М - значит молчание [Сью Графтон] (fb2) читать онлайн

Сью Графтон «М — значит молчание»

Моей внучке Эддисон от всего сердца, с любовью

Это художественный вымысел. Все персонажи, населяющие этот роман, целиком и полностью выдуманы — они являются лишь плодом моего воображения и не имеют реальных прототипов. Все, кому знакомы город Санта-Мария и его окрестности, по прочтении романа не только узнают место его действия, но также заметят, как вольно я обращаюсь с географией. Таких городов, как Сирина-Стейшн, Кромвелл, Баркер, Фримен, Таллис, Арнауд и Сайлес, на самом деле не существует. Некоторые из дорог реальны, но я недавно назначила себя председателем и единственным членом регионального агентства по транспорту графства Санта-Тереза. Я изменила их месторасположения, направления и названия так, как посчитала нужным. Прошу вас не писать мне письма с указанием на ошибки — я сделала это намеренно.

1 ЛАЙЗА

Суббота, 4 июля 1953 года

Когда Лайза Меллинкэмп вспоминает последний день, проведенный с Виолеттой Салливан, перед ее глазами сразу же встает японское шелковое кимоно голубовато-зеленого оттенка, который, как она позднее узнала, называется лазурным. На спине был вышит дракон. Его странная, похожая на собачью, морда и изогнутое тело были лаймово-зеленого и оранжевого цвета. Из пасти дракона вырывалось пламя в виде извивающихся кроваво-красных полос.

Накануне она пришла в дом Салливанов в шесть часов вечера. Виолетта выходила из дома в шесть пятнадцать и, как обычно, была еще не одета и не причесана. Входная дверь была открыта, и, когда Лайза уже собиралась войти, Бэби, трехмесячный шпиц Виолетты темно-коричневого окраса, начала отрывисто тявкать визгливым щенячьим голоском, поставив лапы на дверь-ширму от комаров и продирая в ней когтями тут и там дырки. У нее были крошечные черные глазки и черный нос пуговкой; шерсть на голове была собрана в симпатичный султанчик и завязана розовым бантиком. Щенка подарили Виолетте меньше месяца назад, она безумно привязалась к нему и повсюду таскала с собой в соломенной корзинке. Лайза его не любила и дважды, когда Виолетта оставляла щенка дома, запирала в бельевом шкафу, чтобы не слышать лая. Ее этому научил Фоли, который невзлюбил его еще больше Лайзы.

Лайза постучала, но тут же раздался оглушающий лай.

— Заходи! Я в спальне! — крикнула из глубины дома Виолетта.

Лайза распахнула дверь, оттолкнула ногой щенка и прошла через гостиную в спальню Виолетты и Фоли. Лайза знала, что Фоли часто засыпает на кушетке, когда бывает пьян, что случается с ним теперь почти каждый день, особенно после того, как он ударил Виолетту по губам и она не разговаривала с ним несколько дней. Фоли терпеть не мог, когда она наказывала его молчанием, но в этот раз он чувствовал себя виноватым из-за того, что поднял на нее руку, и поэтому помалкивал. Всем, кто соглашался его выслушать, он говорил, что она сама виновата. Во всем плохом, что случалось с Фоли, был всегда виноват кто-то другой.

Бэби просеменила за ней в спальню — пушистый комочек энергии, приветливо виляющий хвостиком. Она была слишком мала, чтобы вспрыгнуть на кровать, поэтому Лайзе пришлось ей помочь. Кудрявая дочка Виолетты Дейзи лежала на кровати и читала комикс «Маленький Лулу», который Лайза дала ей в последний раз, когда оставалась с ней. Это было два дня назад. Дейзи, словно кошка, всегда находилась рядом с вами, притворяясь, что чем-то занята. Лайза присела на единственный стул в комнате. Когда она заглядывала в спальню несколько дней назад, на стуле стояло два коричневых бумажных пакета. Виолетта сказала, что собирается отдать некоторые свои вещи в благотворительный фонд, но Лайза, скользнув по ним взглядом, очень удивилась, что она решила избавиться от своих любимых вещей. Сегодня этих пакетов уже не было, и Лайза благоразумно промолчала — Виолетта не любила лишних вопросов. То, что считала нужным, она говорила вам без обиняков, а остальное — не ваше дело.

— Ну разве она не лапочка?! — воскликнула Виолетта. Как ни странно, но ее слова относились к собаке, а не к семилетней дочери.

Лайза оставила ее вопрос без ответа. Она раздумывала о том, сколько времени потребуется для того, чтобы задушить шпица, пока Виолетты не будет дома. Та сидела на пуфике возле трельяжа в своем ярко-голубом кимоно с драконом на спине. Лайза с интересом наблюдала за тем, как Виолетта ослабила поясок и спустила с плеч кимоно, разглядывая синячище размером с кулак Фоли, который красовался чуть повыше левой груди. Лайза видела сразу три синяка, отразившихся в трельяже. Виолетта была маленького роста, но ее спина была очень красивой и прямой, а кожа — безупречной. Ягодицы с симпатичными ямочками слегка расплющились от сидения.

Виолетта не стеснялась того, что Лайза видела ее нагишом. Часто, когда Лайза заходила посидеть в ее комнате, Виолетта появлялась из ванной голая и, сбросив полотенце, наносила под колени по капельке фиалковых духов, которыми обычно пользовалась. Она расхаживала по спальне, останавливалась, закуривая сигарету, а Лайза не могла оторвать взгляд от ее голого тела. Тонкая талия, слегка отвислые, полные груди похожи на мешочки, до краев наполненные песком. Груди же самой Лайзы едва заполняли чашки бюстгальтера АА, хотя Тай закрывал глаза и начинал тяжело дышать каждый раз, когда дотрагивался до них. После того как они какое-то время целовались, он ухитрялся, несмотря на ее сопротивление, расстегнуть на ней блузку и спустить бретельки бюстгальтера, чтобы иметь возможность взять в ладонь ее расцветающую грудь. Потом он хватал руку Лайзы и сжимал ее между своими бедрами, издавая что-то среднее между поскуливанием и стоном.

В церкви жена пастора часто предостерегала девушек от страстных ласк, которые могут спровоцировать молодых людей на более решительные действия. Лучшая подруга Лайзы, Кэти, состояла в Движении морального перевооружения, проповедующего абсолютную честность, абсолютную чистоту, абсолютный альтруизм и абсолютную любовь. Последнее больше всего импонировало Лайзе. Они с Таем встречались с апреля, хотя и не часто. Он боялся, что об их встречах узнает его тетя — из-за того, что случилось в школе. Лайза никогда раньше не целовалась, никогда не делала ничего из того, чему учил ее Тай во время свиданий. Конечно, она очертила границу, за которую они не должны были переступать, но не видела большого зла в том, чтобы Тай поиграл с ее сиськами, если это делало его счастливым. Так же думала и Виолетта. Когда Лайза рассказала ей об этом, Виолетта сказала: «Да брось, милая, тебе что, жалко? Пусть позабавится. Он красивый парень, и если ему не дашь ты, то даст другая».

Волосы Виолетты были выкрашены в необычный оттенок рыжего цвета — скорее оранжевый, чем красный, даже отдаленно не напоминающий натуральный. Глаза были светло-зеленые, а помада на полных, прямых, как кромка на отрезе шелка, губах — бледно-розовая. Прозрачная кожа имела золотистый оттенок, как у страничек какого-нибудь манускрипта. У Лайзы же на лице были веснушки, а в критические дни она покрывалась противными прыщами. В то время как волосы Виолетты казались шелковыми, как на рекламе шампуня, кончики волос Лайзы выглядели абсолютно безжизненными в результате неудачного перманента, который неделю назад ей сделала Кэти. Кэти не вняла инструкции и здорово передержала волосы Лайзы. От них до сих пор воняло тухлыми яйцами, несмотря на все лосьоны, которыми она пыталась заглушить этот запах.

Виолетта любила развлекаться, и Лайза оставалась с Дейзи три или четыре раза в неделю. Фоли не бывало дома по вечерам, он проводил время за кружкой пива в «Голубой луне» — единственном баре в городе. Фил работал строителем и в конце дня должен был «промочить горло», как он это называл. Он не собирался сидеть с Дейзи, а у Виолетты тем более не было желания торчать дома с ребенком, пока муж развлекается. Во время учебного года Лайза готовила уроки в доме Салливанов, после того как укладывала Дейзи в постель. Иногда ее приходил навестить Тай или забегала Кэти, и они вдвоем читали глянцевые журналы о кино. Лайза бы предпочла журнал «Искренние признания», но Кэти боялась, что у них появятся нехорошие мысли.

Виолетта улыбнулась Лайзе, и они смотрели друг на друга через зеркало, пока Лайза не отвела глаз. (Виолетта предпочитала улыбаться с закрытым ртом, потому что один из ее передних зубов обломился, когда Фоли однажды толкнул ее и она ударилась о дверь.) Виолетта любила Лайзу. Лайза знала об этом, и это согревало ей душу. Благосклонности Виолетты было достаточно для того, чтобы Лайза бегала за ней, как бездомный щенок.

Проинспектировав грудь, Виолетта накинула на плечи кимоно и завязала его на талии. Глубоко затянувшись сигаретой, она положила ее в пепельницу, чтобы закончить макияж.

— Как твой бойфренд?

— Хорошо.

— Будь осторожна. Он не собирается серьезно ухаживать.

— Я знаю. Он сам мне сказал, и это так несправедливо.

— Справедливо или нет, но его тетка упадет в обморок, если узнает, что у него есть девушка, особенно такая, как ты.

— Ну спасибо. А чем я ей не угодила?

— Она думает, что ты дурно на него влияешь, ведь твоя мать в разводе.

— Это она вам сказала?

— Ну да, — призналась Виолетта. — Я встретила ее на рынке, и она вытянула из меня информацию. Кто-то видел тебя с Таем и поспешил донести ей об этом. Не спрашивай, кто насплетничал, потому что я не знаю. Я сказала ей, что она дура. Конечно, другими словами — повежливее, но так, чтобы она поняла. Во-первых, заявила я, мать не позволит ей бегать на свидания — девочке только что исполнилось четырнадцать. А во-вторых, Лайза не могла встречаться с Таем, потому что проводит все свободное время у меня. Она вроде успокоилась, хотя я уверена, что нравлюсь ей не больше, чем ты. Тетка считает, что мы недостаточно хороши для нее и ее драгоценного племянничка. Поджав губы, она сообщила, что в школе, где он раньше учился, какая-то девчонка попала в беду. Ты понимаешь, о чем я?

— Да. Он сказал мне, что ему жаль, что так вышло.

— А по-моему, он сделал ей большое одолжение тем, что трахнул ее. Разве ей не повезло?

— В любом случае теперь с этим покончено.

— Не скажи. Нельзя доверять парню, одержимому одним только желанием — залезть тебе в трусики.

— Даже если он любит тебя?

— Особенно если любит, и еще хуже — если ты любишь его.

Виолетта начала красить ресницы, придвинувшись к зеркалу поближе.

— В холодильнике кола и коробка с ванильным мороженым, если вам с Дейзи захочется полакомиться.

— Спасибо.

Виолетта взяла широкую кисточку и несколько раз провела ею по лицу. Открыв шкатулку с украшениями, достала шесть браслетов — тонкие серебряные кольца, которые одно за другим надела на правую руку. Потрясла кистью, и они зазвенели, как крошечные колокольчики. На левое запястье Виолетта надела часы на узком черном ремешке, потом встала и босиком пересекла комнату, направляясь к шифоньеру.

В спальне почти не было следов проживания в ней Фоли: он держал свою одежду в стенном шкафу в углу комнаты Дейзи. Лайза продолжала наблюдать за Виолеттой — вот она повесила кимоно на внутреннюю дверь шкафа, оказавшись в одних только прозрачных белых нейлоновых трусиках, сунула ноги в сандалии и наклонилась, чтобы застегнуть ремешки. От этого движения ее груди заколыхались. Затем она натянула бледно-лиловое летнее платье в белый горошек, которое застегивалось на спине на молнию. Лайзе пришлось ей помочь. Платье плотно облегало ее фигуру, но Виолетте было наплевать, что ее соски расплющивались под ним и становились плоскими, как монеты. Лайза же стеснялась своей фигуры, которая начала формироваться, когда ей исполнилось двенадцать лет. Она носила свободные хлопчатобумажные блузки и смущалась, если сквозь ткань просвечивал лифчик, особенно в школе в присутствии мальчиков. Таю было семнадцать лет, и, будучи переведенным из другой школы, он не вел себя так глупо, как другие мальчишки с отвратительным запахом изо рта и дурацкими жестами, имитирующими мастурбацию.

— Когда будет салют? — спросила Лайза.

Виолетта еще раз провела по губам помадой, а затем сжала их, чтобы выровнять цвет.

— Когда стемнеет. Думаю, часов в девять. — Она наклонилась, промокнула губы салфеткой и затем указательным пальцем аккуратно стерла помаду с зубов.

— Вы с Фоли сразу после салюта вернетесь домой?

— Не-а, мы, наверное, посидим в «Луне».

Лайза и сама не знала, зачем спросила. Так было всегда. Они возвращались домой в два часа ночи. Лайза, сонная и нетвердо стоявшая на ногах, получала свои четыре доллара и плелась в темноте домой.

Виолетта, подхватив копну своих волос, скрутила ее и подняла вверх, на макушку, глядя на себя в зеркало.

— Как, по-твоему, лучше: заколоть или распустить? Еще чертовски жарко.

— Лучше распустить.

— Красота требует жертв. — Виолетта улыбнулась. — Я рада, что чему-то научила тебя. — Она распустила волосы, встряхнув головой, и они рассыпались у нее по спине.

Такова была последовательность событий, хорошо запомнившихся Лайзе, — начало, середина и конец. Она мысленно прокручивала их, словно пленку, снова и снова: Дейзи, читающая комиксы, обнаженная Виолетта, которой она застегивает молнию на платье в горошек, Виолетта, приподнимающая свои ярко-рыжие волосы и откидывающая их на спину. Мысль о Тае Эддингсе вклинилась в этот «фильм» из-за того, что произошло позднее.

В ее памяти запечатлелся один эпизод, по времени протяженностью примерно минут двадцать: Лайза в тесной, не совсем чистой ванной комнате с пахнущими плесенью полотенцами. Дейзи с заколотыми красивыми светлыми волосами принимает ванну. Она сидит в облаке мыльных пузырей, сгребая их и набрасывая себе на плечи наподобие роскошной шубы.

Всякий раз после купания Лайза облачала девочку в пижаму и давала таблетку, которую оставляла для нее Виолетта, когда уходила. Воздух в ванной влажный и теплый, пахнет хвойной пеной. Она сидит на унитазе с опущенной крышкой, следя за тем, чтобы Дейзи не сделала какой-нибудь глупости, например, не утонула бы или не помыла бы глаза мылом. Лайзе скучно, потому что сидеть с ребенком, после того как ушла Виолетта, ей уже неинтересно. Она делает это только потому, что ее просит об этом Виолетта. Разве можно ей отказать? У Салливанов не было телевизора; единственными его обладателями в городе были Креймеры — семья Кэти. Лайза и Кэти смотрели телевизор почти каждый вечер, хотя в последнее время Кэти дулась — отчасти из-за Тая, отчасти из-за Виолетты. Она бы хотела вообще не расставаться с Лайзой. С Кэти вначале было весело, но теперь Лайзе казалось, что в ее обществе она задыхается.

Виолетта заглянула в ванную, держа на руках Бэби. Щенок тявкнул, сверкая глазенками. Виолетта сказала:

— Пока, Лайза, я ухожу. До встречи, детки.

Дейзи подняла голову и выпятила губки:

— Поцелуй!

Виолетта сказала:

— Я целую тебя отсюда, солнышко. У мамы на губах помада, и она не хочет ее размазать.

Она послала Дейзи воздушный поцелуй, а девочка сделала вид, что поймала его, и ответила ей тем же. Ее глаза засияли, когда она увидела, какая красивая у нее мама. Лайза помахала Виолетте рукой, и, когда дверь закрывалась, в ванную вместе с прохладным воздухом ворвался запах фиалковых духов.

2

Загадка Виолетты Салливан свалилась мне как снег на голову после телефонного звонка от женщины по имени Тэннье Оттвейлер, с которой я познакомилась благодаря моему другу — лейтенанту Долану, детективу по раскрытию убийств. Мы работали вместе прошлой весной. Меня зовут Кинси Миллхоун. Я частный детектив и занимаюсь самыми разными делами — от проверки биографических данных до мошенничества со страховками и слежки за неверными супругами в разгар бракоразводных процессов. Мне нравилось работать с Доланом, поскольку он убедил меня в том, что лучше отказаться от перекладывания бумаг с места на место и выезжать непосредственно на место преступления.

Услышав голос Тэннье, я сразу же представила ее себе: женщина лет за сорок, приятное лицо почти без макияжа в ореоле табачного дыма и темные волосы, зачесанные назад. Она работала барменшей, менеджером и иногда официанткой в маленьком полуподпольном баре, известном под названием «У Сники Питса». Название говорило само за себя: «Сники Питс» означает подпольно производимые и распространяемые алкогольные напитки низкого качества. Во время нашего разговора она, судя по всему, курила.

После обмена любезностями она сказала:

— Побеседуйте, пожалуйста, с моей подругой.

— Конечно. Без проблем. А о чем?

— О ее матери. Вы помните Виолетту Салливан?

— Нет.

— Подумайте. Наверняка вспомните. Сирина-Стейшн, северный округ. Она исчезла много лет назад.

— Да-да, припоминаю. Это случилось в сороковых годах, не так ли?

— Нет, не так давно. Четвертого июля 1953 года.

Когда мне было три года, подумала я. Сейчас сентябрь 1987-го. Мне в мае исполнилось тридцать семь, и я заметила, что стала соотносить время событий с собственным возрастом. Я начала что-то смутно припоминать.

— Там, кажется, было что-то связано с машиной?

— Муж незадолго до того, как она пропала, купил ей «шевроле-бель-эйр», и машина тоже исчезла. Большая машина — салон на пять пассажиров. Я видела такую на автошоу в прошлом году. — Я расслышала, как Тэннье затянулась сигаретой. — Ходили слухи, что у нее был роман с каким-то мужчиной и они вместе сбежали.

— Это случается каждый день.

— Не знаю. Вам бы следовало послушать истории, которые мне рассказывают люди, роняя слезы в свое пиво. Работа в баре сильно изменила мои взгляды. Как бы там ни было, многие убеждены в том, что Виолетту убил ее муж, но никаких доказательств никогда не было. Не найдены ни тело, ни машина, ни свидетели. Все шито-крыто.

— Какое это имеет отношение к ее дочери?

— Дейзи Салливан — моя старая подруга. Она в отпуске и пробудет здесь еще несколько дней. Я выросла в северном округе, так что мы знаем друг друга с детства. Дейзи была на два класса моложе меня, она единственный ребенок, и, поверьте, эта трагедия с ее матерью отразилась на ней не лучшим образом.

— Каким?

— Ну например, она слишком много пьет, а когда пьет — флиртует, а когда флиртует — бросается на каждого подонка. У нее ужасный вкус на мужчин…

— Ну, у большинства женщин, которых я знаю, тоже плохой вкус на мужчин.

— Да, конечно, но хуже, чем у Дейзи, не бывает. Она всегда ищет «настоящую любовь», но не имеет никакого представления о том, что это значит. Не то чтобы я сама это знала наверняка, но я по крайней мере не выхожу замуж за бродяг и тунеядцев. Она же четыре раза разведена и зла на весь мир. Я ее единственная подруга.

— Чем она занимается?

— Машинописью. Сидит весь день в своем закутке и печатает всякую чушь, которую ей диктуют врачи для медицинских карт. Она не считает себя несчастной, но начинает понимать, насколько ограничен ее мирок, причем он все больше сужается и стал теперь размером не больше гроба. Она считает, что никогда не сможет высоко держать голову, пока не узнает, что тогда произошло.

— Складывается впечатление, что все это тянется годами. Сколько же ей лет?

— Дайте-ка подумать… Так, в этом месяце мне будет сорок три, значит, Дейзи, должно быть, сорок — сорок один. Я затрудняюсь свой-то возраст назвать сразу, не говоря уж о ней. Ей было семь лет, когда пропала ее мать.

— А ее отец? Где он?

— Фоли жив, но его жизнь превратилась в кошмар. Никто не хочет иметь с ним дела: его избегают, как старый мешок с дерьмом. Он все равно что призрак. Послушайте, я знаю, что это рискованное дело, но Дейзи настроена серьезно. Если это сделал ее отец, она должна это знать, а если нет… Пожалуйста, помогите ей. Вы не представляете, в каком она состоянии. Да и он тоже.

— Разве не слишком поздно вступать в эту игру?

— Я слышала, что вам нравятся сложные дела.

— Раскрыть убийство через тридцать четыре года? Вы шутите.

— Не думаю, что все настолько безнадежно. Да, возможно, мы немного запоздали, но посмотрите на это иначе: вдруг убийца готов спасти свою бессмертную душу…

— Почему вам не поговорить с Доланом? Он знает многих полицейских северного округа. Может быть, он сможет помочь, по крайней мере подскажет вам правильное направление поиска.

— Нет, ничего не выйдет. Я уже говорила с ним. Они со Стейсом уезжают на рыбалку на три недели, и он посоветовал обратиться к вам. Мол, у вас на такие вещи нюх как у собаки.

— Я ценю его мнение обо мне, но вряд ли смогу найти женщину, которая исчезла так давно. Я просто не знаю, с чего начать.

— Почитайте газеты того времени.

— Конечно, но это под силу и Дейзи. Пошлите ее в отдел периодики в библиотеку…

— Она уже все это прочитала и даже может передать вам папку со всеми вырезками.

— Тэннье, извините, но в городе полно других частных детективов. Попробуйте обратиться к ним.

— Нет. Слишком долго придется объяснять им, в чем дело. Вы по крайней мере слышали о Виолетте Салливан. Это уже кое-что.

— Я слышала и о Джимми Хоффе,^[1] но это не значит, что я стану искать его.

— И все же поговорите с ней…

— Не вижу смысла…

— Вот что, — перебила меня Тэннье, — приходите ко мне в бар, и я сделаю вам сандвич. Совершенно бесплатно. Только выслушайте ее.

Я представила аппетитный сандвич — фирменное блюдо «У Сники Питса». По словам Долана, только его там и стоило заказывать — салями со специями на булочке с расплавленным сыром, посыпанным перцем. Нововведением Тэннье была еще и яичница сверху. Стыдно признаться, как легко меня соблазнить. Я посмотрела на часы: 11.15. Ужасно хотелось есть.

— Когда?

— Может быть, прямо сейчас? Я живу в полуквартале от бара. Дейзи придет туда раньше, чем вы доедете на машине.

Я решила пройти шесть кварталов до бара пешком, придумывая, как бы отвертеться от этого дела. Стояло солнечное сентябрьское утро. В небе застыли редкие кучевые облака. Птицы, готовящиеся к отлету, недоумевали, глядя на не по-осеннему яркое солнце, и опускались на землю, описывая V-образную траекторию. Хорошая погода — большой плюс Южной Калифорнии. Ее минус — монотонность жизни. Даже прекрасная погода надоедает, когда, кроме нее, нет ничего другого.

Местное отделение полиции готовилось к конференции по предупреждению правонарушений, которая должна была пройти со среды по пятницу, и я знала, что Чени Филлипс, заместитель начальника полицейского департамента Санта-Терезы, обязательно там будет. Это вполне меня устраивало. Будучи женщиной неприступной, я тем не менее с нетерпением ждала возможности остаться с ним наедине. Мы с Чени встречались последние три месяца, хотя это слово не совсем отражает суть отношений между двумя разведенными людьми, которым под сорок. Мы не строили никаких далеко идущих совместных планов. Зачем? Нам и так неплохо. Совместное проживание может здорово действовать на нервы.

Даже еще не дослушав длинный печальный рассказ Дейзи, я прикинула шансы на успех. Я не имела ни малейшего представления о том, как и где искать женщину, которая пропала более тридцати лет назад. Если она жива и просто не давала о себе знать, значит, у нее должны были быть серьезные причины для этого, иначе она не сбежала бы от собственного ребенка. Кроме того, муж Виолетты был еще жив. Он что, не искал ее? Если бы он хотел, чтобы ее нашли, то нанял бы частного сыщика, вместо того чтобы спустя столько времени свалить это на Дейзи. С другой стороны, если он тогда уже точно знал, что она мертва, к чему было делать вид, что он озабочен поисками, когда можно сэкономить баксы?

Но мне понравилась Тэннье, и если Дейзи была ее подругой, то и она автоматически тоже. Не так чтобы очень, но достаточно для того, чтобы ее выслушать. Поэтому как только нас представили друг другу и передо мной оказался сандвич, я сделала вид, что всецело занята им. Технология приготовления сандвича была следующей: булочка смазывалась маслом и поджаривалась на гриле, пока хлеб не становился коричневым, с хрустящей корочкой. Кружочки салями покрывались расплавленным сыром «Монтерей Джек», посыпанным красным перцем. Сверху булочки лежала яичница с еще жидким желтком, и я представила, что, когда откушу от него, он потечет, пропитывая хлеб. Я чуть не застонала в предвкушении такой вкуснятины.

Тэннье и Дейзи сидели за столом напротив друг друга. Тэннье была немногословна, так что у нас с Дейзи была возможность общаться. Глядя на эту женщину, было трудно поверить, что она всего на два года моложе Тэннье. В сорок три года кожа Тэннье была покрыта мелкими морщинками от чрезмерного курения и долгого пребывания на солнце. У Дейзи было бледное худое лицо, небольшие светло-голубые глаза. Гладкие светло-каштановые волосы уложены в тяжелый узел и заколоты «спицей», как у японок. Несколько прядей выбились из прически и так и просились, чтобы их подобрали, подколов к остальным. Она сутулила плечи, возможно, потому что с детства рядом с ней не было матери, которая бы следила за тем, чтобы она держалась прямо. Ногти были искусаны настолько, что я испугалась, как бы она не принялась за мои.

Пока я с удовольствием поедала сандвич, она нехотя клевала свой, разломив его на кусочки. Один из трех кусочков она сунула в рот, а остальные отодвинула в сторону. Я недостаточно хорошо ее знала, а то попросила бы кусочек. Я дала ей возможность выговориться, но после тридцати минут болтовни она так и не перешла к главному — исчезновению своей матери. Мой обеденный перерыв заканчивался, и я решила взять быка за рога. Вытерев руки бумажной салфеткой, я подсунула ее под край тарелки.

— Тэннье сказала мне, что вы хотите узнать, что же случилось с вашей матерью.

Дейзи взглянула на свою подругу, словно ища у нее поддержки. Покончив с едой, она принялась грызть ноготь на большом пальце.

Тэннье улыбнулась ей:

— Дейзи, расскажи все, что знаешь. Кинси пришла сюда, чтобы выслушать тебя.

— Я не знаю, с чего начать. Это длинная и запутанная история.

— Я это поняла. Почему бы вам не начать с того, чего вы хотите лично от меня?

Взгляд Дейзи скользнул по комнате, словно она искала, где бы спрятаться. Я не сводила с нее глаз, пока она собиралась с духом. Терпение мое подходило к концу — у меня появилось желание кого-нибудь укусить.

— Так чего же вы хотите? — спросила я.

— Я хочу знать, жива она или мертва.

— Интуиция вам ничего не подсказывает?

— Ничего, в чем я была бы уверена. Не знаю, что лучше — иногда мне кажется, что я хочу, чтобы она была жива, а иногда — наоборот. Если она жива, я хочу знать, где она и почему все это время не давала о себе знать. Если мертва — очень жаль, но неопределенность еще хуже.

— Это займет много времени.

— Я знаю, но не могу больше так жить. Я всю жизнь мучилась вопросами, что же с ней случилось, почему она исчезла, хотела ли она вернуться — может быть, не могла…

— Не могла?

— Тюрьма или что-нибудь в этом роде.

— О ней не было абсолютно никаких сведений за эти годы?

— Нет.

— Никто не видел ее и не слышал о ней?

— Насколько я знаю, нет.

— Вы понимаете, что она, возможно, мертва?

— Тогда почему нам ничего не сообщили? Она взяла сумочку, когда ушла из дома. У нее были с собой водительские права. Если произошел несчастный случай, наверняка кто-нибудь бы сообщил нам.

— Предположим, ее нашли, — сказала я. — Но в этом мире случается всякое: она могла упасть со скалы или оказаться на дне озера, время от времени кто-то попадает в расщелины. Список можно продолжить.

— Я все время думаю, что ее могли убить и похитить, она могла внезапно заболеть. Заболела какой-нибудь страшной болезнью — вот и ушла из дома. Я знаю, выдумаете, что теперь то, как она погибла, уже не имеет значения, но для меня — имеет.

— Вы действительно считаете, что ее могут найти?

Она наклонилась ко мне:

— Послушайте, я хорошо работаю и хорошо зарабатываю. Я заплачу, сколько бы это ни стоило.

— Дело не в этом. Я могу потратить массу своего времени и ваших денег, но, к сожалению, не могу гарантировать успех.

— Мне не нужны гарантии.

— Тогда что?

— Попытайтесь мне помочь, пожалуйста!

Я посмотрела ей в глаза. Что я могла сказать ей? Эта женщина была со мной откровенна, и мне захотелось ей помочь. Я посмотрела в свою тарелку, указательным пальцем подобрала капельку сыра и положила ее на язык. Все еще вкусно.

— Позвольте мне задать вам один вопрос. Кто расследовал исчезновение вашей матери?

— Департамент шерифа.

— Прекрасно. Что они предпринимали?

— Я надеюсь, что об этом у них спросите вы. Мне только известно, что отец писал заявление о том, что она пропала. Я видела его копию, так что уверена, что отец разговаривал по крайней мере с одним детективом, хотя не помню его имени. Я думаю, он сейчас уже на пенсии.

— Это легко выяснить.

— Не знаю, говорила ли вам Тэннье, но отец считает, что мама сбежала с любовником.

— Почему он так думает?

— Моя мама была очень привлекательна… по крайней мере так говорят все, кто ее знал.

— Предположим, был какой-то мужчина. По вашему мнению, кто бы это мог быть?

— Не знаю, но у нее было достаточно припрятанных денег, чтобы продержаться некоторое время.

— Сколько?

— Сама она говорила, что пятьдесят тысяч долларов, но этого никто не проверял.

— Откуда у нее было столько денег?

— Страховка. Роды у нее были сложные, когда я появилась на свет. Врач что-то сделал не так, и ей пришлось удалить матку. Она наняла адвоката и предъявила иск. Не знаю, сколько она получила, но она подписала бумагу о неразглашении подробностей.

— Понятно.

— Да, но никто ей не поверил. Она хранила какие-то деньги в ячейке, которую арендовала здесь в банке, и сняла их перед тем, как исчезла. Она уехала на «шевроле», который папа купил ей за день до этого.

— Тэннье говорит, что машину тоже не нашли.

— Именно так. Как будто они обе испарились.

— Сколько ей было лет, когда она исчезла?

— Двадцать четыре.

— Значит, сейчас ей было бы примерно пятьдесят восемь?

— Правильно.

— Как долго ваши родители были женаты?

— Восемь лет.

— Значит, когда она вышла за него замуж, ей было шестнадцать.

— Пятнадцать. Ей исполнилось шестнадцать, когда я родилась.

— А ему?

— Девятнадцать. Им пришлось пожениться. Она была беременна мной.

— Можно было догадаться. — Я пристально посмотрела на нее. — Тэннье говорит, что люди в Сирина-Стейшн думают, что он убил ее.

Дейзи бросила взгляд на Тэннье. И она сказала:

— Дейзи, это правда. Ты должна быть с ней откровенна.

— Я знаю, но мне трудно об этом говорить, особенно когда папы здесь нет и он не может изложить свою версию.

— Вы можете мне доверять или нет. Это зависит от вас. — Я выдержала паузу и продолжила: — Я стараюсь принять решение, но не могу действовать вслепую. Мне нужна вся информация, понимаете?

Она слегка покраснела.

— Извините. У них были сложные отношения. Я помню драки с громкими криками, пощечины, битье посуды, хлопанье дверьми, обвинения, угрозы. — Она сунула в рот указательный палец и начала грызть ноготь. Это так действовало мне на нервы, что я еле сдерживалась, чтобы не ударить ее по руке.

— Кто-нибудь из них когда-нибудь бил вас?

Она отрицательно замотала головой.

— Я обычно сидела в своей комнате, пока все не заканчивалось.

— Она когда-нибудь вызывала полицию?

— Два или три раза, насколько я помню, хотя, возможно, и больше.

— Давайте я попробую угадать. Она угрожала подать на него в суд, но в конце концов наступало примирение, а потом все начиналось сначала?

— Думаю, что человек из департамента шерифа занимался ими. Я помню, как он приходил к нам в дом. Помощник шерифа в желтовато-коричневой форме.

— Стараясь убедить ее предпринять какие-то действия?

— Да. И ему, наверное, это почти удалось. Кто-то мне говорил, что она просила арестовать его, но произошло какое-то недоразумение, и судья не подписал ордер.

— Зная об их отношениях, после того, что случилось, представитель департамента шерифа беседовал с вашим отцом, думая, что тот мог быть причастен к ее исчезновению?

— Ну да, но я в это не верю.

— А что, если выяснится, что это все-таки он? Тогда вы потеряете обоих родителей. Сейчас у вас по крайней мере есть отец. Хотите рискнуть?

— Я хочу знать. — На ресницах Дейзи заблестели слезинки. Она приложила ладонь ко рту, чтобы унять дрожание губ. Щеки ее покрылись красными пятнами, словно от внезапного приступа крапивницы.

Должна признать, что ей нелегко было решиться ворошить прошлое. Большинство людей предпочли бы замести «старую пыль» под ковер.

Тэннье достала из джинсов носовой платок и протянула Дейзи. Та вытерла глаза, высморкалась и быстро взяла себя в руки:

— Извините.

— Вы могли заняться этим давным-давно. Почему сейчас?

— Это мучает меня. Пока еще остались люди, которые знали ее, но их разбросало по свету и их становится все меньше. Если я не займусь этим немедленно, то не останется ни одного свидетеля.

— Ваш отец знает о ваших планах?

— Его это не касается. Только меня.

— Тем не менее это может коснуться и его.

— Мне надо использовать этот шанс.

— Зачем?

Она села на руки, подложив их под себя — либо для того, чтобы согреть, либо чтобы унять нервную дрожь.

— Я зациклилась на этом. Только об этом и думаю. Моя мать исчезла, когда мне было семь лет. Она пропала. Я хочу знать почему. Я имею право знать. За что мне это? Это все, чего я хочу. Если она умерла или он ее убил, тут уж ничего не поделаешь. По крайней мере я буду знать, что она меня не бросала. — В глазах Дейзи появились слезы, и она быстро заморгала, стараясь смахнуть их. Трудно смириться с тем, что кому-то было на тебя совершенно наплевать.

— Со мной такое случалось, — ответила я осторожно.

— Это был ключевой момент моей жизни — сказала она, отчетливо выговаривая каждое слово.

Я начала было говорить, но она перебила меня:

— Я знаю, что вы собираетесь сказать: «То, что она сделала, не имеет к вам никакого отношения». Знаете, сколько раз я это слышала? «Это не твоя вина. Люди поступают так или иначе в силу обстоятельств». К черту! Знаете, что самое оскорбительное? Она взяла собаку! Тявкающего шпица по кличке Бэби, который жил у нас меньше месяца.

Я не знала, что сказать, и промолчала.

— Я не могу связать свою жизнь ни с одним мужчиной, потому что не доверяю ни единой душе, — продолжала Дейзи. — Я обжигалась много раз и боюсь, что это случится снова. Знаете ли вы, через сколько унижений я прошла? Сколько денег потратила, стараясь обрести мир и покой? Меня постоянно увольняют. Понимаете? Они заявляют, что я не справлюсь с работой. С какой работой? Какая, к черту, работа? Почему мама бросила меня, но взяла эту проклятую собаку?

3

Я встретилась с Дейзи Салливан на следующее утро в моем офисе в 9.00. Вспышка ярости вчера была, к счастью, кратковременной, и она снова выглядела спокойной, была любезна и настроена сотрудничать. Мы договорились о сумме моего гонорара. Она дала мне чек на две с половиной тысячи долларов, примерно по пятьсот долларов на пять дней. После этого мы посмотрим, достаточно ли мне удалось выяснить, чтобы продолжить поиски. Это был вторник. Дейзи собиралась вернуться в Санта-Марию, где работала в регистратуре в медицинском центре. Согласно плану я должна была ехать за Дейзи на своей машине, оставить ее возле ее дома, а затем мы вдвоем на машине моей клиентки отправимся в городок Сирина-Стейшн, расположенный в пятнадцати милях отсюда. Я хотела посмотреть на дом, где жили Салливаны, когда ее мать видели в последний раз.

Всю дорогу передо мной маячила ее «хонда» 1980 года выпуска, белая от пыли, с огромной вмятиной на багажнике. Интересно, от чего она? Похоже, на машину упало дерево. Дейзи была из тех автолюбителей, кто держится близко к обочине и фары включает и выключает, как рождественские лампочки. Пока я ехала, мне казалось, что светло-желтые холмы то приближались, то удалялись, а заросли кустарника были плотными и колючими, как новое шерстяное одеяло. Серая дымка сухой травы по обочинам дороги колыхалась, потревоженная ветерком от проносившихся мимо машин. Недавно здесь был пожар, и все вокруг напоминало осенний пейзаж — горы бронзового цвета, листья на деревьях — бежевого оттенка, кусты — абсолютно чахлые. На покрытой пеплом земле, как трубы выгоревших дотла домов, торчали черные пни. Опаленные наполовину деревья выглядели так, будто коричневые ветки были привиты на зеленые. Общая картина была похожа на сепию.^[2]

Ехавшая впереди меня Дейзи включила сигнал поворота и свернула на 135-ю дорогу, которая вела на северо-запад. Я последовала за ней, заглянув в карту, разложенную на пассажирском сиденье. Разбросанные тут и там маленькие городки — Баркер, Фримен, Таллис, Арнауд, Сайлес и Кромвелл (последний был самым большим — с населением в шесть тысяч двести жителей) — разнообразили пейзаж. Хорошо бы найти время и объехать их, никуда не торопясь, чтобы посмотреть местные достопримечательности.

Дом Дейзи находился к западу от 135-й дороги. Она въехала на подъездную аллею, проходившую между двумя панельными домами 1970-х годов, похожими как две капли воды, хотя ее дом был выкрашен в темно-зеленый цвет, а его близнец — в серый. Весь фасад дома Дейзи до самой крыши украшали завитки виноградных лоз, по форме и цвету напоминавшие вареные креветки. Сквозь них кое-где пробивалась бугенвиллея. Я припарковалась у обочины и вышла из машины, пока Дейзи ставила свою «хонду» в гараж и вынимала из багажника чемодан. Стоя на крыльце, я наблюдала за тем, как она отпирала дверь.

— Надо открыть окна, — сказала она, входя в дом.

Я вошла следом за ней. В доме давно никого не было — воздух разогрелся настолько, что перехватывало дыхание. Дейзи прошла через гостиную и столовую на кухню, по дороге распахивая окна.

— Ванная комната направо от холла.

Я поблагодарила и направилась туда, радуясь возможности по дороге заглянуть в комнаты. Квартира была самой обычной — типовой: L-образная комбинация гостиной и столовой, кухня, напоминающая по стилю камбуз, — налево, а направо — прихожая, соединяющая две маленькие спальни с ванной посредине. В доме было чисто, но неуютно.

Я закрыла за собой дверь ванной комнаты и осмотрелась — на стенах плитка темно-бордового цвета, вокруг раковины — двухдюймовая бежевая полоса. Унитаз тоже темно-бордового цвета. На двери — халат Дейзи, шелковое японское кимоно, насыщенно-голубого цвета с драконом на спине, вышитым зелеными и оранжевыми атласными нитками. Так, со вкусом у нее все в порядке. Я-то думала, что после ванны она облачается во что-то вроде бабушкиного фланелевого халата, длинного и скучного. Очевидно, ей свойственна скрытая чувственность, которую я не разглядела.

Я прошла на кухню. Дейзи поставила на плиту чайник, и из включенной на полный огонь конфорки вырывались голубоватые языки пламени. На столе красовались коробка пакетированного чая и две тяжелые керамические кружки. Бросив мне: «Я сейчас вернусь», она исчезла в направлении ванной комнаты, что дало мне возможность оценить вид из кухонного окна. Моему взору открылся ухоженный двор. Трава аккуратно пострижена, розовые кусты густо усеяны цветами — пунцовыми, алыми, персиковыми, медно-оранжевыми. Тэннье сказала мне, что Дейзи много пьет, переживая из-за исчезновения матери, тем не менее внешне вела она себя вполне адекватно, несмотря на эмоциональную бурю внутри. Меня так и подмывало заглянуть в мусорное ведро, чтобы посмотреть, не валяются ли там пустые бутылки из-под водки. Из вежливости я решила этого не делать. Чайник засвистел, я выключила газ и разлила кипяток по кружкам.

Дейзи вернулась со скатертью в руках, сплетенной из манильской пеньки, и постелила ее на стол. Она села в кресло и надела очки для чтения в круглой металлической оправе. Потом взяла стопку подшитых газетных статей и аккуратно отпечатанную на машинке страничку.

— Это все газетные вырезки, которые я нашла. Можете не читать их прямо сейчас, но мне кажется, что они могут понадобиться. А здесь имена, адреса и номера телефонов людей, с которыми вы можете переговорить лично. — Она указала на первое имя на листе. — Фоли Салливан — мой отец.

— Он живет в Кромвелле?

Она кивнула.

— Он не мог оставаться в Сирина-Стейшн. Не все, конечно, но большинство подозревали именно его. Он сильно пил, до того как мама пропала, но после этого завязал и с тех пор не выпил ни капли. Следующее имя — Лайза Клементс. Ее девичья фамилия — Меллинкэмп. Она оставалась со мной в ту ночь, когда моя мать сбежала… исчезла… называйте как хотите. Лайзе тогда едва исполнилось четырнадцать, она жила в одном квартале от нас. Эта девушка — Кэти Креймер — была ее лучшей подругой и все еще остается ею. Ее семья жила чуть ближе к центру — в самом большом и красивом доме. Мать Кэти была ужасной сплетницей, и, возможно, Кэти узнала от нее какие-нибудь пикантные подробности.

— Ее семья все еще живет там?

— Только отец — Чет Креймер. Фоли купил ту машину при его посредничестве. Кэти замужем, и они с мужем купили дом в Оркатте. Ее мать умерла лет через семь или восемь после исчезновения моей, и Чет через полгода снова женился.

— Держу пари, что это вызвало много разговоров. — Я указала на следующее имя в списке: — А это кто?

— Кальвин Вилкокс — мой дядя, единственный мамин брат. Я думаю, он видел ее в ту неделю, так что сможет восполнить кое-какие пробелы. А этот парень — Маккей — был барменом в том баре, где тусовались мои родители, дальше — имена разных людей, которым «посчастливилось» стать свидетелями их стычек.

— Вы разговаривали с этими людьми?

— Нет. Я, в общем, знаю их много лет… но я не спрашивала о маме.

— Вы не думаете, что вам они рассказали бы больше, чем мне? Я посторонний человек. С чего бы им со мной откровенничать?

— С того, что люди любят поговорить, но некоторые вещи они могут не захотеть рассказывать лично мне. Например, как часто отец приходил в ярость и наставлял матери фонарей. Или как мать выходила из себя и выплескивала стакан ему в лицо. Время от времени я узнаю кое-что, но в основном люди стараются не говорить со мной об этом. Я знаю, что из лучших побуждений, но меня это бесит. Терпеть не могу секретов. Меня возмущает, что от меня что-то скрывают. Может, они и по сей день шепчутся за моей спиной?

— Я буду предоставлять вам регулярные письменные отчеты, так что вы будете в курсе всего, что мне удастся узнать.

— Прекрасно. Давно пора, — сказала она. — О, я хочу, чтобы у вас была эта фотография, чтобы вы знали, с кемимеете дело.

Она протянула мне маленький черно-белый снимок с зубчиками по краям и, стоя за моим плечом, наблюдала за тем, как я изучаю лицо на фотографии. Снимок был размером в четыре квадратных дюйма; на нем улыбалась женщина в платье в горошек без рукавов. Волосы темно-русые, длинные и вьющиеся. Невысокого роста, хорошенькая — в стиле 1950-х годов, очень чувственная. На одной руке у нее висела соломенная корзинка, из которой высовывался крошечный пушистый щенок, уставившийся в объектив блестящими черными глазками.

— Когда была сделана эта фотография?

— Думаю, что в начале июня.

— А собачку зовут Бэби?

— Да, Бэби. Чистопородный шпиц, которого ненавидели все, кроме моей мамочки, просто обожавшей это маленькое дерьмо. Папа с удовольствием забил бы его в землю, как колышек для палатки. Это его слова.

Казалось, что прямо из головы Виолетты росла балясина крыльца. Позади нее на перилах крыльца я могла прочесть две последние цифры номера дома: 08.

— Это дом, в котором вы жили?

Дейзи кивнула.

— Я отвезу вас туда.

— Хорошо бы.

По дороге в Сирина-Стейшн мы молчали. От яркого солнца бледно-голубое небо казалось почти белым. Холмы, покрытые травой цвета жженого сахара, будто не спеша катились к горизонту. Машина Дейзи была единственной на дороге. Мы миновали заброшенные нефтяные вышки, покрытые ржавчиной. Слева я заметила старую каменоломню и ржавые рельсы, у которых не было ни начала, ни конца. На единственном ранчо, которое мы проехали, паслось десять коров, издалека похожих на больших мускулистых кошек.

Город Сирина-Стейшн неожиданно появился за поворотом двухполосной дороги. Мы свернули, увидев указатель: «Дорога на край света». Улица в три квартала резко обрывалась у запертых ворот. За воротами дорога взбиралась на невысокий холм, и складывалось впечатление, будто по ней давно уже не ездили. В городе было припарковано множество автомобилей, но казалось, что ничто в нем не движется, кроме ветра. Несколько домов неопределенного цвета были обшиты досками — видимо, жильцы давно уже покинули их. Перед одним из домов краска на белом штакетнике облупилась, обнажив древесину. На маленьких лужайках, усеянных солнечными пятнами, сохранившаяся кое-где трава выглядела безжизненной, а земля — каменной и бесплодной. Во дворе под навесом из гофрированного зеленого пластика сидел человек. Вокруг него валялись пни и высилась беспорядочная груда дров. То, что когда-то было мастерской по ремонту машин, теперь представляло собой жалкое зрелище. Высокая темная пальма возвышалась над оградой, тянувшейся позади дома. Ветер время от времени срывал головки чертополоха и гонял их по пыльной дороге. По боковой улочке пробежала охотничья собака, спешившая по своим собачьим делам.

За городом холмы сделались выше, но еще не казались горами. Они были суровыми, голыми — лишенными растительности, неприветливыми, если уж не для диких животных, то для туристов точно. Линии электропередачи петляли от дома к дому, и телефонные столбы мелькали передо мной как штрихи на карандашном рисунке. Мы припарковались и вышли из машины, быстро спустившись вниз по разбитой асфальтовой дороге. Здесь не было ни тротуаров, ни уличных фонарей. По причине отсутствия уличного движения не было и светофоров.

— Большого ажиотажа не наблюдается, — заметила я. — Полагаю, что ремонтная мастерская приказала долго жить.

— Она принадлежала брату Тэннье — Стиву. Он перебрался в Санта-Марию, полагая, что владелец машины, требующей ремонта, не сможет доставить ее сюда. В то время у него был только один буксир, да и тот обычно неисправный.

— Не лучшая реклама для ремонтной мастерской.

— Ага, дела у него шли плохо. Но когда он переехал, то нанял пару автомехаников и теперь преуспевает.

Дейзи показала дом, где жил Чет Креймер со своей новой женой.

— Креймеры были единственной зажиточной семьей. У них одних в городе был телевизор. Если вам удавалось попасть к ним в дом, вы могли посмотреть лучшие шоу. Лайза привела меня туда однажды, но Кэти я не понравилась, так что меня больше не приглашали.

Дом Креймеров был единственным двухэтажным зданием, которое я увидела в этом городке, — старомодным домом с широким деревянным крыльцом. Я достала из кармана куртки блокнот и набросала план городка. Мне предстояло переговорить с большим числом его нынешних и бывших жителей, и я решила, что это поможет мне представить себе, где находились их дома по отношению друг к другу.

Дейзи остановилась перед бледно-зеленым домом с лепниной и плоской крышей. Короткая тропинка вела от улицы к крыльцу. Дом номер 3908 окружала ограда, а на открытой калитке висела табличка: «Не входить». Все вокруг было мертво. Окна заколочены листами фанеры. Входная дверь снята с петель и прислонена к наружной стене.

— Вот, значит, где вы жили… Я узнала крыльцо по фотографии.

— Да. Хотите войти?

— Мы не нарушим границу частной собственности?

— Нет. Я купила этот дом. Не спрашивайте меня почему. Мои родители арендовали этот дом у человека по имени Том Пэджет, который и продал его мне. Вы увидите его имя в списке. Он несколько раз бывал в баре, когда там ссорились мои родители. Папа работал строителем, так что иногда у нас водились деньги. Если деньги у него были, он их тратил, а если их не было… Долги его никогда не беспокоили. В плохую погоду он не выходил на работу, часто его выгоняли за появление на работе в пьяном виде. Он не неудачник или бездельник, просто у него планида такая. Он оплачивал счета, если бывал в настроении, но на него нельзя было рассчитывать. Пэджет, как правило, выколачивал из него арендную плату, потому что папа имел обыкновение задерживать ее, если вообще платил. Когда нам грозило выселение, отец наконец «отрывал от себя» арендную плату, и это всегда сопровождалось жалобами на то, что его обманули.

Я прошла за хозяйкой дома в калитку. Дейзи возвращалась сюда сотни раз, но что она искала? Объяснение, подсказку, ответы на вопросы, которые ее мучили?

Внутреннее убранство дома было очень простым. Жилая комната с нишей для обеденного стола, кухня, в которой едва хватило бы места для стола и стульев, хотя их давно уже там не было. Кухонная утварь отсутствовала, из стены торчали провода. Участки сравнительно чистого линолеума указывали места, где когда-то стояли плита и холодильник. Раковина пока была на месте, так же как и рабочая поверхность с металлическими краями. В шкафах с распахнутыми дверцами зияли пустые полки, покрытые бумагой с завернувшимися вверх уголками. Я машинально подошла к одному из шкафов и закрыла дверцу.

— Извините, меня раздражают такие вещи.

— Меня тоже, — сказала Дейзи. — Но стоит выйти из комнаты и вернуться, и дверца снова будет открыта. Можно подумать, что здесь водятся духи.

— Вы не хотите починить их?

— Может быть, когда-нибудь и починю, хотя не могу представить себе, что буду здесь снова жить. Мне нравится дом, где я живу сейчас.

— А где же была ваша спальня?

— Вот здесь.

Комната была размером примерно девять на двенадцать футов, выкрашенная в грязно-розовый цвет, который, очевидно, считался подходящим для девочки.

— Моя кровать стояла в этом углу. А здесь были шкаф и туалетный столик. Напротив — ящик с игрушками, маленький столик и два стульчика. — Она прислонилась к стене и оглядела комнату. — Мне очень повезло, что у меня была собственная комната. Большинство людей, которых мы знали, были такими же небогатыми, как и мы, и не могли себе этого позволить.

Она прошла из своей комнаты во вторую спальню и остановилась в дверях. Эта комната была выдержана в бледно-лиловых тонах, и по периметру потолка шел бордюр из обоев с маргаритками. Я спустилась на три ступеньки и заглянула в ванную комнату, где раковина и ванна пока еще оставались на месте. Унитаз был убран, а стояк заткнут тряпкой, которая отвратительно воняла. Еще ни один дом не производил на меня такого гнетущего впечатления.

Дейзи ходила за мной, возможно, видя дом моими глазами.

— Знаете, моя мать изо всех сил старалась сделать дом уютным. Повесила в гостиной кружевные занавески, постелила на пол коврики, на мебель салфетки, и тому подобное. Во время одной из последних ссор, которую я помню, отец рассвирепел и разорвал мамину драгоценную занавеску. Вряд ли он мог бы совершить что-нибудь ужаснее. Они постоянно доводили друг друга до белого каления. Мама тут же сдернула с окон остальные занавески, порвала их в клочья и выбросила в мусорное ведро. Я слышала, как она кричала, что ее жизнь кончена. Что он разрушил все прекрасное, что она старалась сделать, и она ненавидит его за это. Бла, бла, бла… Это произошло за пару дней до ее исчезновения.

— Вас это пугало? Ссоры?

— Иногда. Но я думала, что так и должны вести себя родители. Тем не менее в результате я страдаю хронической бессонницей. Интересный случай для психиатров. Насколько я помню, я спала хорошо только в раннем детстве — и то когда родителей не было дома. Очевидно, только тогда я чувствовала себя в безопасности, потому что со мной сидела Лайза и я знала, что могу на нее положиться.

— Вы еще что-нибудь помните из этих последних дней?

— Ванну с пузырьками. Такие мелочи запоминаются. Я сидела в ванне, а мама собиралась уходить. Она просунула голову в дверь… с этой тявкающей собачонкой на руках… и послала мне воздушный поцелуй. Если бы я знала, что он последний, то заставила бы ее вернуться и поцеловать меня по-настоящему.

4

Дейзи возвращалась в Санта-Марию другим путем, сделав большой крюк. Согласно карте мы должны были проехать Бьюти и Поу. Но я не увидела ни того ни другого. Заглянув украдкой в карту, я спросила:

— Где Поу? По карте он должен быть здесь, возле маленького городка под названием Бьюти.

— Мне кажется, что это названия компаний. Насчет Поу я ничего не знаю, но есть компании «Битти Поу» и «Природный газ». Если бы в этих местах когда-нибудь были города, то на карте были бы названия и эта область не выглядела бы такой безлюдной.

Окружающая местность была равниной. Насколько хватало взгляда, расстилались поля салата, сахарной свеклы и бобовых. В воздухе пахло сельдереем. Вдоль дороги, как часовые, стояли какие-то ярко-синие цветы. У обочины были припаркованы легковые машины и грузовики с нагроможденными на них деревянными ящиками. Сезонные рабочие склонялись над грядами, убирая урожай каких-то овощей. Каких именно, мы не рассмотрели, поскольку проносились мимо со скоростью шестьдесят миль в час. Дорога делала широкий поворот к северу. Земля была утыкана нефтяными вышками. Мы проехали завод по очистке отходов, источавший запах, как от горящих покрышек. На железнодорожных путях дремали составы, растянувшиеся примерно на четверть мили.

Поверх головы Дейзи я смотрела в окно с водительской стороны. У дороги между соснами торчал большой старый каменный дом, в архитектуре которого сочетались элементы стиля английского Тюдора и швейцарского шале. Он выглядел инородным телом посреди возделанных и отдыхающих полей. Второй этаж был наполовину из бревен с тремя фронтонами, акцентировавшими линию крыши.

— Что это за дом?

Дейзи замедлила ход и сказала:

— Мы из-за него и приехали сюда. Тэннье и ее брат Стив унаследовали его и триста акров земли, часть которой сдают в аренду.

Две массивные каменные дымовые трубы венчал и дом с двух сторон. Узкие окна на третьем этаже предполагали наличие комнат для прислуги. В одном конце двора возвышался огромный дуб, которому было, возможно, лет девяносто и который теперь укрывал тенью переднюю часть дома. Через дорогу простирался пустырь.

Территория вокруг дома заросла сорняками. Кусты, бывшие когда-то декоративными, высотой около восьми футов, закрывали окна первого этажа. Там, где раньше был элегантный въезд с самшитом по обеим сторонам широкой, выложенной кирпичом дорожки, теперь невозможно было пройти. Кто-то скосил траву и с помощью бульдозера расчистил дорогу. Кустарник, чтобы пробраться к дому, вероятно, придется срезать вручную. Малоприятная перспектива, подумала я.

— Посмотрите назад, — сказала Дейзи, когда мы отъезжали от дома.

Я слегка обернулась и посмотрела на дом с другой стороны. На его задней стороне отсутствовало большинство окон третьего этажа, а рамы и балки почернели от пожара, уничтожившего половину крыши. От этого зрелища защемило сердце и на глаза навернулись слезы.

— Как это случилось?

— Бродяги. Теперь между Тэннье и ее братом идут яростные дебаты по поводу того, что делать с домом.

— Почему его построили так близко от дороги?

— На самом деле его так не строили. Дом раньше стоял в стороне от дороги, но затем возле него проложили новую трассу. Теперь Тэннье не знает, как ей поступить: то ли реставрировать дом, то ли снести его и построить новый в другом месте. Ее брат считает, что лучше его продать, пока есть спрос. Так что ей придется выкупить его долю, если она решится его сохранить. Она наняла двух рабочих, чтобы привести дом в порядок.

— Она собирается сдавать землю в аренду?

— Сомневаюсь. Спросите у нее сами.

— Поразительно. — Я почувствовала, что мое отношение к Тэннье Оттвейлер меняется. Казалось, она едва сводит концы с концами на зарплату барменши, а она, оказывается, землевладелица. — Я полагаю, она хочет сюда переехать?

— Она очень надеется на это. Приезжает сюда с четверга на пятницу, так что, если Тэннье будет здесь снова на этой неделе, мы сможем пообедать втроем.

— Звучит очень заманчиво.

После этого на протяжении пятнадцати миль мы молчали. Дейзи была не очень-то разговорчива, что меня вполне устраивало.

— Расскажите о себе, — попросила она наконец.

— Зачем?

— Я была с вами откровенна.

Мне не нравилось, когда приходилось «исповедоваться» перед кем-либо. Обычно я ограничивалась основными моментами моей жизни. Я не нуждалась ни в чьем сочувствии и избегала лишних вопросов.

— Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне исполнилось пять лет. Меня вырастила незамужняя тетка, которая была не очень хорошей воспитательницей.

Она ждала продолжения.

— Вы замужем?

— Сейчас нет, но была. Два раза — наверное, это много.

— У меня четыре развода против ваших двух, так что я, скорее, более оптимистична.

— А может быть, просто медленнее учитесь?!

За эти слова я была вознаграждена улыбкой Дейзи.

На своей машине я вернулась в Санта-Марию. Через час я была у себя в офисе, где постаралась переделать все отложенные на время отъезда дела. Ответила на телефонные сообщения, накопившиеся в мое отсутствие, а затем прочла заметки о Виолетте в газетах, которые выходили в течение недели после ее исчезновения. Первая статья о пропавшей женщине появилась только 8 июля, в среду, на следующей неделе. Статья была коротенькой и содержала обращение к населению с просьбой о помощи в поисках Виолетты Салливан, которую в последний раз видели в субботу, 4 июля, когда она должна была встретиться со своим мужем в парке Сайлес в Калифорнии в девяти милях от ее дома в Сирина-Стейшн. Она могла быть за рулем двухдверного сиренево-серого пикапа «шевроле» с наклейкой дилера на ветровом стекле. Всех, кто располагал хоть какой-нибудь информацией, просили связаться с сержантом Тимом Шефером в департаменте шерифа округа Санта-Тереза. Приводился номер подстанции северного округа.

Дейзи подшила еще две статьи, но они мне практически ничего не дали. Правда, говорилось о том, что у Виолетты были деньги, но их количество не указывалось. Банковский управляющий в Санта-Терезе позвонил в департамент шерифа, чтобы сообщить о том, что Виолетта Салливан прибыла в отделение банка в первой половине дня в среду, 1 июля. Она переговорила сначала с ним, показав ему ключ от ячейки и попросив разрешения пройти в депозитарий. Он уже опаздывал на обед, так что перепоручил ее кассиру банка миссис Фицрой, которая раньше имела дело с миссис Салливан и сразу ее узнала. После того как миссис Салливан расписалась, миссис Фицрой сверила ее подпись и проводила в специальную комнату, вручив ее «ящичек». Несколько минут спустя она вернула его. Ни кассир, ни банковский менеджер не имели никакого представления о том, что там было и забрала ли Виолетта Салливан его содержимое.

В третьей статье, от 15 июля, чиновник по связям с общественностью окружного департамента шерифа заявил, что они допрашивали Фоли Салливана, мужа пропавшей женщины. Его ни в чем не обвиняли, но он был «человеком, представляющим для полиции интерес». Согласно показаниям Фоли Салливана, он пил пиво после фейерверка, который окончился в половине десятого вечера. Потом он отправился домой и увидел, что семейной машины на месте нет. Фоли предположил, что разминулся с женой в парке и она скоро приедет. Мистер Салливан признался, что был немного выпивши, и утверждал, что сразу лег спать. Только когда в восемь часов утра на следующий день его разбудила дочь, он понял, что жена не вернулась домой.

Время от времени в последующие годы об этом случае писали газеты. Тон статей был равнодушным, а освещение событий — поверхностным. Одни и те же факты пережевывались долго и нудно с приукрашиванием разных подробностей, но не вносили почти ничего нового в раскрытие этого дела. Насколько я могла судить, оно никогда не расследовалось как положено. Невыясненная судьба Виолетты сделала ее в некотором роде знаменитой, но только в маленькой сельской общине, где она жила. Никого за ее пределами это не интересовало. Были напечатаны черно-белая фотография женщины и отдельно — фото ее машины (конечно, не той самой, но соответствующей модели и марки).

Машина привлекла мое внимание, и я дважды прочла эту часть статьи. В пятницу, 3 июля 1953 года, Фоли Салливан заполнил бумаги на получение кредита для покупки на сумму в две тысячи сто сорок пять долларов. Машину с тех пор никто и никогда больше не видел, но его заставили выплачивать кредит в последующие тридцать шесть месяцев. Документ на право собственности никогда не регистрировался. Срок водительских прав Виолетты Салливан истек в июне 1955 года, и она не обращалась за их продлением.

Меня зацепило то, что Дейзи описала своего отца почти как скупердяя, но тем не менее он выплатил кредит. Как глупо раскошеливаться на машину, которую ваша жена, возможно, использовала для того, чтобы сбежать с другим мужчиной. Поскольку забрать машину у Фоли банк, понятное дело, не мог, тот мог отказаться платить. Его вообще не должно было волновать, подадут ли против него иск на уплату остатка денег или передадут дело в агентство по денежным сборам. Подумаешь, его репутация и без того уже была подмочена, так какое значение имел еще один долг? Я задвинула этот вопрос в подсознание, надеясь, что когда-нибудь получу на него ответ.

В пять часов вечера я заперла офис и пошла домой. Моя съемная квартира расположена на боковой улочке в квартале от пляжа. Раньше это был одноместный гараж, соединенный с домом хозяина посредством застекленной галереи. Я жила там вполне сносно последние семь лет. Генри (хозяин дома) — единственный мужчина, за которого я бы хотела выйти замуж, если бы нас не разделяла пятидесятилетняя разница в возрасте. Ужасно, когда самый лучший мужчина в твоей жизни является восьмидесятишестилетним стариком, пусть даже и не развалиной, а довольно крепким. Генри подтянут, красив, седовлас, голубоглаз и активен. Я могу продолжать перечислять его достоинства, но вы, вероятно, и так уже все поняли.

Я припарковалась и прошла через скрипучую калитку, оповестившую о моем прибытии. Обойдя дом, вошла в квартиру, где какое-то время боролась с собственной ленью, но затем все-таки переоделась в тренировочный костюм и пробежала три мили вдоль берега. Вернувшись через сорок минут, я обнаружила на автоответчике сообщение от Чени Филлипса. Он предлагал поужинать вместе и в случае, если я не перезвоню ему и не откажусь, встретиться в кафе «У Розы» около семи часов вечера. Я приняла душ и снова натянула джинсы.

— По-моему, интересное предложение, — сказал Чени, когда я изложила ему суть дела.

Роза приняла заказ, расспросив нас, что бы мы хотели съесть, а затем записала то, что уже заранее решила нам подать — непроизносимое блюдо, на которое указала нам в меню. Это было жаркое из говядины и свинины с большим количеством сметаны и почти без приправ, так что несколько минут мы тайком солили и перчили его. Обычно Роза готовит очень вкусно, так что мы не понимали, что с ней произошло. Чени пил пиво, а я дешевое белое вино, поскольку ничего другого не было.

— Ты знаешь, что не дает мне решиться взяться основательно за это дело? — спросила я.

— Что?

— Мысль о провале.

— Есть вещи и похуже.

— Назови.

— Зубная боль. Аудиторские проверки. Неизлечимая болезнь.

— Но эти вещи по крайней мере не затрагивают никого другого. Понимаешь, я не хочу брать деньги у Дейзи, если не оправдаю ее ожиданий. Шансы на успех минимальны.

— Дейзи — взрослый человек. Она понимает это. Ты сомневаешься в ее искренности?

— Нет.

— Тогда не думай о деньгах.

— Не могу.

— Ты справишься, вот увидишь. Просто постарайся сделать все, что сможешь.

В среду утром я обзвонила главных действующих лиц, фигурировавших в моем списке, и назначила с каждым из них встречу. Я не считала, что порядок интервью имеет значение, но расположила имена в порядке личной преференции. Сначала я переговорила с сержантом Тимоти Шефером, который был дознавателем, когда пропала Виолетта. Меня интересовало его мнение на этот счет, и я думала, что он сможет хорошо обрисовать обстоятельства этого дела. Мы договорились встретиться в час дня, и он объяснил мне, как доехать до его дома в Санта-Марии. Следующим в моем списке был Фоли Салливан. Дейзи предупредила его, что я позвоню, но я все же испытала облегчение, когда он выразил готовность к сотрудничеству. Дальше — Кальвин Вилкокс, единственный брат Виолетты. Телефон его был занят, так что я перешла к бебиситтер Лайзе Клементс, в девичестве Меллинкэмп, которая одна из последних видела Виолетту. Я решила составить хронологию событий, двигаясь в обратном направлении от дня ее исчезновения, реконструируя действия и встречи Виолетты в дни, которые ему предшествовали. Лайза сняла трубку после шести звонков — как раз в тот момент, кода я собралась уже повесить трубку.

Когда я назвала себя, она сказала:

— Извините, но не могли бы мы поговорить в другой раз? Я записана к зубному врачу и сейчас выхожу из дома.

— А если позднее? Когда вы вернетесь?

— Нет, правда, сегодня мне неудобно. Как насчет завтра?

— Хорошо. В какое время?

— В четыре.

— Отлично.

— У вас есть мой адрес?

— Дейзи дала мне его.

— Хорошо. До встречи.

Я стала звонить Кэти Креймер. Ей и Лайзе в то время было по четырнадцать лет. Значит, теперь им под пятьдесят. Я знала, что Кэти замужем, но, очевидно, решила сохранить свою девичью фамилию, поскольку в списке была указана только она. Я набрала ее номер и, как только она сняла трубку, сказала ей, кто я и чем занимаюсь по поручению Дейзи.

— Вы шутите? — спросила она. В ее голосе сквозило недоверие.

— Да нет, — ответила я. Мне надоело повторять одно и то же при каждом звонке.

— Вы ищете Виолетту Салливан после стольких лет?

— Для этого меня наняли. Надеюсь, что смогу кое-что выяснить.

— Вы разговаривали с Лайзой Меллинкэмп?

— Я встречаюсь с ней завтра днем. Буду вам благодарна, если вы уделите мне полчаса.

— Конечно. Как насчет завтра часов в одиннадцать?

— Подойдет.

— Какой у вас адрес?

— Мы только что переехали.

Я прочла ей адрес, указанный в моем списке. Она дала мне новый с инструкциями, как туда проехать, и я быстренько записала.

Мой последний звонок был Дейзи. Я сообщила ей, что смотаюсь в Санта-Марию и скоро вернусь. В четверг у меня должно было быть свободное время, так что я обещала с ней пообедать и сделать короткий устный отчет. Она согласилась и предложила зайти в кофейню рядом с ее работой. Поскольку Тэннье тоже будет в Санта-Марии в четверг, она ей позвонит и спросит, не сможет ли та к нам присоединиться. Дейзи сказала, что она имеет право обедать в любое удобное для нее время, и я обещала позвонить, как только освобожусь.

Повесив трубку, я сложила список, завела «фольксваген» и отправилась на север. Мне уже порядком надоело ездить по часу в каждую сторону, к тому же было жаль свою «добрую старушку» — тринадцатилетнюю машину.

5 КЭТИ

Среда, 1 июля 1953 года

Кэти Креймер сидела в офисе своего отца в агентстве по продаже «шевроле», когда Виолетта подъехала в старом пикапе Фоли и начала разглядывать машины. Она несла соломенную корзинку с маленькой собачонкой, голова которой то и дело появлялась из нее, как черт из табакерки. Это была первая работа Кэти, и отец платил ей доллар в час, на двадцать пять центов больше средней заработной платы и в два раза больше того, что зарабатывала бебиситтерством ее лучшая подруга Лайза. Доллар в час — очень неплохо для четырнадцатилетней девочки, даже если отец нанял ее без особого желания. Когда его секретарша ушла с работы, чтобы выйти замуж, он хотел дать объявление о вакансии, но мать Кэти вмешалась и настояла на том, чтобы он не брал никого до осени, пока Кэти не пойдет учиться.

В ее обязанности входило отвечать на телефонные звонки, регистрировать документы и немного печатать на машинке, что получалось у нее крайне плохо. В то время торговля шла вяло, так что в основном она читала киножурналы. Джеймс Дин был ее любимым актером из новых звезд Голливуда. А еще Джин Симмонз, с которой она себя полностью отождествляла. Она посмотрела «Анекдоты и львы», а совсем недавно — «Юную Бесс», где Джин Симмонз играла главную роль со своим мужем Стюардом Гренджером, который в представлении Кэти уступал только Джеймсу Дину.

Стоял июль, офис был маленьким. Через большие окна солнце беспрепятственно проникало в комнату, нагревая ее до безобразия. Кондиционера не было, так что Кэти включала вентилятор, придвинув его к себе для достижения максимального эффекта. Воздух все равно был горячим, но по крайней мере циркулировал. Она страшно потела, даже не двигаясь с места. Весной учитель физкультуры посоветовал ей сбросить фунтов тридцать пять, но мать Кэти и слышать об этом не хотела. С ее точки зрения, девочки придавали слишком много значения таким пустякам, как вес, одежда и прическа, когда главное — внутренняя красота. Важнее быть хорошим человеком и подавать пример другим. Мать Кэти говорила, что со временем прыщи пройдут, если она перестанет их выдавливать. Кэти ежедневно на ночь накладывала крем «Нокзема», но он пока не особенно помогал.

Кэти сняла очки и протерла стекла подолом юбки. Это были новые очки в модной черной оправе, которые, как ей казалось, ей очень шли. Она машинально следила за тем, как Виолетта шла напрямик к ней. Выглядела та, на взгляд Кэти, вульгарно — крашеные рыжие волосы и облегающее лиловое платье без рукавов с глубоким вырезом. Винстон Смит, моряк, которого отец Кэти нанял в прошлом месяце, не мог отвести глаз от ложбинки между ее грудями. Все всегда восхищались Виолеттой, отчего Кэти тошнило. Особенно ее подруга Лайза, которая была от нее в восторге. Кэти страшно злилась, как она поняла позднее — ревновала. В тот же момент она раздумывала над тем, возможны ли в ее юном возрасте приливы. Она видела, как мать обмахивалась веером, внезапно покрываясь потом, и считала, что сейчас испытывает нечто похожее.

Винстон работал продавцом машин, что, возможно, объясняло, почему он так хотел поговорить с Виолеттой, когда она прохаживалась между подержанными машинами. Винстону было двадцать лет. У него были темно-русые вьющиеся волосы, на лбу — завиток. По бокам они были зачесаны назад. Такая прическа называлась «УЗ» (сокращение от «утиной задницы»), хотя Кэти никогда бы не решилась произнести это вслух. Кэти видела, как он жестикулировал, притворяясь опытным продавцом, хотя на самом деле ни разу ничего не продал. Ей все про него было понятно. Он работал, чтобы оплатить учебу в колледже, и как-то говорил ей, что продажа автомобилей — наилучший способ заработать. Правда, он признался, что у него получалось не так хорошо, как он рассчитывал. Сама работа ему не нравилась, но он был полон решимости совершенствоваться в этом деле, взяв в качестве образца для подражания мистера Креймера. Конечно, временно.

Винстон был достаточно красив для того, чтобы стать кинозвездой. Кэти считала, что он выглядит великолепно в брюках с защипами спереди, рубашке с открытым воротом и белых туфлях. Он напоминал ей Джеймса Дина — те же скулы и длинные ресницы, та же стройная фигура. Выражение его лица было задумчивым, что предполагало невысказанные страдания. Кэти хотелось бы, чтобы он работал у ее отца и после окончания колледжа, но у него были более честолюбивые планы — возможно, как он мечтал, юридический факультет. Кэти любила поболтать с Винстоном.

В ящике стола у нее была коробка с красивой розовой почтовой бумагой, на которой она записывала свои стихи. Ей нравились розочки по краям бумаги и бледно-голубые бабочки в каждом углу. Сначала она набрасывала стихи на разлинованных страничках блокнота, а затем, если все складывалось лучше некуда, переписывала окончательный вариант на красивую розовую бумагу. На самом деле она купила эту бумагу для Лайзы, чей день рождения должен был быть в пятницу, 3 июля, но потом решила оставить ее себе — слишком красивая. Лучше подарить Лайзе пудру, которая завалялась у нее еще с прошлого года.

Кэти почти закончила стихотворение, над которым долго корпела. Это было только четвертое ее стихотворение, но наверняка — лучшее. Может быть, еще несовершенное, но учительница английского языка говорила, что хороший писатель переписывает свои произведения по нескольку раз, и Кэти считала, что это как раз тот самый случай. Она трудилась над этим стихотворением большую часть утра. Достала черновой вариант и прочла про себя. Ей хотелось назвать его «В…у», намекая на то, кому оно посвящено. Она знала, что многие поэты, такие как Уильям Шекспир, посвящали сонеты кому-либо именно так.

Она задумалась. Слово «заключить» показалось ей трудным. С ним бы хорошо рифмовалось «любить», но она не могла придумать, как это сделать. Кэти постучала карандашом по губам и вычеркнула его. Она вернется к стихотворению позже. Ее мысли опять обратились к Винстону. В седьмом классе она изучала этикет свиданий, на всякий случай: какие темы подходят для разговора с мальчиком и что говорить возле своей двери на прощание? В ее воображении лицо мальчика всегда своими чертами походило на того киноартиста, в которого она в данный момент была без памяти влюблена. Она представляла его добрым и нежным, ценящим ее многочисленные прекрасные качества. Тогда она не знала, что скоро в ее жизни появится Винстон, воплощение всех ее снов. Ей казалось, что он проявляет к ней определенный интерес, по крайней мере проявлял до появления Виолетты…

Виолетта и Винстон приближались к демонстрационному залу, где лучшая машина — двухдверная «шевроле-бель-эйр» — стояла под яркими лучами прожекторов, чтобы лучше были видны ее безупречные линии. Виолетта, еще не доходя до нее, заметила эту машину, и Винстон из кожи вон лез, расписывая ее достоинства, словно от этого зависела вся его жизнь. Словно Виолетта действительно могла ее купить. Очень смешно! Ха-ха! Она слышала, что Виолетта и Фоли настолько бедны, что с трудом вносят арендную плату за дом.

Винстон открыл стальную дверь, пропуская Виолетту внутрь автосалона. Кэти заметила у нее на подбородке большой синий кровоподтек. Виолетта всегда расхаживала вот так, не пытаясь скрыть следы драк. Ни темных очков. Ни грима. Ни широкополой шляпы. Она ходила по делам — в супермаркет, на почту, отводила Дейзи в школу — с одним или двумя фонарями под глазами, распухшими щеками, разбитыми губами. Она не стеснялась и никогда никому ничего не объясняла, из-за чего Фоли выглядел дураком. Как он мог защищаться, когда она его никогда ни в чем не обвиняла? Все в городе знали, что он ее бил, но никто не вмешивался. Это считалось их личным делом, хотя мать Кэти часто говорила, что это просто позор. Она считала Виолетту дрянью и говорила, что Лайза попадет в беду, если будет с ней знаться. Как раз накануне вечером, сидя на ступеньках лестницы, пока ее родители были в гостиной, она слышала, как ее мать говорила о Виолетте и Джейке Оттвейлере, которых видели медленно танцующими в «Голубой луне». Виолетта была гиперсексуальна, настоящая нимфоманка, и ее мать возмущало то, что Джейк мог общаться с ней. Она была страшно возбуждена, ее голос становился все громче (Кэти стало легче подслушивать), когда отец не выдержал: «Ради Бога, Ливия! Неужели тебе больше нечем заняться, как распространять вздорные сплетни?»

Они стали спорить, и мать зашикала на него, потому что боялась, что их услышит дочь. Кэти была согласна с матерью. Виолетта — шлюха. Кэти взяла пачку бумаг и пошла к шкафу с папками, стоявшему возле двери, чтобы слышать, о чем Виолетта беседует с Винстоном. Они были поглощены машиной и как будто не замечали ее. Винстон говорил:

— Смотрите, это не ваш закрытый седан. Это двухместный пикап «шевроле», двигатель — двести тридцать пять лошадиных сил, двойной карбюратор и две выхлопные трубы. Есть даже двойной фильтр бензина, представляете?

Виолетта явно не знала разницы между фильтром и рыбным филе.

— Этот цвет мне нравится, — сказала она, проводя рукой по переднему крылу. На капоте был изображен то ли орел, то ли ястреб в полете — клювом вперед, крыльями назад.

— Цвет, типичный для этой модели, — просто один из оттенков. Знаете, как он называется? Фиолетово-серый.

Виолетта одарила его улыбкой. Она носила разные оттенки фиолетового: пурпурные, бледно-лиловые, сиреневые, розовато-лиловые. Винстон наклонился над ней и открыл дверцу со стороны водителя, показывая ей розовую отделку внизу панели приборной доски.

— Располагайтесь. — Он опустил стекло и отошел в сторону, чтобы она могла получше рассмотреть интерьер. Сиденья были бархатные, ярко-голубого, как яйца малиновки, цвета, со вставками и боковыми панелями в розовато-голубых тонах, которые, смешиваясь, переходили в фиолетовый. Когда эта машина появилась у мистера Креймера, он открыл багажник и показал Кэти обшивку, выдержанную точно в таком же цвете. Даже чехол для запасного колеса был из голубого бархата.

Виолетта опустилась на сиденье и положила руки на руль, заметно волнуясь.

— Она великолепна! Мне она безумно нравится! — Она благоговейно провела рукой по сиденью. — Сколько?

Винстон рассмеялся, думая, что она шутит.

— Что тут смешного?

Он уставился на мысок своего ботинка, глядя на нее из-под темных ресниц, нахмурив брови. На его щеках показались ямочки.

— Ничего, миссис Салливан, но я полагаю, что она вам не по средствам, так же как и мне.

— У меня есть деньги.

— Но не столько же! — произнес он непринужденно, стараясь сохранять игривый тон.

Кэти видела, что Винстон старается смягчить ее скорое разочарование, когда он назовет цену. Она считала, что Виолетта воображает, корчит из себя богатую особу и что ее ждет неприятный сюрприз.

Улыбка исчезла с лица Виолетты.

— Вы думаете, что я не могу позволить себе купить красивую машину вроде этой?

— Я этого не говорил, миссис Салливан. Ни в коем случае.

Кэти не могла себе представить, что эта женщина будет продолжать упорствовать, но Виолетта сказала:

— В таком случае ответьте на мой вопрос.

— Объявленная цена — две тысячи триста семьдесят пять долларов. Мой босс, возможно, снизит ее немного, но не очень. Машины вроде этой считаются престижными, и «здесь мало места для маневрирования», как мы любим говорить.

Кэти следила за выражением лица Виолетты, надеясь, что та поймет наконец, что машина ей не по карману. Виолетта не сводила глаз с Винстона, который отвлекся на ложбинку в вырезе ее платья, мягко говоря, слишком глубокого. Она сказала:

— Я хочу обкатать ее.

— Конечно, мы это устроим.

Она высунула руку из окна, раскрыв ладонь.

— У вас есть ключи?

— Нет. Они в офисе… вон там. — Он сделал неопределенный жест.

— Пожалуйста, Винстон, пойдите и принесите их. Вы сумеете это сделать? — Ее тон был вкрадчивым и кокетливым, хотя то, что она сказала, прозвучало, на взгляд Кэти, оскорбительно.

— К сожалению, мой босс пошел обедать… и я здесь один.

— И что из этого?

— Ну понимаете, я не могу сейчас уехать, потому что он оставил меня за главного.

— Если не ошибаюсь, у вас есть механик. Даже два. Как его фамилия? Флойд, не правда ли?

Кэти и Винстон одновременно посмотрели в сторону сервисной мастерской, где Флойд осматривал подержанную машину, которую только что привез мистер Пэджет. Он сначала хотел сдать ее в счет покупки новой, но затем решил, что отложит покупку до осени, когда появятся новые модели. А пока, сказал он, ему нужны наличные деньги, так что он просто продал ее.

Кэти показалось, что Винстон почувствовал облегчение, словно Виолетта дала ему возможность аргументированно возразить.

— Миссис Салливан, Флойд не умеет продавать новые модели. Это все равно как если бы я начал работать в сервисе и делать за него его работу.

— Зачем вы мне нужны? Все, что я собираюсь сделать, — это прокатиться по этому кварталу. Вы что, мне не доверяете?

Кадык Винстона задвигался.

— Конечно, доверяю. Дело не в этом. Я просто думаю, что лучше подождать, пока вернется босс, чтобы я мог с ним поговорить. Он знает эту машину как свои пять пальцев, намного лучше, чем я. Кроме того, если дело дойдет до продажи, именно он занимается оформлением всех документов, так что имеет смысл дождаться его.

— Документов?

— Ну знаете, рассрочка оплаты, условия — все такое. Вам нужно будет привезти мужа, чтобы он подписал.

Виолетта была поражена:

— Зачем? У Фоли нет ни цента. Я оплачу наличными.

— Все сразу?

— Вы знаете, сколько у меня денег? Мне не обязательно это сообщать, но я знаю, что могу положиться на вас, — сказала она, понизив голос.

— Вы не должны рассказывать мне ничего личного, миссис Салливан. Вам следует переговорить с мистером Креймером относительно ваших финансов.

— У меня есть пятьдесят тысяч долларов.

Винстон рассмеялся:

— Серьезно?

— Конечно. К чему мне шутить на такую тему?

— Что вы сделали, ограбили банк?

— Это была страховка. Я хотела больше, но это то, что предложила мне компания. Мой адвокат сказал: «Соглашайтесь!» — так что я взяла эти деньги. Они, возможно, были в сговоре. Я никогда даже не называла Фоли всей суммы. Он сразу бы промотал все деньги, все — до последнего цента. Видите? — Виолетта указала на синяк на подбородке. — В один прекрасный день Фоли ударит меня слишком сильно, и тогда мне кранты. Деньги — мой билет в другую жизнь. — Она протянула руку: — Ну, можно мне взять ключи?

Кэти наблюдала затем, как Винстон борется с собой. Она знала, что он не тот человек, который пойдет на конфронтацию, особенно с такой женщиной, как Виолетта. С другой стороны, ей было известно, что ее отец дал ему четкие инструкции: никаких обкаток без продавца. Не оставлять автосалон без присмотра.

— Каковы ваши комиссионные при подобной продаже? — спросила Виолетта так, будто вопрос о покупке был уже решен.

— Около четырех процентов.

— Достаточно для того, чтобы оплатить ваше обучение и учебники на следующие два года. Или я ошибаюсь?

— Да нет, в общем, это так.

Даже Кэти была поражена тем, что ему достанется столько денег.

— Так вы хотите, чтобы я купила машину, или нет?

Винстон посмотрел на часы.

— Не знаю, что и сказать вам, миссис Салливан. Мистер Креймер должен вот-вот вернуться…

— О, ради Христа! Дайте мне ключи и покончим с этим. Я проеду только вокруг квартала.

Кэти закрыла ящик с папками, закатив глаза от возмущения. Настойчивость женщине не идет — это все знают, — но богохульство просто непростительно. Она вернулась за свой стол и села. Эта женщина, видно, не в своем уме. Винстон не может позволить ей уехать в этой машине, без залога. Очень смешно. Ха-ха! Кэти взяла пачку бумаг и ударила ею по столу, потом открыла и закрыла ящик, делая вид, что поглощена работой.

Винстон возник возле ее стола. Под мышками у него были большие влажные круги, и она почувствовала запах пота.

— У меня проблема.

— Знаю. Она о себе такого мнения, что меня просто тошнит от нее.

— Могу я взять ключи от «бель-эйр»?

Она уставилась на него, прищурившись:

— Почему вы просите у меня?

— Дайте их мне, пожалуйста. Она покупает машину и хочет прокатиться на ней.

— У меня их нет.

— Нет, есть. Я видел, как ваш отец давал их вам.

Кэти не пошевелилась, потому что внезапно ее осенила идея. Накануне за обедом отец сказал матери, что ему понадобится масса денег наличными на инвентаризацию и свет. Что, если Виолетта действительно с деньгами, а сделка из-за нее не состоится? Если так, она никогда себе этого не простит. Девушка почувствовала, как горит ее лицо.

Винстон в раздражении наклонился над столом и открыл ящик для карандашей. Там, большие, как жизнь, лежали ключи на кольце с логотипом «Шевроле», фирма и модель машины были написаны тушью на круглой белой бирке. Он взял их.

— Вы пожалеете, — процедила она, не поднимая глаз.

— Не сомневаюсь, — сказал он и вышел. Виолетта все еще сидела в машине.

Отца Кэти хватил бы удар в ту минуту, если бы он видел такое, но что она могла сделать?

Винстон протянул ключи Виолетте. Она молча взяла их, завела мотор и начала двигаться задним ходом в сторону широкой стальной двери в конце салона. Кэти смотрела, как Винстон подошел к двери и дернул ее. Дверь с грохотом откатилась по рельсам. Он было наклонился к окну с водительской стороны, но Виолетта развернулась и умчалась, не обернувшись.

Кэти видела, как Винстон посмотрел на часы, и точно знала, о чем он подумал. Даже если Виолетта сделает большой круг, ее поездка не займет более пяти минут. Это означало, что машина будет на площадке до того, как ее отец вернется с обеда.

6

Я нашла сержанта ТимотиШефера в мастерской, в заднем крыле его дома на Харт-драйв в Санта-Марии. Судя по его виду, дом был построен в 1950-х годах — четырехкомнатный, настолько белый, что казался либо свежевыкрашенным, либо недавно покрытым винилом. Его мастерская когда-то, должно быть, была сараем для инструментов, который потом постепенно расширялся, пока не вырос до одноместного гаража. Внутренние стены были из грубых досок, и из них торчали гвозди. Щели были заткнуты старыми газетами.

Шефер сказал мне, что ушел из департамента шерифа округа Санта-Тереза в 1968 году в возрасте шестидесяти двух лет, что означало, что сейчас ему восемьдесят один. Он был плотного телосложения; его широкие серые брюки держались на желтовато-коричневых подтяжках. Фланелевая рубашка из шотландки была застирана до такой степени, что синие и коричневые цвета были едва различимы. Развевающиеся на ветру волосы были белыми как снег, а низко на носу сидели бифокальные очки, поверх которых он время от времени бросал на меня пристальный взгляд.

Перед ним на деревянном верстаке стояло плетеное кресло-качалка, нуждавшееся в замене сиденья. Инструменты были аккуратно разложены рядом: пара плоскогубцев с острыми концами, два шила, нож, линейка, банка глицерина и тростниковые петли, скрепленные с помощью английских булавок. Он пользовался колышками для гольфа для удержания тростника, пока связывал петли под сиденьем.

— Это моя дочь втянула меня в это дело, — заметил он между прочим. — После того как ее мать умерла, она решила, что какое-нибудь хобби отвлечет меня от горя. В выходные дни мы обходили блошиные рынки и распродажи, собирая старые разбитые стулья вроде этого. Это оказалось выгодным делом.

— А как вы этому научились?

— По книгам. Мне потребовалось порядочно времени, чтобы овладеть этим искусством. С помощью глицерина легче просовывать тростник. Если его недостаточно вымочить, с ним трудно работать. Если вымачивать слишком долго, он размякнет и развалится. Надеюсь, вы не будете возражать, если я продолжу это занятие? Я обещал заказчику, что закончу его кресло к концу недели.

Некоторое время я молча наблюдала за ним. Техника плетения напомнила мне вышивку гарусом по канве или вязание. В этом процессе было что-то гипнотизирующее, и я могла бы наблюдать его бесконечно, если бы позволяло время.

Когда я накануне звонила, то упомянула имя Стейси Олифанта, таким образом пытаясь вызвать к себе доверие Шефера, поскольку они много лет работали вместе. Несколько минут мы обсуждали по телефону этого человека. Я сообщила, что собираю информацию о Виолетте Салливан, и спросила, не нужно ли ему выяснить что-нибудь в департаменте, прежде чем мы встретимся.

— Никто этим делом больше не интересуется, — констатировал он. — Только несколько человек помнят о нем. Эта женщина все еще считается пропавшей, но я не думаю, что вы добьетесь большого успеха после стольких лет.

— Однако стоит попробовать, — сказала я. — Вы ее знали?

— Конечно, знал. Ее все знали. Хорошенькая дамочка с огненно-рыжими волосами и независимым характером. Если Фоли ставил ей фонарь под глазом, она даже не пыталась его скрывать. Выставляла синяк напоказ, как почетный знак. Потрясающе! Даже избитая она была намного красивее любой другой женщины в городе. Я сам не избежал ее чар — моя жена так ревновала, что чуть не плевалась гвоздями. Виолетта была из тех женщин, о которых мечтают все мужчины. Многие жены просто ненавидели ее.

— Насколько хорошо вы знали Фоли?

— Лучше, чем Виолетту, учитывая его многочисленные контакты с полицией. Я сталкивался с ним прежде всего из-за того, что он бил ее. Ходил к ним домой раз десять. Никто из нас не любил наносить подобные визиты. Во-первых, это было опасно, а во-вторых, заставляло задумываться о том, что будет дальше. Виолетта и Фоли ходили по краю пропасти. Их маленькая дочка была в том возрасте, когда легко могла стать очередной жертвой. Обычно сначала бьют жен, а потом уже и детей.

— А у Виолетты было криминальное прошлое?

— Нет.

— Фоли никогда не требовал арестовать ее за нападение на него?

— Нет. Он сам бил ее и, должно быть, чувствовал себя слишком виноватым, чтобы вызывать нас.

— Значит, у вас нет отпечатков ее пальцев? Жаль…

— У них не заведено на нее досье. Она также не состояла на учете в отделе социальной защиты, поскольку никогда не работала, так что это еще один тупик. Единственный раз, когда она обращалась в суд, — подача иска с жалобой на Джейка Оттвейлера. Его питбуль напал на ее карликового пуделя и разорвал его на месте. Она, кажется, получила несколько сот баксов компенсации. Фоли, наверное, израсходовал их все до последнего цента на оплату счетов.

— Дейзи помнит две шумные ссоры. Они произвели на нее сильное впечатление.

— Не сомневаюсь, — сказал он. — Мы забирали Фоли в отделение не один раз и проводили с ним беседы, но, как большинство скандалистов, он всегда винил кого-то другого. Он утверждал, что это Виолетта провоцирует его, так что это ее вина, а не его.

— Сколько времени это продолжалось?

— Года два-три, вплоть до ее исчезновения. После нашего вчерашнего разговора я позвонил одному из помощников шерифа и попросил его достать старое дело. Он просмотрел отчеты и сказал, что Виолетта и ее муж сильно поссорились 27 июня, в субботу, за неделю до того, как ее видели в последний раз. Фоли запустил в нее кофейником и попал ей по подбородку. Она вызвала нас. Мы приехали, арестовали его, не обращая внимания на извинения, и продержали у себя всю ночь, пока он не успокоился. А она тем временем подала жалобу, обвиняя его в уголовно наказуемых побоях.

— Почему уголовно наказуемых?

— Обычно травмы были нетяжелыми, но на этот раз он сломал ей челюсть. Мы посоветовали ей подать иск против него, требуя взятия под стражу, но Виолетта заявила, что она в порядке. Как только Фоли покинул участок, мы отправились к ним домой. Он умолял ее отказаться от своих обвинений, но вскоре после этого она исчезла.

— Когда он сообщил о ее исчезновении?

— Седьмого июля. В то время закон требовал подождать семьдесят два часа, прежде чем заявлять о пропавших лицах. Поэтому прошло воскресенье, затем понедельник. Во вторник утром Фоли явился в отделение и сказал, что хочет сделать заявление. Я принял это заявление, хотя к тому времени уже ходили слухи о ее пропаже и мы знали, что это проблема на наши головы.

— Как он выглядел?

— Был явно расстроен, но, на мой взгляд, главным образом — из-за себя. Принимая во внимание его прошлое, он мог предположить, что окажется первым в списке, когда дело дойдет до тщательного расследования. Мы развесили в округе объявления с описанием внешности Виолетты и машины, в которой она, как предполагалась, могла уехать, а через два дня распространили это объявление по всему штату. Мы связывались с газетами по всему побережью. Надо сказать, они не проявили большого интереса. Большинство газет уделили этому происшествию не больше двух маленьких колонок на последней странице, если вообще обратили внимание. То же и с радио. Местные жители обсуждали этот случай, но не слишком.

— Почему?

— Газетчики тогда не так бросались на всякие слухи, как теперь. Виолетта была взрослым человеком. Многие считали, что она сбежала по собственной воле и вернется, когда сочтет нужным. Другие склонялись к мысли, что она вообще никуда не уезжала, по крайней мере — живая.

— Вы думаете, что Фоли убил ее?

— В то время я так думал.

— Почему?

— Потому что он бил ее все сильнее, и она серьезно хотела подать против него иск в суд, что не было для него новостью. Как сказал один мой коллега: «Если нет свидетелей, нет и дела». Если бы дошло до суда, он, возможно, попал бы в тюрьму. Так что ему, несомненно, было выгодно, что она пропала.

— Я полагаю, что было расследование?

— О да. Нам удалось проследить ее действия до того момента, как она покинула в тот день свой дом. Это было в шесть пятнадцать или около того, после того как пришла няня. Еще не стемнело. Несколько человек видели, как она проехала по городу. Они говорили, что она была одна, правда, со своей маленькой собачкой, которая сидела у нее на коленях и лаяла в окно. Виолетта заправилась на бензоколонке возле Таллиса, так что мы знаем, что она проехала по крайней мере до того места.

— Который был час?

— Где-то около половины седьмого. Парень на бензоколонке помыл ее ветровое стекло и проверил шины, что было излишне: машина была новой, «с иголочки». Он поинтересовался, как она с ней управляется, и они поговорили об этом несколько минут. Я спросил его, не заметил ли он чего-нибудь необычного, потому что хотел знать, в каком она была настроении. Когда мать навсегда оставляет своего ребенка, то можно предположить, что она будет очень подавленна, но он сказал, что она казалась счастливой. Он употребил слово «беззаботной». Он никогда ее раньше не видел, но слышал о ней, что она всегда была такой. Я надеялся, что миссис Салливан сказала ему что-нибудь о том, куда направляется, но увы… Собачонка лаяла как оглашенная и прыгала по сиденьям, так что Виолетта выпустила ее сделать «дела» на траве. Посадив ее обратно в машину, она вошла в контору, заплатила за бензин и купила кока-колу из холодильника. Потом села в машину и укатила в сторону Фримена.

Я открыла сумку, висевшую у меня на плече, и достала ручку и карту Санта-Марии.

— Вы можете показать мне, где находится бензоколонка? Мне бы хотелось взглянуть на нее.

Он поправил очки и стал изучать карту.

— Это должно быть здесь, — сказал он, делая пометку на странице. — Бензоколонка там же, хотя оба заправщика там больше не работают. Оттуда она могла уехать куда угодно. По одной из боковых дорог и на 101-ю на юг, к Лос-Анджелесу, или на север, к Сан-Франциско. Она могла сделать круг и вернуться домой. Мы пытались рассчитать, как далеко она могла уехать с таким запасом горючего, но в этом радиусе много заправочных станций. Никто больше не видел ее, что показалось мне странным. Машина была очень красива, да и она тоже. На них обязательно обратили бы внимание, если бы она остановилась купить еду, отдохнуть, прогулять собаку. Не понимаю, как она могла вот так исчезнуть, буквально как сквозь землю провалиться.

— Газеты пишут, что Фоли не считается подозреваемым.

— Конечно же, его подозревали. И до сих пор подозревают. Мы надеялись, что нам удастся заставить его рассказать то, что он знает, но он схитрил. Сразу нанял адвоката и после этого не сказал ни слова. Мы ничего не могли предъявить ему.

— Он не дал никакого объяснения?

— Мы сумели кое-что вытянуть из него, прежде чем он замолчал. Мы знаем, что он заходил в «Голубую луну» и выпил пару кружек пива. Фоли утверждал, что вскоре после этого поехал домой, то есть где-то между десятью и половиной одиннадцатого. Но бебиситтер Лайза Меллинкэмп сказала, что он вернулся между двенадцатью и часом ночи, что означает, что если это он убил Виолетту, у него было время избавиться от тела.

— Он, должно быть, хорошо поработал, если никто не смог найти тело.

Шефер пожал плечами:

— Полагаю, что тело когда-нибудь будет найдено, если от него хоть что-нибудь осталось и его не сожрали черви.

— Если он вообще убил ее… Ведь возможно, это и не так?

— Верно.

— Нельзя утверждать ни того ни другого.

— Я сам все время колеблюсь, размышляя над возможными версиями.

— Кто-нибудь подтвердил алиби Фоли?

Шефер покачал головой:

— Нет. Люди помнят лишь примерно, когда он ушел из «Луны», но никто не знает, куда он пошел после этого. Может быть, домой, а может быть, и нет.

— А что с машиной? Я так понимаю, что ее следов тоже не нашли?

— Я думаю, что ее давно продали, может быть, разобрали на запчасти. В Европе и на Ближнем Востоке всегда был спрос на краденые машины. Особенно в Калифорнии, в Лос-Анджелесе и Сан-Диего.

— Даже тогда?

— Да, мэм. Примерно восемьдесят пять тысяч машин было угнано из этих двух городов только за тот год. Их крадут, отгоняют в местные порты и переправляют на кораблях. Другой вариант — перегоняют машину через границу и отделываются от нее где-нибудь в Мексике или в Центральной Америке. Если машина не находит покупателя, ее оставляют на улице и в конце концов конфискуют. Если вы поедете в Тигуану, то увидите тысячи автомобилей, джипов, пикапов. Некоторые находятся там много лет, и никто не потребовал их обратно.

— Машина была его или ее?

— Кредит оформил он, но машина принадлежала ей. Она сделала все возможное, чтобы все это знали. В то время жены не могли получить кредит, даже если работали. Все оформлялось на имя мужа.

— Но зачем ему надо было это делать? Купить ей машину, а на следующий день убить ее. Какой смысл?

— Он мог убить ее в порыве ярости. Это могло быть и незапланированным действием.

— Но зачем ему вообще нужно было покупать машину? Дейзи сказала мне, что он с трудом оплачивал счета. Я также слышала, что у Виолетты было достаточно наличных денег, чтобы расплатиться за машину сразу.

— Я скажу вам, что думаю. Он поступил так из чувства вины. Он приходил в бешенство, избивал ее до полусмерти, а затем старался загладить вину. Возможно, он понимал, что она решила подать на него в суд, так что попытался подкупить ее. Виолетта мечтала купить эту машину.

— Фоли регулярно выплачивал кредит за машину, хотя мог бы и не делать этого. Это кажется странным.

— Вам следует поговорить по этому поводу с Четом Креймером из компании «Чет Креймер Шевроле» в Кромвелле. Я дам вам его адрес.

— Спасибо. Дейзи упомянула его имя. Меня удивило, что он все еще занимается бизнесом.

— О, он никогда не уйдет на пенсию. Он держит бразды правления в своих руках и, пока не умрет, не выпустит их.

Я мысленно вернулась к тем газетным статьям, которые прочла.

— В одной из газет говорилось о том, что Виолетта накануне исчезновения отправилась в банк в Санта-Терезе и осталась в депозитарии. Как вы думаете, что она могла хранить там?

— Полагаю, какие-нибудь ценности. Как и вы, я слышал, что у нее была значительная сумма наличных денег. Мы получили ордер из суда на вскрытие сейфа, когда она пропала. Он был пуст.

— А что было потом? Я знаю, как относится Стейси к подобным случаям. Нераскрытое дело бесит его.

— Верно. Время от времени кто-нибудь возвращается к этому делу, но у нас нет новых материалов, чтобы его продолжать. Мы никогда не прерывали его, но нам не хватает сотрудников, чтобы запустить новый виток расследования. Детективы в Санта-Терезе и так по уши в работе. Какой-нибудь новичок время от времени начинает копаться в нем, но на том все и заканчивается.

— А как насчет версии о том, что у нее был роман?

— Так Фоли и говорит, но я сомневаюсь. Поспрашивайте людей и вы поймете, что такие слухи распространяет он сам. Виолетта, конечно, крутила хвостом, но если она сбежала с кем-то, то почему больше никто в округе не исчез?

7

Станция техобслуживания, где Виолетту видели в последний раз, находилась возле Таллиса, крошечного городка — не больше точки на карте, который можно было и не заметить, если не вглядываться. Несколько хуторов, подобно звездам в созвездии, были разбросаны на небольшом участке земли и соединялись узкими дорогами, образующими что-то вроде решетки. Таллис располагался к востоку на прямой линии, которая вела к Фримену, а оттуда к 101-му шоссе.

Заправок в этом районе было мало, и они были разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга, так что легко можно было себе представить, почему Виолетта выбрала именно эту. На тот момент машина находилась у нее всего один день, но, очевидно, проехала немалое расстояние, раз израсходовала все горючее. Или, может быть, она израсходовала его, готовясь к побегу. Или ее все-таки убили. Я заметила, что колеблюсь между этими двумя версиями. По словам автозаправщика, она выглядела человеком, который радуется предстоящей поездке, но куда? И что важнее: достигла ли она пункта назначения?

Добравшись до автозаправочной станции, я припарковалась возле дамского туалета, не преминув воспользоваться им по назначению. В туалете была канализация, но сушилка для рук оказалась испорченной, а бумажные полотенца отсутствовали, так что пришлось вытирать руки о джинсы.

Станция находилась на перекрестке двух дорог — Робинсон и Твайн. День был жаркий и безветренный. Солнце жгло нестерпимо. Если так в сентябре, можно себе представить, какая жара стояла здесь в июле. По обеим сторонам тянулись бесконечные поля; на одних урожай был уже собран, а на других, вновь засеянных, виднелись зеленые побеги. Виолетта останавливалась здесь во второй половине дня, и пейзаж выглядел, должно быть, примерно также, как сейчас. Здесь при отсутствии лесонасаждений, дающих тень, было очень жарко и ветрено. Я представила себе рыжие волосы Виолетты, хлеставшие ее по лицу, пока она болтала с автозаправщиком. Какие планы были у нее в тот день? Это все время не давало мне покоя — каковы были ее намерения и была ли она в чем-то виновата?

Сев в машину, я направилась на запад, повернув от станции на дорогу Твайн. Я проехала указатель на Нью-Кат-роуд и поняла, что дом Тэннье находился менее чем в миле оттуда. И в самом деле, очертания большого фермерского дома неясно вырисовывались вдали, снова поразив меня своим несоответствием сельскохозяйственному пейзажу.

Оказавшись в Кромвелле, я сверилась с картой, которую дала мне Дейзи. Фоли Салливан работал сторожем в кромвеллской пресвитерианской церкви на Второй улице. Сооружение было простым в хорошем смысле этого слова: белое здание с колокольней посреди широкой зеленой лужайки. С одного конца к нему было пристроено большое кирпичное крыло. Я поставила машину на стоянку сбоку и прошла ко входу в церковь.

Для начала я подергала одну из больших двойных дверей и с удивлением обнаружила, что она была не заперта. Я вошла внутрь. Двери в святилище были открыты, но никого не было видно. Я несколько раз крикнула «Ау!», чтобы объявить о своем присутствии и не произвести впечатления бесцеремонного вторжения в Божий дом. Внутри стояла полная тишина, и я на цыпочках прошла к центральному проходу. Солнце отражалось в искусно выполненных витражных стеклах и утопало в мягких коврах темно-красного цвета. Массивные медные трубы органа позади алтаря образовывали перевернутую букву V. На пустых деревянных церковных скамьях бликовало пламя свечей. В воздухе пахло гвоздиками и лилиями, хотя ни тех ни других не было видно. Справа за кафедрой находились хоры. В передней части церкви я увидела дверь, ведущую в обитель священника. Слева двойные двери, застекленные сверху, открывались, вероятно, в коридор, который соединял церковь с ее более современной пристройкой.

Я толкнула двойные двери и оказалась в коридоре, устланном широким ковром. Направо были классы воскресной школы, в большинстве которых стояли складные стулья, а в двух — низкие столы и стулья, предназначенные для малышей. Везде был порядок. Пахло освежителем воздуха, жидкостью для мытья полов и полировкой для мебели. Распахнув вторые двойные двери, я попала в большой зал. Там стояли длинные столы типа банкетных, а складные металлические стулья были еще сложены на тележках, придвинутых к стене. Эта комната могла служить для чего угодно и была очень вместительной. Интересно, подумала я, ужинают ли еще прихожане «чем Бог послал»? А что, было бы здорово! Где еще можно было получить пироги с мясом и макаронами и запеканку из зеленой фасоли с грибным соусом? Ребенком меня исключали из разных классов воскресной школы, но я не в претензии. Как правило, в моих воспоминаниях превалирует вкусная еда и воскресная школа ассоциируется с чем-то сладким и теплым, как домашние шоколадные пирожные.

Я вошла на кухню через вертящуюся дверь и, снова аукнув, подождала, не последует ли ответ. Комната была залита солнечным светом. Кухонные столы были из нержавейки, а с полок над двумя ресторанного размера стальными плитами свешивались огромные котлы для супа. Эмалированные раковины были белыми как снег. Больше смотреть было не на что. Где же Фоли, думала я. Я настолько сосредоточилась на этом, что, когда он появился за моей спиной и похлопал по плечу, вздрогнула и схватилась за сердце, икнув от неожиданности.

— Простите, если я напугал вас.

— Я просто не ожидала, — сказала я, прикидывая, как долго он следил за мной. Внутри нарастало чувство тревоги, которое я постаралась подавить. — Спасибо, что согласились на встречу со мной.

— Не за что.

Он был высокий и сухопарый, рукава казались слишком короткими для его длинных рук с тонкими запястьями и чересчур большими ладонями. На чисто выбритом лице выступали скулы, а линия челюсти была четко очерченной. Глубоко посаженные голубые глаза имели темную радужную оболочку. Его лицо было словно с черно-белой фотографии, сделанной во времена Великой депрессии, — затравленные люди в очередях за бесплатным питанием, чьи взгляды были в отчаянии устремлены на камеру. Он напоминал мне кого-то, хотя я не сразу вспомнила, кого именно. Говорил он монотонно, глядя как будто сквозь меня, дистанцировавшись от всего окружающего мира. Я не видела в его чертах никакого сходства с Дейзи, за исключением, возможно, грусти, источником которой, видимо, была Виолетта. Ему был только шестьдесят один год, но взгляд его был таким затравленным, что можно было дать все сто.

— Идемте со мной. Я покажу вам, где живу. Мы сможем поговорить там, где нас никто не услышит.

— Прекрасно, — сказала я и последовала за ним, удивляясь своей смелости. Я была одна с человеком, подозреваемым в убийстве, в этой большой пустой церкви. Кроме Дейзи, никто не знал, где я нахожусь.

Мы спустились на один пролет лестницы на цокольный этаж, там было сухо и чисто. Фоли открыл дверь помещения, которое я вначале приняла за большой чулан.

— Вот мои апартаменты. Возьмите стул.

Комната, куда он меня привел, была размером где-то футов десять на десять с белыми стенами и блестящим бежевым линолеумом на полу. В центре стоял маленький деревянный кухонный стол с четырьмя табуретками. Вдоль стены вплотную друг к другу располагались небольшой холодильник, диван, один обитый материей стул и маленький телевизор. В открытую дверь была видна еще одна комната, поменьше, а там — раскладушка. Позади нее, судя по всему, находилась ванная комната.

Я села за стол. В центре стояла миска с неочищенным арахисом. Фоли сел, явно расслабившись. Его взгляд, устремленный на меня, был открытым, но совершенно ничего не выражающим. Он указал на орехи:

— Берите, если хотите.

— Спасибо.

Фоли взял неочищенный арахис, разломил и бросил ядрышки в рот. Потом съел еще один — с таким хрустом, как лошадь грызет удила. Он держал в руках пустую скорлупку, как бы ощупывая ее неровную поверхность, кончиками пальцев касаясь краев. Меня учили съедать арахис, не отшелушивая оболочку, чтобы не мусорить.

Он взял из миски еще один орех и стал перекатывать его, слегка сжимая, как бы проверяя его на прочность. Его пальцы двигались словно сами по себе.

— Вы частный детектив. Откуда?

— Из Санта-Терезы. Я десять лет в этом бизнесе. До этого я была полицейским.

Фоли покачал головой:

— Зачем Дейзи это затеяла?

— Спросите ее.

— Но что она сказала, когда нанимала вас?

— Она переживает. Говорит, что до сих пор не может примириться с тем, что мать ее бросила.

— Никто из нас не может примириться с этим, — с горечью заметил он, отвернувшись от меня и пожав плечами, словно в ответ на какой-то спор с самим собой. — Ну что ж, я полагаю, что нам лучше покончить с этим. Вы можете спрашивать меня все, что хотите, но сначала я скажу следующее. Пастор в этой церкви — единственный человек в городе, у которого доброе сердце. После того как Виолетта пропала, меня уволили, и я не мог найти работу. Раньше я был строителем, но после случившегося никто больше не хотел нанимать меня ни на какую работу. Почему? Меня никогда не арестовывали. Никогда не предъявляли никакого обвинения. Я не провел ни одного дня в тюрьме. Моя жена просто сбежала. Не знаю, сколько раз я должен это повторять.

— Вы нанимали адвоката?

— Мне пришлось это сделать. Я должен был защищаться. Все думали, что я убил ее. Мне надо было содержать Дейзи, а у меня не было работы. Как вы можете доказать, что вы чего-то не делали, когда весь город против вас?

— Чем же вы зарабатывали себе на жизнь?

— Ничем. Пришлось жить на пособие по безработице. Мне было стыдно, но у меня не было выбора. Все время, что мы были женаты, Виолетта не работала. Она хотела сидеть дома с Дейзи, и я не возражал, хотя лишние деньги нам бы не помешали. В течение нескольких месяцев я не мог оплатить счета. Это было трудное время. Некоторые думают, что мне на это было наплевать, но это не так. Я делал все, что мог, но когда она исчезла, не знал, к кому обратиться. Если я оставлял Дейзи хотя бы на одну минуту, она начинала меня искать. Ей нужно было знать, где я. Она цеплялась за мои штаны из страха, что и я исчезну. Вот как оно было. Виолетта делала то, что ей хотелось, не думая о нас. Она была эгоисткой, и материнство не особенно интересовало ее.

— А что интересовало?

— Повторите ваш вопрос.

— Что ее интересовало? Я спрашиваю, потому что хочу понять ее… не то, как она себя вела, а что она была за человек.

— Она любила вечеринки. Сидела на них допоздна и пила. Иногда танцевала.

— А вы? Вы тоже танцевали? — спросила я, думая, что он употребил это слово в качестве метафоры.

— Не настолько часто, как ей бы того хотелось.

Он положил неочищенный орех обратно в миску и опустил свои большие руки на колени под столом. Я услышала треск и поняла, что он систематически щелкал костяшками пальцев.

— У нее были хобби или интересы?

— Вроде занятия макраме? — спросил он с ноткой горькой иронии. — Едва ли.

— Например, любила ли она готовить? Или что-нибудь в этом роде…

— Мы ели одни консервы. Иногда ей было лень даже бросить их в кастрюлю и разогреть на огне. Я знаю, что говорю о ней негативно, и приношу свои извинения. Возможно, у нее были и хорошие качества, но я их не видел. Главное — она была очень красива и глубоко вонзила в меня свои щупальца.

— Почему вы не ушли?

— По глупости, наверное. Не знаю, это было так давно. Иногда я с трудом вспоминаю, как мы жили, но знаю, что нехорошо. Почему я не ушел? Потому что любил эту женщину больше жизни.

— Понятно, — сказала я, хотя это заявление прозвучало несколько странно после того, что я услышала.

— Тем не менее не мне одному не нравилась наша жизнь, — продолжал он. — Она тоже не была счастлива, но тоже не уходила. По крайней мере до тех пор, пока не исчезла.

— Дейзи сказала, будто вы считаете, что у нее был роман.

— Я это точно знаю.

— Почему вы так уверены в этом?

— Она сама мне говорила.

— В самом деле? И что именно?

— Говорила, что он во сто раз лучше меня. Что он тигр в постели. Мне бы не хотелось вдаваться в подробности. Она приводила меня в бешенство, чего и добивалась.

— Может быть, она все это сочиняла?

— Нет, мэм, не сочиняла. Кто-то был, это точно. Можете мне верить.

— У вас есть какие-то предположения, кто это мог быть?

— Нет.

— Вы никого не подозревали?

Он отрицательно покачал головой.

— Сначала я думал, что это кто-то из Санта-Марии или Оркатта — откуда-нибудь оттуда, но никто никогда не заявлял о том, чтобы там кто-то пропал, вот почему никто не верит ничему, что я говорю.

— Давайте поговорим о вас. Расскажите мне о себе.

— Мне нечего рассказывать. О чем?

Я пожала плечами.

— Вы когда-нибудь служили в армии?

Он угрюмо покачал головой, словно я добавила еще один пункт к списку его несчастий.

— В армию меня не взяли: в 1941 году, когда началась война, мне было пятнадцать лет. Как только мне исполнилось восемнадцать, я попытался записаться добровольцем, но меня забраковали по здоровью. У меня были плохие зубы. У солдата должно быть шесть зубов, чтобы откусывать, и шесть, чтобы жевать. Этим я не мог похвастаться. Позднее я понял, что армия — это не только романтика. Многие парни, жившие по соседству, ушли на фронт и не вернулись.

— Дейзи сказала, что Виолетте было пятнадцать лет, когда вы на ней женились.

— Держу пари, что она сказала вам, почему я женился.

— Я знаю, что она была беременна. Можно было отдать ребенка на усыновление.

— Виолетта бы обязательно сделала это или даже что-нибудь похуже, но я был против. Я хотел этого ребенка. Хотел жениться и иметь семью. Ей ребенок был в тягость. Я очень надеялся, что она изменится.

— Пятнадцать лет — очень юный возраст, — сказала я, только чтобы поддержать разговор.

— К Виолетте это не относится. Она как-то рассказала мне, что имела дело с парнями, когда ей не было еще и двенадцати. Я был у нее не первый и, конечно, не последний.

— Это вас огорчало?

— Ее прошлое? Я плевал на него. Меня огорчало то, что она делала потом. Вы, наверное, слышали, что я бил ее, но палка всегда о двух концах. Она мне изменяла — изменяла снова и снова. Кто может смириться с этим? Вы могли бы?

— На то и существует развод, — ответила я мягко.

— Знаю, но я любил ее и не мог жить без нее. Я думал, что смогу образумить ее. Это все, чего я хотел. Знаю, что так нельзя. Иногда мне даже не верится, что когда-то я был таким, но это так. Она была упрямой, своенравной и не собиралась вести себя прилично. Я был терпелив с ней, насколько мог, но она все равно бросила нас. И разбила мне сердце.

— И вы никогда снова не женились?

— Как я мог жениться? Я остался ни с чем. Не разведен и не вдовец. Да никакая женщина и не пошла бы за меня. Когда Дейзи ушла из дома, я согласился на эту работу. Пастор разрешил мне здесь жить, и с тех пор я здесь. — Он замолчал, стараясь справиться с обуревавшими его эмоциями.

— Расскажите мне о машине.

— Мы поссорились: не помню теперь из-за чего. Я порвал кружевную занавеску, и Виолетта взбесилась, порвала все остальные и бросила их в мусорное ведро. Она пошла в «Голубую луну», и я с ней. Мы начали пить, и она немного успокоилась. Я подумал, что все в порядке, но тут она встала и объявила, что бросает меня. Сказала, что все кончено и на следующий день она уйдет. Я не поверил ни одному ее слову. Виолетта говорила нечто подобное едва ли не каждую неделю. В этот раз она так плакала, что у меня сердце разрывалось. Я пожалел о том, что сделал. Я знал, как много значили для нее эти кружевные занавески. Мне хотелось загладить свою вину за это и за все остальное.

Она видела машину за несколько дней до этого и не говорила ни о чем другом, поэтому я отправился в автосалон и купил ее. Приехал на ней домой и припарковался у входа, затем вошел в дом и предложил ей посмотреть в окно. Увидев машину, она обрадовалась, как ребенок, — я никогда не видел ее такой счастливой.

— Когда это было? Какого числа?

— Третьего июля. За день до того, как она сбежала.

— Она не говорила о том, что хочет куда-нибудь поехать?

— Ни слова. Она была со мной приветлива, как никогда, так что я подумал, что все в порядке. Мы провели субботнее утро вместе — втроем: она, я и Дейзи. У меня была кое-какая работенка днем, но потом я вернулся, и мы кое-что поделали по дому. В пять часов она приготовила Дейзи на ужин ее любимое блюдо — бекон с яичницей. В шесть часов должна была прийти няня. Она купала Дейзи и укладывала ее спать. Виолетта задержалась, чтобы переодеться, и сказала, что мы встретимся в парке перед началом фейерверка.

Я остановился по пути в «Голубой луне». Должен признаться, что выпил две кружки пива… ну, может, и больше. К тому времени как я приехал в парк, стемнело, и фейерверк должен был вот-вот начаться. Я везде искал ее, но безрезультатно, поэтому сел и стал смотреть шоу.

— Вас там видели?

— Конечно. Люди могут это подтвердить. Ливия Креймер сидела рядом со мной, и мы разговаривали. Это совершенно точно. Когда я приехал домой, то увидел, что машины нет. Я вошел и понял, что Виолетты тоже нет.

— Но няня была еще у вас, не так ли?

— Это она так говорит, но я в этом не уверен.

— Почему?

— Я выпил еще пару кружек пива в «Луне» по дороге домой. Вот почему я не совсем твердо стоял на ногах. Я умылся, а затем завалился спать. Мне и в голову не пришло заглянуть в комнату Дейзи. Я подумал, что Виолетта захотела, чтобы Дейзи тоже посмотрела фейерверк, и увезла ее на машине. А потом наступило утро, и Дейзи тянула меня за руку.

— И что дальше?

— Дальше я пережил два самых ужасных дня в своей жизни. В воскресенье утром я позвонил в департамент шерифа узнать, не известно ли им что-нибудь. Я подумал, что ее могли арестовать или у нее сломалась машина. Помощник шерифа сказал, что пока ничего, но если она не появится до вторника, я должен прийти и написать заявление о пропаже человека, что я и сделал, когда она не вернулась. В тот день я бросил пить и с тех пор не выпил ни капли спиртного.

— И она никогда не давала о себе знать?

— Нет. Ни звонка, ни почтовой открытки. Ни слова за все это время.

— Почему вы продолжали платить за машину?

— Чтобы она знала, что я ее люблю. Что раскаиваюсь. Я надеялся, что она вернется, и хотел, чтобы она знала, что мы очень ждем ее.

— Разве вас не возмущало то, что вы должны платить за машину, в которой она уехала?

— Меня это огорчало, но… если она решила уехать… я был рад, что у нее была эта машина. Вроде моего прощального подарка.

— К тому времени все считали, что это вы с ней что-то сделали.

— Это был мой крест, который мне надо было нести, и я надеюсь, что вел себя как мужчина. Возможно, в моих словах звучит обида, но я обижен не на нее, а на людей, которые без суда осудили меня и признали виновным. — Он протянул руку к миске с арахисом и взял один орех, но затем передумал и положил обратно. Потом поднял голову и посмотрел на меня темными запавшими глазами. — Вы мне верите?

— Не знаю. Я занимаюсь этим делом всего один день. Вы только второй человек, с которым я поговорила, так что пока я ни в чем не уверена. Собираю информацию.

— Я рассказал вам все, что знаю.

— А как насчет тех пятидесяти тысяч долларов, которые, как болтали, у нее были?

— Это случилось после рождения Дейзи. Я не знаю подробностей, кроме того, что роды продолжались очень долго. Воды отошли в девять часов в пятницу вечером, но потом какое-то время ничего не происходило. Схватки были очень редкими, и она не чувствовала особой боли. Виолетта решила, что не так страшен черт, как его малюют. Почему-то, как только женщина обнаруживает, что беременна, другие тут же начинают стращать ее историями о том, как им было тяжело рожать, как чья-то кузина умерла от кровотечения, или о детях, родившихся уродами.

Виолетта ужасно боялась родов и тянула с роддомом как можно дольше. Мы не спали всю ночь — играли в карты, и она платила мне по пенни за очко. Я проиграл где-то около пятнадцати долларов. Через некоторое время схватки усилились, и она не могла больше играть в карты. Я сказал ей, что надо ехать в роддом, и она наконец сдалась. Мы приехали, и ее отвезли в родовую палату. Было шесть утра. Вышла сестра и сказала, что матка раскрылась только на четыре сантиметра, и мне позволили посидеть возле нее. Она ужасно мучилась, но врач не давал ей болеутоляющего, чтобы не ослабить схватки. Днем я вышел купить что-нибудь поесть. Когда я вернулся, пришел врач. Его вызвала медсестра, потому что видела, что с Виолеттой что-то не так. Я не знаю подробностей того, что случилось потом. Но знаю — виноват был доктор Ролингс. Дейзи была в порядке. Она наконец родилась — примерно в семь вечера с помощью щипцов. У Виолетты были гинекологические осложнения, и в результате ей удалили матку. Ей было только шестнадцать, но она не могла больше иметь детей. Не думаю, что это ее особенно огорчило, но она поняла, что на этом можно заработать. Возможно, она подала иск против врача на полмиллиона долларов, но получила значительно меньше. Она хранила все в тайне и никогда не называла мне сумму. Мол, деньги ее и это не мое дело. Сказала, что заработала их тяжелым способом и хочет быть уверенной в том, что я никогда не приберу их к рукам. Она не положила их в обычный банк, потому что боялась законов о собственности, а взяла сейф в депозитарии и хранила их там наличными. Я говорил ей, что это глупо. Лучше было инвестировать деньги во что-нибудь, но она была непреклонна. Мне кажется, что деньги давали ей ощущение власти.

Мы сидели и смотрели друг на друга, пока я переваривала информацию. Наконец я сказала:

— Я ценю вашу искренность. Пока мне нечего вам сказать, но мы еще обязательно увидимся.

— Я понимаю, — сказал он. — Все, чего я прошу, — это чтобы вы ничего от меня не скрывали.

— Обещаю, — сказала я. — А если у меня появятся вопросы, то надеюсь, что смогу поговорить с вами еще раз.

— Конечно.

8

Покинув стоянку возле церкви, по тихой боковой улочке я подъехала к обочине. Выключила мотор и достала блокнот, чтобы записать то, что запомнила из разговора. В начале моей карьеры я старалась во время интервью пользоваться магнитофоном, но это оказалось сложно. Человек становится скованным, и мы оба начинали наблюдать за тем, как крутится магнитная лента, уверяя друг друга в том, что магнитофон работает. Иногда пленка кончалась и запись прерывалась на середине фразы. Мне приходилось переворачивать пленку и перезаписывать последнюю фразу, что по меньшей мере очень отвлекало. Последующее прослушивание пленки вызывало у меня зуд в заднице, потому что качество звука часто бывало плохим, а из-за внешнего шума часть разговора невозможно было расслышать. Скоропись тоже отнимала много времени. Наконец я сдалась и не стала больше отвлекаться на записывание, чтобы слышать то, что говорит собеседник. Моя память теперь натренирована до такой степени, что я и так могу запомнить основную часть интервью, но все же стараюсь записать кое-какие детали, пока еще они свежи в моем мозгу. Со временем любые воспоминания тускнеют, и тем большее значение приобретают детали.

Будучи циником, я подумала, не потому ли Фоли бросил пить, что боялся, как бы алкоголь не развязал ему язык и он не сболтнул что-нибудь такое, чего ему не следовало говорить. К тому же я сомневалась, что у него не было интимных связей с момента исчезновения Виолетты. Сознание своей вины само по себе вызывает чувство одиночества. Временами возникает непреодолимая потребность кому-нибудь исповедаться. Он сильно страдал, но утверждал, что никогда не искал утешения.

Я снова взглянула на карту, отметив расстояние между автозаправочной станцией, где Виолетта наполняла бак, парком в Сайлесе и домом Салливанов. От пункта к пункту было от пятнадцати до двадцати миль. Возможно, предположила я, Виолетта заправилась и поехала домой. В таком случае она должна была быть дома к возвращению Фоли. Но тогда Лайза так и сказала бы. Я отложила блокнот, завела мотор, включила передачу и направилась в сторону дома.

Когда я открывала входную дверь, из своей кухни нарисовался Генри и запер за собой дверь. Он выглядел слишком солидно для человека, который любит шорты и пиво со спиртом. Генри помахал мне рукой, и я подождала, пока он пересечет патио. Приближалось время обеда, и я подумала, что он идет в «Розето».

— Я еду в Олвидадо, чтобы повести Шарлотту в кино. Мы пойдем на пятичасовой сеанс, а потом поужинаем.

Шарлотта была агентом по недвижимости, которую он два раза приглашал на свидание. Я была рада, что он проявляет к ней интерес после своего недавнего неудачного романа.

— Хорошая программа. Что вы идете смотреть?

— «Нет выхода» с Кевином Костнером. Вы думаете, это будет интересно? — Он встал по стойке «смирно» и попросил оценить его брюки и цветную футболку.

— Вы выглядите великолепно.

— Спасибо. А вы что собираетесь делать?

— У меня есть работа в Санта-Марии. Я буду ездить туда-сюда, так что не беспокойтесь, если не увидите меня несколько дней. Вам пора идти. В это время интенсивное движение.

Я смотрела, как он подошел к своему гаражу на две машины и остановился, задумавшись над тем, какую машину выбрать. Его гордостью и радостью был «шевроле» 1932 года выпуска, купе^[3] ярко-желтого цвета с пятью окнами. Другая машина была повседневной тачкой, которая еще годилась для поездок, но была так себе. Он выбрал «шевроле» и, отъезжая, помахал мне рукой.

Оказавшись в своей квартире, я бросила сумку на кухонный стул и просмотрела первым делом телефонные сообщения и почту. Чени звонил, чтобы сообщить, что зайдет позднее. Почта была скучной. Когда я заглянула в холодильник, веселья не прибавилось — горчица, пикули, маслины и бутылка кетчупа. А еще пачка масла, пучок салата-латука и упаковка диетической пепси. Я несколько дней не покупала продукты, поэтому мне надо было либо срочно бежать в супермаркет, либо снова поесть где-нибудь в городе. Я перезвонила Чени. Конечно, сейчас его нет дома, но я оставила ему длинное сообщение, подробно рассказав, чем занимаюсь. Я не знала точно, где буду послезавтра, но пообещала связаться с ним. У меня было такое чувство, что я опять оказалась в своего рода заочной любовной связи, которая уже была у меня с Робертом Дицем. И как только я умудряюсь попадать в подобные ситуации с мужчинами!

Я была на полпути к «Розе», когда подумала о «У Сники Питса». Я знала, что Тэннье на работе, и подумала, что мы сможем поговорить о Дейзи и Виолетте, пока я буду вкушать еще один сочный бутерброд с салями. Я поспешила к машине и поехала в город.

«У Сники Питса» — злачное место в близлежащем районе, где постоянных клиентов обслуживают во многом так же, как «У Розы». Тэннье заметила меня, как только я вошла. Я села на высокий стул у стойки, поджидая, пока она закончит рассчитываться за пиво с молодой парой возле окна. Посетителей в этот час было еще мало, и в баре стояла относительная тишина. Даже музыкальный автомат издавал вполне приличную мелодию.

Тэннье вернулась и со словами: «Вы ведь пьете шардоне, правда?» — достала бокал для вина и бутылку «Эдны».

— У вас хорошая память.

— Это моя работа. Дейзи сказала, что завтра мы обедаем втроем.

— Таков план. Я сказала, что позвоню ей, как только освобожусь. В какое время вы сможете подъехать?

— Еще точно не знаю, но рано. Я узнаю, где вы будете встречаться, и подъеду. — Она налила мне вина, а затем взяла сигарету и сделала последнюю затяжку, прежде чем погасить окурок. — В ближайшее время я брошу эту работу. Здесь хочешь не хочешь приходится курить. Ну, как идут дела? Дейзи говорит, что вы уже серьезно взялись за работу.

— Я делаю, что могу. Она повозила меня по тем местам, так что я получила представление о расположении домов. Сирина-Стейшн производит тяжелое впечатление.

— Да, — согласилась она. — Вы виделись с Фоли?

— Сначала я разговаривала с отставным сержантом департамента шерифа, а затем с ним.

— Это, наверное, был нелегкий разговор.

— Очень нелегкий, — призналась я, делая глоток вина. — Вы мне не говорили, что у вас там дом. Дейзи показала мне его вчера. Ужасный пожар.

— Нам повезло, что его вовремя заметили, не то бы он сгорел дотла. Сейчас там ездит патрульная машина, чтобы не подпускать всякую шваль. Мой брат терпеть не может это место.

— Дейзи сказала, что вы надеетесь выкупить его долю.

— Если мне удастся его уговорить. Он упрямый как осел, но я думаю, что в конце концов он уступит. Его жена на моей стороне: она не хочет обременять себя этим домом. А мне он нравится, но я не знаю, что с ним делать.

— Одна земля, должно быть, стоит целое состояние.

— Видели бы вы наши счета за земельный налог! По городу ходят слухи, что старый завод упаковочной тары продан, а здание будет снесено. Оно примыкает к нашему дому, так что застройщики весь год докучали мне, пытаясь заполучить его, пока не просочится точная информация. Я бы хотела сохранить дом, но мы получим кучу денег, если продадим его им. — Она порылась под стойкой бара и достала рулон бумаги, перетянутый резинкой. — Хотите посмотреть, что они там планируют?

Я сняла резинку и развернула тяжелый свиток. Передо мной оказался акварельный макет парадного входа в обнесенное стеной сооружение под названием «Усадьба Тэннер». Две большие каменные колонны вели к подъездной аллее, по обеим сторонам которой были лужайки с пышной растительностью. Вдали краснели черепичные крыши домов, разбросанных на большом расстоянии друг от друга среди старых деревьев. Слева находился дом Тэннье, «отреставрированный» благодаря мастерству художника.

— Подумать только: то, что я сегодня видела, выглядит совсем иначе. Где все эти громоздкие безобразные цистерны и заборы с колючей проволокой?

— Если у вас есть деньги, вы можете получить любой вид, какой захотите. Я не верю, что администрация округа одобрит эти планы, но Стив говорит, что тем больше оснований у нас продать дом, пока еще можно.

— Я так не думаю. Если план перестройки этой территории будет одобрен, стоимость земли повысится, поэтому лучше попридержать дом.

— Постарайтесь донести это до него. Он не хочет ждать: ему бы поскорее получить деньги.

Я убрала руку с края бумаги, и рулон свернулся.

— Вы там выросли?

Тэннье покачала головой.

— Дом принадлежал моим бабушке и дедушке — Хейрлу и Мэри Клэр. Мама, Стив и я жили там, пока папа был на войне. Когда в 1942 году он ушел в армию, мы с мамой переехали в этот дом. Она никогда не работала, а папа не мог содержать всех нас на свое военное пособие.

— Вы сказали, что имя вашего дедушки было Хейрл?

Она улыбнулась:

— Его имя должно было быть Гарольд, но моя прабабушка не могла выговорить его, и поэтому в его свидетельстве о рождении записали это имя. Мою маму назвали в честь ее родителей — Хейрл и Мэри Клэр, так что она стала Мэри Хейрл. Слава Богу, на этом эксперимент с именами закончился, иначе невозможно себе представить, как бы меня назвали.

— Откуда имя Тэннье?

— На самом деле это Тэннер — девичья фамилия моей матери.

— Мне нравится ваше имя. Оно вам подходит.

— Спасибо. Мне оно самой нравится. Как бы там ни было, Хейрл и Мэри Клэр жили в этом доме с 1912 года, когда он был построен, по 1948 год, когда у Мэри случился удар и ее отправили в дом инвалидов. Тогда дедушка купил дуплекс^[4] в Санта-Марии, чтобы быть поближе к ней.

— А вы остались в этом доме?

— Моя мать не могла справиться с детьми одна, так что мы переехали во вторую часть его дуплекса. Так она могла быть уверена в том, что дедушка будет сыт: он питался с нами.

— Для вас это было большой переменой в жизни.

— И нелегкой. Я скучала по сельской жизни. У меня не было там друзей, но я могла много гулять по полям. У нас были собаки и кошки. Мне это казалось идиллией. Но новое место было ближе к городу, так что я могла доходить до школы пешком или доезжать на велосипеде. В конце концов я привыкла к новой жизни. Потом из армии вернулся отец, он сменил много работ, последнее время он трудился в Сахарном союзе. Он раньше любил заниматься сельским хозяйством — хотя никогда не заработал ни цента, но после войны его душа к этому не лежала. Мама бы с радостью занялась сельским трудом, если бы у нас была возможность вернуться. И я все еще на это надеялась, хотя видела, что шансы таяли с каждым годом. Дедушка хотел оставить дом моей матери, но она умерла раньше его.

— Сколько ей было лет?

— Тридцать семь. В 1951 году у нее обнаружили рак матки, и она умерла два года спустя, когда Стиву было шестнадцать, а мне девять.

— Вам всем, должно быть, пришлось туго…

— Особенно папе. Он казался совсем потерянным. Мы переехали из дедушкиной квартиры в маленький домик в Кромвелле. Я ходила в разные школы в северном округе, где и познакомилась с Дейзи. Мы обе были тогда несчастны. Обе потеряли своих матерей, и наши жизни были перевернуты вверх дном.

— Вы со многим справились.

— Да, но, к сожалению, с дедушкой у нас испортились отношения. Стив и я виделись с ним при каждой возможности, но к тому времени он сделался желчным стариком, который был всегда всем недоволен. Раньше он правил своим собственным «царством», но потом умерла его жена, а вскоре и единственная дочь. И он считал папу виновным за все плохое, что с ним произошло.

— Вашего отца? Но почему?

— Кто знает? Папа, должно быть, вызывал у него болезненные воспоминания о прошлом. Дедушка, наверное, чувствовал себя счастливее всего в те три года, когда не было моего отца и он мог управлять своим курятником. Он умер вскоре после мамы. Простите. — Она отошла и взяла из кухонного окна заказ, который отнесла мужчине в конец бара. Он сунул в рот булочку, и желток стал стекать в его тарелку; я ощутила вкус сыра и горячей салями. Когда Тэннье заметила выражение моего лица, она подала мне сандвич даже без моей просьбы. Должно быть, у меня был жалкий вид — как у собаки, выпрашивающей объедку со стола. — Вам следует поговорить с Винстоном Смитом. Он есть в вашем списке? Это парень, который продал Виолетте машину.

— Я не помню, что заносила его в свой список, но я проверю. А что?

— Ничего особенного. Просто у меня такое ощущение, что он знает больше, чем говорит.

— Как вам Фоли? Я имею в виду мнение о нем как о человеке, а не о том, преступник он или нет.

Вошел новый посетитель, и она занялась им, когда тот сел. Он сказал ей, чего хочет, и я наблюдала за тем, как она делает ему коктейль, смешивая ликеры. Она явно была знакома с ним и болтала, доставая с полок бутылки и готовя напиток с кажущейся небрежностью, которая на самом деле приходит только с опытом. Обслужив его, она обошла столы, приняв еще три заказа, и раздала их, прежде чем вернуться ко мне. Потом зажгла сигарету, отвечая на мой вопрос, как будто и не отходила от меня:

— Он всегда был скользким типом. Я не верю в его исправление. Я слышала, что он бросил пить, но это ничего не меняет. Бьюсь об заклад, что такого человека, как он, только могила исправит. Он остался таким же, как был, просто теперь он это скрывает.

— Вы с ним много общались?

— Достаточно. Мы с Дейзи были подругами, но мой отец не разрешал мне ночевать в ее доме. Во-первых, место, куда они переехали, было отвратительной дырой, а во-вторых, он считал Фоли человеком, с которым не следует оставлять девочек. Мы приглашали Дейзи к нам. Когда Фоли привозил ее, он старался поболтать со мной. Мне было только десять лет, но я уже знала, что он полное ничтожество.

— Вы знали это в десять лет?

— Я видела его насквозь. Дети обладают интуицией, и их трудно обмануть. Я никогда не говорила Дейзи, что я о нем думаю, — у нее и так хватало проблем, но избегала его, как чумы. Даже мой папа, который из тех людей, кого называют добрячками, не хотел иметь с ним дела.

— Ваш отец еще жив?

— О да, конечно. Жив-здоров. Дейзи говорила, что внесла его имя в список людей, с которыми вам надо переговорить. Не думаю, что он знал Виолетту, то есть я хочу сказать, что он знал ее, как и все, но главным образом потому, что она и Фоли околачивались в «Голубой луне». Отец теперь имеет в баре долю.

— Это та «Голубая луна», где Салливаны устраивали шумные ссоры?

— Та самая. Можете спросить бармена. Он присутствовал при большинстве из них. Фактически он и папа сложили свои финансы и купили «Луну» незадолго до исчезновения Виолетты. Они уговаривали меня стать там менеджером, если я вернусь в город.

Посетителей становилось все больше, и Тэннье принесла мне еще один сандвич. Я дала ей возможность спокойно, не отвлекаясь, работать. В сумке у меня лежал блокнот, так что, пока ела, я просмотрела свои записи, стараясь наметить план дальнейших действий. Стена лет между мной и Виолеттой Салливан оставалась непроницаемой, но у меня уже сложилось о ней некоторое представление.

9

Среда, 1 июля 1953 года

Чет Креймер опаздывал, возвращаясь с обеда, проведя бесконечные три часа в дискуссии с Томом Пэджетом о партнерстве в бизнесе по сдаче в аренду тяжелой строительной техники. По мнению Чета, Пэджет — дурак. Он женился на женщине на пятнадцать лет старше его. Тому теперь был сорок один год, что означало, что ей около пятидесяти шести, морщинистая старая «кошелка». Все в городе знали, что его интересовали только ее деньги. Она осталась вдовой после двадцатипятилетнего брака с Лоденом Голсуорси, умершим от сердечного приступа. Лоден владел сетью похоронных контор, и Кора унаследовала не только их, но и остальную часть его состояния, оцененного в миллион долларов и включавшего в себя дом, две машины, акции, боны и полисы по страхованию жизни. Том был человеком с большими проектами и отсутствием здравого смысла. Сначала он занял деньги у нее, чтобы начать свой бизнес, затем одолжил дополнительную сумму в банке. Он признался, что у него не было первоначального капитала, но теперь он хотел расширить дело, рассчитывая на увеличение спроса на строительную технику по мере развития Санта-Марии. Строители должны были взять ее в аренду у кого-нибудь, так почему бы не у него? Чет понимал, чего хотел Пэджет, но он не любил его и уж точно не хотел иметь с ним общего бизнеса. Он подозревал, что Тому предстоял большой платеж и идея о совместном бизнесе была попыткой найти деньги, прежде чем наступит время платить. Должно быть, Кора заупрямилась и отказалась вытаскивать его из этого «болота».

Смакуя в кантри-клубе жареную форель, Чет был любезен, симулируя интерес, хотя на самом деле у него был свой собственный план. Он и Ливия хотели вступить в этот клуб, и он надеялся, что Том и Кора согласятся поручиться за них. Это место имело налет респектабельности, которой он всегда восхищался. Мебель была изящной, хотя в коридоре по пути в столовую он заметил, что некоторые вещи требовали ремонта. Только богачи могли себе позволить старые потертые кожаные кресла — им было наплевать, что о них подумают. Членами клуба состояли самые влиятельные люди в городе, и вхождение в их круг поставило бы Чета на одну доску с большинством из них. Даже за ленчем мужчины обязаны были быть в пиджаках и галстуках. Ему это нравилось. Он огляделся, думая о том, как вкусно он тут будет есть. Ливия была жадной и к тому же отвратительно готовила, и Чет делал все, что мог, чтобы избежать у себя званых обедов. Она была против алкогольных напитков, считая это нарушением заповедей. Отсутствие спиртного делало еду скучной и пресной. С его точки зрения, жить с Ливией можно было только будучи сильно пьяным, и он шел на всевозможные ухищрения, чтобы в его стакане плескалось нечто более приятное, чем подслащенный холодный чай, который она подавала.

Здесь же члены клуба и гости в середине дня пили коктейли — «Мартини», «Манхэттен-виски». Чет хотел заняться гольфом, и ему нравилась мысль о том, что Ливия и Кэти будут плавать в бассейне, пока официанты в белых пиджаках будут подавать им сандвичи с воткнутыми в них гофрированными зубочистками. Вам не надо было даже платить за еду. Вы просто ставили свое имя на счете и расплачивались за все в конце месяца.

Конечно, Пэджет хитрил. Он наверняка принимал во внимание амбиции Чета и надеялся использовать их в качестве рычага для так называемого партнерства. Чет, в свою очередь, предлагал изложить план на бумаге, будто бы для того, чтобы он и его бухгалтер могли оценить его финансовую сторону. Чет сказал, что только когда он будет знать точно, о какой сумме идет речь, поговорит с банком. На самом деле он и без бухгалтера понимал, что глупо принимать предложение Пэджета, когда он, Чет, старается сохранить собственное дело. В каком-то смысле они с Пэджетом были в одинаковом положении: им обоим нужны были деньги. Компания «Шевроле» ожидала от него расширения помещений и объема услуг, введения дополнительных средств обслуживания, а также его присутствия на рынке подержанных машин. Компания также настаивала на том, чтобы он платил за торговую марку, за сервисный знак и тому подобное — все это стоило весьма недешево. Он конкурировал с девятью другими компаниями по продаже автомобилей в городе — «Студебекер», «Де Сото», «Паккард», «Бьюик», «Додж», «Плимут», «Крайслер», «Хадсан» и «Кадиллак». В настоящий момент он владел собственной компанией, но знал, что необходимы ощутимые капиталовложения, если он хочет и дальше удерживать ее на плаву.

Недалекий Пэджет дважды предлагал ему способы быстрого обогащения: первый раз парк развлечений, который должен был стоить целое состояние; а второй — нелепую идею о покупке телевизионной станции. Телевизор — это прекрасно, но покупка станции ничего бы им не дала. Настольный телевизор марки «Ардмор» (вроде того, какой был у него самого) стоил в розницу 395 долларов, и сколько людей могли позволить себе заплатить такую сумму? Менее десяти процентов семей имели телевизор. Кроме того, в стране уже было 326 телевизионных станций. В одном Лос-Анджелесе их было девять. Так что это не имело никакого смысла.

Сдавать в аренду строительную технику по крайней мере выгодно, хотя Пэджет, возможно, найдет способ, фигурально выражаясь, втоптать его в землю. Чет исходил из того, что Пэджет не имел никакого представления о том, как заниматься бизнесом. Если он, Чет, поведет дело с умом, то сможет протянуть время, пока его членство в кантри-клубе не будет подтверждено, и тогда уже сообщит ему неприятную новость о своем отказе от партнерства. Ему, конечно, придется заплатить десять тысяч долларов — вступительный взнос, но он обязательно что-нибудь придумает.

Чет подъехал к офису и припарковался на своем обычном месте. Проходя через салон, он заметил, что большого сверкающего купе на месте не было, и его охватило радостное волнение. Машина была первоклассной, с мощным двигателем, обтекаемой формы и со всякими новейшими прибамбасами. Конечно, завод снабдил машину дорогими аксессуарами, которые он не заказывал, но он умел убеждать покупателей не отказываться от них. Машина прибыла только два дня назад, и такая быстрая продажа, безусловно, украсит его очередной отчет. Каждый месяц он должен был извещать завод о предполагаемых продажах на следующие три месяца. Эти данные использовались для определения количества выпускаемой продукции, но если у него не было продаж, ему не поставляли новых машин, а при отсутствии хорошего выбора его бизнес вряд ли будет успешным.

Офис казался в тот день пустым, потому что двое из трех продавцов не вышли на работу по разным причинам, что очень его раздражало. Один заявил, что у него насморк. Подумать только! Он сам за все время своего бизнеса никогда не брал больничный. Другой его продавец, Джерри Зиммерман, придумал такой же неубедительный предлог. В результате он остался с Винстоном Смитом, новым служащим компании, которому не особенно доверял. Винстон прошел тот же курс интенсивного обучения, что и все продавцы «Шевроле», но в нем не было искры божьей. Чет не знал, чему этот молодой человек собирается посвятить свою жизнь, но точно не машины продавать. Он строил воздушные замки, и, возможно, торговля машинами была для него лишь средством достижения цели, а не призванием, как для Чета. Сначала Чету показалось, что этот малый подает надежды, но он быстро понял, что ошибся. Винстон, хоть убей, не мог руководить дискуссией. Торговать — не значит вести приятные долгие беседы с покупателями. Главное — заключение сделки, получение подписи на договоре. А для этого следует научиться направлять разговор в нужное продавцу русло и подчинять покупателя своей воле. Тем не менее Винстон был серьезным и располагающим к себе молодым человеком, и, возможно, пока этого достаточно, а со временем он приобретет нужные навыки.

Чет прошел через салон в офис, не обращая внимания на то, что его круглолицая дочь с деловым видом царапала что-то на листке розовой почтовой бумаги, который сунула в ящик, как только заметила отца. Его раздражало, что приходилось платить ей доллар в час, когда она явно не справлялась с обязанностями секретарши. По телефону она отвечала просто ужасно, и он вечно стоял у нее за спиной, стараясь исправить ее резкий, грубый тон.

Она была их единственным ребенком. Ливия собиралась иметь троих детей и как можно скорее. Чет не женился до тридцати двух лет, надеясь, что сумеет как следует устроиться в жизни. В то время когда он встретил Ливию, он продавал «форды» в Санта-Марии и устал работать на «чужого дядю». Он аккуратно откладывал деньги и, согласно своим расчетам, думал, что сможет начать собственное дело не позже чем через год. Он настаивал на том, чтобы у них не было детей по крайней мере в течение пяти лет, пока он не купит лицензию и не поставит бизнес на твердую ногу. Ливия же забеременела через шесть месяцев после свадьбы, чем нарушила его планы. Сейчас его дела шли хорошо, но он с огорчением думал о том, насколько обеспеченнее был бы, если б не она. Он сам тайно посетил врача в Санта-Терезе и подвергся небольшой операции, которая исключала возможность беременности жены в будущем.

Но когда родилась Кэти — на шесть недель раньше срока, — он испытал такую гордость, что у него чуть было не разорвалось сердце. Он впервые увидел ее через окно в роддоме с биркой на запястье, на которой было написано: «Девочка. Креймер». Она была такой крошечной — три фунта 14 унций.^[5] Ливия пробыла в больнице две недели, а дочку продержали еще четыре недели, пока она не набрала пять фунтов. Счет за медицинские услуги снова отбросил Чета назад. Он несколько лет восстанавливал потери, но не жаловался. Чет был счастлив, что ребенок здоров и имеет все пальчики на руках и ногах. Он представлял себе, как девочка превратится в красивую юную леди, образованную и воспитанную, преданную своему отцу. Вместо этого он был теперь обременен хмурой дочерью — коротконогой, толстой, с мозгами поливальной машины.

Чет понуро прошел в свой офис и сел в кожаное кресло, повернув его так, чтобы видеть боковую площадку с рядами блестящих пикапов. Последние модели пикапов появились на рынке в июне 1948 года, и он до сих пор восхищался их качествами — открывающимся спереди капотом, скрытыми дверными петлями, высоким фиксированным ветровым стеклом, состоящим из двух частей. Спустя два года компания представила четырехколесный кабриолет «нэпко». Поскольку завод не монтировал в него запчасти, покупатель должен был сначала купить новый пикап «шевроле» или «дженерал моторс», но легкий пикап был тоже оценен по достоинству, и доходы компании резко выросли.

Чет Креймер знал как особенности каждой выставляемой на продажу машины, так и потребности людей в этом округе — фермеров, слесарей, кровельщиков и плотников. В результате он продавал больше пикапов, чем другие дилеры в округе, и собирался сохранять такое положение и дальше.

— Мистер Креймер, можно с вами поговорить?

Чет обернулся и увидел в дверях Винстона. Температура воздуха подскочила до тридцати градусов, и Винстон был весь мокрый от пота. Нужно будет проинструктировать его, как пользоваться дезодорантом, подумал Чет, затем поднялся, обошел письменный стол и протянул Винстону руку.

— Здравствуй, сынок. Рад, что ты вернулся. Я видел, что ты взял «шевроле». Надеюсь, у тебя есть на нее покупатель. Посмотрим-ка, помнишь ли ты, чему я учил тебя насчет тактики при продаже машины.

Он собирался пройти в автосалон с Винстоном, чтобы лично поздороваться с потенциальным покупателем. Клиенты любили встречаться с владельцем. Это повышало их в собственных глазах. Он отвечал на все вопросы, задавал свои и обычно ускорял совершение покупки. Винстон был неопытен, и Чет думал, что он будет благодарен, если босс покажет ему, как делаются дела.

Лоб Винстона был покрыт капельками пота, он достал из кармана носовой платок, чтобы утереться. Его кадык нервно задергался.

— Видите ли, дело в том… Покупательница взяла машину, чтобы проверить, как она на ходу…

— Она поехала к механикам? Сынок, это очень плохо. Продажа машины — вот твоя работа. С вопросами о гайках и болтах можно было и подождать. Я найду возможность обратить ситуацию в нашу пользу, но больше так не делай.

От него не ускользнуло, что Винстон смутился при его замечании, но Чет считал, что должен прямо указывать ему на его просчеты. По дороге в демонстрационный зал он прошел мимо стола Кэти, Винстон шел за ним по пятам. Кэти внезапно засуетилась, начала перебирать бумаги, но Чет заметил, что она украдкой бросила взгляд на Винстона. Дочь явно увлечена молодым человеком, но сегодня она выглядит виноватой. Не может быть, чтобы Винстон стал к ней приставать — он не настолько глуп.

Чет заглянул в мастерскую, но «шевроле» там не было! Он остановился как вкопанный, и Винстон едва не налетел на него сзади, как это часто бывает в мультиках.

— Мистер Креймер! Тут такое дело… Понимаете, одна покупательница очень интересовалась этой машиной. Я отвечал на все ее вопросы, и она сказала, что покупает «шевроле». Даже предложила заплатить сразу, наличными. Она очень просила обкатать машину, я не соглашался — объяснял ей, что не могу оставить автосалон. Тогда она сказала, что, мол, в этом нет необходимости — ей и не нужна моя помощь, потому что все, чего она хочет, — это просто объехать квартал.

Чет повернулся и уставился на Винстона. Он почувствовал, что его сердце бешено забилось в груди и начало прогонять по венам густую, холодную жидкость. Должно быть, он чего-то не понял, потому что то, что сказал Винстон, просто не могло быть правдой. Кора Пэджет была единственной женщиной в городе, которая могла бы прийти в автосалон, выбрать машину и расплатиться на месте наличными. Но Том сказал ему за ленчем, что она уехала со своей сестрой Маргарет, жившей в Волнат-Крик, в Нейпу — они собирались совершить вояж по винным заводам. Кора должна была вернуться в среду на следующей неделе, если только она не наплела это Тому для того, чтобы устроить для него сюрприз — втайне от него купить эту машину.

— О чем ты говоришь? Какая покупательница?

— Миссис Салливан.

— Салливан?

— Да, сэр. Приходила Виолетта Салливан. Она собиралась купить машину…

— Ты позволил Виолетте Салливан поехать на машине одной? Что с тобой случилось?

— Простите. Я понимаю, это не в правилах нашей компании и все такое, но я просил ее подождать вас, сказал, что не могу…

— Как давно она уехала? — Голос Чета звучал резко, и он почувствовал, что теряет над собой контроль. Он всегда старался говорить с подчиненными вежливо, но такая чудовищная оплошность, не говоря уже о ее возможных последствиях…

— Я не засек время.

— Ну приблизительно, болван!

— Где-то около полудня. Может быть, немного раньше, но ненамного.

Предположим, даже намного больше. Сколько тогда выходит? Четыре часа? Пять? Чет закрыл глаза и сказал упавшим голосом:

— Ты уволен. Убирайся.

— Но, сэр, я объясню.

— Убирайся вон. Сейчас же. Чтобы я тебя больше не видел, не то я вызову полицию.

Щеки молодого человека запылали, Чет смотрел на него с ненавистью.

Он подождал, пока Винстон уйдет, затем повернулся и зашагал обратно в офис. Ему придется известить департамент шерифа и патруль на шоссе. Если произошла авария или Виолетта украла машину, она теперь могла находиться в любом месте. У него была страховка с полным покрытием убытков за все машины в автосалоне, но он должен был немедленно заявить об угоне. Чет сел во вращающееся кресло и потянулся к телефону.

— Папа! — В дверях появилась Кэти.

— Чего тебе?

— Вернулась миссис Салливан.

Как только он увидел в окно машину, его захлестнуло чувство огромного облегчения. Автомобиль вроде бы не поврежден, во всяком случае — внешне. Он вернулся в салон, пребывая в уверенности, что эта женщина ни за что не сможет позволить себе купить эту машину.

Виолетта обернулась, когда он приблизился, и буквально ослепила его — ярко-рыжие волосы, кремовая кожа, блестящие зеленые глаза. Он никогда не видел ее так близко, потому что Ливия всегда переходила на другую сторону улицы и тянула его за рукав, если замечала Виолетту где-нибудь поблизости. Она считала ее бесстыжей тварью, за то, что она носила прозрачные нейлоновые блузки. Летнее платье, которое было на Виолетте сегодня, подчеркивало ее стройную фигуру, а разлетающаяся от ветра юбка приоткрывала стройные ноги. Ливия была толстой и недалекой и неодобрительно относилась ко всем тем, чье поведение или убеждения не совпадали с ее собственными. Чета раздражали ее злобные выпады, но он молчал. Издалека он часто наблюдал за тем, как Виолетта флиртовала с женатыми мужчинами, и думал о том, как бы он себя чувствовал, если бы она обратила на него внимание.

— Привет, Чет! Прошу прощения за то, что так долго отсутствовала.

Он обошел машину, чтобы убедиться в том, что с ней все в порядке. Потом импульсивно наклонился и взглянул на спидометр: двести пятьдесят миль! На мгновение он лишился дара речи — она превратила его новенькую «бель-эйр» в подержанную колымагу.

— Пройдите в офис, — выдохнул он.

Виолетта догнала его и взяла под руку, заставив замедлить шаг.

— Вы сердитесь на меня, Чет? Можно мне так называть вас?

— Для вас я мистер Креймер, как и для всех остальных. Вы проехали на этой машине двести пятьдесят семь миль? Куда вас носило?! — не выдержал он и разразился бранью, но Виолетта как будто не обратила на это никакого внимания. Когда он открыл дверь офиса, она прошла вперед, и он вдохнул запах ее парфюма.

Его сердце снова бешено застучало, но на этот раз уже согревая кровь. Он слегка отстранился.

— Садитесь.

— Спасибо, сэр.

Чет обошел вокруг стола, сел, внезапно осознав власть, которой обладал. Она должна понимать, что виновата, и он мог потребовать любую цену. Двести пятьдесят семь миль на новенькой машине! Интересно, планировала она это заранее или нет? Возможно, она заинтересовалась им в то же самое время, когда он обратил на нее внимание. Виолетта Салливан не сводила с него глаз, явно испуганная его гневом.

Женщина извлекла из сумочки пачку сигарет. Будучи джентльменом, Чет достал зажигалку и щелкнул ею. Она наклонилась над столом, прикуривая, позволяя ему разглядеть в вырезе платья ее пышную грудь. На подбородке у нее был синяк, и Чет знал, откуда он взялся. Виолетта опустилась на стул и скрестила ноги. Он взглянул на Кэти, сидевшую в своем закутке за стеклянной дверью. Она смотрела на затылок Виолетты так же осуждающе, как и ее мать, придумывая новые хитроумные способы продемонстрировать собственное превосходство. Встретившись с отцом взглядом, она встала и налила себе воды. Только четырнадцать лет, а уже такая же зануда и злюка, как Ливия. Кэти взяла лист розовой бумаги и положила посредине стола. Чет даже на расстоянии мог разглядеть текст, написанный черными чернилами крупным почерком.

Он взял из чернильного прибора ручку и стал стучать ею по столу, стараясь собраться с мыслями. Чет пока еще даже не представлял, как именно ему следует сыграть свою роль, но ситуация ему нравилась.

— Так что мы будем теперь делать, миссис Салливан?

Она улыбнулась и медленно выпустила дым. Губы ее полыхали, словно тлеющие угли.

— Мистер Креймер, милый, у меня есть предложение, но лучше обсудить его в другом месте. Купите мне чего-нибудь выпить, и я уверена, что мы договоримся.

Каждый звук, который она произносила, был исполнен обещания. Ее взгляд, устремленный на его рот, выражал такое желание, какого он никогда не видел в женщине и, уж конечно, не испытывал на себе. Не может быть! Она предлагала ему себя. Это так же несомненно, как и то, что он Чет Креймер. Он был человеком морально устойчивым, хотя никогда и не задумывался об этом. Ему было сорок семь лет, из которых пятнадцать он был женат, всегда оставаясь верным своей супруге — не из-за отсутствия возможности, а, как он сейчас понимал, из-за отсутствия потребности в измене. После первых нескольких месяцев жизни с Ливией секс сделался для него будничным занятием — приятным и, безусловно, приносящим облегчение, но ни в коей мере не являющимся насущной потребностью. Конечно, Ливия не была безумно привлекательной, но, несмотря на раздражение, которое она у него вызывала, он должен был признать, что она никогда не отказывала ему в супружеских ласках и никогда не говорила, что секс ее тяготит. Чет считал, что с этим вопросом у него все в порядке, и не понимал, почему вокруг секса поднимается столько шума.

И вот в одно мгновение все изменилось.

Перед ним сидела Виолетта Салливан, которая очаровала его своей дерзостью и смелостью и зажгла в нем желание — настолько сильное, что он едва мог дышать. Креймер подумал, что, может быть, это и значит продать душу дьяволу, поскольку в этот момент был готов гореть ради нее в аду.

10

В четверг все было как всегда — встав в шесть часов, я пробежала три мили. Я предпочитаю заниматься спортом с самого утра. После обеда очень легко придумать причины для того, чтобы сидеть на своих «пампушках». В воздухе чувствовалась освежающая прохлада, а небо было разукрашено розовато-янтарными облаками, наподобие лент, нашитых на ярко-голубую скатерть. Я совершила короткую пробежку к пляжу, чтобы согреться, прежде чем перейти на бег трусцой. Не было ни малейшего ветерка, и листья на пальмах вдоль велосипедной дорожки оставались неподвижными. Между велосипедным треком и пляжем находился пустырь, поросший кустарником, размером примерно в пятнадцать футов, а за ним рокотал, вскипая, океан. Какой-то мужчина припарковал свою машину на общественной стоянке и бросал в траву хлебные крошки. Отовсюду к нему слетались чайки, оглашая воздух громкими восторженными криками. Я ускорила бег, чувствуя, как согревается мое тело и расслабляются мышцы. Возможно, это не лучшая пробежка в моей жизни, но тем не менее после нее осталось приятное ощущение.

Вернувшись домой, я приняла душ, натянула футболку, джинсы и кеды и проглотила миску каши, пока просматривала местную газету. В офис приехала в 8.30 и час провисела на телефоне, занимаясь делами, не связанными с Виолеттой Салливан. В 9.30 я заперла дверь, загрузила портативную пишущую машинку в багажник и отправилась в Санта-Марию на встречу с Кэти Креймер. Я не рассчитывала получить от нее особо ценную информацию, поскольку в то время она была слишком молода, чтобы замечать какие-то нюансы во взаимоотношениях взрослых, но все же считала, что стоит попробовать. Никогда не знаешь, когда отдельный факт или случайное замечание вдруг заполнят пустое место на холсте, который я мало-помалу закрашивала.

Аплендз, участок площадки для игры в гольф, куда только что переехала Кэти Креймер, еще застраивался. Сама площадка представляла собой ряд неправильной формы проходов и лужаек с ярко-зеленой травой, образовывавший вытянутую букву V. Искусственное озеро находилось в углу между передними и задними девятью лузами. Радующие глаз дома располагались на холме, тянувшемся вдоль одной стороны площадки, в то время как на противоположной стороне я увидела землю, разбитую на участки и помеченную флажками. Строительство многих домов было завершено, их окаймляли газоны, выложенные дерном и засаженные различными кустарниками и молодыми деревцами. Одни дома еще строились — они представляли собой пока только каркас, а другие состояли уже из смонтированных железобетонных плит. Тут и там виднелись сотни домов в различных стадиях завершения. Дом Кэти был закончен, но территория вокруг еще не была приведена в порядок. Я видела похожие, с небольшими нюансами, в разных частях улицы — темно-желтая штукатурка с красной черепичной крышей. Машину пришлось припарковать возле обочины, где были нагромождены коробки в ожидании, пока их заберут мусороуборочные машины. Я подошла к входной двери и постучала. На невысокой веранде стояли псевдоплетеная кушетка, два таких же стула и лежал половик.

На аллею въехала машина, и из нее вышла женщина с гривой завитых светлых волос, схваченных сзади голубой лентой. На ней были теннисные туфли, небесно-голубые шорты и такого же цвета пиджак, из-под которого выглядывала белая футболка. Ее ноги были мускулистыми, как у велосипедиста. Она сразу обратилась ко мне:

— Извините, надеюсь, что я не заставила вас долго ждать. Я думала, что доберусь сюда раньше. Я Кэти.

— Здравствуйте, Кэти. Я Кинси. Рада познакомиться, — сказала я. — Вы очень точны. Я только что приехала.

Мы пожали друг другу руки, затем она повернулась и отперла входную дверь.

— У меня утром были занятия по теннису, а по дороге сюда я попала в пробку. Хотите талую воду? Мне нужно восстановить водный баланс.

— Нет, спасибо. Вам нравится теннис?

— Да. Я занимаюсь по шесть — восемь часов в неделю. — Она бросила сумку на столик возле двери. — Чувствуйте себя как дома. Я сейчас вернусь.

Через коридор она прошла на кухню. Ее резиновые подошвы поскрипывали на серой керамической плитке. Я повернула направо и спустилась на две ступеньки — в залитую солнцем гостиную. Стены были выкрашены в ослепительно-белый цвет, и единственным цветным пятном, которое я увидела, была огромная картина, изображающая кобылу и жеребенка на подернутом предрассветной дымкой осеннем пастбище.

На окнах не было штор, и свет проникал в комнату через облако строительной пыли. Голубое ковровое покрытие было настелено недавно — повсюду валялись обрезки, оставленные рабочими. Кушетка и два стула были обтянуты кремовым шелком. На кофейный столик Кэти водрузила груду журналов по дизайну, украшение из бледно-голубых шелковых цветов и три цветные фотографии в серебряных рамках. Запечатленные на них три девочки являлись вариациями своей матери — те же глаза, та же улыбка и те же густые светлые волосы. Разница в их возрасте колебалась от пяти до шести лет. Старшей было лет тринадцать, на ее зубах блестели скобы; средней, снятой в костюме мажоретки, лет одиннадцать, а младшей года на два-три меньше.

Кэти вернулась, держа в руке высокий стакан с кусочками льда. Она поставила его на поднос и направилась к голубым стульям, стоявшим вокруг покрытого стеклом столика в центре гостиной, словно в каком-то конференц-зале. Она села на стул, я — напротив нее, моментально определив мировосприятие этой женщины, даже не глядя на нее. На вид ей было лет сорок семь — сорок восемь. Стройная — явно пристально следит за своим весом. Энергична, но поскольку она только что с тренировки, это может быть результатом часа напряженных упражнений. Кэти выглядела так, словно провела все лето, работая над своим загаром, и я вообразила бассейн на возвышении в заднем дворе дома, который она только что покинула.

— Это ваши дочери? — спросила я.

— Да, но фотографии давнишние. Тиффани здесь двенадцать лет. Сейчас ей двадцать пять, и в прошлом году она вышла замуж.

— За хорошего человека?

— Чудесного. Он учится в юридическом колледже недалеко отсюда, так что они будут жить здесь.

— А две другие?

— Эмбер двадцать три, она была мажореткой в джазовом оркестре школы. Она должна была учиться на старшем курсе колледжа, но взяла академический отпуск, чтобы попутешествовать. Британи в следующем месяце исполнится двадцать. Она в Аллан-Хэнкок, учится там в колледже.

— Они очень похожи на вас. Вы, должно быть, очень дружите.

— О, они замечательные! Мы очень хорошо проводим время вместе. Хотите посмотреть?

— С удовольствием.

Она встала, и я последовала за ней.

— Когда вы сюда переехали?

— Неделю назад. Здесь пока ужасный беспорядок, — бросила она через плечо, когда мы шли по коридору. — У меня еще половина коробок не распакована, и некоторые комнаты будут меблированы бог знает когда. Мне нужно найти хорошего дизайнера. Большинство довольно посредственны. Вы не замечали?

— Я никогда не работала с дизайнером.

— Ну и не надо, если можете без него обойтись.

Она провела меня по дому, показывая пустую столовую, буфетную, кухню и прачечную. В окно кухни был виден задний двор, в центре которого находилось залитое бетоном патио, выглядевшее как островок посреди моря грязи. Наверху были пять спален — спальня хозяев, спальня каждой из дочерей и гостевая комната без мебели. Кэти не переставая болтала о планах обустройства дома. Я время от времени вставляла наигранно восторженные реплики:

— О, я всегда была без ума от стиля Людовика XIV. Здесь он будет выглядеть великолепно!

— Вы так думаете?

— Уверена. Нельзя придумать ничего лучшего.

Стены в комнате Тиффани были выкрашены в бледно-кремовый цвет. Мебель была расставлена, но у меня сложилось впечатление, что она и не собирается сюда въезжать. Вот выйдет замуж и будет приезжать в этот дом на праздники в сопровождении мужа и детей. Комната Эмбер была ярко-пурпурная и тоже имела необжитой вид. Британи в свои девятнадцать лет все еще не могла расстаться со своими плюшевыми игрушками. Она выбрала розовый с белым — в полоску, в клетку, с завитушками. Все было украшено кружевными оборочками, включая туалетный столик, покрывало и балдахин над кроватью. Кэти стала было подробно перечислять достижения своих дочерей, но я прервала ее.

Спускаясь по лестнице, я снова восхитилась:

— Прекрасный дом!

— Спасибо, мне он тоже нравится, — сказала она, одарив меня улыбкой.

— Чем занимается ваш муж?

— Он продает машины.

— Как ваш отец?

— Он работает у папы.

— Замечательно. Я собираюсь на днях в автосалон — побеседовать с вашим отцом о Виолетте. Ведь это он продал ей машину?

— Да, но я сомневаюсь, что он сможет рассказать вам больше, чем я.

— Любая дополнительная информация может помочь. Это все равно что составлять пазл, не имея перед собой картинки на коробке. Сейчас я даже не знаю, что у меня получится.

Возвратившись в гостиную, Кэти села на кушетку, а я — на стул. Она подняла стакан и встряхнула лед, отпив половину воды, которая натаяла в наше отсутствие.

— Вы хорошо знали Виолетту?

— Не очень. Мне было четырнадцать лет, и я никогда близко с ней не сталкивалась. Моя мать терпеть ее не могла. Ирония судьбы заключается в том, что через шесть месяцев после маминой смерти папа женился на женщине, очень похожей на Виолетту — те же крашеные рыжие волосы, те же манеры дешевой шлюхи. Каролине будет сорок пять, на три года меньше, чем мне, представляете? Я надеялась, что это всего лишь увлечение, но они женаты уже двадцать лет, так что, полагаю, это надолго. Очень жаль.

Я, не придумав ничего лучшего, сказала:

— О!

Она уловила мой тон и добавила:

— Мне, наверное, надо было бы радоваться тому, что кто-то за ним ухаживает. Избавляет меня от необходимости заботиться о нем. Но держу пари, что, если он заболеет, Каролина тут же его бросит.

— Какая у них разница в возрасте?

— Тридцать шесть лет.

— Bay!

— Да уж. Когда они поженились, ему было шестьдесят один, а ей двадцать пять. Не спрашивайте меня, чем он ее привлек. Ей хорошо живется, и она знает, как получить все, чего хочет, — сказала она, потирая большим пальцем указательный, что означало деньги.

Это заставило меня задуматься о том, не лишит ли новая миссис Креймер единственную дочь Чета наследства.

— А Виолетта? У вас должно было сложиться о ней какое-то мнение.

— У меня то же мнение, что и у моей матери. Она считала Виолетту потаскушкой. Мужчины бегали за ней, как стая собак, так что, наверное, в ней что-то было, но что именно, я не понимаю.

— Вы ходили в тот вечер на фейерверк?

Она разглаживала уголки глянцевых журналов.

— Да, Лайза и я должны были пойти вместе, но Виолетта попросила ее посидеть с ребенком. Я думаю, что Лайза пришла к ним в шесть часов, чтобы искупать Дейзи и уложить ее спать.

— Вы не заметили в парке Фоли?

— Конечно, заметила. Он разговаривал с моей мамой. По пути он заехал в «Голубую луну» и, как всегда, был пьян, так что они с мамой начали ругаться.

— Из-за чего?

— Кто их знает…

— Вы говорили с ним сами?

— Нет. Я боялась его и не хотела иметь с ним дела.

— Вы когда-нибудь составляли компанию Лайзе, когда она сидела с ребенком?

— Иногда. Я рада, что мама не знала об этом, не то у нее был бы припадок. Она была трезвенницей, которая считала, что все зло в мире — от бутылки.

— Почему вы боялись Фоли?

— Из-за его агрессивности, приступов ярости и ругани. От него можно было ожидать чего угодно. Я считала, что если он мог ударить Виолетту, то почему бы не Лайзу или меня?

— Вы когда-нибудь видели, как он бил Виолетту?

— Нет, но видела следы побоев. Этого было достаточно.

— Когда вы услышали, что Виолетта пропала?

— В воскресенье утром. Мистер Пэджет пришел к нам на обед после церкви, и он первым сообщил эту новость маме.

— А как он узнал об этом?

— В городе размером с Сирина-Стейшн все всё знают. Может быть, кто-то заметил, что машина не была припаркована перед домом. Это дало волю сплетням.

— Ходили ли какие-нибудь слухи насчет того, с кем встречалась Виолетта? Кого-то могли подозревать?

— Не помню. Виолетта была шлюхой, так что это мог быть кто угодно. Какой-нибудь парень, которого она подцепила в баре.

— Я вижу, что вас не удивило бы, если бы выяснилось, что она сбежала.

— Нет, черт возьми, конечно бы, не удивило.

— И даже то, что она бросила Дейзи?

Кэти состроила гримаску.

— Дейзи была в то время хныкающей маленькой соплячкой. Салливаны были беднее церковной мыши, их дом был отвратителен, и Фоли избивал Виолетту при каждом удобном случае. Непонятно, почему она так долго терпела.

Я поехала из района, где жила Кэти, в собственно Санта-Марию, где на стоянке возле узкой прогулочной галереи я увидела телефоннуюбудку. Набрав рабочий номер брата Виолетты, услышала женский голос: «Вилкокс констракшн».

— Здравствуйте, меня зовут Кинси Миллхоун. Мне нужно связаться с Кальвином Вилкоксом.

— Могу я спросить, по какому вопросу?

— По поводу его сестры.

Последовала пауза.

— У мистера Вилкокса нет сестры.

— Возможно, сейчас нет, но была. Спросите его, не уделит ли он мне несколько минут. Я хотела бы поговорить с ним.

— Не вешайте трубку, я посмотрю, в конторе ли он.

Я решила, что это отговорка и сейчас услышу, что «его нет на месте», но в следующий момент он сам взял трубку.

— Вилкокс слушает.

Я постаралась быть лаконичной, поскольку он производил впечатление делового человека.

— Приезжайте через полчаса, хорошо? Иначе я не смогу встретиться с вами до следующей недели.

— Уже еду.

«Вилкокс констракшн» была расположена на 166-м шоссе в здании из стекла и стали на узкой площадке, окруженной забором. За столом прямо у входа сидела секретарша, в чьи обязанности, возможно, входили печатание на машинке, делопроизводство, приготовление кофе и выгул немецкой овчарки, спящей возле ее стола.

— Это сторожевая собака, — сказала женщина, бросая на нее нежный взгляд. — Может показаться, будто она спит на работе, но когда садится солнце, она приступает к несению службы. Кстати, меня зовут Вэбс. Мистер Вилкокс сейчас разговаривает по телефону, но через минуту освободится. Хотите кофе? Он уже готов.

— Нет, спасибо.

— В таком случае садитесь.

Она наполнила свою кружку из стального кофейника, но, как только села, зазвонил местный телефон.

— Это он. Вы можете войти.

Кальвину Вилкоксу было за шестьдесят. На нем были рубашка из джинсовой ткани с короткими рукавами и джинсы. Ремень подпоясывал умеренно толстый живот. В кармане его рубашки я заметила пачку сигарет. Редеющие рыжие волосы и рыжеватые веснушки на руках. Щеки обожжены ветром. Ярко-зеленые глаза на загорелом лице. Я поняла, что вижу перед собой мужской вариант зеленых глаз и крашеных рыжих волос Виолетты.

Мы наклонились через стол, чтобы пожать друг другу руки. Он был крупным мужчиной, не высоким, но крепко сложенным. Кальвин подождал, пока я сяду, и только потом уселся в свое вертящееся кресло, привычным движением оттолкнувшись одной ногой от края стола. Подняв руки, он сплел пальцы над головой, что придало ему расслабленный и открытый вид — это было несколько неожиданно. Позади него на стене висела черно-белая фотография, запечатлевшая его на стройплощадке. Его глаз было не видно из-под полей шляпы, в то время как стоявшие по обеим сторонам от него мужчины были с непокрытыми головами и смотрели исподлобья. У одного в руке была лопата, так что, возможно, это церемония закладки фундамента очередного дома.

Кальвин улыбнулся, его явно заинтересовала моя персона.

— Опять о моей сестре Виолетте?

— Извините. Я знаю, что этот вопрос поднимают примерно каждые два года.

— Мне следовало бы уже привыкнуть к этому. Как говорится: «Природа не терпит пустоты». Конечно, нужно, чтобы в этом деле была поставлена точка. Как давно вы работаете на Дейзи?

— Недавно.

— Полагаю, она может тратить свои деньги так, как ей заблагорассудится, но чего она хочет добиться?

— Она хочет найти свою мать.

— Ну да, это я понимаю, но что потом?

— Это зависит от того, где теперь Виолетта.

— Трудно поверить, что это все еще волнует ее после стольких лет.

— А вас не волнует?

— Нисколько. Виолетта делала то, что хотела. Ее жизнь была ее личным делом. Она редко ко мне прислушивалась, а если я давал ей совет, делала все наоборот. Так что в конце концов я оставил ее в покое.

— Она когда-нибудь говорила о том, что Фоли ее бьет?

— Ей не нужно было говорить об этом. Это было и так очевидно. Он сломал ей нос, выбил зуб, сломал два ребра. Не знаю, почему она мирилась с этим. Если бы она обратилась ко мне, я бы помог, но она снова и снова возвращалась к нему. Что я мог поделать?

— Вы старше или моложе ее?

— На два года старше.

— У вас есть еще братья или сестры?

— К сожалению, нет. Родители стареют, и хорошо иметь близких людей, которые могли бы помочь ухаживать за ними. Виолетта бы уж точно не стала этого делать.

— Ваши родители еще живы?

— Нет. У отца было несколько сердечных приступов в 1951 году. Три подряд, последний оказался смертельным. Врачи констатировали порок сердца, который был у него с детства. Ему было сорок восемь лет. Пока что мне удалось пережить его на тринадцать лет. Мама умерла пару лет назад, в возрасте восьмидесяти четырех лет.

— Вы женаты или холосты?

— Женат. А вы?

— Я не замужем, а мои родители умерли.

— Вам повезло. Моя мать много лет находилась в доме престарелых. Лучше назвать это «пристанищем»: это не дом. Она звонила мне каждый день, умоляя приехать и забрать ее. Если бы это зависело от меня, я бы так и сделал, но моя жена была непреклонна. Она биржевой маклер и ни за что не хотела бросать свою работу, чтобы ухаживать за свекровью. Я не виню ее, но это было жестоко.

— У вас есть дети?

— Четверо взрослых сыновей. Двое живут здесь, в этом городе, один в Рено, другой в Фениксе. — Он взглянул на часы. — Если вы хотите что-то спросить о Виолетте, то поторопитесь. У меня скоро совещание.

— Извините. Меня так интересуют люди, что я забываю о времени.

— Понятно. Это ваша работа.

— Если я правильно поняла, вы с Виолеттой не были близки.

— Правильно поняли. В последний раз, когда я ее видел, она пришла ко мне в офис и попросила денег, которые я по глупости ей дал.

— Сколько?

— Две тысячи долларов. Это было первого июля, если это имеет значение. Уйдя от меня, она отправилась к нашей матери и вытянула деньги и из нее. У матери было мало денег, но Виолетта ухитрилась выклянчить еще пятьсот долларов. Спустя месяц мы обнаружили, что она украла мамины драгоценности: бриллиантовые браслеты, серьги, два жемчужных ожерелья — ювелирные изделия на три тысячи долларов.

— Откуда вы знаете, что это она украла?

— Мама вспомнила, как Виолетта сказала, что ей нужно в ванную комнату, куда можно пройти только через мамину спальню. Шкатулка с драгоценностями стояла на туалетном столике. Мама не открывала ее до своего дня рождения. Мы с Рэйчел повели ее обедать в кантри-клуб. Она хотела блеснуть своими украшениями и тогда только обнаружила, что они пропали.

— Вы заявляли в полицию?

— Я хотел, но мама отговорила. Она сказала, что если Виолетте они так были нужны, то Бог с ними.

— Виолетта раньше крала вещи?

— Нет, но одалживала деньги при каждом удобном случае, обычно маленькие суммы. Она говорила, что это для Дейзи, так что мы не могли ей отказать.

— Это странно. Она хвасталась тем, что имеет собственные пятьдесят тысяч долларов, которые, по словам Фоли, получила по страховке. Она забрала их из банка.

— Виолетта говорила мне то же самое, но я считал, что она сочиняет. Если бы у нее были такие деньги, к чему ей было бы выпрашивать у меня две тысячи?

— Предположим, ей нужно было собрать большую сумму для того, чтобы уехать.

— Вполне возможно.

— Могла ли она поддерживать связь с вашей матерью? Я все время думаю, что если ей удалось устроить новую жизнь, она все же хотела бы иметь какую-то связь с прошлым.

— Только не со мной. Виолетта не имела никаких привязанностей, по крайней мере мне о них неизвестно. Она не могла бы общаться с матерью без моего ведома: я договорился на почте, чтобы вся ее корреспонденция проходила через меня. Одно время мошенники посылали на ее адрес письма с предложением «доходных» финансовых схем или сообщали ей о том, что она выиграла в лотерею и должна прислать денежный взнос на оформление выигрыша. Она была настолько доверчива, что отдала бы всю мебель, если бы кто-нибудь попросил.

— А охрана в доме для престарелых была надежная?

— Вы думаете, что Виолетта могла бы туда проникнуть? Забудьте об этом. Мать была ей нужна только для того, чтобы обирать ее. Конечно, теперь это не имеет значения, потому что мама умерла, но если моей сестре удалось начать новую жизнь, она бы не стала рисковать ею ради женщины, на которую ей было наплевать с высокой башни.

— У вас есть какое-нибудь предположение насчет того, куда она могла уехать?

— Туда, куда привела бы ее дорога. Она действовала импульсивно, а не по заранее обдуманному плану.

— И все же как вы думаете, она жива? И если да, то где она?

— Я никогда этого не говорил. Если бы она была жива, она бы вернулась, чтобы клянчить деньги, одалживать или воровать все, что могла. Она бы и месяца не могла прожить, не попрошайничая. — Он снял ногу с письменного стола и наклонился ко мне. — Хотите знать мое мнение?

— Конечно.

— Вы хотите сделать Дейзи счастливой? Прекрасно. Заработать немного баксов для себя? Это меня не касается. Но не превращайте поиск Виолетты в свою священную миссию. Если вы найдете ее, то только навлечете неприятности.

— На кого?

— На всех, включая Дейзи.

— Что вы знаете такого, чего не знаю я?

— Ничего. Но я знаю Виолетту. Это мой вам совет.

11

Компания «Чет Креймер Шевроле» была расположена на главной улице в Кромвелле. Три акра площади занимали блестящие автомобили, пятнадцать просторных сервисных площадок и двухэтажный выставочный автосалон с зеркальными окнами от пола до потолка. На нижнем этаже были расположены шесть маленьких кабинетов с застекленными дверями, каждый из которых был оснащен письменным столом, компьютером, рядом шкафов для папок, двумя стульями для посетителей и многочисленными семейными фотографиями и наградами. В офисе в одном углу сидел полный продавец, занятый непростым разговором с супружеской парой — по их мимике и жестикуляции было понятно, что они не готовы совершить сделку за ту цену, на которую он надеялся.

Я не увидела администратора, но заметила стрелку, указывающую путь в отдел запасных частей. Я прошла по коридору мимо комнат для отдыха с удобными креслами, в одной из которых сидели двое посетителей и читали журналы. На тарелках лежали бублики, а автомат бесплатно отпускал чай, горячий шоколад, кофе, капуччино и минеральную воду. Я нашла секретаршу и сказала ей, что у меня назначена встреча с мистером Креймером. Она записала мою фамилию и позвонила ему, доложив, что я пришла.

В ожидании Креймера я прошла в автосалон и прогуливалась от кабриолета «корвет» к фургону «каприз». Больше всего мне понравился кабриолет «айрок зет камаро» — ярко-красный с желто-коричневой «начинкой». Опущенный верх, мягкие кожаные сиденья. Попробуйте-ка выслеживать кого-нибудь в такой шикарной машине! Я обернулась и увидела мистера Креймера, который стоял, засунув руки в карманы, тоже восхищаясь машиной. На вид ему было немного за восемьдесят. Судя по всему, в молодости он был красив, и я живо представила, каким он был много лет назад. Сейчас, словно сдувшийся шарик, он выглядел отнюдь не внушительно и больше напоминал подростка.

— Какая у вас машина? — спросил он.

— «Фольксваген» 1974 года выпуска.

— Мне кажется, вы точно знаете, чего хотите.

— Надеюсь, что это так, — сказала я.

— Вы здесь по поводу миссис Салливан?

— Да.

— Давайте пройдем в мой офис. Если люди увидят, что я здесь, у меня не будет ни минуты покоя.

Я последовала за ним через автосалон вверх по лестнице. Когда мы дошли до его офиса, он открыл дверь и отступил в сторону, пропуская меня внутрь. Комната была обставлена просто — деревянный стол на прямых ножках, кушетка, три кресла и белые стены, на них множество черно-белых фотографий хозяина с различными местными знаменитостями. Кромвеллская торговая палата наградила его грамотой за отличную работу. Мебель, возможно, осталась еще с тех пор, когда он начинал свой бизнес.

— Вы окончили колледж? — спросил он, после того как обошел стол и сел в кресло.

Я села напротив него, опустив сумку на пол.

— Нет. Я окончила только два семестра колледжа, но это не важно.

— Во всяком случае, больше, чем я. Мой отец зарабатывал на жизнь рытьем котлованов и не скопил ни цента. Когда я учился в выпускном классе, он погиб в автокатастрофе. Тогда целую неделю лил дождь, шоссе было скользким, как стекло, и он сорвался с моста. Я был старшим из четырех братьев, и мне пришлось начать работать. Одной из заповедей, которые внушал мне отец, было никогда не заниматься физическим трудом. Он ненавидел свою работу и говорил мне: «Сынок, если хочешь заработать деньги, найди себе такое занятие, чтобы тебе надо было принимать душ перед работой, а не после нее». Он считал, что всегда можно нанять кого-нибудь для физического труда, и я до сегодняшнего дня следую его совету.

— Почему вы стали заниматься продажей машин?

— По необходимости. В конце концов все наладилось, но вначале ничто не предвещало успеха. Единственным человеком, который взял меня на работу, был Джордж Бликенстаф, владелец местной компании «Форд». Он был старым другом нашей семьи и, я думаю, пожалел меня. Я начал продавать автомобили, когда мне исполнилось девятнадцать. На дворе стоял 1925 год. Не могу сказать, что я был в восторге от этой работы, но по крайней мере мне не приходилось работать руками. У меня открылся талант к коммерции. Спустя четыре года биржа лопнула.

— Это, должно быть, подорвало бизнес.

— В каких-то областях да, но наш не особенно. Мы всегда были мелкими сошками и не получали таких прибылей, как большие компании. К тому времени как наступила Депрессия, у меня дела шли достаточно хорошо, во всяком случае, по сравнению со многими другими. Я уже стал старшим продавцом у Бликенстафа. Я словно родился для того, чтобы этим заниматься. Конечно, я гордился собой и считал, что заслуживаю собственной компании.

— Тогда вы и купили эту компанию?

— На это ушли годы. Проблема была в том, что каждый раз, когда у меня в банке скапливались деньги, происходило что-то такое, что сдувало мои паруса. Я оплатил обучение братьев в колледже и почти рассчитался за домик моей матери, но тут она заболела. Одного счета за лечение в больнице было достаточно, чтобы лишить меня большей части моего состояния. Потом расходы на похороны и памятник, и я стал банкротом. Я женился в тридцать два года, и женитьба снова выбила меня из колеи, потому что семья тоже требовала вложений.

— Но вы проявили стойкость.

— О да, даже больше того. К 1939 году я понял, что происходит. В ту минуту, когда Германия захватила Польшу, я уговорил старика Бликенстафа запастись шинами, запчастями и газолином. Он поначалу и слушать об этом не хотел, но я знал, что это был шанс, который нам нельзя упустить. Я не сомневался в том, что Соединенные Штаты не останутся в стороне от войны. Любому дураку это было понятно — кроме него, конечно. Я знал, что придет время, когда дефицит станет неизбежным, и это может только ударить по нам. Он спорил со мной, но я был уверен в своей правоте и не сдавался. Моя интуиция меня не подвела. Когда началась война, в округе не оказалось другого дилера, который был бы столь предусмотрительным. К нам отовсюду приезжали люди и умоляли продать им газолин и шины, и их просьбы звучали для меня как музыка. Я говорил, что буду счастлив помочь им за соответствующую плату. Наше дело было обеспечивать клиента товаром и сервисом, и если Чет Креймер своим трудом смог заработать несколько тысяч баксов, что здесь плохого? Но Бликенстаф был другого мнения. У него на войне погиб сын, и он считал достойным порицания (именно так он и выразился: «достойным порицания»!) извлекать прибыль в то время, когда все эти парни жертвовали своими жизнями. По правде говоря, он устал, и ему пора было отойти в сторону.

— И вы купили у него компанию?

— Нет, мэм. Я купил франшизу на «Шевроле» и, когда старикан в 1945 году закрыл свое дело, скупил акции его компании по несколько пенни за доллар. Холодный расчет — да, но такова жизнь. Нельзя ничего добиться, если будешь бестолково суетиться. Составь план. Рискуй. Только так можно получить то, чего хочешь.

— А ваши братья? Кто-нибудь из них вошел с вами в долю?

— Нет. Все акции мои. Я ни с кем не делюсь. Я сделал для них достаточно, и теперь они самостоятельные люди. — Он поерзал в своем кресле и наклонился вперед. — Как бы то ни было, вы пришли сюда не для того, чтобы говорить обо мне. Вы хотите знать о Виолетте Салливан?

— Да, но я также интересуюсь машиной. Не могли бы мы начать с нее?

Он сделал неопределенный жест.

— Не знаю, зачем Фоли купил эту машину: ведь у него не было денег. Должно быть, хотел загладить свою вину перед женой. У Салливанов не было даже ночного горшка — простите за грубость.

— Все нормально, — сказала я.

— Виолетта вбила себе в голову, что должна иметь эту машину, а Фоли знал, что ей лучше не перечить. Я не собирался упускать такую сделку, так что даже сделал ему поблажки.

— Какие?

— Я взял его старый джип в счет платы за машину, хотя он почти ничего не стоил. Конечно, с моей стороны это было чистой любезностью, но я поставил ему твердое условие: как только он пропустит очередной платеж, я забираю машину назад. Никаких извинений, никаких отсрочек, ни на одно пенни меньше. Мне было наплевать на то, что говорит закон: в случае несвоевременной выплаты кредита машина возвращается ко мне.

— С учетом его бедственного положения у вас был такой шанс.

— О да, я никогда не думал, что он сумеет расплатиться. Я был уверен, что «бель-эйр» вернется ко мне не позже чем через три месяца и я куплю ее сам.

— Ее продал Винстон Смит?

— Виолетта с ним первым имела дело. Он был неоперившимся птенцом двадцати лет от роду. Такие женщины, как Виолетта, всегда находят возможность получить то, что хотят. Она впорхнула сюда, когда меня не было, и начала его обрабатывать. Я бы положил этому конец, если б увидел, что происходит. Первым делом она уговорила его позволить ей поехать на «бель-эйр» прокатиться — поехать одной, заметьте. Без него. В другом случае он бы никогда не согласился, но он так хотел произвести на нее хорошее впечатление, что не сознавал, что делает. Когда она наконец вернулась, спидометр новенькой машины показывал двести пятьдесят семь миль. Я немедленно уволил Винстона, а затем позвонил Фоли и приказал ему притащить сюда свой зад. Он пришел в пятницу утром, и мы заключили сделку — я подписал кредит и вручил ему все бумаги.

— Я все-таки не понимаю, почему вы продали ему эту машину, когда его финансы были в столь плачевном состоянии.

— Мне было наплевать на Фоли: у этого малого нет мозгов. Я пожалел Виолетту. Я подумал, что она заслуживает чего-то хорошего за то, что мирится с таким человеком, как он, как бы глупо это ни звучало.

— А что вы с этого имели?

Он снисходительно улыбнулся.

— Послушайте, даже такой старый пес, как я, время от времени может совершать добрые поступки. Все считают меня жадюгой, но я могу быть и щедрым, если захочу. Хотя, возможно, это был последний раз, когда я проявил великодушие. Узнав о пропаже машины, я чуть было не сошел с ума. Но надо отдать должное Фоли: он все выплатил.

— Так что вы ничего не потеряли?

— Ни единого цента.

— Виолетта не объяснила, каким образом она умудрилась наездить двести пятьдесят семь миль?

— Нет, но я могу догадаться. В тот день она появилась в банке Санта-Терезы и опустошила свой сейф в депозитарии. Я потом вычислил: расстояние до банка и обратно как раз около двухсот пятидесяти семи миль. Она сказала, что день был чудесный и она не могла противиться желанию прокатиться. У меня сложилось впечатление, что она поехала на север вдоль побережья, но сама она этого не говорила.

— Если она собиралась поехать в Санта-Терезу, почему не взяла джип Фоли?

— Он дышал на ладан. Неудивительно, что она предпочла покрасоваться в новой модной машине. Возможно, она планировала уговорить управляющего банком дать ей заем.

— Она намекала на свое намерение покинуть город?

— Ни словом. Конечно, ей ни к чему было откровенничать со мной. Я ее едва знал. А что было у нее в сейфе? Кто знает…

— Фоли думает, что это были наличные деньги по страховке. Я слышала о пятидесяти тысячах долларов. К тому же ее браг говорит, что дал ей две тысячи долларов за несколько дней до ее исчезновения.

— Кальвин Вилкокс? Ему повезло.

— В каком смысле?

— Эти двое всегда жили как кошка с собакой. Он взял на себя заботу о родителях, а Виолетта и пальцем не шевелила. Ему было глубоко наплевать на то, пропала она или нет. Я уверен, его очень обрадовало, что, когда их мать умерла, все деньги перешли к нему. Если бы его сестра не исчезла, ему пришлось бы делиться с ней.

Я навострила уши, как кошка, заслышав скребущуюся за стеной мышь.

— Деньги?

— О да! Это была приличная сумма. Роскоу Вилкокс, их отец, сделал состояние, усовершенствовав фосфоресцирующую краску. Получил патент на какую-то новую улучшенную рецептуру, по крайней мере я так слышал. Каждый раз, когда вы видите где-то такую краску, знайте, что денег в кармане Кальвина прибавилось.

— Насколько хорошо вы его знаете?

— Мы состоим в одном клубе и в одной ассоциации местных бизнесменов. Он создал свою компанию с нуля, что всегда меня восхищало, но что касается его самого… у меня были сомнения на его счет. Возможно, потому, что он и его жена меня недолюбливали.

— А что произошло с Винстоном Смитом? Я бы хотела поговорить с ним, если вы знаете, где он.

— Это нетрудно. Через неделю после того, как я его выгнал, я взял его назад, и он с тех пор работает у меня. Никогда не следует спешить. То, что в какой-то момент кажется трагичным, может иногда в конечном итоге принести счастье.

— Что это значит?

— Он женился на моей дочери, и теперь у них три прекрасные дочери. Ему очень повезло.

12 ДЖЕЙК

Понедельник, 29 июня 1953 года

Джейк Оттвейлер поставил стул возле больничной койки своей жены и сел рядом с ней, как делал каждый вечер с 17 июня, когда она поступила в больницу. Мэри Хейрл давали сильные снотворные, от которых она спала глубоко и часто, и ее лицо во сне казалось вырезанным из камня. Он держал ее руку в своей, и ее холодные пальцы переплетались с его теплыми. Она была бледна, как лист бумаги, и сквозь кожу на руках просвечивали бледно-лиловые вены. В последнее время она стала худой и хрупкой, и от нее пахло смертью. Ему было стыдно за то, что он это заметил, и еще больше за то, что хотелось отодвинуться от нее.

Мэри Хейрл было тридцать семь лет, и она родила Джейку двух чудесных детей. Тэннье в девять лет была крепкой, бесстрашной девочкой, активной и шумной, очень худенькой — кожа да кости, но излучавшей жизненную энергию. У нее оказались большие способности к музыке, и она читала книги для детей намного старше своего возраста. Он знал, что она никогда не станет красавицей, даже когда достигнет пубертатного возраста. Развитие груди и утрата детского жирка не смогут преобразить ее некрасивое лицо. Но она была умненьким, забавным ребенком, и он ценил это в ней.

Его сын Стив в шестнадцать лет был не только красив, но и умен — не лучший ученик в классе, но и далеко не последний. Он играл в футбол в команде колледжа и завоевал право носить на куртке инициалы спортивной команды еще на втором курсе, в первый же сезон, когда начал играть. Кроме того, он пел в церковном юношеском хоре. Стив подписал обязательство никогда не употреблять спиртного, и Джейк не сомневался, что сын сдержит слово, какое бы давление ему ни пришлось выдержать. У Стива было детское выражение лица и мальчишеское поведение, но Джейк надеялся, что с возрастом это пройдет. В этом мире трудно быть мужчиной, если выглядишь вдвое моложе своего возраста. Мэри Хейрл была хорошей матерью своим детям, и он не знал, как справится с ними, когда ее не станет. Он собирался вести себя с ними так, как она, — быть твердым, внимательно выслушивать их и позволять им совершать ошибки, если они не были чересчур серьезными. Жизнь никогда больше не будет такой, как раньше, но они как-нибудь справятся. У них просто не было выбора.

Джейк положил голову на край кровати. Простыня, которой он коснулся своей загорелой щекой, была хрустящей и прохладной. Он ужасно устал. После того как он пришел с войны в Европе, у него не было ни желания, ни сил возвращаться к фермерскому труду. Он брался за разные работы, последний раз — в Сахарном союзе, но пропустил так много дней из-за болезни Мэри Хейрл, что в конце концов был уволен. Теперь их финансовое положение настолько ухудшилось, что если бы не помощь ее отца, они бы оказались на улице. Он раньше не понимал, какую большую работу выполняла его жена. Теперь же, когда он сделался отцом-одиночкой, ему приходилось заботиться о приготовлении пищи, о закупке продуктов, о стирке белья и о большинстве хозяйственных дел. В середине апреля, перед тем как лечь в больницу на операцию, Мэри засеяла огород всякой всячиной, которая теперь пышно разрослась. Она никогда не жаловалась на самочувствие, и к тому времени, как обратилась к врачу по поводу боли в животе, опухоль была уже обширной. После операции стало очевидно, что рак дал метастазы в стольких органах, что ничего уже нельзя было сделать. Хирург просто зашил рану, и теперь они ждали конца. Прополка, удобрение и полив томатов были еще одной обязанностью Джейка. После занятий в школе Стив косил траву на газоне и мыл машину, в то время как Тэннье поддерживала порядок в доме и готовила незатейливые обеды. Хейрл Тэннер, отец Мэри Хейрл, все еще присоединялся к ним за ужином, так что они ели вчетвером, но этот ритуал без Мэри Хейрл казался грустным. Когда ужин заканчивался, Хейрл исчезал, оставляя Тэннье убирать со стола. Стив мыл посуду, а Тэннье вытирала ее и ставила в шкаф. Джейк брал свою куртку и отправлялся в больницу, куда приезжал около семи часов вечера.

Джейку показалось, что он уснул. Он вспоминал ту ночь в начале мая, когда Мэри Хейрл положили в больницу во второй раз. Она сначала убедилась в том, что ее отец и дети накормлены, прежде чем неохотно согласилась поехать к врачу, который встретил их через час в приемном покое. Стив остался дома с Тэннье, и когда родители уходили, они делали уроки. У Мэри Хейрл были ужасные боли, и Джейк страдал от своей беспомощности при виде ее мучений. Он оставался с женой до девяти часов вечера, наблюдая за тем, как лекарство, даваемое дежурной сестрой, оказывало действие, и радуясь тому, что теперь наконец жене стало легче. Посматривая на часы, он мысленно подгонял стрелки и, когда Мэри Хейрл засыпала, покидал палату.

В этот день Джейк вывел машину со стоянки возле больницы в Санта-Марии и направился прямо в «Голубую луну» — единственное место в Сирина-Стейшн, где можно было выпить пива. С перерывами шел дождь. Майский вечер был прохладным, и он включил печку, пока в машине не стало жарко, как в инкубаторе. Дороги были темными, и освещенные дома в Сирина-Стейшн казались бивачными кострами посреди глухой степи. Ему нужно было выпить, чтобы хоть на время забыть о крови, страданиях и неминуемой потере.

«Луна» должна была скоро закрыться. Том Пэджет сидел возле бара с кружкой пива «Блю риббон» и болтал с Виолеттой Салливан и барменом Макфи. Макфи был коренастым парнем с бочонкообразной грудью и крепкими мускулами. В случае необходимости он выступал в роли вышибалы. Джейк сел на табурет возле бара, рассеянно поглядывая на эту парочку. Глаза Виолетты опухли от слез, а волосы растрепались. Было ясно, что что-то случилось. Том, болтая о том о сем, старался отвлечь ее, вывести из подавленного состояния, в котором она находилась. Джейк бы проигнорировал Виолетту, занятый своими проблемами, но Макфи, откупоривая ему бутылку пива, рассказал, что они с Фоли устроили драку, закончившуюся тем, что она ударила его по лицу. Фоли пришел в бешенство, перевернул стол и сломал стул. Макфи дал ему минуту на то, чтобы убраться из бара, угрожая вызвать полицию.

К тому времени как туда пришел Джейк, Фоли уже не было. Пэджет говорил очень тихо, но ответы Виолетты можно было расслышать. Она рассказывала о своих деньгах тоном наполовину хвастливым, наполовину обиженным. Джейк не раз слышал, как она хвалилась своими деньгами, когда Фоли бил ее и она угрожала бросить его. Он не знал, насколько правдивыми были ее слова. Она никогда не называла сумму, и Джейку казалось странным, что она до сих пор не взяла деньги из банка и продолжает бедствовать.

Некоторое время Пэджет бросал монеты в музыкальный автомат, и они с Виолеттой танцевали. На ней было платье изумрудно-зеленого цвета с глубоким вырезом на спине. За стойкой бара Макфи наблюдал за тем, как они двигались по танцполу. Время от времени Джейк поворачивался и, глядя через плечо, следил за ними, покачивая головой. Они с Макфи переглядывались.

— Это-то больше всего и заводит Фоли — то, что она танцует с ним, — заметил бармен.

— Да его все заводит. Кусок дерьма, — сказал Джейк.

Макфи внимательно посмотрел на него.

— Вы не хотите поговорить о Мэри Хейрл?

— Не особенно. Не обижайтесь.

— Я не обижаюсь. Скажите ей, что мы думаем о ней — Эмили и я.

— Скажу.

— Как пиво?

— Нормально.

Пэджет и Виолетта снова уселись за стойку бара, но тут Пэджет взглянул на часы и вздрогнул. Джейк видел, как он бросил бармену несколько купюр и попрощался. Как только за ним закрылась дверь, Виолетта повернула голову и посмотрела на Джейка. Он нарочно стал смотреть в другую сторону, чтобы избежать ее взгляда. Она была из тех, кто ходит в бары, чтобы потрепаться, а ему хотелось побыть одному. Он краем глаза видел, как она прошла за его спиной, направляясь в дамскую комнату. Джейк заказал еще одну кружку пива и закуривал сигарету, когда она появилась возле него. Ее волосы были теперь причесаны, а зеленые глаза с любопытством оценивали его. Она держала сигарету, и из вежливости он протянул ей спичку. Пламя было так близко к его пальцам, что он был вынужден бросить спичку и зажечь для нее другую. Она опустилась на стул возле него.

— Составить вам компанию?

— Нет.

— Странно. Вы выглядите очень одиноким.

Джейк промолчал. За те шесть лет, которые они были знакомы, он, вероятно, обменялся с Виолеттой не более чем десятком слов. Она подавала на него в суд из-за собаки, но это было давно. До него доходили слухи о ней. Весь город Сирина-Стейшн гудел историями о Салливанах — о пьянках Фоли, об их драках, о ее развратности. Чудная парочка. Джейк презирал Фоли. Любой мужчина, который поднимал руку на женщину или ребенка, был для него подонком. Насчет Виолетты он не имел определенного мнения. Мэри Хейрл она как будто нравилась, но его жена была добрая душа, выставлявшая миску с едой для всех бродячих котов, которые забегали к ним на крыльцо. Он и Виолетту отнес к этому типу существ — голодных, жалких и нуждающихся в заботе.

— Вы все еще сердитесь на меня из-за собаки? — наконец спросил он.

— Я получила свои деньги. Эта собака была моей недолго. Как Мэри Хейрл?

— Вот он только что спрашивал меня об этом, — сказал Джейк, указывая на Макфи взмахом сигареты.

— И что вы ему ответили?

— Что не хочу говорить об этом. Но все равно спасибо.

— Потому что это больно?

— Потому что это никого не касается. — Он помолчал и затем, сам себе удивившись, продолжил: — Они держат ее на наркотиках. Наверное, на морфии. Врач мне ничего не докладывает, а она не рассказывает, что он говорит ей. Не хочет, чтобы я волновался.

Виолетта сказала:

— Мне очень жаль.

— Не жалейте. Это не имеет к вам отношения. — Он уставился в угол комнаты, почувствовав, как защипало в глазах от слез. Джейк взял за правило не обсуждать ни с кем болезнь жены. Как только знакомые начинали расспрашивать его, он их резко обрывал. Ему не хотелось делиться интимными подробностями состояния Мэри Хейрл. Он не мог рассказывать их даже ее отцу, хотя тот догадывался. После смерти жены Хейрл сделался угрюмым и злым. Он сходил с ума, зная, что может потерять своего единственного ребенка. С кем же было говорить Джейку? Он, конечно, не мог делиться своим горем с детьми: они договорились с Мэри, что пощадят их. Стив в свои шестнадцать лет понимал, что происходит, но держался особняком. Тэннье, к счастью для нее, не осознавала всей трагичности положения. Джейк страдал в одиночестве.

Виолетта внимательно посмотрела на него.

— Как вам удается держаться? Вы не выглядите очень несчастным.

Он поднял бутылку пива.

— Оно помогает.

— Неправда, — возразила она и чокнулась своим стаканом с его бутылкой. — Почему мужчины всегда стараются казаться крутыми? В такой ситуации, как ваша, вам было бы легче, если бы вы выговорились.

— Зачем? Я живу с этим изо дня в день. Последнее, что мне надо, — это говорить об этом.

— Вы похожи на меня. Слишком горды, чтобы признаться, когда вам больно. Вы первый мужчина, с которым я могу откровенно поговорить.

— Я не настроен на беседу.

— Но есть надежда на это, — усмехнулась она.

— А Пэджет не в счет? Он ведь разговаривал с вами.

— У него почти такая же «хорошая» репутация, как и у меня. Люди считают меня шлюхой, а его дураком. Это создает между нами некоторую близость.

— Правда?

— Что именно: насчет него или насчет меня?

— На него мне наплевать. Насчет вас?

Она улыбнулась:

— Это похоже на песню о Виффенпруфсах… Что за черт этот Виффенпруфс? Вы когда-нибудь задумывались об этом?

— Что это за песня?

— Дуэт Бинга Кросби и Боба Хоупа в «Дороге на Бали». — Она начала напевать на удивление приятным голосом: — «Проклятые на вечные времена. Господь проявляет милосердие к таким, как мы». — Ее улыбка была усталой. — Вот так и я. Проклятая.

— Из-за Фоли?

— Из-за него все в моей жизни плохо.

— Мне казалось, что вам нравится воевать с ним. Вы занимаетесь этим очень часто.

— Воевать? Ну можно это назвать и так. Фоли обычно вышибает из меня дух, и у меня красуются фонари под глазами в доказательство этого, но разве кого-нибудь интересует, каково мне? Он может повалить меня на пол, и никто не предложит мне руку, чтобы помочь подняться. Я не нуждаюсь в жалости, но иногда мне так хочется, чтобы кто-то заботился обо мне. — Она замолчала и снова усмехнулась. — Я могу показаться вам жертвой. Никому не нравятся жертвы, меньше всего — мне самой.

— Почему вы с этим миритесь? Я не могу этого понять.

— Разве у меня есть выбор? Я не могу бросить его. Он угрожает меня убить, и я знаю, что когда-нибудь он это сделает. Фоли — психопат. Кроме того, если я его брошу, что станет с Дейзи?

— Вы могли бы взять ее с собой.

— И что дальше? Я вышла замуж в пятнадцать лет и никогда не работала. Я бы не знала даже, с чего начать.

— А как насчет тех денег, о которых вы всегда говорите?

— Я жду подходящего случая, чтобы их потратить. Они дались мне дорогой ценой, и я не хочу зря промотать их. Как бы там ни было, Дейзи обожает своего папочку.

— Большинство девочек обожают своих папочек. Я уверен, что она обожает и вас тоже. Это не так важно.

— Дейзи обожает его больше, чем другие девочки. Она думает, что он может достать луну с неба, так почему я должна становиться у них на пути? Иногда я думаю, что им было бы лучше без меня. Я хочу сказать, что если я уйду да еще заберу у него малышку, он вырвет из моей груди сердце.

Джейк покачал головой:

— Он не заслуживает ни одной из вас.

— Это верно.

— Что вы нашли в нем?

— Раньше он был нормальным парнем. Это все алкоголь. Трезвый он совсем не такой уж плохой. Ну может быть, плохой, но не такой ужасный, как вы думаете. Конечно, он говорит, что пьет из-за меня.

— Из-за вас? Вы красивая женщина, я не представляю, какие могут быть огорчения от жизни с вами.

— Он говорит, что я Божья кара.

— Почему?

— Во-первых, он считает меня никудышной хозяйкой. По его словам, я все делаю плохо, и это его раздражает. Что бы я ни делала, он никогда не бывает доволен. После работы он прямо в дверях начинает орать и драться. То в доме беспорядок, то обед недостаточно горячий, то я снова забыла отнести в прачечную грязное белье. Он хочет знать, где я была, с кем говорила и где находилась всякий раз, когда он пытался до меня дозвониться в течение дня. Я что, его рабыня? Я имею право на свою жизнь. Я стараюсь молчать, но он набрасывается на меня с кулаками, и мне приходится защищаться. А что еще мне остается делать?

— Должен же быть какой-то выход.

— Ну, если вы знаете какой, я готова выслушать. — Она положила сигарету. — У вас есть мелочь?

— Зачем? — спросил он, уже роясь в кармане и протягивая ей горсть монет.

Она взяла пять центов и сползла со стула. Он смотрел, как она прошла через комнату и, подойдя к музыкальному автомату, бросила в него монетку и нажала на номер. Через мгновение он услышал первые звуки песни Нат Кинг Коля «Притворись».

Она вернулась, протягивая ему руку:

— Пошли. Давай потанцуем. Я очень люблю эту песню.

— Я не танцую.

— Танцуешь. — Она посмотрела на бармена. — Макфи, скажи этому парню, что он должен потанцевать со мной. Пора немного поднять настроение.

Джейк почувствовал, что улыбается, когда она потянула его к крошечному пространству между столиками, служащему танцевальной площадкой. Женщина прильнула к нему, не обращая внимания на то, что он умел только раскачиваться взад и вперед. Виолетта мурлыкала песню возле его уха, щекоча его своим дыханием, пахнувшим вином. Он ощущал запах фиалкового мыла и шампуня, которым пользовалась Мэри Хейрл до того, как заболела. За плечом Виолетты он видел Макфи, занятого чем-то за стойкой бара и старательно игнорировавшего их. Джейк никогда особенно не любил музыку, но теперь понял, что она может заставить человека забыться. А сейчас ему это было нужнее всего на свете.

В полночь бармен начал тушить свет.

— Простите, господа, — сказал он, словно бар был полон людьми.

Он говорил ровным голосом, но Джейк расслышал в нем скрытое раздражение. Возможно, ему не нравилось то, что происходило на его глазах. Джейк подошел к стойке, заплатил по счету и прибавил щедрые чаевые, частично для того, чтобы напомнить этому человеку о его месте.

— Вы отвезете ее домой? — спросил Макфи.

— Может, и отвезу, но это не ваше дело.

— Я знаю, что вы хотите как лучше, но вы не знаете, чем это вам грозит. Спросите Пэджета. Он скажет вам то же самое.

— Спасибо, Макфи, но я, кажется, не спрашивал вашего совета.

— Я говорю это как друг.

— Это излишне. Ваша работа — обслуживать посетителей бара. Я сам могу позаботиться о себе, но все равно спасибо.

— Не говорите потом, что я вас не предупреждал.

Джейк помог Виолетте надеть плащ и придержал дверь. Когда они вышли из бара, воздух показался им свежим, как в цветочном магазине. Майский дождь прошел, оставив в воздухе дымку. Земля была влажной и блестела в тех местах, где образовались неглубокие лужи. Он открыл дверь джипа со стороны пассажирского места и помог ей забраться в машину. На автостоянке не было огней, за исключением света, отражавшегося от неоновой вывески «Голубой луны», который мигал и пульсировал. Джейк занял водительское сиденье, завороженно глядя на свет, не зная, что будет дальше. Ему случалось загуливать и раньше, но он никогда не знал, чем это закончится, и каждый раз испытывал волнение от этой неизвестности.

Виолетта заговорила первой:

— Это все равно как тайм-аут. Это ничего не значит. Мне нравится Мэри Хейрл.

— Мне тоже, — пробормотал он. Он держал руки на руле, словно собирался действительно завести мотор и поехать. Макфи выключил неоновую вывеску и через минуту вышел из задней двери, запер ее и направился к своей машине.

Джейк не сомневался, что их лица, должно быть, высветились, когда Макфи, проезжая, скользнул фарами по бамперу его джипа.

А затем он исчез в темноте.

Виолетта была пьяна, и Джейк тоже перепил, но ему нужно было, чтобы кто-нибудь был рядом с ним хотя бы на одну эту ночь. Он медленно снял руку с руля, и она взяла ее в свою. Они начали целоваться. Кожаное сиденье было на редкость просторным. Ночь становилась прохладной, и сквозь открытое окно доносился аромат цветущего поблизости фруктового сада. Запах был настолько сильным, что Джейк едва мог дышать. Он слышал стрекот кузнечиков и кваканье лягушек, а затем ночь сделалась оглушающе тихой, за исключением шелеста одежды и его прерывистого тяжелого дыхания. Ему казалось, что он пробежал сотни миль, чтобы найти эту женщину.

13

Внизу Чет Креймер представил меня своему зятю и затем откланялся. Винстон Смит оказался тем самым полным продавцом, которого я видела раньше. Интересно, как у него с продажами машин, подумала я. Судя по всему, не очень хорошо, принимая во внимание то, что он пребывал в состоянии, близком к сомнамбулическому. Я сидела в его офисе, из которого был виден автосалон, спиной к стеклянной перегородке. Стол Винстона стоял так, что он мог следить за клиентами и при этом не казаться невнимательным к посетителю.

При ближайшем рассмотрении его фигура казалась больше грузной, чем полной. Он выглядел так, словно простая прогулка до машины вызывает у него одышку и дыхание со свистом. Пепельницы нигде не было видно, но я уловила запах сигаретного дыма, исходившего от его одежды и дыхания. Из-за второго подбородка воротник рубашки был таким тугим, что, казалось, удушит его, если он наклонится завязать шнурки ботинок. Длинные и слегка вьющиеся на макушке волосы были зачесаны в стиле раннего Элвиса Пресли.

Как только я села, зазвонил телефон.

— Извините, — сказал он и поднял трубку. — Винстон Смит у телефона. — И затем осторожно: — В чем дело? — Я понятия не имела, кто был на телефонном проводе, но он бросил быстрый взгляд в мою сторону и слегка пригнулся к трубке, понизив голос: — Подождите секунду. — Он положил трубку на стол. — Я сейчас вернусь. — Эти слова были обращены ко мне.

— Конечно.

Винстон вышел из офиса. Я видела, как на первой телефонной линии мигала красная лампочка, пока он не снял трубку ближайшего телефона. На стене напротив меня на полке выстроились его учебники по коммерции. В центре стояла цветная фотография в рамке — жених и невеста. Я подошла к полке и взяла фотографию, чтобы поближе разглядеть ее. На ней Винстону было лет двадцать пять: он был стройным, красивым, кудрявым. Смокинг придавал ему очень элегантный вид. Рядом с ним стояла дородная Кэти Креймер в таком узком подвенечном платье, что ей, наверное, было трудно дышать. Ее груди выпирали из платья как две сдобные булки, взошедшие на дрожжах и только что вынутые из духовки. За годы, прошедшие со дня свадьбы, эти двое поменялись местами. Теперь она была стройной, что явилось результатом длительных физических упражнений, в то время как он, очевидно, оставил всякую надежду на то, чтобы вернуть себе былую фигуру. Какое он имел отношение кисчезновению Виолетты? Я не могла забыть вскользь брошенные слова Тэннье о том, что Винстон знал о Виолетте больше, чем говорил.

Я поставила фотографию на полку и опустилась на свое место буквально за секунду до того, как Винстон вернулся, бормоча:

— Извините. — Он снова сел за стол, но что-то в его поведении изменилось. — Моя жена, — объяснил он, — мне пришлось сделать ей выговор за то, что она помешала беседе с посетителем. Извините еще раз.

— Нет проблем. Я уже разговаривала с ней, и она показала мне дом. Просто чудесный.

— Еще бы ему не быть чудесным за такие деньги, — заметил он, криво улыбнувшись.

— Вы играете в гольф?

Он отрицательно покачал головой.

— Это она играет. Я работаю без отдыха. Если вы заметите, что я хромаю, то это оттого, что я тяну свою лямку. — При этих словах он рассмеялся, и я в ответ улыбнулась, думая: «Кто бы говорил…»

— Я никогда не могла понять любителей гольфа, — сказала я. — Гонять мячик, а затем забивать его палкой? Хотя с такой точки зрения можно рассматривать множество видов спорта. А ваши дочери тоже играют в гольф?

— Эмбер брала уроки, до того как уехала в Испанию, но посмотрим, как будет дальше. Ей быстро все надоедает, так что она наверняка переключится на что-нибудь другое. Британи совсем не спортивна. Кэти вам, должно быть, сказала, что она похожа на меня.

— Я знаю, что Тиффани в июне выходит замуж.

— Тук-тук, тук-тук, — проговорил он, притворяясь, что ударяет по кассовому аппарату. — Вы знаете, сколько в наши дни стоит свадьба?

— Понятия не имею.

— Я тоже. Кэти скрывает это от меня, так что я не могу возражать. Но подозреваю, что примерно как государственный бюджет.

Мы оба рассмеялись, хотя мне было не смешно. Стало ясно, что у Винстона и его жены средства не из одного источника.

Он достал носовой платок и вытер верхнюю губу, где выступила капелька пота. Потом положил платок обратно в задний карман.

— Она сказала мне, что у вас есть вопросы по поводу Виолетты Салливан.

— Если вы не возражаете.

— Не важно, возражаю я или нет, я подчиняюсь приказам, — сказал он снова с быстрым легким смешком. Шутник, да и только.

Я задумалась. Его поведение напоминало мне поведение супружеских пар, которые добродушно подшучивают друг над другом на людях, выставляя напоказ свои обиды, чтобы снискать сочувствие окружающих. Если бы Кэти была с нами, она бы парировала его иронию собственными шуточками, чтобы посмеяться над ним. Я внезапно почувствовала к нему жалость: он выглядел несчастным.

— Каким приказам?

— Что?

— Каким приказам вы подчиняетесь?

— Не важно. Это долгая история.

— Я люблю долгие истории.

— Вы что, больше ни с кем не встречаетесь сегодня?

— Я должна встретиться с Дейзи, но если вы разрешите мне воспользоваться вашим телефоном, я могу перенести встречу. А вы пока можете выкурить сигарету.

Я позвонила Дейзи на работу, сказала ей, что не смогу встретиться с ней за ленчем, и предложила вместе с Тэннье пообедать втроем в «Голубой луне» в Санта-Марии. Эта идея ей как будто понравилась, так что я пообещала позвонить позднее, чтобы окончательно договориться.

Я ожидала, что Винстон пойдет покурить в вестибюль, но он взял ключи от машины и повел меня на боковую автостоянку. Он помог мне сесть в голубой «шевроле» 1987 года выпуска. Устроившись на водительском месте, он сказал:

— Эта модель будет у нас в продаже только до 1988 года. Затем я сменю ее на что-то другое.

— Но она выглядит шикарно.

— Так думаешь, пока не увидишь что-нибудь получше. Как бы тебе ни нравилось то, что имеешь, всегда появляется нечто такое, что тебе непременно хотелось бы заполучить. Отсюда и неудовлетворенность.

— Если принять подобную точку зрения.

— Такова моя работа — внушать доверчивым клиентам желание приобрести последний писк моды. Заставить их заглотнуть наживку. Но мне это противно.

— Почему бы вам в таком случае не заняться чем-нибудь другим? Никто ведь не приставляет к вашему виску пистолет.

— Мне пятьдесят четыре года: поздновато менять профессию. Угостить вас ленчем?

— С удовольствием.

Я подумала о «Макдоналдсе», но он повез меня через весь город к супермаркету, где хозяин автостоянки и его жена соорудили переносную решетку для жарки барбекю. Вращающаяся металлическая решетка была черной, шириной с двойную раковину, с блоком и цепью, чтобы поднимать и опускать ее. Куски говядины поджаривались на гриле над горячими углями, и вокруг распространялся ароматный мясной дух. С другой стороны на гриле лежали разрезанные пополам и намазанные маслом булочки.

На парковку тянулся непрерывный поток машин, заполняя все свободное пространство. На столе возле двери высились пачки бумажных салфеток, бумажные тарелки, пластиковые приборы и многочисленные бумажные пакетики с соусом и бобами. Тут же стояли три переносных стола с алюминиевыми стульями. Сквозь прозрачную дверцу холодильника виднелись жестяные банки с содовой водой по двадцать пять центов за штуку.

Мы припарковались насколько могли близко ко входу и встали в очередь, насчитывающую около трех десятков человек. Но ради такой вкуснятины стоило подождать и даже на время забыть о хороших манерах.

— Bay, как они это готовят? Это потрясающе! — восхищалась я с набитым ртом.

— Это фирменное барбекю Санта-Марии, — объяснил Винстон. — Мясо натирают солью, перцем и чесноком и жарят на особых углях.

— Сказочно!

Мы оба облизали пальцы, прежде чем воспользовались влажными салфетками, которые нам выдали вместе с едой. Приведя себя в порядок, я сказала:

— Спасибо за прекрасное угощение.

— На здоровье.

Мы встали, освободив алюминиевые стулья для людей, дожидавшихся свободного места. Постояли возле машины, пока он закуривал сигарету. Наигранно веселое выражение его лица сменилось на более мрачное. Он не производил впечатления счастливого человека. Его подавленность, даже какая-то обреченность, казалось, заражала сам воздух.

— Знаете, почему я это делаю? — спросил он, указывая на сигарету.

— Жена не разрешает вам курить дома.

Он бросил на меня удивленный взгляд.

— Откуда вы знаете?

— Я была у вас дома. Там нет пепельниц.

— Она очень строго к этому относится.

— Многие люди не переносят табачный дым, — сказала я мягко, не упоминая о том, что и сама отношусь к их числу.

— Это мне известно. Как бы там ни было, я не хочу говорить об этом.

Я не спросила, что он подразумевает под «этим». Вместо этого я сказала:

— Прекрасно. В таком случае поговорим о Виолетте.

Он долго молчал и наконец произнес:

— Она была потаскушкой.

Кэти употребила то же слово. Я сказала:

— Все говорят, что она потаскушка. Хотелось бы услышать что-нибудь новенькое.

Я наблюдала за его мимикой, стараясь понять, что происходит в его голове.

Он изучал огонек своей сигареты.

— Кэти меня к ней ревнует.

— Ревнует или ревновала?

— Ревнует.

— Это интересно. Виолетта пропала тридцать четыре года назад.

— Постарайтесь убедить ее в этом.

— Мне показалось, что они едва знали друг друга.

— Это не совсем так. Лайза Меллинкэмп была лучшей подругой Кэти. Затем появилась Виолетта, и Лайза оказалась замешанной в семейной драме семьи Салливан. Родители Лайзы были в разводе, что в то время случалось намного реже, чем сейчас. Теперь это в порядке вещей. Тогда же на это смотрели как на нечто, случающееся только с людьми из низших сословий. И тут появилась Виолетта, которая уже считалась полуизгоем. Она взяла Лайзу под свое крыло. Кэти не могла с этим примириться.

— Поэтому она ненавидела Дейзи?

— Конечно, ненавидела. Дейзи тоже привязывала Лайзу к Виолетте. Лайза проводила много времени у Салливанов. У нее был парень в то лето, хотя он порвал их отношения в тот уикэнд, когда пропала Виолетта.

— Странно, что так много событий оказываются связанными с Виолеттой. Возможно, не прямо, а косвенно. Вас уволили. Мать Тэннье умерла.

— Иногда я думаю, что все, что с нами случается, в конечном итоге влияет на кого-то другого. День, когда меня уволили, был самым плохим в моей жизни. Мне было двадцать лет, и я потерял всякую надежду на образование в колледже.

— Чем вы планировали заниматься?

— Я даже не помню. Чем-нибудь лучше того, что я делал. Я не торговец. Мне не нравится манипулировать людьми. Креймер смотрит на это как на игру и всегда выигрывает. Но мне от всего этого тошно.

— Но у вас как будто дела идут хорошо.

— Посмотрели бы вы на мои счета. Мы с трудом сводим концы с концами. Кэти умудряется тратить деньги быстрее, чем я их зарабатываю. Членство в кантри-клубе, новый дом, одежда, отпуск. Она не любит готовить, так что мы почти постоянно ужинаем в ресторанах… — Он замолчал и покачал головой. — Хотите посмеяться?

— Конечно.

— Теперь она говорит, что ей нужно ее собственное «пространство». Она сообщила мне об этом вчера вечером. Сказала, что, поскольку наши девочки выросли, ей пора изменить свою жизнь.

— Она хочет развестись?

— Кэти прямо этого не сказала, но она к этому клонит. Сейчас она занимается свадьбой Тиффани, но считает, что после этого каждый из нас должен пойти своей дорогой. Мол, мне следует найти себе другой дом. Это она звонила, когда вы пришли. Я надеялся, что она передумала, но увы… Правда, она просила, чтобы я не рассказывал об этом вам.

— Ну и ну!

— Вот именно: ну и ну! Я потратил годы, делая то, что мне говорили, давая ей все, что она хотела. Теперь же ей нужна свобода, и я должен платить и по этому счету. У нее, возможно, есть кто-то другой. Но я не спрашиваю. Она все равно солжет, так какой смысл спрашивать? Единственный плюс состоит в том, что я больше не должен буду ублажать ее.

— Может быть, стоит объясниться?

— Объясниться в чем? Она не признает, что у нас есть проблема, а скажет, что ей просто нужно пожить отдельно — для «ясности». Мне бы тоже не помешало немного ясности — нанять напористого адвоката и подать иск раньше ее. Это бы вправило ей мозги.

— Может быть, ваша жена имеет в виду только то, что говорит: небольшую передышку?

— Нет. Она, должно быть, задумала это давно, дожидаясь, пока мы переедем в новый дом, прежде чем обрушить это мне на голову.

Он молча курил, прислонясь к двери со стороны водительского сиденья, а я — к крылу автомобиля возле него, и мы оба наблюдали за толпой, стоявшей в очереди за барбекю. Подобно опытному психотерапевту я не прерывала молчание, ожидая, пока он сам нарушит его. Я уже теряла терпение и собиралась заговорить первой, как вдруг Винстон сказал:

— Я не говорил этого никому. Это мелочь, но она не выходит у меня из головы. В ту ночь, когда Виолетта исчезла, я видел ее машину.

Я не смотрела на него, боясь спугнуть.

— Где?

— Около Нью-Кат-роуд. Было уже очень темно. Дорога ремонтировалась, так что все было перерыто. Я долго ехал в объезд, будучи в очень подавленном состоянии. Никогда в жизни я не был в таком плохом настроении, разве что сейчас, — добавил он с горечью.

Я почувствовала, как на моей голове зашевелились волосы.

— И что она делала?

— Я не видел Виолетту. Только «бель-эйр». Я подумал, что у нее какая-та проблема с машиной… может быть, кончился бензин… но мне было наплевать. Я решил, что если она такая крутая, то пусть справляется сама. Когда я услышал, что она пропала, мне следовало сообщить об этом в полицию, но сначала я не считал это важной информацией, а потом стал бояться, что меня могут заподозрить в причастности к ее исчезновению.

— Почему?

— По понятным причинам. Я потерял из-за нее работу.

— Странно, что только вы видели ее машину.

— Да. Я подумал, что, возможно, кто-то еще ее видел, но никто в этом не признавался. Я до сих пор не могу поверить, что, кроме меня, ее никто не видел. Когда дело замяли, я решил молчать.

— И вы никому не сказали?

— Кэти. После того как мы поженились. Я считаю, что у супругов не должно быть секретов друг от друга, и мне не хотелось ничего утаивать от нее. Однажды ночью я перепил и все ей выболтал. Она не придала этому значения. Сказала, чтобы я об этом забыл, и я так и сделал. Детектив несколько раз беседовал со мной, но никогда не расспрашивал, где я видел Виолетту в последний раз, а сам я держал язык за зубами.

— А машина просто стояла там?

— Да. Ярдах в пятнадцати — двадцати от края дороги. Я ясно видел ее в свете своих фар.

— Вы уверены в том, что это была ее машина?

— Совершенно уверен. Такая машина была единственной в округе. Она водила ее с той минуты, как Фоли подарил ее ей.

— У нее не были спущены шины?

— Возможно. Я не заметил, но могли быть и спущены. Все могло быть.

— Двигатель был выключен или работал?

— Выключен, да и фары тоже. Дорога была очень неровной, и я затормозил, собираясь сделать поворот. Тогда-то я и увидел машину. Я опустил стекло и выглянул наружу, но все было тихо. Я просидел так несколько минут, потом послал все к черту и поехал обратно той же дорогой.

— Не могла ли она остановиться, чтобы выпустить погулять собаку?

— Я не видел собаку. В тот момент мне даже в голову не пришло, что тут происходит что-то ужасное. Но сейчас я в этом уверен.

14

Винстон повез меня на то место на Нью-Кат-роуд, где видел машину Виолетты. Мне хотелось осмотреть его, но я не настаивала, зная, что ему надо работать.

Он засмеялся, когда я высказала свои сомнения.

— Бросьте! Чет меня не выгонит: я тот болван, который оплачивает счета его дочери.

Он поехал по 166-му шоссе к востоку от Кромвелла и через три мили свернул направо, на Нью-Кат-роуд, которая по диагонали пересекала на юге 1-е шоссе. До сентября 1953 года, когда была достроена эта дорога, водители были вынуждены проезжать много миль в объезд, направляясь из Санта-Марии в Сайлес, Арнауд или Сирина-Стейшн. Мы миновали старый дом Тэннеров. Теперь, когда я увидела его снова, его фасад в стиле Тюдоров произвел на меня неприятное впечатление. Земля через дорогу была вспахана, и с нее был снят урожай, но тут и там виднелись саженцы вперемежку с буйно разросшимися сорняками.

Винстон въехал на подъездную аллею Тэннеров, и мы вышли из машины. Я оставила сумку в автомобиле, но взяла с собой карту.

— Где-то здесь, — сказал он, неопределенно махнув рукой. — Я помню тяжелую строительную технику — экскаватор, бульдозер — и большие насыпи земли. Дорогу в тот момент ремонтировали, и на ней стояли ярко-оранжевые колпаки и временные заграждения для запрета проезда, хотя его и так почти не было. Однако теперь трудно узнать это место.

Винстон перешел дорогу, и я последовала за ним, наблюдая за тем, как он вертел головой. Он сделал несколько шагов назад, стараясь вспомнить точнее.

— Я не ожидал, что трасса проходит так близко от усадьбы Тэннеров. Я был почти уверен в том, что она находится на некотором расстоянии в том направлении, подобно большому объезду, но, должно быть, ошибался.

— Это все равно что строящийся дом, — сказала я. — Когда вы видите только бетонные плиты, комнаты кажутся очень маленькими. Но потом возводятся стены, и все вдруг начинает казаться намного больше.

Он улыбнулся:

— Верно. Я никогда не задумывался над этим. Можно подумать, что это была совсем другая дорога.

— Может быть, вы проехали мимо Виолетты и не заметили ее? Если у нее была проблема с машиной, она могла пойти к ближайшей телефонной будке.

— О нет. Я бы заметил ее, если бы она шла по дороге. Я внимательно смотрел по сторонам, а ей бы пришлось пройти не одну милю. Странно, что до сих пор я старался не думать об этом инциденте, потому что чувствовал себя виноватым и не хотел вспоминать о нем. Мне следовало тогда остановиться и узнать, в чем дело.

— Не вините себя. Возможно, это не имеет большого значения.

— Я тоже так думаю. Она бы все равно сделала то, что собиралась, независимо от меня. Просто я жалею о том, что не повел себя как джентльмен.

— С другой стороны, вы не были ничем ей обязаны. — Я открыла карту, чтобы определить хотя бы примерное расстояние между пунктами. — Вот что меня озадачивает: автозаправочная станция около Таллиса не могла быть больше чем в трех милях от того места, где вы видели машину. Она наполнила бак в шесть тридцать вечера, так что трудно себе представить, что у нее так быстро кончился бензин.

Винстон пожал плечами.

— Она могла кого-нибудь ждать. Это очень пустынное место. Я оказался там по чистой случайности. Ехал наугад, пока не понял, что дальше дороги нет. Это буквально был конец света.

— Вы заметили другие машины?

— Нет. Помню только, что была кромешная тьма. Ночь была тихой, и я мог слышать вдалеке приглушенный звук фейерверка в Сайлесе.

— Значит, это было до половины десятого, когда салют кончился.

— Верно. Я об этом не подумал.

— Фоли клянется, что был в парке, и я полагаю, что некоторые люди готовы подтвердить это. Но что там делала Виолетта? К этому времени она должна была находиться уже на расстоянии двухсот миль от города.

По пути назад мы болтали о вещах, не связанных с этим делом. Когда мы приехали в компанию, Винстон высадил меня возле моей машины. Я вышла, но тут же сунула голову к нему в окно.

— Спасибо за ленч, — сказала я. — Я очень благодарна вам за то, что вы рассказали мне насчет машины Виолетты. Я не уверена, что это очень важно, но это свежая информация, и уже этим она полезна.

— Я рад.

— Еще один вопросик, и я отпущу вас на работу. Вы никому не рассказывали о своих отношениях с Кэти?

— Вы имеете ввиду, храним ли мы это в секрете? Никак нет.

— Я спрашиваю потому, что позднее буду разговаривать с Дейзи. Конечно, я могу держать эту информацию при себе, если хотите.

— Мне все равно. Кэти всегда разбалтывает о наших проблемах своим подругам и прислушивается к их мнению на этот счет при условии, что оно совпадает с ее собственным. Можете рассказывать кому хотите. Пусть почувствует на собственной шкуре, как это «приятно».

Покинув его, я отъехала на боковую улочку и набросала в блокнот свой разговор с Винстоном. Мне повезло, что он был сердит на свою жену. Рассказ о машине принес больше вопросов, чем ответов, но по крайней мере Винстон видел Виолетту на Нью-Кат-роуд, хотя в департаменте шерифа считали, что к тому времени она уже покинула город. Или погибла. Но если Фоли убил ее и похоронил, на чем он мог отвезти ее труп? У Салливанов была только одна машина, и если ее оставили на Нью-Кат-роуд, на чем он мог ехать туда и обратно? Парк в маленьком городке Сайлесе находился в шести милях оттуда. Предположим, что после окончания фейерверка и до приезда Фоли домой прошло три часа — столько времени ему бы потребовалось только на то, чтобы дойти пешком от парка до Нью-Кат-роуд и обратно. А что он мог сделать с машиной? Винстон предположил, что Виолетты не было в машине, потому что она кого-то ждала, а в таком случае она должна была постараться как можно скорее уехать из города, как только увидела своего мужа. По крайней мере такая возможность не исключена. Меня смущала собака. Все утверждали, что Бэби все время лаяла, тогда почему Винстон не слышал лая?

В четыре часа я стояла перед входной дверью Лайзы Клементс. Дом был простым — длинная деревянная коробка с крыльцом. В Санта-Марии было чистенько, но городок видал и лучшие времена. Деревья и кустарники слишком разрослись, поскольку никто не ограничивал их рост. В садах было темно, а окна закрывали вечнозеленые растения, возвышавшиеся над крышами. Тень создавала прохладу, обволакивающую, как дымкой, все дома в округе.

Женщина, открывшая мне дверь, выглядела моложе своих лет. На ней были теннисные туфли, мешковатые брюки и белая поварская куртка, застегивающаяся спереди. Светлые волосы до плеч расчесаны на пробор и убраны за уши. Голубые глаза, широкие прямые брови и большой рот. Белая кожа с россыпью веснушек на носу отливала кремовым оттенком. В V-образном вырезе поблескивал серебряный медальон в форме сердечка. Лицо ее не выражало никаких эмоций.

— Что вам угодно?

— Вы Лайза?

— Да.

— Я Кинси Миллхоун.

Она не сразу вспомнила, кто я такая, а затем спохватилась:

— Я забыла, что вы должны прийти. Извините. Проходите, пожалуйста.

— Я не вовремя?

— Все нормально. Извините, я не могла вчера с вами долго разговаривать, я как раз уходила из дома, когда вы позвонили.

Я вошла в гостиную, обставленную дешевой, но стильной мебелью: плетеные кресла, большие индонезийские диванные подушки в наволочках из черно-желтой набивной ткани, на полу циновка и множество растений, которые при ближайшем рассмотрении оказались искусственными.

— Нет проблем. Спасибо за то, что согласились встретиться со мной сегодня. Вы повар?

— Без специального образования. Это мое хобби уже много лет. Я пеку в основном свадебные торты, но могу испечь все, что угодно. Присаживайтесь.

Я села в одно из плетеных кресел, спинка и сиденье которых были снабжены специальными подушечками в парусиновых наволочках.

— Хозяин квартиры, которую я снимаю, был пекарем. Сейчас он на пенсии, но любит что-нибудь испечь. В вашем доме пахнет так же, как у него, — ванилью и жженым сахаром.

— Я настолько привыкла к этому запаху, что даже не замечаю его. Это, наверное, все равно что работать в пивоварне и не ощущать запаха пива. Но мой муж всегда говорил, что у нас дома пахнет именно так — ванилью и сахаром.

— Вы замужем?

— Сейчас нет. Я уже шесть лет в разводе. У него свой бизнес. Мы остались добрыми друзьями.

— У вас есть дети?

— Сын, — ответила она. — Кевин и его жена Мерси ждут своего первенца, дочку, в ближайшие десять дней, если малышка родится в срок. Они хотят назвать ее Елизаветой в мою честь, хотя раньше собирались дать ей имя Либби. — Ее пальцы коснулись серебряного медальона, словно чтобы не сглазить.

— Вы выглядите слишком молодо для бабушки.

— Спасибо, — сказала она. — Чем я могу вам помочь?

— Дейзи Салливан наняла меня в надежде найти свою мать.

— Да, я слышала. Вы уже общались с Кэти Креймер.

— Приятная женщина, — солгала я, надеясь, что Бог не вырвет мой язык.

Она улыбнулась, заправляя за ухо прядь волос.

— Желаю вам успеха! Я очень хотела бы знать, что случилось с Виолеттой. Она изменила мою жизнь.

— В самом деле? К лучшему или к худшему?

— О, конечно, к лучшему. Она оказалась первым взрослым человеком, который проявил ко мне интерес. Я выросла в Сирина-Стейшн, одном из самых дерьмовых мест на свете. Вы его видели?

— Дейзи мне его показала. Он кажется городом призраков.

— Теперь да. Раньше там жило намного больше людей, но все были такие занудные и консервативные. Виолетта была как струя свежего воздуха, простите за банальность. Она плевала на общепринятые правила и на то, что думали о ней люди. В ней жил дух свободы. По сравнению с ней все остальные казались скучными и тусклыми.

— Вы первый человек из тех, с кем я разговаривала, кто сказал о ней что-то хорошее.

— Я уже тогда была ее единственной защитницей. Сейчас я понимаю, что ей было свойственно саморазрушение. Она была импульсивной… или, лучше сказать, безрассудной. Она одновременно и привлекала, и отталкивала людей.

— Как это?

— Я думаю, что многие хотели бы делать то же самое, что и она, но не имели такой смелости.

— Она была счастлива?

— О нет. Совсем нет. Ей отчаянно хотелось другой жизни. Ей до смерти надоели бедность и побои Фоли.

— Так вы думаете, что она сбежала из города?

Она взглянула на меня, прищурившись.

— Конечно.

— Каким образом?

— Таким, каким делала и все остальное. Она знала, чего хочет, и перехитрила всех, кто стоял у нее на пути.

— Это звучит жестоко.

— Ну, это вопрос семантики. Я бы сказала «определенно», но иногда это одно и то же. Я чувствовала себя несчастной, когда она уехала, не попрощавшись. Я бы сказала ей: «Счастливого пути, и да благословит вас Бог!», но в четырнадцать лет я не могла бы произнести таких слов, хотя именно так и думала. Я очень страдала, но была рада за нее. Понимаете, что я имею в виду? Ей выпал шанс, и она воспользовалась им. Дверь распахнулась, и она выскользнула из нее. Я восхищалась ею.

— Вы, должно быть, очень по ней скучали.

— Сначала ужасно. Мы всегда болтали с ней обо всем, а тут она внезапно исчезла. Я была просто убита.

— И что вы сделали?

— Что я могла сделать? Училась жить без нее.

— Она никогда не давала о себе знать?

— Нет, хотя тогда я была уверена, что даст. Пусть бы это была одна-единственная открытка с одной строчкой или вообще без текста. Даже почтовой марки было бы достаточно. Все, что угодно, но я бы знала, где она. Я воображала ее на Гаити или в Вермонте — в каком-нибудь месте, совершенно не похожем на это. Я много месяцев ежедневно заглядывала в почтовый ящик, но полагаю, она не могла рисковать.

— Не понимаю, какой здесь риск?

— Вы ошибаетесь. Соня — женщина, работавшая на почте, — заметила бы ее послание при разборе корреспонденции. Я бы не сказала ни единой душе, но пошли бы слухи. Соня была сплетницей, и Виолетта это знала.

— Вы последняя имели с ней более или менее длительный контакт.

— Да, и я много думала о том вечере. Он не выходит у меня из головы. Это все равно как мелодия какой-нибудь песни, которая звучит в вашем мозгу, что бы вы ни делали. Даже теперь, хотя прошло столько лет. Образ Виолетты тускнеет. Но знаете что? Стоит мне почувствовать запах фиалкового одеколона — бац! — и она снова возникает передо мной. И тогда я не могу сдержать слез.

— Вам когда-нибудь приходило в голову, что с ней могло что-то случиться?

— Вы имеете в виду преступление? Люди говорили об этом, но я никогда в это не верила.

— Почему? Вы же видели, как Фоли ее бил. Вы не думали, что она могла попасть в беду?

Она покачала головой.

— Я считала, что произошло нечто другое. Я пришла в тот день раньше назначенного времени и увидела на стуле коричневые бумажные пакеты. Оттуда виднелись ее любимые вещи, и я спросила, что она собирается с ними делать. Она сказала, что разбирала свой шкаф и кое-какую одежду хочет отдать в благотворительную организацию. Тогда это показалось мне глупостью. Позднее — после того как она исчезла — до меня дошло, что она приготовила вещи не для этого.

— Чтобы уехать? Куда?

— Не знаю. Может быть, к другу или к подруге. Наверное, было такое место.

Я заморгала.

— Она говорила что-нибудь об этом?

— Ни слова. Фоли не было дома — не знаю, где он был, — и я пришла, чтобы посидеть с Дейзи. Она сменила тему, так что я не стала больше задавать вопросов.

— Странно, но я впервые об этом слышу. Я прочла все статьи о Виолетте, но нигде не упоминалось ни о каких пакетах с одеждой.

— Ничего удивительного. Я попыталась рассказать об этом помощникам шерифа, но они вели себя так, словно ничего не хотели слышать. К тому времени они были заняты тем, что расспрашивали Фоли о том, где он был в тот субботний вечер. Я не настаивала, чтобы они меня выслушали: я считала, что поскольку Виолетта ничего мне не сказала, значит, не хотела, чтобы кто-нибудь знал.

— И вы так ничего им и не сказали?

— Нет. Я боялась, что если они подумают, что она уехала из города, то перекроют дороги или что-нибудь в этом роде.

— Зачем? Она была взрослым человеком. Если она решила уехать по доброй воле, они не имели права вмешиваться. В обязанности полиции не входит охотиться за сбежавшими женами или мужьями. — Я старалась, чтобы мои слова не звучали так, будто я ее обвиняю. Ведь ей было тогда четырнадцать лет, а подростки оценивают события совсем не так, как взрослые.

— О да, то, что вы говорите, разумно, но в то время я этого не понимала. Фоли тогда совсем потерял голову, и я боялась, что он бросится за ней вдогонку.

— Но к тому времени она могла уже быть в Канаде.

— Конечно. Я считала, что чем дальше она уедет, тем в большей безопасности будет.

Мысленно я закатила глаза.

— Вас не беспокоило, что ваше молчание поставило Фоли в трудное положение?

— Он оказался в нем по собственной вине. Я тут ни при чем.

— Он всегда утверждал, что его жена сбежала. Вы могли бы подтвердить его точку зрения.

— Почему я должна была ему помогать? Он много лет колотил ее, и никто не вмешивался. Наконец она убежала от него, и тем лучше для нее. Что касается меня, то он мог гореть ярким пламенем — я бы и пальцем не пошевелила.

— Меня удивляет, что вы рассказали это мне, хотя никогда не упоминали об этом раньше. Репортеры наверняка вас расспрашивали.

— У меня не было никаких обязательств перед ними. Во-первых, я не люблю журналистов. Как они себя называют?.. «Репортеры расследований». Во-вторых, они были грубы и почти всегда обращались со мной так, будто я являюсь соучастницей преступления. Все, что их интересовало, — это продать побольше газет и сделать себе рекламу.

— А департамент шерифа? Вы не думали о том, чтобы пойти туда и все рассказать?

— Нет. К тому моменту они раздули это дело до таких общегосударственных масштабов, что я боялась встревать. Сейчас я признаюсь в этом вам, потому что люблю Дейзи и рада, что она решила докопаться до правды.

Я постаралась свести воедино все, что узнала сегодня.

— Появились еще кое-какие новости. Винстон Смит рассказал мне, что видел в тот вечер ее машину на Нью-Кат-роуд. Это было незадолго до окончания фейерверка, потому что он слышал издалека звуки салюта. Он не видел ни Виолетты, ни собаки, но узнал «бель-эйр». Я не могу понять, почему к этому времени она не уехала из города, если ушла из дома в четверть седьмого.

Лайза покачала головой:

— Здесь я ничем не могу вам помочь. Как это вписывается в общую картину?

— Не имею представления.

— Тогда почему Винстон не сообщил об этом раньше? Вы упрекаете меня в том, что я молчала. Он тоже мог сказать об этом много лет назад.

— Он и сказал — Кэти, но она не придала этому значения. Это как раз тот случай, когда чем дольше молчишь, тем труднее потом начать говорить. Если бы она поддержала его, он мог бы сообщить эту информацию.

На лице Лайзы промелькнуло выражение неприязни.

— Я не знаю, насколько ему можно доверять. У них с Кэти плохие отношения. Он может сказать все, что угодно, чтобы выставить ее в дурном свете.

— Возможно, так оно и есть, но главное в том, что это подкрепляет слова Фоли.

— Я никогда не говорила, что Фоли убил ее. Как раз наоборот.

— Но многие люди так думали. Его жизнь разбита. Если машина все время была у нее, а он находился в парке, каким образом он мог убить ее и потом уехать?

— Да, нестыковочка.

— Я серьезно.

— Извините, я не собиралась смеяться.

— Я чего-нибудь не учла?

Она смотрела в пол, и я видела, что она прокручивает в уме разные варианты.

— Не то чтобы я в это верила, но что, если к этому времени она уже была мертва?

— Это не исключено, — заметила я. — Но если ее убил Фоли, как бы он смог уехать? Он был в парке до конца фейерверка, а затем отправился в «Луну». Как бы он мог уехать оттуда, отделаться от ее тела, а затем от «бель-эйр»? У него не было машины, потому что он отдал свой джип в счет платы за автомобиль Виолетты, так что она ездила на их единственной машине.

— Он мог одолжить у кого-нибудь машину или даже украсть ее. Поехал на ней и похоронил тело. Разве это невероятно?

— Но в таком случае у него бы оказалось две машины: «бель-эйр» и та, которую он одолжил или украл. Вы сказали, что он вернулся домой после полуночи, но в таком случае время не сходится. Что он мог сделать с ее машиной? Если он сбросил ее со скалы или столкнул в ущелье, ему все равно бы пришлось вернуться к одолженной-украденной машине и поехать на ней домой. Это непросто и потребовало бы слишком много времени, наверное, всю ночь.

На ее щеках от волнения выступили красные пятна. Она сказала:

— Вы ведь не знаете точно, была ли она там. Вы просто предполагаете. Она могла выйти из машины и уехать с кем-то.

— Да, вы правы. Это возможно. Но тогда что произошло потом? Появился вор и украл ее «бель-эйр»?

Лайза стала терять терпение.

— О, кто же знает? Мне теперь вообще все равно. Не все равно, что стало с Виолеттой, но абсолютно все равно, что стало с машиной.

— Хорошо, оставим это. Давайте вернемся к вашей версии о том, что она сбежала с каким-то мужчиной. Вы можете предположить, кто это был?

— Я никогда не видела ее ни с кем. И не уверена, что сказала бы вам, даже если бы видела.

— Вы и сейчас ее защищаете?

— Да, пожалуй. Если бы был мужчина и они бы установили, кто именно, это могло бы навести их на ее след.

— Вы сказали, что хотите помочь Дейзи. Если у вас есть какие-нибудь идеи, было бы интересно их послушать.

— Я этого не говорила. Я сказала, что рада за нее, что она это сделала. Не то чтобы я утаивала информацию. Но что, если Виолетта не хочет, чтобы ее нашли? Разве не следует тогда оставить ее в покое?

— К сожалению, мнения Дейзи и ее матери здесь не совпадают.

— Я не хочу, чтобы меня впутывали в эту историю. Я рассказала вам все, что знаю. Остальное — ваша проблема. Надеюсь, что Дейзи получит то, что хочет, но не за счет Виолетты.

— Справедливо, — сказала я. — Полагаю, что в конечном счете это их дело. Я найду ее, если сумею. А что будет потом — их проблемы. Дейзи не может смириться с тем, что мать ее оставила. Она не верит, что Виолетта бросила ее.

— Виолетта таким образом, возможно, хотела начать жизнь с чистого листа.

— В таком случае это очень низко с ее стороны. Она поставила собственные интересы выше интересов дочери.

— Она не первая женщина, которая так поступила. Иногда сделать выбор очень трудно. Если у нее был мужчина и он был ее настоящим другом, то она могла заплатить такую цену. Я не собираюсь защищать ее, но бедняжки здесь нет, чтобы оправдаться.

— Я понимаю. Она для вас много значила.

— Поправочка — не много, а все.

— Что ставит вас с Дейзи в одинаковое положение.

— Не совсем. Я думала, что не переживу этого, но, как видите, жива, и жизнь продолжается. Дейзи должна относиться к этому так же.

— Возможно, когда-нибудь так и будет, но пока что она не может примириться с этим.

Наступила короткая пауза, во время которой я мысленно проанализировала истории, которые услышала в этот день, что-то в них не давало мне покоя. Я чувствовала, что Лайзе неприятно мое присутствие.

— Что произошло с вашим бойфрендом?

— Что?

— Ваш бойфренд. Ведь вы тогда встречались с каким-то парнем?

— Это был Тай Эддингс. Откуда вы узнали о нем?

— Кто-то упомянул о нем. Не помню, кто именно. Мы говорили о разных событиях, которые произошли тогда почти одновременно. Вы ведь расстались, правда?

— Мы расстались на следующий день после исчезновения Виолетты.

— Из-за чего?

— Понятия не имею. Мы не ссорились. В воскресенье утром мы собирались встретиться и провести день вместе. Но из Бейкерсфилда приехала его мать и отослала Тая прочь. С тех пор я ничего о нем не слышала.

— Это, вероятно, было для вас тяжелым ударом.

— Да. Я любила его. Он был плохим мальчиком, но очень обаятельным. Я его просто обожала. Ему было семнадцать лет — на три года больше, чем мне. У него в прежней школе были неприятности — прогулы, плохие отметки и все такое, поэтому родители отправили его в Сирина-Стейшн.

— Между ним и Виолеттой ничего не было?

— Вы имеете в виду, не с ним ли она сбежала?

— Плохие мальчики могут быть очень привлекательными, если у вас есть склонность к безрассудству.

— Я вас понимаю, но это исключено. Мы проводили вместе каждую свободную минуту, а если я была не с ним, то с ней.

— Это просто предположение.

— Нет, это не он. Точно не он.

— Вам пришлось пережить двойной удар, потеряв Тая и Виолетту почти одновременно.

Ее губы скривились в усмешке:

— Это судьба. Вы получаете то, что предназначено вам свыше.

15 ТОМ

Среда, 1 июля 1953 года

Том Пэджет сидел в «Голубой луне», потягивал вторую кружку пива и размышлял о жизни. Вспоминая об этом позже, он мог проследить ход событий, выстраивавшихся подобно колышкам в частоколе. Или, возможно, не столько колышкам, сколько пространству между ними. За три месяца его восприятие действительности изменилось, и внезапно он понял, что мир не такой, каким он его воображал, — справедливый, беспристрастный и честный. Люди оказались жадными и эгоистичными. Их интересовали только они сами. Подобное открытие буквально потрясло его, хотя для всех остальных это было очевидно. За необычайно короткий период времени он перешел от надежды и оптимизма к гораздо более мрачному взгляду на человеческую природу, пока наконец с болью в сердце не осознал, что находится среди людоедов, где, вероятно, и проведет остаток жизни.

Первое прозрение пришло к нему в церкви весной, точнее, первого апреля, в День дураков. Они с Корой были женаты уже три года и постоянно сталкивались головами в борьбе за лучший кусок. Они вели себя, как две собаки, каждая из которых тянула этот кусок к себе, нервно переступая лапами, лая и дергая за него, но ни за что не уступая другому. В сущности, борьба шла за власть, а мерилом власти был контроль над денежным фондом, в котором ей принадлежала большая часть. Он не мог вспомнить, кто предложил поговорить со священником в церкви, куда они регулярно ходили с Корой на богослужения. Он сам не был религиозным человеком, но Кора считала, что посещение церкви для него важно и полезно. Ей было пятьдесят шесть лет, и она была ближе к смерти, чем он в свой сорок один год, так что этим мог объясняться ее интерес к религии. Раньше разница в возрасте не имела для него большого значения, но с годами она становилась все более заметной. Кора выглядела на свой возраст. Ее лицо, никогда не отличавшееся красотой, стремительно состарилось за год, после того как ей исполнилось пятьдесят пять. Словно кто-то дернул за веревочку и на нее с грохотом обрушился занавес морщин. Кожа высохла, волосы поредели. Она начала два раза в неделю посещать косметический салон, чтобы придать прическе пышность, но он видел, как сквозь нее просвечивал голый череп. Ей требовалась постоянная моральная поддержка и вообще все, что угодно, чтобы избавиться от чувства неуверенности в себе. А главным ее козырем были деньги. Том находился в самом расцвете сил, но он не достиг того успеха, на который рассчитывал. Отчасти в этом была вина Коры, потому что она могла бы ему помочь, но не хотела даже пальцем пошевелить. Это-то и привело их к пастору. Том бегло прочел Ветхий и Новый Заветы и остался доволен многочисленными напоминаниями о долге жены перед мужем. Жена должна быть его помощницей, покорной ему во всем. Об этом так хорошо говорилось в Евангелии от Петра, в строфах от первой до двенадцатой.

Он рассчитывал, что пастор обратит внимание Коры именно на них.

На самом же деле произошло следующее. Священник тихим и проникновенным голосом спросил его, в чем он видит проблему.

Том заранее подготовил ответ:

— Говоря коротко, я вижу брак как партнерство равных людей, которые должны быть единой командой, но имею совсем другое. Моя жена не верит в меня, и это лишает меня уверенности в себе. Я не специалист по Библии, но, ваше преподобие, это все же противоречит заповедям.

Тут Кора вскочила и встала рядом с пастором.

— Ни о каком равенстве не может быть и речи! Я внесла в наш брак целое состояние, а у него не было ни цента. Не понимаю, почему я должна жертвовать половиной того, что имею, чтобы он чувствовал себя полноценным человеком.

Священник сказал:

— Я понимаю вас, Кора, но нужно сделать маленькую уступку.

Кора уставилась на него, моргая.

— Уступку?

Священник повернулся к Тому.

— Том?

— Я не прошу ни цента из ее денег. Все, чего я хочу, — это небольшой помощи.

— Почему бы вам не обратиться напрямую к вашей жене?

— Конечно, с удовольствием. Кора, это ведь не ты заработала деньги, а Лоден Голсуорси. Когда ты с ним познакомилась, ты работала продавщицей в галантерейном магазине. Он был настоящим бизнесменом. Его похоронные конторы пользовались большой популярностью, и я восхищаюсь им. Кто бы еще мог оказаться таким вурдалаком, чтобы делать деньги на мертвецах? Послушай, дай мне возможность доказать тебе, что я не хуже, а даже лучше его.

— Почему вы пытаетесь соперничать с ним?

— Я не пытаюсь. Как я могу соперничать с человеком, который умер? Кора, я не захватчик. Это не в моем характере. Если у меня будет малейший шанс, я докажу тебе это. Все, что мне надо, — это долевое участие.

— Лодену никто не давал денег. Он заработал их сам.

— Но, как ты хорошо знаешь, он принадлежал к привилегированному семейству. Признаю, у меня все совсем иначе, но ведь и ты сама родилась в бедной семье, и этого нечего стыдиться. Чего я не понимаю, так это почему ты не даешь мне возможности разбогатеть.

— А двадцать тысяч долларов, которые я одолжила тебе прошлой осенью?

— Этого было недостаточно, и я пытался объяснить тебе это. Ты с тем же успехом могла дать мне двадцать долларов вместо двадцати тысяч. Невозможно начать бизнес без первоначального капитала, особенно такой, как у меня. Но посмотри, чего я добился. Я поднялся и сумел раскрутиться, причем все сделал сам. Я говорю сейчас только о небольшой поддержке.

— Если бы твой бизнес работал, ты бы не сидел здесь, стараясь угрозами вынудить меня дать тебе еще денег.

Том взглянул на священника.

— Угрозами? Да я практически стою на коленях!

Священник сказал:

— Я думаю, что ваша жена поймет вас.

— Постой, — обратился Том к Коре, — чья это была идея — прийти сюда? Моя. Я пришел в церковь, надеясь найти выход, стараясь решить наши проблемы с маленькой, но драгоценной помощью с твоей стороны.

— Ты пришел сюда, потому что надеялся, что сумеешь заставить пастора оказать на меня давление. Извини, но я не дам тебе ни цента. Об этом не может быть и речи.

— Я не прошу тебя дать мне денег. Мы говорим о займе. Я могу подписать любые бумаги, какие ты захочешь. Мне не нужна благотворительность. Мне нужны твое доверие и твое уважение. Разве это слишком много?

Кора отвела глаза.

Том подумал, что она формулирует ответ, но потом понял, что это и было ее ответом. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Ее молчание сказало ему все. Жена его не уважала и не доверяла ему. Она вышла за него замуж, зная, что он беден. Говорила, что для нее это не имеет значения, но теперь он убедился в том, что имеет. Деньги означают власть, и она не собиралась отказываться от своего преимущества. Когда она выходила замуж за Лодена, кнут был в его руках, и она подчинялась ему, прыгая через обруч. Теперь она то же самое проделывала с Томом.

Он не помнил, чем именно закончился тогда визит к священнику. Но Кора не пошла ни на какие уступки.

Они молча сели в машину, молчаподъехали к дому. Он высадил ее и направился прямо в «Луну». В тот вечер там была Виолетта. Она уселась на табурет возле него, и он купил ей бокал красного вина. Она была немного навеселе, как, впрочем, и он к этому времени.

— Чего это ты как в воду опущенный? — спросила она.

— Из-за Коры. Мы ездили пастору, и теперь я окончательно понял, что она меня не уважает и не доверяет мне. Я этого не понимаю, ведь она вышла за меня замуж, чтобы быть вместе и в радости, и в горе. Сейчас у меня горе, но она и пальцем не пошевелила, чтобы вытащить меня из дыры.

— Какой дыры?

— Денежной, какой же еще? Мне срочно нужны деньги.

Виолетта рассмеялась.

— Ты предполагал, что она даст тебе деньги? С какой стати?

— Она ведь моя жена. Зачем нужен брак, если не делиться всем поровну? Разве это не справедливо?

— Конечно, но в вашем случае все принадлежит ей. Что можешь предложить ты?

— Деловую сметку. Я бизнесмен.

— Ты — ничтожество. И рассуждаешь в точности как Фоли. Ему очень хочется наложить свои лапы на мои деньги.

— Ты не считаешь себя с ним командой?

— Конечно, считаю. Мы созданы друг для друга. Он боксер, а я боксерская груша.

— Значит, ты бы ему ничего не дала? Даже если это могло бы изменить его жизнь?

— Конечно, нет. С чего бы мне давать ему деньги? Он бы их спустил.

— Вы, женщины, безжалостные создания. В Библии сказано, что жена да убоится мужа своего. Ты что, никогда об этом не слышала?

— Нет.

— И моя жена тоже. Дело даже не в ее деньгах. Она получила их от старикашки, за которым была замужем. Черт возьми, я бы сам женился на этом человеке, если бы он меня хорошенько попросил.

Брови Виолетты поползли вверх.

— Ты что, один из этих?

— Нет, я не один из этих. Я просто говорю, что за такие деньги готов был бы жениться на ком угодно.

— Ты не представляешь, через что проходят женщины, чтобы получить деньги.

Том сказал:

— Ну, я могу облегчить тебе их получение. Ты дашь мне те деньги, которые у тебя есть, а я взамен обещаю вернуть их тебе через три месяца с сорока процентами прибыли. С гарантией.

— Чушь собачья! — Она достала сигарету, и Том поднес ей зажигалку. Она выпустила облачко дыма и бросила на него внимательный взгляд. — У меня вопрос: как так получилось, что ты никогда не пытался за мной ухаживать? Ты что, не находишь меня привлекательной?

— Нахожу. Конечно, нахожу. Почему ты это спрашиваешь?

— Ты жеребец. Я это вижу.

Том смущенно засмеялся.

— Я ценю твое мнение. Не уверен, что Кора согласилась бы с тобой.

— Я серьезно. Сколько раз мы уже так разговаривали! Сколько раз мы были здесь, танцевали и веселились, но ты ни разу не приударил за мной. Чем это объяснить?

— С ума сойти, что ты критикуешь меня за то, что я единственный мужчина в городе, который не попытался залезть к тебе в трусики. А знаешь почему? Потому что меня больше интересует вот это, — сказал он, постучав по голове. — Конечно, мы могли бы покувыркаться с тобой. А что потом? Ты бы перешла к кому-то другому. Уж лучше я буду твоим другом.

— Ну как хочешь.

— Знаешь, что меня огорчает? Видеть, что такой ум, как у тебя, пропадает зря. Ты настолько занята драками и скандалами с этим психопатом, за которым ты замужем, что у тебя не остается ни времени, ни энергии ни на что другое. Ты можешь использовать свой потенциал для того, чтобы изменить свою жизнь, но сначала нужно уйти от этого человека.

— Ну не знаю. Фоли по-своему добрый.

— Это чушь, и ты это знаешь. Отбрось эмоции. Нужно быть твердой.

— Но я не могу.

— Тогда — практичной. Посмотри на меня и Кору. Она хорошая женщина. Я ею восхищаюсь. Но что из того? Наш брак мертв. Она понимает это не хуже меня, но знаешь, что произойдет, если я попрошу развод? Я окажусь гол как сокол. И ты тоже. Уйти-то можно, но все, что ты сумеешь унести с собой, — это только штаны на собственной заднице.

— Это не важно. Если б я могла, я бы охотно все оставила. Кому нужны вещи? Все, что у меня есть, можно купить.

— Ты опять о своем.

— Это ты заговорил о деньгах.

— Теперь ты похожа на Кору.

— Как бы там ни было, на что тебе жаловаться? У тебя большой дом и машины. Знаешь, что бы я отдала за такую машину, как у тебя?

— Я это и пытаюсь втолковать тебе, Виолетта. Такая машина стоит четыре тысячи. Что ты смотришь себе под ноги, высматривая на земле пенни? Смотри шире.

— Ты заплатил четыре тысячи баксов за машину? Ты шутишь.

— Послушай, знаешь, в чем твоя проблема? Ты мелко мыслишь. Ты думаешь, что если держишь свои деньги в кубышке, они целее? Но это неправильно. Деньги должны работать. О'кей, сколько у тебя в банке? Двадцать?

Виолетта подняла вверх палец, показывая, что больше.

— Тридцать пять?

— Пятьдесят, — сказала она.

— Это здорово. Замечательно. Но каждый день, что они лежат без дела, ты теряешь свои деньги…

Она резко оборвала его:

— Стоп! Я знаю, к чему ты клонишь, но этот номер не пройдет.

— Ты понятия не имеешь, к чему я клоню, так что послушай для разнообразия. Я предлагаю соединить наши капиталы.

— Ну да, конечно, соединить наши капиталы. Держу пари, тебе это понравится. И знаешь почему? Потому что у меня денег больше, чем у тебя.

— У меня тоже есть деньги.

— Сколько?

Он наклонил голову, подсчитывая.

— Я буду с тобой честен. Много, но не столько, сколько у тебя. Над этим я как раз сейчас и работаю.

— Супер! Я потрясена твоим умом. И все же не дам тебе ни цента.

— Вот что мне в тебе нравится — ты упряма как ослица. Но если ты все-таки передумаешь, скажи только слово.

— Даже не надейся.

16

Я приехала в «Голубую луну» в тот вечер раньше Тэннье и Дейзи. Было 18.45, и вся Сирина-Стейшн купалась в золотом свете. В воздухе пахло лавром, растущим возле залива, этот запах отдаленно напоминает дымок от костра. Несмотря на так и не вступившую в свои права осень, калифорнийцы вынуждены заниматься самообманом, запасая дрова для камина и извлекая со дна ящиков комода теплые свитера. Многие жители перебрались сюда, на западное побережье, с восточного и со Среднего Запада в поисках хорошей погоды. Здесь нет снежных бурь, ураганов и торнадо. Вначале они испытывают облегчение, избавившись от клопов, сырости и климатических катаклизмов, но затем наступает скука. Вскоре они начинают совершать ностальгические поездки домой за немалые деньги, чтобы окунуться в то, от чего хотели убежать.

Автостоянка для посетителей была забита до отказа, и машины выстроились вдоль дороги. Я сделала круг и нашла маленькое, возможно, нелегальное, местечко, в которое ухитрилась втиснуться. Заходя в бар, я оглянулась — мой «фольксваген» среди всех этих пикапов, фургонов и трейлеров выглядел довольно забавно.

Снаружи ресторан представлял собой грубо обтесанный сруб, побитый бурями и ветрами фасад стоял твердо и непоколебимо, как салун на декорациях в вестернах. Интерьер продолжал тему: фургонные колеса, керосиновые лампы и деревянные столы, покрытые скатертями в красно-белую клетку. Шли приготовления к вечеру. Вместо ожидаемого мной запаха сигарет и пива воздух был напоен ароматом превосходной говядины, жарившейся на гриле.

Тэннье зарезервировала нам столик слева от бара, который был битком набит людьми. Справа сквозь арку я разглядела два или три отдельных кабинета, но подумала, что постоянные клиенты наверняка предпочитают есть здесь, где можно наблюдать за посетителями. Судя по любопытным взглядам, которые на меня бросали, незнакомцы здесь всегда на виду и к тому же встречаются крайне редко.

Хозяйка провела меня к столику, и почти сразу же ко мне подошла официантка. Она протянула мне меню, отпечатанное на простой белой бумаге.

— Выпьете что-нибудь, пока ждете своих друзей? — спросила она. — Напитки — на обороте.

Я взглянула на список вин, игнорируя крепкие напитки, чтобы выбрать что-нибудь знакомое. Заказала бокал шардоне и тут заметила, что человек, сидящий возле стойки, пристально смотрит на меня. Я обернулась, чтобы убедиться, не разглядывает ли он кого-то еще, — оказалось, он уставился именно на меня. Когда официантка удалилась, мужчина не спеша встал с табурета и направился в мою сторону. Высокий, с поджарым, мускулистым телом и длинными руками. Узкое невыразительное лицо напоминало контурную карту. От лопнувших сосудов его щеки казались красными, а длительное пребывание на открытом воздухе придало коже коричневато-ореховый цвет. Волосы, когда-то темные, теперь были с проседью.

Подойдя к столу, он протянул руку:

— Джейк Оттвейлер, отец Тэннье. Вы, должно быть, ее подруга.

— Рада познакомиться. Я Кинси. Как поживаете?

— Добро пожаловать в «Голубую луну», которую большинство из нас называют просто «Луной». Я видел, как вы вошли.

— Так же, как и все остальные. У вас, должно быть, не много случайных посетителей.

— Больше, чем вы думаете. Люди из Санта-Терезы приезжают постоянно. — Его глаза казались пронзительно-голубыми на загорелом лице. Тэннье говорила мне, что он много лет был фермером, но, очевидно, долевое участие в «Голубой луне» придало ему некоторый налет элегантности. На нем были старые ботинки и рабочий халат поверх брюк и белой шелковой рубашки под ладно скроенным голубым спортивным пиджаком.

Когда официантка поставила передо мной бокал белого вина, он пробормотал: «За мой счет», едва взглянув на нее. Несомненно, они так долго работали вместе, что понимали друг друга с полуслова.

— Вы посидите со мной? — спросила я.

— Немного. По крайней мере пока не придет Тэннье. Я уверен, что вам, девочкам, есть о чем поговорить. — Он вытащил из-под стола стул и взмахом руки заказал вино и себе. Когда заказ принесли, он откинулся на стуле и внимательно оглядел меня. — Вы не похожи на частного детектива, каким я его себе представлял.

— В наше время они бывают очень разными.

— Да ну?

— Подобное расследование требует терпения святого.

— Мне это кажется идиотским занятием, если хотите знать мое мнение.

— Несомненно, — согласилась я. — Можно задать вам несколько вопросов, пока вы здесь?

— Охотно. Не знаю, чем я могу помочь, но расскажу вам все, что знаю.

— Насколько хорошо вы были знакомы с Виолеттой?

— Полагаю, что достаточно хорошо. Я видел ее здесь два-три раза в неделю. Она была беспокойной, но никак не плохим человеком.

— Я слышала, что она подавала на вас в суд, когда ваша собака загрызла ее пуделя.

— Да, очень неприятная история. Мне было ее жаль, но моя собака была на поводке, а ее — бегала свободно, так что мы оба виноваты. Как бы там ни было, мы уладили это дело. Я мог бы подать апелляцию, но не стал. Ее пудель был мертв, и она ужасно переживала, пока не взяла Бэби.

— Вы были в парке в ту ночь, когда она исчезла?

— Был. Тэннье собиралась пойти туда с братом, но он ушел со своими друзьями, так что мы пошли вдвоем.

— Вы видели Фоли?

— Нет, но я знаю, что он и Ливия Креймер там были. Она не одобряла поведения Салливанов. Считала их язычниками, которые не заслуживали ее внимания, но тем не менее никогда не оставляла их в покое. Она пристала к нему из-за Дейзи. Девочка была некрещеной, что, по мнению Ливии, считалось позором. Фоли к этому времени был пьян и послал ее. Ливия постаралась, чтобы все в городе узнали о его выходке. С ее точки зрения, это еще раз доказывало, какой он подонок.

— Вы не видели Виолетту?

Он покачал головой.

— Последний раз я видел ее накануне, в пятницу. Она разъезжала по городу в своей новой машине и остановилась поболтать.

— Вы помните, о чем с ней говорили?

— Главным образом она хвасталась машиной. Еще сказала, что возила Дейзи и Лайзу Меллинкэмп на обед и в кино в Санта-Марию, а потом завезла девочек домой и отправилась по своим делам.

— У вас хорошая память.

Он улыбнулся:

— Спасибо, конечно, но этот вопрос возникает каждый год — когда в город приезжает какой-нибудь журналист. Я рассказывал об этом так часто, что мог бы повторить даже во сне.

— Верю. Когда вы говорили с Виолеттой, с ней все было в порядке?

— Насколько это было возможно. У нее случались перепады настроения, то, что теперь, кажется, называется биполярностью.

— В самом деле? Это что-то новое. Никто не говорил мне об этом.

— Это мое личное наблюдение, хотя я и не большой специалист в этом вопросе. Сколько слез она пролила в свое пиво!

— Дейзи помнит, что ее родители сильно поругались накануне вечером. Это был четверг. Она говорит, что Фоли порвал занавески. Виолетта психанула, сорвала все остальные и бросила их в мусорное ведро. Вы слышали об этом?

Он пожал плечами.

— Это на нее похоже. Но к чему все это?

— Я слышала, что Фоли купил ей машину, чтобы загладить свою вину.

— Как видно, это не очень помогло, если она все равно его бросила. Вам надо поговорить с моим партнером Макфи, который тогда обслуживал клиентов в баре. К сожалению, его сегодня нет, не то я бы представил его вам.

— Дейзи тоже называла его имя. Не могли бы вы помочь мне с ним встретиться?

— В семь часов утра он будет в кофейне «Макси». Она находится на дороге между Сайлесом и Сирина-Стейшн. Он приходит туда каждое утро на час-полтора. Вот и поговорите там с ним.

Меня это предложение не обрадовало — мне придется выехать из Санта-Терезы на рассвете.

— Мне бы не хотелось заявляться к нему без предупреждения. Ему может не понравиться «интервью» за утренним кофе и яичницей.

— Макфи не будет возражать. Он компанейский парень и любит поболтать.

— Как я его узнаю?

— Легко. Он весит триста фунтов,^[6] и у него бритая голова.

Он взглянул на входную дверь позади меня, и, обернувшись, я увидела входящих в бар Дейзи и Тэннье. Они заметили нас и подошли к столику, причем впереди шла Тэннье. Она загорела после дня, проведенного на воздухе в борьбе с разросшимся кустарником, но успела принять душ и переодеться. Ее джинсы были отглаженными, а белая блузка — накрахмаленной. Волосы, еще влажные, спрятаны под бейсболку. На Дейзи был красный хлопчатобумажный кардиган, накинутый на красно-белое ситцевое платье. Она зачесала свои светлые волосы назад, скрепив их красным пластмассовым обручем.

При их приближении Джейк поднялся. Тэннье потрепала отца по щеке.

— Привет, папа. Я вижу, ты уже познакомился с Кинси, — сказала она, опускаясь на стул рядом со мной.

Он выдвинул стул для Дейзи.

— Как поживаешь, Дейзи? Отлично выглядишь.

— Спасибо, хорошо. Здесь пахнет просто божественно.

— У меня для тебя есть большой кусок филе.

Тэннье опустила глаза и, обращаясь ко мне, негромко сказала:

— Не оборачивайтесь, только что вошел Чет Креймер с Каролиной, копией Виолетты.

Конечно, я немедленно оглянулась и поймала взгляд Чета Креймера. Его улыбка была приветливой, но я заметила, что он быстро развернул свою жену в другую сторону бара. На первый взгляд она выглядела чересчур старой, чтобы красить волосы в такой ярко-рыжий цвет. Матовая белизна ее кожи являлась скорее результатом косметических манипуляций, нежели естественным цветом лица. Узкое платье плотно облегало большую грудь и полную талию.

— Она что, действительно похожа на Виолетту?

— Нисколько, — усмехнулась Дейзи. — Эта женщина просто корова. Моя мать была красавицей от природы. Бедная Кэти Креймер! Я бы умерла, если бы мой отец связался с кем-нибудь вроде нее.

Народ прибывал, поэтому Джейк извинился и отправился заниматься делом, пока мы втроем с бокалами вина в руках принялись изучать меню. Все заказали филе миньон с салатом и печеной картошкой. Мы заканчивали ужин, когда снова всплыла тема Кэти Креймер. Не боясь обвинения в распространении сплетен, я, естественно, сообщила моим собеседницам новость о грядущем разводе Кэти Креймер и Винстона Смита.

— Ну что ж, тем лучше для него. Она такая дрянь. Я рада слышать, что он наконец освободится от нее, — сказала Тэннье.

— Я согласна с тобой, — поддержала ее Дейзи. — Ему давно пора показать характер.

— Не уверена, что это можно назвать освобождением, поскольку это она его выгоняет, — возразила я.

Тэннье на мгновение задумалась.

— Он был таким красавчиком. Надо, чтобы кто-нибудь посоветовал ему сбросить вес. Потеря даже двадцати фунтов изменит его. Он снова вернется на рынок женихов, и я знаю полдюжины женщин, которые с радостью его подцепят.

— Включая меня, — вставила Дейзи, обидевшись на то, что Тэннье рекламировала Винстона, не посоветовавшись с ней.

— О да, это как раз то, что тебе нужно: еще один алиментщик. Подожди, Кэти еще потребует от него денег на содержание детей. Он от нее не отвертится.

— Ну не знаю, — неуверенно пробормотала Дейзи.

— Кэти была влюблена в него с восьмого класса, — продолжала Тэннье. — Помнишь? Впрочем, нет, ты не можешь помнить. Ты тогда еще училась в начальной школе. Но говорю тебе, еще когда мне было десять лет, я видела, как она бегала по городу, чтобы как будто нечаянно наткнуться на него. Это было так комично: «О Боже, Винстон, я понятия не имела, что вы здесь будете». Она садилась позади него в церкви и смотрела на него так, словно хотела съесть его живьем. У этого парня никогда не было шанса отвертеться от нее.

— Я видела свадебную фотографию у него в офисе, — попыталась я вставить слово. — Он был очень стройным.

— Правильно, — сказала Тэннье. — А она здоровая, как танк.

— Как ей удалось похудеть?

— А как вы думаете? Она глотает пилюли, как мятные конфеты.

— Вы шутите?

— Не шучу. Она достает их на черном рынке. Насколько я слышала, у нее имеется источник.

Я не успела ответить, потому что к нашему столу приближался какой-то человек. Издали мне показалось, что ему лет сорок, но вблизи я прибавила еще тридцать. Темные вьющиеся волосы, по-моему, крашеные. За очками в тяжелой черной оправе, к дужкам которой был прикреплен слуховой аппарат, блестели голубые глаза. Он был примерно моего роста, но каблуки прибавляли ему еще несколько дюймов. На нем были джинсы, красная рубашка из шотландки с галстуком-шнурком и застегнутый на все пуговицы синий спортивный пиджак западного покроя, зауженный в талии.

Он поприветствовал Дейзи и Тэннье как старый знакомый, поздоровавшись с каждой за руку. Когда с этим было покончено, Тэннье представила нас друг другу:

— Это Кинси Миллхоун. Том Пэджет. Он владеет компанией «Пэджет констракшн» и складом строительной техники в Санта-Марии. Дейзи выкупила у него свой старый дом.

— Рада познакомиться, — сказала я.

Мы обменялись вежливыми фразами, а затем он стал болтать с Тэннье, пока Дейзи извинилась и отошла в сторону. Тэннье махнула рукой в сторону пустого стула.

— Выпейте с нами.

— Я не хочу вам мешать.

— Да бросьте. Я так и так собиралась позвать вас, чтобы попользоваться вашим умом.

Он усмехнулся:

— Вернее, тем, что от него осталось.

Он угостил нас напитками, и разговор перешел от общих тем к специфической — к усадьбе Тэннье и ее восстановлению. Пэджет выглядел озабоченным.

— В доме никто не жил с 1948 года. Вы забыли, что я часто работал у Хейрла Тэннера, и он показал мне дом. Там уже тогда требовался капитальный ремонт сантехники и электропроводки. Если даже не упоминать о недавнем пожаре, дом снаружи выглядит хорошо, но стоит войти внутрь, и вы увидите подлинную разруху. Черт возьми, мне незачем вам это говорить: вы знаете это не хуже меня.

— Да-а, знаю.

— Оставьте такой дом пустым, и в нем сразу поселятся еноты. Потом термиты, потом бомжи. Когда-то он был великолепным, но попробуйте начать восстанавливать его — и вы разоритесь. На ремонт уйдет не менее миллиона баксов.

— Судя по всему, вы против ремонта, — сказала Тэннье со смешком. — Я знаю, что это непросто, но дом — часть моего детства. Я не хочу, чтобы его снесли.

— Ну, вы спросили мое мнение, и я высказал его. Если хотите спасти дом, лучше продайте его проектировщикам и позвольте им сделать всю работу. Они могли бы превратить его в офисы или в развлекательный центр посреди жилого района.

— Это в точности точка зрения Стива. Не говорите мне, что вы с ним не заодно.

— У меня нет в этом деле никакого интереса. Возьмите подрядчика и покажите ему дом.

— А почему не вас?

— Вы уже знаете, что я думаю. Вам надо услышать это от кого-то другого. Так будет лучше. Я готов встретиться с кем вы захотите.

— Вы отравите колодец.

— Я не раскрою рта, пока вы не услышите то, что он скажет.

— Кого вы рекомендуете?

— Билли Бойнтона или Дейда Рэя. Оба хорошие ребята.

— Наверное, я так и сделаю. Конечно, это только отсрочка неизбежного. Господи, кого я этим пытаюсь обмануть? Это все равно что усыпить собаку. Вы знаете, что бедняжка слишком больна, чтобы продолжать жить, но не хотите убивать ее именно сегодня.

— Понимаю. Вы хотите сделать это в будущем.

— Именно так.

— К вашим услугам, — сказал он. Затем его внимание переключилось на меня. — Извините мои плохие манеры. Джейк говорил мне о вас. У вас нелегкая работа.

— Да, но по крайней мере увлекательная. Сначала идея показалась мне абсурдной, но сейчас мне нравится то, чем я занимаюсь. Я ищу Виолетту. Это как игра в прятки.

— И какова ваша версия?

— У меня нет версии. В данный момент я разговариваю со всеми, с кем только можно, и заполняю пробелы в этом деле. Вопросы одни и те же, но иногда я получаю неожиданные ответы. На днях я собираюсь размотать клубок и посмотреть, куда ведет нить. Из того, что я слышала о Виолетте, ей нельзя было отказать в сообразительности, но она не умела хранить секреты. Кто-то должен знать, где она находится.

— Вы в самом деле так думаете?

— Да. Либо человек, с которым она убежала, либо тот, кто убил ее. Нужно только найти его.

Пэджет с сомнением покачал головой.

— Должен сказать, что вы оптимистка, — проговорил он скептически.

— Это-то и помогает мне в работе. А вы? Какой точки зрения придерживаетесь вы?

— Вы хотите спросить, считаю ли я Виолетту мертвой или живой? Лично я думаю, что она сбежала, и говорю это, потому что провел не один вечер, выслушивая ее. Она все время искала выход, это был просто вопрос времени.

— Но вы когда-нибудь спрашивали себя, куда она могла сбежать?

— Конечно, я думал над этим. Она была молода и по-своему невинна. Провинциальная девочка. Опытная с мужчинами, она понятия не имела о мире за пределами нашего городка. Я не могу представить ее себе в большом городе вроде Сан-Франциско или Лос-Анджелеса. Даже в Калифорнии. Жизнь здесь теперь такая же дорогая, как и в то время. С той суммой наличных денег, которые у нее были, вероятно, небольшой, вероятно, она поехала куда-нибудь попроще. На Средний Запад, на Юг — что-нибудь вроде этого.

— Вы слышали о ее деньгах?

— Много раз. Она пускала слезу и грозилась забрать все деньги, если Фоли не исправится и не начнет соответствовать ее представлениям о хорошем поведении.

— Как будто это когда-нибудь могло произойти, — вставила Тэннье.

Разговор перешел на другую тему. Идей для обсуждения оказалось очень много. В 22.30 Пэджет извинился и направился к выходу.

Дейзи как будто на время забыла о своей печали. Вино ударило ей в голову, и она сделалась более жизнерадостной и болтливой. Она флиртовала с каким-то парнем и слишком громко смеялась. Издалека казалось, что она веселится. Но я могла держать пари, что эта женщина себя не контролировала. Это был первый признак отчаяния. Тэннье проследила за моим взглядом, и наши глаза на мгновение встретились.

— Ну вот, теперь пиши пропало, — сказала Тэннье. — Дело закончится в ее постели, и с этого момента все пойдет под откос.

— А мы не могли бы вмешаться?

— В этот раз могли бы, конечно, но она снова будет здесь завтра и послезавтра. Вы хотите взять на себя такую ответственность? Я точно не хочу. Тэннье — спасительница? Что за чушь!

Мы вышли из-за стола и присоединились к Дейзи, которая танцевала со своим ковбоем. Она восприняла наши увещевания со смехом, но все же вернулась к столу без своего нового друга. К тому времени как мы решили расстаться, было одиннадцать часов, и я выпила слишком много вина. Для короткой поездки я еще годилась, но мысль о том, чтобы вести машину до дома, мне совсем не нравилась.

— Знаете что, девочки? Я не горю желанием пускаться в дальний путь. Нет ли здесь мотеля или, может быть, В&В?^[7]

17

Мотель «Сан-Боннет», торчавший посреди пустыря, был простым одноэтажным строением с отвалившейся местами штукатуркой, но относительно чистым. Моя комната была из тех, которую лучше не рассматривать слишком пристально — характерные пятна на постели, на ковре и на мебели свидетельствовали о занятиях, о которых вы точно предпочли бы ничего не знать. Это был семейный бизнес. Мистер и миссис Боннет владели этим заведением последние сорок лет, а миссис Боннет — Макси — кроме того, владела и управляла кофейней «Макси», которая находилась в дальнем конце мотеля.

Дейзи извинилась, что не может пригласить меня переночевать к себе, поскольку у нее гостила Тэннье, а в доме была всего одна свободная комната.

Миссис Боннет поместила меня в номер 109, находившийся в конце коридора, предпоследний из десяти. Я оставила машину перед входом и прошла через холл, не обращая внимания на сорванную с нескольких крючков штору. Я отперла дверь, вошла и щелкнула выключателем. Комната была маленькая, цвет обоев представлял собой нечто среднее между персиком и мускусной дыней. У стены справа от входа стояла двуспальная кровать. Подушки были плоскими, а матрас — продавленным, во «впадину» как раз поместилось мое тело, тем самым избавив меня от возможности ворочаться и метаться в постели. Прикроватная тумбочка и комод были сделаны из фанеры, выкрашенной под дерево. Кресло казалось не очень мягким, но я не собиралась в нем сидеть.

Когда я шла в ванную, половицы под моими ногами поскрипывали. Я достала из дорожной сумки зубную щетку, пасту и смену белья, которые держу на подобный случай. Единственное, о чем я пожалела, что не взяла книгу, хотя, рассчитывая съездить туда и обратно, когда б мне было читать… Я проверила все ящики, но не нашла ничего, кроме Библии и обложки от какой-то книги. Сняв джинсы и бюстгальтер, осталась в той же футболке, в которой ходила весь день. Всю ночь, подобно звуку проходящего поезда, за стенами раздавался грохот, когда клиенты мотеля, проживающие по обеим сторонам от моей комнаты, время от времени спускали воду в туалетах. Постельное белье пахло сыростью, и мне повезло, что на тот момент я еще ничего не знала о пылевых клещах.

В шесть утра я продрала глаза. В первую минуту я не могла понять, где нахожусь, а когда наконец до меня дошло, я разозлилась на себя за то, что проснулась так рано. У меня не было с собой ни штанов, ни спортивной обуви, что означало: об утренней пробежке не могло быть и речи. Я закрыла глаза, но бесполезно — сон не шел. В шесть пятнадцать я сбросила одеяло, пошла в ванную, приняла душ и почистила зубы, поскольку здесь это были единственные доступные мне радости жизни. Одевшись, я села на край неубранной постели. Мне не хотелось идти в кофейню «Макси» до семи часов, пока туда не придет Макфи.

Я просмотрела записи в блокноте, которые уже начали раздражать меня своей бесполезностью. Ничто в них не цепляло. Я задавала одни и те же вопросы — от шести до восьми — в течение двух дней и, хотя ничего сенсационного пока не обнаружила, чувствовала, что все же чуточку продвинулась. Я вела расследование, начиная с последних дней, предшествующих исчезновению Виолетты. Эпизодом, к которому я постоянно мысленно возвращалась, был рассказ Винстона о том, что он видел «бель-эйр» на Нью-Кат-роуд в том месте, где заканчивалась стройка. Что она там делала? Я считала заслуживающей внимания его версию о том, что Виолетта там с кем-то встречалась — с мужчиной, с женщиной, любовником, подругой, членом семьи или случайным знакомым. Пока я не знала, с кем именно. Местность там была равнинной, и фары Винстона были бы видны по крайней мере за милю. У Виолетты было достаточно времени для того, чтобы отогнать машину, но ее негде было спрятать, если только она не подъехала с дальней стороны дома Тэннье или не проехала через поля. Наилучшим вариантом было бы спрятаться (одной или с ее предполагаемым компаньоном) в надежде, что водитель приближающейся машины развернется и поедет обратно, не задерживаясь. Если у нее были проблемы с автомобилем и она нуждалась в помощи, почему тогда она не вышла из темноты и не остановила его? И где была Бэби, тявкающий щенок? Это был не тот случай, когда молчание собаки предполагает, что она знакома с тем или иным человеком. Собачонка лаяла на всех без разбору, по крайней мере так говорили люди. Все еще оставалось загадкой, как Виолетта там оказалась, но мне пришлось пока отложить этот вопрос в долгий ящик.

В 6.58 я уложила туалетные принадлежности в сумку и вышла из комнаты. На парковке возле мотеля уже было полно машин. Я оставила свою там, где она была, и направилась к кофейне, расположенной в передней части здания. Ступив внутрь, я была оглушена шумом: разговоры, мелодии из музыкального автомата, смех, звон посуды. Завтрак был в разгаре, причем здесь царил дух товарищества. Сельскохозяйственные и строительные рабочие, рабочие с нефтяных промыслов, бригадиры, мужья, жены, маленькие дети и школьники — все, кто был свободен, очевидно, приехали сюда из близлежащих городков, чтобы здесь позавтракать. Повсюду витали запахи бекона, сосисок, жареной картошки и кленового сиропа.

Мне повезло — я уселась на единственный свободный табурет возле стойки бара. Меню было вывешено на доске над проходом в кухню. Оно было стандартным: яйца, жареная картошка, мясные блюда, тосты, горячая сдоба, бисквиты и вафли, блины с разными начинками и обычный набор чая, кофе и соков. Две официантки работали за стойкой, а еще четыре были заняты уборкой и сервировкой столов в зале. Официантке, которая приняла мой заказ, я сказала, что ищу Макфи. Оглядев посетителей кофейни, я не увидела никого, кто хотя бы отдаленно подходил под его описание, хотя, возможно, и не заметила его в толпе. Она тоже произвела визуальное обследование и отрицательно покачала головой.

— Странно, что он задерживается. Обычно к этому времени он уже бывает здесь. Я покажу его вам, как только он войдет.

— Спасибо.

Она наполнила мою чашку кофе, поставила рядом сливки и двинулась по проходу, предлагая посетителям напитки, прежде чем принесла мой завтрак. Я сосредоточилась на апельсиновом соке, ржаном хлебце и яичнице с беконом. Это была моя любимая еда, и я проглотила ее, не теряя времени. Официантка положила под тарелку мой счет и, убирая чашку, сказала:

— Это он.

Я оглянулась и увидела стоящего в дверях мужчину. Он был в точности таким, каким описал его Джейк Оттвейлер, хотя я бы прибавила к тремстам фунтам, о которых упомянул Джейк, еще двадцать пять. Его голова была побрита, но на затылке отрос пучок седых волос. У него были темные брови, а черты лица казались мелкими на заплывшем жиром лице. Толстая шея и двойной подбородок дополняли картину. На нем были джинсы и рубашка для игры в гольф. Я наблюдала за тем, как он проходил через зал, останавливаясь поболтать с доброй половиной находившихся там людей. Два человека ушли, и он тяжело опустился на их стулья, не обращая внимания на оставленную ими грязную посуду. Я подождала, пока уборщица приберет на столе, а Макфи сделает заказ, потом оплатила счет и подошла к нему.

— Привет! Вы Макфи?

— Да. — Он полупривстал со своего места и протянул руку для рукопожатия. — Вы Кинси. Джейк звонил мне вчера вечером и сказал, что вы придете. Вы уже позавтракали?

— Только что.

Он снова сел.

— В таком случае выпейте чашечку кофе. Присаживайтесь.

Я опустилась на табурет напротив него.

— Поздравляю с «Луной»! Прекрасный ресторан и столько народу!

— В выходные бывает еще больше. Мы являемся единственным местом в городе, где продаются спиртные напитки, так что ничего удивительного. Первое, что мы сделали, когда вступили во владение этим заведением, купили лицензию на продажу алкоголя. Мы реконструировали его и расширили в конце пятидесятых годов, а потом еще раз пять лет назад. До этого времени «Луна» была просто дырой — пиво и вино с картофельными чипсами, сухими кальмарами и тому подобным. Клиенты были в основном из местных. Иногда приезжали из Оркутта или Кромвелла, изредка из Санта-Марии. Вам понравился ужин?

— Очень. Филе было сказочным.

Появилась официантка с кофейником и чашками. Пока она разливала кофе, они с Макфи обменялись несколькими фразами.

— Я сейчас принесу ваш заказ, — сказала она, отходя от нашего стола.

Он улыбнулся:

— Я человек привычки. Каждый день ем одно и то же. В то же время и в том же месте. — Он добавил в кофе сливок, высыпал три пакетика сахара и быстро размешал, прежде чем снять пену. Я завороженно наблюдала за ним. — Значит, вы всех объезжаете и расспрашиваете о Виолетте. Должно быть, бессмысленное занятие.

— Скорее однообразное. Люди стараются помочь, но информации мало, и все говорят примерно одно и то же: что Виолетта имела плохую репутацию, а Фоли бил ее. Но это ничего не дает.

— Мне нечего прибавить. Я видел их обоих три или четыре раза в неделю, иногда они приходили вместе, иногда поодиночке, но, как правило, под хмельком.

— Значит, если бы Виолетта подцепила незнакомца, вы бы знали об этом?

— Еще бы, как и все остальные. Люди приходили в «Луну», потому что любили это место. Наш городок слишком маленький и слишком удален от больших городов, чтобы привлечь туристов или коммивояжеров.

— Вы работали каждый вечер?

— Я брал выходной время от времени, но был, так сказать, управляющим. Парень, который меня замещал, если я был болен или уезжал из города, давным-давно умер. С кем еще вы хотите поговорить?

Я прочитала ему свой список. Он одобрительно кивнул.

— Кажется длинным. И что, никто ничего не знает?

— Посмотрим. Я собираю любую информацию и не знаю, окажется ли какая-нибудь полезной. Какова была ваша реакция, когда вы узнали о том, что Виолетта пропала?

— Я не был удивлен. Это я могу сказать точно.

— Вы кого-нибудь подозревали?

— Кроме Фоли? Нет.

— У вас есть какие-нибудь предположения насчет того, с кем она могла сбежать?

Он отрицательно покачал головой.

— Сержант Шефер сказал мне, что из местных жителей никто не пропал, а до Фоли доходили слухи о том, что у Виолетты был любовник. Так что если бы он убил ее, то стал бы поддерживать эти слухи, чтобы отвести от себя подозрения.

Вновь появившаяся официантка принесла вафли, яичницу, целую кучу сосисок с чипсами и тосты с тающим маслом.

— Это не лишено смысла, если бы Фоли был достаточно умен для этого, в чем я очень сомневаюсь.

— В то время вы не думали, что он мог убить ее?

— Мне приходило это в голову. Я знаю, что он не раз бил ее, но делал это обычно за закрытыми дверями. Никто из нас не потерпел бы, если б он обижал ее на людях.

— Мне говорили, что они постоянно устраивали скандалы в «Луне».

— Только до тех пор, пока я не выходил из-за стойки с бейсбольной битой. Я бы с радостью прихлопнул Фоли, если бы он оказал сопротивление, но он обычно был покладистым, если я ему все доходчиво объяснял.

— А Виолетта тоже била его?

— Она иногда пыталась его ударить, но была такой маленькой, что не могла причинить ему особого вреда. Они дрались, как две собаки, сцепившиеся в клубок и старающиеся укусить друг друга. Я тогда разнимал их и сажал по разным углам.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы она говорила, что хочет уйти от него?

— Иногда, — ответил он. — Она начинала плакать и жаловаться, жалея себя. Но я бармен, а не консультант по неудавшимся бракам. Я делал то, что мог, но это мало помогало. Проблема была в том, что они так привыкли ссориться, что очень скоро начинали вести себя как ни в чем не бывало. Но не успеешь оглянуться, как они снова устраивали склоку. Мне следовало навсегда выгнать их обоих, но я считал, что по крайней мере, пока они находились в «Луне», я мог вмешиваться при необходимости.

— Они ссорились по одному и тому же поводу или каждый раз по новому?

— Обычно по одному и тому же. Она флиртовала с каким-нибудь мужчиной, а Фоли ревновал.

— С кем, например?

— С кем она флиртовала? Да с любым, кто оказывался рядом.

— Например, с Джейком Оттвейлером?

— С ним нет. Этот человек был женат, и его жена находилась при смерти.

— Простите, я не знала, что Виолетта придерживалась определенных моральных принципов.

— Она не придерживалась. Я видел, как она вешалась на шею Тому Пэджету, а он был женат. Еще был один человек, водопроводчик. Виолетта однажды вечером была просто без ума от него. Должно быть, до того достала его, что он больше сюда не приходил.

— А с вами она когда-нибудь флиртовала?

— Конечно, если, кроме меня, в баре никого не оставалось.

— Думаю, что нет смысла спрашивать, действовали ли на вас ее чары.

— Ее чары на меня не действовали. Возможно, я слишком много повидал. Она мне нравилась, но не в этом смысле. Она была слишком доступна, и никто не мог этого изменить. Она была такой, какой была, так же как и Фоли. Я скажу вам кое-что о нем: с того дня как она исчезла, в «Луну» он больше ни ногой.

— Когда вы купили это заведение?

— Осенью 1953 года. До этого им владели двое парней из Санта-Марии. Ну а я всем заправлял — вел бухгалтерию, делал заказы, следил за чистотой в туалетах.

— Каким образом вы купили его?

— После того как в августе Мэри Хейрл умерла, Джейк оказался без дела. Он брался за разную работу, но ни одна ему не нравилась. Он решил, что пора что-то менять, так что когда он услышал, что «Луна» продается, спросил меня, не хочу ли я купить ее на паях с ним. У меня в банке была пара тысяч долларов, и мы объединились. За моими плечами были годы работы, и он знал, что может доверять мне и я не очищу кассу.

— Эта сделка оказалась удачной для вас обоих?

— Исключительно удачной.

— Извините мою навязчивость, но есть ли у вас какая-нибудь идея насчет того, с кем у Виолетты была связь? Я просто теряюсь в догадках.

— Я уже сказал больше, чем следовало. Я занимаюсь своим делом и не смотрю по сторонам, не расспрашиваю и не хочу знать. Можно дать вам совет?

— Почему бы и нет? Я, возможно, его не приму, но всегда готова выслушать.

— Имейте в виду: у нас маленькая община. Мы знаем все друг о друге. А тут появляется кто-то вроде вас и начинает совать свой нос в наши дела. Это выглядит некрасиво.

— До сих пор никто не возражал.

— Открыто нет. Мы для этого слишком вежливы, но я слышал, как люди ворчали.

— Из-за чего?

— Поймите, это исходит не от меня. Я только повторяю то, что слышал.

— Я не буду на вас в обиде. Так из-за чего?

— Если Виолетту до сих пор не нашли, что заставляет вас думать, что вы сумеете что-нибудь выведать? Некоторым это кажется самоуверенностью.

— Чтобы добиться чего-нибудь в жизни, без этого не обойтись, — парировала я. — Я согласилась на рискованное предприятие. Если мне не удастся ничего выяснить, я ничего не получу за свои труды.

— Вы думаете, что даже если бы один из нас знал, где она, мы бы сказали это вам через столько лет?

— Я думаю, что некоторые, например Лайза Меллинкэмп, верят, что Виолетта где-то живет, и не хотят, чтобы ее местонахождение было обнаружено.

— Предположим, это так, — сказал он. — Предположим, что она покинула город, чтобы начать совершенно новую жизнь. К чему ее выслеживать? Поверьте мне, она достаточно настрадалась. Если ей удалось сбежать, тем лучше для нее.

— Дейзи наняла меня с целью разыскать ее мать. Скажите людям, которым не нравится моя работа, что им следует поговорить с ней. Я лично считаю, что она имеет право на любую информацию, которую я смогу добыть.

— Если добудете.

— Правильно, но знаете что? Годы идут, а нераскрытая тайна — как тяжкий груз. Если кто-то, кто знает истину, колеблется, то просто надо слегка подтолкнуть его, чем я и занимаюсь.

Макфи отодвинул тарелку и вытащил пачку сигарет. Я наблюдала за тем, как он зажег сигарету и затушил спичку облачком дыма. Он держал сигарету во рту и, склонив голову, задумчиво смотрел перед собой. Достав из бумажника десятидолларовую купюру, он положил ее возле тарелки.

— Ну что ж, желаю удачи. А мне надо заняться делами.

— Последний вопрос: вы думаете, она жива или мертва?

— Не могу ничего сказать. Счастливо.

— До свидания.

Как только он вышел, я вытащила блокнот и набросала все, что запомнила из нашего разговора. Я взглянула на часы — семь сорок пять. Если повезет, я дозвонюсь до Дейзи, прежде чем она уйдет на работу. Схватив сумку, я стала пробираться сквозь поредевшую толпу.

По дороге в гостиницу я решила немного прогуляться, до того как съеду оттуда. Подходя к номеру, я замедлила шаг. Дверь была полуоткрыта. Я застыла на месте. Возможно, мою комнату убирала горничная. Я осторожно прошла вперед и кончиком пальца толкнула дверь. Бегло огляделась по сторонам и вошла. Все было так, как я оставила, по крайней мере на первый взгляд. У меня не было багажа, так что, если здесь побывал вор, брать у меня нечего. Кровать все еще была в беспорядке, одеяло откинуто. В ванной влажное полотенце висело там, где я его оставила — на краю умывальника.

Я застыла в дверях между двумя комнатами и огляделась. Казалось, что все в порядке. Однако я помнила, что плотно закрыла дверь, потому что нажала на ручку после того, как ее захлопнула. С ключом в руке я спустилась на ресепшн. Парковочная площадка была наполовину пуста, никакой слежки за мной вроде бы не было.

Миссис Боннет стояла за конторкой. Я сказала ей, что выписываюсь, и, пока ждала квитанцию об оплате, спросила:

— Кто-нибудь интересовался мной утром?

— Нет, мадам. Мы не даем информации о наших гостях. А вы кого-нибудь ждали?

— Нет, но когда я вернулась после завтрака, моя дверь оказалась открытой, так что я хотела бы знать, кто это сделал.

В ответ она лишь пожала плечами.

Я подписала чек, получила копию квитанции и убрала ее в сумку. Потом вернулась к машине, припаркованной на стоянке. Открыла дверцу и села за руль, положив сумку на пассажирское сиденье. Повернула ключ в зажигании, и вдруг меня охватила паника — сейчас взорвусь! К счастью, обошлось. Я дала задний ход и выехала на дорогу. Когда я прибавила скорость, машина как будто стала покачиваться. Даже при том, что я плохо разбиралась в устройстве автомобиля, мне стало ясно, что это было недобрым знаком. Я проехала еще пару ярдов, надеясь на то, что просто наехала на какой-то предмет и протащила его за собой. Машина продолжала покачиваться. Озадаченная, я поставила ногу на тормоз и приоткрыла дверцу, вдруг накренившуюся влево. Выключивдвигатель, я вышла из машины.

Все четыре колеса были спущены.

18 ЧЕТ

Пятница, 3 июля 1953 года

Чет Креймер сидел в своем четырехдверном седане «бель-эйр» и курил сигарету — это удовольствие он откладывал на конец дня. Все окна, включая два задних, были открыты, в салоне было свежо. Он любил свою машину. Серия «бель-эйр» была лучшей; она включала четыре модели: двухместный спортивный автомобиль с двумя дверями, кабриолет с откидным верхом и двумя дверями и седаны с двумя и с четырьмя дверями. У всех были автоматическое переключение скоростей, магнитола и обогреватель. Его машина весила две тонны; верх был зеленый, а нижняя часть — золотистой. Такую комбинацию цветов он выбрал сознательно. Она напоминала ему старую пачку сигарет «Лаки страйк». Во время Второй мировой войны правительство нуждалось в титане, используемом в зеленых чернилах, и в бронзе, дающей золотой цвет, так что «Лаки страйк» утратила свои цвета и сделалась белой пачкой с красным бычьим глазом. Когда он только начал курить, то отдал предпочтение «Лаки страйк» из-за ее слогана: «Будь счастливым, будь везучим», который теперь казался ему смешным. Он не был ни счастливым, ни везучим после смерти отца в 1925 году. Недавно он сменил марку сигарет, решив полностью отказаться от «счастья и везения». Новые сигареты «Кент» с фильтром рекламировались как «самые безопасные для здоровья». Он не особо заботился о своем здоровье, но считал, что не будет вреда оттого, что он сократит употребление дегтя и никотина.

Чет открыл бардачок и вынул тяжелую серебряную фляжку, которую унаследовал от отца. Он наполнял ее водкой в офисе и употреблял каждый день для того, чтобы «подкрепиться», прежде чем идти домой. Он предпочитал пшеничное виски, но не мог допустить, чтобы при встрече с Ливией от него пахло, как от ломтя деликатесного хлеба. Чет открутил крышку и сделал глоток. Он почувствовал, как по жилам разлилось тепло, но водка не могла унять боль в груди. Он посмотрел на приборную доску: на часах было 17.22. В 18.15 он будет ужинать со своей женой и дочерью, после чего, возможно, вернется на работу. Он хотел воспользоваться выходным днем Четвертого июля, чтобы объявить о «фейерверке распродаж». Во время таких специальных мероприятий Креймер посвящал долгие часы компании, что было само собой разумеющимся, а теперь, когда он уволил Винстона, ему придется еще взвалить себе на плечи и его обязанности. Он считал работу благословением — погрузившись в нее, можно отвлечься от рутинной семейной жизни. Сейчас же он выполнял привычную работу, зная, что это легче, чем постараться разобраться в том, что с ним произошло.

Он оставил машину на Нью-Кат-роуд, «лицом» на юг, на полдороге между 166-м шоссе и тем местом, где закачивалась стройка. Перед ним возвышался дом Тэннье. Слева проходила покрытая гравием дорога, ведущая к старому Олдрикскому заводу картонной тары. Его ворота уже много лет были на замке, что делало это место очень удобным для разворота. Стояла середина лета, было влажно. В зеркало заднего вида Креймер видел, как легкий ветерок колыхал темно-зеленую ботву сахарной свеклы. Впереди урчал трактор, таща на платформе бульдозер, — это был единственный транспорт, который он видел за последний час. Водитель трактора коряво развернулся и приготовился освободиться от своего груза. Чет сделал еще один глоток водки, размышляя о пустяках, чтобы не зацикливаться на главном.

Ему казалось, что среда была сто лет назад, хотя прошло только два дня. Он лишь теперь осознал, что и не жил вовсе, пока Виолетта не поразила его как удар молнии. Она была потрясающа, и впервые в жизни его захлестнуло желание. Словно она зарядила его газолином и воспламенила. В ту минуту, когда она предложила выпить, он понял, к чему она клонит. Как во сне, он последовал за ней к своей машине, на ходу что-то бросив Кэти. Сейчас он не мог вспомнить, что именно он ей сказал, какую-то чушь, на которую она отреагировала пожатием плеч. В первый раз он был рад тому, что его дочь такая тупица. Несмотря на ее романтические увлечения кинозвездами, в сексуальном отношении она была неразвита и слишком наивна, чтобы понять ту «химию», которая так внезапно возникла между ним и Виолеттой.

Покинув салон, Виолетта уже не говорила о выпивке. Они сели в машину, и она велела ему ехать в мотель «Сэндмен», находившийся в двух кварталах от фирмы. Он раньше никогда его не замечал, но Виолетта явно бывала здесь и раньше. Она посоветовала ему зарегистрироваться как одинокому мужчине под вымышленным именем. И ждала на улице, пока он регистрировался под именем Уильяма Дюранта — человека, который в 1908 году основал «Дженерал моторс». Чет боялся, что администраторша разгадает его шутку, но она и глазом не моргнула. Он назвал вымышленный домашний адрес и подробно объяснил, зачем ему понадобился номер. Чет сам удивлялся собственной изобретательности и продолжал лгать, флиртуя с девушкой, пока она не сделалась пунцовой. Потом заплатил за номер, взял ключ и вернулся к своей машине.

Виолетты не было, но он заметил ее в дальнем конце парковочной площадки: она прислонилась к ограждению, окружавшему бассейн. Она ждала, пока он поставит машину, а затем ногой затушила сигарету и легкой походкой пошла в его сторону, наслаждаясь производимым ею эффектом. Она знала, что восхитительна — солнечный свет играет в рыжих волосах, пурпурно-фиолетовое платье обрисовывает ее стройную фигуру. Он задрожал при мысли об обладании ею.

Поравнявшись с ним, она протянула руку. Он бросил ключ в ее ладонь и смотрел, как она отпирала дверь. Затем вошел в комнату вслед за ней, поражаясь своему спокойствию. Он не знал наверняка, что будет дальше. Виолетта положила ключ на прикроватный столик и повернулась к нему.

— Я купила бутылку водки, но забыла ее дома. Я подумала, что тебе может понадобиться пара стопок, чтобы успокоить нервы.

— Вы это планировали?

— Милый, разве я похожа на идиотку? Я видела, как ты смотришь на меня. Думаешь, я не знаю, что творится в твоей голове?

— Наши пути почти ни разу не пересекались.

— Не по моей вине. Если бы ты не был таким непоколебимо верным мужем, это произошло бы давным-давно. Я устала ждать, пока ты сам сделаешь шаг навстречу. Так что просто удивительно, что мы наконец здесь.

— Но зачем все это?

Она рассмеялась.

— Не недооценивай себя. Ты красивый мужчина и чертовски сексуальный. Я скажу тебе кое-что еще. Ты слишком много работаешь. Я вижу это по твоему лицу. Когда в последний раз ты расслаблялся и получал удовольствие?

— Я… я не знаю, что сказать.

— Кто тебя просит говорить? Разве я говорила что-нибудь о болтовне, Чет?^[8] — Она подшучивала над его именем, но он не возражал. Она села на кровать и похлопала ладонью по покрывалу. — Посмотри на себя. Такой напряженный. Иди сюда, и я помогу тебе расслабиться.

Он очень медленно подошел к кровати, словно его тащили на поводу. Когда он оказался рядом с ней, она потерла ладонью у него в паху.

— О Боже! Это будет здорово.

Она была нежной и ласковой, руководя им в течение всего процесса, который был для него настолько новым и требовал такого напряжения, что он боялся, что его сердце остановится. Ничего подобного с Ливией у него никогда не было. Виолетта подумала, что он робеет из-за того, что был груб с ней раньше, и сказала:

— Большой крутой мальчик.

Тон, которым это было сказано, заставил его рассмеяться. Как она могла в одно и то же время насмехаться над ним и доставлять ему такое удовольствие?

Позднее, продолжая руководить им, она пробормотала:

— Так, так, милый. О, как приятно. Еще, еще…

Ей как будто нравилось направлять его. Время от времени она больно щипала его, и он чувствовал себя на седьмом небе. Нравилось заставлять его стонать от проделываемых ею маленьких трюков. Они занимались любовью целый час, наконец она отстранилась от него, смеясь и задыхаясь.

— Хватит с тебя, жеребец.

— В чем дело?

— Ни в чем. Просто мне пора идти. Я оставила Дейзи с соседкой и должна вовремя забрать ее. Фоли психует, когда расспрашивает меня, где я провела день. Кроме того, моя соседка стерва, и я не хочу, чтобы она сказала ему, что я опоздала. Как ты себя чувствуешь?

Он засмеялся.

— Замечательно! Не могу шевельнуться.

— Отлично! Я рада. Значит, я обращалась с тобой так, как надо.

Он оставался лежать голым на постели, пока она натягивала трусики и надевала платье. Она подошла к нему и присела на краешек кровати, подняв вверх волосы, чтобы он мог застегнуть на ее спине молнию. Когда он справился с этим, она продолжала сидеть спиной к нему.

— Я знаю, что люди считают меня дешевкой, но то, что случилось сегодня между нами, совсем другое. Это то, чего мы оба хотели. Жаль, что я не могла это сделать как-то иначе, но ты бы ведь не согласился. Стал бы думать о Ливии и о Фоли, бояться, что нас застукают. Я не хочу, чтобы ты плохо обо мне думал. Просто если бы я не проявила инициативу, мы бы никогда здесь не оказались.

Она обернулась, и он увидел в ее глазах слезы. Чет протянул руку и коснулся ее лица. Она смущенно рассмеялась, смахивая слезинки. Потом накрыла его покрывалом.

— Надо тебя накрыть, а то ты опять меня возбуждаешь. — Он начал было приподниматься, но она положила руку ему на грудь. — Нет, нет. Лежи так. Мне нравится, когда у тебя взъерошены волосы. Это выглядит очень привлекательно. Всегда так и делай.

— Не уходи.

— Мне надо идти.

— Дай мне еще десять минут. Час. А лучше давай останемся вместе до конца жизни.

Она быстро обдумала его предложение.

— Тридцать секунд, и все. — Она снова села. Достала сигарету и закурила ее, передав ему. — Ты просто прелесть!

Он дотронулся до ее обнаженного плеча, восхищаясь шелковистостью ее кожи.

— Ты очень красивая.

— С тобой я чувствую себя красивой.

— Когда мы снова увидимся?

— Ты знаешь, что это непросто. Это опасно.

— Мне нравится риск. Я об этом даже не догадывался, пока не встретил тебя.

— Хватит, жеребец. Я ухожу. — Она поцеловала свой указательный палец и приложила к его губам. Надела босоножки и встала, сунув сумочку под мышку. — Как насчет того, чтобы встретиться завтра днем? У меня будет меньше часа, но это самое большее, на что мы можем рассчитывать.

— Хочешь, я подвезу тебя до твоей машины?

— Я пройдусь. Это недалеко, и так будет лучше.

Она ушла, закрыв за собой дверь. Он слушал затихающий стук ее каблучков по тротуару и мечтал о новой встрече.

Возвращаясь домой поздно вечером, он поймал себя на мысли, что вовсе не мучается от ощущения своей вины, а наоборот — чувствует себя счастливым. Он сел за стол, и его просто переполняли любовь и доброжелательность ко всем окружающим его людям. Ливия приготовила на ужин заливную лососину, возможно, самое отвратительное блюдо, которое он когда-либо ел, за исключением куриной печенки. Тем не менее он смотрел на жену с симпатией, которую редко проявлял к ней в последнее время. Он считал себя хорошим человеком, но сейчас понял, что всегда был сердитым и мрачным. Но теперь все, с этим покончено. Даже Кэти не казалась ему такой уж скучной. Про себя он посмеивался — Боже, она даже не представляет, на что способен ее отец. Он и сам верил в это с трудом — он словно вернулся к жизни или очнулся после долгой спячки. Если бы она завела разговор о том, что он уехал с Виолеттой, он бы что-нибудь придумал и выкрутился. Перед ним открылся совершенно новый мир. Он включал ложь, адюльтер и другие действия, запрещенные Библией и потому еще более возбуждающие. Он попросил вторую порцию консервированных бобов, стараясь не рассмеяться вслух той картине, которая все еще стояла перед его глазами.

Все утро в четверг он не сводил глаз с часов. В 11.50 он ушел с работы, сказав, что идет на ленч. Когда Кэти спросила куда, он ответил, что еще не решил, но скоро вернется. Он снял тот же номер в «Сэндмене». Теперь все было так просто. Скоро пришла Виолетта, и через несколько минут они погрузились в водоворот лихорадочных поцелуев, агонизирующих стонов и страстных объятий. Повсюду валялась их разбросанная одежда. Ее дыхание пахло красным вином и сигаретами, но он не стал спрашивать, что она делала в «Луне» так рано утром. Какое это имело значение?

Секс на этот раз был даже лучше, хотя он считал, что лучше и не бывает. Он почувствовал уверенность в себе. Это была уже не случайная любовная связь чужих людей, а близость двух родственных душ. Виолетта шокировала его своей непристойностью, но она пробудила в нем чувственность. Она была то груба, то действовала языком, становясь нежной настолько, что ему хотелось плакать.

Потом они вместе выкурили сигарету, как любовники в кинофильмах. Его захватило новое чувство. Виолетта свернулась клубочком у него под мышкой, положила голову ему на плечо и стала смотреть на него. Он наклонился к ней и спросил:

— В чем дело?

Она засмеялась.

— Откуда ты знаешь, что у меня на уме?

— Ты не единственная, кто обладает телепатическими способностями.

— Это хорошо. Мне нравится. — Она стала серьезной, улыбка сошла с ее лица.

Он потряс ее за плечо.

— Ну, давай говори.

— Я думала о том, что ты вчера мне сказал. Ну, ты знаешь, о том, чтобы вместе провести нашу жизнь в этой комнате. Это было очень мило. Я почувствовала, что кое-что для тебя значу, что я не просто дешевка.

— Ну перестань! Не говори так о себе.

— Это правда. Ты знаешь мою репутацию. Я невоспитанная, вульгарная, но знаешь что? Несмотря на площадную брань и беспорядочные связи, я как будто мертвая внутри. И только когда я вдрызг пьяна и не контролирую себя, то чувствую себя живой. Понимаешь?

— Господи, ты в точности описала мою жизнь. Я не веду себя так, как ты, но со мной происходит то же самое. Ты думаешь, что я счастлив, потому что зарабатываю много денег и живу в хорошем доме. Но это не так. Всю свою жизнь я заботился о других. Сейчас я впервые что-то позволил себе. Когда я сказал о том, что хочу провести остаток моей жизни вместе с тобой, я не лгал.

— Спасибо. Мне это очень приятно. — Она, казалось, колебалась. — Эта машина… Мне в самом деле жаль, что так вышло. Мне не следовало ее брать. Я знаю, что поступила плохо, проехав на ней столько миль, но на меня что-то нашло. Как будто я сбежала из тюрьмы и очутилась в раю, где есть и солнце, и океан. Было так прекрасно мчаться по дороге. Я опустила все стекла, и ветер трепал мои волосы. Я ехала со скоростью сорок миль в час…

— Замолчи, Виолетта! Не говори мне этого! У меня будет сердечный приступ.

— В общем, это было потрясающе, и я тебе благодарна.

Он мгновение помолчал и заговорил:

— Знаешь, я могу это сделать.

— Что?

— Машина будет твоей.

Она засмеялась.

— Брось говорить чепуху. Ты что, шутишь?

— Я серьезно. Скажи Фоли, чтобы пришел ко мне завтра. Я заключу с ним сделку.

— У Фоли нет ни цента за душой.

— Я знаю, но мы что-нибудь придумаем.

— Ты сделаешь это ради меня?

— Да.

— Ты не вешаешь мне лапшу на уши?

— Я для тебя все сделаю. Честное слово. Я от тебя без ума.

— Тебе незачем это говорить только потому, что мы переспали.

— Ты не знаешь, что ты для меня сделала. Теперь все иначе. Я стал другим человеком.

— Вовсе не другим. Ты наконец стал самим собой.

— Скажи мне, что мы завтра увидимся. Иначе я не доживу до следующей недели.

Она снова замолчала, внимательно вглядываясь в его лицо, прежде чем ответила:

— Хорошо. Завтра в четыре. Мне нужно будет сначала кое-что сделать, так что обещай, что не станешь злиться, если я опоздаю.

В пятницу в 15.45 он снял номер в «Сэндмене». В среду утром, когда он зарегистрировался в первый раз, он сказал администраторше, что в его доме сломалась водосточная труба и затопила квартиру. Он выдумал эту историю, не подозревая о том, что на следующий день будет снимать номер снова. В четверг он сказал ей, что ждал сантехников, но они подвели его. В первый день она проявила сочувствие, а на второй отнеслась к его объяснениям скептически. Сегодня она была не очень любезна и сказала, что если он собирается регистрироваться снова, то вместо того, чтобы снимать номер на час и приходить на следующий день, не лучше ли оставить его за собой. Он не думал, что она следит за ним. Он был вынужден объяснять, стал говорить о запахе плесени, о том, что ему пришлось отдать всю мебель на хранение. Зазвонил телефон. Она сняла трубку и повернулась к нему спиной. Администраторша стала болтать с подругой, и Креймер понял, что она не собирается больше выслушивать его. Тогда он взял ключ и отошел. Какая сука! Он был респектабельным бизнесменом. Не ее забота, что он делал или чего не делал и с кем. Не надо было вообще ничего объяснять. Были и другие мотели. В следующий раз они найдут какое-нибудь другое место.

Он вернулся к машине и проехал через автостоянку, припарковавшись возле своего номера. Там он остановился и купил Виолетте огромный букет цветов — ему хотелось, чтобы она увидела цветы сразу же, войдя в комнату. Он взял букет и отпер дверь номера. Они дважды были в номере 14. Это был номер 12, и Чет заметил, что он немного хуже обставлен. Но ей будет все равно. Машина уже принадлежит ей, потому что Фоли уехал на ней с выставочной площадки сегодня в 10.30. Чет встретился с ним в 8.45 и заключил более выгодную для себя сделку, чем предполагал. Во время переговоров он был весел, поскольку знал, что в 16.15 дня будет заниматься сексом с женой этого человека. Раньше он презирал Фоли, но теперь жалел его — он был слишком глупым и слишком грубым, чтобы оценить Виолетту по достоинству. Она явно была не для него — молодая, чувственная, красивая, одухотворенная. Фоли пытался контролировать ее с помощью кулаков, но тем самым лишь все больше отталкивал ее от себя. Чет знал, как обращаться с леди, и у него были деньги, чтобы делать это хорошо. Он уже обдумал полдесятка планов, как вызволить ее из дома Фоли и поселить где-то поблизости. Сначала он решил, что ему придется оставить Ливию, чего ему очень хотелось. Развод, безусловно, будет болезненным и грязным, но ему было сорок семь лет и он имел право на счастье. Его дочь, конечно, расстроится, но дети быстро забывают о своих огорчениях — так все говорят. Дети чувствуют, когда их родители несчастливы, и вы делаете только хуже, скрывая это от них и притворяясь, что все в порядке. Лучше открыто сказать об этом.

Потом его первое импульсивное желание развестись показалось ему эгоистичным. Чем больше он об этом думал, тем больше понимал, как жестоко было бы заставить Ливию пройти через все это — публичное унижение, разборки с криками и руганью, не говоря уж о том, что после развода она окажется в худшем материальном положении, чем сейчас. После пятнадцати лет брака она останется на бобах. Лучше вести себя благородно и избавить ее от позора и положения брошенной жены. Его отношения с Виолеттой будут его и только его бременем, и он понесет его как мужчина.

Он просмотрел объявления о съеме квартир в Санта-Терезе и отметил подходящие — чистенькие, с видом на океан. Он будет приезжать к Виолетте при каждой возможности. Он наполнит ее жизнь удовольствиями — красивой одеждой, путешествиями, всем тем, чего она пожелает. Сначала она, возможно, будет сопротивляться: не захочет быть ему обязанной, но теперь, когда «бель-эйр» принадлежит ей, она понимает, что он готов на многое.

Он наполнил ведерко для льда водой и поставил в него цветы, уже обдумывая, что сделает потом. По сравнению с Виолеттой он был неопытен в любовных делах и потому чувствовал себя скованно. На работе он всегда был, фигурально выражаясь, наверху, но здесь оказался в подчиненном положении, позволяя ей делать с собой все, что она захочет. Виолетта была боссом, и он предоставил ей всю власть. Такая перемена давала ему возможность расслабиться, которой у него раньше не было. С Ливией он иногда занимался сексом. У него были физические потребности, но с тем же успехом он мог бы удовлетворить их сам. С Виолеттой же он чувствовал себя как бы заряженным сексуальной энергией и почти терял рассудок, предвкушая свидание.

Как ни странно, он увидел ее в тот день раньше. Вскоре после полудня он поехал в Санта-Марию по банковским делам, которые совершал в конце недели, забыв, что Четвертого июля банк будет закрыт. Припарковался возле отеля «Савой» и, проходя мимо витрины чайной лавки, заглянул внутрь. Там сидела Виолетта со своей маленькой дочерью и Лайзой Меллинкэмп, и было видно, что им весело. Чет улыбнулся тому, какой счастливой она выглядела, возможно, потому, что машина теперь была ее собственной. Он почувствовал искушение постучать по стеклу и помахать ей рукой, но решил, что лучше не стоит. С этого момента на людях он будет вести себя так, словно не знает, кто она такая.

16.20. Она опаздывала, о чем предупредила его заранее. В 16.26 он снова проверил свои часы, испугавшись, не случилось ли с ней чего-нибудь ужасного. Даже если бы она сильно опаздывала, то все равно не могла бы позвонить, потому что не знала, под каким именем он зарегистрировался в мотеле. В том случае, если бы Фоли неожиданно пришел домой, она вряд ли могла бы извиниться и воспользоваться телефоном. Фоли ревновал ее до безумия. Накануне, когда они занимались любовью, она поведала ему кое-что из того, что он делал с ней, а также о его угрозах, если она опять ему изменит. Чет пришел в ужас, но она отмахнулась, как будто это не имело никакого значения. «Но знаешь что, — сказала она, — в следующий раз, когда он устроит скандал, я уйду от него».

16.29. Чет чувствовал, как у него внутри нарастает тревога. Что, если Фоли узнал об их свиданиях? Но он не мог уйти. Если Виолетта в конце концов появится, а его не будет, она придет в ярость.

В 16.36 он услышал легкий стук в дверь. Он раздвинул шторы, ожидая увидеть Фоли с пистолетом в руке. Но, слава Богу, это была Виолетта. Он открыл дверь, и она вошла без извинений. Он был уверен, что она объяснит свое опоздание: дела, Дейзи, пробка на дороге.

— Господи, что случилось? Ты сказала в четыре!.. — Он знал, что говорит обвинительным тоном, но чувствовал такое облегчение, что не владел собой.

— Это все, что ты можешь мне сказать? Я рискую жизнью и всеми потрохами, чтобы сюда приехать, а ты взъелся, что я опоздала. Я сказала тебе, чтобы ты не злился.

— Я не злюсь. Просто я очень волновался. Прости, если я говорил резко.

— Откуда цветы? Ты купил их для меня?

— Нравится?

— Конечно, но это чересчур дорого. У нас не больше тридцати минут. — Она бросила сумку на стул и скинула туфли.

— Так мало? Ты же говорила про час!

— Правильно. У меня был час, но теперь полчаса уже потеряны, так что не препирайся со мной, ладно? Мы можем заняться кое-чем получше. — Она начала раздеваться. Платье. Трусики. Расстегнула бюстгальтер и выпростала груди. Он не мог понять ее настроения. Она старалась вести себя непринужденно, но чувствовалось напряжение, которое ему не нравилось. Он ждал, что она заговорит о машине, но она и не упомянула о ней. Должно быть, ей было неловко выражать благодарность. Она пристально посмотрела на него. — Ты собираешься раздеваться или будешь стоять и весь день пялиться на меня?

Он быстро разделся, а Виолетта откинула покрывало и нырнула в постель. Они стали заниматься любовью, но не с такой страстью, как накануне. У него случилась осечка, но Виолетта была великодушна и сказала:

— О, перестань переживать по пустякам. У всех бывают неудачные дни. Ты великолепен.

Потом она села, свесив ноги с кровати. Несмотря на ее слова, ему хотелось как-то реабилитироваться. Он обнял ее сзади, зарывшись лицом в ее волосы, целуя гладкую кожу шеи, чувствуя, как снова возрождается к жизни.

— Перестань меня слюнявить! — передернула она плечом. — Ты действуешь мне на нервы.

Он потянул за прядь ее волос.

— Как тебе нравится иметь собственную «бель-эйр»?

Это вызвало у нее улыбку.

— Хорошо! Замечательно! Когда Фоли сегодня утром, придя домой, позвал меня посмотреть в окно — он припарковал ее у входа, — я не поверила своим глазам.

Это прозвучало так, словно покупка машины была заслугой Фоли. Чет мог бы пошутить на сей счет, но он чувствовал, что ее что-то гнетет.

— Эй, Хенни-Пенни, в чем дело? На тебя что, небо свалилось?

— Все нормально.

— Я же вижу. В чем дело?

— Я просто не знаю, смогу ли продолжать встречаться с тобой. Мы с Фоли вчера вечером сильно поругались, и этот негодяй порвал мои занавески. Как будто он о чем-то догадывается. Он толком еще не пронюхал, но за этим дело не станет. Как только он берет след, то превращается в настоящую борзую.

— Он что-нибудь сказал?

— Нет, но его взгляд пугает меня до смерти. Я как на тонком льду. Одно неверное движение и…

— И что тогда?

— Не знаю, но что-то плохое.

— Перестань. Не может быть все так серьезно.

— Тебе легко говорить.

Он почувствовал холодок страха.

— Ну давай сделаем небольшой перерыв, пока он успокоится. Завтра праздник. В любом случае я буду занят, так что мы не сможем встретиться. В этот уик-энд ты сможешь побыть с ним побольше. Пойти вместе на фейерверк, устроить пикник, придумать еще что-нибудь. Он будет есть с твоей ладони.

— Ну да, ты ловко придумал. Хочешь меня подставить… Давай, добрая старушка Виолетта, вывеси белый флаг и умилостиви его: целуй ему задницу, делай все, чтобы утихомирить этого негодяя, который с рождения был маньяком.

— Я не подставляю тебя.

— Ты с ним не живешь и не знаешь, какое он чудовище. Это не тебя он через день колотит. Смотри, у меня до сих пор синяк на том месте, куда он запустил в меня этим чертовым кофейником.

— В таком случае почему ты от него не уйдешь?

— А куда я пойду? Как далеко, ты думаешь, я могу уехать?

— Куда захочешь. Если это вопрос денег, я могу тебе помочь.

— Дело не в деньгах, Чет. Ты что, только о деньгах и можешь думать?

— А о чем мне думать?

— Черт побери, как мне тебе объяснить? Просто у меня такое чувство, что… как будто я одна на свете. Кому до меня есть дело? В этом городе я ничто, хуже уличной грязи.

— Мне есть до тебя дело.

— Хм…

— Я серьезно. Ты мне очень нужна.

— Я знаю, что тебе нужно: переспать со мной.

— Постой…

— Я не дразню тебя, я просто стараюсь понять. Кто мне когда-нибудь сделал что-нибудь хорошее, кто пожалел?

— Виолетта, я на твоей стороне. Я стараюсь тебе это втолковать. Я думал об этом и решил, что тебе нельзя оставаться под его крышей. Так что я хочу найти тебе другое жилье…

— Не волнуйся, я сама справлюсь.

— Но почему ты не хочешь, чтобы я помог тебе, если я серьезно беспокоюсь о тебе?

— Брось, Чет. Серьезно беспокоишься? Ты думаешь, я не вижу, что происходит? Ты беспокоишься не обо мне. Ты беспокоишься о себе и о том, чего ты хочешь. За эти два дня ты ни о чем не спросил меня, кроме как принимаю ли я пилюли. Как будто ты такой жеребец, что я могу сразу забеременеть и погубить остаток твоей жизни.

Его лицо приняло непроницаемое выражение.

Виолетта заметила это и смягчилась.

— Извини, я не хотела тебя обидеть. Я сама не знаю, что говорю. Почему бы нам не перенести свидания на другие дни месяца?

— Так дело в этом? Так бы и сказала. Послушай…

— Брось этот фальшивый тон. Это не решит мою проблему. Неужели ты не понимаешь? — Виолетта встала и прошлась по комнате, прежде чем снова села. Она наклонилась вперед, опершись локтями о колени, и, закрыв лицо ладонями, тихо запричитала: — Ты меня не слышишь, но я сама виновата. Я должна была объяснить понятнее. Что может меня спасти, Чет, так это если я буду держаться подальше от тебя. Ты хороший и умный мужик, но когда доходит до секса, ты начинаешь плохо соображать. Если я окажусь в опасности — а я уже оказалась! — то из-за тебя.

— Но я как раз и пытаюсь это тебе втолковать. Я могу вытащить тебя отсюда.

— Нет, не можешь. Ты ничего не понимаешь ни во мне, ни в наших отношениях. Ты думаешь, что со мной будешь как в раю, но на самом деле я — самый быстрый путь в ад. Я знаю, тебе неприятно это слышать, но я говорю правду. Ты не можешь так жить, все время таясь. Это не в твоем характере. По природе ты благопристойный человек, тебе трудно хитрить и изворачиваться. Ты совершишь какую-нибудь глупую ошибку, и тогда я пропала. Лучше положить этому конец прямо сейчас.

— Ты так не думаешь.

— Вот видишь? Я о том и говорю — ты меня не слышишь. Ты не только кладешь меня на железнодорожные пути, но и привязываешь к шпалам. Если тебе есть до меня дело, если ты меня действительно любишь, почему тебе не дать мне шанс сразиться с Фоли, а самому держаться подальше от меня? Я справлюсь, если ты не будешь мешать мне. Однажды ты войдешь в «Луну» с идиотской усмешкой на лице, и Фоли сразу все поймет. И тогда первой жертвой буду я, потом ты и в конце концов он.

— Этого не случится. Он никогда не узнает. Виолетта, я разговаривал с ним сегодня утром. Мы сидели за одним столом. Клянусь, он ни о чем не догадывается.

— Хочешь знать почему? Потому что стоял вопрос о деньгах, и он старался получить кое-что от тебя. И еще потому, что мы с тобой вместе только три дня и ты еще не успел оступиться, но это непременно произойдет.

— Постой-постой, давай подумаем. Не нужно спешить. Как насчет того, чтобы снять для тебя квартиру в Санта-Терезе под вымышленным именем? Если тебе не нравится эта идея, мы можем вместе уехать и поселиться где-нибудь еще. Клянусь, я все сделаю для тебя.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Это твое решение? Надо отдать тебе должное — у тебя богатое воображение. — Она нашла свой бюстгальтер, надела, застегнула. Потом поправила груди в чашечках. Натянула трусики. Грациозно проскользнула в платье и подняла молнию. Это было стриптизом наоборот. Подойдя к прикроватной тумбочке, она достала из пачки сигарету и помяла ее ногтем большого пальца. — Дай мне прикурить!

Он молча поднес ей зажигалку и смотрел, как Виолетта нагнулась к пламени, придерживая рукой волосы. Затянулась и выпустила в потолок облачко дыма.

— Спасибо.

Взяла пепельницу и сумочку и пошла в ванную комнату. Через открытую дверь он видел, как она красилась.

Чет дошел до двери и поймал в зеркале ее отражение.

— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?

— Да. Не обижайся, но так будет лучше.

Он молчал, думая о трех последних днях.

— Ты сделала это ради машины, ведь так?

Она обернулась к нему.

— Что ты сказал?

— Ты сделала это только для того, чтобы получить машину, а теперь, когда она твоя, ты меня покидаешь.

— Значит, ты так считаешь? Большое спасибо. Ты считаешь меня шлюхой? То ты не хочешь, чтобы я говорила о себе всякие гадости, а то сам говоришь их.

— Прости меня. Прости…

— Если ты просишь прощения, почему бы тебе не перестать оскорблять меня? — Она достала помаду и обвела губы. — Если хочешь ругаться, возьми номерок и встань в очередь. По части оскорблений Фоли даст тебе сто очков вперед.

— Ты просто сумасшедшая! Не жалуйся на то, как плохо твой муж с тобой обращается. Я предложил тебе новую жизнь.

— Послушай, босс, это моя жизнь. Возможно, тебе она не нравится, но я живу, как умею, и не нуждаюсь в твоей благотворительности.

— Виолетта, не… — Он не смог продолжить, в горле как будто застрял комок, и его голос сорвался.

— Господи Иисусе, Чет, веди себя как большой мальчик. Нам было очень хорошо, но давай смотреть на жизнь трезво. Это секс. Сейчас он феерический, но сколько это может продлиться? Через два месяца огонь потухнет, так что не придавай нашим отношениям больше значения, чем они того заслуживают. Ты ведь не собираешься убежать со мной. Ты полон дерьма.

Чет последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее в окно. Он сделал еще один глоток из фляжки и убрал ее. Трактор, теперь без прицепа, снова проехал мимо него, направляясь в сторону 166-го шоссе. Около дома Тэннье стоял ярко-синий бульдозер рядом с двумя другими, выглядевшими огромными, как танки. Чет не работал на бульдозере с восемнадцати лет, с того проклятого лета, когда погиб его отец. Он тогда трудился на стройке, думая, что сможет скопить деньги на первый год обучения в колледже. Теперь эта компания готовит операторов для работы с тяжелой строительной техникой, но тогда управляющий нанимал землекопов и надеялся, что самому не придется лезть в котлован.

Чет повернул ключ в зажигании и нажал на экстренный тормоз. Потом сделал U-образный разворот через две полосы пустынной дороги. То, что произошло у него с Виолеттой, было равносильно трехлетнему роману, сжатому до трех дней. Начало, середина и конец. Запредельный накал чувств и финал. Он не мог не думать о том, что она сделала из него полного дурака. Его обманули, одурачили. Ей нужна была машина. Теперь это было ясно, но она здорово разыграла его, и он почти что восхищался ее ловкостью. Стоило ей поманить его пальчиком, и он опрометью помчался за ней, как щенок. Он еще не испытывал стыда, но скоро, когда алкоголь выветрится из его головы, это начнется. К его унижению примешивалось и чувство радости, но он знал, что радость постепенно исчезнет, в то время как ярость год от года будет все сильнее разгораться в его душе, подобно пожару в недрах угольной шахты. Его больше всего ранило то, что Виолетта оказалась такой бездушной. Теперь каждый раз при виде ее машины, каждый раз, когда Фоли будет делать взнос, он будет сжиматься, чувствуя себя бессильным и маленьким. Он вернется домой к Ливии, а что дальше? Его жизнь была и до этого почти невыносимой, но какой она будет после того, как он почувствовал разницу?

Подъехав к своему дому, Чет Креймер поставил машину в гараж и попытался справиться с собой. Ему надо было продолжать играть роль. Он не мог позволить Виолетте разрушить его семейную жизнь. Он вошел в дом. В прихожей пахло капустой, которая варилась полдня. Чет чуть не зарыдал. Ему не хотелось и думать о домашней еде. О том, как Ливия с ее смутными представлениями о кулинарии своей тяжелой рукой положит ему на тарелку какую-нибудь гадость вроде куска скумбрии и политого сметаной цыпленка на вафлях — нечто похожее на сгусток слизи с плавающей в нем рыбой и кусочками сладкого мяса. Обычно он съедал все до крошки, не смея спросить, как называется это блюдо.

— Папочка, это ты?

— Да.

Он заглянул в гостиную. Кэти сидела в кресле, положив на подлокотник полные ноги. На ней были белые шорты и футболка — и то и другое слишком маленькое для ее габаритов. Она держала во рту кончик пряди волос, уставившись в телевизор, там шло какое-то дурацкое шоу. По экрану скакала кукла-марионетка: ковбой с веснушками и хлопающим ртом. Видны были веревочки, с помощью которых управляли его движениями, и большие башмаки на болтающихся ногах.

Чет снял спортивный пиджак и криво повесил его на плечики. Что ему за дело до того, если пиджак деформируется? Опустившись в кресло, он расстегнул воротничок рубашки и ослабил галстук, собираясь осмыслить свое положение. Через пятнадцать минут он сидел за ужином, и Ливия сделала глупое замечание о том, как странно, что южнокорейский президент Сингман Ри призвал христиан и нехристиан молиться о мире.

Он уставился на нее, моментально придя в ярость.

— Ты считаешь странным, что война может закончиться? После того как мы потеряли тридцать три тысячи американских солдат? Где у тебя мозги? Менее двух недель назад Ри отказался выпустить на свободу тридцать семь тысяч северокорейских военнопленных, саботировав переговоры о перемирии. Теперь он смягчил свою позицию, а ты тут сидишь и насмехаешься над ним?

Ливия поджала губы так сильно, что он удивился тому, что она может говорить.

— Я хотела сказать, что нет смысла нехристианам молиться о мире, когда они не верят в Бога.

— Нехристиане не верят в Бога? Это ты так думаешь. Все, кто не ходит в твою персональную церковь и не молится твоему персональному божеству, по-твоему, язычники? Ливия, нельзя быть такой идиоткой.

Он видел, что она обиделась, но ему было все равно. Ее щеки залились краской негодования, она швырнула тарелку на стол перед ним с такой силой, что чуть было не расколола ее вдребезги. Он взглянул на еду, представлявшую собой смесь капусты, варившейся так долго, что она сделалась совершенно бесцветной, и еще чего-то непонятного. Он указал на тарелку:

— Что это?

Ливия села и положила на колени салфетку.

— В первую пятницу каждого месяца готовит Кэти, и я думаю, что это блюдо очень вкусное.

— Это валлийский кролик,^[9] — охотно объяснила Кэти, уже поднося вилку ко рту.

— Валлийский? Ты с ума сошла? Это не кролик. Это расплавленный сыр на тосте.

— Попробуй кусочек, ведь Кэти так старалась.

— Это дерьмо! Я не могу целый день работать и садиться за стол с подобной едой. Здесь нет мяса.

— Следи, пожалуйста, за своей речью. Здесь присутствует юная леди.

Чет отодвинул тарелку.

— Извините. — Он встал из-за стола и спустился в кладовку, где достал с полки фляжку и в шесть глотков допил остававшуюся в ней водку. Этого было недостаточно, но, возможно, ему удастся прожить следующие пятнадцать минут, контролируя себя.

Он вернулся к столу и начал есть, стараясь вести себя как нормальный мужчина. Мужья по всей Америке, должно быть, садились за ужин именно так, с женами и дочерьми, похожими на тех, которые сейчас были перед ним. И что они делали? Разговаривали? Ну что ж, он тоже может. Ясное дело, не было смысла обсуждать мировые проблемы. Он взглянул на Кэти, которая в это время жевала, и сказал:

— Я видел сегодня твою подругу.

— Кого?

— Лайзу.

— О… — Дочь так старалась придать своему лицу равнодушное выражение, что он подумал, что она не расслышала.

— Что случилось?

Кэти бросила на него быстрый взгляд.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Шесть месяцев назад вы были как сиамские близнецы. Вы поссорились?

— Нет, папа.

— Тогда почему вы больше не видитесь?

— Мы видимся. Все время. Она была сегодня занята. Это что, незаконно?

— Она не показалась мне занятой. Если, конечно, не считать занятием обед в городе.

— Лайза не обедала в городе.

— Я подумал, что сегодня ее день рождения. Разве ты не упомянула об этом за ужином вчера вечером?

— И что из того?

— Ничего. Просто я думал, что она весь день проведет с тобой.

— Мы разговаривали по телефону. Она сказала, что ее мама заболела и, может быть, даже заразна, иначе бы она пригласила меня отпраздновать.

— О-о-о… — произнес он. — Ну что ж, возможно, это все объясняет.

— Что объясняет?

— То, что она делала вся разодетая с Виолеттой Салливан. Они наслаждались коктейлем из креветок.

Кэти положила вилку на стол и уставилась на него.

— Не может быть.

— Может.

— Где?

— В отеле «Савой». В чайной комнате на первом этаже. Я видел их через окно.

— Чет! — вмешалась Ливия.

— Очень смешно. Ха-ха. А где была в это время Дейзи? Ты забыл о ней?

— Она сидела там же с большой чашкой лапши.

— Ты говоришь это только для того, чтобы подразнить меня. Потому что ты в плохом настроении. Лайза могла куда-нибудь пойти, но никак не с миссис Салливан.

— Почему бы тебе не спросить у нее самой и не услышать, что она скажет?

— Чет, хватит!

— Я не могу опять звонить ей. Я только что говорила с ней. Она ухаживает за своей матерью, которая очень больна.

— О'кей. Прекрасно. Если тебе хочется в это верить, продолжай верить. Мне будет неприятно, если вы поссоритесь.

Кэти снова замолчала. Тем временем Ливия бросала на него мрачные многозначительные взгляды, предполагавшие предстоявший серьезный нагоняй. Чет не собирался его дожидаться. Он вытер рот салфеткой и бросил ее на тарелку. Потом встал, еле сдерживаясь. Он чувствовал, как в душе закипает ярость. Что с ним такое? Он ведь не собирался из-за Виолетты доставлять неприятности другим людям. К чему ссорить свою дочь с ее лучшей подругой? Низость того, что он сделал, только разжигала его гнев. Ему казалось, что он близок к безумию, безрассуден и не владеет собой.

Он снял с вешалки спортивный пиджак. Ливия проводила его в прихожую.

— Ты уходишь?

— Да.

— Но я жду гостей. Сегодня заседание нашего общества. Девочки придут в восемь часов. Ты обещал взять Кэти и куда-нибудь пойти.

Он вышел из дома и захлопнул за собой дверь, настолько задыхаясь от ярости, что не мог вымолвить ни слова.

19

Я вернулась в офис мотеля и попросила у миссис Боннет разрешения воспользоваться телефоном. Позвонила в департамент шерифа, чтобы сообщить об инциденте, и мне сказали, что они кого-нибудь пришлют. Затем я позвонила в автоклуб южной Калифорнии и попросила помощи. Потом набрала домашний номер Дейзи. Трубку сняла Тэннье. Она сказала, что Дейзи уже ушла на работу. Когда я сообщила ей о том, что у меня проткнуты шины, она была вне себя от гнева.

— Бедняжка! Не могу поверить, что кто-то мог такое сделать.

— Лично я даже рада. То есть, с одной стороны, я раздражена. Без машины я как без рук, к тому же четыре новые покрышки стоят денег. С другой стороны, это все равно что попасть сразу на три вишенки в игральном автомате. Три дня работы — и кто-то уже занервничал, как кошка, почувствовавшая запах валерьянки.

— Вы не думаете, что это простое хулиганство?

— Конечно, нет. Вы что, смеетесь? Моя машина, безусловно, выделялась на парковке, полной пикапов, но это не случайность, а предупреждение. Тем не менее это хороший знак.

— Ну, вы относитесь к этому иначе, чем я. Я бы подняла страшный шум, если бы кто-нибудь спустил мои шины.

— Это доказывает, что я на верном пути.

— На каком именно?

— Не имею представления, но мой недоброжелатель, должно быть, думает, что я совсем близко к разгадке, кто он.

— Кем бы он ни был!

— Правильно. Тем не менее мне нужна ремонтная мастерская, где я могла бы сменить покрышки. Вы можете мне порекомендовать какую-нибудь?

— Вы забыли, что мой брат в этом бизнесе. Авторемонтная мастерская Оттвейлера в Санта-Марии. По крайней мере он не возьмет с вас лишнего.

— Прекрасно. Я ему позвоню. А что вы собираетесь делать?

— Я буду на моем участке с двумя людьми. Если бы я могла, то до конца жизни занималась бы подрезкой кустарника. В половине двенадцатого я встречаюсь с риелтором, но вы можете подъехать.

— Посмотрим, сколько времени у меня уйдет на замену покрышек. Если все пойдет гладко, по дороге к вам я куплю несколько сандвичей, чтобы мы могли перекусить.

— Скажите Стиву, что это я вас послала. Это его, несомненно, удивит. А еще лучше, если я сама ему позвоню и предупрежу о том, что вы приедете.

— Спасибо.

Представитель шерифа прибыл в «Сан-Боннет» через тридцать минут и провел в мотеле еще пятнадцать, делая фотографии и составляя протокол. Он сказал, что я могу оставить себе копию для отправки в страховую компанию. Я не могла вспомнить сумму моей страховки,но была уверена, что в конце концов мне придется заплатить за ремонт самой. Вскоре после того как он уехал, прибыл буксировщик, и водитель погрузил мою машину на платформу. Я вскочила в кабину рядом с ним, и мы преодолели расстояние в пятнадцать миль до Санта-Марии, почти не разговаривая.

Пока сгружали машину, появился Стив Оттвейлер. Он был на семь лет старше Тэннье, но казалось, что возраст только красит его. Многие в отличие от меня считают, что мужчина в пятьдесят лет только начинает хорошо выглядеть, в то время как на пятидесятилетнюю женщину уже никто не обращает внимания. В Калифорнии пластическая хирургия является средством, с помощью которого женщина останавливает ход времени до того, как начнется увядание. Сейчас пластические операции делаются и в тридцать лет, если вы актриса, — прежде чем появятся морщины. Я заметила сильное сходство между братом Тэннье и их отцом Джейком, с которым встречалась накануне. У Стива были те же рост и телосложение, худое и мускулистое. Его лицо было шире, чем у отца, но такое же бронзовое от загара.

Я приобрела четыре новые покрышки, воспользовавшись его советом относительно того, покрышки какой марки следует купить, тем более что у него других и не было. Мы сидели в его офисе, пока механик домкратом поднял мою машину и начал отвинчивать гайки. Стив Оттвейлер был единственным человеком в округе, которого я не подозревала в проколе моих шин, поскольку у меня еще не было возможности разозлить его. За последние два дня я наступила на мозоли нескольким людям, но, насколько я знала, не на его.

— Вам было шестнадцать лет, когда исчезла Виолетта Салливан? — спросила я.

— Я учился в выпускном классе.

— Вы знали бойфренда Лайзы Меллинкэмп?

— Тая Эддингса? Конечно, но больше понаслышке, чем лично. Я знал его кузена Кайля. Они были на год старше меня, так что у нас не было особых поводов пересекаться. На самом деле я не уверен, что кто-то вообще хорошо знал Тая. Он перевелся сюда из школы в восточном Бейкерсфилде в марте того года, а к июлю исчез.

— Кто-то сказал мне, что он исчез в тот же выходной, что и Виолетта.

— Тут нет никакой связи. Они оба доставляли всем хлопоты, но это все, что я могу сказать. Его исключили из школы и отправили к тетке в надежде, что он исправится. Но по-моему, эта идея провалилась.

— Что вы имеете в виду?

— Говорили, что он связался с Лайзой Меллинкэмп, которой в ту пору было только тринадцать лет. За год до этого пятнадцатилетняя девушка, с которой он встречался, умерла от подпольного аборта. Тай получил статус изгоя, но в то время к этому относились спокойно.

— Его не избегали и не осуждали?

— Нисколько. Его считали романтическим героем, поскольку все думали, что он и погибшая девушка были по уши влюблены друг в друга, а ее родители заставили их расстаться. Он был Ромео, а она Джульеттой, только ему повезло больше, чем ей.

— Вы не допускаете, что его и Виолетту тянуло друг к другу? Они оба были белыми воронами.

— Все возможно, но маловероятно. Виолетте было за двадцать, и она была замужем за ревнивцем, так что нас она мало интересовала. Мы жили в своем собственном мире. Виолетта была взрослой женщиной. Никому не было до нее дела. Мне было жаль только Лайзу.

— Меня это не удивляет, — заметила я. — Я вчера разговаривала с ней, и она призналась, что была просто в отчаянии, когда Тай уехал из города. Почему он уехал?

— Я слышал, что кто-то позвонил тетке Тая и сказал, что он опять встречается с несовершеннолетней девушкой — с Лайзой. Это было в пятницу вечером. Тетка тут же позвонила матери Тая, которая улетела в Чикаго на свадьбу. Она вернулась в Бейкерсфилд поздно вечером в субботу и рано утром в воскресенье забрала его.

— Он мог бы попрощаться с Лайзой. Она была очень обижена тем, что он так уехал.

— Полагаю, что хорошие манеры не были его сильной стороной.

— А что случилось потом? Я спросила ее, но поняла, что ей неприятно отвечать на этот вопрос, так что больше я к этому не возвращалась.

— Ничего хорошего. Когда ей было восемь лет, ее родители развелись. Она жила с матерью — практически без присмотра, потому что ее мать пила. Когда отец узнал о ее отношениях с Таем, он прилетел из Колорадо и взял дочь к себе. Но конечно, из этого ничего не вышло: они не смогли жить вместе. Она ненавидела новую семью отца и на следующий год вернулась. Ничего удивительного: Лайза привыкла к свободе и не собиралась подчиняться отцовскому диктату.

— Каким образом он узнал о Тае, если был в Колорадо?

— У него оставались связи в городе.

— И она опять стала жить с матерью?

— Недолго. Сэлли Меллинкэмп погибла при пожаре в своем доме на следующий год, и Лайзу взяла к себе одна местная семья. Чарли Клементс был добрым малым и не хотел, чтобы девочка выросла в приюте. У него была авторемонтная мастерская в Сирина-Стейшн, которую я купил в 1962 году, когда он ушел на пенсию. Лайза вышла замуж за его сына.

— Так что все оказались связаны между собой.

— Так или иначе — да.

Стива позвали на сервисную площадку, но он попросил меня подождать в его офисе, пока моя машина будет готова. Офис был маленьким, и в нем не было ничего лишнего — металлический письменный стол, металлический стул, металлические напильники и запах машинного масла. Всюду лежали справочники по ремонту автомобилей и кипы квитанций. Я воспользовалась свободной минутой и просмотрела свои записи, всячески перетасовывая имеющуюся информацию. Настанет момент, когда будут расставлены все точки над i. Пока же информация представляла собой беспорядочные обрывки сведений, и я не могла сообразить, как их связать между собой.

Я все время возвращалась к тому, что сказал Винстон. Много лет он молчал о том, что видел машину Виолетты. Теперь я поняла, как мне повезло, что Кэти прогнала его. Из-за того, что он порвал с ней, все его обязательства аннулировались и он не чувствовал угрызений совести по поводу того, что выдал мне этот секрет. Разговаривай я с ним на день раньше, он мог бы не сказать ни слова. Для меня это стало уроком: меняются люди, меняются обстоятельства, и то, что кажется важным сегодня, может стать ничего не значащим завтра. И наоборот.

Мой «фольксваген» возвратили мне через час: шины были тугими и чистыми, как новые ботинки. К тому же машину помыли. Внутри теперь пахло очень приятно благодаря освежителю воздуха, прикрепленному к зеркалу заднего вида. Я увидела в нем Стива Оттвейлера и, высунувшись из окна, помахала ему рукой.

Направляясь на запад к Мейну, я поняла, что это недалеко оттого места, где жил сержант Шефер. На ближайшем повороте я свернула направо и подъехала к его дому, как и в прошлый раз. На мой стук никто не откликнулся, я обошла дом, окликая хозяина по имени. Он был в своей мастерской и, услышав мой голос, высунулся из открытой двери и пригласил меня войти.

Шефер сидел на табуретке, склонившись над верстаком, и склеивал фрагменты какой-то конструкции. Сегодня на нем была рабочая куртка, а седые волосы белой пеной выбивались из-под бейсболки.

— Я думала, что вы еще не закончили со стулом.

— Я доделал тот, а новый еще не начал. Сейчас у меня столько разных хобби, что хорошо, что я не работаю, а то ни на что не было бы времени. Что вас привело ко мне?

— Я решила рассказать вам последние новости.

Я поведала ему о проколотых шинах, о своем звонке в департамент полиции и о последующем визите в мастерскую Стива Оттвейлера.

— Похоже на то, что вы кому-то наступили на хвост.

— Я тоже так думаю, но проблема в том, что я не понимаю, кому и каким образом.

— Изложите мне ход ваших действий, и, возможно, мы его вычислим.

Я подробно рассказала ему о моих интервью, начиная с Фоли Салливана, прибавив:

— Невероятно, но Фоли произвел на меня хорошее впечатление.

— Он притворяется. А как остальные?

— Ну, люди, с которыми я разговаривала, делятся на две категории: на тех, кто думает, что Виолетта мертва, — вы, я и ее брат Кальвин, — и тех, кто считает, что она жива, а именно — Фоли, Лайза и, возможно, Дейзи. Не знаю, к кому отнести Чета Креймера — я забыла его об этом спросить.

— Жаль, что мы не можем поставить этот вопрос на голосование, — усмехнулся Шефер. — Я уже вижу, как Лайза и Дейзи оказались бы в одной лодке. Ни одна из них не хочет признать тот факт, что Виолетта ушла навсегда.

— Возможно, мы циничны, предполагая, что она мертва. Ведь вполне вероятно, что Виолетта жива и здорова и живет в Нью-Йорке.

— Не исключено.

Я пробежала глазами свои записи и сказала, что Винстон признался в том, что видел машину Виолетты.

— Я думал насчет машины, — проговорил Шефер после минутного молчания. — Несколько старых пенсионеров раз в месяц собираются на ужин и вспоминают о прежних временах. Я рассказал им о том, чем вы занимаетесь. Один человек работал в отделе по угонам автомобилей, так вот он сказал, что с «бель-эйр» могли снять регистрационный номер и переставить на другую машину. Если вы хотите, чтобы украденная машина исчезла, то поступаете следующим образом: покупаете какую-нибудь разбитую колымагу, регистрируете ее, а потом вешаете ее номер на украденную машину и заявляете, что привели эту колымагу в порядок. И кто может доказать обратное? Такие машины называют «призраками». Во всяком случае, на следующий день после этого разговора я позвонил в отдел регистрации автомобилей и попросил одного из служащих дать мне регистрационный номер «бель-эйр» Виолетты.

— Он был известен?

— Да. Чет Креймер сообщил его на одном из первых допросов. Потом я связался с отделением по розыску пропавших автомобилей в Сакраменто и попросил их проверить по компьютеру, не попадался ли им этот регистрационный номер. Я надеялся на успех, но такого номера в компьютере не было. Поскольку машина Виолетты так и не была найдена, ее скорее всего переправили за океан.

— Вы полагаете, что Креймер дал вам правильный номер? Все, что ему надо было сделать, — это изменить одну цифру, и компьютер бы выдал ответ, что такого номера нет.

— Возможно. В таком случае этому человеку совсем не нравится ваше копание в прошлых делах. Будьте осторожны.

— Буду.

— И держите меня в курсе новостей.

— Обязательно.

Я остановилась возле придорожного магазина, купила несколько сандвичей, две бутылки колы и поехала из Санта-Марии по 166-му шоссе к его пересечению с Нью-Кат-роуд. К тому моменту этот маршрут уже был мне известен, и я не обращала особого внимания на дорогу. Мой мозг обрабатывал информацию, которую я накопила за последние два дня. Я не намного приблизилась к разгадке, но по крайней мере рассортировала всех игроков.

Я добралась до усадьбы Оттвейлеров в 11.15. Риелтор прибыл почти одновременно со мной и въезжал на подъездную аллею. Тэннье представила его как Билла Бойнтона, одного из двух агентов по продаже недвижимости, которого рекомендовал накануне Пэджет. Я сказала ей, что купила сандвичи, и оставила ее поговорить с агентом, а сама воспользовалась возможностью осмотреть дом изнутри. С крыльца я могла видеть, как двое мужчин работали на краю участка — вырубали разросшиеся кусты. Участок теперь был расчищен от фундамента дома до конца двора. Земля казалась голой и будто стеснялась без всех этих высоких сорняков, зарослей ежевики и кустарника.

С первого взгляда я согласилась с Пэджетом, считавшим, что дом невозможно восстановить. Неудивительно, что брат Тэннье хотел его продать. Первый этаж имел вид очаровательной городской усадьбы. Тут еще сохранились следы былого великолепия — лепные потолки с витиеватыми медальонами и искусно сделанные карнизы, но в большинстве комнат многолетние протечки и запустение сделали свое дело.

Когда я дошла до лестницы, то почувствовала едкий запах обугленного дерева и поняла, что полы наверху наверняка испорчены не только пожаром, но и водой из пожарных шлангов. Я поднялась наверх, держась за когда-то красивые дубовые перила, которые теперь были почерневшими от сажи и времени. Под ногами хрустело битое стекло. Из стен торчала арматура. В самой большой спальне в передней части дома я вздрогнула, увидев свернувшегося в углу бродягу. Подойдя поближе, я увидела, что это всего-навсего старый спальный мешок, возможно, оставленный кем-то, без приглашения вошедшим в дом в поисках ночлега. В большом стенном шкафу по краям полок было написано: «Односпальные простыни», «Двуспальные простыни», «Наволочки», — сюда горничные складывали выстиранное и выглаженное белье.

На третий этаж пройти было невозможно. На оставшихся ступенях висела желтая запрещающая лента. Зияющие дыры указывали путь, по которому огонь пробирался в комнаты верхнего этажа, пожирая свою добычу. Было что-то невыносимо жуткое в этих разрушениях. Я вернулась на второй этаж и обошла его еще раз, останавливаясь у окон, чтобы посмотреть наружу. Помимо поля, простиравшегося по другую сторону дороги, смотреть было особенно не на что. Пластиковая пленка для защиты от сорняков, видневшаяся между рядами новых побегов, своим блеском производила иллюзию льда. Ближе к дому видны были результаты борьбы Тэннье с запустением — кустарник вырублен и расчищены дорожки, выложенные камнем с мозаичным рисунком. Огород, правда, зарос сорняками. Куст с мелкими красными помидорами разросся вдоль деревянной скамьи, украсив ее своими плодами наподобие игрушек на рождественской елке. Угадывались очертания бывших здесь когда-то клумб, тут и там виднелись карликовые деревья, в свое время переставшие расти из-за недостатка солнца, которое не пропускали заросли кустарника.

Слева я заметила неправильной формы впадину, которая когда-то могла быть прудом или сточной канавой. В начале 1900-х годов, когда был построен дом, здесь еще, наверное, не было канализации. Справа была навалена целая гора вырубленного кустарника. Выкорчеванные с корнем растения были усыпаны ярко-синими цветами размером с кочан капусты. Мне стало не по себе при виде загубленной красоты — кусты были виноваты лишь в том, что слишком разрослись.

Моя тетя выращивала во дворе гортензии примерно такого же цвета, только не такие роскошные, как эти. Соседские гортензии были бледно-розовыми, и тетя Джин гордилась своими яркими цветами. Секрет в том, говорила она, что нужно закопать в почву гвозди, которые способствуют изменению оттенка — от розового до ярко-синего.

И тут на меня снизошло озарение — Господи, почему до меня так долго доходило то, что было просто, как дважды два?! Я уставилась на продолговатую впадину, и факты, как звенья одной цепи, соединились в единое целое. Это же место, где Винстон видел машину Виолетты! Среди куч мусора, тяжелой строительной техники и ярко-оранжевых колпаков, сказал он. Там дорога была перекрыта — проезд закрыт. Никаких признаков Виолетты, никакого собачьего лая, но с того вечера «бель-эйр» никто никогда больше не видел.

Возможно, потому что она была здесь. Зарыта. И все эти годы ярко-синие гортензии питались ржавчиной.

20

Я доехала до сервисной станции и позвонила по телефону-автомату Шеферу. Я рассказала ему о своей догадке и спросила, как мы можем подтвердить или опровергнуть ее. Шефер отнесся к этому скептически, но сказал, что у его друга есть металлоискатель. Он согласился позвонить ему. Если его друг будет не против, они встретятся с нами на краю усадьбы Тэннье как можно быстрее. Иначе он подъедет сам и оценит ситуацию.

Я не сказала Тэннье о своих подозрениях, но теперь, заварив эту кашу, испугалась, что выставлю себя полной дурой. С другой стороны, в моей жизни бывали ошибки и похуже.

К тому времени как я снова подъехала к дому, Тэннье закончила переговоры с Биллом Бойнтоном, и он уехал.

— Куда вы делись? Я думала, что мы пообедаем.

— Да, конечно. Но я хочу, чтобы вы посмотрели кое на что.

— Может, сначала все же поедим?

— Это не займет много времени.

Она последовала за мной, и я указала на злополучную впадину, привлекшую мое внимание. С высоты она просматривалась гораздо отчетливее, особенно с полумертвыми кустами гортензии, сваленными в кучу на одной ее стороне. Вблизи казалось, что крот прорыл под землей туннель через участок. Поверхность почвы была неровной, и поэтому впадина казалась небольшой вмятиной на окружавшей ее лужайке. Это было все равно что смотреть на ночное небо, стараясь определить созвездие Тельца по его очертаниям. Я никогда не видела в нем ничего хотя бы отдаленно напоминавшего это животное, что приписывала своему бедному воображению. А тут я, учуяв след, как гончая собака, спросила:

— Знаете, что это такое?

— Помойная яма?

— Я думаю, что это могила Виолетты Салливан.

Тэннье с ужасом уставилась на меня.

— Вы надо мной смеетесь?!

— Мы это проверим.

Мы сидели на ступеньках крыльца, поджидая Тима Шефера. У Тэннье пропал аппетит, и нам обеим не хотелось разговаривать.

В 13.10 Шефер в своей «тойоте» 1982 года въехал на аллею. Мужчины вышли из машины, одновременно хлопнув дверцами, и направились к крыльцу. Шефер нес лопату и длинный тонкий прибор, похожий на трость с наконечником. Он представил своего друга, которого звали Кен Райс, добавив несколько строчек его биографии, чтобы мы знали, с кем имеем дело.

Ему, как и Шеферу, было за восемьдесят, и он ушел в отставку после тридцати восьми лет службы в департаменте полиции Санта-Марии. Работал там сначала в качестве офицера патрульно-постовой службы, а затем в отделе по борьбе с наркотиками. В последние двадцать лет его страстью были поиск и извлечение из-под земли закопанных реликвий, кладов монет и других видов сокровищ. Мы пожали друг другу руки, а затем Райс обратился к своему детектору, похожему на две половинки ящика с инструментами, соединенных металлическим стержнем.

— Посмотрим, что мы имеем.

Мы вчетвером прошли через сад к боковому дворику. Я шла по пятам за Райсом, как любопытный маленький ребенок.

— Как работает этот металлоискатель?

— У него есть передатчик и приемник направления, соединенные между собой проводами. Заряженный прибор создает электромагнитное поле, которое проникает в почву. Такой прибор используется рабочими коммунальных служб при поиске подземных труб. Когда металлоискатель натыкается на металл, сигнал прерывается и создает аудиоответ.

— На какой глубине он может обнаружить металлический объект?

— «Фишер» способен обнаружить металл на глубине до двадцати футов и даже глубже в зависимости от минерализации и состояния почвы.

Дойдя до места, мы втроем стали наблюдать за Райсом. Он положил детектор на землю, надел наушники, и я услышала, как прибор запищал, потом звук усилился. При первой же попытке прибор резко отскочил вправо и оставался там как приклеенный. Райс приложил руку к уху и, нахмурившись, продолжал зондировать участок. Закончив, он сказал:

— Там есть что-то размером с машину.

Я напряглась.

— В самом деле?

— Шефер говорит, что вы ищете какую-то машину, но это может быть и что-то другое.

— Например?

— Цистерна для воды, кусок листа металлической крыши…

— И что нам теперь делать?

— Надо подумать.

Они с Шефером посовещались, затем Шефер вернулся к своей машине и открыл багажник. Он принес моток бечевки и пластиковый пакет, полный колышков для игры в гольф, которыми пользовался при плетении стульев. Пока Райс манипулировал с пакетом, Шефер шел за ним по пятам и втыкал в землю колышки для гольфа в тех местах, где тот улавливал сигнал. Я и Тэннье по очереди слушали, передавая друг другу наушники. Если Райс отодвигал прибор слишком далеко влево или вправо, звук делался слабее. Шефер прокладывал бечевку от колышка к колышку. Когда они закончили картировать, бечевка оказалась выложенной в виде прямоугольника восемнадцать футов в длину и приблизительно восемь футов в ширину. Я представила себе лежащий под землей предмет такого размера, и по моей спине побежали мурашки. Это было все равно как плыть по океану и сознавать, что прямо под днищем корабля находится кит. Сама по себе подобная близость представляла угрозу. Невидимый и неидентифицированный, этот предмет излучал энергию, которая заставляла меня из осторожности держаться подальше.

Шефер поднял металлоискатель, которым пользовался в качестве зонда. Он выбрал место и воткнул его в землю, всем своим весом навалившись на наконечник. Зонд с трудом вошел вглубь на восемь дюймов. Почва в этой части округа имеет высокое содержание глины, нашпигованной многочисленными камнями и валунами, поэтому землю копать здесь крайне тяжело. Случайный удар по валуну лезвием лопаты отзовется болью во всей руке до плеча.

Райс всей тяжестью навалился на зонд. Тот углубился еще на полтора фута. Райс спросил:

— Как вы думаете, что это?

— Давайте посмотрим, камень это или что-то другое.

Шефер взял лопату и принялся за работу, врезаясь в плотный слой земли. Дело шло крайне медленно. Через двадцать минут была готова траншея шириной в восемнадцать и длиной примерно в три фута. Камыш, как живая бахрома, повис по краям траншеи. Холм вырытой земли вырастал все выше.

На глубине двадцати шести дюймов лопата ударилась о какой-то предмет. Мы все замерли и уставились в глубь траншеи.

— У меня есть садовый совок, если вы хотите раскапывать землю вручную, — предложила Тэннье.

— Стоит попробовать, — ответил Райс.

Вернувшись, она спросила:

— Можно мне?

Шефер сказал:

— Пожалуйста. Это ваша земля.

Тэннье встала на четвереньки и начала отбрасывать в сторону комья земли. Этот предмет, очевидно, был когда-то хромированным, хотя так сильно заржавел, что его было трудно идентифицировать. Я невольно устремилась вниз и спросила:

— Что это такое?

Прокопав еще на пять дюймов глубже, Тэннье обнаружила что-то с металлическим краем, лежавшее на изогнутой стеклянной поверхности. Она изумленно посмотрела на нас.

— Это фара, не так ли?

Шефер наклонился ближе, упершись ладонями в колени.

— Полагаю, что вы правы.

Тэннье отбросила в сторону еще одну порцию земли и обнажила нечто похожее на ржавое правое переднее крыло автомобиля.

Райс сказал:

— Пусть кто-нибудь позвонит в ведомство шерифа и попросит прислать помощь.

К 15.00 на участке собрались восемь офицеров: детектив из следственного отдела и молодой представитель шерифа из департамента Санта-Марии; сержант, два детектива из отдела по убийствам и два офицера-новобранца из Санта-Терезы. К тому же подъехал следователь из криминальной лаборатории округа, расположенной в Колгейте возле аэропорта Санта-Терезы.

Для официальных машин, включая фургон криминалистов, была сооружена временная парковочная стоянка.

Прибывший первым молодой полицейский из Санта-Терезы оградил разрытое место, отослав Шефера, Кена Райса, Тэннье и меня на расстояние двадцати пяти ярдов от него. Все присутствующие на месте преступления считаются свидетелями и могут быть допрошены в суде, вот почему нас держали на таком расстоянии. К тому же в случае расследования убийства существует риск повреждения улик случайными людьми.

К нам подошел ведущий следователь Никольз и, представившись, кратко рассказал о том, как они собираются копать. Это был приятный мужчина лет сорока с небольшим, в рубашке и галстуке, но без пиджака. Стройный, со светло-каштановыми коротко стриженными волосами. Никольз посмотрел в мою сторону.

— Вы мисс Миллхоун?

— Да.

— Могу я с вами переговорить?

— Конечно.

Мы отошли немного в сторону, чтобы побеседовать с глазу на глаз.

— Я знаю, что Дейзи Салливан наняла вас с целью найти ее мать. Не могли бы вы мне рассказать, каким образом вы обнаружили это? — спросил он, указывая на разрытое место.

Я рассказала ему о своем разговоре с Винстоном и о том, где он увидел автомобиль Виолетты, прибавив, что, по его словам, после этого его никто не видел.

— Я обходила дом и, когда выглянула из окна второго этажа, заметила это углубление. Сначала я подумала, что передо мной старый огород, но затем меня осенила мысль о машине. Я вызвала сержанта Шефера, и он приехал с Кеном Райсом.

— У вас не было предварительной информации?

— Нет. Фактически у меня были только очень смутные воспоминания местных жителей об исчезновении Виолетты Салливан. Я читала в газетах об этом деле, но не обращала на него особого внимания до тех пор, пока Дейзи не связалась со мной в прошлый понедельник. Меня с ней познакомила Тэннье, вот так я оказалась здесь.

Он окинул меня приветливым взглядом, но его тон был строгим, когда он сказал:

— Если вы что-нибудь обнаружите, сообщите мне об этом первому.

— Конечно.

Мы вернулись к остальным. Впятером мы смотрели, как один из сотрудников следственного отдела фотографировал место раскопок, в то время как другой производил измерения и делал зарисовку угла расположения машины. С учетом того, что мы видели на ранних стадиях работы, можно было предположить, что тот, кто закопал машину, пользовался бульдозером с восьмифутовым ковшом, вероятно, вырыв яму под углом в двадцать — тридцать градусов. Машину столкнули в яму и засыпали землей. Согласно расчетам, чтобы машину не обнаружили, потребовалось копать землю на глубину примерно пятьдесят футов и утопить в яме переднюю часть корпуса. Теперь я поняла, зачем в старших классах мы изучали скучную геометрию. Если бы работа была выполнена плохо, машина со временем мало-помалу полностью вышла бы на поверхность земли. Но эти предположения были верны в случае, если здесь вся машина. Возможно, мы смотрели на отрезанную переднюю ее часть и больше ничего там не было. Детектив Никольз извинился и вернулся к яме.

Если мои предположения насчет глубины и наклона верны, машина лежит под землей как затонувшая субмарина, повиснув на подводном выступе. В таком случае крыша машины и верхний край ветрового стекла находятся примерно в двух шагах позади копателей, на два с половиной фута в глубину. Чтобы проверить это, Никольз подозвал молодого полицейского, дал ему лопату и показал, где копать. Тот принялся за работу. Спустя пятнадцать минут лезвие его лопаты наткнулось на поверхность крыши.

Мы долго дискутировали насчет использования экскаватора и одобрили это предложение. Об откапывании машины вручную не могло быть и речи. Следователь из отдела расследований позвонил по радиотелефону, и его направили в отдел строительной техники к Пэджету узнать, есть ли у них свободный экскаватор. Пришлось ждать, пока доставят экскаватор.

Мы с Тэннье сели в ее машину и припарковались за сто ярдов вниз по дороге. Опустив окна, мы поглощали сандвичи, которые называли ленчем, хотя было уже четыре часа дня. Я понятия не имею, откуда люди узнали о случившемся, но вскоре уже вся дорога оказалась забита машинами. Двое полицейских контролировали проход людей к месту действия, которое было огорожено лентой. Приехал Стив Оттвейлер и присоединился к нам, разговаривая с сестрой через открытое окно ее машины.

— Папа знает? — спросила Тэннье.

— Я позвонил ему, и он едет сюда. Я хочу поговорить с Тимом Шефером. Он должен знать больше, чем мы.

Стив перешел через дорогу. Шефер стоял в окружении мужчин. Во время их разговора прибыл тягач. Том Пэджет ехал следом за ним в своем автомобиле и потом наблюдал, как сгружали небольшой экскаватор, после чего экскаваторщику позволили войти в «магический» круг. Пэджета попросили отойти в сторону, как и нас, это его очень разозлило. В течение следующего часа мы с изумлением наблюдали за тем, как экскаваторщик маневрировал ковшом с точностью хирурга. Толпа руководила его действиями свистом и жестами; он был настолько виртуозен, что мог по команде доставать из ямы от одного дюйма земли до целого фута.

Кен Райс поехал домой, а Шефер остался. Он стоял и потягивал кофе из пластикового стаканчика, который ему кто-то дал. Даже уйдя в отставку, он был увлечен драмой, разыгрывающейся перед его глазами. Подъехал Джейк Оттвейлер. Стив вышел ему навстречу, и они оба встали возле Тима Шефера. Проработав более тридцати лет в департаменте шерифа, он был главным гражданским экспертом. Я не заметила, когда поблизости появился Макфи. А вот и Винстон, правда, меня он не видел и быстро куда-то пропал. Местное телевидение прислало бригаду репортеров, и детектив Никольз сделал краткое, но информативное заявление, отослав репортера к шерифу за дальнейшими комментариями.

В 17.45 приехала Дейзи. Мы с Тэннье вышли из машины и помахали ей рукой. Она присоединилась к нам. Бедняжка выглядела бледной и подавленной. Она была в рабочей одежде: небесно-голубых брюках, хлопчатобумажном свитере и скромных туфлях на низком каблуке. Она опять грызла ноготь на большом пальце, но, посмотрев на меня, с виноватым видом опустила руку. Сцепив пальцы, Дейзи стала переминаться с ноги на ногу, словно пытаясь согреться. Она не знала, что мне прокололи шины, и я стала рассказывать ей об этом просто для того, чтобы отвлечь от происходящего.

— Мне это не нравится.

— Это немного мелодраматично, но я считаю это хорошим знаком, — сказала я.

— Какие у вас планы на сегодняшний вечер?

— Я собиралась поехать домой, но теперь думаю, что задержусь, пока мы не узнаем, что находится под землей.

— Вы не можете вернуться в «Сан Боннет».

— Не могу, но есть и другие мотели.

— Переночуйте у меня. Тэннье завтра утром уезжает. Вы поспите одну ночь на кушетке, к тому же мы запрем вашу машину в моем гараже, на случай если какой-нибудь сукин сын будет ее искать.

— Если я останусь, мне понадобится постирать или одолжить нижнее белье.

— Нет проблем.

Детектив Никольз присоединился к Тиму Шеферу на дальнем конце дороги, представившись Джейку и Стиву Оттвейлерам. Через несколько минут Никольз вернулся к нам. К тому времени он узнал, что Оттвейлеры были владельцами этой земли и что Дейзи была единственным ребенком пропавшей Виолетты Салливан. Он представился Дейзи, и я видела, что он ей понравился — в очках, чисто выбритый, с приятной улыбкой. Она приняла кокетливую позу: было ясно, что она считает его привлекательным.

Никольз взглянул на собравшихся у дороги зевак. Даже при том, что они не могли многого разглядеть, происходящее вызывало у них неподдельный интерес.

— Я попрошу полицейских убрать отсюда этих людей, — заявил он. — Это не спортивные соревнования. Если нам понадобится доставить сюда дополнительную технику или рабочую силу, толпа и припаркованные машины будут мешать. Будьте добры, оставьте помощнику шерифа ваши контактные телефоны на случай, если мне понадобится с вами связаться. Прошу вас никому не говорить о том, что вы видели или слышали. Мы не хотим лишних слухов.

— Нам можно остаться? — спросила Дейзи.

— Можно, если вы не будете нам мешать.

— Сколько времени это продлится? Я знаю, что вы не можете сказать точно…

— Полагаю, дня два. Нам незачем спешить, иначе мы повредим машину еще больше.

— Но вы ничего не нашли?

— Пока нет. Я понимаю, что вы волнуетесь о своей матери, и буду держать вас в курсе событий. Как только мы откопаем машину, мы эвакуируем ее на штрафную стоянку. У нас есть условия для хранения транспортных средств, и мы можем держать их столько, сколько потребуется. В данный момент никто не знает, что мы обнаружим, если вообще обнаружим. А как ваш отец? Вы с ним разговаривали?

Дейзи отрицательно покачала головой.

— Я приехала прямо с работы. Думаю, что кто-нибудь ему уже позвонил, но может быть, и нет. Я уверена, что если бы он знал, то был бы здесь.

— Я должен спросить у него кое о чем, но, вероятно, вы сами сможете мне ответить: вы помните, как была одета ваша мать в тот день, когда она исчезла?

— Летнее платье без рукавов. Бледно-лиловое в белый горошек. Кожаные босоножки и тонкие серебряные браслеты — шесть штук. На самом деле я этого не помню. Так было написано в заявлении, которое подал тогда папа. — Дейзи пребывала в таком напряжении, что мне показалось, что ее зубы вот-вот начнут стучать. — Вы скажете мне, если найдете ее там?

— Скажу, конечно. Вы имеете право знать.

— Спасибо. Я буду вам благодарна.

Когда он отошел от нас, она оценивающе посмотрела ему вслед.

— Он умный. Безусловно, женат.

Тэннье рассмеялась.

— Как раз твой тип мужчины. Плохо, что он занят. Он тебе подходит.

Через несколько минут двое полицейских стали разгонять собравшихся у дороги зевак. Люди начали расходиться. Хлопали дверцы машин, двигатели с кашлем возвращались к жизни, и вскоре толпа рассеялась. По правде говоря, смотреть было особенно не на что. Работа напоминала археологические раскопки — делались рисунки, диаграммы, измерения, фотографии, велась съемка видеокамерой. Были созданы две бригады, и когда выкапывали ковш земли, ее погружали в сито, просеивали, встряхивали и тщательно рассматривали то, что оставалось.

С наступлением сумерек принесли портативные генераторы и установили прожекторы. Дейзи начала дрожать.

Я обняла ее.

— Давайте уедем отсюда. Они сегодня ничего не найдут. Вы замерзли, а я умираю с голода. Кроме того, я так хочу писать, что боюсь оконфузиться.

— О, я тоже, — поддержала меня Тэннье.

21 ДЖЕЙК

Четверг, 2 июля 1953 года

Рано утром Джейк Оттвейлер приехал в Санта-Марию постричься, как делал это раз в два месяца, и остановился возле парикмахерской, чтобы опустить монету в автомат и получить экземпляр «Кроникл». На переднем сиденье своего джипа он обнаружил связанные в узел грязные ночные рубашки Мэри Хейрл, которые по забывчивости оставил там вчера вечером. Придя домой, он устроит большую стирку, а завтра отнесет ей свежее белье. Он обычно навещал ее каждый день, но она уговорила его устроить себе выходной. Он спорил с ней, но больше для того, чтобы скрыть облегчение, ему вовсе не хотелось лишний раз идти в госпиталь.

Что до стирки, то она утверждала, что больничные халаты ее вполне устраивают, но это чтобы не создавать ему дополнительной работы, когда он и так вертится как белка в колесе, — Джейк видел, что в своих собственных ночной рубашке и халате она чувствует себя намного лучше. Время от времени она даже надевала тапочки и спускалась вниз навестить мать пастора, которая лежала с переломом бедра.

Когда он вошел в парикмахерскую, Руди заканчивал брить предыдущего клиента, так что Джейк стал ждать своей очереди. Когда он сел в кресло, Руди надел ему на шею бумажный воротник и накинул на плечи полотенце. Они едва перекинулись парой слов. Руди стриг его последние двадцать семь лет, и ему не нужно было объяснять, что делать. Джейк раскрыл газету, ища информацию о предстоящем уик-энде. Его не особенно интересовал фейерверк Четвертого июля, но Мэри хотела, чтобы дети развлеклись. Стив был уже слишком взрослым для таких мероприятий, хотя любил поразвлечься, но Тэннье — другое дело. Джейк подумал, что возьмет ее Четвертого июля на ежегодный парад родео в Ломпоке, где будет представление клуба верховой езды и родео Санта-Марии. Он решил смотреть фейерверк на «Элкс филд» в 20.30 в субботу или в маленьком парке в Сайлесе, который был ближе к дому. Потом он планировал устроить пикник на свежем воздухе. Готовить он не умел, но собирался купить булочек и несколько кусков мяса, чтобы поджарить их на одном из грилей на древесных углях, которых в парке было хоть отбавляй. Еще можно было купить на рынке картофельного салата и вареных бобов, а также и конфет на десерт.

В разделе светской хроники его внимание привлекло имя Ливии Креймер. Миссис Ливия Креймер, говорилось в заметке, устроила у себя дома вечеринку с вручением призов мисс Джуаните Челмерз, мисс Мириам Беркли, миссис Р.Х. Хьюдсан и миссис П.Т. Йорк. В качестве угощения были поданы пицца и торт. Джейк не понимал, почему это заслуживало упоминания в новостях, но знал, что Ливия будет очень гордиться таким вниманием. Она была чрезвычайно претенциозна. Джейк почувствовал искушение отнести заметку в госпиталь Мэри Хейрл, но если бы он попробовал подшутить над этой женщиной, то Мэри бы сразу встала на ее защиту. Ливия страстно ждала того дня, когда сбудет с рук свою толстуху дочь какому-нибудь простаку. Тогда со всей болтовней о помолвке, смотринах, свадьбе, приемах, свадебном наряде, цветах и подробностях медового месяца ее имя и фотографии заполняли бы страницы светских новостей целых полтора года. Если, конечно, кто-нибудь захочет жениться на ее дочери.

Он прочел комиксы, которые не считал смешными, но никогда не пропускал. Затем посмотрел счет в бейсболе и фермерские новости, пока Руди подравнивал ножницами волосы у него на затылке. Он унес домой запах талька. Несмотря на предосторожности Руди, его шея и спина уже чесались от попавших за воротник состриженных волос.

Придя домой, Джейк скинул ковбойские ботинки, рубашку и куртку и прошел в душ. Бросив грязную одежду в корзину и проходя мимо зеркала в ванной, он заметил следы от ногтей Виолетты Салливан, оставленные на его спине три дня назад. Он встал под душ, испытывая одновременно страх и возбуждение. Если еще кто-нибудь заметил эти следы, ему конец. Он знал теперь, на что способна эта женщина. Она была маленького роста, как девочка, но вся — словно пламень, с ее рыжими вьющимися волосами до пояса. Ему нравилось запускать в них пальцы, зажимать густую прядь и запрокидывать ей голову так сильно, что она от удивления открывала рот. Он проводил ладонью по ее груди и вниз по спине, пока она дрожала от желания. Он никогда не знал подобной женщины, такой дикой и ненасытной. Она душилась тонкими духами с запахом фиалок. Одевалась в одежду фиолетовых и лиловых оттенков, иногда отдавая предпочтение темно-зеленым, шедшим к ее зеленым жгучим глазам. Ткани она любила мягкие, и, прилипая к ее ногам, они издавали шелестящий звук, когда он задирал ей юбку.

Сам он никогда не любил фиалки. Это были, по его мнению, сорняки, вытесняющие на газоне культурные растения. Мэри Хейрл их любила, особенно белые, и защищала каждый раз, когда он собирался их выполоть. Он не мог понять, зачем позволять каким-то полевым цветам бесконтрольно расти на газоне. В ту весну, которая, как он знал, была последней весной Мэри Хейрл, он лежал на фиалках лицом вниз, позволяя их легкому, нежному аромату проникать ему в самое сердце. Он проводил рукой по темно-зеленым листьям и срывал цветы почти с тем же остервенением, с каким врывался в тело Виолетты. Ковровое покрытие в мотеле имело странный металлический запах, который теперь у него ассоциировался с занятиями сексом.

В больнице накануне вечером он поймал себя на том, что сравнивает двух женщин. В последнее время глаза Мэри Хейрл запали, подернулись предсмертной дымкой, под ними лежали темные тени, и Джейк чувствовал себя виноватым. Он был терпеливым, нежным и очень внимательным, но его мысли тем не менее все время возвращались к Виолетте. Протирая лицо жены влажной салфеткой, он вспоминал о том, как, когда они в последний раз лежали в постели, Виолетта кусала и страстно целовала его, прижимаясь к нему всем телом, как утопающая. Она дразнила и сдерживала его, распустив по его бедрам свои рыжие волосы, пока он, теряя над собой контроль, сжимал ее в объятиях. Виолетта делала вид, что сопротивляется, отталкивая его, смеясь, со сверкающими от желания глазами. Она лизала его член, и он знал, что не сможет подавить стон, когда она наконец возьмет его в рот.

Он взглянул на кровать. Мэри Хейрл попросила ледяной воды, и Джейк наполнил стакан. У нее была жажда, и она пила через стеклянную соломинку, которую он поднес к ее губам. Она пробормотала слова благодарности и откинулась на подушки.

Он знал, что не должен продолжать связь с Виолеттой, но не мог найти в себе достаточно сил, чтобы порвать с ней.

Он чувствовал тяжесть в груди, напоминавшую ему о его предательстве. Иногда эта тяжесть была настолько сильной, что его подташнивало. Он был благодарен Виолетте и всегда будет благодарен за то, чему она его научила. Она вернула его к жизни после многих месяцев служения боли Мэри Хейрл. Он знал, что, если Мэри Хейрл не станет, его охватит удушающее чувство отчаяния. Но в то же время, хотя он сам не хотел себе в этом признаться, Джейк мечтал, что Виолетта сможет стать постоянной частью его жизни, заполнив пустоту после смерти жены.

Он закрыл кран, вышел из душа и вытерся. Потом оделся, натянув джинсы, взятые с вешалки за дверью стенного шкафа. Достал сверток с грязным бельем Мэри Хейрл и прошел в комнату-прачечную, где стояли стиральная машина и сушилка. Открыв дверцу стиральной машины, он увидел в ней тугой узел мокрой одежды, которую забыл вынуть. Он не мог вспомнить, когда в последний раз стирал, но, достав первую попавшуюся вещь, понял, что это были вещи Мэри Хейрл, лежавшие после стирки там уже целую неделю. Белье все еще было влажным и уже пахло плесенью. Как он мог забыть? Принося жене чистое белье, он демонстрировал этим свое внимание и заботу. Она ни разу не напомнила ему о том, что он не вернул ей ночные рубашки и носки. Что она носила всю эту неделю?

С горящим от стыда лицом он снова загрузил белье, добавив новое, надеясь, что большая порция порошка устранит неприятный запах прокисшего белья. Он пошел в спальню и, открыв ящик комода, с облегчением увидел, что у Мэри Хейрл было много других ночнушек. Все было аккуратно сложено. Он достал четыре простые, белые, как у девственницы, рубашки и положил сверху три пары носков.

Выдвигая другие ящики, Джейк рассматривал разные принадлежавшие ей вещи, чего никогда раньше не делал. Он не знал, что заставило его копаться в ее вещах. Возможно, какое-то нездоровое любопытство, ведь скоро придется выбирать одежду для похорон. Что он искал? Вибратор? Свидетельства какого-то тайного порока — пьянства, клептомании? Порнографию? Он знал, даже не глядя, что платья, висевшие в ее шкафу, были выстиранными, накрахмаленными и тщательно выглаженными. Почему это теперь вызывало в нем такое раздражение? Почему его жизнь была полна грехов, в то время как ее — такой правильно-пресной и безупречной?

Во втором ящике снизу под хлопчатобумажной комбинацией Джейк увидел уголок ярко-желтой коробочки. Он отложил комбинацию в сторону. В ящике лежали нераспакованные подарочные наборы пудры и одеколона от фирмы «Джин Нате». Он всегда дарил ей эти наборы и не мог придумать ничего другого. И зачем было придумывать? Она всегда заказывала «Джин Нате». Он был уверен, что они ей нравятся. Разворачивая его подарок, который он всегда просил продавщицу упаковать в бумагу, она казалась довольной и приятно удивленной, так что он ни разу не усомнился в ее искренности. Рождество для него ничего не значило. Они делали подарки детям, но сами подарками не обменивались — это казалось им смешным. По крайней мере так считал он.

При виде наборов «Джин Нате» ему стало очень стыдно. Онсчитал, что достаточно внимателен к ней, и ему не приходило в голову сделать ей какой-нибудь более личный, щедрый или неожиданный подарок. Ему стало не по себе оттого, что она никогда ничего не просила, оттого, что так мало думала о себе. Возможно, она даже сама не знала, чего хочет. К дню ее рождения, 12 сентября, ее уже не будет в живых, и тут он подумал, что они оба предали друг друга. Разница лишь в том, что, когда она умрет, о ней будут думать как о доброй и святой, а он будет вынужден продолжать жить без нее, обремененный раздражением, развратом и чувством вины. Возможно, он был мужчиной без характера, но она была женщиной без мужества. И неизвестно еще, что хуже.

Закончив стирку, он вышел из дома и поехал в Сирина-Стейшн. Было только 10.45, но Макфи открывал «Луну» в девять часов. Почему именно в это время, он не объяснял. Большую часть дня народу там почти не было, стоял полумрак и было прохладно и уютно, как в церкви. Он припарковал машину и вошел внутрь. По одну сторону стола сидел Винстон Смит спиной к бару и с отсутствующим выражением лица. Перед ним стояло пиво «Миллер», хотя Джейк точно знал, что по возрасту он еще не имел права покупать его. Возможно, Макфи сжалился над молодым человеком, учитывая его плохое настроение.

Джейк сел за стойку, и бармен поставил перед ним «Блац». Джейк знал, что Виолетта заезжала сюда два-три раза в неделю, после того как Фоли уходил на работу. Он не видел ее со вторника, и ему нужно было поговорить с ней, прежде чем он утратит решимость. Она пришла минут через двадцать. Винстон, заказавший второе пиво, обернулся и угрюмо обратился к ней:

— Мне нужно с вами поговорить.

Виолетта остановилась возле своего стола:

— Говорите.

— Пожалуйста, сядьте рядом со мной. — Винстон произнес это отчетливо, но Джейк заметил, что он картавит.

Виолетта села. Винстон говорил тихо, и на лице Виолетты сначала появилась растерянность, а потом — раздражение. Через несколько минут она наклонилась вперед и сказала ему что-то, что явно застало его врасплох. Потом встала и отошла в дальний конец бара.

— Сука, — прошептал Винстон.

Джейк перевел взгляд с молодого человека на Макфи.

— В чем дело?

— Парень потерял работу, — объяснил Макфи.

Он подошел к тому концу стойки, где сидела Виолетта. Она сделала заказ, и Джейк смотрел, как бармен наливал ей стакан красного вина. Джейк взял свою кружку пива, прошел через бар и сел рядом с ней. Он ждал, пока Макфи поставит перед ней стакан.

— Я заплачу, — сказал Джейк.

Макфи подошел к кассовому аппарату и, пробив чек, наколол его на подставку, а затем исчез в боковой комнате, чтобы оставить их наедине. Джейк думал, что произнесет то, что собирался ей сказать, с раздражением, но поймал себя на мысли, что смотрит на нее с нежностью.

— По-моему, мы должны были увидеться вчера вечером.

— Мне кое-что помешало. У меня было дело.

— Я не жалуюсь.

— А мне показалось, что жалуешься. Если ты пришел сюда, чтобы ныть, то не трудись. Хватит с меня Винстона.

— С чего это он такой злой?

— Потому что подонок. Знаешь, что он сказал? Он хотел, чтобы я дала ему деньги на обучение в колледже. Можешь себе представить? Я сказала: «Почему я должна это делать? Я что, похожа на управляющего банком? Я бы не дала тебе ни цента, даже если бы от этого зависела моя жизнь, наглец».

— Ты всегда говоришь о своих деньгах. Возможно, он думал, что ты бы хотела ему помочь.

— Вот еще! Все деньги, которые у меня есть, мои, и я не собираюсь их никому отдавать. А что ты здесь делаешь?

— Нам нужно поговорить.

— Он тоже так сказал. А о чем?

Джейк понизил голос:

— Я вижу, что ты меня избегаешь. Я не хочу, чтобы ты делала то, чего тебе не хочется. Вот и все, что я хотел сказать. Это, возможно, к лучшему, и пусть так и будет.

Тон Виолетты был ровным, когда она сказала:

— Не понимаю, о чем ты.

— Мне кажется, ты нашла кого-то другого.

— Ну и что из того? Я уж точно не могу на тебя полагаться. У тебя есть Мэри Хейрл, а я должна сама позаботиться о своем будущем. Мне все время приходится хитрить и изворачиваться с Фоли, а что ты можешь предложить? Ничего. Большой толстый нуль.

— Клянусь, я тебя не виню. Я знаю, что не могу ничего тебе предложить, и жалею об этом, потому что помог бы тебе, если бы это было возможно. Мы ведь не давали друг другу никаких обещаний.

Она обернулась к нему и прищурилась:

— Постой, что это значит? Ты со мной порываешь?

Он сделал останавливающий жест, чтобы она говорила тише.

— Я просто хочу быть хорошим мужем для Мэри Хейрл, пока она не ушла в другой мир. Ты думаешь, мне легко порвать с тобой? Все эти дни я думаю только о тебе. Иногда я не представляю себе, как смогу жить без тебя. Да еще при таком твоем отношении…

— Как я к тебе отношусь? Как я могу хорошо к тебе относиться, если ты вышвыриваешь меня из своей жизни, как кусок дерьма? В чем дело, я что, недостаточно хороша для тебя? Ты воспользовался мной, когда это тебя устраивало, чертов подлец, а теперь, когда уже устал от меня…

— Не говори так. Ты знаешь, как это произошло. Нам обоим было плохо, так что мы помогли друг другу. Я тебе за это благодарен, но тебе нужен кто-то получше, и ты как будто нашла его. Я просто хочу, чтобы ты знала, что я рад за тебя и желаю тебе всего самого хорошего.

— Ну, это чертовски благородно с твоей стороны. Ты желаешь мне всего хорошего… Интересно, чего ты пожелаешь, когда Фоли об этом узнает?

Он почувствовал, как его сердце упало и все теплые чувства улетучились.

— Будем надеяться, что этого не случится… ради моей и твоей пользы.

— О нет, это случится. Знаешь, почему я так уверена? — Она взглянула на часы. — В шесть часов сегодня вечером, когда он придет домой, у меня будет приступ угрызения совести. И я ему во всем сознаюсь. Я расскажу ему, что была шокирована и возмущена, когда ты стал приставать ко мне, вынудив уступить твоим сексуальным домогательствам, и что бедная Мэри Хейрл понятия не имеет о том, что ты разгуливаешь с большим твердым членом и трешься им о каждую проходящую мимо женщину.

— Пожалуйста, не делай этого. — Его голос прозвучал умоляюще даже для его собственных ушей.

— Почему нет? Я должна себя защищать.

— Он тебе не поверит. Почему он должен тебе верить? Бог знает со сколькими мужчинами ты…

Виолетта подняла свой стакан и выплеснула содержимое ему в лицо, а затем швырнула его на пол, где тот подпрыгнул и разбился. Она взяла сумочку и ушла не оглядываясь. Винстон повернул голову, проследив за ее уходом, после чего перевел взгляд на стойку бара, где сидел Джейк с таким видом, словно в него выстрелили. Его сердце бешено стучало от пережитого шока. Тепловатое красное вино стекло по лицу и просочилось под рубашку. Из подсобки появился Макфи. Он бросил взгляд на Джейка, взял полотенце и подошел к нему. Джейк прижал полотенце к лицу, жалея, что не может провалиться сквозь землю. Слава Богу, свидетелями его позора были только бармен и Винстон.

Выйдя на улицу, он услышал шум мотора и скрежет шин по гравию и увидел, как Виолетга так быстро отъезжала в старом драндулете Фоли, что гравий разлетался из-под колес во все стороны. Он почувствовал панику. Наверняка она ничего не расскажет Фоли. Он знал, что она разгневана, но она поняла его неправильно. Он не отвергал ее, а отпускал на свободу. Джейк вернулся в бар.

Подняв голову, он увидел Тома Пэджета. Том пытался осмыслить представшую перед ним сцену: мокрая рубашка Джейка, пьяный Винстон, Макфи за стойкой бара, словно приросший к своему месту.

— Какого черта здесь происходит?

Днем Джейк дважды пытался дозвониться до Виолетты, но телефон звонил и звонил, по всей видимости, в пустом доме. Когда он позвонил в третий раз, ответил Фоли Салливан, и Джейк положил трубку, не сказав ни слова. Он провел вечер четверга в госпитале с Мэри Хейрл, чего не собирался делать, но она, казалось, была так рада его видеть и так благодарна ему, что он почти убедил себя в том, что делал это ради нее. На самом деле он был слишком встревожен, чтобы оставаться дома. В его кишках поселился страх. Виолетта была безрассудной и могла разрушить все вокруг себя, если бы решила наказать его. Он чувствовал себя в безопасности в обществе Мэри Хейрл, как будто, ухаживая за ней, заботился и о себе. Или, точнее сказать, оставаясь возле нее, он надеялся, что беда, которая угрожала ему, пройдет стороной.

Он позвонил в пятницу утром, но опять безрезультатно. Он проехал по Сирина-Стейшн, надеясь увидеть Виолетту. Потом съездил с поручением в Сайлес, покружил по городу, припарковавшись через дорогу от почтового отделения, чтобы забрать свою почту. И о чудо! Он заметил ее. Она сидела за рулем новенького «шевроле», который он видел в салоне Чета Креймера. Он как раз переходил улицу, когда она затормозила на красный свет. Она наклонилась и ждала, пока он поравняется с ее открытым окном.

— Как тебе машина?

Она вся светилась от счастья. От гнева не осталось и следа, перед ним была Виолетта Салливан, радующаяся машине, как ребенок блестящему новому велосипеду. Он не мог не улыбнуться.

— Где ты ее взяла? Она очень красивая.

— Она моя. Фоли купил ее мне.

— Купил? Я думал, что Фоли банкрот.

— О, у него есть свои маленькие хитрости. Он, должно быть, вытащил счастливый билет у Чета, потому что ушел сегодня рано утром, а спустя час приехал домой и припарковал эту маленькую красавицу у обочины.

— А по какому случаю?

— Какой еще случай? Он от меня без ума. Конечно, это не помешало ему вчера вечером психануть и разорвать мои новые кружевные занавески, которые мне пришлось выбросить в мусорное ведро. А куда ты направляешься? Хочешь прокатиться?

— Нет, у меня есть дела. Может быть, в другой раз, — сказал он. На переднем сиденье он заметил пару белых картонных очков. — Это твои очки?

— Эти? Нет, я сегодня возила Дейзи и Лайзу Меллинкэмп в 3D-кинотеатр. «Дьявол Буана». Дейзи теперь целый месяц будут сниться кошмары.

— Детям часто снятся кошмары, — согласился он.

— Как бы там ни было, мне надо быть в одном месте, так что пока. — Она поставила ногу на газ и унеслась.

Он никогда не видел ее такой жизнерадостной и любезной. Он сел в свою машину с огромным чувством облегчения. Возможно, все будет в порядке и он сможет вздохнуть свободно.

Джейк вернулся в госпиталь в тот день поздно, чувствуя себя так легко, как не чувствовал уже много месяцев. Еще не было и пяти часов, но тележки с ужином уже стояли в коридоре. Он решил посидеть с Мэри Хейрл во время ужина и провести с ней весь вечер, пока она не подготовится ко сну. По дороге он купил ей маленький цветок в горшочке, чтобы она поставила его возле своей кровати. Цветочница упаковала его в высокий конус из зеленой бумаги с большим красным бантом. Джейк подумал, что Мэри будет приятно смотреть на что-то яркое, красочное. В лифте он поднялся на второй этаж. Когда двери открылись, он застыл на месте. Отец Мэри Хейрл стоял в холле с каменным лицом. Что-то случилось. Возможно, ее состояние ухудшилось; возможно, она умерла. Холод пробежал по всему его телу — от ног до головы.

В одной руке Хейрл держал Библию, а в другой сжимал кусочек розовой бумаги из блокнота, покрытый неровными буквами, написанными черными чернилами.

— Ты, сукин сын! Поклянись мне на Библии, что никогда не чувствовал похоть. Скажи, что никогда не спал с Виолеттой Салливан, и не смей лгать. Моя бедная девочка, мое единственное дитя, пока мы здесь стоим, она умирает. Возможно, ей осталось жить не больше недели. Поклянись, что ты не засовывал свой член в рот этой шлюхи! Думаешь, я не знаю? Земля слухами полнится, и я слышал о каждом твоем похождении. Ты считал себя очень хитрым, но никогда не мог меня одурачить. Я давно хотел уличить тебя, но сдерживался из-за Мэри Хейрл. Мне следовало сказать это много лет назад, но она тебя обожала. Боготворила землю, по которой ты ходил. Ты неудачник! Ничтожество! Не можешь даже заработать приличные деньги. Если бы не я, ты жил бы на пособие. А теперь ты отправляешься в бар и выставляешь себя на посмешище…

Голос Хейрла сорвался, и рука с розовым листочком задрожала. Он всхлипнул, но взял себя в руки.

— Если бы у меня были силы, я бы вытряс из тебя жизнь. Моя красавица… У нее ангельская душа, а что ты? Ты низкий, вонючий ублюдок. Ты сделал ее предметом жалости в этом городе, и она сойдет в могилу с репутацией юродивой, но тебя ждет кое-что похуже. Я тебе это обещаю.

В голове у Джейка была пустота. От ужаса он не мог произнести ни слова. Что она натворила? Господи Боже, что еще учинила Виолетта Салливан?

22

Мы втроем отправились к Дейзи, каждая на своей машине — было очень похоже на маленькую автоколонну. По дороге я заехала в магазин «Все за пенни», где купила хлопчатобумажную ночную сорочку, две футболки и дешевое нижнее белье. Вторую остановку я сделала в ближайшем супермаркете и купила три романа в мягких обложках, шампунь с кондиционером и дезодорант — если останусь в городе еще какое-то время, то буду по крайней мере хорошо пахнуть. Даже если «бель-эйр» неожиданно быстро откопают и я на следующий день вернусь домой, покупки мне пригодятся: у них нет срока давности.

Я приехала к Дейзи в восемь часов вечера, когда уже наступили осенние сумерки и зажглись уличные фонари. Она оставила дверь гаража открытой, так что я въехала, заперла гараж и опустила автоматический засов на двери. Войдя в дом, я увидела Тэннье, лежащую на полу в гостиной. Она старалась расслабить мышцы на спине, после того как все утро рубила кусты, а днем смотрела, как полицейские выкапывают машину из ее газона. На кухне Дейзи заваривала чай. Она сменила рабочую одежду на свитер, но выглядела все еще взволнованной. На ее лице было написано страдание, хотя она заявляла, что чувствует себя отлично. Обнаружение машины угнетало каждую из нас, но «лечились» мы каждая по-своему. Дейзи грезила о ванне, Тэннье — о выпивке, а я мечтала остаться одна, но, к сожалению, в тот момент мое желание было невыполнимо. Я не могла улечься в постель, потому что Дейзи принесла свою чашку чая в гостиную и теперь сидела на диване — месте моего ночлега. С пола Тэннье жалобно простонала:

— Эй, девочки, не помню, чтобы я обедала. Или я что-то забыла? Кто-нибудь еще хочет есть? Я готова съесть собственную руку.

После коротких переговоров Дейзи сняла трубку телефона и заказала большую пиццу, которую принесли через полчаса. Мы ели с аппетитом, хотя Тэннье отказалась от тех кусков пиццы, где были анчоусы, за которые проголосовали я и Дейзи. Когда мы решили, что наша дневная программа уже выполнена и мы можем почитать или посмотреть телевизор, зазвонил телефон. Дейзи сняла трубку.

— О, привет, Макфи! В чем дело?

Я следила за тем, как менялось выражение ее лица. Щеки Дейзи медленно покрывались румянцем — так все ярче начинает гореть лампа, снабженная регулятором яркости освещения.

— Как это произошло? — Она закрыла глаза, покачивая головой. — Понятно. Нет-нет. Это не твоя вина. Понимаю. Я сейчас приеду.

Она повесила трубку.

— Что случилось? — спросила я.

— Мой отец сидит в «Голубой луне» в стельку пьяный. Макфи хочет, чтобы я забрала его оттуда, пока он не начал буянить.

— Фоли пьян?

— Так он сказал. Я поеду, а вы оставайтесь здесь.

— Не глупите. Я поеду с вами. Вы сами не справитесь, если он сильно пьян.

Дейзи обернулась к Тэннье:

— А ты?

— Я останусь. Приеду, если тебе понадоблюсь, но я совершенно разбита. Мне завтра рано вставать и далеко ехать. Если я окажусь в «Луне», то кончу тем, что напьюсь. Мне очень хочется выпить, но я стараюсь себя контролировать.

— Не беспокойся. Мы вернемся, как только все уладим.

Дейзи взяла сумочку и ключи от машины. Она сказала, что ей будет тепло и в свитере, и отдала свою куртку мне. Вечером было уже прохладно, и мы не знали, как долго пробудем на улице. Всю дорогу в пятнадцать миль между Санта-Марией и Сирина-Стейшн она качала головой:

— Не могу поверить. Он не пил тридцать четыре года, и вот пожалуйста — опять напился.

— Он, должно быть, узнал о машине.

— Макфи так и сказал.

— Но почему это так на него подействовало?

— Понятия не имею. Даже не догадываюсь.

«Голубая луна» в пятницу была набита битком. Час пик закончился в семь вечера, но гулянка продолжалась. Веселье перехлестывало через край, демонстрируя большую радость по поводу окончания рабочей недели. На этот раз здесь пахло пивом и сигаретным дымом. Шум, создаваемый громкими разговорами, звуками музыкального автомата и пьяным смехом, был невообразимым.

Фоли Салливан сидел возле стойки бара, никого и ничего не замечая. В течение трех десятилетий он и виски были разлучены. Теперь, как старые любовники, они воссоединились, и он был занят восстановлением их отношений, не обращая внимания на окружающих. Он сидел очень прямо, его лицо все еще было мрачным, но глубоко запавшие глаза сияли от облегчения. Он был пьян настолько, что еще два глотка алкоголя — и он станет абсолютно неуправляемым.

Дейзи приблизилась к нему, стараясь, чтобы он заметил ее, прежде чем она положит руку ему на плечо. Она наклонилась, чтобы он расслышал ее слова:

— Привет, папа. Как поживаешь? Мне сказали, что ты здесь.

Он даже не взглянул на нее, но повысил голос:

— Я вижу, что ты из кожи вон лезешь, заботясь обо мне. Я в порядке, девочка. Можешь не беспокоиться. Ценю твою заботу, но полагаю, что это излишне.

— Почему ты напился?

— Наверное, у меня с рождения страсть к алкоголю. Попробуй сама. Виски сразу растворит всю печаль в твоей душе.

Мужчина, сидевший на табурете рядом с Фоли, слышал их беседу. Ему явно был неприятен этот разговор, и он встал с табурета, на который тут же опустилась Дейзи.

Фоли снова ушел в себя, уставясь в стакан, словно в темную душу человечества. Когда Дейзи дотронулась до его руки, он как будто удивился, что она все еще здесь. Но улыбка, которой он ее наградил, была ласковой.

— Привет, горошинка!

— Привет, папа. Не могли бы мы выйти на улицу поговорить? Мне нужен свежий воздух и тебе тоже.

— Не о чем разговаривать. Эта машина стала последним ударом. — Он сделал соответствующий жест рукой. — Она знала, что это убьет меня, если когда-нибудь обнаружится.

— Если что обнаружится?

— Машина. Она закопала ее, прежде чем сбежать. Я платил и платил, потому что любил ее и думал, что она вернется. Господи, я хотел, чтобы она знала, что она мне ничего не должна.

— О чем ты говоришь?

Он пристально посмотрел на нее.

— Они нашли ее «бель-эйр». Я думал, ты знаешь.

— Конечно, знаю. Меня вызвал сегодня представитель шерифа.

— Ну что ж, достаточно справедливо. Мы должны признать этот факт. Твоя мать закопала ее в землю, а затем скрылась. Мы должны успокоиться и забыть об этом.

— Она не закапывала ее. Этого не может быть. Как бы ей это удалось?

— Очевидно, ей кто-то помогал. Парень, с которым она сбежала, должно быть, помог ей вырыть яму.

— Какой в этом смысл? Если она решила убежать, то почему не взяла с собой машину? Если она была ей не нужна, мама могла бы продать ее.

— Так она издевалась надо мной. Машина была моим прощальным подарком, и она отвергла его.

— Папа, прекрати, пожалуйста. Ты знаешь, что происходит. Вероятно, что она там тоже зарыта. Вот почему так долго откапывают машину: они не хотят уничтожить улики.

Фоли молча качал головой. С его губ не слетело ни одного слова, но мозг работал — он напряженно думал.

— Она жива! — вдруг воскликнул он, ударив себя в грудь. — Я бы почувствовал это здесь, если б она умерла.

— Я не собираюсь с тобой спорить. Не могли бы мы просто выйти отсюда?

— Сладкая горошинка, ты не виновата в моем состоянии. Я напился из уважения к твоей матери, с которой пил много лет. Это мое прощание. Я отказываюсь от всех прав. Виолетта Салливан свободна. — Он поднял стакан с виски, провозгласив тост за свою жену, прежде чем осушить его.

Я не могла понять, к чему эта патетика. Он казался опасным — раздраженным и непредсказуемым, несмотря на воодушевленную речь. Дейзи взглянула на меня, и мы, без слов поняв друг друга, решили немедленно увести его из бара, пока он не устроил скандал. Я опустила руку ему на плечо и наклонилась.

Когда до него дошло, кто я такая, он слегка откинулся назад.

— Значит, она вас тоже сюда привезла.

— Мы обе за вас тревожимся. Сейчас уже поздно, и мы подумали, что вам лучше отправиться домой.

Его глаза не могли сфокусироваться и немного косили.

— У меня дома нет виски. Пастор бы не одобрил этого. Я живу в церковной келье, которая подошла бы монаху.

— Давайте поедем к Дейзи. Мы могли бы по дороге остановиться где-нибудь поесть, а затем поехать к ней или отвезти вас домой.

— Вы что, работаете в «Обществе лиц, пострадавших от общения с алкоголиками»?

— Нет.

— Это не ваша работа. Она не имеет к вам отношения. Я не нуждаюсь в спасении. Я хочу просто сидеть и получать удовольствие, так что оставьте меня в покое. Я освобождаю вас от всякой ответственности. — Он помахал рукой, словно отпуская меня.

Уголком глаза я увидела, как к нам приближался Макфи, и подумала: «Слава Богу». Он много лет имел дело с пьяным Фоли. Хотя в руках у него ничего не было, он явно собирался вышибить его из бара. За ним шел Джейк Оттвейлер.

Макфи сказал:

— Фоли, я хочу, чтобы ты немедленно убрался отсюда.

Взгляд Фоли переходил от Макфи к Джейку. Он был в ярости и насмешливо, громко произнес:

— Вот человек, который спал с моей женой.

— Папа, пожалуйста, потише.

Джейк остановился как вкопанный. Фоли сполз с табурета и старался не шататься. Макфи быстро обхватил его руками, чтобы он не смог двигаться. Фоли повысил голос до крика:

— Ты, сукин сын! Признавайся! Ты использовал мою жену, а потом выбросил ее, как кусок дерьма.

— Довольно, — сказал Макфи. Он поднял Фоли и пронес его через бар. — Если твоя нога когда-нибудь ступит сюда снова, это будет последнее, что ты сделаешь в жизни. Предупреждаю тебя!

В мертвой хватке Макфи ноги Фоли едва касались пола. Он был похож на балерину, стоявшую на пуантах и делавшую легкие элегантные шажки удивительно быстро и грациозно.

— Предупреждаешь меня? А почему бы не предупредить его? Почему не предупредить всех мужчин в городе, у которых такая же красивая жена, какая была у меня? Я говорю правду, которую он чертовски хорошо знает…

Дейзи ухватилась за руку бармена, и он протащил ее за собой.

— Перестань! Отпусти его. Он не знает, что говорит.

— Зато я знаю. Вот попробуй это! — Макфи ногой распахнул дверь и выбросил Фоли на улицу. Тот приземлился на одно бедро, от толчка упав на четвереньки. И прежде чем кто-то успел вмешаться, Макфи ботинком заехал Фоли в физиономию. Носовой хрящ сломался со звуком раскалывающегося об асфальт арбуза. Из носа брызнула кровь, залив губы и подбородок. Ряд белых искусственных зубов остался невредим, но его собственные оказались сломанными, а язык опух, как будто он его прикусил. Глаза закатились, и были видны только белки. Потом он затих. Дейзи закричала.

Мое сердце так сильно стучало в груди, что я подумала, что на следующий день увижу на ней синяки. Дейзи опустилась на колени возле отца, который со стоном перекатился на спину. Она с ужасом посмотрела на Макфи, ожидая второго удара. Но он повернулся и захлопнул за собой дверь, бросив с отвращением:

— Проклятие! Я вызову «скорую» и пришлю лед ему на лицо.

23

Приехала «скорая», из нее выскочили трое парамедиков и бросились к Фоли как на пожар. Он уже поднялся на ноги и был готов драться с сукиным сыном, выбросившим его на улицу. Он был настроен очень воинственно, лягаясь и ругая медиков, оказывавших ему первую помощь. С кровью, текущей из носа и верхней губы, он походил на вампира, которому помешали во время его кровавого пиршества. Официантка принесла ему пластиковый пакет со льдом, завернутый в кухонное полотенце. Она с брезгливой гримасой передала его мне и быстренько ретировалась. Верхний мост Фоли вылетел, а нижние зубы прокусили губу. Он приложил пакет к носу, и полотенце сразу сделалось красным. Поскольку больной отказался от медицинской помощи, парамедикам не оставалось ничего другого, кроме как уехать.

Фоли опустился на деревянные ступени и прислонился к перилам, разговаривая с самим собой. Дейзи склонилась над ним.

— Папа, послушай меня. Ты меня слышишь? Тебе нужен врач.

— Не нужен мне врач. Оставь меня в покое. — Он осмотрелся вокруг косящими глазами. — Где моя челюсть? Я с трудом могу говорить без зубов.

— Не волнуйся. Она у меня. Дай мне свои ключи.

Он наклонился в сторону, едва не потеряв равновесия, залез в карман брюк и извлек ключи.

Дейзи взяла их и передала мне, прежде чем повернуться к отцу.

— Я хочу, чтобы ты сел в машину. Я отвезу тебя в травматологическое отделение. Кинси поедет за нами. И не спорь.

— Я и не спорю, — ворчливо проговорил он слабым голосом.

Мы помогли ему подняться на ноги. Он пошатывался от виски и от удара по лицу. Мы проводили его, спотыкающегося, к машине Дейзи, которая была припаркована на улице, к счастью, близко от входа. Она открыла дверь со стороны пассажирского сиденья. Фоли отверг нашу дальнейшую помощь, заявив, что справится сам. Он облокотился на дверцу, подтянулся, а затем со стоном рухнул на сиденье.

— Ты сам виноват, — сердито бросила ему Дейзи. — Убери руку.

Ему удалось убрать руку с дверцы за секунду до того, как она ее захлопнула. Дейзи достала из багажника спортивную сумку, потом снова открыла дверцу и с отвращением бросила отцу полотенце.

— Не запачкай кровью сиденье.

Дейзи указала мне на стоявший на парковке отцовский пикап и, обходя свою «хонду», захлопнула багажник. Пока она заводила машину, я забралась в пикап Фоли. Она подождала, пока я вырулила с парковки, прежде чем выехать на улицу и обойти меня.

Дейзи отвезла отца в травматологическое отделение больницы, где работала. К этому времени Фоли затих, возможно, осознав чудовищность своих грехов. В глазах дочери даже перелом носа не являлся достаточным наказанием, чтобы искупить их. Она записала его в регистрационный журнал и, когда его вызвали, прошла вместе с ним в смотровой кабинет. Я сидела в комнате ожидания, перелистывая иллюстрированный журнал, пока врач трудился над Фоли. Через сорок минут появилась Дейзи и опустилась на соседний со мной стул.

— Как дела? — спросила я.

— Он будет в порядке. Они вызвали отоларинголога, чтобы вправить ему нос. Доктор также направил его на компьютерную томографию, поскольку у него была короткая потеря сознания. Они сказали, что вызовут меня, когда закончат.

— Они оставят его на ночь?

— Вряд ли, — сказала она, вставая. — Я хочу посмотреть, нет ли здесь телефона-автомата, и позвонить пастору. Я не смогу отвезти его к себе домой.

Она взяла сумочку и направилась в вестибюль. Меньше чем через пять минут она вернулась.

— Да благословит Бог этого человека. Он задал лишь несколько вопросов, а потом сказал, что будет ждать папу, когда бы его ни выпустили из больницы. Дом пастора находится рядом с церковью, и он сказал, что папа может оставаться его гостем на все время, пока ему нужна будет помощь. Не представляю, что бы мы делали без этого человека.

Вечером в пятницу в приемном покое «скорой помощи» врачи стоят на ушах. Сюда непрерывно поступают пациенты с травмами, ранами, болями, в состоянии, близком к смерти. Привезли ребенка, у которого в носу застряла горошинка. У женщины, больной гриппом, был жар и сильный кашель, а у мужчины с вывихом лодыжки нога распухла до слоновьих размеров. У мальчика большой палец руки был сломан дверцей машины и выглядел так ужасно, что я чуть не упала в обморок.

Дейзи вынула из прически шпильки и собрала волосы в аккуратный пучок, прежде чем заколоть их снова. Обвинение Фоли насчет связи Джейка с Виолеттой словно повисло в воздухе между нами.

— Все, что я могу сказать, — это поблагодарить Бога за то, что там не было Тэннье.

— Она все равно услышит об этом, — сказала я, отодвигая в сторону журнал. — Вы думаете, Виолетта действительно спала с ним, или ваш отец это выдумал?

— Он не отличается богатым воображением. Мать Тэннье тяжело болела два года. Она страдала и женскими болезнями, так что вполне возможно, что их сексуальная жизнь прекратилась. — Дейзи покачала головой и глубоко вздохнула. — Был ли такой мужчина, с которым моя мать не спала? Она была просто половым гигантом.

— Да, но вы не несете ответственности за то, что она делала.

— Но я несу ответственность за то, что все это разворошила. Мне следовало оставить все как есть.

Большие настенные часы показывали 22.16. Я встала, не в силах больше выдержать ни одной минуты среди всего этого медицинского хаоса.

— Пойду посмотрю, нельзя ли здесь выпить кофе. Вы не хотите?

— Нет. Мои нервы достаточно крепкие.

Флюоресцентные лампы в коридорах ярко отражались на полу, покрытом блестящей виниловой плиткой. В большинстве отделений, мимо которых я прошла, было темно: административный корпус, кардиология, отделение ЭКГ и ЭЭГ. Я повернула за угол и двинулась дальше по коридору, пока не дошла до главного вестибюля. Вывеска указывала, что кафетерий находится этажом ниже, но когда я дошла до лифта в цокольном этаже, то обнаружила, что там темно, а дверь заперта. Объявление сообщало, что кафетерий работает с семи утра до семи вечера. Я опоздала на несколько часов. Появился уборщик со шваброй и большим ведром. Мы вместе подождали лифт, который остановился на первом этаже.

— Здесь есть где-нибудь автомат?

Он отрицательно покачал головой.

— Если бы был, я бы купил сейчас плитку шоколада.

Двери лифта открылись, и мы вышли. Когда мы оказались на первом этаже, я посмотрела налево и заметила Лайзу Клементс, сидевшую в вестибюле. Она выглядела бледной, а ее джинсы и футболка — мятыми. Я окликнула ее и направилась в ее сторону.

— Что вы здесь делаете? — спросила я.

— Несколько минут назад родилась моя внучка. Я жду, пока ее искупают. Кевин наверху с Марси, и ее родители тоже там. Шесть фунтов и шесть унций. Сказали, что она очень красивая.

— Замечательно! Поздравляю!

— Спасибо. Я здорово переволновалась. А как вы? Я не ожидала увидеть здесь знакомое лицо.

Я в нескольких словах сообщила ей о разбитом носе Фоли, тщательно опуская подробности о том, как его вышвырнули из «Луны».

— Здесь можно выпить чашечку кофе? — спросила она.

— Сейчас нет. Я пробовала. Возможно, мы сумеем найти здесь фонтанчик с питьевой водой, но это все.

Мы посидели с ней в главном вестибюле за неимением лучшего места. Это было маленькое мрачноватое помещение, здесь явно не подумали о больных и их родственниках. В отделении неотложной помощи по крайней мере стояли телевизор и несколько растений в кадках.

— Вы слышали о машине? — спросила я.

— Об этом все говорят. Я не сомневаюсь, что это ее машина.

— Вряд ли другая машина могла быть закопана на том месте, где в последний раз видели машину Виолетты.

Лайза заерзала на стуле.

— Я могу кое в чем сознаться, но только обещайте не кричать на меня.

— Даю слово скаута.

— Дело в том, что я видела Фоли на территории владения Тэннье в ту пятницу вечером.

— И что он там делал?

— Возился с экскаватором, стоявшим возле дороги. Я слышала, как он его заводил.

— Вы уверены, что это был Фоли?

— Не могу поклясться, что это был он, но кто еще там мог быть?

— Кто угодно, — сказала я. — Кстати, что вы сами там делали?

— Мы с Таем уходили из ее дома. Это было единственное место, где мы могли уединиться. Мы были в спальне на втором этаже, когда услышали шум подъезжающей машины.

— А вы что… курили травку?

Она закатила глаза, заправив прядь светлых волос за ухо.

— Ах бросьте! Никто из нас в то время не курил травку. Мы занимались любовью, если хотите знать. Когда та машина подъехала, мы подумали, что это охранник собирается проверить дом, так что мы спрятались за домом и ждали там, пока не услышали шум работающего экскаватора. Тай решил, что он перекроет шум нашего джипа, и мы уехали.

— И вы не видели лица этого человека?

— Да, но дело в том, что если это был он, у него хватило бы времени для того, чтобы выкопать яму.

— А какая у него была машина? Я думаю, что вы бы узнали «бель-эйр».

— Конечно. Как правило, я не могла отличить одну машину от другой, но знала, что это не «бель-эйр». Было достаточно лунного света, чтобы ее увидеть.

— Что вы помните насчет машины? Она была двухместная? четырехместная? светлая? темная?

Она состроила гримасу и отрицательно покачала головой.

— Я видела ее, но не разглядела. Я боялась, что нас поймают, и больше ни о чем не думала. И я не сказала об этом полицейским в департаменте шерифа.

— Потому что не хотели признаться в том, что зашли в чужое владение?

— Потому что тогда это не имело никакого значения. Виолетта ведь еще не пропала. Когда мы увидели того человека — Фоли или кого-то другого, — мне даже в голову не пришло, что он копает могилу. Господи, у меня бегут мурашки по коже при мысли об этом. Я рассказываю вам все это только потому, что теперь все знают, что там зарыта машина.

— Вы помните что-нибудь еще?

— Нет. Хотя да. Тот человек курил. Я помню это, потому что мы наверху почувствовали запах дыма через открытое окно.

— Вы не запомнили, какого он был роста или телосложения?

— Нет. Было темно, и я видела только его силуэт. Вы думаете, что мне надо поговорить с детективом?

— Необходимо, — сказала я.

— Даже если это может еще больше навредить Фоли?

— Вы же не уверены, что это был он. Вы просто видели, что какой-то человек работал там на экскаваторе. Имя детектива — Никольз. Он должен это знать.

К тому времени как я вернулась в приемное отделение, Фоли уже отпустили. Он вышел из кабинета врача, сжимая в руке лист бумаги с назначениями и болеутоляющие таблетки, которые ему дали с собой.

Под его глазами уже образовались кровоподтеки, и я представила себе, что на следующий день они сделаются ярко-фиолетовыми. На переносице у него была повязка, отчего его глаза казались посаженными близко, как у колли. Из обеих ноздрей торчали кусочки марли в полдюйма ширины, а на подбородок ему наложили швы. Скорее всего швы были и внутри рта. К счастью, болеутоляющие нейтрализовали алкоголь. Он выглядел подавленным. Глаза уставились на Дейзи немым умоляющим взглядом — так смотрит на вас щенок в ожидании подачки со стола.

Дейзи повезла его в Кромвелл, а я, как и раньше, следовала за ее машиной. Когда она въехала на аллею пасторского дома, на крыльце зажегся свет. Пастор отодвинул штору и выглянул на улицу, затем открыл входную дверь. На нем были шлепанцы, пижама и фланелевый халат. Я припарковалась возле двери, заперла машину и подошла к автомобилю Дейзи, чтобы отдать Фоли ключи от его пикапа. Он отвел глаза, и я почувствовала, как сильно он смущен. Пастор поднял москитную сетку, и Фоли вошел в дом. Дейзи перебросилась несколькими словами с пастором и вернулась к своей машине.

Мы сели в нее и поехали. Несколько минут она молчала, положив руки на руль и уставясь на дорогу сквозь ветровое стекло.

— С вами все в порядке? — спросила я.

— Я скажу вам, что меня пугает. Знаете, в кино иногда перед сеансом показывают фрагменты анонсируемого фильма, чтобы завлечь зрителей. Они бывают похожи на что-то, уже когда-то виденное раньше, типа дежа-вю. Я не помню отца пьяным, но, наверное, так он выглядел, когда был женат на моей матери. Не слишком красивое зрелище.

— Да, и я уверена, что он выглядит сейчас так же, как выглядела она, когда он избивал ее.

Она повернула ключ зажигания.

— По крайней мере теперь вы знаете, почему я такая затюканная.

— Знаете что, Дейзи? Вы не такая уж и затюканная. Я видала и похуже вас.

— О, спасибо. Теперь, когда вы это сказали, я чувствую себя намного лучше.

Мы ехали в Санта-Марию молча. Дорога с двусторонним движением была в этот час пустынна; насколько хватало взгляда, по обеим ее сторонам простирались поля. Мы миновали здание из стекла и бетона, окруженное чугунной оградой, стоявшее посреди асфальтового моря. Все вокруг было залито холодным серебристым светом — никаких признаков жизни. На западе, скрывая лежащий внизу океан, на фоне ночного неба вырисовывался зубчатый силуэт невысоких холмов. В зеркале заднего вида Дейзи заметила свет фар. Я обернулась, ожидая, что машина увеличит скорость и промчится мимо нас. Дейзи вела машину с умеренной скоростью 60 миль в час, но водители на сельских дорогах часто лихачат.

Машина ехала за нами, соблюдая на протяжении мили одну и ту же дистанцию, но затем начала сокращать ее. Дейзи бросила еще один взгляд в зеркало.

— Черт возьми, это «мерседес» Джейка.

— Откуда он узнал, где мы? Вы думаете, что он ждал нас на парковочной площадке госпиталя?

— Во всяком случае, я его там не видела.

Мы доехали до Санта-Марии и свернули на улицу, где жила Дейзи; Джейк следовал за нами. Он не делал ничего предосудительного и не пытался скрыться, но, опасаясь насилия, я вовсе не жаждала его видеть. Пусть удар нанес Макфи, но катализатором его был Джейк. Дейзи въехала на подъездную аллею и погасила фары. Я осмотрела дом. В кухне горел верхний свет, но жилая комната и комната для гостей в передней части дома были погружены в темноту. Джейк остановился за нами и тоже выключил фары. Он заглушил мотор, вышел из машины и направился к нам.

— Вы думаете, нам надо выйти? — спросила Дейзи.

Я положила руку на ручку двери.

— Давайте выйдем. Мне это не нравится.

Мы одновременно вышли из машины и встали рядом. Было темно и прохладно, так что я была рада тому, что не отказалась от куртки. Я обхватила себя руками, дрожа не от холода, а от страха. Соседские дома были заперты на ночь на засов. Не то чтобы я боялась Джейка, но мне пришло в голову, что если кто-нибудь из нас закричит, никто не услышит и не прореагирует.

— Привет, Джейк, — окликнула его Дейзи. — Ты чего?

— Простите, что побеспокоил вас. Как ваш отец? Он в порядке?

— Я бы не стала ехать так далеко, чтобы узнать это, но если вам интересно, то доктор подлечил его и отправил домой. Вы могли позвонить мне, вместо того чтобы ехать за нами всю дорогу.

— Я хотел бы поговорить кое о чем еще и подумал, что это не следует откладывать на завтра. Обещаю, что не отниму у вас много времени…

— Это хорошо, потому что мы провели два последних часа в травматологии и я ужасно устала. Тэннье уже спит, если вы хотели ее видеть.

— Я хотел поговорить с вами. И с вами тоже, — сказал он, кивнув в мою сторону.

— Давайте пройдем на кухню и закроем дверь. Вряд ли вы хотите, чтобы Тэннье услышала то, что вы собираетесь сказать.

— Лучше останемся здесь. Я поговорю с ней сам, потом. И с моим сыном Стивом тоже.

— Хорошее намерение, — усмехнулась Дейзи.

Он проигнорировал ее иронию.

— Простите за то, что произошло сегодня вечером с Фоли. Мы готовы оплатить медицинские расходы. Можете присылать счета прямо мне, и я все оплачу. Макфи не имел права делать то, что он сделал.

— Неужели? Не имел права ударить старика по лицу и сломать ему нос?

— Дейзи, мне очень жаль. Макфи вышел из себя, и я так и сказал ему. Не могу утверждать, что он был не прав, когда выставил из бара вашего отца. Фоли заслужил удаления из бара, но не насилия. Макфи — горячая голова. Он сначала действует, а потом думает. Меня не удивит, если Фоли подаст против него иск.

— Забудьте об этом, он не собирается этого делать. Что еще? Я уверена, что вы преследовали нас не для того, чтобы справиться о его здоровье.

— Я должен вам кое-что объяснить.

Дейзи чуть было не бросила очередную ядовитую реплику, но, очевидно, передумала. Лучше позволить ему сказать то, что он хочет.

Джейк смотрел куда-то вдаль, но говорил напрямик:

— То, в чем обвинил меня ваш отец, неправда, но я, кажется, знаю, отчего у него сложилось такое впечатление. Я надеюсь, что вы выслушаете меня.

— Говорите. Я слушаю.

— В «Луне» произошел один инцидент… Это случилось незадолго до исчезновения вашей матери. Я был в больнице — навещал жену — и зашел пропустить стаканчик. Ваша мать сидела в баре и была в плохом настроении. Она начала флиртовать со мной. Моя жена тогда тяжело болела, я был одинок, и, возможно, Виолетта неправильно поняла меня. Мы начали танцевать, что казалось мне вполне безобидным, но через некоторое время ее поведение стало меня смущать. Наш городок маленький. Вы знаете, как это бывает. Все обо всех всё знают. Я не мог позволить ей тереться об меня или класть руки на мои ягодицы. Я опущу подробности из уважения к вам. Я не хотел обижать ее, но знал, что должен был поставить ее на место. Проблема заключалась в том, что Виолетта всегда делала то, что ей нравилось, и не привыкла к отказу. Она рассердилась и сказала, что я ее оскорбил. Она ушла с танцевального пятачка, и я последовал за ней. Я хотел сказать ей, что и не думал оскорблять ее. Мне нравилась ваша мать… не поймите меня неправильно… но я был застигнут врасплох. Короче говоря, она кончила тем, что выплеснула мне в лицо стакан с вином.

— Это были вы? Я слышала эту историю, но не знала, что она про вас. Ваше имя ни разу не упоминалось.

— Да, это был я. К сожалению, этим дело не кончилось. Она начала кричать и ругаться. Виолетта была очень вспыльчивой и очень обидчивой. Она стала угрожать, что скажет Фоли, будто у нас был секс, что я к ней приставал, а когда она меня отвергла, я ее изнасиловал. Это было чудовищной неправдой, но что я мог сделать? Я постарался урезонить ее и извинился перед ней. Она как будто успокоилась, и я надеялся, что с этим покончено, но не был уверен в этом.

Я не знал, что делать. Я не мог пойти к Фоли и объяснить ему, что произошло. Если она сама об этом не сказала, то я бы таким образом «открыл банку с червями». Он бы либо разозлился на меня за то, что я пренебрег его женой, либо обвинил ее в измене, и тогда она бы начала все отрицать и заявила бы, что я ее изнасиловал. В этом случае он мог бы истолковать мой приход как желание выгородить себя. Во всяком случае, я решил молчать, и до сегодняшнего вечера об этом не было никаких разговоров. Но значит, Виолетта все же осуществила свою угрозу. Она, должно быть, наврала ему, что я заставил ее сделать что-то против ее воли, и Фоли в это поверил.

Дейзи молчала, обдумывая его слова.

— Я не знаю, что и сказать. Мы с папой никогда не обсуждали это. Сейчас он стыдится того, что напился. Я понимаю ваше желание расставить точки над i. Если хотите, я поговорю с ним.

— Как знаете. По крайней мере теперь вам известно о моей роли в этой истории. Можете верить мне или нет. И ваш отец, когда протрезвеет, может тоже поступать, как ему захочется. Я и не думал оскорблятьВиолетту, но он и сам знает, как она умела переворачивать все с ног на голову. Если он как следует подумает, то, возможно, поверит, что ничего не было. Что до меня, я сожалею о том, что произошло. Я не хотел обидеть его.

— Я ценю это, Джейк. Что-нибудь еще?

— Нет, больше ничего. Сейчас поздно, и я не буду вас больше задерживать.

Когда он ушел, я спросила:

— Что вы об этом думаете?

— Мне кажется, что он врет.

24 ТОМ

Четверг, 2 июля 1953 года

В то утро, когда Кора отправилась в Волнат-Крик, Том спал, раскинувшись на кровати под простынями. Одним из поводов, по которым они спорили, была температура в спальне по ночам; ему хотелось, чтобы было прохладно и окна были открыты настежь, а Кора любила, чтобы было тепло, пусть даже и душно. У них также были разные вкусы по части жесткости матраса и подушек. Оставшись один, он мог делать все так, как ему хотелось. Без Коры он становился совершенно другим человеком, словно менял личину, которую называл «силой» и носил в ее отсутствие как смокинг. На самом деле у него было две ипостаси. Когда он напивался, особенно в «Голубой луне», то расслаблялся и становился тем, кем был в душе: добрым малым. Ему нравились его ботинки и джинсы, что в сочетании со спортивным пиджаком западного покроя давало ему ощущение изысканности в одежде. Здесь же, в модном доме Коры, трезвый и находящийся вне ее наблюдения, он активизировал другую часть своей натуры, играя роль лорда, становясь пижоном и щеголем. Курил с мундштуком, разговаривал сам с собой с прононсом.

Он встал в десять утра, принял душ, оделся и отправился завтракать в кофейню «Макси». Возвращаясь домой, Том увидел отъезжавший почтовый фургон. Подойдя к почтовому ящику, он вынул из него стопку писем и два журнала для Коры и вошел в дом, крикнув: «Ау, я пришел!» — просто чтобы лишний раз получить удовольствие от того, что он один.

Том отнес почту в кабинет Коры и положил на край стола, намереваясь просмотреть ее на досуге. Он уселся в кресло и приступил к поискам. Кора прятала свои личные бумаги в запертых ящиках письменного стола и даже в стенном шкафу, где держала драгоценности и меха. Но к счастью, он знал, где она хранила ключи. Его забавляло, что жена скрывала от него свои доходы, в то время как он следил за каждым ее шагом. Он не пытался снять деньги с ее банковских счетов — здесь она была всегда начеку, но время от времени подделывал подпись на чеке с дивидендами. Один из них прибыл накануне, и он вытащил его из почтового ящика раньше жены. В ванной, заперев дверь, он вскрыл конверт, чтобы посмотреть, какой улов принес ему его обман. Ага! 356 долларов 45 центов дивидендов на акции, которыми она владела. Ему нравилось вот так подворовывать у нее. Кора как будто никогда не замечала обмана. Чеки на дивиденды приходили периодически, и их сумма варьировалась, так что она не рассчитывала на них как на постоянный доход. Не то чтобы он гордился собой, но все же получал удовольствие от своих «набегов» на ее личный капитал. Но, честное слово, она сама была в этом виновата.

Том открыл ящик стола и достал папку, в которой она хранила свои оплаченные чеки. Он вынул один, изучая ее подпись: Кора А. Пэджет, с небольшой закорючкой на конце «т». У него был большой запас копирки, и он легко расписался на чеке — ну, расписалась Кора А. Пэджет, да и только, — а затем отложил бумагу в сторону и занялся почтой. Быстро рассортировал ее, игнорируя счета, за исключением тех, которые ей лучше не видеть. Последним конвертом в пачке было письмо, адресованное Лодену Голсуорси из банка другого штата. Том взял нож для бумаги, вскрыл конверт и прочел письмо, подписанное одним из двух вице-президентов банка «Лоренс Фрейберг». Мистер Фрейберг, или Лори, как Том уже стал звать его, писал для того, чтобы прояснить вопрос о счетах, с которыми за последние пять лет не производилось никаких банковских операций. Проценты по ним, конечно, росли, но мистер Фрейберг хотел знать, не мог ли банк сделать что-нибудь большее для своего клиента. Недавно они установили льготы по вкладам для постоянных клиентов, и поскольку Лоден Голсуорси был среди них, мистер Фрейберг предлагал связать его с одним из их финансовых экспертов для анализа его ценных бумаг. Том дважды прочел письмо. Это, должно быть, был счет Лодена, на который Кора не обратила внимания или о котором не знала. Мистер Фрейберг, вероятно, никогда не встречался со своим ценным клиентом и не имел представления о том, что пишет уже покойному Лодену Голсуорси. Когда Том перевернул страницу и увидел сумму счета, он расхохотался — шестьдесят пять тысяч четыреста девяносто долларов шестьдесят шесть центов.

Пэджет не мог поверить в свою удачу. Много недель на его шее затягивалась петля, и вот теперь он свободен. Теперь он знал, что делать. Том встал из-за стола и подошел к стенному шкафу, где Кора благоговейно хранила память о своем покойном муже. Будучи сентиментальной дурой, она берегла множество принадлежавших ему вещей, среди которых были его личные канцелярские принадлежности и авторучка «Монблан».

Том вынул конверт и несколько листков чистой почтовой бумаги с личной печатью Голсуорси. Затем сел за пишущую машинку Коры (принадлежавшую Лодену до его смерти) и размял пальцы, словно для игры на рояле. С помощью авторучки и собственного воображения он составил письмо, поблагодарив вице-президента за его заботу. Признался, что был за границей и недавно вернулся в Штаты после четырехлетнего отсутствия. Этот банковский счет, писал Пэджет, оказался очень кстати, поскольку он как раз собирался сделать капиталовложение, и вышеупомянутые деньги будут сразу же пущены в дело. Он попросил закрыть счет и перевести ему деньги на абонементный почтовый ящик, который он сохранял за собой во время своего отсутствия. В действительности это был почтовый ящик, который Том арендовал некоторое время назад, чтобы Кора не совала свой нос в его личные дела. Он вложил лист бумаги в пишущую машинку и принялся за работу. Печатал он плохо, но с третьей попытки ему удалось напечатать текст без помарок. Если банк раньше вел переписку с Лоденом Голсуорси, они увидят, что пишущая машинка, почтовая бумага и шариковая ручка остались прежними. Теперь все, что ему было нужно, — это подпись Лодена.

На стене офиса Коры висела грамота за хорошую работу, которую она делала в 1918 году в качестве волонтера в Красном Кресте, когда ей шел двадцать первый год. Это была стандартная благодарность, сотни которых наверняка были выданы женщинам, пожертвовавшим тысячи часов своего добровольного труда, но Кора вставила ее в рамку и повесила так, словно она была одной-единственной. Среди трех подписей под этой грамотой была и подпись Лодена Голсуорси. Кора рассказывала Тому, что они с Лоденом часто говорили об этом удивительном совпадении задолго до того, как они встретились.

Он снял рамку со стены и минут двадцать упражнялся, подделывая подпись Лодена. Затем подписал письмо, положил в конверт и наклеил марку. Все в один день. Он бросит его в почтовый ящик по дороге в банк. Это был поистине дар богов, ответ на его молитвы. Том чувствовал себя необыкновенно легко и свободно. Он очень волновался, пока не закончил. Теперь ему не придется беспокоиться о деньгах. Больше никаких унижений, никаких уловок. Одним ударом он разрубит узел всех своих проблем. Его обед с Четом Креймером накануне прошел очень удачно. Он знал, что Чет согласился выслушать его только потому, что он и Ливия мечтали получить членство в кантри-клубе, к которому он, Пэджет, принадлежал, но все же их разговор принес свои плоды. Чет не только казался заинтересованным, но и попросил Тома составить смету для бухгалтера. Том собирался заняться ею вскоре после обеда.

Пэджет открыл банковский счет, подложив поддельный чек на дивиденды к нескольким собственным чекам. Имея деньги Лодена, а он считал, что они у него в кармане, он не нуждался в жалких трехстах пятидесяти шести долларах сорока пяти центах, но он ведь уже подделал подпись Коры, так почему бы не воспользоваться и ими? Том научился никогда не тратить своих усилий зря. Составив план, он старался его выполнить, и этот принцип всегда приносил прибыль.

Он поболтал с кассиром, закончил свои дела и шел к выходу, когда столкнулся с банковским служащим по кредитам, Гербертом Гриром, который явно хотел остановить его. Том избегал его, поскольку знал, что этот человек будет требовать с него деньги, которые он задолжал банку. Теперь же со свалившимся ему на голову капиталом, ждавшим, когда он приберет его к рукам, он поздоровался с Гриром как со старым другом и очень тепло пожал ему руку.

— Как поживаете, Герб? Рад, что вас встретил.

Герб явно не был готов к такому радушию со стороны Тома после долгих недель уверток и извинений. Он сказал:

— Я думал, что вы уехали из города. На этой неделе я пару раз передавал с вашей женой сообщения для вас, а когда вы не прореагировали, решил, что вы сбежали.

— Не я. Это Кора сбежала. Она уехала сегодня утром к своей сестре в Волнат-Крик. Вот негодница — ничего не сказала мне о том, что вы звонили. Я и понятия не имел.

— Должно быть, она забыла.

— Конечно, забыла. Обычно она помнит такие вещи, но на этот раз очень спешила. Как бы там ни было, я хотел подойти к вашему столу, но увидел, что вы говорите по телефону.

Герб решил воспользоваться намерением Пэджета и не отпускать его.

— Давайте пройдем к моему столу и сделаем все на месте.

Том посмотрел на часы и с сожалением покачал головой:

— Не могу. Я обедаю в кантри-клубе с Четом Креймером и уже опаздываю.

— По-моему, я вчера видел вас с ним в клубе.

— Правильно. Я не знал, что вы тоже там были. Жаль, что вы не остановились возле нашего столика и не поздоровались. Я, кажется, упоминал о том, что мы обсуждали вопрос о нашем партнерстве. Креймер разбирается в бизнесе по продажам тяжелой строительной техники и говорит, что он не сильно отличается от продажи автомобилей.

— Я и не думал, что вы с ним партнеры. Поздравляю!

— Ну, нам надо еще договориться о деталях. Вы знаете Креймера. Этому парню требуется время для принятия решения, а я не хочу его торопить. Он любит все десять раз отмерить, прежде чем один раз отрезать.

— Мы много лет работали с Четом. Он бывает непробиваемым.

— Знаете что? Если мы придем к соглашению, я приведу его сюда, и мы обсудим, как заставить наш план работать.

— Не возражаю. Передайте ему привет.

— Охотно.

— Давайте встретимся, скажем, в понедельник. В десять часов.

— Отлично. До свидания.

Впервые в жизни Том Пэджет покидал банк с чувством оптимизма. Как только со счета поступят деньги Лодена Голсуорси, он сможет расширить бизнес. Теперь все, что ему требовалось, — это еще одна порция наличных денег, чтобы в понедельник он мог оплатить свой долг банку.

25

К тому времени как Дейзи вышла из своей спальни в восемь утра в субботу, Тэннье уже уехала домой. Я слышала, как она прошла из гостевой комнаты в ванную и тихонько закрыла за собой дверь. Я, должно быть, задремала, потому что следующее, что я услышала, были ее шаги через гостиную. Потом раздался шум мотора, и все опять стихло, пока Дейзи не встала.

Тэннье собрала свое постельное белье и бросила его на пол в гостевой комнате вместе с влажным полотенцем. Дейзи сунула все в стиральную машину и дала мне спортивные брюки, чтобы я могла положить свои джинсы в стирку. Мы по очереди умылись. Я быстренько приняла душ, пока она варила кофе, затем съела кашу, а она отправилась в ванную. К 8.35 мы оделись, поели и уже были на пути к дому Тэннье, чтобы посмотреть, как идут раскопки. Мы поехали в ее машине, оставив мою в ее гараже. День обещал быть ясным, солнечным и теплым.

Дорога до сих пор была закрыта для проезда, но представитель шерифа помахал нам из-за заграждения. Мне, очевидно, было сделано одолжение, разрешив сопровождать Дейзи. Мы припарковались недалеко от ямы и вышли из машины. Желтая лента, огораживающая место раскопок, колыхалась на ветру, издавая слабый шелестящий звук. Лица были все те же: оба следователя, детектив Никольз, молодой представитель шерифа и Тим Шефер, который не покидал места действия, хотя, как и все остальные, старался держаться в сторонке. Разговоров почти не было и смеха тоже, что еще больше нагнетало всеобщее напряжение.

Судя по огромной куче земли, яма была значительно углублена. Копали теперь исключительно лопатой. С нашего «наблюдательного пункта» всей машины не было видно, но когда показались кое-какие ее части, я предположила, что с каждой стороны от нее прокопали узкий канал. Том Пэджет находился настолько близко к яме, что казалось, еще чуть-чуть, и он свалится в нее. Его экскаватор стоял наготове, так же как и прицеп с платформой, и Том вел себя так, словно он тут хозяин. Когда он отвлекался от раскопок, то болтал с детективом Никользом как со старым приятелем.

Кальвин Вилкокс припарковался позади машины Дейзи, примерно в двадцати футах вниз по дороге. Он прибыл вскоре после нас и сидел в черном пикапе, на бортах которого красовалось название его компании. Он курил сигарету, выпуская дым в открытое окно. Я слышала доносившуюся из его машины музыку кантри. Как и Дейзи, ему было разрешено находиться на месте раскопок из-за родственных связей с Виолеттой. Они не разговаривали между собой, что показалось мне странным. Насколько я знала, Кальвин был единственным дядей Дейзи, и было бы естественным предположить, что все эти годы они могли поддерживать родственную связь. Но, судя по их демонстративному безразличию друг к другу, все было наоборот. Каждый из них ограничился лишь кивком головы.

— Какая кошка пробежала между вами и вашим дядей Кальвином? — спросила я.

— Никакая. У нас прекрасные отношения, хотя и лишенные теплоты. Когда я была маленькой, он и его жена не интересовались мной. Я так давно не видела своих кузенов, что, наверное, не узнаю их.

— Вы не возражаете, если я поговорю с ним?

— О чем?

— У меня есть несколько вопросов.

— Пожалуйста.

Кальвин Вилкокс безучастно наблюдал затем, как я подхожу к нему. Он сдвинул окурок в уголок рта и выключил радио. Он был не брит, щетина на щеках и подбородке была рыжевато-седой. Зеленая хлопчатобумажная рубашка делала его зеленые глаза на загорелом лице более светлыми. Как и раньше, мне показалось, что я вижу Виолетту.

— Похоже, что вы вытащили кролика из шляпы, — сказал он, когда я наклонилась к открытому окну его машины. — Как вам это удалось?

Это прозвучало как насмешка, но я улыбнулась, демонстрируя, какая я необидчивая.

— Мне просто повезло, но и ложной скромностью я не страдаю.

— Я серьезно.

— Я тоже. — Я в который раз уже повторила свой рассказ, стараясь несколько оживить его, чтобы было интересно. — Кто-то видел машину Виолетты, припаркованную здесь в тот вечер, когда она исчезла. После этого они обе пропали, и мне пришло в голову, что, возможно, Виолетта на своей машине отсюда и не уезжала. Удивительно, как я не поняла этого раньше.

— Кто видел машину?

Вопрос привел меня в замешательство — называть сейчас имя Винстона вовсе ник чему. Неизвестно еще, как эта информация будет истолкована. Я отмахнулась от его вопроса:

— Не могу сразу вспомнить. Я слышала это краем уха. А как вы узнали об этом? — спросила я, указывая на раскопки.

— Я слушал радио по дороге домой с работы, когда это прозвучало в новостях. Приехав домой, я сразу позвонил в офис шерифа.

— Вы были здесь вчера вечером?

— Недолго. Я хотел увидеть все своими глазами, но помощник шерифа не позволил мне приблизиться к яме. Они закончили работу в десять вечера и сказали, что начнут сегодня в шесть часов утра.

— Как вы думаете, сколько времени потребовалось на то, чтобы выкопать яму такого размера?

— Я не знаю подробностей. Вам придется посвятить меня в них.

— Вчера они раскопали яму шириной восемь футов и примерно пятнадцать футов глубиной. Задняя часть машины лежит на дне этой ямы, а передняя вот под таким углом. — Я вытянула руку примерно под углом в тридцать градусов.

Он заморгал, осмысливая эти цифры.

— Мне надо сделать математический расчет, чтобы дать вам точный ответ. В 1953 году тот, кто рыл эту яму, мог бы воспользоваться экскаватором. Чтобы машина поместилась в ней целиком, ему пришлось вырыть яму с длинным пологим уклоном с обеих сторон и вычерпывать землю до тех пор, пока яма не оказалась достаточно глубокой. Я бы сказал, дня два, возможно, полтора. Для того чтобы засыпать ее снова землей, много времени не потребовалось. Не исключено, что кто-то видел возню этого человека, но он мог придумать какое-нибудь объяснение.

— В тот год Четвертое июля выпадало на субботу, так что у большинства людей пятница тоже была выходным днем. Если дорожные работы три выходных дня не велись, его могли и не заметить.

— Скорее всего так и было. Поскольку дорога была не закончена, никакого движения по ней не было.

— А как насчет лишней земли? Ведь должна же была она остаться, когда яму в конце концов закопали?

Наши глаза встретились.

— О да, это приблизительно двести кубометров.

— И что он мог с ней сделать? Увезти куда-нибудь?

— Вряд ли. Самая большая тачка в то время имела вместимость пять кубометров, так что ему бы потребовалось слишком много времени, особенно если он возил ее на достаточно большое расстояние. Самым простым решением было бы рассыпать землю на дороге и на этом поле.

— Но разве никто бы не обратил внимания на непонятно откуда появившуюся свежую землю?

— Вполне возможно. Насколько я помню, вот это поле перед нами принадлежало тогда кооперативу, и его использовали нерегулярно. Сами понимаете, дорожные работы — все кругом перерыто, так что могли и не заметить, что земли немного прибавилось.

— Этот человек наверняка разбирался в строительных работах, не так ли? Иначе бы он не смог управлять экскаватором и к тому же выкопать яму определенного размера. Тут нужен навык.

— Да, конечно, но это не поможет вам сузить круг подозреваемых. После Второй мировой войны здесь много людей работали на строительстве, в том числе и Фоли. Строительный бизнес процветал: строили фермы, нефтяные промыслы, фабрики по производству упаковочной тары.

— Ну, я думаю, что нам не стоит об этом беспокоиться. Детектив Никольз его вычислит.

В полдень я взяла машину Дейзи и съездила в магазин, в котором побывала накануне. Поскольку Тэннье слопала мой вчерашний сандвич, я купила еще один — для себя. Дейзи сказала, что с удовольствием съест все, что угодно, так что я решила порадовать ее бутербродами с индейкой, чипсами, содовой и сдобными булочками. Раз уж мы заняты столь невеселым делом, нужно получить удовольствие хотя бы от еды.

Мы перекусили в ее машине, наблюдая за работой землекопов, словно сидели в передвижном кинотеатре. Появился гусеничный трактор — самое интересное зрелище за последние три часа. Тому Пэджету, наверное, все это надоело, потому что он развернулся и решительно направился к нам. В одной руке у него были очки в массивной оправе, и он протирал стекла белым носовым платком. Его джинсы, ковбойские ботинки и рубашка модного покроя делали его похожим на участника родео, сходство усугублялось еще и тем, что ноги у него были «колесом».

Я открыла дверцу машины и поздоровалась:

— Привет, Том. Вы собрались на ленч?

— Да, мэм. Надо где-нибудь перекусить.

— Могу сэкономить ваше время. У нас есть лишний бутерброд с индейкой. Подойдет?

— С удовольствием, если он у вас действительно лишний.

— Ешьте, иначе нам придется его выбросить.

Переднее крыло автомобиля Дейзи выступило в качестве импровизированного столика. Я передала Тому бутылку с оставшейся содовой водой. Он отказался от картофельных чипсов, но с удовольствием взял сдобную булочку, которую немедленно с аппетитом проглотил.

— Как там идут дела? — спросила я. — Вы гораздо ближе к яме, чем мы.

Он вытер рот бумажной салфеткой и, кивнув, ответил:

— Они быстро работают и как будто уже пытаются вытащить машину.

— В самом деле?

— Потому-то они и доставили трактор. В любом случае самая тяжелая работа уже позади.

— Как долго вы пробыли здесь прошлой ночью?

— Достаточно долго. У меня были кое-какие дела, так что я уехал до того, как они закончили. Удивительно, как много они успели. Очень много земли.

— Скажите, а тогда, давно, ваше оборудование использовалось при строительстве этой дороги?

— Конечно. Нас было только двое — я и парень по имени Боб Зейглер. При строительстве дорог администрация округа нанимала частные компании вроде нашей, так что наши услуги были востребованы. Мы были конкурентами, но ни один из нас не имел достаточно оборудования, чтобы сделать всю работу. У меня были в основном тракторы.

— Как вы занялись этим бизнесом?

— Ниша была свободна, и я решил ее занять. Взял кредит в местном сельскохозяйственном банке и купил кое-какое подержанное оборудование для ферм. У меня не было ни офиса, ни участка. Я работал на грузовике, который парковал возле телефонной будки, да еще и сам его ремонтировал. Каждый цент, который я зарабатывал, прямым ходом шел на завод Джона Дира — на закупку новой техники. Постепенно дела стали налаживаться. Можно было сунуть несколько сотен баксов частному подрядчику и ни о чем не беспокоиться, по крайней мере некоторое время.

— Как вы думаете, чем пользовался этот человек для рытья ямы? Кальвин Вилкокс сказал, что экскаватором.

— Наверное, так оно и есть: в 1953 году, кроме бульдозера и экскаватора, другой мобильной строительной техники не было.

— Одним из ваших?

— Или моим, или его. Кроме нас, их больше ни у кого не было.

— У вас, случайно, не сохранились рабочие записи того времени?

— К сожалению, нет. Вы надеетесь, что так мы сможем узнать, кто одалживал экскаватор, но увы. Я сохраняю записи до тех пор, пока этого требует информационная поисковая система, а потом папки выбрасываю. Обычный срок хранения данных — семь лет.

— Жаль.

— Меня удивляет, что детектив Никольз позволяет вам встревать в это дело. Мне он показался человеком, который не любит, чтобы вмешивались в его работу.

— К счастью, я ему не мешаю. Детектив Никольз уверен, что все, что разузнаю, я тут же доведу до его сведения. Я обещала ему.

Мы услышали шум приближающегося трактора. Тракторист открыл дверцу и высунулся из нее, чтобы посмотреть, как лучше проехать. Большинство официальных лиц — детективы, представители департамента шерифа, криминалисты — столпились возле ямы. Дейзи стояла как вкопанная, а мы с Пэджетом перешли дорогу, чтобы оказаться к месту работ как можно ближе. Произошла небольшая заминка, пока тросом цепляли погребенный автомобиль. Заскрипел гидравлический подъемник, трос туго натянулся, и машину со скрежетом вытянули на поверхность, где она словно закашлялась, сотрясаясь и хлопая дверцами. Водитель трактора нажал на тормоз экстренного торможения и вылез взглянуть на нее.

Плачевные останки «бель-эйр» казались при дневном свете каким-то виртуальным чудовищем, которое побеспокоили во время отдыха. Влага разъела резину на всех шинах, отчего они казались плоскими. Машина так сильно заржавела, что невозможно было определить первоначальный цвет краски корпуса. Окно за задним пассажирском сиденьем отсутствовало. Осевшая под тяжестью земли крыша напоминала гниющую дыню. Земля, должно быть, просыпалась внутрь машины, и за счет этого на поверхности образовалась вмятина, которую я увидела со второго этажа дома Тэннье. С того места, где мы стояли, ничего нельзя было разглядеть, но нам сказали, что вся обивка сидений полностью истлела, обнажив пружины. Ветровое стекло и капот уцелели, но бак насквозь проржавел, и весь бензин из него вытек, образовав темное пятно на дне ямы. Даже на расстоянии я уловила запах, который ни с чем нельзя было перепутать, — очень слабый, но характерный, как струя скунса, — смесь ржавчины, сгнившей обивки и разложившейся плоти.

Один из криминалистов подышал на ветровое стекло и, потерев это место ветошью, расчистил маленькое «окошко». Сквозь него он направил луч фонаря внутрь салона, к его отсутствующему заднему окну, чтобы рассмотреть то, что лежало на заднем сиденье. Дейзи отвернулась и начала грызть ноготь на большом пальце. Криминалист подозвал детектива, и тот тоже заглянул внутрь. Пока второй криминалист делал фотографии, Никольз деликатно отвел Дейзи в сторону. Некоторое время он разговаривал с ней с озабоченным выражением лица. Видимо, новости были плохие. Дейзи молча кивнула. Детектив убедился в том, что она в порядке, прежде чем вернулся к трактору. По его сигналу машину погрузили на платформу и зафиксировали тяжелой цепью.

Дейзи подошла к нам. Ее лицо вытянулось, а в глазах застыл немой вопрос — она была не в силах осмыслить происходящее. Она с трудом произнесла:

— На полу лежит то, что осталось от собаки. На заднем сиденье — скелет. Он завернут в какую-то тряпку наподобие савана, хотя большая часть ткани истлела. Никольз говорит, что они не смогут установить причину смерти до тех пор, пока тело не осмотрит судмедэксперт.

— Мне очень жаль.

— И еще. Он сказал, что «саван» — это скорее всего сгнившая рваная занавеска, судя по ряду пластмассовых колечек по краю.

26

Мы вернулись в дом Дейзи. Я собиралась забрать свой «фольксваген» и отправиться домой, но она попросила поехать с ней к ее отцу и сказать ему о том, что нашли тело Виолетты. Я не знала, чего ожидать от нее теперь, когда она узнала о смерти матери. Под внешним спокойствием, должно быть, клокотали прорывающиеся наружу эмоции. Она хотела завершения этого дела, но явно не такого. Возможно, она все же надеялась на то, что ее мать жива и они обязательно встретятся и помирятся. Определенно, Виолетту убили. Разрешился один вопрос: она мертва, но это обстоятельство породило множество новых вопросов — кто, как и почему? Однако никакие ответы на эти вопросы не могли изменить сути произошедшего — Виолетта умерла не своей смертью.

Тем не менее, несмотря ни на что, жизнь продолжается. Я вынула белье из стиральной машины и отправила его в сушилку, чтобы довести до кондиции джинсы, ведь мне нужно было наконец переодеться. Мы поехали в Кромвелл на машине Дейзи и, когда остановились перед домом священника, увидели Фоли, сидящего на крыльце в деревянном кресле-качалке. Руки его лежали на коленях, а лицо после вчерашнего было опухшим. Щеки раздулись, словно надутые изнутри, синяки под глазами потемнели и распространились на все лицо. Он помылся, переоделся, но из-за тампонов в ноздрях и шины на переносице невозможно было вымыть голову, и на волосах осталась запекшаяся кровь. Увидев нас, Фоли сразу понял, что новости плохие. Так человек точно знает, что его ждут неприятности, если в дверь стучит полицейский.

Дейзи остановилась в нескольких шагах от крыльца.

— Ты уже знаешь?

— Нет. Пастор сказал, что звонили, но я отказался брать трубку, пока не услышу новости от тебя.

— Они обнаружили в машине тело. Личность пока не установлена, но там и останки собаки, так что я не сомневаюсь в том, что это мама.

— Как она умерла?

— Это будет известно завтра или послезавтра — после вскрытия.

— По крайней мере она нас не бросила. Я пытаюсь найти утешение хотя бы в этом.

— И все же мы надеялись на лучшее.

— Ты думаешь, это я ее убил?

— Я не знаю, что думать.

— Я любил ее. Я знаю, что ты мне не веришь, но я любил ее всем сердцем. — Слезы покатились по его щекам, они лились так обильно, словно он вдруг открыл шлюзы своих глаз. Лично меня эти слезы особенно не тронули, и жалеть его не хотелось. Дейзи тоже не понравилось, что он разыгрывал из себя жертву. Мы все знали, кто был настоящей жертвой.

— Так не любят, папа. С помощью кулака. Господи, если это любовь, я лучше обойдусь без нее.

— Это не так.

— Нет, так. Я же помню, как ты бил ее.

— Я не отрицаю, иногда бил. Но ты не должна зацикливаться на этом. Ведь было и хорошее. Брак — сложная вещь.

— Найди себе лучше адвоката, папа, потому что я скажу тебе, в чем тут сложность: тело завернуто в кружевную занавеску, а череп собаки размозжен лопатой…

В машине по дороге домой к Дейзи я помалкивала, понимая ее состояние. Наконец она сказала:

— Клянусь Богом, если это он убил маму, я хочу, чтобы он ответил за это по полной.

— К сожалению, это не так просто. Теперь от меня ничего не зависит. Идет расследование убийства, и, поверьте, департамент шерифа во мне не нуждается. Для местных правоохранительных органов не имеет значения то, что я лицензированный частный сыщик. Самый быстрый способ восстановить против себя полицию — это вторгнуться в ее сферу деятельности.

Лицо Дейзи приняло напряженное выражение.

— Вы должны мне один день работы. Я заплатила вам двести пятьдесят долларов — по пятьдесят долларов в день за пять дней работы, а вы проработали только четыре.

— Это правда.

— Один день. Это все, чего я прошу.

— И что мне надо будет делать?

— Я уверена, что у вас есть своя версия. Я согласна с тем, что вы говорите о департаменте шерифа, но об этом деле вы знаете больше их.

— И это тоже правда, — сказала я.

Мне не терпелось удовлетворить собственное любопытство, и я уже думала о том, каким образом это сделать, чтобы не отнимать у полицейских их хлеб. В прошлом я, случалось, чувствовала себя виноватой, когда переходила эту грань, но на сей раз не испытывала никаких угрызений совести. По крайней мере пока.

Когда мы вошли в дом Дейзи, я первым делом натянула джинсы — еще горячие после сушки, собрала свой парфюм, одежду и засунула все в пластиковый пакет. Затем забросила его вместе с сумкой на заднее сиденье машины и выехала из гаража. Была суббота. Муниципальные учреждения закрыты, но публичная библиотека в Санта-Марии должна работать, и я решила, что в нее стоит заглянуть. Я проехала на север до четырехсотого квартала и оставила машину на автостоянке.

Библиотека размещалась в двухэтажном здании в испанском стиле со стандартной красной черепичной крышей. Архитектура Санта-Терезы и Санта-Марии во многом схожа, хотя некоторые здания последней кажутся моложе двадцати пяти лет. Я не увидела ни «старого города», ни какого-либо смешения испанского, викторианского и поствикторианского стилей с современными зданиями, которыми так гордится Санта-Тереза. Многие пригороды вроде того, где жил Тим Шефер, относились к пятидесятым, шестидесятым и семидесятым годам — десятилетиям, когда дома на одну семью были совершенно безликими.

Зайдя внутрь, я спросила, как пройти в библиографический отдел, и меня направили к лифту, который поднял меня на второй этаж. Первым делом я взяла ролик микрофильма газеты «Санта-Мария кроникл» с 1 июня по 31 августа 1953 года. Я просмотрела все номера газеты — день за днем, ища хоть какую-нибудь зацепку.

В масштабах страны главным событием была казнь Юлиуса и Этель Розенберг. За этот период стоимость почтовых марок выросла с трех до пяти центов. Появилась новая надежда на перемирие в Корее. В разделе хроники сообщалось о приеме с вручением наград, устроенном Ливией Креймер, — приводился список награжденных дам. В местном театре шла «Клеопатра» Де Милля с Клодеттой Колберт и Уорреном Вильямом в главных ролях, а в кинотеатре демонстрировался «Дьявол Буана». Приближаясь к Четвертому июля, я узнала, что индейцы Санта-Марии проводили игру с командой «Сан-Луи Блюз» в 8.30 на стадионе «Элкс филд», а у 144-го батальона полевой артиллерии Четвертого июля был сбор. Как я и предполагала, хотя в пятницу многие учреждения работали, банки были закрыты. Наконец я наткнулась на заметку об исчезновении Виолетты, копия которой была в папке Дейзи. Я начала фотокопировать страницы, начиная с 30 июня до следующей недели.

Покончив с этим, я направилась к стеллажам и просмотрела тома на левой стене в поисках указателя за 1952 год. Указатель за 1953 год отсутствовал, но я подумала, что в моем случае данные за 1952 год могут оказаться более полезными. Я поставила сумку на пол и села за стол.

Просматривая справочник, я наткнулась на одну из карт, которую срисовала во время первой поездки в Сирина-Стейшн. Я встречалась со многими людьми, которые были тесно связаны с Виолеттой, но не говорила ни с кем, кто просто жил с ней по соседству. При расследовании убийства каждый, кому есть что скрывать, может солгать, постараться сбить с толку, указать пальцем на кого-то другого. Незаинтересованный наблюдатель — лучший источник информации.

Сирина-Стейшн занимала в справочнике две страницы: приводились данные об адресе, имени и роде занятий примерно шестидесяти семей. Я насчитала сорок семь строителей, одиннадцать рабочих на нефтяной скважине, медсестру, бармена (Макфи), сельскохозяйственного рабочего, четырех железнодорожных рабочих, восьмерых чернорабочих, почтмейстера и учителя. Фоли в то время называл себя строителем, а Виолетта упоминалась как домохозяйка. «Голубая луна», прачечная и авторемонтная мастерская — вот и весь частный бизнес в городе. Соседями Салливанов слева были Йон и Бернадетта Эриксен, а на улице позади их дома жила супружеская пара — Арнольд и Сара Тредвел. На один дом ниже от Эриксенов проживала семья по фамилии Эрнандез. Я выписала все это на всякий случай — вдруг что-то пригодится. Я нашла имена Ливии и Чета Креймер, но фамилии Вилкокс и Оттвейлер отсутствовали. Я просмотрела пять страниц, посвященных маленькому городку Кромвелл, в поисках этих имен. Частного бизнеса в нем было намного больше, однако и он умещался всего в восьми столбцах. Я сфотокопировала все эти страницы, чтобы позже изучить их как следует, не возвращаться же сюда еще раз.

Я поставила том на место и достала справочник 1956 года, меня интересовали те же три фамилии — Эриксен, Тредвел и Эрнандез. Две семьи из трех отсутствовали, и это означало, что они либо умерли, либо развелись, либо просто переехали в другой город. Я заметила, что после 1956 года справочник штата был преобразован в справочник города, который охватывал только Санта-Марию и Ломпок и вообще не упоминал Сирина-Стейшн. Я достала телефонный справочник 1986 года и углубилась в него, надеясь напасть на след. Эрнандезов было так много, что я поняла, что никогда не найду тех, кто был мне нужен. С Эриксенами повезло немного больше. Я не нашла Й. и Б. Эриксен, но нашла А. Эриксена в Санта-Марии, возможно, сына или дочь Йона и Бернадетты. Семья Тредвел жила в Оркатте, и хотя первая буква имени не совпадала, я подумала, что между ними могла быть связь. Я записала оба номера телефона и адреса.

Оплачивая фотокопии, я разговорилась с одним из библиотекарей и поинтересовалась:

— Где еще я могу получить информацию о Сирина-Стейшн за 1953 год? Я просмотрела старые справочники.

Он сказал:

— Вы можете заглянуть в «Указатель избирательных участков» для графства Санта-Тереза. У нас, кажется, есть за 51-й и 54-й годы.

— Замечательно.

А может быть, совсем наоборот. Кто знает… Мы вернулись к полкам, и он нашел для меня требуемый том за 1951 год. Я снова села за стол и просмотрела то, что касалось Сирина-Стейшн. Данные включали фамилии, адреса, род занятий и принадлежность к той или иной партии (республиканцев было больше, чем демократов), но вместо адресов давались номера почтовых отделений, которые мне были ни к чему. Я вернулась к страницам, посвященным Санта-Марии, проводя пальцем сверху вниз по фамилиям ее жителей. Но через десять минут сдалась, потому что их было слишком много, и я надеялась, что уже нашла то, что мне было нужно. Я собрала свои записи и спустилась на лифте на первый этаж в поисках телефона-автомата.

Сначала я позвонила по номеру Тредвелов, но потерпела фиаско. Миссис Тредвел, которая взяла трубку, никогда не жила в Сирина-Стейшн, и никогда не знала Салливанов, и никогда не имела родственников в Сирина-Стейшн. Она заподозрила, что я попытаюсь ей что-нибудь продать, и бросила трубку.

Я позвонила А. Эриксен, но попала на автоответчик и оставила следующее сообщение: «Здравствуйте, меня зовут Кинси Миллхоун. Я частный детектив из Санта-Терезы, и меня интересует, не являетесь ли вы той самой Эриксен, которая жила в Сирина-Стейшн в 1953 году. Я буду вам очень благодарна, если вы мне перезвоните». Я назвала свой номер телефона и повторила свое имя. Затем села в машину и направилась к 101-му шоссе.

Я отперла дверь своей квартиры в 17.15. Меня не было дома с утра четверга, и в гостиной было душно, пахло старыми чистящими средствами и горячей пылью. Водрузив на стол свою портативную пишущую машинку, я увидела на автоответчике два сообщения от Чени с просьбой позвонить ему, когда вернусь. Я сразу набрала номер его телефона, но он оказался занят.

Поднявшись по винтовой лестнице наверх, я распаковала сумку. Потом поставила на плиту чайник и приготовила себе чай. Смакуя его, сидя за кухонным столом, я просматривала свои записи. Вполне возможно, что я уже разговаривала с убийцей Виолетты. Мотив мог быть любой — ревность, ненависть, жадность, месть, но одно я знала точно: убийство было хладнокровным, потому что яма была вырыта заранее. Убийца позаботился, чтобы на месте была необходимая техника, он доставил ее туда заблаговременно. Когда Виолетта исчезла, вместе с ней из сейфа исчезли и ее деньги. Очевидно, там было пятьдесят тысяч долларов. Она также одолжила две тысячи у брата и пятьсот долларов у матери в придачу к драгоценностям, которые у нее украла. Так что же стало со всеми деньгами и драгоценностями? Возможно, они будут найдены в машине, но ведь убийца знал о них и скорее всего присвоил, прежде чем засыпать дело рук своих с помощью бульдозера.

Вероятно, он был местным жителем, поскольку хорошо знал о пустующей усадьбе Тэннье и о ремонте Нью-Кат-роуд. Он был уверен в том, что его никто не увидит. У него также должно было быть достаточно времени на рытье ямы. Это означало, что он либо был сам себе хозяин, и в этом случае мог отсутствовать столько времени, сколько ему требовалось, либо находился в отпуске или на бюллетене.

Фоли Салливан в моем списке по-прежнему числился первым подозреваемым. Да, он вызывал у меня сочувствие, но у него были годы на то, чтобы научиться так проникновенно говорить о своей невиновности. Я верила ему, когда он говорил о своей любви к Виолетте, но это не означало, что он не мог ее убить.

Я вернулась к записям, сделанным после разговора с Четом Креймером. Непонятно, что он приобретал, убив Виолетту, но тем не менее он был оставлен в списке. Он не произвел на меня впечатление человека, имеющего большой опыт работы со строительной техникой, но я обратила внимание на случайное замечание, которое он сделал. Он сказал, что всегда можно нанять кого-нибудь для черной работы.

Я подумала о Винстоне Смите, которого уволили из-за Виолетты. Хотя через неделю Креймер взял его обратно, на момент убийства он еще не знал об этом и считал, что она испортила ему жизнь.

Я мало знала о Томе Пэджете, но его тоже стоило проверить. Стив Оттвейлер? Нет. Я поставила галочку возле его имени, но только из желания быть справедливой. Если я подозревала других людей, то должна была включить в число подозреваемых и его. В то время ему было шестнадцать лет, и, с точки зрения Виолетты, как мужчина он, возможно, заслуживал внимания. Однако если между ними была интимная связь, зачем ему понадобилось убивать курицу, несущую золотые яйца?

Я добавила к списку Макфи и Джейка. Меня не покидало ощущение, что я проглядела нечто очевидное, но я не могла понять, что именно.

Я устроила перерыв и сделала себе сандвич с арахисовым маслом и соленым огурцом, использовав вместо тарелки бумажную салфетку и таким образом избавив себя от необходимости мыть грязную посуду. Оставалось только вымыть нож, когда зазвонил телефон.

Женщина на другом конце провода сказала:

— Это Анна Эриксен. Вы оставили сообщение на моем автоответчике.

— Вы та Эриксен, которая когда-то жила на Лэнд-Энд-роуд в доме 3906 в Сирина-Стейшн?

Повисло настороженное молчание.

— Откуда вы это знаете?

— Извините, мне надо было объяснить это раньше. Я интересуюсь семьей, которая в 1953 году жила в соседнем доме с Фоли и Виолеттой Салливан.

— Это дом моих родителей, где я выросла.

— В самом деле? Bay, это замечательно. Мне повезло, что вы не вышли замуж, иначе я бы никогда не нашла в справочнике вашей фамилии.

— О, милочка, я лесбиянка. Меня ничто не заставит выйти замуж. У меня и без того полно проблем.

— Вы помните Виолетту?

— Плохо. Я тогда была ребенком, но люди говорили о ней долгие годы. Мы жили рядом с Салливанами, когда я росла. Я полагаю, вы в курсе, что нашли ее тело?

— Да, я слышала об этом, — сказала я, усмехнувшись про себя. — Послушайте, я знаю, что это было давно, но не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о Виолетте?

— Нет, к сожалению, ее я не помню, но зато помню день Четвертого июля.

— Вы шутите? Вы помните именно этот день?

— Еще бы. Мы пошли смотреть фейерверк, а потом подруга Дейзи, Тэннье, осталась у нас ночевать. Не могу вам передать, как я была этим взволнована. Мне было пять, а ей девять, и меня все в ней восхищало. Она уговорила меня попрыгать на кровати в моей комнате, чего мне не разрешали. Мы начали прыгать, и она толкнула меня. Я упала и сломала руку. Кость срослась неправильно, и у меня по сей день искривление. Это одно из моих первых ярких воспоминаний.

Я заморгала, подумав, не ошибается ли эта женщина.

— Мне сказали, что Тэннье пошла со своим отцом смотреть фейерверк.

— О да, пошла, но мы встретили их в парке, и отец Тэннье попросил мою маму приютить ее на ночь у нас. Он сказал, что у него есть важное дело и он не знает, когда вернется.

— Он не сказал, куда идет?

— Если и сказал, у меня это не запечатлелось в памяти. Возможно, он сказал маме, но она давно умерла. Почему бы вам не спросить Тэннье? Она, наверное, помнит.

— Я так и сделаю. Спасибо. Я вам очень благодарна за помощь.

27 ЛАЙЗА

Суббота, 4 июля 1953 года

Лайза Меллинкэмп часто думала о своем четырнадцатом дне рождения, 3 июля 1953 года, за день до того, как Виолетта Салливан покинула Сирина-Стейшн. Спустя годы казалось невероятным, что все так круто изменилось за эти сорок восемь часов. Она провела утро дня рождения за уборкой своей комнаты. Виолетта обещала повезти ее пообедать в городе, и Лайза готовилась к этому заранее. Она никогда не была в настоящем ресторане и сгорала от нетерпения. Однажды они с матерью ели сандвичи в закусочной при супермаркете, но это было совсем не то.

В 9.30 она включила радио и, пока застилала постель, послушала музыку. Потом вынесла мусор и бросила грязное белье в корзину. В понедельник она отнесет все в прачечнуюсамообслуживания, как делала каждую неделю. Она выполняла большую часть домашней работы, потому что мать была обычно слишком пьяна для того, чтобы делать что-то по дому. Она могла лишь валяться на диване в гостиной, курить сигареты и прожигать дыры в деревянном кофейном столике. Лайза навела порядок на своем письменном столе, стерла пыль с книжных полок, выбила о крыльцо половики и оставила их проветриваться. Потом протерла мокрой тряпкой линолеум и покрыла его «Джонсоном Джубили», чтобы он блестел, хотя знала, что когда линолеум высохнет, он все равно потускнеет. В ванной комнате она почистила ванну, раковину и унитаз с помощью специального средства. Правда, они были настолько старыми и запущенными, что эффект был почти незаметен. Тем не менее, закончив уборку, она почувствовала себя гораздо лучше.

В 11.00 она погладила свою лучшую белую блузку с отложным воротничком и рукавами-фонарик. Приняла душ и оделась. Виолетта позвонила и сказала, что у нее есть большой сюрприз. Когда они с Дейзи были возле ее дома в 11.45, Виолетта сидела за рулем нового, с иголочки, «шевроле». Она засмеялась при виде широко открытых от удивления глаз Лайзы, которая и не мечтала прокатиться в такой машине. Она просто в себя прийти не могла от изумления при виде белых покрышек на колесах, приборной доски, плюшевой обивки салона и блестящих хромированных ручек на окнах.

Виолетта повезла их в Санта-Марию, где они втроем пообедали в чайной отеля «Савой». Лайза и Виолетта заказали коктейль из креветок, куриный бульон, птифуры — кусочки черного хлеба с сыром и тертым орехом, а еще яичный салат и салат с окороком и тонко нарезанным редисом. Лайза с Виолеттой ели, оттопырив в сторону мизинцы, делая вид, что они та-а-акие леди. Для Дейзи заказали лапшу с маслом — единственное блюдо, которое она ела, за исключением хлеба с виноградным желе. На десерт они взяли слоеный торт, и Лайза вставила в него свечку, которую задула, и зарделась от удовольствия, когда официантки и официанты окружили ее стол и спели ей «Happy Birthday». В тот самый момент, когда жизнь показалась ей совершенно прекрасной, Виолетта протянула ей маленькую коробочку, завернутую в прелестную бледно-лиловую бумагу. Лайза развернула ее дрожащими руками. В коробочке оказался серебряный медальон в форме сердечка размером с пятидесятицентовую монету. Внутри медальона была крошечная фотография Виолетты.

— Посмотри на это, — сказала она, сдвинула фотографию в сторону, и Лайза увидела, что сердечко двойное — там было пустое место для еще одной фотографии. — Это для твоей настоящей любви, — сказала Виолетта. — Я предсказываю, что не позднее чем через год ты узнаешь, кто он.

— Спасибо.

— О, милая, не плачь. Это твой день рождения.

— Это лучший день рождения в моей жизни.

— Будет и лучше, а сейчас получай удовольствие. Давай наденем.

Лайза повернулась и подняла волосы, пока Виолетта застегивала цепочку. Она положила руку на медальон, помещавшийся во впадинке под горлом. Серебро нагрелось от контакта с кожей. Какой красивый! Как ей повезло! Она не переставая гладила его.

Виолетта заплатила за ленч, отделив несколько купюр от толстой пачки долларов — так, чтобы все заметили. Она казалась очень счастливой и все время говорила, что скоро ее жизнь будет в сто раз лучше. Лайза тогда еще подумала, что если это и правда, то незачем повторять это столько раз, но такова уж была Виолетта.

— О Боже, Лайза, я чуть не забыла, — сказала она. — Мне нужна няня на завтрашний вечер. Ты свободна?

Улыбка Лайзы погасла.

— Вообще-то мы с Кэти собираемся пойти смотреть фейерверк.

Виолетта запаниковала:

— Может, выручишь меня?

— Не знаю. Я пообещала Кэти и не хочу отменять свидание.

— Послушай, ты идешь с девочкой — значит, это не свидание. Это просто времяпрепровождение.

— Ты не могла бы найти кого-нибудь другого?

— О, ради Бога, Лайза! На завтра? Я не успею никого найти. Кроме того, Кэти — плохая подруга. Я видела, как она тобой командует. Ты что, собираешься вечно это терпеть?

— Возможно, я бы могла прийти ненадолго. До без четверти девять. Мы пойдем в парк попозже.

Виолетта хитро прищурила свои зеленые глаза.

— Если останешься на весь вечер, можешь пригласить Тая. Я не возражаю. Ты ничего не потеряешь, пропустив фейерверк. Посмотришь в будущем году.

Лайза была в замешательстве. Что ей ответить? День был таким замечательным благодаря Виолетте. И та хотела от нее так немного.

Глаза Виолетты приняли умоляющее выражение.

— Пожалуйста, ну пожалуйста! Нельзя позволять Кэти завладеть всем твоим временем. Мне действительно нужна помощь.

Лайза не могла отказаться. Она сидела с ребенком Виолетты все время. Виолетта рассчитывала на нее, даже если забывала предупредить заранее. А Кэти в последнее время была такой противной.

— Хорошо, возможно, я пойду с ней куда-нибудь вместо этого в воскресенье.

— Спасибо, киска. Ты очень добрая.

— Не за что, — сказала Лайза, покраснев от удовольствия. Любая похвала всегда согревала ее сердце.

После ленча, под занавес, Виолетта повела Лайзу и Дейзи посмотреть фильм под названием «Дьявол Буана» с Робертом Стэком и Барбарой Бриттон. Он шел уже семь месяцев, но только недавно дошел до Санта-Марии. Они втроем уселись в первом ряду, надев картонные очки и намазав для смеха губы воском, и принялись за попкорн. Виолетта сказала, что раньше в «3D» одно стекло картонных очков было зеленым, а другое красным. Это была новая технология «Полароида», хотя Виолетта не могла объяснить, каким образом это работало. Почему зеленое и красное стекла дают трехмерный эффект, было выше ее понимания.

К сожалению, когда лев в первый раз прыгнул на них с экрана, с Дейзи сделалась такая истерика, что Лайзе пришлось увести ее в вестибюль и просидеть с ней там довольно долго. Тем не менее это был самый лучший день рождения в ее жизни, и ей очень хотелось, чтобы он не заканчивался.

После того как они возвратились к Салливанам, Лайза осталась с Дейзи еще на час, пока Виолетта бегала по делам. К счастью, Фоли пришел после шести часов, так что ей не пришлось с ним общаться. Виолетта явилась позднее, чем обещала, и, когда Лайза наконец вернулась домой, было уже 17.45. Мать услышала, как она вошла, и позвала ее в гостиную. Лайза стояла в дверях, пока мать пыталась сесть. Глаза у нее никак не могли сфокусироваться на дочери, от этого Лайзе хотелось кричать и плакать.

— Что тебе надо? — спросила она, справившись с эмоциями. Ей не хотелось портить хорошее настроение, в котором она пребывала, но она знала, что мать лучше не игнорировать.

— Хочу тебя предупредить. Приходила Кэти Креймер с подарком, и когда она узнала, что тебя нет дома, у нее на лице появилось еще то выражение, — произнесла она заплетающимся языком.

Лайза почувствовала, как упало ее сердце. Последнее, чего бы она хотела, так это чтобы Кэти узнала, что она обедала с Виолеттой и смотрела «Дьявола Буана». Кэти уже несколько недель говорила об этом фильме, пытаясь уговорить своего отца отвезти их в город в кинотеатр. Лайза вовсе не обязана была ждать, пока сие мероприятие состоится, но Кэти наверняка имела другое мнение на этот счет.

— Что ты ей сказала?

— Не помню. Я придумала для тебя какое-то извинение. Я крепко спала, но она барабанила в дверь так, будто в доме пожар. Я крикнула ей, чтобы она попридержала своих коней, но к тому времени, как я открыла дверь, она вела себя так, словно ей шлея под хвост попала. Я сказала ей, что понятия не имею, где ты, и она так психанула!.. Честное слово, Лайза, что ты в ней нашла? Она привязалась к тебе, как камень, и тащит тебя за собой на дно.

— Ты не упомянула Виолетту?

— Зачем бы я стала ее упоминать?

— Где подарок?

— Она отнесла его в твою комнату и сказала, что положит на стол.

Лайза бросилась в свою комнату, испугавшись, что Кэти не преминула порыться в ее вещах. В комнате в основном было все так, как она оставила, но когда она открыла дневник, спрятанный за книжным шкафом, то не могла быть уверенной в том, что его не брали. Девочка села на кровать и с тревожным чувством перелистала страницы. Она описала все подробности своих отношений с Таем Эддингсом, и если Кэти прочла последние записи, она, Лайза, погибла. Если верить Кэти, даже употребление тампакса являлось оскорблением Абсолютной Чистоты.

Лайза нашла новый тайник для дневника, а затем села на кровать и вскрыла подарок Кэти, который был аккуратно завернут в розовую бумагу с цветочками и завязан красивым бантом. Розовый цвет был любимым цветом Кэти. Сама Лайза предпочитала фиолетовый и лиловый, как Виолетта.

Увидев то, что подарила ей Кэти, она не могла поверить своим глазам. Коробочка с фиалковой пудрой была та самая, которую она подарила Кэти на ее день рождения в марте прошлого года. Она посмотрела на донышко коробки — ну конечно: вот и наклейка супермаркета, которую она порвала, пытаясь отлепить. Было ясно, что Кэти не пользовалась этой пудрой и не помнила, кто ее подарил. Что было делать?

Лайзе не хотелось звонить подруге. С другой стороны, она подумала, что лучше покончить с этим сразу. Если Кэти прочла ее дневник, то не упустит возможности упрекнуть и осудить ее, как всегда с чувством собственного превосходства.

Лайза подошла к телефону в коридоре и набрала номер Кэти. Трубку сняла миссис Креймер.

— Здравствуйте, миссис Креймер. Это Лайза. Кэти дома?

— Минуточку. — Трубку положили микрофоном вверх, и Лайза услышала, как она закричала на второй этаж: — Кэти, звонит Лайза.

Наступила длинная пауза, пока Кэти спускалась вниз.

— Надеюсь, что ты хорошо отпраздновала свой день рождения, — сказала миссис Креймер, пока не подошла Кэти.

— Да, спасибо.

— Ну вот и она.

Кэти взяла трубку и сказала холодным и отчужденным голосом:

— Здравствуй.

— Привет, спасибо за пудру. Она очень красивая.

— На здоровье. — Даже эти два слова прозвучали отрывисто и с вызовом.

— Что-то не так?

— Ты еще спрашиваешь?

— Кэти, если что-то не так, скажи мне.

— Где ты была? Вот что меня интересует. Мы ведь договорились встретиться.

— В самом деле?

— Да, сегодня днем. Моя мама собиралась повести нас в магазин…

Лайза почувствовала, как ее окутывает холодом, а Кэти продолжала говорить своим обвинительным тоном:

— Мы хотели купить выкройку и ткань, чтобы сшить юбки и безрукавки. Ты что, забыла?

— Я помню, ты как-то говорила об этом, но это было несколько недель назад и ты не уточнила, в какой именно день.

— Потому что это было очевидно. В твой день рождения, Лайза. Мне и в голову не пришло, что я должна это озвучить. Мы поехали к тебе, чтобы взять тебя с нами пообедать, а тебя не было дома. И твоя мама не знала, где ты.

— Прости, я забыла…

— Как ты могла забыть? Мы всегда проводим наши дни рождения вместе. Это ведь традиция.

— Мы делали так только два раза, — пробормотала Лайза. Она знала, что ей придется заплатить за удовольствие, которое она сегодня получила, но не жалела об этом.

— Ну, я вижу, что для меня это значит больше, чем для тебя, — проворчала Кэти.

Лайза не знала, что ответить, поэтому промолчала.

— Так куда ж ты ходила?

— Да так. Просто вышла из дома.

— Я знаю, что ты вышла. Я спрашиваю куда.

— Какое твое дело? — Лайза сама удивилась своему раздраженному тону, но ей до смерти надоело угождать Кэти.

— Это мое дело, Лайза, потому что я хочу знать, ради чего ты предала меня.

— Я не предавала тебя. Я просто забыла. Понимаешь?

— Я знаю, что ты забыла. Ты повторила это уже сотню раз! Тебе незачем вбивать мне это в голову.

— Чего ты так злишься?

— Я не злюсь. С чего бы это я стала злиться? Я попросила объяснения. Поскольку ты так грубо нарушила нашу договоренность, мне кажется, что я имею право знать.

Лайза почувствовала, что начинает злиться. Кэти почти загнала ее в угол. Если она признается, где была, та устроит сцену или будет дуться много дней подряд, а может быть, и то и другое, но в любом случае не забудет об этом. Если кто-нибудь задевал чем-то Кэти, она никогда не давала спуску.

— Я была занята.

— Чем? — настаивала Кэти.

— Какая разница?

— Другими словами, ты не скажешь. Большое спасибо. Я бы никогда не сделала тебе ничего такого ужасного…

— О, прекрати преувеличивать. В этом нет ничего ужасного.

— Я думала, что мы лучшие подруги.

— Я тоже так думаю.

— Значит, так ты обращаешься с лучшей подругой — имеешь от нее секреты и ведешь себя нечестно?

— Это неправда.

— Знаешь что? В этом как раз и заключается разница между нами. Ты не можешь признать правду. Моральное Перевооружение сделало меня лучше, но Абсолютное Бескорыстие для тебя ничего не значит. Ты делаешь то, что хочешь, то, что тебе нравится, а потом лжешь…

Лайза сказала:

— Я должна идти. Меня зовет мама.

Голос Кэти теперь дрожал:

— Знаешь что, Абсолютная Честность? Ты меня обидела. Сильно обидела. Всю неделю я ждала, когда мы увидимся. Поставь себя на мое место и подумай о том, что я почувствовала, когда узнала, что ты ушла, даже не оставив мне записки.

— Кэти, я не нарочно.

— Тогда почему ты не позвонила мне, когда пришла домой?

— Именно это я и делаю. Я звоню тебе. Что еще я, по-твоему, делаю?

— Ну да, конечно, через сто часов после того, как пришла домой.

— Я только что вошла!

— Ты отсутствовала весь день?

— Почему ты поднимаешь такой шум?

— Это я поднимаю шум? Значит, это моя вина?

— Я не сказала, что это твоя вина, но тебе не следует устраивать из-за пустяка сцену. Ты ведь тоже многое делаешь без меня. Почему я не могу сделать что-то без тебя?

— Прекрасно. Пусть будет так. Я жалею, что затеяла этот разговор.

Лайза почувствовала, что, если немедленно не найдет выхода, это будет продолжаться бесконечно.

— Послушай, мне действительно очень жаль. Извини.

Наступило минутное молчание. Кэти не хотела оставлять свою позицию победительницы.

— Ты правда жалеешь об этом?

— Правда. Я не хотела говорить, где я была, потому что это было связано с моей мамой и ее… ты понимаешь… с ее проблемой.

— О, бедняжка. Почему ты сразу не сказала?

— Мне было неудобно. Надеюсь, ты простишь меня.

— Конечно, я тебя хорошо понимаю. Но право же, если бы ты мне сказала, мы бы избежали этого непонимания.

— В следующий раз обязательно скажу. Прости, что я не была с тобой полностью искренней.

— Все в порядке. Лайза, это не твоя вина, что она такая.

— Спасибо тебе за понимание. — Если уж она капитулировала, почему бы еще не поунижаться?

— Когда ты собираешься завтра пойти в парк? Как думаешь, в шесть часов не слишком рано? Я приготовила потрясающие яйца. Мы сможем устроить пикник.

Лайза молчала, не находя слов.

— Лайза?

— Дело в том, что я не смогу пойти. Это еще одна причина, по которой я позвонила. Моя мама больна, и я должна остаться дома на случай, если ей понадоблюсь.

— Но может быть, завтра ей будет лучше?

— Не думаю. Она плохо выглядит.

— Ты не можешь оставить ее даже на один час?

— Ее лучше не оставлять.

— А что с ней?

— Не знаю. Я сейчас позвоню доктору. Она больна целый день, и это может быть серьезно.

— Хочешь, я приду посидеть с тобой? Ничего, что я пропущу фейерверк. Мы можем сделать попкорн.

— Лучше не надо. Что, если она заразна? Она зовет меня, так что я должна идти. Поговорим завтра, ладно?

— Конечно. Я надеюсь, что ей будет лучше.

— Я тоже.

Когда Лайза положила трубку на рычаг, ее спина была мокрой от пота. Она снова и снова прокручивала в уме телефонный разговор, вспоминая тон Кэти и жалея, что не прекратила беседу раньше. Ей не следовало лгать о своей матери, но что еще оставалось делать? Она была уверена, что Кэти никогда не узнает про ее обман. Она знала, что подруга очень жалеет ее из-за пьянства ее матери и даже молится за нее, цитируя Абсолютную Любовь. Лайза думала иначе, но что это меняет?

Она решила покормить мать ужином пораньше, поскольку сегодня вечером собиралась встретиться с Таем. Ей не терпелось рассказать ему все глупости, которые по телефону наговорила Кэти. Ему не нравилась Кэти, и он будет рад услышать, что Лайза наконец-то сумела не подчиниться ей. Хотя бы на некоторое время. Пусть маленький, но прогресс.

Она включила воду, чтобы помыть кастрюлю для рисовой каши, а потом открыла банки с кукурузой и зеленой фасолью. Она старалась следить за тем, чтобы мать хорошо питалась, но та по большей части вообще не хотела есть. Два дня назад Лайза купила индюшачьи котлеты и теперь достала одну из холодильника и поджарила ее на растительном масле. Когда все было готово, она поставила еду на поднос, положила бумажную салфетку и вилку и отнесла в гостиную. Но мать была уже абсолютно безразлична к внешнему миру и даже не повернула головы. В пепельнице догорала сигарета. Лайза выбросила ее и отнесла поднос на кухню, где поставила его так, чтобы мать заметила еду, когда встанет. Затем она помыла кастрюлю и сковородку и убрала их в шкаф.

Тай заехал за ней в девять часов вечера на пикапе своего дяди, который каждый раз приходилось выпрашивать. После того как Лайза забралась в машину, он протянул ей пакет с кривовато завязанным бантом.

— Что это? — спросила она, вынимая из пакета бутылку, похожую на шампанское.

— Вино «Коулд дак». Я купил его на рынке, чтобы мы могли отпраздновать. С днем рождения!

— Ты купил алкоголь?

— Я выгляжу совершеннолетним, так что я все время так делаю. Продавец ни разу даже не проверил моего удостоверения личности.

— Смотри, как бы твоя тетя не узнала.

Он улыбнулся, блеснув белыми зубами и ямочками на щеках.

— У меня есть еще кое-что для тебя, но это потом.

Лайза улыбнулась. Ее щеки горели. Она еще никогда не получала подарка от мальчика. Она представила себе браслет с выгравированными на нем их именами — на память об их любви.

Они поехали в имение Тэннье, как делали два предыдущих раза. По городу они не могли ездить: если бы их увидели вместе, у Тая были бы неприятности с тетей.

Новая дорога была намечена, но только частично заасфальтирована. В качестве кульверта вырыли канаву, и с помощью подъемного крана в нее уложили трубы. Когда Тай свернул с главной дороги, они увидели временный знак «Проезд закрыт». Вдоль дороги выстроился ряд оранжевых колпаков, преграждавших путь. Поскольку Четвертое июля выпадало на субботу, правительственные учреждения были закрыты накануне, в пятницу. Не работали ни суд, ни почта, ни библиотека, ни банки. Бригаде дорожных строителей, очевидно, тоже был дан трехдневный выходной.

Тай проехал вокруг заграждения, огибая кучи грязи и земли, а также строительную технику. В наступающих сумерках казалось, что экскаватор светится. Перед их первым визитом Тай осмотрел дом и окружающую местность и обнаружил незапертый сарай, куда теперь поставил свой пикап. Он помог Лайзе выбраться из машины и повел ее за руку к широкому деревянному крыльцу с задней стороны дома. Вдалеке слышался шум машин, выезжавших на 101-е шоссе.

— Подожди секундочку, — сказал он, побежал к машине и через минуту вернулся со свертком под мышкой. — Спальный мешок, — объяснил он. Тай обнял ее за плечи и повел через темную кухню наверх по лестнице для слуг. В доме, так долго простоявшем запертым, было душно. Когда они оказались в хозяйской спальне в передней части дома, Тай распахнул все окна, чтобы стало прохладнее. Ветерок, влетевший в окно, был теплым, но по крайней мере создавал хоть какую-то циркуляцию воздуха. Тай расстелил громоздкий спальный мешок и протянул к ней руку, увлекая за собой на пол.

Потом он открыл бутылку с «Коулд дак» и предложил Лайзе сделать первый глоток. Вино оказалось не таким противным, как она ожидала, и Лайза почувствовала, как по телу разлилось тепло, а голова слегка закружилась. Они передавали бутылку друг другу, пока она наполовину не опустела. Лайза лежала на боку, положив голову на руку, они шепотом разговаривали. Она начала было рассказывать ему о Кэти, но он прервал ее поцелуями и ласковыми многозначительными взглядами.

— Да, чуть не забыл, — сказал он. — Твой подарок.

Он вынул из кармана тюбик с вазелином и с улыбкой протянул ей.

— Что это?

— Ну, знаешь, на всякий случай.

Лайза почувствовала спазмы в желудке и села.

— Я думаю, что нам этого лучше не делать. Это нехорошо.

— Не волнуйся. Необязательно прямо сейчас. Все зависит только от тебя, — сказал Тай. Он притянул ее к себе и снова поцеловал. От невинных ласк первых свиданий они перешли уже на более опасную территорию, и Тай на каждом свидании начинал с того места, где они останавливались в прошлый раз. Он захотел раздеть ее. Лайзе это не понравилось, но она не могла ему отказать. Ей было приятно целоваться с ним, и вообще ей повезло, что он выбрал ее, когда любая другая девчонка в школе была бы рада оказаться на ее месте. Она чувствовала, как плывет, увлекаемая его решительностью и своей неспособностью сопротивляться. Внутренний голос нашептывал ей, что настойчивость Тая и угрозы Кэти должны насторожить ее, но от «Коулд дак» ее клонило в сон и она чувствовала себя так расслабленно, что ей было все равно. Легче было сдаться, чем оказывать сопротивление.

Он целовал ее обнаженную грудь, когда она увидела на потолке пляшущие лучи фар. Внизу заскрипел гравий, и какая-то машина так близко подъехала к дому, что они услышали, как водитель нажал на тормоз. Лайза ахнула и высвободилась из объятий Тая, вскочив на четвереньки, когда хлопнула дверца машины.

— О Боже, здесь кто-то есть!

Тай подполз к окну и выглянул.

— Не паникуй. Все нормально. Он не пойдет сюда.

Лайза посмотрела из-за его спины, ее глаза оказались чуть выше уровня подоконника. Водитель стоил рядом с машиной, примерно в десяти ярдах от дома. Девушка уловила запах дыма еще до того, как заметила красный уголек на кончике сигареты.

— Кто это? — прошептала она.

— Должно быть, сторож. Вроде как проверяет технику.

— Нужно уходить отсюда. — Она подползла обратно к спальному мешку и схватила свою одежду. Тай надел джинсы, и они пробежали через комнату к стенному шкафу для белья и спрятались там. В темноте они наконец оделись. Лайза так испугалась, что чуть не описалась. Тай посмотрел на нее и спросил:

— Ты в порядке?

— Что, если он заметит наш пикап? Он поймет, что здесь кто-то есть.

Тай открыл дверь стенного шкафа и оглядел комнату. В темноте Лайза видела его профиль: такой красивый! Он подал ей знак, и они выскользнули из своего убежища. Лайза напряженно вслушивалась, но не уловила ни одного звука, свидетельствующего о каком-либо движении внутри дома. Тай взял ее за руку, они осторожно подошли к окну и снова выглянули наружу. Лайза заметила скользящий луч света от фонаря, когда человек перешел дорогу, передвигая колпаки.

Тай сказал:

— Пошли. Я думаю, мы сумеем пробраться к машине, прежде чем он вернется.

Влюбленные вышли из комнаты и на цыпочках двинулись по коридору по направлению к лестнице. Они начали спускаться, и Лайза налетела на Тая, когда он неожиданно остановился и прислушался. Ничего. Лайза уцепилась за его футболку, когда они проходили через каморку дворецкого и потом пересекали огромную кухню, залитую мягким серым светом. Это луна, находившаяся в последней четверти, заглядывала в окно.

Оказавшись на улице, они бросились к сараю. Тай на ощупь открыл дверцу со стороны водителя. Лайза залезла первой и перебралась на пассажирское сиденье, освобождая для него место. Тай сел за руль. Он как можно тише прикрыл дверцу. Они даже дышать боялись. Тай обернулся, глядя в зеркало заднего вида на погруженный в темноту участок. Большой дом загораживал вид спереди, но когда смотришь на источник шума, кажется, что слух обостряется.

— Ну что, рискнем? — спросила Лайза.

— Рано.

Внезапно Лайза схватила его за руку.

— Мы забыли спальный мешок!

— Не волнуйся. Мы заберем его в следующий раз.

— А что, если он наткнется на него?

Тай приложил палец к губам, и они снова притихли. Прошло десять долгих минут, прежде чем они услышали разрывающий тишину шум двигателя работающего экскаватора. Юноша быстро завел пикап, дал задний ход и с выключенными фарами выехал из сарая на боковую дорогу.

Огибая дом, они увидели тень — огромную, как танк, ползущую в противоположном направлении. Тай продолжал ехать по боковой дороге, а Лайза молилась, чтобы он не врезался в дерево. Наконец он почувствовал себя в безопасности и включил подфарники, которые давали достаточно света для их мучительно медленного побега.

В субботу утром Четвертого июля Лайза позвонила Креймерам. Она надеялась поговорить с Кэти и как бы вскользь упомянуть о болезни матери, чтобы подкрепить свою ложь. Если одно и то же произнести несколько раз, это становится больше похоже на правду. Миссис Креймер, снявшая трубку, ответила, что Кэти не может подойти к телефону. Она говорила ледяным тоном, и Лайза поняла, что Кэти рассказала ей об их недавнем разговоре.

— Передайте ей, пожалуйста, что я звонила.

— Конечно.

Лайза была уверена, что Кэти не узнает о том, что, вместо того чтобы ухаживать дома за «больной» матерью, она будет сидеть с ребенком Виолетты. Тай умолял ее позволить ему прийти к Салливанам и побыть с ней, и она, конечно, согласилась. Сразу после обеда она отправилась к Виолетте. Фоли не было дома, и Лайза надеялась на то, что они с Виолеттой смогут поговорить по душам. К сожалению, Дейзи играла в спальне со своими бумажными куклами, и разговор на «эту» тему был совершенно неуместен. Лайза совсем немного побыла там и вернулась домой. Она села на крыльце в старое алюминиевое кресло, надеясь, что Кэти, проходя мимо, обязательно ее увидит.

В 18.15 она вернулась к Салливанам, чтобы искупать Дейзи, пока Виолетта с лающим щенком будут собираться на вечеринку. Она вытерла малышку полотенцем и надела на нее пижаму. Они сидели за кухонным столом и ели ванильное мороженое до 20.15. Дейзи легко можно было обмануть, и Лайза сказала ей, что уже девять часов, и уложила ее спать. Она дала ей таблетку, которую оставила Виолетта, и проследила, чтобы девочка проглотила ее, запив полстаканом молока. Через двадцать минут она уже лежала в постели полусонная.

Лайза вышла через черный ход и села в один из шезлонгов, стоявших на небольшой лужайке. Деревянный забор был не выше шести футов, но разросшаяся над ним густая жимолость загораживала вид на улицу. Было жарко, и ее майка прилипла к спине. Она вернулась в дом и села в гостиной, выключив верхний свет и повернув настольный вентилятор к себе.

В девять часов она услышала, как в дверь скребется Тай. Он стоял на улице, устремив на нее голодный и нетерпеливый, как у лисицы, взгляд. Она открыла ему и поцеловала, пропуская вперед. От его объятий у нее закружилась голова, но она решила держать себя в руках.

— Тай, я не хочу здесь обниматься с тобой. Что, если проснется Дейзи или вернется Салливан?

— Перестань. Фоли в парке, и я видел, как Виолетта промчалась по дороге в своей модной машине. Они еще не скоро вернутся.

— Все равно. Я не хочу.

— Тогда давай пойдем в мою машину. Она припаркована на аллее позади дома. Я взял одеяла, так что мы сможем лежать в кузове и смотреть на звезды.

— Ты с ума сошел? Я не могу оставить Дейзи одну.

— Я же не сказал, что мы куда-нибудь поедем. Просто там мы сможем поговорить, не мешая ей спать.

— Это нехорошо. Я должна сидеть дома.

— Это Виолетта так сказала?

— Нет, но она мне платит именно за это.

— Полчаса. Час. Никто не узнает.

Он уговаривал и убеждал ее, что это такая ерунда, что и напрягаться из-за этого не стоит. Наконец она сдалась и последовала за ним через двор к его грузовичку. Конечно, сразу же, как только они легли в кузове, он начал к ней приставать. Ночь была теплой, но Лайза почувствовала, что дрожит. Ее пальцы были холодными как лед, и она сунула руки под мышки. Тай был очень внимательным. Он достал два бумажных стаканчика и еще одну бутылку «Коулд дак». Лайза выпила больше обычного, надеясь успокоить нервы. Пока они разговаривали, в Сайлесе начался фейерверк. Они услышали залпы салюта, а потом с неба дождем посыпались зеленые, красные и синие брызги. В течение получаса они смотрели как завороженные. Это было похоже на фильм, который видела Лайза, где мужчина и женщина целовались и целовались, а шторы на окне были открыты и небо было ярко освещено.

Совсем скоро она потеряла представление о времени и уже не думала о том, что пора вернуться в дом. Она чувствовала себя почти счастливой. Тай обнял ее и пробормотал ей в шею:

— Ну как ты, Лайза? Ты не замерзла? — Он засунул руку ей под майку.

— О, не надо.

— Я ничего и не делаю. — Он расстегнул ее шорты и провел рукой вниз по ее животу.

— Наверное, нам надо перестать.

— Что перестать?

— Мы не можем продолжать.

— Тебе не нравится?

— Нравится, но я не хочу заходить слишком далеко. О'кей?

— Просто дай мне один разок потрогать тебя, — сказал он и просунул палец между ее ног.

Она схватила его за руку.

— Подожди. Я не могу. Мне нужно пойти в дом. Что, если они вернутся?

— Они не вернутся. Они никогда не возвращаются до закрытия «Луны». Ты сама это знаешь. Они там пьют и веселятся, а мы здесь, рядом с домом. Виолетта бы не возражала. Я ей нравлюсь.

— Я знаю, но мы должны быть осторожны.

— Я буду осторожен. Вот выпей еще глоточек вина. Я просто с ума от тебя схожу, Лайза. Разве ты меня совсем не любишь? Я знаю, что любишь. — Он взял у нее пустой стаканчик и опять стал шептать, зарывшись лицом в ее волосы, целуя ее шею и грудь, пока все ее тело не запылало, как будто охваченное пламенем. — Будь нежной. Пожалуйста, будь со мной нежной только один разок.

Лайза понимала, что они зашли слишком далеко, но чувствовала себя заторможенной, пассивной и совсем не могла контролировать Тая. Он продолжал говорить ей, что обожает ее, что страстно желает ее, ведь он так любит ее. Оказалось, что он уже снял с нее шорты.

— Позволь мне вставить его, — прошептал он. — Только вставить. Пожалуйста.

Сначала она сказала «нет», но он был так возбужден и так настойчив, что она сдалась.

— Обещай, что сделаешь это только один раз.

— Конечно. Клянусь. Я не сделаю тебе ничего плохого. Ты знаешь, что я тебя люблю. Мой ангел, я так тебя хочу, что это сводит меня с ума.

Лайза чувствовала одновременно и свою власть, и страх, но Тай был таким красивым и смелым. Никто еще не говорил ей таких слов. Он был нежным и страстным. Девушка закрыла глаза и услышала шорох сбрасываемой одежды. Она вскрикнула, почувствовав на себе его обнаженное тело. Оно было гладким и мускулистым. Его кожа была горячей и пахла мылом. В руках у Тая появился тюбик с вазелином. Тай все сильнее прижимался к ней, и клал ее руку на свою плоть, и делал судорожные движения, и уговаривал ее раздвинуть ноги… и она сдалась. Она знала, что поступает плохо, но он уже был внутри и продолжал бешеную скачку, как будто не слыша ее слабых протестов. А затем он издал стон, как будто поднял что-то тяжелое. Юноша стонал, задыхаясь, а затем расслабленно припал к ней.

— О, Лайза! О Боже, это было потрясающе! Это было так прекрасно!

Все продолжалось не больше минуты. Она сдвинула ноги, и он скатился с нее, оставив ее липкой и мокрой.

— Что с тобой? Все в порядке?

— Нет, не в порядке. Ты сказал, что только вставишь его!

— Прости, я так и хотел, но ничего не мог с собой сделать. Малышка, это было так чудесно, что я на минуту сошел с ума, а в следующий момент почувствовал, что уже все…

— Черт возьми, который час? Мне надо идти.

— Подожди. Еще нет полуночи. Не покидай меня. Вот потрогай. — Он взял ее руку и приложил к своему паху.

Она не двинулась с места, Тай снова улегся на нее, ее ноги были прижаты к одеялу весом его тела. Лайза почувствовала, что замерзла.

— Мне надо быть в доме. Что, если они придут, а меня нет?

— Ты можешь сказать им, что вышла подышать воздухом.

— Пусти меня. Пожалуйста, — прошептала она, но он снова поцеловал ее, бормоча:

— Ты чудо. Ты потрясающая. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — сказала она. — Тай, я должна идти. — Она выскользнула из его объятий и стала искать в темноте свои трусики. Надев их, она стала нащупывать шорты и майку.

— Мы завтра утром увидимся, правда?

— Может быть.

— Мы проведем вместе весь день.

— Я не могу.

— Можешь. Жди меня на Портер-роуд. Я возьму у дяди машину, и мы поедем кататься. В восемь часов.

Лайза поняла, что надела трусы наизнанку. Она подняла одну ногу, чтобы переодеть их.

— Проклятие! У меня течет по ногам. Дай мне носовой платок или какую-нибудь тряпку, чтобы я могла вытереться.

Он протянул ей свою футболку, которую в порыве страсти скомкал и забросил в сторону. Она кое-как вытерлась. Потом снова надела трусы и застегнула бюстгальтер. Следующим движением она натянула шорты и майку и пальцами попыталась привести в порядок спутанные волосы. Наконец одевшись, она перелезла через бортик кузова.

Тай сказал:

— Завтра в восемь утра. Если тебя не будет, я буду стучать в твою дверь, и мне все равно, если кто-нибудь меня увидит.

Она быстро поцеловала его, сказала, что любит, и поспешила к дому. Лайза вошла с черного хода, тихо скрипнув дверью. Свет на кухне не горел, светящиеся стрелки стенных часов показывали 1.15. Виолетта и Фоли обычно возвращались домой после двух часов, так что все было в порядке. В гостиной слабо светилась настольная лампа. Вентилятор непрерывно вращался, рассекая горячий воздух. В обеих спальнях было темно. Она остановилась возле комнаты Дейзи, прислушиваясь к глубокому и ровному дыханию ребенка, потом пробралась в спальню Салливанов. При свете ночника она сняла шорты и осмотрела трусы. Они были испачканы спермой и кровью. Ей нужно срочно поговорить с Виолеттой. Лайза знала, что должна была заставить Тая пользоваться резинкой, но он обещал, что не кончит в нее. А что теперь? Виолетта должна знать. Виолетта знает о сексе все. Лайза вернулась в гостиную, легла на кушетку и сжалась в комок. Что сделано, то сделано. Тай сказал, что любит ее, и захотел увидеть ее снова, так что это не она бегала за ним или что-нибудь в этом роде. И все же лучше бы они этого не делали. Она почувствовала, как защипало в глазах, и заплакала. Как только придет Виолетта, успокаивала себя Лайза, они поговорят, и все будет все в порядке.

28

Я позвонила в «У Сники Питса». В трубке были слышны мелодии из музыкального автомата и ровный гул голосов. Был субботний вечер, 18.45, а в этом баре главное веселье начиналось после девяти. Наконец подошла Тэннье.

— Привет, Тэннье. Это Кинси. У вас есть свободная минутка?

— Конечно, только меня могут прервать. Я стою за стойкой бара, потому что девушка, которая должна была сегодня работать, заболела и час назад ушла.

— Я постараюсь быть лаконичной. Вы слышали о Виолетте?

— Слышала. Что же случилось с бедняжкой? Я знаю, что ее убили, но никто не говорит, как именно.

— У меня пока нет сведений о причине ее смерти. Полагаю, все прояснится после вскрытия.

— Вскрытие? Мне сказали, что от нее осталась только груда костей, завернутых наподобие мумии, так что лицо невозможно разглядеть.

— Ну, это не совсем так. Тело было завернуто в длинный кусок ткани, правда, она вся истлела.

— Вы ее видели?

— Ни я, ни Дейзи. Детектив Никольз сказал нам об этом, но не разрешил приближаться к машине.

— Как Дейзи?

— Нормально. Не думаю, что она была к этому не готова.

— Я хотела ей позвонить, но не могла собраться с духом. Может быть, завтра. Так что вы хотели мне сказать?

— Я пыталась сопоставить факты, чтобы определить, кто где был Четвертого июля. Вы ходили в парк со своим отцом?

— Разве мы уже не говорили об этом? Я должна была пойти с братом, но он уехал со своими друзьями, так что папе пришлось повести меня туда самому.

— Вы оставались там до самого конца праздника?

— Точно не помню.

— Я потому и спрашиваю. Мне удалось найти женщину, которая жила тогда рядом с Салливанами. Анна Эриксен. Вы ее помните? Ей в то время было пять лет.

— Смутно.

— Она сказала, что была со своей матерью и они столкнулись с вами в парке. Ваш отец спросил, не может ли ее мать присмотреть за вами, потому что у него срочное дело, и поэтому вы провели ночь в их доме.

— Нет, не помню. Вы уверены, что она не спутала меня с кем-нибудь?

— Помните, как вы прыгали на кровати? Она говорит, что вы толкнули ее, она упала и сломала руку.

Тэннье прыснула:

— Это была она? О Боже, я помню эту маленькую девочку, но забыла ее имя. Это произошло в то самое Четвертое июля? Господи, у нее кость торчала сквозь кожу. Это было ужасно.

— Вы не знаете, куда ваш отец ходил в тот вечер?

— Возможно, к маме в госпиталь. Он бывал там почти каждый вечер. А почему вы спрашиваете?

— Просто я надеюсь заполнить пробел в моих записях.

— Я обязательно спрошу его об этом при встрече. Интересно, что он скажет?

— Не надо, лучше я сама поговорю с ним. Я поеду к нему в понедельник днем.

— Вы все еще работаете на Дейзи? Я думала, что вы уже закончили.

— Она заплатила мне вперед, и я должна ей один день работы.

Положив трубку, я подумала, что мне следовало предупредить Тэннье, чтобы она не задавала отцу никаких вопросов. Я не хотела, чтобы Джейк был готов к нашему разговору. Если Тэннье опередит меня и он захочет замести следы, у него будет время на то, чтобы придумать объяснение. Возможно, он действительно оставил Тэннье на попечение миссис Эриксен, чтобы навестить Мэри Хейрл. Почему же он ничего мне об этом не сказал? Ведь он в таких подробностях описывал поведение Фоли в парке, что я решила, что он и сам там был. Я тоже умею врать и знаю, как это делается. Подобно фокуснику вы отвлекаете внимание публики от своих ловких рук, акцентируя его на чем-то другом.

Я выбрала момент, чтобы позвонить Чени Филлипсу, и мы немного поболтали. Я спросила насчет конференции и затем посвятила его в мое расследование. Он предложил встретиться в кафе «У Розы», чтобы что-нибудь выпить вместе, посидеть, поболтать, но мне хотелось остаться одной, и я отказалась.

— Не обижайся, но мне так хочется выспаться в своей постели и побыть одной. За последние четыре дня у меня не было ни минуты для себя, так что извини.

— Ладно. Я все понял. Позвони, когда захочешь встретиться, поужинаем вместе.

— Договорились.

— Да, Кинси, будь осторожна. Кто бы ни был этот человек, он уже тридцать четыре года скрывается от наказания за убийство. Он не позволит тебе вывести его на чистую воду.

— Я занимаюсь лишь тем, что пытаюсь установить, кто, где и с кем был в тот день, и все — моя миссия закончена. Всю черную работу я предоставлю департаменту шерифа. Это в их юрисдикции.

После разговора с Чени я села и задумалась. Да, он прав. Мне уже спускали колеса, и это произошло еще до того, как откопали машину и нашли тело. Я отперла шкафчик, где хранила свое оружие. У меня было три пистолета. Мой любимый маленький полуавтомат тридцать второго калибра, который подарила мне тетя Джин, когда я была ребенком, сгорел при взрыве, я тогда чуть не погибла. Потом я приобрела «дэвис» — мне понравился его внешний вид, — чем вызвала насмешки коллег, не принимавших его всерьез. Из уважения к ним я купила «эйч-энд-кей», считавшийся серьезным оружием. Однако он был великоват для меня, так что я убрала его подальше вместе с «дэвисом». Я достала коробку с винчестером «силвертипс», зарядила его и положила в наплечную сумку.

Теперь мне стало чуть спокойнее, хотя по большому счету я испытывала смертельный страх.

Я провела воскресное утро, печатая мои записи. После обеда я поехала в офис и рассортировала почту, сваленную у меня на полу. Почтальон засунул так много конвертов в дверную щель, что они покрывали весь ковер. В конвертах были в основном счета, и мне ничего не оставалось, кроме как заняться выписыванием чеков. Прослушав автоответчик, я убедилась в том, что ни одно из сообщений не требовало моего срочного вмешательства. По дороге домой я прошла мимо почтового отделения и бросила оплаченные счета в ящик возле обочины. Остальную часть дня я посвятила уборке квартиры — хороший способ уединиться для тех, кому это просто необходимо. Вряд ли кому-нибудь захочется присоединиться к вам, когда вы чистите унитаз.

В понедельник утром я загрузила пишущую машинку и все свои записи в машину и отправилась в Санта-Терезу. Припарковалась напротив здания суда, положила револьвер в бардачок и заперла машину. У меня было несколько дел в радиусе двух кварталов, и, чтобы провернуть их, оружие не требовалось.

Начала я с компании, занимающейся регистрацией прав на частную собственность, расположенной на углу. Я искала информацию о приобретении собственности в Санта-Марии в 1953 году. Оригиналы документов отдаются владельцам новой собственности, но фотокопии хранятся в офисе, возможно, вечно. Самый простой способ получить их — подать заявление в окошко по обслуживанию посетителей в одной из местных регистрационных компаний. Я имею дело преимущественно с компанией в Санта-Терезе, потому что у них обширная библиотека и они не берут плату за несложные поиски. Текущие дела значатся по адресам собственности, но в пятидесятые годы сделки заносились в указатель по фамилиям. Я сделала запрос на сделки с собственностью на имя Джейка Оттвейлера, Чета Креймера и Тома Пэджета. Служащий компании предложил мне подойти через час.

Я перешла через улицу к зданию архива завещаний в окружном суде Санта-Терезы. С 1964 года завещания жителей Санта-Марии регистрировались там же в филиале суда, но в 1953 году они хранились здесь. Тут меня ждал сюрприз — завещание Коры Пэджет. После ее смерти 2 марта 1959 года она оставила все свое имущество Тому, сделав его очень богатым человеком. В приложении к завещанию указывалась приблизительная стоимость ее недвижимости, включавшая в себя дом и четыре конторы погребальных услуг: итого два миллиона долларов. Ее личное состояние — наличные деньги, акции, облигации и драгоценности — оценивалось еще в три четверти миллиона. Я заплатила за заверенную копию свидетельства о смерти, где была указана ее причина — двусторонняя бронхопневмония. В этом не было ничего подозрительного.

Потом я перешла к завещаниям родителей Кальвина и Виолетты. Роскоу Вилкокс умер 16 мая 1951 года, оставив завещание, подписанное и датированное 21 декабря 1949 года. Завещание было подшито 24 мая 1951 года, пошлина взята, и по претензиям кредиторов уплачено. Условия были простыми: брат Виолетты Кальвин Вилкокс был назначен душеприказчиком. В завещании, однако, было два специфических пункта: первый — сумма в десять тысяч долларов, которые Роскоу оставил церкви, и второй — «Моей дочериВиолетте за ее любовь и преданность, которые она проявляла к нам в течение жизни, оставляю щедрую сумму в один доллар, что вдвое больше того, чего она стоит». Все свое личное имущество и свое имение он завещал «моей жене Джулии Фарадей Вилкокс, если она переживет меня, а если нет, то моему сыну Кальвину Эдварду Вилкоксу».

Джулия Вилкокс по условиям своего завещания, также подписанного и датированного 21 декабря 1949 года, оставляла все своему мужу или в случае, если он умрет раньше ее, своему сыну Кальвину. Остальные пункты обоих завещаний касались бюрократических подробностей: описи имущества, оплаты похорон, долгов, федеральных и окружных налогов и претензий по недвижимости. Как следовало из завещания, Виолетта была лишена права на получение денег (за исключением одного издевательского доллара) по причине ее безразличия, отсутствия сострадания или плохого характера. Чет Креймер предполагал, что Кальвин хотел нажиться на ее смерти, но поскольку оба завещания предшествовали ее исчезновению, Кальвин уже знал о том, что унаследует все один, и потому ему незачем было убивать ее. Он, вероятно, ее не любил, но вряд ли бы стал рисковать своей жизнью или свободой, чтобы избавиться от нее. Виолетта его раздражала, но не более того.

Завещание Хейрла Тэннера меня поразило. Он, очевидно, составил его 6 июля 1953 года, тем самым отменив все предшествующие завещания и распоряжения. Он назначил душеприказчика — служащего своего банка — и двух опекунов: одного для Стива Оттвейлера, другого для Тэннье. Опекуны должны были контролировать все доходы, пока внукам не исполнится по двадцать пять лет. Он пожелал, чтобы его личное имущество тоже находилось под опекой, пока каждый из его внуков не достигнет этого возраста. Я еще раз прочла этот пункт. В сущности, в нем говорилось о том, что Стив не получит доступа к деньгам до 1962 года, а Тэннье — до 1969-го. Его личная собственность — серебро и антиквариат — была оценена в шестьсот тысяч долларов, но внуки не могли в течение многих лет ни продать, ни заложить ее, ни обладать ею. Почему Хейрл это сделал? Сначала я подумала, что он хотел наказать своих внуков, но потом мне пришло в голову, что объектом его гнева был Джейк Оттвейлер. Старик Тэннер скорее всего хотел быть уверенным в том, что Джейк не сможет взять ни единого цента из его денег даже для содержания двух своих детей. Согласно условиям завещания Тэннера, Джейку придется рассчитывать только на себя, поднимая двоих детей. Сделай Хейрл Джейка душеприказчиком или опекуном, тот мог бы по крайней мере потребовать некоторую сумму денег на их содержание, образование и лечение. Каким же тогда образом Джейк сумел внести свою долю при покупке «Голубой луны»?

Находясь в здании суда, я спросила, нет ли у них списка обращений за псевдонимами для бизнеса, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку — ведь он все-таки стал совладельцем бара. К сожалению, эти сведения хранились в архиве только в течение десяти лет после обращения, так что материалы за 1953 год давно были уничтожены. Я попыталась обратиться в налоговую инспекцию, располагавшуюся через дорогу, рассчитывая хоть там нарыть какую-нибудь информацию, связанную с «Голубой луной», но инспектор сказал мне, что нижний этаж здания был затоплен во время наводнения и все данные до 1962 года пропали. Так что Джейку повезло — я попробовала сунуть нос в его дела, но безуспешно.

Покинув здание суда, я вернулась в регистрационную компанию, где получила большой конверт с фотокопиями документов. Села в машину и стала просматривать полученные «сокровища». Начала с Тома Пэджета. В течение нескольких лет после смерти Коры Том купил массу недвижимости на деньги, взятые из банка Санта-Марии, но большая часть кредитов была выплачена после того, как завещание вступило в силу.

Я взглянула на сделки, заключенные Кальвином и Рэйчел Вилкокс, но они показались мне незначительными, и я перешла к Джейку Оттвейлеру. Они с Макфи купили «Голубую луну» 12 декабря 1953 года за двадцать две тысячи долларов — эту сумму я вычислила по налоговым маркам, наклеенным вдоль левого поля листа. Я вспомнила, как Макфи упомянул о «паре тысяч долларов», которые он вложил в общий бизнес, что означало, что доля Джейка — приблизительно двадцать тысяч. Несомненно, им понадобилась еще солидная дополнительная сумма для покрытия лицензии на алкоголь, расширение бизнеса и переоборудование бара, которое они произвели.

Я долго сидела в машине, сопоставляя факты, затем завела мотор и выехала со стоянки. Пора было в дорогу.

29

Доехав до Санта-Марии, я остановилась на автозаправке и наполнила бак, а затем припарковалась на платной стоянке и расплатилась через автомат. Потом позвонила в госпиталь, где работала Дейзи, и попросила соединить меня с ней. Когда она взяла трубку, я сказала, что нахожусь в Санта-Марии.

— Можно приехать к вам домой? Мне нужно напечатать кое-какие документы и сделать несколько звонков.

— Конечно, нет проблем. Ключ спрятан под цветочным горшком, который стоит на крыльце.

— Это не оригинально, Дейзи. Все прячут ключ под цветочным горшком. Воры это знают и первым делом ищут именно там.

— Что вы говорите? Если разочаруешь вора, то он разобьет тебе окна или сломает замки. Кстати, раз уж вы там будете, достаньте, пожалуйста, белье из стиральной машины и переложите его в сушилку.

— Вы всегда сваливаете свои обязанности на других?

— Ну, это простительно! — засмеялась она.

Я вошла в дом Дейзи, перво-наперво выполнила ее просьбу, после чего поставила машинку на стол в гостиной и разложила свои записи. Я просматривала листки блокнота в поисках чего-то, на что раньше, казалось, не обратила внимания. Я знала, что что-то пропустила, но что именно — не могла понять. Иногда то, что ты ищешь, лежит на самом виду, но ты этого не замечаешь. Пытаясь как-то соединить обрывки информации, я наткнулась на имя Тая Эддингса. Он был на территории владения Тэннеров с Лайзой в пятницу вечером, и если она толком ничего не могла сказать о машине, которая подъехала к дому, то Тай наверняка рассмотрел и запомнил ее. Я позвонила Лайзе:

— Привет, это Кинси. Я тут сижу, просматриваю свои записи и подумала, что стоит поговорить и с Таем Эддингсом.

— Зачем?

— Чтобы расспросить его о том человеке, который в ту ночь приехал на машине во владение Тэннеров. Вы не знаете, где сейчас Тай?

— Нет.

Я подождала и решила помочь ей:

— У вас есть какие-нибудь предположения на этот счет?

— Нет. С тех самых пор я ничего не слышала о нем, и вообще мне все равно — жив он, умер или сидит за решеткой.

— А его тетя? Как ее фамилия?

— Йорк. Далия Йорк. Она уехала из города после смерти своего мужа, и я не знаю куда.

— А ее дети? Кто-то сказал мне, что у Тая был кузен — Кайл. Его фамилия Йорк?

— Да.

— Лайза, почему вы не хотите мне помочь? Вы на меня сердитесь?

Наступило молчание. Наконец она ответила очень холодно:

— Не хочу упрекать вас в черствости, Кинси, но вам не приходило в голову, что я могу быть огорчена смертью Виолетты? А вы относитесь к этому как к игре: прыг-прыг. Одного расспросила, переходим к следующему.

Я почувствовала, как краснею.

— Простите, я об этом не подумала. Вы правы, и я приношу свои извинения. Я так зацикливаюсь на том, что делаю, что забываю обо всем остальном.

Молчание.

— Вы не хотите говорить об этом? — спросила я.

Вопрос повис в воздухе, да он и не требовал ответа.

Наконец Лайза произнесла:

— Не очень. Дайте мне время погоревать в одиночестве. Если можно.

— Конечно, извините. Знаете, я сейчас у Дейзи. Позвоните мне позже, если захотите поговорить.

Опять молчание. Я слышала ее дыхание. Последовал краткий ответ:

— Кайл Йорк живет в Сан-Луи. Он врач-аллерголог.

Она резко бросила трубку, мое «спасибо» ей не понадобилось.

Почти не надеясь на успех, я стала звонить в справочную, чтобы узнать телефон Кайла Йорка, но, к моему немалому удивлению, оператор предложила мне на выбор домашний или рабочий телефон.

— Давайте оба.

Я записала номера на карточке. Если позвоню в офис, то либо должна буду бесконечно ждать, слушая фоновую музыку, либо какая-нибудь секретарша будет долго расспрашивать меня о цели моего звонка. Лучше подождать окончания рабочего дня и позвонить ему домой. Мои раздумья закончились тем, что я набрала номер. После пяти гудков трубку сняла женщина. Я спросила:

— Миссис Йорк?

— Да, но вы, возможно, ищете мою невестку, а ее сейчас нет. Она повела собаку в собачью парикмахерскую и вернется только через полтора часа. Представьтесь, пожалуйста. Я обязательно передам, что вы звонили. — Ее голос слегка дрожал, словно ей трудно было говорить.

— Вы мать доктора Йорка?

— Да. Могу я вам чем-нибудь помочь? — Казалось, ей было приятно с кем-нибудь поболтать. Интересно, захочется ли ей болтать со мной, когда я расскажу о цели моего звонка?

Поколебавшись мгновение, я решила слукавить. Если бы я сказала правду, у меня не было бы шансов на успех.

— Я старая подруга Кайла, еще со школы. Мы потеряли связь друг с другом, но я узнала, что он практикует в Сан-Луи, и вот решила ему позвонить.

— Это очень мило с вашей стороны. Как, вы сказали, вас зовут?

— Тэннер… Тэннье Оттвейлер.

— Вы, должно быть, дочь Джейка Оттвейлера?

— Да, мэм.

— Как поживает ваш отец?

— Нормально. Он передает вам привет.

— О, он всегда был очень любезным мужчиной. Я не видела его лет шестнадцать-семнадцать. Я не покидала Сирина-Стейшн, пока два года назад не переехала сюда с Кайлом и его женой. — Она еще немного пораспространялась на эту тему: было ясно, что она одинока и жаждет общения. Я, конечно, понимала, что поступаю дурно. Нехорошо лгать старым дамам. Даже я это знаю.

Мы поговорили о прошлом: она рассказывала правду, а я придумывала все на ходу. Затем я повернула разговор в нужное мне русло:

— А что случилось с кузеном вашего сына из Бейкерсфилда?

— Вы имеете в виду Тая?

— Да. Насколько я помню, он вернулся в Бейкерсфилд, но это последнее, что я о нем слышала. Как у него дела?

— Отлично.

— У вас есть его телефон?

— Видите ли, моя милая, он в Сакраменто, но я не понимаю, почему вы интересуетесь им, если позвонили Кайлу.

— Я хочу обзвонить всю нашу компанию, раз уж решила наладить связи, — убедительно соврала я. Я старалась, чтобы мой голос звучал легко и непринужденно, но не могла провести старую даму. Хотя она была и старой, интуиция ее не подвела.

— Вы ведь Лайза Меллинкэмп, правда?

— Нет. — Единственный раз за весь наш разговор я сказала правду и надеялась на вознаграждение за это.

— Ну, кто бы вы ни были, я уже сказала вам все, что считала нужным. Спасибо за звонок, но больше не звоните. — Она повесила трубку, видимо, с большей силой, чем можно было ожидать от женщины ее возраста.

Я аккуратно положила трубку и задумалась. Иногда ложь дается мне с трудом и вызывает одышку. Не ожидала, что меня вот так положат на лопатки. Я стала складывать одежду Дейзи и убирать ее в шкаф, просто для того, чтобы чем-нибудь заняться.

Через некоторое время я вернулась к телефону и позвонила в справочную Сакраменто, запросив номер телефона на фамилию Эддингс и имя, начинающееся с «Т», Тай или Тайлер. На этот раз меня интересовал только рабочий телефон. Оказалось, что Тай Эддингс работает адвокатом в юридической фирме с очень длинным рифмующимся названием, похожим на слова из детской песенки.

Телефонистка соединила меня с его секретаршей, которая сообщила мне, что мистер Эддингс находится в суде. Я оставила ей телефон Дейзи и назвала свое имя, попросив, чтобы он мне перезвонил.

— Извините, с чем связан ваш звонок?

— Со смертью.

— О Боже!

— Да, так получилось, — сказала я. — Кстати, в какой области юриспруденции он работает?

— В криминальной.

— В таком случае скажите ему, что это касается убийства и мне нужно переговорить с ним как можно быстрее.

Еще час я печатала мои заметки. Это был последний день моей работы, и я хотела оставить Дейзи полный отчет того, что сделала. Чувства удовлетворения я не испытывала. Оставалась какая-то незавершенность. Хотя, конечно, она теперь нашла свою мать — ее желание исполнилось. Среди многих вопросов, оставшихся без ответа, меня смущала кружевная занавеска. Фоли сорвал одну из них, когда они с Виолеттой скандалили в четверг, вечером 2 июля. Фоли чувствовал такие сильные угрызения совести, что пошел и купил жене на следующий день «бель-эйр». Если это он убил ее и похоронил в машине, то зачем ему было заворачивать тело в занавеску? Если бы ее тело когда-нибудь нашли — как в действительности и произошло, — к чему было оставлять улику, которая бы прямо указывала на него? Фоли, может быть, и не отличается богатым воображением, но он же не настолько глуп.

Закончив печатать, я сложила листки в папку. Потом прочла отдельные выдержки из сфотокопированных газет, опубликованные до и после исчезновения Виолетты. Дойдя до заметки о домашней вечеринке с вручением призов у Ливии Креймер, я поняла, что миссис Йорк, одна из награжденных, и была той самой миссис Йорк, с которой я говорила менее часа назад. С информацией часто происходит поразительная вещь: факты оживают в контексте. То, что в одном контексте кажется значительным, в другом может служить ключом к разгадке.

Я просматривала оставшиеся газеты, когда наткнулась на заметку от 6 июля, на которую раньше не обратила внимания. В ней сообщалось о человеке по имени Филемон Салливан двадцати семи лет от роду, который был арестован за «пьянство и непристойное поведение». Штраф составлял сто пятьдесят долларов, и его приговорили к условному сроку в сто двадцать пять суток в окружной тюрьме. Был ли это Фоли? Возраст подходил, а из списка имен справочника я знала, что он и Виолетта были единственными Салливанами в городе. Я снова проверила дату: 6 июля. В статье не указывалось, когда именно этого человека арестовали, но Фоли клялся, что ни разу не выпивал после исчезновения Виолетты. Возможно, конечно, что он просто забыл о том вечере.

Я достала телефонную книгу и поискала телефон пресвитерианской церкви, где работал Фоли. Я уже сняла было трубку, но затем заколебалась. Мне не хотелось ехать в Кромвелл, но расспрашивать его по телефону было еще хуже. Лучше поговорить с ним лично, чтобы видеть его реакцию. Язык тела и выражение лица могут рассказать многое. Кроме того, я надеялась, что позвонит Тай Эддингс, и если я буду занимать телефон, он не сможет дозвониться. Я убедилась в том, что автоответчик работает, сунула папку в сумку, затем взяла ключи от машины и вышла из дома.

Я нашла Фоли в залитой солнцем церковной кухне, где он с помощью огромного полотера натирал бежевый виниловый плиточный пол. От неожиданности он вздрогнул, как от резкой боли. Выглядел он ужасно, хотя опухоль на лице немного спала. На переносице болтался отлепившийся от шины пластырь. Под глазами все еще были синяки, словно он специально наложил тени, чтобы усилить голубизну глаз. Кровоподтеки перешли на щеки и ниже, к подбородку, — казалось, что у него выросла темная борода. От все еще распухших губ, словно тюленьи усы, отходили черные нитки швов.

Он выключил полотер и опустился на табуретку.

Я достала вторую табуретку и села.

— Разве вы не должны лежать в постели? — спросила я.

— Я не люблю бездельничать. Нужно думать о куске хлеба. Что привело вас сюда?

— Кружевная занавеска, в которую было завернуто тело.

Он опустил глаза и уставился на свои руки.

— Я так жалею, что порвал их. Она из-за них уехала. Я знаю, что ничего изменить нельзя, но если бы она тогда не уехала, то была бы жива.

— Я не о том хотела с вами поговорить, Фоли. Не для того я проделала неблизкий путь, чтобы заставить вас почувствовать угрызения совести, — сказала я. — Когда обычно забирали мусор?

Он задумался.

— По пятницам.

— Но в ту пятницу его не могли забрать из-за праздника, не так ли?

Он пожал плечами:

— Не знаю. Прошло слишком много лет.

— Ну подумайте — банки были закрыты, почту не доставляли, ни одно государственное учреждение не работало, так же как и городские службы, за исключением, возможно, автобусной линии, если в Сирина-Стейшн тогда ходил автобус.

— Так.

— Значит, занавески пролежали в мусорном контейнере целых два дня — пятницу и субботу, прежде чем оказались в мусороуборочной машине.

Он посмотрел на меня с испугом, но я продолжала:

— Где у вас стояли мусорные баки?

— На аллее позади дома.

— Значит, кто-нибудь мог украсть занавески.

— Зачем?

— Кто-то готовился убить вашу жену и похоронить в этой яме. В городе все знали о вашей ссоре и порванных занавесках. Виолетта рассказала эту историю всему свету. Таким образом, в случае если бы кто-нибудь обнаружил машину, тот факт, что женщина была завернута в занавеску, указывал бы на вас.

Мне казалось, я слышу, как работает голова Фоли — тук-тук, — пытаясь осмыслить сказанное. Я продолжала наступление:

— Кто такой Филемон Салливан? Это вы?

— Меня так назвала моя мать, но я всегда ненавидел это имя и называл себя Фоли.

— Это вас как раз в то время подобрали на улице за пьянство и непристойное поведение?

— Кто вам это сказал?

— Я видела заметку в газете об условном приговоре и о штрафе в сто пятьдесят долларов. Приговор был вынесен 6 июля, но в газете не упоминалось о дате вашего ареста. Когда это случилось?

— Я не хочу говорить об этом. Это было очень давно.

— Тридцать четыре года назад, если быть точными. Так, может быть, теперь вы расскажете об этом?

Он помолчал, но потом сдался:

— Меня арестовали вечером в пятницу, и я провел ночь в тюрьме. Я напился в «Луне» и был немного не в себе. Макфи сообщил об этом в департамент шерифа, они приехали и забрали меня. Я сразу позвонил Виолетте, но она не захотела приехать за мной. Сказала, что так мне и надо и ей все равно, если я там даже сгнию. Я сильно переживал. На следующее утро меня отпустили.

— Это было в субботу, Четвертого июля?

Он кивнул.

— Вас кто-нибудь видел?

— Сержант Шефер покидал полицейский участок в одно время со мной и предложил подвезти меня домой. Том Пэджет может это подтвердить, потому что мы подобрали его по дороге. У его пикапа заглох двигатель, и он хотел поехать домой за буксировочным тросом.

— Вы говорили, что у вас в первой половине субботы была кое-какая работенка, как вы выразились. Вы помните, какая именно?

— Да, мэм. Сержант Шефер спросил, могу ли я помочь ему собрать верстак, который он строил в своем сарае. Я хорошо плотничаю — возможно, не сумею сделать всю работу, но то, что ему было нужно, мог. У него уже были бревна, и мы вместе сколотили верстак.

— Когда ваш день рождения?

— Четвертого августа.

— Ну вот вам и запоздалый подарок ко дню рождения. Вы больше не числитесь в списке подозреваемых в убийстве Виолетты. Кто-то вырыл яму между вечером четверга и серединой субботы, но это не могли быть вы. В четверг вечером вы ссорились дома с Виолеттой, порвали ее занавески. Потом отправились в бар и напились. Кто-то видел, как какой-то парень вывозил экскаватор из усадьбы Тэннеров в пятницу вечером, но к тому времени вы были уже в тюрьме. Таким образом, между временем вашего заключения и вашей работой у сержанта Шефера в субботу днем у вас железное алиби.

— Будь я проклят, — пробормотал он, уставясь на меня.

— Но я бы на вашем месте еще не торжествовала. Наймите адвоката, чтобы защитить свой тыл. А я буду рада сообщить об этом Дейзи.

Возвращаясь через Санта-Марию, я остановилась у автомастерской Стива Оттвейлера. У меня не выходило из головы завещание Хейрла Тэннера, но я не хотела расспрашивать Джейка. Стив проводил меня в офис, решив, что я приехала по поводу своей машины. Обменявшись с ним любезностями, я спросила:

— Можно задать вам один вопрос?

— Пожалуйста.

— Тэннье сказала мне, что Хейрл Тэннер умер через месяц после смерти вашей матери.

— Можно сказать и так.

— Что вы имеете в виду?

— Он застрелился.

— Самоубийство?

— Да. Старик находился в глубокой депрессии. Бабушка умерла. Умерла моя мама, и ему незачем было жить. По крайней мере так ему казалось.

— Он оставил предсмертную записку?

— Да, она до сих пор лежит у меня.

— Оставил ли он какое-либо распоряжение насчет своего имущества?

— Почему это вас интересует?

— Я хочу знать, из-за чего Хейрл Тэннер был так сердит на вашего отца.

Он хмыкнул, словно это показалось ему смешным, но его взгляд оставался холодным.

— Почему вы так думаете?

— Я видела завещание.

— О! Каким образом?

— Я пошла в суд и посмотрела его. Одновременно я прочла несколько других завещаний, так что не думайте, что я интересовалась только вашим отцом. Ваш дедушка составил его таким образом, чтобы Джейк не мог взять ни цента, даже на вас с Тэннье.

— Я не понимаю, почему это вас интересует.

— Сегодня мой последний рабочий день. Я предоставляю полиции найти убийцу Виолетты, но мне бы очень хотелось узнать, кто и почему ее убил.

— Разве это непонятно?

— Мне — нет.

— У вас наверняка есть подозреваемый и предполагаемый мотив убийства, иначе бы вы сюда не приехали.

— Я думаю, что ее убили из-за денег, которые она собрала, чтобы убежать.

— Какое это имеет отношение к моему отцу?

— Я хотела бы знать, откуда он взял деньги на покупку «Голубой луны».

— Вы хотите сказать, что… что он убил ее ради денег?

— Меня интересует, каким образом он сумел купить этот бар.

— Если вы хотите получить ответ на этот вопрос, вам лучше поехать в «Луну» и спросить его самого. А я не собираюсь сидеть тут и выслушивать ваши измышления.

— Почему вы не хотите ответить на этот вопрос, чтобы мне не пришлось туда ехать?

— Чтобы облегчить вам жизнь?

— Чтобы мне не пришлось ставить вашего отца в затруднительное положение. Мне кажется, что вы знаете больше, чем рассказали мне.

Я видела, что он злится, нервничает и никак не может решиться сказать мне что-то важное.

— Черт с вами, у моей матери был страховой полис. Папа получил шестьдесят тысяч долларов, половину положил в банк на меня и Тэннье, а остальные деньги потратил на покупку «Луны». Теперь вопрос закрыт, и я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда, пока я не вызвал полицию.

Он встал из-за стола и, взяв меня за локоть, бесцеремонно выпроводил из помещения.

К тому времени как я вернулась к Дейзи, было четыре часа, и я была готова прекратить работу. Я достигла той стадии расследования, когда люди не только отказывались со мной сотрудничать, но и прибегали к грубости, сарказму и рукоприкладству. Стив Оттвейлер был не меньше меня уверен в том, что почти невозможно проверить, получал ли Джейк страховку. Они ни за что не сказали бы мне, что это была за компания, а через тридцать четыре года сложно получить информацию без их помощи. Возможно, мне следовало сразу отправиться к Джейку и надавить на него, но, по правде говоря, я немного побаивалась этого человека. После того как я покинула офис Стива, у него было достаточно времени, чтобы позвонить своему отцу и рассказать о нашем разговоре. Джейку оставалось лишь повторить версию Стива и все.

Я села и напечатала для отчета еще три разговора. С миссис Йорк, с Фоли и Стивом Оттвейлером. Теперь я могла считать свой долг полностью выполненным, но мой мозг продолжал работать, пока пальцы бегали по клавиатуре. Телефон зазвонил, когда я уже заканчивала печатать, и я ответила, не отрываясь от машинки:

— Алло.

— Миссис Милхоун?

— Да.

— Это Тай Эддингс. Вы просили меня перезвонить вам.

30 КЭТИ

Пятница, 3 июля 1953 года

Кэти стояла за дверью столовой, цепляя вилкой из банки холодные равиоли. Маленькие подушечки теста были мягкими, их обволакивал томатный соус. Обедать должны были не раньше чем через полчаса, и Кэти решила слегка перекусить. Мать Кэти считала, что нужно знакомиться с кухней разных стран, поэтому в первую пятницу каждого месяца она готовила по новому рецепту. Это именовалось «просвещением желудков». В прошлом месяце она приготовила китайское блюдо под названием «Субгумский цыпленок чау-мейн», которое подала на английских сдобных булочках, обильно сдобренных соевым соусом, и с хрустящей коричневой лапшой. В мае она сделала итальянские спагетти, а в апреле порадовала всех французским блюдом «беф-буаиньон», которое, по мнению Кэти, было обычным тушеным мясом. Сегодня у них было валлийское блюдо, приготовленное Кэти под руководством матери. Она открыла пакет с кусочками сыра «Крафт» и расплавила их в кастрюле вместе с банкой сгущенного молока без сахара. Затем добавила уорсестерширский соус и пол чайной ложки горчицы. Вот и все. О, как вкусно! Она не могла дождаться, когда они сядут за стол. На всякий случай были приготовлены равиоли, если этого блюда окажется недостаточно.

Проблема заключалась в том, что с тех пор как их учительница физкультуры мисс Каррико заметила, что Кэти нужно сбросить тридцать пять фунтов, ее мать зорко следила за тем, чтобы ее порции были такими маленькими, что она вставала из-за стола голодной. В первый раз Кэти подумала, что мать положила ей так мало по ошибке, но когда она попросила добавки, родители обменялись взглядами, от которых ее щеки вспыхнули. Словно они говорили о ней за ее спиной и тайком согласились с учительницей, что показалось Кэти нечестным.

Когда Кэти впервые передала своей матери слова мисс Каррико о том, какая она толстая, ее мать сделалась мертвенно-бледной. Она немедленно отправилась к директору школы, чтобы пожаловаться на отсутствие такта у учительницы и на то, что та сует нос не в свое дело. Директор, должно быть, серьезно поговорил с учительницей, потому что теперь мисс Каррико игнорировала Кэти и не смотрела на нее, словно ее вообще не существовало. Не то чтобы Кэти из-за этого переживала. Если эта училка попробует испортить ей аттестат, она расскажет маме о том, как она ведет себя с мисс Пауэл, учительницей по домоводству. Когда мисс Каррико думала, что на нее никто не смотрит, она становилась очень странной и напряженной. Словно испытывала к этой женщине пылкую любовь, что, с точки зрения Кэти, было плохо. Она поговорила об этом со своим исповедником после одного из собраний по Моральному Перевооружению, и он обещал понаблюдать за ней, но пока Кэти должна была держать эту информацию «под своей шляпкой». Кэти не знала, сколько времени ей придется ждать, пока она возьмет дело в свои руки.

Она думала, что мисс Каррико, возможно, не любила Креймеров за их положение в общине. Например, второго июня во время коронации королевы Елизаветы директор школы специально спросил, не может ли отец Кэти принести их телевизор, чтобы одноклассники Кэти могли воочию наблюдать это зрелище. Он принес телевизор и поставил его в их классе. Все дети собрались вокруг него, чтобы смотреть церемонию, а потом директор поблагодарил ее перед всеми учениками. Мисс Каррико стояла в дальнем углу комнаты с ухмылкой на лице, явно не догадываясь, что Кэти наблюдает за ней.

Кэти надеялась, что похвала директора не восстановит против нее Лайзу. Лайза, возможно, была красивее и получала лучшие отметки, но зато Кэти — из хорошей семьи. Ее отец был известным бизнесменом, а мать часто упоминали в светской хронике местной газеты. Кэти вместе с родителями каждое воскресенье ходила в церковь. На ней были короткие белые перчатки, и она несла белую Библию, которую ей подарили на Пасху. Что из того, что ей приходилось покупать одежду в отделе для толстушек? Ее мама говорила, что это детский жирок и со временем она превратится в лебедя. Бедная мать Лайзы была разведена и постоянно пила. Кэти не понимала, как после этого Лайза могла держать голову высоко поднятой, но Ливия объяснила, что девочки из неблагополучных семей заслуживают сочувствия, а не осуждения. Она говорила, что Лайза делает все возможное, чтобы выжить в таких обстоятельствах. И не надо хвастать перед ней своим превосходством.

У Кэти была не только хорошая одежда, у них был еще и новый двухкамерный холодильник с отдельным морозильником. В нем стоял волшебный контейнер, и когда его переворачивали, из него высыпались кубики льда. На Рождество отец подарил матери миксер, которым Кэти пользовалась каждый день после школы для приготовления молочных коктейлей, пока мама не перестала покупать ей мороженое. Ливия говорила, что Кэти должна дорожить этими благами, что она, конечно, и делала. Она знала, как ей повезло, что она работала в компании своего отца, в то время как Лайза могла зарабатывать деньги только нянча ребенка и гладя одежду Виолетты, что делало ее практически служанкой.

Мать Кэти хотела, чтобы дочь понимала важность помощи тем, кто в ней нуждается, — урок жизни, который Кэти приняла близко к сердцу. Это она придумала проект по шитью. Она предложила, чтобы они с Лайзой сами шили всю свою школьную одежду на маминой швейной машинке «Зингер». Лайза не проявила к ее плану особого интереса. Уже дважды откладывался их поход за тканями и выкройками. Каждый раз у Лайзы была какая-нибудь причина, но Кэти все равно обижалась. Когда она пожаловалась маме, та предположила, что, возможно, Лайзе стыдно признаться, что у нее нет на это денег. Кэти этим прониклась. Она даже отложила десять долларов из своей зарплаты, чтобы поделиться с подругой. Сегодня утром она зашла за Лайзой, чтобы наконец отправиться в город. Она думала, что Лайза обрадуется — ведь Кэти осуществит ее мечту. Кэти представляла их в хорошо сидящей на них школьной форме, конечно, не одного цвета и не из одной ткани, потому что каждая из них должна выражать свою индивидуальность, как было сказано в журнале «Семнадцать лет». Но осенью одноклассники, увидев похожий покрой их юбок и жилеток, поймут, что они лучшие подруги. Она была вне себя, когда узнала, что Лайзы нет дома, но решила подставить другую щеку. Принцип Абсолютной Любви учил ее тому, что она должна быть выше небольших разочарований. Она даже оставила красивый подарок в комнате Лайзы в качестве сюрприза для своей подруги.

В магазине «10 центов» она настолько расщедрилась, что купила две выкройки — для них обеих. Во-первых, она хотела показать, что все простила, а во-вторых, ей требовалась выкройка намного большего размера. Она купила три ярда розовой шерсти для себя и большой кусок серого вельвета для Лайзы. Ей не терпелось сообщить подруге эту новость, но когда Лайза позвонила ей, чтобы поблагодарить за пудру, Кэти забыла о своем намерении. От разочарования она чуть было не расплакалась, пока Лайза в конце концов не объяснила, в чем дело. Бедняжка. Она ничего не могла поделать со слабостью своей матери.

Когда Кэти услышала шум отцовской машины, она быстро спрятала полупустую банку с равиоли в буфет и, прокравшись в гостиную, села в кресло, положив ноги на подлокотник. Потом включила телевизор, где шло «Хауди-Дудди-шоу».

— Это ты, папа?

— Да.

Она сразу поняла, что отец в плохом настроении. Да и сама она находилась в не слишком хорошем расположении духа после телефонной баталии с Лайзой. Она сказала ей правду. Она действительно давно ждала их похода в магазин. Раньше они всегда по субботам ходили в магазин или в кино, пока не появилась Виолетта. Ливия обычно отвозила их в Санта-Марию и потом угощала ленчем возле фонтана, после чего давала каждой по доллару, чтобы они купили себе то, что им хотелось. Кэти до сих пор помнила бутерброды с тунцом и фруктовые коктейли. Она представляла себе, как они вдвоем рука об руку входят во взрослую жизнь, оставаясь лучшими подругами, верными и преданными друг другу, счастливые оттого, что они, как и раньше, неразлучны.

Через полгода Кэти поняла, что что-то не так. Сначала Лайза просто была занята. Кэти поверила этому, потому что когда они наконец отправились вместе погулять, все было как обычно. Они хихикали и ели попкорн, поливали мороженое сиропом «Доктор Пеппер» и обсуждали последние новости из жизни кинозвезд. Но постепенно Лайза стала отдаляться от нее. Она казалась холодной и скрытной, и Кэти не могла понять почему. Все объяснила миссис Креймер: во-первых — Виолетта, во-вторых — Тай. Лайза была занята ими, так что неудивительно, что у нее оставалось так мало времени для подруги. И теперь, когда она все время сидит с ребенком, что было делать Кэти?

Положив подарок на стол, она несколько минут побродила по комнате, трогая вещи Лайзы. Ее щетка для волос пахла точно так же, как и ее, а плюшевый медвежонок, который Кэти ей подарила, все также сидел в подушках, что, с ее точки зрения, было добрым знаком. Она не собиралась совать нос в чужие дела, но когда обнаружила дневник, спрятанный в темном, покрытом паутиной углу за книжной полкой, то села на кровать и перелистала страницы в надежде прочесть что-нибудь о себе. Она подозревала, что Лайза у нее за спиной говорила о ней всякие гадости. Возможно, у нее были причины сердиться на Кэти, но она боялась высказать их ей в лицо. Кэти подумала, что если увидит себя глазами Лайзы, то сможет исправиться, какой бы ни была причина, по которой Лайза от нее отдалилась.

Она продолжала читать, неприятно удивленная тем, что ее имя вообще не упоминалось. Записи о Тае причинили ей острую боль. Она внезапно поняла, что пока ее, Кэти, заботили нормальные подростковые заботы, Лайза становилась женщиной. Подробности о ее отношениях с Таем вызывали у нее странное ощущение жара между ногами. Иногда она испытывала нечто подобное, когда читала «Искренние признания», и знала, что это нехорошо. Она сделала все возможное, чтобы отвлечь Лайзу от глупостей и вернуть в безопасный мир кинозвезд и глянцевых журналов. Казалось, что ей это удалось, так что теперь для нее было двойным потрясением осознать, что Лайзу волновали те же вещи, которыми были полны грязные газетные публикации. Какой позор! Неудивительно, что она не могла быть откровенна с ней, с Кэти. Кэти могла себе представить ее слова: «Мне Слишком Стыдно Рассказывать об Этом Моей Лучшей Подруге!», «Его Любовь Ведет Меня по Неверному Пути, но Я Не Могу Остановиться!», «Если бы Только Мне Было к Кому Обратиться за Помощью в Борьбе Одной Молодой Женщины за То, Чтобы Остаться Чистой».

Инстинктивно Кэти почувствовала, что может быть полезна. В каком бы отчаянии ни была Лайза, она никогда не сможет признаться в своем грехе. И естественно, Кэти не может сказать, что прочла дневник за ее спиной. Неудивительно, что Лайза чувствовала свою отчужденность: ей, наверное, казалось, что Кэти с ее высокими нравственными принципами будет испытывать к ней отвращение. Каким образом она может стремиться к Абсолютной Чистоте, когда уже скомпрометировала себя? Первым шагом был тампакс. Использование тампакса, по словам ее матери, могло разбудить инстинкты самого низкого свойства. Она должна была найти способ дать Лайзе понять, что есть надежда, что она еще не так глубоко погрязла в грехе, чтобы не было пути назад. Она была готова предложить подруге любую помощь, в которой та нуждалась. Вопрос был лишь в том, как сообщить Лайзе, что ей известны все ее тайны.

В ожидании звонка Лайзы она прорепетировала несколько путей перехода к этой теме. Это не вина Лайзы. Ее отец даже не жил в этом штате. Лайза почти его не видела, а когда видела, то, по словам Лайзы, они почти не разговаривали. В результате у нее не было морального руководства, так чего можно было ожидать? В большинстве этих сценариев Лайза рыдала от благодарности, а Кэти ее утешала.

Проходили часы, и Кэти уже стала серьезно волноваться, когда мать наконец прокричала ей снизу: «Кэти, звонит Лайза!»

Кэти почувствовала спазмы в животе. Что, если Лайза провела весь день с Таем? Что, если он целовал ее и она таяла в его объятиях? Кэти собиралась заверить подругу в своем полном доверии к ней, но она забыла о пудре, и благодарность Лайзы за подарок сбила ее с толку. И в следующий момент вся ее боль вырвалась наружу. Она тосковала о знакомой ей Лайзе вместо этой чужой девочки, лежащей в объятиях «плохого мальчика». Казалось, что Лайза даже не испытывает раскаяния. Она сказала, что ей стыдно за то, что она забыла об их встрече, но по ее тону этого нельзя было сказать. И какое же облегчение почувствовала Кэти, когда оказалось, что проблема заключалась в матери Лайзы. Она была больна и заразна. Ничего удивительного. Чего можно ожидать от женщины, которая столько курила и пила? Кэти, как могла, утешала подругу, но у нее не было возможности затронуть вопрос «сама знаешь о чем». Однако к тому времени, как она повесила трубку, все, казалось, прояснилось. Ей, конечно, еще придется искать способ выложить Лайзе всю правду, но по крайней мере теперь все в порядке. Тем не менее она не чувствовала себя счастливой и не знала почему.

Все это и заставило ее есть холодные равиоли из банки — не голод, а чувство растерянности и отчаяния. Мать позвала ее обедать, и она села за стол. Девочка проигнорировала маленькую ссору родителей и уставилась в свою тарелку. Она с нетерпением ждала, когда мама подаст «валлийского кролика» — тосты с расплавленным сыром, надеясь на то, что они окажутся очень вкусными. Мягкий, теплый сыр, расползавшийся по золотисто-коричневым тостам. Она положила на них маргарин, и от предвкушения вкуса маргарина под большим куском расплавленного сыра у нее текли слюнки. Ее боль проходила, и она чувствовала себя почти спокойной, когда отец как бы между прочим сделал замечание насчет Лайзы. Вначале Кэти едва обратила на него внимание. Она была очень голодна. Она не доела равиоли и знала, что если родители увидят, как жадно она набросилась на еду, то отберут ее и сделают ее несчастной. А она и так очень расстроена.

Сначала упоминание о том, что Лайза обедала с Виолеттой, показалось ей абсурдным. С чего он это взял? Она решила, что отец сказал это из злости. Он обычно не ошибался, но тут Кэти заметила его ошибку.

— Очень смешно. Ха-ха! А где все это время была Дейзи? Ты о ней забыл?

— Она сидела там перед большой миской лапши с маслом.

Это решило все. Ее отец никогда не видел Дейзи. Откуда ему было знать, что она любит лапшу, если он не увидел это своими глазами? Кэти пыталась протестовать, но только потому, что не хотела, чтобы он понял, как это ее задело. Мама попыталась вмешаться, но стало только хуже.

Когда отец ушел из дома, Кэти почти бегом вернулась в свою комнату. Она заперла дверь и в слезах бросилась на кровать. Это был самый плохой день в ее жизни! Она никогда еще не чувствовала себя настолько преданной подругой! Лайза все ей соврала. В свой день рождения она предпочла быть с Виолеттой Салливан. Они провели весь день в модном ресторане, поедая креветки. А Кэти хотела всего лишь быть со своей подругой, но та пренебрегла ею.

Она долго проплакала, потом услышала легкий стук в дверь и голос матери, окликавший ее. Она знала, что ее глаза опухли до размера шариков пинг-понга, а из носа так текло, что она испугалась, не начинается ли у нее насморк.

— Уходи!

— Кэти, я тебе кое-что принесла. Впусти меня.

— Оставь меня в покое.

— У меня для тебя маленький сюрприз.

— Какой?

— Открой дверь и увидишь.

Кэти неохотно высморкалась в носовой платок и вытерла глаза краем футболки. Она встала и открыла дверь.

Мать стояла со стаканом молока и тарелкой сдобных булочек.

— Я сделала это для моего клуба, но их много. Они твои любимые, с двойным слоем шоколада и орехами.

— Мне не хочется есть.

— Даже не попробуешь? Ты почти ничего не ела за обедом и, наверное, голодна. Можно мне войти? Только на минутку.

— Входи.

Кэти снова села на кровать. Мать поставила стакан молока и тарелку с булочками на прикроватную тумбочку. Булочки были еще теплые, от них головокружительно пахло шоколадом. Кэти не могла припомнить, когда мама последний раз предлагала ей что-нибудь подобное. Обычно бывало наоборот. Однако теперь у нее было разбито сердце, и мама сидела на ее широкой кровати с озабоченным выражением лица.

— Тебе сейчас лучше?

— Нет. — Не глядя на тарелку, Кэти протянула руку и взяла одну булочку.

— Я вижу, как ты расстроена.

— Да.

— Я понимаю, что ты сердишься на Лайзу за ее ложь, но, может быть, дело не только в этом?

— А в чем, например? — Кэти отломила краешек булочки и сунула в рот, чувствуя закипающие слезы.

— Я не знаю, детка. Потому и спрашиваю. У меня впечатление, что ты что-то скрываешь от меня. Не хочешь ли ты о чем-нибудь спросить?

Кэти не понимала, к чему клонит мама.

— Нет.

— Кэтикинс, я не хочу, чтобы у нас были друг от друга секреты. Так не должно быть между матерью и дочерью, которые любят друг друга. Мы с тобой самые близкие люди.

Мама не называла ее Кэтикинс с тех пор, как полтора года назад у нее начались менструации. Мама купила ей коробку с марлевыми прокладками и эластичный пояс, который носят на талии, чтобы прокладка оставалась на месте. Демонстрируя, как нужно закладывать эту длинную марлевую прокладку в пояс, мама пребывала в таком нервном напряжении, что Кэти решила не задавать никаких лишних вопросов.

Мать между тем продолжала говорить тем же ласковым тоном:

— Я чувствую, что ты что-то скрываешь.

— Я ничего не скрываю. — Кэти разломила оставшуюся булочку пополам и половинку сунула в рот.

— Ты знаешь, что я всегда буду тебя любить, что бы ты ни сделала.

Кэти изумленно подняла на нее глаза.

— Мама, я ничего не сделала! Я не понимаю, о чем ты.

— Тогда в чем дело? Я хочу, чтобы ты была со мной абсолютно честной. Что бы ты мне ни рассказала, это никогда не выйдет из стен этой комнаты.

Кэти молчала, уставясь в пол. На самом деле она ничего не скрывала, но кое-что ее серьезно беспокоило. Она знала, что мама может дать ей хороший совет, но не была уверена в том, что может ей полностью довериться.

— Ты расскажешь папе.

— Нет, не расскажу. Если только это не связано с твоим здоровьем или безопасностью. Короче говоря, это останется между нами.

— Это не связано со мной.

— Тогда с кем? С Лайзой? Она сказала что-нибудь гадкое о твоем весе?

— Не-ет. — Только два слога. Что-то гадкое о ее весе? Какую именно гадость имела в виду мама? Она ведь всегда говорила о внутренней красоте.

— Но это имеет отношение к ней?

— Ну да.

— Ее мама стала еще больше пить?

Кэти отрицательно покачала головой, избегая взгляда матери.

— Просто я беспокоюсь за нее.

— И что же тебя беспокоит?

Кэти поклялась себе никогда не говорить об этом. Представляя себе, как заставит Лайзу признаться, она видела перед собой их обеих, как раньше полночи сидящих без сна и разговаривающих по душам. Они заколют волосы и смажут лица кремом. И она деликатно поможет Лайзе понять пагубность ее поведения и направит ее на путь истинный.

Мамавнимательно всматривалась в ее лицо.

— Не понимаю, что могло произойти с Лайзой, о чем ты стыдишься мне сказать.

Кэти почувствовала себя меж двух огней, разрываясь между своей преданностью лучшей подруге и желанием броситься в объятия матери.

— Я обещала не рассказывать.

— Это связано с тем, что Лайза трогает себя?

— Трогает себя чем?

Она увидела, как мама переменилась в лице.

— О Боже, она позволяет Таю Эддингсу делать это с собой?! — воскликнула мать. Кэти почувствовала, как на верхней губе у нее появилась капелька пота. — Скажи мне.

Кэти что-то пробормотала в ответ, стараясь, чтобы это прозвучало как можно неразборчивее, чтобы не лгать матери.

— Говори.

— Она позволяла ему трогать свою грудь и класть руку… — Последнее слово у нее просто язык не поворачивался сказать.

— Куда?

— Вниз.

Ливия посмотрела на нее с ужасом.

— Это она тебе сказала? — Кэти пожала одним плечом. — Ты совершенно уверена?

Кэти ничего не сказала, но сделала движение ртом, означающее, что да. В конце концов она прочла об этом собственными глазами.

Мать испытующе посмотрела на нее.

— Ты ведь не выдумала это, чтобы отомстить ей?

— Нет.

— Как далеко они зашли?

— Не очень далеко. Они только ласкают друг друга.

— Ласкают? Это ты называешь лаской — когда он кладет руку на ее интимные части тела? Это отвратительно. Под одеждой или снаружи?

Она не ожидала, что мать будет расспрашивать о таких подробностях. В дневнике об этом ничего не было, и Кэти не знала наверняка — снаружи или под одеждой. Решив, что лучше первое, она сказала:

— Снаружи.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что она со мной откровенна.

— Ну, слава Богу за его милости. Ничего, я позабочусь об этом.

— Мама, — взмолилась Кэти, — ты же обещала никому не рассказывать!

— Не глупи. Тая Эддингса отправили сюда в наказание после того, что он натворил в Бейкерсфилде. Если Далия Йорк когда-нибудь узнает, что я скрыла это от нее, она никогда больше не станет со мной разговаривать и правильно сделает. Я принимаю ее у себя в доме и обязана рассказать ей.

— Но что, если узнает Лайза?

— Она не узнает. Поверь мне: твое имя не будет фигурировать вовсе.

Кэти была в состоянии, близком к ужасу, когда ее мать спускалась в холл к телефону. Кэти не собиралась выдавать подругу, но миссис Креймер сделала выводы и приступила к решительным действиям. Кэти слышала, как Ливия назвала оператору телефон Далии Йорк, затем наступило молчание, пока она ждала соединения.

В животе Кэти начались спазмы, словно ей надо было в туалет. Ситуация выходила из-под контроля, но не по ее вине. Не могла же она солгать собственной матери, не правда ли? Кем бы тогда она была? Кроме того, если бы Лайза была с ней честной, то она, Кэти, никогда бы не выдала ее. Ведь именно так поступают лучшие подруги. Но позволять себя ласкать таким образом было нехорошо. Пастор говорил, что это искушение и подростки ни в коем случае не должны этого делать. Так, может быть, это даже хорошо, что она все рассказала маме. Не могла же она стоять в сторонке и ждать, пока с ее лучшей подругой произойдет что-нибудь ужасное. Кэти слышала, как мама громко, истошно кричала Далии: «Этот парень обязательно воспользуется ситуацией, если никто не вмешается!» Ее голос все звенел и звенел, и Кэти заткнула уши.

Она надеялась, что Лайза никогда не узнает, откуда тетушка Тая получила эту информацию.

31

Мой разговор с Таем был вежливым и небесполезным. Я вкратце описала ему ситуацию — обнаружение тела Виолетты в «бель-эйр», версии о яме и о том, сколько времени потребовалось на то, чтобы ее вырыть. Я также повторила то, что Лайза рассказала мне о человеке, которого они вместе видели во владении Тэннер вечером в пятницу.

— Вы припоминаете марку или модель машины, на которой он приехал? Лайза утверждает, что автомобиль был темного цвета, но больше она ничего не рассмотрела. Она говорит, что была очень напугана.

— Это была последняя модель черного пикапа «шевроле».

— В самом деле? С ума сойти! Как вы могли запомнить такое?

— У моего отца была похожая машина, только выпуска 1948 года. А эта была более новая.

— А тот человек? Как он выглядел?

— Его я не помню, но старый.

— Ну примерно? Ведь вам тогда было всего семнадцать.

— Лет сорока. Взрослый мужчина.

— Он не был вам знаком?

— Я жил в этом городе всего три месяца и никого не знал, кроме моих одноклассников.

Я задала еще несколько вопросов, но вхолостую. Я уже собиралась закругляться, не желая злоупотреблять его драгоценным временем, когда он спросил:

— Как поживает Лайза?

— Хорошо. Я рада, что вы спросили. Она разведена. Зарабатывает на жизнь тем, что печет торты. Она только что стала бабушкой, но, глядя на нее, никогда этого не скажешь, потому что она великолепно выглядит. Очень плохо, что вы не поддерживали с ней отношений.

— Я тут ни при чем, это она так решила. Я писал ей раз шесть или семь, но она ни разу не ответила. Я понял, что больше ей не нужен.

— Она так не думает. Вы исчезли в тот же день, что и Виолетта. Лайза была в отчаянии. Даже теперь она говорит, что никого не любила так, как вас. «Плохой мальчик, но такой очаровательный!» — это ее слова.

— Вы что, хотите нас свести друг с другом?

Я рассмеялась:

— Не знаю. А вы свободны?

— В общем, да. Жена сбежала с моей секретаршей полтора года назад. О жене я не жалею, а секретарша была самой лучшей из всех, кто у меня был.

— Фамилия Лайзы по мужу Клементс. Она есть в телефонной книге. Если вы вспомните что-нибудь еще, я буду вам очень благодарна за звонок.

— Договорились, — сказал он и повесил трубку.

Я набрала номер Лайзы. Ее или не было дома, или она записывала звонки на автоответчик, так что я оставила сообщение с просьбой перезвонить мне. Я не собиралась говорить с ней о ее бывшем бойфренде. Она солгала мне насчет Фоли, и я хотела знать почему. Я посмотрела на часы. Было 16.35, и я была должна Дейзи максимум еще полтора часа. Не то чтобы я засекала время, просто чувство долга превыше всего. Проблема заключалась в том, что больше не было смысла ни с кем разговаривать. Кто будет настолько глуп, чтобы добровольно сказать правду? Нужно быть дураком, чтобы признаться в содеянном, когда очень сложно что-либо утверждать, доказывать и опровергать, ведь прошло тридцать четыре года. Самое большее, на что я могла надеяться, — это разговорить людей и заставить их отвечать на мои вопросы. Но и тогда ответы могли не помочь раскрытию преступления. Умный убийца постарается подставить кого-то другого, чтобы подозрение пало на него. В любом случае эту проблему предстояло решать не мне. Убийством занимался департамент шерифа, имея в своем распоряжении все полномочия, экспертов и новейшие достижения криминалистики. Все, что мне надо было сделать, — это с разрешения Дейзи предоставить им мой отчет, который мог помочь расследованию.

Однако Тай Эддингс дал мне маленькую зацепку. Если кто-то и знал, кто в то время владел черным пикапом «шевроле», то это человек, продававший их. Я дважды говорила с Четом Креймером, и он показался мне вполне приятным человеком. Он хорошо знал свой товар и своих клиентов, так почему было не задать ему этот вопрос? Второй раз за этот день я взяла куртку и наплечную сумку и пошла к машине.

Как я и предполагала, Креймер был еще на работе. В интересах бизнеса компания ежедневно работала до девяти вечера. Чет сказал мне, что в конце трудного рабочего дня (и после пары стаканчиков спиртного) многие мужчины загораются желанием взглянуть на новые машины. А что могло быть приятнее, чем посидеть в новеньком, с иголочки, «корвете», и чтобы рядом суетился продавец, демонстрируя все достоинства данной модели и предлагая скидку. Случалось, что пришедшие «только посмотреть», уезжали домой на новой машине.

Когда я вошла, Кремер обрабатывал супружескую пару. Он был таким асом в торговле, что казалось, они вообще плохо понимают, что происходит. Он дал ключи Винстону и почти с отеческой гордостью наблюдал за тем, как тот прошел с покупателями на испытательную дорожку. Потом заметил меня и тепло приветствовал, возможно, думая, что я наконец созрела для покупки.

— Я здесь для того, чтобы проверить вашу память, — сказала я. — Я хочу знать, кто в 1953 году владел черным пикапом «шевроле» последней модели.

Он улыбнулся:

— Половина мужчин в городе. Пройдемте в мой офис, и я проверю.

— Неужели у вас есть данные того времени?

— У меня данные с 1925 года, с тех пор как я занялся этим бизнесом.

Я поднялась по лестнице и последовала за ним в офис. Он открыл дверь и провел меня в архив, такой же большой, как и его офис. Вдоль трех стен стояли шкафы, на каждом ящике была наклейка с датой и маркой машины.

— Потрясающе! — восхитилась я.

— Я объясню вам, зачем храню все это. Каждая машина, которую я продаю, помогает мне в будущей продаже. Когда приходит клиент, я беседую с ним о его машинах и сравниваю их с последней моделью. Говорю о недостатках и преимуществах. Мне доверяют, потому что я оперирую фактами, и я сверяюсь с картотекой, до того как клиент вошел. Если владелец машины умер, я разговариваю с его сыном, мы делимся воспоминаниями о его отце, и бывает, он покупает у меня новую машину.

Я рассказала ему о том, что поведал мне Тай, не упоминая его имени и подробностей. Креймер посмотрел на меня с интересом.

— Значит, вы говорите, что этот парень узнал машину, потому что у его отца была в 1948 году такая же модель?

— Именно так. И она не могла быть выпущена позднее 1953 года, потому что модели 1954 года появились только в июле.

— Вы правы. Значит, эта машина была выпущена между 49-м и 53-м годами. Это несложно выяснить. Присядьте, и я посмотрю, что у меня есть. Вот шоколадное печенье, угощайтесь, если хотите. Его испекла моя жена. Она потрясающе готовит.

Печенье и в самом деле было необычайно вкусным, и я съела несколько штук, пока ждала Чета. Через пять минут он вернулся в комнату со стопкой папок.

— Я пользуюсь перекрестными ссылками. Здесь указаны имя покупателя и тип машины, которую он купил у меня раньше. Я не применяю цветовой код, но могу найти контракт на любую машину, которую продал. В руках у меня данные о продаже улучшенных моделей «шевроле» за 1949–1953 годы.

Он дал мне лист бумаги, ручку и две папки, а сам взял остальные три. Мы просматривали контракт за контрактом, обращая внимание на цвет пикапа и записывая фамилии всех, кто купил черный. Спустя двадцать пять минут у каждого из нас было по списку покупателей. Он встал, снял копии с обоих и дал мне.

Я пробежала глазами фамилии.

— Я никого из них не знаю.

Он пожал плечами.

— Машину могли перекрасить.

— В таком случае мы не сможем найти владельца.

— Возможно, этот человек угнал ее у кого-нибудь. В то время многие не запирали машины, да и ключи оставляли в замке зажигания.

— Ну что ж, простите, что я отняла у вас столько времени. Вы не поможете мне еще разочек?

— Готов, если смогу. Но я не слишком сведущ в вопросах, не связанных с моей работой.

— Понимаю. Я тут рылась в бумагах и наткнулась на нечто странное.

— На что именно?

— На завещание Хейрла Тэннера. — И я рассказала Чету подробности.

— Я ничего не слышал об этом. Похоже, что старик был на что-то очень рассержен. Интересно, на что?

— Я думаю, что у Виолетты с Джейком была интрижка, и он об этом узнал.

Чет нахмурился:

— Я этому не верю.

— Чему именно? Тому, что у них была интрижка или что Тэннер узнал об этом?

— О Виолетте и Джейке. Я не могу даже представить такое.

— Почему нет? Джейк, должно быть, был красив. Я хочу сказать, что он и сейчас неплохо выглядит, и представляю, каким он был в молодости. Его жена умирала от рака матки, так что их сексуальная жизнь, сами понимаете… Если он встретил в «Луне» Виолетту, да еще оба немало выпили, неудивительно, если они запали друг на друга. Судя по всему, она не пропускала ни одного мужчины. — Я настолько увлеклась, что не сразу обратила внимание на его реакцию. Увидев выражение его лица, я осеклась — Боже, ведь он женат на располневшей копии Виолетты. У него самого был неограниченный доступ к пикапам, и неизвестно еще, где он был во время убийства. Какая же я дура! Сижу тут, выкладываю ему собранные мной улики, когда он и сам может быть потенциальным убийцей.

— Продолжайте, — сказал он.

Я дала задний ход:

— Это все. У меня нет никаких доказательств. Я думала, что вы слышали подобные сплетни.

— Я не слышал, и меня бы очень огорчило, если бы я узнал, что это правда. Мэри Хейрл была очаровательной женщиной, и если Джейк ее обманывал, ему должно быть стыдно.

— Прошу вас, никому не рассказывайте о моих догадках. Это просто предположение, и я не хочу, чтобы о Джейке сложилось плохое мнение, если он невиновен.

Он резко выпрямился и жестом указал мне на дверь.

— А теперь мне надо вернуться к работе. У меня много дел.

— Конечно. Извините, что задержала вас. Спасибо за помощь. — Мы пожали друг другу руки через стол. Выходя из офиса, я оглянулась и увидела, что он буквально окаменел.

Я спустилась по большой лестнице на первый этаж в демонстрационный зал. Мне хотелось побеседовать с Винстоном и узнать, верит ли он, что между Виолеттой и Джейком была любовная связь. Он сидел в своем офисе, но был так погружен в телефонный разговор, что даже не поднял головы. Я вышла на парковку, отперла машину, села за руль и потянулась к зажиганию, когда меня вдруг осенило. В течение всех этих дней у меня было ощущение, что я упускаю нечто важное, но никак не могла понять, что именно. Теперь внезапно, абсолютно спонтанно до меня дошло — собака!

Когда я подъехала к дому Дейзи, ее машина стояла на подъездной аллее. Я достала было ключ из-под цветочного горшка, но тут же положила его обратно. Вместо того чтобы войти без предупреждения, я вежливо позвонила и подождала на крыльце, пока она откроет. Взглянув на нее, я поняла, что что-то случилось. Она все еще была в рабочей одежде. Ее бледное лицо приобрело землисто-серый оттенок, а в глазах читалось страдание. Было непохоже, что Дейзи плакала, но она явно пережила шок.

— В чем дело?

Она зажала рот рукой и покачала головой. Потом как лунатик прошла через комнату и опустилась на краешек кресла. Я закрыла за собой входную дверь и села на тахту, почти касаясь своими коленями ее.

— Вы можете объяснить мне, что случилось?

Она утвердительно кивнула, но ничего не сказала. Я ждала. Что бы это ни было, это убило ее. Прошло несколько долгих минут. Она вздохнула, но все еще не могла произнести ни слова.

Может быть, умер ее отец?

Когда она наконец заговорила, ее голос звучал так тихо, что мне пришлось наклониться к ней.

— Здесь был детектив Никольз. Он ушел несколько минут назад, и когда вы позвонили, я подумала, что это он вернулся.

— Плохие новости?

Она кивнула и снова надолго замолчала. Потом собралась с духом и сказала:

— Они нашли в багажнике два пакета с мамиными вещами. Ясно, что она собиралась нас бросить.

— Вы ведь так и предполагали.

— Дело не в этом.

Я положила руку ей на плечо.

— Не торопитесь. Все хорошо. Я никуда не спешу.

— Никольз сказал, что если можно было бы мне не говорить, он бы ни за что не сказал, но все равно поползут слухи и я обязательно услышу об этом от кого-нибудь другого.

Я ждала.

— Они обследовали мамин труп.

Я была вся внимание.

Дейзи набрала в легкие побольше воздуха и шумно выдохнула.

— Когда патологоанатом отделил занавеску, стало ясно, что мамины руки были связаны за спиной. Некоторое время после погребения она была жива. Собаку скорее всего убили лопатой, которую нашли на дне ямы, когда вытащили машину. Возможно, этот человек ударил маму по голове и бросил в машину, думая, что она мертва. Спустя какое-то время она пришла в себя и поняла, что происходит.

Дейзи замолчала, достала из кармана носовой платок и высморкалась.

— Даже связанная, она пыталась освободиться. Ее ногти были сломаны, а обшивка сиденья в некоторых местах порвана. К ее пяткам пристали травинки. Ей удалось разбить окно, но к этому времени убийца, должно быть, уже засыпал яму землей.

Она сделала паузу, пытаясь справиться с волнением. Мне оставалось только ждать, давая ей возможность молчать столько времени, сколько ей требовалось. Воздух словно сгустился вокруг нас. Я представила жуткую давящую темноту, окружавшую Виолетту. Кричать было бесполезно: толстый слой земли заглушал любой звук. Полная тишина и абсолютная темень.

Дейзи продолжала говорить, адресуя свои слова скомканному платку:

— Я спросила Никольза… спросила, как она умерла. Он сказал, что от нехватки кислорода. Я забыла подробности технического описания. В общем… глубина нашего дыхания регулируется давлением кислорода в артериях и содержанием углекислого газа, какого-то пи-аш, контролирующего рефлексы в легких. Когда кислорода недостаточно, дыхание ускоряется. Человек старается вдохнуть кислород… и инстинктивно глотает воздух. Сердце начинает учащенно биться, а тело заливает потом. Начинаются боли в груди, которые все время усиливаются. Дыхание учащается, но при каждом вдохе расходуется все больше кислорода и выделяется все больше углекислого газа. Потом начинаются галлюцинации. Он сказал, что постепенно все системы ее организма прекращали функционировать, и в конце концов наступило своего рода успокоение… когда она смирилась со своей участью… Можете ли вы представить себе такую смерть? Я все время думаю о том, как ей было страшно, холодно и темно в этой яме… и никакой надежды на спасение.

Повинуясь инстинкту самосохранения, я попыталась стереть в своем воображении эту жуткую картину. Я могла понять дилемму, которая стояла перед Никользом. Изложив факты, он обрисовал ситуацию, которую Дейзи не забудет до конца жизни. Но если бы она узнала страшные подробности из неофициального источника, то была бы шокирована еще больше. Остается надеяться только на то, что время излечит ее боль.

Дейзи снова высморкалась и взяла шесть круглых черных колец, лежавших на столе.

— Вот, он отдал их мне.

— Что это?

— Мамины браслеты. Настоящее серебро. Я отполирую их и буду носить — последний ее подарок. — Она положила их обратно на стол. — Вам, наверное, надо идти?

— Да.

— Вы закончили работу?

— Не совсем. Давайте посидим во дворе. Нам нужен… нужно пространство. — Я чуть было не сказала «нужен воздух», но вовремя спохватилась. Вот уж воистину — в доме повешенного не говорят о веревке.

Мы сидели на заднем дворе в свете уходящего дня, и я излагала причины, по которым Фоли никак не мог быть причастным к смерти ее матери.

— Уже легче, — сказала она.

— Это все, что я смогла сделать. От того, что случилось с вашей матерью; у меня холодеет кровь.

— Сменим тему. Каждый раз, когда я об этом думаю, начинаю задыхаться. Что вам еще осталось сделать? Вы сказали, что не совсем закончили работу.

— Я хочу узнать, откуда у вашей матери появилась та собачка.

Она не ожидала такого вопроса.

— Это был подарок.

— От кого?

— Не знаю. А какая разница?

— У собаки были документы?

— Вы имеете в виду, была ли у нее родословная? Наверное. А в чем дело?

— Чистопородный шпиц должен был стоить очень дорого даже в то время. Я думаю, что именно этот человек — таинственный любовник — купил Виолетте щенка. Вот почему она так носилась с ним — это был подарок!

Она задумалась.

— Да, я понимаю. Вы кого-нибудь подозреваете?

— У меня из головы не идет Джейк. Виолетта подала против него иск в суд из-за того, что его пес загрыз ее собаку.

— Я помню. Карликовый пудель Поппи. Мама водила его гулять. Питбуль Джейка напал на него и загрыз на месте. Мама была вне себя от горя.

— Так, может быть, он думал, что, подарив нового щенка, компенсировал потерю?

— Вы собираетесь спросить у него об этом?

— Вряд ли. Я не могу заставить его сказать правду. Хорошо бы найти заводчика и узнать, кто заплатил за собаку. Возможно, ничего не получится, но думаю, что попробовать стоит. Еще живы люди, которые помнят те события.

— Я приготовлю ужин. Нам надо поесть.

Пока Дейзи возилась на кухне, я порылась в папке и вытащила фотокопию списка частного бизнеса в Сирина-Стейшн за 1952 год. Заводчиков собак там не было. Черт побери, в этом мире все непросто. Так, две ветеринарные клиники, пять ветеринаров и три магазина товаров для домашних животных. Я достала телефонную книгу и проверила еще раз. В ней тоже не было заводчиков, зато упоминалось шесть ветеринарных больниц, пятнадцать магазинов товаров для животных и двадцать семь ветеринаров. Сравнив адреса, я увидела, что ни один человек из моего списка не занимается этим бизнесом в настоящее время. Я, конечно, не думала, что собачья парикмахерская передается от отца к сыну, но считала, что выгодный бизнес может покупаться и продаваться в течение многих лет, сохраняя первоначальное название. Но не в этом случае.

Я решила обзвонить магазины для домашних животных, повторяя свой вопрос. Сложно было придумать причину, по которой кто-то мог заинтересоваться информацией о продаже породистого шпица весной 1953 года, а говорить правду мне совсем не хотелось. Так что моя речь звучала примерно так:

— Собаку много лет назад убили по причинам слишком сложным, чтобы я могла их здесь изложить. Я ищу заводчика. Это случилось весной 1953 года. Не знаете ли вы кого-нибудь, кто разводил шпицев тогда в этом районе?

Ответы варьировали от лаконично-грубых «нет» до длинных историй о любимых собаках и о том, как они погибли, и рассказов о кошках, пересекавших государственные границы для того, чтобы встретиться со своими хозяевами после долгого путешествия. Короткие ответы были следующие:

— Понятия не имею.

— Ничем не могу помочь.

— Извините, босс ушел на весь день, а я работаю здесь только три недели.

— Попробуйте позвонить в ветеринарную клинику доктора Вэйтера на Донован-роуд.

— Я с ним уже говорила, но все равно спасибо.

— Почему вы думаете, что этот человек работал здесь? Шпицев разводят и продают по всей стране. Собака могла быть привезена из другого штата.

— Я это знаю. Но ведь бывает и так: вы смотрите на витрину, где сидит самый прелестный щенок, которого вы когда-либо видели.

Я разговаривала с ветеринарами и помощниками ветеринаров, с владельцами магазинов товаров для животных, с клерками и собачьими парикмахерами. Мне казалось, что мой язык начал распухать. Я делала двадцать первый звонок, когда медрегистратор в круглосуточной клинике сделал первое полезное предположение, которое я услышала:

— На вашем месте я бы попробовал позвонить в службу контроля за животными. У них могли сохраниться данные того времени, особенно если вы говорите об убийстве щенка. Могли поступить жалобы.

— Спасибо. Я позвоню туда.

Как оказалось, в службе контроля таких данных не было. Мужчина, который подошел к телефону, вежливо извинился за то, что не может мне помочь, и я уже хотела повесить трубку, когда он спросил: «А в чем проблема?»

Я кратко изложила ему суть дела, после чего на минуту воцарилось молчание.

— Вы знаете, я, кажется, понял, кто вам нужен. На 166-м шоссе в том месте, где оно пересекается с Робинсон-роуд, жила женщина, которая организовала пансион для домашних животных. По-моему, в начале пятидесятых годов она разводила шпицев, хотя это мало что дает. В то время шпицы были модной породой.

— Она до сих пор в бизнесе?

— Нет, но по-прежнему там живет — я два-три раза в месяц проезжаю мимо ее дома, когда навещаю своих внуков в Кромвелле. Дом не изменился — тот же ярко-синий цвет и ужасно захламленный двор. Если этот дом когда-нибудь продадут, думаю, что новый владелец первым делом перекрасит его и приведет в порядок двор.

— Как ее зовут?

— К сожалению, не помню. Что-то похожее на Вирак… Варик… что-то в этом роде.

— Вы мой лучший друг! — сказала я, послав ему воздушный поцелуй.

Я вернулась к телефонной книге и через тридцать секунд разговаривала с Милисент Вирик. Старушечий голос дрожал, и казалось, что она вовсе не в восторге от моего звонка.

— Алло, говорите громче! Что вам надо?

Я повысила голос и повторила свою просьбу, надеясь на то, что она сочтет меня обаятельной и искренней, пока я кричала в трубку:

— Есть ли у вас какая-нибудь информация? — Ответом мне было молчание. — Миссис Вирик?

— Попридержите своих коней. Я никуда не ушла. Я стараюсь вспомнить. Я знаю, что у меня есть то, что вас интересует. Другое дело — где именно.

— Могу ли я вам помочь?

— Нет, если только вы не захотите копаться в моем сарае. Я уверена, что это где-то в моих бумагах, но не собираюсь заниматься этим немедленно. Я сажусь ужинать, а потом буду смотреть сериалы. Позвоните в девять часов, и я скажу вам, увенчались ли мои поиски успехом.

— Давайте лучше я сама к вам приеду.

32

Мы с Дейзи поужинали в начале восьмого вечера — салат и паста с соусом из консервной банки. Ни у нее, ни у меня не было аппетита, но на сытый желудок ее настроение немного улучшилось. Дейзи читала газету, пока я сполоснула тарелки и поставила их в посудомоечную машину. Зазвонил телефон. Дейзи сняла трубку и крикнула мне:

— Кинси, это Лайза!

— Попросите ее не вешать трубку. Я сейчас подойду.

Я закрыла дверцу посудомойки и вытерла руки полотенцем, прежде чем войти в гостиную. Дейзи разговаривала с Лайзой, так что я стала ждать своей очереди. Мне хотелось спросить Лайзу, почему она солгала насчет Фоли, но решила не поднимать эту тему в присутствии Дейзи. Возможно, у нее была веская причина, и не было смысла портить их отношения, если то, что она сказала, имело особое значение. Дейзи наконец передала мне трубку.

— Привет, Лайза, спасибо, что перезвонили мне.

— Я была с вами резкой. Известие о смерти Виолетты явилось для меня тяжелым ударом. Конечно, ни для кого это не было неожиданностью, но в глубине души я все же надеялась.

— Понимаю, — сказала я, думая о том, что она не знает и половины. — Послушайте, не могли бы вы уделить мне полчаса? Нам нужно кое о чем поговорить.

— Звучит серьезно. Насчет чего?

— Давайте обойдемся сейчас без подробностей. Я думаю, что лучше поговорить при встрече.

— Когда?

— Сейчас, если можно. Это не займет много времени. У меня на девять часов назначена еще одна встреча, но я могла бы быть у вас через полчаса.

— Хорошо. Скоро должна подъехать Кэти, но она нам не помешает. Не могли бы вы намекнуть, в чем дело?

— Я все расскажу, когда приеду. Это не особенно важное дело. До скорой встречи.

И прежде чем она могла передумать, я повесила трубку.

Я стояла, опершись на стол на кухне Лайзы, и наблюдала за тем, как она украшает торт. На ней были белая поварская куртка поверх джинсов и белая футболка. Волосы были тщательно убраны под косынку. На шее поблескивал серебряный медальон.

— Как внучка?

— Чудо! Я знаю, что все так говорят, но она на самом деле прелестная. Большие глаза, маленький ротик розовым бантиком и густые каштановые волосы. Не могу дождаться, когда смогу ее потискать. Марси позволила мне подержать ее полминуты, но она все время кричала, так что это было неинтересно.

До моего прихода Лайза покрыла торт двумя слоями глазури и теперь украшала сложным узором.

— Это заказ к вечеринке по случаю тринадцатилетия одного мальчика, который хотел, чтобы на торте был изображен дракон.

Она взяла пергаментные конусы, заполненные ярко окрашенной глазурью, и точными движениями, выжимая из них глазурь, нарисовала выгнутое дугой тело дракона зеленовато-оранжевого цвета и вырывающееся у него из пасти красное пламя. Для придания особого эффекта Лайза с помощью металлических формочек заполнила пространство вокруг него лепестками, листьями, ракушками и розочками.

— Я видела этого дракона — на кимоно, которое висит у Дейзи на двери ванной, — сказала я.

— Это кимоно ее матери. Этот образ навсегда запечатлелся в моей памяти.

Я мысленно перенеслась в машину с погребенной в ней заживо Виолеттой и представила себя на ее месте. Принимая во внимание размеры «бель-эйр», кислорода в ней было достаточно для того, чтобы продержаться довольно долго. Удушье, наверное, было медленным, умирала она долго. Люди, страдающие астмой или эмфиземой легких, понимают, какие она испытывала страдание и панику. Я же могла об этом только догадываться. Тем не менее я вдруг задышала глубоко, с удовольствием и облегчением, словно только что вырвалась оттуда.

Закончив украшать торт, Лайза открыла холодильник и поставила его на полку. Сняла куртку и бросила ее на спинку стула.

— Так в чем дело?

Я собиралась подойти к этому вопросу деликатно и издалека, но вид дракона настолько поразил меня, что я брякнула без всяких экивоков:

— Я думаю, что вы солгали мне насчет Фоли.

— Что? — Она казалась застигнутой врасплох. В ее голосе прозвучали удивление и обида, словно ее незаслуженно обвинили: другие могли солгать, но она нет. — Я солгала?

— Да, вы солгали. Речь идет о времени, когда Фоли вернулся домой.

Она взяла со стола и тут же положила обратно тюбик с голубой глазурью, которую использовала для изображения земли, на которой извивался дракон. Очевидно, мои слова прозвучали недостаточно убедительно, потому что она ничего не ответила.

Я повторила попытку:

— Послушайте, Лайза. Его рассказ о тридцати четырех годах жизни был последовательным. Возможно, он опустил один или два пункта, но большая часть его подтвердилась.

— Откуда вы это знаете?

— Потому что я сама все проверила и могу засвидетельствовать.

— Я не понимаю, к чему вы клоните.

— Лайза, пожалуйста, не пытайтесь обманывать и дальше. Для этого слишком поздно. Фоли сказал мне, что не вернулся домой в ту ночь, и ваше утверждение просто чушь.

— Чего вы от меня хотите? Чтобы я извинилась?

— Передо мной незачем извиняться. Вы его подставили.

— Я его не подставляла. Во всем, что с ним случилось, он виноват сам.

— С вашей помощью.

— Простите, вы пришли сюда, чтобы облить меня дерьмом? Зря стараетесь. Мне его и так хватает.

Я в знак примирения подняла руки.

— Вы правы. Беру свои слова обратно. Жизнь и без того трудная штука.

— Спасибо.

— Просто расскажите мне, что произошло. Послушайте, мне жаль Виолетту, я хочу понять, что случилось в тот вечер. Вы были дома или нет?

— Почти была.

— Что это значит? Были где-то поблизости?

— Не придирайтесь, не то я не скажу ни слова.

— Простите. Пожалуйста, продолжайте.

Наступила пауза, а потом она неохотно сказала:

— Ко мне пришел Тай. Он припарковал свою машину на аллее, мы сели в нее и стали целоваться. Я была меньше чем в двадцати ярдах от дома, так что если бы что-нибудь случилось, сразу бы прибежала. Виолетта знала о том, что он придет, потому что мы говорили об этом, и она разрешила.

— Хорошо. Это уже кое-что. Сколько времени вы пробыли в машине?

— Довольно долго. Когда я наконец вошла в дом, в спальнях было темно. Я заглянула в комнату Дейзи и увидела, что с ней все в порядке. Я не заходила в спальню ее родителей. Возможно, Фоли там не было, если он так говорит. Позднее я не могла признаться в том, что была так безответственна, что оставила ребенка без присмотра, поэтому придумала насчет времени. Когда представитель шерифа начал давить на меня, что мне оставалось делать? К тому моменту я загнала себя в угол и настаивала на своих показаниях.

— Понимаю.

— Ну вот, теперь вы все знаете.

Лайза облегченно вздохнула, а я подумала о том, что мы наконец добрались до истины. У меня была своя версия, и я медленно, но верно продолжала отрабатывать ее.

— Вы поехали жить к своему дяде в Колорадо, не так ли?

— Да.

— Я слышала, что прожили вы там недолго.

— Да, не сложилось. — Она подошла к раковине и намочила губку, чтобы вытереть кухонный стол. Потом собрала в ладонь хлебные крошки и стряхнула их в раковину.

— Вам больно говорить об этом?

Она грустно улыбнулась:

— Не знаю. Я никогда и ни с кем не говорила об этом.

— Вы помните, что сказали мне при нашей первой встрече?

— Насчет чего? — Она отодвинула в сторону кухонную утварь, вытирая и под ней тоже.

— О том, что вы потеряли и Виолетту, и Тая. Вы сказали: «Это судьба. Нет смысла жалеть об этом».

— Должно быть, я была настроена философски. На меня это непохоже.

— Вы забеременели?

Она взглянула мне прямо в глаза.

— Да.

— В ту ночь?

— Это был первый и последний раз, когда я была с Таем, и до рождения ребенка не была больше ни с кем.

— Что стало с ребенком?

— Я отдала его на усыновление. Хотите посмотреть фотографию?

— Конечно.

Лайза отложила губку в сторону и сняла медальон в форме сердечка. Она открыла его и показала мне. Внутри была черно-белая фотография Виолетты. Она чуть сдвинула ее в сторону, и под ней оказалось фото новорожденной девочки. Малышка выглядела слабенькой, сморщенное личико — не самый красивый ребенок, которого я когда-нибудь видела, но далеко и не урод. Лайза склонилась над фотографией с выражением грусти и гордости.

— Она была такой крошечной. Я была потрясена ее хрупкостью. Знаете, что сказала мне Виолетта, даря этот медальон? Она сказала: «Вставь в него фотографию того, кто станет для тебя настоящей любовью. Держу пари, что не позднее чем через год ты узнаешь, кто он». Так и случилось.

— Вы держали ее на руках?

— Да. Медсестра не советовала мне этого делать, но я знала, что больше мне не суждено ее увидеть. Мне было четырнадцать лет, и мой отец никогда бы не позволил мне оставить ребенка.

— Вы знаете, где она сейчас?

— Возможно, в Колорадо. Несколько лет назад я написала ей письмо и оставила его в агентстве по усыновлению, так что если моя дочь когда-нибудь захочет меня найти, ей дадут мои данные.

— Тай об этом ничего не знал?

— Я бы сказала ему, если бы он каким-нибудь образом связался со мной.

— Я разговаривала с ним.

— Я знаю. Он позвонил мне и сказал, что это вы сообщили ему мою новую фамилию и номер телефона.

— Я сказала ему только вашу теперешнюю фамилию. Он сам нашел номер телефона, что характеризует его с хорошей стороны. Знаете, а ведь Тай писал вам. Вы говорили об этом?

Она кивнула.

— Его мать, наверное, просматривала его почту. Или его письма приходили к моей матери, а она их мне не пересылала.

— Или, может быть, она посылала их вашему отцу, а он решил не давать их вам.

— Это на него похоже. Он такая сволочь. Я с тех пор с ним почти не разговариваю. Наверное, он хотел как лучше. Боже, спаси нас от тех, кто думает, что знает, что для нас лучше.

— Вы собираетесь встретиться?

— Посмотрим. Тай сказал, что обязательно позвонит и мы договоримся о встрече. Не странно ли это будет после стольких лет?

— Вы скажете ему о его дочери?

— Это зависит от того, как он себя поведет. У вас больше нет вопросов?

— Нет.

Она бросила взгляд на часы.

— У вас встреча в девять?

— Да. Я побуду пока у Дейзи.

— Почему бы вам не остаться у меня? Кэти приедет с минуты на минуту. Вы сможете с ней пообщаться.

— По правде говоря, я от нее не в восторге, но спасибо за предложение.

Лайза рассмеялась.

— А как вам Винстон?

— Он мне нравится.

— Он вышел на тропу войны, и Кэти вне себя от гнева. Она как раз собирается это со мной обсудить.

— Bay, я бы с удовольствием послушала!

Не успела я договорить, как Кэти позвонила в колокольчик и ворвалась в дом, потрясая бутылкой белого вина. Бросив сумочку на стул, она воскликнула:

— Этот парень такой идиот!

На ней были чулки, туфли на высоких каблуках, футболка и цветастая хлопчатобумажная юбка, коротковатая для ее полных ног. Увидев меня, она остолбенела.

— Простите. Я не знала, что ты не одна, Лайза. Я могу зайти позднее, если ты занята.

— Нет-нет. Нет проблем. Кинси знакома с Винстоном, но я уверена, что она не проболтается.

Я подняла правую руку, словно давая клятву. Кэти вошла на кухню и поставила бутылку на стол.

— Черт возьми, мне наплевать, если все узнают об этом свинтусе. Так ему и надо. — Она откупорила бутылку и достала из шкафчика три бокала. Я отказалась от вина, поэтому она наполнила только два и протянула один Лайзе.

Я переводила взгляд с одной блондинки на другую. Они были совершенно разными. У Лайзы черты лица были тонкими — прямой нос, мягкие льняные волосы и большой рот. Стройная, изящные руки и длинные тонкие пальцы. Волосы Кэти, наоборот, были жесткими, слегка вьющимися — от влажности они, наверное, сильно курчавились. Ее фигура выглядела громоздкой, и хотя она сумела сбросить вес, не вызывало сомнений, что со временем наберет его обратно.

— Так что он сказал или сделал? — спросила Лайза.

— Он нанял адвоката по разводам, как его… Миллера, у которого убили брата.

Лайза сморщила нос.

— Колина Миллера? Кэти, это плохо. Он ненавидит женщин. Не знаю, как ему удается выигрывать процессы, должно быть, у него сговор с судьями, потому что его клиенты всегда выходят победителями, а все бывшие жены остаются на бобах. Джоан Кинсман не смогла даже покрыть судебные расходы. Ей пришлось жить в своей машине, пока не появился Барт.

— Прекрасно! Вот только этого мне и не хватало! Не знаю, что нашло на Винстона, но он прислал мне повестку в суд. Представляете, возвращаюсь я домой после тенниса и вижу на своем крыльце судебного исполнителя, сующего мне в лицо это дерьмо. Я почувствовала себя преступницей. И надо же, этот тупица отказывается съезжать. На той неделе я убедила его найти себе собственную квартиру, и он согласился. А теперь мой муженек говорит, что платит кредит за дом и собирается в нем жить, а если меня это не устраивает, то я могу переехать сама. И знаете, что он еще придумал? Он сказал, что, если я буду продолжать давить на него, он прекратит выплачивать кредит, бросит работу и уедет из города.

— Да, это уж чересчур. Ты говорила с отцом?

— Конечно. Я позвонила ему и все рассказала.

— И что он сказал?

— Сказал, что мне надо помалкивать и тоже нанять хорошего адвоката. И еще отец говорит, что хотя Винстон хороший менеджер, ему придется с ним расстаться.

— Ух ты!

— Да, ух ты. Как бы там ни было, меня все это уже достало. Будем здоровы! — Она подняла свой бокал и выпила его залпом.

Лайза же, сделав глоток, поставила бокал на стол. Рассеянно взяв губку со стола, она вертела ее в руках.

— Догадайся, кто мне звонил?

На мгновение Кэти казалась удивленной тем, что кто-то, кроме нее, мог быть темой разговора.

— Кто?

— Тай.

— Эддингс? Ты меня удивила. Голос из прошлого. Какого черта ему надо?

— Он позвонил просто так. Живет в Сакраменто.

— И что делает?

— Он адвокат по уголовным делам.

— Надо же! Принимая во внимание его прошлые делишки, удивительно, что он не попал в тюрьму.

— Я думаю, что он осознал свои ошибки.

— Вряд ли. Как бы там ни было, я позвонила Винстону в ту же минуту, как ушел судебный исполнитель. Я была так зла, что с трудом могла подбирать приличные выражения. То есть я почти…

— Он сказал мне, что это твоя мать выдала нас.

Это сразу охладило Кэти.

— Серьезно? Не может быть.

— Тай говорит, что Ливия позвонила его тете Далии, которая вызвала его мать. И поэтому она приехала и увезла его.

— Ха, интересно! Я и понятия об этом не имела.

— Я тоже. Я была шокирована.

— Возможно, она оказала тебе добрую услугу.

— Добрую услугу?

— Послушай, этот парень был бабником. Ты была так в него влюблена, что ничего не соображала.

— А Ливии-то что было за дело?

— Лайза, ты знаешь, как она любила всех судить. Она считала, что права. Тебе тогда только-только исполнилось четырнадцать лет, и ты не должна была сближаться с ним. Если бы не приехала мать Тая, ты могла бы попасть в такую беду… Все эти поцелуи до добра не доводят… Подумай, разве ты не понимаешь, чем это могло закончиться?

— Но откуда она узнала?

— Что?

— Мы знаем, что Ливия сказала Далии, но кто сообщил ей?

— Не смотри на меня. Все ребята в школе знали об этом. Они всегда об этом говорили — о том, что вы с ним целуетесь. Знаешь, сколько раз мне приходилось тебя защищать?

Лайза смотрела на кухонный стол.

— Неужели?

— Поверь мне. Я была на твоей стороне. Помнишь Люси Спейлер и того парня, с которым она крутила? Какой он был противный…

— Кэти, не заговаривай мне зубы. Это же ты рассказала.

— Я? Вот уж не ожидала от тебя такого.

— Но это так. Ты ревновала меня к Виолетте и Таю. Помнишь мой день рождения, когда ты принесла мне подарок, а меня не было дома? Ты пошла в мою комнату и прочла мой дневник, а потом рассказала все своей маме. Возможно, ты считала, что выполняешь благородную миссию — спасаешь мою грешную душу.

— Может, и так. Боже мой, да ты была такой доверчивой! Виолетта могла заставить тебя сделать все, что угодно. Чего бы она ни пожелала — как бы это ни было ужасно. Ты бы даже легла на землю, перекатилась на спину, как щенок, и стала бы лизать ей руку.

— Мы были с ней друзьями.

— Какая женщина дружит с тринадцатилетней девочкой? Знаешь, почему она это делала? Потому что ни одна женщина ее возраста не хотела иметь с ней ничего общего. Она была дешевкой. Спала со всеми мужчинами в городе. Ей хотелось, чтобы и ты была с ней в одной лодке. Как говорится, товарищи по несчастью.

— Ты не знала ее так, как я.

— Я знала ее достаточно хорошо. И Тая тоже. Возможно, он был красивым, но у него не было никакого стиля. Как бы там ни было, давай покончим с этим. Это все в прошлом.

— Согласна. Прошлое изменить нельзя, но мы наконец объяснились.

— Именно так. — Кэти потянулась к бутылке и, выпив еще бокал, вытерла рот ладонью. — Лола говорит, что мне надо поговорить с юристом по разводам из Сан-Луи Стенли Бламом. По ее словам, он на этих делах собаку съел. Берет бешеные деньги, но хороший специалист. Мне нужно тоже подать иск и как можно скорее.

— Помнишь Моральное Перевооружение?

— Ха, ты говоришь с чемпионом в этом деле! Моральное Перевооружение было моим вторым именем.

— Ты все еще думаешь, что это правильно? Абсолютная Честность?

— Еще бы, конечно.

— И что друзья помогают друг другу, когда один из них сбивается с верного пути?

Кэти в раздражении закатила глаза.

— Послушай, Лайза, не думай, что я не понимаю твоего противного тона. Можешь злиться, сколько тебе угодно, но я сделала это ради тебя. Я страшно переживала — честное слово! — но поступила так, как велела мне совесть. Я не извиняюсь и надеюсь, что ты и не ждешь извинений. Ты хочешь меня обвинять? Ну что ж, давай, но тебе следовало бы вместо этого благодарить меня. Что, если бы ты вышла за негозамуж? Ты об этом когда-нибудь думала?

— Тебе даже не стыдно?

— Разве ты не слышала, что я сказала? Я не собираюсь просить прощения за то, что считаю правильным. Я не хотела, чтобы ты сделала ошибку, о которой будешь потом жалеть всю жизнь.

— Понимаю.

— Наконец-то.

— Наверное, я на твоем месте поступила бы так же.

— Знаю и ценю тебя за это. Ты хорошая подруга. — Кэти потянулась к ней, желая ее обнять, но Лайза не сдвинулась с места, и Кэти сделала вид, что отряхивает юбку. Потом она снова глотнула вина, и я заметила, что ее рука, державшая бокал, слегка задрожала.

— На самом деле я так и поступила.

— Что ты сказала?

— Я сделала то же самое для тебя. Ты вмешалась в мою жизнь, и я решила, что должна вмешаться в твою.

Кэти поставила бокал.

Лайза продолжила спокойно, не спуская глаз с Кэти:

— Я позвонила сегодня Винстону. И рассказала ему о Филиппе.

— Ты рассказала ему?

Лайза рассмеялась.

— Да. Все до мельчайших подробностей.

Я не собиралась оставаться у Лайзы так долго, но после того как Кэти ушла, мы сели и обсудили ее разговор с подругой. Лайза казалась теперь не такой удрученной, как раньше. Мы смеялись и болтали, пока я не взглянула на часы: 20.39.

— Мне надо ехать. Боже, уже так поздно! Где офис шерифа?

— На Фостер-роуд за аэропортом. Я начерчу вам карту. Это несложно, — сказала она. — Самый короткий путь от 106-го шоссе к Уинслет-роуд.

— О да, я видела эту дорогу.

Лайза набросала на салфетке карту. Масштаба на ней не было, но я тем не менее быстро сориентировалась. Я сунула салфетку в карман.

— Спасибо. Как только я получу последнюю информацию, я отвезу ее в департамент шерифа.

— А после этого поедете домой?

— Да, мне надо быть дома. У меня куча дел, плюс почта, плюс звонки, на которые надо ответить. Если я не вернусь к работе, то мне в этом месяце нечего будет есть.

Мы обнялись. Дойдя до машины, я оглянулась: Лайза стояла в дверном проеме, освещаемая светом, падающим из гостиной. Она убедилась в том, что я благополучно села в машину, и помахала мне на прощание рукой. Я завела мотор и отъехала от обочины, бросив быстрый взгляд на часы. Миссис Вирик показалась мне очень пунктуальной дамой, которая запрет дверь и выключит свет, если опоздаешь хоть на минуту.

Резко похолодало. Над дорогой стелился туман. Тем не менее на большой скорости я выехала на Мейн-стрит, которая сворачивала на 106-е шоссе. Машин было мало, и, когда я оставила Санта-Марию позади, меня окутала темнота. Широкие черные поля лишь изредка на мгновение радовали полоской света — там, где попадались один-два дома. В воздухе пахло сыростью. Фары моей машины высветили дорогу, на которую я быстро свернула. У меня было очень смутное представление о том, как далеко еще до дома миссис Вирик. В этой части округа было пять или шесть дорог, которые шли прямо, иногда пересекаясь друг с другом. Теперь я ехала в сторону океана, находившегося где-то впереди и отгороженного от меня чередой низких холмов, их темный силуэт вырисовывался на фоне серо-черного неба.

Время от времени мне попадались нефтяные вышки и рядом с ними огромные нефтехранилища, освещенные снизу — словно для того, чтобы подчеркнуть их объем. По обеим сторонам дороги шли ряды колючей проволоки. Луна иногда высвечивала ирригационные трубы, зигзагообразно пересекающие поле. На горизонте показалась чахлая сосновая рощица, а за ней, словно вспышка ярко-синего цвета, — дом миссис Вирик — в ста футах от шоссе, посреди мусорной свалки.

Я снизила скорость и свернула на колдобистую грязную дорогу. Женщина жила посреди пейзажа из ржавой сельскохозяйственной техники, разбитых автомобилей, гор соломенных тюфяков, деревянных нар и сетки-рабицы для курятников. Здесь, вероятно, находилось и кладбище старой сантехники — тут и там валялись раковины, унитазы и ванны. В стороне, у деревянного сарая лежали секции брошенной железной ограды: их было так много, что можно было бы огородить целое пастбище.

Была здесь, конечно, и собачья будка, а рядом с ней на цепи бегал широкогрудый полосатый питбуль. Тугой ошейник делал его лай похожим на кашель больного коклюшем. Я подумала о питбуле Джейка, который загрыз карликового пуделя Виолетты, и понадеялась, что цепь достаточно прочная.

Места для парковки не было, не считая окружавшей дом освещенной грязной узкой дорожки. Я затормозила возле пикапа для перевозки вина — без колес и со сломанной задней дверцей. Заглушила двигатель и вышла из машины. Проходя к крыльцу, я искоса поглядывала на питбуля. Деревянные ступеньки сильно заскрипели под моими ногами, что привело пса в состояние дикой ярости. Собака рвалась с такой силой, что вся его будка сотрясалась до основания. Оглядев двор, я увидела бесчисленное число старых машин: возможно, миссис Вирик наряду с прочим барахлом торговала и уцелевшими запчастями.

Верхняя часть входной двери была стеклянной; вместо занавески стекло закрывал кусок материи, которая когда-то, возможно, была кухонным полотенцем. Слышно было, как работает телевизор — видимо, телесериал еще не закончился. Когда я постучала, стекло жалобно задребезжало под костяшками моих пальцев. Через мгновение миссис Вирик высунула голову и открыла дверь. В гостиной горел верхний свет, а дальше виднелась ярко освещенная кухня.

Хозяйка дома оказалась на вид гораздо приятнее, чем я ее себе представляла. Когда мы говорили по телефону, я думала, что это старая карга — сгорбленная, неопрятная, с лохматыми седыми волосами, слезящимися глазами и щетиной на подбородке. Она упомянула в разговоре свой сарай, и я вообразила старуху, которая хранила журналы «Лайф» с 1946 года. В моем воображении рисовался дом с высокими, до потолка, кипами газет, везде кошки и грязища.

У женщины, которая пригласила меня войти, было круглое полное лицо. Ее рыхлое тело колыхалось во все стороны и, казалось, раздувалось при движении, тогда плоть заполняла все пространство внутри ее платья. В ней, наверное, закончился процесс брожения, потому что та раздражительность, с которой я столкнулась во время телефонного разговора, теперь исчезла. Она выглядела сомневающейся и нерешительной, и от нее пахло, как от кукурузных шариков, которые дарят на Рождество. На вид ей было восемьдесят пять лет и ни одним днем меньше.

Впустив меня, она повернулась ко мне спиной и тяжелой походкой направилась к креслу, предоставив мне самой закрывать дверь. Воздух начали сотрясать раскаты смеха, хотя ничего смешного никто не говорил.

— Вы убрали мусор? — Взрыв хохота. — Нет?

Чем бессмысленнее были слова, тем сильнее приступ веселья. Миссис Вирик взяла пульт и уменьшила громкость телевизора. На краю стола возле ее кресла я заметила полупустую бутылку «Олд форрестер».

— Вы нашли? — спросила я.

В глубине ее голубых глаз промелькнуло то ли лукавство, то ли чувство вины. Она взяла сложенный вдвое лист бумаги, который затрепетал в ее дрожавших руках.

— Зачем вам это нужно?

— Вы помните Виолетту Салливан?

— Да. Я была знакома с ней много лет назад.

— Вы, должно быть, слышали, что нашли ее тело.

— Я видела по телевизору.

— Тогда вы знаете о том, что с ней в машине был шпиц.

— По-моему, сказали: «собака». Не помню, чтобы говорили о шпице.

— Это был шпиц, и я думаю, что его продали вы. Вы нашли упоминание об этом в старых документах?

— Да, но я могу сказать вам только, кто купил щенка. Я понятия не имею о том, куда собака попала после этого.

— Понимаю. Дело в том, что я подозреваю, что тот человек, который купил собаку и подарил ее Виолетте, и есть убийца.

Она отрицательно замотала головой:

— Нет, это неправда! Я не могу в это поверить. Это не укладывается в моей голове.

— Почему? — Я увидела за окном вспышку света и посмотрела через плечо — какая-то машина въезжала на дорожку. Питбуль залаял с новой силой.

Миссис Вирик дотронулась до моего плеча, и я повернулась к ней.

— Потому что я знаю этого человека много лет. Мы с моим покойным мужем долгое время были его клиентами, и он хорошо к нам относился.

— Вы говорите о «Голубой луне»?

— О нет. «Луна» — это бар. Мой муж не употреблял спиртного. Он ни разу в жизни не напился.

— Простите, мне не следовало делать поспешных выводов. Вы продаете запасные части автомобилей?

— Не для таких машин, как у вас. Я слышала, как вы подъехали. Звук показался мне незнакомым. Я глуха на одно ухо, но другое слышит хорошо.

— А как насчет запчастей к «шевроле»?

— К ним, и к «форду», и к другим, но я не понимаю, какое это имеет отношение к собаке.

— Можно мне посмотреть документ?

— Я как раз думаю, стоит ли мне это делать. Я не хочу никому причинять вреда.

— Вред уже был причинен. Я с радостью заплачу за информацию, если это поможет вам принять решение.

— Сто долларов?

— Согласна. — Доставая кошелек, я заметила, что мои руки дрожат. Нужно было поскорее убираться оттуда.

Она засмеялась.

— Я сказала это только для того, чтобы посмотреть на вашу реакцию. Никаких денег мне не нужно.

— А документ?

— Ну раз уж вы проехали такой неблизкий путь.

— Я вам очень признательна. Она протянула мне бумагу.

Это было все равно что получить Гран-при. Я развернула сложенный лист, чувствуя себя ведущей церемонии награждения, вытаскивающей из конверта карточку с именем победителя и уже знающей то, что зрителям еще только предстоит услышать. Победитель…

— Том Пэджет?

— Вы знаете маленького Томми? Мы всегда называли его Маленьким Томми в отличие от его отца, который был Большим Томми.

— Я плохо его знаю, но знакома с ним, — сказала я и подумала о том, как он богат сейчас, когда его жена умерла, и в каком отчаянном положении, должно быть, был при ее жизни.

— В таком случае я не понимаю, как вы могли подумать, что он способен на такое.

— Возможно, я ошибаюсь. — Я почувствовала, как внутри у меня нарастает страх. Сунув бумагу в сумку, я положила руку на ручку двери, приготовившись выскользнуть из комнаты.

Старуха, которая раньше не двигалась с места, вдруг заерзала.

— Он всегда говорил, что если кто-нибудь спросит о собаке, я должна сразу дать ему знать. Так что я позвонила и предупредила его, что вы приедете.

Во рту у меня пересохло, в груди со страшной силой бухало сердце.

— И что он ответил?

— Его это как будто не особенно заинтересовало. Он сказал, что подъедет поговорить с вами и все объяснит, но, должно быть, опаздывает.

— Мне показалось, что кто-то только что подъехал.

— Это не он. Он бы постучал в дверь.

— Если он появится после того, как я уеду, передайте ему, пожалуйста, что я имела в виду другого человека и прошу прощения за беспокойство.

— Передам.

— Можно воспользоваться вашим телефоном?

— Он на стене. — Она кивнула в сторону кухни.

— Спасибо. — Я пересекла гостиную и, пройдя на кухню, сняла трубку с настенного телефона. Но гудка не было. Телефон молчал. Я осторожно повесила трубку. — Он, видимо, испорчен, так что я поехала. Возможно, мне удастся позвонить где-нибудь по дороге.

— Как хотите, милочка. Была рада вам помочь.

Я вышла на крыльцо, и как только моя нога ступила на ступеньку, зажглась и тут же погасла лампочка. На мгновение я оказалась ослепленной внезапной вспышкой яркого света. Собака принялась снова лаять, но она была, слава Богу, далеко от дома. Я слышала, как громыхала цепь — пес бешено метался у своей конуры. Я постояла, пока мои глаза привыкли к темноте. Оглядевшись, я увидела мой «фольксваген», припаркованный там, где я его и оставила. Других машин в поле зрения не было. Шоссе простиралось в обоих направлениях, но оно было пустым. Я нащупала в кармане ключи от машины и, спускаясь по ступенькам, слышала, как они звенели в моей дрожащей руке. Страх с такой силой навалился на меня, что я с трудом открыла дверцу.

Прежде чем сесть, я заглянула на заднее сиденье. Убедившись в том, что там никого нет и обе двери заперты, завела мотор и дала задний ход. Вынув пистолет из бардачка, положила его на пассажирское сиденье рядом с собой, прикрыв сверху сумкой, чтобы он не свалился. Выезжая со двора, я не спускала глаз с дорожки позади меня. Оказавшись на шоссе, я включила первую скорость. Оставалось только доехать до офиса шерифа, который находился менее чем в десяти милях отсюда. Мне придется съехать с 106-го шоссе на Уэст-Уинслет-роуд, а затем снова свернуть на юг — на дорогу Блоссер, которую Лайза прочертила так, что не оставалось никаких сомнений в том, что она проходит мимо аэропорта. Фостер-роуд была расположена возле самой южной границы.

Можно было также ехать по 166-му шоссе в Санта-Марию и оказаться на Блоссер, проходившей по окраине города. Проблема выбора заключалась в том, что если я поеду по 106-му шоссе, мне придется проехать мимо компании Пэджета. Моя машина была очень заметной. Если Пэджет ищет встречи со мной, все, что ему надо сделать, — это подождать, пока я проеду мимо. Я переключила скорость со второй на третью, двигатель в знак протеста пронзительно взвыл. Я постаралась вспомнить названия трех дорог, соединяющих 106-е шоссе и Уэст-Уинслет. Старая Кромвелл и Нью-Кат остались у меня позади. Впереди была только дорога под названием Динсмор.

Я жала на газ, пока не увидела указатель, и круто свернула вправо. Здесь было темно как в могиле. Я всматривалась в дорогу, освещаемую лишь светом фар, переводя взгляд с нее на зеркало заднего вида. Справа от меня вдоль дороги шли тридцатишестидюймовые трубы, положенные там бог знает зачем. Через дорогу стояли экскаватор и бульдозер. Я подумала, что с их помощью прокладывали газопровод или что-нибудь в этом роде.

Я собиралась сделать U-образный поворот, когда за моей машиной показались огни фар, отчего зеркало так ослепительно засверкало, что я на мгновение зажмурилась. Когда я открыла глаза, машина была совсем близко — она приближалась со скоростью, которую я бы при всем желании не смогла выжать из своей старой «консервной банки». Я нажала на акселератор, но мой «фольксваген» не мог тягаться с быстроходным «скакуном». Когда машина обогнала меня и промчалась мимо, я сумела разглядеть внутри подростков. Один из них бросил из окна пустую банку из-под пива, она несколько раз подпрыгнула и покатилась, прежде чем исчезла из виду.

Красный свет подфарников стал постепенно удаляться и наконец совсем пропал.

Спустя минуту я увидела, что дорога разветвляется. Одна ветвь шла прямо, а вторая поворачивала налево. Последняя была перекрыта двойным рядом колпаков с оранжево-белыми полосками. У каждого наверху была лампочка, которая предупреждающе мигала. Я остановилась, вспомнив, что Винстон рассказывал мне о таком заграждении, которое он видел в ту ночь, когда заметил машину Виолетты.

У меня была альтернатива: я могла отнестись к заграждению либо как к подлинному предупреждению о ремонте дороги или о закрытии проезда, либо как к хитрости и в таком случае, объехав его, оказалась бы прямо на Уинслет-роуд. Я напряженно думала. В ста ярдах я заметила переднюю часть припаркованного пикапа. Я поняла игру. В этом месте угол двух дорог был, возможно, не больше сорока пяти градусов, и расстояние между ними составляло ярдов четыреста. Пэджет поджидал меня между ними, при этом совсем не имело значения, какую из них я выберу: в обоих случаях я попадала в ловушку. Я откинулась на спинку сиденья и дернула руль вправо. Развернувшись, включила первую скорость и покатила назад по той же дороге, откуда приехала.

Я смотрела в зеркало заднего вида, ожидая погони. Ничего подобного. У меня появилась надежда, что все может закончиться хорошо, когда послышался звук спускаемых шин. Я попыталась повернуть руль, который вдруг сделался неповоротливым и тугим, стараясь не потерять управление, несмотря на снижение давления в шинах. Мне пришлось остановиться. Я не ошиблась: это Пэджет приезжал сегодня к миссис Вирик. Ломик для льда мог послужить прекрасным инструментом для того, чтобы шины спускались постепенно. Не сразу, как тогда — в мотеле «Сан-Боннет», когда он проколол сразу все шины: теперь он хотел дать мне возможность некоторое время проехать на машине, по крайней мере чтобы оказаться здесь.

В этот момент за моей спиной загорелись фары его машины.

Пэджет не спешил. Мотор моего «фольксвагена» заглох, но я все равно не могла бы победить в этом «заезде». Первой моей мыслью было открыть дверцу и попытаться скрыться, но я знала, что далеко убежать не удастся. Даже если бы я мчалась во весь опор через одно из широких темных полей, ему не сложно было бы догнать меня на своем пикапе. Я взяла пистолет и взвела курок.

Том Пэджет подъехал совсем близко и остановился, тоже заглушив мотор. Подождав минуту, он вышел, не выключив фары, заливавшие мой автомобиль ярким светом. Он сделал несколько шагов и, подойдя ко мне со стороны пассажирского сиденья, постучал в окно, несмотря на то что я смотрела прямо на него.

— Колесо спустило? — спросил он хрипловатым голосом. И издевательски улыбнулся.

— Все в порядке. Отойдите от меня.

Он наклонился и скептически посмотрел на шины.

— Я так не думаю. — Он положил руку на крышу моей машины, с интересом разглядывая меня. — Вы что, меня боитесь?

Я наставила на него пистолет.

— Я сказала, убирайтесь к дьяволу.

— Сдаюсь! — крикнул он и поднял руки вверх. — Полагаю, что вы ошибаетесь, мэм. Я хочу предложить вам помощь…

Мне следовало застрелить его прямо на месте, но я подумала, что должен же быть другой выход, чтобы не пришлось убивать безоружного человека. Я положила пистолет на колени, нажала на акселератор и проехала несколько ярдов. От рывка Пэджет потерял равновесие, но его это не рассердило, а даже как будто позабавило. Может быть, потому что он понял, что я боюсь. Я включила самую малую скорость, рискуя сломать переднюю ось и бог знает что еще, но мне во что бы то ни стало надо было добраться до цивилизации. Я оглянулась и увидела, что Том Пэджет озадаченно покачал головой и не спеша направился к своему пикапу.

Он сел, завел мотор и медленно поехал за мной, зная, что в любой момент сможет меня обогнать. Обода теперь прорезали шины. Они скрежетали по асфальту, поднимая яркий, как петушиный хвост, сноп искр. Руль совсем не слушался, но я боролась за свою бесценную жизнь. Погоня продолжалась на малой скорости; мой преследователь держался возле моего заднего бампера, время от времени ударяя по нему, просто для того чтобы напомнить о себе.

Вдалеке виднелось 106-е шоссе. Было десять часов вечера — и ни одной машины, но должна же работать по крайней мере бензоколонка. Кромвелл был ближе, чем Санта-Мария, и я решила как-нибудь добраться до него. Пэджет ехал на нейтральной скорости, но затем снова включил первую и сильно ударил сзади по моей машине. Я так крепко вцепилась в руль, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Впереди показалась строительная площадка, слева от которой были припаркованы ярко-желтый бульдозер и экскаватор. Пэджет дважды врезался в меня так сильно, что машина стала походить на смятую консервную банку. Я ощущала запах горящего масла и жженой резины, и каждый раз, когда мои покрышки хлопали об асфальт, раздавался страшный скрежет. Сзади тянулся шлейф черного дыма. Моя машина, как раненый зверь, с трудом продвигалась вперед, а я, как к стону умирающего, прислушивалась к скрежету металла.

Пэджет испробовал еще один трюк с мотором, но перестарался, и машина остановилась. Он повернул ключ зажигания, и я слышала, как стартер завелся и двигатель, кашляя, вернулся к жизни. Пэджет сразу же отъехал назад, покружил вокруг меня и встал на дороге. Я подумала, что он сдался, но оказалось, что радоваться было рано. Он съехал на гравий, выключил фары и вылез из машины. Я видела, как он не спеша прошел к бульдозеру, ухватившись за боковую ручку, подтянулся, поставил ногу на гусеницу и забрался в кабину. Там он устроился поудобнее и включил двигатель. Бульдозер с ворчанием заработал. При свете фар этой махины я видела, как подонок потянулся к рычагам. Я не могла понять, что он собирается делать, пока не заметила холм земли посреди поля справа от себя: Пэджет вырыл для меня яму.

Бульдозер двигался прямо на меня. Я нажала на тормоза и схватилась за ручку двери. Двигатель заглох, и, прежде чем я успела выскочить, Пэджет опустил край ковша бульдозера на мою машину со стороны водительского сиденья, заблокировав дверь. Он начал подталкивать ее к яме. Я не видела ее, но знала, что она там. «Фольксваген» раскачивался из стороны в сторону, неумолимо приближаясь к горе сырой земли. Я сунула пистолет за пояс джинсов и соскользнула на пассажирское сиденье. Снова надавила на дверную ручку и сильно толкнула, стараясь открыть дверь, несмотря на надвигающуюся массу земли и раскачивание машины. Безрезультатно! Я оставила попытки открыть дверь и быстро опустила стекло. Земля уже доходила почти до окна, у меня совсем не оставалось времени на размышление. Сгруппировавшись, я вывалилась из окна машины за секунду до того, как она, прошелестев рядом со мной, рухнула в яму. Бульдозер резко остановился. «Фольксваген» словно не желал сдаваться — его задние колеса продолжали крутиться.

Я вскочила на ноги и помчалась через поле к дороге. Почва была недавно вскопана, она была рыхлой и проваливалась — мне приходилось высоко задирать ноги, словно на параде. Мне казалось, что я бегу словно во сне, бегу и остаюсь на одном и том же месте. Сзади меня настигал Пэджет на своем бульдозере со скоростью девяносто пять миль в час, легко сокращая расстояние между нами. Я резко свернула влево, но он легко развернул бульдозер, который оказался необычайно маневренным для такой махины в сорок тысяч фунтов.

Я достала из-за пояса пистолет, хотя понимала, что пока буду прицеливаться, он раздавит меня. Оставалась единственная надежда — добежать до его пикапа, который был уже виден впереди с левой стороны. Мое дыхание было прерывистым, в груди полыхал пожар, мышцы ног горели, и казалось, что кроссовки стали вдруг страшно тяжелыми, просто неподъемными. Спотыкаясь, я бежала наискосок в направлении дороги, пока бульдозер позади меня лязгал и гремел железом, а металлические протекторы покрышек срезали верхний слой почвы, который я с таким трудом преодолела. Желтый экскаватор издалека казался маленьким, но я знала, что если добегу до него, окажусь на дороге. У меня было ощущение, что я еле-еле бреду по болоту, едва не падая от усталости, силясь обрести твердую почву под ногами. Ряды труб на дальней стороне дороги делались все шире, а желтый экскаватор начинал приобретать свои нормальные габариты. Я уже была на последнем издыхании, когда почувствовала, что ступила на твердую землю. Выбравшись на асфальтированную дорогу, я изо всех сил рванула по ней. У пикапа Пэджета я обернулась и, облокотившись на край машины, прицелилась. Я видела, как поднимается ковш. В долю секунды я сняла предохранитель и выстрелила подряд четыре раза. Или пан, или пропал, мелькнуло у меня в голове: тщательно прицеливаться было некогда.

Бульдозер, громыхая, продолжал на полной скорости нестись в мою сторону. Я быстро выпрямилась и резко отпрыгнула влево. И тут Пэджет оказался в поле моего зрения — он завалился на бок, и из отверстия в шее била кровь. Бульдозер врезался в экскаватор, и Том Пэджет упал лицом вперед. Я стояла не двигаясь, держа пистолет в вытянутой руке, пока она не занемела.

Думала ли я оказать ему первую помощь? Нет, такая мысль даже не приходила мне в голову. Я наконец опустила руку с пистолетом, обошла пикап и совершенно обессиленная опустилась на водительское сиденье. Положила пистолет рядом с собой и повернула ключ, который оставался в замке зажигания. Автомобиль завелся без всяких проблем. Я включила первую скорость и двинулась в сторону огней на 166-м шоссе.

Эпилог

С Дейзи мы увиделись только через год. Формально у нас не было причин поддерживать отношения. Мне заплатили авансом, и когда мой последний отчет был встречен молчанием, я почти перестала о нем думать. Однако проходило время, и я начала чувствовать некоторое раздражение. Не то чтобы я ждала особых похвал или благодарности, но мне хотелось хоть какой-то реакции. В конце концов, я рисковала своей жизнью и, спасая ее, убила человека. В связи с его смертью меня подвергли допросу в департаменте шерифа графства Санта-Тереза, который, как оказалось, не одобряет убийства даже в качестве самозащиты.

Наверное, мне следовало проявить инициативу и самой предложить Дейзи встретиться, но я считала, что первый шаг должна сделать все же она. Это был один из тех редких случаев, когда деловые отношения переросли в дружеские, по крайней мере так мне казалось.

Я продолжала заниматься своим бизнесом и другими делами. Но в последний день августа, подходя к своему офису, я увидела Дейзи, сидящую в машине, припаркованной неподалеку. Я открыла дверь и немного замешкалась, чтобы забрать свою почту. Через мгновение Дейзи оказалась за моей спиной и проследовала за мной внутрь.

Я бросила на стол кипу конвертов и равнодушно сказала: «Привет, как поживаете?» — тщательно скрывая обиду. И невозмутимо опустилась в свое плетеное кресло.

Дейзи примостилась по другую сторону стола. Она казалась смущенной, но я не собиралась приходить ей на помощь.

— Послушайте, я знаю, что должна была позвонить вам. Простите! Я как-то заехала в бар «У Сники Питса», но Тэннье была так на меня зла, что почти не разговаривала со мной. Так что я прошу прощения у вас обеих…

— Вы даже не попрощались с нами.

— Да. — Ее взгляд блуждал по поверхности моего стола. Ей, наверное, отчаянно хотелось курить, но ее, должно быть, останавливало отсутствие пепельницы. — Конечно, это непростительно, но я совершенно не могла ни с кем общаться. Я долго не могла осознать случившееся. У меня была жуткая депрессия, и я не хотела навязываться кому-то, пока не приду в себя.

— Я вас понимаю, — смилостивилась я.

— Спасибо. Вы знаете, меня все это просто шокировало. Не знаю, чего я ожидала. Наверное, думала, что если когда-нибудь узнаю, что случилось с мамой, жизнь моя изменится, так что я сидела и ждала этой волшебной перемены. Но однажды я поняла, что все осталось как прежде — куча дерьма, да и только. Я продолжала пить и трахалась с кем попало. Мне все до смерти надоело!

— Что именно?

— Все. Моя работа, мой дом, мои волосы, моя одежда. Я обратилась к психоаналитику, но все время злилась по поводу денег, которые мне приходилось на него тратить.

— Ну и?

— Бросила лечение и опять чего-то ждала. А вчера я вдруг поняла, в чем дело. Я сидела за столом и печатала, как обычно, медицинские карты, когда мне пришло в голову, что первые семь лет своей жизни я провела, стараясь быть хорошей девочкой, чтобы мама любила меня и заботилась обо мне. Но это явно не сработало. Затем, после того как она сбежала, как все думали, я продолжала быть хорошей, надеясь, что она обязательно вернется.

— А когда она не вернулась?

Дейзи невесело усмехнулась и пожала плечами.

— Тогда я решила, что назло ей буду плохой и буду делать то, что мне нравится. Оказывается, она все это время была мертва, так что мое поведение ничего не могло изменить. Ни плохое, ни хорошее…

— И от этой мысли вы почувствовали себя лучше?

Она засмеялась.

— Нет, но я подумала, что если бы мама была жива… тогда она непременно вернулась бы домой. Ведь она бы очень соскучилась по мне и захотела бы взять меня с собой. Знаете, я вдруг поняла это, и от этой мысли мне стало так легко! Я поняла, что вовсе не отверженная и не брошенная. Я в это верю. Смерть лишила маму выбора, но у меня он остался.

Я посмотрела ей в лицо.

— Правильно. Мне нравятся ваши рассуждения. И что теперь?

— Я найду новую работу — может быть, в Санта-Марии или еще где-нибудь. Сомневаюсь, что брошу пить, но по крайней мере не буду кусать ногти. Что касается мужчин, то я решила, что лучше быть одной, пока не найдется тот самый, единственный.

— Великолепно.

— Спасибо вам. — Она глубоко вздохнула. — А теперь я бы съела сочный сандвич с сыром и салями. Я угощаю.

— С удовольствием, если на нем сверху будет яичница.

— Можете заказать, какой захотите. Тэннье сказала, что к нашему приезду разогреет гриль.

Что ж, наконец это дело окончательно закрыто и для меня…

Примечания

1

Джимми Хофф, президент профсоюза водителей грузовиков, в телеинтервью безапелляционно заявил: «Мне не нужны телохранители». Вскоре он бесследно исчез в пригороде Детройта. Полагают, что профсоюзный босс, тесно связанный с мафией, стал жертвой гангстеров. — Здесь и далее примеч. ред.

(обратно)

2

Фотография коричневого тона.

(обратно)

3

Двухместный закрытый автомобиль.

(обратно)

4

Дом из двух квартир — на две семьи.

(обратно)

5

Примерно 1,8 кг.

(обратно)

6

Около 140 кг.

(обратно)

7

Ночлег с завтраком.

(обратно)

8

Игра слов. По-английски имя Чет и слово «chat» — «болтать» произносятся почти одинаково.

(обратно)

9

По-английски «валлийский кролик» означает гренки с сыром.

(обратно)

Оглавление

1 ЛАЙЗА

2

3

4

5 КЭТИ

6

7

8

9

10

11

12 ДЖЕЙК

13

14

15 ТОМ

16

17

18 ЧЕТ

19

20

21 ДЖЕЙК

22

23

24 ТОМ

25

26

27 ЛАЙЗА

28

29

30 КЭТИ

31

32

Эпилог

*** Примечания ***