КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Бледная Холера [Иоанна Хмелевская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бледная холера Иоанна Хмелевская


Полицейский взмахнул жезлом. Однако черный БМВ и не подумал сбавить скорость. Только деваться ему было некуда. Маленький «фиат» впереди решил обогнать грузовик и перестроился во второй ряд. Да и у самого грузовика замигал левый поворотник. Водитель БМВ резко ударил по тормозам, машину занесло и выбросило на обочину. Правое переднее крыло вмазалось в столбик — и машина остановилась.

Полицейские появились ровно через десять секунд.

Дышать в трубку водитель отказался. Но и без приборов все было понятно: перегар на гектар. Никто не кричал и не ругался. Водитель вежливенько протянул представителю закона права, из которых чуть высовывались две стодолларовые банкноты. Деньги быстро перекочевали в карман сержанта.

Вот и все дела.

Молодой капрал ничего не заметил и чрезвычайно удивился, когда БМВ помчался дальше.

— Ты что? — возмутился он. — Пьяный, скорость превысил километров на сорок, остановиться не пожелал...

— Помолчи, — мягко сказал сержант, и они вернулись к патрульной машине.

Полицейский, сидевший за рулем, таращился на них с жадным любопытством. Усевшись на свое место, сержант со вздохом показал банкноты:

— Надо бы разменять, а то на троих не делится. После дежурства, хорошо?

— Ну, знаешь! — Капрал был вне себя от негодования.

— Ты тут клювом-то не щелкай. Прикинь, если он нам столько отвалил, то сколько сунет наверху? Думаешь, ему что-нибудь сделают? Прокурор, значит, возьмет, а мы нет?

— Так задавит ведь кого-нибудь!

— Не успеет. Я на адрес глянул. Ему недалеко, в Колаково, это сразу за Радзымином.

— А машинку починит задаром, — философски заметил водитель. — По страховке. То на то и выйдет.

— Страховка страховкой, а своего нечего упускать.

— И все-таки... — упорствовал капрал.

— Слышь, Бобик, тебя к нам за что? — спросил вдруг водитель. — Все забываю узнать. Каких дров ты там у себя наломал?

— Неважно, — буркнул капрал. — В наказание сослали.

— Факт, — снисходительно подтвердил сержант. — А все почему? Молодой и глупый. Прихватил кого не надо, а потом еще умничать стал, вот и припаяли превышение власти. Разжаловали — и к нам. А ведь уже звездочки на погонах носил, бедолага.

— Вот блин горелый. Мы его, значит, уму-разуму должны научить?

— Ага. Для его же пользы.

Капрал угрюмо молчал. Упрямство в нем только крепло. Но и ума-разума он набирался прямо на глазах, вот и примолк. Шло всего лишь третье его дежурство на шоссе. Два предыдущих были не менее поучительные.

— Работаем! — распорядился сержант и хлопнул дверью.

Следующий урок оказался для разжалованного еще похлеще.

Они патрулировали трассу ранним утром, когда движение только начиналось. Расположились полицейские сразу за Стругой, как-никак населенный пункт. Радар все зафиксировал, как полагается, две машины неслись точно сумасшедшие. Капрал с жезлом в руке вырос как из-под земли. Удивительное дело, его не сбили. Вслед за первой машиной резко затормозила вторая, хотя вполне могла бы просвистеть мимо. Из нее вышли двое мужчин, в первой машине сидели еще двое. Численный перевес был налицо. Никаких документов капралу не показали. Зато показали два пистолета с глушителями.

Из первой машины вылез еще тип. В одной руке у него тоже был пистолет, а в другой — пачка банкнот.

— Жена, детишки, подумай о них, — вежливо обратился он к сержанту. — Выбор у тебя есть.

Капрал злобно записывал номер.

— Пиши, пиши, — поощрил капрала пассажир из первой машины.

Сержант не издал ни звука. Взяв у типа пачку денег, он повернулся к нему спиной и направился к патрульной машине. Водитель патрульной машины облегченно вздохнул. Пронесло.

— Грохнули бы нас сейчас в лучшем виде, — сказал он сержанту с капралом, когда те подошли поближе. — Сижу и жду: вот сейчас ты начнешь выеживаться — и нам кранты.

— «Мерседес» и «фольксваген», — горько констатировал сержант. — Ворованные, в Россию гонят, наверняка из Германии. Надо бы предупредить следующий патруль. Хотя без толку. Проскочат и там. Разве что на границе их за задницу возьмут.

— Жена и дети у каждого есть...

— У меня нет, — съехидничал капрал.

— Ну мамочка-то у тебя есть. Горевать будет, случись что.

Капрал пожал плечами, скрипнул зубами и фыркнул.

— Русская мафия, — высказался повеселевший шофер. — Вроде их зачистили, и все-таки! Еще попадаются.

— Раньше-то их толпы были, — напомнил сержант. — Теперь поменьше, зато покруче. Со связями, везде пролезут. Пока не убили.

— Сколько дали?

Сержант посмотрел на пачку денег, зажатую в руке, пересчитал и сразу же поделил.

— Нехило, — кисло сказал водитель.

— Премия за брак в работе. Умеют подкатиться, психологи холерные. Но вот ей-богу, лучше бы мне остаться честным человеком.

— А еще лучше остаться в живых. Спрячь капусту, засранец, деньги никогда не бывают лишними. Такая уж жизнь у нас теперь. Не ты кодекс писал. Коммуняки поганые. Раньше сами правили, а теперь своих детей в кресла посадили. Ублюдки, мать их...

Упрек в высоком стиле, ничего не скажешь. Капрал послушался и спрятал деньги, только челюсти сжал. Все в нем так и кипело.

Машин на шоссе стало больше, но все соблюдали правила от и до. Какое-то время делать было нечего. Трое полицейских прекрасно знали: фары на шоссе мигают вовсю, и, значит, потенциальные клиенты предупреждены об их присутствии. Но не все же вкалывать. Порой и отдохнуть не помешает.

— Слышь, Бобик, а с чего это тебя так прозвали? — с любопытством спросил водитель. — Как-то ты на бобика не похож. Что за дела?

— А ну их всех, — смущенно пробормотал капрал. Злость у него вроде бы начала проходить. — Это все из-за моей мамы...

— Как тебя по правде-то зовут? А то только и слышу: Бобик да Бобик.

— Роберт.

— Его матушка трудилась у нас в бухгалтерии, — встрял сержант. — А он к ней иногда заходил на работу. Ну она и называла его всякими ласковыми именами. Из Роберта что можно выкроить? Боб, Бобик, Боба. Бобик как-то прижился. Вслед за матерью все его стали так величать. А когда он пришел к нам после школы работать, кто-то сразу же крикнул: «Привет, Бобик!» И все — считай, намертво. Оно, может, и к лучшему. Кто, говорите, вам нужен? Подпоручик Бобик? А не пошли бы вы!

— Так ты подпоручиком был?

— А ты как думал? Он, может, потому к нам и перешел. На дно залечь, чтоб криминальный элемент его слегка подзабыл...

— Чтоб полиция пряталась от бандюков, это уж верх всего! — мрачно вздохнул водитель.

Разжалованному в капралы Роберту Гурскому было всего двадцать четыре года, но он уже успел получить аттестат зрелости, закончить полицейскую школу, прослужить почти два года, столько же отучиться на заочном юридическом и нацепить погоны подпоручика. Работал он в отделе экономических преступлений, а разжаловали его за упрямство. Уж очень Гурскому хотелось посадить шайку высокопоставленных аферистов. Ну не понравились ему банковские махинации, когда кредиты предоставлялись разным сомнительным личностям, и безо всякого обеспечения. По обязательствам сомнительные личности не платили, и выдоить из них потом хоть ломаный грош не представлялось возможным. Что взять с бедняков. С лощеных высокомерных бедняков. Младшего комиссара Гурского зацепило за живое. Улики он собрал, свидетелей прокуратуре представил, да еще наскандалил, когда после приятной часовой беседы с прокурором получатели кредитов прогулочным шагом проследовали к выходу, так и цветя улыбками. Разве так можно? Сдерживаться надо, правдолюбец. Ну ничего, жизнь научит.

В глубине души Гурский остался таким, как был, только решил действовать поосторожнее. Не дурак же он, в конце-то концов. Он с самого начала прекрасно понимал, что в стране разгул преступности. Только масштабы разгула повергли его в полное обалдение. Страсти взяли верх над разумом. Пелена с глаз спала окончательно, только когда он оказался на шоссе с жезлом в руке.

Русская автомобильная мафия стала последней каплей. Гурский смог переломить себя и как-то осмыслить происходящее.

«Насилие да истребит насилие» — так и вертелись у него в голове слова великого польского поэта. Мицкевича он зубрил в школе. «Индивидуальный террор не приносит желаемых результатов» — вот с этим утверждением он был не согласен с самого начала. Историю он изучал всерьез, предпочитал насилие и верил великому поэту.

Его школьный приятель Дудусь поступил на исторический и теперь высказывался почти в том же духе. Они до сих пор встречались, хоть и нечасто, и их встречи непременно перетекали в жаркое обсуждение исторических событий, причем оба сходились на том, что некоторых личностей, государственных деятелей, вождей, королей и даже — о ужас! — иерархов церкви совсем неплохо было бы удавить в колыбели.

Наибольшие споры вызывала у них фигура Марии-Антуанетты. Дудусь утверждал, что Великая французская революция разразилась бы и без нее, а Бобик настаивал, что ничего подобного. В спорах Дудусь шлифовал свое искусство полемиста, а Бобик все больше утверждался во мнении, что историю вершат личности.

У него на глазах исчезла преступная группировка из Пруткова, и только потому, что убрали двух ключевых людей. Правда, место прушковских сразу заняли воломинские. А Роберту оставалось только мечтать, чтобы кто-нибудь из них хоть скорость превысил. Уж здесь-то он был готов на все.

Проклятый мудрецом террор так и маячил перед ним непреодолимым искушением. Насилие так насилие, бандит стреляет, почему не застрелить бандита? А потому, видите ли, что слуга закона, обязан придерживаться инструкций, а там четко прописано, чего нельзя. Только инструкцию всегда можно обойти, для того она и существует...

В мечтах перед Робертом представал прокурор-единомышленник, бездетный холостяк, наилучшая кандидатура — сирота из детского дома, чтобы никакая мамочка не путалась под ногами. Такой прокурор не отпускал бы преступников на все четыре стороны, а задерживал. Только одного такого прокурора будет маловато, штучек бы десять в самый раз... Вслед за прокурором возникал начальник-заединщик, за начальником — не слишком ли он размечтался? — чин из Генпрокуратуры, у которого министр юстиции (ну не премьер же?) — в союзниках. Совсем не помешала бы парочка депутатов сейма. Да еще судья, и чтобы со связями в Верховном суде... Да еще начальник Главного полицейского управления (ладно, ладно, согласен и на заместителя)...

Вот тогда бы бандиты поутихли! Тут уж кто кого. Они бы с бандитами не миндальничали. Тут автокатастрофа, там инфаркт, где-то пожар или нападение хулиганов, таинственное исчезновение...

Секундочку. Ведь у мафиози и аферистов тоже есть детки...

Вот в этом-то вся и штука. Этот болван (то есть порядочный человек) ребенка у негодяя не похитит, жену в заложницы не возьмет (ну разве что приласкает, если негодяйская жена не против), из-за угла стрелять тоже не будет... А почему? Плохому, значит, можно, а хорошему — нет? Да это наша прямая обязанность — стрелять из-за угла и первыми хвататься за пушку при встрече со злом. Все очень просто.

Ну прямо Дикий Запад.

Дойдя в мечтах до Дикого Запада, Бобик ужаснулся. Но тут ему припомнилось, что те методы дали неплохие плоды. Приличные люди взяли дело в свои руки и безо всякого милосердия перестреляли бандюков. И восторжествовала законность. Правда, потом ее опять стали нарушать, но это случилось уже значительно позже. Если наши преступники палят почем зря, давайте ответим им тем же.

Положительный результат у всех этих размышлений был. Бобик научился хорошо стрелять. Прямо снайпером стал. Мог попасть в муху на люстре, не повредив при этом саму люстру. Только этот его талант пока не находил применения.

И Бобик ведать не ведал, что именно здесь, за Радзымином, всерьез начнется его карьера...

* * *

Передо мной на шоссе пылал автомобиль.

Вернее, не совсем на шоссе. Вылетев за обочину, машина врезалась в дерево и теперь занялась огнем. Две мысли промелькнули у меня, пока я подъезжала к месту аварии: во-первых, в багажнике есть огнетушитель, а во-вторых, если злосчастный драндулет до сих пор не взорвался, то уж, наверное, и теперь не взорвется.

Огнетушитель действительно покоился в багажнике, вот только без инструкции. Времени на поиски бумажки не было. Я смутно помнила, что надо выдернуть какую-то штуковину, поэтому что-то дернула, на что-то нажала — и средство борьбы с огнем заработало.

Интересно, можно ли огнетушитель заправить, или он одноразовый? — думала я, стараясь попасть пеной на пламя. Пены оказалось много, так что с огнем совладать удалось. Затушив пламя, я отступила в сторону. И что делать дальше? Уехать? Оправиться на поиски полицейских? Во Франции, в Дании, в Германии столбики с телефонами просто понатыканы вдоль дорог, но в родной стране со средствами связи напряженка. Передо мной протянулось самое обыкновенное шоссе, на удивление пустое. Ну хорошо, выжму я сто сорок, машина у меня неплохая, промчусь по городам и весям. Так ведь по закону подлости полицейские на меня и внимания не обратят. Разве что полицейский участок попадется на пути...

Участок попался, и сразу. Когда вместе с полицейскими я вернулась на место аварии, собралось уже порядочно зевак. При виде нас толпа быстренько рассосалась. Теперь проезжавшие мимо машины только притормаживали, и водители, убедившись, что здесь уже ничем не поможешь, снова жали на газ. Записываться в свидетели никто не торопился. Свидетель был один — я сама, — и толку с меня было чуть.

— Он вас на шоссе не обгонял? — спросил меня сержант.

— Нет, — ответила я и прикусила язычок. Меня-то никто не обгонял. Это я оставляла всех позади. Не хватало еще сознаться в превышении скорости и штраф огрести!

— Значит, он ехал перед вами. Получается, самого ДТП вы не видели. Жалко. Но ничего, разберемся.

Мне самой было до смерти любопытно, как это бедняга на прямой и сухой дороге умудрился перелететь через кювет и врезаться в дерево. Поворот-то остался далеко позади. Хотя кювет мелкий, ладно. Водителю стало плохо? Может, сознание потерял? Но если так, вряд ли бы он сумел так вдавить педаль газа. Возможно, что-то с машиной стряслось?

— Какая это марка? — спросила я. — Что-то не разберу.

— «Пежо». Что там? Есть что-нибудь?

Оказалось, огонь не все уничтожил, государственный номер удалось прочесть, полицейские оживленно перекрикивались. Кое-что долетело и до моих ушей.

— Вежбинский Вальдемар. Замминистра внешней торговли...

Вот так так!

Мои данные на всякий случай записали. Но уехала я не сразу. Хотелось разузнать насчет технической стороны аварии. Капрал, которого звали Роберт Гурский, сжалился надо мной и вручил бумажку с номером телефона. Мол, позвоните, и вам все сообщат. Бумажку я припрятала в надежное местечко.

Когда через несколько часов я ехала обратно по той же трассе, от автокатастрофы не осталось и следа. Дерево-то не очень пострадало, а мелкие обломки затерялись в высокой траве.

Любезность Гурского вышла ему боком. Я звонила ему и звонила, пока не добилась-таки своего. В общем, не прошло и двух дней, как капрал лично меня проинформировал:

— Колесо лопнуло. Правое переднее колесо. В крови алкоголь. Небось ехал зигзагами и на каком-нибудь сломанном дорожном столбике пропорол шину. Машину снесло с шоссе и перекинуло через кювет. На пути оказалось дерево. Автомобиль загорелся и должен был взорваться.

— Ага, посулил только, — буркнула я под нос.

— Это официальное заключение, — сухо добавил капрал.

Интересно. А то я уже была готова поблагодарить и положить трубку.

— Ну и... — сладко промурлыкала я, буквально умирая от любопытства.

— А разве я что-то сказал? Эксперты вынесли заключение — и привет, кисонька.

— Это кто кисонька? Я?!

— Нет-нет, это я так, к слову. Извините, пожалуйста.

— Ладно уж. Так как насчет неофициального заключения? К кому мне обратиться?

— Ни к кому. Ко мне, в крайнем случае. Не знаю, в курсе ли вы, но это мой домашний номер.

Я едва не подпрыгнула от радости. Капрал разговаривал со мной до того необычно, что во мне уже пышным цветом расцветала надежда. А как насчет разглашения служебных тайн? Если хорошенько постараться...

— А не заглянуть ли мне к вам на огонек? — спросила я сладким-пресладким голоском.

— Прямо сейчас?

— А почему бы нет? Судя по номеру телефона, вы живете где-то в Мокотове?

— Так точно. На Селецкой.

— Через пять минут я у вас.

— Ладно. Только ненадолго. То есть, прошу прощения... не хочу показаться невежливым, но мне с утра на службу.

Ровнехонько через шесть минут я уже звонила в дверь его квартиры.

Квартира Гурского в точности походила на ту, от которой я тысячу лет тому назад нашла мужество отказаться, решив, что с двумя детьми и мужем там просто не помещусь. С той лишь разницей, что та квартира была двухкомнатная, а эта — на полкомнаты меньше. Полторы комнаты и кухня. Если, конечно, эти кроличьи клетушки можно назвать комнатами.

Гурский принял меня на уровне. На кухне шумел чайник, кофейные чашки уже стояли наготове. Как и кофе.

— Ничего себе «ненадолго», — произнесла я с упреком.

— Чашки-то маленькие, — смутился Гурский. — Была бы поллитровка — посидели бы подольше.

— Так ведь закуска нужна. Огурцы, еще что-нибудь. Ну ладно. Спасибо, сахару не надо. Так что скажете?

— В общем, это служебная тайна, — помедлив, произнес Роберт. Тон его был мрачен и решителен.

Вот холера. Угадала!

— Так что вы уж, пожалуйста. Хотя меня так и так разжаловали, а в вас я вижу союзника. Авария инсценирована, все второпях, машину подожгли изнутри, потому и взрыва не было. В крови у покойного алкоголь, зато в желудке — ни капли. Значит, вкололи, трюк известный. Дорожный столбик чистенький как слеза, никаких микроследов. Вы все вовремя погасили, еще немножко — и вообще не подкопаешься. Сгоревшая жертва — все концы обрублены. Кто-то его убил, но следствия не будет.

Дар речи ко мне вернулся довольно быстро.

— Значит, опять убирают неугодных начальничков. Мы это уже проходили при смене строя. Даже немножко раньше. Кто это болото пробовал всколыхнуть, тот сразу попадал в автокатастрофу. Или сердце не выдерживало. А теперь что изменилось? Минуточку... внешняя торговля? Опять какую-то гадость покупаем?

— И не одну, — с горечью ответил капрал. — И продаем по-дурацки. Да вы сами знаете!

— В общих чертах, как и все. Впрочем, нет, думаю, я меньше знаю, поскольку политикой не интересуюсь.

Я порылась в памяти, хотя надежды было мало. Глаза б мои не глядели на наш финансово-экономический бардак! Я уже слышать о нем не могла, не то что читать. Хотя была одна сфера деятельности, в которой я разбиралась неплохо.

— Вот если бы речь шла о лошадях... — начала я и тут же сообразила, что познания мои носят несколько односторонний характер. — Понятия не имею, как она функционирует, эта самая государственная администрация на высшем уровне, где там кто-то решает за тебя, а где полная свобода действий. Сельское хозяйство, животноводство, финансы, торговля... Все эти министерства и агентства... Только в торговле лошадьми одно воровство, мошенничество, швыряние денег на ветер и головотяпство. Преступная система.

— И если бы, — живо подхватил капрал, — какой-то чиновник попытался вмешаться...

— То этому чиновнику не только крылышки, но и горлышко подрезали, не сомневайтесь, — холодно произнесла я.

Капрал уставился в окно. Глаза у него сверкали, хотя ничего такого особенного за окном не было, обыкновеннейший дом по ту сторону улицы.

— Сами видите, — сказал наконец Гурский таким тоном, словно вывел меня на чистую воду. — Такое не по плечу поганенькому хулигану или мелкой шпане, это долговременная акция по запугиванию противника. Как вы думаете, из-за чего меня разжаловали? Я ведь как дурак подкапывался под систему. А у этих людей оказались длинные руки. Но я уже поумнел.

Последние слова прозвучали как-то зловеще, еще больше распалив мое любопытство. Неужели этот молодой капрал собирается создать организацию по сопротивлению системе? Так, что ли?

И я спросила его об этом прямо.

— Нет, — ответил Гурский. — У меня не тот уровень, не те связи. А жалко... Потрясти бы хорошенько чиновников. Только для этого придется сменить профессию. Ведь методами мягкого убеждения тут ничего не добьешься.

— Почему? — не согласилась я. — Мягкость — она тоже разная бывает, ведь так? Машину изуродовать, небольшой пожарик на вилле устроить, украсть какую-нибудь мелочь... Небольшое телесное поврежденьице... — От возбуждения я едва могла усидеть на месте. — И смотрите-ка, сразу двух зайцев убиваешь при таком подходе. Во-первых, перед прокурором встает дилемма: преступники устроят ему секир-башку, если он дело до суда доведет, а начальник попрет с должности, если он преступников отпустит. Есть прокурору о чем задуматься. И во-вторых: мошенник занервничает, засуетится, со страху, может, от какой махинации и откажется. А может, и третий заяц нарисуется на горизонте: глядишь, и внесут изменения в уголовный кодекс...

Капрал усмехнулся:

— Вашими бы устами да мед пить. Я-то хотел только попробовать. Вдруг вы кого такого знаете. То есть лично вас я бы на преступника натравливать не стал...

— А я бы с превеликим удовольствием натравилась. Если б была в состоянии.

— ...но вы бы могли хоть наводку дать. Или что-то в этом духе. Такой-то занимается тем-то. Вы же наверняка в курсе, кто там наверху мерзавец, а кто — честный...

Я тяжко вздохнула:

— Если бы. Я не тот человек, который вам нужен. Политика мне чужда, я даже не знаю, кто у нас сейчас премьер. Мне кажется, все они порхают с должности на должность, даже в глазах рябит. Лично мне знаком только один чиновник высшего ранга, но он как раз порядочный человек и нам не подойдет. К тому же он непробивной. Слишком мягкий по характеру. Что касается всего остального, могу оказать содействие только на интеллектуальном уровне. Лет пятнадцать назад я бы с радостью пошла в заговорщицы. Теперь же на эту роль уже не гожусь. Особенно если придется бегать по лестницам вверх-вниз.

— Можно воспользоваться лифтом, — неуверенно бормотнул капрал.

— А вдруг лифта нет? Нет, здесь нужен кто-то помоложе. Но вообще вы правы: активный протест — единственный эффективный метод борьбы с разгулом преступности. Никакого непротивления злу. Никакой болтовни.

Толку от нее... не хочу выражаться. Только око за око, зуб за зуб. Высоким чиновникам очень не нравится, когда их бьют по морде. Это вам не бандюки, для которых мордобой — дело житейское.

— Это смотря какой мордобой, — мрачно буркнул капрал.

— Ну конечно, — согласилась я. — Ножка — хрясь, ручка — хруп, глядь, а здоровье- то уже не то. Родное здравоохранение нам поможет, говорите? Где это видано, чтобы они ножку вылечили как надо.

У капрала явно потеплело на душе.

— Так вы считаете, что индивидуальный террор оправдан?

— В определенных обстоятельствах — несомненно!

— А вот мой приятель историк считает, что свято место пусто не бывает, систему не переломишь, надо ждать, пока ситуация не созреет и не взорвется сама...

— Ерунда! Преступление задумывает и совершает человек. Конечно, преступник подбирает себе сообщников, помощников, организует их, но без него, без конкретной личности, все остальные ничего не стоят. Все в руках человека. Без талантливого архитектора красивого здания не получится, как бы строители ни лезли из кожи вон. У плохого режиссера фильм провалится, какие бы замечательные актеры в нем ни играли. Все, пора меня заткнуть, а то я никогда не остановлюсь.

— Ну зачем же затыкать. Продолжайте, продолжайте. Я прямо заслушался.

— Нет-нет, а то еще лопну со злости. Так вот, все зависит от обстоятельств. И они сейчас на нашей стороне. Если закон не работает, если правосудие охраняет преступников за счет их жертв, если законодатели...

Боюсь, в этом месте у меня таки вырвалась парочка выражений, неподобающих приличной женщине средних лет. Правда, для капрала они прозвучали будто ангельское песнопение.

— Короче говоря, если средний человек бессилен, — продолжала я, худо-бедно овладев собой, — а властям на его безопасность плевать, надо прибегнуть к индивидуальному террору и избавиться от самых одиозных фигур. Взять хотя бы Дикий Запад. Вот вам мое мнение, и черт с вами со всеми!

— Только не с нами, — энергично запротестовал капрал, — а с ними! У меня своя точка зрения! Спасибо за поддержку! Придется пока прогнуться. Но уж я своего добьюсь!

Но меня уже несло:

— Только с кого бы начать? У меня тут на заметке целых три отборных экземпляра, а уж один... А у вас кто на карандаше, пан Гурский?

И через несколько минут круг лиц, посвященных в государственные тайны, расширился на одну персону. А еще через несколько минут я допила кофе и покинула дом единомышленника, полная энтузиазма. Убеждения мои только окрепли.

* * *

Убеждения капрала Роберта Гурского тоже окрепли, тем более что сдерживающий фактор в лице друга временно отпал. Дудусю осточертела новейшая история, и он вплотную занялся Средневековьем. Кровопроливцев хватало и в этот исторический период, но они хоть занимались этим малопочтенным делом по убеждению и в открытую. Свои научные исследования Дудусь проводил за границей (где далеко не все учебные заведения пострадали от революций и войн), и его докторская была уже не за горами. Гурский и впрямь притих, затаился, и кротость его вскоре была вознаграждена. Роберта перевели в отдел убийств. Непосредственным его начальником стал инспектор Эдвард Бежан. Своей реабилитацией Гурский был обязан именно ему.

Однако без срывов дело не обошлось. Гурского однажды даже чуть не разжаловали в рядовые. Как-то раз ограбили квартиру одного архитектора, и Гурский очень быстро задержал взломщиков. Прохиндеи вынесли из дома архитектора всю электронику, но пострадавший оказался не дурак и сохранил счета, гарантии и фабричные номера аппаратуры. И Гурский разыскал почти все. Уголовное дело ушло в прокуратуру. Фамилии и адреса грабителей прилагались.

И тут районный прокурор по кличке Витек-Чего-Хотите (официально — пан Витослав) послал Гурского со всеми его разысканиями куда подальше. Ущерб, мол, ничтожный.

— Шестнадцать тысяч новых злотых и недоделанный проект в компьютере! — вне себя от ярости завопил Гурский. — И это ничтожный ущерб?!

Прокурор Витек лишь плечами пожал. Если даже ущерб и есть, то доказательной базы все равно нет. Ну ладно, ладно, компьютер стоит у гражданина, отпечатками пальцев которого прямо-таки усеяна вся квартира пострадавшего архитектора. Ну и что с того? Подозреваемый был у архитектора по делам (может, проект виллы для мамочки хотел заказать), а системный блок с монитором нашел на помойке. Ах, у другого подозреваемого есть видеокассеты с отпечатками пальцев архитектора? Так архитектор был в магазине, вертел эти кассеты в руках, но не купил. А подозреваемый купил. Тоже мне улика. И вообще, топал бы ты, Гурский, отсюда со своими молодежными бандами, такие энтузиасты в полиции ни к чему.

Вернувшись в свой кабинет, Гурский поделился свежим опытом с товарищами по работе.

— Ну, Бобик, — скривился один из них, — с головой ты точно не дружишь. Этот, как его там, Яичник...

— Яичняк.

— Один черт. Яичник, и этот второй отморозок, Пердун, потом Барбос, Кусок... да и вся компания, это ж настоящие бандюки. Витек их боится как черт ладана.

— А кроме того, Пердун водит дружбу с сынком маршала сейма, — добавил другой.

— Скорее уж внуком. Маршал-то староват...

— Чарли Чаплин постарше был, когда детишек строгать принялся...

И тут понеслось со всех сторон:

— ...напугали мерзавца, он теперь никого пальцем не тронет...

— ...у этих сопляков такие связи, неужто не понимаешь...

— ...если и дадут пару месяцев, так им наплевать...

— ...а как судья дело повернет, в жизни не догадаешься...

— ...только подставляешься, баранья башка...

Самый опытный из сыщиков даже застонал от отчаяния.

— Дурость, дурость, одна сплошная дурость! Головы вы садовые, дубины стоеросовые. Бобик — остолоп, и вы все не лучше. Да этот Витек тут ничего не решает. Если он сам дело не закроет, то наверху закроют. Да и Бобику достанется по первое число...

Но Гурский уже не слушал. Он всерьез подумывал написать жалобу на прокурора. Иначе, считал Роберт, надо менять работу.

А работу свою Гурский любил. Он пришел в полицию бороться с преступностью и ловить бандитов. Только выходило, что в своем желании он одинок. Ведь что получается? Поймал уголовника — и что с ним делать? Сразу в расход — не получится. Преступника следует предъявить прокуратуре. Только не рассчитывай, что тебя там встретят с распростертыми объятиями.

К тому же Гурский понимал: выбора у него все равно нет. Что жалобу писать, что заявление об уходе — все равно его с треском выгонят. Гурский уже и на это был готов — бунтовать так бунтовать, плевать, что все предыдущие попытки мятежа закончились плохо, — но тут на арене появился инспектор Бежан. И спас Гурского.

Инспектору Бежану нравился Роберт Гурский. Правильный, порядочный, неравнодушный, память хорошая, мозги работают, да и в людях парень разбирается. Работает в полиции уже четыре года и, хотя его разжаловали, снова получил подпоручика. Так что не прошло и нескольких месяцев, как Гурский стал полноценным поручиком, по-новому — комиссаром.

Свою роль тут сыграли и некоторые личные склонности инспектора.

Дело в том, что Бежан старался по мере сил избегать общегосударственных афер. Бытовухи в стране хватало, простой в работе не грозил, а нюх у Бежана был замечательный. Он всегда знал, где следует притормозить, всегда был в курсе, кто из прокуроров и при каких обстоятельствах вдруг ослепнет и оглохнет.

— Быстрые перемены в обществе невозможны, — с оттенком грусти поучал он Роберта. — Двести лет гадили, за двадцать лет не вычистишь. Делай свое дело, не высовывайся, не кричи на всех углах. Мы свою скромную задачу выполним, пусть даже об этом никто и не узнает. В свое время нам зачтется.

— Ох, не доживу я, — бурчал под нос Гурский. — Хорошо бы прямо сейчас тряхануть кое-кого...

Роберт по-прежнему пребывал в убеждении, что потрясти кое-кого было бы вовсе не худо, и то и дело вспоминал свои беседы с Дудусем. Только о своих мыслях он теперь помалкивал. Так все и шло. Начальник умело сдерживал служебное рвение Роберта, и репутация Гурского улучшалась день ото дня. А во всем, что касается следствия, эта парочка была просто виртуозна.

* * *

Поздним вечером, когда улицу слабо освещали лишь окна соседских домов, я сидела у окна, вооруженная двумя биноклями. Первый бинокль был совсем новенький, а второй — древний, но оба отличного качества. Где-то у меня лежали еще два, но пока они были без надобности. Один — совсем крошечный, театральный, еще довоенный (тетушкино наследство), а другой — который я купила, польстившись на рекламу, — оказался полной дрянью. Так что для серьезного дела годились лишь два.

Только не подумайте, что я внезапно рехнулась и воспылала нездоровой страстью к ночным пейзажам, — этот мир меня вполне устраивал и при свете дня. Просто я решила выяснить, далеко ли видно при плохом освещении, что требовалось для моего нового детектива, в котором один из свидетелей как раз в бинокль глазел. Вот я и пялилась на автомобильную стоянку в дальнем конце нашей улицы. То в один бинокль, то в другой.

Новенький бинокль я получила от одного давнего знакомого, в знак благодарности. Однажды на скачках в Копенгагене я одолжила ему денег, сто лет прошло, но я ему об этом ни разу не напомнила. И дело тут не в моей невиданной щедрости или глупом мотовстве, дело в географии. Я находилась в одной стране, мой должник — в другой, виделись мы крайне редко. В общем, на долге я поставила крест. С деньгами, конечно, надо бы обращаться по-серьезнее, но уж как вышло, так вышло.

Знакомый же мой, как оказалось, о долге помнил, что меня растрогало и изумило в равной степени. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Ведь мои деньги принесли ему дикую удачу. Он начал выигрывать везде и всюду, через несколько лет разбогател. Но в один печальный день все его везение вдруг иссякло. Было — и нет его.

Разумеется, мой знакомый мог играть дальше и спокойно проигрывать, ведь нажитые деньги он успел выгодно вложить. Но проигрывать ему было как-то не по сердцу. К тому же заговорила совесть. Долг он мог вернуть давным-давно. Только игроки — народ суеверный, вот и он боялся, что вместе с моими деньгами его покинет удача. Озарение снизошло на него в Шарлоттенлунде. Я, как живая, явилась моему должнику, и он понял, что срок вышел и тянуть больше не следует.

В знак раскаяния к долгу он присовокупил и бинокль.

Под конец того же дня курьерская почта доставила мне посылку, заключавшую в себе оптический прибор, записку и пять банкнот по сто датских крон. Я с грустью подумала, что тогда это было целое состояние, а сейчас каких-то паршивых двести пятьдесят злотых. Приблизительно. Но зато какие проценты!

Сама я в жизни бы не купила себе подобной роскоши. Записка была по-французски, и с ней я с грехом пополам разобралась. Пусть бинокль принесет мне счастье, и да помогут мне все эти сменные штучки-дрючки (для солнечного дня и для темного времени суток), которые к нему прилагаются. Я ведь наверняка помню, как трудно различить на вечернем заезде, какая лошадь под каким номером бежит.

Еще бы я не помнила...

А вот где он раздобыл этот шедевр оптики, мой должник не упомянул ни словом. Инструкция тоже подкачала: на что мне шесть языков, если среди них нет польского? Так что неясные моменты остались. Однако повода для расстройства не было.

Бог с ним, с изготовителем бинокля, куда больше меня интересовала его дальность. Интересно, автомобильные номера сумею различить? Я напряженно всматривалась в парковку, на которой стояло всего четыре автомобиля — два на нормальном расстоянии друг от друга и два впритирку. Машины я видела сбоку и под углом, номера расплывались.

Пришлось вставить в новый бинокль ночные бленды (совсем как на приеме у окулиста). Эффект оказался потрясающий! Я тут же без проблем разглядела часть цифр и букв на номерах. Ну может, самую чуточку домыслила...

Зато все остальное было как на ладони. Прямо перед носом у меня болтался зеленый крокодильчик — за задним стеклом первого автомобиля, чуть подальше — обезьянка на зеркале заднего вида второй машины, вот и третий автомобиль, пожалуйста вам...

В третьем автомобиле кто-то сидел. Двое мужчин на передних сиденьях. Ладно, опишу-ка их, решила я, войдя в роль своего свидетеля. В конце концов, от его зрения зависело, куда повернет сюжет!

Разговор в машине происходил весьма бурный: мужчины энергично двигались, дергали головами, один в гневе бил рукой по рулю, другой надувал щеки, будто пар выпускал, — видно все прекрасно! Ну и бинокль! Чудо, а не бинокль! Потом ссора вроде стала стихать, наконец стороны пришли к согласию: тот, который сидел за рулем, качал головой и вздыхал, а у его пассажира выражение лица сделалось смешанное — радостное и в то же время подозрительное, просветленное и вместе с тем угрожающее. Эта парочка даже заинтересовала меня — как писателя, разумеется. Я бы их подслушала с удовольствием. И без зазрения совести.

Я даже разглядела узор на галстуке одного (второй был без галстука, в свитере). Парочка сердечно распрощалась, пассажир вышел. Открыв дверь второй машины, он достал какой-то предмет величиной с обувную коробку, вручил его собеседнику, потом сел за руль (это, наверное, была его машина) и укатил. Первый последовал за ним.

Я обрадовалась, что наконец смогу разглядеть номера, и схватилась за ручку. Впереди ехал «пежо», а за ним «мерседес». Номера в бинокле были огромные, как буйволы.

Только когда я тщательно записала номера, до меня дошло, что они мне совершенно без надобности. Я ведь всего лишь проверяла бинокль. Качество отменное, все видно, сюжетный ход со свидетелем пойдет в дело, понадобятся только небольшие изменения...

С тем я и успокоилась.

* * *

Витек, мой племянник (точнее говоря, супруг племянницы моего мужа), прибыл ко мне с двумя упаковками баночного пива. Вот

и славно, не придется переть тяжести по лестнице в доме без лифта. Только племянник был какой-то хмурый и недовольный.

— Чего это с тобой? — воинственно вопросила я, сразу же открывая холодильник. — Пиво, оно и в банке пиво, на кой тягать лишний груз в виде стекла? Легковато показалось? То есть я хотела сказать — спасибо тебе огромное.

— Я не поэтому... — буркнул Витек.

— Может, переутомился? — забеспокоилась я. — Так скажи прямо, в следующий раз кого-нибудь другого снаряжу. Или решу проблему кардинально: дам взятку за вывод участка из сельхозугодий, перееду в свой дом и наконец избавлюсь от этой проклятой лестницы...

— Да не в том дело, — прервал меня Витек и пододвинул вторую упаковку поближе к холодильнику. Голос у него стал вроде пободрее, хотя мрачные нотки еще слышались. — Влезет?

— Влезет, влезет.

— Не такие уж эти банки и тяжелые. Не в этом дело.

— А в чем? У тебя недовольство на физиономии написано. Что стряслось?

Теперь лицо Витека перекосилось от омерзения.

— На такое зрелище напоролся, прямо дурно стало. Сейчас вернусь домой и тяпну виски. Все, сегодня уже никуда не поеду. На меня не рассчитывай.

— Не буду, — успокаивающе сказала я, закрывая холодильник. Осталось только отфутболить в прихожую картонные коробки. — За пиво я примусь не сразу. В случае чего сама привезу. Так что за зрелище-то?

— Сейчас. Водички только выпью. Коробки тебе нужны? А то заберу и выброшу.

— Не нужны. Вот был бы камин, в растопку пошли бы. А так выкину их вместе с прочим мусором. Чего тебе бегать к мусорным контейнерам со всякой мелочью.

— На помойке отдохнет взгляд, — просветил меня Витек, допив прямо из бутылки последние капли минеральной воды. — Вот и бутылочку заберу. Еще минералка есть? Говорят, сильные ощущения должны идти по нарастающей. Или чередоваться. Не рекомендуется, чтобы все сразу. А то может случиться шок. С этой точки зрения помойка в самый раз.

Я села за кухонный стол, никогда в жизни у меня не получалось беседовать стоя.

— Ну хорошо, что ты там сподобился увидеть? — спросила я с любопытством. — Если тебя так тянет на помойку, та еще, наверное, была картина. Рассказывай.

— Труп, — ответил Витек и тоже сел. — Средней лежалости.

— Значит, срок уже истек? Негоден был к употреблению?

— О господи... К какому еще употреблению?!

— Ну там, людоеды. Гиены всякие полакомиться тоже не прочь. Думаешь, отказались бы?

Тут воображение у Витека явно заработало на всю катушку, но он сумел-таки взять себя в руки.

— Насчет гиен я не в курсе. Опрос среди них проводить не собираюсь. А вот рыбы... Тьфу, холера. Ох, не скоро я теперь выберусь на рыбалку.

Ага, должно быть, Витек обнаружил утопленника, какое-то время служившего кормовой базой для морской фауны.

— Ты только не расстраивайся так. Пройдет. Что уж животинка ухватила, то ее... Ты сам его выловил? И где? Ты ведь к морю вроде не ездил?

Витек глубоко вздохнул:

— Мне бы виски капельку... Нет, у моря я не был. И не вылавливал я его. Хотя какая, к свиньям, разница. Корешок меня уболтал, дурака, вот я с ним и поперся в Вилянов. Рыбу ловить. Там ведь не то пруды, не то озерца, не то каналы... Знаешь те места?

— Не очень. По-моему, там все-таки речка. Я по тем краям проезжала на машине пару раз. В общих чертах пейзаж мне знаком. И что?

— И чего мне только в голову взбрело! Сам не понимаю. Я ведь ловлю только на спиннинг, а корешок — на удочку. И ведь уломал меня, сели мы перед рассветом в мою машину. Солнышко взошло, а мы уже на месте...

— Твое любимое время суток.

— Время-то было в самый раз. Только что толку? Этот жлоб так подсек, что рыба вместе с крючком застряла в камышах, осоке и всякой гадости, которая растет вдоль берега. Туда и не спустишься толком... Вот выбрал местечко! Ну, приятель мой все-таки сполз кое-как, я еще жердины ему подавал, чтобы вниз не загремел... И тут он как заорет! Я подумал, то ли рехнулся, то ли акула какая приблудилась. А он вверх по бережку взлетел, как обезьяна по дереву, и блажит, что на труп наступил. Я не поверил.

Тут Витек смолк. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

— И что? — поторопила я. — Ну же...

— Спустился глянуть. И чего поперся! Прямо помутнение рассудка какое-то.

— Труп был на месте?

— Во всей красе.

— Словом, не очень с виду, да?

— Не то слово.

— И что?

— До этого момента живой души не было, а тут — раз, и трое зевак тут как тут. Мой приятель только зубами мог щелкать. Пришлось звонить полиции и ждать, пока они прибудут. Мне бы дружка в охапку и ходу, да эти чувындры стояли и пялились. Как тут смоешься?

— Они тоже лазили смотреть на экспонат? — сурово осведомилась я. — И затоптали все следы?

— Вот уж фигушки, я их не пустил. Мне сразу твои книжки припомнились. Чему-то ведь они меня научили. Ну а потом спектакль раскрутился. Через три минуты примчалась патрульная, у них там участок рядом. Полиция сделала все, как полагается, даже оборудование прихватили. В общем, туда-сюда, покойника выволокли наверх, врач притащился. Это, пыхтит, никакой не утопленник, это его на суше оформили и в камыши спихнули. Он даже в воду погрузился только частично. Самое поганое, что нам мертвеца предъявили на опознание. Про это я и говорить не буду.

Я задумалась.

— А рыбы?

— Чего рыбы? — подозрительно спросил Витек.

— Если труп не в воде находился, то как же они его объели?

— Боже... Да в воде он был, в воде, только не целиком!

— Нелегко же им пришлось... И странно, что врач моментально выдал заключение. Обычно они сначала вскрытие производят. А не мог труп туда грохнуться еще в живом виде?

— Не мог, — отрезал Витек. — Я бы то же самое сказал безо всякого врача. Его типа поезд переехал или каток, или он без парашюта на бетонку с высоты свалился. После такого долго не живут. А там мне еще кое-что не понравилось. Слушай, давай я лучше у тебя еще посижу...

Я вынула из холодильника полбутылки «Джонни Уокера» и лед. Подходящий бокал поджидал в шкафу. Витек наблюдал за моими действиями со стоическим спокойствием.

— Перейдем в комнату, — предложила я. — В креслах оно удобнее. Ты выпей рюмочку, через час все выветрится, — продолжала я уже в комнате. — На худой конец, тебя кто-нибудь отвезет, может, даже я... Что-то тут не то. Говори все как на духу. Да будет алкоголь тебе в помощь.

— В общем, потом странности начались, — сказал Витек, сделав добрый глоток. — Всех отогнали подальше, но я-то всегда вожу с собойбинокль, и с улицы было видно как на ладони. Деваться все равно некуда, паспорта у всех забрали. К тому же мне интересно стало. Измеряли, фотографировали, всякий мусор собирали, прямо как положено.

От водоема до улицы Фогеля вели какие-то следы, я их еще раньше приметил. Если со стороны воды смотреть, борозда на траве просматривалась четко. Только до меня не сразу дошло, что это, наверное, покойника к воде волокли.

Витек замолчал, позвякал льдом в бокале, пожал плечами.

— Если они хотели напустить секретности, то получилось как раз наоборот. Вот улица, а вот полицейские, все ближе и ближе подходят. Там у проезжей части деревья растут. Так на одно дерево они буквально накинулись, все его общупали, обнюхали, фотографий нащелкали. Жуков-короедов, что ли, искали? Один тип... в штатском он был, это так надо?

— Обычное дело. Следственное управление, отдел убийств или прокуратура. А что?

— Переполоху наделал. Странно как-то получилось. Он со своим сотовым отошел в сторонку, поговорил, и тут все ни с того ни с сего изменилось. Штатский как набросится на тех, которые у дерева, в минуту всех разогнал. Мало того, всем срочно вернули паспорта, чуть не силком — мол, катитесь отсюда по-быстрому. Только трое полицейских осталось. И все, следствию конец. Вот тут-то я и учуял какую-то мерзость. Только не знаю какую.

— А труп? Он был еще там или его увезли?

— Увезли с самого начала. Как только фотограф удалился. За покойником труповозка прикатила.

— Подожди. Если всех вас оставили без сладкого, что-то должно было случиться. Может, они второго мертвеца нашли?

— Кто их знает? Я при этом не присутствовал. Постой. А на что им звонить по мобильнику, когда у них в машинах радиоаппаратуры выше крыши? С покойником, что ли, побеседовать?

— Холера их разберет. Странно все это.

— То-то и оно.

Я задумалась.

— А те трое, которые остались? Они что делали?

— Не знаю. Мне уехать пришлось.

— А по окрестностям немного поболтаться ты не мог?

— Я и поболтался. Поехал в лавочку пива себе купить и вернулся прежней дорогой. Я ведь таксист. А клиента возить не запретишь. А приятель-то со мной в машине сидит, вот и клиент. Кстати, рыбачить ему почему-то расхотелось. Полицейских у дерева уже не было, но их ведь сам черт не разберет. Может, кто-нибудь в кустах в засаде сидел.

— Зачем?

— А я знаю? Сидел и смотрел, не принесет ли кого нелегкая.

— Это если только они что-нибудь особенное нашли, — возразила я. — Вдруг убийца обронил что-то ценное и вернется за ним...

— Какой еще убийца?

— Который мертвеца волок по траве. Ведь не покончил же он жизнь самоубийством?

— Это вряд ли. Разве что под поезд бросился...

— Ты чего? Откуда там поезд?!

— Да Аллах с ним, с поездом, не в этом дело. Там сама атмосфера была какая-то такая... Вот, предположим, ты укладываешь в коробку вещи... Или вообще наводишь порядок...

— Я?!

Витек махнул рукой:

— Ну не ты, кто-то еще.

— Малгося, — подсказала я злорадно. Всем было известно, что моя племянница унаследовала от бабушки страсть к порядку.

— Ладно, пусть будет Госька, — согласился Витек. — Точно! Госька укладывает шмотье в коробку, тут ты мне звонишь, и я ей кричу: оставь, ничего не трогай. Нет, не так, со шмотьем плохо... Укладывает она бумаги, в стопочки собирает, а тут сквозняк, все бумаги сдуло, и Малгося говорит: ну и черт с ними, хоть бы их все ветром унесло. Я, наверное, непонятно выражаюсь, в общем, в Вилянове происходило что-то в этом духе.

Зрелище улетающих в окно компьютерных распечаток потрясло мое воображение. И пробудило вдохновение.

— Понятно. Ладно, оставим в покое коробки — об них в темноте и расшибиться недолго, сами вечно под ноги лезут. И бумаги тут ни к чему: корреспонденцию держи под замком! Значит, у воды случилось что-то противозаконное, прекратили дознание, свернули расследование — мол, все бросаем, не нашего ума дело, умываем руки. Ты это имеешь в виду?

— Вот-вот! — обрадовался Витек. — В самую точку. Они заметали следы, вот что я тебе скажу. Думаешь, такое возможно?

— Глупый вопрос, — отмахнулась я. — Все дело в том, кем был покойный и кто его убил. Личные данные мертвеца ты можешь раздобыть с легкостью.

— Я?!

— Ты. Ты же свидетель, должен дать показания, подписать протокол. Они могут спустить все дело на тормозах: полз по берегу пьяный, свалился в воду и утонул. Ах да. Прежде чем упасть, пьяный шарахнулся обо что-то головой. Воды ведь в легких нет, зачем врача подставлять? А ты образцовый член общества и гражданский долг велит тебе дать показания. Тебе позволят, такого свидетеля прогонять негоже. Вот ты при случае и узнаешь имя-фамилию жертвы. Это уже будет кое-что!

— Ага, уже мчусь на крыльях в участок. Со свистом и грохотом, — сухо проговорил Витек. — Только и мечтаю, как бы прославиться на всю полицию. В качестве городского сумасшедшего. Придумай какой-нибудь другой способ узнать имя трупа. Этот отпадает.

— Ладно, — разозлилась я. — Но если они сами тебя вызовут, фамилию трупа ты в состоянии будешь запомнить?

— Запомню.

— Поехали на место. Я поведу, поскольку алкоголя в рот не брала. Пока вернемся, ты уже будешь в форме и поедешь домой на своей машине. Хочу посмотреть на это дерево, и на следы в траве, и на все прочее... Едем!

Витек поднялся с места.

— А если кто-то до сих пор сидит в кустах?

— Ну и пусть сидит, пусть хоть корни пустит! Меня там не было. Где пожелаю, там и езжу. Пейзажами любуюсь, лютики-цветочки нюхаю. Хочу, чтобы ты меня для прессы сфотографировал на лоне природы. Вперед!

* * *

Если в кустах кто и сидел, то не высовывался. Я без помех осмотрела дерево с помощью лупы и удостоверилась: какие-то отметины на коре имеются. Что конкретно, для меня осталось тайной. Бегемот, что ли, о дерево чесался? Уж никак не корова, корова вся в шерсти и оставила бы волоски, а вот ни одного мохнатого гиппопотама мне еще видеть не доводилось. Во всяком случае, нечто по коре елозило и, может быть, даже поранилось.

Следы от тяжелого предмета, который тащили волоком, почти исчезли, и если бы не Витек, я бы ничего не заподозрила. Ну, остались там всякие мелочи: вырванные травинки, отслоившийся мох... Кот наплакал. Зато если соединить все эти места непрерывной линией, получились бы две параллельные борозды. Дождик был слабенький, до ливня далеко, и следов не смыл.

Я с детства интересовалась растениями, да к тому же читала романы Карла Мая о краснокожих следопытах и даже играла в индейцев. Ход событий я восстановила моментально.

— Двое, — доложила я Витеку. — Один сделал другому что-то плохое у дерева, бил его головой о ствол или что-то в этом духе. Потерпевший такого не пережил. Виновник перепугался и спрятал труп. Протащил по траве и у обрывчика сбросил в воду. Все под горку, так что больших усилий не потребовалось. Преступник держал труп под мышки, а каблуки убитого волочились по земле. Ботинки-то на нем были, на покойнике?

— Если бы он был босиком, я бы заметил.

Что ж, резонно.

— Все случилось два-три дня назад. Травинки уже выпрямляются, мох восстанавливается. Каким чудом его никто раньше не обнаружил?

Размышления Витека шли в том же направлении.

— Погода. Еще вчера дождь моросил, лишь вечером перестал. Потом, это только мой дружок такой дебил, чтобы здесь ловить рыбу. А с других точек этот берег не просматривается.

Объяснение меня удовлетворило. Действительно, был дождь, поэтому я и тестировала мой бинокль поздно вечером, когда немножко прояснилось. В моем районе лило как из ведра, здесь чуть покапало. Все происшествие смахивало на обыкновеннейший мордобой, не в новинку полиции.

— Здесь была машина, — задумчиво произнес Витек, когда мы вернулись к дереву и моей «тойоте».

Откуда ты знаешь? — поинтересовалась я.

Витек раскрыл ладонь, и я увидела крошечный кусочек стекла.

— Осколок от фары. Полиция проглядела. Теперь понятно, зачем эти трое копошились у дерева. Улики собирали. И след остался: машина на обочину выехала, по траве прокатилась. Все уже, правда, затерлось. Только как это у него получилось? Врезался в дерево, помял передок, крыло, фару разбил, но почему на дереве-то следов нет? Что это значит?

Я с сомнением смотрела на дерево.

Какие-то следы на коре есть, но ты прав, олень рогами больше обдерет. Улики они убрали... Особо тут ничего не уберешь, не обдирать же всю кору с дерева! Ну хорошо, подозреваемый дерево объехал. А фару он обо что разбил? О человека?

Мы уставились друг на друга.

Хочу знать, кто был труп! — решительно объявила я.

* * *

Информация поступила с совершенно неожиданной стороны.

Японский гинкго, — сообщила мне по телефону садоводческая фирма «Якуб Кожелецкий». — Очень вам рекомендую, замечательное дерево, можем оставить для вас. К сожалению, лилия «царские кудри», о которой говорила пани Иза, уже, скорее всего, вне пределов досягаемости. Предлагаем достойную замену...

Эй, садовод, ты там, часом, не спятил? Гинкго вместо лилии! Лес я у себя хочу развести, что ли? На трех сотнях квадратных метров? А сама буду обитать на ветке?!

— Почему вне пределов? — враждебно спросила я, не касаясь пока вопроса зеленых насаждений в моем будущем саду.

Господин Кожелецкий несколько смутился.

— К сожалению, информация оказалась непроверенной. Пани Иза несколько опоздала... Мы, конечно, продолжим поиски, но данный продавец отпал. Зато японский гинкго...

Я разозлилась, велела больше не заикаться о японском гинкго и позвонила пани Изе, моей доброй знакомой. Именно она мне сообщила, что у одного человека таинственным образом появилась лилия «царские кудри», разрослась так, что дала две луковицы, и он обе их охотно продаст. Пани Иза согласна была подрастить лилии в своем саду, пока у меня не появится место, куда их можно будет высадить. А разыскать владельца лилий было поручено садоводческой фирме. Вместо лилии фирма нашла гинкго и при этом свалила всю ответственность на пани Изу.

— Все пропало! — пожаловалась пани Иза. — Я сама нашла его, но все пропало.

— Почему? Он уже успел продать луковицы?

— Если бы! Все значительно хуже. Но это моя вина, надо было у него сразу взять фамилию и адрес, а я промешкала. Представьте себе, он умер!

— Кто? — огорчилась я. — Хозяин лилий?

— Да нет. То есть про самого хозяина я ничего не знаю. Посредник умер. Его фамилия Данеляк. Мариуш Данеляк. Он помощник садовника на ипподроме, я вам говорила. Он-то мне и рассказал про лилии. Я звонила его родственникам, его самого не было. А сегодня они уведомление из полиции получили. Мариуш умер!

— Почему из полиции? Его кто-то убил?

— Неизвестно. Вернее, родственники говорили что-то об автокатастрофе, но как-то неопределенно, а расспрашивать про детали мне было неудобно. Ужасно, такой молодой, такой порядочный! Я по скачкам его знала.

Вот так. Не везет, так не везет. Прощайте, «царские кудри». Только я сама во всем виновата, а не пани Иза. Надо было ее сразу прижать, расспросить этого Данеляка, где живет лилиевод, а я... Хотя постойте, я ведь звонила, но ее не застала, а потом я уезжала, и хлопоты по поиску лилий взял на себя садовник Кожелецкий.

— Кожелецкий — очень необязательный человек, — сердито сказала пани Иза. — Прежний шеф фирмы всегда слово держал, только он недавно на пенсию ушел. Фирма досталась Кожелецкому, теперь того и гляди развалится. Вы с ним лучше не связывайтесь.

— Не буду, — послушно согласилась я. — Неделю тому назад этот Данеляк был, наверное, еще жив... Да, кстати, не дадите ли мне его телефон и адрес? Его родственники, они ему кем приходились?

— Сестра с мужем и, кажется, младший брат. Родители им дом в наследство оставили. Сразу за Виляновом. И невеста у него поблизости живет. Улица Вятровая... нет, Вертничая! Сейчас в блокноте посмотрю...

Тут меня зацепило.

— Минуточку. А когда он погиб? В свидетельстве о смерти должна быть дата. Да и вообще, родственники, наверное, в курсе.

— Я, наверное, с этим самым мужем разговаривала. Он сказал, что седьмого, в пятницу. У вас есть чем записать?

В пятницу... Витек поехал с приятелем на рыбалку утром в понедельник. Труп уже был несвежий.

— И где это случилось? Полиция им что-нибудь сказала?

— Да. Кажется, где-то от них неподалеку. Он в пятницу не вернулся домой, а они подумали, он у невесты, и только в воскресенье забеспокоились. Ну и сегодня утром... Его вроде нашли у водоема.

— У водоема!

— Да. Больше я ничего не знаю. А зачем вам нужны родственники?

— Я немножко пережду и попробую с ними связаться. Может, они что-нибудь знают об этой лилии? Попытка не пытка. Не мне вам говорить, как тяжело достать «царские кудри». Так жалко, что случай упустила...

Во лжи должно быть побольше правды. Пани Иза поверила мне без колебаний и снабдила адресом с номером телефона. Да еще пожелала удачи.

* * *

Для получения всей прочей информации о Мариуше Данеляке даже пальцем не пришлось шевелить. Оказалось, он не помощник садовника, а конюх, в юности успел дослужиться до старшего ученика жокея, но дальше не пошел, крупноват вымахал. Впрочем, в некоторых заездах он участвовал, на арабских скакунах постарше, которые могли держать его вес. Садовнику он и впрямь помогал, но, так сказать, в качестве хобби, очень уж природу любил.

Во мне сразу же зародились ужасные подозрения.

Самым бессовестным образом эксплуатируя лилию «царские кудри» (прекрасная затравка для разговора, кстати сказать), я живо обработала всех родственников Данеляка до невесты включительно. Никто и не подумал таиться. Кое-какие познания на тему цветочков у меня имелись, так что я сразу стала своим человеком, с которым можно говорить без утайки. Хозяина лилий я, правда, не нашла, зато узнала, что в пятницу вечером Мариуш Данеляк вышел из дома невесты и направился домой. Накрапывал дождик, было мокро, и он не пошел напрямик через луг, а зашагал по улице Фогеля, вдоль водоема.

Больше его никто не видел.

У зятя Данеляка имелись друзья-приятели в местном полицейском участке, и на свет божий выплыли кое-какие детали. Тело обнаружил рыбак, личность вне всяких подозрений. Следственная бригада успела установить, что смерть наступила на улице в результате сильного удара о дерево, после чего преступник перетащил тело к озерцу и спихнул в воду. Убийца был один, не богатырь собой (труп он волок с перерывами на отдых, хотя дорога вела под гору), судя по обуви, мужчина. В столкновении жертвы с деревом не обошлось без автомобиля. Повреждено правое крыло, вдребезги разбиты фара, подфарник и зеркало, какие-то фрагменты кузова помялись, но не очень. Видимо, человеческое тело самортизировало удар. Телу повезло куда меньше, чем железяке.

Вот и все выводы следователей. Таинственный приказ прекратить расследование заставил их подчиниться. Для кого таинственный, для кого — нет, но обязательный для всех. Полицейским только и оставалось, что сделать выводы хотя бы для себя. Совершенно неофициальные.

«Какая-то зараза из высшей элиты по пьяни задавила невинного человека. Теперь держи язык за зубами» — таково было негласное заключение.

Полная ужасных предчувствий, я поехала на ипподром.

Но выяснилось, что подозревала я зря. Ни в каких махинациях Данеляк не участвовал, ни в одну шайку-лейку не входил, поводов никому не давал, и никто на него косо не глядел. Все его жалели, хороший был работник, и лошади его любили. В заездах участвовал редко, с мизерными ставками, и мафию не интересовал.

Словом, предчувствия мои не оправдались. Значит, неофициальная точка зрения полиции была ближе к правде.

На ипподроме я наткнулась на пана Теодора, личность со многих точек зрения весьма примечательную. Мы не виделись больше года, а познакомились в незапамятные времена. Когда-то даже были сослуживцами. Но последнее время встречались только на скачках, в сезон по три раза за неделю. Хватало времени, чтобы всласть поболтать, обменяться мнениями, поделиться открытиями и выработать общую позицию относительно негодяев, что выманивают у граждан денежки посредством азартных игр.

Пан Теодор был натура артистическая. Сменив, как и я, профессию, он зарабатывал на жизнь реставрацией предметов антиквариата и, кроме того, придумывал орнаменты для всяких безделушек. Получал он за это неплохие денежки, но вечно сидел на мели. Поговаривали, что все уходит на супругу, даму очень красивую и значительно моложе его.

У меня с ней было шапочное знакомство. По моему убеждению, сплетни вполне соответствовали действительности, хотя пан Теодор клялся и божился, что не стоит верить всякой чепухе. В конце концов, он и сам был очень даже ничего и отнюдь не выглядел на свои годы. Лицо привлекательное, рост выше среднего, фигура стройная, без избыточных килограммов. Его прекрасной половине не к чему было особо придраться. На скачках, как всякий азартный игрок, он старался обогатиться. Иногда у него даже получалось.

Сегодня пан Теодор пребывал в противоречивых чувствах, не то озабочен был, не то возбужден. Завидев меня, он просиял.

— Кшись вернулся из Штатов, — сообщил пан Теодор вместо приветствия.

Мысли мои как раз занимала жена пана Теодора, и прошло некоторое время, прежде чем я припомнила Кшися из Штатов.

— А! Компьютерщик!

— Он самый.

— И что? — оживилась я. — Вы уже с ним беседовали?

— Еще нет. Мы договорились встретиться завтра вечерком. Я как раз собирался вам позвонить!

У меня даже сердце екнуло. Все прочие мысли вытеснила одна, главная. Дело в том, что на компьютерщика Кшися у нас с паном Теодором уже довольно давно имелись большие виды, но об этом не стоило разговаривать на людях. Ни в коем случае! Недавно я поддалась на уговоры и купила компьютер, но подключаться к Интернету категорически отказалась. Сейчас мое ослиное упрямство пригодилось: пусть Кшись поработает на моей технике, а не на своей. Из-за этой чертовой всемирной паутины никаких секретов долго не утаишь. А нам огласка без надобности.

Я искала программиста уже года два или три. Мне требовался человек надежный и неболтливый. На то имелись веские причины. Ознакомившись с моим замыслом, пан Теодор пришел в восторг и припомнил, что у него есть соответствующая кандидатура. И гениальный, и с фантазией, и работящий, и услужливый, и знает-то его пан Теодор с малых лет... Однако молодой человек засел в Америке и в Польше не показывался. Я уж про него и забыла.

Развивать тему мы не стали. Задача была возложена на пана Теодора. Я же занялась своими скорбными делами.

* * *

Не давала мне покоя эта авария. Ничего, казалось бы, такого уж особенного: пьяный задавил человека, расплющил о дерево. Бывает. Случайный наезд, никто Данеляка убивать не собирался. Но к чему тогда так интенсивно заметать следы? Кого же они прикрывают?

И тут, как нельзя кстати, позвонил Витек:

— Ты дома?

— Дома.

— Я сейчас приеду.

Когда я открыла дверь, на лице у меня, наверное, было написано такое любопытство, что племянник сразу перешел к делу:

— Я тут с приятелем ездил в автосервис. У него БМВ, пора техосмотр проводить. Так я его отвез. Дело-то было вчера, но ты где-то шлялась.

— На скачках шлялась. И что?

— А сам не знаю. Вроде как опять завоняло.

— На тебе воду, и идем в комнату, — велела я нетерпеливо. — Вижу, разговор предстоит серьезный. Даже стакан тебе дам. Ты прав: воняет. Да не стакан, а вся эта история.

Витек послушно прошел за мной в комнату и сел.

— Приятель договаривался с мастерами, а я бездельем маялся. И вдруг вижу — рядом с мусорным контейнером интересная кучка: разбитое зеркало, осколки фары, покореженное крыло, помятый бампер и часть решетки от радиатора. Что-то знакомое, думаю. Спрашиваю, что это за свиданьице было, что с чем встретилось. Это, отвечают мне, куски БМВ. Вся правая сторона к чертовой матери. Да еще и животина какая-то пострадала, все было в кровище. Ну, машину-то сразу помыли. И так на ушко мне сообщают, по секрету. Тут я факты сопоставил и поглядел на этот самый «бумер». Машину уже вылизали и выкатывали из сервиса. Номер я на всякий случай записал. Труда не составило.

— Замечательно, — похвалила я.

Витек вытащил из кармана мятую бумажку.

— Это еще не все. Тут подъезжают двое на «мерсе». Выскакивает молодой парень — и к БМВ, а «мерс» развернулся — и ходу. Ну, у меня цепочка в голове выстроена, карандаш под рукой. Я и этот номер записал. Вроде птички-то высокого полета.

Я выхватила бумажку у Витека из рук.

— Если это они... то есть один из них... Ведь там на улице Фогеля был только один.

— А ты откуда знаешь?

— От полиции. Окольными путями. Все вроде складывается. Только совпадения исключать нельзя. И не такое бывало. Может, этот сопляк из БМВ зайца переехал. Или козу. Да кого хочешь — корову, кабана... Хотя нет, если бы он в корову врезался или в хряка, сам бы убился. И уж во всяком случае, повреждений было бы больше.

— Да хоть баран ему подвернулся, мне-то что? Согласен, может, это совсем другая история. Я на всякий пожарный.

На всякий пожарный, говоришь? Сейчас сравним. Я встала, вышла в другую комнату и отыскала свою бумажку, побольше размером и не такую мятую.

— Тот же номер, — недоуменно произнес Витек, тщательно изучив записи. — Что это значит? Откуда он у тебя?

— Парковка. Напротив моего дома. Подожди, сейчас все расскажу.

И я изложила сцену с биноклем и двумя машинами. Потом поделилась сведениями о Данеляке. Только о пане Теодоре не проронила ни словечка.

— Хотелось бы знать, кто были эти люди в этих двух тачках, — задумчиво произнес Витек. Рассказ мой его заинтересовал. — Номера-то у нас есть. Только так просто тебе сведений не дадут, нужна военная хитрость.

— Или блат.

— У тебя есть связи? У меня нет.

Я быстренько прокрутила в голове свои знакомства в соответствующих службах, и вдруг передо мной возник светлый образ компьютерщика Кшися из Штатов. Если уж он лучший программист в Европе, а может, даже в мире...

— До меня теперь вот что дошло, — продолжал тем временем Витек. — Покойник-то наш прямо как из ужастика, с чего бы?

Об дерево его расплющило? Не подходит. Бампер у машины где? Внизу. Ну ноги бы перебило, при чем тут верхняя часть? Если жертва стояла внизу у дерева, то на уровне бампера оказались как раз плечи и голова. Только как этот «бумер» умудрился вниз не свалиться? Рикошетом машину отбросило, что ли? Обратно на проезжую часть? Полетел под горку, а оказался на горке? С откоса умудрился вывернуть? Значит, водитель точно был пьяный. На трезвую голову такой фортель ни за что не получится. А то я уже думал, что он на лежачего наехал...

Я сосредоточенно кивала, восстанавливая в памяти место аварии. Витек прав. Интересно, а радиатор у этого подонка цел остался? С места ДТП смылся — значит, цел. Треснул разве что. Витек ничего про радиатор не говорил, не было его в мусоре, только решетка...

— Так есть у тебя связи?

Я встряхнулась.

— Найдем кого-нибудь. Не одного, так другого. Банальное ведь вроде происшествие. Но ой как оно мне не по душе. Это чудо, что все нити оказались у нас...

— Тоже мне чудо. Таких дел полно. И раскрутить их легко, только никто не хочет вмешиваться. Это у тебя одной такие наклонности. А я, наверное, от тебя заразился. Сама посуди, ты и людей теребила, и к родственникам покойного обратилась, и в бинокль смотрела, и номера записывала, и на ипподром ездила. А если бы он в аэропорту работал? Ты бы и туда отправилась, голову даю на отсечение!

— Так уж и отправилась! Сперва я бы позвонила, — буркнула я, но про себя признала, что Витек и сейчас прав. Вот ведь развила бурную деятельность. А теперь мне ужасно хотелось использовать свои связи...

* * *

— Опять лошадей не допускают до заезда! — В голосе у пана Теодора звенела ярость. — Все тех же, Силенцию и Рюрика. Относительно Рюрика я-то догадывался. А вот Силенция! Осень ведь, лошадки должны бегать!

— Продадут за гроши с аукциона, — выдала пророчество я. — Опять какая-то гадина заработает. В наши расчеты надо включить человеческий фактор. Сиди вот и ломай голову, что эти аферисты замышляют.

Мы ехали на встречу с Кшисем из Штатов. Пан Теодор уже успел с ним повидаться, я — еще нет.

Присутствие пана Теодора на переговорах нисколько мне не мешало. Во-первых, наши общие планы и без того несколько выходили за рамки дозволенного, а во-вторых, в компьютерных программах пан Теодор разбирался как свинья в апельсинах, даже хуже меня. На сами компьютеры он и смотреть не хотел, хотя и был не прочь воспользоваться их возможностями.

При виде Кшися из Штатов у меня прямо на душе потеплело. Такой красавчик! Просто прелесть! Высокий, стройный, живой, ну само очарование! И сексуальности в нем хоть отбавляй. Скостить бы мне пару десятков годков, мы бы еще посмотрели... Эх и влюбилась бы я, черти бы меня взяли. Слава богу, годы мои уже не те.

Никаких конфликтов с законностью и правопорядком у Кшися явно не имелось, и он уже успел установить у себя все необходимое. И не только. Больше всего его рабочий кабинет напоминал центр управления полетами, только в уменьшенном виде. Предложение взломать компьютерную сеть управления дорожного движения он воспринял как легкую задачку, проще не бывает. Просто лапочка.

Ужасно секретный пароль он расшифровал минут за десять и все извинялся, что так долго — он ведь только вернулся и еще не до конца разобрался с польской компьютерной лексикой. Хотя компьютерная отрасль вполне космополитичная, но все равно в каждой стране все секретят по-своему. А уж государственные тайны...

* * *

— Извольте, — сказал Кшись на двенадцатой минуте. — Вам только эти два номера нужны? «Мерседес», WXG 8941. Анджей Байгелец, проживает на Модзелевского, двенадцать. БМВ, WZB 1834, Артур Байгелец, проживает на Модзелевского, двенадцать...

— А даты рождения там случайно нет? — пробормотала я.

Слова мои были неразборчивы, на меня внезапно снизошло озарение. Но я быстро пришла в себя.

— Подождите минуточку! Есть и третий! Вот, пожалуйста! «Пежо», WXL 8176, Влодзимеж Чистый, проживает по адресу: Партизанская, шесть, квартира шесть...

— Анкетные данные! — У меня прорезался рык первооткрывателя. — Только даты рождения, все остальное меня не интересует. Сколько лет этим Байгелецам?

Получалось, что Байгелецы вполне могли быть отцом и сыном, а этот самый Чистый был немножко моложе Байгелеца-отца. Головоломка уже почти сложилась, но тут припомнилось еще кое-что.

Партизанская... Я себе прекрасно представляла, какие там квартиры, сама когда-то мечтала о такой. Только по тем временам я с равным успехом могла бы попытаться приобрести в собственность Лувр. На Партизанской в коммуналке жила моя приятельница, с которой я сыграла, наверное, миллион партий в бридж. Между раздачами я горько жаловалась на угнетающий меня квартирный вопрос. Такое не забывается.

Но эти огромные апартаменты кто-то все же купил, расселив три семьи по отдельным квартирам. Моя приятельница за свою часть жилплощади получила двухкомнатную в Мокотове да плюс к тому неплохую доплату. Разумеется, только и разговоров было, что про покупателя. Но кто он и откуда у него такая куча денег, так и осталось тайной за семью печатями. На дворе социализм, какая уж тут утечка информации... Наверное, квартиру купила какая-то партийная сволочь среднего звена. У сволочи высшего звена просто ума бы не хватило. Этой публике казалось, что пайки в том или ином виде будут всегда. За что ребята боролись, на то и напоролись.

Но фамилия Чистый и эта квартирная сделка все-таки как-то сочетались. Уже по переезде в Мокотов, моя приятельница высказалась так:

— Как считаете, если год не мыться, будешь таким же чистым в финансовом отношении? Может, я продержусь?

— Запаршивеешь, — озаботился муж.

Тот дурацкий разговор почему-то застрял у меня в памяти. Теперь этот Чистый портил мне стройную картину. Ведь уже тогда годков ему было куда побольше, чем мне, причем из статистики известно, что срок жизни у мужчин короче. Одно могу сказать: будущую жертву я себе уже нашла.

Теперь оставалось убедить Кшися перейти на мой компьютер. Но достаточно было разок посмотреть на его рабочее место, как становилось понятно, что задача эта будет куда как потяжелее. Вряд ли он вообще согласится. Однако силы я в себе чувствовала колоссальные.

Пожалуй, слово «стерва» вполне бы ко мне подошло.

* * *

Я позвонила комиссару Роберту Гурскому и предложила встретиться. Сначала Роберт обрадовался, но потом в его смущенном тоне появилась некая подозрительность. А может, мне показалось? Может, это была простая осторожность?

— Думаю, пока не стоит... Простите, я не то хотел сказать. Нам лучше встретиться как бы случайно, без договоренности...

Я удивилась:

— Можно и так, но в чем причина? Что-то случилось?

— Случилось, ха-ха, — разозлился Гурский. — Вечно что-то случается. У нас тут очередная закавыка. Я просто в бешенстве. Не могу я афишировать наше с вами знакомство. Не вправе. В любой момент... ладно, не будем об этом. Давайте я вам позвоню как-нибудь.

— А если меня не будет дома?

— Сотового у вас разве нет?

— Есть, да не складывается у меня с ним роман, вечно звонки пропускаю.

— Тогда вот что. По ночам-то вы дома бываете? Что вы в семь утра на месте, я в курсе.

— Откровенно говоря, лучше ночью. Но если телефон зазвонит в семь утра, я сниму трубку. В виде исключения. Буду знать, что это вы. Только поторопитесь, пожалуйста. У меня срочное дело!

— У меня тоже, — пробурчал Гурский и повесил трубку.

Ловкач. Так ведь и не спросил, что мне от него надо.

Ему сейчас не до меня, сообразила я. Не стоит проявлять настырность. Все-таки за минувшие четыре года мы не раз встречались и по-дружески беседовали. Я и сейчас бы мирно подождала, пока у него выпадет свободная минутка, но на другой день, ровно в семь утра, зазвонил телефон. Я умудрилась мгновенно проснуться и сразу схватила трубку.

— Где ты, бляха-муха, шлындраешь, курица разукрашенная?! — свирепо зарычала трубка. —- Я без ключей, стою тут как пятьдесят поросят!!!

Оригинально. Вряд ли это Гурский. Интересно, с чего это ранняя пташка сравнивает себя с поросятами? Да еще с целой полусотней...

Однако начало фразы мне понравилось гораздо меньше.

— Ну уж кто угодно, только не курица, — оскорбленно ответила я и положила трубку.

Эта курица разукрашенная, да еще в семь утра, вывела меня из себя. Я энергично взялась за дело. В конце концов, мир тесен.

Уже второй мой звонок принес кое-какие плоды.

— Чистый? Влодзимеж? Ты что, не знаешь? — удивился мой собеседник. — Первый заместитель генерального прокурора. Папочка у него при социализме был шишка. Какие-то спецслужбы: госбезопасность, милиция, армия, что-то такое... В нужный момент переметнулся, так что сыну карьеры не испортил.

А, вот он, Чистый с Партизанской, который старше меня. Все совпадало.

Третий человек, которому я в то утро позвонила (утонченный, интеллигентный и сдержанный в словах), определил прокурора Чистого как «алчную мразь».

Четвертый звонок не дал ничего.

Пятый мой информатор порылся в памяти.

— Подожди, подожди... Байгелец... Как же его... Артур, что ли?

— Подходит.

— Я его знаю. Засранец из высшего света. В автогонщики рвется. Только гонщик из него как из стельной коровы балерина. Чайник — это для него комплимент. Раздолбай и пропойца. А что?

— Да ничего. А папочка кто?

— С папашей не знаком. Одно скажу: на паперти родитель не стоит, это уж точно.

Шестого человека не было на месте, седьмой высказался мрачно и зло:

— Уже сроки аукциона назначили. Не терпится. Хоть бы конца сезона дождались. Наверное, боятся, как бы недосмотра не вышло и лошадки случайно не выиграли. А настоящие коневоды на аукцион просто не успеют. Да поразит мерзавцев мор!

Я целиком разделяла его мнение, но лошади сегодня утром меня не интересовали. И я набрала очередной номер, восьмой по счету.

— Кто? Анджей Байгелец? Ну как же. Президент двух банков и трех акционерных обществ. Уже успел обокрасть управление здравоохранения — кажется, в Седлеце, Финансовый советник в министерстве и вообще темная личность. Газеты надо читать, пани Иоанна. Радио есть, телевидение... Нет, как раз телевидение старается помалкивать.

Вот так-то. Без газет и без радио я раскопала, кто с кем договаривался тогда на паркинге. Теперь уж Гурский от меня живой не уйдет!

* * *

Конечно, я и понятия не имела, что как раз в этот момент Роберт Гурский совещался со своим начальником инспектором Бежаном и оба громко скрежетали зубами. Гурский опять разочаровался в жизни.

— Понимать-то я тебя понимаю, — говорил Бежан сочувственно. — Тем более сам тебя в это дело впутал. Только я знать ничего не знал. Закончили бы нормально расследование, чтобы пьяный отморозок людей по ночам не давил, но стену башкой не прошибешь. Теперь только на чудо надейся.

— Уйду я! — прорычал Гурский. — Не могу больше! Несчастный случай, скажите пожалуйста! Потерпевший сам себя размазал по дереву и оттащил к озеру...

— А ты не заметил, что этот гнус базарит по личному мобильнику?

— Конечно, не заметил. Проконтролировать все надо было, следов ведь до черта. И была бы жертва в серьезном подпитии, так ничего подобного! Так, бокал пива выпил. Но кто поверит в такое пьянство?

— Никто, — подтвердил Бежан. — Кроме Яворского. Вот уж зараза! Даже заключения патологоанатома не прочел, сразу накатал «утонул в пьяном виде». Интересно, как к этому Войчеховский отнесется?

В Гурском шевельнулась надежда.

— Может, Войчеховский проявит бдительность? Давай глянем, что у нас есть... Кровь потерпевшего, стекло, краска... А что, если отыскать эту машину?

— Валяй, но без лишнего шума. Яворский уже дело закрывает, хотя из лаборатории еще ничего не получил. Ты эти бумажки береги как зеницу ока. А когда придут результаты экспертизы, из рук не выпускай. Ребята с этим делом подзатянут, я их сам просил не торопиться. И проследи, чтобы Яворский не перехватил.

— Я бы поверил в примитивный мордобой, — продолжал свои рассуждения Гурский, но только не в несчастный случай.

Он и в воду-то не полностью погрузился. Если бы не этот звонок по мобильнику. И если бы меня не было на месте преступления. Но я сам все следы видел. И труп я осмотрел, и по машине ребята начали работать. По правде говоря, я все-таки заметил, как этот фрукт по телефону говорил. Подумал еще, может, ему жена звонит? Мне-то что за дело! А у него раз — и прямо пена изо рта. Сворачиваемся, завязываем, очистить площадку! Даже причину не потрудился сообщить, скотина. Кто же ему, дьявол, звонил? — Последние слова Гурский почти выкрикнул.

— Сдохнет, а не скажет, — сухо ответил Бежан. — А ты не высовывайся, расспроси потихонечку, полегонечку. Официально ты занимаешься другим делом. Нападение на парковке за кабаком...

— И тут, холера, ни черта не выйдет, опять все на тормозах придется спускать...

* * *

Не желая, чтобы у Гурского были неприятности по службе, я принялась звонить ему домой. Его все не было и не было. Трубку он снял только на следующий день в десятом часу вечера.

— На улице Фогеля в прошлую пятницу Артур Байгелец убил Мариуша Данеляка, — заявила я без лишних куртуазностей. Очень уж меня разозлили эти дозвоны и перезвоны. — Байгелец расплющил Данеляка об дерево и попытался утопить в озере. А в воскресенье его батюшка вступил в переговоры с заместителем генпрокурора. Прямо у меня на глазах.

Гурский молчал. Я уж испугалась, что нас разъединили. Может ведь этот проклятый телефон испортиться в самый неподходящий момент?

— Алло, вы на месте?

— На месте, — сдавленным голосом ответил Гурский. — Вы это серьезно?

— Нет, это я так шучу. Что-то захотелось, знаете ли, посмеяться. Вот и звоню вам, чтобы повеселиться от души.

На том конце провода снова воцарилась тишина. Потом Гурский ожил:

— Вот теперь-то мы непременно поговорим! Но лучше не по телефону. Думаю, мне надо вас навестить. Если вы не против, прямо сейчас. Правда, я только что с работы...

В голосе его слышалась нескрываемая радость, к которой, однако, примешивалась не менее очевидная горечь.

— У меня есть пельмени. Покупные, конечно, но неплохие. Кроме того, имеется пиво, красное вино и чай.

— Сейчас буду!

Последние слова прозвучали бодро. Я едва успела бросить пельмени в кипяток, как раздался звонок в дверь. Гурский, похоже, бегом бежал — живет-то он неподалеку. А что, прекрасная мысль: подышать выхлопными газами на ночь глядя. Масло на сковороде я уже разогрела, бобы в миску вывалила.

Гурского переполняли самые разные чувства. И неуверенность, и бунтарская решимость, и любопытство, и надежда. Голод, по- моему, тоже присутствовал. Я даже пожалела, что не бросила в кастрюлю две упаковки пельменей.

Я усадила Гурского на кухне и принялась потчевать бобами.

— Я не могу раскрывать вам служебные тайны, — произнес он, накидываясь на бобы, — но вы сказали мне такое, что я должен узнать всю подноготную. Включая ваши источники информации.

— Так ведь я ради этого и звонила! Минуточку, по инструкции пельмени следует варить три минуты. Не верю, но надо попробовать, вдруг дошли...

Пельмени дошли. Я поставила на стол все необходимое.

— Вот огурцы, а вот клюква, угощайтесь. Вы тоже мне что-нибудь расскажите. А то какой-то неравноценный обмен получается.

— Нельзя мне. Да вы и сами небось все знаете в деталях. Слушайте, какие замечательные пельмени. На самом деле покупные?

— Покупные. Вы ешьте, ешьте, а я уж, так и быть, расскажу, что мне известно. А вы потом зададите вопросы...

— Погодите. Сперва вопросы. Между одним пельменем и другим. Идет?

— За дело! Только смотрите не подавитесь.

— Имя пострадавшего вам, конечно же, известно...

— Известно. Ешьте спокойно, я все расскажу сама. Мариуш Данеляк, конюх с ипподрома. Тамошняя мафия тут ни при чем, скачки тоже, в роли жокея он выступал редко, только на арабах, низшая категория, никаких афер. Про эту сторону его жизни можно смело забыть. Судьба распорядилась иначе...

И я рассказала Гурскому все, что мне было известно. Лишь насчет пана Теодора и Кшися не заикнулась. Гурский, как человек разумный, не стал уточнять, откуда мне известны имена и фамилии владельцев машин. А вот сцена на парковке перед моим домом заинтересовала его чрезвычайно. Как только пельмени были съедены, мы перешли из кухни в комнату, чтобы выпить кофе. Точнее, угоститься чаем, вином и остатками бобов.

— Ну и странные же у вас затеи. Что это вам вдруг пришло в голову наблюдать за жизнью на парковке в бинокль? Или у вас страсть подглядывать за соседями?

— Да вы что, обалде... я хотела сказать, сами подумайте. Неужели мне делать больше нечего? Подглядывала я всего лишь однажды, и то не за соседями, а за собакой в доме на той стороне двора. Она так выла и скулила, что мне прямо плохо стало. Окна открыты, все слышно. Я подумала: если собаку мучают, пойду и поубиваю поганых садистов. И схватилась за бинокль.

— И что? — с любопытством спросил Гурский, благо в моем рассказе образовалась пауза.

Я позволила себе тяжко вздохнуть.

— И все было прекрасно видно. Отличная собачка. Метис с чертами немецкой овчарки. Валялась на диване и выла. Потом спрыгнула с дивана, сбегала на кухню, вернулась, вышла на балкон (вид ей явно не понравился), опять плюхнулась на диван и снова принялась за свое. Хозяева на работе, вот она и мается. Чуть меня эта скотинка до инфаркта не довела. А что до стоянки, сами посмотрите.

Я потащила Гурского в другую комнату, с окнами на улицу.

— За кем мне тут подглядывать? Здание под углом стоит, одни балконы видно. Ну разве постирушку кто вывесит, тогда могу полюбоваться на чужое исподнее. Думаете, белье представляет для меня чрезвычайный интерес?

— Ради чего же вы тогда взялись за бинокль?

— Я ведь уже сказала. В книжке у меня был персонаж, свидетель, и мне надо было проверить, что он может отсюда увидеть. У моего нового бинокля отличные возможности. Я записала номера машин и даже умудрилась разглядеть заместителя генерального прокурора. Только такие знания скоротечны. Уж очень быстро у нас чиновники сменяются. Не успеешь оглянуться, а в кресле уже другой сидит.

— Некоторые держатся за место будто клещами, — буркнул Гурский, и мы вернулись к вину и чаю. Бобы уже кончились, но в холодильнике обнаружился сыр.

Записанные номера машин я передала Гурскому. Пришла моя очередь задавать вопросы. И я таки их назадавала. Правда, Гурский был немногословен. Но из его сдержанных высказываний можно было сделать далеко идущие выводы. К тому же порой сквозь сдержанность кое-что прорывалось.

Что-то у этих лиходеев не до конца срослось, то ли Байгелец обратился слишком поздно, то ли Чистый подвел. Команда прекратить расследование запоздала, следственная бригада на улице Фогеля успела насобирать вещдоков. И представьте себе, их не утопили в болоте вопреки распоряжению сверху. Как я поняла, все они оказались в руках прокурора Войчеховского, который мечтал о карьере и переводе в Генпрокуратуру. Войчеховский сперва обрадовался: повезло — бытовое убийство, ни мафии, ни политики, преступник отыщется в два счета, дело завершится успешно. И тут — на тебе! Один звонок — и очередной преступник сухим выходит.

Войчеховский впал в ярость. И не он один. В ярость впала полиция, включая Гурского и его непосредственного начальника инспектора Эдварда Бежана. По мнению Гурского, Войчеховский еще не совсем потерянный человек и правосудие не было для него пустым звуком, да и преступников он ох как не любил. Только об этом мало кто знал. Правда, поди угадай, долго ли еще прокурор пребудет во благородстве. Но и то хлеб.

Ко всему прочему, Войчеховский с давних пор на ножах с Чистым, так что пока Чистый при должности, путь наверх для Войчеховского наглухо закрыт.

Гурский сидел на диване, запивал вином сыр камамбер и предавался раздумьям. Порой даже какие-то слова слетали у него с уст. Ненароком.

— Эх, если бы вам этих двух еще и заснять... Автосервис может и в несознанку уйти... А этот ваш... собеседник? Ну, который знаком с молодым Байгелецом? Он кто?

Я прекрасно понимала, что частный разговор может в любой момент превратиться в официальный.

— У меня, знаете ли, с памятью не все в порядке. Склероз. Я должна ему позвонить и спросить, как его зовут.

Пока я звонила, Гурский молчал. Мой информатор подумал-подумал и согласился в случае необходимости сотрудничать со следствием. Гурского такой ход событий вполне удовлетворил.

Меня — нет.

— Есть возможность разузнать, сколько старик Байгелец сунул Чистому? — спросила я. В словах моих таился сладкий яд. — Он ведьему на стоянке что-то передал. И чего он ждал так долго, мог бы на Чистого выйти уже в пятницу или субботу? А они встречаются только в воскресенье вечером. Сынка, что ли, хотел помучить? И за каким чертом их понесло на эту стоянку? И верно ли, что все дело на контроле у прокурора Войчеховского, — уж не знаю, какую он должность занимает? Ведь вообще-то дело должно было попасть к Чистому, так? А зачем?

— Чтобы уничтожить, — буркнул в этом месте Гурский.

— А результаты экспертизы?

— Тоже.

— А теперь все застряло у Войчеховского?

— Пока нет. Результаты экспертизы еще не прибыли.

— Господи ты боже мой! — вздохнула я. — Вы там у себя только и делаете, что вырываете друг у друга документы? И держитесь за них зубами и когтями? И тут — на тебе! Один звонок — и очередной преступник сухим выходит.

— Без применения силы, — мягко возразил Гурский.

— Это понятно. Хитростью и коварством. Хочу вас попросить. Как бы ни закончилось дело, ответьте мне потом на вопросы. В частном порядке. А то я просто заболею!

Гурский вдруг встрепенулся:

— Только, умоляю вас, не проговоритесь кому! А то вы чересчур много видели. Еще вам пакость какую сделают.

— Еще один вопрос, — зловеще прошипела я. Меня прямо трясло. — Кандидатур на отстрел все больше. А заговорщиков нет как нет...

Кто знает, может быть, мои слова обеспечили комиссару Роберту Гурскому бессонную ночь? Когда он прощался со мной, в глазах его стояла неизбывная тоска.

Однако следует признать, что сквозь тоску просвечивала и радость.

* * *

Я не кинулась затевать заговор и не стала заниматься отстрелом мерзавцев в одиночку. Я тихо-мирно дождалась, пока дело закроют. Возможно, устроить заговор мне помешали разные жизненные обстоятельства. А возможно, обстоятельства тут были ни при чем и что-то другое встало у меня на пути. Во всяком случае, Байгелец с Чистым незаметно отошли на задний план.

Начнем с того, что с компьютерным гением Кшисем дело пошло ой как негладко. Я это, впрочем, предчувствовала.

Суть Кшись ухватил, ничего не могу сказать. Но работать он соглашался только на своем компьютере — мой был с презрением отвергнут из-за недоступности Интернета. В этом вопросе наш программист уперся как баран и никак не желал понять, насколько важно сохранить все в тайне. В конце концов его удалось-таки уломать. Но тяжкая обязанность доставлять все необходимые материалы легла на меня. Дело в том, что пан Теодор впал в какую-то странную апатию. Неурядицы с молодой женой, что ли, так на него повлияли, только он вдруг подался в затворники, слегка отупел и, я бы даже сказала, ополоумел.

Пришлось заниматься скачками самой. Времени это отнимало массу, да и на здоровье сказывалось. К тому же самые разные люди отнеслись ко мне неприязненно. Впрочем, неприязнь оказалась взаимной. Чтобы хоть как-то привести пана Теодора в чувство, я закатила ему парочку скандалов. Последний скандал, кажется, подействовал.

И тут произошло событие, которое затмило скачки, скандалы, возню с материалами по скачкам — словом, все остальное. Мечта осуществилась. Ненавистная лестница канула в Лету! Я переезжала в собственный дом.

Радость затмила мне разум не меньше, чем пану Теодору — поведение молодой жены. Я вбила себе в голову, что все надобно перевезти в один присест, в один день и в нечеловеческом темпе. Призрак лестницы прямо-таки преследовал меня. Просто безумие какое-то. И это безумие, разумеется, дало свои плоды.

Распаковать в новом доме восемьдесят пять коробок с книгами — это вам не шутка. Не говоря уже о прочих мелочах вроде поисков туфель, кастрюль, полотенец, ножниц и тому подобной хозяйственной утвари.

Разумеется, пропали любимый гребень, лопатка для тефлоновой сковороды, стенные часы ядовитой расцветки и большой чайник, древний как мир, но совершенно необходимый в хозяйстве. Само собой, пришлось зарабатывать денежку, мотаться туда-сюда и вообще всячески суетиться. Вся эта канитель отняла у меня несколько месяцев.

Между поездками туда-сюда тоже приходилось несладко. Надо было отловить всех уличных кошек, облюбовавших мой двор и дом, показать ветеринару, истребить у них блох и глистов, привить. В процессе отлова одна кошка поцарапала моего знакомого стоматолога, другая — меня, а третья искусала племянника. Сам ветеринар остался цел и невредим.

А тут еще мне удалось-таки раздобыть лилию «царские кудри». Правда, расти лилия не желала, несмотря на то что была, судя по всему, краденая. Известно ведь, что ворованное всегда растет лучше, чем честно приобретенное. Так что сами понимаете — во всем этом кавардаке мне было не до чужих преступлений.

Зато я на деле убедилась, что нет худа без добра.

У переезда, удивительным образом осложнившего мне жизнь, были и две хорошие стороны. Во-первых, у Кшися появилась возможность вздохнуть полной грудью, поработать у себя в свое удовольствие и проникнуться ко мне несколько большей симпатией. Во-вторых, я теперь жила на первом этаже. Никаких лестниц! Ряди таких райских условий я готова была разгрузить целый поезд с книгами. Два поезда!

К тому же я на какое-то время отстала от Гурского. Наверное, он был только рад. Приятно ведь, когда у тебя над душой не стоит вздорная баба. Правда, занятость не помешала мне получить от него ответы почти на все вопросы. Потихоньку-полегоньку. Отдельными порциями.

Ни о какой секретности, конечно, речь уже не шла. Все все знали. И вот я окончательно перебралась в новый дом, перешла к оседлому образу жизни, худо-бедно устроилась и завоевала доверие кошек. Наконец-то нам с Витеком представилась возможность обсудить наши давние дела. А Витек был как-никак лицо заинтересованное.

Как оказалось, информация у нас была сходной. Ну разве мелочи какие-то различались.

Вроде бы этот Байгелец сунул генеральному прокурору миллион евро, — начал Витек, располагаясь в моем новом кресле в моем новом доме.

Не евро, а злотых, — уточнила я. — И не генеральному, а заместителю.

- Да нет, что ты, — изумился Витек. — За какой-то паршивый миллион злотых он бы не стал так выделываться.

Я возмутилась:

Ты что, вчера родился? Добрая свинья все сожрет. Мне как-то в Канаде попалась в руки перепечатка наших секретных партийных материалов, где черным по белому было написано, что министр внешней торговли принес социалистической родине убытков на девять миллионов долларов за две недели отдыха на Лазурном Берегу. А как тебе девчонка-жокей, которая за одну нейлоновую блузку проиграла важный заезд?

Ты про девчонку тоже в Канаде прочла? В секретных партийных материалах?

— Нет, это уже из личного опыта. А тракторист, который не хотел вспахать поле за две тысячи злотых, но вспахал за литр спирта, который тогда стоил сто девяносто злотых? Меня уже ничем не удивишь. Миллион злотых он ему дал, и ни гроша больше.

— Ну это маловато. Потому-то все и обломалось.

— Не только потому. Они еще поздно спохватились.

— А почему?

— Я тоже никак не могла понять. Оказывается, Байгелеца-папы не было в Варшаве и сынок никак не мог его разыскать. Хотя тогда на что им все эти мобильные телефоны?

— Наверное, папа был вне зоны действия сети, — злорадно пробурчал Витек.

— Возможно. И за дело они взялись только в воскресенье. Пока Чистый раскачался и вмешался, вы с приятелем уже успели найти труп. Смотри-ка, что получается: если бы ты не выбрался на рыбалку, этот засранец вышел бы сухим из воды.

— А что, он и вправду поганец?

— Бабник, пьяница, этакий хозяин жизни. На папашины денежки хочет купить чемпионство. Тайные силы в нем кипят.

— Тайные? Никому, значит, не показывает...

— Никто и не догадывается. Говорят, ни один клуб его всерьез не воспринимает. То есть записать-то в клуб его запишут, спонсорские деньги всем нужны. Но на соревнования не поставят никогда. Дурачков нет.

— Понятно. Сам с собой гонки устраивает. Он несся-то не из Констанчина, часом?

—- Из Констанчина. А ты откуда знаешь?

— Приятель рассказал. Он там клиента забирал из кабака и видел этого придурка.

— Неужели твой приятель его в лицо знал? — удивилась я. — По-моему, Байгелец-сын такси не жалует. Он ведь сам ас — гроза автострад.

— Насчет грозы автострад — это точно. Нет, он его не знает. Просто сыночек, чтобы не упасть, прислонился к стеклянной витрине. В глаза бросалось. Ну, приятель спокойно тронулся, и тут мимо него на третьей космической пронесся этот самый «бумер». За каким чертом он на Фогеля-то свернул?

— Вроде хотел повороты с заносами отработать. Где-то в показаниях говорилось. Идиот! Известно о четырех ДТП с его участием, когда он по пьянке людей сбивал. Доказанных аварий. Со смертельным исходом всего одна.

— Покойнику больше и не надо.

— И семье покойника тоже. Но ему такой попался, что семья только обрадовалась. Байгелецу-старшему труп дешево обошелся. Дорожная полиция этого гнусняка терпеть не может. Раз пять права отбирали. Все без толку. Приказ сверху — и права опять у владельца. Только не все коту масленица. Последнюю-то аварию он постарался скрыть.

— Просто блеск, — холодно сказал Витек. — По извилистой улице он даже не очень гнал, так, километров сто сорок. Мотало его из стороны в сторону, а может, он повороты отрабатывал.

— Все точно. Данеляк, наверное, заметил и попробовал спрятаться за деревом. Не успел. Эксперты говорят, машина ударила Данеляка только раз. Но тому хватило. Удар пришелся в верхнюю часть тела. А у Байгелеца еще бампер треснул и радиатор. Хотя до автосервиса дотянул.

— Радиатора я в мусоре не приметил, — подтвердил Витек и впал в задумчивость. Наверное, сравнивал последствия аварии с тем, что видел сам.

Я встала, взяла остатки кошачьего корма и вынесла на террасу. Кошек на заборе было пока не так уж много, все-таки прививки пришлись им не по вкусу. Но ко мне они относились неплохо. И к кормежке тоже. Я всегда любила кошек. С ними как-то отдыхаешь душой.

Витек стряхнул с себя оцепенение, обвел взглядом сборище на террасе, сказал, что организует мне оптовые поставки кошачьего корма, и выразил желание выпить кофе. Ну раз оптовые поставки, тут уж от кофе не отвертеться. Пришлось напоить. Заодно и пропавшая при переезде сахарница нашлась.

— Парни из автосервиса дали показания, что машину ремонтировали они, — сказала я с удовлетворением, садясь опять на диван. — И перечень повреждений приложили.

— С заключением экспертизы совпадает? — полюбопытствовал Витек.

— Целиком и полностью.

— Ну хорошо. А какого фига взятку передавали прямо у тебя под носом? Вот что мне покоя не дает. Уж наверняка ни один, ни другой поблизости не живут.

Меня охватило чувство триумфа. Хотя никакой моей личной заслуги здесь не было.

— Они просто второпях выбрали первое попавшееся место. Байгелецу-то надо было действовать быстро. А Чистый не хотел встречаться на людях или дома. Ехать за город времени не было. А на этой стоянке, сам помнишь, еще года два назад по воскресным вечерам было тихо как на кладбище. Много машин бывало только по будням. Им и в голову не могло прийти, что кому-то срочно потребуется проверить, сможет ли человек, выдуманный свидетель, увидеть в бинокль то, что он увидел...

— Вот только удивляет, — задумчиво произнес Виктор, — что у них не выгорело. Неужто в верхах что-то сдвинулось?

— Держи карман! Просто Байгелец слишком высоко обратился. А пан прокурор Чистый пожадничал. И передал свое распоряжение низшему звену. Мол, дешевле выйдет. Но оказалось, что на промежуточном звене сидел некто с амбициями.

— То есть?

— Он пока взяток не берет. Как говорят. Карьеру делает. А вот полиция...

Тут я прикусила язык. Спокойно. О комиссаре Гурском и инспекторе Бежане лучше промолчать. Даже Витеку знать о них ни к чему. Если я начну трезвонить о Гурском направо и налево, то потом из него слова лишнего не выжму.

— Ну ладно, — сказала я скромно. — Кое с кем из полицейских Чистый хорошо знаком. Иногда достаточно бывает позвонить разок кому надо — и дело в шляпе. А тут затык. С одним-единственным человеком. Полицейские обалдели от радости. Кстати, оказалось, что на месте преступления им удалось собрать все нужные вещдоки. Прямо у тебя на глазах. Когда пришел приказ, у них все уже было на руках, потому они и ретировались без особого сопротивления. И пошло-поехало. Чистого поперли с должности. Потихонечку, без лишнего шума. Байгелеца за дачу взятки тоже полагалось бы притянуть к ответу, только всем понятно, что никто его не посадит. Даст побольше кому надо — и все. Подкупит суд. Пока же обвинение предъявлено, а папа на свободе...

— А мерзавец сынок? Виновник преступления?

— Вышел под залог. Ему навесили непредумышленное убийство, об алкоголе ни слова, экспертизы-то не было. От судьи зависит, посадят его или нет.

— Наверное, не посадят.

— Я тоже так считаю. Зато во всем остальном дело сдвинулось с мертвой точки. Прокурор-карьерист избавился от врага, то есть от прокурора Чистого, и пошел на повышение. Его мечта — попасть в Генпрокуратуру — стала реальностью. Мои знакомые полицейские за блестящую организацию расследования тоже получили повышение. Одному присвоили старшего комиссара, а майор стал инспектором. Ты сходи на рыбалку еще парочку раз, может, они на самый верх попадут?

— Хочешь сказать, мы им пригодились?

— Еще как! Хотя без этого прокурора-карьериста хрен бы у нас что вышло. Фамилия его — Войчеховский. Смотри-ка, оказывается, популярная фамилия в прокуратуре. Миллион лет тому назад я впервые попала на ипподром. Тогда некий прокурор Войчеховский раздобыл для меня билет. Порядочный был человек, — внезапно размякла я. — Ничего ведь от меня не хотел, а билет достал! А какая я была молодая!

Витек попивал кофе и странно посматривал на меня.

— И что так смотришь? — разозлилась я. — Каждый когда-то был молод! Не веришь, что ли?

— Ты и сейчас молодая, — торопливо заверил меня племянник. Только убежденности в его словах я не услышала. — Даже у самой юной девчонки не бывает таких дурацких замыслов, как у тебя. Правда, порой не такие уж они и глупые!

Я постаралась отбросить воспоминания и обратилась к событиям куда более свежим.

— Во всяком случае, мы сыграли важную роль. Только нам-то что с этого? Ты видел все, что происходило у озера, плюс наткнулся на обломки в автосервисе, я лицезрела эти две морды в машинах на стоянке.

Витек внезапно встревожился:

— Думаешь, нас в суд потащат?

— Тебя, конечно, потащат, — безжалостно ответила я. — Ненадолго. Труп-то ведь ты обнаружил. Дашь об этом показания, и привет. А что до меня... обойдутся и без моих показаний. От прокурорского взяточника Чистого избавились без шума, и сор из избы никто выносить не будет. Я им нужна как рыбе зонтик. Нас даже убивать ни к чему.

— Вот радость-то...

— Зато у меня есть еще мерзавец на примете, — мечтательно протянула я, — уж такая сволочь...

Витек новым мерзавцем почему-то не заинтересовался. Заявил, что хватит с него подонков и он лучше съездит за кошачьим кормом.

А я осталась наедине со своими бытовыми проблемами и мечтами о мерзавцах.

Тех и других хватало.

* * *

По экрану монитора скакали циферки и сами собой укладывались в замечательные цепочки. Вручную на одну такую цепочку пришлось бы ухлопать два дня. Плюс несколько лет подготовительной работы. При этом точность не гарантировалась. А сейчас? Нет, правильно я сделала, что сменила пишущую машинку на компьютер!

— Вводим альтернативу! — объявила я, стискивая от волнения челюсти. Глаза мои наверняка хищно поблескивали. — Жокей придерживает лошадь до самой финишной прямой... Минуточку! Кшись, сперва распечатай! Распечатай все!

Расчеты Кшися в точности совпали с реальными результатами последних скачек. Тут я не выдержала и позвонила пану Теодору.

— Пан Теодор, есть! Получается!

— О-о-о-о-о...— только и произнес пан Теодор. Ответ малосодержательный, зато эмоций — хоть отбавляй.

Трехлетние тяжкие труды увенчались успехом!

Чего мне это стоило — ни в сказке сказать, ни пером описать. Общение с Кшисем было целиком возложено на меня. Ну и упрямый же парень оказался. Возомнил о себе, сопляк... Нет, это я чересчур. Кшись ведь немногим моложе моих детей. Парень в самом расцвете сил, умница, работяга, энтузиаст, экспериментатор. Прямо не человек, а ходячая добродетель!

Если бы не один недостаток.

Подлинной страстью в его жизни были, разумеется, компьютеры. Но страстью не единственной. Впрочем, если бы он даже захотел податься в аскеты, ему бы это вряд ли удалось.

Девушки-то, они не слепые. Обаяние Кшися действовало безотказно. Да и у него самого со зрением все было в порядке. И с ответной реакцией тоже. Все остальное прилагается. Кшись постоянно опаздывал, переносил встречи, прерывал работу на середине и срывался с места, стоило какой-нибудь профурсетке ему позвонить. Возвращался он зверски голодный, невыспавшийся, замурзанный, но неизменно бодрый...

А я все покорно сносила.

Работу он проделал огромную. Даже сам пришел в восторг. Я посулила ему участие в прибыли.

Если таковая последует.

Еще раз все проверив, я убедилась, что это не сон и не мираж. Все работает, и я сама теперь могу вводить данные. Отпустив Кшися с миром, я схватилась за телефон и еще раз позвонила пану Теодору.

Мне не терпелось поделиться радостью. В деталях.

— Пан Теодор, это просто сказка, — просипела я. Голос у меня сел от волнения. — Вы только себе представьте... Нет, такое и представить невозможно. Кшись просчитал результаты заездов. И с реальными совпало почти на сто процентов! При этом учитываются все махинации!

— Ну, Кшись тут ни при чем, — нежно произнес пан Теодор. — Это ваша заслуга.

— Угадать кое-что я могла и без компьютера. Но с Кшисем... это настоящее чудо. Вам надо ознакомиться с материалами. Вы ведь представляете себе мои методы? Читать умеете?

Пан Теодор уверил меня, что читать он умеет.

— Значит, я сейчас все распечатаю. Вам привезти или вы сами заедете? Между нами, бумага — штука тяжелая.

— Так у вас все материалы в наличии?

— Все! За несколько лет.

Пан Теодор объявил, что сию минуту выезжает. Было ясно, что текст представляет для него интерес только на бумаге. Его неприятие компьютеров за последнее время еще больше выросло. Электронику он вообще недолюбливал, хоть и завел себе сотовый телефон и даже научился им пользоваться. Правда, с СМСками так ничего и не выходило. Но я считала, что это даже к лучшему. Блажь все это.

Пан Теодор прямо сиял. Я слегка удивилась. Насколько я знала, поводов для веселья у него было маловато. Откуда такая радость? К бумагам пан Теодор прикасался так бережно, словно это была святыня. Мы условились, что завтра я ему завезу недостающую часть. Как раз отправляюсь в его края, загляну к нему, и мы договоримся о сроках нашей следующей встречи, которая станет решающей в нашем плане. Я захвачу с собой расчеты текущих заездов, и мы определимся, на каких лошадок ставить. Господи, какое же это счастье — поставить наверняка!

* * *

В назначенный час я позвонила в дверь.

Пан Теодор и не подумал открыть. Что такое, мы же четко договорились! Да и повод для встречи куда как важный для нас обоих! Не в ванне же он сидит? Я бы на его месте уже давно нетерпеливо топталась у дверей. Оглох, что ли, эй!

Сперва я удивилась, потом разозлилась. Терпеть не могу опозданий. Сама я пунктуальна до омерзения, и все мои знакомые об этом знают. Хватит с меня мук, которые я претерпела с Кшисем. Теперь и пан Теодор туда же? Если обстоятельства изменились, мог бы и предупре...

Черт. Проклятый склероз. Ведь пан Теодор меня предупредил, и не далее как позавчера. Я заехала к нему по пути из Гоцлавека и передала недостающие страницы. Пан Теодор был расстроен чем-то и озабочен, сообщил, что у него неприятности на работе, им с Юреком Малиновским выпало спасать какую-то антикварную сбрую, и он может не успеть вернуться домой к сроку. На всякий случай он мне даже выдал запасные ключи, если что, смогу спокойно его подождать.

Я открыла сумочку и запустила в нее руку. Так, запасные ключи от автомобиля, ключ от мусоросборника (он же — помойка), ключ от багажника на крыше машины (более известного под прелестным названием «гроб»). Ага, вот и ключи пана Теодора. Я открыла замок, щелкнула выключателем и вошла. То есть попыталась войти.

Остолбенела я прямо на пороге.

Конечно, я предполагала, что мой визит к пану Теодору не обойдется без эмоций. Радость, торжество, ну, может быть, легкое огорчение... Но такое!

Передо мной в прихожей лежал человек. Пол вроде бы мужской. Покойник, уж тут никакого «вроде бы»! Человек лежал ногами ко мне, то бишь к двери. Подозрений насчет инфаркта у меня не возникло. Тут тоже сомнений быть не могло.

Господи боже мой, пан Теодор!

У меня перехватило дыхание, я замерла в открытых дверях и простояла так, наверное, не меньше полминуты. Сердце бешено колотилось. Пан Теодор убит! Видно, что убит, не от гриппа же он помер! Нет, это слишком. Такого потрясения я не переживу. Сейчас вот как упаду рядом с ним...

А вдруг это не он? Какой-то этот мертвец толстый... Разве можно так разожраться за два дня? Но кому еще, как не хозяину, лежать в собственной прихожей? Меня захлестнуло возмущение: ну как он мог позволить убить себя в столь ответственный момент?!

И тут я, как полная дура, вошла в квартиру и прикрыла за собой дверь. И мгновенно сообразила, какую глупость совершаю. Хотя я смотрела со стороны ног, разбитую голову покойного было отчетливо видно, не говоря уже о том, что натекло на пол вокруг головы. Бедолаге раскроили череп. Может, конечно, и сам он затылком так неудачно приложился, но обо что? А если умер он недавно, то потом доказывай, что это не ты лупила его по темечку. Доказывай, что не сидишь здесь уже часа два, садистски дожидаясь, пока жертва испустит дух. Теперь я — главная подозреваемая. Дурында! Ну что мне стоило попасться на глаза соседке или хотя бы пошуметь, когда входила?

Я сделала два шага, присела на корточки и, борясь с отвращением, пощупала ногу покойника. Холодный вроде бы... Уж точно холоднее, чем живой человек. Но не ледяной. Ага, а вот и орудие преступления — большой кусок розового кварца, формой напоминающий лошадь. Точнее, пол-лошади. Правда, сейчас кварц был не такой уж розовый... Обычный необработанный камень, из бесформенных нагромождений проступает силуэт коня. Любимая вещь пана Теодора. Скульптура, созданная самой природой.

Статуэтку я знала прекрасно. Иначе вряд ли бы догадалась, что это такое. Решила бы -— окровавленный булыжник, вот и все. Впрочем, кровища меня не очень впечатлила. Дело-то привычное. Говядину ведь частенько приходится размораживать.

Прошло еще полминуты, а может, и минута, — шок есть шок. Затем до меня дошло, что я так и не проверила, пан Теодор это или нет. А вдруг все-таки не он? Во мне еще теплилась надежда. Да и по натуре я оптимистка.

Я видела лишь нижнюю часть лица, да и та искажена... Тщательный осмотр лиц мертвецов — это не по моей части. Только-только я собралась с духом, как дверь у меня за спиной щелкнула.

— Да сделайте же наконец что-нибудь, чтобы она тут больше... — прокричал возбужденный дамский голос и оборвался. Потом донесся шепот: — Езус-Мария...

Дверь хлопнула. Я вскочила на ноги. С лестницы донесся страшный крик. Что-то вроде «ааа-х-ааа-х-ааа-х-ааа!». В общем, на веселый смех не очень походило.

Крик вернул меня к жизни, и я засуетилась. Что сейчас будет, я прекрасно понимала. По стеночке (не наступать же на человека, живой он или мертвый) я прошла в квартиру, поборола отвращение и рассмотрела как следует лицо лежащего.

Нет, это не пан Теодор. Господи, какая радость! Лицо незнакомое... Нет, минуточку, вроде бы я его где-то видела... А где тогда пан Теодор, убитый ведь лежит у него в доме? Полиция!!! Тетка, которая орала на лестнице, уже, наверное, им звонит! Надо ее опередить...

Я быстренько натыкала номер полиции на своем сотовом. Пока из меня лились слова, мысли скакали как оглашенные.

— Девушка, в квартире Теодора Бучинского лежит неживой человек с разбитой головой... — Интересно, а в глубине квартиры никто больше не лежит?.. — Похоже, его ударили сзади, не сам же он себя шарахнул по голове? Ничего не могу сказать про преступление, он уже был такой, когда я его обнаружила... Нет, я здесь не живу, я только что пришла, мы с хозяином квартиры должны были встретиться... — А приперлась-то я сюда зачем, морда холерная? Позавчера я оставила здесь материалы... нет, этого я сказать не могу. — Нет, я не родственница. — Я ДОЛЖНА найти распечатки, все до последней бумажки... — Чья фамилия? Ах, моя. Ну да. Пожалуйста. Нет, покойный мне незнаком. — Ой, брешешь, зараза ты такая. Знаком, и еще как. И человек этот тебе неприятен, только хорошо бы вспомнить, кто он... — Я не знаю точно, мертвый он или живой. Он холодный, так что, похоже, мертвый. Нет, «скорую» я еще не вызывала.Сейчас здесь будет страшная толпа, надо бы дверь закрыть... — Нет, осматривать я его не буду, исключено. Я не специалист. Конечно, подожду. Ничего не трогать, понятно.

Едва я успела защелкнуть замок, как в дверь начали ломиться соседи. Как же, не буду я ничего трогать. Вот к кварцевой лошади — да, не прикоснусь. Все придурковатые свидетели почему-то сразу хватаются за орудие преступления. Дались им эти кинжалы и револьверы. Лично мне ни к чему лишняя морока. Я и без того главная подозреваемая.

Пан Теодор занимал четверть дома на четыре семьи в Саской Кемпе. Квартира находилась на первом этаже, и я испугалась, что люди заберутся через окно. Бросив покойника на произвол судьбы, я ринулась в глубь квартиры. Черт с ними, со следами, я тут была позавчера, никакая это не тайна. Да, я прошла по квартире, ну и что? В шоке была и беспокоилась, что с хозяином. Может, он в виде трупа в ванне валяется?

В ванне пан Теодор в виде трупа не валялся. И в других местах тоже. Квартира была пуста. Все распечатки, включая позавчерашние, обнаружились в кабинете. Часть лежала бесформенной кучей на столе, часть валялась на полу. Некоторые листы были скомканы. Пока я сгребала бумаги, руки у меня так и тряслись. Куда же их деть? Лучше всего, конечно, сжечь, потом можно распечатать по новой. Но как я их сожгу? Камин, правда, в наличии, но если я сейчас ни с того ни с сего затоплю камин, то как стану объясняться с полицией? Была, мол, в состоянии аффекта? Если же бумаги оставить, попробуй потом что-нибудь растолкуй следователю. Попадешь по полной программе...

На глаза попалась большая мусорная корзина, в которую был вставлен пустой пластиковый мешок. Вот туда и отправлю бумаги!

Кто же этого типа грохнул? Не сам же пан Теодор? Никогда не поверю. И кто он, этот покойник, уж больно рожа его мне знакома... Круглая, улыбочка глупая, на лбу кудряшки... Кудряшек-то, если честно, уже и не распознать, зато застывшая улыбочка налицо.

И тут я вспомнила. Даже дух захватило. На секунду я замерла, а потом в душе моей просто гейзер забил. Все сразу: восторг, недоверие, безграничное удивление, радость... И ужас. Сколько же будет подозреваемых! И вообще странно, что это не я его убила. Но кто бы его ни кокнул, дай ему бог здоровья! Просто поверить не могу, это слишком здорово!

Но что же сказать полицейским?!

В дверь заколотили, когда я наконец упихала бумаженции в мешок для мусора и нечеловеческим усилием втиснула его на самый верх антикварного книжного шкафа. Вполне нейтральное место: и глаза не мозолит, и вроде никто специально и не прятал. Да еще карнизом прикрыто. К тому же пакет такой тяжеленный, что я практически вне подозрений. Тут сила нужна...

Я бросилась в прихожую.

— Полиция! Откройте!

Открываю. Добро пожаловать. Всегда рада полиции. Хотя сейчас-то, в общем, не очень. Вот как наденут на меня наручники...

Полицейских оказалось двое. Оба в форме. Наверное, на патрульной машине прибыли. Подозрения мои не оправдались, повели они себя вполне вежливо. В квартиру врываться с топотом не стали, остановились на пороге, осмотрели мертвеца и меня. Мне они уделили больше внимания. Ничего удивительного: какая бы старая и страшная я ни была, смотреть на меня приятнее, чем на труп. За спиной полицейских толпились соседи.

Полицейские закрыли дверь, осторожненько ощупали труп и предложили пройти в комнату. Не только для того, чтобы ознакомиться с местом преступления целиком. Три человека плюс мертвец — многовато для прихожей. Тесно ужасно. Один полицейский ухватился за телефон, а другой обратился ко мне с сакраментальными словами:

— Ваши документы, пожалуйста.

Если бы я не упрятывала в таком темпе ворох бумаг, паспорт был бы уже у меня в руках. А так пришлось копаться в сумочке. Впрочем, никаких плохих предчувствий у меня не возникло.

— Ваша фамилия?

— Иоанна Хмелевская.

— Как?

— Я непонятно говорю? Иоанна Хмелевская. Там написано.

Полицейский помолчал.

— Не сходится. Здесь написано — Марта Формаль.

— Что?!!

— Марта Формаль.

— Не может быть!

— Пожалуйста, взгляните сами.

Вряд ли он собирался давать мне документ в руки. Но я прямо выхватила его. Марта Формаль, так и есть. О господи! Мартуся!

Горло мне стиснул спазм. В мгновение ока перед моим мысленным взором предстала сцена трехдневной давности...

Мартуся за столом у меня дома. Она ужасно спешит. Сутки в Варшаве — и уже пора мчаться обратно в Краков. Когда Мартуся приезжала ненадолго, то обычно ночевала у меня, особенно если брала с собой собаку. Я не возражала, псина — тем более. На этот раз собаки с ней не было, но не было и минутки свободного времени. Полная запарка.

С места она сорвалась как-то вдруг. Мы сидели за этим самым обеденным столом и копались в портмоне, каждая — в своем. Нам обязательно нужно было отыскать крошечную фотографию, на которой присутствовала какая-то важная деталь. По-моему, брошка. Одной из нас был до зарезу нужен этот снимок. Фото мы нашли, брошка оказалась не та, наши бумажники остались лежать на столе. Две очень похожие друг на друга кожаные штуковины. Я принесла другие фотографии, в альбомах, конвертах и невесть в чем еще. Все это добро горой легло на стол, и мы принялись в нем копаться. И тут зазвонил Мартин мобильник. Через секунду ее как ветром сдуло. Багаж в одну руку, бумажник в другую — и на выход.

А бумажник-то оказался чужой...

Полицейский смотрел на меня непроницаемым взглядом. Я нашарила в сумке сотовый. Полицейский и не думал мне мешать, только глаз с меня не спускал.

— Слушаю, — отозвалась Мартуся после первого же звонка. Голос у нее был какой-то плаксивый.

— Мартуся, немедленно приезжай! — завизжала я, отбросив вежливые фразы. — Срочно!

— Что случилось? — перепугалась Мартуся. Голос у нее сразу пришел в норму.

— А то мы обе пойдем на нары!

— За что? Почему мы? Мы ни при чем!

— Очень даже при чем! У тебя мой паспорт, мой заграничный паспорт, мои водительские права, моя регистрационная карта, страховка и не знаю что еще... Я тут, а они в Кракове!

— Да ты что! — заорала Мартуся еще громче меня.

Но ей не удалось меня прервать.

— Именно так! А все твои документы у меня в Варшаве. Знаешь, на нары пойду все-таки я, а не ты. Носить при себе чужие документы не возбраняется. Только пользоваться ими запрещено. А я воспользовалась твоим паспортом. Все, пять лет мне гарантировано. Ты-то, насколько я понимаю, моих документов представителям органов не предъявляла. Суд это учтет.

— Боже, какой ужас! — заголосила Мартуся. — Нет у меня ничего твоего!

— Как это нет? А куда же все девалось? Проверь сейчас же!

— Да не могу я проверить! Нечего мне проверять! У меня только что украли сумочку! У самого дома! Двое мерзавцев! И укатили на мотоцикле! Свиньи! Подонки!

Я лишилась дара речи. Мартуся, когда нервничала, соображала быстро.

— Постой, значит, у меня украли твои документы? А мои остались у тебя?

В подтверждение я могла только застонать.

— Боже, как здорово, что ты позвонила! — Настроение у Мартуси переменилось моментально. — Я еще не заявляла о краже. Сижу вот здесь и плачу от злости. Так что мне, не заявлять? Или подать заявление от твоего имени?

— Не знаю, сейчас у профессионала спрошу...

— Слушай-ка, а зачем это ты моими документами воспользовалась? Не могла дождаться, пока мы все обратно поменяем?

— Не могла. Я, видишь ли, стою над трупом, и рядом со мной представители органов правопорядка...

— Над каким еще трупом?

— Над обычным. Труп убитого человека. Свежий.

— Шутишь? Это ты его убила?

— Как ни странно, не я.

— А кто это? Знакомый?

Стоило мне припомнить зрелище в прихожей пана Теодора, как я снова обрела себя. Кротость не принадлежала к числу моих добродетелей. Но сейчас она мне понадобилась.

— Знакомый. Все его знают... — Я выдержала зловещую паузу и торжественно произнесла: — Пан Тупень, министр.

Теперь у Мартуси перехватило дыхание.

— Не может быть!

— Да и я глазам своим не верю. Но это так.

— Вот здорово! Случится же такое! И это не ты его?!

— Не я.

— В голове не укладывается... Ты меня не разыгрываешь? Все серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Вот это да! Что там пропажа документов по сравнению с таким событием! Срочно приезжаю! Поезд еще какой-то есть, в двенадцать ночи я у тебя!

Полицейские с чрезвычайным вниманием следили за нашим разговором. Меня-то они слышали хорошо, да и слова Мартуси удавалось разобрать — качество связи было отменное. Один из служителей правопорядка тем временем вышел в прихожую, осторожно ощупал пиджак покойного и вынул из внутреннего кармана бумажник, а из бумажника — паспорт. Потом он со странным выражением лица посмотрел на меня. Опять на документ. Опять на меня.

Я его вполне понимала.

Разумеется, фамилия министра была вовсе не Тупень. Кто бы назначил человека с такой фамилией министром? Это прозвище придумали недруги высокого чиновника. Соединили два слова: тупица и пень. Оба слова подходили к нему замечательно, и мы решили, что лучше их слить воедино.

Мало-помалу я приходила в себя, способность соображать возвращалась.

Итак, у меня пропали все документы. Почти все. Кредитные карты и международные водительские права остались, они просто не влезали в бумажник. Не носить же ради этого еще один. Меня застукали над трупом в чужой квартире, куда я прибыла ради дела, в котором не признаюсь ни за что на свете. Кто-то должен подтвердить мою личность — это раз, следует заявить о пропаже документов — это два, и как мне теперь вообще ехать домой — это три, что, на глазах у полицейских взять и сесть в машину без прав и техпаспорта?

И где, черт бы его побрал, шляется пан Теодор?!

— Теперь попрошу ваши документы, — деревянным голосом произнес полицейский, постукивая себя по ладони паспортом Мартуси.

— У меня их нет, — ответила я решительно.

— Как так нет? Вы ведь только что...

— Вы только что сами слышали, что мой паспорт пал жертвой краковского грабителя. Лучше задайте вопрос полегче. Спросите меня, где я живу, что здесь делаю, когда пришла или еще что-нибудь. А, вот: не касалась ли я чего-нибудь руками? Сразу могу ответить: касалась. Тут все в моих отпечатках.

— Мы, уважаемая пани, сами знаем, о чем нам спрашивать...

Полицейский говорил вежливо, но желваки у него ходили ходуном. Мне уже слышалось щелканье наручников. К счастью, за дверью раздался шум иного рода. Прибыла следственная бригада. Полицейский не успел мне сделать ничего плохого. Как и я ему.

Бригада приступила к своим обязанностям. А я постаралась умерить их рвение. Надеюсь, мой отчаянный крик на них подействовал.

— Панове, минуточку! Хозяина сейчас нет дома, не осложняйте ему жизнь! Он невиновен! Покойник находится здесь безо всяких на то правовых оснований!

Должна сказать, мне удалось обратить на себя внимание. Мой вопль не стал гласом вопиющего в пустыне. Я прямо физически ощутила, как подозрения сгущаются. Еще бы: дама без документов у свежего трупа. Сержант из патрульной машины с самого начала отнесся ко мне не слишком доброжелательно, теперь его подозрения, похоже, разделяли и все прочие представители органов. Ой, светят мне двое суток, вычеркнутых из жизни. Никогда не прибегала к блату (или почти никогда), но, как видно, придется. Ну, Гурский, спасай...

Может, Гурский и был выгодным знакомым, но я этими выгодами прежде не пользовалась. В конце концов, даже у полицейского есть личная жизнь и частные знакомые. Полицейскому, как и любому человеку, вольно болтать о разведении канареек (а хоть бы и попугаев) с подружкой мамы, играть в бридж с ксендзом, разводить дискуссии с историком, расспрашивать о будущем ясновидящего или гадалку. Может, я ему симпатична и ему нравится общаться со мной. Особенно если учесть, что мы знакомы уже более десяти лет, а я так и не оказалась замешанной ни в одно конкретное преступление. Не получилось.

Номер Роберта Гурского (теперь уже инспектора) у меня в телефоне имелся, хоть с нашей последней встречи и минуло почти два года.

— Требуется помощь, — сказала я самым светским тоном, когда мне ответили. — Это Хмелевская с вашей стороны баррикады.

— А я вас узнал. Кто кого убил?

Кто — не знаю, а кого —- сами увидите. Я просто поверить не могу в такое счастье. То есть я хотела сказать, не стоит торопиться с выводами. Но так вышло, что я, боюсь, главная подозреваемая, у меня пропали документы, и лишь ключ от помойки с надписью «помойка» может служить доказательством, что я не бомжиха.

Гурский некоторое время не отвечал, в трубке слышались только какие-то непонятные отзвуки. На дискотеку не очень походило. Скорее на служебные переговоры.

— Извините, — заговорил опять Гурский голосом прожженного дипломата, у меня тут море дел... Минуточку, вы ведь переехали?

— Конечно. И даже приглашала вас на новоселье.

— Очень жаль, что я не смог прийти.

— Воистину, есть о чем пожалеть. Но я не сержусь. Зато теперь со мной надо что-то делать...

— Пожалуй, я даже догадываюсь, где вы. В Саской Кемпе, не так ли?

Однако. Обмен информацией у них налажен, ничего не скажешь.

— Да-да, — бодренько произнесла я.

— Значит, скоро увидимся...

Следственная бригада тоже, наверное, не очень понимала, что со мной делать. Во всяком случае, к моим переговорам представители правопорядка отнеслись хоть и холодно, но терпеливо. К тому же все они были чрезвычайно заняты. Я с беспокойством наблюдала, как квартира пана Теодора густо посыпается порошком. Когда минут через десять в дверях появился лично Гурский, я чуть не кинулась ему на шею.

Гурский сдержанно меня приветствовал, подтвердил, что я — это я, и призрак тюремных нар утерял былую четкость. Оказалось, Гурский официально участвует в следствии.

Я с облегчением дала показания. К господину Теодору Бучинскому я пришла с визитом по важному делу, о часе мы договорились заранее, ключ от квартиры я получила от него не навсегда, а на время, так как он мог задержаться в городе по делам. Мы знакомы целую вечность, в любовницах у него я никогда не состояла, и если даже любовь нас и соединяла, то это была любовь не друг к другу, а к совершенно постороннему предмету.

— К какому это предмету? — вырвалось у Гурского, и видно было, что он тут же пожалел о сказанном.

После того как Гурский осмотрел труп и проверил его паспортные данные, в поведении моего давнего знакомца произошла некая перемена. Казалось, мое присутствие перестало его радовать. Вопросы он задавал очень холодно, официально, а ответы, похоже, слушал вполуха, будто искал двойное дно и в то же время не хотел, чтобы таковое слишком скоро обнаружилось.

— К лошадям, — произнесла я с легким упреком, после тщательно рассчитанной секундной паузы.

Гурский быстренько переменил тему.

— А об этом вы что думаете? — спросил он, показывая в сторону прихожей, где до сих пор находился труп.

— Это не пан Теодор Бучинский, — моментально ответила я. — Как я понимаю, ваш вопрос относится к убийце, а не к жертве. Кто-то его грохнул, а орудием преступления, судя по всему, послужил кусок розового кварца...

— Розового?

— Честное благородное слово, розового. Сами убедитесь, когда вымоете. Кто бы им ни воспользовался, это не мог быть пан Теодор. Вот если бы в ход пошло что-то радикальное, топор там, подсвечник, ваза, тогда другое дело... но только не этот кварц!

— Почему?

— Пан Теодор его любит и почитает. Это его талисман. Пан Теодор не стал бы марать священную для него реликвию о такую сво... пардон, я хотела сказать — о такого негодяя.

— То есть вы знаете, кто это? Вы опознали труп?

— А вы нет?

Мы обменялись взглядами, полными понимания и озабоченности. Тут у входной двери возникла какая-то суматоха. Кто-то пытался проникнуть в квартиру. Узнав голос пана Теодора, я вскочила с дивана, но мое вмешательство не понадобилось. Видимо, соседи подтвердили его личность.

Пан Теодор переступил через порог и закоченел.

— Что это... Это что... Что это за... Это вот что?!

Прекрасно зная пана Теодора, я понимала, что запас слов у него восстановится еще не скоро и что из шока его придется выводить, фигурально выражаясь, силой. Клин клином, так сказать.

— Пан Теодор, где у вас коньяк?! — заорала я, всем своим видом демонстрируя нетерпение.

Мой вопль потряс не только пана Теодора. Все остальные так и уставились на меня. Но мой метод возымел свое действие. Пан Теодор вздрогнул, оторвал взгляд от покойника и обнаружил, что у него гость — я собственной персоной. На врача, двух санитаров с носилками, фотографа, эксперта, Роберта Гурского, сопровождающих его сержанта и заместителя комиссара и еще какое-то должностное лицо (из прокуратуры, наверное) пан Теодор не обратил ни малейшего внимания. Его прямо сотряс приступ гостеприимства. Он торопливо протиснулся мимо трупа, наступив на что-то по дороге, и кинулся ко мне:

— Пани Иоанна! Извините, я ведь вам говорил... Так получилось... Коньячок, сию минуту подам, а может, кофейку? Что тут случилось, ради всего святого? Что он тут делает, этот... не буду выражаться... ведь он уже ушел! Все, беру себя в руки! Рюмочки... что предпочитаете? «Арманьяк», «Реми-Мартен», «Хеннесси»? Пожалуйста, панове, сию минуточку!

Пану Теодору, наверное, показалось, что я прибыла к нему в гости с целой компанией. Он всем старался услужить. Покойника в прихожей словно и не было. Во мне окончательно окрепла уверенность, что собственным автомобилем мне воспользоваться уже не придется и место происшествия я покину на ином транспортном средстве. Что ж, в таком случае рюмочка-другая мне точно не повредит.

Роберт Гурский от угощения отказался. Оставив меня до поры до времени в покое, он занялся паном Теодором.

— Где вы были, когда конкретно и кто может это подтвердить? — вопросил он официально.

Пан Теодор хлопнул коньячку и начал потихонькуприходить в себя.

— Сейчас-сейчас, еще минуточку. Но что здесь случилось? Как вообще до этого дошло? Значит, где я был? У шорника, на Желязной улице. Там во дворе у него целый антикварный магазин. Оказывается, пани Иоанна, ему эту упряжь сдали на реставрацию. А ведь скрывал, холера такая! И покупателя уже нашел, итальянец, мы с Юреком Малиновским успели в последний момент. Этот мошенник упряжь в руках держал. Вещественное, как ни крути, доказательство. А итальянцу Юрек пригрозил последствиями, и тот дал задний ход. Да вам ведь вся эта история известна!

Да, я была в курсе. Итальянец... он такой же итальянец, как я украинка. Американец итальянского происхождения. Так ведь и у меня одна из прабабок родом с Украины. Этот американский макаронник скупал наших лошадей у еще худшего мерзавца (у того самого, который лежал сейчас на полу в прихожей пана Теодора... ах нет, уже не лежал, труповозка успела забрать). Не брезговал американец и антикварной упряжью — уж не знаю, по каким медвежьим углам ее отыскивали, — реставрировал же упряжь деятель с Желязной улицы. Лошади американцу доставались, естественно, за бесценок — махинации на скачках немало тому способствовали. А попав в лапы сладкой парочки — Тупень да фальшивый итальянец, — лошади показывали, на что способны. Навар с аферы был очень даже неплохой.

Я не удержалась. Не смогла.

— Знаете, в какие суммы нам этот поганец обошелся? — порывисто обратилась я к Гурскому. — Этот красавец с пробитым черепом? Это ведь он угробил наше польское коневодство. Вы и не представляете, сколько миллионов долларов мы потеряли благодаря этой свинье! Точнее говоря, свиньям, но сейчас это неважно. Он один из тех, кого следовало бы задушить в колыбели. Существуют точные расчеты, могу вам показать!

— Молчать! — в один голос гаркнули Роберт Гурский и пан Теодор.

Удивительное единодушие!

Я смолкла. Гурский и пан Теодор смотрели на меня с упреком. Правда, мотивы у каждого были свои.

— Повторяю вопрос... — начал Гурский еще более официально.

— Я как раз и отвечаю, — живо подхватил пан Теодор. — С Юреком Малиновским мы договорились на пять часов. Без десяти пять я сел в такси. Как только выпроводил Тупня. Пришлось его чуть ли не взашей вытолкать. Меня уже ждало такси. В шесть

минут шестого я был у Юрека, глаз от часов не отрывал. Тот опоздал, зато жена его была на месте. Злая как собака, обед на столе, а его нет. Юрек приехал только в двадцать минут шестого. Мы с ним сразу двинули на Желязную. Правда, несколько минут у нас на разговоры с Маринкой ушло. Она еще нас напутствовала вдогонку. Теперь я ей месяц на глаза не покажусь. Всюду пробки, а я все на часы смотрю. К шорнику мы успели в последний момент...

Юрек — это тот самый единственный чиновник высшего ранга, с которым я лично знакома, — вставила я быстро. — Порядочный человек, но непробивной. Я вам когда-то о нем говорила, если помните. Лошади — это его пунктик. Единственное, что может вывести его из себя. Ну а если Юрек выйдет из себя...

Роберт Гурский кивнул в знак подтверждения, что прекрасно помнит мои слова. И свои, конечно, помнит. Несмотря на минувшие годы.

Пан Теодор продолжал, печально подливая нам коньячку (он предусмотрительно взял с собой в кабинет целую бутылку):

— Ну, на Желязной все это мероприятие заняло какое-то время, а оттуда я прямо домой. Юрек меня и отвез. Я опять на часы то и дело смотрел, ведь меня пани Иоанна ждала. Семь уже было. Так что меня все видели. Постойте, я не понимаю, как он в квартире-то оказался? Ведь мы вместе с ним вышли. И чем это его так?

— Вашим кварцем, — буркнула я.

— Что?!

— Вашим розовым кварцем в форме лошади. Прямо в темечко.

У пана Теодора отнялся язык. Гурский воспользовался паузой, покопался в своих записях, что-то сопоставил, подсчитал и мрачно воззрился на меня:

— Когда вы вошли, он еще не остыл?

— Остыть-то остыл. Но не окоченел. Как пиво из холодильника, а не как рыба из морозилки. Я не щупаю покойников с утра до вечера, но живым он мне не показался. Иначе я просто вызвала бы «скорую».

— Даже зная, кто он такой?

— А какая разница. Для «скорой» все равны.

— Ну да... Но, как показывает температура тела... Во сколько вы появились?

— В шесть. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Минуту я простояла у дверей. Пока звонила, пока искала ключи...

— Плохо дело. Он умер примерно за час до того. Так что у пана Бучинского алиби нет. Если никто не видел, как они вместе выходили...

Вот зараза. Насколько я знаю жизнь, свидетелей, разумеется, не найдется. Значит, пан Теодор, этот ангел во плоти, будет главным подозреваемым. Я бы и сама его заподозрила, если бы не кварц в качестве орудия преступления. Хорошо еще, что пан Теодор поехал на такси.

Так привычка сослужила пану Теодору добрую службу. Если он куда-то торопился, то почти никогда не садился за руль собственной машины. Он из тех, кто то и дело впадает в рассеянность, умудряется заблудиться в трех соснах и прибыть в назначенное место с безобразным опозданием. От часа до пяти. У таксиста хоть часы под носом. Может пригодиться, хотя тут уже не часы важны — минуты...

— Мне необходимо знать, как обстояло дело с ключами от квартиры и какова цель вашего визита, — сказал Роберт Гурский со вздохом. — Насколько я понимаю, вы договорились заранее?

— Договорились, — подтвердила я, пихая пана Теодора под ребра, чтобы вывести из ступора. -— Хотели обсудить, на каких лошадок поставим в ближайшее воскресенье. Ведь уже конец сезона, и заездов осталось не так уж много. Мы бываем на скачках — господин Бучинский чаще, я реже, но руку держу на пульсе. Так что мы оба прекрасно знаем, сколь много нагадил в этой сфере покойный пан министр, чтоб ему из ада носа не высунуть, упокой, Господи, его душу. Надеюсь, уже никто не в состоянии его оживить.

— Ну хорошо. А ключи?

— Я приезжала к пану Теодору позавчера...

Стоп. И за каким, интересно, чертом меня сюда принесло?! Ведь правду Гурскому говорить нельзя, еще неизвестно, как он ей воспользуется... Ага, ясно!

— ...завезла программу заездов и договорилась о сегодняшней встрече. Он сказал, что может опоздать, и дал мне запасные ключи.

Тут в дверь кабинета постучал подчиненный Гурского. Не так давно сам Гурский был в тех же чинах. Боже, как все-таки время летит!

— Под телом лежало, — негромко произнес молодой полицейский, передавая Гурскому листок бумаги. — Отпечатки уже сняли. Здесь был кто-то еще. Полно окурков, от трех сортов сигарет. На некоторых следы помады. Точнее говоря, на трех. Многочисленные следы обуви у выхода на террасу, но все двери и окна закрыты.

Бумажку я опознала сразу. Страница из моей распечатки.

— Говорю же, я здесь была! — рассердилась я. — Мы с паном Бучинским курим разные сигареты...

Но откуда помада, холера ясная, ни я, ни он косметикой не пользуемся!

— А что, в квартире никто не убирает?

Симптомы контузии у пана Теодора развивались по нарастающей.

— Домработница приходит раз в неделю... Завтра будет...

— Окурки запакуйте — и на экспертизу, — велел Гурский.

— Тут соседка ужасно пристает, в свидетели набивается. Вроде у нее важная информация. Впустить?

Роберт Гурский скользнул по мне взглядом нарочито равнодушным, будто я неодушевленный предмет. У меня не было и тени сомнения, что свидетельница — та самая тетка, которая ворвалась в квартиру сразу за мной. Да-а, она сейчас наговорит... Ну и пусть.

Я беззаботно кивнула.

— Проводи в гостиную, — распорядился Гурский и вышел из кабинета вслед за подчиненным.

В комнате мы с паном Теодором остались одни. Мой листок заманчиво так лежал на письменном столе. Не иначе, в качестве приманки. Ну уж фигушки, пальцем до нее не дотронусь.

— Пан Теодор, да придите же в себя! — яростно прошипела я. — У нас мало времени! Что здесь произошло?

— Надо же, моим кварцем... — сокрушенно покачал головой пан Теодор.

— Проведут экспертизу, потом помоют вашу каменюку, и вы получите ее обратно! Я лично прослежу, возьмите же себя в руки!

Пан Теодор так и поступил, взял в руки, но не себя, а листок бумаги со стола. И углубился в его изучение. Я и глазом моргнуть не успела.

— Как это сюда попало? Все стопкой лежало в папке, я ему ничего не показывал... А где все остальное?!

— На шкафу. Не стоит благодарности. Расскажите наконец, что здесь произошло?

Пан Теодор глубоко вздохнул, взглянул на шкаф, приложился к рюмке и вроде бы воспрянул.

— А что это за черный пакет?

— Ваш мешок для мусора. Я его вынула из корзины. Да говорите же!!!

Но с речью у пана Теодора было неблагополучно. Он только махал рукой и прихлебывал коньячок. Времени ждать, пока он полностью придет в себя, у меня не было. Оставалось надеяться на наводящие вопросы.

— Этот труп нанес вам визит?

Пан Теодор часто-часто закивал. На лице у него проступило отвращение.

— Какого черта ему было надо? Он здесь бывал прежде?

Пан Теодор мотнул головой, кивнул и опять мотнул. Вздохнул и подлил нам коньяку.

— Нет. Никогда в жизни.

— А лично вы были с ним знакомы? Вы с ним разговаривали?

— Случалось. Раза два. В незапамятные времена.

— А что, у вас были совместные дела?

Теодор опрокинул рюмку и наконец-то сделался похож на человека.

— Я не успел вам рассказать, но это... Наверное, я сам виноват. Он хотел еще подзаработать на скачках. Клоп вонючий! Заметил, что я действую безошибочно... Ведь я... ну... недавно... ну, виноват, признаюсь, не вытерпел, из любопытства хотел попробовать... по системе...

— По нашей системе? — поразилась я. — Да ведь я передала вам бумаги всего несколько дней тому назад!

— Ну да, но я... я был в курсе... Кшись мне объяснил.

— А как же окончательные расчеты на компьютере?

— Кшись все сделал под конкретный заезд...

— На компьютере с Интернетом?! — возопила я.

— Нет-нет, — быстро ответил пан Теодор и снова плеснул нам коньяку, — вы же его так вышколили, что он в Интернет ни ногой. У него там есть кое-какое оборудование без Интернета. Неподключенное, или как это там у них называется... На нем он и работал.

Пожалуй, мне надо было серьезнее отнестись к излияниям пана Теодора.

— И что, получилось?

Я изнывала от любопытства. Обеспокоенность отошла на второй план.

У пана Теодора в глазах загорелась искорка.

— Представьте себе, я угадывал! С самого начала сезона, почти все заезды! Три «темных лошадки»! Один раз вообще всего две ставки на лошадь были, из них одна — моя!

Из груди моей исторгся тяжкий стон. В голове окончательно прояснилось. А то ведь при виде покойничка мои умственные способности как-то подсели. Все этапы моего сотрудничества с Кшисем так и встали у меня перед глазами...

— Вы хоть догадались не брать с собой на ипподром расчетов? — мрачно вопросила я.

— Ну что вы, что вы! — обиделся пан Теодор. — Я все писал на бумажке и на программке. Вообще-то ближайший заезд можно просчитать и без компьютера, если есть время. Я этим уже овладел.

— И привлекли всеобщее внимание...

— Вовсе нет. Я же не мчался сразу за выигрышем и ставки старался делать, чтобы никто не замечал. Иногда ведь может и повезти. Дело житейское.

— Да уж. Ладно, и то хлеб. Но какое к этому отношение имел вот тот гражданин? — движением подбородка я указала на прихожую.

Пан Теодор страшно смутился.

— Ну... он заметил. Подсмотрел один раз... Может, два. Дерби и Гран-при... Бумажку мою видел и в программку заглянул. Да и шпиона какого-нибудь, наверно, подослал. Все кружил вокруг, вынюхивал и наконец решил меня прижать. А я здесь как раз вычислениями занимался. Он ввалился ко мне в кабинет, увидел папку... Такие расчеты — это же целое состояние...

Это я и без него знала. Задумка-то была моя. Долгие годы труда: записи, заметки, наблюдения, подсчеты и статистические данные. Собранные сведения давали мне возможность безошибочно определять, какая лошадь должна прийти первой в том или ином заезде. Должна, и все! И без всяких сговоров и махинаций.

Ценою некоторых усилий удалось свести в систему даже человеческие подлянки. Итоговый материал великолепно подходил и для игры, и для шантажа. Настоящее сокровище, особенно для начальничка, курирующего скачки, которому ой как нужны дополнительные доходы и чтобы сообщники были не в курсе... Без сообщников-то в таком деле не обойтись! Значит, и для них наши материалы бесценны?

Правда, все, что касалось игры, к сожалению, смахивало на электронные манипуляции в казино и наверняка подпадало под какую-нибудь статью уголовного кодекса. Да и некоторые источники информации лучше было не раскрывать. Цап — и достигнутый с таким трудом результат идет прахом.

Кшись, которому пан Теодор доверял безгранично, ввел весь этот хлам в мой компьютер... Значит, и в свой ввел?

Тут пан Теодор опять начал мямлить. В одном сомневаться не приходилось: они с Кшисем напортачили и часть правды о необыкновенной удаче вышла наружу. Явился Тупень, и пан Теодор по рассеянности пустил его в свой кабинет.

— А про то, что у вас на письменном столе, вы и забыли, — сурово произнесла я.

Пан Теодор изобразил искреннее раскаяние.

— Ну... может быть... до определенной степени... Он заявился ни с того ни с сего... А я понадеялся, что он ничего не поймет.

Я сердито фыркнула:

— Не поймет, как же! Все махинации как на ладони! Вся торговля лошадьми по дешевке! Дело даже не в обогащении, он, наверное, шантажа боялся! Вот и примчался посмотреть, что вам известно. В наших материалах-то — клички лошадей!

— Но ведь он дурак набитый!

— Набитый-то набитый, а своей выгоды не упустит. Эти расчеты для него вдвойне важны!

— Были важны, — поправил меня пан Теодор.

— В прошедшем времени. И слава богу! Ну хорошо, и что было дальше? Потом, после того как он проник к вам и все увидел?

— Ничего.

— Как это — ничего?

— А вот так. Вид у него сделался такой равнодушный-равнодушный. Но все равно он попытался отнять у меня материалы.

— Что значит «попытался»?

— Дескать, что это у тебя за ерунда тут валяется, дай-ка почитать...

— А вы?

— Не дам, говорю. А он стал по-хамски бумажки в папку складывать. Все равно, мол, заберу...

— И не забрал?

— Не дал я.

Перед моим внутренним взором предстала страшная картина: Тупень заходится демоническим хохотом и, прижимая к себе папку, бежит к выходу. Пан Теодор в отчаянии гонится за ним, хватает что попало под руку, бросает в злоумышленника, попадает в затылок... Потом пан Теодор вырывает у злодея министра из рук кипу бумаг, сваливает на письменный стол, оставляет труп и выскакивает из дома прямо в объятия таксиста.

Хотя... что подвернулось? Но ведь не кусок же кварца! Не реликвию!

— Пан Теодор, у вас сплошные нестыковки. Оставим пока ваши дурацкие попытки обогащения на пару с Кшисем, только что же здесь произошло на самом деле? Откуда покойный обо всем узнал? Ваша игра не могла быть причиной. Я этому не верю. Даже если бы он обложил вас целой толпой шпионов, даже если бы дневал и ночевал на вашей программке, ни черта бы ему не удалось выяснить. Подумайте сами: исходные материалы – это тридцать пять лет тяжкого труда, это ж какой требуется характер! Кто будет хранить дома материалы тридцатипятилетней давности, кто не выкинет ни одной бумажки?! Я знаю всего лишь двух таких людей. Это Алиция и я, мы обе — ненормальные. Только благодаря нашей ненормальности удалось правильно запрограммировать компьютер! И проверить на прошлых результатах! Кому такое могло прийти в голову?!

Смущение пана Теодора достигло апогея.

— Ну, трудно сказать... Наверное, вы правы... Но не забудьте, он ведь знаток лошадей...

— Отставной козы барабанщик он!!!

— Разве что... Сам не знаю...

— Что же все-таки здесь произошло? Хватит уже скрывать, сейчас полиция набежит. Ну же?!

— Да, он мне действительно угрожал, расспрашивал, скандалил, подлизывался, шлялся по всему дому... Ворвался в кабинет, схватил папку, мне пришлось ее вырывать... Пока я оттирал его от письменного стола, все бумаги рассыпались, он их собрал. Но я ему ничего плохого не сделал, он сам как-то неожиданно успокоился, и мне удалось его вытолкать... Мой таксист узнал его — он видел, как Тупень вокруг дома круги нарезал.

Сведения не показались мне такими уж существенными. Голова была занята делами гораздо более важными, чем какие-то дурацкие подозрения в убийстве.

— Вы кому-нибудь проболтались? — спросила я сурово.

— Никому ни слова! — затрясся пан Теодор. — Ни одной живой душе!

— А если подумать?

Тут пан Теодор окончательно скис.

— Да... может быть... кто-то... От Кшися узнал...

Внутри у меня все так и оборвалось.

* * *

Ох, не напрасно я беспокоилась, глядя, как вокруг Кшися вьются целые табуны женщин!

Но ведь не в тюрьме же он американской провел эти несколько лет! В Штатах тоже большой выбор девушек. Наши красивее, что ли? Перед американками устоял, а нашим соотечественницам покорился? Возможно, все дело в том, что американки — хищницы? Допустим, там его защищал здоровый инстинкт самосохранения, а в родной стране он расслабился. А парень Кшись не бедный и не жадный. Да к тому же чертовски обаятельный! И тут меня словно стукнуло чем-то по темечку... Ведь была же рядом с Кшисем одна дамочка, молодая, красивая... Жена пана Теодора! С которой у последнего произошел разлад...

Да что там разлад. Настоящая драма! От наших общих знакомых я была наслышана о страстях, кипевших меж паном Теодором и его красавицей женой. Еву я знала лично и мнение свое о ней составила в первый же день знакомства. Признаюсь, мнение было сугубо отрицательное. Господи, да ее, мягко говоря, недостатки в глаза бросались. Кому угодно, только не пану Теодору. Он прожил с ней почти десять лет и ничего не замечал. Свое чудо красоты он вознес на самый настоящий трон, из кожи вон лез, угождая и выполняя капризы женушки. К ногам любимой так и сыпалось движимое и недвижимое имущество. А потом произошла катастрофа, подробности которой покрыты мраком неизвестности. Великой любви настал конец. Лично я только обрадовалась. Мне было ужасно жаль пана Теодора. Жадную бабенку я терпеть не могла и только дивилась слепоте мужа. Порой меня так и подмывало вмешаться, но деликатность не позволяла.

Слухи ходили разные. То ли пан Теодор застал свою супругу в постели с любовником, то ли жена обокрала его, обнулив общие банковские счета, то ли на людях обозвала импотентом, то ли за супружеские ласки стала требовать материальных поощрений, достойных миллиардера Онассиса, — догадкам конца-края не было.

Во всяком случае, у пана Теодора открылись глаза. И, осознав, что супругу интересуют только денежки, он быстро перекрыл их поток. Виновника развода официально определять не стали. Тем более что совместное проживание супружеской четы тем самым закончилось.

А надо сказать, что это совместное проживание ничего хорошего пану Теодору не принесло. Однажды пан Теодор чуть не проговорился на эту тему, но вовремя спохватился. Насколько я поняла, красотка Ева воровала у него идеи и продавала их. Может, любовникам, а может, и конкурентам. Скорее любовникам — несть же им было числа. В итоге реализация конкретной идеи выгоды не приносила никакой, и пан Теодор вновь был вынужден трудиться засучив рукава и придумывать что-то новенькое. Может, это был один из методов повышения производительности труда супруга?

Развод состоялся, но предстоял еще раздел имущества — а это вам не фунт изюма. В свое время (в приступе слабоумия, не иначе) пан Теодор нацарапал свою подпись под какой-то бумажкой, а из бумажки следовало, что бывшая супруга имеет право на половину всего имущества бывшего супруга на момент раздела. Безумие, да и только.

Надо сказать, что пан Теодор, которого бесславный конец супружеского союза разорил чуть ли не до нитки, вышел-таки из кризиса и потихонечку-полегонечку стал снова богатеть. А хитрая мадам затягивала раздел. В этом были свои плюсы, поскольку бывший супруг постепенно обрастал жирком, и свои минусы — процедура раздела имущества запутывалась окончательно. К тому же экс-супруга могла ворваться к нему в любой момент с ревизией. Словом, дележка нажитого висела над ним дамокловым мечом.

Положение казалось безвыходным, ко всему прочему, пан Теодор явно был не большой спец по таким делам, да и старые чувства давали о себе знать. Ясно было одно: он не мог долго оставаться в подвешенном состоянии. А что делать, и сам не знал.

Ну хорошо. Но ведь то жена, а то Тупень. А есть ведь еще и Кшись... С Кшисем Ева была знакома. Покушалась ли она на нашу собственность, на наш источник удачи в лице Кшися?

Все это промелькнуло у меня в голове с невообразимой быстротой.

Ну может быть, и не такой уж невообразимой. Это я так, для красного словца.

* * *

Если бы я отбросила свою утонченность и старосветское воспитание, то не исключено, что узнала бы несколько больше насчет Евы и ее участия во всем этом деле. Но на мою беду, вернулся Гурский.

— Что сказала тетка, которая вперлась в квартиру вслед за вами? — без промедления начал он.

Я призадумалась.

— Господи... Что-то вроде: да сделайте же наконец что-нибудь, чтобы она тут больше... Не знаю, что она имела в виду.

— Все сходится. У вашей жены есть ключи?

Понятно, что вопрос был обращен не ко мне, у меня жены нет.

Пан Теодор мрачно покачал головой:

Нет. Вернее, они у нее были, но я поменял замки.

— А сегодня она к вам не наведывалась?

Пан Теодор опять принялся мямлить:

— Я не в курсе... Кто-то, помнится, звонил... Но у меня был гость, и я... того... не открыл. Только моя жена позвонила бы несколько раз...

Кажется, я начинала кое-что понимать. Тупень наши материалы не заграбастал лишь потому, что ему помешали. Иначе пану Теодору вряд ли удалось бы отделаться от незваного гостя. Тупень испугался, что его застукают в квартире, а пан Теодор попросту не сумел связать два факта: звонок в дверь и неожиданное отступление нахального мерзавца. Экс-супруга наверняка примчалась проверить, насколько сведения, добытые от Кшися (если, конечно, она действительно с ним снюхалась), соответствуют реальности. Не зная, дома ли бывший, она сунулась к соседке...

— Она всегда расспрашивает о вас соседку? — услышала я свой голос. — Пристает к ней?

— Всегда. Прямо не отвязаться, — сухо ответил Гурский вместо пана Теодора. — Нам повезло, а то я уже опасался, как бы дело не зависло. А тут кое-что прояснилось. А вы (вопрос ко мне) по-прежнему не интересуетесь политикой?

Я кивнула.

— Даже, наверное, не знаете, что погибший собирался занять новую должность?..

— И что же? — оживилась я. — Вы что, и впрямь подумали, будто это я его грохнула?

— Меня бы такой поворот не слишком удивил. Только соседка выскочила из своей квартиры, едва заслышав скрежет ключей. Ни на какие преступные действия у вас просто не было времени.

— А пан Теодор? Мы тут пришли к выводу, что таксист должен был видеть Тупня еще живого!

Гурский удивленно посмотрел на меня:

— Кого, простите?

— Ну да, вы ведь не знаете. Покойного господина министра.

Я объяснила происхождение прозвища. Гурскому это настолько понравилось, что он даже раскрыл служебную тайну.

— Пан Бучинский тоже вне подозрений, таксиста мы уже нашли. Вы, пани Хмелевская, должны понимать, что я в первую очередь пытаюсь исключить ненужные элементы. Алиби господина Бучинского легко проверить. Если хотите поехать домой, я дам вам человека, а то этот сержант из патрульной машины упрям как осел, все талдычит, что у вас документов нет. Так что поскорее займитесь ими. А что касается ваших компьютерных игр, — он махнул рукой в сторону лежавшей на письменном столе бумажки, — знать ничего не хочу. Детские забавы меня мало интересуют.

Гурский встал и направился к двери. Но я уже успела прийти в себя.

— Эй, кроме шуток! Пусть сержант вернет паспорт Мартуси! Он ему совершенно не нужен. Просто не пришей кобыле хвост. Заберите у него паспорт, пожалуйста! Она сегодня за ним примчится!

Гурский остановился и, немного подумав, кивнул. За дверью состоялось короткое совещание, после чего документ был мне возвращен. Одной головной болью меньше.

Мы снова остались одни. Я сидела и таращилась на пана Теодора. А он на меня.

— Вы едва не рассказали о наших расчетах, — неожиданно произнес он с упреком, взяв листок бумаги в руки. — Вот была бы история.

— Само как-то вырвалось. К тому же вам ли не знать, что в наших бумагах есть улики против этого кровопийцы и прочих...

— Теперь остались одни прочие, нет смысла суетиться. Но как он сюда проник, ведь я же дверь захлопнул...

— А дверь на террасу случайно не была открыта? — язвительно поинтересовалась я.

— Не помню...

— Да нет, полицейский же сказал, что все закры...

Тут я запнулась. Конечно, закрыто, собственноручно проверила, когда носилась по дому в поисках второго трупа. На дверях, ведущих на террасу, массивный запор...

День у пана Теодора выдался и впрямь тяжелый. Одно признание следовало за другим. Он махнул рукой:

— Да какой там запор! Одна видимость. Толкни хорошенько — дверь и откроется. Для того чтобы дверь по-настоящему закрыть, надо щеколды у пола и наверху задвинуть, а вот про них я не помню. Вполне возможно, что и не закрывал.

В глубине души я была абсолютно уверена, что так и было.

— Наверное, он вернулся и проник в дом через террасу... Сами же говорили, он шлялся по всей квартире. Заметил дверь на террасу и сообразил, что... Послушайте, а вы, часом, не открывали ее на его глазах?

— Может быть. Да, точно. Только, наоборот, прикрыл — чтобы не дуло, но на щеколды не запирал.

— Вот он и запомнил. Но кто же его убил? Не мог же он сам себя огреть вашим куском кварца. А вам ничего не приходит в голову?

Пан Теодор молчал. Хмуро глазел в окно и вздыхал. Я припомнила, что бумаги были свалены неопрятной грудой, а часть даже валялась на полу. А ведь пан Теодор сказал, что Тупень цапнул папку, в которой они лежали. Так кто их вытащил из папки? Их что, выдирали друг у дружки?

— Скажите, пожалуйста, пан Теодор, а как, собственно, дело происходило? Он что, читал эти распечатки? Вы у него по бумажке из рук вырывали? Или всю папку сразу?

Пан Теодор беспокойно заерзал в кресле.

— Я уж и сам не помню. Я сидел в кабинете, просматривал бумаги, доставая из папки по частям. А тут Тупень ворвался, принялся орать на меня: мол, признавайся, откуда сведения. Затем подскочил к столу, схватил папку. Я стал вырывать... Тут и раздался звонок.

— Вы уверены, что это была ваша жена?

— Не знаю. А кто еще? Я никого в тот момент не ждал... Ну разве что соседи... Но как же тогда эта Марчакова из квартиры напротив... Они с моей бывшей на ножах. Вы же сами говорили, что Марчакова поскандалить примчалась.

Пан Теодор уже не просто ерзал, он буквально подскакивал — точно на иголках сидел.

— Ваша жена и Тупень были знакомы? С Кшисем-то она была знакома наверняка...

— Не знаю, с кем была знакома моя жена, — раздраженно заявил пан Теодор, — и знать не желаю! И вообще не хочу говорить о ней!

— Вот плохо, что не хотите, — отрезала я. — Ладно, вернемся к бумагам. Вы их у него вырывали, Тупень тянул к себе, раздался звонок... и что?

Теодор глубоко вздохнул.

— Он как-то сразу переполошился, отпустил бумаги. И я положил папку на стол. Да что вы прицепились к бумагам?

— А то, что когда я пришла, они лежали не в папке, а просто кучей на столе, а часть даже рассыпалась по полу. Так как они лежали — в папке или просто стопкой, когда вы уходили?

Пана Теодора так и трясло, как ни старался он овладеть собой.

— Сейчас припомню. Да, точно. Когда он ворвался в кабинет, я дернулся, и несколько листочков на пол порхнуло. Тупень их мигом подобрал и в стопочку сложил... А когда цапнул папку, проворно в нее сунул...

Господи, ну и сцены тут разыгрывались! С какой стати листочкам «порхать» на пол? Сквозняка-то не было. Неужели врет? Но на кой ляд?

— Послушайте, пан Теодор, это очень важно. Допустим, дверь на террасу вы на задвижки не закрыли. Значит, оба они, Тупень и этот второй, проникли в дом через террасу. Какие-то следы там, вероятно, остались. И что? Эта парочка принялась драться из-за бумаг? С какой стати? Убийца тоже знал, что в наших секретных бумагах? Сколько же еще народу в курсе? Весь город? Знаете что. Этот благодетель человечества теперь всерьез заинтересовал меня!

— Какой еще благодетель?

— Как — какой? Убийца!

— А... Нет, это невозможно...

— Почти невозможно, — согласилась я после недолгих раздумий. — Весь материал хранится в моем компьютере, на диск его Кшись не записывал. Бумажная распечатка с подробностями ближайших забегов только у вас, так?..

Я замолчала и посмотрела на пана Теодора. В воздухе точно повис огромный вопросительный знак. Мой напарник съежился.

— То-то и оно... Были еще какие-то листочки, но там же фрагменты, обрывки...

Так и есть. Иногда Кшись распечатывал несколько страничек, чтобы сопоставить расчеты с реальностью. Ну а пан Теодор обязан был эту самую реальность и донести до него — узнать результаты на ипподроме и проверить, согласуются ли с ними расчеты Кшися.

— Согласна. Полная распечатка материалов существует в единственном экземпляре. Слушайте! Если эти двое, Тупень и его убийца, хватались за наши бумаги, там могли остаться отпечатки пальцев. Ну и наши с вами, разумеется. Никто больше их не касался!

— А Кшись?

— Исключено. Он к этим бумагам отношения не имел. Я самолично все распечатала и передала вам из рук в руки. Его отпечатки есть только на прежних листках с фрагментами расчетов.

Новость про отпечатки пальцев ввергла пана Теодора в еще большее беспокойство. Да и меня тоже. Ведь это, пожалуй, ключевая улика. Кто прикасался к бумажкам? Два человека, пан Теодор и я. Распечатывалось все на свежей бумаге, листы прямо из пачки. Если будут обнаружены еще чьи-то отпечатки, то их мог оставить только убийца. Или Тупень. Но не сам же он себя убил? И что прикажете, передать наши изыскания в руки полиции? Вот уж прекрасная мысль!

— К сожалению, все дактилоскописты наверняка умеют читать, — вздохнула я. — Что будем делать?

— Так ведь кто его знает? — залепетал пан Теодор. — Может, подождать? Может, они и сами разберутся, без отпечатков? Может, этих отпечатков и вовсе там нет?

— Не тешьте себя надеждами. Бумаги были разбросаны.

— Я уж и не соображу ничего. Надо подумать.

— Кстати, где лежал ваш кварц до того, как его пустили в ход?

— Вот тут, на столе. Господи Иисусе! Одни огорчения...

Пришлось принимать решение в одиночку, поскольку пан Теодор был способен лишь стенать и рвать на себе волосы. Пластиковый мешок с нашими материалами я затолкала подальше к стенке, решив про себя, что мы предоставим полиции вещественные доказательства только в самом крайнем случае. Правда, на душе кошки скребли.

Я попыталась еще раз потерзать пана Теодора — разузнать о жене его бывшей и Кшисе, об окурках с помадой, о том, не заметил ли он чего подозрительного на бегах... Но мне помешало появление водителя, которого прислал Гурский. Вместе с водителем на пороге кабинета нарисовался помощник Гурского. Какие уж тут расспросы! Так что пришлось мне ретироваться не солоно хлебавши.

* * *

В сопровождении патрульной машины (на которой шофер, сидевший за рулем моего автомобиля, должен был уехать обратно) я лихо подкатила к своему дому. Такси, на котором приехала Мартуся, было уже здесь. Что это она так рано? Раньше полуночи я ее не ждала.

— Успела на предыдущий поезд! — взволнованно объяснила Мартуся, пока я открывала дверь. — В последнюю минуту запрыгнула! Послушай, что мне делать? Я еще не заявила о пропаже твоих документов. А этот деятель и вправду мертв? Прямо не верится! И ты его видела своими глазами?!

— Мертвехонек! — просияла я. — Видела как тебя. Какое-то время я даже была главной подозреваемой. Чудо, что меня не посадили! Заходи и располагайся. Пиво в холодильнике. Только пока не приставай ко мне. Я должна совершить небольшое правонарушение. Сейчас вернусь.

Сумка так и выпала у Мартуси из рук.

— Какое еще правонарушение? Тебе мало одного преступления?!

— Молчи! Я только загоню машину в гараж.

Предусмотрительно дождавшись, пока патрульный автомобиль уедет, я забралась в свой автомобиль и лихо зарулила в гараж. Не понимаю, как я в спешке не обломала зеркала - ворота могли бы сделать и пошире. Понятия не имею, насколько серьезно я нарушила закон, без документов въезжая на собственный двор. Но ворота я постаралась закрыть побыстрее — на всякий случай.

Если что, дашь показания, что я не приближалась к машине, — велела я Мартусе.

Та пришла в восторг:

— Она сама заехала в гараж, без твоего участия?

— Мы не в курсе. Может, и сама. На улице ей было неуютно.

— Ладно. А теперь рассказывай! Обо всем! Как все случилось? Фото у тебя есть? Ты его сфотографировала?

— По порядку. Сначала верну тебе твои документы, а то потом забудем.

Я выложила на стол злосчастный бумажник. Мартуся разыскала мои тапочки, забросила свою сумку под лестницу и принялась за пиво. Я подала ей стакан, как гостеприимная хозяйка выложила из кастрюльки в салатник приготовленные еще днем бобы, щелкнула кнопкой чайника, налила себе чаю, и мы уселись за стол.

Мартуся буквально светилась от радости, словно я ей не про убийство рассказывала, а рождественскими подарками одаривала. Впрочем, меня это ничуть не удивило. Как и все мы, она настрадалась от самых разных чинуш, так что уменьшение их поголовья воспринимала именно как подарок лично ей. Сходные чувства я испытала в прихожей пана Теодора, но пришлось сдерживаться в присутствии представителей власти.

— Только подумай, уже никогда этот ходячий гнойник не сможет ничего украсть. Ни тебе баб, пьянок-гулянок, ни повышения по службе. — Я сладко потянулась. — Никуда уже его не выберут, всем махинациям конец. Тренеры, конезаводчики, хозяева лошадей завтра устроят танцы на Замковой площади!

— А почему именно на Замковой? — жадно спросила Мартуся.

— Какая разница. Если хочешь, танцы можно устроить хоть на краковском рынке.

— Хочу. А это возможно? Думаешь, он нам нагадил больше всех?

— Чего не знаю, того не знаю. Наверное, найдутся и похуже. С финансовой точки зрения. Наверняка он миллионы украл у больных детей, службы социальной защиты, здравоохранения, образования, дорожников и дамб. Да что там, сотни миллионов! Если не миллиарды.

— У каких еще дамб?!!

— Для защиты от наводнений.

Мартуся онемела. Только как-то странно икнула. А я продолжала распаляться:

— Он проедал мои налоги!

Тут Мартуся обрела дар речи:

— Мои, наверно, тоже проедал?

— И твои. И вот его нет в живых!

— Ну просто чудо, да?!

Мартусе не сиделось на месте. Ничего, что одна рука запущена в миску с бобами, а другая сжимает стакан с пивом. Мартуся вскочила и закружилась по комнате, нечаянно сбросив на пол огромную стопку фотографий, валявшихся на столе уже три дня. Она было наклонилась, чтобы их подобрать, но эмоции перебороли даже любовь к порядку. Мартуся оставила все как есть и вернулась на свое место.

— Неужели это не ты его убила?! — В ее возгласе чувствовалось огорчение.

— Если бы... — вздохнула я. — Мне нравится пан Теодор, я не смогла бы воспользоваться его любимым куском кварца. Попадись этот кварц мне под руку, я бы его потом отмыла, начистила и положила на место. Со всем моим уважением. Даже принесла бы булыжник с улицы и вымазала кровищей, чтобы дать полиции орудие преступления, только бы на минерал не пало и тени подозрения. К сожалению, убийца — не я. Я обнаружила министра в таком состоянии, что уже ничего нельзя было сделать. Вот ведь идиотство! Меня так воспитали, что мне и в голову не пришло пнуть его в зад посмертно! Правда, он лежал на спине, так что неудобно было...

— Слушай, это просто невыносимо, я ведь все еще не знаю подробностей! Расскажи наконец обо всем по порядку. Говори же!!!

— Расскажу. И с огромным удовольствием. Подожди-ка, коньяк я сегодня пила, чай уже выпила, что бы еще... От красного вина вреда меньше всего.

Мизансцена: Мартуся с пивом, я с красным вином, моя сумочка и все ее содержимое на столе, в центре — бумажник Мартуси, под столом ворох фотографий, сотни рассыпанных снимков, конверты, пакеты. Рассказывая, я успела поставить кастрюльку на плиту и приготовить новую порцию бобов. Меню не слишком праздничное, но не жрать же мы собрались.

Мой рассказ так захватил Мартусю, что от возбуждения у нее лицо пошло красными пятнами.

— Да ты что! И ты ушла? И ничего не разнюхала?! Я тебя не узнаю!

— Если бы ты видела эту статую Командора в дверях, то поняла бы, почему я удалилась. Скорее наступил бы конец света, чем этот полицай перестал бы на меня пялиться. Мой знакомый подобрал себе сотрудника высокого класса!

— А может, он в тебя влюбился?

— Кто?!

— Ну, этот, Командор в дверях.

— Точно. Геронтофил. Неразделенная любовь. Чувствам не прикажешь. Не пори чепуху.

Мартуся потянулась за пивом, послушно прекратив пороть чепуху.

— Так, первым делом надо четко сформулировать вопросы, как ты всегда говоришь.

— Точно. В нашем случае четкость формулировок особенно важна. Хотя бы для того, чтобы защитить исполнителя.

— Это как?

— А вот так. Тебе убийца что, здорово насолил?

Мартуся поперхнулась.

— Боже мой! А ведь ты права...

— Давай попробуем вычислить, кто это был. Два человека отпадают сразу: пан Теодор и я. Да и Юрек Малиновский, пусть даже мотивов у него не счесть, но сначала он был с паном Теодором, а потом супруга когтями в него вцепилась. Насчет других я не в курсе, так что...

— Одно несомненно, — энергично перебила меня Мартуся, — ты такие расследования любишь больше всего на свете. Политическое преступление!

Тут-то и прозвучал звонок у калитки.

* * *

Инспектор Эдвард Бежан лично не занимался оперативной работой. Для этого существовали специалисты. Он только руководил их действиями. Роберт Гурский, заместитель Бежана, со своими обязанностями справлялся образцово. Еще бы. Сам же Бежан его и выучил, да еще преподал основы дипломатии, неизбежной в стране, где правосудие поставлено с ног на голову. Немало преступников понесло заслуженную кару благодаря Бежану, но кое-кому удалось и увильнуть. Среди неприкасаемых оказались самые социально опасные категории. С ними Бежан поделать ничего не мог, и это наполняло его чувством глубочайшего неудовлетворения.

У инспектора было двое детей — дочь и сын. Сын, младшенький, ни на что путное не годился. Прирожденный зоолог, он интересовался внутренностями дождевых червей, водил дружбу с муравьями, тащил из-под рук у матери всякие потроха, все равно, куриные или рыбьи (для исследований, разумеется), поливал цветочки натуральным йогуртом, а появлявшихся в результате червяков пытался выращивать в иной среде, да много еще чего проделывал в этом духе. Юриспруденция сына не интересовала вообще. Надеяться тут было не на что.

А вот дочка...

Старший ребенок в семье, она с рождения отличалась необыкновенным чувством справедливости. Правда, насчет яслей Бежан был курсе. В ясельный период он был всего лишь подпоручиком, ребенком занималась жена. А вот детскии сад дал немало пищи для размышлении.

В садике распоряжалась его дочь При любой стычке между детьми она садилась в уголок, хорошенько размышляла и только потом вмешивалась. Казик - зачинщик, он не прав. Маженка преувеличивает, ну зачем так реветь. Казика надо наказать, но несильно. Аня виновата, она била Басю по голове, Томек стал защищать Басю, возможно, излишне рьяно, но наказать надо Аню, а не Томека, хотя у Ани и разбит нос. Странное дело, выводы девочки воспринимались всерьез и учитывались.

Бежан преисполнился счастливых надежд.

И дочка (звали ее Кася) не подвела. Получив аттестат зрелости, она поступила на юридический и в двадцать четыре года проходила стажировку в прокуратуре. Вот тут-то они и познакомились: Роберт Гурский и Кася Бежан. Эдвард Бежан тут был ни при чем.

И Кася решила пойти по судебной линии.

А Гурский потерял голову.

Последующие четыре года он испытывал страшные муки, убежденный, что ухаживание за дочерью начальника — вызывающая наглость. Кася же выходила из себя, не понимая, чего ждет этот влюбленный кретин. Ведь его влюбленность бросалась в глаза. Ей, девушке красивой и добродетельной, не приходилось жаловаться на отсутствие ухажеров, с самого детства у нее было полно поклонников, так что кой-какой опыт имелся. Чувства Роберта сомнений не вызывали. Однако, как человек крайне сдержанный, она не намеревалась первая проявлять инициативу. На то он и парень, чтобы начинать действовать.

А парень прятался, так сказать, в глубоком тылу.

У Бежана Роберт появлялся не часто, обычно по делам и, как правило, когда остальных домочадцев не было. Возможностей для встреч со своей богиней у него было немного. Гурский не смел назначить ей свидание, как нормальный молодой человек девушке, считая себя убожеством, которому не на что надеяться, а намеков он не понимал. Словом, тяжелый случай.

И тут произошло вот что.

Кася жила вместе с родителями. Гурский после отъезда из дома пана Теодора убедил сам себя, что должен обязательно переговорить с начальником. Дело плохо пахло, корни его тонули в политическом болоте, без союзника и советчика не обойтись. Тот факт, что время приближалось к девяти вечера, не имел никакого значения.

Дверь открыла Кася — в махровом банном халате, голова обвязана полотенцем. От нее так и веяло свежестью, прямо как от луга по утренней росе. Какая красавица, только и успел подумать Роберт. О таком счастье он и не мечтал. Гурский все чего-то ждал, надеялся, что когда-нибудь окажется со своим божеством в одной комнате... И вот нате — божество самолично открывает ему дверь!

Глаза его так сверкнули, что измученная ожиданием Кася мигом догадалась, зачем он пришел: заявить наконец, что он ее любит, заключить в объятия и немедленно сделать предложение. Обстановка, правда, не очень подходила, но какая уж разница. Главное, чтобы свершилось! А то постоянная симуляция братской любви и бесполой дружбы довела ее до белого каления. И все-таки Кася была озадачена и немного рассержена — с ума он, что ли, сошел, более пристойного времени найти не мог?

— Так поздно, — обиженно заметила она, обратив внимание на отсутствие цветов и небрежный костюм жениха.

Гурский покраснел.

— Я... о черт... Неужели так поздно? Я забыл посмотреть на часы...

— Входи же. Ты к кому пришел, ко мне или к отцу?

— Вроде бы к отцу... Но...

— Мне кажется, сначала следовало обсудить этот вопрос со мной?

В тот же миг Роберт Гурский обратился в ясновидящего. Три последних года он вел себя как последний дурак! Нет уж, хватит, ни секунды более!

И он проделал все то, на чторассчитывала Кася. Только слова подворачивались не очень подходящие.

Безо всякой надежды на положительный ответ Гурский давным-давно лелеял мечту сделать предложение. Не будь Кася дочерью Бежана, она бы уже года два была его девушкой, а может, и женой. Вот только на протяжении многих столетий всякие пустобрехи заключали браки с дочерьми начальников исключительно ради денег и карьеры. И Гурский не желал оказаться в их числе. Он не мог внятно объяснить, что в сравнении с Касей деньги и карьера — ничто. А потому целых два года подбирал слова. Два года Гурский шлифовал свои спичи и редактировал. И вот прорвало.

Кася так и замерла в его объятиях. Вне себя от счастья, Гурский растроганно пробормотал:

— Скину мелочишку и займемся делом!

Не заметив, в какое недоумение ввергли Касю его странные слова, Гурский направился к кабинету Бежана, но на пороге его остановило смутное ощущение, что он, кажется, не все сказал. А ведь так долго готовился! Роберт обернулся.

— Выйдешь за меня? — вымолвил он и в ответ на утвердительный кивок добавил радостно: — Я люблю тебя больше жизни!

Кася, возможно, и потомила бы его некоторое время, но форма предложения поразила ее до того, что, поправляя тюрбан из полотенца, она невольно наклонила голову. Подчиненный ворвался в кабинет начальника с пылающим лицом и страстным признанием на устах. При этом Гурский все время оборачивался, но как-то невпопад.

— Как я понимаю, ты не меня любишь больше жизни, а мою дочь, — выговорил шеф меланхолично. — Можешь жениться на ней хоть завтра. Только мне показалось, ты зашел совсем по другому делу?

Гурскому понадобилась целая минута, чтобы овладеть собой. Ему даже страшно стало — какой подвиг он только что совершил. Но служба прежде всего. Все личное побоку, докладывать следует ясно и четко.

— Произошло самое прекрасное убийство в мире, — объявил он Бежану.

Бежан не стал придираться.

— Да что ты говоришь? И что в нем такого прекрасного?

Вопрос удивил Гурского. Ведь ничего прекраснее союза с Касей быть не может! Он снова сделал над собой усилие, и ему удалось немного привести мысли в порядок.

— Если бы его не грохнули, я бы сегодня сюда не пришел. Ведь, кажется, уже поздно. Я... мне не хватало смелости сделать предложение Касе, сейчас же это получилось как-то само собой... По душе ли я ей? Как она...

— Конечно, по душе, — успокоила его Кася, внося в кабинет поднос с кофе. — Я уж думала, ты никогда в жизни не признаешься. Но ты все-таки сделал мне предложение, и я согласна. Разве можно быть таким глупым? Ладно, завтра поговорим. Теперь обсуждайте свои дела без меня.

Кася вышла. Гурского охватило неземное блаженство.

Счастье вообще-то переносится легче, чем горе. Радость окрыляет, черная тоска висит на шее камнем. Гурский окончательно пришел в себя, восторг наполнял все его тело могучей силой, мысли бежали быстро-быстро. В двух словах он доложил Бежану о случившемся.

Его рапорт произвел должный эффект.

— Холера! — выругался начальник, выслушав до конца. — Чума и малярия, ну мы и вляпались!

— Не мы! — мужественно возразил Гурский. - Я!

— Как же. Я ведь не брошу тебя в этом нужнике. Даже если захочу, не получится. Общими усилиями мы уж как-нибудь выберемся. Ну и завоняет же завтра. По моим расчетам, ближе к середине дня.

— Значит, не с утра пораньше? — обрадовался Гурский.

— Нет, не с утра. Так сразу они в себя не придут. К середине дня. До этого времени постарайся нарыть побольше, пока никто палки в колеса не вставляет. Как экспертиза? Дактилоскопия, микроследы?

— Неважно. Теперь-то я понимаю, поаккуратней надо было, но там такая атмосфера... Странная какая-то. Но я все разузнаю частным образом.

Они быстренько обсудили свои действия, понимая друг друга с полуслова. Бежан согласился с мнением Гурского, только подчеркнул, что острые углы следует обходить. Убийство носило политический характер, оба в этом не сомневались, и все странные обстоятельства призваны запутать следствие. Они пока еще не знали, прикроют убийцу сверху или нет. Тем не менее и Бежан, и Гурский сразу решили, что розыск проведут на совесть, самим интересно. Да и узнать кое-что новенькое насчет текущей расстановки сил на политической арене не помешает.

— И давай-ка сразу бери быка за рога, — безжалостно приказал шеф. Ну это было явно лишнее.

Гурский, понятное дело, был переполнен впечатлениями. Разве мог он отправиться домой? Энергия била ключом, он рвался в бой.

На данный момент в его распоряжении был единственный свидетель, давно доказавший, что ему можно полностью доверять. Гурский припомнил, что пани Хмелевская собиралась до двенадцати ночи ждать подругу, которая должна приехать за своими документами. Значит, наверняка еще не спит. Звонить не стоит, лучше заявиться незваным гостем...

* * *

— Проходите, пожалуйста, — любезно встретила я Гурского.

Меня снедало любопытство. Часы показывали одиннадцать двадцать пять.

— Так вы уже на месте, сударыня? — Роберт глянул на Мартусю. — А ведь до двенадцати еще далеко.

— Был поезд, — принялась оправдываться та, — который уходил раньше, и я успела на него в последнюю секунду. Извините, пожалуйста. Мне удалиться?

Гурский махнул рукой:

— Не надо. Кто его знает, может, и вы пригодитесь.

Я вскипятила чайник и заварила чай. Этот невинный напиток можно употреблять даже в рабочие часы. Гурский сел за неубранный стол.

— А теперь, когда нас никто не слышит, — произнес он таким тоном, будто Мартуся неожиданно перестала существовать или оглохла, — могу вам сказать, что у меня и впрямь были опасения. В конце концов, однажды вы могли начать свой индивидуальный террор... Тем более что я опознал потерпевшего. А какого вы о нем мнения, мне известно давным-давно. Я прямо не знал, что мне делать, дурачком прикинулся. Однако следы указывают на...

Гурский остановился, откашлялся и будто впервые заметил, что в комнате находится еще один человек.

— Я, можно сказать, выдаю служебную тайну. Только тайны наши вам и так известны гораздо лучше, чем мне. Я говорю о соседке. Ее показания, время мы проверили, исключают ваше участие в преступлении. Незадолго до того, за полчаса, может, минут за сорок пять, к ней заглянула Бучинская. Интересовалась, где ее бывший муж. Позже соседка слышала, как вы пришли и звонили в дверь. Стены там толстые, но эта змея любит подслушивать. Потом раздался звон ключей, и она подумала, что вернулся сосед...

— И сам себе позвонил? — заметила Мартуся.

— Очень хороший вопрос, — похвалил Гурский. — Но во-первых, она была в бешенстве и не обращала внимания на такие тонкости, во-вторых, между звонком в дверь и звоном ключей прошло какое-то время...

На этот раз Гурского перебила я:

— Я очень долго искала эти ключи. Они были на дне сумочки, в самом низу.

— А она подумала, что это сосед вернулся, и помчалась лаяться. Она ненавидит его жену. «Не дам здесь заправлять какой-то вертихвостке» — это ее слова. Из чего я делаю вывод, что супруга пана Бучинского ведет себя, как правило, бестактно. Соседка хотела потребовать, чтобы эти визиты прекратились. Странно, правда? А вам ничего не известно на этот счет?

Я задумалась.

Навещая пана Теодора, я видела эту соседку раза два. Зато жену его имела честь лицезреть неоднократно. А уж слухи...

— Хорошо, скажу, — решилась я. — Пан Бучинский, как джентльмен, дурного слова ни о ком не вымолвит. Что до других людей, то никто полицейскому правды не расскажет. Мало ли что. Наболтать с три короба может разве что женщина, однако женщин в этом деле раз, два — и обчелся. Ева не выносила конкуренции. Соседку вы видели. Прямо королева красоты. Пугало с претензиями. Ева же не только молода и красива, но и чертовски сексуальна. Мне-то на ее сексуальность плевать, но оценить я в состоянии. Поговаривают, что муж нашей дорогой соседки оказывал знаки внимания не жене, а красавице Еве. И двери ей распахивал, и объятия, и вился перед ней мелким бесом. А жену трясет от этого как в лихорадке. После развода Бучинских у нее прямо от сердца отлегло. Как же, Ева с глаз долой, муж — в лоно семьи. Только черта лысого. Вертихвостка никуда не делась (зато разум у мужа пропал безвозвратно), так и крутится под носом, разговорчики разговаривает, помощи требует. Словом, настоящая эгоцентристка, мир существует исключительно для ее удовольствия.

— Вы можете сказать, от кого вы слышали про ее шашни?

— Да хотя бы от Юрека Малиновского, с которым пан Теодор сегодня ездил к шорнику. Только с Юреком лучше говорить в отсутствие жены. При ней он ни за что не признается, что на свете существуют другие женщины. А еще от Мачека Стемпеня, скульптора, он иногда с паном Бучинским сотрудничает. Есть еще один приятель молодости, который в курсе семейных дел пана Теодора, Збышек Неандертал, архитектор...

— Обезьяночеловек? — неожиданно заинтересовалась Мартуся.

— Вовсе нет. Интеллигентный. Высокий, стройный, гибкий. У него вся сила в голове, отсюда и прозвище. Черт побери, забыла, как его настоящая фамилия. Да еще масса народу знает про семейную жизнь пана Теодора. За пятнадцать лет сплетен накопилось немало, хотя мои отношения с паном Бучинским тесными назвать никак нельзя. Единственное, что нас связывало, это лошади.

Я замолчала. Казалось, Гурский внезапно оглох на оба уха. Зато голос у него прорезался.

— Так, все понятно! — громко выкрикнул он. — Соседка эта вышла из себя и кинулась к Бучинскому, точнее, почти кинулась...

— А почему «почти»?

— Телефон зазвонил. Разговор был короткий, звонили из прачечной...

Я кивнула. Прачечная долго на телефоне не висит. Сообщают, что везут белье, и все.

— Вы присели у ног покойника, такая поза не сочетается с преступлением. Мы проверили звонок из прачечной, разговор по этому номеру продолжался всего сорок четыре секунды. Добавим несколько секунд на размышления, закрывание двери, получается около минуты. За столь короткий отрезок времени вы не смогли бы войти, встать за спиной жертвы, взять орудие убийства, ударить, обойти вокруг тела и присесть в ногах у трупа. В принципе, конечно, могли бы и успеть, но в этом случае жертва должна была не шевелясь вежливенько стоять в прихожей, лицом к выходу, спиной — к вам. Все равно у меня оставались бы сомнения, но полицейская бригада попалась на уровне. Прибыли через четыре минуты, не наследили, осмотрели труп и пришли к выводу, что он не первой свежести. Кровь свернулась, температура тела пониженная. Уж этого-то вы добиться никак не могли.

— А что с паном Теодором?

— Пана Бучинского также можно не брать в расчет, таксист видел покойного еще живым. Конечно, все еще предстоит запротоколировать, проверить официально, подписать и так далее, но лично мне этих фактов достаточно. Надо искать настоящего убийцу, и найти его хорошо бы как можно быстрее, пока не...

Гурский умолк. А мы с Мартусей накинулись на него, точно две змеюки.

— Пока сверху не пришло распоряжение, что это несчастный случай? — осведомилась я ядовито.

Пока не отыщут козла отпущения и не согласуют, за какую сумму он возьмет убийство на себя? — подхватила Мартуся.

— Пока не спрячут все концы в воду? — продолжила я.

— Пока вас не выгонят с работы? — посочувствовала Мартуся.

— Пока то да се, — сухо прекратил наше ехидство Гурский и посмотрел на свой пустой стакан.

Я мигом унеслась на кухню заваривать свежий чай. Мартуся же завела светскую беседу. Начала с перестановок на телевидении и упомянула о какой-то темной истории с интервью, где как раз упоминался покойный Тупень. Гурский заинтересовался. Тут Мартуся выдала целую лекцию о перезаписях, переозвучке и уничтожении кассет, которые пришлись не ко двору. Гурский внимательно слушал.

— Отлично, — похвалил Роберт Мартусю, и прозвучало это так, будто у него уже была под ружьем антитеррористическая группа, готовая окружить все здания телецентра, — на это надо будет обратить внимание. Тем не менее убийство произошло в квартире Теодора Бучинского. Как часто покойный там появлялся?

Я как раз вошла со свежим чаем, так что резонно решила, что вопрос задан мне.

— В том-то и дело, что он у пана Теодора не бывал, я сама страшно удивилась. Они ведь были едва знакомы, я даже спросила пана Теодора, с какой радости этот гад к нему пожаловал. Вроде бы они пересекались на ипподроме, о лошадях беседовали...

Я резко замолчала, а Гурского опять поразила глухота.

— Они договаривались о встрече? — спросил он, не обратив внимания на мою последнюю фразу.

— Кто с кем?

— Покойный с Бучинским.

— Если когда о чем и договаривались, то только не в этот раз, — решительно заявила я. — Поверьте, визит этого гнуса стал неожиданностью для пана Теодора. Свалился как снег на голову.

— А с какой целью?

— Вы на самом деле хотите это знать? — спросила я, выдержав минутную паузу.

— Ну а если так?

— Все равно вам это ни к чему, да и не знаю я толком ничего...

Неожиданно я осознала, что говорю истинную правду. Предположение, будто Тупень стремился завладеть нашими записями, оставалось всего лишь предположением. Пан Теодор явно чего-то недоговаривал.

— Ну и дела! — удивилась я. — Я ведь и вправду ничего не знаю! Могу только что-нибудь соврать или порассуждать на заданную тему. Начинать?

— Не стоит, — небрежно отказался Гурский, — пустые рассуждения меня не интересуют. Давайте поговорим о круге знакомых. Ведь кто-то же знал, что жертва собирается нанести визит пану Бачинскому.

Мне хотелось сказать, что Тупень запросто мог кому-нибудь проболтаться, поэтому лучше искать среди его знакомых. Но тут же я подумала, что тем самым введу в заблуждение следственные органы. Тупень ни при каких обстоятельствах не стал бы рассказывать кому-либо о наших расчетах, поскольку планировал самолично поживиться. К чему ему с кем-то делиться? Вряд ли проговорился и пан Теодор, разве что совсем спятил.

Пан Теодор... Все-таки что-то там нечисто. И выглядел он на редкость испуганным.

Я отрицательно покачала головой:

— Двадцать лет назад я, может, кого-то и знала из окружения жертвы, но сейчас вряд ли. Минуточку. Знакомые знакомыми, а следы? Там же были окурки с помадой, чьи они? Не женушкины ли случайно?

— Несомненно, жены, — спокойно подтвердил Гурский. — Бучинский показал, что жена навестила его позавчера.

— Так и я позавчера к нему заезжала. Не было никаких окурков!

— Она пришла позже, после вас.

— Хорошо, а другие следы?

— Какие?

— Я что-то слышала об отпечатках обуви...

— Честно говоря, следы от обуви были повсюду, весь пол затоптан — обычное дело в жилом помещении. Все отправили в лабораторию. Пока нет результатов экспертизы, говорить не о чем. То же самое относится и к пальчикам. Может быть, что-нибудь и получится.

Черт... Отпечатки пальцев на бумагах!

Я заколебалась. Нет, сейчас я еще не готова рассказать Гурскому о нашей афере с расчетами. Возможно, он и без них обнаружит убийцу, а если не удастся... вот тогда и посмотрим. И обязательно с глазу на глаз, без Мартуси. Не потому, что она может разболтать. Просто присутствие свидетеля свяжет Гурскому руки, не получится сохранить в тайне полученные от меня сведения.

Что-то не давало мне покоя. Ведь хотела сказать Гурскому что-то важное... Но что?

— Нет у меня для вас ни одной зацепки, — вздохнула я огорченно. — Мотивов преступления — не перечесть, врагов у жертвы — еще больше. Видимо, вы можете надеяться только на отпечатки. На этот раз криминальные элементы не столь любезны. Секретов не открывают, взяток под моим окном не передают. Боюсь, ничем больше вам помочь не могу.

Гурский вздохнул, отодвинул стул от стола, вытянул ноги и задел рассыпанные по полу снимки. Наклонился, затем и вовсе опустился на корточки и принялся собирать фотографии.

Я запротестовала:

— Не беспокойтесь, позже я все приведу в порядок. Вы же не уборкой пришли сюда заниматься!

— Боже, это же я их раскидала! — подхватила Мартуся. — Я и соберу, не утруждайте себя...

Она тоже залезла под стол, кажется, они стукнулись лбами. Я тем временем запихнула в сумку рассыпанное по столу ее содержимое, оставив только бумажник Мартуси. Следовало освободить место для фотографий.

Гурский и Мартуся собрали все до последней бумажки и плюхнули на стол. Когда Гурский распрямился, я с изумлением увидела в его руках мой бумажник с документами.

— Это его у вас украли в Кракове? — вежливо поинтересовался он.

Не веря своим глазам, я выхватила у Гурского находку. Мой бумажник! Он самый! Вон и паспорт торчит, и автостраховка!

Честно говоря, бумажник мой далек от классических образцов. Из искусственной кожи, без отделения для монет, зато с многочисленными прозрачными перегородками. Там великолепно помещались все необходимые документы, кроме того, благодаря ядовитой расцветке я с легкостью находила его в сумке

бумажник был желтый с красным. По-моему, я урвала его на каком-то официальном мероприятии в качестве рекламного сувенира.

Конверты с фото были примерно такой же расцветки, желто-красные — какие выдают в фотостудиях. Неудивительно, что бумажник затерялся среди них. Какое счастье, что Гурский обнаружил его раньше, чем я затеяла возню с оформлением новых документов!

— Господи! Что за чудесный день! — от всей души воскликнула я. — Отныне я ваша должница до гробовой доски!

Мартуся, обалдевшая ничуть не меньше, попыталась выхватить у меня находку, но я не дала, только издали показала начиночку.

— Хорошо, что нет отделений для кредитных карточек, — слабым голосом пробормотала Мартуся. — Если бы кредитки пропали, вот бы ты понервничала... А что же у меня тогда украли в Кракове?!!

— Все остальное. Спрячь свою мошну, не то опять перепутаем.

Мартуся схватила свой бумажник, заглянула в него пару раз, прижала к груди и лихорадочно огляделась в поисках сумки.

— Косметика... Визитки... — бормотала она.- Записная книжка... сигареты... зажигалки... Ключи Януша! Старые, он как раз поменял замки... Очки, шариковые ручки, кошелек... В нем-то и было всего десять злотых с мелочью, я за бензин расплачивалась... Банка пива! Вот гады! Платочки, много платочков... Не знаю, что еще...

— А твои ключи?

— Лежали в кармане. Ключи от машины тоже...

— Тогда, считай, повезло. Однако что-то такое похожее на бумажник ты тогда цапнула со стола у меня на глазах. Что это было? Фотографии, наверное?

— Получается, так. И что теперь?

— А ничего. Фотографии придется, конечно, разобрать.

— Прямо сейчас?

— Ну уж нет.

Я засунула в сумку спасенное сокровище и бережно повесила ее на спинку стула. На столе теперь лежали только конверты с фотоснимками. Мартуся тем временем носилась со своим бумажником как дурень с писаной торбой, все соображала, куда бы его пристроить.

Гурский терпеливо ожидал окончания наших манипуляций.

— Даже и не знаю, благодарен ли я вам, как вы мне, — задумчиво произнес он. — Очень в этом сомневаюсь... Впрочем, нет, беру свои слова обратно. Примите мою благодарность.

— За что? — удивилась я.

— За это дурно пахнущее дело. Я бы не взялся за него, если бы не путаница с вашими документами, уж нашел бы кому поручить расследование. Только вы бы сейчас бегали по учреждениям, и черт знает, что бы из всего этого вышло...

Все еще удивленная, я изобразила раскаяние.

— Может быть, нам следует поговорить в другой раз, вдвоем, с глазу на глаз? Со значением добавил Гурский. — Но это потом, когда я разгребу немного весь этот бедлам. Пока же вы могли бы мне назвать имена людей, которым покойный, по слухам, сумел немало крови попортить...

Это и я могу! — с энтузиазмом вызвалась Мартуся. — У меня даже лучше получится, чем у Иоанны. Она же не знает этих людей ни по фамилии, ни в лицо. А я знаю.

— Охотно выслушаю вас обеих. Тем более что официально никто на эту тему и словечка не скажет. Ни за какие деньги. Видите, я ничего не записываю, никаких протоколов не веду. У нас светская беседа. Почему бы не поговорить о сплетнях, инсинуациях, оскорблениях и клевете? Да и вы можете расспросить меня о том о сем...

* * *

— В этот раз — никакого частного расследования, — решительно заявила я Мартусе сразу после ухода Гурского.

Мартуся удивилась. И даже возмутилась:

— Да ты что? Почему? Такой чудесный труп, к тому же ты едва на него не наступила!

— Да хоть бы краковяк на нем сплясала. Не желаю влезать в эту историю. Еще, не дай бог, обнаружу что-нибудь и выведу их на преступника. Сволочь убийца или нет, но дело он сделал полезное.

Выуживая из миски остатки бобов, Мартуся косилась на фотосвалку.

— Ладно, — согласилась она. — Но если убийца сам из той же шатии-братии, что и труп? Ты тогда и этому симпатичному полицейскому помогла бы, и сама удовольствие получила. Кстати, будь у него борода, я бы точно не устояла!

— Оно и к лучшему, что бороды нет.

— Нет, какая ты все-таки зануда! Впрочем, ты права: без бороды ему лучше. А что это у вас за секреты, а? Думаешь, я слепая идиотка? Прямо заговорщики какие-то!

Я вздохнула:

— Да какие там заговорщики! Ни он, ни я ни хрена не знаем, так что скрывать нам друг от друга нечего...

Нечего, говоришь? А как же наши бумаги, о которых я умолчала? Интересно, как они там? Целы ли? Вдруг пану Теодору стукнет в голову разобрать их, еще сотрет все отпечатки. Или домработница в приступе рвения полезет на шкаф...

— Кстати, он действительно ничего не сказал! — бунтовала Мартуся. — Я целый вечер провела со следователем и все равно ни бельмеса не понимаю! Он от меня узнал больше, чем я от него! Послушай, если уж я здесь, сделай мне любезность, а?

— Какую любезность? — рассеянно спросила я.

Надо бы позвонить пану Теодору, предупредить о своих опасениях. Только поздно уже, второй час ночи, наверное, спит. А может, полиция еще там?

Мартуся ткнула пальцем в фотографии:

— Вот какую. Разреши мне прибраться. Сколько они еще будут здесь валяться? Да и не мешало бы разобраться со снимками, которые у меня украли. Если у тебя остались негативы, то я их разыщу!

— Хорошо, — согласилась я, только чтобы отвязаться. — Приберись. Но тогда разложи в альбомы по темам, если уж не можешь сладить со своей манией. Вот здесь — свадьбы, здесь — праздники, здесь — кошки, здесь — официальные мероприятия, здесь — поездки... Все негативы вали в одну стопку, потом я их рассортирую по годам.

Энергия била из Мартуси ключом. Она совершенно не выносила беспорядка и при первой возможности хваталась за уборку. Мартуся и у меня постоянно пыталась наводить чистоту, вот уж поистине сизифов труд. К тому же никакого восторга у меня ее деятельность не вызывала. С другой стороны, когда-нибудь все равно пришлось бы убирать эту груду со стола. Желаешь заняться этим посреди ночи? Пожалуйста!

Я вспомнила, что еще есть вино, и даже

бокал стоит передо мной.

— Не хочу тебя огорчать, — съязвила я, - но те кассеты, что ты так красиво расставила, каждую на свое место, мне потом пришлось разбирать по новой.

— Я же тебе их расставила по темам!

— Ага. Где что стоит, сам черт не разберет. Кроме того, часть была смешанной тематики, тут я вообще не могла докопаться до сути. Ну а фотографии так и так надо распихать по альбомам. Легче ориентироваться.

Мартуся уже вошла в ритм. Рядом с ней росли аккуратные стопки.

— Снимки в конвертах не трогать? Они не перемешаны? Гляди-ка, даже надписаны. Рождество-2001. Думаешь, содержимое соответствует?

— Понятия не имею. Возьми и посмотри.

— Взгляни, какая-то рекламная акция. И здесь тоже. Познань, что ли? Может, сложить все это вместе? Все официальные мероприятия вместе, только Краков отдельно, подойдет?

— Подойдет, подойдет...

— Награждения тоже отдельно... А здесь у тебя что-то другое... Какой-то раут. Что это?

Я взглянула без большого интереса.

— Не помню. Что-то крутое в отеле «Мариотт». Как-то раз там устроили торжественную тусовку для ВИПов. Чиновники, артисты, художники, писатели. Даже не знаю, кто снимал.

— Не Тадеуш случайно?

— Нет. Его не было. До «Мариотта» я способна добраться и без агента. Кто же мог снимать? Человек, видимо, порядочный, раз прислал фотки, а я — свинья этакая — даже не помню, кто это был!

Моя самокритика пришлась Мартусе по душе.

-А что, снимок только один? Порядочный человек мог бы и расстараться. Прислал бы хоть парочку.

— Их четыре было. Насколько я помню.

— Какие там четыре, говорю — один. Что мне с ним делать?

— Понятия не имею. Что хочешь. Запихай в официальные мероприятия, может, и остальные там обнаружатся.

Еще раз посмотрев на фото, Мартуся уже собралась было положить его в соответствующую стопку. Но что-то ее остановило. Она присмотрелась повнимательнее.

— Иоанна, взгляни! А это случайно не он?..

— Отстань! — восстала я. Сегодняшним вечером встреч и воспоминаний я уже была сыта по горло. Одно наведение порядка чего стоит. — Отложи в сторону, завтра взгляну. Идем лучше спать!

— Но ведь это, кажется, Тупень!

— Ну и что с того? Он ведь ВИПа изображал.

— Изображал. Больше не будет. Никогда. Хорошо, куда все это девать?

Я разозлилась. Ну, Мартуся! И мертвого достанет!

— Никуда! Поздно уже... Если хочешь, положи все это добро на пол в кабинете. Рядом с альбомным стеллажом. Пусть полежит там, днем я пристрою, куда надо.

— Ага, опять будет валяться...

— Надоела. Не будет ничего валяться. Я уберу, а то кошки заинтересуются. Им нравится играть в кабинете. Место-то надо будет для них освободить.

— Ну раз кошки...

Кошки стали решающим доводом. Уж ради животных-то я постараюсь, это ясно всем. Мартуся собрала рассортированные фотографии и бережно разложила их на полу рядом с овечьей шкурой — любимым местом кошек.

И мы наконец отправились спать.

* * *

Кипа бумаг в мусорном мешке на шкафу у пана Теодора была цела и невредима, в чем я убедилась на следующий же день.

Мысли о ней настолько меня беспокоили, что я не выдержала и помчалась к пану Теодору, как только пришла в себя после вчерашнего вечера. Даже не стала предварительно звонить. То есть я позвонила разок, но он не ответил. И я подумала: а не все ли равно, дома он или нет? В конце концов, его запасные ключи все еще у меня.

Их я обнаружила в кармане куртки утром, когда искала ключи от машины. Мартуся уже уехала, и меня посетило страшное подозрение, что ключи от машины постигла судьба бумажника. Подозрение не подтвердилось. И вообще оказалось, что карманы у меня буквально набиты ключами. От дома, от машины, от квартиры пана Теодора — настоящая скобяная лавка, а не карманы приличной дамы.

Пан Теодор подъехал к своему дому почти одновременно со мной — едва успев выйти из машины, я заметила паркующийся за мной автомобиль. Вынув из кармана ключи и помахивая ими, я направилась к пану Теодору.

Увидев меня, он искренне обрадовался.

— О, вы здесь! Очень хорошо. Они меня долго продержали. Все допросы, показания. Я уж и не знал, что говорить...

— Где это вас держали?

— В полицейском управлении.

— Так, вот ваши ключи, и давайте сперва войдем в квартиру, а потом все обсудим.

Ключи обрадовали пана Теодора еще больше, чем моя персона, хоть я и готова была поклясться, что он про них начисто забыл. Открыв дверь квартиры, он пропустил меня вперед. Я слегка вздрогнула при виде силуэта, нарисованного мелом на полу, и осторожно обошла его. И вовсе не из уважения к покойному. Просто мне было противно даже наступать на следы, оставленные Тупнем.

— Когда к вам приходит домработница? — спросила я. — Вчера вы упомянули, что она должна появиться завтра. То есть сегодня.

— Да я все перепутал. Завтра она придет... А, вы имеете в виду этот рисунок на полу? Я от него тоже не в восторге...

Но я уже была в кабинете.

Быстрый взгляд на шкаф поначалу поверг меня в ужас. Ничегошеньки сверху не торчало, будто и нет там мусорного мешка. Я прямо вся задрожала. Но уже в следующее мгновение вспомнила, что сама постаралась запихать его как можно глубже, чтобы черный полиэтилен никому не бросался в глаза. Скинув туфли, я придвинула стул к шкафу.

— Вы позволите, пан Теодор, я там немного пошурую?

Пан Теодор не возражал. Впрочем, похоже, ему было просто все равно. Я забралась на стул и сразу заметила смятый мешок. Протянув руку, я с огромным облегчением спихнула его вниз. Мешок с глухим стуком шмякнулся на пол.

— Вот это да! — поразился пан Теодор. — А я как раз хотел у вас спросить, куда подевались бумаги? Не могу вспомнить, и баста! А вы, кажется, что-то говорили об отпечатках пальцев? И какой же у вас план?

— Во-первых, отнесите мешок в комнату, — распорядилась я, надевая туфли. — Во- вторых, долой этот стул, нечего ему стоять тут у шкафа, еще наведет кого-нибудь на глупые мысли. В-третьих, материалы я распечатаю еще раз, даже в двух экземплярах, у каждого из нас будет свой. Все равно их надо постоянно дополнять. Ну а в-четвертых, я заберу все это добро домой, меня ни в чем не подозревают, искать там не будут. Они долго еще вчера сидели?

Пан Теодор послушно выполнил мои указания и включил кофеварку. После чего начал свой рассказ:

— Вчера они до полуночи торчали у меня. Уж шарили, шарили по всему дому. Да еще приставали насчет наших общих знакомых. В этом есть своя логика: если покойный был здесь, и убийца был, то кто они, как не мои знакомые? Убийца-то не взломщик какой-нибудь. Ничего ведь не пропало, взгляните сами. Вот этот китайский шар — подлинный, из слоновой кости, достался мне от деда. Мой дед в молодости много путешествовал, еще перед войной. Один этот шар кучу денег стоит!

— А сколько именно? — заинтересовалась я.

— Когда-то слышал, что он на вес золота. Это старинная ручная работа, сейчас же все делают на станках.

— Ага, антиквариат. С аукциона можно и вовсе втридорога продать.

— И фотоаппарат как лежал на виду, так и лежит... Ограбление полицейские исключили. Единственная польза от них все пепельницы опорожнили...

— Вот! — живо подхватила я. — Пан Теодор, я буду бестактна, но из двух зол лучше выбрать меня, чем полицию. Скажите, пожалуйста, когда ваша жена была здесь?

— Бывшая жена, — решительно поправил меня пан Теодор. — Сразу же после вас. Сейчас соображу. Если вчера было бы позавчера, то сегодня получается три дня назад. Под вечер заявилась.

— И долго пробыла?

Пан Теодор поставил на столик чашечки, сахар, засахаренный миндаль, налил кофе. Наконец сел. Последовал тяжкий вздох.

— Не знаю. Кажется, долго. Часа три.

— А чего она хотела? Зачем приходила?

— Наверно, чтобы потерзать меня. Все расспрашивала... Она ведь руку на пульсе держит. Что происходит, чем я занимаюсь, все ей надо знать. Хорошо ли у меня идут дела? Есть ли у меня заказы? И всякое такое.

Я кивнула. Все сходится. Об идиотском разделе добра я знала, бывшая жена пана Теодора зорко отслеживала его имущественное положение и даже искала ему заказчиков.

Тут мне припомнилось, что я грозилась быть бестактной.

— Пан Теодор, скажите, а в вашем договоре есть пункт про последующий брак? Вроде того, что она не может выйти замуж, а вы жениться до окончания раздела имущества?

Пан Теодор с грустью подтвердил. Так, может, мадам готовится вступить в новый союз и желает знать, что еще можно выдоить из бывшего супруга? Разнюхать, не обогатился ли старик в последнее время?

Это предположение я оставила при себе. У бестактности тоже есть свои границы.

— Чем же она у вас занималась, раз пробыла так долго? Судя по пепельницам с окурками, носилась по всему дому. Вы от нее убегали, что ли?

— Еще немного, и до этого бы дошло, — покаялся пан Теодор — Она... ну... хорошо, признаюсь. Она скандалила.

— Что ей еще понадобилось? Вы же давно развелись!

— Дело в том, что я не согласился заняться реставрацией одной вещицы. Знаете, мне показалось, что вещь краденая, а с краденым я не хочу связываться.

Понятно. Пан Теодор, человек честный, отказался от неплохого заработка, опасаясь неприятностей. Вот баба и принеслась со скандалом, надеясь заставить бывшего мужа взяться за работу. Очень в ее духе. Думаю, с ней все ясно — ничего кроме денег ее не интересует.

Лучше взяться за чиновников и государственных деятелей — наверняка убийца среди них. Но как же не хочется мараться! Да и не собиралась я затевать собственное расследование...

И я переключилась на более насущный вопрос — как бы мне незаметно вынести пакет с бумагами. Вдруг дом под наблюдением? Или увидит кто из соседей? Сказать, что белье в прачечную несу? Или подрядилась мусорщиком поработать?

Придумать что-нибудь путное я не успела — раздался звонок в дверь. Мы с паном Теодором обменялись обеспокоенными взглядами и уставились на пакет, лежавший посреди комнаты. Я пинком отправила его под кресло.

Пан Теодор пошел открывать.

— А полицейских нет? — донесся из прихожей женский голос, и в комнату протиснулась соседка. — Ах, это вас я видела! Но ведь это не вы его убили, а то бы вас уже посадили. А вы, как я погляжу, на свободе!

Она же видела меня только со спины, да я еще на коленях стояла!

— Нет, это не я, — заверила я. — То есть не я его убила.

Соседке мои заверения не требовались.

— Я им всю подноготную выкладывать не стала, — зачастила она, обращаясь к пану Теодору. — Разные у людей дела бывают, скажу я вам, чего трепать о них языком направо-налево? Может, дама, которая вас посещает, невестой вам приходится. Я ведь не слепая, да и кухня у меня со двора. Иной раз что-нибудь и примечу...

Я с недоумением посмотрела на пана Теодора. Вот это да! И покраснел ведь.

— Сразу после того, как ваша бывшая на меня наскочила, я видела, как через садик к вам кто-то вошел. И чего мне болтать? Чтобы невинную женщину по судам затаскали? Вы своих гостей лучше знаете. Но вас дома уже не было, вы на такси уехали. А тут дамочки так и посыпались — одна за другой. Вы были третья (это она про меня). Ноги вашей разведенки у меня в доме не будет! Чтобы я шпионила для такой подстилки? Да ни за что!

Пан Теодор из багрового стал белый. Он так и не вымолвил ни слова, лишь головой тряс мелко-мелко. На душе у меня вдруг сделалось удивительно погано. Недаром мне казалось, что пан Теодор что-то скрывает. А Гурский-то как вляпался. Вот повезло ему со свидетелями. Холера, каждый (включая меня) так и норовит что-нибудь утаить. Как прикажете вести расследование в таких условиях?

— А вы уверены, что в садике кто-то ошивался? — спросила я, от души надеясь на отрицательный ответ.

Соседка подбоченилась.

— У меня, извините, видений не бывает. Ошиваться там никто не ошивался, а на террасу через сад прошел. И не лошадь то была, и даже не медведь, а самый обычный человек. Да только я его не разглядела — кусты мешали.

— А дальше?

— Что дальше?

— Человек этот вошел в дом с террасы или вернулся назад через сад?

Соседка вдруг замешкалась и явно расстроилась. Как же — недоглядела, недошпионила!

— Не знаю, — скорбно призналась она. — Вы что думаете, я сутками у окна сижу? У меня, между прочим, дел по горло. Я на одну минуточку из кухни и вышла. Откуда мне было знать, что здесь убивать будут? Если бы знала, все бы рассмотрела в подробностях! А тут еще ваша вертихвостка меня взбесила!

— А в какой очередности все происходило? Пани Бучинская ушла и сразу после этого кто-то прошел через сад?

— Пани! — с презрением фыркнула соседка. — Тоже мне пани... Прогнала я ее, значит, и отправилась на кухню. Чайник поставила. А когда вода закипела, в кустах уж кто-то копошился. Может, невеста явилась, заметила вашу кикимору и не хотела идти через главный вход, а пошла кругом, через садик, чтобы с ней не встречаться. Этой мымре на глаза только попадись! Вы, пан Бучинский, — святой человек...

Бледное лицо пана Теодора пошло красными пятнами. Зато речь к нему вернулась.

— Да-да, пани Идалия, огромное спасибо, я все это учту, премного благодарен...

— А если полиция спросит, чего говорить-то?

— Расскажите им все как есть. Скрывать нечего. Я... я... я еще все проверю, а вы... вам бы во все это лучше не вмешиваться.

— Это уж как пожелаете.

— Большое спасибо.

— Не за что. Я-то на вашей стороне. А вы (это мне), вот вы здесь молились давеча... ну когда у трупа сидели. Вы на чьей стороне?

Я заверила, что на нужной стороне, и соседка ретировалась. Я посмотрела на пана Теодора:

— Ну вы даете...

Теодор прочистил горло, покашлял, покрутился у столика, заглянул в кофеварку, пролил на брюки остатки кофе из чашечки, наконец, взялся за крышку бара и достал коньяк и рюмки. Было ясно, что по крайней мере до завтра ничего вразумительного он произнести не сможет.

— Пан Теодор, дорогой, — подбодрила я его, — я не буду цепляться и тянуть из вас душу. Но кто-то же замочил Тупня у вас в доме. На первый взгляд у вашей соседки неплохие дедуктивные способности. Мне-то все равно, есть у вас невеста или нет, да будь их хоть сотня...

Пан Теодор покрутил головой, поперхал и выпил коньячку. Как человек воспитанный, он налил и мне. Я успела подумать, что, пожалуй, лучше ездить к нему исключительно на такси.

— Но ваша дама, если она действительно побывала здесь, вполне могла заметить Еву. И пройти через сад, просто чтобы с ней не встречаться...

— Нет, — решительно объявил пан Теодор.

Ну говори же, говори!

— Что «нет»?

— Это была не Алинка.

— Понятно. Ее зовут Алинка. Почему же это была не она?

— Она не могла... Она улетела...

Оживленной беседы явно не получалось.

— В каком смысле улетела?

— На самолете.

— На самолете, чудненько. А куда, можно спросить?

— В Канаду.

— Когда?

— Накануне. То есть позавчера. Я сам отвез ее в аэропорт.

— И видели, как она садилась в самолет?

Теодор энергично закивал и сделал еще глоток.

— А отлета вы дождались?

Еще более энергичный кивок.

Значит, в Канаду. Что ж, подозрения отпадают. Лондон, Париж, Копенгаген — можно обернуться за один день. Из Канады не успеть. Хотя... при большом желании... Не покидая аэропорт, сразу же пересесть на самолет в обратную сторону... Взглянуть бы на расписание.

— В Калгари, — неожиданно добавил Теодор, как бы отгадав мои нечистые мысли.

Калгари. Если смотреть на карту, это в левой части Канады. Еще несколько часов полета. Кроме того, пересадка.

Но я не сдалась.

— И она долетела до места?

— Долетела.

— Откуда вы знаете?

— Она мне оттуда позвонила.

— Вы уверены, что оттуда?

— А как же? Алинка сказала, что долетела благополучно. Опоздала, правда, очень долго ждала пересадки в Монреале.

Можно позвонить из Сохачева и заявить, что ты в Нагасаки. Даже если она вылетела из Варшавы... Какая-нибудь промежуточная посадка, где-нибудь в Париже, Лондоне, Амстердаме...

А ведь я кое до чего докопалась. Главное, не ошибиться. Ведь это не Ева собиралась вступить в брак, а пан Теодор! Дрянь дело. Пан Теодор втюрился в Алинку, Ева догадалась и решила по-быстрому срубить денег на его влюбленности. Если уж ему так невтерпеж, он пойдет на дополнительные уступки, но надо держать все под контролем. Пусть раскошеливается... Ладно. Только какое это имеет отношение к Тупню? Кто она вообще, эта Алинка? Может, жена покойного, то есть вдова? Уж тогда Ева не упустит случая и займется шантажом. Но если Алинка на самом деле улетела и долетела... не мешало бы это проверить.

Ах да, кто у нас ведет расследование? Пусть полиция проверяет. Вдова или не вдова, неважно. Пан Теодор должен ей позвонить. Надо уговорить его. Вдруг все-таки именно Алинка копошилась в садике? А если не она? Кто же тогда?

— Пан Теодор, дело серьезное. Сосредоточьтесь. Кто бы ни проходил через ваш садик, ясно, что в дом он вошел через террасу. Я знаю, вы человек рассеянный и обычно о дверях забываете, но сейчас не середина лета, и двери, как правило, закрыты. Так что там было с задвижками?

Мысль о том, что Алинка сейчас далеко, явно принесла пану Теодору немалое облегчение.

— Вы меня уже об этом спрашивали, — произнес он с упреком. — И полиция тоже.

— Я помню. Но тогда все были на нервах. Сейчас вы можете спокойно пораскинуть мозгами, вспомнить, когда в последний раз пользовались дверью, когда вы ее открывали, выходили на террасу... Ну же. У меня такие же задвижки, и я без нужды их не дергаю.

Пан Теодор послушно напрягся.

— Все равно не знаю. Я часто открываю двери на террасу, люблю свежий воздух. И на задвижки обычно не закрываю, так, прихлопну и все.

— То-то и оно. Входом мог воспользоваться любой, — зловеще сказала я. — Тупень всюду нос свой сунул, вы сами говорили. И дверь на террасу наверняка углядел. Вы его выставили вон, он дождался, когда вы уедете, и зашел с тыла. А за ним — убийца. Я вовсе не настаиваю, что это непременно был какой-нибудь министр или лично президент. Возможно, всего лишь секретарь, охранник или просто наемный киллер.

— Но откуда убийца знал, что Тупень будет здесь?

— Мог проследить. Да и сам Тупень мог разболтать, теперь уже не спросишь, с кем он разговаривал и о чем.

— Покойный был человек жадный, все хотел для себя, под покровом тайны. Он бы никому не сказал.

— Кто же был у Тупня главный враг? — задумалась было я, но тотчас сообразила, что, во-первых, не сильна в политике, а во-вторых, не занимаюсь этим расследованием. Пусть Гурский сам помучается.

И тут меня осенило, как надо вынести мешок с бумагами.

Я велела Теодору достать новый мешок, сложить его и спрятать под пиджаком. После чего мы взяли мешок с бумагами и не таясь отволокли его к моей машине. Я открыла багажник, сунула туда мешок, мы склонились над ним. Бумаги я тут же запихала как можно глубже, а новый мешок набила всем, что попалось под руку. Жертвой моей бурной деятельности едва не пали огнетушитель и аптечка. А вот запасные резиновые сапоги на два размера больше оказались как нельзя кстати. Вслед за ними в мешок полетели магазинные пакеты, картонная коробка из-под каких-то продуктов, рваные старые автомобильные карты, чурка из леса и тому подобное барахло. Пану Теодору оставалось только (опять же на виду у всех) занести мешок обратно в дом. Вот так: что вынесли, то и внесли. Никто не скажет, что я у пана Теодора что-то забрала. А зачем мы таскали мусор туда-сюда, это уж наше дело. Может, пан Теодор придумал так тренироваться...

Поставив машину в гараж, я начисто позабыла о злосчастном мешке. Он так и остался лежать в багажнике.

* * *

— Ну мы и вляпались, — приветствовал Бежан Гурского. На столе перед инспектором высилась внушительная стопка бумаг.

Гурский окинул стопку взглядом, вытащил из кармана записную книжку и опустился на стул.

— Чего от нас хотят на этот раз? — язвительно поинтересовался он. — Кого-то надо посадить любой ценой? Рот заткнуть? Причина смерти какая — инфаркт? Нам кого из себя изображать — дебилов или трудоголиков?

— Все сразу. Превалируют два указания. Взаимоисключающих. Намследует быть дебилами-трудоголиками. Наверху ужасный переполох.

— А Войчеховскому сулят миллионы, да?

— Считай, что угадал. Если логично рассуждать, подозреваемых наберется около сорока. Это чересчур.

— Прямо литература. Сорок разбойников. Чего же они так боятся?

— Боятся, как бы связи не повылезали на свет божий. Ведь вор на воре сидит и вором погоняет.

— Ага! — неожиданно обрадовался Гурский. — Министр-то помер внезапно, никто этого не ожидал, и они не знают, какие улики и против кого он оставил. Кто доберется первым, тот и воспользуется.

— Что-то в этом роде. Не такой уж он был Тупень, чтобы следить со всеми своими делишками в Интернете. Джентльменские договоренности ничего не значили, приходилось пользоваться бумагой. Значит, имелись договора, расписки, обязательства, свидетельства о передаче прав, разрешения... Из экономического отдела к нам уже очередь выстроилась.

— Но ведь в чужом доме, на месте преступления, он всего этого не хранил! Пусть Войчеховский даст ордер — надо провести обыски во всех его виллах-квартирах! Я даже войти не сумел: в городе охраняемые апартаменты, у виллы на Кабатах — охрана, под Кошалином имение — что крепость! Ничегошеньки не отыщешь.

— Имеется еще жена... Кстати, жену, то есть уже вдову, важные люди тоже побаиваются. Вроде бы вся эта публика была с ней на ножах. Если она дура, то может и проболтаться. Поговори с ней.

— Какое там «поговори»! Она, похоже, до сих пор ни о чем не ведает, сидит себе на каком-то курорте, один черт знает где. Я ее, конечно, найду, но в Польше ее точно нет. Если бы Войчеховский подписал ордер, возможно, еще был бы шанс...

— Погоди, возьми себя в руки, — проговорил Бежан. — Мотив надо выяснить. К документам ты все равно не подберешься. Пройдись по знакомым, собери показания.

— Показания... Никто ничего не знает, никто не был с ним близко знаком, секретарша словно воды в рот набрала, у заместителя провалы в памяти...

— Да, он держал всех своих подельников в кулаке. У них круговая порука, вместе им ничего не грозило. А тут такой сюрприз! Убийство наверняка выбило их из колеи.

— Минутку! — осенило Гурского. — Сюрприз, говоришь? Из этого следует, что убийца не из их шайки. Это кто-то со стороны.

— Необязательно. Его мог грохнуть кто-то один, остальные и не знали. Может, убийце было чего бояться. А сейчас он изображает растерянность вместе со всеми. Без вещдоков нам его не вычислить, ищи. Какие-нибудь подробности у тебя уже есть?

Гурский вздохнул, открыл свою записную книжку и отодвинул бумаги на столе в сторону.

— Кое-что есть. Давай сравним с тем, что здесь.

— Неплохая мысль.

Расследование экономических преступлений не входило в компетенцию отдела убийств, однако Гурскому требовался мотив. Кому в последнее время этот чертов Тупень наступил на мозоль, для кого он представлял серьезную угрозу?

Они изучали бумаги, пока не потемнело в глазах. Вывод напрашивался один.

— У тридцати миллионов граждан Польши имелся мотив, — решительно заявил Гурский. — Хорошо хоть не у всего населения целиком. Новорожденных и дошкольников следует исключить, но остаются старики. Сдаюсь. Так мы далеко не продвинемся. Пусть поработают ребята из экономического. Постой, здесь у меня показания свидетелей — лгут напропалую.

Он достал диктофон, перемотал кассету. Бежан с интересом прослушал запись.

— Вот-вот. Теоретически жертва находилась в трех местах одновременно. Где же покойный был на самом деле?

— А черт его знает... То есть мы-то знаем. В Саской Кемпе.

— Но адрес в Саской Кемпе никто не назвал.

Гурский жалобно вздохнул:

— В том-то и дело! Больше у меня ничего нет. Все, с кем я говорил в министерстве, были абсолютно неподготовлены к такой беседе. И ни один не сказал правду, голову даю на отсечение. Этому показалось, что министр вошел, второму — что промелькнул около туалета, третий видел его в дверях, когда он уходил, еще кто-то слышал, что он собирался поехать в Мщонов или в Сувалки. В общем, в огороде бузина, а в Киеве дядька. В ежедневнике у него значится визит к врачу. Но я проверил, врач уехал в Рим на какой-то съезд.

— Давай послушаем дальше, — попросил Бежан.

Они прослушали до конца записи, которые удалось сделать Гурскому.

— Документы, — с иронией заметил Гурский. — Это слово невольно вырвалось у руководителя агентства. Потом-то он, конечно, ушел в несознанку. Заикаться стал. Я, мол, хотел сказать «бумаги, заметки». И вообще, мол, память отшибло. Стал путать дни, часы, времена года и отправил меня к секретарю. Замкнутый круг.

— Спохватился, — подтвердил Бежан, задумчиво хмуря лоб. — Только мы и сами об этом знаем. У покойного был компромат на кого-то. Что именно, уже не отыщешь. До чего же мне надоела эта подковерная борьба!

Гурский начал рассуждать вслух:

— С Бучинским он не дружил. О нем-то мы кое-что знаем: в мошенничествах не замешан, у нас на него ничего нет — нормальный человек. С покойным у Бучинского было случайное знакомство... Хотя тут целая цепочка выстраивается. С Бучинским дружит некий Малиновский, он-то знал покойного отлично, часто имел с ним разногласия. Малиновский их и познакомил.

— Кто такой Малиновский?

— Бывший директор департамента в министерстве сельского хозяйства, специалист по коневодству, недавно ушел с должности, не желал способствовать махинациям покойного. Похоже на правду, я с ним разговаривал. Аферисты не живут в трех комнатках на улице Подхорунжих.

— Может, у него еще что-то есть?

— Летний домик на Ливеце. Больше ничего, я проверил. Особенно его достали махинации с лошадьми, он по натуре лошадник. Видно, накипело, вот и проговорился. Но не в этом дело. Покойный и Бучинский не принадлежали к одному кругу. А к малознакомому человеку не приходят ни с того ни с сего.

— Может, министр спрятать что хотел? Счета, договор?

— У шапочного знакомого?

— Вот так все и думают. Именно поэтому лучшего тайника не придумать. Проверь как следует Бучинского: дом, сад, гараж...

Гурский покачал головой:

— Все равно впустую, преступник наверняка все забрал. Хотя... А вдруг что-то было спрятано и убийца просто не успел найти?.. Но там был порядок, похоже, никто ничего не искал. Кроме того, ну не могли Бучинский и Тупень быть заодно! Я надеялся что-нибудь обнаружить в других местах: дом жертвы, банковские ячейки, сейфы, у жены...

— Проехали. Ордеров мы не получим, в резиденции покойного не попадем, так что работай с тем, что есть. Покойный заявился к Бучинскому, вот здесь и копай. В квартире мог притаиться взломщик, они стыкнулись, и бандит оприходовал министра. Чем тебе не версия? Осталось только доказательства подобрать.

— Какие, к свиньям, доказательства! разозлился Гурский. — Ничего ведь не сходится. Бучинский мог...

— Подожди, не кипятись, — остановил его Бежан. — По-моему, что-то не так. Заключение патологоанатома у тебя есть?

— Есть. Пока на словах. А что?

— Ему только по башке дали? И все, готово дело? С разбитым затылком он мог и выжить.

Гурский мотнул головой.

— Это не совсем затылок. Скорее тонкая кость над ухом, черт, забыл, как называется. В общем, достаточно чуть тюкнуть, и человек отбрасывает коньки. А ему звезданули тяжелым камнем со всего размаха.

— А не много ли было крови, если речь идет только о голове?

— Часть кровеносных сосудов лопнула, Скварек мне сказал какие, но наизусть я не помню. Он был жив еще минуты три, может, пять, так что кровищи натекло порядочно. У Скварека все сходится.

Доктор Скварек был очень хорошим патологоанатомом. Бежан только кивнул.

— И что поведал Бучинский? С какой целью его посетил покойный?

— Правды не сказал, выкручивался. Не могу поверить, что министр примчался к почти незнакомому человеку, чтобы обсудить предстоящие скачки. Вроде бы покойному насплетничали (Бучинский не знает кто), якобы у него, Бучинского, есть какая-то закулисная информация. А ее не оказалось, ну они и поссорились. Потом он министра вытолкал, очень уж торопился.

Какое-то время оба молчали.

— По-моему, это заказное убийство! — яростно выпалил Гурский. — У него наверняка были доказательства каких-то махинаций. Вот и мотив! Так ты серьезно насчет запрета на обыски?

— Абсолютно. И не настаивай. Даже не пытайся.

— Пятак твою распротак! Значит, не выясним, что произошло на самом деле? Залез, гад, в чужой дом и позволил себя убить?

— У покойного не только с моралью, этикой, порядочностью наблюдались проблемы, у него еще и головы на плечах не было, — ответил Бежан.

— Ничего не поделаешь, возвращаюсь на место и пошурую там еще, — принял решение Гурский. — А что остается?

* * *

На бегах я повстречалась с паном Теодором и Юреком Малиновским.

В последнее время я редко появлялась в этом гнезде порока, все недосуг было, но до окончания сезона остались лишь три субботы и три воскресенья, и я хотела, как и пан Теодор, проверить правильность наших расчетов. Кроме того, необходимо было пополнить базу данных и накормить ими компьютер, в этом отношении я предпочитала верить самой себе, а не кому-то другому.

— Как же вы недосмотрели! — озабоченно произнес Юрек. — Как могло такое случиться? Прямо у вас под носом кто-то замочил Тупня. Меня просто замучили расспросами...

— Ой! — только и вымолвил Теодор. — Ой!

И безнадежно махнул рукой.

— Четверка и семерка должны быть первыми, — решительно заявила я, — или пора меня сдать в утиль.

Заезд начался, все иные темы отошли в тень. Четверка и семерка, само собой разумеется, были впереди, я выиграла неплохие деньги, как и Теодор. Юрек выиграл меньше. А надо было довериться нам.

— Печако... — заговорил он и остановился. — Нет, давайте без фамилий. Один человек... знакомый... спрашивал меня о каких-то заметках Тупня. Я ни о чем таком никогда не слышал. Какие еще заметки? Вы что-нибудь понимаете?

— Любой человек ведет какие-то записи, — небрежно обронила я.

— Знать ничего не знаю ни о каких заметках, — твердо заявил пан Теодор и уткнулся в программку.

— Говорят, он их у тебя оставил, — неуверенно пробурчал Юрек. — То ли забыл, то ли обронил...

— У меня? — изумился пан Теодор. — Вот уж ничего такого и в помине не было. Совсем даже наоборот...

— Я была там, — торопливо вмешалась я, — и никаких заметок в глаза не видела. Что вообще за заметки-то? Записи на чеках банкомата? На счетах из магазина? Толстая тетрадь? Отдельные листки?

Юрек не был игроком. По должности не полагалось. Ведь теоретически он много чего знал про каждую лошадь и мог пользоваться своими знаниями. А всем прочим игрокам достаточно было бы поставить на ту же лошадь. И правда, кое-какие знания у него имелись. Только о лошадях как таковых. Он ничего не знал о махинациях на ипподроме, еще меньше о людях, творивших эти махинации. Конечно, странные результаты заездов его не слишком удивляли, не дурак же он был. Но предвидеть, какой номер придет следующим, не мог. Иногда он делал ставки по нашим подсказкам. Непредсказуемость и точность наших предположений, само собой, вызвала у него подозрения.

Если уж ты на бегах, то всякие иные темы в разговоре как-то не идут, независимо от того, делаешь ты ставки или нет. Мысли прыгают, и ничего тут не попишешь.

— Не пятерка ли там вырывается вперед? — поинтересовался пан Теодор.

— Пятерка, — подтвердила я. — Двойка могла бы ее догнать. Но у Квятковского сильные руки, и он ее не пропустит.

— Да что вы говорите, сейчас должна победить Генеза, обязательно! — произнес огорченный и озабоченный Юрек.

— Щас! Чтобы цена на аукционе выросла?

— Но Тупень-то мертв!

— И что с того? Не он же был боссом ипподромной мафии. Он только давал общие указания, вы об этом знаете не хуже нас. Один труп систему не порушит. Вот если Генеза победит, я поверю, что они с перепугу или с большой радости прекратили свою деятельность!

— Может, на всякий случай поставим на Генезу? — неуверенно предложил пан Теодор.

Мы поставили. Генеза, как Юрек и предсказал, пришла первой, а за ней лошади из наших расчетов. Мы опять выиграли. Неужели мошеннические договоренности и впрямь буксуют? Генеза-то победила!

Робкая надежда затеплилась во мне.

— Выходит, индивидуальный террор имеет смысл, — пробурчала я себе под нос, довольная, что Гурский меня не слышит.

Юрек использовал перерыв между заездами и попытался продолжить начатый разговор.

— Ко мне пристают из-за моего знакомства с тобой, — обратился он к пану Теодору, — а о тебе ходят разные сплетни. Я знаю, ты с ним был на такой же короткой ноге, как я с Папой Римским...

— Вы были знакомы с Папой? — заинтересовалась я.

— Да нет же! Но людям до правды дела нет! Вот и курсируют сплетни, будто этот прыщ оставил у тебя какие-то секретные записки. И все бегут ко мне за подтверждением. Включая полицию. А что я могу сказать полиции?

— Все или ничего, — предложила я.

— Лучше уж ничего, — обиделся Юрек. — Я не затем удалился от дел, чтобы мне перерезали горло. Заметки и пометки... Что там у тебя было-то?

Пан Теодор напряженно всматривался вдаль.

— Ничего. Я была там. Сознаюсь, я осмотрела всю квартиру — хотела убедиться, не лежит ли где за компанию пан Теодор, — но ничего похожего на записки Тупня не приметила. А ведь я спец по исписанной макулатуре, от моего взгляда не скроется ни одна бумажка. Так вот, ничего подозрительного в доме пана Теодора не наблюдалось. Сейчас придет семерка и тройка.

— Это невозможно. Палатин должен победить! Это его заезд, — отреагировал Юрек.

— Пан Теодор, на всякий случай давайте поставим и на Палатина тоже...

К пану Теодору мгновенно вернулся слух. Юрек бормотал себе под нос о каких-то неприятностях, но ставку сделал. На Палатина. Малиновский охотнее сам бы мчался на лошади, чем делал ставки на тотализаторе, однако лишний вес исключал подобное удовольствие.

Палатин позорно проиграл, его откровенно придерживали, и он пришел шестым. Это уж было слишком. Пусть бы четвертым или третьим, но шестым? Прямой и грубый обман!

— Вот видите, — с отвращением произнесла я.

Юрек до того расстроился, что потерял всякую осторожность. Убиенный буквально не сходил у него с языка. Что ж, Тупень и махинации на скачках - темы взаимосвязанные.

— Как же им не опасаться секретных заметок этой гниды, если такое делается. У него наверняка есть целый архив компромата. Среди этой шатии-братии честного человека днем с огнем не сыскать! На все готовы, лишь бы место у кормушки урвать. А Тупень все отслеживал и документировал.

— Откуда вы знаете?

— Да что я, слепой, что ли? Он не особо и таился. Там у него в записках что угодно может быть. Правда, эти сволочи никакого компромата уже не боятся. Совсем обнаглели.

Я слушала без особого интереса.

— Нет-нет, — возразил пан Теодор, — преступления рано или поздно становятся явными...

— Как же! — сердито фыркнул Юрек. — Впрочем... а вдруг он разнюхал про их банковские счета, раздобыл копии денежных переводов... Вот тогда бы они точно всполошились — не дай бог, лишат их богатства. Из-за этого они точно убьют, своими руками убьют, не то что Тупня, тебя, меня, пани Иоанну...

— А за что нас-то? — изумилась я.

— Как это — за что? Тупень где помер? В квартире Теодора! Значит, и его архив мог там оказаться. И пока они не выяснят, что стало с бумагами Тупня, жить будут как на вулкане!

— Но честное слово, я ничего о его бумагах не знаю, — пробормотал пан Теодор.

— В любой порядочной стране это убийство спровоцировало бы скандал века, — вздохнул Малиновский. — Вся верхушка бы с треском полетела, а у нас? Радует только то, что отныне эта тварь хотя бы с лошадьми не будет пакостничать. Да и все эти гаврики перепугаются и, может, немного поубавят свой пыл.

— Но мы-то тут при чем? — К пану Теодору внезапно вернулась ясность мышления. — Иоанна и я? Даже если бы он приволок с собой целый чемодан бумаг — а никакого чемодана при нем не было! — убийца наверняка забрал бы их. И мы с Иоанной не имеем к ним никакого отношения! Это же так просто!

Мы с Юреком так и уставились на Теодора, приоткрыв рты.

* * *

Домой я возвращалась под вечер. В голове гудело, на душе было неспокойно. Права я была, что не хотела влезать в это расследование, какой-то дурацкий винегрет получается. Теперь еще и бумаги Тупня! Но он ведь ничего с собой не приносил, наоборот, на наши расчеты покуситься намеревался...

Если только пан Теодор меня не обманывает.

Да чепуха! Столько лет не обманывал, а теперь вдруг начал? Быть такого не может. Но вдруг и правда у какого-нибудь министра-олигарха пропали какие-то важные материалы и заподозрили Тупня? Да еще решили, что они были у него, когда он зашел к пану Теодору? В этом случае пан Теодор прав: бумаги вполне мог прихватить убийца.

Да, но что, если эта гоп-компания прекрасно знает, кто убийца, и его уже проверили на предмет наличия бумаг?

Нет, не было у Тупня ничего при себе, иначе ерунда какая-то получается.

А ну-ка, попробуем еще разок... С другого конца.

Тупень явился к пану Теодору. Рыскал по всему дому, но пан Теодор прилип как банный лист и глаз с него не спускал. Поэтому Тупень ничего не мог ему подбросить. Затем Тупень устроил скандал, нашел распечатку и вознамерился конфисковать, но его спугнул звонок в дверь.

Далее Тупень через садик пробрался в дом (никаких сомнений, именно его видела соседка), и тут уж один черт знает, что он там делал. Запросто мог спрятать хоть целого крокодила, мог отыскать наши бумаги или, наоборот, припрятать свои. Затем прибыл убийца и пристукнул его.

Но почему тогда не осталось никаких следов обыска? Убийца был повернут на аккуратности? Или же нашел сразу?

Но ведь убийца мог действовать не в одиночку, возможно, у него был сообщник, который стоял на стреме. И убийца решил не делиться с ним находкой и спрятал похищенные бумаги... Где же он их спрятал?.. В садике! Ну конечно!

Я чуть было не развернулась и не помчалась к дому пана Теодора. Остановили меня два соображения.

Во-первых, на что мне документы Тупня? Мне и без них хорошо. Что, кроме неприятностей, принесут они лично мне? А во-вторых, я сообразила, что буквально умираю от голода — обычное дело после скачек.

Пока открывались автоматические ворота, я разглядывала свой цветник. Мои розы сптили, это точно. Целых два бутона распускаются. Это в ноябре-то! У меня обширный опыт

общения с розами, они мне даже слегка надоели. Но такого я еще не видала. За два года розы страшно разрослись, цвели без перерыва почти с Пасхи и, кажется, намеревались доцвести до Рождества. Просто безумие какое-то...

Я бросила последний взгляд на розы и посмотрела на дом — ворота как раз открылись. Тронулась было с места, но тут же притормозила. С домом что-то было не так...

Ну да. Обычно мое жилище просматривается насквозь — днем все шторы раздернуты. А сейчас окна были наглухо закрыты, ни единой щелочки... Даже в кабинете. И это сделала не я... Так, ключи есть у Витека, пана Рышарда, Гени... Только Геня ни за что бы не стала хозяйничать в моем кабинете, даже под угрозой смерти. Витек...

Я выхватила из сумочки мобильник и позвонила племяннику.

— Витек? Ты где?

— Дома, — произнес Витек разомлевшим голосом. — Вторую половину дня в воскресенье я провожу дома и пью пиво.

— У кого дома?

— Как это — у кого? У себя. Вон Госенька кричит, чтобы я не зарывался, это и ее дом тоже. Согласен. Значит, я у нас дома.

— А не у меня?

— Сейчас проверим. Нет, я не у тебя. И сегодня уже ни за что не поеду.

— Никто тебя и не заставляет. Ты у меня сегодня был?

— Нет. А что случилось?

— Да так, ничего. Завтра расскажу. Пока.

Следующий на очереди был пан Рышард.

— Пан Рышард? Здравствуйте. Где вы сейчас?

— Как раз возвращаюсь из Олыптынека и подъезжаю к Аомянкам. А что?

— Ничего, ничего. — Я помедлила. — Вы не могли бы завернуть к моему дому? Вы ведь совсем рядом.

— Без проблем, — ответил пан Рышард. — До встречи.

Я даже не стала интересоваться, не заходил ли он ко мне сегодня в мое отсутствие. Он бы просто не успел сгонять в Ольштынек и обратно. Гене звонить не было смысла, окно в кабинете свидетельствовало само за себя. Соседи... Я огляделась: оба соседских дома словно вымерли.

Мне представилась замечательная сцена.

Я въезжаю во двор (с ужасным скрежетом открываются ворота гаража), загоняю машину в гараж, ничего не подозревая, поднимаюсь по ступеням, вхожу в холл...

В этом месте моему воображению недостало мужества. Оно предоставило мне на выбор сразу несколько вариантов: труп посреди кухни (или гостиной), пол и стены, забрызганные кровью, пустая квартира (телевизор, компьютер, телефон — все как корова языком слизнула). Осколки посуды, на полу валяется содержимое шкафов, ящиков, все усеяно бумагами... Или вот еще: в квартире все в порядке, зато за дверью притаился бандит в черной маске (а может, целых два бандита). Притаился, значит? Да у меня все двери стеклянные! Ну тогда за углом сидит. И в руке у него орудие убийства.

Ах так! Ну уж дудки! Это мой дом, и я в него войду! Плевать, что в нем кто-то похозяйничал. Стоп, стоп, стоп... Кретины в детективных романах поступают именно так. И что в итоге? Кретину по башке — и через минуту он привязан к стулу, во рту здоровенный кляп... А занавески уже вовсю горят ярким пламенем. Вон их сколько. Нет уж, лучше не рисковать.

И я позвонила Роберту Гурскому, но наткнулась на автоответчик.

— Пан Роберт, я только что вернулась из города, стою перед своим домом, и, по-моему, туда кто-то залез. Не знаю, что мне делать: подождать вас, позвонить в полицию или вызвать охрану? За ложный вызов я заплачу не больше пятидесяти злотых. Уверяю вас, жизнь мне дороже. Я буду ждать вашего ответа в течение пятнадцати минут, потом приму какое-нибудь решение. Да! Всех, у кого есть мои ключи, я уже проверила.

Ворота давно закрылись. Я сидела в машине на противоположной стороне улицы напротив ворот. Надо бы передислоцироваться. Я проехала вперед, метров через сто развернулась, припарковалась у своих мусорных контейнеров на задах дома и принялась наблюдать.

* * *

Гурский хоть и вел расследование самостоятельно, обожал советоваться с Бежаном. Особенно если совещание проходило в доме, озаренном присутствием Каси. В таком случае Гурскому просто не терпелось обсудить ход следствия.

Бежан все понимал. Пусть влюбленные побудут вместе, а он тем временем просмотрит новые записи Гурского, прослушает пленки и все обмозгует. Кстати, Гурскому неплохо посоветоваться и с Касей. Она ведь юрист, возможно, ей что-нибудь и придет в голову.

Гурский, как всякий нормальный человек, использовал такие минуты в полной мере. Невеста, наконец-то избавившаяся от груза неуверенности, вовсе не возражала. Роберту даже удалось незаметно отключить телефон. Воскресенье, в конце концов, и он не на дежурстве. Должна же быть у человека личная жизнь.

Изучение материалов, увы, не заняло у Бежана много времени. Молодую пару пришлось побеспокоить. Как говорится, хорошего понемножку.

— Отец у дверей, — со вздохом произнесла Кася. — Ишь как кашляет. Приведи себя в порядок, он сейчас войдет.

Бежан еще поперхал и покашлял. У будущего зятя было достаточно времени, чтобы привести себя в презентабельный вид.

Расположились они в кабинете будущего тестя.

— Вот единственная польза от давления сверху, — произнес Бежан, постукивая пальцем по экспертно-криминалистическому заключению. — А то я уже стал опасаться, что экспертизу отменят.

— Наоборот, ускорили, — весело заметил Гурский. — Ночью Дембняк дежурил, хорошо, что я у него бумагу вовремя перехватил. Он и сообразить не успел, что надо бы волынку потянуть. Войчеховский прямо повизгивает от радости.

— Шепотом небось повизгивает?

— А то. Сунув голову под подушку.

— Ну, поехали. По порядку. Следов от обуви в квартире — куча, что дамских, что мужских. Одна мужская пара нам знакома — покойного...

— То-то и оно, — подхватил Гурский. Вместо радости в его голосе теперь сквозила озабоченность. — Вот, посмотри. Единственное, что не возбуждает сомнений, — следы покойного. Все оставлены практически в одно и то же время. Что до остальных... Как домработница ни старается, все равно кое-что остается. Некоторые следы — двух-, а то и трехнедельной давности. Не все удалось идентифицировать. Определили следы Бучинского, Хмелевской, покойного, Малиновского... Вот эти следы более старые... В квартире бывали еще четыре человека, это следует из показаний. Но их ног мы не обнаружили.

— Толку от этих ног как с козла молока, — недовольно пробурчал Бежан, рассматривая снимки. — В принципе, нас должны интересовать только следы, приходящиеся на момент убийства.

— Согласен. По показаниям Бучинского, у него бывала некая Алина Яворская. Идентифицировать следы ее обуви не удалось, но она улетела накануне преступления, я проверил. Вообще все ужасно запущено... Есть еще отпечатки пальцев — тех же людей, что обувью наследили. А затем домработница расстаралась. Пол отдраила — любо-дорого смотреть.

— Хоть что-то удалось снять...

— Есть и еще повод для веселья. Домработница, дай ей бог здоровья, наводит чистоту только там, где пониже. Что повыше она моет и протирает дважды в год, по праздникам. Пыль по полгода никто не трогает. Так вот, в кабинете, на самом верху книжного шкафа, мы обнаружили какие-то следы. Непонятные следы...

— Вот как? — оживился Бежан.

— В лаборатории считают — большой полиэтиленовый мешок, содержимое определить невозможно. По-моему, напоминает... сейчас покажу.

Покопавшись в фотоснимках, Гурский достал фотографию большого черного пакета для мусора, набитого каким-то хламом.

— Где ты это раскопал? — поинтересовался Бежан.

— Стоял в углу, в гостиной. Но он не со шкафа. Ни следа пыли, пакет новый, использованный один раз, отпечатки пальцев самого Бучинского и домработницы. Она брала его в руки дважды.

— Переставила во время уборки и вернула на место.

— Похоже на то...

— А что в нем?

Гурский тяжко вздохнул:

— Ничего особенного... Одна пара женских резиновых сапог, почти новых, смятая картонная коробка с микроследами от сырой рыбы, лесной растительности и лимонных корок...

— Одно с другим не вяжется.

— Вот именно. Три карты автомобильных дорог шести- и восьмилетней давности: Франция, Европа, Польша, порванные и мятые, некоторые повреждения совсем свежие, кусок дерева причудливой формы, початый рулон туалетной бумаги и восемнадцать полиэтиленовых пакетов, толстых и тонких, все мятые, будто кто-то над ними специально измывался.

— И это все?

— Все.

— Думаешь, не обошлось без Хмелевской? — высказал догадку Бежан после минутного раздумья.

— Наверняка, — согласился Гурский.— Тем более что все содержимое буквально усеяно ее отпечатками пальцев. Жаль, не она его грохнула. Я бы по крайней мере знал, на что не обращать внимания и кого не разыскивать. Правда, резиновые сапоги вряд ли ее, уж очень они здоровые. Я ее расспрошу, обычно она говорит правду, а если что не так, то и проверю.

— И такой вот мешок лежал на шкафу?

— Лежал, нюхом чую. Конечно, я могу ошибаться... Так, что еще... Окурки — различной давности. Два свежих — один с губной помадой, второй покойного. Остальные старые, из них два с помадой двухдневной давности. По отношению к дате преступления, конечно. Что же касается следов от обуви в гостиной, с ними все не так просто.

— Да? — заинтересовался Бежан.

— Помимо следов хозяина, домработницы и жертвы, найдены еще три комплекта женских следов — обувь на каблуке — и мужские. В последнее время в доме побывали три дамы: Хмелевская, Бучинская и Яворская. Хмелевская — вот она, а другие две как провалились. Что касается мужских следов... Может, они как раз принадлежат убийце? Не порхал же он по воздуху!

— Даже если и так, это пригодится нам гораздо позже. После того как ты выйдешь на убийцу.

— Во всяком случае, уже что-то...

— А если все вместе сложить? Ты составил схему следов?

Гурский похлопал себя по карману и вытащил сложенный листок.

— Составил. Народищу там было, как на храмовом празднике, а расписать все надо по минутам...

Они склонились над листком.

Около половины пятого покойный появился у Теодора Бучинского. Как он туда добрался, пока неизвестно, скорее всего, на такси, ни одна из его машин (ни частных, ни служебных) для этого не использовалась. Следы (черт бы их взял!) показывали, что хозяин и гость натоптали в гостиной и в кабинете. В спальне следов не обнаружено. Без десяти пять оба вышли из дома, чуть раньше в дверь позвонили. Таксист видел убитого еще живым. Бучинский уехал. Через пять-десять минут пришла Ева Бучинская, чтобы расспросить соседку, и пробыла у той две минуты.

Вот и все, что удалось установить наверняка. Остальное основывалось исключительно на дедуктивном методе, так что точность не гарантировалась.

Получалось, что лицо в женской обуви (кто — неизвестно) проникло в дом через террасу. Такова была версия экспертов. Не более чем версия, следы-то затоптаны. Вот только дверь на террасу была закрыта.

— Соседка дала дополнительные показания, — буркнул Гурский. — В садике она заметила какое-то движение...

Согласно следам, два человека провели некоторое время в гостиной и в кабинете. Каждый из них выкурил по сигарете, каждый оставил по полному комплекту отпечатков пальцев, и одним из этих людей был убитый.

Лицо в дамской обуви, несомненно, как-то покинуло дом, ведь позже его там не оказалось. Однако как именно этому самому лицу удалось исчезнуть, непонятно. Через террасу? Да, не слишком отчетливые женские следы перекрывали все прочие, но что означает закрытая изнутри дверь? Покойный вряд ли мог поспособствовать. Он уже полеживал себе в прихожей, где свершилось преступление.

В восемнадцать часов в квартиру вошла Хмелевская и обнаружила тело. Тупень был мертв уже как минимум полчаса, о чем свидетельствовало состояние трупа.

— Всего получается один час и пять минут, в это время там могло происходить что угодно, — заметил Бежан.

— На самом деле отрезок короче, — возразил Гурский. — Если принять, что после убийства прошло минимум полчаса, то у нас останется тридцать пять минут. Не меньше двух минут ушло на то, чтобы войти в дом. Я открывал дверь на террасу. Там надо неплохо потрудиться, ручка заедает. Но как ни крути, получается, что неизвестная женщина была свидетелем преступления. И убийца закрыл за ней дверь...

— Или же она ушла, когда жертва еще была жива.

— Во всяком случае, она знает, кто там был...

— Вовсе не обязательно. Убийца мог прийти после ее ухода. Следы обуви никуда не годятся. А вдруг он вошел обычным путем, через входную дверь?

Гурский чуть не застонал.

— Вот черт! В прихожей все затоптали, а потом домработница потрудилась. Надо было опечатать дом, впустить одних экспертов. Не мучь меня, это мое упущение!

— А жена...

— Чья жена?

— Покойного. Убиенного. Госпожа министерша. Что-то о ней ничего не слышно.

— Похоже, — ответил Гурский, немного помолчав, — никто не знает, где она. Кажется, муж как таковой ее уже давно не интересует. Она то ли на курорте, то ли обустраивает летнюю резиденцию где-то в Бретани. И как прикажете добираться? Словом...

— Секундочку, — прервал его Бежан, — а что это за Алина Яворская? Кто такая? Знакомая? Подруга жены? Любовница?

— Не совсем. Скорее будущая невеста. Бучинский новый роман не афиширует, побаивается своей бывшей, но вроде бы намерен жениться. Мне так показалось, а он не отрицал.

— Чем она занимается?

— Ландшафтный дизайнер. Кустики всякие, деревца... По договорам с проектными организациями. Не замужем, в Канаде имеется сестра. У меня пока не было времени ею заняться. Бучинский заявил, что она улетела в Канаду накануне убийства.

— А бывшая жена Бучинского?

— Ее тоже нигде нет.

— Эпидемия, что ли? — кисло спросил Бежан. — Групповой побег супружниц?

— Если и так, то каждая побежала в свою сторону. Еще вот что, мы идентифицировали отпечатки пальцев только трех женщин: Хмелевской, соседки и домработницы. Что касается оставшихся двух дам, то мы даже не знаем, где чьи отпечатки. С мотивом преступления тоже не клеится. Ни одна из дам ничего общего с политикой не имеет. И это идиотство тоже в дамский образ не вписывается: мусорный пакет на шкафу, резиновые сапоги...

— Полагалось бы произвести обыск в резиденциях и на рабочем месте убитого, — сказал Бежан.

— В резиденциях! — с горечью отозвался Гурский. — Впрочем, если жены или иных родственников нет, то, может, Войчеховский все-таки выдаст ордер?..

— Это вряд ли.

— Один-единственный ордерок! Позвоню-ка я ему!

Гурский рывком достал из кармана мобильный телефон. На экране мигал значок, что на автоответчике есть сообщение. Роберт прослушал его и вскочил с места.

— Чертова баба, не сказала, когда звонила! Я туда!

— Куда это? — спросил Бежан, также поднимаясь.

— Хмелевская! Кажется, лед тронулся!

* * *

Минуты четыре я рассматривала ворота, а потом задумалась: чего это я назначила именно такой срок, четверть часа? Что может произойти в течение пятнадцати минут? Объявится Гурский и даст мне совет? Преступники покинут мой дом и удерут? На кой мне четверть часа?

Возможно, я была бы потерпеливее, если бы не так жутко проголодалась. Беспокойство не уменьшило моего аппетита. Какое-то время я предавалась размышлениям, кого мне все-таки вызвать: полицию или охранную фирму? А может, нужна целая антитеррористическая бригада? А то ведь кто-нибудь из прибывших не проявит должной осторожности, и его смерть до конца жизни будет на моей совести...

Я в нерешительности посмотрела на телефон. Тревожный номер был введен в память, до охранников дозвониться легче всего. Звоню!

В этот момент телефон задребезжал.

— Немедленно отъезжайте от ворот, — велел Роберт Гурский. — Я уже в пути. Что происходит?

— Вы меня что, за дуру держите? — оскорбилась я. — У ворот меня давно нет, я стою около мусорки. Ничего не происходит, но я не войду в дом без вооруженной поддержки. Правда, можно подкрасться к дому через мусорку, ключи от нее при мне... А это мысль!

— Не смейте!

— Ладно, ладно, я в машине покамест сижу, не волнуйтесь. Давайте расскажу все по порядку. Я была на бегах, вернулась и обнаружила, что все мои окна занавешены. Никогда, НИКОГДА я не занавешиваю окон днем! Это сделал кто-то другой, тот, кто проник в дом. Я не знаю, там ли он еще, никакого движения не заметно. Всех, у кого есть мои ключи, я опросила. Это не они.

— Охрана в курсе?

Признание далось мне с трудом.

— Я забыла включить сигнализацию. Выезжала из гаража, и неохота было возвращаться...

В трубке заскрежетали зубами.

— Сигнализация существует для того, чтобы ею пользоваться, — холодно сообщил Гурский.

— Сигнализация существует для того, чтобы меня пугать, — яростно ответила я. — Так звонить мне в охрану или не звонить?

— Я займусь этим. Говорите номер своей охранной фирмы.

— Не могу.

— Почему?!

— Наизусть не помню. Он у меня в памяти мобильника. Пришлось бы с вами разъединиться, посмотреть номер, записать его и только после этого сказать вам.

— За дело. Я отключаюсь.

Я взялась за дело, потом перезвонила Гурскому и продиктовала номер. Голод становился все сильнее. Хорошо бы перекусить хоть чем-нибудь... Вот и солнце уже садится. Не худо бы зажечь свет перед домом. Я могла бы проникнуть в сад через помойку, подкрасться к дому и воспользоваться выключателем. Через закрытые окна попасть в меня не смогут — у меня пуленепробиваемые стекла...

Я бы наверняка так и сделала, если бы не появление Гурского. Его машина остановилась рядом с моей.

— Помойки из дома не видно. Из-за ивы, вон какая развесистая, — отрапортовала я вместо приветствия.

— Сейчас вы расскажете все, что от меня скрываете, — свирепо ответил Гурский. — То есть не прямо сейчас, чуть позже. А сейчас я осмотрюсь, вы ждите здесь.

Я послушно осталась сидеть в машине. Гурский проник в сад через помойку и скрылся за углом дома. Ничего не происходило, никто не стрелял. Я была немного разочарована. Ой, там кто-то двигается в саду или мне почудилось в сумерках?.. Время тянулось бесконечно, минул целый век, прежде чем Гурский вернулся к машине.

— Гости удрали с противоположной стороны через забор, — сдержанно информировал он. Похоже, инспектор чего-то недоговаривал. — Дверь на террасу вы оставили открытой?

— Если дома не разлеглось пять-шесть кошек, то нет.

— Кошек не видно. Визитеры вошли через главный вход. Они уже покинули дом, можете въезжать.

Без лишних слов я проделала все необходимые манипуляции: заехала в гараж, вышла из машины, вошла в дом, закрыла ворота запасным пультом и сразу же включила внутреннее освещение. Иными словами, открыла входную дверь и нажала на кнопку выключателя.

И только тут осознала, что все это время дверь оставалась открытой!

Раскаяние раскаянием, но в глубине души я была даже довольна. Когда я выезжала из гаража, то совсем забыла, что входную дверь полагается запирать. Вот и славно. Незваным гостям ничего не пришлось ломать, они ничего не попортили, вошли как нормальные люди. Ай да Хмелевская!

Гурский велел проверить, что пропало и все ли на месте. При этом он смотрел куда-то в сторону, да и говорил рассеянно. Сам Роберт занялся технической стороной дела. Следственный чемоданчик у него был при себе, за что я отдала ему должное. Но вслух не произнесла ни слова. Мужчина есть мужчина. Даже если он полицейский и моложе меня на целое поколение, не стоит его излишне раздражать никчемными похвалами. В нашем феминизированном мире мужская психика хрупка, как фарфоровая ваза.

Но любопытство мое разгорелось. Гурский вел себя как-то странно. Он словно сожалел, что я не вошла в дом одна и не дала себя задушить.

— Все в порядке, — доложила я, раздвинув занавески.

Гурский как раз закончил рассыпать по дому разные порошки. Он вопросительно посмотрел на меня.

— На первый взгляд ничего не пропало. Компьютер на месте, книги и кассеты тоже, денег я дома не держу, мехов и бриллиантов в наличии не имеется. Вот здесь что-то двигали...

Я показала место под лестницей, где было свалено всякое барахло: пылесос, коробка с бутылками вина, огромная старая кастрюля с газетами для растопки и комодик с ящичками, в которые я и сама заглянула с большим интересом. О существовании комода я забыла совершенно и понятия не имела, что в нем находится. Моим глазам предстал ворох полиэтиленовых пакетов. Вот радость-то! Я их уже обыскалась. Даже от взломщиков есть польза в хозяйстве.

Гурский сфотографировал угол и посыпал его порошком.

— Здесь все на месте?

— Вроде да. Только кое-что передвинули. Комод стал как-то бросаться в глаза, чего прежде не наблюдалось. Кроме того, кресло в кабинете стоит не так, как раньше. Я имею в виду ножки кресла. Ведь я здесь работаю и хорошо знаю взаимное расположение ножек — кресла и моих. Что касается бумаг... Не уверена. Если их и перекладывали, то очень аккуратно. Постойте-ка...

Я заглянула в ящики стола.

— Даже если кто-то копался, беспорядка не видно... Только не сыпьте в ящики порошок!!!

Но Гурский был неумолим. Ну и обрадуется же Геня завтра утром! Придется бедняжке пылесосить весь дом. Черт с ними, с бумагами, надо будет, отряхну...

— А он не ядовитый? — с недоверием спросила я, трогая пальцем белый порошок.

— Нет. Что-то еще?

Я с сожалением покачала головой:

— Как будто ничего. Уж такая я уродилась — не обращаю внимания на мелочи, могу что-то и проглядеть. Если у меня что-то искали, то уж, наверное, предмет большого размера, а не скомканную бумажку. Да хоть бы и две бумажки... Вы же видите, что тут творится? Я тону в бумагах, вору пришлось бы потратить на поиски целую неделю. Что он разыскивал-то — бомбу? Котельную вы порошком посыпали, сама видела, а гараж?

Гурский занялся гаражом. Помещение пришлось освободить и вывести машину на улицу. Тем временем к Гурскому присоединился его помощник, которому он передал собранные материалы. Кроме того, вооружившись фонариками, они осмотрели террасу, сад и кусок сетки в углу ограждения. Разбежавшиеся кошки попрятались по кустам.

Наконец я загнала машину обратно в гараж.

Суета утихла. Техник-эксперт уехал, мой зоопарк получил ужин, а мы с Гурским устроились в гостиной как белые люди.

— До сих пор вы меня никогда не обманывали, — с упреком начал Гурский. — Мы уже столько лет знакомы... Я рассказывал вам больше, чем кому бы то ни было. А сейчас у меня складывается впечатление, что вы что-то скрываете. В чем причина?

— Вы тоже морочите мне голову! — бросилась я в атаку. Как известно, лучшая защита — нападение. — Не хочу умничать, но взлом на редкость странный. Что такое вы здесь обнаружили, о чем не желаете говорить? Кроме того, я заметила в саду какое-то движение. Вы узнали грабителей?

— А для вас это важно?

— Еще как. Может, я их тоже знаю.

— Сомневаюсь. Не нравится мне все это, и вы наверняка догадываетесь почему. Не было у вас других дел, кроме как на трупы натыкаться... Так, теперь давайте начистоту. Зачем вы меня обманываете?

Я решила больше не сопротивляться. К счастью, мне припомнилось одно мое упущение. Совсем невинное по сравнению с остальными.

— Это все склероз, а не преднамеренный обман. Я уже два раза забывала вам рассказать. Уж признаюсь, так и быть... Дверь на террасу в доме Теодора... Боюсь, это я ее закрыла, а перед тем она была открыта.

Столько сложных чувств нарисовалось на лице Гурского, что даже я не взялась бы определить каждое по отдельности.

— Поподробнее, пожалуйста. Дверь на террасу была открыта, вы ее закрыли, а потом мои люди пришли к выводу, что все было заперто. Так?

— Черт! Похоже на правду. Неужели они не обнаружили там моих отпечатков пальцев?

— Конечно, обнаружили. — От его ледяного тона я аж поежилась. — Вы же сами говорили, что прошли по всей квартире в поисках следующего трупа и одновременно проверили, закрыты ли окна. По этой причине отпечатки ваших пальцев были повсюду. Но самое важное для меня, была дверь открыта или закрыта?

Мне сделалось не по себе.

— Уверена на сто процентов. Дверь была открыта. Я помню, как поворачивала ручку...

— Да... — начал Гурский и смолк. Видно было, как он старается сдержаться.

Мне сделалось еще больше не по себе.

— Впрочем, может, на самом деле...

— Минутку. А дверь в квартиру? Через которую вы вошли? Она была заперта?

— Заперта. На верхний замок.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Я бы обязательно обратила внимание, если бы ключи мне не понадобились.

— А как насчет...

— Давайте по-другому. Сначала я расскажу вам о том, что узнала сегодня, а вы уж устройте так, чтобы на меня не подумали. А то никто в моемприсутствии и рта не откроет.

Гурскому удалось взять себя в руки, голос его слегка потеплел:

— Это я и сам понимаю.

— Поступаю к вам в осведомители, но с благородной целью. Пан Малиновский рассказал, что в высших сферах творится настоящая паника, все в ужасе. Пошли сплетни, что вроде бы у Тупня был архив компромата. Документы насчет афер, преступлений, махинаций. Похоже, он скрупулезно собирал всевозможные бумаги и очень многих держал на крючке, в том числе и своих сообщников по махинациям. И вот теперь эта кодла всполошилась: вдруг кто-нибудь обнаружит все это добро и обнародует. А может, уже обнаружил. И Тупня пристукнули именно ради этих документов.

— И он стал бы носить такое с собой? — скептически вопросил Гурский.

— Мне тоже кажется, что не стал бы, — согласилась я. — А если он хотел спрятать папочку в надежном месте, то уж ни в коем случае не у пана Теодора. Однако не исключаю, что кто-то думает наоборот, раз залезли теперь и ко мне. Решили, что компромат покойного перекочевал сюда. Вдруг подобная чушь пришла в головы сообщникам Тупня?

Я почти не погрешила против истины, хотя была абсолютно убеждена, что искали отнюдь не секретные бумаги Тупня, а наши компьютерные расчеты. Ведь что-то же искали, никаких сомнений. Возможно, не зная, что именно. Пан Теодор был прав — Тупень ни за что на свете не раскрыл бы источника информации. Злоумышленник, видимо, предполагал, что надо искать бумаги. Но вот вопрос: какие? Распечатки он не нашел — мешок для мусора до сих пор находится у меня в багажнике, я забыла его вынуть... Ой, а вдруг он залезал в мой компьютер?

Я так взволновалась, что и слова Гурского, и сам он вдруг оказались далеко-далеко. Даже голод отступил. Я скакнула к телефону.

— Кшись, как проверить, не лазил ли кто в мой компьютер?

Из Кшися потоком полились непонятные слова, слушать я его не стала.

— Стоп машина. Я сейчас все это проделаю с трубкой у уха. Подожди, дай включить аппарат.

Я понеслась в кабинет, Гурский наступал мне на пятки.

Через минуту я уже следовала указаниям Кшися, абсолютно не понимая, что я делаю. Спасало меня только умение читать. Кшись оказался настоящим гением и вывел-таки меня на финишную прямую: компьютер показал дату и время. Вчера, восемнадцать двадцать три. Правильно, вчера я пополняла свои записи. Сегодня никто к чуду техники не прикасался.

С огромным облегчением я вернулась в гостиную.

— Теперь у меня к вам в два раза больше вопросов, — печально произнес Гурский, не отставая от меня ни на шаг. — Кто такой Кшись?

— Кшиштоф Ярчак, ангельски терпеливый компьютерщик, — ответила я. — Он мучается со мной уже бог знает сколько времени, и ни слова упрека, вы сами видели, как он инструктирует меня на расстоянии. При этом можно ни бельмеса не смыслить в компьютерах. Не парень, а чистое золото! Пан Теодор еще похлеще меня будет, но Кшись и с ним сработался.

— А они разве знакомы?

— А как же. Пан Теодор меня с Кшисем и познакомил...

Я чуть не откусила себе язык, но Гурского интересовала скорее техническая сторона дела.

— И вы всегда такие сложные вопросы решаете с ним на расстоянии? А напрямую не проще было бы? Ну или там записать, зазубрить...

— Может, и проще, но мой мозг против. А записи я моментально теряю. Предпочитаю Кшися по телефону. Но если надо, он и приехать не отказывается...

Нет, зря я все-таки не откусила себе язык.

— И далеко он живет?

— На Мокотовской. Но в час пик я не заставляю его тащиться через весь город...

— А по какой причине вы хотели проверить последние операции на компьютере?

— Ну вы даете! Я же на нем работаю! Не такая уж я дура. А вдруг этот... поисковик... решил, что я ввела в компьютер документы, которые нашла на теле покойного? Потом, в компьютере — мои личные тексты, может, он их читал, а может, и украл. Я таких шуточек не люблю. К счастью, к компьютеру никто не притрагивался.

Гурский взирал на меня с какой-то подозрительной задумчивостью.

— Вы не могли бы рассказать поподробнее о большом черном пластиковом мешке? О том самом, что находился в гостиной господина Бучинского?

Ох и долго же я молчала.

— Никогда не поверю, чтобы вы не сообразили, каковы размеры предмета, который эта публика искала, — добавил язвительно Гурский. — Вы ведь сами упомянули о бумажке... Перестаньте меня обманывать, пожалуйста. Так как насчет мешка?

— А ну его к лешему, — вздохнула я. — Я-то надеялась, что пан Теодор где-нибудь его спрячет. А теперь приходится колоться. В мешке были мои вещи, и как раз об этом вам ничего знать не надо.

— Наконец-то вы начинаете говорить правду!

— Безо всякой охоты. И по возможности невнятно. Погодите, я заварю чай. А может, кофе хотите?

— Нет, спасибо, лучше чай.

Церемония приготовления чая завершилась слишком быстро. Я так и не успела сочинить какую-нибудь невинную ложь. Что ж, придется говорить близко к истине. Я поставила стаканы на стол, села и повздыхала еще немного.

Гурский не стал дожидаться, пока я созрею окончательно, и сразу взял быка за рога.

— Для начала: резиновые сапоги в пакете — ваши?

— Мои.

— Они же вам велики как минимум на три размера!

— Всего лишь на два. Пришлось купить их, других-то не было. Дело происходило в эпоху смены исторических формаций, когда торговля дышала на ладан. Если вложить стельки и надеть толстые носки, вполне сносно. Позже я купила сапоги по ноге, а этими перестала пользоваться.

— То-то они почти не ношены... А как вам удалось соединить рыбу, дары леса и лимоны?

— Что, простите? — изумилась я.

— Там была коробка, довольно большая. Микроследы...

— A-а! Все просто. Я везла покупки: мороженая рыба для кошек, лимоны — для людей. В багажнике покупки рассыпались, ну я и засунула все в коробку. Что касается даров леса... Я даже не знаю. Признаваться ли? Вы мне ничего плохого не сделаете?

— Не сейчас. Я слишком занят. И вообще я спрашиваю из чистого любопытства. Какой номер вы еще выкинули?

— Боже мой... Ну да ладно. Я украла из леса три ландыша вместе с землей. Земли совсем чуть-чуть — она тяжелая, много не унесешь. Посадила их в саду рядом с окультуренными цветами. Надеялась, они скрестятся.

— И как, скрестились?

— Пока не знаю, весной будет видно.

— С этим разобрались, слава богу, а то я в толк взять не мог, что за каша в этом мешке. Давайте еще немного приблизимся к истине. Скажите, пожалуйста, на кой черт вы оставили у Бучинского свои резиновые сапоги, рыбу и мусор из леса?

— Видите ли, нам пришло в голову, — начала я осторожно, — как бы это сказать... Мы же не знаем, кто убил этого подлеца Тупня... (А, пропади оно все пропадом!) Я решила забрать у него материалы по скачкам, чтобы не пропали. У меня бумаги были бы в большей безопасности. В спешке и покидала в мешок для мусора...

— Мешок сначала лежал на шкафу?

— Что, пыль нас выдала? На шкафу, на шкафу... Только о том, что у Тупня имелся компромат, мы догадывались. И поскольку за домом могли следить, пришлось провернуть операцию с мешками.

И я обрисовала нашу погрузо-разгрузочную процедуру. Правда, про сами бумаги умолчала. Но следующий вопрос напрашивался сам собой.

И Гурский не стал с ним тянуть:

— Что это за бумаги? Что за материалы по скачкам?

— Пожалуйста, могу их вам показать. Точно такие же, как вот эти. Прошу вас, взгляните...

Я решительно провела его в кабинет и открыла ящик. Груда бумаг выглядела впечатляюще. Программки многолетней давности, все исписанные, полные заметок, замечаний, наблюдений. Статистические выкладки на больших листах бумаги, карточки с данными карьерного роста каждой лошади, расчеты, результаты заездов... Целая продовольственная (или как ее там?) база для компьютера. У пана Теодора тоже имелось кое-что, но моим добром можно было нагрузить целый мусоровоз, а не один мешок.

На лице Гурского чередовались восхищение, ужас и сомнение. По-моему, сомнение преобладало.

— Это и есть то, что вы так упорно прячете?

— Вы ведь не игрок, правда? — Я снисходительно покачала головой и задвинула ящик. — Как вы думаете, откуда я знаю о преступлениях Тупня? Скачки и лошади — это огромный бизнес и огромные деньги. И Тупень имел к этому бизнесу непосредственное отношение. И у него наверняка имелись конкуренты. Как и враги. Вы ведь не верите, что там сплошь белые и пушистые водятся?

Нет, в такое Гурский не верил.

— Так почему же они у вас не забрали все это добро? — спросил Гурский, когда мы опять оказались в гостиной.

— Вы имеете в виду эти бумаги?

— А разве не их искали?

Я пожала плечами:

— Ну уж нет. Это — груда мусора, которую никто не разгребет. А вот у пана Теодора все было отсортировано и аккуратно сложено. Ничего лишнего, сплошь полезная информация, которая для разбирающегося человека настоящий клад. И вообще, если кто-то за нами и впрямь следил и видел, как мы таскаем туда-сюда черные мешки, то именно его он и стал бы искать, а не старую макулатуру. Здесь многое уже обесценилось...

Я запуталась окончательно и бесповоротно, кроме того, собственная криминальная бездарность и воспоминания об аферах с лошадьми разозлили меня настолько, что о мешке в багажнике я начисто забыла. Может, Гурский и спросил бы о нем, но в этот момент бренькнул его мобильник.

Роберт больше слушал, чем говорил.

— Здесь были двое, — торжественно объявил он после окончания разговора. — Оба в перчатках, мужчины, в общем, известные мне деятели. Они, наверно, собирались пошуровать как следует, вот и задернули занавески, чтобы никто снаружи их не заметил. Дом у вас открыт для всех желающих. Ну-ка, ну-ка... Вы были на бегах. Когда кончаются скачки, известно. А вы случайно не вернулись раньше времени?

— Так получилось. Я пропустила последний заезд, не хотелось стоять в пробке.

— Значит, вам нанесут еще один визит, вы их вспугнули. Все указывает на то, что именно мешок они и искали.

— Значит, за мной действительно следили?!

— Может, оно и к лучшему, что вы не вошли в дом.

— А иначе что? Стали бы меня пытать, задавать глупые вопросы?

Гурский пропустил мимо ушей мои слова.

— Что вы знаете о бывшей жене пана Бучинского?

Вот уж про красавицу Еву я могла сплетничать сколько душеньке угодно. Перемена темы меня обрадовала, но я тут же поняла, что, по сути, знаю о Еве очень мало.

— Красивая женщина. Гораздо моложе нас с паном Теодором. Очень жадная.

— Где она живет?

— Понятия не имею. А пан Теодор разве вам не сказал?

Но отвечать Гурский не собирался — только спрашивать.

— Чем она занимается?

— Скорее всего, ничем. Она не очень работящая.

— Откуда вы знаете насчет жадности?

— Старые сплетни и мой дедуктивный метод.

— И что говорят сплетни?

Вздохнув, я решила нарушить двустороннее соглашение и рассказала Гурскому об интересном пункте брачного договора, который затруднял раздел имущества и способствовал тому, что прекрасная хищница заботилась о благосостоянии пана Теодора. Подробности, само собой, мне были неведомы.

— Кто мог бы рассказать о ней побольше?

— Бог его знает. Кто-нибудь из фаворитов. Только о ее любовниках я уж точно совершенно не в курсе. Подруга? Подруг у нее не было, только соперницы. Точно, может, соперница? На что вам вообще эта Ева сдалась?

Гурский ответил. Этак небрежно-рассеянно, будто мысли его далеко-далеко.

— Пани Бучинская необходима, чтобы разобраться с результатами дактилоскопии, — объяснил он. Только значительно позже я поняла, что он говорил неправду. — Я не знаю ее реального места проживания, она до сих пор прописана в доме бывшего мужа. Никак не могу ее найти, не объявлять же в розыск. С женой покойного та же история. Вы ведь не забыли, кто был покойный? Думаете, можно вот так, за здорово живешь, войти в его дом и собрать отпечатки пальцев? Ха-ха-ха.

Я выразила ему свои соболезнования и в знак утешения предложила еще чайку. Мне казалось странным, что о жене пана Теодора он расспрашивает меня, а не бывшего супруга. Но цепляться к этому не хотелось. Лучше позже сама побеседую с паном Теодором. Между прочим, интересно, куда она могла подеваться...

— Вот еще что, — вспомнила я. — Уж не знаю, как там у вас дело обстоит со следами. Соседка утверждает, что кто-то шлялся по садику. Она вам говорила?

— Говорила, говорила...

— Поначалу-то соседка помалкивала, грешила на новую невесту пана Бучинского, девушку, по ее словам, невинную, как дитя...

— Алину Яворскую?

— Да, Алинку, фамилии не знаю. Она уехала, у нее алиби.

— Я в курсе.

— Ах, так вы уже проверили? Очень хорошо. Значит, Алинка исключается...

Что-то в выражении лица Гурского меня насторожило.

— А она не могла вернуться?

Выражение лица Роберта стало еще более странным.

— По расписанию — да. Могла.

— Из Калгари?!

— Нет, из Копенгагена. Там была промежуточная посадка.

— Ах, чтоб тебя!

Атмосфера в комнате словно сгустилась. Еще бы, сплошные недомолвки. Я никак не могла понять, что Гурский хотел мне сказать. Ведь какая-то задняя мысль у него точно была. Я со своим враньем про все забыла и не вытянула из него важные сведения. Упустила момент, идиотка, теперь уж не воротишь! Придется проанализировать весь наш разговор еще раз, взвесить каждую подробность, каждый вздох, каждый момент, показавшийся мне странным...

— Заметьте, пани, — упрекнул меня Гурский, уже собираясь уходить, — я не спрашиваю вас, где находятся материалы, которые вы вынесли из квартиры Бучинского, и даже не требую предъявить мешок, на котором должна остаться пыль со шкафа. Впрочем, вы бы наверняка заявили, что давным-давно выбросили мешок в мусор...

— Понадобится, так вытащим из мусора, — неуверенно предложила я.

— Ну только если позарез будет. Уверен, что ничего принадлежавшего покойному там не было. Я прекрасно помню ваши взгляды на индивидуальный террор.

— Они у меня были такие же, как у вас!

— Потому-то я и уверен. Совсем ни к чему делать все самому, можно пригласить специалиста. В настоящее время я в тупике, нечего скрывать. По сравнению с теми, не столь уж давними, временами почти ничего не изменилось.

Совесть меня прямо загрызала, в голове царил полнейший кавардак. Неожиданно я вспомнила о видеокассете, о таинственно пропавшей рабочей записи телеинтервью с Тупнем, над которой никому так и не довелось поработать.

Гурский в меня так и вцепился:

— Где же она, эта кассета?

— Официально ее нет вообще. Неофициально она в Кракове.

— Вы в этом уверены?

— Ну, полной уверенности у меня нет, но я знаю об этом от Мартуси.

— Тогда я обращусь к ней.

— Нет!!! — вскричала я. — Вы что, с ума сошли? Ни слова на эту тему, иначе ее съедят! Вы... да что там вы... начальник полиции, генеральный прокурор, министр юстиции — все получат ответ, что никогда ничего подобного не было, что запись стерта, что камера вышла из строя, что микрофон не работал, что как раз произошло землетрясение, наводнение, буря, сход лавины! Только молчите, прошу вас. Я вам эту кассету раздобуду. По блату.

Гурский внимательно посмотрел на меня и кивнул. Допрос окончен. У калитки он разминулся с паном Рышардом, который, как и обещал, заехал ко мне по пути домой. Пан Рышард с облегчением узнал, что ничего плохого не случилось и я не собираюсь приставать к нему со всякой ерундой.

Когда он ушел, я засела за телефон.

* * *

Гурский опять отправился к Бежану. Если бы не Кася, он бы наверняка ограничился телефонным разговором.

— Я начинаю сомневаться, — заявил Роберт с порога. — Существует некий Кшиштоф Ярчак, давно ему известный. Но он мне о нем ни слова не сказал. Это с одной стороны. А с другой стороны — у Хмелевской в доме покопались. На скорую руку.

— Отдышись и говори нормально. Кто кого знает, у кого покопались?

После пробежки от машины до квартиры Бежана на третьем этаже в два счета в себя не придешь. К тому же Роберт преодолел дистанцию в рекордном темпе. Прошло некоторое время, прежде чем Гурский наконец успокоился и сел.

— Бучинский об этом Ярчаке даже не упомянул, хотя знает его сто лет. Но в общем-то дает показания без сопротивления и даже не выкручивается. Тормозит только на жене. О ней он ничего не желает рассказывать. У Хмелевской же, судя по следам, искали пакет, который пропал со шкафа Бучинского. Все это плохо пахнет.

— Почему?

— Взломщики удрали у меня из-под носа, одного я узнал. Висьняк, водитель и охранник покойного.

— Ты его еще не допрашивал? — огорчился Бежан.

— Конечно, допрашивал. Точнее, его допрашивал Бартек, следователь из него неплохой. Висьняк показал, что привез своего шефа на площадь Вашингтона, после чего тот велел ему уезжать. И Висьняк уехал в центр. Распоряжение шефа удивило его самого. Но приказ есть приказ, и больше ему сказать нечего.

— Бартек его прижал?

— Пытался. Амнезия. У Висьняка отсутствует зрительная память, со слухом тоже плохо, он путает даты, время и место. Теперь уж я за него возьмусь как следует. Кто приказал ему провести обыск у Хмелевской? Что он не по собственной инициативе к ней забрался, это понятно. И еще неувязочка. Каким образом эти люди — Бучинский, Хмелевская, Ярчак — оказались в одной веселой компании?

— Вероятно, тут все неспроста. Подумай сам: тебе настойчиво подсовывают обычных людей, да еще какой-то мешок маячит назойливо. Тебя подталкивают к мысли, что именно за этим мешком покойный приходил к Бучинскому. Мешок-то у Хмелевской?

— Я его у нее не видел, — дипломатично ответил Гурский. Правду сказал, между прочим.

— Возможно, он у убийцы, а возможно, убийца успел его уничтожить. Бери Ярчака и ищи связь с высшими сферами. Ты прав, все это плохо пахнет.

Если бы не пара минут, проведенных с Касей, Гурский ушел бы от шефа с тяжелым сердцем.

* * *

Ты меня толкаешь на путь преступления! закричала Мартуся, едва войдя в калитку. На самом деле она вся светилась от радости. — Меня выкинут с работы!

Очень хорошо. Очистишься от моральной скверны, — назидательно ответила я.- Я как раз приготовила бобы, можешь

считать это наградой.

— За преступление?

Любой труд должен быть вознагражден. А преступление, по-твоему, не труд разве?

— О господи! Ты хоть знаешь, сколько мне пришлось лгать, выдумывать, подлизываться и сюсюкать?

— Важно, что у тебя получилось. Организация, где ты работаешь, вполне достойна всех этих милых приемчиков. Ты посмотрела кассету?

— Что ты! Мне было не успеть. Поставила на секундочку, чтобы проверить, она ли это. У тебя посмотрю. Да и ты, наверное, не откажешься!

Я кивнула, бухнула на стол салатницу с бобами и достала из шкафчика тарелки. Где у меня пиво, Мартуся сама знала.

— Матерь Божья! — воскликнула она, стоило ей заглянуть в холодильник.

— Больше не поместилось, сама видишь, — извинилась я. — Ты заработала на целую бочку пива, но она сюда не влезает.

Решительно заявив, что никогда в жизни не получала столь щедрого гонорара, Мартуся принялась распаковывать свою сумку. Я не отрывала глаз от ее рук.

Вот они, две рабочие кассеты, на которых записано полное интервью с преступником. Тупнем то есть. Из неофициальных источников было известно, что материал отснят, что Тупень зарапортовался и сам себя страшно скомпрометировал, да еще и сделал достоянием гласности кое-какие скандальные истории, и поэтому начальство велело запрятать все это в потаеннейшем уголке архива. По официальной же версии, материал давным-давно уничтожен. Наглая ложь, что тут еще скажешь!

Мне даже не пришлось особо уговаривать Мартусю, чтобы она отыскала и похитила запись. Она, конечно, побаивалась, но сделала все в лучшем виде. К тому же я не намеревалась прикарманить ее добычу навсегда. Посмотрю, покажу Гурскому, возможно, сделаю копию, а потом отдам ей обратно. Пусть вернет бесценный материал на место. Никто ничего и не заметит.

Гурский посеял во мне сомнения. То есть Тупень-то примчался к пану Теодору за нашими расчетами, в этом сомневаться не приходилось. А эти двое зачем ко мне вломились, тоже за расчетами? Ведь покойный мог и впрямь собирать компромат на сообщников. По этой самой причине кому-то ничего не стоило его грохнуть, а потом заподозрить, что это я стибрила секретные материалы, наткнувшись на труп. Было что-нибудь при покойном, когда он явился к пану Теодору, или не было, никто не знает. Предположить можно что угодно.

Я лично считала, что Тупень ничего с собой не носил и что все эти подозрения - полный идиотизм. Но с другой стороны, мне нечего было опасаться публичной компрометации и конфискации имущества, я не собиралась метаться в панике, представляя себе разные ужасы, у меня не было повода для нервотрепки. А вот у воров, мошенников и авантюристов повод был. В истерике они могли натворить любых глупостей.

На всякий случай я хотела первой посмотреть таинственную видеозапись. Чихать мне на политику, партии интересовали меня исключительно по причине полнейшего нежелания оплачивать их деятельность. Но на этой пленке могло оказаться что-то связанное с лошадьми. А вот это действительно любопытно. Если уж я не могу ничего сделать, то должна хотя бы быть в курсе!

— Фотографии я тоже привезла, — гордо объявила Мартуся. — Те, которые брала у тебя. Сейчас положу их на место, вот! Это чтобы ты знала, что они все здесь! Пожалуйста, взгляни сама!

Я не собиралась их разглядывать, мне до чертиков надоела роль модели. Мартуся размахивала вытащенным из сумки конвертом. Не обращая на нее внимания, я занялась кассетами.

— Обе кассеты про Тупня? Помнишь, какая — первая, а какая — вторая?

— Помню. Минуточку...

Мартуся перестала потрясать конвертом и, преисполненная гордости, помчалась в кабинет положить фотографии на место. Разумеется, под ноги ей сразу же подвернулась груда снимков на полу под полками.

Мартуся резко затормозила.

— Ну ты даешь! До сей поры не могла прибраться?! Я сейчас наведу порядок!

— Прочь! — рявкнула я. — Ты уже их один раз рассортировала, хватит! Сейчас придет Малгося и повтыкает их в альбомы, она сама так решила.

— Как я люблю Малгосю! — с чувством произнесла Мартуся. — Хоть один человек у тебя в доме меня понимает. И как она тебя выносит?

— Она меня совсем не выносит. Только и делает, что наводит уют.

Малгося, моя племянница, жена Витека, уже звонила у калитки. Мы с ней договорились рассортировать наконец эти проклятые фотографии. Когда-то хозяйственная Малгося привела их в какой-никакой порядок, заботливо разместив по двадцати альбомам. Результат был такой: я звонила ей в расстроенных чувствах, спрашивая, где искать, например, Чешин, а где альбом с собственной свадьбой. Снимки последних трех лет хозяйской руки вообще не знали. К тому же они тысячу раз перекладывались с места на место, несколько раз Мартуся брала их на время (вовсе не затем, чтобы любоваться моей красотой, а по служебной необходимости). В результате у Малгоси просто руки опускались. Она дошла до того, что кидалась на каждого, кто до этой кучи пытался дотронуться. Вот и сейчас Малгося зловеще заявила, что опечатает альбомы.

— Это ты все поразбросала? — с укором заметила она при виде Мартуси. — Не смей больше трогать!

— Я везде прикрепила пояснительные карточки! — запротестовала та. — А все старые снимки я вложила обратно в альбом!

— А вот эти? А эти? И здесь! — тыкала пальцем Малгося, едва не дымясь от праведного гнева. — Очень нужны твои пояснительные карточки!

— Посмотри, как я аккуратно уложила снимки в конверт. А конверт — на самый верх. О прочих фото и говорить не буду. Вот эти я сама уронила со стола, но тщательно разобрала. Я бы их даже положила на место, но Иоанна мне не позволила. Зато мне попался мертвец!

— Лучше я их сама разложу. Какой еще мертвец?

— Мерзкий-премерзкий, — откликнулась я, поскольку вопрос был обращен ко мне. — Нет, виновата, вру, восхитительный-превосхитительный. Этот паразит Тупень. Разве я не рассказывала тебе, что он отдал концы?

— И он здесь у тебя в виде трупа? — живо заинтересовалась Малгося.

— Нет, здесь он еще ВИП, — ответила за меня Мартуся, не скрывая радости.

— Что-то я не понимаю, о чем вы.

— На фотографии у меня он еще вроде живой, — пояснила я, — и надо бы его вырезать. Размежеваться. Такая компания не для меня. Если желаешь узреть его в виде трупа, обратись в полицию. Хотя я бы не стала.

— Все равно ничего не понимаю, — раздраженно сказала Малгося. — С кем тебе надо размежеваться?

— С ним.

— А у вас что, общее хозяйство?

— Я тебе сейчас все покажу, — зачастила Мартуся, — если получится. Тут все так перемешалось... Ты кошек впустила? Ладно, забудем о кошках. Эти три фото, должна тебе сказать...

— Какие три фото? — подозрительно спросила я.

Снимки мне надоели до смерти. Уж лучше накормить кошек. Во всяком случае, смотреть на них приятнее.

Мартуся взяла конверт, которым потрясала, и высыпала на стол его содержимое.

— Фотографии из отеля «Мариотт». С Тупнем. Они у тебя пропали. Оказывается, это я их взяла по ошибке. Возвращаю. Ты меня простишь?

— Сомневаюсь, — захихикала Малгося. — Иоанна, наверное, часами любовалась этой рожей...

— А как же. Особенно перед сном. Слушайте, может, сначала кассеты посмотрим? Если уж я их украла. Мне самой интересно, что там.

Кошки уже нетерпеливо мельтешили на террасе, и я хотела сначала оделить их едой, а потом уже садиться смотреть кассеты. Малгося заметила, что у телематериалов имеется ограничение по времени, тогда как в фотографиях можно рыться до Судного дня. Поэтому мы быстро накормили кошек и устроились перед телевизором.

Вот уж никогда бы не подумала, что увижу такой крутой детектив!

Какие сцены! Какой компромат! Даже для шайки грабителей чересчур, не то что для госслужащих! Операторы были на высоте. Один скандальный эпизод следовал за другим. Эпизоды выстраивались в цепочку. Звук, правда, оказался не лучшего качества, но почти все можно было разобрать. Волосы вставали дыбом, и возмущение стискивало горло.

— Один снимал интервью, а второй — задний план, — пояснила Мартуся. — Самый писк должен быть на второй кассете.

— Первая тоже ничего себе, — буркнула Малгося.

К середине просмотра я перестала понимать, почему это никто из нас не разделался с этой сволочью раньше? Его следовало грохнуть давно, от статей и фельетонов толку все равно никакого не было. Почему я не занялась покушением лично? А другие куда смотрели?!

— Успокойся, а то тебя еще удар хватит, — встревожилась Малгося.

— Нет, ты послушай, что он говорит! — горячилась Мартуся. Будучи профессионалом, она ловко выхватывала проходные на первый взгляд эпизоды интервью, случайные кадры, сцены на заднем плане, которые вместе складывались в чудовищную картину. — Я отмотаю назад, послушайте, послушайте...

— Не желаю слушать! — взбунтовалась я. — Ну их всех, этих политиков с их махинациями и воровством, в задницу! Лошадок хочу!

— Какие же это политики? — с отвращением заметила Малгося. — Обычные хапуги. Отмотай-ка назад. Кажется, я видела Зузу. Мелькнула в кадре... Откуда там взялась моя дочь?!

Мартуся прокрутила эпизод еще раз.

Действительно, Зуза. Девочка с шестилетнего возраста была без ума от лошадей. Вот и здесь бил копытами роскошный гнедой жеребец — интервью снимали в конюшне. На секунду Зузу заслонила фигура светловолосой красавицы — и на экране опять возник главный герой, лично господин министр (ныне покойный), со своими возмутительными речами. Потом камера поймала задний план.

— А эта мадам что тут делает? — изумилась Мартуся.

— Какая мадам?

— Которая вешается ему на шею. Подожди-ка. Мотаю назад.

Точно. Тупень обнимался с очаровательной блондиночкой. Через мгновение она исчезла из кадра.

— Это та, что заслонила Зузу, — обиженно произнесла Малгося. — Кто это?

— Да есть одна. Несостоявшаяся звезда, дура полная...

— Крути давай, потом опять сюда вернемся. — Мне не терпелось увидеть, что же будет дальше.

Теперь-то понятно, почему этот материал положили на полку. Тупень мало того что свинья, так еще и болван. С придурковатой улыбкой на круглом лице он нес такое, что уши в трубочки сворачивались. То разглашал детали собственных финансовых махинаций, то переходил на преступления товарищей по оружию, то вдруг бился в припадке пафосных речей. Да у половины политиков и бизнесменов на него имелся зуб! Кое-кто охотно приласкал бы его колышком по головушке или сунул бы перышко под ребрышко. Как только ему удавалось так долго оставаться в живых!

Вот теперь грабителям есть что искать в моем доме. Конечно, если Мартуся оставит мне убойный материал...

Вторая кассета оказалась и того хлеще. На ней были собраны материалы из жизни сильных мира сего.

Камера выхватывала сцены обычной чиновничьей круговерти, разговоры (порой на весьма высоких тонах), критические комментарии, обрывки фраз, споры на какой-то конференции, перешептывания по темным углам. В основном речь шла о лошадях и коневодстве. Мелькнул взбешенный Юрек Малиновский, потом камера задержалась на Мачеяке, прекрасном коневоде, который был вынужден переходить с завода на завод, из Курозвенков в Мошну, из Мошны в Видзув... Беседа журналиста с Мачеяком, тайком отснятые фрагменты скандала между ним, директором конюшни и какой-то шестеркой из министерства... Лицо Мачеяка крупным планом. Он с гадливостью взирает на Тупня и плюет... Судя по этому эпизоду, Тупня грохнул бедолага Мачеяк, и, пожалуй, не один раз.

И снова то и дело мелькала та самая блондинка... Вот она под руку с итальянским бизнесменом. Вот тесно прижимается к Тупню. Вот Тупень ее обнимает. А камера все тщательно фиксирует.

— Ну и нахальная же баба, — подала голос Мартуся. — Ну, убедились теперь, что я совершила государственное преступление? Если узнают, нары мне обеспечены. Или морг.

— Не пойму только, от кого в нем больше — от мерзавца или от дебила? — вопросила Малгося. — Иоанна, и много таких вокруг тебя вертится?

Я вскочила.

— Кромсаем фотографии! Чтобы духу его не было! Подать сюда эту мерзкую обезьяну! Три снимка ты привезла, а четвертый валяется где-то в папке «официальные мероприятия». Уж не знаю, запечатлен ли наш министр на всех четырех, но я не смогу уснуть, пока он рядом со мной хоть на одном снимке. Черт меня понес на тот юбилей!

— Да еще в казино, — упрекнула меня Малгося. — Неудивительно, что его убили. Удивительно, что не ты. Марта, за работу!

«Официальные мероприятия» обнаружились в самом низу кучи. Пока Мартуся докопалась до снимков с торжества в отеле «Мариотт», прошло немало времени. Я даже успела поставить на огонь новую порцию бобов (главное блюдо на моих приемах) и разложить фотографии растений из разных стран, которые я обязательно хотела посадить в своем саду. Места мало и климат не подходит? Не страшно. Попытка ведь не пытка.

Надо бы посмотреть вторую кассету еще раз. Все-таки я, наверное, ошиблась... Волнение, голова тяжелая... Что-то тут не то.

— Вот! — радостно выкрикнула Мартуся. — Три фото привезла я, и вот четвертое.

— Покажи! — заинтересовалась Малгося. Встать она не могла, поскольку на коленях у нее лежали три больших фотоальбома.

Держа снимки веером, Мартуся перебралась к ней поближе. Малгося взглянула на них и засомневалась:

— Тетушку свою вижу. А где покойный уголовник?

Я протянула им лупу:

— За мной, на заднем плане. Все вырезать. Чтоб не смел путаться у меня под ногами!

Мартуся добросовестно продемонстрировала мне экспонаты:

— Вот он где, гад, у тебя за спиной, смотри, целиком морда влезла! А здесь... погоди-ка... здесь только кусочек гада виден. Может, с кусочком смиришься? Трудно будет вырезать...

Я достала вторую лупу, уселась рядом с Малгосей и принялась сосредоточенно рассматривать снимки. На одном вместе со мной стоят Кондрат и Страсбургер, вполне подходящая компания, на остальных трех я на фоне плотной толпы.

— Прямо не знаю. Я вроде неплохо получилась. На себя, правда, не похожа, но выгляжу лучше, чем в жизни. Но вот за спиной у меня... Просто стыдобища. Может, все-таки вырежем?

— Да нет, оставь, — решила Мартуся. — У министра только кусочек рожи видно. И волосенки. Зато ты на переднем плане получилась роскошно. Сразу видно, что фотограф старался. А задний план без лупы и не рассмотреть. Увеличительного стекла посильнее у тебя нет? А то мне кажется...

— Есть, почему же нет...

Разномастных луп у меня имелся неплохой запас. Десятикратная лежала в ящике с марками, и доставать ее было лень. Зато восьмикратная была под рукой. Я передала ее Мартусе.

— Ну вот, пожалуйста! Не случайно мне казалось, что это седалище где-то здесь!

— Покажи, — попросила Малгося.

Мартуся сунула ей снимок и восьмикратную лупу. Впрочем, лупу они и без того непрерывно передавали друг другу.

— Вот она. Попа с ушами. Куда ни плюнь, в нее попадешь.

— Секундочку. А это та же самая? Вроде стопроцентного сходства нет... А, вот оно что! Волосы! А почему она того... с ушами?

— Ей прямо не терпится попасть на телевидение. Только она ничего не умеет и ни на что не годна. Зато в кадр так и лезет. Ей все равно, кем быть — телеведущей, актрисой, лишь бы показать себя. Она ведь самая красивая женщина в мире! В Варшаве у нее ничего не выходит, так она в Краков перебралась. Странно. Если она была близко знакома с этим хреном, на кой ей Краков? Он что, в Варшаве за нее похлопотать не мог?

— Он был рожден, чтобы брать, а не давать, — не удержалась я, уверенная, что речь идет о Тупне.

— Здесь они вышли более четко, — заметила Малгося, разглядывая второй снимок. — Гляди-ка, обнимаются. Я бы побрезговала. Так кто такая эта звезда перекрашенная?

— Некая Ева Май. Не знаю, как ее настоящая фамилия. Такой вот псевдоним себе выбрала, хоть наверняка про Карла Мая и не слыхала. Что ей писатели! Смотри, здесь всю парочку можно вырезать.

Я опять отобрала у них фото и присмотрелась. Собственным глазам верить можно, да и со зрительной памятью у меня все в порядке. Меня ввел в заблуждение цвет волос. И еще прическа. Когда-то у нее был несколько иной имидж...

Ева Май, скажите пожалуйста. Тогда разрешите представиться, я — Папа Римский.

К телефону я кинулась, словно дикий зверь.

* * *

— Угораздило же тебя вляпаться, — укоризненно вздохнул Бежан. — Руки у тебя теперь связаны, убийца неизвестен, мотив неизвестен, статистику портишь, всем мешаешь и, кроме того, подставляешь Войчеховского. Что это с тобой?

— Да со мной-то ничего, — запротестовал Гурский. — Я бы и пальцем не пошевелил, если бы не Хмелевская. Это из-за нее я влез в дерьмо.

— Эта дама тебя до хорошего не доведет.

— Нет, ты погоди! Она рассказывает такое... Ни от кого другого не узнаешь! Жену покойного мне не видать как своих ушей - ордера не дадут, — но жена Бучинского-то где? Все подтверждает факт ее пребывания в квартире, это она вошла через террасу. И куда ее потом черти понесли? Я допросил всех ее знакомых и друзей, двоюродную сестру с мужем, врагов и соперниц, никто ничего не знает. Пропала красотка. Везде она только что была, все ее видели, все чешут языками на ее счет, особенно бабы... А где она живет — ни один не в курсе.

— А муж?

— Тоже не знает. И я ему верю. Он от бывшей жены шарахается как черт от ладана. Она ведь его навещает, зараза, проверяет, как у него дела идут, выспрашивает о заказах, доходах, состоянии счета и так далее. Деньги, одни деньги, ничего больше. Надоела хуже горькой редьки. Между ними заключен какой-то дикий договор насчет раздела имущества. Из числа подозреваемых я ее исключить не могу, допросить не могу, а она там была, я уверен, и может стать главным свидетелем.

— Как бы она не обнаружилась где-нибудь в лесочке с перерезанным горлом. Орудие преступления...

— Черт бы побрал это орудие преступления, в гробу я его видал! — рявкнул Гурский, выведенный из себя предсказанием Бежана. — Взгляни, какой красивый вид!

Бежан внимательно рассмотрел фотографии, доставленные из лаборатории. Выводы напрашивались сами собой. Отпечатки пальцев на орудии преступления обычно составляют решающую улику. Но только не в этом случае.

Орудие убийства находилось рядом с головой мертвеца и на три четверти было выпачкано кровью. Эксперты, посовещавшись с медиками, пришли к выводу, что нападение произошло со спины. В момент нападения жертва немного повернулась, и удар пришелся не в затылок, а чуть сбоку, в висок. Один из кровеносных сосудов лопнул, отсюда столько крови. Камень после сильного удара не отлетел в сторону, а упал тут же, рядом с потерпевшим, и оказался прямо в луже крови. И кровь смыла все отпечатки.

— Мало того, что убийца ухватил камень за шершавый выступ, — с горечью докладывал Гурский, — впрочем, вся эта штука негладкая, угловатая какая-то... так камень еще из руки у него выскользнул, все следы смазаны. Ребята старались в поте лица, но единственное, что удалось выделить, — миндальное масло...

— Что?

— Миндальное масло. Едва заметный след под слоем крови, они осторожненько поскоблили...

— Кулинарное? — неожиданно поинтересовался Бежан.

Гурский растерялся:

— Его кулинарными качествами я особенно не интересовался, но отравиться им, пожалуй, нельзя. Из-за него камень и выскользнул. Даже если бы не кровь, все отпечатки так и так были бы ни к черту.

— Да, с этим могут быть проблемы.

— Обязательно будут, — заверил его Гурский. — Кроме того, нет уверенности, что Бучинская и убитый пребывали там одновременно, хотя она и вошла через террасу. То есть я уверен, что одновременно, но где доказательства? Я ведь их не рожу. Сравнительного материала в наличии нет. Ее отпечатки (если это ее отпечатки) повсюду, но это ни о чем не говорит. Правда, у меня есть свидетель. Хитрит и изворачивается, однако от него явственно попахивает. Невозможно ведь, чтобы чиновника грохнули дважды: раз по политическим мотивам, второй раз — по личным. А ведь так и получается. Свидетеля зовут Кшиштоф Ярчак.

— Кто такой?

— Знакомый всех и каждого. Среди его друзей-приятелей Бучинский, Хмелевская и, по-моему, убитый тоже. Сам Ярчак — компьютерщик. На Хмелевскую он работает по полной программе. Она в состоянии только в клавиатуру тыкать, дискету сама записать не способна, по любой ерунде звонит ему. Его это забавляет, и он охотно помогает. С Бучинским Ярчак знаком чуть ли не с раннего детства, не отрицает. А вот Бучинская...

Гурский на мгновение остановился и не совсем уверенно продолжил:

— Не знаю. Глупость какая-то получается. Или он безответно влюбился в нее с первого взгляда, или спал с ней, а теперь все закончилось. То ли он ее не хотел, то ли она его... В общем, путаная история. Типа, он пытается забыть о том, что случилось, а потому не станет распространяться на эту тему. Но главное — к покойнику пристегнуть его никак не получается.

— А ты спрашивал, был ли он знаком с министром?

— Видел только по телевизору. Единственный раз в жизни столкнулся с ним лично две недели назад.

Немой вопрос во взгляде Бежана был столь очевиден, что Гурский счел нужным рассказать о некоторых вроде бы незначительных фактах.

— Ярчак ведет компьютерные курсы дважды в неделю. Как-то раз, когда он выходил с занятий, к нему подошел покойный. Хочу, дескать, подучиться работе на компьютере, но только конфиденциально, а то как-то неловко. А про вас я слышал столько хорошего...

— От кого слышал, хотелось бы знать.

— Покойный не сказал, хотя Ярчак и поинтересовался. На момент убийства у него алиби. Эти самые компьютерные курсы. До семи тридцати вечера он был на глазах у двадцати человек. Что касается разговора с министром, мне кажется, Ярчак его выдумал на скорую руку. Очень уж пыхтел и потел. То есть видеть-то он его видел, этому я верю, а вот о чем они говорили на самом деле, Ярчак не скажет.

— А мотив?

— Мотивов у меня было бы немерено, если в деле замешана женщина. Допустим, убитый ухаживал за Бучинской, а Ярчак приревновал да и убрал соперника с дороги. Загвоздка в том, что я не выяснил, были ли Бучинская и покойный вообще знакомы.

— Телохранителей расспрашивал?

— А как же. В первую очередь. Да и секретаршам всю плешь проел. О Бучинской никто ничего не знает. Покойный по этому делу был не ходок. Для него существовали только деньги.

— Значит, Бучинская даже на свидетеля не тянет?

— Хоть доказательств и нет, я разберусь.

Наступило молчание. Гурский смотрел на Бежана с надеждой. Шеф от души сочувствовал подчиненному, но помочь ему не мог.

— А что по служебной линии?

Гурский фыркнул.

— По служебной линии подозреваемых у меня до хрена и больше, а уж мотивов... А я их даже допросить не могу. Там у меня вырисовываются четыре человечка... У остальных теоретически алиби, но наемного убийцу мог подослать любой. Нужен свидетель. Бучинская.

— Судя по всему, придется закрывать дело, — вздохнул Бежан. — Давление сверху огромное. Можешь продолжать неофициально, но я тебе не советую.

Гурский не пожал плечами лишь потому, что зазвенел мобильный.

* * *

— Абсолютно исключено, он не может смотреть материал в присутствии свидетелей, — мрачно сообщила я подругам, выключая телефон. — Он полицейский, а на экране перед ним предстанет жертва преступления в окружении толпы подозреваемых. Если он не приложит кассеты к делу, его просто уволят.

— Не надо! — разволновалась Мартуся. — Только через мой труп!

— Что же нам делать? — ехидно спросила Малгося. — Убираться восвояси? Ну уж нет, дудки, никуда не уйду, поскольку умираю от любопытства.

К тому времени мы перебрали лишь половину фотографий. Наверное, я действительно поторопилась со звонком Гурскому, прежде надо было обдумать условия, при которых и волк был бы сыт, и овцы остались целы. У меня же все получилось наоборот: от овечек одни косточки, а волк подыхает с голоду.

Но главное — наше открытие тянуло на сенсацию!

Таинственная Ева Май, неудачливая звезда, кошмар краковского телевидения, была не кто иная, как Ева Бучинская, бывшая жена пана Теодора!

Я не сразу узнала ее на кассете. Во-первых, слишком сосредоточилась на Тупне и почти не замечала других персонажей, а во-вторых, волосы полностью изменили ее внешность. По природе своей она шатенка, волосы темные, короткие и вьющиеся, а на кассете — платиновая блондинка с длинными прямыми волосами. Должно быть, парик. На фото она была в своем натуральном виде, но без сильной лупы я бы ее и не заметила.

И какого черта я кинулась названивать Гурскому?! Делать мне больше было нечего!

— Нет, — сказала я решительно. — Никто никуда не уходит, вы обе можете пригодиться. Могла ведь я вас в гости пригласить? Могла, конечно.

— Вот спасибо тебе! — буркнула Мартуся.

— Напитки на стол! — распорядилась Малгося. — Тащи все, что есть. Три девы жаждут мужского общества. Подойдет предлог? Про Витека забудем на время, к тому же все равно унего в голове одна рыбалка, вот и сейчас, можно сказать, бросил меня и умотал к своим рыбам. А мы устроили девичник. Бобы еще остались?

— Бобы! — обрадовалась Мартуся. — Остались, я видела. Кастрюлю к бою!

— Успокойтесь! — рассердилась я. — Сначала проясним ситуацию, послушаем, что он скажет. Покажем ему снимки из «Мариотта». А потом я уединюсь с ним, а вы отправитесь наверх. Якобы шмотки новые примерять. Чем не предлог?

— Насколько я знаю, наверху одни рубашки Роберта, — язвительно заметила Малгося. — Неужели кто-то поверит, что мы пойдем наверх мерить рубашки моего братца? Пусть даже двоюродного...

— Что касается дамского гардероба, мужик поверит всему. Да и откуда ему знать, что там только рубашки Роберта? Он что, в шкафах моих рылся? Телевизор там точно есть, словом, вы будете страшно заняты, ну какие из вас свидетели? А Гурский может заявить, что играл со мной в домино...

— У тебя что, есть домино? — изумилась Мартуся.

— Нет. Ладно, в карты. Карты есть. Погодите, надо по-быстрому переписать кассеты, пусть забирает копии, могут пригодиться. Мачеяк... надо узнать, как у него с алиби. Ведь если это Мачеяк скотину пристукнул...

Но я была готова защищать Мачеяка всеми силами. Порядочный человек. Доброе дело совершил.

Малгося успела выложить в салатницу бобы, Мартуся достала пиво и стаканы, принесла вино, кальвадос и коньяк. Я слегка поколебалась насчет виски, не зная, есть ли в морозилке лед, потом сообразила, что Гурский приедет на машине. Успокоившись, набрала номер Юрека Малиновского.

— На церемонии нет времени, — торопливо проговорила я. — Вы уже в курсе, что на прошлой неделе Тупня прибрала костлявая? Не знаете, где в это время находился Мачеяк? Ну, тот самый, что все время переводился с завода на завод?

Юрек ответил не раздумывая:

— Мачеяк был во Франции. На ипподроме в Лонгшаме проводились соревнования трехлеток. Участвовали две наши лошади. Луиджи купил их за гроши, и они ему в Европе денежки зарабатывали. Мачеяк со злости поехал понаблюдать, я сам его попросил. А что случилось?

— Ничего. Значит, в Польше его точно не было?

— А! Понимаю. Нет, это не он. Именно в тот день он там встречался с людьми, французский он знает... Правда, это было утром...

На «утро» я не обратила никакого внимания.

— Пока, спасибо большое.

Юрек хотел еще что-то добавить, но я положила трубку. У калитки уже звонили.

С первых слов стало понятно, что рубашки моего сына в качестве предлога не пригодятся. Мартуся мигом оказалась в центре внимания.

— А, вы здесь, очень хорошо, — заявил Гурский, едва сев за стол, уставленный стаканами с бутылками и заваленный снимками из отеля «Мариотт». Скользнул взглядом по бутылкам и принялся изучать физиономии на фотографиях.

— Как я понимаю, у нас дружеская вечеринка, — пробормотал он. — Очень рад, но я за рулем...

— В случае необходимости в ваше распоряжение будет предоставлено такси, — успокоила я его. — Мой племянник вас отвезет. Правда, он бросил жену и умчался на рыбалку...

— Как, опять рыбалка? Как несколько лет тому назад?

— Это совсем другая рыбалка. На этот раз Витек поехал к морю, но в любой момент готов вернуться. Он у нас на подхвате. А у нас, между прочим, дружеская вечеринка, никакого официоза.

Тут вперед вылезла Мартуся:

— Хоть бороды у вас и нет, но я вам ее привезла...

— Бороду? — изумился Гурский.

— Да не бороду, а эту вертихвостку.

— Сначала ты ее отсюда увезла! — указала я.

— По ошибке!

— Бобы! — выкрикнула Малгося. — Угощайтесь бобами, гость дорогой! И хотя мы с вами лично не знакомы, вы наверняка знаете, что я племянница Иоанны. Это мой муженек отыскал для вас тот обглоданный рыбками труп. И не отказывайтесь от напитков. Транспорт мы обеспечим.

Гурский еще раз, теперь более внимательно, осмотрел стол и выбрал красное вино. Одобрив его выбор, я принесла ему лупу и зажгла все имеющиеся в комнате лампы.

Потягивая вино, Гурский принялся изучать фотографии.

— Позволено ли на дружеской вечеринке задавать вопросы? — поинтересовался он.

— Сколько угодно! — заверила его Мартуся.

— Пожалуйста, пожалуйста, — поддержала я.

— Где бы это ни происходило... — начал Гурский.

— В «Мариотте»! — хором закричали мы с Мартусей.

— Не имеет значения. Когда?

О черт... И почему полиция всегда задает такие трудные вопросы?

Тяжело вздохнув, я поднялась с места:

— Придется подождать. Мне надо заглянуть в календарь, может, там есть запись. Если нет, тогда позвоним.

Запись нашлась.

— В начале этого года, седьмого января. Прием для важных персон и богемы. Что-то там праздновалось, уж не помню, что именно. Меня туда заманили тем, что мероприятие устраивалось в казино при отеле.

— Насколько я понимаю, меня должны интересовать фигуры на заднем плане. На покойного я уже нагляделся. Не ради же него вы меня пригласили. На кого еще я должен обратить внимание?

— Дамочка рядом с ним. На двух снимках.

— На одном они в обнимку, — громким шепотом подсказала Мартуся.

— Гадость какая, — пробормотала Малгося себе под нос.

— Вижу. Кто это?

— Дура набитая! — выкрикнула Мартуся в полный голос. — Некая Ева Май.

— Она же Ева Бучинская, — со значением добавила я. — Бывшая супруга пана Теодора.

Гурский оторвался от фотографий. Лицо у него было каменное. Полицейский посмотрел на Мартусю, потом на Малгосю и, наконец, устремил взор на меня.

— И вы только сейчас...

— Претензиям и упрекам здесь не место! Я сама обнаружила, что это Ева, всего лишь час назад! Да меня чуть кондрашка не хватил. Оказывается, эта идиотка пользуется псевдонимом Ева Май. И вот кто ее отлично знает! Вот! Особа из Кракова! С телевидения!

Обвиняющим перстом я ткнула в Мартусю, а та в подтверждение моих слов затрясла головой. Можно было подумать, она страшно гордится этим знакомством, хотя причин для гордости явно не было. Малгося взирала на происходящее с жадным интересом, вопросов не задавала и исправно подливала всем напитки.

Гурский довольно долго молчал, пил вино и рассматривал снимки. Потом увлеченно поедал бобы. Наконец поднял глаза и уставился на Мартусю.

— Выкладывайте все, что знаете о Еве Май! — потребовал он. — Чем занимается, где живет, как давно там живет, знакомые, телефоны...

И Мартуся зафонтанировала точно проснувшийся вулкан. Я только слушала и восхищалась. В том, что Ева кретинка каких поискать, сомнений у меня и без ее рассказа не было, но чтобы до такой степени... Климакс, что ли, отразился на ее мозгах? Да нет, баба вполне молодая. Лет десять еще продержится на плаву.

Я попыталась подсчитать в уме, сколько Еве лет. Когда пан Теодор женился, я уже поменяла место работы; ему было под сорок, а его избранницей стала восемнадцатилетняя девушка редкой красоты, сколько об этом ходило тогда разговоров... Боже ты мой, двадцать один год прошел с тех пор! Хорошо, так сколько же ей сейчас? Тридцать девять, в самом соку! Пану Теодору уже за шестьдесят, а ему и пятидесяти не дашь...

— ...никто не знает, где она живет, — повествовала Мартуся. — Или у любовников, или квартиру снимает, не в гостинице же. Ой, да у нее от кавалеров отбоя нет. Наш директор уже получил по морде от своей благоверной, два продюсера за ней увиваются (только не затем, чтобы поставить перед камерой, а затем, чтобы в койку уволочь), а для нее главное — в телевизор проникнуть.

— Ты же говорила, что региональное телевидение популярностью не пользуется, — удивилась я, — чего же она так старается?

— А куда ей деваться? Из Варшавы ее поперли, вот она и подумала, что на телевидении победнее шансов у нее больше. Мол, стоит разок появиться на экране, и весь мир с ума сойдет от восторга. Кто-то ей, наверное, посоветовал перебраться в провинцию. А может, и сама додумалась... Женщины ее на дух не переносят. Еще бы! Зато мужики к ней так и льнут. Ну как же, красивая и глупая. Только у нее самомнения выше крыши, ей не всякий угодит.

— И всем она известна под именем Ева Май, — задумчиво произнес Гурский. — А давно она в Кракове?

— Да месяца три или четыре тусуется. Поначалу появлялась наскоками, а последнее время безвыездно сидит. По крайней мере неделю.

— И где ее можно найти?

— Да где угодно! — воскликнула Мартуся. — Какая же она стерва! Ведущую перед записью пыталась с лестницы столкнуть, притворилась, что поскользнулась. Как же, поскользнулась! Яцек успел подхватить Магду, сам чуть не грохнулся!

— Вы при этом присутствовали?

— Нет, Яцек мне рассказывал. Все об этом говорят!

— Ну, на лестнице мы засаду устраивать не будем. Подумайте, где ее можно застать?

Мартуся пожала плечами, открыла очередную банку с пивом.

— Я же говорю, где угодно! На телевидении, в ресторанах, в казино. Она, наверное, и жрет-то только в заведениях и за чужой счет. Если где-то что-то затевается, она тут как тут! Проныра, пройдоха, продувная бестия! Крыса пергидрольная! Холера бледная!

— Ага, подходящее имечко, — вставила Малгося.

— Точно! — с жаром подтвердила Мартуся. — Самая Бледная Холера! Отныне так и будем звать эту холеру и чуму в одном флаконе.

— Вы наверняка знаете Краков лучше, чем я, — упорствовал Гурский. — Заведения, в которых она чаще всего бывает, фамилии продюсеров, адреса, место работы...

— А я ее этим допеку? — оживилась Мартуся.

— Гарантий дать не могу...

— Была не была! Привлеку к делу Иольку! Она должна знать больше, чем я. У этой... как ее... Холеры есть подружка, Иолька мне что-то говорила... Звоню!

Мартуся схватила свой мобильник и кинулась в кабинет.

А у меня зародилась одна мысль... Дикая и ни на что не похожая... Нет, так нельзя...

Я огляделась. Гурский невозмутимо рассматривал фотографии. Малгося неожиданно вскочила, заявила, что ей нужно в ванную, и исчезла.

Я постаралась использовать представившуюся возможность.

— Пленка, о которой я вам говорила, рабочая запись, у меня. Мартуся ее привезла. Тихо! Подруги не слышат, свидетелей нет, я не могу ни дать ее вам, ни показать, иначе вам придется признаться, что вы ее смотрели. Но как насчет копии?

Гурский оживился, но тут же постарался изобразить равнодушие.

— А что на пленке?

— Все, что вам нужно. Толпы людей, снятых в разных местах. В частности, в конюшнях и питомниках лошадей. И в каждом кадре — Тупень. Болтает и вовсю компрометирует себя. Два оператора снимали, ухватили множество моментов... Звук глухой и не всегда синхронный, но разобрать все можно. По сути — каша, монтажный материал, и тем не менее бесценный источник информации.

— Я предпочел бы увидеть запись прямо сейчас.

— А как я скрою это от Мартуси? Она не должна знать, а то ведь проболтается. Сама того не желая, проболтается. Минуточку, а видеомагнитофон у вас дома есть?

— Да.

Телевизионные кассеты с Тупнем находились в черных коробках со скромной надписью на боку «рабочий материал». Коробки, где покоились мои кассеты, обыкновенные, из магазина, выглядели совсем иначе. Пришлось пойти на очередной подлог. Я вынула из первых попавшихся картонок кассеты, сунула их в черные и быстро положила на место. Кассеты Мартуси я запихала в картонки и скакнула к столу. Гурский с явным одобрением наблюдал за моими манипуляциями и без лишних слов сунул добычу в карман.

— Только завтра утром верните, подружка моя — ранняя пташка, — прошептала я. — Солнышко едва взошло, а она уже порхает. Настоящий жаворонок, страдающий бессонницей!

— Сейчас осень на исходе. Солнце всходит довольно поздно.

— Так она поднимется до рассвета. Вы бы не могли утром, в половине седьмого, подбросить их в мой мусорный бак?

Гурский открыл рот и закрыл. Моим тайником он уже как-то пользовался и оценил замысел. И правда, странно будет, если он припрется ни свет ни заря. Мартуся не дура, зачем давать ей лишний повод для подозрений? А в помойке она точно копаться не станет. Разве что с утра пораньше за уборку примется. Но к помойке она всегда была равнодушна, и прежде ее хозяйственный пыл на мусорные баки не распространялся.

Тут как раз Мартуся вернулась из кабинета. Гурский едва заметно кивнул мне.

— Иолька сообщила, что с Бледной Холерой дружит монтажерша Дануся. Общего мужика у них нет, делить нечего. Зато у Дануси есть брат, а с невесткой она на ножах, вот и подкладывает Еву брату, назло невестке. Сейчас они вместе отправились в какой-то ресторан. Иолька пообещала разузнать, где Холера живет, возможно, как раз у этой Дануси. Я-то ее плохо знаю. Еще Иолька сказала, что недавно у них что-то стряслось и Дануся в последнее время вся на нервах...

— Еще раз — и по порядку! — потребовала Малгося и налила всем вина.

— Фамилия и адрес этой Дануси! — воскликнул Гурский.

Мартуся воспользовалась передышкой, чтобы влить в себя изрядный глоток пива.

— Я знала, что вы об этом спросите! — гордо заявила она. — Фамилия — Репляк, а Иолька сейчас позвонит и продиктует мне адрес, спросит у пани Зофьи. Мне пришлось разъединиться, чтобы Иолька могла позвонить пани Зофье, я правильно сделала?

Гурский с минуту молча пил вино и жевал сыр, явно размышляя. На мой взгляд, ему страшно повезло. Любой оперативник почел бы за счастье иметь в качестве свидетелей женщин, которые с готовностью выдают любые тайны, выбалтывают любые сплетни, чуть не насильно впихивают следователю фамилии, адреса, связи... Ему бы в ножках у нас валяться.

Но Гурский в ножки нам не повалился, напротив, вдруг торопливо засобирался.

— Будьте добры, побыстрее... Нет, вы лучше перезвоните мне на мобильный и сообщите адрес, а сейчас мне надо бежать. Извините, служба.

Такого никто из нас не ожидал. Мартуся аж пивом поперхнулась.

— Но как же вы сядете за руль после вина? — строго осведомилась Малгося.

Гурский снисходительно глянул на нее.

— Вы и вправду думаете, что найдется патрульный автомобиль, который меня не подвезет? За своей машиной заеду утром. Большое спасибо за приятный вечер.

Я не произнесла ни слова — до меня вдруг дошло, что Гурскому не терпится посмотреть видео с Тупнем.

— А вино у тебя осталось? — поинтересовалась Малгося, когда за полицейским захлопнулась дверь. — За мной Витек приедет, а вам и ехать никуда не надо. Вот уж не думала, что общаться с полицией так интересно!

* * *

Предположение Мартуси оказалось верным: Ева Май действительно проживала у Дануси Репляк, а пани Зофья раздобыла адрес. Гурскому эти сведения были переданы в одиннадцать вечера. Чем он занялся потом, никто из нас не знал. Расспрашивать его посреди ночи было неудобно, кроме того, я упорно не желала вести собственное расследование.

Зато Малгосе частное расследование пришлось по душе.

Витек заехал за ней часов в десять, страшно недовольный жизнью: он любил рано ложиться спать и вставать в четыре утра. Совсем как Самуэль Пипс[1] . Сегодня день у Витека получился очень длинный. Он досмотрел по телевизору футбольный матч и только после его окончания поехал за женой. Но уговорить Малгосю немедленно возвращаться домой Витек не смог.

— На вашем месте я бы отправилась в Краков, — распиналась она. — Эта самая Дануся наверняка в курсе всех подвигов Бледной Холеры. Но полицейским она ничего не скажет. Ты ведь сама говоришь, что Ева была на месте преступления. И к покойному липла как пиявка. Она видела убийцу, клянусь!

Я тоже была в этом убеждена, но в Краков ехать не собиралась. Пусть там Мартуся подсуетится. Но Малгося настаивала на своем, схватила какую-то бумажку и стала расписывать расследование по пунктам.

— Твоего пана Теодора придушить мало. Что это он у тебя, словно жена Цезаря, вне всяких подозрений? Уж о своей-то бывшей он должен хоть что-то знать! Это — раз. Кроме того, я, к вашему сведению, не дура глухая. В разговорах ваших постоянно поминается какой-то Кшись, приятель пана Теодора. Этого Кшися тоже надо взять за жабры! Это два. Все эти хари с кассеты, может, конечно, и трясутся от страха, но откуда ты знаешь, что именно кто-то из них прикончил Тупня. Это три. И что еще мне родная доченька скажет? Ох и поговорю я с ней!

— Я с ума сойду, — убежденно заявил Витек, плюхаясь за стол. — Тут жена хреновину порет, там какая-то Доминика в жилетку Зузанне плачется, слезы ручьем, без половой тряпки не справиться... А мне-то куда деваться? Рехнулись вы все, что ли?

— Что за Доминика? — заинтересовалась Мартуся.

— Подружка Зузы, — пояснила я вместо Малгоси, с головой погрузившейся в план следственных мероприятий. — Тоже лошадница, постарше ее будет, в конкурах участвует. А чего это она плачет? — забеспокоилась я. Что-то не так с какой-то лошадью?

— Какое там! Если бы дело было в лошади, они бы обе рыдали! Из-за парня ревет. Бросил ее ради какой-то старой стервы, ответил Витек.

— Ты что, подслушивал?!

— Да она так орала, что комментатора заглушала! По-моему, она так надрывалась не от обиды, а со злости. Как она его только не поносила! А зовут этого парня Кшиштоф, как и вашего подозреваемого. Меня от этого имени уже просто тошнит.

Мы с Мартусей переглянулись. В голову нам пришла одна и та же мысль: Кшиштоф бросил Доминику ради какой-то старухи. Доминика — заядлая лошадница. Значит, Кшись много чего от нее мог узнать, а потом поделиться с новой пассией... Вроде чушь, и все-таки...

— Слишком гладко все получается, — озабоченно заметила я.

— Молодую девчонку поменять на старую калошу? — недоверчиво покачала головой Мартуся.

— Обалдела, что ли? Она твоих лет, а то и моложе. Себя ты тоже калошей считаешь? Ты ее видела? Роза в цвету!

Мартуся задумалась и взяла свои слова обратно. Она даже высказалась в том смысле, что здесь, наверное, простое совпадение имен. Стерв на свете много, а дурачков, которых зрелая мадам всегда обведет вокруг пальца, и того больше.

Малгося, как оказалось, все слышала.

— Кшися этого необходимо проверить. Зузу я срочно расспрошу и Доминику тоже. Раз ты не хочешь, я займусь. Сейчас же дай мне телефон твоего Кшися!

— Ой, поеду-ка я на рыбалку... — мрачно изрек Витек.

* * *

Тадек, сын моего приятеля, отличался необычайными талантами и имел на дому таинственное устройство, позволяющее переписывать кассеты с одной на другую. Аппарат использовался им исключительно в личных целях, для заработка — никогда. Время от времени нам попадалась какая-нибудь жутко редкая запись, а то и просто фильм, который неплохо бы иметь у себя. В этом случае достаточно было обратиться к Тадеку, и вопрос решался. Подробности меня никогда не интересовали, но я знала, что Тадек не проболтается.

Мысль о том, что она совершила кражу, не шла у Мартуси из головы, поэтому она не возражала против комбинации с Тадеком. Накануне вечером я позвонила ему на работу, и мы договорились, что по пути домой парень заскочит ко мне.

Пластиковый пакет с кассетами я достала из мусорного бака без помех. Мартуся была поглощена кормлением кошек, а те и не возражали, поскольку порции их выросли раза в два. Кроме положенного кошачьего корма Мартуся попотчевала их хрустящими хлебцами, молоком, лежалой вареной колбасой и заскучавшими шпротами. Времени, чтобы поменять упаковки у кассет, у меня оказалось достаточно. Мартуся ничего не заметила. Обошлось и без вопроса, получил ли Гурский материалы про Тупня.

Подъехал Тадек, забрал кассеты, осознал всю сенсационность материала и обещал завезти их назад около полудня.

Его приезда и звонка от Иольки мы ждали с нетерпением. Мартуся всей душой уже была в Кракове, но показываться в родной конторе без кассет ей было нельзя. Я вяло пыталась ее успокоить, хотя и сама пребывала на взводе.

То, что Бледная Холера и Ева Бучинская — одно и то же лицо, меня особенно не удивило. Но вот по отношению к пану Теодору я чувствовала себя по-дурацки. Не хочет он говорить о бывшей жене — и ладно, однако я-то обязана была известить его о развитии дела. А я — ни словечка, ни о связи Евы с Тупнем, ни о разговоре с Гурским, ни о подозрениях вокруг Кшися, ни о таинственном нападении на мой дом... Ничего, ноль, абсолютная тишина!

Друг называется! Что-то меня мучило и грызло. Совесть, не иначе.

Рука моя уже тянулась к телефону (позвонить пану Теодору и договориться о скорейшей встрече), когда ожил Мартусин сотовый. Иолька, наверное...

И точно. Это была она.

— Погоди-ка, — взволнованно произнесла Мартуся. — Я буду повторять все, что ты скажешь, чтобы Иоанна тоже слышала, а то я что-нибудь потом перепутаю. Ты болтала в буфете с Данусей Репляк, когда приплелась Холера и подсела к вам... Нет, с самого начала!

Я слушала, стараясь не дышать. Реплики Мартуси порой заставляли меня стискивать зубы. Но надо отдать Мартусе должное — ее вопросы расставляли все по полочкам.

— Зачем Иолька с Данусей встретились в буфете на телевидении, ведь не такие уж они сердечные подруги?

Иолька ее специально поджидала под предлогом обсуждения сценографии. Был разговор, что на ее площадке состоятся какие-то съемки...

— Не рано ли?

Да есть немного, просто не терпелось бабам потрепаться...

— Но при чем здесь Дануся, она же монтажер?

Тут я испустила кладбищенский стон. Мартуся моментально вернулась в нужную колею.

Дануся, злая как черт, жаловалась на своего брата-рохлю... Еще больше на Еву, правильно, ей бы только выделываться, глупой курице, а парень-то хоть куда...

Я не имела ни малейшего понятия, какими достоинствами обладает Данусин брат, но согласно закивала.

Ева вся на нервах, у нее голова занята другим...

— Чем? — спросила Мартуся у собеседницы.

Деньги-дребеденьги, вот что у нее в башке...

— Похоже, Бледная Холера перед Данусей не таилась, — добавила Мартуся уже от себя.

Мол, бывший муж хоть и дурак, да никак жениться не может...

— Почему не может?

Да потому что тогда, согласно брачному контракту, имущество делить придется, а у него как раз сейчас доходы поперли.

Господи ты боже мой! Что за выгодный заказ получил пан Теодор? Надо с ним встретиться, да поскорее!

Все ведь потратит на эту суку...

— Какую суку?

Данусю от нее уже трясло, и неудивительно... Эта зараза ведь привяжется как репей, выдоит его до конца, а на раздел хрен у него что останется...

— Что за зараза? Нет, это я спрашиваю, Иоанна только слушает... Что ты сказала? Ничем не могу помочь, я должна все повторять!

И тут Дануся начала как-то косо на нее посматривать... А Ева строчит-заливается, она, мол, этого не допустит. Конкурентку она вроде бы за руку схватила.

— Что это значит?

Ну, она так выразилась. Тут вид у Дануси совсем странный сделался... В это мгновение в дверях появился Томаш... Ева вскочила, кофе не допила, прервала на полуслове... Помчалась за ним...

— Понимаю, вы остались...

А Дануся сказала, что Ева — дура и гонится за двумя зайцами сразу. Уже ведь отыскала было поклонника, но он ее бросил... Но невестке она не простит и брата в покое не оставит....

— И ушла? Как это — ушла?

Я резко замахала рукой. Мартуся, конечно, не кинозвезда, а я не известный режиссер. И все-таки не надо повторять вчерашних промахов.

— Они знают, как ее настоящая фамилия? — прошипела я.

Мартуся услышала, понимающе взглянула на меня, повторила мой вопрос. Нет, Иолька не знала, а насчет Дануси уверенности у нее не было.

— Рассказать ей?

Я кивнула.

Иолька не слишком удивилась, она с самого начала сообразила, что Ева Май — сценический псевдоним. Просто настоящая фамилия ей была ни чему, ни сотрудничать с дамочкой, ни прописывать ее у себя она не собиралась. Если бы не дружеские отношения с Мартусей, Иолька и говорить бы ни с кем не стала. Содержание разговора она повторила целиком, если надо, можно и еще потрепаться, но только вечером, когда Дануся забежит к ней после работы выпить пива.

— Зачем ты хотела, чтобы я сообщила ей фамилию? — поинтересовалась Мартуся, закончив разговор.

Ради Гурского, — нехотя призналась я. — Пусть радуется.

— Но он же и так знает.

— Пусть все в Кракове узнают. А то Ева Май, Ева Май! Ничего не май. И не ноябрь.

— А, понятно. Фамилия Бучинская не особо благозвучная...

— Мне бы самой со всеми переговорить... Только я в это дело не вмешиваюсь. С паном Теодором я всегда успею встретиться, а его жену пусть допрашивают без меня. Я за всю жизнь с ней словечком не перекинулась. Нет, вру, была как-то у них в гостях, семнадцать лет назад, сразу после свадьбы, и сказала ей «здравствуйте», «очень рада» и «до свидания».

— Не может быть! Она что, выгнала тебя из дома?

— С ума сошла? Она просто исчезла из поля зрения, а я мило поболтала с паном Теодором. Потом она мелькнула у меня перед глазами, когда я уходила. И все. Знаешь, пока я слушала ваш разговор, мне пришло в голову...

Тут я смолкла. Нет, сперва надо привести мысли в порядок.

Мартуся вспомнила, что ждет Тадека.

— Ну! Говори же! Вот-вот Тадек приедет! Где, кстати, он? В шесть мне надо быть в Кракове! О чем задумалась?

— О Еве...

— То есть о Бледной Холере. Надо быть последовательными.

— Об этой дуре. Неужели она была свидетелем преступления? Не могу поверить. Может быть, она и прошла через сад, может, и была знакома с Тупнем, может, это она его впустила, открыв дверь изнутри...

Я снова замолчала, внезапно осознав, что для меня и Мартуси в этом дурацком телефонном разговоре про Еву ничего странного не было. Все было абсолютно понятно. А вот что почерпнет из него Гурский?

— Ты скажешь наконец что-нибудь определенное? — разозлилась Мартуся.

— Я подумала, что, когда пан Теодор выталкивал Тупня, он не мог долго возиться с ключами и просто захлопнул дверь...

— Послушай, почему ты постоянно величаешь Теодора «паном»? Никто другой этой чести не удостаивается.

— Не знаю. Возможно, потому, что лет двадцать пять тому назад он был моим начальником. Недолго, правда. Наверное, с тех пор этот «пан» к нему и прилип. Подходящее для него обращение, кстати. Возвращаясь же к дуре Еве...

— Холере, — педантично поправила меня Мартуся.

— Ладно, к Холере. Не может быть, чтобы у нее на глазах порешили Тупня, а с нее как с гуся вода. Никакой реакции. Не отмороженная же она совсем! Не присутствовала она при убийстве! Дура-то она дура, но провалов в памяти за ней пока не наблюдалось. Ты только себе представь...

— И не подумаю.

— А я попытаюсь. Как это Бледная Холера ни словечка не проронила после убийства? Она же отслеживает имущество супруга как собака-ищейка! Ей не пришло в голову, что убийство может повредить пану Теодору? У бывшего мужа дома лежит труп, а она весела и беззаботна? Так можно потерять все! Нет, я отказываюсь верить, что Ева хоть что-то знает о преступлении! До сих пор я считала, что главный свидетель — она. Теперь — нет.

— А ведь ты, пожалуй, права! — согласилась Мартуся. — Сегодня вечером еще раз поговорю с Иолькой, как только вернусь в Краков. Вытяну из нее все, что знает. Ведь Бледная Холера явно горазда языком молоть, а про убийство в доме бывшего мужа ни гугу! Слушай, а тебя не смущают все эти совпадения?

— Какие совпадения?

— Ну я про Доминику, подружку Малгосиной дочки Зузы, и ее хахаля Кшиштофа. Тут Кшись, там Кшиштоф. И он бросил Доминику ради какой-то бабы в возрасте...

Я призадумалась.

— Не знаю даже.

— Да знаешь ты, знаешь все! — заорала Мартуся. — Ведь если кочерыжка бросила его ради карьеры...

— Это только предположение. Стечение обстоятельств. Но даже если все так, я только рада. Променять такого парня, как Кшись, на рвотный порошок в лице Тупня? Хотя так ей и надо! Особенно если учесть, что Тупень мужик был жадный и с деньгами расставался с большим скрипом. А она возомнила о себе...

— Откуда ты знаешь, что он был жадный?

— Это всем известно.

— Послушай, ведь Кшись тоже мог выйти из себя? У любого мужика от бабы крыша может съехать. Вдруг это Кшись его замочил, чтобы избавиться от конкурента? Ревнивцы на все способны, уж я-то знаю!

Я тоже кое-что знала на этот счет. И мне, и Мартусе в свое время посчастливилось пожить бок о бок с агрессивными ревнивцами. Мужики были разные, но суть от этого не менялась. Я быстренько подвергла Кшися анализу и заколебалась еще больше.

— Да он вроде не такой, хотя черт его знает... Если что-то заденет его за живое, то уж он расстарается...

Я вспомнила, как Кшись весь заливался краской у моего компьютера, когда подтверждались наиболее сомнительные результаты, как медленно он остывал, примчавшись ко мне с большим опозданием после встречи с девушкой, как не мог сдержать нетерпения, когда я вцеплялась в него и удерживала за рабочим столом, как бурно радовался, взломав засекреченную базу данных в Интернете... Да ведь у него, пожалуй, всего две страсти: компьютер и женщины.

Я неуверенно поглядела на Мартусю:

— Ну?.. Даже если баба эта бросила его?

— Может, не она его бросила, а он ее? Допустим, он за ней бегал... Что-то в ней есть. Признаю, хоть и противно. Звезда из этой швабры как из меня монахиня, а гляди-ка, она все еще на плаву, и с телевидения не гонят. Мужики по ней с ума сходят, может, и твой Кшись туда же... Погоди... как бы это назвать... ага! Взял и вызвал соперника на дуэль!

— Неплохо, — одобрила я. — И как даст ему по башке любимым камнем пана Теодора! После ухода героини романа, я правильно понимаю?

Мартусю сцена взволновала.

— Ага! Она убегает, оставляет мужиков одних, чтобы разобрались между собой, как эти... олени во время гона. Тупень трусливо удирает, упрямый Кшись хочет его остановить, ну и...

— Они меряются силами.

— Меряются, ой меряются. Ну как? Могло такое быть?

— Олениха бы просто подождала, кто победит...

— Какая олениха? А, понятно. Тоже мне олениха! Двое дерутся, а она к третьему побежала и до сих пор не знает, чем дело кончилось. Газеты не читает, радио не слушает, по телевизору про Тупня два слова вякнули. Что скажешь?

Что тут скажешь... Версия Мартуси была весьма правдоподобна, у меня у самой возникли похожие опасения. И все же этот вариант я отвергала. Кшись нравился девушкам. Бледная Холера вполне могла его обольстить просто для собственного удовольствия, на время забыв про материальную выгоду. Может, он даже пробудил в ней нежные чувства. А теперь — чтобы не давать показаний — она на всякий случай исчезла со сцены. Больше того, Холера запросто могла себе вообразить, что Кшись и Тупень подрались из-за нее, и чем бы это ни кончилось, она ни при чем...

— Я не занимаюсь этим делом, — упрямо пробурчала я. — Пусть кто-нибудь поговорит с Кшисем неофициально. Со дня преступления я его в глаза не видала, да и не стремлюсь. Гурскому о твоих предположениях я не скажу ни за что на свете. Если это и вправду Кшись, то низкий ему поклон. Мне совсем не хочется, чтобы его разыскали. Убил мразь, а сидеть придется как за человека порядочного. Только этого не хватало!

Бог его знает, какая еще мысль могла бы прийти Мартусе в голову. Но тут у калитки позвонили — пришел Тадек с кассетами. Мартуся могла возвращаться в Краков.

— Ну, холера, что ж это такое? — с удивлением и опаской произнес Тадек, отдавая мне сумку. — Поглядел я на этот спектакль. Ничего себе бомбочка. Вы слышали, что там в сторонке говорили о приватизации? И чего после этого удивляться, что в стране нет денег на здравоохранение, дороги, образование, пенсии...

— Тадек, ты только молчи, — торопливо предостерегла я, — ты никогда в жизни этих кассет не видел. Можешь порадоваться про себя, что хоть одного ворюгу черти взяли.

— Я еще больше порадуюсь, если черти на этом не остановятся. А это правда не вы? Жаль. Но пока ничего не потеряно, у меня всегда найдется свободная минутка для хорошего дела, вы только дайте знать...

* * *

Пан Теодор с готовностью оторвался от работы над мозаичным арабским шандалом. Сей предмет мог быть и византийским, и турецким, но в любом случае мозаику нужно было подновить.

— По-моему, этот узор выложен из бисера, — с сомнением заметила я, осмотрев диковину. — У вас есть такие же бисеринки, чтобы восполнить недостающие фрагменты?

— Найдутся, - беззаботно ответил пан Теодор, смывая с пальцев остатки клея. — Как хорошо, что Советский Союз уже распался!

— Просто замечательно. А в чем дело-то?

— Эта штучка украдена из Бахчисарая. Сегодня никто уже не будет заниматься расследованием.

— Не может быть! — поразилась я. — И каким чудом это удалось стибрить? В тамошнем музее я видела только два таких шандала, и они бросались в глаза!

Теодор помахал рукой в воздухе и пригласил меня в гостиную.

— Какие там два! В запасниках их валялось немерено, вы же сами видели эти запасники. В каком они были состоянии, боже мой! Все вперемешку! Бисеринки вместе с мусором, будто их с пола смели! Мелкие камушки, кусочки рубинов, лазуритов — и тут же мышиный помет, дохлые пауки, фруктовые косточки...

— Косточки тоже антикварные?

— Возможно. Там сухо. Только я косточками не интересуюсь. Хорошо, что пришли, все равно работа не идет.

— К делу. Пан Теодор, я должна вам все рассказать, а то какое-то не пойми что получается. Ох и наслушалась же я сплетен, доложу я вам! Так вот: кто-то за нами следил и сообразил, что я вынесла тот мешок.

Пан Теодор забеспокоился:

— Вы так думаете? Почему?

— У меня какие-то типы уже устроили шмон. И нужны им были не бумажки или записки, а большой предмет.

Я рассказала ему о попытке ограбления. Пан Теодор ужасно расстроился. Мысль о том, что я оказалась в опасности, повергла его в полнейшее уныние. Хорошо хоть антидепрессант оказался под рукой.

— Не могу поверить, чтобы о нашей распечатке кому-то стало известно! Компромат — другое дело, и Юрек вон говорил, что у Тупня кое-что имелось... Но ведь они должны считать, что компромат забрал преступник, а не вы!

В баре у пана Теодора обнаружился вполне безопасный напиток — грейпфрутовый сок. Я попросила налить мне полстаканчика. Себя пан Теодор решил побаловать коньячком.

— Вот я и полагаю, что кто-то сидел и наблюдал.

— Да что вы... Какой смысл? Я же этот мешок отнес назад! На виду у всех! Да, кстати! Мешок забрала полиция...

— Можно было за нами и не следить. Хватило бы одного дедуктивного метода.

— По логике, у Тупня надо было устраивать обыск, а не у вас!

— Они и взялись бы за его жену, только, кажется, никто не знает, где она.

— Вот-вот, — внезапно оживился Теодор. — Его жена, по-моему, за границей, а домов у них три или четыре... Там бы поискали. Это ведь прямая обязанность полиции...

— Кто этим будет заниматься? Генерал Куропаткин, что ли? Полицейские без санкции не имеют права, а прокурор ни за что на свете санкции не даст, ведь преступники из высших сфер навроде священных коров. Но если уж речь зашла о женах...

А воспользуюсь-ка я случаем...

— Пан Теодор, давайте начистоту. Не время деликатничать. Я понимаю, вы не хотите говорить о жене. Но никуда не денешься. Вы знаете, что происходит с вашей бывшей?

Теодор с отвращением скривился, взглянул на рюмку и залпом осушил.

— Не люблю я касаться этой темы. Ну да ладно. Не знаю я о ней ничего. По непроверенным слухам, она приглянулась на телевидении. Или телевидение приглянулось ей. Контакты какие-то там налаживает...

— Давайте без экивоков! А то мы так до утра просидим. О том, что она была знакома с Тупнем, я знаю.

— Откуда?

— Есть у меня пара фотографий... Они там вместе. На чужого мужика никто так не вешается, если этот мужик не Мел Гибсон...

— Почему Мел Гибсон?

— А я бы сама ему на шею кинулась... Хотя, с другой стороны, зачем пугать человека! Но не эта же харя! Ведь не на красоту же Тупня она клюнула! Кстати, с Кшисем она тоже свела знакомство?

— Знакомство? — неожиданно рассердился Теодор. — Да он у меня здесь чуть не рыдал! Мальчишка влюбился в нее букально по уши. Ничего хорошего из этого, разумеется, не вышло. Башку она Кшисю совсем задурила, а тут еще этот тараканище подвернулся... А ведь у Кшися уже была девушка! И красивая такая!

— Вот как?

— Ну конечно. И он сам не свой сделался. Я не хотел об этом говорить, но если уж так необходимо... В общем, все из-за этой гадины!

Ой, не по душе мне эти туманные признания, которые силой вытягивать приходится. Никакой ясности. Я ведь и так уже поняла, что Кшись бросил свою Доминику из-за Евы, а Ева наплевала на Кшися из-за Тупня, у Кшися помутилось в голове и он убрал конкурента. Обоих хахалей Бледная Холера впустила в дом несчастного пана Теодора, а сама смылась. И теперь сообщники покойного подозревают друг друга. Идиотство в квадрате. Хуже всего, что сейчас надо как-то прикрыть благодетеля человечества, бедолагу Кшися.

— Вы хоть знаете, где она в данный момент проживает? — раздраженно спросила я. Теоретически здесь, у вас, а практически?

Пан Теодор опять подкрепился коньячком.

Чтобы покончить с этой темой, рискну предположить. По-моему, в одном из домов этого мерзавца покойного. Якобы присматривает да цветочки поливает...

Ну да. Цветочки поливает.

А про Краков вам что-нибудь известно?

— Про Краков? — удивился пан Теодор- В каком смысле? В общих чертах я Краков знаю.

— Ваша бывшая последнее время обретается в Кракове. На тамошнее телевидение проникла. Где живет — неизвестно. Похоже, на нее вот-вот выйдет полиция. Что скажете?

Пан Теодор пожал плечами:

— Ничего не скажу. Полиция так полиция. Ева давно мне безразлична. По правде говоря, я ее даже боюсь. Пусть ее посадят, может быть, тогда узнаем, что здесь произошло в действительности. Мне самому интересно.

— А Кшись?

— Что Кшись?

Теперь смутилась я. Вот так взять и бросить подозрение на Кшися? Нехорошо... Хотя, с другой стороны, что пану Теодору мои измышления? Тем более все это может оказаться простым стечением обстоятельств. Скорее всего, пан Теодор пропустит мои слова мимо ушей и, может, еще о чем-нибудь проболтается...

— Ну как же... Кшись был здесь...

— Много раз, — рассеянно подтвердил Теодор.

— Возможно, и в момент преступления... Он примчался за ней... И этого гада порешил не другой гад-сообщник, а Кшись...

С полминуты Теодор разглядывал меня как диковинный экземпляр из дурдома. Потом испугался. Далее страх сменился возмущением.

— Да что вы! Кшись не ударил бы его моей лошадью! Да его здесь и не было!

— Откуда вы знаете, что не было?

— Неважно! Но я точно знаю. Он был у меня за день до убийства, то есть накануне! А в тот день, когда Тупня грохнули, у меня были разные дела... С Юреком, с этим итальянцем... Просто безумный день. Но Кшись здесь не появлялся. Он чем-то у себя занимался...

Пан Теодор резко замолчал.

— Дорогой мой пан Теодор, я — не налоговая инспекция, и на ваши доходы мне плевать. По мне, можете хоть банки грабить. Но вот скажите: сейчас рядом с вами большие деньги не крутятся? Какая-нибудь работа, счастливый случай, золотая жила? Я никому не проболтаюсь, богом клянусь!

Пан Теодор не смутился, не занервничал, разве что слегка удивился.

— Работа? Что вы имеете в виду? Вы ведь тоже причастны и лучше меня знаете, какая это золотая жила!

Дошло до меня не сразу.

Наши расчеты? Ну да, на них можно неплохие деньги выиграть, но ведь не сказочно разбогатеть...

— Да вы что! Половина ставок за каждый заезд! Общую сумму выплат подсчитать легко... Целое состояние! Весь сезон постоянный доход, и какой! Это даже не жила, а золотой прииск!

Вот это энтузиазм! Жаль, что я такого не испытываю.

— А кроме того...

— Что «кроме того»?

Пан Теодор расплылся в улыбке.

— Если бы речь шла только о наших заездах! Я не хотел вам говорить, пани Иоанна, собирался сюрприз сделать. Кшись еще не совсем уверен... Но и на других ипподромах у нас тоже прекрасные шансы!

Сюрприз, не спорю. Мне вспомнились датские рысаки, и энтузиазм мой немножко подрос.

По другим ипподромам у нас нет данных...

— Кшись уверяет, их можно заполучить. Не в таком объеме, как у нас, но все-таки... Достаточно трех-пяти заездов плюс данные об ипподроме, дистанции, происхождении, жокеях и так далее. Он говорит, компьютер все обсчитает. Это же безграничные возможности! Англия, Франция, вся Европа, Соединенные Штаты, Южная Африка... ^

Добил он меня своей Южной Африкой. Нет, мужики все-таки абсолютно чокнутые существа. Кшись разбирается в скачках как свинья в апельсинах, а пан Теодор верит каждому его слову. Но если в это поверила и Бледная Холера...

— И больше ничего? Только это? Никаких денежных заказов?

Пан Теодор изумленно посмотрел на меня и огляделся, будто ожидал, что заказы выглядывают из щелей в полу.

— Ничего такого, все как всегда. А в чем дело? Откуда у вас сведения, что мне светят большие деньги?

— От вашей бывшей жены, — в отчаянии произнесла я, понимая, что правду мне не спрятать. — Ничего конкретного, конечно, она не говорит. Но вы вроде бы вот-вот должны страшно разбогатеть, и тогда она... Как это? Начнет раздел имущества. У нее-то откуда такие сведения?

Энтузиазм пана Теодора угас, точно и не было его вовсе. И я все поняла.

— Вы или Кшись?

Вопрос я постаралась задать как можно мягче. В ответ — молчание. И взгляд, полный грусти и обиды.

Все. Больше измываться над паном Теодором не буду. Один из них открыл Бледной Холере нашу тайну, а она поняла ее по-своему. Кто именно раскрыл секрет, неважно. Все равно из пана Теодора я больше ничего не выжму. Пускай теперь Гурский старается.

* * *

— На Войчеховского Генпрокуратура давит, он собирается закрыть дело, — сухо сказал Бежан. — Случайный грабитель, даже если его не разыщут, всех устроит...

Гурский в отличие от своего шефа так и кипел.

— Меня не устроит!

— Но документацию необходимо привести в порядок, — бесстрастно продолжал Бежан. — Разыщи ты этих жен, хотя бы одну!

— Одна уже есть. В Кракове отыскалась. Живет под сценическим, чума ее возьми, псевдонимом. Квартиру вроде бы снимает...

— Вымани ее в Варшаву, пусть даст показания. Если ложные, плевать. Она находилась на месте преступления в момент его совершения...

— Жена — это еще что! — прервал шефа Гурский и заколебался. — Знаешь что... между нами, без протокола. Я тут посмотрел материалы... Боже ж ты мой! Был один репортаж на телевидении... Пленку собирались уничтожить, но что-то напутали, и она осела в архиве. Официально записи не существует и никогда не существовало. На ней такое... Шумы, звук так себе, отрывочные фрагменты разговоров, и все равно волосы на голове дыбом встают. Имен называть не буду. Только всем им прямая дорога на нары...

— За убийство министра?

— Если бы! За все хорошее!

— Тогда лучше и не рассказывай. Давай о деле.

— А я как раз хотел тебе показать запись. То есть не то чтобы хотел...

— Ну так определись наконец.

— Не могу. Зачем тебя впутывать? Ведь придется все забыть. Получится у нас? Ничего не видели, ничего не знаем...

Бежан задумчиво глядел на будущего зятя.

— Кто видел запись и кто знает о том, что ты ее видел?

— Видели несколько человек, от трех до четырех, надому. Про меня знает одна Хмелевская. Она сама постаралась, чтобы никто больше не путался под ногами. Но кое-кто может догадываться.

— Догадки — не доказательства, — решительно заявил Бежан. — Тащи свою пленку. Кстати, Кася приглашает тебя на обед, сегодня после работы. Придешь?

Гурский быстро сообразил, что копия запрещенной кассеты наверняка готова и он успеет забрать ее. Обед — это здорово, еще одна встреча с Касей. Гурский полез в карман за телефоном. На душе у него стало куда легче.

* * *

— Ну вот! — крикнула Малгося, едва открыв калитку, и в голосе ее слышались страх и триумф одновременно. — Это нам не привиделось, все сходится! Я заполучила этого проклятого Кшися!

На мой взгляд, чтобы заполучить проклятого Кшися, не требовалось сверхчеловеческих усилий. Мне это неоднократно удавалось на протяжении последних четырех лет. Мне удавалось и кое-что посерьезнее. Сколько раз я удерживала его силой в собственном доме! Но интересно, что это Малгося имеет в виду? А то последние два часа я только и делала, что горевала по поводу судьбы Кшися. Меня не смогли успокоить ни телефонные звонки, ни визит Гурского. Роберт ворвался в дом как безумный, схватил сделанную Тадиком копию и умчался прочь.

— Бокальчик винца я точно заслужила, — объявила Малгося, садясь за стол Сразу предупреждаю: самое плохое будет в конце. Ты хоть раз видела Кшися после преступления?

— Несчастного случая, доставившего всем несказанную радость, — поправила я. — События, принесшего всей стране большую выгоду. Приятного сюрприза. Ты про кого? Про Кшися? Нет, не видела. А что случилось?

— А этот твой пан Теодор его видел?

Я призадумалась. Об этом мы с паном Теодором как-то и не вспомнили. Вот вам, пожалуйста, промашка!

— Нет. Хотя я не уверена. А в чем дело-то?

— Видишь ли, Кшись перестал бегать за своей старухой и целиком переключился на Доминику, только не знает, поверит ли она ему теперь. Я сразу помчалась к тебе...

— И правильно, вино у меня есть.

— Отлично. Ага, бутылочка уже открыта! Ни о каком стечении обстоятельств речи нет. Сколько Кшисю лет? На вид очень уж молодой.

Я погрузилась в подсчеты. Когда Кшись уезжал за границу, сразу после вуза, пан Теодор уже не был моим начальником... В юности у Кшися была репутация вундеркинда. Несколько лет он провел в Штатах. Так сколько же ему сейчас?

— По-моему, лет эдак тридцать пять, тридцать шесть... Плюс-минус два года.

— А Доминике — двадцать семь.

— Ну и что? Погоди, но ведь твоей Зузе всего семнадцать? Восемнадцати ей еще не исполнилось?

— Нет еще. Ну и что?

— И она дружит с Доминикой?

Малгося пожала плечами, залпом проглотила вино и налила по новой.

— А что тут такого? Зуза села в седло в шесть лет. Доминика ее обучала. Сама-то она уже давно занималась конным спортом... Когда имеешь дело с лошадьми, возраст ничего не значит. Они подружились, ухаживая за Девиной, вроде бы это какая-то праправнучка Дездемоны, ты наверняка их знаешь. Лошадей, я имею в виду.

— Знаю. С Дездемоной даже лично была знакома.

— И теперь они как бы одного возраста. Девушки, не кобылы. Зуза не дура, я говорю это совсем не потому, что она моя дочь.

— Понимаю, сходство характеров, общие интересы... Ладно, что-то мы отвлеклись. Нас ведь Кшись в первую голову интересует. Так как у него дела?

— Дела, вот именно что дела! Я его прижала. Пусть Доминике я не мать, но знаю ее одиннадцать лет. Вот и поговорила с ним по-человечески. Слава богу, я его старше. В начале-то он ерепенился. Не грубил, все вежливо, но ерепенился. Только от меня-то так просто не отвертишься. Вот он и признался в конце концов.

Я знала Малгосю с рождения. Мне были знакомы ее предки и всевозможные родственники. На мгновение мне стало жалко Кшися. Вот ведь повезло, сперва напоролся на меня, потом на Бледную Холеру, а теперь и на Малгосю... Бедный мальчик, сглазил его кто-то, похоже.

— Все верно, он закрутил роман с Доминикой. Вообще-то у нее на первом месте лошади, сама понимаешь. Но оказалось, Кшись любит лошадей и довольно много о них знает.

Еще бы! После трех-то лет общения со мной и Теодором! Не идиот же он совсем.

— Вот они и нашли общий язык, и Кшись в нее влюбился. Доминика не похожа на девушек, с которыми он встречался в Штатах.

— А она?

— А ты сама помозгуй. Ты же Кшися знаешь лично.

Знаю, ясное дело. Мое счастье, что он ровесник моим сыновьям. Комплекс Иокасты — не мой удел. И все равно он меня очаровал. Чего же удивляться, что Доминика не устояла.

— В общем, взаимная любовь у них случилась и все шло распрекрасно. Пока не угораздило Кшися наткнуться как-то на Холеру. Наверное, у твоего пана Теодора, а тот и не заметил. Та тотчас начала крутить. Помоги, проводи, отвези, то, се... Ну и понеслось. Я-то ее никогда не видела, а по фотографиям много не скажешь. Она ведь ничего себе, да?

Против правды не попрешь. Я вынуждена была подтвердить, что Мартуся ничуть не преувеличивала, когда расписывала ее победы на краковском телевидении. В свое время пан Теодор был прямо без ума от супруги. В глаза бросалось. Что-то в ней такое было, притягательное, манящее...

В ранней молодости я знавала одну девушку. В моих глазах она была безнадежно некрасивой, а вот все мои приятели, даже самые обаятельные и привлекательные и вовсе не дураки, с ума по ней сходили. Лишались разума в буквальном значении этого слова. Тупели на глазах. Впадали в идиотизм. Наверное, в ней тоже было что-то такое... Только это «что-то» совершенно ускользало от меня.

Ну а сейчас-то все более или менее ясно. Бледная Холера была красавицей. Особенно в молодости. Сколько же ей было, когда мы впервые встретились, — двадцать с небольшим? Лицо божественное, фигура такая, что Памеле Андерсон впору спрятаться в подвал, да еще и особая аура, которую любой мужик воспринимает как сексапильность. Даже я правда, с чисто эстетической точки зрения, я ведь не мужчина — эту ауру чувствовала. Шарм, блеск, обаяние... И глупость. И толпы поклонников.

— Мужики вечно за ней бегали, — мрачно сказала я. — Что уж говорить о Кшисе, после американок-феминисток как тут не потерять голову. Но ей-то он зачем? Миллионов не заработал. Маньяк-энтузиаст, а не финансист. А ее влекли только деньги, насколько мне известно. На черта ей Кшись?

— В том-то и штука! — триумфально воскликнула Малгося. — Он на нее впечатление произвел. Да и наплел всяких глупостей, пока ухаживал. У него, мол, впереди огромные доходы, миллионы. Какую-то он новую программу придумал для компьютера... Что за программа, я тебе не скажу, это для меня темный лес. Только доходы будет получать не он один, а еще кое-кто. В том числе ее муж. Этот твой пан Теодор.

— И я, — пробурчала я себе под нос.

— Ты?! По-моему, ты ее не интересовала.

— Я же не мужик.

— И то правда. В общем, он наболтал ей разных глупостей, но через какое-то время она неожиданно прекратила с ним заигрывать. Стала крутить хвостом направо-налево. А он, дурак, начал за ней следить. Я не стремлюсь к точности, я просто делаю свои выводы. Кшись узнал, что она встречается с каким-то чудаком на букву «м». Министром, одним словом. Министр-то он был чего? Лошадьми вроде бы заведовал?

— В том числе.

— Тогда я ничего не понимаю. Какое отношение имеют лошади, вполне порядочные животные, к Бледной Холере?

— К ней лично никакого. Но Тупень...

Я помолчала, поскрипела зубами, выпила вина и постаралась взять себя в руки. По вопросу коневодства в моей стране я могла произнести речь, которая повергла бы в ужас не только Малгосю, но и сейм, сенат, телевидение и прессу. Да и все общество. Пришлось наступить на горло собственной песне.

— Хорошо, я тебе расскажу. В общих чертах картина тебе, наверное, ясна, ты ведь смотрела кассету чуть ли не два раза. Я собрала материалы по скачкам, все варианты, как честные, так и сфабрикованные. Эти материалы я отдала Кшисю, и он разработал для нас компьютерную программу. Эта программа на основании полученных данных выдает вероятные результаты заездов. А еще из нее ясно, какие махинации использовались ранее, в частности, что проделывал этот подонок Тупень.

Господин министр и его сообщники наворовали благодаря лошадям столько...

Тут я умолкла — представила себе, сколько у Тупня имелось сообщников из верхов, и задохнулась от ярости. Нет, лучше об этом не думать, а то еще лопну со злости. Ведь организовать массовый отстрел мерзавцев я не в силах.

— Сроду не пойму, в чем смысл ваших расчетов, но тебе верю на слово. Хорошо, деньжищ он на лошадях поимел — жуть. Только мне кажется, что Бледной Холере хотелось и синицу в руках, и журавля в небе. А лучше целую стаю журавлей. Кшися она, во всяком случае, захомутала... И вот еще что. Судя по всему, в постели она не очень.

Неужели?

Я припомнила Мартусин рассказ про Холеру.

— Очень может быть. Хотя точно не знаю. Вроде бы завлекает мужчин в постель, а потом прогоняет. И они оказываются в ее власти. Впрочем, специально я этим вопросом не занималась. И что дальше?

— Во-первых, могу обрадовать Доминику. По словам Кшися, Доминика — прямо какой-то источник вечного блаженства. А он ее недооценил и побежал за этой кикиморой. А во-вторых, Кшись на Бледную Холеру очень зол. Никуда, мол, стерва не денется, все равно ко мне прибежит. А я ей той же монетой. Отомщу. Он вроде как умом немного двинулся. Сама понимаешь, напрямую он всего этого не говорил, только повторял, что он ее больше не хочет.

Настроение у меня испортилось совсем. Ведь вывод напрашивался очевидный. Бледная Холера взялась за Тупня, Тупень на нее запал, а Кшись приревновал. Результат ревности предстал предо мной в прихожей пана Теодора. Ужас. Кшись, конечно, болван, но он не виноват. Надо бы взять его под защиту, может, еще одумается.

— А он не в Кракове случайно? Положил в чемодан пояс верности и повез любимой? — забеспокоилась я.

— Да здесь он. Мне кажется, Кшись не буйный. У него тихое помешательство. А если серьезно, ему очень хреново.

— Значит, свое поведение он начинает оценивать критически?

— Похоже на то. Ведь его наверняка ни одна девушка никогда не бросала. Холера — первая, вот крыша и поехала.

Я задумалась. Возможно, так все и есть. Девушки готовы были идти за Кшисем на край света. Кроме того, он не грубил, не скандалил, не вредничал — словом, не давал поводов к настоящей обоснованной ненависти.

После разрыва с ним в душе оставались чистая грусть и неясные надежды. На него невозможно было сердиться.

Честно говоря, только во время разговора с Малгосей я смогла облечь в слова то, что чувствовала в связи с Кшисем. То есть мыслей и впечатлений за годы знакомства накопилась масса, но как-то не удавалось привести их в порядок. Да и зачем? Для меня был важен только его талант компьютерщика. Молодой любовник мне был ни к чему. К счастью, в юности у меня имелся кавалер, в эмоциональном плане очень похожий на Кшися. Редкий экземпляр, а все редкое высоко ценится. Ни одной девчонке и в голову бы не пришло его бросить!

— Ты права, — одобрительно сказала я Малгосе. — Кшись не привык получать от ворот поворот. Я с ним общаюсь почти четыре года. Не счесть, сколько раз он опаздывал из-за девушек! Но обсуждали-то мы с ним в основном компьютерные расчеты...

И тут в голове у меня что-то щелкнуло.

— Плотность дерна после трех суток дождя и плотность дерна после трех недель сухой погоды... Впрочем, что толку в сухой погоде, как-то всю ночь поливали дорожки ипподрома, чтобы преступным образом изменить их состояние! Давление копыта, квадратные сантиметры, вес лошади, рост в холке, сила рук жокея, который придерживал лошадь, результат заезда, результат каждой четверти заезда, дистанция, вес, все в сравнении, победы настоящие и фальсифицированные, суммы выигрышей тренера, жокея, всей конюшни, статистическая вероятность...

Малгося не донесла бокал с вином до рта, с ужасом уставившись на меня.

— С ума сошла?!

Я очнулась.

Если я за что-то берусь, то уж с полной отдачей, — торжественно заявила я. - И сейчас пытаюсь ненавязчиво подтолкнуть тебя к пониманию...

— Ненавязчиво!

— Да-Да, ненавязчиво и лаконично. Спроси у собственной дочери, какое все это имеет значение.

— Я и повторить-то всего этого по порядку не смогу!

— Повтори как попало, она поймет. Вот чем я занималась с Кшисем, если в двух словах. Только общение не ограничивается работой, всегда что-то узнаешь о человеке. Например, в ходе скандала. А уж головомойки за опоздания и прогулы я ему устраивала регулярно...

— Не сомневаюсь.

— А Кшись старался оправдаться. И кое о чем пробалтывался. Мне же намека достаточно, даже и напрягаться особо не надо. Подтверждаю: ты права, так оно все и было. Девушки слетались к нему стаями, ему оставалось лишь выбирать. Одну подругу на другую Кшись менял с большим сожалением, ему не хотелось никого обижать, хотя к прежним увлечениям никогда не возвращался. Но в последнее время... Ну конечно!

— Что?

— Доминика его чем-то зацепила. Рядом с ней он как-то остепенился, даже пан Теодор знал, что у Кшися постоянная зазноба. Да и судя по твоим словам, Кшись жалеет, что они расстались. А прежде — никаких сожалений, было и прошло. Доминика — дело другое. Какой из этого следует вывод?

— Тогда на кой черт ему было убивать Тупня? — удивилась Малгося. — Если только мозги у него не совсем съехали набекрень.

— А может быть... Минуточку... Может быть, она вообще с ним не спала? Нет, чепуха. Кшись не из тех, кто настаивает. Не хочешь — и не надо. Вот если бы речь шла о компьютере, тут уж он бы проявил настойчивость. Зайдем с другой стороны. Бледная Холера его охмурила, и он похвастался перед ней своими компьютерными достижениями. А она все разболтала Тупню. Тут Кшись почувствовал себя предателем (сам ведь тайну разгласил) и исправил свою ошибку. Может, они и подрались-то из-за наших расчетов?

— Бред собачий! — решительно объявила Малгося. — Все эти секретные материалы можно распечатать раз сто.

— Где?! Расчеты хранились только у меня в компьютере!

— Вот взломщики к тебе и наведались.

— Но к компьютеру они не притронулись!

Теперь задумалась Малгося.

— Интересно, могла ли кому-нибудь прийти в голову идиотская мысль, что Кшись делает всю работу на твоем компьютере, который даже не подключен к Интернету, а не на своем собственном, связанном со всем миром?

— Почему же не могла? Достаточно взломать пароли, как это делает Кшись, и убедиться, что у него ничего нет...

— Но как на тебя выйти?

— Понятия не имею. Лично я сперла бы распечатку! Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что там.

— То-то и оно! Думаешь, Тупень был глупее тебя?

— Ну это смотря в чем. По крайней мере, я до сих пор жива, так что неизвестно, кто глупее.

— Итак, смотри. Тупень явился к пану Теодору, чтобы украсть вашу документацию. Что до Кшися... Он спасал свою честь. Крыша у него из-за бабы поехала, истерика началась. Как говорится, в состоянии аффекта он и тюкнул этого проходимца.

— Ага, и теперь осталось грохнуть эту дуру, чтобы не проболталась. А Кшись в курсе, что она в Кракове?

— Мне-то откуда знать? — недоуменно спросила Малгося. — Может, как раз и не в курсе. То-то она до сих пор живехонька. О том, что она в Кракове, по-моему, даже полиция не подозревает. А вдруг она туда удрала именно от Кшися?

Тут за дверью террасы раздалось шебуршание. Мы так и подпрыгнули. Но это были всего лишь кошки, прибывшие на трапезу. Сидели и царапали когтями по стеклу, как бы подзывая официанта.

— Я их покормлю, сиди, — сказала Малгося.

Как человек, ценящий порядок превыше всего, она собрала пустые мисочки, разложила кошачий корм поровну, выставила миски на террасу и отнесла пустые банки на помойку. За это время мысли мои поменяли направление и в голове слегка прояснилось.

И чего мы тут рассуждаем! Гурский наверняка уже все проверил. И Кшися до сих пор не арестовал. Это раз. Во-вторых, никогда не поверю, чтобы Бледная Холера, какая бы кретинка она ни была, сбежав от убийцы, с таким упорством рвалась бы на телеэкран. Так что нашу замечательную версию можно смело отправить на свалку.

Разобравшись с кошками, Малгося вернулась за стол, долила вина в свой бокал и тяжко вздохнула. Мне припомнилось начало нашего разговора.

— Теперь вываливай самое плохое. То, что ты собиралась сказать в конце. А может, ты уже сказала, да я не обратила внимания?

Малгося опять вздохнула.

— Да нет, пока не говорила. Теперь самое время. Этот чертов Кшись признался мне, что обманул полицию. Он солгал во время допроса и придумал себе алиби. И что нам в связи с этим делать?

Я так и замерла. Так вот почему Гурский еще не прищучил его!

— Какое алиби?

Толкового ответа я не получила. Малгося оправдывалась, что и Кшись рассказывал об алиби довольно невнятно, в основном охал да стонал. Он вел занятие в компьютерном классе, человек тридцать энтузиастов сидели за мониторами, — все так и было, как он рассказал полиции. Вот только Кшись попросил одного человека подменить его, а сам на некоторое время смылся. Дело было в середине занятия, никто и не заметил, что преподаватель сменился, настолько все были погружены в задание. На допросе он показал, что никуда не отлучался, сидел в классе как пришитый. Но это неправда.

— И где же он был? — мрачно спросила я.

— У моего дома, — с явным отвращением ответила Малгося.

Тут призадумаешься.

— Нет, парень точно сбрендил.

— А я что говорю! Кшись надеялся Доминику перехватить. Перед занятиями он побывал у нее, и ему сказали, что Доминика у Зузки и они вместе поедут на конюшню. Девушки на самом деле уехали. Когда Кшись примчался, их уже не было. Он подождал-подождал да и вернулся на занятия.

— Кто-нибудь его видел?

— Не знаю. Я не видела. И что теперь?

— Понятия не имею... Нет, вру. С этим как раз все ясно!

Уж это точно. Если Кшись замочил Тупня, то его надо защитить любой ценой! Пальцем не шевельну, чтобы покарать преступника-благодетеля!

Гурскому я про лживое алиби не скажу ни слова. Может, он и вправду маялся у дома Малгоси, а не убивал Тупня в Саской Кемпе? Алиби у него нет, но все-таки не верится, что это он укокошил Тупня. Не желаю я верить. И буду молчать!

Малгося со мной согласилась.

* * *

Вечером позвонила Мартуся. Новостей пока не было. Дануся не заходила к Иольке, но еще ничего не потеряно, завтра она все точно выяснит. Тогда и перезвонит.

Пришлось согласиться потерпеть.

На следующее утро, около десяти часов, неожиданно заявился Гурский, злой как черт. Хорошо, не на меня. Я-то как раз была успокаивающим фактором.

— Хоть что-то у вас как полагается, — сказал Гурский, не обращая внимания на стилистические тонкости фразы. — В десять утра вы у себя дома и нигде не носитесь.

— Точно. Я страшно не люблю начинать день утренними пробежками. В своей жизни я достаточно набегалась.

— Ну да, ну да. На это я и рассчитывал.

Не дожидаясь, пока Роберт объяснит причину своего появления, я постаралась побыстрее воспользоваться случаем и прямо в прихожей начала:

— Я отдала вам кассету. Вы ее уже просмотрели?

— А то нет!

— Дело в том, что кассета и мне бы могла пригодиться. Надо было сделать две копии, а не одну. Телевизионного оригинала нам не видать как своих ушей, и я уж и не знаю, вернете ли вы мне копию.

— Зачем она вам?

— Глупый вопрос, уж извините. Что предпочитаете, кофе или чай? Давайте присядем, я тысячу раз говорила, что не умею разговаривать стоя.

— Чай, если не затруднит.

Мы устроились за кофейным столиком в гостиной. Гурский, задав вопрос, обязательно ожидал ответа. Профессиональный недостаток, не иначе. Отвечу, куда ж я денусь.

— Один раз вы материал просмотрели, а может, и не один. Всю ночь, поди, любовались. Да и раза хватило бы. Такое не забывается. На кассете толпы людей, чуть ли не половина всей элиты бизнеса и высокопоставленных чиновников. А вы в курсе, что я их не знаю? Ни фамилий, ни лиц, у меня все перемешалось. Ну разве что с помощью этой кассеты чему-нибудь научусь, выясню наконец, кто есть кто и кто с кем?

— А зачем, позвольте полюбопытствовать?

Я недовольно посмотрела на него. После стольких лет знакомства мог бы и догадаться.

— А как вам кажется? Не цветы же я им собираюсь посылать на каждые именины?

— Нет-нет, — встревожился Гурский. — Ни в коем случае... Пожалуйста, не откалывайте таких номеров!

— Автомат я пока, пожалуй, откапывать не буду. Но знать, кто там занимает первые места среди потенциальных мишеней, обязана. Вдруг пригодится?

Гурский пил чай, озабоченно посматривая на голый куст жасмина за окном.

— Похоже, с этим убийством разобраться не удастся. Кто-то и выгоду поимел, и безнаказанным останется. Так что держитесь от этих дел подальше.

— Так, значит, копию вы мне не вернете? — обиделась я, и тут до меня дошло. — Что вы сказали? Как безнаказанным?!

— А вот так. Прокуратура вот-вот закроет дело. Спишут на случайного грабителя.

— Вы что, за идиотку меня держите? — чуть не задохнулась я. — Какой случайный грабитель?! Вы что, до сих пор не знаете, кто пришил Тупня?

— А вы знаете?

Я помолчала. С одной стороны, я желала убийце всего самого наилучшего, с другой не собиралась подставлять Кшися под удар (тем более что и сама была не уверена в его виновности), с третьей — мне было страшно интересно, кто настоящий убийца.

— Я — нет, — сухо ответила я. — Но и ничего и не знаю о связях Тупня с прочими моральными отщепенцами. А вот полиция... Я не исследовала отпечатков пальцев на орудии преступления. А вот полиция...

— Отпечатки пальцев на орудии преступления! — раздраженно фыркнул Гурский. — Куда уж проще! Если бы только они там были!

— То есть как?! — возмутилась я. — А я-то специально не дотрагивалась до камня, чтобы не оставить своих отпечатков поверх прочих!

— Зря старались. Отпечатки пальцев на орудии преступления были бы бесспорным вещественным доказательством. Но их там нет!

— Не может быть! В жизни не поверю! Хорошо, допустим, убийца их стер, вымыл камень, вернул на место... Но ведь весь камень был в крови! Преступник сперва его вымыл, а потом выпачкал? Ударил чем-то другим, а кварцевого коня подбросил в прихожую, чтобы следы замести?

— Характер ранений указывает на кусок кварца как на орудие преступления. Но камень выскользнул у убийцы из рук, и даже там, где удалось кое-что обнаружить, отпечатки смазаны. Не разобрать. О, вспомнил. Может быть, вы в курсе, с какой целью используется миндальное масло?

Вопрос Гурского застал меня врасплох.

Смотря какое. Добавляется в пирожные, еще в косметических целях...

— Одно и то же масло?

— Вот уж не знаю! С кулинарией я не дружу. А косметическое миндальное масло почти совсем не пахнет. Собака почувствует, человек — нет. Такое масло у меня было.

— И что вы с ним делали?

— Втирала в ногти. Оно великолепно действует на сухие и ломкие ногти. Способствует регенерации. И вообще рекомендуется для сухой кожи.

— А оно скользкое?

— Еще какое скользкое! А что, вы обнаружили на Тупне миндальное масло?

— На трупе нет. На орудии преступления. Так и быть, я вам скажу, мне уж все равно. Косвенных улик — море, но веских вещественных доказательств нет. Без доказательств к подозреваемым даже не подступиться, а мне не хочется возвращаться в дорожный патруль. Вы удовлетворены?

Нет, удовлетворена я не была.

— А микроследы? Ведь кто-то живой был там последним... Нет, точнее, предпоследним, поскольку последней была я. И этот предпоследний не летал, ходил по полу, прикасался к мебели, в лаборатории должны определить очередность, они это умеют!

Гурский пожал плечами:

— Уметь-то умеют. Но микроследы ведь надо еще собрать, сами по себе они не появятся. Никого не впускать кроме техников, исследовать дом чуть ли не с микроскопом... А что мы имеем? Приперся один тип, активно противодействовал экспертам, все перетрогал, везде побывал и заявил, мол, не стоит портить квартиру невинному человеку. Полицейские — тоже люди, послушались, произвели рутинные действия, и только потом оказалось, что экспертизу надо было проводить тщательнее... Кто бы это был, а?

Ядовитый человек. Так и прыщет сарказмом.

Борясь с угрызениями совести, я напомнила Гурскому, что если бы эксперты посетили квартиру до прибытия домработницы, то очередность следов на полу наверняка была бы установлена.

— Только к тому времени все уже было затоптано. Полицейские тоже по земле ходят, не по воздуху. Да и наверху уже проснулись, — ответил Гурский. — И вот, получите. Убийца должен остаться неизвестным. Этакий неопытный, примитивный бандюган. Только такой неумелый кретин, как я, мог не справиться с розыском.

Да уж. Отдуваться за все придется Гурскому. Какой там Кшись! Это кто-то из высокопоставленных мафиози избавился от Тупня. Поди его теперь достань...

— Все понятно. К пану Бучинскому забрался грабитель...

— А мне еще надо все обосновать и худо-бедно объяснить, за каким лешим убитый встретился с грабителем в чужой квартире, да еще после того, как ушел оттуда, — свирепо перебил меня Гурский. — Ведь имеются показания, и их уже не изменишь. Убитый вышел вместе с хозяином дома, их видел таксист...

Ну тут я помочь могу с легкостью!

— Как только они ушли, грабитель, таившийся за дверью террасы, пробрался в дом. Тупень, благородный человек, не сразу уехал, машина ждала его где-то неподалеку. Тупень неторопливо направился к машине, закурил (варианты: высморкался, поковырял в носу). Через окно он заметил в квартире незнакомца. Но ведь он знал, что дома никого нет! Тупень забеспокоился, нельзя же оставить дом пана Бучинского на разграбление! Сад, открытая дверь на террасу и министр в квартире. Бандит перепугался, психанул и пристукнул нежелательного свидетеля. Потом бандит удрал, не успев ничего украсть. Ну как, годится?

Гурский выслушал с большим интересом.

— Если бы еще бандюган где-нибудь оставил следы...

— В саду, — живенько предложила я. — Обрывок ниток на кусте. Если хотите, могу вам дать. кусок старой тряпки.

— Сад-то, к сожалению, очень основательно обыскали. Да, через него кто-то проходил, по никаких клочков на кустах не оставил.

— Откуда им там теперь взяться? Нет у них такого права.

— Слушайте, вы меня раздражаете, — пробурчала я. — Своя собственная точка зрения у вас имеется?

— А у вас?

— Что за мерзкая манера отвечать вопросом на вопрос! Своя версия у меня, может, и есть, но я сама от нее не в восторге. Надеялась, вы придумаете что-нибудь получше.

— А меня загнали в угол, и я ничего не могу сделать. Все выкручиваются, никто не говорит ни слова правды. Частная жизнь убитого — основа любого расследования — для меня тайна. Нельзя, и все. Даже жену его я в глаза не видел. Нет ее. Во Франции сидит. Экстрадиция невинных свидетелей пока еще законом не предусмотрена. Кажется, даже в Средневековье свидетелей не подвергали пыткам...

— Теоретически.

— Даже теоретически экстрадиция отпадает. Что же мне делать, похитить, что ли, эту бабу?

— А Кшись...

Вот кого я бы с удовольствием посадил, хотя бы на сорок восемь часов. Недопустимо вводить следствие в заблуждение. Вы же, наверное, в курсе! А то прямо общество взаимного обожания! Ведь все подозреваемые были знакомы друг с другом! Вы же сами дали мне фотографии, кассету я просмотрел — все в тусовке! А я вот даже в Краков к жене Бучинского не могу поехать. А зачем? Я же на службе, какие еще частные поездки? Вы, кстати, тоже хороши. Повесили мне на шею все это дерьмо, а сами? Ведь вы что-то скрываете. Я, может, и дурак, но не до такой же степени! Вы изо всех сил стараетесь извернуться! Хоть чаю еще дайте, раз другого толку от вас нет!

Это его желание я могла выполнить без труда. На душе у меня было прескверно. Все тайное всегда становится явным. Вот и наша великолепная задумка с бегами станет всеобщим достоянием, дайте только срок...

Меня немного успокоила мысль, что нашего тернистого пути никто не повторит. За последние годы, куда бы меня черти ни занесли, нигде, ни на одном ипподроме я не встретила ни одного придурка, который занимался бы тем же, что и я. Никто не стоял с блокнотом в руках и не записывал, как ведут себя лошади на старте, в какой они кондиции, каков их внешний вид, потные они или нет, какие интервалы в заезде, какие отставания на финише, какова манера езды, какая погода и еще тысячу прочих мелочей. Никто после заезда не подсчитывал и не сравнивал предвиденных шансов, не учитывал отношения между людьми в конюшне... Дорогой подражатель, можете начинать хоть сейчас, флаг вам в руки! Работы на каких-то паршивых тридцать пять лет!

Я принесла Гурскому чай.

— Простите пожалуйста, я не хотел показаться невежливым. — Он стал оправдываться прежде, чем я успела произнести хоть слово. - С чаем у меня как-то нехорошо получилось...

— Неважно. Вы правы.

— Много чего накопилось, а разрядка наступила у вас...

— И хорошо. Здесь кошки, они положительно воздействуют на человеческую психику. - Ни одной кошки на горизонте как раз не было, но я продолжила: — Я скажу вам всю правду. Только отнеситесь к ней серьезно. А то я буду вас мучить. Постоянно. Сведу вас с ума. Да, я утаила от вас несколько мелочей и кое-что существенное.

Гурский так и замер с чашкой в руке. Взгляд его, устремленный на меня, был полон надежды. Я тяжело вздохнула.

— Поймите меня правильно. Поначалу мне упорно казалось, что мы нарушаем закон. А ведь известно, что прокуратура в ходе расследования какого-нибудь крупного дела прежде всего хватается за мелкие нарушения. Труп может и подождать, а вот преступника, который ехал на трамвае без билета, надо арестовать. Если бы стали разбираться с нами, то большое расследование просто потонуло бы в мелочах. Его бы по-настоящему даже не начали. Но я тут как следует подумала и пришла к выводу, что никакого правонарушения с нашей стороны нет. Памятные записки со скачек, каждый вправе записывать что угодно. К этой мысли я шла постепенно.

Гурский терпеливо выждал несколько секунд и задал вопрос:

— И что из этого следует?

— Из этого следует, что содержание бумаг не имеет значения, никто им не должен интересоваться. Я, наверно, еще не сказала вам, какой там был бардак?

— Где?

— В квартире Бучинского, которую я своими руками привела в относительный порядок.

— Ну вы даете, — сдавленным голосом произнес Гурский. — Ну и номер вы откололи!

— Тоже мне номер. Бардак-то имел прямое отношение ко мне, пану Теодору и Кшисю. Ну и к Тупню тоже. Я до сих пор не уверена, что вас это заинтересует. Когда я там очутилась, наши бумаги были разбросаны по всему кабинету пана Теодора. И вне всякого сомнения, бумаги раскидал человек, который побывал там после пана Теодора, но до меня. Может, они орудовали на пару с Тупнем. Только Тупень-то оказался на полу в прихожей, а неизвестного и след простыл. На бумагах остались отпечатки пальцев очень ограниченного числа людей. Как вы считаете, на основании этого вы вычислите преступника?

Гурский долго молчал, потом почти прошептал:

— Пожалуйста, поподробнее. Что за бумаги?

— Речь идет о компьютерных расчетах, — нехотя ответила я. — Распечатки, содержащие уникальные материалы касательно лошадей и скачек. Они были аккуратно сложены в толстенную папку, очень солидная стопка, почти две полные пачки бумаги. Пан Теодор заявил, что во время визита Тупня они немного рассыпались. Этот гад решил наложить на них лапу. Он ведь напрямую был связан со скачками. А пан Теодор отдавать наши драгоценные бумаги отказался. Вот и вышла небольшая потасовка. Тупень норовил ухватить папку, а пан Теодор тянул обратно. Во всяком случае, я так поняла. А потом раздался звонок в дверь. Тупень испугался и отпустил папку. По словам пана Теодора, бумаги почти не рассыпались. Когда же там появилась я, они большей частью валялись на полу, более того, часть листов была смята, как будто их выдирали друг у друга. Я их собрала и припрятала.

— Кто трогал бумаги? Кроме вас?

— Я-то как раз меньше всех, расчеты у меня в компьютере, и распечатки мне не нужны. Материалы я распечатала для пана Теодора, бумагу в принтер я засовывала большими стопками, такими же стопками и складывала. Так что моих отпечатков не очень много. Позже их просматривал пан Бучинский, его отпечатки должны оказаться повсюду, потом за них хватался Тупень. Три человека. Если там удастся обнаружить отпечатки четвертого — преступник, пожалуй, в ваших руках, не так ли?

— И где же все это? Только не говорите, что в черном мешке для мусора, это я и сам угадал. Где мешок?

— В моей машине, в багажнике...

* * *

Найти Кшися, найти Кшися, найти Кшися... Я ни за что не стану заниматься этим дурацким расследованием, но Кшися я должна разыскать! Просто обязана! Кому еще этот болван рассказал о расчетах? Еве? Тупню? Доминике? Всем девушкам мира? И что это он так разошелся, никогда ведь не производил

впечатления болтливого дурачка. За три года слова не вымолвил, а сейчас — на тебе! Бес его, что ли, попутал?

Может, это все-таки не Кшись, а пан Теодор?

Я обязана найти Кшися. Я не видела его уже три недели, я выведаю у него больше, чем Малгося, я его лучше знаю. Я обязана его найти... Но хочу ли я узнать правду?..

Я сидела дома, не сводя глаз с телефона и терзаясь, когда позвонила Мартуся.

— С ума сойти! — завопила она без всякого вступления. — Иолька нам не нужна! Я лично подслушала разговор в буфете, она охмуряет одного художника-постановщика! Довольная как слон, просто сияет. Ведь мужик он экстра-класс!

— Давай по порядку, — велела я. — Кто охмуряет? Бледная Холера? И чей разговор ты подслушала? Холеры и ее подружки Дануси?

— Угадала, но только отчасти. Дануся и Бледная Холера в разговоре участие принимали, но имелась еще одна дамочка. И все разговаривали по отдельности.

— Что, каждая разговаривала сама с собой?

— Не издевайся! Одна говорила со второй, вторая с третьей и так далее! Ты же знаешь, подсчеты — моя слабая сторона!

Информации — море! Сенсация на сенсации! Я прямо вне себя.

Наверное, Мартуся и впрямь была вне себя, вернее, не в себе. Я физически чувствовала, как телефонная трубка раскаляется у меня в руке. На какое-то время даже Кшись вылетел из головы.

— Начни сначала, — твердо сказала я. — Ты пришла в буфет — и что?

— Подожди... Все не так. Я не приходила в буфет, я там уже сидела.

— Но не с сотворения же мира?

— Когда создавался мир, краковского телевидения, пожалуй, еще не было. Иоанна, ты хорошо себя чувствуешь? Ты дома? Одна?

— Ты же звонишь на домашний, где же я, по-твоему? Одна, чувствую себя великолепно, только третьей руки не хватает.

— На что тебе третья рука?

— Я только что заметила, что вся моя звероферма в полном составе сидит у двери, и надо бы животных накормить. Вот тогда удовольствие будет полным: говорить с тобой и любоваться кошками.

— Значит, разговор со мной — это удовольствие? — обрадовалась Мартуся.

— На такую тему? В присутствии кошек? Безусловно!

— А когда разговор со мной тебе неприятен?

— Ну например, когда я сварила яйца всмятку. Их ведь надо есть, пока горячие, а тут звонишь ты. Никакого удовольствия ни от тебя, ни от яиц.

— О господи! Вот радость-то! Значит, на этот раз обошлось без яиц всмятку?

— Зато не обошлось без кошек.

В ходе всей этой трепотни я умудрилась зажать трубку между ухом и плечом и вскрыть две банки. Даже выложила корм в кошачьи мисочки. Ну а чтобы открыть дверь на террасу, выставить мисочки наружу и подсыпать сухого корма, мне хватило и одной руки.

— Так начинать, что ли? — обеспокоенно спросила Мартуся. — А то я сейчас лопну. Или что-нибудь позабуду.

— Валяй. Я уже сижу, а они едят. Итак, ты обреталась в буфете. Долго ты там болталась или нет, уже неважно. И что?

— Ну наконец-то! А то я уж испугалась... Зашла наша костюмерша, Элиза, она не часто в буфет наведывается. А тут заявилась и громко спросила, здесь ли Янек. Янек — это тот самый художник-постановщик...

Начала разговора я не забыла.

— Тот, что экстра-класса? — уточнила я.

— Супер-пупер-класса!

— Как мужик или как художник?

— Как мужик, ясное дело. И как художник тоже. Если бы не бегал за бабами, купался бы в бриллиантах и золоте.

— Да он наверняка гомик?

Мартуся слегка обалдела.

— Почему гомик?

— Купаются в бриллиантах и золоте в основном гомики. Настоящий мужчина предпочитает купаться в «роллс-ройсах» и яхтах.

— А, вот ты о чем. Нет, он не гомик. Самый настоящий бабник. Народу в буфете было немного, все засмеялись, и кто-то спросил... Могу напрячься и вспомнить кто.

— Не стоит. Все равно я этого человека не знаю. Не твой начальник?

— Нет. И этот человек сразу же ушел, только спросил, когда Элиза с Янеком договорились встретиться. Оказалось, двадцать минут назад. Она была огорчена, что опоздала. Может, он и заходил, но ее не дождался. Я же сидела там с незапамятных времен и могла подтвердить, что Янек в буфете не появлялся. Было бы странно, если бы он появился, а я его не...

— Не торопись, — прервала я. — Это случайно не тот Янек, с которым я знакома?

— Он, он! — обрадовалась Мартуся. — Тот самый, о котором ты заявила, что как бы он ни был великолепен, работать с ним ты не стала бы ни за какие коврижки. Смотри-ка, какая ты у нас умная!

— На старости лет лишь поумнела, — уточнила я. — Что дальше?

— Тогда Элиза подсела ко мне. Посидела минутку, успела сказать, что снимают сказку и что доброй фее с равнины лыжные ботинки совершенно ни к чему. Была бы фея горная — другое дело. Тут в буфете возникает Янек. Рта раскрыть не успел, а за ним — Бледная Холера. И с порога накидывается на Элизу. Мол, что это такое, вот ведь присоветовала наряд, в бедрах жмет, еще где-то тянет. В общем, капризная супермодель. И знаешь что? Хоть я ее терпеть не могу, но она далеко не урод. И даже на дуру не похожа. Вот ведь ошибка природы! За что стерве такая красота? Мужики глаза так и повыпяливали!

Я отлично понимала Мартусино возмущение. Лет двадцать назад я бы реагировала точно так же.

— И что дальше?

— Элиза не выдержала. Уж она-то — костюмер каких поискать. Ну и отчехвостила эту пиранью, мурену, рыбу-пилу...

— Что это тебя на ихтиологию потянуло?

— Что? Ах да. Просто утром мы снимали фильм про рыб.

— Понятно. Что дальше?

— Они сцепились на виду у всех, а Янек подсел ко мне. Ко мне все подсаживались. Янек вроде и не помнил, что между нами все давно кончено и мы в вечной ссоре. Уставился на нее и нес какую-то ахинею. Спросил, не сменил ли мой Каспер место работы.

Я оценила. Под впечатлением был, бедняга. Ай да Бледная Холера! Дело в том, что Каспер — Мартусин пес, и я что-то не припомню, чтобы он где-нибудь когда-нибудь работал.

— А потом Холера обратилась к Янеку, и они принялись обсуждать ее наряд. Элиза подождала-подождала да и отстала от них. Немного погодя Холера выкатилась из буфета вместе с Янеком, а Элиза так и осталась сидеть со мной. К нам присоединился Яцек, и разговор перекинулся на сцены, которые ему предстояло отснять. Элиза попросила воды со льдом, и тут прибыла Дануся и тоже устремилась к Элизе.

Мартуся замолчала, и в трубке забулькало. Пивом, должно быть, моя подруга подкреплялась.

— И ты все это запомнила! — восхитилась я.

— Я же там была! Говорю же: я должна все рассказать, пока не забыла! Яцек ушел, а девицы все болтали. Прямо у меня под ухом. Процитировать не берусь — даю в сокращении. Элиза сообщила Данусе, что Бледная Холера окучивает Янечку, и напрасно. С огнем играет. Уж она-то его знает как облупленного, еще бы, совместная возня с декорациями и костюмами. Еще чуть-чуть — и Холера из-под него рехнется...

— Дануся в этом месте не скорчила рожу?

— Не знаю, я боком к ним сидела. Не подсматривала. Только подслушивала. Элиза твердила, что с Янеком ужиться невозможно, что он бабник тот еще... А Дануся отвечала, что Бледной Холере втолковать ничего не сможет.

Я удивилась:

— Она назвала ее Холерой?

— Нет, Дануся ее по имени называла.

— Значит, она дала понять, что Холера глупа как пробка!

— Да-да, что-то в этом духе. Элиза отнюдь не удивилась, только сказала, что иногда глупость — настоящее преступление. А Дануся ответила ей, что некоторые бабы — дуры дурами, а устраиваться умеют. У них инстинкт. Вот и Бледная Холера, словно летучая мышь, все опасные места обойдет. Недавно ощипала одного мужика, ловеласа из ловеласов. А она раз! — и выпотрошила его. Дануся сердитая была, наверное, Холера так и не занялась ее братцем. Элиза отвечает: ей на Янека плевать, он из тех, кто горы золотые обещает, а потом в кусты. И пусть окручивают его как хотят. Тем более что он сам какого-то продюсера охмурил, то ли из Германии, то ли из Франции... а может, и из Америки. Я о нем даже слышала. Фамилия его... постой-ка... Прокреат... нет... Провизиор... да нет... Провитт... забыла. Только он страшно богатый и ищет художника. А Янек очень ему понравился с первого взгляда.

— Что-то этот Янек всем нравится с первого взгляда. Что дальше?

— Может, он его окончательно охмурит. Этого самого продюсера.

— И при чем тут Бледная Холера?

— Очень даже при чем! Янека она кинет и вцепится в богатенького Провета. В общем, кому-то точно не поздоровится. Тут Элиза заторопилась, сказала, что просто хотела предостеречь, и отвалила.

Сцена, которая уже стояла у меня перед глазами (в буфете краковского телевидения я бывала и более-менее его себе представляла), неожиданно развеялась.

— Совсем как рваный монтаж, очень модный в последнее время, — недовольно заметила я. — Картинка пропадает прежде, чем сообразишь, в чем дело. Она предупредила и ушла. Что это нам дает?

Я пока не знаю, еще не обдумала, — призналась Мартуся с сожалением. — Постой, это еще не все. Меня на пару минут отвлек Дарек. А Данусю в это время перехватил оператор, они договорились встретиться в монтажной. И тут вернулась Бледная Холера. Подсела к Данусе, прогнала оператора — после того как он ей кофе принес, — и давай хвастаться, что Янек ей золотые горы посулил. От этого Продуктора, или как его там, золотые горы.

— Посулил? — переспросила я язвительно.

Мартуся радостно захихикала:

— Ага! Мне было страшно интересно, скажет ли ей Дануся, что надлежит делать с обещаниями Янечки. Только эта дура не дала ей и слова вставить, все похвалялась, что знает, где и когда Янек и продюсер встречаются. Уж она-то обязательно там будет и себя покажет. Этого Превета она раз видела, мужик так себе, но денег куры не клюют! И она уже поклялась себе, что через пару месяцев подпишет с ним брачный договор. Тут мне ужасно захотелось сказать, что у него жена и дети, и посмотреть, как она отреагирует.

— Откуда ты знаешь про жену и детей?

— Ничего я не знаю. Но сказать-то можно было?

— И что?

— Не сложилось. Дануся сама спросила:

а что, если он женат? Но Бледной Холере на жену было плевать, ей и целыйгарем не страшен. Вот только спешить она не будет. Поскольку не собирается терять половину имущества бывшего мужа, которое ей полагается по закону. Это она твоего Теодора имела в виду?

— Разумеется. О других мужьях я не слышала.

— Мол, ее бывший вот-вот невиданно разбогатеет, она об этом уже позаботилась, миллионы ему светят в самое ближайшее время. А с продюсером она будет осторожна, во второй раз уже не попадется. А то из нее чуть-чуть дурочку не сделали.

— О, как интересно...

— Дальше все в том же духе, но тут Данусе выпал шанс... Смотри, как я все хорошо помню!

— Ты привела меня в восторг с самого начала.

— Я сама от себя в восторге.

— Значит, повосторгаемся на пару. Только попозже. Что же Дануся?

— Завела песню про своего братца. Мол, глупо идти одной на встречу с двумя мужиками, пусть возьмет с собой Данусиного брата. Янек наверняка опоздает, а продюсера нужно потомить хорошенько. Бледная Холера ерепениться не стала. Отлично, говорит, с братом так с братом. И на этом они удалились.

— Опять рваный монтаж!

— Что поделаешь, сейчас это модно. У меня-то монтаж нормальный!

— У тебя — да, согласна. А дальше что? Это все?

— Все. Что теперь? Выводы делать будем?

— Будем. Сейчас же. Только налью себе чаю. Можешь начинать.

С трубкой у уха я отправилась на кухню и поставила чайник.

— Знаешь, меня эта Холера впечатлила! Никакая она не дура, соображает ох как быстро. Такая точно за себя постоит. Я, я и снова я, на остальных наплевать. Ну почему я так не умею!

— У тебя не получится. Черствости не хватит. Только выводы-то мы собирались делать в отношении Холеры, о тебе позже поговорим. Что тебе показалось самым важным?

— То, о чем ты сама сказала. Невероятно, чтобы она до такой степени позабыла про труп. Не пьяная же она тогда была!

Я покачала головой, хотя Мартуся и не могла меня видеть.

— Если бы она была под мухой, соседка заявила бы об этом во все горло. Можешь не сомневаться. Бледная Холера была трезва как стеклышко.

— Все равно не очень-то она годится в свидетели. Слушай, а откуда у пана Теодора появятся миллионы?

Насчет миллионов пана Теодора у меня было свое мнение. Бледная Холера явно надеялась на доходы от скачек. Кто-то из них проболтался, то ли Кшись, то ли пан Теодор. Может, и оба вместе. А уж на деньги нюх у этой бабы сверхъестественный. К тому же запросто могла перепутать Варшаву с Лас-Вегасом.

— Такие деньги ему не светят, это все ее фантазии. В перспективе вроде бы вырисовываются неплохие доходы, но до миллионов ох как далеко. Что ты там в начале говорила? Будто она какого-то мужика недавно славно выпотрошила. И этот мужик вовсе не Данусин брат.

— Так получается, — подтвердила Мартуся. — А что?

— Да нет, все у тебя вроде правильно. Сеанс потрошения состоялся в Варшаве. Кого потрошили, я догадываюсь. Меня больше интересует, что она имела в виду, сказав, что во второй раз уж не попадется?

— Кто ее знает. Хотя выразилась она именно так. А ты что думаешь?

— Ничего пока не думаю. Речь точно не о миллионах пана Теодора, поскольку забота о их появлении лежит на мне. Разве что Бледная Холера убила Тупня, а теперь планирует убить меня и Кшися, чтобы пан Теодор все загреб один. Поприжать бы ее следовало как-нибудь похитрее...

— Извини, не предусмотрела, — расстроилась Мартуся. — Я и не подумала, что надо вмешаться. Мне что, познакомиться с ней поближе?

— С кем? С Бледной Холерой?!

— Да нет. С Данусей, подругой ее. Холера на меня волком зыркала.

— А ты не будь такой красивой. Облысей, схвати какую-нибудь паршу...

— Ой, нет. На такие жертвы я не готова!

— Для общения с Данусей жертвы и не требуются. Хотя не уверена, что от Дануси толк будет... Что-то меня здесь тревожит... сама не знаю что. То кажется, что Бледная Холера — главный свидетель, то вдруг начинаю считать, что свидетель из нее как из собачьего хвоста сито. Мы до дурноты жуем-пережевываем выводы, версии, предположения, а результат — нулевой. На бытовом уровне все до того ясно, что с души воротит. А политическая сторона дела покрыта непроницаемым мраком. Ты там прислушивайся, о чем они болтают. Может, ее кто-нибудь спросит наконец, как прошел ее последний визит к бывшему мужу? Кстати, ты кассеты назад закинула?

Мартуся застонала:

— Я так хотела об этом забыть!

— А что такое?

— В хранилище как раз был народ. Я было сунулась в уголок, подложу, думаю, незаметно. Не вышло. Так что кассеты до сих пор у меня.

— И очень хорошо. Сделай еще одну копию для меня. На всякий случай. Свои кассеты я отдала Гурскому. Если для достижения цели тебе придется напоить всю контору, финансирую мероприятие!

* * *

Гурскому с Бежаном удалось-таки выйти сухими из воды. Правда, пришлось нелегко.

Из черного мешка для мусора было извлечено более семисот листов прекрасной бумаги для лазерного принтера. Некоторые листы были смяты. И на любом участке бумаги могли находиться отпечатки пальцев. Ни один эксперт на свете не сумел бы их отыскать, зафиксировать и проверить незаметно для начальства. Такие объемы не укроешь.

А Гурскому как раз запретили какие-либо розыскные мероприятия, включая экспертизы. Хотя запрет был и неофициальный, но продолжать расследование означало подставить себя под удар. И вмиг голова могла полететь с плеч. С другой же стороны, если материалы содержат важные улики, надо торопиться. А то сам будешь виноват. Недосмотрел, не обратил внимания и прохлопал убийцу. И останется разве что все ту же голову в петлю сунуть.

Гурский вешаться не хотел и пустился на хитрость. У Бежана в лаборатории имелись личные связи, и он уломал приятеля-эксперта взяться за бумажные улики. Приятель только что вернулся из Сохачева, где обчистили небольшой антикварный магазин и убили подтянувшегося под руку клиента. Вещдоков он привез целую гору, которая не слишком и увеличилась, когда к ней потихонечку подложили семьсот бумажек для проведения дактилоскопии. Гурскому оставалось только искренне пожалеть, что занялся Тупнем, а не розыском самого обыкновенного, можно сказать, честного грабителя, не имеющего никакого отношения к правящим кругам.

— А ты уверен, что мы так выйдем на убийцу? — озабоченно спросил Бежан. — Никто больше до бумаг не дотрагивался?

— Три человека, — решительно заявил Гурский. — Хмелевская, Бучинский и покойный. Больше никто. Они как маньяки прятали эти бумаги от посторонних глаз. Если будет обнаружен четвертый, это — убийца.

— А Ярчак? Этот компьютерщик?

— Ему бумажки были ни к чему. Он создал программу, но не умел ею толком пользоваться. Я имею в виду будущие ставки. Да он, кажется, и не собирался. Кроме того, база данных была ему прекрасно известна и так, без всяких распечаток. В любом случае, бумаги он в руках не держал. Если на бумагах мы обнаружим его отпечатки, он — убийца. Я этого не исключаю. Несмотря на алиби. Говоря между нами, довольно сомнительное.

— У тебя действительно нет гипотезы?

— Нет, — хмуро признался Гурский. — Никаких гипотез. Искать надо, а не гипотезы строить. Основные фигуранты отпали: жена покойного, Хмелевская, обнаружившая труп, и хозяин квартиры. Уцепиться не за что. Что касается службы покойного... Убить мог и кто-то из тех кругов, но их и я тронуть не могу. Мотивов — сколько угодно, но что с них толку?

— Ты прав, — согласился Бежан. — Найти бы вещественные доказательства, и пусть Войчеховский делает с ними что угодно. Что же касается бумаг, давай наберемся терпения. Адась уже занялся ими, скоро будут и результаты. Кстати, а что с женой Бучинского? Ты до нее добрался?

Гурский вздохнул и облокотился на стол, подперев подбородок кулаками. Что касается Евы, то он побеседовал по телефону с коллегой из Кракова. Ева Май? Есть такая. Может находиться где угодно, ведет крайне подвижный образ жизни. Однако имеется шанс отыскать ее до вечера, местожительство известно. Только что с ней делать — допросить прямо тут или отправить в Варшаву?

При нормальном развитии событий Гурский через три часа был бы в Кракове. Но сейчас, когда руки у него связаны...

— Пусть организуют предварительный допрос, — посоветовал Бежан, — и сразу же передадут тебе ее показания. Неплохо, если бы она после допроса добровольно вернулась в столицу.

Гурский опять вздохнул:

— Тут без наживки не обойтись. Она страшно рвется на телевидение. Может, совпрать, что кто-то хочет с ней встретиться здесь?

— Делай, как считаешь нужным...

* * *

День клонился к вечеру, когда раздался телефонный звонок, которого я так ждала.

— Я могу спросить об этом только у вас, — сказал Гурский. — Но считайте, что ничего не слышали. Чью фамилию, имеющую отношение к варшавскому телевидению, стоило бы назвать, чтобы Бучинская пулей примчалась сюда?

— Так это не меня спрашивать надо, а Мартусю.

— Я же сказал, что могу обратиться только к вам. И учтите, я ничего не спрашивал, это у вас слуховые галлюцинации. Так кого назвать?

Я стала быстро вспоминать фамилии тех, о ком упоминала Мартуся. Это должен быть мужик, на бабу Бледная Холера не клюнет.

— Подождите, гляну в записную книжку. Нина Терентьева не годится — женщина, к тому же молодая и красивая. Рывин... что-то там с ним неладно, говорят, нечист на руку... Тоже не подходит. Хотя эта дура может об этом и не знать. А, вот подходящая кандидатура — Любашенко[2]! Кажется, собирается заняться режиссурой. Впрочем, нам-то что? Главное, фигура довольно известная, Бучинская должна клюнуть. Потом, он мужчина симпатичный, и дел у него столько, что если какая информация до него и дойдет...

— Вряд ли.

— Да к нему прется столько девиц, что он все равно всех не упомнит. Так что воспользуйтесь именем Олафа Любашенко. В случае чего я перед ним извинюсь...

— Вряд ли это понадобится. Спасибо.

— Не за что.

* * *

Уже поздно вечером позвонила Мартуся.

— Она не пришла! — В голосе подруги звучало безмерное изумление.

Как раз к этому моменту одна из моих маний разыгралась не на шутку, и я, пыхтя, перетаскивала в дом охапки дров, чтоб наконец подсохли, — до смерти надоел чадящий камин. Тем не менее я сразу поняла, о ком речь. Уронив дрова на пол, сама я рухнула в удачно подвернувшееся кресло.

— Откуда ты знаешь?

— Я не удержалась и поехала в тот кабак, где они договорились встретиться. Просто из любопытства, больше ничего. Янек и продюсер тот, Превет, были там в лучшем виде. Янек опоздал всего на пятнадцать минут, что означает: продюсер ему позарез. А она так и не появилась! Вообще!

— Хо-хо, — ответила я. Ничего другого мне в голову не пришло.

— Что это ты так тяжело дышишь? — потревожилась Мартуся.

Я объяснила причину.

— Нашла время! — возмутилась Мартуся. — Ты что, не можешь перетаскивать дрова засветло?

— Ну вот такая блажь у меня.

— Ты чокнулась!

— Я и не отрицаю.

— Ты уже закончила?

— Еще три охапки — и хватит, в доме больше нет места. Ну так что там с Бледной Холерой?

— Так вот, она не пришла на встречу. И что это может значить?

— Позвони Иольке, пусть свяжется с Данусей и разузнает. А может, ты сама позвонишь Данусе?

— Нет, лучше через Иольку. Иначе придется признаться, что я подслушивала. Глупо, правда?

— Будет умнее, когда Иолька скажет, что ты подслушивала?

— Конечно, умнее. Сплетни — дело нормальное. Слух у меня хороший, а они разговаривали не шепотом. Да еще Холера выставлялась — она всегда так себя ведет. Чего ж удивляться, что слухи пошли про ее встречу с Янеком и звездой залетной. Да все это видели и слышали!

— Хорошо, звони прямо сейчас.

Мартуся повесила трубку. Я принесла

последние три полена и опять свалилась в кресло в ожидании звонка. Еще не успела закончиться информационная программа, как телефон задребезжал.

Эмоции Мартусю так и распирали.

— Слушай, она уехала в Варшаву!

Ага, все правильно. Наверняка Гурский подсуетился. А вот от продолжения истории на меня дохнуло ужасом.

— Все-таки до Варшавы новости быстрей доходят, чем до Кракова... Скажи, Олаф Любашенко свихнулся? Он вроде бы желает немедленно подписать с ней контракт. Я ничего не понимаю. Любашенко-то сейчас в Японии! Что с ним случилось? До сих пор он производил впечатление нормального человека!

Чтоб на меня изжога напала... И что мне втемяшилось привязаться к приличному человеку? Вот кретинка-то. Надо было подсунуть Холере личность заведомо недоступную... Майкла Джексона, что ли? Нет, сразу понятно, что неправда. Какую-нибудь знаменитость... Мела Гибсона! Да иди ты со своим Гибсоном, ему, наверное, икается сейчас! А чем он не подходит? Больше кандидатур у меня нет.

— Ничего не свихнулся! — решительно заявила я. — С психикой у Любашенко все в порядке, и никого он не приглашал. Это все Мел Гибсон. Он приехал в Варшаву инкогнито, специально чтобы разыскать Еву Май. Немедленно позвони девчонкам и все объясни. Только не говори, откуда у тебя сведения. Любашенко ничего общего с этой затеей не имеет! Мел Гибсон это!

— ЧТО? — через три секунды тишины выговорила Мартуся.

— Я непонятно выражаюсь? Бледная Холера помчалась на встречу с Мелом Гибсоном. Он на нее глаз положил. И контракт с ней у него в кармане. Звони сейчас же, пока я не расстроилась окончательно!

Мартуся снова помолчала.

— Пиво-то я пила, но трезва как стеклышко, — осторожно произнесла она. - А ты что пила?

— Пока только чай, но ты права, глотну винца. Ты давай поскорей восстанови там репутацию Любашенко. Это не он!

— А всего лишь Мел Гибсон, да?

Тут мне пришло в голову, что Гибсон со своим контрактом не очень-то и нужен. Раз Бледная Холера уже в пути, она про его интерес ничего не узнает. А девчонкам в Кракове все эти ангажементы нужны как пятое колесо телеге. Обычные сплетни, ну ошибочка вышла, все устаканится само собой.

— Вроде бы Мел Гибсон. Да хоть принц Чарльз, наследник английского престола, или Клинт Иствуд, или покойничек де Голль, или братья Люмьер, только не Любашенко, ныне здравствующий! Он мне нравится!

— Мне тоже...

— Так сними с него проклятие! Звони!

— Но я что-то ничегошеньки не понимаю...

— Я тебе и словечка не скажу, пока не реабилитируешь приличного человека!

Мартуся перепугалась и уступила. А мне действительно пришлось откупорить бутылку красного вина. Не перестарался ли Гурский? Или это были мои слуховые галлюцинации?

Недооценили мы Бледную Холеру. Уж больно проворная она.

Я выпила почти четверть бутылки, когда снова позвонила Мартуся.

— Насчет Мела Гибсона не прошло, никто не поверил, — жалобно доложила она. Не говоря уже о де Голле и принце Чарльзе. Любашенко им вообще не соперник. К тому же сейчас он и правда в Японии и не может встречаться с ней в Варшаве. Что касается инкогнито, то уж скорее Клинт Иствуд приедет, чем он. Любашенко все знают в лицо, а про Иствуда подумают, что это не Клинт, а кто-то на него похожий. Пусть приезжает на здоровье и живет хоть в рабочем общежитии. Интересно, хоть одно общежитие для рабочих осталось?

— Не знаю, вроде бы такие реликты еще попадаются.

— И что теперь будет?

— Нет, это ты мне скажи, что теперь будет? Что там у вас вообще творится?

Мартуся набрала в легкие побольше воздуха.

— Мне казалось, я все понимаю, но ты меня так оглушила, что теперь ни черта не разберу. Сейчас, только приведу мысли в порядок...

Мартуся вышла на Иольку, а та в свою очередь — на Данусю. Теперь информация потекла уже в обратном направлении. Оказалось, Бледная Холера уже вовсю готовилась к встрече с иностранным продюсером, когда неожиданно на пороге возник элегантный джентльмен и сказал, что ему надо побеседовать с глазу на глаз с пани Бучинской. Это займет всего несколько минут. Дануся забеспокоилась. Джентльмена она быстрехонько расшифровала как полицейского в штатском. Беседа состоялась в кабинете Дануси. Уж собственную-то квартиру она хорошо знала. Какая конфиденциальность, о чем вы? Разве что толстый ковер на стене немного мешал.

В качестве своего постоянного места жительства Холера назвала адрес бывшего мужа, без колебаний призналась, что знакома с Кшисем и Тупнем, а вот на дате преступления ее заклинило. Что она делала и где была в тот день?

Нет, этого она никак не в состоянии вспомнить. Она уже была в Кракове, это точно. А до того — на пути в Краков. Дорога заняла какое-то время, да. Точнее о времени и датах она сказать ничего не может, глупости ее не интересуют. Она не секретарша у самой себя и не расписание поездов. Сейчас у нее нет времени, у нее важная встреча, и ей надо идти.

Тогда собеседник понизил голос и мягким шепотом сообщил ей некие сведения, после чего Бледная Холера вдруг страшно заторопилась. Самих слов Дануся не расслышала, но уже знает, о чем шла речь...

— Ну? — заинтересовалась я. — И о чем же?

— Подожди, — уперлась Мартуся. Теперь расскажу тебе по порядку, а то у меня все в голове перемешается. Они вместе выбежали из дома Дануси — Бледная Холера и этот парень. Идиотка на бегу хватала вякие тряпки, под руку ей попалась Данусина косметика и что-то там еще. На вопросы Холера не отвечала. Даже не попрощалась. Только мужчина в дверях буркнул, что пани Ева срочно должна ехать в Варшаву. И привет.

— Откуда же тебе известно все остальное ?

— Я как раз тебе рассказываю. Всему свое время!

Дануся оставалась в полном неведении до тех пор, пока Бледная Холера не позвонила ей из поезда. Она, видите ли, забыла взять часы, особенный омолаживающий гель для душа и вечерние туфельки. И чтобы ничего не пропало! Заодно она объяснила цель и причину столь внезапного отъезда. Просто восторг! Ее вызывает Олаф Любашенко, она будет главной звездой в его новом фильме, но надо торопиться, утром он уезжает в Японию.

— Во всем этом лишь существование Японии не вызывает сомнений, — заявила я. — Так он ведь действительно в Японии, ты же мне сама говорила. Значит, завтра утром уезжать он никак не может. Разве что из Японии обратно.

— Успех так ее окрылил, что она никак не могла остановиться. Трещала и трещала, — продолжала Мартуся. — Мол, Грета Гарбо в сравнении с ней — тощая шпротина, а Мэрилин Монро — вообще ничтожество. Хорошо, что она едет в Варшаву, по крайней мере защитит свои интересы. Кажется, кто-то там пытается примазаться, а муж ее — слюнтяй и тряпка и сам не справится. Первый попавшийся прощелыга может его облапошить. Она же не такая дура, чтобы какому-то полицейскому рассказывать, что и когда делала...

— Постой-ка, прервись на мгновение. Какая-то петрушка получается. Она все это выдавала из поезда по сотовому? Так, без передыху, подряд — и про Грету Гарбо, и про прощелыгу?

— Она же не со мной разговаривала, — возразила Мартуся. — Я тебе повторяю, что рассказала Иолька, а она это услышала от Дануси. При передаче данных возможны сбои.

— Насчет сбоев это точно. Любая из баб могла что-то упустить. Но бог с ним, уж очень интересно все складывается. Что еще эта дурра наболтала?

— О том, какая она мастерица на все руки, как великолепно разбирается в людях, всегда добивается то, чего хочет, любого мужика вокруг пальца обведет, любую тайну выведает. Поклонников у нее толпы, а она им хрен даст, ишь чего захотели. В крайнем случае посулит. Замуж она пойдет только за этого иностранного продюсера, Перверса вроде. Она скоро вернется в Краков, если только Любашенко не возьмет ее с собой в Японию...

— Тпру! — рявкнула я, а то Мартуся очень уж разогналась. — Приди в себя. Любашенко ты из игры вывела?

— Я все сделала, но об этом под конец, сейчас я тебе рассказываю все по порядку, как слышала!

— Ну ладно. А то я от болтовни этой Бледной Холеры уже утомилась.

— Не ты одна. Я тоже. И Иолька, и даже Дануся.

— Все это надо обдумать. Посмотри сама, кое-что сходится. Может, Холера и вправду не знает, что Тупень мертв. И ее слова насчет того, что кто-то собрался примазаться к будущему богатству ее бывшего мужа, явно относятся к Тупню. Только я опять в сомнениях, была она там или нет?

— Ты говоришь о месте преступления?

— Да, о квартире пана Теодора. Если она не видела убийцу, то я — дягель лекарственный...

— Что такое «дягель лекарственный»? — подозрительно спросила Мартуся.

— Лечебная травка такая. Я на нее совсем не похожа, особенно лицом...

— А у травки твоей есть лицо?

— Еще какое! — разозлилась я. — Не уходи от темы! Неужели Дануся не может поточнее вспомнить, что там Холера лопотала о своей сверхъестественной мудрости и о том, что не даст никому облапошить себя.

— Да не знаю я! Что, опять звонить Иольке?

— Непременно! Время еще детское. Холера твоих баб так завела, что они еще не скоро успокоятся. Стой! Про Любашенко ты так ничего и не сказала.

— Так не добралась еще. Ты меня постоянно прерываешь, подожди, на чем же я остановилась?.. Вспомнила! На Японии. Мол, Любашенко хочет взять Холеру с собой. Понимаешь, она пока болтала, у нее аппетиты все возрастали: сначала трещала, что едет на переговоры с ним, потом — что ангажемент у нее в кармане, потом выяснилось, что она уже и контракт подписала, а дальше — она едет в Японию, где вся страна ждет не дождется ее приезда. И все в таком духе. Мол, она такая умница, так ловко окрутила этого дурачка, что он у нее теперь с руки ест. На этом разговор и прервался.

— Неужели устала трепаться?

— Просто поезд оказался в зоне, где сети нет. Я знаю этот отрезок, там телфон не берет сигнал. Возможно, сейчас она снова разговаривает с Данусей.

— Жалко, что Дануся на магнитофон не записывает, — недовольно пробурчала я.

— Это ты уж хватила, — резонно возразила Мартуся. — Даже если бы она захотела записать, наверняка растерялась бы. С одной стороны Бледная Холера трещит о своем покорении Японии, с другой поступает информация о том, что на нее положил глаз сам Мел Гибсон.

— И все же, как бы выяснить подробности о ее планах? Не могла бы Дануся задать ей несколько вопросов? Высказать недоверие или что-нибудь в этом духе.

— Хорошо, сейчас позвоню Иольке, передам насчет недоверия. А она подскажет Данусе. Жди моего звонка с отчетом.

* * *

Ну и порезвились же все этой ночью!

Что творилось в головах у Иольки и Дануси, я даже и представить себе не пыталась. Времени на праздные размышления у меня не было. А все из-за моего сумасшедшего характера. Я сорвалась. «Не занимаюсь я этим расследованием, не занимаюсь...» Какое там! Вместо того чтобы проинформировать Гурского (хотя бы для приличия), я на всех парах помчалась на Центральный вокзал.

Поезд из Кракова прибывал около одиннадцати, и я успела в последний момент. Вообще-то я опоздала. Терпеть не могу этот вокзал с его подземельями. Я и появляюсь-то тут раз в пять лет, а то и реже. И как мне разыскать эту заразу в толпе людей? Каким выходом она воспользуется? Такси! Не станет же такая королева, как Бледная Холера, толкаться в трамвае! Вот только выходов тут несколько...

Пока я раздумывала, с какой стороны вокзала припарковаться, появилась Холера — на ловца и зверь бежит! Узнала я ее сразу. Красавица Ева торчала посреди площади и озиралась по сторонам. Никто ее не встречал, что явно стало неприятным сюрпризом. Немного подождав, Холера села в такси, так что мне, к счастью, не пришлось испытывать терпение полиции, поскольку встала я в неположенном месте.

И тут меня ждал пренеприятнейший сюрприз — зараза прямиком направлялась к Кшисю.

Бог знает, чего я от нее ожидала. Но чтобы она поехала с вокзала к Кшисю... А как же Доминика? Говорить Малгосе или нет. Ведь Кшись вроде бы клялся и божился, что выкинул из головы Бледную Холеру... Зря все-таки я с ним не пообщалась!

Объект наблюдения вышел у дома Кшися, но багаж оставил в машине и такси не отпустил. Мудро. С такси-то как с гуся вода, а мне куда деваться в самом узком месте Мокотовской? Хорошо хоть час пик миновал. Прикинувшись чайником и всем своим видом показывая, что просто боюсь, что не разъедусь с такси, я держалась до конца. Благо ждать пришлось недолго. Бледная Холера вылетела из подъезда, плюхнулась в машину, и такси тронулось.

Что все это значит? Кшись не открыл ей дверь?

А может, она его попросту не застала. Тоже неплохо. Самое главное, что эта сладкая парочка не встретилась.

Такси с Бледной Холерой на борту покатило в обратном направлении: с площади Спасителя к Маршалковской, на север. Машина двигалась как-то неуверенно, то и дело притормаживала, меняла ряд, готовилась к повороту и не поворачивала, как будто пассажир или водитель не знали, куда ехать дальше. Наверное, будущую звезду телеэкрана расстроила двойная неудача — сначала ее никто не встретил на вокзале, потом Кшись оказался недоступен, и сейчас она пребывала в растерянности. А вдруг эта птичка отправится к себе на квартиру?

И где она, интересно, проживает? Неожиданно такси свернуло на Журавлиную, потом на Кручую, потом на Новогродскую. Тут машина еле плелась. Нарочно, что ли, эта вертихвостка выбирает самые запруженные улицы в городе? Разве что на улице Видок движение еще плотнее. Я опять принялась за свое, изобразила, что панически боюсь автомобилей как таковых, сзади кто-то засигналил, я подалась чуть вперед, потом чуть назад... Да, пора отбирать у меня права.

Вскоре такси остановилось, повторилась та же история, что на Мокотовской, разве что Бледная Холера вернулась еще быстрее, так что водители застрявших за мной машин не успели меня четвертовать. Такси тронулось с места. Я следом. Теперь они двигались уверенно — на юг примерно в направлении моего дома.

Проехали мы совсем немного, такси свернуло на Наленчовскую, потом на улицу Королевы Марысеньки, потом еще пару раз то направо, то налево. Путаница улочек полностью соответствовала характеру королевы, я никогда не могла в них разобраться, но продолжала упорно следовать за идущей вперед машиной. В одном месте таксист сбросил газ, и уж подумала, что сейчас затормозит. Нет, медленно проехал мимо дома. Этакая солидная вилла, хоть и не дворец, конечно. Казалось, Бледная Холера изучает дом, намереваясь купить его при случае. Перед виллой стояли три машины. На багажник одной из них опирался охранник - болтал по мобильнику В доме за прозрачной занавеской я увидела движение: не то три, не то четыре человека.

Такси набрало скорость, выбралось из района и опять направилось на север Улица Собеского, Бельведерская, Уяздовские аллеи, площадь Трех Крестов, мост Понятовского. На площади Вашингтона я поняла цель поездки. Бледная Холера ехала к пану Теодору!

Я схватилась за телефон. Пан Теодор еще не спал и ответил сразу же.

— Пан Теодор, немедленно уходите из дома! Ваша жена едет к вам и будет уже через четыре минуты. Все закрыть, погасить свет и в машину! Живо!

— Н-но... н-но... — стал заикаться пан Теодор, — к-как же так... я не... Не могли бы вы…

— Не могла! Ничего не могла бы! Не врезаться же мне в такси на собственной машине! Впрочем, попытаюсь задержать их ненадолго. А вы спасайтесь бегством, не теряйте время!

Задержать, задержать... Я швырнула мобильник на пассажирское сиденье, газанула, легко обогнала такси и затормозила у него под самым носом. Дистанция между машинами сократилась до неприличия. Потом я поехала дальше — так же неуверенно, как и они ехали по Маршалковской. Вправо, влево, с третьей передачи на вторую — слепая курица разыскивает номер дома. У таксиста оказалось ангельское терпение, он покорно волочился за мной, теряя секунды и минуты.

Я сама не понимала, по какой причине мне так хочется спасти пана Теодора от когтей экс-супруги, но в глубине души почему-то была уверена, что так надо. Кроме того, я хотела насолить ей. И еще мне было страшно интересно, что она предпримет, если и это пристанище окажется недоступным. Куда еще придется за ней мотаться? Ведь какое-то место для ночлега у нее должно быть! Да и Гурский мне припомнился. Ведь он собирался Еву изловить и допросить! Ау, доблестный сыщик, где ты?

Я опять взяла в руки мобильник и принялась искать номер Гурского.

— Роберт, где вы обретаетесь, черт побери? Бледная Холера... то есть Ева Бучинская — в Варшаве, в Саской Кемпе...

Гурский оборвал меня сразу же:

— Я вам кричал, когда вы поехали за ними. Но может, так оно и лучше. Не останавливайтесь, пожалуйста, у дома Бучинских! Не вмешивайтесь ни во что!

Вот холера!

Мимо дома пана Теодора я проехала и остановилась метров через тридцать. Передо мной стояла патрульная полицейская машина и полицейские из ДПС, а между ними метался пан Теодор в пижамных брюках, шляпе и куртке. На босу ногу у него были надеты разные ботинки. Я так и остолбенела.

Секунд через двадцать я смогла отвести взгляд от разыгрывавшейся передо мной сцены, посмотрела в два зеркала (центральное и боковое) и увидела, что делалось за спиной. На машину, которая проехала мимо и остановилась впереди, где-то перед патрульной машиной, я вообще не обратила внимания.

У дома пана Теодора затормозило знакомое такси. Пассажирка вышла и полезла в багажник за сумкой. Решила, значит, заночевать здесь. А пана Теодора нет дома. Насколько я помню, он говорил, что поменял замки. Значит, зараза в квартиру не попадет, так ей и надо!

Поголовья полиции между тем прибавилось, и пан Теодор в толпе не бросался в глаза. Хотя... полиция ли это? Какие-то типы в гражданском... Господи, Гурский!

Получается, он все это время ехал за нами. Интересно, чего это он за мной прятался? А, понятно. Если бы она сообразила, что кто-то за ней следит, то подозрения пали бы на меня. Вот вам, пожалуйста, и моя глупость на что-то сгодилась. Пусть теперь он только попробует не допустить меня к расследованию!

Бледная Холера скрылась в подъезде. Пан Теодор выбрался из толпы, с отчаянием осмотрелся вокруг и неожиданно заметил мою машину. С воплем облегчения он бросился ко мне.

— Вы же так велели! — как в горячке выкрикивал пан Теодор. — А я прямо из ванны! Даже одеться не успел как следует! Я не хотел, а тут... Сами видите! Что за невезение? Нет, вы мне скажите!

— Тише! — прошипела я. — Она вошла в дом!

Перепуганный пан Теодор смолк. Рядом с ним опять появились представители власти. По нескольким коротким фразам я поняла, что ему действительно не повезло: через две минуты после бегства из собственного дома его застукали за взломом собственного автомобиля. Во всяком случае, все на то указывало. Теодор так разволновался, что в спешке забыл о сигнализации. Железяка взвыла, а тут очень некстати проезжала полицейская машина. Вид субъекта в необычном одеянии, ковыряющегося в двери автомобиля, глубоко растрогал служивых, и они попросили предъявить документы, коих у пана Теодора, разумеется, при себе не оказалось. И если бы не Гурский, ночевать бы ему в обезьяннике.

Пока мы объяснялись, такси тронулось с места, подъехало к нам и остановилось сразу за мной. На улице выстроилась вереница из пяти машин: автомобили Гурского и пана Теодора, патрульная машина, моя и теперь вот такси.

Из такси выбрался мой племянник Витек.

— Что-то тут происходит? — напористо спросил он. — И чего ты у меня на хвосте сидела? Что за чертовщина тут вообще творится?

— Так это ты? — удивилась я. — Знать бы, что это ты, не стала бы мотаться по всей Варшаве!

— Ты что, не узнала моей машины?

— Конечно, не узнала. Такси как такси, таких много ездит.

— Что за грохот? — прервал нас Гурский, прислушиваясь.

— По-моему, клиентка начала бить стекла, — предположил Витек.

— Где?! — так и подскочил пан Теодор.

— Где-то на задах, похоже. Слышите звон?

— Пан Теодор, вы закрыли террасу?

— Я? Закрыл... И зачем только я...

Со стороны дома пана Теодора внезапно донеслись крики. Кто-то явно скандалил, только слов было не разобрать, одни гневные вопли. Гурский решительным жестом взял пана Теодора под руку и энергично зашагал в сторону дома. Само собой разумеется, я двинулась за ними, на ходу объясняя Витеку, кого он вез.

— Это я и сам сообразил. А ты что, и в лицо меня не узнала?

— Я даже не посмотрела на водителя. Мне и в голову не пришло, что это ты. Ведь ты работаешь по утрам.

— Ну да. А тут подвез постоянного клиента на вокзал, в виде исключения, он рядом с нами живет. А раз уж там оказался, можно было и подработать немного. Мне и в голову не пришло, что эта баба начнет таскать меня по всему городу. Сначала сказала, что ей надо на улицу Королевы Марысеньки, это мне по пути, потом стала менять адреса. Я бы с удовольствием высадил ее на первой попавшейся стоянке, но любопытно стало, она такие разговоры по мобильнику вела...

Всей гурьбой мы вошли в дом. Пан Теодор открыл дверь ключом и машинально зажег свет. Откуда-то раздался крик, все во главе с Гурским бросились в гостиную.

Два стекла в двери на террасу были выбиты.

— Говорю же, я закрыл дверь. - обрадовался пан Теодор. - Сами смотрите, вот задвижка! И она закрыта! Смотрите же!

Триумф пана Теодора был вполне объясним Мало того, что в кои-то веки он не забыл закрыть дверь как положено, так еще у взломщика не было ни малейшего шанса: даже перебей он все стекла, к задвижке не подобраться. В получившиеся дырки пролезла бы разве что кошка.

Но восторги пана Теодора длились недолго Кто-то из полицейских открыл дверь на террасу, и в комнату фурией ворвалась Бледная Холера. Она швырнула свою сумку на пол

и подскочила к бывшему супругу.

— Где ты болтаешься, я звоню и звоню, почему не берешь трубку?! Ты что думаешь, я мало для тебя сделала?! Да ты на коленях должен меня благодарить!

— За что? — Вопрос Гурского прогремел, точно выстрел.

Бледная Холера даже не взглянула на него.

— Как это — за что?! Я спасла все твое состояние, из зубов выдрала у этого паразита, у гниды этой! Хрен бы он тебе что оставил, если бы не я! Какое ты имеешь право запирать

от меня дом?!

— Вы вырвали у него из рук... — ловко подсказал Гурский.

— А то нет! Он уже собирался сматываться! Все хотел украсть, все!!! Меня хотел обмануть, меня!!! А ты ему на тарелочке... Хрен вам, не позволю, прочь с дороги!

Одним движением она смела со стола все, что на нем находилось. К счастью, как я заметила, это был не старый фарфор, а вещи вполне обыкновенные: стакан, кружка, незамысловатая пепельница и какая-то металлическая посудина, которая загромыхала по полу. Пан Теодор заботливо поднял посудину. Я поняла, что это предмет, который ему принесли на реставрацию.

— Во всем обмануть норовит! — вопило прелестное создание, выдергивая с полки книги и расшвыривая по комнате. — Где мужлан, который должен был меня встретить? Ведь кто-то должен был меня встретить! Это заговор, этот подонок из мести его организовал, а ты ему еще помогаешь! Идиот... Да ты бы подох в нищете, если бы не я. Да на кого ты похож, в чем ты разгуливаешь по городу?!

Эффектная сцена, ничего не скажешь. Хороша была зараза во гневе! Ради такого зрелища стоило поколесить по городу.

— Признаете ли себя виновной в убийстве пана...— начал было Гурский.

Бледная Холера не дала ему закончить.

— В каком еще убийстве?!! — заорала она, подбоченившись. — Кого это я убила?! Неженка какая, получил разок по дурной башке, и все! А иначе мне было не отнять, он уже к двери несся, я его и тюкнула слегка, делов-то! Убийство, как же! Симулянт хренов!

Я даже засомневалась на секундочку, может, Тупень и впрямь инсценировал свою смерть? Воздействовать на психику зрителей дамочка умела превосходно — пожалуй, она все-таки не бездарная. Я вдруг поняла пана Теодора, который пятнадцать с лишним лет позволял вытирать о себя ноги. Добавьте еще женскую красоту, к которой я равнодушна. Холера и сейчас была — ого-го! Только найдется ли смельчак, готовый связать с ней свою жизнь?

Роберт Гурский чарам не поддался. К счастью, сердце его было занято.

— Вы все являетесь свидетелями, — объявил он бесстрастно и повернулся к пану Теодору: — У вас, как я знаю, есть успокоительное...

— Пан Теодор, коньячок! — прошептала я в пространство, отлично понимая, что формулировка Гурского до пана Теодора дойдет не сразу.

Магическое слово возымело свое действие.

— Коньячку, да-да-да, — оживился пан Теодор, до сих пор пребывавший в оцепенении.

Он встряхнулся, отложил помятую железяку и вмиг достал из бара все, что нужно. Это напоминало выступление циркового фокусника: бутылка, рюмочки. Не успела Бледная Холера по новой накинуться на бывшего мужа, как у нее в руках оказалась пузатая рюмка. Она залпом проглотила коньяк, немного подумала и с размаху грохнула рюмку о каминную решетку. Пан Теодор незамедлительно подал ей другую. Он охотно бы отдал целую бутылку и всю посуду в придачу, лишь бы от нее избавиться.

Две рюмки коньяка несколько успокоили экс-супружницу.

— Что все это значит? — прошипела она, падая в кресло. — Что всем этим людям здесь надо? У тебя вечеринка? Тогда почему ты в таком виде?

— Действительно, надо бы объясниться. Мужлан, что должен был вас встретить, это я, — произнес Гурский торжественно. - Это был сюрприз...

Холера презрительно фыркнула и проявила слабый интерес.

— Если сюрприз не удался, простите великодушно. Разрешите, я сейчас разъясню это ужасное недоразумение...

* * *

— Я не прогадал, — заявил мне Витек, когда мы вышли на улицу. — Отличное шоу получилось. Что-то должно случиться — это я предчувствовал, но чтобы такое! Могу выступить свидетелем, если понадобится.

— А в чем дело? — заинтересовалась я. — Почему что-то должно было случиться?

Мы стояли между нашими машинами, обмениваясь впечатлениями. Полицейские уже увезли Бледную Холеру.

— Из ее болтовни по телефону понял. Как только села ко мне, сразу схватилась за сотовый. Со слухом у меня все в порядке, а она злая была и голос не понижала.

— Что она говорила? Умираю от любопытства!

— Да вроде ночлег искала. Дважды спрашивала, может ли она остановиться. В двух местах то есть. А ей от ворот поворот, она и разнервничалась. В одном месте никто не отвечал... И давай ругаться: подлец, отключил сотовый, что там происходит, вот кретин, представление устраивает и так далее...

— Речь шла об одном и том же человеке?

— Да нет. О разных людях. Я тебе даже не скажу, сколько их было и что она кому говорила. Первый оказался свиньей, не предупредил ее...

— Это вы к нему первым делом поехали?

— Ага. На Мокотовской, туда мне было по пути...

— Подожди, она ведь велела тебе сначала ехать на улицу Королевы Марысеньки?

— Иначе бы я ее не взял. А как села и машину, началась свистопляска. Вскоре я заметил, что за мной едешь ты. Вот, думаю, интересно-то. А тут еще она со своими телефонными разговорами. На Мокотовской скрежетала зубами, на Новогродской едва не подпрыгивала от злости, что-то бормотала о том, что коды поменялись, на улице Королевы Марысеньки окончательно вышла из себя. Что все это значит, никто с ней не считается, свиньи, свиньи, все свиньи.

— Что, только свиньями обзывалась? — удивилась я. — А покруче ничего не было?

— Нет, скудный у нее лексикон. Ах да, еще однажды назвала кого-то чинодралом. Без понятия, что это за зверь.

— Чинодрал... Любопытно.

— Вот и мне стало любопытно, что будет дальше. Я еще удивлялся, и чего она злится, ведь существуют же гостиницы, а на нищую она не похожа. А тут еще ты за мной по пятам гонишься. В общем, я готов был до самого утра кататься... Да! — неожиданно припомнил Витек - она все время бормотала, что ее должен ждать Любашенко, волновалась, как бы не опоздать в Японию. Не знаю, при чем тут Любашенко, это же звезда с телевидения, так? Я чуть не предложил ей поехать в аэропорт, но тут она назвала адрес в Саской Кемпе.

— Если бы я знала, что ее повезешь ты, сидела бы дома, а не носилась по всей Варшаве. Правда, тогда пропустила бы такой спектакль!

— Это точно. Я же говорю, отменное шоу!

— Правда, с брачком, — ответила я. - На ее месте я бы швырнула не рюмку, а большую хрустальную вазу, которая на комоде стояла. Эффектней бы вышло.

— Нет, до вазы было далековато, — возразил Витек. — Что было под рукой, то и швырнула, а за вазой пришлось бы бежать через полкомнаты. Значит, получается, это она угробила этого вашего Тупня. Я верно рассуждаю?

— Верно. Только удивительное дело - убила мужика (честь и хвала ей за это), а потом взяла и позабыла о такой мелочи? Свято была уверена, что лишь оглушила его легонько, после чего укатила в Краков. В полиции ей никто не поверит!

— Но ведь она в Краков и вправду укатила, — заметил Витек, помолчав. — Говорят, хотела в актрисы податься. Может, притворяется? Или, думаешь, из нее приличная актриса получилась бы?

— Черт ее знает, — вздохнула я. — Ладно, будем надеяться на Гурского. Уж он-то вытянет из нее все подробности. А уж за себя я ручаюсь — обязательно выжму из него все до капли.

* * *

А у Гурского началась горячая пора. Все вдруг сами заговорили. Первым раскололся Кшись. Как оказалось, с него-то все и началось. Решив припереть компьютерщика к стенке, я поехала к нему домой.

Кшись открыл дверь с радостным выражением на лице, но, увидев меня, тут же скис.

— Что случилось? — невинно вопросила я и, не дожидаясь приглашения, нахально переступила через порог. — Кого это ты ждал? Уж явно не меня. Доминика собиралась зайти или Холера... то есть Ева Бучинская?

— О господи! — Кшись поежился. — Не к ночи будет помянута! Если б я подумал, что это Ева, выскочил бы в окно!

Кшись прошел за мной в комнату. Вот и тема для беседы появилась, о Доминике можно больше не упоминать.

— Не хочу язвить, но, как мне кажется, твои чувства к Еве несколько переменились.

Кшись не был молчуном, не замыкался наглухо в себе, в то же время и болтуном назвать его нельзя. Воспитанный молодой человек. Но тут он просто взорвался.

— Слава богу, что вы об этом заговорили. Я скотина и свинья! И круглый дурак. Дебил, сопливый мальчишка! Козел, кретин, блохастый осел! Что вы будете пить?!

— Минеральную воду, пожалуйста. Что это ты ударился в самокритику?

— Не заслужил, что ли? Дайте мне в морду, перед вами я тоже виноват!

— Что-то не хочется. Без газа!

— Ах, без газа.... Пожалуйста. Я ведь вам навредил, дурака свалял! Позволил этой медузе охмурить меня. Перья распушил, хвост расправил и давай пыль в глаза пускать. Да что объяснять, уж вы-то разных ослов в жизни навидались, наверное.

Воду я все-таки получила. Только не скоро. С бутылкой в руке Кшись метался по своей жилплощади. Ненависть к самому себе, ярость, унижение и раскаяние, все смешалось. Клял себя за предательство, за то, что выдал наш секрет.

— Прекрати истерику, — потребовала я. — Не ты первый, не ты последний пал жертвой коварства. Я уверена, она специально к тебе подкатилась. Что это ты все шастаешь к пану Теодору и ко мне? Эротика тут явно ни при чем, какова же твоя цель? Просто из чистого интереса ей захотелось узнать...

— Вот и узнала, чума на нее!

— Так уж сразу и чума... Хватит и гриппа. Перестань мельтешить— у меня уже голова кружится. Что уж тут оправдываться? Я понимаю, сексапильная красотка, такие женщины мужиков веками с ума сводят... Когда она поняла суть дела?

— Да скорее всего, до конца так и не поняла, — хмуро ответил Кшись и, слава богу, сел. — Я у себя на компьютере вносил изменения и дополнения в программу. Без Интернета, ничего такого! Из-за этого-то все и вышло.

Произошло, оказывается, вот что. Кшись, как мне и обещал, работал на втором своем компьютере, не подсоединенном к Интернету. И однажды Бледной Холере потребовалась какая-то услуга. То ли адрес торговца антиквариатом, то ли список магазинов, торгующих стариной, Кшись не помнил. Тут она и удивилась, почему компьютер не подсоединен к Интернету? Нонсенс какой-то. Усталый и рассеянный, Кшись дал языку волю. И Холера в него вцепилась. Где мытьем, где катаньем, но вытянула из влюбленного дурачка всю подноготную.

Но из слов Кшися Бледная Холера поняла только одно: речь идет о лошадях. Конезаводы, конюшни, бега, торговля лошадьми, аукционы, всяческие аферы... Все это ее страшно заинтриговало, она развила бурную деятельность и вышла на Тупня. Вот он, главный подлюка, босс, от которого зависит, как пойдут в отрасли дела. Золотое дно! Перед Кшисем эта зараза даже не пыталась таиться, напротив, стала уговаривать его войти в долю с мафией, соблазняя рекордными доходами.

У Кшися волосы на голове встали дыбом. Красавица, чьими прелестями он соблазнился, внезапно ему опротивела. Стоило ей показать свое истинное нутро, и чары развеялись. Воздыхатель опомнился и категорически отказался участвовать в затее. Только тогда он понял, что не зря я упорствовала, твердя о секретности нашего предприятия. К счастью, Бледная Холера и в компьютерных программах, и в лошадином бизнесе разбиралась как свинья в апельсинах.

Кшись пытался противодействовать. Только ему в голову не пришло ничего лучше, как попытаться влюбить ее в себя. Когда любовь волнует кровь... в общем, не до афер ей будет. И он принялся ухаживать за Бледной Холерой с удвоенной силой. К счастью, ухаживание продолжалось недолго и результата не дало никакого. Если не считать того, что Кшись чуть не потерял девушку, которая была ему на самом деле дорога.

Я спросила, уверен ли Кшись, что Бледная Холера все рассказала Тупню?

— А как же! — разозлился Кшись. - Верной картины она ему представить не могла, это точно, но что поняла, то и передала. Особенно про хорошие деньги, уж насчет денег она уяснила сразу.

Он-то разобрался получше, — пробурчала я. — Допускаю, что больше, чем доходы, его интересовало другое. Шантаж. Он боялся, что с помощью этих документов его можно шантажировать.

Кшись кивнул:

— Дошло до того, что он, кажется, собирался на ней жениться. Точно, сначала жениться, а потом получить приданое. Понятно какое. Она рассказывала мне о своей победе, хвасталась, что любовник у нее в кулаке. А расчеты (она именовала их не иначе как бизнес-план) я должен был представить ей в письменном виде.

— Послушай, Кшись, а что она знала о распечатке? То, что полный комплект материалов есть только у меня, знала? Или же считала, что в распечатанном виде их вообще нет?

— Я ей ничего не говорил. К тому времени я уже опомнился и чувствовал себя последней свиньей. Может, пан Теодор что скачал... Только она догадывалась, что какой-то печатный текст существует.

— И этим хотела завлечь Тупня?

Кшись покачал головой и выпил водички.

— На мой взгляд, наоборот. Скорее он завлекал ее, чтобы получить доступ к нашим материалам. Господи, каким же болваном я был!

— А я-то уже на полном серьезе считала, что это ты кокнул, в приступе ревности, — призналась я.

Кшись уставился на меня, как на корову, которая вдруг заговорила человеческим голосом.

— Я?! В приступе ревности?! Кокнул?! Да я бы его скорее озолотил! Все отдал бы мерзавцу за то, чтоб только избавил меня от этой чумы. Мне очень жаль, что все так вышло... Простите, ради бога!

— А фальшивое алиби ты себе все-таки сварганил. И на черта оно тебе понадобилось?

Мне почудилось, что Кшись не понимает, о чем речь. Он уставился на меня, как будто говорящая корова еще и перешла на французский язык. Пришел он в себя не сразу.

— Какое там алиби, я же понятия не имел, что он сыграл в ящик! Полицейские мне об этом ничего не сказали, а мне что, расписываться в собственной дурости? Как мальчишка сижу в засаде, жду девушку, результата никакого. Кто я, получается? Дурак и дебил. Вот я и наврал, что не отлучался с курсов...

Я только покачала головой. После чего попрощалась и поехала к пану Теодору.

* * *

Пан Теодор был дома. Не успела я войти, как он принялся посыпать голову пеплом.

— Это вы! Боже мой! Вы так меня перепугали! Я был в ванной и не соображал, что делать... Вы кричите — спасайтесь бегством, а я прыгаю по квартире, проверяю все задвижки...

— Вы просто молодец, — похвалила я и заглянула в гостиную.

Стекла в двери на террасу уже были вставлены.

Пан Теодор полез в бар, руки у него тряслись. Я подумала, что рюмочка-другая в данной ситуации не повредит. В случае чего за мной приедет Витек.

— Пан Теодор, опомнитесь. Я не мешаю шампанское с коньяком. Или одно, или другое. Оставьте шампанское в покое, прошу вас!

Пан Теодор водрузил бутылку шампанского на место, зато выставил на стол все прочее: коньяк, джин, виски, вазу со льдом, даже кальвадос — просто какой-то притон времен сухого закона. Если я все это попробую, меня точно вынесут отсюда в гробу. Ограничусь виски со льдом. Точнее, льдом с капелькой виски.

Я сразу перешла к сути:

— Вы говорили, что Кшись вам плакался в жилетку. А вы сделали вывод, будто его бросила ваша бывшая. Тут что-то не так. Может, он рыдал от стыда и сожаления, что сболтнул лишнее?

— Ох! Возможно, — смутился пан Теодор. - Сейчас, пожалуй, об этом можно сказать, но мне так неприятно! Его было трудно понять, это я сам... так... предположил. Дедуктивный метод.

Смущение его выросло до такой степени, что он попытался запихнуть в рюмку с коньяком большой кусок льда. К счастью, лед не влез. Я ненавязчиво обратила его внимание на то, что дедукция законом не преследуется. „

— Но мне как-то не по себе. Оh в ней разочаровался довольно быстро... я другого и не ожидал. Только она успела что-то из него вытянуть. Уж это-то она умела. А потом он мучился, как бы нас предостеречь и при этом не признаться!

— Очень мило с его стороны. Что же вам подсказал ваш дедуктивный метод после разговора с ней?

— Я ее избегал!

— Хорошо, скажите правду, когда вы видели ее в последний раз перед преступлением?

Теодор тяжко вздохнул.

— Меня уже об этом спрашивали, — с грустью признался он. — В последний раз мы встречались, когда я отказался реставрировать картину... Она была краденая, я уверен: один тип с телевидения украл ее, когда они арендовали помещение. Для какой-то передачи им понадобился старый чердак, и где-то в хламе они отыскали картину. Вечная история, люди сами не знают, на каких сокровищах сидят...

Краденая картина в данный момент меня не интересовала.

— И давно это было?

— Примерно за неделю до преступления. То есть картина появилась еще раньше, недели за три, потом Ева прибежала со скандалом, пыталась меня заставить взяться за реставрацию... Я отказался.

— Но вы же говорили, что она была у вас сразу же после меня, когда я на минутку забежала к вам. И окурки лежали здесь.

— Нет-нет! Я солгал... У меня была Алинка. Я на всякий случай предпочел о ней не упоминать. Она навестила меня за день до своего отъезда. Пробыла совсем недолго... Мы отправились ужинать в ресторан, поскольку я опасался, что заявится Ева с очередным скандалом...

— И Ева заявилась?

— Не знаю. Наверное, нет. Все было на своих местах.

— А ее скандалы дали вам какую-то пищу для размышлений?

Долго боролся с собой пан Теодор (и нанес значительный ущерб запасам спиртного), прежде чем подтвердил мои слова. В воплях Бледной Холеры проскальзывало такое... Было из-за чего забеспокоиться. Однако пан Теодор предпочел спрятать голову в песок. А что он мог сделать? К тому же пан Теодор упорно не хотел замечать очевидное — что она связалась с Тупнем. Богатство, одно богатство, вот что ей требовалось. Она свято верила, что не пройдет и полугода, как пан Теодор сказочно обогатится, и уж тут-то она своего не упустит. Значит, о нашей лошадиной программе Холера знала. Как и Тупень. Ну, этот сам признался.

Что касается картины с чердака — тут лишних пояснений не надо. Кто-то ее украл (ведь не уборщица же, наверняка человек продюсера или какой-нибудь важный теленачальник), а Бледная Холера пообещала пристроить картину на реставрацию в обмен на контракт или звездную роль. Однако бывший супруг не оправдал надежд. Вот почему в Варшаве ей надеяться стало не на что. Пришлось перебираться в Краков.

— Она не спрашивала, есть ли у вас важные бумаги? Бизнес-план?

— Откуда вы знаете? — удивился Теодор. — Спрашивала, а как же. Только смысла в этом вопросе ни на грош. Я и бизнес-планы? Я даже не понял, что ей было нужно.

Ну и затравила же красотка своего бывшего мужа! Два и два уже сложить не в состоянии.

— Украсть диск она не могла, — безжалостно продолжала я. — Впрочем, всех данных сразу Кшись никогда на один носитель не записывал, уж я лично отслеживала. Ее интересовала распечатка. Она за ней охотилась, в засаде поджидала, может, видела через окно, как вы привезли бумаги от меня и положили на стол. А почему нет? Вчера вечером об этом, кстати, не упомянули.

Выпив коньяку, пан Теодор сразу схватился за кальвадос. И вскоре мягкость и нерешительность уступили место дерзости и задору.

— Может, оно и к лучшему, что вам не удалось удрать, — заметила я. По крайней мере, многое прояснилось...

— Ага! — с ужасом воскликнул пан Теодор. — Прояснилось, прояснилось! Я даже не догадывался, что у них все так далеко зашло! Нет, вы только представьте себе! Ева и этот ворюга! Она даже была с ним обручена, он собирался жениться на ней, да вы сами все слышали!

Еще как слышала. Бледная Холера долго разорялась по поводу двери на террасу. С чего это бывший муженек ее запер, раньше ведь никогда не закрывал, совсем с ума сошел, и все ей назло.

От ее воплей голова пошла кругом у всех присутствующих, не только у меня. В тот раз она вошла через террасу, Тупень за ней. Прямо светский раут. Тупень рвался в кабинет, она же по крайней мере полчаса обольщала его, расписывая планы райской жизни на Гавайях. Стоит только завладеть бумагами с волшебными заклинаниями. Она будет первой леди... В Гонолулу, что ли? Каким чудом Тупню удалось бы занять первый пост в этой стране? Это так и осталось загадкой.

Холера так разбушевалась, что никому слова не давала вставить. Оказывается, Тупень, говоря салонным языком, разорвал помолвку в тот день. Министр заявил, что не собирается разводиться с женой и не намерен жениться на Бледной Холере. Уйди, постылая, подальше, лишь распечатка мне нужна! Какое еще обручальное кольцо! Разбежалась! Только и может, что схватить — и в кусты! Хам, одним словом!

В общем, вывел из себя бедняжку.

Гурский решил, что не стоит пока везти заразу в отделение. Зачем упускать момент истины? По дороге подозреваемая успокоится, и разговорчивость как рукой снимет. Да и посторонние лица пригодятся в качестве свидетелей. Подробностей маловато, все в общих чертах, ну да ничего. Самое важное ведь сказано. Вот ты, голубушка, слегка выдохлась... Подходящий момент, сейчас мы тебе кое-какие вопросики и зададим...

Словом, в тот день Тупень неожиданно показал свое подлинное нутро. Не обращая внимания на героиню, он ввалился в кабинет и стал сгребать бесценные записи. Такой наглости допустить она никак не могла. Бумаги переходили из рук в руки, борьба шла не на жизнь, а на смерть. Питекантроп оказался сильнее, выхватил бумаги и рванул в прихожую...

Ему помешала дверь, одну ее половинку заедало. Надо было дернуть, а у него руки заняты. Тут-то Холера его и настигла. Схватила что под руку подвернулось и кинула в него. И прицельно угодила в голову. Тупень рухнул как подкошенный. Так ему и надо.

С последним утверждением все присутствующие в гостиной пана Теодора были внутренне согласны.

Бледная Холера подобрала упавшие бумаги и отнесла в кабинет. Мерзкий подлец, который посмел прикидываться жертвой, остался лежать на полу. Пришлось выйти через сад, путь через прихожую загораживало тело...

В этом месте Гурскому удалось вставить вопрос.

Минуточку, если он притворялся, неужели она не опасалась, что паршивый негодяй придет в себя, сцапает вожделенные бумаги и уйдет с добычей?

Ничего подобного! Она была начеку и, если бы он стал приходить в себя, добавила бы. Она даже знала чем — каминной кочергой. Тупень должен был оставаться в таком состоянии, пока не вернется муж, не вызовет полицию и не обвинит его в краже со взломом. Будет шумное дело. Она специально подождала: на звонки в дверь внимания не обращала, а убежала, только услышав, как в замке поворачивается ключ...

В этот момент у меня перехватило дыхание: ведь не пан Теодор вставлял ключ в замок, а я.

А где она все-таки проживала?

Как где, у жениха. Какую подлянку он ей напоследок устроил, гнусный негодяй! В доме на Новогродской сидит злющий консьерж, а на вилле в Вилянове какие-то люди, охрана, телохранители... Никуда ее не пускали. Так что он по заслугам получил, правильно она сделала!

В принципе на этом вчерашний допрос закончился.

А сейчас мне хотелось прояснить кое-какие детали.

— Как вам кажется, она действительно не знала, что убила его? — спросила я.

— Похоже на то, — печально подтвердил пан Теодор. — Было бы странно ждать от нее столь прицельного броска.

— По-моему, она вообще особо не целилась. Просто швырнула камень в его сторону, как давеча рюмку в камин.

— Но получилось-то как...

— Пан Теодор, давайте прикинем, как все укладывается по времени, — попросила я. — Ведь не за минуту же до моего прихода все случилось. Вспоминать противно, но факт остается фактом: покойник успел слегка остыть. И в полчаса заговаривания зубов, как утверждает ваша мадам, я не верю. С того момента, как вы закрыли дверь...

Сосредоточившись, мы старательно прошлись по часам и минутам. Результат подтвердил мои сомнения. Бледная Холера притаилась неподалеку. Навестив соседку, она прокралась через садик, впустила Тупня и через пять минут совершила свой героический поступок. Ладно, через семь, но не больше. На шуточки насчет Гонолулу времени у нее было немного, от трех до пяти минут. Потом сразу же начался скандал. А Тупень провалялся там почти час бездыханным.

Так почему же она соврала?

Пан Теодор погрузился в размышления. Наконец он встрепенулся.

— Так и быть, скажу, что скрывать! Просто ей это очень нравилось. За восемнадцать лет супружества немного узнаешь человека, даже если на глазах у тебя эти... как их... на лошадей надевают...

— Шоры, — шелковым голосом подсказала я.

— Вот-вот! Шоры. Она приукрашивала жизнь на свой вкус. Возможно, реальные события казались ей... уж не знаю... жестокими, вульгарными. Пришел поклонник, а на нее ноль внимания, одни деньги в голове...

На меня снизошло озарение.

— События не могли происходить в таком темпе, раз — и готово. Она должна была бы сначала упасть в обморок. Чтобы успеть понять, поверить, распсиховаться, нужно какое-то время, ведь так? Да и как она могла полюбить такого откровенного мерзавца? Нет, она не знала, что он хам, и прозрела неожиданно...

— Ну да, ну да, — закивал пан Теодор. — Глаза у нее открылись... Она прикинула, что на все про все ей хватит полчаса. И вот вам результат!

— Да, но тогда абсолютно ничего из ее речей нельзя воспринимать всерьез! — ужаснулась я.

Пан Теодор потрясенно уставился на меня:

— А вы думали, можно?

Бедный Гурский. Но каким образом, скажите на милость, Бледная Холера, хладнокровно раскроив башку Тупню, собиралась воспользоваться его гостеприимством?

— Интересно, где она сейчас? На свободе или в камере?

— Не знаю, — ответил пан Теодор решительным тоном. — Не знаю и знать не хочу. И не будем больше об этом!

* * *

Домой я вернулась вся в сомнениях, не зная, стоит ли позвонить Гурскому. Но колебаться долго не пришлось, поскольку Гурский позвонил сам и сказал, что хочет нанести мне визит. Пока я его ждала, объявилась Мартуся — тоже по телефону.

— Я-то думала, приеду и все расскажу тебе лично. Но больше не вытерплю! Дануся была в бешенстве, ее просто прорвало, все выложила Иольке! Бледную Холеру просто на фарш перемололи!

— Дануся одна справилась? — уточнила я.

— Нет, я помогла. И Иолька тоже. Ты знаешь, что зараза эта говорила?!

— Могу себе представить.

— Да в жизни не представишь! Она хвасталась!

— Тоже мне новость.

— ЧЕМ она хвасталась, ты знаешь?

— Какими-то конкретными достижениями?

— Вот-вот! Дануся-то сперва не приняла всего этого всерьез. А потом испугалась. Но помалкивала, поскольку все же рассчитывала на помощь Холеры в отношении братца. Дануся не знает, кого больше ненавидит - Холеру или невестку свою. Невестка-то под боком каждый божий день ей жизнь портит, а Бледная Холера - человек посторонний, слепое орудие, так сказать. В общем, весть насчет убийства Тупня просочилась в массы - телевидение как-никак. Слухи уже на следующий день начали курсировать. И слухи эти отлично сходились с похвальбой Холеры. Дануся и сама не знала, плакать ей или смеяться. Эта идиотка ведь рассказывала, что прощелыга Тупень хотел ее обмануть: про любовь наврал, материальных радостей тоже никаких, скареда и жулье. Ну уж она ему показала где раки зимуют, отомстила на полную катушку. А то раскатал губищу, драгоценности бывшего мужа унести хотел. Так что пришлось разбить ему башку его дурную и силком отобрать награбленное, но муж об этом не знает и знать не должен. А тут слух о смерти Тупня...

Неожиданно я сообразила, что Мартуся не в курсе последних событий и обнаружившихся фактов.

— Единственное, что в этом мире не имеет границ, — человеческая глупость, — торжественно заявила я. — Бледная Холера выложила Данусе чистую правду. Теперь Дануся может идти в свидетели!

В трубке воцарилась абсолютная тишина.

— Эй, где ты там? Нас что, разъединили?

— Я не поняла, что ты сказала, — сдавленным голосом отозвалась Мартуся.

— Мне повторить?

— Не знаю. Повтори на всякий случай. Кто там должен быть свидетелем?

— Как — кто? Дануся! Ведь эта дура призналась ей в убийстве! При мне она, впрочем, тоже призналась.

— Все равно не понимаю, о чем ты. Какое убийство? Ведь Тупня оприходовал киллер, нанятый кем-то из больших начальников...

— Мартуся, оставь несчастных киллеров в покое. Лучше припомни, что она еще рассказала Данусе?

— Ты меня в гроб вгонишь, — убежденно произнесла Мартуся.

— Извини. Так что Холера рассказывала Данусе?

— Да глупости всякие. Что она долбанула сукина сына по репе и спасла целое состояние. Теперь подождет, пока состояние удвоится и заберет половину — она ей принадлежит по закону. Осталось лишь охмурить этого продюсера иностранного, и тогда карьера ей обеспечена - не в Польше, так на Западе. Словом, Дануся слушала-слушала эту ахинею и решила , что у Холеры просто не все дома.

— Молодец, складно ты все рассказала - похвалила я Мартусю. - Теперь все сходится. Это она укокошила Тупня, и никакой киллер ей не требовался.

— Да что ты говоришь?!

— Бац - и готово. И ничего не поделаешь.

Звуки в телефонной трубке позволяли предположить, что Мартуся чем-то поперхнулась.

— Расскажи нормально, как все случилось и что там вообще у вас произошло?!

Я смилостивилась и вкратце изложила ей события. Реакцию Мартуси я оценить не успела. У калитки прозвенел звонок, и я, уверенная, что пришел Гурский, помчалась открывать.

* * *

Но это была Малгося.

— Хоть одной проблемой меньше, — провозгласила Малгося, опускаясь в кресло. — Что это вы там вытворяли ночью на пару с Витеком? Он ничего не успел мне рассказать, заснул на полуслове. А сегодня, когда я уходила, еще не проснулся. Я даже забеспокоилась, вдруг заболел? Что случилось-то?

Я поставила на стол бутылку вина и целую батарею бокалов — на случай новых гостей.

— Красное вино полезно для здоровья, — заметила я, откупоривая бутылку.

— А нам надо от чего-то подлечиться?

— Подлечиться никогда не помешает. Сначала скажи, какой проблемой у тебя стало меньше, а то еще забудешь. Разговор-то долгий предстоит. Нет, сначала налей!

— Имя у проблемы красивое, — молвила Малгося, послушно берясь за бутылку. — Доминика.

— Да что ты? — Я в общем-то не слишком удивилась. Все шло к тому, что Доминика победит. — Они с Кшисем помирились?

— Она, конечно, делает вид, что не совсем, но мы-то знаем, что все в порядке. С рыданиями в три ручья покончено. До меня дошли слухи, будто Кшись терзается муками совести. Мне почему-то кажется, муки эти связаны с Бледной Холерой. Ты как считаешь?

— В десятку. Можешь даже не продолжать.

— Надо же было связаться с такой стервой! Ну и балбес!

— Очень полезный балбес, между прочим. Благодаря ему наша стерва пустила в расход негодяя Тупня. Собственноручно.

Малгося на мгновение замерла с бокалом у губ.

— Шутишь?!

— С какой стати мне так глупо шутить? Чтобы потом всех разочаровать? Я же не садистка! Чего нет, того нет.

— Нет, ты не садистка, — согласилась Малгося и отпила вина. — Подожди, я должна прийти в себя. Вот это самое и называется политическим преступлением?!

— Оно такое же политическое, как я чукча. Да и политик из Тупня — обхохочешься. Значит, Витек совсем ничего не успел рассказать?

— Совсем. Бормотал что-то невнятное, а потом и вовсе заснул. Неужели убийца — Бледная Холера?!

— Я же сказала.

— С ума сойти! Тут все трясутся над трупом, правительственная мафия паникует, а во всем, оказывается, виновата какая-то дура. Вот ведь счастье какое для всех. А Доминика очень неглупая девчонка...

— А при чем тут Доминика?

— Да она, когда ревмя ревела, все кричала, что Кшись не только за старой калошей волочится, но еще и к ее воздыхателю цепляется.Вот осел, подставляется только, не дай бог, двинет Тупню по морде или башку разобьет И прямиком за решетку. Позже, припомнив ее пророчества, я твердо решила молчать. Уверена была, что если Тупня убили не по политическим мотивам, то виноват Кшись. Не хотела я его выдавать.

— Я тоже подозревала Кшися. Но Гурскии ведь мог арестовать его давным-давно, однако не сделал этого, а Гурский свое дело знает.

— Но у Кшися все-таки есть алиби! - перебила меня Малгося. — Со вчерашнего дня он у меня вне подозрений.

— Погоди-ка. Он же наврал про алиби.

— Наврать-то он наврал, но алиби у него все равно было. Оказалось, что один наш сосед, старичок, прогуливал в момент убийства собаку возле нашего дома. И видел, что у дома болтался парень. По описанию вылитый Кшись. Словом, он действительно удрал с курсов, но исключительно для того, чтобы подкараулить свою ненаглядную Доминику А на следующий день помчался за ней в Лонцк. Доминика общаться с ним не пожелала, но настроение у нее поднялось.

— Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — проворчала я. Подумать только, именно этим преступлением я и не стала заниматься! Ведь все факты как на тарелочке! Вот я тебе сейчас расскажу, что случилось вчера.

Я уже заканчивала рассказ, когда появился Гурский.

* * *

Малгосе не пришлось вежливо улетучиваться после галантного обмена приветствиями. Гурский сам попросил ее задержаться.

— Мне кажется, вы все вместе знаете гораздо больше меня, — лицемерно вздохнул он. — Нет-нет, в ложных показаниях обвинять вас я не намерен. Но может, еще удастся выявить какую-нибудь полезную деталь. Скрывать-то теперь незачем.

— Будь я журналисткой, задохнулась бы от счастья, — пробормотала Малгося.

— Насчет версии с бандитом вы мне подсказали очень кстати, — сказал Гурский. — Но распечатку могли бы отдать в самом начале — прятать ее от нас смысла не было, в ней и так ни одна живая душа не разберется.

— А отпечатки пальцев нашли? — жадно спросила я.

— Чистое везение. Там ведь куча отпечатков, все листы уляпаны, но нужные мы обнаружили уже на третьей странице. Вот что интересно... У вас дома есть миндальное масло?

— Остатки, наверно, где-то есть. Подождите, пожалуйста, я поищу...

— Сиди, все равно не найдешь, — остановила меня Малгося. — Я знаю, где оно.

Она скрылась на кухне, а мы с Гурским в ожидании уставились на кухонную дверь, как будто оттуда должен был явиться, по меньшей мере, новый Мессия.

Жидкости в бутылке оставалось на самом донышке, но Гурскому хватило попробовать. Не языком — пальцами.

— Ну наконец-то! Жирное и скользкое. Кусок камня мог выскользнуть у нее из руки, но на бумаге папиллярные линии вышли безупречно. Сомнений нет, да она и сама призналась.

Малгося села сбоку и на всякий случай прикинулась мебелью. Только ушки у нее были на макушке.

— Почему вы были уверены, что это ее отпечатки? — поинтересовалась я. – Мне кажется, вы знали об этом еще до того, как получили ее отпечатки пальцев. Не из-за папиллярных же линий вы выманили ее из Кракова, а потом вместе со мной следили за ней. А?

— И вы еще утверждаете, что у вас о полиции хорошее мнение! — укорил Гурский. - В поле зрения следствия с самого начала находились четыре особы: вы, домработница, Яворская и Бучинская. Соседка в гости не заходила. Вы всегда под рукой. Яворская проживает в определенном месте, жених не скрывал ее адреса, войти в ее квартиру вместе с ним для небольшой проверочки не составило проблемы... Кто остается?

А ведь пан Теодор о квартире невесты ни словечком не обмолвился!

— Хорошо, пан Гурский, вы правы. С окурками похожая история, снять с них ДНК и сравнить с какой-нибудь вещью Алинки для современной лаборатории плевое дело. Сколько же сигарет выкурила Бледная Холера?

— Кто, простите?

Малгося не выдержала.

— Бледная Холера, — вежливо объяснила она, — это сценический псевдоним. Бучинскую им наградили на краковском телевидении.

Чтобы не рассмеяться, Гурский схватился за бокал.

— Так сколько было ее окурков? — настырно спросила я.

— Два. Два окурка.

— Вот! — заявила я с триумфом. — Я угадала! Какие полчаса? Десять минут максимум она с ним общалась, потом в дело пошел кусок кварца! Она даже закурить не успела, а эти две сигареты выкурила уже потом.

Вопросительные взгляды Малгоси и Гурского заставили меня выложить наши с паном Теодором подсчеты. Внимательно выслушав и подумав, собеседники полностью согласились со мной. Конечно, Холера попыталась приукрасить события, но это уже не имело никакого значения.

Я принялась размышлять далее:

— Оставим в покое Бледную Холеру. Я хочу знать, кто залез ко мне и зачем? Вы ведь их узнали, но не захотели мне сказать!

— За мешком для мусора.

— Об этом я и сама догадалась. Кто?

— Вы не поверите... Телохранители покойного. Они ему подчинялись, так ведь? В определенной степени они подчинялись и его женщине. Это она приказала им следить за местом преступления, один из них заметил манипуляции с мешками. Оказывается, она знала вас и ваш новый адрес. И приказала добыть черный мешок...

— Святые угодники!

— Упорная баба, — негромко похвалила Малгося.

Впрочем, мне это даже понравилось, тем более что желаемого результата Холера так и не добилась. Все-таки и у рассеянности имеются хорошие стороны. Не позабудь я о мешке, наверняка перетащила бы его в дом, где на него и слепой бы наткнулся.

— Могу лишь предположить, что бы она делала с этими бумагами, но в приличном обществе о таком не говорят, — презрительно сказала я. — Но если телохранители Тупня исполняли ее приказания, кто же тогда закрыл перед ней двери его домов?

— Те же лица, которые закрывали их передо мной, — ядовито ответил Гурский, и было ясно, что больше на эту тему он говорить не намерен.

Я наградила его долгим укоризненным взглядом, но это не помогло.

— Ну и что будет теперь?

— Ничего. Вся верхушка вздыхает с таким облегчением, что по всей Варшаве сквозняк. Дело закрыто. Санкции уже не нужны, про обыски можно забыть, личные дела покойного никого не интересуют, все тихо, нас покинул достойный человек. Непреднамеренное убийство в состоянии аффекта.

— И кто это придумал? Прокуратура?

— А вы полагаете, я?

— А у нее какие перспективы?

— Довольно радужные. Никто не станет копаться в этой куче дерьма. Больше всех на этом заработаю я. Получу повышение по службе, это точно.

В голосе Гурского чувствовалась горечь. Я постаралась взглянуть на все с другой стороны. Повышение повышением, но и оставшаяся безнаказанной Бледная Холера может принести какую-то пользу...

— Знаете, а это неплохая мысль, — задумчиво произнесла я, — оставить ее в покое, не трогать. Ведь характер человека — это навсегда.

— Что вы задумали? — подозрительно спросил Гурский.

— Да так... С Тупнем все прошло как по маслу, спустили на тормозах, так, может, теперь возьмется за очередного сановника? И так, шажок за шажком...

— О господи...

— А разве не об этом мы беседовали, когда только познакомились, несколько лет назад? Прикиньте, какую выгоду всем принесло даже это одиночное преступление. Помнится, идея индивидуального террора пришлась вам по душе. А тут и овцы целы, и волки сыты.

Гурский посмотрел на меня, покосился на Малгосю, выпил вина, устремил взгляд вдаль и отчетливо произнес:

— Никогда и ничего такого я не говорил. Всем известно, какая вы выдумщица!


Примечания

1

Самуэль Пипс (1633—1703) прославился своим дневником, дружил с Исааком Ньютоном, архитектором Кристофером Реном и многими другими знаменитостями.


(обратно)

2

Олаф Любашенко — известный польский актер, режиссер и продюсер.


(обратно)

Оглавление

  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • * * *
  • *** Примечания ***