КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Кофе для чайников [Артур Рифкатович Кудашев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Артур Кудашев Кофе для чайников

Кофе для чайников

В октябре, во время паники на бирже, клерки и бизнесмены на Пятой Авеню выбрасывались из окон так часто, что сталкивались в воздухе.

Станислав Лем, «Профессор А. Донда»

Обеденный перерыв тридцатого мая в офисе кадрового департамента управляющей компании холдинга «АРАЛ» ознаменовался празднованием дня рождения. Виновнику торжества, Жоре Катюшину, новичку из отдела внутренних коммуникаций, стукнуло двадцать пять.

Вообще, Жора хотел блеснуть оригинальностью и купить в качестве праздничного угощения для коллег ровно двадцать пять пицц. Однако утром, войдя в псевдоитальянскую пиццерию «Пьетро Кулинари», расположенную по соседству с офисным зданием «АРАЛа» на Богородской улице города Арска, он обнаружил, что такой расход ему не по карману. Да что двадцать пять, покупка даже десяти самых простых лепёшек, посыпанных кусками сыра и помидора, выбивала бы его из бюджета напрочь.

Из замешательства по поводу угощения Жору вывел Стёпа, шеф-редактор корпоративного журнала «За «АРАЛ»!». Стёпа по обыкновению перед работой выпивал в пиццерии кружку кофе-латте и просматривал свежие номера московских газет. Заметив Жору, растерянно озирающего красочные ценники, висящие на огромном стенде за стойкой, он его окликнул и призывно махнул рукой.

— Стоять не надо, садись! — пригласил Стёпа. — Сейчас тебе всё принесут.

— Да я, — смущённо стал объяснять Жора. — Хотел тут пиццу с доставкой заказать. Днюха у меня сегодня.

— Да ты что! Держи пять! — поздравил именинника шеф-редактор. В принципе, он знал, что у кого-то из коллег сегодня день рождения, потому что накануне девчонки из секретариата собирали по офису деньги на подарок. — Значит, ты за пиццей? Так здесь не бери, не советую!

— Почему? — краснея, спросил Катюшин.

— Почему? — пожал плечами Степан. — Да дорого потому что!

Жора почувствовал огромное облегчение.

— Вот и я смотрю — нереально как-то! — сказал он товарищу. — Я думал в свой бюджет уложиться, а тут — …

— Да ты уложишься! — успокоил молодого коллегу Степан. — Причём легко. Здесь через дорогу есть кафе, «Каравай-Сарай» называется. Там всё дешевле раза в два. А качество — не хуже. Закажи там штук пять мясных, штуки три морских и парочку вегетарианских. И хватит.

— А я думал двадцать пять купить — по числу лет.

— Окстись, отец! — прижал руку к груди Степан. — У нас в департаменте едоков — раз, два и обчёлся. Сам посуди: девчонки все на диете, они по кусочку хапнут, не больше. А мужиков у нас немного, сам уже видел.

— Тогда, может, лучше тортов накупить?

Стёпа покачал головой.

— Не-а! Понимаешь, пицца соответствует корпоративному стилю «АРАЛа», а торты — нет. Тебе же главное — соблюсти приличия, верно? Типа, выставился, всех уважил. Чай, кофе, вода, соки — офисные, только закуска — с тебя. Короче, закажи пиццу и не парься!

— Может, тогда уж пять мясных и пять морских взять? Зачем эти вегетарианские?

Стёпа усмехнулся.

— А это уже политика, братан! Шефиня-то у нас — вегетарианка! Ну, ладно! Я пошёл, у меня встреча сейчас. А у тебя ещё есть минут двадцать. Так что, давай. Дуй в «Каравай»!

* * *
Стёпа своим советом не подвёл. Угощение выдалось на славу. К моменту, когда пиццу доставили и распаковали, она даже не успела остыть. Итальянское блюдо в версии Арских кулинаров из «Каравай-Сарая» благоухало, переливалось яркими красками и возбуждало зверский аппетит. Девочки из секретариата, которых Жора попросил помочь накрыть стол, пока расставляли соки с водой и резали пиццу, вслух горько сожалели о своей диете и клялись съесть по маленькому кусочку, не больше.

Без пяти два в офисе началось броуновское движение работников, постепенно сгущавшееся у большого стола с угощением.

Ровно в 14–00 в «открытый космос» (как в шутку называли пространство open space кадрового департамента) из своего кабинета вышла Вероника Андреевна, она же шефиня, она же директор по человеческим ресурсам холдинга «АРАЛ» и жужжание голосов сотрудников, как по мановению волшебной палочки, смолкло.

Маленькие чудеса на этом не прекратились, потому что через секунду на всегда серьёзном лице шефини возникла сказочно-приятная улыбка, а в её руке — бокал, видимо, с волшебной минеральной водой.

— Сегодня, в этот весенний, но уже по-летнему жаркий день, — зазвучала негромкая речь Вероники Андреевны, — мы чествуем нашего именинника, Георгия Катюшина.

Ласковые взгляды сотрудников кадрового департамента обратились на Жору.

— Он появился в нашем коллективе совсем недавно, — продолжала шефиня, — но уже успел показать себя только с самой лучшей стороны. Ответственность, коммуникабельность, инициативность — вот далеко не полный перечень качеств, которые он всем нам демонстрирует. Мы очень рады принять в наши ряды такого сотрудника, и рассчитываем, что Георгий и дальше будет раскрываться у нас как квалифицированный специалист и просто, как хороший и надёжный человек. Все предпосылки для того, чтобы он стал одним из лучших наших людей — налицо! Здоровья, счастья, удачи! Поздравляем!

Раздались дружные аплодисменты, а в руке шефини, из которой уже исчез бокал минералки, возникла пёстрая открытка. Вероника Андреевна легонько помахала открыткой, и Жора понял, что его приглашают подойти.

Овация продолжилась. Катюшин приблизился, и шефиня протянула открытку ему. В этот миг аплодисменты достигли кульминации и тут же тихонечко пошли на убыль. Стартовала фаза собственно угощения. Сотрудники департамента потянули руки к большому столу, на котором разместились еда и питьё.

— Вы ко мне загляните часика в три, хорошо? — сказала шефиня.

— Да, конечно! — промолвил Жора.

— Волшебно! — отозвалась Вероника Андреевна. — Ну, а теперь — пойдём угощаться!

* * *
Когда спустя минут сорок-пятьдесят угощение закончилось, и Жора вернулся к своему рабочему месту он смог, наконец, более подробно ознакомиться с поздравительной открыткой.

На её обложке была изображена компания улыбающихся зверюшек — поросят, щенят, птенцов и Бог знает кого ещё. Зверюшки держали в руках транспарант с надписью «Мы дарим тебе самое дорогое, что у нас есть...!»

Жора раскрыл открытку. Внутри неё крупными разноцветными буквами было написано: «…ЭТО — ДЕНЬГИ!» Тут же, во вкладыше, лежала тоненькая пачка купюр.

Катюшин, не считая, переложил деньги в бумажник, а открытку прислонил к монитору компьютера.

— Ну что, доволен? — услышал он позади знакомый голос. Это был Стёпа.

— Конечно! — развернувшись на своём кресле с колёсиками, ответил Жора. — Просто замечательно всё прошло! А тебе — большое спасибо!

— Да ладно! — махнул рукой Стёпа. — Материал на июль мне дашь какой-нибудь?

— Легко! Как насчёт результатов последнего опроса сотрудников на лояльность к компании?

— Волшебно! — одобрил шеф-редактор. — Буду ждать в понедельник по мылу.

Жора взглянул на часы в углу своего монитора. Было уже без десяти три. «Успеваю!» — подумал он и отправился в мужскую уборную. Выбрав из галереи зубных щёток перед зеркалом свою (ритуал послеобеденной чистки зубов сотрудниками «АРАЛа» был введён минувшей зимой) Жора с толком-расстановкой обработал ротовую полость, ополоснул лицо водой, пригладил чёлку и отправился к руководству.

* * *
— Спасибо за угощение! — сказала шефиня и жестом указала на кресло у подножия своего Т-образного стола. — Было очень вкусно!

— Спасибо Вам! — отозвался Жора и присел.

«А ведь она ещё ничего! — подумал он, глядя в синие глаза Вероники Андреевны. — Симпатичная баба!».

— Георгий! У меня есть для вас небольшое, но ответственное поручение! — заговорила шефиня дальше. — Вот этот конверт необходимо отвезти в краевое аграрное управление. Вас там уже ждут.

С этими словами она толкнула по поверхности стола в сторону Катюшина большой белый конверт с фирменным логотипом «АРАЛа». Сила толчка, видимо, рассчитана была до миллиметра, поскольку пакет, стрелой преодолев всё расстояние между собеседниками, плавно остановился у самого края стола. Словно у конверта были тормоза.

Жора взял конверт в руки, и открыл, было, рот для уточняющего вопроса, но шефиня опередила его ответом.

— Это четвёртый этаж здания с башенкой на Радужной площади, — сказала она. — Кабинет четыреста три. Дело очень важное, Георгий. Вы справитесь?

— Конечно, Вероника Андреевна! — ответил Жора вставая. — Ответа дожидаться?

— Умничка! — одобрила она реплику Катюшина и утвердительно прикрыла глаза. — Поедете на офисной машине, номер уточните у моих секретарей.

И Вероника Андреевна отвернулась к монитору своего ПК.

* * *
По прямой ультрасовременную тридцатитрёхэтажную башню компании «АРАЛ» на Богородской и «здание с башенкой» в стиле позднего конструктивизма на Радужной площади города Арска разделяло не более полутора километров. Соответственно, белый офисный «Форд» с Жорой Катюшиным на борту домчал до места всего за семь минут.

— Ты сюда надолго? — припарковавшись спросил Жору водитель, худощавый короткостриженый мужчина в синем пиджаке.

— Надеюсь, что нет, — ответил Катюшин.

— Через час-полтора трафик пойдёт, — пояснил водитель свой интерес. — И тут тогда такая попа начнётся...

— Буду иметь в виду, — обещал Жора и направился ко входу в здание краевого аграрного управления. Предъявив паспорт и записавшись в журнале на проходной, по широкой лестнице, покрытой бордовым ковром с синими и жёлтыми полосами по краям, он взбежал на четвёртый этаж и ступил в длинный, пустой и тёмный коридор с высоким потолком, похожий на проход в загадочные катакомбы.

Но искомое находилось поблизости. Дверь за номером 403 была второй по счёту от лестничной площадки. Это было, во-первых. Во-вторых, дверь оказалась закрытой. Прямо под пластиковым номером кабинета был налеплен голубенький стикер с надписью от руки «Ждать! Сейчас приду!». И Жора принялся ждать.

«В процессе ожидания можно выделить четыре основные стадии. Конечно, при условии, что процесс будет, что называется, развёрнутым. То есть, если до каждой из этих стадий дело дойдёт. Итак, первая стадия — стадия волнения-оживления-возбуждения. Эта стадия — самая главная. Чаще всего, ею всё и заканчивается. Длительность стадии обычно не превышает 15-20, максимум, 30 минут. Позже механизмы возбуждения в головном мозге начинают истощаться, а новизна ситуации ожидания исчерпывается.

Наступает вторая стадия — стадия адаптации, когда человек справляется с волнением и к ожиданию приспосабливается. Работа сердца успокаивается, дыхание становится ровным, более редким и поверхностным. Возникает чувство психологического комфорта, ощущение того, что «всё хорошо, всё нормально, и так всё — хорошо и нормально — и будет». Однако и эта стадия заканчивается примерно через 15–20 минут.

Процесс переходит в стадию номер три — стадию раздражения. Ожидание ожидающему, наконец, приедается, надоедает и сточертеет. Или осточертевает? Не суть! А суть в том, что человек начинает проявлять признаки нетерпения, желания побыстрее завершить ситуацию ожидания, порой не важно как. Лишь бы всё это уже закончилось. Стадия раздражения, или даже гнева может вылиться в пик агрессии. Ожидающий в стадии раздражения способен на вспышки насилия, например, в отношении того, кто заставляет себя слишком долго ждать или, того, например, кто лезет вперёд без очереди. Кстати, «Линчевали в очереди в регпалату!» — отличный заголовок для жёлтой прессы. Конечно, для тех, кто понимает, в чём тут фишечка. Для тех, кто хоть раз сидел в очереди в эту самую регпалату или хотя бы в налоговую инспекцию.

Хорошо. Едем дальше. Стадия раздражения может длиться также порядка 15–20, реже -30-40 минут. Потом истощается и механизм раздражения. Наступает (ура-ура!) стадия отупения, переходящая постепенно в стадию полного отупения. Эта стадия может длиться практически бесконечно. Разумеется, вся классификация стадий процесса ожидания имеет и свои исключения из правил, с поправкой на индивидуальные особенности человека. А также и на отдельно взятые особые случаи ожидания. Скажем, ожидания наказания. Или точнее — казни».

Вот такой монолог, почти готовый для опубликования, произнёс про себя Жора, когда началась вторая половина пятого часа. За полтора часа ожидания он успел подумать уже об очень многом. И о предстоящем праздновании своего дня рождения в модном ночном клубе сегодня вечером, и о внешности человека, которого он ждёт, и о том, что, возможно, надо пойти его (или её?) где-нибудь в этом здании искать, и о том, что найти человека, не зная ни имени, ни должности, очень сложно, тем более, что поручение, с которым Жора сюда прибыл, вполне вероятно, является конфиденциальным, и о том, наконец, что же за поручение он сейчас выполняет. Ответ на этот, последний, вопрос можно было бы получить, заглянув в фирменный конверт, но тот был заклеен.

За эти полтора часа по коридору, мимо Катюши-на, люди проходили всего пару раз. Однажды мимо него прошла девушка с электрочайником в руках. Она медленно, громко стуча каблуками, появилась издалека, из самой глубины таинственного коридора, миновала Жору, вышла на лестничную площадку, наполнила чайник водой из кулера, стоявшего там, и так же, медленно и громко, вновь исчезла в глубине здания. Это произошло на излёте первого часа ожидания.

А совсем недавно оттуда же, из «катакомб» выбежал рослый мужчина в плаще и с портфелем в руках. «Да-да! — говорил он кому-то в мобильный телефон. — Уже бегу!» И, действительно, мужчина побежал, дальше, в сторону лестницы.

Человек, которого Жора ждал, появился около пяти. Это был приземистый бородатый господин лет сорока-сорока пяти. Он тяжело дышал, а, увидев Жору, покачал головой.

— Из «АРАЛа»? Давно ждёте? — спросил господин. — Тысяча извинений! Срочно вызывали в администрацию! А отменять уже было поздно!

Он отворил кабинет, пригласил Жору внутрь, усадил на кресло в маленьком тёмном предбаннике, забрал конверт и прошёл дальше, видимо, в свою рабочую комнатку, расположенную за ещё одной дверью.

На этот раз ждать пришлось уже не так долго. Минут через двадцать господин вышел обратно в предбанник и вручил Катюшину тот же конверт.

— Готово! — сказал он. — Начальнице — привет!

* * *
— Ну, тебя только за смертью посылать! — приветствовал Жору офисный водитель.

Катюшин пожал плечами.

— Это же чиновники! — ответил он.

— Да уж! У этих времени полно, — согласился водитель. — Садись, поехали!

Пробка была уже на выезде с Радужной площади. К первому светофору они подъехали только минут через пятнадцать, а ко второму — ещё через десять.

— Слушай! — сказал Жора. — Такими темпами мне проще пешком дойти.

— Как хочешь! — отозвался водитель. — А ехать мы ещё долго будем.

— Ну, тогда я пойду! — решил Катюшин и, пожав своему извозчику руку, покинул офисный «Форд».

* * *
В «открытый космос» Жора вбежал где-то в начале седьмого.

— Вероника Андреевна только что ушла! — певучим голосом сообщила дежурная секретарша шефини. Жора не сдержался и шумно фыркнул. Что теперь делать с конвертом было совершенно неясно.

— Что-нибудь ещё? — спросила девушка, взглянув на Жору ясными глазами.

Подходящий ответ не приходил ему в голову.

— Пойду пока, горло освежу! — сообщил Катюшин секретарше после секундного раздумья и двинулся в сторону офисного кулера.

— Ты чего такой потерянный? — окликнул его Стёпа. Он как раз собирался уходить и тоже решил пропустить стаканчик воды на дорожку.

— Да вот, — показал товарищу конверт Жора. — Шефиня днём давала поручение. Я только что вернулся — а её уже нет. Что с этим делать — непонятно. Может, в секретариате оставить?

— А она тебе поручение напрямую давала или через девчонок? — спросил Стёпа.

— Напрямую.

— Тогда не вздумай это кому-то оставлять. Завтра передашь Веронике прямо в белые рученьки.

— А сейчас что с ним делать? — спросил Жора.

— Не знаю! — пожал плечами Стёпа. — Домой забери! Кстати, могу подбросить. В честь дня рождения.

— Вот спасибо! — обрадовался Катюшин. — А то я и в другое место опаздывать начинаю.

* * *
Закинув конверт домой, Жора поймал тачку и помчался на Проспект, в ночной клуб «Сразу Crazy», где его ждали подруги и собутыльники. Переодеваться он не стал и поехал развлекаться так, как был, в «офисном».

К себе он вернулся возбуждённый и полупьяный где-то около трёх часов ночи. Разделся, принял душ, погладил назавтра брюки и чистую рубашку, почистил ботинки, выпил чашку чая, минут двадцать поворковал по телефону с кем-то из своих подружек и завалился спать.

Проснулся Жора в районе пяти утра. Очень хотелось пить. Босыми ногами он прошлёпал на кухню и от души приложился к крану с холодной водой. Вернувшись обратно в комнату, Катюшин улёгся вновь, но спать ему уже не хотелось. Голова была ясной, мысли были отчётливые. И одной из первых пришла мысль взять и посмотреть, что же находится в пресловутом конверте, которым вчера ему пришлось так много заниматься. Мысль эта выступила из мрака Жориного подсознания внезапно, как «эврика» Архимеда. Сопротивляться ей Жора не стал.

Конверт был заклеен повторно, то есть уже кое-как, и аккуратно вскрыть его не составило никакого труда.

Внутри конверта оказалось одиннадцать цветных фотографий. Снимки были сделаны в один день — двадцать восьмого мая текущего года. Об этом свидетельствовала дата в правом нижнем углу каждого отпечатка.

Фотографии показались Жоре очень странными. Ещё день назад он ни за что бы не поверил, скажи ему кто-нибудь, что директор кадрового департамента «АРАЛа» интересуется крупным рогатым скотом. Но надо было верить своим глазам, и так оно и было. На восьми из одиннадцати снимков были запечатлены коровы, или, может быть, быки или телята. В этом Жора Катюшин не очень разобрался, потому что на фото были представлены крупным планом только звериные морды. Более того, губы и дёсны животных были вывернуты и раздвинуты в сторону руками человека, который сам при этом в кадр не попал. Очевидно, снимки были сделаны для того, чтобы продемонстрировать состояние коровьих зубов. А зубы животных, Катюшин это сразу понял, были в ужасном состоянии. Частично их просто не было или же на их месте в десне торчали какие-то бело-чёрные пятнистые обломки.

На девятом, десятом и одиннадцатом снимках были запечатлены кадры, как предположил Жора, с какой-то сельскохозяйственной выставки. Судя по фото, она проходила где-то на открытом воздухе, на фоне высоких заснеженных гор, застывших в отдалении. На снимках были представлены стенды с какими-то диаграммами, рисунками и таблицами, возле которых стояло несколько человек. Это были одни и те же люди: пятеро-шестеро мужчин, и парочка женщин. Все они, несмотря на европейского покроя костюмы, были, что называется, восточной внешности: черноволосые, смуглые и темноглазые.

Все, да не все. Не сразу, но спустя какое-то время Катюшин различил среди них одну персону совсем другого типа. Это был нестарый крепкий светлый мужчина на заднем плане. На двух снимках лицо его было практически невидимо из-за бликов, и только на третьем мужчина попал в кадр удачнее и был различим его решительный волевой профиль, с выраженными надбровными дугами и крепким подбородком.

На этом последнем фото мужчина изучал стенд под названием «Заболеваемость КРС Кумганистанского района страны».

Жора вспомнил, кто этот человек, буквально через минуту.

Это был хозяин, президент холдинга «АРАЛ» Игорь Алибаев, известный в российских и зарубежных деловых кругах под прозвищем «Бодя».

Среди фотографий Жора обнаружил и записку в клетчатом тетрадном листке. Вот что он в ней прочёл.

«Вика, привет!

На фотографиях представлена практически полная картина всех видов флюорозных изменений зубов и дёсен у коров, начиная с меловидной, храпчатой и заканчивая последней, деструктивной формой. Обрати внимание — передние зубы имеют характерные поражения структуры эмали и изменение цвета, а также разрушения коронковой части зуба и признаки остеосклероза. Также наблюдается поражение дёсен — генерализованный парадонтит третьей стадии с полным выпадением зубов.

Чтоб ты знала: флюороз животных распространён в местах с высоким содержанием фтора в питьевой воде и почвах. Заболевание встречается на территориях с залежами апатитов, с большим количеством фтор-содержащих удобрений в почвах (суперфосфат и др.), загрязнённых выбросами алюминиевого производства, производства удобрений, кормовых фосфатов, стекла, с использованием для поения скота артезианских вод с повышенной концентрацией фтора.

Данные по заболеваемости скота анализировать нет смысла, поскольку нет сведений о том, кто их собирал, о квалификации этих людей, о данных сравнения и т. д. Вообще, я бы при этом анализе большее внимание обратил не столько на флюороз, сколько на аутоиммунный тиреоидит. Это неспецифическая реакция на любые промышленные токсиканты.

Удачи, Рома».

До Жоры сразу дошло, что он только что познакомился с какой-то пока ему непонятной, но очень и очень секретной информацией. На минуту ему стало страшновато, но потом страх улетучился, уступив место приятному возбуждению.

«Нет, ты только подумай! Без году неделя работы в «АРАЛе», в одной из крупнейших в стране финансово-промышленных групп, и я уже стал настоящим инсайдером! Понять бы только, что же всё это означает?»

Квартира Катюшина была однокомнатной и располагалась в новом монолитном доме. Спал он на старой тахте, взятой у родителей. Одежду держал на красной пластиковой вешалке, прибитой к стене прихожей. На полный ремонт и обустройство денег у него пока не хватало. Но это Жору волновало не сильно. Квартира уже была, и точка. А все свободные средства он вкладывал в средства производства. И у Катюшина уже было три костюма, три пары туфель, десять рубашек, столько же галстуков, а также компьютер, принтер и сканер.

Сканер сейчас и пригодился. Первым делом Жора отсканировал и сохранил у себя все фотографии. Затем вернул оригиналы на место, и заклеил и отложил конверт. После этого Катюшин вышел во всемирную сеть и задал в поисковике слово «Кумганистан».

Ссылок выпало очень много. География, история, биология, языкознание. Местные новости на тюркских языках. Интуитивно он понимал, что это всё не то, и стал листать страницы ссылок не открывая. На десятой или одиннадцатой странице Катюшин увидел слова «КиргАЗ — Киргизский алюминиевый завод» и машинально чикнул по ним курсором.

Через полчаса чтения Жора узнал о существовании давнего киргизо-казахского спора по поводу вредных выбросов КиргАЗа в сторону Кумганистанского района Республики Казахстан, а также о том, что имя нового владельца КиргАЗа, которому предстоит этот спор уладить, до сих пор остаётся в секрете.

— Но не для меня! — вставая, торжественно объявил Жора. — Но не для меня! Вы поняли? Потом он потянулся и широко зевнул.

Солнце уже вовсю заливало светом бетонные стены Катюшинской квартиры. Пора было готовиться идти на работу.

* * *
— …и пришлось его ждать. Потом была пробка, я решил добежать и добежал. Но вас уже в офисе не было.

— Да, девочки мне сказали! — ответила Вероника Андреевна. — А вы что-то, Георгий, с утра какой-то возбуждённый. Нет?

Жора замялся. Но тут шефиня неожиданно улыбнулась.

— Праздновали?

— Да, не без этого! — он сокрушённо развёл руками. — Не смог я, Вероника Андреевна, друзей убедить, чтобы они выходных дожидались!

— Ничего! — ободряюще кивнула шефиня. — Главное, чтобы это не мешало работе! Чем сейчас занимаетесь?

— Статьёй по лояльности сотрудников, — отчеканил Катюшин. — Она пойдёт в июльский номер нашего журнала.

— Ок! — сказала Вероника Андреевна. — Что же, идите, работайте. И ещё раз большое спасибо.

Через минуту Жора был на своём рабочем месте. Текущую неделю начальник Катюшинского отдела проводил в отпуске. Его никто не замещал и поэтому Жору, по большому счёту, предоставили собственной участи. Конечно, у него было несколько дежурных заданий и пара-тройка отчётов, но всё это пока не сильно горело.

Горело у Катюшина в голове.

«Так. Надо собрать мозги в кучу. Что мы имеем? А имеем мы небольшую конкретную информацию с истекающим сроком годности. И, соответственно, с ещё быстрее истекающим размером стоимости. И что нам делать? Да понятно, что. Нам надо эту информацию кому-нибудь побыстрее уступить. А кому? И снова понятно, кому. Друзьям-соперникам нашего дорогого хозяина. Конкурентам концерна «АРАЛ». А кто конкуренты «АРАЛа»? Ясен перец, москвичи. То бишь, кавказцы, евреи, англичане, бандиты и прочие разные масоны и контрразведчики. Нефтяники-банкиры-металлурги и тому подобные железнодорожники. Круг покупателей будет сужен теми, кто имеет свои представительства в Арске. Хорошо. Ну, а с кем конкретно там иметь дело? И опять-таки, совершенно понятно, что со службами безопасности. Не в отдел закупок же это предлагать. Под видом канцтоваров, ага. А у этих должен быть быстрый доступ к тем, кто принимает решения. То есть, к реальным пацанам. И вся моя первоначальная задача сводится к тому, чтобы загрузить этого конкретного костолома, с кем сначала придётся говорить. Этого бывшего офицера-мента, или кто он там будет, с его ожидаемым заурядным бэкграундом. Получится? Да легко! Я же специалист по коммуникациям. А потом главное будет не продешевить. Я же инсайдер! Я им ещё пригожусь».

Жора почувствовал прилив силы и вдохновения. Тут же, следом, пришла ещё одна мысль.

«Согласно правилам распорядка, у каждого нашего сотрудника есть возможность взять один день отгула без объяснения причин. Вот на завтра я его и возьму. И тогда же навещу покупателя. Но кто это будет?».

Претендентов, соответствовавших составленным Жорой требованиям было всего два: консорциум «ПромРоссич» и корпорация «Бета Групп». С выбором Катюшин маяться не стал. По большому счёту, разница между ними для Жоры отсутствовала. У него не было знакомых ни там, ни тут, и никаких вкусовых предпочтений не было тоже.

Вытащив из кармана монету, он загадал, кто будет «решкой», кто — «орлом», и щелчком подбросил никелированный кружочек в воздух. «ПромРоссичу» повезло больше.

Они, «промроссичи», сидели в другом, тоже современном, но не таком большом и фешенебельном здании в центре города. Оно располагалось наискосок через площадь за кинотеатром «Мать». Жора рассудил, что явиться нужно не с самого утра, а часов этак в одиннадцать, когда пройдут уже все утренние разводы и построения. Да и Москва к этому времени начнёт просыпаться. Общение с Москвой было частью Катюшинского плана, местные «россичи» принимать решение не компетентны, это было понятно. От местных требовалось лишь осознать всю серьёзность и масштаб Жориного предложения, и связать его с уполномоченным лицом из центра. И отвалить в сторонку.

* * *
К месту назначения Георгий подходил в начале двенадцатого. Оделся он по дресс-коду out of office, или, по-русски говоря, свободно: цветастая рубашка навыпуск, просторные светлые штаны и мокасины. Было очень тепло, моросил еле заметный дождик. В ушах из плейера звучала песня Kashmir, питающая тревожной энергией композиция группы «Лед Зеппелин», а во рту перекатывалась мятная жевательная резинка. «Товар», в виде флэшки с записанными данными, лежал в правом кармане штанов.

Жора подумал о том, что сейчас, в тот самый момент, когда он уже переместился под козырек входной группы офисного здания регионального представительства компании «ПромРоссич» его прицельно начали снимать камеры видеонаблюдения. Игра, типа, пошла.

Он поправил солнцезащитные очки на носу, провёл рукой по торчком стоявшим коротким волосам и вошёл внутрь здания.

— Добрый день! — звонко поздоровалась с ним девушка, сидевшая за стойкой рисепшена. — Чем могу помочь?

— Добрый! — отозвался Жора, сняв наушники. — Как бы это сказать? У меня есть важная информация для вашей службы безопасности.

— Простите? — девушка улыбнулась несколько шире.

— У меня, — Жора постарался говорить медленнее и спокойнее, но получалось только тише, — есть информация для вашей службы безопасности. Информация очень важная, девушка, поверьте.

Девушка, похоже, не поверила. Улыбка так и не сошла с её лица.

— Присядьте, пожалуйста, — указала она на кожаный диван в центре холла, — к вам сейчас подойдут!

Жора кивнул и, стараясь идти вразвалку, что должно было придать ему уверенности, направился к дивану. За его спиной девушка тем временем звонком вызвала дежурного охранника, который вышел к ней буквально через мгновенье. Они перекинулись парой слов и охранник, подтянутый светловолосый молодой человек в чёрном костюме, двинулся вслед за Жорой. К дивану они подошли почти одновременно. И когда Катюшин повернулся, чтобы присесть, он нос к носу оказался со своим преследователем.

— Слушаю вас, — вежливо сказал тот.

Жора услыхал участившееся биение собственного сердца.

— Мне нужен кто-то не ниже начальника караула, — ответил он заранее заготовленной фразой.

— Уверены? — так же бесстрастно спросил его охранник.

— Абсолютно.

— Тогда, пожалуйста, представьтесь.

Жора вынул из кармана свою визитку и сунул её собеседнику. Тот внимательно прочитал всё, что в ней было написано.

— Начальник караула сейчас занят, — сказал охранник потом. — Вы можете подождать?

— Наверное, да, — ответил Катюшин. — Но не больше получаса.

Охранник еле заметно пожал плечами. 

— Дело ваше. Можете пока посидеть.

Жора присел. Охранник вернулся обратно к рисепшену. По дороге он сказал что-то в портативную рацию и услышал ответ. Уходить из холла он не стал, а облокотился на стойку и застыл. На Катюшина охранник не смотрел.

«Время, время, времечко, времечко проходит. Макаревич стал не в моде, макароны — в моде».

Эта строка, услышанная Жорой когда-то в далёком детстве, вдруг пришла ему на ум и упорно не желала его, ум, то есть, покинуть.

«Время, время, времечко, времечко проходит». Катюшин снова и снова поглядывал на пару часов, висевших на стене, над стойкой рисепшена. Одни часы были обычные, с тремя стрелками, вторые — с электронным числовым табло. Текущее время они показывали одинаково, вплоть до секунд.

«Какая-то глупость. Зачем здесь двое часов? На случай, если одни сломаются? «Время, время, времечко». Вот прилипло, а?».

Жоре захотелось встать и пробежать кружок-второй по просторному пустому холлу. Но делать этого было нельзя. Скажем точнее, не нельзя, а не правильно. Не верно. Настоящие инсайдеры так себя не ведут.

«Время, время».

В какой-то миг Жора вдруг понял, что это был один ансамбль, что это были одни часы. Оба циферблата, и стрелочный, и числовой были помещены в единую рамку. Более того, внизу, над рамкой, внутри ограниченной ею площади, была нанесена некая надпись. Возможно, наименование производителя.

Но, вглядевшись пристальнее, Катюшин понял, что это не торговая марка, а девиз. Сначала, слева, жирным шрифтом шло единственное слово. «Memento!». Затем, правее, чуть ниже и чуть тоньше следовало указание источника цитаты. Это был неизвестный Георгию «Professore A. Mori».

«Memento! Professore A. Mori»

Желание встать и пробежаться усилилось.

С начала его общения с представителями «ПромРоссича» прошло всего семь минут.

Нет. Пробежка пока не вписывалась в сценарий.

«Бля-я… — до Жоры внезапно дошло. — Это же «мементо мори!». Помни о…».

Желание побежать стало почти нестерпимым.

«Время, время, времечко, времечко проходит».

И тут из глубины здания возник человек. Высокий, осанистый, загорелый брюнет с бородкой и усами в латинском стиле и властным взглядом. Одет он был в искрящийся тёмно-серый костюм и светлый летний плащ. Пройдя турникет, он окинул холл глазами и двинулся дальше, к наружным дверям.

На начальника караула он не тянул. Точнее, начальник караула не тянул на него. Эта птица была полётом гораздо выше.

Через стеклянную стену Жора видел, что на улице брюнет остановился и огляделся по сторонам. Очевидно, заметив кого-то, мужчина остался стоять обращённым в одну из сторон. Более того, он заулыбался и раскрыл объятия.

Через мгновение в этих объятиях оказалась женщина.

Георгий узнал её сразу. Это была шефиня.

* * *
Шефиня и брюнет обнялись не как любовники, отметил Катюшин. Так встречаются люди на каких-нибудь профессиональных конференциях, как давно не видавшие друг друга сокурсники: сердечно, но без фанатизма.

Приобняв Веронику Андреевну за плечи брюнет повёл её куда-то вправо и через несколько секунд они исчезли из поля зрения.

Жора понял, что это шанс. Шанс для того, чтобы потом оправдать своё бегство. Он вскочил, жестом указал встрепенувшемуся у стойки охраннику, что он уходит, и уже не глядя на его ответную реакцию, устремился к раздвижным стеклянным дверям.

На улице ему сразу полегчало. Был ли тому виной чуть усилившийся, разом освеживший лицо дождик, или что-то другое Катюшин анализировать не стал. Полегчало, и слава Богу.

Возвращаться в «ПромРоссич» он не будет. Это была ошибка. Конечно, у них осталась его визитка, но из этого ничего не последует. Мало ли, как она к ним попала? Главное, всё отрицать и всё. Если, вообще, придётся что-то отрицать. А вот неожиданное появление на сцене примы — Вероники — это новое развитие сюжета, подумал Жора. Как знать, к чему оно ведёт.

Но куда же они подевались? Ушли на парковку? Но парковка находится прямо перед зданием и она совершенно пуста. Пошли прогуляться? Возможно. Хотя сомнительно. Ага!

Взгляд Жоры остановился на вывеске, висевшей над соседним с «ПромРоссичем» входом в то же здание. «Ресторан Mon Bijou» — гласила она.

Так и не поставив перед собой никакой конкретной цели, Жора через минуту раздумья двинулся к ресторанному подъезду.

Обеденный зал заведения «Мон Бижу» напоминал зал зрительный какого-то небольшого старинного театра. Бар и входы — наружу и кухонные — находились там, где в театре находится сцена. Перед ними размещалась овальная площадка с несколькими столами. Овал был окружён линией посадочных мест, имитировавших зрительные ложи. Прямо над ними шёл второй этаж столиков.

В зале царил полумрак. Когда Жора к нему привык он смог, однако, довольно быстро различить светлый костюмчик шефини в одной из лож первого этажа.

— Вы заказывали? — с улыбкой вопросила возникшая из полумрака администраторша.

— Нет. Но вы просто обязаны меня выручить! Сегодня же день защиты детей, верно? — быстро заговорил Катюшин. — У меня племянник, ну, то есть, сын сестры, вы понимаете. У него сегодня день рождения. Плюс ко всему. А сестра в отъезде. Так вот,

— Ну, хорошо, — уступила администратор, не дослушав Жорину импровизацию до конца, — думаю, я смогу вам помочь. Вон то место, на галёрке, вас устроит? — и она указала на столик прямо над ложей, где сидели Вероника и брюнет.

— Даже не знаю. Наверное, да. Жора попытался изобразить на лице неполное удовлетворение. Своего рода, возникшее сомнение и тут же найденный компромисс средствами мимической мускулатуры.

У него получилось.

Заняв место за столиком, Жора немного успокоился. Просмотрел богатое меню и заказал радужную форель под соусом из белого вина. И роскошный торт-мороженое. («Для племянника, — пояснил Катюшин. Как появится мальчишка лет десяти — прошу проводить ко мне»).

Никакого плана дальнейших действий у Жоры всё еще не было. Хотя цель становилась всё более понятной. Постараться узнать, о чём говорят собеседники в нижней ложе.

В принципе, он даже слышал отзвуки их голосов. Но о чём конкретно идёт речь понять так, невооружённым ухом, было невозможно. Жора взглянул на часы в своём мобильном и тут ему в голову пришла новая мысль.

«Здесь же есть диктофон! Вот только как его использовать?».

Он посмотрел за ограждение вниз. Но так даже заглянуть в нижнюю ложу было нельзя. Над входом в неё висел козырёк. Стало быть, этот путь не годился.

Жора повернулся к стене позади себя. Она была задрапирована тяжёлой бордовой портьерой. Между портьерой и полом Катюшин заметил узкую щель. Телефон мог вполне в неё поместиться. Но опускать его так, в открытую?

Тогда Жора решился и сделал следующий шаг. Зубчатым лезвием своего столового ножа он быстро распилил плотную ткань портьеры и проделал в ней щель, сантиметров в десять длиной. После этого Катюшин снял со штанов поясной ремешок, нашёл и включил в мобильнике функцию диктофона, а затем затянул на гаджете ремнём узелок.

«Что я делаю, что? Это я, вообще?» — спросил он себя в этот момент.

Да, это был он, Георгий Катюшин. Кто же ещё? И этот самый Георгий в следующую секунду сунул ремень с мобильником на конце в щель на портьере. Затем он стал потихоньку опускать ремёшок вниз.

Далее он себе уже больше не удивлялся.

Чуть позже принесли форель.

— Мороженое когда подавать? — спросил официант.

— Минут через пятнадцать, — оценив объём предстоящей операции по поглощению рыбы, ответил Жора. Про «племянника» он не вспомнил.

* * *
Теперь ему стало её немного жаль. Когда уже потом, вечером, дома, проснувшись после нескольких часов глубокого сна, Жора ещё раз прослушал получившуюся запись, ему стало её немного жаль. Не запись, конечно, а шефиню.

В целом, запись была паршивая. Очень сильно фонило, большинство слов, фраз и предложений получились неразличимы. Но кое-что, и довольно многое, понять было можно.

Во-первых, шефиня сказала про то, что о приезде брюнета узнала от кого-то из общих знакомых.

Потом брюнет ругал местную погоду, а шефиня её защищала. («А что, нормальный арский доЖДь, а не этот ваш, писклявый московский доЩЩЩь…»).

Потом брюнет ругал местную авиакомпанию, а шефиня её защищала. («Прекрасно летают, и в Гоа, и во Франкфурт, и куда хочешь ещё…»).

Потом брюнет, его, кстати, тоже, как и хозяина, звали Игорем, ругал местные гостиницы, а шефиня их защищала. («Вот, «Сабантуй Инн», пожалуйста. Прямо в лесу, над рекой. И персонал вышколенный. И от центра недалеко.»).

Потом Игорь, брюнет, ругал архитектуру офисного здания «АРАЛа», а шефиня её защищала. («Это тебе не турки с хорватами, а бюро самого Норманна Мейлера.»).

Потом Игорь ругал Алибаева, а шефиня его защищала. Но при этом говорила о своём желании что-то в жизни своей поменять. («Хочется расти дальше. А вот куда расти дальше — неясно. Может статься, пора уходить?»).

Потом Игорь ругал свою контору, но при этом в жизни своей менять, похоже, ничего не хотел. Веронике же он желал найти то, чего хочет она.

Маленький алмаз в груде этого словесного мусора Жора различил только в самом конце записи.

«... а ты можешь инфу эту по киргизам как-то объективно подтвердить? — спрашивал брюнет.

«... ой, не знаю, Игорёк, не знаю, — отвечала шефиня. — Фотографии есть, конечно, но я не знаю, не знаю.»

«А ты узнай, — указывал ей брюнет. — Сможешь сегодня, до моего отъезда?»

«Ну, не знаю, не знаю, — продолжала ныть Вероника Андреевна. — Может быть, что-то придумаю.»

Да уж, её было немного жаль. Слабая она оказалась женщина. Но что ж теперь делать? Бизнес есть бизнес. Как говорят америкосы, ничего личного.

С этими мыслями Жора перечитал документ, составленный им ещё днём, сразу после возвращения из ресторана «Мон Бижу».

Президенту концерна «АРАЛ» И.В. Алибаеву от специалиста отдела внутренних коммуникаций кадрового департамента управляющей компании Г.Г. Катюшина табельный номер: такой-то, номер мобильного телефона: такой-то


служебная записка.


Настоящим довожу до Вашего сведения, что в моём распоряжении оказались данные об утечке служебной информации по поводу проекта «КиргАЗ». Именно: о передаче указанной информации директором нашего кадрового департамента представителю корпорации «ПромРоссич».

Готов предоставить документальное доказательство данного факта.


Катюшин Г.Г. Первого июня с.г., г. Арск.

Документ ему понравился. Теперь, после сна он показался ему даже ещё более удачным, чем сразу после написания.

«Сразу видно, что к хозяину обращается человек серьёзный и деловой. Никакой воды, — одобрил Георгий свой стиль. — И то, что от руки написано — очень хорошо. Понятно, что писал человек ко всему ещё и смелый, и ответственный. Не боящийся отвечать за базар».

Решив прерваться, Жора поужинал, выпил чая, прихватил бутылку пива из холодильника, включил телевизор и улёгся на тахту.

«Теперь надо понять, как передать письмо. Сегодня пятница, впереди два выходных дня. Ждать до понедельника? Спешить при новом раскладе нет особого смысла. Товар у меня теперь менее скоропортящийся. Да и покупатель гораздо доступнее. Но доступнее ли? В понедельник и дальше в офисе будет многолюдно. А светиться особенно не хотелось бы… Что же придумать?»

Рассуждая таким образом Катюшин машинально переключал кнопки телевизионного пульта с канала на канал, нигде особо не задерживаясь. Картинки чужой жизни, близкой и далёкой, придуманной и реальной, прошлой, настоящей и будущей; люди, звери, растения, горы, моря и космические просторы, здания и разного рода технические средства, уникальные и не очень, сменяли на экране друг друга, ничем не привлекая Жориного внимания.

Он проигрывал в голове свой разговор с хозяином. Разговор, могущий стать трамплином в лучшее будущее.

— Ну-ка, ну-ка! — вдруг встрепенулся Катюшин, увидев нечто на экране. На одном из местных каналов пробежала строка с приглашением на экскурсию. Да не куда-нибудь, а на крышу небоскрёба концерна «АРАЛ».

«Абсолютно новый взгляд на знакомые с детства места. Сбор группы — в субботу, в десять утра, в холле здания» — сообщила строка в заключение.

«Ну что же, это прикольно. И оказия отличная, — кивнул Жора авторам рекламы. — Я бы, может, и сходил».

* * *
— А ваше лицо мне знакомо! — весело сказала молодая женщина-экскурсовод, с косынкой на шее с династическими, «АРАЛ-овскими» жёлто-зелёными цветами, глядя на Катюшина. Они стояли в холле первого этажа офисной башни. Было десять минут одиннадцатого, утро, суббота.

— А я здесь работаю! — в тон ей, бодро, ответил Жора.

— Вот это правильно, — одобрила его экскурсоводша. — Надо лучше знать место, на котором ты трудишься! Ну что, больше никого ждать не будем?

— Наверное, горожане не могут поверить, что теперь у них есть такая возможность, — сказала невысокая полная черноволосая короткостриженная девушка в очках с круглойоправой, вторая и последняя, кроме Жоры, участница предстоящей экскурсии.

— Да, наверное, — согласилась с ней экскурсоводша, — об этом ещё мало кто знает. Сегодня только третья по счёту экскурсия. Кстати, они организованы по личному указанию президента и пока бесплатны для всех желающих.

— Здорово! А снимать будет можно? — поинтересовалась толстушка. У неё имелся большой фотографический аппарат.

— На крыше — сколько угодно. Внутри здания — нет. Только по предварительному согласованию. Ну что, прошу за мной, и не отставайте!

Скоростной лифт за минуту доставил их на самый верх небоскрёба. Из чёрного стеклянного куба, размещённого в самом центре крыши, они вышли на открытый воздух.

— Уау! — громко воскликнула девушка в очках. — Вот это да!

Квадратная по площади крыша здания по всему периметру была огорожена хай-тековской изгородью, составленной из тонких блестящих металлических труб. На каждой из сторон квадрата, на одинаковом расстоянии друг от друга, на изгороди были закреплены по два монокля с монетоприёмниками.

— Вам повезло! — сообщила экскурсоводша. — Пользование оптикой тоже пока бесплатное.

Они, все троё, разбрелись по крыше, переходя от одного монокля к другому. Зрелище перед ними открывалось великолепное. Отсюда, с высоты, было ясно видно, что Арск, точнее, его старая, южная часть, действительно расположен на полуострове. Полностью просматривался весь длинный изгиб Серой реки и то место, где в неё втекает Цветная. Мало того, заречные дали открывались на сорок-пятьдесят километров вокруг.

Насытиться этим зрелищем было невозможно. Хотелось видеть это всё ещё и ещё раз, овладеть этой перспективой навсегда, заполучить пространство окрест в полную и постоянную собственность.

«Вот он — мой город! Мой город! Моя территория! — думал Жора. — Место, которое принадлежит только мне! Мне, одному из лучших наших людей!».

«Итак, он спрашивает: как вы сделали эту запись? — потом, раз двадцатый, наверное, за последние сутки, завёл у себя в голове пластинку Катюшин. — Я говорю — случайно. Я обедал в «Мон Бижу». То есть, я уже был там, когда увидел Веронику и её спутника. И по чистому совпадению они сели прямо подо мной. Я даже слышать не хотел, о чём они говорят. Но не слышать их разговор было невозможно. Так громко они говорили. Тогда он спрашивает — как вышло, что вы стали писать их разговор? А я говорю, что диктофон был включён у меня с самого начала. Я делал статью о лояльности сотрудников, я надиктовывал её основные тезисы, я всегда так делаю. Ну да, каюсь, я увлёкся их разговором. Но это случилось непроизвольно! Поверит? Не знаю. Не важно. Ибо, как бы там ни было, я принесу ему настоящую бомбу. И мы оба это поймём».

— А вы что, здесь раньше никогда не бывали? — прервала Жорины размышления девушка с фотоаппаратом. — Вы же здесь работаете! Это же такой балдёж, и прямо под боком! Я бы на вашем месте прибегала сюда каждый день!

— У нас пропуска работают только внизу и на том этаже, где конкретно мы и сидим, — отвечал Катюшин.

— Понятно! — протянула девушка. — А красивый у нас город, правда?

— Да. Ничего так, — согласился Жора. — Только не мешало бы его чуть-чуть подчистить. Я сейчас подразумеваю вид сверху. Смотрите, какие у домов крыши неухоженные. Грязные, захламлённые. Про их цвета я вообще молчу.

— Всё это обязательно будет! — убеждённо ответила девушка. — Порядок и красивый вид. По мере того, как городские жители будут отказываться от автомобилей, и переходить на вертолёты и прочие летательные аппараты вид городов сверху их будет волновать всё больше и больше. Как уже сейчас их волнует чистота дворов и фасадов.

— Вы шутите? — Катюшин усмехнулся. — И когда это произойдёт? Лет через триста? Или пятьсот?

— Напрасно вы так скептически настроены. Это случится гораздо раньше. Я думаю, так будет ещё при нашей жизни. В Нью-Йорке, Чикаго, Гонконге это уже происходит…

Жора покачал головой.

— Блажен, кто верует… — сказал он и вновь приник к окуляру.

— А знаете, как ваше здание в городе называют? — обратилась девушка уже к экскурсоводу. — «Боди Билдинг».

— «Боди Билдинг»? А-а-а! — протянула экскурсовод секунду спустя. — До меня дошло!

Катюшину шутка остроумной не показалась.

— Только вы никому здесь больше этого не говорите, ладно? — попросил он девушку.

— А что? Оно и издалека сильно культуриста напоминает. — Продолжила свою мысль девушка. — Вытянутая, обращённая верхушкой вниз пирамида. И куб на крыше. По-моему, на силуэт качка очень похоже. Не находите?

Девушка продолжила тараторить, делая фотографию за фотографией, перебегая от одного окуляра к другому. За оставшиеся десять минут пребывания на крыше Жора и экскурсовод услыхали от неё ещё много нового про своё офисное здание. Про то, что, по слухам, число этажей в строении связано с числом лет хозяина концерна в момент сдачи здания, про то, что за деньги, вбуханные в строительство, вполне можно было бы снять новую трилогию «Властелина Колец» и про Бог знает что ещё.

На первом этаже Жора отстал от экскурсии у самого лифта.

— С вашего позволения я задержусь, — сообщил он. — Не ждите. Я выйду сам, у меня пропуск с собой. Спасибо за экскурсию!

— Приходите ещё! — ответила экскурсовод и повела говорливую темноволосую толстушку на выход, к турникету.

Та махнула Катюшину рукой на прощание. Он ей не ответил.

Когда дамы исчезли из виду, Жора свернул в коридор, ведущий в сторону туалетов и кафетерия. Но дальше он не пошёл, а остановился у висевшего на стене прямоугольного металлического ящичка.

«Напиши президенту! — было написано на нём. — Выемка корреспонденции каждые три часа».

* * *
Дождик снова начался и снова закончился. Асфальт на дорогах вспотел было, как потеет спина марафонца, и тут же подсох под тёплыми солнечными лучами. Газоны ярко желтели одуванчиками. Нежная майская зелень на липах и тополях, казалось, прямо на глазах перетекает в тёмный июньский изумруд.

Катюшин сидел в кафе «Каравай-Сарай», через улицу от офисной башни, и выпивал четвёртую чашку чая. После экскурсии прошло уже полтора часа.

«Они не позвонят. По крайней мере, сегодня. Мало ли у него дел? Вдруг он в отъезде?».

Жора достал бумажник и пересчитал наличные. «Баблу — пока! Ну, ничего, ничего. Теперь уже скоро. Скоро денег будет столько, что днюху я смогу проводить каждый день… Хотя форель и мороженое могли бы стоить и подешевле!».

Он допил чай и отодвинул чашку от себя. «Как же это получилось, что за какую-то пару дней я почти взлетел на эту высоту? — подумал Катюшин, глядя на офисный небоскрёб. — Случаются, значит, в жизни такие крутые метаморфозы? И, главное, все обстоятельства сложились именно так. То есть, исключительно удачно. А в жизни так и бывает. Если ты вдруг чего-то сильно-сильно захочешь, она сама создаст тебе возможности на каждом шагу. И тут нет, если задуматься, никаких случайностей. Да. Теперь вот сижу и жду, как путный, звонка самого Алибаева.»

Забавно, но он тут же ощутил вибрацию мобильника.

«Вот она — магия целеустремлённости в действии!» — расценил это Жора и снял звонок.

— Здравствуйте! — пропел в эфире приятный женский голос. — Я — Дарья Михайловна, личный помощник президента концерна «АРАЛ». Могу я услышать Георгия?

— Это я! — выдохнул Жора.

— Георгий, Игорь Викторович хочет с Вами встретиться. Вам было бы удобно прямо сейчас?

— Да-да, конечно!

— Куда прислать машину?

— А я в кафе, недалеко от башни. Я сам приду, буквально, минут через десять.

— Вот как? — голос Дарьи Михайловны поколебался. «А не сбежишь?» — казалось, спрашивала она на самом деле.

— Тридцать третий этаж, кажется? — уточнил Катюшин то, что в «АРАЛе» и так все знали. То, что Бодя на этом этаже не только работает, но и живёт.

Дарья Михайловна отнесла суть заданного вопроса к смятению собеседника и не ответила на него.

— Так мы Вас ждём! — пропела она и отключилась.

* * *
Дверь на президентский этаж Жоре открыл охранник, дежуривший у лифта. За дверями Катюшина тут же принял следующий охранник. Он молча довёл его до приёмной в середине коридора, где Жору ожидала приветливая пожилая дама.

— Я — Дарья Михайловна, — улыбаясь представилась она. — Пожалуйста, снимите обувь!

— Простите? — не понял Жора.

— Обувь снимите! — повторила помощница президента компании.

Жора послушно скинул туфли.

— Вам сюда! — и Дарья Михайловна указала на дверь в глубине приёмной.

За дверью было прохладно и очень светло. Взгляду Жоры предстала большая, почти пустая комната, у дальней стены которой стоял стол. За столом сидел человек, в котором Катюшин сразу же узнал Бодю. Бодя что-то писал.

Жора сделал шаг вперёд и остановился. Под его ногами была трава! Он стоял на траве! Весь пол кабинета Игоря «Боди» Алибаева, на тридцать третьем этаже небоскрёба «Боди Билдинг» в городе Арске, был покрыт зелёной травой, доходившей почти до щиколотки, и Жора Катюшин сейчас на нём стоял!

«Может быть, это всё-таки такой ковёр, а? — подумал Георгий и провёл носком правой ноги по поверхности пола. — Но нет, не ковёр!». Трава была настоящая.

— Она не настоящая, — громко сказал Бодя и тут же добавил. — Это я не тебе, сынок. Ты уже свернул на Хай-стрит?

— Да, пап, — ответил молодой голос откуда-то сверху. — Я сейчас въеду в туннель.

— Хорошо, сынок. Перезвони сразу, как из него выедешь.

— Она не настоящая, — повторил Бодя, обращаясь уже к Катюшину. — Но очень похоже, правда?

Жора кивнул.

Но Бодю этот кивок не заинтересовал. Он вышел из-за стола и встал напротив Жоры, расставив ноги в стороны и положив руки на пояс. Приняв эту позу, глава концерна стал выполнять упражнение по вращению тазом. При этом он рассматривал Жору ясным немигающим взглядом своих больших карих глаз. Этот взгляд не буравил, не давил, не гипнотизировал. Он всего лишь проникал сквозь кости лицевого черепа Жоры Катюшина внутрь его головы, проходил через все мозговые и прочие вещества, достигал костей затылка и как эхолот возвращался обратно к Боде в зрачки.

В ходе сканирования, длившегося минуты полторы, не больше, глава концерна не задавал Жоре никаких вопросов, которые тот ожидал услышать: когда и что тот закончил, какие офисные программы знает, командный ли он игрок или же сотрудник-звезда, хочет ли он поступить на МБА, кого считает автором лучшего в мире учебника по маркетингу, как собирается поднять стоимость акций компании на IPO и какой представляет себе свою карьеру через пять лет. Весьма вероятно, что всё это он видел и так.

Алибаев даже не потребовал отдать ему доказательство, в виде файла записанное на всю ту же флэшку, лежавшую во всё том же правом кармане всё тех же Жориных штанов, и предоставить какие-либо пояснения по поводу всего произошедшего.

Закончив упражнение с тазом, Бодя отвёл взгляд (хотя, точнее было бы сказать, что он его выключил) и вернулся к своему столу.

— Так, значит, обычно ты тоже обедаешь в «Мон Бижу»? — спросил он затем.

Слово «да» застряло у Жоры в горле, где-то на полпути к губам, и ему пришлось кашлянуть.

— Место неплохое, — заметил президент. — Для провинции. Форель под белым вином, правда, готовить они ещё не научились.

Откуда-то сверху раздался мелодичный звонок. Бодя включил свой взгляд и вновь обратил его на Жору. На этот раз на лице главы концерна засветилась извинительная улыбка: типа, с удовольствием поболтал бы с тобой ещё, но сам слышишь — звонят.

Жора понял, что это всё, прощально кашлянул и попятился к двери.

— Где ты едешь, сынок? — услышал он, покидая кабинет Боди.

— Мимо булочной, пап, — ответил отцу юный голос.

— Что-то ты дышишь слишком тяжело. Устал? Почему?

— Не знаю, пап. Я этого не чувствую.

— Как доедешь, проверь давление в переднем колесе. Мне кажется, сегодня ты перенапрягаешься.

— Пап, я хотел тебя попросить. 

— Да, сынок.

— Можно я куплю себе немного «ДжиПи» или «Хекманн»?

— Зачем?

— Я хочу попробовать, пап. В «Икономист» вчера написали, что фармбизнес резко пошёл вверх, ну, вот, я и подумал…

— Ты помнишь правила? Кто просыпается последним? «Бык» или «медведь»?

— Последним просыпается «свинья», пап. То есть, неквалифицированный инвестор.

— Правильно. Сынок, при всём уважении, на данный момент, ты — не квалифицированный инвестор. Думай об учёбе, а не об акциях. Сейчас это важнее.

— Пап, а кто же тогда просыпается первым? Тот, кто первым обо всём узнает?

— Обычно первым просыпается тот, кто делает само дело, а не тот, кто об этом деле узнаёт. Тот, кто делает дело, вообще никогда не спит. В этом смысле ему даже незачем просыпаться.

— Как это понять, пап?

— Ну, вот тебе свежий пример. Несколько дней назад я работал над одним проектом в Средней Азии. Сделка могла быть интересной, но выяснились кое-какие ненужные мне политико-экологические сложности. Поэтому я решил заморозить проект. Но у меня возникла идея поиметь свой отказ. И я, через своего доверенного человека, слил информацию о проекте партнерам. Как будто бы я всё же собираюсь провернуть эту сделку. Данные, которые им слили, не полны. Мы им намеренно не довели об объекте кое-каких принципиальных мелочей. Они так и не узнали о нём самого главного. Но, однако, решили меня, типа, опередить. Весь мой расчёт был на их торопливую жадность и на личную неприязнь ко мне. Ну, да Бог с ним. Итог затеи стал известен час назад: они покупают этот азиатский актив втридорога. Плюс ещё столько же потеряют, пока прочухают, что у них в руках. Я вёл дело от и до, я полностью управлял этим процессом. А любой посторонний человек, в руки которого эта информация попала бы, полной картины не видит. Он по-настоящему даже не понимает, что с ней делать, какова её истинная цена, для чего она нужна и т. д. Понимаешь, это как если лимонка попадает в руки обезьяны. Она её повертит-повертит, да и взорвёт. У себя в руках. При этом испачкает окружающих своими мозгами. Неприятно, правда?

— Очень неприятно, пап.

— Тебе не понравилась эта метафора, сынок? Хорошо, пусть не лимонка для обезьяны. Пусть будет, ну, я не знаю, кофе, что ли. Кофе для чайников, например. Сам посуди, зачем чайнику кофе? Чайнику нужен чай. А если ты собрался пить кофе — заведи машинку для приготовления эспрессо или хотя бы турку. Понимаешь, сынок?

— Да, пап. Кофе для чайников. Я это запомню.

— Сколько тебе ещё до дома?

— Я почти на месте, пап.

— Ну, тогда, всё. Пока. Посмотри переднее колесо. И перезвони мне сразу после душа.

— Я не смогу, пап. Придёт миссис Дикс.

— А, окей. Тогда созвонимся вечером. Подтяни португальский, сынок. Это сейчас очень важно. Миссис Дикс на тебя жалуется.

— Хорошо, пап. Пока! Я тебя люблю.

— Я тебя тоже, малыш.

* * *
«… и, таким образом, за отчётный период лояльность сотрудников компании выросла на целых 14,7%.

Эксперты связывают это, прежде всего, с внедрением систем управления качеством и электронного документооборота, а также увеличением объёма соцпакета и введением ряда других бенефитов. Кроме того…».

— Стёпа, тебя можно отвлечь? Шеф-редактор корпоративного журнала «За «АРАЛ»!» перевёл взгляд с монитора на источник только что прозвучавшего обращения. Перед его столом стояли секретарша шефини и незнакомая девушка лет двадцати пяти, полная, невысокая брюнетка, в очках с круглыми стёклами и с приятной улыбкой на лице. На груди её висел большой профессиональный фотоаппарат «Практика» с мощным телеобъективом.

— Стёпа? — повторила секретарша. — Ты с нами?

— Да-да! — на секунду с усилием зажмурившись ответил Степан. — Извините, но я весь был в новом номере журнала. Скоро дедлайн, а работы — завал. Слушаю!

— Вот это, — представила секретарша. — Вилина. Она — корреспондент издания «Арх-Идея». Знаешь, наверное? Пишет статью о нашем небоскрёбе. В принципе, всё уже готово. Но Вероника Андреевна сказала, чтобы ты с ней тоже побеседовал. Как коллега с коллегой.

— А безопасники?

— Всё согласовано. И фотографии, в том числе. Ну, я вас оставляю!

Стёпа изобразил на лице дружелюбие и предложил корреспондентше присесть.

— Фотографии вот, — она сразу перешла к делу и выложила перед шеф-редактором несколько снимков. — Собственно, это будет не статья, а просто, такая иллюстрированная информационная справка о здании, ну, там, год постройки, высота в метрах, авторы проекта, бла-бла-бла, и плюс изобразительный ряд с соответствующими подписями. Вид с крыши. Вертолётная площадка. Вид снизу. Окружающий квартал. Так сказать, столкновение, контраст старого и нового. Холл первого этажа. Зимний сад. Конференц-зал. Атриум. Ну, и, наконец, ваш знаменитый тридцатиэтажный пожарно-лестничный пролёт. С «колодцем» посередине. По-моему, просто идеальное место для самоубийства! — хохотнув протараторила Вилина.

Стёпа сглотнул набежавшую в рот слюну.

— Как странно, что вы об этом сказали, — промолвил он.

— Почему? — удивилась корреспондентша.

— У нас тут парень один, — Стёпа кашлянул. — Намедни сюда и сиганул.

Глаза корреспондентши, и так помещённые в круглые очёчные рамочки стали круглыми ещё больше.

— Вы его знали? — спросила она испуганно.

— Да как сказать? Он, в общем-то, и проработал у нас недолго. Успел только свой день рождения отметить.

— Кошмар какой! Как же он до этого дошёл?

Стёпа подумал, что разговор, пожалуй, затягивается. Он ещё раз кашлянул и криво усмехнулся.

— Не знаю, девушка. Влияние экономического кризиса, наверное.

2009 г.

Красная Директория

В одна тысяча девятьсот шестнадцатом году Его Императорского Величества именным указом Уральско-Сибирская Компания была упразднена, и одноимённая гостиница в городе Арске, как и множество других заведений Компании по всей России, лишилась своего исконного владельца. В память Ивана Францевича, хозяина лавки, расположенной на первом этаже здания гостиницы, крепко запала одна строка из текста августейшего указа. А звучала она так: «дело Компании закрывается, поелику ея торговыя операции более не производятся ввиду отсутствия оных».

«Господи, чего ж удивляться-то революциям всяким, — думал Иван Францевич однажды осенним утром 1918 года, направляясь из дому к строению № 43 на углу улиц Успенской и Александровской, где гостиница и находилась, — ежели власть прежняя захирела умом настолько, что современным, всем понятным языком объясниться уже не могла. Скажем, нельзя было, по соображениям бонтона, писать, что хозяева проворовались дотла и сбежали, ну так и написали бы, что деятельность фирмы просто сошла на нет. А то — «поелику», «оных», «ея»!

По утрам, включая воскресные, Иван Францевич совершал эту, одну и ту же прогулку до гостиницы. Из своей квартиры в первом этаже каменного дома напротив Успенского оврага он медленно поднимался по Успенской же вверх, пересекал центральную, то бишь, Инвалидную улицу и, раскланиваясь со знакомыми, шествовал мимо здания Городской Думы и доходных домов уже до конечной точки своего моциона. Моцион длился недолго, минут двадцать, от силы, и приносил телу бодрость, а духу — спокойствие. Попутное наблюдение за уличной жизнью большого губернского города, каковым Арск и являлся, за гуляющей публикой, торговым народом, гимназистами с барышнями, детьми, даже лошадями, собаками и кошками всегда дарило приятные впечатления.

И только в последние пару-тройку лет привычное благолепие арского городского пейзажа стало помалу портиться.

«Вот, к примеру, тебе, братец, настоящая Тортуга в самом центре православного селения» — это Иван Францевич подумал про биржу извозчиков, с недавних пор переехавшую к парадному входу гостиницы. Раньше лихачи стояли за углом, на Александровской, а сюда подъезжали по свистку швейцара или дворника, то есть, по мере надобности.

«Корсары, чистые корсары! Рожи зверские, куда там Стивенсону. И откуда они такие повылазили?! Только пистолей с ножами не хватает. Хотя ножи у этих господ, без сомнения, имеются» — взгляд Ивана Францевича чиркнул по лицам извозчиков и поспешил их тут же покинуть. Связываться с этой публикой было себе дороже. Тем более теперь, когда в городе не стало больше ни городовых, ни околоточных. Не на патруль же чехословаков, которые летом заняли город, в случае чего было рассчитывать?

Пятеро или шестеро извозчиков сидело в одной пролётке, ело семечки, сплёвывая шелуху прямо на мостовую, прикладывалось к бутылке тёмно-зелёного стекла, покрякивая после каждого глоточка, курило самокрутки и вполголоса вело свой корсарский (не иначе!) разговор. Чуть поодаль, у водоразборной колонки стояло несколько пустых экипажей. Их караулил угрюмый мальчишка лет десяти.

У самой двери гостиницы Иван Францевич остановился перекинуться словом с местным дворником.

— Здравствуй, Талгат! — приветствовал его хозяин лавки. — Что слышно нового?

— Здорова, Франсовищ, — отвечал дворник снимая картуз и кланяясь. — Этой нощью много народа приехали. Ощень много.

— Это кто ж такие? Иностранцы?

Дворник замотал головой.

— По-русски все говорили. Но прилищный, богатый народ.

— Это ты почему так решил?

Дворник усмехнулся и стал перечислять:

— Одежда богатый. Сигар курили. Багаж много.

— Ну, спасибо, Талгат, спасибо! — Иван Францевич сунул дворнику пятачок и сделал шаг вперёд.

— Премного, Франсовищ, премного! — кланяясь проговорил Талгат и отворил перед ним тяжёлую парадную дверь гостиницы.

Войдя внутрь Иван Францевич кивнул Тихону, хмурому швейцару, коротавшему время сидя в креслах с местной газеткой «Арский Паровоз», и, как всегда, подошёл к большому зеркалу в золочёной раме, висящему на стене справа от широкой чугунной лестницы, ведущей наверх, в нумера на втором этаже. Мельком оглядев свою фигуру и чуть внимательнее — лицо (поискал следы отёков под глазами) он направился под лестницу, где за добротной дубовой дверью размещалась его лавка.

Названия у лавки не было. Иван Францевич считал, что толку в названии — чуть, а ограничений — полно. Названию надо соответствовать, а назовёшь, например, лавку антикварной — и куда прикажешь девать весь современный товар? А ежели магазинчик будет сувенирным — то что делать с чугунной посудой, изготовленной на заводах соседней губернии, или, к примеру, с почечным, сердечным или желудочным сборами, пользовавшимися у публики весьма заметным успехом?

Однако в последнее время такие тонкости почти совсем потеряли былое значение. Торговля худела, как худело и всё остальное. Война и революция, разброд и шатания медленно, но верно делали свои чёрные дела. Вот и Тихон-швейцар перестал уже вскакивать и спешить ко входу гостиничного заведения едва в дверном проёме возникала чья-нибудь фигура. Охамел, братец, совсем охамел. С другой стороны, как тут не охаметь?

Покупатели в лавку шли обычно по совету дворника или швейцара. Вновь прибывшие постояльцы обычно обращались к ним с вопросами о том, где тут можно прикупить чего-нибудь особенного на память, и те адресовали их в заведение Ивана Францевича. Поскольку в последнее время в гостинице стало полно бывать пролетариата, то бишь, голытьбы, от который Тихону и Талгату на чай ничего не перепадало, то и поток посетителей лавки в связи с этим почти прекратился. Однако дворник публику под лестницу всё же продолжал направлять, а швейцар делать это перестал вообще.

«Кстати, а сама гостиница? — продолжал Иван Францевич свои философические рассуждения. — Ведь и она тоже охамела. Утрата прежнего хозяина была лишь увертюрой к дальнейшему падению. Кого мы только с тех пор не видали! То делегаты губернского съезда Советов, то какие-то, прости Господи, красные китайцы из Всемирного Интернационала! И то ли ещё будет! Ведь даже и вывеску хотели поменять с «Уральско-Сибирской гостиницы» на «Дом Крестьянина и Работника». Но, вишь, не успели — потому как пришли чехословаки».

При них порядка, надо признать, прибавилось. Внешне всё стало даже почти как прежде. В Арске снова открылись рестораны и заработали электротеатры. На гастроли приехал цирк-шапито, впервые за последние пять лет. В парке, у Пехотного озера, как и до начала войны, по вечерам заиграл оркестр, составленный из дружинников пожарной команды. Оркестром дирижировал лично брандмейстер, седоусый румяный старик, поклонник Штрауса и Оффенбаха.

Но это была, так сказать, видимость. «То, что случилось внутри людей, по всей вероятности, измениться или вернуться назад уже не может — рассуждал Иван Францевич. — Отсюда и извозчики-корсары, и Тихон с газетой, и прочая, прочая, прочая…»

Иван Францевич отворил дверь в своё заведение и включил рубильник. Когда гостиницу электрифицировали магазинчик под лестницей не остался в стороне. Ивану Францевичу нравилось спокойное и тёплое свечение ламп накаливания, благодаря которым в лавке, не имевшей ни одного окна, всегда было очень светло.

Войдя внутрь хозяин первым делом осмотрел дверь. В городе участились взломы, притом не только явные, но и более тонкие, не бросающиеся в глаза. Несмотря на то, что лавку под лестницей Бог пока миловал, Иван Францевич некоторое время тому назад решил уже, что наиболее ценные свои экспонаты надо бы от греха подальше перенести на квартиру.

Не найдя на дверях признаков вторжения он прошёл в заднюю комнату, где поставил на керосинку чайник с водой. Вода вскипела быстро. Иван Францевич заварил себе чаю и вознамерился было его выпить, но тут дверь распахнулась и в лавку вошёл человек.

Это был высокий дородный господин, в тёмном твидовом пальто, в котелке, с холёным круглым лицом, с рыжими бородкой и усами. Войдя в лавку он широко зевнул, едва прикрыв рот рукой в замшевой перчатке, лениво огляделся и медленно прошёл к прилавку. Здесь он склонился над розовым японским сервизом, но почти сразу же фыркнул и передвинулся к следующему экспонату — часам с кариатидами. Однако ими он тоже остался недоволен и отступил от прилавка назад.

Иван Францевич с вежливой улыбкой, но молча, наблюдал за манёврами посетителя. Выпрямившись тот ещё раз оглядел пространство лавки, цыкнул и покачал головой. Выражение его лица было одновременно спесивым и брезгливым. «Барином держится. Москвич, не иначе, — подумал Иван Францевич, — у питерцев спеси на лице нету, они теперь уже совсем как европейцы. Улыбка рассеянная, а глаза, как у детей. Хотя, что это значит — теперь? Месяц назад — это «теперь» или уже нет?»

— А что, любезнейший, — заговорил незнакомец отвлекая хозяина лавки от его размышлений, — а есть у вас, всё-таки, что-нибудь любопытное?

— А что вас интересует?

— А что у вас есть? — господин презрительно выпятил нижнюю губу и обвёл рукой внутренность магазинчика. — У вас же тут нет ничего!

Иван Францевич поднял брови.

— Ну, почему же? У нас есть кое-что любопытное: ювелирные изделия, туземные сувениры, оловянная миниатюра, почтовые марки.

— Марки? — хмыкнув переспросил «барин». — У вас что, есть марки?

— Да-с, — отвечал Иван Францевич, — имеется некоторый выбор.

— Неужели?

Господин фыркнул повторно, махнул на хозяина лавки рукой и вполголоса произнёс:

— «Брансвик-пятёрочки», полагаю, у вас, всё равно, не найти.

С этими словами он отвернулся к стеклянному шкафу с ногайскими тростниковыми дудками.

Иван Францевич ничего не ответил, снял с полки толстый альбом в бордовом сафьяновом переплёте, открыл его на нужной странице и выложил альбом на прилавок.

Господин искоса взглянул на него, потом быстро перевёл взгляд на Ивана Францевича, шагнул обратно к прилавку и склонился над альбомом. Непонятно откуда в руках его появилось увеличительное стекло.

— Не может быть! — шёпотом произнёс господин минуту спустя. — Боже мой! Это не галлюцинация! И, похоже, не подделка! Притом, целых два экземпляра!

— Не угодно ли присесть? — вопросил Иван Францевич, сполна насладившись произведённым эффектом.

— А? — переспросил «барин». — А, да-да, благодарю вас, любезнейший, м-м-м…

— Иван Францевич. — коротко кивнул хозяин лавки.

— Любезнейший Иван Францевич! — закончил фразу господин и получив разрешение взять сафьяновый альбом в руки уселся в высокое вольтеровское кресло, расположенное у противоположной к прилавку стены.

Минут через пять он заговорил вновь.

— Я даже представить себе не мог! И где? В этом захолустье! Представьте себе, я искал этот самый пятицентовый «Нью-Брансвик» вот уже семь лет! Полгода назад, в Лондоне, я обошёл все коллекционные лавки на Стрэнде и на Флит-стрит. Был даже в Королевском Почтовом ведомстве. Нет нигде, вообразите! А тут — есть! В каком-то Арске, в заштатной гостинице! Немыслимо! Марка продаётся?

Иван Францевич кивнул.

— Но, полагаю, не обе сразу?

— Разумеется. Вторую марку я не продам.

— Ну-с, назовите цену. — произнёс господин и сделал глубокий вдох.

Иван Францевич ответно глубоко вздохнул и назвал.

«Барин» сощурившись внимательно посмотрел на него.

— Ай да Иван Францевич. — засмеялся он. — Ай да купец! А не уступите? Или, хоть, валюту пересмотрите?

— Уступить — не уступлю. Но могу попросить и британскими фунтами. — ответил Иван Францевич. — Могу также взять французскими франками или североамериканскими долларами. Но николаевскими серебряными рублями, всё же, было бы предпочтительнее.

— Ну, что же с вами поделаешь? — вздохнул господин. — Быть по сему!

Они ударили по рукам и «барин» тут же рассчитался с Иваном Францевичем в одной из предложенных иностранных валют, а редкая марка, в нарядном подарочном конверте, перекочевала во внутренний карман приезжего господина.

— Вам, верно, любопытно знать, кому вы продали свой «Брансвик»? — спросил он когда операция была завершена. — Позвольте представиться: депутат Учредительного Собрания от партии конституционных демократов, действительный статский советник Николай Феодосьевич Творецкий, собственной персоной.

Иван Францевич почтительно высказался в том духе, что ему чрезвычайно лестно, что такой человек, как Николай Феодосьевич осчастливил своим посещением его скромное заведение и город Арск в целом, и осмелился предложить тому выпить чашечку настоящего китайского «у-луна», благо, что тот, готовый к употреблению, уже стоял в задней комнате. Господин Творецкий благосклонно принял это предложение.

— Какими судьбами в наши палестины? — спросил Иван Францевич наливая гостю первую порцию чая.

— Увы! — отвечал тот со вздохом. — Правительство Комитета Учредительного Собрания, как вам должно быть известно, распущено, а его члены эвакуированы из Самары на восток. Собственно, и я, как теперь уже бывший товарищ министра иностранных дел Правительства Комуча, вместе с группой таких же эвакуантов, прибыл сегодня ночью в Арск. Надолго ли — не ведаю. Политическая ситуация в государстве развивается стремительно и делать какие-либо предсказания — дело крайне неблагодарное.

Затем господин Творецкий сделал глоток чая и вдохновенно продолжил свой спич, как будто бы проводил встречу с корреспондентами зарубежных телеграфных агентств в своём рабочем кабинете.

— Однако, я уверен, что мы, как истинные российские патриоты, ещё скажем своё веское слово. Слава Богу, орда красной сволочи остановлёна и надёжно удерживается на линии Бузулук-Белебей-Сарапул, Арск, Уфа и Оренбург находятся под защитой наших доблестных чехословацких союзников, сибирские и уральские казачества спешат сюда во весь опор с подмогой, а на Юге, Западе и Севере империи растёт сопротивление большевикам.

Последовали новый глоток чая и продолжение.

— Таким образом, обстановка остаётся тревожной, но обнадёживающей. Днями в Арске, между прочим, именно здесь, в этой гостинице, открывается Конференция депутатов Учредительного Собрания для обсуждения дальнейшей программы действий. Его превосходительство, генерал Роман Трендель, командующий чехословацкими войсками — почётный гость Конференции. Да-с, милостивый государь, судьба нашей многострадальной Родины, России-матушки, по-прежнему, в наших руках, но что поделать, надобно выполнить свой долг до конца!

Последнюю фразу Николай Феодосьевич сказал легко, видно, как и думал, сказал так, как если бы речь шла об уходе за престарелой сумасшедшей тётушкой — и противно, конечно, судно с мочой за ней выносить, да что поделать, придётся потерпеть пока карга старая не окочурится окончательно.

— Хотя, скажу вам по секрету, перспективы создания нового российского правительства в изгнании крайне сомнительны. По крайней мере, мне лично эта идея кажется глубоко ошибочной и даже вредной. Нужны другие предложения. Но всё решит Конференция. Собрание — это раньше так называлось, теперь надобно говорить — Конференция. — доверительно пояснил Ивану Францевичу господин Творецкий в заключение своей политической речи и допил порцию «у-луна» до дна.

Иван Францевич немедленно налил Творецкому новую чашку чая.

После политики разговор вновь вернулся к маркам.

— А ведь я даже не познакомился со всей вашей коллекцией, любезнейший Иван Францевич! — со смехом заметил бывший товарищ министра. — Вот на сколько меня заворожил этот самый «Брансвик»! А то вдруг в вашем альбомчике где-нибудь и «Синий Маврикий» завалялся, а?

Иван Францевич на это только усмехнулся.

— Нет, конечно, «Синего Маврикия» у меня нет. — ответил он. — Но что-нибудь ещё выбрать можно будет вполне. После чая — милости прошу продолжить изучение коллекции.

— А я однажды имел удовольствие лицезреть в лавке «Бринджер энд Кей» «Синего Маврикия». — признался Николай Фодосьевич. — Цена была — о-ля-ля! Такую марку может позволить себе только особа королевской крови, американский миллионер или же господин Феррари.

— Я, кстати, будучи в Ницце, ознакомился с выставкой из коллекции господина Феррари. — заметил Иван Францевич.

— Браво! — отозвался Творецкий. — Я слышал, что он скупает и негашёные марки. Это правда?

— Истинная правда! — подтвердил хозяин лавки. — Феррари утверждает, что спрос на негашёные знаки в следующие годы сильно подымется.

— Хм! Звучит сомнительно, не находите? Apropos, а знаете ли вы, что Седанг оказался фальшивкой? Нет? Так знайте! А про скандал с Оттоманским коммеморативом тринадцатого года слыхали?

— А что такое? — поинтересовался Иван Францевич.

— Вязь ориентального орнамента на марке состоит из букв армянского алфавита! Представьте, каков конфуз!

Они дружно посмеялись этой остроумной шутке над турецким султаном.

— Могу ли я спросить вас, Николай Феодосьевич? — осведомился затем Иван Францевич.

Творецкий в этот миг отхлёбывал чай и лишь поощрительно махнул рукой.

— Правительство Комуча успело ли выпустить марки?

— Н-нет — насколько я знаю. — ответствовал «барин» — Не успело! А что?

— Да я бы приобрёл. Марки эти нынче пошли бы в цену. А года через два, глядишь, и совсем взлетели бы.

— Это почему же?

— Ну, как же. — ответствовал Иван Францевич. — Правительства этого, как вы изволите сообщать, больше нет, верно? А это означает, что его почтовые знаки стали бы сейчас раритетом.

— Боже мой, как вы правы! — воскликнул Творец-кий. — И какая это блестящая идея!

— Вспомните тот же Нью-Брансвик: пока он был независимой колонией он выпускал свои марки. — продолжил свою мысль Иван Францевич. — А едва он вошёл в состав канадского доминиона самостоятельный выпуск марок в колонии был прекращён.

— Да-да! — в раздумье пробормотал Николай Феодосьевич. — Но как же это не приходило мне в голову самому! Ведь у нас, в составе, под охраной бронепоезда, стоит новёхонькое оборудование и все материалы для работы государственного монетного двора?

— Ещё чайку? — предложил гостю Иван Францевич.

Но Николай Феодосьевич что-то заторопился и новую чашку чая решительно отверг.

— Любезнейший Иван Францевич, от всей души благодарю вас за гостеприимство. — сказал он поднимаясь со своего места. — Однако дела государственной важности требуют моего личного присутствия. Я вынужден прервать ставший столь приятным для меня визит в ваше заведение. Да-с! Дела, дела!

— А как же коллекция марок?

— В другой раз, в другой раз!

И Николай Феодосьевич Творецкий, бывший товарищ министра иностранных дел Правительства Комуча, действительный статский советник, откланялся.

* * *
Следующие несколько дней прошли для Ивана Францевича без особых событий. Хотя в гостинице и в городе в целом царило явное оживление. По своему характеру Арск был городом почти всегда спящим, а в эти дни он словно бы проснулся. На улицах появилось много авто, и грузовых, и пассажирских, зазвучала английская и французская речь. Что касается гостиницы, то такого наплыва постояльцев Уральско-Сибирская не знала уже давно, может быть, даже и никогда. Приезжие заняли все нумера, ежедневное число посетителей лавки под лестницей выросло многократно и торговля шла очень бойко.

Жить бы так и радоваться. Однако визит любителя редких марок что-то изменил в настроении Ивана Францевича. Что именно изменилось он и сам не смог бы определить, да только в одно прекрасное утро, во время очередной прогулки до гостиницы, Иван Францевич твёрдо решил свою торговлю в ближайшее время прекратить.

Решившись он тут же составил и снёс в редакцию «Паровоза», что сидела неподалёку, на Инвалидной, объявление о распродаже своих редкостей. Объявление обещано было напечатать в газете назавтра же.

Продать Иван Францевич надумал только самые крупные и громоздкие раритеты, которые сложно было бы держать на квартире. Всю же мелочь он в тот же день начал перетаскивать домой и самым первым по счёту лавку покинул памятный сафьяновый альбом с марками, занявший место в домашнем стенном металлическом шкафу.

* * *
Утром следующего дня Иван Францевич купил у мальчишки возле почтамта свежую газету и поспешил в лавку, чтобы там уже спокойно просмотреть своё объявление.

У входа в гостиницу он застал следующую сцену. На краю мостовой стояли чехословацкий офицер и двое солдат-легионеров, в шинелях с щитками цвета хаки на левом рукаве и в фуражках с бело-красной ленточкой по диагонали, натянутой на околыш. Перед патрульными, на земле сидел мужик с окровавленным лицом и отплёвывался. Возле стоял другой мужик. Лицо его тоже было помято, но всё же сохранилось лучше, чем у его сидевшего на земле визави.

— … а неча тута пастись! — громко говорил офицеру стоявший мужик. — Тута мы гужуемся, это наше место! А они, — мужик ткнул пальцем в сидевшего на земле соперника, — на железке стоят, их место там!

Офицер, очевидно, изо всех сил пытался понять обращённую к нему речь. Его лицо было напряжено, он беззвучно шевелил губами, видимо, повторяя то, что ему говорили. Лица патрульных солдат были безразличны. Один из легионеров жевал стебелёк тимофеевки.

— Что это тут, Талгат? — спросил Иван Францевич у дворника.

— Извощики между собой дрался. — пояснил Талгат. — С вокзала сюда ездил, чужое место занимал.

«Это что же значит? Морган с Флинтом Вест-Индское море не поделили?» — подумал Иван Францевич и усмехнулся.

Офицер, похоже, допрос закончил и теперь знаками показывал сидевшему, чтобы тот поднялся с земли. Патрульные солдаты, между тем, сняли с плеч винтовки с примкнутыми к ним штыками и взяли победителя драки под конвой. Тот, впрочем, не сопротивлялся, и лишь ворча заложил руки за спину.

— И куда его? — спросил Иван Францевич. — Полиции же нет теперь?

— Комендатуру! — Талгат махнул рукой за дома, в сторону бывшей гарнизонной гауптвахты. — Нощь холудную посидит, потум домой отпускают!

Побитый мужик шатаясь забрался в свой экипаж и поспешил убраться восвояси. Пара извозчиков — товарищей задержанного, сидевшие в пролётках неподалёку, проводили его улюлюканьем.

Тем временем патруль тоже двинулся в путь, уводя с собой нарушителя уличного спокойствия.

— Ты же это, Тимка, свези экипаж мой, слышь? — крикнул арестованный напоследок.

— Слышу-слышу! — отвечали ему. — Не глухой!

Пройдя в лавку Иван Францевич включил свет, снял пальто со шляпой и сел в кресло просмотреть газету, предполагая проверить и свою заметку в разделе объявлений. Но взгляд Ивана Францевича остановился на первой же странице. Его внимание привлекли набранный крупными буквами заголовок «Свершилось!» и помещённая под ним статья.

В передовице сообщалось, что накануне в Уральско-Сибирской гостинице прошла всероссийская государственная Конференция, главным решением которой стало учреждение нового национального правительства. «По примеру французской революции, — говорилось в статье, — когда людоедскую диктатуру якобинцев заменила Директория, вдохновляемая гуманистическими идеалами Руссо и Вольтера, было постановлено так же назвать новое правительство страны, призванное изгнать большевиков». Далее в статье описывались основные события Конференции, тезисно излагались выступления ораторов и состоявшихся меж ними прений.

Речи первых выступавших были проникнуты духом неверия и пессимизма, отмечал автор статьи, и сводились к аргументации того, что создание нового правительства сейчас, в отсутствие у него реальной вооружённой силы, является делом совершенно безнадежным, безумным и фантасмагорическим.

Однако всё удивительным образом переменилось после выступления г-на Творецкого. Пламенная речь упомянутого оратора оказала на присутствующих воистину магическое воздействие. В ней он также останавливался на тяжести текущего политического момента, но подчеркнул необходимость взять на себя ответственность за будущее страны и всё же создать новое национальное правительство, невзирая на недостаток необходимых для этого ресурсов. Далее г-н Творецкий представил программу действий новой власти, в которой, как это ни странно, одно из главных мест, наряду с изгнанием большевиков и продолжением войны с германской коалицией, заняло развитие почтового сообщения на территории России. Речь выступавшего завершилась бурной овацией и перешла в дискуссию по составу нового правительства. Ниже были представлены коллективная фотография и поимённый список членов правительства Директории, в котором Творецкий Н.Ф получил портфель директора (министра) финансов и почты.

В газету оказалась вложенной листовка с воззванием Арской Директории к гражданам России. Читать её Иван Францевич не стал. Он вообще ничего больше не стал читать, а отложил печатные материалы в сторону и погрузился в размышления.

* * *
Конец бабьего лета и начало периода затяжных дождей совпали с приездом в Арск столичной оперной труппы и внезапным уходом чехословаков. Летом те въехали вгород, что называется, на белом коне, в ореоле долгожданных спасителей, с развёрнутыми знамёнами и барабанной дробью, а исчезли вот так — нежданно-негаданно, как гномы из сказок Ганса Христиана Андерсона. С чехами как-то незаметно пропали и англичане, и французы.

Другим замеченным Иваном Францевичем событием стал уход со службы швейцара Тихона, убывшего в деревню предварительно взявши у управляющего полный расчёт.

Про новое российское правительство никто ничего толком не знал и не слышал. Заседало оно якобы время от времени в здании Городской Думы и периодически даже выпускало какие-то декреты и установления. Но Иван Францевич деятельностью новой власти не интересовался, и господина Творецкого он также ни разу не увидел.

Вскоре хозяину лавки не стало дела ни до чего вообще. В Арск пришёл обещанный с весны ещё испанский грипп и Иван Францевич поддался ему одним из первых.

* * *
В тот день, когда Иван Францевич почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы выйти на улицу, с утра лило как из ведра. Из-за этого он отложил свой обычный перед болезнью моцион сначала до после обеда, а потом и до вечера. К сумеркам дождь прекратился и Иван Францевич решил таки прогуляться до гостиницы.

Первым, что он увидел выйдя на воздух, была двигавшаяся по Успенской пешая армейская колонна. «Красные?» — мелькнуло было в голове Ивана Францевича.

— Так громче музыка, — глухими голосами пели проходившие мимо солдаты, — играй победу! Мы победим, и враг бежит-бежит-бежит! За Колчака, за Родину, за веру, мы грянем громкое ура-ура-ура!

Аккомпанементом песни служило ритмичное чавканье, производимое солдатскими башмаками в уличной грязи.

Кто такой Колчак Иван Францевич покуда не знал, но что-то подсказало ему, что перед ним шествует белое воинство.

У здания городской думы стояло два броневика и мотоциклет. Рядом топталось несколько военных в кожаных тужурках и крагах. А едва хозяин лавки пересёк Инвалидную по ней с гиканьем и свистом промчалась конная кавалькада. Стук множества копыт по булыжникам прозвучал так резко и неприятно, что Иван Францевич машинально закрыл уши руками.

По земле, возле входа в гостиницу были разбросаны листовки с давешним воззванием Директории, а дворник Талгат собирал их в большой холщовый мешок.

Увидев Ивана Францевича он прервал своё занятие и приветствовал хозяина магазина.

— А-а-а, Франсовищ! — обрадованно воскликнул дворник. — Как здоровья?

— Спасибо-спасибо. — ответствовал тот. — А что, у нас опять власть поменялась?

Дворник махнул рукой.

— Сегодня поменяла. Казаки пришли, всех директур арестовали.

— Арестовали? — переспросил Иван Францевич. Талгат закивал, мол, да-да, не оговорился.

— Быстро-быстро всех в автомобиль сажали и на железку увозили. Ай, щуть не забыл! — дворник сунул руку за пазуху и вытащил оттуда квадрат бумаги. — Тибе давать велено, Франсовищ!

С этими словами Талгат протянул квадрат Ивану Францевичу.

Он его сразу узнал. То был тот самый конверт, в который он вкладывал при продаже пятицентовую марку колонии Нью-Брансвик.

— Утром давали. — пояснил дворник. — А казак днём приходили.

Иван Францевич принял конверт и задумчиво повертел его в руках.

— На словах передать ничего не велели? — спросил он.

Талгат отрицательно покачал головой. В лавке Иван Францевич сразу же сел за стол и вскрыл конверт.

Внутри него он обнаружил десять совершенно незнакомых ему новых почтовых знаков. Марок было два вида — по пять экземпляров каждой разновидности. На одной был запечатлён коллективный портрет членов нового правительства — Арской Директории (тот самый, из газеты), а на другой помещалось изображение Уральско-Сибирской гостиницы, вид со стороны угла Успенской и Александровской улиц. На той и на другой внизу имелась надпись: «Россiя, Арская Директорiя, 1918 годъ, 0 коп.». Обе марки были ярко-красного цвета и обе были погашены чёрными чёткими штампами.

К маркам прилагалась записка. «Любезнейший Иван Францевич, — было написано в ней, — только что ко мне в нумер доставили весь первый тираж марок Арской Директории. Они лежат на моём столе, а я сижу и любуюсь ими. За сим занятием я вспомнил о вас и прошу принять этот скромный презент в благодарность за идею, которую вы сами мне и подсказали». Далее следовала изящная размашистая подпись, в которой можно было различить заглавные буквы Т, Н и Ф.

Марки Ивану Францевичу понравились чрезвычайно. Понравились настолько, что он почти физически ощутил исходящий от них эстетический аромат, какой-то особый магнетизм, который, он был уверен, отныне и навсегда, во веки вечных веков, абсолютно уравнивал в правах его родной город Арск с любой другой географической точкой на лике планеты Земля, будь то Вест-Индия, Маврикий, Лапландия, Нью-Йорк, Москва, Харбин, Сандвичевы острова, село Тёмное Вятской губернии и всё, что хотите, ещё.

Иван Францевич почувствовал небывалое душевное возбуждение. Ладони его стали очень влажными. Глаза туманились. Он понял, что если сейчас же не успокоится, то выбежит на улицу и начнёт орать что-нибудь, не важно что.

Надо было немедленно уняться. Иван Францевич извлёк из-под прилавка пыльную бутылочку горькой настойки, изготовленной, как сообщала потемневшая этикетка, в городе Одессе по рецепту австрийского доктора Биттнера. Отвернув крышку бутылки он налил настойку себе в рюмочку-напёрсток из старинного ликёрного набора и тут же её опорожнил. Стало чуть-чуть полегче, но сердце в груди продолжало бешено колотиться.

«Сейчас-сейчас, — сказал сердцу Иван Францевич, — сейчас тебя отпустит, погоди!»

Чуть позже, успокоившись, он вернулся к маркам. Измерив их линейкой и изучив при помощи увеличительного стекла Иван Францевич записал полученные сведения в блокнот.

— Я назову вас «Красными Директориями». — сказал маркам Иван Францевич потом. — Ты будешь «Красная Директория» — один, — сначала обратился он к групповым портретам членов правительства, — а ты, — продолжил хозяин лавки обращаясь уже к изображениям гостиницы, — «Красная Директория» — два.

Покончив с этим он вновь убрал марки в конверт, поместил его во внутренний карман сюртука и позвал дворника.

— Ты этого постояльца, — спросил у него Иван Францевич, — ну, того, что конверт тебе отдал, хорошо запомнил?

— Хорошо. — отвечал Талгат.

— Он в каком нумере жил? Дворник задумался.

— Творецкий его фамилия. — подсказал Иван Францевич.

Талгат ничего не вспомнил и цыкнул покачав головой.

— Узнать можно. — предложил он затем.

— А на этаже, что, караул? — спросил Иван Францевич.

— Нет, двери закрыт, опещатан и всё.

«И у этих неразбериха! — подумал он. — Но мне это на руку».

Однако времени терять было нельзя.

— Послушай, Талгат! — обратился хозяин лавки ко дворнику. — В нумер его попасть сумеешь?

— Пощему нет? — отозвался дворник. Тогда Иван Францевич стал объяснять ему, что именно тот должен в апартаментах Творецкого найти.

* * *
Два часа спустя Иван Францевич оглядывал свою опустевшую лавку в поисках подходящего предмета. В конце концов он остановился на объёмной мраморной чаше, назначение которой и сам до конца не понимал — то была большая пепельница, аптечная ёмкость, или же часть какой-то художественной композиции.

Чаша вместила в себя весь тираж «Красной Директории», добытый в нумере Творецкого.

Марки долго не хотели заниматься. Иван Францевич использовал три или четыре спички пока достиг нужного результата. Но зато сгорела вся «Красная Директория» очень быстро, буквально в течение пары минут.

Завершив сожжение он оделся, погасил свет, ещё раз проверил наличие драгоценного конверта на груди, поднял ёмкость с пеплом и пошёл из лавки прочь. Пепел следовало вытряхнуть, а саму чашу отнести домой. Не выбрасывать же?

На Успенской было тихо, только где-то во дворах брехала собака. В небе плыла Венера, яркая, прекрасная и одинокая. С юга, со стороны Серой реки в город задувал ветерок.

Людей на улице не было, и хозяина лавки при Уральско-Сибирской гостинице сейчас никто не видел.

«А ведь это вынос урны с прахом Арской Директории», — понял Иван Францевич и нежданно для себя самого расплакался.

2009 г.

Подлинная история ресторана «Землянка»

Однажды мне объяснили разницу между рассказом и романом. Я так понял, что написать рассказ — это как приготовить стейк. Просто берёшь кусок мяса и обжариваешь его на сковородке. Результат зависит только от качества исходного продукта. А вот роман — это уже блюдо из фарша. Тут требуется более тщательная подготовка. Фарш сначала надо сделать. Потом уже подготовленный полуфабрикат облекают в форму котлет, пельменей или фрикаделек. Самое важное, чтобы фарш был однородным. В этом главный секрет съедобного романа.

Не знаю, зачем я об этом пишу. Наверное, затем, что люблю вкусно поесть.

Для меня история ресторана «Землянка» началась в тот момент, когда врачиха на мандатной комиссии объявила, что в армию меня, всё-таки, призовут.

— Придётся послужить, толстячок! — весело сказала она. — Девушка-то есть у тебя?

— Есть, — ответил я. — А что?

— А то, что толстым она тебя больше не увидит.

— Почему? — спросил я. — Там что, кормить не будут?

Про девушку я тогда наврал. Не было у меня девушки. Девушкам, я заметил, не очень нравятся ребята с прозвищами «Жирбаза», «Жирный» или хотя бы «Толстый». А я был именно такой. «Жирбазой» я стал лет в шесть. Ещё в старшей группе детского сада. До «Жирного» дорос к третьему классу. К восьмому уважение окружающих ко мне достигло масштабов «Толстого» и на этом остановилось.

Через пять дней после мандатной комиссии я обнаружил себя на краевом сборном пункте, у витрины единственного на всё это учреждение продовольственного магазина. Я стоял и разглядывал содержимое стеклянной банки с наклейкой «Маринованные сливы» и всё никак не мог поверить, что это всё, что в этом магазинчике есть. Не мог поверить и всё.

Очень хотелось кушать. Хотя кушать мне хотелось всегда. Собранная родительскими руками еда в дорогу была съедена мной ещё утром. И я не знал, что мне делать. Я не понимал, как можно существовать без регулярной и вкусной еды.

Тогда из голодной растерянности меня вывело то, что мою команду, под номером, кажется, 160-А, как раз позвали на построение. Мы, а было нас человек сорок или около, расставились на плацу в три шеренги, в вытянутой друг от друга руке, сложив перед собой свои манатки и подставив майскому воздуху свои стриженные головы.

Седой военный комиссар сказал что-то про долг и про честь, а потом обошёл каждого и выдал каждому по три металлических рубля, говоря при этом что-то типа: «Счастливого пути!».

Старик-военный произносил это так, как будто желал нам приятного аппетита, но при этом выставлял в качестве угощения лишь три корки хлеба и прокисшее молоко.

Мы ехали в армию на поезде двое суток. Куда именно нас везут, нам не говорили. Сопровождали нас молчаливый офицер с погонами капитана и говорливый смуглый азиат с погонами сержанта.

— Чуморики будут чуморики, — рассказывал нам про армию сержант, — а пасаны будут пасаны.

Я не понимал, кто такие «чуморики» и кто такие «пасаны». На слух «чуморики» казались мне тогда чем-то вроде сухариков, а «пасаны» — круассанами. Главное, о чём я думал по дороге — это еда. Она занимала почти всё моё сознание.

В пути нас кормили какой-то пищей. Это были хлеб, рыбные консервы и что-то ещё. Сухой паёк, так это называлось. Было съедобно.

Мы приехали на нужную станцию поздно ночью. Из вагона сразу же пересели в кузов грузовика и поехали дальше. Помню, что в дороге кто-то дал мне глотнуть из бутылки водку. Водка мне не понравилась.

Потом мы доехали и нас завели в большой спортивный зал. Там мы попадали прямо на маты и уснули. Сквозь сон я запомнил, что ночью ко мне кто-то подходил и, подняв мою левую руку, рассматривал наручные часы.

Утром нас разбудили и вывели на воздух. Мы сели прямо на землю, спиной к стене спортзала и стали ждать, когда поведут переодеваться. Тогда я впервые увидел это место. Голую степную равнину. Она мне напомнила торт «Медовый». Тот же светло-коричневый цвет. По-военному место именовалось посёлок Ханское-5, а по-граждански — Ханское Поле. Похоже на название торта, типа «Графских развалин». Здесь находится огромный ракетный и артиллерийский полигон. На самом-то деле Ханское Поле расположено всего в часе езды от нашего родного города Арска. Но, как я сказал, нас везли сюда вкруговую почти двое суток. Заметали следы, наверное. Чтобы вражеские орбитальные группировки не могли отследить, где теперь мне предстояло столоваться.

Да, кстати, сразу же про столоваться. Я всё ещё помню своё первое впечатление от посещения нашей полковой столовой. У меня сразу возникло чувство нереальности от того, что увидел на столах. Это никак не могло быть едой. Эта была какая-то фантастика, инсценировка, бутафория, потребная для того, скажем, чтобы напугать нас ещё сильнее. Вот только зачем это было нужно?

В нашей столовой, из того, что подавали срочникам, я мог есть только белый хлеб. Утром он сопровождался таблеткой сливочного масла, а в обед и на ужин белый хлеб пребывал в одиночестве. Всё остальное — варёное сало, солёную капусту, чай неуловимого тёмного цвета и так далее в меня никогда не лезло, как бы голоден я ни был.

А белый армейский хлеб был изумительно вкусен. Такого я нигде не едал.

Через месяц, после карантина, меня, как и всех остальных «щеглов», перевели в линейное подразделение, и я угодил в один из батальонов танкового полка.

Пребывание там стало одним из самых тяжких эпизодов моей жизни. Мне до сих пор больно, стыдно, а главное — голодно об этом вспоминать. Скажу так: человек готов пойти на всё, когда ему страшно и хочется есть. Думаю, дело шло тогда к моему полному унижению, падению, а может быть, и к концу.

Но однажды всё чудесным образом переменилось. В тот день меня отправили в наряд, то есть, на дежурство в «чепок». «Чепок» на армейском жаргоне означает солдатскую чайную, маленькую кафе-кондитерскую на территории нашей части. И моя обязанность, как дневального, заключалась в том, чтобы там прибраться.

Это было большое счастье. Потому что можно было доесть объедки кексов и пирожных со столов. К тому дню я был уже и морально, и физически к этому готов. Сладкого в армии мне не хватало больше всего, а сахар я еженощно видел во сне.

Когда в чайной закончился рабочий день и буфетчица укатила в городок, мой час настал. В тот день в чепке отпировало сразу несколько кавказских компаний, а эти всегда оставляют на столах массу нетронутой еды. Я собрал её всю на один столик и принялся есть. Я ел, да что там — поедал сливочные колбаски с жиринками арахиса, глинистые пирожные «картошка», пятнистые шахматные кексы, похожие на желтоватые мослы эклеры и запивал перечисленные изделия мутно-коричневым яблочным соком прямо из трёхлитровой банки.

Мне было понятно, что это всё кончится плохо. Что кишки мои сейчас совершат заворот, но я, наверное, просто опьянел от насыщения и контролировать свои действия никак не мог. Я не мог остановиться.

Меня остановили. Я съел, наверное, уже половину всего приготовленного, как вдруг меня окликнули.

— Эй, боец! А ты не лопнешь?

Продолжая жевать (остановиться всё же не вышло) я обернулся и увидел перед собой молодого коренастого офицера в чине лейтенанта. Фуражка висела у него на затылке, он с весёлым удивлением смотрел на меня и поглаживал себя по животу. Видимо, он только что вошёл в чепок с улицы.

Я как мог быстро поднялся из-за стола, прожевал и проглотил то, что было у меня во рту.

— Виноват, товарищ лейтенант! — сказал я потом.

— Чем же ты виноват? — спросил он. Я не нашёлся, что сказать.

— Ты откуда, боец? — спросил меня дальше лейтенант.

— Из Арска, — был мой ответ.

— Что, серьёзно? — не поверил он мне. — А живёшь там где?

— В Красном Лесу, — назвал я свой родной микрорайон.

— Быть не может! — продолжал не верить мне лейтенант. — Кого знаешь?

— Нерона знаю, — вспомнил я кличку известного в наших местах хулигана.

— Ишь ты! — хмыкнул офицер. — Нерона! А я вот — из Иванкалы. Нерона, извини, не знаю.

Иванкалой называли старейшую часть нашего города, те места, где когда-то, как говорят, стоял первый арский острог. От Красного Леса это было довольно далеко.

— Ну что, земляк, будем знакомы, — лейтенант протянул мне свою руку. — Лейтенант Магрибов!

Представился и я.

Магрибов взглянул на стол, занятый не съеденными мною остатками и тут лицо его стало серьёзным.

— Ты что, ешь объедки? — спросил он меня. Я покраснел, наверное, до пояса.

Мой ответ лейтенанту не требовался. Ему и так всё стало понятно.

Секунду или две офицер размышлял, а потом заговорил снова.

— Хочешь каждый день хорошо питаться?

Да, я очень хотел каждый день хорошо питаться.

— А что для этого надо? — спросил я.

— Сам готовить умеешь? — поинтересовался лейтенант.

— Умею, — сказал я.

— Ой ли? — опять не поверил он мне. — Жаренную картошку когда надо солить?

— В конце, конечно, — пожал я плечами. — Если солить в начале или в середине готовки — она разваливается и сереет.

— Смотри-ка, разбираешься. А надо ли класть в «бефстроганов» томатную пасту?

— Нет, — ответил я. — Только сметану. Хотя некоторые уроды томатную пасту туда всё же кладут.

Лейтенант засмеялся.

— Некоторые уроды, — сказал он, — даже не кладут туда мяса. Ну, ладно. Контрольный вопрос. Составь мне рецепт солянки.

Этот вопрос был по-настоящему тяжёлый для меня. Солянку я никогда не готовил. Я и ел то её всего пару раз в жизни. У меня были, конечно, кой-какие предположения на тему как её готовят, но… Эх, была не была!

— Вам какую — рыбную или мясную?

— Пускай будет мясная, — решил лейтенант. Вздохнув, я начал медленно излагать свою фантазию на данную тему.

— Солёные огурцы когда будем добавлять? — немного погодя перебил меня Магрибов.

Я запнулся.

— Н-нет, товарищ лейтенант, — был мой ответ. — Солёные огурцы добавлять мы вообще не будем. Это уже не солянка будет, а рассольник какой-то.

— Ну, ладно, — сказал офицер. — Хорошо. Я понял, что солянку ты делать пока не умеешь, но рассуждаешь, в общем, здраво. В каком подразделении служишь?

В общем, я не знаю как, но лейтенант это устроил и через две недели меня перевели к нему. Магрибов был начальником продовольственной службы нашего полка. Коротко, начпродом.

Вот так я и стал армейским поваром. Ну что вам сказать про это? В целом-то, служба как служба. Сначала была короткая учебка, потом — наша же полковая столовая. Но уже с другой стороны раздатки.

Помню первую свою поварскую задачу. Надо было набрать для обеда ту самую, солёную капусту. Мы с напарником пришли в хранилище, оказавшееся большим цементным бассейном. Капуста была в нём.

— На! — сказал мне напарник вручая вилы. — Прыгай, давай!

— Куда? — я не понял.

— Туда! — кивнул он мне в сторону бассейна. После секундного колебания я решился, спрыгнул вниз, встал на капусту своими сапогами и принялся вилами наполнять бак. Очень странное, надо заметить, чувство возникает, когда стоишь на еде ногами.

Я, наверное, избавлю вас от лишних подробностей моей службы в полковой столовой. Например, от того, как режут свиней на морозе, когда бойцом управляет не жестокость, а нужда спасти от обморожения свои мокрые пальцы, закоченевшие на колючем зимнем ветру. А сделать это можно только одним способом — забить свинью и побыстрее засунуть руки в глубину её тёплой туши.

Магрибова я видел каждый день, но говорили мы редко. Чаще всего он мне просто по-свойски подмигивал и это заменяло разговор. Лейтенант приходил в столовую снимать пробы и делать записи в бракеражный журнал. Начальником столовой, а стало быть и моим непосредственным начальником был некий старший прапорщик, старый вор и пожилой уже человек. Себя он в шутку называл «пра-пра-прапорщик». Иногда они с Магрибовым цапались по поводу качества пищи, но это всегда заканчивалось ничем. Прапорщик был какой-то свойственник заместителя командира полка по тылу, а тот был Магрибовский командир. Вот и все дела.

Столовскую еду я не ел по-прежнему. Её не ел никто из наших поваров. Для себя мы готовили отдельно: супчик, жаренная картошка, рыба.

Несколько раз Магрибов брал меня с собой на продовольственные склады дивизии. Тут мы время от времени пополняли запасы нашей полковой столовой. Продовольственные склады были целым подземным городом. Наш грузовик въезжал в складские ворота, съезжал вниз, оказывался под землёй и ехал там ещё минут десять-пятнадцать. Потом мы останавливались, вылезали наружу и уже пешком, с тележкой, шли по улицам, образованным стеллажами с самой разной жратвой. В зависимости от того, что нам было нужно в конкретный день мы забредали то на Тушёночный Проспект, то на Гречневое Авеню, то в Аллею Сублимированного Картофеля или на какую-нибудь Макаронную Площадь.

Пару раз я даже был в Парке Замороженных Мясных Туш. Памятное место. Думаю, некоторые экспонаты здесь имели и историческую ценность. Тут я видел, например, тушу с маркировкой 1929-го года.

— Представь, всё это будет уничтожено, — сказал мне однажды при посещении этого склада Магрибов.

— Это как? — не понял я. — Съедено, что ли?

— Нет. Именно, что уничтожено. Утилизировано. Ликвидировано физически.

— Зачем это? — не понимал я.

— Ты телевизор не смотришь, что ли? Хотя да, телевизор ты не смотришь, — тут же вспомнил Магрибов. У нас в расположении не было телевизора. — Но радио вы же слушаете?

— Так, иногда.

— Про разоружение знаешь? Ну, вот, это оно и есть. Дивизию нашу тоже скоро утилизируют. То ли кадрируют, то ли кастрируют. В общем, было мотострелковое соединение, а будет миротворческое.

— Так ведь, миротворцам тоже жрать надо, наверное, — предположил я.

— Это никого не волнует. По приказу сверху все продовольственные запасы дивизии будут уничтожены, понял? Все, до последней банки тушёнки, — ответил лейтенант.

Между тем время моей службы постепенно проходило. Миновала зима. За ней весна. Потом прошло лето. Наступила осень. Осенью дивизию начали косить. Сначала волна сокращения прокатилась по артиллерийскому полку. Потом по обоим пехотным. Затем принялись за наш, за танковый, за отдельный батальон связи, за разведбат и далее по списку. К зиме личный состав Красно-Ханской Краснознамённой мотострелецкой, как называл её Магрибов, дивизии уменьшился вдвое по сравнению с началом весны. Однако нас, хозяйственные службы соединения, то есть, пока почему-то не трогали. Поговаривали, что к нам вернутся только следующей весной. А до этого оставят в покое.

Мне на это было наплевать по-любому. Весной моя служба заканчивалась. Хотя предстояла ещё длинная и холодная ханская зима.

И вот как-то раз, кажется, в самом конце ноября Магрибов взял меня с собой в городок.

— Есть одно дело, — сообщил он мне по дороге. — Хочешь съездить домой?

Я хотел, о чём и сказал.

— Вот и отлично, — отозвался Магрибов. — У тебя скоро будет оказия. Подробности чуть позже.

Я и не спрашивал. Я не очень любопытен, откровенно говоря.

В городке мы пришли к Магрибову домой, в его холостяцкую однокомнатную квартиру в панельном пятиэтажном доме, с деревянными полами, выкрашенными в ярко-канареечный цвет. В квартире лейтенанта был накрыт стол со всякой холодной закуской и парой бутылок выпивки, а за столом восседал незнакомый мне гражданский парень, чуть старше меня, с длинными тёмными волосами, собранными в косичку.

— Ну, Эдик, познакомься! — сказал ему Магрибов.

— Вот этот парень будет шеф-поваром. Ты тоже знакомься, — обратился он уже ко мне. — Это Эдуард Евгеньевич. Он будет — кстати, кто ты будешь?

— Арт-директор, — ответил длинноволосый. — Только никаких Эдуардов Евгеньевичей. Просто Эдик. — И он с улыбкой подал мне руку.

— Ладно, братцы-кролики! — объявил потом Магрибов. — Давайте начнём. Но сперва каждый из нас пусть поклянётся, что будет молчать обо всём, что он сейчас узнает.

— На чём клясться будем? — весело спросил Эдик.

— На самом святом, — отвечал Магрибов.

Я вздрогнул. Потому что понял, что лейтенант имеет в виду.

— Мы поклянёмся на еде, — взволнованно и серьёзно добавил Магрибов. Таким я его никогда прежде не видел. 

— Повторяйте за мной. Пусть я сдохну от голода, если нарушу эту клятву.

Мы с Эдиком повторили слова лейтенанта.

— Ну хорошо, — тут же, как ни в чём не бывало, произнёс Магрибов. — Прошу закусывать. Говорить будем по ходу трапезы.

— Это будет наш «обед молчания», — хохотнул Эдик.

— Вот-вот! — поддакнул ему лейтенант. — Когда я кушаю, я говорю и слушаю. Ну вот и послушайте…

Тогда я впервые и услышал о ресторане «Землянка».

Наверняка, многие жители Арска помнят, что на углу Табличной улицы и улицы Айгир, что в Красном Лесу, напротив корпусов одного из технических факультетов Арского университета в земле долгое время зиял большущий котлован. По крайней мере, я сам это хорошо помню, потому что жил там неподалёку. Что именно на этом месте намеревались построить — то ли дворец культуры, то ли торговый центр — уже давно и прочно забыто. Но что бы ни планировали возвести, возвели в тот момент, по факту, только этот самый котлован. Конечно, сейчас, спустя годы с тех событий, про которые я веду речь, котлована уже нет, а на его месте стоит большой высотный жилой дом.

Тогда, в прошлом, в тёплое время года, когда город посещали проливные дожди или последствия таяния снегов, котлован превращался в бассейн, в котором купались пацаны из окрестных домов. Купание было рискованным, из воды кое-где, наподобие острых коралловых рифов, торчали прутья арматуры. Помнится, в год, когда я заканчивал школу, той, особенно тёплой и ранней весной в акватории котлована произошло сразу три или четыре несчастных случая. Об этом даже написали в «Арском Паровозе», дескать, доколе? Хотя случаи эти были так, ничего опасного для жизни. Как говорится, порезы, но не парезы.

Ну, так вот. Магрибов речь свою начал с того, что этот самый котлован теперь принадлежит ему. И у него есть идея на тему того, что с ним можно и нужно сделать.

Там будет ресторан.

Когда он это сказал, мне показалось, что я ослышался. Потом подумал, что, наверное, это вполне возможно, но ведь строительство займёт время. Год, полтора, два. Я к тому моменту про армию просто забуду. А тут — шеф-поварство какое-то?

Но план Магрибова был совсем другой. Наш метод, сказал он, простота, быстрота и натиск.

Сначала котлован вычищается и выравнивается, как траншея полного профиля. Стенки его укрепляются деревянным каркасом, пол выстилается им же. Потом вся площадь котлована накрывается огромной брезентовой палаткой, а палатка сверху — маскировочной сетью. А уже дальше образовавшееся внизу пространство осваивается как полноценный обеденный зал — с посадочными местами, кухней и даже эстрадой. Зимой тут холодно не будет, опередил мой вопрос Магрибов, по залу будут расставлены металлические печки. Темноты тоже опасаться не стоит. Электричество дадут переносные бензиновые движки или генераторы.

Ну, ладно, с помещением мне всё было понятно. Но людей-то чем кормить будем, спросил тогда я.

— Не волнуйся, — подмигнул мне Магрибов, — тут тоже всё схвачено.

Идея лейтенанта мне не то, чтобы не понравилась. Просто я не мог в неё до конца поверить. Зато Эдик, похоже, верил в неё даже больше лейтенанта. По ходу Магрибовского рассказа он делал огрызком простого карандаша какие-то зарисовки на клочках бумаги и тут же показывал их нам.

— Обеденный зал…, бар…, танцевальная площадка., входная группа. — и так дальше.

Самое главное, сказал Эдик чуть позже, когда лейтенант выходил на кухню, это не верить или не верить. Самое главное в любом проекте — это его сначала представить.

— Напряги мозги. Попробуй мысленно увидеть этот ресторан своими собственными глазами, — посоветовал мне Эдик. — Хотя бы что-то, какие-нибудь мелочи.

Я обещал ему попробовать и вечером того же дня, в казарме, засыпая, приказал себе представить будущий ресторан. Но с ходу у меня ничего не вышло. Какое-то серое пятно, не более.

Утром следующего дня Магрибов отмазал меня ото всех обязанностей по столовой и поставил задачу придумать новогоднее обеденное меню. Для нашего дела.

— А из чего готовить будем? — спросил я.

— Помнишь продовольственный склад дивизии? Вот это и есть твой материал. Попробуй придумать всё. Вообще, всё, что придёт тебе в голову.

После развода я сел в красном уголке с ручкой и листом бумаги. В голове было пусто. До обеда было ещё далеко, а есть уже хотелось.

Я положил листок перед собой и стал жевать кончик ручки. Есть у меня такая дурная привычка. Жевание, как ни странно, мне помогло. Оно меня как будто бы подтолкнуло и пустота в голове стала потихоньку заполняться разными съедобными образами.

В общем, я накидал праздничное меню минут за сорок.

Потом я вдруг решил подумать о нашем ресторане. Представить его так, как предлагал арт-директор Эдик. Не могу сказать, что у меня это вышло легко и просто, но на этот раз серого пятна не было. Я увидел людей, увидел блюда (даже запахи почуял). Но самое главное, в какой-то момент моего бдения я вдруг увидел перед собой надпись, почему-то белыми буквами на красном фоне. Это была вывеска нашего ресторана, а слово, которое я тогда разглядел, было слово «землянка».

Да-да. Именно. Это я придумал само наше название.

Магрибову и Эдику оно сразу и очень понравилось.

— Вот это чётко! — одобрил меня арт-директор. — Ты хоть понимаешь, что заглянул в самую суть нашего заведения?

Работа в котловане, как я понял, началась уже через пару дней после нашего первого разговора. Но на этом, подготовительном этапе я был там только однажды, где-то в середине декабря.

Как и было обещано, Магрибов организовал мне отпуск, то бишь, поездку домой. Мы приехали в Арск вместе, на одном грузовике и первым делом, сразу же проехали на место будущего ресторана.

Оно было огорожено двумя рядами колючей проволоки и за ними уже шла работа. Я бы сказал, что котлован в этот момент больше всего был похож на котёл с кипящей водой. Роль пузырьков выполняли копошившиеся в котловане бойцы. Их было там человек сто, наверное. Та зима началась сразу с холодов и земля к тому времени уже сильно промёрзла. Бойцы рубили её топорами и потом выгребали получавшиеся земляные ошмётки лопатами. Так выравнивали полы будущего ресторана.

На подготовительные (называть их строительными, верно, не стоит) работы ушла где-то неделя, после чего на объект заехали мы — производственная, так сказать, бригада. Людей в неё я отобрал сам. Жили мы прямо там, в палатке, только мыться нас раз в два дня возили в одну из городских бань. Котлы пустили двадцать пятого декабря, и в тот же день мы снимали первую пробу с блюд нашего ресторана.

В общем, кухней командовал я, конечно, под чутким магрибовским руководством, а в зале рулил Эдик. Там, в основном, работали студенты, которых он сам и нашёл.

Как я уже говорил, открытие ресторана запланировали на Новый Год.

Никакой рекламы не было. Но, то что под брезентовым пологом вызревает что-то грандиозное, интересующийся народ в Арске понял и почувствовал и так. Люди, проходя или проезжая мимо, заинтригованные, останавливались и подходили ко входу. У входа всегда дежурило несколько парней представительной внешности и убедительной комплекции из эдиковской команды, облачённых в советскую униформу сороковых годов прошлого века, в фуражках с тёмно-синими тульями и в такого же цвета галифе (где её конкретно откопали я не знаю, но у Магрибова друзей было полдивизии). Пояс каждого охранника оттягивала большая чёрная кобура. И у каждого из них на груди висел бейджик, напоминающий орденскую планку. На планке было написано «ОСОБИСТ».

На все расспросы прохожих грозные особисты отвечали только: «Не положено» и выдавали на руки бумажку, в которой было написано «Повестка. Вызываетесь к одиннадцати часам вечера тридцать первого декабря с.г. При себе иметь пару шерстяных носков и пачку сухарей».

К вечеру тридцать первого числа у входа под полог собралось сотни три человек, пожелавших узнать, в чём тут фишка. Среди них, конечно, были и приглашённые, но и они были осведомлены не больше остальных.

Ровно в 23–00 над входом подняли кумачовый транспарант, на котором белой краской крупными буквами было написано: «ЗЕМЛЯНКА». На следующей строке шла надпись помельче «Вход только по пропускам».

Народ внутрь запустили в начале двенадцатого ночи. Не помню уже, сколько стоил «пропуск». Но значения это не имело. Народ прибыл не без денег. И не без пар носков и пачек сухарей.

Открытие нашего ресторана я запомнил. Скажу честно, оно оставило у меня одно из самых сильных впечатлений, которые я когда-либо получал в своей жизни. И я до сих пор горжусь, что был к этому событию причастен. Наше новогоднее представление называлось «Операция «Конец чёрной обезьяны»». Имелся в виду знак уходящего в тот праздник года по восточному календарю.

Когда народ запустили внутрь и он, наконец, расселся, в зале вдруг зазвучало через мегафоны громкое предупреждение: «Внимание, граждане! Внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!». И резко вырубили свет. Тут же через динамики на полную мощь пошла запись гула приближающихся самолётов. Потом открылась пальба по ним из зенитных пулемётов, кое-какие из самолётов, вроде как, оказывались сбиты. Они, судя по звуку, с рёвом падали на землю и взрывались где-то по соседству. Всё это происходило в кромешной темноте.

В общем, атмосфера была жутковатая. Думаю, ещё чуть-чуть и началась бы паника. И тут внезапно врубили несколько прожекторов. Сначала их лучи пометались по залу, выхватывая выпученные глаза и раскрытые рты собравшихся, а потом лучи фонарей направили вверх. И тут оказалось, что потолок нашей гигантской брезентовой палатки уже откинут, и над нами чистое новогоднее звёздное небо!

Лучи фонарей-искателей стали рыскать по небу и вдруг выцепили фигуры, опускавшиеся вниз на парашютах. То есть, прямо на нас, сверху, подлетали парашютисты. Их было трое. Они приземлились прямо на площадке в центре зала. Когда они отстегнули парашютные лямки и стянули со своих голов десантные шлемы оказалось, что перед нами трое Дедов Морозов.

Короче говоря, это были конферансье начавшегося праздничного концерта. Концерт тогда вышел мощнейший. Выступило несколько ныне широко известных музыкальных команд. Но тогда их имена ещё ни о чём не говорили большинству зрителей и мне, в том числе. Это были Данила Бунчук и его «ПДД», группа «Мелкая Моторика», женская вокальная бригада «Зулуска» и, наконец, «Конвоиры Металлических Пельменей». Энергетика в зале была чумовая. Прошло уже столько лет, а я до сих пор её ощущаю, достаточно только об этом подумать. Особенно, конечно, я вспоминаю про исполнение знаменитой сейчас на весь мир песни «Конвоиров» под названием «Ура! Я дурак!».

«Урррра!!! Я дуррррак!!! Урррра!!! Я дуррр-рак!!!». Уф! Мурашки по коже…

Потом началась дискотека. Тут и пригодились шерстяные носки. Потому что танцы шли на круглой эбонитовой платформе и искры сыпались у танцующих из-под ног. Казалось, люди танцуют на огне.

(Зачем нужны были сухари я узнал много позже, когда как-то раз в ресторан с опозданием приехала хлебовозка).

Новогодний концерт был последней музыкальной программой в «Землянке», которую я посмотрел, хотя бы и кусками. Больше у меня на это никогда не было времени, потому что мы пахали, пахали и пахали.

Народ повалил в «Землянку» с самого первого дня и больше никогда здесь не переводился. Сказать по-честному, я так и не понял, что его сюда влекло.

Интерьер был очень скромный. Столы и скамейки были сколочены из грубых досок. Вместо скатертей стелили дивизионную газету «Щит Родины», которую для этих целей в ресторан завезли, наверное, тонны две. Сервировкой служили котелки, манерки и фляжки. Зимой у каждого столика стояла маленькая печка, труба от которой уходила вверх, к брезентовой крыше. Печку можно было топить брикетами торфа. Особым шиком было то, что на каждом столике размещался тяжёлый полевой телефон из чёрного графита, по которому можно было связаться с баром или кухней и сказать в трубку что-то типа: «Дежурный! Пришлите вестового в двадцать третий квадрат!». Вестовыми у нас называли официантов, а квадратами, как вы, наверное, поняли, столы.

Что же мы подавали гостям в нашем ресторане? Конечно, у нас было определённое, скажем так, дежурное меню: обычная столовская еда, но только очень хорошего качества. Например, пельмени, состряпанные по рецепту моей бабушки. Однако главным спросом у гостей пользовалась всякая, как назвал это Эдик, армейская экзотика: гречневая каша, тушёнка, варёное сало, кислая капуста, омлет из яичного порошка, хлеб из гороховой муки, галеты и тому подобные «деликатесы».

Самым ходовым было блюдо под названием «Картошечка, жаренная на комбижире». Людям очень нравился сладковатый привкус картофеля, который, как известно, появляется у клубней после хранения на морозе.

Картошку иногда запекали и прямо в печке возле столика.

Ещё одним фирменным блюдом была пшённая каша с тушёнкой, её подавали в большом котле, на дне которого, в роли призовой мозговой кости, лежал небольшой топор. Называлось это, естественно, «Каша из топора». Были ещё вариации каш с сапёрной лопаткой и штык-ножом, но они как-то не пошли.

Любимым у публики десертом стала сгущёнка, подававшаяся с чайным напитком «Чаёк», который зимой готовили прямо из снега. «Чаёк» после стандартного заваривания настаивали 2–3 дня, потом повторно кипятили и подавали на стол в больших и толстых алюминиевых чайниках. Если чай остывал гости могли сами его подогреть на уже поминавшейся печке.

Кроме чая на ней частенько разогревали и жестяные банки с армейским фаст-фудом. Особенным успехом у гостей пользовалась консервированная баранина с рисом, которую обычно гарнировали нарезанным кольцами репчатым луком.

Кроме меню была и винная карта. Её костяк составляло несколько фирменных спиртных напитков: коктейль «Наркомовский» (100 грамм 96% этилового спирта), коктейль «Молотов» (100 грамм спирта с щепоткой чёрного молотого перца), коктейль «Трофейный» (100 грамм спирта с добавлением небольшого количества киршвассера), коктейль «Второй фронт» (100 грамм спирта с добавлением небольшого количества виски), коктейль «Квантунский» (100 грамм спирта с добавлением небольшого количества саке), коктейль «Макаронник» (100 грамм спирта с добавлением небольшого количества граппы) и коктейль «Лягушатник» (100 грамм спирта с добавлением небольшого количества коньяка). Однако самыми популярными были коктейли «Ударный» (150 грамм спирта) и «Гвардейский» (200 грамм спирта соответственно). Вроде бы, был ещё и какой-то 300-граммовый «Штрафной», но я лично его ни разу не видел.

Дополнением к алкоголю шёл и табак. Как вы, наверное, догадываетесь, он тоже был экзотический. Курильщикам предлагались бычки, козьи ножки, самокрутки и только в качестве продукции класса «Премиум» шли всякие-разные «Охотничьи» и «Гуцульские», которые дивизия получала в качестве бесплатного табачного пайка.

Ну вот, собственно говоря, и все наши питейно-пищевые предложения.

Кроме еды в «Землянке» была ещё и культурная программа.

На большой простыне в центре зала непрерывно крутили старые фильмы о войне, вроде «Небесного тихохода».

Конечно, почти всегда, как фон, в ресторане звучала музыка и песни военных лет: Шульженко, Бернес и так далее.

Пару раз, на закрытых банкетах, выступал «Ансамбль песни и пляски Красно-Ханской мотострелковой дивизии», в природе, правда, не существовавший, а созданный исключительно по воле и фантазии нашего арт-директора.

Иногда вместо музыки включали гул приближающихся бомбардировщиков, а потом и, собственно, самой бомбёжки. Иногда же вместо бомбёжки гости могли наслаждаться какофонией артиллерийского обстрела. Звуки бомбёжки и артподготовки были настолько сильными, что сотрясали всё вокруг. В такие минуты заказ надо было буквально выкрикивать в ухо вестового или в трубку полевого телефона: «Дежурный! Срочно доставьте два «Ударных» в десятый квадрат! Как поняли, дежурный?».

Дежурные, впрочем, понимали всё прекрасно. Публика от посещения «Землянки» всегда была в полном восторге. Народ, как я говорил уже, ломился в заведение и днём, и ночью.

Особенно заведение полюбилось милиционерам, пожарникам и военным. Здесь постоянно собирались компании для обмывания очередных «звёздочек» и отмечания прочих знаменательных в их жизни событий.

Как, наверное, и любое другое модное место, «Землянка» становилась и ареной скандалов. Я не имею в виду сейчас пьяные драки, которые случались тут крайне редко и пресекались всегда быстро и эффективно.

Как-то раз, уже летом, у входа в ресторан возник митинг ветеранов войны. Кто-то через «Паровоз» накрутил стариков на тему того, что в «Землянке» спекулянты продают-де боевые награды, чего не было и быть не могло никогда.

К ветеранам тогда вышел сам Магрибов и просто пригласил их перекусить. Старики поворчали, но от приглашения не отказались. С тех пор в ресторане стали регулярно проводить дни открытых дверей для ветеранов, которые в ответ затопили редакцию «Арского Паровоза» благодарственными (в наш адрес) письмами.

Время, тем временем, шло, уж извините за этот тупой каламбур. Я уже успел демобилизоваться, но в ресторане продолжал ходить в армейской форме и коротко стригся, чтобы не сильно выбиваться из общей массы.

Я понимал конечно, что однажды это всё должно как-то закончиться. Не потому, что дела пойдут хуже, а потому, что любые дела когда-нибудь, да кончаются.

Магрибов с Эдиком конец спланировали заранее. Случилось это где-то года через полтора после открытия. Сам «День Икс» приурочили к приходу большой проверки из санитарно-эпидемиологической службы. О дате проверки донесла разведка, которая у Магрибова была налажена на очень высоком уровне. Фактически «Землянка» прекратила работу за день до этого и весь этот день ушёл на подготовку эффектного финала.

Финальную сцену из жизни ресторана можно было назвать «Разбомбили». Мы — Магрибов, Эдик и я — наблюдали за ней с верхнего этажа студенческого общежития, расположенного по соседству.

Представьте себе, что на наш ресторан упала и взорвалась мощнейшая бомба. В самом центре котла образовалась гигантская воронка. Вокруг неё, в соответствии с законами взрывного дела, разметались останки людей и предметов. Наиболее уцелевшие телалежали по самому краю воронки.

Санитарная комиссия прибыла на место в девять утра на белом микроавтобусе. Их было три проверяльщицы и один проверяльщик. Выйдя из машины они бодрым шагом подошли ко входу в заведение и внезапно застыли на месте, ибо узрели то, что было внизу.

Наверное, тут им и стало немного не по себе, потому что мужчина закричал, две женщины сели на землю, а третья, обхватив руками свою высокую причёску по бокам, метнулась прочь, вниз по улице Айгир.

Но и это было ещё не всё. Через минуту окровавленные покойники (из числа «целых») медленно поднялись со своих мест, тщательно отряхнулись и потихоньку разошлись в разные стороны.

В этом месте мужчина-проверяльщик тоже присел, а уже присевшие ранее дамы решили покричать.

Фокус, конечно, был очень жестокий и очень рискованный, но, насколько я знаю, никто из проверяющих при его исполнении сильно не пострадал. Заранее вызванная нами «скорая» была на месте уже через пять минут.

Ну что же, история моя подходит к концу. После «Землянки» я так и остался в ресторанном бизнесе. Кстати, ресторан наш стал настоящей кузницей кадров для всех ныне работающих в Арске предприятий общепита: от сети быстрого питания «СупКультура» и народного кафе «Каравай-Сарай» до бар-кальянной «Попыхи» и самой фешенебельной арской ресторации «Mon Bijou». В которой, сменив до того несколько мест работы, сам я и служу по сей день. Большинство директоров, ключевых менеджеров и шеф-поваров всех перечисленных мною заведений прошло в своё время через школу «Землянки». Мало того, её неоднократно посещали, и надо думать, не только с гастрономическими целями, деятели «Макдональдса», «Тако Белл» и им подобных учреждений, приезжавшие для этого не только из Москвы, но и из более отдалённых краёв. Да что там рестораторы. Кто только у нас не ел. Почётным гостем ресторана дважды был, например, даже бургомистр немецкого Цухаузена, города, который является Арским побратимом.

На мой вкус, сейчас «Мон Бижу» — это лучшее в Арске заведение. Пользуясь случаем, приглашаю вас, если вы ещё ни разу тут не были, здесь отобедать. Тех же, кто у нас уже побывал, агитировать смысла нет. Они в курсе. Пользуясь тем же случаем рекомендую всем также попробовать наш новый десерт под названием «Эскейп» — набор фирменных шоколадных конфет, выложенных в форме компьютерной клавиатуры. Это очень вкусно, поверьте. Говорю вам как человек, который этот десерт и придумал.

Эдик сейчас в Москве, уже давно. Сначала он работал там на телевидении: готовил гремевшие одно время программы по мотивам старых музыкальных номеров. А потом Эдик перешёл в кино. Иногда я вижу его фамилию в титрах новых отечественных блок-бастеров.

Магрибов сейчас..

Да, это интересный вопрос, где сейчас Магрибов. После закрытия «Землянки» я на несколько лет потерял его из виду. Знал только, что из армии он вскоре уволился. По офицерскому суду чести. Потом однажды я встретил его на улице. Он был за рулём ярко-жёлтого открытого кабриолета, а рядом с ним сидела девушка сногсшибательной красоты. Я таких во плоти никогда не видел. Сам Магрибов мало изменился, вот только вдел в ухо серёжку с маленьким блестящим камешком.

Тогда он сам меня окликнул и, похоже, был рад меня видеть. Потом я понял, что он был бы рад кому угодно, потому что сам он просто сиял и излучал своё счастье, как калорифер излучает тепло. Я даже немного посидел на заднем сиденье его шикарной машины и подышал духами его шикарной спутницы.

— Ты где сейчас? — поинтересовался мой бывший командир.

Я рассказал ему и спросил о том же.

— А я спортом решил заняться, — отвечал он. — Вот, даже машину спортивную купил. А у тебя какая машина?

— У меня пока нет машины, — ответил я.

— Что, ни одной машины? — искренне удивился Магрибов.

Простились мы дружески. В конце он на секунду сделал-таки серьёзное лицо и приложил палец к губам.

— Наш «обед молчания» пока продолжается, старина! — тихо сказал он мне и уехал.

Спустя несколько лет я мельком видел Магрибова в одном из столичных аэропортов, где сам ждал какой-то пересадки. Он тогда быстрым шагом пролетел мимо меня, катя позади дорожную сумку на колёсиках. Я не стал его окликать. Он явно торопился. И потом, мне показалось, что он не был бы рад увидеть здесь знакомых. На эту мысль меня навели большие тёмные очки, усы и роскошная чёрная шевелюра на его голове. При том, что Магрибов по масти был лысеющий рыжеватый шатен. Но это был он и никто другой. Я не мог его спутать с другим человеком.

С тех пор прошло ещё несколько лет.

И вот, пару дней назад, Магрибов нашёл меня сам, на однокашниках-ру. Он запросил у меня мой электронный адрес, я ответил, и он написал мне большое письмо.

Магрибов сейчас… Да уж, он всегда умел меня удивлять. Магрибов сейчас в Ираке, в системе кейтеринга армии США. Кейтеринг, пояснял он мне, это служба продовольственного обеспечения. Оказывается, американских военных кормит гражданский персонал, который набирают для этого по всему белому свету. Ещё Магрибов написал, что год назад получил канадский паспорт и снимает с меня обязательство молчать про «Землянку».

Итак, «обед молчания» закончился. Теперь, наконец, я могу рассказать всё, что я знаю о ресторане «Землянка». Как вы поняли, я только что это и сделал. Многое, конечно, осталось за рамками, например, о том, кто помогал Магрибову в городе, кто — в дивизии. Кто-то же должен был ему содействовать в его предприятии. Ну, да ладно. Я всё равно этого не знаю, да и знать не хочу. Как я уже говорил, я не особо любопытен. Меньше знаешь — лучше ешь, вот что я вам скажу.

Иногда я думаю о разных отвлечённых вещах. Философствую, короче сказать. И вот о чём я стал подумывать.

Говорят, что американцы скоро уйдут из Ирака. Интересно, а что тогда будет с продовольствием, которое они с собой привезли? Они его бросят? Продадут? Подарят?

И вот ещё интересно, есть ли у них там коррупция? Какой-нибудь подпольный рынок еды? Не знаю.

Наверное, есть. Там ведь тоже — тот же самый белый свет, в принципе. Тот, который один на нас всех. И значит, там всё так же, как и везде. Так же, как и везде на белом свете там есть голод, есть здравый смысл и есть полёт человеческой фантазии, похожей на чёрную ласточку в багровом закатном небе.

Я, кстати, хорошо представляю себе эту огромную, как гора, как пирамида Хеопса, кучу консервированной американской жратвы, помещённой в жестяные банки с яркими этикетками, которые так нравятся дикарям любого толка. Жратвы, которая скоро будет совсем не нужна войскам антитеррористической коалиции. Которую проще и дешевле уничтожить, чем везти куда-либо. И где-то рядом с ней я представляю себе крошечную, в сравнении, фигурку своего старого армейского товарища.

И я почти не сомневаюсь, да что там, я просто вижу, вижу так, как научил меня когда-то наш арт-директор, что сейчас, в эту самую минуту, где-то очень далеко отсюда, возле шоссе на окраине сказочного города Багдад, в большой воронке, оставленной, наверное, какой-нибудь авиационной вакуумной бомбой с инфракрасным наведением копошатся нанятые Магрибовым аборигены — курды, шииты или всякие-разные бывшие фидаины из гвардии Саддама Хуссейна.

Я вижу, что воронка освещается только тусклым светом туристического фонаря, сделанного, наверняка, где-то на сельской фабрике в Китае. Работа кипит вовсю, несмотря на поздний час и поддувающий из пустыни самум. Люди вгрызаются в грунт, выравнивают края ямы, прикладываются к фляжкам с тёплой водой, вытирают со лба коричневый пот и опять берутся за кирки и лопаты.

Никто из них и знать не знает, что он, в отдельности, и все они, вместе, тут делают.

Это знают пока только два человека на Земле. И один из них — я.

2010 г.

Анекдотт

Дверь скрипнула и в проём втиснулась рыжеусая голова майора Мокрицына.

— Разрешите? — поинтересовалась голова.

— Вот объясни мне, Мокрицын, — спросил его полковник Хоккеев, начальник Нагорного РУВД города Арска, — почему, как только тебя увижу, у меня сразу настроение портится?

Майор посмел улыбнуться, открыл дверь шире и возник в проёме всей правой половиной своего тела.

— Так ведь, — заговорил Мокрицын, — это участок работы у меня такой, товарищ полковник. Ну, такой, как бы…. Такой чреватый.

Хоккеев ощутил, что где-то в глубине его мозга словно бы поставили чайник на плиту. Шея полковника зарозовела, а глаза начали останавливаться в своём движении. Хотя, пишут, подобного в природе быть не может.

— А мне кажется, майор, что, как ты говоришь, чреватый у нас ты сам. Все пакости, понимаешь, к себе притягиваешь. Зайди нормально. Доложись, что у тебя там.

Майор вошёл в кабинет, прикрыл за собой дверь, на цыпочках подобрался к столу начальства и присел.

— Тут, товарищ полковник, такое дело, — вступил Мокрицын хлопая глазами. — Вчера, значит, вечером доставили к нам троих задержанных. Сидели, пьяные в умат, на скамейке, в Нагимовском парке. Наши, может, их и не заметили бы. Темно уже было. Но они сами засветились. Сержант Пошкин, он старшенький был, доложился потом, что услышал удар извне об дверцу машины и приказал остановиться. Вышли, значит. Глядят, мобильник разбитый валяется. Это им в машину, вышло, кинули.

— Откуда ты только слова такие берёшь — старшенький? — хмыкнул Хоккеев. — Этот Пошкин, он что, сынок твой что ли?

— Нет. Почему сынок? Он сам по себе. Просто человек, — ответил Мокрицын.

— А не этот ли, как ты говоришь, просто человек, в прошлом месяце другого, тоже просто человека, до сотрясения мозга отметелил, а?

Полковник ощутил, что тон его голоса повысился, и расслабил на шее галстук.

— Ну, да. Этот, — глаза у Мокрицына стали круглыми, как у дрессированной совы.

— Рапорт где на него? Ты почему прямые указания начальства игнорируешь? Мало тебе майора — так ты в капитаны метишь, что ли?

Мокрицын проглотил слюну и сморгнул. Его внешнее сходство с совой усилилось.

«Блядь, а может он заколдованный?» — подумал вдруг Хоккеев, и ему стало как-то не по себе.

— Ну, ладно. Давай дальше. Кинули мобильником в нашу машину. Это я понял. Потом что?

— Потом? А, ну, потом, значит, Пошкин увидел, что в парке, на скамейке сидит трое пьяных.

— И мобильниками кидается? — уточнил полковник.

— Ну да, — подтвердил майор. — Вот и оприходовали. Те даже не сопротивлялись. Уж очень пьяные были. Никакие просто.

— Значит, тут твои орлы достали «дубиналы» и… — продолжил историю Хоккеев.

— Никак нет, — опроверг начальника Мокрицын. — Наши их подняли, посадили в «бобик» и доставили в трезвяк.

— И вот там-то уже орлы твои наконец-то достали «дубиналы» и…

Майор с недоумением взглянул на Хоккеева.

— Да никак нет, — снова опроверг он руководство.

— Доставили, сдали дежурному. А там раздели и спать уложили.

Настала очередь недоумевать полковнику.

— Прямо сказка Пушкина какая-то. А умыть-накормить не забыли? Я что-то не пойму, Мокрицын, в чём подвох? Что ты тянешь?

Майор хлопнул глазами.

— Ну, так я и говорю: утром, сегодня, эти трое проснулись — и начали бузить. Потребовали вернуть им телефоны и две тысячи евро, которые у них, значит, были при себе.

— А они были?

— Нет, — твёрдо ответил Мокрицын, — мелочь была какая-то, рублей триста-четыреста, и всё. И мобильник — только один. Ну, тот, что разбился при ударе об машину.

— А они, эти трое, как выглядят, вообще? Кто они? Забулдыги какие-нибудь?

Майор вздохнул.

— Да нет. Не забулдыги. То-то и оно. Молодёжь, лет по двадцать с небольшим. Одеты прилично, часы дорогие, бумажники кожаные, у одного при себе ключи от «бэхи».

Чайник в голове Хоккеева тихонечко засвистел.

— А твои долбо… — полковник осёкся. — Твои мозгоклюи, что, не могли наперёд просчитать-прикинуть — с кем связываются? Где они сейчас?

— У нас, — мигнул майор. — Заперты. Драку они затевать стали. Ну, я и распорядился. От греха.

— От греха… — повторил Хоккеев. — А выставить просто — не судьба была?

— Так ведь, — шмыгнул Мокрицын, — не уходят они. Угрожают, и всё такое.

«Ой, горе мне, горе!» — закричал в голове у Хоккеева незнакомый женский голос.

Полковник подождал, пока голос этот чуть стихнет.

Через минутку женский крик сменился на слабый вой сквозняка.

— Документы у них были при себе? — спросил затем начальник РУВД.

Мокрицын вынул из нагрудного кармана и протянул начальнику стопочку студенческих билетов. Хоккеев открыл первое по счёту удостоверение и тут же прикрыл глаза. Увиденная в документе фамилия ослепила полковника как дальний свет приближающегося по встречке лимузина.

«Почему я?» — спросил он (про себя) себя.

— А вы-то почему? Вам-то почему это выпало? — внезапно воскликнул майор Мокрицын. Он вскочил со своего места и стал быстро ходить по кабинету: от стола к окну и обратно. — Я то ладно! Я человек конченный! И для службы, и для жизни! А вам то — с какой стати страдать?

Как бы ни был Хоккеев раздражён, но тут он опешил.

— Мокрицын? Ты что, с ума сошёл?

Майор остановился и посмотрел на полковника своими круглыми совиными глазами. Нехорошо посмотрел.

— А ну сядь! — приказал Хоккеев. Он вышел из-за стола, налил из графина в стакан воды и поднёс его подчинённому.

Майор вылакал воду, вернулся к столу и рухнул на стульчик.

— Ты, это, расслабляешься вообще? — спросил полковник, присаживаясь с ним рядом. — Так ведь нельзя, товарищ. Ты бухай, что ли? Бухай! Это я тебе говорю!

Мокрицын, казалось, начал приходить в себя. Он как-то обмяк. И из его глаз постепенно исчезло это странное, птичье выражение.

Офицеры помолчали. Прошла минута или около того.

— Вот бы знакомого какого найти, — выдал вдруг майор Мокрицын.

— Знакомого? — переспросил Хоккеев.

— Ну да, — сказал начальник вытрезвителя. — Чтоб он по знакомству всё и разрулил.

Полковник вновь направил взгляд на лежащие перед ним студенческие билеты. «Ректор АрГУ проф. Энигматуллин Э.Э.» — перечёл он подпись в правом нижнем углу на левой странице разворота каждого документа, рядом с круглой фиолетовой печатью.

— А что? Это шанс! Лиза! — обратился Хоккеев к секретарше по селектору. — Пробей мне, пожалуйста, такого — Энигматуллина Эрика Эрнестовича. Запомнила? И лучше бы мобильный, хорошо?

— Хорошо, Владимир Николаевич! — пообещала Лиза.

Номер ректорского телефона был у Хоккеева через пять минут, и он тут же принялся его набирать.

— Эрик Эрнестович? — приветливым и бодрым голосом обратился к собеседнику начальник РУВД. — Здравствуйте, уважаемый Эрик Эрнестович! Полковник Хоккеев беспокоит. Помните такого? Мы ещё с вами в городской антинаркотической программе пересекались. И на телевидении потом рядом сидели. Припоминаете?

— А-а-а! Да-да! — включился профессор Энигматуллин. — Владимир Николаевич, если не ошибаюсь?

— Ох, и память у вас, Эрик Эрнестович! — восхитился полковник. — Так точно! Хоккеев Владимир Николаевич.

— Слушаю вас, Владимир Николаевич! Чем могу?

— Тут вот какое дело, — вздохнул Хоккеев и коротко, но чётко изложил профессору фабулу происходящего во вверенном ему вытрезвителе. — Товарищ ректор! — заключил свою речь полковник. — Пожалуйста, выручайте! Заберите, Христа ради, своих архаровцев из моей богадельни! Машину вышлю немедленно, куда скажете! А? Эрик Эрнестович?

Трубка ответила не сразу. Сначала из неё раздался стон. Потом протяжный выдох. 

— Владимир Николаевич, дорогой! — чуть охрипшим голосом заговорил ректор. — Я этих…. Даже не соображу сейчас, как назвать. Молодых людей, что ли, знаю прекрасно. Не раз приходилось вытаскивать их из всякого дерьма. Из какого только дерьма не вытаскивал, верите? Но не сейчас, извините! У меня КРУ через день. Сегодня такая суматоха предстоит… Но даже не это главное. Понимаете, — Энигматуллин кашлянул, — самое главное — они больше не мои.

— Как это? — не понял Хоккеев. — Не ваши?

— Не мои! — подтвердил ректор. — У них вчера был выпускной. И с сегодняшнего дня к университету они больше никакого отношения не имеют. Поэтому вы меня, голубчик, извините. Хорошо?

— Хорошо-хорошо! — поспешно выдохнул полковник. — Вы меня тоже простите за беспокойство.

В кабинете снова наступила тишина. За окошком, по Каретной улице протренькал трамвай, а в небе, высоко, прогудел самолёт.

— Вот — счастливый человек, — сказал Хоккеев, кладя свою мобильную трубку на стол. — Учись, Мокрицын.

Тот кивнул, хотя чему учиться недопонял. Вид у майора был очень уставший.

— Ладно, разберёмся! — ободрил подчинённого полковник. — Вставай! Поехали в твой весёлый трезвяк. По дороге что-нибудь придумаем.

2009 г.


Оглавление

  • Кофе для чайников
  • Красная Директория
  • Подлинная история ресторана «Землянка»
  • Анекдотт