Огонь ласкает [Дорис Смит] (fb2) читать онлайн

Дорис Смит Огонь ласкает

Глава 1

Если бы последнее воскресенье октября не было таким чудесным и мои родители не уехали бы провести его в Малаге, чтобы отметить двадцать первую годовщину своей свадьбы, если бы моя сестра Мария не воспользовалась их отъездом, чтобы сесть на диету из бананов и молока, — мы не пошли бы обедать в ресторан. Но все это случилось, и вот мы сидим в отеле в Дан-Лаогейре: Мария, Линда — вторая моя сестра, приятель Марии Робин Баченан и я.

Вообще-то для меня не совсем обычно было сидеть в одиночестве, но моя личная жизнь переживала не лучшие времена. Мой приятель, Дермот Руни, работавший в той же страховой компании, что и я, сегодня уезжал, и через несколько часов мне предстояло встретить его поезд и отвезти Дермота в аэропорт; в пятницу он поехал домой, в Корк, попрощаться с родителями.

Притворяться, что с отъездом Дермота мой мир рухнет, было бы бесполезно. Констанс ^[1] было всего лишь мое имя, по крайней мере так говорили все, кто меня знал. Тем не менее мне нравился Дермот, и без него мне будет скучно.

— Кон, — сказала в этот момент Линда, — на тебя уже целую вечность смотрит какой-то мужчина!

— В этом нет ничего странного, — галантно произнес Робин, и это мне польстило.

— Ты не собираешься посмотреть на него? — У Линды, смышленой тринадцатилетней девчонки, не было ни одной женской слабости, кроме безудержного любопытства.

— Ну, так уж и быть… — царственно произнесла я и потянулась к новым очкам.

Теперь дальний конец роскошной фиолетово-золотой столовой стал виден лучше, и я разглядела темноволосую голову, прищуренные глаза и спокойную улыбку.

— Знаешь его? — спросила Линда, пока я вежливо улыбалась в ответ.

— Да, к несчастью. Его фамилия Фрейзер. Работает в нашей компании, — небрежно ответила я.

Это был Кеннет Фрейзер, член совета Института страхования, менеджер отдела разработок. Он играл в гольф с боссом, ходил на вечерние курсы, а недавно перестал носить шляпу, что для меня указывало на то, что он больше не может найти себе подходящую. Если описать его в двух словах — напыщенное ничтожество.

— Ради бога, не дай ему заметить, что смотришь на него, — прошептала я. — Он и так достаточно задирает нос, не хватало еще, чтобы он решил, будто у него здесь куча обожательниц.

— Я бы сказал, ему это ни к чему, если рядом такое! — заметил Робин.

Я смотрела, с трудом веря своим Глазам. К К.Ф., как мы в офисе прозвали его, присоединилась шикарная блондинка. Она была высокая, стройная, как ива, волосы убирала в греческий узел, одета была в шоколадный с белым костюм и блузку табачного цвета. Ну прямо-таки символ Англии, а рядом с ней — я захихикала — Мистер Романтика во плоти.

Дан-Лаогейр расположен в семи милях от Дублина, на южной стороне. Море сегодня было спокойным и ярко-синим, а за голубыми перилами набережной виднелись освещенные солнцем скалы. Я и Линда пошли в одну сторону, Мария и Робин в другую.

Мария, восемнадцати лет — на два года моложе меня, — была в семье «красоткой»: идеальная фигура, блондинка с правильными чертами лица. Ей не надо было прикладывать к себе никаких усилий — она была красива до кончиков ногтей.

Я была рыжеволосой, с зелеными глазами, и, когда я глядела на себя в зеркало, мне на ум приходила камышовая кошка. Когда раздавали хорошенькие мордашки, я была за дверью, но явилась, когда дело дошло до ног.

Линда, никогда бы не взявшая последнюю конфету и не севшая бы на единственное свободное место в автобусе, получила прямые каштановые волосы, серо-голубые глаза и аккуратно очерченные губы. Как и мой отец, она была долговязой, но это не имело никакого значения. Она останется «милой малышкой» до конца своих дней.

Вдруг я заметила, что мы уже не одни. На верхней ступеньке лестницы, прищурив глаза, стоял К.Ф.

— Добрый день, мисс Гибсон. Чудесная погода.

— Да, — ответила я и ускорила шаги.

— Он тебе не нравится, Кон? — Линда снова оглянулась. Я сердито развернула ее обратно. — Ну он же долго разглядывал тебя, — мягко, но настойчиво оправдывалась сестра. — Чем он занимается?

— Усложняет другим жизнь, — ответила я и не совсем правдиво добавила: — Но я не часто сталкиваюсь с ним. Он отвечает за приглашенных специалистов.

Нет смысла упоминать, как он в последнее время неоднократно одергивал меня за опоздания, за болтовню, а сильнее всего за то, как я набросилась на мистера Блейка из отдела претензий, когда тот довел бедную Мегги Келлар до слез…

Моя юная сестрица, по-своему довольно непредсказуемая, бросила взгляд на мощный торс К.Ф.

— Если его когда-нибудь уволят, — сказала она голосом, так похожим на отцовский, — он всегда сможет пойти что-нибудь рекламировать, знаешь, по телику.

Я знала — суровые здоровяки, лазящие по горам, бегущие быстрее ветра и тому подобное. Внешность, возможно, и подошла бы, но не сам человек. Самое опасное, что делал в жизни К.Ф., — читал ежемесячные отчеты.

Парковка сильно заполнилась со времени нашего приезда, и кто-то умудрился втиснуться рядом с машиной отца. Один взгляд на номерной знак подтвердил мою мысль — машина принадлежала К.Ф. Он подошел как раз тогда, когда я, пытаясь выехать, успела прилично застрять, и спросил:

— У вас проблемы?

У него был дар задавать вопросы, ответить на которые ты не в состоянии.

Теперь он заставил меня разнервничаться.

— Можете ехать, если хотите, — бросила я.

— Но вы не сможете, если я этого не сделаю, — жизнерадостно отметил он — и был прав, поскольку моя машина теперь стояла наискось позади его машины. Он начал давать мне указания, я все время путалась. В высшей степени обидно, поскольку я была неплохим водителем и отлично сдала экзамен.

Вспоминая, с пылающими щеками, об этом инциденте по дороге в Дублин, мне больше всего не давала покоя его высокомерная верхняя губа. Я очень разборчива по части ртов и носов. Рты должны быть красивыми и четко очерченными, а носы — римскими, как у Брайана Уэста, например. Брайан… Вот это был парень, даже несмотря на то, что на нем было почти что написано: «Принимать по назначению, но никогда всерьез». Он недавно пришел к нам в компанию и стал всеобщим любимцем, по крайней мере среди нас, простых работяг, — начальство отнеслось к нему с меньшим энтузиазмом.

Накануне мы договорились с Дермотом по телефону, что он будет ждать меня у книжной лавки на станции Конноли. Увы, когда я приехала на стоянку, там не было ни сантиметра свободного пространства. К счастью, одна из машин вскоре отъехала, освободив место, хотя я предпочла бы, чтобы оно было побольше. В таких случаях главное было правильно подъехать, но пока я размышляла, как это лучше сделать, справа появилась другая машина, протиснулась мимо меня и через секунду заняла место. Это был самый ловкий маневр, какой я когда-либо видела, — и самый подлый.

За рулем, разумеется, был мужчина. Черт побери! Этого не могло быть… но это было так. У него хватило наглости подойти ко мне.

— Вы сказали «езжайте», — невозмутимо напомнил К.Ф. — А я тороплюсь.

— Я тоже! — не выдержала я.

Воцарилось молчание. В комнате отдыха кто-то недавно прочитал в журнале, что карие глаза непроницаемы. Те, что сейчас смотрели на меня из-под ровных бровей, не отрицали и не признавали своей вины, но верхняя губа слегка подрагивала, как у этого нервного животного — по-моему, у ламы? И вдруг К.Ф. протянул руку:

— Я найду место для вашей машины. А вы идите.

То, что он считал меня так же бесполезной за рулем, как и за пишущей машинкой, произнесено не было, но явно подразумевалось.

Я как могла более невозмутимо выбралась из машины и протянула ему ключ:

— Что ж, спасибо. Я буду у книжной лавки.

— Хорошо. Я найду вас, — пообещал он, скользнув на освобожденное мной место за рулем.

Очень скоро он присоединился ко мне.

— Шестая от конца, — лаконично доложил он, отдавая мне ключ.

— Вы хотите сказать, что уже поставили ее?

— Я умею быстро действовать. В отличие от этого поезда.

— Вы ждете экспресс из Корка?

— Верно. Встречаю Руни. Отвезти его в аэропорт.

Я открыла рот от удивления.

— Простите. Вы что-то сказали? — вежливо спросил он.

Это было бы чудом, поскольку я внезапно утратила дар речи. Прошлым вечером Дермот ни словом не обмолвился о К.Ф.

— Ну же, этот вид мне знаком, — заметил мой спутник. — Что у вас пошло не так?

— Я встречаю мистера Руни. Мы с ним договорились вчера вечером!

— Ну, черт меня побери! Если бы вы сказали об этом в Дан-Лаогейр, все было бы по-другому.

— По-другому?

Его щеки покрылись легким румянцем.

— Я должен был сегодня играть в гольф.

— Простите, — сказала я, — но это не моя вина. Мистер Руни ни словом о вас не обмолвился.

Карие глаза превратились в две узкие щелочки.

— А у кого есть шанс сказать хоть слово, если вы находитесь поблизости?

Поезд Дермота задержался на пересадочной станции в Лимерике.

— К счастью для тебя! — заметила я.

— Почему? Что-нибудь случилось? — спросил Дермот, поправляя сумку на плече.

— О нет! Просто величайшая ошибка века, или дело о двух шоферах! — Он недоуменно поднял брови. — Я и К.Ф., идиот! — объяснила я и увидела, что его лицо медленно багровеет.

— Ты хочешь сказать, что он приезжал сюда?

К.Ф., как оказалось, подвез Дермота на железнодорожную станцию в пятницу и предложил встретить его сегодня. Дермот охотно согласился.

— А когда ты позвонила, я просил тебя передать, чтобы он не беспокоился.

— Нет, не просил, — устало повторила я. — Ты даже имени его не произносил.

— Произносил, представь себе, как раз когда твоя пуделиха Лулу начала лаять. Я попросил тебя позвонить ему, ты сказала «хорошо». Даже два раза. Я подумал, может, ты выпила чего-нибудь.

«Ты сказала „хорошо“, даже два раза». Я начала смутно припоминать. Линия шуршит, Лулу пристает, я кричу за секунду до того, как ее забрала Линда: «Хорошо, хорошо!..» Не Дермоту, а Лулу!

— О господи, — выдавила я, меня прошиб холодный пот.

— Да ладно, не волнуйся! — успокоил Дермот.

Ему хорошо. Внешне К.Ф. воспринял это нормально, но это не значит, что он забудет. Бог его знает, каким способом он мне за это отплатит.

Наш дом мои родители купили двадцать один год назад и назвали его «Тир-на-Ног» — «Страна вечно молодых». И действительно, благодаря их заботам, годы почти не оставили на нем следов. Единственное, о чем я жалела, что они не купили себе дом у моря.

Сегодня на ужин Мария приготовила яичницу с сыром. Мария была неплохим поваром, причем прирожденным. Мы же с Линдой могли друг другу только посочувствовать. Обе мы не один раз, будучи посланными за унцией дрожжей, возвращались с фунтом, а продавец потом спрашивал маму, не собираемся ли мы открыть пекарню.

После ужина Мария достала гладильную доску и свежевыстиранную блузку.

— А что такого особенного будет в понедельник? — поддразнила я ее, видя, что это ее лучшая белая блузка с кружевом.

— Ничего, — тут же ощетинилась она и неожиданно стала ярко-розовой, хотя мое замечание было вполне безобидным — если она хотела выглядеть как можно лучше в своей школе коммерции, это не было преступлением.

В гостиной Линда плюхнулась на коврик у камина со своим очередным проектом в руках — досье по хлорофиллу.

— Ты устроила жуткий беспорядок, — заметила я и подумала о том, что родители должны вернуться в следующий четверг.

— Ничего, в среду придет миссис Фини. — Мысли Линды, похоже, повторяли мои собственные. Через секунду она задумчиво заметила: — А без них все-таки скучно, правда?

— Ну, без папы стало спокойнее, — сказала я. — Но… ты права.

Мой худощавый, голубоглазый отец обладал каким-то своеобразным очарованием и пользовался этим. Он считал нас чуть ли не безграмотными и все время твердил: «Образование — это прекрасная вещь». Неотъемлемой частью отцовского характера было умение убеждать людей: он был юрисконсультом.

Мама, высокая, стройная, рыжеволосая, как и я, выглядела ненамного старше меня, по крайней мере обычно. В последнее время у нее несколько раз появлялись сильные боли в животе, и я беспокоилась за нее.

— Телефон! — закричала Линда и вылетела в коридор, откуда через секунду позвала: — Кон, это миссис Фини!

Я посмотрела на бедлам у камина, шерсть Лулу на ковре и грязные окна, и мое шестое чувство заранее подсказало мне, что я услышу от миссис Фини, нашей уборщицы: бывшая в положении Эйлин, ее замужняя дочь, наконец родила, и новоиспеченная бабушка будет слишком занята, чтобы прийти к нам.

Последней каплей стало то, что, как только я положила трубку, мою челюсть пронзила жуткая боль.

Я и мои зубы были давними врагами. «Открой рот, больно не будет», — сказал мистер Болтон, семейный дантист, когда мне было пять лет. Я открыла, и больно было ужасно. Пятнадцать лет мой отец пребывает в уверенности, что меня просто обидела ложь. Но я знаю, что сделана из более крепкого теста. С враньем у меня, можно сказать, деловое соглашение, а вот с болью нет, тем более с зубной. Пришлось отправиться в ванную за аспирином — если понадобится, выпью полный флакон. Я захлопнула дверцу шкафчика с лекарствами и отправилась с бутылочкой аспирина в свои владения.

Моя комната, длинная, с открытыми всем ветрам окнами, похожа на корабль. Кровать металлическая, белая, с латунными шишечками; одеяла на ней темно-синие, а простыни и наволочки — в шотландскую клетку. Она очень удобная, но я никогда не тороплюсь лечь спать. Ночью я прекрасно себя чувствую и стараюсь не заснуть как можно дольше. Это тоже часть моего кошачьего имиджа.

Итак, проглотив таблетки, легла в ожидании, когда боль утихнет. Но тут дверь распахнулась — пришла Мария в поисках журнала с какой-то особенной вязкой.

— Он у Хэзел, — раздраженно сказала я.

Сестра посмотрела на меня:

— Кон, что-нибудь случилось?

— О нет! Дом по уши в грязи, миссис Фини воркует над этим чертовым ребенком, а ты спрашиваешь, не случилось ли что-нибудь!

— Ты идиотка. Можно подумать, Эйлин забеременела нарочно.

— Жаль, что никто вовремя не сказал ей, что образование — прекрасная вещь.

Мария проигнорировала мои слова.

— Надо что-нибудь подарить ребенку, мама обязательно бы так сделала.

— Мама любит маленьких детей.

— А ты нет?

— Этого определенно нет. И вообще, люди как вид вымирать не собираются!

Глаза у Марии полезли на лоб.

— Ты что, серьезно?

— Угу.

Я была абсолютно серьезна. Думая о браке, я всегда старалась не думать о детях. В сложных, всепоглощающих отношениях между мужчиной и женщиной детям места нет. Мария, разумеется, совсем другая. Они с Робином начали встречаться еще в школе, и их совместная жизнь будет размеренной и довольно нудной.

Сестра встала с края моей кровати.

— Не забудь спросить Хэзел про этот журнал.

— А ты не забудь, что нам придется самим убрать этот дом за три дня.

Я замолчала, вспомнив, что во вторник Комитет по общественным мероприятиям в офисе устраивает соревнование по боулингу.

— По возможности за два, — поправилась я. — Скорее всего, придется прерваться во вторник.

Наш офис располагался в новом здании, я работала на третьем этаже. На следующее утро я выходила из лифта вместе с Хэзел и Пег Фитцпатрик, когда мимо нас пронесся Брайан, мрачный, как грозовая туча.

— А что случилось с ним? — осведомилась я.

— Фрейзер, — ответил Джим Мерфи. — Устроил ему разнос за то, что он задержался с почтой.

И разносы К.Ф. на этом, похоже, не закончились. Журнал присутствия, в котором я собиралась расписаться, был убран. Крайний срок прихода был девять ноль пять, и по моим часам у меня была в запасе еще минута.

— Вот ты ему об этом и скажи! — предложил Джим.

Понедельник удался на славу. Размышляя о дезертирстве миссис Фини, я пришла к выводу, что пора принимать экстренные меры. У меня оставался один день от отпуска, и я как раз просила мистера Фоли, руководителя нашего отдела, чтобы он разрешил мне использовать его в среду, когда у него зазвонил телефон.

— Хорошо, Кен, я пришлю ее наверх.

Он улыбнулся мне поверх трубки.

Кусочки головоломки, слишком невероятной, чтобы быть правдой, складывались вместе — Олив Роше, на свое несчастье машинистка К.Ф., плакала этим утром в раздевалке.

— Мисс Роше ушла домой, и мистер Фрейзер хочет, чтобы вы ее заменили.

— Я?!

— Вы, — подмигнул мне мистер Фоли.

Брайан помог мне донести мою пишущую машинку до лифта, и я рада была заметить, что к нему вернулась его улыбка. Если к ней добавить копну волнистых темных волос, серые глаза и около шести футов гибкого тела, получается просто картинка. Родители его умерли, и он жил со старшим братом, который был его опекуном.

— Что ты натворила, чтобы заслужить такое? — поинтересовался он, пока мы поднимались.

Я в общих чертах рассказала ему о вчерашней неразберихе, и он всю дорогу покатывался со смеху. Признаться, я была потрясена, попав на пятый этаж. Ох уж мне эти свободные пространства! Кругом сотрудники, стол Олив пуст, так же как и офис К.Ф. со стеклянными стенами. За окнами снова сплошное пространство: облака, плывущие на юг, верхушка колокольни на территории Тринити-Колледж и чайки, греющиеся на зеленой стеклянной крыше.

— Похоже на морг, — с отвращением объявила я.

Брайан плюхнулся на стол.

— Тебе лучше идти, — неохотно произнесла я. — Я не знаю, где он, но он может вернуться в любой момент.

Оставшись одна, я огляделась. Коричневая фетровая шляпа, одиноко висящая на вешалке, казалось, подтверждала, что уже не налезает на распухшую от самомнения голову. Кресло хозяина, однако, смотрелось привлекательно. Его обивка была из крапчатого твида, подлокотники очень широкие, и оно вращалось. Я покрутилась туда-сюда на пробу, а потом медленно повернулась по кругу. Почти развернувшись, я услышала покашливание.

Я остановилась, чувствуя себя как бабочка на булавке. К.Ф., развалясь, сидел на стуле перед столом.

— Надеюсь, вы уже закончили.

Его глаза, казалось, засветились удовольствием при виде моего смущения.

— Боюсь, что не смогу записать свои сообщения на пленку для вас, — продолжил он. — Наш магнитофон на ремонте.

— Ничего страшного, — холодно ответила я и устало приготовилась записывать. Но я ошиблась. Через пару минут он на секунду прервался, чтобы спросить: «Я не очень быстро диктую?» — а потом продолжил — в два раза быстрее. Самое странное то, что, слушая краткие правильные предложения, я обнаружила, что мне нравится этот процесс. Он говорил ритмично, четко проговаривая «р». Наконец все закончилось.

— Извините, что так вышло. Завтра нам должны вернуть магнитофон.

— Ничего страшного, — повторила я и встала.

К.Ф. все еще сидел, положив одну широкую ладонь на стол.

— Ну, — непринужденно заговорил он, — как у вас сегодня дела?

— Могли быть и лучше, — угрюмо ответила я.

— Значит, нас уже двое, — неожиданно заявил К.Ф. — Какие у вас проблемы?

Что ж, сам напросился.

— Я не люблю, когда меня отмечают в четыре минуты девятого.

Его лицо осталось невозмутимым.

— Книга на третьем этаже была открыта до девяти семи или восьми.

— До девяти четырех, — сердито поправила я. Он вопросительно посмотрел на меня, а я с сочувствием глядела на него. Его волосы были такими гладкими и короткими, что только привлекали внимание к высокому широкому лбу и удлиненным щекам. Его нос явно имел намек на курносость, а лицо, хотя раньше я этого не замечала, было каким-то кривобоким.

— Если у меня сажа на носу или мышь бежит по рукаву, скажите мне сразу. — Прежде чем заговорить снова, он с интересом понаблюдал, как я заливаюсь краской. — Собственно говоря, сегодняшнее утро и для меня началось не лучшим образом. Если я ошибся со временем, прошу меня извинить. Попросите Мерфи принести мне книгу, и я все улажу.

Я едва справилась с участившимся дыханием.

— Мистер Фрейзер…

— Да? — Он открыл телефонную книгу.

— Чтобы быть честной по отношению к мистеру Руни… э… вчерашняя путаница, похоже, произошла по моей вине.

Мне стоило немалых трудов сказать это, но мои усилия не были оценены по достоинству; рука К.Ф. уже тянулась к телефонной трубке, теперь он поднял ее и начал набирать номер.

За обедом в ресторане для персонала на крыше здания Хэзел и Пег просветили меня насчет Олив. К.Ф., прицепившись к ухудшению качества ее работы за последние недели, предложил ей сходить к врачу, а когда кто-то доложил ему о ее последующем срыве в раздевалке, он отправил ее домой.

— Смотри, подруга, такое может случиться и с тобой! — взволнованно предупредила Пег, но умолкла, потому что в ресторан зашел сам К.Ф.

Я с беспокойством наблюдала, как он остановился у столика Брайана, но, к счастью, не было похоже, что на подходе очередная выволочка. Брайан ухмылялся, и К.Ф. тоже улыбался, хотя и не так широко и как-то болезненно.

В ресторане с двумя стеклянными стенами было достаточно солнечно, снаружи на террасе было почти так же жарко, как в Испании. Я ненадолго задумалась, облокотившись на балюстраду. Отсюда открывался прекрасный вид, но я едва замечала его. Разомлев, я сняла туфли и рабочий пиджак, свернула его в подушку и легла, растянувшись во весь рост, подложив руки под голову.

— Кон! — Это был голос Хэзел. Я открыла глаза и обнаружила, что Пег дергает меня за подол короткой юбки.

— Мисс Гибсон, можно вас на минуту? — Рядом стоял К.Ф., уже не улыбавшийся.

Он смотрел на меня так, словно это причиняло ему боль, но на его лице было странное выражение, которое вдруг заставило меня остро ощутить, что на мне безрукавка в обтяжку с V-образным вырезом в розовую и оранжевую полоску и оранжевая мини-юбка. В довершение всего большая рука протянула мне мои туфли.

— Не могли бы вы на минуту зайти внутрь?

В столовой руководства не было никого, кроме нас.

— Простите, что утащил вас подобным образом, но когда спуститесь, не могли бы вы позвонить вот по этому номеру. — Он протянул мне листок бумаги. — И назначьте мне встречу с мистером Порритом.

— Поррит? — повторила я, и он нетерпеливо произнес фамилию по буквам.

— На два тридцать, если можно, и скажите ему, что это на удаление.

— Удаление? — Теперь мне была ясна причина опухшей щеки и вымученной улыбки. — У вас болит зуб? — И тут же моя собственная челюсть отозвалась острой болью. — Как забавно.

Карие глаза неодобрительно посмотрели на меня.

— Очень забавно, — сухо подтвердил их владелец.

Глава 2

Вернувшись домой тем вечером, я обнаружила, что Линда моет окна в комнате родителей. Они все равно выглядели грязными, но я была тронута ее стараниями.

В холле я принюхалась и почувствовала, что чего-то не хватает.

— Что у нас на ужин?

— Я не знаю. А что? — весело прочирикала Линда, сбегая по ступенькам.

— Ты хочешь сказать, что Марии до сих пор нет? — К моему расстроенному желудку присоединилось беспокойство.

— Нет. Она позвонила и сказала, что вернется поздно.

— Насколько поздно?

— Не знаю. Мы будем эти штуки с яблоками?

Но я не имела ни малейшего понятия, как Мария готовит «эти штуки с яблоками». Я весь день работала, жутко устала, а моя челюсть требовала новой порции аспирина.

— Уф, давай просто съедим фасоль, — устало сказала я. — Ты жаришь тосты.

Когда мы доедали, медленно вошла Мария, я подняла глаза… чтобы увидеть белую блузку, розовый костюм, также предназначенный для торжественных случаев, и мои новые темно-синие туфли.

— Мои туфли! — воскликнула я. — Что это тут происходит?

Лицо Марии вытянулось.

— Я подумала, ты не будешь против.

Я была против, и просто удивительно, против чего еще я была, стоило только начать: взяла мои вещи, не приготовила ужин, не помогла Линде с уборкой… Но тут я остановилась, приведенная в замешательство ее бессмысленным взглядом. Она хоть слово слышала?

— Если у меня сажа на носу или мышь бежит по рукаву, скажи мне сразу, — процитировала я.

— Да, — произнесла Мария тоном таким же оживленным, как полярный айсберг.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что меня, скорее всего, уволят. — Она отвела взгляд, но я успела заметить, что ее губы дрожат. — Так что завтра я вернусь рано.

Теперь была моя очередь бессмысленно таращиться.

— Ты хочешь сказать, что сегодня ходила на работу?

Она кивнула.

— Что за работа?

— Секретарша. У дантиста.

— У дантиста?! — в ужасе вскричала я. — У тебя что, внезапное буйное помешательство?

— Нет, — с несчастным видом ответила она. — Но у него, похоже, да.

Она закрыла дрожащими руками лицо и разрыдалась.

— Слабый чай и много сахара, — дала предписание Линда.

— Она съест яйцо и фасоль и будет довольна, — отрезала я.

Оглядываясь в прошлое, понимаешь, что в некоторые дни ты обречен на неудачу. Утешения помогли не больше ругани, и прошла добрая четверть часа, прежде чем мне удалось отправить Марию наверх умыться и переодеться.

Она спустилась обратно в брюках и свитере, почти совсем успокоившись. Я положила яичницу поверх горки фасоли и отнесла тарелку ей к камину.

Наедине с Марией мне удалось выяснить, что мисс Тэкеберри, директриса школы коммерции, звонила насчет работы в субботу.

— Но я подумала, если я скажу вам — ты ведь так не любишь дантистов, а папа вообще так переживает за нас, — вы не отпустите меня.

Я совсем забыла, что наши родители были просто помешаны на том, что все начальники — бабники.

— О боже, — сказала я. — Надеюсь, жена и семья дантиста живут с ним, я имею в виду там, где он практикует.

— О нет, они вообще с ним не живут. — Мария положила вилку. — По крайней мере, я не думаю, что у него есть семья, а жена покинула его.

— Да, папа будет просто в восторге, — прокомментировала я.

Чем дальше я расспрашивала, тем хуже вырисовывалась картина. Предшественница Марии ушла посреди утра пятницы, а подробности супружеских трудностей врача были предоставлены, хотя никто об этом не просил, парнем, чей статус в хозяйстве остался для Марии неясен. «Потрясающе выглядит, — сказала она. — Примерно нашего возраста». Он появился в холле, когда она уходила, и, не представившись, предложил подвезти ее, взяв для этого машину ее работодателя.

— А где был врач?

— Вышел. — Она вспыхнула. — Чтобы напиться, я думаю. Он сказал, что единственное лекарство — это забвение.

— Лекарство от чего? — с подозрением допытывалась я.

— Думаю, в основном от меня.

Она становилась восхитительно красивой, когда краснела, — сочетание кораллово-розового, пшенично-золотого и ярко-синего. Невинна как младенец.

— Имя? — сурово спросила я. — Как его зовут?

— Поррит.

Она неправильно истолковала мое потрясенное выражение лица.

— П-о-р-р…

— …ит, — закончила я. — Все ясно! Должно быть, именно ты записывала на прием К.Ф.

— Мистера Фрейзера! Конечно. Он работает с тобой! — Лицо моей сестры просветлело.

— Можешь не продолжать. Ты перепутала время его приема. Он прождал несколько часов.

— Ну разумеется, — почти с гордостью призналась она. — Я вообще перепутала все приемы. Я не знала, что регистрационный журнал лежит у него в ящике, и…

— О нет! — Я закрыла глаза. — Ты по второму разу заполнила все дневные часы приема.

— Ну, что-то вроде того. Мистер Фрейзер был очень мил. Он только сказал что-то насчет мышей, а потом…

Я с трудом удержалась, чтобы не дать ей подзатыльника, и подумала: пришлось ли так же плохо мистеру Порриту?

— …как раз когда произносил свою импровизированную речь.

— О! Через пару секунд, Мария Гибсон, ты рискуешь лишиться даже той пустой головы, которая у тебя есть. Что еще за речь?

— Ну, он помог мне… Понимаешь, в комнате ожидания было так много народу, что всем не хватало стульев, а мистер Поррит сказал, что не может бросить пациента, и некоторые посетители слегка разозлились, а мистер Фрейзер им все объяснил. Я не знаю, что бы я без него делала.

Я тоже не знала. И еще я не знала, что бы сделали в эту минуту родители, но представить себе это было несложно. Секретарши, так же как и жены, не уходят среди бела дня без веской причины. Может быть, мистер Поррит заигрывал с ней, возможно, он был пьян…

— Ты больше туда не пойдешь, Map, — твердо сказала я. — Первым делом завтра позвони мисс Тэкеберри. Просто скажи, что не берешься за эту работу, а я позже ей все объясню.

— О, но… — начала Мария.

— Никаких «но», — отрезала я. — Так, это все?

Постоянное упоминание о дантистах заставляло мой больной зуб ныть.

— Что ж, если ты спросишь меня, Марии понравился бедняга Поррит, — объявила Линда.

— Странно, не помню, чтобы я спрашивала, — спокойно ответила я.

По случаю соревнований по боулингу я взяла машину и подвезла Линду в школу. По дороге она продолжила разговор о Марии и ее дантисте:

— Она считает, что он получил плохие известия или что-то вроде этого. Где-то в середине дня, по ее словам, он вдруг стал нем как рыба. Знаешь, она хотела снова пойти туда сегодня утром…

Когда я добралась до офиса, зуб стал вести себя совершенно безобразно; после первого легкого укола боль начала расползаться — вниз к гландам, вверх до самого уха. Последовало пять или десять минут обострения, потом боль поутихла, и я подняла трубку, чтобы позвонить мисс Тэкеберри, но тут послышался шум открывающегося лифта, и холодный спокойный голос произнес:

— С добрым утром, мисс Гибсон.

— Доброе утро, мистер Фрейзер. Я вам нужна?

Он кивнул на телефонную трубку, которую я сжимала в руке. Его щека, с завистью заметила я, уже не была припухшей.

— Да, но если ваш звонок не займет много времени, звоните.

— Номер занят, — пошла на попятный я и поднялась.

Когда у меня в следующий раз появилась возможность позвонить мисс Тэкеберри, ее секретарша сказала мне, что она будет только после обеда, так что мне оставалось только надеяться, что Мария выполнит свою часть нашего договора.

К.Ф. вышел, оставив мне разбирать документы. К несчастью, через несколько секунд мой зуб заныл снова. Он утих, когда подошло время обеденного перерыва, но идти покупать горячий чай или кофе не было смысла. Я рассеянно отправила очередную папку на место и подняла голову, когда кто-то поскребся в стекло рядом со мной.

— Где он? — Хэзел с преувеличенной осторожностью заглянула во все углы и на цыпочках вошла. Я сказала, что он вышел, и объяснила, почему не пойду в ресторан.

— Как печально. Ты пойдешь к зубному?

— Да нет, он только начал болеть, — соврала я. — Иди. А то твое место займут.

— Какая разница. — Она пожала плечами. — Я тоже не пойду. Все ради моды!

Она принесла мне журнал Марии, и мы вместе посмотрели джемпер.

— А как тебе вот это? — Хэзел открыла журнал на цветной, в целый разворот фотографии подвенечного платья нежно-розового цвета.

— Может, и ничего.

— Если будешь так выглядеть, — заметила Хэзел, — тебя точно выберут невестой года.

— Какого года? — спросил голос у нас над головами.

Мой взгляд пополз вверх, медленно, безнадежно, безо всякого удивления… сияющие белые ботинки, темный костюм, карие глаза, загадочные и прищуренные. Шорох рядом со мной означал, что Хэзел поднялась на ноги, но я, как и вчера на террасе ресторана, обнаружила, что не могу пошевелиться.

— Я спросил, какого именно года, — повторил К.Ф. — Если этого, неплохо было бы знать заранее.

Через некоторое время он вышел из своего кабинета с журналом, раскрытым на той же самой странице.

— Это ваше, насколько я понимаю?

Покраснев, я протянула руку:

— Да, прошу прощения, мисс Тернер пришла вернуть его мне. У нас был перерыв.

К.Ф. положил журнал на мой стол и стоял, разглядывая фото. Вспомнив его блондинку, я не сдержалась и хихикнула, он взглянул на меня и решил заговорить.

— Я думаю, вы прекрасно знаете, — в голосе не было и намека на улыбку, — насколько подобные вещи важны для девушки.

— Абсолютно, безусловно и полностью, — выдохнула я.

— Хм, — задумчиво произнес он, — похоже, мне все это вскоре предстоит.

У меня есть дурацкая привычка заполнять паузы в разговоре, не подумав. Вот и сейчас я так сделала.

— Да, — согласилась я и умолкла, словно мне ударили под дых. — Мистер Фрейзер, вы имеете в виду то, что я думаю, вы имеете в виду?

Его лицо расслабилось, и на нем появилась мальчишеская улыбка.

— Ну и как мне ответить на этот вопрос?

— Просто скажите мне, не та ли это очаровательная девчушка, с которой я вас видела в воскресенье!

Это были тон и слова, которые я использовала в общении с одногодками, и они выскочили прежде, чем я успела подумать. Как бы то ни было, он, видимо, не был против подобной фамильярности и, расплывшись в улыбке, вдруг стал выглядеть на несколько лет моложе.

— Да. Это была Фиона. Она очаровательна, правда?

— Совершенно с вами согласна, — тепло ответила я. — И примите мои поздравления. Надеюсь, вы будете очень счастливы.

Я неловко протянула руку. Он пожал ее безо всякого смущения, снова улыбнувшись.

— Большое спасибо. — В его глазах мелькнуло сомнение, а потом вспыхнули игривые огоньки. — Я не буду говорить вам, что сказал на это босс.

«Босс» вместо формального «мистер Пратт» прозвучало совершенно обезоруживающе.

— Дайте угадать, — рассмеялась я, зная любовь босса к клише, — он пожелал вам множества маленьких хлопот!

— Именно так, — признал изменившийся до неузнаваемости К.Ф.

Я добавила собственное клише:

— Не волнуйтесь. Может, этого никогда не произойдет!

Разговор, в который не поверят Хэзел и Пег. Особенно в бесхитростное признание:

— Я был бы очень огорчен. Я люблю детей.

Любопытственнее и любопытственнее. Мне казалось, на нем жирным шрифтом написано: «Убежденный холостяк». Тем временем он продолжал:

— Я знаю, что в помолвке нет ничего криминального, но дело в том, что здесь никто ничего об этом не знает, кроме вас и босса. Мы решили, что еще немного подождем, прежде чем объявить о ней. Мать Фионы только что перенесла операцию, моей скоро тоже должны сделать, так что сейчас не самое подходящее время.

— Больше ни слова! — с пафосом объявила я. — Мы с боссом будем немы словно рыбы. — И добавила уже серьезно: — Честное слово, я могу, ну если очень постараюсь.

Он пристально посмотрел на меня и мягко произнес:

— Да, уверен, вы можете. И спасибо вам.

Что-то подталкивало меня продолжать разговор, превысив даже мой лимит идиотских реплик.

— Я даже не знала, что у вас есть мать.

— Ну это же в порядке вещей, — мрачно заметил он. — У меня еще и отец есть.

— Надеюсь, это будет не очень серьезная операция.

— Ну, она не такая уж легкая, — признал он, — но, насколько я знаю, ее состояние врачей вполне устраивает. Спасибо.

И он ушел.

От печатания зуб болел еще сильнее, и я позволила себе роскошь прерваться и закрыть глаза. Но они тут же распахнулись при звуке голоса:

— Мисс Гибсон, с вами все в порядке?

Мой господин и повелитель — вот уж кого только не хватало — стоял и смотрел на меня. Когда я в двух словах объяснила, в чем дело, его реакция на ситуацию меня совсем опечалила.

— Полагаю, вы уже звонили вашему дантисту?

— Ну, собственно, еще нет. Я была слишком занята, — промямлила я.

— Тогда, думаю, не стоит откладывать это на потом.

Он повернулся, чтобы уйти, но остановился у края моего стола прочитать письмо, которое я печатала. Я прилежно стучала по клавишам, не поднимая глаз. Он тоже не смотрел на меня, только небрежно бросил:

— Продолжайте, не обращайте на меня внимания.

Напечатав еще две строчки, я почувствовала, что взгляд переместился с письма на мое лицо. Я подпрыгнула, когда рука дотронулась до моего плеча. Другая рука вручила мне телефонную трубку. Я сердито набрала номер, гадая, почему же я такая бесхребетная.

Судьба, однако, показала, что она все еще является хозяйкой положения. Мистер Болтон уехал в отпуск и должен был вернуться только через две недели.

— Он уехал. — Я искусно придала голосу легкое раздражение. — Придется отложить визит.

— Ни в коем случае, глупое дитя, — грубовато возразил К.Ф. — Сидите здесь, а я позвоню тому врачу, у которого был вчера.

У меня не просто так рыжие волосы. Я уже десять лет не была «дитя», и никто, никто не смел меня так называть. И в довершение всего — этот мистер Поррит! Мистер Поррит, алкоголик, дурно обращающийся с женами и секретаршами! И я сделала то, от чего мы с Хэзел с трудом удерживались, если нам давали печатать еще одно письмо без пяти пять. Я закричала. Тонко и чуть слышно. Детский вопль ужаса.

К.Ф. положил трубку и уставился на меня:

— В чем, черт возьми, дело?

— Только не он! — Я так энергично замотала головой, что волосы упали на лицо, и мне пришлось откинуть их рукой. — Мы не пойдем к мистеру Порриту. Мой отец этого не одобрит.

— В случае крайней необходимости, я думаю, он не станет возражать. Тем не менее… — Он положил трубку на место. — Думаю, вам лучше сделать так, как устраивает вас. Только сделайте обязательно. Я не хочу, чтобы завтра вы появились в таком виде.

Он поднялся и прошел в свой кабинет.

— Ты всегда можешь привязать зуб к дверной ручке, — сказала Хэзел, когда я рассказала ей о своем затруднительном положении.

— Иди к черту! — от души попросила ее я.

Через десять минут она появилась снова.

— Все в порядке, — заявила она. — Помощь пришла.

Следом за ней, отбрасывая со лба непослушные кудри, возник Брайан.

— Только не говорите, что у нас тут и дантист есть, — простонала я.

— Не совсем угадала, но почти, — уверил меня Брайан. — У вас тут брат дантиста. — Он поклонился.

Наша «тайная разведка» докладывала о брате Брайана. Говорили, что у него быстрая машина и ялик, но никто не упоминал, чем он зарабатывает на жизнь. Дантист! Это было невероятно.

— Я связался с Саем. Он может принять тебя, если мы будем там через десять минут. Одевайся, а я скажу сэру Поганцу.

— Тс-с! — зашикала я. — Думаю, я лучше…

Но Брайан уже схватил меня за плечи и поставил на ноги.

— Можно подумать, что ты не хочешь ехать!

Самый ужасный момент любого посещения дантиста — ждать, пока откроется дверь в кабинет. Но Брайан открыл дверь своим ключом, впихнул меня в белую приемную с клетчатым ковром посередине и сунул голову в дверь справа.

— Можно заходить? — спросил он.

Голос за дверью произнес:

— Да.

— Умница, — прокомментировал Брайан и отступил, давая мне пройти.

— Кон — Саймон, — коротко представил нас он.

Я была слишком испугана, чтобы сразу посмотреть на самого людоеда, поэтому оглядела хирургическую. В дальнем конце — раковина, рядом высокий мужчина вытирает руки. От него — ни слова. В полной тишине я нервно перевела взгляд с него на Брайана. Даже тот, казалось, напрягся.

Отец называет меня «заядлый болтун», а когда мне страшно, я говорю еще больше. В данный момент я была просто в ужасе.

— Очень мило с вашей стороны согласиться принять меня.

— Не стоит благодарности, — изрек Саймон Уэст. — Садитесь.

Он указал на кресло, и я покорно пошла вперед. От двери он казался высоким, гибким, с копной темных волос; вблизи оказалось, что у него вытянутое аристократическое лицо, а нос по форме был даже лучше, чем у Брайана. Руки тонкие, красивой формы. Крупные широко расставленные глаза странного темного цвета. Мне захотелось, чтобы он улыбнулся мне, но он этого не сделал.

— Насколько я понимаю, у вас проблема.

Голос у него был хриплый и очень молодой. Вмешался Брайан, веселый, как всегда:

— Ты с ней поосторожнее, между прочим. Она кусается. — И он вышел.

Мне от всей души хотелось, чтобы он остался. Мистер Болтон, разменявший шестой десяток и лысый как яйцо, всегда говорил какие-то глупости, но все было лучше, чем молчание. Саймон Уэст, не говоря ни слова, установил поудобнее кресло и подошел ко мне справа с маленьким зеркальцем в руке.

— Ну, так который из них паршивая овца в стаде?

— Этот, — указала я.

Он кивнул, снова молча, и постучал серебряной палочкой по моему зубу.

— Так больно?

На его лбу появились аккуратные морщинки. Я покачала головой, и он постучал с другой стороны.

— В нем очень глубокая пломба и, скорее всего, он «пошел» под ней. Может, вырвать его?

Я кивнула, близкая к панике. Мистер Болтон всегда кудахтал надо мной, говоря, что больно не будет. Разумеется, больно все равно было, но по крайней мере появлялось чувство, что ему не все равно. Саймон Уэст сделал мне очень болезненный укол наркоза, и у меня на глаза навернулись слезы.

— Простите, — сказал он. Я была так потрясена, что выпрямилась и почувствовала себя лучше. Он обошел меня с другой стороны и бросил розовую таблетку в подготовленный стакан воды. Я вежливо улыбнулась. По челюсти распространялось забавное покалывание. Он спросил, как «у нас» дела, я ответила «нормально».

— Хорошо. Подождем еще пару минут.

Он отодвинул занавеску и посмотрел на платаны за окном. На них еще оставалось довольно много листьев.

Наконец он подошел ко мне со щипцами в руках.

— Откройте рот, пожалуйста.

Щипцы оказались у меня во рту и вылетели оттуда за секунду. Что-то звякнуло в металлическом лотке.

— Уже все? — недоверчиво прошамкала я.

— Да. Хотите медленный повтор? — Его лицо засветилось весельем. — Прополощите рот, — предложил он, что я и сделала.

Брайан болтался в холле, и Саймон Уэст выпроводил нас обоих.

— До свидания, мистер Уэст. Спасибо вам, — сказала я.

— Да не Уэст, душка, — поправил Брайан. — У нас одна мать, но разные отцы. Его фамилия Поррит.

Глава 3

— Эй, с тобой все в порядке? — спросил Брайан. — Ты не из тех куколок, которые падают в обморок, когда им делают укол?

Мое сердце продолжало прыгать, как шарик на ниточке.

— Все нормально. Меня просто удивило имя.

— И меня ваше тоже, собственно, — заметил Саймон Поррит. — Такое же, как у моей новой секретарши. Хотя не думаю, что вы родственницы.

— У нас одна мать, — просветила его я. — И отец тоже.

Два таких похожих лица вытянулись от изумления. Потрясенный свист Брайана потревожил тишину. А Саймон выпалил:

— Боже ты мой, ее, наверное, нашли под другим кустом!

— Я думаю, под тем же, — съязвила я. — Навык делает мастера.

Когда мы ехали обратно, Брайан взглянул на меня.

— Сай не имел в виду то, что ты подумала… Он не хотел тебя обидеть. Просто он стеснительный парень. Оторопел, вот и сморозил глупость…

В это, учитывая внешность Саймона Поррита, верилось с трудом. Но как бы то ни было, Брайан хотел как лучше.

— А он намного старше тебя, — заметила я.

— На двенадцать лет. Ипоследние семь он мой опекун.

— А что случилось с вашими родителями?

— Старик разбился в автокатастрофе. Мама умерла, когда я родился.

— И за вами присматривала мать Саймона?

Он рассмеялся.

— Она делала это очень корректно, слава богу. Сай ненавидит, когда им управляют, так же как и я. Поэтому он и разозлился так вчера на Фрейзера.

Я уж было забыла про визит К.Ф. к Саймону. Произошло что-то интересное?

— Это давняя история. — Брайан сымитировал голос моего босса. — «Дело в том, что галстуки Брайана доставляют нам некоторое беспокойство».

Я захихикала. Вкус Брайана в отношении галстуков уже несколько недель был самой интересной темой в офисе. Сегодняшний — широкий, с зигзагообразными полосами розового, зеленого, оранжевого и бордового цветов — был пока наиболее цветастым. Тем не менее мне не верилось, что дело только в галстуках.

— Вот нахал! — Машина опасно дернулась. — Осторожнее! — предупредила я.

— Ну, сама посуди, Кон… — Шины зацепили тротуар, и я поморщилась. — Ты бы стерпела? Да и любой другой на его месте? Сай был в ярости. Ему и так работы хватало по горло без идиотских претензий К.Ф.

Я вспомнила, что Марии показалось, будто ее босс получил плохие известия. Все сходилось.

Мэри Лейден, кассир, перегнулась через стойку, когда мы с Брайаном вошли.

— Все о'кей? Как прошла операция?

— Нормально, — ответила я.

— У тебя кровь идет. — Она вздрогнула.

Через несколько минут то же самое повторила Хэзел.

— Боже мой, что он с тобой делал? У тебя весь рот в крови.

Обед тоже не удался. Крови и супа я проглотила поровну, а Хэзел закрывала глаза и морщилась каждый раз, как я открывала рот. К тому времени, как мы добрались до кофе, она заявила:

— Ну, не знаю, по-моему, он просто мясник.

Кто-то еще предположил, что Саймон Поррит выместил на мне свою злобу на К.Ф. Происшедшее уже не было секретом: Брайан рассказал об этом всему третьему этажу, и все сочувствовали ему.

На рабочем месте ко мне снова вернулось чувство отрешенности. Я сидела и смотрела на небо.

— Кон, ты совсем белая. — Хэзел нашла какой-то повод подняться ко мне. — У тебя голова не кружится?

— Нет, — ответила я, и она снова вскрикнула:

— Кон! У тебя опять полный рот крови. Что ты собираешься делать?

Я не видела, что я еще могу сделать, кроме как сглатывать.

— Думаю, у тебя кровотечение, — объявила Хэзел. — Тебе придется вернуться к врачу.

Возвращаться у меня не было ни малейшего желания, о чем я ей и сказала.

— А я подумала, что он шикарный парень, — возразила она. — Он тебе не понравился?

— Нет, — ответила я, вытирая рот платком.

Она стояла и озабоченно смотрела на меня, когда позади нас распахнулась дверь. Я уже научилась различать многих сотрудников по звуку шагов; это были как раз те, которые Линда считала подходящими для рекламы. Я с тоской подумала, что он опять застал нас врасплох, и ждала, что Хэзел сбежит. Вместо этого она сказала:

— Мистер Фрейзер, вы не думаете, что Кон надо что-то делать с этим зубом?

«Идиотка, — подумала я, — он, наверное, даже не знает, кто такая Кон». Вслух я твердо сказала:

— Я в порядке.

К.Ф. уставился на меня вытаращенными глазами:

— И давно вы в таком состоянии?

— Весьма, — снова влезла Хэзел. — С тех пор, как вернулась.

— Мне не больно, — защищалась я, но на меня не обратили внимания. Он буквально набросился на телефон и уже набирал номер.

Поездка в машине К.Ф., несмотря на начинающийся час пик, оказалась очень быстрой.

Он поднялся по ступенькам дома Саймона Поррита и позвонил, что меня удивило. Но я удивилась еще больше, когда дверь открыла Мария. Ее, видимо, предупредили обо мне заранее, поэтому вид у нее был не такой виноватый, как должен был быть.

— Мистер Поррит скоро освободится. Может, вы подождете наверху? Приемная заполнена.

К.Ф. взглянул на часы.

— Я думаю, это займет какое-то время. Не могли бы вы перезвонить мне, когда она будет готова и я заеду за ней?

— О нет! — начала было я, но Мария спокойно ответила:

— Да, мистер Фрейзер, конечно, позвоню.

Его последние слова с крыльца явно предназначались не мне.

— Сегодня дела идут лучше?

— Думаю, да, спасибо, — ответила Мария.

— Я же говорил, — заметил он, и дверь за ним закрылась.

— Так. Где мы можем поговорить? — сурово спросила я, пока Мария вела меня к лестнице.

— Поговорить? Здесь? — рассмеялась она. — Ты шутишь. У меня еще куча работы. Б-р-р, Кон, из тебя кровь хлещет, как из поросенка на скотобойне, — заметила сестра. — Очень гадко?

Честно говоря, к тому моменту мне стало действительно гадко. Я была рада сесть. Стакан розоватой жидкости и тазик стояли наготове.

— Мистер Поррит сказал, чтобы ты сидела и полоскала, а я вернусь за тобой через пару минут. Хорошо?

К тому времени, как кровь наконец удалось остановить, было пять тридцать, и я с облегчением поняла, что офис уже закрылся, а значит, нет смысла звонить К.Ф. и просить его снова поработать шофером. Саймон, однако, с этим согласен не был.

— Что ж, посмотрим, что мы будем делать с вами, — проговорил он, когда появилась Мария, уже надевшая пальто.

— Все в порядке, я позвонила мистеру Фрейзеру, — доложила она. — Он будет здесь через час, если сможет, то раньше.

— Но… — залепетала было я.

— Через час? — переспросил Саймон. — Я думал, он будет ждать звонка и приедет сразу.

— Да, но мы очень долго не могли остановить кровь, — принялась объяснять Мария. — А у него еще какие-то дела… Ему нужно кого-то куда-то отвезти…

Наконец мне удалось сделать так, что меня услышали. Если бы у Марии были хотя бы куриные мозги, она бы сообразила, что нельзя вот так сваливаться на людей — особенно на таких, как К.Ф., которым не хочешь быть обязан, или таких, как Саймон Поррит, которым и без тебя проблем хватает.

— Я сама могу добраться домой.

— Но он сказал… — начала Мария.

— Мне плевать, что он сказал!

— Зато я волнуюсь, что у вас опять пойдет кровь, — заметил Саймон. — Успокойтесь. — Саймон обернулся к Марии. — Если ты хочешь успеть на тот автобус, тебе лучше бежать.

К моему изумлению, он снял халат и повесил его в кабинете.

— Думаю, мы оба заслужили по чашечке чая.

Мы пошли наверх. Он был сложен как кот, стройный и мускулистый; светло-голубая рубашка выгодно оттеняла его золотисто-оливковую кожу.

— Прямо. — Он открыл дверь. — Чувствуйте себя как дома. Я пойду поставлю чайник.

За дверью несколько ступеней вели в большую гостиную. Я влюбилась в нее с первого взгляда — оформленная в красных тонах, стены обтянуты шелком. Длинный диван и мягкие кресла гармонировали с красным ковром, диванные подушки всех оттенков — от оранжевого до солнечно-желтого, и ярко-желтые крутящиеся стулья, похожие на гигантские тыквы.

Мои мысли прервал приход Саймона с чаем.

— Эта комната! — с восторгом воскликнула я. — Она просто волшебная. Как вам удалось придумать такое?

Темные глаза смотрели настороженно, почти холодно.

— Мне не удалось, — коротко ответил он и поставил поднос.

У меня вдруг появилось такое ощущение, словно я осталась одна. Длилось оно всего лишь мгновение, а потом он налил чай и забыл предложить мне молоко. Когда я напомнила ему об этом, он виновато посмотрел на меня:

— Извините. Боюсь, хозяин из меня никудышный. В нашей семье это гораздо лучше удается Брайану.

Это «в семье» прозвучало так трогательно. В конце концов, он был практически одинок. И вдруг меня словно озарило. Его жена! Та, которая покинула его. Наверное, она обставила эту комнату, и сейчас, когда на его лице резче обозначились морщины, он, наверное, вспомнил о ней.

— Мисс Гибсон — или я могу называть вас Кон?

— Да, пожалуйста.

— Вы часто видите моего проблемного ребенка?

— Брайана? Ну… только на работе.

— Именно работа меня и беспокоит. Этот тип Фрейзер, похоже, считает, что Брайан просто сорванец. Это так?

— Вы верите ему! — Мне захотелось взвиться под потолок. Только потому, что Брайан не носит стрижку под военного и такие же безупречные воротнички и манжеты, как сам К.Ф., тот заимел зуб на бедного парня… тоже мне сорванец! Я остановилась, стараясь не смотреть на ситуацию под другим углом… Брайан, с такой силой опускающий телефонную трубку, что аппарат падает со стола… Брайан, от избытка чувств включающий сигнал тревоги в лифте… Брайан, выходящий из себя и сбивающий с ног Мика Даггана прямо посреди отдела… Н-да…

— Ладно. Молчание — знак согласия, — нетерпеливо сказал Саймон. — Я не хочу, чтобы вы меня обманывали.

— Я и не собиралась, — быстро ответила я. — Но все совсем не так плохо, как, я уверена, это преподнес мистер Фрейзер. Он видит в людях только дурное.

— Здесь я спорить не буду. — Саймон вдруг помрачнел.

— Я думаю — может, мне стоит поговорить с Брайаном…

— Я как раз ломал голову, как бы попросить вас об этом, — обезоруживающе признался Саймон. — Я уверен, он нуждается в правильном подходе и правильной компании. Мне только одно не дает покоя. Если этот Фрейзер видит в людях только плохое, какого черта он делает во главе целой толпы народа?

— Ну, — пробормотала я, — наверное, не такой уж он… В общем, к нему привыкаешь… Он и на меня часто покрикивает.

— За то, что вы не стрижетесь?

— Нет, главным образом за разговоры. Я все время болтаю.

Эта чудесная красная комната была создана для того, чтобы в ней смеялись. Теперь она наполнилась звуками нашего веселья.

— Знаете что? — Саймон хитро посмотрел на меня. — Вас вовсе не под кустом нашли. Вас нашли на Иванов день под белладонной.

Он взглянул на часы и поднялся.

— Боюсь, мне придется оставить вас. Меня ожидает пациент. Нет, не вставайте. Я позвоню сюда, когда приедет Фрейзер. — Его лицо снова застыло. — Приходите снова в четверг. Я приму вас. В четверг, скажем, в половине двенадцатого?

Это было не совсем удобно. Поразмыслив, я поняла, что максимум, что я могу себе позволить в четверг, — это использовать свой обеденный перерыв.

— Извините, не получится, — с сожалением произнес Саймон. — По четвергам я прикрываю лавочку в полдень. Это у меня день Клондайка.

Я понятия не имела, что это означает, но все было ясно.

— Назначьте на половину двенадцатого. Все в порядке, — нетерпеливо перебил К.Ф., застывший у двери.

Я должна была бы быть благодарна, но не хотела. Я не хотела, чтобы К.Ф. был здесь, в холле Саймона. Было совершенно очевидно, что оба еще не забыли спор, произошедший накануне.

— Мистер Фрейзер, я понятия не имела, что Мария позвонит вам после пяти, — говорила я, пока мы спускались по ступеням, и его рука без особой надобности поддерживала меня под локоть. — Как вы сами видите, я в полном порядке и меня нет необходимости отвозить домой. Я…

— Да-да, в сторону Рэтнези, правильно? — пробормотал он.

— Мистер Фрейзер, у меня в городе машина.

— И у меня тоже, — заметил он, облокотившись на дверцу своей машины. — Двое людей, две машины. Я где-то недавно прочел, что восемьдесят процентов перемещения в Дублине происходит за счет частного транспорта. Если бы в нас присутствовал дух общественности, мы бы бросили обе машины и поехали домой на автобусе! — Он захлопнул за мной дверцу, а сам сел за руль. — Но в этот раз, пожалуй, мы этого делать не будем.

— Разумеется, нет. И вообще, это отцовская машина, и я не собираюсь оставлять ее на стоянке на всю ночь!

— А вас кто-нибудь просит об этом?

Мы подъехали к стоянке, он поставил свою машину и закрыл ее. Без сомнения, он собирался отвезти домой и меня, и отцовскую машину.

— Знаете, это правда нелепо, — запротестовала я, пока мы пересаживались. — Это займет весь ваш вечер.

— Не имеет значения. У меня не было особых планов, — невозмутимо ответил он.

Когда мы подъехали к «Тир-на-Ног», практически во всех его окнах горел свет и нигде не были задернуты занавески. Наша всезнайка смеялась над гоблинами и привидениями, но я заметила, что она никогда не оставалась одна дома, не включив повсюду свет.

— Моя младшая сестра дома, — сказала я как раз в тот момент, как входная дверь распахнулась и Лулу с громким лаем проскочила между длинных ног Линды. — Это Линда, — представила я и, вспомнив о манерах, добавила: — Понятия не имею, что у нас на ужин, но вы можете рискнуть поесть с нами, пока мы смотрим расписание автобусов.

Как ни странно, в этот момент он показался мне удивительно неуверенным. Он нервно сглотнул:

— Это очень мило с вашей стороны, но у меня не было намерения навязываться…

— Чепуха, — начала было я, как вдруг вмешалась Линда:

— Кон, я только что сделала пюре, знаешь, из пакетов. Мне больше ничего не пришло в голову. Мария сказала, что-нибудь мягкое.

Пюре!!! У нас в гостях К.Ф., а мы собираемся кормить его пюре… Боже, ну почему Мария ушла куда-то?

К.Ф. взял меня под локоть:

— Если вы не возражаете, я с удовольствием приму ваше приглашение, но при одном условии — вы разрешите мне готовить.

Он делал все так же обстоятельно, как и на работе. Я резала остатки ветчины, а он, в нарукавниках, вбивал в пюре яйцо и сыр. Через полчаса пирог был готов; с золотистой корочкой, сдобренный сыром и украшенный петрушкой. Я размышляла, будем ли мы ужинать в столовой, но Линда решила вопрос, вытащив скатерть под цвет кухонных занавесок и постелив ее на стол.

Последний автобус от Ардбаун-Кросс отходил в семь тридцать, после этого до Рэтнези надо было идти пешком. К.Ф. так и собирался поступить, и, разумеется, Линда хотела показать ему дорогу. В результате мы втроем поехали на машине.

— Кстати, мистер Фрейзер, — нервничая, сказала я, когда мы подъехали к остановке, — вы в курсе, что у меня остался еще день отпуска и я договорилась, что беру его завтра?

— Первый раз слышу.

— Он мне очень нужен, — взволнованно продолжала я. — В доме такой беспорядок. Я не могу позволить маме увидеть такое.

— А миссис Фини не может прийти, потому что Эйлин родила ребенка, — встряла Линда.

— Помолчи, — шикнула я. — Так как вы думаете, мистер Фрейзер?

— Ну что ж, — мрачно ответил он, — удивительно, на что мы способны, если очень захотим. — При виде моего удивленного лица в его глазах запрыгали веселые искорки. — Ладно, слушайте меня. Я не хочу вас видеть до пятницы, но это двухдневный больничный — и используйте его по назначению. Смотри, чтобы она все сделала, как надо, Линда. Оставляю тебя за старшую.

Глава 4

На следующее утро я проснулась всего лишь с легкой головной болью и онемевшей щекой, и мне было немного неловко, что мне дали больничный, но к тому времени, как я убрала весь дом, я устала как собака. Утром звонила Хэзел и забросала меня вопросами о роли К.Ф. во вчерашних событиях. Он правда вернулся в город за мной? Он держал меня за руку? Мне так и хотелось ответить: «Нет, но он приготовил мне ужин!»

Мария предупредила меня, чтобы я не опаздывала к Саймону на следующий день, так как ему надо было быть в Клондайке в час тридцать; Клондайк — маленький городок к северу от Дублина, где он по четвергам подрабатывал хирургом.

Открыв мне дверь, она присвистнула:

— Бог ты мой, чего это ты так разрядилась?

Я поняла, что ее присутствие здесь чревато множеством неудобств. Утро было чудесным, и я надела костюм, который купила для свадьбы кузины в марте прошлого года. Он состоял из твидового платья желто-зеленого цвета и жакета того же оттенка с лимонной отделкой, и даже мама не нашла к чему придраться. Если надеть его с золотисто-желтой шляпкой из мягкого меха, он, по маминым словам, выражал две вещи, обычно мне не свойственные, — класс и достоинство.

— Собственно говоря, — со значением произнесла я, — я собираюсь в аэропорт встречать родителей, которые возвращаются из Испании.

— Рассказывай мне сказки! — пробормотала Мария, провожая меня в приемную.

Прошло еще двадцать минут, прежде чем подошла моя очередь, и я последний раз проверила, как я выгляжу. Не так уж и плохо. Я не была красавицей, но костюм оттенял мои глаза, и все вместе смотрелось вполне прилично. Мария, к сожалению, застала меня как раз в тот момент, когда я приглаживала брови.

В кабинете Саймон, стоя к нам спиной, мыл руки.

— Доброе утро, — сказала я.

— Ой! — Он по-детски вздрогнул и схватился за полотенце. — Извините, что задержал вас. Мы…

Он повернулся, и слова замерли у него на губах. Темные глаза медленно оглядели меня.

— Как у вас дела? — осведомился он.

— Нормально. — Я выдавила улыбку.

— Уверены? — переспросил он. — Что-то не очень похоже. Все еще заметна припухшая щека. Ну, садитесь. Мария, миссис Харрис еще не приехала? Мой день Клондайка, — добавил он, поворачиваясь ко мне. — Мне нужно выехать отсюда в половине первого. — Он осмотрел мою десну. — Вы полощете ее?

Нет, я не полоскала. Мне ничего об этом не сказали. Он выглядел раздраженным.

— Так полощите. Несколько раз в день. Вода горячая, насколько сможете терпеть, с солью. Ну, вот, собственно, и все.

Я глубоко вдохнула.

— Я тут подумала об остальных зубах. Может, вы посмотрите их, пока я здесь?

Мария, полоскавшая в раковине миску, издала придушенный звук, за который я не стала больше ее любить. Саймон взял свое зеркальце и какую-то штуку вроде вязального крючка и засунул и то и другое мне в рот. Его большой палец, упиравшийся в мою губу, был прохладным и пах дезинфицирующим средством. При всем своем желании я не могла бы назвать происходящее романтичным. Через минуту-другую он отложил инструменты.

— Да, вы небольшая радость для умирающего от голода дантиста. Приходите снова через полгода.

Раздался звонок в дверь, и Мария пошла открывать. Я взяла свою сумочку. Наши с Саймоном глаза встретились.

— Что вы сегодня делаете? Работаете?

Я покачала головой, обрисовала ему ситуацию, упомянула о приезде родителей.

— Во сколько? — небрежно осведомился он.

— Самолет? Где-то после пяти.

— А, понятно, тогда не получится. Я собирался сказать, что заеду в аэропорт, это по пути в Клондайк, и мы могли бы пообедать вместе. Но совершенно очевидно, что вы не можете болтаться там после этого еще четыре часа.

— Нет, — сказала я гораздо более грустно, чем собиралась. В любом случае были еще дела дома, надо было разжечь камин, купить и расставить цветы.

— Это миссис Харрис. — Вернулась Мария.

— О, миссис Харрис! Я совсем про нее забыл. Посмотри, не потеряли ли мы ее протез!

К тому времени, как я отправилась в аэропорт, небо затянулось тучами. С Атлантики дул юго-западный ветер, и обещали дождь. Я вела машину, со стыдом сознавая, что расстроена.

Я включила «дворники», нажала на педаль газа, сняла ногу, увидев, что впереди горит красный свет, и уже притормаживала, когда заметила ребенка, маленького мальчика, выскочившего на дорогу справа, засунув руки в карманы и опустив голову.

Я знала, что собью его, даже пока мои руки выворачивали руль, а нога жала на тормоз. Шины, завизжали, моя голова со всей силы ударилась о лобовое стекло. Когда я открыла глаза, с другой стороны дороги на меня орал мужчина: «Идиотка!» Мальчик лежал лицом вниз у переднего колеса.

— Ты что, не видела его?! — снова заорал мужчина.

Это был какой-то кошмар, парализующий, ошеломляющий. У меня в голове все кружилось. Я не могла ни заговорить, ни пошевелиться, могла только неподвижно сидеть.

— Господи, да она убила его! — завизжал женский голос.

— Прошу прощения, мадам.

Еще один голос, резкий и хриплый. Я в изумлении пошевелилась, и в ту же минуту чья-то рука рывком распахнула дверцу машины.

— Кон, вы в порядке?

Я открыла рот, но не смогла издать ни звука.

— Вы в порядке? — Рука обняла меня за плечи.

— Да, — выдавила я, молясь, чтобы мне не стало плохо. Я попыталась спросить про мальчика, но снова задохнулась.

— Спокойнее, расслабьтесь.

Саймон все еще поддерживал меня. Голос его доносился откуда-то издалека и то приближался, то отдалялся. Наконец мне удалось выговорить:

— Он мертв?

— Нет, конечно нет. Ни царапины. Вы не задели его.

— Но он лежал…

— Он споткнулся. Ну же, взгляните сами.

Он отодвинулся и посмотрел на жертву, которая уже была на ногах и испуганно хныкала. Кто-то протянул мальчику конфету. Мужчина, обозвавший меня идиоткой, подошел к машине.

— Все замечательно, мисс, но вы ехали слишком, черт побери, быстро.

— Вы могли задавить его! — добавил второй голос.

— Или он мог бы быть ответственным за ее смерть, — возразил Саймон. — Он побежал прямо через дорогу, не глядя по сторонам. Просто чудо, что ей удалось объехать его. — Его голос звучал спокойно и убедительно. Я открыла было рот, но Саймон дотронулся до моей руки. — Послушайте меня. Говорите как можно меньше.

Через пять минут прибыл постовой.

— Вы в порядке, мисс? — вежливо осведомился он.

— Да, в полном, — ответила я, игнорируя звон в голове, который был результатом того, что я перенервничала. Дальше я говорила очень мало. Ситуацию обрисовал Саймон, спокойный и властный. Вскоре постовой уже закрывал свой блокнот и уверял меня, что инцидент исчерпан.

— Мне нужно встречаться с матерью мальчика? — нерешительно спросила я.

— Вовсе не обязательно, — коротко ответил Саймон и открыл мне дверцу машины. — Все нормально?

Моя голова раскалывалась от боли, но я и так причинила ему много неудобств. Кроме того, я не хотела, чтобы родители, особенно мама, едва приземлившись, узнали об аварии.

— Абсолютно, за исключением времени.

— Вот и хорошо. — Он похлопал меня по руке. — Тогда я не буду больше вас задерживать.

К счастью, самолет родителей задержался, и пассажиры наводнили зал прибытия как раз в тот момент, когда я туда вошла. Моего отца всегда легко увидеть в толпе. Шляпа у него обычно сидела на затылке, и он такой высокий, что его доброе носатое лицо возвышается над всеми окружающими минимум на полголовы. Мама шла сразу за ним с цветастой испанской корзиной в руках. Мы с ней были очень похожи, но у нее было преимущество возраста — я не шучу. Ее лицо с годами становилось только красивее; глаза у нее были темнее, с золотыми точками. Она уехала с морщинами на лице, но теперь они все куда-то пропали. Она даже набрала вес, и это очень шло ей.

— Привет, вы двое! — закричала я и побежала. Мне показалось, от этого усилия моя голова расколется. К счастью, они ничего не заметили.

— Кон! Милая, как здорово! — Мама обняла меня. — Мы и не думали…

— По дороге от зубного со мной произошла интересная история, — беззаботно объявила я. — Мне дали два выходных, чтобы прийти в себя.

— А сколько выходных дали Болтону? — спросил папа.

— У тебя болели зубы? — вставила мама.

— В машине все расскажу! — Я рассмеялась. Смеяться было ужасно больно, но и этого, слава богу, она не заметила.

Папа поставил на пол чемоданы.

— Угощайся. Вся Барселона и половина Лондона лежат у твоих ног.

— Ух ты, подарки! — Я подхватила первый чемодан. Он оказался тяжелее, чем я думала. Это была последняя капля. У меня начало темнеть в глазах от боли. Я торопливо заморгала.

— Ну как, ты… — начал папа. — Кон!

Я видела его глаза, которые выглядели еще синее на фоне загара; я видела, как мама бросилась ко мне: «Джо, ей плохо!», смутно ощутила, что чья-то рука поймала меня. Было больно, потом все закружилось, а потом, слава богу, я провалилась в темноту.

Казалось, целую вечность спустя я очнулась на больничной кровати. Похоже, у меня было сотрясение, и доктор, которому мои родители сдали меня, хотел подержать меня под наблюдением.

— Ну, теперь-то я в порядке, — твердо сказала я. — Так могу я идти домой?

— Может быть, завтра, — успокоила меня медсестра. — Посмотрим, что скажет врач.

Дело было не в том, что скажет врач, а в том, что скажет К.Ф. Потом медсестра говорила, что я очень доходчиво это разъяснила. Все, чего я добилась, однако, это того, что мне дали успокоительное, и до утра я забылась. Утром врач с наигранной обидой в голосе говорил: «Но вы же только приехали», а я неблагодарно настаивала, чтобы меня отпустили сегодня или завтра. Что за глупости. Со мной все было в порядке, а дел было по горло — например, накопившаяся работа у К.Ф.

— Хотела бы я посмотреть на этого К.Ф. По тому, как ты о нем говоришь, можно подумать, будто у него семь голов, — заметила медсестра, с которой мы успели подружиться.

Меня положили в двухместную палату, кроме меня, тут сейчас никого не было, и медсестра при малейшей возможности заглядывала поболтать. Когда я, защищаясь, сказала, что только один раз упомянула о нем, она рассмеялась:

— Извини, но я с тобой не соглашусь; когда тебя вчера привезли, ты говорила о нем без остановки.

В середине утра медсестра вернулась, улыбаясь во весь рот, с букетом в руках. Теперь на тумбочке у моей кровати стояла ваза с желтыми хризантемами. На карточке было написано: «Всего наилучшего. Кеннет Фрейзер».

— Боже, сколько, по его расчетам, я здесь пролежу? — выпалила я, уставившись на цветы.

— Кстати, это не его мать лежит здесь? — спросила сестра.

— Может быть, и она. Ей должны делать операцию.

— Ну, она в соседней с тобой палате. — Сестра улыбнулась. — И мы все просто с ума сходим от Кена. Он такой душка, когда улыбается.

— Только этого мне не хватало, — простонала я.

Как бы абсурдно это ни было, ко мне еще никого не пускали, на двери висела специальная табличка, но, когда я дремала после обеда, дверь открылась.

— Как дела, крошка? — сказал кто-то, и, моргая, я обнаружила перед собой галстук всех цветов радуги, розовую рубашку, а над всем этим победную ухмылку Брайана.

— Как ты сюда попал? — выдохнула я.

— Через дверь.

— Там написано «Не входить», — пробормотала я.

— Правда? А я могу читать только слова из четырех букв.

Он был моим спасителем, о чем я радостно ему сообщила. Прошло какое-то время, прежде чем я сообразила спросить его, как ему удалось выкроить время на визит.

— Элементарно, дорогой Ватсон. В данный момент я нахожусь в главном офисе компании.

Этот офис находился в Дублин-Касл, никак не рядом с местом моего заключения. Вдруг его визит потерял всю свою прелесть.

— О Брайан, ты уверен, что поступаешь правильно?

— Расслабься, цыпленок. Сэр Поганец уехал на весь день с кем-то из правления.

— Я не совсем это имела в виду.

Это был как раз тот случай, когда я должна была воззвать к его сознательности, — и как же это было трудно!

— Я хочу сказать… это неправильно… — Он с изумлением смотрел на меня, и, сдавшись, я замолчала. — О боже, наверное, это звучит отвратительно.

— Именно так, солнышко. — Он передразнил: — «Могу я спросить, Уэст, когда вы в последний раз стриглись?»

У него так похоже получалось, что, когда тот же голос спросил: «Могу я спросить, Уэст, что вы здесь делаете?» — я не сразу поняла, что говорит не он. Когда до меня дошел весь ужас ситуации, я так испугалась, что даже не смогла повернуть головы. Брайан тоже не пошевелился. Он, улыбаясь, продолжал сидеть на краю моей кровати и нагло заявил:

— Думаю, то же самое, что и вы.

К.Ф. наконец подошел ближе, и я могла его увидеть. Сердце у меня упало: он побелел от ярости.

— Когда вы обращаетесь ко мне в рабочее время, будьте добры встать, если от меня не поступит других указаний.

Как ни странно, Брайан так и поступил.

— Я так понимаю, вы не были в Дублин-Касл?

Брайан покачал головой.

— Тогда предлагаю вам отправиться туда немедленно. Мы поговорим об этом, когда вы вернетесь.

Он стоял поджав губы, пока Брайан наклонился над моей кроватью и поцеловал меня. Бедная моя голова пошла кругом. Перед моим мысленным взором было озабоченное лицо Саймона, передо мной — теплые губы Брайана, а позже, когда он ушел, сердитые глаза К.Ф.

— Там… табличка на двери, — выдавила я.

— Я видел ее.

— Ко мне никого не пускают.

— И это я прочитал. Я не собирался наносить вам визит. Не то чтобы это имело какое-то значение. Я просто хотел заглянуть посмотреть, как вы… Я сейчас уйду. Теперь вам больше, чем обычно, необходим отдых.

— Нет, — вдруг сказала я. — Нет, я в порядке. Пожалуйста, садитесь. Сестра не будет против. Вы ей нравитесь.

Он нахмурился:

— Нравлюсь я? Боже ты мой, с чего бы это?

— Понятия не имею, — утомленно ответила я.

— Ну что ж, всякое случается.

Смешно, но он сказал это совершенно серьезно. Потом сел рядом со мной: крупный, тяжелый, руки сложены на коленях.

— Как вы себя чувствуете? — Улыбка у него вышла виноватая.

— Вполне сносно, — вежливо ответила я. — И спасибо за цветы, они моего любимого цвета.

— Я рад.

Казалось, он доволен. Возникла неловкая пауза.

— Очень жаль, что я не смогла сегодня выйти на работу. Наверное, у вас много дел?

— Похоже на то, правда? Как там Линда и домашние?

— О, все в порядке. — Я не могла больше сдерживаться. — Мистер Фрейзер, что будет с Брайаном? Он просто хотел поднять мне настроение.

— Как и многие другие, — был неожиданный ответ. — Тут весь день вокруг вашей палаты толчется уйма народу. Но, насколько я знаю, больше никто не осмелился взять быка за рога.

— Но Брайан совсем другой, — торопливо сказала я. К.Ф. поднял брови. — У него нет родителей, и если вы уволите его…

— Его увольнение от меня не зависит, — перебил К.Ф. — Но ради его же пользы, а также ради остальных нужно что-то предпринять.

— Вам не кажется, что с него уже довольно? — Я знала, что переступаю черту, но это было и ради Саймона, не только ради Брайана.

— Мне кажется, ему еще недостаточно, — последовал непреклонный ответ. — И в один прекрасный день плоды, быть может, придется пожинать Саймону Порриту.

В этот момент дверь снова открылась, и вошли мои родители. Со смешанным чувством смущения и облегчения я представила их.

— Вы можете подумать, что я не умею читать, — по-детски пробормотал К.Ф., пожимая руку маме. — Я имею в виду табличку на двери. Но так получилось, что моя мать лежит в соседней палате уже пять недель, и я почти перестал чувствовать себя посетителем.

«Пять недель, — подумала я. — Должно быть, у нее что-то серьезное». Я видела, что мама уже очарована. Ей нравились крупные мужчины с улыбкой школьника. Я часто гадала, почему она вышла замуж за папу, хотя меня это вполне устраивало.

— Я так рада познакомиться с вами, мистер Фрейзер, — говорила она. — Девочки рассказали мне, как вы были добры к Кон во вторник, и собиралась написать вам и поблагодарить.

Мама всегда благодарила людей — врачей, священников, контролеров в автобусе — всех, кто сделал для нее что-то, выходящее за рамки должностных обязанностей. К.Ф., игнорируя комплимент, направился к двери:

— Я удаляюсь. Рад был с вами познакомиться. Всего наилучшего.

— Какой милый мужчина, — прокомментировала мама. — Мария, наверное, ошиблась. Она сказала, что он тебе не нравится.

«Ну вот, начинается», — подумала я. Но надо было сначала разобраться с более важными вопросами.

— Вы принесли мои вещи?

Оказалось, что нет. Доктор посоветовал им не забирать меня из больницы до воскресенья. У папы были дела в городе, так что он собрался уходить, оставляя со мной маму.

— Если кто-то и должен быть здесь, так это ты, — сердито сказала ему я, чувствуя, что родители не на моей стороне. — Я подозреваю, твой аппендицит тебя все еще беспокоит?

— Что это за жизнь без пары болячек? — парировал он и убежал.

— Или тройки, — с неожиданной мрачностью заметила мама. — Пока мы были в отъезде, аппендицит не раз беспокоил его. Я изо всех сил старалась отправить его сегодня к врачу, но он упорно утверждает, что это просто от перемены климата.

Она вздохнула и вдруг стала такой несчастной.

— Мам, ты волнуешься?

— Да нет, не особенно. Я больше волнуюсь за тебя. — И опять завела разговор об аварии. — Если бы только там был мистер Фрейзер! Он уж не позволил бы тебе ехать дальше в таком состоянии.

— Но ничего же не случилось, — защищалась я.

— Но могло, милая…

Вдруг в дверь постучали. Я сказала «войдите».

— Медсестра сказала, что вам уже настолько лучше, что я могу одним глазком взглянуть на вас, — произнес приятный голос. Вошла женщина лет пятидесяти пяти в голубом халате. Что-то в ее улыбке подсказало мне, что это и есть моя соседка. Моя мама тоже, видимо, подумала об этом, поднялась и сказала:

— Как мило с вашей стороны зайти к нам. Вы, должно быть…

— Хелен Фрейзер. Как вы себя чувствуете? — спросила она, взяв меня за руку.

— Замечательно. Меня вообще не должно здесь быть, — нетерпеливо ответила я. — А как у вас дела?

— Я полностью с вами согласна!

Более пристально вглядевшись в ее улыбку, я заметила тщательно скрываемую за ней физическую слабость. Как сказал К.Ф.? «Не такая уж легкая операция». Я охотно поверила в это.

Мама и миссис Фрейзер сразу понравились друг другу, и я не стала вмешиваться в их разговор. Я лениво прислушивалась сначала к маминому рассказу про Испанию, потом к рассказу миссис Фрейзер про Калифорнию, где жила ее замужняя дочь, Джанет, и трое внуков, которых она еще не видела.

— Но скоро увижу.

Она объяснила, что они с мужем поедут туда, «как только я разделаюсь с этой проблемой». Выяснилось, что она находится в больнице на предварительном лечении с середины сентября и очень переживает, что пришлось оставить «Дэвида и Кена» без присмотра. Мама ненавязчиво поинтересовалась, что за операция ей предстоит.

— Какая-то гадость, название которой я никак не могу выговорить, — с показной веселостью ответила миссис Фрейзер. — Они собираются каким-то образом увеличить мое сердце.

Вскоре после этого она встала.

— Теперь ваша очередь навестить меня. Кен сказал, что вы придете, если я вас очень попрошу.

— С удовольствием, — смущенно ответила я. — И спасибо, что заглянули ко мне.

Я знала, что, должно быть, ужасно выгляжу. Мама принесла мою косметичку, но я еще не успела воспользоваться ею, как и переодеться из неприглядной больничной ночной рубашки. Смотрелась я, наверное, как беспризорница. Должно быть, миссис Фрейзер было жаль меня, иначе почему ее глаза так ласково смотрели на меня, когда мы прощались?

— Рада была познакомиться, Кон, — сказала она.

На следующий день мне разрешили встать на обед, и, когда пришла Мария, я устроила ей экскурсию. Она все еще мечтала стать медсестрой и несколько раз повторила мне это. Я подумала, что она не представляет, чего хочет, и спросила, как родители отнеслись к ее работе у Саймона.

— Вполне нормально. Разумеется, про его жену они не знают.

Я искоса посмотрела на нее.

— Я хочу сказать, это же просто городские сплетни, их это не касается. Если уж на то пошло, это не касается никого из нас. И вообще, думаю, сейчас они не особенно обо мне волнуются. У них что-то свое на уме.

Оставшись одна, я собралась было навестить миссис Фрейзер, но медсестра сказала, что она плохо спала ночью и сейчас отдыхает, так что я стояла у окна в своей палате и смотрела на дремлющий Дублин. Мысли мои были беспокойны. Этот папин аппендицит… И насколько серьезная операция предстоит миссис Фрейзер?..

Я попросила Марию оставить дверь открытой, так что вместо стука раздался хрипловатый голос:

— Можно войти?

Я повернулась, не веря своим ушам. У меня начались слуховые галлюцинации — я слышала голос того, кого здесь быть не могло… наверное, все из-за сотрясения. Но я ошиблась. На пороге стоял Саймон, в брюках, шотландском кардигане и золотисто-коричневом свитере-поло.

— Так я могу войти? — снова мягко спросил он.

— О… о да, мистер Поррит, конечно.

В следующую минуту я почувствовала, что он обнял меня за плечи, слегка сжал и поцеловал в щеку.

— Как у вас дела? И не называйте меня «мистер Поррит»!

— Я… в порядке.

Это была неправда. В данный момент, садясь, я чувствовала слабость в ногах.

Дермот целовал меня сотни раз, все мужчины на этаже целовали меня на прошлый день рождения, вчера меня поцеловал Брайан; поцелуй Саймона был таким мимолетным, что с трудом вообще мог считаться поцелуем. Но дело было не в нем, а во мне. Сколько можно обманывать себя, говоря, что хочу помочь ему с братом, и при этом все время думать, хорошо ли я выгляжу! Даже сейчас я мысленно благодарила Бога, что успела накраситься и надеть халат, который мне подарили на день рождения в августе, белый с рукавами три четверти… а все почему?.. потому что, как и многие другие, я влюбилась в него.

К моему смущению, Саймон смотрел на мои волосы, молча и так, словно они могут обжечь его. Я нервно поправила выбившуюся прядь. Если их как следует расчесать, как сегодня, то они не так уж плохи, хотя когда-то я шесть новолуний подряд загадывала, чтобы они стали черными. Сегодня на фоне моего белого халата они выглядели даже ярче, чем обычно. В детстве одно из моих прозвищ было «факел».

— Не стоило ехать в такую даль субботним днем.

Его необыкновенные глаза засветились весельем.

— Страшно подумать, как далеко приходится ехать другим!

— Каким другим?

— Ой, да бросьте, как я понимаю, имя им легион!

Легион! Похоже, это все Брайан. Только на прошлой неделе электрик, чинивший у нас розетку, вошел со мной в лифт и пригласил на свидание. Тогда замечание Брайана показалось мне веселой шуткой, но с тех пор все изменилось.

— Только не говорите, что верите каждому слову Брайана, — ответила я.

В следующую секунду, глядя в словно потухшие глаза, я болезненно подумала, так ли он смотрел на предшественницу Марии, когда давал ей от ворот поворот.

— Да, так вот… — Он сел. — Я, собственно, по делу. Вчера вечером я столкнулся с сержантом в… — Он назвал полицейский участок, в котором занимались моей аварией. — Они не будут выдвигать обвинение.

— Я знаю. Он же сам сказал мне.

— Да, но они могли передумать. — Он запнулся. — Вы ведь и правда ехали слишком быстро. И вы должны были видеть мальчика. Я видел — задолго до того, как вы затормозили.

— Я и так тормозила перед светофором.

— Вы начали тормозить слишком поздно.

— В четверг вы этого не говорили.

— Для вашего же блага, — рассудительно заметил он.

— Я не просила вас врать ради меня. Я никому не позволила бы этого делать.

Это был мой принцип. Родители всегда настаивали на том, чтобы самому отвечать за свои поступки.

— Я думала, что сбила его, вы сказали, что нет, сказали, что он сам выбежал…

— Успокойтесь, вы устраиваете бурю в стакане воды, — сказал Саймон и покачал головой. — Я никогда никому не вру, тем более полиции. Вы не сбивали мальчика, и он действительно выбежал на дорогу, не глядя по сторонам. Я даже не говорю, что вы что-то нарушили. Я просто говорю, что в такое время в данном месте, подъезжая к светофору, вы ехали, немного превысив скорость.

Сказано это было спокойно, и в этом была доля истины. Я знала, что тогда даже две секунды сыграли бы роль, я также знала, что ехала без очков. Ему не было нужды подчеркивать это. В глубине души я всегда буду помнить об этом, так уж я устроена.

— Не волнуйтесь так, — внезапно сказал он. — Я же не лжесвидетельствовал, я уже сказал вам. Это всего лишь — как назвал бы это Фрейзер — превентивные меры.

Я выдавила улыбку.

— Как я слышал, завтра вы возвращаетесь домой? — спросил Саймон, поднимаясь. — Отлично. Что ж, тогда все хорошо, что хорошо кончается:

— Кого это я только что встретила — твоего спасителя? — поинтересовалась медсестра, пришедшая померить мой пульс. — Кен сегодня заходил проведать тебя? — спросила она через минуту. — Нет? А, наверное, твой спаситель его спугнул. Кен приходил с подружкой, по-моему, она все еще в соседней палате.

С тех пор как ушел Саймон, у меня щипало глаза и в горле, и теперь я поняла, что еще чуть-чуть — и я разревусь. Я вдруг в отчаянии шмыгнула носом, и сестра, только что спросившая меня, не помолвлены ли они, прозорливо сменила тему и заявила, что мне пора в кровать. Только я легла, как дверь открылась и незнакомый приятный голос произнес:

— Привет. Как дела?

Я в оцепенении смотрела на вошедшую — высокую, стройную блондинку в белом твидовом пальто поверх черного свитера с высоким воротом.

— Мы почти знакомы, не так ли? — мило сказала она. — Я Фиона Мастерсон.

Я сказала «да» и добавила, что чувствую себя нормально. Она объяснила, что миссис Фрейзер прислала ее с журналами, которые, возможно, будут мне интересны.

— Она ожидала, что вы зайдете, но сестра сказала, что у вас посетитель. Она просто кладезь информации!

Произнеся еще несколько вежливых фраз, она направилась к двери:

— Кстати, Кен передал вам привет. Ему надо было ехать.

— Пожалуйста, скажите ему, что я буду на работе через день-другой.

Мое отсутствие вкупе с отсутствием Олив никак не давало мне покоя. Фиона рассмеялась:

— Не волнуйтесь за работу, предоставьте это Кену.

Когда она ушла, я стала думать о ней. «Она очаровательна, правда?» — сказал К.Ф., и это на самом деле было так, она была даже красивее, чем мне показалось в первый раз… Я не слышала, как открылась дверь, потому что вдруг расплакалась.

— О Кон! — Рядом стояла Хелен Фрейзер. — Милое дитя, не может быть, чтобы все было так плохо.

Тонкая рука в голубом халате обняла меня за плечи. Я была ошеломлена. Она устала, она была больна, я чувствовала, что она совсем худая под пушистым халатом. Я сглотнула, шмыгнула носом и зашарила руками в поисках носового платка.

— Я знаю. Я знаю, что все не так плохо. Я просто не удержалась.

Теперь была очередь миссис Фрейзер сказать «я знаю». Она произнесла это с сочувствием и погладила меня по плечу.

— Простите меня. Вообще-то я никогда не плачу.

— Я знаю, — повторила она.

Удивление высушило слезы. Я посмотрела на нее.

— Ты забываешь, что у нас есть общий знакомый, — озорно улыбнулась она.

Не то чтобы я забыла. Просто мне трудно было поверить, что с его стороны могут исходить какие-либо положительные отзывы обо мне.

— Вы же не хотите мне сказать, что…

— Совершенно верно, не скажу! То, что сын говорит своей матери, должно сойти с ней в могилу.

Видимо, у меня было испуганное выражение лица, потому что она рассмеялась:

— Не волнуйтесь. Я еще не скоро собираюсь в путешествие в один конец. Слишком многих внуков мне еще надо увидеть.

— Семью Джанет? — дрожащим голосом спросила я.

— И семью Кена. — Ее глаза изучали меня. — И я и ты знаем о его планах, Кон. Надеюсь, они скоро поженятся. Если, конечно, он переживет свадебную церемонию.

Я вспомнила, каким кислым взглядом К.Ф. одарил ту фотографию невесты в журнале.

— Вы действительно хотите сказать, что он нервничает?

— Нервничает? Да он пребывает в полной уверенности, что умрет! Но, в конце концов, это будет день Фионы, и у него и в мыслях нет ворчать на нее за это.

Точь-в-точь моимысли. Красивая свадьба — законное право любой невесты.

— Подождите, пока придет ваша очередь, — заметила миссис Фрейзер. — Если я хоть немного разбираюсь в людях, ждать вам осталось недолго.

— Боюсь, что пройдет еще немало времени, — возразила я, не глядя на нее.

— Дорогая моя, — она посерьезнела, — я, наверное, пришла в не самый подходящий момент?

Мне хватило ума покачать головой, но я не могла промолчать.

— Да нет, просто я как раз вела себя как последняя дура — мечтала о звезде с неба.

Миссис Фрейзер улыбнулась, чем напомнила мне К.Ф.

— Знаете, звезды иногда падают, если терпеливо ждать.

Слова утешения привели меня в чувство. Что я сказала? И о чем я вообще думала?

— Эта не упадет — а даже если это случится, мне придется закинуть ее обратно…

Вдруг лицо миссис Фрейзер стало белым как бумага.

— Миссис Фрейзер, в чем дело? — озабоченно спросила я. Какая же я идиотка! Все это время она сидела здесь, даже не расслабив спину, пока я упивалась своими несчастьями.

— Я позову медсестру. — Я спустила ноги с кровати.

— Для меня — не надо. — Она положила ладонь на мою руку. — Дорогая, простите меня — все эти глупые разговоры.

— Я не должна была беспокоить вас этим. Не знаю, что на меня нашло. Просто все как-то сразу навалилось. Послушайте, мне очень жаль, что так вышло.

— Не стоит. Если бы я только могла что-то сделать… — Она замолчала.

Меня вдруг пронзила жуткая мысль.

— Миссис Фрейзер, вы… не скажете… Кену? — Мой голос слегка охрип от волнения. Если она скажет, он не упустит случая взяться за решение моей проблемы, так же как это случилось с Олив. — Я не могу…

Она оборвала меня:

— Кон, дорогая моя, конечно нет. Даю вам слово.

Я подумала, что она сказала бы больше, если бы не вошла сестра.

Когда на следующее утро за мной приехал отец, с ним была Линда. Они понесли мои вещи вниз, в машину, а я зашла в соседнюю палату попрощаться. У миссис Фрейзер был посетитель, крупный мужчина с темными волосами. Он с улыбкой смотрел на меня, зажав зубами трубку. Я узнала бы его где угодно — прищуренные глаза, ровные зубы и широкие плечи были точь-в-точь как у его сына.

— Кон, мой муж — Дэвид, это Кон Гибсон, маленькая подруга Кена.

Преувеличение, конечно, но звучало приятнее, чем «машинистка Кена».

Мы поздоровались за руку. Улыбка мистера Фрейзера стала шире, он поднял трубку и приложил к моей голове.

— Честное слово, это действительно так!

— Дэвид! — с упреком сказала его жена.

Я ничего не понимала.

— Не обращай на него внимания, Кон, — сказала миссис Фрейзер. Казалось, она о чем-то беспокоится.

— Просто проверяю, прав ли был мой мальчик. — У мистера Фрейзера был обезоруживающий смех. — Он сказал, что от ее волос можно спичку зажечь.

Мы с миссис Фрейзер обменялись рукопожатием, и я пробормотала пожелания, чтобы операция прошла хорошо. Рядом со своим громадным мужем она выглядела еще более хрупкой, чем раньше, и, когда я спускалась к машине, мне в душу закрался необъяснимый страх.

По дороге домой Линда рассказала мне все новости: ее команда выиграла матч в четверг, мама привезла ей свитер, Мария принесла кошку.

— И нам надо заехать в аптеку за мамиными таблетками, — добавила она, когда мы подъезжали к Рэтнези.

Я нахмурилась:

— Какими таблетками?

— От живота.

Мне не понравилось, как это звучит.

— У нее опять был приступ?

— Нет. Просто она не очень хорошо себя чувствовала, когда мы готовили завтрак.

— А не должна бы, — расстроенно пробормотала я. Моя младшая сестра как-то странно посмотрела на меня, но промолчала.

Главная улица в Рэтнези — место постоянной пробки, и нашему отцу пришлось довольно долго стоять, прежде чем он смог вернуться к машине. Я вдруг заметила, что ему великоваты в талии брюки. Он явно похудел. Это наводило на грустные мысли.

Однако в следующую секунду они приняли другое направление.

— Эй, — прошептала Линда, тыкая меня в спину, — спорим, они скажут нам сегодня, раз ты вернулась домой?

— Скажут что? — спросила я, пока папа бегом пересекал улицу и открывал дверцу. Он вопросительно посмотрел на нас, склонив голову набок, как попугай, и Линда в ответ устало глянула на меня. Через несколько минут, когда мы ехали в гору, я почувствовала новый тычок, на этот раз тайком, и она сунула мне в руку клочок бумаги. На нем было нацарапано: «У мамы будет ребенок».

Это было в духе «Тир-на-Ног». Маме было тридцать восемь. Если бы я сейчас была замужем — а многие девушки выходят замуж к двадцати годам, — у меня мог бы быть ребенок, и тогда его тетя или дядя оказались бы моложе его…

— Послушай, Лин, это не смешно, и я не представляю, откуда ты взяла сама знаешь что насчет мамы, — заметила я, когда мы с Линдой на минутку остались наедине.

— Ну, когда это сама знаешь что, появляются определенные признаки. Например, папа не разрешает ей поднимать тяжести. Он вчера жутко разозлился, когда она сама принесла корзинку угля. В такое время опасно поднимать тяжести. Я читала об этом. — Она остановилась. — В той книге, она…

— Я тебе уже говорил, Кон? — раздался из коридора голос отца, проходившего мимо. — У Лин тяжелая болезнь. Она читает.

За обедом стало понятно, почему меня не встречала Мария — за курицей в белом вине последовал мой любимый пирог с лимоном и меренгами.

— Должна сказать, что ты выглядишь намного лучше, детка, — заметила мама, изучая меня. — Просто как новенькая.

— Только мне нельзя сильно волноваться, — с невинным видом объявила я. — Доктор на этом очень настаивал.

— Неужели? — Мамины глаза улыбались. — Замечательно. Мне он сказал, что ты должна ложиться спать в десять часов до самого Рождества.

— Надеюсь, ты объяснила ему, что нереально заставить ее делать это! — вмешался папа.

— Вы просто невозможны, — сердито объявила я.

— Да, бывают у нас невозможные моменты, — согласился папа.

Голубые глаза отца и карие матери встретились. Мама прикусила губу.

Мы все примолкли и выжидающе смотрели на родителей. Папа воззрился на нас поверх остатков пирога.

— Кэрол, дорогая, — нежно сказал он, — думаю, нам надо кое-что сказать девочкам…

И тут с маминой стороны раздался первый смешок, и вскоре мы все хохотали. Мама может смеяться, пока у нее слезы не потекут из глаз. Так мы и сидели, смеясь, Мария с одного маминого бока, Линда с другого, обнимая ее за шею.

Глава 5

Я еще три дня не выходила на работу, и мы с мамой усердно баловали друг друга. Было так странно быть дома с ней наедине и не менее странно болтаться по Ардбауну в это время года.

В целом все, что мне удалось выжать из себя по поводу знаменательного события, было смущенное бормотание:

— Мама, ты будь осторожнее, ладно? Я не уверена, что тебе стоит ездить на велосипеде.

На это мама рассмеялась. Ребенок должен был родиться только в марте, врач был ею полностью доволен. Казалось, она ждала, что я скажу что-нибудь, пусть даже легкомысленное, насчет ожидаемых брата или сестрички. Но я почему-то ничего не сказала.

В мой последний отгул мы поехали в город, я — потому что хотела присмотреть новое зимнее пальто, мама — потому что волновалась, что я выберу что-нибудь жуткое. В конце концов я купила пальто, сделавшее бы честь и Фионе Мастерсон, — из черного и коричневого твида, красивое и прекрасно сидевшее на мне, — и мама так обрадовалась, что купила мне подходящую шляпку. Я заметила ей, что редко ношу шляпки.

— И очень жаль, — возразила мама. — И это после стольких месяцев, когда я трудилась над твоей внешностью!

Я посмотрела в зеркало и наморщила нос.

— Надеюсь, с тем, над кем ты работаешь сейчас, у тебя выйдет лучше.

— Это дело вкуса, — беспечно сказала мама. — Но, если повезет, мне не придется ему покупать шляпку.

Насколько раздражающей ни была бы ситуация, я всегда чувствую себя лучше, обсудив ее, пусть даже всего в нескольких словах. Следующие несколько месяцев, возможно, еще не раз заставят меня злиться, но если в результате родится сын, на которого мои родители уже и не надеялись, тогда я многое отдала бы за этот «неприятный момент».

Когда мы вышли из шляпного магазина, мама предложила заглянуть в больницу и навестить миссис Фрейзер. Она рассмеялась, когда я начала возражать:

— К.Ф. может быть там.

— Даже если он там — и что? Он не укусит тебя.

— Нет, просто он подумает, что я могла бы уже быть на работе.

— Ну, милая, он совсем не такой! — радостно поправила меня мама, руководствуясь своей единственной пятиминутной встречей с ним.

Как бы то ни было, в больнице нам не разрешили повидаться с миссис Фрейзер. Ей стало хуже в воскресенье вечером.

— Сейчас она почти в норме, — сказала моя знакомая сестра, улыбаясь нам. — Но доктор настаивает, чтобы она соблюдала полный покой.

Неприятное чувство, появившееся у меня, когда мы прощались с ней в воскресенье, снова вернулось, пока мы с мамой шли к автобусной станции. И раньше шансы на то, что она поедет в Калифорнию, были весьма сомнительными, теперь же я не знала, что и думать — точнее, знала, но не хотела с этим мириться.

На следующее утро, когда я шла на работу от стоянки, где меня высадил папа, подъехал Брайан на мотоцикле и предложил подвезти меня, а потом пригласил на свидание в субботу. Я согласилась.

К.Ф. в офисе не было — он уехал в командировку, и я была рада возможности привести в порядок дела без него. А днем у меня состоялся разговор с руководителем нашего филиала. Прошлой весной в главном офисе в Ливерпуле организовывались мини-курсы для девушек из филиалов. По списку я должна была ехать туда в мае, но мой курс был отменен. Теперь мистер Фоли говорил, что появилось вакантное место на следующую неделю и они хотят, чтобы я поехала туда во вторник.

— Конечно, надо было предупредить вас заранее, но, думаю, вы не будете возражать.

Я согласилась и получила план поездки — вылет около восьми утра во вторник, обратный самолет из Ливерпуля в восемь тридцать вечера в среду.

— Еще кто-нибудь едет? — спросила я. Нас обычно посылали парами.

— Хм… нет. — Мистер Фоли заколебался. — По крайней мере на курсы — нет. Но на самолете у вас будет компания. Мистер Фрейзер едет в главный офис на эти два дня.

Реакции на мою поездку были самые разнообразные. Ребята на пятом этаже отпускали неизбежные шуточки типа: «Ага, уже проводишь с ним выходные?» — и только ухмылялись, когда я спрашивала, с каких это пор вторник и среда считаются выходными. Брайан дал мне список клубов Ливерпуля, которые стоит посетить, мама сказала, что мы очень вовремя купили пальто и шляпку, а папа мрачно осведомился, во сколько нам надо будет выехать в аэропорт.

Мой «товарищ по несчастью» появился в пятницу утром с полным чемоданом работы, и, хотя он честно осведомился о моем самочувствии, я видела, что его мысли витают где-то далеко. Я было испугалась, что его матери опять стало хуже, но на мой вопрос он ответил, что ее состояние продолжает улучшаться.

Я рискнула спросить про вторник.

— О да, — небрежно отозвался он, — я слышал. Кстати, во вторник я заеду за вами. Время регистрации на самолет — семь пятнадцать. Нам надо будет выехать из Ардбауна в шесть тридцать.

Мои сбивчивые объяснения, что меня повезет отец, были отвергнуты.

— Ерунда, почему мы должны ехать оба? Я поеду в аэропорт на машине и оставлю ее там.

Мое свидание с Брайаном в субботу оказалось очень приятным. Мне было сказано вернуться домой не поздно, и я ожидала, что он будет этим недоволен, но он проявил понимание. Удивительно было и то, что он приехал на маленькой машине, которую описал как «запасной вариант Саймона, который можно стащить ради доброго дела».

— Как он поживает? — небрежно поинтересовалась я.

— Нормально. Как обычно, пашет как вол.

— Дантисты — люди занятые, — заметила я.

— Ну да, только с Саем все немножко по-другому. Он… ну, в общем, ему в жизни досталось.

Серые глаза смотрели на меня смущенно.

— Это… из-за жены? — спросила я, и он кивнул:

— Этим летом будет три года, а он все еще загоняет себя до смерти, чтобы забыть о ней.

«Значит, я была права», — с упавшим сердцем подумала я. Красная комната, где ничто не изменилось, была отголоском прошлого.

— Она очень красивая?

— Более чем! Но без нее лучше. Честно, Кон, для нас обоих, и для меня, и для Саймона, если бы он только смирился с этим. Мы с ним прекрасно ладим и нормально живем, так было всегда.

Очевидно, Брайан не будет в восторге, если его невестка решит вернуться к мужу. Я подумала, не приложил ли он руку к распаду брака. И еще подумала, не слишком ли эгоистично его довольство настоящим положением вещей.

Подарок, привезенный мне, родители купили в Лондоне — свитер и юбку из зеленоватого с золотым кашемира. Они хорошо подходили к моему новому пальто, и я надела их для поездки в Ливерпуль.

Мой «шофер» приехал точно вовремя. Мама, которая нарушила все инструкции и пришла на кухню, где я допивала кофе, поправила на мне шляпку и на одном дыхании выпалила, что мне нужно носить природные цвета и как она рада, что за мной будет присматривать Кеннет Фрейзер.

— А ты будь поосторожнее, — приказала я, целуя ее, и торопливо добавила, что сама выйду из дому. Но было поздно. Она уже открыла входную дверь и тепло поприветствовала К.Ф., — должна признать, он отвечал ей тем же.

— А, вот и вы. — Он замолчал, и на секунду темные глаза остановились на мне. — Честное слово, вы прекрасно выглядите.

На нем был темно-зеленый дорожный плащ, и если он был удивлен моим изменившимся внешним видом, то и я была удивлена его — беззаботным и помолодевшим.

— И вы тоже, — ответила я.

— Красивая пара, — живо ответил он и поднял мой чемодан. — Ну что ж, миссис Гибсон. До свидания, и не волнуйтесь за нее. Я привезу ее обратно в целости и сохранности.

У дома нас ждала темно-красная машина спортивного типа, а за рулем с трубкой в зубах сидел мистер Фрейзер-старший.

— А вот и она! — весело поприветствовал меня он. — Красивая как картинка!

— Отделу заказов понадобилась моя машина, — объяснил К.Ф., — так что нам придется обойтись этой.

Он открыл дверцу рядом с водителем и помог мне сесть.

— Насколько я понимаю, вы знакомы с моим отцом? — добавил он, устраиваясь на заднем сиденье.

— Да, конечно, — ответила я, улыбаясь водителю. — Как ужасно, что пришлось поднять вас в такую рань.

— Ну и как вам это нравится? — насмешливо ответил он, преодолевая крутой поворот, не сбросив скорости. — Поднять, говорит она. Да будет вам известно, что это мне пришлось поднимать этого приятеля из постели.

Он кивнул на сына, который даже не пытался возражать. Мистер Фрейзер шутил всю дорогу в аэропорт и с каждой милей нравился мне все больше. Слухи на пятом этаже донесли до меня, что он был главой текстильной фирмы, и я прикинула, что ему должно быть где-то около пятидесяти с хвостиком. Разумеется, это не имело значения, но я была почему-то довольна, что тоже, видимо, нравлюсь ему.

В аэропорту мистер Фрейзер пожал мне руку и пожелал приятного пути, потом повернулся к К.Ф.:

— И тебя это тоже касается. Никакого беспокойства. Если что-нибудь изменится, я тебе позвоню.

Перед посадкой в Ливерпуле К.Ф. оторвался от газеты:

— Не думаю, что мы с вами увидимся в главном офисе. Но завтра днем я позвоню вам, и мы договоримся, когда встретимся перед вылетом.

Кто-то из отдела персонала встретил нас в аэропорту Спик. Нас отвезли в Ливерпуль и накормили завтраком за счет фирмы. После этого мы отправились в главный офис и там разделились. Следующий день пролетел быстро. На курсе нас было двадцать человек, и во вторник вечером нас вывезли на ужин и спектакль. Одна из девушек была из Манчестера, и я спросила ее, знает ли она Дермота. Она знала и очень обрадовалась нашему знакомству.

— Мне передать ему, что ты спрашивала про него?

— Да нет, не стоит, — пожала плечами я. Сколько времени он был в отъезде? Уже почти три недели, и даже открытки не прислал за все это время.

Когда мы собрались на следующее утро, лил дождь и поднялся ветер, к полудню перешедший в настоящий ураган. Нам отвели немного времени на прогулку по магазинам, но из-за погоды это не доставило нам радости, и, купив флакон духов для мамы, я была рада вернуться под крышу. Для меня было сообщение — связаться с мисс Макгрегор, руководительницей отдела женского персонала. Я мельком видела ее накануне. Сейчас она была расстроена.

— Мисс Гибсон, боюсь, мы вынуждены изменить ваши договоренности относительно поездки. Я только что узнала, что аэропорт закрыт из-за погодных условий. Мы забронировали вам каюту на корабле, я надеюсь, вы хорошо переносите морские путешествия.

— Отлично, — со смехом ответила я, и ее лицо прояснилось.

— Тогда, будем надеяться, это вам не понадобится. — Она выложила на стол баночку таблеток от морской болезни; я снова рассмеялась и покачала головой, но она пододвинула ее ко мне. — Все-таки возьмите на всякий случай. Предосторожность — лучшее лекарство.

Когда несколько часов спустя она привезла меня в Пир-Хед, все еще штормило. К.Ф. ждал на пристани, подняв воротник; его лицо было усталым. Когда мы поднимались на борт, он бросил на меня опасливый взгляд:

— Как вы насчет морской болезни? Ночка предстоит та еще.

— Спасибо, все в порядке. А вы как?

— Нормально. — Он беспечно пожал плечами. — На меня это никогда не действует.

«Еще бы», — подумала я.

Наши каюты были рядом. Он окинул взглядом мою, прежде чем пойти к себе. Точно так же поступил бы на его месте мой отец.

— Вы будете ложиться? Или пойдем чего-нибудь съедим?

— Да, с удовольствием, — ответила я.

— Правильно, — согласился он. — Тогда пойдемте?

В столовой я с удовольствием сделала заказ. К.Ф., все еще со странной опаской поглядывая на меня, был гораздо более сдержан.

— Я пообедал как раз перед тем, как встретиться с вами.

Он все еще выглядел устало и был не то чтобы мрачен, но молчалив. Я, как могла, поддерживала разговор.

— Они чудесно угостили нас вчера вечером — копченый лосось и роскошный черничный пирог со сливками. А потом мы ездили в театр.

— Да-да, — встрепенулся он, когда я умолкла, словно все это время где-то витал. — Жарковато здесь, правда? — Он вытер лоб. Тем временем перед нами поставили тарелки. — Вы извините, если я на минуту вас оставлю? — небрежно спросил К.Ф. и поднялся. Он медленно и невозмутимо пересек столовую.

Через некоторое время к моему столику подошел стюард:

— Прошу прощения, мисс. Джентльмен просил меня удостовериться, что у вас есть все, что вам нужно.

Я уронила вилку.

— Почему? Где он? Что случилось?

Сдержанная улыбка.

— Такое часто случается, мисс, особенно в такую погоду.

Я поела в одиночестве и спустилась в каюту. Соседняя дверь была плотно закрыта. Я расчесывала волосы, когда вспомнила о таблетках, которые мне дала мисс Макгрегор. Может, я… но нет, это было невозможно. К несчастью, у меня возникло подозрение, что, если бы мы поменялись ролями, К.Ф. не колеблясь принес бы мне таблетки. Но ведь он любил во все вмешиваться.

Дверь его каюты казалась еще страшнее, когда я стояла перед ней во второй раз, и даже мысль о том, что сказали бы Хэзел и Пег, если бы сейчас увидели меня, не подняла мне настроение. Я застыла в смущении и даже молилась, к своему стыду, чтобы мой тихий стук остался неуслышанным. Но тут раздался его голос:

— Да?

Сейчас меня бы больше обрадовал львиный рык.

— Мистер Фрейзер, это Кон. Я…

И снова ни секунды колебаний.

— О, заходите. Дверь не заперта.

Пусть так, но какую-то долю секунды у меня в буквальном смысле не было сил, чтобы повернуть дверную ручку. Я думала, он приоткроет дверь на пару дюймов, я передала бы ему таблетки и убежала бы. «Заходите» — так же небрежно, как на работе… Войти, увидеть его в постели, когда его тошнит… я не могла. Думаю, дверь открылась только потому, что моя влажная горячая ладонь так нервно сжимала дверную ручку. Внутри горел свет.

— Простите, что не встаю, — вежливо сказал он.

Я шагнула внутрь и прикрыла за собой дверь. Каюта казалась меньше из-за развешенных по ней вещей. Ее хозяин лежал на койке, аккуратно закрывшись одеялом по самый подбородок, темноволосая голова покоилась на подушке. Реакция у меня была самая неожиданная — мне стало смешно. Он был так спокоен. «Оказывается, и морской болезнью можно страдать с достоинством», — весело подумала я.

— Как вы себя чувствуете?

— Ужасно.

— Я не хотела тревожить вас, — пробормотала я. — Я просто вспомнила про таблетки мисс Макгрегор.

Он сел на койке и побледнел еще больше. Я стояла в нерешительности.

— Боюсь, мне придется вас выгнать, — предупредил он.

У себя в каюте я колебалась. Не проследить, чтобы он принял таблетки, казалось трусостью, вернуться в его каюту еще раз значило вызвать еще большую неловкость. Как бы то ни было, когда я вернулась к нему, к нему полностью вернулся невозмутимый вид.

— Не волнуйтесь за меня. Все будет в порядке.

Неоткрытые таблетки лежали там, где я их оставила.

— Не знаю, стоит ли мне подниматься, — запротестовал он, не шевелясь, пока я наливала воду в стакан. — Когда-то я читал книгу на эту тему. Там было сказано, что не рекомендуется любое изменение положения из горизонтального. Это… ну, вы понимаете, о чем я.

— Ничего, предоставьте все мне.

Он открыл рот. Я положила ему на язык таблетки так флегматично, словно это были письма на его столе.

— Что ж, будем надеяться, что они не покинут меня, — заметил он.

В сложившихся обстоятельствах я ожидала всего, кроме шуток.

— Никогда бы не поверила, что вы так отреагируете! — выпалила я.

— О, пожалуйста! Достаточно тут всего произошло, и нет нужды мешать сюда еще и мое прошлое.

С моим прошлым в данный момент происходила странная вещь: оно вдруг все целиком проплыло перед моими глазами… все шуточки, которые я отпускала в его адрес, сколько раз я называла его напыщенным ничтожеством. Я с виноватым видом посмотрела вниз и обнаружила, что он закрыл глаза.

— Прежде чем я уйду, — тихо сказала я, — не думаю, что это вас вылечит, но может помочь. И… хм… я думаю, лучше вам помолчать, пока я буду это делать.

Глаза остались закрытыми.

— Я всегда молчу, — пробормотал он.

Я мимолетом подумала о Хэзел и Пег, налив в ладонь мамин одеколон и осторожно натирая им его лоб. При первом прикосновении он дернулся, а потом лежал спокойно. Я продолжила. Мне не раз приходилось делать это для Марии, когда у нее болела голова, и, стоило мне начать, это уже не казалось странным. Даже лицо словно создано было для моей руки; под этим углом оно выглядело молодым и добрым.

— Ну вот! — сказала я и убрала руку.

— И это все? — В открывшихся глазах был вопрос, про любого другого я бы сказала «ожидание».

«Ты с ума сошла?» — приструнила я себя.

— Если вам нужно еще что-нибудь… — начала я, зная, что покраснела, зная также, что наклонилась чуть-чуть больше, чем необходимо.

— Ты не собираешься расстегнуть мне корсет?

— Я собираюсь сказать вам «спокойной ночи»…

— Знаю. Именно этого я и жду.

Так я и думала. Я почти сказала это вслух. Из-под одеяла высунулась рука и нашла мою руку. Я склонилась еще ниже, сердце мое билось как сумасшедшее. Не мистер Фрейзер! Я просто не могла этого выговорить.

— Спокойной ночи… Кен. Приятных снов.

Мои губы приблизились к его лбу. Да что в этом было такого? Один поцелуй. При смягчающих обстоятельствах.

— Спокойной ночи, дорогая. Спасибо за все.

Ни следа удивления. Холодная рука сжала мою ладонь. В результате, собственно, было два поцелуя, один… в медицинских целях, а второй, наверное, потому, что я люблю целоваться.

На следующее утро, едва я оделась, раздался стук в дверь, гораздо более уверенный, чем накануне мой. За дверью стоял К.Ф., засунув руки в карманы плаща и слегка покачиваясь на каблуках. Корабль уже не болтало, как, судя по улыбке К.Ф., и его желудок.

— Доброе утро. Мы уже почти на месте.

— Доброе утро.

Я боялась этого момента. Не проходило и часа, чтобы я не проснулась, сгорая от стыда и предчувствуя его неизбежную отчужденность, когда мы снова встретимся. Но отчуждения не было — напротив, он выглядел очень довольным собой.

— Хорошо спала?

— Да, спасибо, — соврала я. — А вы?

— Неплохо. Я, собственно, пришел спросить, как насчет завтрака? На этот раз я останусь с тобой, если это тебя соблазнит! — Он ухмыльнулся.

Я остановилась на чае и тостах. Мы уже были в Заливе, и я понимала, что, поскольку нас будет встречать его отец, он хотел бы сойти с корабля, как только мы пришвартуемся. В столовой он доверительно сообщил мне, что не появится на работе до одиннадцати.

— Я позвоню боссу и скажу, что ты тоже не появишься.

— Большое спасибо, мистер Фрейзер, — благодарно сказала я.

— Извини, его здесь нет. Его ты встретишь на пятом этаже. И, — продолжал он, — поскольку при папе мне не удастся сказать ни слова, еще раз спасибо за твою доброту прошлой ночью. Извини, что доставил столько хлопот, могу только сказать, что никогда раньше не страдал морской болезнью.

Я с изумлением поняла, что между нами не возникло никакого барьера. Напротив, он перешел со мной на «ты», он говорил со мной так, словно я член его семьи. Она была ничуть не хуже моей, так что я вовсе не возражала.

Корабль подошел к своему месту у причала. Последовал последний толчок, когда он коснулся пристани, и спустили трап.

— Ну, ты видишь моего отца? — Кен оглядывался. Едва вопрос сорвался с его губ, как его лицо изменилось. — Это — Фиона!

Она торопливо шла к нам, ее светлые волосы прикрывал шелковый шарф, заправленный под воротник пальто из овечьей кожи. В холодную погоду у меня краснеет нос, но сырость и холод никак не отразились на матовой белизне лица Фионы. Несколько широких шагов — и Кен преодолел разделявшее их расстояние. Он протянул к ней руки, в каждой по чемодану, и она со смехом сказала: «Ой!» — когда он поцеловал ее. Он поставил чемоданы на землю и повторил поцелуй. Я смотрела в сторону на крыши доков и сараев.

Когда я обернулась, рука Фионы гладила его щеку.

— Ты выглядишь слегка вымотанным, дорогой. Как прошла поездка?

— Ужасно, — с чувством ответил он.

— Разве ты плохо себя чувствовал? — удивленно спросила она.

— Да, мне было не очень хорошо.

— Дорогой, какой кошмар. Что с тобой случилось?

— Скорее всего, слишком много съеденного и выпитого, — горестно вздохнул он и подтащил меня поближе. — Ты знаешь Кон Гибсон, дорогая, — Фиона улыбнулась мне, — Кон, — ухмыльнулся Кен, — обладает суровой внешностью и золотым сердцем. Или, — усмехаясь, он легонько дернул меня за волосы, — будет более правильно сказать «золотым огнем»?

Фиона отвергла мое предложение самой добраться до дому, и через несколько минут мы садились в ее машину.

— Кстати, Джейн и Ричард согласились на субботу на этой неделе, — довольным голосом объявила она. — Так что наша вечеринка у нас в кармане.

Я не видела лица Кена, потому что сидела у него за спиной. Его «о!» прозвучало без особого энтузиазма. Она бросила на него шаловливый взгляд:

— Ну-ну, нечего!

Он повернул голову и скорчил ей рожу. Она сняла одну руку с руля и погладила его по щеке.

«Член семьи», подумала я, кто-то вроде Марии, приготовившей мне курицу в белом вине, или Линды, которая не пошла в кино в тот вечер, когда мне выдернули зуб. Может быть, Джанет Фрейзер до замужества. Но не Фиона. Она была золотой богиней, и мужчина должен был быть достоин ее.

«Член семьи» — это звучало уютно, обыденно и с легким юмором.

Я не удивилась, когда на пороге «Тир-на-Ног» Кен выдал маме одну из своих шуточек:

— Это потребовало немало усилий, миссис Гибсон, но она привезла меня обратно в целости и сохранности.

Глава 6

Новый К.Ф. долго не протянул. К середине следующей недели мне стало казаться, что его никогда и не было. Накопилось много работы, но, как ни странно, я чувствовала, что он думает совсем о другом.

В пятницу утром Брайан подлетел к моему столу и продемонстрировал два билета на субботнюю вечеринку, которую устраивала компания. Время было как нельзя более подходящим. У меня было новое платье, и завтра у меня был выходной, так что я смогу сделать прическу. Правда, мне казалось, что я слегка простудилась, но это не имело значения, если, конечно, мама не будет против.

— Ты спасаешь мне жизнь! — восторженно объявила я, и в этот момент вошел К.Ф. При виде Брайана его глаза сердито сощурились.

— Мисс Гибсон, вы подготовили то письмо для компании «Ричардс и Бенсон»? Я хочу сам его отправить.

Он заметил, что у меня влажные глаза.

— Разве вы не должны носить очки?

— Для чтения — нет. Я могу прочитать что угодно, — сердито ответила я, и Брайан, направлявшийся к лифту, обернулся с вопросом:

— И не только слова из четырех букв?

Несколько дней назад Брайан упоминал, что его старое радио приказало долго жить, и вот сегодня днем он позвонил, сказал, что купил новый приемник, и предложил мне спуститься в подвальную картотеку послушать его. Сначала я отказалась — я была занята и думала только о работе, но Брайан без особых усилий уговорил меня.

— Ну и как тебе? — Он включил приемник в тот момент, когда ведущий объявил своего следующего гостя, одного из моих любимых исполнителей. Я невольно стала прислушиваться, и Брайан воспользовался ситуацией. — Хочешь его послушать?

Начиная со злополучного письма в «Ричардс и Бенсон» это был не самый легкий день. Я и вправду заболевала, у меня было три пленки диктовок, к тому же К.Ф., что ему было абсолютно несвойственно, все время что-то менял, так что мне пришлось кучу всего перепечатывать. Пять минут отдыха казались просто необходимыми.

— Эх, пошло все к черту — хочу!

Когда распахнулась дверь, Брайан стоял облокотившись на шкафчик с папками, а я сидела на другом, пониже, отбивая такт и распевая: «Вот идет тот, кто для меня важнее всего!»

В ужасе спрыгнув со своего насеста и глядя на вошедшего, я поняла, что эти слова как нельзя более подходят к ситуации. В первую секунду К.Ф., казалось, и сам был ошарашен не меньше нашего. Он был одет в пальто, и я некстати заметила, что он подстригся.

— Кто-нибудь следит за телефоном наверху?

— Нет. — Мой голос был едва слышен.

— Тогда вам следовало бы вернуться на свое место. Я ожидаю звонка из главного офиса. А вы, Уэст, останьтесь, я хочу переговорить с вами.

Мои ноги начали функционировать, я бросилась в коридор и нажала кнопки вызова обоих лифтов. Но ни один из них не приехал к тому моменту, как вышел Брайан, красный как помидор, и мрачно направился к лестнице. За ним по пятам шел К.Ф. с папкой бумаг в руке. Наконец приехал лифт, я тихо вошла в него вместе с К.Ф. Доехав до пятого этажа, я услышала, что телефон у моего стола буквально разрывался. Я кинулась к нему.

— Кон, где тебя носит? — спросила операторша. — Я все этажи обзвонила. Мистер Мортимер спрашивает мистера Фрейзера. Нет, послушай, я знаю, что К.Ф. вышел, но он хочет поговорить с его секретарем, он сказал, насчет встречи. Честное слово, подруга, он просто рвет и мечет.

Мистер Мортимер был известен тем, что не выносил халатности. Теперь в трубке раздался его голос, звенящий от злости:

— Кто это говорит? Вы хоть понимаете, что я жду вот уже полных десять минут?

— Да, мистер Мортимер, я прошу прощения, — начала я, но у меня отобрали трубку.

— Фрейзер слушает, сэр, — непринужденно сказал К.Ф. — Мои извинения. Да, боюсь, это моя вина… о, денек тот еще, сэр… Да, на этой неделе… ну, сначала не очень хорошо, но сегодня немного лучше.

Он открыл папку, которую держал в руках, и разговор перешел на деловые темы. Несколько минут спустя он прошел мимо моего стола к себе в кабинет. Я склонила голову, но он, видимо, презирал страусов не меньше, чем поп-музыку.

— Вы не могли бы зайти на минутку, пожалуйста?

Я стояла в его кабинете, пока он снимал пальто. Он повернулся, увидел, что я стою, и неожиданно сказал:

— Садитесь.

Я послушно села, не сводя с него глаз. Странное чувство, почти как тогда, месяц назад, когда он застал меня загорающей. Еще более странно, что, похоже, он чувствовал себя так же неуверенно, как и я. Он открыл рот, сказал: «Я… э-э…» — и снова умолк. Словно со стороны, я услышала свои слова:

— Насчет произошедшего — мне ужасно неловко.

— Знаю. — Он сделал грустное лицо. — Это, конечно, несравнимо, но, когда я был инспектором, в вашем возрасте, я однажды улизнул с работы играть в хоккей, и мне сломали нос. Мне устроили приличную взбучку.

До меня постепенно доходило, что опасность миновала. Более того, вместо выговора мы фактически вернулись к тем дружеским отношениям, которые установились во время поездки в Ливерпуль.

— Я хотел сказать вам, — говорил между тем Кен, — что моей матери сделали операцию.

— Когда?

— В прошлый понедельник.

— И… как она?

— Сегодня уже гораздо лучше, даже хочет увидеть нас. А что будет дальше… — Он пожал плечами.

Теперь я понимала причину его невнимательности в последнее время.

— Я так рада. Пожалуйста, передайте ей это и еще мои наилучшие пожелания.

— Спасибо, обязательно. Может быть, где-нибудь через неделю вы навестите ее?

— С удовольствием. Операцию решили делать недавно?

— Более или менее. С тех пор, как ей последний раз стало хуже, они никак не могли решить, сколько времени осталось в их распоряжении.

— Это было почти три недели назад, — вспомнила я.

Он кивнул:

— Да, но она так толком и не поправилась. Ее ничего не интересовало, что для моей матери весьма несвойственно.

Тем вечером в пять часов, спускаясь вниз и направляясь домой, я услышала, что кто-то весело напевает этажом или двумя ниже. Лестница была довольно воздушной конструкцией, и от взгляда вниз с высоты пятого этажа могла закружиться голова, но мне было уж очень любопытно. Певец находился прямо подо мной. Я видела только его ладонь на перилах, большую, без перчатки, постукивающую по дереву — словно ребенок, у которого только что кончились занятия в школе. Спускаясь вниз, певший наконец попал в мое поле зрения — высокий, темноволосый, с непокрытой головой. Но я и так уже узнала эту руку. На прошлой неделе она подняла мой чемодан так, будто это была дамская сумочка.

Про его поездку в главный офис ходили самые разные слухи. Некоторые даже говорили, что лет через десять он займет место мистера Мортимера.

А потом я разобрала несколько строк:

Если бы я был свободен, что бы я делал?

Куда бы я пошел?

Несомненно, выздоровление его матери вернуло ему сердце. Теперь он торопился снова отдать его — на этот раз «английской розе». Я с улыбкой подумала о том, какое же чудо удалось сотворить Фионе Мастерсон.

Вообще-то можно было бы ожидать, что мама в коричневом платье для беременных окажется более податливой, чем мама в брюках и свитере — своем обычном субботнем наряде. К сожалению, мои ожидания не оправдались.

— Извини, Кон, но спорить бесполезно. Так не пойдет.

Я сердито откинулась на подушки. Прошлым вечером меня не волновало то, что меня напичкали лекарствами и отправили в постель, но теперь, проспав двенадцать часов и чувствуя себя нормально, я не понимала, почему должна отказаться от посещения парикмахерской. Мама думала по-другому. Я должна была оставаться в постели до самого вечернего чая. Сонный отец пришел забрать поднос с завтраком. Он выслушал меня, но явно был не на моей стороне. Этого и следовало ожидать.

— Отдохни, детка. Это ведь не вопрос жизни и смерти.

— Да, сразу видно, что ты не женщина! — вспылила я.

Он с интересом подошел к моему зеркалу и посмотрел на свое отражение — высокий, худой, в старом пиджаке и тапочках, волосы торчат в разные стороны.

— Это хорошо. А то я все-таки иногда волнуюсь: вас пятеро, а я один.

— Ничего! — подбодрила я. — Может, скоро вас станет двое!

— Сойдет и шесть к одному, если только все обойдется, — тихо ответил он и поднял поднос.

— Дантистам пора переходить на пятидневную рабочую неделю, — объявила мама. Мы помирились, и она стояла у моего окна, высматривая на дороге Марию. — Впрочем, вот проехал автобус. Если она на него не успела, нам придется начинать без нее. Ненавижу, когда такое случается в субботу.

— Может, я встану на обед? — радостно предложила я. — Я уже даже не чихаю. Я пробовала.

— Ты снова нарываешься на ссору? — поинтересовалась мама и тут же замолчала. — О, слава богу, вот наконец и она.

Мама ушла, и через несколько минут раздался голос Марии:

— Привет.

— Привет, — ответила я.

— У меня для тебя сообщение. Брайан заболел. У него грипп.

— О черт! — Как обычно, я сначала подумала о себе.

Голубые глаза Марии бесстрастно смотрели на меня.

— Вместо него с тобой идет мистер Поррит.

Она повернулась на каблуках и вышла из комнаты.

Папа принес чай и поставил его на столик у кровати. Он поднял поднос, который я отодвинула в ноги, и хотел унести его.

— Эй! — Он только что заметил, сколько осталось баранины. — Маме это не понравится. Ты нормально себя чувствуешь?

— Естественно!

Папа пожал плечами и вышел. Он, наверное, и до кухни дойти не успел, как мама уже прибежала ко мне:

— В чем дело? Почему ты почти не поела?

Она приложила руку к моему лбу.

— У меня нет температуры, — раздраженно сказала я.

— Вроде бы. Тогда в чем дело?

Я глубоко вздохнула:

— Я хочу, чтобы ты позвонила мистеру Порриту и сказала, что я сегодня не могу пойти.

— Почему? — с подозрением спросила мама.

— Он не хочет идти со мной, мама. Он просто старается быть вежливым.

— И вполне успешно, — сухо заметила мама.

— Ну и хорошо, — нетерпеливо сказала я. — Но это только потому, что я немного помогла с Брайаном. Саймон очень… отстраненный и намного старше меня. Ему будет неинтересно.

— Ты хочешь сказать, что тебе будет неинтересно. Послушай, детка, все мы должны уметь быть взаимно вежливыми. Пожалуй, я согласна, что тебе будет не так весело, как если бы ты пошла с Брайаном, но мистер Поррит сделал благородный жест, и я не думаю, что прошу от тебя слишком многого, желая, чтобы ты приняла этот жест с благодарностью. На самом деле, детка, я думаю, эта вечеринка пойдет тебе на пользу.

Она явно переживала за меня, пришла ко мне снова, пока я собиралась, и нашла меня мрачно глядящей на горы.

— Я раньше никогда не видела тебя такой. Не может быть, чтобы мистер Поррит был настолько страшен.

— Это все волосы.

Нет нужды признавать, что, глядя в зеркало, я чуть не разрыдалась. Мама с недоумением посмотрела на меня. Не похоже было на меня позволить пустяку испортить всю вечеринку.

— Не надо так расстраиваться. Мистер Поррит, скорее всего, не обратит внимания на твою прическу. Хотя ладно, извини. Наверное, тебе стоит взять мой шиньон. Я сейчас принесу.

Последний штрих кораллово-розовой губной помады — и я была готова и разглядывала свое отражение. Мама сделала мне сбоку пробор и пригладила челку. Шиньон преобразил меня. Цвет подходил идеально, хотя еще год назад я была гораздо рыжее.

— Можно, я поношу его, пока ты куда-нибудь не пойдешь?

— Если ты будешь сегодня хорошо себя вести.

У меня было подозрение, что шиньон мне дали ради моего сопровождающего, которому предстояло идти на вечер с такой малявкой; теперь же у меня был вполне респектабельный вид.

— Помни, он не Дермот и не Брайан, — коротко добавила мама. — Так что не веди себя как дурочка и много не болтай. Все это не одобряют.

— Мам, — мрачно изрекла я, — я тебе кое-что не сказала. Не думаю, что еще долго смогу хранить это в тайне.

Я наслаждалась выражением ее лица, как вдруг раздался звонок в дверь. В холле послышались папины шаги, потом голоса, звук закрывающейся двери, и папа позвал:

— Кон! Мистер Поррит приехал.

Рядом с ним стоял Саймон. Темный фон костюма и волос нарушала белая манишка. В одной руке он держал коробку из цветочного магазина.

С возрастом лица часто обвисают, расплываются, черты становятся невыразительными. Саймон же и двадцать пять лет назад выглядел, наверное, так же, как сейчас.

— А вот и мистер Поррит, — пробормотала мама, пока мы спускались по лестнице. — Я начинаю думать, не зря ли я дала тебе шиньон.

Глава 7

Глупо было с моей стороны не связать нашу вечеринку с той, о которой в четверг утром упоминала Фиона Мастерсон. Когда я зашла в дамскую комнату, она была там, как всегда, неотразимая; она меня не заметила, а я вдруг оробела и не стала к ней обращаться. Разумеется, ее присутствие означало, что придет и Кен, но при первом беглом осмотре танцевального зала я его не заметила.

Но меня ждал Саймон. Он вывел меня на середину зала, и мы закружились в танце. Думаю, мои ноги касались пола, но я этого почти не ощущала.

— Вы не предупредили меня, что танцуете как профессионал, — еле выдохнула я.

— Вовсе нет, — со смехом возразил он. — Я только что отпустил партнершу, с которой любой бы танцевал как бог.

Поскольку вечер начался так замечательно, я была не слишком довольна, когда по дороге к нашему столику Фиона поздоровалась со мной, а один из мужчин рядом с ней — с Саймоном. Вскоре мы уже сидели вместе. Кена не было видно, и наконец любопытство взяло надо мной верх.

— Я думала, что мистер Фрейзер тоже будет здесь.

— Я тоже так думала! — беспечно отозвалась Фиона. — Кто-то по имени Барри Бирн, которого вы, наверное, знаете, позвонил ему вчера вечером, сказал что-то насчет каких-то германских директоров, и он сломя голову помчался на встречу с ними.

Я знала его; Барри Бирн был управляющим нашей дочерней компанией в Северном Мидленде. В городе открывала завод германская компания, и ожидалось, что директора проведут какое-то время в Ирландии. Это была большая сделка, не из разряда тех, которые Кен предоставил бы заключать Барри в одиночку.

— И он все еще не вернулся? — спросила я. Было уже почти одиннадцать.

— О, он собирался, — безо всякого выражения ответила она. — Но машина сломалась. Он позвонил мне в шесть и сказал, что не знает, насколько задержится, так что я пришла без него.

Кто-то легонько похлопал меня по плечу.

— Вы еще помните про меня? — вежливо осведомился Саймон. — Я тот тип, с которым вы поедете домой.

Этот танец был медленнее, я успела ощутить руку Саймона на талии, а один раз — невероятно — его щека коснулась моих волос. Наши глаза встретились, он смотрел на меня со странной нежностью, которую я замечала и раньше.

— Спасибо, — серьезно произнес он, когда музыка умолкла.

Танцуя следующий танец, мыразминулись с Фионой, которая на этот раз танцевала с неким Бобом Невиллом, — кто-то говорил, что он приехал в отпуск из Рангуна. Я взглянула на них и обмерла. Он явно слишком сильно прижимал ее к себе.

— Что случилось? — спросил Саймон и проследил за моим взглядом. — Это ничего не значит. Она просто злится на Фрейзера, что он так подвел ее.

Говорил он тихо. Он вообще был, как я начинала понимать, тихим и спокойным человеком. Я могла видеть только правую руку Фионы и кольцо с бриллиантом на ее третьем пальце.

Мы возвращались к своему столику, когда Саймон сказал:

— А вот и Фрейзер.

Каждый раз, когда я видела своего босса вне офиса, он поражал меня. Было что-то неправильное в том, чтобы рассматривать его как обычного человека в толпе. Сегодня он выглядел еще более незнакомым. Вечерний костюм делал его ниже и словно скромнее. Он взволнованно оглядывал танцевальный зал.

— Здравствуйте, мистер Фрейзер, — неожиданно вырвалось у меня. — А мы уже собирались посылать за вами поисковую группу.

— Боже мой, — сказал он, в то время как Фиона и Боб направлялись к нам. — Я не ожидал увидеть вас здесь.

Невозможно было определить, рад ли он был этой встрече.

— О Кен, ты приехал, — прохладно сказала Фиона. — Долго пришлось возиться с машиной?

— Да. Я тебе позже расскажу, — ответил он.

Уже начинался следующий танец, медленный вальс, и он хотел было увлечь ее на танцплощадку, но она покачала головой:

— Извини, только не этот. Я уже пообещала его, — и улыбнулась, но не жениху, а Саймону. Удивление, промелькнувшее в его глазах, сказало мне, что он первый раз слышит об этом. Он тактично произнес:

— Нет, нет, я могу танцевать с вами следующий. Идите. — И кивнул Кену.

Нужен был всего лишь один шаг, и для человека настолько уверенного в себе это должно бы было быть проще простого. Я глазам своим не могла поверить — Кен стоял на месте, колеблясь.

— Чепуха, — весело возразила Фиона. — Кто смел, тот и съел.

Она и Саймон поплыли прочь. С эстетической точки зрения они были лучшей парой в зале. Но у меня точка зрения была другая. Я вдруг увидела лицо Кена таким, каким оно станет через много лет — морщины обозначились резче, глаза стали усталыми.

— Что ж, — сказал он, — думаю, вы тоже хотите танцевать.

Как мне ни было его жаль, его явное нежелание танцевать со мной особого энтузиазма мне не внушало.

— Не уверена, но горю желанием проверить, — все же милостиво отозвалась я. Он даже не улыбнулся.

Как танцор он был настолько хорош, насколько позволяли его габариты. Я и не ожидала, что он будет порхать как бабочка, скорее уж, что он наступит мне на ногу. Но он не наступил, и это почти огорчило меня: я уже представляла себе, как он будет извиняться.

Следующий танец я танцевала с Саймоном, а Кен — с Фионой. Мы прошли достаточно близко друг от друга, и я увидела, что оба улыбаются, и услышала, как Кен рассказывает:

— Один из них вообще не говорил по-английски, так что мне очень пригодилось знание того, как сказать «Как пройти в музей?» по-немецки.

— Понимаете теперь, что я имел в виду? — заметил Саймон и со странным видом добавил: — Вы слишком переживаете.

— Ну вот, — сказал Саймон, останавливая машину. — Моя любимая часть Дублина. Хотя, должен признать, она выглядит гораздо лучше, когда ее видно.

Мы уехали с вечера после ужина; оставался всего месяц до Рождества, но ночь была удивительно теплой. В темноте мне не особенно было видно, куда он везет меня, и даже сейчас я была не совсем уверена, где мы находимся — где-то на побережье, к северу от Дублина, между Малахайдом и Рашем, недалеко от того места, где железная дорога пересекает бухту. Далековато, но улицы были пусты, и мы доехали быстро.

— Море я разгляжу всегда, — ответила я.

Здесь его было много-много, ровного, спокойного и темного, в нем отражались звезды.

— Вы, должно быть, похожи на меня. — Он опустил окно со своей стороны и довольно откинулся на сиденье. — Я сотни раз приезжал сюда рано утром, когда хотел хорошенько что-нибудь обдумать. Это самое тихое место, какое я знаю; вокруг никого живого, кроме морских птиц, а когда восходит солнце, вода начинает сверкать, и весь мир состоит словно только из полос песка и жемчужных волн… Это просто потрясающе, Кон, по крайней мере для меня.

— Наверное, и для меня было бы так же, — тихо сказала я. — Я всегда хотела жить у моря.

Он посмотрел на меня странным долгим взглядом:

— Во сколько ты хочешь вернуться домой?

«Возвращайся пораньше, — сказала мама, — не будем усугублять простуду». Но это было любимое место Саймона.

— В любое время, — твердо ответила я. — Я не тороплюсь.

Когда Саймон наконец привез меня домой, было уже больше четырех.

— Я собирался привезти тебя гораздо раньше. Тебе попадет?

— Конечно нет.

— Уверена? Может, мне позвонить завтра твоему отцу и извиниться? Я не хочу оставить плохое впечатление о себе.

— Ты? Тебе это не грозит, — ласково ответила я.

— О Кон, ты так добра ко мне! — рассмеялся он и поцеловал меня в щеку.

Не было и речи о том, чтобы спать. Я лежала в кровати и снова и снова вспоминала этот вечер. У моря, опираясь плечом на плечо Саймона, глядя на мерцающие вдали огоньки, я, кажется, рассказала о себе все, что могла… что мне нравится, что не нравится, о чем я мечтаю. Саймон так много не говорил. Он выглядел трогательно разомлевшим, словно вот-вот уснет, и каждый раз, как я обвиняла его в этом, он смотрел на меня, поддразнивая:

— Подожди, пока тебе стукнет тридцать, и посмотрим, как ты себя будешь чувствовать в такую рань!

Но самое чудесное было то, что нам нравилось одно и то же — море, морепродукты, путешествия, катание на яхте. Но он не так уж много говорил об этом — в его речи была сдержанность, которой я завидовала.

К несчастью, мои родители были не слишком довольны тем, во сколько я вернулась домой.

— Все, что мы делали, — это разговаривали, если вас волнует данная сторона вопроса! — яростно набросилась я на отца.

— Нет, не эта, и я не люблю, когда ты так со мной разговариваешь.

«Ну конечно, дело именно в этом», — сердито думала я. Еще и мама со своими намеками насчет моей простуды и того, что мистер Поррит настолько старше меня.

— Вам не нравится Саймон! — бушевала я. — Вам и Брайан не понравился — только потому, что он не смеялся над Лулу!

Брайан пришел как-то в воскресенье на чай, и вид у него был скучающий, когда мы привлекли его внимание к тому, что Лулу обиделась, глядя, как по телевизору хвалят другого пуделя.

— Не говори глупостей, детка, — неубедительно ответила мама. — Разумеется, они мне нравятся, только не в том случае, если ты рискуешь подхватить из-за них воспаление легких.

Последовав примеру Лулу, я обиделась на весь оставшийся уик-энд.

— Ну хватит, ну перестань, — попросил меня отец, когда мы выходили с автостоянки в понедельник утром. — У нас уже одна такая есть.

Я в недоумении посмотрела на него.

— Маленькая черная собачка, — весело пояснил он.

Кабинет Кена был пуст.

— Мистера Фрейзера не будет на работе до четверга, — сообщил мне мистер Фоли, — так что можете для разнообразия заняться другой работой. В отделе транспорта нужна помощь.

— Думаю, я должна сначала проверить, не оставил ли мне мистер Фрейзер пленок или других инструкций, — добродетельно объявила я.

— Рад видеть, что кто-то еще способен произвести хорошее впечатление, — усмехнулся мистер Фоли и добавил: — Ему очень нравится ваша работа. Я разговаривал с ним.

— Он… не заболел?

К моей досаде, мой вопрос его позабавил.

— Думаете, не стоит ли подержать его за руку?

Я уничтожающе смерила его взглядом из-под ресниц. Помогло.

— Он сейчас в Дрогеде. Поехал прямо из дому.

Мое появление на третьем этаже вызвало бурю восторга. Брайана, как обычно, не было, но Джим Мерфи радостно пропел: «Если бы я знал, что ты придешь, то испек бы торт!» — а Хэзел объявила, что я — то, что доктор прописал. Пег с чувством сказала:

— Готова поспорить, ты рада вернуться к нам даже на три дня.

Правда заключалась в том, что я не была рада. Здесь было шумно, неуверенная диктовка Джима раздражала. Странно, что я ничего этого раньше не замечала. Но ведь четыре недели!.. да даже три дня назад я была очень молода.

Глава 8

Сразу после перерыва на кофе в среду утром к моему столу подошел служащий парковки под окнами.

— Простите, это вы будете мисс Гибсон? — Я кивнула, заинтригованная. — Джентльмен просит, чтобы вы спустились к нему. Он внизу, в машине.

Я с любопытством выглянула в окно. На улице у тротуара стоял знакомый автомобиль, из окна которого высовывалась темноволосая голова. Как только я появилась в окне, он помахал мне рукой. Что тут делает Кен среди рабочего дня, когда он вроде должен быть где-то на северо-западе? И интересно, как это служащему парковки удалось сразу вычислить меня?

— Да очень просто, мисс! — ухмыльнулся он. — Он сказал, чтобы я поднялся на третий этаж и искал огонь!

— Да неужели! — пробормотала я. Похоже, мой босс был в веселом настроении. Однако, когда я спустилась, он казался взволнованным и сразу принялся отдавать мне бумаги.

— Мистеру Фоли, мистеру Харрису, а это для мистера Блейка. Отчет тут, внутри, можете так ему и сказать, если он его не заметит. Почерк ужасный, я знаю. Я дописывал его сегодня в два часа ночи. Ну, — он вдруг улыбнулся, — вот, пожалуй, и все. Спасибо, что спустились.

Его пальцы потянулись к ручке дверцы, на которую я опиралась. Секрет на секрете, что-то не то — воротник пальто высоко поднят, и эти его косые взгляды на офис…

— Все в порядке? — У него явно руки чесались захлопнуть дверцу.

— Да, — сказала я, выпрямляясь. — А у вас? Я хочу сказать, у вас что, что-то случилось с ногой?

— По-моему, да!

— Что? С какой? — Я впервые взглянула на его колени, заваленные бумагами. Там, где заканчивалось пальто, я с изумлением увидела две коленки и часть клетчатого гольфа.

— К несчастью, с обеими, — сказал он.

— Это же килт! — воскликнула я.

Он поморщился:

— А вы как думали, что это? Атомная бомба? Хотя она немногим хуже.

— Что вы в нем делаете? — Я была слишком заинтригована, чтобы соблюдать приличия.

— В данный момент, — сухо ответил он, — я сижу в машине и жду, пока уйдет моя секретарша.

Наши глаза встретились; он смотрел на меня так возмущенно, что я засмеялась:

— Извините, уже ухожу.

— И я тоже, — вздохнул он. — На эту проклятую свадьбу. Если только у меня хватит смелости вылезти из машины.

— Боитесь, что вас доконает ливер в телячьем рубце? — подколола я.

Лицо тут же прояснилось.

— Когда-нибудь вы все-таки получите по заслугам!

Он уехал, радостно улыбнувшись и махнув мне рукой на прощанье.

— И ты хочешь сказать, что там был К.Ф. в килте и ты его просто так отпустила! — отчитывала меня Хэзел во время ленча. — Наверное, он шотландец. А я и не знала.

Я не стала говорить ей, что спросила его об этом. Он объяснил, что отцовская линия его семьи происходила из Шотландии и один из его кузенов из Эршира был помолвлен с ирландской девушкой. Они должны были пожениться сегодня в Дублине, но вчера брат жениха и его шафер попали в аварию по дороге в аэропорт Глазго.

— Мы с Йеном одинаковых габаритов, — с сожалением объяснил К.Ф., — а Шейла (видимо, невеста) была бы очень расстроена, так что я ничего не мог поделать.

Я в общих чертах рассказала об этом Хэзел.

— Вот некоторым всегда везет! — продолжала убиваться она. Мы выбирали рождественские открытки. — Можешь послать К.Ф. какую-нибудь из тех, с надписью «С Рождеством, босс!».

Магазинчик, в который мы направились, находился напротив церкви, и, когда мы подошли к нему, Хэзел вцепилась в мою руку:

— Килт! Клянусь, я видела килт!

— Нет, Хэзел, нет, маловероятно, что… — протестовала я, но она уже тащила меня через улицу.

Мы проскользнули в задние ряды. Нас вряд ли заметили бы, церковь была полна. Жених и невеста стояли на коленях перед алтарем, она в белом атласе, он в черном пиджаке и килте, расцветка которого совпадала с килтом Кена. Справа от своего кузена стоял шафер, словно изваянный из камня, без единого движения.

— У нас есть время подождать, пока они выйдут, — сказала Хэзел, посмотрев на часы.

— Нет уж, без меня, — ответила я, но даже не дойдя до ворот, меня поглотила толпа гостей, зрителей и машин, и я не смогла никуда идти. Я услышала знакомый голос и, повернувшись, увидела Фиону в вельветовом костюме яблочно-зеленого цвета.

— Это все моя заслуга, — со смехом говорила она. — Вы не поверите, скольких трудов мне стоило уговорить его. Но это подало мне интересную идею.

Слушая ее, у меня тоже появилась идея, и я готова была поспорить, что та же самая.

— Ну, если К.Ф. так разрядится на работе, будет сплошным удовольствием носить ему почту, — объявила Хэзел, когда мы шли обратно. По какой-то причине ее замечание раздражило меня.

— Это не маскарад. Это его родовая шотландка. Ты так говоришь, будто он надел килт только смеха ради.

— Да это же шутка века! И остальные бы подумали так же, — ответила Хэзел и с любопытством глянула на меня.

На следующий день мой босс и я вернулись на пятый этаж, но он был таким тихим, что я не знала, что и думать. Хэзел предположила, что у него похмелье, — он и вправду был бледен. Как бы то ни было, в понедельник он снова был самим собой; первое, что он сделал, — обругал Брайана за то, что тот явился на работу с головой, похожей на швабру. После обеда Брайан пришел без намека на кудри и челкой в стиле Марка Энтони, которая так изменила его лицо, что мистер Фоли даже не узнал его. В общем-то все чувствовали, что Брайану удалось превратить поражение в победу.

Мария начала работать в больнице, а мы с мамой занялись списками подарков к Рождеству. За этим занятием несколько вечеров спустя и застал нас телефонный звонок.

— Кон! Тебя! — крикнула Линда. — Мужчина!

Я втайне надеялась, что так случится… однажды, когда я не буду этого ожидать, позвонит Саймон и пригласит меня куда-нибудь…

— Иди же, детка, — подтолкнула меня мама.

Я встала, ноги мои подкашивались. Если я успею дойти до телефона прежде, чем кто-нибудь заговорит, это будет Саймон. Мне оставалось только протянуть руку, как вдруг папа зашуршал газетой.

— Вы видели, за сколько продали дом Лэнга?

Мой голос разочарованно дрожал, когда я сказала «Алло!».

Звонил мой крестный. Он время от времени приезжал по делам в Дублин и всегда старался увидеться со мной. Он был чудесным человеком, и я надеялась, что мое: «Дядя Фрэнк, как здорово!» — не прозвучало слишком мрачно. Следующим вечером он повез меня в небольшой ресторан недалеко от города, который славился своими блюдами из даров моря и балладами, которые там исполняли. Выбирала я. Саймон сказал мне, что иногда бывает там. Я чуть не задыхалась от волнения, когда мы шли за официантом к нашему столику. Кто-то темноволосый сидел у окна, еще один справа от нас. Не буду приглядываться, пока не сядем, решила я. Когда я наконец огляделась, в ресторане было двенадцать темноволосых мужчин, но Саймона среди них не было.

После ужина мы подошли ближе к исполнителям послушать баллады. Я уже бывала здесь с Дермотом — прошлым летом, когда была еще совсем молода. Как ни странно, именно в этот момент дядя Фрэнк вопросительно нагнулся ко мне:

— И кто же он?

Я удивилась.

— Тот, кто заставил тебя повзрослеть. — Он улыбнулся, видя, как я стараюсь не краснеть. — Я никогда не видел, чтобы ты была так похожа на свою мать, а я всегда говорил, что она женщина исключительная.

Лучший комплимент мне сделали только однажды.

У дяди Фрэнка был любимый паб на окраине Дублина, и, когда мы подъезжали к нему по дороге домой, он взглянул на часы и притормозил.

— Как раз есть немного времени, чтобы чего-нибудь выпить.

Когда подошло время закрытия, один-два посетителя нуждались в напоминании хозяина. «Ну все, сынок, завязывай», — услышала я его слова кому-то, кто сидел один в углу. Там было темно, припозднившийся посетитель показался мне брюнетом. Я рассеянно смотрела на него, пока дядя Фрэнк опустошал свой стакан. Мне не было видно лица, но «сынок» говорило о том, что он еще молод. В глубине души мне было жаль его, кем бы он ни был.

Кем бы он ни был… теперь я вглядывалась пристальнее, щуря глаза, потому что не взяла с собой очки. В то воскресенье на станции Конноли, когда он обогнал меня на стоянке, я подумала: «Этого не может быть!» Но так было. И теперь, когда Кен поднялся, я поняла, что снова произошло чудо. Столько сочувствия, столько фантазий про брошенного возлюбленного! А это был мой босс, он ровно, тяжелыми шагами шел к двери, в своем вечном темном костюме, с левой его руки свисал плащ. Я чуть не расхохоталась.

— В чем смысл шутки? Ты его знаешь? — спросил дядя Фрэнк.

— Я работаю на него, — засмеялась я. — А шутка в том, что мне на секунду показалось, что он в стельку пьян.

Мой крестный странно на меня посмотрел, но промолчал.

За то короткое время, пока мы были в пабе, пошел дождь, и теперь лило как из ведра. Мы бросились к машине, я нетерпеливо подпрыгивала, пока дядя Фрэнк суетился, открывая дверцы. Тут я и заметила Кена в нескольких ярдах от нас, бредущего под дождем все еще с плащом в руках.

— Мистер Фрейзер, — смущенно позвала я, когда мы поравнялись с ним, — вы на машине?

Видно было плохо. Я поняла это, когда он посмотрел на меня невидящим взглядом и заколебался. Дождь уже намочил его плечи и волосы. Он, конечно, ничего этого не замечал, похоже, задумался над очередным делом.

— Вы промокнете, — добавила я, и он с удивлением посмотрел на плащ, который продолжал держать в руках.

— Садись, приятель. — Дядя Фрэнк потянулся назад, чтобы открыть заднюю дверцу. — Ты куда идешь?

— Домой, — ответил Кен.

Было не самое подходящее время для шуток, и я чуть не произнесла это вслух. В том темном углу у него был покинутый, чуть романтический вид; теперь он снова был самим собой, готовый обороняться, и заставлял нас всех ждать под дождем. Я сердито посмотрела на него, и вдруг он подошел к машине и взялся за дверную ручку.

— Это… очень великодушно с вашей стороны, сэр. Я просто вышел пропустить рюмочку… работал… и, честно говоря, я… не слишком хорошо себя чувствую… чтобы самому садиться за руль.

Я заметила у него в руке ключи от машины.

— Все… в порядке… — тщательно выговорил он, проследив за моим взглядом. — Я заберу ее… утром.

Вдруг вся моя злость испарилась.

— Вы устали, Кен, — мягко произнесла я. — А я нет. Я сяду за руль вашей машины.

Сначала его пальцы не хотели разжиматься, но все-таки он отдал мне ключи. Его глаза, темнее, чем обычно, были затуманены.

— Да. Я… устал, — произнес он.

На следующее утро инцидент не упоминался. Я увидела Кена только в середине дня, наше общение было кратким. Он потерял папку и пытался обвинить меня.

— Не делайте так больше! — вдруг закричал он, когда я со стуком задвинула ящик шкафа для бумаг. Он весь день подпирал голову рукой.

— Если вы все еще… уставший, — осторожно сказала я, — зачем вы пришли на работу?

— Что вы хотите сказать? — скрипучим голосом спросил он.

Я хочу сказать, что вчера вечером я отгоняла домой твою машину под проливным дождем, заставила дядю Фрэнка молчать об этом и сама ни словом не обмолвилась, а у тебя даже не хватает совести сказать спасибо!

— Только то, что сказала, — ответила я.

— Я пришел, — отрезал он, — по той же причине, по какой прихожу всегда. Чтобы таскать каштаны из огня.

— Это глупо. Без вас можно обойтись.

Он выпрямился, прищуренные глаза гневно смотрели на меня.

— Если вы пытаетесь быть нахальной, могу напомнить вам, что и без вас тоже!

Остаток дня мы старались не попадаться друг другу на глаза.

Тем вечером Мария не должна была ужинать дома. Саймон собирался на следующий день читать доклад в Обществе дантистов, и она предложила ему, что останется и поможет ему напечатать его, а заодно разберется со счетами. Как ни странно, мама выбрала именно этот день, чтобы навестить миссис Фрейзер, и узнала, что врач разрешил той ехать в Калифорнию. Она и мистер Фрейзер улетали через две недели.

— Я схожу вместо нее за покупками, — объявила мама. — Девушка Кена покупает вещи для Джанет, я возьму на себя внуков.

В тот момент я не испытывала особо теплых чувств к Фрейзерам.

— Не перегружай себя, — коротко посоветовала я.

Мы с Линдой мыли посуду, когда раздался звонок в дверь, и она бросилась открывать. Через секунду я услышала ее голос:

— Мам! Марии плохо!

И тут же последовал протест Марии:

— Неправда. Не надо ее лишний раз дергать.

— В чем дело, Map? — окликнула я, торопливо выходя из кухни, и застыла в холле. Одного взгляда на лицо сестры было достаточно, чтобы понять, что у нее снова мигрень, но это не имело никакого отношения к тому скачку, который сделало мое сердце. Его причиной была высокая фигура, стоящая рядом с сестрой и в данный момент отбивавшаяся от маминой благодарности.

— Ерунда, это самое меньшее, что я мог сделать.

Темные глаза озабоченно смотрели на Марию.

— Если утром тебе не будет лучше, и не думай выходить на работу. И в любом случае не волнуйся. Если что, приедешь автобусом позже.

— Ой, нет, — взволнованно ответила Мария, — мне станет лучше, как только я лягу. Честное слово!

У нее голова могла не болеть месяцами, но когда мигрень начиналась, то была весьма мучительной, как и сейчас, очевидно, потому что она наверняка ничего не говорила Саймону, пока могла терпеть.

— Вот дурочка! — с чувством сказала я, застилая ее постель. Она еще была наполовину одета, и расстройство на ее лице было лишь частично вызвано мигренью.

— О Кон, это ужасно. Я совсем ничего не напечатала из доклада — только первую страницу, но и от нее никакой пользы, я сделала столько ошибок. Я просто не видела, что печатаю.

— Не думай сейчас об этом, — успокаивала я.

Когда я спустилась вниз, Саймон как раз уходил.

— Как она? — спросил он.

— Не очень-то, — ответила я, — но сейчас она больше волнуется за твой доклад.

— Не имеет значения, — с улыбкой отмахнулся он. — Мне не впервой обходиться шпаргалкой на манжете!

И он стал спускаться по ступеням.

— Нет, Саймон, подожди! — смущенно позвала я. — Я сегодня ничего не делаю. Я могу помочь?

Он покачал головой:

— Нет. Еще чего не хватало. И потом, ты бы сидела там совсем одна. Мне надо уехать.

— Ну и что? — со смехом возразила я. — Я не боюсь, когда в темноте что-то стучит или падает.

Я выиграла, но по дороге в город он был так молчалив, что я почти пожалела об этом. Когда мы приехали, Саймон предложил, чтобы я работала в его квартире наверху.

— И ни минутой дольше половины девятого.

К этому времени должен был вернуться Брайан, и уже было условлено, что он отвезет домой Марию, а теперь ему придется вместо нее провожать меня.

— Если не доделаешь к приезду Брайана, — предупредил Саймон, — брось и уезжай.

Он объяснил перед отъездом, что у него была встреча по делу — вызов от пациента, который не мог добраться до города. Брайан как-то говорил мне, что у Саймона есть пациенты, которые не стесняются вызывать его даже по праздникам.

В половине девятого Брайан не появился, но я уже почти закончила печатать доклад — это была легкая работа. Саймон посоветовал мне заварить себе кофе, и я подумала, что так и сделаю. Но, будучи незнакомой с квартирой, мне пришлось искать кухню. Первая открытая мной дверь вела в спальню — по груде дисков я поняла, что это комната Брайана. За следующей дверью тоже была спальня, но аккуратная. Я невольно оглядела ее — лимонно-желтые занавески, голубой потолок, широкая кровать и столик, на котором стояла фотография. Фото девушки, в углу нацарапано: «Всего хорошего, дорогой. Джеки».

Она была почти такой, как я ее себе представляла, — волосы почти такие же темные, как у Саймона, блестящие и кудрявые, брови вразлет, подбородок с ямочкой, чуть удлиненные глаза. В такую влюбляешься раз и навсегда. Как в тот день, когда я попала в аварию, впечатления дня вдруг разом навалились на меня — прошлый вечер, сегодняшняя ссора с Кеном, а теперь наконец я узнала, как выглядела Жаклин. Пока я продолжала печатать, она стояла у меня перед глазами, не только потому, что была красива, но и потому, что кого-то напоминала.

Десять часов. Я уже все напечатала, а Брайан так и не приехал. Следующий автобус на Рэтнези пройдет мимо дома Саймона только в десять тридцать. В окрестностях было темно и пустынно, и мне не хотелось долго там болтаться. В пятнадцать минут одиннадцатого можно будет начать собираться. Я убрала машинку и устроилась на диване в ожидании…

Меня охватила усталость, голова сама опустилась на подушку. Комната находилась так высоко, что шума машин было почти не слышно, и весь мир казался застывшим — застывшим и грустным, как Саймон, который всегда был немного грустным, даже когда улыбался или поддразнивал меня. Если бы папа знал, что мне придется идти пешком из Рэтнези, он бы приехал встретить меня, но я не хотела просить его… в последнее время и его лицо часто становилось грустным.

В тишине раздался негромкий звук. Я открыла глаза, снова закрыла их и вдруг совсем проснулась — все еще на диване, но лежа на спине, разутая, под головой была подушка, а ноги укрыты пледом. Я вспомнила, как свернулась калачиком в углу, как Лулу. Тогда как?.. Я повернула голову, и Саймон тихо спросил:

— Ты всегда плачешь во сне?

— Плачу? Я? — Я в ужасе села. Часы, показывавшие десять, когда я последний раз смотрела на них, теперь показывали двадцать минут двенадцатого.

— Боже мой! — воскликнула я, указывая на них. — Они правильно идут?

Саймон кивнул. Он приехал вскоре после половины одиннадцатого; я так крепко спала, что он решил не будить меня сразу.

— Мне так стыдно, — сказала я, протягивая руку к туфлям. Ну вот, теперь ему придется везти меня домой.

— Тебе стыдно? — повторил Саймон. — Как ты думаешь, а мне каково? — И добавил кое-что в адрес Брайана, который так до сих пор и не приехал. Пока я одевалась, он с притворным удивлением листал напечатанное мной.

— Скажи, Кеннет Фрейзер понимает, как ему повезло?

— Если ты хочешь знать, — ядовито ответила я, — он считает, что без меня можно обойтись. Он мне сам так сказал сегодня.

Задумчивое лицо Саймона было не совсем то, что я ожидала.

— Понятно.

— Понятно что?

— Ты плакала. Мне самому было жалко до слез слушать тебя.

— Но не из-за Кена! — взорвалась я. — По крайней мере, если я и плакала, во что мне верится с трудом, то уж не из-за всяких глупостей, которые он говорит.

— Ты уверена?

— Я совершенно, абсолютно уверена, — заявила я.

По дороге домой я говорила, а Саймон молчал. Я говорила о балладах, которые слышала накануне вечером, о передаче, которая мне понравилась, о Рождестве.

— Рождество? — повторил он, встрепенувшись. — Господи, оно же совсем скоро, да?

Мне с трудом верилось, что кто-то мог забыть про Рождество.

— На этот раз я зайду и все объясню, — сказал он, останавливая машину возле моего дома. — Но прежде чем я это сделаю, позволь мне сказать спасибо.

Поцелуй, на этот раз более долгий, все же был осторожным, но было что-то в его глазах, что выбило меня из колеи. Когда он отстранился, я снова привлекла его к себе и сама поцеловала его. Бесстыдство? Я не знала да мне было и все равно. Я просто ничего не могла с собой поделать. И тут Саймон обнял меня крепче, а головой прижался к моей щеке, просто, естественно, как будто так было всегда.

Глава 9

Следующую неделю все разговоры на работе в основном сводились к рождественскому балу в субботу. Я была в комитете устроителей, и не проходило и дня, чтобы у нас не было собрания. Кен ворчал, но не всерьез. Иногда он все еще казался отстраненным, но постепенно снова приходил в себя, и наша междоусобица по молчаливому согласию была забыта.

— Ты знаешь, кто сегодня был в больнице? — спросила в среду Мария. — Кеннет.

— Шутишь! — не поверила я.

Но она не шутила. Как выяснилось, в больнице лежал его трехлетний крестник. Отец ребенка уехал по делам в Америку, а мать должна была вот-вот родить второго, ей нельзя было волноваться, и Кену пришлось заменить их.

— Ему разрешили искупать Дика, — сообщила Мария.

На следующий день в обед я тоже зашла в больницу, к миссис Фрейзер, с покупками, которые сделала для нее мама. Когда я приехала, у нее сидела Фиона. Было замечательно видеть, что миссис Фрейзер поправляется, и разделить ее радость по поводу предстоящей поездки. Они уезжали прямо из больницы во вторник утром, и, хотя мистер Фрейзер мог остаться в Калифорнии только на пару недель, миссис Фрейзер, возможно, пробудет там до апреля.

— Хотя я очень переживаю, как подумаю, что Дэвид и Кен все время будут одни. Я просила врача отпустить меня домой в воскресенье, чтобы я могла хоть один раз нормально их накормить, но он и слушать ничего не хочет, — пожаловалась она.

— У Кена было бы нервное потрясение! — со смехом вмешалась Фиона. — Он сам хочет хозяйничать на кухне.

— Дорогая, теперь, когда мне уже лучше, скажи мне, что все-таки происходит дома? — с наигранным ужасом взмолилась миссис Фрейзер.

Фиона снова рассмеялась:

— Ну, не уверена, что вам бы понравились полотенца, сушащиеся на батарее в коридоре, и по крайней мере четыре капающих рубашки в ванной, но он очень собой гордится. Ваш сын — человек действия!

Сегодня она надела свое кольцо, хотя о помолвке еще объявлено не было. Я была уверена, что это произойдет на Рождество, и представляла себе лицо Хэзел, когда смогу сказать: «Разумеется, я знала об этом сто лет назад».

Фиона собралась уходить, а вместе с ней и я, но миссис Фрейзер удержала меня.

— Скажете Кену, что это я вас задержала.

Когда мы остались наедине, она улыбнулась мне:

— Вот и чудесно. Я так хотела снова увидеться с вами.

— О, миссис Фрейзер, и я тоже, — сказала я, чувствуя, что к горлу подкатил комок.

— Моя мать что, думает, что вам больше делать нечего, кроме как держать ее за руку? Чем плоха моя рука? — спросил Кен, когда я вернулась на работу. Прежде чем я смогла достойно ответить, он снова стал серьезным. — У вас блокнот с собой? Я хочу кое-что продиктовать.

Он пользовался моей стенографией, когда знал, что будет останавливаться и думать; в этот раз он останавливался так часто, что мне было тяжело сконцентрироваться.

— Не могли бы вы прочитать это, пожалуйста?

Я подпрыгнула. Я записывала его слова словно во сне, и он это заметил.

— Последнее предложение, — добавил он. — Если сможете его найти.

Я так и сделала.

— Что касается проблемы краж, наш Контроль по развитию недавно заметил толстую серую мышь в углу кабинета. — Я замолкла и вскочила. — Там правда мышь?

— Ну раз вы так говорите, — флегматично ответил он, не шевелясь.

— Где?

— У вас за спиной. Хочет взобраться вам на ногу. — Я взвизгнула, и он насмешливо прищурился. — Дорогое мое дитя, расслабьтесь. Неужели вы думаете, что я бы так и сидел на месте, если бы там была мышь?

— Вы хотите сказать, что тоже их боитесь?

— Не совсем так. Просто я знаю свои обязанности.

Он поднялся. Все еще не убежденная в отсутствии мыши, я неловко повернулась и натолкнулась на него. Его руки обхватили меня, не давая мне упасть, и вдруг прижали меня крепче, и я невольно сама ухватилась за него. В следующую секунду он поцеловал меня, быстро, крепко, без всякой нежности. Я должна была бы разозлиться, может, даже влепить ему пощечину — но я этого не сделала. Он абсолютно не смутился.

— Большое спасибо. У мышей есть свои плюсы.

— Всегда пожалуйста, — так же вежливо ответила я. — Все это часть обслуживания.

— Разумеется, — коротко заметил он. — Я это понимаю.

Вернувшись вечером из детской больницы, Мария сообщила, что там подтвердились три случая заболевания корью и со следующего дня посетители допускаться не будут. Назавтра в офисе я пошутила над Кеном насчет прекращения его купальных обязанностей, которые, по его словам, ему очень нравились.

— Больше, чем это завтрашнее сборище.

— Неужели вы имеете в виду бал? — Я была потрясена.

— Именно. Совершенно не мое амплуа.

— Не волнуйтесь, я за вами присмотрю, — пообещала я.

Суббота была суматошной. Бал должен был проходить на двух этажах, и их вместе с рестораном надо было украсить. Я попала домой только после шести. Я включила воду в ванной, когда зазвонил телефон, и, как и мечтала, услышала голос Саймона.

— Я думал про то, что ты говорила — про Рождество, по-моему? — и у меня такое чувство, что по этому поводу надо что-то сделать. Как насчет сегодня?

— О Саймон! — Рассказывая ему о сегодняшнем бале, я чуть не расплакалась. — Понимаешь, я состою в комитете. Я не могу не пойти.

— Понятно. — Он остановился. — Ну, завтра я занят, а в понедельник и во вторник буду работать допоздна, потому что в среду еду в Лондон. Скорее всего, Рождество я встречу там. Брайана не будет. Так что сегодня, похоже, единственная возможность. Жалко.

— Мне тоже, — с наигранной легкостью сказала я. Глупо чувствовать себя так, будто на меня нагрузили тонну кирпичей, только потому, что его не будет в Дублине на Рождество. Я все равно бы его не увидела. — Тогда пока.

— Пока, — ответил он, и воцарилась тишина. Но трубку не положили. Я ждала.

— Кон, ты еще слушаешь?

— Да.

— Бал — когда он заканчивается?

— Официально в два, — сказала я и небрежно добавила: — Но я не думаю, что останусь до конца.

— Я могу встретить тебя снаружи — во сколько?

— В двенадцать, — еле дыша ответила я.

Мысль о Саймоне придавала мне дополнительный блеск.

— Кон, ты потрясающе выглядишь! — сказала Хэзел. — Платье просто прелесть, и волосы причесаны роскошно.

Платье было с золотым люрексом, без рукавов, с воротником-поло. В волосы снова был заколот мамин шиньон, на этот раз завитой. Похвала заставила меня чувствовать себя неловко, потому что с шести пятнадцати вечера бал для меня перестал иметь значение.

— Спасибо. Где К.Ф.? Я обещала присмотреть за ним, — торопливо сказала я и убежала, прежде чем она успела ответить.

Кен, стоявший рядом с мистером Праттом, выглядел точно так же, как на прошлой вечеринке. Я взглянула на танцплощадку. Что ж, лучше всегда брать быка за рога.

— Извините, мистер Пратт, — твердо сказала я, подходя к ним. — Мне нужен мистер Фрейзер.

Кен и не подозревал, что его ожидает. Он повернулся ко мне:

— Да, Кон, что случилось?

— Пойдемте, — сказала я. — Песня почти закончилась.

Могу поклясться, они схитрили с музыкой. Ни одна песня не тянулась так долго, никогда танцы не превращались в сольное выступление, и ни одна пара не получала таких аплодисментов.

— Просто делайте, как я, — прошептала я, когда мы начали танец. — Все это не так уж важно. Просто продолжайте.

Теперь, осознав, что большинство пар оставили площадку, я вдруг подумала о его возрасте. «Стар, как горы», — как-то раз после очередного выговора заметила Хэзел. Вот тут я наконец пригляделась к своему ученику и поняла, что если кто-то и зануда, то не он. По части развлечений с ним никто не мог сравниться. Его движения могли не быть грациозны, зато он веселился от души. Раздался приветственный рев, когда он вдруг потянулся вперед, подхватил меня и подбросил на несколько футов с такой легкостью, что на секунду мне показалось, будто я лечу прямо к воздушным шарам под потолком. Все это было абсолютно безопасно, и Кен смеялся так же радостно, как и все остальные. Единственный, кто не смеялся, — это Брайан, он стоял и смотрел на меня.

Ужин был назначен на полночь, и это должно было скрыть мой побег. Перед этим я танцевала последний танец с Кеном. Музыка была медленной, плавной, она подходила к моему изменившемуся настроению. Кен тоже притих. Наконец я посмотрела на него и сказала:

— Даю пенни.

Он очнулся.

— О, это, должно быть, за то, что я скажу, о чем думаю.

— В общем-то да.

— Что ж, я думал о том, какое у тебя замечательное имя.

Я с подозрением взглянула на него, ожидая шутки, но он был серьезен. Это был не самый лучший комплимент, и мне стало как-то неловко.

— Спасибо. Я передам родителям.

— И скажи им еще кое-что, — мягко добавил он. Оно прекрасно тебе подходит — обе его части.

Он сжимал мои пальцы, но я подумала, что это чисто рефлекторное действие. Мне было не до того — я была в ужасе.

— Не смей никому говорить, что меня зовут Черити! Я храню это в тайне.

И мне это прекрасно удавалось. То еще имечко. Он снова улыбнулся:

— Мне кажется, ты не права, любовь моя.

Я все еще была в шоке, когда музыка смолкла. Было уже пять минут первого. Я отошла от него и осторожно шмыгнула к двери. Рядом со зданием офиса была припаркована машина. Когда я вышла, ее дверца открылась.

— Боюсь, я немного опоздала… — начала я и умолкла, покраснев. Саймон смотрел на меня так, словно видел кого-то другого.

— Я… не могу… поверить в это… — пробормотал он сам себе.

И тут между нами появился человек, не девушка с темными волосами, а широкая спина в вечернем костюме.

— Здравствуйте, — вежливо сказала она Саймону. — Зайдете и присоединитесь к нам?

Наверное, он пошел за мной вниз. Это было чересчур.

— Нет. Саймон уезжает в Лондон, — отрезала я и увидела, как вопросительно поднялись его брови. Разумеется, я не имела в виду, что он едет прямо сейчас. — На Рождество. Нам надо кое-что обсудить, прежде чем он уедет.

— Тогда почему бы не зайти и не обсудить все в тепле? Поужинаете. Все только начинается.

— Не думаю, — начала я, как вдруг Саймон перебил меня:

— Спасибо, это очень заманчивое предложение. Если только вы уверены, что я сойду в таком виде — Он шутливо указал на свой свитер и тускло-зеленый пиджак.

— Я не удивлюсь, если вас примут даже лучше чем индейку, — улыбнулся Кен.

— Ну, надо отдать должное К.Ф. Свое он не упустит! — с одобрением хихикнула Хэзел.

Я ледяным голосом поинтересовалась, что она имеет в виду. Ужин уже закончился, и мы были одни в раздевалке. У нас получился ужин на четверых: Кен подозвал Хэзел, представил ее Саймону, и мы сидели вместе.

— Пока ты с ним, милая, тебе не удастся завести интрижку с кем-то другим, — сказала Хэзел. — И я целиком и полностью за. Саймон очень мил.

— Можешь оставить «с ним» себе, — прошипела я. — И «интрижку». Мы с Саймоном разговаривали, вот и все.

Когда мы вернулись к мужчинам, Саймон пригласил ее на танец.

— Остаемся мы, — заметил Кен и повел меня на площадку.

— Хороший парень этот Поррит. Переживает из-за жены, — заметил Кен и вопросительно посмотрел на меня. — Я сказал, что Поррит хороший парень. Я все еще считаю, что он мог бы как следует взяться за Уэста, но, может быть, я требую слишком многого. Это на меня похоже.

— Вы знаете о том, что его брак распался?

— Ну да. О чем я не знал, так это о том, что вы так похожи.

— Кто похож? — выдохнула я.

— Ты и жена Поррита. Похоже, когда он увидел тебя в первый раз — когда Уэст повез тебя вырывать зуб, — он подумал, что у него начались галлюцинации.

— Но… но этого не может быть… — Я беспомощно остановилась. — Вы, наверное, не так поняли. Я не похожа на Жаклин. Она темноволосая, красивая — я видела ее фотографию…

Я замолчала. Сумасшествие, но ведь действительно были моменты, когда Саймон, да и Брайан тоже как-то странно смотрели на меня. Например, сегодня — и это чувство, что лицо на фото мне знакомо. И сегодня, когда я смотрела в зеркало — блестящие кудри и серьги… У меня начала кружиться голова.

— Я согласен с тем, что она красива, — тем временем говорил Кен, — но не с тем, что у нее темные волосы. Он только что сказал мне, что они у нее точь-в-точь как у тебя. Насколько я знаю, рыжие на фото часто кажутся темными. Но у тебя усталый вид. Хочешь сесть?

— Нет. Я просто не понимаю, почему он сказал это все вам.

— Ну, видишь ли, я спросил его, не помешал ли я чему-нибудь важному, когда вышел на улицу. Вы так странно выглядели, что на секунду мне показалось, будто он привез тебе плохие новости. И тогда он сказал, что с такой прической ты еще больше стала похожа на нее и поэтому у него буквально перехватило дыхание. Не знаю, заметила ли ты, — бесстрастно заключил он, — но это твое неотъемлемое свойство.

В конце концов мне удалось остаться наедине с Саймоном.

— Мне очень жаль, — с отчаянием сказала я. — Я должна была заметить, что он пошел за мной.

— А, ты про Фрейзера. — Он рассмеялся. — Не обращай внимания, у него были самые лучшие намерения.

— Очевидно, про тебя он так не думает! — выпалила я. — Потащил нас сюда с собой, словно он…

— Защищал твою честь? — предположил Саймон. — Что ж, кто знает? Возможно, так оно и было.

Его темные глаза были веселыми. До меня наконец начало доходить, что он, видимо, прекрасно проводит время.

— Не надо недооценивать себя, мисс Кон! — поддразнил он. — И меня тоже!

Он подвез до дому трех девушек, и потом мы поехали ко мне. Я ехидно поинтересовалась, получил ли он разрешение Кена.

— Можно и так сказать. Только не злись! Он просто проследил, чтобы всех довезли до дому, и отправил тебя со мной. Ты против?

В его глазах снова появилась нежность, и я вдруг забыла все гневные слова, вертевшиеся у меня на языке.

— А ты? — мягко спросила я. — При том, что я выгляжу — вот так?

— Так Фрейзер рассказал тебе?

Я кивнула:

— Я очень похожа на нее?

— Да.

— И поэтому ты проводишь время со мной?

— Этого я не говорил. — Но он покраснел. — Я буду откровенен, Кон. Я бы хотел сказать, что это не так. За последние недели ты открыла для меня многие двери, которые, как я думал, закрылись для меня навсегда. Но все-таки это так. Я… любил Джеки. Естественно, первое время ты привлекала меня тем, что иногда мне казалось, будто она вернулась. — Он вздохнул. — Как бы то ни было, теперь мы во всем разобрались — или это сделал Фрейзер, — так что с этого момента никаких призраков, только мы с тобой.

Сама не зная почему, я вдруг выпалила:

— Почему бы тебе не приехать на Рождество к нам?

Его удивленное лицо отрезвило меня.

— Нет. Это глупо. Конечно, ты не захочешь.

— Так ли это? Ты будь поосторожней. А то проснешься рождественским утром и увидишь, что я вылезаю из каминной трубы.

— Ты серьезно?

— Про трубу? — Мы рассмеялись. — Вот теперь я говорю серьезно, — добавил он. — Это очень, очень мило с твоей стороны, и я действительно это ценю. К сожалению, я и правда не знаю, сколько пробуду в Лондоне, так что не могу сказать ничего определенного.

Он, как обычно, нежно поцеловал меня и открыл дверцуавтомобиля.

В воскресенье днем пришлось приводить офис в порядок, но кое-что осталось незамеченным. В понедельник утром Билл взял с подоконника карнавальную шляпу и нахлобучил ее мне на голову. Я совсем забыла про нее, когда меня позвал Кен, закончив разбирать почту. Я впорхнула в его кабинет:

— Доброе утро! Все кости целы?

Его суровый взгляд обдал меня холодом.

— Доброе утро. Может быть, ты снимешь это с головы, прежде чем мы приступим.

Я покраснела, сняла шляпу и положила ее на стол.

— Нет, не туда! — раздраженно сказал он. — Избавься от нее.

Когда я поднялась, чтобы уйти, он взялся за телефон.

— Кстати, после праздников ты можешь вернуться вниз. Я только что разговаривал с мистером Фоли.

Казалось, комната поплыла у меня перед глазами.

— Вниз?

— Да. На третий этаж. Туда, откуда ты пришла. Это же была не смена работы, а временное назначение. Я думал, это ясно.

— Да.

— Что ж, значит, все в порядке. Извини, что так долго держали тебя здесь, но перед праздниками всегда уйма работы. Эту неделю ты мне еще понадобишься, разумеется, но меня часто тут не будет, так что ты сможешь опять помогать в отделе транспорта.

Не глядя на него, я сказала «да» еще раз и вышла.

— Ну и как там босс сегодня утром? — радостно поинтересовалась Хэзел.

— Заткнись и слушай, — оборвала ее я. — Когда вы тут вчера убирались, кто-нибудь что-нибудь говорил про него и меня?

— Наверное, да, — беззаботно ответила она. — На эту тему много шутили. Не будь дурой, Кон, ты прекрасно знаешь, как это бывает!

— Да уж, знаю! — вспылила я. — Полагаю, он был здесь и слышал вас, так?

— Он заглядывал, — признала она, — хотя пробыл тут недолго. Не знаю, что ему удалось услышать.

Зато я знала и никогда в жизни так не злилась. Даже не на Хэзел и Джима, это было обычным делом в любом офисе, а на Кеннета Августа Фрейзера. Как он смел думать, что я влюбилась в него?

На следующий день из окна офиса я увидела его и Фиону. Его не было с половины одиннадцатого, он отвозил родителей в аэропорт, и, по-видимому, она ездила с ним. Вернувшись, он поставил машину у офиса, они вместе вышли из нее, поболтали пару минут, потом он пожал ей руку, и она пошла по улице прочь. Я подумала, что рукопожатие — это абсурд… но вполне в его стиле.

— Кен, кажется, немного не в духе, — заметила на следующий день за обедом Хэзел. Это был наш ежегодный рождественский обед. В ресторане поставили елку, правление угощало вином. Мистер Фоли и Кен разливали его по бокалам.

— По-моему, он выглядит как обычно, — твердо ответила я. Хэзел еще не знала, что я возвращаюсь обратно.

Кен стоял около выхода, когда я вышла дождаться Брайана, который должен был подвезти меня на мотоцикле.

— Надеюсь, ты не собираешься ехать на этом? — осведомился Кен, когда подъехал Брайан. Я шагнула вперед, но он поймал меня за руку. — Ты что, с ума сошла? Я уже говорил Уэсту, что эта развалина не должна находиться на дороге. Это опасно.

Боясь сказать что-нибудь грубое, я стряхнула его руку и села позади Брайана. Мне показалось, что Кен пробормотал что-то вроде «придется предупредить твоих родителей», но на мотоцикле не было глушителя, и слова потерялись в шуме двигателя.

В тот вечер я раздевалась перед сном, когда в мою комнату вошла мама.

— Я пришла поговорить с тобой насчет Кена Фрейзера, — начала она.

Я напряглась:

— Он не… он не разговаривал с тобой?..

Если он сказал что-нибудь про мотоцикл, это будет последней каплей.

— Разговаривал, — ответила мама. — Или по крайней мере, я разговаривала с ним. Я позвонила ему и пригласила к нам на Рождество.

Что она сказала? Я конвульсивно дернулась, глядя на нее во все глаза.

— Мама, нет, ты не могла! — Мой голос сел. — Он не приедет, да?

— Ну, он пытался придумать какие-то отговорки, но я его убедила. Ты знаешь, я думала о нем с понедельника. — В тот день она ходила в больницу попрощаться с миссис Фрейзер. — Я узнала, что он будет совсем один. Если он заговорит с тобой об этом завтра, ты… — она заколебалась, — ты подтвердишь мое приглашение, ладно?

Я все еще ничего не понимала.

— Но он не будет один, мам. Где же будет Фиона?

— Она поедет в Швейцарию, — довольно сказала мама. — Она с родителями едет к родственникам. Дорогая, у меня было подозрение, что ты будешь не в восторге, но сделай мне одолжение, не показывай ему этого. Быть одному в Рождество — это ужасно.

— Да, я знаю, — ответила я, думая совсем не о Кене.

Два дня спустя, вскоре после того, как я пришла домой, зазвонил телефон. В трубке раздался хрипловатый голос:

— Тот обед, которого у нас так и не получилось. Как насчет завтра?

Мое сердце подпрыгнуло. Я на это уже не надеялась.

— С удовольствием, только где ты? Когда ты вернешься?

— Я вернулся.

У меня голова шла кругом. Почему он передумал? Почему он позвонил мне? Могла ли я… смела ли я… и тут я вспомнила про Кена. Это было слишком жестоко.

— Саймон, прежде чем ты продолжишь, — он рассказывал о поездке, — серьезно, это будет не совсем такое Рождество, к какому ты привык, я знаю, но… Если ты хочешь приехать к нам… — Тишина смущала меня. — Скажи «нет», если хочешь, — выдавила я.

— Сказать «нет», если я хочу приехать? — с интересом спросил он. Я так и видела, как он улыбается.

— Да… нет, — запиналась я.

— Да… нет в таком случае, — тут же отозвался он. — Вот что называется сказать наверняка — сказать и то и другое.

— Ты хочешь сказать… — У меня горели щеки. — Ты хочешь сказать — ты приедешь?

— Если ты хочешь, если ты уверена…

Десять минут спустя я все еще сидела, не веря своему счастью, как вдруг открылась дверь и в комнату заглянула мама.

— Вот ты где, — начала она. — Ты не видела… Что-то случилось?

Мои руки сжимали телефонную трубку, частью из-за волнения, частью потому, что мне казалось, что так я ближе к Саймону. Я сжала ее еще крепче.

— Я пригласила Саймона к нам на Рождество. Я должна была.

Мама стояла с минуту — она показалась мне очень долгой — и не говорила ни слова. Потом она вытерла руки о фартук и села рядом со мной.

— Кон, ты любишь его?

— Мам, — защищалась я, — не обязательно любить человека, чтобы хотеть, чтоб он не был одинок на Рождество. Ты же пригласила Кена.

— Да, не правда ли? — заметила она. — А это значит, что у нас нет места. Если бы тебе было просто жаль Саймона Поррита, ты бы этим и ограничилась.

— Но у нас есть место.

Именно об этом я и думала последние десять минут, и это будет непросто. У нас было две нормальных свободных комнаты и одна малюсенькая, на самом верху. К несчастью, одна из гостевых комнат сейчас была непригодна для жилья — ее переделывали в детскую. Что ж, в одном я была уверена. Саймон не мог ночевать в мансарде — значит, придется это сделать Кену.

— Я так не считаю, — твердо сказала мама. — Извини, дорогая, но Кена мы пригласили первым.

— Он не будет возражать. Он не такой человек. — Я знала, что это правда, и мама тоже. — Саймон, конечно, тоже не будет, но… ну мама, пожалуйста… Я хочу, чтобы он чувствовал себя…

— Особенным? — подсказала мама. Я вдруг поняла, что нет смысла притворяться. Правда, или хотя бы ее часть, была самым действенным моим оружием.

— Очень особенным, — согласилась я.

Снова воцарилось молчание, а потом мама вдруг взяла меня за руку.

— Ты не говорила об этом раньше.

— Разговор не заходил, — рассеянно ответила я. Мама казалась взволнованной, даже обеспокоенной, и, поскольку она не знала про его жену, причиной могло быть только то, что он ей не нравился как человек.

— Он тебе понравится, мама, — упрашивала я.

— Но он и так мне нравится. Он мне понравился еще в тот вечер, когда привез домой Марию. Просто, — она заколебалась, — мне показалось, что он сложный человек. И это сыграет свою роль, детка. Поверь мне на слово.

Я пробормотала:

— Эту проблему я решу, когда до нее дойдет дело. Я не хочу, чтобы что-либо испортило Рождество.

— И я тоже, Кон, — ответила мама. — Особенно это Рождество.

Совершенно неожиданно она поцеловала меня.

Глава 10

Прогноз погоды обещал, что это Рождество не будет снежным, и действительно, в субботу холмы были чернильно-синими, а небо чистым.

— Зеленое Рождество, зеленые могилы! — весело распевала Линда. — Ну что? Никто же не собирается умирать, — беззаботно заявила она, когда я выгоняла ее на улицу нарезать падуб.

Она простила меня за то, что Кена выселили в мансарду, и показала это, втянув меня в игру в салки. Ножницы лежали на траве, она пряталась за деревом, а я подкрадывалась, чтобы дотронуться до нее, как вдруг меня поймали чьи-то руки и веселый голос спросил:

— А можно поиграть с вами?

— Саймон!

— Когда мне приходить?

— В любое время. Чем раньше, тем лучше.

— И как я тогда буду готовить обед? — осведомилась мама.

Первый раз в жизни я пожелала, чтобы мы питались одними ягодами, и возмущенно заявила об этом. Линда душераздирающе завопила, и мама мягко заметила ей, что у меня, похоже, не все дома. В это время Саймон ненадежно угнездился на дереве падуба и кричал Линде: «Бревно летит!» — каждый раз, когда отрезанная ветка падала на землю.

— Что за манера обращаться с гостями! — заметила мама, когда он внес охапку веток в дом.

— Этот гость совсем не против! — рассмеялся Саймон, глядя на нее. — Я не делал этого с тех пор, как мне было семь или восемь. У меня был дедушка в Хэмпшире. Мы всегда ездили к нему на Рождество. Это были самые светлые времена в моей жизни. — Он сменил тему. — Не думайте, что я собираюсь свалиться на вас так рано. Я, собственно, пришел предложить, чтобы мы все вместе пошли куда-нибудь пообедать. Или это не подходит? — спросил он, глядя на маму.

Я знала, что не подходит. Мама так ему и сказала с сожалением, потом улыбнулась и добавила:

— Но вы с Кон идите, если хотите. Я тут никого не держу.

— Ну? — Саймон улыбнулся мне.

Я бегом бросилась наверх, надела колготки и кремовое платье, накинула на плечи пальто, сбежала по лестнице вниз и поспешила к машине.

Саймон не спросил меня, куда мы поедем, он сам инстинктивно догадался, что, когда мы вместе, надо ехать к морю. Мы пообедали в Скеррис и остались посмотреть, как к причалу подходят лодки в облаке чаек. Одна из них камнем бросилась вниз и поймала рыбу. Моряк кинул веревку на пристань, Саймон поймал ее и завязал вокруг столба. Было совсем не похоже на Рождество, но все равно здорово. Был отлив, серели отмели, но, кроме чаек и болотных птиц, вокруг не было никого.

— Как странно быть здесь на Рождество, — заметила я.

— Я приезжал сюда на прошлое Рождество, — сказал мне Саймон.

— И что ты делал?

— Сидел, думал, потом поехал в отель обедать, а на следующий день принимал пациента. Честно! Это был не мой пациент. Он постеснялся беспокоить своего семейного врача.

Несколько минут я с чувством расписывала, что Саймону следовало бы с ним сделать.

— Ну не мог же я прогнать его, — с улыбкой заметил тот.

— Ладно, но ты же не всегда встречаешь Рождество один. Как же Брайан?

— Обычно он уезжает. И это к лучшему. Он — общественное животное. А я нет.

— Но ты же рискнул приехать к нам, — мягко заметила я.

— И это самое приятное, что произошло со мной за последние несколько лет, я не шучу, — сказал он. Его рука легонько обнимала меня за плечи. Я оперлась на нее поудобнее. Это было самое приятное, что произошло и со мной, но не за сколько-то лет, а за всю жизнь.

— Тогда обещай, что снова придешь на следующий год?

Он молчал. Я вопросительно вздернула голову:

— Ты же не уедешь?

— Вполне возможно. Если решу, что делать с Брайаном.

Он воспринял мое ошеломленное молчание за вопрос и рассказал, что месяц назад ему предложили двухлетнюю научную поездку в Нью-Йорк. Он должен был все решить до конца января, и если согласится, то уедет в июне.

— А практика?

— Я продам ее. Нет смысла оставлять заместителя. Когда два года пройдут, я вряд ли вернусь назад.

Он смотрел на отмели, медленно исчезающие в сумерках. Я вдруг подумала, что это лучшее место для того, чтобы разбить кому-либо сердце. Серые отмели и стального цвета вода были отражениями моей опечаленной души.

— Вот почему я сказал Марии, чтобы она забыла про меня, — сказал Саймон.

Его слова причинили мне боль.

— О боже, только не говори, что ты ничего не знала. — У него был виноватый вид. — По-моему, она собирается теперь попытать счастья как нянечка. Твой друг Фрейзер рассказал ей о какой-то детской больнице на севере, с которой она сможет начать.

Это было еще одно неожиданное доказательство независимости Марии, но я пропустила его мимо ушей.

— Перестань называть его моим другом Фрейзером. Я знаю, он приезжает на Рождество, но это мама его пригласила. Если бы она знала обо всем этом, у нее бы поубавилось энтузиазма.

— Приезжает на Рождество. — Саймон изумленно смотрел на меня. — То есть к вам в гости?

Я кивнула.

— Черт меня побери! А я взял и увез тебя! Почему ты не остановила меня?

— Потому что не хотела, — коротко ответила я. — Я уже сказала: я не приглашала его, и я не знаю, во сколько он приедет.

А в моих ушах звучали слова Фрейзера: «Я приеду где-нибудь в половине четвертого. Вы как раз успеете спокойно пообедать».

— Он мне не нужен, — по-детски добавила я. — Мне нужен ты.

— Не может быть! — усмехнулся он. — Я ем чеснок и бросаю пустые сигаретные пачки посреди улицы.

Он замолчал, нежно положил руку мне на шею и повернул лицом к себе. Никто не целовался так, как Саймон, — нежно, медленно, немного лениво. Теперь я знала, что мечтала об этом с того момента, как впервые вошла в его кабинет.

Вдруг он отстранился:

— Наверное, мне не стоило этого делать…

— Вот еще, почему это? — поинтересовалась я.

— Мы с тобой должны хорошенько все обдумать.

Я молча пожала плечами, но на душе стало как-то печально.

Мы вернулись домой около девяти. Венок из падуба с красными лентами висел на двери, лампа на стене была зажжена. «Тир-на-Ног», надо признать, был очень красив на Рождество. Саймон так долго сидел и смотрел на него, что я наконец тихо сказала:

— Мы дома.

— Да, — ответил он. — Именно об этом я и думал.

— Есть кто живой? — Я распахнула дверь в гостиную, и передо мной открылась пустая комната. Вдруг послышалось осторожное покашливание.

— Простите, — вежливо попросил голос. — Боюсь, тут только я.

Говоривший отложил газету, которую читал, и поднялся. Сегодня он казался особенно большим и впечатляющим. Я только надеялась, что он заметил, что мы с Саймоном держимся за руки, это должно убедить его в абсурдности подозрений, будто я имею на него виды. Странным было и неизменное рукопожатие и приветствие:

— Привет. Заходите, вы, наверное, замерзли.

Я не должна была бы рассердиться, но рассердилась. Я даже подумала, не встречает ли он нас так торжественно потому, что я не встретила его. Но все же что происходит?

— А где все? Вы что, один здесь? — недоуменно спросила я.

— Нет. Твоя мама наверху с Марией, а папа поехал за Линдой.

Он закончил объяснения, и тут меня позвала мама.

— Я сейчас, — торопливо сказала я Саймону. — Садись. Чувствуй себя как дома.

— Ты очень опоздала, Кон.

Как только мама затащила меня в спальню, я поняла, что происходит, и готова была защищаться. Мы ничуть не опоздали. Девять часов — я никогда в жизни не возвращалась с ужина с кем-то так рано.

— Но мы ждали тебя после обеда. Ты забыла про Кена?

— Едва ли, — коротко ответила я.

— Тогда от тебя бы не убыло, если бы вы взяли его поужинать с собой. Могли бы поехать вчетвером.

— Мама, нет! — сердито выпалила я. — Кен бы все испортил. Ну мам, честно, он такой зануда, и если за ним надо ухаживать, как за младенцем, почему он не поехал с Фионой в Швейцарию? В конце концов, они, — я запнулась на слове «помолвлены» и быстро выкрутилась, — давние друзья.

Мама не ответила. Она в ужасе смотрела на дверь, которую я не закрыла, и тут я услышала то, что она услышала секундой раньше — шаги на лестнице. Уверенные, тяжелые, они простучали мимо нашего этажа наверх.

— О нет! — выдохнула я. — О нет! Думаешь, он слышал? Если да, я не смогу смотреть ему в лицо. Я не смогу…

— Ну, не знаю, как ты теперь будешь выпутываться, — сухо заметила мама и добавила, что истерики еще никому не помогали. — В любом случае, если и теперь он ничего не понял, то я ошибалась на его счет.

— Ох, мама, мне очень жаль, — сказала я.

— И мне тоже. Мне не следовало уговаривать его приехать, теперь я это понимаю. Это значило требовать от тебя невозможного, уж я-то должна была понимать. Когда я познакомилась с человеком, которого полюбила, я тоже ни о ком больше не думала, — мягко добавила она.

Я выиграла, но чувствовала себя ужасно. Мама хотела устроить для Кена настоящее Рождество так же, как я для Саймона, а я все испортила в самом начале.

— Конечно, это не твоя вина, мама, во всем виновата я. Я найду Кена и извинюсь.

— Кон, побойся Бога! — Она удержала меня. — Это поставит его в неловкое положение и только все ухудшит. Думаю, нам остается только надеяться, что он ничего не слышал, и постараться забыть об этом. К тому же у нас есть еще проблемы. Слушай.

Оказалось, что Скэмп, наш кот, умер. Мария нашла его, пока мы резали падуб, и весь день была сама не своя. Сейчас она лежала в постели с головной болью.

— Не мигрень, — сказала мама. — Просто она слишком много плакала.

На следующее утро Кен кашлял, но это не особенно волновало его. Он сказал, что это продолжается уже неделю, так что вряд ли он может кого-то заразить.

Сразу после завтрака он и мой отец отправились на долгую прогулку. Они прекрасно ладили. Саймон, честно объявив, что предпочитает взбираться вверх на машине, был вполне согласен пойти погулять с Марией, Линдой и Лулу. Я отказалась, сославшись на то, что должна помочь маме.

— Не стоило этого делать, детка, — сказала мама, когда я пришла к ней на кухню. Она провожала глазами эту компанию. Когда они поравнялись с деревом, на котором любил сидеть Скэмп, мы обе заметили, что Мария отвела глаза. Вчера вечером я много думала о ней. Она очень уж глубоко ушла в свои планы насчет работы медсестрой… Робина мы за всю неделю вообще не видели, и, как ни странно, он куда-то уехал на Рождество.

— Не хочешь взять пальто и догнать их? — предложила мама.

Я бы так и поступила, но надо было вытащить Марию на улицу, даже если пришлось внушить ей неверную мысль, что она должна пойти, чтобы не оставлять Саймона на растерзание Линде. Были и другие причины. У меня из головы не шел наш вчерашний разговор. Я покачала головой, и мама продолжила говорить:

— Ну, я все равно рада, что Мария пошла. Я за нее очень переживала вчера. Было так неудобно, еще при Кене. Он старался помочь, но не думаю, чтобы он знал, что надо делать.

— Еще бы, — заметила я. — Если бы он увидел, как кто-то плачет, готова поспорить, он убежал бы за милю.

— Ты думаешь? — небрежно спросила мама.

— Вот Саймон бы понял, — рискнула я.

— Возможно. — Она задумчиво посмотрела на меня. — Он очень милый человек, детка. Он нравится и мне и папе. Как жаль его жену.

Я уронила нож. Они знали! Но кто рассказал им? Не Мария, я была уверена. Она сама сказала, что это никого не касается.

— Я не говорила об этом, мам, — напряженно сказала я. — Он не любит вспоминать об этом.

— Разумеется нет, и мы не будем. Кен нам вчера обо всем рассказал.

— Рассказал о чем?

— Ну, о том, что он потерял ее, когда они были женаты всего год. Правильно?

Насколько я знала, да. С какой стороны ни посмотри, Жаклин была потеряна для своего мужа. Кен, все равно по каким причинам, намного облегчил мое положение.

— Да, совершенно верно, — сказала я.

Одеваясь на следующее утро в церковь, я решила надеть шляпку из золотистого меха, которую купила для свадьбы кузины. Саймон, Кен, Мария и я шли на раннюю службу, родители — на позднюю. Когда я спустилась, Кен в куртке из овечьей кожи уже ждал.

— Счастливого Рождества! — радостно окликнула я.

Он повернулся, но больше не сделал ни одного движения. Это был один из тех моментов, когда он выглядел умиротворенным, совсем не таким, как на работе. Потом он неторопливо пошел мне навстречу, широко улыбаясь:

— Счастливого Рождества! Честное слово, ты выглядишь просто ослепительно!

— Ты про шляпку? Я купила ее для свадьбы, — призналась я. — Когда вернемся, вы не хотите позвонить Фионе?

— Нет, — вдруг ответил он. — У меня нет ее телефона.

— Для этого и существует справочная служба.

— Нет. Эти трехминутные разговоры совершенно бессмысленны.

Я в замешательстве сдалась.

Дорога до Рэтнези была просто сказочной. Звонили церковные колокола, фонари все еще горели, золотые на фоне темно-синего неба. Саймон, Мария и я пели «Я увидел три корабля». Кен не пел ни с нами, ни в церкви. Он много кашлял и не пошел причащаться, но, когда я спросила его, не обострилась ли его простуда, он отрезал:

— Я же сказал, что уже выздоравливаю. После завтрака пришло время открывать подарки.

Саймон подарил нам красиво упакованную корзину разных вин. Кен, в противоположность ему, купил каждому по подарку. Когда он выложил охапку свертков, у меня как-то глупо сжалось горло. Сколько хлопот! Я еще не встречала мужчину, которого не раздражали бы походы по магазинам перед Рождеством.

Под восторженные вопли Линды я получила свой подарок и уставилась на него, открыв рот. Я уже видела эту упаковку. Она приехала в офис у Кена под мышкой в пятницу, и он выглядел усталым, но довольным. Тогда я подумала, что это что-нибудь для Фионы, но вот карточка, на которой летящим почерком написано: «Для Кон. Наилучшие пожелания в это Рождество и все последующие. Кен».

— Ой, ну зачем вы так! — Я начала сражаться с оберткой. — Это же…

Я замолчала, подняв крышку.

— О Кон! — воскликнула мама. — О Кон, он чудесен!

Он действительно был чудесен — золотой свитер из ангоры.

— Он слишком красив, — неуверенно произнесла я. — И я никогда не видела такого цвета. Это мой любимый.

И снова остановилась. Я уже говорила ему об этом, когда благодарила в больнице за хризантемы. Неужели он запомнил? Было не похоже. Он довольно бесцеремонно отмахнулся от моей благодарности.

День был просто потрясающий, и после обеда мы отправились покататься на машине — впятером плюс Лулу; родители остались дома у камина.

— Повяжите что-нибудь на шею, — попросила мама Кена. — Вы уверены, что горло не болит?

Он сказал, что нет, и долго сопротивлялся, но мама была непреклонна, и наконец он взял один из папиных шарфов.

— За вами нужен глаз да глаз!

— Это предложение? — Он весело взглянул на маму.

Это был единственный проблеск оживления за весь день. Он вроде бы любил Ардбаун и его окрестности, но сегодня смотрел по сторонам молча, со скучающим видом. Мы приехали на холм возле Пайн-Форест, с которого открывался самый замечательный вид на много миль вокруг. Я думала, Кену хоть здесь что-то понравится, но он стоял, засунув руки в карманы, и явно не мог дождаться, пока все вернутся в машину.

— Вы сняли шарф, — упрекнула его я.

— Да, слишком жарко.

— Что-то по вашему виду не скажешь, будто вам жарко.

— Ничего не могу поделать со своим видом, — огрызнулся он, и я сдалась.

Глава 11

На следующее утро я весело постучалась в комнату Кена:

— Доброе утро. Я принесла кофе.

Из-за двери раздался неопределенный звук, который я восприняла как разрешение войти. Открыв дверь, я вдруг поняла, что, во-первых, меня встретило полное молчание, во-вторых, что я чуть не встала в открытый чемодан, и в-третьих, что Кен сидит на кровати в халате.

— Ну и что это тут происходит? — Я потрогала носком туфли чемодан.

— О… э… — запинаясь, выдавил он, — я подумал, что поеду домой с утра, если вы не сочтете меня грубым.

— Вы нормально себя чувствуете? — резко спросила я. — Ведь нет, я права?

— Обыкновенная простуда и легкая головная боль.

— Не удивлюсь, если еще и температура. — Я положила руку ему на лоб. Сухой и горячий. — Ложитесь обратно в кровать, вы заболели.

— Не буду я ложиться в кровать, — по-детски заупрямился он. — Я поеду домой.

— Вы не можете… — начала я.

— Нет, могу. — Голос обрел силу. — Чего я не могу, так это остаться здесь.

Он встал; я заметила, что он тут же оперся на угол тумбочки и не стал двигаться дальше.

— У вас голова кружится? — садистски осведомилась я.

Он с возмущением отверг это предположение и снова сел. Если бы я не знала его как человека, которого ничто не страшило, я бы сказала, что он напуган до смерти тем, что у него дрожат ноги.

— Ничего, смерть вам не грозит, — заметила я. — У вас просто грипп.

Его брови сошлись на переносице.

— Ты оставишь меня в покое? — сердито поинтересовался он.

— Нет, если вы такой упрямый!

— Кон! — раздался мамин голос; она, слегка запыхавшись, вошла в комнату. — Что тут происходит? Вас слышно по всему дому.

— Это все Кен, — бойко ответила я. — У него грипп.

Мама уже смотрела мимо меня на сидящего в халате Кена.

— Грипп? — повторила она, вглядываясь в пылающее покрасневшее лицо и слезящиеся глаза.

— Это просто смешно, миссис Гибсон… — начал Кен.

Мама не дала ему договорить: она распахнула полы его халата на груди и расстегнула пижамную куртку. Пижама была ярко-красная, но — я с удивлением моргала — не краснее груди, которую закрывала.

— Кен, у вас когда-нибудь была корь? — мягко спросила мама.

— Нет.

— Очень на нее похоже. Наверное, вы подхватили ее в детской больнице.

Комбинация маминого ласкового голоса, его испуганного лица и алой сыпи была для меня уже слишком. Я старалась отвести глаза от широкой пятнистой груди, но не могла. Я расхохоталась как сумасшедшая. Кен бросил на меня уничтожающий взгляд.

— Миссис Гибсон, я не могу валяться здесь. Я должен ехать домой.

— Дорогой мой, все, что вы должны, — это позволить позаботиться о вас. Для разнообразия. Ложитесь обратно и укройтесь одеялом. Я позвоню доктору.

Он секунду смотрел на нее, явно желая что-то возразить, а потом, смирившись, закинул ноги на кровать. На меня он и не взглянул.

— Ой, мамочка! — сдавленно хихикала я на лестнице. — Ты была великолепна!

— А ты просто невыносима! — выпалила она. — Кон, как ты могла? Как ты могла смеяться над ним?

К своему изумлению, я поняла, что она говорит абсолютно серьезно.

Вызванный врач сообщил, что подъедет чуть позже.

— Так что, как я полагаю, ты будешь дежурить у постели больного, — заметил Саймон и вопросительно посмотрел на меня. Мы с ним договаривались пойти посмотреть соревнования местных гончих.

— Разумеется нет! — ответила за меня мама. — Она явно не лучшее лекарство для больного!

Голос был спокойным, но я знала, что она все еще не простила мне моего утреннего веселья.

Наш пациент выглядел еще более агрессивно, когда я принесла ему поднос с завтраком. На этот раз я не смеялась. Он причесался и теперь был просто Мистер Достоинство.

— Крикните, если захотите добавки, — натянуто сказала я.

Он не крикнул; вскоре мы услышали, как он спускается по лестнице в ванную этажом ниже.

— Так не пойдет, — заметила мама. — Он совсем расхворается.

Она обвиняюще посмотрела на меня, и не без причины. Мансарда никак не место для больного: она тесная, там нет камина, к тому же не так уж легко носить подносы наверх по крутой лестнице.

— Хорошо, пусть переселится в мою комнату. Я пойду сменю белье и перенесу свои вещи, — пообещала я.

«Интересно, что бы об этом подумали на работе», — размышляла я, идя сообщить Кену о его переезде. Жалко только, что у нас не было инвалидного кресла — в фильмах пациентов все время возят в них по длинным белым коридорам, а я люблю все делать как следует.

Когда я вошла в комнату, картина уже изменилась. Иов больше не был на своей горе, он лежал на постели, одеяла сбились в комок, лицо он сердито спрятал в подушку. Чуть тронутый поднос с завтраком стоял на полу.

— Вы не хотите еще чаю? — спросила я самым сладким голосом, на который была способна.

— Нет, спасибо. — Он беспокойно перевернулся на спину. — Кажется, у меня что-то с желудком.

Он сказал это таким тоном, будто я во всем виновата, но я сдержалась.

— Вам действительно очень плохо, — сказала я, стараясь подражать маминым ласковым интонациям.

— Да, плохо.

Он снова повернулся на бок и спрятал лицо в подушку, как капризный ребенок.

— Не волнуйтесь так. Если будете так крутиться, вам станет только хуже.

— Ты не представляешь, как я себя чувствую. Мне уже не может быть хуже. — Он снова повернулся и посмотрел на меня. — Могу я наконец остаться один?

— Ну, дело все в том… — И я объяснила ему, что мы с ним меняемся комнатами.

Он пришел в ярость:

— Мне не нужна твоя комната. В ней нет необходимости. Мне и тут хорошо.

— Нет, нужна, — сказала я. — Мы все завтра выходим на работу, а мама не может носить подносы по этой лестнице, ей это вредно.

— А я и не прошу ее об этом, — прорычал он и сел, глядя на меня горящими глазами. — Полагаю, врач найдет для меня место в больнице.

— С вашей корью я бы на это не очень рассчитывала, — огрызнулась я, и вдруг мне стало его жалко. — Вот что я вам скажу — давайте я вас вымою, пока мы ждем врача.

Я имела в виду лицо и руки. Ничем не могу помочь, если он был настолько глуп, что подумал, будто я покушаюсь на еще какие-нибудь части тела. Он вцепился в одеяло и натянул его до самого подбородка.

— Даже и не заикайся об этом! — Я уже было хотела рассмеяться, как вдруг он ядовито добавил: — Я не допущу, чтобы за мной ухаживали, как за младенцем, тем более в этом доме! И не воображай, что я не поехал бы в Швейцарию, если бы мог!

«Ухаживали, как за младенцем», «Швейцария». Когда до меня дошел весь смысл этих слов, я онемела. Он все слышал и все эти три дня думал об этом, выжидая момент, чтобы отомстить мне. Габариты здесь не имели значения — можно быть размером со слона и все равно оставаться мелким и мстительным.

Я повернулась и выбежала из комнаты.

Мы с Саймоном пошли на собачьи соревнования одни. Линда объявила, что она и Терри Лейн собирались покататься на пони, а Мария знала, когда надо оставить людей вдвоем. Далеко не все рестораны рано открывались на следующий день после Рождества, но мы все-таки нашли один такой и пообедали там.

Рождественские праздники еще не закончились. Сегодня вечером мы шли на представление, насколько я понимала, с Терри, так как билет Кена освободился, но для меня Рождество завершалось сейчас.

Выходя из машины, я попала каблуком в трещину на тротуаре; Саймон удержал меня, и мы рассмеялись. Потом вдруг он притянул меня к себе, моя голова уткнулась в его плечо, и мы обнялись так крепко, словно не в силах были отпустить друг друга.

— Милая Кон… я же обещал этого не делать.

— Я знаю, Саймон, я понимаю…

— Мы же договорились дать друг другу время на размышления, помнишь, и я не собираюсь нарушать наш договор. Как бы мне этого ни хотелось.

Он выпустил меня из объятий, не поцеловав. У меня не было такой силы воли, как у Саймона, и про себя я плакала всю дорогу домой.

Мама сообщила, что Кен перебрался в мою комнату и что врач приходил и прописал кучу всяких лекарств. Она сообщила, что пациент чувствовал себя настолько хорошо, насколько это возможно при кори, а когда я спросила, хорошо ли он себя вел, мама сухо ответила, что пока он не рвал одеяла и не бросал лекарства на пол.

— Хотя мне кажется, что он очень хочет это сделать, бедняжка. Он ужасно смущен и стесняется. Думаю, тебе лучше не ходить к нему, Кон. Я хочу, чтобы он отдохнул.

— Не волнуйся, у меня нет желания идти к нему, — сердито ответила я. — Утром он вел себя так, что можно было подумать, будто у него бубонная чума.

— Болеть корью в пять лет и в тридцать лет — это совсем разные вещи, — заметила мама и ушла, прежде чем я успела хоть что-то сказать.

Однако было плохо, что я не могла увидеть Кена и спросить его указания насчет работы.

Прежде чем уйти в офис на следующее утро, я осторожно открыла дверь и заглянула к нему в комнату. Он, не шевелясь, лежал в постели, слышен был только звук дыхания, глубокого и ровного, — так дышат мирно спящие люди. Мне надо было спросить насчет работы, и я тихо подошла поближе. Он крепко спал, зарывшись левой щекой в подушку, словно повернулся поговорить с кем-то… Я поняла, что у меня не хватит духу разбудить его, но продолжала стоять рядом, разглядывая его лицо; с удивлением я заметила, что его волосы и брови на самом деле гораздо светлее, чем мне казалось. Во сне у него даже щеки словно округлились. «Все мужчины — маленькие дети, когда с ними что-нибудь случается», — заметила мама вчера вечером. Лицо на подушке выглядело на тридцать пять не больше, чем мое. Я поправила сползшее одеяло и на цыпочках вышла.

На работе я пошла прямо к мистеру Пратту и сказала ему, что мистер Фрейзер, к несчастью, заболел гриппом. Я объяснила, что он звонил мне вчера вечером, потому что сегодня я должна была возвращаться в отдел транспорта, а ему хотелось бы, чтобы я поработала его секретарем до тех пор, пока он не выйдет на работу. Мистер Фрейзер, добавила я, сам позвонит через пару дней. Всему этому поверили, и я, торжествуя, отправилась наверх. Кен оказался лишь одним из многих отсутствовавших, включая Брайана, чей друг из Гэлуэя позвонил и сказал, что у Брайана разболелось горло. Несколько человек заметили, что К.Ф. впервые на больничном, и спрашивали, не бросилась ли я взбивать ему подушки, но это было слишком похоже на истинное положение вещей, и я все отрицала, даже не пытаясь отшучиваться.

Когда я приехала домой и спросила про Кена, мама сказала, что он все еще почти не ест, но в остальном ему лучше, и он хочет меня видеть.

— Только, ради бога, не расстраивай его.

На этот раз на мой стук раздалось почти веселое: «Войдите», и, когда я открыла дверь, наш больной выглядел гораздо лучше — он уже сидел в постели, побритый и причесанный. Шторы были задернуты, камин зажжен.

— Как ваши дела? — отважилась спросить я.

— Все в порядке, — уверил он меня. — Я уже не бросаюсь на людей.

— Кен, я… — начала я, и одновременно со мной заговорил он:

— Я хотел…

Он вежливо умолк:

— Извини. После тебя.

Я помолчала, удивленная неожиданным извинением, потом улыбнулась, и он улыбнулся мне в ответ и протянул мне руку ладонью вверх:

— Ну что, ничья?

Я пожала его руку, он похлопал по покрывалу и гостеприимно предложил:

— Добро пожаловать на борт.

Он переживал, что маме приходится ухаживать за ним и еще что мы подхватим его заразу. Я успокоила его. Все мы уже переболели корью, а мама всегда чувствовала себя в своей стихии, когда надо было за кем-то присматривать. Когда я рассказала ему, как выкрутилась на работе, он похвалил меня.

— Мне жаль, что ты не смогла вернуться в отдел транспорта, но я постараюсь, чтобы это не затянулось надолго.

То, что было трудно сказать на работе, не представляло никакого труда на краю моей собственной кровати.

— Что касается меня, я могу остаться столько, сколько вам нужно. Я не хочу возвращаться к себе в отдел.

— Не хочешь? Но моя мать… — Он запнулся. — Ты очень нравишься моей матери. Она сказала мне — только не смущайся, Кон, — я всегда за то, чтобы люди работали там, где им больше нравится, если это возможно. Она сказала, что тебе будет лучше работать не со мной.

— Но этого не может быть, это неправда!

Пришла моя очередь остановиться. В тот день, в больнице, я намекнула, что мой возлюбленный несвободен, и миссис Фрейзер очень расстроилась. Неужели она подумала, что я имею в виду Кена?

— О нет! — простонала я. — Это просто ужасно. Она, наверное, сильно переживает.

— Это точно. Она дважды разговаривала со мной на эту тему, первый раз сразу после операции, я тогда особенно не обратил внимания, а второй — на следующий день после вечеринки, в воскресенье перед отъездом…

— Подождите-ка! — перебила я. — Это как раз накануне того, как вы, можно сказать, уволили меня!

— Я знаю. Мне совсем этого не хотелось, но она сказала, что я должен что-то предпринять, потому что ты все еще хочешь уйти, но не решаешься сама попросить об этом.

Вот так так. Все сходилось. Итак, мама сподвигла беднягу Кена на решительные действия. Я больше не могла терпеть и рассмеялась.

— Что тут смешного?

— Смешно то, — сквозь смех выдавила я, — что ваша бедная мама решила, будто я по уши влюблена в вас.

Я ждала, что он тоже рассмеется. Я ошиблась. Он просто смотрел на меня и молчал, несомненно не веря своим ушам.

— А я подумала, что вы выставляете меня, потому что думаете так же! — весело закончила я.

— Ты хочешь сказать, ты подумала, что я решил, будто я понравился тебе? Но почему, черт возьми, я должен был так думать?

— Ну, я вела себя немного легкомысленно на вечеринке, — признала я. — Но это, разумеется, была всего лишь…

— Моя доля огня, — закончил за меня он. — Естественно, я понимал это.

— Да, — не очень убедительно подтвердила я. — Ну, по крайней мере, что-то в этом роде. И мне жаль вашу маму, теперь я понимаю, в какое заблуждение ее ввела.

— Не стоит извиняться, теперь зато мне не надо искать новую секретаршу.

Следующим вечером мама сказала, что Кен наконец-то нормально поел и температура у него спадает. Если так пойдет и дальше, завтра ему разрешат ненадолго встать с кровати. На этот раз я вошла к нему в комнату абсолютно спокойно.

— Ну и как дела у медсестры, которая не может отличить грипп от кори?

— Так же, как у больного, который боится, что его вымоют!

— Я боялся не того, что меня вымоют, — поправил он, — а того, кто будет это делать. Собственно говоря, когда ты ушла, меня мыла Мария!

Я смотрела, потрясенная, в его круглые невинные глаза.

— И вы позволили Марии протереть себе грудь губкой?

— Она сделала это в один из моментов, когда я был без сознания, — скромно объяснил он. — А теперь я хочу тебе кое-что показать.

Он расстегнул пижамную куртку и продемонстрировал гладкую грудь, на которой сыпи уже почти не было видно.

— Ну и что ты об этом думаешь?

Я подумала, что такой груди позавидовал бы любой профессиональный боксер. Но мысли — это одно, а действия — другое. Я с легким пренебрежением заметила:

— А у вас почти нет волос на груди, да?

— Вообще-то предполагалось, что ты будешь высматривать не волосы, а пятна, — строго заметил он.

— Ну, вы не слишком хорохорьтесь. На работе есть медицинский справочник, я сегодня нашла там корь. К вашему сведению, смерть может наступить в течение первых двух недель лихорадки, но чаще наступает на третью или четвертую от бронхопневмонии.

Он как раз говорил, чтобы я не рассчитывала на это, когда в комнату заглянула Линда и таинственно спросила, не могу ли я «подойти на минутку». Она явно колебалась.

— Я не знаю, стоит ли нам что-то говорить, но он просил меня принести ему книгу из машины…

— Да неужели? — пробормотала я. Ему пока нельзя было читать.

— Да нет, не в этом дело, — нетерпеливо ответила Линда. — Дело вот в этом.

Она разжала кулак. На ее ладони лежало кольцо с бриллиантом. Безобидная вещица, но у меня от нее дыхание перехватило. Я уже видела это кольцо раньше, на руке Фионы.

— Где ты это взяла? — резко спросила я.

— Оно выкатилось из бардачка. Мне показалось, оно дорогое, а ты же знаешь, что говорит папа насчет вещей, оставленных в машине.

— Ладно, — сказала я, — я отдам это ему.

Я могла молиться, чтобы Фиона оставила кольцо по ошибке, но это было бы бесполезно. Вспоминая вторник, когда я видела, как она выходит из машины, я слишком хорошо представляла себе, что произошло. К тому же это церемонное рукопожатие и тот странный взгляд, который бросил на меня К.Ф., проходя мимо моего стола…

— Ну и в чем там было дело? — осведомился он, когда я закрыла за собой дверь комнаты.

Я пересекла комнату и села на этот раз не на кровать, а на стул рядом с ней. Сейчас явно было не время вмешиваться. Он был заинтригован, и казалось жестоким заводить разговор о Фионе, когда он был к этому совсем не готов. Но кто может спорить с капризами судьбы?

— Лин сегодня нашла в вашей машине вот это. Она подумала, что не стоит оставлять это там. — Я аккуратно положила кольцо на кровать.

— О господи, — сказал он, — я и забыл, что оно там. Лучше не говори ничего боссу. Мы оплатили его за счет фирмы.

— Кен… — вопросительно начала я.

— Да, это кольцо Фионы. По крайней мере было.

Он потянулся и положил кольцо на тумбочку. Я с жалостью наблюдала за ним. В его жесте было что-то обреченное. Карие глаза взглянули в мое лицо. Они были такими же милыми, как и его улыбка. «Милая улыбка». «Милые глаза». «Милые усталые глаза» — теперь они действительно были усталыми. Может быть, это была корь; может, разбитое сердце.

— Не надо так волноваться, Констанс! Такое случается сплошь и рядом.

— Это неправильно. — Голос мой дрожал от злости и горя. — Вы этого не заслуживаете. И корь тоже. Так нечестно, Кен. Я ненавижу, когда жизнь так поступает с хорошими людьми.

Тут я остановилась с чувством запоздалого изумления. Что он подумает обо мне? Он, однако, был спокоен.

— Ты, наверное, подслушивала.

Я удивленно посмотрела на него.

— Так ты сидишь очень далеко. Может, ты вернешься? — Он похлопал по кровати. — Так лучше. Теперь я могу получить свою долю.

Прошлым вечером эта фраза прозвучала как шутка, но сейчас глаза были серьезны, большая ласковая рука поглаживала кончики моих волос.

— Ты так часто зажигаешь свой огонь для других; почему бы мне не воспользоваться шансом, пока он горит для меня.

Какое-то время я не могла сказать ни слова — это был человек, которого я никогда раньше не видела, тихий и задумчивый, чем-то похожий на легенду о «Тир-на-Ног».

— Почему вы решили, что я подслушивала?

— Потому что ты слово в слово повторила мои мысли. Тем вечером в пабе я несколько часов сидел и твердил себе, что это нечестно. В тот день мы с ней расстались.

Мои мысли поспешно вернулись к тому вечеру, потом перескочили на следующий день, когда я заявила, что без него можно обойтись… и это в то время, когда меньше суток назад он сам узнал об этом.

— Я не знала.

— Конечно нет. Откуда? Честно говоря, мои родители тоже еще не знают. Я ни за какие деньги не хотел бы испортить им Рождество. Фиона была очень добра, она до последнего играла свою роль.

Его лицо исказилось.

— Может, вам не стоит сейчас снова вспоминать все это… — тихо произнесла я.

— Нет. Пожалуй, я даже хочу вспоминать. Мне легче, когда я рассказываю… главноеначать, — по-детски признался он.

«А мы с ним похожи», — с изумлением подумала я и сказала ему об этом. А потом я как-то оказалась свернувшейся клубочком на одеяле, и левая рука Кена обнимала меня. Никакого намека на страсть, никакого удивления, просто у меня появилось чувство, что я должна быть тут. Скорее в роли младшей сестры, а не Фионы, но если это могло помочь, какая разница?

— В глубине души я, наверное, никогда толком не верил, что Фиона выйдет за меня замуж, но я уже давно был от нее без ума и поэтому не задавал никаких вопросов. Даже несмотря на то, что знал, что мы не подходим друг другу. Мы две противоположности, и у нас все равно бы ничего не вышло. Тем более когда здесь снова появился Боб Невилл.

Боб Невилл, мужчина, с которым Фиона танцевала на вечеринке. Я быстро вспоминала.

— Так что все было вполне честно, и я уже достаточно стар и мудр, чтобы предвидеть это, но в прошлый вторник я был полностью разбит.

Меня переполняло желание помочь ему.

— Кен, если бы ваша сестра Джанет сейчас была здесь, что бы она сказала?

— Джанет? — Казалось, он изумлен. — Понятия не имею. А что?

— Я подумала, что могу попробовать ненадолго стать ею, — ответила я.

— Что ж, посмотрим, — задумчиво произнес он, — я не видел Джанет шестнадцать лет. Она уехала в Штаты, когда ей было двадцать, и с тех пор только один раз приезжала домой, но я тогда был за границей. Но когда я видел ее последний раз — когда мы поехали в Шэннон провожать ее, — она сказала: «Кто-нибудь может заставить этого ребенка мыть за ушами?»

— Этого ребенка? — повторила я.

— Да, она всегда относилась ко мне с легким чувством превосходства, потому что она на шесть лет старше меня. — Он вдруг ухмыльнулся. — Ну, давай. Я сказал тебе, как вероятнее всего отреагировала бы Джанет, и что дальше?

Я нерешительно посмотрела на него.

— Это сэкономит время Марии, — вкрадчиво заметил он.

В пятницу Кен уже ходил по дому в халате, а в субботу, несмотря на все протесты, полностью оделся и объявил, что ему надо ехать домой. Миссис Винсент, их экономка, обычно приходившая дважды в неделю, согласилась приходить каждый день и готовить, пока он выздоравливает.

— Она будет оставаться на ночь? — спросила мама.

— Ну, пожалуй, для этого она мне не нужна, — серьезно ответил он.

В конце концов, вытянув из него обещание, что в ближайшее время он не будет напрягаться, маме оставалось только сдаться, и после обеда папа отвез его домой, а я ехала следом на папиной машине.

Дом Фрейзеров в Боллсбридже, построенный в восемнадцатом веке, недавно обновили. Его фасад был светло-голубым, оконные рамы — кремовыми, а парадная дверь — темно-синей. Ее открыла приятная пожилая женщина, которая, казалось, так и стремилась принять с рук на руки нашего пациента.

— Ну что, увидимся, — сказала я Кену, которого уже предупредили, чтобы он не стоял на холоде.

— Через пару дней, — оптимистично заявил он и сжал мою руку. — Я знаю, что был не самым лучшим в мире пациентом, но я очень ценю все, что вы сделали.

— Идите же в дом, мистер Фрейзер, будьте хорошим человеком, — попросила экономка.

— Ну и худшим в мире пациентом вы не были, — ответила я.

Перебираясь в свою комнату, я подумала, как в пятницу он хвалил вид из ее окон, и вдруг поняла, что теперь ему придется расставаться не только с Фионой, но и с мечтой о доме в Ардбауне. Я почувствовала, что вот-вот расплачусь.

Глава 12

В понедельник утром мистер Фоли остановился у моего стола и сказал с затаенным огоньком в глазах:

— Мистер Фрейзер передает вам привет.

Я сделала серьезное лицо и поблагодарила его, представляя себе бесстрастное лицо Кена, когда он передавал этот привет. Одной из его основных забот было попасть домой до того, как к нему начнут приезжать посланцы с работы.

— Его не будет еще неделю, — продолжил мистер Фоли. — Этот грипп здорово его подкосил. Мистер Пратт видел его в субботу и считает так же.

Сладостно опьяненная своим успехом в качестве распространителя ложной информации, я сидела и печатала, как вдруг дверь распахнулась и в комнату влетели Хэзел, Пег и еще две девушки. Зазвенели их взволнованные голоса. Хэзел не просто кричала, она чуть меня не придушила.

— Ах ты, вонючка! Почему ты нам ничего не сказала?

— Что я вам не сказала? — выдохнула я.

— Рождество с К.Ф.!

— Корь с К.Ф.! — поправила Пег.

— Заткнитесь! — завопила я, отдергивая голову. — Заткнитесь и оставьте его в покое. Вы, похоже, думаете, что весело пошутили. Так вот, все совсем наоборот: вы отвратительны!

Пег, самая добрая из нас, успокоилась первой. Но не Хэзел, она была слишком похожа на меня.

— Ну не надо так, Кон, — сказала Пег. — Ты же знаешь, мы просто хотели поразвлечься.

— И все же кто вам сказал? — кисло спросила я.

— Брайан.

Брайан — который сегодня вернулся с трехдневного больничного… Брайан и Саймон — связь, о которой я не подумала. На этот раз я не стала накидываться на Пег. Я поберегла силы для Брайана. У нас была роскошная ссора. Я сказала ему, что он — неотесанный чурбан и сплетник, он ответил мне в том же духе. Он вовсе и не думал о скандале, мило заявил Брайан, но я-то лучше знала.

Когда вскоре после этого я услышала от Пег, что Брайан неважно выглядит, мне стало немного стыдно, особенно когда кое-кто еще заметил, что его брат хотел, чтобы он остался дома еще на день.

Перед самым дневным перерывом на чай над моим плечом появилась рука и положила на пишущую машинку плитку шоколада.

— Мир? — спросил Брайан.

Нос, мягкие серые глаза и улыбка были, как всегда, неотразимы.

— Думаю, я виновата не меньше, — вздохнула я. — Мне надо было предупредить Саймона.

— Он и не думал, что вы это скрываете. Он, собственно, думал, что ты злишься на Фрейзера.

— Знаю. — Я снова вздохнула. — Сначала так все и было.

Билл отсутствовал, так что Брайан сел на его место и принялся рассказывать мне про Гэлуэй. Я неправильно осудила его (это уже начало входить у меня в привычку). Я думала, что больное горло — отговорка, чтобы без справки продлить отдых насколько возможно, но, судя по его хриплому голосу, он не врал, говоря, что провалялся в постели со вторника до субботы. Когда он уже уходил, с лестницы вбежала Хэзел.

— Кон! Как ты думаешь, кто сейчас внизу? Твой больной корью!

Я не могла поверить, что Кен оказался настолько глуп, чтобы так рано вернуться на работу, и действительно, вид у него был достаточно изможденный, чтобы дать мне право так считать.

— Вы совсем с ума сошли? — Слова вырвались у меня прежде, чем я сообразила, что рядом стоит мистер Фоли.

Кен чопорно ответил, что приехал за бумагами, над которыми хотел поработать.

— Но вам нельзя, — протестовала я. — Я-то знаю, как выматывает грипп.

— Ну, видя, что все здесь в курсе, что я болел не гриппом, а корью, причем у вас дома, не вижу смысла продолжать придерживаться этой версии, — отрезал он, закрывая чемодан. — Вы не знаете, на месте ли мистер Пратт? Я хочу поговорить с ним.

Подчеркнутая официальность была последней каплей.

— Я ничего им не говорила! — возмутилась я. — Я просто забыла о том, что Саймон может рассказать Брайану.

— Что он и сделал? — Голос был тихим. Я кивнула. Он хмыкнул, и это рассердило меня.

— Он просто не подумал, что так может получиться!

— Да. Он опять не подумал — а следовало бы.

— То есть?

— То есть все мы в каком-то смысле хранители своих братьев. Мы обязаны думать, прежде чем сказать. А Поррит не… — Он вдруг смолк, странно глядя на меня. — Ну, не имеет значения. Думаю, мы это переживем.

У него в голосе звучало сомнение.

— Я знаю Саймона лучше, чем вы, и он прекрасно заботится о Брайане. Ничего нельзя добиться, постоянно распоряжаясь людьми. Или все время твердя им, чего они не должны делать. Так будет только хуже.

— Ну что ж, мы вернулись к тому, с чего начали, — бесстрастно заметил он. — Это твое мнение, а не мое.

И он вышел из комнаты. Мы натянуто попрощались на улице перед офисом в пять часов. Шел дождь, воздух был влажным и очень холодным. Я подумала, что бы сказала моя мама, если бы увидела сейчас Кена, стоящего на улице без шляпы и шарфа. В этот момент подъехал Брайан и притормозил возле меня:

— Тебя подбросить?

Мне не очень хотелось ехать с ним, до стоянки было и пешком холодно идти, не говоря уже о том, чтобы добираться на дряхлом мотоцикле Брайана. Но я чувствовала себя виноватой перед ним и хотела показать, что не сержусь на него.

— О'кей, спасибо, — ответила я.

— Ты не поедешь на этой машине, — раздался из темноты суровый голос.

— Извините, вы что-то сказали? — осведомился Брайан.

— Да, и могу повторить еще раз. — Кен подошел ко мне. — Вы не будете подвергать опасности жизнь мисс Гибсон на этой развалюхе.

Это прозвучало так торжественно, что я захихикала. Брайану было не до смеха. Он слегка наклонил мотоцикл и взял меня под руку.

— Я сказал — нет, — предупредил Кен.

— Послушайте, пожалуйста… — начала я. — Спасибо, мистер Фрейзер, но со мной все будет в порядке…

Я собралась перекинуть ногу через сиденье, но в этот момент чьи-то руки поймали меня и потянули назад.

— Если вы хотите совершить самоубийство, то идете правильным путем…

Фраза осталась незавершенной, так как мотоцикл упал и Брайан бросился между нами.

— Ах ты, свинья!

— Нет, Брайан, пожалуйста! — выдохнула я.

— Успокойтесь, Уэст. — Кен говорил сурово и властно. Он был достаточно силен, чтобы удерживать на расстоянии своего более молодого и легкого противника, и делал это, не теряя при этом достоинства. — Это вам не поможет.

Дальше все произошло буквально в считанные секунды. Мотоцикл лежал на боку, тускло светил фонарь, под ним выделялись два лица, напряженные и зеленовато-белые в его неровном свете. Брайан бросился вперед, ударил Кена кулаком в лицо, правый кулак Кена поднялся тяжело, словно кувалда, последовал ответный удар, Брайан попятился, споткнулся и упал.

Я помню, что закричала, а в нескольких ярдах от нас вскрикнули Хэзел, Пег и Мэри. Кен молча стоял и искал в кармане носовой платок, у него из носа капала кровь. Брайан поднялся на ноги, и я с ужасом поняла, что он совсем расклеился.

— Будь ты проклят, Фрейзер… будь ты проклят… тебе это так не пройдет! — Он поднял мотоцикл и взглянул на меня. — Едешь, Кон?

— Ты хочешь, чтобы я еще раз свалил тебя с ног? — Голос был приглушен платком, но угроза была явно нешуточной.

— Нет, — начала я. — Нет, Брайан!

Слава богу, все вроде бы кончилось. Брайан бросил на меня полный отчаяния взгляд и побежал, толкая мотоцикл, пока двигатель не заработал. Он прыгнул на седло и понесся в потоке машин в западном направлении. Около десяти секунд я наблюдала за ним, его кудрявые волосы развевались — он редко надевал шлем, — галстук бился на ветру за спиной. Я видела, как предательски блестела широкая улица, видела автобус и такси. Я видела, как резко дернулся мотоцикл и тело Брайана взлетело в воздух. Завизжали тормоза и прохожие. Я молчала, словно не понимая, что произошло. А потом руки Кена сжали меня, повернув спиной к улице, лицом я до боли прижалась к куртке. Никто ничего не сказал, никто не пошевелился. Весь мир теперь состоял из темноты, в которую я спрятала лицо, и рук, удерживавших меня, чтобы я не могла ничего видеть.

На следующее утро Колледж-Грин с неизменными статуями и фонтанами была широкой, холодной и шумной, как и всегда незадолго до девяти часов. Стекло подмели, потоки машин неслись по засыпанному песком участку асфальта. «Добро пожаловать в Новый год». Новый год был вчера. Я позвонила Марии. В больнице мне бы опять ответили обычное: «Без изменений». Мария сказала, что Саймон почти всю ночь провел в больнице и что Брайан борется. Она пообещала позвонить мне, как только что-либо изменится.

Когда она позвонила, была уже середина дня. Саймона вызвали обратно в больницу. Я передала новости мистеру Фоли и остальным. Отсутствие комментариев было молчаливым доказательством того, что они, как и я, слишком боялись думать, что это означает. Дома я даже не смогла ничего толком рассказать родителям. Они были шокированы случившейся аварией, но не знали о том, что произошло перед ней.

В три часа включились первые неоновые лампы, видные из моего окна, к половине четвертого солнце уже село. Вчера в это время Брайан положил шоколадку на мою машинку. Следующей вехой были четыре часа. Это было время перерыва на чай.

Телефонный звонок застал меня врасплох.

— Саймон только что заходил, — сдавленным голосом произнесла Мария. — Все кончено.

— Если хотите, можете уйти. — Мистер Фоли проницательно посмотрел на меня, и, поскольку всю мою жизнь я убегала при первой же возможности, я поблагодарила его и надела пальто. Сегодня я убегала от вида Колледж-Грин в темноте, какой она была вчера вечером, и по иронии судьбы вышла на Колледж-Грин, какой она была, когда я последний раз уходила с работы рано. Тогда слабый свет фонарей и синее предвечернее небо возвещали Рождество. Рождество. Я стояла у фонтана и пыталась ни о чем не думать. Если бы я не пригласила Саймона, если бы мама не пригласила Кена, если бы в детской больнице не началась эпидемия кори… сказав или сделав даже пустяк, никогда не знаешь, к чему он приведет.

То есть все мы в каком-то смысле хранители своих братьев.

— О господи, — вслух произнесла я. Как из больницы известят о смерти по телефону? Нельзя же ждать, что они скажут: «Не вините себя. Это был очень дряхлый мотоцикл. У него никогда не работали нормально тормоза». Скорее всего, они вообще ничего ему не скажут без разрешения Саймона. Но завтра утром об этом будет написано в газетах.

Я повернулась и почти бегом направилась к остановке автобуса, идущего в Боллсбридж.

Миссис Винсент, собравшаяся домой, только закрыла за собой парадную дверь, когда я подошла к дому Кена. Она снова открыла ее передо мной и ушла.

В холле, белом с бледно-зеленым, было очень тихо, и эту тишину подчеркивало тиканье больших напольных часов. Я открыла ближайшую дверь, обнаружила за ней что-то вроде гостиной, отделанной в белых, голубых и бирюзовых тонах, она была пуста. Я закрыла дверь и подошла к следующей. Еще одна просторная комната со светлыми стенами и медно-красным ковром, в камине ярко горит огонь, перед камином черный кожаный диван. Из-за его высокой спинки едва виднеется темноволосая голова.

— Привет, — нерешительно сказала я и вошла; голова в изумлении повернулась в мою сторону.

— Кон! — Его лицо расплылось в сияющей улыбке. — Привет. Как здорово, что ты пришла.

Он явно еще ничего не знал.

— Ты спустилась по каминной трубе? — спросил он. Так же шутил Саймон, мне тяжело было отвечать.

— Нет. Я встретила на пороге миссис Винсент. Пожалуйста, не вставай, — добавила я, перейдя на «ты», когда он начал торопливо скидывать на пол разложенные на диване папки.

— Тут достаточно места. — И я села на пол у его ног. — Ты не должен работать, — упрекнула его я.

— Это позволяет мне отвлечься, — коротко ответил он. — Думаю, ты тоже не знаешь подробностей. Они все время говорят мне «без изменений».

В автобусе я подбадривала себя словами «пройди через это», но я не рассчитывала увидеть круги у него под глазами или то, что он явно был благодарен за то, что не пришлось вставать с дивана. На столе его ждал поднос с чаем, к которому он и не притронулся. Мне никогда еще не приходилось приносить плохие новости, и я смутно представляла, что делать дальше.

— И мне они больше ничего не сказали, как и всем на работе, — убедительно ответила я и посмотрела на поднос… ячменные лепешки, бутерброды с ветчиной и фруктовый пирог… если бы я могла заставить его сначала что-нибудь съесть…

За чаем он прочитал мне письмо от своей матери, полное рассказов про внуков. Самая младшая была очень застенчивая.

— Пошла не в мать, — заметил Кен. — Джанет всегда была боссом. Если бы она сейчас была здесь, то наверняка отчитала бы меня за то, что я разговариваю с набитым ртом. — Вдруг он отставил тарелку и радостно заявил: — Пора еще раз позвонить в больницу. Знаешь, у меня такое чувство, что теперь новости будут лучше.

Я автоматически поймала его за запястье.

— Нет, не надо! — выпалила я, забыв про свои тактические хитрости.

Его лицо резко изменилось, глаза расширились, казалось, даже нос и губы стали тоньше.

— Ты хочешь сказать…

— Да.

— Когда?

— Около половины четвертого. Мария позвонила мне. Я не хотела говорить тебе, пока ты не поешь.

Сначала я подумала, что он не слышал меня, потому что он не пошевелился и молчал. Я не знала, что он видит, полусидя-полулежа на диване. Но мне казалось, что он видит то же самое, что и я видела каждый раз, закрывая глаза. Казалось, прошла вечность, прежде чем он пошевелился — он вдруг перевернулся так, что оказался ко мне спиной, уткнувшись лицом в руку.

— Хранители своих братьев — я сам говорил это за полчаса до случившегося…

— Не надо, — сказала я.

Я сидела на диване, голова и плечи Кена лежали у меня на коленях. Я села рядом с ним, не в силах больше смотреть на его неподвижную фигуру. Внутри меня шептали голоса… давай, зачем же ты пришла?.. он не против тебя…

Он не был против, я знала это. С той ночи на корабле я была младшей сестрой, спасательным кругом. Не знаю почему. Но он не будет против. Я дотронулась до него, сначала нерешительно, а потом, как тогда во время шторма, это стало так же просто, как успокаивать Линду или Марию.

— Это была не твоя вина, ты не должен брать ее на себя. Я этого не допущу.

Он повернулся под моими руками, послушный, как ребенок, и вот он лежит, прижавшись ко мне, такой оцепеневший, что мне показалось, будто он больше никогда не заговорит.

— Тебя спровоцировали, — подчеркнула я.

Он взглянул на меня. «Если бы он мог оказаться на моем месте, — с жалостью подумала я, — хотя бы на пять минут, он мог хотя бы выплакаться».

— О да, конечно. Я не смог стерпеть, что из меня делает посмешище девятнадцатилетний мальчик.

— Нет, нет, Кен. Он первый тебя ударил. — Я прижала руки к его груди. — И его мотоцикл почти разваливался на части. Это могло случиться в любое время.

— Я виноват в том, что это случилось именно тогда.

— И я.

— Ты?

— Я должна была сказать «да» или «нет». Я сказала и то и другое. Он не знал, что я имела в виду.

— О Констанс! — Обычно четкий голос звучал неотчетливо, две большие ладони накрыли мои руки. Это была странная ситуация — он хотел, чтобы я была Фионой, а я — чтобы он был Саймоном.

Я шла по проходу за отцом и Марией, в моих ушах все еще звучали слова гимна:

Отведи домой эту заблудшую овцу, ибо Ты искал ее,

Сохрани в безопасности эту душу,

ибо Ты заплатил за нее.

В церковном дворе Кен, стоявший рядом с мистером Праттом и мистером Фоли, подошел к нам.

— Ужасное происшествие, — заметил мой отец. — А ведь этого так легко было избежать.

Я затаила дыхание.

— Да, — без выражения произнес Кен.

— Пратт сказал, что вы отказались застраховать мотоцикл.

Это было для меня новостью. Кен кивнул:

— Мы думали, это удержит его от езды на ней, но, к несчастью, он смог получить страховку где-то еще.

— Трагично, — сказал отец. — Слава богу, что с ним не было пассажира.

Я не слышала ответа Кена, потому что в этот момент подошел Саймон. Во время службы я видела только его спину, а когда позже он шел за гробом, я не смогла посмотреть на него. Теперь мне пришла в голову нелепая мысль, что он похож на школьника, возвращающегося к занятиям после каникул, — темный костюм, гладко причесанные волосы, черный галстук. Он даже не казался таким высоким, как обычно, а в его глазах застыло выражение болезненного удивления.

— Мистер Гибсон. — Он протянул руку. — Хорошо, что вы пришли.

Через секунду его холодная рука сжала мою.

— Кон.

— Саймон, — ласково сказала я. — Как ты?

— Я в порядке. — Казалось, он был удивлен вопросом.

— Я могу что-нибудь сделать?

— Нет. Думаю, моя тетя вместе с Марией обо всем позаботились.

Он улыбнулся Марии. Я знала про тетю, некую миссис Ридли из Белфаста. Она с мужем приехала в город вечером во вторник и остановилась у Саймона. Мария приготовила для них комнату и купила все необходимое, даже сделала что-то поесть.

Мы с Марией не ехали на кладбище, но перед отъездом Мария представила меня миссис Ридли. Та с минуту смотрела на меня.

— Да, если бы я про вас не слышала, то могла бы подумать, что вижу привидение. Я бы хотела, чтобы Саймон все бросил и приехал к нам. Если оставить его здесь одного, он изведет себя работой. Он всегда так уходил от неприятностей.

— И заработал себе этим отличную репутацию, — вмешался отец.

— Могу сказать вам, мистер Гибсон, — продолжила миссис Ридли, — он, может быть, хороший дантист, но как человек он еще лучше. Он все взвалил на свои плечи с тех пор, как умер мой брат, включая долги. Брайан всегда был непредусмотрительным человеком, и младший Брайан тоже. — Она понизила голос. — И я знаю, вы поймете меня правильно, если я скажу, что этот мальчишка был сущим наказанием! Не знаю, что бы из него вышло. Нет, чего я хочу, так это чтобы Саймон действительно начал все сначала, подальше от Дублина, и еще было бы неплохо, если бы за ним приглядывала разумная жена. Он и Жаклин совершенно не подходили друг другу.

Она улыбнулась нам, папе, Марии и мне.

Глава 13

Следующие недели принесли первые признаки весны — раньше, чем когда-либо на моей памяти. Над холмами пели жаворонки, воздух был такой спокойный, что их голоса разносились далеко-далеко. Трава, казалось, стала в два раза зеленее. И все, кроме меня, собирались или уже уехали куда-нибудь.

У мамы должен был родиться ребенок где-то через шесть недель. Линда собиралась в круиз с одноклассниками. Папа сходил к врачу, который прописал ему молочную диету, а Мария съездила на север на собеседование в детскую больницу и была принята. Ее подвез Саймон по дороге к своей тетке; массовый отъезд дополнил Кен своей очередной поездкой в главный офис. С тех пор как он вернулся на работу после кори, я почти не видела его, так как он дважды уезжал в долгие командировки, а его обязанности брал на себя мистер Фоли.

— Тут что-то затевается, — заметила Хэзел на следующий день после отъезда Кена.

Я наблюдала за чайками, кружившими над крышами соседних зданий.

— То есть?

— К.Ф. Наверняка он вернется и скажет, что его куда-нибудь перевели.

— Может быть.

Я чувствовала себя такой же спокойной, как воздух, в котором парили чайки. Слишком многое произошло за короткое время. Мария с завтрашнего дня начинала работать в больнице, и никого не волновало, как я буду скучать по ней. Саймон все еще жил у тетки, и, скорее всего, его следующим шагом будет отъезд в Штаты. Ему действительно необходимо было уехать, миссис Ридли была права. Лучше мне не думать о том, какие мысли она оставила при себе. Но я все равно думала об этом, ночь за ночью. «Господи, если есть хоть какой-то способ помочь ему пережить это, пусть это я помогу ему».

На следующий день Мария уехала от нас, такая взволнованная своей переменой в жизни, что казалась совсем другим человеком. Взять хотя бы Робина. Я с изумлением узнала, что это она была инициатором их разрыва.

— А почему это так удивляет тебя? — спросила мама. — Даже худший твой враг вряд ли назвал бы тебя девушкой-однолюбкой. Я имею в виду, когда тебе было восемнадцать.

— Мария не похожа на меня.

— Видимо, это не совсем так, как ты думаешь, — улыбнулась мама. — Почему бы тебе не перестать раскладывать людей по полочкам, детка? У тебя это не очень хорошо получается.

— Мы прерываем программу для кратких новостей, — объявил отец на следующий день за ужином. — Мистер Джо Гибсон из «Тир-на-Ног», Ардбаун, наконец, после титанических усилий, решил перестать постоянно ворчать. А теперь к прогнозу погоды.

Он улыбнулся, Линда рассмеялась, а мама побледнела.

— Что ты хочешь сказать?

— В основном то, что я не особый любитель молока.

— О Джо, будь серьезнее!

— Ладно. — Он с отвращением посмотрел на молочный пудинг в своей тарелке. — Я решил расстаться с этим чертовым аппендиксом. Если бы вы много лет назад привели такой весомый аргумент, — он снова взглянул на пудинг, — это произошло бы гораздо раньше.

Мы с Линдой радостно захлопали в ладоши, но мама к нам не присоединилась.

— Когда, дорогой?

— Ну, нет смысла совмещать наши два события. — Он посмотрел на нее. — Так что я подумал — в воскресенье. У них есть свободное место в больнице.

Это решение, казалось, подняло ему настроение, но, как ни странно, оказало обратный эффект на маму.

— Ну же, мама, — подбадривала ее я. — Это же замечательные новости. Операция в понедельник, он будет дома самое позднее через две недели. И тебе не надо будет беспокоиться о диетах вдобавок к кормлению малыша.

К нашему замешательству, операция, очевидно, не была назначена на понедельник, и никто из медперсонала ничего не мог сказать нам об этом.

— Что ж, тогда, я думаю, во вторник, — невозмутимо сказал отец.

Но когда я зашла к нему в понедельник после обеда, все еще ничего не было решено. Отец сказал, что хирург простудился.

— Ну и что теперь?

— Не знаю. — Папа взял виноградину. — Но предпочитаю подождать. Мне как-то не по себе от мысли, что он может чихнуть в самый неподходящий момент.

В среду все оставалось по-прежнему.

— Бедный мой папочка, — сказала я Хэзел. — Прямо злой рок какой-то. Все эти годы он отказывался делать операцию, а теперь отказывают ему.

Незадолго до пяти позвонила мама.

— Как ты думаешь, детка, ты сможешь вернуться домой чуть пораньше? Я… — Она заколебалась.

Я похолодела:

— Мама, ты в порядке?

— Да, в полном, — рассмеялась она. — Вообще-то мне больше нужна машина, а не ты.

Это успокоило меня. Сейчас она не садилась за руль, так что, возможно, она хотела, чтобы я куда-нибудь отвезла ее. Но беспокойство вернулось, когда я приехала домой и обнаружила в холле чемодан. Мама была наверху, хладнокровно причесываясь. Пока она ждала автобуса, возвращаясь от папы, она почувствовала один или два приступа боли и решила, что стоит позвонить врачу. Врач в свою очередь решил, что ей стоит ехать в роддом.

— Но это же намного раньше срока! — выдохнула я.

— А это значит, что это опять кто-то из вашей компании! — философски заметила она. — Мальчики всегда рождаются вовремя.

Не буду отрицать, первой моей реакцией был ужас и негодование. Папа мог вырезать аппендикс в любое время за последние пять с лишним лет. Почему все должно было произойти одновременно, да еще, ко всему прочему, в отсутствие Марии? «Мерзавка», — обозвала я сама себя и сменила тон и выражение лица.

— Так, не волнуйся о доме и о папе, мама. Я увижу его сегодня вечером.

— И ты не должна ничего ему говорить, — твердо заявила она.

— Не говорить ему? — У меня отвисла челюсть.

— Нет, пока все не кончится. Пообещай мне это, детка, я совершено серьезно. Ему ни к чему волноваться.

Я представила себе, как папа смотрит телевизор и ест виноград.

— Волноваться? — немного язвительно повторила я. — Да он и слова-то такого не знает.

— Вот пусть все так и остается. Я надеюсь на тебя, Кон. — Мама встала. — А теперь мне бы хотелось, конечно, чтобы ты сначала поела, но, боюсь, нам надо ехать. Врач сказал, что будет ждать меня в половине седьмого.

Она пошла вымыть руки, а я — взять радио, которое отдавала ей с собой. Я только успела взять его, как зазвонил телефон, и незнакомый женский голос спросил, как мне показалось, мисс Си ^[2] Гибсон.

— Слушаю, — ответила я.

— Подождите, пожалуйста, я соединю вас с… — Она назвала фамилию хирурга, чья простуда доставила нам столько беспокойства.

— Добрый день, миссис Гибсон. Наконец есть новости для вас.

Какое-то шестое чувство удержало меня от объяснения, что я не миссис Гибсон. Вместо этого я молча стояла и слушала фразы типа «закончили анализы, сделали все нужные снимки, остается посмотреть поближе».

— Вы имеете в виду — оперировать? — До меня доходило постепенно… у него не было никакой простуды, как глупо я попалась на эту папину ложь… они делали анализы… для простого аппендицита? — Что вы подозреваете? — резко спросила я.

Приятный голос слегка замялся. Я слышала слова «признаки закупорки» и другие фразы… «на данной стадии никакой опасности», «может быть, и не о чем беспокоиться». Разговор, практически односторонний, завершился словами:

— На данный момент это полная картина, миссис Гибсон, как вы и хотели. Я снова свяжусь с вами, когда буду знать больше.

Я пришла в себя как раз вовремя, чтобы успеть спросить:

— Когда вы оперируете?

— Завтра в пять часов.

— Кто это был? — Мама спустилась по лестнице, как раз когда я положила трубку.

— Не туда попали, — выдавила я.

— Что-то долго.

— Да это один из этих придурков, которые не понимают слово «нет».

— А теперь домой и поешь, — скомандовала мама, когда мы приехали в роддом.

Ночь была бесконечной. Не успела я лечь, как все следы усталости покинули меня, и я лежала, глядя в темноту, пока у меня не заболели глаза. Я встала в шесть и позвонила в роддом. Мама провела ночь хорошо, но предположение о ложной тревоге не подтвердилось.

— Позвоните опять в одиннадцать, может, к этому времени мы сможем что-то сказать, — радостно объявила медсестра. Однако и в одиннадцать мне не смогли ничего сказать. — Вы знаете, все протекает очень медленно, — объяснила та же медсестра.

Мистер Фоли дал мне выходной, и я весь день действовала словно автомат — звонила Марии, отвозила Линду к миссис Лэйн, которая приютила ее, пока мамы нет дома, потом поехала в роддом и увидела там маму, прогуливающуюся в халате по коридору.

— Разве ты не должна быть в постели?

— Всему свое время.

Мы вернулись в ее комнату, следом за нами вошла медсестра, спросила маму, «считает ли она», измерила ее пульс и приложила стетоскоп к животу. Я отвернулась к окну, но мама все-таки успела заметить мое лицо.

— Езжай, детка, я знаю, что тебе сейчас нелегко.

— Вернусь, когда повидаюсь с папой, — не без облегчения пообещала я.

— Я буду здесь. — Она неожиданно улыбнулась. — Иди, иди, детка. Ты, должно быть, умираешь от голода.

Это была шутка. Я не могла есть даже под угрозой смертной казни, хотя позже в больнице мне все-таки пришлось съесть печенье из папиной тарелки, а когда он предложил мне еще одно, я с отчаянием ответила, что уже поела. Я сидела и пыталась подбодрить себя мыслью, что он не выглядит больным, просто немного похудел. Он сказал, что час назад звонила Мария. Она не хотела отпрашиваться с работы, не успев приехать туда, но надеялась, что сможет приехать на следующей неделе.

— Подозреваю, что это намек на то, чтобы мы купили ей билет, — улыбнулся папа. — Если только Саймон не будет возвращаться в тот же день. Она сказала, что видела его вчера.

— Видела Саймона? — настороженно повторила я.

Но подробностей папа сказать не мог — разговор по телефону был слишком короткий. Вскоре после этого сестра сказала, что мне пора уходить. Когда я вернулась в роддом, мне лишь на минутку дали увидеться с мамой. Она лежала в постели, ее рука была влажной.

— Ну как он?

— Не стоит за него волноваться, по крайней мере пока у него есть образование, — сказала я. Я не знаю, что об этом подумала сестра, но мне достаточно было слабой маминой улыбки.

— Думаю, вы можете подождать здесь. — Другая сестра проводила меня в комнату внизу. — Думаю, все будет быстро.

В комнате уже сидел один ожидающий, но он был погружен в газету и не посмотрел на меня. Я села напротив него, стараясь не вспоминать рассказ, прочитанный мной когда-то, в котором рождение ребенка у жены рыбака совпало со смертью ее мужа на море. Только я из всей семьи была настолько глупа, чтобы думать в такой момент о подобных вещах. «Это безумие, — говорила я сама себе. — Бог этого не допустит», но мысль не отставала, перемешиваясь с воспоминанием о ласковых голубых глазах, выступающих скулах и шее, которая в пижамной куртке казалась тоньше, чем обычно.

«Я не хочу, чтобы ребенок родился в пять часов, пожалуйста, Господи, Ты слышишь меня? Кон Гибсон, не будь такой тупицей: как ты думаешь, дети рождаются по расписанию?.. Послушай, Господи, пожалуйста, если этот ребенок — вместо папы, он нам не нужен. Если это как одна закрывающаяся дверь, а вторая открывающаяся, мне все равно, во что это выльется, нам не нужен этот ребенок…»

Дверь открылась.

— Врач хотел бы переговорить с вами, мисс Гибсон, — сказала сестра.

Я посмотрела на часы — было без одной минуты пять.

— Насколько я понимаю, ваш отец сейчас в больнице, — начал врач. — В какой именно?

Он был потрясен и взволнован, когда я рассказала ему, что происходит в этот момент в тайне от мамы. Он хотел связаться с отцом, потому что возникло осложнение. У меня уже не осталось ни эмоций, ни слез. Я довольно спокойно спросила, стало ли маме хуже. Оказалось, дело не в маме. Если верить гинекологу, она была «в поразительно хорошем состоянии», но схватки длились уже очень долго, более двадцати четырех часов, а ребенок не выходил. Его сердцебиение вызывало беспокойство. Поэтому они предлагали сделать кесарево сечение. Мама знала и согласилась. Сейчас ее готовили к операции.

Мама! Я недостаточно думала о маме. Мы с ней были так похожи, а я здорова как лошадь. Я считала само собой разумеющимся… Господи, я недостаточно думала о маме, я даже не молилась толком, подожди…

— Я хочу видеть ее, — громко сказала я. Врач заколебался. — Я хочу видеть ее, — повторила я. Он взял меня за руку.

— Привет, дорогая. — Мама говорила слабым шепотом, видимо, ей дали успокоительное. — Теперь уже недолго.

Я глубоко вдохнула. «Поразительно хорошее состояние» не казалось мне ни хорошим, ни поразительным. Ее лицо стало таким маленьким, а глаза такими большими…

— О мама, — сказала я дрожащим голосом, взяв ее за руку, — хорошо бы так.

Я дошла с ней до лифта, все еще держа ее за руку. Когда я открыла дверь в комнату ожидания, сидевший там мужчина взглянул на меня и вернулся к своей газете, но я успела заметить несчастное выражение его лица и вдруг поняла, что он держит газету вверх ногами. Через минуту он отложил ее и предложил мне сигарету.

— Вы уже давно ждете? — спросила я.

— С одиннадцати. Они сказали мне, чтобы я ушел, но я не мог ничего делать, у меня все валится из рук.

Он был крупным, темноволосым и кого-то напоминал мне. Он был не так уж молод, на лбу у него начали появляться залысины.

— А кто у вас там? Сестра? — спросил он.

Я рассказала ему про маму. Как обычно, от разговора стало легче, он улыбнулся. Я вдруг с изумлением поняла, что его щеки и слегка прищуренные глаза были копией Кена. И, как ни странно, я легко могла представить себе Кена, ведущего себя точно так же, сидящего словно скала, широкоплечего, флегматичного, — пока вы не посчитаете окурки в пепельнице и не заметите, что газета перевернута вверх тормашками.

Я надеялась, что Кену не придется, как этому мужчине, девять лет ждать этого радостного события. Он заслуживает хорошей жены и детей — и как он будет ими гордиться! Может, он и не будет самым головокружительным возлюбленным, но отец из него выйдет прекрасный.

Открылась дверь, к нам заглянула улыбающаяся медсестра:

— Мистер Макдональд!

Мой сосед вскочил так поспешно, что опрокинул столик, на котором лежали журналы и стояла пепельница. Мы с сестрой заговорили одновременно. Я сказала: «Идите, я все соберу», а она: «Поздравляю. У вас чудесный сын».

«Чудесный сын». «У Кена тоже должен быть сын», — решила я, собирая окурки, для начала — «здоровенький, весом в восемь или девять фунтов, названный в честь отца». И тут меня словно током ударило. Вот опять я думаю непонятно о чем. Ну кто, кроме меня, может так увлечься чужими младенцами, в то время как — я испуганно взглянула на часы, было уже пять тридцать — папа борется за жизнь, а наверху в этом здании и мама, и ребенок, которого я не хотела. «Я не хотела» — да кто я, черт возьми, такая? Мама и папа так мечтали о нем. У него было право на них, и на нас, и на «Тир-на-Ног». И он пытался — пытался уже двадцать четыре часа… Я словно на секунду превратилась в него, хотела увидеть дом, выбивалась из сил, чтобы появиться на свет…

«О Боже мой, о Господи, пожалуйста, прости меня и забудь. Это была неправда. Пожалуйста, Господи, это была неправда».

— Мисс Гибсон.

Это была та же сестра, что позвала мистера Макдональда, но теперь она говорила совсем другим тоном.

— Ваша мать уже снова в палате. Она отлично перенесла операцию.

— А ребенок?

— Маленький мальчик.

— Маленький… мальчик? Маленький мальчик? — Тут я остановилась. Была какая-то скрытая разница между «маленьким мальчиком» и «чудесным сыном».

— Он в порядке? — резко спросила я.

Она ответила мне улыбкой, которая не обманула бы и младенца.

— Доктор хочет поговорить с вами.

Я была уже на полпути из Рэтнези, когда вспомнила про обед для Лулу, и мне пришлось вернуться. Это была мелочь, но мне она казалась очень важной. Почти не видя ничего перед собой, я подъезжала к «Тир-на-Ног», вспоминая все, что не сделала, — записку для молочника, звонки мистеру Фоли и миссис Лэйн. Каждое воспоминание раздражало меня.

Молочник оставил на ступеньке обычные шесть бутылок молока — мне бы хватило и одной. Не его вина, конечно, но и не моя. Если бы только тут был кто-нибудь, чтобы присматривать за глупостями вроде молочных бутылок и собачьей еды. Но никого не было. Я взяла ключ в левую руку и сунула под каждый локоть по бутылке с молоком, но когда я подняла руку, чтобы открыть дверь, бутылка из-под левого локтя упала на ступени и разбилась. Этого я ожидала меньше всего. Я тупо смотрела на лужу, и тут внезапно расплакалась.

Я стояла и всхлипывала, как вдруг открылась дверь и вежливый голос произнес:

— Я должен извиниться…

Он остановился, сказал «Кон!» совершенно другим тоном, и большая ладонь опустилась мне на плечо. Испугавшись, я дернулась и уронила вторую бутылку. Больше битого стекла, больше пролитого молока.

— Ну посмотри, что я из-за тебя наделала! — простонала я и заплакала еще сильнее.

Дальше произошло нечто неожиданное. Голос твердо сказал: «К черту все это!» — и другая рука сгребла меня в охапку, как ребенка.

— Я в порядке, — раздраженно сказала я. — Я в порядке.

Он отнес меня в гостиную и сел на диван, но, когда я попыталась высвободиться, он сказал:

— Сиди, где сидишь, и объясни мне, что тут происходит.

Это было нечестно. Если я не позвонила на работу, это не значило, что я не собиралась. Просто у меня еще не было возможности.

— Я думала, ты в Ливерпуле, — обвиняюще сказала я.

— Вообще-то в Лондоне. Я приехал вчера вечером. Но это не имеет значения. Джон Фоли…

— Я собиралась позвонить ему, — перебила я. — У меня просто не было времени. Не надо было тебе ехать в такую даль. Ты что, вломился в дом?

— Не совсем. Ты оставила открытой заднюю дверь и включенным свет в своей комнате. Я решил, что лучше проверю.

Ну вот, он опять придирается ко мне. А почему, если уж ему захотелось поиграть в бойскаута, он не внес в дом молоко? Я сердито спросила его об этом.

— Напугал меня до смерти, — пробормотала я.

Кен странно посмотрел на меня:

— Ладно. Помолчи немножко.

«Он собирается гладить меня по спине», — разъяряясь, подумала я, но не угадала. Он просто ласково повернул меня лицом к своему плечу. Я позволила себе положить голову ему на грудь, чувствуя, как она поднимается и опускается. Через минуту он спросил:

— Как твоя мать?

— С ней все хорошо. Я только что видела ее.

— А ребенок?

— Я не знаю. Он в кислородной камере. Он чуть не умер вчера вечером. Они ничего не смогут сказать ближайшие несколько дней. Это мальчик, — тупо добавила я.

Руки сжали меня чуть крепче.

— А твой отец?

— Я не знаю. — Мне хотелось кричать. — Операция длилась три часа, потом он все не просыпался и не просыпался, а они все повторяли, что я ничем не могу помочь и чтобы я туда не приезжала, но я не могла здесь оставаться…

По кусочкам он вытянул из меня всю историю — как я наконец встала где-то после часа ночи и поехала обратно в больницу. Я видела папу, когда он очнулся, и он принял меня за маму. Они не прогнали меня, и это тоже наводило на тяжелые мысли. Операция оказалась гораздо более обширной, чем они ожидали, но пока никто не знал, к чему она приведет. Или по крайней мере, никто мне не говорил. Я оставалась там до утра, они поставили мне кушетку в приемной и постоянно заваривали мне чай, который я не хотела пить. Нет, я не спала. Я не хотела. Я не устала. А потом утром папе делали переливание крови, и мне не было смысла ехать домой, так что я подождала, пока можно будет увидеть маму. А сейчас мне надо покормить Лулу и ехать на работу. Разумеется, я не хотела обедать. Обед застрянет у меня в горле.

— Я бы тебя отшлепал, — сказал Кен.

— Ну вот, папочка вернулся.

Если бы мне не хотелось поспорить, я бы рассмеялась, глядя на Кена с Лулу под мышкой и моей нейлоновой ночной рубашкой в крапинку в другой руке. Когда он объявил: «Ты поедешь ко мне», а я ответила: «Нет, здесь же Лулу», он поднял ее, словно это решало все вопросы, пошел за мной наверх и взял ночную рубашку с моей незаправленной постели.

— Так, тапочки, зубная щетка, где они?

— Ты не должен здесь находиться, — выдохнула я, смеясь и плача одновременно. — Это же моя спальня.

— Она была и моя тоже, — серьезно заметил он.

Нечего и говорить, что в результате я торопливо собрала сумку и мы отъехали от дома, причем у меня на коленях надрывалась от лая Лулу. Кен свозил меня на вечерние визиты. Мама чувствовала себя прекрасно, ребенок все еще был в нестабильном состоянии, но когда мы заглянули к нему через стекло, он помахал мне рукой, и это обнадежило меня.

— Не переживай за него, он справится, — сказал Кен, улыбаясь так же широко, как и я.

Папа был плох. «Без изменений» — было все, что они могли мне сказать, но мне казалось, что ему стало хуже. Ночью он называл меня Кэрол, теперь он вообще не мог говорить.

— Может, мне позвонить Марии, чтобы она приехала? Она думает, что у него просто аппендицит, — сказала я по дороге домой.

— Завтра видно будет.

Мне не понравилось выражение Кена. Он уже предложил поговорить с хирургом, который по случайному совпадению ассистировал кардиологу при операции миссис Фрейзер.

Дома Кен даже не дал своему отцу поговорить со мной, он вился вокруг меня, как святой-покровитель,пока я не согласилась пойти в постель. Он проводил меня в комнату. Одеяло было отвернуто, шторы закрыты. Лулу, лежавшая рядом на коврике, приоткрыла сонный глаз.

— Выпей это, когда ляжешь. — Кен поставил рядом со мной стакан. — И спи хорошо. Если не послушаешься, я приду и отшлепаю тебя.

В первый раз после того, как мы вышли из больницы, на его лице появилось подобие искреннего веселья.

Я не знаю, чего я ожидала — или, может, знала и стыдилась признаться себе в этом. Но я точно знала, что комната странно опустела, когда он закрыл за собой дверь. Раньше он дважды, оба раза совершенно неожиданно, называл меня «любовь моя». Сегодня вечером я готова была просить, чтобы он повторил эти слова снова. Господи, вдруг он догадался? Стыд загнал меня в кровать. Но, увы, я не уснула. Внизу я еле сдерживалась, чтобы не зевнуть в лицо мистеру Фрейзеру, но теперь сна не было ни в одном глазу, меня мучили всяческие страхи. Если папе не станет лучше, имя «Тир-на-Ног» будет насмехаться надо мной всю жизнь. «Страна вечно молодых» — а ее хозяин умрет в сорок шесть, так и не увидев сына, которого так ждал. «Господи, не дай этому случиться, не забирай его от нас». Теперь я плакала, тихо, устало, избавляясь от остатков слез, начавшихся с молочных бутылок.

Дверь открылась так тихо, что только луч света из коридора потревожил меня. Я неуклюже нащупала лампу и включила ее. Ее мягкий свет озарил Кена в рубашке и брюках, с расслабленным галстуком. Я отбросила с глаз волосы и виновато посмотрела на него.

— Ах ты, негодяйка, — сурово сказал он. — Я что тебе сказал?

Казалось таким естественным, что он пришел — друг, старший брат, иногда даже похожий на папу. Когда мне было три года, я просыпалась, если у меня болел живот, крича: «Папа! Папа!» — а потом протягивала руки вверх, и меня поднимали в другой мир, где руки успокаивали, а голос шептал ласковые слова.

И вот теперь мои руки невольно поднялись и обхватили Кена за шею. Сначала все было очень спокойно, его щека прижималась к моей, безмолвно утешая, а потом внезапно, как вспыхнувшая спичка, все изменилось. Руки сжали меня словно тиски, губы были горячими и требовательными. Они нерешительно отодвинулись… а потом вернулись, целуя меня так, как никто раньше не целовал.

Я была потрясена — неуверенна, — а потом ни то ни другое. Я не любила его, но он хотел моих поцелуев, а я вдруг захотела его поцелуев. Когда он наконец оторвался от моих губ, я удивленно произнесла: «Что случилось?» — и поднесла руку к губам. Он почти грубо ответил:

— То, что обычно случается, когда играешь с огнем. Ради бога, Кон, больше никогда так не делай.

— Извини. Я не хотела. Я на секунду забыла, что ты не…

— Не Саймон Поррит?

— Нет, нет, не мой отец.

Он долго молчал, потом сказал:

— Извини, я начинаю заговариваться. Этого больше не случится. А теперь я действительно отшлепаю тебя, если ты не ляжешь и не уснешь.

Его широкая ладонь разгладила подушку и задержалась на ней. Я застенчиво протянула ему руку.

— Не переживай из-за… этого. Пожалуйста. Ну что такое поцелуй для друзей?

— По крайней мере, разнообразие в череде споров, — ответил он.

Я хотела придумать достойный ответ, но мне было лень говорить. Гораздо приятнее лежать, все еще сжимая его пальцы. Пожалуй, самый приятный способ заснуть. Я уже много пережила, многое ждало меня впереди, но сейчас мне было спокойно.

Мистер Фрейзер-старший принес мне утром чай и спросил, готова ли я «сражаться за те пластинки». Совершенно забыв о разговоре, когда он пообещал мне восемь граммофонных пластинок, если я угадаю, что сказал про меня Кен, я не приблизилась к возможности выиграть их.

Потом Кен принес завтрак.

— Хорошо спала? — спросил он и поставил передо мной тарелку каши. К счастью, ответ был заглушен возгласом его отца:

— Нет, вы только посмотрите, этот парень опять сварил яйца всмятку!

В доме у Фрейзеров царила беззаботность, и вскоре я чувствовала себя гораздо лучше. Но это прошло сразу же, когда после завтрака Кен отошел от телефона и сказал, что разговаривал с папиным хирургом и тот «был готов общаться».

— Так что поедем прямо сейчас, — добавил Кен.

И вот кошмар закончился. Хирург сказал, что папе удалили опухоль, она была не раковая, и, как только он оправится от операции, его ждет еще не один десяток лет жизни. Радость следовала за радостью. Мы поехали в роддом и обнаружили, что за последние двенадцать часов моему братику, Дэвиду Джозефу Гибсону, стало лучше. Потом я рассказала обо всем маме.

— И ты все это время никому ничего не говорила? — Она посмотрела на меня так, будто видела в первый раз.

— Не совсем… — Я покраснела при мысли о шести невинных бутылках молока. — Он может рассказать тебе. — И кивнула на Кена.

Когда мы приехали в больницу, папе тоже уже было лучше, и я рассказала ему, что приключилось с мамой. Это тоже был запоминающийся момент, хотя, как ни смешно, он так волновался за маму, что даже забыл спросить, какого пола ребенок родился, и мне пришлось самой говорить ему.

— А теперь мы поедем в город развлечься, — объявил Кен.

И мы поехали в город — сначала ужин, потом театр и, наконец, танцы. В театре мы неистово аплодировали, а на танцплощадке отплясывали шейк.

— Скажи-ка мне, — потребовала я, бесцеремонно указывая шоколадным печеньем на фотографию на пианино. Была суббота, мистер Фрейзер уехал в гольф-клуб, а мы с Кеном пили чай, сидя у камина.

— Что? — спросил он с набитым ртом.

— Этот ангельский ребенок. Кто он?

— Разумеется, я!

Я встала и подошла поближе. С фотографии на меня смотрел ребенок лет восьми с бровями вразлет, ангельским выражением лица, шапкой светлых волос и маленьким ртом.

— Не верю, — заявила я.

— Я возмущен. — Он лениво перекатился на спину. — Только потому, что из меня вырос такой крупный мужчина!

Меня волновали вообще-то не его габариты, а этот милый детский ротик. Я взяла фотографию, вернулась к камину, опустилась на колени и принялась нахально сверять портрет с оригиналом. Оригинал, поглощая шоколадное печенье, самодовольно заметил, что хорошей фигурой обязан исключительно углеводам.

— Открою тебе один секрет. Это последняя моя фотография, сделанная мамой. Я вскоре заработал вот это, и она так и не оправилась от этого удара! — Он показал пальцем на верхнюю губу. — Упал на разбитую бутылку. Лимонада, а не молока!

Не знаю, почему я никогда не замечала шрам.

— Детям это не передастся, — ухмыльнулся он и вдруг замолчал. Интересно, он и Фионе говорил так же? И вдруг меня охватило странное чувство. У него был курносый нос, изогнутая губа, но если бы это было не так, мне бы их не хватало. В песне говорилось «Я люблю тебя, потому что ты — это ты». И каждая черточка его лица — прищуренные глаза, удлиненные щеки, широкая улыбка — стала такой знакомой и дорогой мне. Что там какой-то дурацкий шрам!

— Ты что, думаешь, что кто-то будет обращать внимание на такую ерунду? — взорвалась я.

— Если этот кто-то сам красивый, то вполне возможно, — очень ласково ответил он и дотронулся до моих волос.

Едва заметив это, я возмущенно продолжала:

— Никогда не слышала большей глупости! Это как тогда, когда я в первый раз встретила Саймона. Он сказал, что никто не поверит, будто мы с Марией сестры, и я ужасно обиделась. Но он не имел в виду того, что подумала я. Он…

Теперь большая рука была очень занята, крутя в пальцах чайную чашку.

— Кстати, как он поживает?

— Не знаю. Я даже не знаю, вернулся ли он в Дублин. Но я этого ожидала.

— Почему?

— Потому что он не тот человек, который может предложить нечестную сделку. Он не свободен, чтобы жениться на мне, и этим все сказано. Кстати, ты нарочно дал маме подумать, что жена Саймона умерла?

— Я… — Он, казалось, был поражен. — Думаю, я мог случайно так сделать.

— Но ты знал, что она ушла от него?

— Э… да, — медленно согласился он, почему-то с неловкостью. Смешной Кен. Как мои родители — хотя и как я в какой-то степени. Я считала, что браки не должны распадаться. Но неудавшийся брак Саймона — не его вина, и так несправедливо, что он должен всю жизнь расплачиваться за него. Кен пристально смотрел на меня:

— Ты очень любишь его, да?

Я хотела сказать что-нибудь умное, вроде того, что да, но что я не собираюсь ждать несбыточного. Но тут я вспомнила лицо Саймона, и чувства одержали верх.

— О Кен, — с отчаянием сказала я, отворачиваясь, — я старалась забыть, но все же я так его люблю…

Было условлено, что на следующее утро я поеду в город с мистером Фрейзером, потому что Кену надо было уезжать по делам и он должен был уйти в половине восьмого.

— Теперь можете сами его разбудить, — сказал мне его отец, и в положенное время я услышала звонок будильника, но больше никаких звуков не последовало. Я постучала в дверь, но ответом мне было сонное бормотание. Наконец я заглянула в комнату. Он все еще был в кровати.

— Эй, там! Уже понедельник. Нельзя залеживаться!

— А мне нравится.

— Кен! — Я подошла и сдернула с него одеяло. Он сел, волосы торчком во все стороны, и огрел меня подушкой. Я была этому рада, потому что со вчерашнего дня он опять казался отстраненным.

— Не знаю, что делать с Хелен, — признался мистер Фрейзер, когда мы выехали. — Ее не будет до апреля, но она меня не простит, если я отпущу парня до того, как он повидает ее.

— Куда?

— А он вам не сказал? Они хотят снова отправить его за границу. Только не говорите никому. Это еще неофициально.

Я вдруг расстроилась. Неофициально… но я знала, что он поедет. Наверное, тоже ухватится за свой шанс, ведь Дублин теперь связан для него с неприятными воспоминаниями. Вдали отсюда он легче забудет Фиону и, может быть, найдет себе другую.

День был долгим. Я выпила чай в ресторане и навестила всех своих. Дэвиду предстояло еще ненадолго остаться в роддоме, но мама надеялась, что они вернутся домой в следующее воскресенье, и поскольку Марии дали неделю отпуска начиная с четверга, она мне поможет. Я решила завтра и сама вернуться домой. Надо было многое сделать, а теперь, когда не было больше волнений, это будет легко. И Линду можно вернуть.

В тот вечер я не видела Кена. Он поехал из Лонгфорда на встречу в городе и сказал, что может задержаться. На следующее утро он вполне спокойно выслушал мои планы.

— Ну, если ты хочешь сделать так, я отвезу тебя сегодня вечером.

— Кен, — отважилась я, когда мы ехали на работу, — это правда, что ты уезжаешь?

— Мой отец! — Он поднял глаза вверх. — Я мог бы догадаться.

— Это правда?

— Это еще не решено. Поэтому я не мог сказать тебе.

Вечером он отвез меня и Лулу домой, отказался зайти и выпить кофе или еще чего-нибудь, снова спросил: «Ты уверена, что с тобой все будет в порядке?» — и собрался уезжать.

— И что ты чувствуешь по отношению к своему предстоящему отъезду? — вырвалось у меня.

На этот раз, вместо того чтобы напомнить мне, что еще ничего не решено, он философски заметил:

— Ну, это мой пятый переезд за тринадцать лет, так что я вроде как привык.

— И ты так и не можешь мне сказать, когда и куда едешь?

— Я не должен бы. Но скажу. В начале следующего месяца. В Веллингтон.

— Веллингтон? Новая Зеландия?

— Именно.

Я думала об Индии или Пакистане, Канаде или Штатах. Новая Зеландия никогда не приходила мне в голову. Новая Зеландия! Целых полмира отсюда.

— А ты должен ехать?

— Думаю, что да, — сказал он твердо и так радостно, что я почувствовала себя идиоткой. Он хотел уехать, и это было правильно — и хорошо.

На следующее утро, жаря тосты, я заглянула в таблицу разницы во времени. Новая Зеландия была на двенадцать часов восточнее Гринвича, такое же время было только на островах Фиджи. Даже Япония опережала нас только на девять часов. Западный Пакистан на пять. Я укусила тост, и у меня во рту что-то хрустнуло — пломба из переднего зуба.

Глава 14

Вполне разумно, что, когда мне понадобилась профессиональная помощь, я обратилась к Саймону. Мама вчера сказала, что видела его фотографию в газете. Три месяца назад — хотя мне кажется, что с того момента прошла вечность, — я сидела за столом и пыталась придумать отговорки, благодаря которым мне бы не пришлось идти на прием к дантисту. Но сейчас все совсем наоборот. Я сидела и молила Бога: «Господи, Ты всегда отвечал на мои молитвы. У меня к Тебе всего-навсего маленькая просьба. Я не прошу Тебя совершить чудо, оно не потребуется. Сделай так, чтобы я была назначена на прием к Саймону последней».

— Вы не могли бы подойти в двадцать пять минут шестого? — спросила меня новая секретарша.

Розовощекая девушка, примерно одного возраста с Марией, проводила меня до приемной.

— Мистер Порритт не заставит вас долго ждать, — заявила она.

Я присела. В пять тридцать открылась дверь кабинета, и оттуда вышел брюнет в белом халате:

— Кон! Как здорово. Я собирался тебе позвонить. Почему она мне не сказала?

— Должна была, — ответила я в изумлении. — Я пришла поставить пломбу.

— Пломбу? — Его брови удивленно поползли вверх. — А, понял. Мисс Хиллсон — это ты. — В его глазах искрилось веселье. — Она новенькая, — со вздохом сказал он.

У меня было ощущение, что я попала домой.

— Садись в кресло. — Он начал обследовать мой зуб. — Я не думаю, что надо делать укол. — Он приготовил стакан воды.

Сверло зажужжало, и струя холодной воды ударила по моему зубу. Было совсем не больно. Но в любом случае я бы навряд ли заметила даже жуткую боль. «Я собирался тебе позвонить». Как будто у него на это было право.

— Теперь сплюнь, — приказал Саймон. Я подчинилась, в это время он менял насадку.

— Как поживают твои пациенты?

— Все живы-здоровы.

За моей спиной секретарша встала со стула. Через пару секунд она сказала:

— Спокойной ночи, мистер Поррит.

— Спокойной ночи, мисс Смит, — ответил он, приготавливая смесь для пломбы.

— Ты собираешься в Нью-Йорк? — с дрожью в голосе спросила я.

— Да, в июне.

— Как у тебя дела?

— Замечательно. А у тебя?

Я не смогла ответить, как раз в этот момент Саймон принялся пломбировать зуб. Он осторожно зацементировал дырку и отполировал острые углы пломбы.

— Готово, — сказал он, отступая в сторону.

Я выскользнула из кресла.

— Большое спасибо, — сказала я коротко и, захватив сумочку, поспешила к выходу.

— Эй, не так быстро. Куда ты собралась? — воскликнул он, снимая рабочий халат.

— Домой.

— О-о, нет, мисс Хиллсон. Сначала вы должны ответить на несколько вопросов. — Его голос звучал вполне серьезно. — Ты выйдешь за меня замуж?

Я почувствовала, как мой взгляд помутился, в глазах все зарябило, губы онемели, язык присох к нёбу. Я тупо уставилась на него. Что он сказал? Я что, теряю рассудок?

— Но твоя же… — только и смогла я произнести.

— Моя жена? — переспросил он, глядя на меня спокойно и нежно.

— Жаклин умерла три года назад. Что заставляет тебя думать, что… — Он не закончил фразу. — Я люблю тебя, Кон. Пожалуйста, выйди за меня.

— Когда скажешь. — Я все еще не могла поверить в происходящее.

— В июне! — задорно воскликнул Саймон.

— Договорились! — смеясь, ответила я. Затем я очутилась в его объятиях, почти плача от счастья.

Позднее начались объяснения.

— Я все еще не могу понять. Ты думала… — Он замолчал на секунду и продолжил более медленно: — Ты и вправду думала, что я останусь в твоем доме и при этом буду врать?

— Нет, нет. — Я начала страстно все отрицать. — Это последнее, о чем бы я подумала. — Ты очень ясно все выразил, когда сказал, что нам не следует целоваться.

— Да, но только потому… — Он остановился, не в силах подобрать нужные слова. — Как ты могла подумать, что Джеки все еще жива? Где же она, по-твоему, была?

— Я не знаю, — прошептала я. — Брайан сказал мне, что она ушла от тебя. — Через секунду я поняла, что совершила ошибку, раскрыв ложь Брайана.

— И ты ему поверила?

Я терпеливо кивнула:

— Он сказал, что не хочет, чтобы мы влюбились в тебя.

— Кто это «мы»?

— Я и Мария. — Лицо Саймона, казалось, превратилось в камень. Я не могла понять, какие чувства скрывались под тем взглядом, которым он меня одарил. — Брайан и Жаклин хорошо ладили? — спросила я осторожно. Единственным разумным объяснением было то, что Брайан, испорченный с самого детства, должен был хранить обиду на невестку и решил предотвратить любой другой повторный брак.

— Да, конечно, — торопливо начал уверять меня Саймон. — Правда, они виделись только по выходным. — Он вздохнул. — Давай оставим Брайана в покое. Я ведь тоже много чего натворил. Я думал, что было очевидно, что я не женат.

Его расстроенный взгляд растрогал меня.

— Я не жалуюсь. Благодаря этому я чувствую себя еще более восхитительно. — Я засмеялась.

— Кон, дорогая, поверь мне. — Саймон указал на кушетку. Я села рядом с ним. — Брак со мной будет нелегким. Вот почему я так долго колебался. Ты девочка домашняя, а я собираюсь увезти тебя так далеко. Ты не будешь скучать по родным?

— Пока мы вместе, я не буду ни по кому скучать. Я всегда мечтала о путешествиях. К тому же мы создадим собственную семью, — честно ответила я. Он смотрел на меня, не веря своим ушам. Всего через мгновение его рука обвила мою талию. — И ради тебя, дорогой, я пойду на все. Я знаю, как ты любил Жаклин, и я постараюсь стать такой, как она. Не только внешне, а во всем. Ты мне должен рассказать о ней. Пожалуйста.

В ответ последовала абсолютная тишина. Он был рядом, обнимал меня. Это все, что мне было надо. Саймон взял меня за подбородок и долго всматривался в мое лицо.

— Милая Кон. Ты очень на нее похожа. — Его губы прижались к моим, горячие, страстные, нежные.

Я была готова кричать об этой новости с крыш домов, но мама была все еще слаба после операции, так что еще было не время для празднеств. Поэтому помолвка пока хранилась мною в секрете. Саймон пришел к моим родителям на традиционный ужин с шампанским, после которого мы вызвали такси и несколько раз проехались вокруг сквера, рядом с которым жил Саймон. Зачем? Понятия не имею. Просто Саймон сказал, что во всех хороших фильмах влюбленные парочки катаются вокруг Центрального парка.

— Завтра проведем вместе ленч. Куда бы ты хотела пойти?

Я хотела чего-то сумасшедшего, абсолютно безумного.

— Пикник в парке с оленем.

Он бы никогда не пошел на это. Завтра он будет очень занят с Клондайком, как всегда. Совсем неожиданно он ответил:

— Хорошо. Я скажу им, что я занят.

На следующий день мы пошли на пикник. Погода была замечательная, по небу быстро бежали облака. Мы вышли из машины и тоже побежали по желтеющим газонам, подныривая под ветки деревьев, обгоняя друг друга. Казалось, во всем парке «Феникс» не было ни души, кроме нас и мягко ступающих оленей.

Саймон принес из машины пиво и толстенные сандвичи.

— Я не смогу вернуться в офис, благоухая алкоголем, — запротестовала я, но он только рассмеялся:

— Ну и не надо. Поедешь со мной в Клондайк.

На нем была кожаная куртка с меховым воротником. Внезапно я подумала, что Жаклин, должно быть, любила его так же сильно, как я, а он уже полностью забыл ее. Я не могла понять, почему Саймон так много сейчас делал для меня, — может, для того, чтобы я могла забыть старые обиды.

— Дорогой, — сказала я ему по пути в город. — Я забыла тебя спросить. Что произошло с Жаклин?

Саймон вел машину, не отрывая взгляд от дороги.

— Она умерла во сне. Сердечный приступ. Она не страдала, она даже ничего не почувствовала. — Его голос, ровный и отстраненный, напоминал мне что-то. Но я не стала задумываться над этим.

— О Саймон, ты… — Слова застряли в горле. Проснуться однажды утром, повернуться на другой бок, чтобы поговорить с ней, в то время как она давно мертва…

В этот день я не ожидала встретить Саймона еще раз сегодня, так как мне предстояло встретить Марию с поезда без десяти семь. То, что он позвонил и предложил забрать меня в пять на квартиру, оказалось приятным сюрпризом.

— Кстати, о Жаклин, — сказала я неожиданно, когда мы уже подошли к его дому. — Я не хотела проявлять излишнее любопытство. Хотя, наверно, именно так тебе и показалось.

— Ты совершенно права. Поэтому мы здесь.

Когда мы вошли в квартиру, он объяснил:

— Я хочу рассказать тебе о смерти Жаклин. Ты собираешься выйти за меня, ты имеешь право знать. — Его тон не подразумевал возражений, поэтому я села и приготовилась его слушать. — Я также расскажу об этом твоему отцу. Когда ему станет лучше… Хотя, может, он давно все уже знает. — Я удивленно ахнула. — Дублин городок маленький, и многие люди знают слишком много, — продолжил он. — Я не хочу, чтобы между нами осталось недопонимание.

Мне показалось необычайно странным то, что он говорил абсолютно серьезно, без обычных колкостей.

— Смерть Жаклин произошла не по естественным причинам. Она долго страдала бессонницей, и врач прописал ей лекарство. Она всегда легкомысленно относилась к таким вещам и, должно быть, принимала слишком большие дозы. За несколько недель препарат накопился в организме и стал токсичным. Коронер вынес вердикт — внезапная смерть. Эта трагедия произошла в Лондоне, куда она уехала отдыхать. Я должен был поехать с ней, но в последнюю минуту на меня свалилась неотложная работа. В заключение должен добавить, что у нее были проблемы с зубами.

— Она… собиралась вернуться?

— Конечно, — механически ответил он. — Не знаю. Я получил от нее письмо. Но я не знаю.

После его слов любовь и ненависть сплелись во мне. Ненависть к Жаклин Поррит, которая заставила страдать своего мужа при жизни и навесила на него груз подозрений после смерти. Чувства переполнили меня, и я бросилась Саймону на шею:

— Милый, ты не должен винить себя. Ты такой хороший. И я так сильно люблю тебя! — Возможно, это довольно банальные слова, но в тот момент мне хотелось дышать с ним одним воздухом, видеть его глазами, жить с ним одной жизнью.

Он устало вздохнул и посмотрел на часы:

— Нам пора, любовь моя. Я знаю этот поезд. Он всегда приходит точно по расписанию.

Он проводил меня до машины и поцеловал на прощанье.

Пятницы всегда проходили тяжело, а сегодня вдобавок Кен уехал в главный офис.

— Я слышала, он собирается уехать в Новую Зеландию. — Хэзел бросила быстрый взгляд. — Тебя не это не беспокоит?

— Не понимаю, о чем ты, — спокойно ответила я.

— Ты абсолютно хладнокровно выслушала это. Он, случайно, не собирается забрать тебя с собой?

— Каким образом? Если только в кармане пиджака.

— Нет, я думаю, он пронесет тебя… — Она отошла на безопасное расстояние. — В своем сердце.

Я положил кипу писем на стол Кена, а он неожиданно спросил:

— Что ты завтра делаешь? — И прежде чем я попыталась ответить, он предложил отметить окончание совместной деятельности.

— Мне очень жаль, Кен, — сказала я растроганно. — Саймон ведет нас с Марией на балет.

Он положил ручку на стол и начал расспрашивать о Марии, но я поняла, что главный вопрос вертится у него на языке, только он никак не решается его задать.

— Ты умеешь хранить секреты? — неожиданно спросила я.

— Ты хочешь рассказать мне то, что уже два дня можно спокойно прочитать по твоему лицу? — Он встал и подошел ближе. — Саймон? — спросил он очень мягко. Я кивнула. — Счастлива? — таким же теплым голосом продолжил Кен.

— На седьмом небе, — ответила я.

Две большие ладони опустились мне на плечи, и на его лице засияла широкая улыбка, полная радости и удовольствия.

— Ну, ну. Хорошие новости. Спасибо, что сказала мне, и удачи!

— Тебе тоже, — прошептала я в ответ.

— Спасибо. Мне она понадобится.

Следующим утром я, Мария и Лин пошли на стадион. Через час я уже пресытилась соревнованиями. К несчастью, они должны были закончиться только в шесть.

— Мы не можем так долго задержаться здесь. Map и я должны пойти домой и переодеться, — сказала я Линде, и мы с Марией поехали домой.

— Ты должна мне все рассказать, — не вытерпела Мария. — Давай. Я уже кое-что знаю.

— Никто не знает, кроме… — начала я.

— Кроме Кена.

— Как ты догадалась?

— Легко, — ответила Мария. — Это отличная новость, Кон. Он такой милашка. Я рада, правда рада. Меня беспокоит только мысль, что тебе придется уехать в Новую Зеландию, но мне кажется… — Она прервалась, когда машина угрожающе взвизгнула на повороте.

— Новая Зеландия?! — закричала я. — Я выхожу не за Кена. Не дождется. За Саймона.

— За Саймона… — как эхо повторила Мария и на минуту побледнела. Или мне только показалось? — Что ж, он тоже очень мил.

— Ты не очень-то удивлена.

— Нет. Я всегда знала, как Саймон относится к тебе, — спокойно ответила она.

— Не-ет, я имею в виду его жену. — Я начала терять терпение.

— А что с его женой? Она умерла, — невозмутимо ответила Мария.

— Ты знала? — У меня отвисла челюсть.

— А ты нет? Я думала, ты с ним помолвлена.

— Теперь я знаю, — сказала я с трудом. — Я хочу понять, когда ты это узнала и как.

— Саймон рассказал мне перед Рождеством.

Понять то, что все, кроме меня, знали о смерти Жаклин, было скорее обидно, нежели смешно.

— Он сказал тебе, как это произошло?

— Случайная передозировка. — Она разговаривала так, будто речь шла об обычной пневмонии.

— Почему ты мне не рассказала?

— Я гадала: знаешь или нет? Но ты пригласила его на Рождество, тогда я решила, что все в порядке. И потом, Саймон сам должен был рассказать об этом.

Мы подъезжали к дороге, ведущей к морю. Я приготовилась насладиться любимым пейзажем и в это время увидела знакомую машину, припаркованную на обочине. Даже на большом расстоянии я смогла различить знакомую фигуру, стоявшую без движения, устремив взгляд поверх водной глади.

— Он часто так делает, — мягко заметила Мария. — Любит убегать от суеты.

— Да, но… — Я могла бы смириться с работой, игрой в гольф или любым другим хобби. Но это скорее было похоже на уход в себя. У меня по коже пробежал озноб.

— Кон, все в порядке. — Мария интуитивно почувствовала мое состояние. — Он с ума по тебе сходит. Ему надо иногда побыть одному.

Во время балета Саймон все время держал мою руку в своей. Наши места были одними из лучших, и окружение у меня было превосходное. Я не слишком притязательный человек, и балет показался мне чудесным.

На следующий день мы с нетерпением готовились к возвращению мамы. Я пригласила Саймона на ужин, но он отказался. В понедельник Саймон позвонил и пригласил пообедать с ним, и, к моей величайшей радости, тихоня, коим он был в субботу, снова превратился в оживленного Саймона. Тяжелый день закончился моими любимыми блюдами и, что доставило мне максимальное удовольствие, балладой в мою честь.

На следующее утро в офисе я узнала, что Кен уехал. Я знала, что он собирался сегодня в Ливерпуль, но я надеялась застать его с утра. Меня огорчило, что он даже не попрощался.

На следующий день, когда Хэзел не было поблизости, курьер передал мне конверт с надписью «личное», подписанный хорошо знакомым мне почерком.

«Дорогая Кон!

Извини, что не попрощался с тобой. В пятницу я собираюсь в Лондон и проведу там всю следующую неделю. Через неделю я вернусь домой на уик-энд, но, боюсь, не застану тебя до конца месяца. Подумайте с Саймоном, что бы вы хотели получить в качестве свадебного подарка, и оповестите меня до того, как я покину Дублин.

11 марта

Пока, Кен».

В четверг один папин клиент прислал нам три фунта свежего лосося, и я позвонила Саймону, чтобы пригласить его на ужин. Мария уехала от нас этим утром.

Саймон, заядлый рыболов, рассказывал нам свои байки, но неожиданно прервался и спросил:

— А где моя бывшая секретарша?

— Спохватился! — весело воскликнула я.

— Значит, она уже уехала? Но я думал… — Его голос стал резким. — Когда?

— В одиннадцать тридцать.

— Понятно. — Саймон казался расстроенным. — Я ошибся, я думал, она останется до субботы.

Когда Лин с мамой пошли мыть посуду, я позвала:

— Иди сюда, милый. — Я пересела на диван. — Давай поговорим как следует.

Он сел рядом со мной, но, когда я обняла его за талию, испуганно посмотрел на дверь в кухню.

— Все в порядке, милый, мы ведь обручены.

— Пора им все рассказать, Кон, и получить их благословение, — напомнил он мне.

— Не беспокойся об этом. Ты ведь берешь меня без приданого, — промурлыкала я, положив голову к нему на плечо.

В воскресенье я, мама и Линда отправились навестить папу в больнице.

— Она рассказала о том, что у нее есть парень? — спросил он. — Я имею в виду Марию.

— У Марии нет никакого парня, — поправила его Линда. — Сейчас нет.

— Ну, я не думаю, что она проводит свои вечера с девушкой, — сказал отец. — Она никогда не упоминала его имя, всегда употребляла «мы».

Мария была поражена, когда я ей позвонила, и начала оправдываться:

— Не важно, виделись мы или нет, он любит только тебя.

— Ты виделась с ним после выходных? — повторила я.

— Да, но только потому, что в четверг мы не успели попрощаться.

В моей голове крутились мысли о его возгласе: «Ты хочешь сказать, что она уехала?!» Тогда это звучало так резко.

— Он когда-нибудь обсуждал Жаклин с тобой? — В ответ тишина. — Мария, если ты знаешь хоть что-то о ней, ты должна мне рассказать. Он ни за что мне не раскроется. — Последовала небольшая пауза.

— Ну, мне особо нечего сказать, — наконец начала Мария. — Только, ну, она иногда не давала ему передыху.

— Что ты имеешь в виду?

— Она хотела всегда быть рядом с ним, влезала во все его дела.

— То есть, — медленно сказала я, — она хотела делить с ним все.

— Кон, люди не хотят делить друг с другом все. Если бы я вышла замуж, я не оставила бы свою работу. Хотя если бы у меня были дети…

— Но Саймон не хочет детей, — быстро отреагировала я.

— У-у-у! — Мария засмеялась. — Он просто не хочет, чтобы они висели на его шее. — Она подождала моих возражений, но я молчала. — Когда вы решите завести ребенка, Кон, не очень-то распространяйся по этому поводу — я имею в виду насчет того, что не любишь их. Главное, чтобы ваши дети были хорошо воспитаны и Саймон мог бы забыть об их существовании, когда ему этого захочется.

— Ничего себе! — прокомментировала я.

— О Кон, очнись, это просто здравый смысл. Чего ты еще хотела?

Иметь твердую почву под ногами. Кого-то, кто любил бы меня и моих детей. Кого-то, кто прижал бы меня к груди, когда дети заболеют и мне станет очень страшно, кто бы позаботился обо мне, когда я устала.

— Знаешь, из-за Брайана он думает, что из него не получится хороший отец, — продолжила Мария. — Поэтому вам обязательно надо завести детей. Хорошие, милые детки вернут ему веру в себя. — Ее голос теплел с каждым словом. — Брайана не ждало ничего хорошего. Я так и сказала Саймону.

— Map, как ты могла?!

— Это ты бы не смогла. Ты слишком мягкая. Даже о Дермоте Руни ты рыдала, хотя знала, что он и не думает о тебе. — Она сделала перерыв, чтобы перевести дыхание. — От Брайана было мало толку. Он только и делал, что приносил неприятности с момента смерти отца. Его дважды чуть не выгнали из школы, и он всегда цапался с Жаклин.

— Кто тебе так сказал?

— Саймон, кто же еще. — В трубке послышалось шипение. — Кон, пойми, это нормально, что он приехал ко мне. Мы только разговаривали. Ничего больше. Честно. — И она повесила трубку.

«Мы только разговаривали. Честно». А со мной Саймон стал разговаривать все реже и реже. Почему мы вообще разговариваем? Конечно, потому, что это необходимость. Почти физиологическая. Разговор облегчает понимание, дает возможность высказать чувства. Как тогда мы говорили с Кеном. Можно ли любить человека и не иметь тем для разговора? А можно вообще прожить жизнь без разговора? А без того, чтобы делиться всем с любимым? Мария могла. А я?

Глава 15

— Ты сегодня какая-то тихая, — заметил мне Саймон.

Мы поехали на берег и припарковались так, чтобы мы могли видеть море из машины.

— Саймон, дорогой, ты, наверное, представляешь, о чем сейчас пойдет речь, — начала я мягко. — В его глазах появилось испуганное выражение. — Это будет катастрофа! Я такая же, как Жаклин. Для тебя будет слишком — совершить дважды ту же ошибку!

— Конечно, мне легче судить об этом.

— Нет, дорогой, ты — худший судья из всех. Ты слишком милый, слишком неэгоистичный.

— Неэгоистичный?! — Он затрясся от смеха. — Я бы так не сказал.

Я проигнорировала эту реплику.

— Я понравилась тебе с самой первой встречи только потому, что я похожа на нее. Нам надо выяснить все до конца. Хотя ты думал, что начинаешь все по-новому, ты полюбил меня как Кон Гибсон, но я так похожа на нее.

Саймон уставился на меня, глаза его при этом были немного диковатыми.

— С кем ты говорила?

— Я как она, совсем как она, — продолжала настаивать я.

— Я знаю. — Он кивнул. — И я люблю тебя.

— И ты любил ее. И она любила тебя. Но вам ведь не следовало жениться?

Последовало долгое молчание.

— Кон, ты права, нам не следовало жениться. — Ему было очень трудно. — Она ушла потому, что была одинока.

Настало время мне замолчать.

— С кем ты разговаривала? — вновь спросил он.

— С Марией.

— Мария? — Выражение его лица сказало мне все, что я хотела узнать.

— Она уже совсем не маленькая несмышленая девочка, — сказала я. — Ты можешь бросить ее одну в Сахаре, а она все равно будет готовить тебе завтрак и укладывать детей спать.

— Не стоит ничего мне говорить о Марии. У меня никогда еще не было такой секретарши.

Я могла бы остановиться сейчас. Но еще одна загадка не давала мне покоя. Почему, если он так сблизился с моей сестрой, по возвращении в Дублин сделал предложение мне? Может, когда он тогда вошел в гостиную и неожиданно увидел меня, старые чувства ожили в нем?

— Ты ведь не собирался мне звонить, так? — мягко начала я. — Ты не намеревался встречаться со мной снова.

— Нет. — Он покачал головой. — Я решил все за сорок восемь часов. В понедельник вечером, когда Кен Фрейзер…

— Кен?! — вскричала я. — Он-то тут при чем?

— Он зашел ко мне. Он… ну, он беспокоился о тебе.

И тут меня осенило: Кен сказал ему, что я верила в то, что Жаклин жива. Когда Саймон делал мне предложение, он все это знал.

— Он сказал тебе, что я думала, что ты женат?

Саймон кивнул:

— Кон, успокойся. Он хотел как лучше.

Меня будто ударили кувалдой по голове. Я почти слышала слова Кена: «Ты можешь заняться Кон, я уезжаю в Новую Зеландию». Или он даже мог сказать: «Почему ты на ней не женишься? Она сходит по тебе с ума».

Саймон попытался меня успокоить. По дороге домой мы почти не разговаривали. Когда мы достигли «Тир-на-Ног», он не зашел.

— Прощай, Кон. И спасибо тебе. — Он сжал мою руку.

— Прощай, Саймон.

— И не обижайся на Кена. Он хотел как лучше.

— Когда я захочу, чтобы он сделал как лучше, я его попрошу.

На следующий день мистер Фоли предложил мне разработать сценарий для презентации Кена.

— Я не думаю, что мы скоро увидим его здесь, — сказал он. — Последние недели пройдут в прощальных вечеринках и в презентациях.

Мне же лучше. Тогда мне будет легче забыть. Например, тот день, когда разбился Брайан, и ночь, когда папа был так слаб. Тогда мне казалось, что двое людей превратились в одного. Вздрогнув, я повторила про себя… Двое людей превратились в одного… Если бы тогда я смогла это понять. Но сейчас было слишком поздно…

Телефонный звонок вывел меня из задумчивости.

— Мисс Гибсон? — Что-то знакомое было в этом дружелюбном женском голосе. — Кон, это Фиона Мастерсон. Вы помните меня?

— Да, да, конечно.

Фионе требовался Кен. Она спросила, когда он вернется.

— Это чрезвычайно важно. Понимаете?

— Он будет на этих выходных, я думаю.

— Нас пригласили в одно место в воскресенье. Я… — Она прервалась. — Вряд ли вы можете помочь. Я тогда буду постоянно названивать ему домой. Как у вас дела?

— Хорошо, а у вас? — сказала я осторожно.

Фиона ответила, что лучше не бывает, и повесила трубку. Прошло десять минут, а на листе бумаги было написано одно слово — «презентация». В отчаянии я опустила голову. Маленькие сомнения, которые постепенно закрадывались ко мне в душу со вторника, теперь полностью рассеялись.

Мой гнев был справедлив, и его не надо было прятать как постыдную, глупую любовь.

— Ты рассказал все Саймону! Я не могу в это поверить.

Всего несколько раз я видела, как Кен краснеет. Сейчас был как раз такой случай.

— Я боялся, что ты воспримешь это как нахальство, но…

— Нахальство? Это самое что ни на есть оскорбление!

Молчание стало невыносимым. Его щеки до сих пор оставались красными, а верхняя губа задрожала.

— Извини, — сказал он натянуто. — Я не думал, что все так плохо кончится. Я просто… хотел пошутить.

— Ты чудовище! — взорвалась я. — Просто чудовище!

Мы молча стояли, уставившись друг на друга, когда Линда буквально ворвалась в нашу компанию.

— Кон! Кен! Помогите! — Ее щеки пылали, и она тяжело дышала. — Лулу побежала за какими-то собаками и упала с обрыва.

От меня мало толку в кризисных ситуациях, а вот Линда сразу бросились искать веревку в соседние дома. Задыхаясь и едва переводя дух, я бежала за Кеном к скале. Обрыв был очень глубоким, но, к счастью, Лулу упала на плоский выступ где-то посредине его склона.

— Все хорошо, она может двигаться. Возможно, все с ней в порядке, — сказал Кен.

Как раз в это время принеслась Линда с веревкой, за ее спиной я увидела двух здоровенных парней.

Я думала, что следует бросить конец веревки к Лулу, но тут же поняла, что это глупость. Она ведь не могла сама взобраться. Тут я увидела, что один конец троса привязывают к дереву, а другим концом Кен обвязывается вокруг груди.

— Ты же не собираешься лезть туда?! — закричала я.

Кен снял с себя куртку.

— Нет, Кен, нет. Я не позволю тебе!

— В этом нет ничего страшного, — сказал Кен и начал инструктировать Линду, как поднимать веревку.

— Нет, пожалуйста, что-нибудь может случиться, — умоляла я, хотя мне хотелось заорать: «Нет, Кен, только не ты! Даже ради Лулу».

— Ничего не случится, это же не Эверест.

Никто этого и не говорил. Но все равно это было очень опасно и безрассудно. Я затаила дыхание, когда парни начали опускать его.

Наконец голос Кена сообщил, что с Лулу все в порядке. Через минуту мы услышали ее возмущенный лай. Мы с Линдой присоединились к ребятам, помогая тащить веревку. Вскоре напуганная собачка уже бегала у нас под ногами.

Казалось, прошла вечность, прежде чем темноволосая голова Кена показалась из-за края обрыва.

— О боже, все чудесно! — сказала Линда.

— Чудесно?! — Мой голос дрожал. — Это было похоже на цирк. Он чуть не погиб! — закричала я, показывая на Кена. — О Кен! — воскликнула я и бросилась ему на шею. Вопреки моим ожиданиям, Кен не заключил меня в крепкие объятия, пытаясь держать руки как можно дальше от меня.

— Кон, его руки! — сказала Линда.

Мои глаза проследили ее взгляд. Руки Кена были все оцарапаны и кровоточили.

Когда мы вошли в дом, он стал подниматься по лестнице, говоря:

— Все в порядке. Я только приведу себя в нормальный вид.

— Я пойду с тобой. Раны надо обработать и перебинтовать.

В ванной я усадила его, сняла пиджак и закатала рукава рубашки. Порезы было обработать легко, но в некоторых местах острые камни оставили глубокие раны. Я старалась работать как можно осторожнее, боясь причинить боль. Мне казалось все таким странным, нереальным. Я вспомнила, как эти самые руки держали мои дрожащие пальцы в приемной у хирурга…

Я пыталась промыть рваную рану, когда мой пациент слегка вскрикнул.

— О, бедные твои руки, бедненькие… — сказала я, тихо всхлипывая.

— Ты что, собираешься меня оплакивать?

— Нет, только твои руки. — Я взяла полотенце и мягко стерла остатки крови. — Странно, но они мне всегда нравились.

— Они тебе нравились? — Он засмеялся. — Да у меня ладони как лопаты. Правда, с пищеварением проблем нет, и зубы здоровые.

— Давай не будем говорить о зубах.

— Хорошо, поговорим о зубных врачах. Какой подарок вы с Саймоном хотите на свадьбу?

— Никакой, — ответила я спокойно, разматывая бинт. — Я пока не собираюсь замуж.

— Что значит — пока? — Он вздернул руку, которую я перематывала.

— Спокойно, не дергайся! — предупредила я.

— Ты не собираешься рассказать мне, почему отложила свадьбу?

— Как раз собиралась, — ответила я. — Ты, наверно, гордишься тем, что взял на себя роль Купидона.

Глаза Кена вылезли из орбит, и его челюсть отвисла.

— Мне… роль Купидона? Святые Небеса! Что, как ты думаешь, я сказал Саймону…

— То, что он должен на мне жениться.

Его челюсть буквально упала на грудь.

— Это он тебе так сказал? — выдавил из себя Кен.

— Ты рассказал ему о том, что я не знала о смерти Жаклин.

— Да, конечно. Я должен был. В этом нет ничего странного. Я знал, что рассказал Брайан, ты вела себя очень странно. Я подумал, что самый простой способ решить проблемы между вами — это пойти и поговорить с Саймоном. Что, по-твоему, я мог еще ему сказать?

Размышляя о его словах, я слишком сильно надавила на его больную руку. Реакция не заставила себя ждать: Кен заорал. Он хотел что-то сказать, но только и мог, что хватать ртом воздух.

— Это только первая помощь, — сказала я. — Тебе следует обратиться к врачу.

Его темные глаза в упор смотрели на меня. Отдышавшись, он осведомился:

— Кон, почему ты отказала Саймону?

— Потому что я не люблю его по-настоящему. — А про себя добавила: «Не так, как я люблю тебя, Кен. С тобой я могу отправиться на Луну, я везде буду себя чувствовать себя в безопасности. И потому, что Саймон не любил меня так, как того хотела я, он не хотел быть всегда рядом со мной…»

Немного помолчав, мы заговорили одновременно.

— Когда… — сказал он.

— Зачем… — сказала я.

— Извини, продолжай.

В этот момент повернулась ручка двери.

— Что вы там делаете? — послышался голос Лин. — Мне можно войти?

Я впала в отчаяние, потому что, несмотря на наше молчание, она явно не собиралась уходить. Точно, она вошла, внимательно оглядела мой «медкабинет», размотала повязку Кена и замотала снова, только более аккуратно и проворно, чем я, и только после этого важно удалилась.

— Что ты хотела сказать? — продолжил разговор Кен.

— Насчет Фионы… — Я хотела убрать прядь волос с лица, но, к моему удивлению, Кен взял меня за руку и положил мою ладонь к себе на коленку.

— Что насчет Фионы? — мягко спросил он.

— Я рада, что она вернулась к тебе, и я надеюсь, вы будете счастливы вместе.

— Знаешь,было бы очень интересно подсчитать, сколько неверных выводов ты делаешь в день. Так что же у меня будет завтра?

— Ты завтра встречаешься с Фионой, и она попросила позвонить ей.

— Я когда-нибудь откладывал на завтра то, что мог бы сделать сегодня? Я уже виделся с ней через час после звонка… — Кен обхватил мои ладони своими искалеченными руками. Случилось нечто удивительное: я никогда не видела, как он нервничает, но сейчас происходило именно это. Он так тяжело сглотнул, что вверх переместился его кадык.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась я.

— Да, — с выдохом ответил он.

— Давай спустимся вниз и выпьем, — предложила я.

— Нет, Кон, пожалуйста, подожди.

Он сильно побледнел. Я положила руки ему на плечи и почувствовала, как его тело дрожит.

— Кен, тебе плохо? Ты весь дрожишь.

— Немного, — согласился он.

Меня начала охватывать паника. Сладкий крепкий горячий чай — вот что ему нужно. Я попыталась встать и начала поднимать Кена, но он не сдвинулся с места.

— Как ты сама сказала, я никогда не задаю вопрос, на который мне могут ответить «нет», — сказал он неожиданно.

Настала моя очередь задрожать. Невероятно. Невозможно. От меня мало толку: я слишком много разговариваю и слишком мало делаю. Невероятно, но это было правдой. Для меня зажглись огоньки на стенах ванной и зазвенели колокольчики. Я обвила руки вокруг шеи Кена и прижалась щекой к его груди.

Кен провел рукой по моим волосам.

— Существует одна легенда: чтобы спасти землю от гибели, надо охранять ее огнем. Могу я присоединить твой огонь к своему? То есть ты выйдешь за меня?

Мистер Годфри обвенчал нас в Ратнесской церкви в среду утром. Мой папа уже достаточно окреп, чтобы проводить меня к алтарю. На церемонии также присутствовали: мама, Линда, Мария, отец Кена. Я надела не белое платье и даже не розовое, а стильный костюм переливающегося голубого цвета. Мы, конечно, могли провести и более пышную церемонию, но я этого не хотела. Я хотела заполучить Кена, и как можно быстрее. Мои слова рассмешили маму до слез.

— Кому ты объясняешь? Двадцать один год назад я говорила то же самое!

После церемонии мы с мужем позавтракали в аэропорту и полетели в Лондон, чтобы провести там медовый месяц. Через четыре дня мы должны быть в Новой Зеландии.

Ночью я проснулась и уселась в раздумьях на кровати. Наконец осуществилась моя мечта. Рядом был мужчина, с которым я могла поговорить, на чью широкую спину я могла положить голову. Мне вдруг вспомнилась любимая песня Линды, и я, снова засыпая, медленно пропела про себя одну строчку:

Потому, что здесь мои горы, я вернулась домой…

Примечания

1

От англ. «constance» — верность, постоянство.

(обратно)

2

Си — английская буква «С», первая буква имени Констанс.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

*** Примечания ***