…

Молодые офицеры «Вотана» согласно кивнули. Они думали точно так же, как и штурмбаннфюрер Гейер.

* * *

Когда батальон остановился на ночь в русской деревне, фон Доденбург решил ночевать не в танке, где было слишком жарко, а остаться на ночлег в одной из старых изб — невзирая на риск подцепить там вшей, которыми эти халабуды буквально кишели.

Зайдя в избу, он обнаружил там сидящего на земляном полу старика.

— Ну что, папаша, — спросил его фон Доденбург, — как дела?

Старик ответил ему на ломаном немецком. Они немного поговорили. Но фон Доденбургу не хотелось разговаривать. Ему хотелось что-нибудь выпить, съесть и поскорее завалиться спать. Он показал на огромную русскую печь, которая занимала большую часть избы, и сказал:

— У тебя, дедушка, должно быть, очень большая семья, раз ты построил такую большую печь.

Старик засмеялся, и его маленькие глазки почти исчезли в сетке морщин.

— А вы, немцы, собираетесь зимовать в России? — спросил он.

— Конечно, собираемся, — ответил Куно фон Доденбург.

Старик рассмеялся еще громче, обнажая свои голые десны.

— Над чем ты смеешься, старый дуралей? — рассердился фон Доденбург.

Старик посмотрел на фон Доденбурга и вытянул в его сторону свой указательный палец.

— Тогда вы узнаете, зачем мне понадобилась такая большая печь. Тогда вы узнаете, немцы.

* * *

Пять минут спустя в избу вбежал оберштурмфюрер Шварц. По его лицу струился пот, глаза возбужденно горели.

— Я везде искал вас, фон Доденбург, — крикнул он. — Где вы были?

— В чем дело, Шварц?

— Срочные новости, фон Доденбург! Мы выступаем через час. Только что получен приказ на марш из штаба дивизии…

Фон Доденбург надел ремень и засунул пистолет в кобуру.

— Пошли, Шварц!

Они вышли из избы. Унтер-фюреры свистели, созывая бойцов «Вотана». ССманны торопливо скатывали матрасы и засовывали их в танки. Все находилось в непрерывном движении. Но сидевший внутритемной избы старик продолжал хихикать:

— Вы узнаете, немцы. Вы скоро это узнаете!

Глава вторая

Уже почти рассвело. Танки фон Доденбурга осторожно ехали по бревенчатой гати, проложенной через топь. Было очень тихо. Слышен был лишь скрежет гусениц тяжелых танков. Русские нигде не появлялись. Лишь один раз в темное небо в нескольких сотнях метров впереди взлетела осветительная ракета, но за этим ничего не последовало. Русских по-прежнему нигде не было видно.

Никто не произносил ни слова, все внимательно смотрели на гать. И фон Доденбург, и Стервятник, которые ехали на передовом танке, прекрасно понимали, что весь переход 11-й немецкой армии через Перекоп зависел от того, успеет ли «Вотан» перебраться через перешеек и закрепиться на плацдарме до того, как русские поднимут тревогу, обнаружив, что группировка Манштейна перешла в наступление.

Узкий перешеек, который соединял Крымский полуостров с материком, был покрыт бесконечными соляными болотами, которые делали его практически непроходимым. Через эти болота было невозможно перебраться даже на резиновой лодке — особенно днем, под шквальным огнем русских.

Сейчас перед танками шли два молодых добровольца из состава бойцов первой роты фон Доденбурга. Они подавали сигналы фонариками, показывая, что путь впереди свободен. Дважды немецкие танки едва не уходили в зыбкую трясину, заставляя бойцов обливаться потом от страха. Но им все-таки повезло: болото так и не засосало их. Они осторожно продолжали движение вперед.

Время тянулось мучительно медленно. За рычагами танка сидел унтершарфюрер Шульце. Фон Доденбург слышал, как он тихонько матерился себе под нос, с трудом нащупывая единственно правильный путь и стараясь не провалиться в трясину. Несмотря на то, что ночь была прохладной, фон Доденбург чувствовал, что весь обливается потом. Он вытер пот со лба и прошептал, обращаясь к Стервятнику:

— Остается лишь надеяться, что скоро этот кошмар должен закончиться!

— Я тоже молюсь, чтобы это было так, — ответил штурмбаннфюрер Гейер. — Если русские обнаружат нас здесь, они устроят нам кровавую баню. Тут мы не способны ни на какой маневр. Они расстреляют нас, как в тире…

Его слова прервал душераздирающий вопль. Шульце немедленно остановил танк.

— Что это было? — спросил Стервятник. — А, я не вижу света фонарика справа! Он куда-то исчез!

Из темноты вынырнул доброволец, который указывал танкам дорогу через топь.

— Господин офицер, — закричал он, — это Штефан! Он…

Фон Доденбург узнал парня — молодого фольксдойче^[20] из Румынии, недавно зачисленного в состав батальона.

— Что случилось, Дудек? — спросил он парня.

— Штефан провалился в болото. Слышите?

Со стороны топи вновь донесся душераздирающий жалобный крик. За ним последовали хлюпающие звуки, точно болото неудержимо засасывало в себя человека, а он отчаянно пытался удержаться на поверхности.

Фон Доденбург хотел было спрыгнуть вниз, но Стервятник удержал его.

— Оставайтесь здесь, фон Доденбург! — приказал он.

— Но мы должны постараться помочь этому несчастному, господин штурмбаннфюрер! — возразил фон Доденбург.

— Помочь ему невозможно. Эти болота поистине бездонные. Если вы сделаете хотя бы один шаг в сторону от гати, то вас постигнет точно такая же судьба, фон Доденбург.

— Но мы не можем просто… — Он услышал, как жалобно вскрикнул тонущий боец. — О боже, мы не можем позволить ему умереть подобным образом!

— Он должен умереть, — холодно проронил Стервятник. — Мы не можем рисковать успешным выполнением нашего задания из-за одного человека. Из-за какого-то крестьянского паренька, который прибыл к нам бог знает откуда.

Он нагнулся к Дудеку:

— Возвращайся на свое место. Я займу место Штефана. Вдвоем мы станем указывать путь танкам.

Стервятник спрыгнул с танковой башни и повернулся к фон Доденбургу:

— Продолжайте движение, гауптштурмфюрер. Мы будем указывать вам дорогу.

Фон Доденбург толкнул Шульце в плечо. Тот тронул танк. Pz-IV покатил дальше, ориентируясь на два огонька фонариков, которые вспыхивали впереди в темноте.

* * *

Наступил рассвет. Ногайскую степь окрасил розовый отблеск солнца, похожего на раскаленный красный шар, едва поднявшийся над горизонтом. Степь, ровная и гладкая, как паркет, уходила в бесконечность. На ней не было видно ни единого деревца, ни единой постройки. Лишь очень далеко виднелись какие-то столбы. Опустив бинокль, фон Доденбург спросил Стервятника:

— А что это за столбы, господин майор, как вы думаете?

Стервятник зевнул. В глубине его рта блеснули золотые коронки.

— Это старая телеграфная линия, построенная фирмой «Сименс» еще в начале века. Соединяет Англию с Ираном. Кроме этих столбов, здесь больше ничего не видно, не так ли?

Фон Доденбург кивнул.

— Для продвижения танков такая местность просто замечательна, —сказал Стервятник. —Но все равно надо сохранять осторожность. Нельзя исключить возможность, что русские могут появиться совершенно неожиданно. Мы будем двигаться в направлении деревни Преображенка. — Он щелкнул пальцем по карте. — Если карта не врет, до нее два часа пути. Там мы остановимся, поедим и затем проследуем в направлении на Парпач. — Стервятник потер кончик носа. — Будет лучше, фон Доденбург, если вы со своими танками поедете впереди. В качестве передовой группы. И обеспечите колонне боевое охранение.

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер!

Через пять минут группа фон Доденбурга помчалась вперед. Впереди быстро поднималось солнце, ослепляя людей и не позволяя разглядеть, что ожидало их впереди. Шульце внимательно осмотрел линию горизонта и шепнул фон Доденбургу:

— У меня какое-то странное чувство, что там что-то есть, господин гауптштурмфюрер. Только я никак не могу понять, что же это такое.

— Это все твое воображение, Шульце! — рассмеялся фон Доденбург. — Ты, наверное, становишься слишком старым для подобных переходов.

— Возможно, господин гауптштурмфюрер, возможно, —хмуро произнес Шульце. —Но только я, честно говоря, так не думаю.

Примерно через полчаса справа от них появилась группа всадников. Прежде чем фон Доденбург успел хорошенько рассмотреть их в бинокль, они внезапно исчезли, растаяв в степи, точно серые привидения.

Но фон Доденбург прекрасно понимал, что это означает. Русские уже засекли их.

Он поднес к губам микрофон:

— Говорит Дора-1. Обнаружил русских справа. В направлении на три часа. Слышите меня? Русские справа.

Было уже шесть часов утра, солнце довольно высоко поднялось в небо. Но бойцам фон Доденбурга было некогда любоваться красотами окружающей природы. Они внимательно рассматривали деревню Преображенка, которая находилась прямо перед ними. Внимательнее всех осматривал ее в бинокль сам фон Доденбург.

Деревня представляла собой обычное скопище старых изб. Внешне все выглядело совершенно нормально. Над некоторыми домишками поднимался дымок, свидетельствуя о том, что их хозяева встали и растапливают с утра печи. Несколько человек медленно двигались вдоль изгороди — очевидно, они еще не вполне проснулись. Было слышно, как в деревне гогочут гуси и лают собаки.

Фон Доденбург облизал губы. Стоило ли здесь останавливаться? Не являлось ли все это ловушкой? Основные силы батальона под командованием штурмбаннфюрера Гейера находились примерно в двух километрах позади. А что если здесь была все-таки устроена ловушка, и он попал бы в нее? Тогда под угрозой оказалось бы все продвижение армии Манштейна через Перекоп… Один неверный шаг с его стороны мог означать провал всей крупной операции.

— Что будем делать, господин гауптштурмфюрер? — спросил Шульце. — Честно говоря, у меня от голода уже живот сводит. Я был бы не прочь зайти в эту деревеньку на часок и что-нибудь пожрать.

Слова Шульце оказались решающими. Фон Доденбург знал, что его бойцы не ели уже пятнадцать часов. В деревне они могли бы, по крайней мере, немного отдохнуть и что-нибудь поесть.

— Вперед, — махнул он рукой. — Остановимся в этой деревне.

Моторы танков взревели. Бронированные машины двинулись к деревне. Несмотря на то, что она казалась абсолютно мирной, все, тем не менее, были настороже. Люди не отрывались от пулеметов, пушки были по-прежнему нацелены на деревенские избы.

До околицы деревни осталось пятьсот метров, потом четыреста, потом всего триста. Наконец, уже двести/Ничто не нарушало мирного спокойствия. На дорогу вышло стадо овец. Стоя на башне Pz-IV, фон Доденбург внимательно смотрел на деревню. Он прекрасно понимал, что в таком положении представляет собой чрезвычайно удобную мишень для любого снайпера, однако что-то мешало ему укрыться за броней танка. В глубине души он сознавал, что, стоя так и демонстрируя, что все нормально и бояться совершенно нечего, он придавал уверенности всем остальным бойцам — и прежде всего, наиболее молодым.

Когда его танк поравнялся со стадом овец, он, не выпуская из рук «шмайссер», крикнул пастуху:

— Здравствуй!

— Здравствуйте, — ответил пастух и посмотрел снизу вверх на немецкого офицера. У него было лицо с желтоватой кожей и слегка раскосые глаза.

Фон Доденбург внимательно осмотрел его. Кажется, туземец не прятал под одеждой никакого оружия.

— Убери отсюда овец. Давай! — приказал фон Доденбург.

Пастух кивнул и начал сгонять овец с дороги.

Фон Доденбург поднес к губам микрофон:

— Танки остаются у околицы деревни! В деревню войдут пехотинцы на бронетранспортерах!

«Броники» рванулись вперед. Сидевшие в них пехотинцы внимательно вглядывались в деревенские строения.

Фон Доденбург повернулся к Шульце:

— Останешься тут за старшего. Я пойду вместе с пехотинцами, осмотрю деревню.

Шульце открыл было рот, чтобы возразить ему, но фон Доденбург опередил его:

— Если со мной что-нибудь случится, Шульце, то, я надеюсь, ты выручишь меня из беды…

Унтершарфюрер остался в танке. Фон Доденбург спрыгнул вниз и залез в проезжающий мимо бронетранспортер. После этого все шесть машин дружно направились к центру деревни.

У ближайшего дома фон Доденбург спрыгнул на землю. Подойдя к избе, он сильным пинком распахнул входную дверь. На него пахнуло густой смесью запахов вареной капусты, махорки и грязных человеческих тел. Сжимая в руках автомат, фон Доденбург внимательно осмотрел избу. Вооруженных людей здесь не было. Лишь в дальнем конце сгрудилось несколько жалких фигур. Это были худые крестьяне с иссохшими руками и ногами. Их нечего было опасаться.

— Все в порядке, — обратился к ним один из эсэсовцев. — Нас не стоит бояться.

— Спроси его, нет ли здесь, в деревне, русских солдат, — потребовал фон Доденбург.

Но спрашивать этих жалких крестьян было бесполезно. Они все равно ничего не могли сказать. Фон Доденбург швырнул им батончик шоколада и вышел из избы.

Следующая изба, в которую они зашли, практически ничем не отличалась от предыдущей. На куче тряпья сидела древняя бабушка с совершенно беззубым ртом. Рядом с ней в грязи возились дети со вздувшимися от недоедания животами. Фон Доденбург швырнул им еще один батончик шоколада и вышел. Но по какой-то непонятной причине дети даже не кинулись поднимать с пола сладость.

Сморщив нос, фон Доденбург посмотрел на молодого унтерштурмфюрера, который командовал в «Вотане» пехотинцами:

— Какая здесь все-таки вонь! Она проникает везде.

Молодой офицер, который прибыл в Россию лишь две недели тому назад после окончания Офицерской школы СС в Бад-Тельце, пожал плечами:

— Это же сплошь недочеловеки. Они ничем не лучше свиней. Что еще можно от них ожидать…

Неожиданно раздался сухой треск, точно сломалась какая-то ветка. Лейтенант начал медленно оседать вниз.

— В чем дело? — воскликнул фон Доденбург.

Раздалась яростная автоматная очередь. Еще один эсэсовец свалился в пыль. Из-за угла показалась группа русских солдат. Они бешено стреляли по эсэсовцам.

Фон Доденбург, не раздумывая, упал на землю рядом с мертвым унтерштурмфюрером и выпустил в сторону русских длинную очередь.

— Всем лечь на землю! — заорал он. — Немедленно ложитесь на землю!

В бешенстве от того, что русским удалось так ловко заманить его в ловушку, фон Доденбург яростно поливал противника огнем из автомата.

— Держаться! Держаться до подхода своих! — орал он. — Метайте в них гранаты!

В русских полетели гранаты. В воздухе засвистели осколки. Враги стали падать замертво. Кого-то взрывом отбросило в сторону. В этот момент в конце улицы показались немецкие танки. Они мчались прямо к фон Доденбургу и попавшим в засаду эсэсовцам, давя все на своем пути. В самом первом танке сидел унтершарфюрер Шульце. Он остановился возле Куно и, распахнув люк, осуждающе покачал головой:

— Как же вы неосторожны, господин гауптштурмфюрер!

Броня танка Шульце была залита кровью раздавленных овец. Перехватив взгляд фон Доденбурга, он объяснил:

— Когда началась стрельба, этот мерзавец, который делал вид, что пасет овец, попытался направить их прямо на танки. Дело в том, что к овцам снизу были привязаны противотанковые гранаты. Слава богу, что я вовремя разгадал его трюк. Вместо того, чтобы подставлять танки под удар, я помчался прямо вперед, сметая все на своем пути. И вот я здесь.

— Благодарю тебя, Шульце, — устало промолвил фон Доденбург. — Ты действительно быстро соображаешь.

По грязному лицу Шульце расплылась довольная улыбка.

Через час «Вотан» выступил в направлении на Парпач. Впереди двигалась вторая рота под командованием Шварца. За спинами у эсэсовцев осталась разгромленная деревня, в которой им попытались устроить засаду. Впереди их ждала полная опасностей неизвестность.

Глава третья

Вспоминая в последующие годы то, что случилось в этой крымской деревне, фон Доденбург понимал, что это явилось для него своего рода поворотным пунктом в той войне. До этого все войны, в которых он участвовал, ничем не отличались от тех, о которых ему рассказывали на лекциях преподаватели в Офицерской школе СС в Бад-Тельце. Когда он в 1939 году воевал в Польше, то польские генералы, чтобы сдаться, выезжали к ним верхом на роскошных конях, при этом их сопровождали трубач и знаменосец — совсем как в 19-м столетии. В 1940 году в Бельгии картина была примерно такая же: комендант форта Эбен-Эмаэль пришел на торжественную церемонию капитуляции, опоясанный саблей. Когда они воевали во Франции, то сражавшиеся там англичане пунктуально завершали боевые действия сразу после шести часов вечера. И, наверняка, делали перерыв для того, чтобы выпить свой традиционный чай.

Но в России все было совершенно по-иному. Здесь война шла совсем по другим правилам. Не по тем, которые были описаны в учебниках, а по звериным, диким законам.

Парпач дважды переходил из рук в руки. После того, как в ожесточенной контратаке эсэсовцы сумели наконец окончательно отбить его, они нашли во дворе местного НКВД две сотни немецких пленных. Все они были казнены выстрелами в затылок. В Керчи эсэсовцы наткнулись на еще более ужасную картину. В море плавали два трупа. Это были офицеры дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер», которым связали руки и засунули в рот отрезанные гениталии.

Но почти с такой же жестокостью, с которой русские относились к немцам, они относились и к своему собственному гражданскому населению. По мере того, как армия, возглавляемая Эрихом фон Манштейном продвигалась к Севастополю, русское командование, осуществляя тактику «выжженной земли», безжалостно наносило удары из реактивных минометов «Катюша» (немцы называли их «сталинские органы») по собственным деревням и селам, которые приходилось оставлять врагу. В дополнение к обстрелам «Катюшами» русские посылали эскадрильи штурмовиков, чтобы они сровняли эти поселения с землей. Проезжая через такие села, танкисты «Вотана» везде натыкались на истерзанные трупы русских крестьян, валявшиеся среди руин и обломков зданий.

— Если вы желаете знать мое мнение, — бросил Шульце, — то весь Крым выглядит как одно большое кладбище!

Фон Доденбургу показалось, что Шульце не так уж и далек от истины…

Однако не только сами русские перестали соблюдать правила ведения войны. 16 ноября 1941 года части «Вотана» достигли окраин Севастополя. Лил сильный дождь. Дорога превратилась в жидкое месиво из глины, в которой по ступицу увязали телеги. Все вокруг было устлано брошенным русскими при отступлении оружием и оборудованием. И трупами — бесчисленными трупами, над которыми лениво кружились вороны.

Когда дождь прекратился, раненые, валявшиеся по обеим сторонам дороги, стали жалобно стонать: «Воды… дайте, пожалуйста, воды!». Они протягивали руки к проезжавшим мимо эсэсовцам, но те только отворачивались. Над ранеными летали огромные черные мухи. Те, кто мог кое-как передвигаться при помощи самодельных костылей, поднялись с земли и медленно заковыляли вперед в поисках воды. Те же, кто уже не мог самостоятельно передвигаться, так и остались лежать на земле, стоически дожидаясь смерти.

После полудня, когда бойцы «Вотана» остановились на временный постой, фон Доденбург в сопровождении Шульце вышел осмотреть дымящиеся руины, которые остались от этого района Севастополя. Внимание Куно привлекли короткие автоматные очереди, раздававшиеся неподалеку. Эсэсовцы обогнули небольшой пригорок и увидели устрашающее зрелище. Сразу за пригорком бульдозеры вырыли огромную яму. Она была полна ранеными и умирающими русскими солдатами. На краю ямы сидел толстый офицер из дивизии «Мертвая голова»^[21], зажав в зубах сигару, и стрелял из автомата в тех русских, которые начинали шевелиться или стонать. Заметив, что к нему приближаются два собрата по оружию, он лениво махнул им рукой:

— Хайль Гитлер! Здесь страшно жарко, не так ли?

Он кивнул в сторону русских, валявшихся в огромной яме:

— Это курсанты. Вернее, это то, что осталось от 76-й бригады курсантов из Новороссийска.

Он выпустил очередную очередь по зашевелившемуся ивану. Тот уронил голову.

— Здесь здорово воняет, да? У многих из них начинается понос перед тем, как они умирают…

— Что здесь вообще происходит? — мрачно поинтересовался Шульце.

Однако офицера из дивизии «Мертвая голова» ничуть не задел грубый тон Шульце. Он явно относился к числу тех субъектов, которые абсолютно довольны как окружающим миром, так и самими собой.

— Я выполняю личный приказ рейхсфюрера СС. Гиммлер приказал уничтожать офицерский корпус русских, начиная с самых молодых офицеров. Надо, чтобы они не могли сопротивляться и через пятьдесят лет после того, как мы их покорим.

И словно для того, чтобы проиллюстрировать свою мысль, он выстрелил в голову еще одному шевельнувшемуся русскому и принялся менять магазин автомата.

И вдруг фон Доденбург узнал его. Это был тот самый толстый гауптштурмфюрер, который командовал расстрелом Симоны Ванненберг и еще двух бельгийцев в Анри-Шапель под Льежем.

Еще один русский курсант шевельнулся в середине ямы.

— Извините, — пробормотал толстяк и выстрелил ему в голову. Курсант распростерся на груде мертвых тел.

— Один выстрел — один труп, — с улыбкой произнес он. — За народ, за родину, за фюрера… — Он неожиданно осекся, увидев, что фон Доденбург вытаскивает пистолет. — Что вы делаете? — только и успел произнести он.

Фон Доденбург не ответил. Вместо ответа он выстрелил капитану в лоб. Гауптштурмфюрер повалился в яму, до краев наполненную мертвыми телами. Фон Доденбург медленно засунул пистолет обратно в кобуру, застегнул ее и пошел прочь, по-прежнему не произнеся ни слова.

* * *

Другие эсэсовцы также по-своему извлекали выгоду от всеобщего падения нравов в Крыму. Живя под Севастополем и готовясь к походу на Ростов, они похвалялись ночью своими бесконечными сексуальными подвигами.

— У десятилетних девочек здесь вполне развитые груди, — говорили они. — От этого получаешь такое удовольствие!

— Я трахнул дочь за банку мясных консервов, трахнул ее мать за пачку чая, а мог бы трахнуть и отца за пару сигарет.

— Местные девчонки готовы отсосать всего за пачку сигарет. И как мастерски они это делают! Сегодня мне отсосала одна девчонка, которой я не дал бы и двенадцати. Боже, как же жадно она эта делала! Точно глотала материнское молоко!

Эти рассказы не давали покоя гауптшарфюреру Метцгеру. Он постоянно мечтал о юных крымских красотках, готовых доставить ему все мыслимые и немыслимые удовольствия. Время от времени он запирался в сортире и осматривал свой член, проверяя, какое воздействие оказали на него все эти рассказы и его собственные сексуальные фантазии. Ему казалось, что его «достоинство» постепенно оживает и становится несколько тверже. Это напоминало Мяснику о том, каким твердым сделался его член под Брестом, когда он едва не трахнул ту жирную крестьянку, которая подарила ему куриные яйца. Метцгер даже осматривал «прибор» при помощи карманного зеркальца. Нет, сомнений быть не могло — он действительно становился чуть-чуть толще и крепче.

В тот вечер, когда пришел приказ готовиться к выступлению на Ростов, гауптшарфюрер Метцгер выскользнул из казармы и двинулся вперед по ночной улице. Вскоре он наткнулся на местных проституток, которые вместе со своими сутенерами поджидали перспективных клиентов.

Мясник остановился возле одной проститутки. Она была совсем молоденькая и казалась симпатичной.

— Две жестянки мясных консервов, — сказал ее сутенер на ломаном немецком. Он махнул рукой в сторону дома: — Поднимешься наверх и трахнешь ее там.

Наверх? Метцгер насторожился. Ему совсем не хотелось получить нож в спину в тот момент, когда он будет заниматься с девчонкой. Он оттолкнул сутенера и двинулся дальше.

Из темноты вынырнула изящная женская фигурка.

— Хочешь трахаться? За две жестянки мясных консервов?

Метцгер не видел лица женщины, скрытого темнотой, но ее голос показался ему достаточно молодым.

— А ты можешь отсосать? — спросил он.

— Отсосать? Ну конечно! Это стоит три пачки сигарет.

Метцгер снова задумался. А что если ее сутенер поджидает в темноте с ножом в руках? Если она начнет ему отсасывать, то он уже не сможет защититься от удара.

Женщина сунула руку ему в брюки. Он ощутил ее пальцы на своем члене и отбросил сомнения в сторону.

— Вот твои сигареты, — прохрипел он. — А теперь соси!

Женщина спрятала сигареты и опустилась на колени. Когда она начала сосать и Мясник почувствовал, что наконец-то кончит, он заулыбался от удовольствия и стал составлять фразу, которую должен был произнести потом в казарме, хвастаясь перед другими унтер-фюрерами: «Ей было всего десять лет, но у нее были вполне развитые формы и лицо молодой богини».

Затем Метцгера захлестнула волна похоти, и он больше ни о чем не думал. Он дышал так, точно совершал забег на длинную дистанцию, но был при этом совершенно счастлив. Он был даже более счастлив, чем в тот день, когда ему присвоили первое звание — звание гефрайтера, — и он понял, что сможет сделать карьеру в немецком вермахте. Он кончил — и его захлестнула волна небывалого удовольствия. Метцгер начал медленно натягивать трусы и только тут вспомнил, что так и не увидел лица девочки, которая помогла ему вновь обрести мужскую силу. Черт побери, он должен был увидеть ее лицо, чтобы ему было чем похвалиться перед своими товарищами!

Он вытащил спички и стал чиркать, чтобы осветить ее лицо. Но те, как назло, постоянно ломались. Наконец ему удалось зажечь одну. Прикрывая огонек ладонью, он поднес спичку к лицу девочки. Из темноты выступило беззубое лицо шестидесятилетней женщины, все в морщинах, покрытое пигментными пятнами.

— Тебе понравилось, как я тебе отсосала? — пробормотала она.

Метцгер в ужасе отшатнулся от нее.

* * *

Два дня спустя танки «Вотана» вновь покатили на восток. Стояло замечательное утро. Небо было совершенно голубое, громко пели птицы.

— В такое утро особенно остро понимаешь, как же хорошо жить! — с энтузиазмом произнес фон Доденбург, глядя на чисто выбритых, хорошо отдохнувших бойцов батальона, которые следовали мимо него.

— Вам повезло, раз вы можете так говорить, — с мрачным видом проронил Шульце. Его голова раскалывалась от водки, которую он в чересчур больших количествах поглощал накануне.

— Ну ладно тебе, Шульце! Не будь старым занудой! И не стой с таким лицом, словно ты сорок дней подряд мок под дождем!

Сержант Шульце взглянул на серое облако, которое повисло над далекими горами.

— Там на нас будет лить не дождь, господин гауптштурмфюрер, — пробормотал он. — А кое-что похлеще. Уж поверьте мне, господин гауптштурмфюрер!

Но в грохоте и реве танковых двигателей никто не расслышал его предупреждения. А если бы даже и расслышал, то не обратил бы на него внимания в это чудесное осеннее утро, когда перед всеми маячила соблазнительная перспектива новых успешных боевых действий и новой славы.

Глава четвертая

Над бескрайней равниной свистел ледяной ветер. Он обжигал щеки и кидал в лицо острые крупинки снега. После того, как бойцы «Вотана» сумели захватить ключевой мост через Дон и обеспечить переправу на противоположный берег реки, благодаря чему для немецких войск стало возможным проникнуть в Ростов, они вот уже на протяжении трех недель удерживали участок фронта длиной восемь километров вдоль течения Дона к северо-востоку от Ростова. После упорных ожесточенных сражений в живых осталось всего лишь около трех сотен солдат и офицеров. За эти три недели «Вотан» потерял больше людей, чем за все предшествующие месяцы боев.

Русские беспрерывно контратаковали. Бойцы «Вотана» отбивали эти удары, но при этом постоянно теряли новых людей и технику. Сейчас отражать врага стало особенно тяжело, поскольку наступили очень сильные морозы. Дон замерз; многие танки попросту стояли без движения, поскольку их было невозможно применять без специальных зимних смазок и особых составов, предохраняющих оптику прицелов от замерзания. А этих смазок и составов у «Вотана» не было.

Бойцы страдали от отсутствия теплой одежды. Несмотря на жгучие морозы, они так и продолжали сражаться в легких летних шинелях. Когда же эсэсовцы попадали в теплые помещения, то начинали тут же неистово чесаться — все поголовно были заражены вшами. Горячая пища выдавалась лишь один раз в день, — похлебка, сваренная из конины. Застывший на морозе хлеб приходилось разрезать пилой или рубить топором, а затем размораживать на костре.

Сейчас они глядели на противоположный берег Дона, занятый русскими, и чувствовали, что те готовятся к очередной контратаке. Весь день там шла какая-то подозрительная активность. Были видны войска, которые скрытно выдвигались на передовые позиции. Бойцы «Вотана» почти обреченно ждали, когда русские перейдут в наступление. И тогда каждый из них получит шанс умереть в этом бою.

Неожиданно из снежной пелены вынырнули какие-то темные фигуры.

— Стой, стрелять буду! — крикнул часовой, наводя винтовку на незнакомцев.

— Это же я, унтершарфюрер Шульце, — пробасил один из них. Его действительно было трудно узнать: для защиты от мороза он обмотал себя каким-то старым ковром, подсунув под него для тепла номера газеты СС «Дас Шварце Корпс»^[22]. Позади Шульце застыли фигуры нескольких бойцов «Вотана», ходивших в разведку.

С трудом пробираясь через рыхлый снег, к часовому приблизился фон Доденбург.

— А где штурмбаннфюрер Гейер?

— У себя на командном пункте, господин гауптштурмфюрер, — с трудом двигая замерзшими губами, ответил часовой.

Фон Доденбург с трудом поднял вверх правую руку и приложил ее к шлему, отдавая честь:

— Благодарю.

Он повернулся к бойцам, с которыми ходил в разведывательный дозор:

— Сходите погрейтесь. И постарайтесь поесть чего-нибудь горячего.

Бойцы поспешили в укрытие. Фон Доденбург повернулся к часовому:

— Позаботьтесь об убитом, пожалуйста. Это ССманн Краузе из второй роты.

Часовой уставился на мертвое тело, завернутое в брезент, которое притащили с собой разведчики.

— И будьте крайне внимательны! — рявкнул фон Доденбург. — Смотрите в оба! Русские могут очень скоро перейти в наступление!

— Точно, — кивнул стоявший рядом унтершарфюрер Шульце. — И имей в виду: русские придут сюда не для того, чтобы угостить нас супом из конины. Надо глядеть в оба и быть настороже, понятно?

— Понятно, — кивнул часовой.

Фон Доденбург и Шульце, подняв воротники шинелей, чтобы морозный ветер не так задувал в лицо, побрели на командный пункт Стервятника.

Они прошли мимо того места, где под своими же собственными бомбами, которые, промахнувшись, сбросили не в том месте немецкие летчики, погиб целый взвод из состава третьей роты. Потом проследовали мимо слегка занесенных снегом туш трех лошадей, которые когда-то тянули их артиллерийские орудия. Рядом с ними в снегу навечно застыл труп одного мертвого шарфюрера. Наконец они откинули брезент и вошли в помещение командного пункта, который занимал Стервятник. Помещение было затянуто густым вонючим дымом. Сам Стервятник восседал на танковом сиденьи, вытащенном из разбитого Pz-IV. Гауптшарфюрер Метцгер раздувал пламя в маленькой железной печке.

— Приветствую вас, — непринужденно проронил Гейер, словно в том, что его командный пункт представляет собой такую грязную конуру, не было ничего необычного. — Метцгер, налей-ка стаканчик гауптштурмфюреру фон Доденбургу и унтершарфюреру Шульце.

Метцгер налил вошедшим по стаканчику медицинского спирта, смешанного с вареньем. Они с благодарностью выпили. После мороза это было как нельзя кстати.

— Вы голодны? — Стервятник кивнул в сторону Метцгера. Гауптшарфюрер, засунув в печку штык, обжаривал кусочек хлеба с мясными консервами.

— Нет времени на еду, господин штурмбаннфюрер, — отрицательно покачал головой фон Доденбург. — Русские могут напасть на нас в любой момент.

Стервятник внимательно посмотрел на него.

— Что же вы обнаружили на том берегу, гауптштурмфюрер?

Фон Доденбург сунул руку в карман и бросил на стол несколько кокард.

— Сняли это с убитых, господин штурмбаннфюрер. Нашли их трупы в четырех километрах от Дона. Это были бойцы 325-й пехотной и 60-й кавалерийской дивизий. Получается, что эти соединения выдвинуты против нас.

— Вы заметили там какие-нибудь танки? — быстро спросил Стервятник.

— Нет, господин штурмбаннфюрер. Мы не видели и не слышали там никаких танков, — покачал головой фон Доденбург.

— Но зато мы увидели очень много следов от лошадиных копыт, — добавил унтершарфюрер Шульце.

Стервятник задумчиво постучал пальцем по разложенной на деревянном ящике карте:

— Данными разведки установлено, что на противоположном берегу Дона сосредоточены в общей сложности силы 325-й и 31-й пехотной дивизий, а также 60-й кавалерийской дивизии. — Он потер нос. — Да, ничего хорошего, господа. Получается, что триста бойцов «Вотана» удерживают линию фронта, которую следовало бы удерживать силами целой дивизии; при этом против нас теперь развернуто сразу три дивизии русских. То есть не меньше чем тридцать тысяч человек против трехсот наших бойцов. — Штурмбаннфюрер ударил по карте кулаком: — Черт его знает, о чем только думают те идиоты, которые протирают штаны в наших штабах?! Почему они вообще не хотят заменить нас каким-нибудь пехотным подразделением? Ведь именно пехота, черт побери, лучше всего подошла бы здесь! Но не наше бронетанковое подразделение! От нас здесь нет никакой пользы. Мы просто зря торчим тут.

Фон Доденбург прекрасно понимал, что слова Стервятника продиктованы отнюдь не страхом. Штурмбаннфюрер Гейер был профессиональным военным, который давно уже ничего не боялся. Он воевал без всякого страха, движимый лишь желанием получать награды и зарабатывать себе повышения по службе. В данном случае Гейера прежде всего волновало то, что его подразделение может бесславно сгинуть в совершенно бесполезной операции, что, конечно, негативно скажется на его дальнейшей карьере.

— Что же мы будем делать? — осторожно поинтересовался фон Доденбург.

— А что, черт подери, мы можем делать? — взорвался Стервятник. — Только сидеть и ждать, что случится!

* * *

Вся ночь прошла в напряженном беспокойном ожидании. На своем берегу русские жгли сотни костров. Но не для того, чтобы согреться — вокруг костров не было видно ни одного русского солдата, — а для того, чтобы отвлекать внимание немцев и осуществлять в темноте скрытное передвижение и перегруппировку войск.

Теперь всем стало ясно, что на рассвете русские, скорее всего, перейдут в атаку. Но, несмотря на это, некоторые бойцы «Вотана» все-таки ухитрились уснуть, свернувшись калачиком и накрывшись всем, чем только можно, чтобы сохранить драгоценные крупицы тепла. Другие, не в силах заставить себя закрыть глаза, провели ночь за игрой в карты при колеблющемся свете свечей.

Утром офицеры «Вотана» проверили оружие бойцов и их пальцы на предмет обморожения. Затем унтер-фюреры разнесли всем спирт. Теперь даже самые молодые бойцы, которые еще месяц назад отказывались притронуться к пиву, с удовольствием проглотили обжигающий напиток.

— Молодцы! — пробасил, глядя на это, унтершарфюрер Шульце. — Это как раз то, что вам нужно. Это сделает вас всех героями. И теперь, если даже русские не убьют вас, это сделает ваша собственная печень.

На рассвете русские начали артиллерийскую подготовку. На немецкие позиции обрушился огонь «сталинских органов». В сторону «Вотана» полетели артиллерийские и минометные снаряды. Но бойцы батальона даже почти не приседали. С глуповатыми пьяными ухмылками на обмороженных лицах они смотрели на артподготовку Иванов, точно это был какой-то мирный фейерверк.

Вражеский огонь продолжался около десяти минут. Воздух был наполнен осколками снарядов. Затем канонада прекратилась — так же неожиданно, как и началась. Офицеры и унтер-фюреры засвистели в свистки, предупреждая солдат, чтобы те готовились к бою.

Внезапно на противоположном берегу Дона заиграл военный оркестр. Немцы увидели начищенные трубы и тарелки, блеснувшие на солнце. Прямо на лед реки под звуки оркестра сошло несколько шеренг русских пехотинцев. В руках у них были винтовки с примкнутыми к ним штыками.

Они выровнялись, вперед вышел офицер с саблей. Он взмахнул клинком, и иваны двинулись навстречу врагу. Немцы слышали, как скрипели по снегу их сапоги. Вслед за ними на лед сошло еще несколько шеренг. Офицер вновь взмахнул саблей, и пехотинцы запели песню.

Затем оркестр перестал играть, иваны тоже замолчали. Теперь их отделяло от эсэсовцев расстояние в четыреста метров. Фон Доденбург навел автомат. Он надеялся, что затвор не заклинит — лишь прозвучала тревога, он помочился на затвор и затем тщательно вытер мочу, проверяя, чтобы металл оставался чистым.

Фон Доденбург тщательно прицелился в офицера с саблей. Остальные немцы также брали на мушку русских. Неприятельская пехота между тем приближалась. Теперь до нее оставалось всего триста метров.

— Не стрелять! — хриплым голосом предупредил фон Доденбург. — Не стрелять без команды!

Офицер, шедший впереди, остановился, повернулся лицом к пехотинцам и начал что-то выкрикивать.

— Он говорит, что они должны быть готовы умереть за Родину-мать, — переводили те из бойцов «Вотана», кто худо-бедно знал русский язык. — А сейчас он говорит им, что…

Но в этот момент раздалось громоподобное «ура!», заглушившее все остальные звуки. Русские пехотинцы побежали вперед. «Ура, ура!» — беспрестанно кричали они. Этот крик эхом разносился над Доном.

— Огонь! — рявкнул фон Доденбург и выстрелил в офицера, который бежал впереди всех с саблей в руках.

Пули попали офицеру прямо в грудь. Он опустил саблю, затем попытался вновь поднять ее, но не смог и грузно повалился всем телом на снег. При этом оружие выпало из его ослабевших пальцев и упало на лед.

Бойцы «Вотана» открыли ураганный огонь по неприятельской пехоте. В шеренгах русских зияли теперь огромные бреши. Заработали скорострельные пулеметы MG-34, которые по приказу Стервятника были размещены на флангах. Они выкашивали целые ряды Иванов. Но те, перешагивая через тела своих убитых товарищей, продолжали наступать, невзирая на убийственный встречный огонь. В этот момент затих сначала один MG, а затем и второй. Сквозь треск автоматного огня фон Доденбург услышал бешеный голос оберштурмфюрера Шварца:

— Смени ствол пулемета! И вставь новую ленту!

Фон Доденбург оглянулся. Молодой пулеметчик пытался сменить раскаленный ствол MG. Шварц нетерпеливо оттолкнул его и сам схватился за ствол рукой. Но металл был такой горячий, что обжег его руку даже сквозь перчатку. Матерясь, Шварц кое-как открутил ствол и бросил его на снег. Раскаленный ствол зашипел. Тряся обожженной рукой, оберштурмфюрер с трудом установил новый. В тот же момент молодой пулеметчик вставил ленту и нажал на гашетку. MG-34 вновь ожил, и в русских полетели тучи смертоносного свинца. Шварц же приплясывал на снегу, скуля от боли и дуя на обожженную руку.

Но, несмотря на убийственный огонь, русские все равно каким-то непостижимым образом продолжали наступать. Казалось, они совсем не боялись смерти. Теперь их отделяло от немцев всего семьдесят метров. Они бежали вперед, неистово крича «ура!». Фон Доденбург, стиснув зубы, пристально смотрел на них. Вдруг раздались взрывы и отчаянные крики — русские наткнулись на минное поле. В воздух полетели оторванные куски тел.

Фон Доденбург выскочил из траншеи.

— Приготовиться к наступлению! — крикнул он. — Вперед!

Не оглядываясь, он побежал на врага. Ему было наплевать, что над его головой беспорядочно свистят русские пули.

Бойцы «Вотана» последовали за фон Доденбургом. Врезавшись в самую гущу израненных русских, они принялись добивать их штыками, кинжалами, саперными лопатками. Эсэсовцы не знали пощады. Удар за ударом обрушивался на головы врагов. Весь снег был залит кровью. Атака иванов полностью захлебнулась. А офицерам «Вотана» пришлось даже оттаскивать обезумевших от запаха крови бойцов, чтобы прекратить массовое избиение.

Фон Доденбург посмотрел на противоположный берег. Остатки русской пехоты торопливо отходили назад. Никто не кричал «ура!», и оркестр больше не играл.

* * *

Некоторые эсэсовцы едва успели развести костры под ногами погибших врагов, желая снять с них добротные сапоги, когда враг пошел в новую атаку на позиции «Вотана». На этот раз иваны усилили свои атакующие порядки танками. Пять Т-34 осторожно двигались вперед, а пехотинцы бежали сзади, укрываясь за металлическими корпусами танков.

Шульце опустил бинокль, позаимствованный у застреленного фон Доденбургом офицера с саблей, который возглавлял предыдущее наступление врага. Несмотря на то, что унтершарфюрер держал бинокль в самом теплом месте на теле — в районе паха, — линзы бинокля мгновенно начали замерзать.

— Теперь русские решили прикрыться танками, — проронил Шульце.

— Я вижу, — коротко бросил фон Доденбург. — Ничего, пусть подойдут поближе. Тогда решим, что делать.

Т-34 начали набирать скорость. Фон Доденбург не сводил с них глаз. Он понимал, что рискует. Ведь он решил разделаться с русскими танками, не прибегая к помощи своих собственных. Все боевые машины «Вотана» по-прежнему стояли сзади, в них даже не заводили моторы. Это было очень опасно — стоило русским танкам прорваться вперед, и они разделались бы с бойцами «Вотана» до того, как те успели бы завести двигатели. Но фон Доденбург все равно верил в удачу и был готов рисковать.

Русские танки приблизились на расстояние трехсот метров. Надо было действовать прямо сейчас, не откладывая.

— Ставим дымовую завесу! — прокричал фон Доденбург.

Пять бойцов «Вотана» выпустили в сторону русских дымовые гранаты. Они упали на лед, и из них пополз плотный дым. Вскоре между берегом, где находились немцы, и пятью русскими танками возникла густая непрозрачная стена дыма.

— Пошли, Шульце! — крикнул фон Доденбург.

Они побежали туда, где располагались боевые порядки второй роты оберштурмфюрера Шварца.

— Я с вами! — крикнул Шварц.

Но Куно покачал головой:

— Не надо, Шварц! Ты же обжег себе руку. От тебя не будет никакой пользы.

Затем фон Доденбург подбежал к противотанковой пушке.

— Давай, Шульце! — крикнул он.

Гамбуржец схватился за станину пушки. Вдвоем они с трудом развернули ее так, чтобы ствол был нацелен в сторону приближающихся русских танков.

Дымовая завеса начала постепенно рассеиваться. Им надо было спешить. Фон Доденбург вогнал противотанковый снаряд в казенную часть, Шульце прицелился.

— Огонь! — крикнул Куно, увидев, что на них из облака дыма несется русский Т-34.

Шульце выстрелил. Танк запылал — ив следующую секунду взорвался. В воздух взвились искореженные обломки металла.

Но радоваться успеху было некогда. На них уже мчался второй Т-34.

Шульце среагировал мгновенно. Выхватив из-за пояса гранату, он швырнул ее в сторону. Граната разорвалась, и, как и предполагал унтершарфюрер, Т-34 повернул пушку в ту сторону и выпустил снаряд. В ту же секунду немцы сами выстрелили по Т-34 из противотанковой пушки. Бронебойный заряд попал между башней и корпусом танка. Тяжелая башня, которая весила, по меньшей мере, пять тонн, взлетела в воздух, точно была сделана из картона. Из обезглавленной машины повалил дым. В следующий миг находящиеся в нем боеприпасы с чудовищным грохотом сдетонировали. Бежавшую вслед за танком пехоту разметало этим взрывом во все стороны.

Оставшиеся три русских Т-34 немедленно развернулись и помчались обратно, спасаясь от противотанковых снарядов. Пехота осталась на льду. Этим тут же воспользовались бойцы «Вотана», не оставившие русским пехотинцам никаких шансов и скосившие их безжалостным кинжальным огнем из пулеметов. На льду остались лежать десятки трупов в русской военной форме.

— За это, Шульце, ты заслуживаешь Рыцарский крест, — только и смог вымолвить фон Доденбург.

— Будь проклят этот Рыцарский крест, — выдохнул Шульце. — И будь проклята эта война. С меня уже достаточно.

Глава пятая

В начале декабря 1941 года под непрерывным натиском русских войск Крымский фронт начал трещать. В воздухе повисло роковое слово: «отступление». В тылу у немцев были отмечены случаи массового дезертирства. Специальные патрули,составленные из бойцов дивизии СС «Мертвая голова», рыскали по улицам, расстреливая дезертиров без суда и следствия, однако бегство все равно продолжалось. Резко ухудшилось и снабжение фронта: на него поступало все меньше боеприпасов и необходимого снаряжения.

У старших офицеров и командиров начали сдавать нервы. Генерал Ханс фон Шпонек, командир 42-го пехотного корпуса, отдал приказ об отходе частей 46-й пехотной дивизии, вместе с которой «Вотан» воевал бок о бок еще в Бресте. Командующий группировкой немецких войск Эрих фон Манштейн отменил этот приказ и распорядился немедленно прекратить любые приготовления к отходу. Но было уже поздно: части 46-й пехотной дивизии успели отойти назад. Генерала фон Шпонека арестовали, разжаловали в рядовые и приговорили к расстрелу. По приказу фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау всю 46-ю дивизию расформировали. Однако сам фон Рейхенау, командовавший группой армий «Юг», не мог не осознавать всю тяжесть объективно складывающейся ситуации и в начале декабря доложил фюреру:

— Русские войска постоянно прорывают чересчур растянутую линию немецкой обороны. Для того, чтобы предотвратить это, существует лишь один способ: сделать линию менее растянутой. Для этого надо отойти назад. Это — единственный способ, мой фюрер!

Однако Гитлер по-прежнему упрямо отказывался признать поражение и отступить. Он требовал, чтобы немецкие войска удерживали все занятые ранее позиции. В результате остаткам штурмового батальона СС «Вотан» приходилось по-прежнему удерживать линию обороны вдоль реки Дон и отражать крепчающие атаки русских.

* * *

В полдень на позиции «Вотана» обрушились сотни русских снарядов и мин. Враги начали подготовку к новому наступлению с устрашающего артиллерийско-минометного налета. В воздухе свистели тысячи осколков. Бойцам «Вотана» пришлось забиться в траншеи и стрелковые ячейки, чтобы спрятаться от смертоносного ливня. Как только артподготовка была закончена, русские бросились в наступление. Немцы принялись стрелять по маленьким фигуркам, бежавшим к ним по льду Дона. Однако количество русских все возрастало, и наступление продолжалось несмотря ни на какие потери.

— Они бегут к нашему противотанковому орудию, которое установлено на берегу! — закричал один из бойцов «Вотана».

— Пулеметчик, огонь по этим Иванам! Не дай им приблизиться к пушке! — мгновенно скомандовал оберштурмфюрер Шварц.

Неожиданно раздался грохот разорвавшегося снаряда, и на том месте, где только что находился немецкий пулемет, образовалась глубокая воронка. Один из бойцов «Вотана» впал в панику и, швырнув на землю автомат, побежал к русским с поднятыми руками. Ему выстрелили в спину из «шмайссера». Эсэсовец рухнул в снег, а русские пробежались по его телу, точно по мостику, и спрыгнули в окопы «Вотана».

Мимо Гейера с криком: «Русские прорвались!», пронесся объятый ужасом ССманн. Стервятнику едва удалось задержать его.

— Эй, Метцгер, — крикнул штурмбаннфюрер, — заводи-ка мотор танка! А ты, — он повернулся к беглецу, — дай-ка мне свой штык!

Беглец подал ему штык. Морщась от боли, Стервятник разрезал им свой сапог. Из него вывалилась нога — распухшая, покрытая темными пятнами обморожения, пахнущая гноем. Стервятник схватил бинты, которыми запасся для подобного случая, и принялся бинтовать ногу. Он слышал, как Метцгер вытащил из-под днища Pz-IV специальную печку, с помощью которой нагревали двигатель во время остановки. Стервятник вознес про себя мольбу богу войны Марсу, чтобы мотор завелся без сбоев.

— Разрежь-ка эту конскую попону, — приказал он ССманну, — и подай мне полоски ткани!

Боец разрезал на куски конскую попону, и Стервятник обмотал полосками ткани ногу. Затем он закрепил полоски с помощью веревочек. В эту секунду заработал мотор танка.

Стервятник заковылял к нему.

— Садись, — подтолкнул он в спину незадачливого солдата, — будешь стрелком. Не теряй времени, парень, иначе будет поздно!

Боец послушно забрался в танк. Стервятник последовал за ним. В следующую секунду Pz-IV помчался в самую гущу боя. Им управляли инвалид Стервятник, трус Метцгер и молодой паникер. Картинка получилась почти аллегорическая.

Русские и немцы сцепились в рукопашной схватке. Линия обороны «Вотана» представляла собой беспорядочное месиво тел в русских и немецких мундирах.

— Вперед! — приказал Стервятник. Толкнув Метцгера в спину, он без колебаний направил танк в самую гущу сражающихся. Pz-IV с ревом пронесся над сцепившимися в смертельной борьбе русскими и немецкими солдатами, кроша и сминая их гусеницами. За танком протянулся ужасный кровавый след. Но Стервятник понимал, что это — единственный способ справиться с паникой в собственных рядах и попытаться отбросить русских.

Они добрались до того места, где находилось противотанковое орудие немцев, которое русские захватили в самом начале наступления. Под гусеницами танка образовалось кровавое месиво тел. Русские с воплями разбегались в разные стороны.

— Стой, Метцгер! — приказал Стервятник. Он посмотрел на ССманна, ставшего теперь у него стрелком: — Бронебойным снарядом — огонь!

Бронебойный снаряд просвистел над головами русских, успевших захватить траншеи, оборонявшиеся бойцами «Вотана». Те открыли стрельбу по неподвижному танку, однако им в ответ ударили пулеметы Pz-IV, скосив врагов, как траву. Стервятник заметил, что под таким бешеным напором русские дрогнули. Отбросив всякую осторожность, он выскочил из танка и, невзирая на чудовищно распухшую ногу, стал атаковать Иванов, расстреливая их из своего автомата.

Пять минут спустя наступление неприятеля окончательно «захлебнулось», и он откатился назад, на противоположный берег Дона. На снегу остались лежать триста мертвых тел русских солдат и офицеров. Однако рота унтерштурмфюрера Фика, на которую обрушилась основная тяжесть атаки русских, практически прекратила существовать: в живых остались лишь сам унтерштурмфюрер и двое рядовых. Конец был уже близок…

* * *

В качестве основного козла отпущения за неудачи на Восточном фронте фюрер выбрал фельдмаршала Вальтера фон Браухича, главнокомандующего сухопутными силами, и сместил его с этого поста. За ним последовал фельдмаршал фон Бок — фюрер поспешил удовлетворить его просьбу об отставке по здоровью. До этого фон Бок успел проинформировать Гитлера, что не выдерживает напряжения кампании и просит освободить его от своих обязанностей.

Но череда громких отставок мало чему могла помочь. В конце концов, в ставку Гитлера в Восточной Пруссии вылетел генерал-полковник Гейнц Гудериан. Он без всяких околичностей доложил фюреру точку зрения высшего командования армии: необходимо отступить!

Услышав это, фюрер впал в ярость и побагровел.

— Стоит мне только разрешить отступление, и войска будет уже не удержать. А из-за глубокого снега и мороза и отвратительных дорог солдаты во время отступления сначала побросают тяжелую артиллерию, затем вообще все пушки, а потом будут бросать и свои винтовки. В конце концов от армии ничего не останется! Нет, необходимо любой ценой удерживать те рубежи, на которых мы сейчас находимся. Транспортные узлы и пункты снабжения следует защищать, как крепости. Солдаты должны вцепиться ногтями в землю и не отходить! Они должны зарыться в землю и не отдавать противнику ни сантиметра территории!!!

Фюрер впился взглядом в Гудериана. Но знаменитый генерал не испугался и не опустил своих глаз.

— Мой фюрер, — сказал он, — дело в том, что мороз в настоящее время превратил землю в России в камень. Глубина промерзания составляет полтора метра. Никто не способен зарыться в такую землю.

Стоявшие позади фюрера члены его свиты и ближайшие помощники испуганно затаили дыхание. Как мог Гудериан столь непочтительно разговаривать с самим Гитлером?

— Тогда вы должны обстреливать землю из тяжелых минометов, чтобы в ней остались воронки, где могут спрятаться солдаты. Именно так мы поступали во Фландрии в Первую мировую войну.

— Во Фландрии, мой фюрер, земля мягкая, — напомнил Гудериан. — Однако в России все обстоит совсем не так. Когда там взрывается мина, то оставляет после себя след диаметром всего в четыре сантиметра. Я же говорю, земля там стала твердой, как железо. — И, прежде чем фюрер успел возразить ему, Гудериан продолжил: — Если в таких условиях мы начнем вести позиционную войну, то в конечном счете понесем такие же тяжелые потери, как и во время Первой мировой войны. Мы потеряем цвет нашего офицерского корпуса и лучших унтер-офицеров, а такие потери будут невосполнимы!

После слов Гудериана в помещении ставки фюрера воцарилась напряженная тишина. Гудериан видел, как фюрер судорожно стиснул кулаки, пытаясь унять свой гнев. Наконец Гитлер наклонился к Гудериану и мягко произнес:

— Генерал, неужели вы думаете, что гренадеры Фридриха Великого умирали с радостью? Однако король оправданно требовал от них этих жертв. Я также считаю разумным и справедливым потребовать от каждого немецкого солдата, чтобы он положил на алтарь Отечества свою жизнь.

* * *

Немецкий фронт начал разваливаться. Перед рассветом некоторые солдаты тихонько выбирались из окопов и уходили в лес. Когда их товарищи просыпались, они обнаруживали, что недосчитались части бойцов. Некоторые вытаскивали из сапог русские листовки, гарантировавшие беспрепятственную сдачу в плен и хорошее обращение, которые они тайно хранили вопреки обещанному за это наказанию в виде смертной казни, и перебегали к русским. Кое-кто поступал и таким образом: засовывал в рот дуло ружья и пальцем босой ноги давил на спусковой крючок. Одно нажатие — и наступал конец страданиям, голоду и холоду.

За два дня до наступления Рождества Стервятник неожиданно обнаружил, что они потеряли связь с пехотным полком, который находился у «Вотана» в тылу. Сначала он решил, что провода просто перебило осколком во время утреннего артобстрела русских. Но когда на позициях «Вотана» так и не появились повара со своей обычной порцией супа из конины и хлебом, он понял, что случилось что-то серьезное. Гейер тут же послал в тыл гауптшарфюрера Метцгера разведать обстановку, хотя и прекрасно понимал, что Метцгер — далеко не храбрец и полагаться на него нельзя.

Через час Мясник ворвался на командный пункт «Вотана» с перекошенным лицом.

— Дерьмо, — бормотал он, — поганые трусливые ублюдки… — Гауптшарфюрер не мог говорить, его всего трясло.

— В чем дело? — резко спросил Стервятник. — Что случилось?

— Они все ушли! — простонал Метцгер. У него был такой вид, словно он вот-вот расплачется. — Взяли и ушли, бросив нас одних на произвол судьбы.

— Вот, оказывается, как обстоят дела, — задумчиво проговорил Стервятник и потер свой огромный нос. — Значит, «Вотан» наконец-то предоставлен самому себе.

В полдень со стороны русских к ним по льду Дона подъехал на коне для переговоров о сдаче упитанный капитан. В руках он держал белый флаг. Офицер с презрением оглядел оставшихся в живых бойцов «Вотана» и на безупречном немецком языке заявил:

— Я прибыл сюда для того, чтобы предложить вашему командиру сдаться.

— Вы — русский, господин капитан? — спросил его Шульце. — Настоящий русский? — Он тщательно маскировал свою издевку.

— Ну конечно, я русский! — рявкнул капитан. — А как вы думали?

— Ну, знаете, господин капитан, — пробормотал Шульце, — вы разговариваете на таком безупречном немецком, что я невольно подумал, что вы — один из немецких эмигрантов… ну, этих евреев.

— Вы решили, что я — жид?! — чуть ли не в ужасе воскликнул капитан. — Да нет же, я — чистокровный русский!

— А, вот, значит, как обстоит дело. — Шульце схватил белый флаг, который привез капитан. — Ну что ж, в таком случае вы можете смело засунуть это себе в свою чистокровную русскую задницу! — Он разломал древко флага и швырнул обломки на снег. — Уезжайте отсюда, мы совершенно не собираемся вам сдаваться! — Шульце ударил коня, на котором восседал русский капитан, и тот помчался назад, едва не выбросив из седла своего седока.

— И передайте своему начальству, капитан, — заорал вдогонку ему Шульце, — что нечего допытываться у бойцов «Вотана», собираются ли они сдаваться. С нами еще далеко не покончено, тоффариш!

Однако Стервятник отлично понимал, что на самом деле конец уже совсем близок. Время роковой развязки неумолимо приближалось.

Вечером штурмбаннфюрер собрал уцелевших офицеров и унтер-фюреров в своем задымленном командном пункте. Он уже принял свое решение. В батальоне осталось всего 45 человек. Они должны были отойти в тыл.

— В полночь мы снимаемся отсюда и отходим, — официально объявил он собравшимся.

Со стороны трех оставшихся в живых офицеров «Вотана» послышались удивленные возгласы. Унтерштурмфюрер Фик, который был тяжело ранен в грудь, но настоял на том, чтобы остаться в строю, с трудом выдохнул:

— Мы получили приказ отойти, господин штурмбаннфюрер? Приказ от вышестоящего командования?

Стервятник отрицательно покачал головой:

— Нет, Фик. Это мой собственный приказ.

— Но, господин штурмбаннфюрер, «Вотан» никогда не отступает, — попытался возразить оберштурмфюрер Шварц.

— Мы и не отступаем. — Стервятник ухмыльнулся. — Мы выравниваем линию фронта.

— Рейхсфюрер СС оценит это по-другому! — воскликнул Шварц.

— Если честно, Шварц, — спокойно произнес Стервятник, — рейхсфюрер может пойти и обоссать свой рукав. Я-то сражаюсь здесь, а он руководит нами из уютного и теплого берлинского кабинета.

— Я выражаю официальный протест против вашего решения, — запальчиво воскликнул было оберштурмфюрер Шварц, но Стервятник жестом приказал ему замолчать.

— Мне нужен доброволец, — сказал он. — Человек, который останется здесь и будет стрелять по русским из пулемета хотя бы в течение двух часов после того, как мы уйдем. Это позволит нам оторваться. Разумеется, этот человек станет смертником. — Он проговорил это совершенно ровным тоном, точно объявляя дату какого-то рядового спортивного соревнования. — Естественно, этот человек будет представлен посмертно к Рыцарскому кресту Железного креста. Это даже не обсуждается…

— Господин штурмбаннфюрер, — выступил вперед Фик, — я готов это сделать.

— Но, Фик, — возразил было фон Доденбург, — вы не в той форме, чтобы…

— Фик вполне подойдет, — оборвал его Стервятник. — Благодарю вас, унтерштурмфюрер! — Он пожал Фику руку. — Благодарю вас от имени всего батальона. Мы никогда вас не забудем.

На усталом лице Фика появился румянец. Он явно был доволен.

— Пойду проверю пулеметы, пока еще не совсем стемнело, — бросил он и направился к выходу из командного пункта.

Все офицеры и унтер-фюреры «Вотана», как по команде, отдали ему честь, пока он выходил в бушующую метель.

Фон Доденбург дождался, пока Фик покинет их, и резко повернулся к Стервятнику.

— Почему вы поступили подобным образом, господин штурмбаннфюрер? — злым голосом спросил он. — Вы же видите, что из-за ранения он немного не в себе. Он просто не соображает, что делает. Разрешите мне сделать это. Я не ранен, я нормально себя чувствую и вполне с этим справлюсь!

— Может быть, вы все-таки замолчите, фон Доденбург? — рявкнул Стервятник. — Да, этот человек — храбрец, но при этом он — дурак, настоящий дурак. К тому же, как вы совершенно верно заметили, он серьезно ранен.

Фон Доденбург выпрямился.

— Как офицер национал-социалистической Германии я обязан сражаться за дело моей Родины и в случае необходимости отдать за него свою жизнь.

— Сражаться за дело национал-социалистической Германии, — с усмешкой в голосе повторил Стервятник. — Мой дорогой фон Доденбург, я знаю, что вы и Шварц думаете обо мне. Но ведь это как раз люди вроде меня поддерживают Германию на плаву. Люди вроде меня, вроде Шульце и вроде моего любимчика — труса Метцгера, который готов стащить мой собственный хлебный паек. И люди вроде наших новобранцев, которых мы собрали со всех стран Европы. Они и есть истинная реальность, фон Доденбург. Они просто хотят жить, жить ради самих себя. Но они не желают умирать за дело национал-социалистической Германии, за песню «Хорст Вессель», не желают жертвовать своими жизнями за оркестры, играющие бравурные марши на Унтер-ден-Линден, и за партийные съезды в Нюрнберге. Эти люди и есть истинное лицо Германии. Они пытаются выжить и сражаются, чтобы спасти свою жизнь и оградить свое личное существование — но не за какие-то непонятные и туманные для них мотивы.

Штурмбаннфюрер Гейер замолчал и презрительно махнул рукой в сторону Куно, точно фон Доденбург и высказанные им точки зрения были слишком абсурдными, чтобы тратить на них время.

— Итак, давайте готовиться к отходу, — спокойным, деловым тоном проговорил он.

* * *

Остатки батальона «Вотан» снялись с места сразу после наступления темноты. Сделав буквально несколько шагов, солдаты моментом увязли в глубоком, почти по пояс, снегу, и с упорством обреченных принялись пробиваться дальше. Когда они добрались до опушки елового леса, Стервятник достал ракетницу и выстрелил белой осветительной ракетой. Это был условный сигнал, предназначенный для унтерштурмфюрера Фика, которого оставили сидеть рядом с пулеметом MG-34 и фляжкой, в которую залили остатки спирта.

Сразу же после этого пулемет Фика заработал, посылая через Дон трассирующие очереди. Эсэсовцы побрели дальше. MG продолжал стучать. Он работал еще примерно полчаса, но затем затих и больше уже не стрелял.

Услышав, что пулемет Фика замолчал, Стервятник отступил в сторону от тропинки и пропустил мимо себя бойцов «Вотана». Фон Доденбург тоже отошел в сторону, встав рядом с ним. Вместе они смотрели, как эсэсовцы тяжело протопали мимо них и ушли дальше. Стервятник и фон Доденбург повернулись и посмотрели назад — туда, где только что погиб унтерштурмфюрер Фик.

Фон Доденбург почувствовал, как Стервятник сжал его руку.

— Люди никогда не поверят в то, что все это происходило в действительности, — прошептал Гейер. Казалось, он разговаривал сам с собой. — В будущем тот, кто не был здесь, ни за что не поверит, что все это действительно могло случиться.

Глава шестая

— Шагайте, шагайте, герои, — пробормотал унтершарфюрер Шульце, стряхивая снежинки с обмороженного лица. — Не говорите мне, что вы, элита немецкой нации, не способны это выдержать!

Они шли вперед уже два дня. Все это время по пятам за ними следовали русские конные разъезды. Немецкий фронт рухнул повсеместно, и везде отдельные группы солдат устремились в тыл, думая лишь об одном: как можно быстрее оказаться в безопасности и не пасть жертвой ужасных казаков, о жестокости которых ходили легенды.

При этом уцелевшие бойцы «Вотана» как минимум дважды оказывались в тех местах, где линия фронта, казалось, стабилизировалась. Но стоило только русским начать наступление, как вся оборона в этих местах рушилась, и немецкие части вновь беспорядочно откатывались назад, бросая все на своем пути.

Шульце кинул взгляд на бойцов. Те тащились вперед походкой древних стариков. Их глаза заволокло усталостью, они видели только сапоги идущих перед ними товарищей.

— Давайте, ребята, шагайте поживее, — хрипло крикнул он. — Русские наседают. Если вы будете тащиться, словно калеки, они отрежут вам яйца, прежде чем вы успеете крикнуть «мама!».

Над их головами просвистел русский снаряд. Он упал в ста метрах впереди и разорвался, не причинив никому ни малейшего вреда, но бойцы «Вотана» все равно инстинктивно бросились в снег и закрыли головы руками. Однако всем быстро стало ясно, что русские не стреляли по ним и что это был просто шальной снаряд, залетевший неизвестно откуда. Бойцы медленно поднялись, даже не стараясь отряхнуть снег, и снова побрели вперед. Но один молодой парень так и остался лежать в снегу. Он тяжело дышал, точно только что побежал марафонскую дистанцию.

Шульце приблизился к нему.

— Вставай, парень! — рявкнул он.

Молодой боец с трудом поднял голову.

— Не могу, унтершарфюрер.

— Парень, если ты не встанешь и не пойдешь, то русские клещами утащат тебя в свой ад.

Но его угроза не возымела никакого действия. Голова парня упала обратно в снег. Этот ССманн уже ни на что не был способен, он был совершенно раздавлен.

Шульце зло пнул его в бок.

— Вставай, мерзавец! — проревел он. — Шевели ногами!

Но боец лишь простонал в ответ. Тогда Шульце нагнулся и, кряхтя, взвалил бойца себе на плечи. Свободной рукой он швырнул винтовку парня в снег.

— И это — чертов героический батальон СС «Вотан»! — с презрением проронил он и побрел вслед за остальными.

* * *

Когда несколько часов спустя они плелись сквозь густой еловый лес, за их спинами неожиданно послышался какой-то звук. Стервятник взмахнул рукой, и все тут же опустились в снег.

— Русские! — шепотом передали бойцы «Вотана» по цепочке. Неожиданно всю усталость как ветром сдуло. Даже те, кто за минуту до этого шел, едва переставляя ноги из-за того, что страшно мучился дизентерией, насторожились. За последние дни они столкнулись с таким количеством замученных немецких пехотинцев, которые отстали от своих и попали в руки Иванов, что никому не хотелось стать следующей жертвой. Все были готовы отчаянно сражаться до конца, лишь бы только не достаться врагу живыми.

Стервятник еще раз взмахнул рукой, подавая сигнал Шварцу и фон Доденбургу. Шварц тут же пополз в сторону, а Куно залег рядом с Шульце, который замыкал их маленькую колонну. Они глубоко зарылись в снег, вдобавок растянув над головой кусок белого маскировочного халата, который сорвали с тела одного убитого русского бойца-лыжника. В следующую секунду в лесу показались похожие на белые привидения русские солдаты. Все они были в белых маскхалатах; медленно и осторожно враги продвигались вперед на своих лыжах, непрерывно оглядываясь по сторонам. Пальцы эсэсовцев легли на спусковые крючки автоматов.

— Я беру на себя первого ивана, с красной звездой на шапке, — прошептал унтершарфюрер Шульце. — Хорошо?

— Хорошо, — ответил фон Доденбург и взял на прицел следующего русского. Фон Доденбург знал, что Шульце стреляет лучше, чем он, и было логично предоставить ему право застрелить идущего впереди офицера, который, скорее всего, являлся или командиром, или комиссаром этого отряда.

Русские подходили все ближе. Эсэсовцы явственно видели их лица под капюшонами маскхалатов.

— Огонь! — закричал Стервятник.

Эсэсовцы открыли бешеную стрельбу из автоматов. Русские падали десятками. Сами они не видели замаскировавшихся в снегу эсэсовцев — и погибали практически без сопротивления. Шульце первым же выстрелом поразил командира русских, который шел во главе их колонны. Сзади неприятеля поливал огнем из своего автомата унтерштурмфюрер Шварц. Русские делали отчаянные попытки вырваться из западни, но эсэсовцы не ведали жалости. Это была настоящая кровавая баня. Лишь нескольким русским удалось вырваться из огненного кольца. Бросая оружие, они рванули прочь, мечтая лишь об одном — спасти себе жизнь.

Когда бой закончился, эсэсовцы обыскали убитых врагов, выуживая из их карманов куски хлеба и остатки еды.

Прислонившись спиной к высокой ели, Стервятник покачал головой:

— Животные, самые настоящие животные!

Фон Доденбург с тревогой покосился на Гейера. Он впервые увидел его по-настоящему подавленным. Сейчас Стервятник даже забыл вставить в глаз свой монокль. А его голос полностью утратил всегда присущую ему циничную интонацию, с которой он обычно подавал свои реплики.

— Что будем делать теперь, господин штурмбаннфюрер? — тихо спросил его фон Доденбург.

— А теперь, мой дорогой фон Доденбург, — медленно проговорил Стервятник, — мы пойдем дальше. Но если к вечеру мы не найдем себе еду и кров, то батальон СС «Вотан» прекратит свое существование.

Он распрямился и двинулся вперед походкой очень старого человека.

* * *

Они наткнулись на резиденцию гауляйтера^[23] совершенно случайно. Позади них русские стали все чаще и чаще запускать в небо осветительные ракеты и вести огонь из пулеметов. Стало ясно, что они уже буквально наступают эсэсовцам на пятки. Но в этот момент лес вдруг расступился, и они увидели несколько деревянных зданий. Рядом с ними стояли мотосани с работающими моторами. Над центральным зданием как ни в чем не бывало развевался флаг со свастикой.

Фон Доденбург почувствовал, как сердце в груди у него подпрыгнуло от радости.

— Мы спасены, господин штурмбаннфюрер! — закричал он. — Это наши!

— Подожди, подожди минуту, — остановил его Стервятник. — Надо все-таки сначала проверить…

Но, прежде чем фон Доденбург успел ответить, дверь центрального здания распахнулась, и оттуда на снег выбежали две совершенно нагие женщины.

— О, черт! — выдохнул ошеломленный Шульце. — Они же абсолютно голые — и на таком морозе!

Вслед за женщинами на порог вышел дородный мужчина в светло-коричневой форме. На груди у него блестел Железный крест времен Первой мировой войны и Золотой значок члена нацистской партии.

— Золотой фазан, золотой фазан^[24]!! — грянул дружный хохот эсэсовцев.

Теперь уже ничто не могло сдержать бойцов «Вотана». Смеясь и крича, как сумасшедшие, они устремились к зданию, над которым развевался флаг со свастикой. Они наконец-то добрались до своих!

Толкнув дверь, солдаты влетели в центральное здание. В огромном прокуренном помещении вольнонаемные сотрудники немецкой армии из числа русских торопливо заколачивали какие-то ящики. В креслах развалились несколько пьяных девушек. Они пили водку прямо из бутылок и закусывали семечками.

— Кто здесь главный? — рявкнул фон Доденбург.

Русские девушки разом перестали смеяться. Они удивленно уставились на грязных завшивленных эсэсовцев, точно те были пришельцами из другого мира.

— Прикройте эту чертову дверь, — раздался громкий голос из внутренних помещений. Он явно принадлежал мужчине, который умеет вкусно и хорошо поесть и знает толк в выпивке. — Снаружи так холодно, что можно запросто отморозить себе яйца.

Фон Доденбург прошел мимо вольнонаемных, которые сразу побледнели, завидев страшные руны СС у него в петлице. Следовавший за ним унтершарфюрер Шульце выхватил бутылку водки из рук у одной из девиц и сделал здоровенный глоток, крикнув: «На здоровье!». Преодолев первоначальное замешательство, девушки уже облепили эсэсовцев, суя им в руки водку и семечки. Прислонившись спиной к стене, Стервятник с выражением полного бессилия на лице наблюдал, как одна из молодок вышла на середину помещения и стала тренькать на балалайке. Другая тут же пустилась в пляс.

Фон Доденбург вошел в кабинет, где за большим письменным столом восседал толстый мужчина в коричневой форме с петлицами абшнитцляйтера^[25] и Золотым партийным значком на груди.

— Офицер дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер»? — скользнув глазами по нашивке на рукаве фон Доденбурга, проронил он. — Что ж, я хорошо знаю вашего командира Зеппа Дитриха. Частенько сталкивался с ним еще в Мюнхене в старые деньки. — Он одернул свой френч, намеренно сделав это так, чтобы фон Доденбург сумел хорошенько разглядеть Орден крови, которым награждались те нацисты, которые пролили кровь или были брошены в тюрьму за участие в национал-социалистическом движении до прихода Гитлера к власти в 1933 году. Не сводя своих маленьких свиных глаз с фон Доденбурга, он приказал сидевшей рядом с ним девушке:

— Пойди-ка оденься, Илона. А не то у этого парня сейчас могут разорваться штаны.

Блондинка, которую звали Илона, показала толстяку язык и медленно вышла из комнаты. При этом она намеренно покачивала бедрами так, чтобы это бросилось в глаза фон Доденбургу. Куно неожиданно ощутил давно забытый позыв внизу живота, но прекрасно понимал, что сейчас на это совершенно нет времени. Он уже слышал раскаты русской артиллерии за окном. Неприятель был совсем близко.

Фон Доденбург обратился к абшнитцляйтеру:

— Мы — всё, что осталось от штурмового батальона СС «Вотан» из состава дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Мы идем без остановки вот уже три дня, и мои люди совершенно измучены. Нам нужен транспорт, чтобы…

— Я понимаю, я понимаю, гауптштурмфюрер. В мои годы немецкие солдаты, впрочем, не убегали от противника. Однако это совершенно другая история. Я могу предоставить вам любые еду и питье. Мы все равно снимаемся и уходим отсюда. Но вот что касается транспорта…

— Но, абшнитцляйтер, разве вы не понимаете, что мои люди уже просто не способны самостоятельно передвигаться? Если вы не обеспечите нас транспортом, мы просто не сможем уйти отсюда. И нас захватят русские казаки. Вы понимаете, что это означает?

— Но у вас же есть оружие, не так ли? — бросил толстяк. — Во время Первой мировой войны я и мои товарищи четыре года воевали с Францией. Вы же не можете выдержать и четырех дней в окопах. В любом случае, на мотосанях, которыми я располагаю, для вас нет места. — Он отвел глаза. — Мне необходимо обеспечить перевозку сверхсекретных документов, предназначенных для гауляйтера Коха, и захватить своих сотрудников…

— Вы имеете в виду русских шлюх? — раздался голос Стервятника. Он стоял в дверях, поддерживаемый оберштурмфюрером Шварцем. На шее командира батальона висел «шмайссер».

Партиец густо побагровел.

— Что вы, черт побери, хотите сказать? Вы вообще представляете себе, с кем вы сейчас разговариваете? — Он щелкнул в воздухе толстыми, похожими на сосиски пальцами. — Я мог бы переломить вам хребет вот так!

Стервятник вздохнул.

— Шварц, — тихим голосом приказал он, — пойди и подготовь мотосани к погрузке бойцов «Вотана».

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — бодро отрапортовал Шварц и вышел из кабинета.

— Вы не имеете права поступить подобным образом! — в смятении закричал абшнитцляйтер. — Сверхсекретные бумаги, которые я должен доставить, предназначены лично для гауляйтера Коха… За это самоуправство вы угодите в штрафной полк, штурмбаннфюрер! Вы что, сошли с ума? Вы просто не представляете себе, что…

Он вдруг замолчал, увидев, что Шварц вернулся в кабинет с золотым бокалом в руках. Драгоценный предмет полетел на пол.

— Это и есть те самые сверхсекретные важные документы, предназначенные лично для гауляйтера Коха? — тихо спросил Стервятник.

— Все мотосани нагружены подобным добром. Они, наверное, успели ограбить пол-России, — проронил оберштурмфюрер Шварц.

Толстый абшнитцляйтер покраснел еще больше.

— Это не мое добро, — пролепетал он. — Все это предназначено для Коха. У меня есть его приказ. — Он принялся лихорадочно рыться в своем портфеле. — Разрешите, я покажу его вам.

— Пристрели этого жирного ублюдка, — произнес Стервятник таким голосом, точно просил официанта принести ему тарелку супа.

— Что?!

Толстяк с золотым партийным значком в смятении обернулся. В этот момент Шварц нажал на спусковой крючок своего «шмайссера». Тело абшнитцляйтера задергалось под градом пуль, пронзавших его, и медленно осело на пол.

Пара партийных сотрудников с пистолетами в руках пыталась помешать бойцам «Вотана» выкинуть из мотосаней награбленное добро и усесться там самим, но их безжалостно скосили короткими очередями. Они испустили дух посреди скарба, которое так небрежно сбросили на снег.

До слуха бойцов «Вотана» донесся рев моторов русских танков — они подъезжали все ближе. Полупьяные шлюхи подбирали самое ценное и убегали в лес. Вольнонаемные сотрудники из числа русских то и дело косились в сторону приближающихся танков. Они прекрасно знали, что их ждет, если их собственные соотечественники захватят их.

— Занять места в мотосанях, — скомандовал Стервятник. — Вперед!

Поддерживаемый с обоих сторон фон Доденбургом и Шварцем, он направился к передним саням.

— Я поеду в задних! — крикнул унтершарфюрер Шульце, выбегая из центрального здания.

— Только смотри не задерживайся!

— Не бойтесь, не задержусь!

Эсэсовцы торопливо занимали места в мотосанях. Над их головами пролетел первый снаряд, выпущенный из пушки русского Т-34. Сани, в которых расположился Стервятник, сорвались с места. За ними последовали остальные. Едва они успели отъехать от резиденции гауляйтера, как в центральное здание попал танковый снаряд. Оно развалилось и тут же запылало.

Стервятник оглянулся и посмотрел на пылающие обломки здания. Пламя бросало странный отблеск на изможденное лицо командира, делая его похожим на мертвый череп, лишь слегка обтянутый тонкой кожей. Но в глазах Гейера по-прежнему пылала неукротимая воля.

— Мы еще вернемся, — медленно произнес он, глядя на измученные лица горстки людей, сидевших вокруг него. Это было все, что осталось от их батальона. — Поверьте мне, фон Доденбург, русским еще придется сразиться с нами. Батальон «Вотан» еще вернется в Россию.

Речь Стервятника неожиданно оборвалась. Его голова упала на плечо фон Доденбурга, и Гейер отключился. Теперь, когда его миссия была наконец выполнена, он провалился в тяжелый сон.

Фон Доденбург взглянул на некрасивое лицо командира «Вотана» и почувствовал прилив нежности к Стервятнику. Он понял, что Гейер — в высшей степени реалист. Так или иначе, но они обязательно вернутся. Наступит день, и обновленный штурмовой батальон СС «Вотан» вернется обратно в Россию — и тогда русские по-настоящему научатся бояться его грозного имени.

Ехавший в задних мотосанях унтершарфюрер Шульце плотнее прижался к маленькой блондинке, которая уже начала потихоньку исследовать размеры его мужского достоинства. Ее прежний покровитель был уже мертв, и ей требовалось срочно обеспечить себе нового поклонника.

Шульце обглодал свиную ножку, которую успел стащить со стола партийца перед тем, как выбежать из его резиденции, и швырнул кость в снег.

— Йо-хо-хо! — закричал он, когда мотосани на бешеной скорости скатились с горки и помчались вперед по заснеженной равнине со скоростью сто километров в час. Ветер остужал их разгоряченные лица, а нежная ручка девушки все более дерзко и настойчиво теребила его чресла.

Приподнявшись на локте, Шульце крикнул в сторону русских танков, которые мчались за ними:

— Отступать в тысячу раз лучше, чем наступать, приятели! Еда лучше, да и девочки гораздо более охочие!

И, прежде чем раздвинуть шлюшке ноги и погрузиться в ее горячее ждущее тело, он громко крикнул:

— Понятно?

Примечания

1

Приготовиться! (нем.)

(обратно)

2

Генерал Курт Штудент, командующий немецкими парашютными войсками, впоследствии завоеватель о. Крит.

(обратно)

3

Имеется в виду У. Черчилль. — Прим. ред.

(обратно)

4

Здесь и далее: в действительности в СС было широко принято правило обращаться к соратникам по организации (в том числе и к старшим по званию) без приставки «господин», при этом «на ты». — Прим. ред.

(обратно)

5

Здесь и далее: неверное, но распространенное в войсках союзников по антигитлеровской коалиции название германских пистолет-пулеметов МР-38 и МР-40. На самом деле знаменитый немецкий оружейный конструктор X. Шмайссер к их разработке прямого отношения не имел. — Прим. ред.

(обратно)

6

Армейское слэнговое обозначение боевых наград.

(обратно)

7

Обергруппенфюрер (позже — оберстгруппенфюрер) СС Йозеф «Зепп» Дитрих, командующий 1-й дивизией СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в 1937—1943 гг., в состав которой входил штурмовой батальон «Вотан». — Прим. ред.

(обратно)

8

В действительности моторизованная 1-я дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» стала бронетанковой (панцергренадерской) лишь во второй половине 1942 г., а танковой — в 1943 г. — Прим. ред.

(обратно)

9

Metzger — мясник (нем.).

(обратно)

10

Категория воинских званий, объединявшая звания от унтершарфюрера до гауптшарфюрера; проще говоря, сержанты и старшины. С 1942 г. туда добавилось еще и звание штурмшарфюрера (младшего лейтенанта). — Прим. ред.

(обратно)

11

Карл Дёниц, гросс-адмирал (1943), командующий подводным флотом (1935—1943) и главнокомандующий военно-морским Флотом Германии (1943—1945). — Прим. ред.

(обратно)

12

Так называемая «Песня немцев» — государственный гимн Германии, в том числе и во времена Третьего рейха. — Прим.ред.

(обратно)

13

Хорст Вессель был сыном священника; он ненавидел свое происхождение и отверг семью ради политической деятельности. Позже он посвятил свою жизнь национал-социалистической идее. Организовал и возглавил 5-ю роту СА в районе Берлин-Фридрихштайн. Действительно жил с проституткой в Берлине. В 1930 г. был убит коммунистами. Вессель стал величайшим мучеником национал-социалистической партии.

(обратно)

14

Тихая ночь (нем.). — Прим.ред.

(обратно)

15

Немецкое армейское прозвище русских.

(обратно)

16

Медленно горящая сальная свеча, изобретенная во время Первой мировой войны.

(обратно)

17

Немецкое слэнговое армейское обозначение полевой кухни.

(обратно)

18

Фик на немецком сленге означает половые сношения. — Прим. пер.

(обратно)

19

Поволжские немцы крайне неохотно шли на браки со славянским населением.

(обратно)

20

Так в Германии называли представителей немецкого меньшинства, проживающего в соседних странах.

(обратно)

21

Здесь и далее: в действительности в 1941 г. 3-я танковая дивизия СС «Тотенкопф» («Мертвая голова») воевала в составе северной группы германских войск — в Прибалтике, а затем в районе оз. Ильмень и под Демянском. — Прим. ред.

(обратно)

22

«Черный корпус» (нем.).

(обратно)

23

Гауляйтер — высший партийный функционер НСДАП, возглавлявший областную партийную организацию. — Прим.ред.

(обратно)

24

Насмешливое прозвище высших партийных работников Третьего рейха. — Прим. ред.

(обратно)

25

Должность руководителя районным отделом НСДАП. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Часть первая. НАША ЦЕЛЬ — АНГЛИЯ!

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

Часть вторая. ОПЕРАЦИЯ «БАРБАРОССА»

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

Часть третья. НАТИСК НА ВОСТОК

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

*** Примечания ***