Рональд Четвинд-Хейес
Не гасите газовый свет
Ветер безраздельно господствовал над поросшими вереском торфяниками. Он заставлял редкие голые деревья склонять в испуганной покорности свои кроны, ввергая опаленный морозом вереск в море бессильной злобы и кричал отчаянными голосами миллиона мертвецов.
Майя Гриффитс слышала их, сидя в переваливающемся с боку на бок экипаже и ощущала, как их призрачные пальцы царапались в плотно закрытые окна. Она свернулась калачиком и прижалась к потертой обивке экипажа, пытаясь обуздать свое воображение, с детства воспитанное на методистских журналах и диких историях, рассказываемых суеверной служанкой.
Здесь, на открытых равнинах, неприкаянные души умерших бродили многие века в вечных поисках обратного хода в мир тел из плоти и крови. Потом появились огромные собаки-призраки, бежавшие перед суровым охотником, и один лишь Бог мог помочь (впрочем, это случалось редко) тому, кто осмеливался обернуться и взглянуть ему в лицо.
Экипаж съехал с неровной, покрытой выбоинами дороги, свернул в открытые ворога и остановился перед серым зданием. Майя с опаской посмотрела на свой новый дом и не почувствовала облегчения. Двухэтажный, из серого камня, крытый тяжелыми каменными плитами, чтобы противостоять бесконечным порывам ветра, он был столь же непривлекательным и некрасивым, как и окружающий ландшафт, из которого он, как казалось, вырос. Кучер соскочил с облучка и обошел экипаж, чтобы открыть боковую дверь.
— Приехали, мисс. Вот и Блэнкуолл-хаус.
Сойдя на усыпанную гравием дорожку, Майя плотно закутала худые плечи в тонкое пальто и почувствовала холодные объятия ветра. Она быстро укрылась на невысоком крыльце и уже собралась, было, Дернуть за массивную, богато украшенную ручку звонка, когда дверь вдруг открылась, и высокая худая женщина посмотрела на нее сверху вниз с несколько обеспокоенным видом.
— Входи. Боже мой, ветер сечет, как нож. Странно, как это ты не продрогла до костей.
Майя прошла в большой мрачный вестибюль, и женщина крикнула кучеру громким, привыкшим командовать голосом:
— Внесите багаж молодой леди, Сагден, и не мешкайте.
Она наполовину прикрыла дверь, потом повернула голову и сказала:
— Ступай вниз на кухню, девочка. Я присоединюсь к тебе через минуту.
Майя прошла через вестибюль и обнаружила лестницу, ведущую вниз, в большую кухню с каменным полом — великолепное теплое помещение с пышущей жаром плитой, рядами медных кастрюль, словно подмигивающих в отблесках пламени, и огромным столом, покрытом белоснежной скатертью. Она опустилась на обитое сиденье дубовой скамьи, стоявшей сбоку от очага, и стала впитывать в себя тепло.
Сон уже собирался коснуться ее своими мягкими объятиями, когда ее разбудил звук шагов по лестнице и в кухню вошла, точнее, ворвалась высокая женщина, разрушив навевающую покой тишину.
— Давай снимай пальто. Съешь что-нибудь горячее, пока хозяйка не начнет звонить в свой проклятый колокольчик.
Майя встала, сняла пальто и капор, и женщина с сардонической улыбкой оглядела ее хрупкую фигуру и девичье лицо.
— Боже мой, да ты совсем еще ребенок! О чем думал твой отец, когда разрешил тебе уехать в эту забытую Богом глухомань?
— Простите, мэм, но мне уже двадцать два года, и отец переписывался с миссис Максвелл и был вполне удовлетворен ее ответами. Я буду не служанкой, а компаньонкой леди.
— Гм! Ни рыба ни мясо. Как тебя зовут, детка?
Майя, которая всегда немного обижалась, когда к ней обращались или относились как к ребенку, подняла голову и тихо произнесла:
— Майя Гриффитс. Мисс Майя Гриффитс.
— А я — миссис Дункан, которая, веришь или нет, такая же, как ты, южанка и терпеть не может это продуваемое всеми ветрами место. А теперь садись. Здесь достаточно тушеной говядины и хороших твердых клецек, чтобы сгладить все острые углы.
Майя была молода, здорова и голодна, и это сочетание дало ей возможность разделаться с одной миской и приняться за вторую, перед тем как миссис Дункан сочла необходимым заговорить с ней снова.
— Будет хорошо, если ты узнаешь, кто есть кто здесь, прежде чем отправишься наверх. Я — экономка, Сагден — кучер и мастер на все руки. Вот и все слуги. Больше никто не хочет оставаться. Ближайший город, Кейли, находится в семи милях отсюда за торфяными болотами, поэтому тебя не очень-то будут беспокоить посторонние.
— Я всю жизнь жила в деревне, — сказала Майя с большей уверенностью, чем чувствовала в себе. — Здесь, должно быть, спокойно.
— Спокойно! — фыркнула миссис Дункан. — Только не с ветром, обдувающим дом со всех сторон день и ночь. А теперь о хозяйке…
— Миссис Максвелл, — уточнила Майя.
— Да, миссис Максвелл. Она — вдова и, мягко выражаясь, со странностями. Я сама не часто вижу ее. Но ты будешь находиться при ней большую часть дня и, может быть, даже часть ночи. Так что тебе лучше привыкнуть к ней.
— Я уверена, что скоро выучусь своим обязанностям, — довольно чопорно заметила Майя.
Миссис Дункан мрачно усмехнулась.
— Знаешь, то же самое говорили те шестеро, кто приходили до тебя. Одна из них уехала, даже не распаковав чемоданы.
Майя воскликнула и замолчала, будучи в некоторой тревоге.
— Не люблю совать нос в то, что творится наверху, — продолжила свое карканье миссис Дункан, — но мне кажется, тебе следует знать, что ты здесь будешь кататься как сыр в масле.
Тут как раз зазвонил колокольчик. Он был прикреплен к каминной доске — большая чугунная штука, подвешенная на витой пружине и приводимая в действие медной проволокой, протянутой по стенам и уходящей на второй этаж. Теперь он яростно раскачивался из стороны в сторону, издавая громкий и резкий звук.
— Она поняла, что ты здесь, — объявила миссис Дункан с некоторым удовлетворением. И хочет, чтобы я отвела тебя к ней.
На этот раз Майя воскликнула: «О, боже мой!», а миссис Дункан резко встала и решительной поступью направилась к лестнице. Они поднялись в вестибюль, потом прошли на второй этаж по другой лестнице, выходившей на большую прямоугольную площадку, окаймленную с трех сторон прочными глухими дверями с блестящими стеклянными ручками.
Миссис Дункан осторожно постучала в ту, что находилась на левой стороне, затем, выждав паузу, открыла ее и громко объявила:
— Мисс Гриффитс, мадам.
Голос, неожиданно мягкий и нежный, произнес:
— Пусть войдет.
Майя робко двинулась вперед, потом остановилась в нескольких футах от порога и попыталась окинуть взглядом обстановку, окружавшую ее. Хотя день еще не кончился и до заката оставалось несколько часов, окна были закрыты тяжелыми шторами из красного бархата, и комната освещалась великолепной подвесной газовой лампой. Она была сделана из бронзы, имела три калильные сетки, каждая из которых была скрыта внутри белого круглого абажура, и издавала легкое шипение, показавшееся Майе несколько тревожным.
Не успокоил ее и воздух, перегретый от гудящего камина и насыщенный едким запахом горящего газа. Комната была изящно, даже роскошно, обставлена; в ней находились тяжелые кресла с дорогой обивкой, туалетный столик из красного дерева и огромная кровать с пологом на четырех колоннах. В кресле у камина сидела дама в розовом халате.
На вид ей еще не было шестидесяти лет; у нее было вытянутое, почти как лошадиная морда, лицо, блестящие голубые глаза и копна прекрасных седых волос, уложенных в высокую прическу и поддерживаемых по бокам двумя черепаховыми гребнями. За исключением нескольких морщинок вокруг глаз и рта, ее аккуратно подбеленная кожа была совершенно гладкой, и Майе поневоле пришло на ум сравнение с цветком, за которым тщательно ухаживают.
Миссис Максвелл улыбнулась, обнажив зубы столь же белые и ровные, как у дорогой фарфоровой куклы.
— Присядь у огня, дорогая, и дай мне хорошенько рассмотреть тебя. Вот так. Не сиди на краю кресла, детка. Расслабься.
Майя попыталась последовать совету, но комната и шипящая газовая лампа не располагали к спокойствию. Она сказала вежливо:
— Добрый день, миссис Максвелл. Меня зовут Майя Гриффитс.
Миссис Максвелл рассмеялась. Мягкий серебряный звук, больше похожий на перезвон церковных колоколов над широкой водной гладью.
— Я и представить не могла, что можешь выглядеть как-то иначе. Ты очень молода, но от этой болезни мы все быстро излечиваемся. Кроме того, ты выглядишь уступчивой, лучше сказать, послушной, а это, по-моему, также является большим достоинством.
Майя решила, что это комплимент и поблагодарила:
— Спасибо, мэм.
— Не называй меня «мэм». Зови меня миссис Максвелл.
— Да, миссис Максвелл.
— Отлично. Ты пугливая?
Вопрос был неожиданным. Он был также задан встревоженным тоном и явно заслуживал искреннего ответа.
— Мне кажется, да. Впрочем, я не уверена. Мне никогда не случалось по-настоящему пугаться.
Миссис Максвелл медленно кивнула и задумчиво посмотрела на огонь.
— В страхе нет ничего постыдного. Но чтобы быть смелым, надо быть способным видеть, как ужас смотрит на тебя в заполненной людьми комнате и при этом суметь попросить еще чашку чаю.
Она подняла голову и одарила девушку еще одной сияющей улыбкой.
— Ну, хватит этих страшных разговоров. В этом письме твой отец пишет, что ты получила хорошее воспитание. Помнится, умеешь играть на фортепьяно, шить, читать с выражением.
— Да, мэм… я хотела сказать, миссис Максвелл. Я также могу готовить, застилать постель, вытирать пыль и выполнять несложную работу по саду.
Вновь раздался этот серебристый смех, который разнесся по всей комнате, отозвавшись эхом в дальнем углу у кровати.
— Тебе не придется выполнять обязанности служанки. Мне нужна девушка, которая сможет развлекать меня — читать, играть на фортепьяно, когда мне скучно… расчесывать мне волосы. Словом, быть моей маленькой компаньонкой. Устраивает ли тебя такая перспектива, моя дорогая?
— Да… да, миссис Максвелл.
Та опустила голову и опять стала смотреть на пляшущие языки пламени, между тем как золоченые каминные часы тихо отсчитывали минуты, а газовая лампа шипела, как медленно издыхающая змея.
Постепенно Майя ощутила, что у нее в голове возник вопрос, да еще такой, что нуждается в немедленном ответе. Дважды слова подступали к самому кончику ее языка, но она с испугом проглатывала их. На третий раз они просочились сквозь ее губы в виде сдавленного шепота.
— Скажите, пожалуйста, мэм… миссис Максвелл… Миссис Дункан сказала, что до меня у вас было шесть компаньонок. Скажите пожалуйста, почему они уехали?
Миссис Максвелл, не поднимая глаз, продолжала неотрывно смотреть на огонь. Она медленно произнесла:
— Они оказались не способны принести мне еще чашку чая.
Шли дни, и уж такова природа человеческого существа, но Майя постепенно обнаружила, что по мере знакомства с человеком, если уж не начинаешь презирать его, то, по крайней мере пытаешься воспринимать его прихоти вполне нормально. То, что газовая лампа в комнате миссис Максвелл никогда не гасла, а шторы никогда не раздвигались, перестало вызывать у нее сильное удивление, превратившись в ее глазах просто в забавную причуду.
Миссис Максвелл отнюдь не была требовательной или вспыльчивой, но относилась к своей компаньонке с некоторой снисходительной доброжелательностью, как к любимому домашнему животному, которого балуют, но не позволяют вспрыгивать на диван.
Удивление, разумеется, является близнецом любопытства, и Майя стала искать объяснения отшельничеству миссис Максвелл и решила, что лучше всего разузнать об этом у экономки. Она выбрала солнечное зимнее утро, чтобы задать вопрос.
— Почему миссис Максвелл живет в затворничестве? Это так необычно.
Миссис Дункан вытерла пот со лба перепачканной в муке рукой.
— Понятия не имею. Мне нет дела до того, что происходит наверху.
— Да, но вам наверняка должно быть любопытно. Что случилось с миссис Максвелл?
— Ну, одни говорят, что он умер, а другие — что он сбежал с молоденькой, которая ему в дочери годится. Но люди могут говорить что угодно.
— И эта газовая лампа. Чтобы ее установить, скорее всего, потратили кучу денег. Я имею в виду, чтобы провести трубы из Кейли — и все ради одной-единственной лампы!
Миссис Дункан кивнула и сделала вид, что может рассказать много, если захочет.
— Да уж, это ей хорошо встало. Каждый вечер я должна бросать в счетчик кучу пенни и, избави меня Бог, если я хоть раз забуду.
— Но почему?
Экономка подняла голову, напустила на лицо загадочную улыбку, и у Майи создалось впечатление, что она собирается рассказать страшный и неприличный анекдот.
— Может быть, она боится темноты, милочка. Масляные лампы хороши, но обычно оставляют тени в дальних углах комнаты. В то же время газовые лампы, особенно та, что в ее комнате, не дают ни малейшей тени, разве не так?
— Вы хотите сказать, что миссис Максвелл боится теней?
Миссис Дункан обнажила свои зубы в ухмылке. Такой свирепой гримасы Майя еще никогда не видывала.
— Разве я это сказала, дорогая? Может быть, она боится чего-нибудь посерьезнее, чем просто тени. Ты, наверное, спишь крепко.
Девушка пожала плечами, хотя по спине у нее пробежали мурашки.
— Да. Мама говорила, что меня даже конец света не разбудит. А что?
Миссис Дункан продолжила месить тесто.
— Ничего. Просто я рада, что моя кровать здесь, внизу. А тебе лучше пойти наверх или хозяйка начнет звонить в свой колокольчик.
В тот вечер миссис Максвелл долго не отпускала Майю. Она лежала на огромной кровати с четырьмя колоннами, подпирая голову двумя толстыми подушками, и неотрывно смотрела на Майю, так что ей становилось не по себе.
— Мне никак не спится… Боже мой, никак не могу уснуть. Почитай мне, детка.
Майя покопалась в книгах, выбранных ею в библиотеке, которой давно никто не пользовался.
— Что вы хотите, чтобы я вам прочла? «Джейн Эйр»?..
— Нет, ничего из-под пера мисс Бронте, — отрезала миссис Максвелл. — Ее девки слишком грубые. Знаешь, что мне больше всего нравится?
— Нет, миссис Максвелл.
— Библия. Она лежит в левом ящике туалетного столика. Достань ее, детка.
Майя открыла указанный ящик, достала Библию в кожаном переплете и принесла ее к своему стулу у кровати. Глаза миссис Максвелл были закрыты.
— Открой «Песнь Соломона», главу шестую, детка, и читай, пока я не остановлю тебя.
Библия сразу же раскрылась на требуемой странице, и Майя, откашлявшись, принялась читать:
Куда ушел твой возлюбленный, о прекраснейшая из жен? Куда повернул свои стопы твой возлюбленный? Где мы найдем его для тебя?.
Моя возлюбленная ушла в его сад, на гряды с пряностями, чтобы есть в саду и собирать лилии.
Я принадлежу своему возлюбленному, а мой возлюбленный принадлежит мне…
— Это так правильно, — перебила миссис Максвелл. — Это так правильно. Продолжай, детка.
Но Майя сидела с раскрытой Библией на коленях и со страхом смотрела на закрытую дверь.
— Но… миссис Максвелл… я слышу, что кто-то поднимается по лестнице.
— Неужели, милая? Мне кажется, рановато, но ночи становятся короче, разве не так? Не обращай внимания, здесь уютно и светло. Продолжай, пожалуйста.
Майя посмотрела на лицо своей хозяйки и увидела улыбку, как у гранитной статуи, и прекрасные глаза, озаренные блеском ужаса. Она тяжело дышала, но из приоткрытых губ раздался резкий приказ:
— Читай, девочка. Не бери в голову того, что происходит на лестничной площадке. Читай.
Майя опять опустила голову и заставила свой голос повиноваться.
Ты прекрасна, любовь моя, как Тир, мила, как Иерусалим, ужасна, как армия со стягами.
Отведи от меня свои глаза, ибо они побеждают меня: твои волосы — как стадо коз, что идут с гор Галилейских.
Твои зубы…
В дверь негромко постучали. Совсем негромко, и через некоторое время стук повторился. Майя посмотрела на миссис Максвелл и ужаснулась, увидев ту же улыбающуюся маску, широко раскрытые глаза и длинные пальцы, впившиеся в постель.
— Я… посмотрю, кто там?
Миссис Максвелл рассмеялась. Это был резкий, лающий смех, мгновенно заглушивший непрерывный тихий стук в дверь.
— Ни в коем случае, детка. Если только ты не хочешь, чтобы у тебя глаза вылезли на лоб. Читай. Представь себе, что их там нет. Им скоро надоест этот вздор.
— Но?..
Миссис Максвелл привстала на кровати и выкрикнула одно-единственное слово: «Читай!»
Необходимость повиноваться превозмогла страх, и Майя продолжила чтение дрожащим голосом, перебиваемым настойчивым стуком.
Твои зубы — как стадо овец, идущих с купания, и каждая тяжела двойней, и нет ни одной бесплодной среди них…
Из-под двери донесся слабый шепот, но Майя различила каждое слово.
— Матильда, нам одиноко. Приди к нам… Приди к нам… Приди… Приди…
Миссис Максвелл очень медленно спустила ноги с кровати и встала. Потом она медлен но пошла к двери, странно шаркая ногами по полу, словно ее тащили против воли. Она остановилась примерно в двух футах от двери и заговорила громким шепотом.
— Уходите. Вам не надоело все время докучать мне? Уходите.
Шепот прекратился, и через некоторое время, в течение которого стояла полная тишина, послышались медленно удаляющиеся шаги сначала по площадке, затем вниз по лестнице. Майя слышала приглушенную поступь, скрип плохо закрепленной половицы и внезапно поняла, что странные звуки издавали две пары ног — одна тяжелая, по-видимому, принадлежащая дородному мужчине, и вторая легкая, как у ребенка или изящно сложенной женщины.
Миссис Максвелл вернулась в кровать и приняла прежнее положение: голова поднята на высоких подушках, руки сложены на груди, глаза смотрят через комнату на все еще теплившийся огонь в камине.
— Майя, дорогая, подбрось в огонь еще полено.
Майя взяла полено из кованой поленницы, положила его меж тлеющих углей и подождала, пока оранжевые языки пламени не принялись поглощать сухое дерево, затем она задала самый главный вопрос.
— Мисс Максвелл… кто это был?
Женщина в постели не сказала ничего и не подала виду, что услышала, все так же продолжая смотреть на огонь с явным всепоглощающим интересом. Майя осмелилась предпринять следующий шаг на пути к тайне.
— Я знаю, что все двери заперты и в доме больше нет никого, кроме миссис Дункан и Сагдена. Откуда же
они пришли?
Она подождала, пока страх бился в хрупкие пределы самообладания, потом, поскольку хозяйка не произнесла ничего, внезапно вскрикнула:
— Это привидения?
Миссис Максвелл закрыла, потом снова открыла глаза, пытаясь направить мысли в доступное пониманию русло. Внезапно она улыбнулась и похлопала рукой по сиденью стула, стоявшего возле кровати.
— Присядь сюда, детка.
Майя вернулась, села и стала ждать, пока хозяйка не даст всему этому абсурду какое-то логическое объяснение.
— Майя, — мягко сказала миссис Максвелл. — я очень довольна тобой. Так много твоих предшественниц не выдерживали давящего страха и становились совершенно непокорными. Привидения, в конце концов, не более чем говорящие тени, дети страха и темноты. Если ты способна признать их существование, принять правила этой ужасной игры, тогда — я могу сказать с уверенностью — жить можно. Только так можно сдерживать приступы безумия. Это очень важно, ты согласна?
Майя сказала «да», поскольку ей больше нечего было сказать. Миссис Максвелл глубоко вздохнула.
— Очень хорошо. Для девушки твоего происхождения ты обладаешь исключительным хладнокровием, которому позавидуют и более образованные люди. Тебе, разумеется, нечего бояться. Эти негодяи охотятся за мной, надеются, что сломают меня, понимаешь? — она слегка усмехнулась — Чтобы я пошла с ними и провела целую вечность в саду. Но я сыта по горло их проделками… Ты хотела что-то сказать, дорогая?
— Скажите пожалуйста, кто они?
Миссис Максвелл нахмурилась.
— Это не должно тебя интересовать, Майя. То, что я к тебе ласково отношусь, вовсе не означает, что ты можешь позволять себе вольности. Где я остановилась? Ах, да! На их проделках. Их союзники — темнота и одиночество. Первое я устранила с помощью газовой лампы, второе… сама понимаешь, дорогая, зачем еще мне нужна компаньонка?
Майя задумалась над этими словами. Она вспомнила свой дом, где газовый свет считался непозволительной роскошью, где шесть братьев и сестер составляли гораздо большую компанию, чем это было необходимо, а шаги на лестничной площадке были тяжелыми, иногда даже не давали спать, но уж никак не относились к привидениям. Она приняла решение.
— Если позволите, миссис Максвелл, я бы хотела уехать домой.
Миссис Максвелл разрыдалась. Ужасный, сотрясающий все тело приступ горя никак не вязался с ее аристократическим лицом и копной седых волос. Потрясение, вызванное этим всплеском эмоций, еще более усилилось, когда Майя заметила, что на лице миссис Максвелл, несмотря на все рыдания и громкие горестные всхлипы, не было ни слезинки. Она напоминала великолепно сделанного робота, запрограммированного на то, чтобы выражать горе.
Майя положила руку на ее дрожащее плечо и сказала.
— Пожалуйста, не надо. Не надо плакать, в самом деле, не надо. Не стоит.
Миссис Максвелл начала подавлять рыдания и находить слова в глубине своих страданий.
— Ты и заикаться не должна о том, чтобы покинуть меня. Я запрещаю. Слышишь? Я и подумать боюсь, что мне опять предстоит остаться в одиночестве. А ты еще так много можешь сделать… Пообещай мне, что останешься.
— Ну…
— Ты не покинешь эту комнату раньше срока.
Майя не могла устоять перед мяуканьем бездомной кошки, тем, как скулит голодная собака, или как ее просит несчастная хозяйка. Но ее душа все еще дрожала, когда она произнесла:
— Обещаю.
Глаза миссис Максвелл сразу же заискрились, словно пара голубых озер, отражающих безоблачное небо; ее худые плечи перестали дрожать, а рука погладила темные волосы Майи.
— Я знала, что могу положиться на тебя, моя дорогая. Теперь беги в постель и пусть тебе снятся горы, купающиеся в лунном свете. Молодым всегда снятся сны, в то время как старики вынуждены вечно глядеть назад в затянутую туманом долину несбывшегося.
Майя быстро вернулась в свою комнату в дальнем конце лестничной площадки, и не могла уснуть до первого проблеска утреннего света, превратившего окно в сияющий экран.
* * *
Майя расчесывала прекрасные седые волосы миссис Максвелл.
Это было столь же сложно, как ухаживать за гривой породистой лошади. Густые, длинные, мерцающие тысячей серебристых огоньков, они вибрировали под пальцами девушки, живя собственной жизнью, и издавали тихое потрескивание. Отражение миссис Максвелл наблюдало за ней из зеркала на туалетном столике.
— Как ты аккуратна, дорогая моя. Можно подумать, что ты где-то обучалась обязанностям горничной.
— Когда-то я расчесывала волосы матери, — объяснила Майя. — Они были не столь красивы, как ваши, но такие же густые.
Миссис Максвелл подождала, пока волосы не были уложены в обычную прическу, и заговорила снова.
— Тебя удивляло, почему я всегда держу шторы закрытыми? Почему, независимо от времени суток или яркости солнца, я сижу в этой комнате и читаю при газовом свете?
Майя глубоко вздохнула. Любопытство овладело ею, но страх хотел спрятаться за ширмой незнания.
— Удивляло… Но это, конечно, не мое дело.
Миссис Максвелл встала и положила ладонь на плечо девушки.
— Если ты хочешь помочь мне, то должна знать. У тебя хватит смелости, чтобы помочь мне?
Майе внезапно захотелось оказаться далеко-далеко отсюда и шагать куда глаза глядят в одиночестве, с головой, очищенной от всякой информации и чужих мыслей. Она ответила:
— Я не очень храбра, миссис Максвелл. К тому же, верю, хоть и не хочу того, в живые тени.
— Вот поистине бесценное выражение! Живые тени! Именно это они и есть — разве не так? Но даже тени могут кусаться. Сосать кровь. Вытягивать жизненную энергию из тела и жиреть на наших стонущих душах. Сделай мне маленькое одолжение, дорогая, и в награду можешь взять мою лучшую кашемировую шаль.
— Что… что вы хотите от меня?
Улыбка миссис Максвелл была столь нежной, голос столь льстивым, а ее красивые глаза столь трогательными, что только слепой и глухой мог устоять перед ней.
— Подойди к окну, раздвинь чуть-чуть шторы и выгляни в сад.
Ужас ворвался в комнату и положил свои ледяные руки на колотящееся сердце Майи. Она отрицательно замотала головой.
— Не могу. Попросите сделать что-нибудь другое…
— Но ты должна. Пока ты не увидишь их своими глазами, не оправишься от первого потрясения. Ты не сумеешь мне помочь, а ведь ты хочешь мне помочь, правда? Правда? Правда?
Несколько шагов к окну показались ей путешествием через огромную страну, залитую газовым светом, а задернутые темные шторы — хрупкой преградой, которая только и сдерживала порывы страха. Ее пальцы погладили пыльный бархат, потом, с отчаянной решимостью раздвинули их, и через длинную прорезь стало видно грязное оконное стекло.
Сзади послышался голос миссис Максвелл.
— Не слишком широко. Они не должны подумать, что я сдаюсь.
Поначалу она испытала облегчение. Вид столь знакомый, естественный, прозаичный…
— Бояться тебе нечего. Пусть глаза побродят по заросшей вереском местности, где неугомонный ветер колышет высокую траву и кроншнеп ровно скользит на фоне серо-голубого неба. Теперь опусти глазки и порадуйся, что не видишь нечего более страшного, чем невысокий забор сада и заросшую кустарником лужайку между ним и домом, напоминающую лоскутное одеяло. Теперь взгляни прямо вниз…
…Они стояли между двумя запущенными цветочными клумбами и смотрели на окна. Они неподвижны, как мраморные статуи, — бело-красные тени, вскормленные страхом и чувством вины, а теперь неприступные, как каменные плиты на покрытом снегом горном склоне. Высокий мужчина средних лет с седеющими волосами и густыми усами. У него раскроен череп, и запекшаяся кровь образовала нечто вроде малиновой шапочки. Светловолосая девушка, симпатичная и очень молодая. Однако ее разорванная глотка выглядит вовсе не симпатично, а кусок неровно оторванного дыхательного горла отсвечивает в ярком солнечном свете, как полированная слоновая кость…
Откуда-то из безграничного пространства донесся голос миссис Максвелл.
— Теперь ты видишь, почему я никогда не раздвигаю шторы.
Майя глубоко вздохнула и упала в обморок.
Сияющее солнце расточало по золотой пустыне волны белого зноя. Вдали стояли неподвижные фигуры мужчины и молодой девушки.
Потом над пустыней пронеслись раскаты резкого шепота:
— Майя… Майя, очнись, детка.
Солнце превратилось в шипящую газовую лампу, пустыня задрожала и постепенно трансформировалась в знакомую комнату.
Майя подняла голову, и искра воспоминаний разгорелась во всепожирающее пламя.
— Я их… их… видела… видела.
Миссис Максвелл осторожно поставила ее на ноги, затем подвела к ближайшему стулу.
— Да, дорогая, я поняла. Они были не такими уж страшными, правда? Просто двое людей, которым в некотором роде… нанесли телесные повреждения. Не хочешь ли выпить капельку чего-нибудь крепкого? Может быть, бокал хереса?
— Нет, спасибо. Скажите, пожалуйста, кто они?
Лицо миссис Максвелл стало темнее тучи.
— Ты уже второй раз суешь нос не в свое дело. Достаточно того, что мужчина — это… то есть был неверным мужем, а девушка — бесстыжая тварь. Оба они преступники. И их злодеяние продолжает жить.
Правда стучалась в голову Майи, но она все еще не хотела встречаться лицом к лицу с неизбежным. Должно же быть другое, более приемлемое объяснение или, по крайней мере, факт, представленный в таком виде, что его можно проигнорировать как иллюзию, — эффект загазованного воздуха. Освещенная лампой комната была средоточием мрачных фантазий, затерянных в мире абсолютной реальности.
— Они выглядят столь реальными, — сказала она.
— Зло очень реально, — важно изрекла миссис Максвелл, — но оно никогда не одолеет решимость, прямодушие и невинность, — она улыбнулась Майе. — До чего же ты невинна, моя дорогая.
Это было так. Но один-единственный взгляд через щелку в занавесках сильно расширил кругозор Майи, и она поняла, что хозяйка может попросить ее о крайне неприятной услуге.
Она прошептала:
— Нет… нет… пожалуйста.
Миссис Максвелл опустилась на стул рядом с ней и стала объяснять, что, как, когда и все мрачные последствия.
— Они приходят каждую ночь. Понимаешь, в доме должно быть темно. Эти существа не переносят вида своих жертв. Или, может быть, потому, что они умерли в темноте — не знаю. Но если кто-нибудь с неиспорченной душой, тот, кому не приходилось поднимать руку на нечестивых, выйдет за дверь…
Майя воскликнула:
— Нет… нет…
— Не перебивай, пожалуйста. Выйдет за дверь и прикажет им исчезнуть в вечной тьме — тогда им придется повиноваться.
Майя неистово мотала головой из стороны в сторону и хныкала, как насмерть перепуганное животное. Миссис Максвелл схватила ее за руки и стала уговаривать.
— Ты должна. Неужели ты не понимаешь, что означает сидеть здесь взаперти, год за годом? Не смея погасить свет или открыть занавеси. Один раз я вышла из дому — один-единственный раз — и они стали преследовать меня, слышишь? Преследовать! Ты единственная можешь освободить меня, и я буду тебе благодарна. Очень, очень благодарна. Я дам тебе денег, много денег. Столько, сколько тебе потребуется на всю оставшуюся жизнь. Подумай об этом. Всего за две минуты работы. Если эту дребедень можно назвать работой. Скажи лишь «да», всего лишь «да». Давай, это такое короткое слово. Да… Да…
— Я не могу. Попросите сделать что-нибудь другое.
— Да. Скажи «да». Ты можешь закрыть глаза, когда они приблизятся. Давай… Скажи «да».
— Д… Д… а.
Миссис Максвелл встала.
— Наконец-то. Много шума из ничего. Я позабочусь о том, чтобы миссис Дункан и Сагден получили выходной… Она подозревает, но никогда не сможет доказать. Будет хорошо, если весь дом окажется в нашем распоряжении, особенно если учесть, что может быть довольно шумно. Ради Бога, больше не хнычь.
* * *
Миссис Дункан свалила свои уложенные чемоданы на кухонный стол и свирепо посмотрела на Майю.
— Приказала мне взять выходной, а когда я заявила, что не хочу никаких выходных, выгнала меня. Ну, что же, ее ждет потрясение.
Майя посмотрела на нее широко открытыми глазами.
— Вы хотите сказать… что больше не вернетесь?
— Совершенно верно. И если у тебя осталось врожденное чувство здравого смысла, ты тоже исчезнешь отсюда. Я не слепа и не глуха и понимаю, что держит мою хозяйку взаперти в ее комнате. Сейчас же поедем на станцию с Сагденом и мной.
— Не могу. Я обещала.
— Очень глупо с твоей стороны. С меня хватит. Когда наступит темнота, попомни слова. Жалок тот, в ком совесть нечиста.
* * *
Перед самым закатом Майя собрала весь свой небогатый запас храбрости и обследовала сад. Она медленно обошла дом и со страхом посмотрела на зашторенное окно. Именно на этом месте стояли призраки. Если она сейчас поднимется на второй этаж и посмотрит вниз через щелочку в шторах, то, несомненно, увидит их. Но — она с тревогой посмотрела по сторонам — в поле зрения не было видно ничего страшного. Куропатка вскрикнула в своем гнезде далеко в зарослях кустарника, и ветер, будучи в игривом настроении, шевелил длинные темные волосы Майи. Потом облако закрыло собой диск заходящего солнца, и длинная густая тень набежала на сад.
Майя вернулась обратно в дом и закрыла все двери и окна, прежде чем подняться в освещенную газом комнату на втором этаже.
* * *
— Заклинаю вас уйти прочь и больше не возвращаться, — повторила Майя в шестой раз.
— Странствуйте вечно по черным долинам подземного царства, — продолжала миссис Максвелл, — где приматы танцуют дикие танцы в населенных демонами лесах.
— Странствуйте вечно… Миссис Максвелл, откуда вы знаете, что это подействует? Я всего лишь невежественная девчонка, и эти слова ничего мне не говорят.
Миссис Максвелл в отчаянии всплеснула руками.
— Потому что я знаю это, девочка. Я перекрыла дорогу рассудку и заменила его бесспорным знанием. Я знаю, что эти отверженные создания ждут меня в саду. Знаю, что они каждую ночь поднимаются на второй этаж и пытаются увести меня с собой. Мне удалось передать эти знания тебе, поэтому ты должна поверить мне, что определенное сочетание слов заставит их уйти восвояси, понимаешь?
— Да… мне кажется.
— Ну, и слава Богу. Теперь повтори еще раз: «Заклинаю…»
Вскоре после полуночи послышался неумолимый звук шагов вверх по лестнице, и миссис Максвелл стала похожа на кошку, предчувствующую появление долгожданной мыши.
— Выйди на лестницу, девочка, поторопись — дверь должна быть закрыта, когда они поднимутся на площадку. Если мы встретимся лицом к лицу, может случиться Бог знает что.
Она подвела дрожащую девушку к двери, наполовину приоткрыла ее и вытолкнула Майю на облюбованную привидениями лестничную площадку. Масляная лампа в круглом абажуре из матового стекла свисала с потолка, и круг желтого света покрывал большую часть площадки и три верхних лестничных марша. За его пределами во всех направлениях темнота словно билась о невидимые преграды, а в пустом доме скрипели и стонали окна и двери от ветра, настойчиво и непрестанно требовавшего впустить его внутрь.
Для приближающихся шагов, казалось, не существовало толстого ковра, расстеленного на лестнице, — они издавали глухой стук, не различимый за закрытой дверью. Постепенное приближение легкой поступи, неумолимое движение неудовлетворенной мести, питаемой неистощимой энергией человеческого сознания.
Они вошли в круг света, потом остановились. Они принесли с собой пронизывающий холод, охвативший ее руки и ноги и превративший ее в окоченевшую статую, которая не могла ни двигаться, ни говорить, а только видеть, слышать и смутно понимать. Мужчина посмотрел на закрытую дверь жадными глазами. Девушка стояла чуть позади него; открытая рана у нее на шее напоминала улыбающийся рот.
Майя ощутила ужасное одиночество, жгучее чувство вины, которое не могло исчезнуть, пока третий участник этого мрачного трио не искупит свое преступление. Она слышала их голоса, ужасные слова, произнесенные шепотом.
— Матильда… иди к нам. Иди… Иди…
Из-за двери раздался голос миссис Максвелл.
— Майя… говори, девочка. Прикажи им уйти. Что с тобой?
Но горло, сжатое страхом, не могло произнести слов; оно могло лишь хрипеть, издавать сдавленные звуки, не было никаких сил закричать во весь голос — членораздельная речь была выше ее сил. С другой стороны, по мере того, как произносимые шепотом призывы продолжались, голосовой диапазон миссис Максвелл значительно расширился.
— Ради Бога, говори… избавь меня от них… не подводи меня. Не… — ее голос утих и в последовавшей за этим тишине две фигуры медленно двинулись к двери, потом встали неподвижно, словно ожидая разрешения войти. Истошный крик натолкнулся на безмолвие и превратился в поток бессвязных слов.
— Газ… свет гаснет… миссис Дункан забыла опустить монеты в счетчик… Майя… Свет гаснет!
Стены света, делавшие до сих пор крепость неприступной, рушились, и слепой бессознательный страх заставил единственную ее защитницу распахнуть настежь дверь и выскочить с криками на лестничную площадку, где ее ждали две тени из запятнанного кровью прошлого.
Какая-то часть Майи, сумевшая отгородиться от парализующего ужаса, увидела выражение неверия на лице миссис Максвелл, когда та наконец вступила в визуальный контакт с преследовавшими ее призраками. Страх, спрятанный от глаз и смотревший снизу вверх на плотные шторы, которые никогда не открывались, осязаемый в виде шепчущих голосов за закрытой дверью, за многие годы обрел полуреальное, полувоображаемое существование. Ныне страх был одет в погребальные одежды памяти, насильственные действия прошлого посылали свои импульсы через границы настоящего, и рудименты предрассудков обрели силу в мерцающем свете гаснущей газовой лампы.
Миссис Максвелл закричала:
— Нет… вы мертвы!.. Я вас убила… уходите отсюда… уходите… уходите…
Но ей не хватало веры, могущей двигать горы, и последние остатки мужества растаяли в жарких лучах страха; она, шаг за шагом, отступала назад, а высокий мужчина и молодая девушка медленно входили в темнеющую комнату.
Перед тем, как газовая лампа окончательно погасла, Майя увидела три фигуры, стоявшие близко друг от друга в середине комнаты. Мужчина и девушка обняли миссис Максвелл и их губы нежно ласкали ее холодные, бледные щеки.
Ее крики угасли вместе с газовой лампой.
Майя бежала по широким черным торфяникам. Луна выглядывала из-за бегущих облаков, низкорослые деревья наклоняли кроны в знак подчинения господствовавшему над ними ветру, а заросли вереска колыхались, словно волны подземного моря. Она присела передохнуть на гребне холма и со страхом посмотрела на пейзаж, цвет которого менялся с серебристого на черный и обратно, когда луна скрывалась и вновь появлялась из-за гонимых ветром облаков.
Луна засияла ярко, и она начала молиться.
— Пусть я не поверю. Пусть я не увижу, не услышу и не запомню. Пожалуйста, пусть будет так. Аминь.
Ветер подхватил короткую страстную молитву, поднял ее к раздираемому на части небу и потом отправил в бесконечное путешествие к далеким звездам. Майя ждала.
Наконец она увидела. Туманные формы двигались через торфяник, ломая свои прозрачные руки, будучи навеки обреченными на странствия по безграничным равнинам пространства и времени.
Наконец она услышала. Их жалобные крики перемежались со свистом ветра и ворошили пыль времён. Она поверила.
Вдалеке послышался лай охотничьих собак.
Майя бросилась бежать снова.
