Когда летят искры [Сабрина Джеффрис] (fb2) читать онлайн

Сабрина Джеффрис Когда летят искры

Глава 1

Йоркшир

Декабрь 1823 года

«Дорогая Шарлотта!

Теперь, когда ваши ученики разъехались на Рождество, в школе, должно быть, пусто. Надеюсь, ваши друзья или соседи заглянут к вам. Одинокая женщина никогда не чувствует себя в безопасности.

Ваш заботливый кузен

Майкл».

Больше никаких ярмарок невест! Вот лучший рождественский подарок, который Элинор Бэнкрофт сделает себе в этом году. Карета с Элинор и молодыми беспокойными кузенами и их другом направлялась к Шеффилду, где они собирались провести праздники. Не обращая внимания на глупые шутки кузенов, Элли глубоко, от всей души, облегченно вздохнула. Она предпочитала сидеть старой девой дома в Шеффилде, чем пережить унижение еще одного лондонского сезона. Одна мысль о том, чтобы снова попасть в водоворот светского общества всего лишь спустя три месяца, вызывала у нее тошноту.

Теперь ей оставалось убедить тетю Элис отказаться от надежды выдать ее замуж. Хотя это было маловероятно.

— Самый лучший рождественский гусь бывает у дяди Джозефа, — сказал одиннадцатилетний Перси Меткаф своему тихому школьному приятелю Чарлзу Диккенсу, приехавшему вместе с ними на праздники. — Он покупает самого большого, какой только найдется в городе.

— А сливовый пудинг будет? — засунув в рот большой палец, осведомилась пятилетняя Мег Меткаф. — Я люблю сливовый пудинг.

— Надеюсь, у нас будет «горящий дракон», — сказал Тимоти Меткаф восьми лет.

— Мне бы хотелось, чтобы был, — сказала Элли, — но сомневаюсь, что папа это позволит. Он скажет, что выхватывать изюминки из чаши горящего бренди слишком опасно.

— Но «горящий дракон» — это рождественская традиция, — возразил Перси.

— А если мама позволит нам поиграть с «драконом», то почему дядя Джозеф будет против? — сказал Тим, надув губы. — Остановите карету, и мы попросим маму убедить его. Я хочу ехать с ней, все равно Перси дрыхнет на своем месте.

— Если бы вы не свели ее с ума сегодня утром, — возразила Элли, — то могли бы сейчас ехать с ней. Дайте ей подремать, одной, и я уверена, что она обрадуется мысли ехать вместе с вами и Мег в своей карете, когда мы доедем до следующего города.

Когда они на корабле приплыли из Лондона в Халл, то обнаружили, что их ожидает одна из папиных карет, чтобы отвезти в Шеффилд. Дела требовали его присутствия в Ланкашире, но он обещал вернуться к Рождеству. К сожалению, карета была тесна для них всех, хотя няня детей, заболевшая лихорадкой, осталась в Лондоне. Для багажа им пришлось нанять почтовую карету.

— А можно будет петь рождественские песенки? — спросила Мег.

— Если тебе хочется, — ответила Элли. — А как насчет «О, Рождество наступит завтра»?

— Давайте споем «Веселую праздничную чашу», — предложил. Тим. Казалось, сегодня у него в голове были только чаши с вином.

— Она слишком длинная, — возразил Перси. — Я хочу «Остролист и плющ».

— Ты вчера выбирал рассказ, а я должен выбрать песенку, — пожаловался Тим, толкая Перси локтем в бок.

Перси толкнул Тима, тот ударился о Чарли, который сказал:

— Перестаньте, вы, петухи, — и толкнул их обоих. Несколько секунд, и воинственные мальчишки уже дрались. Опять.

— Хватит! — Элли наклонилась, чтобы растащить их. — Прекратите эти глупости!

И тут она почувствовала, как Перси случайно ударил ее в грудь.

— Ох! — вскрикнула Элли и отодвинулась.

Мег, которая боготворила свою девятнадцатилетнюю кузину со всей страстью, обычно проявляемой только к котятам и лимонным леденцам, приготовилась броситься в драку.

— Ты ударил ее! Нельзя бить мою Элли!

Затем она тут же залилась слезами, что остановило шумную драку, поскольку мальчики обращались с Мег как со сказочной принцессой.

— Да ладно, не плачь. — Перси, успокаивая, неуклюже похлопал ее по плечу.

— Убирайся! — возмутилась Мег, отталкивая его руку. — Ты обидел Элли!

Сдерживая улыбку, вызванную яростной защитой Мег, Элли посадила ее себе на колени.

— Все хорошо, малышка. — Она прижала нос к душистым белокурым локонам. — Никто не сделал мне больно. — Она недовольно взглянула на Перси поверх головы Мег. — Во всяком случае, не очень.

Перси выставил вперед свой подбородок с ямочкой.

— Я не хотел ударить тебя в… ну, ты знаешь куда.

— В сиську? — услужливо подсказал Тим.

— Тим! — упрекнула Элли. — Не следует употреблять такие вульгарные выражения!

— Такие вульгарные выражения, — повторил он жеманным тоном, задрав нос, и фыркнул с отвращением. — Последнее время ты стала чопорной и правильной. С тобой было веселее, пока ты не уехала в эту школу.

— Она пытается поймать мужа, вы, деревенщина, — сказал Перси. — Вот этому их учат в Школе для невест.

Элли сердито посмотрела на Перси:

— Не называй ее так. Кроме этикета, нас учили литературе и науке. И знаешь ли, не для того, чтобы поймать мужа.

Но так оно и получалось, и Элли была обречена на неудачу. Она не была красавицей, как ее подруга Люси Сетон или миссис Харрис, хозяйка Школы для молодых леди, которую посещали Элли и Люси до своего выхода в свет. Элли была невзрачной и чуть полноватой. Вопреки моде ее прямые черные волосы сопротивлялись любой попытке превратиться в локоны, поэтому она была вынуждена заплетать их в косу и укладывать короной на голове.

Люси хвалила ее зеленые глаза, но поскольку Элли носила очки, от глаз не было никакой пользы. Она пробовала отказаться от очков, но обнаружила, что без них вообще невозможно обойтись. Красота — это цветок, увядающий со временем, как утверждал Томас Нэш, один из ее любимых поэтов, но она все равно хотела бы побыть этим цветком, по крайней мере еще некоторое время.

Да и что об этом знает мужчина? Нэш и понятия не имел, каково это — не иметь никаких внешних достоинств, которые могли бы привлечь мужа.

— А для чего тебе нужен муж? — спросил Чарли. Он не отличался разговорчивостью, но иногда бывал довольно милым. — У вас есть мы, чтобы заботиться о вас.

— Да, Элли, — вступил в разговор Тим. — Я на тебе женюсь.

Приподняв бровь, она протерла очки.

— Ты утверждал, будто все девчонки глупые.

— Но ты не девчонка. Ты Элли. — Лицо Тима просветлело. — Подумай только, как мы будем веселиться: забираться на деревья, ходить на рыбалку и ездить верхом на охоту с собаками.

Элли невольно улыбнулась.

— Тебе придется надеть что-нибудь более подходящее, чем эта глупая штука. — Тим указал на ее редингот.

— Мне нравится это платье. — И это было единственное платье, в котором она выглядела почти хорошенькой.

— Знаешь, а ты не умеешь чистить рыбу, — заметил Тим.

— Я вообще не собираюсь чистить рыбу, даже для тебя. Кроме того, на что мы будем жить, если займемся рыбной ловлей?

— У тебя есть состояние, не так ли? — с категоричностью, свойственной молодости, сказал Тим. — На эти деньги мы и будем жить.

Улыбка исчезла с ее лица, и Элли надела очки, чтобы скрыть неожиданные слезы. Даже Тим знал, что самым главным ее достоинством были деньги. По крайней мере он признавал это, чего нельзя было сказать о большинстве джентльменов. К счастью, она за десять шагов могла разглядеть охотника за приданым благодаря своему обучению в школе, не говоря уже о сведениях, полученных в письмах анонимного благотворителя школы, «кузена Майкла».

Как самая богатая невеста в северной Англии, Элли вызывала интерес на ярмарке невест — и никаких чувств.

Как она была наивна до своего выхода в свет, мечтая о браке с безумно романтичным мужчиной, похожим на лорда Байрона, но без его широко известных недостатков! Вместо этого перед ней постоянно появлялись люди, в душах которых не только не было ничего поэтичного, но все они обладали недостатком, с которым она не могла смириться, — жадностью. Они глазели на нее как на корову, выставленную на продажу, и заставляли чувствовать этой самой коровой.

Хватит с нее. Приехав домой к отцу, играя роль хозяйки дома, она собиралась остаться здесь. Навсегда. Тетя и кузены вернутся в Лондон без нее.

— Ты слишком молод для Элли, — с чувством превосходства сказал Перси своему младшему брату. — Элли могла бы выйти за меня, только я не собираюсь жениться. Мы с Чарли хотим стать солдатами, а она просто нам будет мешать.

Тетя Элис никогда не отпустила бы его на войну. Несмотря на свой мягкий характер и молодой возраст — тридцать два года, — их мать обладала стальной волей, а дети были смыслом ее жизни. В том числе и Элли, как любимая дочь единственной сестры тети Элис. Это тетя Элис после смерти мамы убедила папу поместить Элли в школу миссис Харрис, и она же устроила Элли выезд в свет. Она была уверена, что со временем Элли найдет превосходного мужа. Тетя не одобрила бы решение Элли не выходить замуж.

Но она готовилась к этому и тренировалась на Люси: училась высказывать свое мнение и не изменять свое решение. Элли всегда легко удавалось сохранять твердость с детьми, только надо научиться быть твердой с… с детьми намного старше.

Подумав о детях, она вздохнула. В этом был недостаток ее плана — милая Мег и умница Перси не принадлежали ей.

Она еще крепче прижала к себе Мег. Это не имело значения. У нее были двоюродные братья и сестры и их дети. Это лучше, чем связать себя браком с человеком, который заводит любовницу, потому что в жене его привлекают только деньги.

— А ты смотрела в окошко, Элли? — Перси смотрел в окошко, и на его пухлом лице отразилось беспокойство. — Все обледенело.

— Что? — Элли раздвинула занавески на окне, которое было ближе к ней, и с ужасом увидела на деревьях мокрые сосульки. Теперь не было надежды, что они доберутся до Шеффилда до наступления темноты.

Она слышала, как папин кучер Джарвис что-то крикнул форейтору наемной кареты, которая ехала впереди. Элли старалась рассмотреть, что там происходит, но в этот момент они заворачивали в сторону у какого-то леса и ей было плохо видно.

Неожиданно где-то впереди на дороге раздался крик, и их карету резко качнуло. Мег свалилась с колен Элли, а мальчиков разбросало по карете как спички.

— Проклятие! — Джарвис остановил карету и соскочил на землю. Проверив лошадей, он стал с трудом пробираться вперед по покрытой ледяной коркой траве, опираясь, чтобы не упасть, на палку.

— Оставайтесь здесь, — приказала Элли детям, выбралась из кареты и пошла следом за ним. Она увидела мост, к которому он, по-видимому, направлялся. Ее очки мгновенно облепил мокрый снег, и ей пришлось спрятать их в карман. Теперь она едва что-то видела, но ей показалось, что Джарвис исчез где-то на берегу около моста.

Неожиданное предчувствие охватило ее, пока она спешила за ним, пытаясь заглянуть за его плечо. Джарвис осторожно спускался по склону, и совсем рядом с рекой у воды лежала карета, разбившаяся о толстый дуб.

— Тетя Элис! — закричала Элли.

— Стойте на месте, мисс, — приказал Джарвис. — Мне только не хватало, чтобы вы свалились в речку.

Поврежденная нога Джарвиса плохо слушалась, особенно сейчас, когда снег, смешавшись со льдом, образовал на земле предательскую корку. А почтальон едва справлялся с вырывавшимися лошадьми.

Джарвис окликнул тетю Элис, но ответа не последовало и Элли впала в панику.

— Что случилось? — спросил позади нее Перси.

Она обернулась и увидела трех мальчиков, вылезавших из кареты, а из окошка выглядывала Мег.

— Где мама? — жалобно спросил Тим.

У нее дрогнуло сердце, когда они выстроились по ранжиру — все голубоглазые и белокурые, кроме более темного Чарли Диккенса. Они выглядели такими маленькими и беззащитными — худенький Тим разглаживал свои измятые штаны, крепыш Перси нетерпеливо откидывал волосы, а их болезненный друг Чарли моргал от блестевшего льда.

Должна ли она сказать им правду? Нет, они не должны приближаться к реке, а они это непременно сделают, если догадаются, что с их матерью случилась беда. Элли пошла им навстречу, успокаивая их улыбкой.

— Джарвису надо оправиться, вот и все. Забирайтесь обратно в карету.

— Я устал сидеть в карете, — захныкал Перси. — Я хочу пойти с Джарвисом.

— Нельзя!

Он с подозрением посмотрел на нее. Отчаянно пытаясь отвлечь от происходящего его и остальных детей, Элли сказала:

— А разве мы не собирались петь рождественские песни? Давайте споем «Остролист и плющ» и «Веселую праздничную чашу». Мег они понравятся. — Стараясь загнать их обратно в карету, она запела: — «Остролист и плющ, когда вырастут большими…» — пока остальные не присоединились к ней.

Скоро дети воспрянули духом и оживились, но она не переставала оглядываться, не зная, все ли в порядке с Джарвисом и не следует ли ей помочь ему.

Вдруг с дороги донесся громкий голос:

— Ради Бога, что тут за кошачий концерт?

Слова песни застряли у них в горле. Обрадованная появлению помощи, Элли повернулась, приготовившись договориться о содействии с их спасителем.

Разглядев появившуюся перед нею туманную фигуру, она онемела от страха. Существо ростом более шести футов сидело верхом на огромной лошади, и лишь горящие глаза выделялись на фоне его темного силуэта. На мгновение он заставил ее вспомнить папины сказки о странных зверях, бродивших в лесах вблизи Шеффилда.

Затем Элли прищурилась и поняла, что это существо — мужчина. Теплое черное пальто облегало его торс, а на его черных как вороново крыло волосах была обледенелая бобровая шляпа. Лицо его казалось черным, за исключением мест, где виднелись следы мокрого снега, похожие на сажу. И от него пахло гарью.

Шахтер? Должно быть. Кто еще ездит по дорогам в таком виде?

Она шагнула к нему, чтобы поговорить, но Перси схватил ее за руку.

— Осторожно, Элли. Любой тип, которому не нравятся рождественские песни, может оказаться негодяем.

Мужчина подъехал ближе.

— А любой тип, который оскорбляет проезжающих, просто боль в…

— Сэр! — воскликнула Элли, зажимая кузену уши, чтобы он не слышал сквернословие этого человека, к тому же с Йоркским акцентом. — Здесь дети!

— Да, и для них, как я вижу, не нашлось места похуже. Вам надо ехать, мадам, пока дороги не стали непроходимыми из-за льда. — Незнакомец прищелкнул языком и тронул с места лошадь.

— Подождите, сэр, пожалуйста, — взмолилась она. Когда тот, грязно выругавшись, остановился, Элли на минуту задумалась, разумно ли связываться с этим неблаговоспитанным человеком, который может оказаться вором или кем-то еще похуже. Но Джарвис не мог вынести тетю Элис из кареты без чьей-нибудь помощи, а этот шахтер выглядел достаточно сильным. Дареному спасителю в зубы не смотрят.

— Произошел несчастный случай, — торопливо объяснила Элли. — Карета моей тети съехала с дороги…

— Где? — рявкнул он, не давая ей закончить.

Она указала на берег, его грубость мешала ей говорить. Шахтер спешился и быстрым шагом направился к реке.

— Только уберите с дороги сопляков.

Не обращая внимания на его поразительную грубость, Элли принялась за дело.

— Пойдемте, дети, — сказала она, подталкивая их к карете.

Но Перси с побледневшим липом преградил ей дорогу:

— Мама пострадала?

— Точно не знаю, — призналась Элли. — Джарвис все еще пытается добраться до кареты.

— Тогда я должен помочь! — воскликнул Перси, обходя ее.

Она ухватила его за руку.

— Пусть Джарвис с незнакомцем займутся этим.

— Но мы даже не знаем, можно ли доверять этому типу!

— Все будет хорошо, не беспокойся. — Если бы незнакомец намеревался сделать им что-то плохое, он бы уже воспользовался случаем. Его мрачная грубость странным образом успокаивала ее, особенно после месяцев, проведенных в светском обществе, где мужчины, которым она могла меньше всего доверять, казались просто очаровательными.

Когда Перси заколебался, Элли добавила:

— Нам надо приготовить место в карете для твоей мамы. На случай если она пострадала, ей нужны одеяла и подушки.

Это заставило мальчиков устроить уютное гнездышко на одном из сидений, в то время как Мег забилась в угол и, засунув палец в рот, тихонько заплакала.

— Все в порядке, Мег, — сказал ей Перси, взбивая подушку. — Как только мама будет с нами, мы поедем в гостиницу и выпьем шоколаду, не правда ли, Элли?

— Конечно. — Важнее всего было найти к мальчикам правильный подход.

— Этот человек назвал нас сопляками, — пожаловался Тим, раскладывая одеяло. — Он нас даже не знает!

— Я убеждена, что если бы знал, то не назвал вас так, — успокоила их Элли и вылезла наружу поискать флягу с виски, принадлежавшую Джарвису. Она могла потребоваться тете Элис.

Услышав какой-то шум, Элли взглянула в сторону берега и увидела, что незнакомец направляется к ним и на руках несет тетю Элис. Форейтор и Джарвис шли за ним и вели лошадей из почтовой упряжки.

— С моей тетей все хорошо? — с замиранием сердца спросила Элли.

— Она жива, — ответил мужчина, — но без сознания. Думаю, у нее сломана нога и она получила сильный удар по голове. Ей сейчас срочно нужен доктор.

Элли поспешно открыла дверцу кареты.

— А есть ли доктор в ближайшем городе?

Мужчина заглянул в карету и положил пострадавшую на сиденье с нежностью, неожиданной в таком мрачном человеке. Затем хмуро посмотрел на Элли.

— Как я уже объяснил вашему кучеру, вы не доберетесь до Хенсли — это в восьми милях отсюда. Даже если одолеете этот ледяной холм возле моста. Мой дом неподалеку — можете там переждать непогоду. А я пошлю кого-нибудь за доктором.

— Боже мой, я не знаю, — прошептала Элли. Как может этот незнакомец разместить лишних семь человек в своем домишке, да еще накормить и найти место, где могли бы лечь мальчишки? Они могут застрять на несколько дней. — Может быть, вам сначала посоветоваться с вашей женой?

— У меня нет жены. А у вас почти нет выбора.

Если бы они доехали до ближайшего города, то смогли бы купить все необходимое, но он считал это невозможным.

— Он прав, мисс, — сказал Джарвис. — Там за мостом сейчас не проехать. А дорога обратно наверняка не лучше.

Все смотрели на нее, ожидая решения. Было так странно чувствовать свою ответственность, обычно всем занималась тетя Элис. Но если Элли не совсем доверяла этому измазанному сажей незнакомцу, то доверяла Джарвису.

— Полагаю, у нас нет другого выхода.

Пока мужчины обсуждали, как развернуть карету, Элли поняла, что ей и детям потребуются вещи, оставленные в брошенной почтовой карете. Она только добежит до реки и возьмет кое-какую одежду и другие вещи. Она могла бы вытащить и…

— Куда это вы, черт побери, собрались? — окликнул ее незнакомец, когда она направилась к берегу.

— Взять кое-что необходимое из наших сундуков.

— Оставьте их там. — Шахтер пошел следом за ней. — У нас нет времени на такую чепуху.

— Но там вещи, которые нам нужны, — возразила она.

Схватив Элли за руку, он потащил ее к карете.

— Ради этого не стоит рисковать и тонуть в реке, мисс Бэнкрофт.

— Не говорите глупости. — Элли напрасно вырывалась из железной руки. — Я не собираюсь… постойте, как вы узнали мое имя?..

— Мне сказал ваш кучер, что вы дочь Джозефа Бэнкрофта. — Шахтер распахнул дверцу кареты и бесцеремонно втолкнул ее внутрь. — Теперь сидите тут, черт побери. У меня хватает забот, чтобы еще вызывать гнев вашего богатого отца после того, как вы сломаете вашу дурацкую шею, спасая свои модные платья.

— Но я не это хотела сделать…

— Но и не то, чего хотел я…

Шахтер захлопнул дверцу и отошел. Ошеломленная, Элли сидела, хлопая ресницами, там, куда тот толкнул ее, — на полу кареты. Ладно! Ну разве он не неотесанный ребенок? Если бы он не спас тетю Элис, она бы все ему высказала.

И как получается так, что даже незнакомые люди знают, что у нее есть деньги?

Джарвис со смущенной улыбкой подошел к окошку и сказал:

— Я уверен, что его милость будет рад послать потом кого-нибудь за вашим багажом, мисс.

— Его милость? Неужели этот грязный, плохо воспитанный тип может быть джентльменом?

Джарвис придвинулся к стеклу.

— Барон Торнклиф, мисс. Но вы не беспокойтесь, что он тот самый Черный Барон. То, что о нем люди говорят, — просто глупые сплетни.

Черный Барон! Это из-за его странной привычки расхаживать выпачканным в саже. Элли содрогнулась, представив, каким должен быть его дом. И ей было очень интересно, что о нем говорили люди.

Но она не успела спросить: Джарвис уже отошел, а тетя Элис, застонав, отвлекла ее внимание. Элли пощупала ее пульс. Он оказался нормальным, а тетя дышала свободнее.

— Элли?

Радость охватила девушку.

— Да, я здесь.

Тетя попыталась сесть, но со стоном опустилась на подушки.

— У меня… болит голова.

— Я знаю. — Элли отвела светло-каштановые волосы с ее побледневшего лба. — Произошел несчастный случай.

Голубые глаза тети Элис широко раскрылись, хотя взгляд был рассеянным.

— Дети…

— Дети здесь, и они не пострадали. Мы везем вас к доктору. — Элли не хотела сейчас загружать тетю путаными объяснениями. — Вам следует отдохнуть.

Кивнув, та закрыла глаза.

— Мама поправится? — спросила Мег, сидевшая на коленях у Перси.

— Конечно, — сказала Элли с убеждением, на какое только хватило ее сил.

Желая сделать больше, она уложила тетю поудобнее, стараясь не касаться сломанной ноги, лежавшей на подушке, которую подложил под нее лорд Торнклиф. Подоткнув одеяло, Элли не знала, что еще сделать, кроме как молить Бога, чтобы лорд Торнклиф как можно скорее привез доктора. Причем такого, которому они могли бы доверять.

В то время, пока Джарвис и их спаситель поворачивали карету, Элли достала очки и теперь могла разглядеть его в окошко получше. Лошадь незнакомца выглядела великолепно, и он держался с достоинством, свойственным его происхождению.

Если бы не его грязный внешний вид, она могла бы поверить, что он лорд. Учительница однажды заявила им, будто мужчины или животные, или джентльмены. Или животные, выдающие себя за джентльменов. Могла существовать и четвертая категория — джентльмены, выдающие себя за животных? Все-таки лорд Торнклиф спас их. Безусловно, это означало, что где-то в глубине души он джентльмен.

Пожалуй, даже в очень большой глубине, судя по его скверному характеру. Вероятно, он вел себя так, потому что слишком трусливые окружающие мирились с этим.

Элли не могла ничего сделать с тем, что она и ее семья причиняли Торнклифу неудобство, но и не собиралась позволять ему командовать, не считаясь с ее мнением. Кто-то должен противостоять ему, и это должна быть она.

Ей просто надо оставаться спокойной и дать ему понять, что он не запугает ее. И надеяться, что Шекспир прав в том, что «каким бы свирепым ни был зверь, он не лишен жалости». Ибо если под маской грубости не скрывался истинный джентльмен, их ожидали бы большие беды.

Глава 2

«Дорогой кузен!

Иногда мне нравится побыть одной. Сторож живет в сторожке недалеко от нашего дома, а мой сосед совсем рядом. Когда девочек здесь нет, он заходит ко мне проверить, все ли у меня в порядке. Так что вам не надо беспокоиться о моей безопасности.

Ваш друг и родственница

Шарлотта».

Сгорбившись, Мартин Торнклиф ворчал что-то себе под нос, продвигаясь навстречу снегу. Оставив кучера Бэнкрофтов продержаться сколько тот сможет, Мартин отпустил свою лошадь, хорошо знавшую дорогу к Торнклиф-Холлу. Сегодня для него выдался плохой день. Изобретенные им предохранители при испытании их в угольной шахте перегорали слишком быстро. Затем, когда он направился домой, начался гололед. А теперь вот это.

Декабрь был для него достаточно трудным и без нашествия на граничащую с ним землю богатых захватчиков с детьми, которые адски терзали слух своими рождественскими песнями.

О чем думал Джозеф Бэнкрофт, отправляя семью в путешествие почти без охраны? Человек, владеющий «Йорк силвер», самой большой в Англии серебродобывающей компанией. Уж ему-то следовало подумать, прежде чем полагаться на пожилого кучера и какого-то бесполезного молоденького почтальона. Если бы эти женщины и дети принадлежали Мартину, он сумел бы получше позаботиться о них.

Он презрительно фыркнул. Верно. Так, как он защитил Руперта. После того, что произошло с его старшим братом, ни одна здравомыслящая женщина не прибегла бы к защите опасного Черного Барона.

Зловещее прозвище, данное ему обществом, заставило его поморщиться. В любом случае ему не требовалась жена, мешающая ему проводить опыты и требующая заботы. Однако временами ему хотелось…

Просто смешно. Его жизнь сложилась так, как он и заслуживал. Это его брат был веселым хозяином поместья: одинаково легко общался и с арендатором, и с герцогом и виртуозно управлял имением. И одновременно привлекал к себе внимание всех хорошеньких девушек этой части Англии.

Мартин же умел только взрывать.

А теперь, помоги ему Господи, к нему нагрянули гости. Торнклиф-Холл был не местом для раненой женщины и ее распевающего песенки потомства. Мартин приходил в ужас при мысли о том, что эти мальчишки кинутся исследовать старый каменный сарай позади дома, где он проводил свои эксперименты. Хорошо еще, ему не придется беспокоиться за их кузину. Сарай не был привлекательным местом для модно одетых богатых девиц. Все в ней указывало на избалованную богатую девчонку, начиная с ее дорогих лайковых сапожек и таких же перчаток и кончая взглядом, пронизывающим насквозь. Как и ее не к месту нарядное платье. Хотя оно подчеркивало ее женственную фигуру лучше, чем если бы это была шерстяная накидка. Вероятно, поэтому она и носила его — молодые леди, такие как она, требовали внимания. Они с малых лет были нацелены на привлечение к себе внимания и получения от этого удовольствия.

Но она от него этого не получит, как бы ни казались привлекательны ее формы и сверкающие зеленые глаза. Пока был жив Руперт, Мартин встречал много девушек, подобных ей. Брат заставлял его появляться в обществе. Мартину даже нравились некоторые из них. Но после смерти Руперта пошли разные слухи, от него отвернулись. Он не соответствовал женскому представлению о том, каким должен быть джентльмен. Мисс Бэнкрофт, без сомнения, была среди них.

Еще хуже, у нее отсутствует здравый смысл. Надо же придумать — доставать какие-то вещи из багажа. Девушка совсем рехнулась? Неужели она не знает, как ненадежен и опасен гололед? Вероятно, ее беспокоило, что появится какой-то негодяй и украдет ее драгоценности и меха. Как будто кто-то решится на вылазку в такую погоду. Торнклиф задумался. Драгоценности подождут — у него еще есть дела в поместье, которые надо уладить, пока не выпало слишком много снега.

Доехав до аллеи, барон опередил всех. Его дворецкий мистер Хаггетт уже посыпал гравием наледь на дорожке, пересекавшей низкую каменную стену, окружавшую поместье. Вот дьявольщина, Мартин даже не подумал, как создавшаяся ситуация отразится на его малочисленных слугах.

После смерти Руперта он закрыл половину комнат и теперь каждый час бодрствования проводил в сарае. Поэтому он отправил на покой всех слуг, кроме тех, без которых нельзя было обойтись. К счастью, Хаггетт отлично со всем справлялся. Справится и с этим бедствием.

— Я привез к нам несколько человек, — спешившись, сообщил Мартин.

— Гостей? — Лицо Хаггетта светилось от радости. — У нас гости?

— Правильнее сказать — незваные гости, — проворчал Мартин. — Одна из их карет сломалась, и мне пришлось предложить им остановиться в моем доме.

Хаггетт захлопал в ладоши.

— Отлично! Как раз вовремя, на праздник!

— Хаггетт, — заговорил Мартин угрожающим тоном.

— Я знаю, как вы относитесь к Рождеству, сэр, но прошло уже три года, и вот у нас появились гости. Мы просто должны принести зелень и, может быть, рождественскую свечу или две свечи, я уж не говорю о жареном гусе и сливовом пудинге…

— Хаггетт! — Когда Мартин вновь завладел вниманием дворецкого, он добавил: — Сейчас не до праздников, среди них есть пострадавшая.

— О Боже, — прошептал Хаггетт.

— Я должен послать тебя за доктором Причардом. И не забудь отправить кого-нибудь за подковами с особыми гвоздями — под снегом ледяная корка. — Мартин взглянул на выехавшую на аллею карету. — Полагаю, нам потребуется провизия, только, ради Бога, никаких гусей и сливовых пудингов. И позаботься, чтобы было чем накормить детей.

— Детей! — снова обрадовался Хаггетт. — Сколько их?

— Точно не знаю. Кажется, много. И еще есть молодая женщина, их кузина. — Хаггетт понимающе улыбнулся, и Мартин нахмурился. — И не бери ничего себе в голову. Она не из тех, какие мне нравятся. К тому же она с первого взгляда невзлюбила меня.

— Не представляю почему, — сухо сказал Хаггетт. — Вы всегда так мило улыбаетесь хорошеньким леди.

Мартин сурово посмотрел на него.

— Правда, сэр, — хмыкнул Хаггетт, — но вы и должны ожидать, что прекрасный пол будет шарахаться от вас, когда у вас такой вид, как будто вы вывалялись в углях.

«Вывалялся!» Мартин оглядел себя и обнаружил, что весь перепачкан сажей. Он так торопился выбраться из шахты, что даже не умылся. Дьявольщина!

— Может быть, вам даже захочется держать в узде ваш выразительный язык в присутствии детей, — заметил дворецкий, когда появилась роскошная дорожная карета.

Мартин был готов обуздать своего дворецкого, дав хорошего пинка, но к дому подъехала карета, распахнулась дверца, и во двор высыпали дети.

На этот раз он сосчитал их — трое мальчишек, которые трещали как сороки, и крохотный херувимчик с нимбом золотистых локонов. Он лишь надеялся, что в карете под подушками не прятались орущие младенцы.

За ними выскочила мисс Бэнкрофт в очках, делавших ее слишком серьезной. Если она до этого не носила их, то, как предположил Мартин, они должны были производить впечатление. Вот ведь еще одна из причуд, свойственных дамам света!

Мисс Бэнкрофт остановилась около него:

— Моя тетя пришла в себя, но кто-то должен отнести ее в дом, так что не будете ли вы так добры…

— Конечно. Это мой дворецкий, мистер Хаггетт. Он пошлет за доктором.

При этих словах Хаггетт поспешил дать указания ожидавшему конюху, а Мартин успел услышать, как мисс Бэнкрофт воскликнула:

— Это здесь вы живете?

Удивление в ее голосе задело его за живое. Ладно, значит, Торнклиф-Холл с его почерневшими стенами из песчаника не был похож на виллу в греческом стиле, считавшемся в высшем свете в то время модным, но Мартин гордился им. Возможно, его следовало немного подновить, но он более двухсот лет принадлежал его семье. А это чего-то стоило.

Эти люди едва ли оценят его.

Однако дом сохранился благодаря ему.

— Да, — огрызнулся Мартин, — это мой дом. И судя по погоде, может оказаться вашим на несколько дней, так что вам лучше примириться с тем, что на этот раз придется обойтись без лондонской роскоши.

— Я не хотела… О Боже, Мег, не смей есть грязный снег! Извините меня, сэр, я должна заняться детьми.

Мисс Бэнкрофт убежала, а Мартин с удивлением посмотрел ей вслед. Она присматривала за своими кузенами? Непохоже, чтобы этим занималась избалованная богатая невеста. Более того, такие женщины, как она, любят распоряжаться. Храни Бог мужчину, за которого она выйдет замуж, — возможно, он станет богат, но платой за богатство будет масса требований, которые ему придется удовлетворять.

Мартин нашел миссис Меткаф в карете, где она сидела, закрыв рукой лицо.

— Мадам? — окликнул он.

— Где мы? — спросила она неземным голосом, так похожим на голос его матери перед смертью.

Это испугало Мартина, хотя она и была в сознании.

— В Торнклиф-Холле. Теперь вы почувствуете себя лучше. — Мартин наклонился, взял ее на руки и понес в дом.

Дети столпились около них, задавая вопросы. Только этого ему не хватало.

— Мисс Бэнкрофт, придержите этих сопляков…

— Не называйте их сопляками, — перебила она. — Они вполне благовоспитанные дети, которые недавно узнали, что их мать пострадала. Проявите сочувствие, пожалуйста.

Барон растерялся от такого выговора. Большинство женщин трепетали от страха перед ним. Но почему не эта?

Не обращая внимания на приглушенный смех Хаггетта, Мартин внес Элис в дом. Хаггетт и лакей шли рядом с ним, и он давал распоряжения, как бы не замечая мисс Бэнкрофт и мальчишек, следовавших за ним.

— Мы разместим миссис Меткаф в моей спальне, а остальных…

— Нельзя этого делать, — заявила мисс Бэнкрофт, когда они прошли через огромный холл и поднялись по лестнице. — Она молодая вдова, а вы не женаты.

О, ради всего святого!

— Я не собираюсь там с нею спать, глупая вы женщина. — Он чувствовал тяжесть ее тети на своих руках.

— Дело не в этом, — сказала Элл и с раздражением. — Неприлично ей проводить ночь в спальне неженатого мужчины независимо от того, там вы или нет.

— Она права, милорд, — сказал Хаггетт. — Если станет известно…

— Этого не узнают, я позабочусь. — Барон остановился в холле, куда выходили двери спален. — Должен же я где-то поместить ее. И это самая удобная комната, не говоря уж о том, что она единственная, приготовленная для гостей.

— Прекрасно, — произнес слабый голос. Он опустил глаза и увидел, что миссис Меткаф смотрит на него.

— Поверьте, сэр, вы очень… очень добры.

— Видите? — обратился он к Хаггетту и мисс Бэнкрофт. — Вот здравомыслящая леди.

Он вошел в свою спальню и тут услышал, как заныл один из мальчишек:

— Элли, я хочу на горшок!

Другие тоже начали проситься на горшок.

— Я должна сначала уложить вашу маму, — начала она, — и если вы подождете…

— Не беспокойтесь, мисс, — сказал лакей. — Я займусь малышами.

— Спасибо. — Она поспешно вошла в комнату, где Мартин укладывал Элис на постель.

Мисс Бэнкрофт сразу же начала хлопотать около пострадавшей, взбила подушку, налила воды из кувшина, прекрасно играя роль заботливой сиделки. Но ее надолго не хватит.

— Какие комнаты приготовить для молодой леди и детей? — спросил Хаггетт.

— Я останусь здесь с тетей, — решительно сказала мисс Бэнкрофт, искоса взглянув на Мартина.

И вдруг он понял.

— Поэтому вы были так разборчивы, выбирая комнату для ночлега. — Обычно он не обращал внимания на такую реакцию, но сегодня у него стало тяжело на сердце. — Вы догадались, кто я.

— А кто… кто он? — тихо спросила миссис Меткаф с постели.

— Лорд Торнклиф, вот и все, — сказала мисс Бэнкрофт. — Мистер Хаггетт, пожалуйста, проследите, чтобы тетя выпила немножко воды, пока я поговорю с его милостью в холле!

— Конечно, мисс.

Не ожидая ее, Мартин вышел, затем, когда она присоединилась к нему, повернул ее лицом к себе и закрыл дверь.

— Все дело в этом, не так ли? — прорычал он. — Вы слышали о Черном Бароне, поэтому боитесь оставить ее одну в комнате.

— Я боялась оставить ее одну, потому что она ранена, — сказала с недоумением Элли. — Я только хотела побыть с ней, на случай если ей что-нибудь понадобится.

Мартин пропустил мимо ушей ее разумное объяснение, раздраженный ее прямотой.

— Послушайте, мисс Бэнкрофт, я не собираюсь ходить на цыпочках вокруг собственного дома только потому, что вы, капризные светские леди, слышали абсурдные сплетни об ужасном Черном Бароне. И не допущу, чтобы мои слуги крутились вокруг ваших маленьких со… кузенов, в то время как вы будете суетиться возле пострадавшей. Так что оставайтесь с детьми там, черт побери, где Хаггетт поместит вас.

— Вы так думаете? — прищурилась она.

Этот холодный тон должен был предостеречь его, как и ее спокойствие. Но ему хватило одного этого дня, чтобы у него исчезло желание уступать, и голова была как в тумане.

— Я знаю, что подобные вам привыкли, чтобы им льстили, ухаживали за ними, кормили всякими деликатесами…

— Подобные мне? — Буря негодования сверкала в ее зеленых глазах.

— …но мы оказались в критическом положении и вынуждены обходиться тем, что у нас есть. Поэтому оставьте при себе ваши мелочные жалобы и не обременяйте моих слуг излишними требованиями. Иначе, какие бы глупости вы ни слышали обо мне как о Черном Бароне, вы увидите, насколько они смешны по сравнению с моим истинным крутым нравом!

— Я содрогаюсь, представляя это, — проворчала она себе под нос.

— Что? — грозно переспросил он, думая, что неправильно понял ее.

— Ничего. Вы закончили, сэр? — Мисс Бэнкрофт не выглядела испуганной, хотя подбородок у нее дрожал, и это заставило его замолчать.

— Э… ну… да.

— Прекрасно. Я сделаю все, что могу, чтобы выполнить ваши требования, — сладким голоском сказала она, но он мог поклясться, что под этой сладостью слышался сарказм. — А теперь извините меня, я должна заняться моей тетей, пока мне еще позволено оставаться с ней.

Гордо вскинув голову, мисс Бэнкрофт поспешила обратно в комнату. И только теперь до него дошло, что, может быть, он был слишком настойчив со своими требованиями. При вспышках гнева он иногда говорил что-нибудь, о чем потом жалел.

Но прежде чем Мартин придумал, как смягчить свои слова, дверь распахнулась, и на пороге с трагическим выражением на лице снова появилась она.

— Если вы не хотите, чтобы люди называли вас «Черный Барон», сэр, вы могли бы согласиться хотя бы время от времени умываться. Я уверена: это безмерно улучшило бы вашу репутацию.

Он смотрел, как она вплыла в комнату словно египетская царица. Умываться? Какого черта? Быстрый взгляд в висевшее в холле зеркало напомнил о саже, покрывавшей его лицо. Но она, конечно, не думала, что именно поэтому его называют «Черным»…

Дьявольщина. Она не знала и, очевидно, не слышала гнусных сплетен, преследовавших его после смерти Руперта. Решила, что его прозвали так из-за сажи. Вот почему она не испугалась его, как это происходило с другими дамами.

Мартин направился в комнату, чтобы объясниться, но остановился, когда вернулся лакей с мальчишками. Когда они промчались мимо него с таким же озабоченным видом, какой имела и их кузина, он вдруг подумал, что не должен говорить мисс Бэнкрофт, как он получил такое прозвище.

Зачем ему это? Она посмотрит на него по-другому или, еще хуже, расскажет своей тете. Тогда у него на руках окажутся две истеричные женщины, пытающиеся убежать из его дома, опасаясь за свою жизнь или добродетель.

Мартин продолжал стоять, размышляя, как в данном случае не показаться страшным Черным Бароном, когда услышал, как Хаггетт говорит мисс Бэнкрофт:

— Нет никакой необходимости оставаться в одной комнате с тетей, мисс. Рядом расположена комната, принадлежавшая матушке его милости. Между ними есть дверь. И вам с маленькой девочкой будет там намного удобнее, и вы всегда, когда пожелаете, сможете заходить к миссис Меткаф, никого не потревожив. Мальчики могут спать в зеленой комнате. Там есть раскладная кровать.

— Его милость, похоже, считает, будто я должна повсюду сопровождать детей, — сдержанно заметила она.

— Не беспокойтесь, мы справимся с несколькими ребятишками, если они будут путаться под ногами, а кроме того, зеленая комната как раз напротив, и вы услышите, если они выйдут.

— Спасибо, мистер Хаггетт. Это очень удобно.

Ее теплый тон задел Мартина за живое, поскольку с ним она таким тоном не разговаривала. А ведь именно он спас их.

— А теперь я предлагаю переодеть детей в сухое, — сказал Хаггетт.

— Боюсь, это невозможно, — возразила она. — Их одежда в наших сундуках, а его милость не позволил достать их из второй кареты. — Ее возмущенный тон снова вызвал у него раздражение.

Мартин подошел к открытой двери. Дети, словно солдаты, выстроились по обе ее стороны, а маленькая девочка схватилась за ее руку, как только он показался на пороге.

Не обращая внимания на детей, он смотрел на мисс «Великая мира сего».

— Вы, безусловно, разложили вещи отдельно для гостиницы и отдельно…

— Только в сундуки. — Мисс Бэнкрофт холодно улыбнулась. — Если вы помните, я говорила вам, что в них самые необходимые вещи.

Вспоминая их короткий спор, Мартин поморщился. Она действительно говорила ему об этом, но он был слишком озабочен, стараясь стащить ее с этого проклятого льда. И предположил, что сундуки были лишним багажом. Непонятно почему. Вероятно, по той же причине, что думал, она знает о его репутации. Мартин начинал сомневаться в правильности своих предположений.

Когда они все, даже Хаггетт, в ожидании смотрели на него, он с трудом удержался, чтобы не выругаться.

— Я пошлю лакеев за вашими сундуками, — резко сказал он. Затем смягчил тон: — Вам нужно еще что-нибудь?

Его заботливость, казалось, удивила ее. Затем нежная улыбка тронула ее губы.

— Нет, сейчас нет. Спасибо за заботу, сэр.

Эта нежная улыбка взволновала его. Прошло три года с тех пор, когда ему в последний раз улыбнулась молодая женщина. Эта улыбка согрела его сердце. И взволновала. И эта улыбка заставила его заметить и шелковистые черные волосы, и приятную фигуру, и мелодичность речи, которая напомнила чистый высокий голос, поющий рождественскую песню.

Дьявольщина. Мартин не мог так думать о какой-то богатой девице, которая даже не знала, кто он такой. Кроме того, в этой женщине было что-то большее, чем приятная внешность. И он бы не удивился, если бы в этой головке, кроме обычной глупости и увлечения модой, находилось что-то еще. Он не хотел иметь жену. Ему не нужна жена.

— Пойду погляжу, что там с сундуками, — пробормотал он.

И убежал.

Глава 3

«Дорогая Шарлотта!

А ваш сосед человек с хорошей репутацией? Чем он занимается? Он женат? Будьте осторожны: многие мужчины охотятся на одиноких женщин, пользуясь их затруднительным положением.

Ваш по-прежнему заботливый кузен

Майкл».

В этот день Элли больше не видела барона. Это не имело большого значения; она была слишком занята, чтобы думать о нем. Вскоре после его ухода приехал доктор, и когда он осмотрел тетю Элис, последовало длинное обсуждение ее состояния. К счастью, рана на голове не была такой страшной, как казалось, но ногу она действительно сломала.

От этого дети впали в истерику, поскольку это означало, что они не попадут на Рождество в Шеффилд. Элли и их матери пришлось давать самые невероятные обещания предстоящих удовольствий, чтобы успокоить их. Хорошо еще, что детские подарки находились в сундуках, которые принесли после того, как уехал доктор, как и обещал барон.

Мистер Хаггетт, который оказался настолько же очаровательным, насколько его хозяин страшным, отправил верхового посыльного сообщить ее отцу о случившемся. Но при данном состоянии дорог инаходясь в Ланкашире, папа мало чем сумел бы помочь.

Остальное время Элли потратила, устраивая всех на ночлег, проверяя, удобно ли тете, и советуясь с Хаггеттом, чем накормить детей. И к тому времени, когда наступил обед, она чувствовала себя с ним совершенно свободно.

И только поэтому решилась задать самый опасный вопрос.

— Мистер Хаггетт, — тихо спросила она, так чтобы дети, бежавшие впереди нее, не слышали. — Почему вашего хозяина называют Черным Бароном?

Его побледневшее лицо и выражение тревоги на нем напомнили ей лицо отца, когда она задавала ему неделикатные вопросы.

— Я… я, видите ли, мисс… — заикаясь начал Хаггетт.

— А это не может быть из-за сажи?

— Сажи? Ах да, сажа. — Хаггетт задумался, спускаясь вместе с ней по лестнице. — Дело в том… э… это из-за его одежды. Вы заметили, он носит только черное.

Элли заметила. И все же…

— И это единственная причина, почему его так называют?

— А какая иная может быть, — упрямо сказал Хаггетт, не глядя ей в глаза. — Между прочим, доктор сказал, что вашей тете надо давать только мягкую пищу, пока мы не убедимся, что рана на голове не опасна, поэтому я взял на себя смелость нанять повара.

Пока Хаггетт нес этот вздор, Элли поняла, что ее вопрос попал в цель. Однако ей показалось жестоким заставлять дворецкого передавать сплетни о своем хозяине. Странно, насколько этот милейший человек был предан лорду Торнклифу. Это свидетельствовало о том, что его милость, может быть, не так страшен, как казалось. Кстати, барон проявил себя с самой лучшей стороны: несмотря на свое ворчание, как можно удобнее устроил их в своем доме; не мешкая послал за доктором и даже за сундуками; охотно уступил им свою спальню. А когда они вошли в столовую, Элли убедилась, что он не только благороден.

Лорд Торнклиф вымылся. Мужчина, стоявший у камина, повернулся к ним, и она увидела, что он ничем не походил на человека, спасшего их.

На нем был тот же самый черный сюртук, жилет и шейный платок, только выглядело все свежевыстиранным и выглаженным. А его лицо… Боже мой, у Черного Барона мог быть дикий темперамент, но его лицо было потрясающе красиво. У него оказалось много общего с пиратом, героем байроновского «Корсара», которого Элли с удовольствием часто перечитывала, невзирая на скандальную репутацию автора.

Только волосы барона были не черные, а темно-каштановые с рыжинкой. И теперь, когда на нем не осталось и следа сажи, а дети не отвлекали ее, Элли рассмотрела настоящий цвет его глаз — серые, словно в дымке, опушенные длинными темными ресницами.

Это не была классическая красота; черты лица слишком резкие, а подбородок слишком выдвинут для утонченной красоты, признаваемой в Лондоне, — но он притягивал взгляд и этого было достаточно, чтобы у нее ослабели колени. Элли совершено забыла об осторожности. Привлекательные мужчины пугали ее, а ей только этого не хватало — теряться в присутствии его милости.

Однако его изменившаяся в лучшую сторону внешность произвела противоположное впечатление на Мег: она подбежала к нему и с любопытством принялась разглядывать.

— Кто вы?

— Я Торнклиф. А кто вы, юная леди?

Узнав его голос, Мег отшатнулась и сунула палец в рот. Элли выступила вперед, чтобы замять неловкость.

— Простите, сэр. Я забыла, что вы еще не знаете их имена. — Она представила ему детей, довольная тем, что малыши на этот раз вели себя как леди и джентльмены.

Но когда лакеи внесли блюда с едой в столовую, собираясь поставить на сервант, мальчики подбежали посмотреть, что они будут есть.

— О, как хорошо: тут есть говядина, — сказал Тим, глядя, на большой кусок. — Я умираю с голоду!

— Посмотри, Чарли, тут еще ветчина, — кричал Перси с другого конца стола. — И пудинг.

— Может быть, мы сядем, — тихо сказал лорд Торнклиф, — пока мальчишки не сметут обед стоя?

Так начался их первый вечер в Торнклиф-Холле.

Элли не ожидала, что так проголодалась, и предоставила мальчишкам свободно разговаривать. Те забросали хозяина дома вопросами. Его милость отвечал на неожиданные вопросы вежливо, но без большого энтузиазма.

Даже Мег осмелилась спросить:

— А почему вы были сегодня таким грязным, сэр?

— Мег! — упрекнула ее Элли. — Невежливо задавать такие вопросы.

— Да, действительно, — ледяным тоном подхватил хозяин. — Вы можете глазеть на человека, делать какие-то предположения и сплетничать с друзьями, но никогда не задавайте ему прямых вопросов. Нельзя, если вы хотите соблюсти установленный порядок в обществе.

Неужели он отчитывает ее, этот грубиян дьявол?

— Вы должны слушаться его милость, — вставила Элли. — Он умеет отвечать на прямые вопросы. — А когда он взглянул на нее, добавила: — Нет, подождите, это прямые приказы, а не вопросы, которые умеет отдавать лорд Торнклиф. И это разные вещи, хотя он владеет обоими.

Было слышно, как мистер Хаггетт, стоявший у серванта, подавил смешок, но лорд Торнклиф рассмеялся.

— Да, я целые годы совершенствовался в этом. Спасибо, что предоставили мне возможность попрактиковаться на ком-то еще, кроме слуг и шахтеров.

— Так вот почему вы покрыты сажей! — воскликнул Перси. — Вы работаете в угольной шахте.

— Я действительно владелец угольной шахты. Она принадлежала моему отцу, а когда отец умер, перешла к старшему брату. А я стал ее владельцем после… — Боль исказила его лицо, — после того как Руперт умер три года назад.

— Мне так жаль, — тихо сказала Элли.

Мартин кивнул в ответ на ее соболезнование, затем отвернулся, посмотрел на тарелку Перси и сразу же сменил тему разговора.

— Так вам, мастер Перси, я вижу, нравится говядина.

Это вызвало у Перси бурю восторгов, но Элли теперь увидела лорда в новом свете. Бедный, он потерял всю семью в ранней молодости. Неудивительно, что он такой угрюмый.

Когда разговоры прекратились, Мег снова пропищала:

— А где ваша пахучая зелень?

Барон удивленно поднял бровь:

— Пахучая зелень?

— Она хочет сказать «ветки», для Рождества, — пояснил Перси. — Знаете, их развешивают на перилах и полках. Мама любит можжевельник. А Мег не нравится запах.

— А.

Не получив ответа на свой вопрос, Тим повторил:

— Так где она?

— Не груби, — сказала Элли. — Я уверена, что слуги его милости принесут зелень, когда наступит время. — Она и представить себе не могла, что этот человек делает все сам.

— Но Рождество уже скоро! — Тим умоляюще посмотрел на его милость. — Вы прикажете им сделать это завтра?

Лорд Торнклиф напрягся, но ответил сдержанным тоном и с внешне спокойным видом.

— Я не могу загружать моих слуг подобными делами. Им и так хватает работы. — Когда кто-то хмыкнул, он посмотрел на своего дворецкого. — Особенно когда дом полон гостей. Не правда ли, мистер Хаггетт?

— Так и есть, сэр, — уклончиво ответил мистер Хаггетт. Теперь, когда лорд Торнклиф упомянул об этом, стало очевидным, что у него не хватает слуг. Элли не видела женщин-служанок, а только нескольких лакеев, конюхов, повара и мистера Хаггетта. Этим и объяснялось запущенное состояние поместья.

Или же заброшенный вид объяснялся тем же, что и недостаток слуг: нехваткой денег.

Должно быть, все дело в этом! Это объясняло многое — и его язвительные замечания по поводу ее богатства, и простую черную одежду, и постоянные занятия, связанные с шахтой. Ее отец был владельцем серебряного рудника, но он никогда не приходил домой грязным. Только люди, работавшие недалеко от рудника, позволяли себе это. Очевидно, его шахта не окупала себя.

А теперь они, захватив его дом, пользовались его запасами. Это тоже наверняка явилось причиной его резкого поведения. Как и корсар Байрона, он был «слишком тверд, чтобы сдаваться, и слишком горд, чтобы склоняться» и не хотел признаваться в своей бедности.

Придется объяснить ему, что не надо делать долги, чтобы прокормить их. Они не требовали бифштексов и ветчины — они довольствуются птицей. Или Элли найдет какой-нибудь деликатный способ предложить ему деньги за провизию и проживание. Было бы несправедливо пользоваться его гостеприимством и ничего не давать взамен.

— У вас есть лошади, сэр? — спросил Перси. — Похоже, есть, ведь я видел вашего конюха. Не могли бы мы завтра покататься?

— Но не в такую погоду, — вмешалась Элли, не желая ставить лорда Торнклифа в неловкое положение, если он не может позволить себе содержать конюшню, полную лошадей.

— Сомневаюсь, что ваша мать позволит вам кататься по льду.

Барон выпрямился и вытер рот салфеткой.

— Но когда лед растает, я не буду против, если вы воспользуетесь моей конюшней. У меня недостаточно верховых лошадей, но вы можете кататься по очереди.

— А что у вас в том каменном сарае, который мы с Перси видели в окне? — спросил Тим.

— Держитесь подальше от сарая! — мгновенно помрачнев, резко сказал лорд Торнклиф. Заметив вопросительно поднятую бровь Элли, он добавил: — Это единственный приказ, который должен выполняться, мисс Бэнкрофт.

— Как пожелаете, сэр, — произнесла Элли с сарказмом, но мальчики не были такими же послушными, особенно после его неожиданной вспышки гнева.

— Почему? — спросил Перси. — Что у вас там хранится?

— Ничего, что бы тебя касалось, — проворчал лорд Торнклиф.

— Это там вы храните ваши охотничьи ружья? — возбужденно спросил Тим.

— Нет, черт возьми! — Стул барона со скрипом отодвинулся от стола, когда лорд выпрямился в полный рост. — Даже не подходите к нему! Если подойдете, клянусь, я выпорю вас всех! Понятно?

Никто еще не грозился поднять руку на изнеженных мальчиков ее тети. Они смотрели на него раскрыв рты, не зная, что ответить.

— Ради Бога, лорд Торнклиф… — начала Элли.

— Понятно? — повторил он, стукнув кулаком по столу.

Мальчики вздрогнули. Затем у них затряслись головы. Мег расплакалась. Это, как ни странно, приглушило у лорда Торнклифа приступ гнева. Он смотрел на нее, как будто видел ее впервые, с почти комическим выражением ужаса на своем лице. Затем он тихо выругался и выбежал из комнаты.

— Элли-и-и! — рыдала Мег, протянув к ней руки. Элли сразу же взяла ее на руки, сердце у нее стучало, а в ушах шумело после этого бурного проявления нрава человеком, которого она начинала жалеть. Он заглушил ее порыв. Как он осмелился угрожать детям?

— Мне не нравится этот злой человек! — рыдала Мег. — Я… я хочу домой!

— Скоро поедем, — заверила ее Элли, — обещаю.

К ним подошел мистер Хаггетт.

— Вы должны извинить моего хозяина, мадам, — тихо сказал он. — Я уверен, он не хотел испугать вас, но он… очень чувствителен, когда дело касается этого сарая.

— Да, он очень убедительно доказал это, — язвительно сказала она. — Только я не понимаю, зачем надо было проявлять свою силу и власть.

— Вы правы, мадам, я поговорю с ним.

Дворецкий принялся успокаивать их всех, предлагал детям сладости на десерт, затем отвел их к матери, чтобы они посидели с ней, помог Элли приготовить им постель, чего обычно дворецкие не делали.

Однако, хотя мистер Хаггетт на следующий день предлагал множество занятий детям и отвечал на вопросы мальчиков об угольной шахте, становился таинственным как сфинкс, как только речь заходила о его хозяине. Элли никогда не встречала слугу, который так решительно отказывался сплетничать. На любой вопрос о бароне или его сарае был только один ответ: «Вам следует спросить его милость», — а любое резкое замечание о крутом нраве его хозяина получало ответ: «Он просто переутомился, но завтра, я уверен, ему будет лучше».

Элли не была в этом так уверена, как совершенно не верила и в то, что мистер Хаггетт поговорит, как он обещал, с бароном, а если и поговорит, будет ли от этого какой-то толк. Но когда на ее глазах Мег плакала, пока не уснула, а мальчики перешептывались, лежа в постели, очевидно, подготавливая тайный заговор с целью раскрытия колдовских секретов каменного сарая, она решила не посвящать в это дворецкого.

Элли не собиралась позволять их грубияну хозяину обратить свой гнев на ее кузенов. Даже если придется войти в логово льва.

Мартин ходил по кабинету, по пути разбрасывая свою одежду. Сначала он швырнул на кресло у камина тесный, облегающий фигуру сюртук, затем бросил на стол душивший его шейный платок. Прошло три года с тех пор, когда он переодевался к обеду, но после того как он явился перед гостями в таком устрашающем виде, ему захотелось показать, что он может вести себя в какой-то степени прилично.

И сначала, как ему казалось, он поступил правильно, ибо мисс Бэнкрофт смотрела на него с явным женским интересом. Потом даже бесконечные расспросы детей не очень досаждали ему, а мисс Бэнкрофт делала свои любезные замечания и временами улыбалась ему.

Конечно, Мартин напоминал себе, что она так любезна с ним только потому, что не слышала сплетен, ему все равно это было приятно. Как и ее милая привычка непрестанно поправлять очки. Или как она прикусывала пухлую нижнюю губу, когда что-то удивляло или пугало ее.

Как, например, его взрыв гнева в конце. Мартин поморщился. В этот момент она смотрела на него с ужасом в глазах. Можно было подумать, что он угрожал убить ее кузенов, а не всего лишь приструнить.

Он не ожидал, что выйдет из себя, но холодел при мысли, что дети будут резвиться в сарае, где он ставит свои опыты.

Нельзя сказать, что его угрозы помогли. Мальчишки по-прежнему сгорали от любопытства — он это видел по их глазам. Завтра ему придется все там убрать, прежде чем они начнут свои поиски. Он не мог не спускать с них глаз — уже скоро Рождество и День подарков, а у него было несколько обязанностей, связанных с имением. И мальчишки не отнесутся к его строгому запрету серьезно. В их возрасте никогда не принимаешь запреты всерьез. Он не принимал.

Но девочки совсем другое дело.

Мартин тяжело вздохнул, вспоминая слезы херувима. Он вовсе не хотел напугать бедняжку. Да и мисс Бэнкрофт тоже.

Он снова тяжело вздохнул. Дьявольщина. Он все погубил. Мисс Бэнкрофт больше не станет нежно улыбаться ему.

Вероятно, это и к лучшему. В конце концов она узнает о сплетнях и отнесется к нему, как и все остальные. Даже если и нет, он не позволит женщине войти в его жизнь. Так что для него лучше, если она перестанет все больше и больше нравиться ему. И он перестанет слишком часто думать о ней.

— Милорд, не могу ли я поговорить с вами?

Мартин чуть не потерял сознание, услышав этот мелодичный голос. Неужели эта женщина читает чужие мысли? И что она задумала, пробравшись тайком к нему в кабинет? У него были свои причины находиться в этом крыле дома, черт побери!

— В чем дело, мисс Бэнкрофт? — сквозь зубы спросил он, надеясь, что такой тон отпугнет ее и избавит его от нравоучительной лекций. Но она, казалось, приободрилась. Так как вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

— Мне надо поговорить с вами о детях.

— Мне тоже. И это поможет, пока еще никто не пострадал.

Мартин посмотрел на нее, и у него перехватило дыхание.

Без очков мисс Бэнкрофт выглядела совсем по-другому, не такой неприступной, как школьная директриса. Она не поражала красотой, но у нее были чудные глаза, ее кожа сохранила девическую гладкость, вызывавшую в воображении весенние персики, мягкие, нежные персики, в которые так и хотелось вонзить зубы. А ее роскошная фигура…

— Где ваши очки? — резко спросил Мартин, лишь бы не думать, что бы ему хотелось сделать с такой фигурой, как у нее.

— А где ваш сюртук? — вопросом ответила Элли, напоминая ему, что он одет не так, как следует быть одетым джентльмену, принимающему у себя даму.

Мартин сдержал порыв принять более презентабельный вид. В конце концов, он не просил ее являться к нему в кабинет.

— Он там, где я всегда держу его, когда не ожидаю гостей. Скажите, а вам всегда нужны очки?

Элли озадаченно посмотрела на него.

— Я бы их не носила, если бы они не были нужны.

— Сейчас вы без очков.

— Правда, — вздохнула она. — Дело в том…ну…я подумала, мне легче будет разговаривать с вами, если я не буду вас видеть.

Не такого ответа он ожидал. Сегодня днем она казалась такой уверенной в себе. И каким образом без очков ей легче разговаривать с ним?

— И вы поступаете так с каждым мужчиной или только со мной?

— Только с мужчинами, которые действуют мне на нервы.

Он действовал ей на нервы? Конечно, действовал. И на большинство женщин.

— Но я пришла поговорить не об этом.

— Я так и не думал, — сухо сказал Мартин.

— Прежде всего я поняла, что мы доставляем вам большие неудобства.

— Вы и представить не можете, — пробормотал он себе под нос.

Прелестный румянец вспыхнул на ее щеках.

— Уверяю вас, мой отец будет рад оплатить все расходы, которые вы понесли из-за нас: еда, доктор и все прочее.

— Мне не нужны деньги вашего отца. — Мысль, что она пытается заплатить ему, снова возмутила его.

— Конечно, нет, но это лишь справедливо — вознаградить вас за…

— Не нужны мне ваши деньги, черт вас возьми! Здесь не гостиница, мисс Бэнкрофт, где вы даете приказания и платите за их выполнение. И вам приходится обходиться тем, что я могу предложить. А если вы не можете, то вольны уехать в любое время.

Элли криво усмехнулась:

— Вы прекрасно знаете, что пока это невозможно.

— В таком случае вы должны смириться с плохим гостеприимством.

— Я не сказала, что оно плохое! — Она явно теряла терпение. — Боже, вы такой вспыльчивый. Вы разозлите даже каменное сердце, как говорил Софокл.

Мартин удивился:

— Вы цитируете Софокла? Что же вы за богатая невеста?

— Так получилось, что я много читаю, — оправдалась она. — Большей частью поэзию. Вы могли бы узнать об этом раньше, если бы поговорили с нами за обедом, вместо того чтобы кричать и ругаться. — Она скрестила на груди руки. — Именно поэтому о вас и распускают сплетни. Вам не приходило в голову, что люди, возможно, называют вас Черным Бароном потому, что у вас черная душа?

Если бы она только знала!

— Благодарю вас за комментарии к моему характеру, мисс Бэнкрофт. А теперь прошу извинить…

— Я еще не закончила, — спокойно сказала она. — И как я уже говорила, мы очень благодарны вам за то, что в трудную минуту приютили нас. — Она многозначительно помолчала.

— Но?..

— Но это не дает вам позволения пугать детей.

Ему страшно не нравилось, когда она оказывалась права.

— Я не собирался пугать их, — раздраженно сказал Мартин. — Я только хотел убедиться, что они не подойдут к моему сараю и вы, может быть, захотите помочь мне в этом.

— Ради Бога, да что там такого важного в вашем драгоценном сарае?

— В нем полно взрывчатых веществ.

— Взрывчатых веществ? — Элли широко раскрыла глаза. — Да зачем вам держать взрывчатку в своем сарае?

— Я работаю над предохранителями, чтобы сделать их более безопасными в шахте. Необходимы эксперименты с черным порохом, серой и подобными веществами, и все они очень опасны.

— Но почему здесь? Почему не там?

— Потому что в шахте слишком многие смогут иметь к ним доступ. — Как это случилось с Рупертом. — Здесь мне проще следить за ними. Мои слуги знают, что будут уволены, если подойдут к сараю или позволят кому-нибудь приблизиться к нему. — Мартин мрачно посмотрел на нее. — Но с вашими кузенами может возникнуть проблема, поскольку известно, что мальчишки непредсказуемы.

Это, казалось, немного успокоило ее.

— А если вы просто расскажете им, что такое взрывчатка…

Мартин усмехнулся.

— Правильно. Рассказать группе любопытных мальчишек о том, что совсем рядом находится сарай, полный удивительных химических веществ. Это все равно как поднести спичку к пороху. Разве вы не заметили, как разгорелись у вашего кузена глаза, когда он спросил, не храню ли я там ружья? Неужели вы вообще ничего не знаете о мальчиках их возраста?

— Нет, не знаю! — В ее голосе слышалось отчаяние. — Я не привыкла заботиться о них!

Это была правда. Как узнал Хаггетт, у их няни хватило ума уклониться от присмотра за непоседливыми детишками в праздничные дни. И едва ли Мартин мог ожидать, что их богатая кузина достаточно компетентна, чтобы занять ее место.

— В таком случае вот вам маленький урок, — сказал он. — Мальчики в этом возрасте любят что-нибудь взрывать. Я, например, любил. И прежде всего из-за этого и заинтересовался взрывчатыми веществами. И если ваши шельмецы кузены узнают, что у меня в сарае хранится такая замечательная вещь, как черный порох, удержать их будет невозможно.

Элли вздохнула.

— Теперь, когда вы пробудили у них любопытство, они наверняка все равно попытаются это сделать. Держать их в неведении плохо, не лучше, чем рассказать им правду.

— Тогда соврите им, черт возьми! Скажите им что хотите, мне все равно, только держите их подальше от этого сарая!

— Постараюсь, — сказала Элли, устало покачав головой. — Но я не могу ничего обещать. Иногда они поступают по-своему.

— Прекрасно… Но если своенравие приведет их в мой сарай, я спущу с них шкуру.

— Не посмеете! — возразила она. — Не имеете права!

— Это не остановит меня.

Элли уперлась кулаками в свои пышные бедра.

— Если вы только их пальцем тронете, клянусь, вы пожалеете об этом.

— В самом деле? — сказал он, сдерживая смех.

Ее зеленые глаза впивались в него, а грудь дрожала под низким декольте. Она была похожа на ангела мести. Или по меньшей мере на мстительную молочницу.

— И что вы сделаете?

Было видно, что об этом она еще не подумала.

— Я… я… скажу своему отцу, — решительно заявила она.

— Так давайте. — Мартин двинулся к ней. — Скажите ему, что я приструнил его безрассудных племянников, пока они не поубивали себя. Спорю, что в этом деле он будет на моей стороне. Он знает, что такое взрывчатка.

Элли побледнела при его приближении.

— Все равно он вас не одобрит.

— Пусть осуждает, это не изменит моего мнения. Пусть он до полусмерти изобьет меня, мне наплевать.

— Не говорите чепухи. Папе почти пятьдесят — он просто не сможет избить вас.

— Так чего вы добиваетесь, пугая меня им? — Мартин подошел к месту, где она стояла перед закрытой дверью, явно с намерением смутить.

Выпрямившись, Элли смерила его взглядом.

— Отойдите, сэр.

Одним плечом Мартин прислонился к двери.

— Или что? Скажете папе?

— Я сделаю так. — Элли ударила его ногой по лодыжке.

— Ох! — воскликнул он, отталкиваясь от двери и растирая больное место. Девчонка дала ему неплохой пинок, черт возьми.

— Это за то, что ведете себя как животное, — строго произнесла она. — И если вы продолжите так относится ко мне или детям, я ударю по другой лодыжке. Смотрите теперь, чтобы у меня не возникло повода.

Повернувшись, Элли взялась за ручку двери, но Мартин успел схватить ее за плечо. Он повернул ее лицом к себе, не обращая внимания на возмущение, затем почти прижал к двери.

— Так значит, я веду себя как животное? — грубо спросил Мартин. — Очень хорошо. Раз уж вы отказываетесь поступать рассудительно относительно ваших кузенов, то можете ударить меня и по второй лодыжке. Считайте это авансом за то, что я спущу шкуру с этих мальчишек, если они отправятся туда, куда им ходить не следует.

Мартин не хотел больше терять контроль над своими чувствами, но ему никогда не нравилось, если ему угрожали, а тем более какая-то девчонка из высшего общества.

— Если вы не отойдете, сэр, я вас опять ударю, — заявила Элли, но щеки у нее разгорелись, а голос утратил угрожающий тон.

Неожиданно он почувствовал, насколько она близко. Внезапно он осознал, какими мягкими и теплыми были ее груди, то опускавшиеся, то поднимавшиеся от дыхания. Как близко находились ее бедра от прижимавшихся к ней его бедер. В эту минуту Мартин забыл и о мальчиках, и о сарае, и о ее отце. Особенно когда она в волнении прикусила пухлую нижнюю губу, которая искушала его попробовать ее вкус, почувствовать прикосновение и познать сладость.

Его взгляд не отрывался от ее губ, дыхание участилось… и всей своей кровью, всем сердцем и всем телом он отзывался на ее нежную теплую плоть.

— Давайте же, ударьте меня, — низким голосом сказал он. — Вы же все равно ударите меня после того, что я сделаю.

Мартин наклонил голову и крепко поцеловал ее в губы.

Глава 4

«Дорогой кузен!

Мой сосед — респектабельный женатый адвокат, у него трое детей. Если эти факты вы найдете недостаточно убедительными, то всегда будете желанным гостем в моем доме.

Как всегда сгорающая от любопытства, кто вы,

Шарлотта».

Элли была потрясена, она не могла пошевелиться. Привлекательный, полный сил мужчина целовал ее. И он не был охотником за приданым.

Такого с ней еще никогда не случалось. Правда, ее целовали только два человека, и ни один поцелуй не был таким. Горячим. Жадным. Страстным.

Очень, очень страстным. Его губы прикасались к ее губам с такой уверенностью, как будто этот человек прекрасно знал, что делает. И с кем. Какая опьяняющая мысль! Мужчина целовал ее, потому что ему этого хотелось.

Нет, невероятно, чтобы это было причиной.

Элли отстранилась, чтобы посмотреть ему в лицо и узнать причину.

— Почему вы…

— Не знаю. — Он был явно взволнован, его глаза блестели серебром, заставляя ее сердце трепетать. — Просто у вас был такой вид, как будто вы хотели, чтобы вас поцеловали. И мне захотелось, чтобы это сделал я.

Мартин перевел взгляд на ее губы и сглотнул. Затем взял ее за подбородок и провел пальцем по нижней губе.

— Боюсь, вам придется подождать с вашими пинками.

— Что? — Это было все, что ей удалось сказать, прежде чем он снова поцеловал ее.

Только на этот раз он сделал это по-другому. Он раздвинул языком ее губы и стал сначала осторожно, затем смелее, ласкать ее язык. Это было самое потрясающее из всего, что мужчина когда-либо делал с ней.

Ноги Элли задрожали, потом ослабели. Если бы он не прижимал ее к двери, она бы соскользнула на пол. И чтобы не упасть, ей пришлось обхватить его за шею.

Когда она сделала это, он издал тихий горловой звук, притянул ее к себе, навалился на нее всем телом, обволакивая своим жаром. Элли чувствовала этот жар даже сквозь его полотняную рубашку. Невозможно вообразить, что совершал его язык, у нее кружилась голова от доставляемого им наслаждения…

— Милорд? — раздался голос так близко, как будто прямо над ее головой. Затем в дверь постучали, и они оба вздрогнули. — Вы здесь?

Мистер Хаггетт! О Боже.

Лорд Торнклиф тихо выругался, но не пошевелился.

Элли не возражала. Ей нравилось ощущать его тело так близко. Ей стало так уютно. В том, как он, не спуская с нее горящего взгляда, гладил ее бока, затем бедра, было что-то интимное. Его ласки обжигали ее.

— В чем дело, Хаггетт? — спросил он тем же гортанным голосом.

— Я сказал мисс Бэнкрофт, что поговорю с вами… — начал объяснять дворецкий.

— Все в порядке. — Улыбка скользнула по его губам. — Она сделала это сама.

— Но я обещал ей…

— Спокойной ночи, Хаггетт, — твердо сказал лорд Торнклиф. — Я уверен, то, что ты должен был сказать, может подождать до завтра.

— Очень хорошо, сэр, — ответил дворецкий, и они услышали его удалявшиеся шаги.

Наступила тишина. С ужасом осознав, что их чуть не застали в компрометирующем положении, Элли выскользнула из щели между дверью и лордом Торнклифом.

Его безрассудный поцелуй удивил ее. Польстил ей. Смутил ее. Ее поцеловал этот грубый барон! Элли не могла взглянуть на него, не могла вздохнуть, а в животе у нее что-то пугающе трепетало, и она чувствовала себя так, как будто все внутри у нее перевернулось.

Что должна сказать настоящая леди после того, как мужчина целовал ее до потери сознания?

Надо признаться, что прежде всего она не должна была позволять целовать себя до потери сознания.

— Простите меня, мисс Бэнкрофт, — сказал он, — мне не следовало… то есть я понимаю, это была дерзость с моей стороны… — смущенно бормотал Мартин.

— Ничего. — По крайней мере он, как и она, чувствовал себя растерянным. — Я не обиделась.

— Хотя бы так.

Это странное заявление заставило ее посмотреть на него. Неожиданно он показался ей слишком молодым для нее.

— Сколько вам лет?

Вопрос, казалось, удивил его.

— Двадцать девять. А что?

— Я думала, вы… старше, — зачем-то сказала Элли. — Но… вы не так уж намного старше меня.

Мартин помрачнел.

— А я не ищу себе жену, — заявил он.

После того что произошло между ними, эти слова прозвучали как пощечина.

Должно быть, она почувствовала к нему отвращение, ибо Мартин выругался, затем добавил:

— Я не то хотел сказать.

— Ничего, я поняла. — Собрав остатки чувства собственного достоинства, Элли изобразила на лице улыбку. — К счастью, я также не ищу мужа. — Ей надо было поскорей уйти, пока он не догадался, что обидел ее. — В любом случае мне лучше уйти.

— Мисс Бэнкрофт, я не имел в виду, что вы не…

— Увидимся за завтраком, сэр, — сказала она прежде, чем он успел еще больше испортить положение, и, не обращая внимания на его тихие ругательства, поспешила уйти.

Элли сдерживала слезы, пока не подошла к своей комнате, но ей пришлось остановиться перед дверью, потому что слезы потекли из ее глаз. Обычно Мег спала крепко, но нельзя, чтобы она проснулась и застала Элли в слезах. За этим последовало бы объяснение причин и тайны, которые не сумела бы сохранить пятилетняя девочка. А Элли лучше бы умерла, но не позволила бы лорду Непредсказуемому узнать, как сильно его холодное замечание ранило ее.

Сжав руки в кулаки, она старалась побороть свои кипящие от негодования чувства.

«Я не ищу себе жену».

Конечно, он не искал. Во всяком случае, не искал такую некрасивую, как она. Элли прислонилась к двери. Джентльмен с титулом мог позволить себе выбирать леди, каким бы отвратительным ни был его характер.

Но почему он поцеловал ее? Элли вспомнила их разговор. Ну конечно. Вероятно, он рассчитывал отвлечь ее внимание от угрозы наказать мальчиков. И ему это удалось. Зная о его финансовых затруднениях, Элли должна была бы радоваться, что он не зашел дальше. Если бы он позволил Хаггетту застать их в объятиях друг друга, то получил бы то, чего не получал ни один охотник за приданым. И это стало бы катастрофой. Не меньше.

Ее глаза снова налились слезами. Жаль, но она не чувствовала, что чуть не попала в беду. Но кто мог осудить ее? Он был первым мужчиной, пробудившим в ней желание. Беспокойная мысль промелькнула у нее в голове: а не станет ли желание некой компенсацией неудобств брака с человеком, женившимся на ней ради денег?

«Глупости. Не существует никакой компенсации, и ты это знаешь».

Так почему же ей стало так больно, когда он отверг ее? Ей следовало бы радоваться. На лестнице раздался какой-то звук, и Элли вздрогнула. Она не могла простоять здесь всю ночь, успокаивая свою раненую душу. Видит Бог, ее чувства ранили не раз. И она вытерпит снова.

Элли тихонько вошла в комнату, разделась и легла рядом с Мег. Милая девочка всегда прижималась к ней, и когда Элли легла, она прижалась к Мег, успокаиваясь. Но даже приятный запах малышки не мог заставить Элли забыть то, что произошло. Если бы не унизительная фраза, она могла бы представить лорда Торнклифа в образе мужа. Он, безусловно, казался опасным и неуправляемым, однако в его поцелуях было достаточно поэзии. Элли пролежала без сна несколько часов, восстанавливая в памяти каждую минуту.

Даже после того, как она крепко уснула, ей снилось, будто она была амброзией, растущей среди лилий. Когда за цветами пришел лорд Торнклиф, он, не заметив, наступил на нее, и она, растоптанная, лежала на земле.

После беспокойной ночи Элли проснулась слишком рано. И уже не спала, когда на рассвете в комнату ворвались мальчишки.

— Мег! Элли! Посмотрите в окно! — кричали они, кружась вокруг кровати. — Кругом столько снега!

Тим потянул ее за руку:

— Давайте вставайте! Мы хотим лепить снеговиков!

— Уходите, — проворчала она, уткнувшись в подушку. Ей совсем не хотелось возиться с кузенами.

Однако им это не помешало. Они прыгали по кровати, пока Мег не рассердилась и не ударила их ногой. Последовавшая свалка убедила, что возможности поспать больше не представится.

Дети хотели сейчас же отправиться гулять, но Элли уговорила их сначала умыться, зайти поздоровиться с матерью, а затем заставила потеплее одеться. После этого мистер Хаггетт соблазнил детвору обещаниями горячих булочек и паточного пирога и таким образом смог еще какое-то время удержать в доме.

Когда мальчики проглотили свой завтрак, мистер Хаггетт наклонился и тихо спросил:

— Насколько я понимаю, вы поговорили вчера с его милостью о каменном сарае.

Стараясь не краснеть, Элли встала и отвела его в сторону, где дети не могли их слышать.

— Да, поговорила. Он поведал мне о своих… э… экспериментах. К сожалению, его поведение за обедом лишь подогрело мальчишеское любопытство.

— Может быть, мы с лакеями поможем вам найти им занятие.

— Нет, лорд Торнклиф особо подчеркнул, что он не собирается из-за нас загружать вас лишней работой, — сказала Элли. — Кроме того, мы уже достаточно воспользовались его скудными запасами, и я не хочу больше кого-то обременять.

— Скудными запасами? — удивленно спросил мистер Хаггетт.

— Не беспокойтесь. — Она похлопала его по плечу. — Уверяю вас, никто из слуг не сплетничал, и я понимаю, почему вы не можете обсуждать такие дела с посторонними. Но я сама пришла к такому выводу. Нехватка слуг, состояние имения… ясно, у вашего хозяина финансовые затруднения.

Мистер Хаггетт, слушавший Элли с раскрытым ртом, закрыл его и задумчиво посмотрел на нее.

— Как вы сказали, было бы нехорошо с моей стороны обсуждать подобные дела.

— Я понимаю. Поэтому я вчера всю ночь думала, как бы мне самой справиться с мальчиками. — Так она думала в те минуты, когда пыталась не вспоминать сильные руки и жаркие поцелуи лорда Торнклифа. — Раз уж вы и другие слуги будете заняты и не станете собирать зеленые ветки для обычных рождественских украшений, то я подумала, что дети вместе со мной могли бы заняться этим. Таким образом мы поблагодарили бы его милость за доброту и еще за то, что оберегает мальчиков от беды.

— Собирать ветки! — воскликнул мистер Хаггетт, и его глаза заблестели. — Отличная идея. Великолепное времяпрепровождение для молодых джентльменов.

Элли кивнула.

— Мы делали это последние несколько лет, и знаем, что и как собирать. Мальчишки взбираются на деревья как обезьяны. Я уже поговорила с тетей, и она от души одобрила мои намерения. Меня беспокоила мысль о том, что им придется давать в руки топор, но она сказала, что Перси делал это и раньше, а его друг Чарли выглядит достаточно сильным. Однако мне придется попросить некоторые вещи у вас.

— Конечно! У нас есть топоры и тележка, если вы соберете очень много веток. — Хаггетт поднял бровь. — Вы ведь собирались принести их достаточно, чтобы украсить весь дом, не так ли?

— О, да столько, сколько сможем.

— Обязательно разбросайте ветки по всему дому, — сказал он со странным удовлетворением в голосе. — Не помешает и здесь устроить праздник.

— Мы сделаем все очень красиво. Большой дом заслуживает этого.

Хаггетт пристально посмотрел ей в глаза.

— Так вам нравится это место? Вы не находите его слишком мрачным?

— Мрачным? Вовсе нет. — Элли окинула взглядом просторный холл: стены с дубовыми панелями, старинный гобелен на одной из стен и старые, стертые временем полы. — Я вспоминаю рисунок, который видела однажды в королевском дворце в Хатфилде, где любила останавливаться королева Елизавета. Это тот самый старинный дом, напоминающий о славных былых временах. — Элли вдруг покраснела. — Простите меня. Я начиталась поэзии, и порой это сказывается при разговоре.

— В этом нет ничего плохого — это придает вам особый блеск.

Элли рассмеялась.

— А я и не знала.

— Поверьте мне, мисс Бэнкрофт. — С искренней улыбкой Хаггетт подвел ее снова к столу. — Вы не должны позволять ворчанию хозяина портить вам настроение. Вы самый яркий луч света, впервые за долгое время попавший в этот дом, и вы сами тоже должны получить удовольствие. Вы и дети.

— Хорошо, — сказала она, немного приободрившись. — Я постараюсь.

Полдня Мартин убирал подальше химические вещества, черный порох и кремний, которые использовал в своих экспериментах. Еще больше времени отняли попытки перестать думать о мисс Бэнкрофт и ее удивительных губах. Даже поездка на шахту верхом на лошади убедила его, что и погода не препятствует ему думать о ней.

Тяжело вздохнув, Мартин умылся в конторе управляющего шахтой. Но сколько бы он ни плескал в лицо холодной водой, она не смывала с губ ее вкус и не охлаждала жар, охватывавший его тело, когда он вспоминал, какой податливой была Элли, а также неотразимое сочетание ее пламенной страсти с невинностью. И если бы он по-настоящему ухаживал за ней…

Ухаживать за ней! Да он, должно быть, сошел с ума. Он не мог за кем-то ухаживать, и уж конечно, не сейчас, когда стоял на пороге создания правильной формулы для «безопасных предохранителей». Даже после того как он составил нужную смесь пороха и нашел способ применения ее в составе взрывчатки, могли потребоваться месяцы испытаний в различных условиях. Ни одной женщины не должно находиться поблизости во время таких экспериментов. Это опасно, смертельно опасно.

К тому же мисс Бэнкрофт все еще не знала, что брак с ним плохо отразится на ее жизни в обществе. Начнут говорить, будто он женился на ней только ради денег, так же как говорили, будто бы он убил своего брата, чтобы наследовать титул и богатство.

И не имело никакого значения то, что ему не требовался ни титул, ни деньги. Он не подчинялся светским правилам поведения для джентльменов. Одному Богу известно, почему ее не оттолкнуло отсутствие у него светских манер. А может быть, оттолкнуло. Бесспорно, идиотские слова, которые он произнес после вчерашнего поцелуя, судя по тому, как она побледнела, ужаснули ее. Возможно, ему следовало бы рассказать ей о сплетнях и закончить этим. Она отдалится от него на безопасное расстояние, избавив его от искушения и оградив от неразумных попыток близости.

Что тоже не нравилось ему. Обругав самого себя за эти мысли, он надел чистый жилет и сюртук и отправился домой. Уже давно стемнело. К обеду он опоздал. Нельзя сказать, что это его огорчало — ему бы не хотелось еще раз разделить трапезу с мисс Бэнкрофт. Она, черт бы ее побрал, слишком сильный соблазн.

Он подъехал к дому и передал лошадь конюху. В дверях почувствовался запах свежесрезанного можжевельника. Мартин удивился. Над дверью были развешаны зеленые ветки. Когда и как они попали сюда?

Хаггетт, конечно. Проклятый дворецкий не выполнил его приказания! Только подождите, он доберется до этого негодяя. Пользуясь присутствием в доме посторонних людей, Хаггетт чересчур обнаглел, и он не потерпит этого!

Распахнув дверь, Мартин вошел в холл.

— Хаггетт! Иди-ка сюда, мерзавец! Ты, черт тебя побери, прекрасно знаешь, что я думаю об этих рождественских выдумках.

У окна послышался тоненький голосок.

— Почему вы называете это выдумками, сэр? — Мартин резко повернулся и увидел темноволосого мальчика, в одиночестве стоявшего у окна и смотревшего на Мартина широко раскрытыми глазами. Это не был один из Меткафов. Чарли Дикс или Дикерс — что-то в этом роде.

Едва ли Мартин мог рассказать мальчику правду — все связанное с Рождеством напоминало ему о несчастье, случившемся с Рупертом.

Затем Мартин заметил что-то красное над головой мальчика. Боже мой. Ветки оказались не только над входными дверями. Зелень украшала каждую арку, каждое окно и камин в большом холле. Букетики зелени были разложены на обеденном столе, вокруг которого стояли большие толстые желтые свечи, которые по традиции зажигали в канун Рождества. Мартин шел словно в тумане, глядя на большие венки из веток, вплетенные в них яркие красные ленты, завязанные на концах в пышные банты.

Это не было затеей Хаггетта. Только женщина могла это сделать. Вернее, одна определенная женщина.

— Что вы об этом думаете? — услышал Мартин неуверенный голос своей мучительницы, которая, очевидно, вошла в то время, когда он оглядывался по сторонам. Моля Бога, чтобы она не слышала сказанное им юному Чарли, Мартин посмотрел на нее. У него перехватило дыхание, а в жилах закипела кровь.

Элли стояла в окружении детей в сверкающем платье из модного красного атласа, с глубоким декольте, привлекавшим внимание к ее роскошной груди, более соблазнительной, чем любая рождественская сладость. Она же, казалось, не замечала его горящего взгляда и продолжала говорить:

— Мистер Хаггетт был так добр, что отвел нас на чердак, где хранятся ленты и другие рождественские украшения. К счастью, там нашлись даже совсем новые праздничные свечи. Очевидно, вы хранили их с прошлого Рождества.

Мартин заставил себя посмотреть ей в лицо.

— Вероятно, это делала моя мать. Брат всегда привозил из города новые свечи, и я… э… э зажигал их с… э…

— Его милость говорит, что Рождество просто ерунда, — вмешался Чарли.

На лице Элли мелькнуло удивление, и Мартин поспешил оправдаться:

— Я так не говорил. Ну, не совсем так. Я имел в виду привычку мистера Хаггетта манкировать своими обязанностями, чтобы получился настоящий праздник. Я не понимал, что мисс Бэнкрофт…

— Клянусь, мы не воспользовались услугами лакеев или мистера Хаггетта, — заверила она, и следы обиды стерлись с ее лица. Она поправила очки, изящно соскользнувшие на кончик носа. — Мы с мальчиками все сделали сами — пошли в лес, срезали ветки, отыскали ленты и свечи и украсили дом. Единственное, что сделал мистер Хаггетт, — это подсказал, где искать. И дал нам тележку.

— И отвел вас на чердак, — сухо закончил Мартин. Он мог поспорить, что за всем этим скрывался Хаггетт.

Но его гнев утихал. Странно, но зелень напоминала ему не столько об ужасном Рождестве, когда погиб Руперт, сколько о праздниках своего детства, когда мать и отец в Рождество все еще сидели за праздничным столом. Яркое воспоминание подавило все его чувства, и он отвернулся, скрывая нахлынувшую боль потери.

— Вы проделали отличную работу, — выдавил он. — Впечатляет.

— Так значит, вам нравится, — сказала она изменившимся тоном.

Мартин кивнул, не в силах произнести и слова. Дети почувствовали себя свободнее и окружили его, показывая, что сделали своими руками: как Перси рубил ветки топором, как Тим и Чарли перевязывали их лентами под руководством Элли.

Хотя Мартин уже раньше слышал, как они называли ее «Элли», он не сознавал, как это имя подходит ей. «МиссБэнкрофт» или даже «Элинор» звучало бы очень элегантно в высшем обществе. «Элли» напоминала свежую деревенскую девушку, с которой мужчина мог поваляться на сене.

Господи. Он не должен так о ней думать!

— Все готовы к обеду? — спросил появившийся в дверях Хаггетт.

Мартин удивленно посмотрел на мисс Бэнкрофт.

— Мы не хотели садиться за стол без вас, — объяснила она. — Это было бы невежливо.

Вежливо или невежливо, но никто никогда не садился за стол, не дождавшись его.

Он не сосчитал приборы, так как был уверен, что Хаггетт ждет в кабинете, пока он закончит дневную часть своей работы. И это было не обедом, а потреблением пищи. Обеды были тогда, когда во главе стола всегда сидела его мать. И так происходило, пока она не умерла десять лет назад. И она даже говорила, что если его не будет за столом вовремя, то обеда он не получит. А такое случалось довольно часто, и поскольку он был непокорным ребенком, увлеченным научными опытами, то забывал о времени.

— Мне взять лакеев на сервировку стола? — спросил Хаггетт.

Мартин взглянул на своего дворецкого и на этот раз заметил, с каким волнением смотрит Хаггетт, ожидая его реакции на зеленые украшения. Но вопрос относился не только к обеду. Дворецкий ожидал одобрения. Он хорошо понимал, что, заботясь и поддерживая мисс Бэнкрофт и детей, переходит границу дозволенного. Теперь ему требовалось прощение. Вопрос состоял в том, даст ли ему Мартин это прощение. Он должен это сделать, потому что, ругая Хаггетта, он осуждал бы мисс Бэнкрофт, а Мартину так не хотелось еще раз ранить ее. Он подошел и остановился во главе праздничного стола.

— Да, Хаггетт, пусть нас обслуживают лакеи. Мы готовы.

Глава 5

«Дорогая Шарлотта!

Будьте осторожны, моя дорогая. Наступит день, когда вы будете меньше всего этого ожидать, а я появлюсь на пороге вашего дома, и вы увидите, что я совсем не такой, каким вы меня представляете.

Ваш кузен

Майкл».

В течение следующей пары дней Элли заметила, что у них с лордом Торнклифом наступило неустойчивое перемирие. Он казался менее раздражительным. Она судила об этом вовсе не по его отношению к праздничным украшениям, ибо Чарли продолжал настаивать, что его милость назвал их «рождественской ерундой». Примерно так же он выразился насчет рождественских песенок, когда спасал их. Совершенно очевидно, что ему особенно не нравились эти праздники.

И несмотря на это Торнклиф не только терпеливо переносил хлопоты, но пытался по-своему проявлять дружелюбие; Хотя днем, пока она и дети знакомились с его обширными владениями, барон куда-то пропадал, вечером он обедал дома. И даже сидел с ними после обеда в гостиной, где стены были выкрашены в тон панелям из орехового дерева. Торнклиф просматривал газеты, или наблюдал, как дети разыгрывали шарады, или слушал, как она читала вслух «Осаду Коринфа» Байрона. Иногда он сам читал детям.

Но дружелюбие заканчивалось, когда Элли отводила детей спать. Тогда он исчезал и они снова становились чужими друг другу. Даже если она и возвращалась в гостиную, Мартин не возвращался. Иногда, читая в одиночестве или сидя с тетей Элис в ее комнате, она сомневалась, а не существовал ли тот изумительный поцелуй лишь в ее воображении.

На четвертый вечер их пребывания в Торнклиф-Холле, когда до сочельника оставалось два дня, дети предложили сделать «горящего дракона».

— Вы с ума сошли? — возмутился барон. — Об этом не может быть и речи. В моем доме не будет чаш с горящим бренди.

— Знаете, в этом нет ничего плохого, — заметила Элли, хотя его слова не удивили ее, — если соблюдать все предосторожности.

— Лучшая предосторожность — не играть вообще. Такая ерунда может убить человека.

— «Горящий дракон»? — скептически сказал Перси. — Это всего лишь игра для гостиных, сэр. Мама каждый год разрешает нам в нее играть.

— Значит, ваша мама глупа.

Когда детей возмутили эти слова, Торнклиф нахмурился и встал.

— Простите меня, сегодня вечером я не гожусь для общества, — коротко сказал он и вышел.

Что это с ним? Обычно человек, проводящий опыты со взрывчатыми веществами, не может считать горящего дракона опасным — может быть, только скучным, И уж конечно, не убивающим людей. Это нелепость.

Элли задумчиво смотрела ему вслед. Перси повернулся к ней и спросил:

— А теперь нам можно играть в дракона?

— Нет, конечно. Непорядочно делать что-то запрещенное за спиной его милости в его же собственном доме.

Разговор был окончен. Но позднее, после того как Элли уложила детей спать и сидела у тетиной кровати, рассказывая ей о событиях этого дня, последнее столкновение не выходило у нее из головы. Ей хотелось узнать, почему он такой вспыльчивый и непредсказуемый. Поэтому она только сейчас задала тете этот вопрос — не хотелось без крайней необходимости пугать тетю Элис.

— Вы когда-нибудь слышали о джентльмене, которого называют Черным Бароном?

Тетя тяжело вздохнула.

— А я все думала, когда же и до тебя дойдут слухи о репутации нашего хозяина.

— Вы знали?

— Конечно. Кто-то из детей упомянул его прозвище, и я вспомнила об этих слухах. Сначала это меня тревожило, но он был добр к нам, и это важнее любых сплетен.

— Бесспорно, — сказала Элли. — И его удивительно неуживчивый характер еще не повод презирать его. Иногда он бывает грубым и делает выводы о людях, не имея для этого абсолютно никаких оснований, но…

— Он тебе нравится?

— Да. — Элли успела заметить, что тетя как будто понимала ее. — Нет! Я хочу сказать, не так, как вы думаете. Я просто благодарна ему за помощь, вот и все. — Тетя Элис еще выше подняла бровь, и Элли возразила: — Он не из тех, кто мне нравится, — слишком неуравновешенный характер. Кроме того, любой мужчина, считающий Рождество пустой выдумкой, — материал, не годный для брака. — Даже если бы его интересовал брак. Чего о нем не скажешь. Но Элли не собиралась говорить тете жестокую правду.

— Его нельзя обвинять в том, будто он не любит Рождество, ведь его брат умер во время праздников.

— Что? Откуда вы это знаете?

— Все знают. Человек погиб от взрыва, произошедшего в шахте.

— О Боже. — Так вот почему лорд Торнклиф не любит Рождество. Потому, что оно напоминает ему о тяжелом времени. У нее сжалось сердце — как ужасно она себя вела, строя всякие планы, даже не поинтересовавшись его мнением! Что он должен был думать, что чувствовать…

Но позвольте: мистер Хаггетт, конечно, знал. Почему он не остановил их?

— Вот поэтому нашего хозяина называют Черным Бароном, — продолжала тетя Элис. — Некоторые обвиняют его в том, что случилось.

— Почему? — спросила Элли. — Что же случилось?

— Никто точно не знает. Вот почему люди и придумывают мерзкие истории, чтобы найти объяснение. Кажется, покойный брат его милости на Рождество принимал здесь гостей, и те видели, как ссорились братья. Теперешний лорд Торнклиф отправился в шахту, а старший брат последовал за ним. Спустя некоторое время раздался взрыв. Так погиб Руперт Торнклиф. Но это не значит, что виноват хозяин дома. И расследование полностью оправдало его. Но в результате Мартин получил все наследство, почему некоторые и считают, будто младший брат воспользовался удобным случаем получить титул и всю собственность.

— Я этому не верю, — упрямо сказала Элли.

— Я тоже.

Чем больше Элли думала о Мартине, тем сильнее разгорался ее праведный гнев.

— Да он, кажется, даже не думает о титуле. Совершенно очевидно, что он не хочет власти над другими людьми. Об обществе он говорит с отвращением.

— Я думаю, в этом заключена часть проблемы. Его брат был общительным человеком, Руперта любили и восхищались его великодушием. В то время, как я понимаю, лорд Торнклиф был таким же, как и сейчас. Люди склонны становиться на сторону тех, кто им нравится, даже вопреки логике.

— Но они не должны распространять сплетни, если не знают всех обстоятельств. Черный Барон, надо же.

Это просто жестоко.

— Безусловно. — Тетя поджала губы, как будто скрывая улыбку. — Но я не понимаю, почему ты так переживаешь, если всего лишь благодарна ему за помощь.

Элли опустила глаза под пронизывающим взглядом тети.

— Я просто не могу не думать о человеке, которого несправедливо считают негодяем. — Притворно широко зевнув, она встала, настолько охваченная эмоциями, что это становилось невыносимым. — Пожалуй, я пойду лягу. Завтра дети хотят отправиться на поиски рождественского полена, а это утомительное занятие.

— Спокойной ночи, дорогая, — тихо сказала тетя.

Элли поцеловала ее в щеку и перешла в соседнюю комнату. Все время, пока она устраиваясь в постели рядом с Мег, ей не давала покоя тайна смерти предыдущего барона.

Сама мысль о том, что Торнклиф мог подготовить убийство брата, была возмутительна! Элли не могла этому поверить. И не станет верить. Но тем не менее она провела беспокойную ночь в напрасных попытках уснуть, которые закончились на рассвете крепким сном без всяких сновидений.

Проснувшись, она сразу поняла, что проспала дольше, чем обычно. В доме было тихо, слишком тихо, ибо мальчики обычно просыпались на рассвете. Не было слышно даже Мег, хотя, заглянув в комнату тети Элис, Элли обнаружила ее прижавшейся к матери, которая ей что-то читала.

— А где мальчики? — спросила Элли.

Тетя Элис подняла голову.

— Гуляют, я полагаю. Перси сказал мне, куда они пойдут, пока мы ждали завтрака. Ну а я попросила их не будить тебя.

Неужели мальчики одни ушли в лес? Конечно, нет. Это на них не похоже — отправиться куда-то, не позавтракав. Однако смутное чувство опасности подтолкнуло ее к окну в своей комнате, которое выходило в сторону леса. Элли распахнула раму и услышала угрожающие звуки, которые, как она безошибочно догадалась, издавал его милость.

О нет! Каменный сарай. Элли сразу же увидела застывших на месте преступления, у дверей сарая, мальчиков и шагавшего к ним лорда. Черт возьми, как это скверно.

Набросив накидку поверх халата и застегнув его, Элли сунула ноги в свои полусапожки и, как на крыльях, слетела вниз по лестнице и побежала по дорожке к стоявшему невдалеке приземистому строению. Приближаясь к толпе, собравшейся у сарая, она увидела на двери замок, из которого торчало что-то похожее на кусок проволоки. Они пытались взломать замок? Да он убьет их!

Лорд Торнклиф схватил Перси и Чарли за шиворот и приподнял их. Поскольку Тим стоял в стороне, он накинулся на всех.

— Вы что, глупые дети, никогда никого не слушаетесь? Я сказал, не подходите к нему, и я не шутил. Видит Бог, выпорю вас всех за это, выпорю розгами…

— Милорд, пожалуйста! — крикнула она и бросилась вперед.

Когда он посмотрел на нее горящими от гнева глазами, Элли сразу же остановилась, вспомнив выражение ужаса на его лице, когда он объяснял ей, почему дети должны держаться подальше от сарая. Что еще он сказал? Сказал, что в шахте слишком многие имели бы доступ к опасны веществам.

Как его брат?

О Боже, так вот почему мысль о том, что кто-то находится рядом со взрывчаткой, выводила его из себя. И вероятно, поэтому он ищет, экспериментируя, способы снизить риск от применения взрывчатых веществ. А она и дети мешали ему уже одним своим присутствием.

Как она могла осуждать его за то, что он сердился на детей? Ведь он старался их уберечь!

— Я должен наказать их, — с сожалением сказал Мартин, пристально глядя на нее.

Элли сглотнула.

— Да, вы правы.

Мартин посмотрел на нее.

— Что? — завопил Перси, извиваясь в руках барона. — Элли, ты же не позволишь ему выпороть нас!

Не спуская взгляда с Перси, она сложила на груди руки. Тетя Элис не обрадуется этому, но она же не захочет, чтобы ее мальчиков при взрыве разорвало на части.

— Он предупредил, чтобы вы не подходили к сараю: яснее и не скажешь, — а вы не обратили внимания на его предупреждение.

— Я вам говорил: надо подождать! — крикнул старшим мальчикам Тим. — Я говорил вам, что он еще не вышел из дома.

Лицо лорда Торнклифа покрылось красными пятнами.

— Ты думал спрятаться от меня, да? — встряхнул он Перси. — Дурачки! Слава Богу, мне понадобилось кое-что взять отсюда. Придет день, когда вы будете этому рады, как и розгам, которыми я собираюсь…

— Пожалуйста, сэр, не надо! — заплакал, извиваясь, Чарли. У него хватило ума понять, что у них есть шанс поторговаться, поскольку Элли была не на их стороне.

— Мы клянемся, что это последний раз; больше никогда не подойдем к вашему сараю.

— Уж это точно, черт побери! — прорычал барон и встряхнул их обоих.

— Пожалуйста, розгами не надо, — присоединился к нему Перси. — Мы больше не будем, клянемся!

— И вы думаете, я вам поверю? — мрачно сказал он.

Элли не могла не заметить, что до сих пор он только ругал их.

— Жизнью клянемся! — сказал Перси. — Скажи ему, Элли.

Хорошо, что нашелся кто-то, кто внушал мальчикам страх божий.

— Сказать ему что? Я сама не уверена, что вам можно доверять.

— Элли! — Тим, ясно сознавая свое предательство, разразился бурным потоком слез.

— Мы только… сделали это, потому что вы… не позволили нам играть в «горящего дракона».

— Так ты говоришь, это я виновата? — возмутилась она.

— Заткнись, Тим! — крикнул ему Перси. — От тебя никакого толка!

Но Тим уже завелся.

— Ту-ут так скучно, — между рыданиями жаловался он. — Наши игрушки остались дома, а мама… все время устает, а ты…

— Ради Бога, — проворчал лорд Торнклиф, опуская обоих мальчиков на землю, — перестаньте обвинять в этом вашу кузину. Она с ног сбилась, стараясь справиться с вами.

Элли удивленно посмотрела на него:

— Как вы узнали?

— У меня же есть глаза, не правда ли? Кроме того, когда я вернулся, Хаггетт рассказал мне все, что вы… — Барон, слегка покраснев, пробормотал ругательство, затем снова сердито посмотрел на мальчиков: — Ладно, я не стану вас пороть, но вы все утро будете чистить горшки на кухне. Ясно?

Мальчики дружно закивали.

— После этого вы должны дать обещание, что все остальное время проведете с Элли. Иначе…

— Мы обещаем! Мы обещаем! — закричал Перси.

Элли чуть не задохнулась. Барон не только смягчил свое отношение к мальчикам, но и защитил ее. Он даже назвал ее по имени. Сделал ли он это сознательно? И вообще, что это значило?

Взглянув на все еще шмыгающего носом Тима, Мартин вздохнул.

— И если вы сдержите свое обещание и будете сегодня хорошо себя вести, — он слегка задумался, — тогда мы вечером будем играть в «горящего дракона».

Мальчики, потрясенные, смотрели на него, затем раздался радостный вопль.

— «Горящий дракон»! — кричали они, приплясывая вокруг него. — Сегодня «горящий дракон»!

— Только если будете вести себя хорошо! — крикнул он, перекрывая шум. Когда они притихли, он, понизив голос, сказал: — Потому что, если снова застану вас у сарая, я высеку вас до полусмерти. Понятно?

— Да, сэр! — дружно закричали они.

— Теперь идите завтракать. А я пока схожу к повару и расскажу ему о ваших обязанностях.

Дети побежали в дом, но Элли не двинулась с места. Она стояла и смотрела, как лорд Торнклиф отпер замок, проверяя, не сломан ли он, и затем ступил в сарай. Она вошла следом за ним.

Поправив очки, Элли быстрым взглядом окинула это таинственное место, вызывавшее столько беспокойства. У одной стены стояли бочонки, а у другой — длинный верстак, как раз под большим застекленным окном, вставленным в крышу. Очевидно, это было сделано специально, чтобы солнце освещало половину сарая, ибо в каменных стенах окон не было. Разнообразные ящики и коробки валялись на полу. Пахло дымом, серой и углем.

— Что вам нужно? — резко спросил Мартин, недовольный ее осмотром. — Вам не следует здесь находиться. Вы можете пострадать.

Беспокойство в его голосе тронуло Элли.

— В отличие от моих кузенов мне неинтересно рыться в вашей взрывчатке. — Он промолчал, и она добавила: — И еще я хотела поблагодарить вас. Мальчишки не заслужили вашей снисходительности, но я все равно признательна вам, милорд.

— Мартин, — проворчал он, заглядывая в ящик шкафа. Она придвинулась к нему.

— Что?

— Мое имя — Мартин. Вы могли бы называть меня так. — Вынув перочинный ножик, он положил его в карман. — Ненавижу это дурацкое «милорд». Кажется, будто Руперт по-прежнему лорд Торнклиф. Титул подходил ему больше, чем мне.

У Элли разрывалось сердце. Как могло общество думать, что он способен убить брата ради титула?

— Все хорошо. И спасибо тебе… Мартин.

Он замер, затаив дыхание.

— Знаешь, а я выпорю твоих кузенов, если они не будут хорошо себя вести, — сказал он, словно оправдываясь.

— Я знаю.

— Если бы ты вовремя не вышла, я бы уже положил их себе на колено.

— Не сомневаюсь.

— Потому что им здесь нечего делать…

Элли рассмеялась.

Он повернулся к ней:

— А что, черт возьми тут смешного?

— У тебя уже больше нет необходимости ворчать — они ушли. В отличие от мальчишек я совершенно уверена в твоей способности изображать из себя свирепого Черного Барона, как только это потребуется для их защиты.

Мартин словно впервые заметил ее распущенные волосы и застегнутую накидку, под которой скрывалась «неприличная» часть ее одежды. Он так внимательно и долго рассматривал ее, что у нее по спине побежали мурашки.

— Ты обвиняешь меня в притворстве, Элли?

Ее имя, произнесенное таким интимным тоном, взволновало девушку.

— Я обвиняю тебя в том, что ты проявляешь более дурной характер, чем твой собственный.

Неожиданно на его лицо легла тень.

— Ты ничего не знаешь о моем истинном нраве.

— Так случилось, что знаю. — Наступило время ему узнать, что не все против него. — И что бы там ни говорили, я не верю, что ты убил своего брата.

Глава 6

«Дорогой кузен!

Да, да. Вы, без сомнения, вызываете у меня интерес. Может быть, мне следовало бы догадаться, кто вы, а вы бы сказали мне, насколько я далека от истины. Может быть, вы родом из Гессена и обожаете лимонный пирог? Стареющий шпион из министерства иностранных дел? Или даже женщина? Нет, я знаю, что вы не женщина. Женщина не может быть такой высокомерной, как вы.

Ваша „родственница“

Шарлотта».

Мартин не сводил с нее глаз. Неужели она сказала то, что он думал? Да, поэтому она таким пристальным взглядом следила за ним. Она слышала сплетни, и теперь хотела выяснить, правдивы ли они.

Мартин тяжело вздохнул. Последние несколько дней были мучительны, он наслаждался теплом ее невинных улыбок, предаваясь безумным мечтам, как это все выглядело бы, если бы Элли была его женой, заботившейся о его детях. Три ночи он воображал, как она в его постели ласкает его, прижимаясь бедрами, так, как может ласкать только женщина. Ему было невыносимо видеть, как изменилось выражение ее лица, когда она поняла, что он действительно виновен в смерти Руперта. Мартин направился к двери.

— Поскольку ты, очевидно, узнала истинную причину, по которой меня называют Черным Бароном, то нам больше не о чем говорить, не так ли?

Элли схватила его за руку, когда Мартин попытался пройти мимо нее:

— А я бы хотела услышать твое объяснение, ибо то, что я узнала от своей тети, было лишь сплетнями.

Мартин застыл на месте, не глядя на нее, боясь увидеть то, что было в ее глазах.

— Я удивлен, что она не приказала тебе увезти ее отсюда. И тем более удивлен, что и ты не потребовала того же.

— Не говори глупости. Мы знаем, чего стоят глупые сплетни. Как говорил Шекспир, «слухи — это трубка, в которой тлеют подозрения, ревность, догадки».

Мартин усмехнулся, слушая, как она свободно цитирует Шекспира, в то время как он ожидает, что она сбежит.

— Ты даже не представляешь, как это верно.

— Конечно, не представляю. Вот ты и объяснишь мне это.

Мартин взглянул на нее. Осмелится ли он? Элли в ожидании смотрела ему в глаза. В этих глазах, немного затуманенных очками, он не увидел осуждения, но это мало что значило. Она будет презирать его. Только Бог знал, как он презирал себя.

Он подошел к верстаку.

— Тебе лучше уйти. Мне надо спрятать некоторые химикаты, на случай если твои кузены попытаются снова забраться сюда. Самые опасные я спрятал несколько дней назад, но вчера мне понадобилось вынуть несколько пузырьков…

— Мартин, — решительно сказала она, перебивая лихорадочный поток его слов. — Может быть, тебе будет легче, если ты с кем-нибудь поговоришь. Расскажи, что в самом деле произошло. Обещаю, судить тебя не буду.

Дьявол ее побери за эти слова. Кто-то будет слушать и не осуждать. Нет, не кто-то… она. Слуги не осуждали его, как и местные горожане, и только люди ее положения считали его виновным.

Эта мысль помогла ему посмотреть ей в лицо:

— Это не секрет, — сказал Мартин. — Шахтеры видели, как это случилось. Хаггетт все знает. Если кто-то действительно хотел бы знать, они бы узнали. И все же ты оказалась первой из общества, кто задал мне прямой вопрос. Большинство предпочитает придумывать страшные истории, а не заниматься скучными поисками правды.

— Тебя не так уж легко спросить, — заметила она. Он замолчал, эти слова охладили его.

— Полагаю, что это так. — Мартин прислонился к столу, скрестив на груди руки.

— Но раз уж я убедила сделать это, ты мог бы по крайней мере ответить на вопрос, — настойчиво сказала она, подходя к нему.

На минуту шелковые пряди волос, достававших до ее бедер, игриво взволновались и привлекли его внимание. Мартин не мог поверить, что Элли ходит с распущенными волосами. Неужели она только что с постели? От одной этой мысли он напрягся, воображая, как ее роскошное тело раскинулось на блестящих, черных как уголь локонах. А на ее губах играет улыбка, манящая и соблазняющая его…

«Идиот, опять ты позволяешь своему воображению далеко завлечь себя! Она не могла прийти сюда прямо с постели — светские дамы так не поступают. Кроме этого, на ногах были сапожки и накидка аккуратно застегнута. В таком виде леди не встают с постели. Вероятно, Элли одевалась, когда услышала голоса его и мальчиков, и ей уже было не до прически».

— Скажи мне хотя бы, как такой джентльмен, как ты, дошел до экспериментов со взрывчатыми веществами, — настаивала она. — Это из-за смерти брата?

Мартин оторвался от своих фантазий.

— Нет. Это началось намного раньше. — Она от него не отступится, ведь так? И может быть, даже лучше, если она все узнает. Если она отвергнет его, он избавится от искушения впустить ее в свою жизнь. Его полную опасности нелегкую жизнь, в которой женщине нет места. Вздохнув, Мартин заговорил:

— Меня всегда интересовала химия, поэтому, когда я был еще мальчишкой, отец брал меня с собой, когда ехал консультировать управляющего шахтой. Однажды мы приехали на шахту как раз тогда, когда там произошел сильный взрыв. Мне тогда было десять. Я видел то, что не приснится в самых кошмарных снах: одного шахтера с оторванной рукой, другого без… — Мартин спохватился, заметив, как Элли побледнела. — Я был потрясен. И когда отец предложил мне выбор, обычный для второго сына: поступить на службу, пойти в армию или флот, или стать священником, — я сказал, что хотел бы заняться наукой. Я читал все, что мог достать, о горном деле. Взрывы на шахтах считались неизбежным злом, но я знал, что добычу угля можно сделать безопаснее. Надо только знать как, мне требовались знания. К моему удивлению, отец согласился, позволив мне заниматься тем, что меня интересовало.

— А он не думал, что это занятие не для джентльменов?

— Нет, он понимал меня. Он сам видел множество несчастных случаев, поэтому учил Руперта управлять имением, а мне разрешил поступить в Эдинбургский университет. Вернувшись домой, я работал над совершенствованием оборудования шахт. И мы первые применили лампы безопасности Дейва.

— Твой отец, должно быть, гордился тобой, — тихо заметила Элли.

Он гордился, но только потому, что умер раньше, чем увидел, что стало с его сыновьями.

— После смерти отца мы с Рупертом по-прежнему занимались каждый своим делом. Будучи владельцем шахты по праву наследования, он давал мне полную свободу проводить эксперименты по усовершенствованию оборудования. Между нами все было прекрасно.

Его голос звучал все напряженнее.

— Пока на Рождество он не погиб.

Мартин хорошо помнил запах зелени и жареного гуся, взрывы смеха, и рождественские песенки, и полный дом гостей.

— Руперт пригласил на праздники несколько человек гостей. От него гости узнали, что я провожу опыты с новым, менее взрывоопасным веществом, они попросили разрешения посмотреть. Руперт разрешил, но я отказался что-либо показывать им. Я объяснил, что это слишком опасно.

Глядя куда-то мимо Элли, Мартин будто снова видел перед собой лицо обиженного Руперта.

— Мы поспорили, и я ушел, сказав ему, что, если он приведет кого-нибудь туда, я вышвырну их вон. Чего я, конечно, не имел никакого права делать.

— И поэтому он пошел туда, чтобы подтвердить свои права?

— Некоторым образом. Руперт решил, что я унизил его перед его гостями. Он явился на шахту пьяным, но, к счастью, в одиночестве, и попытался сам произвести взрыв, продолжая повторять, что именно он владелец шахты и не хуже меня знает, как это делается.

Оттолкнув стол, Мартин заходил по комнате.

— Руперт разозлил меня, и я сказал ему, мол, пусть он делает все, что хочет, затем ушел. Рабочие не знали, как им быть. Руперт же был хозяином. Когда он приказал им произвести взрыв, они так и сделали. Но черный порох погас, не достигнув взрывчатого вещества, что иногда случается. Руперт снова хотел поджечь его, несмотря на то что ему кричали: этого нельзя делать, не убедившись, что порох полностью погашен.

Мартин содрогнулся.

— Порох не погас. — Если бы только Руперт их послушал, если бы только Мартин не ушел.

«Если бы только… если бы только… если бы только…» Эти слова мучили его по ночам. Взрыв произошел в ту самую минуту, когда Руперт стоял совсем рядом. Он погиб мгновенно.

От наступившей тишины Мартин похолодел. Он боялся взглянуть на Элли, уверенный, что она в ужасе. Да и как тут не ужаснуться? Мартин погубил родного брата. Он в гневе покинул его, и результат оказался ужасен.

Но Элли думала совсем о другом — рассказанное Мартином было трагедией, такой тяжелой и страшной, что она не знала, как облегчить его боль.

— Мне так жаль, — прошептала она. Мартин перестал ходить по комнате, но молчал, и Элли продолжила: — Наверное, это было так тяжело для тебя.

— Не так уж тяжело, как сказали бы некоторые, имея в виду, что я получил после его смерти. — В его короткой фразе звучало признание вины.

— У того, кто так говорит, нет сердца, — прошептала Элли, а у нее самой разрывалось сердце от боли за него.

Мартин перевел дыхание.

— И ты не обвиняешь меня в том, что произошло? — удивился он, по-прежнему не глядя на нее.

— Конечно, нет. Почему я должна обвинять?

— Потому что я отвечал за это, черт возьми! — Мартин повернулся к ней. — Я не собирался убивать его, но вел себя так, как будто приставил пистолет к его голове.

— Глупости! — Элли подбежала к нему, стоявшему, прямо и неподвижно, как стоят оловянные солдатики с тяжелой ношей, тяжелее металла. — Прости меня, что я плохо отзываюсь о мертвом, но твой брат сам виновник своей смерти.

Мартин отрицательно затряс головой.

— Ты не понимаешь. Я не должен был оставлять его одного. Я должен был проявить твердость. Я должен был…

— Но это не твоя вина! — Элли, успокаивая его, положила руку ему на плечо. — Братья ссорятся и в менее трагических обстоятельствах.

Мартин со страдальческим выражением лица посмотрел на нее.

— Но я не должен был оставлять его. Угрожая расправиться с его гостями, я должен был увести его с того места.

— Это еще больше распалило бы его гнев. А шахтеры попали бы в затруднительное положение, выступая против своего хозяина.

— По крайней мере он остался бы жив, — сказал Мартин.

— Может быть. А может, и нет. Иногда люди совершают глупые поступки, как бы мы ни старались остановить их. — Элли погладила его руку, подыскивая слова, которые помогли бы ему облегчить рожденное болью потери чувство вины. — Расследование признало тебя невиновным.

— Да, но общество не признало. Гостям моего брата слишком уж хотелось поскорее сбежать и рассказать всему свету свою версию произошедшего. Вот почему все думают, будто я убил брата ради наследства.

— Наплевать на общество! Кого интересует, что они думают? Только не меня.

Не веря своим ушам, Мартин недоверчиво вглядывался в ее лицо.

— И ты действительно так думаешь?

— Конечно. — Слезы душили ее, он все еще не был в ней уверен. — Если гости твоего брата распространяют о тебе сплетни, это еще не значит, что все в обществе слушают их. Или верят им. — Элли отвела глаза. — Знаешь, некоторые из нас неплохие люди.

То, что он ранил ее чувства, было настолько очевидно, что Мартин сказал:

— О, Элли, прости меня. Я не хотел опять тебя обидеть. — Мартин откинул назад ее волосы и пропустил пряди сквозь пальцы. — Дело в том, что я все еще не привык, чтобы женщина не думала обо мне только плохое. Особенно та, что так соблазняет меня.

— Я соблазняю тебя? — не решаясь поверить ему, переспросила она. Мартин стоял слишком близко, а его слова ласкали слух. И это заставляло Элли желать всего, чего он не мог дать ей.

Мартин протянул руку и погладил ее по щеке.

— Вот уже три года, как я скрываюсь от мира, в котором ты живешь, — с волнением продолжал он. — Я был уверен, что не хочу становиться его частью, и мне это не нужно. Теперь, когда появилась ты, я понял, чего хочу.

Мартин смотрел на нее так, как будто только что нашел что-то очень вкусное и ему не терпится попробовать.

С потемневшим взглядом Мартин решительно снял с нее очки и положил их на стол. На этот раз в его движениях не было неуверенности и мучительной нерешительности. Он поцеловал ее с такой жадной страстью, которая заставила бы любую женщину проводить ночи без сна, мечтая о подобном поцелуе.

Затем он расстегнул ее накидку, в которую она была завернута от шеи до самых ног, но Элли так потряс поцелуй, что она почти не обращала на это внимания. Как могли поцелуи этого угрюмого человека быть такими чувственными, такими восхитительно сладостными?

И зачем ему целовать ее? Он уже сказал, что ему не нужна жена, и, насколько ей было известно, с тех пор ничего не изменилось. И вообще не следовало допускать поцелуи. Он разобьет ей сердце, и ради чего? Успокоить его раненую гордость? Дать ему минуту удовлетворения?

В отчаянном порыве самосохранения Элли оторвалась от его губ, но Мартин, просунув руку под расстегнутую накидку, притянул к себе ее разгоряченное тело, покрывая поцелуями ее шею и щеки.

— Пожалуйста… Мартин… — умоляла она.

— Позволь мне только на минуту обнять тебя. — Он провел рукой по ее груди и удивленно спросил: — А где твоя остальная одежда, моя любимая?

Он произнес слово «любимая» с грубостью йоркширского шахтера, но ее это не смутило. Ее еще никогда не называли любимой.

— У меня не было времени… я торопилась… — только и смогла она сказать. Мартин гладил под рубашкой ее груди, спускаясь ниже, до ягодиц, и ее сердце было готово выскочить из груди.

— Спаси меня, Боже, — прошептал он, отшатнувшись, — ты почти голая. — Их взгляды встретились, и его глаза были так прекрасны от светившейся в них страсти, что боль пронзила ее грудь. Затем в них блеснуло нечто похожее на ртуть, и он снова овладел ее губами.

На этот раз его поцелуй был таким обжигающим и страстным, что Элли уже не могла думать о чем-либо, кроме того, как получить как можно больше наслаждения от каждого момента, когда его ласки становились все более и более смелыми. Мартин возбуждал ее, лаская ее соски, пока они не стали твердыми и до боли чувствительными.

Элли понимала, что это нехорошо, но ей было все равно. Мартин вызывал у нее такие чувства, каких она никогда не испытывала.

В ответ на слабый прилив силы воли она оторвалась от его губ.

— Мы не должны делать этого.

— Нет, — согласился Мартин, но, вместо того чтобы выпустить ее, распахнул ее накидку и посмотрел на нее.

— Но мне хочется потрогать тебя, совсем немножко. Ты мне позволишь?

— Кто-нибудь может нас увидеть, — слабо запротестовала она, взглянув на открытую дверь.

— Мальчики не придут сюда, ваша тетя не сможет, а слугам и в голову не придет приближаться к сараю, тем более заходить в него.

— Даже мистеру Хаггетту? — спросила она.

Его разгоряченный взгляд обжег Элли, и ее кровь закипела.

— Даже Хаггетту, — прохрипел Мартин. Неожиданно он схватил ее и посадил на верстак. Затем, запустив руку под накидку, бесстыдно ласкал ее грудь. А когда Элли так же бесстыдно выгнулась под его рукой, Мартин, раздвинув ее бедра, прижался к ней, не переставая жадно целовать в шею.

Элли ухватилась за его плечи, и накидка скользнула на верстак. Мартин принял это за разрешение расстегнуть ее халат и, обнажив одну грудь, взял в рот сосок.

Боже правый… это было изумительно. Он играл им, ласкал, дразнил языком, доставляя наслаждение, доводившее ее до безумия. Элли следовало остановить его, пока она еще не обречена навечно, но вместо этого она обхватила его голову обеими руками так, чтобы он мог взять и вторую грудь. Издав глубокий горловой звук, Мартин охотно исполнил ее желание.

Это было безумие. Их было так просто обнаружить.

И все так плохо кончится? Значит, он должен будет жениться на ней.

Нет, Элли тоже не хотела этого. Но и не хотела упустить шанс иметь мужчину, который вот так, по своей воле, ласкал ее, не заботясь о ее будущем.

И не просто какого-то мужчину, а Мартина, который не только заставлял ее тело петь от наслаждения, но и уважал ее как личность. Может быть, он не хотел брать ее в жены, но желал ее как женщину. И это было больше того, на что она когда-либо надеялась.

Затем он провел рукой вверх по ее бедру, как бы прокладывая дорожку для черного пороха, которая неуклонно приближалась к тому месту, где не хватало только искры, чтобы в любую минуту взорваться в глубине ее живота.

— Я должен остановиться, — услышала Элл и его хриплый голос. — Останови меня, любимая.

Она услышала его сквозь дымку наслаждения, в которое была погружена.

— Почему?

У Мартина вырвался стон. Он поднял голову и снова поцеловал ее. Одной рукой лаская ее грудь, другой он добрался до того места у нее между ног, которого она касалась, только когда мылась.

Боже милостивый. Он трогает ее «там»! Даже хуже: она ему это позволяет. Какая же она распутная дрянь!

— Вот так, — шептал он, отрываясь от ее губ, только чтобы позволить себе другие вольности с ее грудью. — Позволь показать тебе… Ты такая… невероятно сладкая… я хочу… Боже, помоги мне…

— Ты погубишь меня, — прошептала она, почти надеясь на это.

— Нет, клянусь. Я должен сделать это, иначе сойду с ума.

— Мартин… ты… О Боже…

— Ты совсем мокрая, любимая, как сочный персик… я хочу взять тебя и насладиться тобою…

Каждое слово доходило до нее словно сквозь туман, ибо она достигла последней грани и могла только стонать и метаться.

Вдруг этот взрыв обрушился на нее с яростью молнии, у нее из горла вырвался крик, который он заглушил поцелуем.

Тело Элли еще содрогалось, но вскоре она затихла в его объятиях. Она поняла, что это было то, чего она хотела — захватывающей близости с мужчиной, который был к ней неравнодушен.

Если бы только она могла сообразить, как удержать его. Ибо, познав страсть с Мартином, она никогда не найдет удовлетворения с кем-то другим.

Глава 7

«Дорогая Шарлотта!

Думаю, вы находите забавным подсмеиваться над моим высокомерием, но мы с вами больше похожи друг на друга, чем вы признаете. У вас тоже есть некоторая склонность к надменности.

Ваш кузен

Майкл».

Мартину хотелось кричать от восторга, а затем рыдать. Никогда в жизни он так не желал женщину и никогда не был так свободен в удовлетворении этого желания. А он стоял здесь, болея за нее душой и зная, что у него никогда не будет возможности слить свою плоть с ее плотью, заявив, будто она принадлежит ему. Должно быть, у него вырвался какой-то страдальческий звук, потому что Элли, так мило раскрасневшаяся, отстранилась и прошептала:

— С тобой все в порядке?

Дьявольщина, он сомневался, что снова когда-нибудь будет в порядке. Он постарался улыбнуться.

— Это я должен спрашивать тебя.

Все еще держась за его плечи, она поцеловала его в подбородок.

— Не думаю, что «в порядке» описывает мое состояние. Я… чувствую, что пьяна, но голова у меня ясная.

Мартин печально усмехнулся.

— Как странно; не могу сказать этого о моей. — Он с сожалением расстался с ее телом и опустил рубашку. — Но я и не собирался заходить так далеко.

Элли с ужасом посмотрела на него:

— Мы не… ты не…

— Нет, ты все еще невинна.

Она рассмеялась:

— Невинна? Это было слишком хорошо для невинности.

Ее сверкающие глаза вызывали у Мартина желание вернуться к тому, что они только что делали. Тяжесть в его пенисе усиливала это желание.

Мартин боролся с ним, натягивая на ее плечи накидку. Никогда еще его самообладание не давало такой сбой, особенно с девственницей. Элли действовала на него подобно пороху.

Но она была создана не для его удовольствия, а для супружеской постели, — что было невозможно.

— Именно поэтому, с моей стороны, было бы нехорошо…

— Не говори так. — Элли дотронулась пальцем до его губ. Ощущение было чудесным.

Сердце Мартина ликовало. Ее обожающий взгляд так радовал его, что он, не подумав, воскликнул:

— О Боже, как я смогу отпустить тебя? — Не успев договорить до конца, он уже пожалел о сказанном, ибо это явно обрадовало ее.

— А тебе и не надо отпускать меня, — тихо сказала она.

Раньше ему было легче устоять перед ней. Мартин рассчитывал, что она утратит интерес к нему, когда узнает, как умер Руперт. Но она все еще хотела его.

Мартин умолк, и Элли, опустив глаза, добавила:

— Конечно, при условии, что ты хочешь жениться на мне, чего ты явно не желаешь.

Покраснев от унижения, Элли попыталась слезть с верстака, но Мартин не позволил. Ему было невыносимо думать, какой же, в ее глазах, он оказался скотиной.

— Ты единственная женщина, о которой я бы подумал, если бы собирался жениться, — бормотал он, уткнувшись лбом ей в лоб. — Но я не могу. — Он не мог рисковать, оставляя ее здесь. Это было слишком опасно.

— Почему? — тихонько спросила она.

«Разве это не очевидно? — хотелось ему закричать. — Оглядись, посмотри, на что я трачу свое время!»

Ее это не беспокоило. Женщины всегда стараются не признавать опасность. Или даже хуже: решать проблему, создав определенные условия. И Мартин раз и навсегда отказался от прекращения экспериментов. Он устал смотреть, как погибают или становятся калеками шахтеры.

«К тому же что она в этом понимает? А если она смирится с этим?»

Мартин усмехнулся. Элли никогда не осознает полностью, насколько это опасно. Достаточно лишь, чтобы однажды вечером она пришла позвать его к обеду, пришла со свечой в руке…

Нет, он не станет рисковать ее жизнью.

Элли назвала его страхи необоснованными. И вероятно, так и было, но страх овладевал им каждый раз, когда он представлял ее лежавшей, как Руперт, на земле.

Ему следовало привести такой довод, который убедил бы ее хорошенько подумать, прежде чем выходить за него замуж.

— Твой отец никогда не согласится на наш брак, и я уверен, что он тоже слышал сплетни обо мне.

Странное выражение тревоги появилось на ее лице.

— А его одобрение важно для тебя?

— Нет, но, я думаю, важно для тебя.

Элли улыбнулась.

— Ты и представить не можешь, как мало это значит. Кроме того, он рассудительный человек. Когда я расскажу ему правду, он поймет, что это не твоя вина.

Мартин тщетно старался проглотить ком, застрявший в горле.

— Не у всех такое великодушное сердце, Элли.

— Отец выслушает меня, клянусь. — Она подняла голову, слезла с верстака и расправила свою одежду. — Если я объясню ему, что хочу выйти за тебя замуж, он не станет возражать. Главное для него — это мое счастье.

Она так плохо знала мужчин.

— Я не сомневаюсь в этом. И он будет знать, что, выйдя за меня, ты приобретешь массу проблем. Во-первых, тебя перестанут принимать в высшем обществе: ведь ты станешь женой Черного Барона. Подумала об этом? Пойдут сплетни, начнут говорить, будто я женился на тебе из-за приданого, или прочую грязь. Кроме того, они сочтут тебя чудовищем, ибо ты вышла замуж за человека, о котором всем известно, что он убил родного брата.

Ее глаза вспыхнули гневом.

— Мне это безразлично.

— Со временем не будет. Ты не знаешь, каково это, быть отвергнутым, когда о тебе шепчутся и избегают тебя…

— Кажется, ты с этим достаточно хорошо справляешься.

— Это потому, что я не люблю людей. Всех, кроме тебя. — Когда Элли в ответ улыбнулась, Мартин заговорил резким тоном. — Мне наплевать на общество, но ты воспитана для него. Ты светская женщина. У меня нет времени ездить за покупками в Лондон, Шеффилд и Йорк, а тебе не захочется туда ездить из-за предвзятого отношения к моему имени. — Мартин немного сгустил краски. Но как еще избавиться от этого соблазна, как еще не потерять рассудок?

Элли сердито смотрела на него:

— Неужели ты ничего не заметил за несколько этих прошедших дней? Я прекрасно чувствую себя в деревне. Мне нравится читать, шить и совершать долгие прогулки. Я ничуть не похожа на светскую даму.

— Ты обучалась или не обучалась в дорогой школе для молодых леди? — спросил он.

— Да, но…

— И была ли ты представлена королеве? Танцевала ли ты в «Олмаке»? И не все ли твои друзья воспитаны также?

— А какое это имеет значение? — возмутилась она.

— Ты утверждаешь, будто не светская женщина. А я напоминаю, что светская. — Когда она открыла рот, чтобы возразить, он поспешил добавить: — Это образ жизни, подходящий для дочери Джозефа Бэнкрофта.

— А какой же подходит для жены лорда? — резко спросила она.

— В глазах общества я лорд всего лишь потому, что убил своего брата. Правила для других титулованных людей меня не касаются. Поверь мне, Черный Барон не может обеспечить тебе достойную жизнь.

— Может быть, я не хочу такой жизни!

Мартин покачал головой.

— Ты не знаешь, чего хочешь. Да и как можешь это знать, проведя в Торнклиф-Хаусе всего несколько дней. Побудь здесь еще неделю, и ты начнешь безумно скучать.

— А ты даже не хочешь дать мне шанс узнать, так лиэто, да? — сказала она, застегивая накидку. — Ты отшвыриваешь меня в сторону из-за какой-то сомнительной попытки защитить от… от чепухи. — Элли скрестила на груди руки. — Я говорила: меня это нисколько не беспокоит, и если ты предпочитаешь не верить…

— Я предпочитаю поступать так, как лучше будет для тебя.

— Именно так, — с жаром ответила она. — Я заслуживаю мужчину, который хотел бы меня.

— Я хочу тебя!

Румянец выступил на ее великолепной коже.

— Если бы ты хотел, то нашел бы способ овладеть мною, а не выдумывать разные оправдания.

— Это не оправдания!

В эту минуту они услышали снаружи какой-то шум. Дьявольщина, он забыл, что полчаса назад велел конюху оседлать для него лошадь. Как раз тогда он и заметил мальчишек, пытавшихся забраться в сарай.

До них донесся голос Хаггетта:

— Я не нашел его в доме, должно быть, его милость где-то там.

— Наверное, — ответил конюх. — Это на него не похоже — заставлять так долго ждать.

— Милорд? — окликнул его дворецкий, подойдя на безопасное расстояние и зная, что не следует приближаться к дверям.

— Черт бы всех побрал, — тихо прошипел Мартин. — Я должен ехать.

— Ну и поезжай, — насмешливо сказала Элли, поворачиваясь к верстаку. Она пошарила ладонью по столу в поисках своих очков. Нашла их и надела.

Казалось, она не собиралась уходить, и Мартин ворчливо сказал:

— Я не оставлю тебя здесь одну.

— О, да ради Бога. — Не обращая внимания на его протянутую руку, Элли пошла впереди него, покачивая соблазнительными бедрами, от чего ему захотелось взять все сказанное им обратно.

Мартин быстро поравнялся с ней и схватил за руку. Как раз вовремя, чтобы успеть вместе выйти из сарая.

— Я здесь, Хаггетт, показывал мисс Бэнкрофт свой сарай. — Когда они вышли на ослепительно яркий солнечный свет, Хаггетт и конюх уставились на нее.

Но было уже поздно. Мартин вспомнил о ее распущенных волосах, хотя в остальном у нее был вполне презентабельный вид.

— Вы пустили мисс Бэнкрофт в сарай? — многозначительно осведомился Хаггетт.

Мартин собирался поставить на место своего слишком самоуверенного дворецкого, когда Элли ответила:

— Признаюсь, я пришла сюда следом за ним, и он выгонял меня. — Она холодно взглянула на Мартина. — Благодарю за то, что показали мне, милорд. — Вырвав у него свою руку, она коротко кивнула и затем направилась к дому.

Мартин смотрел, как она удалялась, в своей накидке, почти не скрывавшей ее прелестей, и что-то шевельнулось в нем. Может быть, он только объяснял свои поступки. И может быть, брак еще возможен. Он еще мог броситься за ней и попросить остаться и разделить с ним жизнь…

Его полную опасности одинокую жизнь.

Он подавил этот порыв.

— Хаггетт, я сказал мальчикам, что им придется чистить горшки на кухне в наказание за то, что пытались забраться в сарай. Проследи за ними, ладно?

— Да, сэр, — сказал Хаггетт, а конюх поспешил к лошади, ожидавшей его перед домом. Дворецкий пошел рядом с Мартином. — У мисс Бэнкрофт красивые волосы, не правда ли? Это уравновешивает ее довольно невзрачную внешность.

— Невзрачная внешность! — отозвался он. — Ты с ума сошел?

Когда Хаггетт вопросительно поднял бровь, он тяжело вздохнул.

— Брось, приятель. Я уже говорил тебе, что здесь не место для женщины.

— Почему? Потому что она сделает это место теплым и уютным? — В голосе Хаггетта слышалась жалость. — Освободит вас от этой слепой одержимости?

В Мартине закипал гнев.

— Потише, Хаггетт!

— Простите меня, сэр. Я не хотел быть таким самонадеянным и позволять себе лишнее.

Мартин ускорил шаги. Конечно, проклятый дворецкий собирался высказаться. Он всегда был самоуверенным. Но это не означало, будто он всегда был не прав.

Мартин садился на лошадь, стараясь поскорее забыть близкое к истине описание Хаггеттом его жизни. Его «слепая одержимость» имела достойную цель. Если его эксперименты окажутся удачными, он спасет сотни жизней.

И разрушит свою собственную.

Поворачивая на дорогу к городу, он мрачно усмехнулся. Все было хорошо, пока эти люди не нашли убежище в его доме. Пока Элли…

Ее сияющее от радости лицо возникло перед ним. Видит Бог, как бы ему хотелось никогда не видеть их на этой дороге. Раньше он жил в благословенной отрешенности от мира, которая ничего не позволяла ему, кроме работы.

Неужели, узнав ее, он больше никогда не сможет так жить?

Все утро Элли кипела от ярости. Мартин и его воображаемая высокомерная светская дама — надо же придумать такое. Он совсем не знал ее.

Но по мере того как утро перетекало вдень, даже поиски вместе с мальчиками рождественского полена не избавляли ее от мыслей.

«Признайся, Элли. Ты будешь скучать по балам и танцам. И тебе захочется поехать за покупками. И как же посещение школы в Лондоне или визит к Люси? Неужели ты откажешься от всего этого?»

Ей не придется отказываться от этого, если он просто всем расскажет, что на самом деле произошло с братом Мартина. Он всего лишь упрямый. И гордый.

И реалист. Слухи отражаются на жизни. Возможно, грязные сплетни забудутся, когда он женится, но могут и возрасти. А эти сплетни распространятся и на нее, как он уверяет.

Ее это не пугало! Пока они с Мартином вместе, это не имеет значения. Перешагнув через гнилой обрубок. Элли задумалась. Это неправильно. Мартин — хороший человек. Он заслуживает верных друзей и приятное общество, и еще жену, которая любит его.

Любит его?

Когда истина ударила ее подобно полену, слезы подступили к глазам, и Элли плохо видела, куда идет. Только посмотрите, что он с ней сделал — заставил влюбиться! И это было так несправедливо.

Но она не могла ничего изменить. Да и кто бы не влюбился в мужчину, который тратит время на то, чтобы улучшить условия работы в своей шахте? Его не беспокоили грязные сплетни, пока он занимался своими экспериментами. Мартин готов на все ради того, чтобы люди вокруг него были в безопасности. Он даже в конце концов заставил и ее выйти из сарая, так как считал, что там слишком опасно…

О-ох. Была ли это истинная причина его отказа жениться на ней? Из-за страха? Или опасения, что то, что случилось с его братом, может случиться и с ней?

На одну минуту Элли остановилась на этой версии, ибо она заглушала боль в ее сердце. Но как бы ей ни хотелось в это верить, в ней не было смысла. Почему Мартин должен беспокоиться о ее безопасности? Она же не станет расхаживать возле шахты. И вполне способна держаться оттуда подальше, если бы он попросил. Смешно думать, будто он ради этого отказывается от своего счастья.

Скорее всего она не так уж нужна ему, чтобы вносить какие-либо изменения в свою жизнь.

Элли чуть не задохнулась. Ведь она некрасива. Мартин хочет ее, но, с другой стороны, множество мужчин желали женщин, но не хотели жениться на них. Здесь долгое время не бывало женщин, поэтому Мартину возможно просто понадобилась женщина. И это не означало, что он хочет провести с нею всю свою жизнь.

Смахнув слезы, Элли поспешила вслед за мальчиками и лакеями, направлявшимися по другой тропинке в лес. Они занимались поисками настоящего рождественского полена уже два часа, отвергая каждый неинтересный кусок дерева, который она предлагала. Почему эти особи мужского пола всегда такие капризные и делают все, чтобы отравить женщине жизнь?

Ну, с нее довольно. Она недостаточно хороша для его милости? Прекрасно. Теперь она будет с ним любезна и холодна.

Но в этот вечер, когда они пообедали, она уже засомневалась, что сможет. Мартин продолжал смотреть на нее со странным выражением тоски, и это еще больше сбивало ее с толку. Хотел он ее или не хотел? Какие еще тайны, способные объяснить причину его нежелания жениться, скрывались за этим странным загадочным взглядом?

— А когда мы будем играть в горящего дракона? — спросил Перси после десерта.

Мартин неслышно выругался.

— А я надеялся, что вы о нем забыли.

— Нечего и думать, — сухо сказала Элли. Ее кузены никогда не забывали обещаний, даже данных им по принуждению.

— Хорошо, — сказал Мартин. — Я это устрою.

— А я пойду уложу Мег. Она еще мала для таких развлечений. — Элли взглянула на девочку, клевавшую носом. — К тому же уже поздно.

Подхватив на руки свою маленькую кузину, она направилась к лестнице.

— Но ты вернешься, правда, Элли? — спросил Тим.

— Да, — присоединился к нему тихий голос Мартина. — Обязательно приходи.

Эти слова возбудили в ней приятное волнение. Но когда она бросила на него удивленный взгляд, он добавил:

— Ты же не думаешь, что я в одиночку справлюсь с этими молодцами без твоей помощи.

Элли замерла, ей захотелось сказать, что он здесь хозяин, но горящий серебристый блеск его глаз заставил сдержаться.

— Дай мне несколько минут.

Когда Элли вернулась, все было готово. На почетном месте посередине стола стояла неглубокая чаша, полная бренди, и по всему столу были рассыпаны изюмины, собрать которые требовалось мужество независимо от того, горел там огонь или нет.

Когда она подошла, Мартин устанавливал правила:

— Не кидать изюмом в других игроков. Хаггетт будет считать, сколько штук собрал каждый из вас, и вы должны признать верность его счета. Снимите сюртуки и засучите рукава. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь из вас обгорели манжеты.

— А как же я? — спросила она. — У меня такие узкие рукава, их не завернешь.

У него от волнения исказилось лицо.

— Ты собираешься играть?

— Элли всегда играет, — как само собой разумеющееся сказал Тим. — Прошлый раз она всех обыграла. Это потому, что у нее маленькие пальцы. Она быстрее собирает изюмины.

«Господи, спаси нас». Мартин обреченно посмотрел на нее.

— Я не надеюсь отговорить тебя.

— Даже не думай, — сказала она, но его несомненное беспокойство смягчило ее.

— Хорошо. — Мартин указал на ее рукава. — Заверни их насколько возможно. — Он повернулся к мальчикам. — Если случайно вы что-нибудь подожжете, бросьте эту вещь в одно из ведерок, которые я поставил на каждом углу стола. Но что бы вы ни делали, не лейте воду на бренди — от воды пламя распространится еще дальше.

— Слушайте его внимательно, мальчики, — вставила Элли. — Его милость знает об огне абсолютно все.

Чарли уставился на чашу:

— А где счастливая изюминка?

— А что это? — спросил Мартин.

Элли достала золотую пуговку.

— В Лондоне мы кладем то, что называем «счастливой изюминкой», в чашу. Тот, кто достанет ее, получает право попросить кого-то из играющих выполнить его желание, — Бросив пуговку в бренди, Элли с усмешкой взглянула на Мартина. — И кто бы что ни попросил, его желание должно быть выполнено. Иначе того, кто не выполнил, ждет страшная судьба.

Мартин приподнял бровь.

— Страшная судьба? Тогда я уверен, что она достанется мне.

Хрипловатый тон его голоса волновал ее. Если он думал что она позволит ему выиграть, то его ожидает сюрприз. Черный Барон выиграл у нее больше, чем она могла позволить себе потерять. Настала ее очередь побеждать.

Хаггетт поджег бренди в чаше и погасил свечи, и только зловещее синее пламя играло над чашей.

Мальчики тотчас же запели:

Они еще не успели закончить последний стих, как Тим сунул пальцы в яркое пламя и выхватил первую изюминку, и игра началась.

Набравшись храбрости, Элли бросилась вперед и выхватила из огня свой приз. Она положила его в рот и перекатывала изюминку языком, чтобы не обжечься, затем пожевала горячую ягоду и потянулась к чаше, собираясь взять еще одну.

С минуту Мартин только наблюдал за ними и качал головой, когда они жаловались на обожженные пальцы и одновременно совали их в огонь. Но тут он начал сам выхватывать изюминки, и делал это с такой аккуратностью, что она не могла с ним сравниться.

— Расскажи еще раз, почему мы это делаем? — проворчал он, бросил в рот посиневшую ягоду и поморщился.

— Потому что это весело! — воскликнула она и рассмеялась, глядя на его недовольное лицо.

Когда Чарли радостно завопил, схватив сразу две изюминки, она заметила, как на губах Мартина промелькнула улыбка.

Она наклонилась, чтобы разглядеть золотую пуговку, что было непростой задачей при слабом свете синего пламени. Она заметила пуговицу одновременно с Перси, который тоже рванулся вперед. Он задел рукой ее голову, ее коса распустилась, и шпильки посыпались прямо в бренди. Ей все же удалось схватить счастливую изюминку, но в огонь попал кончик ее косы.

Едкий запах жженого волоса распространился по комнате. Мартин схватил ее косу и потащил Элли к ближайшему ведерку.

— Я знал, это безрассудство, — ворчал он, несколько раз окуная косу в воду. — «Горящий дракон», надо такое придумать! Вы, люди, не имеете здравого смысла.

— О-о! — воскликнула Элли, не зная, плакать ли ей от боли или смеяться. — Знаешь ли, коса — часть моей головы; перестань так сильно тянуть за нее!

Выпустив из рук ее косу, Мартин сердито смотрел на нее, не обращая внимания на мальчиков, которые продолжили игру, как только увидели, что с ней все в порядке.

— И ради Бога, скажи, зачем тебе понадобилось лезть в огонь?

— Я пыталась достать вот это. — Она с улыбкой показала ему счастливую изюминку. — И это у меня получилось, не правда ли?

— У тебя почти получилось сжечь всю голову! — возразил он с волнением в голосе.

— Но все обошлось, правда? — Элли перекинула через плечо косу и осмотрела кончик. — Он почти не обгорел.

— Это только потому, что ты так туго заплела ее. Это замедлило… — Он замолчал, широко раскрыв глаза. — Да вот оно, Боже мой. Вот оно!

— Что? — спросила она. — Замедлило что?

Однако его мысли были уже далеко. Мартин поспешно погасил пару свечей, затем накрыл чашу блюдом, чтобы загасить синее пламя.

— Подождите! — закричал Перси. — Мы еще не за кончили!

— Нет, закончили, — коротко ответил Мартин. — Мне нужно уйти, и я не оставлю вас здесь одних с чашей горящего бренди.

— Куда вы? — спросил Тим. — Можно мы с вами?

— Ни в коем случае, — прорычал Марти, набрасывая пальто.

— Почти десять часов, сэр, — предупредил Хаггетт. — Сейчас очень опасно ехать на лошади, дороги покрыты льдом…

— Я никуда не поеду. — Мартин направился к двери. — Проследи, чтобы они снова не зажгли бренди, Хаггетт. — Он был уже на полпути к двери, когда вдруг остановился и, повернувшись, подошел к Элли, в изумлении глядевшей на него.

Она не успела догадаться о его намерениях, как Мартин уже схватил ее руку и поцеловал ладонь.

— Спасибо. — Он смотрел на нее горящими глазами так пристально, что у нее порозовели щеки. — Ты даже не знаешь, что сделала.

— Конечно, не знаю, — рассердилась она, но он уже, не слыша ее, снова направился к двери.

Когда он ушел, Перси, покачал головой:

— Странный он тип, правда, Элли?

Она не назвала бы его странным. Скорее страстным.

Ее руку все еще жгло, но не горячими изюминками. Элли смотрела на то место, которое он поцеловал, затем сжала ладонь: ей так хотелось, чтобы поцелуи можно было сохранять. От прикосновения его губ все непристойные чувства, пережитые этим утром, снова нахлынули на нее.

Со сдержанностью и холодностью было покончено.

— А что ты сделаешь со счастливой изюминкой? — спросил Чарли?

Элли разжала ладонь и посмотрела на золотую пуговку.

— Не знаю.

— Ты могла бы попросить Тима не быть таким дураком, — сказал Перси, толкая локтем младшего брата.

— Или попроси Перси поумнеть, — ответил Тим, и сам толкнул брата.

— Перестаньте, вы, оба, — сказала Элли не отрывая глаз от пуговки. — Я сохраню ее, пока не придумаю.

Но что тут придумывать? Только один человек мог исполнить ее желание, и, бесспорно, это не были ее кузены. Ибо она мечтала о ночи страсти с Мартином.

Если она все равно решила не выходить замуж, то какое значение имеет утраченная девственность? Разумеется, это противоречило всем принципам, которые внушала им миссис Харрис. Однако ей казались более привлекательными принципы Николя Шамфора, заключавшиеся в том, что когда мужчина и женщина охвачены непреодолимой страстью, они принадлежат друг другу по законам природы и становятся любовниками по правам провидения, вопреки человеческим условностям и законам.

Конечно, Шамфор был французом. Однако как она могла прожить свою жизнь, не испытав истинной страсти с единственным человеком, которого любила?

Мартин должен выполнить ее желание. И она хотела, чтобы он выполнил его, какими бы ни были последствия.

Глава 8

«Дорогой кузен!

Я не высокомерна, а осторожна. Я понимаю, как мужчина может принять осторожность за высокомерие, но, уверяю вас, женщина — никогда. Вообще женщины намного лучше знают опасности этого мира, чем предполагают мужчины.

Ваша ужасно осторожная родственница

Шарлотта».

Канун Рождества начинался с холодного и ясного утра, но Мартин едва замечал это. Он всю ночь оставался в своем сарае, увлеченно проводя опыты с новым изобретением, — предохранителем, состоявшим из веревки, пропитанной черным порохом. И сейчас проводил третье испытание. С каждым разом результат становился лучше и лучше. Мартин подсчитал, что к середине дня получит образец, который стоило бы для большей надежности испытать в шахте.

Как это он раньше не догадался, что следовало использовать веревку?

Потому что тогда рядом не было Элли: Элли с ее привычкой что-либо заплетать… Элли с ее ободряющими взглядами… Элли, которая одобряла рождественские традиции, вызывающие пожары. Беспечная дурочка. Эти минуты, когда на ней загорелись волосы, стоили ему десяти лет жизни. А она даже не вздрогнула. Только легкомысленно дразнила его, когда искала эту идиотскую пуговицу, как будто не рисковала вспыхнуть вместе с бренди.

Девица явно немного сумасшедшая, как и ее кузены. И чем скорее они все уедут в Шеффилд, тем лучше. Тогда его жизнь станет прежней. Предсказуемой. Спокойной… Одинокой.

Нахмурившись, Мартин склонился над верстаком, нарезая полоски джута, чтобы обмотать ими стержень поверх пороха, который изобрел. Как он так быстро привык к удовольствию сидеть в приятной компании за обеденным столом? К вечерам, проходившим за чтением книг или музицированием? И если мальчишки были плутишками, то маленькая Мег, когда ее что-то расстраивало, так очаровательно совала в рот большой палец, а Элли…

Бог мой, Элли. Когда вернется в Лондон, она, без сомнения, найдет мужа, который не имеет склонности устраивать взрывы, приводящие к несчастным случаям. Это будет респектабельный джентльмен из хорошей семьи, который станет танцевать с ней на балах, и обедать дома, и удаляться на ночь в их супружескую постель.

Перочинный ножик вонзился в его указательный палец.

— Дьявольщина, — проворчал он себе под нос. — Эта проклятая женщина доконает меня.

Ему было невыносимо представлять ее в постели другого мужчины, ненавистна мысль, что другой мужчина будет целовать ее пухлые губы, перебирая пряди волос и касаясь каждого кусочка мягкой теплой плоти.

«На все нужно время. Ты забудешь ее, когда она уедет. Память сотрется, и жизнь войдет в привычную колею».

Тогда почему образ не тускнеет в его воображении, когда он каждое утро продолжает свои эксперименты? Почему, когда Хаггетт позвал его перекусить, он разочаровался, узнав, что Элли и мальчики наверху с миссис Меткаф? И с трудом удержался, чтобы не пойти наверх всего лишь для того, чтобы увидеть ее улыбку.

После полудня Мартин отправился в шахту, взяв с собой три опытных предохранителя. Они сработали блестяще. Несмотря на обнаруженные в ходе испытаний недостатки, шахтеры были поражены результатами, и, Мартин уже не сомневался, что наконец нашел решение, которое так упорно искал.

И все, же, несмотря на поздравления с успехом и празднование кануна Рождества на шахте, появилось желание вернуться в дом. Мартин убеждал себя, что ему хочется лишь отдать ей должное, поскольку именно благодаря ей у него возникла эта идея. А не для того, чтобы увидеть, как улыбка озарит ее лицо, когда она примется хвалить его достижения, и заслужить поцелуй. Конечно же, нет.

И вместо того чтобы выпить с шахтерами, как это было в прошлое Рождество, Мартин ушел рано. Он быстро умылся и около девяти часов подъехал к дому в надежде, что Элл и еще не ушла спать. Она не ушла. Он застал ее сидящей в одиночестве у камина в большом холле. Около камина лежал чудовищный кусок ствола.

— По-видимому, я опоздал на зажигание рождественского полена, — сказал он, подходя к ней.

Элли подняла глаза от книги, которую читала, и на ее губах появилась радостная улыбка.

— Да, и к обеду тоже, хотя думаю, что мистер Хаггетт оставил поднос с едой в твоем кабинете. Он сказал, что там ты обычно и ешь.

— Так и есть. — Мартин неожиданно понял, что после полудня он ничего не ел, а только выпил эля, да и то немного.

Он протянул ей руку.

— Не посидишь ли со мной, пока я поем? Мне надо многое тебе рассказать.

— Конечно. — Взяв его руку, Элли встала, оставив книгу на стуле. Они пошли вместе, и, положив руку ему на локоть, она заметила: — А у тебя усталый вид.

— Устал и проголодался, ночью спал лишь урывками.

— Дети расстроились, что тебя не было, когда праздновали канун Рождества, — стараясь казаться равнодушной, сказала она.

— Только дети? — не сдержался и спросил он.

— Конечно, не только. — Элли с игривой улыбкой посмотрела на него. — Мистер Хаггетт явно был обескуражен твоим отсутствием.

Мартин рассмеялся.

— Этот мерзавец, вероятно, получал огромное удовольствие, бегая с мальчишками и разжигая рождественское полено, пока тут без меня некому было его утихомирить.

Мартин накрыл ладонью ее руку.

— Но я не избегал кого-либо из вас. Я работал над своим новым изобретением.

Они дошли до кабинета, где его ждал поднос с хлебом, холодной ветчиной и сыром. Элли села напротив него, и он между глотками начал рассказывать о безопасном предохранителе. Радостное возбуждение еще не покинуло его и, должно быть, передалось Элли. Ибо она оживилась, как и он, даже если не поняла и половины из его рассказа о разных типах химикатов и правильном использовании джута.

До этой минуты Мартин даже не сознавал, как жаждал с кем-нибудь поделиться своим успехом. Ему казалось, что Элли радуется вместе с ним. Даже его отец этого не делал, и Мартин был глубоко тронут.

Отодвинув поднос, Мартин склонился над столом.

— И знаешь, все это благодаря тебе, потому что на эту идею навела меня твоя коса.

— Ты хочешь сказать, что идея пришла к тебе, когда ты поджег мою косу, — поддразнила она. — Мне кажется, что раз я рисковала жизнью ради твоего дела, то должна получить хотя бы половину дохода от твоего безопасного предохранителя.

Мартин усмехнулся.

— Я у тебя действительно в долгу, — подхватив ее небрежный тон, сказал он. — Я должен тебе вдвое больше, если только ты уже не забрала счастливую изюминку и право на желание.

Упоминание о желании почему-то стерло улыбку с ее лица. Элли расправила юбки, поколебалась с минуту, затем резко встала и направилась к открытой двери.

— Дело в том, что я… э… надеялась, что ты исполнишь его сегодня вечером.

Элли выглянула в коридор, затем закрыла дверь на замок, и он нахмурился. То, что она задумала, похоже, большой секрет. Что-то для ее тети, может быть?

Но Элли положила очки в карман и Мартин понял, что это будет не обычная просьба. Она, явно взволнованная, подошла к столу.

— Я… э… ну… Я подумала, и я надеялась… это…

— Ради Бога, Элли, говори, чего ты хочешь. Я с радостью сделаю это для тебя…

— Я хочу ночь страсти, — решительно заявила она. Угли, тлевшие в нем со вчерашнего дня, после того, что произошло в сарае, неожиданно вспыхнули мощным пламенем. Потребовалась вся его сила воли, чтобы затоптать их.

— Что, черт возьми, ты хочешь сказать? — Он надеялся, что не понял ее.

Элли расправила плечи и посмотрела ему в глаза.

— Я хочу, чтобы ты занялся со мною любовью. Сегодня, если ты не очень устал.

Очень устал? Да он прямо сейчас был готов перепрыгнуть через горы, лишь бы переспать с ней. Но это просто неразумно.

— Ты шутишь?

— Нет! — У Элли задрожал подбородок. — Я… подумала, что ты не откажешься дать мне то, чего я хочу с тех пор, как ты захотел меня.

— Я хочу тебя, и даже очень, — признался Мартин, не зная, что ему теперь делать. — Но дело не в этом. Ты невинная девушка. Когда-нибудь ты выйдешь замуж, и твой муж будет ожидать…

— Я никогда не выйду замуж, — убежденно сказала она. — Так что мне предстоит сделать выбор между положением старой девы, никогда не знавшей страсти, и одной ночью с тобой. И я предпочитаю ночь с тобой. Если ты не против.

Кровь вскипела в его жилах. И он не знал, сколько времени сможет продержаться теперь, когда она вызвала в его воображении их обоих в одной постели.

— Элли, — постарался сказать он спокойным тоном, подходя к ней. — Конечно, ты выйдешь замуж. Почему нет?

Она сердито сверкнула глазами.

— Если ты собираешься унижать меня, то забудь, что я сказала.

Элли повернулась к двери, но Мартин остановил ее.

— Я не хотел унизить тебя. Все, что я хотел сказать — и неудачно, как выяснилось, — это что какой-нибудь респектабельный мужчина обязательно сделает тебе предложение. — Черт бы побрал везучего негодяя.

— Респектабельный охотник за приданым, ты хочешь сказать.

— Нет, я совсем не то имел в виду!

— Потому что это единственный тип мужчин, которые когда-либо делали мне предложение, — продолжила Элли страдальческим голосом, и Мартин чувствовал, как дрожит ее рука. — Я не перенесу еще одного сезона этих притворных улыбок и любезных разговоров, в то время как все эти джентльмены не спускают глаз с моей подруги Люси. Я лучше умру, чем выйду за человека, который ко мне равнодушен.

Отняв у него свою руку, Элли посмотрела на него. В ее глазах он увидел столько боли, что это потрясло его.

— Я понимаю, почему и ты не хочешь жениться на мне. На мое несчастье, ты человек с характером. Тебя, как многих мужчин с характером… — Ее голос дрогнул, она подавила слезы и взяла себя в руки. — …не подкупишь одним богатством. Я могу даже… согласиться с этим, но не понимаю, почему это мешает тебе показать мне, что такое страсть.

Мартин все еще пытался разобраться в ее путаных рассуждениях, когда Элли добавила разрывающим сердце голосом:

— Я… я знаю, что недостаточно красива, чтобы выйти замуж… — Теперь она уже плакала. — Но ты же считаешь меня достаточно привлекательной, чтобы делить с тобой ложе… только на одну… ночь.

— Элли, Бог с тобой, — прошептал Мартин, когда наконец до него дошло, что она задумала. Обхватив ладонями ее голову, Мартин заставил ее посмотреть на него. — Недостаточно хороша, чтобы выйти замуж? Ты с ума сошла? Я уже несколько дней мучаюсь, стараясь не прикасаться к тебе. Я не могу заснуть, мечтая, как это могло бы быть, если бы ты оказалась в моей постели.

— Так почему ты не займешься со мной любовью? — выдохнула она. — Обещаю, что никто никогда не узнает. И это будет только одна ночь.

— Одной ночи никогда не бывает достаточно, — убежденно сказал Мартин. — Черт возьми, как ты не поймешь? Ты именно такая, какую я хотел бы взять в жены. У тебя сердце большое как мир. Ты честная и умная. У меня вскипает кровь, когда я вижу тебя. — Мартин смахнул пальцем слезы с ее щеки. — И ты красивая. Да, ты красивая. Для меня ты красива так, как может быть красива только женщина. Не знаю, что эти олухи в Лондоне говорили тебе, но они врали.

Элли опустила глаза.

— Ты говоришь это только по своей доброте.

— Я говорю это, потому что это правда, любовь моя. Клянусь я прямо сейчас женился бы на тебе, если бы не…

— Если бы не что? — Взгляд ее ласковых невинных глаз остановился на его глазах. — И не говори, что это как-то связано со сплетнями, ты ведь знаешь, что я не обращаю на них внимания. Кроме того, ничто не заставило бы меня страдать, кроме брака с мужчиной, который не любит меня. И если я тебе не нужна, буду жить с папой и никогда не узнаю страсти в супружеской постели…

— По крайней мере ты будешь жива! — воскликнул Мартин. Эти слова просто вырвались из его груди. Он не мог допустить, чтобы она думала, будто не нужна ему, — это было бы жестоко.

— Так вот о чем ты? Ты не женишься на мне, потому что беспокоишься о моей безопасности?

— Как ты не понимаешь? Я не перенесу, если с тобою что-то случится. — Он должен был заставить ее понять. — Я не женюсь, потому что не хочу рисковать твоей жизнью. Не могу.

Глава 9

«Дорогая Шарлотта!

Мужчины не верят, что женщины осторожны, потому что мы время от времени наблюдаем за вашими безрассудными поступками. Даже вы должны признать, что позволяете вашим чувствам доводить вас до беды.

Ваш хладнокровный рассудительный кузен

Майкл».

Элли смеялась, у нее от радости кружилась голова, когда она думала, что действительно желанна. И ей не верилось, что Мартин позволит страху за нее встать между ними.

— Я знаю, что говорю, черт тебя подери! — рассердился Мартин, отступая от нее. — Здесь, в Торнклифе, слишком опасно. — По выражению его лица она понимала: Мартин верит в то, что говорит. — То, чем я занимаюсь, — риск.

Когда он нервно заходил по комнате большими быстрыми шагами, Элли стала серьезной.

— Я это понимаю. И не прошу тебя отказаться оттого, что для тебя важно. Но твои слуги спокойно живут здесь, в то время как ты занимаешься своими экспериментами.

— Заметь, среди них нет ни одной женщины. Это сделано сознательно.

— Потому что женщины более пожароопасны, чем мужчины? — язвительно заметила она.

Мартин сердито свел брови.

— Можешь смеяться надо мной, если хочешь, но мои слуги мужчины согласны рисковать. Этого нельзя ожидать от женщины. Достаточно неудобно уже и то, что мне требуются слуги. Но когда я представляю себе несчастную горничную, умирающую потому, что не в тот момент проходила мимо сарая… — Мартин потер затылок. — Не смогу этого вынести.

— Однако тебя не пугает мысль о слуге-мужчине, умирающей жертве несчастного случая?

— Нет! — Он тихо выругался. — Ты не понимаешь. Я держу мало слуг, что снижает риск. Но жене требуется больше слуг — горничных, лакеев и няни для детей… — Он с ужасом посмотрел на нее. — Дети. Спаси меня, Боже! Можешь представить? Ты уже знаешь, как трудно уследить за ними.

— Если ты не мучаешь их своими предупреждениями о таинственном сарае и учишь их с самого начала быть осторожными, их можно контролировать так же, как всех остальных. Это могут делать и слуги. — Она вздернула подбородок. — И жена. Люди проявляют осторожность, если они понимают, зачем это нужно.

— Так же, как ты прошлым вечером.

— О, ради Бога. Да что могло с нами случиться! Ты затушил пламя, когда оно еще не разгорелось. Это я могла бы сделать и без тебя.

— Дело в том…

— Дело в том, — перебила она, — что ты ведешь себя так, как будто во всем мире не существуют опасности, но это не так. Огонь — постоянная угроза в самых лучших домах: там горят свечи и искры летят из камина. — Она отмечала каждый свой пример, загибая палец. — Люди падают с лестниц — так ты закроешь свои лестницы? Только по Божьей милости моя тетя не погибла в карете. Или то, что мы не налетели на деревья, когда кареты скользили по льду? Так ты выбросишь и кареты из своей жизни?

— Если это спасет жизнь людям, которых я люблю, то да!

И вдруг Элли поняла его страхи. В них не было ничего от разума. Это таилось в каком-то глубоко скрытом источнике.

— О, Мартин, мне так жаль.

Он недоверчиво взглянул на нее.

— Чего?

Элли подошла и приложила руку к его щеке.

— Всего. Того, что произошло с твоим братом, того, что это сделало с тобой.

Его глаза, суровые, серые как сталь, пристально смотрели на нее.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать. — У него перехватило дыхание.

— Нет, понимаешь. — Элли провела рукой по пробивавшейся на его щеке щетине. Ей так хотелось успокоить его раненую душу. — Ты наказываешь себя за смерть Руперта. — Мартин закрыл глаза.

— Это никак не связано с наказанием, — проворчал он.

— Нет, связано. Ты мог бы рассказать всю историю и покончить с этими слухами. Вместо этого ты придумываешь какие-то нелепые причины, чтобы жить здесь в одиночестве. Отрезанный от всех, кто мог бы позаботиться о тебе. И это потому, что ты сам наложил на себя наказание за смерть Руперта.

— Нет, — прошептал он и попытался отойти в сторону.

Но Элли обвила руками его шею и не отпускала.

— Да, легче обречь себя на одиночество, чем признать жестокую правду, что в жизни есть опасности. Что не в твоей власти уберечь тех, кого любишь, оттого, что случается. Есть вещи, которые должны быть предоставлены судьбе. — Элли перешла нa шепот: — Твоя вина является для тебя оправданием, чтобы не сближаться ни с кем и таким образом избегать риска, что это случится опять.

— Ты не понимаешь. — Глаза Мартина; потемневшие от муки, гневно блеснули. — Я бы умер, если бы что-нибудь случилось с тобой, или нашими детьми, или…

— Я бы тоже. — Элли прижала палец к его губам. — Но выход не в том, чтобы отказаться от своей семьи, или друзей, или любви. Это только отравляет душу. Обрекая себя на эту одинокую жизнь, ты никого не спасаешь.

— Но, впуская тебя в мою жизнь, я рискую твоей безопасностью.

— Не больше, чем ты сам рискуешь собой каждый день. И пока мы будем вместе, я справлюсь с любой опасностью.

Что-то дрогнуло в его лице:

— А если не смогу я?

— Тогда это ты обрекаешь меня на одинокую жизнь.

— Я этому не верю. Бесспорно, все поймут, какое ты сокровище. Найдется мужчина, который сможет дать тебе все, чего я… — Ему не хватило дыхания.

Элли воспользовалась его ревностью.

— И этого ты хочешь.

В отчаянном стремлении заставить его понять, от чего он отказывается, Элли коснулась губами его горла.

— Чтобы я нашла другого мужчину?

Она чувствовала, как под ее губами пульсировала его кровь.

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности и счастлива.

— В постели другого мужчины?

Мартин пробормотал какое-то ругательство.

— Позволяя ему делать все эти чудесные вещи, которые ты вчера проделывал со мной? — с сожалением продолжала она. — Позволяя ему целовать и ласкать меня…

— Нет, черт тебя побери, нет! — прорычал Мартин, закрывая ей рот рукой. — Ты знаешь, что не этого я хочу.

Когда Элли поцеловала его ладонь, Мартин схватил ее за подбородок и мучительно долго смотрел на нее. Затем прижался к ее губам.

Мартин целовал ее с яростной страстью, которую никогда не проявлял раньше. Теперь это был пылкий любовник, которого Элли видела в своих мечтах и который не мог жить без нее. Казалось, он никак не мог насытиться, лаская ее и позволяя себе такие вольности, которые опьяняли ее.

— Элли… — Тяжело дыша, он покрывал горячими поцелуями ее лицо. — Элли, почему ты так настойчиво хочешь лечь со мной в постель?

— Потому что это отдаст тебя мне, — честно призналась она. — И я буду бороться за то, чего хочу.

Мартин коротко рассмеялся. Затем взял ее на руки и понес к двери, находившейся в дальнем конце кабинета.

— Куда мы? — выдохнула она.

— Ты победила, любовь моя. — Мартин жадными глазами посмотрел на нее. — Ты хотела ночь страсти, и я несу тебя в комнату, в которой спал последнюю неделю. — В его голосе слышалась хрипотца. — Я несу тебя в свою постель.

Сердце Элли от радости чуть не выпрыгнуло из груди. Это было больше, чем она надеялась. Но очутившись в комнате, поняла, что и этого будет недостаточно. Даже в его временном жилище все говорило о нем — монограмма на бритвенном приборе, лежавшем на столе, черный жилет на спинке стула, запах селитры, впитавшийся в одежду от которого невозможно было избавиться…

Элли спрятала лицо на его груди. Ей не хотелось думать о завтрашнем дне.

Мартину, очевидно, этого тоже не хотелось, ибо он посадил ее на кровать и принялся срывать с себя одежду — так дикий зверь, рвущийся на свободу, сбрасывает путы цивилизации.

— Ты думаешь, будто справишься с опасностью? — Его глаза потемнели, когда Элли распустила волосы и расстегнула платье. — Ты думаешь, что сможешь жить с моими непредсказуемыми часами занятий, моим нежеланием общаться… моими опасными экспериментами?

Невысказанное обещание будущего, звучавшее в этих вопросах, заставляло сердце Элли радостно биться.

— Да. — Она выскользнула из платья. — Я не боюсь ни опасности, ни риска. — Под его пристальным взглядом она протянула за спину руку, чтобы расшнуровать корсет. — И я не боюсь тебя.

— Какая смелая малышка, — пробормотал Мартин. Оставшись в нижнем белье, он лег позади нее. Он слишком спешил, чтобы ждать, когда она кончит возиться со своим корсетом. Мартин распускал шнуровку корсета, поцелуями прокладывая дорожку от плеча до уха.

— Интересно, — продолжал он, — что останется от твоей храбрости, когда ты поймешь, что будет дальше. — Мартин бросил корсет на пол и, взяв в ладони ее груди, стал ласкать их. — Интересно, как ты отнесешься к тому, что я буду вести себя с тобой как развратный сладострастный любовник…

— Делай все! — Элли повернулась к нему. — Все, все, что хочешь! — Охваченная пробудившейся страстью, Элли распахнула его рубашку, и когда Мартин сбросил ее, увидела его голую грудь, мускулистую, смуглую, украшенную черными вьющимися волосами. И все это предлагалось ей.

— Помоги мне Боже, — тихо сказал Мартин, когда Элли ощупывала его тело, а его дыхание становилось все более и более прерывистым. Когда она в смущении остановилась у пояса его кальсон, Мартин поймал ее руку и заставил ласкать его «там».

— Ты же уверяла, будто не боишься… — поддразнил Мартин.

— Я не боюсь, — уверенно ответила Элли, хотя и растерялась, не зная, что делать с этим его толстым и длинным органом. Изображение на статуях довольно скромных гениталий создало у нее совершенно другое представление о том, как выглядят настоящие мужчины. — Должна сказать, что это внушительная… картина.

Мартин усмехнулся и подвел ее руку к своим «шарикам».

— А теперь сними с меня штаны. Давай посмотрим, какая ты на самом деле смелая, любовь моя.

Элли выполнила его просьбу, немного волнуясь, но это было ничто по сравнению с тем, что она почувствовала, когда обнажилась его восставшая плоть, требовавшая ее внимания.

— Боже, — прошептала она, наполовину от возбуждения, наполовину от ужаса.

— Все еще хочешь свою «ночь страсти»? — спросил Мартин.

В ответ Элли сбросила сорочку, забралась в постель и легла на спину, боязливо улыбаясь. Мартин лежал с широко раскрытыми глазами, затем с мучительной медлительностью оглядел ее тяжелые груди, округленный живот, широкие бедра.

— Я ошибался, — напряженным голосом прошептал он, укладываясь рядом с ней. — Ты не просто красивая, любовь моя. Ты прекрасна. Ты прекраснее, чем мог бы желать мужчина.

Слезы снова подступили к ее глазам, но не от его слов, а от того, что в них слышалось благоговение. Элли никогда не надеялась услышать такое от какого-нибудь мужчины, и вот…

Мартин стрепетом касался каждой части ее тела, которую она считала непривлекательной. Он ласкал ее груди, живот и бедра, возбуждая ее так сильно, что Элли просила его утолить ее желание. К тому времени как он добрался до самой нежной чувственной плоти, она почувствовала почти облегчение.

Он подготавливал ее постепенно.

— Как тепло, как приятно, — шептал Мартин, проникая в ее тело. — И это все мое.

— Да, твое. — Элли ухватилась за его плечи, с беспокойством от незнакомого ощущения. Он, такой живой, твердый и настойчивый, был внутри ее.

— Побудь еще немного смелой, любовь моя, — прошептал Мартин, сдерживая себя. — Если ты сможешь продержаться, обещаю, что будет не так страшно.

Страшно?

Мартин остановился. Изумление Элли от того, что он так глубоко вошел в нее, оказалось сильнее, чем боль. Затем он стал целовать ее и двигаться там, внутри ее, и эта мимолетная боль была забыта.

Чем быстрее были его движения, тем сильнее становилась ее страсть, заставлявшая выгибаться ему навстречу и впиваться ногтями ему в спину.

— Элли… любовь моя… я хочу… мне нужно… помоги мне Боже… ты нужна мне, — прохрипел Мартин, подводя ее все ближе и ближе к наслаждению, которое обещало каждое его движение, сотрясавшее ее тело.

— Ты мне тоже нужен, — прошептала Элли, опасаясь признаться ему в чувствах еще более острых, чем просто желание. — Возьми меня, Мартин. Навсегда.

Они поднимались все выше, дальше, быстрее, пока не взлетели на самый гребень волны.

Элли вскрикнула. Или это, может быть, был Мартин. Она только знала, когда он содрогнулся и выпрямился, что после этого она скорее умрет, чем расстанется с ним. Чувствовал ли Мартин то же самое? Этот вопрос мучил ее, даже когда он прижался к ней, покрывая неторопливыми поцелуями щеку и волосы.

Но когда Мартин расслабился и удовлетворенно вздохнул, Элли поняла, что должна спросить его, как отразятся любовные ласки на их будущем. Возможно, он думал, что все устроилось, но среди его ласковых слов, которые он шептал в пылу страсти, не слышалось ни слова о любви или браке. Если это была всего лишь «ночь страсти», она должна знать это, чтобы спрятать осколки своего сердца.

— Мартин, — помолчав, прошептала Элли. Молчание. Она отстранилась и посмотрела на него. Глаза у него были закрыты. А дыхание стало спокойным и ровным. Надо же, этот бесчувственный подлец спал!

— Мартин! — резко окликнула она.

Он проснулся, но лишь для того, чтобы поудобнее устроиться рядом, и затем снова погрузился в сон. Рассерженная, Элли бросилась на подушки. И тут вспомнила, что Мартин последние два дня почти не спал.

Элли вздохнула. Вероятно, он проснется еще не скоро. К сожалению, она не могла, оставаясь в его постели, ждать его пробуждения. Она должна быть в своей комнате, когда проснутся дети и ее тетя. И если она пролежит здесь еще какое-то время, дело кончится тем, что они оба проспят до полудня. Это было слишком рискованно даже для новой, смелой Элли.

Кроме того, лучше поговорить обо всем утром, когда Мартин полностью придет в себя. Она не собиралась заставлять его жениться. Он взрослый мужчина, который имеет собственное мнение, а у нееесть свои аргументы. Если он все же настолько глуп, что предпочитает одинокую жизнь, она не будет просить у него любви. Оставаться старой девой даже лучше.

Встав с постели, Элли без посторонней помощи постаралась одеться как можно аккуратнее. Затем подошла к нему и задержалась на минуту, чтобы убрать от лица каштановые локоны и поцеловать его в лоб.

— Доброй ночи, моя любовь, — прошептала Элли. Она выскользнула за дверь, а Мартин даже не пошевелился.

Глава 10

«Дорогой кузен!

Вы хотите сказать, что я позволяю своему сердцу довести меня до беды. Охотно в этом признаюсь. Но в отличие от вас, сэр, я уверена, что ни одно сердце не приведет человека к чему-либо плохому.

Ваш эмоциональный друг

Шарлотта».

Элли провела ночь в эротических снах, а вскоре после восхода солнца ее разбудил какой-то шум. Она поспешила в соседнюю комнату, где ее тетя ковыляла на костылях, которыми начала пользоваться накануне. Она пыталась успокоить мальчиков и Мег, сбившихся в кучу на ее кровати. Каждый из них отстаивал свое право первым рассказать ей страшные новости.

— Слава Богу, ты уже встала, — сказала тетя Элис, увидев Элли. — Приехал твой отец. И по-видимому, хочет увезти нас всех отсюда сразу же, как мы соберем вещи. Так мне передали дети.

— Сразу же? — с упавшим сердцем воскликнула она. К ней бросился Тим.

— Да, вот такой ужас. Дядя Джозеф велел разбудить тебя и маму, потому что мы сейчас же уезжаем! Мы даже не должны раскрывать наши подарки и вообще ничего! И мы не попробуем жареного гуся, сливового пирога, и йоркширского пудинга и…

— А что на это сказал лорд Торнклиф?

Дети переглянулись.

— Не знаем, — сказал Перси. — Он еще не спускался вниз.

— Образумь отца, — попросила тетя. — Забрать нас отсюда в самое Рождество? Не представляю, о чем он думает…

Элли одевалась, пока из другой комнаты доносились громкие жалобы ее тети. Затем она спустилась вниз, где увидела отца, который допрашивал несколько растерянного мистера Хаггетта. Мартина нигде не было видно, хотя как он мог спать в такой суете, было выше ее понимания.

— Мне неинтересно, какой роскошный обед вы приготовили, сэр, — гудел ее отец. Его бочкообразная грудь тряслась от гнева. — Моя дочь и все остальные не останутся ни одной лишней минуты под этой крышей. Где ваши лакеи с сундуками…

— Папа! — вскричала Элли. Она была рада видеть его и в то же время приходила в ужас оттого, что он намеревался сделать.

— Элли, девочка моя! — Он бросился к ней, схватил и обнял ее, как будто не видел целые годы, а не неделю. — Прости, что не мог приехать раньше. Я не получил твое письмо и узнал обо всем лишь два дня назад. А на дорогах все еще гололед. Поэтому я так долго добирался сюда.

— Все хорошо, — заверила она. — Даже прекрасно. Лорд Торнклиф был очень добр.

— Торнклиф — настоящий дьявол, — прошипел он, бросив на мистера Хаггетта злобный взгляд, и отвел дочь в сторону. — Я знаю, ты не слышала о его репутации, но люди думают, будто он убил своего брата, чтобы получить наследство. Почему местные власти не арестовали его, остается только догадываться, но, безусловно, не следует двум респектабельным леди марать свою репутацию, оставаясь под его кровом без сопровождающих.

— Глупости! Он ни в чем не виноват, — вступилась Элли за Мартина. Ее раздражало, что отец слепо верит сплетням. — Мы очень благодарны его милости, что он приютил нас. Иначе мы бы оказались в ужасном положении. И я знаю об этих слухах, но все это ложь. Лорд Торнклиф благородный человек. Если вы этому не верите, спросите тетю Элис.

Отец хмыкнул.

— Твоя тетя ранена, и едва ли ее умственные способности в порядке, чтобы она могла иметь собственное мнение. Иначе, я не сомневаюсь, она бы не позволила Черному Барону обмануть вас всех.

— Не называйте его так! — Элли возмутилась, а глаза отца угрожающе сузились. — Он не обманывал нас. Ничего дурного не произошло.

— Все равно. Мы уедем, как только эти проклятые лакеи уложат сундуки.

— Но, папа, было бы невежливо уехать, даже не поблагодарив его милость!

— Я бы с радостью сказал ему пару слов, если бы он был здесь, но его нет. — Бэнкрофт повернулся к мистеру Хаггетту. — Так заявил его слуга.

— Что? — Пока отец отошел к двери посмотреть на приближавшуюся карету, Элли подошла к мистеру Хаггетту. — Где лорд Торнклиф? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

— Он спустился вниз еще до рассвета, мисс, и спросил, не встали ли вы. Когда я сказал, что нет, он сообщил, что уезжает и вернется спустя несколько часов. — Мистер Хаггетт наклонился к ней с многозначительным видом: — Он велел специально сообщить это вам, в случае если вы встанете рано.

— А он не сказал, куда едет?

— Извините, мисс, не сказал. Однако сарай заперт. Шахта сегодня тоже закрыта, поэтому я не думаю, что он поехал туда.

— Найдите его, пожалуйста! — Стараясь не впасть в панику, Элли снова приблизилась к отцу.

— Папа, мы должны по крайней мере подождать его возращения.

— Нет. Ни за что. Я не желаю ждать, пока этот мерзавец развлекается. Если он хочет поговорить с нами, то без труда найдет нас в гостинице в Хенсли.

— В Хенсли? — Элли немного успокоилась: это было недалеко.

— Я останавливался там, чтобы заказать комнаты еще до приезда сюда. Я хочу до нашего отъезда посоветоваться с врачом по поводу Элис. Но поскольку сейчас Рождество, то я подумал, что мы там останемся на ночь и вернемся в Шеффилд на следующий день.

— Отличная идея. — Элли поспешила одобрить его планы, тщательно скрывая свою радость.

Бэнкрофт окликнул лакея, спускавшегося по лестнице:

— Эй, ты там, сундуки уложены?

— Думаю, что да, сэр.

— Элли, помоги своей тете. — Бэнкрофт окинул презрительным взглядом скудно обставленный холл. — Мне не терпится уехать из этого мрачного места.

— Оно не мрачное! — возразила Элли. — По-моему, даже… поэтичное.

Бэнкрофт покачал головой, как это делал всегда, когда слышал ее «фантазии».

— Поэтичное или непоэтичное, чем раньше мы отсюда уедем, тем лучше.

После того как отец сам поднялся наверх, чтобы поторопить сборы, его уже было невозможно удержать. Элли утешала себя тем, что, если они уедут до возвращения Мартина, он поедет следом за ними. Хотя бы для того, чтобы попрощаться.

«Если только он не воспользуется случаем, чтобы избавиться от меня, не поднимая шума».

Нет, Элли не могла в это поверить. И не будет верить.

Когда все вещи были уложены и папа на руках вынес тетю, чтобы устроить ее поудобнее в карете, Элли отвела в сторону мистера Хаггетта.

— Скажите его милости, что он приглашен сегодня на рождественский обед в Хенсли в «Розе и короне».

— Да, мисс. — Но Хаггетт избегал смотреть ей в глаза.

— Вы ему непременно скажете? — настаивала она.

— Скажу, клянусь вам, — вздохнул мистер Хаггетт. — Но не могу обещать, что он приедет. Вы его знаете.

— Он должен, — возразила Элли, решив прислушаться к своему сердцу, а не страху. Она вынула из кармана золотую пуговку. — Отдайте ему это. Скажите, что он должен исполнить мое желание. — Он мог приехать следом за ней, хотя бы для того, чтобы оспорить гнусные слухи. В любом случае она должна увидеть его до того как они навсегда покинут эти края.

— Да. — Мистер Хаггетт с грустью улыбнулся ей. — Что бы ни случилось, вам следует знать, что для нас было честью прислуживать вам. Я могу сказать от имени слуг, что мы будем счастливы, если вы вернетесь.

— Спасибо вам, мистер Хаггетт, — прошептала она, преодолевая комок, застрявший в ее горле. — Надеюсь, мы скоро снова увидимся.

Когда обе кареты отца отъехали, Элли дышала только одной надеждой вернуться. Ибо если она не вернется, то для нее не будет никакого Рождества.

Мартин проснулся на рассвете и увидел, что Элли вернулась к себе. Он спустился вниз и застал там Хаггетта, вместе с лакеями занятого приготовлениями к рождественскому утру. Несмотря на то что он уже несколько дней назад прекратил попытки остановить предпраздничную суету, в такой обстановке Мартину было трудно собраться с мыслями. У него неожиданно возникло острое желание сбежать отсюда, пока не проснулись дети и не внесли свою лепту в этот хаос. Ему надо было подумать и решить, что делать дальше.

Мартин бесцельно бродил по окрестностям и наконец оказался на могиле брата вдалеке от усадьбы, в любимом месте Руперта, около озера, на котором он любил кататься на лодке.

Все это время Мартин приходил сюда каждую неделю. Он убеждал себя, будто отдавал должное памяти брата и шахтеров, но после прошлой ночи думалось иначе. Элли оказалась права. Это было искупление — все его одиночество, строгие правила для прислуги и даже запущенный дом. Он наказывал себя, и не только за смерть Руперта, но и за то, что работал, ел и дышал, в то время как брат лежал в могиле. Это было неправильно. Это было несправедливо. Но ведь жизнь обычно не бывает ни правильной, ни справедливой, как говорила Элли. Он нашел в смерти Руперта причину для того, чтобы защититься от жизни, а вместо этого окружил свое сердце бесплодной пустыней, где его вина становилась каким-то утешением. Смертельным, разрушительным утешением.

Затем его жизнь наполнилась Элли — с ее светлыми улыбками и поэтическими цитатами, с ее чудесным всепрощающим сердцем. Теперь ему следует сделать выбор: принять счастье, которое она предлагает, или дальше пестовать свою вину, которая стала его тюрьмой. Не могло быть чистым совпадением то, что ее появление принесло ему решение проблемы предохранителей, которое мучило его три года. Трудно работать эффективно, когда мысли путаются от горя.

Мартин не мог избавиться от чувства вины, до сих пор тяжелым грузом лежавшей на его душе, и сомневался, что когда-нибудь окончательно избавится от этого. Зато он сможет обрести счастье и наладить свою жизнь. С Элли. С женщиной, которую полюбил.

На мгновение страх охватил Мартина. Полюбил? О Боже! При одной этой мысли его душу охватывал страх. Самой страшной опасностью была любовь. Если что-то случится с нею…

«Не лишай себя семьи, или друзей, или любви. Это только отравляет душу». Сэмюел Джонсон говорил: «Обрекая себя на одинокую жизнь, ты никого не спасешь, даже самого себя».

Слабая улыбка пробежала по губам Мартина. «Предоставь своей Элли цитировать чопорного старого писателя для доказательства своей правоты».

Его Элли?

Да. Его. Что бы ни случилось, он не смог бы жить без нее.

Мартин постоял еще немного над могилой, затем снова надел шляпу.

— Прости меня, Руперт, но я должен идти. Рождество. И я думаю, пора перестать оплакивать на Рождество смерть, а начать праздновать рождение.

Легкой походкой Мартин направился к дому, к своему желанному будущему. В холле было тихо как в могиле, где он понял: что-то случилось.

Где дети в ожидании подарков? Лакеи, накрывающие стол? Где Элли?

— Они уехали, — послышался печальный голос. Мартин повернулся и увидел безутешного Хаггетта, сидевшего на стуле у камина, в котором еще тлело рождественское полено. — Мистер Бэнкрофт приехал и увез их в Хенсли в «Розу и корону». Завтра они уезжают в Шеффилд.

Элли уехала? Не дождавшись его, не поговорив с ним об их отношениях? Сомнений не было: это дело рук ее отца. На какое-то мгновение Мартину захотелось принять это как приговор судьбы, но он еще не сошел с ума.

Затем он вспомнил милое лицо Элли, болтовню детей и надежду, которую она привезла с собой.

«Я буду бороться за то, что нужно мне», — сказала она тогда.

А теперь так рассуждал и он.

— Молодая мисс велела передать вам приглашение присоединиться к ним за рождественским обедом в «Розе и короне». — Хаггетт встал и с мрачным видом подошел к нему. — И я должен вручить вам вот это. — Он протянул Мартину золотую пуговку.

Какого черта? Ах да, «счастливая изюминка».

— Я сказал молодой мисс, что маловероятно, что вы пожелаете поехать, но она велела напомнить вам, что вы должны исполнить ее желание.

Мартин засмеялся, испугав Хаггетта, и положил пуговку в карман. У него еще никогда не было так легко на сердце. Ему следовало бы знать, что Элли никогда не отступится от него.

— Скажи-ка мне, Хаггетт, как ты думаешь, смогут они там, в «Розе и короне», сегодня достать гуся? Или что-нибудь еще, подходящее для приличного рождественского обеда?

На лице Хаггетта промелькнула надежда.

— Меня бы очень удивило, милорд, если смогли, особенно за такой короткий срок.

— А ты, случайно, не припас все необходимое для того, чтобы накормить большую семью?

— И в самом деле припас, сэр, — сказал Хаггетт зазвеневшем от волнения голосом.

— Ладно, тогда забирай все — каждый пирог, горшок и булку хлеба. Мы едем в город.

Глава 11

«Дорогая Шарлотта!

Следуйте вашему сердцу, если не можете иначе, мадам. Я полагаю, так поступают все женщины, особенно в это время года.

С наилучшими пожеланиями

веселого Рождества

Майкл».

Если бы не тревожно бьющееся сердце, Элли могла бы рассмеяться, слушая оживленный разговор ее отца с хозяином гостиницы. «Роза и корона» не ожидала к обеду семь человек. Жена хозяина гостиницы собиралась подать только легкую закуску, поскольку слуги праздновали Рождество со своими семьями, что как раз и пытался объяснить хозяин гостиницы, седой йоркширец.

— Нам следовало остаться в Торнклиф-Холле, — тихо заметила тетя Элис, стоявшая рядом с ней. — Твой отец бывает таким несдержанным.

Элли вздохнула. Со времени их отъезда мальчишки только и делали, что жаловались, а Мег, не переставая спрашивала, когда они снова увидят лорда Торнклифа, — вопрос, на который хотела бы получить ответ и Элли.

Неожиданно Чарли, стоявший у окна, крикнул:

— Идите все сюда! Тут парад!

Парад? В Рождество, в таком провинциальном городке как Хенсли? Маловероятно. Но когда все бросились к окну, Элли подбежала тоже. От увиденного, она чуть не задохнулась.

Мартин возглавлял процессию слуг, которые ехали на телегах. Он сидел на своей огромной, величественно выступавшей черной кобыле. Ленты развевались вокруг его седла. Зеленые ветви, которыми она и дети украсили дом, теперь украшали телегу, в которую впрягали лошадь Хаггетта, высоко державшего рождественскую свечу. А на телеге были…

— Смотрите! — закричал Перси. — Его милость привез нам рождественский обед!

Слезы подступили к глазам Элли, и она зажала себе рот, чтобы не разрыдаться от радости. Это был Мартин. И он приехал за ней. Он приехал! В эту минуту Мартин поднял глаза и увидел в окне ее. Сорвав с головы шляпу, он улыбнулся и эта улыбка согрела каждый уголок ее сердца.

— Вот так картина! — сказал хозяин гостиницы, выглядывая за дверь. — Не видел такой улыбки у его милости с того страшного дня, когда погиб его брат. Кто-то говорил, будто он никогда не оправится, — так он переживал.

Ее отец взглянул на хозяина гостиницы, а потом перевел взгляд на Элли.

— Разве это так? Я слышал совсем другое.

Отец начал расспрашивать о подробностях, а хозяин стал рассказывать все, что знал. Но Элли не обращала на них внимания. Она подхватила свои юбки и выбежала из дома.

Спустившись вниз, она подбежала к двери в ту самую минуту, когда ее открывал Мартин. Не думая, что кто-то их увидит, он обнял ее и поцеловал так крепко, что слуги, стоявшие позади него, одобрительно закивали.

Его глаза, сияли. И Элли получила долгожданный ответ. Но не успел Мартин выразить словами свои чувства, как наверху на лестнице появился отец.

— Послушайте, сэр. Уберите руки от моей дочери!

— Папа, — начала Элли.

— Позволь мне, любовь моя, — тихо сказал Мартин, обнимая ее за талию. — Доброе утро, сэр. Я вижу, вы благополучно добрались сюда.

— Никакого «доброго утра» со мной, мерзавец, — спустившись с лестницы, сказал Бэнкрофт. — Я хочу знать, что вы делаете рядом с моей дочерью.

Мальчики и Мег столпились позади него с широко раскрытыми от любопытства глазами, а хозяин гостиницы помог Элис немного спуститься, чтобы она лучше видела, что происходит.

Элли взглянула на Мартина, ее сердце рвалось из груди, а в его глазах замелькали искорки. Он что-то достал из кармана.

— Это очень просто. Недавно вечером мы с вашей семьей играли в горящего дракона, и я выиграл вот это. — Мартин показал золотую пуговку. — Мне сказали, что это «счастливая изюминка», дающая право потребовать, чтобы кто-то из играющих исполнил мое желание. Так вот, я решил потребовать этого от вашей дочери.

Перси фыркнул.

— Но ведь это Элли…

— Тихо, Перси! — прошипела тетя Элис, испугав его.

Бэнкрофт с прищуренными глазами направился к ним.

— И какое это желание?

Мартин прижал Элли к себе.

— Получить ее руку, сэр. — Он посмотрел на нее сияющими, как золотая пуговка, глазами.

— Я люблю тебя, Элли. Мне и дня без тебя не прожить. Ради тебя отказываюсь от своего искупления. Возьмешь ли ты меня, со всеми опасностями и всем прочим?

— Да, Мартин, да, — прошептала Элли, — я тоже люблю тебя.

— А теперь послушайте, — вмешался Бэнкрофт. — Вы не первый мужчина, соблазнившийся приданым моей дочери, но это не значит…

— Меня не интересует ее богатство, сэр, — спокойно сказал Мартин под пристальным взглядом Бэнкрофта. — Хотя мы предпочли бы получить ваше благословение.

— А что, если мое благословение дорогого стоит? — сурово спросил Бэнкрофт. — Вы откажетесь от ее богатства ради моего благословения?

— Папа! Я хочу выйти за него замуж, и он заслуживает…

— Не беспокойся, Элли, — тихо сказал Мартин. — Я с самого начала говорил, что мне не нужны твои деньги.

— Это правда, ему деньги не нужны, — подтвердил хозяин гостиницы. — Всем известно, что имение его милости приносит более пяти тысяч дохода в год. И шахта теперь дает больше, чем когда она принадлежала его брату.

— Что? — Элли повернулась посмотреть на слуг.

— Но мистер Хаггетт сказал…

— Простите меня, мисс, — покраснев, ответил дворецкий. — Вы так уверились, что его милость переживает тяжелые времена, что было бы жестоко разочаровывать вас.

Элли засмеялась, вспомнив, как осторожно Хаггетт убедил ее украсить дом к празднику, вопреки желанию своего хозяина.

Она взглянула на Мартина, не спускавшего с нее глаз, и Хаггетта, имевшего озадаченный вид, и одарила их головокружительной улыбкой.

— Очень хорошо, сэр, я выполню ваше желание, хотя у меня есть собственное.

— О? — поднял бровь Мартин.

— Ты должен обещать мне, что никогда не отпустишь мистера Хаггетта.

Мартин рассмеялся, и Элли засмеялась вместе с ним. Затем к ним присоединились дети и стали танцевать вокруг них; лорд Бэнкрофт стоял, пораженный происходящим, а Элис сияла.

— Пойдемте, — позвал Мартин и, взяв Элли за руку, повел в гостиницу. — Еда остывает, и нам пора обедать.

Когда слуги внесли жареного гуся, рождественский пудинг и сливовый пирог, мальчики были вне себя от радости. Вскрикивая от восторга, они пробовали каждое новое блюдо.

— Его милость, — сказал хозяин гостиницы, — знает, как надо правильно праздновать Рождество, уж вы мне поверьте.

Маленький Чарли Диккенс оглядел все пиршество и радостно воскликнул:

— Благослови нас всех, Господи!

И он благословил.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11