КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Возвращение к Серви [Худайберды Диванкулиев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев) Возвращение к Серви историко-приключенческая повесть

Шумели гомоном прозрачные степные озера. От скрытого за окоемом Моря каспов валом шли утки, гуси, лебеди.

— Эй-xo! Здравствуй, степь!.. — смеясь, кричал Исмал.

Низко закружил над камышами кречет с горящими бусинками-глазами. Охотник следил за ним завистливым взглядом. Хорошо быть птицей! А человеком?.. Тоже хорошо. Но человек не может летать. Родное стойбище Исмала, ох, как далеко отсюда, оно за Окс-морем. И там ждет — не дождется его Серви. Мог бы охотник парить в воздухе, как кречет, полетел бы быстрей ветра к своей девушке, увидел бы ее синие глаза, гибкую фигурку, ловкие движения. А так — пешком иль на повозке, пока доберешься к Окс-морю, много раз взойдет солнышко. А потом надо еще плыть в чернопарусной лодке через море. «Эх, нескоро я увижу Серви», — вздохнул он.

Едва ползет по степи возок, запряженный полудикими конями. Монотонный скрип неуклюжих колес, заунывный посвист ветра навевают на охотника дрему. Поглядел Исмал на сладко спавших позади него родичей — и сам незаметно заснул. И увидел опять дикие леса Полуночи, где «белки идут дождем, а соболя скачут черной метелью». Три луны назад старый Тур, вождь речного племени за Окс-морем, отправил малый отряд во главе с Исмалом за мехами и шкурами. Поход оказался удачным, хотя один из охотников и погиб от дикарской стрелы, пущенной в него из глухой чащобы. Зато на повозке лежат, вон, груды рысьих, соболиных, куньих, бобровых шкурок.

Исмал наменял большую часть добычи за медь и бронзу, ценимые дикарями; за украшения из халцедона, давал также им ткань из хлопчатника, красивую посуду. А кое-что настреляли и сами — из лука. Будет что подарить Серви!

Вьется, разматывается прихотливая нить памяти... Над лесами полуночи пламенело лето — с долгими грустными закатами, звездными ночами и седыми росами. Дикари в шкурах возникали подобно привидениям. Угрожали оружием, а потом несли на обмен меха, ибо дикари — тоже люди: они примут тебя, если в твоей руке не меч, а дары и товары. Дикари угощали Исмала олениной, ягодами, всем, что едят сами. Рассказывали о холодной Полуночи, о Море Сумрака, где высоко в небе горят цветные полосы, а на земле, залитой студеной водой, растет белый мох с красными цветками.

Ярче всего помнится охотнику река, текущая по ту сторону Каменного пояса. Конечно, ни Исмал, ни его родичи, обитавшие три с половиной тысячи лет назад у Аральского моря, не могли знать, что это Волга. День был солнечным и ветреным. Неоглядной шири поток безмолвно катился на полудень, к Морю Каспов. Целый день любовался Исмал этой рекой. Сколько волн и простора было на ней!.. Родичи сидели на повозке, болтая ногами, и посмеивались над старшим.

Противоположный берег реки был крут и высок, а на нем росли густые леса.

Несколько дней отдыхали охотники на песчаном левом берегу Волги. Однажды утром Исмал заметил: от крутого берега плывет к ним чёлн из цельновыдолбленного дуба. Управлял им стоя огромный детина в длинной рубахе и портах, закатанных до колен. Его рыжие космы факелом развевались по ветру. Подняв весло, он гулко крикнул: «Ого-ге-эй!..». Исмал протянул в приветствии руку, потом приложил ее к груди. Держась в отдалении, детина что-то спросил на чужом, совсем непонятном, языке. Исмал догадался, о чем он спрашивает и махнул рукой на юго-восток. Потом вынул из сумки кусок бересты с рисунком Окс-моря и такой же огромной реки, который он создал по сведениям, прежде ходивших на Полуночь, охотников. Детина перегнулся через борт, долго смотрел, наконец понял и рассмеялся. Кивнул, мощным ударом весла поворотил чёлн. Вскоре он стал темной точкой на сверкающем зеркале Волги...

Родич сильно хлопнул Исмала по спине, и дрёма отлетела, погасло и видение солнечной реки.

— Ночевать надо, — устало сказал родич.

* * *

Через две луны они переплыли Окс-море на плоту и теперь подъезжали к родному стойбищу. Открылась заводь Бешеной реки, высокая аркасная хижина на берегу. Это был дом племени «речных людей». Вокруг него теснились полуземлянки из камыша и дерева. Завидев повозку, женщины и девочки, собирающие на отмели моллюсков и съедобные растения, побежали навстречу щебеча и вскрикивая от восторга, они мяли и щупали меха, шкурки. Исмал кивал им, улыбался, а сам искал глазами Серви. Но ее не было! Он спросил одну из старых женщин:

— Э, Косуля... Куда делась Серви?

Женщина взглянула на него как-то сожалеюще, потом тихо ответила:

— У Старого Тура узнай. — И снова погрузила пальцы в меховые груды.

Тут вдали заревел большой рог, ударили в бубны. Нарастал гомон мужских голосов: к повозке спешили соплеменники. Впереди всех на белом осле ехал Старый Тур.

Исмал медленно слез с повозки, пошел навстречу вождю. Поднял над головой связку отборных шкурок и прокричал:

— Привез много-много, Тур. Смотри!..

Вождь чуть заметно кивнул, поиграл задумчиво жезлом из халцедона. Чуть дольше, чем надо было, задержал на хмуром лице Исмала немигающие желтые глаза и процедил, вроде, ласково:

— Ты хороший охотник. Хотя и молод. За удачу отдаю тебе три шкурки.

«Мало... — мысленно возразил Исмал. — Ты плохой, скупой старик. Ладно, я не забуду подарка». Не услышав возражений, Тур сказал:

— Иди в Дом племени. Потом позову, если надо.

Пальцем поманил к себе старшего воина и что-то приказал ему.

Тот пошел к повозке, порылся в шкурах, кинул к ногам проходившего Исмала еще одну куницу и облезлую медвежью шкуру.

— Старый Тур дает тебе еще это, — пробурчал он. — А знаешь почему? — И так же, как та женщина, сочувственно поглядел в глаза охотника. Отвечать на свой вопрос воин не стал, а Исмалу не хотелось допытываться. Его мучало другое: «Почему нет Серви? Заболела, что ли? Куда ушла?..»

Откинув камышовый полог, он вступил в Дом. Вонь семейных очагов ударила ему в нос. Защипало глаза от едкого дыма, но это был с детства знакомый, родной чад. В громадном каркасном доме под общей крышей жило почти все племя. Каждая семья имела свой очаг для готовки пищи.

Исмал пробрался в угол, где ютились бессемейные, лег на нары и закинул руки за голову. Тут к нему повернулся брат отца, давно погибшего на охоте, и сказал:

— Хоп, Исмал!.. Я радуюсь, что ты вернулся. Серви нет здесь, не ищи. Ее забрал к себе Старый Тур. Держит в темном срубе.

— Почему? — не осознав вести, спросил Исмал.

— Не хочет покорной быть.

Исмал резко приподнялся, родич снова прижал его к нарам.

— Не ходи! — прошипел сердито. — Тур очень злой. Он знает, что о тебе Серви думает... Берегись его гнева.

Исмал заскрипел зубами. Потом долго не спал, все думал. Ничего не придумал. Простой охотник не может ослушаться вождя племени. «Надо идти к Серви, — решил он наконец. — Хоть увидеть надо».

Глухой ночью он тихо встал, проверил, за поясом ли бронзоный кинжал. Исмалу подарил его южный торговец, неведомо как добравшийся к берегам Окс-моря. Купец тогда заблудился в барханах, и не жить бы ему, да наткнулся на него в пустыне Ис-мал, охотившийся на джейранов.

Обманчиво мерцали в небе звезды, предвещая скорый рассвет. Исмал ползком подобрался к срубу. Дверь была заложена брусом. Вытащив кинжал, он перерезал ремни, крепящие брус, и бесшумно открыл дверь... Серви спала на старой оленьей шкуре. Исмал сел на корточки, ласково провел по ее волосам. «Вставай, — шепнул он. — Это я». Серви открыла глаза и слабо охнула от радости. Молнией вскочила на ноги.

— Это я, Исмал, — повторил он шепотом. — Хочешь уйти со мной в пустыню? Не боишься?

— Ничего не боюсь, — ответила Серви.

...Рассвет застал обоих далеко от стойбища. Но не так далеко, как хотелось бы. Чужой осел, уведенный Исмалом, шел неохотно. Солнце поднялось выше, стало жарко. И он решил переждать полуденный зной в камышах рукава Бешеной реки. Ее воды текли на закат — к Морю Каспов. Через тысячи лет поток назовут Узбоем.

...Опытный следопыт, Тур быстро нашел следы Исмала, хотя и обнаружил исчезновение Серви поздним утром. Дремавшая на плече охотника девушка вдруг услышала лай пса, мужской говор. «Старый Тур пришел!..» — вскрикнула она. Исмал мгновенно встал, кинулся за ослом, щипавшим зеленые побеги камыша. И они погнали длинноухого в протоку — к островку, покрытому густыми кустами. Серви сидела на спине осла, а Исмал, держа повод левой рукой, отчаянно загребал правой, одолевая сильное течение. Волны захлестывали Серви, но девушка сохраняла равновесие... Едва они успели скрыться в кустарнике, на берегу протоки появились всадники. Пес осторожно вошел в воду и хрипло залаял в сторону острова. С шумом и гиканьем всадники погнали коней в протоку, а старый Тур остался. «Эх, как плохо, не убежишь никуда», — с тоской думал Исмал. Вздохнул и натянул тетиву лука. Старый вождь не успел отклониться: стрела вошла ему в грудь. Тур завыл от боли, хватаясь за гриву коня, медленно сполз на землю. Пес сразу повернул назад, за ним — двое родичей Тура. Остальные выбрались на островок.

— Беги и жди там... — сказал Исмал девушке. Серви отрицательно замотала головой.

Еще три раза посылал он стрелы — и двое из рода Тура упали на горячий песок. Живые затаились в кустарнике. Полетели ответные стрелы. Одна вырвала вместе с кожей клок волос Исмала. А через мгновение пронзительно вскрикнула раненая Серви.

Она перекосилась назад и упала, неловко подвернув ногу. Исмал осторожно поднял ее, отнес в ложбину. Хотел было выдернуть стрелу — и опустил руки: Серви умирала. Оставшиеся в живых люди Тура понеслись с дальнего конца острова, понукая коней, погрузились в воду, им было не до Исмала, спешили помочь вождю. Исмал проводил их взглядом, но не шевельнулся. Ему было теперь все равно, ибо Серви уходила навсегда... Исмал опустился на колени, заметив, что девушка пытается что-то сказать. Приложил ухо к ее губам и кое-как разобрал: «Найди меня в стране предков... Исма-а-ал!.. Найди». Судорожно пошарила за поясом, вытащила ладонку, с вшитым в нее корнем белой лилии, еле слышно сказала: «Возьми. Корень охраняет...». Огромные синие глаза Серви глянули на Исмала — и стали тускнеть.

* * *

Впавшего в беспамятство Старого Тура родичи повезли в стойбище. Когда их голоса затихли вдали, Исмал соорудил из саксаула большой костер и перенес на него Серви... Факел огня и прозрачного дыма заметался на ветру. Охотник стоял, не чувствуя зноя и жары костра, ибо Серви ушла на крыльях дыма в Страну предков, в вечно зеленую степь, где много цветов, трав, утренней свежести.

Давно погас огонь, а Исмал все сидел на песке, тупо глядя на остатки костра. Потом встал и оглянулся. Все было по-прежнему. Так же неслась река, тростинки гнулись под ветром, лишь солнце склонилось к закату. «Куда пойдешь? Что делать?.. Назад в стойбище пути нет...». И тут вспомнил он о торговце из полуденного края, вспомнил его слова: «У нас в предгорьях хорошо. Много воды и зелени. Деревья большие, они похожи на зеленые шары. Травы выше человека. Люди живут в больших селениях. Умеют ткать узорчатые ткани, шить красивые одежды. Они научились ковать острые мечи и щиты, шлемы, драгоценные украшения. Рыхлят землю, бросают в нее семена злаков и выращивают много-много хлеба. Вы не знаете, что это такое. А узнаете — никогда не откажетесь. Пока вы дикие степняки, охотники и рыболовы. Этого мало! Ты, Исмал, помог мне избежать смерти в барханах! И я не забуду услуги. Приходи ко мне хоть через тысячу лет — мой дом всегда примет тебя. Запомни город, где живу я. Катсаг его имя! Спроси там дом Дравида, и любой покажет».

Исмал решил добраться до неведомого Катсага. Из толстых коряг он соорудил плот и поплыл по Узбою. Масса воды текла правильно и широко! Только мелькали справа и слева степные кустарники да высокие зеленые холмы. Барханы исчезли, все зеленело. Часто попадались островки, похожие на тот, где погибла Серви, и старая боль щемила сердце. Ночами Исмал прибивался к берегу, а днем плыл. От палящего солнца спасался под навесом из камыша. И все время высекал на пластинке из кости образ Серви. Эту работу он начал еще в дни охоты на Полуночи. Милый облик окутывала теперь грустная дымка, и профиль девушки обретал еще большую прелесть... Талант художника проявился у Исмала в отрочестве. И родичи, бывало, изумленно цокали языком, глядя на птиц, зверей, растения, процарапанные на халцедоне.

Однажды перед рассветом Исмала схватили на берегу неведомые люди в овечьих шкурах. Его связали, бросили на спину осла. И караван, нагруженный свежей рыбой, поспешно тронулся в путь: до предгорий далеко, а свежая рыба может пропасть. В предгорном селении Исмала привели к старейшине — могучему старцу с ясным взглядом. Он оглядел атлетическую фигуру степняка, одеяние — клочки оленьей шкуры, скрепленные ремешками — и жестом велел развязать Исмала.

— Куда шел? — спросил старейшина, и его язык был понятен: Исмал не подозревал, разумеется, что оба они одной крови.

— Кат-саг! Надо идти Катсаг, — с трудом ответил охотник.

— Зачем?..

— Дравид там живет. К нему иду.

Услышав это имя, старец заулыбался:

— Я знаю купца Дравида. Завтра утром в Катсаг уйдет караван.

И вот среди холмов, увитых зеленым плющем, в кольце заливных лугов открылся Катсаг.

Над зубцами стен высился храм, похожий на зиккураты шумеров, хотя Исмал не знал ни о каком Шумере. Он просто любовался бело-синим чудом, которое верно описал в своем рассказе тот купец. Чуткая к красоте мира душа Исмала млела от восторга.

Караван вошел в главные ворота города и растворился в улицах. Но не прежде чем Исмал простился со своими спутниками. Постояв немного в тени карагача и напившись чистой холодной воды из арыка, Исмал пошел длинными прямыми улицами и скоро вышел к храму. Перед ним кипел-шумел базар. Наперебой кричали продавцы и покупатели, блеяли овцы и козы, оглушительно ревели ослы... Ремесленники меняли тут свои изделия на выделанные шкуры быков, земледельцы отдавали за украшения инвентарь, посуду, зерно и овощи. Изредка пускались в ход электрум, золото, медь, куски лазурита.

Поглазев на невиданное зрелище, Исмал миновал ряды торговцев и остановился перед домом: на ступеньках сидел чернобородый толстяк.

— Укажи дом купца Дравида, — сказал охотник. Толстяк лениво кивнул на противоположный ряд домов:

— Там! Видишь дом из желтого камня?

...Невысокий, плотный, с кудрявой головой купец принял его, как брата. Усадил на циновки, велел слуге принести еды и напиться. Когда Исмал поел, он коротко спросил:

— Как сумел пробраться к нам? Путь от Окс-моря долог и опасен.

Дравид выслушал сбивчивый рассказ. Покачал кудрявой головой и степенно молвил:

— Твоя судьба, Исмал — это моя судьба. Но ты пришел в тревожное время! По ту сторону гор... — Дравид кивнул на синеющие хребты, — я узнал от эламских людей: «Царь Урского края послал сюда войско Набонида. Зачем — не ведаем сами». — Он хмуро подергал мочку левого уха, где висела серьга и добавил. — Что ж, встретим судьбу вместе.

Сменились фазы луны, пока все было спокойно. Никто не тревожил вольных людей предгорий. Дравид часто уезжал по своим делам, возвращался и много времени уделял Исмалу: учил его клинописи, счету, говорил часами о своих странствиях по Востоку.

— Моя родина, брат, не Катсаг. Она далеко отсюда, в устьях Инд-реки, которая вливается в беспредельное море Уадж-Ур (Индийский океан). Когда-то я был мореходом, имел в городе дилмунцев (Мохенджо-Даро) торговый дом. И каждый сезон плавал в Пунт и Шумер на оранжевопарусном корабле... Да, было время. — Он вздохнул, понурился. — Покинул я родину не по доброй воле. Как и ты, Исмал.

В своих плаваньях Дравид посетил страны, о которых на Полуночи никто никогда не слышал.

— Однажды после трехдневной бури мой корабль принесло к неведомому острову. Потом я узнал, что в наших легендах его зовут Солнечным, аравийцы же — Тапробаной. Он — громадный! Там высоки горы, широки реки, он весь в густых лесах мрачного вида. Ночами летают огненные жуки, а крики обезьян, похожие на крики кошек и немного — лисиц, как и звон цикад, не дают спать. Те обезьяны чуть меньше человека.

Дравид замолчал, невидяще глядя в пространство, вспомнил что-то давнее, личное.

— А дальше что? Говори, — требовал Исмал. Его глаза сверкали, душу уже пленил бог далеких странствий.

— Потом все кончилось, — продолжал купец. — Поплыл я в Пунт за благовониями и шкурами редких зверей. Едва обогнули мы Рог Бурь, как с северо-запада налетел смерч и швырнул корабль на дикий берег... Я попал в плен к береговым племенам Пунта (современные Сомали-АВТ). Меня продали в рабство жрецам Та-Кема. А оттуда я сумел вернуться в Благодарную Землю (древний Шумер-АВТ). И тут, близ Эриду, удалось бежать в горы Загроса. Там я жил среди пастухов, которым помогал пасти овец и коз. Заметив мои способности, вождь племени сделал меня вожатым каравана, идущего на север, в Катсаг... И так полюбились мне люди Равнины, что я остался с ними.

* * *

Дравид вернулся домой раньше срока. Исмал сидел спиной ко входу и не слышал его шагов. Он был увлечен работой над образом Серви. Дравид так и замер над его плечом, любуясь дивным творением.

Наконец Исмал обернулся и хотел спрятать изображение.

— Э-э, подожди! Дай посмотрю, — сказал Дравид. Долго изучал рельеф, удивленно хмыкал и вздыхал. — Кто учил тебя резьбе по камню?

- Степной ветер и Бешеная река, синее небо, травы и птицы.

Дравид задумался, глядя на печальный нежный облик Серви. «Велик у тебя талант, Исмал», — подумал он. А вслух сказал только:

- Есть у меня знакомый резчик. Он родом из Шумера. Я вас сведу.

Однако не пришлось Исмалу поучиться у мастера: через три луны на Равнину хлынули из-за гор толпы беглецов. Они с ужасом поведали о страшных воинах, закованных в медь и бронзу, напавших на селения их предков. Их вожди, — а главный из них — полководец Набонид, брат урского царя, — жестоки и беспощадны.

— Воитель Набонид с огромным войском поднимается на перевалы! — кричали беглецы несколько позже в Совете города. — Что теперь делать? Куда бежать?..

Седобородый правитель Катсага отвечал им:

— Уходить нам некуда! На этой земле живем мы с начала времен. Здесь похоронены наши предки. И мы будем защищать город.

...Несмотря на героизм защитников, почти все они были перебиты Набонидом, чьи силы во много раз превосходили войско людей Равнины. И Катсаг пал.

Исмал и Дравид сражались, как все, с мужеством обреченных. Вокруг них сотнями падали воины под ногами, разъяренных от ран, боевых слонов Набонида. Дравиду слоны были не в диковину, он знал их с детства, знал, как остановить их. Они с Исмалом были еще живы, а два слона хрипели в агонии, Дравид ловко подрезал им сухожилия ног, ящерицей проскальзывая под брюхо. Так делали воины Дилмуна (Индии—АВТ).

Вдруг на обоих друзей налетели несколько медношлемых, вращая над головой короткие мечи. Исмал успел отклониться, и удар меча пришелся по голове вскользь... Очнулся он на рассвете. Ломило череп, мучила жажда, руки казались мертвыми. Постепенно осознал он, что лежит, скрученный ремнями. Кто-то ударил его ногой в пах. Исмал зарычал от боли и гнева.

— Вставай, пес, — грубо молвил кто-то, — и моли своих богов, что сохранил тебе жизнь.

...Переход через пустыни и горы Арьясната (Персии—АВТ.) был неимоверно тяжел. Пленников привязали к повозкам и гнали почти без отдыха. Лишь раз в день стража поила их водой, бросала объедки своей пищи. До верховий Тигра дошли менее половины взятых в плен. А могучий организм охотника вынес все! Ночами, на привале, он падал на землю и намертво засыпал. Все чаще и чаще во снах приходила перед ним Серви и его терзала острая печаль. Глаза девушки-призрака с укором смотрели на Исмала, будто живые. Все чаще он слышал ее слова: «Свобода дороже всего на свете... Я плачу о тебе, Исмал! Ты лишился ее!.. Вернись к Серви. К высоким травам и цветам, к си-мим волнам Окс-моря, где так хороши зеленые камыши и острова...». Он просыпался, скрежетал от ярости зубами. «Нет пути в степь!.. Нет Серви! Она живет только на камне, а пластинка осталась в тайнике дома Дравида. И добрый мой друг умер, наверное, в бою. Не мог он уцелеть в схватке с теми быками. А может, жив?.. О духи предков, укажите путь к свободе. Я хочу вернуться к Бешеной реке, увидеть Окс-море, родную степь».

В горах Тавра шумят серебряные водопады: хороши и сине-зеленые задумчивые сосны, рощи, кедра, дуба. Там свежесть и прохлада! Но к югу от предгорий, усыпанных травами и цветами, до самого Нижнего моря (Персидского залива—АВТ.) изнывает под раскаленным солнцем глинистая земля. Там путнику нечем прикрыть голову и он падает замертво. Лишь в редких селениях и городах Шумеро, где течет Евфрат, растут финиковые рощи, цветут заливные луга, зеленеют посевы.

Купец Сингх из Дилмуна ехал в горы Тавра не ради прихоти, а чтобы отобрать партию здоровых, сильных рабов, уроженцев северных стран, высоко ценившихся в Дилмуне. Сингх имел друзей среди могущественных жрецов Эриду, а те замолвили о нем слово царю Ура: каменоломня в Тавре была царской. И тот милостиво согласился продать живой товар. Содрав, разумеется, с купца немалую плату в виде пряностей, сандала, слоновой кости, золотого леска. Зато дал Сингху крытую повозку с быками и охрану. Спустя много дней купец достиг цели.

Тут влачил ярмо рабства Исмал, проданный вместе с другими удачливым Набонидом восемнадцать лун назад (чуть больше года с третью—АВТ.). Нечеловечески уставал охотник в первые месяцы каторжной работы! Слабые падали и умирали, самые крепкие выживали. Мускулы Исмала привыкли к напряжению, желудок — к скудной пище. Единственная отрада — вода горных ручьев и красота природы. Душа художника видела, что природа ждет своего воплощения в камне, и в краткие минуты отдыха Исмал это делал: легко и свободно оживали на мраморе фигуры под его резцом — единственное, что сохранил с собой Исмал, пряча резец в рубище. То крался барс, пригибаясь к земле, то грациозно неслись по степи джейраны. Но чаще всего в камне повторялся образ Серви, ее силуэт в позе девушки, тоскующей у реки. А надсмотрщик, кравшийся, чтобы огреть нерадивого палкой, однажды увидел это и застыл. В его свирепых глазах пробудилось что-то человеческое. Больше он не поднимал бича или палки на ваятеля.

...На лесистом склоне горы, под кедрами расцвел яркий шатер, приготовленный слугами царя для Сингха. «Кто приехал в наш забытый край? — гадал охотник. — Что надо ему?..» Спустя полдня надсмотрщик окликнул Исмала, с яростью отчаяния выламывающего из скалы плиту мрамора.

— Хей, дикарь! Кончай работу.

Тот разогнул онемевшую спину, уронил бронзовый клин и уставился на стража.

— Радуйся, — тише молвил тот. — К нам прибыл гость царя!

Я сказал ему о тебе. Ступай в шатер.

Исмал увидел в глубине жилища толстого мужчину средних лет - смуглого, красивого, богато одетого. В его черных глазах светился ум.

- Кто ты? Откуда? — спросил он низким басом.

- Я Исмал. Жил в Катсаге.

- Кат-саг?! — повторил Сингх. — Слышал... А что умеешь делать, раб?

Исмал понял: дух степей прислал этого человека!

- Предки дали мне силу и талант. Я знаю созвездия на небе. Умею лечить травами и корнями. Оживляю на камне образ или растение.

- Тебя не отягощает скромность. А моря не боишься?

Исмал поведал ему о больших лодках с черными парусами, бороздящих Окс-море. Сингх кивнул: сильный, искусный раб ему подходил. Он порылся в ларце, подал Исмалу резец:

— Высеки что-нибудь! Принесешь завтра. Ступай.

Назавтра он смотрел на вырезанный в халцедоне профиль юной девушки, на цветок лилии, склоняющейся к ней. Скрывая восхищение, нарочито грубо сказал:

— Ладно, дикарь, благодари своих богов. Беру тебя.

Через два восхода солнца по горной дороге к Евфрату шла за повозкой Сингха длинная цепочка рабов. Среди них, веря и не веря в лучшее, шагал Исмал. Блаженно отдыхал от тяжкой работы — даже не оглянулся на проклятую каменоломню. Хуже этого ничего не будет!.. Потом обратил внимание на бородатого великана, молча топающего рядом. «Я его не видел раньше, — подумал Исмал. — Значит, был он не с нами, а работал в гранитном ущелье».

— Твое имя, друг? — спросил он Исмала.

— Я родом с севера, мое племя живет на берегах Окс-моря, Зовут Исмал.

Гигант покосился на него, неохотно сказал:

— Я Тирс. И знаю о людях Окс-моря, Бешеной реки. Один ее рукав скатывается в наше море. Слыхал: Море каспов?

— Нет, — сказал Исмал. — А теперь знаю. Тирс глянул на него более приветливо и сказал:

— Я был вождем племени рыбаков, ныне — раб царя неведомого Ура.

Они подружились. Тирс говорил ему о каспах, смело идущих в пенные волны Зеленого моря, как еще иначе назвал он Море каспов, о частых бурях на нем — и о тоске по свободе.

— Я вернусь к морю, — глухо сказал Тирс, сжимая громадные кулаки. — Иначе не стоит жить! Мы вырвались из каменного ада, оттуда нет возврата слабым.

Все их мысли были о побеге. Но воины неусыпны, общая для всех рабов цепь крепка.

- Надо ждать случая, — сказал Тирс.

- Да. А сколько ждать?.. — отозвался Исмал. Оба потупились. И поплыли они спустя пять восходов вниз по Евфрату. Рабы, купленные Сингхом, сидели на жгучем солнце, прижавшись друг к другу на дне барки с высокими бортами.

— Горе нам!.. — мрачно цедил вождь каспов. — Будем молить духов моря и степей о помощи.

— А куда же увозят нас?.. — гадал Исмал. — Как потом найти дорогу в наш край?

Тирс угрюмо молчал.

В одну из глухих ночей барка Сингха медленно прошла мимо города царей — шумерского Ура. О нем когда-то с восторгом рассказывал Дравид. Подтянувшись на руках, ослабевший от долгого плавания по реке Исмал несколько мгновений видел смутную громаду зиккурата: на его ступенчатых террасах кое-где светились огни. «Почему Сингх ночью провез нас мимо Ура? — зло подумал он. — Нет красоты сейчас, ее пожрала темнота».

В залив нижнего моря прибыли ранним утром. На якорях стояли корабли из южных стран, рыбачьи посудины, пузатые речные барки... Сингх причалил к дилмунскому «Магулиму», чьи огромные размеры потрясли степного охотника: в длину судно имело сто пятьдесят локтей, в ширину — пятьдесят. Корпус сделан из сине-черного дерева, а палуба выстлана плахами розового цвета. Четыре подпорки держали высокую мачту. Оранжевый парус натянут на две реи. Корма выше носа и длиннее. Борта поднимаются над палубой на три локтя. Вдоль бортов — скамьи для гребцов.

Зычным голосом Сингх кликнул кого-то — и в барку по бревну скатился курчавоволосый, толстый дилмунец. Кожа — темнее ночи, зубы — белее жемчуга. Выслушав Сингха, он для острастки щелкнул бичом по воздуху и принудил рабов вскарабкаться на «Магулим». Затем их приковали к свободным местам на скамьях. Теперь было полное число гребцов — семьдесят пять с каждого борта.

Исмала и Тирса поставили к тяжелым рулевым веслам. Еще накануне «Магулим» загрузили шумерскими товарами. Сингх быстро переоделся в шатре под мачтой в грубую одежду кормчего и скомандовал к отплытию. Шутра ударил в бронзовый диск, последовал мощный, в едином ритме, рывок ста пятидесяти весел.;. Корабль двинулся к внешнему рейду. Медленно поплыли назад желто-серые, низкие берега залива. Следуя указаниям шумерского лоцмана и жестам Сингха, оба друга работали кормилами: Исмал тянул свое весло к «Магулиму», Тирс — от корабля, выдерживая направление.

Поглядев на Исмала, Сингх сказал с усмешкой на толстых губах:

— Что ж, прощайся с Нижним морем. Трудно угадать, скоро ли ты увидишь его.

Исмал промолчал, а Тирс понял, что купец благоволит Исмалу. «О духи степей!.. — взмолился в отчаянии охотник. — Не дайте нам утонуть в чужом, неведомом море. Помогите нам с каспом вернуться назад!».

Встречный аравийский ветер ударил в парус, и «Магулим» заметно сбавил ход.

- Эй, не зевать!.. — заревел Сингх, потрясая резным посохом.

Ловкие, как обезьяны, матросы-дилмунцы мигом свернули оранжевый квадрат паруса. Задавая темп, бухнул диск. «Магу-лим» ускорил свой бег.

- Эх-е, хорош этот корабль, — вздохнул Тирс. — Плывет по морю, как птица в небе.

- Корабль все быстрей увозит нас от родины, — мрачно сказал Исмал.

Тирс искоса глянул на Шутру, стоявшего невдалеке, понизил тон:

- Корабль можно захватить.

— У нас нет оружия и мы прикованы цепью. У Сингха двадцать матросов. Как захватишь?

Тирс задумался, потом ответил:

— Цепь я могу порвать руками... Но ты прав. Будем ждать знака духов.

...«Магулим» плыл по тихому морю. Справа тянулся песчаный берег, сверкающий в лучах солнца. На выцветшем небе ни облачка. И вдруг появилось большое желтое облако на окаёме. Оно быстро приближалось к судну.

— Песчаная буря идет! Пусть все накроют головы, — крикнул Сингх.

Горячая струя воздуха с каплями морской воды и песчинками резко ударила в борт, взметнулась на палубу. Желтые потеки покрыли шатер, согбенные спины гребцов, парус. Матросы, отплевываясь от мокрого песка, с трудом удерживали оранжевый квадрат. Двое поспешно накрывали люк трюма, где хранились вода и пища. Но буран утих так же скоро, как и возник.

Изнемогая от жары, гребцы хватали ртом тряпку, смоченную в пресной воде с уксусом, жадно сосали ее, чтобы умерить нестерпимую жажду. Нелегко пришлось и рулевым, они не выдержали направления, и Шутра огрел Тирса палкой. Тот с такой яростью рванулся к нему, что порвал цепь! Шутра в страхе попятился, но тут из шатра выглянул Сингх и приказал не трогать впредь рулевых. Исмал не осуждал Шутра: «Таков мир, куда мы попали. Либо ты раб, либо Шутра с палкой. Чем жить рабом — лучше не жить».

Через три восхода показался остров финиковых пальм, песчаных холмов и коралловых отмелей. Но были тут и хорошая бухта, вокруг нее поселение с храмом в центре. Все радовались близкому отдыху. Конечно, ни Тирс, ни Исмал не знали, что достигли Бахрейна, где была колония дилмунских купцов.

Пополнив запасы воды и фиников, «Магулим» поплыл прямо на восток, к Мохенджо-Даро. Плавание оказалось долгим, изнурительным, ветер переменчив, как хамелеон, гребцы работали больше, чем парус. Сингх лично вел корабль вдоль Берега бедужей (Пакистан—АВТ.), ориентируясь по звездам и голубой карте на пергаменте. Уныло позванивал диск, и гребцы отвечали ему надсадным выдохом. Скрипели уключины, ровно журчала вода, заунывно пели матросы. И так день за днем. Лишь изредка причаливали в безлюдном месте к берегу, чтобы набрать в бурдюки пресной воды. Где? Это мог знать лишь опытный кормчий.

Вскоре от истощения умерло семь гребцов: взятых припасов не хватало, и гребцу выдавали на сутки полкуска ячменной лепешки и пару фиников. Чуть лучше питались Исмал и Тирс, кормчий давал им даже вяленой рыбы. И все-таки Исмал ослабел. Только касп был по-прежнему крепок, на него, казалось, ничто не действует. «Что вы молчите, о духи степей! — взмолился Исмал, глядя на Полярную звезду у горизонта. — Дайте нам знак. Укажите дорогу к свободе...» Добрые духи безмолвствовали. Лишь отвечали ему гулкий прибой да шум волн Уадж-Ура (Индийского океана—АВТ.).

...Пришел день, когда окончилось это страшное плавание. Начались устья Инда и прибрежные мелководья — широкие, как и сама дельта. Чем ближе подходили к Великому городу дилмунцев, тем красочнее открывалась Исмалу древняя Индия. На рыжих от зноя каменистых холмах стояли великолепные храмы с фигурами неведомых богов. Вдоль могучего Инда высились дворцы и общественные здания. Они соперничали красками с небом, морем, тропической растительностью. Улицы и проспекты, делившие город на симметричные зоны, были тщательно подметены. Раскрыв рот, забыв о ноющих мускулах, степной художник любовался этой сказкой. В порту кипела жизнь: рабы и матросы грузили суда; горланили продавцы, чьи лавки теснились в тупиках и переулках вокруг громадного крытого рынка на площади. Непрерывно проходили караваны ослов, верблюдов, зебу, отдельно шагали важные слоны; вопили разносчики, продавцы овощей и фруктов. Тут были люди само го разного облика — из неведомых городов и царств на Ганге... Особняком под навесами стояли дилмунские, шумерские, аравийские купцы, обсуждая цены на товары. Торговались на невероятной смеси всех языков Дилмуна, Аравии, Двуречья — впрочем, они были близкого корня. Затем писали на табличках контакты и скрепляли их личными печатями. У купцов Дилмуна были печати-амулеты: рогатый человек на бычьих ногах и с хвостом борется с рогатым тигром...

Сингх должен был оформить в торговой колонии лотхальцев, откуда был родом, сделки на товары, привезенные из Шумера, и взял с собой Исмала, уступая его мольбе: «О господин, помогите мне узнать о судьбе Дравида! Помнишь, я говорил о нем? Он жил в этом городе. Может, не погиб в Катсаге, уцелел и вернулся?..».

Купцов и мореходов в Мохенджо-Даро, всяких людей — как песчинок на отмелях. Время стирает память о царях, не то что о простых смертных: ничего не узнал Исмал. Начальник порта и то не мог вспомнить Дравида: «К сожалению, мы недавно пережили беду: бог Энки в гневе тряхнул нашу землю, Синд-река потекла вспять. На город выплеснулись холмы грязи. Погибло много людей. Если твой друг и вернулся к нам, он мог погибнуть в том бедствии. Все в руках богов!..». Сингх завершил сделки, и «Магулим» покинул оживленную гавань. Теперь он поплыл на полдень к другому порту Дилмуна — Лотхалу (Лотхал — древний порт в районе современного Бомбея). Он не менее древний чем Мохенджо-Даро. Снова за бортом плескались волны. Шутра размеренно бил в диск. Гребцы и матросы повеселели: не было прежней духоты, дилмунский берег радовал живописными холмами, рощами кокосов и тамариндов. Но вода была очень соленой, и от брызг волн тело щипало и горело. Сингх часто зшал Исмала к себе в шатер, давал ему пищу и сок ореха. Потом извлекал из ларца изображение Тростинки и, глядя на ее одухотворенный профиль, восхищенно качал головой:

— Да, велик твой талант! У меня есть дочь, Деви. Чем-то она похожа на твою дикарку... Сможешь высечь мою Деви на слоновой кости?

— Да, господин. Но сначала дайте пластины. — Исмал кивнул на плитки белого известняка в углу. — Я нарисую на них все, что вижу. Чтобы не отвыкли глаза и рука.

Много раз взошло и опустилось за холмы солнце, а Лотхал все не показывался. Монотонно пели гребцы, Шутра бил в диск, а Исмал работал в шатре. Сингх следил, как на плитках возникают деревья, холмы, обитатели океана. Вот желтобрюхая водяная змея, от укуса которой человек становится багрово-серым и умирает; медуза со стрекалами, ее ожог вызывает смерть. Особенно выразительны барракуды и акулы.

— Ужасны глубины нашего океана, — говорил тихо Сингх. — В своих плаваньях я видел таких тварей, что не могу даже описать их. Они внезапно выныривают из пучин, исчезают без следа.

Исмал бросал резец, долго созерцал Великую Зелень океана. И в его душе все ярче разгорался огонь странствий. Грозовая даль Уаджа-Ура притягивала, манила чудесами. Она открылась перед ним, как молодой весенний лес, на листве его нет и пылинки старой мудрости. «Чужой мир непонятен, он прекрасен»! — думал Исмал. «А Великая степь разве хуже?! — прозвучал в его памяти голос Тростинки. Ты забыл синее небо, ветер в степи и людей Окс-моря? Так беги из чужого края». Исмал не знал, что ответить Тростинке.

Лотхал открылся за изгибом лесистого берега. Корабль вошел в устье реки, навстречу шли суда — вниз по течению, к морю. Потом «Магулим» плыл мимо громадной верфи — выложенного из кирпичей прямоугольника, где одновременно строились несколько кораблей. Наконец ошвартовались у длиннейшего причала. Город лежал у подножья холмов, поросших лесом. Он напоминал Мохенджо-Дара в миниатюре: строгая планировка, красивые дома, широкие улицы.

— Вот и вернулся я домой!.. — со вздохом удовлетворения сказал Сингх. Подозвал Шутру и распорядился. — Выгрузи товары. Вычисть и вымой судно. Гребцов расковать! Отведи им хижины за моим домом. Никуда не убегут, ибо их родина — за пределами ойкумены. — Он глянул на Тирса, с угрюмым видом смотревшего на город. — А он и Исмал будут жить со мной вместе.

...Впервые Деви вошла в жизнь Исмала, когда Шутра привел их с Тирсом в дом Сингха. Юная, стройная, похожая на диковинный цветок, прошла Деви мимо крыльца, где стоял охотник. Быстрый взгляд черных больших глаз на мгновение задержался на Исмале: она замедлила было шаг, опомнилась — и чуть не бегом направилась в сад. Вероятно, девушку поразила необычная внешность северного раба-атлета. Чутьем женщины она угадала первобытную целостность его натуры, сильную волю. Исмал же воспринял Деви более просто: как часть диковинной природы Дилмуна.

— Откуда эти рабы? — спросила она позже Шутру.

Тот, скрывая понимающую усмешку, ответил равнодушно:

— Из полуночных стран, госпожа. Твой отец купил их в Шумере.

Текли дни, недели. Купец учил Исмала десятичному счету, навигации. И все время раб работал над рельефом Деви, кропотливо, вдохновенно процарапывая ее облик на овальной пластинке слоновой кости. И Сингх, одобрительно поглядывая на резчика, втайне улыбался, замечая его невинные уловки: порой Исмал дольше чем нужно, заставлял Деви сидеть около него, — якобы, для того, чтобы лучше выразить задуманный образ.

Спустя много месяцев Сингх позвал охотника в свою комнату, развернул на столе старинную карту предков-мореходов. Карта принадлежала деду Сингха, который некогда достиг Солнечного острова, лежащего у предела Великой Зелени.

— Мне не дает спать мечта повторить подвиг деда, — сказал Сингх. — К тому же этот неведомый мне остров богат неслыханно ценными деревьями, которых нет нигде больше. За них купцы Дилмуна и Шумера, отдают все, что пожелаешь. Скоро будем готовить «Магулим» в далекое плавание.

Целыми днями они с Исмалом читали древние записи на табличках и на плотной ткани. Порой в записях попадались строки мореходов, которые охотник воспринимал больше сердцем, нежели разумом: «Зная, что весь мир с его водами, землями, воздухом имеет форму орехового плода и, вращаясь вокруг самого себя, мчится среди созвездий в черном мраке». Слушая купца, Исмал думал: «Такого не придумают самые мудрые старцы пустыни. Имеет ли мир форму ореха, не знаю. Чтобы видеть это, надо уйти в Страну предков и посмотреть оттуда вниз».

Деви все больше привязывалась к Исмалу. Не только по тому что тот вырезал ее изображение. Она все чаще просила Сингха позволить охотнику охранять ее во время прогулок. И Сингх без колебаний разрешал. Они бродили по диким пустынным пляжам Катхиавара (полуостров к северу от Бомбея— АВТ.), купались в теплой воде океана, где можно лежать неподвижно, закинув руки за голову: так солона была вода. Их охватывал беспричинный восторг, и оба пели под музыку вечного прибоя. Потом обсыхали на солнце.

Ходили они и в джунгли, подступавшие к Лотхалу. Как одуряюще пахли ночью при полной луне тропические цветы! Из чащи неслись шорохи, визг, вздохи, горели во мраке чьи-то глаза, словно изумруды. Деви выбегала на полянку и, закинув голову, смотрела на луну, простирая к ней руки. Колдовской свет ночного светила странно томил и душу Исмала, в ушах гулко шумела кровь. Деви вдруг стала исполнять сложный, непонятный танец — дикий, но пластичный. Поддаваясь зову Деви, он как во сне шел к ней...

Потом они сидели на берегу океана, любовались серебрящимся прибоем.

— Тебя не радует моя любовь, — сказала Деви.

— У меня давно умерла душа, — вздохнул охотник. — Я много пережил и потерял. Ты не виновата, ты — добрая богиня. Такой была Тростинка. Но ее нет на земле.

— Еще раз расскажи о ней, — просила Деви....

«Магулим» был готов для плавания к пределу моря. Вновь и вновь изучали они карту дедушки Сингха, где тот провел самый верный путь. И настал день прощания с Деви. Глядя на них, Сингх печально размышлял: «Мать Деви ушла в вечность давно... Да и мои дни не бесконечны! Кто будет опорой ей? Дальние родичи не заменят меня... Помогите, о боги, дочке!».

* * *

Бескрайний океан был как выпуклая сине-зеленая чаща. Подгоняемый Благосклонным ветром (северо-восточный пассат в Индийском океане—АВТ.) «Магулим» плыл к Солнечному острову. Тапробане аравийцев, или Мадагаскару поздних времен. «Скоро увидим Остров дилмунских сказаний, — думал охотник, стоя у кормила. — Как далеко завели меня добрые духи степей! Зачем?.. Будет ли знак вернуться к Окс-морю, и когда...» А на палубу непрерывно шлепались летающие рыбы с черными крыльями-плавниками. Матросы подбирали их и жарили: они были очень вкусными. Вечно голодные гребцы съедали рыб в сыром виде. Непрерывно играли и кувыркались дельфины, в штормовые дни над мачтами парили огромные птицы.

Низкий зеленый берег Тапробаны поднимался из пурпурных вод океана внезапно. Острый глаз Исмала различал вдали, за мрачными лесами, громады неприступных гор.

— Слава тебе, Энки!.. — задыхаясь от волнения, восклицал Сингх. — Мы не заблудились в океане. Вон там бухта Высоких Холмов, в ней мой дед нашел старые причалы неведомых мореходов,

И корабль осторожно вошел в широкое горло бухты Антонжиль, как назвали гавань спустя тысячелетия французы.

Матросы и гребцы смотрели на мрачные горы, леса и жаждали отдыха и свежей пресной воды.

— Видишь, Исмал, солнце восходит с другой стороны, чем у нас. И тени падают иначе! Сказание правдиво.

...Причалы наполовину сгнили, но сохранились и годные участки. Вдали от берега стояли на высоких сваях заброшенные хижины. Люди Сингха починили их. И в безлунные ночи Исмал, мучаясь бессонницей, чутко ловил ухом странные звуки джунглей: не то голоса зверей, не то человеческие вопли. В густом мраке носились огненные жуки, подобные стрелам. У Исмала волосы вставали дыбом, ему казалось, что где-то поют неведомые люди, подражая вою ветра.

Спустя четыре восхода в мрачный лес отправился отряд. Сингх мечтал найти бесценную древесину, о которой указал в своих дневниках-табличках дедушка-мореход: стволы дерева papa, дающие драгоценную красную смолу; нервущиеся волокна афупутси, которые выдерживают любые штормы, ибо не в силах порвать волокно дюжина слонов; розовое дерево, которое дороже сандала; мед обезьян, самый дорогой в мире. Еще хотелось Сингху увидеть птицу выше слона и ее громадное яйцо. Об этом говорилось в тех же табличках.

Слабых и больных оставили на берегу стеречь «Магулим», заготавливать впрок плоды, вяленую рыбу, съедобные злаки.

...Они плыли в челнах по неведомой большой реке, плыли, как в зеленой пещере. Ветви древнего непроходимого леса смыкались над головой, из воды смотрели на них прозрачными, не знающими страха глазами, крокодилы, кричали серые и черные попугаи. Иногда показывались широкие поляны, там носились над зарослями бамбука бабочки размером с плошку для еды. С изумлением увидел Исмал толстые, важные баобабы — с листьями на огромной высоте.

Потом отряд пробивался от реки в чащу лесов, прорубая тропу в стене лиан и стволов. За ноги цеплялись огромные цветы-паразиты с змеевидными ветвями. Противно мяукали ввышине стада невиданных обезьян, похожих на карликов-уродцев. В лесу часто негде было напиться, и путников спасала лишь пальма «равенала»: между ее стволами и черенками листьев всегда хранится запас дождевой воды. Надрываясь от спешки, измученные люди Сингха рубили стволы, на которые указывал купец, и волокли к реке. Связывали ценную древесину в плоты. А лучники охотились за обезьянами — ради меха. От гнилых испарений и дурманящего аромата деревьев кружилась голова. Вскоре скончалось два раба, отравившись какими-то ноздреватыми желтыми плодами; трех матросов укусили змеи, они погибли... И когда люди Сингха вернулись на плотах и челнах из похода, оставшиеся на берегу не узнали их. Даже Сингх весь оброс черными волосами и походил на призрака. Но трофеи леса стоили того! Кроме прочего, купец осуществил мечту: увидел птицу-«слона» (эпиорнис—АВТ.). Она стояла на краю болота черно-красного цвета. Была птица высотой локтей в десять, если не больше. У нее голенасные ноги, длиннейшая шея, треугольная голова, желтые зрачки и клюв, усаженный острыми зубами. Глянув на оцепеневших людей, птица-колосс вдруг повела злым глазом в бок, как курица, и хрипло чирикнула. Затем стала деловито клевать змею, копошившуюся под ногами.

...И вот «Магулим» поднял парус, медленно двинулся к горлу бухты. Грянул диск, в едином ритме выдохнули гребцы.

Тирс, похудевший после страшного похода в лес, пристально глядел на западный небосклон. Он был исчерчен зелено-красными полосами. Словно бесчисленные стаи рыб, по небу плыли перистые облака.

— Плохое небо... — сказал касп Сингху. — Идет большая буря.

Сингх был изумлен: впервые заговорил этот молчальник! Потом ответил:

— Мы ничем не разгневали бога Энки. За что он грозит нам бедой?

Тирс не стал спорить.

Спустя полчаса из просторов океана налетели несметные стаи птиц. Никто из мореходов, даже Сингх не знал, что птицы изнемогают в борьбе с потоками воздуха, мчащимся перед фронтом урагана южных широт. Они падали на берег и разбивались насмерть!

Ураган заревел вскоре — и в полный голос! Исмал, еще два матроса и Тирс едва справлялись с кормилами. Тапробана давно потонула в мглистом тумане. Вдруг гигантская волна, увенчанная бурунами, ударила «Магулим» сзади. Он тяжело осел, и потоки соленой воды яростно смели с палубы все, что могли. Парус и шатер мгновенно исчезли в будущем мраке. Несколько матросов были сброшены в море, их отчаянные вопли замерли

- Спасайте мачту!..— заревел Сингх. — Тащите еще волокно афупутси! — Он едва удержался, хватаясь за выступ плоплощадки у кормила, где изнемогали рулевые. — Тащи-и скорей. Шутра-а!..

Временами гул урагана заглушал звериный рев гребцов, искалеченных обломками бортов. Кузнец спешно расковывал рабов, а тела погибших в оковах сбрасывали за борт.

Шутра и два матроса поползли к люку за афупутси. «Магулим» то и дело зарывался носом в черно-зеленые гребни, чудом выпрямлялся, стряхивал с себя горы океанской воды.

— Держи-и против ветра! Режь волну-у!.. — взывал к рулевым Сингх. — Гребите сильней, лю-у-ди-и! Дарю свободу всем, кто вернется со мной в Лотхал!

Задыхаясь от напряжения, Шутра и матросы принесли волокна. Но было поздно: верхняя часть мачты рухнула, придавив Сингха. Исмал и Тирс с помощью дюжины матросов удержали все-таки кормила, и это спасло «Магулим» от гибели.

* * *

Смеркалось, ураган пошел на убыль. Так провели они ночь, а на рассвете о страшной буре напоминало лишь низкое, хмурое небо и длинные волны, спокойно катившие к горизонту. Взошло солнце. Уцелевшие склонились над Сингхом: тот лежал на кипе циновок. У купца был расколот череп, но он был жив. Его крупное, красивое лицо исказило отчаяние. Сингх беззвучно шептал: «О моя Деви! Не оставь ее, милосердный Энки! Защити дочь...». Вот он с усилием открыл глаза и громче прошептал: «Где ты, Шутра! Принеси мне табличку... Гребцы оказались львами, спасли корабль. Дарую им свободу. Скорей же, Шутра!».

Слабеющей рукой Сингх начертал на плитке известняка заветные слова: «Я, Сингх, владелец «Магулима» из Лотхала, даю свободу всем, кто был со мной в плавании к Солнечному острову. Вот моя печать и моя рука». Купец еще успел сказать Исмалу: «Деви!.. Не забывай о ней...» И умер.

Шутра и матросы крепко запеленали его в белые ткани, туго обвязали волокнами и, вознося мольбы к Энки, погрузили в воды Пурпурного океана.

...Ураган, к счастью, отнес корабль к одному из островов Коморского архипелага. Мореходам повезло: там была небольшая, закрытая от волн бухта. Они бросили в ней якорь и принялись чинить «Магулим». Из черного дерева Тапробаны соорудили новую мачту, запасной парус отыскали в трюме. И корабль снова вышел в Индийский океан. Шутра знал, что надо плыть на север, вдоль берега «черного материка»: как сказал один из матросов, аравиец по происхождению. Однако никто из уцелевших не подозревал, что знакомый берег Пунта (современное Сомали—АВТ.) лежит в двух тысячах миль! Аравиец слышал от предков, что путь займет бесчисленное количество лун. Но выхода не было: только Сингх мог бы провести корабль от Тапробаны на Дилмун напрямую через Великую Зелень... И Шутра с Исмалом направили корабль курсом на Полуночь. Вместо ста пятидесяти гребцов осталось девяносто четыре и каждому из них пришлось грести за двоих. Матросов же уцелело шестеро. Но припасы хранились в трюме — ураган не добрался туда. По расчету Шутры, взятых с Тапробаны плодов, злаков и сохранившихся ячменных лепешек хватит для полуголодного существования. А за бортом всегда есть рыба. Не пострадали запасы пресной воды.

Утром солнечного дня «Магулим» достиг берегов Африки и круто повернул на север.

Это было безотрадное путешествие. Шутра и Исмал ловили ветер, звезды, течения, и «Магулим» шел то под парусом, то на веслах. Снова трепали их бури и штормы, но не столь свирепые, как тот ураган. Солнце беспощадно жгло обнаженные тела гребцов, плавило смолу в тазах, из трюма тек дурманящий аромат драгоценной древесины... Кончилась пресная вода, и Шутра научил гребцов выжимать сок морских рыб, пить его. Истекала шестая луна (шесть лун равны примерно полугоду— АВТ.), а корабль все плыл и плыл и не было видно конца пути.

— Пощади нас, великий Энки!.. — взывал Шутра, простирая руки к небу. — Покажи нам благословенный Пунт. Куда ты спрятал ветер?

Исхудалые, почерневшие от зноя Исмал и Тирс изнемогали у кормил. Они почти не разговаривали меж собой, не было на это сил. Тирс все больше замыкался в себе, потеряв надежду вернуться к Морю каспов. Исмала же терзали совсем иные мысли: «Что делать мне, о духи степей? Вернуться в Лотхал где ждет Деви, и забыть Серви, Окс-море, Бешеную реку?.. Или достичь берега Нижнего моря (Персидский залив—АВТ.), вместе с Тирсом добраться на Полуночь?». Выбор был нелегким. Ему казалось все бывшее с ним — не было! А будущее — неведомо.

Невыносимо тяжкое плавание окончилось в тот день, когда из вод Нижнего моря встал остров Бахрейн. Сбылось невозможное: Шутра и Исмал сумели провести «Магулим» к Ормузскому проливу, избежав рокового искушения многих моряков древности — повернуть на запад после огибания Африканского Рога, что вывело бы корабль в Красное море. Что было бы тогда — никто не знал. Победа над Пурпурным океаном стоила дорого: две трети людей, начавших плавание от Лотхала на Тапробану и затем к Пунту, навсегда остались в южных широтах. В той же торговой колонии на Бахрейне Шутра выгодно продал дары Тапробаны; большую часть золотых слитков, кусков ляпис-лазури, слоновой кости, серебра, вырученных от продажи, разделил меж всеми, а рулевым Исмалу и Тирсу — втрое больше, чем гребцам и матросам. Шутра хотел было, покинув бахрейнский порт, поворачивать на восток, к Лотхалу. Но Исмал и Тирс сказали: «Отвези нас, брат, к устью реки шумеров! Мы уйдем на родину, в степи Полуночи». Напрасно умолял их дип-мунец: «Стоит ли в третий раз испытывать милость богов? Хорошо вернуться к родным очагам живыми. А как это сделать?

Немыслимо далек путь к Морю каспов, я слыхал о нем. Вам не пройти Шумер: грозит плен и новое рабство. Воины царя Ура хватают каждого, кто не сможет назвать своего господина или сельскую общину, где живет. О Исмал, вспомни Деви, она ждет тебя! Что я скажу ей теперь?..».

- Молчи!.. — крикнул Исмал. Он сам измучился той же мыслью. — Не говори больше ни слова, я всегда помню Деви, дочь Сингха! Но не могу предать и своего брата Тирса. В одиночку ему не пройти земли шумеров! Я не оставлю его... Ты понял, Шутра?

Тот горестно покачал головой. Потом что-то вспомнил, взял плитку известняка и начертал на ней письмо жрецам храма в Эриду: «Заклинаю вас, о мудрые! Выдайте моим слугам и помощникам пропуск для деловой поездки к северным купцам. Привет вам, советники богов, от вашего друга Сингха». И это была услуга, ценнее которой не придумаешь. ...Ровно семьсот четыре раза сменились фазы луны с vex пор, как Исмал и Тирс не видели гавани шумеров. И вот сбылось! Ясным утром друзья сидели на заброшенном причале, и последний раз слушая, как лениво плещутся волны Персидского залива. Свежий ветерок овевал их бородатые лица, задубевшие в морских плаваниях. Исмал с печалью смотрел на горизонт, за чертой которого, на юго-востоке, лежал Лотхал, и мысленно прощался с Шутрой, гребцами, Сингхом, навсегда уснувшим в лоне Пурпурного океана, столь любимого им. Потом его мысли вернулись в настоящее. Надо было ехать в Эриду. Жрецы прочтут письмо Сингха и дадут пропуск — охранную грамоту. Исмал потрогал вьюки, лежащие рядом: там золотые слитки, лазурит, слоновая кость. «Жрецы любят богатые дары, придется отдать. А сколько!..». И пошел за ослами: они были куплены еще на Бахрейне, а сейчас паслись в тростниках.

Спустя неделю они достигли Эриду. Исмал передал жрецам, якобы от Сингха, весь лазурит и слоновую кость. И на другое утро друзья отправились дальше. Пропуск жрецов Эриду висел на груди Исмала, стражи на въездах и выездах из редких оазисов Шумера расступились перед знатными путниками без слов. Пройдя выжженную зноем равнину, Исмал и Тирс вышли к Тиг-ру, где выспались в тени пальм и пополнили запас воды. Потом наняли у местного рыбака кожаную круглую «лодку», переправились на восточный берег реки... Мучительно одолели перевалы Загросских гор.

Последний золотой слиток Тирс отдал горным пастухам — в обмен на рассказ о самых верных тропах, выводящих к Морю каспов. Тирс не знал усталости: как одержимый, стремился на родину. Исмал на пределе сил выдерживал темп «гонки», но не выдержал один из ослов — сдох в пустыне Деште-Кевир. Но, наконец, пришел день, когда Тирс увидел с высокого холма пенные волны моря. Пугая мощным голосом птиц и зверьков в кустарниках, он завопил: «Эй-хо, брат!.. Мы пришли к Зеленому морю!» — и ударил себя кулаком в грудь. Исмал даже не мог ответить ему: он лег в траву, закрыл глаза, мгновенно заснул. И проснулся на следующее утро. За это время Тирс добыл джейрана, сварил похлебку из трав и кореньев, нажарил мяса. Поев, оба долго смотрели на искрящееся море. Но не было в душе Исмала радости. «О духи степей, я пришел к вам, — думал он, — я рад, но жалею о том, что не вернется... Прощай, добрая Деви, подобная богине! И ты, Солнечный остров в великом океане...».

Угадав его мысли, вождь каспов сказал:

— Не грусти о том, чего не вернуть. Радуйся, что жив, пришел на родину. И вспоминай Деви и доброго Сингха.

— Помолчи!.. — взмолился Исмал. Спустя мгновение Тирс спросил его:

— Вернешься опять к Окс-морю?

— Нельзя! Я убил Старого Тура, и племя не примет меня.

— Тебя примет наше племя! — сказал Тирс. — Ибо ты мне брат.

Дул теплый, влажный ветер, качались высокие травы. Исмал молчал, а вождь каспов утешал друга:

— Полмира прошли мы вместе, и я понял: в нем много хороших людей, но немало и злых. Помнишь каменоломню? Гребцов, закованных в железо? Они были рабами Сингха, но он их освободил!.. Он был добрым человеком. И нам дал волю. Мы здесь, вот наше море! Смотри на него, успокой душу и сердце. Забудь все.

— Да, забыть!.. — сказал Исмал.

А в мозгу качались пальмы на холмах, пустынный пляж... Гулко шумел прибой. В небе Лотхала сияла ртутно-белая луна; на поляне, усыпанной цветами, танцевала маленькая богиня. Он закрыл глаза и мысленно крикнул: «Я не могу вернуться к тебе, Деви! Прощай».

* * *

Много лет прожил он в племени Тирса. И все было так, как обещал вождь: смелые каспы, вольные рыбаки, приняли его как брата; ему казалось, что и шум зеленых волн, и ветер степей, и Тирс — это навсегда. Но никто не знает книги будущего. Однажды не стало Тирса — он умер от ран, полученных в битве с южными пришельцами, которые хотели поработить каспов. И еще раз увидел Исмал: из пламени громадного костра вылетает душа человека — на сей раз орлиная душа Тирса. И жизнь окончательно утратила для Исмала ценность.

Однажды ночью он незаметно ушел из племени, захватив бурдюк с водой; ему хотелось снова увидеть Окс-море, тот остров, где погибла Серви.

Исмал шел много дней. Вокруг сухо шумели саксаул и заросли явдан-травы. Дальше, к северу-востоку они перейдут в зеленую приаральскую степь. Но не было уже сил идти! Исмал лег в песок, сладостный покой объял его душу. «Вот пришло то, чего ждал так долго, — думал он бесстрастно. — Ты видишь меня, Серви? Я пришел к тебе, здравствуй!..». Порыв жгучего ветра бросил ему в лицо колючие песчинки, но он не почувствовал их. Теперь Исмал был далеко-далеко отсюда. Молодой и сильный, плыл на «Магулиме», любовался красотой грозного океана Уадж-Ур... Опять в тропической ночи изгибалась в древнем танце Деви, с любовью глядя на охотника. И он ясно услышал зов: «Где ты-ы?.. Нашел ли свои вольные степи? Я не могу забыть тебя и тоскую. Сердце говорит мне: «Он жив и ждет тебя... Я спешу, я лечу-у!..».

Исмал рванулся было навстречу чудному, серебряному голосу - и бессильно упал лицом в песок.